Комбриг [Андрей Готлибович Шопперт] (fb2) читать онлайн

Глава 1

Событие первое

Деревенское поверье: если дочь не пришла ночевать, то утром на сеновале аккуратнее махайте вилами.

Солнце проникало сквозь щели в досках на торце сеновала и оставляло широкие пыльные полоски лучи, в которых эти пылинки жили своей, ведомой только им — пылинкам жизнью. Носились некоторые туда-сюда, другие степенно поднимались вверх. Были и такие, что под грузом забот опускались с крыши сеновала на ворох прошлогоднего не пахучего уже сена. А, может, и не из-за забот. Хотели, наверное, посмотреть, чей это нос торчит из него, сена этого.

Нос был её — Малгожаты. Да, ладно, это они не на нос хотели посмотреть, а на здоровущий синяк под глазом. Позавчера получила, и сейчас он играл всеми красками радуги. Вечером уже и жёлтые оттенки появились, и зеленоватые, а утром сверкал только красными и синими красками. Малгожата потрогала кость под правым глазом. Не так, чтобы прямо больно, но чувствуется. Хороший был удар. Отец постарался. Не кулаком заехал, и не по лицу, а вожжами, да по пятой точке, а она попыталась отскочить и врезалась головой в висевший на двери сеновала хомут, да так врезалась, что сознание на несколько секунд потеряла. Только когда отец её окатил водой из ведра, что для Мавра принёс, очнулась. Отец и сам испугался, вожжи отбросил и стал помогать подняться. А тут ещё мать прибежала на её крики, а она лежит на полу сеновала в луже. Отцу тоже досталось по спине полотенцем, что мать в руках держала.

А всё из-за ерунды какой-то, ну, задержалась она после танцев, так не с парнем каким обжималась или целовалась, вон, на сеновале, а с девчонками, рассказывала им, как учится в Познани. Одна она на все их Любневицы, да и на весь городок соседний Мендзыжеч учится в медицинском университете в Познани. Вот и рассказывала подругам, как живёт, да как учится. Точнее, как училась. Нет, её не выгнали, пожар случился в университете и его сейчас ремонтируют, всех парней отправили помогать строителям, а девушек, кроме последних двух курсов, распустили на две недели по домам. Старшекурсниц же распределили по больницам в самой Познани и окрестных городках. Практикой обозвали.

Малгожата Лабес училась на первом и поехала домой. Еле добралась. От Мендзыжеча в их село никто не ехал, только после обеда, когда она уже пешком половину раскисшей после дождей дороги преодолела, её подобрал и посадил на телегу дядька Анжей. Приехала, а дома пусто. Отец как раз в городе, продаёт удобрение, что брат Ласло привозит из Германии. Сам Ласло опять уехал на новеньком «Форде» в неметчину, за следующей партией селитры, а мать пошла на хутор к родителям, бабушке и дедушке Малгожаты. Один только пёс Ruda (рыжий) и встречал студентку.

Только под самый вечер родители появились, когда она уже всё село оббежала и с подружками пообщалась. Вот те и зазвали её на следующий день на танцы. Танцы Малгожате не понравились. В большой избе, что сняли для танцев парни у старосты Григория, было холодно и пыльно, не разденешься, не продемонстрируешь красивое платье из модного магазина мадам Котиль. Все в полушубках или плащиках из сукна толстого. Хоть уже и март за середину перевалил, а на улице по вечерам совсем холодно. Затянулась весна. Даже почки на деревьях ещё не раскрылись. Кроме того, патефон так сильно шипел, что и музыки было не слышно. Пластинки вконец заезжены. И понятно, её воздыхателя Матеуша, что всегда заправлял музыкой, забрали в армию, а его младший брат — Якуб крутил их целыми днями, пока вот не довёл до такого состояния.

Якуб решил не только портки и пластинки за братом донашивать, но и навооброжал себе, что теперь и Малгожата ему по наследству достанется, сразу, как включил патефон, её пригласил. Ну, пошла, потанцевала, только он лапать её начал, да приглашал прогуляться к речке. Нашёл дуру.

На второй танец она уже не пошла, схватила Софию и закружилась с ней в вальсе, а потом с Софией, да ещё несколькими девицами постарше сбежали с этого морга, и как раз, на берег реки и пошли, там несколько лавок вкопано. Ну и пристали деревенские, расскажи, как учишься, да как там парни, была ли в ресторане. И всякую другую ерунду. Понятно, большинство дальше городка ихнего, даже села, скорее, большого — Мендзыжеч и не бывали, а там огромный город — Познань с несколькими университетами с большой воинской частью, где полно молодых офицеров неженатых.

И заболтались, а вернулась, родители злятся, что первый день приехала и носа домой не кажет, и пусть попробует только дитё в подоле принести. Ну, она ответила им, что сама грамотная, отец и схватился за вожжи. Насупленный потом ходил. А Малгожата с ним из вредности не разговаривала. И спать, взяв пару одеял, пошла на сеновал. Замёрзла! А домой из вредности не пошла. Зарылась в сено поглубже и в оба одеяла с головой закуталась. Один нос из сена торчит.

— Доча, а ну выйди на двор. Посмотри, диво какое Ласло притащил! — послышался голос матери, а потом и рык мотора машины братца слышен стал.

Малгожата выбралась из сена и кинулась к двери, по братцу соскучилась, а ещё и впрямь любопытно стало, а чего такого Ласло мог притащить диковинного. Выглянула из-за двери сеновала и прямо диво увидела. За «Фордом» брата на тросе тащилась самая красивая машина, какую только доводилось видеть Молгожате, точнее не так, она в Познани видела много машин, но такого зелёного чуда ещё видеть не доводилось.

Событие второе

Бежала за маршруткой, споткнулась, упала в лужу. Мимо проходил мужчина:

— Думаешь, вплавь быстрее?

Смешно. Могли и грохнуть. Конечно, пацаны интербригадовские — не его спецназовцы. Вдвоём со Светловым не запыхавшись бы положили этих двенадцать пограничников и таможенников. Мальчишки в основном желторотые ни разу в человека не стреляли, а таможенники так и вообще мобуть не стреляли даже по мишеням. Плюс, оружие разное, в ближнем бою винтовка в разы хуже надёжного пистолета с высокой останавливающей способностью пули. Потом, это полгода назад Хуан был пацан четырнадцатилетний, который слюни пускал глядя на солдат. Вот бы ему винтовку дали пострелять. Хоть разок. Ну, пожалуйста. Сейчас на его счету десятки убитых врагов. Из чего только стрелять не пришлось. И автомат, и пулемёт, и разные винтовки, и карабины, и из пистолета пришлось пострелять, а вот на днях десяток человек, да нет фашистов и бандитов, гранатами положил. А Федька Леший? Он пуском торпед с «Зоркого Сокола» по немецким кораблям отправил в ад тысячи нацистов. А потом наравне с другими интербригадовцами воевал и в Сарагосе, и в рейде по тылам националистов. Стрелять будут, не дрогнет рука, будут убивать и не бежать в кусты, желудок опустошая, но … Но есть всегда. Они не сплочённая группа, где каждый понимает другого без слов, где сектора стрельбы несколько лет назад распределены. Стрелять будут во всё, что шевелится. И по три пули в одного, это плохо. В обойме восемь патронов и они могут кончиться быстрее, чем кончатся польские пограничники.

К счастью для пограничников, и к счастью для пацанов стрелять не пришлось.

Только открыл подпоручик багажник их «Мерседеса», как из домика выбежал старший сержант, судя по двум V-образным лычкам, и начал чего-то кричать и руками махать. Стриженный офицерик глянул на забитый багажник «Мерседеса» и, закрыв его назад, поспешил в кирпичный большой домик, стоящий справа от перекрытой шлагбаумом дороги. Спешил он комично. Ветер дул приличный и дул навстречу подпоручику, потому один раз фуражка с него слетела, он умудрился поймать беглянку, нахлобучить её на стриженную тыковку белобрысую, и снова устремился к заветной двери, но тут опять ветер дунул. Ещё раз решил фуражкой зелёной поиграть. Не поймал поляк. Упала в лужу. А нефиг лужи устраивать у себя под носом, ты командир или поставлен сюда фуражки носить. Построй солдат, а не-не. Если пограничника назвать солдатом, то он может и в рожу дать. Построй погранцов, дай им в руки лопаты и сверху командой припечатай, вот от сих и до обеда дорога должна выглядеть идеально, колеи и ямы заровнять, лужи … Лужи высушить.

Подпоручик вытащил из лужи фуражку, обозвал всех пся крёвами и разными прочими курвами и залетел, наконец, в домик, сбив по дороге очередного стриженно-белобрысого мальчишку, именно в этот момент решившего выйти обозреть окрестности.

Брехт подошёл к интербригадовцам и стал команды раздавать, сектора обстрела распределять и прочую успокоительную чушь нести, а то ребятки к пистолетам потянулись.

Не было офицера минут пять. Вышел из домика другой человек. Совсем пацан и с такой блаженной улыбкой. Огляделся, вздохнул полной грудью и тут Брехта с его «Мерседесом» увидел. Потускнел чуть, но всё же с улыбкой, неся фуражку мокрую в руке, подошёл к Отто фон Штиглицу и сообщил:

— Urodził mi się syn! Сын народился сейчаса.

— Поздравляю. Пан офицер, примите подарок для вашей жены, покупал для своей, но вашей сейчас знак внимания больше нужен. У самого трое или четверо, или с этим обормотом пятеро, — Брехт достал коробку с серьгами, что передала ему чахоточная еврейка. Может и к лучшему, сколько эта палочка Коха может жить без носителя. Не хватало ещё Катю-Куй и детей заразить.

— Не можно …

Брехт сунул коробочку в карман плаща пограничника.

— Это не вам, а вашей жене. Rozumieć (понимаете)? — ну, хоть одно слово по-польски знает. — Gratulować (Поздравляю). Это его Ласло всё поздравлял с такой хорошей машиной. Запомнил, тем более что явно из немецкого языка слово заимствовано.

Подпоручик достал из кармана малиновую бархатную коробочку и, нерешительно повертев пальцами, открыл её. И тут же захлопнул, осознав, что там лежит несколько его месячных зарплат, а то и за все полгода жалование с довольствием вещевым и кормовыми. Покраснел и сунул назад в карман.

— Герр Отто, вы, кажется, спешили?

— Да, есть немного, мне …

— Пойдёмте, будем считать, что досмотр я закончил, берите паспорта и пройдёмте, я поставлю вам визы. И этого извозчика с собой прихватите. Он тут каждую неделю бывает. Его можно и не проверять, пограничник указал подбородком на Ласло и, не оглядываясь, пошёл к …

А как это называется? Застава, пропускной пункт, таможня? Пошёл к кирпичному зданию. Паспорта у Брехта были с собой. Он, радуясь, что не пришлось прорываться с боем, посеменил следом и вляпался чуть не по колено в лужу. Твою дивизию! Ещё польска не сгинела!? Тут сам сгинешь. Лодыри, не могут ямы засыпать.

Подпоручик обернулся и покраснел. Обидно стало за державу.

Зато ровно через минуту во всех трёх документах стояли печати синие.

— Всё, герр …

В это время на столике перед пограничником задребезжал телефон. Он поморщился, взял трубку, и тут зарычал за окном, заводясь, «Форд» и подпоручик вздрогнул и выронил трубку, та удачно упала на своё место.

— Пся крёв. Не вам, герр Отто. Езжайте с богом.

Трубка снова звякнула. Брехт прямо спинным мозгом почувствовал, что это объявление о войне и чуть не бегом бросился к Форду.

— Ласло газу! Беда.

