Плесень [Джордж Ренко] (fb2) читать онлайн

Джордж Ренко Плесень

1. САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ

Кевин сидел один за партой в первом ряду у окна. Его душила жгучая обида и непреодолимая жалость к себе. На глаза наворачивались предательские слезы, которые трудно было смахивать незаметно от окружающих. Ну почему ему так не везет в жизни? И всегда не везло, сколько он себя помнил. Отцу, каждый день смертельно устававшему на работе, всегда было не до него. От матери, вечно занятой с малышами по хозяйству, внимания и ласки Кевину не доставалось никогда. Но хуже всего ему приходилось в школе. Он был презираем всеми, и не понимал — за что? Чем он был хуже других? Нельзя сказать, что все его одноклассники были жестокими или безразличными к чужим страданиям и унижениям. Кое-кто, особенно из девочек жалел Кевина и сочувствовал ему. Но только тихо, в душе, никак не проявляя свою совестливость. Просто потому, что это было опасно. Каждый, кто заговорил бы с Кевином, или как-нибудь иначе выразил бы к нему свое расположение, рисковал оказаться в роли парии сам. Рисковать, идти против непонятно как сложившегося мнения большинства, никто не решался.

С самого раннего детства Кевин был полным, неуклюжим ребенком. Дерек с компанией, классные заводилы, называли Кевина жирягой, жирненьким, поросеночком, и другими обидными прозвищами, которые они придумывали с неистощимой фантазией. В классе были и другие мальчики, не намного стройнее Кевина, но на них внимание хулиганов почему-то не концентрировалось. Все тычки, плевки и унижения доставались одному несчастному Кевину.

Сегодняшний день в школе начался хуже чем обычно. Кевин попытался незамеченным проскользнуть по школьному коридору к двери, ведущей в класс, но его, видимо, уже специально поджидали. Рыжий Питер с наглой ухмылкой очень ловко подставил Кевину подножку, так что тот чуть не грохнулся, удержавшись на ногах только благодаря тому, что ухватился за плечо стоявшего рядом мальчика, которым, к несчастью оказался сам Дерек. «Ах ты свинья», — с деланным отвращением на лице произнес тот. «Как ты смеешь ко мне цепляться?» Не успел Кевин опомниться и осознать, что с ним произошло, как Дерек влепил ему в волосы на затылке шмат изрядно пожеванной жвачки. В тот же момент Питер влепил ему ногой по заднице, и Кевин, со слезами на глазах, в отчаянном рывке пробился через строй гогочущих сорванцов и ринулся к классу.

Нечего было и мечтать отчистить волосы от противной липкой жвачки. Несколько кусков Кевину удалось вытащить ценой огромных усилий, но остатки превратили приличный клок волос на затылке в настоящий колтун. Расчески у Кевина с собой, естественно, не было. Значит, так теперь и придется ходить весь день посмешищем с волосами, слипшимися от ядовито-зеленой жвачки.

Жить Кевину не хотелось. Такое уже случалось с ним и раньше, но сегодня желание исчезнуть, прекратить это бессмысленное унизительное существование, внезапно стало особенно острым и совершенно непреодолимым. Кевин давно уже примерял на себе разные способы самоубийства, но все они были слишком мучительными. Если бы только можно было уйти из этой жизни быстро, легко и безболезненно, он бы долго не раздумывал, это факт. Как бы так заснуть и не проснуться, чтобы не надо было выслушивать ежедневные раздражённые нотации матери, получать ни за что подзатыльники от отца, мыть посуду, подметать пол, а главное — чтобы не надо было больше ходить в эту ненавистную школу! Так вот же оно — заснуть и не просыпаться! Неожиданная мысль озарила сознание и проникла до самого сердца, наполнив его радостью. Вчера вечером, перед сном, Кевин случайно увидел в приоткрытую дверь как мать принимала снотворную таблетку, вытряхнув её на ладонь из пузырька, хранившегося в выдвижном ящике ночного столика.

В ту же секунду Кевин понял, что решение принято окончательно и бесповоротно. И то подумать — зачем отец с матерью произвели его на свет? Чтобы он вот так мучился и страдал изо дня в день? И как долго ещё это будет продолжаться? В конце концов всё равно ведь когда-то придётся умереть, да ещё и неизвестно, какой смертью. Может быть, долгой и мучительной? Конечно, лучше уж сразу и сейчас, легко и безболезненно. И тут же память услужливо подсказала ему ещё одну замечательную мысль: Кевин вдруг вспомнил, что недели две тому назад, как-то вечером, мать с отцом смотрели по телевизору шоу, в котором упоминалась женщина, покончившая с собой от несчастной любви. Она приняла десять таблеток снотворного и запила их стаканом виски, чтобы подействовало наверняка. Виски наверняка найдётся у отца в верхнем шкафчике на кухне. Так что все необходимые ингредиенты дома есть, и выкрасть их большого труда не составит. И пропади оно всё пропадом.

Кевин был настолько поглощён своими мыслями, что даже не заметил, как дверь класса посреди урока открылась и в помещение вошёл директор школы мистер Вебер. Школьники встали, как это предписывалось правилами, у своих парт. Учительница, мисс Прайс, рассказывавшая что-то совсем не интересное про аборигенов Австралии, замолчала, а Кевин получил ощутительный тычок между лопаток от сидевшего сзади Мартина. Ещё плохо соображая, что происходит, Кевин тоже неуклюже поднялся с места да так и замер с полуоткрытым ртом. Директор был не один. Рядом с ним стояла маленькая белокурая девочка необыкновенной красоты, похожая на настоящего ангелочка.

— Мисс Прайс, — произнёс мистер Вебер. — Прошу прощения за незапланированное вторжение. Это ваша новая ученица. Надеюсь, у вас в классе найдётся свободное место? Тина, — он указал рукой на ангелочка, — очень развитая и смышлёная девочка. Она успешно прошла все тесты, показавшие её хорошую подготовку. Прошу принять Тину Эверет в ваш дружный класс.

— У нас только одно свободное место за первым столом, — сказала мисс Прайс и указала Тине на стул рядом с Кевином.

Девочка, похоже, совсем не смущалась в незнакомой обстановке, с очаровательной улыбкой прошла перед классом, села на свободный стул и приветливо кивнула Кевину. Дети уже расселись.

— Тина, — сказала она, не переставая улыбаться, и протянула Кевину руку. Мальчик совсем потерял дар речи, осторожно пожал девочке руку и произнёс, слегка заикаясь, — К-кевин.

* * *

Эрик никак не мог сосредоточиться на объяснениях учительницы. Глаза слипались, голова была тяжёлой от недосыпа. Мать Эрика поднимала его рано. Как старший ребёнок в семье, он должен был привыкать к труду. Поэтому рано утром Эрик объезжал на велосипеде все соседние дома и разбрасывал к входным дверям завёрнутые в пластик утренние газеты. Не для того, чтобы заработать лишние несколько долларов, отец занимал солидную должность в местном отделении банка и вполне прилично обеспечивал семью. Просто мать была убеждена в том, что дети должны как можно раньше знакомиться с реальной жизнью. Кроме того, не менее десяти минут уходило на утреннюю молитву. Тара Эдвардс была ревностной католичкой. Она воспитывала своих детей в духе христианской религии с обязательной утренней и вечерней молитвами и воскресными посещениями церкви всей семьёй.

Когда очередной раз голова Эрика стала неудержимо клониться к столу, дверь класса посреди урока неожиданно открылась и мистер Вебер вошёл, пропуская вперёд хорошенькую маленькую девочку. Дети поднялись со своих мест. У Эрика сон как рукой сняло. Таких красивых девочек он видел только в кино и на картинках в журналах.

Некоторые из его одноклассниц уже начали оформляться в юных девушек. У них набухали грудки и они уже имели все основания носить лифчики. На особенно скучных уроках Эрик нередко разглядывал своих соучениц, но ни одна из них ему особенно не нравилась. Все они были довольно глупенькими. Все одевались по общепринятой школьной моде: рваные джинсы и короткая футболка, оставлявшая неприкрытой полоску живота. Многим из них уже хотелось нравиться мальчикам и они старались обратить на себя внимание неестественно громким смехом, покачиванием при ходьбе ещё не сформировавшимися бёдрами, и томным растягиванием гласных при разговоре. Однако, этих нимфеток с рано проснувшимся сексуальным интересом, больше интересовали мальчики из старших классов. Так что отсутствие серьёзного интереса было взаимным.

Новенькая девочка, Тина, была совершенно непохожа на всех девочек, которых Эрик знал. Она была одета в коротенькую джинсовую юбочку с лямочками, в какие мамы наряжают пятилетних малышек, в кокетливую белую блузку в красный горошек с плечиками-пуфиками, и в белые гольфики до коленок.

Взгляд голубых глаз был открытым и радостным. Эрик внезапно почувствовал, что есть в этой девчушке что-то сексуально-притягательное, несмотря на то, что она казалась гораздо младше всех остальных девочек из класса. Взрослый человек сказал бы, что в ней есть какая-то еле уловимая порочность, но Эрику, разумеется, такие тонкости были ещё не доступны.

* * *

Административный ассистент директора школы мисс Адамс, совершенно бесцветная женщина неопределённого возраста, с водянистыми светло-серыми глазами, в деловом костюме консервативного стиля цвета кофе с молоком, приветливо встретила миссис Эдвардс, усадила её на диванчик и пошла выяснить, готов ли мистер Вебер принять её. Встреча была назначена на 11:30, но миссис Эдвардс, в соответствии со своей привычкой к аккуратности во всём, что она делала, появилась на пять минут раньше срока.

Мистер Вебер, будучи прекрасно осведомлён об авторитете и влиянии миссис Эдвардс в общественной жизни католической общины города, сам вышел из кабинета и со старомодным церемонным полупоклоном приветствовал посетительницу, приятно удивившую его своей молодостью. На вид миссис Эдвардс было никак не больше тридцати, хотя, как директор школы уже выяснил, её старший сын учился в одном из классов среднего звена, а дочь — в начальных классах.

— Прошу вас, проходите, миссис Эдвардс, — пригласил бархатным баритоном директор, указывая широким жестом на открытую дверь кабинета. Пропустив посетительницу вперёд, мистер Вебер вошёл следом, беззвучно закрыл дверь и, усадив миссис Эдвардс в удобное кресло перед массивным деревянным столом, обошёл стол и уселся сам.

— Чем могу служить? — вежливо, но по-деловому строго глядя в глаза своей визави произнёс директор. Мистер Вебер занял эту должность совсем недавно, только в начале этого учебного года, и поэтому старался вести себя со всеми: с персоналом, с учениками и посетителями, предельно корректно. На новом месте каждый раз начинать надо было с изучения микроклимата, подводных течений и слабых сторон как подчинённых, так и начальства, особенно спонсоров.

— Мистер Вебер, — произнесла посетительница тёплым мелодичным голосом. — Я хотела бы посоветоваться с вами относительно некоторых моментов школьной программы для классов среднего звена. Я собираюсь высказать вам не только моё личное мнение, но и мнение группы родителей, с которыми мне довелось обсуждать этот вопрос совсем недавно. Это, в первую очередь, миссис Бирч, дочь которой учится в одном классе с моим сыном, миссис Эндрюс, и ещё несколько родительских пар, с которыми я постоянно контактирую в процессе подготовки нашей общины к религиозным праздникам и благотворительным мероприятиям. Поверьте, что все эти люди полностью разделяют мою точку зрения и поддерживают мои инициативы.

— О, у меня нет в этом нет ни малейших сомнений, уважаемая миссис Эдвардс, но что же всё-таки вызывает ваше беспокойство относительно нашей программы? — всем своим видом показывая крайнюю заинтересованность, спросил директор.

— Видите ли, мистер Вебер, — продолжала миссис Эдвардс, — наша школа — католическая. Религиозное воспитание детей, выработка у них строгих моральных норм, укрепление в их неокрепших душах духа Католической веры, помощь в осознании направленной на них благодати и воспитание в них чувства благодарности Господу — наша общая задача первостепенной важности. Школа и семья должны прилагать все усилия к тому, чтобы помогать друг другу в этом процессе.

— Полностью с вами согласен, — удачно вклинился в короткую паузу мистер Вебер, — но, бога ради, поведайте же мне, в чём вы видите наши упущения?

— Я бы не стала называть эти досадные примеры недостаточной сбалансированности школьной программы упущениями, — с извиняющей улыбкой ответила миссис Эдвардс. — Я очень хорошо понимаю с какими трудностями вам и вашим учителям приходится сталкиваться. Давление со стороны так называемой науки, неразборчивость в средствах, а зачастую просто развращающих средств массовой информации, всеобщей доступностью интернета с его никем не проверяемым и никем не контролируемым океаном статей и высказываний на любую тему — всё это ставит перед всеми нами очень трудные задачи. Но я, и остальные родители тоже, мы считаем, что мы обязаны бороться со всеми этими трудностями и преодолеть их, если мы хотим воспитать из наших детей истинно верующих и открыть им дорогу к праведной жизни и к спасению души.

Директор решил больше не прерывать посетительницу, из опыта зная, что ускорить развитие событий не удастся. Он и сам был неплохим демагогом и любил развёрнутые преамбулы. Однако, миссис Эдвардс совершенно неожиданно перешла к сути вопроса.

— Давайте говорить о конкретных предметах, — предложила она. — В программу классов среднего звена входит введение в астрономию. Нельзя ли, временно, конечно, только на этом этапе обучения, пока дети ещё не уверовали в бога органически, всем сердцем, не излагать им так называемые космологические идеи и модели. С одной стороны, они могут оказаться полезными, поскольку включают в себя акт творения и подтверждают правоту религиозных взглядов на сотворение мира, но с другой стороны описание детям картины практически бесконечной вселенной с миллиардами галактик, состоящих из миллиардов звёзд, имеющих миллиарды планет, невольно вызывает в детских душах чувство оставленности богом, ощущение заброшенности в этих беспредельных пространствах, боязнь того, что Богу может быть не до них, что он перегружен более важными делами и проблемами, и что он, несмотря на всё его всемогущество и всеведение, может оказаться невнимательным к возносимым к нему молитвам если не всего человечества, то по крайней мере, каких-то отдельных людей, взывающих к нему всей душой и всем сердцем. Понимаете, что я имею в виду? Детей в возрасте от десяти до двенадцати лет это может сбить с толку, помешать им стать истинно верующими. Поэтому, наше предложение заключается в том, чтобы сконцентрировать внимание детей на изучении солнечной системы, в несколько меньшей степени останавливаться на звёздах и галактике, а описание существования всех этих других галактик и космологических идей отнести, скажем, в программу классов старшего звена, если уж их нельзя исключить совсем. Ведь те, кому это так интересно, смогут взять этот предмет потом, в колледже.

— Что же, я вполне понимаю, чем обосновано ваше беспокойство, миссис Эдвардс, — согласно кивая головой, произнёс директор. — Я непременно поставлю в известность о ваших предложениях мистера Миллна, нашего учителя физики и астрономии. Мы вместе с ним обсудим этот вопрос и, я уверен, сможем удовлетворить пожелания родителей наших учеников. Что-нибудь ещё?

— Да, господин директор, биология. Нельзя ли в процессе преподавания этого предмета сконцентрировать внимание детей на существующих видах живых существ и не упоминать обо всех этих ужасных динозаврах?

— Но почему же? — с удивлением спросил мистер Вебер. — Детишки очень любят динозавров! Кроме того, они их видят повсюду вокруг: в детских книжках, в мультфильмах, в магазинах игрушек.

— Ну, как же вы не видите разницу? — удивилась в ответ миссис Эдвардс. — То, что дети видят на картинках, в кино, в виде игрушек, они воспринимают, как сказку. В школе же они изучают реальный мир. Узнав о том, что динозавры действительно существовали когда-то на земле, ребёнок может задать себе простой вопрос: а зачем бог создавал всех этих животных, а потом уничтожал их? Они получились не такими, как он их задумал? Значит, у бога бывают неудачи? Значит, он не в состоянии предусмотреть всё наперёд? И так далее и тому подобное! Я знаю, что отцу Брауну на занятиях по Ветхому Завету и без того хватает проблем с объяснениями причин великого потопа. Дети сегодня пошли, знаете ли, очень уж сообразительные и дерзкие, по своему вижу.

— Так, понятно, — протянул мистер Вебер. — Записываю биологию под вторым номером. Обсудим возможность передвинуть палеонтологию в…, скажем, девятый класс.

— Очень хорошо! Спасибо, мистер Вебер, — заулыбалась миссис Эдвардс, — Только, пожалуйста, вместе с этим ужасным дарвинизмом!

Мистер Вебер только хмыкнул и сделал ещё одну пометку в своём блокноте.

— Теперь ещё вот что, — заторопилась окрылённая успехом миссис Эдвардс. — На прошлой неделе мой сын пришёл из школы и начал задавать отцу вопросы про инквизицию. Как вы думаете, может это быть правдой, что папа римский, якобы, приносил всему миру извинения за деятельность средневековой инквизиции?

Вопрос явно застал мистера Вебера врасплох.

— Я, знаете ли, не специалист по истории, — произнёс он уже не таким бодрым тоном, как раньше. — Но, вы знаете, мистер Коэн был рекомендован мне как очень квалифицированный специалист, так что я полагаю, что-то подобное могло иметь место в далёком прошлом, если, конечно, ваш сын ничего не напутал…

— Да, и кроме этого, — продолжала миссис Эдвардс, — все эти ужасные истории о пытках и о сжигании еретиков и ведьм живьём на кострах… Разве это истории для неподготовленного детского ума и бурной фантазии?

— Хорошо, дорогая миссис Эдвардс, — опять хорошо поставленным голосом произнёс директор. — Я записал в свой блокнот все вопросы, которые вы затронули. В конце недели мы обсудим их на педагогическом совете и примем все меры, чтобы удовлетворить требования ваши и других родителей. Только, ради бога, примите во внимание как это трудно в наши дни найти на место школьных учителей истинно верующих физиков, химиков, биологов, математиков. Ведь все они заканчивали светские учебные заведения, а это, знаете ли, не способствует укреплению в вере.

— Я не сомневалась, что найду у вас понимание и поддержку, — миссис Эдвардс поднялась со своего кресла. — Было очень приятно с вами познакомиться.

— Я тоже очень рад нашей встрече, — мистер Вебер пожал протянутую ему руку и проводил посетительницу до двери кабинета.

* * *

На переменке все дети получили по куску пиццы и жестянке со спрайтом и расселись со своими бумажными тарелочками кто за столиками, кто на бетонном бордюре, кто просто на траве под деревом. Все с любопытством наблюдали за новенькой девочкой, получившей свою порцию одной из последних: кого она выберет, с кем захочет познакомиться? Тина оказалась в самом конце очереди потому, что ей пришлось задержаться в классе, чтобы выстричь с затылка Кевина клок волос с намертво застрявшей в них жвачкой. У неё в рюкзачке оказались изящные маникюрные ножницы в бархатной коробочке, которыми она и провела всю операцию быстро и очень умело.

— Пойдём, — сказала Тина переминавшемуся за ней Кевину, — вон два свободных места за столиком.

— Не, — нерешительно протянул Кевин, — давай лучше под деревом сядем.

Тина глянула на сидящих неподалёку от тех двух свободных мест Дерека с компанией, чей вид не предвещал для Кевина ничего хорошего.

— Опасности надо всегда смотреть в глаза, — сказала Тина и подтолкнула Кевина локтём к свободным стульям. Тот нога-за-ногу плёлся за ней.

Не успели они усесться за стол, слева от них, где сидел Дерек с двумя закадычными приятелями, раздался голос: «Эй, девочка, не сиди ты с ним рядом». Это был рыжий Питер, туповатый мальчик, отстающий по всем предметам. Он был ненамного стройнее Кевина, но был настолько глуп, что даже не понимал этого.

— А почему это? — спросила Тина весело.

— А он в постель писается, — ответил Питер.

— А ты это точно знаешь?

— Точно.

— Ты что, его штанишки стирал?

— Нет, не стирал. А ты понюхай, как от него пахнет!

— Да от него пахнет, как ото всех. А вот от тебя очень хорошо пахнет. Отсюда унюхать можно. Мамиными духами прыскаешься?

Приятели Питера обидно захохотали. Рыжий покраснел и замолчал, понимая, что с этой занозой лучше не связываться.

— Ладно, не обижайся, — сказала девочка улыбаясь и доедая свой кусок пиццы. — Тебя как зовут?

— Питер, — выдавил из себя смущённый рыжий. Обижаться на эту девчушку было просто невозможно.

— А кто из вас Дерек? — спросила Тина. — Наверное, ты, — сказала она, показывая на Дерека пальцем.

— А что, наш кругленький тебе уже на нас наябедничал? — спросил вместо ответа Дерек.

— Слушай, — предложила Тина, — давай с тобой поговорим наедине. Иди вон туда, к спорт площадке, а я через пару минут к тебе подойду. Идёт?

— Давай, — согласился польщённый Дерек. Он вылез из-за стола и как бы нехотя, засунув руки в карманы, направился к условленному месту.

Тина допила свой спрайт, положила пустую жестянку на замасленную тарелку и встала иа-за стола.

— Эй, вы, — обратилась она к притихшим Питеру и его дружку Бобу, — не вздумайте тут мне Кевина обижать! И другим не позволяйте, О-Кей?

От неожиданности оба сорванца сказали: «О-Кей», и Тина пошла к спорт площадке. Она, как яркий цветочек на зелёном лугу, выделялась на фоне остальной детворы. Несмотря на то, что она была меньше всех в классе ростом и одета была как малышка из начальной школы, было в ней что-то неуловимо-взрослое, что привлекало внимание окружающих. Все, разом дружно замолчав, провожали её маленькую фигурку взглядом.

* * *

— Ну, что, — спросила Тина Дерека, чуть насмешливо улыбаясь. — Никак повзрослеть не можешь?

— О чём это ты? — растерялся Дерек.

— Да о том, что взрослые ребята более интересными вещами занимаются, чем, например, над Кевином издеваться.

— Чем это, например? — не понимая, к чему это она клонит, удивился Дерек.

— Ну, сам подумай, вон, старшеклассники, например, взрослее тебя?

— Ну, взрослее. Так они и старше.

— Ну, и чем они интересуются? Что после школы делают?

— Чем, чем? С девчонками на машинах катаются. В кино да в кафе ходят.

— Ну, видишь разницу? Взрослым-то мальчикам, наверное, в голову не придёт кому-нибудь жвачку в волосы влепить. У них-то поинтереснее дела есть.

— Ну, были бы у нас девчонки клёвые, я бы, наверное, тоже не отказался с какой-нибудь поболтаться. Да ты посмотри на них — коровы. А давай с тобой куда-нибудь после классов смотаемся.

— Нет, дружок, — засмеялась девочка, — я-то тебе не по зубам! А насчёт коров ты не прав. Есть у вас, наверняка, в классе тёпленькие да мягонькие курочки, просто ты их разглядеть не умеешь. Я-то у вас первый день только, не знаю ещё никого, кто чем дышит. А давай так: через недельку встретимся опять, ты мне и расскажешь, кто, на твой взгляд, самый многообещающий кадр. А я скажу тогда — да или нет. Хорошую я игру придумала? Вот интересно будет посмотреть, насколько ты хорошо в девчонках разбираешься.

— Ну, что ж, — с любопытством согласился Дерек, — давай попробуем. А ты-то сама уверена, что за неделю всё просечёшь, ху из ху, значит?

— А за меня ты не беспокойся, — лукаво улыбнулась девочка, — мы, девчонки такие хитрые, что вы, пацаны, и представить себе не можете. Ну, ладно, пойду я, а то ещё девочки подумают, что у меня уже бой-френд завёлся.

Тина повернулась и пошла обратно, а Дерек внезапно ощутил неожиданный прилив мужской гордости, ведь не с кем-нибудь другим, а именно с ним, Дереком, у новенькой цыпки уже состоялось свидание наедине. Причём в первый же день, как только она появилась в классе. Никто ж не знает, о чём они тут на самом деле толковали.

* * *

Тара Эдвардс ехала домой слегка расстроенная. Несмотря на удачно сложившийся разговор с директором школы, она вдруг ещё острее осознала, что если даже все её требования будут удовлетворены, стоявшую перед ней проблему это не решит. И даже вряд ли хоть сколько-нибудь улучшит создавшуюся ситуацию. Она достала маленький дорожный несессер, придирчиво осмотрела своё лицо в зеркальце, подправила помаду на губах, и изменила задание компьютеру-водителю, решив заехать во французское кафе, чтобы спокойно обдумать линию поведения в своих отношениях с сыном и найти действенные методы воздействия на него. Няне, оставшейся сегодня с малышами, всё равно заплачено за целый день, так что впереди ещё около трёх часов свободного времени. Дома всегда столько хлопот, что сосредоточиться на чём-нибудь совершенно невозможно.

С одной стороны, старший сын Тары был очень неплохим мальчиком. У него светлая голова, прекрасная память. Учителя математики и естественных наук на него не нахвалятся. Похоже, что способность к анализу и логике заложена в нём на генетическом уровне. Да и характер у него открытый, прямой. И к людям он добр, чувствуется в нём природная сострадательность, готовность помочь, поделиться тем, что у него есть. И ещё — стремление к справедливости, смелость. Вот две недели назад не побоялся заступиться за девочку, которую обижал старшеклассник за то, что она отказывалась с ним встречаться. Пришёл домой со ссадиной на лбу, но, как выяснилось, мальчишку двумя годами старше его самого, отлупил как следует. И всё-таки проблема с ним. Непростая, тревожная ситуация.

Автомобиль мягко припарковался на небольшой полупустой стоянке. Будний день, народу на улицах не много. Тара вошла в кафе, села за столик в углу у окна и набрала на светящемся автоматическом меню кофе с ликёром и пирожное наполеон. Через две минуты миловидная молодая официантка в скромном чёрном платье и белом кокетливом передничке принесла заказ. Тара любила это кафе за его уютную старомодность. Далеко не везде сохранились живые официантки. Бесшумные роботы-подавальщики на колёсиках довольно быстро, за каких-нибудь три-четыре года, появились почти повсеместно. Эта девушка, наверное, студентка местного университета. Тара с улыбкой поблагодарила девушку и опять вернулась к невесёлым мыслям о своём сыне.

Слишком умён мальчик, развит не по годам. На уроках закона Божия всё время задаёт отцу Габриэлю неожиданные вопросы, на которые тот иногда не сразу находится, что ответить. Казалось бы, ученики католической школы недёжно изолированы от всей информационной грязи внешнего мира, от мутного потока порнографии и атеистической пропаганды. Из персональных компьютеров всех школьников удалён канал связи с интернетом. Им разрешается пользоваться только прошедшими специальную проверку и одобренными конгрегацией чипами с учебной информацией, выдаваемыми им в школьной библиотеке. Но, конечно, полностью изолировать от внешнего мира детей невозможно. Кино, телевизор, новости в газетах — от этого никуда не спрячешься. Да и не только в этом дело. Слишком сильно развито у мальчика критическое мышление. Это просто удивительно, с какой лёгкостью он логически связывает совершенно разрозненные факты и приходит к неожиданным выводам, а чаще — задаёт странные вопросы.

Ещё в прошлом году, когда по всем каналам новостей передавали объединённое обращение правительств всех западных государств, в которых официально признавалось, что летающие тарелки действительно существуют и инопланетяне ведут постоянное наблюдение за Землёй, что, в общем-то, уже давно было секретом Полишинеля, мальчик во время урока спросил отца Габриэля, является ли Христос спасителем только обитателей Земли, или инопланетян тоже? А эти его вопросы об инквизиции? И откуда он только добывает информацию вроде той, что ещё в начале века папа римский просил у народов Земли прощение за преступления инквизиции? Тара сама об этом никогда не слышала, но выяснилось, что всё это так и есть. А отец Габриэль так и не смог ответить на вопрос: попали ли души всех инквизиторов в ад?

Однако, ещё хуже то, что мальчик в последнее время стал более скрытным и почти перестал задавать подобные вопросы. Ясно, что он не поглупел и думать не перестал. Совершенно очевидно, что ребёнок почувствовал, что задавать подобные вопросы небезопасно. И теперь совсем уже невозможно понять, что творится у него в голове.

Сама Тара выросла в семье католиков, с детства получила религиозное образование, соблюдала все посты, регулярно посещала церковные службы, и никогда у неё не возникало ни малейшего сомнения в истинности христианского вероучения и морали. В таком же духе воспитывала она и детей своих. Строгое послушание, ежедневные молитвы утром и вечером, скромность и смирение — ко всему этому старшие двое уже давно привыкли, да и малыши уже воспринимали такой семейный уклад вполне естественно.

И всё же, несмотря на искреннюю веру и убеждённость в истинности слова Божия и учения церкви, не всё было до конца понятно Таре в этом учении. Одна мысль тревожила её, возвращаясь опять и опять: почему никто не может дать ей ясный и точный ответ на вопрос — какая сумма грехов, совершённых человеком в течении его жизни, достаточна для того, чтобы душа его после смерти отправилась в ад? Людей вообще без греха практически нет на земле. Святых немного. Так каков же тот минимум суммы грехов, та граница, не перешагнув которую, человек может быть уверен, что он прожил праведную, достойную жизнь, и может быть уверен, что после смерти ему обеспечено райское блаженство. А ведь это так важно! Слишком уж невыносима мысль о вечных страданиях после смерти. И ведь так просто оступиться, потерять ориентиры, пойти по пути сомнения, по пути неверия, по пути греха. Соблазны подстерегают человека на каждом шагу и устоять перед ними бывает так трудно.

В последнее время Таре всё чаще делалось страшно за её сына. Не приведут ли его незаурядные способности к греху гордыни, к греху сомнения, к греху неверия. Тара встречала несколько раз в своей жизни очень умных людей, учёных, философов. И все они были атеистами, все они были обречены на вечные муки после смерти. Таре было до боли в сердце жаль этих, в общем-то, хороших, но слишком умных людей.

И настоящий ужас охватывал её при мысли, что и её сын может стать таким и, тем самым, обречь себя на вечные муки и страдания. А когда она представляла себе все плотские соблазны, которые ожидают его в самом недалёком будущем после полного полового созревания, ей делалось физически нехорошо, сердце начинало ныть и давать перебои. Она гнала от себя эти мрачные мысли, но полностью отрешиться от них было невозможно. Тара понимала, что надо что-то делать уже сейчас, но не знала, что именно. Ясно было одно: сына надо спасать. Но как? Она задавала этот вопрос своему исповеднику, отцу Джонатану, но безуспешно. Он пытался успокоить её, говорил, что она преувеличивает опасность и слишком драматизирует ситуацию. Но её сердце матери не могло успокоиться чужими словами. Стоило ей только представить себе своего любимого сына в аду, обречённого мучиться вечно, чёрная волна почти физической боли захлёстывала всё её существо.

— О! Миссис Эдвардс! Как это замечательно, что мы встретили вас здесь! — прямо над ухом раздался громкий и какой-то въедливый женский голос. Тара настолько глубоко ушла в свои мысли, что совсем не обратила внимания на вошедших. Это были известные всему приходу активистки миссис Симпсон и миссис Розуотер.

— Вы знаете, дорогая, мы прямо из городского госпиталя, — без паузы продолжала звенеть миссис Симпсон. — Эта миссис Кнежевич такая упрямица, каких свет не видывал. Вы ведь в курсе, она практически при смерти. Неоперабельная опухоль поджелудочной железы. Врачи дают ей от силы ещё две-три недели. И при всём при этом она отказывается от крещения. Я, говорит, всю жизнь прожила атеисткой, занималась наукой, имею учёную степень, а теперь, перед смертью должна от всех своих знаний, от всей предыдущей жизни отречься? Да зачем мне это? Ну, прямо, ослица.

— Да, да, это ужасно, — вклинилась миссис Розуотер, — мы ей толкуем: да на всякий случай покреститесь, не убудет от вас. Ведь не знаете же наверняка, что вас ждёт на том свете-то. Ну, не верите вы ни во что, ладно, так почему же не перестраховаться-то? На всякий случай! Нет — и всё тут. Хоть кол на голове теши!

— Послушайте, а про миссис Бьюкенен вы уже слышали? — перебила её миссис Симпсон.

— Нет. А что с ней случилось? — удивилась миссис Эдвардс.

— Да с ней-то ничего особенного, если не считать, что крыша поехала. Забрала своего мальчишку из школы! Муж, говорит, считает, что католическое образование ограничивает кругозор у детей. То им не преподают, об этом им знать не полагается, к интернету доступ закрыт, а им, мол, детям-то, совсем в другом мире жить придётся. Не хочет он, чтобы их сын в развитии отставал. А то, что знания без морали и нравственности в десять раз опаснее, об этом они не думают!

— Простите, опять встряла в разговор миссис Розуотер, — а вам удалось встретиться с директором школы, миссис Эдвардс?

— Да, да, я вот только с полчаса как из его кабинета вышла, — ответила Тара.

— Ну, и как он вам? Можем мы рассчитывать на то, что наши требования к учебному процессу будут приняты к сведению?

— Вы знаете, — задумчиво сказала Тара, — мне он показался очень внимательным и серьёзным человеком. Он пообещал мне сделать всё от него зависящее, и, я думаю, он не из тех людей, кто бросает слова на ветер.

* * *

Прошло четыре дня. Тина успела подружиться со всеми девочками в классе. Все они наперебой старались привлечь её внимание, а она делала всё возможное, чтобы никого не обидеть и хоть пару минут поболтать с каждой из них. Поведение мальчиков заметно изменилось к лучшему. Каждому хотелось произвести на эту необыкновенную девочку хорошее впечатление. Дерек с компанией почти успокоились и, хотя бы в присутствии Тины, вели себя вполне пристойно.

Но больше всех, хотя, может быть и незаметно для окружающих, изменился Кевин. На второй день после уроков Тина повела его к приятелю своей мамы — Ричарду, который оказался суровым мужчиной средних лет, состоявшим из сплошных мышц, перекатывавшихся под футболкой при каждом движении. Ричард работал тренером в главном спортивном клубе города. По просьбе маленькой Тины Ричард согласился помочь её однокласснику. Кинув на совершенно стушевавшегося мальчугана оценивающий взгляд, Ричард протянул ему сложенный вдвое листок. Это была серия упражнений для начинающих. Дав Кевину задание выполнять только два первых упражнения из этой серии по двадцать раз два раза в день, утром и вечером, человек-гора подбадривающе потрепал съёжившегося мальчишку по вихрам, и велел явиться через две недели за дальнейшими указаниями.

— Спасибо, Рич! — сказала Тина с обворожительной улыбкой, и гора мускулов не удержалась от широкой ответной улыбки.

* * *

В четверг после уроков весь преподавательский состав школы собрался в просторной учительской за длинным полированным столом на еженедельное собрание. Учителя, как всегда, разобрались по группам. Учитель истории мистер Коэн примкнул к математику мистеру Пратту, обсуждавшему низкий уровень мотивации учеников средних и старших классов к точным дисциплинам с мистером Миллном, преподававшим химию и физику старшеклассникам и общее естествознание средняшкам. На другом конце стола сконцентрировалась группа преподавателей духовных дисциплин. Центром внимания, как всегда, был преподобный отец Джонатан, проповедник собора св. Марка, преподававший в школе катехизис католической веры. Речам престарелого прелата о падении нравов в общеобразовательных школах с подчёркнутым уважением внимал относительно молодой учитель ветхого и нового заветов, отец Габриэль. С другой стороны от отца Джонатана чинно сидела учительница обществоведения и социологии мисс Прайс, серьёзная незамужняя дама около сорока, в строгом, несколько старомодном костюме с юбкой ниже колен.

Мистер Вебер вошёл в учительскую, одарил присутствующих стандартной улыбкой и уселся на специально для него оставленное свободным кресло в центре.

— Дорогие коллеги! — начал мистер Вебер негромким, хорошо поставленным баритоном. — Сегодня мне хотелось бы обсудить с вами некоторые пожелания, касающиеся учебного процесса, поступившие от группы родителей. Представитель группы родительского актива обратилась ко мне с просьбой сдвинуть освещение некоторых естественнонаучных теорий из программы средних классов в программу более старших классов, года, этак, на два, может быть, на три.

При этих словах директора школы все преподаватели естественных наук заметно насторожились.

— В первую очередь это относится к программе по естествознанию, — продолжал мистер Вебер. — Родители проявляют беспокойство по поводу того, что преждевременное знакомство с современными научными концепциями может вызвать у детей с не устоявшимся, не вполне зрелым взглядом на мир, конфликт с богословскими дисциплинами. В более старшем возрасте, когда вера успеет укрепиться в сознании подростков, этот конфликт, по всей вероятности, не будет столь острым и травмирующим. Вот, к примеру, возьмём астрономические данные. Так ли необходимо рассказывать пятиклассникам о крупномасштабной структуре вселенной, о миллиардах далёких галактик и непреодолимых расстояниях между ними? Ведь живая фантазия наших детей легко приведёт их к идее множественности обитаемых миров и целому спектру самых неожиданных вопросов. Не забывайте о том, что современные дети развиваются очень быстро. Кто знает, куда может завести их воображение, подстёгнутое грандиозными картинами разбегающейся вселенной. Может быть, действительно, ограничиться на этом этапе изучением Солнечной системы, сконцентрироваться на свойствах планет, комет, и так далее. Ведь и в нашей планетной системе так много нового и интересного! Поверьте мне, у меня и в мыслях нет оказывать давление на преподавателей естественных наук и заставлять их менять планы занятий. Совсем нет! Я только хотел бы выслушать ваши соображения по этому поводу и, по-возможности, придти к консенсусу. Но, в то же время, прошу вас иметь в виду, что мы не можем просто отмахнуться от мнения родительского актива и проигнорировать высказанные нам пожелания. Прошу вас высказаться по этому вопросу. Я вижу, отец Габриэль имеет что-то сообщить нам.

Лицо отца Габриэля просветлело.

— Это просто удивительно, — сказал он проникновенным голосом, — насколько своевременно данный вопрос встал перед нашим собранием. Я просто не могу не усмотреть в этом направляющую руку провидения. Представьте себе, уважаемые коллеги, не далее как вчера на одном из моих занятий произошёл необычный случай. Во время объяснения в пятом классе смысла искупительной жертвы Господа нашего Иисуса Христа, я заметил, что по щекам прелестной маленькой девочки, сидящей за первым столом, катятся слёзы. Я, естественно, предположил, что эти слёзы у невинного дитя вызваны состраданием к страстям Господним, и, обратившись к девочке, спросил её, чем она так огорчена, в надежде преподать назидательный урок остальным ученикам, довольно невнимательно относившимся к теме занятия. Вы и представить себе не можете, какой ответ я получил! Оказывается, эта девочка плакала от жалости к жителям отдалённых галактик, которые никогда не узнают о благой вести и о том, что они спасены жертвой Господа нашего, которую он принёс здесь, на земле.

— Очень нестандартно мыслит девочка, — с удовлетворением хмыкнул мистер Пратт.

— Когда же я попытался успокоить её, — продолжал отец Габриэль, — указав на тот факт, что Господь в неизмеримой благости своей не оставит без внимания ни одно из своих созданий, и что все они будут спасены так же как и мы, бедное дитя расстроилось вконец. Девочка представила себе, что Господь станет посылать Сына Своего на каждую из обитаемых планет, и на каждой из них Сын Божий будет приносим в жертву во имя искупления грехов тамошнего человечества. Сама мысль о бесконечной череде искупительных жертв может привести в уныние кого угодно. Больших трудов стоило мне успокоить детей, проявивших огромное волнение. Поэтому я полностью присоединяюсь к просьбе родителей и от себя обращаюсь к нашим уважаемым преподавателям естественных наук с увещеванием впредь координировать свои программы с основной линией преподавания в нашей школе, направленной в первую очередь на воспитание глубокого религиозного чувства в наших учащихся.

Мистер Миллн помрачнел и молча обменялся многозначительным взглядом с мистером Праттом.

— Благодарю вас, отец Габриэль, — поспешил взять инициативу в свои руки мистер Вебер. — Второй предмет, который был затронут родительским активом — это биология. Мы с вами, уважаемые коллеги, преподаём в школе, а не в колледже, и не в университете. Поэтому, я полагаю, при изучении биологии мы могли бы ограничиться освещением базовых понятий и не углубляться в такие специальные области, как, например, палеонтология или молекулярная генетика. Ведь это, всё-таки, согласитесь, дисциплины не для изучения в средней школе. К тому же, упоминание о миллионах вымерших видов живых существ, некогда существовавших на нашей планете, опять же может вызвать у учащихся неожиданные и, я бы сказал, преждевременные в их возрасте вопросы. Насколько мне известно, в священном писании ничего не говорится о разных ящерах и динозаврах, правильно я освещаю этот вопрос, отец Джонатан?

Отец Джонатан многозначительно покивал головой.

— Ну, вот видите! А ведь простое сопоставление палеонтологической и теологической информации уже может вызвать в ещё не укрепившемся в вере сознании учащихся сомнения и вызвать противоречия, разумеется кажущиеся, — мистер Вебер бросил вопросительный взгляд в сторону преподавателей естественных наук.

— Простите за то, что вынужден прервать вас, мистер Вебер, — стараясь оставаться внешне спокойным, проговорил мистер Миллн. — Однако все мы должны отдавать себе отчёт в том, что ученики нашей школы не изолированы полностью от внешних источников информации. Я знаю, что большинство родителей запрещают своим детям пользоваться интернетом, но это ведь только один из множества информационных каналов. Дети ходят в кино, в книжные магазины, общаются с детьми из публичных школ. Услышав что-то новое, что пробуждает их естественное детское любопытство и фантазию, они задают вопросы на уроках своим учителям. Как же вы прикажете отвечатьнашим ученикам на их нестандартные, мягко говоря, вопросы? «Дети, вы ещё не доросли до динозавров, сегодня мы будем изучать зайчиков и бабочек!» Так?

Произнося последнюю фразу, мистер Миллн непроизвольно спародировал манеру говорить отца Габриэля, что, несомненно, не осталось незамеченным всеми присутствующими. Атмосфера взаимной неприязни между двумя группами внезапно ощутимо сгустилась.

— Дорогие коллеги, — постарался разрядить обстановку директор, — я предлагаю всем вместе подумать о том, как можно придти к приемлемому для всех компромиссу, вместо того, чтобы обострять возникшие противоречия. Тем более, что у нас обозначился ещё и ряд более острых вопросов. Это касается преподавания истории. Родители наших учащихся убедительно просят не обсуждать на уроках деятельность института инквизиции. Мы все понимаем, что эти страницы истории могут быть изложены и интерпретированы с разных точек зрения, зачастую даже диаметрально противоположных. Я должен признаться, что полностью разделяю точку зрения родительского актива на эту проблему и от себя лично убедительно прошу нашего уважаемого преподавателя истории мистера Коэна не возбуждать в незрелых душах учащихся ту бурю негативных эмоций, которую они могут испытать, слушая детальные описания средневековых жестокостей.

— Если я вас правильно понял, — совершенно хладнокровно спросил мистер Коэн, — мне предлагается опустить из моего курса все описания жестокостей, пыток, казней? Тогда, простите, что же останется от человеческой истории? Мне просто нечего будет преподавать. Рассказы о достижениях и открытиях вне политической канвы теряют мотивацию и логическую связь.

— Дорогой мистер Коэн, — в голосе директора школы послышались елейные нотки, — упаси бог, никто не предлагает вам искажать историю человечества! Речь идёт только о том, что временно, я подчёркиваю — временно, обойти стороной излишне натуралистичные описания средневековых пыток и казней, инициированных католической инквизицией.

— И я полностью согласен с нашим уважаемым директором и поддерживаю его просьбу, — с достоинством вставил преподобный отец Джонатан.

— То есть, если я не ошибаюсь, — не теряя самообладания продолжал учитель истории, — описание казней ранних христиан в средних классах не возбраняется? Так же как и массовые казни в России времён Ивана Грозного и Петра Первого, гильотирование аристократии во время французской революции, нацистские и советские концентрационные лагеря, геноцид армян в Турции и Тутси в Руанде, искусственно организованный голод на Украине, в Китае и в Индии, поголовное уничтожение интеллигенции в Камбодже, бомбардировки Дрездена, Хиросимы и Нагасаки — всё это возражений не вызывает?

— Ну, разумеется, нет! — поспешил с ответом директор. — Никто не собирается диктовать вам, что включать в ваш курс и как вести учебный процесс. Просто родительский актив и присутствующие здесь преподаватели духовных дисциплин просят вас временно, только в пятых-шестых классах, не заострять внимание учащихся на до сих пор спорных исторических вопросах, связанных с деятельностью инквизиции. И это всё.

— Благодарю вас, — с плохо скрываемой иронией произнёс мистер Коэн. — Однако, при всём моём уважении к христианской религии в целом и к присутствующим здесь представителям церкви, я не могу охарактеризовать предлагаемый мне подход к преподаванию истории иначе, чем лицемерным, и, вследствие этого, вынужден отказаться от места преподавателя в этой школе.

Мистер Коэн невозмутимо поднялся со своего места и размеренным шагом покинул помещение. Его неожиданный поступок застал всех присутствующих врасплох. В течении полутора-двух минут никто не произнёс ни слова. Первым нарушил молчание мистер Миллн.

— Да, неожиданное решение вопроса, — задумчиво произнёс он, — однако нельзя сказать, чтобы необоснованное. Позвольте мне выразить моё глубокое сожаление, господин директор, но, учитывая ситуацию, я вынужден присоединиться к мнению мистера Коэна и, вслед за ним покинуть стены этого учебного заведения. Поверьте, я очень огорчён, но не вижу другого выхода.

После того, как дверь в преподавательскую закрылась за мистером Миллном, мистер Вебер почувствовал, что кровь прилила к вискам, а сердце стало давать перебои. В полной растерянности от неожиданного поворота событий он не нашёл лучшего выхода, чем прекратить совещание и удалиться в свой кабинет.

* * *

Утром следующего дня, в пятницу, Тина столкнулась в дверях школы с Дереком, который, по всей видимости, специально её поджидал.

— Привет, малышка, — немного смущаясь, произнёс Дерек.

— Привет, — улыбнулась Тина.

— Ну, ты как, уже со всеми девчонками перезнакомилась?

— Со всеми. — Они шли по почти пустому школьному коридору. Распираемая изнутри какой-то солнечной энергией, девочка почти подпрыгивала на каждом шагу, словно танцуя.

— Ну и что? Кто из них, ты думаешь, самая интересная?

— Ты что, забыл, как мы договаривались? Это ты мне должен сказать, а я тебе скажу угадал ты или нет!

— Ну, я думаю, Алиса интересная девочка.

— Да уж, Алиса-то не корова. И ножки стройные, и сисечки уже есть. Да только вокруг неё уже столько старшеклассников вертятся, и все с машинами, с деньгами. Да и не дураки, вроде. Так что тебе там ловить просто нечего. Ну, давай, вторая попытка. Только придумай сначала какой-нибудь более реальный вариант.

— Может быть, Николь? Тоже симпатичная птичка.

— Да, симпатичная. А в мыслях у неё что, как ты думаешь?

— Так кто же вас, девчонок, знает, что у вас в мыслях? — буркнул Дерек.

— Ну, как ты думаешь, мальчики её интересуют?

— Да вроде бы и нет.

— Так о чём говорить? Николь, бедняжка, вся такая правильная и воспитанная, что мальчиков вокруг себя начнёт замечать, только когда окончательно созреет. Зато вот тогда уже только держись! Трудно её маме придётся, даже жалко её немножко заранее, такую очень религиозную. Ну, кто ещё?

Дерек задумался. Видно было, что к такому анализу он был явно не подготовлен.

— Ну, я бы, наверное, не отказался с Сабиной куда-нибудь прошвырнуться, — полувопросительно произнёс мальчик, чувствуя себя вызванным к доске отвечать урок, который он не удосужился выучить.

— Эх, ты! Опять пальцем в небо! — Как будто уже даже жалея своего собеседника, ответила Тина. — Ну, посмотри на неё повнимательней! Она же только ростом большая, а до сих пор ещё в куклы играется. Она же до сих пор не знает, чем мальчики от девочек отличаются. Знает только, что у мальчиков какой-то хвостик есть, какого у неё нет, но он её совершенно не интересует. Так ты, что, в куклы с ней играть будешь?

— Ну, ладно тебе, — в голосе мальчишки прозвучала обида и ущемлённое самолюбие. — А ты-то что думаешь? Есть у нас в классе интересные кадры или вообще нет?

— Думаю, что есть, — хитро улыбаясь, сказала девочка. — Да вот не знаю, говорить тебе или нет. Не поймёшь, наверное. Или ещё хуже, разболтаешь всем, что это я тебя подучиваю.

— Да ты что! — Уже по-настоящему обиделся Дерек. — Ты за кого меня принимаешь! Никогда болтуном не был!

— Ну ладно, так и быть, — смилостивилась девочка. — Есть у нас одна мечтательница. Только ты смотри, никому ни слова, что это я тебе наколку дала.

— Ну вот, богом клянусь!

— Ух ты, и правда! Я же и забыла, что мы в католической школе учимся, — хихикнула Тина и прошептала: — Что ты думаешь о Вероничке?

— Чего? Она же тихоня. Никто на неё и внимания не обращает. Да и внешне — серенькая, как мышка.

— А ты не смотри, что тихоня. В тихом омуте черти водятся. Так вот скажи мне, где она живёт, ты знаешь?

— Да, на юго-западе.

— А почему она каждый раз домой из школы через парк идёт? Это же в другую сторону совсем.

— А кто её знает? У неё, вроде, не все дома. Странная она.

— А ты знаешь там под деревьями возле ограды домик такой, переодевалка. Никто ею почти не пользуется. Так она всегда мимо этого домика домой идёт. И кусты там такие густые, что не видно ничего.

— Ну и что? Мне-то откуда знать, чего она там ходит? Тараканы у неё в голове, вот и всё.

— А ты не думаешь, что она только и ждёт, чтобы её кто-нибудь в эту переодевалку затащил? Когда девочки под партой картинки с порнушкой смотрели, там у них одна такая интересная картинка была, где девочка привязанная на коленях стоит, а мальчик перед ней с плёткой в руке. Так вот, Вероничка наша только на эту картинку взглянула, так сразу вздрогнула, покраснела и отвернулась, как будто ей это вовсе и неинтересно. Вот теперь и сложи один и один. Сколько получится? Но смотри, про меня никому ни слова. Ты обещал!

Девочка игриво улыбнулась и весело ускакала вперёд в классную комнату, оставив Дерека одного в задумчивости с приоткрытым ртом.

* * *

Сразу после окончания второго урока, не успел отец Браун положить в объёмистый портфель старинное, с золотым обрезом, евангелие, в класс энергично вошла ассистент директора мисс Адамс и объявила, что ввиду неожиданной болезни сразу двух учителей, остальные уроки на сегодня отменяются. Те дети, родители которых подписали для них разрешение покидать школу и идти домой самостоятельно, могут идти домой. Остальные должны будут собраться в актовом зале, где им будет показан фильм об истории Ватикана.

Эрик мгновенно сообразил, что другого такого случая долго не представится и, мгновенно засунув компьютер в ранец, первым ринулся к двери. В коридоре он резко затормозил и остался стоять в двух шагах от классной комнаты, пропуская остальных учеников. Когда Тина вышла из класса, он осторожно придержал её за руку.

— Пойдём со мной? — тихо спросил Эрик.

Девочка ничего не говоря, глядя ему прямо в глаза, чуть заметно утвердительно кивнула и пошла с ним рядом. Оба, не сговариваясь, замедлили шаги, пропуская обрадованных одноклассников вперёд к выходу из школы.

На высоком школьном крыльце, когда никого вокруг уже не было, девочка тихо, не глядя на Эрика, сказала: «Я пойду к парку, а ты подожди здесь, а потом меня догонишь, хорошо?», и, не дожидаясь ответа вприпрыжку сбежала с крыльца.

Эрик сразу смекнул, что Тина не хочет, чтобы их видели вместе. А из окон школы кто-нибудь вполне мог наблюдать за выходившими раньше времени учениками. Он присел и начал сосредоточенно завязывать шнурки на кроссовках. Через минуту, когда девочка уже скрылась за углом здания, он выпрямился и не спеша направился вслед за ней. Ему ужасно хотелось побежать, чтобы поскорее догнать её, но он благоразумно сдержал свой порыв и пошёл засунув руки в карманы и разглядывая окна верхних этажей.

Тина ждала его внутри парка, сразу за аркой ворот, под разросшимся кустом акации. Увидев её, Эрик не смог сдержать радостной улыбки, и девочка весело улыбнулась ему в ответ. Эрик подошёл к ней, взял за руку, как младшую сестру, и повёл по пустынной тенистой алее. Девочка так естественно и доверчиво держалась за его руку, что на него внезапно нахлынула волна никогда прежде не появлявшейся нежности. Эрик словно забыл обо всём на свете. Ничего больше не было важным, ничего не существовало, кроме этой удивительной девчушки, к которой его притягивало, как магнитом.

Когда они дошли до развилки, Тина решительно повернула налево, и мальчик подчинился, даже не заметив этого. По правде сказать, он вообще уже ничего не замечал вокруг, не сводя глаз со своей неожиданной подружки. За прошедшую неделю они не сказали друг другу ни слова, хотя Эрик постоянно ловил себя на том, что во время уроков его взгляд, незаметно для него самого, то и дело останавливался на этой миленькой маленькой девчушке. Но, надо отдать ему должное, он быстро спохватывался и отворачивался от неё. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь посторонний заметил, что крошка не оставляет его равнодушным.

Парк сохранялся в довольно диком состоянии и походил скорее на настоящий лес. Разросшиеся кусты давно никто не подстригал, а земля вокруг толстых стволов старых деревьев была покрыта прошлогодними листьями и обломками сухих сучьев. На тенистых аллеях и заросших тропинках люди появлялись нечасто. Шумная и суетливая городская жизнь привлекала их куда больше, чем этот островок полудикой природы внутри городской черты.

Эрику так приятно было держать за руку эту красивую маленькую девочку, и так не хотелось встретиться с кем-нибудь, кто в одно мгновение мог разрушить сказочное очарование их внезапной близости, что он почти непроизвольно свернул на узкую, заросшую травой тропинку, пропустив подружку вперёд. Пройдя несколько шагов Тина увидела впереди за поворотом маленькую беседку, стены которой были увиты густым плющом. Она обернулась, радостно улыбаясь, и потащила Эрика за собой.

Войдя внутрь, девочка сняла рюкзачок и поставила на скамейку. Эрик последовал её примеру и сел на свободное место рядом, потянув Тину за руку к себе. Малышка, не переставая улыбаться, как-то легко и естественно уселась бочком к нему на колени, обняла правой рукой за шею и без тени стеснения посмотрела ему в глаза. Эрик был настолько выше ростом, что их лица оказались прямо напротив друг друга.

— Ну, что ты хотел мне сказать? — промурлыкала девчушка.

— Я хотел тебе сказать, — смущённо произнёс Эрик, — что ты самая красивая девочка из всех, кого я знаю.

Его левая рука уже сама собой оказалась на её талии, а правая ладонь легла на голенькую ножку повыше коленки. И это было таким невыразимым блаженством, что Эрику сразу показалось, что он теряет ориентацию в пространстве.

— И ещё я хотел сказать, — уже немного смелее продолжал мальчик, — что ты мне ужасно нравишься.

Мягкие, полуоткрытые губы девочки медленно прикоснулись к его губам. Острое наслаждение, как электрический разряд, волной прошло по его телу, и весь окружающий мир моментально растворился, исчез, осталось только это острое и неимоверно сладкое прикосновение её губ и нежного, слегка подрагивающего язычка.

* * *

Как только мисс Адамс объявила о том, что занятий сегодня больше не будет, Дерек подтолкнул Питера локтем и кивнул в сторону двери. Вырвавшись из класса в числе первых, мальчишки дунули по коридору, вылетели через входную дверь и припустили по направлению к воротам парка. Только оказавшись в тени деревьев, Дерек перешёл на быстрый шаг.

— Что за спешка? — спросил догнавший его Питер.

— Дело есть, — ответил Дерек. — Давай сюда, направо. Там, за поворотом, у стены, переодевалка есть. Домик такой заброшенный. Где-нибудь рядом спрячемся за кустами и будем ждать.

— Кого? — удивился Питер.

— Сиськи полапать хочешь? — спросил Дерек. — Ну и попку там, под юбчонку залезть.

— К кому?

— Там увидишь. Как только я её остановлю, подходи. Хватаем за руки и тащим в домик.

— Ты чего! А вдруг она орать начнёт. Знаешь как влетит за это!

— Не начнёт. А там по ситуации посмотрим. Если очень уж сильно вырываться будет, отпустим. Скажем, что пошутили. Попугать хотели. А может ей это даже понравится.

— Ну, ты даёшь! Какой же девчонке такое обращение понравиться может?

— Не каждой, не каждой. Но этой может и понравится. Да ты не дрейфь. Сиськи-то, настоящие, только на картинке видел. Да и то не часто. А тут может и обломится.

С правой стороны в густых зарослях показалась крыша приземистого выкрашенного в тёмно-зелёный цвет домика.

— Вот здесь, — скомандовал Дерек, — становись за этими кустами и стой тихо. Когда я заговорю с ней, подходи сзади и делай как я. Понял?

— Да, понял. Только, боюсь, потом вони будет. Мы же не в публичной школе учимся всё-таки. Там, я слышал, в пятом классе уже чуть не трахаются, кому не лень. А в нашей-то школе всё не так: этого нельзя, то грех. Навыдумывали. А узнают, что мы её ещё и насильно затащили, мало не покажется.

— Не бзди. Кто не рискует, тот не пьёт шампанского. Стой здесь тихо.

Дерек шмыгнул через дорожку, ведущую к домику, и встал за другой куст.

Вероничка вышла из школы одной из последних и по-привычке, не спеша направилась к парку. Ей было одиноко и грустно. Школу она тихо ненавидела из-за строгих правил, множества ограничений и ужасной, изнуряющей скуки на уроках по духовным дисциплинам. Ни к математике, ни к естественным наукам душа у неё тоже не лежала, но здравого смысла хватало, чтобы не уставать удивляться на этих взрослых, немолодых уже людей, которые с важным видом вдалбливали в головы ученикам такую откровенную чушь. У неё просто в голове не укладывалось, что их учителя сами верят в то, что говорят на уроках.

Однако главной причиной её тихого внутреннего бунта было стремление школы и родителей неусыпно контролировать любые проявления сексуального любопытства у учащихся. Никакая информация, имеющая хотя бы отдалённый намёк на эротику, не могла просочиться сквозь плотное оборонительное кольцо школьной и домашней цензуры. Книги, фильмы, телевизионные передачи, даже страницы газет тщательно фильтруются перед тем, как попасть в руки тех детей, кому не повезло родиться в религиозных семьях и угодить в эту ненормальную школу.

— В публичных школах никто детей не прессует. Там, в свободном внешнем мире, девочки её возраста, наверное, уже вовсю занимаются любовью, — с завистью и раздражением думала Вероничка.

— А мне остаётся только фантазии перед сном и тихая мастурбация под одеялом, чтобы никто не заметил. Хорошо, хоть этого никто у меня отнять не может.

— Привет, детка, — неизвестно откуда прямо перед ней появился Дерек. — Ты чего такая смутная? Жизнь затрахала?

— Тебе чего надо? — спросила девочка и сделала шаг в сторону. Дерек снова загородил ей дорогу.

— Поговорить с тобой хочу. На интимные темы. Тебя как, вопросы взаимоотношения полов уже интересуют? — с нагловатой улыбкой, хотя и с некоторым усилием выговорил Дерек непривычно сложную для него фразу.

— Слушай, дай мне пройти. Мне домой надо, — сказала Вероника глядя себе под ноги.

— Не вешай мне лапшу на уши, никому никуда не надо. Никто и не знает, что нас из школы отпустили, — Дерек крепко взял девочку за руку выше локтя. Вероника попыталась освободиться, правда, не слишком настойчиво. В это время, подкравшийся сзади Питер таким же образом вцепился в неё с другой стороны.

— Спокойно, крошка, — тихо произнёс он ей прямо в ухо, — не надо ля-ля и брыкаться. Мы же тебе ничего плохого не сделаем.

И мальчишки потащили вяло сопротивляющуюся Веронику к домику. Затащив девочку внутрь, они прижали её с двух сторон к стене. Каждый крепко держал её одной рукой, а другой гладил и сжимал в ладони одну из её грудок. Вероника неожиданно почувствовала странную слабость в ногах и необычное, никогда раньше не испытываемое удовольствие, которое медленно растекалось от массируемых мальчишками грудок по всему телу. Она делала вид, что сопротивляется и пытается вырваться, подаваясь вперёд то одним плечом, то другим, на самом деле двигаясь навстречу неумелым мальчишеским ласкам. Дерек, державший девочку левой рукой, правой прихватил замочек застёжки-молнии у неё под подбородком и потянул его вниз. Такое нахальство застало Веронику врасплох, так что она даже на пару секунд перестала изображать сопротивление. Замочек неумолимо двигался вниз и вот, наконец, платьице беспомощно распалось на две независимые друг от друга половинки. Мальчишки, не сговариваясь, сдернули платье с плеч девочки назад, каждый со своей стороны, обнажив при этом маленькие розовые сосочки, худенький животик и трогательные розовые трусики с кружевными оборками.

— Мальчики, что вы делаете? Перестаньте, — шёпотом повторяла Вероника, порозовев от стыда и стараясь наклониться вперёд, чтобы скрыть свою наготу.

Но мальчишки уже почувствовали, что всё это игра. Если бы ей на самом деле хотелось освободиться, она не так вырывалась бы, и не таким голосом бы верещала. Питер наклонился и прижался губами к нежному сосочку, в то время как Дерек свободной рукой взял девочку за подбородок, повернул к себе её лицо и впился в её губки неумелым и каким-то злым, как ей показалось, поцелуем. Но именно эта грубость и насилие доставляли ей странное, никогда ранее не испытываемое наслаждение. К немалому удивлению Дерека ротик девочки приоткрылся и она, по-видимому совершенно бесконтрольно, ответила на его поцелуй.

Мальчишки были возбуждены до предела. Даже в самых смелых своих фантазиях они не могли представить себе, сколько наслаждения может таить в себе хрупкое девичье тельце. Питер, уже отпустив руку девочки, ласкал и сжимал её грудки обеими руками, не встречая сопротивления, а рука Дерека сама, как будто помимо его воли, скользнула вниз и до того, как девочка успела судорожно сжать ноги, оказалась между ними. Пальцы мальчика ощутили под слегка влажной тканью трусиков набухшие губки.

Вот уже этого Вероника никак не ожидала. Мысль о том, что мальчики сейчас обнаружат, что её трусики совсем мокренькие, обдала её жгучим стыдом. К такому повороту событий она была совсем не готова. Вся она моментально покрылась красными пятнами, но уже через несколько мгновений забыла обо всём на свете: невыразимое наслаждение, куда более острое, чем в моменты самоудовлетворения, пронзило её и разлилось от промежности и грудок по всему телу. Вероника, закрыв глаза, слабо застонала, обмякла и наклонилась вперёд, продолжала судорожно сжимать руку Дерека ногами, не выпуская её. Питер, не понимая, что происходит, подхватил девочку за плечи, испугавшись, что она сейчас упадёт.

— Что с тобой, Вероничка? — испуганно забормотал неискушённый насильник. — Тебе плохо?

Девочка смогла только отрицательно помотать головой в ответ. Тело её продолжало содрогаться в ритмических конвульсиях. Мир вокруг перестал существовать. Всё было словно в тумане и она была не в состоянии произнести ни слова. Мальчишки были не на шутку напуганы, поддерживая с двух сторон бессильно повисшее на их руках, вздрагивающее тельце. Они осторожно опустили девочку на стоящую рядом скамейку и отступили от неё, не зная, что делать дальше. Однако их испуг быстро рассеялся, как только они увидели на губах Вероники блаженную улыбку.

* * *

— Эрик, миленький, нам нельзя здесь больше оставаться. Надо идти, — тихий голос девочки медленно возвращал Эрика в реальный мир. Его руки продолжали ласкать под юбочкой трусики на попке стоящей перед ним Тины.

— Нaдо идти, — ласково, но настойчиво повторяла она. — Знаешь, сколько сейчас времени? Тебя же дома хватятся — неприятностей не оберёшься.

Эрик взглянул на часы — не может быть! Два часа пролетели так незаметно, что он просто не мог этому поверить. Но и оторваться от этого маленького нежного тельца было не просто. Его руки как будто приклеились к ножкам девочки там, под юбочкой, и отдирать их пришлось с кровью.

— Я сейчас пойду домой одна, через парк, — настойчиво уговаривала Тина, — а ты, когда остынешь, пойдёшь обратно, мимо школы, тебе так ближе.

— Действительно, остыть не мешает, — подумал мальчик, ощущая свой напряжённо торчащий столбик, предательски оттопыривающий штанишки.

— Всё, милый, — торопливо сказала девочка, поцеловала его в губы в последний раз и, не дав ему опомниться выскочила из беседки.

Эрик посидел ещё минут пять, постепенно успокаиваясь. Потом, всё ещё плохо соображая, встал, привёл себя в порядок, аккуратно заправил рубашку в брюки и вышел наружу. Ноги слушались плохо и дорога домой заняла раза в два больше времени, чем обычно.

Войдя в дом, Эрик столкнулся нос к носу с матерью.

— Что это у тебя глаза так блестят? — спросила с подозрением миссис Эдвардс. — И вообще, ты как-то на себя не похож. Что случилось?

— Ничего, мам. — Эрик постарался напустить на себя рассеянный вид. — Всё в порядке.

— Да нет, голубчик, что-то не так. Я же вижу. Какой-то ты возбуждённый. Ну-ка, посмотри мне в глаза! Вроде, не болен, — мать потрогала лоб Эрика ладонью.

— Мам, я пойду к себе уроки делать, — протянул мальчик.

Миссис Эдвардс неохотно отпустила его. Что-то новое и непонятное в мальчике всколыхнуло её глубоко запрятанную тревогу. Если бы у неё было больше времени, она его так просто не оставила бы в покое. Только необходимость готовиться к вечеру заставляла её переключиться на неотложные дела. Надо было успеть в салон привести в порядок причёску и обновить маникюр. А потом выбрать, что надеть. Вечеринка в доме начальника мужа обязывала быть в форме.

* * *

Когда, после объявления об отмене двух последних уроков, радостные одноклассники наперегонки бросились вон из школы, Кевин, выйдя из класса одним из последних, свернул из главного коридора на лестницу, ведущую в спортивный зал. Мышцы груди и рук болели невыносимо, каждое движение сопровождалось вспышкой боли. Хуже всего было с животом: резкая боль не позволяла даже смеяться. Однако сдаваться Кевин не собирался. Поставив рюкзак на скамейку, он для начала, превозмогая ноющую боль, отжался раз десять от шведской стенки в почти вертикальном положении, чтобы нагрузка была минимальной. Отдохнув минуты две, он спустился на одну перекладину ниже и повторил упражнение ещё раз. После передышки, во время которой он, морщась, не прекращал вращательные движения руками чтобы, согласно указаниям, напечатанным на листочке, полученном от Ричарда, разогнать током крови какую-то таинственную молочную кислоту, непонятным образом скопившуюся в мышцах, Кевин решил, что пора уже попробовать отжаться от скамейки. Это оказалось совсем непросто сделать. Боль была такой острой, что его силы воли хватило только на три повторения. Через пять минут он отжался ещё три раза. Потом ещё три. С большими перерывами он продолжал свои попытки ещё в течении минут пятнадцати. Не потому, что ему очень нравилось отжиматься от скамейки, а потому, что дальше следовало приступить к упражнениям на брюшной пресс, а об этом ему было страшно даже подумать.

* * *

Солнце уже опустилось к самому горизонту, освещая ярким жёлтым светом верхние этажи домов и верхушки деревьев, когда Роберт и Тара Эдвардс поднялись на высокое крыльцо солидного двухэтажного дома, принадлежащего начальнику Роберта, Джону Пристли. Роберт ещё не успел нажать на кнопку звонка, а дверь уже бесшумно отворилась, пропуская их в холл. Домашний компьютер идентифицировал их лица по списку приглашённых и беспрепятственно впустил их в дом. Мелодичный сигнал дал знать присутствующим о приходе новых гостей и миловидная хозяйка в чересчур облегающем трикотажном платье оливкового цвета с радостной улыбкой двинулась им навстречу.

Роберт скромно пожал протянутую ему руку, а с Тарой хозяйка дома дважды обнялась. При этом обе женщины одновременно громко чмокнули воздух в непосредственной близости от уха друг друга. Миссис Пристли была лет на пятнадцать моложе своего мужа, так что ей, по всей видимости, не исполнилось ещё и двадцати пяти. Этим, очевидно, и объяснялось её стремление подчеркнуть своим нарядом соблазнительные выпуклости молодого упругого тела, выставив его напоказ, с точки зрения Тары, чересчур откровенно.

Практически все гости были знакомы друг с другом. Тара, с бокалом красного вина, и Роберт, с рюмкой мартини, не спеша обходили гостей, здороваясь со всеми и перебрасываясь с каждым двумя-тремя ничего не значащими фразами. У входной двери появлялись всё новые пары. Дамы с обворожительными улыбками ревниво оценивали наряды друг у друга и рассыпались в лицемерных комплиментах. Мужчины, собравшись в небольшие кружки здесь и там, обсуждали политические и спортивные новости. Одним словом, унылое, но ни для кого не тягостное, веселье было в разгаре.

Переходя от одной группы гостей к другой, миссис Эдвардс чувствовала себя немного не в своей тарелке. Все эти воспитанные, хорошо одетые люди были ей немного чужды. Она кожей чувствовала, что все они далеки от бога и церкви, что острые проблемы современности, которыми она жила сама, для них просто не существуют. Нет, нельзя сказать, что все присутствующие были явными атеистами. Просто вопросы веры лежали вне сферы их интересов, что для неё было необъяснимым парадоксом. Как могут люди спокойно жить, изо дня в день ходить на работу, развлекаться, изменять друг другу, нисколько не задумываясь о том, что жизнь коротка, и не волнуясь о том, что ждёт их после смерти.

Поглощённая такими мыслями, Тара подошла к бару, чтобы заменить свой опустевший бокал. Протянув руку к подносу, она физически ощутила на себе чей-то внимательный взгляд. Тара не спеша взяла с подноса полный бокал и резко обернулась. Незнакомый мужчина лет пятидесяти с лёгкой сединой на висках, особенно хорошо заметной в свете люминесцентных ламп, спокойно, без всякого смущения смотрел ей прямо в глаза. Тара могла поспорить, что этого человека она никогда в жизни не видела. Мгновенно преобразившись в светскую миссис Эдвардс, она с очаровательной улыбкой сделала шаг вперёд и, протягивая незнакомцу руку, представилась:

— Здравствуйте! Я — Тара Эдвардс. Могу поспорить, что никогда раньше не встречала вас в этом доме!

— Вы совершенно правы, я здесь впервые, — вежливо улыбнулся в ответ незнакомец. — Меня зовут Бонд. Джеймс Бонд.

— Ах, вот как! — от неожиданности миссис Эдвардс даже хихикнула, в ту же секунду осознав, что это просто не вежливо.

— Надеюсь, вы не английский шпион, и никто не начнёт охоту на вас прямо здесь и сейчас, — попыталась она перевести всё в шутку и сгладить свою не вполне светскую реакцию на его слова.

— Не волнуйтесь, мадам, — сказал мистер Бонд совершенно спокойно. — Я не имею к шпионажу ни малейшего отношения. Это просто недальновидный юмор моих родителей. Моя фамилия действительно Бонд. Это сокращение более длинной славянской фамилии, которое принял мой дедушка ещё в прошлом веке, получая гражданство. А родителям моим пришла в голову мысль назвать меня Джеймсом, превратив таким образом своего собственного сына в расхожий штамп и всеобщее посмешище.

Спокойный тон и лёгкая самоирония собеседника легко и незаметно заставили миссис Эдвардс забыть о том, что она миссис Эдвардс, превратив её в просто Тару, чувствующую себя отчуждённой от окружающего общества, как масло от воды.

— Вы здесь один? — спросила Тара, внезапно почувствовав полное доверие к несостоявшемуся агенту ноль-ноль-семь.

— Меня привела сюда с собой моя подружка. Вон она, развлекается, — мужчина кивнул в сторону стеклянной двери, ведущей в сад. Снаружи Тара увидела стройную блондинку, одетую под девочку, в короткой юбочке с высоким поясом, подчёркивающей и без того неестественно длинные ноги, в окружении нескольких явно заинтересованных молодых людей.

— Вам, конечно же, сразу пришла в голову мысль о том, что малышка мне в дочки годится, — спокойно констатировал мистер Бонд.

— Ну, что вы, — попыталась возразить Тара.

— Да ладно, не стесняйтесь. Все так думают. Но это не совсем так. На самом деле, теоретически, конечно, она могла бы быть моей внучкой. А если учесть, что у неё у самой есть дочка, то я вполне мог бы быть уже и прадедушкой.

У Тары, привыкшей к светскому стилю ведения беседы, непроизвольно приоткрылся рот и она так и стояла, совсем растерявшись и не зная, что сказать. Такое случалось с ней впервые.

— А сколько лет её дочке? — наконец выдавила она из себя.

— На вид — лет восемь-девять. Но развита не по годам.

— А вас не волнует, что ваша подружка окружена всеми этими молодыми мужчинами?

— Я думаю, это их должно беспокоить. В данном случае — она охотница, а они — дичь.

— Вы так спокойно об этом говорите, — немного растерянно сказала Тара.

— У меня нет оснований для беспокойства. Я-то знаю, что она — плохая охотница.

— В каком смысле?

— Любит настрелять больше дичи, чем в состоянии съесть. А потом не знает, что с этой дичью делать.

Тара совсем перестала понимать, что её собеседник имеет в виду, и решила перевести разговор в другую плоскость.

— А кто вы по профессии, мистер Бонд? — спросила она.

— О, пожалуйста, Джеймс! Просто Джеймс. Я понимаю, что моя седина вызывает у вас невольное почтение, но, по праву старшего прошу вас называть меня просто по имени.

— Хорошо, Джеймс, — согласилась Тара.

— Специальность у меня довольно неинтересная для окружающих — математика.

У Тары как будто что-то щёлкнуло в мозгу.

— Ой, — сказала она, — а вы не могли бы мне объяснить одну вещь, только как-нибудь попроще, если можно?

— Ну, это зависит от того, какая вещь и из какой области математики вас интересует.

— Вы знаете, мне давно хочется понять, или, правильнее сказать, представить себе, как-нибудь почувствовать, что ли, что такое бесконечность.

— Да, — задумчиво протянул Джеймс, — несколько необычный вопрос, особенно учитывая обстановку, в которой он задан. Вообще-то бесконечность — одно из самых фундаментальных понятий в математике. И бесконечности бывают разными: есть счётная бесконечность, есть континуальная, существуют бесконечности и более мощные, но боюсь, вам это ни о чём не говорит. Вас, наверное, интересует какая-то конкретная, физическая бесконечность?

— Да, — поспешно согласилась Тара, напуганная непривычными терминами, — меня интересует больше всего бесконечность времени.

— Ну, если говорить о реальном физическом времени, то оба аспекта — и интенсивный, и экстенсивный, до сих пор в современной науке стоят под вопросом.

— Ой, — непроизвольно вырвалось у миссис Эдвардс, — вы на каком языке говорите?

— Простите, простите, — забормотал математик, — сейчас всё поясню. Под интенсивным аспектом бесконечности учёные понимают неограниченную делимость на всё меньшие и меньшие кусочки. Ну, вот мы, например, измеряем время в часах, минутах, секундах. А физики говорят о процессах, происходящих внутри атомов за промежутки времени в миллиарды и триллионы раз короче секунды. Вопрос в том, существует ли самый короткий, далее неделимый отрезок времени, или его можно дробить до бесконечности?

— А какой вы сказали другой аспект? — с трудом выговорила Тара, поняв, что проблема бесконечной делимости времени лежит вне сферы её интересов.

— Второй аспект — экстенсивная бесконечность времени. То есть, существовало ли время всегда и не исчезнет ли оно в будущем. Физики говорят нам о том, что наша вселенная образовалась в результате большого взрыва примерно пятнадцать миллиардов лет назад.

— Простите, — холодно перебила его собеседница, — но в священном писании ясно сказано, что бог создал наш мир на так давно.

— О, теперь мне всё стало понятно, — произнёс мистер Бонд, — по подсчётам разных богословов возраст нашего мира оценивается где-то между четырьмя с половиной и семью с половиной тысячами лет. Представьте себе сто лет в виде маленького отрезка прямой линии, длиной, скажем, в один сантиметр. Сто лет — это промежуток времени, близкий к максимальной продолжительности человеческой жизни.

С этими словами Джеймс отломил кусочек тонкой деревянной палочки, на которую был наколот миниатюрный бутербродик на его тарелке.

— Вот, видите? Представьте себе, что это сто лет, то есть вся человеческая жизнь. Тогда, если мы условимся, что время течёт слева направо, этот конец стола, расположенный меньше, чем в метре слева от меня, будет соответствовать началу существования нашего мира. Это понятно?

Тара кивнула. Такое наглядное объяснение показалось ей почти откровением. Никогда раньше она не задумывалась о том, как долго существует мир. Оказывается, что совсем недавно, каких-нибудь семьдесят пять сантиметров тому назад, за краем стола, вообще ничего ещё не было.

— Ну вот, — продолжал Джеймс, стараясь не употреблять математических терминов, — теперь пойдём направо, в будущее. Каждые десять сантиметров — это тысяча лет, каждый метр — десять тысяч. Примерно через шесть-семь миллиардов лет наше Солнце взорвётся и уничтожит все планеты вплоть до Марса, то есть, и Земля тоже будет уничтожена. В нашем масштабе это произойдёт на расстоянии около шестисот километров от нас, где-нибудь в Орегоне. На самом деле это произойдёт ещё раньше, в районе Сан-Франциско, когда наша галактика столкнётся с другой галактикой — туманностью Андромеды.

— И что тогда произойдёт со временем? — поинтересовалась Тара.

— Ничего не произойдёт. Катастрофы таких размеров случаются во вселенной довольно часто. Время будет себе продолжаться, как будто ничего не произошло. Если мы продолжим нашу линию дальше, хоть до Луны, вселенная, скорее всего будет продолжать существовать. Правда, небо над планетами потемнеет, потому что галактики разбегутся так далеко, что уже будут не видны друг для друга, да и звёзды, наверное, почти все выгорят к тому моменту. Но времени до всего этого нет никакого дела. Оно будет длиться и длиться, и с точки зрения вечности между отрезком в сто лет — вот этим сантиметриком, и отрезком в триллионы лет — расстоянием до Луны, большой разницы нет, поскольку оба эти отрезка конечны. Почти что ноль по сравнению с вечностью. Ну как, теперь вы лучше представляете себе бесконечность?

— Да, — тихо сказала Тара. Её глаза были наполнены ужасом. — Спасибо вам. Только теперь до меня дошла та огромная ответственность, которая лежит на каждом из нас. От того, как мы проживём этот крошечный сантиметрик нашей жизни зависят триллионы километров существования нашей души после смерти. На протяжении этого сантиметрика решается — будут ли это триллионы километров непрерывного страдания или невыразимого блаженства.

— Ого, — сказал Джеймс, — да вы в одно мгновение превратились в философа. Давайте-ка выпьем за это.

Понимая, что необходимо срочно разрядить обстановку, он взял с подноса полный бокал вина и поставил перед миссис Эдвардс.

— Нет, погодите, — рассеянно сказала Тара, отодвигая бокал. — Тут ещё что-то очень важное. Это же ещё не всё. Ах, да! А дети?

— Что дети? — встревожено спросил Джеймс.

— Дети. Ведь мы несём ответственность не только за себя, но и за наших детей! Ведь если мы не сумеем воспитать их добродетельными христианами, не сумеем привить им любовь к богу, тогда нашим детям, которых мы любим больше всего на свете, будут уготованы все эти триллионы лет непрекращающихся мучений. А как можем мы уберечь их от греха? Какой страшный риск! И даже если мне самой суждено после смерти попасть в рай, а кто-нибудь из моих детей окажется в аду, как же я смогу быть счастлива вблизи Бога, зная, что моё любимое дитя сейчас, в этот самый момент, подвергается страшным мучениям, которым никогда не будет конца!

— Надеюсь, этот пещерный человек не навёл на вас тоску и ужас? — послышался приятный женский голос из-за спины Джеймса.

Джеймс обнял за талию оказавшуюся рядом с ним стройную женщину, на вид почти девочку.

— Познакомьтесь, — несколько неуклюже попытался разрядить обстановку в конец растерявшийся математик, не ожидавший такого поворота событий, — это Моника, последняя любовь в моей жизни. А это миссис Эдвардс, которую зовут Тара.

Тара, ничего не соображая, как во сне, пожала протянутую ей руку, взяла за тонкую ножку бокал, предложенный ей Джеймсом, осушила его залпом и, извинившись, направилась в сторону свободного кресла.

— Что это ты такое сотворил с этой бедной провинциальной мадам? — спросила поражённая Моника, — на ней лица нет! Я знала, что ты плохо влияешь на тупых тётушек, но такой реакции никогда не видела!

— Сам не понимаю, что случилось! — растерянно пожал плечами Джеймс, — она попросила меня объяснить ей, что такой бесконечность времени. Я попытался нарисовать ей картинку, которая, по-видимому, нанесла серьёзный удар по её религиозному воображению.

— О, так это реликт! — улыбнулась Моника, — не удивлюсь, если она имеет отношение к этой дурацкой католической школе, в которую так захотелось Тине. Боюсь, что наша малышка разворошит это осиное гнездо так, что опять придётся спасаться бегством.

* * *

В воскресенье после полуторачасовой службы в соборе святого Марка семья Эдвардс в полном составе направилась домой пешком. Миссис Эдвардс взяла за руку нарядно одетую пятилетнюю Кэрол, а трёхлетний Чарли сидел у отца на руках. Как ни странно, малыши уже были приучены вести себя тихо во время службы. К всеобщему удивлению окружающих дети были в состоянии не вставать с места и не произносить ни звука на протяжении всей воскресной церемонии. Это было тем более удивительно, что и дома, и на детской площадке Кэрол и Чарли вели себя как и все другие дети. Маленькие Эдвардсы умели бегать, кататься с горки, качаться на качелях и визжать от удовольствия и полноты жизни не хуже остальных детей их возраста. Правда, не в пример другим детям, они были очень послушными и приходящая няня не могла на них нарадоваться.

Когда почтенное семейство чинно переходило главную улицу, маленькая Кэрол увидела на другой стороне кафе-мороженое со столиками на открытом воздухе и в полувопросительной форме высказала мнение о том, что земляничное мороженое со взбитыми сливками очень полезно взрослым и детям, не правда ли? Удачная и своевременная мысль была с энтузиазмом поддержана восьмилетней Джессикой. Маленький Чарли, по всей видимости, тоже не имел ничего против такого развития событий и, несмотря на то, что Роберту нужно было успеть собраться и отправиться в деловую поездку ещё до захода солнца, решено было отметить выходной посещением кафе. Завтра утром, в понедельник, Роберту предстояло принять участие в важной деловой встрече на уровне директоров компании, а до штаб-квартиры, находившейся в столице штата, было более четырёхсот миль. Но, с другой стороны, собрать вещи было делом несложным, а выспаться он прекрасно сможет в машине во время движения. Его новая модель была оборудована раскладными креслами, превращавшимися в две комфортабельные постели, а управление автомобилем полностью осуществлялось компьютером-автопилотом, так что волноваться было не о чем.

Не успели все рассесться за большим круглым столом под навесом от солнца и углубиться в изучение меню, как вдруг Эрик вскочил со своего места.

— Пап, можно я пойду погуляю с ребятами из класса? — внезапно проявляя неожиданное нетерпение спросил он.

— Что такое вдруг случилось? — удивился отец. — Если ваша встреча с одноклассниками была запланирована заранее, почему нам всем до сих пор ничего об этом не было известно?

— Да я не собирался идти, — начал оправдываться Эрик, — а теперь подумал, а почему бы и нет. Я же уже не маленький, что мне дома сидеть?

— Ну, я, в общем, непротив, — произнёс Роберт, вопросительно взглянув на жену. — Когда я был в твоём возрасте, так вообще домой только ночевать приходил.

Роберт осёкся под укоризненным взглядом Тары.

— А ты как? — спросил он жену с запозданием.

— Ну, раз ты уже разрешил, что мне остаётся? — поджала губы миссис Эдвардс.

— Ладно, чеши, — отец хлопнул сына по плечу.

— Пап, у тебя есть немного денег? — застенчиво спросил Эрик. — Ты же знаешь, я ещё не в системе, кредитные автоматы на мои глаза не реагируют.

— А что вы собираетесь делать? — спросил Роберт.

— Да может в кино сходим. А там посмотрим.

— Ладно, — отец достал из кармана несколько сложенных пополам купюр и вложил сыну в руку, постаравшись сделать это так, чтобы жена не смогла понять, сколько он отвалил своему отпрыску. Тара заметила этот неуклюжий манёвр, но промолчала.

— Мам, пока! Спасибо, пап! — обрадованный удачей и свободой Эрик рванул на улицу, не возвращаясь в помещение кафе и к выходу, как это сделал бы каждый приличный посетитель, а попросту перешагнув-перепрыгнув низенькую железную ограду, отделявшую столики от тротуара.

Миссис Эдвардс с осуждением посмотрела сыну вслед и ничего не сказала, озабоченно покачав головой.

— Ну, что ты хочешь, мальчишка ведь, — примирительно произнёс муж, — Полон энергии. Да и пора уже давать ему больше самостоятельности. Пусть познаёт окружающий мир.

Миссис Эдвардс вздохнула и опять промолчала.

* * *

Внезапное желание Эрика отвалить из чинного семейного круга имело простое объяснение. Он увидел на другой стороне улицы три фигуры, привлекавшие к себе внимание окружающих: стройная молодая женщина с невероятно длинными стройными ногами, да ещё и на высоких каблуках, в игривой коротенькой юбочке и облегающем белом свитере шла под руку с представительным мужчиной с сединой в волосах, но с прекрасной спортивной фигурой, в джинсах и чёрной рубашке, который в свою очередь держал за руку маленькую девочку в очаровательном тёмно-синем платьице в белый горошек с большим белым кружевным воротничком, и в туфельках на низеньких каблучках с бантиками. И девочка эта была не кто иная как Тина! Эрик чуть не подпрыгнул, узнав её. Через три минуты он уже мчался вдогонку этой троице, вслед которой оборачивались все встречные мужчины.

Шли они не спеша, иногда задерживаясь у витрин небольших магазинчиков, которых было полно на этой улице, так что Эрик догнал их очень быстро, и пошёл сзади, не подходя к ним и часто оглядываясь, чтобы определить, находится ли он всё ещё в поле зрения родителей. Убедившись, что из кафе, в котором расположились его родственники, его уже не видно, он поравнялся с Тиной и тронул её за руку.

— Ой, Эрик! — радостно вскрикнула девочка и остановилась, — Джеймс, Моника, познакомьтесь, это Эрик.

Эрик вежливо пожал протянутую Джеймсом руку и с некоторым смущением обменялся рукопожатием с ослепительной Моникой.

— Откуда ты идёшь? Как ты нас нашёл? — верещала малышка, радостно улыбаясь. — Ну, всё, — продолжала она, не давая Эрику рта раскрыть. — Теперь мы разделимся. Вы идите дальше сами по себе, а мы исчезаем, О-Кей? Ты ведь никуда не торопишься, так? — обращаясь к мальчику.

— Конечно, нет! — Эрику было очень приятно, что Тина так ему обрадовалась, но он не был уверен, как отреагируют взрослые.

Джеймс сделал шаг в сторону и поманил рукой мальчика.

— Деньги есть? — спросил он тихонько, — ты-то ещё не в системе?

— Есть, — солидно ответил Эрик.

— Достаточно?

— Да, спасибо.

— Ну, тогда, я вижу, ты уже взрослый парень, — произнёс Джеймс уже в полный голос, — желаю приятно провести время. И приятно было познакомиться.

Мужчины со всей серьёзностью пожали друг другу руки.

— Мне тоже было очень приятно познакомиться, — Моника, ослепительно улыбаясь и в то же время глядя на мальчика с нескрываемым любопытством, протянула ему свою изящную загорелую руку.

— Вы очень красивая, — смущённо произнёс мальчик, осторожно касаясь её руки.

— Спасибо, молодой человек. Я давно не получала таких неподдельно искренних комплиментов, — Моника на мгновение задержала его руку в своей, — и будь осторожен с этой кокеткой, не давай ей закружить тебе голову.

— Ты что, не видишь, что это уже произошло? — весело засмеялась Тина, — оставь, пожалуйста, моего мальчика в покое.

Моника выпустила руку Эрика из своей ладошки, и дети, взявшись за руки, чуть не в припрыжку от радости быстрым шагом направились вперёд, стараясь как можно быстрее оторваться от взрослых.

* * *

— Это твоя мама? — спросил Эрик после того, как они завернули за угол.

— Да.

— Какая красивая! Как ты, — сказал мальчик, глядя на свою подружку с обожанием, — а почему ты называешь её Моника?

— А потому что во-первых, мне так нравится, а во-вторых, чтобы незнакомые мужчины думали, что, может быть, она моя старшая сестра.

Эрик не понял, почему нужно, чтобы незнакомые мужчины думали, что Тина и Моника сёстры, но расспрашивать подружку не стал.

— А Джеймс её бой-френд, хотя, конечно, он давно уже никакой не бой, — продолжала девочка. — И он очень-очень умный.

— И хороший, — заметил Эрик. — То есть, добрый.

— Это правда, он очень хороший, — согласилась Тина. — Ну, и куда мы теперь пойдём?

— Куда хочешь.

— Нет, ты мужчина, — притворно-капризно протянула девочка, — ты должен меня развлекать.

— Хочешь мороженого? — спросил Эрик, чтобы выиграть немного времени и придумать что-нибудь более интересное.

— Хочу, — согласилась Тина.

Не выпуская руки девочки и тая от нежности, Эрик повёл её в направлении Плазы.

* * *

После того, как они прикончили мороженое, показавшееся Эрику невероятно вкусным, и посидели ещё немного, попивая из высоких стаканов холодную минеральную воду, Тана, как взрослая, направилась в дамскую комнату, заявив, что у неё руки липкие.

Эрик тоже сходил в туалет, вымыл руки и на всякий случай тщательно прополоскал рот.

После этого они немного поболтались по магазинам, поглядели на разные диковины в недавно открывшемся магазине-выставке «Наука», где продавались экспонаты, изготовленные на основе новейших изобретений и открытий. Тина пожалела миниатюрных креветок, живущих в запаянных стеклянных биосферах. Разноцветных рыбок в аквариумах ей тоже было жалко, потому что они так ограничены в пространстве и у них никакой свободы. Эрик с радостью и плохо скрываемой гордостью купил своей подружке понравившийся ей голографический кулончик с трёхмерным изображением машущей крыльями бабочки, который она тут же надела себе на шею. Бабочка очень удачно устроилась в вырезе её платьица и притягивала к себе взгляды даже взрослых мужчин, лица которых неизменно расплывались в улыбке при виде такого прелестного ангелочка.

Через пару кварталов дети увидели кинотеатр и решили пойти в кино. Время было уже далеко послеобеденное, а фильм детский, так что зал оказался практически пустым. Тина потянула Эрика за руку в самый уголок на последнем ряду.

— Чтобы никто в затылок не дышал, — объяснила она.

Как только они устроились, погас свет и фильм начался. Однако Эрику было не до сказочной истории, которую показывали на огромном экране. Потому, что самая настоящая сказка сидела здесь, рядом с ним, и ни о чём другом думать мальчик был просто не в состоянии. Всё это время с того момента как они расстались два дня назад Эрик практически не переставая думал об этой очаровательной маленькой девочке, которая так спокойно позволяла ему делать с ней всё, что ему хочется. Она совершенно не сопротивлялась, когда он гладил её там, где у неё в недалёком будущем начнут расти грудки, когда он залезал руками под её юбочку, ласкал обнажённые ножки и трогательные трусики на её маленькой, упругой попке. А воспоминания о том, как сладко она ему отвечала на его неумелые поцелуи, заставляла его полностью отключиться от окружающего мира. И вот теперь она опять рядом, такая прекрасная, нежная и доступная.

Эрик взял маленькую ручку девочки двумя руками и поднёс её к губам. Он покрывал эту ручку поцелуями, касаясь её пальчиков губами и языком, и невыразимо-сладкое томление разливалось по всему его телу. Когда мальчик на секунду оторвался от этой прелестной ручки, чтобы полюбоваться на неё, эта капризная ручка вдруг выскользнула из его пальцев и спряталась где-то там, в темноте, у девочки на коленях. Не успел он в замешательстве расстроиться от неожиданной потери, как увидел, что эта маленькая кокетка просто играет с ним, уже протягивая ему для поцелуев другую ручку, такую же сладкую и нежную, как и первая. Этот нехитрый женский манёвр привёл неискушённого начинающего любовника в почти бессознательное состояние. Губы мальчика прижались к этой восхитительной ручке и земля медленно поплыла у него под ногами. Эрик не смог бы сказать, сколько времени прошло, когда он начал приходить в себя. Нехорошая девчонка незаметно для него забрала свою ручку и откинулась на спинку кресла. Глазки её влажно поблескивали в отблесках света, падавших с экрана. Она как будто провоцировала его на новый, более смелый шаг.

Руки Эрика невольно, как будто без участия его сознания, сами по себе потянулись к краешку её платьица, не прикрывавшего соблазнительные коленки. Девочка не шелохнулась, когда платьице поползло вверх. Эрик обнажил ножки девочки и замер. Такого он никогда не видел: тоненький нейлон выше коленок обрывался, а дальше по обнажённым ножкам из-под трусиков струились две кружевные полоски, на которых, оказывается, и держались прозрачные чулочки. По телу мальчика как будто пробежал электрический разряд. Он уставился на эти такие трогательные, и в то же время невыносимо соблазнительные детали туалета девочки, словно парализованный. Вид у него, должно быть, был совершенно обалделый, потому что Тина преувеличенно участливо спросила:

— Ты что, никогда такой красоты не видел?

Эрик, не отрывая ошеломлённого взгляда от её ножек, смог только отрицательно помотать головой.

— Даже на картинке?

Тот же молчаливый отрицательный жест.

— Ой, я ведь и забыла, у тебя вся семья такая религиозная, что тебе ничего такого и близко не разрешают. Бедный мальчик! А ты знаешь, где-нибудь лет семьдесят тому назад все девочки так ходили.

«Бедный мальчик» потихоньку начал приходить в себя. Сначала он медленно, едва касаясь, провёл ладонью по обнажённой ножке девочки, ощутив волнующее прикосновение кружевной полоски, затем, словно опять проваливаясь в полубессознательное состояние, сполз с кресла, оказавшись перед девочкой на коленях, и стал покрывать счастливыми поцелуями её чулочки над коленками, нежную кожу над чулочками, и такие возбуждающие, при каждом прикосновении наполняющие всё тело истомой, подвязочки. С каждым поцелуем возбуждение росло, а руки девочки, нежно гладившие его волосы, доводили до настоящего исступления. Губы мальчика постепенно поднимались всё выше, к сладко пахнущему, притягивавшему его с непонятной силой укромному уголку, спрятавшемуся под тоненькими трусиками. Девочка, как будто уловив его настойчивое желание, чуть-чуть сползла вперёд и слегка раздвинула ножки, пропуская его губы к волнующей цели. Эрик успел всего лишь несколько раз восторженно поцеловать этот невыразимо сладкий, так глубоко спрятавшийся упругий кусочек девичьей плоти под слегка влажной тканью трусиков, как вдруг в нём самом что-то взорвалось, в глазах запрыгали искры, а дрожавший от напряжения в штанишках столбик начал пульсировать, ритмично выбрасывая из себя что-то непонятное. После нескольких мгновений невероятного блаженства мир потемнел в глазах и голова мальчика бессильно опустилась девочке на колени.

* * *

Когда Эрик вернулся домой, небо на востоке уже начало темнеть. Мать спросила, где это он так долго шлялся, внимательно при этом вглядываясь в лицо сына. В сознании миссис Эдвардс что-то тревожно щёлкнуло, когда она встретила возбуждённый и какой-то внезапно повзрослевший взгляд мальчика.

— Я ходил в кино, — спокойно ответил Эрик.

— С кем?

— С девочкой.

— С какой девочкой, — насторожилась миссис Эдвардс.

— Ты её не знаешь.

— Послушай, Эрик, ты же знаешь, что это грех перед господом. К тому же тебе ещё слишком рано увлекаться девочками. Любовь позволительна только в браке, а до этого тебе ещё далеко.

— Мама, — спокойно и серьёзно сказал Эрик, — я люблю эту девочку и ни за что от неё не откажусь.

— Вот оно, — сердце у миссис Эдвардс ёкнуло. — Уже. Так скоро.

Так неожиданно скоро. Надо что-то делать. Надо немедленно принимать решение. Видно, что у мальчика уже проявляется жёсткий мужской характер. Это в его-то возрасте. А что будет через три года? А через пять?

Мысли в голове миссис Эдвардс лихорадочно метались. Отправив сына наверх, в свою комнату, Тара опустилась на диван и попыталась сосредоточиться.

— Что же делать? Что же делать? Что можно изменить? Как спасти сына? Если он уже сейчас готов направиться по пути греха, это значит, что в будущем, с его-то характером, его никто и ничего не остановит. Это значит, что вечные страдания после смерти ему обеспечены! Не может же мать спокойно наблюдать падение любимого сына и не помочь ему спастись. Да ещё этот проклятый математик, который позавчера просто убил её своими объяснениями про бесконечность времени. Это же ужас, просто ужас! Но ужас заключается прежде всего в том, что этот Джеймс Бонд прав! В этом-то нет сомнений. Просто сама она до сих пор была не в состоянии представить себе всё это с такой ясностью, чудовищной ясностью! Надо принимать решение прямо сейчас. Нельзя сидеть сложа руки и ждать. Нельзя откладывать. Да, несомненно, она должна принести себя в жертву. Другого выхода нет. Нет, и быть не может. Что же делать, она пойдёт на это. Лучше обречь свою душу на вечные страдания, чем своим бездействием позволить дьяволу утащить душу своего первенца в ад, в непереносимые мучения, на веки вечные. Нет, матери невозможно даже представить себе такое! Надо собраться с духом и действовать. Немедленно! Где он там его прячет?

* * *

На следующее утро Тина, радостная и весёлая, подходя к школе, столкнулась с шедшим навстречу ей Кевином. Вид у мальчика был растерянный.

— Здравствуй, Тина. Школа закрыта. На двери объявление, что занятия отменены. А дверь закрыта.

— Как такое может быть? Что могло случиться? Землетрясение, что ли? Так мы бы почувствовали, — попыталась пошутить девочка.

— Не знаю, — пожал плечами Кевин. — Что теперь будем делать?

— Надо как-то выяснить, в чём дело. И дверь, говоришь, закрыта? Значит, и спросить не у кого?

— Смотри, Тина, вон Вероника идёт. Странная какая-то. Чего это с ней?

Лицо подошедшей к детям Вероники было перекошено, в глазах стояли слёзы.

— Вероничка, — сказал Кевин, — школа закрыта. Занятия отменили.

— Ещё бы не отменили, — ответила Вероника со злостью.

— Ты что-то знаешь? — догадалась Тина. — Что-то случилось?

— Ещё как случилось! А вы что, ничего не знаете? Утренние новости не смотрели?

— Нет, — сказал Кевин. — Мы никогда не смотрим. Мне вообще не разрешают телевизор включать.

— Ну что же такое? Не тяни ты, — попросила Тина.

— Весь город уже знает. Она убила его.

Тина никогда бы не подумала, что в голосе у тихони-Вероники может быть столько плохо скрываемой злобы.

— Кто, кого убил? — Кевин раскрыл рот от неожиданности.

— Миссис Эдвардс убила Эрика. Застрелила. Из пистолета.

— Что ты такое говоришь? — у Тины оборвался голосок. — Этого же не может быть.

— Может, малышка, может! По новостям только об этом и говорят.

Вероника смахнула слезу.

— Ой, — сказала Тина испуганным голосом. До неё наконец дошёл смысл слов Вероники. — Это из-за меня. Мы с Эриком вчера встречались. В кино ходили.

— Да не из-за тебя, что ты выдумываешь, — теперь уже Вероника разозлилась на Тину. — Она же не одного Эрика убила. Она и остальных троих утопила. В ванне, как котят.

У Тины с Кевином глаза раскрылись от ужаса.

— Как так? За что? Почему?

— Вот так! Не за что, а почему! Потому что у этих праведников у всех мозги не на месте! — закричала Вероника. — А у меня что, родители, намного лучше? А у тебя, Кевин, а? Как их ещё всех в психушку не пересажали! Давно пора ведь!

Умом Тина вроде бы понимала всё, что говорит Вероника, но осознать в полной мере никак не могла. В голове всё перемешалось, и никак не укладывалось, что мальчик, который был так в неё влюблён, который ещё вчера с таким восторгом целовал её ножки, мёртв. Нет, этого не может быть. Что-то тут не так. Не война же. И не террористический акт. Родная мать! Что всё это значит?

— Ну, и что теперь будем делать? — вопрос Кевина вывел Тину из оцепенения.

— Я для себя решила, — твёрдо сказала Вероника. — Я ухожу из дома. С этими сумасшедшими жить не буду.

— А куда ты пойдёшь? — спросил Кевин. Он и сам был бы рад освободиться из своей семейной тюрьмы.

— Попробую пойти в полицию. Может они что-нибудь предложат. Хоть в тюрьму. Всё лучше, чем в сумасшедшем доме. Я сейчас домой, нужно хоть джинсы запасные взять, да пару футболок. Немного денег ещё припрятано.

— А твоя мать дома? — спросила Тина.

— Дома. Куда же ей деваться. Как услышала по новостям про миссис Эдвардс, аж затряслась. А сама такая же ненормальная.

— А ты не боишься? — спросил Кевин. — Она же тебя не отпустит.

— Я уже ничего не боюсь, — упрямо сказала Вероника.

— Вероничка, мы с тобой пойдём, — очнулась Тина. — При нас она тебя не тронет.

— Пойдём, — согласилась Вероника. — В цирке давно не были?

* * *

Дети пошли по улице по направлению к Вероникиному дому. По пути Вероника давала им указания: «Как войдём, оставайтесь у входной двери, на всякий случай. Я наверх, схвачу что-нибудь, в сумку и к вам. Если она скандалить начнёт, как скомандую, сразу на улицу и бегом направо. Полицейский участок в следующем квартале на углу. Прямо туда».

Кевину стало не по себе, но он старался не подавать вида в присутствии Тины. Вероника первой вошла в дом, Тина с Кевином — за ней и остановились у двери.

Мать Вероники, миссис Линдгрен, по-видимому, уже оправившаяся от первого потрясения, вышла из кухни и с недобрыми нотками в голосе, поинтересовалась, почему это дочь не в школе.

— Занятия отменили, — буркнула Вероника.

— А это кто такие?

— Мои одноклассники, — девочка стала быстро подниматься по лестнице.

— Ты куда это собралась? — строгим тоном спросила мать, глядя на застывших у дверей Кевина и Тину.

— Сейчас спущусь, — уже с верхней ступеньки крикнула Вероника.

— Что-то я ничего не понимаю, что у этой девчонки на уме, — вроде бы ни к кому не обращаясь, пробормотала миссис Линдгрен.

Это была приземистая женщина в бесформенном платье тусклой расцветки, с невыразительным простоватым лицом и бесцветными выцветшими глазами.

— А вас как зовут? — строго спросила она.

— Кевин, — выдавил из себя Кевин. — А это Тина.

— Тебя-то я помню, как-то видела, — сказала миссис Линдгрен, — а вот эту малую в первый раз. Она что же, тоже в вашем же классе?

— Да, — сказал Кевин. — Она новенькая.

Тина молчала, не понимая, откуда у этой грубой, некрасивой женщины столько недоброжелательности в голосе и во взгляде.

В это время Вероника уже появилась на лестнице со спортивной сумкой в руке.

— Ты куда же это собралась? — угрожающе спросила её мать.

Вероника не отвечала, пока не оказалась в пяти шагах от двери. Тут она повернулась и бросила матери с вызовом:

— Куда-нибудь подальше. Не могу оставаться в одном доме с сумасшедшими!

— А ну-ка стой! Как ты смеешь так с матерью разговаривать! — двинулась на неё миссис Линдгрен.

Вероника схватила с журнального столика тонкостенный стакан и зловеще прошептала матери: «Не подходи, стерва!»

— Давайте на улицу, — обернулась она к Кевину с Тиной, которым не пришлось повторять приглашение дважды. Разъярённая миссис Линдгрен бросилась вперёд, но была огорошена резким ударом. Вероника изо всей силы швырнула стакан ей в лицо. Угодив матери точно в лоб, стакан разлетелся на мелкие осколки, и по носу потекла тоненькая струйка крови. Вероника тем временем выскочила на улицу и бросилась догонять Тину с Кевином.

* * *

Сидевшая за столом женщина в полицейской униформе подняла взгляд на кубарем влетевших в участок детей.

— Что случилось? — строго спросила она. — Вы к кому?

— К вам, наверное, — задыхаясь ответила стоявшая впереди Вероника.

— По какому поводу?

— Я сдаваться пришла, — сказала девочка.

— Что значит — сдаваться?

— Ну, чтобы вы меня арестовали.

— За что?

— За то, что я ей морду расквасила.

— Кому ей?

— Матери моей. Миссис Линдгрен. Улица Сансет Хиллс, 52.

Женщина-полицейская опешила.

— Как так? Что случилось? За что?

— Не за что, а почему. Потому что я боюсь, что она меня тоже убьёт, как миссис Эдвардс своего сына Эрика. Они все просто сумасшедшие, на религии своей помешались!

Услышав крики, из кабинета вышел сержант, дежурный по отделению.

— Так, так, так, — сказал он. — Всем успокоиться. Кто может толком изложить, что произошло?

Вероника рассказала ему о только что случившемся у них в доме скандале и о том, что возвращаться туда она не собирается.

— Заявления в полицию на вас не поступало, — рассудительно сказал сержант, — а одно ваше устное заявление о совершённом вами хулиганском поступке не является достаточным основанием для ареста.

— Так что же мне теперь делать? — растерянно спросила девочка. — Куда мне идти? На улице теперь жить, что ли?

— У нас в городе, знаете ли, за последние двенадцать лет никаких преступлений не совершалось, — задумчиво продолжал полицейский, — и с детьми никто плохо не обращался. Поэтому у нас нет ни детского приюта, ни школы-интерната, в который мы могли бы вас поместить.

— Ну, да, — саркастически заметила девочка. — Никто с детьми плохо не обращается, только топят пачками, как щенят.

— Ну, что вы, — возразил сержант. — Щенят давно уже никто не топит. Просто собакам делают хирургическую операцию, чтобы они не могли иметь потомства.

— А людям? — спросила Вероника. — Людям почему не делают? Ладно, вижу, что помощи от вас не дождёшься. Не будете ли вы так любезны выглянуть на улицу и посмотреть, не поджидает ли меня там моя сумасшедшая родительница?

Сержант послушно подошёл к двери и выглянул наружу.

— Нет, на улице никого нет, — сказал он.

— Я знаю, что делать, — решительно сказала Тина, — идём к нам и там всё обсудим. У нас сейчас дома мамин приятель, мистер Джеймс. Он очень-очень умный. Он наверняка что-нибудь придумает.

Сержант задумчиво посмотрел вслед выходившим за дверь детям и облегчённо вздохнул.

* * *

Когда дети гурьбой ввалились в дом, они застали Монику и Джеймса на диване перед экраном телевизора в безмолвном шоке. Увидев Тину, Джеймс спросил её:

— Это тот мальчик, с которым ты вчера гуляла?

Тина молча бросилась к нему на колени и, наконец, разрыдалась.

— А вот, показывают, как её забирает полиция! Смотри, — вскрикнула Моника, — это же та женщина, с которой ты так долго разговаривал позавчера на вечеринке!

— Маленькая, ну успокойся, — гладил Тину по волосам и целовал Джеймс. — Будь взрослой девочкой.

— Я и так взрослая, — пробурчала Тина сквозь слёзы. — Ты и не знаешь ещё, какая я взрослая. Только никак к таким вещам привыкнуть не могу. А они вокруг меня постоянно случаются, как будто я проклятая.

Моника, немного придя в себя, обратила внимание на всё ещё стоявших у дверей Кевина и Веронику, и пригласила их сесть в кресла. Потом сходила на кухню и вернулась со стаканом в одной руке и с початой бутылкой Хеннесси в другой. Налив в стакан граммов сто пятьдесят, она протянула его продолжавшей всхлипывать Тине. Девочка взяла стакан двумя руками и, всё ещё сидя на коленях у Джеймса, залпом осушила его.

— Ты что делаешь? — в ужасе спросил Джеймс у Моники. — Она же умрёт. Скорую надо немедленно.

— Упокойся, ничего с ней не будет, — ровным тоном ответила Моника. — Это для неё как слону конфетка. Только, может, успокоится минут на пятнадцать.

Джеймс так и застыл с открытым ртом, продолжая держать малышку на коленях.

* * *

Отец Джонатан, глядя прямо в глаза главному следователю капитану Моррису, твёрдо заявил, что не сдвинется с места, пока ему не дадут свидания с миссис Эдвардс.

— Она моя прихожанка, — настаивал отец Джонатан, — и я несу ответственность за её душу. Она отказалась от адвоката. Она созналась в содеянном. Она не отрицает своей вины. Она сама, наконец, вызвала полицию. Что вам ещё требуется для «раскрытия» состава преступления? Теперь моя очередь. Я должен выяснить, что толкнуло её на этот поступок. Со мной она будет более откровенна, чем с кем-либо иным. Разве вам самому не интересно узнать, в чём же причина?

— Это нарушение правил, — упрямо повторял следователь. — Я не имею права никого допускать к подследственной.

— А когда были написаны ваши правила? — парировал клирик. — И сколько раз они применялись лично вами на практике за истекшие пятнадцать лет? Ни разу. Поскольку у вас уже пятнадцать лет не было ни одного случая преднамеренного убийства. Данный же случай выходит за рамки всего известного судебной практике за много лет. Нельзя же быть таким буквоедом, капитан. Если хотите, можете следить за мной и прослушивать наш разговор, если вам так угодно.

После получасовых препирательств капитан сдался. Он проводил священника в специальное помещение, оборудованное стеной с односторонней прозрачностью и прослушивающими устройствами, и велел привести арестованную.

Миссис Эдвардс вошла в сопровождении двух полицейских и села на указанное ей место за столом. Выглядела она совершенно спокойной. Сидевший напротив неё отец Джонатан попросил сопровождающих оставить их наедине. По-видимому, проинструктированные капитаном Моррисом, полицейские не стали спорить и вышли за дверь.

— Миссис Эдвардс, — начал отец Джонатан, когда они остались одни, — осознаёте ли вы, какой грех вы взяли на свою душу?

— Конечно, осознаю, отец Джонатан. В полной мере.

— Вы понимаете, что вы загубили свою душу? И вряд ли можете надеяться на спасение после смерти?

— Я пошла на этот шаг сознательно и не раскаиваюсь в этом.

— Вы были одной из моих лучших прихожанок. Вы всей душой веровали в Господа нашего. Вы принимали активное участие в делах общины. Можете вы мне объяснить, что случилось? Что толкнуло вас на этот ужасный поступок?

— Скажите, отец Джонатан, мои дети, не успевшие нагрешить, теперь уже в раю?

— Несомненно, так. Но вы понимаете, что вашу душу постигнет совсем другая участь? Вы не боитесь этого?

— Неужели вы до сих пор не понимаете, почему я сделала это? Хорошо, я объясню вам, хотя мне кажется, что уж вы-то, святой отец, должны были уже понять, что я пожертвовала собой ради своих детей.

— Пока что я вижу, что вы пожертвовали своими детьми. И не понимаю, во имя чего.

— Ну, смотрите, всё просто. Жизнь человеческая коротка. Неизмеримо короче посмертного существования души, поскольку душа бессмертна. Так?

— Пока что вы повторяете тривиальные истины. Я не понимаю, к чему вы клоните.

— С другой стороны, судьба бессмертной души зависит именно от этого короткого промежутка времени здесь, на Земле. Тот, кто ведёт праведную жизнь, попадёт в рай. Грешникам уготован ад. И это на веки вечные. Вы представляете себе это?

— Я представляю себе. Очень хорошо представляю. Я одного только не могу себе представить — как вы не побоялись столь сурового наказания и сознательно обрекли себя на вечные муки?

— Ну, вы только представьте себе, святой отец, что я, мать, бесконечно любящая своих детей, и праведная христианка, после смерти попадаю в рай. А один из моих детей сбился с пути, в силу своего упрямства, плохого характера, или по какой-нибудь иной причине начал грешить. Вы ведь знаете, насколько распространена в наши дни атеистическая пропаганда! А вдруг один из моих детей стал бы атеистом и начал бы отрицать бога? И в результате был бы ввергнут в ад. На веки вечные! Вы представляете? Как бы я могла быть счастлива в раю, зная, что душа моего любимого ребёнка страдает в аду. И будет страдать там вечно! Вы представляете себе, как это страшно — вечно! Поэтому я решила пожертвовать собой, своей бессмертной душой, во имя счастья моих детей. Пусть лучше я буду испытывать адские муки, зато души моих невинных детей уже в раю! Уже рядом с богом! Вы понимаете?

— Да, я понимаю, — с горечью в голосе выдавил из себя прелат. — Что же, дочь моя, ты сделала свой выбор. Теперь бог тебе судья.

Отец Джонатан тяжело поднялся из-за стола. В ту же минуту дверь отворилась, вошли два охранника и встали по сторонам неподвижно сидящей на стуле арестованной. Старый священник, сгорбившись, с трудом передвигая ноги, как будто под гнётом внезапно навалившегося на него невидимого груза, не глядя по сторонам, прошаркал к выходу. Поднявшись в кабинет следователя, он остановился на пороге. Голос его звучал глухо.

— Ну вот, капитан, вы всё слышали, я полагаю. Думаю, необходимо провести психиатрическое обследование. На мой взгляд эта женщина явно и серьёзно больна. Я, конечно, не психиатр, но, думаю, специалисты разберутся и поставят правильный диагноз. Очень, очень тяжёлый и прискорбный случай. Благодарю вас за то, что вы дали мне возможность поговорить с этой больной женщиной. До свидания, капитан.

Отец Джонатан, всё так же сгорбившись, повернулся и вышел в коридор. Выйдя на улицу, он достал из кармана плаща телефон. Сначала он позвонил в собор и попросил взявшего трубку своего помощника, отца Леонарда, взять на себя проведение служб в течение ближайших нескольких дней, сославшись на усилившиеся боли в сердце в связи с недавними трагическими событиями. Затем набрал номер бюро путешествий, принадлежавшего одной из активисток его прихода, миссис Форестер.

— Бюро путешествий «Вокруг света», — отозвался мелодичный голос хозяйки, который старый священник узнал бы из тысячи.

— Миссис Форестер, — сказал он усталым голосом, — с вами говорит отец Джонатан. Мне нужна ваша помощь. Срочно и конфиденциально.

Он был уверен, что на миссис Форестер он может положиться полностью. Она умела держать язык за зубами, не в пример многим другим его прихожанкам, для которых обмен сплетнями составлял самую суть их существования.

— Слушаю вас внимательно, — сказала миссис Форестер серьёзным понимающим тоном.

— Билет на ближайший рейс в Рим с открытой датой возвращения.

— Одну минуту, пожалуйста. Так, вылет через три с половиной часа с пересадкой в Нью-Йорке вас устроит?

— Прекрасно. Я уже на пути в аэропорт. И, пожалуйста, миссис Форестер, никому ни слова.

— Я всё поняла, ваше преосвященство. Счастливого пути.

* * *

Моника быстро приготовила детям поесть и, когда все уселись за стол, малышка Тина, слегка заплетающимся языком, но довольно чётко начала вводить Джеймса в суть дела.

— Вероника поскандалила с матерью, швырнула в неё стакан, попала, и теперь возвращаться домой не может. И не хочет. Кевин тоже не хочет возвращаться к своим родителям. В полицейском участке сказали, что ничем помочь не могут, а арестовывать Веронику не собираются, а детских приютов и интернатов в городе нет, Джеймс, придумай, пожалуйста, что нам всем теперь делать, ты же умный.

— Да, ситуация, — задумчиво произнёс Джеймс. — Что мы будем делать, если ваши родители узнают где вы и явятся сюда за вами?

— Скоро не узнают, — сказала Тина, — они тупые. Могут догадаться в полицию заявить о пропавших детях, и то разве что к вечеру, не раньше. А ночью полиция никого по улицам искать не будет.

— Это-то так, — согласился Джеймс, — но лучшая защита это нападение.

Он набрал номер на своём телефоне.

— Майк, это ты? Старина, это говорит твой знакомый британский шпион. Нужна твоя помощь. Нет, не мне, я уже давно ни в какие скандалы не ввязываюсь, ты же знаешь. Моим друзьям. Если ничем не занят, пожалуйста, приезжай немедленно. Улица Хиллкрест, 354. Через полчаса? Ждём.

— Кто это Майк, — полюбопытствовала Моника.

— Мой старый приятель, — ответил Джеймс, — мы с ним вместе в колледже учились. Он теперь адвокат. С большим стажем. Он точно скажет, что надо делать. Так что, не вешайте носы, дамы и господа. Ну, теперь можно и мороженое?

— Мне с коньячком, пожалуйста, — облизнулась Тина.

* * *

Сев в такси в римском аэропорту, отец Джонатан глухо сказал в микрофон только одно слово: «Ватикан», и автомобиль мягко тронулся с места. Дорога заняла около часа, который священник потратил на то, чтобы окончательно собраться с мыслями и набросать план беседы.

Отец Джонатан посещал Ватикан последний раз более пятнадцати лет тому назад, однако без труда вспомнил, где находится приёмная священной конгрегации. Объяснив секретарю, кто он такой и откуда прибыл, отец Джонатан подчеркнул, что речь идёт о деле особой важности не терпящем отлагательств. Секретарь в рясе доминиканского монаха бесшумно отворил дверь в кабинет и скрылся за ней. Отец Джонатан опустился в одно из мягких бархатных кресел и прикрыл глаза.

Через пять минут секретарь появился на пороге кабинета и объявил отецу Джонатану, что, принимая во внимание особые обстоятельства дела, по которому он срочно прибыл из далёкой Америки, в нарушение установленного порядка ему будет дана краткая аудиенция. Отец Джонатан облегчённо вздохнул и приготовился ждать. Ожидание, однако, оказалось недолгим. Всего через несколько минут он был приглашён в кабинет префекта конгрегации доктрины веры.

Отец Джонатан кратко изложил своему высокопоставленному собеседнику сухие факты: его прихожанка, ревностная католичка, убила четверых своих детей, опасаясь, что вероятность их грехопадения в будущем слишком велика, что может повлечь за собой ввержение их душ в ад после их смерти. Считая такой риск неоправданным, она решила принести в жертву свою бессмертную душу и отправила своих детей в рай незамедлительно. Основным доводом в пользу своего решения она считает несравнимость по продолжительности кратковременную земную жизнь и вечное посмертное существование души.

— Сама эта мысль чрезвычайно опасна для церкви. Во-первых, у неё могут появиться последователи, которых может убедить её больная логика. Во-вторых, развитие подобных взглядов может привести к появлению новых ересей, которые явятся угрозой традиционному христианству в целом. В-третьих, что ещё более опасно и, к тому же более вероятно, подобные взгляды могут быть развиты и использованы воинствующими атеистами с целью доказать логическую абсурдность теологических постулатов католической церкви, да и всего христианства в целом. Разумеется, можно и нужно объявить эту женщину невменяемой, но этого не достаточно. Дело нельзя доводить до суда над ней, потому что гласный суд, широко освещаемый всеми существующими средствами массовой информации, предоставят ей трибуну для широчайшего распространения её бредовых идей. Мы не можем позволить выпустить джинна из бутылки. Последствия могут оказаться непредсказуемыми и катастрофическими.

Префект конгрегации выслушал сжатую, но крайне эмоциональную речь старого священника и глубоко задумался.

— Благодарю вас за безупречную службу матери нашей католической церкви, — медленно произнёс он. — Боюсь, что ваши опасения вполне обоснованны. Вы отреагировали на взрывоопасную ситуацию наиболее правильным образом, немедленно информировав священную конгрегацию. Мы немедленно примем все необходимые меры, чтобы взять ситуацию под контроль.

С этими словами он написал несколько слов на листке в лежавшем перед ним блокноте и вызвал звонком секретаря.

— Уважаемый отец Джонатан, — сказал префект, вставая. — Церковь весьма высоко ценит ваше рвение и преданность. Пожалуйста, позвольте мне покрыть ваши расходы, связанные с этой поездкой.

Высокопоставленный священнослужитель вырвал листок из своего блокнота и передал его вошедшему секретарю, после чего проводил посетителя до дверей кабинета и пожелал ему счастливой обратной дороги. В приёмной секретарь попросил отца Джонатана присесть на минутку в кресло, а сам тем временем выписал чек на предъявителя и с лёгким поклоном вручил его старому священнику. Выйдя из здания наружу, отец Джонатан взглянул на вручённый ему чек в ярком дневном свете, и был немало удивлён тем, что сумма, проставленная на чеке превосходила затраты на его перелёт в Рим и обратно по меньшей мере раз в двадцать.

После того, как посетитель покинул здание, префект конгрегации доктрины веры попросил секретаря вызвать к нему как можно скорее некое доверенное лицо, не называя его по имени. Секретарь понимающе кивнул и молча вышел из кабинета.

* * *

— Ну, что тут у вас происходит, — спросил Майк, входя в дом. Моника закрыла за ним дверь и Джеймс, не теряя времени, начал вводить старого приятеля в курс дела.

Выслушав отчёт, адвокат задумался минут на пятнадцать, делая пометки в своём блокноте. Он по старомодной привычке предпочитал бумагу всем этим электронным усовершенствованиям. Он вообще выглядел довольно старомодно в своём светлом однобортном костюме, коричневых мокасинах на ногах и техасской шляпой на голове. Таков был его имидж, тщательно разработанный специально нанятым психологом. Внешний вид образцового адвоката должен быть запоминающимся. Похоже, что нестандартный вид делал своё дело — Майка знала и помнила добрая половина города. Во всяком случае официальным лицам и государственным чиновникам он был хорошо знаком.

— Мой план действий таков, — провозгласил Майк. — Пункт первый: просим у комиссара полиции выделить нам одного полицейского для круглосуточной защиты от возможного нападения. Поскольку в доме находятся дети, опасающиеся за свою жизнь со стороны религиозных фанатиков в лице их родителей. Комиссар хорошо меня знает и на фоне сложившейся ситуации предпочтёт не рисковать. Так что, я думаю, официальный представитель правозащитных органов нам обеспечен. Пункт второй: я вызываю сюда обозревателя с городского телевизионного канала новостей. Чем больше общественный резонанс — тем лучше мы защищены. Пункт третий: я официально заявляю перед телекамерой, что являюсь официальным защитником интересов этих детей. Пункт четвёртый: я запрашиваю у городского судьи постановление о запрете для всех родственников моих подзащитных на приблежение к детям на расстояние меньше 100 ярдов. В результате перечисленных мероприятий нам всем гарантирована безопасность. Но имейте в виду, что как только я начну действовать, дороги назад уже не будет. Вы, Кевин и Вероника, принимаете очень важное решение. Я не знаю, как государственные чиновники могут решить вашу дальнейшую судьбу. Вас могут определить в какую-нибудь школу-интернат, или какая-нибудь семья захочет взять вас к себе. Я не знаю, будет ли это лучше, чем ваша жизнь сейчас с вашими биологическими родителями.

— Да уж, хуже-то наверняка не будет, — решительно заявила Вероника.

— И я обратно возвращаться не хочу, — добавил Кевин.

— Это ваше окончательное решение? — ещё раз строго спросил Майк.

Кевин и Вероника, как-то сразу повзрослевшие, серьёзно кивнули.

— Ну, что же, если вы это твёрдо решили, я начинаю действовать, — сказал Майк.

— Скажите, Майк, — спросила Моника, подходя к нему ближе, — а почему вы так легко взялись за это дело? Вы ведь понимаете, что этим детям нечем оплатить ваши услуги. Только из-за вашей старой дружбы с Джеймсом?

— Это одна из причин, — ответил Майк. — А другая заключается в том, что я сам в детстве воспитывался в религиозной семье и знаю, что это такое. У меня выработался стойкий иммунитет к промыванию мозгов со стороны любых религиозных и политических деятелей. Особенно меня раздражают фундаменталисты. Это те, кто слепо верит в примитивные религиозные догмы тысячелетней давности и не хочет замечать, что земля уже не плоская, что болезни вызываются бактериями и вирусами, а не гневом божьим, что еретики тоже люди и имеют право на существование. Поэтому мне доставляет удовольствие при каждом удобном случае вставить им фитиль в задницу, простите мне мой французский.

* * *

После того как начальник полиции пообещал прислать одного из своих людей, а команда телевизионных новостей уже была на пути к их дому, Майк позвонил городскому судье мистеру Дугласу. Судья не только пообещал немедленно выписать необходимое постановление, но и доставить копии самому Майку и родителям детей со специальным судебным курьером.

— У меня есть к вам встречная просьба, Майк, — сказал мистер Дуглас, когда договорённость по делу Кевина и Вероники была достигнута. — Дело об убийстве четырёх детей, совершённом миссис Эдвардс, выглядит совершенно ясным и не требует дополнительного расследования. Учитывая давление со стороны сразу нескольких официальных и общественных организаций, а также отсутствие на настоящий момент других серьёзных дел, городским судом было принято решение рассмотреть это дело как можно скорее. Прокурору достаточно двух-трёх дней на подготовку, поэтому мы уже разослали повестки кандидатам в присяжные заседатели. Осталась только одна проблема. Миссис Эдвардс категорически отказалась от адвоката. Но, как вы понимаете, согласно протоколу мы вынуждены назначить ей государственного защитника. Лучшей кандидатуры, чем ваша, у меня нет. Я понимаю, что такого известного адвоката, как вы, вряд ли может устроить стандартный гонорар, но нестандартность ситуации вынуждает меня обратиться к вам с личной просьбой.

— Ваша честь, — вежливо отозвался Майк, — как же я могу отказать такому уважаемому человеку, как вы. Разумеется, я согласен.

— Вот и отлично, — обрадовался судья. — В таком случае будьте любезны присутствовать послезавтра на утреннем заседании. Предстоит отбор присяжных. Начало заседания в десять.

Майк сложил телефон, сунул его в карман и откинулся на спинку дивана. События развивались с неожиданной быстротой. На улице раздался топот нескольких пар ног и шум голосов. В дверь позвонили. Моника впустила телевизионных репортёров, оператора иосветителя с двумя лампами в руках.

* * *

Анри Леннард знал, что рано или поздно серьёзный заказ с приличной оплатой найдёт его. Вот уже четыре года он жил в США, имея на руках вид на жительство и разрешение на работу, сохраняя при этом бельгийское гражданство. Будучи иностранным подданным он не был обязан вживлять себе чип слежения, так что мог перемещаться по стране свободно, зная, что его маршрут не записывается в глобальную память. Анри нравилась такая жизнь. Заказ, выполненный за два-три дня обеспечивал ему безбедное существование минимум на полгода. Последний раз, это было одиннадцать месяцев тому назад, он убрал богатенького старичка, инсценировав смерть от инфаркта. ФБР и в голову не пришло проводить расследование, настолько естественно всё выглядело.

Однако, дело, которое было предложено ему вчера, выглядело гораздо более рискованным, чем всё то, чем он занимался до сих пор. Хотя и оплата была настолько щедрая, что не согласиться было трудно. Убийство в публичном месте с последующим разыгрыванием праведного негодования перед судом с неизбежным тюремным сроком — всё это было не в его вкусе. С другой стороны — триста тысяч наличными вперёд и дополнительно сто тысяч за каждый месяц отсидки с гарантированной амнистией не позднее, чем через год, обеспечивали спокойную жизнь на последующие десять-пятнадцать лет. От таких условий Анри отказаться не мог. Он и не отказался. Откопав на закате из тайника пристрелянный пистолет, он ввёл в систему управления автомобиля координаты пункта назначения и улёгся на раскладном кресле, превратившимся в комфортабельную импровизированную постель. За ночь предстояло покрыть расстояние около пятисот миль, а к утру надо быть в форме.

* * *

Группа лейтенанта Батлера в составе четырёх человек получила задание обеспечить доставку подсудимой в здание суда к девяти тридцати утра. Полицейский пикап заранее подъехал задним ходом к высокому крыльцу следственной тюрьмы. Заключённая уже была переодета в чёрную юбку и белую блузку. Женщина надзирательница в сопровождении двух подчинённых лейтенанта отправилась открывать камеру и выводить подсудимую. На ступеньках крыльца по обе стороны столпились любопытные, желающие взглянуть на мать-убийцу. Как раз в это время в помещении дежурного зазвонил телефон. Глухой, явно искажённый мужской голос коротко предупредил о возможном покушении на жизнь транспортируемой заключённой и дал отбой. Встревоженный дежурный офицер выскочил из кабинета и кинулся к лейтенанту Батлеру. Вывод заключённой пришлось задержать на пару минут, пока лейтенант вполголоса отдавал распоряжения сержанту Льюису.

— Внимательно следи за толпой с правой стороны. Только с правой, понятно? Я беру на себя левую сторону. Пистолет держи наготове. При угрозе покушения стреляй на поражение. Больше никому ни слова.

Заключённую в наручниках вывели наконец на крыльцо. Двое полицейских держали её за руки выше локтя. За ними на расстоянии полушага двигались сержант Льюис и лейтенант Батлер, зорко вглядываясь в два десятка любопытных лиц с горящими глазами, столпившихся по сторонам за переносными барьерами. Телевизионщики тоже уже были тут как тут.

* * *

Миссис Поттер, несмотря на то, что ей месяц назад исполнилось семьдесят шесть, продолжала вести активную жизнь. Каждый день она встречалась с двумя своими приятельницами в кафе за углом, в том же квартале, где находилась её квартира, где они активно делились городскими новостями, щеголяя друг перед другом своей осведомлённостью. Со здоровьем у миссис Поттер всё было в порядке, если не считать почти полной потери слуха, так что без слухового аппарата она уже не могла существовать. Да ещё эта досадная забывчивость, которой, кажется, ещё всего два года назад не было и в помине.

