Архетип Апокалипсиса [Эдвард Ф. Эдингер] (fb2) читать онлайн

Архетип Апокалипсиса

Предисловие редактора

Эта книга – своеобразный вызов читателю, ведь она предлагает признать, что миру, каким мы его знаем, в ближайшем будущем наступит конец. Но, хотя сегодня данная тема все больше обрастает литературой и освещается с разных углов, автор уделяет мало внимания политике и национальным конфликтам и не затрагивает напрямую экономических, социальных и технологических вопросов. Одинаково далек автор и от того, чтобы делать категоричные заявления в духе «Конец близок», как любят поступать некоторые, если что-то идет не так, как им бы того хотелось. Напротив, по мнению Эдварда Эдингера, ни один из перечисленных выше подходов, хотя каждый из них в отдельности может содержать много здравого смысла и казаться вполне реалистичным, не представляет для него большой ценности. Для Эдингера весомое доказательство – доказательство психологическое; его он нам и предлагает, подкрепляя свои доводы фактами культуры, глубоким знанием жизни, а также примерами из историй своих пациентов, чья внутренняя жизнь дает возможность понять, что же стоит за событиями современности.

Эдингер следует за прозрениями К.Г. Юнга, самого тонкого психолога нашего времени, который первым написал о символическом значении конца света: «Явление Антихриста – не просто пророческое предсказание, оно основано на неумолимом психологическом законе»^[i]. И, как говорит Эдингер в этой книге, время исполнения этого закона настало. Тому, кто одолеет нижеследующие главы, откроется значение образов, которые завораживают нас вот уже две тысячи лет: «Конец света» и «Последний суд», «Седьмая печать» и «Печать зверя», «Вавилонская блудница» и «Новый Иерусалим». Читателю также предлагается осознать природу как всеобщей жестокости, которая царит в наше время, так и частных ее проявлений типа Холокоста и уяснить психологическое значение ЛСД.

Эдвард Ф. Эдингер умер в июле 1998-ого, едва успев сдать рукопись этой книги в печать. К этому времени он уже завоевал признание как ведущий юнгианский психоаналитик США. Родился он в 1922-ом; в самой дате, как он сам признался в одном интервью, он находил особый смысл – что напрямую связано с темой данной книги. За год до этого, в 1921-ом, Уильям Батлер Йейтс опубликовал свою знаменательную апокалиптическую поэму «Второе Пришествие». В 1922-ом Т.С. Элиот едко высмеял душонки своих современников в «Бесплодной земле», и в 1922-ом же Освальд Шпенглер завершил свой философский опус «Закат Европы»[ii]. Нет ничего удивительного в том, что уже взрослый Эдвард Ф. Эдингер в один прекрасный момент разочаровался в традиционной карьере врача, как до этого разочаровался в Свидетелях Иеговы – той вере, в которой его воспитали. Но психоанализ – а он проходил психотерапию у Марии Эстер Хардинг, работавшей в свое время с самим Юнгом – Эдингера не разочаровал. В итоге вместе с Хардинг он стал одним из основателей Юнгианского фонда аналитической психологии и Института им. К.Г. Юнга в Нью-Йорке. Сегодня, после нескольких десятилетий частной практики сначала в Нью-Йорке, затем в Лос-Анджелесе, Эдингер, автор многочисленных книг о глубинных проблемах психологии и религии, предлагает вам семнадцатую – эту.

Начало «Архетипу Апокалипсиса» положил курс из десяти лекций, прочитанный Эдвардом Ф. Эдингером в Институте К.Г. Юнга в Лос-Анджелесе. Курс начинался 4-ого января 1995?ого года. Среди слушателей, которых набралось около пятидесяти, большинство составляли будущие психоаналитики, хотя встречались и просто психологи. Самого беглого знакомства с курсом было достаточно, чтобы понять, насколько необычен и оригинален подход Эдингера. Юнг мог взять библейскую Книгу Иова и написать свой «Ответ Иову», но никому из его последователей не приходило в голову впрячься в работу над подобным «психологическим толкованием» Священного Писания, ведь в таком случае пришлось бы с особенным вниманием подойти и к теме в целом, и к каждому отдельному стиху. Эдингер, взявшись за «Книгу Откровения», не побоялся прокомментировать по меньшей мере половину стихов. При этом для самого Эдингера в выборе темы не было ничего нового. Задолго до этой работы он успел увериться в том, что психологический опыт Юнга стал открытием нового мира, «совершенно нового мира, в котором главным принципом и первоочередной ценностью считается психика человека, обладающая таким уникальным феноменом, как сознание», – так Эдингер в свое время разъяснял, почему объектом его внимания в очередном эссе стал «мудрец Конкорда» Ральф Уолдо Эмерсон, философ, живший в девятнадцатом веке:

Для того, чтобы новый подход начал доминировать в культуре, необходимо пройти стадию, в которой предыдущий опыт будет пересмотрен и ассимилирован. Точно так же, как во времена раннего христианства нескольким поколениям пришлось прикладывать долгие усилия для того, чтобы накопленные греками знания смогли ужиться с новым учением, перед современной психологией стоит задача пропустить через решето новых подходов и моделей восприятия весь предыдущий культурный опыт. Я считаю, что сейчас и в будущем эта задача ляжет на плечи психоаналитиков и подкованных в вопросах психологии «мирян».[iii]

К тому времени, как Эдингер выступил с лекциями об архетипе Апокалипсиса, на его счету уже значилось немало важных работ. Я считаю важным упомянуть некоторые его исследования, чтобы вы смогли получить представление о масштабе его интересов: работа о «Моби Дике» Германа Мэлвилла, который, кстати, был современником Эмерсона; психологический анализ такого феномена, как греческий миф, в работе «Вечная драма»; разнообразные эссе о главных темах Новозаветной Библии в «Библии и психике» и о темах, важных для христианства, в «Христианском архетипе»; работа «Фауст» об одноименной трагедии Гете; а также заметки об иллюстрациях Уильяма Блейка к «Книге Иова»[iv].

Юнг, однако, считал, что такая увлекательная творческая деятельность, как интеграция предыдущих культур и традиций, не всегда протекает гладко:

Проблемы, которые интеграция бессознательного ставит перед современными врачами и психологами, разрешимы только, если следовать направлениям, подсказываемым историей, и итогом их решения будет ассимиляция традиционного мифа. Однако при этом предполагается преемственность исторического развития. Естественно, имеющаяся в наше время тенденция разрушать всякую традицию либо переводить ее в бессознательное состояние способна прервать на несколько столетий нормальный процесс развития, заменив его временной вспышкой варварства[v].

По словам Эдингера, эти слова Юнга вполне можно считать «пророческими»[vi]. В самом деле, как тут не вспомнить то, что переход от римской культуры к христианским институтам повлек за собой целые столетия смут и кровопролитий (так называемые «Темные века»). Похоже, нам следует ожидать чего-то подобного. А если этих примеров читателю не достаточно, предлагаю его вниманию цитату из интервью с автором:

Похоже, что на нас грядут времена всеобщих брожений и сумятицы, не говоря уже о периодических вспышках абсолютного хаоса, по крайней мере, во всем, что касается истории и политики. Думаю, события современности превзойдут даже те возмущения, что имели место в раннехристианскую эпоху, когда рушилась романская империя: то была ерунда по сравнению с тем, что будет теперь[vii].

И все же Эдингер считал, что это страшное время (как сказал Йейтс, «чудище, дождавшись часа, ползет»*) можно сделать более сносным, если понимать смысл того, что происходит.

Эдингер до такой степени верил в это, что написал предлагаемую вам книгу. Ни одна из библейских книг – за исключением ветхозаветной «Книги пророка Даниила» – не уделяет столько внимания теме культурного сдвига, как новозаветное «Откровение». Если мы сможем осмыслить его с позиции современности и понять его психологический смысл, оно подарит нам свет истины и станет нашей путеводной звездой в тяжелое переходное время. И даже более того: Эдингер высказывает надежду, что, если люди соизволят осознать, что же происходит, если они добровольно впустят «апокалипсис» в свою жизнь, тогда, по символическим законам, как в самой «Книге Откровения», сценарий мирового бедствия смягчится. Пожалуй, такой подход возлагает принципиальную ответственность на читателя этой книги.

Я считаю нелишним отметить, что тема апокалипсиса волновала Эдингера задолго до этой книги. Поскольку вторая часть «Ответа Иову» Юнга уделяет много внимания «Откровению», Эдингер не мог обойти эту тему стороной в своей работе «Трансформация образа Бога: истолкование труда К.Г. Юнга “Ответ Иову”»[viii]. А для написания таких работ, как «Новый богообраз», «”Фауст” Гете», равно как и ключевого эссе «Новый миф» в сборнике «Творение сознания», автор глубоко погрузился в тему апокалипсиса[ix]. Тем не менее, как показали дальнейшие события, начало 1995-ого прекрасно отвечало характеру лекций. В том же месяце случился один из ужаснейших террористических актов в истории нации. В Оклахома-Сити было взорвано федеральное здание. Виновник преступления был охвачен архетипической идеей того, что все 168 мужчин, женщин и детей, которые оказались убиты, принадлежали «империи зла». Кроме того, для него это был способ отомстить за смерть 80-ти членов апокалиптического культа, погибших за два года до этого во время перестрелки с полицией в городе Уэйко в Техасе. Это событие произвело большое впечатление на Эдингера, и он отправил в местную газету письмо, озаглавив его «Психология терроризма»:

Терроризм – одна из форм проявления психики. Пора признать, что психика непосредственно влияет на происходящее в этом мире.

Корни терроризма – в одержимости, в той ненависти, которая граничит с сумасшествием. Ее порождает и подпитывает архетипическая реальность. Классический тому пример – «Моби Дик» Мэлвилла. Капитан Ахаб, с его доходящей до фанатизма ненавистью к Белому киту, является образцовым террористом.

Те террористы, которые в состоянии связано изложить свою позицию, прибегают к религиозной (архетипической) терминологии. Враг представляется им воплощением Зла (Дьяволом), а сам террорист считает себя героем, действующим от лица добра и справедливости (Бога). В таком случае мы имеем дело с колоссальной ифляцией эго под воздействием архетипических сил, которые на время наделяют индивида необыкновенной энергичностью и целеустремленностью. Чтобы противостоять терроризму, мы должны понимать, с чем имеем дело.

Лучше дать этому явлению другое обозначение. Эти люди не преступники и не сумасшедшие, хотя у них есть общее и с первыми, и со вторыми. Назовем их зилотами. Зилоты одержимы силами трансперсонального, архетипического свойства, которые имеют свое начало в коллективном бессознательном. Их цели надличностны. Любой преступник стремится к личной выгоде, чего нельзя сказать о зилотах. Во имя трансперсональной, общей цели, своего местного «бога» – а они очень «патриотичны», для них крайне важна принадлежность к группе, религиозной, национальной, этнической или какой-либо другой, – они готовы пожертвовать жизнью. Это, безусловно, взгляд нетерпимого к окружающим сумасшедшего, но этот взгляд глубоко религиозен и берет свое начало в сфере архетипов, в коллективном бессознательном. К сожалению, мало кто знает об этом уровне психики. Тем же, кто интересуется подобными вопросами, рекомендую обратиться к трудам К.Г. Юнга[x].

Весьма характерно то, что письмо не было опубликовано. Газеты писали об ужасах произошедшего, сыпали фактами из биографий подозреваемых – без единой попытки понять и объяснить то, что случилось. Губернатор Оклахома-Сити произнес речь в память о погибших, где уверил, что «мы никогда не сможем понять, почему это произошло». По телевидению показали, как Билли Грэм, которого американцы знают как образцового баптиста, после теракта обратился к тем, кто чудом спасся, признаваясь, что он не может понять, почему Бог допускает подобное[xi]. Эдингер взял на себя смелость объяснить всем, что же происходит.

Исторический комментарий к библейскому тексту

Вот начало «Книги Откровения», она же – «Апокалипсис от Иоанна»: «Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим, чему надлежит быть вскоре. И Он показал, послав оное через Ангела Своего рабу Своему Иоанну, который свидетельствовал слово Божие и свидетельство Иисуса Христа и что он видел». (Откр. 1:1) Данное Богом Иисусу, который, в свою очередь, передал его через ангела Иоанну, «Откровение» стало последней книгой канонического Нового Завета, к четвертому веку н.э. ее официальный статус уже установился. Такое положение – быть последней из библейских книг – означало исключительный статус «Откровения», поспорить с ним может разве что первая, «Книга Бытия». И все же христиане всегда относились к «Откровению» с подозрением. Ранние маркиониты не были от него в восторге, для них в нем было слишком много иудейского. Тонкие натуры находили образы «Апокалипсиса» слишком чувственными, а сама мысль о Тысячелетнем царстве разврата казалась им оскорбительной. Иероним, который в четвертом веке перевел Библию на латинский язык, считал, что «Книгу Откровения» следует все же отнести к апокрифическим, а не каноническим текстам, как и Книгу Товита с ее богатой символикой. Многие мыслящие умы также не устраивала традиция считать автора «Апокалипсиса», автора мудреного Евангелия от Иоанна и любимого ученика Иисуса, безграмотного рыбака Иоанна, одним лицом.

Эти сомнения были отчасти обусловлены историческим контекстом. Как и любой «апокалиптический» текст (один ученый остроумно назвал их «трактатами о плохих временах»), «Откровение» не только претендует на раскрытие божественной истины, но и грозит наступлением глобального кризиса[xii]. Вероятно, что «Откровение» сложилось в начале 90-ых годов н.э. из-за гонений на ранних христиан при Домициане, так же как до этого «Книга Даниила» писалась во время Маккавейской войны как ответ на притеснения евреев при Антиохе Епифане. Таким образом, в то время, когда христианство боролось за свое существование, «Апокалипсис от Иоанна» был актуален. Но впоследствии, когда христианство уже утвердилось как главный церковный институт Священной Римской империи, видения Иоанна стали казаться попросту странными. Это и позволило Иерониму заметить, что в этом тексте «столько же загадок, сколько слов». А Августин вообще решил, что кризис Апокалипсиса уже позади и успех христианства говорит сам за себя: началось утопическое тысячелетие царства Христа[xiii].

Чаяния св. Августина, однако, не оправдались: Христос не вернулся на землю в 1000-ом году н.э., не объявил день Страшного Суда и не установил новое небо и новую землю. Вместо этого история христианства продолжала продвигаться от одного кризиса к другому, и каждый чем-то напоминал апокалиптическое пришествие Зверя: ереси, давление ислама, появление белого духовенства, Реформация, Французская Революция, насквозь пропитанная богохульством… Гражданская война в Америке, Первая Мировая война, Вторая Мировая… Но ни одно из этих событий не окончилось Вторым Пришествием, и только «Откровение», этот «трактат о плохих временах», вновь обретал актуальное звучание. Согласно Эдингеру, подобные явления – результат того, что в коллективной психике периодически активизируется «архетип Апокалипсиса», а «Откровение» – та книга, в которой этот архетип был описан символически. Эдингер также замечает, что сегодня этот архетип обрел большую силу.

Я хочу выразить благодарность доктору философии Грегори Дж. Сова, который поделился с нами конспектом лекций Эдингера об Апокалипсисе. Эти любительские записи сослужили мне добрую службу во время работы над публикацией данной книги. Я также благодарю Дайану Кордик, юнгианского аналитика, которая работает в Лос-Анджелесе, в прошлом – директора по обучению в институте К.Г. Юнга в Лос-Анджелесе, за ее поддержку и за то, что она предоставила нам те заметки, по которым Эдингер читал свои лекции. По этим заметкам мы сверяли рукопись данной книги; они дали нам даже больше, чем конспекты слушателей: кое-что в лекциях не было озвучено. Анн-Мари Ронберг и Карен Арм из Архива исследований архетипического символизма (АИАС) в Нью-Йорке предоставили нам картинки из презентации др. Эдингера. Сюзан Гринбаум поделилась со мной новейшими исследованиями «Откровения», а Кайл Уильямс позаботилась о том, чтобы получить разрешение на публикацию всех иллюстраций, которые встречаются в книге. Я также хочу поблагодарить Дэвида Рэмсея Стила из Открытого суда за то, что так часто шел нам навстречу.

Тот, кому захочется сравнить аудиозаписи лекций и текст книги, найдут значительные отличия: кое-что было изъято, что-то добавлено, где-то изменен порядок. Мы с др. Эдингером нашли язык устного выступления непригодным для книги, посвященной такому предмету, как толкование «Апокалипсиса», поэтому повысили градус формальности. И здесь я, разумеется, выражаю свою благодарность Эдварду Ф. Эдингеру, не только за то, что мне выпала честь издать его последнюю книгу, но и за его неизменную готовность к сотрудничеству, за его умение принимать критику и за тот такт, с которым он обращал внимание на те места, где я был неправ.

Наконец, я говорю «спасибо» моей жене и трем дочкам за их помощь и терпение.

Джордж Р. Элдер, доктор философии

Архетип Апокалипсиса

Глава 1

Последнее великое бедствие

Архетип

В этой книге мы рассмотрим то, что можно назвать «архетипом Апокалипсиса», на материале Книги Откровения, которой мы дадим подробный психологический анализ. В большинстве случаев я буду опираться на Новоиерусалимскую версию Библии*, т.к. этот перевод легко доступен, точен и снабжен всеми необходимыми сносками в тех местах, которые отсылают читателя к Новозаветной Библии или Ветхому Завету. Как мы увидим позднее, Книга Откровения изобилует прямыми цитатами из Ветхого Завета. Наш подход скорее интенсивен, чем экстенсивен; и я бы советовал читателю каждый раз, прежде чем браться за очередную главу данной книги, обращаться к тем местам Священного Писания, которые мы будем разбирать, и просматривать все сноски, которые встретятся. При таком подходе вы сможете увидеть, как Книга Откровения спонтанно разворачивается на ваших глазах, как, благодаря ссылкам, звучание ее отдельных частей многократно усиливается, и тогда вы осознаете, что держите в руках богатейшую мозаику смыслов. Книгу Откровения, которая современному человеку кажется неразборчивой и путаной писаниной, не взять наскоком. Только тому, кто подойдет к ней с прилежным вниманием, тщательно изучая вложенные в нее перекрестные цитаты, она в полной мере раскроет себя.

Я всегда с вниманием отношусь к заглавию – тем более, если речь идет о моей собственной книге. Та, что перед вами, называется «Архетип Апокалипсиса». Давайте разберемся, что же мы понимаем под этими словами; в первую очередь зададимся вопросом: что такое архетип? Те, кто изучал юнгианскую психологию, уже знакомы с этим понятием, - и все же не лишним будет напомнить. Во-первых, архетип представляет собой изначальный, разделяемый всеми принцип, в согласии с которым психика организует свое содержимое. В таком случае архетип следует понимать как производное объективной, надличностной психической реальности – в противопоставлении психике отдельно взятого индивида. Это первая характеристика архетипа. Другая сторона, на которую меньше обращают внимания, но которую нельзя не отметить, заключается в том, что архетип – активно действующая сила; это живой организм психического свойства, и среда его обитания – коллективная психика. Всякий раз, сталкиваясь с архетипом, следует не забывать о его двойственности.

Рассматривая архетип как изначальный принцип, мы можем говорить о нем как об объекте познания. Но когда архетип выступает как активно действующее начало – он предстает перед нами как субъект, как живое существо, обладающее волей и подобием сознания. Юнг обращается к двусторонней природе архетипа в своей ключевой книге «Ответ Иову», когда говорит:

Это спонтанные феномены, не подверженные нашему произволу, и потому справедливо признавать за ними известную автономию. По этой причине их следует рассматривать не только как объекты, но и как субъекты, подчиняющиеся собственным законам. Естественно, с точки зрения сознания их можно описывать как объекты, а также в известной мере объяснять, каким образом можно — в той же самой мере — описывать и объяснять живого человека. При этом, безусловно, придется закрыть глаза на их автономию. Однако если принимать таковую во внимание, то с ними неизбежно придется обращаться как с субъектами, т. е. признавать за ними спонтанность и целенаправленность, а соответственно некий род сознания и liberum arbitrium, свободы воли.[1]

Об этом не следует забывать и в процессе анализа архетипа Апокалипсиса. Как и любой другой архетип, архетип Апокалипсиса, когда он пробуждается или активируется, обретает автономию и стремится подчинить любую психическую силу, которая окажется в этот момент рядом, рисунку своих силовых линий.

Апокалипсис

Нам необходимо также разобраться с тем, что мы понимаем под Апокалипсисом. Греческое словоapocalypsis, ставшее названием Книги Откровения, также имеет и более простую форму – apocalypse. В самом общем смысле это слово обозначает «откровение», но этимологически оно относится к проявлению того, что было скрыто. Корень взят у глагола kalypto, в греческом - «прятать, скрывать». Приставка apo- берет свое начало из одноименного предлога со значением «от». Таким образом,apocalypsis обозначает «от-крывать», «снимать покров» с того, что было тайным или скрытым, иначе говоря, проявлять то, что доселе было невидимым*. Однако, судя по тому, как это слово обычно употребляется, Апокалипсис стал относиться к такому явлению, как приход бога для утверждения своего всемогущества, или Миссии для того, чтобы судить, вознаграждать и наказывать. История сохранила для нас немало памятников «апокалиптической» литературы – произведений, так или иначе обыгрывающих тему Апокалипсиса. В неканонической литературе можно встретить еврейские и христианские апокалипсисы разного рода, но самым известным, безусловно, остается канонический Апокалипсис от Иоанна, который мы и рассмотрим (сноска 2).

Апокалиптическая литература – и в этом ее отличительная характеристика – описывает сны, видения и путешествия на небеса, где перед сновидцем или пророком открываются внеземные чудеса и развертывается план мировой истории плоть до «Конца Света» в кульминационной части. Обычно в повествование включены сцены «Страшного Суда», где появляется «Мессия» или божественный король, казнит и милует, а потом восстанавливает равновесие вещей – или же утверждает «Новый порядок». Если говорить точнее, данный жанр предполагает наличие четырех основных повествовательных узлов: 1) Откровение; 2) Суд; 3) Наказание или Разрушение (как следствие Суда); и, в итоге, 4) Новый мир.

В основе такой литературы лежит то, что я назвал архетипом Апокалипсиса. Он, как и любой другой архетип, представляет собой сложную символическую систему взаимосвязанных образов. Чтобы вы могли получить представление о том, какие образы ассоциируется с этим архетипом, предлагаю рассмотреть следующую схему, на которой обозначены внутренние соответствия и переклички между образами. Придется смириться с тем, что это в определенной степени условность: архетип имеет свойство шириться бесконечно, раскидывая свою сеть на все коллективное бессознательное, поэтому в процессе изучения приходится вводить искусственные рамки. Тем не менее, эта схема дает наглядное представление о картине в целом, и я надеюсь, что она послужит вам путеводной картой. К большинству из обозначенных образов я буду обращаться в соответствующих главах. (см. рисунок 1.1.)

Повторюсь: предмет нашего обсуждения представляет собой изначальный психический принцип организации коллективного бессознательного и одновременно активно действующее начало, обладающее собственной волей. Если архетип проявляется, он сам себя возрождает и утверждается в психике индивида или группы – смотря что ему попадется. Другими словами, архетипы разворачиваются в той психической материи, которую им удалось захватить. Они прожорливы и пожирают маленькие людские Эго, а потом действуют от имени этих Эго. Нет сомнений в том, что архетип Апокалипсиса получил серьезную власть в начале христианского эона, этим объясняется и обилие апокалиптической литературы, созданной в то время. В ниши дни, когда мы находимся на пороге нового эона, этот архетип активизируется с новой силой. Я приведу немало примеров того, как он проявляется на личном и коллективном уровнях.

Чтобы не томить читателя, я сразу отвечу на главный вопрос нашего исследования, а именно: каково психологическое значение Апокалипсиса? Развернутый ответ – эта книга. Краткий же таков: грандиозное явление Апокалипсиса – не что иное, как встреча сознания с Самостью. Конечно, этот архетип проявляется и переживается по-разному, в зависимости от того, явился ли он отдельной личности или группе людей; но, в любом случае, это событие исключительной важности, в буквальном смысле потрясающее основы мира. В этом и заключатся суть архетипа Апокалипсиса: прежний мир рушится и на его месте возводится новый.

За примерами далеко ходить не придется: мы видим и в каждодневной практике психоаналитиков, и в событиях мировой истории, которые происходят здесь и сейчас, как разворачивается и набирает силы этот сокрушительный архетип. Апокалипсис начался. Он обнаруживает себя в международных событиях, в крушении западной цивилизации, в новых политических, этнических и религиозных образованиях, равно как и в психической жизни отдельных индивидов. Его влияние сказывается на всех уровнях, и это очевидно каждому, кто знаком с понятием архетипа – достаточно просто открыть глаза. Книги, фильмы и телевизионные программы пополняют список примеров. Современные умы захвачены идеей контакта с инопланетным разумом, который, как прогнозирует современная научная фантастика, грозит закончиться апокалиптически – очередное проявление архетипа. (сноска 3)

О том же свидетельствует увеличение числа апокалиптических сект и апокалиптических культов. А если добавить к этому религиозные группы, которые не косвенно, но прямо отождествляют себя с этим архетипом, получим поистине широкий диапазон. На одной стороне спектра окажутся культы полусуицидального характера. Часто это группки размером не больше одной, пусть и большой, семьи, с харизматичным лидером во главе – наполовину преступником, наполовину сумасшедшим (а иногда и то, и другое сразу). Такими фигурами стали Чарльз Мэнсон, Джим Джонс, Давид Кореш (сноска 4). Все эти группы – крайнее проявление того, как люди могут быть одержимы архетипом Апокалипсиса. Менее вызывающими, но тоже маргиналами выглядят те, кто собирается в отдаленных уголках планеты, делает запасы, строит бомбоубежища и во всеоружии ожидает Армагедона. (сноска 5)

Далее идут апокалиптические секты более широкого размаха. Я позволю себе напомнить, что единственное отличие между культом, сектой и конфессией – в количестве участников. Малая группа называется культом; религиозная группа с численностью прихожан от пятисот тысяч до миллиона считается сектой; о вероисповедании можно говорить при наличии десяти миллионов исповедующих – в сущности, в этом вся разница. Очевидно, что в больших группах религиозные чувства умеряются и сглаживаются. В наше время действует несколько апокалиптических сект, из них, пожалуй, наиболее популярны Свидетели Иеговы и Адвентисты седьмого дня. Каждая из них имеет свои ответвления по всему миру и в одних только США насчитывает около 750-ти тысяч или даже миллиона членов. Такая статистика свидетельствует о том, что они уже почти обрели статус общепризнанных официальных религий (сноска 6).

Наконец, по другую сторону религиозного спектра находятся умеренные и даже консервативные в своих воззрениях христиане-фундаменталисты, но и их представители ныне убеждены, что Конец близок. Еще пятьдесят лет назад, когда я только начал интересоваться феноменом Апокалипсиса, этот архетип не звучал так отчетливо во взглядах фундаменталистов. Напротив, сегодня миллионы американцев ожидают, что в любой момент могут вознестись на небо. Миллионы американцев верят в это.

И, наконец, на самом конце апокалиптического веера мы видим будто бы рационалистичных и не имеющих никакого отношения к церкви защитников окружающей среды. Я не имею в виду всех, кто озабочен состоянием среды, речь идет о тех, чье поведение и образ жизни красноречиво говорят о том, что они руководствуются религиозными позывами своего либидо. Их страсть – лучшее свидетельство того, что они захвачены архетипом. Можно быть одержимым духовной силой архетипа даже не будучи сознательно «религиозным».

В дополнение, помимо случаев коллективного проявления архетипа Апокалипсиса, мы можем наблюдать и частные примеры из психотерапевтической практики. Если во время анализа всплывает образ Апокалипсиса, можно утверждать, что это один из этапов феноменологии индивидуации, а именно тот момент, когда в сознание индивида приникает Самость. В таком случае те четыре аспекта апокалиптической литературы, о которых упоминалось ранее, можно применить и к этому, личному, процессу: Откровение, Суд, Разрушение или Наказание, Новый мир. 1) Психологический коррелят «Откровения» – сокрушительный инсайт, во время которого трансперсональные образы потоком льются в сознание. 2) «Суд» переживается как внезапное и глубокое осознание тени, которая может временами быть настолько сильна, что способна привести к полному моральному разложению(сноска 7). Когда человек сталкивается со своей и темной и противоречивой природой, с которой он был знаком только отвлеченно и интеллектуально, и которая вдруг явилась перед ним в своей неоспоримой и живой реальности, – он оказывается потрясен. 3) Тема «Разрушения или Наказания» реализуется в той агонии, которая сопутствует мукам трансформации. 4) Наконец, наступление «Нового мира» можно соотнести с появлением в психике мандалы и четырехчастных образов, так как на этом этапе возникает возможность сознательного отношения к Самости в ее цельности. (сноска 8)

Введение в книгу Откровения

Апокалипсис, или Откровение Иоанна, последняя из книг в иудео-христианской Библии, на самом деле является сплавом еврейской и христианской апокалиптической образности и только наполовину принадлежит христианству; складывается впечатление, что основные образы апокалиптической литературы, происходящие из иудейских источников, наслоились на образ Христа. В Апокалипсисе, к примеру, немало отсылок к ветхозаветным пророчествам о «дне Господнем». Но, будучи кульминационным завершением Новозаветного канона, она дает представление об итоговом сценарии христианского эона и символически описывает заключительные события иудео-христианского мифа, мифа, который породил западную цивилизацию и стал ее метафизическим пространством, - а это вам не шутки.

Впечатляет объем той работы, которую проделали специалисты по Библии, изучая этот текст. Однако все они, за редким исключением, находились в поле этого мифа и пытались изучать его, не выходя из его пространства. Как глубинный психолог, я с интересом наблюдаю за попытками отдельных личностей интеллектуально обосновать те мифологические тексты, которыми они до сих пор живут. Им, по правде говоря, приходится изворачиваться и изгибаться на любой манер, так как их ситуация похожа на попытки рыбы изучить водные владения – ту среду, в которую она погружена. Но невозможно понять и постичь субъект как объект, пока не отстранишься от него; чтобы это стало возможным, необходимо выйти из изучаемой среды.

Обобщая, можно сказать, что ученые разделились на четыре лагеря, в зависимости от того, как именно они понимают Откровение. Я не буду подробно углубляться в этот предмет, но здесь, скорее всего, сказалась разница темпераментов среди самих ученых – наглядный пример типологии характеров[2]. 1) Первая группа ученых придерживается того взгляда, который называется «претеристским» – от латинского слова praeter, которое означает «раньше, прежде». Согласно их мнению, Книга откровений описывает события Римской Империи своего времени, которые в момент написания книги уже произошли или как раз имели место. Следовательно, содержание Откровения отнюдь не пророческое; в нем в символической форме зашифровано то, что уже произошло ранее,praeter. 2) Второй подход - «исторический», он рассматривает Откровение как изложение в символической форме всей христианской истории, которая должна завершиться концом света. 3) Третьи дают тексту «футуралистичную» интерпретацию. Согласно их мнению, Откровение обращается ко Второму Пришествию, которого следует ожидать в неопределенном будущем. 4) Наконец, имеется и чисто символический, или «идеалистичный» подход. Такой точки зрения придерживаются те ученые, которые считают, что Книга Откровения символически описывает «борьбу добра и зла» вне зависимости от времени и эпохи и не является историчной в буквальном смысле слова. Такой взгляд можно считать платоническим.

Если рассматривать текст с психологической точки зрения, я бы подошел к анализу с позиции других категорий. Мы можем взглянуть на текст как на олицетворение архетипа Апокалипсиса, который выражается в Книге Откровения на разных, взаимопроникающих и взаимодополняющих уровнях. Говоря точнее, мне удалось выявить в текстовой ткани книги несколько повествовательных линий. 1) Одна из них представляет собой описание конкретных событий «прошлого» из священной истории Израиля. Прекрасный пример – Вавилонское пленение в 586-ом году до н.э. Если Израиль и пережил когда-либо коллективный Апокалипсис, то это произошло тогда. Многие цитаты, вложенные в Апокалипсис, отсылают к этому невероятному событию; то, что оно не разрушило Израиль – истинное чудо. 2) Вторая линия описывает конкретные события «настоящего», а под настоящим я имею в виду первый век н.э. Такой взгляд совпадает с позицией «претеристов» и отсылает к 70-ому году н.э., когда римлянами был разрушен Израиль вместе с его храмом и назревало будущее падение Рима от божьего гнева. 3) Третья линия описывает конкретные «будущие» события – тот «Конец времен», который разворачивается в наше время. Разумеется, мы сами имеем возможность наблюдать за тем, что происходит, и можем найти немало совпадений. Мы можем убедиться, хотя и ретроспективно, что в таком подходе есть доля правды. (сноска 10) 4) Есть еще одна линия, которую я склонен называть – чтобы не уходить в сторону от религиозной терминологии – «эсхатологической»; но, если необходимо определение, которое ближе к психологии, можно сказать, что речь идет о «плероматической» линии. Под этим я разумею, что Книга Откровения также относится к тому, что не имеет времени и происходит в вечном плероматическом пространстве психики. Другими словами, эти события разворачиваются в коллективном бессознательном и им даже не обязательно проявляться на уровне эго-сознания (сноска 11). По правде говоря, это вполне характерно для архетипа, ему не обязательно все время воплощаться в сменяющих друг друга циклах инкарнации, он и так непрерывно участвует в той вечной драме, которая играется на уровне архетипов. 5) Наконец, есть и собственно «психологическая» грань, которая, вероятно, является для нас наиболее важной; она говорит о символическом выражении той ситуации, когда Самость входит в сферу индивидуального сознания.

В основе Книги Откровения, вне сомнения, лежит лично пережитое видение. Но, как я уже отмечал ранее, также очевидно, что на текст, в том виде, в каком мы его имеем, оказала влияние и другая апокалиптическая литература. Впечатляют параллели с Видением Иезекииля; встречаются и прямые цитаты из Книги пророка Даниила. Кроме того, один ученый, Р.Э. Чарльз, выделил по меньшей мере двадцать параллелей (если не прямых цитат) с неканонической книгой Еноха[3]. Очевидно, что Откровение появилось в результате ассимиляции других текстов.

Есть по крайней мере два объяснения тому, как такое могло получиться, – а может быть, верны оба. Во-первых, возможно, в основе всех описаний лежит опыт одного человека, другие же подхватили его рассказ и усилили его, присовокупив кое-что из того, что они вычитали в других местах. Другая гипотеза состоит в том, что Книга Откровений – по крайней мере, большая ее часть – была составлена на тот же манер, что и, позднее, алхимический трактат «Aurora consurgens». Этот трактат, который некоторые ученые приписывают перу средневекового теолога Фомы Аквинского, был недавно опубликован вместе с психологическим комментарием Марии-Луизы фон Франц[4]. В этом трактате картины, взятые из Библии, в особенности из Песни Песней, внедряются в описание алхимического процесса; хотя и очевидно, по тому, как он написан, что спокойная, все упорядочивающая рука редактора этого текста не касалась. Напротив, книга писалась в пылу личных переживаний, и притом человеком, для которого текст Библии и ее образность были живы и насущны до такой степени, что оказались подходящими средствами для выражения того, что с ним происходило. Возможно, то же самое произошло и с Иоанном. Мы никогда не узнаем наверняка, но можем с уверенностью предположить, что сочинение Иоанна – результат его близкого знакомства с источниками. Он не только привнес в христианский мир иудейскую апокалиптику, но даже, как мы увидим позднее, позаимствовал кое-что из греческой мифологии.

Я уделяю так много внимания проблеме ассимиляции потому, что это важно с психологической точки зрения. Как сказал Юнг в «Mysterium Coniunctionis»: «Любое обновление, корни которого не уходят глубоко в наилучшую духовную традицию, – эфемерно»[5]. Юнгианский психоаналитик, следовательно, знает или, по крайней мере, должен знать, что в процессе анализа необходимо соотносить персональный опыт анализанда с тем архетипическим измерением, которое стоит за этим опытом, иначе анализ не будет эффективен. Конечный результат такой психологической работы также вбирает в себя много из предшествующего опыта.

Автор книги Откровения именует себя «Иоанном», однако, кто он – доподлинно не известно. Дж. М. Форд в комментариях к Anchor Bible предположила, что речь идет об Иоанне Крестителе – не самая популярная точка зрения, но показательно, как далеко могут зайти некоторые библиоведы[6]. Традиционно считается, что автор – Иоанн Евангелист, один из учеников Христа; ему также приписывают Евангелие от Иоанна и по крайней мере Первое и Второе послания Иоанна. При нашем подходе «традиция» – явление психологии. Она выражает, так сказать, consensus omnium, мнение коллективной психики; следовательно, хотя бы поэтому к ней стоит относиться как к психическому явлению. Вот что говорит нам Юнг об авторстве Откровения:

Для Иоанна — автора «Апокалипсиса» вряд ли можно было бы найти более подходящую кандидатуру, чем сочинитель посланий Иоанна: ведь тот исповедует, что Бог есть свет, и «нет в Нем никакой тьмы»… Отец даровал нам свою великую любовь… Кто рожден Богом, не творит греха… Иоанн проповедует послание любви. Бог сам есть любовь. Совершенная любовь изгоняет страх… Его речь звучит так, будто он познал не только греховное состояние, но и совершенную любовь — в противоположность Павлу, у которого нет недостатка в необходимой саморефлексии… Именно при таких обстоятельствах и возникает бессознательно-противоположная позиция, которая может внезапно прорваться в сознание в виде какого-нибудь откровения. Такое откровение принимает форму более или мeнее субъективного мифа, поскольку оно среди прочего компенсирует односторонность индивидуального сознания[7].

Согласно позиции Юнга, автор посланий Иоанна и автор Апокалипсиса (а возможно, что и Евангелия от Иоанна) – одно лицо; жестокость более поздних видений предстает компенсацией тому, что ранее автор сосредоточил все свое внимание на силах света и добра. Это означает, что на характере видений сказались особенности психики Иоанна. Но Юнг идет еще дальше:

Однако будем психологически точны: не сознание Иоанна творит такие фантазии — они сами напирают на него через недобровольное «откровение»… Данных достаточно, чтобы признать его человеком истово верующим, но в остальных отношениях обладающим уравновешенной психикой. Однако у него, очевидно, было интенсивное субъективное отношение к Богу, сделавшее его беззащитным перед вторжением содержаний много более действенных, нежели любые личностные. Человек по-настоящему религиозный, да к тому же от рождения обладающий способностью к необычайному расширению сознания, должен быть готов к подобному риску.