— Что …

— Потом! Газу!

Форд рыкнул и покатил по краю дороги, стараясь в колею не въехать. За ними никто не бежал. Фу. Можно выдохнуть.

Событие третье

Нос может зачесаться во время застолья, это может напомнить вам, что лучше не пить слишком много, иначе следующее утро не обещает быть добрым.

Вот таким должен быть стол. Не в смысле еды, ну, там кушаньями заморскими заставлен в золотой посуде. С ендовами и братинами в каменьях самоцветных. Оно, конечно, зело красиво и сытно, наверное, да чего уж наверное, хапнул того лангуста, который омар на самом деле, пару порцаек, икрой чёрной заел, Ламбером под текилу усугубил, и сыт, и пьян, и нос в табаке. Не про это, про стол. Он сделан из дуба. Эка невидаль. В Польше, как бы, не все столы из дерева этого. Тут толком нет других деревьев. Не из ели же с пихтами делать. Древесина смолистая. Так дело не в породе дело, в размерах. Взял здоровущий поляк большой и острый топор, ещё самим Гефестом выкованный, и стал тюкать по трёхвековому дубу, что вдвоём не обхватить, и втроём, и … Тюкал, тюкал, по пояс когда в щепки зарылся, великан потрещал на дуболома, покряхтел и упал. Упал и половину деревни под собой похоронил. Потом сын того тюкальщика здоровенного тоже стал отцовым топором тюкать. Достался в наследство вместе с работой. И отрубил от ствола снизу, раньше, а теперь справа или слева, кусок эдак в шесть метров длиной. И умер от перенапряжения. Внук первого тюкальщика, когда вырос, и тоже стал здоровущим, решил дедову работу доделать. Заказал кузнецу железных клиньев десяток и приступил, засадит один клин и радуется, потом рядом второй чуть потолще, ну и … Не будем наблюдать слишком уж пристально, известно ведь, что за тем, как работают другие можно наблюдать вечно под шум горной речки у костра сидючи.

Долго ли, коротко ли, но пополам располовинил этот шестиметровый кусок внучок. Получилось у него … Как эта штуковина называется у геометров, у Пифагоров всяких? А называется это громадина, доставшаяся внучку — «Цилиндрический сегмент», иногда также называемый «Усечённым цилиндром». Остановимся на втором названии. Осмотрел наследник колобаху эту и репу стал чесать. Шесть метров в длину и почти столько в ширину. Позвал деревенских, те поставили «Усечённый цилиндр» на попа и стали всем не очень дружным коллективом выполнять заветы Родена. Он ведь чего сплогиатил у Микелянджело: “Я беру глыбу мрамора и отсекаю от неё все лишнее”. Через поколение коллектив плюнул на неподъёмную работу, но правнук, когда взматерел, то наточил пращуров топор и, засучив рукава, тоже тюкать начал. Так всю жизнь и тюкал. Благо в те былинные времена юродивых привечали, подкармливали и даже, чтобы род юродивых не пресёкся, подкладывали ему пейзанок.

Опять долго ли, коротко ли сказка сказывается, но помер и этот тюкальщик. Успел он настрогать не только щепок, но и потомство немалое. Собрались они, когда возмужали, и решили работу доделать, только ленивые уже были, не захотели каждый день за тридевять земель на опушку дубовой рощи ходить и тюкать там, а решили перевезти … А как это фигура теперь называется. Пусть будет — параллелепипед. Параллелепипед — «параллельный» и «плоскость» (из греческих слов собрали греки) — четырёхугольная призма, основанием которой служит параллелограмм. На телегу этот параллелепипед не покладёшь. Такие телеги только у древних египтян были, когда они двадцатитонные каменюки за многие сотни километров по пустыне везли с каменоломен. Утрачен секрет изготовления сих телег. Да и лошади поизмельчали. Или там мамонтов запрягали. Показывали же в фильме, не врут же в телевизоре. Вот потому они и вымерли — мамонты, перенапряглись на работе. Раз мамонтов в окрестностях Мендзыжеча не водилось, то потащили сами. Но не те уже людишки, не былинные Ильи Муромцы и Олёши с Поповичей, слабаки, измельчал народишко. Потому дотащили до реки и при переправе через мост, сей мост хлипкий рухнул и параллелепипед дубовый свалился в реку Варте и перегородил её, водохранилище соорудив. Плюнули потомки хлипкие и стали в том озере карпов и гусей разводить. Раков ещё, размерами с того лангуста. И зажили припеваючи. И только через несколько сот лет народился в их семействе пассионарий. Решил он пращурову работу довершить. Организовал сельский сход и уговорил других поляков, тоже вдруг ставших пассионариями, что они тоже Ильи Поповичи. Взялись всем миром, хакнули, крякнули, и с воплем из «Мазурки Домбровского», он же Гимн Польши:

«Вислу перейдём и Варту,

Будем мы поляки!

Дал пример нам Бонапарт!

Как победу одержать!»

Пошло. Завопили: «Jeszcze Polska nie zginęła» (Ещё Польша не погибла) и вытащили обросший водорослями параллелепипед дубовый. А после и дотащили до двора Лабесов. Поставили на здоровущие чурбаки и появился стол у пра-пра много раз правнука. Потом ещё несколько поколений его строгало. Но довели дело до конца. Брехт сейчас сидел за столом этим, стол стоял во дворе под навесом, и диву давался полковник, каковы же были размеры того дуба и сколько труда вложено, чтобы получить столешницу сантиметров пятнадцать в толщину и шесть метров на четыре размерами. И это чёрный морёный дуб, он попытался ножом его колупнуть и металлический звук получил. Словно из блюминга или слябинга вышла вещь, но в черноте узор же просматривался. Вещь!!! Эх, ма, себе бы такой.

— Герр Отто, а вы чего не едите! — вывела из созерцательного состояния Брехта дочь хозяина этого раритета. — Мы с мамой старались.

Это что было. Это она его на сеновал так позвала замысловато. Как бишь деваху звать? Малгожата. Брехт одну Малгожату знал. Да, весь СССР её знал. Это была та самая панёнка, что запомнилась всему советскому народу ролью сержанта Лидки Вишневской в телевизионном сериале «Четыре танкиста и собака». И звали её Малгожата Вишневская-Немирская. Только та была брюнетка вроде. Зато была в Польше одна блондинка, хоть и не Малгожата, прямо красивая блондинка. И многие прыщавые, да и не прыщавые юнцы её фотографии на стену вешали, если смогли достать. Звали диву Марыля Родович. Та самая, что песню «Ярморки» спивае. Так вот, эта Малгожата была блондинкой и очень походила на певицу. Прямо очень. И блондинка была на пятёрку, не тусклые пакли с головы свисали, а роскошные золотые волосы в две толстенные косы, заплетённые с задорной чёлкой.

Эх, был бы Брехт холостой, завёз бы девчонку.

— Добавьте мне, пани Малгожата, вон тех солёных рыжиков в сметане. Объедение.

Ох, мать её, как она над столом раритетным склонилась, вырез платья демонстрируя. Кроме четвёртого номера был в Малгожате ещё один плюс. И это не улыбка, хотя, тогда два плюса. Вторым плюсом был язык. Не её. Немецкий. Вполне нормально разговаривала. И в школе, как она сказала, училась на пятёрки и в университете продолжила изучать и даже на специальные курсы записалась. Есть теперь переводчик.

Глава 2

Событие четвёртое

Мужчина может бесконечно смотреть на две вещи: на сиськи. Их же две.

Столько всего про эти сеновалы рассказано в книгах и анекдотах, и фотографий с пейзанками в неглиже полно в интернете в стогу там или на этом самом сеновале, но только это всё картинка красивая, реальность (данная нам в ощущения) жизненная другая. Брехт проснулся бодрым и отдохнувшим, потянулся, костями похрустев, и выдохнул:

— Лепота. Лепота-то какая.

Хрена с два. Это в книгах и фильмах так бывает, на самом деле всё не так. Стоит начать с того, что пейзанка, она же Малгожата не пришла, да, наверное, и не думала приходить. Да и не ждал, если честно. Так, антураж навеял. Пришёл, и всю ночь вошкался, блох вычёсывая, почти под бок, здоровенный кобель лохматый по кличке Ruda (рыжий). Ещё пришли, совершенно не опасаясь Руды мыши. Они шуршали в сене, они попискивали, они устраивали свои мелкие мышиные свары, они, наверное, и сексом там занимались в соломе, прямо громко пища, в отличие от Брехта. А ещё после полуночи пришла свежесть, пришла, походила по сеновалу, залезла к Ивану Яковлевичу под одеяло лоскутное и ушла, так и не согревшись. Но сестру позвала, ту тоже незатейливо звали — Прохлада. Та вела себя не лучше, тоже норовила прижаться к телу полковника, как бы он в сено это колючее не зарывался. Всему конец бывает, ушла и прохлада. А вот вместо неё пришёл мороз. Март ещё, и ночью температура может и до нуля опуститься, а потом подумать и ещё опуститься. Подумала и опустилась.

Если бы не блохастый Руда, то и околел бы на том сеновале полковник, но блохастое создание тоже угрозу обморозиться почувствовало и привалилось боком к Брехту. Тот было хотел кудлатого, воняющего псиной и мочой, засранца шугануть, но тепло почувствовал, от Руды излучаемое, и передумал, лучше в смраде собачьем и блохах, чем в минусе.

И даже заснул под утро. Помним, же что деревня. Петухи заголосили. Эти польские петухи, как и все поляки русских не любили и кричали даже громче испанских, на своём языке советскую власть проклиная. Кудлатый убежал, посчитав свою миссию по спасению от вымерзания гостя выполненной, и пришлось вставать. Встал Иван Яковлевич, вышел на двор из пыльного сарая и словно в другой мир попал. Солнце! Оно огромным красно-бардовым шаром всходило над дубовой рощей, что начиналась прямо за оградой хутора. Красота. Как на картинах каких фантастических.

Умыться решил полковник, знал где, вчера ему Ласло показал большущую деревянную кадку, во дворе стоящую. Подошёл, сунул руки и в лёд упёрся. Пришлось ломать и этой водой с температурой ноль градусов умываться. Бодрит, так бодрит. Чтобы согреться, решил зарядку Иван Яковлевич сделать. Огляделся, странно, поляки забыли турник вкопать. Удивительные люди, как они живут без турника? Макивар тоже не было, ни одной. Ну, поляки, ну затейники, как же они удары отрабатывают? Самое смешное, что хозяева и мешок боксёрский тоже не повесили. Вот люди?! А потом удивляются, чего это они немцам проиграют войну за пару недель. Пришлось взять черенок, отломанный от лопаты, и с ним хоть позаниматься. Закончил каты и снова к бочке направился. И согрелся, и даже вспотел, нужно смыть трудовой пот. А на пороге дома стоит всё семейство Лабесов и на него квадратными глазами смотрит. Темнота, это они ещё шаолиньских монахов не видели, коллективно всё это исполняющих.

Смутились хозяева, взглядом с фон Штиглицем встретившись, и по своим утренним делам разбежались. Мать с дочерью — коров доить, сын, он же Ласло, карбюратор их «Мерседеса» починять, а старший Лабес — трубку выкуривать. Все при деле.

Брехт за парнем пошёл, надо же опыта набираться, вдруг на местном отвратительном бензине снова засорится девайс этот, не доживший до появления у Брехта автомобиля. Разобрали, продули, восхитились немецким качеством и снова собрали. Попили молочка парного, подоспевшего, только процеженного, и пошли на место девайс ставить. Поставили, повернул Иван Яковлевич ключ, и чудо произошло. Зафырчал «Мерседес», крякнул и загудел мощью своей на малых оборотах. Вот теперь — ЛЕПОТА.