Последние два дня миссис Поттер провела перед телевизором, почти не вставая с места. Ведь это был не какой-нибудь детективный телесериал, а реальные события, происходившие здесь, рядом, в её городе. Вчера миссис Поттер получила от своей подруги миссис Розенгартен абсолютно точную информацию о том, что сегодня утром убийцу повезут из следственного изолятора в центральном отделении полиции в здание суда. Уже в восемь утра миссис Поттер находилась в состоянии полной боевой готовности. Нетерпение и любопытство выгнали её из дома заранее, так что она оказалась перед главным входом когда ещё не было девяти. Она была одной из первых и заняла удобное место с правой стороны от входной двери. Однако, к её неудовольствию, минут через десять рядом с ней появилась группа телевизионщиков, которая стала оттирать её с удобного места. Как миссис Поттер не сопротивлялась, но подвинуться пришлось, и тут вдруг миссис Поттер обнаружила, что абсолютно ничего не слышит, что происходит вокруг. Должно быть, разрядилась батарейка её слухового аппарата, и в сумбуре событий последних двух дней она забыла её подзарядить. Какая обида!

Но наконец-то она дождалась того момента, из-за которого пришла сюда. В сопровождении четырёх полицейских, со скованными за спиной наручниками руками, убийца показалась на крыльце и начала спускаться по лестнице, поддерживаемая с двух сторон. В это самое время какой-то совершенно невоспитанный мужчина ростом на две головы выше миссис Поттер совершенно невежливо отпихнул её бедром прямо под ноги телевизионщику с камерой. Такой наглости старушка стерпеть не могла и, восстановив равновесие, в запале бросилась на обидчика и изо всей силы толкнула его обеими руками. Какого же было её удивление, когда мужчина весом под сто килограммов вдруг покачнулся и упал, сильно ударившись головой о ступеньку лестницы. Из-под головы упавшего потекла алая струйка.

— Ой, — взвизгнула миссис Поттер, — Я не хотела! Я не специально. Она схватилась за сердце и опустилась на ступеньку. В глазах у неё потемнело, а шума вокруг себя она не слышала.

* * *

Два выстрела раздались одновременно. Сержант Льюис вовремя заметил, что высокий мужчина шагнул вперёд и вытащил пистолет. Перед тем как выстрелить, он качнулся вправо, но сержант, проводивший немало времени в тире, отрабатывая стрельбу по движущимся мишеням, поймал это движение и всадил пулю незнакомцу точно в середину лба. Однако убийца тоже успел выстрелить и теперь скованная наручниками подсудимая лежала на ступеньках каменной лестницы и на левом рукаве её белой блузки расплывалось кровавое пятно. Шедший слева от неё полицейский тоже упал с простреленной выше локтя правой рукой. Зеваки, стоявшие по сторонам лестницы, стояли молча, как в трансе.

Лейтенант Батлер мгновенно оценил ситуацию и начал отдавать приказания выскочившим из дверей полицейским. Один из них вместе с сержантом Льюисом подняли раненную заключённую и внесли её обратно в здание. Двое других оперативно выкатили носилки и в течении трёх-четырёх минут упаковали труп нападавшего в чёрный пластиковый мешок. Лейтенант помог встать раненному полицейскому и повёл его наверх, крепко держа за талию. Миссис Поттер продолжала сидеть на ступеньке в полном шоке. Оператор телевизионной группы суетился, направляя камеру то на раненных, то на полицейских, убиравших труп.

Рана миссис Эдвардс оказалась неопасной. Пуля задела плечо, вызвав обильное кровотечение, но артерия не была задета. Один из полицейских быстро оказал ей первую помощь, обработав рану мультимицином и заклеив её жидким плазмоидом, моментально образовавшим эластичную плёнку и остановившим кровотечение. Дежурный врач занялся раненным полицейским.

* * *

Телевизионный оператор заметил на другой стороне каменной лестницы молодого паренька, который, не растерявшись, снимал всё происходящее на свою портативную электронную камеру. Оператор перемахнул через барьер и в общей суматохе быстро оказался рядом с продолжавшим снимать парнем.

— Слушай, приятель, — негромко обратился к нему оператор, подкравшись сзади. — Ты всё успел заснять? И стрельбу тоже?

Паренёк испуганно отодвинулся и опустил фотоаппарат.

— Не бойся, я не полицейский. Слушай, дай мне скопировать то, что тебе удалось заснять, а? Я тебе хорошо заплачу. У меня есть наличные, выделенные специально для таких случаев. Пятьсот баксов, идёт?

Фотограф-любитель, быстро оправившись от замешательства, сообразил, что у него в руках уникальные кадры, которые можно выгодно продать. А покупатели наверняка валом повалят. Первый уже здесь.

— Пять тысяч, — отреагировал паренёк на предложение оператора.

— Ну, ты загнул! Столько у меня нет. Хорошо, две тысячи.

— Три!

— Сговорились.

Оператор достал из кармана пачку сложенных вдвое купюр и протянул парню.

— Я в одну секунду скину твою запись на свою камеру, — протянул он другую руку за фотоаппаратом удачливого любителя.

Пока паренёк, отвернувшись от суетящихся людей, пересчитывал стодолларовые бумажки, оператор молниеносно подключил фотоаппарат к своей камере и за несколько секунд скачал всю цифровую информацию. После чего отдал фотоаппарат владельцу, довольному выгодной сделкой, пожал ему руку и рванул обратно к своей группе. Обменявшись парой фраз с коллегами, он решительно направился к автобусу с оборудованием. Вся группа стала поспешно сворачиваться и заспешила за ним.

* * *

Женщина-полицейская спустилась к продолжавшей сидеть в прострации на ступеньке миссис Поттер и поинтересовалась, как старушка себя чувствует и не нужна ли ей помощь? Ответа не последовало. Оставлять старого человека в таком состоянии на улице было нельзя. Полицейская дама вернулась в здание и через минуту вышла снова со шприцем в руке. Она ввела в вену миссис Поттер успокоительное с тонизирующими добавками, порылась в её сумочке, нашла конверт с неоплаченным счётом за электричество и, установив таким образом адрес старушки, попросила одного из полицейских доставить её домой. Уборщик полицейского участка принялся смывать из шланга кровавые пятна.

* * *

Паренёк-фотограф, неожиданно заработавший кучу денег, прибежал домой в радостном возбуждении, прикидывая, кто ещё мог бы стать покупателем его горячего материала. Первым делом надо было переписать весь фильм с фотоаппарата в память компьютера и на всякий случай послать себе самому по электронной почте для сохранности. Каково же было его удивление, когда вместо чёткого изображения он увидел на экране расплывающиеся цветные пятна. Оператор-телевизионщик оказался профессионалом. Скопировав фильм на свою камеру он запустил в фотоаппарат удачливого любителя компьютерный вирус, который полностью уничтожил все хранившиеся там изображения.

* * *

В полицейской машине миссис Поттер окончательно пришла в себя и испугалась, что её уже везут в тюрьму. Даже сравнительно небольшой срок заключения за непреднамеренное убийство мог оказаться для неё пожизненным. Однако, к огромному её удивлению, минуты через полторы автомобиль затормозил прямо перед её домом, а вежливый полицейский открыл дверцу с её стороны и помог ей выбраться наружу. Ничего не понимая, старушка вошла в свою квартиру на первом этаже, первым делом подключила для подзарядки батарейку слухового аппарата, а вслед за этим, естественно, включила телевизор. Каково же было её удивление, когда на экране крупным планом она увидела саму себя. Двадцатипятисекундный эпизод с покушением, снятый в двух ракурсах, повторялся почти непрерывно с краткими пояснениями телеведущей в перерывах. Через пять минут, подключив заработавший слуховой аппарат, она, наконец, смогла разобрать, в чём дело. Оказывается, это она оказалась главной героиней, спасшей подсудимую от неминуемой гибели. В результате безумного нападения миссис Поттер на убийцу, пуля из его пистолета отклонилась в сторону и нанесла миссис Эдвардс только лёгкое повреждение, ранив при этом в руку сопровождавшего полицейского.

В ту же минуту резко зазвонил телефон. Миссис Поттер сняла трубку и начала принимать поздравления.

* * *

Лейтенант Батлер в задумчивости налил себе вторую чашку кофе. Он начал понимать, что странный телефонный звонок, полученный за несколько минут до вывода подсудимой из здания, вполне вписывался в логическую цепочку. Кто-то был заинтересован в том, чтобы миссис Эдвардс замолчала навсегда, и её убийца тоже должен был замолчать, чтобы был уже не в состоянии выдать тех, кто его нанял.

* * *

Прошла неделя со дня неудавшегося покушения. В городском суде начиналось слушание дела миссис Эдвардс. Кевин и Вероника продолжали оставаться в доме Моники. К десяти утра все, включая Джеймса, сидели перед телевизором и ждали открытия судебного процесса. Судья Дуглас, вопреки общепринятым правилам, разрешил телевизионной группе присутствовать в зале суда и вести трансляцию в прямом эфире.

Вступительное слово было предоставлено прокурору.

— Господин судья, господа присяжные заседатели, — начал прокурор неторопливо, как бы раздумывая над каждым словом. — Вы знаете, что не только весь наш город, который постигла эта ужасная трагедия, но и вся страна следит за этим уникальным судебным процессом. Уникальным не только в силу бесчеловечной жестокости со стороны матери к её любимым, по её собственному заверению, детям, но и в силу беспрецендентного в судебной практике объяснения причин этого деяния.

По словам самой обвиняемой, она совершила убийство, движимая любовью к своим детям. В основе побудительного мотива убийства лежат религиозные представления о бессмертии душ, существовании рая и ада, и определения греха. Совершая убийство четверых своих несовершеннолетних детей, подсудимая верила в то, что спасает их души. Будучи ревностной христианкой, опираясь на учение церкви, она представляла себе дальнейшую жизнь своих детей как непрерывную череду соблазнов, против которых её дети, с большой степенью вероятности, не смогут устоять. Следствием этого явится нарушение христианских заповедей, впадение во грех, и посмертное наказание для бессмертных душ её детей путём ввержения их на веки вечные в ад. То есть, сумма ошибок, совершённых в течении короткой жизни на Земле, влечёт за собой бесконечные во времени страдания бессмертной души. Из всего этого подсудимая миссис Эдвардс сделала логический вывод: лучше она принесёт в жертву свою бессмертную душу и обречёт себя на вечные муки, но спасёт души своих детей, отправив их прямиком в рай, на вечное блаженство.

Уникальность этого дела заключается ещё и в том, что подсудимая не отрицает факта убийства своих четырёх детей и не просит о сносхождении. Наоборот, она прямо и недвусмысленно заявляет о том, что предпочла бы быть приговорённой к смертной казни, поскольку тем самым хотя бы малая часть её вины была бы с неё снята в глазах господа и она, как и все прочие, претерпевшие насильственную смерть, могла бы расчитывать на каплю снисхождения.

Уникальна и моя роль, как прокурора, в этом процессе, поскольку мне нет нужды доказывать суду факт совершения подсудимой противоправного деяния — она этот факт не отрицает. Нет для меня и необходимости требовать для подсудимой меры наказания — она сама испрашивает для себя высшую меру наказания — смертную казнь. Если на обычном судебном процессе прокурор стремится доказать факт совершения противоправного деяния и требует от суда определённого наказания, в то время как защитник пытается опровергнуть логические построения прокурора или найти смягчающие обстоятельства дела, благодаря которым может быть смягчён приговор, то на сегодняшнем процессе роль прокурора, как и роль защитника, выглядит совершенно бессмысленной.

В чём же заключается наша общая цель сегодня? Что мы должны сделать? На что мы все, и прокурор, и судья, и защитник, и присяжные заседатели, должны быть нацелены? Объективно говоря, наша общая цель — восстановление справедливости. Нам предстоит установить не столько факт деяния — убийства четырёх ни в чём не повинных детей, поскольку факт этот уже установлен и не вызывает сомнения; нам предстоит установить степень виновности подсудимой и выяснить кто или что вместе с ней несёт ответственность за случившуюся трагедию.

Принимая за аксиому точку зрения подсудимой на жизнь, смерть и посмертное существование души, следует признать её логику безупречной и последовательной. Я лично не вижу логических ошибок в её рассуждениях. Однако, в этом случае мы вынуждены будем признать допустимость такого рода деяний в будущем и оправдывать родителей, которые могут последовать её примеру! Но, с точки зрения здравого смысла и действующих в нашем обществе законов, это немыслимо. Следовательно, остаётся одно — усомниться в истинности и правомерности предлагаемой нам аксиоматики. Но кто же предлагает нам эту систему аксиом? Церковь. Но я не считаю, господин судья, что мы вправе здесь, в этом зале заниматься теологическими изысканиями. Я не думаю, что мы можем взять на себя задачу определять степень вины, падающую в данном случае на религиозную традицию христианства.

Я считаю, что поступок этой женщины вскрыл глубочайшее внутреннее противоречие, заключённое в христианской доктрине. Но, в то же время, я не считаю, что мы, собравшиеся здесь пятнадцать человек, имеем полномочия рассматривать такие глобальные вопросы и выносить по ним решения. Мы не можем взять на себя ответственность за решение проблем, над которыми выдающиеся умы бьются уже на протяжении как минимум тысячелетия.

Поэтому я прошу вас, господин судья, и вас, господа присяжные заседатели, быть по возможности объективными, подойти к рассмотрению этого дела непредвзято и, ориентируясь на ваше чувство справедливости, определить степень вины подсудимой в совершённом ею поступке.

Закончив свою речь этими словами, прокурор прошёл к своему месту и тяжело опустился на стул, вытирая платком выступивший на лбу пот. Все присутствующие молчали. Тишину нарушало только слабое жужжание телевизионных камер. Примерно через минуту, словно выйдя из состояния оцепенения, судья Дуглас объявил перерыв.

— Мне кажется, я начинаю понимать, кто был заинтересован в смерти миссис Эдвардс, — произнёс Джеймс, выключая телевизор.

— Кто? — с любопытством спросила Моника.

— А ты сама как думаешь? — вопросом на вопрос ответил Джеймс.

— Если я всё правильно поняла, — угрюмо произнесла Вероника, — этот дяденька сказал, что виновата не только миссис Эдвардс, но и тот, кто промывал ей мозги.

— Правильно рассуждаешь, девочка, — подтвердил Джеймс.

— Так что, ты думаешь, что церковь могла организовать это покушение? — спросила Моника с испугом.

— А чему ты удивляешься? — ответил Джеймс. — Ты только вспомни, сколько людей церковь уничтожила за всю историю человечества, отстаивая чистоту веры. Каждый мыслящий человек был опасен для церкви, немедленно объявлялся еретиком, врагом веры и господа. Сколько людей погибли в застенках инквизиции, умерли под страшными изощрёнными пытками, были сожжены заживо на кострах. Добавь к этому всех жертв нескончаемых религиозных войн, продолжавшихся столетиями. И это относится не только к христианству. И ислам, и индуизм, и религии инков, ацтеков, майя в Америке, и даже кажущийся миролюбивым буддизм — у всех религий руки по локоть в крови. А в этом случае под угрозой оказались сами основы христианской религии. Так что это покушение — просто естественная реакция церковного организма на угрозу.

— А нам в школе ничего об этом не рассказывали, — сказал Кевин, слушавший Джеймса с открытым ртом и с ужасом в глазах.

— А ты помнишь, какие уроки были у нас отменены в ту пятницу? — спросила Вероника.

— Естествознание, по-моему, — наморщил лоб Кевин.

— Да, и история, — встряла Тина.

— А вы знаете, почему вдруг эти занятия отменили? — продолжала Вероника хмуро. — Потому что мистеер Коэн и мистер Миллн отказались работать в этой дурацкой школе из-за того, что им запрещали рассказывать нам правду.

— А ты откуда знаешь? — удивился Кевин.

— Случайно подслушала, — ответила Вероника.

* * *

Моника накормила всю ораву и уже собирала со стола тарелки и стаканчики одноразового пользования. Джеймс включил телевизор как раз перед началом послеобеденного заседания. Судья Дуглас предоставил слово защитнику Майклу Стаффорду.

— Господин судья, господа присяжные заседатели, — начал Майк спокойным, ровным тоном. — Обычно защитнику приходится оспаривать речь обвинителя и доказывать, что в таких-то и таких-то пунктах обвинение не состоятельно, в таком-то утверждении использована не до конца проверенная информация, а такой-то вывод нельзя признать однозначным. Но сейчас, на этом процессе, я с самого начала вынужден признаться в том, что мне нечего возразить на речь, произнесённую прокурором пару часов назад. Я полностью согласен с ним по всем пунктам. Однако, мне хотелось бы кое-что добавить, с целью прояснить суть дела. В речи уважаемого прокурора явственно прозвучала мысль о том, что ответственность за случившуюся трагедию ложится не только на подсудимую, но и на всю теологическую систему взглядов, известную всем вам под названием христианство. Именно эта система взглядов подготовила и направила сознание подсудимой на совершение деяния, которое все мы не можем квалифицировать иначе, чем преступление. Ибо убийство ни в чём не повинных людей, а в данном случае более того — несовершеннолетних детей, является преступлением.

А теперь позвольте мне зачитать вам расширенную цитату из книги, написанной православным священником и посвящённой истории христианских святых. События, о которых идёт речь, произошли во втором веке нашей эры, когда христианская религия только зарождалась, и о разделении церкви на католическую, православную и протестантскую ещё никто и представить себе не мог. Поэтому история ранних святых, которую я вам сейчас процитирую, признаётся истинной обеими ветвями христианства. Итак:

«София-римлянка, мученица (около 137 года). Мать святых мучениц Веры, Надежды, Любови, коим было тогда 12, 10 и 9 лет.

Жила в царствование императора Адриана. В честном супружестве родила троих дочерей, коим нарекла имена, соответствующие трём христианским добродетелям и старалась эти добродетели в них воспитать. Узнав, что они христиане, император повелел привести их к нему. Уразумев цель повеления, София с дочерьми обратилась к богу о ниспослании им помощи в предстоящих мучениях, научала дочерей быть твёрдыми и мужественными, дабы по смерти с радостью войти в чертог Христа. Дети обещали исполнить её совет.

На суде Адриан увещевал детей поклониться идолам, но они ответили, что хотят быть детьми Бога Небесного. Дочерей мучили и казнили поочерёдно.

Веру били, отрезали сосцы, ложили на раскалённую железную решётку, кидали в котёл с кипящей смолой и маслом. Не зная, что ещё сделать, усекли её мечом. Надежду били, бросали в огонь; повесив, строгали когтями, тоже бросали в котёл, но котёл растопился и кипящая масса опалила окружающих. Была усечена мечом.

Младшую Любовь били, растянув на колесе, затем бросили в печь, но она ходила по ней и радовалась; внезапно из печи вылетело пламя, многих пожгло в пепел, а иных и императора опалило. Разгневанный мучитель повелел и её усечь мечом.

Похоронив детей, София плакала от радости и молилась богу, находясь три дня на их могиле, где и скончалась».

Как видите, налицо некоторая аналогия с делом, которое нам с вами приходится разбирать. Разница заключается в том, что дочери святой Софии были убиты преступным императором, а в нашем деле мать сама убила своих детей, принеся в жертву за их вечное райское блаженство свою бессмертную душу. А самая замечательная параллель заключается в словах: «Похоронив детей, София плакала от радости…» То есть, святая София не воспринимала случившееся с её детьми как трагедию. Подсудимая миссис Эдвардс оценивает смерть своих детей также положительно. Таким образом, становится ясно, что именно христианская система взглядов и верований является главной причиной, логически подтолкнувшей мать к совершению тягчайшего преступления.

Следует признать, что до сих пор эта логика была скрыта от верующих, хотя и присутствовала неявным образом во всём объёме христианских верований. А миссис Эдвардс своим поступком лишь обнажила самую суть этих верований, довела эту суть до логического предела.

Так кто же сегодня находится здесь перед нами: ужасная преступница или новая святая? Иначе говоря, оценка деяния, совершённого подсудимой, зависит от точки зрения. С религиозной точки зрения её поступок может быть понятен и даже в какой-то мере оправдан. Однако общественный порядок держится на существующем законодательстве. И это законодательство не зависит ни от каких религиозных интерпретаций.

Моя роль в этом процессе двусмысленна. Как представитель защиты я должен защищать интересы подсудимой миссис Эдвардс. Но парадокс заключается в том, что она хочет не смягчить меру наказания, которое её ожидает, а наоборот, получить высшую меру наказания — смертную казнь. Однако я, как защитник, просто не могу способствовать ей в этом. Поэтому единственное, что я могу сделать в этой ситуации, это призвать вас, господа присяжные заседатели, и вас, господин судья, к максимально возможной объективности и справедливости.

* * *

После того, как защитник закончил своё выступление, телеведущая объявила об изменении программы передач. Сразу после окончания трансляции из зала суда, вниманию телезрителей предлагается открытый диспут между двумя католическими священниками и двумя представителями научного знания.

— Звучит очень интригующе, — сказал Джеймс. — Я думаю, что наши молодые люди могут почерпнуть из этой передачи много полезной информации.

Вероника, Кевин и Тина согласились посмотреть незапланированный диспут с большим энтузиазмом. Каково же было их удивление, когда они увидели на экране хорошо знакомые им лица. От католической церкви в диспуте принимали участие отец Джонатан и отец Габриэль. Точку зрения науки должны были отстаивать их бывшие школьные учителя мистер Миллн и мистер Коэн. Вся компания устроилась перед телевизором поудобнее, предвкушая необычный, информативно и эмоционально насыщенный диалог.

К телезрителям обратился ведущий, хорошо известный всему городу сатирик и обозреватель Ник Риттер:

— Дорогие телезрители, вы все знаете о трагическом событии, происшедшем в нашем городе и стоившем жизни четверым детям. Преступление было совершено на религиозной почве. Поэтому мы решили пригласить к нам в студию представителей религии и науки с целью услышать их комментарии к происшедшему и помочь всем нам разобраться в сложившейся ситуации. Не только в нашем городе, но и по всей стране прокатилась волна антирелигиозных выступлений, лидерами которых являются в большинстве молодые учёные, инженеры, студенты. Во многих штатах временно прекратили работу многие религиозные школы и семинарии. Некоторые дети из семей религиозных фундаменталистов, не только католических и протестантских, но и мусульманских, просят у государства защиты от своих родителей. Такая взрывная реакция говорит о том, что необходимость диалога науки и религии давно назрела. Мы все помним сравнительно недавние общественно-политические процессы, имевшие целью запрещение преподавания в начальной и средней школах некоторых штатов таких научных дисциплин как эволюционная теория развития организмов. Инициаторами этих процессов были представители религиозных организаций. Сегодня в атаку пошли сторонники научно-материалистического мировоззрения. Дадим же высказаться обеим сторонам в спокойной академической обстановке.

Первый вопрос к служителям церкви, которые одновременно являются и преподавателями духовных дисциплин в нашей городской католической школе. Что вы можете сказать о всем нам хорошо известном трагическом инценденте? Женщина, убившая своих четверых детей, глубоко религиозна. Она утверждает, что совершила этот поступок, руководствуясь христианскими представлениями о мире и о боге. Как вы считаете, насколько глубока связь между её поступком и традиционным христианским мировоззрением? Как вы, представители церкви, оцениваете случившееся?

Слово взял отец Габриэль.

— Вопрос звучит для меня очень странно. То, что церковь осуждает убийство как один из тягчайших смертных грехов, является общеизвестным фактом. В данном случае нарушение заповеди Всевышнего было совершено образцовой прихожанкой и ревностной католичкой. По моему мнению, причиной, толкнувшей её на это страшное преступление, послужило ложное толкование ею христианских догматов. Каждому здравомыслящему человеку, даже далёкому от религии, ясно, что церковь не учит убивать невинных детей и со всей строгостью осуждает подобные поступки. Насколько мне известно, это первый и единственный прецедент подобного рода за всю двухтысячелетнюю историю существования христианской церкви. Я предполагаю, что такая извращённая интерпритация христианских догматов могла родиться только в психически больном сознании. Дело здесь не в религии, а в нарушении психики. Я уверен в том, что эта женщина больна и должна быть изолирована от общества.

— Насколько мне известно, — возразил Ник Риттер, — предварительное психиатрическое обследование миссис Эдвардс не выявило никаких отклонений её психического состояния от нормы.

— На мой взгляд, сам факт совершения ею ужасного преступления и попытка объяснения причин этого преступления религиозными мотивами уже свидетельствует о её болезни, — с достоинством ответил отец Габриэль.

— Однако квалифицированные психиатры не считают подобные рассуждения доказательством невменяемости подсудимой, — продолжал ведущий. — Позвольте мне поставить вопрос несколько иначе: можете ли вы указать нам на логическую ошибку в рассуждениях миссис Эдвардс?

— Нет, я даже не собираюсь логически анализировать фантазии сумасшедшей, — раздражённо произнёс отец Габриэль. — Всё, что она говорит, это чистый бред!

— Но ведь дело в том, что если мы сейчас не объясним нашим зрителям, в чём заключается ошибка в рассуждениях миссис Эдвардс, — продолжал настаивать Ник, — то кто-то может и поверить ей и, на основании этого, может быть даже повторить её ошибку. Повторить не на словах, а на деле! Разве вы не видите эту опасность?

— Нет, не вижу! — пытаясь скрыть своё возбуждение ответил священник. — Только сумасшедшей может прийти в голову убить своих детей. Если бы в её рассуждениях была хоть капля смысла, за две тысячи лет кто-нибудь уж додумался бы до чего-нибудь подобного! Однако до сих пор никто из религиозных побуждений собственных детей ещё не убивал! Это первый случай! И это явная патология!

— Всё, что вы говорите, отец Габриэль, звучит очень убедительно, — не собирался сдаваться ведущий, — однако тут есть одно большое «Но». Примерно за пятнадцать минут до начала нашей передачи мы получили сообщение из штата Канзас о том, что некая миссис Билкерсон убила кухонным ножом свою двенадцатилетнюю дочь Лауру и объяснила свой поступок полиции тем, что она поняла, насколько права миссис Эдвардс. Миссис Вилкерсон заявила, что почитает Тару Эдвардс святой и считает своим долгом матери спасти такой ценой душу своей распутной дочери.

В студии повисла гнетущая тишина. Моника, Джеймс и трое детей застыли перед экраном телевизора, не в силах произнести ни слова.

— Поскольку представители духовенства не могут ответить на поставленный вопрос, — выдержав паузу, продолжал ведущий, — я обращаюсь с тем же вопросом к нашим экспертам со стороны науки.

— Давайте подойдём к этой проблеме с абстрактно-логической точки зрения, — начал немного пришедший в себя мистер Миллн. — Сначала я попытаюсь перечислить лежащие в основе анализируемого рассуждения постулаты. Первое: существует бог. Второе: бог всеведущ; он постоянно наблюдает за каждым из нас и оценивает не только все наши поступки, но и все наши помыслы и намерения. От бога невозможно ничего скрыть. Третье: бог является пастырем человечества. Он воздаёт каждому по поступкам его и по помыслам его. Бог наказывает за грехи и вознаграждает за добродетели. Четвёртое: награда или наказание могут быть как прижизненными, так и посмертными. Пятое: каждый человек обладает бессмертной душой, которая продолжает своё существование после физической смерти человека. Шестое: поскольку душа бессмертна, посмертное её существование длится бесконечно долго. Седьмое: в перспективе посмертного существования каждой душе предстоит либо вечное блаженство, либо вечное страдание. Восьмое: посмертная судьба человеческой души определяется поступками, совершёнными человеком на протяжении его земной жизни. Теперь я хочу спросить у всех присутствующих, согласны ли они с этими восемью положениями? Если я что-то извратил или по невежеству моему неправильно что-то интерпритировал, прошу меня поправить.

В процессе перечисления мистер Миллн записывал постулаты на приготовленном для дискуссии большом листе белой бумаги, прикреплённом к специальной стойке, синим фломастером. Отец Габриэль и отец Джонатан не произнесли ни звука.

— Очень хорошо, — продолжал мистер Миллн, — теперь займёмся цепочкой логических умозаключений. Исходя из конечности земной жизни каждого конкретного человека, мы вправе заключить, что он может совершить лишь конечное число поступков. Далее: конечное число поступков определяет один из вариантов бесконечного посмертного существования души — либо вечное блаженство, либо вечные муки. Хочу заострить внимание зрителей на смысле слова «вечные». Представьте себе, что через миллиарды лет взорвётся наше Солнце, прекратит существование солнечная система, погаснут все звёзды в нашей галактике, разлетятся на неизмеримо большие расстояния друг от друга остальные галактики и скопления галактик, возможно, что вся вселенная перестанет существовать, но вечным страданиям душ, обитающих в аду не видно ни конца, ни края. По сравнению со временем пребывания в аду продолжительность человеческой жизни ничтожно мала. И вот всего несколько событий этого исчезающе малого отрезка времени определяют судьбу души человеческой на весь последующий бесконечно большой промежуток времени.

Человек, похоже, просто не задумывается о той огромной ответственности, которая ложится на каждую секунду его земного существования и на каждый его самый незначительный поступок. Думаю, что никто из присутствующих не будет оспаривать простое утверждение: все люди грешны. Я готов даже внести поправку: все люди грешны, кроме святых. Поскольку мы с вами не святые, для каждого из нас существует ненулевая вероятность оказаться после смерти в аду. То же утверждение справедливо и по отношению к каждому из наших детей: каждый из них вырастет, повзрослеет, и будет в состоянии совершить тот или иной грех и, в результате, после смерти, по совокупности грехов с ненулевой вероятностью может оказаться обречён на вечные муки в аду.

Заметьте также, что способность совершать грехи распределена на протяжении земной жизни неравномерно. В детстве ребёнок остаётся относительно невинным, то есть, до определённой степени — безгрешным. Сумма грехов человека растёт с течением его жизни. Чем короче жизнь, тем меньше грехов человек успевает совершить. Следовательно, тем больше у него вероятность попасть в рай. А в том случае, если ребёнок умирает в результате насильственной смерти, его шансы на вечное блаженство возрастают ещё больше.

Отсюда следует вполне логичный вывод: с точки зрения перспективы посмертного существования души для каждого из нас было бы куда выгоднее умереть в детстве. Следующий логический шаг: для каждого живущего в настоящий момент на земле ребёнка лучше умереть прямо сейчас, предпочтительно насильственной смертью, и немедленно попасть в рай. И продолжать блаженное существование бесконечно долго.

Теперь мы подошли к последнему звену в нашей логической цепочке. Если мать любит своё дитя больше всего на свете и готова пожертвовать ради его благополучия всем на свете, если она любит своего ребёнка так сильно, что для того, чтобы спасти его от вечных мучений, согласится обречь на вечные муки самоё себя, то есть поменяться со своим любимым ребёнком местами: отправить его в рай, а самой занять его место в аду, то ей ничего другого не остаётся, как убить своего ребёнка сейчас, немедленно, пока он ещё невинен, пока он не успел нагрешить.

Мне могут возразить: но ведь не обязательно этот ребёнок в будущем станет грешником и не со стопроцентной вероятностью после смерти отправится в ад! Да, это так. Не обязательно. Но ставка слишком велика, чтобы полагаться на счастливую случайность. Представьте себе, что тысяча детей должны перейти через пропасть по тысяче узеньких мостиков. И вам известно, что один из этих мостиков совсем гнилой, так что один ребёнок из тысячи наверняка погибнет. Вы бы разрешили своему ребёнку принять участие в этом мероприятии? А ведь вероятность гибели именно вашего ребёнка очень мала — всего одна десятая процента. Кроме того, даже если ему предстоит погибнуть, он наверняка попадёт в рай. Но я не думаю, чро хотя бы один из наших зрителей согласился бы на такой риск. А ведь мы рассматриваем гораздо худшую ситуацию. В случае недостаточно добродетельно прожитой жизни ребёнка ожидают вечные мучения. Это ж даже подумать страшно! Можно ли такое бесконечно важное дело пускать на самотёк! Не лучше ли пожертвовать собой и спасти любимое дитя, убив его?

Вы, наверное, не можете поверить, что я говорю серьёзно. Нет, господа, я не кощунствую. Я только подвёл вас к логическому противоречию. Конечно, результат, полученный мной логическим путём, совершенно неприемлем. Вывод, который я вам только что продемонстрировал, просто кошмарен. И я уверен, что ни один человек в здравом рассудке принять этот вывод не может. И я не могу. Результат, полученный мной, противоестествен, и, следовательно, ложен.

А, поскольку ни один из вас не остановил меня в процессе моих логических умозаключений, значит логической ошибки в них нет. Что из этого следует? Мы начали с восьми утверждений, приняв на веру их истинность. Мы провели ряд логических операций, не сделав ни одной ошибки. И в результате получили ложный, неприемлимый результат, то есть, противоречие. Следовательно, ложными следует признать отправные положения, с которых мы начали наш анализ. Или хотя бы одно из них. Теорема доказана.

Задумайтесь вот над чем. Представьте себе весы, — мистер Миллн поднял руки ладонями вверх, как бы изображая чаши весов. — На одной чаше лежат религиозные представления: о боге, о бессмертной душе, о рае и аде. То есть о вещах, которые вы никогда не видели, которые вы должны принять на веру. Вы должны поверить людям, которые тоже в свою очередь поверили кому-то другому. И эта цепочка поколений, принимающих на веру друг от друга религиозные догматы теряется в глубине веков. Начало этой цепочки отстоит от нашего времени на тысячи лет. При этом все промежуточные звенья этой цепочки принимали полученные от предков догматы на веру. Они, так же как и вы сегодня, сами с богом не общались, в раю или в аду не бывали. Но, несмотря на это, пополняли полученную информацию своими интерпретациями и толкованиями. А следующие поколения верующих уже принимали на веру и эти толкования. И вот весь этот груз религиозной информации лежит сейчас перед вами на одной чаше весов. А на другой чаше реальная жизнь ваших дорогих и любимых детей. То есть, то, что для вас дороже вашей собственной жизни. Что перетянет? Я вас спрашиваю, что для вас более ценно?

Миссис Эдвардс ответила на этот вопрос по-своему. Для неё принятые от кого-то на веру религиозные представления оказались важнее, чем жизнь её детей, и чем её собственная жизнь. Не обманулась ли она? Не ошиблась ли? Каждый из нас должен сделать свой выбор, принять своё решение.

Мистер Миллн опустил руки и сел на своё место за столом.

— Теперь мы бы хотели услышать точку зрения духовенства, — ведущий повернулся к отцу Габриэлю и отцу Джонатану. — Я думаю, у вас есть что возразить на логический анализ и выводы рационального разума?

Слово попросил отец Джонатан. Он не стал вставать с места, говорил спокойно, не торопясь, как человек, умудрённый знаниями, недоступными среднему человеку.

— Только что вот этот молодой человек, — начал священник, указывая раскрытой ладонью, — попытался за пять минут опровергнуть многовековую традицию христианской религии, в создании которой принимали участие тысячи и тысячи блестящих умов, сотни святых, которым был открыт доступ к божественному знанию, традицию, выдержавшую атаки многочисленных языческих религий, оккультистов всех мастей и воинствующего атеизма. Если бы это было так просто, наверное христианская церковь давно уже перестала бы существовать.

Нет, друзья мои, христианская вера зиждется не на абстрактных представлениях, как только что нам пытался представить этот молодой человек, а на очевидных и незыблемых фактах. Рациональная наука, изучающая физические, химические и биологические законы, которым подчиняется наша вселенная, давно установила законы сохранения материи и энергии. Даже школьникам сегодня известно, что материя и энергия не могут исчезнуть в никуда, так же, как и не могут из ниоткуда возникнуть. Однако, посмотрите вокруг: наш мир наполнен взаимопревращающимися материей и энергией. Откуда же это всё взялось? Все эти галактики, звёзды, планеты, межзвёздный газ не могли появится ниоткуда. Разве одного этого факта не достаточно для того, чтобы понять, что в какой-то определённый момент в прошлом всё это должно было быть сотворено, создано кем-то. А раве то существо, которому под силу было создать столь грандиозный мир, может быть слабым, ограниченным, в чём-то несведущим?

Давайте посмотрим теперь на роль религии в развитии человечества. Всё сложное и многообразное здание человеческой культуры имеет в своём основании религию. Более того, именно религию единобожия, а не языческие фантазии. На чём основана современная мораль? Где её корни, как не в религии? Без осознания над собой высшей силы, исполненной любви к человеку, но и справедливой, способной наказывать человека за нарушение моральных норм, установленных свыше, где был бы сейчас человек? Он оставался бы подобен животным с их необузданными страстями. Человек никогда не поднялся бык идее самоограничения и аскетизма. Люди продолжали бы уничтожать и пожирать друг друга подобно диким хищникам. Им неизвестны были бы понятия добродетели и греха, они были бы не в состоянии отличать добро от зла.

Вспомните, как жили люди ещё совсем недавно в атеистическом государстве под названием Советский Союз. Вспомните, сколько миллионов людей было убито, уморено голодом, уничтожено в лагерях. А разве не то же самое происходило в коммунистическом, то есть атеистическом Китае? В Северной Корее, во Вьетнаме, в Камбодже, на Кубе? Везде, где атеистическая пропаганда брала верх, рушилась цивилизация, исчезала мораль, жизнь людей превращалась в ад. Даже в цивилизованных странах Запада ослабление роли религии в обществе неизменно приводило к разгулу сексуального разврата, насилия и наркомании.

Как видите, весь опыт человечества подтверждает исключительно положительную роль религии и религиозной морали в процессе развития общества и его движения от хаоса к порядку. И никакой казуистикой, никакими псевдо-логическими умозаключениями эту простую и очевидную истину опровергнуть не удастся.

Отец Джонатан замолчал и победно посмотрел на мистера Миллна. Произносить подобные речи перед своей паствой было ему не в новинку.

* * *

— Каков демагог, а! — почти с восхищением вырвалось у Джеймса.

Дети напряжённо смотрели на экран. Они чувствовали, что речь священника прозвучала очень убедительно. Что можно на это возразить? Смогут ли их учителя хоть что-нибудь ответить? Все трое болели за своих учителей как за любимую спортивную команду.

* * *

Ник Риттер тоже смотрел на двух учителей. В его взгляде сквозили сочувствие и надежда. Он явно был на их стороне, но в то же время чувствовалась его растерянность. Видно было, что сам он не смог бы достойно возразить поднаторевшему в разглагольствованиях прелату.

* * *

— Уважаемые зрители, — собрался наконец с мыслями мистер Коэн, — вы только что выслушали глубокомысленную речь, которая наверняка прозвучала для вас весомо и убедительно. Особенно для верующих. Все эти аргументы вы, конечно, когда-то уже слышали, но, надо признаться, что поданы они были отцом Джонатаном очень внушительно. Поэтому прошу меня заранее простить за то, что я вынужден буду разрушить эту иллюзию.

Итак, что же мы имеем? С одной стороны — преступление, совершённое на религиозной почве, причины которого только что предельно ясно и логично проанализировал мистер Миллн. Мы все ожидали от наших оппонентов ясного ответа на чётко поставленный вопрос. Получили ли мы этот ответ? Очевидно, что нет. Уважаемый отец Джонатан ни слова не сказал по поводу трагического события, которое собрало нас всех сегодня здесь. Вместо этого мы услышали лишь общие рассуждения, не базирующиеся на неопровержимых фактах и не подчиняющиеся строгим законам логики. Такой способ ведения дискуссии называется демагогией. И я сейчас приведу доказательства правоты моих слов.

Мой оппонент справедливо упомянул открытые наукой, заметьте, наукой, а не религией, законы сохранения массы и энергии. Исходя из этих научных фактов он делает совершенно не научный и нелогичный вывод о существовании бога и о том, что именно бог создал всю нашу вселенную из ничего. Современная космология утверждает, что вселенная возникла около пятнадцати миллиардов лет тому назад в результате так называемого «большого взрыва» из объекта, называемого учёными-физиками сингулярностью. Это состояние материи характеризуется бесконечно малым объёмом и бесконечно большой плотностью. Никто не может сказать ничего определённого относительно существования и состояния материального мира до момента «большого взрыва», поскольку до этого момента не существовало ни пространство нашей вселенной, ни время в том виде, в каком мы можем наблюдать их сегодня. Все рассуждения о том, что и в каком виде существовало до момента «большого взрыва» являются чистой воды спекуляцией, то есть, ни на чём не основанными предположениями. Представители религии утверждают, что они знают, что вселенная была создана богом из ничего. Откуда они это знают? Их ответ заключается в том, что других вариантов просто нет. Так ли это? Есть ли это единственно возможный логический вывод из имеющегося набора фактов? Если бы это было так, физики и философы давно бы уже объявили об этом. Однако наука честно признаётся в том, что не имеет ответа на данный вопрос.

А вот религия, оказывается, имеет. Причём ответ этот получен религиозными деятелями на основе данных, предоставленных им наукой. Данные эти были получены совсем недавно, в течении последних полутораста лет. Всего каких-нибудь двести лет назад никто ничего не знал о «большом взрыве». И бог не счёл нужным сообщить эту информацию людям. Учёным до всего приходится доходить своим умом, используя законы логики, открытые человеком, а не подаренные ему свыше неким сверхъестественным и всезнающим существом.

Давайте заглянем в прошлое и проследим, какую роль играла религия в процессе развития человеческого знания. На протяжении последней тысячи лет мы наблюдаем два глобальных процесса, оказывающих огромное влияние на жизнь человечества. Это религия и наука. В настоящее время оба этих процесса обслуживаются и развиваются двумя различными группами людей, которые я для простоты буду называть церковниками и учёными. Такое разделение существовало не всегда. Ещё пятьсот-шестьсот лет тому назад учёные в основном изучали религиозные тексты и из них же черпали свои знания. Со временем пути церковников и учёных разошлись. Первые продолжали развивать систему представлений о невидимом, сверхъестественном, потустороннем мире, оказывающем влияние и формирующем материальную вселенную, в то время как последние наблюдали реальный мир, экспериментировали с ним и развивали логичную непротиворечивую систему знаний, основанную на наблюдениях и экспериментах.

Эти две системы представлений о мире принципиально различны. В соответствии с религиозной точкой зрения материальный мир существует и развивается по плану, составленному «на небесах» всемогущей непознаваемой сущностью — богом. Церковники считают, что божественный план в отношении будущего планеты Земля и живущего на ней человечества в общих чертах им известен, поскольку бог известил людей о своих намерениях через пророков.

Однако, никто не может быть уверен в том, что бог не внесёт изменений в свои планы, как он уже неоднократно это делал. Стоило человеку нарушить запрет бога — и был он наказан изгнанием из рая. Не понравилось богу поведение человечества — случился великий потоп и всё человечество было уничтожено, за исключением одного праведника — Ноя, со всем его семейством и отобранными животными. Судьба же каждого отдельного человека полностью в руках божьих. Ни один волос не упадёт с головы человека, если не будет на то воли всевышнего. Бог может наказать человека, может и спасти, совершив чудо. Поскольку чудеса непредсказуемы, да и общий план всевышнего неокончателен, религиозные люди живут в непредсказуемом мире. Что угодно может случиться с каждым из них в любой момент. Остаётся только надеяться, что ничего плохого не случится, а случится только хорошее, потому что бог любит свои создания.

С другой стороны, мир, описываемый наукой, предсказуем. При одних и тех же физических и химических условиях результат эксперимента будет один и тот же. Законы природы не нарушимы. Из этого утверждения следует, что чудес не бывает. Природные катастрофы случаются, но причиной их являются естественные процессы, а не гнев божий. Эпидемии вызываются бактериями и вирусами, а не кознями дьявола при попущении божьем. Ведьмы и колдуны с помощью магических ритуалов не могут насылать град и вызывать падеж скота.

Как видите, религиозное и естественно-научное описания мира в корне различны. Различны и пути эволюции этих двух систем. Если обнаруживаются противоречия между предсказанием научной теорией и наблюдаемым фактом, учёные начинают поиск естественных причин, лежащих в основе этого расхождения, ставят новые хитроумные эксперименты, анализируют влияние неизвестных до сих пор факторов, корректируют свои теории до тех пор, пока не научатся объяснять встретившееся им несоответствие между теорией и наблюдаемым фактом. Предсказания, сделанные на основе научных теорий, постоянно проверяются и перепроверяются экспериментально.

Все технические достижения и усовершенствования возможны только на базе научных теорий. Наука является реальной силой, способной изменять условия нашего существования. Автомобили, самолёты, ракеты, холодильники, телефон, теливидение, кино, компьютеры, короче всё, что создано руками человека, есть результат процесса развития науки. Наука предсказывает вероятность рождения детей с генетически обусловленными заболеваниями. Благодаря науке мы пользуемся широким спектром лекарственных средств. Современные достижения медицины позволяют проводить уникальные хирургические операции по пересадке внутренних органов. Генетически модифицированные злаковые растения позволили накормить миллиарды людей, которые в противном случае были бы обречены на голодную смерть. Искусственно выведенные биологами новые штаммы бактерий питаются отходами нашей деятельности, очищая окружающую среду. Список достижений человеческой цивилизации, созданных на базе науки, можно продолжать до бесконечности.

Заметьте при этом, что ни одна научная теория не базируется на религиозном знании. Наука не заимствует свои знания из религиозных текстов. Наука развивается независимо от религии. Новые интерпритации библии, талмуда, корана, не оказывают никакого влияния на научные теории. Наука развивается автономно, не замечая религиозных процессов. Если бы религия не существовала вообще, наука продолжала бы развиваться как ни в чём не бывало.

Совсем другое дело с религией. Процесс развития религии, будь то иудаизм, христианство или ислам — это яростная, непримиримая борьба. Борьба с другими религиями, борьба различных течений внутри одной конфессии. Борьба не академическая, не на словах. Вся история религий — это история вооружённых столкновений, история войн, история уничтожения врагов, история борьбы за чистоту веры.

Библейский бог — бог ревнивый. Он приказывает разрушать языческие капища, уничтожать идолов, убивать людей, не верящих в него, бога истинного. Он устанавливает правила поведения для для своего избранного народа. Он повелевает приносить ему жертвы. Он определяет понятие греха. Он даёт 634 закона, которым должны подчиняться все, верующие в него. Он полностью регламентирует жизнь своего народа: от сексуального поведения до диетологии. И наказание за нарушение божественных предписаний чаще всего — смерть.

И вот, после нескольких веков беспрекословного подчинения ветхозаветным законам, бог посылает на Землю сына своего, задача которого — изменить ранее изданное законодательство и спасти человечество от первородного греха. Хоть и говорит сын его: «Не нарушить закон пришёл я, но исполнить», но на самом-то деле закон претерпевает изменения. Он уже относится не только к избранному народу, но ко всему населению Земли. Диетологические предписания теряют своё значение. Несоблюдение субботы не является более грехом. При этом первоначально избранный богом народ не признаёт явившегося мессию сыном божьим и не собирается отказываться от старого законодательства, данного только ему. Не признаёт он и вновь провозглашённого равенства с другими, не избранными народами. Однако адептов новой религии это нисколько не интересует. Новая, «вселенская» религия завоёвывает мир.

Но и внутри самой новой религии нет единства. Всё время откуда-то появляются всё новые пророки, по-своему трактующие христианские догматы. И люди верят им и идут за ними. Что делать со всеми этими катарами и альбигойцами? Переубедить их невозможно. Приходится искоренять. Всех поголовно, включая женщин, детей и стариков.

А тут и новая религия подоспела. Такая же агрессивная и воинственная. Её последователи тоже верят в единого бога — создателя вселенной. Но — не так. По другому верят. И убеждены, что все, кто верит не так, как они, верят неправильно. Неверно. Неверные они. Ислам захватывает северное побережье Африки и Испанию. Христианство не может этого стерпеть. Один за другим следуют крестовые походы. Начинается реконкиста в Испании. Мавры отброшены в Африку.

А что делать с испанскими иудеями — сефардами? Обращать в христианство. А как узнать — истинно ли обратился тот или иной иудей? Надо следить. Выявлять. Да и других еретиков тоже. Появляется инквизиция. Начинаются доносы. Обвиняемые не признаются. Приходится пытать. Приходится сжигать живьём. А что делать? Ведь чистота веры превыше всего! А тут новая напасть — ведьмы! Заключают договор с дьяволом, людям вредят, богохульствуют. Как же можно такое терпеть! Пытать, мучить, вырывать признания и жечь живьём! Во спасение души!

Не успели искоренить ведьмовство — новые ереси наступают: Кальвин, Лютер, Ян Гус. Да и сама официальная церковь уже давно раскололась пополам. Католичество и православие прокляли друг друга. Папа римский отлучил от церкви византийского патриарха и был в свою очередь предан им анафеме.

А в Европе католики и протестанты неутомимо уничтожают друг друга. Испания с Португалией захватывают Южную Америку и начинают обращать туземцев в истинную веру. Нежелающих обращаться — пытать, вешать, на костёр! Английские пуритане перебираются в Северную Америку. Правда, там уже кто-то живёт. Но это же не люди! Их можно всех вывести под корень и освободить жизненное пространство. С нами бог!

Тут ещё одно открытие подоспело: в Африке живут какие-то чёрные существа, похожие на людей. Они намного смышлённее обезьян, их можно заставить работать. И потекли реки чёрных рабов в Америку. Церковь Христова не против рабства — ведь это же не полноценные люди. А эти неполноценные, однако, легко обращаются в христианство. Ну, что же, и рабы могут надеяться на спасение. Ну и что же, что не в этой жизни.

А учёные — это ведь те же еретики. Ставят под сомнение догматы. Противоречат священному писанию. Как же можно такое допускать. Один утверждает, что Земля круглая. У другого уже не Земля в центре вселенной, а Солнце. У третьего вообще — каждая звезда — солнце. Некоторые — трупы режут! Говорят, что изучают анатомию человека. Ну как такое можно допускать! Мигель Сервет — на костёр! Галилей — под арест! Джордано Бруно — на костёр! А напомните мне, друзья мои, хоть один случай, когда учёные осудили церковника. И привели приговор в исполнение.

— Простите, — поднял руку отец Габриэль, — но вынужден вас перебить. Не одного церковника, а многие и многие тысячи священников были уничтожены воинствующими безбожниками-атеистами. Вспомните, что творилось в России в 1920-е годы. А в Китае, в Камбодже, во Вьетнаме, в Северной Корее, на Кубе! Везде, где побеждал атеизм начиналось уничтожение храмов, духовных лиц и простых верующих. Вам, молодой человек, как историку не следовало бы это забывать.

— Благодарю за напоминание, — с лёгким полупоклоном ответил мистер Коэн. — Но в свою очередь осмелюсь напомнить, что атеизм и наука — это не одно и то же. Это правда, что учёные в подавляющем большинстве — атеисты. Но существует огромное множество атеистов, которых никак нельзя причислить к учёным. Да, коммунисты в России и в Китае утверждали, что они действуют в соответствии с самой правильной общественной наукой на свете — марксизмом, или научным коммунизмом. Но это была ложь. Марксизм наукой не является. Это идеология, которая использовалась коммунистами для захвата власти и оправдания тотального террора.

На самом деле марксизм, как идеология, является своего рода религией. Жители коммунистических стран обязаны были верить в марксизм. А те, кто ставил «теоретические» положения «научного коммунизма» под сомнение бывали уничтожены точно так же, как средневековая инквизиция искореняла еретиков. И, подобно церковным расколам, случались и внутрипартийные расколы. И, так же, как и в христианстве и в исламе, эти расколы были обусловлены борьбой группировок за власть. Победившая группировка всегда оказывалась правой и непогрешимой. Побеждённые безжалостно уничтожались. Но вся эта католическая и идеологическая возня никакого отношения к науке не имеет.

Кроме того, вспомните-ка хотя бы одно имя учёного, рвавшегося к власти. Все войны развязываются властителями, духовными лидерами и политиками. Учёные никому войн не объявляли. Им просто нет надобности отстаивать правоту своих научных взглядов с оружием в руках.

— Постойте, постойте, — опять вклинился неугомонный отех Габриэль. — А кто же как не учёные сделали возможными такие разрушительные войны? Кто изобрёл порох, кто сконструировал пушки, танки, самолёты, ракеты, ядерные бомбы? Священники? Верующие? Из-за кого вся планета живёт под дамокловым мечом тотального уничтожения?

— Ваше благородное негодование, отец Габриэль, вполне понятно, — ответил мистер Коэн спокойно. — И обоснованно. Я согласен с вами в том, что каждый учёный, инженер и техник, занимающийся разработкой или усовершенствованием смертоносного оружия, несёт за это ответственность.

Но, согласитесь, что не он один. Разве люди, имеющие в руках реальную власть, не принуждают его к этому, используя наряду с угрозами потери свободы и самой жизни, а также жизни его близких родственников, как это практиковалось в тоталитарных странах, экономические, политические и психологические рычаги? Кто выделяет деньги на разработку новых видов оружия? Кто направляет работу учёных в сторону милитаризации, используя псевдо-патриотическую пропаганду? А кто голосует за этих про-милитаристски настроенных лидеров во время наших «демократических» выборов?

Каждый из нас внёс свой вклад в эти разрушительные тенденции. И те, кто активно соглашается с политикой наших лидеров и реальных хозяев жизни, манипулирующих этими лидерами, и те кто недостаточно активно противостоит этой политике. Одни из нас виновны в большей степени, другие — в меньшей. Но совсем невиновных — нет.

В заключении хочу ответить ещё на одно необоснованное, на мой взгляд, утверждение моих оппонентов. Уважаемый отец Джонатан уверяет нас, что ослабление религии влечёт за собой упадок нравственности, разгул сексуальной свободы и всеобщий разврат, а также наркоманию и алкоголизм.

Можно согласиться с тем, что эти два процесса — ослабление позиций церкви и падение морали, происходят одновременно. Однако, ещё никем не было доказано, что один процесс является причиной, а второй — следствием. Это правда, что религиозный молодой человек не станет употреблять наркотики, зная, что это грех в глазах господа. Но, согласитесь, что среди активных молодых учёных и инженеров наркоманов тоже нет. Похоже, что причина наркомании заключается не в религиозности или приверженности атеизму, а в чём-то другом. Может быть, в политической и экономической ситуации, может быть, в недостатках системы образования, может быть, в коррумпированности политиков и государственных чиновников, ведущей к недостаточно эффективной борьбе с наркоманией. Как видите, причин может быть много.

А в отношении сексуальной свободы я придерживаюсь вообще еретической точки зрения. По-моему, строгий контроль и ограничение сексуальной свободы приносило и приносит гораздо больше вреда, чем пользы. И это не только моё мнение. Многие психологи, сексологи и психиатры активно отстаивают эту позицию.

Полагаю, что я ответил на выступление нашего уважаемого клирика по всем пунктам. Возможно, мои замечания были чересчур краткими и схематичными, но круг поставленных вопросов настолько широк, что не допускает более детального анализа затронутых тем.

Мистер Коэн устало опустился на свой стул. Отец Джонатан и отец Габриэль, похоже, в бой не рвались. Заметив это, ведущий дискуссию Ник Риттер поблагодарил всех присутствующих и закончил передачу.

* * *

— Хорошие были у вас учителя, — сказал Джеймс детям, выключая телевизор.

— Послушай, Джеймс, — Моника поднялась со своего кресла, — у детей нет занятий в школе. Почему бы тебе не позаниматься с ними? Ты ведь мог бы рассказать им так много интересного. Я вижу, что эта передача их очень заинтересовала.

— Ну, я не знаю, — с сомнением пробормотал Джеймс. — Мои философские взгляды с трудом воспринимаются даже студентами старших курсов университета.

— А ты попроще, попроще, — подзадорила его Моника. — И я с удовольствием послушала бы.

— Ну, пожалуйста, Джеймс, — повисла на нём Тина. — И Вероника с Кевином хотят. Правда ведь?

Вероника с Кевином согласно закивали.

— Ну, что с вами делать? — улыбнулся Джеймс. — Придётся попробовать. Только лекций вам я читать не буду. Давайте вместе думать. Пусть каждый задаёт вопросы и высказывает своё мнение, договорились?

— Конечно, договорились! — радостно заверещали Тина. — Так ещё и интересней! Только я уже проголодалась.

— Так, давайте быстренько поужинаем, и затем откроем дискуссию, — сказала Моника и направилась в кухню.

* * *

После ужина, приготовленного Моникой на скорую руку, все с нетерпением расселись на диване и в креслах в гостиной вокруг журнального столика.

— Так что же вас больше всего интересует? — спросил Джеймс.

— Существует ли бог? — немедленно выпалила Тина.

— Ой, да разве не ясно, что всё это выдумки, — удивилась Вероника.

— Выдумки-то выдумки, — возразила Тина, — а вон сколько людей верят в бога. Попробуй-ка, докажи им, что это выдумки.

— Ну, скажи нам теперь ты, — обратилась Моника к Джеймсу, — что ты думаешь по этому поводу.

— Ничего я вам говорить не буду, — отозвался Джеймс, — потому что не хочу, чтобы вы принимали мои слова на веру. Мнение авторитета не должно влиять на ваше мировоззрение. Приобрести убеждённость можно только убедив себя самого с помощью логики и фактов. Но даже убеждённость — это ещё не доказательство. А строгого доказательства вообще не может существовать.

— Как же так, — удивился Кевин, — ведь если нельзя доказать, что бога нет, значит он есть!

— Бывают и такие утверждения, которые невозможно ни доказать, ни опровергнуть. Ведь что значит доказать утверждение? Это значит убедиться в том, что данное утверждение верно всегда, при любых условиях. И что никогда, ни при каких условиях оно не может оказаться неверным. Можете придумать пример такого утверждения?

Кевин и Вероника задумались, а Тина хитро улыбнулась.

— Я уже придумала, — тихо сказала она. — Дважды два — четыре.

— А сумма всех углов в треугольнике равна двум прямым, — поддержал её Кевин.

— Очень хорошо, — похвалил их Джеймс. — А теперь подумайте, всегда ли эти утверждения верны? Можно ли создать такие условия, когда одно из этих утверждений не будет выполняться?

— Я думаю, что дважды два — всегда четыре, — сказала Тина.

— А я не знаю, — признался Кевин.

— Твоё утверждение всегда будет верным, если треугольник плоский, — сказал Джеймс. — А вот если он нарисован на поверхности шара, сумма углов в нём будет больше двух прямых.

— А я думаю, что наша вселенная бесконечна, — вдруг словно очнулась Вероника.

— Ну, вот вам пример, который нельзя ни доказать, ни опровергнуть, — обрадовался Джеймс. — У нас для этого пока просто недостаточно знаний.

— А как же она может быть конечной? — удивилась Вероника. — Ведь если мы дойдём до конца, дальше что-то же должно быть? Не может так быть, чтобы вот до этого места что-то есть, а дальше — вообще ничего! Стоит только протянуть туда руку — и там уже что-то есть. То есть — рука.

— Хороший аргумент, — согласился Джеймс, — но не достаточный. Существуют такие объекты, например, в математике, которые имеют конечные размеры, но не имеют границ. Представь себе плоского человека, живущего на поверхности шара. Для него ничего не существует, кроме этой поверхности. Он не может ни поднять голову вверх, ни заглянуть внутрь шара. Его мир конечен, но не имеет границ. Он может сколько угодно ползать по своему шарику, но он никогда не найдёт такого места, за которым ничего нет. Такие объекты как поверхность шара, математики называют замкнутыми. А вот вам ещё один пример. Если я подброшу монетку, какой стороной она упадёт вверх — орлом или решкой?

— Может той, а может — другой, — сказал Кевин.

— Правильно, — похвалил Джеймс. — И шансы обеих сторон примерно равны. Так?

— Так, — согласился Кевин.

— А если я уроню со стола кусок колбасы, — продолжал Джеймс, — что с ним случится?

— Упадёт на пол, — сказал Кевин.

— Может упадёт, а может и не упадёт, — встряла Тина.

— А что ещё может с ним случиться? — удивился Кевин.

— Ну, например, в комнату влетит сова и схватит твой кусок колбасы на лету, — предположила Тина.

— Хорошо, — сказал Джеймс, — а что более вероятно? То, что колбаса упадёт на пол или то, что её на лету поймает сова? Или, скажем, собака, которой у нас, правда, нет?

— Конечно, более вероятно, что упадёт на пол, — уверенно сказал Кевин, — Тина меня просто дразнит.

— Конечно, дразню, — улыбнулась Тина.

— Короче говоря, вы видите, что разные события могут происходить с большей или меньшей степенью вероятности. И для нас естественно отдавать предпочтение более вероятным событиям. Хотя, вы знаете, что вероятность выигрыша в лотерею очень мала, но кто-то же всё-таки выигрывает.

— А это, наверное, потому, что много людей играют, — сказала Тина. — Кто нибудь да выиграет.

— Правильно, — улыбнулся Джеймс. — А вот если событие происходит только один раз, совсем другое дело, правда? Как вы думаете, если мы сейчас выйдем на улицу, какова вероятность того, что мы встретим живого динозавра?

— Пятьдесят на пятьдесят, — вставила Моника, улыбаясь.

— Как это? — широко раскрыл глаза Кевин.

— Ну, или встретим, или нет, — засмеялась Моника.

— Она шутит, — пояснил Джеймс. — Но многие, наверное, согласились бы с такой логикой. Спросите у первого встречного на улице, как он думает, существует ли бог? Верующий ответит — «да», атеист — «нет», но многие, наверное, скажут — «не знаю». Вот это «не знаю» и есть пятьдесят на пятьдесят. Таких людей и ищут разного рода миссионеры: мормоны, сайентологи, иеговисты и многие-многие другие. Если католиками, протестантами, православными, мусульманами становятся с детства благодаря влиянию семьи, в первую очередь — родителей, то различные секты пополняются взрослыми людьми, которые не знают, существует ли бог. А хотите вместе проанализировать этот вопрос?

— А как это можно проанализировать? — удивилась Вероника.

— Ну, для начала надо попытаться чётко определить, что люди имеют в виду, когда произносят слово «бог». Каким они его себе представляют? Понятно, что разные люди представляют себе бога по разному. Надо рассмотреть разные варианты и подумать, какие из них более вероятны, какие менее. Затем стоит подумать над тем, откуда верующие получили информацию о боге и насколько она достоверна. Не мешает также проследить как представления о каждом конкретном боге менялись с течением времени и почему.

Кроме того, каждая религия утверждает, что существует не только бог, но целый невидимый для людей мир, населённый ангелами, чертями, душами умерших. Имеет смысл собрать как можно больше рассказов об этом потустороннем мире в рамках каждой религии и посмотреть, нет ли противоречий в этих описаниях. Чем больше противоречий мы найдём, тем меньше оснований у нас будет верить этим рассказам. Видите, как много нужно приложить усилий, чтобы разобраться в религиозных представлениях различных конфессий и понять что к чему. Главное в этом анализе — научиться задавать умные вопросы и критически оценивать полученные ответы.

— Ой, как интересно, — захлопала в ладоши Тина. — Джеймс, какой ты ужасно умный. С чего начнём?

— Давайте по-плану, — предложил Джеймс, — с того, как разные люди, вернее, разные религии представляют себе бога. Что вы можете рассказать мне о христианском боге? Вы же учились в католической школе.

— Ну, во-первых, бог всемогущ. Он создал Землю, Солнце, планеты, звёзды, растения, животных и людей, — сказал Кевин.

— Прекрасно, — согласился Джеймс. — Какие вопросы можно задать, услышав эту информацию?

— Можно спросить, когда бог создал всё это? — сказала Вероника, — И что было до этого?

— А ещё можно спросить, сколько лет самому богу? И как он выглядит? — вставила Тина. — И создавал ли он всё это один или ему кто-то помогал?

— Мне было бы интересно узнать, какими ещё качествами обладает бог, кроме всемогущества, — сказала Моника.

— Видите, как много вопросов сразу появилось, — обрадовался Джеймс. — Молодцы. Хорошо думаете. Давайте, я буду отвечать на ваши вопросы, потому что я знаю, что говорят об этом представители различных религий. Сначала отвечу на вопрос Вероники. Разные теологи подсчитывают возраст Земли и человечества по-разному, но у всех у них эта цифра колеблется от четырёх до семи с половиной тысяч лет. А до этого ничего не было, говорят одни. Другие же утверждают, что был хаос, не объясняя точно, что это значит.

Тина спросила, сколько лет богу. Поскольку бога никто не создавал, остаётся предположить, что он существовал всегда. То есть, вечно. А поскольку он бессмертен, он будет существовать всегда, то есть, бесконечно долго. Как выглядит бог? Библия утверждает, что он сотворил человека «по образу своему, по подобию своему». То есть, бог выглядит как человек. В первой книге Библии «Бытие» бог нередко говорит о себе во множественном числе. Одни духовные лидеры утверждают, что бог советовался с ангелами, которых он сам же и создал задолго до создания материального мира. Другие же стараются обойти этот вопрос стороной. Ну, а теперь давайте думать все вместе, какими качествами обладает бог. Два мы уже назвали — он всемогущ и бессмертен. Он уже существовал целую вечность и будет существовать вечно в будущем. Что ещё.

— Бог всеведущ. Так нам объясняли в школе, — сказала Вероника.

— И вездесущ, — добавила Моника.

— И милосерден. Он любит свои создания, — прощебетала Тина.

— Ну, а Кевин что думает? — подбодрил Джеймс.

— Бог любит, когда ему поклоняются и приносят жертвы, — угрюмо сказал Кевин. — И ещё он любит контролировать людей. Мистер Коэн сегодня об этом рассказывал. И богу очень не нравится, когда люди начинают поклоняться другим богам. Хотя этого я совсем не понимаю. Если бог один, значит другие боги просто не существуют. Почему его так раздражает, когда кто-то поклоняется пустоте, то есть, чему-то воображаемому? Или неодушевлённым кускам дерева. Или металлическим фигурам. И ещё мне непонятно, почему его так волнует, что люди едят? Не хочет, чтобы они растолстели? Или боится, чтобы не отравились? Но не всё ли равно, умрёт человек от отравления или его убьют за то, что он съел, что не положено? Результат-то один и тот же.

— Неплохо, Кевин. Совсем неплохо, — одобрил Джеймс. — Мне нравится ход твоих мыслей. Ну, а Вероничка не хочет развить свою мысль?

— Я думаю, то, что бог вездесущ, означает, что он всё знает, — начала рассуждать Вероника. — То есть, знает всё, что где-либо во вселенной происходит, кто что думает. А также знает всё, что когда-нибудь происходило в прошлом. И помнит всё, что происходило везде. Ну и память у него должна быть. И ещё это значит, что он знает и помнит всё, что ещё произойдёт в будущем. Везде. То есть, выходит, он знает вообще всё и о бесконечном прошлом, и о бесконечном будущем? А это значит, что всё, что ещё произойдёт в будущем, для него всё равно, что уже случилось. И, получается, что ничего в будущем изменить уже нельзя! Это же всё равно, что всё прошлое и всё будущее уже случилось, уже существует, потому что всё это существует в памяти бога. Какой ужас! Как ему должно быть скучно проживать эту вечность точно зная, что произойдёт везде в каждый следующий момент времени!

— Все согласны с Вероникой? — спросил Джеймс.

— Я думаю, Вероника всё правильно проанализировала, — взяла слово Моника. — Только мне кажется, что её выводы противоречат тому, что написано в Библии. Например, предвидел ли бог, что Адам и Ева ослушаются его запрета и отведают запретный плод. Должен был предвидеть, не так ли? А чего же он тогда рассердился? Или и это тоже было запланировано? Но в этом случае он просто играет роль. Он вынужден повторять до мелочей всё, что уже хранится в его памяти о будущем. Пристало ли всемогущему быть исполнителем роли перед такой примитивной аудиторией? Отсюда следует вывод, что бог не свободен. Он не может изменить будущее, потому что уже всё о нём знает. А если изменит что-то, и что-то произойдёт не так, как он знает, то есть, неожиданно для него самого, то окажется, что он не всеведущ. Кроме того, если он в какой-то момент времени изменит будущее, то предыдущие пророчества не исполнятся. И пророки вдруг окажутся уже не пророками. Нет, у меня голова уже кругом идёт.

— И не у тебя одной, — успокоил Джеймс. — А ты думаешь, откуда взялись все эти теологические трактаты Фомы Аквинского и других так называемых отцов церкви? Все они задавали сами себе вопросы и пытались на них ответить. Но для того, чтобы объяснить все эти противоречия, приходилось фантазировать, наслаивать одну нелепость на другую. И в результате все они так запутались, что показывать эти схоластические изыскания простому народу оказалось просто бессмысленным. Так что прихожане, как в средние века, так и теперь веруют в весьма усечённую версию христианства.

— Ну вот, и у меня теперь появились сомнения, — с грустью в голосе произнесла Тина. — Я сказала, что бог милосерден, а на самом деле-то в чём его милосердие заключается? Ведь людей-то, свои любимые создания, каким наказаниям подвергает! И при жизни, и после смерти. После смерти-то ещё и хуже, потому что эти наказания вечные. Так что же выходит, что миссис Эдвардс была права, что ли? Нет, я с этим никогда не соглашусь!

— Теперь вы видите, что логический рациональный анализ любого атрибута бога приводит к противоречиям. А ведь это только начало. Мы только поцарапали поверхность проблемы. А если начать говорить о мире ангелов, о рае и аде, о христианских святых — вопросы будут возникать на каждом шагу. И анализ этих вопросов будет неизменно приводить к неразрешимым противоречиям.

— Ладно, — сказала Моника, — сегодня мы все проблемы всё равно не решим. Давайте-ка спать.

* * *

Утром следующего дня всех разбудил непонятный шум на улице. Выглянув в окно, Джеймс увидел настоящую демонстрацию. Внушительная толпа стояла неподалёку от дома, выкрикивая хором непонятные лозунги. На транспарантах Джеймс прочёл: «Верните детей родителям!»

— Не иначе, духовные пастыри организовали всех прихожан на борьбу с укрывателями детей-беглецов, — сказал Джеймс Монике, поднявшей голову с подушки. — Пора вызывать Майка.

Майк примчался минут через двадцать. На улице уже появился дополнительный наряд полиции. Толпа не умолкала ни на минуту.

— Ну, что, ребятки, долго оставаться здесь вам нет никакого смысла, — сказал Майк. — У вас уже есть выбор. Четыре семьи в разных концах страны с удовольствием примут каждого из вас. Кроме того, судья Дуглас нашёл для вас обоих спонсора, который готов оплатить ваше обучение и проживание в престижной школе-интернате на восточном берегу. Подумайте, и принимайте решение. Здесь у меня подробная информация о каждой из четырёх семей с фотографиями. — Майк показал на свой портативный компьютер. — Очень милые люди. Хотите посмотреть?

— Я не хочу к чужим людям, — угрюмо произнесла Вероника. — Я лучше в школу-интернат. Чтобы чувствовать себя независимой. А ты как? — спросила она Кевина.

— А я с тобой, если ты не против.

— Ну, что ты такое говоришь. Конечно, давай вместе. Вдвоём легче будет на новом месте привыкать.

— Ну что, решено? — спросил Майк, допивая предложенную Моникой чашку чёрного кофе.

— Решено, — в один голос ответили Кевин и Вероника.

— Ну, вот и отлично, — улыбнулся Майк. — Думаю, вы приняли правильное решение. Ребята, вы уже взрослые, пора самим принимать ответственность за свою жизнь. Сейчас вызову полицейскую машину. Минут через пятнадцать-двадцать вас вывезут отсюда. Однако, и вам тоже оставаться в этом городе не советую, — сказал он, обращаясь к Монике и Тине. — Постоянно жить под враждебными взглядами — удовольствие небольшое.

— Ты, как всегда, прав, — согласился с приятелем Джеймс. — Я их сам увезу. Сначала к моим старикам, а там посмотрим. Ты с хозяевами этого дома вопрос утрясёшь?

— Да тут и утрясать нечего, — грустно сказала Моника. — Хозяевам за два месяца вперёд уплачено по договору. Так что нас здесь ничто не держит. Неприятно только, что убегать приходится. Ну, да не в первый раз.

— А почему вам до этого убегать приходилось? — недоумённо спросил Джеймс.

— Потом, по дороге расскажу, — ответила Моника.

* * *

Сержант постучал в дверь. Моника открыла ему. Полицейская машина стояла на подъездной дорожке задом к гаражу. Вероника со слезами на глазах обняла всех по очереди, а Джеймса поцеловала в щёку и бросилась к двери. Кевин солидно пожал руки мужчинам и Монике, а Тина крепко обняла его и шепнула на ухо, что она их обоих найдёт и они ещё встретятся. Вероника с Кевином один за другим быстро юркнули в машину и сержант резко рванул с места на ручном управлении. Толпа демонстрантов растерялась от неожиданности. Примерно через минуту раздался нестройный ропот, отдельные визгливые возгласы, но полицейская машина, увозившая детей, уже скрылась из виду.

Пошумев больше для порядка ещё минут десять, демонстранты начали расходиться, бросая в сторону дома злобные взгляды. Моника быстро приготовила с помощью автоматической кухни десяток сэндвичей, сложила в большую сумку бутылки с минеральной водой и пакеты с соками. Побросав в эластичный чемодан свои платья и туфли, она застегнула молнию и потащила чемодан вниз по лестнице к двери в гараж, где стоял автомобиль Джеймса. Тина с Джеймсом были уже в гараже. Малышка быстро сама справилась со своим гардеробом и Джеймс уже засунул её большую сумку в багажник. Разместив там же чемодан Моники, Джеймс сел на переднее сиденье рядом с Моникой, а Тина развалилась на заднем в компании двух хозяйственных сумок с едой. Джеймс продиктовал компьютеру адрес. Складная дверь гаража бесшумно скользнула вверх и автомобиль тронулся.

* * *

Через два часа, после короткой остановки на энергозаправке, Джеймс включил телевизор. По каналу новостей транслировали заключительное заседание суда. После часового обсуждения присяжные огласили вердикт. Мнения разделились. Девять человек признали миссис Эдвардс виновной по всем пунктам обвинения. Трое остальных были категорически против, считая обвиняемую невиновной.

— Плохой знак, — сказал Джеймс. — Похоже, эта история ещё не окончилась. Продолжение следует.

Судья Дуглас направил Тару Эдвардс на дополнительное психиатрическое обследование.

Джеймс собрался было выключить телевизор, но задержался на минуту, увидев на экране лицо ведущей передачи новостей.

— Трагический случай убийства матерью четырёх детей на религиозной почве вызвал широкий резонанс в разных слоях общества, сказал профессор психологии Калифорнийского университета в Лос-Анжелесе Тимоти Брандт, — сообщила дикторша.

— В разных концах страны начали появляться религиозные «пророки», призывающие под знамёна своих сект неофитов, неудовлетворённых символом веры официальных религий. Профессор Брандт подчеркнул, что фундаментальные философские вопросы, поставленные матерью-убийцей, в состоянии пошатнуть устои многих современных религиозных конфессий. Особенно неожиданную концепцию, по мнению профессора, выдвинула компания «Элизейские поля», одна из немногих частных компаний, имеющих государственную лицензию на проведение эвтаназий. Идея нового усовершенствованного процесса эвтаназии, разработанная ведущим психофизиологом Доновичем, уже защищена патентом, что обещает этой компании серьёзные экономические преимущества по отношению к немногочисленным конкурентам.

Джеймс немедленно набрал на пульте имя «Донович» и послал запрос в сеть. Через секунду на экране возник список сообщений и программ, в которых встречается это имя. На первом месте в списке красовался рекламный ролик компании «Элизейские поля». Джеймс щёлкнул кнопкой, и после яркой красочной заставки, состоявшей из медленно вращавшихся геометрических узоров, внезапно взорвавшейся на огненные искры, разлетевшиеся в разные стороны, и оставившей на некоторое время перед глазами зрителей непроницаемый чёрный фон, на экране появилось лицо мужчины среднего возраста с сединой в волосах.

— Для наших потенциальных клиентов, принадлежащих как христианской церкви, так и индуизму и буддизму, мы предлагаем совершенно новый уникальный вариант окончания жизненного пути. Если по какой-либо причине вы устали от жизни в этом мире, если вы не хотите больше переносить выпавшие на вашу долю физические или нравственные страдания, но боитесь вечных посмертных мучений в аду, или угнетены мыслью о неизбежном новом рождении в новом теле с будущей судьбой, отягощённой кармой предыдущих жизней, мы готовы помочь вам. Мы знаем, как вам помочь. Наши учёные открыли способ не только незаметно и безболезненно отделить вашу душу от тела, но и полностью разрушить, уничтожить, аннигилировать вашу душу. После этого от вас не останется абсолютно ничего. Нечему будет подвергаться мучениям в загробной жизни. Вы достигнете состояния небытия и прервёте бесконечную череду рождений и смертей.

В доказательство того, что мы вас не обманываем, каждый желающий может пройти процедуру временного разрушения души под наблюдением опытных врачей и убедиться в том, что наша фирма гарантирует полное исчезновение пятна сознания и самой сути вашего существа. После того, как ваша душа вернётся в ваше тело, и ваше сознание полностью восстановится, вы сможете оценить свой опыт полного исчезновения из обоих миров и принять окончательное решение. В заключение считаю необходимым сообщить вам, что из двадцати восьми человек, попробовавших на себе состояние временной потери души, все двадцать восемь изъявили твёрдое желание навсегдаисчезнуть, обретя тем самым полную независимость от бога, сатаны, духов, и вселенского закона кармы. И все они уже достигли желаемого результата.

С условиями проведения предлагаемого вам эксперимента вы можете ознакомиться подключившись к интерактивной программе «Элизиум». Счастливого путешествия в ничто!

На экране высветилась яркая оранжевая надпись «Элизиум» и вкрадчивый голос за кадром произнёс: «Одно нажатие кнопки — и вы получите ответы на все интересующие вас вопросы».

* * *

— Оригинально, — сказал Джеймс, выключая телевизор. — Тысячи лет назад люди из страха смерти придумали концепцию бессмертной души, а теперь нам предлагают возможность уничтожения этой души из страха перед бесконечным посмертным существованием.

— А почему у него такое странное имя — «Донович»? — поинтересовалась Тина.

— Наверное, серб, или хорват, — предположил Джеймс.

— Или отца звали Дон, а Донович — похоже на русское отчество, — вставила Моника.

— А ты откуда это знаешь? — удивился Джеймс. — Ты, что, понимаешь по-русски?

— Понимаю, — улыбнулась Моника. — И говорю. Ты ещё многого о нас не знаешь.

— Может, расскажешь?

— Всё в своё время, не торопи события, — ласково сказала Моника, положив узенькую ладошку на мускулистую руку Джеймса.

— Слушай, Джеймс, — Тина подалась вперёд с заднего сиденья и её мордашка вклинилась между обращёнными друг к другу лицами Джеймса и Моники. — А ты мог бы придумать новую религию? Давайте свою секту организуем, а?

— А это ещё зачем? — удивился Джеймс.

— А вот как только много-много людей в эту новую религию поверят, мы им и объясним, какие они глупые, и что поверили они в то, что совсем только недавно было выдумано. И что с остальными религиями всё обстоит точно так же.

— Ты, конечно, хитрюга, — улыбнулся Джеймс, — только вряд ли из такой затеи что-нибудь получится. Сколько религиозных обманщиков за последние сто лет было разоблачено, а люди не перестают верить. В тумане самообмана легче жить.

— А давайте попробуем! — не унималась Тина. — Давай, Джеймс, ты придумаешь как устроен наш мир и своего нового бога. А мы с Моникой напишем как будто письмо от бога к людям. Ну, чтобы они знали, в какую сторону им надо изменяться?

— Вот аферистка! — рассмеялся Джеймс. — Никогда бы не подумал, что в таком раннем возрасте может проявиться авантюризм и склонность к мистификациям.

— Ну, нам же ещё долго ехать! — начала канючить малышка. — А я такую хорошую игру придумала.

— Ладно, — согласился Джеймс, — действительно, нельзя же пресекать на корню творческую инициативу. Но только с условием: это наша игра и наша тайна. Никто ничего не должен об этом знать. Договорились?

2. ВОСКРЕШЕНИЕ

Андрей до самой посадки в самолет не верил, что ему удастся свалить. Хвоста за собой он не обнаружил, колеся по городу два с половиной часа, прорываясь на красный и резко сворачивая в знакомые проходняки. Однако, каким-то шестым чувством загнанного зверя улавливал, что опасность не исчезла. Понимал, что его ведут, умело и незаметно. Поэтому позволил себе расслабиться только пристегнув ремни безопасности в кресле у иллюминатора, и наблюдая медленно движущийся бетон взлетного поля внизу. Сердце ещё тревожно подрагивало в груди. Страх, что могут ткнуть отравленной спицей у самой двери, ведущей на посадку, отпускал неохотно. Здорово повезло, что удалось перехватить частника в одном из дворов. Он и доставил Андрея в аэропорт незамеченным за полтинник зелёных.

Багажа у Андрея никакого. Один только дипломатик с собой с двойным дном. В дипломатике несколько пачек зелени на первое время. Да и для отвода глаз хорошо работает. А под двойным дном с десяток паспортов разных стран на разные имена. Высосав пять маленьких пузырьков «Мартеля», Андрей совсем пришёл в себя. Теперь-то вроде оторвался с концами.

Во Франкфуртском аэропорту Андрей по паспорту гражданина Греции Папандопулоса взял билет на ближайший рейс до Парижа. До посадки успел перекусить на скорую руку и принять двести граммов «Хеннесси» на грудь, так что почти час продремал в самолете. В Париже, уже гражданином Германии Маттиасом Вернером, перескочил на рейс до Анкары и еще засветло ступил на турецкую землю.

Людмила с Маришкой уже ждали его, как и договаривались, в отеле неподалёку от аэропорта. Андрей взял на недельный срок новенькую Тойоту с электронным водителем, закинул два чемодана в багажник, взяв с собой в салон дипломат. Люда уже сидела на переднем сиденье, устраивая в ногах сумку с бутербродами и термосом, полным свежезаваренного крепкого кофе. Маришка сидела сзади в обнимку со своим любимым медведем. Андрей по-английски задал водителю адрес пункта назначения и, убедившись на высветившейся карте, что компьютер правильно его понял, несмотря на акцент, откинулся на спинку и на несколько секунд прикрыл глаза. Автомобиль плавно отъехал от тротуара и, мягко набирая скорость, влился в поток, ведущий к скоростной автостраде.

— Ну вот, — Андрей открыл глаза и улыбнулся жене. — Теперь часа три до Махмуда, а там он уже нас переправит через Сингапур в Калифорнию. Неужели вырвались? Даже не верится.

* * *

— Эй, Абдулла, что это там случилось? — тронул за рукав своего начавшего подрёмывать напарника Ахмед. — Смотри, все тормозят, а впереди дым какой-то!

Ахмед включил сирену и мигалку, перешёл на ручное управление и рванул вперёд по крайней левой полосе. Резко затормозив метров через четыреста у врезавшейся в бетонную опору моста сплющившейся в лепешку машины, он успел левой рукой включить рацию и передать в эфир местонахождение аварии. Через полминуты пришел ответ от скорой помощи, двигавшейся по автостраде в их направлении. Еще секунд через сорок послышался характерный переливчатый звук амбулаторной сирены, летевшей по свободному левому ряду. Автомобилей на шоссе было немного, но любопытствующие начали притормаживать, чтобы получше разглядеть невиданную аварию. Выскочивший из своей машины полицейский, вытаращив глаза и скроив страшную физиономию, энергичными взмахами жезла поторапливал зевак, тормозивших движение на трассе.

Из подлетевшей скорой выпрыгнул врач в зелёной униформе и в три прыжка оказался у превратившейся в гармошку Тойоты. Обе передние дверцы заклинило наглухо, но правая задняя оказалась почти оторванной и держалась на одной нижней петле. Доктор с видимым усилием приоткрыл её, скребя железом по асфальту, и заглянул в салон. С точки зрения медицины картина была малообещающая. Два полурасплющенных трупа на передних сиденьях с явными множественными переломами грудной клетки, лицевых костей и конечностей могли представлять интерес только для патологоанатома и похоронного бюро. Сзади, пристегнутая поясом безопасности, лежала на боку девочка лет восьми с неестественно вывернутой шеей и упавшей вперёд головкой. Смещение шейных позвонков без труда смог бы констатировать и помощник доктора, учившийся на фельдшера санитар Мустафа, тоже уже подбежавший на помощь. Несмотря на очевидное бессилие медицины вернуть ребенка к жизни, доктор, с трудом отстегнув привязной ремень, вытащил безжизненное тельце наружу и отдал короткое приказание помощнику освободить носилки.

— Куда же его? — оторопело спросил Мустафа.

— Свали на пол, на правую сторону! — последовал ответ.

Мустафа молча бросился выполнять необычное указание. Когда доктор с трупиком девочки, в момент смерти судорожно сжавшей в объятьях огромного плюшевого медведя, показался у раскрытой задней двери, искореженное тело солдата уже валялось на полу, отодвинутое к правой стенке. Мустафа осторожно принял ещё тёплое тельце и уложил на носилки посередине кузова.

— В госпиталь, на полной! — крикнул доктор водителю и принялся лихорадочно втыкать в вены трупику иглы капельниц с физиологическим раствором. Мустафа привычно выполнял короткие указания, не понимая, зачем вся эта суета. Конечно, западная медицина достигла высокого уровня, но чудес-то она делать не умеет. Даже если удалось бы провести уникальную хирургическую операцию по восстановлению шейного отдела позвоночника, спинной мозг-то уже не восстановить.

Тем временем доктор наложил на грудь девочки стимулятор сердца и включил его на полную мощность. Повинуясь ритмичным электрическим разрядам, сердечные мышцы начали вяло сокращаться, проталкивая не успевшую еще свернуться кровь по артериям. Выхватив из набора инструментов шприц, доктор отбил горлышко у неизвестно откуда взявшейся в его руках ампулы, всосал из неё жидкость в шприц, и начал лихорадочно вводить её в различные участки тела девочки примерно по полмиллилитра за раз. Мустафа не сдержал чуть заметной усмешки. Жалко конечно, красивая девочка, но раз уж Аллах взял её к себе, что ж тут поделаешь? Или это у нас новый Иисус Христос объявился — мёртвых оживлять?

* * *

Доктор Брюс Стивенс уже почти два года работал в американском госпитале неподалеку от Анкары. Контракт заканчивался через две недели. Чем он будет заниматься после — доктор Стивенс еще не знал.

В Турцию он попал из-за неблагоприятного стечения обстоятельств. Ещё совсем недавно, всего три года назад, он был молодым подающим надежды ученым, работавшим на стыке медицины и вирусологии. Его работы публиковались в самых престижных международных журналах, его методикой направленного изменения генетической структуры вирусов пользовались исследовательские лаборатории в разных концах земли, от Калифорнии до Токио. Как внезапно всё поменялось. Направление его работ было объявлено противоречащим принципам научной этики.

Он проводил опыты по изменению генетического кода крыс путём введения в организм животных специально выведенного штамма вирусов, внедряющихся в каждую клетку и избирательно воздействующих на определённый тип рибонуклеиновых кислот, что приводило, в конечном итоге, к изменению структуры ДНК во всём организме. В результате такого воздействия происходила перестройка, так сказать, на ходу, живого существа, не эмбриона, как раньше, а уже вполне взрослой особи.

Брюсу Стивенсу ещё крупно повезло. Слава богу, что никто не успел пронюхать о его последнем эксперименте над самкой макаки-резус, у которой в результате небольшого изменения генотипа невероятно усилился иммунитет и даже появилась способность к регенерации тканей. К сожалению, доктору Стивенсу не удалось достаточно долго понаблюдать за характером изменений в организме обезьянки. Внезапно усилившееся давление со стороны комитета по научной этике, общественных организаций и рвущихся к высоким постам политиков вынудило доктора усыпить подопытное животное и сжечь трупик. Если бы обезьянка попала в руки его врагов, потерей работы в университете он не отделался бы. Тюремный срок был бы вполне реален, и серьёзный.

Доктор Стивенс не сомневался, что стал жертвой закулисной борьбы в околонаучных кругах. Кому-то он встал поперёк дороги. Какой-то важной шишке с немалыми деньгами, которая и натравила на него всю эту свору политико-общественных прихлебателей. Ему так и не удалось вычислить, кому же он так сильно помешал. Да и времени оставалось только на то, чтобы успеть уничтожить результаты исследований и исчезнуть куда-нибудь подальше, за границу, где его никто не станет искать, просто потому, что он никому не будет нужен. Поэтому контракт с военным госпиталем в Турции, организованный верными друзьями, оказался как нельзя кстати.

Единственное, что доктор Стивенс не решился уничтожить, так это несколько ампул с выведенным им штаммом вируса, способного вносить изменения в определённый участок ДНК клетки человека, которое привело бы к резкому усилению иммунитета и вызвало бы способность к регенерации любых тканей, от внутренних органов до костных тканей и нервных волокон.

Эксперимент с макакой-резусом показал, что сконструированный доктором Стивенсом вирус обладает уникальным свойством — полным отсутствием внутривидовой борьбы. Каждый отдельный вирус блуждает по инфильтрованному им организму в поисках свободной клетки. Ни один из них не пытается проникнуть в клетку, которая уже занята его собратом. Таким образом, путешествуя по организму животного с током крови, вирусы занимают все клетки и почти одновременно начинают свою работу по перестройке ДНК всего тела. При этом уже на вторые сутки можно наблюдать существенные изменения в жизнедеятельности организма на микроуровне. Через пять суток ранка от пореза бритвой, сделанная на лапке макаки, переставала кровоточить в считанные секунды и закрывалась буквально на глазах. Кроме того, любые ядовитые вещества, попадавшие в организм, моментально нейтрализовались и выводились с мочой в течении каких-нибудь десяти-пятнадцати минут, не успев принести животному видимого вреда.

Брюс Стивенс понимал, что даже находясь за границей он должен быть предельно осторожен. Было бы крайне неразумно продолжать эксперименты сразу же по прибытии в госпиталь. Тем более, что вирусы в ампулах с физиологическим раствором могли сохраняться неопределённо долго.

Похоже, что за два года шумиха по поводу неэтичных опытов, объявленного чуть ли не сумасшедшим доктора, затихла и забылась, начисто вытесненная из сознания общественности более реальной опасностью, надвигавшейся с востока. Поэтому доктор Стивенс начал потихоньку приглядываться к своим неожиданным пациентам на предмет проведения над кем-нибудь из них несанкционированного, а, проще говоря, просто нелегального эксперимента. Наиболее интригующим доктора вопросом был один, главный: сможет ли вирус вытащить организм человека из состояния клинической смерти? Тем более, что если за нелегальные опыты над живым человеком можно было серьёзно поплатиться, то об эксперименте над трупом никто бы, скорее всего, и не узнал. А вот уже в случае успеха никому бы и в голову не пришло упрекнуть исследователя в неэтичном подходе. Победителей, как известно, не судят.

Тело погибшего от рук террористов американского солдата (третий теракт за последний месяц на территории Турции), которое доктор Стивенс и его помощник по сегодняшнему дежурству, санитар Мустафа, транспортировали в кузове машины скорой помощи с места происшествия в морг госпиталя, не подходило для проведения решающего эксперимента по трём причинам. Во-первых, тело было сильно изуродовано взрывом, внутренние органы частично вывалились из брюшной полости, частично разлетелись при взрыве в радиусе десяти метров. Во-вторых, с момента смерти прошло около полутора часов, так что кровь уже успела необратимо свернуться и закупорить все сосуды, особенно мелкие, и протолкнуть её не было никакой возможности. А в-третьих, даже если бы смерть наступила недавно и труп оказался бы сравнительно целым, в случае успеха пришлось бы долго и нудно объясняться с консилиумом из армейских врачей и, что ещё хуже, со штабными командирами американской группы войск в Турции, отличавшихся полной медицинской безграмотностью и безграничным самомнением. Нет, от всего этого лучше держаться подальше.

И вдруг — неожиданный подарок судьбы. Тело маленькой девочки, погибшей не более пяти минут назад. Если удастся быстро прооперировать и поставить на место шейные позвонки, можно рассчитывать на положительный результат. Изменённые под воздействием вирусов нервные волокна спинного мозга могут регенерировать сами. Конечно, за полный успех ручаться нельзя. Ребёнок может оказаться на всю жизнь парализованным. Но и в этом случае возвращение девочки к жизни будет настоящим чудом. Однако, если чудо и произойдет, надо будет подумать о том, как сохранить всю историю в тайне. Мустафа конечно же понял, что девочка мертва и, по всей видимости, недоумевает, что это доктор забегал, как ненормальный. Об этом надо будет серьезно подумать. Но это потом, сейчас надо сконцентрироваться на предстоящей операции, которую придётся проводить самому и даже без ассистентов.

* * *

Брюс Стивенс провёл без сна в общей сложности почти двое суток, подстегивая себя время от времени транквилизаторами. Напряжение ослабло только тогда, когда сердце девочки сделало самостоятельно первые слабые толчки и послышался еле слышный вздох. Легкие заработали сами. Подключённая к телу ребёнка чувствительная аппаратура показала, что внутренние органы начинают активизироваться. Все ещё не веря окончательно в произошедшее чудо, доктор свалился на стоявшую тут же под окном в изолированной палате кушетку и уснул, примостившись головой на уютном плюшевом медвежонке.

Следующие несколько дней прошли как в тумане. Доктор Стивенс не отходил от своей маленькой пациентки ни на шаг. Его приятель, добродушный полноватый доктор Вернер подменил его на очередном дежурстве, так что Брюс имел возможность наблюдать и запоминать все изменения, происходившие с девочкой. Записывать свои наблюдения он не решался, приходилось рассчитывать только на память, во избежание неприятностей в случае, если бы информация попала в чужие руки.

Как выяснилось вскоре после того, как девочка впервые открыла глаза, амнезия была полной. Она была не в состоянии координировать движения. Не могла взять рукой стакан, стоящий рядом на столике. Когда ей протягивали какую-нибудь игрушку, она пыталась схватить её, но промахивалась. На четвёртый день доктор Стивенс начал заново учить девочку ходить.

Несмотря на все трудности начального периода, прогресс был налицо. Уже через неделю координация движений заметно улучшилась, а взгляд стал почти осознанным. Брюсу пришла в голову мысль о том, что интересно было бы проследить, насколько быстро у девочки восстановилась бы речь, если бы у неё была возможность регулярно слышать родной язык. Из полицейского отчёта доктору стало известно, что, хотя в вещах её погибших родителей были обнаружены пять комплектов паспортов разных европейских стран, российское происхождение несчастливого семейства не вызывало сомнений.

— Где бы найти русскоговорящую няню для ухода за ребенком? — подумал он.

* * *

— Афанасьев? Это Моршанский. Ну что там у тебя? Что вытрясли?

— Почти ничего. Турецкая полиция разобрала то, что осталось от автомобиля по винтику. Руководил транспортировкой и обыском наш человек, Сулейман, вы его знаете. В дипломате только восемнадцать тысяч долларов, ну и брюлики жены тысяч на пятьдесят потянут. И это всё.

— Как же так, Владимир Петрович? Вели, вели человека, говорили — под колпаком у вас, каждый шаг под контролем. Куда же деньги уплыли?

— Ума не приложу, Виктор Степаныч. Ни одной трансакции с банковских счетов с самого начала слежки. Ни одного доллара за границу переведено не было.

— Так может, поторопились мочкануть-то?

— Так ведь, с одной стороны, нельзя было больше тянуть. Уйти мог. А с другой, судя по прослушке, он был уверен, что оторвался. Значит, активы при нём должны были быть. Самое время было по всем расчётам.

— Выходит, кинул вас покойничек-то, Владимир Петрович, а? Ну, что же, с понижением вас, как говорится. А вот оставят вас в органах или нет — не я решать буду. Меня, как вы понимаете, тоже сверху по головке не погладят. У меня к вам в личном плане, вы знаете, претензий нет. Преданность свою органам вы за восемнадцать лет службы доказали. Но такой провал никто без последствий не оставит, это вы знаете.

* * *

— Слушай, Мустафа. У тебя на примете нет маленькой девочки-сироты? У меня клиент, очень богатый, из Саудовской Аравии, девочку хочет себе в гарем. Хорошо заплатит. Только хорошо бы, чтобы родственников не было, чтобы никто в полицию не заявлял, понимаешь? Тебе при этом ничего делать не надо, ты только скажи — где. Наши люди придут и заберут. Никто и не узнает, что это ты навёл.

— А моя доля — сколько?

— Восемьсот зелёных.

— Слушай, этот твой клиент как только девочку увидит вам всем премию отвалит. Где еще такую возьмёте? Беленькая, маленькая, сладкая как мушмала. И не говорит совсем. Добавь, а?

— Ну, вот, если всё окажется так, как говоришь, тогда и добавлю.

— Что же я тебе, неправду говорить буду? Честное слово даю.

— Ну, вот, и я тебе честное слово даю: если всё так как ты сказал — ещё четыреста сверху. Где товар забирать?

— В госпитале. Пятый этаж, комната 519. Она отдельная, там никого, кроме девочки не будет. Пусть приходят после одиннадцати вечера к служебному входу, я им халаты санитаров вынесу.

— А девчонка кричать не будет?

— Нет, что ты. Спокойная совсем. Да, вроде, и не понимает ничего, память у неё начисто отшибло.

— Так она что, больная? Может у неё там, между ног, что-нибудь не так? Ведь если у неё там уродство какое-нибудь, скандал будет, клиентов растеряем.

— Аллах с тобой! Всё у неё там в порядке. Нежненькая, как абрикос. Сам её к операции готовил, всё рассмотрел.

— Ну, смотри. За качество ты отвечаешь. Значит, сегодня, в одиннадцать, жди у служебного входа. Наших двое придут. Они тебе и деньги отдадут. Если всё как ты говоришь, завтра премию получишь, как я тебе обещал.

* * *

Доктор Стивенс очень удивился, войдя утром в комнату девочки и увидев, что там никого нет. Никаких процедур и физических упражнений на такой ранний час назначено не было. Удивление сменилось тревогой, когда он заметил валявшегося в углу плюшевого медведя, с которым малышка всегда засыпала в обнимку. Он тут же бросился к дежурной по этажу медсестре, но та, дежурившая с полуночи, ничего не знала и ничего подозрительного за время дежурства не заметила.

Тревога переросла в уверенность. Брюс слышал много историй о похищениях молодых девушек и девочек и продаже их в гаремы богачей, нажившихся на последних баррелях нефти, проданной по сказочным ценам. Хорошенькую беленькую девочку, да ещё и сироту, вполне могли выкрасть и продать за большие деньги. Непонятно только, как её могли вывезти из хорошо охраняемого американского госпиталя. Да и как эта мафия вообще могла узнать о её существовании? Неужели в этом замешан кто-то из персонала? Размышлять об этом, однако, было некогда. Надо было действовать. Брюс достал из кармана телефон и набрал номер полковника Стаунтона.

* * *

Полковник, увидев на дисплее номер доктора Стивенса, ответил сразу. Мгновенно уловив суть дела, задумался.

— С моим новым оборудованием, я думаю, вытащить малышку труда не составило бы. Вот только — где её искать?

— Не телефонный разговор, — сказал Брюс. — Не могли бы вы со мной встретиться лично? И, как понимаете, чем скорее, тем лучше.

— Понимаю, — заверил полковник. — Как скоро вы можете добраться до базы?

— Через двадцать минут буду у вас, — прикинул доктор.

— Жду.

Доктор Стивенс на бегу попросил дежурного по отделению капитана медицинской службы Монтгомери найти ему на сегодня замену, спустился на лифте в гараж и, включив мигалку, вылетел на госпитальной машине неотложной помощи на оживленную улицу. Автомобили с компьютерным управлением чутко реагировали на нетерпеливые сигналы неотложки и расступались, освобождая коридор. Через четверть часа Брюс уже открывал дверь в кабинет полковника, расположенный на американской военной базе.

— Полковник, — с порога, не здороваясь, бросился к сидящему за массивным столом в кожаном кресле с высокой спинкой приятелю, — я не хотел об этом из госпиталя, да ещё и по телефону. У меня подозрение, что кто-то из нашего персонала в этом замешан. Во время операции я на всякий случай зашил девочке под кожу микромаячок. Вот частота, на которую он резонирует. — Брюс протянул полковнику через стол листок с цифрами.

— Постойте, постойте, — полковник недоверчиво вертел в руках листок, вырванный из миниатюрного блокнота. — Вы что же думаете, они её не просканировали?

— Это новый экспериментальный образец на кремниевой основе. Содержание резонирующего вольфрама настолько микроскопично, что обнаружить его стандартным сканером невозможно.

— Я что-то слышал об этой разработке краем уха, но не думал, что уже появились экспериментальные образцы. А у вас-то он откуда взялся?

— Не думаете ли вы, что я сразу так и расколюсь? — усмехнулся доктор.

— Ловкач вы, однако, ничего не скажешь, — поднимаясь из-за стола сказал полковник. — Ну, пойдёмте, посмотрим, как ваша новинка работает.

* * *

Заспанный сержант открыл дверь отдела радиоразведки и, увидев полковника, постарался придать своей помятой физиономии бодрый вид. Полковник Стаунтон сделал вид, что ничего не заметил. Протянув сержанту листок, сказал: «Попробуйте локализовать этот маячок. Скорее всего в юго-восточном секторе, но на все сто не уверен.»

— Есть, сэр! — сержант взял листок, плюхнулся во вращающееся кресло перед столом, заставленным сверхчувствительной аппаратурой, и склонился к дисплею компьютера. Изображение луча установленной на крыше антенны, связанной со спутником, уточняющим координаты объекта на местности, медленно поползло по экрану. Не прошло и десяти минут, как маячок был обнаружен примерно в шестистах сорока километрах от базы на территории Объединенных Арабских Эмиратов. Компьютер увеличил изображение, передаваемое спутником, и на экране появилась крыша роскошной виллы с пальмовой рощей и бассейном, вид сверху. По всему периметру особняк с прилегающей территорией площадью не менее двадцати акров был окружён бетонной стеной высотой в два человеческих роста и, по всей видимости, был оборудован электронной сигнализацией.

— Не сомневаюсь, что у них на вооружении лазерные пушки, — заметил полковник спокойным тоном.

Доктор Стивенс выглядел так, как будто его окатили ушатом холодной воды.

— Неужели ничего нельзя сделать? — растерянно спросил он.

— Доктор, доктор, — успокаивающим тоном ответил полковник. — Что-то вы, мне кажется, слегка побледнели и расстроились. Неужели вы думаете, что американская разведка не в состоянии справиться с зажравшимся средневековым феодалом, даже и вооружённым лазерными пушками?

Полковник ободряюще похлопал Брюса по плечу.

— Мы вернём вам вашу пациентку ещё до рассвета. А вы сможете наблюдать за операцией в режиме реального времени.

— Что вы задумали? — спросил доктор недоверчиво. — Не пошлёте же вы туда отряд альфовцев. Да и за жизнь девочки при таком раскладе поручиться нельзя.

— Не волнуйтесь, голубчик, — улыбнулся полковник. — Одного человека будет вполне достаточно.

— Благодарю за службу, — полковник протянул вытянувшемуся в струнку сержанту широкую ладонь и крепко пожал ему руку.

Выйдя в коридор, полковник Стаунтон вытащил из кармана миниатюрный аппарат внутренней связи.

— Восьмой, — тихо сказал он в микрофон, — приготовь к девяти вечера крыло, сову и десятка три шмелей. Скажи Эдмондсону и Старку, чтобы к этому сроку были готовы к прогулке. Добро?

— Ну вот, — повернулся он к доктору. — Ребята всё подготовят, а мы пока можем пойти позавтракать. Вы ведь ещё не завтракали, не так ли?

— Да у меня, честно говоря, кусок в горло не лезет, — признался Брюс, — так неожиданно всё случилось.

— Я думаю, нет причин для переживаний, — ответил полковник. — Жизни девочки ничего не угрожает, не для того её украли. А к утру мы её вернём, я в этом не сомневаюсь. Странный всё-таки народ — мусульмане. Женщин на всех не хватает, особенно учитывая официальное многожёнство и содержание гаремов, а рождение дочери считается чуть ли не трагедией и позором. Восток — дело тонкое, — философски заключил он.

* * *

Ровно в девять вечера полковник Стаунтон открыл дверь в ангар с полукруглой крышей из гофрированного алюминия и, пропустив доктора Стивенса вперёд, вошёл вслед за ним. Кодовый замок мягко щелкнул за спиной и они оказались в обширном помещении с металлическими шкафами, тянувшимися вдоль стен. Посередине стоял приземистый летательный аппарат темно-серого цвета треугольной формы с прозрачным пузырём кабины, расположенной в центре. Две атлетически сложенные фигуры в чёрных облегающих комбинезонах стояли рядом, негромко переговариваясь. Полковник подошёл к ним и, поздоровавшись с каждым за руку, представил их доктору.

— Через несколько часов эти орлы доставят вашу пациентку назад, — сказал он спокойным уверенным тоном. — А мы сможем наблюдать за ходом операции с помощью передающей аппаратуры. Прошу вас сюда, на наблюдательный пункт, — полковник широким жестом указал доктору на металлическую дверь в проходе между шкафами.

— Давайте, ребята, — кивнул он пилотам. — Легкой дороги.

Фигуры в чёрном легко вспрыгнули один за другим на крыло и скользнули в рубку, бесшумно задвинув над собой прозрачный колпак. Через минуту машина слегка завибрировала и начала медленно подниматься над бетонным полом. Две половинки стены в торце ангара разъехались в стороны и летающее крыло почти беззвучно набрало скорость и с легким свистом исчезло в проёме.

— Крыло на воздушной подушке, — прокомментировал полковник Стаунтон. — Может летать на высоте одного-двух метров над землей и совершенно невидимо для радаров.

— Я удивляюсь вашему спокойствию, — сказал Брюс. — Вы посылаете своих людей на такое опасное задание, причём только двоих, и при этом нисколько не переживаете за исход операции. На чём основана ваша уверенность в успехе?

— Через пару часов вы сами всё увидите, — ответил полковник. — А пока мы можем выпить по чашечке чёрного кофе на наблюдательном пункте. Чтобы спать не хотелось.

* * *

Изображение на экране было совершенно неразборчивым. Стремительно сменяющие друг друга светящиеся линии вспыхивали и пропадали в считанные доли секунды.

— Изображение передаётся инфракрасной камерой, установленной на летающем крыле. Полёт происходит на большой, хотя и дозвуковой скорости на малой высоте, так что разобрать ничего нельзя. Но, на этом этапе и не нужно. Полётом управляет компьютер, — продолжал полковник, удобно расположившись в кожаном кресле за спиной координатора операции — молодого блондина в лейтенантских погонах. Доктор Стивенс сидел с другой стороны, так же позади координатора и тоже с чашкой крепкого сладковатого кофе по-турецки.

— Воздушная подушка включается только при разгоне и торможении, а также — для зависания над местностью. В полёте на скорости она не нужна, — неторопливо рассказывал полковник. — Вот вам ответ на ваш вопрос, Брюс. Разница между нами и противником в уровне технологии. По сравнению с нашими новейшими разработками они живут почти что в каменном веке. Они даже не представляют себе, чего от нас ожидать. Разумеется, все технические детали наших устройств засекречены, хотя это излишние меры предосторожности. Строгая секретность сохраняется просто по инерции. Дело в том, что ни скопировать наше вооружение, ни создать что-нибудь похожее наши противники не в состоянии. Не тот уровень науки и техники.

— Но вы же сами говорили, что у них там по периметру, скорее всего, установлена автоматическая система обнаружения и лазерной защиты, — удивился доктор. — Как ваши супермены собираются её преодолеть?

— Они её просто выключат и спокойно войдут внутрь, — ответил полковник. — А охрана? — удивился Брюс, — там ведь, наверное, не менее двадцати головорезов с автоматическим оружием.

— Ещё немного потерпите и сами всё увидите, — невозмутимо ответил полковник Стаунтон.

* * *

Время за беседой прошло незаметно. Лейтенант-координатор обратил внимание полковника и доктора на изменение изображения на экране.

— Ребята начали торможение, — сказал он. — Цель в двух километрах по курсу. Через пять минут выпускаю сову, — лейтенант повернул голову вправо к полукруглому многофункциональному микрофону. — Бойцы, проверьте готовность шмелей.

Летающее крыло полностью затормозило, зависло и мягко опустилось на песчаный грунт. В то же мгновение от него отделилось небольшое устройство на крыльях, напоминающих ласточкины, и бесшумно устремилось к освещённому со всех сторон зданию.

— Это сова, — пояснил полковник. — Принимает и передаёт изображение в инфракрасном и видимом спектре. Сейчас экран переключился на приём изображения с камеры, установленной на сове.

Судя по изображению на экране, сова резко взмыла вверх перед стеной ограды на высоту около пятидесяти метров, а за тем нырнула вниз, резко затормозив у самой земли за кустами, окружавшими голубой бассейн с подсветкой. Изображение на экране вдруг рассыпалось на шестнадцать квадратов, в каждом из которых появилось своё, независимое изображение.

— Это совята разлетелись, — прокомментировал полковник, — теперь у нас есть возможность одновременно присутствовать во всех интересующих нас точках, включая внутренние помещения. Мы называем эти летающие камеры совятами, но на самом деле по размерам они скорее напоминают насекомых. Вот, смотрите в верхнем ряду слева — помещение охраны. На следующем экране — большая комната, пустая, можно не задерживаться. Центральные экраны показывают главный вход с железными воротами и охранником, а также охрану расставленную по периметру. А вот, похоже, и главный герой в момент экстаза!

Брюс невольно подался вперёд к экрану.

— Он же её насилует! — закричал доктор.

Изображение увеличилось. Из-за жирного потного плеча, нависшего над девочкой, было видно её лицо с закрытыми глазами. Голова девочки ритмично вздрагивала в такт с толчками тела мужчины. Координатор включил звук, передаваемый этой камерой. Послышалось тяжёлое сопение и легкое постанывание.

— Не уверен, что это можно классифицировать как изнасилование, — скептически произнёс полковник. — Готов поспорить, что вашей малышке действия её партнёра явно доставляют удовольствие. Похоже, что тут недалеко и до оргазма.

И действительно, через полминуты девочка вдруг выгнулась, рот у неё приоткрылся, а тело начала сотрясать непроизвольная конвульсия. Издаваемые ею долгие протяжные стоны, перемежающиеся всхлипываниями, а также ручка, судорожно впившаяся ноготками в плечо мужчины явно свидетельствовали о том, что полковник был недалёк от истины.

Мужчина тоже начал судорожно вздрагивать всем телом, протяжно застонал и свалился на бок.

— Ну, что же, — с сарказмом в голосе констатировал полковник, — ничего не поделаешь, придётся испортить вам праздник, сладкая парочка. Хорошенького понемножку. Командуйте, лейтенант.

— Шмели готовы? — спросил лейтенант в микрофон, и, получив несколько разноголосых утвердительных ответов, дал команду атаковать. Охранники на всех экранах почти одновременно начали вскрикивать и вяло опускаться на землю, на каменный пол террасы, откидываться на спинку стула, кто где стоял или сидел.

— Что происходит? — спросил доктор в изумлении.

— Шмели, — ответил полковник Стаунтон. — Маленькие такие летающие шприцы. Пока сова с совятами производили рекогносцировку, шмелиная матка тоже долетела до цели и выпустила штук двадцать шмелей. Каждый из них снабжён ампулой с сильнодействующим снотворным. Видели, как они попадали? Как мухи.

— Девочку тоже усыпить? — обратился лейтенант-координатор к полковнику.

— Да, давайте, — скомандовал полковник Стаунтон. — Легче будет транспортировать. А то ишь, разрезвилась, — с оттенком зависти в голосе добавил он. — А этому борову вкатите-ка двойную дозу. Пусть проспится как следует, Ромео.

* * *

Через пять минут откуда-то сверху, из непроницаемой ночной темноты, вертикально вниз, прямо на мощеную площадку перед главным входом в освещённое здание бесшумно опустилось матово-серое летающее крыло. Один из пилотов выкатился из кабины, скатился по наклонной плоскости и спрыгнул на торцовую площадку. Второй остался на своём месте.

— На всякий случай, — пояснил полковник, — для прикрытия. Таков порядок.

Через две минуты спасатель снова появился в дверях с девочкой на руках. К удивлению полковника, малышка удивлённо озиралась по сторонам и хлопала длинными пушистыми ресницами.

— В чём дело, — недовольно проворчал полковник, — я же сказал, вколоть дозу девочке тоже.

— Вкололи, — с недоумением ответил координатор. — Не подействовало.

— Как это не подействовало? — лицо полковника потемнело. — Кто ампулы заправлял? Что за халатность? Лейтенант! Приказываю разобраться и доложить. Хорошо ещё это так, прогулка. А если в боевой ситуации такое случится? По прибытии проверить все использованные ампулы! Какой номер девочке вколол?

— Четырнадцатый.

— Вот часа через два всё и выяснится. Разгильдяйство будет наказано по всей строгости!

Тем временем все шмели уже вернулись назад на летающее крыло, сова собрала совят и тоже заняла свою ячейку и пилоты с девочкой на руках приготовились к старту.

* * *

Доктор Стивенс уже начал понимать, что произошло. Изменения наследственного вещества во всех клетках девочки вызвали целый ряд непредвиденных сдвигов в работе всего организма, в том числе и в иммунной системе. Похоже, что реакция лимфатических узлов на попадание в организм вредных веществ и болезнетворных микроорганизмов интенсифицировалась во много раз, сделав иммунную защиту практически непробиваемой. Вот только рассказывать об этом полковнику Стаунтону не стоит. Горький жизненный опыт уже научил доктора не афишировать свои открытия. Кроме того, это было бы не в интересах самой девочки, которая уже одним только усилившимся иммунитетом так сильно отличалась от окружающих. А сколько ещё скрытых отличий может проявиться в будущем? Надо теперь полностью оградить маленькую пациентку от контакта с другими врачами, не допускать никаких анализов крови и, особенно, генетических анализов. Только сейчас до доктора со всё возрастающей тревогой стало доходить, какое бремя он на себя взял.

* * *

Прошло почти два часа вынужденного ожидания. Полковник пребывал в крайнем раздражении, доктор Стивенс предавался невесёлым размышлениям и пытался представить себе внезапно осложнившееся будущее. Лейтенант заварил всем по очередной порции крепкого кофе и дипломатично напускал на себя озабоченный вид, скрывая под ним удовлетворение от удачно проведённой операции.

Наконец торцовые ворота ангара разъехались в стороны и летающее крыло плавно скользнуло вовнутрь. Один из альфовцев съехал по наклонной поверхности, пружинисто вскочил на ноги, принял девочку из рук своего товарища и передал подбежавшему доктору. Девочка сразу же узнала его и доверчиво обняла ручонками за шею. Всё ещё хмурый полковник Стаунтон пожал руки пилотам и принялся лихорадочно просматривать шмелей с использованными ампулами. Удивлению полковника не было предела, когда он обнаружил, что все пустые ампулы стандартны и неотличимы одна от другой. Он продолжал вертеть в руках злополучный четырнадцатый номер, но придраться было не к чему.

— А где же операторы этих шмелей? — спросил доктор, пытаясь отвлечь полковника и разрядить обстановку.

— Кто где, — ответил полковник. — Двое в Охайо, один в Кентукки, трое во Флориде, пять человек в Калифорнии, кто-то в Вирджинии, уже не помню. Для них всё это как будто компьютерная игра. Теперь вы понимаете, что если даже наша техника случайно попадёт в руки противника, воспользоваться ею они всё равно не смогут. Для них это безжизненные игрушки. Здесь всё дело в информационных каналах, системе управления, терабайтах программного обеспечения. Пропасть между нами и ими больше, чем между ними и первобытными людьми. Мы позволяем им существовать из милости, из гуманизма. А они, до сих пор не понимая этого, пытаются оказывать на нас давление с помощью своих безрассудных террористических актов. Которых, заметьте, становится всё меньше и меньше. И это не потому, что у наших врагов просыпается здравый смысл и человеческие чувства, а потому, что мы в состоянии предупредить большинство из них.

Видно было, что полковник несколько успокоился и остыл. Брюс поблагодарил его за помощь, пожал руки довольным пилотам и лейтенанту-координатору и, с девочкой на руках, направился к своему автомобилю, припаркованному неподалёку от ангара.

* * *

Доктор Стивенс прекрасно понимал, что бросить девочку на произвол судьбы он не может. И не только потому, что его подстёгивал интерес исследователя: наблюдение за изменениями в её организме обещало ещё много неожиданностей. Дело в том, что он успел привязаться к ребёнку, как к своему собственному. Особенно острую близость он почувствовал к девочке после истории с её похищением. Нет, теперь он её никому не отдаст. Но контракт заканчивается через пару дней и пора возвращаться назад, в США. Однако, при ужесточившемся иммиграционном контроле, переправить девочку через границу просто невозможно. Документов у неё никаких нет. Даже если бы удалось с помощью друзей перевезти её нелегально на военном транспортном самолёте, совершенно непонятно, как легализовать её статус внутри страны?

* * *

На следующий день после удачной операции по возвращению девочки доктор Стивенс попросил своего хорошего знакомого из гинекологического отделения доктора Джеффри Макдональда, осмотреть девочку. Малышка явно подверглась изнасилованию со стороны взрослого мужчины, и её состояние здоровья вызывало серьёзные опасения.

Когда пожилой гинеколог во второй половине дня заглянул в палату 519, девочка уже проснулась и, сидя в кровати, играла со своим любимым медведем. Доктор Макдональд заговорил с ней ласковым тоном, погладил по головке, по спинке, наблюдая за её реакцией. Малышка смотрела на него спокойно, доверчиво моргая, но не произнося ни слова. Доктор пытался задавать ей самые простые вопросы, но ответа не получил. Видно было, что ребёнок его совершенно не понимает. Однако, малышка вела себя очень спокойно, ничуть не сопротивлялась и доктору удалось её внимательно осмотреть. Минут через пятнадцать он сообщил стоявшему под дверью Брюсу, что никаких повреждений тканей он не видит, состояние девочки вполне нормальное, и с гинекологической точки зрения никаких поводов для беспокойства нет.

— Вы хотите сказать, что девственная плева не повреждена? — усомнился Брюс.

— Конечно, нет, — ответил гинеколог. — А чего вы ожидали? Она же совсем малышка.

— И никаких синяков, разрывов, трещин кожного покрова?

— Говорю же вам, никаких повреждений. Всё совершенно чисто. Вот только как-то странно она улыбалась,когда я ей ножки раздвинул и начал обследование. Девочки в её возрасте так не улыбаются.

Брюсу невольно вспомнилась улыбка девочки, на которую обратил внимание полковник Стаунтон, когда их взгляды были прикованы к экрану.

— Чертовщина какая-то, — подумал Брюс. — Но ведь мы все втроём наблюдали недвусмысленный акт совокупления на экране, к тому же с обоюдным оргазмом, ошибки быть не могло. Неужели такая мощная и интенсивная регенерация? Нет, в это невозможно поверить!

* * *

Следущую ночь доктор Стивенс провёл в палате 519 на кушетке. На всякий случай. А утром понял, что держать девочку в постели больше не имеет смысла. Двигательные функции восстановились вполне, чувство равновесия превосходное. Брюс попросил одну из медсестёр сходить в ближайший детский магазан и купить девочке что-нибудь из одежды. Переодев малышку в довольно бесформенное мешковатое платьице и хорошенькие белые туфельки, он взял её за руку и повёл наружу. Она семенила за ним, сосредоточенно обнимая свободной рукой своего неразлучного плюшевого друга. Когда Брюс ласково посмотрел на неё в лифте, малышка ответила ему такой счастливой улыбкой, как будто понимала, что время заточения в больничной палате закончилось, и теперь её ждёт новая жизнь, полная неожиданных и радостных событий. Сердце доктора непроизвольно захлестнула волна незнакомой ему до сих пор родительской нежности.

День прошёл в приятных хлопотах. Брюс с девочкой посетили несколько детских универмагов, где выбрали, при активном участии малышки и с нескрываемым с её стороны энтузиазмом, несколько платьиц и три пары туфелек. Ребёнок просто светился счастьем, вертясь перед зеркалами. После ланча в небольшом ресторанчике, где девочка продемонстрировала вполне удовлетворительную координацию движений, неплохо управляясь с ложкой и вилкой, Брюс привёз её в свою маленькую холостяцкую квартирку в доме, предназначенном для госпитального персонала.

Пока девчушка в обнимку с медведем знакомилась с непривычной обстановкой, Брюс набрал номер своего хорошего знакомого, сотрудника американского посольства Алекса Монтроуза. Полгода назад Брюс спас жену Алекса Маргарет от совершенно ненужной хирургической операции, вовремя распознав ошибку в диагнозе. Никакой злокачественной опухоли у Маргарет, как определил Брюс не было. То, что было принято за опухоль, оказалось тривиальным псевдотуберкулёзным образованием и рассосалось в течении считанных недель под медикаментозной блокадой.

После этого Алекс и Маргарет стали приглашать Брюса на все вечеринки, устраиваемые в посольстве, и даже старались познакомить его с перспективными в смысле налаживания семейной жизни молодыми дамами. Попытки эти, разумеется, ни к чему не привели по причине полного равнодушия Брюса к светской жизни и отсутствия интереса с его стороны к повышению собственного социального статуса. Такой мужчина, с головой погружённый в свою работу в госпитале и в научные исследования, совершенно игнорирующий театральные премьеры и светские приёмы, не стремящийся к чинам и карьере, ценной добычи для привыкших к повышенному вниманию со стороны мужчин и роскошной жизни молоденьких хищниц не представлял. Да он и сам чувствовал себя рядом с ними не в своей тарелке.

Брюс коротко описал своему приятелю сложившуюся ситуацию и попросил совета, как он мог бы взять девочку с собой в Америку и легализовать там её статус. Алекс, проработавший в посольствах разных стран мира в течении вот уже пятнадцати лет, и знавший все нюансы иммиграционной политики США, сразу заявил, что в свете последних изменений в законодательстве, направленных на торможение иммиграционного потока, единственное, что он может посоветовать, это удочерить ребёнка. В случае, если Брюс решится на этот шаг, Алекс готов помочь ему с оформлением документов и обещает решить вопрос на уровне посла положительно в течении нескольких дней.

Неожиданная перспектива приобрести статус отца повергла доктора в замешательство. Однако, взвесив все за и против и учитывая отсутствие других возможностей, минуты через две Брюс дал своё согласие и попросил Алекса ускорить процесс оформления бумаг насколько это возможно.

— Да, ещё одно, — вспомнил Брюс перед тем как отсоединиться, — по возвращении домой мне нужна будет няня для девочки, которая находилась бы с ней круглосуточно. Желательно помоложе, чтобы ей легче было находить с малышкой общий язык. И самое главное — русскоговорящая. Девочка явно русская по происхождению. Несмотря на полную потерю памяти я не теряю надежды, что общение на прежде родном языке может помочь восстановить память, хотя бы частично.

— Это несложно, — ответил Алекс, — у Маргарет есть подруга, которая работает в бюро по найму на временную работу иностранцев. И эта подруга вот уже пять месяцев возглавляет русский отдел в Санкт-Петербурге. Она подыщет тебе в течении недели ответственную интеллигентную девушку со знанием английского. Я попрошу её ускорить оформление документов, чтобы к моменту твоего возвращения домой и няня была готова к отправке. Нужна будет только гарантия оплаты её авиабилета, налогов и расходов, связанных с выдачей ей временной рабочей визы. Если ты сможешь заехать завтра в посольство, мы справимся со всеми формальностями за каких-нибудь полчаса — час.

— Спасибо, Алекс, — с облегчением вздохнул Брюс, — ты ведь знаешь, насколько я беспомощен в оформлении бумаг. Ты настоящий друг.

3. ИЗ РОССИИ С НЕНАВИСТЬЮ

Уже сидя в кресле самолёта и глядя в иллюминатор на серое угрюмое здание аэропорта Наташа всё ещё не могла поверить, что наконец-то покидает эту жестокую, богом проклятую страну. В мозгу вертелись строки из стихотворения, написанного гениальным поэтом лет двести тому назад:

Многое изменилось за двести лет, да только к худшему. В свои шестнадцать (по документам — восемнадцать) девушка не могла ещё мыслить социально-политическими категориями и была не в состоянии оперировать статистическими данными, о которых она просто не имела ни малейшего понятия. Её неприятие жизни в этой стране, где она родилась и выросла, было чисто эмоциональным. Ещё будучи совсем ребёнком она ощущала себя исключительно объектом сексуальных притязаний со стороны мужчин всех возрастов — от несовершеннолетних подростков, совсем мальчишек, до настоящих стариков, седых, толстых, с дрожащими руками, но с маслянистыми от похоти глазами. При этом никого из них не интересовало, как она себя чувствует, ела ли она сегодня, что с ней будет завтра? Все они хотели как можно скорее использовать её для удовлетворения своих сексуальных потребностей, а потом отшвырнуть, как использованную бездушную игрушку. Когда ей платили за сексуальные услуги, то только для того, чтобы она согласилась продолжать оказывать эти услуги в будущем.

Первый психологический шок она испытала ещё когда училась во втором классе. Надо признаться, что всё, что связано с вопросами взаимоотношения полов, привлекало её с младенчества, с тех пор, как она себя помнила. Ранние отрывочные воспоминания были туманными, но уже окрашенными интересом к противоположному полу. Ей было приятно, когда её трогали за разные места мальчишки в детском садике. Какая-то неясная томная волна накатывала на неё, когда она видела целующихся мужчин и женщин на экране телевизора.

Она помнила, какое удивление испытала, увидев впервые, что мальчики писают не так, как она сама, а стоя, через какие-то непонятные трубочки, которые ей почему-то неудержимо захотелось потрогать. Она, конечно, этого не сделала, даже побоялась подойти поближе, чтобы получше рассмотреть, почувствовав почему-то, что воспитательнице это не понравится. Она замечала, что некоторые взрослые, особенно пожилые, относятся с осуждением ко всему, что так странно и непонятно привлекало её внимание. Поэтому с самого раннего возраста она научилась скрывать свой интерес к объектам, имеющим отношение к сексу.

Родилась Наташа когда её матери не исполнилось и восемнадцати. Отца своего девочка не знала совсем, а выросла на попечении бабушки, Александры Степановны. Бабушка жила в двух кварталах от их дома в одной маленькой квартирке с двумя своими подругами, совсем старушками. Они все трое съехались и стали жить вместе за год до рождения Наташки, просто потому, что поодиночке им было не выжить. Крохотной пенсии хватало каждой только на квартплату, а на питание и лекарства уже совсем ничего не оставалось. Ларисе, Наташкиной матери, нужна была квартира, чтобы водить туда своих клиентов. Ничем, кроме проституции, зарабатывать на жизнь она не умела, да и не хотела. А бабушка материально помогать уже никак не могла, ей бы самой себя обеспечить по-минимуму.

Наташа ничего этого, конечно, не понимала. Просто жила почти всё время у бабушки, мать видела редко, и с самого раннего детства привыкла к такой жизни. Нельзя сказать, чтобы еда у бабушки была очень уж вкусной и разнообразной, в основном каши, иногда на молоке, но и голодными почти не сидели. Лариса, когда у неё были деньги, кое-что подбрасывала, так и выживали. Хуже было с одеждой и, особенно, с обувью. Сколько Наташка себя помнила, всегда донашивала платьица и стоптанные туфельки, подаренные соседями, дети которых были на два-три года старше. Поэтому в школе, с самого первого дня, девочка старалась быть незаметной, оставаться в тени. Чтобы её поменьше замечали, руку сама никогда не поднимала. Материал, который проходили в классе, понимала хорошо, но старалась этого не показывать, чтобы не выделяться. Как она выглядит, в чём в школу приходит, никого не интересовало. В школе было полно детей из бедных семей.

Наташа хорошо помнила тот майский тёплый день в конце учебного года, когда одна из девочек принесла в школу и тайком показывала, запершись в кабинке туалета, двум своим самым близким подружкам, одной из которых и была сама Наташа, удивительный журнал с глянцевыми страницами, выкраденный на денёк у старшей сестры. На обложке была фотография удивительно красивой девушки без платья, но в совершенно умопомрачительном нижнем белье. До сих пор Наташа даже не представляла себе, что что-нибудь подобное существует на свете. Лифчик и трусики на девушке были из тончайших кружев, а от поясочка с рюшками, соблазнительно облегавшего стройные бёдра, вдоль неправдоподобно длинных ножек протянулись к чулочкам две прелестные туго натянутые кружевные полоски. На ногах у девушки были одеты туфельки на высоких каблучках. У Наташи просто дух захватило от такой сказочной красоты.

— Давай, листай дальше, там ещё интересней, — шёпотом поторапливала Наташу хозяйка журнала. И действительно, перелистнув страницу, Наташа открыла рот и замерла от неожиданности. На следующей фотографии она увидела ту же красавицу, стоящую на коленях с полуоткрытым ротиком, а перед ней стоял загорелый мускулистый мужчина, совершенно голый, при этом его писательная трубочка, толстая и длинная, неестественно торчала вперёд и вверх. Смысл этой странной сцены не доходил до Наташи, но почему-то всю её бросило в жар и какое-то томительное, тянущее, но в то же время сладостное ощущение в низу живота ошеломило её. Не понимая, откуда взялось это странное чувство, она перевернула страницу и впала в ступор, не в состоянии пошевелиться. На следующей фотографии эта непонятная напряжённая труба, торчащая между ног у мужчины, оказалась наполовину во рту у девушки, глаза которой были полуприкрыты, и лицо выражало состояние блаженства.

— Что это она делает? — с трудом выдавила из себя Наташа, когда вторая девочка с нетерпением попыталась отнять у неё журнал, чтобы листать дальше.

— Минет она делает, — пояснила хозяйка журнала. — Это она ему таким способом удовольствие доставляет.

Дальше шли многочисленные фотографии, изображающие ту же девушку в компании двух мужчин с торчащими штуками между ног, но Наташа уже не могла больше ясно воспринимать окружающее. Сладко-томительное ощущение в низу живота сделалось ещё сильнее, а перед глазами поплыли яркие круги.

Весь день девочка находилась под сильным впечатлением от увиденного, не слышала голоса учительницы, не сразу отзывалась на вопросы подружек. Вечером, когда мать по обыкновению ушла из дома, Наташа забралась под одеяло и начала в деталях вспоминать увиденные утром фотографии, безотчётно стараясь вызвать в себе то сладостно-томительное ощущение в низу живота. Возбуждение всё сильнее охватывало её, когда она вдруг представила себя на месте той красивой девушки, и рука её непроизвольно потянулась к набухшим влажным губкам внизу. Через минуту всё её тельце внезапно сотрясла сильная судорога, а с губ сорвался протяжный стон. Новое ошеломляющее ощущение счастья с головой захлестнуло девочку жаркой волной, и её сознание пронзила неизвестно откуда взявшаяся мысль о том, что теперь её жизнь никогда не будет такой, как прежде.

Постепенно Наташа начала понимать скрытый смысл разговоров взрослых, которые до сих пор оставались для неё загадкой. Когда бабушка обсуждала со своими подругами нынешних соплячек, которые в двенадцать лет уже гуляют с парнями, Наташа никак не могла взять в толк, что же в этом плохого, если девочка ходит рядом с мальчиком, или даже взявшись за руки. Только теперь, после пережитого ею самой оргазма, до неё дошёл скрытый смысл безобидного слова «гулять».