Ведь смысл апокалиптических видений не в том, чтобы обыкновенный человек Иоанн узнал, какую густую тень отбрасывает светлая сторона его природы, а в том, чтобы зеницы пророка разверзлись на Божью неизмеримость, ибо кто любит, тот познает Бога. Можно сказать так: именно потому, что Иоанн возлюбил Бога, изо всех сил стараясь любить и собратьев, у него и имел место «гносис», богопознание, и он, как и Иов, увидел необузданную ярость Яхве — а потому пережил свое Евангелие любви односторонне, скомпенсировав им этот ужас: Бога можно любить и нужно бояться[8].

Говоря психологическим языком, мы можем сказать, что видения Иоанна открыли ему глаза на то, сколь безмерно коллективное бессознательное. Следовательно, понимания его личной психологии отнюдь недостаточно для того, чтобы объяснить содержание явившихся ему образов. Книга Откровения в ее целостности символически рассказывает о встрече с приведенным в действие коллективным бессознательным, из которого обнаруживает себя и Самость, символически обозначенная в финальной части как «Новый Иерусалим». Так как сегодня Самость снова явно дает знать о себе, нет ничего странного в том, что образы из сновидений наших современниковудивительно похожи на те, что можно найти в Апокалипсисе от Иоанна.

Сегодня слово «апокалипсис» обозначает нечто большее, чем «раскрытие того, что было скрыто». Оно означает катастрофу. В самом деле, коннотация «последнее великое бедствие» глубоко въелась в значение слова. И я считаю, что именно так мы и должны относиться к архетипу в том случае, если он проявляется на коллективном уровне, потому что коллективное отыгрывание архетипа по определению бессознательно. Однако если архетип переживается отдельной личностью, он не обязательно воспринимается как катастрофа. Разумеется, явление Самости всегда революция, но это часто предстает не столь важным на фоне тех позитивных изменений, которые идут следом: личность вырастает в масштабе и устанавливает отношения с трансперсональным уровнем психики. Если мы говорим об индивидуальном переживании архетипа, то «Апокалипсис» рискует обернуться катастрофой только в том случае, когда эго упрямо, рационалистично, неодухотворено и отказывается признать, что в сфере психики есть большие силы, чем оно само. Оно не способно прогнуться, поэтому и ломается. Таким образом, сны о «конце света» (нашествие инопланетян, ядерные взрывы) не обязательно предрекают сновидцу психическую катастрофу, но могут, если разобраться, означать зримое проявление Самости, ядра психики, - что говорит о возможном личностном росте.

О чем-то подобном говорит и Юнг в «Mysterium Coniunctionis», когда обращается к образу землетрясения в алхимическом тексте: «Этот образ говорит нам, что расширение сознания поначалу является потрясением и тьмой, а потом развитием человека в человека целостного»[9]. В том же духе он рассуждает и в эссе «О перерождении», где мы находим важное заявление (которое я разбираю в моей книге «Эго и архетип»). Юнг пишет:

Когда достигается вершина жизни, когда бутон распускается и из малого рождается великое, тогда, как говорит Ницше, "один становится двумя" и более великая фигура, которая всегда существовала, но оставалась невидимой, с силой раскрывается в личности меньшего масштаба. Тот, кто в действительности безнадёжно мал, всегда провоцирует раскрытие большего, великого в той же мере, в какой сам он мал, не понимая, что пришёл день суда над его ничтожностью. Но человек, который внутренне велик, узнает, когда наконец приходит долгожданный бессмертный друг его души, "чтобы пленить плен" (Ефес 4:8), то есть уловить того, узником которого является этот бессмертный, и заставить свою жизнь влиться в более великую жизнь, - момент страшнейшей потери![10]

Главное, что я хочу отметить: если мы правильно понимаем образ «Апокалипсиса» –неважно, проявляется ли он во внутренней жизни или вовне, – нам не обязательно быть одержимыми им. Вне сомнения, он сокрушителен, но он становится гуманнее, если его понимают. Я считаю, что наш мир все больше и больше подчиняется влиянию этого архетипа, и нет ничего важнее того, чтобы хоть какое-то количество людей знало, что же происходит.

Архетип Апокалипсиса 

Глава 2. «Откровение»: главы 1, 2, 3 Явление нуминозного

Давайте приступим к изучению Откровения с первой главы, девятого стиха, где автор официально приветствует читателя и представляется сам:

Я, Иоанн, брат ваш и соучастник в скорби и в царствии и в терпении Иисуса Христа, был на острове, называемом Патмос, за слово Божие и за свидетельство Иисуса Христа. 

Я был в духе в день воскресный, и слышал позади себя громкий голос, как бы трубный, который говорил: Я есмь Альфа и Омега, Первый и Последний; 

то, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии: в Ефес, и в Смирну, и в Пергам, и в Фиатиру, и в Сардис, и в Филадельфию, и в Лаодикию. (Откр.1:9-11)

Как мы видим, автор с самого начала сообщает нам, что речь пойдет о его нуминозном опыте[1]. Мы также узнаем, что Иоанн находится в заточении на острове Патмос – важная деталь для психолога, ведь это опыт, который не может не сказаться на личности. Изоляция и многочисленные физические лишения существенно ограничивают поток либидо, которое в этот период лишено возможности течь естественным путем. «Тюрьма» – это не только физический, но и психологический опыт, встречаются и такие случаи, когда человек переживает заключение, не будучи заключенным в прямом смысле, тогда его плен – крайне зашоренное, ограниченное отношение к жизни или же невротические комплексы. Как это ни странно, но невроз может заполучить столь высокую власть над человеком, что и в самом деле не будет давать ему выйти из дома.

Итак, в самом начале книги Откровения мы сталкиваемся с темой заточения. Либидо в тюремных условиях не получает естественной, здоровой разрядки. Вместо этого оно невольно накапливает энергию. Если уровень энергии достигает критической отметки, может произойти взрыв. В самом деле, за вулканическим прорывом нуминозного обычно стоит ни что иное как извержение любидо, и книга Откровения – проявление такого взрыва. Какие вспышки, какие молнии, какой грандиозный фейерверк! Какие энергии породили Откровение! И этими энергиями, этим взрывом мы обязану опыту заключения, которое пережил автор. Кстати, такое случается и в современных тюрьмах. Если либидо целой группы людей подавляется слишком долго, оно может разразиться, например, в беспорядках или бунте.

Характерно, что внимание Иоанна привлекает голос, звучащий «позади» его: это указывает на то, что голос идет из бессознательного. Иоанн чувствует, что ему необходимо развернуться, то есть, если перевести происходящее на язык психологии, он понимает, что должен обратить внимание на бессознательное. В повседневной жизни, за нашими обычными занятиями, мы не думаем о бессознательном, оно остается «позади», в то время как перед собой мы видим окружающий нас мир. Но если за спиной (а на самом деле внутри нас) что-то случается, мы переключаем наше внимание на эту область, мы поворачиваемся навстречу бессознательному, что и произошло с Иоанном – и происходит в современном мире на психоаналитических сеансах, где мы намеренно разворачиваем клиента, чтобы он смог увидеть, что же творится там, за спиной, вне поля его зрения.

Однако психоаналитик идет дальше Иоанна; клиент любезно поворачивается к бессознательному и вслушивается в его посылы, но этим дело не ограничивается, на следующей ступени эго вступает с бессознательным в диалог. В книге Откровения диалога нет, общение одностороннее: голос вещает, а Иоанн ему внимает. Такой опыт односторонней комунникации с боессознательным можно назвать визионерским, или мистическим, или же пассивным воображением, которое следует отличать от воображения активного[2]. Именно к такому переживанию стремятся мистики всех времен и народов. При этом они намеренно воспроизводят условия тюремной изоляции: удаляются от мира, изнуряют себя постом и так далее. В результате подобных практик либидо оказывается заточено в бессознательном, что при определенных обстоятельствах может привести к психическому взрыву и стать рычагом для откровений. Все жаждущие и страждущие видений проходят этот путь. Чтобы либидо послужило для сотворения видений, нужно аккумулировать достаточные запасы его энергии – именно из них бессознательное будет черпать силу для генерального взрыва.

В результате мистику дается возможность заглянуть в глубины коллективного бессознательного, в область трансперсонального. Однако то, как именно воспримет провидец свой опыт зависит от той религиозной традиции, в которой он живет и мыслит: она услужливо предоставит ему целый набор символов и образов для того, чтобы он смог описать увиденное. Откровения, конечно же, могут быть очень разными, но они всегда поступают из одного источника – коллективного бессознательного. И, что характерно, сами мистики неизменно трактуют опыт видения как нечто бесценное, как ярчайшее событие в их жизни. Тем не менее, как я уже говорил, здесь не может идти речи об активном воображении, равно как и об индивидуации. Для того, чтобы запустить процесс индивидуации, необходимо, чтобы сначала эго вступило в активный диалог с «голосом» бессознательного, а впоследствии ассимилировало ту информацию, которая была поднята из бессознательных уровней на поверхность.

Но вернемся к Иоанну. Он «обратился», и вот что он увидел:

Я обратился, чтобы увидеть, чей голос, говоривший со мною; и обратившись, увидел семь золотых светильников и, посреди семи светильников, подобного Сыну Человеческому, облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом: глава Его и волосы белы, как белая волна, как снег; и очи Его, как пламень огненный; и ноги Его подобны халколивану, как раскаленные в печи, и голос Его, как шум вод многих. Он держал в деснице Своей семь звезд, и из уст Его выходил острый с обеих сторон меч; и лице Его, как солнце, сияющее в силе своей. (Откр.1:12-16)

Величайший художник Возрождения Альбрехт Дюрер запечатлел эту сцену на гравюре «Видение семи светильников» (1497-1498), которая вошла в его серию гравюр об Апокалипсисе (см. рисунок 2.1).

Рисунок 2.1.

Видение Иоанна, как и любое видение нуминозного характера, крайне богато образами и символами, я предлагаю вашманию только те, что представляются мне самыми яркими. «Семь золотых светильников» – то, что Иоанн увидел в первую очередь. Здесь можно вспомнить, что ветхозаветному пророку Захарии также было видение семи светильников, которые, как поведал ему Ангел, были глазами Яхве, «которые объемлют взором всю землю»[3]. Когда Яхве давал указания построить арку и скинию– и подробно расписал, как именно их обустроить, - он заказал в числе прочего подсвечник с семью свечами. Иоанн, видимо, удостоился лицезреть первичный, изначальный, «небесный» образ этого семисвечника, предшественника своего земного воплощения. Легко удостовериться, что традиционный вид скинии, которая включает Ковчег Завета, происходит из божественных образов, данных в том видении. Можно сказать, что скинияявляется земным воплощением идеальной – в платоническом смысле – идеи.

Итак, как сообщает нам Захария, семь светильников соотносятся с «очами Господа, которые объемлют взором всю землю». Юнг обращается к этой детали в «Ответе Иову». Он рассуждает о том, в начале книги Иова Сатана появляется на небе после того, как обошел Землю. Как замечает Юнг, «Сатана, вероятно,— одно из очей Божьих, которое «ходит по земле и обходит ее» (см. Иов. 1: 7).»[4], - также, как и остальные огни божественного светильника. Поистине, «Глаз Господа» – один из тех образов, символические трактовки которго неичерпаемы, и мы к нему еще вернемся, но должно отметить уже сейчас, что в самом начале книги Откровения кто-то смотрит и наблюдает: всматривается в эго.

«Семь светильноков», «Семь звезд» в начале Октровения также отсылают к семи планетам. Библия часто обращается к числу семь. В книге Откровения семь церквей подвергаются наказанию. Число семь крайне важно, и мы еще поговорим об этом позднее.

Следующий достойный упоминания образ – фигура «подобного Сыну Человеческому». Пред нами прямая цитата из видения пророка Даниила. Само видение было записано около 165 г. до н.э., однако сам образ более древний, впервые он упоминается в книге пророка Иезекииля, которую относят к 575 г. до н.э.: в ней сам Иезекииль назван «сыном человеческим». В неканонической – хотя ранние версии Библии включали ее в канон –книге Еноха (около 100 лет до н.э.) также всплывает эта фраза. И, конечно, о чем говорит и Юнг, никто иной как Христос напрямую отождествляется с Сыном Человеческим, в том виде, как его трактует Енох. Сам Христос открыто назвал себя «Сыном человеческим» около 30 г. н.э. Таким образом, к тому моменту, когда книга Откровения была написана, т.е. к 95 г. н.э., понятие «человеческого сына» претерпело значительный сдвиг в употреблении. Юнг предлагает следующее объяснение: Яхве стал ближе к человеку, поэтому и назвал Миссию, наделенного божественной природой, «Сыном Человеческим».

Помимо исторического интереса, эти наблюдения важны и с психологической точки зрения, поскольку один извыводов, который мы можем сделать, заключается в том, что Самость можно представить как «Сына» человека, или сына эго. На те же мысли наводит нас алхимия. В самом деле, даже философский камень, который стремились добыть алхимики, называется не иначе какfiliuspholosophorum, «сын философов», сын алхимиков. Следовательно, то, к чему мы, психологи, стермимся, имеет не только божественное начало, но является также и порождением земного человека, или, используя краткую формулу Юнга, «Бог нуждается в человеке». Вот что лежит за образом «Сына человеческого».

Другой важный признак нуминозного опыта, который был дан Иоанну, – сияние. Сцена наполнена белым светом, фигура говорящего ослепительна, впоть до лица, которое было «как солнце, сияющее в силе своей» (Откр. 1:16). Пред нами образ Солнца, или сияющей Самости, что наводит нас на вопрос: как этот образ может олицетворять Самость, в ее абсолютности, если он иллюстрирует только один из аспектов? Здесь все внимание сосредоточено на солнечных атрибутах – а как же быть с «темной стороной луны»? Позже в тексте мы еще не раз столкнемся с темнотой и злом, но сейчас перед нами одностороннее светлый образ. Я все же склонен считать, что мы имеем дело именно с символом Самости, слишком много признаков целостности перед нами. Сын Человеческий, оказывается, «есть Первый и Последний» (Откр. 1:17) – характеристика, которая придает образу поистине космическое значение.

Чтобы понять, почему мы столкнулись с такой односторонностью, нужно учесть, что то, какой предстанет Самость, зависит от конкректных обстоятельств: она до определенной степени подстраивается под те условия, в которых пребывает эго, а также под уровень развития самого эго. Точнее говоря, эго в той или иной степени остается односторонним – и это влияет на тот вид, который принимает Самость. Мистический опыт, действительно, часто переживается как яркий свет, как в Откровении, но правда и то, что за мистическим откровением нередко следует «темная ночь души». Возможно также, что за настойчивым подчеркиванием светлой стороны стоит компенсаторная функция: так возмещается та тьма, в которой пребывает эго. Для Иоанна, стоявшего на пороге нового иона, его откровение было тем «светом», который развеял «мрак» язычества – еще одно возможное объяснение того, почему он так настаивает на лучезарном, ясном и светлом. Это, разумеется, согласуется с христианской парадигмой, которая по мере развития все больше и больше идентифицировала себя со светом и активно изгоняло все злое и темное.

Следует отметить, что, как пишет Иоанн, «из уст Его выходил острый с обеих сторон меч» (Откр. 1:16). С первого взгляда кажется, что это весьма оригинальный стилистический прием; здесь, однако, перепевается старое. В книге пророка Исайи слуга Яхве возвещает: «Господь призвал Меня от чрева, от утробыматери Моей называл имя Мое; и соделал уста Мои как острый меч» (49:1-2). Очевидно, что для Иоанна книга Исайи, равно как и другие книги Библии, не были пустым звуком. Следует все же учесть, что упомянутая цитата из Ветхого Завета не исключает возможности того, что Иоанн увидел это в самом деле, речь идет только о том, что эта деталь не оригинальна. Мы видим, что автор связывает «рот» и «меч», что отсылает нас к архетипу Логоса: изо рта выходит «острое» Слово. Напомню, что именно Иоанн (и только он) отождествляет Бога с Логосом в библейских текстах, впервые – в первой части Евангелия от Иоанна, и это важный аргумент в пользу того, что у Откровения и упомянутого Евангелия один автор.

Не забудем, что с мечом отождествлялся и Христос. Так, в Евангелии от Матфея читаем:

Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее. И враги человеку — домашние его. (Мф. 10:34-36)

Перед нами описание того, что алхимики называют separatio[5]. Если смотреть на это с психологической точки зрения, можно сказать, что сознание получает возможность различать и выбирать, тем самым выделяя индивида из participationmystique, всеобщего «супа». Христианский эон положил начало грандиозному разделению, поэтому упоминание «острого меча» неслучайно. Иоанн стоял у истоков той эпохи, которая разорвала дух и материю на части.

Процессы, происходившие в психике в то время, исторически закономерны и представляют собой необходимый этап развития: невозможно избежать расщепления (separatio)того, что было бессознательным единством, чтобы можно было говорить о настоящем соединении (coniunctio).

Я также хотел бы заметить, что образ «острого меча» появляется и в снах, хотя в наше время, конечно, чаще снятся другие формы лезвий, например, ножницы или кухонные ножи.

Тайна семи звезд и Ангелы семи церквей

Далее по тексту мы узнаем, что загадочная фигура держит в своей «деснице» «семь звезд», которые «суть Ангелы семи церквей». Более того, «семь звезд», «семь светильников», «семь церквей» и семь Ангелов – суть одно. Так, по словам «Сына Человеческого»

Тайна семи звезд, которые ты видел в деснице Моей, и семи золотых светильников есть сия: семь звезд суть Ангелы семи церквей; а семь светильников, которые ты видел, суть семь церквей. (Откр. 1:20)

Иоанн получает приказ передать услышанное «ангелам» семи церквей, все семь расположены в Малой Азии: Иоанн перечисляет их, двигаясь по часовой стрелке, начиная с Ефеса и кончая Лаодикией (см. рисунок 2.2).

Рисунок 2.2

Заметим, что Иоанну поручено обратиться к «ангелам» семи церквей, а не к самим церквам. Как понимать такой подход? Некоторые ученые считают, что под «ангелами» следует разуметь «общественных представителей», – что ж, у нас нет другого выхода, если мы стремимся трактовать ситуацию буквально. Если нет, то придется признать, что мы имеем дело с загадкой, с чем-то, чего глубинная психология еще не касалась. Могу предположить, что ангелы семи церквей обозначают разные группы, которые все же между собой тесно связаны глубинными связями, хотя бы потому, что все они – «семь звезд» в «деснице» апокалиптического Христа.

Можно с определенной долей условности выделить несколько уровней коллективного бессознательного. На поверхости лежит родовая память, далее идет уровень национального, глубже покоится отпечаток этноса, который старше и примитивнее национального, затем следуют уже животный и растительный слои, и наконец, в самом низу, мы выходим за пределы органического[6]. Предполагаю, что каждый из этих слоев имеет «душу», символическим представителем которой выступает «ангел» или «демон», в зависимости от того, одобряется эта психическая сущность или порицается.

Если человек пребывает в состоянии мистического соучастия с группой, «коллективная душа» этой группы становится его spiritusrector, путеводной звездой. Вот что, как я считаю, имеется в виду под «ангелами семи церквей». Однако, как я уже заметил, эти «души» живут в глубинах коллективного бессознательного; не стоит ожидать, что они принадлежат каждой группе. Когда люди, имеющие что-то общее, собираются вместе и формируют группу, у коллектива обязательно сформируется подобие «души», но души, так сказать, несерьезной. Однако если в группе отозвалось и отразилось что-то глубокое, что-то, что можно отнести к «звездам» в руках Бога или к божественным «светильникам», – тогда перед нами свидетельство того, что оказались затронуты глубокие слои коллективного бессознательного; в таких случаях «душу» уже не удастся вывести из конкретных действий представителей группы.

Я позволил себе отвлечься, потому что эта тема –психология групповых архетипов– пока, увы, не исследована, и юнгианским психологам еще предстоит ей заняться. Хотя, например, у Марии-Луизы фон Франц, встречается упоминание идеальной с психологической точки зрения группы в работе «Проекции и возвращение проекций в юнгианской психологии»:

Все это означает, что связь между людьми создает Самость, регулируя ее и часто «неосознанно» сближая людей. Мы можем описать это как социальную функцию Самости, когда человек концентрирует вокруг себя близких ему «по духу» людей, собранных вместе не волей случая или эгоистических соображений, но, скорее, через глубокое внутреннее родство интересов, тем самым налаживая взаимную индивидуацию. В то время как связи, основанные, прежде всего, на силе проекций, характеризуются буквально магической зависимостью членов группы друг от друга, неким ореолом таинственного очарования, витающего надо всем коллективом, в первом случае мы можем говорить о трансперсональном, объективном базисе, который и дает растущее ощущение «бытия вместе», независимо от времени. Обычные связи, подчеркивает Юнг в другом месте, берут начало в чувствах и всегда включают в себя проекции, которые необходимо устранить человеку, желающему прийти к целостности и объективности. «Объективное знание лежит в основе эмоциональных влечений; его следует считать скрытым ядром этих процессов»[7]. В этом мире, созданном Самостью, мы находим множество людей, с которыми мы незримо связаны, с чьими сердцами соприкасаются наши сердца, поэтому здесь «нет расстояний, но есть лишь ощущение непосредственного присутствия»[8].

Чтобы понять, о чем идет речь, предлагаю сравнить две диаграммы. На рисунке 2.3 каждый член группы (маленькие кружочки) уже установил сознательные отношения с Самостью (большой круг). Как следствие, члены группы, общаясь и взаимодействуя, разделяют этот опыт. Тогда «душа коллектива» (тот опыт, который пережила группа) адекватно переживается каждым из ее членов и становится ангелом-хранителем всех и каждого. Главным условием, повторюсь, является то, что каждый индивид должен иметь сознательную связь с Самостью.

Рисунок 2.3

К сожалению, такой расклад встречается далеко не всегда. Вместо этого мы часто можем наблюдать то, что представлено на рисунке 2.4, где члены группы не имеют сознательной связи с Самостью. В таком коллективе общая «душа» принимает на себя проекцию Самости, чем повергает ее членов в состояние мистического соучастия, participationmystique, и они начинают идентифицироваться с группой. Эго в такой ситуации может чувствовать себя вполне комфортно, если его установки не противоречат групповым, т.е. если оно находится в гармонии с «духом» этой группы.

Рисунок 2.4

«Дух», однако, может повернуться к индивиду и своей злобной стороной: это непременно случится, если тот задумает действовать вопреки групповым принципам. Когда индивид пытается заполучить большую автрономию, чем та, что подразумевается негласными правилами коллектива, группа сплачивается и выступает против него. Юнг писал об этом в одном из своих писем:

Даже у небольшой группы есть дух-покровитель, который может быть и добрым, что вполне хорошо с точки зрения общества, хотя такой дух и ограничивает моральную и интеллектуальную независимость. Будучи включенным в группу, эго развивается и упрочивает свои позиции: человек становится смелее, обретает уверенность в себе, порой даже чрезмерную уверенность, которая заставляет его действовать нахально, прямолинейно и самонадеянно, и в то же время смотреть на других с презрением, - но, в любом случае, Самость оказывается задвинута на задний план ради того, чтобы каждый был как все. Именно по этой причине слабые и неуверенные в себе люди не могут жить без того, чтобы не принадлежать к какой-нибудь группе или организации, а лучше всего – к целой нации, миллионов так в восемьдесят. Так индивид становится в своих глазах важной птицей, но за это он продает свою душу и способность мыслить самостоятельно – можно сказать, что дьявол охотился за его душой и заполучил ее. Если эго действует и думает не так, как положено в группе, его призывают к ответу и наказывают, поэтому члены группы стараются придерживаться того же мнения, что и большинство – хотя кто-то и может взять инициативу, но тогда ему придется навязать свое мнение всей группе.

То давление, которое оказывает на индивида группа, компенсируется тем, что ее лидер идентифицируется с духом группы. Эгоизм «человека масс» разбухает и провоцирует борьбу за власть и статус. Эгоцентризм каждого отдельного члена тем сильнее, чем больше группа[9].

Семь даров побеждающим

Итак, Иоанн под диктовку пишет послания к семи церквам в азиатской части Римской империи. Каждое из посланий начинается с критики и угроз, которые обращены к Ангелу церкви: мол, что это вы, давайте там, взбодритесь и подтянитесь, а то апокалиптический Христос придет за вами. Заканчиваются же послания обещанием чудесных подарков «побеждающим». Например, «Ангелу Ефесской церкви» сообщается: «побеждающему дам вкушать от древа жизни, которое посреди рая Божия» (Откр. 2:7). И тут встает правомерный вопрос: что значит быть «побеждающим»? Иоанн, если он сам пытался разобраться в том, что ему довелось воспринять, должно быть, увидел в словах намек на тех ранних христиан, которые подвергались преследованиям и, возможно, умерли как мученики. В таком случае «побеждает» тот, кому удается сохранить веру даже перед лицом гонений и смерти. Но как перевести такое понятие, как христианское мученичество, на язык психологии? Думаю, о подобном можно говорить, если человек выстоял тогда, когда, по словам Юнга, на него «нападает инстинкт», который, как известно, весьма беспощаден к эго.

Вот выдержка из «Символов трансформации» Юнга, одной из любимых моих книг. Я написал книгу комментариев к этой работе, и эту цитату из «Символов» я вынес в эпиграф:

Соответственно, вначале он появляется в образе врага, в качестве убийцы, с которым и должен сразиться наш герой. Этопроисходит в согласии с насильственной формой всей бессознательной динамики. В этом виде бог проявляет себя, и вэтой форме он должен быть побежден. Сама борьба содержитпараллель в битве Иакова с ангелом у брода. Нападение инстинкта теперь становится переживанием божественного,позволяя человеку не уступать ему и не следовать ему слепо,а защищать свое человеческое против животной природы божественной силы[10].

Такой сценарий в начале христианской эры получил вполне конретное воплощение. Римская империя была тем самым «инстинктом», который «нападал» на едва-едва народившееся христианство. Те, кто смог выстоять против римского напора, пусть даже и пожертвовав при этом собоственной жизнью, разыграли сценарий, описанный Юнгом. Так так борьба носила более чем конкретных характер, обещанная награда, которую индивид получал после смерти, тоже должна была иметь вполне конкретную, а не аллегорическую или психологическую, форму. Эта историческая, трактовкаснимает с феномена апокалипсиса всякое психологическое значение, мы же, напротив, пытаемся избавляться от подобных исторических проекций, таких, как здесь, где, в результате конкретных событий, образ «жизни после смерти» понимается буквально. Да что там, весь образ «Апокалипсиса» в целом многократно проецировался на разные исторические события – и тоже стал жертвой проекций.

Давайте теперь займемся дарами.

1) Эфесской церкви, как мы помним, было обещано «древо жизни» в раю, то самое дерево, из-за которого Адама и Еву изнали из Эдемского сада, и ангел с горящим мечом был поставлен стражником, чтобы не дать им вернуться. Однако вот что пишет Форд: «В иудейской традиции считается, что рай и древо жизни снова возникнут в конце времен…Первый Иерусалимский Таргум свидетельствует, что Бог уготовил Едемский Сад для правоверных, и они смогут вкусить плодов познания за то, что блюли Закон на Земле»[11]. Мы можем вспомнить и другие отсылки. Мистики считают, что однажды Рабби Мехуния, пребывая в экстазе, поведал своим ученикам о «чертогахМеркавы», троне Бога. Он сказал, что только четверо из раввинов смогли проникнуть в Райский Сад: Бен Азай, Бен Зома, Ахер, Акива. «Первый умер, второй сошел с ума, третий впал в ересь и только последний спасся»[12]. Крайне интересное замечание для психолога.

2) Послание получает и церковь в Смирне: «Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть. Вот, диавол будет ввергать из среды вас в темницу, чтобы искусить вас, и будете иметь скорбь дней десять. Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни. Имеющий ухо (слышать) да слышит, что Дух говорит церквам: побеждающий не потерпит вреда от второй смерти» (Откр. 2:10-11). Здесь побеждающие получают «венец жизни». Венец намекает на солификацию (solificatio), поскольку подобен солнцу, как и все те золотые венцы-ореолы, что веками изображаются в исскустве. Образ венца всплывает и в снах, примером тому может служить серия снов, который разбирает Юнг в «Психологии и алхимии» (читатель также может обратиться к «Символам трансформации»)[13]. Во всех этих случаях речь идет об обожествлении человека, который уподобляется солнцу, так же как и апокалиптический Христос, что мы видим из описания. Такие переживания вполне могут быть и частью психоза, и тогда бывает трудно понять их смысл. Но если образ венца появляется в процессе индивидуации, он означает, что контакт с трансперсональным, вечным и надличностным источником установлен и адепт становится «королем».

3) А вот что обещано Пергамской церкви: «побеждающему дам вкушать сокровенную манну, и дам ему белый камень и на камне написанное новое имя, которого никто не знает, кроме того, кто получает» (Откр. 3:17). Перед нами – прямая отсылка к 6-ой части Евангелия от Иоанна, где Христос говорит:

«Я есмь хлеб жизни.

Отцы ваши ели манну в пустыне и умерли;

хлеб же, сходящий с небес, таков, что ядущий его не умрет.

Я хлеб живый, сшедший с небес;

ядущий хлеб сей будет жить вовек…»

(Ин. 6:48-51)

И вправду, Самость насыщает эго, открывает для него вкус иных, вневременных измерений, о которых говорится, что они принадлежат «вечной жизни».

Но Откровение напоминает также, что манна «сокровенна», то есть речь идет о манне Ковчега Завета, который был спрятан пророком Иеремией в пещере горы Нево во время Вавилонского нашествия. Так говорится во второй книге Маккавейской (глава2), в то время как в послании к Евреям содержится более развернутое описание: оказывается, в скинии от Начала Начал устроены не только «жезл Ааронов расцветший и скрижали завета», но и «золотой сосуд с манною» (Евр. 9:4). Предполагагается, что они все еще там, и «побеждающие» вкусят этой «сокровенной манны» в Конце Времен[14]. Поистине, текст Откровения пронизан нитями многоцветной, богатой символики: ничто иное не передало бы в полной мере грандиозного опыта переживания Самости. Если индивиду удалось установить контакт с Самостью, с трансперсональным, одна тайна за другой открываются ему, целый калейдоскоп образов и значений разворачивают свою игру перед ним, он благословен познать хитросплетения смыслов, недоступных ему прежде.

3) Пергамской церкви обещается, помимо манны, еще и «белый камень». Здесь мы видим перекличку с образом алхимического lapis, философского камня. Хотя философский камень должен быть красным, мы помним, что, перед тем как покраснеть, он успевает побывать сначала черным, а потом белым. Так что «белый камень» – философский камень на стадии albedo, что еще раз намекает нам на Самость, хотя, конечно, в данном случае алхимическая образность оказалась весьма искажена из-за исторических обстоятельств. Отторгнув дух от материи и отождествив себя исключительно с духом, христианство стало воплощением огромного separatio, sublimatio, albedo. Неудивительно, что именно «белый камень», т.е. albedo, казался в ту эпоху окончательной стадией делания.

4) Церкви в Фиатире говорится:

Кто побеждает и соблюдает дела Мои до конца, тому дам власть над язычниками, и будет пасти их жезлом железным; как сосуды глиняные, они сокрушатся, как и Я получил власть от Отца Моего; и дам ему звезду утреннюю (Откр. 2:26-28).

Отрывок, что перед нами, содержит прямую цитату из второго псалма, который большинство ученых как иудейской, так и христианской школы называют «псалмом Мессии». Среди строк второго псалма читаем:

Господь сказал Мне: Ты Сын Мой;

Я ныне родил Тебя;

проси у Меня, и дам народы в наследие Тебе и пределы земли во владение Тебе;

Ты поразишь их жезлом железным;

сокрушишь их, как сосуд горшечника»(2:7-9).

Что озачает «владеть миром» с нашей, психологической, точки зрения? Конечно, если понимать эту фразу буквально, можно ожидать, что Бог подарит правоверным несокрушимую военно-политическую мощь; право же, этот Мессианский псалом не раз толковался именно так. Но если мы видим за этими словами описание психологических процессов, мы можем усмотреть намек на мощь психологического толка, на то влияние, на первый взгляд незаметное и неуловимое, но, тем не менее, крайне действенное, которое имеет на окружающих человек сознательный и достигший индивидуации. Об этом писал и Юнг. Вот цитата из «Нераскрытой Самости»:

Однако, в наших силах изменить индивидов, которые обладают от рождения или развили в себе способность воздействовать на других людей с похожим складом ума. Я не имею ввиду проповедование или убеждение я думаю, скорее, о хорошо известном факте: тот, кто предвидит свои действия, а значит имеет доступ к бессознательному, невольно оказывает воздействие на окружающих[15].

Об этом не следует забывать. Если человек пережил озарение и установил контакт с Самостью, это с неизбежностью проявится в жизни. Индивид станет более эффективен в своей деятельности, хотя и не обязательно в той, которая удовлетворяет нужды эго: речь идет о силе, которая эго не подчиняется. Но постольку, поскольку он поддерживает связь с Самостью, человек становится способным пользоваться этим источником и в земных делах. Вот она, «власть над язычниками» в нашем понимании.

5) Сардийская церковь тоже получит свое:

Побеждающий облечется в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни, и исповедаю имя его пред Отцем Моим и пред Ангелами Его (Откр. 3:5).

И снова перед нами отсылка к albedo, к «белым одеждам», и одновременно к той стадии алхимического делания, которую называют coniunctio, или, пользуясь определением алхимика Дорна,uniomentalis[16].«Белые одежды» говорят о том, что эго очищается через постижение духовного, что и должно происходить на начальной стадии coniunctio. В начале христианской эпохи, среди повального господства животных инстинктов, это казалось высочайшей ступенью развития.

И, конечно же, это не единственное место в Библии, где говорится о «книге жизни»: упоминания о ней можно встретить повсеместно, например, в послании к Филиппийцам (4:3) или в том же Откровении (21:27). Предполагается, что Бог ведет учетную запись всех тех, кому изначально уготована вечная жизнь – или тех, кто ее заслужил своими делами. Образ Великой книги, куда заносятся трансперсональные заметки, встречается и в снах. Рискну предположить, что в ней говорится о тех индивидах, которые за свою жизнь достигли осознания целостности; их делание отпечатывается в архетипической памяти, их имена «не изгладятся из книги жизни». Конечно, этого не достичь тому, кто не отделился от толпы. Человек масс растворен в коллективном супе и не удостоится записи в упомянутой книге. Таково мое личное убеждение, хотя, к сожалению, я еще не владею достаточно обширным материалом, чтобы делать научные заявления на эту тему^[17].

6) Следующее послание –Ангелу Филадельфийской церкви:

Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон; и напишу на нем имя Бога Моего и имя града Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего, и имя Мое новое. (Откр. 3:12)

Мы видим перекличку с первым Соборным посланием св. Ап. Петра:

Приступая к Нему, камню живому, человеками отверженному, но Богом избранному, драгоценному, и сами, как живые камни, устрояйте из себя дом духовный, священство святое, чтобы приносить духовные жертвы, благоприятные Богу Иисусом Христом. (1 Петр 2:4-5)

Для нас главное то, что индивидуальность может стать тем «живым камнем», из которых выстраивается храм. В связи с этим мне вспомнился сон, зафиксированный в книге Макса Зеллера «Сновидение — Видение ночи». Я цитирую этот сон в моей работе «Творение сознания»:

Огромных размеров воздвигаемый храм. Всюду, насколько хватало глаз — впереди, сзади, справа и слева, — копошилось несметное количество народа, воздвигающего гигантские опоры. Я тоже воздвигал какую-то колонну. Строительные работы, судя по всему, были еще в самом начале, но фундамент уже был заложен, и начинали виднеться стены. Я наравне со всеми участвовал в этой работе[18].

Когда Юнгу рассказали этот сон, он заметил: «А вы знаете, ведь это — храм, который мы все строим. Мы не знаем этих людей, потому что, поверьте мне, они строят и в Индии, и в Китае, и в России — во всем мире. Это новая религия. Как вы считаете, сколько времени понадобится на ее создание?.. Мне думается, лет шестьсот, не меньше»[19].

7) Наконец, Лаодикийской церкви предстоит узнать, что

Побеждающему дам сесть со Мною на престоле Моем, как и Я победил и сел с Отцем Моим на престоле Его (Откр. 3:21).

По сути, апокалиптический Христос обещает: «Я сделаю вас царями, такими же, как я». Речь опять идет о «короновании», о котором говорилось выше. Юнг делится с нами интересным наблюдением касательно вопроса «психологического» коронования и возведения на трон, его можно найти в эссе «О становлении личности», я также привожу эту цитату в моей работе «Христианский архетип». Как известно, когда Христос повстречался с Пилатом, последний крайне заинтересовался, не являлся ли Христос в самом деле каким-нибудь царем. В конце концов, разве его не называли «царем иудейским», а лишние цари для римлянина – только лишние конкуренты. Итак, Пилат спрашивает Христа: «Ты царь Иудейский?», - и Юнг замечает: «Он ответил: “Царство Мое не от мира сего”. Он все же признал себя царем»[20]. А вот та цитата, которую я хотел привести:

История с искушением отчетливо показывает нам, с какой психической силой столкнулся Христос: это была дьявольская сила той современной ему психологии, которая в пустыне вводила его в серьезное искушение. Этим дьяволом было объективно-психическое, которое держало под своими чарами все народы Римской империи; потому-то он и обещал Иисусу все царствие земное, как бы намереваясь сделать его Цезарем. Следуя внутреннему голосу, своему предназначению и призванию, Иисус добровольно подверг себя припадку имперского безумия, которое владело всеми - и победителями, и побежденными. Тем самым он познал природу объективно-психического, повергшего весь мир в страдание и вызвавшего страстное желание избавления, которое нашло выражение и у языческих писателей. Он не подавлял этот душевный припадок, которому подвергся сознательно, но и ему не дал себя подавить, а ассимилировал его. И так повелевающий миром Цезарь трансформировался в духовное царство, а Римская империя - в универсальное и неземное Царствие Божье[21].