Потом завтракали, чем бог послал. Послал брынзу, масло жёлтое, хлеб утром испечённый, ещё горячий и … И всё. Скромненько, но много, всего много. Жевал Брехт горбушку хрустящую и тут ему мысль в голову пришла. Только нужно чуть политикой разбавить перед мыслью. Поляки всё ещё не объявили войну Германии. У них Сейм заседает. Да и Германия Париж ещё не взяла. Еле пограничную стражу на пару километров отбросила. И попёрли немцы прямо на линию Мажино. Нет Манштейна с его планом прохода через Ардены. Удачи им. И немцам, и французам. Великобритания вот войну объявила, ну тут даже сомневаться не приходилось, и не стоит сомневаться, что и Польша объявит, во-первых, паны сами зарятся на кусок неметчины, а во-вторых, Англия им руки выкрутит. Под её же дудку танцуют несгинувшие паны. СССР молчит. Ждёт. Германия не друг, но и не враг пока.

Теперь и про мысль можно. У Брехта было два дела. Сам себе поручил. Поручил устранить в Польше две одиозные личности, кучу вреда потом СССР принёсшие. Пока почти неизвестные в СССР фигуры, даже не пешки. Пшик. Но это пока. Так, может, пусть пшиком и останутся. Брехт ещё давно, в той жизни, биографии обоих читал, не всё запомнил, потом и забылось многое, но одно точно в голове застряло. Сейчас оба этих «товарища» сидят в польских тюрьмах. Один в Варшаве, второй во Львове. Брехт решил посетить два этих города и попытаться устранить будущих врагов СССР. Был огромадный пробел в плане. Он не знал польского языка, от того самого слова «совсем». Нужен был переводчик, а ещё он не знал местных реалий, да и дорог, нужен был проводник и соратник.

И оба эти человека сейчас сидели перед ним за огромным дубовым столом. Эх, как бы такую неординарную вещь залучить в свой удел.

— Пан Лабес, у меня к вам есть очень выгодное предложение. Переведи, Малгожата, — улыбнулся он пейзанке.

Событие пятое

Штирлиц шёл в тумане и еле-еле разбирал дорогу.

- На утро Мюллеру доложили, что 6 км дороги разобрано.

— Обоих? — грузный мужчина встал из-за стола и прошёлся вдоль этого монстра. Почти десять шагов в одну сторону, да столько же в другую, потом перешёл на ту сторону, на которой Брехт сидел и, как бы со стороны, посмотрел на свою дочь, потом и на сына взгляд перевёл. Ну, с сыном-то, какой вопрос, вон даже в Германию ездит, а эта его идея с удобрениями резко подняла благосостояние Лабесов. Молодец, лабесовская порода. Плохо, что не он один такой умный, сразу полно нашлось подражателей, и в последнее время, несмотря на то, что посевная на носу, с продажей удобрения дела пошли так себе. Полно навезли селитры чилийской и цена, и спрос упали. Всё одно пока в прибыли, но вот за следующей партией ехать точно уже не стоит, эту бы продать. Так ведь, в крайнем случае, можно и на своё поле высыпать, в том году вон как после внесения селитры просо знатно уродилось. В этом годе можно кукурузу посеять. Мало кто её в их местах сеет. Пока диковина.

А Малгожата? А что? Тоже ведь одна в Познани живёт. Дурью не занимается, а занимается науками, вон, с немцем как знатно разговаривает. Потому и пригласил её богатей этот в переводчицы. Как вот только они вдвоём с женой Марысей будут с хозяйством справляться, Ну, разве, что на часть тех денег, что немец посулил, батраков парочку нанять. А и то дело. Ребята страну посмотрят, деньжат немного заработают, а он Важика с братом наймёт, втроём-то, хоть они и лодыри знатные, справятся. И с севом, и со скотиной. Только сразу нельзя соглашаться с богатеем. Чем чёрт не шутит, господи прости, вдруг ещё сотенку с немчина удастся стребовать. Ему и нет разницы, туда-сюда сотня, вон, машина какая, а им всё в кубышку. Две свадьбы же играть, ну, может, и не в этом году.

— Пан Матеуш, я бы на вашем месте сам их отправил подальше, и чем скорее, тем, лучше, — словно угадав его намерения поторговаться, бросил свою гирьку на весы германец.

— Это зачем? — Лабес так же грузно, самую малость прихрамывая, прошёл на своё место, сел и замочил усы седые пышные в кринке с молоком. Время потянуть и сообразить, о чём это гость говорит.

— Вы же радио вместе со мной слышали. Германия напала на Францию. Сейчас Англия объявила ей войну и Сейм ваш сегодня или завтра тоже объявит войну Германии. Англичане их заставят. И тогда у вас реквизируют машину, да и сына в армию заберут, а дочь тоже, она же уже медсестрой может работать. Потому вам просто сегодня же нужно отправить их как можно дальше от дома. Германец воевать умеет, уж поверьте на слово.

— Так думаете, герр Отто? — разговаривали неспешно. Пока Малгажата одного выслушает, пока переведёт второму, тем более что этот немчин её с трудом понимал, говорит, жил долго в Испании забыл язык.

— Я не думаю, я вместе с вами радио слушал.

— Так всем миром навалимся и сотрём ту Германию с карты, теперь навсегда. — Махнул рукой Матеуш, он в первую мировую не воевал, хромой, не сильно, но хромает. Под конец войны хотели обозным взять, да тут фронт и посыпался. Австрияки деру дали, не до обозных им стало.

— Не думаю. Немцы серьёзные вояки. Готовились к войне. Танки новые делают, самолёты. Нет, быстро война не кончится.

— Так, что собирать детей? — забыл пан Лабес про сотню марок, что выкружить хотел.

— Собирать и быстрее, нам сегодня обязательно нужно Познань миновать. Большой город — большая опасность. Их бомбить Германия будет в первую очередь.

— А вы… — Матеуш хотел напомнить гостю, что он сам германец, и что ему вообще опасно будет в стране оставаться, если война начнётся. Однако гость его понял с полуслова и достал из кармана паспорт синий, а не немецкий серый.

— Я — гражданин Испанской Республики. Мне ваши войны не интересны. Там у нас своя идёт.

— А чего же rozmawiać (разговариваете) на немецком?

— Ну, по рождению я немец, а вы знаете испанский или ваша дочь? Как бы мы с вами общались.

— И то, правда. Ну, тогда пойдёмте собираться. Познань не близко. Да ещё если на двух машинах ехать. Это у вас быстрая машина, а у Ласло грузовик.

— Согласен с вами, пан Матеуш, чем быстрее выедем, тем лучше.

Малгожата перевела и вопросительно взглянула на отца. Что скажет? Отпустит или нет в такое далёкое путешествие, страсть как ей хотелось проехаться на этой красивой дорогущей машине. А сколько всяких событий их ждёт в дороге, будет, что потом подругам рассказать, когда домой вернётся.

— Чего расселись! — грузно поднялся из-за стола пан Матеуш. — Десять минут вам на сборы, — но, глянув на дочь, поправился. — Ладно, но чтобы через полчаса вас духу не было дома. Марыся, не реви, бегом дочь собирай. Потом уедут, и поревёшь, если все дела по хозяйству уже сделала. Да и пошукай там в погребу, чего из еды им с собой собрать по-быстрому можно. Сало, рыбки солёной. Хлеба. Мёд, жбанчик возьми.

— Держите, пан Матеуш, здесь тысяча марок. Проживание в гостиницах ваших детей за мой счёт, питание тоже. Бензин на обратную дорогу тоже я куплю. Но на всякий пожарный дайте им с собой немного ваших денег. Да, стоп. Если у вас есть лишние деньги польские, то я немного поменял бы на всякий случай, если вам нужны рейхсмарки, конечно.

— Чего же не поменять, только не больно много. Марок на сто хватит злотых у меня.

— Нормально. Думаю, на первое время хватит, а в Познани заедем в банк и поменяем. Пошёл и я собираться. Орлы, подъём. Уезжаем через полчаса. — Это уже осоловело сидящим с полными пузами интербригадовцам.

Событие шестое

Если вы увидите ядерный взрыв — повертитесь на 360 градусов, чтобы получилась равномерная корочка.

Опять опоздали. Только выехали из Любневиц, по направлению в городок соседний Мендзыжеч, как сидевший с надутым ртом на заднем сидении Ванька — Хуан тронул Брехта за плечо. Иван Яковлевич спокойно вёл «Мерседес» за «Фордом» Ласло и разговаривал с устроившейся на переднем сидении пани Малгожатой. Не просто так разговаривал, красивые веснушки у девушки расхваливая и клинья подбивая, нет, информацию собирал. Познань не миновать, вот и интересовался, есть ли там немецкие банки, много ли банков вообще, нужно ведь поменять чуть не двадцать тысяч марок. Куча денег. Это почти два таких Мерседеса в Германии купить можно. Вообще Брехт не знал, что теперь делать с деньгами, после того, как «Мерс» им достался бесплатно. В СССР они не нужны, их придётся сдать государству. Напокупать на них назад золота?! Так, ещё хуже. Уж русские пограничники найдут. Купить в Польше антиквариат? Ну, может быть, но на таможне в СССР тоже не дураки и поймут, что это такое и сколько это стоит. Уже те картины, что Брехт с собой вёз и то под вопросом, не реквизируют ли. Культурная ценность, и всё — ваши не пляшут. Пока ничего интересного Иван Яковлевич не придумал, но, что марки нужно поменять на злотые, вроде бы напрашивалось.

— Товарьищ колонель, — по-русски обратился к нему Хуан, — Миня тудья надо.

— Тудья? — Брехт сбросил скорость. — Тудья кудья?

— В кусти. — Покраснел пацан.

Ага, вона чё, и русский понятен. Приспичило парню, а тут деваха молодая и красивая сидит. Неудобно ему. Брехт. Нажал на клаксон несколько раз, в надежде, что Ласло услышит. Такой простой и полезной вещи, как заднее зеркало на машинерии фордовской поставить не додумались. Усвистает парень без них. Нет, услышал и остановился. И прямо перед свороткой в лес.

Брехт ему и показал, чтобы сворачивал, самому вдруг организмус тоже напомнил, что он чуть не литр молока час назад выпил. Всё, пришла пора удобрение для кустов наружу выпускать. Свернули, остановились на опушке, но под прикрытием огромного дуба, который даже без листвы небо застил. Вылезли, Иван Яковлевич только вылез из машины, как услышал непонятные звуки.

И тут над ними пролетели самолёты, три тройки. Оба-на гевюр цузамен!!! Лаптёжники! Или — Junkers Ju 87 — пикирующий бомбардировщик — одномоторный двухместный (лётчик и стрелок) пикирующий бомбардировщик и штурмовик. Всё, друже паны, приплыли. Эти придурки в польском Сейме объявили Германии войну. Земельки им мало. Дебилы, ну, сейчас эти певуны, споют вам песню, траурную.

Спутать с каким либо другим самолётом Ju 87 нельзя. Самолёт выделялся крылом типа «перевёрнутая чайка», развитым неубирающимся шасси и, в начале войны, рёвом сирены, которая, кроме устрашения, давала лётчику определять на слух скорость пикирования. Сейчас в пике не шли, а значит и не распугивали пейзан рёвом сирены. Дальность полёта у лаптёжника восемьсот километров. Значит, ребята летят бомбить Познань. И чего войну тогда поляки объявляли, где их ПВО, где их самолёты??? Ну, дураков нужно учить. В реальной истории оборона Польши по границе была просто разогнана санными тряпками. Вот он заварил кашу, начав вторую мировую на год с лишним раньше.