Внимательно приглядываясь к окружающим, Наташа стала ощущать, что все взаимоотношения между людьми, все их действия, все их мысли буквально пропитаны разлитой в природе сексуальной энергией. Она с трудом сдерживала обострившееся любопытство, магнитом тянувшее её к мальчикам, особенно из классов постарше. Каждую ночь она мастурбировала перед сном, вызывая в своём воображении разные сексуальные картинки. Особенно её возбуждали сцены орального секса, в которых она принимала участие.

Однако первый сексуальный опыт, который ей пришлось пережить следующей осенью, когда она начала ходить во второй класс, оказался совсем не таким приятным и сладким, как она представляла себе в своих детских мечтах.

Всё началось с бабушкиного подарка. Где-то как-то удалось бабушке раздобыть небольшой кусок красивой материи тёмно-синего цвета. Для взрослой женщины из такого кусочка ничего не вышло бы, кроме, может быть, мини-юбочки. Но, поскольку Наташа была девочкой худенькой, бабушке удалось выкроить для неё и сострочить на своей старенькой швейной машинке очень симпатичные штанишки, правда только чуть ниже коленок, на лямочках, с кокетливой планочкой спереди и рюшками внизу. Раскошелиться пришлось только на катушку ниток, а пуговки бабушка срезала с выброшенного кем-то на помойку рваного халата.

Внучка была в полном восторге от такого подарка и, естественно пошла в нём на следующий день в школу. И вдруг на маленькую серенькую мышку все вокруг стали обращать внимание. Девочки посматривали на неё с завистью, а мальчишки старались ущипнуть или шлёпнуть по попке, впрочем, не больно. Наташа уже прекрасно понимала, что значат подобные знаки внимания, и была польщена всем этим обрушившимся на неё водопадом сексуальных по своей природе эмоций.

Уже на второй день после такого внезапного преображения гадкого утёнка, один скромный, тихий мальчик из четвёртого класса, улучив момент, когда девочка оказалась в коридоре на переменке одна, краснея и стесняясь, пригласил её после школы пойти с ним в кино. Наташа, конечно же, с радостью согласилась. Они договорились встретиться после четвёртого урока в квартале от школы, за углом дома, где находился магазин канцелярских товаров.

Однако, первому свиданию не суждено было состояться. Дело в том, что не один только Серёжа, так звали застенчивого мальчика, решил проявить инициативу. Не успели дети, взявшись за руки, отойти на несколько шагов, как их окружила группа местных хулиганов, человек шесть, в возрасте от десяти до тринадцати лет.

Главарём шайки насчитывающей в общем около двадцати членов, был известный в микрорайоне малолетний бандит Костик по кличке Кот. Школу он бросил еще в прошлом году. Некоторое время пытался подрабатывать мойкой машин на перекрёстках и выполняя мелкие поручения азербайджанцев, хозяев автостоянки. Но должность шестёрки на побегушках у черножопых претила его характеру. Через пару месяцев вокруг него уже сама собой сколотилась группа шпаны, которая занялась мелким грабежом детей и подростков в округе. Отбирали всё, конфеты и деньги, а также всякую мелочёвку, которую можно было загнать на рынке. Нескольких пацанов, не желавших раскошеливаться, били со всей жестокостью диких шакалят. С началом учебного года стали выстраиваться на подходах к школе и обирать всех подряд, не пропуская и девочек, у которых было что отнять.

Один из недорослей, не разговаривая расквасил Серёже нос, а еще двое погнали его пинками прочь. Двое других крепко и очень больно схватили несостоявшуюся Джульетту за руки выше локтей и повели, не обращая внимание на её слабые попытки сопротивления к группе гаражей, стоявших на пустыре. Один из гаражей, давно покинутый хозяином, ржавый и пустой, и был облюбован хулиганами, использовавшими его для своих садистских развлечений.

Наташу грубо втолкнули внутрь и прикрыли со скрипом рыжую от ржавчины дверь. Внутри она увидела Кота и ещё одну девочку из их школы.

— Эй, пахан, мы тебе новенькую привели, — сказал прыщавый низкорослый мальчишка. — Проверим, что ли?

— Ничего, симпатяжка, — оценил Кот. — Смотри и учись, будешь так же делать, — сказал он обращаясь к Наташе.

Кивнув своим подручным, он ткнул пальцем в грудь пацана, ударившего Серёжу, — Давай, продемонстрируй наглядно, чему ей придётся научиться.

Пацан с ухмылкой начал расстегивать штаны, а двое других схватили за руки другую девочку, завернули ей руки за спину и поставили на колени. Один из них схватил её за волосы и поднял её опущенную голову вверх. Рот у девочки приоткрылся, и мальчишка спустивший штаны засунул ей в рот свой уже торчащий член и начал ритмично двигать бёдрами. Наташа заметила, что девочка старательно всасывает член, двигаясь ему на встречу, и не выпускает его изо рта при обратном движении.

— Поняла, как надо? — спросил Наташу главарь, подтолкнув её локтём. — И главное, не вздумай прикасаться к пипиське зубами, поняла? А не то так вздую, что мало не покажется.

Через пару минут мальчишка со спущенными штанами засопел и задёргался, а девочка, стоявшая перед ним на коленях, вдруг резко дёрнула головой назад, выпустила член изо рта и закашлялась.

— Что, поблядушка, до сих пор глотать не научилась? — Закричал на неё пацан и довольно сильно ударил её ладонью по лицу.

Девочка промолчала, только по щекам её покатились слёзы.

У Наташи от страха перед глазами поплыли тёмные круги. Не так она представляла себе оральный секс в своих фантазиях.

— Ну, теперь твоя очередь, — сказал Кот, взяв Наташу рукой за подбородок. — Сама всё сделаешь как надо, или сначала тебе ручки вывернуть?

В глазах у него горел недобрый садистический огонёк. Девочка от страха не могла произнести ни слова.

— Не слышу! — С угрозой в голосе сказал хулиган.

В этот момент дверь в гараж резко распахнулась.

* * *

Рысь, забивший с Кабаном стрелку на пустыре возле гаражей, вышел из машины с тонированными стёклами, увидев вывернувший из-за угла БМВ. За ним сразу же выскочили Репа с Камазом и встали по бокам. В ту же минуту краем глаза Рысь заметил, что группа малолеток на другом конце пустыря тащит в гараж неуверенно упирающуюся хорошенькую маленькую девочку.

— Эй, Рыжик, — лениво обернулся Рысь к молодому водителю, оставшемуся в машине за рулём, — сегодня разборка будет тихая, мы тут сами справимся, а ты сходи-ка, глянь, что там шпана задумала. Девчушку потащили в ржавый гараж. Если что покажется подозрительным, девчонку не оставляй там, приведи сюда, понял? Не нравятся мне эти сопляки. Ещё от горшка два вершка, а уже борзые…

Рысь сплюнул и пошёл навстречу Кабану. Двухметровый громила Камаз за ним, Репа на всякий случай слегка отстал, прикрывая плащом засунутый за пояс ствол. Рыжик, молодой накаченный паренёк среднего роста, всего два месяца назад подобранный Рысью, но уже успевший показать себя в разборке в Стекляшке, не понимая, что за интерес проявился у босса к мелкой шпане, не спеша направился к гаражам. Неслышно подойдя к покрытому ржавчиной строению, единственному без замка на двери, он прислушался. Услышав угрожающие крики, парень выждал секунд десять и резко рванул на себя застонавшую дверь.

— Что тут происходит? — спросил он, войдя внутрь и оглядываясь. — Так, половые разбойники? — хмыкнул он, насмешливо глядя на мальчишку, неуклюже натягивающего штаны. Девочку напротив него продолжали держать на коленях двое подручных.

— А тебе какое дело? — ощерился Кот. — А ну, вали отсюда!

— Мальчик, ты с кем разговариваешь? — искренне удивился Рыжик. — Тебе зубы не жмут?

— Вали, тебе сказано, — прошипел Кот, доставая из кармана нож с откидным лезвием и нажимая на кнопку. Лезвие выскочило со звонким щелчком. В руках остальных хулиганов тоже появились ножи. Двое, державшие девочку на коленях, бросили её и стали приближаться. Вдруг главарь сложился пополам, получив молниеносный удар ногой в солнечное сплетение. Он повалился на пол, хватая ртом воздух, не в силах вздохнуть. Не давая остальным опомниться, Рыжик нагнулся, схватил выпавший у хулигана нож, и выпрямился. Шпана отпрянула. Рыжик снова нагнулся над главарём шайки, схватил его левой рукой за ухо, а правой резко взмахнул ножом. Из места, где только что было ухо взметнулся фонтанчик крови. Пришедший в себя от боли, Кот заорал благим матом, а Рыжик, не долго думая, запихнул ему отрезанное ухо в разинутый в крике рот.

— Всё, девочки, пошли отсюда, — сказал парень выпрямляясь. — А вы, шантрапа, с сегодняшнего дня охраняете этих девчонок как сейф с бабками, понятно? А я буду регулярно проверять. Если что с ними случится, всем кранты.

Поднявшись с коленок девочка с расширенными от страха глазами, пошатываясь пошла к двери, а Наташа стояла, не в силах сдвинуться с места. Вдруг ноги у неё подкосились и она неминуемо упала бы на землю, если бы Рыжик не подхватил её на руки.

— Ну, ну, малышка, — успокаивающе сказал он, — что это с тобой, крови, что ли, испугалась?

Он вынес её наружу и пошёл назад к машине. Вторая девочка семенила сзади, боясь отстать.

Стрелка с Кабаном прошла спокойно, договорённость достигнута, и Рысь с помощниками сидел в салоне автомобиля с открытыми дверцами, дожидаясь водителя. Рыжик подошёл и усадил Наташку, близкую к обмороку, на своё место за рулём. Вторая девочка, бледная, с заплаканными глазами, стояла потупясь и переминаясь с ноги на ногу.

— Ну, иди сюда, не бойся, — сказал Рысь, подвигаясь и освобождая девочке кусочек сидения. — Тебя как зовут? — Рысь попытался придать своему хриплому голосу мягкости.

— Марина, — тихо сказала девочка, забираясь в машину.

— А с этой что? — спросил Рысь у Рыжика, кивая на Наташу, которая откинулась на спинку сидения с закрытыми глазами и совершенно бледным лицом.

— Перепугалась девчонка маленько, — ответил Рыжик.

— Постой, а чего это у тебя кровь на рукаве? — удивился Рысь. — Ты что это там наколбасил, а?

— Да пришлось приструнить шантрапу маленько.

— Конкретно, как?

— Ну, ухо одному отсобачил его же ножом.

— Ну, ни хрена себе! Ты чего, охуел в атаке? Только этого нам не хватало! С детьми связался!

— Ни хрена себе, детишки! — возразил Рыжик. — Восемь человек, и все с перьями. Если бы я там на секунду замежевался, верняком пырнули бы.

— А, ну тогда всё правильно, — успокоился Рысь. — В порядке самозащиты, значит. Тогда в ментовку жаловаться не побегут. Слушай, а малышке-то действительно плохо.

Рысь достал из внутреннего кармана плоскую фляжку, отвинтил колпачок, плеснул в него коньяку и протянул Рыжику. Тот, взяв девочку пальцами за щёчки, приоткрыл ей ротик и влил в него содержимое колпачка. Наташа глотнула, открыла глаза и, наклонившись вперёд, закашлялась.

— Ну, ну, всё хорошо, подбодрил её парень, слегка похлопывая её по спинке.

Марина с любопытством уставилась на фляжку в руке Рыси.

— Ты что, тоже хочешь попробовать? — спросил тот.

Девчушка кивнула.

— Мо-ло-дец! — одобрительно протянул Рысь, наливая колпачок до краёв.

Маринка выпила всё одним глотком и схватилась ручонкой за грудь. На глазах у неё выступили слёзы, дыхание перехватило, но она стоически вытерпела боль в обожжённой гортани, не произнеся ни звука.

— Вот это девчонка, — широко улыбнулся Рысь. — А что это у тебя на воротничке-то?

— Сперма, наверное, — вставил Рыжик. — Они там насильно заставляли её минет делать.

— Это правда? — спросил Рысь у девочки.

Та в ответ утвердительно кивнула головой.

— Первый раз что ли?

— Нет, не первый, — опустила глаза Маринка.

— А тебе это вообще нравится? — спросил бандит.

— Только если не силой заставляют, — ответила девочка. — То есть, можно и так, но только если это игра такая, а не по-серьёзному.

— Слушай, подружка, если ты хорошо умеешь в ротик брать, да тебе это ещё и нравится, — сказал Рысь, — ты ж можешь приличные бабки зарабатывать. Знаешь, сколько солидных мужчин готовы большие деньги платить, чтобы с такой, как ты, малявкой потрахаться? Слушай внимательно: я беру тебя на работу. Жить будешь в отдельной квартире, я тебя хорошо кормить буду, да ещё всяких красивеньких штучек накуплю, платьишек там, туфелек, чулочек, бельишка разного. И буду строго следить за тем, чтобы никто тебя обидеть не посмел. А ты будешь с мужчинами удовольствие получать, да ещё и крутые бабки делать, а?

— А крутые бабки, это сколько? — глаза у Маринки загорелись, когда Рысь начал про платьица да про чулочки рассказывать.

— А это значит, что на твой личный счёт в банке за каждого клиента тебе пятьдесят зелёных будет прибавляться, неплохо, а? А клиент этот больше часа с тобой проводить не будет. Так что за день, подумай только, за один день ты сможешь четыреста-пятьсот баксов иметь. Да твои родители, небось, и за месяц столько не зарабатывают!

— Да, а что я матери скажу? — разочарованно протянула сразу помрачневшая от этой мысли Маринка. — Она ж меня прибьёт, наверное.

— А вот об этом ты не волнуйся, — с улыбкой заверил её бандит. — С родителями твоими мой менеджер на раз-два договориться. Ты же сама не понимаешь, какая удач тебе попёрла. Тысячи девчонок были бы просто счастливы на таких условиях работать. Даже если бы им вдвое меньше платили бы. Просто понравилась ты мне. Я же вижу, что тебе это занятие очень нравится, что ты будешь с удовольствием и с фантазией мужиков ублажать, а не просто, как кукла, ротик открывать и ножки раздвигать. Я чувствую, что у тебя потенциал есть. Если согласна, мой человек сегодня же с твоими стариками побазарит, а тебя я хоть прямо сейчас с собой заберу. И квартирка у меня уже для тебя есть, пустая стоит. То есть, с мебелью, конечно, просто никто там сейчас не живёт. Поехали, покажу.

— А можно, я попробую сначала? — с опаской спросила девочка.

— Конечно можно! Не понравится, откажешься. В нищету всегда легко вернуться. Вверх лезть намного труднее. А подружка твоя не хочет вместе с тобой в бизнесе поучаствовать, а? Девочка, тебя как зовут?

Наташа не сразу сообразила, что парень к ней обращается.

— Меня? Наташа, — выдавила она из себя после паузы.

— Ну, а ты как? Хочешь тоже попробовать?

Наташа всё ещё не пришла в себя и не понимала, о чём её спрашивают.

— Да она не оклемалась ещё, — сказал Рыжик. — Перепугалась, видно.

— Ну, ладно, не будем время терять. Ты, Камаз, возьми малышку к себе на колени, — обратился главарь к сидевшему на переднем сидении громиле, — и поехали. Наташку сперва домой забросим, а потом я тебе твою новую хату покажу, — добавил он, обращаясь к Маринке.

Здоровенный Камаз легко, как пушинку, поднял Наташу с водительского сидения и опустил себе на колени. Рыжик уселся за руль и включил зажигание.

* * *

В школе Маринку Наташа больше не видела. Недели две она не могла прийти в себя, воспринимала окружающее как в тумане. Мастурбировать не получалось. Как только она пыталась вспомнить фотографии красивой девочки из журнала, перед глазами вставали страшные сцены в гараже: холодные глаза хулигана-садиста, принуждающего её к оральному сексу, а потом он, скорчившийся на земле с залитым кровью лицом и с отрезанным ухом во рту. Засыпала она с трудом, и во сне её продолжали мучить кошмары. Бабушкин подарок Наташа больше не надевала, чтобы не привлекать к себе внимание. Она опять превратилась в серенькую мышку, на которую окружающие не обращали внимания.

Однажды, выходя из школы после уроков, Наташа увидела Марину, махавшую ей рукой с противоположной стороны улицы. Странно, но Наташа обрадовалась ей как старой подруге.

— Ну, как ты? — спросила Наташа, перебежав через проезжую часть и оказавшись в Маринкиных объятиях.

— Ой, классно, — заверещала сияющая Маринка. — Мне столько красивых вещей накупили, с ума сойти можно! Пойдём ко мне, покажу. Здесь совсем недалеко, минут десять пешком.

Зная, что мать вернётся лишь поздно ночью, Наташа согласилась.

— Ты представляешь, — ни на минуту не умолкала Маринка, — у меня теперь свой счёт в банке, только я пока оттуда деньги брать не могу, пока мне четырнадцать не исполнится. А мне и не надо, мне Рысь и так даёт денег, если мне чего-нибудь хочется, сверх того, что я зарабатываю. Ты знаешь, он честный! И добрый. Он только кажется страшным, а так — справедливый.

А со мной на одной лестничной площадке ещё одна девочка живёт, которая на него работает, Света. Ей уже почти четырнадцать. Красивая — обалдеть, с вот такими сиськами! А в третьей квартире — охрана. На всякий случай. Мы со Светой их в любой момент по звонку вызвать можем. У нас в каждой комнате по несколько кнопок в разных местах. Если что, нажму, они тут как тут.

— Ну и что, — боязливо спросила Наташа, — приходилось нажимать?

— Нет, что ты! К нам мужчины приходят всё такие приличные, вежливые. Я не знаю, как там у Светки, а со мной они всё в разные игры играют, одевают по всякому, целуют. А некоторые так просят их плёткой отстегать, сильно, на самом деле, не понарошку. Ой, я тебе сейчас столько интересного покажу!

Маринка трещала, не умолкая, пока девочки не дошли до нужного парадного и поднялись на третий этаж. Маринка открыла дверь своим ключом и пропустила Наташу вперёд.

— Ой, а к тебе никто вдруг не придёт? — с опаской спросила Наташа.

— Нет, я до вечера сегодня свободная, — ответила Маринка, снимая пальто.

— Да ты раздевайся, проходи.

Наташа повесила своё старенькое осеннее пальтишко рядом с красивым новым Маринкиным и прошла из маленькой полутёмной прихожей в комнату. У стены справа стояла большая чисто застеленная кровать, напротив, у левой стены, высокий шкаф с зеркальными дверцами. В глубине комнаты, у окна — комод с выдвижными ящиками, а с другой стороны окна — трельяж с вращающимся стульчиком перед ним. Между трельяжем и кроватью — дверь.

— Там ванная, — пояснила Марина. — Смотри, какие у меня наряды, это мне всё Света помогала выбирать, и ещё одна женщина. Она нас со Светой всяким штучкам учит. — Марина хихикнула. — Ну, Светка-то уже сама всё умеет — будь здоров. Она этим уже три года занимается. Говорит, когда начинала, у неё совсем сисек не было, как у меня. А сейчас — знаешь какие? Во!

Продолжая болтать, Марина открыла шкаф и стала показывать Наташе платья.

— Вот, смотри, коротенькое, и такое, как совсем маленькие девочки носят, лет в пять. Только размером побольше. Из под него трусики на попке чуть-чуть видно, мне очень идёт! А вот это вязаное, всё в облипочку, его хорошо с чулочками и поясочком одевать. Мужики, ну просто с ума сходят.

А знаешь, мне так приятно, они, каждый, только посмотрят на меня, у них уже всё торчит, в брюках не помещается. А я прохожу мимо, случайно как будто поглажу ладошкой, они чуть сразу не кончают. И, знаешь, они не только за тем приходят, чтобы я им удовольствие доставляла. Они и меня всегда ласкают, целуют, и даже лижут письку, так приятно, я просто с ума схожу, прямо каждые две минуты кончаю. Я раньше сама себя пальчиком ласкала, но это не так приятно было. А ты уже кончала когда-нибудь? Знаешь, что это такое?

— Да, — кивнула Наташа, — только после того раза, в гараже, не могу больше. Хочется о чём-нибудь приятном подумать, а перед глазами сразу этот — с отрезанным ухом, бррр! — Наташу аж передёрнуло.

— Ой, глупенькая, — Марина подошла к подружке и обняла её. — Давно уж забыть пора. Не будешь же ты всю жизнь эту гадость вспоминать.

— Не получается, — у Наташи на глаза навернулись слёзы.

— А ты отвлекись, — посоветовала Марина. — Тебе нужно с хорошеньким мальчиком полизаться — и всё забудешь. А смотри, какое у меня новое бельё красивое есть, — Марина выдвинула ящик комода, вытащила из него кружевной поясочек с четырьмя кружевными подвязочками и встряхнула его, показывая подруге. — Прелесть, правда? А вот чулочки моего размера не выпускают. Так Светка купила для меня такие нейлоновые носочки под коленку, знаешь? Это высоким женщинам под коленку, а для меня — самые настоящие чулочки, смотри!

Наташа смотрела, и затаившаяся где-то под сердцем тоска начала отпускать. Она расслабилась, и с интересом рассматривала Маринины сексуальные штучки, гладила рукой кружева, которых ещё никогда в жизни не видела вблизи.

— Хочешь, возьми себе, — Марина протянула Наташе сиреневый поясочек, — и чулочки возьми. Я вижу, тебе нравятся! А у меня ещё есть, да и купят мне ещё, сколько надо, возьми!

— Спасибо, — отрицательно помотала головой Наташа, — куда же я это надену? В школу, что ли? — усмехнулась она с горечью.

— Ой, а я про эту школу уже думать забыла и вспоминать не хочу! — махнула рукой Марина — А знаешь, что? Давай как-нибудь ты ко мне придёшь, и мы с тобой какого-нибудь мужичка вдвоём заласкаем! Вот прикольно будет!

— Не знаю, — сказала Наташа, — не сейчас ещё. Может потом как-нибудь. Марин, мне пора, надо ещё к бабушке забежать, а потом уроки делать.

— Ладно, — Марина перестала улыбаться. — Ты знаешь теперь, где я. Приходи. Только лучше днём, ладно? А Рысь тебя не забыл, спрашивал. Понравилась ты ему, видно. Ну, ладно, пока.

* * *

Прошла ещё неделя. Наташа часто вспоминала Маринину квартиру, её наряды, пыталась представить себе её в постели с мужчинами. Однажды, зайдя после школы к бабушке, Наташа увидела, что с тумбочки исчез телевизор.

— Ой, бабуль, а телевизор где? — удивилась она.

У бабушки на глаза навернулись слёзы.

— Забрали телевизор, внученька. И холодильничек тоже.

Холодильник у старушек был совсем махонький. Запасов скоропортящихся продуктов у них всё равно никогда не было по бедности.

— Кто забрал, бабушка?

— Чиновники, милая. Пришли, говорят, у вас за квартиру уже четыре месяца не плачено. Мы им — так что же нам делать-то? Нам же пенсию уже почти полгода задерживают. У нас и на хлеб-то нету. А они нам, мол, не наше дело. Сейчас вот, что есть ценного заберём, в счёт квартплаты. А не заплатите, квартиру отберём, переселим вас в общежитие, на Гражданку. А это ж вона где, чуть не за городом. Так далеко, да без пенсии, совсем хоть с голоду помирай, — бабушка вытерла глаза уголком фартука, стараясь не расплакаться.

— Бабуль, а мамка тебе не поможет? — спросила Наташа.

— Ой, милая, мамку твою я уж полтора месяца не видела. Вот ты забегаешь иногда, так я знаю, что жива она, вот и всё. А уж какой от неё помощи дождёшься? Она вон и тебя-то толком прокормить не может.

— А много надо денег за квартиру-то заплатить? — спросила девочка.

— Так уж четыре тыщи восемьсот набежало, а где ж их взять-то? Пенсия-то у нас, у каждой, всего тыща двести в месяц, да и ту не выдают. Денег, говорят нету в банке, вот и весь сказ. — По лицу бабушки опять полились слёзы.

— Бабуля, не плачь, я достану денег, — решительно сказала внучка.

— Да где же ты столько достанешь, голубушка?

— Я взаймы возьму, — упрямо сказала Наташа. — А потом отработаю.

— Спасибо тебе, милая ты моя, на добром слове, только не делай ты этого. Незачем. Потому что не сможешь же ты нас всех троих содержать. А деньги, ну даже если и найдём мы их каким-нибудь чудом на этот раз заплатить, так потом же опять то же самое будет. Не надо, милая ты моя. Устала я от всего этого. И Марья Николаевна с Дарьей Петровной устали. Сил уж у нас больше нет.

— Ладно, бабушка, не плачь. Пойду я. Я знаю, у кого попросить.

— Не ходи и не проси, внученька. Мы сами знаем теперь, что нам делать.

— Всё равно пойду, — упрямо сказала Наташа и направилась к двери.

* * *

Наташа нажала кнопку звонка и услышала цокающий звук шагов по паркету. Марина открыла дверь и, увидев Наташу, схватила её за руку и обрадовано потащила внутрь.

— Ой, как здорово, что ты пришла! А я-то уж со скуки помираю. Представляешь, сама начала книжки читать! В школе терпеть не могла читать, а теперь даже интересно. Ты Калинину когда-нибудь читала? Во классно тётка пишет. А я, видишь, на высоких каблуках ходить учусь. Мужики просто тащатся, когда я в детском коротеньком платьице и на каблуках! Тебе нравится?

— Марин, ты извини, я к тебе по делу, — серьёзно сказала Наташа.

— У тебя что, случилось что-то, — с участием спросила подруга.

— Марин, ты не могла бы мне денег одолжить? У меня бабушку из квартиры выселяют, за неуплату. А ей уже чуть ли не полгода пенсию задерживают. А я тебе обещаю, что буду приходить к тебе и помогать. Ну, то есть вдвоём будем, ну… работать.

— Слушай, Наташ, если бы у меня деньги здесь были, я бы тебе и так дала, без отдачи. Только у меня всего рублей восемьсот лежит, на всякий случай, и всё. А так деньги в банке на счету копятся. А тебе много надо?

— Пять тысяч. У них за четыре месяца не заплачено.

— Так. Слушай, я знаю, что надо делать, — серьёзным тоном сказала Марина. — Я сейчас позвоню Рысю (она смешно произнесла имя с ударением на последний слог) и он тебе не откажет, я точно знаю. Марина взяла с прикроватного столика мобильник и нажала кнопку.

— Алё, — сказала она в трубку, — это Марина. Слушай, шеф, у меня здесь Наташа, помнишь её? Ну, так вот, ей помочь надо, ей деньги нужны, её бабушку из квартиры выгоняют за неуплату и пенсию не выдают. Да. Пять тысяч надо. Да ты что, не долларов, деревянных. Пусть приезжает? Хорошо, а ты где? Ага, я ей объясню.

* * *

Наташе пришлось ехать на метро чуть ли не через весь город. С трудом найдя нужное здание среди однообразных серых корпусов, она поднялась на лифте на девятый этаж и позвонила в дверь. Рысь открыл сам и пригласил девочку внутрь.

— Ну что, не надумала ещё? — присев перед ней на корточки и слегка сжав худенькие плечики своими лапищами, спросил он. — Не хочешь к Маришке присоединиться, а? Могли бы вдвоём работать. За такой дуэт знаешь, сколько бы вам платили? В четыре раза больше, чем ей одной, поняла? Смотри, никто, кроме меня тебя так уговаривать не станет. А ты девочка сексуальная, я это нутром чую.

— Мне для бабушки деньги нужны, — тихо проговорила девочка, опустив глаза, — помоги пожалуйста.

— Да это-то не проблема, — с лёгкой досадой в голосе сказал бандит, вставая. — Я тебе о настоящих деньгах говорю. И о настоящей перспективе на будущее. Эй, Репа! — крикнул он кому-то в другой комнате, — у тебя деревянные есть с собой? Дай-ка сюда малость.

В коридор вышел Репа в джинсах и клетчатой рубашке.

— Вот, — сказал он, — тут, по-моему, штук десять, больше нету.

— Хватит столько? — спросил Рысь, беря деньги у Репы и передавая девочке.

— А десять штук, это сколько? — не поняла Наташа.

— Ну, десять тысяч значит, — пояснил Рысь.

— Ой, это даже много! — испугалась Наташа. — Мне пять хватит.

Рысь с Репой заржали.

— Бери, бери, не стесняйся, — сунул ей пачку в руки Рысь. — Слёзы это, а не деньги. Надумаешь на меня работать, тогда начнёшь настоящие деньги зарабатывать. Только слишком уж долго-то не раздумывай. А то постареешь, цены тебе той уже не будет.

— Спасибо большое, — сказала Наташа и повернулась к двери.

— Куда? С такими деньжищами, одна, через весь город? — наигранно грозно посмотрел на неё Рысь. — Эй, Рыжик, доставь, пожалуйста, даму домой, — крикнул он, уже улыбаясь.

* * *

Подъехать к подъезду мешала толпа людей, окружившая две машины скорой помощи.

— Что там случилось? — удивился Рыжик, затормозив чёрный мерс метров за тридцать. — Посиди-ка пока в машине, я пойду узнаю в чём дело, — сказал он сидящей рядом девочке.

Протолкавшись к скорой, он спросил человека в белом халате, с силой захлопнувшего заднюю дверь: «Что случилось, док?»

Явно расстроенный чем-то медик повернулся к парню и, оценив его уверенный, пристальный взгляд и спортивную фигуру, решил, что поддаваться эмоциям не стоит.

— Три бабуськи газом траванулись. Соседи говорят, от безысходности, — объяснил он. — Ни сегодня-завтра их из квартиры грозились вышвырнуть. За неуплату. Шестой случай самоубийства за последний месяц. Но группового давно не было, года полтора уже.

— И куда их теперь повезёте? — поинтересовался парень.

— В двадцать пятого октября, в морг. Туда всех бомжей и безродных свозим.

— Ага. Спасибо за информацию, док. — Рыжик медленно поплёлся назад к машине, пытаясь сообразить, что он сейчас скажет своей маленькой пассажирке.

* * *

Бабушку похоронили за счёт государства, то есть бросили труп в яму на окраине Южного кладбища, без гроба, вместе с восемнадцатью другими безродниками, и засыпали яму экскаватором. Сверху воткнули бетонную колонку, одну на всех, на которой были написаны шесть фамилий, даже без инициалов, с припиской внизу: «и ещё четыре неизвестных женщины и девять неизвестных мужчин».

* * *

Наташа пролежала все двое суток в своей кровати лицом к стене, не реагируя даже на предложения матери встать-поесть. Встала она на третий день, но ещё целую неделю ходила по квартире как сомнамбула, почти не реагируя на окружающее. Однажды ночью она проснулась и услышала разговор шёпотом матери с её очередным кавалером. Из этого разговора Наташапоняла, что она не просто не нужна своей матери, но даже сильно мешает ей своим присутствием. Девочка в течении часа лежала неподвижно, переживая это открытие и слушая ритмичный скрип кровати в соседней комнате, в конце концов провалившись в глубокий сон. Проснулась она поздно, одна в пустой квартире, новым, уже совершенно взрослым человеком. Оставив на столе короткую записку: «У меня всё в порядке. Не ищи меня», она вышла из квартиры и захлопнула за собой дверь, щёлкнувшую французским замком, чтобы больше уже сюда никогда не возвращаться. Она внезапно остро осознала, что детство кончилось, и пришло время принять на себя ответственность за свою жизнь.

* * *

Марина открыла дверь и, наткнувшись на неожиданно серьёзный, взрослый взгляд подруги, молча впустила её. Пройдя в комнату, Наташа повернулась и, глядя Марине прямо в глаза, твёрдо сказала: «Я решила. Я остаюсь у тебя и буду с тобой работать.»

Всё так же ни слова не говоря в ответ, Марина протянула руку за мобильником.

— Рысь? Она пришла и согласна. Что хорошо? Что хорошо? В таком состоянии её никому показывать нельзя! Ты что, не знаешь, что у неё случилось? Я не знаю, сколько ей надо времени, чтобы прийти в себя.

Малолетняя проститутка орала в телефон на своего сутенёра. И ничего не произошло.

— Ждите, — спокойно сказал бандит. — Я сейчас вызову Алису, она ей займётся.

— Садись, — сказала Марина, складывая мобильник. — Сейчас приедет тётка, о которой я тебе рассказывала, ну, та, которая меня по магазинам водила и всё мне покупала, она приведёт тебя в порядок.

* * *

Алиса приехала минут через сорок и, задав Наташе несколько вопросов, поняла, что ребёнку необходима психологическая реабилитация. Она забрала девочку к себе домой и провела с ней почти три недели, не отходя от неё ни на шаг. Алиса не только знала всё о сексе, но и оказалась хорошим психологом. Она отвлекла внимание Наташи разными мелочами, показывала каталоги зарубежных фирм — поставщиков одежды, обуви, нижнего белья. Потом возила девочку по магазинам, предлагая ей выбирать то, что ей нравится и осталась вполне довольна Наташиным природным чутьём к эротике без вульгарности, что, в общем-то, было очень необычно для маленькой девочки, прожившей всю свою короткую жизнь в нищете. Наташа постепенно оттаивала, проявляя всё больше живого интереса к современной моде. По вечерам они вместе смотрели романтические фильмы про любовь, причём Алиса подбирала их в порядке усиления эротического контекста и наблюдая за реакцией девочки. К концу второй недели Наташа уже с удовольствием смотрела мягкое порно и просила ещё. В конце третьей недели Алиса спросила у девочки, не хочет ли она принять участие в сексуальных развлечениях вместе с её подружкой Мариной? Наташа с радостью согласилась.

* * *

Первым клиентом, с которым Наташе пришлось иметь дело, был мужчина лет пятидесяти, хорошего телосложения, с сединой на висках. Он был просто изумлён, увидев перед собой не одну, а целых две маленьких девочки в откровенно сексуальных, стилизированных под детские нарядах, но в красивом кружевном белье и в туфельках на каблучках.

Одна из малышек, явно более опытная, заставила его раздеться, уложила на кровать и завязала ему глаза, после чего обе стали забавляться, целуя его по-очереди в губы и трогая пальчиками его дрожащий от нетерпения член. При этом маленькие развратницы то позволяли ему ласкать себя в интимных местах, то неожиданно ускользали куда-то, дразня его воображение. Наконец, одна из них взяла его член в рот и он тут же взорвался целым фонтаном спермы. Когда клиент немного пришёл в себя, вредные девчонки сняли с его глаз повязку и начали крутиться перед ним, то задирая и без того коротенькие платьица и показывая ему свои голенькие письки и подставляя ему попки с натянутыми на них подвязочками.

Не прошло и десяти минут, как мужчина, не видевший до сих пор в своей жизни ничего подобного, был опять в полной боевой готовности. На этот раз ему позволено было наблюдать, как две маленькие эротоманки развлекаются с его половыми органами. Одна из них, повернувшись к нему задиком, держала его напрягшийся член пальчиками у основания, а вторая начала делать ему минет. Не прошло и пяти минут, как опять наступила бурная разрядка. Бедный клиент сам не мог поверить, что ему, в его-то возрасте, удалось испытать два таких невероятно острых оргазма в течении каких-то сорока минут. Бесстыдницы ещё немного покрутились перед ним, позволяя ему гладить свои ножки в нейлоновых чулочках и голенькие круглые попочки, после чего одна из них оповестила его о том, что его время уже кончилось и им, к сожалению пора расставаться. Кое-как приведя себя в порядок и слегка пошатываясь, совершенно ошеломлённый мужчина вышел из комнаты и аккуратно закрыл за собой дверь.

В этот день Алиса не позволила больше Наташе развлекаться с остальными Мариниными клиентами, полагая, что на первый раз впечатлений для девочки более чем достаточно. Назавтра Наташа уже не могла дождаться следующего сексуального спектакля, который оказался совсем необычным. Марина знала, что нужно их клиенту и встретила Наташу уже готовой, причём одета она была довольно странно: в чёрном кожаном лифчике, который ей, при полном отсутствии грудей был, в общем-то совсем не нужен, в короткой чёрной кожаной юбочке, из-под которой выглядывали кончики чёрных подвязочек, пристёгнутых к чёрным чулочкам, и в чёрных изящных кожаных сапожках на каблучках.

Она тут же заставила Наташу переодеться в чёрные кожаные шортики на лямочках, такой же, как у Марины пояс с чулочками и чёрные лаковые туфельки. После чего вручила Наташе кожаную плётку и проинструктировала её, чтобы та, по знаку Марины, начинала хлестать клиента по голой заднице, что есть силы. Наташа никак не могла взять в толк, зачем это надо делать и в чём тут заключается удовольствие для клиента, но Марина уверила её, что так надо.

Клиент оказался довольно полным мужчиной средних лет, пришедшим в полный восторг от таких двух нимфеток-садисток. Марина заставила его раздеться и встать на четвереньки. Затем она стала крутиться перед ним, подставляя по-очереди то попку, то письку для поцелуев, а Наташа старательно обрабатывала плёткой его быстро покрасневший зад. К её удивлению мужчина не только не утратил эрекции от причиняемой ему боли, но минут через пятнадцать подобного истязания со стонами и содроганиями повалился на пол, судорожными сокращениями члена наполняя спермой заранее надетый на него Мариной презерватив, чтобы, как она потом объяснила, пол не пачкать.

С каждым днём Наташа узнавала что-то новое и не уставала удивляться разнообразию мужских фантазий и прихотей. Одного из клиентов Марина повела в ванную комнату, заставила его залезть в ванну и встать там на колени, а сама забралась на лежащую поперёк ванны широкую доску, встала над ним, расставив ноги, и начала писать ему прямо на лицо. Клиент при этом блаженно улыбался и старался поймать Маринину струйку открытым ртом. После того, как Марина иссякла, она заставила Наташу залезть на эту доску и повторить ту же процедуру. Счастью клиента не было предела.

Однажды одному из клиентов очень уж захотелось совершить с одной из девочек настоящий половой акт. Он договорился об этом с Рысью, пообещав тому очень приличную сумму за дефлорацию одной из них. Марина согласилась на это за приличное вознаграждение в тысячу баксов, трезво рассудив, что рано или поздно всё равно придётся, так уж лучше не даром. Сколько при этом осело в кармане их «крышевателя» они так и не узнали, да их это не очень-то и интересовало.

Наташа не торопилась расставаться со своей девственностью. Ей нравилось позволять некоторым клиентам лизать себя. Это доставляло ей неописуемое удовольствие. Она могла кончать каждые две-три минуты беспрерывно, чем приводила своих поклонников в полный восторг. Огромное удовольствие получала она и от минета. Когда напряжённый мужской член начинал вздрагивать и чуть заметно вибрировать у неё во рту, готовясь выстрелить струёй горячей спермы, сама она тоже приходила в состояние сильного возбуждения и иногда взрывалась оргазмом одновременно с мужчиной, что, естественно, не проходило незамеченным и значительно повышало её ценность и престиж в глазах поклонников.

Прошло совсем немного времени и у двух нимфеток всё чаще стали появляться иностранные клиенты, ни слова не говорившие по-русски. Марина с Наташей переехали в большую светлую трёхкомнатную квартиру. Алиса настояла на том, чтобы ежедневное количество клиентов у малышек было строго ограниченно. Кроме того, у них появился еженедельный выходной, когда они могли гулять, ездить по магазинам, смотреть кино и читать книги. Наташа начала интенсивно учить английский язык для того, чтобы лучше понимать иностранных клиентов. На самом деле такое объяснение было лишь прикрытием. Для себя Наташа твёрдо решила уехать из страны, когда появится возможность. Даже находясь под защитой Рыси и его банды она не чувствовала себя в полной безопасности. И, как показало будущее, была совершенно права.

* * *

Девочки были ещё маленькими и слишком изолированными от внешнего мира, чтобы ощущать социальные и политические перемены, назревавшие в России и во всём мире.

Секс-туризм в Россию из Америки и Европы процветал. На этом бизнесе кормились не только мафиозные структуры, давно сросшиеся с чиновничьим аппаратом всех уровней, вплоть до президента страны. Русские девочки ценились гораздо выше таиландских, вьетнамских и филиппинских, поскольку не только предоставляли свои ещё неразвившиеся тела в распоряжение плативших за них клиентов, но и принимали активное участие в сексуальных играх, а зачастую были инициаторами новых, незнакомых мужчинам из пуританских стран Запада, форм сексуального наслаждения.

Кроме того, эти маленькие, казалось совсем неопытные проституточки, сами получали огромное удовольствие от сексуальных контактов с клиентами. Одетые в тщательно продуманные сексуальные наряды и аксессуары, эти малышки были способны испытывать бурные множественные оргазмы, и это явно не было притворством с их стороны. После унылого семейного секса со своими пуританками-жёнами, старавшимися и в постели держаться в рамках приличий, маленькие русские нимфетки были для западных мужчин настоящим откровением.

В то же время эти мужчины должны были быть предельно осторожны, поскольку по возвращении домой те из них, кто оказывался заподозренными в участии в детской проституции, оказывались под следствием и иногда, правда, не часто, получали тюремные срока. Модным стало вывозить из России молоденьких невест по поддельным документам, прибавлявшим девочкам по паре лет к их настоящему возрасту. И всё же эти невесты были уже почти взрослыми, а мужчин привлекал запретный плод малолеток.

Российские законы формально запрещали детскую проституцию, но на самом деле это была одна из наиболее процветающих форм бизнеса, составляющая львиную долю дохода государства. После того как запасы нефти и газа в стране пошли на убыль и разработка оставшихся месторождений, расположенных в холодных, отдалённых и труднодоступных местах стала нерентабельной, а лесные просторы восточной Сибири оказались оккупированными китайцами, сдержать наплыв которых через прозрачные южные границы у развалившейся империи не было сил, встал вопрос — на что жить?

Сельское хозяйство полностью развалилось, работать на земле никто не хотел, поскольку выращенный с огромным трудом урожай нередко подчистую отбирался у хозяев заезжими бандитами. Законы, призванные защищать имущество граждан, не исполнялись. Наука, технологии и производство вымерли. Система школьного образования переживала кризис, учителя получали нищенские зарплаты и их количество год от года уменьшалось. Уменьшались и размеры страны, поскольку некому было идти в армию и защищать её границы. Некогда грозные ракеты с ядерными боеголовками проржавели насквозь и пришли в полную негодность. Бывшую могучую державу никто больше не боялся. На этом фоне проституция вообще, а детская проституция в особенности, становилась основным источником дохода для всей страны.

В других странах третьего мира ситуация была намного хуже. Население Земного шара неуклонно росло за счёт неконтролируемого процесса деторождения. Средняя продолжительность жизни населения при этом сократилась до тридцати лет, а в отдельных странах Африки составляла всего 22 года. Но даже в этих странах численность популяции не только воспроизводилась, но и росла.

Запад давно махнул рукой на остальной мир и отгородился от него автоматическими лазерными установками на границах, сжигавшими всё живое, пытавшееся пересечь запретную зону. Трупы шакалов разлагались на солнце в пустынях Калифорнии, Аризоны, Нью-Мексико и Техаса, потому что грифы, спешившие попировать на падали, лежали рядом, тоже разрезанные на куски.

Редкие инженеры-самоучки, пытавшиеся нелегально пересечь границу по воздуху на воздушных шарах, расстреливались без предупреждения. Все плавающие средства размером больше тюленя отслеживались спутниками и уничтожались в территориальных водах Америки, Канады, Европы и Австралии автоматическими подводными лодками, управляемыми компьютерами. Во многих уголках планеты, ещё недавно считавшихся вполне цивилизованными, возрождался каннибализм.

* * *

Марина с Наташей не имели обо всём этом ни малейшего представления. Не обременял себя размышлениями о судьбах мира и их хозяин — сутенёр. Первый тревожный сигнал прозвучал где-то через полтора года после того как Наташа ушла из дома и присоединилась к Марине. Их умная и опытная наставница Алиса, подбиравшая для них платья и костюмы, достававшая для них по каким-то своим каналам изысканное бельё миниатюрных размеров и возбуждающую мужскую похоть изящную обувь на их детские ножки, а также обучавшая их секретам орального секса и тайнам мужской психологии, покинула страну, устроившись на работу консультантом в один из процветающих борделей Гамбурга, специализирующемся на импорте юных проституток из России.

Девочки успели многому научиться за эти полтора года и вошли во вкус своей профессии, но с исчезновением Алисы почувствовали себя сиротами. Уехала и Светлана, как только ей удалось получить поддельное свидетельство о рождении, удостоверяющее, что ей уже исполнилось восемнадцать. Она пристроилась в Амстердаме. Глядя на её юное лицо опытный таможенник в голландском аэропорту усомнился в подлинности её документов, но умело подчёркнутый объём её выдающегося бюста заставил его поверить в то, что эта девушка, возможно, и правда уже достигла совершеннолетия.

Несмотря на произошедшие в их жизни изменения, девочки продолжали беззаботно развлекаться со своими клиентами. Их счета в банке росли, а все их желания и прихоти мгновенно исполнялись. Тревожиться было не о чем. Однако, всё резко изменилось ещё через год, когда внезапно был арестован Рысь. Хорошо ещё, что квартира, где жили девочки, была предусмотрительно оформлена не на его имя. Вскоре выяснилось, что принимать клиентов в своей квартире стало небезопасно, и подружек стали возить на разные конспиративные квартиры, не имевшие, разумеется, тех удобств, которые были дома.

Ещё через два месяца пришли известия о том, что Рысь умер в следственной тюрьме от сердечной недостаточности. Парни, возившие девчонок к клиентам, извинились и сказали, что делать этого больше не могут и исчезли. Наташа с Мариной остались совсем одни. Своими счетами в банке они ещё не могли пользоваться по малолетству. Где найти приличных клиентов — они не знали. Однако, о них было уже известно многим.

* * *

Однажды утром девочки, одевшись поскромнее, отправились в магазин за продуктами. На улице их остановил вежливый молодой человек в строгом сером костюме.

— Девочки, — сказал он, — я знаю кто вы. Один очень важный человек хочет с вами познакомиться. Если вы не против, я могу отвезти вас к нему.

Марина с Наташей переглянулись, не зная, что им делать.

— Не бойтесь, девочки, это совсем не опасно. — Заверил их молодой человек. — Я сотрудник органов безопасности. — Он достал из внутреннего кармана корочки с оттиснутым на них двуглавым орлом, раскрыл их и показал девочкам. На фотографии, действительно было его лицо. После минутного размышления, подружки решили, что можно попробовать и согласились.

Минут через двадцать автомобиль въехал в открывшиеся перед ним высокие металлические ворота и подъехал ко входу в солидный кирпичный двухэтажный особняк. Девочек провели в зал с блестящим паркетным полом и картинами в тяжёлых золочённых рамах по стенам. Навстречу им вышел мужчина средних лет, в тёмном костюме, с заметным животиком и с залысинами на висках. Он усадил девочек в мягкие кресла, а сам уселся напротив.

— Дорогие мои девочки, — начал мужчина елейным голосом, — нам всё про вас известно. И то, что тебя зовут Наташа, а тебя — Марина. А то, что вы несовершеннолетние, это и так видно. И то, что вы занимаетесь незаконным бизнесом, то есть, проще говоря, проституцией. Мы знаем всё о бандитах, которые вас крышевали и делали на вас деньги. Мы знаем также, что вы одни из лучших малолетних проституток в городе, то есть вы умеете доставлять клиентам удовольствие, и клиенты вас ценили.

Но времена меняются, девочки. И меняются довольно быстро. Вы знаете, конечно, о том, что ваш сутенёр по кличке Рысь не так давно был арестован и умер в тюрьме. Это потому, что государство решило навести порядок в стране. И все такие бандиты как этот ваш Рысь будут выловлены и отправлены в тюрьмы и лагеря очень скоро. Я, как представитель государства, говорю об этом со всей ответственностью.

А к вам двоим у меня есть деловое предложение. Хотите остаться жить в той же квартире и продолжать заниматься тем же, чем и раньше — мы можем позволить вам это. Но с одним условием: вы будете обслуживать только тех мужчин, которых мы будем направлять к вам. И вы будете делать это бесплатно, из любви к искусству, так сказать. Мы будем обеспечивать вас всем необходимым, вы будете иметь возможность сами выбирать себе наряды и всякие сексуальные штучки-дрючки в магазинах, мы будем их оплачивать. Мы будем вас хорошо кормить.

Имейте в виду, что вашими клиентами теперь будут не те, кто наворовал большие деньги, и не богатенькие иностранные туристы, а важные люди, управляющие страной. Иногда, когда это будет в интересах государства, мы будем посылать к вам иностранных политиков и бизнесменов, и вы должны будете удовлетворять все их сексуальные желания и прихоти. Этим вы будете служить своему народу.

Если же вы не согласитесь на моё предложение, вас прямо отсюда отправят в детский дом, где вы будете жить так же, как и все остальные воспитанники, то есть ходить будете в старых тряпках, а кормить вас будут так, чтобы вы не умерли с голоду. Понятно? А теперь решайте, какую жизнь вы предпочитаете. Хотя, я думаю, выбора у вас просто нет. Согласны вы со мной?

Напуганные девочки переглянулись и молча кивнули.

— Ну, вот и хорошо, — с противной улыбкой потёр руки мужчина. — Сейчас вас отвезут домой. Холодильник ваш уже наполнен. Сегодня отдыхайте, а с завтрашнего дня начинаете работать. И работать очень старательно, потому что желающих занять ваше место — сотни.

* * *

Тот же молодой человек отвёз девочек домой. Когда они вошли в квартиру и закрыли за собой дверь, Марина бросилась на постель и заплакала. Наташа села рядом и попыталась её успокоить.

— Ты понимаешь, что это значит? — сквозь слёзы спросила Марина, — это значит, что мы с тобой попали в рабство.

* * *

Марина была права. Это было самое настоящее рабство. Если раньше их клиенты относились к ним с обожанием, дарили им подарки и готовы были неделями ждать, когда подойдёт их очередь и им опять улыбнётся счастье провести всего лишь один час в обществе этих очаровательных сексуальных нимфеток, то теперь всё переменилось.

Когда их в первый раз предупредили, что к ним едет очень важный государственный деятель, девочки встретили его при полном сексуальном параде: Марина была в белом облегающем полупрозрачном платьице, под которое она одела чёрный лифчик, чёрный кружевной поясочек с широкими подвязочками, чёрные чулочки и беленькие туфельки, а на Наташе было всё то же, но с точностью до наоборот, такое же, но чёрное платье с белым бельём под ним, и чёрные туфли на каблучках.

Дверь распахнулась и в спальню вошёл грузный мужчина лет под шестьдесят со свиноподобным неприятным лицом. Девочки стояли рядом, ожидая, какое впечатление произведёт их внешность на вошедшего.

— Это что такое? — грозно спросил мужчина. — Что за маскарад? У вас что тут, французский бордель?

Девочки недоумённо посмотрели друг на друга, не понимая, чем они не угодили этому толстяку? Любой из их предыдущих клиентов был бы в полном восторге от такой встречи.

— Немедленно всё снять! — скомандовал мужчина. — И чтобы я этого разврата больше никогда не видел! Ишь, вырядились!

Девочки начали послушно раздеваться. Начал раздеваться и их клиент.

— Всё, всё снимайте, — комментировал толстяк, — наголяк, я сказал!

Наконец государственный деятель сам разделся догола и улёгся на заскрипевшую под ним кровать. Две худенькие голенькие фигурки несмело подошли к кровати и остановились в нерешительности.

— Ну, что, так и будете стоять? — прикрикнул на них начальник. — Приступайте. Одна сосёт, другая яйца лижет, потом меняйтесь! Вас, что, никогда ничему не учили?

Подружки начали старательно ублажать неподвижно лежащего толстяка, но член у него никак не вставал полностью, оставаясь в полу-вялом состоянии. Девочки трудились вовсю, применяя все хитрые приёмы, которым их научила Алиса. Наконец толстяк засопел и из наполовину напряжённого члена, пульсируя, вылилась жалкая струйка вязкой желтоватой спермы. Марина хотела облизать член, но мужчина грубо оттолкнул её, поднялся и пошёл в ванную комнату подмываться. Девчонки молча напряжённо ждали его возращения, не зная, что делать дальше. Толстяк вернулся, не глядя на них оделся, всем своим видом демонстрируя крайнее раздражение, и ушёл, так и не сказав ни слова.

* * *

На следующий день их повезли в мужскую баню. Велели раздеться догола и запустили в комнату, где в креслах с бутылками пива в руках сидели пять голых мужчин, все с солидными животами.

— Ага, вот и сосочки приехали! — пьяным развязным тоном приветствовал их один из мужчин. — Ну, чего стоите-то? Вперёд, обслужить всех по очереди, по часовой стрелке!

Девочкам ничего не оставалось, как подойти к двум мужчинам, опуститься на колени и начать поднимать их мягкие половые органы. Минуты через две-три члены у обоих от умелых ласк встали и напряглись. Остальные трое наблюдали за происходящим и подавали глупые реплики.

— А чего это девчонки-то такие худенькие? Не кормят что ли?

— Надо будет сказать, чтобы в следующий раз пожирнее привезли. Я люблю, чтобы попка пожирнее была и сисечки набухали уже.

— Ну, как, орлы? Хорошо сосут? Забирает уже?

Несмотря на то, что все пятеро были изрядно выпивши, минут через сорок девочкам удалось заставить каждого по разу кончить. От второго оргазма все отказались и отправили Марину с Наташей домой.

* * *

Для девочек такое отношение к ним со стороны мужчин было настоящим шоком. Для их хозяев они были не людьми, а бездушными куклами, обязанными старательно выполнять их желания. Эти мужчины были примитивны в своих сексуальных желаниях, как животные. Сексуальные наряды девочек, их изысканное бельё и изящная обувь не производили на этих государственных деятелей ни малейшего эффекта. Причём примитивны были они все, без исключения.

Одно было хорошо, их не выделяли среди десятков других сексуальных рабынь и не выстраивались в очередь, чтобы провести время с ними двумя. Поэтому свободного времени у них стало больше. И ещё девочек направили на курсы интенсивного изучения английского языка. Как выяснилось впоследствии, их стали готовить для работы с иностранными дипломатами. Дело было не в том, что их хозяева старались этим дипломатам угодить. Совсем наоборот.

В задачу Марины и Наташи входила как бы случайная встреча с нужным иностранцем, соблазнение его, бурные сексуальные игры, по возможности с какими-нибудь извращениями, которые записывались с помощью скрытых камер, а потом запись использовалась для шантажа попавшего в ловушку простачка. Шантаж действовал безотказно, поскольку сексуальные партнёрши были явно несовершеннолетними, а законы всех стран Запада в этом плане были исключительно строгими. Сами девочки долгое время не подозревали о том, что их используют в таких неблаговидных целях. Но, даже когда они случайно узнали, отказаться от этой неприглядной роли в дальнейшем не могли.

От иностранцев, попавшихся таким образом на удочку Российских спецслужб, не требовали передачи военных и технологических секретов. Они просто должны были лоббировать интересы российской торговли в правительственных органах своих стран, голосовать за предоставление России кредитов и стараться направлять в Россию инвестиционные потоки, которые, конечно же, полностью разворовывались власть имущими. Теми самыми свиноподобными жлобами, которые не в состоянии были оценить по достоинству эротические способности своих сексуальных рабынь.

* * *

Наташа с нетерпением ждала того дня, когда ей исполнится шестнадцать. День рождения был в воскресенье, у Марины — ещё только через полтора месяца. В понедельник Наташа пошла в банк, чтобы снять со своего счёта немного денег. Клерк объяснил ей, что её счёт закрыт и никаких денег она получить не может.

— Как закрыт? — не поняла Наташа. — Вот моя чековая книжка.

— Ваш счёт реквизирован в пользу государства.

— Кем реквизирован? — на глазах у девочки выступили слёзы. Так много надежд было связано с этими деньгами. Это, казалось девочкам, был путь к освобождению, это была надежда. И вдруг всё рухнуло!

— Ваш счёт реквизирован государством, — терпеливо пояснил клерк. — Деньги, лежавшие на вашем счету были признаны нетрудовыми доходами, а согласно постановлению правительства все нетрудовые доходы подлежат реквизиции в бюджет государства.

Наташа, шатаясь, отошла от окошка. Их с Мариной нагло обворовали. Мало того, что вот уже почти пять лет их держат в рабстве, не считают за людей, силой заставляют удовлетворять похоть этих свиных рыл, у которых оказалась власть над всей страной, над всем населением этой страны, так теперь их ещё и нагло обокрали до нитки! Как же люди живут в таком государстве? Почему молчат? Почему терпят?

Наташа с трудом взяла себя в руки. Когда она вернулась домой и рассказала обо всём Марине, с той случилась истерика.

— Нам никогда отсюда не выбраться, ты это понимаешь? — кричала она. — Они будут нас использовать до тех пор, пока мы станем никому не нужны, а потом вышвырнут на улицу!

Наташе самой было очень плохо, а тут пришлось ещё успокаивать подругу.

— Не спеши сдаваться, — прошептала она Марине на ухо. — Давай думать. Наша сексуальность — наше оружие. Неужели мы не найдём выход?

В свободное время подружки гуляли по городу и обсуждали планы побега. Охрана настолько привыкла к ним, что обращала на них всё меньше и меньше внимания. Используя всё своё сексуальное мастерство, Наташе удалось получить поддельные документы, по которым она оказывалась на два года старше, чем на самом деле. Получив паспорт, она сразу же зарегистрировалась в агентстве при американском посольстве, отбиравшем русских девушек для временной работы в Соединённых Штатах.

В течении трёх месяцев никто ею не интересовался. Наконец, ей позвонили и пригласили пройти медосмотр в клинике посольства. Наташа оделась чистенько и очень скромно. Пожилая врач гинеколог была несказанно удивлена тем, что русская девушка, достигшая совершеннолетия, оказалась девственницей. Такого чуда она ещё не видела за все три года работы в этой стране.

Как только результаты обследования попали в руки представителей агентства, скромную девушку пригласили на собеседование вне очереди. Вторым положительным фактором, существенно повлиявшим на принятие решения в её пользу, было приличное знание английского языка. Таким образом Наташа получила рабочую визу сроком на один год. Агентству срочно требовалась круглосуточная сиделка для больного ребёнка, и почему-то обязательно русскоговорящая. Ей выдали четыреста долларов на дорогу и билет на самолёт компании Американ Эйрлайнз.

Триста долларов Наташа отдала Марине на случай экстренной необходимости. В день отлёта они вышли из дома вместе и пошли по магазинам. В одном из универмагов Наташа «потерялась», зайдя в примерочную и быстренько переодевшись из яркого цветастого платьица в узкую чёрную юбку до колен и белую блузку. На голову она нацепила парик каштанового цвета, а на нос — очки в большой оправе с обычными стёклами. Выскользнув из здания она уселась в подвернувшееся такси и поехала в аэропорт.

После её исчезновения Марину допрашивали несколько дней. Девочка очень натурально ныла, размазывая по лицу слёзы.

— Вот сучка, подруга называется, — всхлипывала она, — смылась, меня одну бросила, подлая! Мы уже столько лет вместе были, как я теперь одна?

Поняв, что ничего путного от неё не добьёшься, следователи в конце концов отпустили Марину домой. А на следующий день к ней подселили другую девочку, чтобы спальное место зря не пропадало.

* * *

В аэропорту Даллеса, неподалёку от Вашингтона, Наташа, быстро пройдя паспортный контроль и таможню, поскольку никакого багажа у неё с собой не было, вышла в просторный зал, битком набитый встречающими. Осмотревшись вокруг, она увидела высокого чёрного человека в чёрном костюме и галстуке, державшего в руках плакатик, на котором русскими буквами было написано её имя. Она подошла и поздоровалась. Мужчина расплылся в белозубой улыбке.

Очень удивившись тому, что девушка путешествует без багажа, он пригласил её в автомобиль, стоявший на крытом паркинге. Встречавший оказался сотрудником того же агентства. Сев в машину и назвав в микрофон адрес, мужчина повернулся к девочке и начал расспрашивать про погоду в далёкой России и о том, как долго она собирается пробыть в Америке. Наташа с удивлением смотрела как автомобиль сам движется в сплошном потоке, легко и плавно меняет полосу, разгоняется на свободных участках. Она слышала о том, что и в Москве уже есть несколько автомобилей с компьютерным управлением, но до сих пор ни один не видела. Она улыбалась в ответ своему собеседнику, односложно отвечая на его вопросы и с любопытством глазея по сторонам.

Уже в самолёте она почувствовала, что попала в совершенно иной мир. Увидев, что мужчина в соседнем кресле попросил у стюардессы коньяк и получил от неё маленькую бутылочку с надписью «Martell», она, набравшись смелости, попросила принести ей тоже и была удивлена, получив вежливый отказ на том основании, что ей, по всей видимости, ещё не исполнилось двадцати одного. Сосед объяснил ей, что в Америке молодым людям до двадцати одного года не продают никаких спиртных напитков, даже пива и лёгкого вина.

— А с какого возраста у вас разрешают вступать в брак? — поинтересовалась Наташа.

— С восемнадцати.

— Как странно, замуж можно, а пива нельзя!

— Таковы правила, — ответил сосед.

Только теперь, скользя по гладкому шоссе в шикарном автомобиле, Наташа начала действительно осознавать, что кошмар в её жизни кончился, и что она скорее согласится умереть, чем вернуться на ненавистную родину.

* * *

Девочка, для которой Наташа была выписана из далёкой России, оказалась совершенно здоровой, только из-за перенесённой травмы совершенно ничего не помнила. Поэтому ей приходилось всему учиться заново: она воспринимала окружающий мир на уровне двухлетнего ребёнка и только-только начинала говорить, причём на двух языках сразу. Наташа всё время что-нибудь рассказывала ей по-русски, читала детские книжки, показывала старые мультики на русском языке. Новые детские мультики были совсем глупые и их герои общались между собой с помощью одних междометий.

Девочку звали Кристина. Отец её был врачом, но временно не работал по каким-то причинам. Наташе он сразу понравился: умный, интеллигентный, спокойный, да и внешне выглядел вполне привлекательно. Она пыталась иногда представить себе, каков он в постели, но вела себя с ним скромно и даже несколько отчуждённо. Впервые в жизни она встретила порядочного, доброго мужчину и, естественно, не могла не проникнуться к нему глубокой симпатией.

За домом, в котором они жили втроём в четырёхкомнатной квартире на втором этаже, рос хоть и небольшой, но вполне настоящий лес. Наташа с Кристинкой каждый день ходили гулять по заасфальтированным дорожкам, проложенным в тени высоких деревьев. Малышка с огромным любопытством наблюдала за шнырявшими по веткам и стволам белкам, радовалась пению птиц и с опаской обходила огромных толстых диких гусей, вперевалку разгуливавших по берегу маленького озера. Привлекали её внимание и жуки, муравьи и бабочки, на которых она могла зачарованно любоваться, надолго застывая на одном месте, как изваяние.

* * *

Однажды, во время прогулки Наташа увидела шагах в пяти от дорожки красивый большой белый цветок с остроконечными лепестками. Она выпустила на минуту руку Кристины и направилась к цветку, чтобы сорвать его. В тот самый момент, когда она протянула к нему руку за её спиной раздался крик.

Повернувшись, Наташа увидела, что из-за поворота выскочил здоровенный лохматый пёс и несётся скачками прямо на малышку, открыв пасть и вывесив между огромных клыков широкий ярко-розовый язык. Кристина, закрыв глаза от страха, истошно вопила на одной высокой ноте. Наташа бросилась к ней и обняла её за плечи. Пёс с виноватым выражением на морде крутился рядом, а из-за поворота уже бежала к ним красивая длинноногая блондинка в облегающем чёрном спортивном костюме. Вместе с Наташей она принялась успокаивать девочку, гладить её по головке и прижимать к себе, сидя на корточках. Кристинка перестала кричать и, наконец, решилась открыть глаза, круглые от страха. Увидев перед собой улыбающееся лицо незнакомой женщины, она отёрла ручонкой слёзы, но тут же заметила в нескольких шагах за её спиной мохнатое чудовище, и ротик её опять открылся, а в глазах застыл ужас.

— Не бойся, маленькая, — ласково уговаривала девочку хозяйка пса. — это очень добрый пёсик, и ещё совсем щенок, ему и года ещё нет, — обратилась она к Наташе извиняющимся тоном. Она поднялась, подошла к страшному зверю и стала трепать его по голове.

— Сидеть, сидеть, — строго сказала она псу, когда тот поднялся на лапы.

— Вы нас простите пожалуйста, моего Джимми здесь все знают с тех пор, когда он был совсем маленьким, и никто его не боится, поэтому я даю ему побегать свободно. Вы, наверное, здесь недавно живёте? Я вас раньше никогда здесь не видела. Меня зовут Линда.

Женщина протянула Наташе руку.

— Наташа, — ответила та и пожала протянутую ей ладонь, левой рукой продолжая обнимать Кристинку за плечи. — Видите ли, у девочки была тяжёлая травма с полной потерей памяти. Поэтому, если она когда-то раньше и видела собак, то ничего об этом не помнит. Ей приходится открывать для себя мир заново. И заново учиться говорить. А маленьких зверушек она очень любит.

— Ой, — сказала Линда, — давайте зайдём ко мне! У меня дома целый зоопарк. Для вашей малышки это будет настоящий праздник! Как тебя зовут?

— Линда наклонилась к Кристине, но та молча прижалась к Наташе и смотрела под ноги.

— Её зовут Кристина, — сказала Наташа. — Но она ещё не говорит.

* * *

Линда жила в большом двухэтажном доме неподалёку. В доме у неё действительно было полно живности. Кристина с удовольствием гладила мягкую голубоватую шёрстку шиншиллы Шуши, была в полном восторге от игривой рыжей кошки Сузи и чуть не полчаса простояла неподвижно с раскрытым от удивления ртом перед огромным аквариумом с яркими сине-жёлтыми, оранжено-красными и тёмно-фиолетовыми тропическими рыбками. Джимми на всякий случай был изолирован на застеклённой веранде.

Большой белый попугай с хохолком на голове с независимым видом разгуливал по спинке дивана, перебирался оттуда на специально для него устроенную площадку, залезал в висящее вертикально деревянное кольцо, начинал в нём раскачиваться и время от времени чётко произносил: «Спокойной ночи» или «Пошёл вон!»

Наташа украдкой любовалась великолепной фигурой хозяйки дома. Под эластичной тканью, плотно обтягивавшей её стройное тело, угадывались соблазнительные очертания модного лифчика и кружевных трусиков. Линде, привычной к восхищённому вниманию со стороны мужчин, льстила плохо скрываемая заинтересованность с лёгким оттенком зависти, скользившая во взгляде этой хорошенькой молодой девушки.

— Послушай, Наташа, — спросила хозяйка, — а почему ты так консервативно одеваешься? Девушки в твоём возрасте обычно стараются выглядеть более сексуально. Да и косметикой ты, вроде, совсем не пользуешься.

Наташа смутилась и слегка покраснела. Доктор Стивенс, заметив, что у неё нет с собой никакого багажа, сразу же выдал ей тысячу долларов на мелкие расходы, но она была все эти дни настолько занята с Кристиной, что у неё совершенно не было времени пробежаться по магазинам. Да она и не знала ещё, где эти магазины находятся и как туда добраться. А доктор появлялся дома только поздно вечером, да ему, похоже, и в голову не приходило, что девушку надо бы отвезти за покупками. Всё это Наташа сбивчиво и стесняясь рассказала своей новой знакомой.

— О-ля-ля! — всплеснула руками Линда. — Девочки, мы сейчас же едем за покупками! Какие же они все противные, эти мужчины!

Не желая слушать никаких возражений, она заставила Наташу с Кристиной спуститься в гараж и усадила их в новенький элегантный автомобиль ярко жёлтого цвета. Назвав адрес электронному водителю, Линда начала с интересом расспрашивать Наташу о её жизни и о том, что случилось с Кристиной.

Приехав в огромный молл, они отправились по магазинам. Линда, будучи опытной покупательницей, начала с магазина нижнего белья. Отобрав несколько сказочно красивых лифчиков, она заставила Наташу все их перемерить, чтобы убедиться, что все они ей идеально подходят. Затем побросала в корзинку дюжину разноцветных трусиков, десяток упаковок с колготками, и добавила два очаровательных кружевных поясочка для чулок, белого и чёрного цвета, не забыв и несколько пар нейлоновых и шёлковых чулок. После того как молоденькая девушка-продавщица аккуратно упаковала все покупки в большой пластиковый пакет с ручками и вручила его счастливой и совершенно обалдевшей от всего этого великолепия Наташе, Линда взяла её под руку и, обнимая другой рукой за плечи Кристинку, направилась к выходу.

— Надо же заплатить, — растерянно сказала Наташа, открывая сумочку.

— Уже за всё заплачено, — улыбаясь, успокоила её Линда. — Компьютер-автомат идентифицировал меня по сетчатке глаза и автоматически снял нужную сумму с моего счёта. Ты ведь, наверное, ничего не знаешь о Сети? Все потенциальные покупатели, то есть легальные граждане Соединённых Штатов, достигшие четырнадцати лет, включены в единую электронную сеть. В любом магазине каждый покупатель немедленно автоматически идентифицируется, и оплата покупок происходит тоже автоматически. Это экономит массу времени.

— Ой, нет, Линда, ты не должна за меня платить, — возражала Наташа. — У меня есть деньги.

— Успокойся, милочка, и расслабься, — сжимая её локоть, сказала Линда. — Это мой подарок тебе в честь нашего знакомства. И это ещё не всё. Мы должны купить тебе пару платьиц, джинсики, и какую-нибудь обувь. И ещё надо не забыть про эту маленькую принцессу, да? — она погладила Кристину по головке. — И не беспокойся о деньгах. У моего мужа их достаточно. Кстати, он тоже будет рад с вами обеими познакомиться.

* * *

Придя вечером домой, Брюс увидел обеих девочек в новых платьицах и туфельках. Наташа рассказала ему об их с Кристиной новой знакомой, о том, как малышка испугалась, увидев Джимми, и как Линда возила их по магазинам. Брюс осознал свою оплошность и извинился перед Наташей за то, что вовремя не подумал о её надобностях сам. В новом наряде она выглядела очень кокетливо и привлекательно, но, осознавая существенную разницу в возрасте и её зависимое от него положение, доктор Стивенс задавил в зародыше мысль о том, что эта русская девочка ему очень даже нравится.

Утром следующего дня Наташе позвонила Линда и сказала, что хочет зайти к ним и взять их с собой на прогулку. Она пришла через полчаса вместе со своим псом для того, чтобы, как она объяснила, Кристина поближе познакомилась с ним в привычной для неё обстановке. Девочка, к общему удивлению, подошла к Джимми совсем без боязни и даже погладила его. Оказавшись в чужой квартире, пёс начал обнюхиваться и с любопытством пошёл по коридору, заглядывая в комнаты. Наташа предложила Линде кофе и полезла доставать из кухонного шкафчика джезву. В этот момент из комнаты раздался громкий недовольный голос Кристины: «Stop it!»

Наташа бросилась в комнату и увидела малышку, которая со слезами на глазах пыталась отобрать у Джимми своего любимого медведя, в ногу которого тот вцепился зубами. Наташа схватила пса за ошейник, притянула к себе и, высвободив из его зубов несчастного Тедди, отдала его Кристине.

— Ты что, понимаешь, что с Джимми надо говорить по-английски? — с удивлением спросила она у девочки по-русски.

— Да, — ответила Кристина, крепко обнимая любимую игрушку.

— Она заговорила! — с радостной улыбкой сообщила Наташа появившейся в дверях Линде, — причём сразу на двух языках!

В это время Кристина протянула Наташе медведя, показывая его наполовину оторванную ногу, и по щекам её опять покатились крупные слёзы.

— Не плачь, маленькая, — сказала Наташа, обнимая девочку, — мы его вылечим. Мы зашьём ему ногу, и он опять будет ходить, бегать и играть с тобой, да? — Кристина кивнула в ответ.

Подняв голову, Наташа объяснила Линде, что доктор Стивенс попросил её разговаривать с Кристиной только по-русски.

* * *

После долгой прогулки, во время которой Кристина бегала и веселоиграла с Джимми, видимо, уже простив его за нападение на её любимого мишку, девочки вернулись домой. Наташа нашла иголку с ниткой и принялась рассматривать порванную ногу медведя в ярком свете солнца, падавшем из окна. Вдруг ей показалось, что внутри что-то сверкнуло. Она раздвинула пошире порванную пористую резину и заглянула внутрь. Оттуда выскользнул крупный блестящий камешек, упал и покатился по полу. Наташа подобрала его и повернулась к свету, держа его на раскрытой ладони. Камень ярко переливался, отражая солнечные лучи своими многочисленными гранями. Наташа никогда раньше не видела бриллиантов, но сразу поняла, что камешек не простой.

Она спрятала неожиданную находку в свой кошелёк, а вечером показала Брюсу. Доктор немедленно вооружился скальпелем и, пользуясь моментом, пока хозяйка медведя спит, произвёл вскрытие. Каково же было его изумление, когда он обнаружил, что гибкий скелет игрушки представляет собой полые трубки из углеродных нановолокон, туго набитые крупными бриллиантами отличного качества. Теперь его осенило, что авария, в которой погибли родители девочки, да и она сама, была кем-то организована, и плюшевый медведь с бриллиантами играл в этой истории одну из главных ролей.

— Видишь, — объяснил Брюс Наташе, — эти гибкие трубки состоят из чистого углерода, так же, как и сами бриллианты. Трубки экранируют камешки, сливаясь с ними на экране рентгеновских аппаратов, установленных в аэропортах. И металлоискатели их, понятно, не обнаруживают. Выходит, наша Кристинка — настоящая принцесса с солидным приданным. Я думаю, что мы имеем право реализовать один камешек для покрытия наших текущих расходов, как ты считаешь?

Я, конечно, заработал кое-что в Турции, тем более, что мне не нужно было платить налоги, но на нас троих этого хватило бы даже при скромном уровне жизни, года на три, не больше. А хотелось бы иметь запас на всякий случай. Может так случиться, что нам всем троим, а может быть, только вам вдвоём, придётся срочно менять место проживания.

Видишь ли, Кристина — не простой ребёнок. За эти несколько дней, что ты живёшь с нами, я понял, вернее, почувствовал, что ты — девочка надёжная и я могу на тебя положиться. Дело в том, что возвращая нашу малышку к жизни, я вынужден был внести некоторые изменения в её геном, и теперь даже я сам не знаю, к каким последствиям эти изменения приведут. В одном я уверен — нас ждёт ещё много сюрпризов. На сегодняшний день мне известно по крайней мере два существенных отличия её организма от остальных людей. Одно заключается в её необыкновенно мощной иммунной системе. Ты знаешь, что это такое?

Наташа отрицательно покачала головой.

— Это значит, что Кристине не страшны никакие бактерии и вирусы. То есть, она не подвержена никаким инфекционным заболеваниям. Возможно, что и различные яды окажутся для неё неопасны. Сильнодействующее снотворное, во всяком случае, не неё не действует. Даже в больших дозах.

— А второе отличие? — спросила Наташа.

— Второе я ещё не проверял. Рука не поднимается. Но я почти наверняка уверен, что оно есть. Это регенерация. Способность организма к быстрому восстановлению утраченных органов. Знаешь, как у ящерицы отрастает отрубленный хвост?

Наташа кивнула.

— А вот насколько у неё отличается структура мозга, как он будет развиваться, и как будут развиваться её мыслительные способности, никто, пожалуй, предсказать не может. Понимаешь теперь, почему я искал для неё русскоговорящую няню? Раньше-то она, несомненно говорила по-русски. Я подумал, что, может быть, хоть что-нибудь сохранилось в её памяти, хотя бы на бессознательном уровне. Поэтому я и просил тебя разговаривать с ней только по-русски. Английскую речь она и так будет слышать вокруг постоянно.

— Она заговорила сегодня, — тихо сказала Наташа. — Сразу на двух языках. И она прекрасно понимает к кому нужно обращаться по-английски, а к кому по-русски.

У доктора Стивенса непроизвольно отвалилась челюсть.

4. НОВАЯ ЖИЗНЬ

Через два дня Линда устроила вечеринку по поводу дня рождения её мужа. В число приглашённых, разумеется, попали и доктор Стивенс с Наташей и Кристинкой. Брюс, наконец, познакомился с Линдой, и все трое — с её мужем Уильямом, который оказался значительно старше её по возрасту, но в хорошей спортивной форме.

Хозяйка вечера в своём коротком платьице «под девочку» и в туфлях на шпильках была неотразима. Наташа с Кристиной оделись в облегающие платья одинакового ярко-зелёного цвета, подаренные им Линдой, и были похожи на двух сестричек. Все трое выглядели как модели, сошедшие со страниц модных журналов, особенно на фоне жён сослуживцев Уильяма, типичных американских тётушек в возрасте от тридцати до сорока, в длинных юбках и в пиджаках с угловатыми плечами, украшенных у некоторых блестящими позументами.

Внимание мужчин естественным образом было приковано к весёлой троице, старавшейся держаться вместе. Линда водила девочек от одной группки гостей к другой, знакомила их со всеми и как будто совершенно позабыла о Брюсе, предоставив его самому себе. На самом деле это была просто игра. Серьёзный, интеллигентный, с мужественным волевым лицом доктор сразу понравился ей, но она сама тоже была не простушка и, несмотря на молодость, в совершенстве владела всеми приёмами обольщения. Уильям был истинным философом и не только не запрещал ей развлекаться с многочисленными поклонниками, но даже как бы и поощрял её в этом.

Когда девочки были представлены уже всем гостям, Линда оставила их на несколько минут и направилась к своему мужу, что-то с интересом обсуждавшему с доктором Стивенсом, инстинктивно почуяв в своём собеседнике родственную душу. Наташа с Кристиной с высокими бокалами с лимонадом в руках остановились возле спортивного вида мужчины лет пятидесяти, с едва заметной усмешкой на лице слушавшем возмущённую речь дамы, затянутой в строгий консервативный костюм серого цвета, с узкой длинной юбкой и квадратными накладными плечами.

— Это совершенно немыслимо, — вещала разгневанная мадам, — ни в коем случае нельзя предоставлять власть этим демократам. Посмотрите, насколько общество деградирует в течении срока правления каждого президента, избранного от демократической партии. Уровень нравственности каждый раз резко падает. Законы, защищающие моральные нормы, постепенно отменяются, а консерваторам, когда они вновь приходят к власти, уже не удаётся восстановить их в прежнем объёме. Сначала легализация марихуаны, слава богу, не во всех штатах, затем разрешение молодёжи покупать спиртные напитки с девятнадцати лет вместо двадцати одного, а теперь вообще уже вопиющее попрание всех представлений о высокой морали — легализация проституции! Это просто в голове не укладывается!

Большинство гостей перестали разговаривать между собой и потихоньку перемещались в направлении громкоголосой консерваторши. Одни, в основном женщины, с явной готовностью выразить ей свою поддержку, другие, преимущественно мужчины, в надежде услышать обоснованное возражение. Сами они в присутствии жён вступать в полемику, разумеется, не собирались, чтобы не провоцировать семейный скандал. Мужчина, возле которого остановились девочки, по всей видимости был один, и поэтому без всякого опасения мог говорить всё, что угодно.

— Простите, мэм, — очень вежливо обратился он к рассерженной даме, когда она сделала короткую паузу, — но мне не совсем понятно, почему вы сваливаете в одну кучу такие разные вещи как употребление наркотиков и алкоголя с одной стороны и секс — с другой. Я согласен с вами, что и алкоголь, и особенно наркотики при неумеренном потреблении разрушающим образом воздействуют на все функции человеческого организма, особенно на его мыслительные способности. Но секс — явление совершенно естественное. Каждый из нас стремится к возможно более полному удовлетворению своих сексуальных потребностей, и осуждать подобное стремление, на мой взгляд, несколько нелогично.

— Вы хоть понимаете, что вы такое говорите? — праведному возмущению консервативной дамы не было предела. Глаза её округлились от деланного ужаса. — Ведь эти продажные девки ставят под угрозу существование добропорядочной американской семьи! Не желая заниматься производительным трудом на благо общества, они продают своё тело за деньги! Нет такой религии в мире, которая бы не осуждала подобный разврат!

— Позвольте вам возразить, — с мягкой улыбкой ответил мужчина. — Во-первых, религии такие есть. Например, тантрическая ветвь в индуизме. Но дело не в этом. Дело в том, что, во-вторых, эти продажные девки, которых вы, по всей видимости, и за людей не считаете, не только не разрушают американские семьи, но наоборот, способствуют их укреплению. И ещё, позвольте задать вам нескромный вопрос: в чём заключается ваш производительный труд на благо общества?

— Я воспитываю троих детей, — с достоинством ответила дама. — А вот теперь может быть вы разъясните нам всем парадокс — каким это образом шлюхи, соблазняющие наших мужей и берущие с них деньги, способствуют укреплению наших семей?

— Ну, это же так просто, — улыбнулся мужчина. — Эти, как вы их называете, шлюхи, не нападают на ваших мужей с пистолетом и не отбирают у них деньги насильно, так? Мужчины сами платят им деньги за удовольствие, которое получают он них.

Если мужчина не женат, ему очень непросто найти себе сексуальную партнёршу. Замечу, кстати, что и так называемые порядочные женщины ожидают от своих любовников подарков, и лучше, если в виде ювелирных украшений с настоящими драгоценными камнями. Тоже торговля, не так ли? А почему, как вы думаете, женатый мужчина обращается за сексуальными услугами к проститутке? Да потому, что однообразный, добропорядочный, унылый секс на брачном ложе, уже не доставляет ему никакого удовольствия. Даже очень привлекательная женщина после десяти-пятнадцати лет совместной жизни перестаёт возбуждать мужчину с той же силой, как в начале их сексуальных отношений. Наступает привыкание. Это хорошо известный психологам и сексологам факт.

Вероятность же того, что проститутка может разбить семью и увести у жены её мужа — очень мала. Согласитесь, мужчины редко бросают свои семьи, чтобы жениться на проститутке. Другое дело — постоянная любовница. Она сама считает себя порядочной женщиной, которой просто не повезло в жизни. Ей хотелось бы создать семью — но, по каким-то независящим от неё причинам, не удалось. Такая женщина вряд ли откажется, если её любовник оставит свою жену и женится на ней.

Поэтому я бы порекомендовал вам поменьше волноваться о проститутках и более внимательно присматриваться к порядочным дамам из окружения вашего мужа, кто мог бы претендовать на роль любовницы. Хотя, я думаю, и в этом случае от вас мало что зависит. Праведным гневом мужчину не удержишь. Мужчине хочется сексуального наслаждения, как бы вы к этому не относились.

— Нет, это просто выходит за всякие рамки! — с негодованием сказала дама. — Я не желаю этого слышать!

Она повернулась и решительным шагом направилась на застеклённую веранду. Муж её со слабой иронической улыбкой на губах поспешил следом, понимая, что если не успокоить благоверную сейчас, то продолжение скандала последует дома.

Линда, с искорками озорного веселья в глазах, пояснила Брюсу, что это её муж, Уильям, развлекается таким образом. Он специально пригласил на вечеринку этого своего давнего приятеля, известного социолога и философа, которого зовут Морис Ларсон. Морис является автором нескольких книг, каждая из которых в свое время вызвала настоящий скандал, что немало способствовало успеху этих книг, мгновенно расходившихся миллионными тиражами. Поэтому он теперь вполне состоятельный человек и может себе позволить не обращать внимания на визги и вопли исходящих праведным гневом благопристойных дамочек с их благоглупостями.

В это время Морис подошёл к стойке с разнокалиберными бутылками, возле которой стояли Линда, Брюс и Уильям. Плеснув себе в рюмку изрядную порцию Курвуазье, Морис сделал глоток, повернулся к своему другу и извиняющимся тоном произнёс: «Прости, старина, опять не удержался. Как они всё-таки умеют вывести человека из себя на ровном месте».

— Не извиняйся, — примирительно ответил Уильям. — Это просто было провокацией с моей стороны — пригласить тебя в такое общество.

— А что это за прелестные малышки, которые всё время стояли рядом и так внимательно слушали?

— Маленькая, — пояснила Линда, — недавно перенесла тяжёлую травму в результате автомобильной аварии и полностью потеряла память. Теперь бедняжка заново учится говорить. А та, что постарше — её няня.

— Что-то я не припоминаю, когда это у нас в штатах произошла последняя автомобильная авария? — удивился Морис. — Компьютеры-водители ошибок не делают.

— Это произошло не в Америке, — вставил Брюс.

— А это доктор Стивенс, — повернулась к нему очаровательная хозяйка, — это он спас девочке жизнь. Кстати, я вас ещё не познакомила — это Морис Ларсон, известный философ и старый друг нашей молодой семьи.

Морис протянул Брюсу руку и мужчины обменялись крепким рукопожатием.

— Вообще-то, я уверен, что у тебя, Морис, в запасе есть ещё много любопытных аргументов, которые ты просто не успел высказать этой мадам. Она поняла, что спорить с тобой бесполезно, поэтому решила оскорбиться и своевременно покинуть поле боя. Может быть ты поделишься с нами той информацией, которую не успел высказать ей? — Уильям знаком предложил всем устроиться поудобнее на софе и в креслах.

— Ну, я, конечно, прямолинеен, как зенитка, — сказал Морис, усаживаясь в кресло, — но не настолько уж неотёсан, чтобы устраивать в чужом доме настоящий скандал. Если бы я высказал всё, что я думаю, это прозвучало бы для неё оскорблением. Достаточно было бы изложить точку зрения экономиста Адама Смита на этот вопрос.

— А в чём эта точка зрения заключается? — полюбопытствовала Линда.

— Адам Смит почти триста лет тому назад высказался предельно откровенно. Он сказал, что проститутки — это просто нежелательные конкурентки для так называемых порядочных женщин, и основа отрицательного отношения законных жён к проституткам чисто экономическая. Те им цену сбивают.

А с другой стороны, вы только представьте себе, какое сексуальное наслаждение доставляет подобная мадам своему мужу? Унылое совокупление в темноте в ночной рубашке раз в месяц? А если её муж ещё вполне потентный мужчина со здоровыми сексуальными потребностями? Он, может быть, уже несколько лет назад осознал, что сделал в молодости большую ошибку, женившись на деньгах своего тестя. Но назад дороги уже нет. Мадам, не теряя времени даром, родила ему троих-четверых детей и теперь твёрдо убеждена, что он должен быть обязан ей по гроб жизни за то, что она воспитывает его детей.

Да даже если всё не так плохо, и молодой человек женился, как ему тогда казалось, по любви. То есть, он действительно испытывал к своей молодой жене определённое сексуальное влечение. Но время-то идёт. Романтика проходит. Даже самое вкусное блюдо при слишком частом потреблении приедается, становится чем-то обыденным, однообразным. А человеку свойственно стремиться к разнообразию. Один русский писатель ещё где-то в конце прошлого столетия очень образно окрестил подобный жизненный вариант «свадебным катафалком».

Но признаюсь вам честно, больше всего меня привело в раздражение ссылка этой дамы на религиозную мораль. Таким праведницам кажется, что поддержкой им служат моральные нормы христианства, кристаллизировавшиеся в течении тысячелетий, и потому незыблемые и непреложные.

— А что можно против этого возразить? — поддразнила его Линда с озорной искоркой в глазах.

— Вы что же, думаете я не чувствую, когда меня провоцируют? — обернулся к ней Морис. — Я не сомневаюсь, что вам и самой есть, что возразить на этот аргумент. Но, полагаю, вам просто хочется услышать моё мнение по этому вопросу.

— Морис, дорогой, пожалуйста, не обижайтесь по пустякам, — улыбнулась хозяйка, — конечно же, нам всем очень хочется услышать именно ваше мнение, продуманное и основанное на исторических фактах.

— Ну, что же, — Морис мгновенно оттаял, — попытаюсь ответить в двух-трёх словах, чтобы не превращать нашу вечеринку в публичную лекцию.

Тут он заметил, что обе малышки потихоньку присоединились к их группе. Старшая неслышно присела на софу рядом с Брюсом, а младшая забралась с ногами в глубокое кресло, стоящее рядом, положила подбородок на подлокотник, и внимательно смотрит на него широко раскрытыми глазками.

— С одной стороны, необходимо честно признаться самим себе в том, что сексуальное наслаждение — это одна из немногих реальных ценностей в нашей жизни. На мой взгляд — самая основная, базовая ценность. Влечение мужчины и женщины друг к другу лежит в основе искусства, экономики и даже самого факта существования рода человеческого.

Поясню: уберите из живописи, скульптуры, литературы, поэзии все произведения, воспевающие красоту женского тела, любовные переживания, измены и ревность — много ли останется? А экономика? Практически вся индустрия производства одежды, и не только женской, преследует цель показать женское и мужское тело в возможно более выгодном виде, подчеркнуть красоту и скрыть недостатки, то есть представить каждого из нас сексуально более привлекательным. Я уже не говорю о таких специфических отраслях лёгкой промышленности как производство женского нижнего белья — тут всё делается с единственной целью — свести нас, мужчин, с ума. А производство обуви, а парфюмерная промышленность, а ювелирное дело? Да если потребление всех этих вещей вдруг прекратится — мировая экономика тотчас же обвалится. А кино, а театр, балет — всё это так или иначе имеет в своём основании всё ту же сексуальную подоплёку.

А теперь подумайте об индустрии порнографии, организованной и индивидуальной проституции, секс-туризме — и окажется, что только военная промышленность базируется на фундаменте, никакого отношения не имеющем к сексу. Простой пример — реклама. Реклама автомобиля — хорошенькая девушка на фоне последней модели. Реклама любой авиакомпании не обходится без улыбки очаровательной стюардессы. А детские игрушки, детская одежда, школьное образование — это ведь лишь логическое продолжение всё той же темы.

Ещё один хороший пример. Вместе с изобретением интернета ещё в двадцатом веке сразу же появились сайты для взрослых, на которых можно найти себе сексуального партнёра по вкусу: от традиционного секса да самых крайних сексуальных отклонений типа жёсткого садизма и мазохизма, не говоря уже о гомосексуализме, трансвестизме и так далее. Как вы думаете, каково количество участников этих сайтов сегодня? Сотни миллионов. И все эти сайты платные. То есть, в этом поиске участвуют сотни миллионов более менее благополучных людей, у которых есть как минимум компьютер и кредитная карточка. А сколько сотен миллионов бедняков могут только мечтать об этом? Предприниматели, вкладывающие свои деньги в эти поисковые системы, так же, как и организаторы порнографического бизнеса и заправилы организованной проституции, получают многомиллиардные прибыли ежегодно. Сумма доходов от секс-индустрии наверняка намного превосходит доходы мировой наркомафии.

— Ну, хорошо, — заговорила Линда, когда Морис сделал паузу, — и какой же вывод мы должны сделать из всей этой информации?

— А вывод очень простой, — спокойно ответил Морис. — Человечество не может жить без сексуальных наслаждений. Они нужны всем. Секс — одна из основ нашей жизни, как бы религиозные ханжи и пуритане не пытались представить секс в качестве порочного явления, с которым надо бороться. Чем больше личной свободы обретает каждый отдельный человек — тем интенсивнее он вступает в сексуальные отношения с окружающим миром. Я говорю о тенденции, о том направлении, куда движется большинство населения развитых стран. Конечно, всегда существовали и существуют сейчас отдельные фригидные особи, так же как и особи с психо-сексуальными расстройствами. Но не эти исключения из правила делают погоду.

А теперь посмотрите, какую роль в этом процессе играла и играет религия. С самого момента возникновения религий единобожия, таких как иудаизм и впоследствии христианство, секс был объявлен грехом. А кто-нибудь из вас когда-нибудь задумывался, что означает само слово грех? Как можно определить или описать это понятие?

Слушатели молча переглянулись, но никто даже не попытался ответить на поставленный вопрос.

— Ну ладно, не мучайте нас, — кокетливо сложив губки бантиком, проговорила Линда, — не устраивайте нам экзамен. Вы-то, наверное, сами долго об этом думали, а хотите чтобы мы тут вам в две секунды ответ дали.

— Да я совсем не жду ни от кого из вас немедленного ответа, — примирительным тоном сказал Морис. — Это просто метод у меня такой. Ведь когда профессор читает студентам лекцию, они начинают засыпать и вываливаемая на них информация в голове укладывается плохо. А когда по ходу рассуждения задаёшь вопросы — они начинают задумываться и просыпаются.

— Да нет, — заметил Брюс, — я вижу, что здесь-то никто не спит. Нам всем очень интересно то, что вы рассказываете.

— Ну, хорошо, — согласился Морис, — продолжим. Представьте себе, что один человек убил и ограбил другого. Полиция поймала убийцу и он предстал перед судом. Скажите мне, за что его судят судья и присяжные заседатели?

— Ну, ясно, за что, — нарушил секундное молчание Уильям, — он совершил преступление.

— Совершенно верно, — подтвердил Морис, — он совершил преступление перед людьми. И ни судья, ни присяжные, и никто из присутствующих не скажет, что его судят за то, что он совершил грех, правда? Хотя, разумеется, многие согласятся с тем, что он совершил тяжкий грех. Но судят его всё-таки за преступление.

А теперь представьте себе другую ситуацию. Один человек соблазнил жену другого мужчины, и этот факт каким-то образом стал известен всем. Как вы думаете, будут ли этого соблазнителя преследовать по суду в соответствии с уголовным законодательством? Наверное, нет. Но многие осудят его поступок, а некоторые скажут, что он согрешил.

То есть, выходит, что можно совершить грех, который преступлением в общем-то не является. Иначе говоря, преступление — понятие секулярное. Это пре-ступление рамок законов, принятых обществом, то есть, людьми. Грех — это нарушение законов, данных богом. То есть, грех есть понятие религиозное. Если, например, иудей съест креветку — он совершил грех в глазах бога своего. Если мусульманин отведает свинины, даже не зная, что он на самом деле ест, даже будучи кем-то обманут — он совершил грех. Разумеется, никто их за это судить не будет. А в племенах, которые мы привыкли называть примитивными, существуют различные запреты — табу. Нарушение табу грехом не называют, но смысл такого поступка ничем не отличается от совершения греха. Оба нарушения принадлежат к религиозной сфере самосознания общества.

Так вот, секс, почему-то, почти всеми религиями не поощрялся. Другое дело — аскетизм, то есть, добровольный отказ от мирских соблазнов и удовольствий. Аскетизм всегда почитался за духовный подвиг, как в христианстве, так и, например, в индийской йоге. Причём, приветствовался не только отказ от удовольствий, но и различные способы самоистязания, такие как столпничество, флагелляция, ношение вериг и так далее.

Секс же, как самое большое из наслаждений, доступных человеку, противопоставлялся аскетизму. И если уж аскетизм угоден богу, то сексуальные наслаждения, как прямая противоположность аскетизму, могут быть угодны только дьяволу. Уходит, например, святой человек в пустыню, чтобы в одиночестве неустанно молиться богу, питаясь исключительно диким мёдом и акридами, а тут является ему дьявол в виде соблазнительной и развратной женщины, и ну отвлекать его от молитвенных трудов. Всякие непристойные видения насылает на бедного молитвенника дьявол дабы совратить его с пути истинного. Трудно устоять перед ним и остаться чистым перед богом. То есть, тут уже понятно, что остаться чистым можно только отказавшись от секса. А раз так, значит секс — это грязь, нечистота, мерзость перед богом. Вот такая логика.

А супружеская неверность — это уже не простой грех, а смертный! Сам бог заповедал людям в библии: прелюбодеи подлежат побиению камнями перед всеми. А в некоторых мусульманских странах и до сих пор неверных жён забивают камнями, да ещё публично, при большом стечении народа, мужчин, разумеется. В средневековье в арабских странах неверную наложницу, а то и обоих любовников вместе зашивали в мешок и топили, как котят. Ну, там, или на кол сажали, где как. А представьте себе жизнь этой наложницы. Богатый вельможа забрал её маленькой девочкой в гарем, где у него ещё жён триста, если не все пятьсот. Это когда же до бедняжки очередь дойдёт? А молоденькая ведь, хочется! Так все триста или пятьсот и страдают коллективно в одной большой золочёной клетке.

У девушек и молоденьких женщин от отсутствия сексуальных контактов и крыша поехать может, попросту говоря. Во сне чего только не приснится, вплоть до оргазма. Ну, и у юношей тоже такое не редко случается — поллюции. Но вот в средние века такое дело для молодых женщин тоже могло добром не кончиться. Спали-то в тесноте. Услышит кто, что молодуха во сне стонет, и увидит судороги, да и донесёт святой инквизиции из зависти, ревности, или по другой какой причине. А там как пытать станут, хочешь — не хочешь, признаешься как во сне с инкубами мерзостям предавалась. А за такое — костёр. И жгли заживо баб десятками тысяч.

Но вот что любопытно, ведь не только иудаизм, христианство и мусульманство предписывают смертную казнь за нарушение супружеской верности. Только в примитивных племенах этот проступок преступлением не считался. А в любом религиозном государстве (а нерелигиозные государства стали появляться только с восемнадцатого века) контроль за сексуальными отношениями всегда устанавливался строгий.

Например, у древних инка, никогда ни об Йыхве, ни о Христе, ни об Аллахе не слыхавших, незаконных любовников подвешивали за волосы над пропастью. Короче, ни одна империя не могла позволить себе роскошь предоставить членам своего общества сексуальную свободу. Исключение составлял развратный Рим. Вот, тыкают нам пальцем пуритане и фундаменталисты — поэтому и развалился!

А возьмите к примеру революцию в России. Сразу после революции появились горячие головы: «Долой стыд!», «коллективные жёны», теория «стакана воды», и тому подобное. Однако, те, у кого в руках была реальная власть, быстро сообразили, что для укрепления и усиления этой власти необходимо поставить секс под строгий контроль. Семья — ячейка общества — и ни-ни!

— Хочу ещё добавить, — вставил Уильям, — что при любой степени контроля над сексуальной свободой подданных, при любом нарушении законов, традиций или религиозных установок корень зла в первую очередь искали в женщине. Женщина всегда была виноватой в большей степени, чем мужчина.

— Совершенно справедливое замечание, — согласился Морис. — Помните, как сказано у Экклезиаста: «И нашёл я, что горше смерти — женщина, потому что она — сеть, и сердце её — силки, руки — оковы; добрый пред богом спасётся от неё, а грешник уловлен будет ею». И такое отношение к женщине, опять же было повсеместным.

В Китае вдов заживо хоронили вместе с мужьями, в Индии — заживо сжигали на погребальном костре мужа. Да и в двадцатом веке ещё в Индии существовал город вдов, где они все вместе влачили жалкое существование на подаяние. Это, разумеется, те, кого не сожгли. А случаи самосожжения вдов были зафиксированы и в двадцать первом веке. Заметьте при этом, что вдовой можно было стать и в самом нежном возрасте. Знаете, сколько было лет самой молодой сожжённой заживо вдове? Четыре года!

Наташа взяла из-под руки Брюса его коньячную рюмку и сделала большой глоток. Глаза её были полны ужаса. Она прекрасно понимала, что всё, что говорит Морис, чистая правда. И, хотя он описывал исторические события, ей стало нехорошо.

— Простите, — смущённо сказал Морис, — я кажется чересчур увлёкся. Подведу итог. Секс — самое реальное, самое острое и самое полное из всех наслаждений, доступных человеку. Я бы даже сказал — самая главная потребность. На протяжении всей истории человечества любая власть, как религиозная, так и секулярная, как авторитарная, так и тоталитарная, всегда старалась установить жёсткий контроль над частной сексуальной жизнью своих подданных. И только начиная с восемнадцатого века, медленно, с переменным успехом, в разных странах по-разному, большой и малой кровью, идёт непрекращающаяся война за сексуальное освобождение человека, за его — и её — неотъемлемое право любить, кого хочется и таким способом, каким хочется. И если обоим партнёрам их способ любви доставляет желаемое наслаждение, никого из посторонних это не должно волновать.

Война далеко не окончена. Приведу лишь три примера: в Индонезии до сих пор ещё не отменён официально закон, предписывающий смертную казнь за мужскую мастурбацию, в арабских и африканских странах всё ещё широко применяется клитородектомия — это значит, что маленьким девочкам надрезают, а то и вовсе вырезают клитор, чтобы снизить их сексуальное наслаждение до минимума, а в нашей стране, в штате Вирджиния, до сих пор официально не отменён закон, запрещающий оральный секс, даже между законными супругами.

— Да, — грустно заметил Брюс, — видно, что вы в совершенстве владеете предметом, но, похоже, что наших юных дам, я имею в виду Наташу и Линду, вы заметно расстроили. Надеюсь, что Кристинка ничего не поняла из тех ужасов, которые вы на нас выплеснули.

В это время маленькая Кристина встала, подошла к креслу Мориса, уселась на подлокотник, потянулась к нему и как-то по-взрослому поцеловала его в щёку. Слегка ошарашенный философ взял её подмышки, перенёс по воздуху через подлокотник и усадил к себе на колени. Девочка немедленно обхватила его за шею ручонками и прижалась щекой к его щеке.

— Я тебя люблю, — сказала она довольно отчётливо.

Вся компания замерла от неожиданности.

— За что же ты меня любишь? — Морис попытался перевести всё в шутку.

Девочка оторвалась от него и посмотрела ему в глаза.

— Ты хороший, — сказала она. — Умный.

— Ты что-нибудь поняла из того, что я рассказывал? — удивлённо спросил Морис.

Кристина отрицательно покачала головой.

— Так почему же ты решила, что я умный? — улыбнулся философ.

— Знаю, — чётко выговорила малышка, твёрдо и серьёзно глядя ему прямо в глаза.

В первый раз за много лет Морису Ларсону вдруг стало не по себе.

* * *

Брюс внезапно поймал себя на том, что стоит, прислонясь к стойке бара с рюмкой Хеннеси в руках и неотрывно смотрит на няню своей приёмной дочки. Девушка с серьёзным видом обсуждает что-то с немолодым лысоватым человечком небольшого роста, зато с заметно выступающим вперёд брюшком.

— Сколько же времени я на неё пялюсь, — с невольной злостью на самого себя подумал доктор. — Совсем неприлично, если кто-то заметил. Что-то я расслабился в последнее время. Совсем перестал себя контролировать.

Наташа действительно выглядела невероятно привлекательно в своём коротеньком платьице ярко-зелёного цвета и в изящных туфельках на высоких каблуках. Было в ней что-то немного детское, что придавало всему её облику особенное очарование и свежесть.

— Что этому коротышке от неё надо? — почему-то с неудовольствием подумалось Брюсу.

В это время девушка обернулась и, поймав его взгляд, с улыбкой помахала ему рукой, приглашая присоединиться к беседе. Доктор не спеша подошёл к Наташе и встал рядом с ней, держа рюмку в левой руке.

— Познакомься! — прощебетала девушка, — это мистер Зоммерфельд, он ювелир и говорит по-русски. Его родители вывезли его из России ещё когда он ходил в школу, но дома у них до сих пор все говорят по-русски.

— Дэвид, — коротышка пожал протянутую Брюсом руку. — Мы тут обсуждали чисто гипотетическую возможность легальной реализации случайно обнаруженного драгоценного камня.

Ювелир внимательно посмотрел Брюсу в глаза, но тот оставался совершенно невозмутимым.

— Вы понимаете, что при полном, или почти полном, отсутствии в обращении наличных денег и в условиях жёсткой монополии государства на ввоз в страну драгоценных металлов и камней, это непростая задачка. Но вполне разрешимая, — продолжал толстячок.

Доктор спокойно слушал, никак не реагируя на слова своего визави.

— Вот одна из возможных схем, — не унимался Зоммерфельд. — Допустим, ваша девочка, — он кивком головы указал на Наташу, — набрасывает эскиз оригинального ювелирного украшения, скажем, необычного такого кулона или колье. Я покупаю у неё этот эскиз как произведение искусства почти за ту цену, сколько стоит сам камень. Далее по этому эскизу я воплощаю её замысел в реальное украшение и продаю его за соответствующую цену одной из моих богатых и тщеславных клиенток, которой обязательно нужно, чтобы её драгоценности были совершенно уникальными, каких ни у кого больше нет. При этом покупательница понимает, что приобретает не только произведение искусства, но и очень ценный камень.

Далее, она платит налог с продажи, который поступает в государственную казну. Я зарабатываю на этом деле немножко больше, чем стоит мой труд по изготовлению украшения, поскольку это не простое украшение, а произведение искусства и, разумеется, тоже плачу государству подоходный налог.

А ваша девочка сразу становится признанной художницей, поскольку её работа уже продана за солидную сумму, а это, сами понимаете, главный фактор, свидетельствующий о признании её таланта. Она получает свою долю и заметьте, тоже отчисляет подоходный налог государству. Ну, а какому же государственному чиновнику придёт в голову сомневаться в легальности всей сделки, если в процессе её реализации было уплачено три налога от каждого из её участников.

— А как же вы в таком случае объясните возникновение из ниоткуда самого камня? — неудержался от улыбки Брюс, — не на улице же вы его нашли?

— Разумеется, нет, — с довольным смешком отреагировал ювелир, — нам ведь по роду профессиии постоянно приходится принимать участие, например, в аукционах по продаже драгоценностей, реквизированных у наркоторговцев и разных других мошенников. Украшения эти по большей части совершенно безвкусны, но камней в них много. Я разбираю эти украшения на составляющие их части и использую материал для создания настоящих шедевров ювелирного искусства. А на произведения искусства, сами понимаете, и цена другая.

Возьмите, к примеру, яйца Фаберже. Материал, из которого они сделаны, не составляет уже и одной двадцатой их цены, а девятнадцать двадцатых — чистая накрутка как на произведение искусства. А если через вашу девочку таким вот образом пройдёт достаточное количество материала, к которому она формально не будет иметь никакого отношения, слава нового Фаберже ей обеспечена.

И это, заметьте, не какая-нибудь там живопись или скульптура, которая ещё неизвестно, будет продаваться или нет. Тут каждое её украшение будут выхватывать из рук. Фаберже, всё-таки, не Ван Гог, знаете ли, ему нищета никогда не грозила, хе-хе!

— Мне тут одно не понятно, — задумчиво произнёс Брюс, — а почему же вам просто не использовать материал из купленных на аукционе драгоценностей напрямую?

— Э, дорогой мой, — с превосходством профессионала протянул мистер Зоммерфельд, — камешек камешку рознь! Ну, что эти наркодельцы понимают в настоящей глубине, чистоте, качестве огранки? Они же покупают что потяжелее и чтобы издали в глаза бросалось, да чтобы при этом и не слишком дорого. А за ценными камнями во всём мире идёт настоящая охота!

— Да, спасибо за разъяснение, — доктор покрутил головой, — вы меня заставили почувствовать себя полным дилетантом.

— Не огорчайтесь, дорогой мой, — ювелир несколько неловко похлопал Брюса снизу по плечу, — каждый из нас дилетант практически во всём, что не касается его профессии. А ведь многие и в своей-то профессии поднялись не на много выше уровня дилетантов. Поэтому-то настоящие мастера своего дела известны в узких кругах по именам. И их-то, поверьте, не так уж много.

Мистер Зоммерфельд, судя по его самодовольному виду, несомненно причислял себя самого именно к числу таких мастеров.

* * *

Брюс сидел в своей комнате перед включённым компьютером и пытался собраться с мыслями. Несмотря на то, что вечеринка у Линды затянулась, спать ему ещё не хотелось. Вернувшись из Турции Брюс несколько раз встречался со своими бывшими сокурсниками и коллегами из тех, кому он мог безусловно доверять, просмотрел пару сотен статей в специальных журналах, просидел несколько дней с утра до вечера в университетских библиотеках, и понял, насколько он отстал.

Объём публикаций в области генетических исследований увеличился раза в три, разработаны новейшие методы лабораторных исследований, расшифрованы и однозначно определены свойства человеческого организма, обусловленные каждым геном. И в то же время становилось всё более очевидным, что что-то существенное ускользает от понимания учёными всего спектра анатомических, физиологических и психических свойств человека. Всё чаще проскальзывали в научных статьях спекулятивные догадки о том, что не только химический состав генов, но и взаимодействия между ними играют существенную роль, определяющую природу каждого конкретного индивидуума и его психологическую структуру личности.

Но сконцентрироваться ему никак не удавалось. Перед глазами невольно возникал соблазнительный силуэт в коротеньком платьице изумрудно-зелёного цвета, с длинными стройными ножками в туфельках на высоких каблуках. Брюс безуспешно пытался бороться с этим наваждением, но в конце концов понял, что поработать сегодня уже не удастся.

Может быть, последняя рюмка коньяку была лишней? Да нет, скорее просто результат воздержания в течении последних двух месяцев. В госпитале в Анкаре у него была постоянная связь со старшей медсестрой инфекционного отделения — умной, уверенной в себе женщиной с прекрасной фигурой и хорошо скрываемым стремлением к сексуальным наслаждениям. Оба были настолько осторожны, что никто из госпитального персонала не заметил их почти двухлетнего контакта. Но, вернувшись из своей ссылки, доктор не спешил встречаться со своими бывшими любовницами. Лучше, чтобы как можно меньше людей знали о его возвращении, а женщины слишком болтливы.

Досадуя на себя за неспособность держать под контролем прорывающийся откуда-то из подсознания сексуальный интерес к этой молоденькой девушке, почти девочке, Брюс выключил компьютер и встал с кресла. В дверном проёме, прислонившись к косяку, стояла фигурка в белой полупрозрачной кружевной комбинации и в туфельках на шпильках. Доктор застыл от неожиданности, увидев прямо перед собой то, что за несколько секунд до этого непроизвольно всплывало в его воображении. И даже ещё хуже — раньше он никогда не видел эту молоденькую няню без платьица.

Ещё через пару секунд до его сознания наконец дошло, что в добавок ко всему под этой нехорошей рубашечкой чуть заметно просвечивает сексуальное бельё, более приличествовавшее бы взрослой женщине. Однако, на этой школьнице, как выяснилось ещё через пару секунд, оно смотрелось ещё более вызывающе и возбуждающе. Брюс застыл в нерешительности, не зная, что сказать этой маленькой нахалке, а она вдруг медленно двинулась ему навстречу, глядя на него снизу вверх всё также исподлобья и как-то совсем по-детски надув губки.

Сделав пять-шесть шагов, она оказалась стоящей перед ним почти вплотную. Не переставая гипнотизировать его своими зелёными глазами, девочка медленно подняла руки и обвила ими его шею. Почувствовав животиком его возбуждённый член, малышка слегка раскрыла губки, и, как будто чуть-чуть улыбнувшись, прикоснулась ими к его губам.

Не отдавая себе отчёта в том, что он делает, Брюс непроизвольно обнял девочку левой рукой за талию, а правой за плечи, и внезапно задрожал всем телом. Поцелуй этих пухлых, детских, расслабленно приоткрытых губок заставил время остановиться, а землю — качнуться и поплыть у него под ногами.

Через несколько томительно-сладких секунд — или лет? — девчушка оторвалась от его губ и прошептала ему на ухо: «Разденься!» Он не понял, что в этом слове было больше, просьбы или приказания, но о сопротивлении этому сладкому насилию уже не могло быть и речи. Пока он непослушными пальцами расстёгивал пуговицы рубашки, она успела ловким движением ослабить его ремень и расстегнуть молнию на брюках. Ещё через несколько мгновений, оказавшись совсем голым, он поднял девочку на руки и бережно опустил на постель. Раздвинув руками её послушно раскрывшиеся ему навстречу ножки, Брюс навис над девочкой, пытаясь войти в неё.

— Сильнее, сильнее! — шептала Наташа, впиваясь ногтями в его спину. — Ещё немножко!

Этот возбуждающий шёпот заставил Брюса забыть обо всём на свете. Девочка застонала когда ему, наконец, удалось проникнуть внутрь. Но он уже был на вершине страсти и не замечал ничего вокруг. Такого острого наслаждения он не испытывал никогда в жизни, ни с одной из своих прежних любовниц. Что-то колдовское было в этой девочке, что заставило взрослого мужчину полностью потерять рассудок.

Оба были настолько поглощены внезапно вспыхнувшей страстью, что не обратили никакого внимания на маленькую фигурку, внимательно наблюдавшую за ними из коридора через полуоткрытую дверь.

* * *

Доктор Стивенс никогда и подумать не мог, что способен на такое глубокое, всепоглощающее чувство. На людях он старался скрывать его, напуская на себя равнодушный вид, и это ему неплохо удавалось. Не потому, что он был хорошим актёром, а потому, что все окружающие были заняты самими собой. Только от опытного взгляда Линды не могла ускользнуть плохо скрываемая нежность в глазах Брюса, когда фигурка няни его дочери случайно оказывалась в поле его зрения.

Целый месяц для Наташи и Брюса пролетел как в тумане. Оба не могли дождаться ночи, когда Кристинка заснёт и можно будет, наконец, раствориться друг в друге. Счастье их было столь велико, что малышке не составляло труда обманывать их, притворяясь спящей, а потом потихонькунаблюдать за ними, впитывая не только сознанием, но и всем маленьким тельцем, дрожащим от возбуждения, изыски взрослой бесстыдной любви.

* * *

Брюс чувствовал невероятный прилив энергии. За месяц он собрал в одну базу данных все опубликованные за последние два года статьи по генетике, включая не только американские и европейские журналы, но также и латиноамериканские, русские, китайские, японские и индийские публикации. Автоматический компьютерный перевод на английский иногда раздражал своей корявостью, но Брюс довольно быстро научился вникать в суть излагаемой информации, по ходу расшифровывая неудобоваримые выражения, которые, к счастью, встречались довольно редко.

А после восьми — десяти часовой напряжённой работы как на крыльях летел домой, где не только мозг, но и всё его существо полностью переключалось на другой ритм. Труднее всего было постоянно контролировать себя, стараться держаться нейтрально, не позволять выплёскиваться наружу распирающей изнутри нежности. Иногда он замечал, что Кристина внимательно наблюдает за ними и замечает невольное мимолётное ласковое прикосновение рук или случайный, полный любви и взаимного желания взгляд.

Короче, доктор Стивенс чувствовал себя влюблённым мальчишкой. Странным образом, Наташа, несмотря на её молодость, оказалась в состоянии вести себя более сдержано и держаться от него на расстоянии, по крайней мере пока малышка не засыпала. Впервые в жизни Наташа испытывала безграничное доверие к мужчине, и это вселяло в её детскую душу спокойствие и уверенность в будущем. Она даже не задумывалась об этом, но интуитивно чувствовала себя защищённой, прикрытой от всех неприятностей и неясных угроз со стороны окружающего её чужого, холодного мира.

Никогда в жизни ей не было ещё так легко и спокойно. Поэтому, кроме внезапно открытого для себя счастья сексуальных наслаждений, Наташа испытывала чувство благодарности к Брюсу, и какое-то странное, чисто женское желание заботиться о нём, как о ребёнке. Да он и был, в сущности, большим ребёнком. Будучи постоянно погружён в свои мысли, он мог забыть позавтракать, одеть нестиранную рубашку, уйти из дома в домашних тапочках.

Отношения с Кристинкой складывались как нельзя лучше. Наташа всей душой полюбила любознательную, сообразительную малышку, и та отвечала ей полной взаимностью. Ведь у девочки, по сути дела, никого, кроме Наташи и Брюса не было на всём белом свете. Брюс очень любил свою неожиданно приобретённую дочурку, с удовольствием играл с ней по вечерам, читал ей книжки, смотрел вместе с ней по телевизору документальные фильмы о животных, насекомых, путешествиях. Но разница в возрасте и отсутствие опыта обращения с детьми мешали ему до конца проникнуть в душу ребёнка. Да и времени для общения у них было не так много. Целыми днями Брюса не было дома и заниматься ребёнком ему удавалось лишь пару часов по вечерам. Наташа же была с девочкой неразлучна. Вместе они занимались домашними делами, ездили в магазины за продуктами, гуляли, а чем дальше, тем больше проводили времени за чтением.

Кристина за неделю научилась читать по-русски и от книжек её было не оторвать. Месяца ей хватило на то, чтобы осилить несколько довольно толстых сборников сказок, и больше они её не интересовали. Наташа стала возить девочку в библиотеку, где была неплохая подборка русских книг.

Кристина принялась читать всё подряд: классику, жизнеописания, фантастику. Особенно ей понравилась поэзия, но смысл стихов чаще всего ускользал от неё. Девочка приставала с расспросами к Наташе, но той и самой не хватало кругозора для глубокого понимания поэтических текстов. Кристина заразила страстью к чтению и свою няню, так что теперь они нередко проводили за чтением многие часы, обмениваясь книгами и впечатлениями о них. А вечером вдвоём набрасывались на Брюса с вопросами о непонятных для них обеих местах, особенно когда речь шла об исторических событиях, описаниях открытий и изобретений, выдающихся личностях и их судьбах, и раскрыв рты слушали его объяснения.

* * *

В один прекрасный день, когда девочки сидели на диване, углубившись в чтение, раздалась мелодичная трель телефона. Наташа взяла трубку и с удивлением услышала немного взволнованный голос Брюса, который обычно был так погружён в свои занятия, что позвонить домой ему никогда и в голову не приходило.

— Наташа, — сказал Брюс, — ты не хотела бы выйти за меня замуж?

— Что? — переспросила девушка, совершенно ошарашенная внезапностью предложения и каким-то непривычно растерянным голосом Брюса.

— Ну, ты понимаешь, я подумал, что тебе было бы спокойней, если бы у тебя был официальный статус и ты могла бы стать настоящей американкой. Ой, прости, что-то я не то говорю. Наташа, девочка моя, я тебя очень люблю и хочу, чтобы ты стала моей женой, вот. Ты согласна? Или тебе нужно время?

— Нет.

— Что нет?

— Не нужно.

— Что не нужно?

— Не нужно время. Какой же ты всё-таки глупый? — ласково и радостно сказала девушка, — нечего мне думать! Конечно согласна! А ты серьёзно?

— А ты что, думаешь, я мог бы так пошутить?

— Нет, не думаю. Только я никогда не слышала, чтобы предложение делали по телефону.

— Да, понимаешь, времени нет. Ты уж не обижайся, пожалуйста. Одевайся красивенько и Кристинку тоже принаряди. Я через полчаса приеду, заберу вас и поедем регистрироваться. Я уже договорился с официальным представителем мэрии, у него как раз сегодня оказалось окно в расписании. Раз уж ты не против, чего время терять?

— Слушай, у меня просто нет слов! А причёска? А платье? Как же так?

— Ну, одень своё белое платьице, в цветочек. А причёску? Ну, хвостики завяжи, что ли? Ты же не какая-нибудь старушка за двадцать! Будь сама собой, ладно? Ну всё, я еду, мне ещё надо за кольцами заехать, но я быстро!

— Что случилось? — спросила Кристинка, когда Наташа положила телефон на столик.

— Ничего особенного, — ответила Наташа деловым тоном, — я выхожу замуж. Одевайся, у нас мало времени.

— Это что же значит? — хитро прищурилась малышка, — Что ты теперь станешь моей мамой? — и с радостным визгом бросилась Наташе на шею.

* * *

Церемония оказалась на удивление краткой и обыденной. Всё произошло у чиновника дома: «Согласны ли вы стать мужем и женой?», «объявляю ваш брак зарегистрированным», «распишитесь здесь и здесь», «обменяйтесь кольцами», «невеста, можете поцеловать своего жениха, то есть, наоборот, ну, вы меня поняли».

Выйдя на крыльцо дома, Брюс задумчиво почесал затылок и, глядя на Кристину, скроил смешную физиономию.

— Надо бы отметить событие? — спросил он.

— А кого пригласим? — полюбопытствовала девчушка.

— У тебя что, такой широкий круг друзей, что не знаешь, кого и пригласить?

— Нет. Только Линда. И Уильям, — сказала Кристина.

— Ну, вот тебе телефон. Звони, приглашай.

— Нет, — девочка вдруг застеснялась. — Пусть Наташа.

* * *

Линда с мужем оказались дома и с удовольствием согласились поужинать вместе. Встретились в семь часов в «Амбассадоре». Брюс заказал бутылку Дом Периньон.

— По какому случаю торжество? — поинтересовалась Линда.

— Я хочу поделиться с вами, друзья, приятной новостью, — сказал Брюс, поднимая бокал.

— Постойте, — перебила его Линда, — я сейчас угадаю! По-моему, мы присутствуем на церемонии обручения, я не ошиблась?

— Что-о-о? — недовольно поморщился Брюс и состроил такую гримасу, что Наташа с Кристиной прыснули.

— Я ошиблась? — растерянно проговорила Линда, — простите.

— Вы ошиблись, — вздохнув, произнёс Брюс, — но направление было выбрано верно.

— Как это? — не поняла Линда.

— Вы просто немного не успеваете за ходом развития событий, — Брюс поклонился в её сторону, — мы уже женаты.

Линда замолчала, переваривая услышанную новость.

— Поздравляю, — поднял бокал Уильям, как будто ничуть не удивившись. — Молодец, доктор. Нельзя было упускать такой шанс.

— И давно вы женаты? — поинтересовалась пришедшая в себя Линда.

— Уже три с половиной часа, — серьёзно сказал Брюс, посмотрев на часы.

— Ну, тогда желаю вам счастья, — улыбнулась Линда, чокаясь с Наташей и Брюсом и глядя им по-очереди в глаза, — я очень рада за вас обоих. И где же вы собираетесь провести медовый месяц?

Брюс с Наташей переглянулись.

— Мы ещё об этом как-то не успели подумать, — пробормотал Брюс.

— Линда, — раздался звонкий голосок Кристины, — а где Морис? Ты знаешь, как его найти?

— Конечно, знаю, — ответила Линда. — Он живёт на своём ранчо на границе Западной Вирджинии и Теннесси. А ты его, оказывается, не забыла? — улыбнулась она девочке.

— Вот его телефон, — Линда порылась в сумочке, нашла карточку и протянула её Кристине. — Можешь ему позвонить. Он обрадуется.

Девочка с серьёзным видом взяла карточку, внимательно посмотрела на неё и, подняв голову, обвела взглядом присутствующих.

— Телефон у кого-нибудь есть? — спросила она.

Брюс достал из кармана пиджака телефон и протянул ей. Кристина сосредоточено набрала номер.

— Здравствуй, Морис. Это Кристина. Да. Что у нас нового?… Брюс с Наташей поженились… Морис вас поздравляет, — сказала девчушка, обращаясь к новобрачным. — А ты где сейчас?… Ты там один?… И тебе не скучно?… Я хочу с тобой увидеться… Спасибо, но ты же понимаешь, что я не могу принять решение одна. Я передаю телефон Брюсу, обсудите с ним, пожалуйста, детали.

С этими словами девочка протянула телефон Брюсу.

— Морис приглашает нас всех к нему в гости, — сказала она.

— Ну вот, улыбнулась Линда, — кажется, Кристинка уже решила вопрос о том, где вам провести медовый месяц.

5. МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ

Домик Мориса прятался в густом лесу в полутора милях от шоссе. Построенный из толстого деревянного бруса, он выглядел неказистым, но прочным. Наташе он показался похожим на русскую избу, как те, что она видела на старых фотографиях и книжных иллюстрациях.

Заслышав треск сучьев под колёсами подъезжающего автомобиля, Морис вышел на крыльцо. Наташа открыла дверцу и вышла первой из машины. Хозяин с улыбкой направился ей навстречу, но но на полпути был перехвачен Кристиной, вихрем выскочившей из автомобиля и бросившейся ему на шею. Морис поймал девчушку на лету и она, крепко обхватив его ручонками за шею, прижалась к его гладко выбритой к приезду гостей щеке.

Дождавшись, когда объятие слегка ослабло, Морис осторожно опустил девочку на землю и, выпрямившись, с нескрываемой радостью в глазах поздоровался за руку с Наташей и с подошедшим последним Брюсом. Пока мужчины доставали из багажника коробки и пакеты с деликатесами и напитками, Кристина застыла как заворожённая, вдыхая незнакомые запахи настоящего леса: острый запах хвои, смолы, гниющей листвы и грибной сырости.

— Ой, а мы все здесь поместимся? — с недоверием глядя на неказистое строение спросила Наташа.

— В тесноте, да не в обиде, — улыбнулся хозяин, — шучу, шучу! Вон там, за деревьями прячется настоящий дом, — он махнул рукой в направлении густых зарослей.

Обогнув разросшиеся кусты орешника по чуть заметной, заросшей травой тропинке, гости вслед за хозяином вышли к большому двухэтажному строению с кирпичным фасадом и широким навесом, покоящимся на резных деревянных колоннах над крыльцом.

Огромная гостиная, занимавшая добрую половину площади дома на первом этаже, была уставлена по стенам высокими, от пола до потолка, стеллажами со старинными книгами. Такие остались разве что в библиотеках и музеях. Читающая публика в течении всего какого-нибудь десятка лет перешла на электронные чипы с терабайтной памятью, позволяющие экономить всё время дорожающую жилую площадь в метрополисах.

— И ты всё это прочитал? — округлив глаза, спросила Кристина.

— Не-ет, — равнодушно протянул Морис, — зачем? Стоят себе для красоты.

— Неправда! — закричала девочка, — я тебе не верю!

— Конечно, неправда, — ласково улыбнулся ей хозяин. — Многие прочитал, некоторые нужны для работы. Но тут не все книги мои. Некоторые из моих друзей привозят и оставляют мне свои частные библиотеки на хранение.

Пока Наташа с Морисом рассовывали продукты по полкам холодильника, а Брюс перетаскивал на второй этаж чемоданы с вещами из машины, Кристинка, почувствовав себя в какой-то сказочной стране, медленно шла вдоль стеллажей, иногда прикасаясь рукой к корешкам.

Ей казалось, что от этих старых книг исходит какое-то непонятное тепло, что они живые, как маленькие зверьки, которые давным-давно заснули и затихли, каждый в своей норке. А сама она представлялась себе волшебницей, которая может разбудить любого из них и, в зависимости от того, добрый это окажется зверёк или злой, интересный или скучный, умный или глупый, в её власти будет подружиться с ним, или опять погрузить в спячку.

Рука девочки невольно легла на корешок книги, явно отличавшейся от остальных. У этого зверька кожа была не гладкая, а шершавая. Кроме того, этот зверёк не спал, как остальные, а как будто притаился, а внутри у него что-то явственно пульсировало. Оставить эту загадку неразгаданной Кристина не могла. Она вытащила книгу, оказавшуюся довольно увесистой, и открыла на первой странице. В правом углу пустого пожелтевшего листа были отпечатаны четыре короткие строчки. Девочка увидела знакомые русские буквы и прочитала:

Внезапно смысл четверостишия ударил её мозг, как электрический разряд. Ведь это значит, что каждому человеку предстоит умереть. Почему она раньше никогда об этом не задумывалась? И Брюс, И Морис, и Наташа когда-нибудь умрут. И сама она — тоже? Как это? Что это значит? Вот сейчас она есть: видит, слышит, думает, радуется — а когда-нибудь: раз! — и её не станет. И некому будет смотреть, думать? Есть, пить, спать? Девочка в смятении пыталась себе это представить — и не могла.

Она потихоньку подошла сзади к Морису, раскладывавшему на тарелке ломтики копчёной рыбы и тихонько потянула его за рукав рубашки.

— Что, зайчонок? — ласково спросил мужчина, обернувшись к ней.

— Что значит — умереть? — пристально глядя ему в глаза, спросила девочка.

— Оп-па! — слегка ошалелым от неожиданности взглядом уставился на малышку философ, — ничего себе вопросик от маленькой девочки! Эй, да как тебя угораздило именно эту книгу ухватить?

— А что это, — поинтересовалась резавшая рядом салат Наташа.

— Это уникальная книга, — ответил ей Морис, — единственный экземпляр. Рукопись. Написанная дедом моего близкого друга, самого глубокого мыслителя из всех, кого я знаю. Дед его эмигрировал из России более полувека тому назад. И книга написана по-русски.

— Так ты что, по-русски читать умеешь? — обратился он к Кристинке.

Та молча в ответ кивнула.

— Ну и чудеса! — философ так и застыл с открытым от изумления ртом.

— Так ты мне объяснишь? — малышка продолжала испытующе смотреть на него.

— Вопрос этот очень серьёзный, — Морис присел перед ней на корточки и взял за плечи руками. — Давай поговорим об этом спокойно после обеда, ладно?

Кристинка опять молча кивнула.

* * *

За обедом все чувствовали себя легко и непринуждённо. Морис, которого всё семейство Стивенсов видело лишь второй раз в жизни, оказался своим парнем, остроумно шутил, потешаясь над отсталым американским законодательством, согласно которому Наташе в её нежном возрасте не возбранялось выйти замуж и рожать детей, но тому из взрослых, кто нальёт ей пива, угрожало серьёзное процессуальное разбирательство.

— Даже если этот взрослый её законный супруг, — с серьёзным видом заметил хозяин дома, когда Брюс налил и подвинул своей молодой жене полбокала сухого вина.

— И мне тоже, — протянула свой стакан Кристинка. — Только не этого, оно кислое. Вон того, розовенького, — она показала кивком головы на запотевшую бутылку цинфанделя.

— Ничего себе, — искренне удивился Морис, наблюдая как Брюс послушно наполняет малышке стакан. — А плохо ей не будет?

— Ничего не сделается, — спокойно ответил Брюс, — пусть балуется.

И действительно, никаких изменений в поведении девочки с понижением уровня жидкости в стакане не наблюдалось.

— Может объясните, в чём тут фокус? — спросил Морис минут через пятнадцать, переводя удивленный взгляд с Брюса на Наташу и обратно.

— Видите ли, — сказал Брюс, — Кристинка необычный ребёнок. Боюсь, что вас ожидает ещё много сюрпризов. Пожалуйста, относитесь к её отклонениям спокойно и разговаривайте с ней, как со взрослым человеком.

— А что такое отклонение? — тут же встряла с вопросом Кристина. — Я ведь сижу прямо и никуда не отклоняюсь.

— Твой папа имел в виду, что ты отличаешься от других девочек твоего возраста, — пояснил Морис.

— Я уверен, что общение с вами пойдёт девочке на пользу, — заметил Брюс. — Вы обладаете даром просто и доступно объяснять сложные понятия. Я иногда просто теряюсь от её вопросов.

— Я уверен, что и мне общение с этой милой барышней тоже пойдёт на пользу, — улыбнулся философ, — и, кроме того, доставит искреннее удовольствие.

Кристинка ответила ему вполне светской сдержанной улыбкой.

* * *

После обеда, когда оставшиеся блюда оперативно переместились со стола в недра необъятного холодильника, бутылки в бар, а посуда — в моечный автомат, хозяин предложил гостям совершить небольшую прогулку по лесу.

Заросшая травой просёлочная дорога, по которой, видно, давно уже никто не ездил, для городских жителей выглядела совершенно сказочной. Брюс с Наташей шли медленно, наслаждаясь покоем и птичьей перекличкой, но всё равно быстро оказались далеко впереди, потому что Кристина, ошеломлённая дикой природой, так не похожей на парк рядом с их домом, то и дело останавливалась, разглядывая гриб на обочине, шмеля, зависшего над жёлтым цветком или притаившегося в тени лопуха зайчонка. Ноздри девочки радостно расширялись, вдыхая незнакомые, пьянящие запахи. Морис, которого она держала за руку, послушно останавливался и терпеливо ждал, когда ребёнок насытит своё жадное любопытство.