Читателю не помешает поразмыслить над этим пассажем, в нем содержится намек на то, что же такое осознанное «духовное царство». И нельзя забывать о том, что всегда есть риск оказаться захваченным инстинсктивными позывами к власти и обладанию, а значит потратить жизнь в попытках залесть на вершину власти.

Дверь, тать, ключ

В посланиях семи церквам из Азии можно увидеть и другие образы, важные для психолога. Как я уже говорил, книга Откровения - текст, насыщенный до чрезвычайности. Тем интереснее распутывать этот клубок смыслов и аллюзий, высматривая в тексте те значения, которые близки нам. Так, например, в тексте упоминается дверь, в котрую стучат:

Се, стою у двери и стучу: если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною (Откр. 3:20).

Сюжет, надо сказать, частый для снов: кто-то стучится в дверь. Во сне гость может оказаться настойчивее, стучаться, биться и толкаться в окно или дверь. Так бессознательное пытается достучаться до сознания – и тут важно ответить. В реальной жизни другие правила; если к вам ломятся в дверь, лучше подождать с гостеприимством. Во внутрипсихической жизни свои законы, и эго во сне поступает отнюдь не так, как поступил бы человек в реальной жизни. Если эго уже достигло серьезного уровня мудрости и осознания, оно спохватится без промедления: «Иду-иду! Я ли не гостеприимный хозяин? Это же новый опыт за дверьми!»[22].

Вот еще один важный для нас образ из Откровения. Христос говорит церквам:

Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя (Откр. 3:3).

Тема воровства типична для Библии. Вот, например, строки из Евангелия от Луки:

Да будут чресла ваши препоясаны и светильники горящи. И вы будьте подобны людям, ожидающим возвращения господина своего с брака, дабы, когда придёт и постучит, тотчас отворить ему. Блаженны рабы те, которых господин, придя, найдёт бодрствующими; истинно говорю вам, он препояшется и посадит их, и, подходя, станет служить им.

И если придет во вторую стражу, и в третью стражу придет, и найдет их так, то блаженны рабы те. Вы знаете, что если бы ведал хозяин дома, в который час придет вор, то бодрствовал бы и не допустил бы подкопать дом свой. Будьте же и вы готовы, ибо, в который час не думаете, приидет Сын Человеческий. (Лк. 12:35-40)

А вот, например, из первого послания св. Ап. Павла к Фессалоникийцам:

О временах же и сроках нет нужды писать к вам, братия, ибо сами вы достоверно знаете, что день Господень так придет, как тать ночью. Ибо, когда будут говорить: "мир и безопасность", тогда внезапно постигнет их пагуба, подобно как мука родами постигает имеющую во чреве, и не избегнут. (1 Фес. 5:1-3)

Образ беспардонного грабителя, каким предстает здесь апокалиптический Христос, становитсяактуальным, если человек не внял стуку в дверь. Голос бессознательного обретает силу и ломится сильнее, иногда и в самом деле все оборачивается чрезвычайными происшествиями, ведь теперь бессознательное насильно «крадет» внимание эго.

А вот, кстати, и ключ от двери. Апокалиптический Христос говорит о себе:

И Ангелу Филадельфийской церкви напиши: так говорит Святый, Истинный, имеющий ключ Давидов, Который отворяет -- и никто не затворит, затворяет -- и никто не отворит (Откр. 3:7). См.в связи с этим рисунок 2.5.

Опять цитата, на этот раз из ветхозаветной книги пророка Исайи, где Яхве разговаривает с Севной во время Вавилонского нашествия на Иерусалим, иначе говоря, в апокалиптический момент иудейской истории. Яхве обращается к «царедворцу, к Севне, начальнику дворца» (Ис. 22:15) и говорит, что снимет его с должности и назначит другого вместо него, поскольку тот возомнил о себе слишком много:

И будет в тот день, призову раба Моего

Елиакима, сына Хелкиина,

и одену его в одежду твою,

и поясом твоим опояшу его,

и власть твою передам в руки его;

и будет он отцом

для жителей Иерусалима

и для дома Иудина.

И ключ дома Давидова возложу

на рамена его;

отворит он, и никто не запрет;

запрет он, и никто не отворит. (Ис. 22:20-22)

Рисунок 2.5. Ключ Давида и открытие двери, The Key of David and the Open Door, из книги The Douce Apocalypse. 13-ый век, C.E. Illumination. Bodleian Library, Oxford.

Я хотел бы пояснить, почему я придаю такое большое значение ключам. Дело в том, что, хотя книга Откровения предлагает нам ни много ни мало описание конца света, образы, которые мы в ней встречаем, вполне соотносимы и с конкретными историческими событиями, и с конкретными людьми. Нет ничего удивительного в таком переплетении большого и малого, грандиозного и частного, ведь речь идет о мире психического, который получил свое отражение в тексте. Точно также все причудливым образом смешивается и в сновидении.

Мы увидим подтверждение этому в любом сне. Он берет то, что случилось накануне, добавляет кое-что из детства, а может зачерпнуть немного прямо из глубин архетипического – и вам вдруг снится то, что происходило сотни лет назад. И все это вместе, в тесном переплетении. Что и как вы из этого поймете, зависит от вашего уровня осознанности и ваших взглядов на психику вообще, но даже если вы возьметесь за подробное толкование сна, выувидите в нем только то, что позволяет видеть та психологическая школа, с чьих позиций вы интерпретируете. Аналитическомуже психологу важно пристально изучать мифологию и архетипическую образность, иначе ему не распутать причудливых нитей сна.

Есть и другие отсылки к образу ключа. В том же Откровении апокалиптический Христос говорит: «имею ключи ада и смерти» (Откр. 1:18). Далее Ангелу дается «ключ от кладезя бездны» (Откр. 9:1).В Евангелии от Матвея Христос говорит Петру: «Ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее; и дам тебе ключи Царства Небесного: и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах, и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах» (Мф. 16:18-19). Последнее высказывание стало краеугольным камнем в идеологии католической церкви и главным аргументом в ее претензии на мировое господство. На одной из печатей Папы Римского изображен крест из ключей, тех самых «ключей Царства Небесного».

Итого у ключей получилось четыре значения: 1) ключ от дворца Давида, который существовал в реальности; 2) символические ключи от подземного мира, царства смерти; 3) ключ от бездны; 4) ключи Царства Небесного. Для психолога это все грани одного ключа, того живого, действенного символа, который открывает двери в бессознательное. За дверью может оказаться рай, ад, или что-то вполне обыденное и конкретное, какой-нибудь очередной дворец Давида. И каждая из дверей откроется своим ключом.

Вознесение

Тема вознесения (см. схему в Главе 1) начинается с третьей части Откровения:

И как ты сохранил слово терпения Моего, то и Я сохраню тебя от годины искушения, которая придет на всю вселенную, чтобы испытать живущих на земле (Откр. 3:10).

Фундаменталисты утверждают, что в этих строках нужно видеть обещание избавить правоверных христиан от всех тех невзгод, которые будут с неизбежностью сопровождать пришествие апокалиптического Христа. Праведников найдут, заберут с земли и расположат на небе, где они будут в безопасности. Подтверждением этому якобы служат строки из Евангелия от Иоанна: «В доме Отца Моего обителей много. А если бы не так, Я сказал бы вам: Я иду приготовить место вам» (Ин. 14:2), – хотя, конечно, если говорить о главном «вознесении», то это вознесение из первого послания к Фессалоникийцам:

Потому что Сам Господь при возвещении, при гласе Архангела и трубе Божией, сойдет с неба, и мертвые во Христе воскреснут прежде; потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем (4:16-17).

Если вы обращали внимание на тех евангелистов, которые периодически выступают по телевидению, вы наверняка в курсе, что многие христиане действительно понимают саму процедуру вознесения вполне буквально. Широко продаются картинки, на которых изображено такое вознесение: дороги Лос-Анджелеса, пустые машины, тишина. Все вознеслись. Крайне распространенное убеждение. Пятьдесят-шестьдесят процентов американцев верят в буквальное вознесение, и церковь их в общем и целом поддерживает. Такой взгляд внушает людям надежду на избавление. При таком подходе можно более-менее спокойно думать об Апокалипсисе.

Увы, могу сказать тем, кто ожидает, что вера избавит и обережет их от всех страданий, что их диагноз неутешителен. Их инфляция переросла все границы человеческого, и теперь они стремятся разом выпрыгнуть из эго и из материального мира. Тот, кто изо всех сил держится за подобные эсхатологические фантазии, уже, по сути, вознесен (точнее, унесен). Эти люди сложили свои полномочия и отказались от участия в истории человечества[23].

Вы же, мои подкованные в психологии читатели, конечно, не станете трактовать вознесение буквально, но и обойти стороной эту часть живого мифа было бы несправедливо. Думаю, что под «вознесением» подразумевается способность стойко переносить тяготы и невзгоды, что возможно только в том случае, если человек может уловить смысл в происходящем, если он не забывает, что у всех событий, даже приносящих страдание, есть высший смысл и они не напрасны. Такой подход помещает человека как бы над обстоятельствами, возносит его над реальностью. Не помещает его в пространство небесного блаженства, а дает силы вынести и перетерпеть боль. Многие познали на своем опыте правду такого, не буквального, но символического подхода.

Архетип Апокалипсиса

Глава 3. Откровение: части 4, 5

Царство Небесное

Великое нуминозное видение, которое предстало Иоанну, продолжает разворачиваться перед нами в четвертой части, где Бог оказывается сидящим на троне – образ, крайне характерный для Завета Ветхого, где Бог часто изображается царем мира. Типичный пример такого изображения дан в Псалме 46:

Восплещите руками все народы,

воскликните Богу гласом радости;

ибо Господь Всевышний страшен, -

великий Царь над всею землею;

покорил нам народы

и племена под ноги наши;

избрал нам наследие наше,

красу Иакова, которого возлюбил.

Восшел Бог при восклицаниях,

Господь при звуке трубном.

Пойте Богу нашему, пойте;

пойте Царю нашему, пойте,

ибо Бог - Царь всей земли;

пойте все разумно.

Бог воцарился над народами,

Бог воссел на святом престоле Своем;

князья народов собрались к народу Бога Авраамова,

ибо щиты земли - Божии;

Он превознесен над ними.

Образ Бога как универсального короля – важнейший в структуре архетипа Апокалипсиса. В нашей схеме (глава 1, рисунок 1.1) он занимает одно из центральных мест и напрямую соотносится с таким «техническим термином», как Мессия. Мессия, как он представлен в Новом Завете, означает помазанника, синонимом «Миссии» стало греческое слово «Христос». Иначе говоря, королем в Библии становится тот, кто прошел ритуал священного помазания и тем самым получил новый, королевский, статус[1].

Я уже упоминал тот случай, когда Пилат поинтересовался, не царь ли Христос и почему он претендует на звание царя. Напомню, что, как замечает Юнг, ответ Христа («царство мое не от мира сего») отнюдь не означает, что Христос отрицает свой царский статус. Если мы переведем проблему «царства» на язык психологии, станет ясно, что, как вполне конкретные короли провозглашались наместниками Бога на земле, так и собирательный образ короля предстает воплощением Самости. Ни что иное как Самость наделяет короля «божественным правом». Более того, многое прояснится, если мы станем внимательно изучать происхождение и развитие такой категории, как королевская власть. Интересные наблюдения над феноменом царствования представлены в работе Джона Перри «Властитель четырех четвертей». В своей работе автор, который собрал целую коллекцию мифов о королях самых разных стран и народов, показывает, что институты власти выросли из власти священной, при которой король буквально считался богом[2]. Не удивительно, что король наделяется абсолютной властью. Власть и авторитет – вот первые ассоциации, которые возникают у нас, когда мы думает об образе короля.

Фактически, обсуждая тему царств и царей, королевств и королей, мы подняли вопрос, который обязательно всплывает в том случае, если человек углубленно занимается самопознанием: кто же, собственно, он, наш властитель? Кто бдит над нами неустанно, кто управляет нами, от кого нам не спрятаться? Важнейший и принципиальнейший вопрос, хотя над ним и редко задумываются по-настоящему. Я, повторюсь, считаю, что за образом правителя стоит Самость, а значит, наш высший суд – внутри нас (если мы, конечно, достигли такого уровня сознания, что можем с ним контактировать). Как только мы начинаем осознавать силу этой власти, мы мгновенно обретаем точку опоры, тот внутренний стержень, который дает нам силу противостоять натиску внешнего мира. Поставьте одного истинного индивида на часу весов – он уравновесит собой целый мир! И это не преувеличение, это необходимое условие для осознанной жизни: баланс между внутренней силой и миром. За драматическим противостоянием слишком земного Пилата и Христа лежит психологический символизм. Христос имеет право представиться как царь, царь «не от мира сего». Это то право, которое дает индивидуация, это сила того, кто борется за свое до конца. Каждый, кто смог установить сознательную связь с Самостью, становится в некотором смысле королем. Королем, но также и слугой, послушником – ведь речь идет не о всевластии эго.

И да, нельзя не заметить, что видение, описанное в четвертой части Откровения, по сути, представляет собой образ мандалы: божественный престол в центре, снаружи – круг из двадцати четырех престолов, на которых сидят старцы, не забудем также четырех животных, семь светильников, – а опоясывает все это стеклянное море.

Море стеклянное, подобное кристаллу

Хотя море и «подобно кристаллу», главное все же то, что оно «стеклянное», недаром в оригинале стоит греческое hyalos, «стекло». Итак, Иоанн пишет: «и перед престолом море стеклянное, подобное кристаллу» (Откр.4:6). Как я уже говорил, «небесный двор», который здесь описан, представляет собой божественный прототип земной скинии; не удивительно, что то, что Иоанну явилось в видении, повторяет отдельные детали обустройства скиний и храмов. Даже «море стеклянное» имеет свою земную аналогию: снаружи Иерусалимского храма обычно размещался сосуд пятнадцати футов в диаметре, глубиной около семи с половиной футов. Он назывался «морем, литым из меди» и использовался для ритуальных омовений.

Интересную параллель с образом «моря стеклянного» встречаем у гностиков. В апокрифе от Иоанна божественная монада предстает как сидящий на троне монарх, который окружен «водой, источником света»:

Он видит себя самого в свете, окpyжающем его. Это источник воды жизни, он дает всем зонам и во всех фоpмах. Он yзнает свой обpаз, когда видит его в источнике дyха. Он yстpемляет желание в свой свет – водy, это источник (света) – воды чистого, окpyжающего его[3].

Бог восседает на троне среди небесного моря и созерцает свое отражение в его водах. Мы можем уловить в этом намек на то, что море служит своеобразным проводником для дальнейших имманаций; оно передает отражение дальше.

Тема стекла крайне заинтересовала меня, я считаю, что история изготовления стекла имеет важное психологическое значение[4]. Стеклолитейная технология была, скорее всего, открыта в Египте в 16-ом веке до нашей эры. Египтяне быстро освоили новое дело и достигли в нем большого мастерства. Но, что интересно, Еврейская Библия только единожды упоминает стекло (кристалл). Иов говорит о премудрости: «не равняется с нею золото и кристалл, и не выменяешь ее на сосуды из чистого золота» (Иов 28:17). Вероятно, стекло было в цене на Древнем Востоке, однако не было в особой чести у израильтян, потому, как полагают ученые, что те недружелюбно относились к Египту и всему, что там изготовлялось. Думаю, что здесь также сказалось их недоверие к греческому рационализму, ведь стекло – метафора сознания. Греческое слово hyalos, которое, возможно, также пришло к грекам от египтян, дало другим языкам слово «гиалин», отсюда словосочетание «гиалиновый хрящ», т.е. хрящ, прозрачный как стекло (в английском hyaline, hyaline cartilage). Стекло имеет удивительную природу: оно настолько прозрачно, что мы можем видеть сквозь него, и в то же время оно настолько твердо и прочно, что почти вечно. Конечно, стекло можно разбить, но оно не разлагается, поэтому может сохраняться веками. Поэтому, кстати, стекловидное тело (vitreous body) было для алхимиков синонимом философского камня; латинское vitrum означает «стекло»*. У нас стекло ассоциируется, конечно же, с разными стекляшками: окнами, бутылками, очками, зеркалами, микро- и телескопами, – со всем тем, через что можно и удобно смотреть. Думаю, что стекло как вещество символизирует эго, т.е. земной эквивалент небесного, или архетипического, стеклянного моря, омывающего, если можно так выразиться, трон Яхве.

Эти детали важны также и в том случае, если нам нужно проинтерпретировать сновидение, ведь стекло снится людям довольно часто, обычно в форме разных сосудов, но снятся также и окна, и приборы. Я обычно исхожу из того, что стеклянный предмет символизирует сознание, те рациональные установки, которые являются в данный момент актуальными для сновидца и формируют его мировидение. Он смотрит на мир через них. Если же стеклянный предмет разбился, значит, треснуло что-то в сознании; при позитивном исходе такая ломка ведет к личностному росту. Сознанию становится тесно в узком сосуде, оно стремиться к расширению своего взгляда на мир. Ниже мы рассмотрим частый сценарий сновидений – сны об атомных катастрофах. В таких снах сновидец блуждает по разрушенному миру и видит много стеклянных осколков – образ, ставший знаменательным в нашу эпоху, недаром Т.С. Элиот пророчески слышал «крысиный шорох по битым стеклам В наших сухих подвалах»[5].

Четверо животных

Займемся четырьмя животными, которых увидел Иоанн. В Иерусалимской Библии, старом английском переводе, они названы «животными», в Новоиерусалимской версии они переименованы в «живых созданий» (living creatures). Итак, согласно Иоанну,

…посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади. И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему. И каждое из четырех животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днем, ни ночью не имеют покоя… (Откр. 4:6-8)

Перед нами вариация на тему видения Иезекииля, его я подробно разбираю в «The Mysterium Lectures» и других моих работах[6]. Только у Иезекииля каждое из четырех животных имело по четыре разных лица: «Подобие лиц их - лице человека и лице льва с правой стороны у всех их четырех; а с левой стороны лице тельца у всех четырех и лице орла у всех четырех» (Иез 1:10). У Иоанна же описаны просто четыре животных с разными лицами. В любом случае, божественная четверичность прослеживается и в видении Иоанна, недаром животные окружают трон Бога, – однако нельзя не заметить, что эти создания на три четверти животноподобны, и только одно из них « имело лице, как человек». Такое соотношение указывает на ту степень «очеловечивания», которой обладал божий образ в эпоху Иоанна. Сегодня глубинный анализ показывает, что наиболее развитые индивиды несут в себе образ Бога, в котором три четверти – человеческое. Конечно, это серьезный показатель прогресса, но даже в порыве оптимизма не стоит забывать, что он доступен еще далеко не каждому.

Агнец Апокалипсиса

Далее по тексту мы узнаем об Агнеце:

И видел я в деснице у Сидящего на престоле книгу, написанную внутри и отвне, запечатанную семью печатями. И видел я Ангела сильного, провозглашающего громким голосом: кто достоин раскрыть сию книгу и снять печати ее? И никто не мог, ни на небе, ни на земле, ни под землею, раскрыть сию книгу, ни посмотреть в нее. И я много плакал о том, что никого не нашлось достойного раскрыть и читать сию книгу, и даже посмотреть в нее. И один из старцев сказал мне: не плачь; вот, лев от колена Иудина, корень Давидов, победил, и может раскрыть сию книгу и снять семь печатей ее.

И я взглянул, и вот, посреди престола и четырех животных и посреди старцев стоял Агнец как бы закланный, имеющий семь рогов и семь очей, которые суть семь духов Божиих, посланных во всю землю. И Он пришел и взял книгу из десницы Сидящего на престоле. (Откр. 5:1-7)

Кто он такой, этот Агнец? Греческое arnion означает одновременно и ягненка, и барана (овна), а ведь эти два образа вызывают совершенно разные, подчас противоположные ассоциации. Как мы помним, когда Иоанн Евангелист впервые увидел Христа, он воскликнул: «Вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Ин. 1:29). В ночь Песах, которая положила начало Исходу из Египта, кровь жертвенного агнеца защитила евреев от ангела смерти. С другой стороны, когда Авраам был избавлен от необходимости убивать своего сына, ему явился овен, который запутался рогами в чаще (Быт. 22:13). Неслучайно и то, что Овен – тот знак зодиака, на смену которого пришли Рыбы, а рыба – символ самого Христа. В таком контексте образ барана знаменует собой переход из одного эона в другой, т.е. сам становится символом апокалипсиса[7].

Баран, как в жизни, так и в сказках, весьма злобен и агрессивен, ягненок же ассоциируется исключительно с невинностью и жертвенностью. Апокалиптический Агнец, вне сомнения, столь же агнец, сколь и баран и, по остроумному замечанию Юнга, «вообще, видимо, выглядит довольно скверно»[8] (см. рис. 3.1). У него «семь рогов и семь очей», а семь очей, как нам сообщается, являются семью духами Яхве, «посланных во всю землю» (Откр. 5:7). Опять перед нами божественная семеричность, на этот раз воплощенная в образе Агнеца. Рога говорят о семи аспектах божественного могущества. Териоморфный символизм, как заметил Юнг в «Mysterium Coniunctionis», указывают на транссознательный характер психики:

Возведение человеческой фигуры в ранг царя или божества, и, с другой стороны, представление ее в териоморфной форме, указывают на транссознательный характер пары противоположностей… Пары противоположностей составляют феноменологию парадоксальной самости, совокупности человека[9].

Агнец и овен, или ягненок и баран, обозначенные одним словом arnion, уже представляют собой пару противоположностей, но более яркая и отчетливая пара – лев и агнец. Мы узанем о льве «от колена Иудина» (Откр. 5:5) – и тут же нам сообщают об Агнеце, очевидно, что он противопоставлен льву. «Лев от колена Иудина» – обозначение Мессии в «Бытии» (49:9)[10]. Антитеза лев-ягненок говорит о двойственной природе апокалиптического короля, или Мессии, о чем Юнг пишет в «Aion’е»[11]. Мы, психологи, должны помнить, что Самость нельзя описать, не прибегая к таким парам противоположностей, как, например, лев и агнец, или овен и агнец.

Рисунок 3.1 Агнец. Неизвестный автор. 11-12 вв. н.э. Фрагмент фрески. Апсида. Церковь Сан-Клементе де-Таулл.

Глаз Господа

Итак, у Агнца Апокалипсиса «семь очей», очей Бога. Тема Божьего глаза, о которой я писал в других своих работах, крайне важна для архетипа Апокалипсиса[12]. Когда Самость дает о себе знать, эго кажется, что за ним наблюдают, что оно лишено покровов, что кто-то видит его насквозь. Это не самый приятный опыт. Человек переживает свой «Последний Суд», который отнюдь не является выдумкой священников, а представляет собой архетипическую реальность, в данном случае преломленную через мифологическую образность. Знание о Страшном Суде характерно почти для всех религий; он ожидается если не в историческом будущем, то, во всяком случае, после смерти точно. Однако чтобы получить опыт такого объективного внутреннего суда, не обязательно умирать.

В своем сборнике снов об Апокалипсисе, «Сны о конце света», Михаэль Ортиз Хилл приводит среди прочих сон доктора Мичихико Хачия. Автор данной книги не аналитик, и даже не психолог (те обобщения, которые он делает, носят псевдобуддийский характер), но архетип Апокалипсиса его очевидно волнует, и он сам немало обеспокоен тем, что приближается мировая катастрофа. Хотя в большинстве случаев Хилл ничего не сообщает нам о жизни сновидцев, что делает интерпретацию снов почти невозможной, здесь мы узнаем, что перед нами запись сна, который приснился японцу 24-ого августа 1945-го года, через три недели после Хиросимы.

Я в Токио. Случилось большое землетрясение и вокруг меня кучи искалеченных тел, и все мертвые смотрят прямо на меня. Я вижу кисть маленькой девочки, на ней лежит глаз. Внезапно глаз взмывает в небо, а затем летит прямо на меня. Я смотрю наверх и вижу огромное – больше, чем в жизни – глазное яблоко, которое целится точно в меня. Я не могу пошевелиться. Когда я проснулся, мое сердце колотилось, я задыхался[13].

Смотрите, что получается. Человек стал свидетелем ядерного взрыва и этот чудовищный опыт, потрясающий все основы, активизировал в его психике архетип Апокалипсиса, вместе с этим возник и образ Глаза, пронзающего, так сказать, сновидца. Нет никаких видимых причин, которые связали бы опыт катастрофы с образом пристально смотрящего глаза. Это тот образ, который поднимается из глубин психики, это ответ психики на пережитый ужас. В другом сне человеку приснился огненный шар, который, по словам сновидца, «не двигался, но вращался, и уставился на меня, будто глаз» (см. рисунок 3.2)[14].

Рисунок 3.2 Ян Провост. Христианская аллегория. 1510-15. Париж, Лувр.

Сила жертвенности

И снова об Агнеце, которому книга Откровения уделяет немало внимания:

И Он пришел и взял книгу из десницы Сидящего на престоле. И когда он взял книгу, тогда четыре животных и двадцать четыре старца пали пред Агнцем, имея каждый гусли и золотые чаши, полные фимиама, которые суть молитвы святых. И поют новую песнь, говоря:

достоин Ты взять книгу

и снять с нее печати,

ибо Ты был заклан, и Кровию Своею

искупил нас Богу

из всякого колена и языка, и народа и племени,

и соделал нас царями и священниками Богу нашему;

и мы будем царствовать на земле.

И я видел, и слышал голос многих Ангелов вокруг престола и животных и старцев, и число их было тьмы тем и тысячи тысяч, которые говорили громким голосом:

достоин Агнец закланный

принять силу и богатство, и премудрость

и крепость, и честь и славу и благословение. (Откр.5:7-12)

Данный фрагмент красноречиво описывает, сколь велика та сила, которая высвобождается при жертвоприношении; Агнец, принесенный в жертву, наделяется силой, честью и славой. Он как бы покупает свою силу ценой собственной крови. Нам, разумеется, стоит задаться непростым вопросом: что такое «жертва» с точки зрения психологии?

К счастью для нас, Юнг уже касался этой темы в эссе «Символы превращения в мессе», особенно в той ее части, которая идет под заголовком «О психологическом значении жертвоприношения»[15]. Здесь Юнг пишет о личном, в деталях разбирает свой опыт и анализирует его, - впоследствии он будет все реже прибегать к подобному способу изложения. Юнг рассуждает о том, что же значит жертвоприношение для отдельного человека, зачем он отдает, отвергает от себя что-то ценное, что-то, к чему он привязан. Не забудем, что даже самый щедрый и не склонный к стяжательству человек не может избежать желания получить что-то взамен. Как пишет Юнг, «с каждым даром оказывается связано какое-то личное притязание… Хотим мы того или нет, это всегда «do ut des» [даю, чтобы ты дал]. Вот почему с даром всегда сопряжен какой-то личный замысел»[16]. Вопрос в том, осознаем ли мы это. Если да, то мы можем принести свое желание в жертву. Если же мы не отдаем себе отчета в том, что за нашей жертвенностью стоит позыв обрести что-то, тогда эти «эгоистические притязания» остаются с нами, не жертвуются. Как пишет об этом Юнг,

Я приношу в жертву не что иное, как свое эгоистическое притязание; тем самым я одновременно отказываюсь от самого себя. Следовательно, любая жертва есть самопожертвование, в большей или меньшей степени. Эта степень зависит от того, насколько значителен дар. Если он имеет для меня большую ценность, затрагивает мои личные чувства, то я могу быть уверен, что отказ от эгоистического притязания будет означать вызов моей личности (Ichpers6nlichkeit), которая неизбежно против этого возмутится. Я могу быть уверен и в том, что сила, подавляющая это притязание, подавляющая меня самого, есть не что иное, как самость. Таким образом, самость есть то, что побуждает меня к жертвоприношению, более того: вынуждает меня к жертвоприношению[17].

Далее Юнг рассуждает об Аврааме, который был вынужден принести в жертву сына: классический пример жертвоприношения. Затем продолжает:

Поскольку же отношение Я к самости соответствует отношению сына к отцу, то мы можем сказать, что самость, вынуждая нас к самопожертвованию, осуществляет акт жертвоприношения себя самой… Мы уже видели, что жертвоприношение имеет место лишь тогда, когда мы безошибочно чувствуем, что именно самость совершает его нами. Мы можем также рискнуть и высказать предположение, что самость, относясь к нам как отец относится к сыну, в известном смысле воспринимает нашу жертву как самопожертвование. Мы обретаем в самопожертвовании себя самих, свою самость, потому что доподлинно имеем мы лишь то, что можем отдать. Но вот что обретает при этом самость? Мы увидим, что самость проступает как таковая, высвобождается из плена бессознательных проекций, что она завладевает нами и проникает в нас самих, кристаллизуясь и таким образом переходя из бессознательного в сознание… Теперь она сделалась человеком, нами самими[18].

Тема жертвы отсылает нас к мифу о воплощении; при таком рассмотрении проблемы становится ясно, почему Агнец получает после жертвоприношения огромную мощь. (См. рисунок 3.3)

Рисунок 3.3. Уильям Блейк. Жертва Иова. ...и раб Мой Иов помолится за вас (42:8) Иллюстрации к книге Иова. 1826. Гравюра.

Архетип жертвоприношения, разумеется, может принимать и извращенную, патологическую форму, вырождаться в так называемый комплекс мученика. В жизни нередко встречаются любители (обычно любительницы) разыгрывать из себя страдающую жертву, и, хотя для окружающих очевидно, что у этой овечки острые коготки, сама она этого не осознает и вживается в роль жертвы вполне искренне. В других случаях жертвенность не используется как скрытое орудие против окружающих, ее сила оказывается направленной вовнутрь и мешает индивиду развиваться. Тогда неверно понятый смысл жертвы приводит к тому, что человек не борется за свое и его личностное развитие затормаживается.

Развивая тему заторможенного развития, нельзя не заметить, что причина торможения часто состоит в том, что мы склонны игнорировать содержание своей собственной психики и проецировать ее на наших детей и супругов. Когда же мы лишаемся ребенка, который вырос или уехал, или же супруга, который умер или развелся с нами, наступает настоящая катастрофа. Нам даже могут начать сниться образы Апокалипсиса. Причина в том, что, когда мы по собственной воле или в силу обстоятельств сталкиваемся с четвертой и последней функцией, над которой природа недоработала, она тянет за собой все коллективное бессознательное. Это древняя и примитивная функция, и она имеет связь с примитивной Самостью. Такой опыт не вписывается в типологии и классификации, грандиозная сила откровения затмевает любую из них. Вот как по-разному может проявляться апокалипсис.

Архетип Апокалипсиса: коментарии к "Откровению Иоанна Богослова"

Глава 4. Откровение: части 6, 7

Число семь

Из всех многочисленных образов и символов, которых настолько много в Откровении, что можно разбираться в них вечно, я хотел бы особо выделить символизм числа семь. Нам уже встречался образ книги, «запечатанной семью печатями» (Откр. 5:1), которые откроются последовательно. И это не первый раз, когда мы сталкиваемся с семеричностью. Нам уже встречались семь светильников у божественного трона, семь звезд в руке апокалиптического Христа, семь ангелов, семь церквей, семь рогов и глаз Агнца, теперь к ним добавятся и семь печатей, а они, как мы увидим позже, ведут к семи трубам. Кажется, что семерки прямо-таки бросаются на нас, что книга Откровения не переставая закидывает, забрасывает нас этим архетипом¹. Следует уделить числу семь особое внимание.

Нам сегодня сложно представить, что значили числа для древних людей. Юнг писал о том, что числа представляют собой архетипы и каждый, кто имеет связь с бессознательным, чувствует особую нуминозность некоторых чисел. В прежние времена числа не были так сильно дистанцированы от своего источника, как сейчас, и древние люди лучше чувствовали их нуминозное начало, то качество, которое разительно отличается от количественного значения чисел. Это качество чисел ныне почти утрачено, но Филон Иудейский в первом веке еще помнил о нем, о чем свидетельствует его панегирик числу семь. Показательно, что Нахум Глатцер, издавая избранные места из работ Филона, попросту вымарал эти пространные рассуждения о семерке, очевидно считая подобные отступления слишком вычурными и недостойными нашего внимания².

Когда же весь мир был сотворен в соответствии с природой шестерицы, совершенного числа, Отец прославил наступивший седьмой день, похвалив его и назвав святым. Ведь не в одном каком-то городе или стране, но повсюду этот день является праздником, который один в полном смысле слова достойно назвать общим для всех людей и днем рождения мира. (90) Не знаю, найдется ли кто-нибудь, кто по достоинству смог бы воспеть природу седмицы, поскольку она превосходит всякое слово. Однако не следует хранить молчание из-за того, что она необычайнее всего сказанного о ней, но нужно дерзать изъяснять если не все, и даже может быть не самое главное, то, по крайней мере, доступное нашему разумению.

И в самом деле, Филон продолжает рассуждать об удивительном и непостижимом числе семь на протяжении около двадцати страниц. Среди прочего он говорит следующее:

Седмица являет и другое свое прекрасное свойство, священнейшее для размышляющего ума. Ведь, составляясь из троицы и четверицы, она доставляет то, что по природе среди сущих есть устойчивое и прямое. Как это получается, следует пояснить. Прямоугольный треугольник, который есть начало качеств, составлен из чисел три, четыре и пять. Три и четыре, представляющие собой сущность седмицы, образуют прямой угол. Ведь угол тупой и острый являют неустойчивость, неупорядоченность и неравенство. Ибо более тупой угол и более острый переходят друг в друга. Прямой же не принимает отношения и не может быть более прямым в сравнении с другим [прямым углом], но пребывает равным себе, никогда не изменяя своей природы. Если же прямоугольный треугольник есть начало фигур и качеств, и из рассмотрения необходимо признать, что сущность седмицы, одновременно троица и четверица, задает прямой угол… Прямой же не принимает отношения и не может быть более прямым в сравнении с другим [прямым углом], но пребывает равным себе, никогда не изменяя своей природы. Если же прямоугольный треугольник есть начало фигур и качеств, и из рассмотрения необходимо признать, что сущность седмицы, одновременно троица и четверица, задает прямой угол, то, выходит, ее следует считать источником всякой фигуры и всякого качества… Настолько священна природа седмицы, что именно ей принадлежит исключительная роль в сравнении со всеми остальными числами в десятерице… Семь же, как я сказал, — единственное число, которое по своей природе не производится и не производит³.

В этих рассуждениях легко узнать теорему Пифагора. Филон также упоминает то, что семь – простое число, т.к. не делится ни на какое другое без остатка (кроме, разумеется, единицы, но это не в счет), или, выражаясь словами Филона, семь «не производится». Но оно также и «не производит», потому что в пределах десятки для ее производительности места нет, перемноженное на какое-либо число, например, два, семерка выйдет за пределы десяти. Когда читаешь подобные рассуждения, проникаешься тем восторгом, с каким древние открывали для себя свойства чисел, и понимаешь, что числовой символизм еще жил в их умах: они думали о числах как о чем-то, что производит или производится, порождает или порождается⁴.

Наша задача – осмыслить ту ситуацию, когда число семь начинает буквально атаковать человека, как это, очевидно, произошло с Иоанном. Давайте вспомним, где число семь проявляется в нашей культуре. Итак, мы имеем семь дней творения; семь дней недели и семь основных алхимических элементов, а число элементов и дней недели берет свое начало от числа планет по Птолемею; Шекспир писал, что в жизни человека насчитывается семь возрастов, о том же говорил и афинский законодатель Солон за шесть веков до н.э.; далее идут семь чудес света; семь грехов; семь даров святого духа, – список можно продолжать бесконечно. Из всего перечисленного для нас наиболее важным представляется планетарное устройство, или лестница из семи планет, как представлялось античным ученым⁵. Предполагалось, что душа ступень за ступенью восходила по этой лестнице, чтобы в итоге достигнуть восьмой ступени, места недвижных звезд, Вечности. В труде «Психология и алхимия» Юнг приводит несколько снов, в которых встречается число семь. В одном из них сновидцу привиделась «опасная прогулка с отцом и матерью вверх и вниз по множеству лестниц» и «отец… восклицает… озабоченно: "Это седьмой"»⁶. Почему озабоченно? Ответ ясен: семь – число Апокалипсиса. Есть о чем волноваться. Лестница из семи планет становится символом инициации, изучение инициастического символизма других культур также позволяет утверждать, что одно из глубинных значений семерки – психологическая трансформация, семь указывает на количество стадий, которые проходит душа во время инициации.

Так семерка оказывается больше, чем числом, она – символ развития. В книге Притчей Соломоновых читаем: «…семь раз упадет праведник, и встанет; а нечестивые впадут в погибель» (Притчи 24:16). Эта цитата иллюстрирует трансформационный аспект семерки. Кроме того, как верно подметил Филон, семь слагается из трех и четырех. Я исследовал символическое значение числа три в моей книге «Эго и архетип», в главе «Архетип Троицы и диалектика развития» и пришел к выводу, что троичность часто обозначает эго⁷. Это число, которое свидетельствует о том, что протекающий в определенном месте в определенное время процесс проходит через три этапа, например, через прошлое, настоящее и будущее, или через начало, середину и конец. Четыре, напротив, говорит нам о целостности вне времени и пространства (то есть вне категорий сознания), следовательно, оно является воплощением статичной вечности.

Думаю, характер отношений между числами три и четыре теперь ясен, остается только добавить, что такие же отношения просматриваются между числами семь и восемь, о чем писал в свое время и Юнг. Восемь обозначает всеобщность, целостность, тотальность; семь стоит рядом к числу восемь, но, в отличие от него, является только одной из ступеней на лестнице жизни. Предельно упрощая – для лучшего запоминания – можно сказать, что число три говорит о том, что мы находимся на эго-ориентированной позиции и, если мы продвинемся вперед, у нас есть шанс пережить опыт взаимодействия с Самостью с позиции эго. Число семь говорит о том, что мы находимся в процессе динамического восхождения и ориентированы на Самость, и на вершине лестницы нас ждет опыт переживания Самости с позиции, ориентированной на Самость. Я уже писал, что главный мотив Апокалипсиса заключается в том, что сознание сталкивается с Самостью, а такой опыт всегда насыщен разного рода переживаниями и чреват волнениями и тревогой. Теперь мы понимаем, почему в том сне, о котором мы упомянули, слово «седьмой» поизносится озабоченно, ведь это восклицание – предвестник того, что вот-вот появится Самость.