— Это что Иван Яковлевич? Немцы? — проводил Хуан взглядом «певунов».

— Немцы. Летят бомбить Познать. Но их не много, наверное, аэродром хотят уничтожить.

— А мы? — это влез Ласло.

— А мы? А мы пойдём другим путём. Нужно нам ехать тогда не в Варшаву, а во Львов. Немцы туда не сразу пойдут. А если замирятся, то после этого в Варшаву скатаемся.

— И как мы поедем? — все вместе на четырёх языках.

— Я карту смотрел. Не доезжая до Познани, есть своротка на юг. Сначала Зелёна Гура, потом Вроцлав, оттуда на Краков, ну, а потом через Перемышль на Львов. По карте у меня примерно восемьсот километров получилось. За два дня должны добраться. Главное сейчас, дождаться, когда юнкерсы назад полетят и не пропустить своротку на эту Зелёную Гуру.

— Не пропустим, я ездил туда месяц назад, возил селитру. Продавал. Маленький городок, но брали удобрения хорошо. За день всю машину продал. — Ткнул пальцем в машину Ласло. Будто у него другая была.

— Ну, и замечательно. Отряд, слушай мою команду. Оправиться! Мальчики налево, девочки направо. И далеко не отходите, как полетят «певуны» назад, сразу по коням. Теперь время работает строго против нас.

Глава 3

Событие седьмое

"Лучше поздно, чем никогда"! — подумал старый еврей, положив голову на рельсы … глядя вслед уходящему поезду.

Знал, что так будет. Раз война, то машину кто-то из генералов или полковников польских захочет реквизировать в пользу великой польской армии. Вот надо было Вторую Мировую начинать? Ехали бы себе спокойно, и никто бы их не трогал. Случилось это, когда к Вроцлаву подъезжали. Там и остановиться на ночь решили. Подъезжали к железнодорожному переезду. Шлагбаум закрыт и стоит такой же «Форд», как у Ласло, а в нём шестеро солдатиков нахлобучили шинельки на головы, ветер с севера дунул, тучу принёс и мелкий противный дождик пошёл, а ведь утром ни облачка не было и солнце огромное. И пан Матеуш, глядя на сборы детей, сказал Брехту, что денёк хороший будет, вот и верь народным синоптикам.

Шлагбаум закрыт, а поезда нет. Вышел Иван Яковлевич глянуть, чего это за вынужденная остановка. И в это же время из кабины «Форда» вылез с пассажирской стороны поручик польский. Вышел и стал облизываться на тёмно-зелёный «Мерседес» глядючи. Ох, и не понравился полковнику взгляд этого молодца. Полковник прямо почувствовал, что этот толстячок сейчас ему неприятности организует.

Всё, попёрся навстречу.

— Dzień dobry, panie. Twoje dokumenty?! (Добрый день, пан. Ваши документы?!) — переводчика не надо, и так почти по-русски.

— Jestem Hiszpanem. — Ну, эту фразу выучил, болтая с Малгожатой.

— Twoje dokumenty? — нет, по-доброму не получится. На такой случай Брехт с пацанами договорился. Они должны выйти из машины и встать за ней, и быть готовыми стрелять, не доставать «Вальтеры», а быть на стрёме. Условным сигналом служило падение шляпы.

Брехт полез почесать затылок и уронил шляпу на дорогу, поднял, намеренно медленно отряхнул её, водрузил на голову и только после этого полез в карман коричневого счастливого пальто. Слышал, как позади хлопнула дверца «Мерседеса», в котором сидел Хуан и гораздо громче дверь «Форда» Лабесов.

— Proszę. (Пожалуйста). — Штук десять фраз самых нужных пейзанка ему поставила, даже говорила, что почти без акцента. Брехт протянул офицеру синий паспорт Испанской республики.

Поручик полистал для видимости документ, а потом выдал длинную фразу на польском. Из которой Брехт уловил два слова: «война» и «реквизируем». А нет, ещё «войско польское».

— Rozpoczęła się wojna Pan Hiszpan. I jestem zmuszony zarekwirować waszą maszynę na potrzeby Wojska Polskiego. (Началась война, пан испанец. И я вынужден реквизировать вашу машину для нужд польской армии.)

— Хрен тебе, дорогой! В носу у тебя ещё не кругло, такие машины реквизировать у полковников, — Брехт это проговорил по-русски с милой улыбкой, и развёл руками, типа, «моя твоя не понимать».

— Янек, — поручик махнул рукой солдатам в кузове.

Так-то лучше. Сейчас ещё надо уйти с линии огня.

Солдатики неспешно стали спускаться на грешную землю, что за дисциплина, у них, в Спасске, за такой «вылаз» из машины можно и двадцать пять километров кросса с полной выкладкой заработать. Когда последний вылез, Брехт снова уронил шляпу ещё и пнул её якобы ненароком, она полетела к обочине, и Иван Яковлевич поспешил за ней. На полпути, когда уже вышел с линии огня, он развернул, достал не спеша пистолет из-за пояса брюк и стал стрелять в сгрудившихся поляков. Загремели выстрелы и от их машин.

— Отставить! — гаркнул во всё горло и бросился к «Форду». Там ведь ещё один бравый вояка за рулём.

Бах. Водитель уже кобуру лапал, там у него револьвер дореволюционный обозначился. Тело свалилось на сиденье, заливая кровью коричневый диванчик. Брехт, стараясь в крови не извозиться, револьвер вынул из кобуры. Мало ли что в жизни пригодиться. Теперь железнодорожник. Он как раз с семафором, или как эта штука на палке называется, вылез из будочки своей. Махонькой. Как только умещается в неё.

Бах. Лежит и этот пан.

— По машинам. Ласло, тарань шлагбаум! — И побежал к «Мерседесу».

Хренушки. Не кино. Ласло завис.

— Хуан, садись за руль! — гаркнул парню Иван Яковлевич и бросился к «Форду».

Ласло круглыми глазами смотрел на гору трупов и икал. Блин, понаберут по объявлению. Брехт его сдвинул с водительского места на пассажирское и, переключив скорость, медленно тронулся. Разогнаться не удалось, потому машина не снесла деревянную полосатую палку, а просто тупо упёрлась в неё и сломала. Из-за поворота вырулил паровоз. Брехт газанул и, переехав рельсы, сбил вторую палку. И только потом разрешил себе оглянуться. «Мерс» проскочил буквально в паре метров от паровоза.

Иван Яковлевич вышел из машины. На этой стороне стояла телега, а в ней мужик в пиджаке. Просто крестьянин, но побежит же в дефензиву докладывать о происшествии, коему стал свидетелем. (Второй отдел Главного штаба Войска Польского, «Двуйка» — польская военная разведка в 1918–1939 годах. Отдел разведки при этом называли офензива, а контрразведки — дефензива). Бах. Зачем нужны свидетели, которые опишут красивый зелёный «Мерседес», наверное, единственный на всю Польшу. Ну, не повезло поляку, оказался не в том месте, не в то время. Потом, всё поляки враги, или станут ими, ну, разве вот Малгожата пока не враг.

— Ласло, садись за руль. Сможешь вести? — тряханул всё ещё зависшего Лабеса.

— А… О … У… — Это на суахили, должно быть, эх, не полиглот, не знал этого языка Брехт, потому снова сел за руль «Форда» и тронулся, даже не высовываясь и назад не смотря. Уж, Ванька-то не поляк, он крови насмотрелся и икать не будет. Только проехав с километр после первого поворота дороги, Иван Яковлевич всё же высунулся из окошка в двери и глянул назад. Разбрызгивая намечающие уже лужи, «Мерседес» зелёный мчался следом.

— Блин блинский, там же Малгожата, ещё облюёт все внутренности красавца.

Событие восьмое

В ужасных американских мультиках кот постоянно пытался убить мышонка, а мышонок — кота. То ли дело добрые советские мультики, где маленького мальчика подозревают в убийстве дедушки с помощью лопаты.

Ласло вышел из ступора неожиданно. Прямо вот сидел себе сидел с выпученными глазами, а потом на плоховастом немецком проблеял:

— Ви иха убиватька?! Савсемь. Матка Боска. О йа пьйэрдоле. Что есть теперя?

Брехт пока гонки по дороге вполне себе нормальной устраивал, мысль родил, чего Ласло с Малгожатой сказать по поводу войны на переезде.

— Это были переодетые германцы. Диверсанты, Они хотели взорвать поезд. Это был воинский эшелон, он вёз войска к границе. Взорвали бы и тысячи польских воинов погибли, так и не добравшись до границы. — А что нормальная версия и не проверишь при всём желании.

— Германццццы? Немциы? Диверьсьянты?

— Точно. Диверсанты. Поезд с поляками хотели взорвать.

— Надо ехать полиция! — теперь почти нормальные глаза, голубые и не выпученные.

— Не надо ехать в полицию. Они нас задержат и будут долго выяснять, что да как, но я-то иностранец, меня потом отпустят, а тебя отправят в армию и на фронт сразу, а Малгожату тоже на фронт, в госпиталь, и обоих вас там убьют. Я вашему отцу обещал, что вас в армию не возьмут. Ферштейн!!!

— A furman? Na koniu? (А возчик? На лошади.) — после минутной паузы.

— Возчик поляк. Он свидетель. Это ненужный свидетель. Он видел мою машину. Она приметная. Рассказал бы в полиции. И всё, нас найдут и опять тебя в армию. Тебя с Малгожатой спасал.

— Это грех. Матка Боска.

— Как будет время, зайдём в костёл поставим свечку и пожертвуем на что там у вас положено? Молебен? Мессу. Не специалист я.

Через час Брехт остановил машину и, расстелив карту на коленях, ткнул пальцев в точку, под которой было написано Катовице. Нда, поменялась история. Именно с удара немцев по Катовице и началась Вторая Мировая. Здесь первого сентября 1939 года немцы нанесли основной удар, полностью разгромив противостоящие им польские части. И они, получается, приближаются к левому флангу наступающей на Ченстохов десятой армии вермахта? Сейчас всё не так? Немцы же не взяли ещё Чехословакию, разделив её на Чехию и Словакию. И их десятая армия в лучшем случае вторгнется в Чехию, а нет, ещё в Чехословакию. И до границы им так просто, как в прошлый раз, не добраться, чехи тоже будут воевать. А скорее всего, немцы и не полезут на них. Им теперь бы с Францией и Польшей справиться. Англия на суше воевать не будет, но флот, изрядно поредевший немецкий после феерического захода «Зоркого Сокола» в «Пальму», загонит в порты на Северном и Балтийском море, и организует блокаду. А ещё постарается разбомбить на верфях флот броненосный, который строят немцы. Ладно, там пусть бодаются, остановился Брехт посмотреть по карте, а нужно ли им ехать в пограничный город, чтобы попасть во Львов. Потыкал пальцами в разные кружочки. Краков, Перемышль или сейчас Пшемысль. Нет, по-другому во Львов не попасть. Или придётся делать огромный круг, чуть не через всю Польшу. От Катовице до Вроцлава, который они объехали по просёлкам, около двухсот километров. Бензин пока есть. Можно ехать, меняться с … Стоять! Бояться! А как там Малгожата?

Иван Яковлевич глянул на Ласло, можно ли его оставлять одного в машине, не стартанёт пан вобратном направлении к ближайшему полицейскому участку? Парень сидел смирно, погружённый в свои мысли. Нет, сестру он не бросит, решил про себя Брехт и вылез из «Форда». Его зелёное чудо остановилось в пяти метрах позади. Картина маслом, как и ожидал. На переднем сиденье пассажирском, поджав к подбородку колени, сидела девушка похожая на Марылю Родович и утирала слёзы, а юный Ромео, он же Хуан Прьето, гладил её по пшеничной голове и чего-то на смеси испано-немецкой лепетал.