— Ну, теперь рассказывай, — малышка потянула спутника за руку.

— О чём? — спросил Морис.

— Что такое смерть. Ты забыл?

— Ну, хорошо. Давай-ка мы с тобой сначала определим, что такое жизнь. Как ты думаешь, чем все живые существа отличаются от неживых?

— Живые существа? — задумалась девочка, — они едят и пьют, а неживые — нет. И ещё — живые дышат.

— Так. Это правильно. А что ещё?

— А ещё они писают и какают.

— Что же, и это правильно. А теперь подумай, что эти живые существа едят и что из них выходит?

— Едят разные вкусняшки, а выходят из всех одинаковые какашки.

— Вот видишь, значит, внутри живых существ происходят какие-то процессы, которые превращают вкусняшки в какашки?

— Да. А какие процессы?

— Живым организмам нужна энергия, чтобы жить, двигаться, думать. Нужен и строительный материал, чтобы постоянно обновлять клетки своего тела и расти. То есть, внутри всех живых существ находятся малюсенькие фабрики и заводы, которые не перестают работать ни на секунду.

— Поняла, — сказала Кристина, — а ещё живые существа занимаются любовью.

— Да, — согласился Морис, — ценное замечание. А зачем они это делают, ты знаешь?

— Знаю. Им это приятно. Удовольствие получают.

— Это правда, — подтвердил философ. — А ещё от этого детёныши рождаются. Таким образом живые существа размножаются.

— Правда? — удивлённо спросила девочка. — А я и не знала.

— Ну вот, теперь ты знаешь, в общих чертах, чем живые существа отличаются от неживых. А когда наступает смерть, все процессы внутри живого организма останавливаются и тело его превращается в неживую материю.

— И когда умирает человек, то он больше ничего не видит, не слышит, и ни о чём не думает?

— Да, правильно. Это так и есть.

— Значит, вот сейчас я вижу, слышу, нюхаю, думаю, вспоминаю, а когда я умру, уже ничего этого делать не буду?

— Ты вполне логично рассуждаешь, ничего не скажешь, — вздохнул Морис.

— А куда же я денусь? — удивилась девочка.

— Ты имеешь в виду, куда денется твоё сознание? Твоё «Я»? Оно потухнет и перестанет существовать.

— А я читала в одной книжке, что у каждого человека есть душа, которая после смерти будет жить, радоваться или страдать. И что эта душа попадёт в рай или в ад.

— Ах, вот, что, — протянул философ, — теперь я понимаю смысл твоего вопроса. Да, есть люди, которые верят в посмертное существование души. И ещё они верят в бога, который создал всю вселенную, все живые существа, и человека в том числе. И ещё они верят в то, что этот бог всё время наблюдает за поведением каждого человека, читает наши мысли, помогает хорошим людям и наказывает плохих. Такие представления о мире называют религией.

— А много в мире людей, которые верят в религию? — спросила девочка.

— Очень много. Верующих на земле гораздо больше, чем неверующих.

— А ты ведь неверующий, да?

— Да, я неверующий, это правда.

— Но ты же умный. Значит все верующие люди — глупые?

— А вот на этот вопрос так просто не ответишь, — задумчиво проговорил Морис. — Я думаю, что со временем ты сама должна будешь сделать свой выбор: верить или не верить. Но для того, чтобы твой выбор был осознанным, тебе нужно многому научиться, многое понять самой, а не полагаться слепо на чужое мнение. Чужое мнение ведь может оказаться ошибочным.

Если бы ты сейчас разговаривала со священником, он тоже показался бы тебе умным человеком, и ты, возможно, готова была бы поверить ему. Но ты не торопись с решением этого вопроса. Просто учись, читай книжки, размышляй, и рано или поздно к тебе придёт понимание того, как устроен этот мир.

— Она вас не замучила своими вопросами? — раздался голос Наташи.

— Вы уже вернулись? — повернулся к ней Морис. — А мы так увлеклись разговорами на философские темы, что даже не слышали вас.

— Да уж, эта девочка кому угодно голову заморочит, — засмеялась Наташа.

— Наташа, — Кристина посмотрела на неё не по-детски серьёзно, — а ты веришь в бога?

— Ты знаешь, — взяла её за руку Наташа, — никогда серьёзно об этом не думала. Наверное, нет.

— А ты? — девочка посмотрела на Брюса.

— А я так точно — нет, — улыбнулся тот, — а почему ты спрашиваешь?

— А мне интересно, — сказала Кристина, — те люди, кто в бога верит, они же, наверное, совсем по-другому думают?

— А ты можешь об этом в книжках прочитать, — сказал Морис.

— Ой, и правда! — обрадовалась малышка, — пошли скорее домой. Я ведь уже нашла такую интересную книжку!

— Честно говоря, я бы не рекомендовал девочке начинать с этой книги. Не для детей это сочинение. Чрезмерно реалистичные и натуралистичные детали и для взрослого человека могут заслонить заложенный в ней философский смысл, а на ребёнка она может произвести слишком сильное впечатление. Настолько сильное, что реакция может оказаться совершенно непредсказуемой.

— Боюсь, что теперь-то уж её от этой книги будет не оттянуть, — невесело усмехнулась Наташа. — Вы ведь не представляете себе, насколько это упрямое существо.

Кристина в это время уже изо всех сил тянула Наташу за руку по направлению к дому.

* * *

— Давай вместе читать, — упрашивала Кристина Наташу, усевшись на обширном диване с книгой на коленях, — ты будешь мне объяснять, если я чего-нибудь не пойму, хорошо?

Наташа покорно села рядом, хотя, если честно признаться, ей и самой не терпелось узнать, что же в этой книге такого необычного.

«Он был силён. Тело — сплошные мышцы. И рвущееся изнутри непреодолимое стремление к совокуплению. Он был вне конкуренции и не встречал отказа со стороны представительниц противоположного пола. Всё зависело от его желания: кого из них он выберет? Кого осчастливит? Вокруг него всегда вертелись хорошенькие тёлки. Некоторые напускали на себя равнодушный вид, вроде бы и не замечали его. Но он-то знал, что стоит ему только захотеть — оприходует любую, и никуда она не денется. Так что всё их напускное равнодушие — или игра или тупость. Но сам он никогда об этом не задумывался. Незачем было. Да и вообще он мало о чём задумывался. Всё, что ему было нужно, давалось ему без труда.

Однако последнее время с ним стали происходить странные вещи. Иногда он начинал испытывать возбуждение и без тёлки. Какая-то непонятная вибрация доводила его до оргазма. Но, в общем, ничего плохого в этом не было. Оргазм есть оргазм, хотя, конечно, с тёлкой приятнее. А вчера он каким-то образом оказался перед странным сооружением, в котором, он знал, были тёлки. Он слышал их голоса, чувствовал их запах. Он вошёл внутрь и оказался запертым в какой-то клетке. Тёлки были где-то рядом, но он был ограничен в движениях. Странным было и отсутствие еды.

Он не знал, что его везут на убой».

— А это про кого? — спросила Кристина.

— Наверное, про бычка, — ответила Наташа.

— А что значит «на убой»? Его что, убивать везут?

— Да.

— А почему?

— Чтобы сделать из него котлеты, — объяснила Наташа.

— А сколько люди съедают каждый день котлет?

— Не знаю. Много.

— Это значит, что каждый день много бычков убивают?

— Да. И бычков, и коров, и овец, и коз, и кур.

— А кто их убивает?

— Рабочие на специальных фабриках.

— Это что же, они каждый день с утра до вечера только и делают, что убивают?

— Наверное.

— А почему они на такую страшную работу нанялись?

— Наверное, им за это хорошо платят. А может, они ничего другого делать не умеют.

— Всё равно страшно. И неприятно.

— Слушай, Кристинка, может не будем дальше читать, а? Давай другую книжку возьмём. Вон их здесь сколько!

— Нет, — упрямо сжала губы Кристина, — читаем дальше.

— Ну, что с тобой делать, — вздохнула Наташа.

«Запах! Запах еды! Целый океан восхитительной питательной жидкости под эластичным плотным покровом там, внизу.

Под плотной плёнкой пульсировали ручейки горячего, вкуснейшего в мире супа!

Он начал спускаться, предвкушая обильную трапезу. Краем глаза он заметил её, спешившую туда же, куда и он. Слишком голоден он не был, не так давно ему удалось неплохо подзаправиться. Похоже, что еда никуда не денется, а вот получить удовольствие до обеда совсем не помешает! И он устремился наперерез.

По всему было видно, что она была голодна. Очень спешила туда, вниз, где еда, поэтому и не сразу заметила его. А когда заметила, было уже поздно. Никуда не денешься, придётся отдаться этому разбойнику. Просто так он её не отпустит. И лучше уж отдаться по-хорошему, она уже знала это по опыту. А то ведь воткнёт свой твёрдый, как железо член куда придётся. Такое с ней уже случилось однажды. Очень больно было. Поэтому она поспешила повернуться к нему задом и расслабиться. Есть очень хочется, но раз уж деваться некуда, лучше уж удовольствие получить. Он мгновенно залез на неё и грубо воткнул в неё свой член.

— Ну почему они все такие эгоисты и грубияны, только бы своё удовольствие получить, — подумала она, уже растворяясь в приближающемся оргазме.

В это время какой-то огромный толстый обрубок надвинулся на них откуда-то из неизмеримой дали вселенной и размазал обоих по стене.»

— Ой, а это про кого? — удивилась Кристина.

— Я и сама не знаю, — ответила Наташа. — Давай у Мориса спросим.

— Я же говорил, что это не детская книга, — сказал подошедший хозяин. — Боюсь вам ещё рано читать такие вещи.

— Нет! — упрямо возразила малышка. — Хочу! Мне интересно. Про кого это?

— Это про клопов, — вздохнул Морис, — а дальше будет про людей. Очень натуралистично и жестоко. Не надо вам это, а?

— А кто такие клопы? — продолжала допытываться Кристина.

— Это такие насекомые, которые пьют человеческую кровь.

— Ой, я таких никогда не видела, — с испугом сказала девочка.

— Вот и хорошо, что не видела, — ответил ей Морис.

— А они большие? — спросила Кристина.

— Нет, маленькие. Но кусачие. В Америке их практически нет, но в бедных странах ещё встречаются. Ужинать не пора?

— Мы ещё немножко почитаем, — ответила за обеих Кристина.

Наташа только вздохнула, взглянув на Мориса, и пожала плечами.

«Он закусил вяленым мясом и продолжил свой путь. Густой подлесок скрывал его от врагов, а мягкий мох заглушал шаги. Ему не в первой было устраивать засады вблизи ведущих к воде тропинок. Он был опытным охотником. Четырнадцать высушенных черепов были развешены по углам его хижины. Он был вторым по авторитету в племени — после вождя. Он заслужил уважение остальных воинов тем, что всегда охотился один. Ему ничего не стоило справиться один-на-один с любым воином из любого из соседних племён. Он был вынослив, силён и быстр, как леопард.

Конечно, охотился он не только на воинов-мужчин. Если ему на пути попадался старик, или женщина, или даже ребёнок, он не упускал и эту добычу: череп есть череп. Чем больше черепов, тем больше почёта, уважения и власти.

Чаще всего он не убивал своего пленника сразу, а приводил его в селение. Чтобы не тащить труп на себе. Иногда он даже сохранял своему пленнику жизнь, кормил его и хорошо с ним обращался. Конечно, и он, и пленник, оба знали, что рано или поздно настанет день жертвоприношения. И оба относились к этому спокойно, потому что какой смысл жить в страхе перед неизбежным.

Внезапно земля ушла из-под его ног и он оказался висящим в воздухе вниз головой. А из-за кустов с радостными восклицаниями появились враги с кольцами в носу и раскрашенными охрой лицами.

Его привели в деревню и привязали за руки и за ноги к двум толстым глубоко врытым вертикально в землю брёвнам.

— А ну, сынок, поджарь-ка его, — сказал один из воинов мальчику лет восьми, подавая ему горящую головню. Мальчик быстро и ловко воткнул горящий конец пленнику в задний проход. Пленник заорал и задёргался. Племя, собравшееся вокруг, загоготало и заулюлюкало. Второй мальчик с горящей веткой в руках подошёл к привязанному спереди и начал жечь ему гениталии. Несчастный выл и метался, волосы у него в промежности весело потрескивали, а толпившиеся вокруг женщины и девочки начали приплясывать от восторга.

— Мама, а зачем нужно его поджаривать, — спросила малышка лет четырёх стоящую рядом молодую женщину, показывая пальчиком на извивающуюся от боли жертву.

— Ты что, не понимаешь, глупенькая? Так он будет гораздо вкуснее».

— Они что, правда его съедят? — с расширенными от ужаса глазами спросила Кристина.

— Конечно, съедят, — подтвердила Наташа.

— А разве люди едят людей?

— Есть такие люди, которые едят. Каннибалы называются. Или по-русски — людоеды. Сейчас их, наверное, уже почти не осталось, а лет двести-триста тому назад много было в разных частях света.

— Значит, теперь люди лучше жить стали?

— В чём-то лучше, в чём-то нет, — ответила Наташа, вспоминая своё детство.

— А почему ты вдруг такая грустная стала? — спросила Кристинка, беря Наташу за руку и заглядывая ей в глаза. — Из-за рассказа?

— Да, из-за рассказа, — на глаза старшей девочки навернулись слёзы. — Пойдём ужин готовить. Наши мужчины, наверное, проголодались.

* * *

После ужина все расселись на широких диванах в гостиной. На стоящий посередине низенький столик хозяин поставил почищенные и нарезанные фрукты, четыре коньячные рюмки, бутылку холодного виноградного сока и бутылку курвуазье. Кристинке налили соку, а всем остальным — коньяку. Все чокнулись, но Наташа пить не стала. Она поставила свою рюмку на стеклянную поверхность столика, отодвинулась назад, в глубину широкого дивана, и, прижавшись к Брюсу, уютно устроилась под его рукой.

— А я хочу попробовать, — сказала Кристина и потянулась к Наташиной рюмке.

Морис вопросительно посмотрел на Брюса, но тот в ответ только успокаивающе прикрыл глаза. Девочка сначала понюхала содержимое рюмки и смешно сморщила носик, но потом всё-таки отпила глоток.

— Фу, невкусно, — сказала она, — и зачем вы такое пьёте?

Морис улыбнулся, отпил из рюмки, медленно проглотил и отправил в рот дольку ананаса. Внимательно наблюдавшая за ним малышка в точности повторила всю процедуру.

— Да, так вкуснее, — согласилась она.

— Спасибо вам за такой прекрасный приём, — обратился Брюс к хозяину дома. — У вас здесь удивительно хорошо и спокойно. Кроме того, я уверен, что девочкам общение с вами пойдёт на пользу. Они обе очень любознательные, много читают, лазят по сети, но знания, которые они запоминают, остаются разрозненными, бессистемными.

Я понимаю, что без формального образования трудно дать ребёнку достаточно полное и чёткое представление об окружающем мире, но и в обычную школу Кристину отдавать я не хочу. Она развивается так быстро, что в школе ей будет просто скучно. Это может стать для неё просто неприятной обязанностью и потерей времени.

— Да, в этом я с вами вполне согласен, — задумчиво проговорил Морис. — Тем более, что американская начальная и средняя школа не столько даёт детям образование, сколько отбивает у них всякий интерес к знаниям и совершенно отучает самостоятельно мыслить. Всё, чему у нас учат детей в школе — это бессмысленное запоминание груды разрозненных фактов и натаскивание на применение готовых стандартных рецептов для решения типовых задач. Для вашей Кристинки, с её живым умом и огромным любопытством, это будет настоящей пыткой.

— А пока мы здесь, не могли бы вы понемножку рассказывать девочкам что-нибудь интересное?

— Конечно, я буду рад поделиться с такими замечательными слушательницами своими мыслями и представлениями о мире. Вот только опыта преподавания в школе у меня никакого нет. Я преподавал несколько лет философию в университете, но потом мне пришлось от этого отказаться. Мне не нравилась пассивность и равнодушие студентов, которых ничего, кроме оценки, не интересовало, а начальству и коллегам не нравились мои курсы и отношение к предмету.

Видите ли, в философии для того, чтобы пробиться к истине, необходимо стараться кристально ясно сформулировать проблему, всемерно заострить противоречия, привести мнения сторон к максимально-напряжённому конфликту. Только в результате осознания непримиримости столкнувшихся в этом конфликте позиций можно очистить зерно истины от налипшей на неё шелухи, состоящей из заскорузлой традиционности, мнений авторитетов, привычных тривиальных суждений, предрассудков, суеверий и преднамеренного обмана.

Современная же университетская философия насквозь пронизана духом конформизма. Что называется: и вашим, и нашим. Хорошим тоном считается не обострение, а замазывание противоречий. Например, противоречий между научным и религиозным миросозерцанием. Преподаватель обязан не развивать у своих слушателей критическое мышление, а подменять его плюрализмом мнений. Мол, такой-то автор высказывается о данной проблеме так-то, а у другого автора можно найти соображения, лежащие в совершенно иной плоскости. А в результате студентам вдалбливается совершенно аморфное, размытое представление о предмете и о применяемых методах. Дескать, каждое мнение имеет право на существование, а абсолютной истины всё равно не существует.

Возникает впечатление, что учащихся, начиная с подготовительных классов и кончая университетом, целенаправленно оболванивают, делают тупыми идиотами, сверхузкими специалистами.

— Дорогой Морис, в моём лице вы нашли самого благодарного слушателя, согласного с вами на все сто процентов, — улыбнулся Брюс. — Я хоть и являюсь тем самым сверхузким специалистом, о которых вы только что упомянули, несмотря на это полностью разделяю ваше мнение и очень рад, что мне повезло встретить такого неординарно мыслящего собеседника. Вот только, боюсь, нашим дамам эти проблемы, да к тому же и термины, которыми вы оперируете, совершенно непонятны. Не могли бы вы снизить уровень изложения и рассказать что-нибудь интересное и полезное для этих двух очаровательных созданий?

— Простите, — смущённо пробормотал философ, — меня действительно, частенько заносит. Вы уж меня одёргивайте, пожалуйста, ладно?

— Ой, что вы, не обращайте на нас внимания, — поспешила сгладить ситуацию Наташа. — Я же вижу как вам интересно поговорить друг с другом. А мы, хоть и не всё понимаем, всё равно с интересом слушаем, правда, Кристинка?

— Ага, — девочка утвердительно кивнула, тряхнув локонами.

— Нет, я совершенно согласен с Брюсом, конечно же это верх неприличия, — глядя на девочек, проговорил хозяин. — Я сейчас же постараюсь исправиться. А вы, пожалуйста, перебивайте меня, останавливайте, задавайте вопросы, если вам что-нибудь непонятно. Договорились?

— Конечно, договорились, — ответила за обеих малышка и прижалась к Наташе, приготовившись слушать.

— Вот вы начали читать очень интересную книгу, — начал Морис. — Я уже высказал вам свои сомнения в том, что вам эта книга по силам. Она полна нестандартных, оригинальных, иногда совершенно непривычных и даже пугающих для среднего человека мыслей, так что очень немногие дочитали её до конца. А из тех, кто прочитал всю книгу, лишь единицы были в состоянии задуматься над вопросами, поднимаемыми автором. Большинство читателей были шокированы, испытывали сильную эмоциональную реакцию, неприятие излагаемых в книге мыслей. Но раз уж вы такие упрямые, я постараюсь немного облегчить для вас процесс чтения.

Дело в том, что первая часть книги состоит из серии рассказов, очень страшных и жестоких, которые являются лишь иллюстрацией к последующим философским обобщениям и выводам. А вот для того, чтобы понять, каким образом всё, о чём говорится в этой книге, взаимосвязано, и проследить за основной мыслью автора, вам будет полезно заранее представлять себе описываемую им картину и её структуру, то есть, что с чем связано и что от чего логически зависит. Я знаю, что всё, что я сейчас говорю, вам ещё совершенно непонятно. Но, давайте перейдём к делу.

Одним из основных вопросов философии является вопрос о смысле жизни. Зачем человек рождается, трудится всю жизнь, борется за выживание, радуется и страдает, если в конце концов его ждёт полное исчезновение? Надо сказать, что немногие философы решались прямо поставить перед собой этот вопрос. Немного вы найдёте и книг на эту тему.

После некоторого размышления над этим вопросом оказывается, что ответ на него будет зависеть от некоторых допущений, которые нужно сделать заранее. То есть, сначала надо определиться в том, как мы представляем себе мир, в котором мы живём. А представляют себе этот мир люди по-разному.

Одни считают, что наш мир состоит из материи и энергии и ничего другого в нём нет. Что одним из свойств нашего мира является его изменчивость, развитие, усложнение. И усложнение это происходит само собой, в силу естественных причин. Из облаков газа образуются звёзды, вокруг которых скапливаются тучи космической пыли, которая уплотняясь под действием взаимного притяжения её частиц, превращается в планеты.

На некоторых планетах создаются условия, благоприятные для развития жизни. Появляются сложные химические молекулы, которые со временем оказываются способными создавать собственные копии, то есть воспроизводиться. Проходят миллионы лет, и существа, которые в свою очередь изменяются со временем, усложняются, приспосабливаются к условиям обитания, поедают друг друга. Одни становятся хищниками и охотятся на других, а их жертвы учатся убегать, прятаться, спасаться. Чем дальше, тем больше усложняется поведение живых существ, у них развивается мозг, и, наконец, появляются животные, способные думать. Это мы, люди.

Хоть человек и превосходит других животных своим разумом, биологически он остаётся животным. Так же, как и все остальные животные, он рождается, взрослеет, производит потомство, стареет и умирает. И сознание человека, его память, способность мыслить и испытывать глубокие чувства, в момент смерти разрушается вместе с телом и исчезает навсегда. Такая перспектива не может не пугать человека. Ему страшно и неприятно от мысли, что рано или поздно ему предстоит исчезнуть. Поэтому человеку необходимо обладать большим внутренним мужеством, чтобы смириться с такой точкой зрения и принять её.

А теперь представьте себе человека далёкого прошлого, который ещё не знает, как устроен мир. Не знает, что такое солнце, хоть и видит его каждый день и греется под его лучами. Не знает, что земля, на которой он живёт, это планета, твёрдый шар, покрытый слоем воздуха, несущийся в безвоздушном космическом пространстве по своей орбите вокруг солнца. Нет, человек видит, что это солнце каждый день встаёт, проходит по небосводу, и скрывается за горизонтом.

Но этому человеку надо каким-то образом описать для себя окружающий мир. Не понимая реальной причины происходящих перед его лицом событий, человек начинает фантазировать, придумывать различные невидимые, но обладающие силой и властью существа, которые и являются причиной происходящих событий. Это духи, которые, как и человек, обладают волей и характером. Злые духи стараются навредить человеку, а добрые ему помогают. Не понимая, куда девается сознание в момент смерти, и страшась исчезновения своего собственного «я», человек приходит к идее бессмертной души, которая продолжает существование после смерти тела.

Тут уже возникает вопрос о том, откуда же взялась в нашем смертном теле бессмертная душа? Ничто ведь не появляется само по себе, беспричинно. Значит, душа человека была кем-то сотворена и помещена в его тело. Понятно, что существо, способное создавать бессмертные души, должно быть неизмеримо более могущественным, чем человек. Это, наверное, один из духов, причём очень, очень сильный дух, скорее всего, самый сильный, самый могущественный, самый знающий из всех остальных духов.

И человек назвал этого главного духа богом. Теперь всё встаёт на свои места. Бог создаёт души людей и помещает их в тела при рождении. А потом, после смерти, забирает обратно. И в зависимости от того, как жил человек, делал ли он добро втечении своей жизни или совершал злые поступки, душу его ждёт награда или наказание.

Таким образом, картина мира всё время развивается и усложняется. У разных людей постоянно возникают разные вопросы, и для того, чтобы на них отвечать, приходится придумывать всё новые и новые детали, новых действующих лиц и новые места их обитания.

Бог с многочисленными ангелами оказывается на небе, дьявол со своими подручными чертями под землёй, в аду. На небо, к богу отправляются после смерти души праведников, а грешники, нарушавшие при жизни правила, данные человечеству самим богом, обречены на вечные муки в аду. Ну и так далее. Фантазии человеческой нет пределов.

Таким образом, ответ на вопрос о смысле жизни зависит от того, каким представляет себе человек окружающий мир: для человека, верующего в бога, смысл жизни заключается в соблюдении всех церковных правил и установлений для того, чтобы избежать посмертных вечных мук и достичь вечного блаженства, а того, кто отрицает гипотезу бога и придерживается атеистических взглядов — ждёт небытие, то есть полное исчезновение сознания и заключённого в нём собственного я.

В первом случае перед человеком верующим встаёт непростой вопрос о выборе веры. За время своего существования человечество породило тысячи религиозных конфессий, то есть представлений о боге, или богах, о его атрибутах, то есть способностях и свойствах, о его характере и отношении к людям и так далее.

Многие из этих религиозных направлений уже не существуют. Они были побеждены другими религиями, причём нередко последователи одной религии просто полностью физически уничтожали сторонников другой, называя их еретиками, неверными и другими плохими словами.

С другой стороны, всё время появлялись, да и сегодня рождаются во множестве новые религиозные идеи, высказываемые неизвестно откуда берущимися духовными учителями, пророками и гуру, объявляющими только их представления о боге истинными, а все остальные — ложными. Только их последователям и ученикам удастся спастись, все же остальные после смерти будут вечно мучиться в аду.

И ни одна из существующих и вновь появляющихся религий не испытывает недостатка в последователях. Какой бы фантастической ни была религиозная идея, сколько бы явных логических противоречий она в себе ни содержала, у неё всегда находятся фанатически настроенные последователи, абсолютно убеждённые в своей непререкаемой правоте.

Во втором случае — атеистическом, ответ на вопрос о смысле жизни тоже оказывается неоднозначным, но зависит он уже от предположения совсем иного рода. А именно: будет ли род человеческий существовать вечно или когда-нибудь человечество погибнет по той или иной причине.

Люди, отстаивающие оптимистическую точку зрения считают, что уровень и сумма знаний всего человечества в целом растут так быстро, что довольно скоро наши потомки достигнут такой мощи, что будут в состоянии справиться с любой грозящей человечеству катастрофой.

Однако их более пессимистически настроенные оппоненты именно в темпах научно-технического прогресса и видят главную опасность. Смотрите, — говорят они, — в каком направлении развиваются наши наука и техника.

Каждое открытие и изобретение в первую очередь оценивается для использования в военных целях. Сначала атомные и водородные бомбы, затем генная инженерия, используемая для создания новых видов бактериологического оружия, теперь нанотехника, позволяющая конструировать управляемые нано-бактерии и нано-вирусы. Нет, с такими темпами развития человечество скорее всего уничтожит само себя уже в ближайшем будущем.

В результате этого спора мы опять оказываемся перед дилеммой. Если человечество способно выжить и развиваться бесконечно, то жизнь каждого из живущих сегодня на земле людей хоть и с натяжкой, но может быть оправдана жизнью и счастьем потомков. Я говорю «с натяжкой», поскольку умирающему, вообще говоря, мало дела до будущих поколений, их не дано ему увидеть. Да и счастье этих далёких потомков тоже не гарантировано.

Если же в определённый момент времени род человеческий прекратит своё существование, то окажется, что все наши потомки, жившие после нас, трудились и умирали бессмысленно. Вот, всё кончилось, ни одного из этих потомков не осталось в живых. Ну, и к чему было всё это? Все эти века труда, лишений, мучений и миллиарды смертей?

Такова в общих чертах структура вопроса о смысле жизни. Сначала он распадается на два направления — религиозное и атеистическое, а каждое из этих двух направлений начинает в свою очередь ветвиться: перед религиозным философом возникает проблема выбора истиной веры, перед атеистом — вопрос о возможности бесконечного существования человечества. Не трудно видеть, что эти четыре основных потока мысли продолжают разделяться и дальше на большие и маленькие ручейки. Но исток именно здесь: зачем мы живём? В чём смысл нашего существования?

Автор книги, о которой мы с вами говорим, делает и ещё один решительный шаг. Он со всей прямотой и ясностью ставит следующий, логически вытекающий из предыдущего анализа вопрос: если жизнь каждого отдельного существа лишена смысла, то зачем же производить на свет потомство, заранее обречённое на такое же бессмысленное существование и смерть? Не лучше ли уменьшить сумму страданий будущего человечества путём массовой контрацепции?

— Очень любопытное развитие мысли, — покрутил головой Брюс. — Скажите, Морис, а у вас есть английский перевод этой книги? Я бы очень хотел ознакомиться с тем, что читают мои барышни.

— Я скину на ваш компьютер английскую версию. Перевод был сделан компьютером. Текст, естественно, получился очень корявый, но я причесал его, как мог, по своему разумению. Сам-то я по-русски оригинал прочитать не могу.

— Ну что, девчонки? — спросил Брюс, — поняли хоть что-нибудь из объяснений Мориса?

— Обижаешь, — отозвалась Наташа, — конечно поняли. Хоть может и не всё. Но очень интересно было.

— Ну, тогда пора спать, наверное? — спросил Брюс.

— Я пойду с Морисом, — объявила Кристина, — буду спать в его домике.

— Она вам не будет мешать? — засомневался Брюс.

— Ну, что вы, нисколько. Домик только с виду кажется маленьким. Внутри целых три комнаты.

* * *

Когда Морис открыл глаза, солнечные лучики настойчиво пробивались через щели плотно задёрнутых штор. Часы показывали половину десятого. Морис встал, почистил зубы и вышел в гостиную. Похоже, никто из гостей не спешил вставать. Кристинку ему будить не хотелось, и он решил сварить крепкий кофе, чтобы его аромат разбудил девочку.

Через десять минут кофе был готов, но Кристинка, несмотря на то, что дверь в её комнату была приоткрыта, продолжала спать, как ни в чём не бывало. Морис с чашкой кофе в руке устроился перед экраном компьютера чтобы просмотреть новости. Кто-то заглянул в окно и через полминуты послышался лёгкий стук в дверь. Морис встал, открыл дверь и впустил Наташу.

— А Кристинка где? — удивилась Наташа.

— Спит, похоже.

— Давайте-ка я её разбужу. Чего валяться-то. Как вкусно пахнет!

— Сейчас я вам заварю чашечку. — Морис направился к плите, а Наташа прошла в комнату, где спала малышка.

Окно было не задёрнуто и комната была насыщена ярким солнечным светом, который, впрочем, нисколько девочку не беспокоил. Она сладко посапывала во сне, подложив кулачок под щёку. На полу возле кровати лежала книга. Наташа присела на край кровати и легонько погладила девочку по вьющимся золотистым волосикам. Кристина сразу же открыла глаза и улыбнулась.

— Ну и долго ты вчера читала? — спросила Наташа ласково.

— Нет, всего часика два. Книжка небольшая, я её всю прочитала. Только потом никак заснуть не могла. Очень уж она страшная.

— Ну, и зачем ты её всю читала, если страшная?

— Интересно было. Неужели всё это правда? Неужели люди так и живут? Сами мучаются и других мучают?

— Со всеми этими вопросами — к Морису. А сейчас давай вставать, да?

В дверях появился Морис с дымящейся чашкой свежезаваренного кофе для Наташи.

— Ой, как вкусно пахнет! — Кристинка прикрыла от удовольствия глаза. — Я тоже хочу!

— Рано тебе ещё кофе в постель подавать, — улыбнулся Морис, — Иди-ка зубы почисти.

— Ой, Морис, миленький, сделай и мне, пожалуйста! — капризным голосом попросила Кристина.

— А ей можно кофе? — с сомнением в голосе спросил у Наташи хозяин. — Кофе очень крепкий, концентрация кофеина, всё-таки…

— Да ладно, ничего ей не сделается, — сказала Наташа, принимая чашку, — вы же видели как она вчера винище хлестала, и хоть бы что. Если вам не трудно, сделайте и для неё тоже, пожалуйста.

— Это самый удивительный ребёнок из всех, кого я видел, — покачал головой Морис и снова отправился на кухню.

* * *

После завтрака хозяин пригласил гостей прогуляться до озера. Девочки с энтузиазмом согласились, а Брюс решил остаться, чтобы заглянуть в книгу, от которой не могла оторваться Кристинка. Оставшись в одиночестве, он вызвал текст на экран компьютера и устроился перед ним поудобнее в глубоком кресле.

«Это случилось во времена Реконкисты. Воины Аллаха яростно сопротивлялись волнам христианских рыцарей, накатывающих на Пиренеи с регулярностью морского прибоя. Небольшие отряды мусульманских всадников метались по горным дорогам, отлавливая отставших от своих отрядов или заблудившихся христиан.

В начале апреля, за несколько дней до Пасхи, сэр Арчибальд Тулузский со своим оруженосцем Габриэлем и слугой Винченцо немного отстали от отряда, поднимавшегося к перевалу по осыпающейся под ногами каменистой тропе. Конь сэра Арчибальда потерял подкову и, жалея его, хозяин спешился и повёл его в поводу. Латы, меч и арбалет со стрелами перевьючили на лошадок слуги и оруженосца и поспешили вслед за своими.

Догнать отряд им, однако, не удалось. Словно из-под земли выросли перед ними пятеро конных мусульман в ярких полосатых халатах с кривыми саблями наголо. Обернувшись назад, сэр Арчибальд увидел ещё троих, стоявших вплотную друг к другу, с луками в руках. Через несколько минут пленники стояли в окружении врагов со скрученными за спиной руками.

— Аллах милостивый и милосердный предал вас в наши руки, — обратился к сэру Арчибальду начальник отряда в белой чалме, заколотой золотой спицей со вделанным в неё тёмно-красным камнем. — Ни один волос не упадёт с головы твоей без воли Аллаха, сказано в Коране. А посему я, властью дарованной мне самим султаном Махмудом Справедливым, предлагаю вам троим перейти в истинную веру — Ислам, и спасти тем самым ваши ничтожные перед лицом Аллаха и пророка жизни.

Сэр Арчибальд гордо поднял голову и, глядя на облака над лесом, вознёс свою молитву Господу. Мусульманин усмехнулся и дал знак своим воинам. Острыми кривыми ножами двое из них распороли одежду на мужественном рыцаре и, развязав верёвки на руках опрокинули его навзничь и четверо других растянули его за руки и за ноги на земле. Первые двое несколькими взмахами своих ножей вспороли кожу на несчастном от горла до паха, на плечах, вдоль рук и ног и начали ловко сдирать с него кожу, как с убитого барана. Пленник зашёлся в крике, но привыкшие к чужим страданиям мусульмане действовали ловко и сноровисто, как будто и не слыша криков и стонов своей жертвы. Не прошло и четверти часа, как окровавленный кусок мяса с человеческой головой корчился у ног начальника отряда.

— Аллах велик, — спокойно произнёс тот, воздев руки ладонями кверху. — Ну, а теперь вы двое, согласны ли отречься от своей веры и перейти в веру истинную? — обратился он к слуге и оруженосцу.

Габриэль поднял на него затравленный взгляд и вдруг лицо его преобразилось. Перед убийцами стоял не раздавленный ужасом пленник, а гордый свободный человек.

— Христос милостив, — проговорил он, — добрый пастырь не оставит свою паству в беде. И если волк утащит овцу из стада Его, хищника ждёт кара Господня неотвратимая.

— Ну, что ж, — ответил начальник отряда, — посмотрим, как ты сейчас заговоришь. Думаешь сегодня же к своему богу в рай попасть? Нет, мы отложим ваше свидание до завтра. Сутки будешь мучиться и смерть у своего бога вымаливать, — добавил он, угрожающе сдвинув брови.

Не видел ревностный раб Аллаха за своей спиной того, что увидел там обречённый пленник.

В тот же момент из-за деревьев со всех сторон выступили христианские воины со взведёнными арбалетами. Мусульмане схватились за оружие, но двое из них тут же упали на дорогу с торчащими из животов короткими арбалетными стрелами. В мгновение ока оставшиеся шестеро были связаны по рукам и ногам.

Предводитель христианского отряда сэр Ричард, заметив отсутствие одного из своих рыцарей приказал немедленно возвращаться. Спешившиеся легковооружённые воины неслышно окружили мусульман. Крики освежёванного, но ещё живого сэра Арчибальда позволили им подкрасться совсем близко.

Через полчаса были заготовлены и оструганы толстые колья и вырыты ямы под них. Врагов со связанными за спиной руками по одному с силой насаживали на кол, кого задним проходом, кого прямо промежностью, и вкапывали вертикально, привязав дополнительно ноги к колу, чтоб не свалился. Лес огласился криками и стонами.

Сэра Арчибальда закололи, чтобы прекратить его мучения, и погребли рядом с дорогой, водрузив над могилой грубый деревянный крест, после чего весь отряд не менее получаса молился, стоя на коленях, за упокой души погибшего товарища.

Было уже далеко за полдень, когда воины Христа продолжили свой путь к перевалу, оставив врагов корчиться на кольях и выпрашивать смерть у своего Аллаха.

Мы бы никогда не узнали об этом событии, если бы его не описал монах-отшельник, построивший свою хижину в этих горах и ставший свидетелем всего происшедшего.

На следующий день весь отряд христиан был уничтожен в битве, едва спустившись с перевала. А ещё через три дня в лесу медведь задрал монаха-летописца.

* * *

— Дочь моя, перед лицом святейшего трибунала ты обязана говорить правду, — спокойно, но твёрдо произнёс человек в монашеской рясе, подпоясанной верёвкой.

— Я не понимаю, что вы от меня хотите, — плакала стоящая перед ним на коленях обнажённая девушка со связанными за спиной руками. — Подскажите мне! Что вы хотите от меня услышать? Я не могу больше терпеть эту боль! Сжальтесь надо мной!

— Мы хотим знать правду. Одну только правду, — повторил монах. — Поверь, мне совсем не доставляет удовольствия смотреть на твои страдания, но если ты будешь продолжать запираться, мы вынуждены будем продолжать пытки. Ты ведь не хочешь этого, правда?

— Нет, святой отец, нет! Ради всего святого!

— Тогда говори. Всю правду, ничего не скрывая.

— Я не понимаю, что я должна сказать! Подскажите мне! Я всё скажу, что вы хотите услышать!

Израненное тело девушки сотрясали рыдания. Монах сделал рукой знак палачу, указывая на деревянное приспособление с острым ребром сверху.

— Придётся тебе посидеть на этой штуковине и подумать, — тихо произнёс человек в рясе.

Палач взял девушку сзади под мышки и, легко подняв в воздух, посадил верхом на острую грань. Как только он её отпустил, острое ребро под тяжестью её тела впилось в промежность и девушка зашлась криком от невыносимой боли. Палач тем временем ловко и быстро связал верёвкой её ноги за лодыжки под «конём», а затем туго притянул той же верёвкой связанные руки несчастной.

— А теперь, подвинь-ка её к огоньку, пусть погреется. И подумает.

Палач подтащил «коня» с истошно кричащей на нём девушкой к открытой дверце большой печи, на которой на углях лежали раскалённые докрасна огромные железные щипцы. В глубине большого помещения с высоким сводчатым потолком глухо стонали двое мужчин, висевших друг напротив друга на дыбе с неестественно вывернутыми в плечевых суставах руками.

— Мы с братом Иеронимом сделаем перерыв, — сказал монах, указывая рукой на сидевшего за грубым столом писца, — а ты через пятнадцать минут спустишь этих двоих, понял?

Палач молча поклонился.

— И присматривай за этой, — монах кивнул в сторону не перестававшей кричать от боли девушки. — До нашего возвращения не снимай её, пусть сидит.

Палач опять поклонился. Когда человек в рясе и следовавший за ним писец скрылись за дверью, он присел на стоявшую у стены низенькую скамейку, вытянул ноги и закрыл глаза. Крики и стоны его совершенно не трогали. Хоть он работал палачом сравнительно недавно, немногим больше года, через его руки уже прошли десятки подследственных и он успел привыкнуть к виду чужих страданий.

Крики девушки, сидевшей почти вплотную к открытой дверце печи, становились тише. Она принялась что-то бормотать, время от времени издавая глухой протяжный стон.

— Господи! За что же посылаешь мне такие страдания? Ты же видишь, что я ни в чём не виновата! Что хотят от меня эти люди? Я уже ничего не понимаю и ничего не хочу, только бы поскорее умереть. Почему ты не пошлёшь мне смерть, господи? Это же невыносимо! Невыносимо!

Кожа на груди и лице девушки покрылась волдырями, волосы тлели и потрескивали. За её спиной два тела одно за другим глухо ударились о каменный пол, но она этого не слышала.

— Мать моя, отец мой, зачем вы произвели меня на этот свет? Зачем обрекли меня на такие муки? Какое посмертное блаженство сможет заставить меня забыть об этих страданиях? Господи, боже мой, не хочу я твоего рая, ничего не хочу! Дай мне только умереть и исчезнуть! И никогда не существовать больше!

Вернувшийся через полчаса после трапезы инквизитор велел палачу оттащить замолкшую девушку от огня и снять её с «коня». Когда палач развязал верёвку, стягивавшую ноги девушки, тело её потеряло равновесие и безжизненно свалилось к ногам своих мучителей.

— Что-то не нравится мне, как она выглядит, — сказал инквизитор. — Ну-ка, посмотри, жива ли она ещё!

Палач положил руку на шею своей жертвы, затем поднёс ухо к её лопнувшим от жара губам.

— Не дышит, — растерянно сказал он, подняв голову.

— Не дышит? — с тихой яростью в голосе переспросил монах, — а тебя зачем здесь оставили? Заснул, что ли?

— Нет, святой отец, как можно? — в страхе бубнил палач.

— Ты понимаешь, что её смерть здесь, в подвале, мало способствует целям святой католической церкви? Ведьмы и еретики должны быть сжигаемы на костре при стечении народа на страх и в назидание черни! А здесь она умерла без толку. Не послужив своей смертью предостережением остальным.

— Простите, святой отец, не досмотрел, виновен! — завыл палач, падая на колени перед монахом.

— Учитывая твою неопытность, на этот раз прощаю, — начал успокаиваться инквизитор. — Но это в последний раз, — продолжал он зловещим шёпотом. — Если ещё раз такое повторится, снисхождения не жди!

* * *

— Ну, что ж, давайте сюда этого малого, — сказал гауляйтер Айхендорф, снимая перчатки и фуражку.

Через две минуты пленного ввели в комнату. Он был в порванном в нескольких местах ватнике, подпоясанном старым армейским ремнём со звездой на бляхе. Засаленную ушанку парень держал в руках. На вид ему было лет двадцать пять.

— Расскажи, почему ты хочешь воевать против коммунистов? — спросил гауляйтер. Переводчик задал парню тот же вопрос по-русски.

— Мне было двенадцать, — начал пленный свой рассказ, — всю деревню тогда в колхоз загнали. Отец с матерью с утра до вечера работали, а еды в доме никогда не было. Нас, детишек, было четверо, а я самый старший. Маленькие ноют, есть просят, а что им дашь?

Пошёл я раз как стемнело на колхозное поле да выкопал штук шесть картошек. Принёс домой, сварил, малышню за стол посадил, а тут стук в дверь. Председатель с этим городским, командированным. Ага, говорят, попался, и вещественные доказательства налицо. Видел меня кто-то и донёс. Арестовали меня, и картошку забрали, так и не дали поесть детишкам.

Отец с матерью пришли с работы, а я уж в сельсовете под замком. Дали мне пять лет лагеря за расхищение социалистической собственности. Это меня и спасло. В лагере хотя и доходить начал, да выжил всё-таки, добрые люди помогли. А вся семья в тридцать третьем от голода умерла. Коммунисты всё подчистую из области вывезли, а потом окружили войсками и никому выходить не разрешали. Много деревень повымирало вчистую. За то, что в двадцать девятом в колхозы вступать не хотели.

Я вернулся из лагеря, а у нас в дому чужие люди живут. И во всей деревне ни одного знакомого не осталось. Повымирали все. Ушёл я в райцентр, на станции железнодорожной пристроился, полтора года кое-как промучился, у бабки одной угол снимал.

А там под призыв попал, в армию забрали. А в армии солдат тоже за людей не считают. Провинился в чём или нет, в наряды посылают, спать не дают. Издевательства, ругань, тычки, а строем с песней ходи, да на политзанятиях товарищу Сталину аплодируй, как он о нас заботится.

А как война началась, так тут жизнь человеческую вообще начальство ни в грош не ставит. Вперёд, в атаку! А как этот случай с Барсуковым произошёл, я решил — всё, за таких сволочей воевать не буду. Мстить им буду до конца жизни.

— Что же за случай произошёл? Расскажи, — офицер достал портсигар и закурил.

— Три дня назад кореш мой, Барсуков Василий, пришёл с ночного дежурства и отрубился, заснул то-есть. Двое суток без сна. А тут генерал приехал, взвод по тревоге подняли на построение, а Васька спит как убитый. Старшина подошёл и ну его сапогами пинать со всей силы, а Барсуков вскочил спросонья, ничего не соображает, на старшину матом, я, мол, с ночного дежурства, двое суток не спавши, а ты меня, сука, сапогами пинать? Бросился на него с кулаками, да мы его удержали.

Ну, старшина пошёл и тут же доложил особисту. Тот к генералу, а генерал приказал для укрепления дисциплины в части показательный расстрел устроить. Прямо тут же, перед строем и расстреляли Ваську. После этого я и ушёл ночью, переполз в темноте на вашу сторону и сдался.

— Ну, что же, вижу, что не врёшь, — сказал гауляйтер. — Добровольным помощником служить будешь? Hilfswillige?

— Нет, господин офицер. У меня столько ненависти накопилось, хочу с оружием в руках этих гадов уничтожать.

Гауляйтер, подумав, приказал отправить парня в Германию, где формировалась Русская Освободительная Армия. А через неделю группа советских войск, откуда пришёл перебежчик была окружена и более восьмидесяти тысяч солдат и офицеров оказались в немецком плену.

Гауляйтер Айхендорф не забыл рассказ перебежчика и, выяснив, что у него в плену находится именно тот советский генерал, который приказал расстрелять бойца Барсукова, придумал для него необычную казнь: раздетого догола генерала на двадцатиградусном морозе обливали водой до тех пор, пока он не превратился в ледяную статую.

В сорок пятом гауптштурмфюрер Айхендорф был взят в плен наступавшими советскими войсками и впоследствии повешен как военный преступник.

Перебежчик, которого определили во Власовскую РОА, воевал со злостью, проявлял чудеса храбрости. В конце войны, когда исход её уже ни для кого не вызывал сомнений, ему удалось уйти от наступавших соотечественников и затаиться в лагере для перемещённых лиц, где он выдавал себя за немца. Но кто-то опознал его и донёс начальству. В составе группы советских военнопленных, не желавших возвращаться на родину, ему было предложено отправиться в Аргентину, на что он с радостью согласился.

Всех их, шестнадцать человек, на крытом брезентом грузовике привезли в порт. Перепрыгнув через борт грузовика он в ужасе увидел вокруг солдат в форме НКВД с овчарками на поводках. Англичанин, начальник лагеря, обманул их и выдал в руки сталинских палачей.

Когда они поднимались по трапу на высокий борт транспортного судна, произошло непредвиденное. Человек, шедший вторым, уже поднявшись почти до самого верха, вдруг рванулся в сторону, оттолкнул конвоира и бросился головой вниз с высоты трёхэтажного дома на бетонный причал. Остальных, по прибытии судна в Одессу, отвели за ближайший склад и расстреляли в упор.

* * *

Сальва был третьим по счёту ребёнком в семье, но первым выжившим. Его старшие брат и сестра умерли ещё до его рождения. После Сальвы его мать родила ещё шестерых, двое из них были ещё живы. Ходить на своих тоненьких ножках они не могли, хотя им уже исполнилось восемь и пять. Так что Сальва был старшим ребёнком в семье. Он ходил, но недолго. Ноги не выдерживали. Сальва был похож на скелетик обтянутый чёрной матовой кожей. Если бы не выдававшийся вперёд вздутый от голода живот.

Сколько он себя помнил, все его мысли были направлены на одно: что можно съесть? Где можно найти что-нибудь съедобное? Это — можно есть или нет? Он пробовал есть насекомых: тараканов и саранчу. Сначала было как-то неприятно, но потом он понял, что насекомые съедобны. Правда, теперь уже ни одного насекомого в поле зрения на попадалось. Не он один понял, что они съедобны. С самого рождения Сальва не испытывал никаких ощущений, кроме голода. То есть, возможно, он научился бы разбираться в оттенках своих ощущений, если бы голод не подавлял всё остальное.

Отец умер полгода тому назад. Как выживали он, двое его сестёр и его мать, он не знал. Он ни о чём не мог думать. Он жил только запахами. Обоняние его обострилось до предела, он каждую секунду пытался различить запах чего-то съедобного, а если это удавалось, надо было быстро определить, откуда этот запах доносится. Когда он слышал этот запах, он уже не соображал, что он делает — инстинкт побеждал остатки разума. Он шёл-плёлся-полз на этот запах, и не раз был бит за то, что появлялся там, где его не ждали. Он уже привык к этому и не обращал внимания на боль. Его отгоняли от еды как животное, его пинали ногами и били палками. Это не могло его остановить, инстинкт был сильнее. Иногда он ел человеческий кал, но голод не ослабевал.

В его глазах зажёгся какой-то звериный огонёк. Он всё меньше походил на человеческое существо, поэтому соседи старались отогнать его, как шакала, опасаясь за своих маленьких детей.

Мозг его отказывался работать. Он совершенно потерял ориентацию в пространстве. Он не знал, где, в какой стороне находятся его мать и сёстры. Они, в свою очередь, совершенно позабыли о его существовании. Мать иногда вспоминала о том, что у неё был ещё один ребёнок, но ею тут же овладевало голодное равнодушие, и её мысль сразу же переключалась на поиски еды.

Однажды на закате Сальва лежал скрючившись на жёстких, ссохшихся от зноя комках глины и явственно различал запахи еды, доносившиеся от расположившегося неподалёку семейства. Но у него уже не было сил не только подняться на ноги, но даже ползти на этот запах. Ощущение ночного холода постепенно исчезло и он провалился в глубокий обморок, очнуться от которого ему уже было не суждено.

* * *

Амрите было восемь, когда её выдали замуж. Нельзя сказать, что до замужества она совсем ничего не знала о сексе. Хотя, конечно, немного. Ей было очень приятно, когда её муж, Раджеш, уже взрослый мужчина, ласкал её в разных интимных местах, но боль в результате первого совокупления была настолько сильной, что в течении целой недели девочка начинала плакать, когда он принимался ласкать её. Потом это прошло и она сама начала делать по-детски неумелые попытки соблазнять его. Открывшийся для неё мир сексуальных наслаждений рисовал будущее как нескончаемый праздник.

Кто бы мог подумать, что праздник окажется таким коротким? Раджеш внезапно заболел. Он лежал весь в поту на своей постели. Амрита изредка подходила к нему, но боялась прикоснуться, потому что он был очень горячий. Однажды утром Амрита проснулась от громких голосов, плача и причитаний. Ей сказали, что её муж Раджеш умер. Она не знала, что это значит. Не знала и того, что ждёт её теперь.

Родственники мужа начали готовить его тело к погребению. Амрита внезапно почувствовала себя в центре внимания. Никто с ней не разговаривал, но время от времени она ловила на себе странные взгляды окружающих. На следующий день с утра её нарядили в белое платье и дали выпить какой-то отвар с неприятным запахом. Она отказывалась, но взрослые заставили её. Голова после этого стала тяжёлой, и весь мир вокруг неё поплыл как в тумане. Её накрепко привязали к телу Раджеша, понесли куда-то наверх и положили на жёсткие деревянные поленья. После этого погребальный костёр был подожжён с четырёх сторон.

В дыму и пламени костра Амрита начала громко кричать и звать на помощь, но звуки барабанов заглушали её крики. Она выполнила обряд Сати как и подобает верной жене.

* * *

Девушка вошла в лабораторию и остановилась, с любопытством оглядывая застеклённые шкафы по стенам, столы, уставленные микроскопами, и какие-то непонятные стеклянные прямоугольные кюветы, разделённые на квадраты прозрачными перегородками, стоящие на подоконниках и в больших застеклённых и освещённых изнутри помещениях — клетках.

— А где же у вас тут мышки? — спросила она молодого человека, впустившего её внутрь и закрывшего дверь за её спиной.

— Какие мышки? — удивился он.

— Ну, мышки, морские свинки, обезьянки, кто там ещё? На ком вы, биологи, ставите свои опыты?

Девушка смотрела на него своими прекрасными голубыми глазами, обрамлёнными густыми ресницами.

— Ты путаешь, малышка, — ласково сказал юноша, обнимая подружку за стройную талию. — Это лаборатория микробиологии, понимаешь? Микро! Мы здесь изучаем совсем махоньких зверушек. Их можно как следует рассмотреть только под микроскопом.

— Ой, а покажи мне кого-нибудь! Я ещё никогда не смотрела в микроскоп. А они, наверное, страшные?

— Разные бывают. Ну, иди сюда.

Молодой человек взял из стопки на столе предметное стекло, поколдовал со странного вида большой пипеткой над одним из стеклянных ящиков, положил стекло с растекающейся по нему каплей жидкости под микроскоп и включил подсветку. Несколько секунд он медленно двигал стекло под объективом и настраивал изображение на резкость, после чего отодвинулся, уступая место девушке.

— Смотри и потихонечку двигай стёклышко, чтобы животинка оставалась в поле зрения. Она ползает, а ты следи за ней.

— Ой, какая хорошенькая! — с восторгом заверещала девушка, — ой, а сколько же у неё лапок? Раз, два, три, четыре — восемь лапок, да?

— Правильно, восемь, — подтвердил юноша, — и на каждой лапке настоящие когти, видишь? Увеличить изображение?

— Нет, так хорошо! Какая симпатичненькая! Как медвежонок!

— Это тихоходка, — сказал микробиолог, — их ещё называют водяными медведями.

— Никогда бы не подумала, что такие славненькие бывают! Я видела увеличенные изображения комаров, мух, тараканов — такие противные и страшные. А это — просто куколка! Слушай, а без воды она жить может? Вон, она из капельки наружу вылезает.

— Ты за неё не беспокойся. Это самые живучие существа на нашей планете. Во-первых, они могут неопределённо долго существовать без воды, просто впадают в анабиоз. Засыпают, то есть. А потом капни на неё водички — оживёт.

Во-вторых, их можно замораживать до температуры как на поверхности Плутона. А потом отогреваются и оживают.

В-третьих, они способны выдерживать колоссальное давление. Обычные живые клетки погибают при трёх тысячах атмосфер, а этим медвежатам и семьдесят тысяч атмосфер — хоть бы хны. Опусти её на дно океана — и там будет ползать.

Ну, и в-четвёртых — радиации не боится. Представляешь, в результате ядерной войны, даже если все животные, птицы и насекомые погибнут — эти выживут. И положат начало новой жизни, новому эволюционному процессу.

— Слушай, какой ты умный, — проворковала девушка, прижимаясь к стоящему рядом молодому человеку и обнимая его за талию.

Юноша наклонился к ней и поцеловал её в нежные пухленькие губки.

— Ну, надо же, — подумал он, — какая замечательная зверушка. Ещё ни разу не подводила.

* * *

Дженнифер исполнилось восемнадцать, но она всё ещё оставалась девственницей. Она с радостью отдалась бы самому уродливому мальчишке в их классе, если бы он только предложил ей это. Но на неё никто не обращал внимания. Она знала, что остальные девчонки из её класса уже давно занимались сексом, некоторые даже успели сделать аборт, а её мальчишки обходили, как неодушевлённый предмет.

Дело в том, что при росте пять футов и шесть дюймов Дженнифер весила двести двадцать фунтов. И при этом ей всё время хотелось есть. Иногда она решала сесть на диету, но через шесть часов голодания запах жареной курицы или гамбургера начинали сводить её с ума. Успокаивалась она только после нескольких кусков пиццы или на худой конец пары бутербродов с арахисовым маслом и клубничным джемом. После чего становилось ясно, что очередная попытка голодания провалилась и ей ничего другого не оставалось, как опять наесться до отвала.

Доктор, к которому её водила мать, сказал, что у неё такой метаболизм, и что это генетически обусловленное нарушение обмена веществ. Лучшим выходом из положения было бы начать интенсивные тренировки в спортзале и самоограничение в высококалорийной пище. Дженнифер знала, что это выше её сил.

Другой путь — операция на желудок, с целью уменьшить его объём. На такую операцию чаще всего шли полные женщины, которым было уже за сорок. В её восемнадцать мать Дженнифер ни за что на это не согласилась бы.

Третий путь — механическое отсасывание избыточных жировых отложений сам доктор не рекомендовал. Дело в том, что после такой операции жировые клетки начинали неудержимо размножаться в самых неожиданных местах и в течении короткого промежутка времени фигура становилась совершенно уродливой. Отсасывание жировой прослойки приходилось повторять, и опять ненадолго.

Лет в десять, когда Дженнифер ещё не была такой толстой, подружка научила её мастурбировать, и она в течении нескольких лет с увлечением предавалась этому приятному занятию, прячась от взрослых. Но теперь и от мастурбации она перестала получать удовольствие. Её половые губы и клитор настолько заплыли жиром, что возбудить скрытые в них нервные окончания стало почти невозможно. Так что если бы какой-нибудь страшненький прыщавый мальчишка и согласился бы залезть не неё, удовольствия от этого она всё равно не получила бы.

Чем дальше, тем сильнее её охватывала апатия. Интерес к учёбе у неё полностью пропал ещё в шестом классе, а к одиннадцатому она вообще перестала учиться. На уроках она сидела с отсутствующим видом, контрольные задания заполняла наугад, отвечать на вопросы учителей была не в состоянии, так что её, в конце концов оставили в покое и вообще перестали спрашивать. Родители не знали, что с ней делать, а она сама — тем более.

Отец с матерью с ужасом ждали момента, когда их дочь окончит среднюю школу. Идти учиться дальше с её оценками и интересом к учёбе она не могла. Ни с какой, даже самой примитивной работой она тоже не справилась бы. У них на руках был восемнадцатилетний ребёнок-инвалид.

Однажды за завтраком, глядя на свою дочь, мать подумала, что наверное было бы гораздо лучше не производить её на свет. Когда их дочь была маленькой, её одевали в красивые белые платьица и все родственники умилялись её внешностью и предсказывали, что она вырастет красавицей. Мать с отцом разделяли эти восторги и жили надеждой на будущее счастье своей дочери. Надежды постепенно таяли, и к выпускному классу со всей очевидностью стало ясно, что их дочь находится в безвыходном тупике, а вместе с ней и они сами.

* * *

Отец Бернард с трудом повернул голову и посмотрел на малиново-красный закат за окном. Солнце уже скрылось за горизонтом, но освещённые им облака продолжали светиться каким-то неестественно ярким адским пламенем.

Таким же нестерпимым огнём выжигало все внутренности больного. Эта неотступная боль не утихала ни на минуту, только чуть-чуть притуплялась после очередной инъекции морфия, да и то ненадолго. Полгода назад, когда выяснилось, что у него рак и уже неоперабельный, врачи давали ему от силы четыре месяца, но вот прошло уже полгода, а он всё ещё жив. Если только это нескончаемое страдание можно назвать жизнью.

Заведующий отделением прямо и откровенно объяснил отцу Бернарду, что ему крупно повезло оказаться в госпитале штата Орегон, потому что в этом штате легализована эвтаназия для неизлечимо больных, которым по всем медицинским показателям осталось жить не более полугода. Поэтому достаточно только подписи безнадёжно больного, или даже его устного согласия в присутствии нотариуса, чтобы медицинский персонал немедленно прекратил его страдания и обеспечил безболезненный переход в мир иной.

Однако, будучи ревностным христианином, более того, пастором евангелической церкви в течении более сорока лет, отец Бернард никак не мог принять такое решение, поскольку для него это было бы равносильно самоубийству. Он не мог поддаться слабости и решиться на поступок, ставивший под угрозу проклятия всё его бесконечное посмертное существование. Но чем дальше, тем меньше у него оставалось сил терпеть эту растущую внутри, постоянно усиливающуюся боль.

Богохульные мысли всё чаще посещали престарелого священника. За что ему такое наказание? Почему бог наконец не призовёт его к себе? Или это испытание в вере, посланное ему, как Иову?

Всё чаще отец Бернард вспоминал судьбы людей, которым довелось умереть мученической смертью. Теперь он чувствовал острое сострадание к каждому несчастному, умершему под пытками в застенках священной инквизиции, к каждой жертве, сожжённой живьём на костре.

Он и раньше испытывал глубокую неприязнь к таким методам защиты чистоты веры, но только теперь, ощутив на себе, что такое настоящее физическое страдание, он в полной мере осознал преступность этого института церкви. Невозможно было отрицать и тот факт, что преступные действия инквизиции логически неумолимо приводили к выводу о преступном характере самой католической церкви.

Отец Бернард перебирал в памяти исторические события, многочисленные религиозные войны, крестовые походы, избиения еретиков: павликиан, богомилов, альбигойцев, гуситов, преследование русских старообрядцев, до сих пор не прекращающуюся резню между католиками и протестантами. И всё это только внутри самого христианства. А если вспомнить все жертвы глобального противостояния Ислама всем остальным религиозным конфессиям? И всё это происходит в результате попущения Божия. Как же это Он может допускать такие бездны страданий человеческих? Да и все остальные живые существа на этой планете тоже обречены на страдания и насильственную смерть. Неужели Ему, сострадающему каждой твари земной, не хочется изменить мир к лучшему? А если хочется, то почему же Он, всемогущий, не принимает никаких мер и оставляет всё как есть?

Отец Бернард знал все формальные ответы на эти вопросы. Ему не раз приходилось отвечать на них студентам различных учебных заведений, где он выступал с публичными лекциями, и своим прихожанам. Но теперь эти ответы перестали удовлетворять его самого.

Легко находить высший смысл явлений и оправдания страданиям, которым не подвергаешься сам. Престарелый пастор не был лишён сострадания, но это сострадание в течении долгих лет было абстрактным, теоретическим, не вполне реальным. И, только испытав настоящее страдание, он научился понимать чужую боль. Он думал о тех мучениях, через которые пришлось пройти миллионам людей и миллиардам других живых существ. И чем больше он думал об этом, тем сильнее ощущал внутреннее неприятие этого мира.

Чужая мысль о том, что мы живём в «лучшем из миров» начинала звучать для него издевательски. Не может милосердный Господь, сострадающий творениям своим равнодушно взирать на этот непрерывно вопящий от боли мир.

Вся его предыдущая жизнь виделась теперь через призму физических мук, совсем иначе. Ему становилось стыдно за поверхностность своих высказываний, за повторение чужих мыслей, хотя это и были мысли признанных авторитетов, самих отцов церкви. Только теперь, наедине с самим собой, со своими страданиями и со своей совестью, он начал понимать, что всю жизнь уходил от ответа, прятался за спину мыслителей прошлого.

А может быть, если бы святому Августину, Франциску Ассизскому или Фоме Аквинату самим пришлось пройти через продолжительные запредельные физические муки, и они изменили бы своё мнение о природе вещей и о божественной сущности? Может быть, еретики-манихейцы были ближе к истине, чем победившая их и ставшая официальной церковь? А может и того хуже, правы атеисты, отрицающие существование сверхъестественных сил и мирового разума, осуществляющего постоянный контроль над физическим миром?

Увидев лицо склонившегося над ним врача, отец Бернард слабо прошептал: «Я согласен на эвтаназию. Не могу больше терпеть. Да простит мне Господь мою слабость». И подумал про себя: «Я ведь не бог, а всего лишь жалкая тварь, создание Его. Что можно требовать от твари?»

* * *

— Сколько я себя помню, — рассказывала моя собеседница, — с самого раннего детства я жила в страхе. Работать приходилось не переставая, сначала по дому, убирать, подметать, стирать. Потом убирать за козами и овцами, пасти их. И получала за это только ругань и побои. От своего отца. Бил он меня ещё совсем маленькую со всей силы, то рукой, то палкой. Нас было пятеро сестёр и один брат, Асад. Брата отец никогда не бил, а нам, девочкам, каждый день доставалось.

Но самое страшное было на улицу выходить. Идёшь — смотришь только под ноги. Обязательно только с матерью или со старшей сестрой. Если кто-нибудь увидит на улицу девушку одну, скажут «шармута». А это позор для всей семьи. Ни в коем случае нельзя глаза поднимать. Встретишься случайно взглядом с мужчиной — сразу станешь «шармутой», и так это к тебе прилипнет — никогда уже не отчистишься.

Моя сестра навлекла позор на семью, когда я была ещё маленькой. Так я своими глазами видела, как мой брат Асад задушил её телефонным проводом. А иначе нельзя было, иначе позор всей семье.

А потом я увидела красивого соседского юношу и влюбилась в него. Он приходил к моему отцу договариваться, чтобы жениться на мне. А через несколько дней мы случайно встретились в поле. Он сказал, что любит меня и обязательно женится на мне. Спросил меня, люблю ли я его, и я сказала «да». И я совершила с ним грех наэтом поле. А потом он исчез из деревни, а я оказалась беременна.

Когда это открылось, я поняла, что судьба моя решена. А деваться некуда. Однажды мать с отцом специально ушли днём из дома, а муж моей сестры, Хусейн, подошёл ко мне сзади, вылил на меня ведро бензина и поджёг. Я была вся охвачена пламенем. Выскочила, крича от боли, на улицу, и две женщины бросились ко мне, дотащили до родника и погасили пламя. Но я уже успела сильно обгореть.

Я сижу напротив неё и не знаю, куда мне смотреть. Всё её лицо — сплошной шрам. Ушей нет — они сгорели полностью. Одни глаза — человеческие.

— А потом меня отвезли в больницу, — женщина без лица продолжает свой рассказ. — На следующий день я родила, но никогда ребёнка не видела и не знаю, что с ним. На койку рядом с моей положили ещё одну сожжённую заживо девушку. Она была без сознания и умерла на следующий день. А меня даже доктор не смел лечить, боялся.

А потом меня спасла европейская женщина — врач из гуманитарной организации. Она сильно рисковала. Её тоже могли убить. У нас ведь жизнь женщины совсем ничего не стоит. Родители или братья могут убить свою дочь или сестру, и ничего им за это не будет. Наоборот, если не убьют, позор будет на всей семье.

Я слушаю и не верю своим ушам. Неужели это происходит не в средневековье, а сейчас, в двадцать первом веке? И с ужасом понимаю, что да, так оно и есть. И не только в Палестине. В Афганистане до сих пор забивают женщин камнями, а почти во всех мусульманских и во множестве африканских стран практикуют клитородектомию. И если в странах Запада это преступление, то на Востоке — это освящённый религиозной традицией широко распространённый обряд.

* * *

Философия призвана ответить на главный для человека и человечества вопрос: о смысле жизни. Зачем живёт человек и в чём смысл существования человечества?

Но философия не желает отвечать на этот трудный вопрос. Она всё юлит, выкручивается, учит нас, как надо жить, не замечая более сложный и важный вопрос — зачем? Зачем рождается человек, зачем мучается, трудится, напрягается изо всех сил, обременяет себя заботами, суетится, хлопочет, а в конце концов умирает? Кому это нужно? Потомкам? Значит, мы приносим себя в жертву потомкам? Но ведь они тоже умрут. Да и род человеческий когда-нибудь прекратится. В чём же смысл нашего мельтешения и суеты?

Религиозные мыслители отвечают на этот вопрос по-своему: род человеческий существует, чтобы угождать богу, который нас сотворил. Само существование бога при этом принимается за аксиому. Философы же предпочитают этой темы не касаться вообще.

Кант носился со своим «категорическим императивом», Кьеркегор учил жить со страстью, Маркс делал упор на распределение материальных ценностей, Сартр твердил о наличии выбора, а вот зачем всё это надо, никто из них не упомянул даже вскользь. Видимо, боятся великие мыслители этого вопроса. Может быть, потому боятся, что ответ на этот вопрос перечеркнёт все их глубокомысленные рассуждения за ненадобностью? Да и страшновато, наверное, выступить против традиционных представлений населения всей планеты. Особенно, если сам разделяешь эти привычные представления.

С другой стороны, задача философа в том и заключается, чтобы освободиться от тривиальных взглядов, возвыситься над толпой в поисках истины. Кроме того, философ должен стремиться к ясному, логичному, объективному способу мышления, а не напускать туману, погружаясь в вымышленную глубину нечётких рассуждений, замутнённую изобретаемыми по ходу дела многозначительными терминами.

Простые люди этот вопрос перед собой не ставят. Для них ценность существования и необходимость продолжения рода сомнению не подлежат. Большинство населения стран третьего мира видят в своём потомстве источник материальной обеспеченности в старости, своего рода пенсию. Другие просто совокупляются, не задумываясь о последствиях.

Отсюда и наследственно заражённые СПИДом новорожденные, и ходячие детские скелетики, ничего, кроме голода в своей короткой жизни не испытывающие. Казалось бы, ну зачем родителям производить на свет детей, которых они не в состоянии прокормить? Но эти родители не задумываются ни о чём, нет у них ни сострадания к собственным детям, ни элементарной способности задумываться о будущем. Просто размножаются, как животные. И как животные в неблагоприятных условиях, вымирают. Никакой философии, одна физиология.

Но хоть кто-то из философов должен был бы спросить самого себя: «А я-то зачем существую? И если моё существование смысла не имеет, зачем производить потомство, обречённое на такую же бессмысленную жизнь и смерть?»

Попробуй-ка, дорогой читатель, взвесить свою жизнь: на одну чашу весов положи все удовольствия, радости, счастливые моменты и положительные эмоции, а на другую — все заботы и тяготы своей жизни, все страдания, перенесённые оскорбления и унижения, все труды и хлопоты, всю горечь утрат и разочарований, все несбывшиеся надежды и нереализованные мечты. Что перетянет? Чего больше в жизни — плюсов или минусов? И если ты всё ещё остаёшься оптимистом и считаешь, что жизнь прекрасна, добавь на вторую чашу все твои будущие страдания и твою смерть.

Понятно, что чем ты моложе, тем труднее тебе произвести такую оценку, потому что обе чаши весов твоих ещё почти пусты. Ты пытаешься представить себе, чем они наполнятся в будущем, но обманщица-надежда не даёт тебе мыслить беспристрастно и реалистично. Она всё тянет вниз чашу со знаком плюс и старательно толкает вверх чашу со знаком минус. А пожилых людей часто подводит память и нежелание признаться самому себе в том, что жизнь прожита зря.

Но как бы мы не цеплялись в своей необъективности за всё хорошее и приятное, что с нами случилось (а ведь уже случилось и не вернёшь) и за те радости, на которые мы надеемся в будущем (а ведь мечты наши могут и не сбыться), и как не отталкиваем в своей памяти всё неприятное, что уже произошло, и как ни стараемся не думать о беспомощной старости и самой смерти в будущем, одна мысль о том, что придёт конец всему, и хорошему, и плохому, ставит жирный крест на всех наших мечтах и надеждах, и с непреодолимой силой придавливает вторую чашу весов до отказа вниз.

Опять о смысле жизни

Люди производят на свет потомство. В развитых странах — в надежде, что их детей ждёт счастливая жизнь, в отсталых странах — просто следуя своим животным инстинктам.

Каждый живущий на этой планете своими мыслями устремлён в будущее. Мы строим планы, стремимся улучшить свою жизнь, нас ведёт надежда. При этом каждый из нас знает наверняка, что жизнь его конечна, что смерть его настигнет со стопроцентной вероятностью.

Однако, при всём при этом мы гоним от себя мысль о том, что после нашей смерти все наши труды, планы, надежды исчезнут вместе с нами. Некоторые из нас занимаются самообманом, убеждая себя в том, что душа, сознание, личность продолжает существовать после смерти в каком-то ином мире, в какой-то иной форме. Остальные стараются вообще не задумываться над вечными проклятыми вопросами.

Но всех нас объединяет одно — мы живём ожиданием будущего, каким бы оно ни было.

А теперь попробуй, читатель, представить себя на месте древнего человека, живущего в одном из городов Майя на полуострове Юкатан тысячу лет тому назад. Каждый день ты трудишься, добывая пропитание себе и своей семье. По праздникам ты присутствуешь при массовых ритуальных человеческих жертвоприношениях. Ты веришь в религиозные догмы, проповедуемые жрецами. Тысячи людей вокруг тебя живут подобным образом. Рабочие под руководством архитекторов возводят грандиозные храмы. Воины под командованием вождей побеждают врагов, захватывают пленников, которым уготована участь рабов или жертв. Жизнь кипит. Рождаются дети, возделываются поля, собирается богатый урожай.

А теперь, читатель, вернись в современность и посмотри отсюда, из будущего, на цивилизацию Майя. Где она? Куда делись все эти люди с их стремлением продолжить свой род, произвести потомство, победить в войне? Реализовались ли их надежды на будущее? Где их города и величественные храмы? Где их дети, внуки и правнуки?

Всё исчезло. Города и храмы затерялись в джунглях. Забыты достижения их культуры. Никто не помнит и не знает их грозных богов, требующих человеческой крови. Никто не помнит об их военных победах. Десятки поколений, миллионы людей жили, трудились, плодились, страдали, умирали. А теперь от них ничего не осталось, кроме затерянных в джунглях старых камней, обтёсанных их руками.

Напрягись, читатель, будь честен с самим собой. Ответь для себя на вопрос: «В чём заключается смысл существования того человека, жившего тысячу лет тому назад, на месте которого ты себя представил?» А ведь придёт время, когда кто-то другой сможет точно так же взглянуть из будущего и на твою жизнь. И на жизнь твоих детей. И тот человек будет точно так же вправе спросить себя: «Зачем он (ты) жил на земле? В чём заключался смысл его существования? Зачем он страдал? На что надеялся?»

Но и это ещё не всё. Можно представить себе картину, намного более безрадостную. Ты, наверное, скажешь, пессимистическую. Для меня же это голый реализм.

Ты думаешь, что человечество будет существовать вечно? Вряд ли. В будущем, далёком или близком, настанет такой момент, когда человечество полностью исчезнет с лица земли. Люди перебьют друг друга, или выродятся, как биологический вид, или погибнут в катастрофе планетарного масштаба, неважно. Важно, что такой момент наступит.

И некому будет уже бросить взгляд в прошлое и задать себе вопрос: «Зачем существовало человечество? Зачем все эти поколения мучились, страдали, вырывали друг у друга кусок изо рта, обманывали друг друга? Зачем создавали они свои произведения искусства, если некому теперь получать от них эстетическое наслаждение? Зачем их лучшие умы пытались разгадать тайны природы, если некому стало воспользоваться результатами их интеллектуальных усилий? Всё в прошлом, всё исчезло. Нет будущего. Некому надеяться».

А теперь подумай о тех миллиардах людей, наших потомков, которые будут жить, трудиться и страдать на протяжении всего этого отрезка времени: между «теперь», когда ты читаешь эти строки, и «тогда», когда человечество уже не будет существовать. Какой во всём этом смысл? Нужно ли рожать их, заставлять их трудиться и страдать, если они всё равно рано или поздно умрут? Может быть, лучше предохраняться? Прожить остаток моей и твоей жизней с максимальным удовольствием и оборвать эту бессмысленную череду рождений и смертей?

И если когда-нибудь в будущем уровень сознания, мыслительные способности всех людей возрастут настолько, что все они в состоянии будут понять всю бессмысленность и антигуманность продолжения существования человеческой цивилизации, может быть, они сознательно положат конец своему роду. Конец лёгкий, безболезненный. Просто прекратят производить своё потомство.

Хотя, вряд ли человечество протянет так долго.

* * *

— Вы слышали про этого философа? Уже второй день по телевизору показывают. К столетию со дня рождения. Вы представляете себе, чему он учил? Что, мол, детей рожать не надо. Мол, всё равно им всю жизнь мучиться, а потом умирать придётся. А ещё он говорил, что рано или поздно всё человечество погибнет, так что, вроде, какой смысл? Только страдания умножать. Про него так и говорят — самый большой пессимист в истории человечества. И чего тогда про него передачи показывают? Не понимаю.

— Слышала, дорогуша. Сама я этих передач не видела, мне муж рассказывал. Говорит, цитировали этого философа. Такую тоску и безысходность нагоняет, просто жуть берёт. Никакого проблеска надежды. А как же человеку жить, без надежды-то? Да и сам-то он в конце концов самоубийством покончил, вроде.

Ну, я могу ещё согласиться, что где-нибудь в Африке, или там, в Бангладеш, детей рожать никакого смысла нет, всё равно с голоду умрут. И всё равно ведь рожают. Значит, на что-то надеются. А у меня вот не просто надежда — настоящая уверенность в том, что мои дети будут счастливы. Мы живём в самой развитой и самой сильной стране мира. Все обеспечены, никто не голодает, образование каждый получить может.

— А что вы думаете об опасности ядерной войны? Ведь вон, в мире-то как неспокойно! А уж если ядерная война начнётся — никому мало не покажется, ни бедным, ни богатым. Ведь, говорят, если всё рванёт, ничего живого на земле не останется.

— Ну, что вы такое говорите? Это грешников Господь покарать может. Атеистов там всяких, мусульман. А я так глубоко верю, что истинных праведников Христос спасёт и защитит. Нам-то, истинно верующим, бояться нечего.

* * *

— Поздравляю вас с мальчиком, — медсестра обратилась с улыбкой к немолодому на вид мужчине в помятых брюках и клетчатой рубашке, в нетерпении ёрзавшем на жёсткой деревянной скамейке. Мужчина вскочил, вытер вспотевший лоб.

— А как она? Всё в порядке?

— Жена ваша чувствует себя хорошо.

— А увидеть её можно? — с волнением спросил мужчина.

— Посидите, я у доктора спрошу.

Вместо того, чтобы сесть, мужчина стал нервно ходить от окна к окну. Ему очень хотелось закурить, но правила в госпитале на этот счёт были строгие. Минут через десять та же медсестра жестом пригласила его в палату.

Аня слабо улыбнулась ему и показала взглядом на завёрнутого в белое младенца, посапывавшего во сне на кроватке, стоявшей в углу у окна. Личико ребёнка красным пятном выделялось на фоне белых пелёнок. Мужчина подошёл к нему ближе, пристально посмотрел на сына, но прикоснуться к крохотному конверту не решился.

— Пусть спит, — сказал он, присаживаясь на край кровати. — Ну, а как ты?

— Всё в порядке, — слабым голосом произнесла жена. — Боря, что там с документами?

— Отлично, — ответил он с улыбкой. — Разрешение на посещение родственников получено. Спасибо дяде Арону, быстро приглашение выслал. Учитывая, что у нас тут недвижимость остаётся, разрешение дали без проблем.

— Ну, слава богу, — улыбнулась Аня. — Когда полетим? Я думаю, через месяц уже можно будет.

— Хорошо, — согласился муж, — завтра же закажу билеты. Тётя Берта в своём туристическом агентстве нам со скидкой достанет. А то уже настолько опасно здесь стало, прямо в воздухе что-то висит.

— Да, — согласилась Аня, — как будто затишье перед бурей.

— Что за жизнь? — посетовал Борис, — всё время приходится спешить куда-то, хлопотать о чём-то, напрягаться из последних сил. И конца этому не видно.

— Остаётся надеяться, что сын наш будет счастливее нас с тобой, — улыбнулась Аня.

— Так ведь все родители надеются, что их дети будут счастливы, — задумчиво произнёс Борис, — и в то же время — сколько несчастливых людей за земле, сколько трагедий. Это значит, что у слишком многих родителей надежды оказались пустыми. Так трудно нынче интеллигентному человеку жить одними надеждами. Вероятность того, что эти надежды сбудутся, очень уж мала.

— Да ну тебя совсем, — обиделась Аня, — ну почему ты всю жизнь такой пессимист? Ведь из-за твоего пессимизма тебе же самому жить тяжелее. А ты попробуй с надеждой взглянуть в будущее.

В этот момент всё помещение озарилось нестерпимо ярким светом, в долю секунды спалившем дотла и родителей и ребёнка. Все предметы, находившиеся в комнате обуглились и рассыпались в пепел, а через несколько секунд ударная волна страшной силы снесла обгоревший и оплавившийся остов здания как спичечный коробок.

Иерусалим и большая часть государства Израиль перестали существовать в мгновение ока. Ядерные боеголовки, расположенные вблизи эпицентра, сдетонировали и увеличили разрушительную мощь первоначального взрыва в десятки раз.

* * *

— Харченко? Полковник Борисов на проводе! Получен приказ из центра: немедленно залп всеми готовыми к запуску ракетами! Веером, по всем целям! Давай, к едрене фене! Пусть не думают, что нам пиздец, а они живы останутся! Хрена!

— Есть! — отозвался дежурный по боевой точке капитан Харченко и одновременно нажал обе красные кнопки на пульте. Взвыли сирены и приведённые в полную боевую готовность баллистические ракеты одна за другой понеслись в чёрное ночное небо. Последняя, самая старая, начавшая ржаветь ракета, взорвалась прямо в шахте. Точка противовоздушной обороны капитана Харченко перестала существовать.

Прошло довольно много времени и пересохшая до дна река снова начала наполняться водой. Первыми ожили споры одноклеточных водорослей. Они постепенно набухали, впитывая в себя молекулы воды и энергию солнечных лучей, а через несколько часов, сначала медленно, как бы нехотя, но потом всё веселее, начали делиться и множиться.

Следом за ними стали выходить из состояния анабиоза тихоходки, единственные выжившие на земле многоклеточные существа, способные самостоятельно передвигаться. Начался новый эволюционный цикл.»

— Ничего себе девочки книжки читают, — подумал Брюс. — А ведь Кристинка-то, скорее всего и половины не поняла из того, что прочитала. Вот, наверное, Морис теперь отдувается!

* * *

Морису, действительно, пришлось нелегко. На дороге, ведущей к озеру, достаточно широкой для всех троих, девочки шли справа и слева от него, взяв его за руки. Кристинка, заглядывая снизу ему в лицо, спросила с самым невинным видом:

— А расскажи нам, пожалуйста, кто такой инквизитор, — она с трудом выговорила это слово, — и почему он людей мучил?

— Та-ак, — протянул в некоторой растерянности философ и даже приостановился на секунду. — А ты вообще что-нибудь о религии знаешь?

Девочка отрицательно замотала головой.

— А про историю античности и средневековья что-нибудь читала или тебе рассказывали?

Получив опять тот же ответ, Морис задумался, с чего же начать?

— Ты знаешь, Морис, — тихо произнесла Наташа, шедшая справа, — я ведь тоже почти ничего об этом не знаю. Расскажи, пожалуйста, мне тоже ужасно интересно.

Морис вздохнул и начал рассказывать девочкам о мире первобытных людей и современных примитивных племенах, живущих в каменном веке. О вере в духов и в души умерших предков народов Африки и о шаманах северных народов. Дойдя до озера, вся троица расположилась в тени старого вяза и Морис, усевшийся на траву, прислонившись к толстому стволу дерева, продолжал рассказывать зачарованно слушавшим его девочкам о пантеонах египетских, греческих и индуистских богов, от которых плавно перешёл к зарождению монотеистических религий. Он старался говорить как можно проще, но даже когда употреблял какой-нибудь непонятный специальный термин, юные слушательницы не перебивали его, полностью обратившись в слух и не сводя глаз с рассказчика.

* * *

После обеда, когда все четверо уютно расположились на мягких диванах и в креслах большой гостиной, Брюс, мягко раскручивая свой «Хенесси» в большой коньячной рюмке, поинтересовался у хозяина, не устал ли тот от непрерывного потока вопросов и не пора ли нашим «дамам» слегка угомониться?

— Ну, что вы, — улыбнулся Морис, — беседы с вашими «дамами» доставляют мне удовольствие. Вы знаете, за всё то время, когда я преподавал в университете, у меня не было таких внимательных и заинтересованных студентов.

— А когда вы преподавали в университете? — поинтересовался Брюс.

— Да, вот уже лет пятнадцать, как я оставил это занятие, — ответил Морис.

— А почему? — поинтересовалась уютно прижавшаяся к нему Кристинка.

— Причин было несколько, — вздохнул философ, — во-первых, вездесущая политическая корректность. Всем преподавателям неявным образом предписывалось обходить острые углы. Не дай бог во время лекции высказать негативное мнение по поводу одной из современных религий или попытаться дать оценку политической ситуации в зоне одного из многочисленных национально-этнических конфликтов.

Нельзя анализировать причины научно-технического и экономического отставания стран третьего мира, поскольку это опять-таки затрагивает вопросы религии.

Нельзя приводить факты взаимной жестокости конфликтующих этнических групп, так как это может депрессивно повлиять на психику слушателей.

Абсолютное табу не только на оценку, но и на упоминание сексуальных обычаев и отклонений у различных этносов и исторических личностей, чтобы не задевать чувства присутствующих сексуальных меньшинств и не возбуждать нездоровый интерес к подобной тематике.

Недопустимо обсуждение расовых и этнических различий — подобных вопросов лучше вообще не касаться.

Не рекомендуется анализировать отношение человека к смерти по целому ряду причин: от отрицательного влияния на психику студентов до различных религиозных концепций посмертного существования души. Я просто не в состоянии всего перечислить — количество ограничений бесконечно.

Во-вторых, абсолютная незаинтересованность студентов в выработке собственного философского мировоззрения. Оно им просто не нужно. Их интересует только оценка и, в конечном счёте, диплом, который поможет им устроиться на хорошо оплачиваемую работу.

В-третьих, низкий уровень подготовки студентов и полное отсутствие критического мышления. Любознательность на нуле. Подход к решению любой задачи ограничивается подбором одного из заученных рецептов. Творческое осмысление проблемы, поиск нового нестандартного пути исключён начисто. Творческие способности методично убиваются у детей в течении всего процесса обучения, начиная с начальных классов, если не с детского сада.

Поэтому вы можете понять, как приятно мне видеть, с каким неподдельным интересом и вниманием эти два прекрасных создания впитывают, как губка, всё, что я им рассказываю. А по их вопросам я понимаю, что они не просто запоминают излагаемые им факты, но осмысливают их, приводят в систему, обнаруживают взаимосвязи! Особенно меня удивляет оригинальность мышления у этой маленькой красавицы, совершенно не отягощённой жизненным опытом. Это просто фантастика!

— Вообще-то пора уже подумать о её образовании всерьёз, — заметил Брюс, — читают они обе много, но без разбора. Да и систематические знания в области математики, физики, химии, биологии просто необходимы.

— Так в чём проблема? — удивился Морис.

— Боюсь, что Кристинка не готова к школьной атмосфере, — задумчиво протянул Брюс. — Вы же знаете, какими дети умеют быть жестокими по отношению к тем, кто в чём-то на них не похож. Не хочу раньше времени подвергать ребёнка ненужному психологическому давлению.

— Это просто удивительно, доктор, — широко улыбнулся хозяин, — насколько же вы отстали от жизни. Ну, разве можно быть настолько погружённым в свою науку, чтобы не замечать тех изменений, которые вокруг вас происходят. Правда, детей у вас, как я понял, до недавнего времени не было. Так что прогресс в области образования прошёл мимо вас. Вы знаете, что в сети существуют десятки интерактивных игровых обучающих программ? И должен признать — очень высокого качества.

— Ничего об этом не знаю, — смущённо ответил Брюс. — Ещё пять лет назад обучающие программы для начальной и средней школы были довольно скучными и примитивными. Не обучали, а натаскивали детей, как собачонок.

— Ну, что вы, — Морис поставил свою рюмку на низенький кофейный столик, — за последние три-четыре года в этой области произошла настоящая революция. Теперь обучение происходит в процессе игры.

Морис повернулся к сидевшей рядом с ним на диване Кристинке.

— Хочешь поиграть в математику? — спросил он девочку.

— Хочу, — заинтересованно ответила малышка.

— Ну, пойдём, я тебе подключу очень интересную игру, — Морис поднялся и протянул девочке руку, за которую та немедленно уцепилась.

— А можно мне тоже посмотреть? — спросила Наташа.

— Конечно можно, — Морис подхватил Кристинку на руки и направился в свою комнату.

Усадив девочек перед компьютером и включив нужную программу, Морис вернулся в гостиную и сел в кресло рядом с Брюсом.

— Вы знаете, Брюс, — медленно и тихо произнёс хозяин, — я очень рад, что судьба свела меня с вами и вашими девчушками. Это просто удивительно, насколько вы все трое нестандартные люди. Живые, непосредственные, доброжелательные, открытые. Поэтому я решил сделать для вас что-то хорошее.

— О чём вы говорите? — удивился Брюс, — вы уже и так столько для нас сделали!

— Нет, нет, я имею в виду нечто другое, — жестом остановил его Морис.

Он вынул из кармана рубашки небольшой листок бумаги и начал что-то писать на нём мелким почерком. Закончив писать, он протянул клочок Брюсу. Тот стал медленно читать, с трудом разбирая микроскопические буквы.

На листке написано было следующее: «Читайте про себя и ничему не удивляйтесь. Это простая предосторожность, на всякий случай. Запомните этот номер телефона и никому ни под каким предлогом его не сообщайте. В случае крайней необходимости, когда встанет вопрос жизни и смерти (хочу надеяться, что такое с вами никогда не случится), наберите этот номер, назовите своё имя и прервите связь. С вами свяжутся и вам помогут. После того, как прочтёте, не задавайте никаких вопросов».

В конце записки был приведён номер телефона, который легко запоминался. Брюс быстро сообразил, какому мнемоническому правилу подчиняется последовательность цифр, и вернул листок Морису, который немедленно поджёг бумажку, щёлкнув зажигалкой, и бросил её в стоявшее на столике блюдце из-под кофейной чашки.

— Ну, и какие у вас планы? — как ни в чём не бывало, спросил хозяин. — Я слышал о той шумихе, которая была поднята вокруг вашего имени несколько лет тому назад. Будете пытаться продолжать ваши исследования?

— Трудно сказать. Пока навёрстываю упущенное. Знакомлюсь с новыми достижениями по открытым публикациям, — медленно заговорил Брюс, — всего каких-нибудь два-три года, а ощущение такое, что отстал лет на пятнадцать. Море новой информации. Надо всё основательно переварить сначала. А что до возобновления практических исследований — то совершенно очевидно, что рано ещё. Вряд ли кто-нибудь рискнёт предоставить лабораторию такой одиозной личности, как я.

— А если не в Штатах? — полюбопытствовал Морис. — В другую страну переехали бы, если бы открылась возможность?

— Если бы я был один, то, наверное, да, — Брюс сделал глоток из своей рюмки, — но теперь на мне лежит ответственность за этих двух красавиц. Всё-таки, несмотря на рост организованной преступности, Америка остаётся наиболее спокойным местом в смысле социальной защищённости граждан. А мои девчонки слишком необычны. Слишком привлекают к себе внимание. Посмотрите, что делается в Европе: постоянные межэтнические вооружённые столкновения, рост наркомании, каждый день по несколько случаев киднеппинга. Воруют детей, женщин, бизнесменов, политических деятелей. Здесь, в Америке, тоже, конечно, местами неспокойно и опасно, но всё же не в такой степени. Я уже один раз прошёл через это, с меня хватит.

— Да, вы правы, — согласился Морис, — за последние пятнадцать-двадцать лет мир сильно изменился и далеко не в лучшую сторону. А Северной Америке всё больше приходится самоизолироваться. Поэтому и необходима неформальная сеть поддержки и взаимовыручки порядочных людей. Людей, которые доверяют друг другу и готовы оказать бескорыстную помощь в критический момент.

— Я вашу мысль очень хорошо понимаю, — отозвался Брюс, — мне уже несколько раз хорошие люди помогли. Просто так, от чистого сердца, ничего не требуя взамен. Так что я теперь чувствую себя в долгу перед всеми добрыми и приличными людьми в мире. И, если это будет в моих силах, буду рад когда-нибудь кому-нибудь вернуть этот долг.

Беседа затянулась. За окнами сгустились сумерки. Морис встал со своего кресла, чтобы включить свет и столкнулся с неожиданно вбежавшей Кристинкой. Девочка радостно улыбалась и размахивала листком бумаги.

— А я экзамен сдала! — радостно сообщила малышка, — за третий класс.

— Постой, постой, как это за третий? — удивился Морис. — А первый и второй?

— А я их быстро прошла, там всё просто было.

На листе бумаги действительно был напечатан сертификат, свидетельствующий о том, что Кристина Стивенс сдала экзамен по математике за третий класс со стопроцентным результатом.

Морис вопросительно посмотрел на стоявшую в дверях Наташу.

— И Наташа тебе не помогала?

— Да она быстрее меня соображает, — улыбнулась Наташа.

— А вот мы сейчас проверим, Морис присел перед Кристиной на корточки, — сколько будет семь умножить на девять?

— Шестьдесят три, — ответила девочка, секунду подумав.

— А как ты сосчитала?

— А я умножила семь сначала на десять, а потом от семидесяти отняла семь, потому что мне-то нужно только на девять.

— Хорошо. А шесть умножить на восемь?

— Сорок восемь, — ответила малышка без запинки.

— А это ты как так быстро сообразила? — удивился Морис.

— А я просто уже запомнила, — засмеялась девочка.

— Так. А что такое простые числа ты уже знаешь? — продолжал экзаменовать Морис.

— Нет. Там такого не объясняли, — Кристинка широко раскрыла глаза, — а разве они не все простые?

— Нет, — улыбнулся Морис, — простые числа — это такие, которые нельзя разделить ни на какое другое число, кроме единицы и самого себя. Например, шесть можно разделить на два и на три, то есть шесть равняется два умножить на три. А вот семь — никак не разделить. Семь число простое, поняла?

— Ага, поняла, — сказала девочка, немного подумав. — Простые числа — это числа-ленточки. Их никак не разрезать на одинаковые части, чтобы сложить из этих кусочков прямоугольничек.

— Неплохо, — одобрил экзаменатор. — Ну а теперь иди и подумай, какие числа между ста десятью и ста двадцатью являются простыми?

Кристина отошла в угол комнаты, села на стоявшее там кресло и затихла.

— Может быть, дать ей бумагу и карандаш? — шёпотом спросил Брюс.

— Она же не попросила, — ответил Морис, — значит справится.

Минуты через три Кристинка, искрящаяся от радости, вскочила со своего места.

— Сто тринадцать! — закричала она.

— Правильно, — спокойно отозвался её безжалостный экзаменатор, — а сто девятнадцать на сколько кусочков можно разрезать?

— На семь, — хитро прищурилась девочка. — А сто двадцать один на одиннадцать, — добавила она, немного подумав.

6. ЛАТИНОАМЕРИКАНСКИЙ СЕРИАЛ

Время в гостеприимном лесном домике пролетело быстро. Листья на деревьях как-то почти внезапно пожелтели. По ночам начались заморозки. Пора было возвращаться в город. Гостям не хотелось уезжать из сказочно-красивого леса, не хотелось и расставаться с радушным хозяином, к которому все трое успели сильно привязаться. Да и Морису, наверное, в первый раз за много лет стало грустно от мысли о том, как пусто станет в доме, когда он опять останется один. Но все понимали, что каникулы бесконечными не бывают.

* * *

Вернувшись в свою городскую квартиру, Наташа, посоветовавшись предварительно с Брюсом, встретилась с мистером Зоммерфельдом и показала ему свои эскизы ювелирных украшений, от которых тот пришёл в полный восторг. Не прошло и двух недель, как работа была закончена и счастливая обладательница уникального кулона с выполненными в том же стиле серёжками вызвала всеобщую зависть у жён и дочерей сенаторов, присутствовавщих на приёме по поводу дня рождения супруги президента в Белом Доме.

На груди у переполненной гордостью мадам на скромной платиновой цепочке висел стилизованный поясной силуэт молодой девушки с волосами, как бы подхваченными ветром, в ярко-зелёном платье с открытыми плечами. В руках, затянутых в длинные чёрные перчатки выше локтя, девушка держала перед собой огромный, удивительной красоты бриллиант. Каждая серёжка была выполнена в виде женской ручки, также в длинной чёрной перчатке, державшей за платиновую цепочку сумочку, которая играла и переливалась всеми цветами радуги при каждом движении хозяйки. Бриллианты в серьгах были такой же формы, что и в кулоне, и лишь чуть-чуть уступали ему в размере. Эффект был потрясающий.

Совместный банковский счёт мистера и миссис Стивенс увеличился на семизначную сумму, а имя никому до сих пор не известного дизайнера ювелирных украшений — молодой девушки из России, зазвучало в самых высоких кругах. Довольный ювелир сказал Наташе, что её первый дизайн выглядит немножко кичевато, но это как раз то, что надо, учитывая с какой публикой им обоим приходится иметь дело.

* * *

Вечером, когда Кристинка оторвалась, наконец, от своего компьютера и, почистив зубы, улеглась в постель, Наташа, смущаясь и краснея, сказала Брюсу, что теперь, когда у них есть деньги, она хочет его о чём-то попросить.

— У меня в России осталась очень близкая подруга, которой сейчас, наверное, приходится совсем туго. Как ты думаешь, можем мы что-нибудь для неё сделать?

— Почему же ты мне раньше об этом не сказала? — с укором спросил Брюс. — Разве мы с тобой не одно целое? И разве дело в деньгах? Дай мне подумать день-два. Я понимаю, что тебе туда возвращаться нельзя. Надо сообразить, кто мог бы за это взяться.

Через два дня Брюс сказал жене, что в американском консульстве в Петербурге есть человек, который берётся вывезти ее подругу из России.

— Правда, не в Штаты. Сама знаешь, с иммиграционными визами дело сложное. Разрешение на въезд в США гражданке России получить практически невозможно. Её вывезут в одну из Европейских стран, где она будет в безопасности. А там уже будем думать, что делать дальше.

— Ты знаешь, я тебе не сказала всего, — Наташа тяжело вздохнула, — её там, наверное, стерегут. После моего отъезда она, скорее всего, под постоянным наблюдением живёт, как в тюрьме.

— Мне сказали, что человек, который берётся за это дело, авантюрист по натуре. Любит себе нервы пощекотать. Так что для него это будет только развлечением.

— Ой, хорошо бы, — Наташа прижалась к мужу. — Мне даже подумать страшно каково ей там сейчас, бедняжке, одной.

— Запиши, пожалуйста, на бумажку всю информацию о твоей подружке, всё, что знаешь: имя, адрес, рост, вес, цвет волос, приметы. Фотография есть?

Наташа отрицательно покачала головой.

— Ну, в общем, всё, что есть. Завтра же эти данные будут переданы в консульство, — Брюс обнял Наташу и погладил её по голове, — не волнуйся, маленькая. Всё будет хорошо.

* * *

После внезапного Наташиного исчезновения Марину несколько раз подвергали допросу, пока не убедились, что девочка действительно ничего не знает.

Через неделю в квартирку к Марине въехала новая девушка. Звали её Лена. Она была старше Марины — ей уже исполнилось девятнадцать. Брюнетка с короткой стрижкой и миленьким личиком, Лена обладала совершенно потрясающей фигурой: большая красивая грудь, удивительно тонкая талия, великолепные бёдра и длинные стройные ноги производили неотразимое впечатление.

Несмотря на экстраординарные внешние данные Маринина новая подружка оказалась не задавакой. Характер у Лены был лёгкий и весёлый. Девочки быстро подружились. Обе они теперь вынуждены были большую часть свободного времени проводить под замком, а в магазин их выпускали только под неусыпным надзором здоровенного тупого охранника, на которого чары двух молоденьких красавиц не производили абсолютно никакого эффекта. Все попытки найти общий язык с этим быком разбивались о стену равнодушного молчания. Девчонки строили глазки и будто бы случайно приподнимали юбочки, демонстрируя свои соблазнительные ножки в нейлоновых чулочках — их тюремщик оставался непробиваем. В конце концов, Лена высказала предположение о том, что этот идиот, скорее всего, гомик, и подружки решили в свою очередь относиться к нему, как к мебели.

Лена оказалась девушкой очень развитой, и жизнь её была, не в пример Марининой, яркой и насыщенной событиями. Она рассказывала Марине о своих бывших любовниках, мужчинах состоятельных, с положением, и неглупых. С первым из них, известным актёром кино, она познакомилась на съёмках фильма, в котором исполняла эпизодическую роль. Лене тогда только что исполнилось тринадцать, но выглядела она, благодаря рано развившейся груди, несколько старше, и излишне говорить, что сексуально очень привлекательной.

Отведав изысканных ласк и необычных наслаждений в руках своего опытного любовника девочка быстро вошла во вкус. Ей нравилось всё то новое, что она испытывала в минуты интимной близости, и ей хотелось ещё и ещё. Её наставник, подстёгиваемый свежестью и запретной молодостью своей пассии, был нежен и неутомим, а она была счастлива, погружаясь в поток наслаждения со страстностью новообращённой.

После окончания съёмок Лена вернулась в столицу, но ненадолго. Через две недели она получила приглашение на роль в следующем фильме. Ясно, что не обошлось без участия её влиятельного партнёра по сексуальным играм.

Девочка нередко ловила на себе завистливые горящие взгляды других мужчин, и это ей льстило. Однако эта сладкая жизнь оказалась непродолжительной. Не прошло и полугода как её возлюбленный погиб в глупой автомобильной аварии. Для девочки это было настоящим шоком. Она не могла прийти в себя больше месяца. Съёмки прервали и, вернувшись домой, несостоявшаяся актриса переживала своё горе, погружаясь в накатывавшие на неё волны жалости к себе.

Она и представить себе не могла, какая война за обладание её ещё не до конца развившимся, свежим и соблазнительным телом развернулась среди множества мужчин, с которыми она успела познакомиться. К телефону она не подходила, и на непрерывный шквал звонков отвечала вполголоса мама.

В конце концов один из потенциальных поклонников оказался настойчивее остальных. Это был один из близких друзей её погибшего любовника. Мужчина за тридцать, занимающий значительный пост в одном из столичных банков, он был завидной партией. На него и пал выбор Лениной мамы, решившей, что это наиболее подходящий поклонник, достойный её дочери.

Нельзя сказать, чтобы мамин намётанный взгляд обманул её. Борис был вежлив, образован, элегантен, обеспечен, к тому же оказался и прекрасным любовником. Он был ненавязчив в отношениях с Леной, не форсировал события, водил её на театральные премьеры и выставки, дарил ей цветы и конфеты, приглашал на многолюдные вечеринки, где тусовалась элита.

Горе девочки понемножку притуплялось и как-то поздним вечером после нескольких бокалов шампанского, выпитых Леной на очередном парти, она совершенно естественным образом оказалась с Борисом в постели. Вспомнив всё очарование секса, девочка забыла о своей потере и с головой окунулась в гедонистическую жизнь, предлагаемую ей новым любовником, опытным, внимательным и щедрым.

Так продолжалось почти три года. Борис относился к своей несовершеннолетней подружке нежно и трепетно, не забывая и о её образовании. Он рекомендовал ей интересные и полезные книги, приглашал прекрасных преподавателей, покупал заграничные компьютерные обучающие программы. Разумеется, сексуальное образование тоже не оставалось без внимания.

Однако, живя в России, «стране неожиданных глубоких потрясений», по определению Бориса, на долгую идиллию рассчитывать не приходится. Партнёры по бизнесу и лучшие друзья хладнокровно подставили Бориса и под грузом повешенного на него многомиллионного долга в один прекрасный день Ленин опекун-любовник исчез без следа. Никто до сих пор не знает толком, был ли он убит, или ему удалось скрыться от своих не слишком-то миролюбиво настроенных кредиторов за границей. Во всяком случае, девочка опять внезапно осталась одна и, после череды иногда более, иногда менее продолжительных любовных связей, оказалась в компании Марины в качестве «государственной элитной проститутки».

* * *

Марина, в течении нескольких лет жившая в изоляции от внешнего мира, практически ничего не знала о социальных, политических и экономических переменах, происходивших вокруг. Лена рассказывала ей о растущей нищете и преступности, о сокращении производства нефти и газа и уменьшении вследствие этого притока денег из-за границы. О том, что Дальний Восток и почти вся Восточная Сибирь уже заселена китайцами, корейцами и японцами, и о том, что численность русского населения на европейской части страны уменьшилась вдвое. А главное, о том, что одинокой молодой девушке в этом мире не выжить. И слава богу, что они здесь сыты, одеты, и имеют крышу над головой, хоть и приходится расплачиваться за этот примитивный комфорт своим телом, ублажая грязных развратников и тупых подонков.

За несколько месяцев девушки сблизились и привыкли друг к другу. Всё было бы терпимо, не произойди уплотнение. К ним, в их маленькую квартирку, подселили ещё одну девочку. Новенькую звали Лариса и было ей только двенадцать. Но, несмотря на столь юный возраст, чувствовалась в ней хватка и житейская опытность, которой очень не хватало Марине.

Нахальная девчонка с самого начала повела себя вызывающе. Марину с Леной она называла старухами и говорила, что в жизни им уже ничего не светит. Лариска была уверена, что она-то уж сумеет извлечь из своей детской внешности максимум выгоды, а вот Лене, с её-то выменем, уже «ни в пизду, ни в Красную Армию». Да и Маринка дура, не первый год уже с крутыми мужиками крутится, а толку — ноль.

Спокойная и доброжелательная атмосфера сразу сгустилась. Напряжение повисло в воздухе. Марина и Лена позволяли себе немного расслабиться только когда «крыску-Лариску», как они её стразу же окрестили, увозили на вызов. А отсутствовала она, надо признаться, часто. Иногда её не было по двое-трое суток. Чем уж она так привлекала мужчин,оставалось тайной. Ясно было, что дело тут не только в её нежном возрасте. Что-то такое она умела особенно развратное, что делало её в глазах мужчин просто неотразимой.

Нельзя сказать, что Лена или Марина испытывали хоть малейшую долю зависти к этой малолетней профессионалке, но естественное женское любопытство не могло не дразнить их фантазию. Лариска же никому свои секреты открывать не собиралась.

* * *

Однажды, вернувшись домой довольно рано после скучного визита к пожилому, но важному начальнику, Марина застала Лариску развалившейся на диване перед телевизором. Лены дома не было. Марина вскипятила воду и заварила себе некрепкого растворимого кофе. Не переодеваясь в домашний спортивный костюм, она уютно устроилась в кресле у окна с чашкой в руке и с книгой на коленях. В это время дверь распахнулась и громила-надсмотрщик почти волоком втащил в комнату совершенно обессилевшую Лену и швырнул её на кровать.

— Что с тобой? — Марина вскочила с кресла и бросилась к подруге, — тебе плохо? Ты заболела?

— Помоги мне раздеться, — простонала Лена, — только осторожно.

Марина расстегнула молнию платья на спине у Лены и начала медленно и аккуратно стаскивать его с плеч. Лифчика на Лене не было, а её красивые груди были красными и вспухшими, как будто воспалёнными.

— Очень больно? — спросила Марина, боясь прикоснуться к Лениной груди. — Что случилось?

— Ты не представляешь, что эти негодяи со мной сделали, — с трудом проговорила Лена. — Они шприцем накачали мне в грудь коньяк и принялись высасывать его. Весь не высосали, а когда это развлечение им надоело, просто отправили меня домой. Намочи, пожалуйста, полотенце и положи мне на грудь.

— Вот оно как, сиськи-то отращивать, — прокомментировала Лариска, оторвавшись от экрана телевизора.

— Да что ты такое говоришь? — закричала не неё Марина, — как тебе не стыдно? Ой, надо же что-то делать!

Положив мокрое полотенце Лене на грудь, Марина приложила ладонь к её лбу.

— У тебя температура поднялась, — сказала она. — Ты вся горишь. Надо скорую вызвать.

— Ну да, — отозвалась Лариска, — этот горилла тебе вызовет, пожалуй, мало не покажется.

Марина выглянула в прихожую. Охранника не было. Наверное, вышел купить себе чего-нибудь выпить. Дверь в квартиру была заперта снаружи. Марина подняла телефонную трубку и набрала ноль-три.

Скорую пришлось ждать долго, больше часа. Охранник вернулся и сидел в своей комнате перед телевизором со стаканом в руках. Услышав звонок в дверь, он встал и пошёл открывать. Увидев на пороге врача в несвежем белом халате, громила от удивления раскрыл рот.

— Разрешите, — отодвинул его врач и решительным шагом прошёл в комнату.

Убрав в сторону полотенце и осмотрев распухшие и покрасневшие груди больной, спросил, — сами идти сможете?

Лена утвердительно кивнула.

— Накиньте халат, а сверху пальто, — сказал доктор, — в машине довольно холодно. Необходима госпитализация.

— Кто скорую без меня самовольно вызвал? — голосом, не предвещавшим ничего хорошего, спросил бык, после того как за врачом, уводившем Лену, закрылась дверь.

— Я вызвала, — дрожащим голосом сказала Марина. — А что ещё делать оставалось?

— Так, сегодня уже поздно боссу звонить, — прогудел громила, — а завтра с утра он решит, что с тобой делать. Нам только рекламы этого бардака не хватало.

* * *

Утром следующего дня Марина оказалась на улице. Что делать дальше — она не знала. В кармане — ни копейки. Хорошо ещё, что она успела надеть две пары тёплых колготок и пальто у неё не отобрали. На улице было довольно холодно. Деревья наполовину облетели, по ночам подмораживало.

Вытирая время от времени слёзы, девочка побрела куда глаза глядят. Часа через три, озябшая, она оказалась в центре города. Увидев башенки на здании вокзала, она сообразила, что внутри можно будет присесть и чуть-чуть согреться.

По вокзалу ходил милиционер и выгонял бомжей наружу. Поскольку Марина была хорошо одета и выглядела прилично, к ней он не подходил. Но только первое время. Часа через два он остановился перед ней и грубо поинтересовался, какого поезда она ждёт. Не услышав вразумительного ответа, потребовал документы. Поняв, что и документов он не дождётся, попросил девочку очистить помещение. Марина поднялась и со слезами на глазах побрела к выходу.

* * *

— Эй, девочка, — услышала вдруг Марина, — ты, что, приезжая?

Марина обернулась. Перед ней стояла высокая худощавая женщина средних лет в длинном, почти до пят, сером платье и накинутом поверх него незастёгнутом чёрном пальто. На голове женщины была надета чёрная вязаная шапочка, а на шее висел на шнурке внушительных размеров крест.

— Ты где живёшь? — опять спросила женщина.

— Нигде, — Марина опустила глаза.

— Я вижу, ты замёрзла? Голодная, небось?

— Да, — призналась девочка.

— Ну, пойдём со мной, — сказала женщина, — я тебя накормлю и согрею.

* * *

Идти пришлось довольно долго. По пути женщина пыталась расспрашивать Марину о её жизни, но девочка отмалчивалась или отвечала односложно.

— А ты, похоже, уже не девочка, а? — спросила вдруг женщина. — В школе, небось, с мальчишками уже блуду предавалась?

Марина молчала, но проницательность её спутницы вызвала на щеках румянец.

— Так я и думала, — грустным голосом, как бы жалея Марину, сказала женщина. — За это Бог тебя и наказывает. Но он милосерден. Чистосердечное раскаяние снимает грех. Ты ведь даже не представляешь себе, какая это радость — следовать пути Божьему. Ты думаешь, мы с тобой случайно встретились? Нет, голубушка! Это Бог привёл тебя ко мне. Значит, ты для него ещё не совсем пропащая душа. Он даёт тебе шанс изменить твою жизнь, очиститься от греха и встать на путь праведный. Чувствуешь ли ты, как в минуту отчаяния он посылает тебе надежду на возрождение?

— Да, — еле слышно вздохнула девочка и на глазах у неё выступили слёзы.

— Семья у тебя есть? — спросила вдруг женщина, — мать, отец, братья, сёстры?

Марина отрицательно покачала головой.

— Значит, помощи тебе ждать не от кого?

— Совсем, — пробормотала Марина.

— Ну, это и к лучшему, — почему-то сказала женщина. Марина не поняла, почему — к лучшему?

— А крещёная ли ты? — неожиданно поинтересовалась женщина.

— Не знаю, — растерянно ответила девочка, — наверное, нет.

— И это к лучшему, — сказала женщина, — сохранил тебя Господь для истинного крещения.

Марина не понимала, что всё это значит, да ей уже было и не до того. Руки замёрзли и мысли в голове путались от голода.

— Ну вот, мы и пришли, — сказала женщина, остановившись перед невзрачной покрытой коричневой краской дверью обшарпанного дома, постройки, похоже, середины прошлого века.

По узкому коридору женщина провела Марину в просторное помещение, заставленное столами.

— Здесь трапезная, — пояснила она, — сейчас я тебя покормлю, посиди здесь.

Женщина скрылась в пустом проёме без двери и через несколько минут вернулась, неся в руках поднос с двумя большими дымящимися чашками, полными душистого чая, и с тарелкой бутербродов с маслом и сыром. Она опустила поднос на стол и поставила перед девочкой чашку с чаем и бутерброды. Вторую чашку взяла себе и стала пить маленькими глотками, наблюдая за набросившейся на еду девочкой.

— Ну вот, — сказала женщина, когда тарелка опустела, — теперь надо поблагодарить Бога за то, что он послал тебе вкусную еду и привёл тебя в спокойную и тёплую обитель.

— Я не знаю как, — смутилась Марина.

— А я тебя научу, — сказала женщина, — повторяй за мной: благодарю тебя, Господи, за то, что не оставляешь своей милостью отверженных и ниспосылаешь помощь страждущим…

* * *

Следующие две недели прошли для Марины как в тумане. Она помнила, что спать ей давали очень мало, заставляли вместе с другими сёстрами хором повторять слова молитв и псалмов. Одежду её забрали и теперь на ней было такое же как и на всех остальных длинное платье серого цвета, а под ним какое-то бесформенное хлопчатобумажное бельё, какого она никогда раньше не видела. Другие сёстры работали на кухне и в прачечной, но Марину никто работать не заставлял. Она полностью потеряла представление о времени, иногда даже не могла сказать ночь сейчас или день, так как ни в спальне, ни в комнате для молитв окон не было. Со временем ей стало казаться, что спать ей не дают совсем. Стоило ей упасть на постель и провалиться в тяжёлый сон без сновидений, как одна из сестёр уже трясла её за плечо, приглашая на молитву.

Женщину, которая привела её в это странное место, звали сестра Прасковья. Она, главным образом, и занималась с Мариной, рассказывая ей о боге, заставляя повторять слова молитв, и убеждая её постараться увидеть бога.

— Если ты будешь постоянно думать о Боге, — настаивала сестра Прасковья, — всей душой стремиться к нему и желать встречи с ним, он тебе обязательно явится, потому что милость его беспредельна.

Иногда у Марины перед глазами и вправду начали проплывать какие-то непонятные видения, яркие световые пятна, похожие на силуэты людей в светящихся одеждах, или образы птиц с человеческими головами.

Но однажды, во время молитвы, следовавшей после очередной трапезы, Марина совершенно чётко увидела перед собой как бы висящий в воздухе в полуметре от пола образ красивой молодой женщины в длинном одеянии, со строгими и грустными глазами. Марину охватило странное ощущение невесомости. Ей показалось, что она тоже как бы плывёт по воздуху. Из глаз у неё непроизвольно полились слезы, и она провалилась в глубокий обморок.

Очнулась Марина на своей кровати, бодрой и отдохнувшей. По-видимому, ей дали, наконец-то, выспаться. Когда она рассказала сестре Прасковье о своём видении, та объяснила, что это сама дева Мария сошла к ней, чтобы укрепить её веру и направить её в духовных исканиях.

— Теперь, когда ты убедилась в истинности нашей веры, — продолжала сестра Прасковья, — ты стала одной из нас, и скоро будешь готова к крещению. Крещение — самый важный момент в жизни каждого человека. В результате принятия крещения устанавливается прямая связь человека с Богом.

* * *

С этого дня Марину стали выпускать вместе с группой сестёр в город, где они должны были собирать пожертвования и распространять религиозные брошюры. Марина заметила, что за ними постоянно ведётся наблюдение. Какие-то молодые мужчины в одинаковых пальто и чёрных вязаных шапочках постоянно следовали за сёстрами, не выпуская их из поля зрения.

— Кто эти люди, — спросила однажды Марина одну из своих спутниц, молодую симпатичную женщину, которую звали сестра Евдокия.

— Это наши охранители, — тихо ответила сестра Евдокия, — они вступятся за нас, если кто-нибудь начнёт вдруг к нам приставать или что-нибудь случится.

— Или если кто-нибудь из нас попытается смыться, — подумала про себя Марина.

И, как выяснилось впоследствии, оказалась права.

Прошло ещё несколько дней и однажды вечером Марине пришлось стать свидетелем сцены, которая её сильно напугала. Выйдя из трапезной, Марина поднималась по узкой лестнице на второй этаж в комнату для молений и вдруг увидела впереди себя двух мужчин в чёрном, несущих тело женщины, которая, по-видимому, была без сознания. На лице женщины Марина успела явственно разглядеть кровоподтёки.

— Что случилось с этой женщиной? — перед тем как лечь в постель потихоньку спросила Марина сестру Евдокию.

— Сбежать хотела, — ответила та. — Но это невозможно. Мы все под наблюдением.

— И что с ней теперь будет?

— Будет подвергнута наказанию. Епитимью на неё наложат.

— А это больно?

— Не знаю. Может быть и больно.

* * *

— Как же так? — думала про себя Марина, — бог милосерден, а верить в его милосердие из-под палки заставляют. Но дева Мария ведь являлась мне! Это правда. Я её очень ясно видела. А с другой стороны — я ведь здесь как в тюрьме. И убежать не удастся. Да и некуда.

* * *

Утром Марину разбудил пронзительный крик. Марина подскочила на кровати и увидела, что одна из сестёр стоит перед соседней с Марининой кроватью с округлившимися от ужаса глазами и зажимает себе рот рукой. Марина перевела взгляд и увидела бледное лицо соседки, набухшую от крови простыню и чёрную лужу свернувшейся крови под кроватью. Её соседка ночью перерезала себе вены.

Прибежавшая на крик сестра Прасковья скомандовала всем быстро забрать свою одежду и покинуть помещение.

За завтраком Марина не смогла заставить себя есть — перед глазами стояла страшная картина — бледный труп женщины под кровавыми простынями.

После молитвы Марину вместе с тремя другими сёстрами отправили в город. Все четверо плотной группой медленно двигались по улице, молча протягивая шедшим навстречу прохожим свои тощенькие брошюрки. Большинство не обращало на сестёр никакого внимания. Очень редко кто-то из любопытства протягивал руку, брал брошюру и засовывал её в карман. Три мужские фигуры в чёрных пальто и шапочках шли сзади, в некотором отдалении, не сводя с сестёр глаз.

Стоящий на углу одинокий мужской силуэт показался Марине странно знакомым. Подходя ближе, Марину внезапно осенило — это же он! Не может быть? Нет, действительно, он! Может быть, рискнуть? Марина, немного ускорив шаг чуть опередила своих спутниц и, подойдя к мужчине, протянула ему брошюру.

— Рыжик, ты меня узнаёшь? — быстро заговорила она, — это я, Марина! Вспомни! Спаси меня, пожалуйста! Вон те три быка в чёрном, сзади, хотят меня убить. Сектанты!

Да, Марина не ошиблась. Это действительно был Рыжик. Повзрослевший, серьёзный, непохожий на того спортивного паренька, спасшего уже Марину с Наташей однажды от банды малолеток, но всё-таки он. Мгновенно оценив ситуацию, Рыжик взял из рук Марины брошюру, и делая вид, что разглядывает её, пробубнил:

— За углом налево чёрный БМВ, не заперт. Беги и залезай в машину, а я этих тормозну.

Марина рванула с места и в мгновение ока скрылась за углом. Сопровождающие, на секунду растерявшись от неожиданности, бросились за ней.

— Что за спешка? — вежливо спросил Рыжик и ловким движением ноги подцепил в воздухе ногу бегущего впереди. Тот с размаху рухнул плашмя на асфальт. Второй, мгновенно придя в себя, затормозил и угрожающе повернулся к нападавшему, но был встречен молниеносным ударом тупого кованного ботинка по коленной чашечке и, взвыв от боли приземлился рядом со своим напарником. Третий остановился, не добежав шагов десять, и вынул из внутреннего кармана пальто нунчаки. Дело принимало серьёзный оборот. Сёстры, наблюдавшие за развитием событий, сбились в кучку на краю тротуара с открытыми ртами и немым ужасом в глазах.

Рыжик спокойно поджидал приближавшегося противника, склонив голову на бок и иронически улыбаясь. В руке он держал непонятно откуда взявшийся направленный в сторону нападавшего револьвер.

— Стоять, — резкий окрик охладил пыл знатока восточных боевых искусств, — стреляю на поражение! Брось свои игрушки на землю и мордой к стене!

Одновременно Рыжик успел врезать носком ботинка по рёбрам первому из нападавших, вздумавшему не вовремя привстать. Бедолага с громким воплем вернулся в горизонтальное положение.

В ту же секунду из-за угла выбежали два громилы, каждый под два метра ростом.

— Шурик, держи этих троих на прицеле, — скомандовал одному из них Рыжик, — и если кто дёрнется, отстрели борзому яйца.

— Два воронка на восьмой участок, пожалуйста, и побыстрее, — проговорил Рыжик, слегка наклонив голову к лацкану своего пиджака под воротником расстёгнутой куртки.

— Ну что, братцы, вы тут теперь и без меня справитесь, я думаю, а то мне ещё даму до дома надо подбросить. А этого, у стенки который, можете слегка по почкам отоварить, чтобы не бросался на людей со своими палками, Брюс Ли, понимаешь, выискался.

— А вот это уж непременно, — расплылся в улыбке мордоворот Шурик, громадной лапищей вжимая лицо стоящего у стены специалиста по восточным единоборствам в кирпичную кладку.

* * *

— Ой, Рыжик, как же мне повезло, что я тебя увидела, — со слезами на глазах проговорила Марина, когда её спаситель сел за руль и включил зажигание. — Ты же меня во второй раз уже выручаешь.

— Да уж, действительно повезло. Каких-нибудь пять минут — и не пересеклись бы. Мы только что охрану с объекта сняли и уже по домам собрались, да что-то мне эти твои трое издалека не понравились, решил присмотреться, а тут ты. А что это ты, красавица, на себя не похожа? Кто это тебя в такую хламиду вырядил? Неужели истинно уверовала? Никогда бы не подумал.

У Марины опять на глаза навернулись слёзы.

— Уверовала, — сказала она с горечью в голосе, — в бога милосердного, из-под палки. Ладно, после всё тебе расскажу. А ты-то кто теперь, Рыжик?

— А я теперь руководитель охранной структуры, — солидно произнёс Рыжик. — И, пожалуйста, не называй меня больше Рыжиком, а тем более — в присутствии подчинённых. А ещё лучше — вообще забудь эту дурацкую кликуху, договорились?

— Договорились, — улыбнулась Марина, — а как же тебя теперь называть?

— Как и все называют, Виктором Петровичем, — с нарочитой серьёзностью в голосе сказал Рыжик.

— Петрович! — прыснула Марина.

— Да, — изо всех сил стараясь сдержать улыбку подтвердил Рыжик. — Так куда прикажете, сударыня, вас доставить?

Весёлое настроение моментально исчезло. Девочка посмотрела на своего спасителя и в глазах её набухли две крупные слезинки.

— Я не знаю, — тихо произнесла она, — некуда мне ехать.

— Так, — задумался Рыжик. — Ты понимаешь, к себе я тебя тоже пригласить не могу. У меня постоянная подружка есть, живёт со мной. Хорошая девушка, но жутко ревнивая. Если бы на твоём месте другая девчонка была, может и ничего, сошло бы. Но от тебя, даже в этом монашеском халатике, такая сексуальная энергия за версту прёт, что о последствиях вашего знакомства мне даже думать не хочется.

Марина опустила голову и постаралась как можно незаметнее смахнуть со щёк предательские слезинки. Рыжик достал из кармана мобильник и, нажав пару кнопок, поднёс его к уху.

— Колян? Привет. Слушай, ты меня не выручишь? Тут одному человеку ночевать негде. Ты не приютишь на пару ночей? Нет, что ты! Человек нормальный, я отвечаю. Ну, добро. Сейчас подъедем.

— Этот парень — компьютерщик, координатор действий нашей группы, центр связи, так сказать. Ну, и бухгалтерию ведёт заодно. Повёрнутый на своих компьютерных делах, не от мира сего. Но пацан надёжный. Ты у него схоронись ненадолго. Никуда из дома не выходи несколько дней на всякий случай. А там что-нибудь выдумаем. Добро?

— Спасибо, — сквозь слёзы улыбнулась Марина. — Какой ты хороший!

Девочка положила свою маленькую ручку на руку Рыжика, сжимавшую рукоятку переключения скоростей. Парень вздрогнул от её прикосновения, и, стараясь сохранять спокойствие, произнёс:

— Вот этого не надо. — И, помолчав секунду, добавил, — пожалуйста.

Марина послушалась и медленно, как бы нехотя, убрала свою руку.

— В тебе, похоже, какой-то чёртик сексуальный сидит, — сказал Рыжик, — я его как-будто нутром чувствую. Опасная ты. Ведьмёныш маленький. Коляна только с ума не сведи, ладно? Он нам нужен ещё.

Машина плавно тронулась. Девочка сидела тихо, изо всех сил стараясь сдержать счастливую улыбку.

* * *

— Слышь, Петрович, пока я не забыл, — сказал Колян, открывая дверь, — тут по интернету все друг другу сообщение рассылают, какая-то девчонка подружку разыскивает, реальные бабки обещают тому, кто найдёт. У тебя никакой знакомой Марины, часом, нет?

Тут компьютерщик обратил внимание на вошедшую вслед за Рыжиком маленькую девочку.

— Это что, тот самый человек, которому жить негде? — сообразил он.

— Тот самый, — улыбнулся Рыжик, — А зовут человека Мариной. Может быть, это та самая Марина, которая тебе нужна?

— Это мы сейчас выясним, — сказал Колян, — там несколько вопросов для проверки аттачнуто. Да вы проходите, раздевайтесь.

— Нет, спасибо, мне уже пора, — отозвался Рыжик. — Оставляю даму на твоё попечение. Не обижай её. И она тебя, думаю, не обидит. Ну, пока.

Входная дверь захлопнулась. Марина принялась стаскивать с себя пальтишко, а Колян уже уселся за комп.

— Вопрос первый, — прочитал он, — была ли у тебя близкая подружка по имени Наташа?

* * *

— Ой, спасибо, — сказала Марина, с улыбкой на лице выходя из спальни. — Наконец-то человеком себя чувствую.

Сидевшая в обшарпанном продавленном кресле Барби окинула девочку с ног до головы оценивающим взглядом и удовлетворённо улыбнулась. У Коляна вытянулось лицо и отвалилась челюсть.

Неужели это та самая монашка в длинном бесформенном сером халате, которую Виктор привёз к нему вчера? Вязаное шерстяное платьице соблазнительно обтягивало фигурку малышки. Всё было при ней. Ещё не вполне оформившиеся, но невольно притягивающие взгляд бёдра и оттопыренная попка приятно контрастировали с тоненькой талией. Небольшие, но крепкие грудки вызывающе торчали вперёд под натянувшейся на них эластичной тканью. Невинная, но в то же время какая-то чуть-чуть развратная улыбка вызывала у Коляна непонятное головокружение. Стройные ножки в плотных шерстяных колготках и сапожках на каблучках дразнили воображение.

— Сапожки не жмут? — поинтересовалась Барби, — обувь труднее всего подобрать без примерки.

— В самый раз, — притопнула каблучком Марина. — Колян, закрой варежку.

Парень поспешно закрыл рот.

— Барби, ты прямо добрая фея, — девочка присела на подлокотник кресла и чмокнула гостью в щёку.

— Ой, я так рада, что не ошиблась с размерами. Платье-то растягивается, а вот с обувью всегда не так просто.

Колян сидел на стуле, спиной к своему компьютеру неестественно выпрямившись, и молчал. Сначала эта непонятная высокая красавица блондинка Барбара в своих тесных джинсиках и распирающей тонкий свитерок грудью, а теперь и внезапно преобразившаяся Маринка. Таких девушек в его берлоге отродясь не водилось, да и вряд ли когда-нибудь ещё объявятся. Сам Колян привлекательной внешностью не обладал: на мордашку — страшненький, телом — худенький, ненакачанный. Да и общаться с девочками не умел — всё за компьютером.

— Ну, давай, одевай пальтишко и пошли, дел много, — сказала Барби деловым тоном, вставая с кресла, — документы у тебя какие есть?

— Никаких, — растерянно развела руками Марина.

— Как, совсем никаких? — удивилась Барби, — даже свидетельства о рождении нет?

Марина отрицательно помотала головой. Игривое настроение, напавшее на неё после переодевания, моментально улетучилось.

— Так, значит дел ещё больше, чем я предполагала, — задумчиво произнесла Барби. — Тем более, нечего время терять.

— Да, а это тебе, — она положила конвертик на край стола, — обещанное вознаграждение. За то, что Марину нашёл.

Колян встал попрощаться, пожал по очереди протянутые ему руки, но так и не смог выдавить из себя ни слова.

Барбара, как выяснилось, работала в Американском консульстве. По-русски она говорила свободно, с чуть заметным акцентом, так что легко могла сойти за эстонку или латышку. Её бабушка с дедушкой уехали из России в Америку ещё в конце прошлого века. В семье все говорили по-русски, так что Барби росла двуязычным ребёнком, не в пример другим эмигрантским семьям, в которых уже первое поколение, родившееся на американской земле, теряло язык начисто.

Барбара жила в Петербурге уже второй год, и, работая в консульском офисе, прекрасно знала, какие документы могут потребоваться. Начинать надо было со свидетельства о рождении. Девушки взяли такси и за какие-нибудь полчаса добрались до района бывших новостроек, беспорядочно утыканного старыми крупноблочными бетонными зданиями с облезлыми фасадами, где когда-то жила Марина. Притормозив у продовольственного универмага, Барби быстро выяснила, где находится районное отделение ЗАГСа. Ещё минут через десять Марина уже сбивчиво объясняла через окошечко раздражённой чиновнице суть своей просьбы.

— Заполните заявление по этой форме, — женщина швырнула Марине листок бумаги, — начальник отдела рассмотрит ваше заявление в начале следующей недели. А завтра приходи с родителями и их паспортами.

— У меня нет родителей, — со слезами на глазах сказала Марина.

— Как так — нет? — удивилась чиновница. — Если умерли, пиши заявление о выдаче дубликатов свидетельств о смерти. У нас в архивах должны сохраниться соответствующие записи. Но это займёт гораздо больше времени.

— Я не знаю, где они, — жалобно пробормотала Марина, — уехали куда-то. Я уже несколько лет ничего о них не знаю.

— Ну, не знаю, — вконец рассердилась женщина, — заполняй форму, пусть начальник отдела решает.

Барбара помогла Марине заполнить форму, затем сложила её пополам и быстрым движением сунула внутрь какую-то бумажку.

— Вот так и отдай, — сказала она Марине. — Осторожно, не вырони.