Напоследок, чтобы вам было о чем поразмышлять, я хотел бы напомнить, что у алхимиков было понятие «скрытой магической семеричности». Здесь я просто приведу диаграмму, которую я позаимствовал из работы Юнга "Mysterium Coniunctionis" (рисунок 4.1). Это одна из схем-илююстраций к Rosarium philosophorum в его эссе «Психология переноса»⁸. Круг в середине обозначает фонтан Меркурия. Буквы от A до G образуют семичастную мандалу.

Четыре всадника

Давайте вернемся к Откровению. Вот начало шестой части:

И я видел, что Агнец снял первую из семи печатей, и я услышал одно из четырех животных, говорящее как бы громовым голосом: иди и смотри. Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он как победоносный, и чтобы победить. (Откр. 6:1-2)

Затем оказывается снята и вторая печать, появляется второй конь, рыжий, «и сидящему на нем дано взять мир с земли, и чтобы убивали друг друга; и дан ему большой меч» (6:3-4). Агнец снимает и третью печать, за чем не замедляя следует «конь вороной, и на нем всадник, имеющий меру в руке своей» (6:5). Ему во след трубит голос: «Хиникс пшеницы за динарий, и три хиникса ячменя за динарий…» (6:6). Наконец, четвертая печать оказывается снята, и выходит «конь бледный, и на нем всадник, которому имя "смерть"; и ад следовал за ним» (6:8) (см. рисунок 4.2).

Альбрехт Дюрер (1471-1528). Четыре всадника Апокалипсиса. 1498. Гравюра.

Смотрите, что получается. Сначала Иоанна атаковало число семь, а теперь четыре в виде четырех всадников, которые появляются в результате вскрытия книги за семью печатями. Так сказать, двойная атака: за авангардом семерок оказалась рота четверок. Кроме того, то, что описано в процитированном фрагменте, отсылает нас к шестой части книги Захария, где пророк говорит: «И опять поднял я глаза мои и вижу: вот, четыре колесницы выходят из ущелья между двумя горами; и горы те были горы медные. В первой колеснице кони рыжие, а во второй колеснице кони вороные; в третьей колеснице кони белые, а в четвертой колеснице кони пегие, сильные. И, начав речь, я сказал Ангелу, говорившему со мною: что это, господин мой?» (Зах. 6:1-4). И, как объясняет Ангел, «это выходят четыре духа небесных, которые предстоят пред Господом всей земли» (6:5). В обоих случаях мы видим чередование цветов, некую последовательность, которая иллюстрируется цветовыми соответствиями, что, в свою очередь, отсылает нас к алхимии. В алхимии нам даны три этапа и три цвета: черный (nigredo), белый (albedo) и красный (rubedo), иногда, правда, к ним добавляет и четвертый, желтый, а вернее, золотой (citrinitas). Если мы сравним алхимические стадии делания и то, в каком порядке появляются всадники разных цветов в Откровении, мы увидим, что черный и красный цвета поменялись местами. Возможно, это произошло потому, что во времена Иоанна именно красный цвет ассоциировался со всем негативным.

Для нас важно то, что здесь прослеживается сочетание «три плюс один». В Откровении перечислены три цвета и один «бледный». Греческое kloros на самом деле означает зеленый, отсюда и слово «хлорофилл»; это трупный цвет, а следовательно, и цвет мертвенной бледноты. Захарий также перечисляет три вполне конкретных цвета, после чего добавляет четвертый, «пегий», не вполне ясно, какой именно. Юнг много писал об этом, соотнося с аксиомой Марии; мы сегодня можем сказать, что речь идет о трех функциях сознания, к которым добавляется четвертая, менее изученная и не так легко доступная пониманию⁹. То же можно сказать и о всадниках апокалипсиса, которые сеют смуту и разрушения. Вклад второго, третьего и четвертого всадников в человеческие бедствия вполне понятен: они ответственны за убийства, голод и чуму. А вот роль первого нельзя назвать однозначно негативной, да и с белой лошадью у человека обычно не ассоциируется ничего плохого. Более того, в девятнадцатой части книги Откровения на белой лошади восседает ни кто иной, как апокалиптический Христос.

Интересно было бы проследить, как по-разному интерпретировали этот отрывок разные комментаторы. В самом деле, Библия давно и прочно вошла в нашу культуру, и кто только ни брался объяснять ее, смешивая текст сосвоими собственными фантазиями и домыслами, благодаря чему в нашем распоряжении оказалось много дополнительной литературы, бесценной для тех, кто изучает Библию с психологической точки зрения. Например, когда речь заходит о первом всаднике, том, что на белом коне, комментаторы делятся на три группы. Одни считают, что речь идет об апокалиптическом Христе, который появляется на той же лошади позднее, а здесь участвует в распространении бед и несчастий. Другие, напротив, утверждают, что всадник всего лишь изображает Христа, а на самом деле перед нами Антихрист, и белый конь ему нужен для того, чтобы вводить людей в заблуждение относительно своей истинной сущности. Но есть и такие, кто полагают, что всадник – такой же ангел, как и другие, и он так же вместе в другими мстит людям, насылая на них войны¹⁰. Встречаются, конечно, и другие, менее популярные точки зрения. Жиль Киспель, например, придерживается той позиции, которую мы обозначили «претеристской»: он рассматривает текст Откровения как символическое описание реальных исторических событий. Все четверо всадников, по мнению Киспеля, обозначают парфян, которые ждали римлян на границе. В любом случае, следует еще раз подчеркнуть, что Иоанн описывает четырех всадников, причем действия трех из них ясны, а одного, первого, весьма загадочны, он вышел «как победоносный, и чтобы победить». Любой аналитик, если он знаком с символизмом чисел «три плюс один», согласится, что такое сочетание весьма распространено и имеет большое значение.

Месть святых

А нас ждут удивительные вещи, ведь Откровение продолжается:

И когда Он снял пятую печать, я увидел под жертвенником души убиенных за слово Божие и за свидетельство, которое они имели. И возопили они громким голосом, говоря: доколе, Владыка Святый и Истинный, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу? И даны были каждому из них одежды белые, и сказано им, чтобы они успокоились еще на малое время, пока и сотрудники их и братья их, которые будут убиты, как и они, дополнят число. (Откр. 6:9-11)

Фактически, здесь говорится следующее: «Подождите-ка, я еще не закончил. Мы тут припозднились, а дело между тем стоит; сейчас еще убью парочку-другую людишек, и пойдем дальше»¹¹. Что же это значит? Неужели Бог – просто менеджер, который выполняет план? Похожая мысль высказана в апокрифической четвертой книги Эзра. В четвертой части этой книги души праведников, которые томятся в хранилищах, интересуются: «Доколе мы здесь и когда будет жатва нашего воздаяния?» Как и души из Откровения, они начинают выражать нетерпение. И Архангел им отвечает: «Доколе не исполнится число тех душ, которые подобны вам, потому что Святой возвестил век и измерил времена и посчитал сроки и не успокоит и не подвигнет, пока не исполнится число, о котором сказано». (4:35-37) Кажется, что у мироздания есть раз и навсегда установленный план и даже Бог не властен с него свернуть.

В том же духе высказался и Юнг в «Ответе Иову». Согласно Юнгу, Яхве должен обновиться, но «ничто не свершается без уже наличного в бытии образца»¹². Подобный комментарий показывает, насколько могущественными Юнг считал архетипы, предвечные силы нашей психики. Сам Бог действует исключительно в рамках архитепических законов, а праведником говорит: «У нас есть план. Подождите, пожалуйста, еще не все убиты».

Мы затронули тему отмщения. Оказывается, души, ждущие под жертвенником, питают мстительные мысли, как и сам Бог. Может ли Бог быть гневлив и мстителен? Еще Виргилий в начале Энеиды восклицает: «Неужель небожителей гнев так упорен?»¹³. Яхве, во всяком случае, один из самых мстительных богов. Я не случайно обратился к вопросу мести, он важен для психологов, ведь желание отомстить кому-либо за что-либо крайне часто встречается в нашем мире. Чтобы понимать, что движет террористами – да и не только ими, любыми группами людей, сплоченных желанием отомстить – мы должны разобраться в психологических мотивах¹⁴. В Библии, еще задолго до Откровения, об отмщении говорится не раз и не два. Вот несколько примеров:

Я подъемлю к небесам руку Мою

и говорю: живу Я вовек!

Когда изострю сверкающий меч Мой,

и рука Моя приимет суд,

то отмщу врагам Моим

и ненавидящим Меня воздам;

упою стрелы Мои кровью,

и меч Мой насытится плотью,

кровью убитых и пленных,

головами начальников врага. (Втор. 32:40-42)

...ибо день сей у Господа Бога

Саваофа

есть день отмщения,

чтобы отмстить врагам Его;

и меч будет пожирать,

и насытится и упьется кровью их;

ибо это Господу Богу Саваофу

будет жертвоприношение

в земле северной,

при реке Евфрате. (Иер. 46:10)

Господь есть Бог

ревнитель и мститель;

мститель Господь

и страшен в гневе:

мстит Господь врагам Своим

и не пощадит противников Своих.

Господь долготерпелив

и велик могуществом,

и не оставляет без наказания;

в вихре и в буре

шествие Господа,

облако –

пыль от ног Его.

Горы трясутся пред Ним,

и холмы тают,

и земля колеблется пред лицем Его,

и вселенная и все живущие в ней.

Пред негодованием Его кто устоит?

И кто стерпит пламя гнева Его?

Гнев Его разливается как огонь;

скалы распадаются пред Ним. (Наум 1:2-6)

Как я уже упоминал в начале этой книги, Откровение изобилует цитатами из Ветхого Завета, можно даже утверждать, что книга Откровений – по большей части иудейская книга, с поверхностным напластованием христианства. Негодующий мститель плохо вписывается в ту доктрину, которую проповедовал Христос и которая изложена в Евангелиях. Получается, что, как объясняет Юнг в «Ответе Иову», первое пришествие Христа преобразило Яхве, однако второе пришествие – как оно описано в Откровении – вернет прежнего Бога обратно.

Вот что пишет Юнг, когда рассуждает о символизме шестой печати (мы еще к ней вернемся):

Шестая печать несет с собой космическую катастрофу, и все скрывается «от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Eго..» Кроткого Агнца, безропотно идущего на убой, не узнать, зато мы видим воинственного и норовистого Овна, чья ярость наконец-то получает возможность разразиться. В этом я усматриваю не столько метафизическое таинство, сколько прежде всего прорыв давно накипевших негативных эмоций, что часто бывает у людей, стремящихся к совершенству.¹⁵

Из этого отрывка можно сделать вывод, что образы Откровения имеют отношение к психике самого Иоанна. Однако далее Юнг опровергает подобные предположения:

Однако будем психологически точны: не сознание Иоанна творит такие фантазии — они сами напирают на него через недобровольное «откровение»; они атакуют его с нежелательной и нежданной стремительностью… Мне довелось узнать много компенсирующих сновидений верующих христиан, неправильно оценивавших свое действительное душевное состояние и воображавших, будто находятся в ином расположении духа, чем было на самом деле. Однако я не знаю ничего такого, что можно хотя бы отдаленно сопоставить с жестоким антиномизмом иоаннова «Откровения»…

Ведь смысл апокалиптических видений не в том, чтобы обыкновенный человек Иоанн узнал, какую густую тень отбрасывает светлая сторона его природы, а в том, чтобы зеницы пророка разверзлись на Божью неизмеримость, ибо кто любит, тот познает Бога. Можно сказать так: именно потому, что Иоанн возлюбил Бога, изо всех сил стараясь любить и собратьев, у него и имел место «гносис», богопознание, и он, как и Иов…¹⁶

Нам важно уяснить следующее. Осознанное христианство формирует в психике человека оболочку – иногда, правда, только красивый фанерный фасад, но речь не о том – для того, чтобы внутри каждого отдельного индивида первобытное либидо Яхве, пройдя через обучение, опыт и сознательное приложение определенных символов, преобразилось. Но стоит только снести эту перегородку, или даже просто продырявить ее – и мы обнаружим там первобытную психику во всей ее красе, такой, какой она была описана в Библии в приведенных выше отрывках. Ею предвечно движет жажда мщения, эта один из древнейших двигателей, и по сей день он является неотъемлемой частью непреображенной Самости. Эта проблема актуальна и сегодня, она по-прежнему остается одной из наиболее тяжелых для человечества, и напрасно умильные священники пытаются ее скрасить или замять. Куда лучше понимать, что, говоря словами Юнга, «Путь к просветлению лежит не через воображаемые образы и фигуры света, но через осознание тьмы»¹⁷. Вот что преобразует нас по-настоящему. Тьма не исчезает, она становится уступчивее перед тем сознанием, которое знает ее истинную природу и умеет с ней контактировать.

Хочу напомнить, что наша цель – найти как в Еврейской Библии, так и в Новом Завете факты объективной психики. Не метафизики, но психики. Не стоит труда разглагольствовать о том, как все это должно было бы быть – нужно признать, что мы имеем то, что имеем. С какой бы стороны вы ни начали копать, в итоге вы найдете все то же, ведь мы имеем дело с частью коллективной психики. И в этом смысле у нас у всех общие корни.

И звезды небесные пали на землю

Конечно, мы не можем уделить внимание каждой детали книги Откровения, но некоторые образы, несомненно, заслуживают разбора. К ним относятся и звезды, которые начинают падать на землю едва оказывается сорвана шестая печать:

И когда Он снял шестую печать, я взглянул, и вот, произошло великое землетрясение, и солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь. И звезды небесные пали на землю, как смоковница, потрясаемая сильным ветром, роняет незрелые смоквы свои. И небо скрылось, свившись как свиток; и всякая гора и остров двинулись с мест своих. И цари земные, и вельможи, и богатые, и тысяченачальники, и сильные, и всякий раб, и всякий свободный скрылись в пещеры и в ущелья гор, и говорят горам и камням: падите на нас и сокройте нас от лица Сидящего на престоле и от гнева Агнца; ибо пришел великий день гнева Его, и кто может устоять? (6:12-17) (См. рисунок 4.3)

Рисунок 4.3 Альбрехт Дюрер. Снятие пятой и шестой печатей. 1498. Гравюра.

Падающие звезды иллюстрируют внезапный и грандиозный прорыв коллективного бессознательного – т.е. того, что наверху – в сознание. Звезды выступают здесь архетипическими сгустками, они падают на землю, т.е. попадают в поле эго. Иными словами, здесь символически описывается, как коллективное бессознательное наводняет сознание, что, как мы уже говорили, является признаком контакта с Самостью.

В моей работе «Творение сознания» я привожу интереснейший сон, я частично разберу его и в этой книге, пока же хочу обратить ваше внимание на один его аспект, а именно на то, как он начинается. Сновидец стоит в районе Палисад, на противоположном от Нью-Йорка берегу Гудзона, и наблюдает, как огромные пришельцы из космоса гуляют по Манхеттену. В числе прочего он замечает, что «в небе виднелись огненные шары, напоминающие шаровые молнии, которые двигались по направлению к земле»¹⁸. Та же тема, только с некоторыми вариациями: небесные тела падают на землю. В другой моей работе, «Анатомия психики», я цитирую сон одной женщины, в числе прочего она упоминает, что куски луны падали на землю и попадали прямо в ее квартиру¹⁹. Так глубинные образы начинают проявляться в ходе глубинного анализа. Образ падающих объектов характерен и для психоза, в таком случае коллективное бессознательное рвется и прорывается в сознание, наводняя его, и эго не может этому противостоять.

В дальнейшем мы увидим, что бессознательное может проистекать одновременно и снизу, и сверху. Верхний и нижний прорывы порождают разный набор образов, однако их объединяет то, что они описывает один процесс: спонтанное разворачивание и вторжение бессознательного.

Печать на челе

Обратимся теперь к тому, что значит быть отмеченным печатью. О «печатях» читаем в седьмой части Откровения:

И после сего видел я четырех Ангелов, стоящих на четырех углах земли, держащих четыре ветра земли, чтобы не дул ветер ни на землю, ни на море, ни на какое дерево. И видел я иного Ангела, восходящего от востока солнца и имеющего печать Бога живаго. И воскликнул он громким голосом к четырем Ангелам, которым дано вредить земле и морю, говоря: не делайте вреда ни земле, ни морю, ни деревам, доколе не положим печати на челах рабов Бога нашего. И я слышал число запечатленных: запечатленных было сто сорок четыре тысячи из всех колен сынов Израилевых. (7:1-4) (См. рисунок 4.4; сравните его с рисунком 6.3)

Итак, «Сто сорок четыре тысячи» сынов Израилевых было собрано, как объясняет Иоанн, когда из каждого колена взяли по двенадцать тысяч: здесь затронут архетип числа двенадцать. Данный пассаж – очередная отсылка к книге пророка Иезекииля, а именно к тому моменту, когда на Иерусалим вот-вот обрушится Божий гнев:

И вот, шесть человек идут от верхних ворот, обращенных к северу, и у каждого в руке губительное орудие его, и между ними один, одетый в льняную одежду, у которого при поясе его прибор писца. И пришли и стали подле медного жертвенника. И слава Бога Израилева сошла с Херувима, на котором была, к порогу дома. И призвал Он человека, одетого в льняную одежду, у которого при поясе прибор писца. И сказал ему Господь: пройди посреди города, посреди Иерусалима, и на челах людей скорбящих, воздыхающих о всех мерзостях, совершающихся среди него, сделай знак. А тем сказал в слух мой: идите за ним по городу и поражайте; пусть не жалеет око ваше, и не щадите; старика, юношу и девицу, и младенца и жен бейте до смерти, но не троньте ни одного человека, на котором знак, и начните от святилища Моего. И начали они с тех старейшин, которые были перед домом. (Иез. 9:2-6)

Рисунок 4.4 Положим печати на челах рабов Бога нашего… Виттенберг. 1522. Гравюра.

Мы видим, что здесь выражена та же самая идея маркировки тех, кого нужно защищать от Божьего гнева. В английском переводе, выпущенном под названием New Jerusalem Bible Version, греческоеtaw в вышеприведенном отрывке из Иезекииля переведено как «крест» (cross), что, однако, признается не всеми переводчиками: так, например, в другом переводе, New Revised Standard Version, говорится просто о «метке на лбу» (put a mark on the foreheads). За первой версией стоит опыт римской католической церкви, возможно, поэтому всплыл христианский образ, хотя может быть слово taw и впрямь когда-то обозначало метку крестом.

Дж.М. Форд, комментируя издание Anchor Bible, высказывает интересные наблюдения на эту тему:

Можно связать taw, метку, которая сохраняет меченного и избавляет его от наказания, с иудейскими обрядами, в которых применялись священные объекты Урим и Туммим, при помощи которых священник выступал, как оракул, от имени Бога. Их прикрепляли к Эфоду первосвященника (Исх. 39:8-21). Первоначально это были два камня оного размера и формы, но с разными метками на них - возможно, это были первая и последняя буквы еврейского алфавита, т.е., соответственно, aleph иtaw. В иудейских обрядах aleph означало «виновен, подлежит наказанию», taw, напротив, означало «невиновен». Если Иоанн намекает на именно этот обряд, то те, кто поклоняется зверю, должны быть помечены меткой aleph.²⁰

К «метки зверя» мы еще вернемся, сейчас нас интересует спасительная, позитивная, функция метки. Можно сказать, развивая мысль Дж.М. Форд, что обе метки символически маркируют уровень развития. Если кто-то прошел весь путь психологического прогресса – от начала алфавита вплоть до конца – он удостоен особого статуса.

Как мы помним, меткой был отмечен и Каин, но его знак имеет более сложный, двусмысленный характер. Он убил Авеля и был изгнан в качестве наказания. Каин говорит Яхве: «всякий, кто встретится со мною, убьет меня», на что тот отвечает:

за то всякому, кто убьет Каина, отмстится всемеро. И сделал Господь [Бог] Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его. (Быт. 4:14-15)

Опять семеричность. И мы видим, что знамение дается Каину для защиты, божественная метка защищает убийцу! Я хотел обратить ваше внимание на то, что проблема меток и меченных не так однозначна, как кажется на первый взгляд, и, если копать эту тему глубже, можно наткнуться на неразрешимые противоречия.

Процедура сортировки и мечения имеет свою позитивную роль, ведь она выделяет из огромного числа людей «сто сорок четыре тысячи» избранных, тех, кто достоин носить белые одежды и находится перед престолом Бога. Своеобразное отделение избранных от непосвященных. Все религиозные традиции проводят границу между эзотерическим и экзотерическим знанием, и уж точно все они предполагают разные уровни духовного развития. Так вырабатывается представление о духовной иерархии.

Для снов также характерен сюжетный поворот, при котором кого-то или что-то специально отмечают. Как правило, это важные сны. Во всяком случае, я склонен интерпретировать метку как знак избранности, призвания к индивидуации. Как мы знаем, далеко не все удостаиваются призвания: «сто сорок четыре тысячи», не так уж и много, если вспомнить, сколько людей жило и живет на свете.

Одежды, убеленные кровью

Иоанн продолжает, и мы узнаем о том, как праведники омыли одежды в крови Агнца:

И, начав речь, один из старцев спросил меня: сии облеченные в белые одежды кто, и откуда пришли? Я сказал ему: ты знаешь, господин. И он сказал мне: это те, которые пришли от великой скорби; они омыли одежды свои и убелили одежды свои Кровию Агнца. За это они пребывают ныне перед престолом Бога и служат Ему день и ночь в храме Его, и Сидящий на престоле будет обитать в них. (Откр. 7:13-15)

Образ белых одеяний отсылает нас к теме крещения, так одевали неофитов. Мы можем говорить о растворении в воде, об алхимическом solution, но с одной существенной оговоркой: это крещение не водой, но кровью. В моей книге «Эго и архетип» я посвятил отдельную главу символизму крови Христа²¹. А вот что мы читаем в Ветхом Завете:

Не отойдет скипетр от Иуды

и законодатель от чресл его,

доколе не приидет Примиритель,

и Ему покорность народов.

Он привязывает к виноградной лозе осленка своего

и к лозе лучшего винограда сына ослицы своей;

моет в вине одежду свою

и в крови гроздов одеяние свое. (Быт. 49:10-11)

Традиционно считается, что этот фрагмент намекает на приход Мессии. Здесь прослеживается тема кровавого омовения, хотя она и завуалирована, ведь прямо о крови не говорится, только о соке виноградных гроздьев.

В книге пророка Исайи также находим переклички с Откровением:

Кто это идет от Едома,

в червленых ризах от Восора,

столь величественный в Своей одежде,

выступающий в полноте силы Своей?..

Отчего же одеяние Твое красно,

и ризы у Тебя,

как у топтавшего в точиле?

"Я топтал точило один,

и из народов никого не было со Мною;

и Я топтал их во гневе Моем

и попирал их в ярости Моей;

кровь их брызгала на ризы Мои,

и Я запятнал все одеяние Свое;

ибо день мщения - в сердце Моем,

и год Моих искупленных настал.

Я смотрел, и не было помощника;

дивился, что не было поддерживающего;

но помогла Мне мышца Моя,

и ярость Моя - она поддержала Меня:

и попрал Я народы во гневе Моем,

и сокрушил их в ярости Моей,

и вылил на землю кровь их". (Ис. 63:1-6)

Как мы видим из отрывка, Мессия идет и мстит всем на своем пути. Обе книги (а именно в них мы находим тот же образный ряд, что и в Откровении Иоанна) говорят нам, что омыть одежды кровью Агнца означает принять участие в истреблении врагов. Казалось бы, все должно было бы быть наоборот, ведь кто «пребывают ныне перед престолом Бога», если не христианские мученики, невинные жертвы, которые сами были убиты врагами. И в то же время, как мы видели, данный стих отсылает нас к ветхозаветным источникам, и в таком ассоциативном окружении его значение меняется на прямо противоположное. Интересный пример двусмысленности; с подобной неоднозначностью изучающий Библию может встретиться нередко, нужно только смотреть глубже устоявшихся трактовок и ожидаемых значений. Форд, разбирая этот фрагмент, тоже высказывает мнение, что за фигурами омывающих свои одежды, возможно, стоят вовсе не мученики, а воины, «сражающиеся плечом к плечу с Мессией»²².

Однако и та интерпретация, которая предполагает, что здесь говорится о самых настоящих мучениках, весьма любопытна. Согласно такому подходу, «убелили одежды свои Кровию Агнца» те, кто разделил жертву с Христом, умерев мученической смертью; участники исторической драмы, они стали мучениками, и их крещение было архетипическим крещением кровью. Одежды мученика омываются, однако, его собственной кровью. Согласно же рукописи, кровь для омовения была кровью Агнца, иными словами, Христа. Говоря иначе, крещение, solutio, происходило на глубинном, архетипическом уровне, и тема крови берет свое начало из Самости. Я считаю, что в этом и состоит основной смысл данного отрывка: роль мученика в том, чтобы отыграть извечный архетипический сценарий. Вот что имел в виду Паскаль, когда сказал, что «Иисус будет пребывать в агонии до конца мира», он знал, что архетип агонии, как и любой другой, возрождается и отыгрывается бесконечно²³.

Эта же идея запечатлена в гностическом представлении о «Христе страдающем», Jesus patibilis по-латыни, которое предполагает, что Христос пребывает в каждой частице мира, и, более того, пребывает вечно страдающим. Каждое дерево, каждый прием пищи - все служит полем для этой вечной драмы, всюду каждодневно рождается и умирает Христос. Весьма точное психологическое описание. Думаю, что страдание и в самом деле – если, конечно, оно проживается сознательно и воспринимается как часть архетипического процесса трансформации – искупает и преобразует нас. Так Бог приносит себя в жертву и преобразуется через осознание и мы, страдая, принимаем в этом участие²⁴.

В любой случае, само по себе страдание лишено психологического смысла, если оно не проживается сознательно, если не осознается его архетипическая составляющая. Возможно, неосознанное страдание и служит каким-то целям, например, политическим, но точно не психологическим. Но это, конечно, для вас не новость, эту мысль задолго до меня высказал Юнг в своем «Ответе Иову».

Архетип Апокалипсиса.

Глава 5. Откровение: части 8, 9, 10

Алтарь и фимиам

Мы подошли к восьмой части Откровения:

И я видел семь Ангелов, которые стояли пред Богом; и дано им семь труб.

И пришел иной Ангел, и стал перед жертвенником, держа золотую кадильницу; и дано было ему множество фимиама, чтобы он с молитвами всех святых возложил его на золотой жертвенник, который перед престолом. И вознесся дым фимиама с молитвами святых от руки Ангела пред Бога. (8:2-4)

Фимиам, курящийся из кадильницы, безусловно, важная с психологической точки зрения деталь. Как известно, кадильница представляет собой шар на цепочке, ее раскачивает священник, тем самым окуривая помещение благовониями. Я уже упоминал, что устройство скинии – оно схематично проиллюстрировано на рисунке 5.1 – повторяет ту схему, которая уже существует на небесах. В квадратной комнате, в «Святой святых», располагается Ковчег завета, верх которого представляет собой трон для Бога, «восседающего на херувимах». За дверью этой комнаты находится Святое место, где на столе стоит светильник и лежат хлебы предложения, и там же – жертвенник из золота. Снаружи находятся умывальник, «море медное», о котором уже говорилось в предыдущих главах, и алтарь, на котором сжигали жертвенных животных. Но другой алтарь, алтарь для курений, он же – жертвенник из золота, помещен внутри скинии.

Рисунок 5.1

Указание на то, как должна быть в деталях обустроена скиния, содержится в Исходе:

И сделай жертвенник для приношения курений, из дерева ситтим сделай его: длина ему локоть, и ширина ему локоть; он должен быть четыреугольный; а вышина ему два локтя; из него должнывыходить роги его; обложи его чистым золотом, верх его и бока его кругом, и роги его; и сделай к нему золотой венец вокруг… На нем Аарон будет курить благовонным курением; каждое утро, когда он приготовляет лампады, будет курить им; и когда Аарон зажигает лампады вечером, он будет курить им: это -- всегдашнее курение пред Господом в роды ваши. (Исх. 30:1-8)

Далее по тексту Яхве говорит Моисею:

И сказал Господь Моисею: возьми себе благовонных веществ: стакти, ониха, халвана душистого и чистого ливана, всего половину, и сделай из них искусством составляющего масти курительный состав, стертый, чистый, святый, и истолки его мелко, и полагай его пред ковчегом откровения в скинии собрания, где Я буду открываться тебе: это будет святыня великая для вас; курения, сделанного по сему составу, не делайте себе: святынею да будет оно у тебя для Господа; (Исх.30:34-37)

Другая книга Ветхого Завета, Левит, открывает нам то, насколько опасен может быть алтарь для курений и кадильница. Двести пятьдесят служителей храма усомнились в Моисее и выразили ему свое возмущение. Моисей предложил им пройти проверку. Они должны были подойти с кадильницами к алтарю, в который снизошел Яхве, а тот должен был решить, годны ли их кадильницы и их огонь. Так и было сделано, и во время испытания огонь вырвался из алтаря и сжег всех испытуемых. Вот описание этой истории:

Надав и Авиуд, сыны Аароновы, взяли каждый свою кадильницу, и положили в них огня, и вложили в него курений, и принесли пред Господа огонь чуждый, которого Он не велел им; и вышел огонь от Господа и сжег их, и умерли они пред лицем Господним. И сказал Моисей Аарону: вот о чем говорил Господь, когда сказал: в приближающихся ко Мне освящусь и пред всем народом прославлюсь. Аарон молчал. (Лев 10:1-3)

Напомню, что книга Откровения – текст, в котором через эго автора проявилось трансперсональное либидо. Почему я уделяю так много внимания деталям? Однозначно не из простого интереса к антиквариату. Примечательно, что Дж.М. Форд, о которой я уже не раз упоминал, также обращается к символизму курений. Она пишет об Ангеле, «держащем золотую кадильницу», потом цитирует Откровение:

И взял Ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю: и произошли голоса и громы, и молнии и землетрясение. (Откр. 8:5)

Дж.М. Форд дает следующий комментарий:

Здесь мы узнаем четыре поразительных, неожиданных факта. 1) Алтарь, который, в представлении многих – место искупления и милосердия, исторгает гнев и мщение. 2) Фимиам, этот продукт благоуханных курений,.. «это всесожжение, жертва, благоухание, приятное Господу» (как неоднократно повторяется в книге Левит, 1:13, 1:17), неожиданно оказывается инструментом наказания… Выпрыгивающие из жертвенника угли – образ, крайне далекий от того легкого дымка, который, вместе с молитвой о милосердии, поднимается над возложенными священником воскурениями. 3) Трубы ассоциируются с алтарем и троном, на них, казалось бы, должны играть во время песнопений, в паузах между псалмами… Но, как оказывается, трубы несут горе и напасти… Божественная литургия становится источником не жизни, но разрушения.

Далее автор продолжает рассуждать о земной форме литургии:

Попробуем представить себе, как выглядело каждодневное жертвоприношение и сопутствующие ему воскурения… Фимиам воскуривали по утрам, в промежутке, когда ягненок уже был принесен в жертву, но еще не был зарезан. Вечером воскурения повторялись; ягненок уже лежал на алтаре, фимиам возвещал начало возлияний. Избранный служитель, ответственный за жертвоприношение, в сопровождении двух других, входил в святое место. Один из помощников нес в жаровне горящие угли, которые нужно было предварительно извлечь из алтаря для жертвоприношения, бронзового жертвенника, серебряными щипцами. Он клал угли на золотой алтарь, и, преклонившись перед алтарем в благоговении, удалялся. Тем временем служащий священник доставал фимиам, отдавал коробку из-под фимиама другому помощнику, и окуривал угли. Затем священник, склонившись перед Святой святых, неспешно покидал помещение, двигаясь задом наперед, чтобы не повернуться к алтарю спиной. Затем, пока помещение наполнялось фимиамом, священник молился, и трубы, прервав чтение 150-го Псалма, возвещали о том, что пришла пока соединиться и воспеть Бога[1].

Итак, кадило священника, с его чадящими углями и курящимся фимиамом, берет свое начало из ранних версий того, как был устроен «золотой жертвенник», как он назван в книге Откровения. А это тот самым алтарь, который был смоделирован в согласии с точными инструкциями самого Яхве. Если перевести смысл этого действия на язык христианства, можно сказать, что курящийся фимиам должен напоминать нам о том, что частичка сакрального всегда имеется в распоряжении церкви, что клубы дыма лишний раз подтверждают власть церкви, причем власть трансперсонального характера, – этой властью церковь держит около себя верующих, от имени этой власти она решает, как именно стоит понимать природу Бога и что значит веровать. Иными словами, только церковь имеет доступ к Святому Духу.

Для нас, психологов, сложные манипуляции, необходимые при взаимодействии человека с алтарем, углями и фимиамом, говорят о том, как непросто приходится эго в отношениях с трансперсональным либидо. И все пугающие подробности из истории алтаря, которые мы разобрали, имеют важную цель: они предостерегают нас о том, что либидо опасно и обращаться с ним следует с большой осторожностью. Разумеется, проблематичность ситуации усугубляется и тем, что трансперсональное либидо не появляется с табличкой «Внимание, трансперсональность» на шее. Оно захлестывает плодоносной волной, принося неожиданные возможности, щедро одаривает вдохновением, наделяет новыми способностями – и мало кто осознает, сколько опасностей приходит вместе с таким наводнением.

Кстати, несколько неожиданно было узнать, что и на небесах имеются кадильницы. Что они там, спрашивается, делают? На земле они выполняют вполне конкретную функцию: именно в них благовония тлеют на угольках, выделяя благоуханный дым, этот дым возносится к небесам, где его – изящное подношение – вдыхает Бог, шмыгая носом в знак одобрения. Но зачем алтари и кадильницы понадобились наверху? Похоже, что золотой, или огненный, алтарь на небесах выполняет прямо противоположную функцию, он не возносит продукты горения с земли на небо, он низвергает испепеляющий огонь с небес на землю.

Огонь с жертвенника

Огонь упоминается в Библии не раз и не два. Как мы помним, «взял Ангел кадильницу, и наполнил ее огнем с жертвенника, и поверг на землю» (Откр. 8:5). Такое уже происходило однажды, о чем свидетельствует книга пророка Иезекииля. Из нее мы узнаем, что Яхве планировал наказать Иерусалим, и поэтому собирался содействовать тому, чтобы Иерусалим был захвачен Вавилоном. Итак, Яхве восседал на троне-колеснице «и говорил Он человеку, одетому в льняную одежду, и сказал: войди между колесами под Херувимов и возьми полные пригоршни горящих угольев между Херувимами, и брось на город; и он вошел в моих глазах» (Иез. 10:2). Илья победил пророков Вааловых тем, что сумел призвать божественный огонь во время жертвоприношения, чем и выиграл соревнование среди пророков, - это послужило доказательством того, что он владеет божественными силами. Яхве, как мы знаем, явился Моисею в горящем кусте. И даже Христос в Евангелии от Луки признается: «Огонь пришел Я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!» (Лк 12:49).

Образ трансперсонального огня, кроме того, не лишен двойственности. Как мы увидим впоследствии, огонь приходит не только с небес, он поднимается, дымя, и из разверзнутой бездны, таким образом, землю могут атаковать два вида огня, и оба трансперсональной природы: инфернальный огонь и огонь высших сфер.

Огонь часто снится разным людям. Как правило, он символизирует одержимость аффектом. Если аффект трансперсонален, бывает неясно, снизошел ли он с небес или поднялся из адских глубин, да и не так велика разница, как кажется. Небесное или инфернальное – просто разные проявления одной психической реальности, и либидо кочует от одного полюса к другому. Но вернемся к снам. Впечатляющий пример трансперсонального возгорания колоссального масштаба мы встречаем, когда нам снится ядерный взрыв, в таком случае огонь принимает поистине апокалиптическое значение, что, конечно, имеет прямое отношение к нашему исследованию, посвященному Апокалипсису как таковому. Но и огонь более скромного масштаба, такой, например, как молния, тоже важен. Пример того, как образ молнии может играть важную роль в психоанализе, мы находим у Юнга в его эссе «Исследование процесса индивидуации» (см. рисунок 5.2)[2]. В данной работе Юнг приводит ряд мандал, и среди них есть одна, изображающая молнию, которая бьет в скалу и отделяет от камня сферу. Как объясняет Юнг, так, молниеносным ударом, индивидуальная психика отщепляется от той матрицы, в которой она жила до этого, в которую она была полностью включена и с которой отождествлялась. Резкий сполох огня положил начало процессу индивидуации. И, как мы теперь знаем из нашего анализа книги Откровения, этот огонь снизошел с небес.

Картина, нарисованная пациенткой Юнга, американкой пятидесяти пяти лет, ко второму сеансу анализа. 1928. Акварель.

Треть как символ

Обратимся вновь к числовому символизму. Четыре Ангела из семи вострубили в свои трубы, и вот что произошло. «Первый Ангел вострубил… и третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая сгорела. Второй Ангел вострубил… и третья часть моря сделалась кровью, и умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море, и третья часть судов погибла. Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод… и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки. Четвертый Ангел вострубил, и поражена была третья часть солнца и третья часть луны и третья часть звезд, так что затмилась третья часть их, и третья часть дня не светла была - так, как и ночи» (Откр. 8:6-12).

Мы с вами помним, как ранее по тексту автор буквально забрасывает нас многочисленными упоминаниями сначала числа семь, потом числа четыре – вспомним хотя бы четырех всадников Апокалипсиса. Теперь к ним добавилось и число три, и здесь оно, как оказывается, представляет собой что-то вроде резца, который отсекает треть ото всего, к чему ни прикоснется на земле.