— Отставить слёзы! — открыл Брехт дверь.

Три пары глаз на него уставились, все с разным выражением. Голубые с испугом, карие испанские с осуждением, как же дивчулю до слёз довёл, а карие итальянские с вопросом, когда ещё постреляем.

— Малгожата, это были переодетые немецкие диверсанты, они хотели взорвать тот поезд, что перевозил тысячу польских военных. Они не знали, что я владею немецким и проговорились, типа, надо их всех убить, а то они помешают взорвать паровоз с военными. И машины хотели потом забрать. Пришлось спасать ваших солдат и самих себя. Война! На войне убивают.

— Немцы? — одну руку убрала от покрасневших глаз.

— Нацисты. Фашисты! Они пришли на вашу землю убивать поляков. Они целую тысячу людей бы взорвали в этом поезде.

— А вы пан Отто? Вы же тоже немец? Вы своих убили? — второй глаз освободила.

— Я только по рождению немец, а всю жизнь жил в Испании. Там сейчас эти фашисты и плюс итальянские ещё убивают испанцев, которые захотели жить свободными, без всяких королей. — Даже сам себе поверил, так страстно и пафосно сказал.

— Но всё равно вы их всех убили и даже Ванья стрелял. — Отодвинулась чуть от продолжавшего гладить её по голове Хуана.

— А что надо было делать? Позволить им убить тысячу поляков и нас заодно, и вас пани Малгожата? — махнул рукой Брехт, ну, типа, чего убогим прописные истины объяснять.

Девушка потёрла глаза кулачками, поджала губки и вдруг выдала.

— Научите меня стрелять, пан Отто?

Твою налево. Ещё одна интербригадовка на его голову.

— Обязательно, пана Малгожата. Чуть позже, сейчас нужно ехать. Ванька, выдержишь ещё пару часов за рулём?

— Конечно, товарищ полковник, — по-русски ответил. Конспиратор хренов.

Слово полковник, оно и на польском не шибко отличается.

— Вы, пан Отто, полковник? — глаза ещё красные, но уже голубые и боевые.

— Полковник. Всё поехали, давай Ванька не отставай, — Брехт вернулся к Форду.

— Ласло, вот тут на карте по дороге, есть город или городок Ополе, садись за руль. Туда едем. Там, наверное, и заночуем. Нужно заправиться. Поесть, поспать.

Событие девятое

Мужик приходит к переводчику английского:

- Слушай, как правильно перевести фразу: "I don`t know"?

- Я не знаю.

- Вот, блин, никто не знает.

Это должно называться — невезуха. На въезде в город (в городок, в городочек) Ополёк стоял полицейский патруль. Возможна масса вариантов, событиям на переезде нашлись очевидцы, и они всё полиции про тёмно-зелёный «Мерседес» рассказали. Самый хреновый вариант. Ещё можно предположить, что просто началась война и для спокойствия граждан выставили на въезде во все города патрули. Просто бдить и своим бравым видом вселять в поляков уверенность в скорой и неминуемой победе Речи Посполитой. Это был самый хороший вариант. Между ними могло находиться ещё несколько десятков причин, зачем эти три человека на мотоцикле здесь окопались.

За рулём сидел Ласло, он увидел полицейских и вдарил по тормозам. Ешкин по голове, специально, чтобы к себе внимание привлечь. Хотя … Куда уж больше привлекать за ними такая машинерия едет. Она и без резких остановок привлечёт к себе внимание. Вот дебил он, нужно было, как все нормальные люди ездить по железной дороге. В поезде валяться на полке, чаёк попивать с печеньками, в очередь в туалет стоять. Нет, загорелось. И ладно, этих четверых он и сам застрелит, тогда уже нужно сильно извернуться, чтобы все это полякам своим объяснить. Так и пусть, но теперь на каждом перекрестке, что ли валить полицейских и солдат польских? Рано или поздно везение кончится. Да, даже не кончится, ещё же польско-советскую границу пересекать. На этой же машине и потом до Москвы на ней? Что там про колесо у телеги в Мёртвых душах у Гоголя. «Вишь ты, — сказал один другому, — вон какое колесо! Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» — «Доедет», — отвечал другой. «А в Казань-то, я думаю, не доедет?». А доедет его «Мерс» до Москвы или сдохнет ещё в Харькове. Но вот до Казани точно не доедет, а ведь от Казани до Спасска-Дальнего в пять раз дальше, чем от Львова до Казани. Нет, не доедет это колесо.

— Поехали Ласло, чего уж теперь, — Брехт проверил демонстративно патроны в магазине.

— И эти немцы? — сжался парень.

— Нет, думаю, это настоящие польские полицейские, не стоит в них подозрения вселять этой остановкой. Мы едем по делам во Львов, ничего ни на каких переездах не видели. Сейчас остановишься перед ними, если будут тормозить, и сразу идёшь и говоришь всё это Малгожате. И пусть она выходит, будет переводить. Ласло, ну, поехали уже. — сунул пистолет в карман пальто.

Поляк нажал на газ и отпустил сцепление. «Форд» заглох.

— Ласло!

— Зараз. — Парень снова завёл машину и повторил всё с точностью. Машина дёрнулась и заглохла.

— Ласло?! — Брехт прямо пятой точку почувствовал, что пушной зверёк подкрадывается.

— Не можу.

— Плавно отпускай сцепление, не волнуйся. Всё будет нормально.

Лабес попробовал в третий раз. Тот же результат. На нервы больше пенять не стоит. Что-то со сцеплением. Весело. До полицейских метров двести.

— Так, Ласло, ковыряйся в моторе, ну, или, где там надо ковыряться, тебе виднее. Я пойду до поста с Малгожатой прогуляюсь.

— Strzelać (Стрелять) …

— Тьфу на тебя, займись сцеплением!!! Не буду я ни в кого стрелять.

Иван Яковлевич вышел из машины, от досады громко хлопнув дверью. Если честно, то иначе бы и не закрылась дверца, до нормальных замков американцы не додумались. Прошёл не спеша до стоящего в пяти метрах позади зелёного «Мерседеса», показательно вальяжным шагом шёл. Малгожату успокаивал. Тоже, как и брат, уже себе стрельбу в белокурой головке наверняка нарисовала.

— Пани Малгожата, давайте прогуляемся до патруля. У Ласло машина сломалась. Пообщаемся с полицейскими. Хорошо, — Брехт подал руку пани, помогая из машины вылезти на грязную дорогу. Дождь недавно прошёл. Вся в лужах, но хоть колеи нет, отсыпали щебнем и гравием потом сверху власти городка Ополёк.

Девушка шла, как на расстрел идут настоящие комсомольцы, с высоко поднятой головой и презрением на милом личике. Брехт опять прямо почувствовал надвигающуюся неприятность. Что этой пацанке восемнадцатилетней в её блондинистую голову взбредёт?!

— Малгожата, ты только про фашистов, что мы убили, ничего не говори, отведут в комендатуру или полицию и продержат несколько дней, пока всё не выяснят, а потом Ласло в армию забреют, а тебя на фронт в госпиталь, и там вас обоих убьют. Потому ничего кроме перевода. Вопрос — ответ, и даже не полслова от себя. Разумеешь?

— Но ведь ты, пан Отто, помог нашей стране. Это подвиг. Тебя и Ванья должны наградить.

Мать вашу, Родину нашу!

— Малгожата! Ласло заберут в армию и убьют. Ты этого хочешь? Нет? Тогда ещё раз повторяю, только переводи мои слова.

— Хорошо. Я постараюсь. — Губы надула. Жанна блин Девственница.

В полицейских польских званиях Брехт не разбирался вообще. Сам пан офицер представился.

— Podkomisarz (Заместитель комиссара) — судя по квадратикам на погонах — поручик, выбросил два пальца к фуражке, оглядел Брехта с дивчиной и продолжил, — Бартос Твардовский (Twardowski).

Брат, должно быть, нашему Твардовскому, как то и не задумывался Иван Яковлевич, что автор «Василия Тёркина» — поляк. Не сильно в это верилось.

«Брат» придирчиво снова оглядел подошедших и вопросительно поднял подбородок.

В документах испанских Брехт назывался Хуаном Barreras Барерас. Он уже начал доставать паспорт и тут дивчина выдала.

— To Pan Otto von Stieglitz. Małgorzata Labes-jego Tłumacz. (Это господин Отто фон Штиглиц. А я Малгожата Лабес — его переводчик).

Приехали.

Глава 4

Событие десятое

Вообще-то Винни-Пух не хотел жениться, но мысль о предстоящем медовом месяце сводила его с ума…

Брехт руку вынул из внутреннего кармана и стал хлопать себя по карманам пальто, изображая поиск документа. Сам же лихорадочно соображал, уже сумерки, какого чёрта здесь на почти пустой в это время дороге нужно полицейским? Могут быть по их души? Однако молодые парни вели себя спокойно. Рука уже самостоятельно полезла в правый карман за Вальтером. Брехт даже просчитал в голове движение. Карл Вальтер, создавая этот пистолет, одну серьёзную ошибку допустил, на кожухе нет рифления и передёргивать затворную раму, отправляя патрон в ствол, крайне неудобно, рука скользит по металлу. Написать потом нужно будет рацпредложение и отправить оружейнику. Но это потом. Сейчас нужно выхватить пистолет правой рукой и левой со всей силы дёрнуть на себя затворную раму, главное, чтобы рука, вспотевшая от волнения, не проскользнула. И стрелять потом прямо от живота, и в живот же офицеру, потом уже по двум капралам или как у них эти звания в полиции называются.

Рука потянулась, но Брехт смог её в последний момент остановить, в голове успел пусть плохонький, но план родиться, как попытаться не убивать патруль. «Но» было хоть отбавляй, только выстрелить же всегда успеет, попробовать надо. Иван Яковлевич, ещё раз охлопал, карманы, стукнул себя ладонью по лбу, типа, вот осёл забывчивый и опять полез во внутренний карман, вынул синюю корочку Испанской Республики и было дал её в руки этому Podkomisarz (Заместителю комиссара), но как бы передумал и поманив его пальцем прошептал, когда тот послушно приблизился?

— Пан офицер, odchodzić (отойдём). — Выучил похожее на русское слово, когда Ласло по малой нужде в кусты отпрашивался.

Пан Твардовский как-то недовольно или подозрительно сморщился, но за Брехтом последовал. Оба махнули руками, офицер помощникам, а Брехт девушке, чтобы за ними не шли. Версию-то полковник придумал, а вот как её донести до поручика этого, уж больно скуден запас слов.

— Пан офицер, — Брехт протянул ему паспорт, — Я не Отто фон Штиглиц. Я — Хуан Барерас. Пани соврачь, чтобы не женитчя. Разумеешь? — выбрал позицию так, Брехт, чтобы прикрыться от полицейских, что остались с Малгожатой хихикать, тушкой замкомиссара.

— Русский? — на языке родных осин вдруг спросил парень, продолжая разглядывать документы.

— Мать русская, отец испанец. Я — гражданин Испанской Республики. У меня бизнес, ну, завод по изготовлению станков деревообрабатывающих. Еду во Львов заключать договор с паном Иржи, он хочет строить завод деревообрабатывающий. — Фу, какую чепуху можно выдумать на скорую руку. Ничего, проверить не просто.

— У меня тоже мать из России. А почему пани Малгожата называет вас Отто фон Штиглицем? — поляк документ рассмотрел, закрыл, но возвращать не торопился.