Марина протянула сложенный вдвое листок бумаги в окошко.

— Зачем сложила-то? — начала недовольно бурчать чиновница. — Официальные документы мять не полагается.

Развернув листок и увидев в нём стодолларовую купюру, женщина осеклась. Такая взятка простой сотруднице районного ЗАГСа не могла присниться и во сне.

— Подождите, — сказала она совсем другим тоном, встала и направилась к дверям кабинета своего начальника.

* * *

— Ну вот, — с улыбкой сказала Барби, когда девушки вышли на улицу, — теперь в отделение милиции за паспортом. Видишь, как всё гладко прошло. И хорошо, что мы тебе два лишних года приписали. Ты теперь совершеннолетняя. Где эта тётка сказала милиция находится? Три остановки на трамвае? А остановка где, ты знаешь?

Девушки завернули за угол. Из парадного полуразрушенного четырёхэтажного корпуса с заколоченными фанерой окнами первого и второго этажей, навстречу им шагнул парень невысокого роста со злыми, стального цвета глазами.

— А ну, сучки, заходите по-быстрому, и не визжать! А то морды покромсаю, на всю жизнь уродками останетесь!

В руке у парня действительно сверкнуло лезвие. Он грубо втолкнул в дверь парадного стоявшую ближе к ней Марину и, зловеще шевельнув ножом, указал Барби двигаться в том же направлении. В темноте он оттеснил девушек в угол за шахтой мёртвого лифта.

— Так, — произнёс парень зловещим шёпотом, — сначала отсосик, а потом проверим, что там у вас в сумочках ценного есть.

— Послушай, — сказала Барби, — мы тебе всё, что хочешь сделаем. И всё отдадим, только нож убери. Вот, у меня ручка есть, с золотым пером. На. — Она протянула парню вынутую из сумочки ручку, но тот, почему-то, вместо того, чтобы взять её, вдруг закатил глаза и с глухим стуком осел на пол. Барби шагнула к нему, вытащила из его шеи впившуюся в неё иглу с небольшой ампулой на конце и спрятала в сумочку. После этого у неё в руках оказался моток липкой ленты, которой она ловко связала ноги незадачливого грабителя, дважды обмотав их лентой вокруг лодыжек.

— Помоги-ка перевернуть его, — обратилась она к Марине, — надо ему руки на всякий случай тоже замотать. Вот так, за спиной.

— Как это ты его? — выговорила, наконец, Марина.

— Это ручка такая, специальная. Выстреливает иглу с сильным снотворным. Знаешь, так в Африке носорогов с места на место перевозят, из одного заповедника в другой. Только вот, что нам теперь с ним делать? Милицию вызывать нельзя, незачем нам с тобой светиться. А так оставить — замёрзнет насмерть.

— Я знаю, что делать, — сказала Марина. — У тебя телефон есть? Дай я Рыжику, то есть, Виктору позвоню.

* * *

Рыжик с Шуриком подъехали через полчаса. Грабитель к этому времени слегка прочухался, открыл глаза и невнятно мычал предусмотрительно заклеенным Барбарой куском липкой ленты ртом.

— А это что? — удивился Рыжик, перевернув мычащее тело. — Это не мой ли крестничек? Ухо-то, левое, у него начисто отсобачено. Что, мудачок, так ничему и не научился?

* * *

После той истории с двумя девчонками, когда неизвестно откуда взявшийся мужик отхватил Коту ухо, шайка, вроде бы крепко сколоченная, развалилась моментально. За тот месяц, что Кот залечивал шрамы с грубо наложенными швами и отращивал волосы, пацаны разбежались, кто куда. Швейк с Пистоном примкнули к банде Драного, остальные разбились на пары и промышляли по мелочи на вещевом рынке. Вернувшись, Кот попытался собрать их снова, но никто на его приказы не реагировал. Авторитет пахана испарился бесследно.

— Ну, и хрен с вами, — решил Кот, обидевшись на весь мир. — Я и один проживу. Да и делиться ни с кем не надо.

* * *

Через пару дней он вышел на дело сам. Заштопорил пацана лет двенадцати-тринадцати из богатеньких. Маменькин сынок с перепугу чуть не уссался, но раскошеливаться как-то не спешил. Пришлось Коту пырнуть его заточкой в задницу, после чего тот с визгом и моментально возникшим желанием поделиться с Котом имеющимися материальными ценностями, честно отдал все имеющиеся баксы, которых впоследствии оказалось аж сорок восемь, и плеер с наушниками. Кот для острастки ещё дал мальцу в нос, пустив кровянку, и скрылся с проворством хорька из курятника.

Выждав два дня, пока кипеш уляжется, Кот вылез на вещевой — плеер сбагрить, да новые кроссовки прикупить. Тут и был взят с поличным двумя бугаями — ментами и заперт в обезьянник районного отделения милиции.

Как оказалось впоследствии на суде, Коту подфартило подколоть сынка какого-то ФСБэшного начальника, а отсутствие левого уха оказалось особой приметой, по которой он был с лёгкостью ментами опознан. Да и плеер оказался при нём, так что всё сошлось и получил Кот по-максимуму четыре года колонтайки за вооружённый грабёж с нанесением лёгких телесных. Не будь он несовершеннолетним, получил бы весь семерик, а так ещё повезло, можно сказать.

* * *

Первые несколько дней по прибытии в колонию Кот вёл себя тихо — осматривался. К нему тоже приглядывались, не прессовали, но и в друзья никто не набивался. Кто в отряде мазу держал — понять было трудно. Никто никого не пинал, никто ни перед кем на цырлах не бегал. Двух шестёрок Кот, однако, сходу определил, по затравленному взгляду. И вскоре решил, что пора начинать авторитет завоёвывать. Тем более, что почти все пацаны были примерно его возраста или младше. Только трое из двадцати восьми были старше и здоровее Кота, но какие-то уж очень спокойные, безынициативные. Кот, чувствуя себя прирождённым лидером, начал потихоньку, исподволь.

Первым делом подобрал на промзоне, куда отряд выводили на работу на шесть часов в день, как несовершеннолетних, кусок арматурины сантиметров тридцать длиной, втихаря заточил один конец о бетон дорожки и о кирпичную кладку стены, и спрятал в рукав бушлата, подпоров шов. В случае необходимости достаточно было тряхнуть рукой, и заточка сама проскальзывала в ладонь. Лёгкая тяжесть в рукаве придавала уверенности.

* * *

После ужина, сидя на табуретке перед койкой, Кот прихватил пробегавшего мимо Витька, одного из шестёрок, и строгим голосом приказал принести ему покурить.

— Откуда я тебе возьму? — неожиданно ощерился, как крысёныш, Витёк.

— А это не моё дело, — спокойно ответил Кот. — Прояви сообразительность.

Шестёрка вывернулся и убежал. Минут через двадцать Кот не спеша отправился на поиски. Обнаружив Витька на одной из угловых коек в компании трёх других сопляков, Кот поманил его пальцем.

— Чего тебе? — недовольным тоном спросил малец.

— Иди-ка сюда.

— Не пойду.

— Как это не пойдёшь?

Кот шагнул в проход между кроватями, схватил шестёрку за грудки и выволок наружу.

— Ты почему это таким тоном разговариваешь? — угрожающе спросил Кот.

— А каким это тоном особенным с тобой разговаривать?

— Уважительным, — тихо произнёс Кот и крутанул сопляка за ухо. Витёк завизжал, как будто его резали.

— Ты чего это к пацану привязался? — услышал Кот за своей спиной. Кот резко повернулся, рванув Витька так, что он оказался между Котом и тем, кто решил за шестёрку заступиться.

— А твоё какое дело? — прошипел Кот, сузив глаза, — Тебя не ебут — не подмахивай.

— Ты чего, крутой, что ли? — парень был на пол головы выше Кота, и в плечах пошире. — Ты завязывай выделоваться-то. Здесь это не канает.

Парень решительно перехватил Кота за запястье левой руки, которой тот держал Витька за куртку. Кот выпустил шестёрку и вырвал руку из захвата. В другой руке у него оказалась заточка, которую он ловким движением повернул в пальцах и зажал в ладони, направив остриё в сторону обидчика.

— А ну вали, — процедил сквозь зубы Кот с угрозой, — пока на пику не подсел.

* * *

Кот с трудом открыл глаза, когда кто-то плеснул ему холодной водой в лицо из литровой банки. Он лежал на полу, а вокруг толпились пацаны. В голове шумело, силуэты стоящих двоились.

— Что тут происходит? — послышался строгий голос воспитателя. — Это ты его, Свиридов?

— Так он на меня с заточкой кинулся, — ответил Свиридов.

— А ты что?

— Ну, я ему тубарь в гычу и заху…, засобачил, гражданин воспитатель.

— Так. А заточка где?

— Вон, под койку закатилась.

Воспитатель нагнулся и извлёк из-под кровати заточенную с одного конца арматурину.

— Ну, что ж, эту дрянь я с собой забираю. Вещественное доказательство. А этого в санчасть, — он указал носком ботинка на лежащего на полу Кота, — а то вон, побелел весь. Придёт в себя — будем разбираться.

Кот пролежал в санчасти два дня с сотрясением мозга. На третий день тошнота и головокружение прошли и врач отправил его обратно в отряд.

Пацаны в отряде устроили толковище. Кота спрашивали, какое у него было погоняло на воле, чем занимался, да при каких обстоятельствах и кто ему ухо отхерачил.

На первый вопрос Кот ответил, дальше — отмалчивался.

— Не, — сказал один из парней постарше, — на кота ты не похож. Надо тебе новую кликуху придумать. Вы как, братва? По-моему, он на жабу похож. Пацаны обидно засмеялись.

— Будешь Жабой.

— Да не простой — очковой, — вмешался другой. — И знаешь почему? Потому что ты теперь будешь нести полную ответственность за очки, понял? Чтобы все очки в сортире всегда блестели!

Опять смех. Бывший Кот, а теперь Очковая Жаба, чувствовал себя загнанным в угол. Вместо того, чтобы занять достойное положение в неформальной иерархии отряда, он скатился на самое дно. И непонятно было, как из этого говна вылезать. Драить очки его погнали немедленно, подкрепив устные указания несколькими болезненными ударами крепких рабочих ботинок по почкам и в солнечное сплетение.

* * *

Дня через два, вечером, после отбоя, в сортир к продолжавшему драить очки Жабе заглянул приблатнённый паренёк из соседнего отряда.

— Ну что, не врубился ещё, куда попал? — закурив сигарету, спросил урка. — Ты на красной зоне, понял? Здесь почти все суки, на кума работают. А за тобой, похоже, хвост тянется. Не знаю, за что ты сюда загремел, но куму негласное указание поступило прессовать тебя по полной, понял? А раз так — никто и ничто тебе не поможет. Стисни зубы и терпи. Или вешайся.

Парень выплюнул окурок в очко и ушёл. Только теперь до Жабы дошло, что за того сынка ФСБэшного бугра, которого он подколол и ограбил, расплачиваться придётся годами травли и унижений.

Смириться со своей новой социальной ролью оказалось непросто. По-первости был Жаба раза три бит, и довольно ощутимо. Один раз его при большом скоплении народа потыкали мордой в кучу говна, наваленную кем-то специально на край очка так, чтобы вода её не смывала. После этого в столовой он сидел отдельно, один за последним столом у самой двери.

Года через два такой жизни, уже заметно повзрослев, он попытался бунтовать и в драке нанёс своему обидчику два удара заточкой в живот, пробив рабочую куртку. Парень попал в больницу, а затем ушёл на волю досрочно. Жабу опять избили, теперь уже основательно, сломав нос и два ребра, а кум намотал ему ещё полтора года сроку. Так что ко дню освобождения из колонии Жаба затаил злобу на весь мир.

Его преступная натура, не позволявшая ему задумываться о последствиях совершаемых им поступков, жаждала отыграться на ком-нибудь, кто послабее и ещё беззащитнее, чем он сам. Он чувствовал, что только вдоволь поиздевавшись над кем-то, увидев бессильный страх в чьих-то глазах, он сможет постепенно восстановить утраченное за годы отсидки чувство самоуважения и уверенности в себе.

* * *

В день освобождения из колонии кум зачитал ему постановление, по которому отбывший срок заключённый Жаботинский, то есть он, Жаба, обязан ещё полгода проработать на металлургическом комбинате города Череповца на положении условно-осуждённого с проживанием в спецобщежитии под постоянным надзором сотрудника милиции.

— Ничего, — подумал Жаба стиснув зубы, — столько уже оттянул, полгода выдержу, не загнусь. Но кто-то у меня пожалеет о том, как над Жабой издевался.

* * *

На комбинате Жабу по причине отсутствия специальности направили подсобным рабочим на склад. На работе он не переламывался, держался замкнуто, приятельских отношений ни с кем не заводил. Раза два в неделю как-то озлобленно, с остервенением, трахал на куче мешков в маленькой кладовке учётчицу Нинку, которой, впрочем, такое обращение, казалось, даже нравилось. Общежитские соседи по комнате, четверо таких же как и Жаба условно-осуждённых, видя, как глаза его после стакана противной палёной водки наливаются кровью, в друзья к нему тоже не набивались.

* * *

Прошли и эти полгода, можно было возвращаться в Питер. Но Жаба не спешил. Он терпеливо ждал очередного освободившегося из их отряда, каждый день с десяти до двенадцати внимательно наблюдая издали за обитой дерматином дверью вахты колонии, в которой он столько лет подвергался издевательствам и насмешкам. И, наконец, дождался. Недели через две из этой двери с кривой улыбкой на худом землистого цвета лице вышел Бубон, неприметный, тихий пацан, тянувший три с половиной года за кражу со взломом продуктового ларька.

Бубон ни разу в избиениях Жабы не участвовал, но обидно ржал, когда его мордой в кучу говна тыкали. Неконтролируемое бешенство охватило Жабу, даже в глазах потемнело. Стараясь оставаться незамеченным и сохраняя дистанцию, Жаба двинулся следом за Бубоном, который, решив не дожидаться единственного на маршруте старенького автобуса, направился в сторону города пешком.

По сторонам дороги возвышались горы мусора — городская свалка. Бубон шёл беспечно, видимо, наслаждаясь первыми минутами своей свободы. Услышав шаги за спиной, он обернулся и тут же, узнав Жабу, побледнел от страха.

— Чего не ржёшь? — зловеще спросил Жаба, подходя вплотную. — Помнишь, как ржал, когда меня кодлой пиздили?

— Ты чего? — дрожащим голосом пискнул Бубон, — я же тебя никогда пальцем не тронул!

— Но ржал-то ты надо мной от души, а? Только, что в штаны не ссал, падла!

— Так а куда же мне деваться-то было? Если бы не ржал вместе со всеми, так и меня бы пиздили, ты же сам знаешь.

— А мне по хую, — зловеще прохрипел Жаба и с силой воткнул скользнувшую из рукава в ладонь заточку Бубону в живот.

* * *

— Пойдёмте-ка, Аркадий Моисеевич, выпьем по сто грамм коньячку. На душе муторно.

Старенький адвокат Михаил Соломонович Бернштейн взял под руку своего коллегу, явно направлявшегося по коридору к выходу из здания городского суда.

— Что случилось? — спросил Аркадий Моисеевич, — очередное дело проиграли?

— Государственный адвокат, получивший уголовное дело в нагрузку, по указанию начальства, выиграть его не может по определению, голубчик. Вся защита в таком деле сводится к пустой формальности, вы же знаете. Вина моего подопечного неоспоримо доказана, да он и сам не отпирался.

— И что, вышак, небось? По этому поводу и расстроились? В вашем возрасте пора и привыкнуть уже. Тем более, если приговор обоснованный.

— Заслужил, негодяй, ничего не скажашь. Быдло, Аркадий Моисеевич, тупое, злобное быдло.

— Ну и, позвольте поинтересоваться, что же этот подонок натворил?

— Много чего, — вздохнул Михаил Соломонович. — Отбыл полный срок за вооружённый грабёж с лёгкими телесными. Освободился, дождался освобождения одного из той же колонии. Восемнадцать проникающих ранений в живот, спину и шею. Это в Череповце было. Приехал в Петербург, на третий день совершил разбойное нападение на подданную иностранного государства.

— Ну, и что вы расстраиваетесь, дорогой мой? Его же только могила и исправит. И чем меньше такого дерьма по улицам ходит, тем лучше для всех, в том числе и для нас с вами.

— Да я с вами согласен, голубчик. Только вот эти новшества со смертной казнью. Непривычно. И неуютно как-то.

— Так ведь более гуманно, согласитесь. Наркоз — и никаких мучений. А то, что на запчасти разберут — так хоть польза какая-то. А я вот никак не могу забыть, как моя Софочка страдала. Шесть месяцев от рака умирала, боли невыносимые. За что ей такие муки? Ведь добрейшая была женщина, умница. А этих бандитов — под наркозом. Где справедливость, Михаил Соломонович, я вас спрашиваю?

И кто знает, какой ещё конец нас с вами ожидает? Я вот всё думаю, думаю. После смерти моей Софочки жизнь потеряла всякий смысл. Вот уже полтора года живу на автопилоте. А может решиться на эвтаназию? Наркоз, тихо и безболезненно. Как этого вашего бандюгу.

* * *

— Следующий! Фамилия? — принимающий врач обратился к переводчику.

По сторонам невысокого худенького паренька застыли два дюжих санитара, готовые в любую минуту наброситься на него и зафиксировать.

Переводчик выбрал из папки нужный заполненный формуляр. Доктор пробежал его глазами и удовлетворительно хмыкнул.

— Совсем молодой. Ценный экземпляр.

— Да, и никаких инфекционных заболеваний, — подтвердил переводчик.

— На анализ крови, затем на рентген, — распорядился доктор, обращаясь к санитарам. Те дружно взяли парня за руки выше локтей и повели к двери.

— Ну что, — добродушно улыбнулся доктор, — скоро ваше правительство на приговорённых будет зарабатывать больше, чем на нефти?

Переводчик спокойно молчал, не реагируя на мрачные шутки медика.

— Что он там бормочет? — спросил сопровождающий партию майор МВД.

— Да так, — повернулся к нему переводчик, — холодный английский юмор.

Доктор сел за стол и стал подписывать документы о приёмке партии доноров.

— Я слышал, что эти торговаться начинают, — полувопросительно произнёс майор, — хотят снизить цены на наше мясо.

— Пока это только слухи, — ответил переводчик. — Хотя, конкуренция даёт себя знать. Китай, Индонезия. Те ведь и невиновных за такие деньги, наверное, готовы поставлять. Но, с другой стороны, население западных стран ветшает, средний возраст увеличивается, нужда в органах для трансплантации растёт. Так что, майор, до нашей с вами пенсии этот бизнес будет процветать.

— Когда нам ждать следующую партию эмбрионов и плаценты? — спросил доктор, и переводчик задал тот же вопрос майору по-русски.

* * *

Всю дорогу из аэропорта до центра города Марина выглядывала в окно автомобиля и без устали вертела головой. Всё вокруг было новым и каким-то нереальным, игрушечным. Дома как на картинке — аккуратненькие и чистенькие, раскрашенные в разные цвета. Дорожное покрытие гладкое-гладкое, с чёткими белыми разделительными линиями и указателями поворотов. И автомобиль, в котором они ехали, тоже был необычным — без шофёра, с компьютерным управлением.

— Барби, — поинтересовалась Марина, — а здесь, на Западе, что, везде машинами компьютеры управляют?

— Почти везде, — отозвалась Барбара. — Есть ещё оригиналы за рулём, которые от этого удовольствие получают. Но это не приветствуется. Опасно.

— А почему в России я никогда таких машин не видела? Они что, очень дорогие?

— Да нет, не дороже тех, которые управляются человеком. К тому же тот, кто хочет сам сидеть за рулём, платит за это дополнительный налог. За повышенную опасность.

— Тогда совсем непонятно, почему в Петербурге таких машин нет.

— Видишь ли, компьютерные водители никогда не нарушают правил, не превышают скорость, не идут на обгон в неположенных местах, останавливаются по жёлтому сигналу светофора. Русских это не устраивает. В России все нарушают правила. И если на улице российского города появится автомобиль с компьютерным управлением, то он просто не сможет ездить. Представь себе, если все вокруг ездят не по правилам и то и дело создают аварийные ситуации, компьютер может просто сойти с ума.

— Да, — задумалась Марина, — «у ней особенная стать». Запад для неё не образец.

* * *

Дом выходил окнами на озеро Альстер. В квартире было пять комнат, включая большую гостиную. Марина переходила из комнаты в комнату и не переставала удивляться.

— И твои друзья здесь живут только вдвоём? — спросила она Барбару.

— Да, — ответила та. — А что в этом удивительного?

— Они, наверное, миллионеры, да?

— Не знаю. Может быть. Во всяком случае — люди обеспеченные. Средний класс.

— Вот это да! — воскликнула Марина с восхищением, открыв очередную дверь и увидев большую квадратную ванну, больше похожую на маленький бассейн.

— Барби, — спросила она, — а мы можем прямо сейчас Наташе позвонить?

— Технически, да — отозвалась Барби из одной из спален, — только, наверное, рано ещё. Неприлично в такое время людей беспокоить?

— В какое такое время? — удивилась Марина, — утро на дворе.

— Ты что, совсем глупенькая? — засмеялась Барбара, — а разница во времени? В Америке ещё ночь и все нормальные люди спят.

— Погоди, а сколько времени?

— Начало десятого.

— Как это начало десятого? Мы же в пол-девятого вылетели.

— Ты на самом деле такая, или прикидываешься? Между Гамбургом и Петербургом тоже есть разница во времени. Похоже, слишком много новых впечатлений для тебя. Головка не выдерживает, да?

— Ой, Барби, как я тебе благодарна! — Марина бросилась на шею подруге, открывавшей на постели чемодан, — я действительно не понимаю, что со мной происходит. Какое-то всё нереальное вокруг. Как будто я вдруг в рай попала, а ты мой ангел-хранитель!

Марина чмокнула Барби и крепко прижалась к ней щекой. На глазах у неё выступили слёзы.

— Эй, ты чего, глупышка, — ласково спросила Барбара, заглядывая Марине в глаза. — Радоваться надо! Теперь уже всё позади.

— Я радуюсь, — сказала Марина, по-детски вытирая слёзы кулачком, и всхлипнула.

— Ну и дурашка же ты, — улыбнулась Барби. Она обхватила Маринино личико обеими ладонями, притянула к себе и поцеловала девочку в губы.

У Марины опять на глаза навернулись слёзы.

— Ты знаешь, — сказала она, гладя руку подруги, — со мной много лет никто так ласково не обращался. А мужики все были вокруг — такие свиньи, ты и представить себе не можешь.

— Ну вот, теперь ты начинаешь жалеть себя, — сказала Барбара строгим голосом. — Жалость к себе отсасывает твою энергию. Никогда не поддавайся этому чувству. Оно делает тебя слабой.

— Откуда ты это знаешь? — серьёзно спросила Марина.

— Один удивительный человек открыл это мне. И многое другое, — ответила Барби. — Он написал об этом в своих книгах. Его звали Карлос Кастанеда.

— Ой, Барби, а можно позвонить одному человеку? — спохватилась Марина. — Как же я забыла-то?

— Конечно можно. А где он живёт?

— Я не знаю точно. Думаю, во Франции. Его зовут Этьен.

— А номер с каких цифр начинается?

— Тридцать три — шесть — триста одиннадцать…

— А, ну это точно во Франции. На, звони, — Барби протянула Марине телефон.

— Только я не знаю, может быть телефон уже изменился… Я с ним последний раз говорила лет пять или шесть назад. Слушай, если там по-французски говорить начнут, я тебе трубку отдам, ладно?

— Да ладно, глупышка! Ты чего боишься-то? — рассмеялась Барби, — звони, давай.

Марина набрала номер. Послышались гудки. Девочка сосредоточенно слушала, нахмурив брови.

— Уи! — раздалось в трубке.

— Алё, — растерянно произнесла девочка.

— Бонжур, — сказал приятный мужской баритон.

— Этьен, это ты?

— Это я. Кто это?

— Это Марина. Ты меня помнишь? Ты мне сказал, чтобы я тебе позвонила, как только смогу.

— Марина? Из Петербурга? Не может быть! Где ты, девочка?

— Я в Германии. В Гамбурге.

— Ты долго там пробудешь?

— Не знаю. Несколько дней, наверное.

— Адрес! Скажи мне твой адрес, где ты находишься?

— Какой у нас адрес? — Марина взглянула на подругу.

— Дай сюда, глупышка, — Барби, смеясь, забрала у девочки телефон. — Этьен, привет! Меня зовут Барбара, я подруга Марины. Зачем вам наш адрес? Вы, что, собираетесь нас навестить? Ах вот как, даже немедленно? Ну, записывайте…

Барби продиктовала в трубку адрес и телефон и отдала её обратно Марине.

— Девочка, дорогая моя, — нежно произнёс голос в трубке, — пожалуйста, никуда не уезжай, я очень хочу тебя увидеть. И как можно скорее. Господи, просто не могу поверить, что это ты… Я всё время думал о тебе.

— А куда же ты исчез тогда? Мне было так плохо всё это время.

— Я тебе всё объясню. Только не по телефону. Это длинная история. Всё. Я уже еду. Жди меня, хорошо? Никуда не исчезай!

— Хорошо, — ответила Марина. В трубке послышались короткие гудки.

— Ничего себе, — с лукавой улыбкой сказала Барби, забирая у девочки телефон, — ты, оказывается, маленькая сердцеедка. Сколько же тебе было, когда ты этому дяденьке голову заморочила? Десять? Одиннадцать? А он, судя по всему, очень даже хорошо тебя помнит.

— Он хороший, — Марина опустила глаза. Щечки её порозовели.

— Да, похоже, что и ты его не забыла, а? — Барби заглянула Марине в глаза. — Дурочка, я же не смеюсь над тобой. Это же прекрасно, когда у людей так долго сохраняется настоящая, глубокая привязанность друг к другу.

Барбара притянула девочку к себе и прижала к своей груди.

— Ты хорошая девочка, — сказала она, — и ты мне очень нравишься. Знаешь, что? Ахи, охи, нежные чувства — всё это хорошо. Но я думаю, что нам с тобой не мешало бы помыться с дороги. Давай-ка я пойду напущу ванну.

* * *

— Ну, чего ты стоишь? — спросила Барби у Марины, застывшей перед огромной голубой ванной, полной пузырящейся белой пены, из которой выглядывала голова подруги. — Скидывай халатик и залезай.

— Нет, — неуверенным, слегка дрожащим голосом произнесла девочка. — Всё это не со мной происходит. Я просто сплю. Ой! Ты что щипаешься?

— Ну что, проснулась? — засмеялась Барби, — иди сюда, я тебя сейчас помою. Как мама в детстве.

Нежные руки подруги ласково скользили по телу Марины. Девочка от удовольствия закрыла глаза. Барби, казалось, не столько мыла, сколько ласкала её, то проводя ладонями по ногам, то чуть сжимая пальцами упругие ягодицы и нежные грудки. Вдруг Марина почувствовала, что губы Барби нежно, но настойчиво прижались к её губам, ротик Марины приоткрылся и их язычки встретились. Пальцами Барби легко и сладко прикоснулась под водой к клитору девочки и Марина слабо застонала от наслаждения.

Что было дальше, Марина помнила как в тумане. Барби подняла её, вытерла огромным махровым полотенцем и отвела слегка пошатывающуюся подружку в свою спальню с предусмотрительно расстеленной постелью. Сколько у неё было оргазмов, она не помнила. Ощущение было такое, что время застыло, а её тельце безостановочно вздрагивало, пульсировало, ритмично напрягаясь и расслабляясь, головка металась по подушке из стороны в сторону, а неутомимые руки Барби и её острый сладкий язычок, казалось, размножились, и успевали ласкать девочку одновременно во всех её самых интимных местах. Прошло, наверное, не меньше часа, прежде чем Барби, наконец, выпустила взмолившуюся девочку из своих объятий.

— Барби, миленькая, ну нельзя же так, — лепетала Марина, — ты же меня с ума сведёшь. Я сейчас улечу и никогда больше сюда не вернусь. Хватит! Не могу больше! Отпусти!

— Ладно, ладно! Вижу, что действительно больше не можешь, — смилостивилась, наконец, Барби. — Отдохни, малышка.

Минут десять девочка лежала неподвижно совершенно обессиленная. Барби в это время встала, накинула коротенький шёлковый халатик, сходила на кухню и вернулась с двумя бокалами холодного шампанского.

— Давай-ка, малышка, — сказала она, протягивая один запотевший бокал с трудом разлепившей глаза подружке, — выпьем за начало твоей новой жизни. Ты понимаешь, что вся твоя предыдущая жизнь в России отрезана, как ломоть хлеба, и никогда больше не вернётся?

— Догадываюсь, — отозвалась Марина слабым и счастливым голосом.

Подружки чокнулись. Холодная освежающая жидкость, слегка пузырясь на языке, проскользнула вниз по пищеводу.

— Вкуснотища какая, — зажмурила глаза Марина. — Барби, миленькая, я наверное, умерла, и уже в раю, да?

— Нет, малышка, ты, похоже, никогда не повзрослеешь. И не поумнеешь. Ну и хорошо. Мужчины обожают глупеньких.

— Ты знаешь, Барби, у меня такое ощущение, что с того времени, когда мы сидели в аэропорту в Петербурге, ожидая посадки, прошла целая вечность. Ну, не вечность, но очень-очень много времени. Да и всю ночь перед этим я никак заснуть не могла.

— Ну, я думаю. Не могла же ты Коляна нетрахнутым оставить. То-то бедный теперь мучается, небось. Ведь такую девочку он никогда в жизни больше не попробует.

— Какая ты всё-таки противная, — надула губки Марина. — И чего это тебе такое в голову пришло?

— А то я не видела какими глазами он на тебя смотрел, когда мы уходили. Да ладно, не дуйся. Ничего плохого в этом нет. Ты же ему глаза на реальную жизнь открыла. А то он, похоже, кроме своего виртуального секса и порнушки на интернете ничего не видел и не пробовал. А теперь у него будет воспоминание на всю оставшуюся жизнь.

— Нет, всё равно ты нетактичная, — улыбнулась Марина, — могла бы и не заметить.

— Глупышка ты всё-таки, — нежно прошептала Барби, целуя девочку в губки. — Устала? Хочешь поспать?

— Ага, — кивнула Марина, — просто глаза слипаются.

— Одень-ка ночнушечку, — Барби достала из чемодана, стоящего на полу у стены что-то пухленькое и розовенькое и протянула Марине.

— Ой, какая прелесть! — взвизгнула девочка. — У меня никогда такой не было. Спасибо тебе.

— Ладно, мелочи это, — сказала Барби. — Вот мы с тобой завтра по магазинам прошвырнёмся и приоденем тебя как следует. Любишь, небось, сексуальное бельишко-то, а?

— Обожаю, — закатила глаза Марина.

— Ну, я так и знала. У тебя это просто на мордашке написано.

— Да? А что ещё там написано?

— А то, что ты сейчас отрубишься без задних ног и проспишь до завтрашнего утра. Если раньше не проголодаешься.

— Ой, и правда, — сказала Марина, натягивая ночную рубашечку и заглядывая в зеркало в дверце шкафа, — а соблазнительно я в ней выгляжу, да?

— Ладно, соблазнюшка! Беги уже в свою спальню да ложись. Завтра будешь перед зеркалом выпендриваться.

* * *

Когда Марина открыла глаза, в комнате было совсем темно. За окном была глубокая ночь. Из гостиной доносились приглушённые голоса. Марина встала и прошлёпала босыми ногами по лакированному паркету к двери.

Барбара с Этьеном сидели в гостиной в мягких креслах за низеньким столиком, на котором стояли две коньячные рюмки с тёмной, янтарного цвета жидкостью на донышках.

— А вот и наша принцесса, — сказала Барби, заметив в тёмном дверном проёме девичью фигурку в коротенькой полупрозрачной ночной рубашечке с рукавами-пуфиками. Марина спросонья по-детски тёрла кулачком глаза.

— Мариночка, девочка! — Этьен встал с кресла и шагнул к ней навстречу, — просто не верится, что это действительно ты!

Он подошёл к девочке и, мягко обняв, прижал к себе. Марина стояла не двигаясь и опустив руки.

— Ты на меня сердишься? — спросил мужчина, отстраняясь и заглядывая девочке в лицо.

— Ты почему меня там бросил? — с обидой в голосе спросила Марина, — говорил, что любишь, а сам исчез и слова не сказал.

Этьен подхватил девочку на руки, прошёл к креслу и сел, держа её на коленях.

— Барбара, — попросил он, — налей что-нибудь лёгкое и принеси, пожалуйста, плед, а то она, боюсь, замёрзнет.

Барби через минуту вернулась с шерстяным одеялом в руках и заботливо укутала сидящую у Этьена на коленях Марину. После этого она поставила перед девочкой чашку с дымящимся ароматным чёрным кофе. Марина взяла чашку двумя руками и стала дуть на горячую жидкость.

— Ну, а теперь слушай, малышка, я тебе всё расскажу, — начал Этьен.

— Я ведь никогда не говорил, кем я был в России. Я занимал пост заместителя генерального консула Франции. Надо вам, девочки, сказать, что в моей довольно многочисленной семье я всегда был белой вороной. Или чёрной овцой, как говорят у вас в Америке, да? — Этьен посмотрел на Барби. Та кивнула в ответ.

— Ну, мне-то мнение моих дорогих родственничков по барабану, — Этьену явно нравилось щеголять знанием русской идиоматики. — Материально я ни от кого не завишу, а если моим викторианским тётушкам и дядюшкам не нравятся моя раскованность в отношениях с прекрасным полом и бескомпромиссное свободолюбие, то и пёс с ними. Я имею в виду — с родственниками.

Так вот, будучи заметной фигурой на политической сцене, моя персона, естественно, не могла не привлечь внимания российских спецслужб. Они несколько раз подсылали ко мне своих агентов с целью вербовки, но, разумеется, безрезультатно. А потом я познакомился вот с этой мадемуазель, которая, не смотря на её более чем нежный возраст, совершенно свела меня с ума.

— Я полагаю, что лёгкая склонность к педофилии, против которой я ничего не имею, упаси господь, не относится к набору украшающих международного политика качеств, — с ядовитой улыбочкой вставила Барби.

— Я бы не стал классифицировать мои чувства к этой конкретной мадемуазель в столь обобщающем контексте, — не смутился Этьен. — Дело в том, что педофил обычно живёт в мире собственных фантазий о сексе с ребёнком. Заметьте, с любым ребёнком. Решающим фактором здесь является возраст объекта сексуальных домогательств, и ничто иное. Педофил смотрит на любого ребёнка как на сексуальный объект. Ни интерес к сексу со стороны ребёнка, ни уровень его сексуальной зрелости не имеют для такого человека никакого значения. Это маниакальное состояние психики в чистом виде. При удобном случае такой человек без угрызений совести может прибегнуть и к прямому насилию, что нередко и наблюдается в реальной жизни.

Я же, с вашего позволения, манией не страдаю, фантазиями на тему секса с несовершеннолетними не обременён, при виде маленьких девочек сексуального возбуждения не испытываю. Но вот эта конкретная девочка является исключением из всех правил. Ещё будучи совсем ребёнком она была наделена от природы чувственностью взрослой женщины. Уже тогда, лет шесть тому назад, она наслаждалась сексом, стремилась к сексуальным контактам, старалась всеми силами доставить удовольствие и своему партнёру.

Я, зрелый мужчина, просто сошёл с ума и без памяти влюбился в эту малышку. Я готов был заплатить любые деньги, чтобы встретиться с ней, чтобы испытать ещё раз это головокружительное наслаждение. Но что я мог в этой ситуации предпринять? В чужой стране, где никакие формальные законы не работают, где один человек, даже ребёнок, может принадлежать другому человеку, а попытка восстановления справедливости будет стоить вам жизни? Я мучительно ломал себе голову, что я могу предпринять в этой ситуации? На всякий случай я заставил её заучить мой номер телефона. Что ещё я мог сделать?

— А почему же ты исчез так внезапно? — прервала его Марина. — Куда ты делся? Ни слова не сказав, не попрощавшись даже?

— Вот мы и подошли к кульминации, — ответил Этьен. — В один прекрасный день со мной встретился агент российской спецслужбы и продемонстрировал на своём портативном компьютере видеофильм, снятый скрытой камерой. В этом фильме было всего два действующих лица — я и Марина. В самых компрометирующих обстоятельствах.

Это был прямой шантаж. Эти люди были уверены, что теперь я у них в руках и буду вынужден доставлять им секретную дипломатическую информацию. Они не могли представить себе, что я решусь подать в отставку, добровольно отказаться от своего поста и вернуться во Францию, где меня в случае предания этой истории гласности, ожидал бы судебный процесс.

Однако я именно так и поступил. Я человек достаточно состоятельный, так что моя зарплата для меня большой роли не играла. Да если бы даже у меня не было других средств существования, я никогда не пошёл бы на предательство. Просто потому, что для меня невыносимо зависеть от кого-то, жить под контролем, выполнять чужую волю. Для меня легче уж честно отсидеть свой срок в тюрьме.

После моего внезапного исчезновения мои вербовщики поняли, что их акция провалилась, но мстить мне, опубликовав этот компромат, они тоже не стали, решив, очевидно, что не стоит без особой надобности открывать всему миру свои неблаговидные методы.

Так что, ты понимаешь теперь, моя дорогая, что путь в Россию после всего этого для меня был закрыт. Я пытался впоследствии наладить с тобой контакт через своего приятеля, но он вернулся из Петербурга с пустыми руками, объяснив мне, что старые каналы уже не работают и найти тебя ему не удалось. Может быть ты мне теперь объяснишь, что там у вас случилось?

— Случилось многое, — с горечью в голосе сказала Марина. — Главного бандита, под чьей крышей мы жили, убили. А мы с Наташей стали рабынями политической верхушки города. Эти сволочи присвоили все деньги с наших счетов в банке, а нас самих посадили под замок, вызывая нас и пользуясь нами когда им только заблагорассудится.

Голос Марины задрожал и по щекам её потекли слёзы.

— Всё, маленькая, пожалуйста, прости меня за глупое любопытство. Давай забудем об этом и никогда больше не будем вспоминать, хорошо? На-ка, глотни.

Этьен взял со столика свою рюмку и вложил в руку девочки. Марина послушно выпила всё содержимое рюмки, слегка закашлялась, а затем улыбнулась сквозь слёзы.

— Видишь, — сказала она, обращаясь к Барбаре, — я же тебе говорила, что он хороший. А ты мне не верила.

— Подожди-ка, — сказал Этьен и полез во внутренний карман пиджака, — у меня кое-что есть для тебя.

Он извлёк на свет маленькую коробочку и преподнёс её продолжавшей сидеть у него на коленях Марине. Девочка повозилась с коробочкой около минуты и, наконец, открыла её. Внутри оказалось колечко с камушком, игравшем в свете люстры всеми цветами радуги.

— Это мне? — с недоверием и испугом спросила Марина.

— Ну а кому же, — улыбнулся Этьен.

— Позвольте уточнить, — вмешалась Барби, — это просто подарок или подарок со смыслом? У нас в Америке такие кольца просто так не дарят.

— Вы правы, мадемуазель, этот подарок, как вы изволили выразиться, со смыслом, — Этьен пристально посмотрел Марине в глаза. — Девочка моя, я прошу тебя стать моей женой. Имей в виду, что если ты согласишься на моё предложение, я, учитывая нашу разницу в возрасте, ни в чём не стану ограничивать твою свободу. Если же ты не захочешь выйти за меня замуж, прими этот подарок просто в ознаменование радикальных перемен в твоей жизни и наступления нового её этапа.

— Браво, Этьен! — прокомментировала Барби, — вот это настоящее благородство и аристократизм духа.

Марина молча поцеловала Этьена в губы, а когда оторвалась от него, слёзы лились по её щекам уже ручьём.

— Так ты согласна, я правильно понял? — спросил Этьен.

Марина слабо улыбнулась сквозь слёзы и кивнула.

— Представляю, как вытянутся физиономии у всех моих родственничков, — с радостью констатировал Этьен, — даже только ради одного этого стоит жениться. Благодарю вас, мадемуазель, за ваше благосклонное согласие стать моей женой, — Этьен поцеловал руку своей невесты, — и, надеюсь, что графский титул не слишком обременит вас.

— Ну, прямо как в каком-нибудь латиноамериканском сериале, — не удержалась Барби. — Ну, что ж, — продолжала она уже более серьёзным и как будто даже торжественным тоном, — такое событие просто необходимо отметить. Пойду-ка загляну в холодильник. Я, кажется, видела там бутылку шампанского.

— А Барби тебе нравится? — спросила Марина с хитринкой в промокнутых салфеткой глазах.

— Симпатичная девушка. — ответил Этьен. — Только выглядит как-то очень уж серьёзной. И независимой. Вот в России у тебя была подружка, вот это да! Как вспомню, что мы втроём вытворяли — прямо плакать хочется. Кстати, где она сейчас? Что с ней? Её ведь, кажется, Наташей звали, да?

— Да, Наташа. Помнишь ведь.

— Как же я могу вас забыть, глупышка! Ведь это самое лучшее, что со мной в жизни случилось! — Этьен нежно поглаживал сидевшую у него на коленях девочку по плечикам и по попке.

— Наташа в порядке. Она в Америке, раньше меня из этой проклятой России сбежала. И меня вытащила. Это только благодаря ей я здесь. А насчёт Барби ты не прав. Она очень нежная и сексуальная девочка.

— А ты, никак, это уже проверила? — прищурился Этьен.

— А как же, — улыбнулась Марина, — тебе не хотелось бы опять с двумя девочками покувыркаться?

— А она сама-то как, не против?

— Вот мы у неё сейчас и спро-о-осим, — лукаво протянула Марина. — Ой! Я, кажется, уже сижу на чём-то твёрдом, — хихикнула она.

В эту минуту Барбара вернулась из кухни с тремя запотевшими бокалами шампанского в руках.

— Ну, — сказала она с радостной улыбкой на лице, — я счастлива первой поздравить вас, голубки.

Все трое выпили по половине высокого узкого бокала и одновременно поставили их на столик.

— Я думаю, вам уже не терпится остаться наедине, — продолжала Барби. — Давайте, развлекайтесь здесь, а я вас покину на несколько часиков, да?

— Барби, — Марина как будто обиженно надула губки, — а тебе что, не хочется к нам присоединиться?

— Что? — Барбара удивлённо округлила глаза, — это же твой будущий муж!

— А он-то, кажется, и не против, — скроив уморительно хитрую мордочку, сказала Марина. — А ты как? Неужели упустишь такую возможность?

— Ах ты, маленькая развратница, — Барби наклонилась к Марине и чмокнула её в пухленькие губки.

— А меня? — игриво спросил Этьен, обнимая наклонившуюся девушку за талию.

7. РАСПЛАТА

Всё обошлось как нельзя лучше. Девочку удалось вывести из госпиталя без шума. В кармане Мустафы уютно лежали восемьсот долларов и будущее казалось радужным и многообещающим.

Заступив на очередное дежурство, Мустафа решил на всякий случай заглянуть в палату 519. От того, что он там увидел ноги у него подкосились, а в глазах потемнело. Девочка, как ни в чём не бывало, спала в своей кровати, а на кушетке у окна не раздеваясь спал доктор Стивенс.

Мустафа моментально сообразил, что жизнь его сейчас не стоит и куска ослиного навоза. Он тихо прикрыл дверь, спустился по лестнице, которой практически никто не пользовался, на первый этаж, прошёл через прачечную, сняв на ходу с себя халат и сунув его в мешок с грязным бельём, и вышел через служебный вход на улицу. Оглядевшись по сторонам и убедившись, что улица совершенно пуста, он быстрым шагом направился в сторону кварталов бедноты.

Через час Мустафа, уже переодетый в заношенную брезентовую куртку защитного цвета, которую он выменял у пьяного бездомного, стоял с поднятой рукой перед въездом на скоростную автостраду Е89, ведущую на север.

Через полчаса Мустафу подобрал водитель грузовика-рефрижератора, которому случайный попутчик был очень кстати, чтобы не заснуть за рулём от многочасового однообразия скоростной магистрали.

Дорога вела на север, а потом незаметно поворачивала на запад. В Болу, пункте назначения грузовика, Мустафа пересел на другой грузовичок, ехавший в обратном направлении, а затем на север — в Вартин. Там, в Вартине, городе достаточно большом, чтобы оставаться неприметным для местного населения, Мустафа и решил затаиться на время. Он отрастил бороду и устроился на работу под вымышленным именем в небольшой магазин строительных товаров подсобным рабочим.

* * *

Очнувшись от глубокого сна в халате на голое тело, на широкой бархатной кушетке в гостиной, Абдулла долго не мог окончательно прийти в себя и понять, что произошло. Наконец он вспомнил хорошенькую, но немую, маленькую девочку, с которой он играл накануне. Было похоже, что ей нравились его откровенные ласки, а потом…

Что было потом? Он раздел её, раздвинул её худенькие детские ножки. Она совсем не сопротивлялась, видимо, принимая всё происходящее за игру. А затем он резким толчком ввёл в её маленькую влажную дырочку свой напряжённый от возбуждения член. Малышка слабо застонала, но не пыталась вырваться…

Что же было потом? Абдулла даже не мог припомнить, испытал ли он оргазм. При мысли об этом он невольно повернулся на правый бок, а затем сел.

— Эй, Халид! — крикнул он, — Куда все подевались?

Дверь бесшумно приоткрылась и в образовавшуюся щель просочился человек в белом костюме, напоминавшем спортивный. Весь он был гибкий и как будто извивающийся.

— Я здесь, Абдулла.

— Что произошло? У меня в голове что-то шумит. И я ничего не помню.

— На нас было совершено нападение. Все до одного одновременно получили инъекцию сильного снотворного. Вам, очевидно, вкатили большую дозу. Мы все уже часов шесть как прочухались, а вас разбудить никак не могли.

— Как это инъекцию? Кто же её делал? Почему никто не сопротивлялся?

— Мы не знаем, как это произошло. Ни один человек к усадьбе не приближался. Это, наверное, какое-то новое оружие.

Абдулла попытался собраться с мыслями. На его дворец было совершено нападение. Всех поголовно усыпили. И никто не смог оказать ни малейшего сопротивления. А он-то считал свою усадьбу неприступной крепостью. Какой позор свалился на его голову! Его авторитет подорван!

— А где девчонка? — недовольно спросил он.

— Исчезла. Может быть, из-за неё и нападение было организовано?

— Так, — Абдулла постепенно приходил в себя, — принеси холодной воды.

* * *

Абдулла на нетвёрдых ногах дошёл до секретера, достал из него круглую металлическую коробочку и высыпал на стеклянную поверхность стола две небольшие горки белого порошка. С помощью бритвенного лезвия, извлечённого из той же коробочки, он привычными движениями придал порошку форму двух неровных линий, которые вдохнул одну за другой через свёрнутую в трубочку стодолларовую купюру, извлечённую из кармана халата. После этого залпом выпил стакан холодной воды уже поднесённый расторопным Халидом.

— Иди, скажи Сауду, чтобы немедленно выяснил, что за девчонка была, откуда, кто мог нападение организовать, короче — всё…

* * *

Через полчаса Сауд, личный мозговой центр и информационный источник Абдуллы, получивший степень магистра в Калифорнийском университете, делал своему боссу обстоятельный доклад.

Девочка — пациентка американского госпиталя, поставщик — санитар этого госпиталя, студент медицинского института Мустафа. Девочка в настоящее время находится в госпитале под усиленной охраной. Отсюда можно сделать вывод, что нападение было организованно американскими военными или секретными службами. Мустафа на дежурство не вышел. Очевидно, пытается скрыться.

— Найди мне этого Мустафу, — наливаясь кровью прохрипел Абдулла. — Из-под земли достань! Сколько бы это ни стоило!

— Все наши информаторы будут оповещены сегодня же, — спокойным голосом сказал Сауд. — За информацию о Мустафе будет назначена награда. Установим контакт со всеми медицинскими учреждениями страны. Рано или поздно он попытается устроиться на работу по специальности, если мы не отловим его раньше.

* * *

Мустафа решил, что на время придётся забыть о медицинской карьере. Он снял под чужим именем маленькую комнатушку у полуслепого хозяина в пригороде Вартина и перебивался случайными заработками, продолжая работать на складе магазина строительных товаров. Так прошло больше года и Мустафа постепенно успокоился. Может быть, его никто и не ищет? Да и времени прошло уже порядочно. Вся история должна была уже давно забыться. Успокаивая себя такими мыслями и понимая, что всю жизнь скрываться бессмысленно, он устроился на работу санитаром в местную больницу.

Через четыре дня двое неизвестных напали на него средь бела дня, когда он возвращался с дежурства, закрутили руки за спину, в мгновение ока засунули в подъехавший автомобиль и увезли в неизвестном направлении.

* * *

— Долго же я ждал встречи с тобой, — медленно проговорил Абдулла, сидя развалившись на диване. Мустафа, бледный, несмотря на смуглую кожу, молча стоял перед ним.

— Ты, наверное, догадываешься, что тебя ждёт за свинью, которую ты мне подложил?

— У меня есть для вас очень важная информация, эфенди, — срывающимся голосом проблеял Мустафа. — Я всё видел своими глазами! Этот доктор знает какую-то тайну… У него есть какое-то секретное лекарство. Он эту девочку на моих глазах оживил. Она мёртвая была, клянусь Аллахом! Он чудеса может творить!

— И ты думаешь, я поверю в эти сказки? — хмуро спросил Абдулла.

— А вы всё-таки выясните, чем этот доктор раньше занимался, — хватаясь за соломинку, затараторил Мустафа. — Он что-то такое знает, что никому не известно. Если уж он мёртвых воскрешать умеет. Может быть, вам удастся его секрет узнать, представляете, какая польза вам от этого была бы. Его доктор Стивенс зовут…

— Сауд, — обратился Абдулла к сидевшему в кресле человеку, — наведи, пожалуйста справки, что это за доктор такой. И если ты врёшь, — Абдулла повернулся к Мустафе, — я с тебя медленно-медленно кожу сдирать буду.

Четыре дня Мустафа не знал, на каком он свете. Кормили его хорошо, но кусок не лез в горло. Всё это время его не покидала мысль о самоубийстве, но ничего подходящего для реализации этого намерения в поле зрения не попадало. В комнатушке, где его держали, ничего, кроме нескольких сложенных один на другой матрасов не было. Кормили его с бумажных тарелок, а туалет представлял собой просто дырку в полу, хоть и с подведённым к ней водопроводом. Наконец, на пятый день заточения, два здоровенных охранника опять отвели его к Абдулле.

— Ну что ж, — сказал хозяин, — хорошо, что ты не соврал мне. Похоже, что информация об этом докторе действительно ценная. Только это тебя и спасло. Считай, что второй раз на свет родился. А это тебе на первое время. За то, что не соврал.

Абдулла вынул из кармана толстую пачку долларов, отсчитал пять сотенных бумажек и положил их на стол перед Мустафой.

— Мои люди отвезут тебя в аэропорт. Билет до Анкары для тебя уже заказан. Иди и помни мою доброту.

* * *

Мустафа совершенно не помнил, как он, сопровождаемый охранниками, вышел из комнаты, прошёл по залитому солнцем из высоких окон коридору, и оказался на каменном крыльце перед белым, сверкающим множеством хромированных частей автомобилем. Один из охранников открыл дверцу и пропустил Мустафу внутрь. Усевшись на широком покрытом прохладной кожей сидении, Мустафа почувствовал, что его трясёт, как в лихорадке. Охранники, сидевшие на переднем сидении, не обращали на него никакого внимания.

* * *

Машина вот уже два с лишним часа мчалась по раскалённой от солнца дороге, но внутри было прохладно от работающего на полную мощность кондиционера.

Автомобиль замедлил ход и плавно остановился у какого-то совершенно развалившегося глинобитного строения, от которого осталась одна стена.

— Пойду-ка, отолью, — сказал водитель и обернулся к Мустафе, — тебе не надо?

Мустафа кивнул, выбрался из машины и следом за водителем зашёл за стену, сложенную неизвестно когда из жёлтого песчаника. Водитель расстегнул штаны и с видимым облегчением пустил на стену мощную струю. Мустафа последовал его примеру. Наконец напряжение отпустило его и на душе стало легче. Водитель, застёгиваясь, повернулся к Мустафе и неожиданно улыбнулся во весь рот. В этот момент второй громила схватил Мустафу сзади за волосы, потянул на себя и вниз, а другой рукой, вооружённой острым кривым ножом, перерезал ему горло. Продолжая крепко держать за волосы, убийца опустил труп лицом на песок, двумя профессионально отработанными ударами ножа отделил голову от туловища и отбросил её в сторону. Перевернув обезглавленное тело, он вытащил деньги из внутреннего кармана пиджака и брезгливо оттолкнул его от себя.

— Вроде, не забрызгался? — спросил он у напарника.

8. МИРАЖ СВОБОДЫ

Брюс сидел за столиком небольшого уютного кафе, в самом дальнем углу, изредка прикладываясь к чашечке с ароматным турецким кофе, какого больше нигде в радиусе по крайней мере миль двадцати никто не делал.

На душе почему-то было неспокойно. Вроде бы всё идёт как нельзя лучше. У Наташи уже семизначный счёт в банке, Кристинкин медведь, нашпигованный крупными бриллиантами, хранится в частном сейфе того же банка. Девчонки обеспечены, можно сказать, на всю оставшуюся жизнь.

У самого Брюса в результате анализа научной литературы возникли несколько очень любопытных идей, требующих лабораторной проверки. Идеи настолько заманчивые и многообещающие, что дух захватывает. И в то же время какая-то непонятная тоска, какое-то сосущее предчувствие шевелилось в душе, как зародыш ядовитой змеи.

До сих пор вся жизнь Брюса была чередой горьких потерь, разочарований и бегства от неприятностей, но, с другой стороны, и удивительных счастливых находок, настоящих подарков судьбы. Он уже с трудом мог себе представить как он жил холостяком, один-одинёшенек на целом свете, без Наташи, без Кристинки. Но теперь-то, наконец, можно спокойно и с радостью заняться любимым делом и почувствовать себя счастливым.

* * *

Глубоко задумавшись, Брюс не заметил, как к его столику подсел незнакомый человек.

— Доктор Стивенс, если не ошибаюсь? — приятный мужской голос внезапно вернул Брюса в реальный мир.

— Да, — с удивлением произнёс он, разглядывая неизвестно откуда взявшегося собеседника, — я что-то не припоминаю, чтобы мы с вами встречались раньше.

— Нет, лично мы не встречались, — улыбнулся мужчина, — но я хорошо знаком с вашими публикациями. Меня зовут Стюарт Фуллмер, я работал в национальном институте здоровья до недавнего времени.

Мужчина протянул Брюсу руку.

— Простите, но я уже несколько лет не веду исследовательской работы, — нахмурился Брюс, обменявшись с Фуллмером рукопожатием.

— Но я уверен, что мысль настоящего учёного ни остановить, ни затормозить нельзя. Я слышал от моих прежних коллег о неприятностях, которые вам пришлось пережить в связи с неприятием некоторыми кругами ваших неординарных результатов.

Брюс промолчал. Излишняя осведомлённость собеседника его насторожила.

— Собственно говоря, наши с вами пути пересеклись не случайно, — продолжал Фуллмер. — Я искал встречи с вами.

— С какой же целью? — холодно спросил Брюс.

— Я уполномочен сделать вам деловое предложение, доктор Стивенс. Оно заключается в том, что некоторая организация, располагающая солидными средствами и лабораторной базой для научных исследований хотела бы, чтобы вы продолжили ваши исследования. За очень щедрую компенсацию. Эта организация заинтересована единственно в конечном продукте ваших исследований, который, как людям из этой организации удалось выяснить, блестяще прошёл практическую проверку.

— Я не понимаю, о какой практической проверке вы говорите? Единственный эксперимент на макаке не был доведён до конца. — Брюс внутренне весь сжался как пружина. Этот человек, похоже, знает о результатах его работы слишком много.

— Нет, я не имел в виду лабораторный материал, доктор Стивенс. Я говорю о вашем несанкционированном эксперименте, проведённом на человеке.

— Я не понимаю, о чём вы говорите.

— Вы меня прекрасно понимаете, доктор Стивенс.

Фуллмер посмотрел Брюсу прямо в глаза.

— Давайте не будем играть в прятки, — мягким тоном проговорил он, — тем людям, от имени которых я говорю с вами, известно о вас очень многое. Но уверяю вас, всё это будет оставаться в строжайшей тайне. Поверьте, в разглашении этой сугубо конфиденциальной для вас информации никто не заинтересован.

Брюс был возмущён бесцеремонностью, с которой незнакомый человек влезал в его жизнь, но старательно сдерживался, понимая, что дело принимает слишком серьёзный оборот.

— И что же произойдёт, если я откажусь работать на этих ваших невидимок? — спросил Брюс.

— Вы не можете отказаться, доктор Стивенс, — сказал Фуллмер, изобразив на своём лице глубокую скорбь.

— Что значит — не могу? — не понял Брюс, — я свободный гражданин своей страны.

— К сожалению, никто из нас не свободен. Поверьте, мне очень неприятно говорить это вам, но я тоже не свободен. У этих людей есть очень действенные рычаги, способные заставить вас кооперировать с ними. На самом деле всё гораздо более серьёзно, чем вы можете себе представить. Я вынужден поставить вас в известность о том, что выбора у вас практически нет.

— Боюсь, что тут вы как раз не правы. Выбор, как утверждал известный философ Жан Поль Сартр, у человека есть всегда. Особенно, если этот человек оценивает свои принципы выше собственной жизни.

— Я не сомневаюсь в вашем личном мужестве и твёрдости ваших принципов, доктор Стивенс. И, поверьте, я лично отношусь к вашей позиции с глубочайшим уважением. Но в данном случае речь идёт не о вашей жизни.

Фуллмер как-то съёжился, опустил глаза и замолчал.

— Что вы хотите этим сказать? — Брюс внутренне весь клокотал от негодования, но старался сдержаться, — не крутите, говорите прямо. Я и так уже вижу, что это гнусный шантаж.

— Да, вы правы, — выдавил из себя Фуллмер, — это самый что ни на есть гнусный шантаж. И мне противна моя собственная роль в этой истории. Но у меня тоже не было выхода, меня тоже шантажировали и вынудили влезть в эту грязь по уши.

— Фуллмер поднял на Брюса затравленный взгляд. — Они не остановятся ни перед чем, поймите, — с мольбой в голосе произнёс он. — У этих людей нет ничего святого. Вы можете презирать меня, считать подлецом и негодяем, и, наверное, так оно и есть, но, поймите, это не я вас шантажирую, я только передаю вам информацию, исходящую от третьих лиц. Они в состоянии убивать ни в чём не повинных людей для достижения своей цели. И они ни перед чем не остановятся. Они велели мне передать вам, что в случае вашего отказа самые близкие и дорогие вам люди умрут на ваших глазах медленной и мучительной смертью. Вы понимаете, о ком я говорю.

Брюс сидел, словно громом поражённый. То, что он только что услышал, не укладывалось в его голове. Неужели такое действительно возможно? Сегодня, в двадцать первом веке, в самой свободной и демократической стране в мире.

— И учтите, — продолжал Фуллмер, — даже ваше самоубийство ничего не изменит. Они убьют ваших девочек просто из мести, даже если вас уже не будет в живых. Таким образом, перед вами альтернатива: или сотрудничать с ними, занимаясь вашими научными исследованиями и стать миллионером после успешного закрытия темы, или превратить вашу собственную жизнь в полный кошмар и принести в жертву принципам самое дорогое, что у вас есть на этом свете. И учтите, что ни полиция, ни ФБР, и никакие государственные структуры помочь вам не в состоянии. Как только вы обратитесь к ним за помощью, механизм мести будет приведён в действие по полной программе. Я знаю, что вы сейчас испытываете, я тоже прошёл через это.

— Почему именно вас выбрали на эту роль? — с неприязнью спросил Брюс.

— Потому что я являюсь специалистом в той же области, что и вы. Мы будем работать вместе. Я, если хотите, ваш дублёр.

— Кто эти люди? Почему они делают такие страшные вещи? Откуда у них столько сил и возможностей?

— Я ни имею права разглашать эту тайну, — вздохнул Фуллмер, — но я вижу, что вы человек слова и чести. Если вы поклянётесь, что ни один человек никогда не узнает от вас ничего из того, что я вам скажу, я поделюсь той информацией, которая мне известна. Имейте в виду, что тем самым я рискую своей собственной жизнью.

— Я даю вам слово, — чётко и решительно произнёс Брюс.

— Я вам верю, — Фуллмер перешёл на шёпот. — Вы, скорее всего, не знаете, о существовании в мире нескольких частных компаний, оказывающих секретные услуги любому, кто в состоянии их оплатить, от конкретных лиц до руководителей государств. Это бизнес. Ничего личного. И никаких моральных норм или угрызений совести.

Вы ведь не можете не знать, как изменился мир запоследние десятилетия. Вы заметили, сколько произошло государственных переворотов в странах третьего мира за последнее десятилетие? Все они были совершены профессионалами. И, соответственно, хорошо оплачены. Запад давно махнул рукой на политическую и экономическую ситуацию в Африке, на Ближнем и Среднем Востоке, в Южной Америке. Ни о гуманитарной помощи, ни о правах человека в этих регионах давно уже никто не вспоминает. Западу нужны только запасы сырья в этих странах. Присутствие Америки и Европы в третьем мире ограничивается обеспечением безопасности эксплуатации природных ресурсов и бесперебойной их транспортировки.

Население бедных стран ежегодно вымирает от голода миллионами, а политические лидеры этих стран расходуют миллиарды долларов на оплату услуг тех тайных частных военизированных предприятий, которые в состоянии привести их к власти и обеспечить её устойчивое положение в будущем. Если раньше местные царьки, «военные бароны» и «полевые командиры» закупали автоматы Калашникова и проводили боевые операции сами, то теперь они предпочитают заплатить профессионалам и предоставить им полную свободу действий. Вы понимаете, что жизни местного населения при этом никто не считает. Международный трибунал не принимает к рассмотрению дела о военных преступлениях в этих странах просто потому, что неясно, кто обвиняемый и кого судить.

— Жуткая картина, — поёжился Брюс. — Но ведь проигравший в местном конфликте может не смириться со своим поражением и нанять другую секретную организацию, чтобы произвести контр-переворот?

— Не думаете же вы, что исполнители подобных заказов будут воевать друг с другом? — невесело улыбнулся Фуллмер. — Между ними наверняка налажены надёжные каналы связи. Им выгоднее договориться между собой, чем воевать. А заказчику, желающему произвести контр-переворот, объяснят, что он немного опаздал, надо было действовать вовремя и опередить своего оппонента.

Хотя подобная ситуация может сложиться только в порядке исключения. В большинстве случаев политические противники не выживают в ходе переворота. Элита всех слаборазвитых стран прекрасно обо всём этом информирована, поэтому подобный бизнес процветает и недостатка в заказчиках нет. Каждый стремится опередить своих потенциальных убийц. Оплата производится через подставные оффшорные фирмы за несуществующие товары и услуги.

Даже если бы правительства западных государств захотели провести расследование деятельности одной из этих тайных фирм, вряд ли они чего-нибудь добились бы. А риск для жизни каждого конкретного политика слишком велик. Естественно, что ни один из них не стремится занять первую строчку в списке пропавших без вести.

А теперь подумайте, доктор Стивенс, что может помешать такой организации, не задумываясь уничтожающей в ходе своих акций сотни тысяч ни в чём не повинных и ни к чему не имеющих отношения мирных жителей, расправиться со мной, с вами, с нашими семьями?

— Кто же может быть заинтересован в результатах моих исследований, что готов потратить на это многие миллионы долларов? Ведь всего несколько лет тому назад моя работа была объявлена выходящей за рамки этических норм и продолжение моих исследований запрещено.

— Скорее всего, мы никогда об этом не узнаем. Это может быть частное лицо, оценившее по достоинству попавшую к нему информацию о ваших достижениях.

— Почему вы так думаете? Почему заказчиком не может оказаться крупный биофармацевтический концерн?

— Видите ли, перед нами поставлена задача произвести конечный продукт в строго ограниченных количествах.

— Так, — задумался Брюс, — выходит в наше время тот, у кого есть деньги, может диктовать свою волю во всех областях человеческой деятельности, включая науку? За деньги можно купить даже то, что не продаётся?

— Именно так, — подтвердил Фуллмер, — потому что в мире слишком много людей, готовых за деньги совершить любое преступление. Они могут силой заставить нас с вами подчиниться. И мы вынуждены будем согласиться на любые их условия. Так что они даже оказывают нам благодеяние, предлагая столь щедрую оплату наших трудов. Могли ведь заставить нас работать и даром.

* * *

Наташа заметила резкую перемену настроения у Брюса. Он стал более молчаливым, замкнутым. Но с ней и с Кристинкой он оставался таким же любящим и нежным, так что ей не пришло в голову принять произошедшую с мужем перемену на свой счёт. Если он не считает нужным делиться с ней своими проблемами, значит так надо. Нечего лезть человеку в душу.

Занятия с Кристинкой отнимали всё свободное от хозяйственных забот время. Они вместе сидели за компьютером, выполняя задания в рамках обязательной школьной программы, лазили по интернету в поисках интересной информации, глотали книги, которые заказывали десятками в электронном формате на двух языках.

Наташа с удивлением замечала, что чем дальше, тем больше Кристинка обгоняет её в скорости восприятия нового материала. То, что Наташе требовалось переварить, разложить по полочкам, логически связать с уже усвоенными знаниями, малышка схватывала на лету и рвалась вперёд. Особенно это касалось математики и естественных наук. Через несколько месяцев Наташа сдалась и прекратила соревнование, решив, что нет никакого смысла тормозить темп развития ребёнка.

Однажды девочки случайно наткнулись на книгу, описывающую жизнь замечательного шахматиста Александра Алёхина. Прочитав книгу от начала до конца за один день Кристинка загорелась желанием научиться играть в шахматы. Она тут же заказала по компьютерной сети несколько учебных программ и принялась за дело.

У Наташи, которая решила не отставать от малышки, три дня ушло на то, чтобы запомнить, как ходят фигуры. Кристинка к этому времени уже вовсю играла по интернету с реальными противниками. Через неделю девочку было не оттащить от компьютера и невозможно уложить в постель. Если бы не настойчивость Наташи, она, наверное, играла бы всю ночь напролёт.

* * *

Брюс, получив в своё распоряжение лабораторию с первоклассным оборудованием, с головой погрузился в работу. Однако, мысль о том, кто и каким образом собирается воспользоваться результатом его работы, не оставляла его в покое. Другим раздражающим фактором был его напарник — Стюарт Фуллмер, следивший за каждым движением Брюса и записывающим всё до мельчайших подробностей в лабораторный журнал. С этим Брюс ничего поделать не мог — непосредственное участие Фуллмера во всех деталях исследований было специально оговорено в контракте, который Брюс вынужден был подписать.

Стюарт оказался толковым биологом и генетиком, поэтому обмануть его с целью затормозить темп работ было нереально. Брюс прекрасно понимал, что к концу их совместной работы Фуллмер будет полностью владеть его методикой и сможет в случае необходимости воспроизвести процесс самостоятельно, но сделать ничего с этим не мог.

Не прошло и полгода, как работа оказалась близка к завершению. Полученный препарат был с успехом опробован на крысах. Результат был просто фантастическим. У крыс отрастали ампутированные хвосты и лапки. Вживлённые раковые опухоли рассасывались в течении недели без следа. Смертельные дозы ядовитых веществ мгновенно выводились из организма животных, не причиняя им никакого вреда. Стюарт Фуллмер просто отказывался верить своим глазам. Это было настоящее чудо! И самым замечательным было то, что он сам теперь обладал всем необходимым объёмом знаний и был в состоянии творить подобные чудеса.

Последним тестом должна была стать проверка безвредности полученного вещества для человеческого организма. С этой целью необходимо было ввести препарат в организм самого близкого генетического родственника человека — шимпанзе.

В лабораторию заранее был доставлен самец шимпанзе в возрасте около двенадцати лет. Шимп выглядел очень смышлёным. Брюс окрестил его Джеромом.

* * *

После инъекции наработанного препарата, Джером заснул. Доктор Стивенс не отходил ни на шаг от спящего животного в течении четырнадцати часов, наблюдая за давлением крови, температурой тела, частотой сердцебиения, электроэнцефалограммой мозга и другими параметрами.

Эксперимент, начатый утром, закончился глубокой ночью. Частота сердцебиения, замедлившаяся примерно через час после инъекции, восстановилась до нормального ритма, тело Джерома начало вздрагивать, на энцифалограмме появились пики, характерные для бодрствующего сознания. Ещё минут через сорок Джером открыл глаза и стал вращать ими, как будто силясь понять, где он и что с ним произошло.

Облегчённо вздохнув, Брюс отсоединил датчики, прикреплённые к голове и груди мохнатого пациента. Все четыре конечности и голова животного были зафиксированы широкими пластиковыми ремнями, но Джером, видимо ещё не до конца пришедший в себя, не проявлял беспокойства.

Брюс отстегнул ремни, взял Джерома на руки и перенёс его в просторную клетку, в которой шимпанзе жил уже две недели и с которой успел полностью освоится. На низеньком, намертво привинченном к полу столике, Джерома ожидал обильный ужин, состоящий из спелых бананов, яблок, клубники и полудюжины сырых яиц. Уловив запах фруктов, шимп неуверенной, раскачивающейся походкой проковылял к столику и с жадностью набросился на еду.

Начиная с этого момента Брюс и Стюарт Фуллмер по-очереди круглосуточно дежурили в лаборатории, отмечая в журнале все малейшие особенности в поведении животного, самочувствие которого было, по всей видимости, прекрасным. Стюарт с удивлением отметил, что взгляд Джерома день ото дня становился всё более осмысленным.

— Мне кажется, что он смотрит мне в глаза совсем как человек, как будто хочет что-то сказать, — поделился Стюарт своими наблюдениями с Брюсом.

— Я могу предположить, — ответил Брюс, — что в результате произошедших в каждой клетке его тела генетических изменений, его мозг начал эволюционировать. Нейроны начали активно ветвиться, создавая более сложные коммуникационные сети. Возможно, что и число нейронов стало увеличиваться. Но если это и так, мы пока ничего не можем сказать относительно механизма этого явления на клеточном уровне.

Интересно было бы понаблюдать за его развитием года полтора-два, брать на анализ с интервалом в два-три месяца образцы нервной ткани, проводить психологическое тестирование. Я убеждён в том, что Джером скоро будет в состоянии решать практические задачи на уровне шести-семилетнего ребёнка.

— Ты же знаешь, что никто не позволит нам продолжать этот эксперимент, — возразил Стюарт, — результат получен, препарат в объёме, необходимом для двух инъекций будет доставлен заказчику, а всё оборудование и все следы нашей работы — уничтожены. Так было указано в контракте и я не сомневаюсь, что наши надзиратели выполнят его с точностью до запятой. Как ты считаешь, не пора ли уже рапортовать о завершении экспериментов, ставить точку, получать вознаграждение и опять становиться свободными людьми?

— Ни в коем случае, — резко ответил Брюс, — мы должны на все сто процентов убедиться в том, что в ближайшие полтора-два месяца не произойдёт никаких осложнений. Ответственность слишком уж велика. И не только перед заказчиком. Если мы доставим заказчику препарат, а после этого с Джеромом что-нибудь случится, я не дам за наши с тобой жизни ни цента.

* * *

Мусаид рано остался без родителей. Мать умерла при родах второго ребёнка. Поскольку это была девочка, бороться за её жизнь в госпитале не стали, и она тоже не выжила. Мусаиду было тогда шесть лет и о матери у него сохранились лишь смутные воспоминания.

Отец, преподаватель химии в столичном университете, придерживался секулярных взглядов и не считал нужным изображать из себя ревностного мусульманина. После установления в стране фундаменталистского режима правления, один из сотрудников написал донос в комиссию по утверждению ислама. Отца арестовали, допрашивали в течение трёх недель, а затем казнили на площади в назидание другим инакомыслящим.

Оставшись круглым сиротой, Мусаид был определён в медресе, где он жил с другими, такими же как он, сиротами, на государственном обеспечении. Программа обучения в классах состояла в основном в изучении религиозных дисциплин. Два раза в неделю проводились занятия по математике, которых Мусаид всегда ждал с нетерпением. Ему очень нравилась строгая красота логических цепочек, используемая в доказательствах. Этим математика разительно отличалась от духовных наук, но Мусаид привык выполнять все задания, выучивать наизусть длинные суры Корана и толкования к ним.

Имам Ибрагим-аль-Аббас, настоятель медресе, регулярно проводил беседы с учениками, многократно повторял, что все они обязаны беззаветно посвятить себя истинной вере и старательно изучать все предметы, отдавая таким образом долг государству, которое полностью обеспечивает их всем необходимым.

При этом, разумеется, не принимался во внимание тот факт, что собственность родителей многих из этих детей, которая многократно превышала расходы на их содержание и обучение, была конфискована государством. Сами дети были ещё недостаточно взрослыми, чтобы понимать такие вещи, и принимали всё, что им внушали, за чистую монету.

Спали все в одном большом помещении, где стояли в четыре ряда около шестидесяти кроватей. Однажды ночью Мусаид проснулся, потому что ему захотелось в туалет. На обратном пути он, полусонный, чуть не натолкнулся на мальчика из средней ступени, чья кровать находилась через проход от его. Мальчик почему-то был одет, как будто только что пришёл откуда-то посреди ночи. Мусаид потёр глаза и посмотрел в лицо своему соседу. В глазах у мальчика стояли слёзы.

— Что с тобой случилось? — спросил Мусаид шёпотом.

Мальчик только помотал головой, молча разделся и тихонько заполз под одеяло. Мусаид тоже лёг, но перед тем как провалиться в сон услышал сдавленные всхлипывания, доносившиеся в полутьме с соседней кровати.

* * *

Прошло две недели. Мусаид совсем забыл о ночном происшествии. Однажды после ужина Мусаида, выходившего одним из последних из столовой, остановил ученик старшей ступени.

— Ты Мусаид? — спросил он.

— Да, — кивнул Мусаид.

— Меня послал имам, — сказал юноша. — Он велел тебе через полчаса прийти к нему в кабинет.

Мусаид не мог понять, зачем он понадобился имаму в столь поздний час, но, как и было приказано, ровно через полчаса робко постучался в массивную дубовую дверь и услышав «войдите», потянул ручку на себя.

Имам вышел из-за стола, по-отечески обнял мальчика за плечи, усадил на широкий мягкий диван и сам сел рядом. Расспросив Мусаида о занятиях, о жизни в медресе, о его друзьях, имам встал, выключил верхний свет, оставив гореть лишь настольную лампу, и велел мальчику раздеться. Не понимая, зачем это нужно, Мусаид не посмел ослушаться. Когда на мальчике не осталось ничего из одежды, имам стал внимательно рассматривать его, поворачивая то в одну, то в другую сторону, трогал его за плечи, за грудь, ощупывал ноги, повернул задом к себе и поставил лицом к дивану, приказав не шевелиться и не оборачиваться. Минуты через две он наклонил мальчика вперёд и велел упереться в диван руками. Через мгновение имам левой рукой обхватил его поперёк живота и Мусаид вскрикнул от резкой боли — что-то большое и твёрдое с силой внедрилось ему в задний проход.

— Терпи, — сказал имам, — мужчина не должен бояться боли.

Мусаид тихо стонал, а непонятный предмет проникал в его попку всё глубже и глубже. Остановившись на мгновение, этот штырь начал двигаться взад и вперёд. Мальчик закричал от боли, но имам правой рукой зажал ему рот. Через несколько минут Мусаид почувствовал, что толчки прекратились, а имам, тихо застонав, начал вздрагивать всем телом, навалившись на него и придавив своей тяжестью к дивану.

Наконец имам отпустил мальчика и велел ему одеваться.

— Не плачь, — сказал имам, — немножко поболит и пройдёт. А со временем тебе и самому понравится.

После этого случая Мусаид стал замечать, что и другие ученики время от времени где-то пропадают до глубокой ночи и возвращаются в спальное помещение крадучись и нередко в слезах. Вскоре ему стало ясно, что многие преподаватели медресе вызывают к себе мальчиков по ночам.

Со временем Мусаид привык к этому и перестал удивляться. Он никогда не заговаривал об этом с другими учениками и его никто никогда об этом не спрашивал. Все понимали, что со всеми мальчиками происходит то же самое, что и с ними самими, но все делали вид, что ничего не замечают.

* * *

Время шло. Мусаид как-то незаметно для самого себя вырос и повзрослел. Благодаря удивительной природной памяти он всегда был в числе лучших учеников. В компании с четырьмя другими отличниками он с воодушевлением занимался специальными предметами — высшей математикой и английским языком. Эти занятия проводились отдельно от остальных учащихся и в секрете от них.

Мусаид начал понимать, что их группу готовят для какой-то специальной миссии. Однажды после класса английского языка преподаватель, отпустив остальных учеников, попросил Мусаида задержаться. Минут через пять в классную комнату вошёл высокий импозантный старик с длинной белой бородой, в традиционной одежде и в чалме. Коротким властным жестом он отпустил преподавателя и разрешил вытянувшемуся перед ним Мусаиду сесть.

— Мне докладывали о твоих успехах, — сказал старец, садясь за стол. — Нам нужны талантливые, образованные люди, приверженные исламу. Страна испытывает нужду в специалистах. Давление со стороны безбожных западных стран велико, и нам необходимо уметь защищать образ жизни, основанный на истинной религии, как от экономического, так и от возможного военного вмешательства в наши дела. А для этого нам нужны твёрдые в вере инженеры, компьютерщики, учёные.

Поэтому мы решили предоставить тебе уникальную возможность получить специальное образование в самом логове нашего религиозного и идейного врага — в Соединённых Штатах Америки. Имам вашего медресе характеризовал тебя как стойкого мусульманина. Он уверен, что ты устоишь перед соблазнами развращённого Запада и вернёшься после курса обучения в американском университете на священную землю пророка, да благословит Аллах его имя, и примешь участие в укреплении могущества нашей страны.

Скажи, сын мой, готов ли ты вступить в схватку с дьяволом? Хватит ли у тебя сил противостоять глубокой развращённости неверных? Достаточно ли сильна твоя вера?

С этими словами старик строго посмотрел Мусаиду прямо в глаза. Юноша почувствовал, что этот взгляд пронзает его насквозь, проникая в самую глубину его сознания.

— Да, я готов, — твёрдо ответил он, — ничто не в состоянии поколебать мою веру и преданность святой земле.

— Я верю в тебя, — торжественно произнёс старик. — Ты не должен ни на минуту забывать о том, что это твой джихад.

* * *

Мусаид в первый раз в жизни летел на самолёте, но страха не испытывал, как и положено истинному мусульманину, вверившему свою жизнь в руки Аллаха. Единственное, что его неприятно поразило и почему-то глубоко взволновало, были стюардессы, обслуживающие пассажиров во время полёта. Их лица были открыты мужским взглядам, даже волосы не покрыты шарфами.

Но хуже всего были их ноги в тонких нейлоновых чулках, лишь до колен закрытые тёмно-синими юбками. Вот он, неприкрытый разврат Запада, о котором его многократно предупреждали наставники. Мусаид отворачивался к иллюминатору всякий раз, когда в поле зрения оказывалась одна из этих дочерей греха, и стискивал зубы, стараясь скрыть своё возмущение.

Самолёт приземлился в Даллесовском аэропорту вблизи Вашингтона. Пройдя паспортный контроль и таможню, Мусаид вышел в зал ожидания. То, что он увидел, повергло его в шок. Он не знал куда спрятать глаза, застыв на месте, как будто ноги его приросли к полу. Куда бы он ни посмотрел, взгляд его натыкался на длинные голые женские ноги, открытые руки и плечи, коротенькие маечки, не прикрывавшие животы.

Мусаиду ещё никогда в жизни не приходилось видеть эти части женского тела. Там, на родине, все женщины, молодые и старые, не смели выйти из дому без паранджи, с головы до пят закрывавшей их от посторонних взглядов, и без сопровождения родственника мужского пола. В такси женщины ездили исключительно в багажнике. И это было правильно. Женщина должна принадлежать своему мужу, а не выставлять себя напоказ взглядам чужих мужчин.

Немного оправившись от потрясения, Мусаид заметил, что некоторые из встречающих держат в руках плакаты, на которых написаны имена. На одном из них он увидел своё имя. Его встречал сын имама местной мечети, Фавзи.

— Я хорошо понимаю твоё возмущение, — говорил Фавзи, пока они ехали в автомобиле. — Это совсем другой мир. Я приехал сюда, когда мне было только тринадцать, и испытал такой же шок, как и ты.

И знаешь, что самое-самое страшное? Это то, что этот мир греха так агрессивен. Он стремится к экспансии. Они хотели бы распространить свой образ жизни на всю планету и взять все государства под свой контроль. Это и называется глобализацией. Ты знаешь о том, что в Турции женщины уже не носят головные платки? А здесь, в Америке, уже давно восторжествовал феминизм.

— Что такое феминизм? — не понял Мусаид.

— Это означает власть женщин, — криво усмехнулся Фавзи, — в этой стране женщина может сделать с мужчиной всё, что ей захочется. Если мужчина слишком пристально разглядывает женщину, она может обвинить его в сексуальном оскорблении. Тогда мужчину могут арестовать, подвергнуть штрафу или даже посадить в тюрьму. Спрашивается, зачем же эти стервы так оголяются, если не хотят, чтобы мужчины на них смотрели? Это просто неприкрытая провокация.

Так что будь осторожен — лучше не смотри на них совсем. И не вздумай прикоснуться к одной из них. Она может тут же обвинить тебя в попытке изнасилования и тебе никогда не удастся доказать обратное.

— О, Аллах! — застонал Мусаид, — как можно жить в таком мире? Здесь всё перевёрнуто с ног на голову.

— Именно так, — подтвердил Фавзи. — Я не знаю, почему Аллах до сих пор не разрушил этот мир. Но у них сила. У них более совершенное оружие, и они в погоне за своими прибылями высасывают нашу нефть и скупают по заниженным ценам принадлежащие нам полезные ископаемые.

— Что за мужчины, которые позволили женщинам подчинить их себе? — с негодованием воскликнул Мусаид.

— Мало того, — отозвался Фавзи, — к нам, настоящим мужчинам, воспитанным в духе ислама, они относятся враждебно и с нескрываемым презрением. Тебе ещё предстоит это почувствовать на себе. Эти шармуты отдают своё тело слабым американским парням при любом удобном случае, а нас, настоящих мужчин, за людей не считают.

* * *

Ночью Мусаид долго ворочался в своей постели и никак не мог заснуть. Его преследовали образы развратных девиц, одетых в миниатюрные штанишки и коротенькие юбочки, выставляющие напоказ длинные голые ноги. Торчащие вперёд женские груди в кружевных лифчиках, бретельки которых бесстыдно выглядывали из-под ничего не прикрывающих маечек. Прозрачные блузки на более зрелых женщинах выглядели ещё более соблазнительно и греховно.

Наконец сон одолел, но он вскоре опять проснулся, испытав во сне неконтролируемый оргазм. Трусы на нём были мокрыми от спермы. Мусаид вскочил и, стараясь ступать как можно тише босыми ногами по паркетному полу, направился в ванную комнату.

— Только бы никто ничего не заметил, — билась в голове одна мысль. — А то ещё кто-нибудь подумает, что он мастурбировал. С недавних пор дома это считалось страшным преступлением, за которое полагалась смертная казнь.

* * *

Полтора месяца Мусаид отчаянно боролся с собой. На лекциях он не сводил глаз с преподавателя, старался сконцентрировать своё внимание на его словах, но всё чаще ловил себя на том, что не понимает их смысла. Проклятые голые ноги и торчащие вперёд груди окружающих его студенток всплывали в его горячечном воображении. И не было в этой безбожной стране мальчиков-школьников, с которыми он мог бы снять распиравшее его изнутри сексуальное напряжение.

Мусаид начал тихо ненавидеть эту страну. Мало того, что он мучился от сексуальной неудовлетворённости, так он ещё начал замечать, что все эти дочери греха, эти ничтожные развратные твари, смотрят на него свысока, с презрением, и пересмеиваются между собой, бросая наглые взгляды в его сторону. Терпеть такое было выше его сил. Да и кто на его месте мог бы это вытерпеть? И почему надо терпеть такое?

* * *

Однажды, проходя по коридору, он заметил как две особенно нахальные студентки, откровенно посматривая на приближающегося к ним Мусаида, вполголоса обменивались короткими фразами и звонко хохотали. Он мог расслышать отдельные слова, но его английский был недостаточно хорош, чтобы понимать смысл их разговора. Однако, одно услышанное слово вопреки его воле заставило его остановиться. «Туземец» — ясно произнесла одна из них, и это определение явно относилось к нему.

— Я знаю, что вы говорите обо мне, — со злостью в голосе произнёс, обращаясь к этим развратным ничтожествам Мусаид. — И удивляюсь на ваших мужчин, которые позволяют женщинам обсуждать их и смеяться над ними.

— Вы совершенно не уважаете себя, — добавил он подошедшему к ним студенту. — Вы не мужчины.

Парень, к которому обращался Мусаид был на полголовы выше его и в два раза шире в плечах.

— Я же говорю — туземец, — с вызывающим пренебрежением бросила одна из девиц. — Откуда только такие экземпляры берутся?

— Я чувствую, у вас тут конфликт назревает, — улыбнулся парень, стараясь разрядить ситуацию.

— Раз уж ты приехал в цивилизованную страну, должен научиться вести себя как цивилизованный человек, — со злостью сказала девушка, глядя Мусаиду прямо в глаза. — Может быть, в твоей стране женщины и живут как рабыни, но не здесь. И обращаться с женщиной, как с низшим существом здесь тебе никто не разрешит. Даже если у вас там процветает каннибализм, здесь тебе никто не разрешит этим заниматься.

Такой наглости от женщины Мусаид не ожидал.

— Наша цивилизация, — произнёс он твёрдым голосом, с трудом сдерживая себя, — на тысячи лет старше вашей. Когда у нас уже была письменность, математика и астрономия, вы ещё по лесам голые с каменными топорами бегали. И цивилизацию наши мужчины построили, а не женщины. А вы теперь берётесь учить нас как жить?

— Послушай-ка, — миролюбивым тоном произнёс парень, — успокойся, а? А то ты сейчас лопнешь от злости и собственной важности. Ты мне только скажи, если ваша цивилизация такая древняя и мудрая, чего же вы сегодня-то и в экономической, и в научной, и в военной областях в глубоком говне сидите? Где ваши собственные научные разработки? Где ваши физики, химики, биологи, астрономы? Где ваши компьютерные системы, авианосцы, атомные подводные лодки, самолёты, ракеты? Вы ведь даже Калашниковы производить сами не умеете, а на стороне покупаете.

— А ты что, сам не понимаешь? — повернулся к нему Мусаид, — потому что вы нам нормально развиваться не даёте. Уже почти всю нашу нефть высосали, развитие атомной энергетики тормозите, не даёте сырьё ввозить. Потому что боитесь нас, боитесь, что если мы нормально развиваться будем, обгоним вас за несколько лет и вашему господству в мире придёт конец.

— А вы бы взяли, да наложили эмбарго на США и европейские страны, — с сарказмом сказал парень, — устроили бы нам экономическую блокаду. Вас-то наверное, полмиллиарда настоящих мужчин, не меньше. К тому же и Аллах на вашей стороне. Чего же вы сопли жуёте? Давно бы свою гегемонию в мире установили.

— Да они, Майк, только с женщинами своими воевать и могут, — опять встряла в разговор девчонка. — Тут-то они мужчины!

Голос её звучал насмешливо и с издёвкой. Этого Мусаид уже не мог вынести. Повернувшись к ней, он произнёс с угрозой в голосе:

— В Пакистане таких, как ты, обливают кислотой, В Палестине — бензином, и поджигают, а в нашей стране — разрезают на мелкие кусочки. Причём медленно, не спеша. Поняла?

Боясь не справиться со своим гневом, Мусаид резко развернулся и твёрдым шагом пошёл прочь.

* * *

На следующий день его с первой лекции вызвали в офис. Там его ждал судебный исполнитель, вручивший ему под расписку судебное запрещение приближаться на расстояние менее пятидесяти ярдов к мисс Лорин Аткинсон. Основанием для судебного решения был указан тот факт, что Мусаид угрожал ей физической расправой в присутствии двух свидетелей.

— Но это же ложь! — вскипел Мусаид, — я никому не угрожал.

— Извините, — спокойно произнёс судебный исполнитель, — моё дело — вручить вам судебное решение и получить вашу подпись. Я лично не имею никакого отношения к принятому решению. Всего хорошего.

Взбешённый Мусаид обратно в аудиторию не пошёл. Он жаждал мести. Его мысли прыгали от одного способа наказания наглой девчонки к другому. Однако, все жестокие способы расправы с подлой стервой не годились. Мусаид не пожалел бы своей жизни за то, чтобы преподать урок этим высокомерным американцам.

Урок, который они запомнили бы надолго. Но для этого недостаточно было бы наказать одну лишь никчёмную развратную девку, надо придумать что-нибудь более масштабное. К тому же перспектива провести остаток жизни в американской тюрьме не вдохновляла. Можно было бы перестрелять дюжину-другую этих неверных, а потом застрелиться самому, но где взять оружие? Да и кислоту здесь вряд ли удастся достать. Мусаид решил позвонить Фавзи и спросить у него совета.

Фавзи смог подъехать только после обеда. За это время Мусаид успел взять себя в руки. Теперь кипящая внутри жажда расправы сменилась холодной уверенной готовностью отомстить любой ценой, но с максимальным эффектом.

Фавзи выслушал приятеля с пониманием и сочувствием.

— Да, — сказал он, — каждому из нас пришлось пройти через унижения в этой проклятой стране. Однако, ни со мной, и ни с кем из моих знакомых эти негодяи не обращались так низко и подло, как с тобой. Я тебя прекрасно понимаю и разделяю твоё благородное негодование.

— Помоги мне отомстить, — тихо, но твёрдо произнёс Мусаид. — Знаешь ли ты кого-нибудь, кто может достать оружие? Эти слизняки и представить себе не могут, на что способен настоящий мужчина, готовый защищать свою честь, пусть даже ценой собственной жизни.

— Я вижу, ты не из тех, кто бросает слова на ветер, — подзадорил его Фавзи. — Здесь, в Америке, таких мужчин нет. У этих слабаков нет никакого понятия о чести. Так ты готов стать шахидом?

— Да, — твёрдо ответил Мусаид. — Я перестану считать себя мужчиной, если не отомщу за это оскорбление. Подумать только — оскорбление, нанесённое ничтожной, развратной женщиной! Можешь ли ты свести меня с кем-нибудь, кто может достать взрывчатку? Я устрою им такой фейерверк, что они не скоро забудут!

— Я лично с такими людьми не знаком, — ответил Фавзи, — но я уверен, что они есть в этой стране. Я разыщу их. Ты мой друг, и я сделаю для тебя всё, что смогу. И даже больше того. А пока ты можешь начать готовиться.

Фавзи отвёз Мусаида в торговый центр неподалёку и купил ему широкую нейлоновую куртку размера на два больше, чем надо.

— Продолжай ходить на занятия как ни в чём не бывало, — сказал Фавзи, — и всё время носи эту куртку, чтобы все привыкли видеть тебя в ней. Держись подальше от этой сучки. Пусть они думают, что ты испугался. И ни с кем не разговаривай. Когда я найду нужных людей, они сами с тобой свяжутся.

Воодушевлённый мыслью о скорой мести, Мусаид неукоснительно выполнял указания, полученные от Фавзи. Студентки, поначалу оглядывавшиеся на странного паренька в нелепой мешкообразной куртке, постепенно привыкли к нему, как к деревенскому дурачку, а вскоре и вообще перестали обращать на него внимание. Парням же и вообще было наплевать, кто в чём ходит.

Так прошли три недели. Однажды вечером рядом с Мусаидом, отправившимся в расположенный неподалёку супермаркет за продуктами, притормозил чёрный БМВ с тонированными стёклами, дверца приоткрылась и гортанный мужской голос пригласил его на родном языке сесть в машину. Человек в тёмных очках вручил Мусаиду большую спортивную сумку, в которой находился широкий пояс, начинённый пластидом, и две полосы со взрывчаткой, которые можно было перекинуть крест-накрест через плечи.

— Этого должно хватить, чтобы взорвать целиком четырёхэтажное здание, — сказал инструктор. — Для подрыва надо резко дёрнуть вот за этот шнурок. Понял?

Мусаид кивнул головой.

— Удачи тебе, и да поможет тебе Аллах, милостивый и милосердный. Скоро будешь в раю, среди гурий, которые в тысячу раз прекраснее этих проклятых шармут, не имеющих никакого уважения к мужчине.

Пожав руку своему наставнику, Мусаид вышел из машины, которая немедленно отъехала от тротуара. Оглядевшись вокруг, Мусаид чуть не вскрикнул от радости. Не иначе, как Аллах помогает ему! Его обидчица, вместе с подругой и здоровяком Майком, переходили дорогу, направляясь в торговый центр. Девицы неприлично громко хохотали, перебегая улицу перед притормозившим автомобилем. Сердце Мусаида забилось в груди от радости. Он направился вслед за своими врагами, соблюдая дистанцию. Зайдя по пути в общественный туалет, он быстро надел на себя пояс, перекинул через плечи и закрепил на поясе ленты со взрывчаткой, одел сверху куртку и с колотящимся от нетерпения сердцем отправился выслеживать свою дичь.

* * *

Солнце уже поднялось над деревьями за окном, когда Наташа открыла глаза. Непонятная тревога кольнула в сердце. Что-то было не так.

— Брюс так и не пришёл ночевать? — удивилась она, обнаружив себя в одиночестве на широкой постели.

Такого ещё никогда не случалось. Если он вынужден был задержаться в лаборатории, он бы позвонил. Наташа быстро оделась и вышла из комнаты. Кристинка сладко посапывала в своей полутёмной детской с задёрнутой плотной занавеской.

Наташа поспешно набрала номер. После серии гудков автомат сообщил ей, что абонент находится вне зоны связи.

— А это как может быть? — не поняла Наташа, — куда он мог уехать за ночь так далеко, что и телефонной связи нет? И ничего ей не сказал? Надо что-то делать. Куда звонить? Спросить совета у Линды с Уильямом? Нет, рано ещё. Неприлично будить людей в такую рань.

Наташа дождалась, пока проснулась Кристинка, приготовила ей завтрак, но сама есть не могла.

— А ты почему не ешь? — спросила девочка. — А Брюс где?

— Я не знаю, — растерянно сказала Наташа. — Он ночевать не приходил. Знаешь, я, наверное, позвоню Линде. Скоро десять уже, вроде не слишком рано.

Она набрала номер Линды.

— Прости, пожалуйста, я тебя не разбудила? Не знаю, что мне делать. Брюс ночевать не пришёл, и не предупредил. А его телефон не отвечает. Я ужасно волнуюсь.

— Успокойся, пожалуйста. Я сейчас поговорю с Уильямом и через пятнадцать минут буду у вас.

Линда действительно примчалась очень быстро. Не успела она войти и закрыть за собой дверь, как раздался звонок. Наташа открыла и увидела на пороге незнакомого мужчину в сером плаще.

— Миссис Стивенс? — спросил он.

— Да, это я, — ответила Наташа. — Кто вы?

— Я - сотрудник мэрии графства Фэйрфакс, — представился мужчина, — разрешите войти?

— Пожалуйста, — сказала Наташа, делая шаг в сторону.

— Присядьте, пожалуйста, — мягко, но настойчиво проговорил вошедший.

Наташа опустилась на стул, глядя на чиновника непонимающим взглядом. Линда за её спиной тоже опустилась в кресло с расширенными от ужаса глазами, прикрыв рот рукой.

— Я вынужден с прискорбием сообщить вам, миссис Стивенс, что ваш муж, Брюс Стивенс, погиб вчера в результате террористического акта. Фанатик-исламист взорвал себя вчера в супермаркете торгового центра неподалёку от университетского городка. Ваш муж имел несчастье находиться в непосредственной близости от места взрыва.

Наташа смотрела на говорившего так, как будто слова его не доходили до её сознания, и только отрицательно качала головой. Кристина тоже замерла, явно не понимая, что происходит.

— Это ошибка, — сказала Линда, — вы уверены? Этого не может быть. Это, наверняка, ошибка.

— Нет, мэм, — ответил чиновник, — к моему глубокому сожалению, ошибка исключена. Я не явился бы сюда, если бы у нас была хотя бы тень сомнения. Его автомобиль был запаркован неподалёку…

— Но это же ничего не доказывает, — воскликнула Линда.

— Разумеется, мэм. Но, кроме того, вблизи от места взрыва был обнаружен фрагмент скальпа с сохранившимися на нём остатками волос, по которому с помощью идентификации ДНК и сравнения генотипа с информацией, имеющейся в федеральной базе данных, совершенно однозначно установлена личность погибшего. Это доктор Стивенс, вне всякого сомнения.

— Нет, этого не может быть, — повторяла Наташа, раскачиваясь на стуле взад-вперёд, — не может быть.

Линда, пересилив себя, встала и шагнула к бару. Она взяла первую попавшуюся под руку бутылку, налила половину большой коньячной рюмки и протянула её Наташе. Та, как будто в трансе, не понимая, что она делает, взяла рюмку у Линды из рук и залпом выпила её содержимое.

По щекам Кристинки покатились крупные, с горошину слёзы. До неё, наконец, дошёл смысл происходящего. Она поднялась со стула, прошла к бару у Линды за спиной, вылила в стакан всё, что оставалось в открытой бутылке — грамм сто коньяку, и не успели Линда с остолбеневшим чиновником опомниться, как ребёнок влил в себя содержимое стакана, даже не поперхнувшись при этом.

— Где у вас телефон? — закричал пришедший наконец в себя мужчина, — срочно вызывайте скорую помощь! Ребёнок может умереть!

— Ах, ничего с ней не будет, — жестом остановила его Наташа, — успокойтесь.

Она поднялась со стула, сделала шаг, покачнулась, и как подкошенная рухнула без сознания на диван. Линда успела лишь чуть-чуть замедлить её падение, рванувшись к ней и в последний момент поддержав за плечи.

— Я видела вчера по новостям пожар на месте взрыва, — сказала Линда, обращаясь к мужчине. — Это было ужасно. Но я и предположить не могла, что это коснётся нас так близко.

Кристинка опустилась на пол у ног Наташи, глядя прямо перед собой невидящими, полными слёз глазами.

— Вы уверены, что ребёнку не станет плохо? — с тревогой в голосе спросил чиновник.

— Не волнуйтесь, — сказала Линда, — это очень необычный ребёнок. С ней всё будет в порядке.

* * *

Похороны состоялись через два дня на Арлингтонском кладбище. Линда и Уильям поддерживали ничего не видящую перед собой Наташу с двух сторон. Никто толком не знал, что находится в запаянном металлическом гробу размером явно меньше человеческого тела. Двадцать восемь таких гробов стояли в ряд перед свежевырытыми могилами. В стране был объявлен национальный траур. Кристину оставили дома с примчавшимся из своего леса Морисом Ларсоном.

* * *

Через три недели у Наташи подходил срок получения гражданства. На предварительном собеседовании чиновник объяснил ей, что она может поменять своё имя и фамилию, если захочет. Наташа решила стать Моникой Эверетт и отрезать от себя прошлое, как ломоть хлеба.

Ещё через месяц она оформила документы на удочерение Кристинки, сократив её имя до Тины. Квартиру она срочно продала и уехала вместе с девочкой куда глаза глядят, объяснив Линде, что не в силах оставаться на прежнем месте, где каждая мелочь напоминает ей о разрушенном счастье.

— Просто поедем по стране, — сказала она Линде, — посмотрим, остановимся там, где нам понравится, и начнём новую жизнь. А что нам ещё остаётся?

* * *

Стюарт Фуллмер заверил своего куратора, что, несмотря на трагическую смерть Брюса Стивенса, заказ уже выполнен в полном объёме. Последний тест на подопытной человекообразной обезьяне прошёл вполне успешно и препарат может быть доставлен заказчику.

— Вы должны будете сделать инъекцию заказчику лично, — объявил Стюарту куратор, молодой человек, лет тридцати-тридцати двух, с квадратными плечами и бритым затылком. — Это одно из условий. Похоже, что он чересчур недоверчив.

Но это не наше дело — обсуждать капризы заказчика. Мы обязаны выполнить все договорённости с точностью до запятой. Четыре дня будет для вас достаточно для сборов? Вы вылетаете в субботу в Анкару через Франкфурт в сопровождении нашего охранника. Там вы оба ждёте спецтранспорта и дальнейших инструкций. Вы должны взять с собой две ампулы с препаратом. Двойную дозу, как и было оговорено заранее.

— Что будет с лабораторией? — спросил Стюарт.

— Лаборатория свою роль выполнила и будет разобрана, а оборудование продано по частям. А почему вы спрашиваете?

— Да так. Хорошая была лаборатория. Могла бы с успехом быть использована для дальнейших исследований.

— Заказчик требует, чтобы от вашей с доктором Стивенсом научной работы не осталось никакого следа, даже намёка. Чтобы никто впоследствии не мог догадаться, чем вы занимались и в каком направлении шли ваши исследования. Тому, кто заплатил за этот проект, принадлежат и полученные результаты, не так ли?

* * *

Фуллмер с сопровождающим его охранником прожили в пятизвёздочном отеле в центре Анкары целых пять дней, до того как за ними приехали люди заказчика. На небольшом частном самолёте их перебросили в какое-то место посередине пустыни, а затем ещё часа три везли в автомобиле. Заказчиком оказался жирный араб, пальцы которого были унизаны кольцами с большими камнями разного цвета. Лёгкий шёлковый халат шёл волнами от колыхания складок жира на животе и на боках. Спутник Стюарта протянул ему листок с договором, но хозяин не спешил ставить свою подпись.

— Сначала я должен убедиться, что всё без обмана, — брюзжащим тоном проговорил он. — Покажите, что вы мне привезли.

Стюарт Фуллмер открыл свой дипломат и выложил на низенький столик две запаянные ампулы.

— А теперь, уважаемый, я хочу, чтобы вы ввели этот препарат сначала себе, чтобы я видел, что он безвреден.

Фуллмер не ожидал такого поворота событий, но даже обрадовался необычному требованию заказчика. На шимпанзе перестройка вещества наследственности произвела поистине чудодейственный эффект. Так что перспектива превратиться в супермена казалась заманчивой.

Стюарт взял со столика один из одноразовыхшприцев, принесённых расторопным молодым человеком в светлом костюме европейского покроя, отломил головку ампулы и начал всасывать жидкость в шприц.

— Стоп, стоп, хватит, — остановил его хозяин. — А теперь из другой ампулы. Я хочу быть уверенным, что здесь нет никакого подвоха.

Пожав плечами, Фуллмер добавил в шприц половину содержимого второй ампулы.

— Перед тем, как я сделаю инъекцию себе, — сказал он, — я должен объяснить вам, как будет происходить действие препарата. Мы с вами заснём на продолжительное время — часов на двенадцать-четырнадцать. Может быть, немного дольше. Возможно повышение температуры тела. Важно, чтобы никто нас в течении этого времени не беспокоил. После пробуждения нам нужна будет полноценная пища, богатая фосфором и минеральными солями. И фрукты.

— Сауд, — обернулся хозяин к своему помощнику, — проследи, чтобы всё было приготовлено, как доктор сказал.

Молодой человек молча поклонился. Фуллмер сам ввёл иглу себе в вену на подлокотном сгибе и стал медленно нажимать на поршень шприца. Когда шприц наполовину опустел, он вытащил иглу, придавил ранку кусочком ваты и залепил пластырем. Оставшийся в шприце препарат он ввёл себе в вену на другой руке.

Видя, с каким невозмутимым видом Фуллмер делал инъекцию себе, араб успокоился и велел перечислить оставшуюся сумму на счёт компании — исполнителя заказа. После этого последовало распоряжение доставить обратно в Анкару телохранителя доктора Фуллмера.

— Ну, а теперь моя очередь, — сказал хозяин, закатывая широкий рукав халата, — давай, уколи и меня.

* * *

Минут через сорок, когда Фуллмер и заказчик погрузились в глубокий сон, два человека, мягко ступая босыми ногами, неслышно вошли в помещение. Они ловко обвязали Фуллмера по рукам и ногам толстым нейлоновым шнуром, подняли его за ноги и за плечи и так же бесшумно понесли к двери.

Спустившись по широкой лестнице и пройдя метров двадцать по полутёмному коридору, шедший первым толкнул ногой дверь и, развернувшись, начал входить в неё задом, занося тело доктора. В небольшой комнате стояла наполненная на три четверти керамическая ванна. Фуллмера осторожно опустили на пол на два заранее подстеленных полотенца. Затем, взявшись за концы полотенец, мужчины подняли доктора и, перенеся его по воздуху, медленно погрузили в ванну. Тело Фуллмера содрогнулось, выгнулось дугой, но изо рта, предусмотрительно заклеенного широкой полосой скотча, раздалось только тихое мычание. Тело дёрнулось ещё раза три и расслабилось, с лёгким шипением растворяясь в концентрированной кислоте.

* * *

— Что-то мне это не нравится, — сказал Сауд одному из охранников. — Доктор говорил — часов двенадцать-четырнадцать спать будет, а уже вторые сутки пошли. Надо пойти проверить, как он там.

Войдя в просторное помещение, охранник подошёл к лежавшему на широком диване Абдулле и приложил пальцы к артерии на шее.

— Пульса нет, — обернулся он к Сауду, — и холодный уже.

— Не рано ли мы доктора растворили? — с сомнением в голосе спросил подошедший напарник.

— А чем бы он тебе помог? — резонно возразил первый, — лежал бы сейчас тут рядышком, окачурившись.

9. ЭКСПЕРИМЕНТ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

— Так, — огляделся вокруг старший, — оборудование отключить и на склад. Всё, что есть жидкого в лабораторной посуде — смешать с концентрированной кислотой и вылить в специально отведённом для этого месте, ты знаешь где, — он посмотрел на своего помощника, молодого человека интеллигентного вида, в тёмном костюме с галстуком. Тот в ответ молча кивнул головой.

— Всю лабораторную посуду продезинфицировать и разбить. Завтра возьмёшь себе в помощь двоих амбалов из охраны. Всех подопытных животных умертвить и сжечь.

— И этого тоже? — молодой человек указал кивком головы на клетку с шимпанзе.

— Всех, я сказал. Никаких исключений.

— Хорошо. Я просто подумал, что его можно было бы передать в зоопарк. — Нет, — отчеканил отдававший распоряжения. — Мы не знаем, какие опыты здесь проводились и какую опасность могут представлять эти животные.

* * *

— Я только вошёл, а он вдруг как прыгнет на меня откуда-то сверху, из-под потолка, — оправдывался двухметровый верзила. — С ног сбил — и ходу. Охранник на выходе тоже ничего такого не ожидал, даже пистолет вытащить не успел, только его и видели.

— Я вот никак понять не могу, — задумчиво сказал второй, — как он из клетки выбрался? Замок на полу валяется, открытый. Гвоздь согнутый неподалёку. Неужели он сообразил гвоздём замок открыть? Это ведь и человек-то не каждый сможет, а тут — обезьяна.

— А может, его кто-то ночью из клетки выпустил? — предположил первый.

— Все помещения были на сигнализации, кто же войти-то мог?

— Ну, и что теперь делать будем? За такое по головке не погладят.

— Давай-ка, знаешь, что? Надо охранника на выходе припугнуть и уговорить молчать. Вроде ничего не произошло. А начальству доложим, что всё в порядке, мол, задание выполнено.

— А если этот шимп где-то обнаружится?

— Да кто там будет выяснять, откуда он взялся? Может, из зоопарка сбежал. А может, у кого-то в доме жил, нелегально. В качестве домашнего животного. Знаешь, чего только люди не держат, и крокодилов, и удавов. Может, и обезьян.

* * *

— Интересно, куда могли подеваться вещи с балкона четвёртого этажа? — недоумевала миссис Эккарт. Квартира весь день была закрыта на ключ. Да и дверь на балкон тоже была заперта, это она помнила совершенно твёрдо.

— Да и кому могли понадобиться ношенные шорты и куртка, да ещё такого размера?

Отпрыск миссис Эккарт Дэниэл был мальчиком, мягко говоря, упитанным. При обычном для десятилетнего ребёнка росте размер ему требовался уже, считай, вполне взрослый.

— Ой, ведь и кепочка бейсбольная тоже здесь, на верёвке сушилась — а теперь нет. Не иначе, кто-то подшутить решил. Да кто бы это мог быть. Может, с верхнего этажа верёвку с крючком на балкон спустили, и… Да нет, что это я, мы же на последнем этаже живём.

* * *

Последний уличный розничный торговец, бедолага Джим, принёс свою лепту уже после одиннадцати.

— Ну что, совсем мозги уже не фурычат? — недовольно пробурчал малыш Билли, сгребая своей огромной лапищей замусоленные бумажки. — Все уже давно отстрелялись, тебя одного жду.

Джим молча потупился, переминаясь с ноги на ногу и пытаясь скрыть дрожь, судорогами пробегавшую по всему телу.

— Ладно, на, поправься, — смилостивился наконец Билли и протянул пацану пакетик с наркотой. — И твои десять процентов. Купи чего-нибудь пожрать-то себе, а то ведь с голодухи копыта откинешь.

Джим засунул в карман мятые доллары, но и невооружённым взглядом было видно, что ему не до еды. Всё его внимание было сосредоточено на вожделенном пакетике. Парень уже несколько часов был в ломке.

— Недолго протянет, — оценил его состояние малыш Билли. У него по этой части был богатый опыт. За последние четыре года не один десяток таких духариков прошёл через его руки и сгинули все, кто где-то в трущобах, кто в полицейских участках.

— Закон джунглей, — вздохнул Билли, — выживает сильнейший.

Он обменял у бармена грязные десятки и двадцатки на сотенные бумажки, аккуратно сложил их и засунул во внутренний карман своей спортивной куртки. Подумав, решил принять порцию перед уходом. Сам Билли наркотой никогда не баловался и не уважал тех, кто без этого жить не мог, неважно к какому слою общества эти слабаки принадлежали. Результат-то, в конечном итоге, был один и тот же: на иглу — и в ящик.

Высокая табуретка у стойки бара жалобно заскрипела под его двухсотвосьмидесяти фунтовым весом. Малыш Билли поднял палец и бармен моментально поставил перед ним стаканчик с двойной порцией Джонни Уокер. Влив в себя содержимое стаканчика одним глотком, Билли зажмурился, выдохнул, встал и, не прощаясь, пошёл к выходу.

На ясном небе сияла полная луна. Малыш Билли тяжёлым шагом, не спеша направился в сторону парковки. Вдруг со скамейки скатился какой-то гном и встал на пути, неуклюжим, застенчивым жестом протянув руку вперёд, прося подаяния.

* * *

Одев шорты и куртку и натянув кепочку так, что из-под козырька только глаза посверкивали, Джером заковылял по покрытому трещинами тротуару, стараясь держаться в тени. То тут, то там сидели, прислонясь к стене дома, или лежали прямо на асфальте странные, плохо пахнущие тела. Половина уличных фонарей были разбиты и редкие прохожие в полутьме не обращали на карлика никакого внимания.

Голод давал себя знать. В одной из плохо освещённых витрин Джером увидел гроздь незрелых бананов, несколько яблок и много непонятных ярких разноцветных пакетов. Еда находилась за стеклом и добраться до неё не представлялось возможным. Внезапно дверь в магазинчик открылась, выпуская нетвёрдо держащегося на ногах покупателя. Джером не преминул воспользоваться случаем и, придержав дверь за спиной выходившего мужчины, юркнул внутрь.

Перед прилавком стояли несколько человек. Никто не обернулся, и Джером, оставаясь незамеченным, спрятался за стеллажом с развешенными на нём рядами какими-то непонятными предметами.

Наблюдая за действиями людей, Джером заметил, что все они обменивают разные вещи на какие-то зелёные бумажки. Люди, один за другим, выходили из магазина. Поскольку таинственных бумажек у Джерома не было, он решил дождаться момента, когда в помещении никого не останется и можно будет незаметно утащить еду.

Действительно, через несколько минут покупатели исчезли, но человек по ту сторону прилавка, похоже, уходить не собирался. Джером незаметно прокрался ближе и, заметив, что дверь в магазин открывается, подпрыгнул, схватил лежавшую на прилавке гроздь бананов и стремглав бросился к ещё не успевшей закрыться двери.

— Стой, куда? — закричал продавец, но Джером уже выскочил на тротуар.

— Ну и проворный же уродец, — негодовал парень за прилавком.

— Да ладно, не расстраивайся ты так, — сказал покупатель. — Что он там у тебя спёр-то?

— Штук пять бананов схватил, всё, что на тарелке лежало.

— Тьфу, делов-то! С меня удержишь. Оголодал парнишка, видать. Бездомный, наверное.

* * *

Надо где-то этих бумажек раздобыть, — думал Джером, приканчивая последний банан. — Надо попросить у кого-нибудь.

Тут он заметил громоздкую фигуру, одиноко бредущую навстречу. Джером соскочил со скамейки и встал перед незнакомцем, протянув к нему руку в просящем жесте. Человек пробормотал что-то недовольным тоном и сделал шаг в сторону, чтобы обойти Джерома слева, но тот тоже подался вправо, заступая дорогу и продолжая настойчиво тянуть лапу вперёд.

— Я что, неясно тебе сказал? — с угрозой в голосе произнёс малыш Билли. — Счас в репу дам.

Однако стоявший перед ним уродец не отступал и продолжал попрошайничать. Билли разозлился и пнул попрошайку ногой. Тот взвизгнул от неожиданности и кубарем откатился на газон.

Билли успел сделать два шага, а на третьем, неожиданно подлетел в воздух, с высоты своих шести с половиной футов шмякнулся затылком о землю и потерял сознание.

Придя в себя и открыв глаза он некоторое время пытался сообразить, что произошло. Затылок ломило, голову было невозможно повернуть из-за острой боли в шейных позвонках. Через пару минут Билли удалось всё же перевалиться на живот и встать на четвереньки. Пульс молотом бухал в ушах. Ещё минут пять ушло на то, чтобы встать, сделать четыре шага и с трудом опуститься на скамейку. Билли полез во внутренний карман куртки и довольно долго бесцельно шарил в нём пока до него не дошло, что его, малыша Билли, хозяина и грозу всего микрорайона, примитивно ограбили.

* * *

Селина вышла из бара в плохом настроении. Несмотря на то, что она была единственной девушкой в этом заведении, ни одного клиента подцепить не удалось. Было похоже, что все мужчины сегодня поставили перед собой только одну цель — напиться.

На улице было пусто. Селина шла задумавшись, привычно покачивая на ходу бёдрами. В голове слегка шумело. Две маргариты и два коньяка. Что за кавалеры пошли — угостить угостили, а больше ничего. Обычно, стоило ей только на секунду прижаться бедром к мужчине, как он моментально терял голову. А эти — непонятно кто. Не то все импотенты, не то — гомики, не поймёшь.

Вдруг из темноты хозяйственного проезда между домами вышла странная фигура и замерла. Селине сначала показалось, что это ребёнок, но, присмотревшись, она поняла, что это не так. Скорее, какой-то карлик-уродец. В глубине души Селине всегда было жалко таких страшненьких — ведь никакая девушка не согласится отдаться ему.

— Эй, шорти, — пропела Селина, — хочешь развлечься? Деньги у тебя есть?

Девушка приблизилась к карлику, как бы поправляя обеими руками на ходу причёску. Её великолепная грудь при этом приподнялась ещё выше, соблазнительно обтянутая тоненьким свитерком.

— Ну? — девушка недвусмысленным жестом протянула к коротышке руку ладошкой вверх. Бейсбольная кепка, закрывающая козырьком половину лица бедолаги, находилась где-то на уровне её пупка.

Уродец сунул руку в карман, вытащил купюру и вложил её в руку Селине.

Повернувшись к свету, падавшему от отдалённого фонаря, Селина разглядела цифру «сто» на бумажке.

— Эй, да ты богатенький, да? — повернулась она назад к карлику. — Ещё столько же и я твоя, — нежным шёпотом произнесла она, опять протягивая ладошку к неожиданному клиенту. Каково же было её удивление, когда коротышка, ни слова не говоря, протянул ей ещё одну бумажку.

Селина, улыбаясь, сложила обе купюры пополам, засунула их себе между грудями за бюстгальтер, и начала медленно пританцовывая, вращать бёдрами, приподнимая юбочку всё выше и демонстрируя странному кавалеру свои длинные стройные ножки в нейлоновых чулочках, благо улица была совершенно пуста.

Не успела девушка повернуться спиной к карлику, отставив свою соблазнительную попку, как почувствовала, что её ноги отрываются от земли. Селина взвизгнула от неожиданности, но кавалер, не обращая внимание на издаваемые ею звуки, легко, словно игрушку, поднял её на плечо и утащил в темноту проезда.

Карлик поставил девушку на четвереньки на старый продавленный пружинный матрас, брошенный кем-то за огромным мусорным контейнером.

— Эй, ничего себе у тебя манеры, с такими-то деньгами, — сказала ему Селина через плечо, но коротышка действовал молча и напористо. Юбочка моментально оказалась у девушки на талии, а тоненькие кружевные трусики превратились в лоскутки.

— Слушай, ты поосторожнее не можешь? — недовольным тоном сказала Селина, но в тот же момент остро ощутила вонзившуюся в неё горячую плоть.

Нельзя сказать, что подобное обращение было совсем уж неприятно. Клиент не причинял ей боли, но в нём чувствовался настоящий самец. Селина подумала, что не успела одеть на своего страстного любовника презерватив. Но всё произошло так быстро, да и сопротивляться, похоже, было бесполезно.

* * *

Когда коротышка, насытившись, отвалился набок, Селина поднялась на ноги, поправила юбочку и застыла на месте. Из-за контейнера с противной улыбочкой на лице появился Марко, пимп, курировавший всех проституток в округе. Холодный, наглый взгляд его не предвещал ничего хорошего, Подойдя к девушке вплотную, Марко молча смотрел на неё, засунув руки в карманы и покачиваясь с пяток на носки.

— Тебе не кажется, что ты кое-что задолжала мне, крошка? — с издёвкой в голосе произнёс он. — Забыла, кто твой папочка? Кто прикрывает тебя от всех неприятностей? И что за это надо платить? Ну-ка, скажи мне, только честно, сколько ты получила от этого уродца?

— Сто баксов, — сказала Селина, потупившись. — И вот твоя половина.

Она открыла сумочку, достала пятидесяти долларовую бумажку и протянула её Марко. В ту же секунду пимп влепил ей увесистую пощёчину. Схватив девушку левой рукой за шею, правой он грубо залез в разрез её свитера и выудил из лифчика две стодолларовые купюры.

— А это что такое? — змеиным шёпотом спросил Марко, с силой сдавливая шею Селины и пригибая её голову вниз. Засунув деньги в карман, Марко неожиданно изо всей силы ударил девушку кулаком в живот. Селина согнулась, хватая открытым ртом воздух.

В это время за спиной у Марко раздалось угрожающее ворчание и рука, занесённая для очередного удара остановилась на замахе.

— А это ещё что такое? — удивился Марко. — Получил своё и вали отсюда, пока цел! — повернулся он к коротышке, который, однако, не испугался, а довольно-таки ощутимо дёрнул своего противника за полу пиджака. Марко моментально выхватил из кармана складной нож и нажал кнопку на рукоятке. В свете яркой луны зловеще блеснуло лезвие. Девушка смотрела на нож расширившимися от ужаса глазами.

Марко ткнул уродца ножом, но неожиданно промахнулся. Тот крутанулся волчком по земле, уклонившись от удара, схватил нападавшего за щиколотку и резко рванул вверх. Пимп с глухим стуком приложился головой о бетон, задрожал мелкой дрожью и затих. Из-под затылка начало расплываться тёмное пятно.

— Боже мой, что теперь будет? — Селина обессилев, прислонилась к кирпичной стене. — Что ты наделал, Шорти? Ты понимаешь, что нам теперь не жить, неважно, оклемается Марко, или нет? Его дружки убьют нас в любом случае.

Джером в это время спокойно и деловито обшаривал карманы своего поверженного противника.

— Надо сваливать! — потянула его за рукав Селина. — Не понимаешь? Делать ноги. Рвать когти. Бежать надо из этого города, и чем дальше, тем лучше!

Она потянула своего сомнительного спасителя за руку и побежала в темноту проезда, подальше от страшного места. Шимпанзе не отставал от неё, резво подпрыгивая на трёх лапах.

Влетев в свою маленькую комнатушку, Селина, не зажигая света, побросала в большую спортивную сумку свои нехитрые пожитки. Десяток развратно-сексуальных платьиц и соблазнительное бельишко места почти не заняли, основной объём оказался заполнен несколькими парами туфлей. Сменив облегающую юбочку на джинсы, а туфли на каблучках на кроссовки, девушка оторвала от задней стенки ящика комода приклеенный к ней пластырем конверт со всеми своими скромными сбережениями и, хлопнув на ходу по плечу своего неожиданного компаньона, присевшего на корточках у двери, выскочила наружу. Джером послушно последовал за ней.

Забросив сумку в багажник, Селина открыла заднюю дверцу старенького Ниссана и махнула рукой своему спутнику, приглашая занять место пассажира. Конечно, лучше было бы посадить его впереди, рядом с собой, но не было времени освобождать сидение, заваленное разным хламом. Селина завела мотор и, не включая фар, на ручном управлении выехала с парковки. В темноте она доехала до угла и только перед поворотом на большую улицу включила фары и передала управление автомату, указав лишь направление — на запад.

Селина нервно оглядывалась по сторонам пока автомобиль не выехал на скоростную магистраль. Только когда электронный водитель плавно набрал скорость на почти пустом фривэе, она расслабилась и откинулась на спинку кресла. Сердце всё ещё учащённо билось, перед глазами время от времени всплывала картина лежащего в свете луны Марко, в светлом пиджаке, с расплывающимся на сером бетоне чёрным пятном под головой. Селина обернулась к своему коротышке и с удивлением увидела, что он, натянув на себя с головой шерстяной плед, лежал скрючившись в позе эмбриона, спокойно посапывая во сне.

— Ничего себе нервы у чувака, — подумала девушка, — вот бы мне так! А махонький какой, прямо как ребёнок. Но силищи-то сколько! Всё-таки хорошо, что у неё есть такой защитник.

* * *

Наконец и Селине удалось задремать. Она не стала раскладывать своё кресло, чтобы не будить Шорти на заднем сидении, а просто отклонила спинку побольше и откинула голову, как в самолёте. Машин на шоссе было мало, только редкие огромные грузовики.

* * *

Когда она открыла глаза, уже светало. Дорога шла через лес.

— Интересно, это Западная Вирджиния или уже Теннесси, — подумала девушка.

Она обернулась, вспомнив про своего спутника, и чуть не вскрикнула, зажав ладонью рот. На неё, не мигая, смотрели круглые обезьяньи глаза. Лицо, шея и лапы покрыты густой коричневой шерстью, а огромный рот, казалось, приветливо улыбался.

— Шорти, так ты обезьян? — с ужасом прошептала Селина.

Обезьян утвердительно кивнул.

* * *

За те несколько дней, пока они не спеша добирались до Лас Вегаса, Селина вполне привыкла к своему Шорти. По пути они останавливались на энергозаправках, где Селина покупала что-нибудь из фруктов, горячую пиццу, апельсиновый сок. Шимп в это время прятался на заднем сидении под пледом. Потом они делали привал в каком-нибудь безлюдном месте, свернув со скоростной магистрали на просёлочную дорогу. Шимп был счастлив скинуть с себя человеческий камуфляж и порезвиться, летая с ветки на ветку в кронах деревьев.

На ночлег они останавливались в маленьких мотелях. Селина приносила горячий ужин из местного ресторанчика и учила Шорти пользоваться пластиковыми вилкой и ножом. Шимп оказался на удивление смышлёным и обучение шло поразительно быстро.

Он понял, что нежное, ласковое обращение с девушкой быстрее приводит к желаемому результату, а грубая настойчивость ей не нравится. Селина, со своей стороны, здраво рассуждала, что, во-первых, такого верного и надёжного защитника ей нигде не найти, а во-вторых, ей не нужно будет отдавать ему большую часть заработка, когда она опять начнёт работать. В Неваде, где проституция легально разрешена, конкуренция, наверняка, ужасная, и сутенёров, паразитирующих на бедных девушках, как лягушек в пруду. Так что такой симбиоз как нельзя кстати.

Селина с удивлением заметила, что Шорти начинает понимать человеческую речь. Было неясно, понимает он слова и предложения или просто реагирует на её жесты, интонацию и мимику, чутко улавливая её настроение. Как бы то ни было, взаимопонимание было достигнуто.

* * *

Через несколько дней леса кончились. Вокруг расстилались бескрайние степи или настоящая пустыня, однако отсутствие деревьев не обескуражило Шорти. Он лазил по огромным камням или просто скакал и кувыркался по земле, расходуя избыток энергии, накопившейся за несколько часов, проведённых на сидении автомобиля. Вечером он вёл себя послушно и позволял подружке мыть себя под душем, очевидно понимая, что если он останется грязным, ему придётся спать на полу.

Добравшись, наконец, до Лас Вегаса, Селина сняла комнатку в дешёвом мотеле на окраине города, заплатив за неделю вперёд. Вечером, переодевшись в соблазнительное, но не слишком вульгарное платьице и туфельки на каблучках, она отправилась на разведку, строго наказав Шорти оставаться дома. Шимп, уже напяливший брюки и рубашку, купленные Селиной в секонд-хенде в Нью Мексико, и нахлобучивший на голову техасскую ковбойскую шляпу, очень расстроился.

— Это только сегодня, — уговаривала его Селина. — Мы же не знаем, что тут и как. Может в городе полно полиции. Осложнения с полицией нам совсем не нужны. Я пойду осмотрюсь, какие районы менее опасны, а завтра пойдём гулять. Ты меня понимаешь?

Шимп грустно кивнул.

* * *

Первые месяцы после смерти мужа Марджори чувствовала себя ужасно одинокой. Близких друзей у них никогда не было. Чарли был человеком замкнутым и нелюдимым. Марджори за сорок с лишним лет замужества привыкла к уединённому существованию. Книги, фильмы, интернет, поездки по магазинам, посещение кинотеатров, ресторанов и кафе — всё это скрашивало изолированную жизнь на ранчо.

Но, самым главным было, конечно, выработанное за годы совместной жизни идеальное взаимопонимание между супругами. И вдруг — остаться одной. Жалость к себе накатывала на сознание Марджори тоскливыми волнами, погружая её в депрессию. Марджори помнила, как у неё опускались руки и ничего не хотелось делать. Приходящая горничная — мексиканка Розита, работавшая у них уже много лет, готовила, убиралась в комнатах, стирала, пылесосила ковры, а Марджори всё это время неподвижно сидела в кресле на незастеклённой веранде и безжизненно смотрела вдаль, на выжженные солнцем и местами покрытые кактусами унылые холмы. Голода она совсем не чувствовала и Розите приходилось кормить её чуть ли не насильно.

Только примерно через полгода Марджори начала постепенно приходить в себя. Но тут на неё навалилась другая беда — зрение стало катастрофически ухудшаться. Сравнив свои ощущения с описаниями, которые она нашла на интернете, Марджори пришла к выводу, что у неё глаукома и надо ложиться на операцию. Но доктор-офтальмолог после обследования сказал, что у неё редчайшее заболевание глазного дна, которое медицина лечить ещё не умеет. Полная слепота Марджори не грозит, но по мере прогрессирования болезни потеря зрения может достичь восьмидесяти — девяноста процентов.

Теперь, по прошествии пяти с половиной лет, Марджори совсем не могла читать. Изображения людей на экране телевизора расплывались в цветные пятна. Пришлось приобрести новый телевизор с экраном во всю стену, который она ещё, с грехом пополам, могла смотреть. Очки с толстыми линзами помогали, но не сильно.

Читать она не могла, но игральные карты различала достаточно чётко. Поэтому одним из немногих развлечений, которые она себе позволяла, стали поездки в Лас Вегас, где Марджори по несколько часов в день проводила за игрой в покер или блэк-джек.

По вечерам она обычно совершала прогулки по городу, забредая иногда в самые отдалённые уголки. Марджори и в молодости-то была миниатюрной, а теперь её тело совсем усохло, так что издали её можно было принять за ребёнка. Личико её сморщилось и изменилось так, что стало похоже на обезьянью мордочку.

По ночам в Лас Вегасе, расположенном посреди пустыни, нередко бывало довольно прохладно даже летом, поэтому Марджори, выходя из отеля, обычно накидывала на плечи короткую меховую шубку. Редкие прохожие не обращали на неё никакого внимания, а сама она уже привыкла не тяготиться своим одиночеством.

Марджори брела по небольшой плохо освещённой улице, погружённая в свои мысли. Ей почему-то вспомнилось как они с Чарли иногда гуляли по тихим вечерним улицам Олд Тауна в Сан Диего или по тёмным аллеям шестой улицы рядом с Бальбоа парком.

Вдруг она скорее почувствовала, чем увидела, что рядом с ней и чуть-чуть сзади кто-то идёт. Обернувшись, она увидела силуэт человека, явно мужской, но очень маленького роста, кажется, даже ниже её самой.

— Надеюсь, вы не грабитель? — сказала Марджори спокойно. — Если да, то должна вас разочаровать, у меня с собой совершенно ничего ценного, кроме вот этой шкурки, но она, наверное, и на ребёнка не налезет.

Карлик ничего не ответил, только, подойдя вплотную к Марджори, деликатно взял её за руку повыше локтя. Даже через меховой рукав она почувствовала его длинные сильные пальцы, но прикосновение это не было угрожающим, скорее, интимным. Марджори сначала не пришло в голову, что она, в её-то возрасте, может пробудить в мужчине интерес, но когда рука незнакомца обняла её за талию, а затем спустилась ниже и недвусмысленно погладила по попке, она насторожилась и не на шутку испугалась.

— Может быть, это какой-то маньяк-геронтофил? — пронеслось у неё в мозгу. — Изнасилует и задушит!

Но неожиданный кавалер после такого недвусмысленного жеста руку убрал и, похоже, никаких угрожающих действий предпринимать не собирался.

— Кто вы? — спросила Марджори, — как вас зовут?

Ответа не последовало.

— Может быть, он немой? — промелькнула мысль. — Вы можете говорить? — спросила она вслух.

В ответ раздалось короткое мычание.

— Ой, извините, — Марджори смутилась, — я не знала.

— Боже мой, — с жалостью подумала она, — карлик, да к тому же ещё и немой. Наверное, и некрасивый. Как же ему, должно быть, одиноко. Как мне, похоже.

Карлик опять взял Марджори за руку и легонько потянул на себя.