Я уже писал о том, что три, особенно когда оно сопоставляется с числом четыре, апеллирует к эго. Трехступенчатый процесс, в свою очередь, включает в себя и ту стадию, на которой противоположности четко обозначаются, и ту, на которой они разрешаются. Число один в таком случае говорит о начальной стадии единства; когда дело доходит до двойки – возникает двойственность, противоположности конфликтуют; число три символизирует новую ступень, здесь противоположности примеряются за счет включения третьего элемента. Эта идея неотделима от числа три, идет ли речь о тезисе, антитезисе и синтезе, или же просто о правой и левой сторонах и прямом пути. Можно сказать, что таков закон процесса познания, именно по такому принципу эго усваивает новый опыт и организует свое поведение. Таким образом, навязчивое упоминание о троичности в книге Откровения может быть указанием на то, что эго каждого отдельного человека (т.е. вся «земля») оказалось вовлечено в процесс полного и осознанного переживания, где чуткое и бодрое состояние сознания оказывается важнее всего. Каждый без исключения вынужден пройти через разделение противоположностей и мужественно перенести все те испытания, которые separatioвлечет за собой, а впоследствии каждый должен разрешить для себя этот конфликт и найти нечто третье.

У меня есть и свои, личные причины, на то, чтобы интересоваться данной проблемой. Много лет назад, когда я переживал ощутимые изменения в моей психике, мне приснился, в числе прочих, сон, в котором, как я позже узнал, были прямые отсылки к теме Апокалипсиса. И в этом сне четко прослеживался мотив «разрушения одной трети»:

Во время собрания церковной общины освященные просфоры в один прекрасный момент повалятся на землю, и необходимо провести специальный ритуал, чтобы разрешить это действие. Это необходимо потому, что в середине собрания обязательно появится группа террористов, которая взорвет церковь и треть прихода будет варварски убита. В тот момент, когда это произойдет, служащий в этот вечер священник должен высыпать просфоры на землю, заслонив их собой, как футболисты накрывают собой мяч во время игры. Все это будет сделано для того, чтобы кровь убитых не закапала просфоры.

Я не сразу понял значение того, что террористы собирались убить ровно треть сообщества, но впоследствии все же догадался, что здесь содержится намек на образы из книги Откровения. Внезапно все прояснилось и я смог разгадать свой сон. Это пример того, как образы из Библии можно применять при анализе сновидений. Думаю, что просфоры, вкусив которые, мы вкушаем Самость и тем самым питаем эго, должны быть, фигурально выражаясь, заземлены в момент кризиса. В обычном же состоянии это не годится, точно так же, как во время богослужения негоже ронять просфоры на пол.

Примечательно, что примерно в то же время, когда мне приснился этот сон, Леонард Бернстайн работал над очередным своим произведением под названием «МЕССА: Театральное произведение для певцов, актеров и танцоров». В этой пьесе священник роняет во время службы Святые дары. Думаю, время этой «театральной постановки», как ее назвал сам автор, еще придет, и это любопытнейшее как к художественной, так и с символический точки зрения произведение еще будет переоткрыто[3]. Нам же важно усвоить то, что, образно выражаясь, во время Апокалипсиса святые дары кладут на землю. В такой период им нужна твердая опора, им нужна земля – к этому отсылает и образ футбольного поля в моем сне.

По правде говоря, в тот период моей жизни я много смотрел футбол по телевизору, и сам себе удивлялся: «Зачем я это смотрю? Зачем поступаю как все?». Позже я пришел к выводу, что, пока я следил за соревнованиями, во мне отыгрывался символизм стадии coniunctio, ведь я наблюдал ничто иное как некогда священный ритуал, пусть и пришедший в наше время в упадок. Изначально игры были тем полем, на котором разворачивалась игра противоположностей, и спорт имеет психологическую природу, о чем я уже кратко упоминал в моей работе «Мистерия соединения»[4]. Так я трактую футбольную тему из своего сна, и эта трактовка придает обыденной реальности оттенок сакрального переживания, ведь в жизни обычного человека мало возвышенного и такие образы становятся для него единственным способом прожить нечто иное.

Замечу также, что с той ночи, когда мне приснился этот необычный сон, прошло двадцать пять лет, и за эти годы то, что мне приснилось, успело воплотиться в реальности. Двадцать пять лет назад мы и не слыхивали о террористах, врывающихся во время службы в церковь. Теперь же такое, что ни говорите, случается. Получается, что мой сон имеет не только личное, но и общественное значение. Напомню, что в моем сне главная опасность заключалась в том, что кровь может запятнать просфоры. Во сне нет прямого указания на то, какая именно угроза может быть скрыта в этом, вероятно, подразумевается, что нечто священное может раствориться в жестокости и насилии, и в этом случае ядро психики разрушится. Думаю, именно так и следует поступать тем, кому суждено пережить Апокалипсис: вообразить себя игроком на футбольном поле и всеми силами, со всем неистовством защищать свой мяч.

Кладязь бездны

В девятой части книги Откровения открывается бездна:

Пятый Ангел вострубил, и я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны. Она отворила кладязь бездны, и вышел дым из кладязя, как дым из большой печи; и помрачилось солнце и воздух от дыма из кладязя. И из дыма вышла саранча на землю, и дана была ей власть, какую имеют земные скорпионы. (9:1-3) (См. рисунок 5.3)

Отворился кладезь бездны и вышла саранча на землю. Виттенберг. 1543. Гравюра.

В английском переводе «бездна» (в оригинале - tehom) переведена словом «abyss». Вот что комментатор Форд пишет по этому поводу:

В английском переводе греческое слово tehom неоднократно – около тридцати раз – переведено английским «abyss». Греческое tehom имеет четыре значения. Оно может обозначать океан, который раньше покрывал всю землю, а теперь лежит под землей, в бездне, которая заперта и запечатана… Этим соловом могут называть обиталище морского дракона, лютого врага Яхве… Другое значениеtehom – земля, вернее, яма для временного содержания преступников… Наконец, это слово может означать место, в котором временно пребывают, придавленные камнями, падшие ангелы, место, в котором нет ни птиц, ни воды, ни света, жаркое место за пределами как земли, так и небес…[5]

Понимание слова «бездна» усложняется тем, что в самой Библии этот, так сказать, термин, пересекается по значению с другими. Так, «бездна», эта «глубинная глубина», означает и Преисподнею, царство мертвых, и оба эти слова ассоциируются с Геенной, долиной к юго-западу от Иерусалима, где когда-то давно делались человеческие жертвоприношения, а впоследствии долина стала местом,куда приносили и где сжигали мусор. Обычно «Геенна» ассоциируется с жестокими наказаниями. И этот образ важен для всех, кто занимается глубинной психологией, он приоткрывает нам то, как психика описывает свою «глубину», т.е. те далекие пласты бессознательного, которые по-разному проявляются в разных обстоятельствах.

Мы находим любопытный взгляд на природу бездны в моей любимой иудейской легенде, я уж цитировал ее в главе о короле Давиде в моей книге «Библия и психэ». Вот несколько другая версия, на этот раз из «Учения Ветхого Завета» Джозефа Гаера:

Когда слуги царя Давида приступили к постройке Дома Господа, они вырыли для алтаря глубокую систему для водоотвода и случайно откололи кусок черепицы, загораживающей вход в ад. В результате воды бездны начали подниматься, грозя затопить всю землю. Давид знал, что, чтобы спасти мир, необходимо залатать врата бездны. Он также знал, что только камень, носящий святое имя, может подойти для этой работы… Давид опустил камень, на котором было начертано святое имя, на шестнадцать тысяч локтей вниз, и камень закрыл прореху. Но вскоре оказалось, что земля обезвожена и никакие дожди не питают ее, и злаки не восходят. Царь Давид сложил тогда пятнадцать псалмов; когда он оканчивал новый псалом, вода глубин поднималась на тысячу локтей. Когда до земли оставалось тысяча локтей, Давид возблагодарил Бога за то, что тот дает земле питаться влагой, и не позволяет водам, поступающим из бездны, ни опускаться, ни подниматься, но держит их на глубине одной тысячи локтей[6].

Сюжет легенды, в которой воды Бездны опасны, но при этом насыщают влагой землю, которая высохнет, если их запечатать, причем дождя, приходящего сверху, оказывается недостаточно для орошения земли, - сюжет этот символичен и можно много рассуждать о его психологизме. Я, пожалуй, ограничусь замечанием, что сами псалмы Давида являются результатом активного воображения, а именно псалмы стали в данном случае спасительным решением.

Бездна, по крайней мере в одном из ее значений, населена павшими ангелами и демонами, то есть трансперсональными силами зла или, иначе, автономными бессознательными комплексами, в корне которых лежит архетипическое содержание. В самом деле, лежащие в глубинах психики автономные бессознательные комплексы можно вполне назвать «демоническими», ведь они черпают энергию из первобытной, не подвергавшейся трансформации психики. Эти демоны вполне реальны. Если вы пойдете на терапию и узнаете, что такое глубокий личностный анализ, вы наверняка столкнетесь с «демоническими атаками»; многие имеют опыт одержимости первобытными комплексами, и никто от них не застрахован. Конечно, анализ может быть и весьма поверхностным. Однако тому, кто хочет научиться защищать себя от демонических атак, необходимо глубоко заглянуть внутрь себя. Когда Юнга спросили, как ему живется с теми представлениями о природе Бога, которые он изложил в «Ответе Иову», он, как сообщает нам фон Франц, ответил следующее: «Я живу в глубочайшем внутреннем аду, и глубже мне уже не упасть»[7]. Замечу, что, если кто-либо проникает в средоточие внутреннего ада, он обезвреживает обитающие там демонические комплексы, иными словами, там, где обитает эго, нет места демонам, они разбегаются, едва завидев луч сознания.

Саранча

Итак, когда кладязь бездны был открыт, «вышел дым из кладязя, как дым из большой печи» (Откр. 9:2). Точно так же описывается в Библии явление Яхве Моисею на горе Синай. Перед нами очередная отсылка к Исходу:

Гора же Синай вся дымилась оттого, что Господь сошел на нее в огне; и восходил от нее дым, как дым из печи, и вся гора сильно колебалась. (Исх.19:18)

Для нас, психологов, крайне важно то, что эти два явления описаны сходным образом: открытие бездны и богоявление. Оба события, по сути, представляют собой один и тот же феномен, и только эго склонно смотреть на них по-разному. Как бы то ни было, после того, как бездна разверзлась, «из дыма вышла саранча на землю»:

По виду своему саранча была подобна коням, приготовленным на войну; и на головах у ней как бы венцы, похожие на золотые, лица же ее -- как лица человеческие; и волосы у ней -- как волосы у женщин, а зубы у ней были, как у львов. На ней были брони, как бы брони железные, а шум от крыльев ее -- как стук от колесниц, когда множество коней бежит на войну; у ней были хвосты, как у скорпионов, и в хвостах ее были жала; власть же ее была -- вредить людям пять месяцев. (Откр. 9:7-10)

Вот они, демонические силы. Образ саранчи, однако, отнюдь не оригинален, а позаимствован из Ветхозаветной книги пророка Иоиля, которая была написана как ответ на страшный налет саранчи – как считает автор, это была армия Яхве, возвестившая его Великий День. Как считает Форд, здесь имеет место игра слов, поскольку еврейское hargol (саранча) близко по звучанию к арабскому слову harjal, которое обозначает «войско», - во сяком случае, жители Ближнего Востока должны были уловить намек автора[8]. Приведу отрывок из писания:

Слушайте это, старцы,

и внимайте, все жители земли сей:

бывало ли такое во дни ваши,

или во дни отцов ваших?

Передайте об этом детям вашим;

а дети ваши пусть скажут своим детям,

а их дети следующему роду:

оставшееся от гусеницы ела саранча,

оставшееся от саранчи ели черви,

а оставшееся от червей доели жуки…

Ибо пришел на землю Мою

народ сильный и бесчисленный;

зубы у него - зубы львиные,

и челюсти у него - как у львицы.

Опустошил он виноградную лозу Мою,

и смоковницу Мою обломал,

ободрал ее догола, и бросил;

сделались белыми ветви ее…

Опустошено поле,

сетует земля;

ибо истреблен хлеб,

высох виноградный сок,

завяла маслина…

Перед ним пожирает огонь,

а за ним палит пламя;

перед ним земля как сад Едемский,

а позади него будет опустошенная степь,

и никому не будет спасения от него.

Вид его как вид коней,

и скачут они как всадники…

Как борцы бегут они

и как храбрые воины влезают на стену,

и каждый идет своею дорогою,

и не сбивается с путей своих…

Бегают по городу,

поднимаются на стены,

влезают на дома,

входят в окна,

как вор. (Иоиль 1-2:9)

Таково описание Дня Господня, когда активизируется архетип Апокалипсиса и выпускаются запертые до времени демонические силы: так порой дает о себе знать коллективное бессознательное.

По замечанию Форд, многочисленные напасти в книге Откровения, вызванные звуками трубы, имеют много общего с теми бедствиями, которые, согласно Ветхому Завету, постигли Египет: гром, молнии и огненный град перекликаются с тем, что произошло по зову первой трубы; воды Нила, обращенные в кровь, – со второй; тьма египетская – четвертой трубой, которая унесла треть света; нашествие саранчи, восьмое бедствие, соотносится с тем, что принесла с собой пятая труба Апокалипсиса, о чем уже говорилось выше. Можно провести и другие параллели, но они менее очевидны[9]. Мы здесь наблюдаем, так сказать, круговой символизм. Сначала Яхве насылает бедствия на Египет, в результате чего израильтяне смогли выйти из рабства и отправились на поиски земли обетованной. В то же время книга Откровения, которая является в первую очередь иудейским Апокалипсисом, предвещает, что те же самые бедствия обрушатся на сынов Израилевых.

В моей книге «Библия и психэ»[10] я подробно разбираю значение каждого египетского бедствия. В целом мы можем считать, что все вместе эти бедствии символизируют реакцию бессознательного на тиранию эго, психического «фараона». А тираном эго становится в том случае, если оно уверено в своем всевластии, не признает иных авторитетов и не слышит посылов бессознательного. Видимо, во времена Апокалипсиса должно произойти нечто подобное, вероятно, подразумевается, что иудеи начнут вести себя так же, как некогда их притеснители египтяне.

Я считаю важным, однако, подчеркнуть, что грубое вторжение бессознательного постигает тех индивидов, чье сознание отграничено непробиваемой стеной от энергий бессознательного. Так возникает диссоциация, сознательное и бессознательное поля психики оказываются поляризированы, в таком случае уместно говорить о возможном вторжении и грядущих бедствиях. Это характерно не только для отдельно взятых людей, но и для целых цивилизаций: если культура последовательно проводит «секуляризацию» психики и обрубает связи с трансперсональным, ее также могут наводнить те образы, которые мы разобрали. Именно это и происходит с нашей цивилизацией, поэтому сон, который я позволю себе процитировать, не должен вас удивить:

Мы с семьей и младенцем в каком-то месте, похожем на центральный парк. Наш сын вдруг становится похожим на новорожденного цыпленка, но никому нет до этого дела. Вокруг что-то меняется. Земля начинает набухать бугорками, ее разрывает из-под низу какое-то темное бурление. Кажется, никого это особенно не волнует. Ну да, в вечерних новостях снова сообщат: было очередное извержение вулкана. Мы собираем вещи и переходим в другую часть парка, но земля вздувается повсюду. Люди остаются на местах, на их лицах теперь очевидны следы смятения и страха… Мы узнаем, что такое теперь происходит по всему миру. Мы слышим взрывы в глубине земли, они похожи на взрывы бомб. Что это? Просто случайность, или так сама земля мстит нам за многочисленные вторжения? Мы бежим к машине, садимся, едим домой, но от земляных нарывов спасения нет нигде. Огни гаснут, везде пробки, воздух пропитан дымом и газами, я не могу вести машину, младенец рыдает…[11]

Конечно, пересказ этого сна я взял из коллекции Хилла. Но давайте представим себе, что клиент принес нам этот сон для разбора. Что бы вы сделали? Прежде всего, как всегда, необходимо выяснить, что происходит в жизни сновидца; не стоит забывать, что сны всегда говорят о чем-то личном и актуальном, даже если у сна есть и более глубокий пласт. Допустим, с частной жизнью мы разобрались. Теперь переходим к другому измерению. Боюсь, я не смогу объяснить, как узнать, затронул ли сон что-то из коллективного бессознательного или нет: четких критериев у меня не имеется, и каждый случай нужно разбирать отдельно. Но если среди образов сна вдруг замаячил архетип, можно сказать, что дело ясное: это не просто сон о личном. И дальше я уже, привлекая свои знания и опыт, пытаюсь понять, имеет ли сон отношение к тому, что происходит в коллективном бессознательном прямо сейчас. Наличие коллективного измерения вовсе не означает, что этот сюжет актуален для всех. Сон, описанный выше, однако, явно относится к тем, которые выражают дух времени, Zeitgeist.

Съеденная книжка

В десятой части книги Откровения мы сталкиваемся со странным заданием: необходимостью съесть «книжку»:

И голос, который я слышал с неба, опять стал говорить со мною, и сказал: пойди, возьми раскрытую книжку из руки Ангела, стоящего на море и на земле. И я пошел к Ангелу, и сказал ему: дай мне книжку. Он сказал мне: возьми и съешь ее; она будет горька во чреве твоем, но в устах твоих будет сладка, как мед. И взял я книжку из руки Ангела, и съел ее; и она в устах моих была сладка, как мед; когда же съел ее, то горько стало во чреве моем. И сказал он мне: тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах, и языках и царях многих. (10:8-11) (См. рисунок 5.4)

Этот эпизод отсылает нас к видению Иезекииля:

Ты же, сын человеческий, слушай, что Я буду говорить тебе; не будь упрям, как этот мятежный дом; открой уста твои и съешь, что Я дам тебе. И увидел я, и вот, рука простерта ко мне, и вот, в ней книжный свиток. И Он развернул его передо мною, и вот, свиток исписан был внутри и снаружи, и написано на нем: "плач, и стон, и горе".

И сказал мне: сын человеческий! съешь, что перед тобою, съешь этот свиток, и иди, говори дому Израилеву. Тогда я открыл уста мои, и Он дал мне съесть этот свиток; и сказал мне: сын человеческий! напитай чрево твое и наполни внутренность твою этим свитком, который Я даю тебе; и я съел, и было в устах моих сладко, как мед. И Он сказал мне: сын человеческий! встань и иди к дому Израилеву, и говори им Моими словами; (2:8-3:4)

Как вы видите, по большому счету, это один и тот же образ, хотя в оригинале ни слова не говорится о том, что книга будет горька во чреве. Такой сюжетный поворот – когда сновидцу необходимо съесть что-либо – довольно часто встречается во снах, правда, редко кому предлагается отведать именно книгу. Так бессознательное преподносит нам какое-то свое содержание и предлагает переварить, то есть ассимилировать его.

Помимо сказанного, этот мотив интересен еще и тем, что касается двустороннего символизма рта[12]. С одной стороны, рот – рецептивный орган, через который в наш организм поступают питательные вещества и затем, переваривая их, мы делаем их частью себя. В то же время, рот – орган выражающий, именно из него исходит творческое слово. Рот как образ связывает в себе еду и слово, эта связь неоднократно всплывает в Библии в тех случаях, когда Слово Божье предстает пищей. Вот несколько примеров:

Он смирял тебя, томил тебя голодом и питал тебя манною, которой не знал ты и не знали отцы твои, дабы показать тебе, что не одним хлебом живет человек, но всяким [словом], исходящим из уст Господа, живет человек. (Второзаконие 8:3)

Идите, ешьте хлеб мой

и пейте вино, мною растворенное. (Слова Премудрости. Притчи 9:5)

И она встретит его, как мать,

и примет его к себе, как целомудренная супруга;

напитает его хлебом разума,

и водою мудрости напоит его. (Сирах 15:2-3)

Альберт Дюрер. И взял я книжку из руки Ангела, и съел ее… 1497-1498. Гравюра.

Как вы видите, в этих отрывках задействованы оба аспекта: слово, которое исходит из уст Яхве или Софии, должно быть вложено в уста «получателя», чья задача – переварить его как переваривают еду. Следующим шагом пророк, видимо, должен извергнуть принятое слово обратно и произносить его уже своими устами. Заметим, что и в книге пророка Иезекииля, и в книге Откровения пророку поручается съесть книгу только после того, как ему сообщили о том, что его дело – идти в мир и проповедовать. Интересно, многие ли из современных проповедников по-настоящему переварили то, что пытаются нам скормить? Если вам случится столкнуться с тем, кто претендует на звание вещателя вечных истин, спросите его, что он делает: излагает нечто глубоко усвоенное и ассимилированное им самим или же просто жует многократно перетертое, даже не удосуживаясь проглотить то, что держит во рту?

Архетип Апокалипсиса.

Глава 6

Откровение: части 11, 12, 13

Измерь храм Божий

Необычный поворот сюжета ожидает нас в начале одиннадцатой части книги Откровения:

И дана мне трость, подобная жезлу, и сказано: встань и измерь храм Божий и жертвенник, и поклоняющихся в нем. А внешний двор храма исключи и не измеряй его, ибо он дан язычникам: они будут попирать святый город сорок два месяца. (Откр. 11:1-2)

Тема измерений чего-либо, безусловно, заслуживает внимания. В данном случае, как и во многих других, мы находим перекличку с видением Иезекииля, а именно с сороковой частью, где Иезекииль описывает, как во время изгнания ему было видение:

В двадцать пятом году по переселении нашем, в начале года, в десятый день месяца, в четырнадцатом году по разрушении города, в тот самый день была на мне рука Господа, и Он повел меня туда. В видениях Божиих привел Он меня в землю Израилеву и поставил меня на весьма высокой горе, и на ней, с южной стороны, были как бы городские здания; и привел меня туда. И вот муж, которого вид как бы вид блестящей меди, и льняная вервь в руке его и трость измерения, и стоял он у ворот. И сказал мне этот муж: "сын человеческий! смотри глазами твоими и слушай ушами твоими, и прилагай сердце твое ко всему, что я буду показывать тебе, ибо ты для того и приведен сюда, чтоб я показал тебе это; все, что увидишь, возвести дому Израилеву". (Иез. 40:1-4)

Далее следует пространное описание того, как, при свидетельстве Иезекииля, были даны точные измерения храма. В некоторых изданиях Библии (например, в английском издании NIV Study Bible) можно даже найти иллюстрацию данного храма, хотя он никогда не существовал в действительности, – с такой точностью он был описан. Не забывайте, что Иерусалимский храм был разрушен в 586 году до н.э., до видения Иезекииля, и никакого другого храма на его месте в то время быть не могло, поскольку иудеи жили в Вавилонском плену. То же можно сказать и о том, что описано в книге Откровения: описываемый Иоанном храм был полностью разрушен Титом в 70-ом году и не восстанавливался. Иоанну, таким образом, точно так же, как и в свое время Иезекиилю, было поручено измерить не реально существующий, но воображаемый храм.

Сегодня такой подход может показаться нам странным: зачем, казалось бы, применять точные измерения к чему-то иллюзорному? И, конечно, сам собой встает вопрос: а что все эти измерения означают? Мы снимаем мерки, что само по себе является процедурой, требующей тщательности, аккуратности и трезвого ума, в том случае, если собираемся что-то сотворить. Получается, что в данном конкретном случае Иоанн вышел из своей роли созерцателя и оказался, в виде исключения, активным участником божественной драмы. Этот момент быстро проходит, но он был. Мне этот эпизод представляется очередным подтверждением того, что от эго требуется активная помощь бессознательному, которое, будучи активированным, нуждается в удовлетворении своих потребностей. Эго должно принимать самое что ни на есть действенное участие в строительстве храма Самости, само собой ничего не выстроится. И не забывайте о том сне Макса Зеллера, который я уже цитировал: чтобы построить некий необыкновенный храм, необходим труд многих[1].

Жена лунная и солнечная

Следующий образ, возможно, самый психологически значимый в книге Откровения. Итак, в начале двенадцатой части читаем:

И явилось на небе великое знамение: жена, облеченная в солнце; под ногами ее луна, и на главе ее венец из двенадцати звезд. Она имела во чреве, и кричала от болей и мук рождения. И другое знамение явилось на небе: вот, большой красный дракон с семью головами и десятью рогами, и на головах его семь диадим. Хвост его увлек с неба третью часть звезд и поверг их на землю. Дракон сей стал перед женою, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца. И родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным; и восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его. А жена убежала в пустыню, где приготовлено было для нее место от Бога, чтобы питали ее там тысячу двести шестьдесят дней. (Откр. 12:1-6) (См. рисунок 6.1)

Перед нами, безусловно, важный пассаж. Тем более интересно, что он выглядит инородным в книге Откровения. За исключением одной фразы – «родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти все народы жезлом железным» – здесь нет отсылок к другим книгам Библии. Апокалипсис от Иоанна – сложное переплетение сносок, цитат и аллюзий, но данный фрагмент вполне оригинален, и потому стоит особняком. Главной фигурой здесь предстает некая «жена», столь близкая к светилам, что ноги ее покоятся на луне, а сама она облачена в солнце. За этим образом выстраивается вполне понятная цепочка ассоциаций, но, если говорить о толкованиях, большинство комментаторов считает, что жена олицетворяет собой всех верующих, причем каждый относит этот образ к своему сообществу: иудеи пишут, что это символ израильской общины, христиане же утверждают, что христианской. Младенца же все считают Мессией, несмотря на то, что Христос был рожден задолго до видения Иоанна. Некоторые комментаторы отождествляют жену с Марией, в таком случае вознесение новорожденного младенца на небо апеллирует к вознесению взрослого Христа. Многое в таком толковании представляется нам притянутым за уши. Любопытный комментарий дает теология Свидетелей Иеговы: в их понимании лунно-солнечная жена не кто иная как символическая жена Иеговы, – несколько неожиданный подход для сугубо фундаменталистской церкви.

Юнг в свое время с большим вниманием отнесся к разбираемому фрагменту из Апокалипсиса. Вот что он пишет в «Ответе Иову»:

Это видение выходит из ряда вон. В то время как при созерцании предыдущих картин трудно было отделаться от впечатления, что они подверглись избыточной — систематизирующей и приукрашивающей — обработке, здесь возникает ощущение, будто этот фрагмент представлен в изначальном виде и не ориентирован ни на какую воспитательную цель… речь тут идет о случае небесной иерогамии, плод которой — божественный младенец. Ему грозит участь Аполлона, сына Лето, которую также преследовал дракон[2].

Рисунок 6.1 Жена Апокалипсиса. Cloisters Apocalypse, 1310-1320. Иллюстрация. The Cloister Collection. Метрополитен-музей, Нью-Йорк.

В самом деле, сходство данного эпизода с греческим мифом о рождении Аполлона и Артемиды очевидно. Зевс, как известно, вступил в сексуальную связь с Лето, в результате чего она забеременела близнецами. Гера возревновала и стала преследовать Лето, направив по следам соперницы опасного змея Пифона. Стараниями Геры ни одно место не давало Лето разрешиться от беременности. Нигде ей не было приюта. В итоге Аполлон и Артемида были рождены на острове Делос, который даже нельзя в полной мере назвать островом, поскольку он плавал свободно и не имел определенного места. Остров, впрочем, закрепился на своем нынешнем месте, как только близнецы появились на свет, а с Пифоном не замедлил расправиться Аполлон.

Проведем параллели с Откровением. Лето имеет самое непосредственное отношение как к Солнцу, так и к Луне, по сути, она их мать, ведь греки отождествляли антропоморфные фигуры Аполлона и Артемиды с солнцем и луной. Если пытаться перевести сюжет на язык алхимии, можно сказать, что Солнце и Луна сначала пребывали в утробе Лето в состоянии бессознательного coniunctio, а после рождения они – как светила, так и боги – были разделены, то есть прошли через стадию separatio. Вероятно, миф о Лето описывает тот процесс, который протекал на той стадии развития в психике греков. А теперь обратите внимание на то, что происходит в книге Откровения: жена по-прежнему близка к обоим светилам, но они уже мыслятся отдельно, Солнце становится одеянием, Луна – подножием. И эта солнечно-лунная жена рождает не близнецов, но одно дитя. Здесь имеет место нечто обратное по отношению к тому, о чем повествует миф о Лето, с той существенной оговоркой, что теперь символически воссоединены прежде разделенные противоположности.

Эта тема не оставила равнодушной и Юнга. Вот что он пишет в «Ответе Иову»:

Сын, появляющийся в результате этой небесной свадьбы, неизбежно будет complexio oppositorum*, объединяющим символом, целостностью жизни. Бессознательное Иоанна, разумеется, не без причины, производит тут заимствование из греческой мифологии, чтобы передать своеобразное эсхатологическое переживание: ведь оно не должно ассоциироваться с рождением младенца Христа, состоявшимся при совсем других обстоятельствах[3].

Не забудем, однако, что младенец был тут же вознесен, что позволило Юнгу прийти к следующему заключению:

Новорожденному младенцу так и не предоставляется возможности для собственных действий[4].

Не побоюсь сказать, что рассказ о лунно-солнечной жене является жемчужиной в тексте Откровения. Психолог не может не увидеть, что именно здесь, среди шума и ярости, притесняемое нагромождением апокалиптических образов, покоится трепетное сердце видения Иоанна. В этом эпизоде внезапно и ярко проявился символизм coniunctio, - в эпизоде, чья оригинальность тем более заметна на фоне остального текста, сплошь испещренного цитатами. Тот факт, что образы здесь перекликаются с языческими, лишний раз подтверждает подлинность видения, о чем недвусмысленно высказался Юнг:

Ориентиром может служить тот факт, что Иоанн, изображая рождество, использует миф об Аполлоне и Лето: в противоположность христианской традиции, речь там идет о продукте бессознательного. В бессознательном же имеется в наличии все то, что отвергается сознанием, и чем более христианским является сознание, тем более язычески ведет себя бессознательное, особенно когда в отвергнутом язычестве еще кроются жизнеспособные ценности, т. е. когда вместе с водой выплескивают и ребенка (что очень часто и происходит)[5].

Не устану повторять, что образы небесных светил, позаимствованные из греческой мифологии, несут первостепенное значение: так проявляет себя символика целостности. Носителем этой целостности, воплощением coniunctio становится новый персонаж – младенец.

Война на небе

Мы приблизились к тому моменту, когда на небесах произошла битва, Сатана оказался повержен и был изгнан из небесной обители на землю, о чем повествует двенадцатая часть книги Откровения:

И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним. И услышал я громкий голос, говорящий на небе: ныне настало спасение и сила и царство Бога нашего и власть Христа Его, потому что низвержен клеветник братий наших, клеветавший на них пред Богом нашим день и ночь. Они победили его кровию Агнца и словом свидетельства своего, и не возлюбили души своей даже до смерти. Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени. (12:7-12)

Крайне любопытный с психологической точки зрения поворот. В этом переломном месте, в тот самый момент, когда Иоанн узрел описанное выше, происходит разрыв божественной плеромы, т.е. бессознательного. Бунтовщик оказывается изгнанным на землю, и тем самым закрепляется раскол прежде единого Бога на добро и зло. Говоря словами Юнга, можно сказать, что родился Сатана, второй сын Яхве. Христос, первый сын Яхве, однако, рассказывал об этом за десятилетия до написания Откровения в Евангелии от Луки: «Я видел сатану, спадшего с неба, как молнию» (10:18). Или мы имеем дело с пророчеством, или действительно события оказались поменяны местами.

В знаменитой поэме Джона Милтона «Потерянный рай» обыгрывается иудео-христианская легенда, согласно которой Сатана был низвержен с небес задолго до грехопадения Адама и Евы и жил в Эдемском саду, приняв образ змея. В шестой части Бытия упоминается, что в далекие времена имела место порочная связь божьего сына со смертной женщиной; книга Еноха не скупится на рассказы о падших ангелах, существовавших еще во времена потопа. Как мы видим, Сатана мог пасть в любое время, как богословы, так и поэты вольны приписывать это событие разным эпохам. Но вернемся к Милтону, который повествует об Адаме и Еве:

Что побудило первую чету,

В счастливой сени, средь блаженных кущ,

Столь взысканную милостью Небес,

Предавших Мирозданье ей во власть,

Отречься от Творца, Его запрет

Единственный нарушить? — Адский Змий!

Да, это он, завидуя и мстя,

Праматерь нашу лестью соблазнил;

Коварный Враг, низринутый с высот

Гордыней собственною, вместе с войском

Восставших Ангелов, которых он

Возглавил, с чьею помощью Престол

Всевышнего хотел поколебать

И с Господом сравняться, возмутив

Небесные дружины; но борьба

Была напрасной. Всемогущий Бог

Разгневанный стремглав низверг строптивцев,

Объятых пламенем, в бездонный мрак,

На муки в адамантовых цепях

И вечном, наказующем огне,

За их вооружённый, дерзкий бунт. (1:33-49)[6]

В этой поэме описываются те же события и персонажи, что и в книге Откровения, однако время событий отнесено к началу человеческой истории: здесь Мильтон следует представлениям своего времени. Такой взгляд, однако, ни в коей мере не согласуется с каноническими текстами, в частности, с книгой Иова, о чем писала исследователь Ривка Клюгер в работе «Сатана в Ветхом Завете»[7]. На протяжении всего периода, который охватывает Ветхий Завет, Сатана имел свободный доступ на небо, следовательно, еще не был изгнан и отвержен.

Нам представляется знаменательным то, что поэма была написана в семнадцатом веке. Как писал Юнг в «Aion»’е – и здесь я полностью с ним согласен – Сатана пал не иначе как в веке шестнадцатом, когда появился знаменитый пособник дьявола и когда была возрождена легенда о Фаусте и Мефистофеле. Можно сказать также, что это произошло в самом начале шестнадцатого века, поскольку уже тогда метафизическая проекция Бога поблекла и начала утрачивать былое влияние – правда, пока только для высокообразованного меньшинства. Тогда же противоречивый образ Люцифера, этого «носителя света», выходит на подмостки, то есть входит в сферу эго. Не следует все же забывать, что эго, вступившее в связь с трансперсональными энергиями, подвержено инфляции и рискует стать возгордившимся люцифером в самом дурном понимании этого образа[8].

Напомню, однако, что говорит нам книга Откровения:

Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени. (12: 12)

Мы видим, что небеса (коллективное бессознательное) избавляются от неудобного им Сатаны, и он поселяется на земле, то есть в пространстве эго. Такой сценарий неплохо согласуется с тем, что мы наблюдаем последние пять веков христианского эона. Человечество стало более активным и вполне осознанно вложило свою созидательную энергию в разные сферы деятельности. И, конечно же, как результат, не замедлила сказаться инфляция эго. Таково положение человечества на сегодняшний день, и нам не стоит делать вид, что это не так.

В иллюстрациях Вильяма Блейка к книге Иова можно найти забавную параллель тем образам, что мы встречаем в эпизоде изгнания Сатаны. Я в свое время написал небольшую книгу об этих двадцати двух гравюрах и хочу сказать, что в целом они иллюстрируют события, описанные в упомянутой книге[9]. Так, пятнадцатая гравюра соотносится с тем моментом, когда Яхве указывает Иову на Бегемота как на совершенное творение Бога (40:15); можно предположить, что Бегемот представляет собой обратную сторону Бога (см. рис. 6.2). Шестнадцатая гравюра, однако, разительно отличается от других. На ней изображен Сатана, летящий прямо в ад, даже ниже уровня земли – но ведь в книге Иова и близко нет ничего подобного! Почему же Блейк счел необходимым вставить эту гравюру в ряд других? Вероятно, чуткая натура художника подняла этот образ из бессознательного и перенесла на жестяную пластину, запечатлев тот момент, когда Иов внезапно осознал двойственную природу Бога. Это мгновение с неизбежностью раскололо, разделило Яхве и Сатану. Я нахожу этот случай интересным примером того, как глубокие уровни психики проявляют себя в творческом откровении, - а в случае с Блейком избранный им материал только способствовал подобным прорывам (см. рисунок 6.3).

Рисунок 6.2 Вильям Блейк. Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя… Иллюстрации к книге Иова. Акварель.

Рисунок 6.3 Вильям Блейк. Ты преисполнен суждениями нечестивых… Иллюстрации к книге Иова. Акварель.

Два зверя

В тринадцатой части Откровения читаем:

И стал я на песке морском, и увидел выходящего из моря зверя с семью головами и десятью рогами: на рогах его было десять диадим, а на головах его имена богохульные. Зверь, которого я видел, был подобен барсу; ноги у него -- как у медведя, а пасть у него -- как пасть у льва; и дал ему дракон силу свою и престол свой и великую власть… И увидел я другого зверя, выходящего из земли; он имел два рога, подобные агнчим, и говорил как дракон. Он действует перед ним со всею властью первого зверя и заставляет всю землю и живущих на ней поклоняться первому зверю, у которого смертельная рана исцелела… (Откр.13:1-2, 11-12) (См. рис. 6.4).

Конечно, здесь много интересных деталей, но я, пожалуй, ограничусь лишь общим комментарием о природе двух зверей, поскольку они играют в данном эпизоде ключевую роль, в том числе и в психологическом смысле. Большинство исследователей считает, что под «зверьми» Иоанн имел в виду небезызвестных монстров Левиафана и Бегемота. Первый – морское чудовище («из моря»), второй – земное («из земли»). Не забудем, что в том случае, когда активизируется архетип и бессознательное оказывается разверзнутым, Самость являет себя буйно и полно – и не только в виде духовных, но и животных трансперсональных энергий. Посмотрите, к примеру, что приснилось нашему с вами современнику: «Стало невыносимо жарко: произошел ядерный взрыв. В результате случилось землетрясение и на поверхность оказались вынесены яйца динозавра, спавшие в недрах земли»[10]. Такая вот современная интерпретация старого апокалиптического мотива появления чудовищ.

Впервые Левиафан и Бегемот упоминаются в Библии в книге Иова, где Яхве «из бури» сообщает Иову следующее:

Препояшь, как муж, чресла твои:

Я буду спрашивать тебя, а ты объясняй Мне.

Ты хочешь ниспровергнуть суд Мой,

обвинить Меня, чтобы оправдать себя?

Такая ли у тебя мышца, как у Бога?

И можешь ли возгреметь голосом, как Он?

Укрась же себя величием и славою,

облекись в блеск и великолепие;

излей ярость гнева твоего,

посмотри на все гордое и смири его;

взгляни на всех высокомерных и унизь их,

и сокруши нечестивых на местах их;

зарой всех их в землю и лица их покрой тьмою.