— В этом-то всё и дело. Там в машине её брат. Машина у нас сломалась. Что-то со сцеплением, он видите, чинит, — Брехт ткнул пальцем в сторону «Форда» и задержал руку, предлагая полицейскому вернуть паспорт, но пан Твардовский руку с документом убрал.

— Так, что с Отто?

— Ну, понимаете, — Брехт сделал вид, что засмущался, — я женат, там, в Испании. А тут пани Малгожата … Я её сначала нанял в качестве переводчика, а потом закрутилось. Пришлось выдумать фамилию другую и сказать, что я немец. Ну, вы же молодой, пан поручик, должны понимать.

— Вы что обещали на ней жениться? — и глаза почти злые, обиделся за Польшу и полячку — пани Малгожату. Валить придётся. Молодой жалко его. Двое других тоже пацаны. Кто там? Геката, помогай.

— Ну, так получилось …

— Вydło po hiszpańsku. — произнёс вполголоса Твардовский. Думал, не поймёт Иван Яковлевич, а, может наоборот, нарывался, понять-то несложно, скотиной испанской обозвал.

— Что вы сказали, пан офицер? — открыто, как мог, улыбнулся Брехт.

— Держите документы и езжайте, вон, ваш водитель, починил машину. — Полковник оглянулся, и, правда, «Форд» заурчал и тронулся, за ним покатил и «Мерседес».

Брехт, махнул рукой Малгожате и пошёл наискосок дороги, навстречу машинам. Шёл, чувствовал спиной презрительный и враждебный в то же время взгляд полицейского, и муторно было на душе. Словно оплевали. «Ничего же не сделал? Обидно, понимаешь!».

Малгожата шла, оглядываясь на весёлых молодых полицейских. Ручкой махала. Ещё и это покоробило. Нет, не ревность, но какое-то собственническое чувство карябало душонку хапужную. Не зъим, так понадкусываю.

Уселся в «Форд» и проезжая мимо полицейских тоже ручкой помахал и поулыбался. Не отсохнет рука. Пронесло же. Спасибо Гекате. Какие там ей подношения делают? Дороги в Спасске-Дальнем заасфальтируем! Столбики с указанием километров до Москвы вкопаем.

В городке была одна гостиница. Больше на барак походила, хоть и из кирпичей сложена, и даже с мезонином, но непропорциональное строение, длинно и низкое. Словно, вагон поезда кирпичом обложили. И мезонин на фоне этом дико смотрелся. Внутри тоже вагон поезда. Длинный коридор и каморки на два человека с одной стороны зелёными дверями заманивают усталых путников. Отель «Schronisko wędrowca» оказался без ресторана, а есть хотелось после целого дня питания бутербродами с салом очень и очень.

— Как переводится? — поинтересовался Иван Яковлевич у Малгожаты, — Да, спроси у хозяина, где можно поесть.

— «Приют странника», — устало улыбнулась девушка и пошла пшекать с грузным мужчиной, который выполнял в бараке с громким названием «Отель» все работы, и администратором был, и портье, помогал Малгожате чемодан с её нарядами тащить, и горничной, принёс всем по одеялу, когда Брехт поинтересовался, не холодно ли у них ночью, топят ли. Ответ очевиден, топить печь хозяин в самый разгар весны из-за пятерых пацанов не собирался.

— Он говорит, что на главной площади есть кафе, оно работает до девяти вечера, если мы поспешим, то успеем, — поделилась добытой информацией девушка.

Иван Яковлевич глянул на раритетный брегет. Половина девятого, и действительно поспешать надо.

Событие одиннадцатое

Я всегда правильно выбираю пельмени в магазине. Твёрдые — спелые.

Где купить низкокалорийные пельмени для ночного перекуса?

Успели поесть, дали те самые знаменитые белорусские драники картофельные со сметаной и что-то похожее на омлет, только с мукой что ли, и пересолёный. В общем, что ели, что музыку слушали. На слово котлета или шницель отреагировал официант неожиданно — ругаться начал. Не стал Брехт вникать в чужие проблемы, купили хлеба булку, расплатились и ушли. Перед входом стояла толпа местных и разбившись на две кучки затевала драку. Точно, валить надо. Обошли горячих польских парней стороной. Вернулись и нормально выспались, под двумя одеялами и не холодно совсем. Утром соорудили себе бутерброды с остатками лабесовского сала и тронулись в путь. Патруль был и с этой стороны городка, но теперь проинструктированная Малгожата ничего вообще не говорила, только улыбалась. Посмотрели паспорта и справку у Хуана и отпустили с богом. Так и сказали:

— Jedź Pan Juan z Bogiem (Езжайте, пан Хуан, с богом).

Указатель на дороге гласил, что если ехать прямо, то через девяносто километров будет Катовице, а ещё через восемьдесят древняя столица Польши — город Краков. Прямо и поехали. Ночью опять был дождик и дорога сырая, глина и прочая грязь липнет на колёса, машины на поворотах идут юзом. В очередной раз Иван Яковлевич проклял затею с поездкой на «Мерседесе». Хорошо хоть догадался грузовичок прихватить. Два раза он зелёное чудо, ставшее жёлто-коричневым, из колеи глубочайшей вытаскивал. Сами без лебёдки бы и не справились. Катовице проехали насквозь, не останавливаясь, только на выезде у заправки был патруль полицейский. Вот там и заправились, и перекусили в придорожной корчме, которую посоветовали полицейские. Тут были солидные дядьки, на зачуханный немецкий автомобиль ноль внимания, проверили паспорта и культурно объяснили, где заправиться, где самим заправиться замечательным печёным гусем, и, где свернуть правильно, чтобы попасть на Краков, а не упилить в Олькуш. Панам ведь не надо в Олькуш? Там свинец добывают и пыль такая ядовитая, что все выздоравливают как мухи. И серые все ходят словно ведьмаки. Точно вам не надо в Олькуш?

— Dzięki panie policjancie (Спасибо, пан полицейский), — протянул Брехт стражам порядка сто злотых. Злотый это половина рейхсмарки, не большие деньги, но и не малые.

Не отнекивались, вырвали прямо из рук купюру с огромным зелёным дубом и ручкой помахали. Так и ехали до самого Кракова, из грязи «Мерседес» вытаскивая, один раз и «Форд» сел на брюхо, пришлось наоборот немцем американца дёргать. Словом, приехали в столицу, бывшую в обед, а сил на дальнейшее путешествие просто нет. Иван Яковлевич прикинул по карте, ещё триста километров до Львова. Блин, в двадцать первом веке промчались бы за три часа и даже не устали. А тут, точно целый день уйдёт. Потому, решили в Кракове заночевать, особо спешить теперь уже некуда, можно набрать газет почитать, а ещё обменять все рейхсмарки на злотые. А то тот мизер, что старый Лабес поменял им, полностью закончился в кафе, где гусь и вправду оказался замечательным. Одна хрустящая корочка чего стоит.

В банке, когда узнали про сумму в двадцать тысяч марок, сначала за голову схватились, но вызванный управляющий — солидный такой мужичок с брюшком, покарябал рейхсмарку, с номиналом тысяча, ногтём, хмыкнул, пшикнул на прочих панов и панёнок, и через десять минут они вышли из банка с мешком денег. В прямом смысле этого слова, с огромным мешком джутовым, набитым мелкими польскими банкнотами, почти не было банкнот в сто злотых, десятки и пятёрки. А ведь сумма не малая получилась, больше сорока тысяч злотых.

С таким мешком и завалились в отель «Polski Pod Bialym Orlem», что Брехт сам перевёл, как «Польша под сенью белого орла». Отель для богатых. Так, а они кто? Сняли три номера на ночь, один люксовый для Ивана Яковлевича и два двухместных для Лабесов и интербригадовцев. Время обеденное, быстро помылись и спустились в ресторан. Всё как в лучших домах Лондона, Дели и Конотопа, официанты с белым полотенцем через руку, бабочки на них шкодные, усики тоненькие у всех. Цивилизация, не хухры-мухры. Спросили у усатенького борща. Есть! Бинго! А то сто лет не ели. И принесли быстро. И сметана есть у братушек. Нет, это просто в рай попали. Называлось блюдо «Красный борщ» (barszcz czerwony). И борщом не является «это» вообще. Хрень полная. Просто свекольный бульон. А там ничего. Как ни ловили, ни картофеля, ни мяса, ни даже простой капусты. Вот тебе и рай, только для веганов.

— Что это? Где мясо? Положить забыли? — позвали официанта.

— Может вам тогда нужно "Борщ красный с ушками" (Barszcz czerwony z uszkami)? — Понял усатенький обманщик и кайфоломщик.

— Тащи с ушками, только, чтобы мясо было, — Малгожата пшекала довольно долго.

Ушёл, и минут пятнадцать, кроме морса и хлеба на столе ничего не было. Потом принёс официант «борщец с ушками» и очередной шок. Оказалось, что это не только полная хрень, но ещё и когнитивный диссонанс.

Ушками поляки называют обычные пельмени с различной начинкой. Свекольный бульон этого борща тоже был довольно острым и, кроме ушек, в этом бульоне больше ничего не было. То есть, взяли мелкие пельмени и залили свекольным бульоном. Зачем? Лучше бы отдельно пельмени принесли. Но голод не тётка, умяли маленькую тарелочку и не заметили. Все потребовали продолжения банкета. Даже Малгожата, хоть машины из колеи и не тягала. Берегли даму.

— Стоять. Бояться. Милой, ты брось в миску две порции этих ушек, а бульона чуть плесни, а сметаны три ложки. И так всем. И хлеб есть белый? Кислый у вас ржаной. Есть? Неси. И водочки можно мне и вот этим двоим, а девушке и вьюноше по бокалу красного вина не сильно крепкого.

Вылезли из-за стола, можно сказать, под аплодисменты обслуживающего персонала, потом ещё раз то же самое заказали. Недельную выручку им на этом борще сделали. Третья порция Брехту даже понравилась, есть какой-то изыск из красной жижи пельмени вылавливать.

Событие двенадцатое

О светлом будущем заботятся политики, о светлом прошлом — историки, о светлом настоящем — журналисты.

Газеты Ивана Яковлевича порадовали. Англичане молодцы, не отнять. Сволочи, конечно, последние, и всё норовят чужими руками делать, но … Вот в этот раз своими руками дали Гитлеру серьёзную пощёчину. Пиндосы нанесли бомбовый удар по Гамбургу. Потеряли целую кучу самолётов, но своего добились, разбомбили в пух и прах верфи «Блом унд Фосс», на одной из которых был заложен тяжёлый крейсер «Адмирал Хи́ппер». Нет больше ни верфей, ни «Адмирала». А ведь это монстр. Полное его водоизмещение — 18 210 т. Длинна 205 метров и ширина 21,3 метра. Главный пояс бронирован 80 миллиметровой броней. Мощность всех четырёх машин «Адмирала Хи́ппера» — 132 тысячи лошадиных сил, а скорость хода — 32 узла или 59,3 км/ч. Монстр! И теперь монстр на дне. Его достанут, это понятно, немцы народ упёртый, но, сколько теперь ещё времени и денег потребуется, чтобы сначала привести его в порядок, а потом доделать. На этой же верфи стоял ещё один монстрик Гитлера. Линкор «Бисмарк», который создавался как наследник «карманных линкоров» и в основном предназначался для ведения рейдерских операций против торговых кораблей. Корабль был не на плаву и пострадал меньше, если верить газетам. Однако пострадал, да и верфи разрушены. Два этих корабля теперь не будут охотиться за кораблями северных конвоев, ну, если Вторая Мировая война всё же будет.