— Вы хотите, чтобы я с вами погуляла? — спросила она.

Мужчина хмыкнул, и этот звук прозвучал для неё утвердительно. Она послушно повернулась и пошла с ним рядом. Когда они проходили мимо двухэтажного здания какого-то мотеля, расположенного торцом к улице, её кавалер мягко, но настойчиво заставил её повернуть налево и повёл вдоль закрытых дверей, перед которыми были припаркованы несколько автомобилей.

Дойдя до конца здания, карлик дважды хрюкнул с утвердительной интонацией, и скрылся за углом, оставив растерявшуюся Марджори одну в темноте. Не понимая, что всё это значит, она сделала шаг вперёд, нащупала рукой шероховатую деревянную стену, и подумала, что надо бы по стеночке выбираться назад на улицу. Но в этот момент дверь углового номера, перед которой она стояла, отворилась, и перед ней оказался её странный кавалер.

— Как это он оказался внутри? — подумала Марджори. — Через окно, что ли влез? Его ли это номер? Если его, то почему ключом не открыл?

Карлик взял её за руку и тихонько потянул внутрь. Марджори вошла. Когда дверь захлопнулась, мужчина ловко развернул её спиной к себе и прижался к ней, водя руками по груди под распахнутой шубкой, по животу и по ногам. В следующий момент его жадные пальцы схватили её за талию и потянули назад, прижимая к себе. Марджори почувствовала ягодицами через тонкую ткань платья его твёрдый напряжённый член.

— Ну подожди, — тихо произнесла она, освобождаясь из его объятий, — дай, я хоть разденусь.

Она сбросила на кровать свою шубку, расстегнула молнию и выскользнула из платья. Сняв трусики, Марджори повернулась к своему неожиданному любовнику, который, стоя в тени, отбрасываемой абажуром настольной лампы, протягивал ей её меховую шубку.

— Ты что, хочешь, чтобы я её надела? — спросила Марджори.

Кавалер в ответ утвердительно хрюкнул.

— Ох, уж эти мужчины, — капризным тоном сказала Марджори, — вечно у вас в голове какие-то странные фантазии. Ну, если тебя это возбуждает, так уж и быть…

Просовывая руки в рукава шубки, Марджори на секунду повернулась к мужчине спиной и тут же взвизгнула от неожиданности, оказавшись в воздухе. Любовник поставил её на четвереньки на кровать и немедленно вошёл в неё сзади.

— Вот уж не думала, что когда-нибудь ещё доведётся заняться сексом, — подумала Марджори и закрыла глаза, отдаваясь частым ритмичным движениям своего партнёра.

* * *

— Ну, ты меня и замучил, — выдохнула Марджори, переворачиваясь на спину.

Мужчина, так и неуспевший снять брюки и рубашку, соскользнул с неё и лежал рядом, уткнувшись лицом в подушку. Она ласково поглаживала его по жёстким волосам на затылке.

В следующую минуту Марджори услышала звук поворачивающегося в замочной скважине ключа. На пороге появилась стройная фигурка, явно принадлежащая молодой женщине.

— Ой, простите, — услышала Марджори совсем юный женский голос. Вслед за фразой раздался сдавленный смех.

— Я бы не стала вам мешать, — продолжала девушка, — я просто не ожидала ничего подобного. Ну и Шорти, ну и метеор!

— Всё произошло так быстро, — виновато произнесла Марджори, — я не знала, что он не один.

— Да не волнуйтесь вы, ради бога, — сказала девушка. — Всё в порядке. Я просто поражена предприимчивостью этого нахала. Когда это он только успел?

— Меня зовут Селина, — сказала она, протягивая руку.

— Марджори, — ответила Марджори.

Нахал сидел рядом с ней на корточках, переводя взгляд с одной женщины на другую.

— У вас, наверное, проблемы со зрением? — участливо спросила Селина.

— Да, а как вы догадались?

— Простите меня, но я должна сообщить вам одну неприятную вещь. Ради бога, не принимайте это близко к сердцу, поверьте, ничего страшного в этом нет. Я и сама на этом обожглась. Видите ли, ваш кавалер, хоть он и очень сообразительный, я бы даже сказала, умный, не совсем человек.

— Что вы имеете в виду, — не поняла Марджори, поджимая колени и пытаясь завернуться в свою коротенькую шубку.

— Он шимпанзе, — собравшись с духом выпалила Селина.

— О! — поразилась Марджори и замолчала. Но через несколько секунд добавила:

— Вообще-то, я не расистка.

10. В ЖАРКОЙ — ЖАРКОЙ АФРИКЕ

— Эй, Эдвин, глянь-ка, что там в шестом секторе.

Красная лампочка над экраном продолжала мигать. Эдвин лениво поднялся и, зевая, направился к пульту наблюдения. Усевшись в вертящееся кресло, он щёлкнул клавишей и стал всматриваться в один из засветившихся экранов. В мертвенном зеленоватом изображении, передаваемом камерой ночного видения, явственно угадывались людские силуэты. Эдвин включил звук и комнату наполнил тоскливый, леденящий душу вой, тянувшийся на одной ноте. На фоне этого воя ясно различались оживлённые голоса, выкрикивающие гортанные слова.

— Ну, что там? — спросил развалившийся в кресле с откидной спинкой Ларри.

— Похоже, прибавка к жалованью в этом месяце.

— Сколько их там?

— Вроде четверо. Один, по-видимому, связан. Он, скорее всего, и орёт.

— Далеко от границы зоны?

— Метрах в ста — ста двадцати.

— Ну давай, вкати-ка им дозу. Да побыстрее. А то очень уж этот надрывно воет. Не помер бы — живые доллары всё-таки.

— Да уже шмелей запустил. Сейчас угомонятся.

— Боба разбуди, пусть съездит. И новенького с собой пусть возьмёт. Пора ему в курс дела врубаться.

На пороге, по детски протирая кулачком глаза, появилась длинноногая Ксюша в соблазнительной коротенькой ночнушке.

— Ну что за ночные концерты? — капризно протянула девушка. — Сколько можно эту жуть слушать. Выключите уже.

Эдвин послушно убрал звук. За спиной у Ксюши вырос Алекс.

— Что это? — спросил он взволнованным голосом.

— Местный колорит, — лениво ответил Ларри. — Разбуди-ка Боба, да вместе с ним и съездите. Ты у нас фельдшер по-совместительству, так тебе и карты в руки.

Алекс ничего не понял, но вопросов задавать не стал. Автоматически отметив краем сознания кругленькую Ксюшину попку под полупрозрачной тканью, он повернулся и направился по узкому коридору к комнатке Боба.

Тот, естественно, уже не спал.

— Оденься на выход, — проинструктировал Боб, — автомат прихвати на всякий случай. Хотя, я думаю, не понадобится. Жду в вездеходе.

Через пять минут вездеход, урча, выполз из ангара и двинулся, набирая скорость, вдоль трубы.

— Тебя, небось, любопытство распирает? — спросил Боб, когда купол станции остался далеко позади. — Вижу, что, вроде, не боишься. Или прикидываешься, что не страшно?

— Приятного мало, — признался Алекс, — особенно когда не знаешь, что происходит.

— Да ничего особенного не происходит, — сказал Боб. — Каннибалы опять жрут друг друга. Приедем на место — полюбуешься. Тебя, что никто в курс не ввёл перед отправкой сюда?

Алекс отрицательно покачал головой.

— Ну, тогда я тебе вкратце, — Боб откинулся в кресле водителя, продолжая сжимать руль в руках и не спуская глаз с экрана ночного видения. — Ты ведь знаешь, сколько времени развитые страны пытались помочь народам Африки, Юго-Восточной Азии и Островов. Понятно, что не из абстрактного гуманизма, а с целью прибрать к рукам природные ресурсы. Уже в начале века наметилась серьёзная конкуренция со стороны Китая и Индии, так что надо было наложить лапу на Средний Восток и Африку. Да только помощь до нуждающихся не доходила — рассасывалась по карманам коррумпированной бюрократической верхушки. А то и просто не допускалась до бедствующих районов воюющими за власть вооружёнными бандитами.

В конце концов западные транснациональные концерны просто арендовали у местных царьков и президентов нефтяные скважины, алмазные шахты и урановые рудники, а на туземцев рукой махнули. Помочь-то им ведь в принципе невозможно. Плодятся как кролики. Миллионы умирают с голоду и на их место рождаются новые миллионы. Сельское хозяйство в полном упадке практически по всему континенту, потому что нет смысла ни выращивать злаки, ни скот держать. Всё равно придут люди с автоматами, всех изнасилуют, урожай и скот отберут.

Большую часть популяции составляют молодые мужчины, агрессивные и голодные. Как тут не расцвести людоедству? Да вот сейчас доедем, сам полюбуешься на местные нравы.

Остановив вездеход, Боб нацепил на голову шлем, снабжённый прибором ночного видения, открыл дверцу и спрыгнул с высокой подножки.

— Смотри, — сказал он осторожно вылезавшему наружу Алексу, — здесь, на столбе, контрольный щит. У каждого из нас есть универсальный ключ, который подходит ко всем щитам. Открываем, вот этим переключателем отсекаем лазерную защиту ведущего за зону узкого коридора, обозначенного белыми столбами. В безоблачную погоду их и ночью разглядеть можно. Фонарики мы предпочитаем не включать на всякий случай. Камеры внешнего наблюдения передают на наши персональные навигаторы корректировку маршрута. Сигнал в левом наушнике слышишь? Ну давай, иди вперёд. Потренируйся в ориентировке на местности.

Алекс двинулся вперёд с автоматом наперевес, сначала неуверенно, но метров через пятьдесят вполне освоился и довольно быстро вывел напарника на небольшую расчищенную от мелкого кустарника поляну. Излучавшие тепло неподвижные тела туземцев были хорошо различимы.

— Берём по одному и тащим в вездеход, — скомандовал Боб.

Туземцы оказались мелкими и нетяжёлыми. Алекс взвалил одного на плечи и пошёл вслед за более опытным напарником, стараясь не отставать от него. Погрузив своих спящих пленников в кузов вездехода и щелкнув замком, вернулись за следующими двумя.

— Ну как, освоился? — спросил Боб?

— Почти, — хмыкнул Алекс.

— Тогда подними свои инфракрасные очки на лоб, я включу фонарик и покажу тебе, что здесь произошло. Только не нервничай.

Широкий яркий луч выхватил из темноты примитивный шалаш из веток, скользнул вправо и упёрся в наполовину скрытое высокой травой тело. Алекс вздрогнул. Вместо ног ниже коленей торчали две голые берцовые кости.

— Вот этот и орал, — прокомментировал Боб. — Живьём с него мясо срезали.

Алекса слегка замутило.

— А зачем живьём-то? Почему сразу не убили?

— Климат жаркий, — пояснил Боб, погасив фонарик. — Мясо быстро испортится. А пока он жив — свежатинка.

— Он же от потери крови умрёт, — всё ещё недоумевал Алекс.

— А ты не видел, что они ему ноги выше коленей туго перевязали? Соображают, сволочи. Жгуты накладывать научились. Ладно, бери того, целого, а этого уж я отволоку. А то ещё блеванёшь с непривычки.

На станции их уже встречали Ларри с Эдвином. Спящих пленников рассовали по клеткам и заперли, а безногую жертву отнесли в лазарет и положили на операционный стол.

— Как думаешь, док, сколько этот протянет? — спросил Ларри, обращаясь к Алексу. — Вертолёт я вызвал, но ночью они не полетят, так что будут только завтра после обеда. Да ещё на обратную дорогу часов шесть уйдёт, не меньше.

— Часов через десять-двенадцать у него может начаться заражение крови, — прикинул Алекс, — тогда уже не спасти будет.

— Может продезинфицируешь его как-нибудь? — неуверенно предложил Ларри.

— Вряд ли поможет, — отозвался Алекс. — Ампутировать надо.

— А ты умеешь?

— Попробую. Инструмент есть?

— Всё здесь, в шкафчиках.

Алекс быстро произвёл инспекцию. Хирургические инструменты были запакованы в стерильные пластиковые конверты. Физиологический раствор, кровь, новенькая аппаратура, к которой, видимо, никто никогда не прикасался.

— А анестетики где? Наркоз нужен.

— Хорошо зафиксированный пациент в обезболивании не нуждается, — ухмыльнулся Ларри.

— Мы что, в средневековье вернулись? — холодно спросил Алекс. — Двойную ампутацию без наркоза не проведёшь. Он умрёт от болевого шока.

— Да есть всё, — успокоил Ларри, — я ж только подумал, чего на него лекарства переводить, всё равно недолго ему осталось. Однако, ты у нас док, тебе виднее. Пойдём, покажу где медицинский сейф.

— Мне ассистент нужен, — сказал фельдшер, — кто здесь у вас посообразительней?

— Дураков вообще не держим, — с достоинством ответил Ларри. — А в помощники Боба возьми. Он у нас начитанный.

Операция продолжалась два с половиной часа. Боб оказался вполне приличным помощником. Названий инструментов он, конечно, не знал, но безошибочно подавал то, на что Алекс указывал рукой, локтём, а то и просто взглядом. Аккуратно зашив обрубки ног, ампутированных выше колен, Алекс попросил Боба помочь ему переложить пациента на каталку.

— Куда его теперь? — спросил Алекс.

— Да пусть здесь и лежит. К вечеру его всё равно заберут. Давай только ремнями его пристегнём. Убежать — не убежит, а свалиться может.

Снаружи уже занимался рассвет.

— Давай-ка по глоточку сделаем, — предложил фельдшер. — Притомился я что-то. Расслабиться надо. Есть у вас здесь?

— Конечно, есть, — ответил ассистент, — пойдём в кают-компанию. Тебе виски или коньяк?

— Коньяк. Двойной.

— А ты ничего себе фельдшер, — ухмыльнулся Боб, — профессионально управился. У нас здесь не принято друг другу в душу лезть, поэтому и я тебя расспрашивать не собираюсь. Да только такая уверенность движений, как у тебя, годами вырабатывается.

Алекс промолчал. Боб наполовину наполнил большие коньячные рюмки и одну протянул приятелю. Тот принял свою порцию, посмотрел на свет, понюхал, и осушил залпом.

— Неплохо, — одобрил Боб, — пьёшь как русский. Хотя я уверен, что ты не из России. Слишком чистый у тебя английский, и никакого акцента.

— А как же ты определил, что у меня акцента нет? Сам-то с акцентом говоришь, английский тебе не родной.

— Не, не родной. Это правда. Но слух у меня хороший. Я в прежней жизни филологом был. А родной у меня как раз русский.

— Вот это да! — обрадовался Алекс. — Слушай, научи меня русскому, а? А то ведь здесь с ума сойти можно будет от скуки. Если, конечно, не каждый день такие развлечения будут, как сегодня.

— Нет, не каждый. А то бы мы отсюда миллиардерами уехали. А русскому языку я тебя научу. У меня своя система обучения разработана, так мне её лишний раз проверить — только в плюс. А сейчас — в коечку?

— Да, пожалуй. Что-то совсем с ног валюсь. Только сейчас почувствовал.

* * *

Проснулся Алекс только под вечер от шума приземляющегося вертолёта и понял, что он очень голоден. Выйдя в коридор, оннаткнулся на двоих здоровенных парней, которые почти несли, держа под мышки, скалящегося пленника со связанными за спиной руками. Белки глаз и жёлтые зубы светились на фиолетово-чёрном лице. Пропустив кошмарную троицу, Алекс прошёл по коридору и толкнул дверь в кают-компанию. Вся команда была в сборе, кроме Ларри, занятого переправкой каннибалов на вертолёт.

— Выспался? — ласково спросила Ксюша.

— Да, спасибо, — ответил Алекс, стараясь не смотреть на девушку. Её облегающий чёрный комбинезон выставлял напоказ все прелести, а Алекс уже месяца два вообще не видел ни одной женщины.

Однако, отведя глаза в сторону, облегчения он не испытал, потому что взгляд его наткнулся на распиравшую футболку с большим вырезом грудь Даши, второй девочки, жившей на станции. Пришлось прикрыть глаза и сосредоточиться на воспоминании о ночной операции, чтобы сдержать неконтролируемую эрекцию.

— Мальчики, — пропела Ксюша, — мне кажется наш доктор стесняется.

— Остынь, — сказал Боб, беря девушку за предплечье и силой сажая на стул. — Дай хоть вертолёту улететь, бесстыдница.

— А куда это их забирают, — спросил Алекс открыв глаза.

— Ты что, ничего не знаешь? — удивился Эдвин?

— Нет, — Алекс помотал головой.

— Их быстренько переправят в Америку, — сказал Эдвин, прижимаясь боком к сидящей с ним рядом Даше, — а там их уже с нетерпением ждут в одном из госпиталей. Десяткам пациентов жизненно необходимы органы для пересадки, вот наши людоедики с ними и поделятся своими внутренностями.

— Как? — Алекс даже рот открыл от удивления.

— А тебе что, их жалко? — спросил Боб. — Их же рано или поздно здесь самих съедят. Живьём. Ты же видел вчера ночью как это делается. А в госпитале они прекратят своё жалкое существование вполне гуманно, под общим наркозом.

Алекс слушал и не мог поверить своим ушам.

— А этого, которого они почти уже сожрали, за что? Он-то, может, и не каннибал?

Алекс выглядел совершенно растерянным.

Эдвин с Бобом переглянулись и рассмеялись.

— Слушай, — сказал Эдвин, — ты тут по возрасту самый старший, а наивен, как младенец. Ну, во-первых, подумай, куда его теперь девать-то, безногого? В родной деревне его тут же и доедят без соли. Ни работать, ни охотиться он уже не может, кто же его кормить будет? И сопротивляться тоже не может — чего же его не съесть?

— А во-вторых? — спросил Алекс, внутренне содрогнувшись от вываленной на него убийственной логики.

— А во-вторых, — с грустью в голосе сказал Боб, — Эдвин его раскрутил, так что твой пациент ему во всём признался. Эдвин здесь у нас главный специалист по местным языкам и традициям, он уже больше десяти лет в Африке. Расскажи ему, Эдвин, чтобы у нашего обременённого этикой доктора иллюзий не оставалось.

— Да я его просто спросил, — пояснил Эдвин, — я на суахили лопочу немного, как он в такое дерьмо-то вляпался? К человеку в его положении, если его конечно, можно назвать человеком, прояви немного участия, он сам тебе всё выложит. Он же обижен на тех троих страшно. Вот и исповедался как на духу, не понимая даже, что говорит-то.

Эти трое из одной с ним деревни. Крутые людоеды, постоянно кого-нибудь из соседних племён отлавливают и употребляют. Сперва как сексуальный объект, а потом — в пищу. Всегда втроём промышляли, никого в свою шайку не принимали. А тут говорят этому — четвёртым хочешь быть? Он уши и развесил. Они ему — пошли с нами на охоту ночью. Мы тут семью одну из соседнего племени выследили, они на отшибе живут. Самец, самка и четверо детёнышей. Поймаем, свяжем, к себе приведём — месяца на три еды запасём.

Он — с радостью. Тоже крутым себя почувствовал. А они-то его просто на ужин себе заманили. Да вот не рассчитали немного — слишком близко к нашей зоне подошли, вот и попались.

— Сам подумай, — вмешался Боб, — по законам любой цивилизованной страны им смертная казнь полагается, так? А чего ж дорогостоящему материалу зря пропадать? Внутренние органы для пересадки сотни тысяч долларов стоят. Да и экзекуция совершенно безболезненная — полное торжество гуманизма.

Пока Эдвин с Бобом вводили новичка в курс дела, Ксения шмыгнула в кухню и через несколько минут поставила перед Алексом тарелку с дымящимся омлетом. Несмотря на голод, после услышанного кусок не лез в горло.

— Расстроился? — с участием спросила девушка. — На-ка, выпей.

Она поставила перед Алексом маленький стаканчик, наполненный прозрачной жидкостью. Алекс послушно выпил. Лекарство помогло. Омлет был уничтожен в мгновение ока.

— Ну вот, — улыбнулась пышненькая Даша, — хороший мальчик. Забирай-ка его с собой, — обратилась она к подружке, — да проинструктируй как следует. А мы с ребятами тут порезвимся, да?

Даша повернулась к Эдвину, притянула его к себе за шею и прилипла к его губам полуоткрытым ротиком.

— Всё, улетели, — сказал вошедший в комнату Ларри. — А вы, я вижу, тут времени даром не теряете?

— Нет, не теряем, — кокетливо улыбнулась Даша, оторвавшись от Эдвина. — Иди к нам.

Алекс непонимающе посмотрел на неё.

— Ты чему удивляешься? — спросила девушка, — что у меня сразу три мужчины будет? Ты что, девственник, что ли? Мне так больше нравится. А Ксюша на меня за это не обижается, правда, Ксюша?

— Ну, идём? — Ксюша потянула Алекса за руку, — или, если хочешь, останемся, в оргии поучаствуем.

* * *

— Ещё хочешь? — после очередного пятнадцатиминутного перерыва девушка положила ладошку Алексу на грудь.

— Слушай, малышка, пожалей меня, — ответил Алекс, ласково гладя Ксюшу по волосам. — Не забывай, я ведь тебе в отцы гожусь.

— Ну, для папочки ты совсем неплохо сохранился, — промурлыкала маленькая развратница. — Три раза подряд и молоденькие-то мальчики не все могут.

— А ты сколько раз успела? — с улыбкой спросил Алекс.

— У меня с арифметикой плохо! — засмеялась девушка, — после восьми со счёта сбиваюсь.

— Ты мне не расскажешь, что вы тут с Дашей делаете? Я знаю, тут не принято вопросы задавать. Если не хочешь, не отвечай.

— А у нас с Дашей тайн никаких нет. Это вы, мужчины, прошлое своё скрываете. А мы здесь для того, чтобы вы с ума не сошли и друг друга не перерезали. Знаешь, когда несколько мужчин на ограниченном пространстве в течение долгого времени вынуждены находиться, у них крыша начинает ехать. Без сексуальной разрядки агрессивность через край бьёт. Вот нас и нанимают — обстановку разряжать.

— Так это что получается? — нахмурился Алекс, — узаконенная проституция, что ли?

— Да как хочешь, так и называй. Мы с Дашей не обидчивые.

— Ксюша, а почему ты на это согласилась? Ты такая красивая девочка. И умненькая. О сексуальности я уже и не говорю. Да за тобой толпы мужчин должны бегать и уговаривать замуж за них выйти!

— А ты правда как ребёнок, — улыбнулась девушка. — Ты ещё по именам нашим не догадался, что мы из России? А знаешь, каково это — хорошенькой девочке жить в российском провинциальном городке? Лет с десяти становишься объектом охоты. Все, от сопливых мальчишек до пенсионеров, пытаются трахнуть. И хорошо ещё, если соблазнить, а то ведь просто изнасиловать.

А мужчин приличных нет — одни алкаши, воры и хулиганы. А если девочка секс любит — то она знаешь кто? Блядь. В английском языке нет эквивалента. Это значит, трахается с кем попало и, поэтому, находится на низшей ступени социальной лестницы. И с ней кто угодно может делать что захочет. И никто не заступится. А с кем же эта девочка трахается-то? Кто это — с кем попало? Это же вы, мужики, и есть. Каждый из вас — кто попало. Почему вы считаете, что вы лучше её? Чем лучше-то?

Да нет, я не про тебя, Алекс. Я про этих засранцев с моей так называемой «родины», чтобы она провалилась. А здесь, на этой точке, вы, ребята, такие добрые, ласковые. Порядочные, одним словом. Вы, может, не понимаете, а ведь мы с Дашей вас любим. Всех. И тебя теперь тоже. Ты хороший. Я мужчин нутром чувствую.

— Бедная малышка, — Алекс бережно обнял девочку и прижал к груди. — Сколько же тебе унижений пришлось вытерпеть за твою короткую жизнь!

— А я всё забыла, — тихо ответила Ксюша. — Не хочу вспоминать.

— Как же тебе оттуда выбраться удалось?

— Я случайно на интернете наткнулась на рекламу одной голландской компании, приглашавшей на работу девушек из России. Я им ответила, а потом их представитель к нам в Череповец приезжал. Он мне всё честно рассказал, что за работа. Сказал, что после подписания контракта могут послать куда угодно, но условия будут человеческие и никто обижать не имеет права. Зарплата по российским меркам просто сказочная.

А главное, после пяти лет получаем вид на жительство в любой европейской стране. Для меня это был просто невероятный шанс из грязи, из этого ада вырваться. А Даша из Самары. Получше городок, но не намного. Там везде одно и тоже. И никто нигде не работает. Все как-то на халяву живут. Ты и слова-то такого не слышал, наверное? За чужой счёт значит, на чужом горбу, паразиты, в общем.

Страшновато, конечно, было. Да я подумала — хуже-то не будет. Потому что хуже уже некуда. А знаешь, что мне этот голландец сказал? Что их компания только на России специализируется. Потому что русские девочки самые сексуальные. А тебе я нравлюсь?

Ксюша подняла голову.

— Очень нравишься, — Алекс притянул её к себе и мягко поцеловал в губы.

— А у тебя когда-нибудь раньше уже была русская девочка? Ой, извини. Я забываюсь иногда. Не сердись на меня.

— Да как же на тебя сердиться-то, глупышка? — мужчина обнял девочку и почувствовал как волна нежности укрыла его с головой.

* * *

— Ну, видишь, как просто, — Боб удовлетворённо откинулся в кресле. — И недели не прошло, а ты уже свободно читаешь по-русски. А то, что ударения не там делаешь — не расстраивайся. Начнёшь смысл понимать — ударения автоматически на свои места встанут.

Русский язык совсем не трудный. Будешь знать примерно пятьсот слов, десяток приставок да десяток суффиксов, и уже будешь в состоянии понимать и говорить. Вот с ненормативной лексикой труднее. Всего-то десяток слов используется, но выразить ими можно практически любую мысль. Но ничего, я тебя и этому научу.

— Спасибо тебе, — сказал Алекс, — ты даже не представляешь себе, как это для меня важно.

— А ты девушек попроси, чтобы они с тобой по-русски болтали. Знаешь, pillow talk — самый быстрый способ обучения языку. Признанно всеми ведущими лингвистами мира.

Затрещал зуммер вызова на связь. Боб щелкнул тумблером и экран засветился.

— Дежурный по четвёртой станции Боб Вернер, — представился Боб.

— Центральная, Франк Фергюсон. Ребята, к нам поступила информация о том, что в районе вашего четырнадцатого сектора, километрах в восьми от нашей зоны, в деревне туземцы готовят массовый ритуальный обряд, включающий официально запрещённую клитородектомию. Шаман уже там, девочек свозят со всех окрестных деревень. Своими силами справитесь?

— Народу ожидается много? — спросил из-за плеча Боба бесшумно подошедший Ларри.

— Человек двести, — ответил Франк.

— У нас оборудования недостаточно на такую ораву, — с сомнением в голосе проговорил Ларри.

— Оборудование мы вам можем скинуть с самолёта прямо в четырнадцатый, — ответил Франк. — И человек сорок-пятьдесят операторов задействуем. Так что вам только погрузка и транспортировка остаётся.

— Добро. Выезжаем минут через десять. Только вы бы кого-нибудь к нам на станцию подкинули на время нашего отсутствия. На девочек же нельзя оставлять по правилам, сами знаете. А втроём там, наверное, не справиться будет.

— Вертолёт к вам уже вылетел, так что ваши девчушки ненадолго одни останутся, не беспокойтесь. Ответственность за принятое решение беру на себя.

Боб с Алексом уже рванули по коридору к выходу, стукнув по пути условным сигналом в дверь Эдвину. Ларри прогромыхал за ними, крикнув по пути девчушкам, чтобы встречали вертолёт.

* * *

Когда вездеход остановился на краю деревни и все четверо выбрались из него наружу, пейзаж, представший их глазам, выглядел совершенно фантастически. На большой поляне, окружённой хижинами, горели костры, на которых в больших котлах булькало какое-то варево. На земле тут и там валялись тела в ярких набедренных повязках, с перьями в волосах и с раскрашенными белой краской лицами.

Эдвин указал остальным на загородку из вкопанных вертикально в землю ветвей, покрытых ещё не высохшими листьями. Внутри загородки на земле валялись пятеро мужчин. Один из них, в плаще из ярких перьев, сжимал в руке окровавленный нож. На грубом деревянном помосте посередине лежала девочка лет десяти с раздвинутыми в стороны ножками. Промежность её представляла собой кровавое месиво.

— Успели, всё-таки, сволочи! — с негодованием выдохнул Эдвин.

Он, не сдержавшись, пнул скрючившегося у его ног шамана.

— Стоп, — спокойно произнёс Ларри, — рёбра ему поломаешь.

Он повернулся к Бобу.

— Давай, грузим этих в вездеход. Ты Эдвин глянь по хижинам, может, что-нибудь ещё найдёшь. А ты Алекс, займись девочкой, останови кровотечение, продезинфицируй. В общем, сам лучше меня знаешь.

Когда Ларри с Бобом, оттащив первых двух туземцев, вернулись, из одной из соседних хижин послышался злой голос Эдвина.

— Эй, мужики, тут этих девчонок видимо-невидимо!

Алекс, уже наскоро забинтовавший спящую девочку, бросился на голос. На земляном полу лежали вповалку не менее дюжины чёрных худеньких тел. По виду — где-то от пяти до двенадцати.

— Этих уже приготовили к церемонии, — глухо сказал Эдвин.

— Что же это за церемония такая варварская? — удивился Алекс.

— Ритуальное очищение. Надо их всех забирать отсюда. Расскажу на обратном пути.

Погрузив в два разных отсека мужчин, принимавших участие в ритуале, и четырнадцать девочек, включая уже изуродованную, бригада отправилась в обратный путь. Ларри сумел связаться со станцией.

— Чуть-чуть не успели, — устало вздохнул Франк на экране приёмника. — Зато теперь у нас есть уникальная видеозапись этого садистского ритуала. Туземное правительство уже не отвертится. Сколько загрузили?

— Пятерых мясников, включая главного хирурга, — ответил Ларри.

Франк удовлетворённо покивал.

— И четырнадцать девчонок, приготовленных к разделке.

Франк аж присвистнул.

— С размахом работают, сволочи. Ну, давайте ребята. Вертолёт уже ждёт.

— Эй, Эдвин, — окликнул Алекс, — расскажи-ка теперь, что всё это значит?

— Это какой-то полурелигиозный ритуал, распространённый во многих племенах, живущих южнее Сахары. Практически по всему континенту. Шаман вырезает девочке большие и малые половые губы вместе с клитором и заклеивает рану, которая со временем полностью зарастает. Обычно в разрезанное влагалище вставляют перо или тростинку, чтобы дырочка осталась для вывода мочи и менструальной крови. Инфибулляция называется. Когда девочку выдают замуж, шаман опять разрезает ей влагалище. Забеременела — дают зарасти снова. Пришла пора рожать — разрежут. Родит — опять зарастает. И так далее.

— И всё это без анестезии? — спросил Алекс, хотя сам уже знал ответ на свой вопрос.

— А ты как думаешь?

— А чем же этот садист режет? Какие у него инструменты?

— Ты же нож у него в руках видел. Чего спрашиваешь?

— Так он что, тем же самым ножом, без всякой дезинфекции одну за другой и кромсает? — ужаснулся Алекс.

— Тебе трудно понять, — ответил Эдвин. — Нож-то священный. Какая, на хрен, дезинфекция?

— Да будь он хоть сто раз священный, — раздражённо сказал Алекс, — заражение крови заклинаниями не предотвратишь.

— Так многие и умирают, — подтвердил Эдвин. — Тем ценнее те, кто выживает.

— И зачем же всё это надо? В чём смысл такого издевательства?

— Ну, во-первых, муж может быть уверен, что жена принадлежит только ему. Никакие побочные сексуальные контакты невозможны. Во-вторых, такой ритуал очищает женщину. Не спрашивай меня — от чего очищает, не знаю. А кроме того существует поверье, что у таких женщин рождаются более сильные и смелые сыновья.

— Но это же полная чушь! — Вышел из себя Алекс. — Дети у них будут слабые и болезненные. Разве они этого не видят?

— Конечно, нет, — возразил Эдвин, — если бы наблюдаемые факты кого-нибудь в чём-нибудь убеждали, религии уже прекратили бы своё существование. Но они, как ты замечаешь, процветают.

— И это в двадцать первом веке! — Алекс никак не мог прийти в себя.

— Слушай, док, ты как будто с другой планеты прилетел, — усмехнулся Эдвин. — Ты что, действительно не знаешь, что в реальном мире происходит? Не знаешь, что почти во всех мусульманских странах, от Египта до Индонезии, девочкам делают клитородектомию? Не такими варварскими методами как здесь, но надрезают или полностью удаляют клитор миллионам маленьких девочек каждый год. А в некоторых странах — даже в больницах. Профессиональные врачи. Утверждается, что лучше уж в санитарных условиях это делать, чтобы избежать осложнений. Анестезию, правда, редко применяют. Дорого всё-таки.

Всю дорогу до поста Алекс молчал, совершенно подавленный. Не успел вездеход затормозить как из купола показались двое здоровяков-вертолётчиков. Они играючи закручивали руки за спины проснувшимся туземцам и волокли к вертолёту. Ксюша с Дашей тоже вышли посмотреть на прибывших. Напуганные чернокожие девочки на тоненьких ножках стайкой перепорхнули в открытый люк вертолёта сами. Забинтованную жертву ритуала очищения Алекс перенёс на руках. Увидев пропитавшиеся кровью бинты у девочки между ног, Даша и Ксюша замерли в шоке.

— Я думала, что у нас в России всё плохо, — сдавленным голосом сказала Даша вернувшемуся Алексу, — а оказывается на земле столько мест, где ещё намного хуже.

Алекс промолчал.

Вечером все шестеро сидели в кают-компании с полными стаканами. Даже девочки налили себе коньяку. Перебрасывались ничего не значащими фразами. Говорить никому не хотелось.

— А что теперь с этими девочками-туземками будет? — ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Алекс.

— Какая-нибудь благотворительная организация примет. Или распределят по школам-интернатам, — ответил Эдвин.

— Но ведь это же капля в море! — с болью в голосе вздохнул Алекс. — А десятки тысяч других девчонок так и будут истязать! И никто ничего не предпринимает!

— А что ты предлагаешь? — спросил Ларри, — вмешиваться во внутренние дела независимых государств? Может быть, войну им из-за этого объявить? Мы же у них все ресурсы выкачиваем и хотим делать это без шума. Разве не понятно?

Ксюша с Дашей сидели тихо, тесно прижавшись друг к дружке.

— На-ка вот, почитай, если интересуешься подобными делами, — Боб подвинул к Алексу портативный компьютер. — Это книга, написанная неким профессором Летурно где-то полтора века назад. Он подробно описывает как у австралийских аборигенов женщины всегда были запасной пищей. А детей убивали и съедали как лакомство. И женщина при этом хоть и выла, но ела свою законную долю — голову ребёнка. А в африканских племенах молоденькой девушке разбивали камнями суставы на руках и ногах, чтобы не могла двигаться, и двое-трое суток вымачивали в ледяном ручье, чтобы мясо было нежнее.

— Ой, Боб, ну перестань, пожалуйста! — застонала Даша, — и так уже тошно, дальше некуда.

— Хорошо, хорошо, прости, пожалуйста, — опомнился Боб, — давайте лучше выпьем.

Все подняли стаканы и молча выпили не чокаясь, как на похоронах.

* * *

Жизнь под куполом постепенно входила в свою колею. Мужчины по двое ежедневно проезжали по трассе, осматривая трубу нефтепровода и линии лазерной защиты по обе стороны от неё. Труба, сделанная из сверхпрочного материала и покрытая сверху слоем упругого полимера, была практически неуязвима для всё ещё изредка случавшихся атак террористов. Пули и гранаты отскакивали от её поверхности как мячики. Но график регулярных осмотров трассы выполнялся неукоснительно.

В свободное время Ларри часа по полтора в день заставлял всех, включая девочек, проводить в спортивном зале. Мужчин он обучал приёмам рукопашного боя и заставлял потеть на тренажёрах, а для девушек составил специальную программу для укрепления мышц и улучшения осанки. Алекс интенсивно занимался с Бобом языком и через два месяца уже довольно бегло читал несложные тексты, а Ксюша с Дашей болтали с ним по-русски на разные бытовые и сексуальные темы.

После того, как стало известно, что изуродованной девочке сделали уникальную восстановительную операцию в детском госпитале в Вашингтоне, включавшую имплантацию клитора и малых половых губ, тяжёлая атмосфера на точке постепенно рассеялась, девочки опять начали улыбаться и подпускать к себе мужчин.

Однако, Алекса не отпускало предчувствие ожидающих их дружную маленькую группу неприятностей. Он знал по опыту, что долгих идиллий не бывает. И он не ошибся.

Руководство компании сообщило, что правительство Судана обратилось в ООН с требованием о возвращении группы похищенных и незаконно вывезенных из страны детей их биологическим родителям.

Несмотря на опубликованную видеозапись жуткой операции инфибулляции маленькой девочки, заходившейся в крике с экрана, а в конце потерявшей сознание от болевого шока, после двухнедельного судебного разбирательства в штате Нью-Джерси, было вынесено решение о превышении нефтедобывающей компанией своих полномочий и о необходимости возвращения детей их родителям.

Международная правозащитная организация устроила волну демонстраций перед посольствами Судана в двенадцати столицах западных государств. Все известные общественно-политические издания публиковали материалы о незаконных нарушениях прав женщин и детей в африканских странах южнее Сахары. Но всё было бесполезно. Все четырнадцать девочек, включая и жертву садистской операции, были насильно погружены в самолёт и отправлены в Хартум.

Во время полёта девочка, уже испытавшая на себе весь ужас инфибулляции, заперлась в туалете и вскрыла себе вены на руках и артерии на шее бритвенным лезвием. Спасти её не удалось. Мировая общественность была в шоке. Но изменить уже ничего было нельзя.

* * *

Государственный Департамент США заявил о своей непричастности к событиям в Южном Судане и перевёл стрелки на нефтедобывающую компанию, которая вывезла девочек из страны по собственной инициативе, не согласовав свои действия с сотрудниками посольства. Руководство компании, не желая портить отношения с политической элитой Судана, объявило, что виновные в самоуправстве будут наказаны.

Прилетевший рано утром вне графика вертолёт забрал Ларри и Эдвина. Для того, чтобы успокоить туземное правительство и восстановить дипломатические отношения было объявлено, что руководитель поста и его заместитель уволены и предстанут перед судом за превышение полномочий.

Всем было понятно, что на самом деле компания не захочет лишиться таких опытных сотрудников и просто переведёт их куда-нибудь подальше, да ещё и компенсирует им связанные с переездом неудобства внеочередной премией. Однако, расставание было грустным. За несколько месяцев тесного контакта все шестеро крепко сдружились, а с девушками у Ларри с Эдвином возникли нежные любовные отношения. Мужчины крепко обнялись на прощание, а девочки даже прослезились.

* * *

Через два дня на четвёртый пост прибыло пополнение. Заросший волосами, похожий на медведя Эндрю Бивер оказался не новичком. За полтора года работы на компанию это было уже четвёртым его назначением. Сам он относился к постоянным сменам коллективов спокойно, как настоящий философ.

В первый же вечер выяснилось, что, по странному стечению обстоятельств, Эндрю тоже бегло говорит по-русски. Узнав об этом Даша сразу же стала называть его Андрюшей, несмотря на то, что по возрасту явно годилась ему в дочки. Чувствовалась в этом гориллообразном существе какая-то первобытная сила, сразу же отмеченная любопытными девчонками.

Под дикой внешностью у Андрюши, к удивлению Алекса, а затем и всей остальной компании, скрывался оригинальный, независимый мыслитель, с сарказмом относившийся к любым привычным представлениям и клише. Суждения его звучали всегда неожиданно, порой грубо цинично, но как-то очень здраво и логично.

Узнав о том, что произошло на точке и явилось причиной перевода Ларри и Эдвина неизвестно куда, Эндрю процитировал древнюю мудрость:

«Господи, дай мне душевный покой

Принимать то, что я не могу изменить,

Мужество изменять то, что могу,

И мудрость всегда отличать одно от другого.»

— Видишь ли, — сказал Боб, — одно дело — оперировать абстрактными статистическими данными, и совсем другое — держать на руках маленькую девочку, у которой только что самым безжалостным образом были вырезаны гениталии.

— Я это прекрасно понимаю, — ответил Эндрю. — Поверь мне, я тоже видел в своей жизни немало несправедливостей и страданий. И я готов сделать всё, что в моих силах, чтобы прекратить страдания живого существа, с которым мне пришлось столкнуться. Но я прекрасно понимаю, что я не бог, и остановить все страдания в мире не в состоянии.

— Но если эти люди заставляют страдать других людей, — вмешалась в разговор Ксения, — неужели ничего нельзя с этом сделать?

— Можно, — спокойно ответил Эндрю. — Не производить на свет потенциальных страдальцев.

— Как? — удивилась девушка, — так ведь и род человеческий прекратится!

— Подумаешь, какая ценность, — саркастически улыбнулся Эндрю, — род человеческий! Кто о нём пожалеет, когда он прекратится? Да и почему тебя так волнует существование человечества? Ты о себе подумай, о твоих близких.

— О себе? — задумалась Ксюша. — Я везучая. Мне посчастливилось из такого дерьма вылезти. А сейчас вот здесь с хорошими людьми живу.

— А в будущем? — спросил Эндрю.

— И в будущем, вроде, всё хорошо должно быть. Закончится контракт — деньги будут. В любой европейской стране смогу жить.

— А дальше?

— Может, замуж выйду. А может, и нет — как захочется.

— Ну, а потом?

— А потом постарею и умру.

— Вот, и я об этом.

— Ну ладно тебе, Андрюша, — вмешалась в разговор Даша, — что ты на всех тоску нагоняешь? Если об этом всё время думать, так получается, что и жить незачем.

— А ты зачем живёшь? — повернулся к ней Эндрю.

Вопрос явно застал девушку врасплох, но она быстро сообразила:

— Я живу, чтобы удовольствие получать, — ответила она.

— Молодец, девочка, — неожиданно улыбнулся Эндрю, — хороший ответ. Так ты тоже везучая, как и твоя подружка?

— В общем, да.

— Но я так полагаю, что сюда-то вы не от хорошей жизни попали, правда? Да и не знали заранее, как тут обернётся, но всё равно согласились. Рисковали, в общем. Но шанс был, и вы его использовали.

Ксюша с Дашей одновременно кивнули.

— А родились бы вы в другом месте или в другое время, может, и такого шанса не было бы, а? Вот как у этих туземных девочек.

Эндрю поднялся.

— Ладно. Вы тут можете без меня продолжать дискуссию, а мне бы поспать. Притомился с дороги.

— А ты сам-то что думаешь? — обратился Алекс к новому члену группы. — Зачем человек живёт на свете?

— Про человека вообще, в философском смысле, ничего не скажу. Каждый должен сам об этом поразмышлять, — уже в дверях обернулся Эндрю. — А про каждого из нас, здесь присутствующих, могу ответить так: родили нас на свет, а мы выкручивайся.

— Я не понял слово «выкручивайся», — обратился Алекс к Бобу, когда дверь за Эндрю закрылась.

— Survive, — перевёл Боб, — and try to get out of this shit.

— Надо же, какое ёмкое слово, — почесал затылок Алекс.

* * *

Через неделю на точку был доставлен четвёртый предусмотренный штатным расписанием член команды. Войдя в кают-компанию, перед тем как поздороваться, он повернулся лицом к пустому дальнему углу комнаты и размашисто перекрестился, сложив троеперстие щепотью. Отвесив поклон, он повернулся ко всей честной компании и поздоровался по-английски, но с сильным акцентом.

Алекс и Эндрю многозначительно переглянулись. Новичку, высокому худому парню, на вид не было и тридцати.

— Садись, — вдруг сказал Боб по-русски, — позавтракай. Тебя как звать-то?

Парень от неожиданности открыл рот.

— А как вы догадались, что я русский? — спросил он удивлённо.

— По акценту, голубчик, — объяснил Боб. — Звуки «р» и «г» в слове «morning» обычно не произносятся. Да и крестишься ты по-православному, тремя перстами и справа налево. Да ладно, садись, в ногах правды нет.

Парень сел за стол.

— Меня зовут Боб, — продолжал Боб, взявший на себя роль хозяина. — А это наши дамы: Ксюша и Даша. Мы их очень любим. Алекс, Андрей. — Боб назвал всех присутствующих, указывая на каждого открытой ладонью.

— Энтони, — назвался парень. — По-русски Антон.

— Да уж мы бы и без перевода догадались, — широко улыбаясь, чтобы не прозвучало обидно, сказал Боб.

— А вы что, все здесь русские? — с недоверием спросил Антон.

— Нет, не все, — ответил Боб. — Но все по-русски понимают. Алексу ещё может быть трудновато, но он быстро совершенствуется. Ты знаешь, здесь не принято говорить о прошлой жизни, и к тебе в душу никто лезть не будет. Скажи, однако, давно ли на компанию работаешь? Это чтобы знать, совсем ты новичок или знаешь уже свои обязанности.

— Год почти работаю, — ответил Антон, — на двух точках посидел по полгода примерно.

— Ну, тогда ты старожил здесь, — Боб откинулся в кресле. — Чувствуй себя как дома.

— На какой трубе сидел? — спросил Эндрю, — не в Нигерии?

— Нет, я на шахтах работал. В Танзании.

— На алмазных? — поинтересовался Боб.

— Да, в основном алмазы. Ну, и другие камушки тоже. Рубины, сапфиры, изумруды попадаются. Ну, и танзанит, естественно.

— Слышал я про эти шахты разные страшилки, — сказал Боб. — Действительно, так паршиво?

— Хорошего мало, — согласился Антон.

— Говорят, оборудование там самое примитивное, — продолжал Боб, — туземцы чуть не кирками и лопатами долбят?

— А нет смысла высокопроизводительное оборудование завозить, — ответил Антон, — сломают быстро. А рабочая сила дешёвая. За еду работают. А деньги им платят только за найденные камушки, в качестве поощрения. Поэтому и преступность.

— Друг друга грабят, что ли? — спросил Боб.

— Не без этого. Особенно, если кому-нибудь удастся камушек за зону переправить. Иногда даже целые цепочки убийств происходят.

— А как же переправляют-то? Их же там даже рентгеном просвечивают.

— Кто как. У одного, я слышал, птичка была дрессированная. Выследил кто-то из своих. Что с ним теперь, не знаю. Да и других преступлений хватает.

— Например? — продолжал любопытствовать Боб.

— Да не знаю, при девушках-то стоит ли? — покосился рассказчик на Ксюшу с Дашей.

— Давай, давай, — откликнулись в один голос девочки.

— Мы знаешь, какие любопытные, — заёрзала на своём стуле Даша.

— Ну, в общем, у местных полно предрассудков. Вы знаете, что у чёрных изредка рождаются дети-альбиносы?

— Да, — подтвердил Алекс, — это явление имеет генетическую природу.

— Ну, так вот, — продолжал Антон, — эти дети до десяти практически никогда не доживают.

— Не может быть, — уверенно возразил Алекс. — Отсутствие пигментации заболеванием не является и на продолжительности жизни не сказывается.

— Да нет, вы меня не поняли, — сказал Антон. — Конечно, эти дети не больные. Их просто убивают. Прямо на глазах у родителей. Отрубают голову, руки, ноги. Туловище оставляют, а кости рук, ног и головы перемалывают в порошок. Этим порошком потом посыпают стенки шахт, чтобы таким образом драгоценные камни приманить.

Девочки застыли с широко раскрытыми от ужаса глазами. Эндрю поднял голову.

— И это в двадцать первом веке? — изумился Боб. — Невозможно поверить.

— Всё так и есть, — подтвердил Антон. — А руководство компании старается этого не замечать. Все делают вид, что ничего не происходит.

— А что бы ты сделал? — спросил Эндрю.

— Не знаю, — признался Антон.

— А ты сам знаешь, что надо делать? — спросил Боб.

— А я думаю, надо нашим учёным изобрести универсальный контрацептив, такой, чтобы можно было в источники питьевой воды добавлять или в воздухе распылить. Перестанут нищету плодить — некому страдать будет.

— Это значит, избавиться от неполноценных народов? Которые отстали в развитии, и прокормить себя не могут? — уточнил Боб. — А кто же решать будет, какую популяцию извести, а какую на развод оставить? Политики в Вашингтоне? Что-то уж очень фашизмом попахивает.

— Так я ведь не настаиваю, — улыбнулся Эндрю, — пусть дальше мучаются.

— А правда, — подала голос Ксения, — почему так получается, что одни страны богатые, а другие бедные? У одних всё есть, а у других ничего? Вы же ребята умные, может, объясните? А когда причина понятна, можно уже думать, что и как исправлять, да?

— У тебя, Антон, как, есть своя точка зрения по этому поводу? — спросил Боб.

— Точка зрения есть, — отозвался Антон, — и не только моя. Думаю, что миллионы людей со мной согласились бы. К анализу этой проблемы нужно подходить исторически. Ни для кого не секрет, что в течение многих веков развитие человеческих цивилизаций происходило под воздействием религий.

Вывод напрашивается сам: страны и народы, исповедавшие монотеистические религии, то есть, веровали в единого Бога, опередили в развитии язычников, то есть тех, кто верит в множество разных богов или духов. Посмотрите, все примитивные племена, такие как индейцы бассейна Амазонки, островов Полинезии, или австралийские аборигены, так и живут в каменном веке. Такими были и американские индейцы.

— А вот, например, Япония, Китай, Индия? — не удержалась Даша.

— А ты сама подумай, — повернулся к ней Антон, — ведь эти страны к тому моменту, когда они встретились с европейцами, значительно отставали и в науке, и в технике, и по уровню вооружения. А то, чем они сейчас располагают, пришло с Запада.

— А я читала, что Китай — страна с очень древней культурой, — не сдавалась Даша, — и что науки в Китае развивались ещё в глубокой древности.

— Миссия ордена иезуитов была направлена в Китай в конце шестнадцатого века, — терпеливо разъяснял Антон. — Когда христианские монахи инициировали контакт с китайскими конфуцианскими учёными, вдруг выяснилось, что западная наука опережает хвалёную древнюю китайскую мудрость по всем статьям.

Заметьте также, что все мусульманские страны, несмотря на средневековый расцвет их культуры, сегодня плетутся в хвосте. Отсюда совершенно ясно, что именно христианская религия является истинной. Только христианство стимулирует развитие культуры и общества. Об этом можно вполне отчётливо судить, глядя на современное соотношение сил в мире.

— Вот вам пример того, как исходя из поверхностного анализа, с помощью упрощённой концепции можно получить ложные выводы, — возразил Эндрю.

— Так, — обрадовался Боб, — послушаем противоположное мнение.

— Да всё очень просто, — с грустью в голосе сказал Эндрю, — западные страны опережают остальной мир в развитии не благодаря христианству, а вопреки. Просто христианство оказалось не в состоянии тормозить развитие науки и технологий так же тотально, как ислам. И вообще, религия не единственный фактор, который надо принимать во внимание.

— Например, что ещё? — спросил Боб.

— Географию, природные условия, генетические различия, культурные традиции, да мало ли что ещё. Для того, чтобы адекватно смоделировать человеческое общество, надо сначала выделить набор наиболее важных факторов, оказывающих наиболее мощное воздействие на общественно-политические процессы. А то ухватится этакий мыслитель за какое-то одно противоречие и пожалуйста — готова концепция, объясняющая всё на свете. Да ещё и призывающая весь мир перевернуть и всех разом осчастливить.

— Мне кажется, я знаю, какого мыслителя ты имеешь в виду, — сказал Боб, — но, может быть, пояснишь свою мысль для всех присутствующих?

— Я не знаю, кого ты имеешь в виду, — улыбнулся Эндрю, — но уверен, что ты не ошибся. Потому что то, что я сказал, можно отнести практически к любому низвергателю основ и преобразователю мира. Маркс, Ленин, Гитлер, апостол Павел, пророк Мухаммед — все они изобретатели концепций. Каждый из них предложил человечеству свой мираж, и каждый мираж унёс с собой миллионы человеческих жизней.

— Удивительно, что ты использовал такой точный образ — «мираж», — покачал головой Боб. — Совсем недавно я откопал в сети стихотворение малоизвестного поэта прошлого века, целиком выстроенное на этом образе.

— Ой, мальчики, давайте сделаем малюсенькую передышку в спорах, — предложила Ксюша, — пусть Боб нам стихотворение расскажет. Я очень люблю стихи, — добавила она застенчиво.

— Желание дамы — закон, — развёл руками Эндрю. — Маэстро — прошу.

Боб прочистил горло и начал читать, несколько нарочито подчёркивая аллитерации согласных:

Боб замолчал. Притихла и вся компания, осмысливая и переживая услышанное.

— Ты, Эндрю, со мной, конечно, не согласишься, — прервал через минуту молчание Антон, — но апостола Павла ты в эту компанию зря записал. Его роль совершенно отлична от остальных. В основе христианской религии лежит идея любви, а не ненависти.

И вообще, только религия принесла мораль человеку, научила его добро от зла отличать. Вы только представьте себе, где бы мы все сейчас были, если бы не было Библии в истории человечества.

— Ждал я этого аргумента, — пробасил Эндрю. — Вот вам пример бездумного повторения расхожего клише. Ты сам-то хоть когда-нибудь задумывался о смысле этого утверждения? — обратился он к Антону.

— А что же в этом утверждении неправильно? — удивился Антон.

— А давай проанализируем, — спокойно ответил Эндрю, — каков результат всей этой религиозной морали.

За свою полуторатысячелетнюю историю приверженцы ислама вырезали около 60 миллионов христиан, 80 миллионов индусов, 10 миллионов буддистов, и так далее, и так далее. Всего, по оценкам американского центра политического ислама, было уничтожено порядка 270 миллионов неверных.

И никого не смущает тот факт, что под джихадом можно понимать как внутреннюю, духовную борьбу, так и непримиримую войну против всего немусульманского мира. А статистика показывает, что внутренней борьбы там не более трех процентов, а остальные девяносто семь — жестокая война.

Только не надо думать, что христианская религия, проповедующая любовь и смирение, намного гуманнее. Тут вам и борьба с ересями, и уничтожение катаров, и крестовые походы, и непрекращающиеся религиозные войны по всей Европе, тридцатилетняя война католической унии против евангелической, взаимное исеребление протестантов и католиков, продолжавшееся вплоть до двадцатого века, ужасы инквизиции, охота на ведьм. Да разве все перечислишь?

А истоки обеих этих кровожадных религий следует искать в иудаизме. Как Коран, так и христианская Библия включают в себя древнюю иудейскую историю и почитают иудейских пророков.

А чему учит самая известная и распространенная религиозная книга — Библия, воспевающая геноцид малых народов и этнические чистки, устраиваемые древними израильтянами? Уничтожать целые народы под корень — и женщин, и детей, и даже скот. Короче, все дышущее. И сам бог израилев принимает участие в этих избиениях.

А какой морали учит Библия в частной повседневной жизни? Начнём с Авраама, который путешествовал со своей женой Сарой, сводной сестрой, кстати, от одного местного царька к другому, везде выдавая её за свою сестру и подсовывая её не без выгоды в царские гаремы. Ну, ладно, мы можем не знать всех традиций того времени и правил поведения в обществе. Может быть, это и в порядке вещей было. Но вот уж сынишку своего малолетнего резать, хоть даже и в жертву богу, согласись — преступление, как ни крути.

Внучек Авраама, Иаков, тоже, оказывается, высокоморален был. Сначала братца своего, умственно отсталого, обманул и первородство у него за чечевичную похлёбку выманил, а потом и у папаши старенького и слепенького опять же обманом благословение получил. Да и маменька в этом обмане поучаствовала.

Но, как водится, на каждого хитреца ещё больший мошенник найдётся. Семь лет отработал Иаков на своего будущего тестя Лавана, а тот ему за это вместо красавицы Рахили дурнушку Лию в жёны подсунул. А поработай-ка ты, зятёк, ещё семь лет задаром. Но тут уже и Иаков не оплошал, подстроил так, чтобы тестю слабый скот достался, а себе крепкий отобрал. Семейные разборки, дело житейское.

А вот когда Сихем, сын Еммора, с Диной, дочерью Иакова, переспал, и только потом уже стал с родственниками её договариваться, чтобы жениться на ней, братья Дины обманом не только Сихема и Еммора убили, но и вообще всех мужчин в городе, а женщин и детей в плен взяли. И чувствовали себя при этом вполне моральными людьми: «А разве можно поступать с сестрой нашею как с блудницею?»

Далее, Иосиф перед братьями своими нос задирал, так они его недолго думая в рабство египтянам продали. Это как, морально?

А когда из Египта бежали, сам бог израильтян подучил египтян обворовать. А потом даже Красное море перед ними раздвинул, а не то не поздоровилось бы избранному народу за воровство-то.

— Не о том ты всё, — перебил его Антон. — Ты заповеди-то Господни вспомни: «Не убий, не укради, почитай отца своего и мать свою». В этом же главное.

—Ну, ну, — с иронией ответил Эндрю, — сколько, говоришь, заповедей-то тех было? Десять? А ты сам-то все десять хорошо помнишь?

«Да не будет у тебя других богов, не поклоняйся и не служи им» — так?

«Не произноси имени господа всуе», «Соблюдай субботу», «Не сотвори кумира и не делай изображений» — вот уже четыре. И какая в них такая особенная мораль заключена?

Выходит, что почти половина этих заповедей к морали человеческой вообще отношения не имеет. Да и не десять их, а гораздо больше — более шестисот. Вспомни-ка: а Левит, а Второзаконие? Всю жизнь своему избранному народу господь бог расписал до мельчайших деталей: что делать, чего не делать, что есть, чего не есть, кого, за что и как наказывать.

От грехов сынам израилевым очиститься надо? Нет ничего проще! Возложит Аарон все преступления и беззакония народа своего на козла и отправит его в пустыню. Всё! Все от грехов очистились. Католическая церковь тоже впоследствии индульгенции продавала, высокие моральные принципы у паствы своей воспитывала.

Вернёмся, однако, обратно, к Ветхому Завету. Все помнят, как израильтяне жизненное пространство завоёвывали? Куда там Тамерлану или Гитлеру! Всё дышащее уничтожали, женщин, детей, стариков, скот — подчистую! Пленников — под железные молотилки! Десятки городов, сотни тысяч людей — это как? Геноцид? Холокост?

Интересно, как бы сегодня оценила Организация Объединённых Наций такие подвиги? И ведь не только во времена завоевания жизненного пространства, но и гораздо позже не стеснялись израильтяне промышлять разбоем, грабежами и убийствами.

Давид, например, грабил и убивал Гессурян, Гирзеян, Амаликитян, Филистимлян и другие народы. А царь Анхус, которому служил Давид и с благословения которого совершал свои преступления, говорит ему: «Будь уверен, что в моих глазах ты хорош, как Ангел Божий».

А вот еще пример высокой морали — так уж мне понравился, что прямо наизусть запомнил: «Введет господь, бог твой, в ту землю, которую он клялся отцам твоим, Аврааму, Исааку и Иакову, дать тебе с большими и хорошими городами, которых ты не строил, и с домами, переполненными всяким добром, которых ты не наполнял, и с колодцами, высеченными из камня, которых ты не высекал, с виноградниками и маслинами, которых ты не садил, и будешь есть и насыщаться.»

Во Второзаконии суровые наказания предусмотрены за прелюбодеяние и мужеложство — побивание камнями. Но мы-то знаем, что всегда есть те, которые «равнее других». Давид с Ионофаном душой «прилепились друг к другу» — и ничего. Понравилась Давиду жена Урии — нет проблем. А мужа на войне на самый опасный участок поставил, чтобы убили его враги. И убили. И всё это примеры высокой морали.

А уж история Самсона, который двадцать лет был судьёй над народом израилевым — это просто шедевр. Моральный уровень его самого и дружков его напоминает таковой российских бандитов.

С Самсоном произошло нечто необычное: в разлагающемся трупе льва завелись пчёлы и за несколько дней успели натаскать изрядное количество мёда (оставим правдоподобность этого случая на совести рассказчика).

Самсон, как азартный игрок, тут же пытается извлечь из этого невероятного события материальную выгоду и предлагает братанам сыграть в угадайку. Братаны ребята простые, не просекли, что их кинуть хотят на бабки, и согласились. А как ни ломали свои тупые головы, придумать ничего не могли.

Но и с бабульками просто так расставаться не хочется. Стали на невесту Самсонову наезжать — расколи женишка, а не то хавиру папашкину спалим, и тебя тоже поджарим. Та в слёзы — давай Самсона упрашивать: расколись да расколись.

Да Самсон с мозгами-то не очень дружил. Всего-то и надо было подумать, а чего эта тёлка так из-за загадки паршивой убивается? Нет, ляпает ей всё как есть. Достала, видать. Та тут же пацанам слила, они к Самсону — а вот и разгадочка!

Тут до него дошло, что «телица» его с этими дружбанами на одну лапу замазана. А деваться-то некуда, за базар отвечать надо. Что же делать? Не свои же бабки отстёгивать.

Пошёл Самсон в Аскалон, пограбил там, тридцать лохов замочил, прикиды с них снял, да пацанам и роздал. А на тёлку свою разозлился, хорошо хоть не мочканул под горячую руку, выгнал только к бениной матери сучку. Так она, не будь дурой, тут же одного из пацанов, дружбанов бывших, окрутила.

Не везло Самсону с бабами. Не просекал он их. На мозги, видно, тупой был. Одно дело ослиной челюстью махаться да городские ворота на горы затаскивать, а бабью подлую натуру просечь — это ж извилинами шевелить надо.

Короче, одного раза мало было, опять втюрился. Кровь от головы в головку отлила, совсем соображать перестал наш сексуальный гигант.

Далила, так девку его новую звали, давай допытываться: «Как бы вот тебя, Самсонушка, так связать, чтобы ты сам развязаться не мог?» А он, тупой, всё это за её садомазохистские штучки принимает. Она уж его и сырыми тетивами привяжет, и новыми верёвками, и волосы к колоде прибивала, а он, здоровый бугай, рвёт всё как нитки и опять на ногах.

И никак не приходит быку в голову простой вопрос: «А зачем тебе, Далила, надо знать, в чём моя сила кроется?» Как последний лох фраернулся Самсон, всё Далиле выложил, как есть. За что и поплатился. Подлая баба волосы ему во сне остригла и врагам — филистимлянам сдала. Те его раз — в обезьянник, да глаза и выкололи на хрен.

Ну, волосы-то у него со временем отрасли, сила вернулась, а глаза-то новые не вставишь. Но он всё равно, слепой — слепой, а самоубийственный теракт ещё совершил. Большой дом, полный филистимлян, обрушил, и сам погиб под обломками.

Говорят, больше народу в том доме погибло, чем он при жизни ослиной челюстью поубивал. А это, по самым скромным подсчётам, больше тысячи человек будет. Большие дома по тем временам филистимляне строили. Вот вам и героическое прошлое, и высокая мораль, которой мы все учиться должны.

— Извините, — тихо сказал Алекс, — но что-то я под конец совсем ничего не понял.

— Не расстраивайся, — засмеялся Боб, — это слэнг начала века. Такого мы ещё не проходили.

— Расскажи ещё что-нибудь, Андрюша, — Даша кокетливо улыбнулась, — у тебя так прикольно получается, правда, Ксюша?

— Мне очень интересно, — сказала Ксения серьёзно, — но страшно. Никогда не думала, что религиозные книги такие страшные.

— Ну, так и быть, — согласился Эндрю, — я вам ещё пару примеров высокой морали из Ветхого Завета приведу, а если вам всё это действительно интересно, всегда можете сами почитать. Компьютер у каждого есть, найти текст в сети на любом языке можно.

Вот один любопытный пример родственных взаимоотношений у израильтян. Саул выдал замуж за Давида дочь свою, Мелхолу. А законы бог заповедовал своему народу строгие: «Если кто будет прелюбодействовать с женою ближнего своего: да будут преданы смерти и прелюбодей и прелюбодейка». Однако Саул взял да и отдал дочь свою, Мелхолу, жену Давидову, Фалтию, сыну Лагипа, что из Галлима. Так просто, забрал жену у мужа и отдал другому мужчине. И ничего.

Вот ещё пример. Спиритические сеансы строго запрещены богом. Под угрозой смертной казни. Ни колдовать, ни мёртвых вызывать — ни-ни! Побьют камнями. Однако, тот же Саул нанёс визит Аэндорской волшебнице, она ему дух Самуила вызвала — и хоть бы что. Если нельзя, но очень хочется — то всё-таки, можно.

И вообще, в книгах Царств описывается целая серия предательств и убийств, которые, очевидно, и должны воспитывать в верующих моральные качества.

Интересно, что не только бог израилев, но и пророки его проявляют ничем не оправданную жестокость. Был такой замечательный пророк Елисей. Малые дети над ним насмехаться начали, называя его плешивым. Святой человек проклял их именем господним — и тут же вышли из леса две медведицы и растерзали сорок два ребёнка.

Много ещё потом чудес сотворил Елисей: двадцатью ячменными хлебами сто человек накормил, одного человека от проказы излечил, топор из воды спас, и так далее. Ну, святой человек! Ребятишек малых только не пожалел.

— Так это же всё в Ветхом Завете написано, — не выдержал Антон. — А ведь Господь послал сына своего на землю, чтобы спасти человечество и Новый Завет с людьми установить. Надо же не о ветхозаветной морали говорить, а о новой, христианской.

— Ну, во-первых, Ветхий Завет, насколько я знаю, никто не отменял. И из христианской Библии никто его изымать не собирается, так? А во-вторых, христианская мораль с современной точки зрения тоже весьма неоднозначна. Иисус ведь никогда не говорил, что он пришёл спасти всех живущих на земле. Он судьбой израильтян был озабочен, а остальные народы псами называл, не так ли? Это Савл потом, под псевдонимом Павла, рассказывать начал о том, что для церкви христианской несть ни эллин, ни иудей. Но это уже политика была, а не теология.

А уж церковь такой террор развернула — только держись! Сколько еретиков, ведьм, да и просто неугодных уничтожала, пытками замучила, на кострах живьём сожгла. И это та мораль, которой мы должны следовать? А ты на современных церковных иерархов посмотри — как они за власть дерутся. Святые люди, куда там!

— А ты вспомни, — не сдавался Антон, — как Достоевский говорил: «Или есть бог, или всё дозволено». Ты только представь себе, что начнётся, если религию в мире уничтожить. Что будет людей от грабежей и убийств удерживать?

— А то сейчас твоя религия кого-то от преступлений удерживает, — с ехидной улыбкой возразил Эндрю. — Ты посмотри только, что в мире-то делается. А ведь четыре пятых населения планеты религиозны.

И разве среди атеистов больше преступников, чем среди верующих? Да религии-то людей и обманывают, чтобы обирать их удобнее было. Стадом с промытыми мозгами управлять легче, чем критически мыслящими личностями. Вот тебе и вся мораль.

— Конечно, среди атеистов преступников больше, — упрямо стоял на своём Антон. — Ты историю советской России вспомни. И фашистской Германии — тоже ведь антихристиане были.

— Голубчик ты мой, — засмеялся Эндрю, — какие же коммунисты атеисты? Они же атеистами только прикидывались, а на самом деле их коммунистическая идеология — это та же религия. С такой же инквизицией и преследованием еретиков. И в фашистской Германии, разумеется, то же самое.

— Ну, вот что, — вмешался в дискуссию Боб, — все философские проблемы мы за один присест всё равно не решим. К тому же и прямые обязанности забывать не следует. Да и Антон, похоже, устал с дороги и не выспался. Девочки, покормили бы человека с дороги-то.

— Антошка, Антошка, готовь к обеду ложку, — пропела Даша, направляясь на кухню.

— Ты отдыхай сегодня, — сказал Боб Антону, — Эндрю тебе твою комнату покажет. А мы с Алексом участок объедем.

* * *

После плотного позднего завтрака Антон, приняв душ, с наслаждением залез в постель с пахнущими какими-то экзотическими цветами простынями и, мгновенно отключившись, проспал до самого вечера.

Часов в восемь вся компания постепенно собралась в гостиной. День прошёл без происшествий, настроение у всех было расслабленное.

Об Антоне, весь день не выходившим из своей каюты, никто не заговаривал. Боб с Эндрю сидели за шахматной доской, девочки лазили по интернету, Алекс углубился в электронную книгу.

— Коньячку налить? — ласково спросила Ксюша Антона, неслышно вошедшего в комнату.

— Спасибо, я не пью, — ответил парень.

— А чего это ты? — поинтересовался Эндрю, — не мусульманин вроде.

— А ведь веселие Руси есть пити, как говаривал князь Владимир Красное Солнышко, — не преминул блеснуть эрудицией Боб.

— Скажите, пожалуйста, а никто не будет против, если я в углу иконку повешу? — с ноткой покорности в голосе, как будто приготовившись к любому ответу, спросил вдруг Антон.

Народ переглянулся.

— Мне мешать не будет, — сказал Боб. — Если кто-нибудь имеет что-то против, давайте, выскажитесь.

Эндрю саркастически хмыкнул и пожал плечами.

— А какая у тебя икона? — заинтересованно спросила Ксения, — старинная?

— Ну, не очень, — застенчиво ответил Антон. — Лет сто пятьдесят, наверное.

Он развернул замотанную в кусок белой материи потемневшую от времени небольшого размера дощечку.

— А что, красивая, — сказала подошедшая сзади Даша.

— Так я повешу? — Антон обвёл присутствующих взглядом.

— Валяй, — ответил за всех на правах старшего Боб, поскольку остальные не произнесли ни звука.

Антон принёс из кладовки гвозди и молоток, ловко прибил в углу заранее припасённую треугольную дощечку и поставил иконку на неё.

— У моей бабушки в комнате такая висела, — сказала Даша, подойдя к Антону и как бы ненароком прижимаясь к нему бедром.

— Извини, — тихо сказал парень, отодвигаясь. На щеках у него появился румянец. — Не надо этого.

— Ты на сколько лет в эту компанию забурился? — спросил Боб.

— У меня на пять лет контракт, — ответил Антон.

— И как же ты собираешься такой срок выдержать? Без женской ласки? — мягко спросил Боб.

— С божьей помощью, — ответил Антон, отводя взгляд.

— А ты не голубой? — участливо спросила Ксения.

— Грех это, — ответил Антон. — Не вступая в брак, освящённый церковью, грех.

— Та-ак, — протянул Эндрю. — Ты, значит, будешь у нас тут как святой Иероним, окружённый дьявольскими соблазнами, укрощать свою плоть?

Антон молчал, поджав губы.

— Слушай, Антон, — вмешался Боб, — если тебе неприятны наши безбожные комментарии, ты скажи. Тогда мы этих тем касаться не будем.

— Истинно верующий должен быть готов отстаивать свою точку зрения, — поднял голову Антон. — Меня ваши шутки не задевают, и обидеть не могут. Я к этому давно привык. А вот неверующих мне жаль. Они озабочены только своей короткой земной жизнью и не готовы к встрече с вечностью.

Девочки с интересом слушали. Заметив это, Боб решил подлить масла в огонь.

— Ну, если тебе не в напряг, может быть, поведаешь нам, как должно к этой встрече готовиться? Мы, возможно, что-то важное упустили. Мне, например, так вообще ни разу в жизни ещё с убеждённым верующим человеком сталкиваться не приходилось.

— Что ж, расскажу, пожалуйста. В вере тайн нет.

— Есть таинства, — вставил Эндрю.

— Правильно, — спокойно продолжал Антон, — с этого и надо начинать. С таинства крещения. Ибо некрещёный человек не может уповать на милость Господню.

— То есть, крещёный человек имеет неоспоримые преимущества перед нехристями? — уточнил Боб.

— Несомненно, — убеждённо ответил Антон.

— И даже если некрещёный человек честен и глубоко порядочен, а крещёный — лжец и преступник, всё равно его шансы на спасение выше, не так ли?

— Именно так. Крещёный грешник может раскаяться в своих поступках и будет, как блудный сын, принят Господом. А для некрещёного райские врата закрыты.

— Я не хочу оскорблять твои религиозные чувства, — возразил Боб, — но для всех присутствующих здесь информация о самом существовании бога и посмертном существовании души является непроверенной и сомнительной.

— А разве не разумно было бы принять крещение при любом раскладе? Ведь если Бога нет, хуже-то крещёному человеку после смерти не будет. А вот если Он есть? Ты пренебрёг крещением, умер, а там Бог. Вот это уже плохо.

— Ты хорошо понимаешь, что ты говоришь? — Эндрю поднял голову от шахматной доски. — Ты же подталкиваешь нас к обману. Думаешь, всеведущему богу не будет известно, что вот этот конкретный раб его крестился не потому, что уверовал и возлюбил создателя своего, а так, на всякий случай?

— А это не важно, как, по какой причине человек крещён был, — возразил Антон. — Главное, что крещён. Детей ведь крестят в младенчестве, когда они ещё сами ничего не понимают. А некрещёным, даже невинным младенцам, в рай не войти.

— Выходит, что церковный обряд имеет больший вес в судьбе человеческой души, чем сама жизнь человека и его поступки?

— Один Бог имеет власть судить, что легче, что тяжелее. Но обряд имеет колоссальное значение, потому что он соединяет человека с Богом.

— И все люди на земле — суть создания божьи? И всем нам бессмертная душа дана богом во временное пользование? И все чада свои бог любит одинаково?

— Истинно так, — смиренным голосом подтвердил Антон.

— А разве все люди на земле находятся в одинаковых условиях? Ведь благая весть, принесённая людям Христом, принесшим себя в жертву, распространилась по планете не сразу. Американский континент, к примеру, в течении веков ничего об этом не знал и продолжал приносить человеческие жертвы богу солнца у Ацтеков, богам плодородия у Инка, всевозможным духам у североамериканских индейцев. А Индия, Китай, Япония, Филиппины, Австралия, Африка? Миллиарды возлюбленных чад божьих столетиями жили в неведении о возможном спасении. И как-то не озаботился пастырь о спасении их душ. Справедливо ли это? Выходит, одних детей своих любит господь больше, чем других.

— Пути господни неисповедимы, — заключил Антон. — Кто мы такие, чтобы ставить под сомнение Его дела?

— Вот видишь, — уже гораздо мягче сказал Эндрю, — как только вас, верующих, поставишь перед логическим противоречием, вы сразу увиливаете в сторону и отделываетесь общими фразами. Ты не обижайся на меня, пожалуйста. Я не хочу оскорбить ни тебя, ни твою веру. Меня просто каждый раз поражает нежелание людей критически мыслить.

— Не всё можно постичь несовершенной человеческой логикой, — спокойно возразил Антон. — А существование Господа в логических доказательствах не нуждается. Он приходит к человеку как озарение, изнутри. И как только человек уверовал, сомнения исчезают. Остаётся свет в душе и восторг в сердце.

— Вот этот восторг и заставляет тебя самого себя мучить и от радостей жизни отказываться? Это ведь не только христианство, все религии мира контролируют сексуальную жизнь своих чад. Почти всеми религиями мира приветствуется аскетизм и самоограничения. А часто доходит и до самоистязаний. Не странно ли это, что все религии, истинные и ложные, принуждают человека к страданию и покорности? А ведь всё просто. Верующими легче управлять. Обман действует надёжнее, чем принуждение.

Знаешь что, давай лучше на эти темы не дискутировать. А то ведь я могу придавить тебя логикой и посеять в твоей душе сомнения. А ты ведь этого не хочешь, правда?

— Я твёрд в своей вере, — парировал Антон, — и никто меня с моего пути не собьёт. А вот таких как ты мне жалко. Страшно подумать, что ждёт тебя после смерти.

— А откуда ты знаешь, что случается с людьми после смерти? — с наивным видом спросила Ксюша.

— Об этом в священном писании написано. А писание — книга богодухновенная. Её сам Господь Бог избранным пророкам диктовал. И другие источники тоже существуют. Так, преосвящённый Макарий сообщает об употреблении в Церкви учения о мытарствах ещё учителями четвёртого века. А те, в свою очередь, получили это откровение от учителей предшествующих веков. Следовательно, основываются эти откровения на предании апостольском, то есть, что ни на есть — из первых рук.

— А что это за мытарства такие? — удивилась девушка.

— Ну, вот видишь, такая важная информация, а ты о ней даже и не слышала. Прохождение воздушных мытарств бывает в третий день после смерти. Всего этих мытарств — двадцать. На каждом из них воздушные духи испытывают прижизненные грехи умершего. От грехов празднословия на первом мытарстве до немилосердия и жестокосердия на последнем двадцатом. Новопреставленной душе предъявляют все грехи её совершённые ею при жизни, а ангелы, её сопровождающие, откупаются от злых духов её добрыми поступками.

— И все эти детали так с четвёртого века до нас и дошли без искажений? — спросил Боб.

— Нет. Описания мытарств уточнялись в седьмом веке святым Иоаном Лествичником, а затем, уже в десятом веке, блаженная Феодора, прислуживавшая святому Василию Новому, после смерти явилась во сне ученику старца Григорию, и рассказала ему всё в деталях. Некоторые священнослужители утверждают, что сейчас число мытарств, возможно и возросло из-за появления новых видов грехов.

— Так-так, — подтрунил подсевший к Даше за компьютер Эндрю, — получается, что всё это просто приснилось какому-то Григорию тысячу лет тому назад. Надёжный источник!

— Насмешками истину не опровергнешь, — невозмутимо ответил Антон. — И после Блаженной Феодоры было множество подтверждений её рассказу. Только за последнее столетие известны десятки случаев посещения душами умерших своих родных и близких. А также множество свидетельств людей, переживших клиническую смерть. Что же, по-вашему, все они лгут, что ли? Нельзя же сотни людей огульно в лжецы записывать.

— А вот теперь послушайте, что я накопал, — возвестил Эндрю. — Статья начала века, написанная дьяконом Кураевым. Читаю: «Мытарства блаженной Феодоры» (святцы такой не знают), входящие в состав «Жития Василия Нового» — текст сомнительного происхождения и содержания. Догматически он неверен потому, что не оставляет места для Божия Суда. Спаситель сказал, что «Отец весь суд передал Сыну», но в этой книжке весь суд вершат бесы». Ну, и так далее. Вы уж, святые люди, сначала между собой разберитесь, а потом уж и нас учите.

Антон покраснел, не зная, что сказать.

— Да ладно тебе, Андрей, давишь и давишь без передышки, как танк, — пожалела Антона Ксения. — Мальчик первый день у нас, оглядеться не успел, а ты уж на него как медведь навалился.

Эндрю поднял голову из-за компьютера, улыбнулся Ксюше и подмигнул. — Давай, попроси Антошу, может он нам ещё какую — другую сказочку расскажет.

— Антон, — вмешалась в разговор Даша, — а почему ты говоришь, что некрещёным младенцам, умершим невинными, вход в рай закрыт?

— Потому, что они не очищены крещением от первородного греха.

— А что это такое — первородный грех? — удивилась Даша.

— Просто удивительно! — воскликнул Антон, — вы даже этого не знаете.

— Расскажи, расскажи, — загалдели девочки, делая страшные глаза и строя Андрею уморительно серьёзные мордашки.

— Ну, чего вы меня пугаете? — засмеялся Эндрю. — Эту историю и я мог бы вам рассказать. Ты не против, Антон?

Антон пожал плечами.

— Ну, так вот, — начал Эндрю, откинувшись в кресле. — Создал бог жену Адаму из ребра его. Есть такая шутка, что ребро — единственная кость в организме человека, внутри которой нет мозга. Поэтому женщина в среднем уступает мужчине в силе интеллекта и в творческих способностях. Но дело-то не в этом. Подумайте, какую функцию выполняют рёбра в организме человека, да и животных тоже? Ясно ведь, защитную. Рёбра защищают жизненно важные внутренние органы от повреждений. Вот и у женщины основная функция, глубоко в неё заложенная — охранная, защитительная. Это и защита очага, и семьи, мужа и детей от возможных опасностей.

И сказал Бог людям, Адаму и Еве, плоды от всех деревьев в раю можете есть, только от одного дерева не ешьте. А если съедите — смертью умрёте. И очень Ева этим обеспокоилась, как бы Адам плода запретного не попробовал, чтобы не умереть ему.

А змея, как самая хитрая тварь из всех остальных животных, поблизости от людей жила. Видит Ева — змея всеядна. И мышку может заглотить, и растительной пищей не гнушается. А дай-ка я змею запретным яблочком угощу, — думает Ева, — она и сдохнет. А я повешу её, дохлую, на ветку того самого дерева как предупреждение Адаму. В качестве наглядной агитации, так сказать.

Сорвала Ева яблочко запретное, да змее и скормила. Сидит, ждёт, когда же та подохнет. А змея-то подыхать и не собирается. Мало того, вдруг и говорит Еве человеческим языком, вполне, причём, членораздельно, спасибо, мол, тебе женщина, что яблочком таким замечательным меня угостила. Видишь, как поумнела я сразу, даже говорить, по-вашему, по-человечески враз научилась.

Еве тут сразу нехорошо стало. Как же так? Ведь сказал же Бог — смертью умрёте! Обманул, выходит? Как это может быть, чтобы сам Бог обманывал? Ужас-то какой! Мир рушится!

А змея Еве вкрадчиво так и говорит: «Да чего ты так убиваешься-то? Ясно, что не в состоянии ты понять свершившегося. Глупа потому что. А ты сама-то яблочка попробуй, глядишь — и поумнеешь. На меня хоть, для примера, посмотри. Видишь, я же не только не умерла, но и какие ценные качества обрела — вот, говорю с тобой на языке вашем».

Подумала Ева: «А и правда». Сорвала яблочко, съела, и, действительно, поумнела сразу. Весь мир перед ней по-другому предстал. Понимать начала женщина, что от чего зависит, что чему причиной является. Ощутила силу разума своего и обрадовалась: «Вон как оно, значит, на самом-то деле! А Адам-то ведь ни о чём таком и не догадывается! Надо же и ему поскорее глаза открыть!»

Ну, дальнейшую историю вы и сами хорошо знаете. Накормила Ева своего Адамчика запретным плодом, у того и правда, глаза открылись: «А Ева-то у меня ничего, так, женщина, симпатичная, всё так при ней. Как же это я раньше-то внимания не обращал? Да она и сама, вроде не против!» Тут же и совокупились. Первый раз, при полном-то сознании. А как настоящий оргазм испытали, тут-то до них и дошло, чего они раньше лишены были, удовольствия-то какого! Что там все райские плоды по сравнению с этим!

Вдруг слышат, Бог их ищет. По именам зовёт, под кустики заглядывает. Ой, неудобно-то как, Адам же только-только с Евы слез, голые оба, как в такой момент да в таком виде предстать перед Господом? Схоронились в зарослях, да от Вездесущего-то не спрячешься.

— Что это вы там, за лопухами-то прячетесь? — спрашивает.

— Да стыдно нам, — Адам отвечает. — Голые мы.

— Ага, — говорит Господь, — добрались, значит, до запретного плода?

— Добрались, — отвечает Адам из зарослей — понял, значит, что отпираться бесполезно. Поумнел, всё-таки.

Но и Бог понял, что Адам с Евой теперь, поумнев, сообразили, что соврал Он им, говоря, что яблочки ядовитые. Ну и, конечно, рассердился не на шутку. Из рая обоих прогнал, змею проклял. Адаму всю жизнь трудиться в поте лица своего положил, а Еве — рожать в муках. Это и была первая печать гнева Божия, о которой Иоанн Богослов говорит в Апокалипсисе. Это и есть первородный грех. И с тех пор каждый новорожденный младенец на себе этот грех несёт, поскольку в грехе зачат был и проклятие божие с самого Адама на себе несёт. Правильно я излагаю, Антон?

— Богохульствуешь ты. Скоморошничаешь, — с грустью ответил Антон. — Правильно люди в старину говорили: Бог дал попа, а чёрт — скомороха. Своей души тебе не жалко — девочек пожалел бы.

— Да они, пожалуй, тоже уже нагрешить успели порядочно. А, красотки?

— Но они ещё раскаяться могут, — сурово возразил Антон.

— Знаете что, мальчики, — сказала Ксюша, — бросьте вы ссориться да подкалывать друг друга. Мне нравится, что вы такие умные и так много знаете. Расскажите лучше что-нибудь ещё. Вот ты, Андрей, смеёшься, а мне интересно, как бог человека создавал. Расскажи, Антоша. А ты, Андрюша, не мешай. А потом ты расскажешь что-нибудь, ладно?

Эндрю молча встал, достал из холодильника банку с пивом, насыпал на тарелку маленьких сушёных рыбок из пластикового пакета и уселся за стол, всем своим видом изображая внимательного слушателя.

* * *

— Бог создал Адама по образу и подобию своему, — начал Антон, — это не значит, что физически и биологически Бог выглядит так же, как человек. Это означает, что человек обладает, как и Бог, способностью к творчеству. Помните, как в Библии сказано, что Бог предоставил Адаму называть животных? Ангелы этого не смогли бы сделать, поскольку нету в них творческого начала, той искры Божьей, которая делает именно человека способным создавать нечто новое, не бывшее прежде. То есть, порождать новые идеи. А это и есть то, что мы называем творчеством.

Всё воинство ангельское, созданное Богом до сотворения мира, в творческом плане бесплодно. Все они суть помощники и исполнители. А человек — творец. Наделённый к тому же свободой воли. То есть, он может нарушать правила жизни, данные ему Богом, зная при этом, что потом будет наказан за свои грехи. Но, будучи волен выбирать, человек может пойти и по другому пути — отказаться от совершения грехов, не поддаваться соблазнам, подвергнуть свою плоть добровольным страданиям — то есть стать святым.

Большинство людей проводят свою жизнь где-то посередине между этими двумя крайностями. Грешат и каются, совершают преступления и добрые поступки, колеблются между добром и злом, как пламя свечи на ветру. А после того, как смерть свечу задует, душа человеческая судима по прижизненным поступкам своим. В сороковой же день после смерти каждый получает воздаяние — свой загробный жребий по частному суду Христову, и остаётся в нём до всеобщего суда Христова.

Когда же наступит день страшного суда, очень немногие из ожидающих будут допущены в рай. Другая малая группа, у которой сумма грехов перевесит, окажется в аду. Большинство же душ будут уничтожены Богом.

* * *

— Ну, ладно, — сказала Даша, когда Антон замолчал, — вот создал бог Адама и Еву, прогнал из рая за непослушание, а дальше-то что было?

— А пусть теперь Эндрю продолжит, — вмешался Боб, — чтобы по-честному. Ты как, Антон, не против?

— Что с вами поделаешь? Давайте, — вздохнул Антон, — вас же не удержишь. Не сейчас, так потом кашу девочкам в голове устроите.

— Никто не против? — спросил Эндрю, — ну, слушайте тогда. После изгнания из рая начали люди плодиться и размножаться. Очень уж им это занятие понравилось. Да и по сей день любят они эту работу, да девчонки? — рассказчик подмигнул девочкам. — Плодились, как кролики.

Большинство из них избирали путь неправедный, эгоистичный, путь потакания своим низменным инстинктам. Мало того, дочери человеческие умудрялись даже сыновей божьих соблазнять и в постель к себе затаскивать. Дети от таких контактов рождались крупные, здоровые, но богу всё это очень не нравилось.

Смотрит бог — живут люди так, как будто и нет над ними создателя, ожидающего от них совсем другого поведения. Увидел всевышний, что не в ту степь завела людей подаренная им свобода выбора. И понял, что делать нечего, придётся утопить их всех, как щенят. А зачем ему эти своевольники? Не для того он человека создавал. Для чего — спросите? А вот это дальше понятно станет.

А пока что отобрал бог из всего наплодившегося стада козлищ единственного праведника — Ноя. Со всей семьёй. На развод, значит. Велел ему ковчег строить, да всех животных туда по паре, чистых и нечистых, собрать. Тоже на развод. Скептики меня уже спрашивали не раз, к чему, мол, такие сложности? Не мог, что ли, создатель, одним махом всех уничтожить, а потом всех опять создать? Не знаю. Знаю, что мог, конечно, потому как всемогущий. А вот почему не захотел — не знаю. Придумывать-то разные объяснения можно, да только зачем? Скажу лишь: «Пути Господни неисповедимы».

И ещё скептики такие вопросы задают: а как, мол, в таком кораблике махоньком, десятки миллионов видов живых существ поместились? Да ещё вместе со всеми бактериями, чумы, холеры, сифилиса, а так далее?

А ответ-то прост: разве не всемогущ Бог? А что стоит Всемогущему лишнее чудо сотворить — разместить большое в малом? А может, Он только глобальный банк генетического материала всех живых существ Ною спасать поручил? Разные возможны варианты, но раз истину нам Господь не открыл, значит есть у него на то свои причины. А нам только гадать остаётся. Да и зачем гадать-то? Главное — стремиться понять самую суть, не детали. А суть заключается в том, что всемирный потоп — это и есть вторая печать гнева Господня, описанная Иоанном Богословом.

Третья же печать — смешение языков во время строительства Вавилонской Башни. Решили люди, что раз не берёт их Всевышний к себе в рай, построить башню высокую, до самого неба, и таким путём, вопреки установлению Божьему, самим до рая добраться.

Да не тут-то было. Спустился Бог на землю, посмотрел на стройку века, усмехнулся про себя, да и смешал людям языки их. То есть, разделил единое прежде человечество на расы и нации, дав каждому народу свой язык, на другие языки непохожий. И перестали люди понимать друг друга, и расселились по разным землям по языкам своим.

А потом начались безобразия всякие в городах Содоме и Гоморре, и прилегающим к ним областям. Процветали тут и инцест, и скотоложство, и мужеложство, и всякие другие развраты. Пришлось Господу сломать четвёртую печать гнева своего и пролить на эти два города огонь и серу. После этого наказания Божьего и до сих пор ничего там не растёт, ни деревца, ни травинки. Мёртвое там всё, и море там мёртвое.

Но если первые три печати гнева Божьего были всемирными, четвёртая и пятая печати стали локальными, в национальном, так сказать, масштабе. Для каждого народа своя.

Для России это был большевизм, низвергнутый на народ, нарушивший клятву свою, присягу, данную в 1613 году первому царю из династии Романовых, Михаилу. Скептики, конечно же, и тут уличат меня в нелогичности, напомнив, что цареубийства на Руси случались неоднократно и ранее. Так-то оно так, да только каждое из этих убийств совершено было лишь маленькой группой придворных, но не народом русским.

Первое цареубийство, совершённое представителями народа, произошло в марте 1881 года, когда народовольцы бросили бомбу в карету Александра II. Тридцать шесть их было, народовольцев. И заметьте, с тех пор каждые тридцать шесть лет Россия оказывается перед новым выбором.

Через 36 лет наступил 1917 год. Народ русский не раскаялся. Царь Николай II вынужден был отречься от престола, произошёл переворот, смена идеологии. А через год — самое страшное преступление в истории России — убийство царя, всей его семьи, и даже четырёх человек из обслуживающего персонала. Вот тут и была сломана пятая печать гнева Господня над Россией. Об этом дальше.

А пока отложим ещё 36 лет от 1917 года — получится 1953. А это год смерти Сталина. 36 лет Россия корчилась в муках: в лагерях, на строительстве каналов, гидроэлектростанций и сталелитейных заводов. Голодала и погибала на полях сражений Великой Отечественной.

Умер Сталин, опять-таки, заметьте, в марте. Пришёл ему на смену Хрущёв. Произошёл идеологический сдвиг. Культ личности был осуждён. Но раскаяние народное не наступило. И обречена была Россия мучиться ещё 36 лет, до прихода к власти Горбачёва.

Следующий переломный момент в истории русского народа — 1989 год. Опять ломка идеологии, начало перестройки. Как вы знаете, ничего хорошего из этой затеи тоже не получилось. Я имею в виду — для народа ничего хорошего. Номенклатура и КГБ-шники как были, так и остались наверху. Ну, этим-то так и так прямая дорога в ад. А вот народ не покаялся. Значит, не прекращается и гнев Божий.

Есть и другая линия магических чисел. Ещё Серафимом Саровским была царю Николаю II предсказана судьба его самого и всей семьи его. Сказано было царю также, что за каждого убиенного будет весь народ страдать десять лет — вынь да полож! Так и было с 1918 по 1988. А после этого срока народ должен покаяться в грехе цареубийства.

Если же не покается, каждые десять лет будет подвергнут очередному наказанию, за каждого из убиенных вместе с царской семьёй людей. Так и случилось: в 1998 году — кризис, разорение народа, два года вся страна в депрессии. Только вроде бы начал народ подниматься с колен на волне роста цен на нефть, через десять лет, в 2008 — опять кризис.

Покаялся ли народ русский? Нет, не покаялся. Думаете, случайны все эти совпадения в датах? Нет, не случайны. Всё там, наверху, уже предрешено. Ждал Господь всенародного покаяния, чтобы простить Россию. Ведь наказывает всевышний только того, кого любит, чтобы направить на путь истинный. Вот только очевидно теперь, что не дождался. Все сроки прошли и махнул господь рукой на Россию — выживайте, как знаете. Отвернулся от чад своих, вот почему страдает сегодня русский народ. Но продолжает неправды свои, каяться и не собирается.

Поэтому недолго осталось ждать и шестой печати гнева божия. А будет это — пришествие Антихриста. И произойдёт это скоро. Может быть, при жизни этого поколения.

Седьмая же печать есть не что иное, как страшный суд. Когда он наступит, отделит Господь святых и поместит их в рай. Самые большие грешники будут мучиться в аду вечно, а остальные души, которые ни туда, ни сюда не годятся, будут просто уничтожены. Перестанут существовать.

Теперь становится до конца понятен смысл существования человечества: Богу нужны святые. Он хочет общаться с ними. Немного святых среди людей, вот и ждёт Всевышний, когда число их достигнет нужной Ему величины. А затем — страшный суд, и человечество перестанет существовать. За ненадобностью.

* * *

— А ты как, Антон, согласен со всем этим? — спросил Боб. — По-моему, так вполне в русле христианства изложено.

— Всё в кучу навалено и перемешано, — отозвался Антон, — истинные высказывания и фантазии. А стиль изложения всё тот же — скоморошеский, ёрнический. Ничего святого у тебя нет, Эндрю. Надо всем потешаешься. Взрослый ведь человек, а серьёзности нет нисколько.

— Знаете что, друзья мои, — неожиданно торжественным тоном обратился к собравшимся Боб, — у меня ко всем вам деловое предложение. Давайте-ка каждый вечер собираться все вместе и диспуты устраивать. Обмен мнениями, так сказать. И девочкам полезно, пусть ума-разума набираются. Народ, я вижу, у нас здесь собрался непростой, у каждого что-то своё на уме. Можно и поделиться ведь с честной компанией для взаимного обогащения. Вон у Антона с Эндрю как здорово получается, почему бы не продолжить?

— Мне очень понравилось, — обрадовалась Ксюша, — только вы, мальчики, не ссорьтесь. А так — просто замечательно.

— И мне тоже интересно, — присоединилась к подружке Даша.

— Ну, если дамы просят — отказать невозможно, — развёл руками Эндрю.

— А ты как, Алекс? — спросил Боб, — хорошо понимаешь, о чём речь идёт? А то примолк что-то.

— Не всё, конечно, — признался Алекс, — но чувствую, что мне полезно вас слушать. И интересно. Я ведь об этих вещах совсем никакого представления не имею. Говорить мне трудно, но понимаю я гораздо больше, чем могу выразить.

— А ты не стесняйся, — подбодрил его Боб, — если что, валяй по-английски, будь проще.

* * *

Утром следующего дня перед выездом на трассу Алекс попросил Эндрю посоветовать ему, что можно почитать по философии.

— Я вижу, ты этими вопросами серьёзно занимался, — сказал Алекс, поднимаясь из-за стола после плотного завтрака. — А то я глянул в сети, там миллионы сайтов, тысячи авторов и наименований. Я попытался наугад читать — что-то совсем ничего не понятно.

Один всю философию к лингвистике сводит, другой начинает объяснять, что надо жить со страстью. Я вижу, у тебя свой, независимый взгляд на многие вещи. Посоветуй мне что-нибудь на свой вкус.

— Вот, — ответил Эндрю, протягивая напарнику электронную книгу. — Скачай себе двести тридцать шестой номер. Ответов на все вопросы в этой работе не найдёшь, но задуматься заставит. Кроме того, мне подход автора нравится. Он старается прояснить каждую проблему, а не туману напустить, как многие другие. Правда, в этой книге нет никакой структуры изложения, так, разрозненные мысли записаны. Но мне это как раз и нравится. Как в жизни. Понравится — я тебе ещё что-нибудь дам.

— Спасибо, Эндрю, — просиял Алекс, подключая электронную книгу приятеля к своей.

11. ВООРУЖЕННОЕ НАПАДЕНИЕ

День прошёл без приключений. Вечером, после того как Алекс с Антоном, вернувшись с ежедневного объезда участка, приняли душ и переоделись, все шестеро собрались в кают-компании за столом.

Принарядившиеся, как на праздник, девушки накормили мужчин сытным ужином и, разлив по чашкам ароматный кофе, сами уселись за стол и приготовились слушать.

— Вчера у нас тут завязалась очень любопытная дискуссия, — начал Боб, как-то незаметно утвердившийся в роли координатора. — Не знаю, как вы все, а я так целый день сегодня то и дело возвращаюсь мысленно к аргументам, высказанным вчера здесь нашими друзьями. Вот я и подумал, может быть, у кого-нибудь появились вопросы по поводу вчерашнего обсуждения? Как наши дамы? Не хотят ли что-нибудь уточнить — прояснить — узнать дополнительные факты?

Боб выжидательно посмотрел на девушек.

— У меня есть вопрос, — немного стесняясь, сказала Ксюша. — Андрей вчера сказал, что Иисус Христос только израильтянам спасения хотел, а остальные народы для него всё равно, что собаки бездомные. Я правильно поняла? Антон, может быть, ты нам расскажешь?

— Ну, сама подумай, как такое может быть? Если самая главная идея Нового Завета — любовь к ближнему? — назидательно сказал Антон.

— Вот именно, к ближнему, — вставил Эндрю, — а о дальнем и речи не идёт. А кто для Иисуса ближний — китаец, что ли? Или какой-нибудь ацтек?

— Все люди на земле — дети Божьи, — с укором посмотрел на него Антон, — все без исключения.

— Ну-ка, девочки, залезьте-ка в сеть, — усмехнулся Эндрю, — найдите Библию, вместе и прочитаем.

Даша придвинула к себе портативный компьютер и уверенно забегала пальцами по клавиатуре.

— Вот, нашла, — сказала она через пару минут.

— Открой теперь Новый Завет, — продолжал Эндрю. — Что там в самом начале стоит?

— Евангелие от Матфея, — отозвалась девушка.

— Так, хорошо. Найди-ка главу пятнадцатую.

— Нашла.

— Просмотри быстренько сама, а то, что к делу относится, прочитай вслух.

— А, вот, — сказала Даша минуты через полторы, — читаю:

«И вот, женщина, хананеянка, вышедши из тех мест, кричала ему: «Помилуй меня, Господи, сын Давидов! Дочь моя жестоко беснуется». Но он не отвечал ей ни слова. И ученики его, приступивши, попросили его: «Отпусти её, потому что кричит за нами».

Он же сказал в ответ: «Я послан только к погибшим овцам дома Израилева». А она, подошедши, кланялась ему и говорила: «Господи, помоги мне».

Он же сказал в ответ: «Нехорошо взять хлеб у детей и бросить псам».

Она сказала: «Так, Господи! Но и псы едят крохи, которые падают со стола господ их. Тогда Иисус сказал ей в ответ: «О, женщина! Велика вера твоя; да будет тебе по желанию твоему». И исцелилась дочь её в тот час».

Даша прекратила читать, и в комнате наступило молчание. Антон медленно поднялся со своего места, прошёл за спинами девушек и с недоверием заглянул в экран компьютера, перегнувшись через Дашино плечо. Щеки и уши его пылали.

— Ты что же, никогда раньше этого не читал? — с удивлением спросил Эндрю.

Антон, поджав губы, отрицательнопомотал головой.

— А у меня тоже вопрос появился, — неестественно громким голосом сказала Даша, явно стараясь отвлечь присутствующих от скользкой темы. — Я тут очень интересную статью нашла.

Она быстро защёлкала клавишами и начала читать.

«Учёные создали аппарат, который переводит человеческие слова в электромагнитные колебания, способные влиять на молекулы наследственности — ДНК. И оказалось, что некоторые слова вызывают мутагенный эффект чудовищной силы. Корёжатся и рвутся хромосомы, меняются местами гены. В результате ДНК начинает вырабатывать противоестественные программы, которые тиражируются организмом, передающим потомству программу самоликвидации.

По оценкам специалистов, эти странные слова вызывали мутагенный эффект, подобный тому, что даёт радиоактивное облучение мощностью тридцать тысяч рентген.»

— Что ты такое читаешь? — поморщился Алекс.

— Статья, — растеряно посмотрела на него девушка. — Научная. Называется «Генетическая мина замедленного действия».

— Подожди, Алекс, не мешай, — жестом остановил его Боб. — Пусть девочка почитает, потом прокомментируешь.

Алекс с видом мученика закатил глаза, взял со стола свою рюмку и отпил изрядный глоток.

— Продолжай, Дашуня, — мягко сказал Боб. — Не стесняйся. Каждый имеет право задавать любые вопросы.

«Учёные пришли к выводу», — дрогнувшим голосом продолжала чтение Даша, — «что некоторые человеческие слова обладают не энергетическим, а информационным воздействием на ДНК. Сила эффекта зависит главным образом от содержания сообщённого текста. Так, наследственные программы повреждались, когда исследователи говорили нечто ужасное — например, злословили растению, из которого получили препарат ДНК.

И тогда провели противоположный эксперимент. Через свой аппарат учёные «благословили» семена пшеницы, убитые радиоактивным облучением мощностью в десять тысяч рентген. Результат превзошёл все ожидания: перепутавшиеся гены, разорванные хромосомы и спирали ДНК встали на свои места и срослись. Убитые семена ожили и взошли. А в контрольной группе они так и остались мёртвыми.

Наконец, учёные «благословили» через аппарат здоровые зёрна пшеницы. В результате они стали бурно расти в отличие от контрольной группы».

Даша остановилась и подняла виноватый взгляд на Алекса.

— Девочка моя хорошая, — улыбнулся ей Алекс, — представь себе, что у тебя есть ребёнок, скажем, маленькая дочка, которую ты очень любишь. И она вдруг у тебя заболела. Куда ты её понесёшь: к врачу, чтобы он её вылечил, или в церковь, чтобы её там священник благословил?

— Даша девочка разумная, — помог растерявшейся девушке Боб, — я не сомневаюсь, что она приняла бы правильное решение. Однако, не все люди, к сожалению, ставят разум выше предрассудков.

Слышал ли кто-нибудь из вас о таком Порфирии Иванове? Жил такой старец в России в конце прошлого века. В одних трусах босиком по снегу зимой ходил. И спал в снегу, бывало. И собралась вокруг него группа последователей, уверовавших в его близость к богу. Начали люди детишек своих малых закалять — босиком по снегу гонять. А Порфирий сам, хоть и святой человек, но от рака в своё время всё-таки помер.

А тут в скором времени в одной из этих сектантских семей ребёнок заболел тяжело — не то дифтерит, не то — воспаление лёгких. Ну, верующие родители, недолго думая, в соответствии с учением святого старца малыша босиком на снег выгнали. А тот возьми на другой день и умри.

Думаете, родители расстроились? В вере своей усомнились? Ничуть не бывало. Очень даже обрадовались тому, что святой Порфирий Иванов ребёночка их к себе прибрал, в рай светлый.

— А вот мне любопытно, — подал голос Антон, — как вы можете вот так запросто отбросить результат, полученный другим учёным, без всякого анализа, не поинтересовавшись даже, в каком научном издании его оригинальные работы опубликованы, я уже не говорю о том, чтобы эти работы прочитать.

Выходит, что ваша наука-то ничем от религиозной веры не отличается. Как что-то в рамки ваших научных верований не вписывается, так вы сразу неудобный для вас факт объявляете псевдонаучным или даже заведомой ложью. В этом и заключается ваш научный подход?

— Ты понимаешь, Антон, — задумчиво сказал Алекс, — если бы я на одну минуту попытался согласиться с тем, что такое действительно возможно, я вынужден был бы зачеркнуть и выбросить на помойку всю молекулярную генетику, все достижения человеческой мысли, все открытия, сделанные в этой области за последнее столетие, все результаты генной инженерии, всю медицинскую практику, основанную на генетике.

И вместо всей этой совокупности знаний, добытых поколениями учёных, я должен был бы начать учить заклинания, воздействующие на ДНК и хромосомы живых организмов. Как ты себе это представляешь? Возможно ли это?

Эндрю в это время ласково смотрел на Дашу, хитро улыбаясь. Девушка застенчиво улыбнулась ему в ответ и опустила взгляд к компьютерной клавиатуре.

* * *

В этот момент резко взвыла сирена тревоги. Мужчины вскочили со своих мест и молча бросились в рубку.

На центральном пульте пульсировали две красные лампочки. Ворота ангара, вход на станцию и окна уже были наглухо задраены металлическими щитами с упругим пластиковым покрытием — сработала аварийная система.

— Нарушена лазерная защита в северном секторе, — возвестил Боб.

В ту же секунду снаружи раздался взрыв, звук которого проник под толстые своды купола.

— Похоже, из гранатомёта стреляют, — хладнокровно отметил Эндрю.

Боб уже связался с центральной. На экране появилось изображение Франка.

— Четвёртый пост атакован, — как можно спокойнее доложил Боб. — Число нападающих, судя по тому, что мы видим на инфракрасных экранах, несколько десятков, но на самом деле их может быть гораздо больше. Вооружены гранатомётами и калашниковыми. Прошу разрешения на экстренную защиту.

Снаружи один за другим прозвучали два взрыва.

— Задействуйте вторую и четвёртую системы экстренной защиты, — дал разрешение Франк.

В открытую дверь заглядывали бледные от волнения девушки.

— Эй, девчушки, — позвал их Эндрю, — вы чего перепугались? Эта шантрапа с таким же успехом могла нападать на нас с каменными топорами.

— Включаю экстренную защиту два, — объявил Боб, нажимая кнопку на пульте.

«Динь-динь-динь» — раздалось громкое металлическое лязганье где-то на верхушке купола. В тот же момент стрельба снаружи как по команде прекратилась.

— Что это так громко звенело? — удивлённо спросила Даша.

— Это просто звук из динамика для привлечения внимания, — пояснил Эндрю, — эти дикари непроизвольно обернулись на звук и были ослеплены яркой вспышкой света в видимом и ультрафиолетовом диапазоне. Так что все они на пару часов совершенно ослепли.

— Ну что, — спросил Антон, — включаем четвёртую?

— Валяй, — согласился Боб.

Антон перевёл рычажок на своём пульте на максимум и щёлкнул тумблером.

— А как четвёртая работает? — поинтересовался за его спиной Алекс.

— А это те же шмели, — ответил Антон, — только не нуждающиеся в управлении оператором. На каждом из них установлен миниатюрный тепловой рецептор, с помощью которого нано-компьютерный чип осуществляет свободный поиск цели.

Эти шмели атакуют всё тёплое и шевелящееся. Только впрыскивают не снотворное, а микродозу нервнопаралитического яда, которого хватает часов на двенадцать-четырнадцать. Периферическая нервная система отключается, но головной мозг продолжает функционировать. Так что теперь у этих вояк будет достаточно времени, чтобы осознать в какое дерьмо они вляпались.

— Ну, всё в порядке? — спросил Франк с экрана видеосвязи.

— Вроде, да, — ответил Боб, — инфракрасные камеры никакого движения снаружи не фиксируют.

— Вот и ладненько, — Франк улыбнулся. — На всякий случай пусть кто-нибудь из вас подежурит у пульта, а с рассветом пришлём к вам три грузовых вертолёта. На уборку урожая. Всё, спокойной ночи. Я отключаюсь.

Экран видеосвязи погас. Антон вызвался подежурить. Чтобы, как он сам объяснил, уклониться от этой самой утренней «уборки урожая». Вся остальная компания перебралась в гостиную. Девочки всё ещё выглядели встревоженными. Боб вытащил из заначки две бутылки полусладкого вина, с гордым видом откупорил их и разлил содержимое по бокалам.

— Поздравляю с удачей, — сказал он, салютуя присутствующим, — судя по тому, что мы видели на экранах наружного обзора, все мы имеем шанс за одну ночь стать миллионерами. Думаю, что худо-бедно, а по десятку этих духариков на каждого из нас наберётся. А товар этот нынче в цене.

— Это ведь люди всё-таки, — поёжилась Ксения, — как-то они у тебя легко в товар превратились.

— Голубушка ты моя, — Боб ласково погладил девушку по головке, — дай этим людям волю, они бы уже тебя на вертеле поджаривали. На ужин. Предварительно изнасиловав всей бандой.

* * *

Поговорив ещё полчаса на отвлечённые темы, все потихоньку разбрелись по своим комнатам, хоть спать никому ещё не хотелось.

Алекс, не раздеваясь, улёгся на кровать со своей электронной книгой в руках и открыл файл, который утром скачал у Андрея.

«Эта книга о самом главном: о смысле жизни. Сотни философов крутились вокруг этого вопроса сотни лет. И где же результат их глубокомысленных изысканий? Кто-нибудь нашёл чёткий и однозначный ответ? Служители религиозных культов утверждают, что они дают ответ своей пастве. Так ли это? Могут ли верующие быть уверены в том, что их не обманывают? Не обманывают ли верующие сами себя? Существуют ли доказательства реальности загробного мира, о котором нам вещают религиозные лидеры и церковные иерархи?

Нерелигиозные философы стараются обойти этот вопрос стороной, не упоминать о нём вовсе. Ближе всех подошли к осознанию этого вопроса экзистенциалисты. Они понимают, что человек вброшен в этот мир помимо его воли. Но вопрос «зачем?», «в чём смысл?» этого вбрасывания и дальнейшего существования вброшенного человека стыдливо не замечается. Все берутся учить нас «как» надо жить, не объясняя «зачем».

Для беспристрастного анализа вопроса о смысле жизни необходимо встать на точку зрения стороннего наблюдателя. Инопланетянина, не идентифицирующего себя ни с какой человеческой общностью: расой, нацией, государством, религиозной конфессией, и так далее. Давай, дорогой читатель, взглянем на нашу планету со стороны. Из иллюминатора летающей тарелки. Что мы увидим?

Небольшая планетка, всего 12700 километров в диаметре. Две трети поверхности планеты покрыты водой. Оставшаяся треть далеко не вся пригодна для жизни. Значительную часть суши занимают вечные льды, пустыни, горы, тропические леса, тундра.

На пригодной для жизни территории утвердилась и размножилась популяция прямоходящих живых существ, называющих свой вид «homo sapiens» — «человек разумный». Самоназвание гордое, но чересчур самонадеянное. Отдельные экземпляры и группы особей преследуют свои эгоистические цели в ущерб остальным обитателям планеты. Огромные ресурсы — природные, физические, интеллектуальные, — направлены на уничтожение себе подобных. Внутривидовая борьба не на жизнь, а на смерть достигает планетарных масштабов.

Значительная часть населения планеты испытывает острую нехватку пищи и чистой воды, десятки миллионов особей ежегодно гибнут от голода. Сотни миллионов страдают от хронического недоедания всю свою короткую жизнь. Скученность населения в городах и дефицит необходимой для жизнедеятельности чистой воды вызывают эпидемии различных болезней. Уровень загрязнения окружающей среды постоянно растёт в соответствии с ростом численности популяции и уровнем технологий. Сокращается площадь сельскохозяйственных угодий, количество рыбы в океане, запасы полезных ископаемых в недрах, но прирост населения продолжается.

Средняя продолжительность жизни колеблется от восьмидесяти лет в благополучных регионах до двадцати пяти лет в неблагополучных. Значительная часть населения страдает от врождённых и приобретённых физических и психических заболеваний. Чрезвычайно высок уровень вне- и внутриэтнической агрессии. Одни особи стремятся подчинить себе остальных. Повсеместно распространены пытки и издевательства одних индивидов над другими, доставляющие маниакальное наслаждение истязателям и неимоверные страдания жертвам.

Совокупный объём знаний и уровень технологий растёт экспоненциально, однако, в процессе интеллектуального развития общества принимает участие менее одного процента населения. Подавляющее большинство прозябает в невежестве.

Да и результаты научной деятельности наиболее развитой части популяции используются в первую очередь для производства и усовершенствования различных видов оружия для уничтожения себе подобных. Мощности уже накопленного оружия достаточно для того, чтобы многократно уничтожить всё живое на планете, но процесс наращивания и повышения действенности орудий убийства продолжает интенсифицироваться.

Разница в уровнях развития различных индивидов парадоксальна: одни популяции вышли в космос, и практикуют генную инженерию, другие остановились в своём развитии на уровне каменного века, не имеют письменности и не умеют считать.

Поражает и разница в уровне жизни: в одних географических регионах «homo» живут в комфортабельных жилищах, перемещаются с большой скоростью на значительные расстояния в высокотехнологичном транспорте и страдают от ожирения, тогда как в других ареалах обитания представители того же самого вида не имеют ничего, даже одежды, и массами вымирают от голода. При этом уровень рождаемости в неблагополучных районах во много раз превышает уровень рождаемости наиболее обеспеченных областей.

Интенсификация сельского хозяйства является причиной сокращения площадей, пригодных для выращивания продуктов питания, наращивание производственных мощностей ведёт к истощению запасов полезных ископаемых и загрязнению окружающей среды отходами производства.

Ни на секунду не прекращается процесс уничтожения одних групп населения другими. В различных географических точках этот процесс то затихает, то усиливается. «Homo» убивает представителей своего вида в массовом порядке и с невероятной жестокостью.

С удивительной настойчивостью и постоянством занимаются эти существа и самоуничтожением. Они отравляют сами себя ядовитыми веществами, разрушающими организм, с целью достижения временного состояния нарколептического наслаждения. Краткое удовольствие ценой собственного здоровья и даже самой жизни.

Более углублённое изучение жизни, традиций и привычек этого странного биологического вида приводит к совершенно невероятным, неожиданным с точки зрения рациональной логики открытиям.

«Homo» живут в мире вымышленных виртуальных ценностей. Примером одной из таких ценностей является некая искусственная информационная материя, являющаяся универсальным эквивалентом ценностей реальных. В настоящее время эта субстанция существует преимущественно в виде электронных импульсов, которыми обмениваются связанные между собой единой мировой сетью примитивные вычислительные аппараты, а также в виде слабых электростатических зарядов, зафиксированных на специальных физических носителях информации.

Странным образом эта искусственная символическая субстанция влияет на жизнь всей планеты. Те особи, которые контролируют и направляют потоки этой субстанции в мировой сети обладают поистине неограниченной властью над целыми сообществами своих биологических собратьев. Они определяют направление научных исследований и технологических разработок, контролируют производство сельскохозяйственной и промышленной продукции, устраивают грандиозные массовые операции по уничтожению одних субпопуляций другими.

Эта виртуальная субстанция обладает способностью временно трансформироваться в физические объекты, представляющие собой раскрашенные кусочки бумаги, которые могут быть обменены на реальные продукты и услуги.

Большую часть своей жизни «Homo» тратят на приобретение и накопление этой виртуальной субстанции, которую они называют «деньги». В погоне за деньгами они способны нарушать ими же самими установленные правила поведения, обманывать и даже убивать друг друга, рискуя собственными свободой и жизнью. Таким образом «Homo» становятся рабами ими же самими выдуманной виртуальной сущности.

Однако, этим стремлением «Homo» к самообману не ограничивается. Ещё большее удивление вызывает их вера в существование неких сверхъестественных всемогущих непознаваемых существ, которые управляют всеми физическими процессами во вселенной, а также биологическими и социальными процессами на их планете.

Эти верховные существа имеют власть нарушать физические законы природы и творить чудеса. Они наблюдают за поведением каждого представителя вида «Homo», оценивают это поведение в соответствии со своими критериями, наказывают и поощряют отдельные особи. Поэтому многие «Homo» находятся в постоянном процессе торговли с этими верховными существами. «Homo» предлагает им часть своего имущества, жизнь других «Homo», даже свои собственные добровольные страдания, в надежде получить за это избыточное вознаграждение, как при жизни, так и после смерти.

«Homo» постоянно обращаются к этим вымышленным сущностям со всевозможными просьбами, вслух и мысленно, будучи уверены, что их мысли будут прочитаны. «Homo» неустанно подвергают себя самоунижениям перед высшими существами, считая, что тем это должно нравится.

Различные субпопуляции «Homo» выработали отличные друг от друга представления об этих высших существах. Одни системы верований в корне отрицают возможность существования объектов веры других субпопуляций. В истории вида «Homo» неоднократно происходили массовые уничтожения одних групп другими только на том основании, что их представления о высших существах не соответствуют «истинным». При этом представители каждой системы верований именно свои фантазии считают истинными, а все остальные — ложными.

Фантастические высшие существа полностью регламентируют все стороны жизни верящих в них «Homo», накладывая ограничения на продукты питания, одежду, взаимоотношения полов, поведение в обществе, формы поклонения себе, размер жертвоприношений и многое другое.

Кажется очевидным, что всё, чего смогла достичь цивилизация «Homo», создано усилиями мысли наиболее творчески одарённого меньшинства, стоящего по своему умственному развитию неизмеримо выше основной массы популяции. Однако эти гениальные мыслители-одиночки всегда оказываются под властью посредственных по уровню интеллекта и эгоистичных в моральном плане представителей, преследующих свои низменные цели.

Ну, и как ты думаешь, мой дорогой коллега-инопланетянин, достойны ли эти смешные и непредсказуемые существа того гордого имени, которым они сами себя назвали? Осознаёт ли каждый из них своё место в этом мире и цель своего существования? Осознаёт ли хоть один из них, зачем живёт на этой планете?

Выходит, что нет. Потому что, если бы хоть один из них сумел ответить на этот вопрос, то непременно бы поделился бы этим знанием с остальными. Пока ничего подобного не произошло.

А зачем существует вся эта популяция в целом? Имеется ли у неё цель? Или просто плодятся как тараканы, или как бактерии в чашке с питательным бульоном? Если это так, то и конец у этого вида живых существ будет таким же, как у бактерий, неуклонно размножающихся на ограниченном жизненном пространстве — вымирание в результате исчерпания ресурсов питания и отравления среды обитания отходами своей же жизнедеятельности.

И такое уже не раз случалось в истории развития этого вида. Много было обнаружено в джунглях полуразрушенных храмов, заросших тропической растительностью, и целых городов, остатков древних цивилизаций, сгинувших по непонятным причинам. Жили в них люди, плодились, любили, ненавидели, уничтожали друг друга, надеялись на лучшее будущее — и исчезли, не оставив по себе памяти. Испытывают ли живущие ныне сожаление и сострадание к этим исчезнувшим цивилизациям?

Вот так же исчезнет с лица планеты и эта современная цивилизация, и некому будет пожалеть об этом. Так зачем же существует человечество? В чём ценность и смысл его существования? И что можно посоветовать каждому отдельному представителю этого странного сообщества живых существ? Как ему лучше дожидаться своей смерти? И не ускорить ли её приход, чтобы не мучиться? Что лучше: терпеливо переносить страдания и ждать «естественного» конца от старческой немощи и болезней или вовремя прекратить ненужные и неизбежные страдания самому?

Каждому представителю рода человеческого приходится самому искать для себя ответы на эти вопросы. И никуда от этих вопросов не деться, поскольку конец неизбежен. Из страха перед концом и возникают попытки самообмана. Слабые духом ищут утешения в религии, в уповании на продолжение существования сознания после смерти. «Тьмы страшных истин нам дороже нас утешающий обман.»

Мужественный человек не боится исчезновения своего «я», понимая, что оно не существовало целую вечность до момента рождения, так что ничего страшного нет и в том, что оно не будет существовать ещё вечность. Сам процесс умирания неприятен, поэтому стоит подумать о том, как сделать этот переход к небытию по возможности более коротким и безболезненным.

Но вопрос о смысле существования этого самого «я» в промежутке между двумя вечностями остаётся открытым. Каждый мыслящий человек на протяжении своей жизни хотя бы раз задумывался о смысле этой самой жизни. Каждый знает, что он не вечен и впереди его ждёт неизбежная смерть.

У каждого в жизни бывают неприятности, трудности, разочарования. Каждый человек испытывает боль, физические и душевные страдания. А потом умирает. Зачем, спрашивается, жил и страдал? Оно ему было надо?

Если быть честным перед самим собой и попытаться положить на одну чашу весов всё положительное, что с человеком случилось в жизни, все удовольствия, все минуты радости, покоя и удовлетворения, а на другую чашу — все унижения и страдания, выпавшие на его долю, что перетянет? Особенно после того, как на вторую чашу будет добавлена грядущая смерть?

Миллионы людей искали ответ на этот извечный вопрос. Безграмотные простолюдины и аристократы духа, поэты и писатели, учёные и философы. И где же он, этот ответ? Слышал ли ты от кого-нибудь, дорогой читатель, зачем ты родился на свет, зачем живёшь и зачем умрёшь?

Тысячи учителей человечества вдалбливали своей аудитории-пастве-последователям-ученикам-апологетам, как надо жить, к чему следует стремиться, в чём заключаются истинные ценности. И где же результат всех этих учений? Изменили ли они мир в лучшую сторону? А если нет, то в чём тогда польза и смысл этих учений?».

Алекс отложил книгу и закрыл глаза.

— Странно, — подумал он, — почему я сам никогда не задавал себе этот вопрос так чётко и ясно? Вся жизнь была заполнена напряжённой работой, текущими проблемами и заботами, и некогда было остановиться и задуматься о самом главном. А ведь именно ответ на этот вопрос и должен определять стратегию жизни. Направление поиска и точку приложения сил. Тем ли делом я занимался все эти годы?

И ведь события были так плотно упакованы, что и времени ни на что другое не оставалось. Нет, вроде я всё делал правильно, и упрекнуть мне себя не в чем. Случись прожить эти последние несколько лет опять, я, не задумываясь, принял бы те же решения. У меня просто не было выбора. И совесть моя чиста.

Значит, надо было пройти через всё и попасть сюда, в это дикое место, чтобы, наконец, задуматься. А зачем жили те дикари, которые сейчас лежат парализованные на земле вокруг нашего купола? Удивительно, почему я подумал о них в прошедшем времени? Они ведь ещё не мёртвые.

* * *

Громкий стук в дверь заставил Алекса открыть глаза.

— Эй, док, давай на выход, — прогудел голос Эндрю за дверью, — вертолёты уже приземлились.

Наскоро сполоснув рот дезинфицирующей жидкостью, Алекс выскочил в коридор. Дверь наружу была открыта. Выскочив вслед за могучей фигурой Эндрю на открытую поляну перед куполом, Алекс зажмурился от ярких косых лучей утреннего солнца. К ним уже направлялся упругой походкой выпрыгнувший из ближайшего вертолёта Франк Фергюсон. Поздоровавшись со всеми за руку, Франк обратился к Алексу:

— Прошу вас, док, оценить состояние каждого из транспортируемых перед погрузкой в вертолёты. Боюсь, что для некоторых из них даже малая доза нервнопаралитического препарата могла оказаться чрезмерной из-за недостаточной массы тела. Кое-кто из них может оказаться совсем карликом.

Кроме того, не исключено, что среди них могут быть совсем ещё дети. Эти могут быть уже в коме, так что надо будет ввести им противоядие, которое, кстати, возьмёте у пилота моей машины. А вы, ребята, — Франк обратился к остальным, — давайте, по грибы. Пеленгаторы у всех? Никто не забыл? Тогда вперёд.

Тела парализованных бандитов, невидимые в высокой траве, легко обнаруживались по отражённому сигналу маячков, которыми были снабжены все шмели. Ужалив свою жертву, шмель оставался на ней до тех пор, пока она не будет найдена, сообщая заодно остальным шмелям, что это тело уже обезврежено.

Франк не ошибся. Четверо из разложенных рядами на земле перед вертолётами тел оказались детьми в возрасте от семи до двенадцати лет. Они уже потеряли сознание, и зрачки их не реагировали даже на яркий солнечный свет. Противоядие минут за пятнадцать вернуло их к жизни, хотя координация движений у них ещё не восстановилась.

* * *

— Эй, док, — позвал Алекса пилот первого вертолёта, здоровенный малый под два метра ростом и объёмом грудной клетки как у гориллы-самца, — не хочешь со мной прогуляться? Там, — он указал направление рукой, — подальше от остальных, ещё трое, похоже, отдыхают. Пойдём, поможешь притащить. А то мне одному два раза тащиться лень.

— Пойдём, — пожал плечами Алекс.

Двоих они отыскали легко. Здоровяк подхватил одного на плечо, а второго подмышку.

— Вон там, в траве должен быть третий, — верзила кивком показал Алексу где. — Хватай его и возвращайся.

Сделав несколько шагов в указанном направлении Алекс вздрогнул и остановился как вкопанный. Тело бандита было покрыто шевелящейся коричневой массой. Обитатели видневшегося невдалеке громадного муравейника активно пополняли запасы пищи на ближайшее будущее. Во рту и в пустых уже глазницах парализованного бандита кишели маленькие прожорливые хищники. Человек был ещё жив и время от времени слабо стонал.

— Ну, что там у тебя? — спросил подошедший сзади пилот. — О, этот уже не жилец. Ладно, оставь его, пошли назад.

— Слушай, — обернулся к пилоту Алекс, — нельзя же вот так его оставить, чтобы мучился. Пристрели его, что ли.

Пилот, молча опустил свою ношу на землю, вытащил из висевшей на поясе кобуры длинноствольный пистолет, снял его с предохранителя и подал его рукояткой вперёд Алексу.

— Давай, док, прояви гуманизм, — с усмешкой пробасил он.

Алекс машинально принял пистолет и замер в нерешительности.

— Ты чего? — вертолётчик смотрел на Алекса сверху вниз, как на ребёнка, — первый раз, что ли? Давай, мочи, да пойдём. Чего время зря терять? Или оставь его, если не можешь.

Алекс сделал шаг вперёд, приставил пистолет к голове несчастного и, зажмурившись, нажал на курок. Выстрела он почему-то не услышал. Однако пистолет резко дёрнулся у него в руке и, открыв глаза, он увидел, что верхняя половина черепа у лежавшего отсутствовала, а мозги были разбрызганы по траве в радиусе около метра. Высокие ботинки на ногах Алекса тоже в кровавых ошметках. Несмотря на многолетний врачебный опыт доктора замутило.

— Молодец, — похвалил громила-пилот, — давай сюда пушку и пошли.

Засунув пистолет обратно в кобуру, он легко подхватил свою ношу и беззаботно насвистывая незатейливый мотивчик, зашагал обратно. Алекс шёл следом, слегка пошатываясь.

Минут через двадцать, когда все пленники были перетащены в грузовые отсеки вертолётов, наблюдавший за погрузкой Франк Фергюсон дал отмашку двум вертолётам на старт, а сам, в сопровождении пилота и Алекса, всё это время усердно отмывавшего свои ботинки из шланга, направился в купол.

Перешагнув порог кают-компании, Алекс обессилено опустился на стул, а вертолётчик, поймав своей огромной лапищей Ксению за тонкую шейку, притянул её к себе и что-то прошептал на ухо. Девушка молча шмыгнула на кухню и через полминуты вернулась с коньячной рюмкой в руках, больше чем наполовину наполненной светло-коричневой жидкостью.

— Примите успокоительное, больной, — пророкотал пилот, с улыбкой пододвигая Алексу рюмку.

— Как же так? — удивился Франк, — а нам всем? Что это за фаворитизм? Только вот этому не наливать, — он ткнул пальцем в сторону своего пилота, — он за рулём.

Через минуту всем было налито и Франк Фергюсон поднял официальный тост за новых миллионеров.

— Сто четырнадцать комплектов органов для трансплантации дают нам всем основания с оптимизмом смотреть в будущее, — возвестил он.

— Как, и детей тоже? — округлила глаза Даша.

— Нет, с детьми сто восемнадцать, — успокоил её Франк. — Детей отправят на реабилитацию. Психологам и психиатрам придётся поработать, хотя я сомневаюсь в успехе.

— Почему? — поинтересовался Боб.

— Вы даже представить себе не можете, через что пришлось пройти этим малышам, — ответил Франк.

— Может быть, расскажешь нам об этой банде, — вставил Эндрю, — мы же ничего о них не знаем.

— Стоит ли при дамах? — с сомнением в голосе произнёс Франк, посмотрев на девушек, — не хотелось бы травмировать их неокрепшие души.

— Что мы, дети, что ли? — обиделась Даша. — Мы полноправные члены группы.

Франк вопросительно посмотрел на Ксению. Та молча утвердительно кивнула.

— Ну, как хотите, — вздохнул Франк. — Эта банда называла себя Национальной Освободительной Армией. Освобождали они в основном сельских жителей от домашней скотины и запасов пищи, а от прямых столкновений с правительственными войсками умело уклонялась.

Зато в деревнях и небольших городках эти вояки творили страшные вещи: насиловали и убивали сами, заставляли отцов насиловать своих дочерей, сыновей — совершать половой акт с матерями, заставляли родителей убивать своих детей и есть их мясо.

Мужчин принуждали под дулом пистолета имитировать половой акт с углублением в земле, утыканным обломками бритвенных лезвий. Детей, поскольку те ещё по возрасту не могли принимать участия в изнасилованиях, заставляли расстреливать деревенских жителей, а детей такого же возраста — забивать насмерть палками и камнями.

Даша с Ксюшей молча смотрели на Франка расширенными от страха, полными слёз глазами.

— Прошу на меня не обижаться, — сказал рассказчик, глядя в упор на девушек, — сами напросились.

В эту минуту дверь в кают-компанию открылась, и на пороге появился техник, с самого утра возившийся с изуродованными бандитами аппаратами лазерной защиты.

— Всё в порядке, шеф, — возвестил он, обращаясь к Франку, — лазерные установки работают. Пришлось полностью заменить, ремонту не подлежали.

— Ну, что ж, — Франк поднялся, — пора и честь знать. Давайте, загружайтесь, ребята, и домой. А то я и так тут настроение всем испортил.

Техник с пилотом вышли, а Франк задержался на минуту, чтобы попрощаться со всеми остающимися за руку.

— А вы, красавицы, помните, когда подписывали контракт, то соглашались работать в сложных неординарных условиях?

Девушки кивнули.

— Вот они, эти условия и есть, — вздохнул Франк. — Держитесь, не раскисайте.

* * *

Добравшись как в тумане до своей комнаты, Алекс расшнуровал и сбросил мокрые до сих пор ботинки, и тут же рухнул на кровать. В голове шумело от выпитого. Алекс закрыл глаза и провалился в тяжёлый беспокойный сон.

* * *

Придя в себя часа через три он встал, босиком прошлёпал по коридору на кухню, сделал себе бутерброд с авокадо и луком, и вернулся к себе, никого не встретив по пути. Усевшись с бутербродом в руке за компактный столик, он включил свою электронную книгу и стал читать.