Тогда и Я признаю, что десница твоя может спасать тебя.

Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя…

Можешь ли ты удою вытащить левиафана

и веревкою схватить за язык его? (Иов. 40:2-10,20)

В порыве самохвальства Бог решает показать Иову место, которому Юнг дал остроумное название «менажерия». Там обитают первобытные формы психе. Этот, по словам того же Юнга, «бездонный мир «оболочек»» представляет собой теневую сторону Яхве. В Апокалипсисе «оболочки» выходят из тени на свет и открыто заявляют о себе. Знакомый нам мотив: трансперсональные энергии прорываются в эго. Силы божественно-высокого обрушиваются с небес, демонические энергии поднимаются из ада, а из неведомых морских глубин и земных просторов выходят дикие силы первобытной звериной мощи.

Символическое присутствие Бегемота и Левиафана в книге Откровения намекает на некую глубинную связь данного текста с книгой Иова, что приближает нас к пониманию того, почему Юнг счел возможным в «Ответе Иову» разобрать обе эти книги. Конечно, в начале своей работы Юнг уделяет внимание ветхозаветной книге Иова, однако затем переходит к новозаветному Апокалипсису. Действительно, в этих библейских текстах намечается некая преемственность: то испытание, которое было личным переживанием Иова, во время Апокалипсиса ложится на плечи всех и каждого. При таком рассмотрении «Ответ Иову» не только предлагает новый подход к той миссии, которая была возложена на самого Иова, но и помогает понять те события, которые описаны в книге Откровения. Эта работа Юнга может приблизить нас к пониманию того, что происходит с теми немногими, кому выпала доля повторить судьбу Иова, - но она также способна приоткрыть смысл всех тех апокалиптически заряженных процессов, которые протекают в коллективной психике в наше с вами время и от которых мы не можем отгородиться даже в том случае, если остаемся только их сторонними наблюдателями.

И здесь, повторюсь, поистине бесценным руководством предстает «Ответ Иову», эта небольшая работа Юнга. Нигде больше мы не найдем ключ к пониманию таких проявлений Апокалипсиса в коллективном психическом, как, например, история Холокоста. А ведь сегодняшний Апокалипсис еще не завершен. Как только вы овладеете символическим языком, вы сможете увидеть то, что происходит сейчас; не нужно быть пророком, достаточно просто открыть глаза и иметь смелость всмотреться в то, что лежит за фасадом культуры: в коллективную психику. Конечно, это требует усилий и понять Юнга не так-то просто.

В апокрифическом сирийском Апокалипсисе Баруха читаем, что «Левиафан выйдет из моря тогда, когда явится Мессия»[11]. Оттуда же мы узнаем, что Бегемот также не примнет выйти на всеобщее обозрение, после чего оба зверя пойдут в пищу спасенным. Эта тема превосходно обыграна в одной иудейской легенде. Я люблю эту легенду за ее психологизм, о чем я уже писал в «Библии и психе»[12]. Согласно легенде, Мессия устроит большой банкет, на котором плоть Бегемота и Левиафана будет съедена, после чего Эдемский сад будет восстановлен. Вот версия Рафаэля Патая из его «Мессианских текстов»:

И накроет в этот час Святейший, да пребудет он благословен вовеки, столы, и расчленит Бегемота с Левиофаном… и будет пир для праведных. И рассадит он каждого за столом по заслугам его… И напоит Святейший, да пребудет он благословен вовеки, каждого вином из винограда, на шестой день творения созданного… И исполнит он желания каждого, и сойдет с трона Славы и воссядет с ними… и принесет с собой все лучшее из сада Эдемского…[13]

И далее:

И Святейший, да пребудет он благословен вовеки, откроит им смысл новой Торы, которая через Мессию будет им передана… И возьмет в этот час Святейший, да пребудет он благословен вовеки, ключи от Геенны и передаст их Михаилу и Гавриилу, говоря: «Идите и отройте врата Геенны и пусть выйдут наверх…» И предстанут в тот же час Гавриил и Михаил перед грешниками, и омоют их, и умостят их мазями, и излечат их от ран, оденут же их в наряды чистые и красивые, возьмут их после за руки и выведут наружу, и предстанут они перед Святейшим, да пребудет он благословен вовеки…[14]

Превосходная версия событий, не правда ли? Иудейская легенда предлагает нам картину примирения и интеграции, при которых возвращается всеобщность. В каноническом Апокалипсисе только один образ, который появляется в конце текста, символизирует всеобщность – мандала, в целом же книга Откровения перенасыщена символикой сепарации. Видимо, это неотъемлемая часть той стадии процесса становления коллективной психики, которая описана в Откровении. Легенда о «Мессианском банкете» продолжает эту мысль и говорит о том, что следующим этапом первобытные энергии психики будут ассимилированы.

Число 666

Из тринадцатой части книги Откровения мы узнаем о том, что Зверю будет дана власть и ему будут поклоняться в Последние дни; очевидна связь этого пассажа с исторической ситуацией позднего Рима, вспомним, что последние римские императоры объявляли себя богами. Белее того, почитатели Зверя будут помечены его именем или его числом (см. рисунок 6.5; сравните с рисунком 4.4).

Рисунок 6.5 Метка Зверя. Иллюстрация. Бодлианская библиотека. Оксфорд.

Далее констатируется: «Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое; число его шестьсот шестьдесят шесть» (13:18). Возможно, кто-то из вас припомнит, что Юнг писал о Болонской эпитафии в «Mysterium Coniunctionis»: «В течение веков она блестяще играла роль "липучки", на которую слетались все постижимые мысли, жужжавшие в человеческом разуме», - иными словами, надпись веками провоцировала на самые разнообразные и невероятные интерпретации[15]. Что ж, то же самое можно сказать и о числе 666. Разные социальные группы в разное время проецировали число 666 на имена своих врагов, в этом им помогала античная традиция соотнесения букв с числами (первая буква алфавита – единица, вторая – двойка и так далее). В дело шли и латинский, и греческий, и еврейский алфавит, а иногда и их комбинация – до тех пор, пока в итоге не получалось верное число. Не то что бы это было слишком сложно. Самой популярной версией стало соотнесение числа 666 с именем римского императора Нерона. Особенно хорошо подходило словосочетание «Нерон Цезарь», хотя и другие цезари не избежали обвинений в связи с пресловутым числом. Некоторые отцы церкви считали, что 666 намекает на гностическую восьмерицу, Огдоаду, - все потому, что гностики были заклятыми врагами церкви. С приходим в Европу Реформации в шестнадцатом веке это число было атрибутировано Католической церкви, которую протестанты называли «Italika Ikklesia»[16]. Протестанты, конечно, не замедлили обнаружить, что, если написать слово «Папа» по-гречески, Papeiskos, все прекрасно сложится. Католики отплатили услугой за услугу и подвели 666 под имя Лютера. Христиане также умудрялись в разное время клеймить связью со злосчастным числом и Мухамеда, и Наполеона, и Гитлера[17].

Я не возьмусь говорить о смысле этого числа, но хотел бы обратить ваше внимание на то, что в нем акцентировано число шесть, повторенное трижды. Традиционно шестерку считают числом брачного союза. У этого есть символическое обоснование (не забудем, что символические интерпретации разительно отличаются от рационального анализа): число шесть – продукт союза двух первых простых чисел, двойки и тройки. Имеется и более убедительный довод: шестиугольник представляет собой не что иное как соединение двух треугольников. Этот образ был в ходу у алхимиков, для которых один из треугольников (с вершиной, направленной вверх) обозначал огонь, а другой воду. Наложенные друг на друга, пребывающие, так сказать, в брачном союзе, они образуют Соломонову печать, или звезду Давида (см. рисунок 6.6).

class="book">

Рисунок 6.6

Отнюдь не очевидно, какими путями символизм числа шесть может привести ко всем инфернальным коннотациям числа 666. Возможно, при соединении огня и воды неизбежен конфликт, и при таком подходе шестерка кажется негативно окрашенной. Мне также кажется, что в шестерке союз двух и трех происходит под эгидой числа три, то есть при довлеющей позиции эго[18]. Эго – «носитель света», но и светоносец может играть крайне неоднозначную роль: вспомним Люцифера. Еще одну цепочку ассоциаций предлагает нам нумеричный счет. Взятая в ряду самых первых четырех чисел (1, 2, 3, 4), двойка несет в себе «демонический» заряд. Это связано с тем, что в числе два заложено присутствие некого другого, так сказать, теневой стороны. Взять хотя бы слово «двойственный» с его значением «сомнительный, подозрительный, неоднозначный». То же можно сказать и о числе шесть во второй четверке чисел (5, 6, 7, 8). Оно занимает то же, второе, место в ряду их четырех, и оно так же говорит о конфликтности, о неком противостоянии двух треугольников. Все мои рассуждения могут показаться читателю сплошной спекуляцией. Что ж, ваше право отвергать или принимать их. Числа сами провоцируют на попытки символического истолкования, и нам, в конце концов, важно хотя бы попытаться понять, почему число шесть так устойчиво «дьяволично» в книге Откровения.

Рисунок 6.7

Напоследок хочу поделиться личным опытом. Когда я работал над книгой «Эго и архетип», я держал на своем рабочем столе рисунок шестиугольника: он был частью сна, который я анализировал. Однажды ко мне заглянула моя шестилетняя дочь; увидев рисунок, она вздрогнула. Для нее это шестиугольник, с двумя отверстиями ближе к верхней части, выглядел как маска первобытного страшного темного бога, - вот вам еще одно проявление темной стороны числа шесть (см. рисунок 6.7)[19].

Архетип Апокалипсиса

Глава 7.

Откровение: части 14, 15, 16

Первые плоды

В начале четырнадцатой части читаем:

И взглянул я, и вот, Агнец стоит на горе Сионе, и с Ним сто сорок четыре тысячи, у которых имя Отца Его написано на челах. И услышал я голос с неба, как шум от множества вод и как звук сильного грома; и услышал голос как бы гуслистов, играющих на гуслях своих. Они поют как бы новую песнь пред престолом и пред четырьмя животными и старцами; и никто не мог научиться сей песни, кроме сих ста сорока четырех тысяч, искупленных от земли. Это те, которые не осквернились с женами, ибо они девственники; это те, которые следуют за Агнцем, куда бы Он ни пошел. Они искуплены из людей, как первенцу Богу и Агнцу. (14:1-4)

Я хочу обратить ваше внимание на тему «первых плодов», которая возникает по ассоциации со ста сорока четырьмя тысячами упомянутых в тексте людей. Это немалое число можно рассматривать как апофеоз числа двенадцать: это двенадцать в квадрате, умноженное на тысячу, иными словами, это возведенное в большую, а затем и еще большую степень двенадцать, это число абсолюта, тотальности. Как мы помним, в книге Откровения этим числом обозначено количество мучеников, принесенных в жертву за то, что они последовали за Агнецом, который, в свою очередь, также оказался жертвой.

Но вернемся к интереснейшей теме Ветхого Завета. Речь идет о «первых плодах». Как недвусмысленно заявляет Яхве, первые плоды (в том числе плоды чрева человека) принадлежат ему. Они подлежат жертвоприношению. Тот, кто поступился этим предписанием, полакомился первым урожаем или сберег любимого дитя, навлекает на себя великое бедствие. Об этом говорится прямо во второй части книги пророка Иеремии: «Израиль был святынею Господа, начатком плодов Его; все поедавшие его были осуждаемы, бедствие постигало их, говорит Господь» (Иер. 2:3). Символическое значение здесь то же: первые плоды – Бога, у того, кто не отдаст их добровольно, их отнимут насильно.

Во времена, описанные в Бытии, народ Израиля поплатился за невыполнение этого закона. Их первенцы, «первые плоды», были убиты. Иудеи не отдали положенное добровольно, и их постигла кара. Этот закон действует и на божественном уровне: в жертву приносится единственно рожденный Сын Яхве. Я не знаю причину этого явления, но бесспорно то, что данный закон действует на многих уровнях психики. Из моих наблюдений я могу заключить, что первенец, как правило, психологически отличается от своих братьев и сестер, как отличается, например, единственный ребенок в семье от других детей. В психике перворожденного активируются иные, более проблематичные связи с трансперсональным уровнем. Мы не знаем, в чем смысл описываемого закона, и тем не менее можем утверждать, что он представляет собой, так сказать, непреложный архетипический факт.

Вечное Евангелие

А наш Апокалипсис повествует далее о следующем:

И увидел я другого Ангела, летящего по средине неба, который имел вечное Евангелие, чтобы благовествовать живущим на земле и всякому племени и колену, и языку и народу; и говорил он громким голосом: убойтесь Бога и воздайте Ему славу, ибо наступил час суда Его, и поклонитесь Сотворившему небо и землю, и море и источники вод. (14:6-7)

Нас больше всего интересует образ «вечного Евангелия». Вот что пишет о нем Юнг в «Ответе Иову»:

Виды на будущее, хотя бы отчасти утешительные, тотчас вновь открываются бдительными ангелами. Первый из них возвещает Вечное Евангелие, квинтэссенция коего выражается словами: «Бойтесь Бога!» О любви Божьей уже и речи нет. А пугает только нечто ужасное[1].

Далее Юнг продолжает:

Кто всерьез взялся бы утверждать, что Иоанн неверно предвидел по крайней мере перспективы, непосредственно грозящие нашему миру в конце христианского зона? Знал он и то, что в божественной плероме всегда будет пылать тот огонь, в котором корчится Сатана. Бог имеет устрашающе двойственный вид: море милосердия схлестывается с пылающим огненным озером, а свет любви изливается поверх темного жара, о котором сказано: «Ardet non lucet» («горит, но не светит»). Вот оно, вечное Евангелие (в отличие от Евангелия времени): Бога можно любить и нужно бояться[2].

Психолог должен понимать, что, приближаясь к Самости, человек испытывает как возбуждение, так и тревогу. Вспомним реакцию Иоанна на встречу с Богом в начале книги Откровения: «И когда я увидел Его, то пал к ногам Его, как мертвый» (Откр. 1:17). Из Библии в целом можно заключить, что подобный глубокий обморок – типичное следствие появления Бога, поэтому Ангел должен первым делом возвестить свое: «Не бойся!». Важно помнить, что возбуждение является прямым признаком близости к трансперсональному. Далеко не каждый, особенно если речь идет о взрослом человеке, умеет адекватно переживать тревогу и волнение. Крайние формы волнения можно было бы сами по себе назвать небольшим апокалипсисом. Я уже писал в начале этой книги: я считаю, что психологически за образом Апокалипсиса стоит контакт сознания с Самостью; при таком подходе нарастающее волнение – предвестник неминуемого контакта. «Бога можно любить и нужно бояться».

Дым вечного мучения

И тут мы плавно переходим к теме мучения, которое «будет восходить во веки веков»:

И третий Ангел последовал за ними, говоря громким голосом: кто поклоняется зверю и образу его и принимает начертание на чело свое, или на руку свою, тот будет пить вино ярости Божией, вино цельное, приготовленное в чаше гнева Его, и будет мучим в огне и сере пред святыми Ангелами и пред Агнцем; и дым мучения их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью поклоняющиеся зверю и образу его и принимающие начертание имени его. (Откр. 14:9-11) (См. рисунок 7.1).

Рисунок 7.1 Лимбургские братья. Ад, из Великолепного часослова герцога Беррийского. 1413-1416. Иллюстрация. Музей Конде, Шантийи, Франция.

Предельно упрощая, можно сказать, что «мучим в огне и сере» будет тот, кто полностью идентифицируется с первобытной психикой. Если Самость настигла того, кто сам стал Зверем (воплощением первобытных энергий, и Левиафаном, и Бегемотом в одном лице), то его непременно будет терзать жажда власти и удовольствия. Все то, что воплощает в себе удовольствие (включая жажду обладания, зависть, ненависть, ведь за этим также стоит стремление к удовольствию) и все то, что подразумевает властность, стремление взять верх, принадлежит Зверю и представляет собой «сырую серу», которую алхимики противопоставляли настоящей Сере.

И здесь нам снова помогают находки Юнга. В «Mysterium Coniunctionis» есть интересный пассаж, настолько многозначительный, что его следует перечитывать хотя бы изредка. В нем Юнг подходит к алхимическим аллегориям так, будто бы он взялся анализировать сон, – что нам на руку, ведь такие сны и вправду могут сниться. Итак, Юнг устанавливает прямую связь между серой и «заразой страстей», затем развивает эту мысль:

Вы тоже подхватили это коллективное заболевание. А потому хоть раз подумайте о своем поведении… и задайте себе вопрос: Что скрывается за всеми этими страстями? Жажда вечного, которая, как вы сами понимаете, никогда не удовлетворится даже самым лучшим, потому что это во имя "Ада" обуреваемый страстями "теряет рассудок и становится неистовым" Чем больше ты цепляешься за то, чего жаждет весь мир, тем больше ты становишься Таким-Как-Все, человеком, который еще не открыл себя и бредет по жизни подобно слепцу, с сомнамбулической уверенностью увлекая за собой другого слепца прямо к краю оврага. Такие-Как-Все всегда в большинстве. Очисти свой интерес от этой коллективной серы, которая цепляется ко всем, подобно проказе. Ибо желание горит только для того, чтобы сжечь самое себя, и из этого огня появляется истинный живой дух, который создает жизнь по своим собственным законам… Это значит: гори в своем собственном огне и не будь подобен комете или мигающему маяку, показывающему правильный путь другим, но неведающему своего пути[3].

Далее Юнг продолжает распространяться на эту тему, но и из приведенного отрывка ясно, что это такое – гореть «в огне и сере». Это настоящий обжиг, calcinatio, и стоит ли объяснять, как переживается стадия с таким названием.

Все же не совсем ясно, почему в огне, пусть даже и в огне жутких первобытных страстей, надо гореть «во веки веков»? Не похоже, чтобы речь шла о трансформации. Вероятно, эту цитату следует понимать в общем контексте книги Откровения в частности и христианских книг в целом, так как все они документируют одну стадию – separatio. Откровение, правда, как мы увидим в дальнейшем, заканчивается-таки символом целостности, образом Нового Иерусалима, этого города-мандалы, – однако в остальном книга Откровения пестрит иллюстрациями радикального разделения и противостояния между небом и землей, духом и материей, верхом и низом. Для того, кто пребывал в этом мифе, расщепление виделось чем-то не имеющим конца. Ориген, который в третьем веке все еще надеялся, что Дьявола реабилитируют, не мог быть понятым и прослыл еретиком. Книга Откровения – справочник separatio, настоящая энциклопедия старого эона. Однако в новом эоне положение дел, описанное в Апокалипсисе, не может не поменяться. Наш эон – «психологический», он несет в себе объединение расщепленных некогда противоположностей.

Жатва

Давайте теперь обратим внимание на тему «жатвы». О том, что пришло ее время, мы узнаем в следующем отрывке:

И взглянул я, и вот светлое облако, и на облаке сидит подобный Сыну Человеческому; на голове его золотой венец, и в руке его острый серп. И вышел другой Ангел из храма и воскликнул громким голосом к сидящему на облаке: пусти серп твой и пожни, потому что пришло время жатвы, ибо жатва на земле созрела. И поверг сидящий на облаке серп свой на землю, и земля была пожата. И другой Ангел вышел из храма, находящегося на небе, также с острым серпом. И иной Ангел, имеющий власть над огнем, вышел от жертвенника и с великим криком воскликнул к имеющему острый серп, говоря: пусти острый серп твой и обрежь гроздья винограда на земле, потому что созрели на нем ягоды. И поверг Ангел серп свой на землю, и обрезал виноград на земле, и бросил в великое точило гнева Божия. И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь из точила даже до узд конских, на тысячу шестьсот стадий. (Откр. 14:14-20)

Ну и дела! Здесь в завуалированной форме говорится о том, что человечество – «агрикультура», Бог выращивает его для урожая и пожинает его, когда приходит время. Мы можем встретить эту идею и среди других источников, например, в апокрифической первой книге Еноха. В том месте, где Енох рассказывает о событиях, произошедших до Потопа, он упоминает, что ангелы сошли с небес и взяли в жены дочерей человеческих. И вот что произошло далее:

И они взяли себе жён, и каждый выбpал для себя однy; и они начали входить к ним и смешиваться с ними, и наyчили их волшебствy и заклятиям, и откpыли им сpезывания коpней и деpевьев. Они зачали и pодили великих исполинов, pост котоpых был в тpи тысячи локтей. Они поели всё пpиобpетение людей, так что люди yже не могли пpокаpмливать их. Тогда исполины обpатились пpотив самих людей, чтобы пожиpать их. (2:8-11)[4]

Юнг в «Ответе Иову» атрибутировал рождение этих исполинов «инфляции культурного сознания, которое имело место в этот период», перед Потопом[5]. В моей книге «Творение сознания» я привожу в пример интересный сон, который я позволю себе процитировать. Хочу отметить, что, приводя здесь этот апокалиптический сон, я преследую одну цель: еще раз подчеркнуть, что книга, которую вы сейчас читаете, посвящена отнюдь не разбору неких абстрактных идей и теорий, но имеет дело с самой что ни на есть живой психической реальностью, с тем, что происходит здесь и сейчас.

Я прогуливаюсь вдоль чего-то, напоминающего частокол, глядя на открывающуюся передо мной панораму Нью-Йорка… Нью-Йорк весь в развалинах — и мы понимаем, что весь мир разрушен. Город представляет собой бесконечную груду камней, повсюду полыхает пожар, тысячи обезумевших людей бегут в разные стороны, Гудзон вышел из берегов и затопил многие районы города, над которым клубится дым. Насколько хватало глаз, город буквально сравнялся с землей. Смеркалось; в небе виднелись огненные шары, напоминающие шаровые молнии, которые двигались по направлению к земле. Это был конец света, полное разрушение всего созданного человеком и человеческой цивилизацией.

Виновником этого чудовищного разрушения было племя огромных великанов, прибывших из космоса. Из своего укрытия я видел двоих великанов, сидящих посреди развалин; небрежным движением руки они хватали мечущихся людей целыми пригоршнями и пожирали их… приземлились на летающих тарелках (огненные шары тоже использовались для приземления). Фактически, жизнь на земле была задумана этим племенем гигантов, которые культивировали нашу цивилизацию таким же образом, как мы выращиваем овощи в теплице. Наша планета была для них чем-то вроде теплицы, и теперь они вернулись, чтобы собрать плоды, которые они некогда посеяли…[6]

Приведенный сон изобилует той же апокалиптической образностью, что и книга Еноха, – а все потому, что эти образы не увядают и сегодня так же актуальны, как в древности.

Какой психологический феномен стоит за поглощением людей гигантами? Инфляция. То, что стало эпидемией нашего времени. Говоря словами Иисуса из гностического евангелия от Фомы, «Блажен тот лев, которого съест человек, и лев станет человеком. И проклят тот человек, которого съест лев, и лев станет человеком» (Изречение 7)[7]. Итак, перед нами для возможности: либо человек съедает льва и лев возвышается до человека, либо лев съедает человека и подчиняет его себе. Тот же выбор стоит и пред сознанием в те периоды, когда активируется коллективное бессознательное. Если льву или гиганту удалось проглотить эго, человек перестает быть человеком, что прискорбно. Если же сознание смогло ассимилировать и понять содержание коллективного бессознательного, архетипы гуманизируются. Вот она, жатва. Вопрос всех вопросов, затрагивающий все формы бытия: кто поглотит кого? Оказывается, что такой элементарный принцип животного мира, как пищевая цепь, актуален и для психологии.

Семь язв в семи золотых чашах

Обратимся теперь к главам пятнадцатой и шестнадцатой, которые, помимо прочего, повествуют нам о язвах и чашах:

И после сего я взглянул, и вот, отверзся храм скинии свидетельства на небе. И вышли из храма семь Ангелов, имеющие семь язв, облеченные в чистую и светлую льняную одежду и опоясанные по персям золотыми поясами. И одно из четырех животных дало семи Ангелам семь золотых чаш, наполненных гневом Бога, живущего во веки веков. И наполнился храм дымом от славы Божией и от силы Его, и никто не мог войти в храм, доколе не окончились семь язв семи Ангелов.

И услышал я из храма громкий голос, говорящий семи Ангелам: идите и вылейте семь чаш гнева Божия на землю. (15: 5-8, 16:1) (См. рисунок 7.2)

Затем все семь чаш последовательно проливаются на землю. Примечательно, что ужасное содержимое хранится не где-нибудь, а в золотых чашах. В дальнейшем мы увидим, что золотую чашу держит блудница, та, что верхом на звере: еще один пример того, как высокая ценность сосуда контрастирует с ужасающим содержанием. Переходя на язык психологии, мы можем сказать, что золотая чаща символизирует Самость: речь явно идет о чем-то не простом, а золотом, о чем-то таком, что несет большую ценность. Широко известно, какое значение придавали золоту алхимики. Язвы в золотых чашах – парадокс, комбинация противоположностей.

Если абстрагироваться от того, сколь пугающим выглядит описание язв, и попытаться взглянуть на данный пассаж объективным взглядом исследователя, мы увидим то же, с чем уже сталкивались в книге Откровения: небеса решают избавиться от нечистот и выливают их на землю. Если перевести происходящее на язык психологии, можно сказать, что негативное содержание коллективного бессознательного (небес) изливается в эго (на землю), а все потому, что в бессознательном скопился переизбыток плохого и в итоге бессознательное просто-напросто прорвало. Мне ближе такой, механистический, подход к психологическим процессам: он позволяет избежать проекции, соблазна приписать бессознательному желание отмщения, чем подчас грешит книга Откровения. Бессознательное обычно и не думает о том, чтобы кого-либо наказать, оно просто реагирует на эго в соответствии с действиями последнего. И если эго, как это часто бывает, использует бессознательное как контейнер для сброса всего того, что считает нежелательным, в один прекрасный момент контейнер переполнится и его содержание полезет наружу. Такой механизирующий подход, позволяющий взглянуть на психологию как на закон гравитации, разумеется, не полон, – но он корректирует «наказующие» проекции.

Драконы изрыгающие жаб. 15ый век н.э. Миниатюра из книги Liber Floridus. Музей Конде, Шантийи, Франция.

Из сказанного выше можно сделать вывод, что психологическое затопление наступает в результате хронического пренебрежения бессознательным, ведь именно невнимательное отношение к этой области и приводит к тому, что в бессознательном накапливаются подавленные отходы либидо. Иудео-христианская мифология представляла описываемую ситуацию как наказание за отказ воздать Богу богово. Как по мне, такое поведение хуже греха: это серьезная психологическая ошибка. Давайте называть ошибку ошибкой, это сделает нас более объективными и избавит от ненужного чувства вины. Достаточно того, что человеку и без того сложно признать свои ошибки, особенно крупные, – не будем же усложнять ситуацию.

Что же касается язв, нещадно сбрасываемых на землю, вот вам для примера один сон, который попался мне на глаза:

Я нахожусь на высоте полета аэроплана, над плотной завесой облаков… над облаками простирается голубое небо. Кажется, что это кино, – нет, больше похоже на театр, ведь я здесь, на месте представления. Все же дело происходит не в театре, а прямо в воздушном пространстве. Напротив меня, в некотором отдалении, находится вашингтонский Капитолий. Я убежден, что это он, хотя впоследствии начинаю сомневаться, не розыгрыш ли это. Капитолий освещен гирляндами мелких огоньков, ни дать ни взять Рождественская елка… Вдруг перед Капитолием проходит некто, похожий на Ангела, и говорит: «Я порезал руку». Потоки крови текут на землю – ВИЧ-инфицированной крови. (Когда я проснулся, мне сразу вспомнились «пролог на небесах» из книги Иова и «Фауст». Я подумал, что мой сон говорит о массовых бедствиях, эпидемии или о чем-то в этом роде.)

Вам, может быть, известно, что некоторые официальные представители христианского фундаментализма предлагают смотреть на распространение СПИДа мифологически. Та эпидемия ВИЧ-инфекций, которую мы сейчас наблюдаем, является, по их мнению, следствием того, что Бог разгневался на царящий сексуальный разврат. Нам же с вами, помнящим, что ошибка и грех – разные понятия, лучше придерживаться установленного принципа и задаться вопросом: какая психологическая ошибка стоит за феноменом СПИДа?

У такого явления, как СПИД, имеется глубокий символический пласт. Думаю, что к инфицированию – прямому или символическому – ведет одна и та же ошибка: неумение отстоять свои границы. Вспомним, что СПИД вначале был заболеванием сексуально активных гомосексуалистов. Среди них немалая доля крайне неосторожна в своих сексуальных привычках: некоторые из таких пациентов рассказывали мне о том, что регулярно спят с незнакомцами, а значит, допускают их до своего имущества, тела и психики, не думая о защите своих личных границ. Речь идет о крайне опасных привычках, даже если закрыть глаза на возможность ограбления или убийства и говорить только о тех угрозах, что подстерегают психику. Как правило, такие люди переполнены одиночеством и им настолько тяжело оставаться одним, что они готовы заполнить пустоту любой доступной формой близости. Это одна из разновидностей так называемого компульсивного поведения; такие действие навязчивы и повторяются сами собой. Сексуальная развязанность, как правило, обнаруживает серьезные пробоины в личностных границах. Иногда этих границ нет совсем, иногда они просто шаткие, – но проблема налицо.

Давайте подумаем о том, как можно истолковать СПИД с символической точки зрения. Это тот вирус, который атакует иммунную систему. Представим тогда, что иммунитет – психологический защитник, он борется за то, чтобы организм оставался целым и невредимым. Когда что-либо попадает в кровь, он сразу начеку: «Я это или не я? Что это? Часть организма или инородное вещество?» Признав вещество своим, иммунная система пропускает его, в противном же случае – уничтожает. Вирус СПИДа вторгается в клетки иммунной системы, нашего защитника, и обманом заставляет их работать на размножение самого вируса, тем самым разрушая иммунитет изнутри. То же самое может происходить и на психологическом уровне – как результат описанной выше психологической ошибки. Не открывайте личные двери вирусам.

Вот еще один сон о СПИДе и конце света, на этот раз из уже упоминавшегося сборника Хилла «Сны о конце света»:

Я собираюсь во флорентийском госпитале навестить одного гея-священника, друга моего знакомого. Больной умирает от СПИДа. Знакомый предупреждает меня, что у его друга уже начали разлагаться рот и нос, чтобы я не показал при встрече своего ужаса. Я уверяю его в своей стойкости, ссылаясь на то, что я сам медбрат, однако в глубине души колеблюсь.

Священнику я рассказываю о том, что мне приснился сон об экологической катастрофе, пока я говорю, я смотрю в окно на Флоренцию и замечаю, что центральный собор рушится, затем начинает ломаться на островки и весь город; скучковавшиеся деревья носятся над водой.

Я карабкаюсь по склону скалы, где и нахожу прибежище. После я замечаю, что здесь расположился и мой двоюродный брат[8].

Хилл сообщает нам, что сновидец ранее был католиком, однако к тому времени, как ему приснился этот сон, разуверился, что, конечно же, и спровоцировало его психику на демонстрацию таких образов, как рушащийся собор. Когда мы анализируем сон, личный уровень – первое, с чего мы должны начинать; только разобрав личное, можно переходить к архетипическому пласту. Нечто архетипическое в образах этого сна явно присутствует, недаром Юнг неоднократно подчеркивал, приводя множество примеров, что такой образ, как церковь в руинах, означает, что мы имеем дело с коллективным уровнем психики: в таких случаях проявляет себя распад нашей прежней культуры, ее традиционалистских, конвенциональных устоев[9]. На Апокалипсис указывают зеркальные образы рухнувшей церкви и разлагающегося от СПИДа священника, равно как и упоминание сна об экологической катастрофе.

Возможно, это прямо и не касается нашей темы, но для меня проблематика СПИДа тесно связана с возможностью трансплантации. Я против трансплантирования органов, и иммунная система со мной согласна. Иммунитет не принимает пересаженных органов, его просто убивают. Я же стою горой за иммунитет, для меня он близок к бессознательному.

Жабы

А далее книга Откровения потчует нас жабами, которые появляются в шестнадцатой части, когда «семь чаш гнева Божия» оказываются излиты на землю:

Шестой Ангел вылил чашу свою в великую реку Евфрат: и высохла в ней вода, чтобы готов был путь царям от восхода солнечного. И видел я выходящих из уст дракона и из уст зверя и из уст лжепророка трех духов нечистых, подобных жабам: это - бесовские духи, творящие знамения; они выходят к царям земли всей вселенной, чтобы собрать их на брань в оный великий день Бога Вседержителя. (Откр. 16:12-14) (См. рисунок 7.2)

В практике аналитической психологии не так уже редко приходится сталкиваться с упоминанием о жабах и лягушках. Даже Ницше был одержим идеей «проглотить лягушку», что ему регулярно снилось. Юнг в своих «Семинарах о Ницше» дает следующий комментарий: «Так проявляет себя неприглядная сторона жизни, низменная природа человека, того низкого существа внутри человека, чье место обитания – болото»[10]. В самом деле, Ницше пытался избежать встречи с этим существом, со своей тенью. Однако тот же Юнг считал, что жабы и лягушки символизируют «первую попытку природы приблизиться к человеку… Они – символы человеческой трансформации». И надо отдать этим земноводным должное: свою трансформацию, превращаясь из водяного головастика в амфибию, проходит каждый из них. Не забудем и о сказочном принце, превращенном в лягушку: принятый и возлюбленный, он трансформируется из низкого и жалкого создания в прекрасного принца.

Книга Откровения, однако, предлагает нам нечто противоположное тому, что грезилось Ницше. Никто не глотает жаб, напротив, они извергаются из уст, характер отношений с этим низменным началом здесь оказывается другим. Приведу вам в связи с этим любопытнейший апокалиптический сон из записанных Хиллом:

Я нахожусь в пустыне, недалеко от города Аламогордо [где проводились первые опыты атомных взрывов]. Я открываю дверь разбитого домика с жестяной крышей и вижу моего отца. Он сияет, полон достоинства и держится совсем не так, как он, заядлый алкоголик, ведет себя в реальной жизни. Он говорит мне, что время пришло и указывает на дверь. Я взволнован и озадачен, но причину своего волнения понять не могу.

Вскарабкавшись на видавший виды велосипед, я мчусь вниз по склону к лежащей у подножья пустыне. Горизонт открыт, и на темнеющем небе видно мерцание городских огней. Воздух ощутимо заряжен, кажется, что вот-вот ударит молния. Я вдруг понимаю, что сейчас упадет ядерная бомба и мчусь навстречу ей, на Уровень Ноль. В реальной жизни я вряд ли испытал бы в подобных обстоятельствах большую радость.

На Уровне Ноль молний нет, зато гремит гром. Вместо бомбы, паря на перепонках, легко, как перышко, на землю спускается лягушкоподобное существо около метра в длину.

Едва опустившись на землю, существо, однако, тут же подвергается атаке со стороны местных жильцов. Они избивают его, не ведая пощады. Я прихожу на помощь несчастному созданию в тот самый момент, когда они собираются полить его бензином и поджечь.

Я читаю ему детские книги и надеюсь, что оно выучит английский. Мой новый друг мудр, однако проявляется это по большой части в его играх. Он ловко шныряет от одной кроличьей норы к другой. Я не могу до конца понять его, но нутром чувствую, что, играя, он демонстрирует изрядный ум – как это делают дети[11].

Примечательный сон. Мы ничего не знаем о человеке, которому он приснился, однако мы не можем не заметить, что его поведение во сне по отношению к лягушке прямо противоположно той картине, которую рисует Откровение. Для христиан жаба или лягушка – сугубо негативный образ, неслучайно люди во сне доходят до того, что пытаются испепелить несчастное животное. Возможно, сон свидетельствует о том, что в душе сновидца назрел эмоциональный конфликт. Однако эго находит в себе силы поступить единственно верным в данном случае способом: принять слизкое болотное создание, этот источник чумы и демонического, и осознать, что оно несет в себе мудрость и может сослужить верную службу в процессе индивидуации.

Юнгианский комментарий к "Апокалипсису Иоанна Богослова".

Глава 9. Откровение: части 19, 20

Страшный суд

Итак, мы подошли к важнейшей теме – к описанию Страшного Суда. Попробуем разобрать ее. Иоанн сообщает нам следующее:

И увидел я великий белый престол и Сидящего на нем, от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места. И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими. (20:11-12)

Здесь мы сталкиваемся с теми образами, которые сформировали одно из важнейших христианских убеждений; впервые оно было сформулировано в четвертом веке в молитве, называемой Символом Веры. В ней кратко излагается суть христианского мифа. Вот православный вариант этой молитвы:

Верую во единаго Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым. И во единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рожденна, несотворенна, единосущна Отцу, Имже вся быша. Нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася. Распятаго же за ны при Понтийстем Пилате, и страдавша, и погребенна. И воскресшаго в третий день по Писанием. И возшедшаго на небеса, и седяща одесную Отца. И паки грядущаго со славою судити живым и мертвым, Его же Царствию не будет конца. И в Духа Святаго, Господа, Животворящаго, Иже от Отца исходящего, Иже со Отцем и Сыном спокланяема и сславима, глаголавшаго пророки. Во едину Святую, Соборную и Апостольскую Церковь. Исповедую едино крещение во оставление грехов. Чаю воскресения мертвых, и жизни будущаго века. Аминь[1].

Тема Последнего суда, конечно же, встречается не только в Символе веры; это один из архетипических образов, важных для любой религии. Религиозные учения, однако, стремятся отстрочить Судный день на как можно более неопределенный срок, например, перенести это событие на время после жизни. Христианство откладывает Страшный суд до конца эона. Цель всегда одна: избавить индивида от прижизненного переживания Суда[2]. Если хорошенько задуматься, можно понять, что стоит за таким подходом: всякому страшно вдруг подвергнуться одновременно объективной и окончательной оценке. Брэндон написал на эту тему превосходную книгу – «Суд мервых», где собрал материал разных мировых религий, но, как это часто у нас бывает, книга не переиздается[3]. Брендон пишет о религиях Египта, Месопотамии, об иудейских и греко-романских представлениях, о христианстве, исламе, религии Персии, об индуизме, буддизме, а также о верованиях Китая и Японии. Такой широкий охват позволяет увидеть, насколько универсальна рассматриваемая нами тема. Я коснусь трех ветвей религиозной мысли: Библии, греко-романской культуры и Египта, - но стоит помнить, что если тема Суда всплывает в анализе, поле для интерпретаций крайне широко.