Гитлер бомбит Францию, но продвинулись немцы всего на несколько километров, взяли Страсбург и упёрлись в линию Мажино. Или не додумались атаковать через Бельгию, где скупердяи французские почти не построили укреплений, а, может, нет гениального стратега Манштейна и некому разработать в Германии удар через Ардены. Тем не менее, немцы уже неделю ломают себе зубы о сплошную полосу укреплений, что работящие французы понастроили. И с бомбёжками всё хуже, опять же, если верить польским газетам. Зенитки наловчились сбивать «лаптёжников» и «тетушек Ю», а с учётом того, что куча самолётов у Германии в легионе «Кондор» и их из Испании теперь придётся гнать через территорию враждебной Франции, то о них можно и позабыть, их там русские и испанцы без подвоза новых и без подвоза горючего, и запчастей перемножат на ноль. Заводы работают и новые самолёты делают, но если французы их будут сбивать быстрее, чем немцы клепать на заводах, то это ведь другой расклад.

А вот в Польше не всё так радужно. Скорее всего, правда, это можно узнать только из косвенных оговорок, немцы движутся к Познани. Тоже неспешно. По пятьдесят километров день не проходят. Войско Польское огрызается, но немцы наступают. Поляки под давлением Англии войну-то Гитлеру объявили, но отмобилизоваться не успели, войска двинуть к границе тоже. На что вообще надеялись, ну, хотя англичане своего добились — Германия опять воюет на два фронта.

Брехт добился большего. Не будет «Мюнхенского сговора». Прочитав газеты, Иван Яковлевич такой вывод для себя сделал. Война больше месяца не продлится. Подпишут мир, все останутся при своих. И взбешённый таким феерическим провалом Гитлер бросится ещё быстрее наращивать мышцы стальные. Как бы и не надорвался, но теперь уже точно в июне 1941 года Великая Отечественная не начнётся. Значит, они с Толстым были не правы, историю, как раз делают личности. Нет Манштейна и не попёрло у немцев, есть Брехт и война началась на год раньше и совершенно по другим лекалам. Вот вам и «буря в стакане», дорогой Лев Николаевич.

Иван Яковлевич отложил газеты. Остальные более подробно можно и вечером почитать. Сейчас у них запланирован поход в антикварные магазины, всё же хотел Брехт оставить себе эти двадцать тысяч рейхсмарок или сейчас — сорок тысяч злотых. Пусть и не в виде чего полезного, но хотя бы картины прикупить или какие дорогие старинные кубки с кучей самоцветов. Ну, а отберут в СССР, так можно будет потом коту говорить: «Всё, всё, что нажито непосильным трудом. Два пиджака замшевых …».

Правда тут его Малгожата своим чириканьем на один интересный план надоумила. Не ход конём, так, «контргамбит» против Ежова. Нет, убивать не будет. И без него расстреляют. Хитрая хитрость одна.

Глава 5

Событие тринадцатое

- А вот бы накупить китайских часов по дешёвке, на машине времени махнуть в прошлое лет на 20, там их загнать по высоким ценам и накупить на полученные деньги доллары по 60 копеек!

- Или лучше изобрести такую машину как Ксерокс только для предметов, а потом взять кусок золота, и ксерить его… ксерить!..

- Так, господа министры… ещё будут предложения по оздоровлению экономики?

Поход по антикварам можно назвать неудачным. Можно, если не одно но … Совсем не главный по тарелочкам Брехт был в живописи. Как все люди двадцать первого века был в «Эрмитаже», был в «Русском музее» и на нескольких выставках, как москвич ещё и чуть больше остальных средних жителей России, наверное, но отличить не самые известные картины и назвать автора по манере письма, конечно не мог. Может быть, ему подсунули копию, может просто выдали одну картину за другую, а может, ведь, и правдой оказаться. Картина называлась: «Подавление индийского восстания англичанами». Пустынный такой пейзаж с хмурым небом и бравые английские солдаты в красных клубных пиджаках привязали к пушкам доисторическим с огромными колёсами индусов, судя по одеждам, и готовятся пальнуть. Не самый главный и по историческим тарелочкам Брехт, но должно быть — подавление «восстания сипаев».

Продавец и хозяин магазина — еврей. Вот, как их на картинках рисуют, в шапочке — ярмолке. С горбатым носом и кучерявой головой. По-русски говорил совершенно без акцента. Должно быть, сбежал бедняга от большевиков. Звали, понятно, Мойша. Мойша Абрамович. Предок, всяко разно, фаната «Челси». Запросил за картину десять тысяч злотых. Брехт посмеялся и пошёл к выходу. Вообще, магазин не подвал, как обычно, а первый этаж в двухэтажном большом доме с мезонином чуть не в центре Кракова. Именно это и вселяло надежду, что картина подлинная и именно кисти Верещагина. Не бедный человек пан Абрамович, если может себе такой дом и магазин позволить держать в центре бывшей столицы Польши.

Брехт сначала долго ходил вдоль стен, даже присмотрел одну картину с таким средиземноморским пейзажем и кусочком синего моря. Солнечную. А потом, как бы совсем и не интересуясь, спросил, а чего, родной, есть ли у тебя русские художники, говорили через переводчика Малгожату на немецком, ну, первую минуту, потом сам хозяин перешёл на немецкий, и немецкий такой же плохой, как и у Брехта с кусками из идиша. Иван Яковлевич под нос проговорил:

— Не мне одному нужно произношение поправить.

По-русски проговорил. И тут Мойша уже на русском и говорит:

— Так давайте не мучить девушку и себя, и будем говорить на языке товарища Пушкина.

— По-французски что ли? — решил пошутить Иван Яковлевич.

Посмеялись, и Мойша подвёл Брехта к этой картине. Нет, не понравилась. Уныло, и жалость к белым индусам, если честно, не вызывает. Но если верить Абрамовичу, то это Верещагин. Вернуть решил полковник его на родину. Хватит шастать по заграницам.

Про Верещагина как-то в одном из музеев рассказывала красивая экскурсоводша интересные всякие вещи, и одну фразу Иван Яковлевич запомнил, на себя спроецировав, тоже ведь холерик. Дословно не помнил, но примерно так звучала: «Затаскают по участкам и канцеляриям. Я ведь по живости характера способен буду кому-нибудь и в харю плюнуть, и в рожу дать». Это он кому-то там сказал, вернувшись из Индии, посмотрел на русскую действительность и назад отбыл. И долго там ездил по стране слоновьей — рисовал.

Глядя на картину, Брехт вспомнил, что у индусов нашли англичане ахиллесову пяту. Смерти сипаи не боятся, и казнь их не страшит. Боятся совсем другого — необходимости предстать пред высшим Судьёю в не полном, истерзанном виде, без головы, без рук, с недостатком членов. После того, как тело пушками разорвали на части, хоронят потом вместе, без строгого разбора того, которому именно из жёлтых джентльменов принадлежит та или другая часть тела. Европейцу трудно понять ужас индийца высокой касты при необходимости только коснуться собрата низшей: он должен, чтобы не закрыть себе возможность спастись, омываться и приносить жертвы после этого без конца. А тут может случиться такой казус, что голова брамина ляжет на вечный покой около позвоночника парии. Сразу восстание на убыль пошло. Назвали этот способ казни «дьявольским ветром».

Услышав цену, Брехт, махнул рукой и двинулся к двери. Деньги есть, но цена запредельная. К тому же никакой гарантии, что подлинник. На секунду задержался, мазнув взглядом по средиземноморскому пейзажу, хотел уже спросить предка футбольного фаната о цене этой вещи, но тот сам оказался рядом.

— Эту картину отдам в подарок, если купите первую.

— За полцены …

— Семь тысяч.

— Четыре!

— Вы, уважаемый, не правильно торгуетесь, цену надо повышать, а не понижать! — опешил Мойша.

— Три.

— Нет, так мы не сойдёмся …

— Две с половиной.

— Я согласен на ваше предложение в четыре тысячи, — сдался старший Абрамович.

— А нет в пару к этой средиземноморине? — Ткнул полковник пальцем в понравившийся пейзаж.

— Отчего же не быть, вот же рядом совсем. Тысяча злотых. Кто-то из учеников Айвазовского.

— Пять тысяч за три картины? — на всякий случай переспросил Брехт.

— Себе в убыток.

— Заверните.

В соседнем магазинчики купили с Малгожатой ещё большую китайскую вазу. Ну, наверное, китайскую. Ещё не те времена, чтобы европейцы и сами китайцы научились такие здоровущие вазы подделывать. Утрачено пока искусство это. По слухам в те былинные времена у самих-то древних китайцев одна из десяти обжиг повторный выдерживала. Тоже обошлась в пять тысяч. Теперь её ещё бы не разбить, засунуть и без того в забитый багажник «Мерседеса». Да, нет, не войдёт, придётся в салоне на заднем сиденье везти. Будет Федька итальянский ехать всю дорогу с ней в обнимку, придерживать.

Событие четырнадцатое

В тюрьме. Проверяющий спрашивает заключённого:

- Почему вы здесь?

- Да видите ли… Как вам сказать…

- Так и скажите: почему вы здесь???

- Да потому что не ВЫПУСКАЮТ!!!

Во Львов въехали поздно вечером, почти уже ночью. Десять часов и темень. Луна за тучи спряталась, Солнце за горизонт. Звёзды темноты испугались, и тоже решили пропустить сей исторический момент. Потому «Мерседес» ехал впереди, у него фары настоящие, там зажигать свечку не надо, лампочки горели. Патруля с полицейскими на въезде в город не было, даже поинтересоваться не у кого, где можно на ночь устроиться. Ехал Брехт и головой вертел, всматриваясь в улицу, или вывеску хотел найти с гордым словом «Хотель», или припозднившегося прохожего, чтобы узнать у того, где можно переночевать. Попались эти две вещи одновременно. Стоял полицейский возле горящего окнами здания. А на здании и надпись требуемая имелась. Хотель «Атлас Делюкс». Здание точно делал архитектор, дворец целый. Четыре этажа, большие окна, не дешёвое, должно быть, заведение, на первом этаже ресторан, музыка играет, какой-то духовой оркестр наяривает. И полицейский на стрёме, точно тут и надо останавливаться, а то ещё угонят «мерс» зелёный. Станется с них, с поляков.

Остановились, поинтересовались у стража порядка, есть ли места свободные. Есть. А что за праздник, война же? Свадьба у сына прокурора. И сразу после свадьбы в армию идёт, добровольцем. Настоящий патриот. Спросил Брехт про то, не угонят ли их машину. Полицейский чего-то рявкнул, от чего Малгожата густо покраснела, даже в вечернем сумраке, только светом из окон разгоняемом, видно стало.

— Пан полицейский сказал, что все воры — приезжие, у них во Львове воров нет, — интерпретировала девушка ответ стража порядка.

— Спасибо, пан полицейский, — Брехт после целого дня за рулём вылез на землю, которая не качалась и Гекату поблагодарил. Почти ведь без приключений добрались до одной из целей.

Брехт давным-давно, когда Майдан на Украине случился, и там стали прославлять Бандеру и Шухевича, заглянул в Википедию и прочитал их биографии. Почти всё из памяти за кучу лет в той жизни и пять лет в этой стёрлось. Так, только ключевые вехи остались. Просто удивился тогда, мягкотелости поляков. Вот за свою доброту и получили Волынскую резню. Бандера был приговорён к расстрелу, но не привели приговор в исполнение. Ну, теперь Брехт попытается ошибку поляков исправить. А дело в том, что оба лидера украинских националистов сейчас сидят в тюрьмах. В разных, Бандера сидит под Варшавой, а Шухевич Роман Иосифович здесь во Львове. Обоих скоро выпустят. Прямо со дня на день. Хотя история чуть исказилась. В реальной было так: в ходе Львовского процесса над Степаном Бандерой и группой его сторонников в 1935 году Шухевич был осуждён на 4 года тюремного заключения. И проведёт он эти годы во Львовской тюрьме. В 1938 году будет выпущен в рамках всеобщей амнистии и выедет в Германию. Ну, и дальше понятно. Теперь из-за начала войны, вряд ли поляки амнистию объявят.