«Жизнь агрессивна во всех её проявлениях. Кажущееся мудрым и сбалансированным, экологическое равновесие является на самом деле непрекращающейся жесточайшей борьбой за выживание каждой особи и каждого вида. Даже у растений эта борьба отличается бескомпромиссностью и жестокостью.

Казалось бы, растут себе растения, используя только ресурсы почвы, влагу и солнечный свет. Никого не пожирают, никому не приносят вреда. Так ли это? Оказывается, ничего подобного!

Даже исключив из рассмотрения такие экстремальные примеры, как растения-хищники, заживо пожирающие насекомых, ботаники приходят к выводу, что растения ведут между собой нескончаемую войну не на жизнь, а на смерть. В мире существует множество видов растений-паразитов, которые, вместо того, чтобы получать питательные вещества из почвы, а энергию от солнца, предпочитают высасывать соки из других растений-труженников.

Но и этими агрессивными растительными существами не ограничивается война в мире растений. В лесу, в поле, в степи — везде идёт борьба за выживание. Везде ситуация одна и та же: всего на всех не хватит. Ресурсы почвы ограничены. Под поверхностью идёт борьба корней: побеждает наиболее стойкая, разветвлённая и агрессивная корневая система.

На поверхности идёт борьба за солнечный свет. Быстрорастущие растения затеняют своих конкурентов, но борьба на этом не кончается. Медленно растущие растения, такие как ель или дуб, выжившие в течении первых нескольких лет, впоследствии берут реванш и постепенно набирают силу, отбирая солнечный свет и минеральные вещества из почвы у более слабых собратьев. Дуб к тому же научился впрыскивать ядовитые дубильные вещества в корни своих соперников, убивая их.

В поле культурные растения без помощи человека проигрывают борьбу сорнякам. Лопухи и репей поливать не надо.

Ещё любопытное место — океанские глубины. Это очень бедная среда обитания. Живых организмов там мало. Холодно, темно, пусто. Фотосинтезом не проживёшь, поскольку нет солнечного света. Что же остаётся глубоководным жителям, как не пожирать друг друга? Обратите внимание на анатомические особенности обитающих там морских чудовищ: половину тела занимает голова с огромным ртом и жуткими кривыми зубами. Здесь в наивысшей степени справедлив закон выживания наиболее приспособленных. И мы имеем возможность наблюдать, каким образом они приспосабливаются.

Все живые существа на нашей планете способны испытывать боль и страдание. И все они рано или поздно умирают. Большинство из них страшной, мучительной смертью — их пожирают заживо.

Биомасса планеты состоит в основном из бактерий, одноклеточных организмов и насекомых. Даже одноклеточной амёбе, не имеющей нервной системы, неприятно, когда её заглатывает и начинает растворять в себе другая амёба, большая по размеру. Жертва старается вырваться и спастись.

Насекомые обладают развитой нервной системой и способны испытывать боль. В мире насекомых все охотятся за всеми. Пауки пожирают мух и других пауков, муравьи сжирают всех, кто попадается на пути, и не только насекомых, но и рептилий и даже млекопитающих.

Песчаные осы жалят тараканов, парализуют их, обгрызают им усы-антенны, и откладывают в них свои яйца для того, чтобы вылупившиеся из них личинки сожрали этого таракана заживо изнутри.

Для птиц насекомые являются пищей, так же, как и планктон в океане для рыб. Рыбы поедают друг друга, естественно, заживо. У млекопитающих хищники пожирают травоядных. При этом редко кому из травоядных удаётся дожить до естественной смерти от старости. То есть все они рано или поздно обречены быть съедены заживо. Учёные-биологи называют эти процессы взаимного пожирания «пищевыми цепочками». Такое название вызывает иллюзию чего-то вполне естественного, обыденного и совсем нестрашного. Но реальность-то от этого не меняется, каким словом её не назови.

Каждую секунду миллиарды живых существ на планете Земля испытывают непереносимые страдания и умирают мучительной насильственной смертью. Вся планета непрерывно, каждое мгновение, кричит от боли, задыхается и корчится в смертных муках.

Если принять гипотезу о том, что наш мир был создан богом, то придётся признать, что этот бог отличается поистине безграничным садизмом.

Таким же циничным садистом является и «созданный по образу и подобию божьему» человек. Это существо, называющее себя «разумным» изобрело огромное количество различных видов мучительных пыток и казней, растянутых во времени специально для того, чтобы жертва как можно дольше испытывала ужасные страдания.

А кто же эти жертвы? Такие же люди, как и мы с тобой, читатель. Такие же, как и мы — чьи-то дети, родители которых надеялись, что у их детей жизнь сложится лучше, чем у них самих. А скорее всего, вообще ни о чём не думали, повинуясь зову животного инстинкта.

Но тяга к индивидуальному мучительству, пыткам и казням — это только одна сторона морального облика человечества. С другой стороны мы видим неуклонное усовершенствование способов массового уничтожения себе подобных: порох и взрывчатка, химические отравляющие вещества и бактериологическое оружие, атомные, водородные и нейтронные бомбы, а так же средства их доставки — каких только ужасов не изобрёл изощрённый человеческий ум!

Вся наука, вся экономическая мощь всех государств мира на протяжении всей истории человечества были направлены на совершенствование орудий уничтожения, в надежде, что использованы эти орудия будут против «неприятеля», а не против самих создателей. Но ведь в любом случае уничтожены будут люди, часть человечества, обитающего на той же планетке.

Выходит, что человек «разумный» не в состоянии видеть дальше собственного носа и предвидеть негативные последствия собственной разрушительной деятельности? Рост населения и войны, хищническое расходование природных ресурсов и катастрофическое загрязнение окружающей среды.

И ведь всем прекрасно известно, что «чашка Петри», в которой мы все живём, не бесконечна. Кое-кто из нас задумывается об этом, предвидит надвигающиеся проблемы и пытается предупредить об этом остальных. Да кто же прислушивается к этим одиноким голосам? Жадность, нетерпимость, эгоизм, амбиции, стремление к роскоши, ненависть к «врагам» всегда берут верх.

И ты, дорогой читатель, всё ещё надеешься, что твоим детям уготована лучшая судьба, чем тебе самому? Тебе не жаль их, ещё не родившихся? Подумай, на чём основана твоя надежда? Это ведь просто бездумное оправдание бездумного процесса размножения. Реальной причиной производства на свет потомства является инстинкт. Такой же, как у кроликов, крыс и тараканов. С этой точки зрения «Homo Sapiens» разумным ещё не стал.

Наличие разума предполагает способность предвидеть будущие события исходя из заданных условий на базе анализа прошлого. Вероятность будущих страданий ребёнка, которого родители собираются зачать, очень велика, но люди предпочитают об этом не задумываться. Инстинкт намного сильнее разума.

В перенаселённых странах Африки, в Индии, в Бангладеш, в Китае, в Индонезии, на Филиппинах, в мусульманских странах, в Юго-Восточной Азии, в странах Центральной и Южной Америки вероятность того, что ребёнок будет испытывать страдания и умрёт преждевременно — от голода, болезней, в лагерях и тюрьмах, подвергаясь унижениям и издевательствам, — очень велика. В то же время и прирост населения там очень высок. То есть миллионы людей сознательно обрекают своих собственных детей на существование, полное лишений, несчастий и боли.

Кажется, что в странах Запада, принадлежащих к «Золотому миллиарду», всё наоборот: дети рождаются в обеспеченных семьях, от голода никто не умирает, боль снимается анестетиками, каждый может получить образование и найти работу по специальности. Райское существование!

Однако, прирост населения в этих странах почему-то значительно ниже, чем в странах третьего мира. Люди не хотят обременять себя многочисленным потомством. Есть у жителей этих стран и другие интересы в жизни. То есть, одна из причин снижения темпов рождаемости — «эгоизм» белой расы. Стремление жить для себя, а не для потомства.

Но посмотрим более внимательно, так ли уж счастливы жители западных стран? Возьмём для примера среднего европейца или американца. Родился ребёнок. Первые годы жизни живёт в изоляции от других детей, получая мало навыков общения со сверстниками. Часами просиживая перед экраном телевизора, на котором лупцуют друг друга глупые персонажи мультфильмов.

Пошёл ребёнок в школу. Счастлив ли он там? Чаще всего учёба в школе воспринимается как неприятная, скучная обязанность. Учителя и родители заставляют заниматься неинтересным делом, напрягаться, трудиться. А ему хочется играть в компьютерные игры или смотреть телевизор.

Подрос ребёнок, перешёл в среднюю школу. Здесь он начинает испытывать давление со стороны коллектива. Хорошо, если наш мальчик физически развит лучше одноклассников, а наша девочка отличается красотой, тогда им легче добиться популярности. Но здоровяков и красавиц не так уж много, а средним детям в коллективе не сладко. А уж если ребёнок слаб и некрасив — тогда его жизнь в школе превращается в сущий ад. Дети вообще очень жестоки друг к другу.

Закончил ребёнок школу. Что дальше? Поступать в университет? Но там надо тяжело трудиться, напрягать мозги, да и материально жизнь будет временно трудна. Особенно для детей небогатых родителей, а таких большинство. Многие идут работать: официантами, продавцами. Что-нибудь попроще и полегче. Хочется сексуальных удовольствий. Друзья познакомят с наркотиками.

Попрыгает наш ребёнок на танцульках в ночных клубах, поразвлекается на вечеринках — глядишь, и оказался в брачных узах. А там — и у самого дети появились. Теперь уже впрягайся и паши, деньги зарабатывай, расти детей, плати налоги, старайся жить не хуже других.

Но не получается. У соседа новый автомобиль. Приятель дом купил. У подружки жены — новое платье. А денег не хватает, чтобы жить, как хочется. Появляется неудовлетворённость, зависть, негативные эмоции, жалость к себе.

Так и проживёт человек жизнь в погоне за материальными благами, престижем и роскошью. Доброе утро — спокойной ночи. На работу — с работы. «Крысиные бега». Смотришь — постарел человек. Но не повзрослел. Так инфантильным подростком и попадает в дом престарелых. И доживает свою жизнь без дела и без толку, «перемазанный кашей и говном», по словам одного писателя.

Умер человек — и зачем жил, непонятно. И такую жизнь мы должны считать счастливой? Стоило родителям рожать ребёнка для того, чтобы он всю жизнь был неудовлетворён, недоволен собой и всем миром, и умер в муках никем и ничем?

Посмотри вокруг, читатель, поройся в памяти и в книгах, подумай, чью жизнь ты бы назвал счастливой? Знаешь ли ты хоть одну жизнь, которой можно позавидовать? Которую ты сам захотел бы прожить заново, целиком, от начала до конца?

Если бы Мария могла предвидеть крестные муки своего сына, согласилась бы она произвести его на свет? А ведь таких распятых, замученных, посаженных на кол, распиленных пополам, сожжённых живьём — были миллионы. А ещё большее число людей умерли от голода. А все остальные — от старости и болезней.

Можешь ли ты, читатель, позавидовать хоть кому-нибудь из всех этих людей, когда-либо живших на планете Земля? Можешь ли ты позавидовать кому-нибудь из живущих? Никто из них не знает, через какие муки им ещё предстоит пройти и какую смерть каждый из них примет. И тебя тоже ждут неудовлетворённость, если повезёт — старость. Обязательные страдания и смерть.

И ты готов подарить такую жизнь и смерть своему ребёнку? Инстинкт тянет, это понятно. Но ведь в современном мире существует столько способов предотвращения беременности. Не в средние века живём.

Неужели пресловутое желание «иметь детей» сильнее разума? Неужели ради удовлетворения этого желания ты готов испытывать муки, глядя на страдания своих любимых чад? Зная наверняка, что страданий и смерти им в конце концов не избежать? Ну и говно же ты после этого.

Теперь ты, конечно, задашь мне неизбежный вопрос: «Так ведь если все люди на Земле согласятся с такими выводами, то и род человеческий прекратится?»

А что, лучше ему продолжаться?».

Алекс отложил книгу и задумался.

— А ведь прав этот неизвестный автор. Странно, почему мне самому никогда ничего подобного в голову не приходило? Взять хотя бы сегодняшний день.

Неизвестно, сколько людей замучил до смерти, сжёг живьём, сломал психологически этот бандит до того, как сам оказался заживо съеден муравьями. Ведь действительно, ни его жертвам, ни ему самому лучше было бы не появляться на свет.

Да и у меня самого вся жизнь — как американские горки. Только-только, кажется, всё наладилось, всё хорошо — раз, и рушится спокойная жизнь к чёртовой матери. Никогда не знаешь, какой сюрприз тебе припасла судьба на завтра. Разве могло прийти в голову, что придётся всё бросить и скрываться в Африканских джунглях? И разве не делает неизбежная будущая смерть бесполезными все усилия и труды? Да, любопытная книжка. Ну, идём дальше.

«А теперь, читатель, давай попробуем проанализировать поставленный вопрос с точки зрения человека верующего, христианина. И католическая, и православная церковь запрещает не только аборты, но и контрацепцию, поскольку она нарушает заповедь божию «Плодитесь и размножайтесь».

Для того, чтобы следовать этой заповеди, разумный человек должен убедить себя в следующем:

1. Бог существует.

2. В прошлом бог вступил в контакт с представителем человечества и передал ему эту заповедь.

3. Человек, получивший эту заповедь непосредственно из уст божьих, правильно её понял.

4. Человек этот передал заповедь остальному человечеству без искажений.

5. Человечество в течении прошедших с того времени веков сохранило эту заповедь в первоначальном виде.

6. Каждый, нарушивший эту заповедь, будет сурово наказан адскими муками.

Однако, даже приняв на веру все изложенные выше допущения, остаётся нерешённым важный моральный вопрос: производя на свет ребёнка, родители подвергают его опасности совершения того или иного греха, в результате которого их чадо окажется осуждённым на вечные муки.

Таким образом, для родителей вырисовывается дилемма: с одной стороны — риск того, что их любимый ребёнок, плоть от плоти и кровь от крови будет обречён на вечные страдания, с другой — страх перед собственными муками за применение контрацепции и нарушения воли божьей.

Ведь получается, что благочестивый христианин подвергает риску своего любимого ребёнка только из-за эгоизма — дабы не подвергнуться наказанию самому.

Если наказание божье за контрацепцию не столь сурово (скажем, не вечные муки в аду, а что-нибудь временное и не слишком мучительное), то напрашивается логическое решение: лучше нарушить заповедь и самому подвергнуться менее страшному наказанию, то есть, пожертвовать своим временным благополучием и добровольно принять временные мучения, чем подвергать страшному риску любимое чадо.

В случае же, если наказание за применение контрацепции наверняка — вечные муки, тогда вопрос встаёт ещё острее: согласны ли родители откупиться от собственных вечных мук риском вечных страданий своего ребёнка?

Выбор в пользу рождения ребёнка и подвергания его риску греха и наказания — по меньшей мере неблагороден и неблаговиден, то есть, аморален, поскольку зиждется на эгоизме родителей, на их готовности откупиться от собственных вечных мучений пусть и потенциальными, но вполне вероятными вечными же страданиями их дитяти.

А теперь обратим внимание на роль бога в этой ситуации. Ведь это бог ставит родителей перед таким ужасным выбором. И это мы должны принимать за милосердие? За любовь бога к людям?

Заметьте, что ни один самый страшный садист-маньяк не может сравниться с богом в жестокости: самые страшные физические страдания, которым он может подвергнуть свою жертву, лишь временны. Бог же грозит вечными непрекращающимися страданиями! Ничего себе — милосердие!».

— Интересная книжка, — подумал Алекс, — может быть, дать Антону почитать? Или не стоит?

12. ВЕЧНЫЕ ВОПРОСЫ

В течении нескольких вечеров в кают-компании царило затишье. Никто ни с кем не спорил, никто не затрагивал в разговорах глубоких философских тем. Смотрели фильмы, играли в шахматы, слушали музыку. Разумеется, долго так продолжаться не могло. Каждый чувствовал, что на посту повисла какая-то пресная, скучная психологическая атмосфера.

Первым не выдержал Боб. В своей привычной иронической манере он начал исподволь провоцировать столкновение мнений своих партнёров по разным незначительным, далёким от глобальных проблем вопросам.

— Что-то наши дамы последнее время загрустили, — осторожно заметил он однажды после ужина. — И на нас совсем внимание обращать перестали. Вы не заболели, красавицы, а? Раньше как-то мы веселее жили.

— Ой, — вздохнула Даша, — как подумаешь, что вокруг делается, тошно становится. Я думала — удалось сбежать от всей этой мерзости жизни, а она, подлая, даже здесь, в лесу глухом, достаёт. Стараюсь об этом не думать, а мысли иногда сами, непроизвольно к этим мальчишкам возвращаются. Страшно подумать, что им за их короткую жизнь уже испытать пришлось.

— Что поделаешь, — горестно вздохнул Эндрю, — если род человеческий в массе своей по уровню морали, да и по многим другим параметрам, недалеко ушёл от обезьяньего стада.

— Вся беда в том, что человек совсем Бога забыл, — сказал Антон. — Вернее, не забыл, а сознательно отказался и от Бога, и от морали христианской.

— Антон, — укоризненно посмотрел на него Эндрю, — я думаю, что этот предмет мы уже обсудили и возвращаться к этому не стоит.

— Мальчики, — вмешалась Ксения, стремясь разрядить обстановку, — а вот объясните мне, почему испокон веков свободная любовь осуждается? И даже мужчинами! Дело-то ведь хорошее? — Ксюша с наивным видом округлила глазки.

— Ну, не везде, — возразил Боб. — На Таити, например, на островах Полинезии, в ночных клубах Нью-Йорка и Лос-Анджелеса очень даже приветствуется.

— Все перечисленные территории не затронуты цивилизационными процессами, — буркнул Антон.

— Ну, наверное, джунгли центральной Африки или острова Борнео тоже не самые цивилизованные области на нашей планете, — усмехнулся Эндрю, — однако супружеская неверность и там не поощряется.

— А что за племена населяют эти джунгли? — поинтересовался Алекс.

— Там живут наши близкие родственники, — с серьёзным выражением лица ответил Эндрю. — Самкам горилл приходится идти на всевозможные ухищрения, чтобы тайно спариваться с посторонними мужскими особями и в то же время избегать наказания от доминирующего самца. Уж не знаю, кто его познакомил с нормами религиозной морали.

Антон поднял голову и демонстративно отвернулся, всем своим видом показывая, что в полемику ввязываться не собирается.

— А что это Алекс у нас последнее время совсем букой стал, — теперь уже Даша попыталась перевести разговор на другую тему. — Молчит всё время, что-то там читает. О чём ты читаешь, Алекс? Поделись с нами.

— О смысле жизни.

— Ой, как интересно! И в чём же он заключается, смысл этот?

— Да ты лучше Эндрю спроси. Это он мне книжку дал. Наверняка, он лучше меня знает.

— Андрю-юша, — кокетливо-капризно протянула Даша, — ну-ка, научи нас, в чём смысл жизни?

— Чей смысл жизни тебя интересует? — серьёзно спросил Эндрю, — отдельного человека или человечества в целом?

— И того и другого. Давай про человека сначала.

— С человеком всё просто. Как и у любого другого животного, у человека есть вполне определённые, природой обусловленные стремления: прокормиться, расплодиться и подольше не умирать.

— Ну, это стремления, — вставил Боб, — а смысл-то в чём?

— Так в этом и смысл.

— И всё? А в чём же тогда человек от остальных животных отличается?

— Любопытством, вечной неудовлетворённостью, стремлением подчинить себе окружающих, стремлением к роскоши, способностью испытывать зависть, патологической жестокостью.

— Так. Давай разбираться, — задумчиво произнёс Боб. — Любопытство, стремление к власти и чувство зависти свойственны и обезьянам. Остаётся неудовлетворённость, стремление к роскоши, жестокость. Но это же ещё не всё.

— А любовь? — робко спросила Ксения.

— Я бы ещё добавил сострадание, — заметил Алекс, — и способность к самопожертвованию.

— И фантазию, — оживился Боб. — А также способность логически мыслить и предвидеть будущие события. И способность к творчеству.

— У животных нет и не может быть религиозного чувства, — сказал Антон, — это исключительно человеческое свойство, поскольку только человек создан по образу и подобию Божьему.

— Ну, способность фантазировать Боб уже называл, — саркастически хмыкнул Эндрю.

— Андрей! — Даша состроила смешную рожицу, — прекрати Антошу подкусывать!

— Ой, ой, боюсь, боюсь, — Эндрю в притворном ужасе замахал руками.

— Нет, ну а если серьёзно, — Ксюша вопросительно смотрела на Эндрю, — как это может быть, чтобы в человеке всё было так перемешано — и хорошее, и плохое. Нельзя же в одно и то же время быть и ангелом и дьяволом.

— Всё очень просто, — начал объяснять Эндрю. — Мы ведь говорим об абстрактном человеке, то есть о некоем среднем представителе человеческой популяции. Но человечество ведь неоднородно.

Понятно, что сострадание и жестокость — качества противоположные и не могут сосуществовать в одном и том же человеке одновременно. Значит, надо разделить человечество на две группы: в одну отобрать добрых, любящих, сострадательных, умных, творческих людей, а в другую — тупых, жестоких, завистливых, жадных, рвущихся к власти, стремящихся жить за чужой счёт негодяев. И тогда сразу всё встанет на свои места.

Существует, конечно, и третья группа, промежуточная, серая область, так сказать. Это множество человеческих особей, которых трудно однозначно определить в первую или во вторую категорию, но эти, в большинстве своём пассивные существа, не играют решающей роли в социальных и политических процессах. От них мало что зависит. Так же, кстати, как и от первой группы.

Именно вторая группа, не гнушающаяся никакими средствами для достижения своих целей, играет решающую роль в истории. Жадные, жестокие, лживые подонки всегда у власти. Именно они определяют тип общества и направление социальных процессов, в их руках концентрируется богатство, они принимают исторические решения.

При этом мягкие, добрые, сострадательные, интеллигентные представители рода человеческого не могут составить им конкуренцию. Просто потому, что негодяям, для достижения их целей, необходимо действовать сплочённо, напористо, жёстко, буквально идти по трупам, не останавливаясь ни перед чем, в случае необходимости предавая друг друга. Разве сострадательные интеллигенты на такое способны? Куда уж им!

Это всё равно, что сравнивать стаю хищников со стадом травоядных. Ясно, кто кого кушает, кто за чей счёт живёт. И так происходит в любой стране: хищники у власти, травоядные на них работают. Похожая картина и в международной политике: более сильные в военном отношении страны, обогнавшие своих конкурентов в научно-технической гонке, всегда найдут оправдание своим не слишком гуманным и сомнительно моральным методам использования своего преимущества. Особенно, если учесть, что в каждом государстве власть захватили свои хищники и обманщики.

— Так ведь и этого мало, — вклинился Боб, — теперь уже хищники из разных стран собираются в стаи, образуя транснациональные корпорации. А политические банды, стоящие во главе государств, объединяют свои усилия с руководителями этих корпораций. А учёные и инженеры всего мира будут работать на этих паразитов, совершенствуя средства уничтожения себе подобных, потому что кто платит, тот и музыку заказывает.

А ведь процветает и ещё более интересный бизнес — война за деньги. Мы все знаем, что существует множество так называемых охранных предприятий, готовых вести реальные военные действия и убивать ни в чём ни повинных людей за зарплату рядовым сотрудникам и прибыль руководителям.

— Ой, я теперь совсем запуталась, — растерянно сказала Ксюша, — а мы теперь кто: травоядные или тоже в хищников превратились?

— Хорошенький вопросик, — покачал головой Боб, — так сразу и не сообразишь, что ответить. Может быть ты, Эндрю?

— Попробую, — отозвался Эндрю. — Видите ли, поскольку всё, что происходит на нашей планете, находится под пристальным и неустанным контролем хищников, они заставляют нас, вегетарианцев, сотрудничать с ними в той или иной степени, работать на них.

Одни соглашаются на это добровольно, то есть, продают свои принципы за деньги и привилегии. Другие вынуждены идти на это будучи поставлены в безвыходную ситуацию.

Думаю, что каждый из присутствующих попал сюда не по своей воле, не в погоне за деньгами. Мне кажется, что я достаточно хорошо узнал вас, друзья мои, за то время, что мы живём здесь в тесном контакте, и могу констатировать, что все вы — люди порядочные, добрые, высоконравственные, и извлекать для себя выгоду из чужого горя не стремитесь.

Но, к сожалению, слишком часто случается так, что наши мнения никого не интересуют, и мы бываем поставлены перед нелёгким выбором. Согласие работать здесь, в джунглях, в полной изоляции от людей и культуры, было, наверное, для каждого из нас наименьшим злом, как вы думаете?

Наступило минутное молчание. Каждый вспоминал свою нелёгкую судьбу и причины, заставившие бежать из прошлой жизни.

— Я всё-таки не поняла, — подала голос Даша, — а зачем мы всё-таки живём?

— Вопрос неправильно поставлен, — ответил Эндрю. — Не зачем, а почему. Потому что произвели нас на свет и нас не спрашивали, хотим мы этого, или нет. А действительно осмысленный вопрос другой: зачем детей рожать? Зачем их в такое же положение ставить, в котором мы сейчас сами находимся?

Ну, подумайте: не существовал я целую вечность до моего рождения, родился на короткий срок, потрепыхался, побился, как рыба об лёд, и исчезну опять же на целую вечность. Какой вы видите в этом смысл? Не в минутных удовольствиях и страданиях, а в целом, по большому счёту?

И я ведь далеко не первый человек, который об этом задумался. Вот и в книге, которую Алекс читает, о том же. Да сотни лет назад уже люди об этом же думали. Не знаю, все ли вы слышали такое имя — Омар Хайям? Боб-то наверняка знает. Великий был человек, поэт и философ, математик и астроном.

Ну-ка, Боб, может вспомнишь ещё что-нибудь на эту тему? У Хайяма ведь много таких рубайат.

— Да, — согласился Боб, — Хайям — один их моих любимых поэтов. Вот, пожалуйста:

Девочки слушали, раскрыв рот. Видно было, что стихи поразили их до глубины души.

— Ещё, пожалуйста, — тихо попросила Ксения.

— Стихи сильные, — сказал Боб, — но не всегда приятные. Ничего?

— Давай, давай, — присоединилась к подружке Даша.

— Хорошо, — согласился Боб.

— Так ведь лучше-то, пожалуй, и не скажешь, — Эндрю посмотрел на притихших девочек. — Нравится?

— Очень, — ответила Ксюша. — А ещё?

— Ладно, — улыбнулся Боб, — вот вам ещё:

— Ух! — Ксюша зябко поёжилась. — Страшно как.

— Вот видите, — сказал вдруг Антон, — как трудно жить без веры?

— Трудно, — неожиданно согласился Эндрю. — Так ведь и с верой не легче.

— Конечно, легче, — не согласился Антон. — У верующего человека всегда есть надежда.

— Например? Надежда на что?

— Ну, хотя бы на то, что наш мир меняется в лучшую сторону. Что дети и внуки наши будут жить лучше нас. И что после смерти праведникам будет даровано вечное блаженство.

— Так, давай по-порядку, — нахмурил брови Эндрю, — сначала о перспективах светлого будущего в этой жизни, а потом уже и загробной. Как говорится, мухи — отдельно, котлеты — отдельно.

— Представьте себе, — обратился он ко всем, сидящим за столом, — что мы с вами живём где-то во второй половине пятнадцатого века. Скажем, в Испании. Закончилась Реконкиста, правят наихристианнейшие короли Фердинанд и Изабелла. Верующие с надеждой смотрят в будущее, не сомневаются в милосердии божьем и уповают на счастливую долгую жизнь, которая уготована их детям, внукам и отдалённым потомкам, так?

А теперь окиньте взглядом всю дальнейшую историю человечества: жуткие пытки в застенках инквизиции, массовые аутодафе — сожжение живьём еретиков, открытие Америки, разрушение цивилизаций ацтеков и инка, которые и сами по себе были совершенно бесчеловечными, уничтожение североамериканских индейцев, тоже далеко не ангелов, кстати сказать, возрождение на несколько веков рабства в Соединённых Штатах.

В Европе — охота на ведьм, сопровождаемая жестокими казнями, нескончаемые религиозные войны, жестокая эксплуатация низших классов, безжалостная колонизация мировых окраин. Только-только всё вроде бы более-менее устаканилось к концу девятнадцатого века — первая, а затем и вторая мировая войны.

Фашизм разгромлен, но другая чума — коммунизм, наползает на планету, возвращая человечеству счастливый рабовладельческий строй. Россия, Китай, Северная Корея корчатся под сапогом коммунистической власти.

Один геноцид следует за другим, жертвы исчисляются миллионами: турки режут армян, немцы уничтожают евреев и цыган, красные кхмеры — своих же камбоджийцев, Ирак — курдов, Индонезия захватывает Восточный Тимор, Хуту уничтожают своих единоплеменников Тутси в Руанде. То здесь, то там этнические чистки: Югославия, Нагорный Карабах, Кашмир, Шри Ланка, Судан, вся Африка южнее Сахары.

И всё это на фоне непрекращающегося массового голода то в одном, то в другом регионе планеты. А теперь ответьте сами себе: стоит ли наше сегодняшнее «счастье» всех этих жертв? Есть ли во всём этом хоть малейший смысл? И, объективно, оценивая сложившуюся на сегодняшний день ситуацию в мире, подумайте, на чём может быть основана вера в лучшее будущее для ваших потенциальных потомков? И разве не прав был Омар Хайям?

— Ладно уж про потомков, — вздохнул Боб, — тут уж не знаешь как свою-то единственную жизнь спокойно дожить. Ведь даже если человеку не нужны ни власть, ни роскошь, всё равно кто-нибудь или что-нибудь достанет. Никто не может чувствовать себя свободным, независимым и защищённым.

— Я думаю, — вступил в разговор молчавший до сих пор Алекс, — что порядочные люди могут в какой-то степени оказать сопротивление этому давлению, организовавшись в неформальную сеть взаимной бескорыстной поддержки. При этом, конечно, необходима строжайшая селекция, жёсткий отбор абсолютно честных и надёжных членов. Бескорыстную помощь, не сопровождаемую денежными потоками, отследить невозможно.

— Неплохая мысль, — одобрил Боб. — Хорошо бы продумать глубже и обсудить детали. Я — за.

— Ну, спасибо, хоть что-то светлое промелькнуло, — слегка улыбнулась Даша, — а то такую тоску нагнали.

— Пессимизм — неотъемлемая часть материализма, — прокомментировал Антон.

— То есть, пессимизм, по-твоему, это что-то негативное, ущербное, что ли, так выходит, — спросил Эндрю. — А вот оптимизм — это здоровое, деятельное, положительное начало, да?

— А разве не так? — удивился Антон. — Ты что, с этим не согласен?

— Ну, правильно, — с ехидством продолжал Эндрю, — меня, бедного, больного духом пессимиста только пожалеть остаётся. Как ещё может относиться полный энергии и жизненных сил оптимист к выискивающему во всём что-то грустное, трагичное, какую-то червоточинку, тёмную изнанку пессимисту? Только с чувством собственного превосходства, желанием поддержать, укрепить дух, обратить внимание на светлые, радостные стороны бытия.

Попробуйте-ка в разговоре со своими знакомыми назвать кого-нибудь пессимистом. Девять из десяти, ручаюсь, начнут спорить и оправдываться. Никому не хочется в пессимисты.

Но это мировосприятие большинства, толпы. Мыслители, неординарные личности, думают иначе. Знаете, как сказал однажды великий американский писатель Самюэл Клеменс, знаете такого? Нет? А Марк Твен вам известен? Ну, так это одно и то же лицо. Так вот его афоризм: «Нет более грустного зрелища, чем молодой пессимист. За исключением, пожалуй, старого оптимиста».

— Ага, — поддержал Боб, — у него есть ещё изречения на ту же тему: «В пятьдесят лет человек может быть ослом и при этом не быть оптимистом. Но невозможно в этом возрасте быть оптимистом и при этом не быть ослом».

— Да уж, конечно, — продолжал Эндрю, — легко быть оптимистом молодым, здоровым и сытым. Да только не от большого ума этот оптимизм. Потому что всех этих оптимистов ожидают старость, болезни и смерть, о которых они по-молодости и неразумию думать не хотят. Вот и оборачивается оптимизм глупостью, а пессимизм — реализмом.

И дело не только в этом. Давайте вместе подумаем, почему для тупой толпы оптимизм это позитив, знак плюс, а пессимизм — негатив, минус? Вопрос-то ведь несложный, для его анализа не надо иметь семи пядей во лбу.

Подумайте-ка, кто совершает преступления? Оптимисты. Они надеются на то, что не будут пойманы.

Кто учувствует в политической борьбе, рвётся к власти? Опять же оптимисты, оценивающие свои шансы как минимум не ниже, чем у их оппонентов.

Кто развязывает войны? Тот, кто собирается победить. Кто устраивает революции? Оптимисты, мечтающие изменить существующее положение вещей в свою пользу, захватить власть и удержать её.

Добавьте сюда все виды пропаганды. Пропаганда всегда оптимистична. Можете вы представить себе пессимистическую пропаганду? Цель пропаганды — воодушевить массы, заставить рабов работать ещё интенсивнее, убедить подданных, что наивысшая добродетель — самопожертвование, каждый должен стремиться принести себя в жертву отечеству, то есть, правящей элите. Вспомните, насколько эффективно работала пропаганда в Гитлеровской Германии, коммунистическом Советском Союзе, Китае, Вьетнаме, Камбодже, на Кубе. И скольких миллионов жизней она стоила.

В современных демократических государствах тоже ведётся пропаганда, но уже более тонко, изощрённо. Все средства массовой информации являются пропагандистскими. Так называемые «демократические» выборы в каждой стране — чистая пропаганда. Реклама — тоже разновидность пропаганды.

И всё это — ложь, цель которой — обмануть обывателя, отвлечь его внимание от действительно важных проблем, заставить его работать интенсивнее и довольствоваться малым, изменить его цели и ценности. И вся эта ложь — оптимистична.

Вот и религия, которая дарит людям надежду на посмертное существование души. Будете хорошо себя вести, подчиняться властям, страдать в этой жизни — тогда вас ждёт вечное блаженство после смерти. Какая оптимистичная перспектива!

Подоплёка религиозной лжи понятна — пастыри душ человеческих тоже рвутся к власти и к деньгам. Они хотят контролировать жизнь своей паствы и влиять на политику государств в своих интересах.

Ещё подумайте, кто несёт ответственность за финансовые и экономические кризисы? Опять же оптимисты, рассчитывающие, что их вложения и спекуляции принесут им прибыль.

Кто бездумно рожает детей и является причиной перенаселения нашей маленькой планетки? Оптимисты. Они надеются, что их детей ждёт счастливая жизнь, не желая даже на мгновение задуматься, какому риску они подвергают своё потомство.

Как вы думаете, кого больше в мире — счастливых людей, или несчастливых? Велико ли счастье изо дня в день, из года в год вскакивать по утрам и сломя голову лететь на нудную, не доставляющую удовлетворения работу, потому что надо зарабатывать на кусок хлеба и крышу над головой. А ведь тем, у кого и такой работы нет, приходится ещё хуже. А кому приятно унижаться перед начальством, лебезить, лицемерить, лгать, изворачиваться, пытаясь выиграть грошовые привилегии? Но найдите в нашем мире человека, которому не приходилось бы этим заниматься.

Подумайте ещё о риске врождённых физических недостатков, психических заболеваний, риске попасть в аварию, в руки маньяка-убийцы, риске заражения тяжёлой инфекционной болезнью. Кроме того, в процессе старения каждого из нас ждёт то или иное неизлечимое заболевание и неизбежная смерть.

Выходит, что оптимизм — это всего лишь легкомысленность, способность не задумываться обо всех этих неприятных, но вполне реальных вещах. Оптимизм — это умение отвернуться от страданий окружающих, не замечать их, лелея ничем не обоснованную надежду, что меня-то и моих детей это не коснётся. Оптимизм возводит свои воздушные замки на фундаменте пустых несбыточных надежд.

Экклезиаст, Омар Хайям, Шпенглер, Шопенгауэр были пессимистами, но обольщённая глупыми надеждами толпа не желает прислушиваться к голосу мудрецов.

Оптимизм исключает рациональное мышление. Оптимисту, бодро шагающему вперёд, заре навстречу, под звуки бравурного марша, со знаменем в руках — мыслить не надо. Он верит! Верит в лучшее будущее, в мудрое правительство, в справедливое распределение материальных благ, в посмертное существование души и вечное райское блаженство. Он надеется на счастье своих детей, на то, что войны не будет, что человечество победит голод и болезни.

Из века в век те же надежды, но оптимистов это не обескураживает. Они уверены, что до сих пор эти надежды не сбывались только лишь потому, что светлые идеи были искажены, идеалы попраны, простой народ обманут. Обманут врагами, жадными капиталистами, вырождающимися аристократами, злонамеренными фашистами-милитаристами-террористами-атеистами-пессимистами. Надо только уничтожить врагов, мешающих поступательному движению — и тогда все надежды и чаянья воплотятся. Мы смело в бой пойдём — смело, товарищи, в ногу — это есть наш последний! Главное — никаких сомнений! Твёрдость и непримиримость. Холодная голова и горячее сердце. А если враг не сдаётся — его уничтожают! Кто не с нами — тот против нас!

Пессимист боязлив, оптимист — бесстрашен.

Пессимист размышляет, оптимист — действует.

Пессимист ждёт смерти, оптимист — бессмертен.

Пессимист опасается грядущих катаклизмов, оптимист — полон надежд на светлое будущее.

Наше жуткое прошлое — это и есть светлое будущее живших ещё раньше. Во имя этого светлого будущего во все века оптимисты вели пессимистов на убой.

Сравните-ка, за всю историю человечества сколько оптимистов погибло от руки пессимистов и наоборот, сколько пессимистов было убито оптимистами? Пессимисты пессимистов не убивают, а оптимисты оптимистов — миллионами. С точки зрения оптимиста, пессимист — вшивый интеллигент, «говно нации».

Человеку, размышляющему о скоротечности жизни вряд ли придёт в голову укорачивать жизнь другому человеку, а оптимист бьётся со своими врагами не на жизнь, а на смерть.

Пессимист полон сомнений, оптимист уверен в своей правоте. Пессимист — тварь дрожащая, оптимист — право имеет!

Пессимист выдвигает аргументы, оптимист уничтожает идеологических противников.

Иудеи завоёвывали землю обетованную, поголовно истребляя коренное население, испанцы и англичане — американских индейцев, европейцы — африканцев, турки — армян, германские арийцы — евреев, цыган и других унтерменьшей, коммунисты — всех недовольных, несогласных, невосторженно мыслящих. Римские язычники уничтожали иудеев и христиан, христиане — катаров и прочих еретиков, католики и протестанты — друг друга, мусульмане — неверных, и так далее, и так далее.

Правильнее сказать — сильный уничтожает слабого. И сильный всегда прав, потому что бог на его стороне. Или арийская идеология. Или марксистская наука. И всегда и везде оптимисты уничтожают пессимистов. Ну, и неправильно мыслящих оптимистов тоже.

А уж религиозный оптимизм — это вообще парадокс. Ты, Антон, хочешь — обижайся на меня, хочешь — нет, но умолчать я об этом не могу.

Страх смерти и посмертного исчезновения привёл человека к идее бога и бессмертия души. А следствием этого явился страх перед вечными муками в аду. Это всё равно, что лечить мигрень гильотиной.

В чём же заключается оптимизм верующих? В надежде на то, что за их хорошее поведение в этой жизни им будет даровано вечное блаженство в раю после смерти, так?

Но это ещё надо заслужить. Верующий должен отказаться от мирских радостей и удовольствий, регулярно молиться, посещать церковные богослужения, соблюдать посты, отказаться от секса — только оплодотворение, жертвовать своё имущество.

Неотъемлемый атрибут религиозности — аскетизм. Посмотрите, кого церковь ставит нам в пример. Самую правильную, праведную жизнь вели святые, которые теперь уже, несомненно, находятся в раю. Вот на кого надо равняться, вот кому следует подражать, если мы тоже хотим попасть в рай.

Все святые были аскетами. Столпники годами стояли на своих столпах, заставляя своё тело страдать во славу господа. Пустынники удалялись от мира в пустыни, где питались только диким мёдом и акридами, умерщвляли свою плоть и боролись с дьявольскими соблазнами. Юродивые на Руси ходили зимой и летом в лохмотьях, носили на теле железные вериги, мучили себя бессонницей.

Не каждый может вести такую жизнь, полную страданий и самоистязаний. Те праведники, что послабее духом, просто уходят от мирских соблазнов в монастырь. Ясно, что у монаха, посвятившего свою жизнь служению богу, больше шансов попасть после смерти в рай, чем у простого мирянина.

Откуда взялась такая дилемма: или одно или другое; или страдания в земной жизни, или наоборот — наслаждения здесь и вечные муки там? Это всё та же идея жертвы и жертвенности. То, что дорого для меня, не может быть безразлично для бога. Я отрываю от себя то, что мне так дорого, и отдаю тебе, боже. Неужели, ты останешься равнодушным? Неужели не вознаградишь меня за то, что я так много добровольно отрываю от себя и отдаю тебе? Естественно, при этом ожидается, что награда превысит потери и жертвователь окажется в прибыли. Если не в этой жизни, то в загробной.

Земная жизнь скоротечна, а загробная — вечна. Отчего же не пострадать короткий промежуток времени для обретения вечного блаженства? Я — тебя, боже, а уж ты — мне. Смотри, как я страдаю во имя твоё, причём добровольно. Ты же милосердный, пожалей меня! Ты же всемогущий — вознагради!

А уж как только самоограничения и самоистязания оказались возведены в ранг добродетели, и не осталось никаких сомнений в том, что это угодно богу, тут уже нужен был только один шаг к тому, чтобы начать загонять паству в рай. Для её же блага. Народ-то тёмен, сам не понимает, что ему во благо, а что — во зло. Да ещё и дьявол постоянно в соблазны вводит. Трудно с ним бороться за души людские, но надо. Во славу господа.

Надо, значит, заставить народ пострадать, дабы избежать ему кары господней и приблизиться к вечному блаженству. Не могут же праведники, просветлённые быть эгоистами: для себя райские врата отворили, а где сострадание к ближнему?

Народ ведь — это дети неразумные. Когда у ребёнка зуб болит, а он не хочет к доктору идти, боится, надо ведь его заставить. Ему же самому потом лучше будет. Поймёт он это и спасибо скажет. Спасём души заблудших овец твоих, господи! Оградим их от греха, да не достанутся души их дьяволу, извечному врагу бога и человека!

А один из главных смертных грехов — сладострастие. Ведь это же прямая противоположность страданию и самоограничению. Ни один человек за сладострастие своё к лику святых причислен не был. Так что добродетелью это никак быть не может.

Следовательно — запретить! Следовательно — принудить к самоограничению! Половые сношения — только с целью детопроизводства и, по мере возможности, без удовольствия. А все способы получения сексуального наслаждения — грех. Чем озабочены католические священники, принимающие исповедь у мальчиков? Не занимался ли рукоблудием! Любящий бога должен подавлять в себе похоть.

Более того — оказывается, что идеологическое подавление сексуальности у населения является изощрённым инструментом власти. Сексуальное влечение — самый сильный инстинкт, присущий всему живому, наравне с инстинктом самосохранения. Тот, кому удалось подавить сексуальное влечение зависимых от него людей, получает огромную власть над ними. Этих замороченных уже легко будет заставить жертвовать даже и собственной жизнью, которая при этом обесценивается до нуля.

Коммунистические режимы пользовались этим орудием подавления воли своего населения с не меньшим успехом, чем христианство и ислам.

А как же представляют себе верующие то самое райское блаженство, ради которого они согласны всю жизнь страдать здесь, на земле, в материальном мире? Похоже, что мало кто из них задумывался по-настоящему о том, что их ждёт после смерти, даже при наилучшем раскладе. Как она выглядит, эта загробная жизнь, в которую они верят и которой утешаются? Что это за блаженство такое? И как понимать — вечное?

У мусульман картина более-менее ясная: вина — пей сколько хочешь, на каждого праведника — сорок девственниц-гурий для нескончаемых сексуальных утех. Короче, всё то, чего человек был лишён в земной жизни, в раю получит с избытком.

А вот как выглядит христианский рай — не очень понятно. А ведь это состояние будет продолжаться бесконечно — не шутка! Неужели праведники обречены вечно бродить по раю и возносить хвалы господу? И так миллионы миллионов и миллиарды миллиардов лет? Любой, самый длинный отрезок времени, который человек может себе представить — лишь мгновение по сравнению с вечностью.

Вселенная перестанет существовать, а лежащая впереди вечность не сократится ни на сколько. Тысячи и миллионы последовательных во времени вселенных могут родиться и исчезнуть, а мы будем всё так же петь псалмы? И не охренеем? Хотя, конечно, лучше всё-таки, чем всё это время в смоле кипящей провести или на сковороде жариться.

Вот такой вот оптимизм. Безысходный.

— Не дано нам знать в точности, что на том свете делается, — вздохнул Антон.

— Вот тут я готов с тобой согласиться, — ответил Эндрю. — Но не значит ли это, что все эти религиозные пастыри, сами ничего толком не зная, обманывают нас? Как же я могу принимать всё, что они мне втюхивают, на веру?

— Вот что, друзья мои, — вклинился Боб, — время-то уже позднее, засиделись мы. Предлагаю на сегодня разойтись, поспать, а завтра продолжим. Согласны?

— Ну что ж, предложение толковое, — за всех ответил Эндрю. — Только давай, завтра уже ты сам что-нибудь нам расскажешь, а? Договорились?

— Да, Боб, расскажи нам о поэзии, ты так много знаешь, — подхватила Ксения.

— И про историю, — добавила Даша.

— Раз дамы просят — отказать невозможно, — с полупоклоном ответил Боб. — Кто у нас завтра на трассе?

— Я могу съездить, — вызвался Эндрю.

— И я с тобой, — сказал Алекс.

— Вот и замечательно, а мы с Антоном протестируем системы защиты, — согласился Боб. — Как раз по инструкции срок подошёл.

* * *

В ярких лучах утреннего солнца ехать вдоль трубы было легко и радостно. Эндрю поставил управление бронированным вездеходом на автомат и откинулся в кресле водителя, закинув руки за голову.

— А откуда у тебя эта книга, которою ты мне дал? — спросил Алекс. — В сети ведь её нет. Ни в одной библиотеке, я проверил.

— Автор этой книги был с моим дедом хорошим приятелем, — ответил Эндрю. — А тебе-то нравится? Интересно?

— Очень интересно. Я ведь никогда о таких проблемах серьёзно не задумывался. Всю жизнь был узким специалистом, решал конкретные задачи. А остановиться, задуматься, что к чему и зачем — никогда времени не было. А ты, судя по всему, с тем, что там написано, полностью согласен? И логика твоя, и манера говорить очень похожи на стиль этого философа. Слова у тебя такие же жёсткие, и логика — безжалостная.

— Да, эта книга в своё время сильно повлияла на моё мировоззрение. Только вот насчёт жёсткости ты не прав. Дед мой рассказывал, что человек этот был очень мягким и добрым.

А единственное чувство, которое двигало им всю жизнь — было сострадание. Сострадание ко всем людям в мире, и вообще — ко всему живому. Ты помнишь, что он пишет об этом? «Всё живое на нашей планете объединяет способность испытывать боль, физическое страдание. А человека отличает от животных способность к состраданию». Думаю, не легко это — постоянно ощущать чужую боль как свою собственную. В этом основа и весь смысл его философии.

— Ты знаешь, Эндрю, пока я читал эту книгу, мне в голову пришла одна мысль. Можно попытаться создать такой вирус, который будет избирательно воздействовать на женскую яйцеклетку, предотвращая оплодотворение. Идеальный контрацептив.

— Вполне в духе мировоззрения автора этой книги, — согласился Эндрю. — А вот тебе ещё одна идея: придумать такой препарат, который будет приводить человека в состояние непереносимого блаженства, чтобы он в результате умирал совершенно счастливым. Как ты думаешь, такое возможно?

— Пожалуй, твою идею намного проще осуществить, чем мою. Нужно создать препарат, который бы вызывал резонансное возбуждение нейронов головного мозга, аналогичное состоянию оргазма. Своеобразную цепную реакцию в мозгу. Тогда каждый безнадёжный больной сможет в любой момент прекратить свои мучения и уйти из этого мира вполне счастливым. Странно, что никто до сих пор до этого не додумался.

— Ничего странного. Инерция вдолбленной с детства догматической этики. Что-то сродни религиозности. Попробуй, спроси у Антона, что он по этому поводу думает, увидишь стандартную реакцию.

— Слушай, Эндрю, а ты, кстати, не думаешь, что ты на него слишком сильно давишь своей логикой. Ему ведь должно быть очень неуютно с нами. Да ещё и Боб каждый раз свою эрудицию демонстрирует и усиливает давление то поэзией, то цитатами из классиков. Парень-то он молодой, насколько устойчива его психика, мы не знаем. Как бы не сломался.

— Ты же понимаешь, Алекс, против самого Антона я ничего не имею. Человек он хороший, добрый. Зашоренный только. А как же прикажешь мне реагировать на его средневековое мракобесие? Молчать? Или поддакивать? Он нам скоро расскажет, что Земля плоская и на трёх китах держится.

— Не знаю. Психолог из меня никудышный. Просто жалко мне его иногда становится. Взгляд у него какой-то затравленный, когда ему возразить нечего.

— Ничего. Думаю, выдержит. И притрётся понемножку. Знаешь что, с девчонками нам крупно повезло. Удивительные они. Человечные, мягкие. Вот прирождённые психологи. Они его здорово поддерживают и в обиду не дадут. Ты заметил, как они на меня цыкают? А ведь крошки ещё совсем. Но с характером.

Да, не ожидал я такое чудо встретить в центральной Африке. Да и мужской состав на нашем посту подобрался нетривиальный. Не знаю, как ты, Алекс, а я себя вдруг счастливчиком почувствовал.

* * *

Ужин был не очень обильный, но довольно изысканный дляизолированного от внешнего мира контрольного поста, затерянного в африканских дебрях. За несколько месяцев девочки научились делать чудеса из замороженных и консервированных продуктов. Даже Боб принял участие в конструировании необычного десерта, состоявшего из свежеиспечённого бисквита с трюфельной прослойкой и чашечки мороженого, залитого ликёром и украшенного размороженными ягодами.

— Ну, красавицы, о чём бы вы хотели сегодня услышать? — спросил Боб благостным голосом.

Девушки переглянулись.

— Ты нам про историю обещал рассказать, — начала Даша.

— Какая же история вас интересует: древняя, средневековая, новейшая? И какой страны? Или стран?

— Нам про Россию интересно, недавнюю. А то вот читаем в сети разные книги и статьи, один одно говорит, другой — совсем другое. И ничего не понять, как же оно на самом деле было?

В одной статье я прочитала о том, как хорошо люди жили в Советском Союзе, всё было бесплатно, и образование, и медицина, и государство обо всех заботилось. И Россия была великой державой, и никто её тронуть не смел, потому что армия была сильная. И те, кто разрушили Советский Союз были преступники.

А в другой книжке совсем другое — что жилось людям плохо, все были бедными, и свободы ни у кого не было, и книги многие были запрещены, а тех, кому такая жизнь не нравилась, в тюрьмы сажали и специальные лагеря. А как было на самом деле — можешь нам рассказать?

— Бедные дети, — Боб взглянул на Эндрю и покачал головой. — Как им трудно разбираться во всех этих выливаемых на их головы потоках лжи.

Я многое мог бы рассказать вам о том времени, но мне хочется, чтобы вы сами, своими мозгами думали и делали выводы из фактов, а не принимали на веру чужое мнение. Каждому необходимо критическое мышление, иначе всю жизнь кто-то будет обманывать вас и манипулировать вами.

Вот, представьте себе, две страны с разным уровнем жизни, разным политическим строем, разными языками, культурой, традициями. Можем ли мы, основываясь на результатах внешнего наблюдения решить для себя, в какой стране людям живётся лучше?

— А что значит — внешнее наблюдение? — спросила Ксения, — что именно мы наблюдаем?

— Это значит, что мы находимся снаружи, а не внутри этих стран. И можем наблюдать только за тем, что происходит на границах.

— Так если эти страны не воюют между собой, что происходит на границах? — удивилась Даша. — Пограничные войска стоят, таможенники экспорт-импорт контролируют. Что ещё-то?

— Что ещё? — хитро улыбнулся Боб. — Знаете такую пословицу: «Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше»?

— Поняла, — сказала Ксюша, — можно наблюдать потоки людей, переезжающих из одной страны в другую. Откуда люди бегут — там хуже, куда бегут — там лучше.

— Вот, умница, — похвалил Боб. — А теперь представьте себе, что из одной страны можно свободно выехать куда угодно, в любую страну мира. А другая страна своих жителей держит под замком и никуда не выпускает. Это нам о чём-нибудь говорит?

— И никто не пробует убежать? — Ксюша нахмурилась. — Нелегально границу перейти? Потому что, если уж совсем плохо, то хоть кто-нибудь убежать пытается, правда?

— Правда, — подтвердил Боб. — А теперь давайте говорить о конкретных странах, скажем, в период времени после Второй Мировой войны. Возьмём спокойные годы: пятидесятые — семидесятые. Соединённые Штаты Америки удерживают кого-нибудь из своих граждан насильно? Да никого не интересует кто куда едет. Есть деньги на билет — езжай куда хочешь, так? А в Советском Союзе — железный занавес и граница на замке. А в командировку за рубеж выпускают только проверенных деятелей культуры и науки, да и то, если в СССР родственники в заложниках остаются.

Вот ещё блестящий пример — граница между восточным и западным Берлином. Западный Берлин окружён бетонной стеной и прилегающей к ней простреливаемой зоной. Кто стену построил и кто в перебежчиков стреляет, Западная Германия или Восточная? А люди всё равно бегут, рискуя жизнью. Сотни человек были застрелены на этой полосе, и ни один из них с Запада на Восток перебежать не пытался. Все в обратном направлении.

— А из Советского Союза кому-нибудь убежать удалось? — с надеждой спросила Ксюша.

— Были случаи, — ласково посмотрел на неё Боб. — Во-первых, убегали во время гастролей известные артисты, музыканты, спортсмены. Вам, наверное, их имена уже ничего не скажут, но всё-таки назову некоторых: солисты балета Михаил Барышников и Александр Годунов, чемпионы мира по фигурному катанию на коньках Белоусова и Протопопов, замечательный шахматист Виктор Корчной.

Одних деятелей культуры, слишком известных на Западе, вместо того, чтобы просто посадить в лагерь или уничтожить, выдворяли из СССР насильно, других выдавливали, создавая невыносимые условия жизни, третьи убегали сами. Так или иначе, многие блестящие таланты жили и творили за рубежом: нобелевские лауреаты Солженицын и Бродский, музыкант Ростропович и оперная певица Вишневская, писатели и поэты Александр Галич, Аркадий Белинков, Юз Алешковский, Саша Соколов, Сергей Довлатов, Георгий Владимов и многие другие.

Становились невозвращенцами и простые советские моряки, оказавшиеся за границей. Но самыми впечатляющими были побеги, связанные с нелегальным переходом границы, которая как известно, была на замке. Этим беглецам свобода была дороже жизни, потому что из-за жирной жратвы жизнью не рискуют.

С невероятными трудностями, с нечеловеческим напряжением всех сил кое-кому удавалось бежать. Единицам. Большинство погибли или были пойманы и отправлены в тюрьмы и лагеря.

Были попытки угнать самолёт и перелететь на свободу. Так погибла группа музыкантов «Семь Симеонов» — семь братьев вместе с матерью. Эти действовали отчаянно — стюардессу убили и сами живыми не сдались. Но иногда побеги были удачными.

Мне известны два случая, когда беглецам удалось на надувной лодочке Чёрное море переплыть. Одного звали Марат, татарин по национальности. Жил в США, к концу жизни оглох совсем. Второй — скульптор Соханевич. Тот вообще на надувном матрасике Чёрное море пересёк из Крыма в Турцию, чудом жив остался. В Нью Йорке жил.

И ещё об одном беглеце слышал и читал. Звали его Юрий Ветохин. Он был пловец-марафонец. Несколько раз пытался вплавь удрать и всё неудачно. Арестован был. Год в тюрьме и ещё восемь лет в самом страшном в те годы в СССР психиатрическом концлагере в Днепропетровске. Пытали его там врачи медицинскими препаратами — непонятно, как выжил.

А потом всё-таки прыгнул ночью с теплохода в Тихом океане и двадцать часов плыл без еды и воды, среди акул, пока на островок не выбрался. Он потом книгу написал. «Склонен к побегу» называется. Эту книгу я бы рекомендовал всем прочитать, да только почему-то в сети её не нашёл.

— У меня она есть, — вставил Эндрю. — От деда осталась. Дам вам скачать.

— Вот это здорово, — обрадовался Боб, — и мне тоже дай. А вот вам короткое стихотворение на эту тему, в те времена написанное неизвестным поэтом в стиле японской хайку:

— Спасибо тебе, — тихо сказала Даша, глядя Бобу в глаза, — теперь так всё просто и понятно стало. А как же люди могут всё это отрицать, если всё так очевидно?

— Кто как, — с грустью в голосе ответил Боб, — кто по-глупости да с промытыми мозгами, а кто-то нагло лжёт, преследуя какие-то политические или корыстные цели.

— И с теми, и с другими, я думаю, всё ясно, — сказал Эндрю, — но есть ещё и третья категория — это те, для кого нет большой разницы между истиной и ложью. И таких очень, очень много. Эти духовные лентяи даже гордятся тем, что допускают плюрализм мнений.

Каждый, мол, имеет право думать так, как ему нравится. У каждого есть право на своё мнение, и ничего страшного нет в том, что у разных людей мнения не совпадают. И те, и другие в чём-то правы, давайте будем взаимно вежливы и жить дружно.

— Да, тут я с тобой полностью согласен, — кивнул Боб, — меня эти плюралисты-миротворцы тоже раздражают.

Сами подумайте, ведь если у человека сформировалось определённое мнение по какому-либо вопросу, то ему свойственно это мнение отстаивать. И чем сильнее уверенность в своей правоте, в истинности своего мнения, чем больше интеллектуальной энергии было затрачено на его формирование, чем больше независимых объективных фактов это мнение подтверждают, тем сильнее естественное стремление отстаивать своё мнение.

При этом рационально мыслящий человек прислушивается к мнению своего оппонента, сопоставляет его аргументы со своими, оценивает степень правдоподобности приводимых оппонентом фактов, корректирует складывающуюся картину обсуждаемого явления.

И если аргументация оппонента достаточно сильна, а приводимые им факты объективны и неопровержимы, перед мыслящим человеком встаёт вопрос: не пора ли произвести ревизию своего мнения? Может быть, под давлением логики и фактов, придётся изменить свою точку зрения? И это вполне естественно, для этого, собственно, спор и затевался — для того, чтобы приблизиться к истине.

Математические утверждения споров не вызывают. Если теорема доказана — спорить с результатами бессмысленно. Если же математическая проблема не решена и результат не ясен — математики будут продолжать исследовать её, используя строгую логику и весь арсенал уже накопленных фактов, стремясь установить объективную истину. И пока строгое доказательство не найдено — споры неуместны.

У представителей естественных наук критерием истины является воспроизводимый эксперимент. И если результаты эксперимента допускают неоднозначную интерпретацию, корректируются условия проведённого эксперимента, усовершенствуется техника. Время от времени предлагается новая фундаментальная гипотеза, приводящая к сдвигу парадигмы, то есть радикальному пересмотру физической картины мира.

В качестве примеров можно привести замену геоцентрической картины мира Птолемея на гелиоцентрическую Коперника, планетарную модель атома Резерфорда-Бора, теорию относительности, квантовую механику, теорию кварков.

Не все современные физические теории находятся в идеальном соответствии друг с другом, однако никому из физиков не приходит в голову сказать своему оппоненту: «оставайся при своём мнении, а я предпочитаю придерживаться моей точки зрения». Поскольку такая позиция была бы абсолютно бесплодна и нисколько не способствовала бы продвижению вперёд на пути познания истинной природы вещей.

При этом случаются курьёзные ситуации, когда международное научное сообщество, стоящее на официально принятой большинством его членов точке зрения, не принимает результаты исследований одного из своих собратьев по науке, игнорируя его публикации и предавая их автора негласному остракизму. А потом вдруг оказывается, что этот учёный-то и был прав, один против всех, отстаивая своё, не вписывающееся в прокрустово ложе официальных устоявшихся взглядов.

Такая история случилась с известным генетиком Барбарой МакКлинток, результаты которой академический официоз не принимал в течении многих лет. А в конце концов она оказалась права, учёным всего мира пришлось признать, что они ошибались в своих оценках и Барбара МакКлинток, хоть и с большим опозданием, была-таки удостоена Нобелевской премии.

Этот пример говорит нам о том, что мнений по определённому вопросу может быть много, но истина одна. Противоположные мнения не могут быть одновременно истинными. Ошибочными — да, могут быть оба, а истинными — нет.

Чем больше мы смещаемся от точных наук в сторону гуманитарных, тем больший наблюдается разгул мнений и концепций.

Психиатрия и психология радикально отличаются от естественных наук. Люди, называющие сами себя врачами, предлагают множество малообоснованных концепций, получающих широкое признание среди малообразованной публики. Достаточно упомянуть таких гигантов мысли, как Фрейд, Юнг, Адлер, Райх.

Множество совершенно различных, противоречащих друг другу концепций в области исторических наук не поддаётся никакому учёту и анализу. Главная причина этого — политизация истории.

Как в прошлом, так и в современной исторической «науке» выдвигаемые концепции призваны подтвердить претензии существующей власти на легитимность, подвести базу под территориальные притязания той или иной нации или государства, выявить корни превосходства одной нации над остальными и так далее. Таким образом, история на звание науки и претендовать не может. Следовательно, история есть лишь способ обмана, одурачивания широких масс.

Ещё хуже дело обстоит с искусством. Тут даже непонятно, что считать предметом искусства, что нет. «Квадраты» Малевича, «Кэмпбелл суп» Энди Уорхолла, и даже его экскременты, запакованные в баночки, всё продаётся на аукционах, и за большие деньги.

И никаких критериев, определяющих принадлежность того или иного объекта к предметам искусства, не существует. Кому поп, кому попадья, а кому и свиной хрящик.

Забавный случай произошёл в Германии на рубеже веков. Была организована широко разрекламированная выставка современного искусства. Высокообразованные эксперты-искусствоведы, стоя перед внушительного размера полотнами, заляпанными пятнами краски, обменивались глубокомысленными замечаниями об особенностях композиции и цветовой гаммы. Авторский замысел не всегда был понятен, но чувствовалось, что невероятно глубок.

Репортаж о выставке и интервью с искусствоведами были засняты на плёнку и транслировались по телевидению. В заключение организаторы действа объявили, что настало время представить уважаемой публике авторов замечательных полотен и вывели под свет юпитеров и стрекотание камер двух весьма смышлёного вида шимпанзе. После чего мнения высоколобых критиков, раскрывавшие оригинальность и глубину композиции «произведений искусства», внезапно перешли в разряд сомнительных.

Из всего вышесказанного следует ясный и недвусмысленный вывод: плюрализм мнений, неявно подразумевающий за каждым мнением равное право на существование, является оправданием ошибок и обмана, и поэтому не несёт в себе никакой пользы, только вред.

«Истина всегда относительна», — заявляют некоторые словоблуды-философы-историки, пытаясь убедить невежественных слушателей в том, что и стремиться к ней, в общем-то, не стоит. Услышав такую мудрость, не сомневайтесь: перед вами либо демагог-обманщик, либо клинический идиот.

— Ой, дяденьки, какие вы умные, — закинув руки за голову и потягиваясь всем телом, заявила Даша. — И нам правда очень интересно вас слушать, только мозги быстро устают. Давайте немножко снизим уровень, а то я чувствую — ещё чуть-чуть и мои шестерёнки так перегреются, что из ушей дым повалит.

— А нам дяденьки ещё обещали про поэзию рассказать, — по-детски растягивая слова, протянула Ксюша. — Только, если можно, философскую поэзию на завтра оставим, ладно? А сегодня про любовь. А то мы действительно с Дашуней к таким мозговым нагрузкам непривычные. Вам-то что, вы вон какие головастые, а нас, бедных девочек, пожалеть надо.

— Вы, бедные девочки, пожалуйста, не прибедняйтесь, — заулыбался Боб, — вы же у нас — королевы, и ваше слово для нас — закон. Про любовь, так про любовь:

— Ой, как красиво, — сказала Даша после минутного молчания. — А кто это написал?

— Это стихи одного малоизвестного поэта, — ответил Боб. — Имя его вам ничего не скажет. Добавлю только, что он умер, когда ему было немногим больше тридцати.

— Что, болен был? — поинтересовался Антон.

— Нет. Самоубийство. Застрелился.

— Не надо, — попросила Ксения жалобно. — Грустно очень. О любви же обещали, а сами опять о смерти.

— Простите, девочки, так получилось, — смутился Боб. — Больше не буду.

— Давайте, я теперь что-нибудь расскажу, — постарался выправить ситуацию Эндрю.

— О, замечательно, — вскинулся Боб, — давай по-очереди.

Эндрю начал читать неожиданно тихим для него голосом:

— И я люблю так просыпаться, — мечтательно сказала Ксюша. — Выспалась, никуда спешить не надо. И вдруг ощущаешь, что тобой кто-то любуется.

— Ну, раз понравилось, вот вам ещё одно стихотворение этого же автора, — сказал Боб. — Но это уже стихотворение-загадка. Интересно, кто из вас первым догадается, о чём речь идёт.

— Ткацкий станок, что ли? — после минутного молчания предположила Даша.

— Может, это хирург во время операции? — высказал свою догадку Алекс. — Смотрите: широкая ладонь — это сильная мужская рука, а гибкие пальцы — только у хирургов и музыкантов.

— А я знаю, — Ксюша радостно захлопала в ладоши и засмеялась. — Это же две разные руки: гибкие пальцы — женские, а широкая ладонь — мужская. Совершенно откровенная постельная сцена, и как красиво описана!

— Вау! — вырвалось у Эндрю, — да ты просто гений, девочка. Я бы, наверное, ни за что не догадался.

— Это потому, что у тебя в голове только одна логика, — не преминула уколоть его Даша, — а чтобы поэзию понимать, нужны тонкие чувства и интуиция.

— Ну, так я тебе стихами отвечу, — сказал Эндрю. — Это про тебя слушай:

— Неплохо, — оценил Боб.

— Фу, какой ты гадкий и противный, — махнула на него ручкой Даша и отвернулась. — Боб, лапочка, расскажи нам лучше что-нибудь приятное.

Боб как-то изысканно поклонился не вставая со стула, одной головой, и начал читать слегка нараспев с какими-то нарочито-декадентскими интонациями:

— Нет, Ксюша, они над нами точно издеваются, — обиженно надув губки, сказала Даша. — Придётся их сегодня наказать.

— Ой, какие мы обидчивые, — капризно-шутливым тоном произнёс Боб, всем своим видом изображая карикатурную светскую даму. — Уже и пошутить нельзя.

Даша не выдержала и улыбнулась.

— Ладно, давайте дальше, — сменила она свой притворный гнев на милость.

Вот вам про настоящую любовь, — с готовностью отозвался Эндрю. — Опять подражание японцам:

— Вот это другое дело, — оценила Даша.

Боб с Эндрю ещё долго соревновались в поэтической эрудиции, вспоминая классическую лирику и стихи малоизвестных поэтов. Так прошло часа два. Вдруг Ксюша обратилась к Антону:

— Антоша, а ты почему всё время молчишь? Алексу простительно, он ещё не вполне языком овладел, а тебе уж стыдно так-то скромничать. Давай, расскажи нам что-нибудь тоже. Только про любовь!

— Хорошо, — неожиданно согласился Антон, — расскажу, слушайте:

Антон замолчал. Девушки смотрели на него широко раскрытыми глазами, поражённые глубиной чувства, с которым стихотворение было прочитано. Минуты через две молчание нарушил Боб:

— Замечательные стихи, Антон! И никому из известных мне поэтов они принадлежать не могут. Это что-то совершенно новое! Кто это написал?

— Вы не знаете, — тихо ответил Антон. — Это женские стихи.

— Что ж, друзья мои, я предлагаю на этой лирической ноте и закончить наш сегодняшний вечер, который, как мне кажется, прошёл очень удачно. А вам как? — спросил Боб.

— Нам очень понравилось! — с воодушевлением сказала Даша, взглянув на подружку.

— Только я думаю, всем надо принимать активное участие, — продолжал Боб. — Вы, красотки, лазите целыми днями по сети, так поделитесь с нами, если что-нибудь интересное попадётся. Договорились?

* * *

День прошёл без происшествий. Боб с Антоном промчались вдоль закреплённого за станцией участка трассы с ветерком и вернулись раньше обычного. Полтора часа занятий на тренажёрах, душ, и благоухающие, в свежих рубашках, появились в кают-компании.

Алекс с Эндрю и девочки были уже там. Настроение у всех было приподнятое. Мужчины за ужином шутили, подтрунивали друг над другом, рассказывали анекдоты, над которыми девушки заливисто смеялись. События, нарушившее размеренную жизнь станции в начале прошлой недели, если и не забылись, то отодвинулись куда-то на задний план и о них старались не вспоминать.

— Ну что, предоставим слово нашим дамам? — спросил Боб, когда перед каждым из сидящих за столом появилась чашка крепкого дымящегося кофе с рюмкой коньяка. — Порадуете нас чем-нибудь, красавицы?

— Да, — кокетливо улыбаясь, сказала Даша. — Мне понравился один рассказик, хоть он уже и довольно старый. Только я не смогу с выражением прочитать. Может быть ты, Боб?

Девушка просительно посмотрела на Боба, состроив уморительную рожицу.

— Вот плутишка, — рассмеялся Боб. — Ладно, давай сюда свой текст.

Даша открыла свой компьютер, пощёлкала клавишами и подвинула его Бобу. Тот пробежал взглядом несколько первых строчек, глотнул кофе и начал читать:

«В аду было не так уж плохо».

— Это название, — пояснил Боб. — Многообещающее.

«Вы кто? Я имею в виду — по национальности? Украинец? Я-то из Москвы. Да ладно, бросьте вы свой дурацкий национализм. Теперь-то не всё ли равно? Я ведь спросил только для того, чтобы определиться, насколько мы в состоянии понимать друг друга. А это определяется нашим прижизненным опытом. Ведь как ни крути, а с Малайцами или, скажем, с аргентинцами никаких точек соприкосновения. Они нас не понимают, а мы их.

Вы в каком году умерли? В тридцать третьем? В голодомор, что ли? Ну, так что вы на меня-то наезжаете? Я в то время ещё не родился даже. Я-то? Я в девяносто шестом.

Да, в аду только восемнадцать лет в очереди просидел, да так, слава Сатане, настоящих мук и не дождался. А до вас, значит, так за восемьдесят лет у них руки и не дошли? Ну и как? Где хуже-то? У вас-то опыта побольше моего. Где вы больше мучились, в СССР, в аду, или здесь?

Да, понимаю, прошлое стирается из памяти, даже ужасное. Теперешние неприятности хуже прошедших страданий. Тогда, казалось, уже и сил никаких нет терпеть, скорей бы Сатана пришёл да забрал, что ли. Меня ведь, знаете, бандиты пытали, чтобы я им все тайники и банковские счета на предъявителя раскрыл.

Я им всё уже отдал, а они всё не верили. И утюг горячий на живот, и кипятильник в зад — всё было. Только на третьи сутки умер. А теперь, задним числом, подумаешь, всё в прошлом.

Конечно, и эти восемнадцать лет в аду не мёд. Так хоть порядок был. Черти шутить не любят. Видел я одного, бывшего вора в законе. Начал свои правила устанавливать, над окружающими издеваться. Вот ведь натура, а? На земле-то его мочканули уже, довыпендривался. Кажется, всё уже, в ад попал, все равны вроде бы. Так нет, и здесь ему надо равнее других быть.

Ухватили болезного крюком под ребро — и на сковороду потащили. У них это в момент! Сидел бы лучше и не высовывался. В аду волну гнать — вредно для здоровья. Хотя вы это лучше меня знаете. С вашим-то восьмидесятилетним опытом.

А вы, простите за любопытство, кем были в тридцать третьем-то? А-а, секретарём! Райкома, да? Так вы, значит, не с голоду умерли? Да и сами, небось, голод-то помогали организовывать?

Да что вы кидаетесь-то? Я разве осуждаю, что ли? Понимаю, время такое было. К всеобщему счастью шли. Если враг не сдаётся, его уничтожают. Был бы я сам ангелом, не сидел бы тут сейчас с вами.

Мне что инкриминировали? Сказали, обманом деньги из народа выкачивал. Сто шестьдесят пенсионеров из-за меня самоубийством покончили. И ещё тысяч восемь с голоду умерли. Но я-то откуда мог знать, что к таким последствиям дело придёт?

Возможности внезапно открылись, не отказываться же! Ну, сколотил состояние, только бы жить да радоваться. Нет, не успел за бугор свалить. Казанская братва отловила. Три дня мучили, страшно вспомнить.

Да, в аду-то можно жить было. Говорят, кого-то поджаривали, кого-то замораживали. Но это же настоящих злодеев в первую очередь. Тех, кто собственноручно пытал-убивал. Мы-то с вами долго ещё своей очереди ждали бы.

Тем более, что всё новых и новых доставляли, и всё внеочередников, прямо как на земле ветеранам войны. Жрать-то, конечно, хотелось, так ведь не умрёшь с голоду-то. Умер уже, дальше некуда.

Да, а теперь смотрите-ка, хуже ведь, гораздо хуже стало. Как объявили, что ад переполнен и нас в эту пустыню переправляют, я даже обрадовался поначалу. Хоть и неизвестно, когда до тебя очередь дойдёт, а всё равно мучений ждать неприятно. Попробовал уже раз, знаю, что это такое.

Так ведь никак не ожидал, что так-то обернётся. Что никто тут за порядком следить не станет. Самоуправление, блин. На хрена такое самоуправление, когда урки сразу всю власть захватили.

Теперь если даже и повезёт какую ящерицу поймать, так и съесть не успеешь, эти тут как тут. Нюх у них на любую живность. Дня три назад тушканчика поймал, да съесть не успел. Эти уже тут как тут: «Понятия забыл? Всё, что поймал, пахану неси! Он потом на всех по-справедливости делить будет.»

Знаем мы эту справедливость. Ногами изметелили, всё по рёбрам, да по почкам, гады. Ничего, смеются, не сдохнешь! И так уже жмур, дальше некуда!

А вы не слышали, ад расширять не собираются? Может, забрали бы нас обратно, что ли?».

— Ну, молодец, Дашуня, порадовала, — сказал Боб, поднимая глаза от экрана. — Где же это ты такое откопала?

— А там ссылка есть, — девушка наклонилась к Бобу, — я закладку оставила. Там много ещё всякого. Но мне только этот рассказ понравился.

— И у меня рассказик есть, — сказал Эндрю. — Хотите прочитаю?

— Давай, — отодвинул от себя компьютер Боб.

Эндрю принял комп из его рук и начал читать.

«Братец-кролик не любил пахать. Но приходилось. Заставляли. Иногда пахали на нем. Другие кролики. Которых тоже заставляли пахать.

Бывали в жизни братца-кролика и приятные моменты. Подвернется крольчиха с аппетитным задком — тут уж братец-кролик своего не упустит! Прижмет где-нибудь в уголке, оседлает, глаза от удовольствтя к носу сбегутся, уши горят — счастливчик!

А на ушах уже блохи свои блошиные свадьбы справляют. Кроличья кровь, как вино, на этих свадьбах рекой льётся. Да кролик-то этого не замечает — у него у самого праздник!

Жалко, недолгий. Утром опять пахать. И не пахать нельзя. Сам с голоду околеешь, да и детишки перемрут. А их-то вон уже сколько настрогал.

Да и попробуй только строптивость проявить — съедят. Оно, конечно, так и так съедят в конце-концов. Так ведь не сейчас же. Не сию минуту. А где-то в отдалённом неясном будущем. А пока приходится пахать, пахать, пахать.

Лисы пахать заставляют. Хитрые они, лисы. За всеми наблюдают, всех контролируют. Всем мозги промывают. Рассказывают кроликам о том, какое это счастье — пахать. Какая честь и геройство.

Призывают активнее плодиться.

— Вы, кролики, давайте, плодитесь, а мы тем из вас, кто на этом поприще отличится, капусты подбросим. Немного так, но всё-таки.

Но страшнее лис — волки. Эти просто жрут кроликов с потрохами. Пищевая цепочка — ничего личного. Вот только если кто из длинноухих размышлять да рассуждать начнёт — тогда да! Вот тогда он — враг! А с врагами — сами знаете как. Не просто сожрут, а постепенно. Медленно и мучительно. В назидание, так сказать. Чтобы другим неповадно было.

А то ведь додумался один! Можно, говорит, и без продолжения рода похоть удовлетворять. Не в средние века, мол, живём. Есть и контрацептивы, и извращения всякие. Зачем же малышей-то плодить, чтобы они потом так же как и мы всю жизнь мучились? А вот если кроличий род прекратится, так волкам друг друга жрать придётся.

Ну и что? Скушали бедолагу. С особым цинизмом. Больно умный! Утопист, блин!

А кроличий род никогда не прекратится. Плодятся, как те блохи. Инстинкт! Мало кто из них о жизни задумывается. Пахать надо. Потомство кормить. Да и радость в жизни только одна — кто же от неё откажется?»

— Что-то очень уж подозрительно в тему, рассказик-то, — ухмыльнулся Боб. — Уж не ты ли сам его и сочинил-то, а? Признавайся!

— Я, — улыбнулся Эндрю. — От тебя не скроешься.

— Вот молодец! — Даша обрадованно засмеялась. — Да ты настоящий писатель! Ну, никогда бы не догадалась!

— Комментировать надо? — спросил Боб, глядя на девочек.

— Да что уж тут комментировать? — Даша вся сияла от счастья. — Столько об этом уже говорили, что же тут неясного?

— Да, вот так и копаем котлован всю жизнь, — сказал Боб, обращаясь к Эндрю.

— Какой котлован? — не понял Алекс.

— Это не просто объяснить, — ответил ему Эндрю. — В этом котловане целый пласт русской культуры поместился. Боб тебе когда-нибудь после расскажет.

— Андрюша, а может быть ты и стихи пишешь? — застенчиво спросила Ксения. — Почитай что-нибудь.

— Ну как вам откажешь, — улыбнулся Эндрю. — Ладно, слушайте:

— Неплохо, — похвалил Боб.

Даша нахмурилась. — Опять Антоше в огород камушки. Ну почему ты такой кусючий?

— Ладно, прошу прощения, — с напускным смирением откликнулся Эндрю. — Не подумал просто. Ну, вот вам ещё:

Девочки невольно улыбнулись, а Боб даже зааплодировал.

— Вот это да! — просиял он. — Настоящая метафизика.

— А мне непонятно, — вдруг спросила Даша, — почему иметь много денег — это плохо? Ведь это значит, можно спокойно жить, не беспокоиться о завтрашнем дне. И никто не может заставить тебя делать какие-нибудь гадости.

— Правильно, девочка, — похвалил её Боб, — разумному и порядочному человеку деньги дают независимость и обеспечивают спокойную, комфортабельную жизнь. Только вот жук, которого имеет в виду Эндрю, не порядочен и не разумен. Всё, что он нахапал, досталось ему нечестным путём, это раз.

Во-вторых, ему всегда будет мало. Он не остановится ни перед каким преступлением, чтобы увеличить свой шарик в размерах.

А в-третьих, и это главное, дело не столько в шарике, сколько в самом жуке. Он ведь чувствует себя очень важным, очень умным, очень сильным. Смотри-ка, скольких лохов кинул и скольких конкурентов обошёл. К тому же у него в руках власть! Перед ним лебезят холуи и прихлебатели. Ждут от него милостей. А он может заплатить, а может и наказать. И не только провинившегося, но и невиновного. Просто под настроение. Самодур, в общем. Такой жадный, жестокий самодур с гипертрофированным чувством собственной важности.

Поэтому шарик-то — это не только денежки. Это, в первую очередь, его собственное раздутое представление о своей персоне. Со всеми вытекающими.

— Ух ты, — удивилась Даша. — Андрюша, ты и правда гений! Надо же, какие таланты скрывал.

— Да какие там таланты, балуюсь иногда, — явно польщённый Эндрю поспешил переменить тему. — А ты, Ксюша, чего-нибудь выловила?

— Я наткнулась на страничку с какими-то притчами, что ли, — ответила Ксения. — Только не очень поняла, что они значат. Может вы, мальчики, поймёте? И нам расскажете, что к чему, а?

— Давай попробуем, — согласился Боб.

Он принял переданный ему Ксюшей над столом компьютер, осторожно поставил перед собой и начал читать:

«Сидят в щели под обоями клоп и клопик. А мимо них ползёт насосавшийся клопище.

И вдруг откуда-то из неведомых глубин вселенной с невероятной скоростью возник огромный мясистый обрубок и размазал клопищу по стене.

— Ужас, — прикрыл глаза клоп.

— Катастрофа, — пискнул клопик. — Так ведь и нас могут когда-нибудь раздавить, а?

— Могут, — вздохнул клоп. — А могут и дихлофосом.

— Так как же жить в таком мире? — застонал клопик.

— Побольше клопят рожать, — ответил клоп. — только на детей вся надежда. Всех не передавят.

— Как страшен мир, — клопик втянул голову в плечи. — И за что только нас ненавидят?»

— Ну, и что ты сама об этом думаешь, — Спросил Боб у Ксюши, — про кого это?

— Я понимаю, что не про клопов, — засмущалась девушка. — Про людей, значит. Только кто именно имеется в виду?

— Давай вместе рассуждать, — Боб склонил голову набок и заглянул Ксюше в глаза. — Кто такие клопы? Чем они занимаются, чем от другой живности отличаются?

— Кровь они сосут, — ответила Ксения. — Паразиты. За чужой счёт живут.

— Правильно, — поддержал Эндрю.

— Это, наверное, всякие преступники и обманщики, — решила помочь подружке Даша. — А общество их отлавливает, судит и в тюрьму сажает.

— К сожалению, криминалом множество паразитов не ограничивается, — вздохнул Боб. — Их гораздо больше, и дихлофосом их не выведешь.

Ненавидят их, это правда, но у них власть и сила. Они сами в состоянии кого угодно раздавить. Мне кажется, поэтому, что притча не реалистична. Автору, наверное, хотелось бы, чтобы так было. Чтобы паразитов настигало справедливое возмездие. Но в жизни это случается слишком редко.

— Думаю, это тема для отдельного большого разговора, — согласился Эндрю. — Давайте закончим с литературой, а потом вернёмся к этой теме.

— О'кей, — отсалютовал двумя пальцами к виску Боб. — Что тут ещё есть на твоей страничке хорошего?

— Ещё один рассказик есть, — ответила девушка. — «Аркадий и Борис» называется.

— Мы все внимание, — сказал Эндрю, — please.

«Аркадий стоял в выгребной яме. Жижа доходила ему до горла, поэтому дышалось легко. Даже не надо было на цыпочки приподниматься. Дело в том, что Аркадий был выше среднего роста. А о тех, кто ростом не вышел, Аркадий старался не думать. Да и стараться-то было особенно нечего. Не думал, и всё. Потому что думал он в основном о другом. О жизни и о её смысле. О несправедливом устройстве мира: одним — всё, а другим — ничего. Кто-то кому-то на плечи залезает. А иногда соскальзывает и плюхается обратно. Волну гонит. А ты подбородок задирай, чтобы не захлестнуло.

Какой-то неприятный звук отвлёк Аркадия от высоких мыслей. Аркадий повернул голову и увидел Бориса, колотившего в отдалении молотком по скамейке.

— Эй, ты, — окликнул его Аркадий, — чего стучишь?

— Гвоздь забил, — отозвался Борис, — вчера штаны порвал.

— Да, — согласился Аркадий, — жизнь полна неприятностей.

Аркадий от природы обладал философским складом ума.

Борис аккуратно протёр скамейку тряпочкой, сложил её вчетверо и засунул в портфель вместе с молотком. Затем сел, не забыв поддёрнуть светлые брюки, чтобы не пузырились на коленях. Пиджак на нём был такого же цвета, светло кремовый.

— Вот теперь хорошо, — сказал Борис, — не зацепишься. И другие люди не зацепятся.

— А чего это ты о других-то так заботишься? — удивился Аркадий. — Они-то тебе что хорошее сделали?

— Да вроде бы ничего, — согласился Борис.

— Ну, вот видишь! — не унимался Аркадий. — Живи себе спокойно, не суетись. Чего лишний раз утруждаться? Ты ж помнишь, где тот гвоздь торчит? Вот и не садись на него другой раз. Рядом садись.

— Тебя послушать, так и работать не надо, — не согласился Борис.

— А зачем работать? — удивился Аркадий. — Ты посмотри на себя: крутишься как белка в колесе, пашешь, как папа Карло. А зачем? Чтобы костюмы покупать и лучше других выглядеть? Чтобы в ресторанах жрать и на собственной машине на работу эту сраную ездить?

— Да уж всё лучше, чем в говне по горло стоять, — огрызнулся Борис.

— Ах, вот как! — возмутился Аркадий. — Да как бы вы без нашего говна жили? Ведь каждую неделю ваша говнососка приезжает, наше говно сосёт. Поля-то вам удобрять надо?

— Так вам же за это платят, — возразил Борис.

— А чем платят-то? — закричал Аркадий. — Ножками генетически испорченных кур? На тебе боже, что нам не гоже? Мы и без этих ваших подачек проживём, с голоду не подохнем. У нас своего, родного говна хоть завались, хоть залейся! Скажешь, пахнет неаппетитно? Зато с утра до вечера надрываться не надо.

А ты сам-то, тоже вон, сидишь, нюхаешь! Не нравится? А мы привыкли. Мы всё вынесем! Не первый век в говне сидим! Были и хуже времена — друг друга есть приходилось. Выдюжили! Зато никому не удалось нас поработить! И на ваших капиталистов вкалывать тоже не станем!

— Погоди, — возразил Борис, — а ну как говно у вас в яме кончится? Чем тогда жить-то будете?

— Ни хрена, не кончится! Вон говнососка ваша каждую неделю целую цистерну увозит, а у нас уровень ни на сантиметр не понизился.

— Ну, ладно, — Борис встал со скамейки, — наверное, правду в старину говорили: «Каждому — своё». Мне на работу пора.

Аркадий искренне удивился такой наглости. Как это его собеседник смеет прерывать разговор, когда у него, Аркадия, ещё столько аргументов остались невысказанными: и о приоритете духовных ценностей над материальными, и о промывке мозгов Голливудом, и о преимуществе чистоты православия над прагматичностью протестантизма. Выловив какашку потвёрже, Аркадий, с ловкостью игрока в водное поло, запустил ею в своего чистюлю-оппонента.

Какашка шмякнулась точно между лопаток и по кремовому пиджаку потекла коричневая вонючая струйка. Борис изумлённо обернулся. — Ты чего? Совсем обалдел?

Снял пиджак, осмотрел. — Ну вот, только вчера из химчистки. Тебе что, делать нечего?

— Не «делать нечего», а справедливость восстанавливаю, — с достоинством ответил успокоившийся и удовлетворённый Аркадий.

Борис внезапно осознал полное своё бессилие. Смешно ведь какашками в Аркадия швыряться — он и так в говне. А руки испачкаешь».

— Ну, и про кого это? — спросила Даша, глядя на Боба.

— Притча с глубоким смыслом всегда допускает различные интерпретации, — задумчиво ответил тот. — Вот вам один вариант: русский эмигрант, образованный, работящий, достигший успеха и положения, скажем, в Штатах, через много лет приехал в отпуск в город своей юности, в Россию, где и состоялся замечательный диалог с каким-нибудь старым знакомым-родственником-одноклассником-однокурсником. Это первое, что приходит в голову. Наверняка возможны и другие варианты.

— А я вижу здесь диалог между двумя странами, — предложил свою версию Эндрю. — Одна страна — технологически развитая, а вторая — живёт за счёт экспорта своих природных ресурсов.

— И правда, похоже, — обрадовалась Ксюша, — как всё-таки приятно с умными дяденьками водиться.

* * *

— А теперь давайте вернёмся к паразитам, — предложил Боб. — Может быть, Алексу есть что рассказать нам по этому поводу?

— Я думаю, суть проблемы в том, как человек превращается в паразита, — начал Алекс, медленно подбирая слова. — Уже много десятилетий не прекращается спор о том, какая составляющая играет решающую роль в становлении человеческого психотипа: генетика или воспитание?

Ещё в конце девятнадцатого века известный психиатр Чезаре Ламброзо, основываясь на многочисленных фактах, подметил, что в семьях преступников вероятность того, что и дети станут преступниками, намного выше, чем в обычных семьях. Следовательно, большую роль здесь играет наследственность.

Возражения его оппонентов заключались в том, что от воспитания детей в криминальной атмосфере, царящей в этих семьях, ничего другого и ожидать не приходится.

Такое направление в психологии, как бихевиоризм, утверждало, что новорожденный — это чистый лист бумаги, на котором можно написать всё, что угодно. То есть, умело применяя систему наказаний и поощрений, ребёнка можно выдрессировать в кузнеца или ткача, в математика или в художника, в правопослушного гражданина или в преступника.

Австрийский учёный Конрад Лоренц считал внутривидовую агрессивность естественным врождённым свойством животных и человека. Противники его взглядов старались опровергнуть его научные выводы, обвиняя Лоренца в приверженности расистским теориям и поддержке нацистской идеологии.

Проблема «nature versus nurture», то есть «природа или воспитание», и до сих пор не имеет окончательного ответа. Ясно, что оба фактора играют важную роль, но непонятно, который из них решающий.

— А сам ты что думаешь по этому поводу? — спросил Боб.

— По роду моей предыдущей деятельности и исходя из известных мне фактов, я склоняюсь к мысли о том, что генетический фактор является базовым. В научных журналах, например, было опубликовано множество статей, в которых описываются пациенты, совершенно не способные замечать и сопереживать чужие страдания. И объясняются такие психические отклонения нарушениями физиологии головного мозга. Отмечаются и многочисленные случаи проявления садистических наклонностей даже у маленьких детей, воспитывающихся в нормальных условиях.

Короче говоря, я считаю, что род человеческий может быть разделён на две группы: людей, способных испытывать сострадание, и тех, кто этой способности лишён от природы. Вторая группа включает в себя как просто равнодушных, так и тех, в ком чужие страдания вызывают положительные эмоции. Особенно, если они сами эти страдания причиняют. Для меня это два разных подвида одного биологического вида «человек». Я не употребляю латинское название «homo sapiens», потому что, какой уж тут «sapiens»?

Надо бы как-то назвать эти два подвида, для удобства. Проще всего было бы называть их просто: «добрые» и «злые». Но это не по-научному. Пусть будут «сердечные» и «бессердечные». Кроме того, это точнее. Потому что есть люди, которым неприятно собственноручно мучить других людей, но они ничего не имеют против, если кто-то другой будет этим заниматься, лишь бы не видеть этого мучительства и не слышать криков, стонов и жалоб тех, кого мучают. И совершенно ясно, что эти люди тоже бессердечные.

Эти два подвида на первый взгляд неразличимы. Но на самом деле они не смешиваются, как вода и подсолнечное масло. Даже если их собрать вместе и как следует перемешать, они всё равно расслоятся, и бессердечные окажутся наверху. И это естественно. Сердечные люди наверх и не стремятся. Им это ни к чему. Что за радость иметь власть над другими людьми?

* * *

— Господь наделил человека свободой воли, — сказал Антон, — чтобы человек мог сам выбирать: идти ему путём добра или путём зла. А Иисус дал людям окончательное разъяснение — что есть добродетель и что есть грех. Так что теперь всё зависит от нас самих. Одни люди проявляют жестокость, другие — сострадание. Но все они по своей воле становятся травоядными или хищниками, созидателями или паразитами.

— А ты как думаешь, Алекс? — спросил Боб, — как там насчёт свободы воли с точки зрения биологии и медицины? Ты-то ведь считаешь, что сердечные и бессердечные — это два разных биологических подвида, не так ли? А это значит, что и у тех, и у других существует некая предрасположенность к определённому типу поведения.

Выходит, что свобода воли в таком случае весьма относительна. Сострадательному человеку легко быть добродетельным, ему его природа помогает. А вот жестокому от природы, хищнику, приходится постоянно бороться с собой, сдерживать свои естественные тёмные побуждения из страха перед возможным наказанием, так?

— А как только появится возможность остаться безнаказанным, так его садистская сущность и проявится, — вставил Эндрю. — Вы посмотрите вокруг-то, мучителей сколько, неважно, в масштабе семьи, офиса, банды или целой страны. Суть-то одна. И заметьте, страх перед загробными муками никого не останавливает. Это, наверное, потомки Каина, по версии Антона. — Эндрю с любопытством смотрел на Алекса, ожидая поддержки своей точки зрения с позиции науки.

— Давайте рассмотрим несколько экстремальных случаев и попытаемся сделать логические выводы, — спокойным размеренным тоном начал Алекс. — Вы все, наверное, слышали такую фамилию — Чикатилло. Был в России такой маньяк, серийный убийца в прошлом веке. Он убивал детей, мальчиков и девочек, и насиловал трупы. Только таким образом и мог получить сексуальное удовлетворение. Около полусотни жертв было на его счету, пока его не поймали.

Одного невинного человека даже казнить успели за его преступления. Очень уж правоохранительным органам хотелось дело закрыть. И такие маньяки-садисты, к сожалению, не редкость. Можно привести сотни и тысячи примеров такой исключительной жестокости. В подавляющем большинстве случаев такое поведение связано с теми или иными нарушениями половой сферы.

— Это только подобных экстремальных случаев тысячи, — поддержал Боб, — а проявлений бытовой, повседневной жестокости — миллионы. Возьмите, к примеру, издевательства и избиения в армии. В любой армии, вероятно, но, насколько мне известно, российская армия в этом отношении лидирует с большим отрывом. Вот и скажите мне, откуда берётся такое множество изуверов?

— Так я к этому и веду, — терпеливо продолжал Алекс, — основных гипотез две: генетика и воспитание. Мы это уже упоминали — «nature versus nurture». Одни исследователи, чаще генетики, считают, что существенные отклонения от некоего среднестатистического стандарта в поведении людей обусловлены почти исключительно наследственными и мутагенными факторами. Другие, психологи-бихевиористы, утверждают, что новорожденный младенец это «tabula rasa», то есть чистая доска, на которой можно написать всё, что угодно, и, следовательно, психика человека полностью формируется в процессе воспитания окружающей средой. Большинство же придерживается нейтральной точки зрения, считая оба фактора существенными, но не уточняя степени влияния этих факторов.

Пятьдесят на пятьдесят? Или, может быть, семьдесят на тридцать? И какой из двух превалирует?

— Ой, так наверное в этом до конца разобраться и невозможно, — предположила Даша, — ведь всё на свете влияет на становление человеческой психики. И каждый отдельный случай — уникален.

— Такая точка зрения тоже существует, — кивнул Алекс. — А теперь помогите мне, пожалуйста, найти пример полностью противоположный извергу Чикатилло. Только хотелось бы не мифического святого, о котором мы мало что знаем, а какого-нибудь реального человека.

— Могу предложить кандидатуру очень любопытного художника-графика первой половины двадцатого века, — после минутного раздумья подал голос Боб. — Его звали Бруно Шульц. Этот человек преклонялся перед женской красотой и боготворил женщину. Думаю, в сети несложно будет найти некоторые из его работ, чтобы вам понятнее было. Посмотри-ка, Дашуня.

— А как он пишется: эс-эйч или эс-си-эйч?

— Эс-си-эйч, как в немецком.

— Вот, нашла, — обрадованно сказала Даша.

Несколько минут все рассматривали картинки на экране, столпившись у Даши за спиной.

— Видите, — сказал Боб, — абсолютное обожание и поклонение женщине, полная противоположность жестокости и насилию.

— Хорошо, — согласился Алекс, — подходит. Теперь смотрите, перед вами две полярные личности. Давайте проведём простенький мысленный эксперимент.

Предположим, что их обоих сделало такими воспитание, то есть, воздействие внешней среды. У Чикатилло, наверное, было ужасное детство. Его мучили, держали в страхе, постоянно издевались над ним с самого младенчества, так? А Бруно Шульц, очевидно, воспитывался любящими родителями в атмосфере взаимного уважения, с детства был приобщён к миру искусства, ну и так далее. Согласны?

— Во всяком случае, предположение вполне правдоподобное, — пожал плечами Боб.

— А теперь, как вы думаете, если бы сексуального маньяка и извращенца Чикатилло с раннего детства поместить в семью Шульцев, у него не проявились бы эти жуткие психологические отклонения? Он научился бы обожать женщину и преклоняться перед ней? Может быть, даже стал бы художником?

— Вряд ли, — усмехнулся Эндрю.

— Вот и я думаю, что вряд ли, — вздохнул Алекс. — А теперь продолжим наш мысленный эксперимент. Попробуйте представить себе, что вот этого Бруно Шульца с самого рождения мучили, издевались над ним, подвергали психологическому давлению и тому подобное. Он что, став взрослым, начал бы насиловать и убивать детей обоего пола? Отрезать и поедать их гениталии?

— Наверное, нет, — робко сказала Ксения.

— Не наверное, — покачал головой Алекс, — а на все сто процентов — нет. Хотя бы потому, что у многих детей было ужасное детство, однако не все они превратились в Чикатилл. А с другой стороны, бывали случаи, когда у прекрасных любящих родителей ребёнок вырастал изувером и садистом.

Выходит, Антон, что не все люди находятся в одинаковом положении по отношению к праведности и греху. Разная у них природная предрасположенность к состраданию и жестокости.

И если негативная предрасположенность не слишком ярко выражена, человек, возможно, в состоянии с ней справиться волевым усилием. А если эта предрасположенность запредельна, то мы имеем психопатическую личность или даже психически больного, которого ничто не удержит от совершения преступлений. И куда же в этих случаях девается свобода воли?

— Выходит, генетика играет более важную роль, чем воспитание? — спросила Даша.

— В экстремальных случаях — несомненно, — с убеждённостью в голосе подтвердил Алекс.

— А в неэкстремальных? — полюбопытствовал Боб.

— В неэкстремальных сложнее, — задумался Алекс. — Как провести разделяющую черту внутри обширной серой области? Как определить в каждом конкретном случае, является ли вот этот представитель рода человеческого потенциальным волком или овцой? И кого больше окажется, тех или других? И насколько?

— Опять же и силу давления обстоятельств нельзя не учитывать, — добавил Боб. — Может быть и хочет человек быть честным, работящим и порядочным, а ему не дают. Экономическая ситуация, государство, законы, общественное мнение, промывка мозгов — да мало ли что ещё?

Нам ведь сейчас и представить себе невозможно в каких условиях жил, что испытывал человек в гитлеровском Рейхе или, скажем, в сталинской России. Не зря же именно в те времена сформулировано было определение: «Порядочный человек — это тот, кто без крайней нужды подлости не сделает».

А сколько было таких, кто и не хотел бы подлости делать, да крайняя нужда заставляла. Жить-то хочется. Семья, опять же, жена, дети. И как от всех поголовно святости-то требовать? А сто тысяч негодяев вполне в состоянии сто миллионов потенциально порядочных людей подлости делать заставить.

— А опыт показывает, что каждый из нас всю жизнь живёт в экстремальных условиях, — подытожил Эндрю. — Ты настоящий философ, Алекс! Ты не будешь против, если я разовью твою мысль?

— Давай, — улыбнулся Алекс.

— Для бессердечных власть — это главная цель всей их жизни. Ведь это так приятно сознавать, что другой человек находится в твоей власти. Что он вынужден исполнять любые твои приказания, даже самые идиотские. И пусть попробует не подчиниться! У тебя есть множество способов заставить его делать то, что ему не нравится, что противно его природе. Потом он будет мучиться угрызениями совести и проклинать самого себя за то, что он выполнил твой приказ, но сейчас ему некуда деваться. Он вынужден подчиниться.

Какое это удовольствие — сломить чужую волю, подавить внутреннее сопротивление зависимого от тебя человека, увидеть в его глазах бессильную ненависть. Это чувство возвышает тебя в собственных глазах. Ты ощущаешь своё превосходство. Ты хозяин положения, а он — твой раб. Это ли не счастье? Ради этого стоит жить!

Задумайтесь на минуту, кто обладал и обладает неограниченной властью? Египетские фараоны, римские и китайские императоры, арабские халифы, верховные инка, европейские короли, африканские царьки, великие инквизиторы, лидеры тоталитарных государств. Был ли среди них хоть один сердечный человек? Для того, чтобы взобраться на вершину власти и удержаться там необходимо обладать исключительными качествами: жестокостью, способностью к предательству, лицемерием, беспринципностью, наглостью, верой в свою исключительность.

Мы сейчас не говорим о тех, кто получил власть по наследству, то есть — даром. Вспомните тех, кто прорвался к власти сам. Среди них такие криминальные личности, как Гитлер, Ленин, Сталин, Мао Цзе-Дун, Пол Пот, Ким Ир Сен, Фидель Кастро, Муаммар Каддафи, Саддам Хусейн, Иди Амин, Роберт Мугабе. И этот список можно продолжать чуть ли не до бесконечности.

А теперь попробуйте назвать одного правителя, самостоятельно прорвавшегося к власти, на чьей совести не было бы преступлений против человечества, казней, убийств, подавления оппозиции, разгона демонстраций, подавления восстаний и волнений.

И это только те, кто добрался до самого верха. А ведь в одиночку власть не захватишь. Каждый из них опирался на свою клику, группу ближайших подручных. Будущую элиту. А у этих были свои подручные, готовые пытать и убивать кого скажут. Так называемые «силовики». А под ними в иерархии стоят рядовые садисты-убийцы и прочие «шестёрки» и «холуи». Все вместе они — сила.

Такую же структуру имеют все банды, нарко-, и просто мафии, террористические организации и прочие организованные преступные группировки. А как только одной из этих преступных группировок удаётся совершить переворот и захватить власть, она сразу же волшебным образом превращается в легитимное правительство. Примеры: Ленин и Гитлер.

Возможен и другой сценарий: наиболее хитрый, жестокий и беспринципный побеждает своих «братков» в подковёрной политической борьбе внутри своей банды и становится единоличным лидером. Таковы были Сталин и Ельцин.

Но при любом раскладе наверху оказываются представители «бессердечных». Всегда и везде. Исключений не бывает.

Можно предположить и другой классификационный признак. Все материальные и духовные ценности, которыми располагает человечество сегодня, были кем-то созданы. Чьими-то руками, умом, фантазией, интуицией. То есть, крестьянами, рабочими и организаторами производства, учёными, инженерами и техниками, учителями и врачами, художниками, писателями, композиторами и артистами. Эту группу людей естественно назвать «созидателями» или «трудягами».

Им противостоит другая многочисленная группа — это те, кто сам ничего не создаёт, но присваивает себе львиную долю созданного. В эту группу входят воры, бандиты и мошенники, религиозные деятели и идеологи, секретная полиция, олигархи и финансовые спекулянты, бюрократы и политики. Это паразиты или «халявщики».

— Подожди, — перебил его Алекс. — Слово какое-то не очень понятное. Можно поподробнее?

— А поподробнее тебе вон специалист растолкует, — Эндрю кивком указал на Боба.

— Этимология этого слова несколько странная, — с солидностью профессора начал Боб. — Халявой в простонародье где-то до середины двадцатого века называли голенище сапога. Возможно, что пришло оно из Малороссии. Потом как-то незаметно в слэнге это слово приобрело новое значение, а старое при этом оказалось полностью вытеснено и забыто.

Выпить или приобрести что-нибудь «на халяву» стало обозначать «на дармовщинку», «за чужой счет».

Эндрю, я так понимаю, вкладывает в это определение ещё более широкий, обобщающий смысл. Для него «халява» — это совокупное множество всех общественных паразитов, захвативших власть и присваивающих себе большую часть совокупного продукта, производимого трудягами-созидателями.

Структура «халявы», эвфемизмом которой можно считать слово «элита» в широком смысле, в разных странах разная. В западных демократиях это в основном политико-финансово-военно-религиозные элиты, поддерживаемые продажными идеологами, оглупляющими и обманывающими толпу средствами массовой информации, бюрократами всех уровней и тому подобными холуями. Криминалитету в этих элитах, заметьте, места нет. Респектабельная буржуазно-демократическая халява делиться с этим отребьем не намерена и конкуренции с его стороны не допускает.

В России, так же как и в других отсталых странах, в той же Африке, например, правящая элита повязяна с криминальной верхушкой системой мощных коррупционных связей. Мыслимое ли дело, например, чтобы где-нибудь в штатах или, скажем, в Германии, какой-нибудь «вор в законе» оказывал влияние на политику и распределение финансовых потоков? В России же это никого не удивляет.

Ещё один пример — полиция. Полицейский в западных странах получает приличную зарплату, медицинское обслуживание, солидную пенсию. Поэтому он дорожит своим местом, старательно исполняет свои обязянности и не компрометирует себя взятками и контактами с криминалом. В России же милиция в основном и живет вымогательством взяток с населения. Да и прямым грабежом не гнушается.

Так что, как видите, смысл понятия «халява» в картине социальной структуры общества, предлагаемой Андреем, неоднозначен. Но неоднозначность эта обусловлена самой сложностью анализируемого явления. Просто надо иметь в виду, что этот ёмкий термин — «халява» — в применении к различным типам социумов будет отличаться в каждом конкретном случае содержанием и внутренней структурой.

Однако же обобщающий социологический и философский смысл этого понятия, как мне кажется, интуитивно ясен и, следовательно, предложенный Андреем термин имеет право на существование и может быть использован для анализа обсуждаемого предмета.

* * *

Девчонки слушали оратора в некотором замешательстве. Было очевидно, что многие слова они слышат впервые, а о том, чтобы глубоко вникнуть в смысл длинных, насыщенных сложноподчинёнными предложениями фраз не идёт и речи. Однако, не смотря на это, само слово «халява» для них не было иностранным, как для Алекса.

— Спасибо, — сказал Алекс, обращаясь к Бобу. — Некоторые слова мне были незнакомы, но общий смысл усёк.

— Молоток, — похвалил Боб. — И слово «усёк» правильно употребил. Делаешь успехи.

— Валяй дальше, — это уже Андрею.

* * *

— Ну вот, — спокойно, как будто и не прерывался, продолжал Эндрю, — существует и промежуточная, серая область. Сюда можно отнести торговлю, полицию, журналистику, и так далее. Но и здесь можно разглядеть границу: между честными торговцами и мошенниками, полицейскими, выполняющими свой долг, и полицейскими, погрязшими в коррупции и работающими на криминалитет, журналистами, отстаивающими правду, рискующими жизнью, и писаками-холуями, продавшимися власти.

Биологический подвид «сердечных» практически совпадает с группой «трудяг», а «бессердечные» — всегда «халявщики». Так что не будет большой ошибкой использовать только одну пару терминов.

Различия между этими двумя подвидами глубоки и принципиальны. Анализ истории и политики, принимающий во внимание эти различия, может внести ясность в понимание причин и сущности социальных процессов, остающихся до сих пор туманными и вызывающих ожесточённые, но бесплодные споры.

Однако, ясность нежелательна и опасна для правящих элит. Затуманенными мозгами легче манипулировать, а осознание и адекватное моделирование социальной реальности неизбежно ведёт к пониманию ненужности и преступности правящих клик.

Публицисты и философы, рассуждающие о человечестве, нациях, народах, цивилизациях, сознательно или неосознанно лгут. Каждый из перечисленных выше объектов состоит из двух антагонистических компонент и поведение нации или государства как единого организма всегда обусловлено интересами только одной компоненты — халявщиков, и ни в малейшей степени не зависит и не защищает интересов трудяг.

Поэтому высказывания относительно стремлений народа или целей страны всегда пронизаны ложью. Эти стремления и цели не являются стремлениями и целями всей страны, всего народа, или даже большинства населения, а только лишь элиты, то есть халявщиков, паразитов. А мнения трудяг никто никогда не спрашивал и спрашивать не собирается.

Все политические перевороты и революции есть результат борьбы за власть между бандами халявщиков. Все войны в истории человечества были инициированы халявщиками и велись в интересах халявщиков.

— Ну надо же, как спелись! — вмешался Боб. — Нет, это просто поразительно! Когда успели?

— Ты что же, считаешь, что мнения двух мыслящих индивидуумов не могут в чём-то просто совпадать? — Эндрю удивлённо поднял брови. — У меня давно созрела дихотомия трудяг и халявщиков, но мысль о том, что различие между ними может находиться даже на биологическом уровне, просто не приходило в голову.

— Наверное, для этого надо быть биологом, — предположил Боб. — Простите, что перебил вас, господа, но для меня эта идея прозвучала как озарение. Я уверен, что вы оба ещё не до конца осознали всю мощь этой мысли!

— Ну-ка, ну-ка, чего это мы ещё не осознали? — чуть-чуть насмешливо спросил Эндрю, — прошу воспроизвести.

— Вы же решили философскую проблему, над которой бились десятки блестящих умов! — Боб аж подпрыгивал на своём стуле. — До сих пор не понимаете?

— Нет, — признался Эндрю.

— Ближе всех подошёл к разгадке Эрих Фромм, — продолжал Боб, — смотрите, демонстрирую. Дашенька, найди-ка там Фромма.

Даша послушно застучала по клавишам компьютера.

— Вот, — сказала она, — тут целый список книг. Как называется?

— «Душа человека».

— Есть такая.

— Давай сюда. — Боб принял компьютер из Дашиных рук. — Слушайте, самая первая фраза: «Одни полагают, что люди — это овцы, другие считают их хищными волками».

— Так разделения-то он не сделал? — с сомнением спросил Эндрю. — Он про всех людей говорит, в совокупности.

— Ты слушай дальше, — с воодушевлением продолжал Боб, — вот: «Не означает ли это, что существуют как бы две человеческие расы — волки и овцы?»

Боб с видом победителя обвёл взглядом всех сидящих за столом.

— Так, выходит, что ничего мы нового не открыли, — спокойно сказал Алекс. — Новое — это основательно забытое старое.

— А вот и нет! — радостно сообщил Боб. — Наш философ тут же и заблудился в трёх соснах. Цитирую дальше: «Может быть, и в самом деле отличительным свойством человека является нечто волчье и большинство просто не проявляет это открыто? А может, речь вообще не должна идти об альтернативе? Может быть, человек — это одновременно и волк, и овца, или он — ни волк, ни овца?»

— Как же так? — растерянно спросил Алекс, — человек высказал здравую мысль — и тут же от неё отказался? Как это объяснить?

— Очень просто, — продолжая радостно улыбаться, ответил Боб. — Эрих Фромм, когда писал свою работу, уже находился в сетях своей собственной концепции, поэтому и не заметил выхода из порочного круга.

Во все времена философы любили обсуждать проблемы, связанные с человеком, то есть с неким обобщённым образом, неявно отождествляя его с человечеством. А на самом деле ни человека вообще, ни народа, ни нации, ни страны, ни государства не существует. В каждой из этих общностей существуют две несмешивающиеся группы: сердечных трудяг и бессердечных халявщиков, по вашей же терминологии.

Поэтому говорить о характере человека вообще бессмысленно. Так же бессмысленно говорить и о стремлении нации к господству или об экспансионистских тенденциях государства. Просто потому, что все политические решения принимаются не нацией и не государством, а правящей кликой, бессердечными халявщиками, волками.

Все политические противоречия, все войны — это борьба халявщиков за расширение границ своей власти, грызня волков между собой. Понятно, что убивают-то на полях сражений друг друга одураченные и напуганные овцы, ну, и некоторые волки с нижних ступеней социальной иерархии. А главные волки только отдают приказы.

Заметьте при этом, что все эти главы правительств-вожди-цари интеллектом-то не отличаются. Вспомните-ка Джорджа Буша младшего, Михаила Горбачёва, Бориса Ельцина, Хрущёва, Брежнева, Ким Ир Сена, Пол Пота, Мао Цзе Дуна, Фиделя Кастро, Адольфа Гитлера. Ни один из них умом не блистал и мудростью принимаемых решений не выделялся. А на трудяг — своих собственных подданных, всем им всегда было глубоко наплевать.

Вот вам совершенно ясная политическая и историческая картина мира: наглые, жестокие, властолюбивые посредственности наверху, обманывают и держат в страхе своих трудяг-овец, и непрерывно грызутся между собой.

А отсюда с неумолимой логикой вытекает вывод о том, что все надежды на лучшее будущее — бесплодные фантазии. Волки свою власть отдавать не собираются и сила всегда на их стороне. Вероятность того, что ничтожная по своей численности группа овец-интеллектуалов сможет когда-нибудь в будущем что-то противопоставить волкам равна нулю, следовательно, разум на этой планете восторжествовать не может и род человеческий обречён.

Будет ли полное вымирание обусловлено войной, экологической или популяционной катастрофой — не так уж важно. Скорее всего, сыграют роль все три фактора в совокупности.

Любопытно, что Фромм видит этот вывод, но пытается его опровергнуть для того, чтобы вернуться в рамки своей сомнительной концепции, придающей особое значение таким странным понятиям, как «любовь к мёртвому», «закоренелый нарциссизм» и «симбиозно-инцестуальное влечение». А опровергает он наш вывод таким образом: «Главной опасностью для человечества является не изверг или садист, а нормальный человек, наделённый неограниченной властью». Чувствуете слабость этого умозаключения? Автор не поясняет, что в данном контексте означает слово «нормальный» и кто же этого «нормального» «наделил» необычайной властью.

А дело-то в том, что этот человек сам, своим волевым усилием, победив всех своих соперников, таких же хищных и жестоких волков, как и он сам, взобрался на вершину власти. А раз он сумел это сделать, то какой же он «нормальный» человек? Ясно, что он обладает исключительными качествами: исключительной жаждой власти, исключительной жестокостью, исключительной подлостью, исключительным лицемерием и так далее. Это волк из волков, сумевший подчинить себе целую стаю. Он сам «наделил» себя высшей властью.

Кого это Фромм считает «нормальным» человеком — Гитлера, Сталина, Пол Пота, Саддама Хусейна?

— Ну, а вот, например, американские президенты? — робко спросила Даша, — они что, тоже такие страшные волки?

— Нет, девочка, они не такие страшные, — ответил Боб, — хотя, несомненно, волки. А настоящие, страшные волки, скрываются от нас за театральным занавесом и оттуда дёргают президентов за ниточки и заставляют их плясать.

И к власти этих президентов приводит волчья стая. Вытолкнет вперёд двоих, вроде бы совершенно разных кандидатов, представляющих разные политические партии — выбирайте, овцы! А на самом-то деле разницы большой нет. И тот, и другой будут действовать в интересах волков.

Вспомните, ведь каждый раз во время выборов президента овцы блеют и млеют от восторга, суетятся, надеются, что их кандидат всё наладит, экономику поднимет, жизнь улучшит. А потом наступает отрезвление и популярность президента неизменно катится вниз. Но к следующим выборам средства массовой информации опять разжигают страсти и всё повторяется снова и снова. Стадо овец не способно учиться.

Более полутора веков назад замечательный японский писатель Акутагава Рюноскэ сказал: «Грустно, когда проблемы решаются не голосом разума, а большинством голосов». А за эти полтора века волки настолько усовершенствовали технику манипулирования овечьим сознанием, что изменить мировой порядок стало совершенно невозможно, ни снизу, ни сверху.

Даже если представить себе совершенно фантастическую ситуацию: у власти чудесным образом оказался умный, благожелательный, высокоморальный человек. Как, вы думаете, будут развиваться события?

— Скорее всего, — задумчиво произнёс Эндрю, — такой правитель будет мешать элите, ущемлять интересы халявщиков и, поэтому долго не проживёт. А потом окажется, что виноват во всём какой-то полусумасшедший убийца-одиночка, который в свою очередь будет убит разгневанным мстителем из толпы. И концы в воду.

— Это наиболее вероятное развитие событий, — согласился Боб. — Но попробуйте представить себе, что нашему идеальному президенту удалось уцелеть. Произошло, так сказать, чудо в квадрате. Как ему управлять страной? Как создать трудягам нормальные условия для работы, если ключевые управленческие позиции во всех государственных организациях и частных компаниях уже заняты халявщиками?

Начинать закручивать гайки? Принимать всё более жёсткие законы, чтобы халявщиков поприжать? Начать укреплять вертикаль власти и постепенно переходить к авторитарным методам правления?

Вся беда в том, что природу человеческую законами и указами изменить не возможно. Халявщиков в трудяг не переделаешь. А их миллионы и миллионы. И они активны. Они готовы отстаивать своё положение в обществе и свои интересы всеми легальными и нелегальными методами.

Вспомните, как рабовладельцы Юга защищали своё право иметь чёрных рабов. Север победил в той гражданской войне с очень небольшим преимуществом. Да и не за свободу рабов там война велась, а за прибыли северной халявы. Но это уже совсем другая тема.

— Ой, мальчики, — застонала Даша, — ну что это у вас всё беспросветность какая-то! Что вас тянет-то в эти сумерки? Так хорошо умеете про поэзию рассказывать, про любовь. Вам как будто удовольствие доставляет в этом мраке копаться.

— Жизнь такая, Дашуня, — словно оправдываясь, ответил Боб. — Вы уж на нас, девочки, не обижайтесь, но как только о жизни всерьёз задумаешься, логика неизбежно приводит к неутешительным выводам.

Ведь, так или иначе, все мы не по своей воле здесь собрались. Да и как бы нам тут друг с другом спокойно и комфортно не было, это ведь тоже не жизнь. Да и этот-то относительный комфорт скоро закончится. А там, в миру, опять придётся крутиться и выкручиваться.

Поэтому, чем более чётко каждый из нас представляет себе структуру того общества, в котором мы все скоро опять окажемся, тем легче будет ориентироваться и выживать. А так, без честного анализа и обмена мыслями, мы бы здесь вообще попусту время теряли.

— Вот в этом ты совершенно прав, — согласился Алекс. — Мне давно уже как-то неуютно без настоящего дела.

Слушай, Боб, а может быть ты мне помочь можешь? Я тут нашёл в сети несколько компьютерных программ, с помощью которых можно было бы теоретические исследования прямо здесь, на месте проводить. А там, на воле, уже практической проверкой и шлифовкой заниматься.

Программы эти серьёзные и дорогие. Думаю, денег у меня на банковском счёте уже достаточно, чтобы купить их, но проблема в другом. Боюсь, что информация о каждом покупателе таких программ оседает где-нибудь в базах данных ФБР или ЦРУ, а светиться мне совсем не хочется. Как ты думаешь, возможно ли приобрести эти программы на какое-нибудь подставное лицо, что ли? Или как-нибудь иначе из-под контроля ускользнуть? Может Франк может помочь? У тебя с ним контакт надёжный вроде.

— А что за программы тебе понадобились, можно полюбопытствовать?

— Одна программа позволяет конструировать из химических элементов органические молекулы и анализировать их свойства. Это довольно популярная программа и с ней, кажется, никаких проблем быть не должно. Ею и студенты в университетах пользуются.

— Так, а что ещё?

— Вторая — это база данных по структуре и свойствам различных соединений, от лекарственных препаратов, ядов и полимеров до больших белковых молекул и участков ДНК, то есть, генов различных живых существ.

— Понятно. Это уже более серьёзно, как я понимаю.

— Да. И стоит значительно дороже. Можно предположить, что покупателей такой базы данных отслеживают на всякий случай, особенно если это не химико-фармацевтическая компания, а частное лицо.

— Что-нибудь ещё?

— Хорошо бы ещё одну приобрести — моделирующую работу головного мозга и эффекты воздействия на мозг различных химических веществ, таких как нарколептики, гормоны и так далее.

— Так, — задумался Боб. — Хоть я ничего в этой области не соображаю, но здравый смысл подсказывает мне, что некоторая конкретная идея у тебя уже сформировалась. Не поделишься ли с честной компанией, что ты такое изобрести собрался? Если не секрет, конечно.

— Да нет, чего секретничать-то? Все свои вроде. Правда, пока это ещё совершенно сырая идея. И не моя, к тому же. Эндрю тут на днях подбросил, а у меня в мозгах засело.

— Что-то я не припоминаю, чтобы я кого-нибудь научными идеями одаривал, — удивился Эндрю.

— Помнишь, мы с тобой во время объезда болтали о том, о сём? — повернулся к нему Алекс. — И ты сказал, что хорошо было бы такой препарат иметь, который помогал бы человеку легко и безболезненно умереть?

Вот я и подумал, что идея-то вполне реализуема. Да можно ещё и так сделать, чтобы человек умирал в состоянии эйфории, то есть, испытывал бы при этом огромное наслаждение, сродни оргазму, только в тысячу раз сильнее. Представляете, насколько это уменьшило бы сумму страданий человечества в целом?

— Ты понимаешь хоть, какой грех на душу взять хочешь? — ужаснулся Антон. — Самоубийство есть грех великий. Жизнь дана человеку Богом, и человек не имеет права от этого дара отказываться! Такое своеволие, неподчинение Божественному замыслу, влечёт за собой суровое наказание после смерти.

Я знаю, что вы все здесь безбожники и в посмертное существование души не верите, но подумайте, зачем вам это надо, в таком грехе участие принимать? Вне зависимости от того, во что вы верите или не верите. Ведь не зря же в течении веков самоубийц даже на общих кладбищах не хоронили. А вы хотите людей к самоубийству подталкивать? Да это же и по светским законам — преступление!

— Погоди, погоди, остынь, — попытался успокоить Антона Боб. — Давай спокойно рассуждать: эвтаназия и так уже во многих странах вполне официально и открыто практикуется, так? Неизлечимо больные люди сами просят врачей прекратить их бессмысленные страдания. Почему не помочь им? Зачем заставлять людей мучиться?

— И в этом случае не нам решать, кому, за что и сколько страданий испытать суждено. Жизнь и смерть каждого из нас в руке Божьей, — не сдавался Антон. — Но, кроме того, это ведь критическая ситуация.

А вы представляете себе, если вдруг такой яд изобретён будет, что каждый легко сам, по своеволию своему, из этого мира уйти сможет! Что тогда будет? Эпидемия самоубийств! Подумайте только, сколько подростков по глупости своей пытаются свести счёты с жизнью, но их откачивают, и потом они проживают долгую жизнь и попыток самоубийства больше не повторяют. А вы им помочь умереть хотите? Так, чтобы наверняка, да?

— По-твоему, выходит, и автомобиль покупать не надо, потому что в аварию попасть можно? — с сарказмом заметил Эндрю. — И на улицу лучше не выходить, а то кирпич на голову упасть может? Любое изобретение может быть использовано во вред и во зло. Так что теперь, изобретательство запретить и науку прикрыть, так, что ли?

— Как же ты разницы-то не чувствуешь? — с жаром отозвался Антон. — Изобретения, о которых ты говоришь, для удобства и облегчения жизни людей предназначены, а побочный негативный результат — это издержки, зачастую злой, преступной волей человеческой, обусловленные. А ваше изобретение не на жизнь и её улучшение, а непосредственно на смерть изначально ориентировано!

— Не на смерть, а на уменьшение страданий в мире, — спокойным голосом возразил Алекс. — Это ведь, по сути, очень старый спор, почти вековой давности. В конце прошлого века в США было широко известно имя доктора Кеворкяна, которого средства массовой информации и экзальтированная религиозная публика называли «доктор смерть».

Кеворкян помогал умереть своим страдающим безнадёжно больным, которые умоляли его прекратить их страдания. Он специально делал это совершенно открыто, чтобы инициировать широкое обсуждение этого вопроса и добиться легализации эвтаназии в стране. Его арестовывали и сажали в тюрьму, но потом выпускали, и он опять принимался за старое.

И всё это, заметьте, в то время, когда в ряде стран Европы, например, в Голландии и Швейцарии, эвтаназия была уже легализована. Как вам хорошо известно, позиция Кеворкяна и сторонников эвтаназии постепенно победила сопротивление ретроградов сначала в отдельных штатах, таких как Орегон, а затем и по всей стране. И ни к каким трагическим последствиям, которыми нас пугали религиозные фундаменталисты, это не привело.

Моя же идея заключается только в том, чтобы сделать процесс умирания по-возможности более приятным. То есть, уничтожить, или по крайней мере, ослабить страх смерти.

— Но ведь ты прекрасно понимаешь, что с появлением твоего препарата уже не возможно будет ограничить его применение только к безнадёжно больным, — с горькой усмешкой продолжал настаивать на своём Антон. — Неизбежно возникнет нелегальная торговля твоим препаратом, труднее станет отличать случаи убийства от самоубийства, облегчится доступ к средствам совершения самоубийства. Да и сам процесс самоубийства станет лёгким и, по твоим словам, даже приятным.

На сегодняшний день многих самоубийц останавливает страх предсмертных страданий. Ведь задыхаться в петле или корчиться в судорогах, вызываемых ядом, наверное, неприятно. Ты же хочешь открыть зелёную улицу этим потенциальным самоубийцам. Понимаешь, какой это грех?

— Любое изобретение несёт в себе потенциальную угрозу быть использованным во вред человечеству, — вступился за Алекса Эндрю. — Молотком можно гвозди забивать и дома строить, а можно и череп проломить. Так что же теперь, молотки не производить? Ты вот о чём, Антон, подумай: с одной стороны мы имеем верования, запрет невидимого гипотетического всемогущего существа на самоубийства, а с другой — вполне реальные непереносимые страдания миллионов и миллионов несчастных людей, которые не могут быть прекращены из-за религиозных предрассудков тысячелетней давности.

Да если твой бог запрещает прекратить страдания неизлечимо больного и сам ему смерти не посылает, выходит ему эти страдания нравятся или зачем-то нужны? Куда же девается всё его милосердие, о котором вы, верующие, нам уже уши прожужжали?

Я такого бога не приемлю! Бога-садиста, создавшего себе игрушки, способные испытывать страдания, для того, чтобы мучить их и издеваться над ними? Да, я сознательно выступаю против такого бога и считаю своим долгом противостоять его садизму. Я полностью поддерживаю Алекса и готов содействовать реализации его идей не на словах, а на деле.

Алекс, я прошу тебя считать меня участником твоего проекта и принять мой вклад в это дело. Я хочу внести от себя половину суммы стоимости твоих компьютерных программ и в дальнейшем принять посильное участие в разработке твоего препарата.

— Так, господа, — вмешался в дискуссию Боб, — я считаю, что с точки зрения гуманистической этики Алекс с Эндрю совершенно правы. Но в отличие от вас, друзья мои, я в состоянии предвидеть не только научный и моральный успех вашего предприятия, но и его экономическую целесообразность. Поэтому и я не хочу оставаться в стороне от такого замечательного дела.

Я предлагаю объединить наши усилия и создать консорцию, включающую нас троих в качестве организаторов и вкладчиков с закреплённым за каждым из нас определённым кругом обязанностей и равными правами на участие в прибыли.

— Видали? — улыбнулся уже успевший остыть Эндрю, — этот парень своего не упустит! Ты как, Алекс? Примем господина Вернера в свою компанию?

— Я думаю, о таком менеджере можно только мечтать, — засмеялся Алекс.

— Вот они, мужчины! — Даша надула губки и состроила обиженную мордочку, — а мы, бедные девушки, им уже и не нужны!

— Ну как ты можешь так говорить? — воскликнул Боб. — Вы нам очень нужны. Мы вас теперь уже не бросим. Как говорил Антуан де Сент-Экзюпери: «Мы в ответе за тех, кого приручили».

— Да ладно, — махнула ручкой Даша, — я ведь в шутку. Так-то уж не заморачивайтесь. Мы с Ксюшей девушки самостоятельные, не пропадём.

— А я на полном серьёзе, — не унимался Боб.

— Брось ты, — в голосе девушки промелькнула грустная нотка, — контракт закончится — вы к себе в Америку, а мы с Ксюшей где-нибудь в Европе пристроимся. В Америку-то нас никто не приглашал.

— Я приглашаю! — стоял на своём Боб.

— Это как это? — Даша сощурила глазки.

— Я вполне официально предлагаю тебе выйти за меня замуж, — торжественным голосом произнёс Боб.

— Ладно, уймись, — Даша вдруг посерьёзнела. — Даже если бы у меня действительно возможность была в Америку уехать, я бы Ксению одну ни за что не оставила.

— А кто говорит, чтобы её одну бросить? — вклинился Эндрю. — Ксюша, а ты за меня замуж выйдешь? Тогда бы все вместе и поехали бы. Вы что, не понимаете, что мы вас на самом деле любим? И, если вы согласитесь, всегда вместе будем и никому вас в обиду не дадим.

— И свободу вашу ни в чём ограничивать нестанем, — поддержал приятеля Боб. — Если вам, допустим, мальчишка какой-нибудь приглянется, валяйте, действуйте. Никакой ревности, никаких супружеских прав на вас никто предъявлять не собирается.

— Хватит вам дурачиться, — тихо сказала Ксюша и на глазах у неё сверкнули слёзы.

Сидевший рядом с ней Эндрю отодвинулся от стола, повернулся к ней не вставая со своего стула, взял девушку под мышки и легко, без видимого усилия, перенёс к себе на колени.

— Ты что думаешь, глупышка, — осторожно прижимая Ксюшу к себе, как ребёнка, спросил бородач, — мы с Бобом такие идиоты, что способны на такие шутки?

Ксюша наклонила головку и уткнулась Эндрю в плечо. Крупные, с горошину, слёзы неудержимо катились по её щекам.

* * *

Через неделю Эндрю с Ксюшей и Боб с Дашей слетали на специально вызванном вертолёте в центр и официально оформили свои брачные отношения. Жизнь на четвёртом посту после этого формального события нисколько не изменилась. Трое мужчин и две девушки, теперь уже замужние дамы, от промискуитетных отношений отказываться не собирались, но стали как будто испытывать друг к другу ещё большую нежность и привязанность.

Только Антон чувствовал себя на этом празднике всё более чужим. Девочки были с ним ласковы, мужчины проявляли дружелюбие, но трещина отчуждения, конечно же, исчезнуть не могла.

* * *

Прошло ещё недели две, и с очередной партией продуктов на пост были доставлены заказанные Бобом какими-то окольными путями компьютерные программы для Алекса. Вечером все шестеро собрались в кают-компании, чтобы торжественно отметить это событие.

— Друзья мои, — обратился к присутствующим Боб после первого тоста. — Я должен признаться вам в не совсем этичном поступке, который я совершил по отношению к вам ко всем.

За столом наступило удивлённое молчание.

— Вот уже много месяцев мы собираемся здесь вместе, — продолжал Боб, — дискутируем, спорим на философские, религиозные, научные темы, наслаждаемся классической и современной литературой и поэзией.