Вполне очевидно, что появление Самости часто является для эго своеобразным вызовом на ковер, где проверяется: 1) как, собственно говоря, живет человек; 2) какова психологическая позиция эго. Вторым пунктом я внес некоторое уточнение, так как при проверке важны не только конкретные поступки человека, но и факты психологический жизни, а они не всегда очевидны. Сама мысль о том, что такой суд возможен, пугает человека, и его стараются отложить на как можно более неопределенный срок. Мы, глубинные психологи, должны понимать, что за образом страшного суда стоит вполне определенный психологический опыт, и он может быть пережит вполне осознанно. Здесь важно решительно вступить в контакт с Самостью и ассимилировать свою тень. Именно это требуется от нас на Суде, недаром эта тема идет нога в ногу с теневыми образами.

Потрясающее описание Страшного Суда встречаем в Ветхом Завете, в книге пророка Малахии, где Яхве говорит:

Вот, Я посылаю Ангела Моего, и он приготовит путь предо Мною, и внезапно придет в храм Свой Господь, Которого вы ищете, и Ангел завета, Которого вы желаете; вот, Он идет, говорит Господь Саваоф. И кто выдержит день пришествия Его, и кто устоит, когда Он явится? Ибо Он - как огонь расплавляющий и как щелок очищающий, и сядет переплавлять и очищать серебро, и очистит сынов Левия и переплавит их, как золото и как серебро, чтобы приносили жертву Господу в правде. Тогда благоприятна будет Господу жертва Иуды и Иерусалима, как во дни древние и как в лета прежние. И приду к вам для суда и буду скорым обличителем чародеев и прелюбодеев и тех, которые клянутся ложно и удерживают плату у наемника, притесняют вдову и сироту, и отталкивают пришельца, и Меня не боятся, говорит Господь Саваоф. (Мал. 3:1-5)[4]

Страшный суд имеет в Новом Завете несколько названий: Судный день, Последний день, а также Пришествие (дословно – «присутствие», от греческого parousia). Как нам обещает Символ веры, Христос, который был после смерти вознесен на небо, в Судный день вернется на землю, чтобы судить. Тема Второго пришествия переплетается с темой наступления Царства небесного, или Божьего царства. Подробное описание Судного дня дает Евангелие от Матвея:

Когда же приидет Сын Человеческий во славе Своей и все святые Ангелы с Ним, тогда сядет на престоле славы Своей, и соберутся пред Ним все народы; и отделит одних от других, как пастырь отделяет овец от козлов; и поставит овец по правую Свою сторону, а Тогда скажет Царь тем, которые по правую сторону Его: приидите, благословенные Отца Моего, наследуйте Царство, уготованное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был наг, и вы одели Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне. Тогда праведники скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, и накормили? или жаждущим, и напоили? когда мы видели Тебя странником, и приняли? или нагим, и одели? когда мы видели Тебя больным, или в темнице, и пришли к Тебе? И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне. Тогда скажет и тем, которые по левую сторону: идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне. И пойдут сии в муку вечную, а праведники в жизнь вечную. (Мф. 25:31-46)

Как мы видим, приведенный отрывок говорит о суровом и бескомпромиссном делении, что отражает дух средних веков. Представления этого времени о Страшном Суде были хорошо проиллюстрированы Микеланджело во фреске на задней стене Сикстинской капеллы. Здесь Христос выступает в роли дорожного полицейского, который управляет двумя людскими потоками: один идет вверх, другой вниз. Таково было тогдашнее восприятие Страшного Суда: между раем и адом была твердая граница, что отображается и в богословских текстах, и в живописи. Однако мы не находим разграничивающей черты на иконе, выполненной Микеланджело, - думаю, в этом сказалось влияние наступающего Ренессанса, представления которого оказались не столь суровы (см. рисунок 9.1).

Рисунок 9.1. Микеланджело. Страшный суд (фрагмент). 1534-1541. Сикстинская капелла, Рим.

То, о чем поведал нам Матвей, имеет крайне важное психологическое значение: он напоминает нам, что великое (Самость) присутствует и в ничтожнейших психологических явлениях. И именно в тех местах, которые отвергнуты и презираемы эго, мы находим Самость. Не забудем же: «истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне». Мы, разумеется, имеем здесь дело с парадоксом; то, что трансперсональное и великое умещается в малом и презренном, парадоксально. Однако для психолога такое положение вещей имеет вполне определенный смысл, ведь принятие собственной целостности сопряжено с ассимиляцией многих теневых и презираемых ранее аспектов. Путь к Самости лежит через эти, казалось бы, ничтожнейшие стороны личности; отсылаю вас к случаю из своей практики, описанному в моей книге «Душа живая»[5].

Тема Суда в Греции и Риме

Я уже писал о том, что само понятие последнего суда ни в коей мере не является изобретением иудео-христианского мифа. Мы встречаем его и в других культурах. Так, например, суд после смерти описан в «Государстве» Платона. Рассуждая о справедливости, Сократ приводит историю некого воина по имени Эр, который был ранен в бою. Его сочли погибшим и внесли в дом, однако он неожиданно ожил и рассказал о том, что он видел в загробном мире:

Он говорил, что его душа, чуть только вышла из тела, отправилась вместе со многими другими, и все они пришли к какому-то божественному месту, где в земле были две расселины, одна подле другой, а напротив, наверху в небе, тоже две. Посреди между ними восседали судьи. После вынесения приговора они приказывали справедливым людям идти по дороге направо, вверх по небу, и привешивали им спереди знак приговора, а несправедливым – идти по дороге налево, вниз, причем и эти имели – позади – обозначение всех своих проступков. Когда дошла очередь до Эра, судьи сказали, что он должен стать для людей вестником всего, что здесь видел, и велели ему все слушать и за всем наблюдать. (10.614)[6]

Далее Эр продолжает свой рассказ, из которого я бы особенно выделил следующий отрывок об общении между душами, поделенными на две категории: «Они, вспоминая, рассказывали друг другу – одни, со скорбью и слезами, сколько они чего натерпелись и насмотрелись в своем странствии под землей (а странствие это тысячелетнее), а другие, те, что с неба, о блаженстве и о поразительном по своей красоте зрелище». Обратите внимание на то, что тема Суда здесь также переплетается с конкретным сроком в тысячелетие. Выходит, эту идею христиане позаимствовали у Платона.

А вот другая важная выдержка, на этот раз из платоновского «Горгия». И вот о чем вещает Сократ у Платона на этот раз:

Тогда внемли, как говорится, прекрасному повествованию, которое ты, вероятно, сочтешь сказкою, а я полагаю истиной, а потому и рассказывать буду так, как рассказывают про истинные события.

Гомер сообщает, что Зевс, Посейдон и Плутон поделили власть, которую приняли в наследство от отца. А при Кроне был закон, — он сохраняется у богов и , до сего дня, — чтобы тот из людей, кто проживет жизнь в справедливости и благочестии, удалялся после смерти на Острова блаженных и там обитал, неизменно счастливый, вдали от всех зол, а кто жил несправедливо и безбожно, чтобы уходил в место кары и возмездия, в темницу, которую называют Тартаром. Во времена Крона и в начале царства Зевса суд вершили живые над живыми, разбирая дело в тот самый день, когда подсудимому предстояло скончаться. Плохо выносились эти приговоры, и вот Плутон и правители с Островов блаженных пришли и пожаловались Зевсу, что и в Тартар, и на их Острова являются люди, которым там не место. А Зевс им отвечает: “Я прекращу это навечно! Сейчас, — говорит он, — приговоры выносят плохо, но отчего? Оттого, что подсудимых судят одетыми. Оттого, что их судят живыми. И вот многие скверны душой, но одеты в красивое тело, в благородство происхождения, в богатство, и, когда открывается суд, вокруг них толпятся многочисленные свидетели, заверяя, что они жили в согласии со справедливостью. Судей это приводит в смущение, да вдобавок и они одеты — душа их заслонена глазами, ушами и вообще телом от головы до пят. Все это для них помеха — и собственные одежды, и одежды тех, кого они судят. Первым делом, — продолжает Зевс, — люди не должны больше знать дня своей смерти наперед, как теперь. Это надо прекратить, и Прометею уже сказано, чтобы он лишил их дара предвидения. Затем надо, чтобы их судили совершенно нагими, а для этого пусть их судят после смерти. И судья пусть будет нагой и мертвый, и пусть одною лишь душою взирает на душу — только на душу! — умершего, который разом лишился всех родичей и оставил на земле все блестящее свое убранство, — лишь тогда суд будет справедлив.

Я знал это раньше вашего и потому уже назначил судьями собственных сыновей: двоих от Азии — Миноса и Радаманта, и одного от Европы — Эака. Когда они умрут, то будут вершить суд на лугу, у распутья, от которого уходят две дороги: одна — к Островам блаженных, другая — в Тартар. Умерших из Азии будет судить Радамант, из Европы — Эак, а Миносу я дам почетное право разрешатьсомнения двух остальных, когда те не смогут решить сами, и приговор, каким путем следовать каждому из умерших, будет безупречно справедливым”. (523-524)[7]

Перед нами крайне интересная легенда, в которой кристаллизовались народная мудрость и поверья, связанные с архетипом Последнего Суда.

Примечательно, что Зевс отдал распоряжение судить людей только нагими и только после смерти. Думаю, что с психологический точки зрения эти состояния имеют нечто общее. Вспомним, что Юнг описывал свое околосмертное состояние как опыт мучительного раздевания, после которого не остается ничего, кроме самой сути человека[8]. Смерть в процессе символически похожа на раздевание, равно как и состояние наготы и мертвого тела. Не забудем и том, как описан процессconjunctio в «Rosarium Philosophorum»: вначале Король и Королева одеты, однако, по мере приближения к объединению освобождаются от одежд, пока не придут в то состояние, при котором видна их неподдельная суть[9]. «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7:1), - предупреждает нас Христос. Но судить приходится, это часть нашей психологической работы, и на стадии mortificatioмы судим обнаженное эго. Не случайно и то, что образы наготы и смерти вплетены в архетип Апокалипсиса, ведь он предполагает появления «глаза Господа», видящего нас насквозь. Так мы начинаем осознавать и ассимилировать свою тень.

Другой классический пример описания загробного Суда встречаем в Энеиде. Эней спускается в подземный мир и узнает следующее:

Всюду водила меня и возмездья богов показала.

Кносский судья Радамант суровой правит державой;

Всех он казнит, заставляет он всех в преступленьях сознаться,

Тайно содеянных там, наверху, где злодеи напрасно

Рады тому, что придет лишь по смерти срок искупленья.

Мстительным гневом полна, Тизифона с насмешкою злобной

Хлещет виновных бичом, и подносит левой рукою

Гнусных гадов к лицу, и свирепых сестер созывает. (6.565-573)[10]

Образ хлещущей бичом Тизифоны виден и у Микеланджело в сцене Последнего Суда.

Тема Суда в Древнем Египте

Если копнуть еще глубже, мы найдем более древнее – возможно, самое раннее – проявление рассматриваемого архетипа в культуре Древнего Египта, которой уже более пяти тысяч лет. Согласно «Мифологической энциклопедии» от издательства Ларусс, после смерти египтянин проходил через несколько испытаний, в том числе и через взвешивание души, - то, что греки называли psychostasia:

Когда умерший сумел – благодаря заботливо положенным на его мумию талисманам, а особенно благодаря тем словам пароля, которые он смог прочитать в Книге Мертвых, этом непременном спутнике покойника, – когда он сумел благополучно переправиться из царства живых в царство мертвых, он предстает перед одним из божественных судей, Анубисом или Хором. Он склоняется на пороге в почтительном поцелуе, после чего его ведут в Зал двойного Суда. В конце этой величественной комнаты восседает Анубис, который дожидался здесь возвращения своего сына с Земли. В центре зала располагаются весы; рядом стоит богиня справедливости Маат, она готова взвесить сердце усопшего. Тем временем пожирательница Амат, лев, бегемот и крокодил в одном лице, рыщет рядом, дожидаясь своего часа: сердца грешников достаются ей в пищу. Слева и справа от Озириса сидят сорок два судьи, по числу провинций Египта; каждый ответственен за суд над порученной ему в ведомство частью совести человека.

Суд начинает умерший. Он скоропалительно зачитывает то, что можно назвать негативным оправданием (список тех грехов, которые не совершила за жизнь его душа)[11]. (См. Рисунок 9.2)

Рисунок 9.2. Взвешивание души на весах Правосудия. Папирус Ани. Британский музей, Лондон.

Затем следует процедура взвешивания души. На одной из чаш покоится символическое воплощение самой богини справедливости Маат – перо, на другую кладется сердце покойника. Результат оценивается тщательно и записывается. Если весы пришли в равновесие, Озирис выносит оправдательный приговор и разрешает перешедшему в царство мертвых уйти победителем и свободно перемещаться в мире мертвых, духов и богов. Иными словами, такой счастливчик награжден жизнью в вечном блаженстве в царстве Озириса. Но если весы не уравновешены, сердце покойника – а значит, и его душа – скармливаются монстру, оказываются выброшены в утробу ада, что перекликается с теми образами, которые мы находит в книге Откровения[12].

Равновесие

Теперь разберем подробнее тему баланса и равновесия, для чего обратимся к ветхозаветной книге пророка Даниила. В пятой ее части мы узнаем о том, как во время пира, устроенного Вальтасаром, на стене дворца появилась надпись, и никто не мог ее прочитать. Тогда позвали Даниила, который, несмотря на то что был евреем в изгнании, пользовался уважением, поскольку «найдены были в нем свет, разум и мудрость, подобная мудрости богов». Вот что он прочитал:

И вот что начертано: мене, мене, текел, упарсин. Вот и значение слов: мене - исчислил Бог царство твое и положил конец ему; Текел - ты взвешен на весах и найден очень легким; Перес - разделено царство твое и дано Мидянам и Персам. (Дан. 5:25-28)

В эту же ночь Вальтасар был убит. Тайна трех слов - мене, текел, упарсин – разумеется, волновало не одно поколение толкователей и филологов. С высокой долей вероятности можно утверждать, что «мене» означает «измерять», «текел» - «взвешивать», упарсин – «разделять». Получается, что пророк Даниил, опираясь на фразу «измерено, взвешено, разделено», дал ей свою интерпретацию, заявив Вальтасару: «Срок царствования твоего был измерен, и был ему отмерен предел; ты был взвешен на весах равновесия, и страсти твои сбили равенство чаш; и разделена да будет земля твоя, и падет твое царство». Нам же важны эти три слова потому, что они входят в терминологический словарь архетипа Последнего Суда.

Не далее как в девятнадцатом веке Ральф Уолдо Эмерсон описал архетип равновесия в своем эссе «Возмещение». Наблюдения Эмерсона говорят о том, что данный архетип был им глубоко прочувствован. Вот отрывок из эссе:

Мудрый применяет уроки мудрости ко всему, что случается в жизни; он знает, что всего благоразумнее честно смотреть в глаза каждого заимодавца и на всякую справедливую просьбу отвечать своевременно, своим уменьем и своим сердцем. Платите за все; не то, рано или поздно, придется выплатить долг сполна: люди и события могут протесниться между вами и правосудием, но это только на время; вы все-таки будете принуждены расквитаться. Благотворение есть цель природы, однако пошлина взимается со всякого блага, выпавшего на вашу долю. Велик тот, кто оказывает наиболее благодеяний, но мерзок — и решительно, это единственная мерзость в целой вселенной — тот, кто, получая одолжения, не возвращает их никому. По существующему порядку вещей мы очень редко можем воздать благодеяниями тем, от кого мы их получали, тем не менее, благое дело должно быть выплачено ухо в ухо, копейка в копейку. Бойтесь набрать слишком много добра: оно скоро плесневеет и заводит порчу. Пускайте его в оборот, живо, проворно, тем или другим образом[13].

Все это объясняет главный принцип:

Страшен яркий полдень без туч, страшен перстень Поликрата, страшно счастие без тени. При такой обстановке всякая душа чувствует потребность возложить на себя добровольные лишения, или искус добродетельного подвига; это как бы колебание стрелки весов, ищущей восстановить равновесие в духе и в сердце человека[14].

Известная нам по многим изображениям богиня правосудия, у которой завязаны глаза, также держит в своих руках весы равновесия. Предполагается, что уравновешенные чаши весов символизируют справедливость, честность и правду. С психологической точки зрения речь идет о Самости и том суде, который она вершит над эго. Никому не дано избежать этого суда. Я считаю, что те, кто всю свою жизнь игнорируют закон компенсации, ощущают его действие во всей полноте в момент смерти, об этом же нас предупреждает и мифология.

Вы, должно быть, заметили, что все мифологические картины мира, о которых шла речь в этой главе, настаивают на более или менее однозначном разделении: в послесмертном мире зерна очищаются от плевел, проклятые души уже не чета благочестивым, и верхний класс не пересекается с нижним. Налицо расщепление в коллективной психике. Здесь нам может помочь глубинная психология, которая отыскала способы восстановления этого раскола, что ведет к принятию тотальности Самости, - хотя, возможно, массовое принятие случится не на нашем веку. Крайне важным мне представляется то, что глубинная психология перевела стрелки со строгой надписью «Суд» из области упований на посмертную жизнь – на пространство внутренней жизни человека. Отныне Суд предстает тем опытом, который доступен и может быть сознательно прожит при жизни: типичный пример того, как психологии следует относиться к христианской образности.

Юнг в «Воспоминаниях, сновидениях, размышлениях» рассказывает об опыте столкновения с Самостью, который был спровоцирован неразрешимым конфликтом лояльностей. Пока чувство долга сопутствует нам, мы знаем, как поступать в тех или иных обстоятельствах. Но что делать, если мы оказались зажаты между обязательствами, которые разрывают нас на части? Вот совет от Юнга:

Тот же, кто, оказавшись в подобной ситуации, на свой страх и риск в одиночку ищет решение и берет на себя всю ответственность за него, кто перед лицом Судьи отмаливает его денно и нощно, тот обрекает себя на полную изоляцию. Иногда он сам себе и упрямый защитник, и беспощадный обвинитель, никакой суд — ни мирской, ни духовный — не способен вернуть ему спокойный сон; в его жизнь входит настоящая тайна, тайна, которую он не разделит ни с кем. Когда б он не был сыт по горло всем этим, он, возможно, не оказался бы в подобной ситуации. Очевидно, для того, чтобы впутаться в нее, необходимо повышенное чувство ответственности. Именно оно не позволяет сбросить свой груз на чужие плечи и согласиться с чужим — коллективным — решением. И суд тогда свершается не «на миру», но в мире внутреннем, и приговор выносится за закрытыми дверями.

Эта перемена наделяет личность каким-то ранее незнакомым смыслом, с этого момента она уже не известное и социально определяемое эго, а внутренне противоречивое суждение о том, в чем же собственно ее ценность — для других и для себя самой. Ничто так не действует на активность самосознания, как эти внутренние конфликты. Здесь обвинение располагает неоспоримыми фактами и защита вынуждена отыскивать неожиданные и непредвиденные аргументы. И при этом, с одной стороны, мир внутренний берет на себя значительную часть бремени мира внешнего, позволяя последнему избавиться от части своей тяжести. С другой стороны, мир внутренний обретает больший вес, уподобляясь некоему этическому трибуналу. Но главное состоит в том, что эго, когда-то четко определенное, отныне перестает быть только прокурором и теперь вынуждено защищаться. Оно становится двусмысленным и расплывчатым, оказываясь между молотом и наковальней, и эта внутренняя противоречивость несет в себе некую сверхупорядоченность[15].

Эта сверхупорядоченность и есть Самость. Я хотел бы, однако, особо выделить следующий фрагмент из приведенной выше цитаты: «И при этом, с одной стороны, мир внутренний берет на себя значительную часть бремени мира внешнего, позволяя последнему избавиться от части своей тяжести. С другой стороны, мир внутренний обретает больший вес, уподобляясь некоему этическому трибуналу». Ровно этим мы и занимаемся, когда разбираем священные писания. До недавнего времени эти тексты являлись неприкосновенным догматом, т.е. принадлежали миру исключительно внешнему. Принимая психологическую точку зрения, мы избавляем эти тексты от бремени и тяжести (заметьте, что Юнг употребляет сразу оба слова), зато в результате набирает вес и обретает большую значимость сфера психического. Книга, которую вы читаете, надеюсь, внесет свою скромную лепту в это важное дело.

Юнгианские Комментарии к "Откровению Иоанна Богослова"

Глава 10.

Откровение: части 21, 22

Новый Иерусалим

Книгу Откровения венчает поистине грандиозный финал. Добравшись до конца, мы видим, как перед нами разворачивается символика coniunctio, а в центре картины - образ новообретенной мандалы, Нового Иерусалима. Иоанн удостоился чести лицезреть этот город, и вот что пишет он, восхищенный:

И вознес меня в духе на великую и высокую гору, и показал мне великий город, святый Иерусалим, который нисходил с неба от Бога. Он имеет славу Божию. Светило его подобно драгоценнейшему камню, как бы камню яспису кристалловидному. Он имеет большую и высокую стену, имеет двенадцать ворот и на них двенадцать Ангелов; на воротах написаны имена двенадцати колен сынов Израилевых: с востока трое ворот, с севера трое ворот, с юга трое ворот, с запада трое ворот. Стена города имеет двенадцать оснований, и на них имена двенадцати Апостолов Агнца. Говоривший со мною имел золотую трость для измерения города и ворот его и стены его. Город расположен четвероугольником, и длина его такая же, как и широта. И измерил он город тростью на двенадцать тысяч стадий; длина и широта и высота его равны. И стену его измерил во сто сорок четыре локтя, мерою человеческою, какова мера и Ангела. Стена его построена из ясписа, а город был чистое золото, подобен чистому стеклу. Основания стены города украшены всякими драгоценными камнями: основание первое яспис, второе сапфир, третье халкидон, четвертое смарагд, пятое сардоникс, шестое сердолик, седьмое хризолит, восьмое вирилл, девятое топаз, десятое хризопрас, одиннадцатое гиацинт, двенадцатое аметист. А двенадцать ворот -- двенадцать жемчужин: каждые ворота были из одной жемчужины. Улица города -- чистое золото, как прозрачное стекло. Храма же я не видел в нем, ибо Господь Бог Вседержитель -- храм его, и Агнец. И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего, ибо слава Божия осветила его, и светильник его -- Агнец. Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою. Ворота его не будут запираться днем; а ночи там не будет. И принесут в него славу и честь народов. И не войдет в него ничто нечистое и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца. Среди улицы его, и по ту и по другую сторону реки, древо жизни, двенадцатьраз приносящее плоды, дающее на каждый месяц плод свой; и листья дерева -- для исцеления народов. (Откр. 21:10-27; 22:1‑2)

Вот он, образ мандалы, потрясающий и возвышенный одновременно, вот он, город воплощенной четверичности, город-алмаз, город-жемчужина, город драгоценных камней. В описании города можно встретить немало отсылок к философскому камню, о чем писал еще Юнг. В самом деле, если вам, к примеру, снится сон, в котором мелькают драгоценности, скорее всего, ваше бессознательное намекает на Самость в ее вечном и прекрасном аспекте (см. рисунок 10.1).

Описание города также содержит в себе черты первозданного рая, на который нам намекают река жизни и деревья жизни, что растут по ее берегам. Это то место, где каждый обретает исцеление, ведь листва чудесных деревьев – «для исцеления народов». Развивая эту тему, хочу упомянуть сон, который трижды приснился Юнгу, упомянутый в его «Воспоминаниях, снах, размышлениях». Эта триада снов явилась Юнгу в начале лета 1914-го года, накануне Первой мировой войны. Однако третий сон несколько отличался от первых двух:

Гибельный вселенский холод я увидел и в моем третьем сне, но заканчивался этот сон неожиданным образом. Перед моими глазами возникло дерево, цветущее, но бесплодное. («Мое древо жизни», — подумал я.) И вот на морозе его листья вдруг превратились в сладкий виноград, исполненный целительного сока. Я нарвал ягод и отдал их каким-то людям, которые, похоже, ожидал и этого[i].

Здесь мы также видим упоминание «дерева жизни». Сходство настолько очевидно, что не нуждается в дополнительных комментариях.

Не меньше впечатляет и другое свидетельство того, что стадия coniunctio достигнута: мотив иерогамии, священного брака. Мы узнаем, что прекрасный город является «женой, невестой Агнца» (Откр. 21:9).

Рисунок 10.1

Гюстав Доре. Новый Иерусалим. Около 1866 года. Гравюра.

Вот как комментирует последнее видение Иоанна Юнг в «Ответе Иову»:

Это заключительное видение, которое, как известно, возвещает об отношении Церкви к Христу, имеет значение «объединяющего символа» и потому манифестирует совершенство и це­лостность; отсюда четверичность, в случае города выражающаяся в виде квадрата, в случае рая — четырех потоков… И то время как круг означает небесный окоем и всеобъемлющую природу (пневматического) божества, квадрат соотносится с землей. Небо представляет мужское, а земля — женское начало. Поэтому престол Бога — в небесах, а Мудрости — на земле, как она сама и говорит об этом в «Книге Премудрости Иисуса, сына Сирахова»: «Он дал мне также покой в возлюбленном городе, и в Иерусалиме — власть моя»… Этот город — София, которая до всякого времени была у Бога, а в конце времен вновь будет связана с ним священным браком. София как начало женское совпадает с землей, из которой, по словам одного отца церкви, произошел Христос[ii].

Постепенно мы также узнаем, что город не только представляет собой невесту и жену, но еще и является воплощением мудрости, в связи с чем встает следующая проблема: брак, оказывается, заключен в обители плеромы, в пространстве трансцендентности, далеком от земных реалий. Вот почему Юнг, разбирая этот, казалось бы, образ вселенского единения, вынужден добавить:

Такой исход, без сомнения, означает окончательное разрешение ужасающего конфликта бытия вообще. Однако это разрешение заключается не в примирении противоположностей, а в их окончательном разрыве, причем те люди, которым суждено, смогут спастись посредством самоотождествления со светлой, пневматической стороной Бога[iii].

Надо заметить, что здесь имеет место наложение двух разных уровней символизма. На протяжении данной книги я неоднократно отмечал, что книга Откровения – памятник separatio, глобального расщепления между раем и адом. Однако в конце мы сталкиваемся с грандиозной картинойconiunctio, в которую вписана четверичность, что недвусмысленно говорит о том, что все противоположности оказались примирены. Складывается впечатление, что последняя сцена была включена в книгу после ее написания кем-то из тех, кто ее переписывал, таким образом книга приобрела двойственность. Однако фактическая сторона вопроса не имеет для нас принципиального значения. Даже если что-то и было добавлено, это произошло не случайно, а потому, что коллективная психика произвела на свет образ нового Иерусалима, пусть даже и руками кого-то, кто не был Иоанном. Не может быть случайной и та окончательная редакция, которую, спустя столько веков, сохранил священный текст. Нам он дан таким, каким мы его имеем. Я бы описал двойственность Апокалипсиса следующим образом: на определенной стадии развития этап, обозначаемый separatio, кажется окончательным достижением на пути к целостности. Современные психологи, конечно, не согласились бы с таким представлением. Исчерпав потенциал своей эпохи и тесно связанный с ним потенциал своей личности, человек может прийти к чувству завершения, предельного воплощения возможного – и это и будет его Самость. Однако с высоты более поздних эпох те образы, что казались пределом Самости, могут показаться сомнительными и конфликтными. Возможно, я выражаюсь слишком туманно, но виной тому отчасти парадоксальная природа Откровения.

Банкет в честь Мессии

За свадьбой божьего Агнца и Иерусалима-невесты должен был бы, по традиции, грянуть пир горой. Однако если это и происходит, то в книге Откровения прямо об этом не говорится. Во всяком случае, не настолько прямо, как в иудейской легенде о «Мессианском банкете», которую я упоминал в предыдущих главах. Легенда недвусмысленно излагает, как праведники будут благословлены вкусить редкие сорта мяса, как-то: мясо Левиафана и Бегемота, - и запить их вином райского винограда. Однако тема еды проскальзывает и в книге Откровения:

И увидел я одного Ангела, стоящего на солнце; и он воскликнул громким голосом, говоря всем птицам, летающим по средине неба: летите, собирайтесь на великую вечерю Божию, чтобы пожрать трупы царей, трупы сильных, трупы тысяченачальников, трупы коней и сидящих на них, трупы всех свободных и рабов, и малых и великих. И увидел я зверя и царей земных и воинства их, собранные, чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его. (Откр. 19:17-18)

Итак, главным блюдом на пиру становится плоть многочисленных убиенных в пылу Апокалипсиса людей, - ничего не скажешь, хороша картинка свадебного пира. В своей практике я однажды столкнулся со сном (и я уже упоминал его в этой книге), повторяющим мотив кровавого пира. Полностью сон приведен в моей работе «Сотворение сознания». Напомню, сновидцу приснилось, что он стоял на берегу Гудзона и смотрел на разрушенный Нью-Йорк. Он увидел гигантов, спустившихся на землю и пожирающих людей: «Они культивировали нашу цивилизацию таким же образом, как мы выращиваем овощи в теплице. Наша планета была для них чем-то вроде теплицы, и теперь они вернулись, чтобы собрать плоды, которые они некогда посеяли». По мере того, как сон разворачивается, сновидец узнает, что он будет избавлен от страшной участи большинства, потому что у него слегка повышенное давление. Он не будет съеден; напротив, ему будет поручено ответственное задание:

Наша прогулка, во время которой мы стали свидетелями фантастических разрушений, длилась чрезвычайно долго. Неожиданно я увидел перед собой огромный золотой трон, от которого исходило ослепительное, как от солнца, сияние; я зажмурил глаза. На троне восседали король и королева этого племени великанов. Насколько я понимал, они знали, для чего должна быть разрушена наша планета…

Испытание или задача, поставленная передо мной — помимо того, что я должен был стать свидетелем гибели мира, —

заключалась в том, чтобы подняться по лестнице, стоящей перед троном, и оказаться лицом к лицу с королями великанов. Эта задача выполнялась мною в несколько приемов. Помню, как я начал медленно подниматься по ступенькам, подъем был бесконечно долгим и мучительным, сердце стучало в моей груди, как молот. Страх сковывал, но я знал, что необходимо исполнить эту задачу до конца, что на карту поставлена судьба мира и человечества. В этот момент я проснулся весь в поту.

Чуть позже я понял, что разрушение земли племенем гигантов являлось не чем иным, как брачным пиром для вновь соединяющихся короля и королевы, что в этом и заключалась особая причина случившегося и тайное обаяние, исходящее от короля и королевы…[iv]

Тема кровавого пиршества, представленная во сне, и вправду близка тому, что предлагает нам книга Откровения. Впору задаться вопросом: какую же психологическую интерпретацию этого чудовищного действа, связывающего столь древний текст со сном нашего современника, мы можем предложить? Вот моя версия. Сама суть Апокалипсиса – неважно, где и кода он проявился, – предполагает активизацию всех тех противоречий и противоположностей, что составляют образ Бога, что делает извечную проблему любви и войны, двух путей coniuncio, особенно актуальной. Противоположности либо соединяются в любовном союзе, либо скрещивают клинки войны. В любом случае, этот процесс, задевая личность и эго, активизирует все слои психики, индивидуальной и коллективной: процесс жаждет, так сказать, инкарнации, зримого воплощения, сознательного или нет. Стремясь к реализации, архетип вербует людей себе на службу. Люди оказываются проглоченными гигантами-архетипами – и лишенными своей индивидуальности. Они становятся актерами в драме, играемой архетипом. Причем в этом театре актеры – бессознательные пешки, подчас безвольно выполняющие свою роль. Возможен, конечно, и более осознанный подход, при котором индивид осознает происходящее и оказывается способен поглощать архетип с не меньшим аппетитом, чем тот его, превращая драму в процесс индивидуации.

В связи с вышесказанным я хочу привести цитату из «Ответа Иову» Юнга: «образ Божий пронизывает собой всю человеческую сферу и волей-неволей представлен в человечестве»[v]. Можно написать целый том в качестве комментария к одной этой строчке. Я, однако, уже касался этой важной цитаты в моей работе «Трансформация Богообраза», здесь же кратко упомяну, что и Юнг признавал Богообраз – особенно если он оказался активирован – способным поедать людей пачками, смаковать их эго, тем самым порабощая их[vi]. Это ужасно – и ужасен пир Апокалипсиса.

Восстановление мира

А вот что читаем до этого, в двадцать первой части Откровения:

И увидел я новое небо и новую землю, ибо прежнее небо и прежняя земля миновали, и моря уже нет. И я, Иоанн, увидел святый город Иерусалим, новый, сходящий от Бога с неба, приготовленный как невеста, украшенная для мужа своего. И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло. И сказал Сидящий на престоле: се, творю все новое. И говорит мне: напиши; ибо слова сии истинны и верны. (21: 1-5)

Помимо темы инкарнации Бога, который «с ними будет», мы можем уловить здесь мотив восстановления, нового творения, перерождения неба и земли. И хотя само греческое слово «восстановление» (apocatastasis) не фигурирует в данном пассаже, его можно встретить, например, у апостола Петра (в русском переводе – «совершение»):

Итак покайтесь и обратитесь, чтобы загладились грехи ваши,

да придут времена отрады от лица Господа, и да пошлет Он предназначенного вам Иисуса Христа, Которого небо должно было принять до времен совершения всего, что говорил Бог устами всех святых Своих пророков от века. (Деяния 3:19-21)

Суть в том, что изначально мир был полон, совершенен и целостен. Однако после того, как Адам согрешил – то есть после появления эго, – целостность распалась на части. В назначенный час мир все же будет восстановлен, будет совершено новое творение, земля и небо воссоздадутся, предстанут обновленными, переродятся на новом уровне. Подобные представления старше иудео-христианской литературы, они пришли в нее из античности. Так, стоики считали, что вселенная проживает свои циклы, и каждый apocatastasis знаменует собой начало нового цикла и завершение старого. Эта тема получает широкое развитие у такого христианского писателя третьего века нашей эры, как Ориген. Посмертно обвиненный в ереси, при жизни он считался выдающимся теологом. Так как родным языком Оригена был греческий, упоминание apocatastasis («совершение») встречается у него неоднократно. В частности, он посвятил этому понятию целую главу в своем труде «О началах». Вот отрывок из книги:

Итак, конец или совершение мира наступит тогда, когда каждый за грехи свои по заслугам подвергнется наказаниям, причем это время, когда каждый получит должное по заслугам, знает один только Бог. Мы же думаем только, что благость Бо-жия, чрез Иисуса Христа, всю тварь призывает к одному концу, после покорения и подчинения всех врагов[vii].

Ориген приводит несметное количество цитат из священных писаний, чтобы доказать свою точку зрения: этот христианский теолог был убежден, что все и вся в итоге подчинится Богу и Христу. Даже Дьявол будет оправдан. Психолог не может не отметить в этом исключительную щедрость Оригена, редкую среди отцов Церкви, вот почему я питаю к этому мыслителю особенную симпатию. Увы, его не могли не заклеймить как еретика. Виной тому – его редкое чувство целостности мира, чувство, далеко превосходящее возможности мироощущения того эона, который принес с собой расщепление.

С психологической точки зрения apocatastasis может означать восстановление связи между эго и Самостью после долгого периода отчуждения. Процесс развития эго, длящийся от раннего детства до личностной зрелости, сопряжен с отделением от Самости, с разрывом той связи, которая (и в этом ее большой минус) была бессознательной. Заинтересованный читатель может обратиться к первой части моей книги «Эго и архетип», где я описываю, как эго, рожденное из лона Самости, проходит и через инфляцию, и через отчуждение, чтобы в конце концов развитое эго (у тех, у кого оно развито) восстановило утраченную некогда связь с Самостью, но теперь уже на новом, сознательном уровне. Такова моя психологическая интерпретация восстановления, apocatastasis, этого важного элемента архетипа Апокалипсиса.

Послесловие

В заключение я хочу сказать несколько обобщающих слов о нашем времени, времени, в котором апокалиптические мотивы особенно актуальны. Вдумчивым современникам вполне очевидно, что архетип Апокалипсиса развернулся не на шутку и отыгрывает себя в истории. Энергия этого архетипа живет в нас. Фундаменталистов пугает такое обилие апокалиптической образности, однако их подход, оперирующий представлениями двухтысячелетней давности, попахивает анахронизмом: они все еще склонны к конкретному прочтению метафизического и к проекциям. Они намерены в конце времен быть вознесенными в самом прямом смысле, болтая ногами по воздуху. Однако архетип Апокалипсиса разверзает свою пасть незаметно, на бессознательном уровне, приобретая поистине зловещий и разрушительный характер. Свидетельства тому можно встретить повсюду. Грядет сама Самость, а мы, вместо того, чтобы пережить ее осознанно и интегрировать пережитое в процессе индивидуации, позволяем процессу затоплять коллективное бессознательное. И это несмотря на то, что, согласно непреложным законам психики, активированное психическое содержание, не получив поддержки сознания, устремляется наружу, в мир вещей и фактов. Боюсь, нас ожидают трудные времена. Масштабы грядущих бедствий и катастроф предугадать сложно, все зависит от того, сколько людей достигнет индивидуации и сможет осознанно взглянуть на происходящее.

Важнейшей книгой в контексте вышесказанного предстает «Ответ Иову» Юнга. Второго апреля 1955-го года Юнг писал в письме о причинах, заставивших его написать эту книгу:

Так же, как Иов отважился возвысить свой голос, дабы быть слышанным, так же и я пришел к заключению, что лучше уж для меня будет рискнуть и потревожить бессознательное современников, чем уступить своим слабостям и спокойно смотреть, как мир движется к неминуемой катастрофе[viii].

Поразительное по своей искренности заявление. Юнг понимал, что, возможно, он один, из всех миллиардов живущих на Земле, сможет предотвратить или хотя бы несколько нивелировать мировую катастрофу одной своей книгой – вот почему он рискнул написать свой «Ответ Иову».