Мне с самого начала было ужасно жалко терять такой живой, интересный, удивительно глубокий и почти всегда изобилующий парадоксами материал. Короче говоря, я, в течение всего этого времени записывал наши беседы на диктофон.

— Любопытно, — хмыкнул Эндрю, — и что дальше?

— А дальше, — Боб сделал глубокий вдох, — я сделал компьютерную распечатку всего, что успел записать, слегка отредактировал и издал отдельной книгой. Разумеется, предварительно зашифровав наши имена псевдонимами. Книгу вы можете найти в сети и купить за двадцать четыре доллара девяносто девять центов. Называется «Вечерние беседы за круглым столом».

— А почему же ты всё это втихаря делал? Никому ничего не сказал! — удивилась Даша.

— Ну как же ты не понимаешь? — ответил Боб, — важно, чтобы каждый из нас мыслил и действовал спонтанно, без оглядки на запись и возможность её публикации.

— Ты хотел сказать: «Каждый из вас»? — поправил Алекс. — Ты то сам знал, что идёт запись, не так ли? Так что твои рассуждения и высказывания были совсем не спонтанными. А, может быть, вовсе даже провокационными?

— Хотите верьте, хотите нет, — Боб приложил руку к сердцу и подался вперёд, — наши споры были настолько необычными и бурными, что я и сам напрочь забывал, что идёт запись.

— И каков же результат твоей предпринимательской деятельности? — полюбопытствовал Эндрю. — Я имею в виду — в экономическом плане?

— Только благодаря успеху нашей книги я и смею рассчитывать на вашу снисходительность, — хитро улыбнулся Боб. — Книжка-то стала бестселлером. Переведена на восемь языков, продано более двух миллионов копий, и это только за один месяц. Наш общий гонорар, который накапливается на специальном счёте в швейцарском банке, уже семизначный. А ведь это только начало!

— Послушай, Боб, — Антон внимательно смотрел на новоявленного издателя-авантюриста, — а ты не еврей?

— Ничего себе вопросик! — удивлённо поднял брови Боб. — Ну-ка, давай проанализируем, откуда у этого вопросика ноги растут.

Я так понимаю, что по твоим представлениям, евреи — люди, склонные к финансовой и предпринимательской деятельности, так?

— Так, — согласился Антон.

— Но ведь, кроме того, этот народ отличается от других национальностей ещё целым рядом специфических качеств, не правда ли?

— Правда.

— Получается, что обнаружив некоторое сходство у меня с вышеозначенной нацией по одному-двум параметрам, ты заинтересовался, не являюсь ли я действительным представителем этой нации? Я правильно понимаю?

— Да вроде правильно, — насторожился Антон, — что-то я не понимаю к чему ты клонишь?

— А к тому, что если я отвечу на твой вопрос положительно, в смысле, что, да, мол, принадлежу, то ты тут же автоматически припишешь мне и все остальные специфические отличительные характеристики этой национальности. Потому что иного смысла в твоём вопросе я не вижу. Угадал я или нет?

— Наверное, так, — уже нерешительно и с некоторой опаской согласился Антон.

— А ты понимаешь, что это нечестный и некрасивый приём? — продолжал наседать Боб. — Я приведу тебе пример по аналогии. Допустим, ты высказался о том, что беднейшие слои населения в развитых странах не обеспечены тем же уровнем образования и медицинского обслуживания, что и зажиточный класс.

Однако, замечу я, те же мысли высказывал Карл Маркс ещё в девятнадцатом веке. Следовательно, ты, Антон, марксист. А это значит, что ты сторонник социальной революции, призываешь к борьбе с властью капитала и отмене частной собственности на средства производства. Поэтому соответствующим службам надо более пристально присмотреться к твоим контактам и выяснить, не замышляешь ли ты террористический акт. Ну, как тебе нравится ход моих рассуждений?

— Ну, и наплёл ты три бочки арестантов, — покачал головой Антон.

— Я просто продемонстрировал тебе бессмысленность твоего вопроса. Но это ещё не всё. Из твоего вопроса можно сделать вывод о том, что ты ясно себе представляешь, какими специфическими чертами обладает еврейская нация и чем она отличается от других наций.

— Не могу сказать, что очень уж ясно всё себе представляю, — сказал Антон, — но то, что евреи отличаются от остальных наций — это факт. И ты, я думаю, отрицать этот факт не станешь.

— Ну, давай, всё-таки, попробуем разобраться, чем же они отличаются.

— Во-первых, это единственная нация, которая живёт преимущественно в чужих государствах, но подчиняется в первую очередь внутренним законам своего сообщества, а законам страны проживания — лишь формально. Это народ, считающий себя избранным. То есть, выше, лучше, умнее туземного населения, среди которого они живут. Об этом говорит, например, нежелание ассимилироваться в стране проживания. Браки они заключают между своими, и дело тут не в вероисповедании, а в чистоте крови.

— Так, это «во-первых», — кивнул Боб, — что ещё?

— Во-вторых, несмотря на рассеяние по многим странам мира, представители этой нации сохраняют единство и оказывают друг другу финансовую и политическую поддержку, где бы они ни находились. Их сплочённые действия направлены на получение прибыли всеми легальными, полулегальными, и даже противозаконными способами путём эксплуатации и обмана населения стран, в которых они живут.

Сами они ничего не производят, занимаясь в основном торговлей и финансовой деятельностью. При этом во все века и во всех странах они умудрялись сосредоточить в своих руках огромные капиталы и установить контроль над денежными потоками. Все европейские монархи вынуждены были брать деньги взаймы у еврейских банкиров, это факт.

— Ну, допустим, европейские монархи и сами нередко поступали с евреями некрасиво и нечестно, — вставил Боб. — Изгоняли евреев из своей страны и запрещали при этом вывозить нажитые капиталы.

— Да, изгоняли евреев из разных стран неоднократно, — согласился Антон, — но не только и не всегда из экономических соображений. Обвиняли их и в ритуальных убийствах детей, после чего им приходилось спешно сматываться от разгневанных толп простолюдинов.

— А ты сам-то веришь в обоснованность подобных обвинений?

— А почему мы должны считать эти обвинения заведомо ложными? Мало ли дикостей совершалось в тёмные средние века? А вспомни-ка дело Бейлиса, так называемый «кровавый навет». Это же начало прошлого, уже двадцатого века.

— Бейлис-то, насколько мне известно, был оправдан на этом процессе.

— Не всё так просто, голубчик. Мне в своё время удалось детально ознакомиться с материалами дела. Голоса присяжных разделились пополам: шесть на шесть. Но дело-то не в этом. Мальчик был убит очень уж странным способом — кровь из него выкачивали и детей-свидетелей — отравили. Да и некоторые другие свидетели до суда не дожили.

Но самое странное это то, с каким рвением всё международное еврейство бросилось защищать Бейлиса, сколько денег было затрачено на этот процесс. В общем — тёмное дело. Не всё так однозначно, как нам стараются представить.

Ты подумай, ведь если бы какая-нибудь секта религиозных извергов, скажем, французской, или там русской национальности, совершила убийство, разве бросилась бы вся Франция или Россия их оправдывать? Деньги собирать на их защиту?

— Подожди, но ведь даже если где-то когда-то какая-то изуверская секта совершила человеческое жертвоприношение, что, кстати, действительно случалось в разных странах неоднократно, нельзя же в этом обвинять всю нацию целиком? Мало ли ни в чём неповинных людей на земле было уничтожено и крестоносцами, и инквизицией, и воинами ислама, и нацистами, и коммунистами, и в непрекращающихся этнических чистках даже и до сегодняшнего дня. Не вся же нация целиком в этом виновата, а только какая-то наиболее экстремистская часть её.

— Так ведь почему-то ни одна нация так болезненно на подобные обвинения и не реагирует, не правда ли?

— Ну, болезненная реакция на обвинения — ещё ничего не доказывает. Особенно, учитывая всю предыдущую историю этого народа.

— А вот ты и объясни мне, пожалуйста, почему у этого народа такая история? Ведь ни у какого другого народа такой истории нет, правда? Значит, чем-то этот народ от других всё-таки отличается? Скажи-ка, слышал ли ты когда-нибудь термин «антииспанизм»? А «антитатаризм»? А «антирусизм», «антитуркменизм», «антикитаизм», «антивьетнамизм»?

А вот «антисемитизм» существует и играет серьёзную роль в международной политике.

В истории человечества было много случаев геноцида. К примеру, геноцид североамериканских индейцев, геноцид армян в 1915 году, геноцид тутси в Руанде — это уже 1994 год. Но это были, так сказать, разовые, одномоментные вспышки ненависти одного народа против другого.

Евреев же притесняли и ненавидели все и всегда. Отовсюду их изгоняли: из Англии в тринадцатом веке, из Испании в пятнадцатом-шестнадцатом веках, в России в девятнадцатом веке существовала черта оседлости, даже в двадцатом веке, при коммунистах-интернационалистах препятствовали поступлению еврейских детей в университеты. И, кстати, только евреям было разрешено эмигрировать из СССР в семидесятых годах прошлого столетия.

Выходит, что отличаются они от всех остальных наций. Чем же? Может быть, ты мне объяснишь? Для меня это загадка.

— Нет, не объясню, — вздохнул Боб. — Сотни мыслителей веками бились над этой загадкой, а ты хочешь, чтобы я тебе вот так взял да и предложил окончательный ответ?

Мне вот только непонятно, почему тебя этот вопрос так волнует. Я ведь по тону твоему, по энергетике чувствую, что это не чисто академический интерес. Откуда такая интенсивная эмоциональная окраска?

— Как это — откуда? — удивился Антон. — Они же Россию разрушили!

— Ну-ка, ну-ка, — оживился Боб, — прошу поподробнее.

— А ты что, сам не знаешь? — После переворота в 1917 большевистское правительство почти сплошь из одних евреев состояло. А кто чекистский террор по всей стране развернул? Они же. С латышами на подхвате.

— А русский народ, выходит, позволил себя резать, как стадо баранов? — удивился Боб.

— А русский народ слоями уничтожали. Сначала интеллигенцию в городах, а потом и за крестьянство взялись.

— Погоди, но ведь евреев-то во сколько раз меньше, чем русских. Да и не все они большевиками и чекистами были. Получается — совсем горстка. Как же это им удалось с таким огромным народом справиться? Да ещё православным — высокодуховным значит.

— Население-то в России в то время почти поголовно крестьянское было. Сидели себе пассивно по деревням. Да и не знали толком, что в стране творится. А солдаты обмануты были большевистскими агитаторами.

— Тоже евреями?

— В большинстве своём — да.

— Так это, значит, много их на фронте было, евреев?

— Нет, на фронте немного. Они в основном в городах смуту наводили, а на фронт своих эмиссаров одураченных засылали. А в ЧК везде они начальниками были. В Петрограде — Урицкий, например, террор разворачивал, заложников сотнями расстреливал. А вспомни, кто в 1920 году в Крыму массовые расстрелы устраивал? Роза Землячка, Михельсон, Склянский! Ну, и Бела Кун с ними.

— Так что же, вот так они вчетвером десятки тысяч людей и расстреливали?

— Ну, что ты дурачком-то прикидываешься? Знаешь ведь, что Крым большевиками захвачен был. Исполнителей много было, а эти руководили массовыми убийствами, приказы отдавали. Хотя, Землячка, говорят, и сама любила в пытках и казнях поучаствовать. Та ещё садистка была.

— Так я совсем дурачком не прикидываюсь, — спокойно парировал Боб. — Я только выяснить у тебя пытаюсь, а исполнители-то эти, которые приказам зверским подчинялись, какой национальности были? Неужели сплошь евреи и латыши?

— Нет, конечно. И русских хватало, одураченных большевистской пропагандой.

— Ты меня прости, но как же это можно доброго, сострадательного, православного русского человека пропагандой одурачить, чтобы он голых женщин и детей зимой к оврагу гнал и там убивал их, беззащитных, сотнями? Сильна, видать, была большевистская пропаганда, если за несколько месяцев высокую тысячелетнюю христианскую мораль одолела?

Хочешь, не хочешь, Антон, а ведь придётся согласиться, что и среди русских извергов хватало.

Ты знаешь, в конце девятнадцатого века Лев Николаевич Толстой в своей публицистической статье под названием «Не могу молчать» описывал любопытную ситуацию. В России многие годы смертная казнь была отменена. А когда её снова ввели, довольно долго не могли найти человека, который бы согласился стать палачом. За большие деньги, заметь. И это в нищей России. Не так давно, кстати, вторая половина девятнадцатого века.

А через пару десятилетий, в 1905-ом, мужики жгли помещичьи усадьбы и помещиков убивали. А после 1917 года недостатка в палачах уже не было. Грабили награбленное, уничтожали интеллигенцию, духовенство. От желающих стать палачами отбою не было.

А кто воевал за большевиков? Кто гражданскую войну выиграл? Конные евреи с шашками в руках? Ведь и белую гвардию, и интервентов, и восставших чехословаков в Сибири, и дашнаков в Средней Азии — всех победили в конце концов. А потом и крестьянские восстания подавлять пришлось. Продразвёрстку-то кто проводил? Кто по сёлам с винтовками шастал, зерно у крестьян отбирал, показательные казни устраивал? Заложников кто по всей стране расстреливал? Да где же столько евреев-то набралось, сам подумай?

Нет, голубчик, как ни крути, а приходится признать, что и в составе русского народа-богоносца хватало паразитов, негодяев и изуверов. Халява русская многочисленна и сильна, и без помощи со стороны вполне в состоянии своих трудяг в рабстве держать. Поэтому твоя концепция, идеализирующая великий русский народ, критики не выдерживает.

— А у меня тоже вопрос возник, — подал голос Эндрю. — Ты, Антон, судя по всему, еврейскую нацию, мягко говоря, недолюбливаешь?

— Нет, я им в ножки кланяться должен, — огрызнулся в конец расстроенный Антон.

— Но я вот никак в толк взять не могу, — продолжал Эндрю как ни в чём не бывало, — как у тебя, да и у многих других, эта неприязнь с христианской религией сочетается? Ведь Библия-то, как ни крути, книга еврейская. Но все христиане признают это писание священным, более того, богодухновенным. А там ведь прямо говорится, что евреи — народ, избранный богом. Евреям дозволено было геноцид малых народов устраивать, всяких там Амаликитян, Моавитян и прочих. И бог израиля самолично в этих избиениях ни в чём не повинных народов участвовал.

Потом, все эти книги судей и царств описывают довольно-таки неприглядную историю евреев. Но это, каким-то непостижимым образом не мешает христианам считать эту книгу словом божьим.

— Так ведь это Ветхий Завет, — возразил Антон. — А после этого Господь послал на землю Сына Своего Единосущного, чтобы Новый Завет с людьми заключить.

— Да мы, помнится, обсуждали уже этот предмет, не так ли? — вздохнул Эндрю. — Выходит, решил всемогущий поменять свою генеральную линию. И иного пути, кроме как через мучения и смерть сына своего единосущного, придумать не мог. Грустно всё это.

А насчёт того, что евреи Россию разрушили, а потом — американцы Советский Союз, мы же об этом тоже уже говорили.

У каждой нации своя халява, простите, элита, которая паразитирует на своих трудягах. Но хочет ещё и к чужим присосаться. На это чужие паразиты, простите, элиты, болезненно реагируют. Все эти элиты постоянно грызутся между собой, стараются друг друга обмануть, чужой кусок пирога урвать.

Иногда две халявы договариваются дружить, поскольку так им удобнее третью, стороннюю халяву облапошить. Создаются и более крепкие союзы, но все они рано или поздно разваливаются. Халявы предают друг друга, вцепляются друг другу в глотку, развязывают войны, в которых гибнут, естественно, подчинённые халявам трудяги.

И так кипит и бурлит этот политико-экономический суп в кастрюльке по имени Земля, и прекратится это кипение только с исчезновением рода человеческого, не раньше.

Иногда какая-то группа халявщиков вдруг вспоминает о морали, но это просто слёзы побеждённых. Победителям мораль ни к чему — их не судят. Они сами судят. Как в Нюрнберге. А побеждённые начинают скулить: «Ах, они нечестно нас победили!»

Помните, после развала СССР: «Мама, нечестные американцы нечестными приёмами разрушили наш прекрасный, великий и могучий Советский Союз! Ы-ы-ы! Они своими долларами нашу элиту подкупили!»

Это плач обосравшихся. Нельзя купить то, что не продаётся. А свято место пусто не бывает — не успели оглянуться, в России новая халява, простите, элита. Бывшие румяные комсомольцы стали олигархами-миллиардерами, а бывшие КГБэшники — политическими руководителями. Халява бессмертна!

— Ладно, мальчики, — влезла в разговор Даша, — давайте ещё по граммулечке примем. За мир и дружбу. А то вроде праздновать что-то собрались, а сами опять на бедного Антошу скопом навалились.

— Антон, — сказал Эндрю, поднимая свой бокал, — ты на нас, пожалуйста, не обижайся. Мы все к тебе очень по дружески относимся и ничего против тебя лично не имеем. Но, как говорится, Антон, или как там, Платон? Ты мне друг, но и от истины не убежишь. А ты что по этому поводу думаешь, Алекс?

— Что? — услышав своё имя поднял голову Алекс. — По какому поводу?

— Ты, похоже, всё это время отсутствовал, — засмеялся Боб. — Проснись, приятель!

— Простите, — смущённо ответил Алекс, — я только хотел глянуть, как мои программы работают, ну, и отвлёкся немножко. Так о чём вы?

— Ну, хорош! — Эндрю похлопал Алекса по спине. — Мы тут уже полчаса мировые проблемы обсуждаем, а он в полной отключке, значит. Вот это я понимаю, настоящий исследователь. Ну, давай, спустись к нам. Выпьем за успех нашего совместного предприятия.

Все чокнулись, выпили, и атмосфера за столом, вроде бы, рассеялась.

— А все-таки любопытно, — не унимался Боб, — что Алекс по поводу еврейского вопроса думает?

Все сидящие за столом непроизвольно повернулись к избежавшему участия в дискуссии Алексу.

— Простите, а не могли бы вы еще раз кратко вопрос сформулировать? — отозвался Алекс.

— Значит так, — собираясь с мыслями, наморщил лоб Боб. — Еврейская нация отличается от всех остальных наций целым рядом специфических свойств.

Нация эта избрана самим богом для господства над другими народами.

Это нация хитрых, безжалостных обманщиков — ростовщиков, внедрившаяся в структуру большинства государств земного шара и паразитирующая на народах этих государств, накапливая фантастические капиталы путём хитроумных финансовых махинаций.

На протяжении всей истории человечества, начиная с античности, все остальные народы испытывали неприязнь к евреям и регулярно изгоняли их с территорий своих стран.

В различных странах на протяжении веков евреи обвинялись в ритуальных убийствах христианских детей, в результате чего еврейские кварталы подвергались погромам.

В прошлом веке была даже предпринята попытка «окончательного решения еврейского вопроса» в Европе.

Евреи принимали активное участие в разрушении великой Российской империи, проявив беспрецедентную жестокость во время революционного террора, гражданской войны, подавления крестьянских бунтов, уничтожения христианской религии, и так далее.

После развала Советского Союза среди олигархов-миллиардеров процент евреев был непропорционально высок, то есть, и здесь они умудрились разворовать и присвоить огромные материальные ценности, созданные русским народом.

Вопрос, по сути, заключается в том, как с ними бороться? Какие методы борьбы допустимы и оправданы с точки зрения общечеловеческой этики?

Я правильно осветил проблему, Антон?

Антон пожал плечами, выражая согласие.

— Ну, что же, давайте проанализируем, — задумчиво произнес Алекс. — Начнем с более простых примеров. Представьте себе, что банда из четырёх человек ограбила банк, убила инкассатора, ранила нескольких свидетелей происшествия, ну, и так далее.

Выяснилось, что все члены банды были рыжими. Полиции удалось во-время оцепить район и отловить пятерых рыжих. Как вы думаете, этично ли будет со стороны властей наказать всех пятерых, зная наверняка, что один из них абсолютно невиновен?

— В данном конкретном примере двух мнений быть не может, — ответил за всех Боб, — ясно, что должно быть проведено расследование и невиновность одного из пятерых доказана. Современное уголовное законодательство во всех демократических странах не позволяет наказывать ни в чём не повинных граждан. Более того, вина обвиняемого должна быть доказана так, чтобы не оставалось и тени сомнения в том, что именно этот человек совершил преступление.

— Хотя это и не исключает возможных следственных и судебных ошибок, — вставил Эндрю.

— Мы говорим об этической оценке происходящего, — возразил Боб, — а все ошибки подобного рода с точки зрения этики однозначно осуждаются.

— Так. Давайте дальше, — продолжал Алекс. — Вспомните ситуацию в России конца прошлого века. Чеченская организованная преступность захлестнула Москву, Петербург и другие крупные города. Чеченские бандиты и хулиганы издеваются над русскими, проживающими на территории Чечни, грабят их и убивают. На стенах надписи: «Русские, не уезжайте, нам нужны рабы!»

Как вы думаете, оправданы ли в такой ситуации с этической точки зрения массовые бомбардировки чеченских городов и сёл, в результате которых будут убиты и искалечены десятки тысяч ни в чем не повинных мирных жителей, включая женщин и детей?

— Так. Понятно куда ты клонишь, — сказал Эндрю. — Отвечаю за всех: никакая этика не может оправдать массовые убийства ни в чем не повинных людей. Давай дальше.

— Ну вот, — повернулся к нему Алекс, — думаю, что ход моей мысли тебе уже ясен. Этично ли объединять в одну группу преступников и невиновных по какому-либо внешнему признаку и наказывать всех скопом? Или даже просто относиться предвзято и с неприязнью к человеку, о котором ты ничего не знаешь, заранее предполагая в нём отрицательные черты характера, стремление к обману или преступные намерения?

Если ты считаешь, что твои опасения обоснованны, будь внимателен и не поддавайся обману. Будь готов к отпору при возможном нападении. Но, исходя из неясных опасений, атаковать ни в чем не повинного человека самому — разве это этично?

Даже если предположить, что среди лиц еврейской национальности есть хитроумные обманщики, старающиеся нажиться нечестным путем на окружающих, то разве мало среди них порядочных людей, зарабатывающих себе на жизнь честным трудом? Этично ли подвергать их преследованиям и ущемлять их права, сваливая их в одну кучу с негодяями и преступниками?

А теперь насчет еврейских олигархов, разворовавших народное достояние России в конце прошлого века. Вы когда-нибудь задумывались над тем, как это могло произойти чисто технически? Какая в руках этих олигархов была реальная сила и власть, что они смогли так легко и просто присвоить себе все эти предприятия, бизнесы и ценности? Они что, занимали высокие посты в правящей партии? Руководили силовыми структурами? Имели возможность изменить в свою пользу существующее законодательство?

— Нет, — вмешался Антон, — они действовали обманом и подкупом. Они сумели подкупить официальных чиновников и таким путем добиться личной выгоды.

— Так ведь раз кто-то покупал, выходит, кто-то и продавал, — возразил Алекс. — Значит, эти продажные руководители государства, оставшиеся в тени, несут ответственность наравне с ворами — олигархами, не так ли?

— Несут ответственность? — ухмыльнулся Эндрю, — да они сами кого хочешь к ответственности привлекут. Или просто уберут, если вякать начнёшь. Поди-ка, повоюй с ними.

— Получается, что общечеловеческая этика категорически отрицает принцип коллективной ответственности, — подытожил Боб.

— Этика-то может отрицать, может порицать сколько ей вздумается, — вздохнул Эндрю, — на реальный мир её влияние ничтожно. Армяне с азербайджанцами режут друг друга в Нагорном Карабахе только за то, что они азербайджанцы и армяне. За что убивали друг друга сербы, косовские албанцы и хорваты? Почему не прекращаются племенные войны в африканских странах? И дело-то ведь не только в национальной или этнической розни. Вспомните, как в послереволюционной России уничтожали пластами интеллигенцию, духовенство, крестьянство, казачество. И никто ведь не разбирался, в чем виновен или невиновен данный конкретный представитель — мели всех, подчистую. А Камбоджа? А Индонезия? В Индонезии, например, уничтожили миллион коммунистов и сочувствующих им. Однако, не приходится сомневаться в том, что если бы коммунисты пришли к власти, они с неменьшим рвением уничтожали бы своих политических противников. А вы тут рассказываете сказки про общечеловеческую этику.

* * *

— Ну как, ты с этим согласен, Антон? — спросил Боб.

— С этим-то я согласен, — Антон кивнул, — да только это не ответ на вопрос. Вопрос как был, так и остался: почему всё это так происходит? Из века в век. В чём причина? В чём причина непрекращающихся гонений на евреев, к примеру? Все народы вокруг такие плохие, завистливые, злобные, зоологические антисемиты? И только один народ, которому все остальные завидуют, хороший, но несчастный. Почему же все остальные нации так к ним несправедливы?

— Тут ты прав, Боб вздохнул и откинулся на спинку стула. — Сотни умов бились над этим вопросом сотни лет. Но я пока что тоже внятного ответа ни от кого не услышал.

— А давайте попробуем применить к анализу этого вопроса нашу универсальную дихотомию, — предложил Эндрю.

— Это как? — спросил Алекс. По его лицу было видно, что он что-то сосредоточенно обдумывает.

— Ну, мы же уже установили, что как отдельные народы, нации, государства, так и всё человечество состоят из трудяг-созидателей и паразитических элит, то есть халявы, начал Эндрю. — Вот и давайте разложим ситуацию по полочкам.

— Давайте, — с энтузиазмом отозвался Боб.

— Возьмём для примера одно абстрактное государство, в котором сосуществуют бок о бок две нации — еврейская и туземная. То есть, я хотел сказать, титульная, — продолжал Эндрю. — Понятно, что внутри обеих наций есть свои трудяги и свои халявы, так?

Причем халявы эти не являются какими-то цельными, монолитными образованиями, нет. Они состоят из множества индивидуумов, каждый из которых преследует свои собственные цели. Каждый старается урвать побольше. Облапошить не только трудяг, но и в первую очередь других халявщиков — конкурентов. Трудяги-то так и так будут ограблены, с этим проблем нет.

А вот для того, чтобы наиболее эффективно свою шатию-братию объегорить, необходимо создавать коалиции внутри халявы, находить «деловые контакты», проворачивать аферы. В одиночку такие дела не делаются, это и ежу понятно.

В процессе такого взаимного облапошивания представители туземной халявы с удовольствием проворачивают взаимно-выгодные операции в союзе с дельцами из халявы еврейской. Однако, как вы понимаете, мирным такой процесс быть не может. Халявщики, которым не удалось поучаствовать в очередной прибыльной афере, чувствуют себя несправедливо обманутыми. Как же так? Мы такие умные, солидные предприниматели, в кабинеты власти вхожи, а нас обошли! С нами не поделились! Кто же эти негодяи?

Сразу понятно, кто виноват — евреи. Смотрите, мы тут друг другу глотки перегрызаем, а они все заодно! Это же нечестно! И начинает туземная халява всех своих прихлебателей и маргиналов против евреев настраивать. Так ведь не против еврейской халявы, а против всей нации, скопом. Включая и многочисленных трудяг, интеллигенцию, вообще порядочных людей.

А люмпенам, рвущимся в халяву, дважды объяснять не надо. Они ж тупые, как валенки. Были бы поумнее, не были бы люмпенами. Таким образом свои, туземные ворюги указывают пальцем на инородцев — глянь, какие они хитрые, жадные и изворотливые! Они ж вас грабят! Кровь народную пьют! А мы-то свои, мы вместе с вами! Нас они тоже обманывают!

Простой-то народ смотрит — а и правда! Они совсем не такие, как мы. Не пьют, не дерутся, не режутся. Детей своих в институты пристраивают. Все они образованные, все в начальство лезут, на теплые местечки устраиваются. На завод, небось, не идут вкалывать у станка. В деревне тоже в навозе не копаются. А мы, выходит, на них пахать должны? Психология толпы, никуда не денешься.

А еврейским трудягам, работающим за зарплату и в прибылях своей халявы не участвующим, куда деваться? Чувствуя себя в опасности, они волей-неволей вынуждены держаться вместе. Так оборону легче держать. Ведь стремление быть поближе к своей халяве и искать у неё защиты от чужого, относящегося к тебе с открытой неприязнью народа, так естественно.

И такая вот ситуация не вчера сложилась, а выковывалась веками. Так что давно уже превратилась в традицию. А традиции ломать дело не простое. Да и как ломать-то? Что может быть общего у образованного, интеллигентного еврея с туземным хулиганьём? И тут тоже психология толпы работает. Трудно из орущего агрессивного туземного племени выделить интеллигентных порядочных трудяг. К каждому приходится относиться настороженно: кто знает, что у него на уме? Может, у них в крови это? Зоологический антисемитизм! Туземцы, соответственно, так же относятся к евреям. Можно ли им доверять? Не обманут ли?

Вот так две халявы и настраивают своих трудяг друг против друга. Обеим это выгодно. Обе создают и эксплуатируют образ врага. Пока эти простаки друг друга ненавидят, о нас они забывают, и мы можем спокойно продолжать обделывать наши делишки. И всё это прекрасно работает.

Бывают, конечно, срывы, не без этого. Вроде окончательного решения еврейского вопроса в Третьем Рейхе. Так ведь уничтожали-то еврейских трудяг, а не халяву. Бывает. Издержки производства. Денег для халявы.

И, кстати, не только еврейский это вопрос. По такому же точно принципу совсем недавно неподалёку отсюда, в Руанде, титульная нация хуту порубила в капусту чуть не миллион своих «евреев» тутси. А чем в принципе отличались этнические разборки между азербайджанцами и армянами в Нагорном Карабахе? У киргизов свои «евреи» — узбеки.

Казалось бы, много ли надо ума туземному инженеру, бухгалтеру, учителю, врачу, чтобы понять, что ему нечего делить с коллегой-евреем, который точно так же живёт от зарплаты до зарплаты. Понять, что оба они обмануты, и что обман инициируется халявой, которая разжигает вражду между трудягами. И что одна халява ничуть не лучше другой.

Но, как мы все уже могли заметить, понимание такого рода толпе никогда не было доступно. Даже более-менее интеллигентной толпе. И даже если кому-то это вдруг станет ясно, и он попробует убедить в этом других, заранее можно предвидеть, что ничего у него не получится. Такова природа человека, а против природы не попрёшь.

* * *

Эндрю тяжело вздохнул и замолчал. Молчали и все остальные, переваривая услышанное.

— А вот скажите, дяденьки, — неожиданно подала голос молчавшая до сих пор Ксения, — что же делать нормальному, интеллигентному человеку, который сам всё, что вы здесь рассказывали, понимает, и которому невыносимо уже жить в такой стране, задолбала его уже халява, и никакого просвета в будущем?

— Я вижу три возможных сценария, — медленно, как бы раздумывая, проговорил Эндрю. — Встать и уехать. Сидеть и терпеть. Или переделать мир.

13. УКРАДЕННАЯ РЕЛИГИЯ

— Идите скорее сюда! — закричала Тина, смотревшая телевизор в гостиной. В голосе её неожиданно прозвучали совершенно несвойственные ей истерические нотки.

— Что случилось? — бросился к ней из-за своего письменного стола Джеймс, почуяв неладное.

— Посмотри на этого сукина сына! — девочка указывала пальцем на экран телевизора. В глазах у неё стояли слёзы. — Он же нашу религию проповедует, слово в слово!

— Что? — с растерянным видом спросила появившаяся у неё за спиной Моника.

— Садись, послушай! — Тина чуть не плакала. — Дерьмо поганое! Ворюга!

* * *

Телевизионный проповедник тем временем вещал с экрана проникновенным, убеждающим тоном:

«Физическая структура мира намного сложнее, чем мы представляли себе до сих пор. Наша вселенная является лишь одним из множества изолированных друг от друга объектов. Вселенные отличаются одна от другой своими фундаментальными физическими свойствами. Вселенные рождаются и исчезают. Каждая чёрная дыра в каждой из существующих вселенных может стать целой новой вселенной с новым набором фундаментальных свойств. Однако физические свойства каждой новой вселенной формируются не случайным образом.

За неимением лучшего термина мы будем пользоваться известным словосочетанием «Абсолютный Дух» или «Абсолют». Это сверхсущество обладает многими свойствами, недоступными пониманию человека. Однако некоторые из его атрибутов могут быть описаны человеческим языком. Абсолют бесконечен и бесконечно делим. Он может распадаться на части, немедленно приобретающие автономный статус и неповторимую индивидуальность.

Поскольку Абсолют бесконечен, то и число автономных частей его, превратившихся в отдельные сущности, может быть бесконечным. Эти индивидуальные сущности могут при желании сливаться вместе, образуя новую индивидуальность, а могут и делиться дальше, умножая число индивидуальностей. Каждая из этих индивидуальностей имеет свои, непохожие на остальных, свойства. Комплекс всех свойств данной сущности определяет её характер, от которого, в свою очередь, зависят интересы и цели данной индивидуальности, порождённой Абсолютом и являющейся его частью.

Каждая из вновь порождённых индивидуальностей бесконечна сама по себе, хоть и является лишь частью Абсолюта.

Это свойство проще всего проиллюстрировать по аналогии. Математики оперируют понятиями бесконечных множеств, обладающих различными свойствами. Одним из основных свойств бесконечных множеств является мощность множества. Упрощённо говоря, мощность множества определяется количеством составляющих его элементов.

Бесконечные множества не все одинаковы. Есть множества более «тяжёлые», то есть включающие в себя большее количество элементов. Есть более «лёгкие», или, используя другой термин, более «бедные». Самым «бедным» из бесконечных множеств является счётное множество, то есть множество целых положительных чисел: один, два, три… и так далее до бесконечности. Философы называют такую бесконечность экстенсивной, то есть, не имеющей верхней границы. Такое множество можно расширять бесконечно.

Примером бесконечного множества более высокой мощности является множество точек, лежащих на прямой линии — числовой оси. Такое множество можно не только бесконечно расширять в обе стороны, то есть уйти как угодно далеко вправо или влево, не достигая конца, это свойство называется экстенсивностью, но также и бесконечно делить в любом месте на всё более и более короткие отрезки, каждый из котороых, тем не менее, будет содержать бесконечное количество точек — интенсивность.

При этом мощность множества точек любого сколь угодно малого отрезка остаётся равной мощности всей бесконечной в обе стороны прямой линии.

Так же и Абсолют способен бесконечно делиться, но каждая вновь образованная в результате такого деления часть Абсолюта, остаётся бесконечной и превращается в новую, непохожую на остальных индивидуальность.

Каждая из этих сущностей способна использовать физическую чёрную дыру в качестве своеобразного «транспортного средства». «Ныряя» в чёрную дыру, Абсолют сопровождает коллапсирующую материю чёрной дыры вместе с её пространством-временем, выпадающими, или самоизолирующимися, из породившей их вселенной, до состояния сингулярности с нулевым объёмом и бесконечной плотностью.

Состояние сингулярности характеризуется бесконечной плотностью материи при нулевом объёме. Это означает, что вся материя сосредоточена в одной точке — то есть в одном единственном кванте пространства. Время при таком состоянии материи не существует.

В этом внепространственном и вневременном состоянии Абсолют имеет возможность задать любую комбинацию фундаментальных физических законов спрессованной в сингулярность материи и позволить ей «взорваться», образуя новую вселенную, обладающую новыми физическими и пространственно-временными свойствами.

В момент «большого взрыва» начинается процесс каскадного деления кванта пространства. Число квантов пространства растет, и материя заполняет каждый из вновь нарождающихся квантов пространства, сохраняя огромную плотность.

Эту картину можно образно представить себе таким образом: на едином в начале кванте пространства появляется сеть трещин, дробящих начальное зёрнышко пространства на множество новых зёрнышек. Хотелось бы добавить: меньшего размера, но это не соответствовало бы истине, поскольку к отдельному зёрнышку пространства понятие длинны, или размера, неприменимо.

Каждое отдельное зёрнышко является самым маленьким возможным элементом пространства. Множество этих зёрнышек определяет размеры той или иной области пространства, а объёма, меньшего, чем отдельное зёрнышко, просто не существует.

Процесс деления квантов пространства продолжается и до сих пор, воспринимаемый нами как расширение вселенной.

На основании такой картины теперь легко определить и понятие кванта времени, то есть минимально возможного промежутка времени. Или, если угодно, времени протекания элементарного физического процесса: это время «перескока» фотона из одного кванта пространства в соседний.

Таким образом, получается, что пространство-время нашей вселенной имеет зернистую структуру. При этом множество зёрен хоть и очень велико, но остаётся конечным в каждый определённый момент времени. Поэтому название «пространственно-временной континуум», строго говоря, неточно. Ни пространство, ни время не обладают свойством бесконечной делимости в любой, сколь угодно малой области, то есть, свойством континуальной бесконечности.

Мир, в котором мы живём, конечен. Он состоит из конечного числа квантов пространства и существует в течении конечного числа квантов времени.

Просто число этих элементов мироздания столь велико, а размеры их столь малы для нашего восприятия, что для описания физических свойств вселенной оказывается более удобным использовать континуальную модель.

Абсолют же — действительно бесконечен, а следовательно, и бесконечно более сложен, чем физический мир. Иными словами, Абсолют является сущностью бесконечно более высокого порядка, чем физическая вселенная.

По мере развития новой вселенной, породивший её Абсолют начинает дробиться на новые индивидуальности, каждая из которых выбирает себе один из вновь нарождающихся миров по своему вкусу. В своём мире — новой планетарной системе или совокупности звёздно-планетарных систем, сущность-хозяин инициирует причинно-следственные цепочки, влияющие на ход дальнейшего развития системы определённым образом, создавая условия для зарождения сначала примитивной, а затем и разумной жизни.

После появления разумных существ Абсолют-хозяин наблюдает за их эволюцией, иногда вмешиваясь в ход естественных процессов на молекулярном уровне, иногда вступая в непосредственный контакт со своими созданиями, но чаще — оставаясь пассивным наблюдателем и никак не проявляя себя.

Возможно, что существуют звёздно-планетные системы, оставшиеся вне поля зрения Абсолюта. Или оставленные Им без Его вмешательства намеренно. В качестве, так сказать, контрольной группы. В некоторых из них может самопроизвольно зародиться и эволюционировать жизнь, которая в состоянии достичь разумного уровня.

Таким образом, разумные существа, населяющие ту или иную планету, не могут самостоятельно со всей определённостью ответить на вопрос: подчиняется ли эволюционный процесс на их планете корректирующим влияниям Абсолюта или нет? Этот фундаментальный вопрос не может иметь ответа до тех пор, пока Абсолют не проявит себя явным образом, вступив в контакт с одним или несколькими представителями разумной фауны.

Но даже после такого контакта для большинства популяции остаётся неясным: действительно ли такой контактимел место? Действительно ли человек, объявивший обществу, что он призван передать остальным информацию, полученную от Абсолюта, несёт им истину? А, может быть, он является лжепророком, пытающимся обмануть остальных в целях своей личной выгоды?

Возможен и третий вариант: человек имел необычное психическое переживание, обусловленное особенностями его психики или воздействием психотропных препаратов, в результате чего искренне уверовал в то, что имел контакт с высшими силами.

Существует ли способ проверки информации, предлагаемой «пророком» обществу? В качестве подтверждения истинности сообщения, предлагаемого «пророком», человечеству может быть явлено чудо, или даже многочисленные чудеса, то есть явления, нарушающие известные данной популяции законы природы.

Однако, и здесь остаётся место скепсису. Во-первых, подавляющее большинство населения не является непосредственным свидетелем происшедшего чуда, а, значит, вынуждено принять сообщение о чуде на веру. Во-вторых, «чудо» могло произойти в силу ещё не изученных обществом природных закономерностей и, в принципе, может быть объяснено вполне рациональными причинами. Ну, и так далее.

Так что же, выходит, что даже в результате реально произошедшего контакта с Абсолютом ни доказать, ни опровергнуть истинность подобного сообщения не представляется возможным?

Для ответа на этот вопрос необходимо призвать на помощь строгую логику и критическое мышление. Сообщение «пророка» должно быть подвергнуто детальному логическому анализу с целью обнаружения внутренних противоречий. Очевидно, что истинное сообщение не может быть противоречивым.

Формула средневековых схоластов «Верую, ибо абсурдно» не проходит по очень простой причине: какой смысл Абсолюту передавать популяции разумных существ абсурдную информацию с целью заставить их поверить в неё?

Второе соображение: если Абсолют действительно решил вступить в контакт с представителями разумной популяции, то уж, наверное Он, Абсолют, постарается сделать так, чтобы Его сообщение дошло до большинства. А также было понято и принято этим большинством.

А для того, чтобы достичь такого эффекта, сообщение должно быть ясным, выраженном на уровне, доступном пониманию среднего представителя этой популяции, не содержать голословных утверждений. То есть, быть подтверждено известными фактами. Кроме того, как уже отмечалось, быть внутренне непротиворечивым. Ну, и, наконец, должно звучать убедительно.

И если хоть одно из этих условий не выполнено, значит, предлагаемое сообщение не дотягивает до уровня Абсолюта.

Рассмотрим, для примера, первое требование — ясности. Если уж Абсолют действительно решил вступить в контакт с популяцией разумных существ, то Он, очевидно, хочет быть понятым, и понятым правильно. Зачем же тогда Ему передавать туманное сообщение, допускающее множественные интерпретации? Уж, наверное, Он в состоянии учесть уровень развития разума на своей планете и, пользуясь языком данной популяции, сделать текст сообщения доступным и понятным.

И уж, разумеется, если даже несовершенный разум Его созданий в состоянии обнаружить внутренние логические противоречия в предлагаемом им тексте, то высшему разуму эти противоречия должны быть совершенно очевидны. И Он никак не мог бы допустить такие логические ляпы.

Любопытно, что ни один из существующих на сегодняшний день на Земле религиозных текстов не является безупречным в смысле описанных выше требований. Следовательно, ни один из них на самом деле не является сообщением, переданным людям Высшим Разумом.

Иными словами, все эти тексты — подделки, сфабрикованные кем-то из людей с определённой целью. И в большинстве случаев цель у них одна — власть.

Мы не будем проводить здесь анализ и критику существующих религиозных концепций. Каждый здравомыслящий человек в состоянии сам ознакомиться с любой из «священных книг» и их многочисленными интерпретациями. И убедиться в том, что ни в одном случае все перечисленные нами выше логические требования не выполняются. Все религиозные тексты взывают к слепой вере, но не к разуму.

Наша цель совсем другая. Мы хотим передать вам реальное сообщение, полученное от Абсолюта совсем недавно.

Принято это сообщение было ребёнком, не имеющим понятия о значении передаваемых им слов, в состоянии транса. Сам по себе этот факт ничего не доказывает. Мы приводим его здесь лишь для полноты картины».

— Ну, вы посмотрите, какой наглец! — Тина кипела негодованием. — Вот он, наш текст, передо мной, — она кивком указала на экран компьютера, который держала на коленях, — Я по тексту слежу за его словами — он даже ни одной запятой не изменил, так и читает по написанному, ворюга!

— А чего ты так бесишься-то? — с улыбкой спросил Джеймс. — Ну украл, ну воспользовался. Мы-то сами всё равно не собирались всё это публиковать.

— Нет, не в этом дело, — Моника выглядела расстроенной и озабоченной. — Скажи-ка, каким образом наш текст мог к нему попасть, если мы его никому не показывали?

— Разные способы есть, — пожал плечами Джеймс. — Когда ты выходишь в сеть, твой компьютер, если нет специальной защиты, в общем-то, открыт для атак извне. У профессиональных хакеров есть нелегальные программы, которые позволяют скачивать информацию с компьютеров таких неискушённых пользователей, как вы с Тиной.

— Но таких пользователей — миллионы, — возразила Моника. — И на каждом компьютере — тысячи файлов. Как он умудрился отыскать в этой куче мусора наш текст?

— По ключевым словам, — предположил Джеймс.

— Да ты подумай, сколько у людей на компьютерах чуши на религиозные темы, — не согласилась Моника. — Нет, я другого боюсь.

— Боишься? — удивился Джеймс.

— Боюсь, — призналась Моника. — Боюсь, что за нами уже давно кто-то шпионит. И что текст этот они скачали у нас не случайно.

— Да ну, подружка, — Джеймс ласково обнял девушку правой рукой и притянул к себе, — что за параноидальные комплексы?

— Нет, не параноидальные. И не комплексы. Я должна тебе кое-что рассказать. Только попозже. Давай дослушаем. Мне очень не понравилось то, что он ребёнка упомянул.

* * *

Проповедник на экране тем временем начал торжественным голосом читать текст:

«Вы, существа, называющие себя разумными. С болью и состраданием я наблюдаю за вами в течении веков и жду, когда же ваш разум действительно пробудится и вы сможете ответить на самые главные стоящие перед вами вопросы: «Как следует жить?» и «Следует ли жить вообще?»

Тот факт, что я решилось пойти на контакт с вами, означает, что я устало ждать и сострадать вам, мечущимся из одного тупика в другой.

Я вижу, что на протяжении всей вашей письменной истории вы не перестаёте заниматься самообманом. То есть, одни из вас всё время обманывают других, а эти другие легко поддаются обману.

Легковерие ваше заключено в особенности вашей психики. Перед лицом неизбежной смерти и исчезновения индивидуального сознания вы хватаетесь за соломинку призрачной, ни на чём не основанной веры в посмертное существование бессмертной души. В доброго пастыря, наказывающего вас за грехи, поощряющего за добродетели, прощающего раскаявшихся.

Вам легче поверить в рай и ад после смерти, чем в полное исчезновение вашего «Я». Вы не хотите замечать наивности ваших представлений о грехе и добродетели.

Я решилось на контакт с вами, потому что я предвижу скорый конец существования вашей популяции. В этом не было бы ничего страшного для вас, если бы вы сознательно пришли к такому решению, к выводу о бессмысленности дальнейшего существования человечества, и нашли бы разумный и безболезненный способ постепенного угасания и прекращения своего рода.

Но вы даже не задумываетесь о такой альтернативе. Вы бездумно плодитесь, рвётесь к власти над себе подобными, причиняете друг другу страдания и чувствуете себя при этом правыми.

Этот путь неизбежно ведёт вас ко всеобщему взаимному истреблению. И погибнуть в этом случае вам предстоит в страшных мучениях.

Если это произойдёт, то причиной такого конца будет моя ошибка. Та ошибка, которую я допустило, корректируя вашу наследственность тысячи лет назад в зародышах ваших первопредков. Я допустило слишком много свободы в процессе развития вашей популяции, а это вылилось в избыток эгоистичных и жестоких особей, захвативших контроль над развитием вашего рода.

Это моё обращение к вам есть мой последний эксперимент над вашей популяцией. Предыдущие воздействия, которое я оказывало на развитие жизни на вашей планете, происходили на химическом и биологическом уровнях. Теперь же, из чистого любопытства, я решило попробовать воздействовать на вас на уровне вашего разума.

Подумайте об одной простой вещи: от чего вы получаете наивысшее наслаждение в жизни? И что приводит вас к физическим и нравственным страданиям? Разве не естественно для каждого из вас стремиться к уменьшению суммы страданий и увеличению суммы наслаждений?

Не только вам, людям, но и всем многоклеточным живым существам на вашей планете самой природой даровано наиболее естественное и наиболее интенсивное наслаждение — сексуальное. Вы, существа, наделённые разумом и развитой психикой, могли бы культивировать, бесконечно разнообразить и усиливать свои сексуальные удовольствия, если бы только захотели. Некоторые из вас это и делают, но втайне от остальных, поскольку такое поведение не поощряется обществом. А ведь сексуальное наслаждение для вас — наиболее естественное из всех.

Оно не ведёт к разрушению личности и физического здоровья, как наркотики и алкоголь. Наоборот, состояние влюблённости открывает перед любым из вас новые творческие возможности, придаёт силы и энергию, очищает сознание от негативных эмоций.

И в то же время все ваши выдуманные религиозные концепции считают сексуальное наслаждение чем-то порочным, грязным, греховным.

Понимаете ли вы, почему так происходит? Потому что сексуальная свобода ведёт к осознанию человеком своей свободы в гораздо более широком смысле. Влюблённый человек перестаёт испытывать иррациональные страхи. Его психика становится устойчивее. Он, или она, начинает чувствовать себя по-настоящему свободным.

Таким человеком гораздо труднее манипулировать, управлять им. Просто потому, что у него изменилась иерархия ценностей. Вместо зависти, жажды наживы или власти над другими людьми у него появилась высшая, не выдуманная, а вполне реальная ценность — сексуальное наслаждение.

Для того, чтобы вами было легче управлять, держать вас в зависимости, манипулировать вами и обманывать вас, единственная реальная ценность, которая вам всем легко доступна, причём совершенно бесплатно, объявляется вашими так называемыми «духовными пастырями» греховной, постыдной, грязной.

И вы им верите! Я наблюдаю за вами и не перестаю удивляться. Вы же разумные существа! Как вы можете так легко поддаваться обману? Принимать вымышленные, противоестественные концепции за истину и добровольно отказываться от самого острого и естественного наслаждения, дарованного вам самой природой?

Сдвиги в вашем общественном сознании в сторону сексуального освобождения всё же наблюдаются. Всё большее число людей, особенно в развитых странах (по вашей же терминологии) становятся всё более сексуально раскованными.

Но процесс этот идёт слишком медленно и лишь локально, не успевая за негативными тенденциями. Поймите, что стоит только неустойчивому равновесию в ваших общественных системах сместиться в сторону осознания каждым из вас своей личной свободы, — и вся ваша жизнь начнёт меняться к лучшему.

При этом стремление к сексуальной свободе совсем не ведёт к демографическому взрыву. Посмотрите сами: в странах с более высоким уровнем знаний и сексуальной свободы прирост населения намного ниже, чем в странах, находящихся под сильным влиянием различных религиозных конфессий.

Откройте ваши глаза, оглядитесь вокруг, задумайтесь!

Я обращаюсь к вашему разуму, потому что мне любопытно узнать, сможет ли ваш разум и естественное стремление к свободе с помощью моего слабого толчка изменить направление развития вашей популяции и обойти стороной близкий и мучительный конец, к которому вы бездумно летите сегодня на всех парах.

А теперь ещё одно замечание для удовлетворения вашего любопытства относительно меня и моей природы. Я не бог, которого вы себе выдумали. Я не всеведущ и не знаю наверняка, что ожидает вас в будущем. Это вы и сами можете сообразить, так как если бы будущее было предопределено, моё обращение к вам было бы лишено смысла.

Я могу предвидеть наиболее вероятные сценарии развития событий и пытаюсь помочь вам избежать нежелательного для вас самих, да и для меня тоже, варианта вашего будущего.

И ещё хочу подсказать вам очень простое, в сущности, логичное умозаключение, к которому, вероятно, некоторые из вас уже пришли самостоятельно. Если вам предлагают веру в бога, который требует жертвоприношений и поклонения себе — разве не очевидно, что вас пытаются обмануть?

Подумайте сами, зачем нужно высшему разуму ваше поклонение? Не смешно ли это? И в каком из ваших жертвоприношений высшая сущность может испытывать нужду? Какая для меня может заключаться разница в том, что кто-то из вас ведёт жизнь аскета, отказываясь от естественных радостей жизни и умерщвляет свою плоть?

Неужели вы сами не видите всю нелепость и смехотворность таких концепций? Ваш разум уже развился до достаточно высокого уровня. Пользуйтесь им. Живите каждый своим умом, не позволяйте себя обманывать и не поддавайтесь самообману.

Что может быть для вас важнее разума и свободы?»

Проповедник закончил своё выступление и замолчал, приклеив к своей жирной физиономии слащавую улыбку торговца подержанными автомобилями. На экране возникло лицо телеведущей.

— Дорогие телезрители, — быстро заверещала она, — мы с вами прослушали удивительную лекцию о природе бога, структуре вселенной и месте человека в ней. А теперь основатель церкви «Нового Откровения» преподобный Донович ответит на вопросы присутствующих журналистов и публики.

— Так это, выходит, тот же самый Донович, который уничтожением душ занимался? — удивился Джеймс. — Надо же, уже «преподобный».

* * *

— Первый вопрос, пожалуйста, — с галантным полупоклоном обратился преподобный Донович к молодой симпатичной девушке с блокнотом в руках.

— Объясните пожалуйста нашим читателям, в чём заключаются основные отличия религии «Нового Откровения» от традиционного христианства?

— Ну, первое отличие отражено в самом названии: в отличие от сомнительной мифологии двухтысячелетней давности «Новое Откровение» стоит на фундаменте совершенно недвусмысленной информации, полученной непосредственно от Абсолюта совсем недавно.

Второе отличие заключается в том, что «Новое Откровение», не в пример старым религиозным текстам, находится в прекрасном соответствии с достижениями науки и лишено внутренних логических противоречий, которыми изобилует так называемое «священное писание».

Третье — «Новое Откровение» призывает своих последователей руководствоваться голосом разума, а не слепой верой. Мы стремимся сделать жизнь радостной и наполнить её удовольствиями, в то время как модель поведения добродетельного христианина отличается стремлением к аскетизму, отказом от радостей земной жизни, необходимостью соблюдения постов, усмирением плоти и так далее.

Как видите, «Новое Откровение» отличается от устаревшего, замшелого христианства практически во всём. Мы призываем наших последователей к реальной, истинной, взаимной любви, в отличие от абстрактной любви традиционных религий, выливающейся в религиозные войны, преследования еретиков, жестокие наказания за вымышленные религиозные преступления, бесправное положение женщины, и так далее, и тому подобное.

— Следующий вопрос! — подала голос ведущая, как только адепт «Нового Откровения» на секунду замолк.

— Как философия «Нового Откровения» относится к недавно появившемуся на мировом рынке препарату «Радостная смерть»?

— Однозначно отрицательно, — лицо преподобного Доновича посуровело. — Радостной должна быть жизнь! А смерть в конвульсиях химическим путём вызванного оргазма представляет собой соблазн для слабых от природы и неокрепших по причине юного возраста душ.

Эти мерзкие таблетки приведут к росту неоправданных самоубийств. Молодые люди, которые могли бы ещё долгие годы наслаждаться жизнью, будут убивать себя в результате минутной слабости, под давлением временной депрессии или от чувства обиды и несправедливости, так свойственным подросткам. Я считаю, что производство этого чрезвычайно вредного для общества препарата должно быть запрещено во всём мире.

— Но ведь для неизлечимо больных людей это самый прекрасный способ избавиться от страданий, — возразил задавший вопрос журналист — мужчина лет пятидесяти с сединой на висках. — Почему просто не ограничить доступ широким слоям населения к этому препарату и использовать его только в крайних случаях по решению консилиума врачей?

— О, вы наивны, мой друг, — с артистической грустью в голосе парировал новоявленный пророк. — Разве вы не знаете, что такое чёрный рынок? Как же вы не догадываетесь о том, что после официального запрета немедленно начнётся нелегальное производство этого препарата и тайная торговля им за бешеные деньги?

Ведь человеку, решившемуся на самоубийство, ничего и никого не жалко. Он готов отдать всё, что у него есть за эту проклятую таблетку. Более того, он может пойти на любое преступление — ограбление, убийство, чтобы достать необходимую сумму денег. Отвечать-то за это преступление ему уже не придётся. Вы представляете себе, в какой кошмар превратится жизнь нашего общества?

Нет. Только полный и абсолютный запрет и уничтожение технологий производства этого дьявольского препарата. Никаких полумер. Риск слишком велик.

* * *

— Этот человек очень опасен, — задумчиво проговорил Джеймс. — Опасен тем, что он неглуп, а его извращённая логика может быть легко воспринята малообразованной публикой, которую легко убедить в действенности простых радикальных решений. Всё это чревато вспышками фанатизма.

— Поедем-ка, прогуляемся, — сказала Моника, вставая с дивана и выключая телевизор. Выглядела она обеспокоенной и усталой.

14. РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ

Выехав за границу жилой зоны, Джеймс припарковал автомобиль на обочине пустынной дороги. Пологий склон слева зарос кактусами, справа вдалеке виднелась одинокая усадьба за серым деревянным забором и ровной стеной растущих за ним кипарисов.

Джеймс с Моникой не торопясь пошли вдоль дороги, а Тина сразу отстала, усевшись между кактусов наблюдать за суетливой работой песчаных муравьёв.

* * *

— Я вижу, эта передача расстроила тебя, — сказал Джеймс, обнимая девушку за талию.

— Я должна тебе кое-что рассказать, — тихо сказала Моника. — Этот человек меня напугал. Он слишком много знает. Ты слышал, что он говорил про девочку, которая принимала информацию от придуманного тобой «абсолютного духа»?

— Пока что не вижу поводов для беспокойства, — ответил Джеймс. — Каким-то образом этому прохиндею удалось скачать любопытный текст со школьного компьютера Тины. Определить, кому принадлежит компьютер, было несложно. Уровень перекачанной информации оказался явно слишком сложным для маленькой девочки. Значит, на этом можно сыграть, представив её в качестве чуда, которое должно убедить потенциальных последователей его религии в её истинности. Что-нибудь ещё?

— Да, есть кое-что ещё, — вздохнула Моника. — Ты уже заметил, что Тина — очень необычный ребёнок?

— Конечно, заметил. Она соображает и рассуждает как взрослый человек. И слишком много знает для своего возраста. Так не бывает. Может быть, пора уже тебе поделиться со мной вашими тайнами?

— Тина только выглядит лет на восемь-девять. На самом деле ей уже много больше. Но внешне она не меняется. Не растёт и не взрослеет биологически. Несколько лет назад она попала в аварию. Родители её погибли, а её саму спас гениальный врач, учёный-генетик. Он изменил структуру вещества наследственности во всех клетках её тела. И результаты этой операции оказались совершенно неожиданными.

— Я что-то припоминаю, — перебил её Джеймс, — слышал краем уха про какой-то скандал. Какой-то учёный был обвинён в нарушении этических принципов при работе над изменением ДНК с помощью вирусов. Было это уже лет восемь тому назад, если не все десять.

— Вот, вот. Это он и есть, — подтвердила Моника. — Девочку он удочерил, а меня выписал из России, чтобы ухаживать за ней и, если получится, помочь восстановить её память. Это не удалось, и её развитие началось практически опять с начала, то есть, с нуля.

Но, благодаря изменениям, произошедшим во всём её организме, в том числе и в мозгу, развивалась она невероятно быстро. Так что теперь по объёму знаний и уровню мышления она не уступает взрослому человеку. Интересно, что при этом её любопытство и психологические реакции сохранились на подростковом, если не на детском, уровне.

— И где же этот учёный сейчас? — поинтересовался Джеймс. — Почему вы с Тиной оказались одни?

— Вот к этому я и веду, — лицо Моники посерьёзнело. — Этого учёного звали Брюс. Он стал моим мужем. Я его очень любила. А потом что-то произошло. Он начал работать над новым проектом и как-то сразу сильно изменился. Нет, меня и Тину он любил по-прежнему. Но стал каким-то замкнутым. И озабоченным чем-то.

Меня он в свои проблемы не посвящал. А потом он как-то нелепо погиб в результате террористического акта. Какой-то арабский мальчишка-шахид взорвал целый торговый центр. Ты наверняка помнишь эту трагедию. Вся страна была в шоке.

— Как-то подозрительно выглядит такое совпадение, — задумчиво произнёс Джеймс, — перемена в его поведении, предшествующая случайной гибели. И что было дальше?

— А дальше, — Моника грустно улыбнулась, — надо было продолжать жить дальше. Самостоятельно. Пока мы жили с Брюсом я чувствовала себя как за каменной стеной. А тут вдруг пришлось в один момент становиться самостоятельной.

Я изменила имя и фамилию и постаралась исчезнуть. Мы с Тиной нигде не жили дольше, чем год-полтора. Во-первых, я боялась, что кто-нибудь заметит, что Тина не меняется и не растёт. А во-вторых, меня не оставляло какое-то смутное ощущение, что за нами кто-то следит.

Я пыталась убедить себя в том, что этого не может быть. Что это моя паранойя. Однако, теперь ты видишь, что мои опасения были не напрасны. А теперь этот кто-то решил дать нам знак, что он всё о нас знает. И что, возможно, пришло время ему этим знанием воспользоваться.

— Но ты ведь никакого преступления не совершила, — попытался успокоить девушку Джеймс. — Конечно, это неприятно чувствовать слишком пристальное внимание к себе, не зная, кто и зачем тобой интересуется.

Поэтому мы попробуем обмануть твоих преследователей. Я ещё не знаю, как это сделать. Но думаю, что бояться тебе совершенно нечего. А пока надо сделать вид, что мы ничего не подозреваем, и жить как ни в чём не бывало. Даже более открыто, чем прежде, чтобы усыпить их бдительность. А потом внезапно исчезнуть.

— Ты пойми, — Моника посмотрела ему в глаза. — Я ведь не за себя боюсь, а за Тину.

Она оглянулась, но на открытом прямом участке дороги девочки нигде не было видно.

— Тина-а! — громко закричала Моника.

— Здесь я! — над досками забора метрах в двадцати появилась белокурая головка. — Ну, что ты так кричишь? — девочка мгновенно осеклась, увидев не на шутку перепуганное лицо Моники.

— Ну, нельзя же так исчезать на ровном месте. Ты что, в прятки с нами решила поиграть? И что ты там делаешь? Это частная территория. Не зря же забор поставили!

— А меня пригласили, — оправдываясь, сказала Тина.

— Ну что ты выдумываешь? — вконец расстроенным голосом спросила Моника. — Ты же не маленький ребёнок давно.

— Ничего я не выдумываю! Вот он меня пригласил, — девочка наклонилась к кому-то с той стороны забора. — Ну, иди сюда. Пожалуйста! А то они мне не верят.

* * *

За верхнюю перекладину забора уцепилась странная рука с необыкновенно длинными пальцами. Вслед за ней показалась голова с приплюснутым носом и широким ртом, почти достигавшим оттопыренных ушей. На голове красовалась нахлобученная до самых глаз техасская ковбойская шляпа.

— Он мне не говорит, как его зовут, — сказала Тина. — Мне кажется, он стесняется. Но я его и так очень хорошо понимаю, без слов.

* * *

— Добрый день! — на крыльце дома, расположенного в глубине за густой порослью невысокого кустарника, вышла молодая красивая женщина в облегающем трикотажном платье. — Надеюсь, всё в порядке? Ничего не случилось? Бенджамин, а ты что здесь делаешь? — обратилась она к Тининому новому приятелю.

— Вы не волнуйтесь, — обратилась она к Джеймсу с Моникой, — он очень умный и добрый. Ничего плохого девочке не сделает. Странно, что он вообще вам показался. Обычно он от чужих прячется.

— Ой, вы нас простите пожалуйста, — заторопилась Моника, — это не девочка, а просто пострел какой-то. Ну где же это видано, чтобы девочки по заборам лазили? — повернулась она к Тине.

— А я не сама полезла, — оправдывалась девочка, — меня Бенджамин позвал. Так? — спросила она у странного существа в шляпе.

Голова в шляпе утвердительно кивнула.

— Ты на чём там стоишь? — спросил Джеймс. Забор был выше Тининого роста.

— На камушке, — сказала девочка. — А он на руках висит. Здорово, правда?

— Вы заходите, пожалуйста, — пригласила хозяйка Монику с Джеймсом, указывая рукой в сторону ворот, находившихся метрах в сорока от места встречи. Головы Тины и Бенджамина в ту же минуту скрылись за забором.

* * *

— Меня зовут Селина, — хозяйка протянула Монике руку, когда та первой вошла на территорию усадьбы.

Из-за её спины выкатился Бенджамин в синих спортивных шароварах и белой футболке с длинным рукавом. Сделав два шага навстречу гостям, он с серьёзным видом протянул Джеймсу правую руку, которую тот пожал с весёлым любопытством.

— Это же пан троглодитус, шимпанзе? — поинтересовался Джеймс, обращаясь к хозяйке.

— Да, — ответила та, — но очень необычный. Он умнее многих моих знакомых.

Бенджамин тем временем подошёл к Монике и протянул ей руку тоже, ладонью вверх. Девушка, сохраняя серьёзность на лице, но с озорными искорками в глазах, вложила свою ладошку в длиннопалую лапу и сделала книксен. Шимп левой рукой снял со своей головы шляпу и, слегка наклонившись вперёд, прикоснулся губами к ручке Моники.

Сценка получилась настолько забавной, что Тина радостно засмеялась и захлопала в ладоши.

— Где это вы обучались манерам, сударь? — церемонно обратилась Моника к Бенджамину.

— Телевизора насмотрелся, — ответила за него Селина.

* * *

Вся компания поднялась по ступенькам на большую застеклённую веранду и расселась в плетёных креслах вокруг обширного круглого стола.

— Кофе, лимонад, пиво или что-нибудь покрепче? — предложила хозяйка гостям.

— Не беспокойтесь, пожалуйста! — ответила за всех Моника.

— Никакого беспокойства, пожалуйста, не стесняйтесь, — улыбнулась Селина и, приоткрыв дверь, крикнула куда-то в глубину дома: «Марджори, у нас гости!»

* * *

— Как приятно! — сказала, выходя на веранду махонькая бодрая старушка в очках с толстенными линзами. — К нам редко кто-нибудь заходит.

Пока она усаживалась за стол, Селина притащила горячий кофейник-автомат и поднос с чашками.

— А что предпочитает юная леди? — обратилась она к Тине, — апельсиновый сок? Лимонад?

— Мне тоже кофе, пожалуйста, — скромно попросила девочка.

— Он очень крепкий, — Селина вопросительно взглянула на Монику.

— Ничего, — кивнула Моника, — налейте и ей чашечку, пожалуйста, если вас не затруднит.

Селина пожала плечами и подала Тине чашку кофе на блюдце. Ещё через пару минут на столе появились две бутылки, одна с Курвуазье, другая — с жидкостью ядовито-зелёного цвета, в окружении коньячных и ликёрных рюмок.

— Коньяк или Шартрез? — спросила Селина у Моники с Джеймсом.

Моника отказалась, А Джеймс протянул Селине коньячную рюмку.

— Мне сладенького, пожалуйста, как всегда, — попросила Марджори.

Бенджамин, чинно сидевший на своём стуле, вслед за ней протянул Селине ликёрную рюмку. Гости постарались ничем не выразить своего удивления, когда девушка без тени улыбки наполнила её.

— Ой, а что это такое? — с любопытством спросила Тина.

— Это ликёр, — попробовала объяснить Селина. — Очень крепкий алкогольный напиток.

— А он сладкий?

— Тина, когда ты уже научишься себя вести? — укоризненно посмотрела на девочку Моника. — Ты же не дома.

— Ну любопытно же, — пожала плечами Тина. — Я ведь никогда такого не пробовала.

Моника со вздохом посмотрела на Селину.

— Вы не дадите капельку попробовать этой нахалке? А то она ведь тут умрёт от своего любопытства.

— Я не могу взять на себя ответственность, — серьёзно сказала хозяйка. — Если вы позволяете своему ребёнку баловаться крепкими напитками, пожалуйста, наливайте ей сами.

Моника приняла у неё бутылку и налила Тине пол рюмки. Девочка подняла свою рюмку, и в тот же момент к ней протянулась волосатая рука со своей рюмкой, чтобы чокнуться.

— За знакомство, — сказала Тина с хитрющей улыбкой, чокаясь с Бенджамином.

— Готова поспорить, — с лёгким беспокойством сказала Моника Джеймсу, — что эта стервоза опять что-то придумала.

— Пожалуйста, будь взрослой наконец, — обратилась она к Тине.

— Ничего я не придумала, — ответила та. — Я просто кое-что поняла. И это очень забавно.

— Может быть, ты с нами поделишься своим открытием? — спросила Марджори.

— Я поняла, что Бенджамин не просто очень умный, а даже понимает, что я думаю.

— Телепат, значит, — усмехнулся Джеймс.

— Ага, — радостно кивнула малышка.

— Вот фантазёрка, — покачала головой Моника.

— А вот и нет, — Тина надула губки. — Он правда понимает, что я хочу, чтобы он сделал. Вы же видели, как он со мной чокнулся! Это я его мысленно попросила.

— Ты серьёзно? — спросил Джеймс.

— Абсолютно!

— Давай проверим?

— Давай! — с вызовом сказала девочка.

— Простите, Селина, у вас не найдётся под рукой карандаша и клочка бумаги? — повернулся к хозяйке Джеймс.

Девушка посмотрела на него с лёгкой улыбкой, встала и через минуту вернулась с блокнотом и ручкой.

Джеймс протянул блокнот Монике.

— Напиши, пожалуйста, задание для Бенджамина, и никому не показывай.

Моника задумалась на мгновение, а затем быстро написала на листке несколько слов, вырвала его из блокнота и сложила вчетверо.

— А теперь передай это нашему медиуму, — с серьёзным видом продолжал Джеймс.

Тина взяла протянутый ей через стол листок, развернула, прочла, спрятала бумажку под столом у себя на коленях и уставилась на блестящий никелированный кофейник. Все молчали.

Вдруг Бенджамин беспокойно заёрзал на своём стуле, слез с него, взял с низенького столика в углу свою ковбойскую шляпу, подошёл сзади к Джеймсу и неожиданно нахлобучил её Джеймсу на голову. Селина и Марджори смотрели на происходящее с испугом, а Моника прыснула, зажав рот рукой.

Бенджамин с достоинством вернулся на свой стул, а Тина торжествующе развернула листок, расправила его и положила перед Джеймсом.

— «Пусть Бенджамин наденет свою шляпу Джеймсу на голову», — чётко и громко прочитал Джеймс. — Ну и нахалки же вы обе! — улыбнулся он, снимая шляпу.

— Вот видишь? — сияла от счастья Тина, — а Бенджамин меня послушался!

Шимп, понимая, что всё сделал правильно, смотрел на окружающих с гордым видом.

— Да вам с ним надо в цирке выступать! — засмеялась, наконец, Селина. — Кучу денег заработаете.

— Тебе что, денег не хватает? — строго посмотрела на неё Марджори. — Вот чего нам не надо, так это внимание к себе привлекать.

— Вы мудрая женщина, Марджори, — согласился с ней Джеймс.

* * *

Выяснив, что гости совсем недавно поселились в этой местности, Селина предложила всем поехать в парк, о существовании которого Моника и Джеймс даже не подозревали.

— А Бен с нами поедет? — спросила Тина.

— Я думаю, лучше не надо, — Селина посмотрела на Марджори.

— Не надо оставлять его одного, — грустно сказала девочка, — ему будет очень плохо и обидно. Если вы его не берёте, я тогда тоже не поеду. Лучше здесь с ним останусь и мы с ним поиграем.

— Тина, — тихо, но строго сказала Моника, — как ты себя ведёшь? Мы только что познакомились с людьми, а ты уже в чужом доме распоряжаться начинаешь.

— Я совсем не распоряжаюсь. Но ему правда очень хочется с нами поехать. Он мне сам только что об этом сказал.

— Телепатически?

— Да!

— А откуда же это он узнал, что мы все куда-то ехать собираемся?

— Так Селина же только что сказала, — округлила глаза девочка.

— Ты что, хочешь убедить меня в том, что Бен понимает разговорную речь?

— Конечно, понимает! Ты разве не видишь?

Бенджамин стоял рядом и внимательно слушал, переводя взгляд с Тины на Монику, и обратно.

— Бен! Если ты понимаешь, что я говорю, кивни головой, — сказала Моника без интонации, глядя Тине в глаза.

Бенджамин взял её за руку и, когда Моника взглянула на него, дважды кивнул.

— Проверяете его способности? — с усмешкой спросила подошедшая Селина. — Понимает. Он всё прекрасно понимает.

— Так мы берём его с собой? — с надеждой в голосе спросила Тина, заглядывая Селине в лицо.

* * *

Парк оказался чудесным. Неширокие дорожки были чисто подметены, но между стволами деревьев росла высокая нескошенная трава. Яркие солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь высокие кроны, пятнами освещали сочную изумрудную зелень.

Взрослые шли по дорожке, негромко переговариваясь, а Бенджамин скачками умчался вперёд, опираясь на костяшки пальцев рук, и унося на спине вцепившуюся в него совершенно счастливую Тину. Марджори шла медленно, и остальные приноравливались к её шагу. Не прошло и десяти минут как навстречу им откуда-то с боковой дорожки выскочила запыхавшаяся Тина.

— Моника, дай мне, пожалуйста, десятку, а то я с собой ничего не взяла.

— А тебе зачем? — поинтересовалась Моника, доставая из сумочки десять долларов и протягивая девочке.

— Потом расскажу! — крикнула Тина и со всех ног бросилась обратно по той же дорожке.

— Сколько энергии у ребёнка! — с восхищением сказала Марджори.

— Что-то она опять придумала, — Моника взглянула на Джеймса, — это сущий дьяволёнок, а не девочка. Пойдёмте-ка в ту сторону, посмотрим, что она там затеяла?

— Наверное, за мороженым побежала, — предположила Селина. — Бенджамин тоже его очень любит.

— За мороженым так быстро не бегают, — с сомнением покачала головой Моника. — Вы просто ещё не знаете, с кем имеете дело.

Пройдя ещё ярдов пятьсот, вся компания убедилась, что опасения Моники были не напрасны. Вокруг дощатого стола с двумя скамейками по обеим сторонам его столпилась группа старичков пенсионного возраста. За столом сидели рядышком Тина с Бенджамином, напротив них — солидный мужчина лет шестидесяти, а на столе между ними была разложена пластиковая шахматная доска с большими деревянными фигурами.

Моника с Джеймсом встали с одной стороны стола, а Марджори с Селиной — с другой. Бенджамин поднял волосатую лапу и сделал ход. Болельщики одобрительно загудели.

— Нет, эту девочку ни на минуту нельзя оставлять одну, — прошептала Моника наклонившемуся к ней Джеймсу. — Это просто ходячее стихийное бедствие.

— Ну, почему же? — возразил Джеймс, — если не ошибаюсь, у них с Беном неплохая атакующая позиция.

— И ты туда же, — Моника легонько толкнула Джеймса локтём в живот. — Мне кажется, я единственный взрослый человек в этой компании.

— Что тут происходит? — тихонько спросила Марджори.

— Бенджамин играет в шахматы, — с трудом сдерживая смех, ответила Селина.

Мужчина отступил слоном с атакованного поля и Бенджамин немедленно взял слона ладьёй, жертвуя качество. Зрители замерли от неожиданности. Противник Бена пожал плечами и побил ладью пешкой.

В ответ Бенджамин несколько неуклюжим движением переставил другую ладью по открывшейся вертикали на седьмую горизонталь, ограничивая короля противника в подвижности и создавая неприятные угрозы. Противник явно нервничал.

Неподготовленная контратака чёрных на королевском фланге зашла в тупик, а давление белых на ферзевом становилось всё опаснее. Ещё через четыре хода Бенджамин уверенно пожертвовал фигуру, разрушая пешечное прикрытие чёрного короля. Для противника это оказалось полной неожиданностью. Он решил отклонить жертву и отступил королём, после чего партия закончилась в три хода.

— Вау, — сказал кто-то из болельщиков.

Мужчина напротив поднял взгляд на Бена.

— Что, уже всё? — разочарованно спросила Тина. — Так быстро? Спасибо, что вы поиграли с моим другом. Вот ваши десять долларов, сэр.

Девочка протянула мужчине сложенную вдвое бумажку.

— Да нет, малышка, ты не поняла, — сказал один из зрителей, — твой приятель выиграл эту партию.

— Как? Правда? — изумлению девочки, казалось, не было предела. — Так ты нам, оказывается, ещё и на мороженое заработал? — Тина, широко раскрыв глаза, уставилась на своего покрытого шерстью, но вполне прилично одетого по человеческим меркам, напарника.

— Ну, артистка, — улыбнулся Джеймс. — С вами, красавицы, действительно не соскучишься.

— Не надо обобщать, — буркнула Моника, но тоже не смогла сдержать улыбку.

— Может быть, ещё одну партийку? — с надеждой в голосе спросил проигравший.

Тина взглянула на Монику, но та отрицательно помотала головой.

— Извините, сэр, сегодня мы больше не можем, — ответила Тина, с детской наивностью глядя мужчине в глаза. — Вы же видите, у Бенджамина головка совсем маленькая, он быстро устаёт. Давайте встретимся как-нибудь в другой раз.

Она опять покосилась на Монику, затем повернулась к Селине и вопрошающе подняла брови. Селина утвердительно прикрыла глаза.

— В субботу, хорошо? — серьёзно спросила Тина. — В это же время.

Бенджамин неуклюже вылез из-за стола и все вшестером направились к выходу.

— Как же так? — недоумевал за их спиной проигравший. — У меня же рейтинг почти восемнадцать сотен!

* * *

— Ну, может кто-нибудь, наконец, объяснит, в чём тут фокус? — поинтересовалась Селина, когда все шестеро тесно упаковались в автомобиль. — Я-то знаю, что Бенджамин никакого понятия о шахматах не имеет.

— А это я ему подсказывала, — радостно известила сидевшая впереди на коленях у Джеймса Тина, — телепатически. А он удивительно здорово меня понимает. Прикольненько получилось, правда?

* * *

В следующую субботу, когда вся компания вшестером подходила к шахматному столику в парке, толпа человек из двадцати шахматных болельщиков встретила их радостными возгласами и аплодисментами. Шедший за руку с Тиной впереди остальных Бенджамин солидно поприветствовал встречающих, помахав им свободной лапой. Давешний противник уже сидел перед доской с расставленными фигурами. На лице его явно угадывалась жажда реванша.

* * *

Джеймсу удалось убедить Монику в том, что небольшое паблисити не повредит.

— Пусть те, кто за нами наблюдает, — объяснил он, — видят, что мы их не боимся. Мы усыпим их бдительность, а потом внезапно исчезнем.

Игра началась. Тина сидела, прижавшись к своему волосатому другу и почти не смотрела на доску.

Партия ещё не вышла из дебютной стадии, как вокруг началось какое-то оживление. Окружавшие стол с шахматной доской зрители неохотно расступились и пропустили вперёд человека с кинокамерой на плече.

— А сейчас мы с вами наблюдаем самый необычный шахматный матч, какой только можно себе представить! — раздался звонкий молодой женский голос, — матч между человеком и шимпанзе.

— Этого только не хватало, — Моника крепко стиснула руку Джеймса. — Телевизионщиков кто-то навёл. Как ты думаешь, это прямой эфир?

— Не волнуйся, — успокоил Джеймс, — ничего страшного не происходит. Пусть видят, что никто их не боится и скрываться не собирается.

* * *

В это время на доске произошло что-то непредвиденное. Или Бен отвлёкся на неперестававшую трещать тележурналистку, или Тина недостаточно чётко передала команду, но чернопольный слон Бена остановился, не дойдя на одну клетку до нужного поля. Противник немедленно воспользовался оплошностью и нанёс двойной удар ферзём, выигрывая фигуру за пешку.

Бенджамину пришлось задуматься. К сожалению, все попытки обострить игру ни к чему не привели. Белые методично разменивали фигуры и пешки, стараясь перейти в эндшпиль с явным материальным преимуществом.

Телевизионная камера, нацеленная на доску, безжалостно транслировала партию ход за ходом на экраны миллионов телевизоров. Большинство телезрителей, скорее всего, не имели ни малейшего понятия о правилах игры, но известие о том, что шимпанзе всерьёз играет в шахматы с человеком с быстротой молнии облетело всю страну.

Бенджамин сделал отчаянный ход и лишился последней пешки. Одинокий ферзь чёрных, по всей видимости, не мог предотвратить превращения далеко продвинутой белой пешки, а король легко ускользал от шахов.

Бенджамин ещё раз безнадёжно напал ферзём на белого короля, похоже, не заметив, что поле защищено ладьёй противника. Мужчина, игравший белыми, пожал плечами и снял ферзя с доски, всем своим видом показывая, что игра окончена. Бенджамин застыл неподвижно.

— Пат! — вдруг громко закричал кто-то из болельщиков.

Действительно, единственное поле, на которое мог бы пойти чёрный король, простреливалось стоящим на противоположном краю доски белым слоном. Раздались аплодисменты. Тина выглядела совершенно расстроенной. На глаза у неё навернулись слёзы.

— Это вы ему помешали! — закричала она нателевизионную даму. — Кто вас сюда приглашал?

— Нет, ей точно в кино надо сниматься, — шепнул Джеймс стоявшей рядом Монике. — Ну до чего натурально играет! Сейчас заплачет ведь.

— Ты что, девочка? — бросился успокаивать Тину пожилой болельщик. — Твой дружок не проиграл. Ничья на доске. Пат.

— Что такое пат? — разыгрывая дурочку, недоверчиво спросила Тина. — Я ничего не понимаю. Ведь никаких чёрных фигурок не осталось.

— Пат — это значит такое положение на доске, когда никто не выиграл, и никто не проиграл, — терпеливо втолковывал старичок. — Ничья, значит.

— Правда? — слабо улыбнулась девчушка. — Бен, значит ты молодец? — Она обхватила своего шимпа за шею и прижалась к его густой шерсти на затылке.

Подчиняясь её беззвучной команде, Бенджамин подхватил девочку правой лапой, поднял на воздух и на трёх лапах выбрался из-за стола. Наблюдавшая за этой мелодрамой публика взвыла от восторга.

15. ВОЗВРАЩЕНИЕ

Моника категорически настояла на прекращении дальнейших публичных выступлений, поэтому, когда вся компания через неделю снова выбралась в парк, место шахматных баталий было решено обойти стороной.

Марджори присела отдохнуть на скамейке возле озера, Джеймс с Селиной, Тиной и Беном отправились за мороженым, а Моника неспеша прогуливалась по тенистой дорожке вдоль кромки воды, думая о том, куда бы им с Тиной лучше удрать на этот раз.

— Простите, пожалуйста, это ваша девочка — подружка того шимпанзе, который играет в шахматы? — Перед Моникой стояли две симпатичные молодые девушки. — Мы вас видели по телевизору. Это ведь вы были, правда?

Посмотрев девушкам по очереди в глаза, Моника интуитивно почувствовала к ним расположение, и кивнула.

— Вот видишь, я же тебе говорила, — неожиданно с радостью в голосе сказала одна девушка другой по-русски.

Моника вздрогнула.

— Вы из России? — спросила она своих собеседниц тоже по-русски.

— Так вы наша? — глаза у девушек весело заблестели. — Откуда вы? Давно в Америке?

— Прилично, — на всякий случай уклончиво ответила Моника. — А вы?

— Ой, ещё и года нет, — ответила та, что выглядела побойчее. Её пышная грудь распирала футболку со смешной детской аппликацией. Вторая девушка выглядела скромнее, но сексуально тоже очень привлекательно.

— Как же вам повезло в Америке оказаться? — удивилась Моника. — Я слышала, что это сейчас очень непросто.

— А мы замуж вышли, — объяснила девушка, — наши мужья работают на одну и ту же компанию.

В это время из-за поворота показались Бен с Тиной, с упоением лизавшие мороженое в вафельных конусах.

— А вот и наши знаменитости! — воскликнула вторая девушка. — Какая прелестная девочка! Как тебя зовут? — спросила она у подошедшей Тины, присев перед ней на корточки.

— Тина. А тебя?

— Ксения.

— Это русское имя, правда? — заинтересованно спросила малышка.

— Да.

— А ты по-русски понимаешь? — поинтересовалась Тина.

— Понимаю. И говорить умею.

— Ой, как здорово, — обрадовалась девочка, — давай по-русски разговаривать. А как твою подружку зовут?

— Даша. А это твой знаменитый дружок-шахматист? — Ксения кивнула в сторону Бенджамина.

— Да, — сказала Тина, обнимая Бена свободной рукой за шею. — Только он по-русски не понимает.

— А по-английски понимает? — удивилась Ксения.

— Очень даже хорошо. Только говорить не может. У него речевой аппарат не приспособлен.

Ксения поднялась навстречу подходившим Джеймсу с Селиной и улыбнулась милой открытой улыбкой. Джеймс не мог удержаться и улыбнулся в ответ.

— Познакомьтесь, — сказала Моника Селине и Джеймсу, — эти девушки недавно приехали из России.

— Бонд. Джеймс Бонд, — выдал Джеймс свою дежурную шутку, обмениваясь с девушками рукопожатием. Селина назвала себя и, наконец, последней представилась Моника.

— Вы знаете, мой муж тоже любит играть в шахматы, — неожиданно сказала Ксения, — вот было бы здорово свести его за доской с вашим чемпионом, — она указала на Бена.

— Ты как, хочешь поиграть в шахматы? — обратилась она полушутя к шимпу.

Тот энергично закивал в ответ.

— Ты смотри, неужели он правда понимает, что ему говорят? — изумилась Даша.

— Обижаешь, — серьёзно сказала Тина, — если уж он всех тут в шахматы дерёт, так неужели слова не понимает?

— Тина, — укоризненно взглянула на девочку Моника, — ну что за выражения?

Тина сделала вид, что смутилась.

— Ну а что тут такого? — с самым скромным видом сказала она, — я же не сказала «зопу дерёт».

Моника сделала движение, чтобы шлёпнуть нахалку по губам, но та ловко увернулась и, звонко засмеявшись, спряталась за Бенджамином.

— Послушайте, — сказала энергичная Даша, переводя взгляд с Джеймса на Монику, — у меня идея. Наши мужья сегодня устраивают небольшое парти для узкого круга сотрудников компании. Приезжайте к нам, пожалуйста. Это будет просто замечательно! Ксюшин муж с Тининым дружком в шахматы поиграет, а мы поболтаем. Я так давно с живыми людьми не общалась! А то эти американцы прямо какие-то деревянные! Только и разговоров что про автомобили, займы на дома и проценты.

Моника с Джеймсом переглянулись в нерешительности.

— Мы с мужем тоже будем очень рады, — поддержала подружку Ксения. — Селина, ты как? — она с милой улыбкой посмотрела на стоявшую немного в стороне Селину. — Помоги мне их уговорить. И сама тоже, пожалуйста. С мужем, или с мальчиком своим, кто там у тебя?

— Бабушка, — улыбнулась в ответ Селина.

— Вот как здорово! — засмеялась Ксения, не понимая, шутит Селина или нет. — И бабушку бери с собой. Ей у нас очень понравится!

Обе девушки вели себя настолько легко и естественно, а Тина так уморительно делала Джеймсу умоляюще знаки, сложив ручки ладошками вместе перед собой, и показывая на Бенджамина, который энергично тряс головой, что Моника не могла удержаться от смеха и, посмотрев на Джеймса, кивнула, наконец, в знак согласия.

* * *

Моника с Тиной, как у них давно уже было заведено, оделись в похожие платьица. На этот раз — с пышными кринолиновыми юбочками в стиле ретро.

— Какие вы красавицы! — всплеснула руками открывшая дверь Даша. — Проходите, пожалуйста. Познакомьтесь с моим мужем. Боб, иди сюда, смотри, какие прекрасные дамы к нам в гости пожаловали!

Подошедший хозяин церемонно поцеловал ручки обеим дамам, большой и маленькой, и обменялся крепким рукопожатием с Джеймсом.

— А Селина с бабушкой разве не с вами? — удивилась Даша.

— Нет, они сами подъедут, — ответила Моника.

— Ну, пойдёмте, я познакомлю вас с остальными гостями.

* * *

Остальных гостей было немного — трое мужчин и две девушки, включая Ксению. Похожий на огромного, но добродушного медведя Эндрю оказался Ксюшиным мужем. Небольшого роста, в безупречно сидящем дорогом костюме, уверенный в себе Питер подвёл под руку к вновь прибывшим свою элегантную подружку Розмари.

Когда Моника коснулась руки третьего представленного ей мужчины — Алекса, её неожиданно охватило какое-то смутное беспокойство, причины которого она сама не могла себе объяснить. Продолжалось это всего мгновенье, так как хозяин дома тут же оказался рядом, неся в руках небольшой подносик, уставленный бокалами с пузырящимся шампанским.

— Предлагаю тост: за новое знакомство и дружбу, — провозгласил он, когда присутствующие разобрали бокалы.

Моника взяла один бокал себе, а второй протянула Тине.

— Так всем нам будет спокойнее, — объяснила она Бобу, встретив его удивлённый взгляд.

— Кисленький лимонадик, — смешно скривив мордашку, прокомментировала девочка.

— А где же твой дружок? — наклонился к Тине Эндрю. — Я просто мечтаю сразиться с ним в шахматы.

— Скоро должны подъехать, — подняла на него взгляд малышка. — А вы хорошо играете?

— Я не мастер, конечно, — пожал плечами Эндрю, — но кое-что кумекаю. Думаю, что скучно не будет.

* * *

В этот момент раздался стук в дверь и перед гостями предстала любопытная троица. Первым, слегка раскачиваясь из стороны в сторону вошёл Бенджамин в строгом сером костюме, белой рубашке и неизменной шляпе на голове. Рукава рубашки и пиджака были несколько коротковаты, что придавало их владельцу ещё более комичный вид.

За ним показалась симпатичная старушка совсем маленького роста, в очках с толстыми стёклами, длинном платье и шляпке современного фасона. Замыкала группу красивая молодая женщина в подчёркивавшем её великолепную фигуру облегающем платье и туфлях на высоких каблуках.

Пока все знакомились, Даша включила стоявший в глубине гостиной телевизор с экраном во всю стену.

— Прошу прощения у наших гостей, — сказала она громко, но сейчас начнут передавать очень важную для наших мужчин дискуссию, касающуюся продукции нашей фирмы. Думаю, что это будет интересно для всех присутствующих.

Гости разместились на большом кожаном диване и расставленных полукругом креслах. На экране появилось лицо известного ведущего — организатора популярного шоу для интеллектуалов.

* * *

— Как нашим уважаемым зрителям наверняка уже хорошо известно, новый, недавно выброшенный на рынок во всех развитых странах препарат «Джей Ди», вызвал бурную реакцию и расколол мировую общественность на два непримиримых лагеря: сторонников и противников этого препарата.

— Что такое «Джей Ди»? — громко спросила Тина.

— Это аббревиатура названия препарата «Joyful Death» — «радостная смерть», — пояснил хозяин дома.

— Думаю, что нашим зрителям будет интересно выслушать аргументы обеих сторон, — продолжал ведущий. — С этой целью мы пригласили к нам в студию известного религиозного деятеля и активиста, основателя молодой, но уже насчитывающей сотни тысяч последователей, религии, и представителя науки, философа, придерживающегося атеистических взглядов.

Для того, чтобы исключить, или хотя бы минимизировать, влияние личных пристрастий и антипатий зрителей, связанных с этими известными в обществе фигурами, мы решили предоставить им возможность дискутировать друг с другом инкогнито. Лица наших уважаемых гостей, как вы видите на своих экранах, затенены, а их голоса будут искажаться специальной аппаратурой.

* * *

Препарат «Джей Ди», как вам, вероятнее всего, уже известно, воздействует на базовые структуры мозга, вызывая эйфорию, близкую к состоянию оргазма. Вовлекая в процесс всё большее число нейронов, этот препарат приводит в состояние резонансного возбуждения в конце концов весь мозг, что становится причиной отказа всех функций организма и смерти. Таким образом, человек умирает не только безболезненно, но в состоянии невероятного блаженства, никогда ранее ему не доступного. Фирма-производитель препарата «Джей Ди» предложила его в качестве заменителя стандартного наркоза, используемого при эвтаназии.

Разница, казалось бы, невелика. Больному легче умирать стало. И врачебной помощи не требуется — пилюлю проглотить не сложно. Однако появление капсул «Джей Ди» в фармакологических отделах супермаркетов вызвало бурную реакцию во всех слоях общества.

Некоторые государственные чиновники выразили недовольство тем, что новый препарат не получил официального одобрения от FDA (Food and Drug Administration — государственной организации, ответственной за качество продуктов питания и лекарств).

Адвокаты фирмы-производителя резонно возразили на это, что продукты питания и лекарства имеют целью поддержание жизни, в то время как «Джей Ди» предназначен для совершенно противоположной цели — прекращения жизни пациента.

Группа консервативных адвокатов выразила опасение в том, что «Джей Ди» может быть использован в криминальных целях, для отравления с симуляцией самоубийства. Адвокатская коллегия наиболее либерального штата Орегон выступила в защиту препарата, отметив, что «Джей Ди» не единственное отравляющее вещество в природе, а запретить производство всех ядовитых веществ невозможно и нецелесообразно.

Однако наша сегодняшняя дискуссия не ставит своей целью обсуждение легальных и законодательных аспектов, связанных с новым препаратом. Мы бы хотели услышать мнение наших авторитетных гостей по вопросу этичности производства и использования этого необычного эвтаназирующего средства.

Для начала я хочу попросить присутствующего здесь специалиста в области религиозных дисциплин осветить для нас проблему этичности применения препарата «Джей Ди» с точки зрения религиозной морали.

* * *

— Самоубийство — это уход от борьбы. Это нарушение основных постулатов любой из мировых религий. Как католичество, так и протестантизм, и православная ортодоксия категорически запрещают самоубийство своим прихожанам. В православии, к примеру, самоубийц не хоронят на общих кладбищах, а закапывают где-нибудь в стороне, за кладбищенской оградой.

Я лично принадлежу к адептам новой религии, существенно отличающейся во многих постулатах от традиционного христианства. Но что касается взглядов на самоубийство, то в этом пункте я полностью солидарен с представителями традиционных конфессий.

Бог, Создатель, Вселенских Дух, наважно как мы назовём высшую силу, даровавшую жизнь каждому из нас, сделал это не для того, чтобы мы своевольничали и пренебрегали этим уникальным даром. Подумайте, какое оскорбление наносит своему Создателю созданная им ничтожная тварь, швыряющая Ему в лицо бесценный дар жизни, полученный ею в результате акта Его бесконечного милосердия.

Ни одному из нас не может быть доступна глубина замысла Вселенского Духа. Никому из людей не открыта тайна его предназначения. Какое же право имеет человек самовольно нарушать замысел своего Создателя? Это один из самых страшных грехов, который только может совершить человек.

Подумайте сами, если убийство, то есть лишение другого человека жизни, является великим грехом, то разве не такой же великий грех — лишение жизни самого себя?

* * *

— Благодарю вас за чётко и обстоятельно выраженное мнение, — обратился к скрытому в тени религиозному деятелю ведущий. — А теперь попросим высказаться представителя рациональной науки. Прошу вас.

— Умирать всем неприятно. Но приходится, — медленно, как бы взвешивая каждую фразу, начал оппонент. — И всем по-разному. Кого-то загрызут или проглотят заживо. Кого-то на скотобойне зарежут.

Люди в основном умирают от болезней или старческой немощи. Хотя миллионы людей ежегодно умирают и от голода, и насильственной смертью.

С религиозной точки зрения умереть в мучениях — этично. А уйти из этого жестокого мира по своей воле, легко и безболезненно — грех.

Почему? Потому что не даёшь богу насладиться твоими страданиями? Ох, и накажет тебя любящий создатель! Вечными мучениями после смерти! Милосердный.

А ведь само существование создателя далеко не очевидный факт. А что, если это всего лишь продукт человеческой фантазии? А ведь страдания умирающего вполне реальны. Разве облегчить эти страдания — не акт милосердия? И разве запрет на облегчение страданий — не жестокость?

И откуда вообще взялась эта странная идея, что человек не имеет права распоряжаться своей жизнью? Почему я обязан испытывать мучения в страхе перед мифическим наказанием в мифическом посмертном существовании?

Я считаю, что каждый имеет право сделать свой выбор сам: продолжать страдать или прекратить свои страдания. Жить или умереть. И если есть такая возможность — умереть счастливым, почему ею не воспользоваться?

* * *

— Прекрасно! — подвёл итог ведущий, — мы выслушали две противоположные точки зрения, подкреплённые убедительными аргументами. А теперь мы приглашаем всех зрителей принять участие в нашем открытом опросе общественного мнения.

В нижних углах экрана появились два квадрата: зелёный «за JD» и красный «против JD».

— Как вы все прекрасно знаете, — продолжал тележурналист, — каждая семья может подать только один голос, с каждого телевизора считывается только один сигнал.

Рядом с квадратами для голосования появился график из двух колонок, демонстрирующий в реальном времени результаты опроса. Колонка «Против» резко скакнула вверх, но через несколько минут рост её замедлился и зелёная колонка «За» начала медленно, но верно догонять её.

— Ну, а мы как, примем участие в голосовании? — улыбнулся Боб.

— Это нечестно, — возразил Эндрю, — мы заинтересованная сторона.

— Тогда пусть наши гости проголосуют, — предложила Даша. — Они люди нейтральные.

— Интересно, — вдруг подала голос Марджори, как будто вышла из состояния глубокой задумчивости, — а где можно приобрести дозу этого препарата? Я, конечно, никуда не тороплюсь, но иметь такую пилюлю под рукой не помешало бы. Я, например, чувствовала бы себя намного увереннее.

— Ну вот, похоже, мнение гостей уже сформировалось, — засмеялась Селина, — кто-нибудь против? Нет? Значит, единогласно?

Бенджамин встал со своего кресла, подошёл к экрану и нажал ладонью на зелёный квадрат.

— Тина, — Моника строго посмотрела на девочку, — ты когда уймёшься?

Малышка опустила глаза и надула губки, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не рассмеяться.

— Простите, пожалуйста, — обратился к Эндрю Джеймс, — а почему вы сказали, что вы — заинтересованная сторона?

— Потому что мы, Боб, Алекс и я, мы и есть фирма-производитель «Джей Ди».

— Слышишь, Мардж? — наклонилаась к старушке Селина, — мне кажется, у тебя есть шанс получить свою дозу «Джей Ди» по-знакомству.

— Я сказала «на всякий случай», — нарочито противным голосом ответила Марджори, — я-то не откажусь, но ты-то не расчитывай так легко и быстро от меня избавиться.

— Ну что ты мелешь? — погрустнела Селина.

— Да ладно, шучу я, шучу, — Марджори поднялась со своего места.

— Маразм крепчал, — вздохнула девушка.

* * *

— А теперь, если наши уважаемые гости не возражают, — обратился к присутствующим Эндрю, я был бы очень польщён, если бы присутствующий здесь всемирно известный шахматист сыграл со мной показательную партию. Вы как, маэстро, не против?

Бенджамин с достоинством наклонил голову.

— Тогда к барьеру? — Эндрю указал рукой на длинный обеденный стол, в середине которого, потеснив блюда с закусками и бутербродами, расположилась доска с расставленными на ней фигурами.

Тина пристроилась на стуле рядом со своим мохнатым дружком, а гости и хозяева столпились вокруг, предвкушая забавное представление. Эндрю зажал в своих огромных лапах две пешки, чёрную и белую, и вытянул руки над доской вперёд. Бенджамин с явным удовольствием звонко шлёпнул его по тыльной стороне кисти правой руки. Тина тихонько хрюкнула, давясь от смеха.

— О, я вижу, мой противник настроен очень агрессивно, — добродушно прокомментировал Эндрю, разжимая ладонь и отдавая довольному волосатому маэстро белую пешку.

* * *

Бенджамин начал партию длинным ходом ферзевой пешки. Противник ответил симметрично. Бен, ни секунды не раздумывая, уверенно вывел слона на g5.

— Это что такое? — удивился Эндрю, — что это вы, голубчик, себе позволяете? Вся моя дебютная подготовка насмарку!

Моника стояла дальше всех от игроков и смотрела не на доску, а на Тину. Взгляд её был грустен.

— Простите, пожалуйста, — услышала она тихий голос за своей спиной, — мне очень нужно с вами поговорить.

Повернувшись, она встретилась взглядом с Алексом, державшим в руках две рюмки с коньяком.

— Присядем? — Алекс кивнул в сторону кресел, стоявших в отдалении.

Моника внезапно снова ощутила беспричинную волну беспокойства, но послушно направилась в гостиную. Опустившись в кресло, она напряжённо выпрямилась, вопросительно глядя в глаза своему странному собеседнику.

— Выпейте, прошу вас, — Алекс протянул ей рюмку.

Желая подавить волнение, Моника приняла рюмку и послушно выпила всё её содержимое.

— Наташенька, — неожиданно по-русски сказал мужчина, — это я, Брюс.

— Что? — Моника почувствовала невероятную слабость во всём теле. Ей показалось, что она близка к обмороку. — Я не верю. Кто вы? Почему говорите со мной по-русски? — спросила она, не замечая, что и сама перешла на русский.

— Это правда я, Наташенька. Мне необходимо было исчезнуть. Пришлось симулировать собственную смерть. Я знаю, что непохож на себя — это результат нескольких пластических операций.

Шок не проходил. Разум отказывался принимать рациональные объяснения. Но голос! Этот голос внёс смятение в её душу на каком-то подсознательном уровне как только она его услышала. Теперь её память подсказывала — это действительно его голос.

— Почему? — спросила она, не узнавая свой собственный голос. — Почему ты ничем не намекнул мне? Зачем заставил так страдать?

— Это не я заставил тебя страдать. Нас обоих заставили страдать. Дело в том, что и твоя жизнь, и Кристинкина были под угрозой. Меня насильно заставили работать над этим проектом, в противном случае они убили бы вас обеих. Я не мог даже покончить с собой. В этом случае они всё равно убили бы вас. В назидание своим будущим подневольным сотрудникам и для рекламы потенциальным клиентам.

Поэтому, даже после моей официальной «смерти» в результате несчастного случая, если бы твоё горе показалось им недостаточно убедительным, они могли привести свои угрозы в исполнение. Всё должно было выглядеть предельно искренне и естественно.

— Кто же эти «они»? — с усилием спросила Моника. — Я думала, что все подобные ужасы оставила позади, в России. А они продолжают преследовать меня и здесь.

— Ничего личного, — горько усмехнулся Алекс, — эти люди просто работают за деньги. Профессионалы. Если им предложат за солидную сумму уничтожить город со стотысячным населением, они сделают это не задумываясь. Это их бизнес.

— Почему же ты не появлялся так долго? — незаметно для себя самой Моника начала привыкать к мысли, что всё происходящее не галлюцинация.

— Я вынужден был покинуть страну. Ты знаешь, с помощью пластических операций можно изменить лицо и даже отпечатки пальцев. Но радужную оболочку глаз изменить нельзя. А именно по радужке сеть идентифицирует человека. Эта информация уничтожается только через пять лет после смерти. А когда я вернулся в Штаты новым человеком с новой индивидуальностью, найти вас оказалось непросто. Ты же сменила имя, а обращаться в официальные государственные инстанции я не мог, полагая, что ты сама стараешься не слишком светиться.

— А ты не боишься, что до сих пор находишься под подозрением и можешь быть случайно опознан?

— Нет. Потому что проект был успешно закончен, деньги им были перечислены, а заказчик благополучно отправился к праотцам.

— Откуда ты это знаешь? — удивилась Моника.

— Самое трудное в моей работе было вывести вирус, неопасный для шимпанзе и смертельный для человека. Причём сделать это чисто теоретически, без лабораторных проверок, да ещё под пристальным наблюдением такого компетентного биолога как Фуллмер.

Я догадывался, что заказчик очень осторожен и ко всем окружающим относится с подозрением. Так что он вполне мог потребовать, чтобы исследователь, выполнявший заказ, сначала ввёл препарат себе, а потом уже ему самому. Кроме того, никто не мог гарантировать, что исполнителя заказа не уберут после всего. На всякий случай.

Прости меня, девочка, за всё, что тебе пришлось пережить. Но ты видишь теперь, что иного выхода у меня просто не было. Я и так прошёл по лезвию бритвы. И тебя с Кристинкой провёл.

Я вас уже почти год ищу. А тут вдруг сенсация по телевизору: шимпанзе играет в шахматы. И Кристинка рядышком. Ксюша с Дашей целыми днями в парке патрулировали, пока наконец вас не встретили.

— Так, значит, наше случайное знакомство и приглашение на вечеринку — всё это подстроено было? — сквозь слёзы улыбнулась Моника.

— Ну, конечно. А как же иначе я смог бы с тобой поговорить? А вообще это просто удивительно, как мы все вместе собрались. Как в плохом голливудском фильме.

— Что же тут удивительного? Ты же искал нас.

— Вас-то я искал. А вот как Джером с вами оказался? Вот это удивительно.

— Джером? — удивилась Моника.

— Ну да, шимп. Вы его Бенджамином называете. Вот уж кого я в живых застать не рассчитывал. Это же тот самый экземпляр, на котором я проводил последнюю проверку моего вирусного препарата. Я его сразу узнал. Но я был уверен, что лабораторию после окончания проекта полностью очистят, а всех подопытных животных уничтожат. Как же ему удалось уцелеть?

— Так это значит, что у него, как и у Тины, изменена структура ДНК?

— Ну конечно. Ты же видишь, что он не обычный шимпанзе.

— Ты даже не представляешь себе, насколько необычный. Они с Тиной общаются телепатически.

— А, так вот кто в шахматы играет! — сообразил Алекс.

* * *

Тем временем на шахматной доске развивались драматические события. Эндрю, игравшему черными, удалось выиграть фигуру. Обе белые ладьи стоят напротив черных ладей и размена, очевидно, избежать не удастся. Бенджамин взял ладьёй ладью противника с шахом, на что черные с видимым удовольствием забрали белую ладью слоном. Размен явно в пользу черных. Что дальше? Эндрю с любопытством посмотрел на своего визави.

Неожиданно белый ферзь сделал длинный ход по диагонали через всю доску и оказался на соседнем от черного короля поле — шах. Выбора нет — черные взяли ферзя королём. Бенджамин дал шах конём с h6 и протянул противнику лапу. Эндрю окинул взглядом позицию ещё раз, убедился, что вечного шаха не избежать, и вынужден был согласиться с ничьей.

— Что случилось, что случилось? — завертела головкой Тина, — уже всё? Кто выиграл?

— У меня есть серьёзное подозрение, маленькая леди, — Эндрю в упор посмотрел на девочку, — что вы прекрасно знаете, что случилось. Я ведь не только на доску смотрел во время игры, но и внимательно наблюдал за вами. Слишком уж осмысленно ваши глазки время от времени бегали по доске. Ну-ка, признавайтесь, сударыня, в чём тут фокус?

В это время Джеймс оглянулся, ища глазами Монику, и, увидев её бледное лицо и полные слёз глаза, бросился к ней.

— Что с тобой? — взволнованно спросил он, беря её за руку, — что случилось?

— Случилось, — сказала девушка. — Джеймс, познакомься с моим мужем.

16. НЕОЖИДАННЫЙ КОНЕЦ

Моника тихонько подошла сзади к сидевшему неподвижно в кресле и невидящим, рассеянным взглядом уставившемуся в покрытые выгоревшей травой склоны холмов за стеклянной, от пола до потолка, стеной, Алексу и обняла его за плечи.

— Что с тобой происходит? — мягко спросила она. — Чем ты озабочен? Ведь всё так хорошо, правда? Надо жить да радоваться. Мы опять вместе. Посмотри на Тину, как она счастлива, что ты нашёлся!

Моника повернулась и уселась Алексу на колени, обняв руками за шею. Он посмотрел ей в глаза и улыбнулся.

— Всё в порядке, маленькая. Всё хорошо.

— Неправда. Я же вижу, что тебя что-то тревожит. Ты же знаешь, что я ведьмёныш, у меня интуиция. Словами меня не обманешь. Это связано с твоей работой? Последнее время ты опять подолгу стал пропадать в своей лаборатории.

— Ведьмёныш ты мой любимый, — Алекс нежно поцеловал Монику в губки. — Ещё совсем немного, месяц-полтора, не больше. Я чувствую, что я на правильном пути. А потом все вместе полетим на Гавайи. Или на Карибы. Или в Грецию, на острова, куда захочешь.

— Почему ты тогда такой озабоченный? Ты ведь теперь ни от кого не зависишь. У тебя своя лаборатория, ты сам в состоянии финансировать свои исследования и ни перед кем не должен отчитываться, правда?

— Правда.

— Так в чём дело? Тебе не дают покоя эти религиозные фанатики, устраивающие ежедневные демонстрации перед зданием вашей компании?

— Нашей компании, малыш, — улыбнулся Алекс.

— Так они уже три дня как прекратили свои дурацкие митинги.

— Вот это-то меня и беспокоит.

— Почему? Просто поняли, что нечего бесполезной ерундой заниматься.

— Хорошо бы, чтобы было именно так. — Взгляд Алекса погрустнел. — Ты знаешь, мне последнее время всё чаще приходит в голову, что надо мной висит какое-то проклятье. Я изо всех сил стараюсь сделать что-то полезное людям, облегчить из страдания, а наталкиваюсь на полное непонимание, осуждение и тупое сопротивление.

— Ну, то, что происходит в данный момент, мне более-менее понятно, — сказала Моника.

— Что же тебе понятно?

— Понятно, что в данном случае дело не в твоём изобретении и не в его оценке с точки зрения этики. Просто ты случайно попался на пути этого рвущегося к власти над толпой негодяя. На самом деле ему глубоко плевать и на этику, и на религиозные принципы, и вообще на всё на свете. Я уверена в его невероятном цинизме. Ему нужен образ врага, в борьбе с которым ему будет легче сплотить ряды своих последователей.

— Я не устаю удивляться тому, как ты повзрослела за эти шесть лет самостоятельной жизни, — Алекс нежно погладил девушку по волосам и провёл ладонью по щеке. — Ты стала совсем взрослой. И рассуждаешь как умудрённая жизнью женщина.

— Я и есть умудрённая жизнью женщина, — улыбнулась Моника. — А мне ты не расскажешь, над чем ты сейчас работаешь?

— Лучше не надо. Даша с Ксюшей научили меня, что это плохая примета, рассказывать о незаконченных планах. Сглазить можно, так?

— Надо же, учёный-генетик, материалист до мозга костей, и вдруг, оказывается, полон предрассудков, — засмеялась Моника.

— Нет, просто сейчас самая опасная стадия моего исследования, — лицо Алекса посерьёзнело. — Я чувствую, что задача почти решена. Ещё две-три недели. А потом я тебе всё расскажу. Обещаю.

— И что, ты вообще никому ничего о своих исследованиях не говорил? Даже Эндрю с Бобом?

— Нет. Ни одной живой душе.

— Какой же ты у меня скрытный, гений-одиночка!

— А вот то, что на душе тревожно, это ты правильно заметила, милая моя. Ведь каждый раз в моей жизни очередное открытие приносило не признание, а лишь массу неприятностей. Так, что приходилось бежать и скрываться. Как будто сама природа старается затормозить научный прогресс.

Резкий телефонный звонок прервал нить разговора.

— Я подойду, — сказала Моника, спрыгивая с коленей Алекса. — Да? — она взяла телефонную трубку. — Что? — в её голосе послышалась нотка ужаса, — Когда? Только что? Да, приезжай!

— Что нибудь серьёзное? — встревоженно спросил уже оказавшийся рядом Алекс.

— Это Боб звонил. На здание штаб-квартиры компании совершено нападение. Террористический акт. Боб сейчас подъедет. Я включу телевизор.

На вспыхнувшем экране высветилась груда обломков, озарённая вырывавшимися из под них всполохами пламени.

Алекс молча опустился на диван и обхватил голову руками. Моника стояла рядом, не зная, что сказать, чем утешить мужа. Слов не было.

— Что случилось? Что случилось? — скатилась по лестнице со второго этажа Тина.

Моника молча указала кивком на экран.

— Что это? Где это? — ничего не понимая спрашивала девочка.

— Это здание нашей компании, — упавшим голосом пояснила Моника, — вернее, то место, где оно стояло.

* * *

Боб появился в дверях минут через десять.

— Что это? — Моника с Тиной бросились к нему, — кто это сделал?

— Фанатики «Церкви Нового Откровения» взяли на себя ответственность за подрыв здания, — усталым голосом ответил Боб. — Похоже, что всё было сделано профессионально. Я имею в виду, что человеческих жертв нет. Охранники получили по дозе транквилизатора и были вытащены наружу в бессознательном состоянии. После этого в лобби загнали два грузовика со взрывчаткой и подорвали дистанционно. Эндрю сейчас на месте взрыва, пытается определить масштабы разрушений. Как только всё выяснит, примчится сюда.

Алекс повалился на диван, уткнувшись лицом в кожанный подлокотник, и застыл в этом положении, никак не реагируя на слова Боба.

— Налей чего-нибудь, — Боб тяжело опустился в кресло.

Эндрю появился только через час.

— Ну, что там? — вскочил ему навстречу Боб.

— Ничего, — устало ответил Эндрю.

— Что — ничего?

— Ничего не осталось, вот что. Да чего вы все с ума-то посходили? — он обвёл глазами всю компанию. — Здание застраховано. Производство не прекратится — у нас уже двенадцать производственных комплексов по всему миру. Лабораторию только жалко. Но, я думаю, Алекс легко восстановит результаты своих опытов, правда, Алекс?

В глазах Алекса отразился неподдельный ужас.

— Что ты такое говоришь? — как будто не понимая смысла сказанного, он помотал головой. — Лаборатория в подвале. Это же здание бывшего банка, там слой бетона полтора ярда толщиной, а под ним двухфутовая стальная плита.

— Весьма сожалею, — сказал Эндрю, — но воронка там глубиной ярдов двадцать пять, наверное, если не больше. Под обломками всё, точно не определил. Явно была использована противобункерная кумулятивная бомба. Понятно, что у толпы религиозных фанатиков такой технике неоткуда взяться. Значит, наняли одну из военизированных спецслужб. Их почерк.

— Это конец, — трагическим шёпотом произнёс Алекс. Лицо его покрылось потом, а взгляд стал стеклянным.

— Да брось ты, чего это конец? — спросил Боб.

— Конец человечества, — прошептал Алекс.

— Ты чего, бредишь? — Боб подошёл к застывшему как изваяние Алексу и слегка встряхнул его за плечи. — Моника, дай-ка ему выпить, что-то он мне сегодня не нравится.

* * *

Алекс машинально влил в себя содержимое коньячной рюмки, поданной Моникой, и обвёл взглядом своих друзей.

— Я убил человечество, — тихо сказал он.

— Ну, что ты заладил-то чушь какую-то, — не выдержал Эндрю, — в чём дело? Может быть, объяснишь?

— Вирус, — сказал Алекс, взгляд которого после вливания стал немного более осмысленным. — Я вывел штамм специального вируса, который способен предотвращать оплодотворение яйцеклетки. Но он оказался страшно живучим. Надо было его ослабить. Этим я и занимался последнее время. Заражённые этим вирусом мыши находились в абсолютно герметическом помещении.

Мне удалось добиться того, чтобы вирус действовал только на приматов и человека, но ослабить его живучесть никак на удавалось. Я был уверен, что я на правильном пути. Это был бы уникальный контрацептив, способный легко контролировать рост человеческой популяции.

Я был почти у цели — всего пару недель не хватило. Но теперь этот джинн вылез из своей бутылки. Самое большее через месяц ни одна женщина на Земле не сможет забеременеть.

— Ты в этом уверен? — спросил Боб.

— Аб-со-лют-но, — по слогам выговорил Алекс и уткнулся лицом в ладони.

Боб с Эндрю переглянулись, не зная, что сказать. Новость ошеломила всех присутствующих. Моника с мольбой смотрела на мужчин, ещё не осознавая масштаба происшедшего., но интуитивно понимая, что необходимо вывести Алекса из его запредельно депрессивного состояния. Любимый мужчина был ей в настоящий момент ближе и важнее абстрактной трагедии, внезапно постигшей всё человечество.

— Во-первых, — нашёл в себе силы внутренне собраться Эндрю, — нет оснований брать на себя чужую вину, Алекс. Ты же соблюдал все меры предосторожности и утечка вируса из лаборатории по твоей вине была исключена, так?

Алекс поднял на него взгляд, но в глазах его не было и намёка на то, что слова приятеля дошли до его сознания.

— А во-вторых, — продолжал Эндрю, — это ведь не ты кумулятивной бомбой по своей лаборатории засобачил. Я понимаю, у тебя повышенное чувство ответственности, но нельзя же все чужие грехи на себя навешивать.

— И в-третьих, — поддержал его Боб, — в свете радикально изменившейся ситуации нам необходимо оценить возможные последствия, проанализировать сценарии развития событий и выработать план действий хотя бы на обозримый отрезок времени. Поэтому мы все должны привести себя в состояние боевой готовности. Не забывайте о тех, кто в данном случае находится в полной зависимости от нас. Слышишь, Алекс? У тебя есть Моника и Тина. Ты обязан сейчас о них позаботиться.

Слова Боба неожиданно произвели нужный эффект. Услышав имена своих девочек, Алекс внутренне подобрался и взгляд его стал более осмысленным.

— Ты пойми, что нам всем, в первую очередь нашим женщинам, так или иначе предстоит прожить остаток жизней, — продолжал тормошить его Боб. — И наша дальнейшая судьба зависит от того, какие решения мы примем сейчас. Ты меня понимаешь?

Алекс кивнул, собираясь с мыслями.

— Надо бы Джеймсу позвонить, — подумала вслух Моника.

* * *

Раздался звонок в дверь, и на пороге появились Джеймс с Селиной в сопровождении Марджори и Бена.

Шимп, интуитивно чувствуя напряжённость обстановки, наполненной скрытой угрозой, бросился к притихшей на диване Тине и обнял её, как будто пытаясь защитить от невидимых врагов.

— Мы увидели по новостям, что произошло, и сразу поехали к вам, — объяснил Джеймс.

— По новостям не всё сказали, — прогудел Эндрю, — на самом деле ситуация намного серьёзнее. Просто никто ещё ничего не знает.

Пока он вводил Джеймса в курс дела, Боб позвонил Даше с Ксюшей и попросил их срочно приехать.

— Алекс, как ты оцениваешь, через сколько времени в мире начнётся беспокойство по этому поводу? — спросил Джеймс.

— Примерно в течении недели вирус распространится по всем штатам, но на осознание этого факта уйдёт примерно месяц.

— Значит, примерно через месяц начнутся и поиски причины этого явления, — задумался Джеймс. — Ещё месяца полтора-два на выявление вируса. Затем — всеобщая паника. Источник возникновения и распространения вируса искать никто не станет — просто не до того всем будет.

На фоне растерянности официальных органов власти поднимется волна неконтролируемой преступности. Возможны и многочисленные пограничные военные конфликты. Я думаю, необходимо оценить степень безопасности жизни в различных географических регионах, и немедленно перебираться туда, где будет относительно поспокойнее.

— В Штатах, по всей видимости, будет жарко, — предположил Эндрю. — Обострятся этнические и межрасовые противоречия, активизируются уличные банды и организованная преступность, усилится приток мигрантов с юга.

Наиболее стабильное положение, скорее всего, сохранится в северной и центральной Европе. Хотя на Финляндию, Швецию и Норвегию окажет сильное давление Россия. Остаются Франция, Германия, Швейцария. Может быть, ещё Англия, но это рискованно. Хоть и большой, но всё-таки остров.

— Согласен, — кивнул Боб, — но на всякий случай я бы порекомендовал перебираться не всем вместе, а небольшими группамми. И не прямым рейсом, а как-нибудь окольными путями, может быть, через Карибы, Испанию или Грецию, а там подрядить кого-нибудь из местных жителей, чтобы перевезли к конечному пункту на своих автомобилях, чтобы не светиться в отелях и не брать транспортные средства напрокат. Или на поезде. Я ещё не знаю, зачем всё это надо, но интуиция подсказывает, что не помешает.

— А какой пункт выбрать конечным? — поинтересовался Джеймс. — Хорошо было бы остановиться у надёжных друзей, но кто в состоянии принять такую ораву?

— Есть у нас такие друзья, — подала голос Моника. — Переберёмся к моей подруге, во Францию. У её мужа там огромное шато, на всех места хватит. А там уже будем думать, что дальше делать.

— А Бенджамин с нами? — раздался голосок Тины. — И Селина с Марджори?

— Ну, неужели мы их здесь одних бросим? — отозвался Эндрю.

— А как же мой дом? И ранчо? — не поняла Марджори.

— Этим Питер займётся, — успокоил её Боб. — У него тут много забот будет: судебный процесс против Церкви Нового Откровения, получение страховки, распродажа недвижимости и куча всяких других формальностей. А мы все изображаем оскорблённое достоинство и испаряемся. Только всё это надо делать очень быстро.

— А почему такая спешка? — поинтересовалась Селина.

— А потому, что никто не может предсказать, как скоро все существующие в мире электронные и бумажные деньги превратятся в бессмысленный набор электронных импульсов и ворох никому не нужной бумаги. Да и транспорт сначала станет небезопасным, а потом и вообще все перевозки прекратятся. А мир в перспективе вернётся к натуральному хозяйству. Соответственно, золото, бриллианты и предметы роскоши упадут в цене.

— Наверное, всё потеряет свою обычную ценность, кроме продуктов питания, одежды, обуви, энергии для отопления. Ну, и оружия, разумеется.

— Нехорошо это как-то, неприятно, — болезненно поморщился Алекс. — Как будто нашкодил — и бежать.

— Я же тебе уже объяснил, — скрывая раздражение, ответил Эндрю, — не ты нашкодил, нечего и есть себя поедом. И не бежать, а позаботиться о будущем своих близких. А вот и Ксюша с Дашуней. Девочки, собираем вещички, только самое необходимое, и перебираемся в Европу.

Ничего не понимающая Даша в изумлении застыла у входа с раскрытым ртом, а Ксения молча хлопала своими пушистыми ресницами.

— Дяденьки, — Тина оторвалась от своего дружка и вскочила с дивана, — а как же Морис? И Вероничка с Кевином?

— Какая же ты умница, — слабо улыбнулся, наконец, Алекс, — обо всех подумала. К Морису мы обязательно заедем по пути. И о Вероничке с Кевином позаботимся.

ЭПИЛОГ

— Ну вот, видишь, из этой формулы ясно, что масса и время жизни чёрной дырки зависят от скорости и массы встречных пучков протонов. Но всё равно это время исчисляется микросекундами. Дырка получается нестабильной и моментально испаряется.

— А увеличить скорость или массу пучков нельзя? — спросила Тина.

— Ты правильно мыслишь. Но дело в том, что при субсветовых скоростях масса протона увеличивается настолько, что дополнительное удвоение приложенной к нему энергии разгоняющего электромагнитного поля увеличивает его скорость совсем незначительно. А увеличивать массу пучка до бесконечности мы тоже не можем из-за их взаимного электростатического отталкивания.

— Понятно.

— Поэтому я и придумал запускать пучки протонов непрерывной цепочкой, один за другим. Только первые два пучка столкнулись и образовали крошечную и нестабильную чёрную дырку, а тут следующие два пучка бьются и увеличивают её массу, а за ними ещё, иещё, и ещё — сотни миллионов раз. Поэтому дырка не будет успевать испаряться, а будет расти и расти, пока не превратится в настоящую стабильную чёрную дыру, которая начнёт засасывать в себя окружающую материю, увеличивая свою массу и поглощая всё, до чего сможет дотянуться своим гравитационным полем.

— А Луну тоже скушает?

— Нет. Ну как же она до Луны дотянется? Ведь масса чёрной дыры не сможет стать больше, чем масса Земли, так? Значит и сила притяжения её будет такая же как у Земли. А Луна ведь на Землю не падает, верно?

— Да, поняла. А кто же будет этот процесс контролировать? Пучки протонов с такой точностью один за другим запускать?

— Автоматика. Вся последовательность действий записана в памяти компьютера. Тебе останется только таймер установить. Я уже тебе показывал как. А вот здесь в руководстве на всякий случай всё записано.

— Да, я помню. Молодец ты. Всё подготовил и по шагам расписал. Спасибо.

— А ты твёрдо решила эту планетку похоронить? — с сомнением и грустью в голосе опять спросил Кевин. Его голова с редкими седыми волосами откинулась на высокую спинку кресла и наполовину утонула в толстом мягком пенопласте.

— А ты что, хочешь, чтобы весь этот жуткий эволюционный и цивилизационный цикл повторялся опять и опять, пока Солнышко не вспыхнет и сожжёт всё к чертям собачьим в конце концов?

— Не знаю, — слабым голосом проговорил Кевин. — Умом я понимаю, что ты права, но всё равно не по себе как-то. Вон, деревья зеленеют, птички летают, зверюшек расплодилось видимо-невидимо.

— И всё жрут друг друга живьём, — в тон ему продолжила Тина саркастически. — Тебе-то самому этого испытать не придётся, капсулу проглотил, забалдел последний раз и сознание твоё растворилось в наслаждении. А им всем каково или сожранными быть, или в агонии корчиться. И так уже сотни миллионов лет, сотни миллионов поколений, триллионы смертей. Ты только представь себе. Не страшно?

— Страшно, — согласился старик.

— Вся поверхность планеты заражена плесенью жизни. И эта плесень ещё и страдает. Непрерывный предсмертный стон.

— Мне-то пора уже, — проскрипел Кевин, — устал я. Силы на исходе. А ты-то ведь за последние девяносто лет, с тех пор, как мы с тобой познакомились тогда, в школе, так и не изменилась ни капельки. Такая же прелестная малышка, только мудрая стала. Тебе-то вроде и незачем умирать. Живи себе и живи.

— А зачем? — удивилась Тина. — Зачем оставаться одной на целой планете? Чем заниматься? Нет уж, раз у меня есть возможность прекратить всё это, разрушить этот мир боли и страдания, как же я могу упустить такую возможность?

Да ты сам-то вспомни как все наши близкие и любимые люди покидали нас один за другим. И мир пустел. Наташа с Брюсом ещё во Франции вместе JD проглотили, хотя и не такие старые ещё были.

Брюса всю жизнь совесть мучила. После того взрыва лаборатории уже совсем науки не касался, даже преподавать не мог. Да и учиться-то никто уже не хотел, смысла не было. Ты один был исключением. Столько лет физику изучал, вон, руководителем адронного коллайдера стал. Откуда у тебя столько сил и энергии было, когда все вокруг погрязли в апатии?

— А ты не помнишь разве? — улыбнулся Кевин. — Вероничка у меня была. Как я её любил! Любовь энергией подпитывала. Конечно, не один я у неё был, поклонники вокруг неё всегда тучей вились. Какая сексуальная была девочка. И красавица.

А на меня ведь она только благодаря тебе внимание обращать стала. Помнишь, как ты меня с тем тренером спортивным познакомила? Я после того за два года совсем другим человеком стал. В пятнадцать уже сто килограмм лёжа жал.

— Помню, каким ты толстячком был, — улыбнулась Тина.

— Был толстячком, стал старичком, — вздохнул Кевин. — Жалко, Вероничка рано ушла. Могла бы ещё жить и наслаждаться. Все в неё влюблены были. Не захотела в старуху превращаться. Вот горе-то было. Столько лет после её ухода сердце от тоски сжималось.

А я вот задержался на этом свете. Зажился. Из-за тебя, Тина. Всё не мог никак тебя одну здесь бросить, жалел. Но теперь уже чувствую — пора. Совсем сил не осталось. Давай прощаться, милая моя. Ты иди уже, не надо тебе смотреть, как последний старикашка уходит.

Тина грустно улыбнулась, встала с кресла и подвинула поближе к Кевину столик на колёсиках с капсулой JD и стаканом холодной воды. Затем вошла с крытой веранды в дом, прошла через гостиную и вышла через входную дверь на крыльцо. По щекам её катились крупные, с горошину, слёзы.

* * *

Атомная электростанция, от которой питался энергией коллайдер, была полностью автоматизирована и могла работать ещё пару сотен лет без человеческого вмешательства.

Тина установила таймер компьютерной программы с полуторачасовым запасом времени и нажала кнопку пуска.

Затем прошла в комнату отдыха, достала из шкафчика бумажный пакет с капсулами Джей Ди, а из холодильника две большие пластиковые бутылки с водой. Одну поставила перед наблюдавшим за ней с нескрываемым интересом Беном, другую перед собой. Усевшись на мягкий диван и поставив пакет между собой и шимпом, послала ему телепатический сигнал.

Бенджамин проглотил капсулу и запил водой из бутылки. Через пол минуты на его смышлёной физиономии расплылась блаженная улыбка.

Тина тоже приняла свою первую дозу. Наслаждение начало разливаться по всему её телу.

— Это даже лучше, чем секс, — подумала она. — Давай ещё по одной? — обратилась она к своему покрытому густой шерстью дружку уже вслух.

Бена не пришлось упрашивать. Он принялся глотать капсулы одну за другой. Взгляд его стал отсутствующим, а глаза как будто покрылись прозрачной маслянистой плёнкой.

Тина старалась не отставать от него. Необходимо было массированным ударом преодолеть сопротивление невероятно мощной иммунной системы.

После первых десяти капсул её охватило ощущение полного блаженства, но она не позволила себе расслабиться и продолжала глотать капсулу за капсулой, не переставая телепатически подбадривать Бена. Шимп послушно накачивал себя смертельным препаратом, то и дело прикладываясь к бутылке с водой.

— Как это люди могли выдумать себе милосердного бога, создавшего такой ужасный мир? — подумала Тина, растворяясь в накатывающем волнами наслаждении. — Настоящее милосердие заключается в том, чтобы навсегда прекратить мучения всех живых существ и не позволить этой плесени возродиться.

Вот я и стала Богом. Истинно милосердным.

Тина придвинулась к тёплому мускулистому телу своего друга и прижалась щекой к жёсткой шерсти на его плече. Бенджамин обнял её своими длинными лапами, закрыл глаза и замер, умирая от нежности.

* * *

Луна как ни в чём не бывало продолжала вращаться по своей орбите вокруг невидимой точки в пространстве, вместе с ней наматывая нескончаемые круги вокруг Солнца.

Примечания

1

На самом деле это фальшивка, написанная, судя по всему поэтом «Искры» пародистом, перепевщиком, не оставившим без внимания ни одного великого творения предшествующей «аристократической» эпохи и переписавшем их в духе либерализма — «ничего святого» Д.Д.Минаевым и, запущенная в оборот П.И. Бартеневым.

(обратно)

2

Омар Хайям

(обратно)

3

Там где авторство не удается установить, текст, похоже, принадлежит самому автору

(обратно)

4

Леонид Аронзон

(обратно)

5

Осип Мандельштам «Невыразимая печаль»

(обратно)

6

Осип Мандельштам «На перламутровый челнок»

(обратно)

7

Игорь Северянин «Маленькая элегия»

(обратно)

8

A’Studio "Стань моей молитвой"

(обратно)

Оглавление

1. САМОПОЖЕРТВОВАНИЕ

2. ВОСКРЕШЕНИЕ

3. ИЗ РОССИИ С НЕНАВИСТЬЮ

4. НОВАЯ ЖИЗНЬ

5. МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ

6. ЛАТИНОАМЕРИКАНСКИЙ СЕРИАЛ

7. РАСПЛАТА

8. МИРАЖ СВОБОДЫ

9. ЭКСПЕРИМЕНТ ПРОДОЛЖАЕТСЯ

10. В ЖАРКОЙ — ЖАРКОЙ АФРИКЕ

11. ВООРУЖЕННОЕ НАПАДЕНИЕ

12. ВЕЧНЫЕ ВОПРОСЫ

13. УКРАДЕННАЯ РЕЛИГИЯ

14. РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ

15. ВОЗВРАЩЕНИЕ

16. НЕОЖИДАННЫЙ КОНЕЦ

ЭПИЛОГ

*** Примечания ***