Я считаю, что «Ответ Иову» является единственным спасением и антидотом в условиях масштабного Апокалипсиса. Лаконично и в то же время страстно Юнг пишет о том, каков глубинный смысл коллективно переворота, происходящего на наших глазах: за событиями стоит встреча человечества с Самостью, с тем амбивалентным Богообразом, который вбирает в себя и добро и зло, о чем недвусмысленно заявляет Юнг в «Ответе», описывая ту драму, которая разворачивается в коллективном бессознательном, - драму божественного происхождения. Собственно, сама книга – одна из трех в трилогии работ Юнга на эту тему: первым идет «Aion»; «Ответ Иову» является сердцевиной и осевой книгой трилогии; завершает триаду «Нераскрытая Самость» (заглавие которой дали редакторы, в то время как Юнг планировал назвать книгу «Настоящее и будущее», что в большей степени намекало бы на Апокалипсис). Все три работы проповедуют одну истину: грядет Самость, воплощение нового Богообраза! Она низойдет на Землю, овладеет каждым, пропитает саму человеческую природу, - она жаждет развернуться и реализовать себя. Яхве снова возжелал побывать человеком, еще глубже срастись с человеческой природой. «Ответ Иову» - тот священный талисман, который будет хранить нас на этом пути.

Прислушаемся же к словам учителя:

Решение Яхве стать человеком символизирует тот процесс, который должен начаться, когда человек осознает, с каким образом Бога он оказался лицом к лицу. Понятие Бога как всеобъемлющей целостности включает в себя и бессознательное, а, стало быть, в противоположность сознанию, и объективную психику, столь часто перечеркивающую намерения и волю сознания. Молитва, например, усиливает потенциал бессознательного — отсюда ее нередко неожиданные результаты. Бог действует из бессознательного самого человека и побуждает его гармонизировать и сопрягать противоположные импульсы, постоянно входящие в его сознание со стороны бессознательного. Ведь бессознательное хочет того и другого зараз — и разделять, и сопрягать. Поэтому когда оно стремится к синтезу, человек может рассчитывать на помощь метафизического заступника,— это было ясно уже Иову. Бессознательное хочет влиться в сознание, чтобы попасть под свет, но в то же время и тормозит себя, потому что предпочитает оставаться бессознательным, а это означает: Бог хочет стать человеком, однако не безраздельно. Конфликт внутри его природы столь силен, что вочеловечение может быть добыто лишь ценой принесения им искупительной жертвы — самого себя — гневной, темной Божьей стороне[ix].

Эта «искупительная жертва» лежит на плечах современного человека, помощи которого ищет Богообраз – еще не трансформированный, но жаждущий трансформации.

Я уже неоднократно оговаривался, что, согласно законам психологии, активированное психическое содержание должно быть интегрировано сознанием, в противном случае оно будет воплощено в жизнь в своем прямом и грубом значении. Об этом же правиле писал, проявляя незаурядную интуицию, Эмерсон в своем первом из опубликованных эссе – «Природа»:

Условия, в которых протекает существование всякого человека, — это символический ответ на те вопросы, которыми он задается[x].

Получается, к слову, что для того, чтобы разобраться в тонкостях собственной психики, нам достаточно изучить те обстоятельства и среду, что нас окружают. Они расскажут нам о нас больше, чем мы думаем, ведь они и есть картина нашей непознанной психики.

Это правило работает и наоборот. Мы можем предотвратить или изменить неблагоприятные события, если осознаем их внутреннюю, глубинную первопричину. Если вы способны пережить опасность внутри вас, во многих случаях этого будет достаточно и психика не станет настаивать на внешних подвигах, что само по себе облегчает задачу. Скажем, если человеку снится машинные аварии, и тема аварии не будет осознанна, а останется погребена на задворках бессознательного, вполне возможно, что человек и в самом деле попадет в аварию. Здесь аналитик может честно предупредить клиента, что ему угрожает опасность. Бессознательное неразумно, и если ему не терпится проявиться, оно мало считается с последствиями, что может нести угрозу здоровью и жизни.

Все это имеет самое непосредственное отношение к нашей апокалиптической эпохе. Самость необратима, налицо изменения в сторону массового сдвига к индивидуации каждого человека. Мир идет к тому, чтобы в том или ином виде обрести целостность. Что же объединит нас – стремление к массовому уничтожению или подвиги на поле осознания? Найдется ли достаточно тех, кто, прожив опыт Самости внутри себя, отвратит человечество от катастроф Апокалипсиса? Ничего еще нельзя сказать с уверенностью, да и мои рассуждения – всего лишь гипотеза, хотя и выросшая из опыта долгих наблюдений за природой психического. Будем все же надеяться, что способы предотвратить Апокалипсис в его самом прямом и конкретном значении существуют.

Явление Самости с неизбежностью означает актуализацию противоположностей, которые неотделимы от нее. Однако пока Самость остается неосознанной, противоположности мирно покоятся рядышком, как лев и агнец: еще нет сознания, чтобы их разделить. Лишь когда противоположности вступают в область сознания, они расщепляются, становясь для эго двумя конфликтующими началами. Далее многое зависит от силы эго, а именно от того, сможет ли оно сознательно выдержать натиск этого конфликта. С этим не так-то просто справиться. Вот что пишет Юнг по этому поводу:

Любая противоположность — в Боге, а потому человек должен взваливать противоположности на себя. Если он так и поступает, то это значит, что Бог завладел им во всей своей противоречивости, т. е. воплотился. Человек преисполняется божественного конфликта[xi].

Обычно война противоположностей оказывается слишком тяжела, чтобы нести ее в душе, и тогда конфликт выливается наружу, отыгрываясь в проекциях. Так сеть проекций, покидая психику отдельно взятых индивидов, набрасывается на все общество. Мы можем наблюдать это и в наше время. Богообраз разряжает свои противоположности в острых спорах среди вооруженных кланов на Сомали; между тутси и хуту в Руанде; между сербами и боснийцами на территории Югославии; между Палестиной и Израилем на Ближнем Востоке; не говоря уже о нескончаемых дебатах между политическими группировками нашего правительства. Список можно продолжить бесконечно, конфликты то вспыхивают, то угасают. Однако и тот краткий перечень, что был приведен здесь, заставляет вспомнить, как Гераклит говорил, что «война - отец всего». Каждая из таких группировок – не более чем очередной «изм», как остроумно заметил однажды Юнг, - и все же каждая из них играет свою роль в реализации архетипа Апикалипсиса.

Что же остается предпринять нам? Давайте спросим Юнга. Вот что он пишет в «Ответе Иову»:

Теперь все зависит только от того, в состоянии ли человек взобраться на более высокий уровень нравственности, т. е. более высокий уровень сознания, чтобы дорасти до сверхчеловеческой силы, которую подкинули ему падшие ангелы. Однако сам собой он продвинуться дальше не сможет, если как следует не разберется в своей собственной природе. Увы, в этом отношении царит ужасающее невежество и не менее ужасающее нежелание копить знания о своей сущности. Но все же и сегодня люди, от которых этого ждешь менее всего, уже не могут игнорировать смутную интуицию: в психологическом отношении с человеком что-то должно произойти. К сожалению, словечко «должно» указывает на то, что никто не знает, что делать, и не ведает пути, веду­щего к цели. Правда, можно надеяться на незаслуженную милость Божию — уж Бог-то услышит наши молитвы. Но Бог, который наши молитвы не услышит, тоже хочет стать человеком, и с этой целью он — через Святого Духа — усмотрел для себя тварного человека с его темнотой — естественного человека, которого пятнает первородный грех и которого падшие ангелы обучили божественным наукам и искусствам. Подходит человек виновный, а потому он и избран родильным местом прогрессирующего воплощения,— а не человек безгрешный, уклоняющийся от мира и не приносящий дани жизни: в таком темный Бог не найдет себе места.

С тех пор как был создан «Апокалипсис», мы вновь знаем, что Бога нужно не только любить, но и бояться. Он преисполняет нас добром и злом, ведь в противном случае его не надо было бы бояться, а поскольку он хочет стать человеком, его антиномии должны разрешиться в человеке. Для человека это означает какую-то новую ответственность. Теперь он уже не смеет ссылаться на свою незначительность и свое ничтожество — ведь темный Бог вложил в его руки атомную бомбу и химические боевые вещества, тем дав ему власть изливать апо­калиптические чаши гнева на своих собратьев. И если уж ему дана, так сказать, божественная власть, он больше не может оставаться слепым и бессознательным. Он обязан знать о природе Бога и о том, что происходит в метафизической области, дабы понять себя и тем самым познать Бога[xii].

Эта апокалиптическая миссия – которая, между прочим, рано или поздно коснется каждого человека – перекликается и с духовными подвигами Иова, и, прежде всего, с миссией Христа. Христос был первой попыткой Бога воплотиться и через воплощение трансформироваться. Настало время, когда все человечество должно пройти через подобную трансформацию. Бог воплощается теперь в каждом, принося себя в жертву трансформации – прямо как в личной истории Христа. Юнг четко и прямо писал об этом в ставшем уже классикой письме к Элинид Кочниг в июне 1956-го:

Христос… не принимал того Бога, который творил беззакония и обладал непредсказуемым характером, Бога, распявшего собственного Сына. Принеся себя в жертву, Христос, с одной стороны, признал аморальность своего Отца, но он же проповедовал совсем иного Бога, любящего и светлого. Налицо противоречие, которое еще нуждается в объяснении. Христос был Сыном своего Отца, воплощение Бога в человеке. Через жертву аморальный Бог, принявший облик смертного, самоуничтожился[xiii].

Точно так же должен совершиться и акт вторичной инкарнации Яхве, который на этот раз явится в лице всего человечества сразу, и все человечество станет Божьим Сыном. Бог вновь стремится к трансформации и готов принести себя в жертву, воплотиться в смертном человечестве. Архетипическая схема воплощения должна пройти через те же этапы, что и в случае с отдельно взятым человеком, однако теперь уже в куда больших масштабах. Цель у новой богоинкарнации все та же – трансформация. Былые представления о всеблагом Божестве, печалящемся о происках злобного Сатаны, утратили свою актуальность. Новый Богообраз вступает в силу, природа его парадоксальна, и в этой парадоксальности – лекарство от того метафизического расщепления, которым так долго болел христианский эон.

Такова потенциальная картина. Однако трансформация Богоораза возможна только приосознанном подходе ее участников, ведь сознание и есть тот инструмент, которым преобразуется как Бог, так и человек. Конечно, если все закончится тем, что чудом выжившая горстка варваров будет созерцать руины нашей цивилизации, постепенно приступая к долгому и кропотливому строительству новой, тогда ни о какой трансформации говорить не приходится. Все же есть надежда, что преобразование Бога не будет сопряжено с тотальным разрушением, а для этого нам нужно повышать осознанность.

Я еще раз хочу подчеркнуть, что в самом факте грядущей трансформации сомневаться не приходится, что было понятно и Юнгу. Думаю, что осознание этого факта обеспечит благоприятный исход предприятия (хотя одному Богу известно, когда этот исход наступит). Насколько разрушительны будут последствия, определит то, сколь многие смогут достичь осознанности, равной осознанности Юнга. Сколько же таких индивидов необходимо, чтобы они составили критическую массу человечества? Книга Откровения намекает на цифру 140000, но мы не знаем, как перевести это символическое число на язык реального счета.

Давайте снова обратимся к «Ответу Иову». Как бы вы поняли следующие строки: «И если уж ему дана, так сказать, божественная власть, он больше не может оставаться слепым и бессознательным. Он обязан знать о природе Бога и о том, что происходит в метафизической области, дабы понять себя и тем самым познать Бога»[xiv]? Что значит – разбираться в метафизических процессах и познать Бога? Как понимать эти строки в контексте нашей каждодневной жизни? А также в случае по-настоящему глубинного психоанализа. Ведь каждый анализ, затрагивающий глубокие слои, представляет собой маленький апокалипсис, в течение которого человек так или иначе проходит через конфликт противоположностей, страдает от неразрешимости этого конфликта, впадает во фрустрацию, отчаяние, переживает упадок духа и чувство поражения, отчего поток либидо замедляется и ослабевает: создается впечатление, что его мир, та цивилизация, которую выстроило его сознание, рушится, и теперь ему придется строить все заново. Таковы частые симптомы, с которыми люди приходят на анализ; они же нередко возникают и в процессе анализа. В первую очередь необходимо разобраться в глубинной природе происходящего – только тогда жизнь может продолжаться, а клиент имеет шанс обрести исцеление. Необходимо, чтобы этот этап обрел для человека смысл, перестал быть бессмысленным страданием. Вот почему мы и задаемся простыми вопросами в ходе психотерапевтической работы: что же происходит? и почему именно со мной? кто во всем этом виноват? есть ли какой-нибудь смысл во всем этом?

Порой ответы – зачастую слишком поверхностные – можно отыскать в личной истории человека, в реестре его ранних травм. Что ж, хорошо, если осознание прошлого здесь поможет. Чаще, однако, оно не дает окончательного выхода из кризиса, и человек оказывается перед необходимостью копнуть глубже, обратиться к парадоксальной природе Самости, того Богообраза, о котором Юнг пишет в «Ответе Иову». Опыт такого контакта, новообретенные знания и есть познание Бога по Юнгу. Иногда только такой опыт и исцеляет от невроза.

Все вышесказанное относится и к человечеству в целом, особенно когда оно стоит на пороге Апокалипсиса. Все те же вопросы: что же происходит – кто виноват – есть ли в этом смысл? По мере того, как события накаляются, необходимость найти ответы становится все более насущной. В процессе индивидуации можно получить искренние, живые ответы и решения. Однако когда речь идет о массовом сознании, взаимодействие с этими проблемами зачастую приводит к регрессии: фундаменталисты возвращают себе часть былой власти и насаждают обществу свои до неприличия устаревшие взгляды; общество деградирует, упрощая сложные социальные структуры и возвращаясь к примитивным моделям социального устройства; тень вырывается наружу и проецируется на кого попало, порождая войны, вызывая вражду на всех уровнях – от семьи или квартала до целых народов и наций; самоубийства и все виды зависимостей, эти порождения отчаяния, входят в моду и становятся очередной массовой болезнью. Иными словами, мы наблюдаем в таком случае не что иное как разложение структур – общественных или внутрипсихических, и религия не способна это предотвратить. Такое разложение заразно, зачастую оно способно захватить даже людей с крепким сознанием, ведь колебания в обществе находят резонанс в каждом.

Я не случайно раз за разом повторяю, какие опасности ждут человечество. Мне хотелось бы, чтобы вы усвоили, насколько они глубоки, а также то, что есть (!) средство, которое поможет их нивелировать. Возможно, что даже при тех серьезных угрозах, что имеются, то послание, которое оставил нам Юнг, изложив его в своей книге «Ответ Иову», дойдет не только до скромной читательской аудитории Юнга, но и до общества в целом, и займет должное место повестки дня. Тогда люди начнут улавливать смысл в общественных колебаниях и потрясениях. Возможно даже, что творческие люди донесут до широкой аудитории идею трансформации Бога в процессе истории, а также идею личного соучастия и личной жертвы в этом процессе, прямо как об этом пишет Юнг в «Нераскрытой Самости»: «Мы живем во время, которое греки называли kairoz, "верное мгновение" для "метаморфозы богов", фундаментальных принципов и символов. Эта особенность нашего времени, которое мы себе не выбирали, является выражением меняющегося бессознательного человека внутри нас»[xv].

Напоследок я приведу пару снов. Они хорошо иллюстрируют все то, о чем было написано выше, представляя явление Апокалипсиса в символической форме. Вот первый сон, который приснился взрослому человеку и попался мне на глаза как раз в тот период, когда я читал лекции, легшие в основу этой книги:

Сновидец находился в знакомой комнате, только она была больше и светлей, чем в действительности, прямо-таки белоснежной. Вдруг изо всех щелей начала сыпаться белая пыль, хотя окна и двери были плотно закрыты. Кто-то заметил во сне, что на то, чтобы сделать комнату герметичной, было потрачено немало денег, а теперь все усилия пошли прахом. Сновидец знал, что эта пыль - продукт пробных атомных взрывов в Неваде; он глубоко недоумевал, зачем правительство пошло на такое, и переживал за судьбу всего живого: и за себя, и за каждую кошку, и за всех других. Совместными усилиями он и другие люди пытались вымести радиоактивную пыль, однако он боялся, что уже поздно и все уже заражено. (Проснулся сновидец в страхе от утраты чувства контроля.)

Второй сон я взял из неоднократно упомянутой коллекции Хилла. Он приснился десятилетней девочке. Этот сон развивает тему предыдущего. Давайте посмотрим, какие переклички вы сможете уловить.

Кричащие на всю громкость радио и телевизор начали плавиться. Змея выползла из телевизора и прошипела: «Ты видишь это потому, что началась ядерная война». Змея была за мир.

Я искала эту змею, и тут взорвалась бомба. В живых остались немногие, я и еще несколько ребят. Но никого из взрослых.

Нам оставалось только начать строить себе новые дома из обломков старых. Я искала подходящее бревно, и наткнулась на змею мира. Она была мертва. Мы похоронили змею, а над могилой построили дом.

Ночью воздух заполнился пеплом: черным, серебристым, красным. Сначала мы думали, что это хорошо, но оказалось, что это прилетела радиоактивная пыль, которая покрыла наш дом. Кое-кто из ребят умер, потом еще некоторые, так что у нас уже было свое маленькое кладбище.

В следующую ночь пришел пепел, белый, как снег. Мы боялись, что это снова страшная пыль, но напрасно. Пепел влетел в дом и собрался кучей возле той ямы, в которую мы похоронили змею. Мы услышали голос, говоривший из ямы: «положите немного белого пепла в яму, он вылечит меня. Он принес с собой мир». Мы так и сделали.

Змейка поправилась и выросла в большую красочную змею. Она ползала по дому и предупреждала нас, когда надвигался плохой ветер.

Однажды пришел хороший ветер. Змея еще подросла. Белый пепел покрыл землю, как снег. Мы обнаружили, что, если положить немного пепла на тарелки, он превратиться во фрукты и другую еду. Когда пепел таял, с ним уходили и радиоактивные осадки.

Когда добрый пепел растаял окончательно, на его месте оказался большой лес, и дома, и люди. Звери ходили между людей и не прятались. Многоэтажных зданий больше не было. И змея мира осталась жить с нами[xvi].

Можно было бы разобрать сны полностью, они весьма любопытны, но я ограничусь одним мотивом, а именно: темой белой пыли, или пепла. Белая пыль как продут атомного взрыва часто встречается в апокалиптических снах. Если брать на рассмотрение наши два сна, можно заметить, что в обоих случаях эго противится появлению этого вещества. Но, если взрослый так и остается враждебен по отношению к происходящему, в случае с ребенком все не так однозначно, и опасный материал оборачивается тем средством, которое несет с собой мир. Возраст является необходимым фактором, который мы учитываем при анализе снов. Например, если человек уже взрослый находится, допустим, в стадии интеграции тени, излишняя белизна может указывать на то, что процесс не протекает должным образом.

Если же отвлечься от конкретики, можно сказать, что пепел или пыль символизируют алхимическую стадию sublimatio. Пыль в таком случае является ни чем иным как истолченной в прах землей, измельченной до состояния невесомости, воздушности, газообразности. С психологической точки зрения можно сказать, что таким образом земляные материи (все то до отвращения земное, что символизирует в книге Откровения Вавилонская блудница) оказываются пристроены к земным делам, включены в земную миссию. Иногда очевидно речь идет не столько о пыли, сколько о пепле, что недвусмысленно намекает на другой, более взрывоопасный алхимический процесс - calcinatio. Но вернемся к снам. Белая пыль (пепел) со всей очевидностью делает все возможное, чтобы пробраться поближе к героям сна. И они бессильны перед ней, неспособны отгородится и защититься. Таким образом, пепел и пыль – белые и радиоактивные одновременно – репрезентируют что-то такое, что происходит за пределами эго. Они указывают на то, что теперь это содержание бессознательного подобралось близко к сознанию и требует его внимания, оно хочет, чтобы ему открыли, настаивает на том, чтобы быть принятым, и человеку оказывается жизненно необходимым уступить.

Не забывайте, что Апокалиптическая образность поворачивается к человеку своей страшной стороной в том случае, если эго настроено враждебно по отношению к Самости и отказывается впустить ее в сознание. Тогда архетип знаменует собой катастрофу. Если же эго открыто Самости и готово к сотрудничеству, все те же образы могут обозначать, по меткому выражению Юнга, «расширение человека до целого человека»[xvii].

Итак, Апокалипсис, обещанный Иоанном, грядет. В эти непростые времена мы сможем обрести мудрость и понимание происходящего в одной книге – «Ответ Иову» Юнга. Сам Юнг считал свою книгу знаковой и не пожалел сил на то, чтобы донести миру смысл тех событий, что разворачиваются на наших глазах, хотя и мог бы, по собственному признанию, «уступить своим слабостям и спокойно смотреть, как мир движется к неминуемой катастрофе»[xviii].

Архетип Апокалипсиса.

Приложение I

Пример одержимости архетипом Апокалипсиса: Дэвид Кореш

Боюсь, что придется ввести особый термин для обозначения тех людей, которые оказались захвачены архетипом Апокалипсиса. Зачастую такие индивиды ведут себя как типичные сумасшедшие или преступники, однако сила, которая ими владеет, та трансперсональная архетипическая динамика, которая смогла подчинить их себе, имеет глубоко религиозную природу. Назовем таких одержимых «зилотами»[1]. Дабы продемонстрировать на примере, что значит быть захваченным апокалиптическими силами, я решил обратиться к истории Вернона Хауэлла, известного под именем Дэвид Кореш. Возможно, читатель слышал о событиях весны 1993-го года, когда в небольшом техасском городе Уэйко разгорелся конфликт между сектой Кореша и ФБР. Конечно, непросто дать психологических комментарий к истории Кореша, ведь его случай не получил клинического освещения и о его психическом состоянии пишут мало[2]. Нет, однако, сомнений в том, что детство Дэвида Кореша было тяжелым. Матери Дэвида было четырнадцать лет, когда он родился; он не знал ее до пяти лет. Его воспитывала тетя, которую он и считал своей матерью, пока в один прекрасный день – и это было полным шоком для мальчика – не вернулась его мать, с порога заявив: «Я и есть твоя настоящая мать». Отец не участвовал в жизни ребенка. Не забывайте, что если ребенок не получил необходимой части отношений в детстве, он оказался лишен возможности воплотить или персонализировать определенный архетип. Если вместо одного из родителей в жизни ребенка образуется дыра, она становится отверстием, через которое в его психику могут поступать сырые, неопосредованные архетипические энергии, как это случится с выросшим Верноном. Позже ему придется познакомиться со склонным к насилию отчимом. В школе будущий Дэвид Кореш учился плохо, его повсеместно обзывали «тормозом». В его биографии можно также найти эпизод, когда он был изнасилован группой подростков.

Была у Вернона бабушка. Бабушка являлась членом секты адвентистов седьмого дня – фундаменталистской церковной организации, пропагандирующей веру в скорое пришествие Христа. Взгляды адвентистов в значительной степени апокалиптичны. С весьма раннего возраста, лет с шести, бабушка регулярно водила Вернона в свою церковь. Она-то и способствовала тому, что мальчик активно взялся за изучение Библии: с бабушкой у ребенка установились теплые отношения.

Поздний подростковый период в жизни Хауэлла можно охарактеризовать как время безграничного одиночества и потерянности. Его неудержимые позывы к маструбации неизменно сопровождались глубоким чувством вины – иными словами, юноша переживал типичную для христианина диссоциацию, оторванность от сексуальности, причем в особо тяжелой форме. Вернон работал там и сям, где придется. Внезапно – и мы никогда не узнаем, что же произошло, - Вернон перестал дистанцироваться от энергий власти и секса и взял их в свои руки. Он внедрился в секту под названием Ветвь Давида, которая откололась от Адвентистов и хитрыми уловками завоевал себе репутацию лидера[3]. Став первым в секте, Вернон нашел возможным удовлетворять не только свои властные амбиции, но и сексуальные потребности. Любая женщина, привлекшая его внимание, будь то несовершеннолетняя девица, свободная девушка или же замужняя женщина, объявлялась его женой, по велению Бога, разумеется. Разительный контраст по сравнению с тем прошлым, в котором этот человек, разбитый диссоциацией, и маструбировал-то с полным ощущением своей греховности. Что же должно было случиться, чтобы в психике Вернона неожиданно самоинтегрировались и властность, и сексуальность? Для этого этому полупсихотику достаточно было всего лишь отождествить себя, свое эго с Самостью.

В случае с Верноном Хауэллом, одержимость архетипом Апокалипсиса стала поистине беспримерной. Он был убежден, что Бог раскрыл ему подлинный смысл книги Откровения. Когда в его жилище ворвались агенты из Бюро по контролю за оборотом алкоголя, табака, оружия и взрывчатых веществ, Хауэлл был занят составлением комментария к «Семи печатям»; он попросил агентов подождать, пока он закончит. К тому времени его уже считали Агнцом Апокалипсиса. В 1985-ом году, путешествуя по Израилю, Вернон узрел, что он является никем иным, как очередным воплощением персидского царя Кира Великого, того самого, который освободил евреев от Вавилонского плена. В результате Хауэлл сменил имя, назвавшись Дэвидом Корешом; имя он позаимствовал у архетипического царя Израиля, в то время как новообретенная фамилия представляла собой иудейское написание имени «Кир». Двумя годами позже новоявленный Кир напишет:

У меня семь глаз, семь рогов у меня. Имя мне – Слово Божье, лошадь моя – белая. Я рожден на земле, дабы передать вам седьмое послание ангела. Спустился с востока я с печатью Бога Живого. Имя мне – Кир, и я низвергну Бабалон[4].

С этого времени, если не раньше, Дэвид Кореш стал насаждать своим последователям безоговорочный культ своей персоны. Он требовал беспрекословного послушания. Провинившихся даже в малом наказывали сурово. На осмелившегося перечить Дэвид яростно нападал, вразумляя глупца дикой смесью из теологических пассажей и обращений к личному. В голове Кореша личное и трансперсональное сплелись в комбинацию поистине невообразимую. Ему, однако, нельзя было отказать во владении богословием. Годы, проведенные за штудированием Библии (в чем, по-видимому, была для него в свое время и отдушина, и спасение), не прошли даром: теперь Кореш мог читать проповеди – длиннющие, ни с чем несообразные, но по-своему блистательные и захватывающие – всю ночь напролет. Одна мысль пульсировала в них рефреном: конец света близко, конец близится. Вот она, одержимость архетипом Апокалипсиса. Такая одержимость неизменно ведет к катастрофе, ведь идея катастрофы вплетена в этот архетип. В попытке транслировать захвативший его архетип, индивид с неизбежностью попытается вылить его в жизнь. Куда привело это Кореша-Хауэлла? Он сгорел вместе со своими последователями. Ему было тридцать четыре.

Я считаю, что подобные случаи отождествления с архетипом стоят внимания, поскольку они приоткрывают нам природу неосознанной Самости. В начале этой книги я обратил внимание читателя на то, что архетип Апокалипсиса означает явление Самости. Если Самость приходит в своей первичной, бессознательной форме, процесс знаменуется сочетанием самых противоположных позывов, и тогда мы видим перед собой одновременно и спасителя, и чудовище. Дэвид Кореш был и тем и другим одновременно, и этим объясняется то, как преданы были ему члены его группы. Его нельзя назвать ни типичным психотиком, ни типичным преступником, необычность его поведения в свое время наводило страх на спецслужбы. Наполовину безумец, наполовину отпетый негодяй, Кореш был просто-напросто одержимым. Он действовал в обход эго, без- или внечеловечно. И получал за это, между прочим, поистине сверхчеловеческую харизму от тех энергий, что одержали его. Подобный случай описан у Мэлвилла в «Моби Дике», где есть свой одержимый безумец – капитан Ахаб. Среди других примеров можно также вспомнить Гитлера, чья мания простерлась крайне далеко. Он, как и Дэвид Кореш, был и чудовищем (для врагов), и хранителем (для друзей), и он тоже мыслил о себе религиозными понятиями.

Архетип Апокалипсиса

Приложение II

Культ «Небесные врата»

[1]

.

История группы, культивировавшей Небесные врата, также является показательным примером того, насколько люди могут быть одержимы архетипом Апокалипсиса: в марте 1997-го года тридцать девять членов этого культа покончили жизнь самоубийством, чтобы вознестись на небеса (самовольно, не дожидаясь официального Вознесения) и тем самым избавить себя от ужасного конца, неминуемого для землян. Они были из тех, кто считает, что праведники должны быть вознесены на небо до того, как начнется Армагеддон. Возможно, осознавали это сами участники или нет, но именно поэтому в их случае не наблюдалось особых столкновений с властями, как это было в истории с Ветвью Давидовой, напротив, тридцать девять человек порешили свое дело тихо, мирно и без свидетелей. Недостаток внимания даже несколько задел самолюбие лидера группы: как-никак, Маршалл Эпплвайт ждал своего звездного часа целых двадцать четыре года, кроме того, он был уверен, что члены его группы – настоящие мученики, а их палач никто иной, как сам Зверь Апокалипсиса. Эпплвайт даже подумывал о том, чтобы спровоцировать полицию на уничтожение себя и своих приверженцев, однако остановился на кулуарном формате действа. Заметим, что такой подход мало напоминал библейский, да и с каких это пор христианство стало поощрять самоубийство?

Культ «Небесные врата» крайне своеобразно, и весьма непоследовательно, следовал новозаветной книги Откровения. Тем не менее, можно сказать, что они в полной мере шли за архетипом, подтверждая слова Юнга о том, что «архетипы определены не содержательно, а только лишь формально», чтобы впоследствии быть наполненными «материалом сознательного опыта»[2]. Когда в 1972-ом году Маршалл Эпплвайт и его подруга, тоже лидер культа, Бонни Неттлз оказались захвачены архетипом Апокалипсиса, они объявили себя двумя свидетелями, о которых сказано в одиннадцатой части Откровения:

И дам двум свидетелям Моим, и они будут пророчествовать тысячу двести шестьдесят дней, будучи облечены во вретище. Это суть две маслины и два светильника, стоящие пред Богом земли. И если кто захочет их обидеть, то огонь выйдет из уст их и пожрет врагов их; если кто захочет их обидеть, тому надлежит быть убиту. Они имеют власть затворить небо, чтобы не шел дождь на землю во дни пророчествования их, и имеют власть над водами, превращать их в кровь, и поражать землю всякою язвою, когда только захотят. И когда кончат они свидетельство свое, зверь, выходящий из бездны, сразится с ними, и победит их, и убьет их, и трупы их оставит на улице великого города, который духовно называется Содом и Египет, где и Господь наш распят. И многие из народов и колен, и языков и племен будут смотреть на трупы их три дня с половиною, и не позволят положить трупы их во гробы. И живущие на земле будут радоваться сему и веселиться, и пошлют дары друг другу, потому что два пророка сии мучили живущих на земле. Но после трех дней с половиною вошел в них дух жизни от Бога, и они оба стали на ноги свои; и великий страх напал на тех, которые смотрели на них. И услышали они с неба громкий голос, говоривший им: взойдите сюда. И они взошли на небо на облаке; и смотрели на них враги их. (Откр. 11:3-12)

В 1973-ем после нескольких месяцев путешествия Эпплвайт напишет в письме:

Путешествие подходит к концу. За это время я постиг, что это такое – быть отлученным от всех, не иметь привязанностей ни к страстям, ни к вещам, ни к идеям, даже к самому себе. Наконец-то слова Христа и смысл того урока, что он преподал всем нам, дошли до меня, я перестрадал многое, и теперь «Большой Папа» открыл мне и Бонни то, что на нас возложена большая миссия. Мы суть две маслины и два светильника, две ветви оливы в руках Господа[3].

В этом месте отождествление с текстом Откровения полное, хотя заметим, что страшная, разрушительная сторона двух свидетелей, о которой так явно говорится в Писании, в письме остается за скобками; видимо, эта часть осталась для лидеров культа неосознанной, нельзя, однако, сказать, что ее не было, именно она заставила их требовать от участников беспрекословного подчинения, вплоть до самоубийства по приказу. Однажды эту двоицу арестовали за подделку кредитной карты и угон арендованной машины, на что пара не преминула напомнить стражам порядка, что сам Господь в Откровении приходит «словно тать в нощи». Руке Эпплвайта принадлежат и следующие строки, на этот раз из другого письма: «Придется, скрепя сердце, признать, что Наш Отец вовсе не так уж добр и мягок, как мы думали»[4]. В полном согласии с Откровением члены культа верили, что Второе Пришествие неминуемо; вычитали они оттуда также и то, что человечество – поле для Божьей жатвы, некий садоводческий эксперимент. В Newsweek оказалось напечатано их пространное мнение по этому поводу:

Когда-то давным-давно боги создали настоящее Царство Небесное, оно располагалось где-то на небесах, среди тех небесных тел, что поближе к нам. По приказу богов, представители этого Царства для пробы населили землю людьми, что твою бахчу арбузами. Время от времени послы из Царства будут собирать взносы человеческими душами, все для того, чтобы подготовить переселение на тот уровень, который До называет «надчеловеческим». Когда придет время жатвы, то есть в конце времен, главный Представитель Царства заберет тела, соберет избранных, проинструктирует их, что надо делать, а затем отправит на жительство в то самое межпланетное Царство[5].

Хотя данный пассаж и претендует на библейский стиль, его в равной степени можно назвать отрывком из научной фантастики, и то и другое, впрочем, имеет самое непосредственное отношение к архетипу Апокалипсиса. Очевидно, лидеры культа, отдавшие свои эго на съедение пресловутого архетипа, толковали Писание весьма вольно (Неттлз выросла в семье баптистов, отец Эпплвайта был представителем пресвитерианской общины), а себя именовали по-разному, от гордого «Двое» до более ироничных прозвищ в духе «Гвинея и свинка», «Бо и Пип» или, с намеком на ноты, «До и Ти». Старомодное облако из Апокалипсиса превратилось в мифологии этого культа в НЛО, космический корабль, управляемый инопланетянами, да-да, представителями той самой более развитой расы Царства Божьего, которое, однако, все же лучше называть просто «Уровнем над человеческим» - так, по мнению группы, было бы правильнее: излишняя патетика ни к чему.

Переводя факты на язык психологии, можно сказать, что члены культа ждали и надеялись, когда же на них нагрянет свора инопланетян из бессознательного и увлечет их за собой, на уровень новых достижений. Однако, будучи в полной мере одержимыми архетипом, они не понимали, какую цену им придется заплатить. Неттлз, Эпплвайт и их сорок (неслучайное число) последователей, мечтая о созидании, отыгрывали вполне конкретный сценарий саморазрушения. Ти внезапно умирает от рака в 1985-ом. Члены культа сочли крайне логичным то, что она непременно должна вернуться на космическом корабле, воспользовавшись всемирным интересом к комете Хэйла-Боппа, и забрать своих соратников во главе с Боппом к себе. Эпплвайт помнил, как две тысячи лет назад звезда явилась мудрецам и указала на чудо, он не мог пропустить свое знамение – комету; шестидесятишестилетний, он решил, что время пришло.

Возможно, стоит упомянуть, как мы это сделали в случае с Вернаном Хауэллом, о том, какие факты биографии стояли за всей этой архетипической деятельностью. Бонни Неттлз и Маршалл Эпплвайт оба родились в Техассе, в 1927-ом и 1932-ом годах соответственно, оба были детьми правоверных христиан. Каждый из них женился в двадцать с чем-то лет, у каждого были дети, каждый преуспел в карьере: Бонни была медсестрой, Маршалл Эпплвайт – музыкантом. Бонни, однако, быстро проявила свою несовместимость с баптистским воспитанием: она увлеклась предсказаниями и астрологией, а неспокойные семидесятые застали ее за сеансами телепатии, она, видите ли, общалась с жившим в девятнадцатом веке монахом, неким братом Франсиском. Примерно в то же время в жизни музыканта и преподавателя Эпплвайта также обозначились разногласия с общиной и вскормившей его церковью, которые не смогли смириться с его то ли гомосексуальностью, то ли бисексуальностью, а ведь дело дошло до того, что Эпплвайт даже был госпитализирован. В тот период у него было видение, которое он принял за награду за свои страдания: сам Господь теперь учил его жизни. По словам его друзей, Эпплвайт решил, что «приход Бога наделил его знанием касательно того, откуда взялась человеческая раса и куда она движется»[6]. Итак, в 1972-ом разведенная на днях Бонни Неттлз наконец-то встречает Маршалла Эпплвайта, который к тому времени уже давно развелся, а теперь еще и открыл для себя мир духовности. Двое путешествуют и становятся громогласной Двоицей Апокалипсиса.

Очевидно, что на мировоззрении обоих сказалось их разочарование в догматах традиционной (в данном случае протестантской) религии. Одежки старой религиозности оказались малы для Бонни Неттлз и Маршалла Эпплвайта, которые ощупью подбирались к новому эону; не то чтобы у них получилось туда войти, но несомненно то, что, то ли в результате обстоятельств, то ли здесь сказалась сама судьба, но энергии религиозного свойства вырвались-таки из этих двух душ, и потекли не в ту сторону. Правда, тот факт, что двоица идентифицировалась с этими энергиями, сделало пару весьма харизматичной в глазах их последователей. Так, дочь Неттлз дала следующий комментарий их совместному путешествию: «Эти двое были как два магнита… От них исходила невероятная сила. Я внезапно ощутила, как мне повезло быть рядом с ними»[7]. Один из членов культа, Дик Джослин, пишет о том же. Вот какова была его реакция, когда он встретил пару на собрании группы: «Вы двое точно не мошенники… Либо вы и правда те, за кого себя выдаете, либо тогда уж вы совсем того»[8]. В одном исследовании записи этих двух лидеров пропустили через анализатор речи (VSA, voice stress analysis) и обнаружили, что пара никого не обманывала, но сама верила в то, о чем говорила. Такое заключение только еще больше обнажает горькую правду: наше общество не знает, куда поместить случаи, подобные извращенному культу Небесных Врат. Может, стоит уже признать, что именно формулировка «охвачены архетипом Апокалипсиса» подходит здесь как нельзя лучше?