Степан же Андреевич Бандера после процесса был отправлен в тюрьму в Варшаву, потом перемещён в тюрьму «Святой Крест» (Свенты Кшиж), где-то неподалёку от Варшавы. Названия городка, в отличие от названия тюрьмы, в памяти не сохранилось, но Брехт надеялся выйти на кого-нибудь из местных представителей ОУН и узнать, где этот «Свенты Кшиж» находится.

Вся сложность заключалась в том, что в тюрьме устранить обоих лидеров ОУН не просто, на то она и тюрьма. Подкупить кого из охраны? Деньги могут и взять, а вот будут ли выполнять. Скорее всего, вместо этого сам окажешься в этой тюрьме и там уже соратники Шухевича тебя нафиг уконтропупят.

Но не всё так безнадёжно. Детективов в Светлом Будущем Иван Яковлевич насмотрелся и начитался. Был там один со схожей ситуацией. Интересный способ нашёл автор, чтобы расправиться со спрятавшимся в тюрьму убийцей. Попробовать решил полковник осуществить этот изыск мысли писательской на практике.

Только это всё послезавтра. Сегодня нужно устроиться в гостинице, вымыться, поесть и выспаться. Все великие дела нужно начинать утром в понедельник. Завтра воскресенье 17 апреля. Или по-польски Kwiecień, что означает цветок. Пока, не сильно похоже, весна в этом году получилась затяжная, и только-только начали почки набухать. Но кое-где по дороге уже почти распустившиеся цветы розовые на абрикосах видели. Красиво скоро будет. Слива зацветёт белыми шапками, абрикос розовыми, потом груша, вишня, яблоня. Вся Укр… А ну, да, Польша будет в цветах. И у них там, в Спасске-Дальнем, тоже яблони и груши зацветут. Вот. Нужно абрикосов молодых несколько штук выкопать, черешен, а то там этих деревьев нет, а климат должен позволить им перезимовать.

В Хотеле «Атлас Делюкс» свободных номеров было всего два. Всё позанимали приехавшие на свадьбу родственники прокурора. Не бедный прокурор и родственники. Только два самых дорогих номера остались. Пришлось Лабесов поселять в одноместный номер и раскладушку туда дополнительно заказывать. Застеснялась Малгожата на одной кровати со взрослым мужиком спать, хоть он и брат её родной. А Брехту с интербригадовцами достался двухкомнатный люкс. Правда, кровати тоже всего две. Ну, на земле спали вповалку, перетерпят пацаны одну ночь, потом гости съедут и Брехт переселится.

Помылись в тёплой воде, а вот с рестораном обломались. Весь заказан. Брехт попросил на вынос чего организовать, хоть объедки с барского прокурорского стола. Принесли тазик перловки с большими кусками мяса и свежий белый хлеб. Напоролись ячменя и пошли спать. Иван Яковлевич прямо отрубился, едва голову донёс до подушки.

Событие пятнадцатое

Хитрые и коварные врачи спрашивают, где болит, а потом давят туда и бьют молоточком!!!

- Скажите, коллега, а больной перед смертью потел?

- Да…

- Это хорошо…

Вокруг «Мерседеса» крутились любопытные. А там, где крутятся любопытные, рано или поздно появляются заинтересованные. Появятся и решат, что им эта хреновина зелёная нужней.

Брехт проснулся утром раненько, распинал интербригадовцев и заставил вместе с ним зарядку сделать, потом душ все приняли, вышли на улицу, а там толпа не толпа, но суетятся укро-поляки вокруг машинерии немецкой. Самые смелые даже потрогать норовят. И ведь что плохо, ночью опять был дождь, всю ночь, и грязь маскировочную с тёмно-зелёного чуда смыл. Сверкает, пусть и не на солнце, небо по-прежнему в тучах, но сверкает, один чёрт. Надо было меры принимать. Брехт вернулся в гостиницу и поинтересовался у администратора, а где на пару неделек можно домик снять и чтобы там большой гараж был или сарай на худой конец. Ласло ему перевёл требования и пан задумался.

— Две недели? Тысяча злотых и вам сдам свой дом, с одним условием, вы покатаете моих детей и позволите фотографу снять нашу семью внутри кабриолета с откинутым верхом.

Чудны дела твои господи.

— А вы пан …

— Томек, называйте так, — сухой как дистрофик мужичок ростом с Брехта протянул руку.

Пришлось пожать. Вообще, Иван Яковлевич старался с хроноаборигенами в близкие контакты по возможности не вступать. Тело Штелле не привито, а тут куча разных вирусов и микробов летает, и ползает по людям. И нет антибиотиков, да, вообще, лекарств почти нет. Даже Новальгин из Америки ему китайцы контрабандой доставляют.

— Пан Томек, а вы это время где будете жить? — тысяча, в целом, и не такие большие деньги. Пятьсот рейхсмарок, месячная зарплата Карла Энгельгардта.

— У нас во дворе есть флигель, пока там поживём.

— Хороший гараж?

— Не гараж — большая конюшня, мой отец выезд держал, сейчас брат тоже лошадей держит, но уже скаковых дюжину, конезаводчик, но это увлечение, а так он доктор, — не остановить было дистрофика Томека.

Стоп. Доктор. А вот с этого момента поподробнее.

— Договорились, пан Томек. Чем быстрее переедем, тем лучше, но мой двухместный люкс за мной и оставьте. Тут у вас неплохо, горячая вода, радио. Газетный киоск рядом и ресторан под боком. А вот мои товарищи и машины побудут у вас. Это далеко?

— Не очень. Недалеко от тюрьмы на Лонцкого. Тихое местечко. Вам понравится.

— Тюрьма это хорошо, значит рядом полиция?

— Точно так, вельможный пан, прямо в здание тюрьмы есть полицейский участок. — Обрадовался заключённой сделке поляк.

Сели в машины, прокатились до домика Томека Крутицкого. Особняк целый и через крытый переход ещё и флигель. Имея такое богатство нуждаться так сильно в деньгах, что на две недели переехать всей семьёй в две небольшие комнатки. Пан Томек объяснил, что дочку замуж выдают, нужно большое приданое. За богатого заводчика отдают девочку. Брехт в пол уха слушал, всё решал, как перейти к вопросу брата. Ему нужен для двух дел был медик. И тут сам Крутицкий о нём заговорил, дескать брат денег-то даст на свадьбу, доктора много зарабатывают, особенно зимой и весной, но берёшь ведь чужие, а отдавать приходиться свои.

— А что, пан Томек, у вас брат в больнице работает или у него частная практика?

— И то, и то, и в больнице людей принимает, он терапевт, и на дому, а если надо, то и сам к больному прогуляется. Конечно, если больной того заслуживает, — и пан администратор отеля потёр пальцы в универсальном жесте.

— У меня шею дёргает иногда, могу я к нему обратиться? — закинул удочку Иван Яковлевич.

— Конечно, были бы злотые, он, кстати, недалеко живёт, на вашей машине и за пять минут доберётесь.

— Завтра, сегодня же выходной. — Брехт повернулся к соратникам, — Так парни, давайте переселяйтесь, а мы с пани Малгожатой прогуляемся по городу, купим свежих газет и она мне их в номере у меня переведёт, а в шесть вечера приезжайте в ресторан отеля, поужинаем и заберёте Малгожату. Там и план на завтра обсудим. Да, Хуан, Федька, вы не болтайтесь по городу без Ласло, да и с Ласло шибко не болтайтесь. Отсыпайтесь лучше в этих графских развалинах. — Брехт согнул руку, — Пани Малгожата, пройдёмте. Цепляйтесь.

Глава 6

Событие шестнадцатое

- Больной, просыпайтесь, сейчас температурку померяем, свечечку поставим…

- Доктор, может не надо, у меня ещё с прошлого раза подсвечник болит…

Доктор Влодзимеж, что перевела Молгожата, как «мирный правитель», был полной противоположностью своего брата Томека Крутицкого. Докторам с таким субтильным строением, как у пана Томека больные доверять не будут. Сам вон, еле живой, разве такой вылечит?! Доктор должен быть плотненький и с ямочками на чуть-чуть пухленьких щёчках. А ещё из халата или пиджака цивильного должно намечающееся пузико чуть выпирать, и на этом пузике на толстой золотой цепочке обязан висеть золотой же брегет, солидной швейцарской фирмы. Доктор должен брать больного за пульс одной рукой, а второй отщёлкивать крышку, инкрустированную камешками самоцветными, на золотых часах и под мелодичный перезвон механизма, что швейцарские гномы в него умудрились впихнуть, отсчитывать биение и наполнение, наблюдая за секундной стрелкой. Вот она десять секунд пробежала, доктор должен брови насупить, глаза чуть закатить и в уме это «пятнадцать» на шесть умножить.

— Да, уважаемый, а пульс-то частит. Кровушка в вас плохая. Ну, ничего, мы вам сейчас пропишем пиявочек, в аптеке приобретёте и назад ко мне. Нет-с дома не держу. Последствия? Ну, небольшие шрамики на животике останутся, так вам не шестнадцать лет и вы не юная графинюшка, чтобы о чистоте кожи на животике заботиться, вы взрослый, уважаемый член общества. Прокурор. Весь город вас знает, но не будут же добропорядочные жители Львова вам рубаху на животе расстёгивать и проверять, есть ли там небольшие шрамики. Не о том вы думаете, уважаемый пан прокурор. О здоровье в вашем возрасте нужно думать. Пиявочки с вас лишнюю кровь отсосут, а взамен по доброте душевной впрыснут в вас соки свои, кои поднимут все жизненные функции вашего драгоценного организмуса на недосягаемую для прочих смертных высоту. Шесть процедур с пиявочками и вы снова, как молодой козлик, будете прыгать и на козочек юных посматривать, а то и пошаливать. Козёл похотливый? Ну, что вы, пан Виктор, это не похоть, бог так распорядился, что мужчина непременно должен своё потомство для продолжения рода в разные, так сказать, руки (хаа-ха) пристроить. Куда нам против его воли переть?! Прости господи.

Вот таким должен быть доктор, чтобы к нему больные спешили. И кровныезлотые, не чинясь, вываливали из карманов. Таким пан Влодзимеж Крутицкий и был. Брехт сидел в коридоре и через толстенную дубовую дверь и не слышал этого разговора, догадываться только мог. А вот, что там сидит тот самый прокурор, что играл в их отеле свадьбу сына-добровольца, это точно. Потому как пан доктор сам вышел встречать уважаемого прокурора в коридор и сам проводил его в кабинет. Дело происходило в доме брата дистрофика Томека, в доме самого доктора. Принимал пан терапевт страждущих у себя по понедельникам и пятницам, а в остальное время в городской больнице, так на табличке, на двери кабинета, было написано. Понедельник и был, всё правильно.

Брехт пришёл на пару минут раньше прокурора, но где немец-перец-колбаса, и где заслуженный пан прокурор. Принял его пан Влодзимеж без очереди. Ничего, не меряться же пиписьками с прокурором больным, когда сам на птичьих правах тут и здоровый к тому же. Прокурор же по лицу видно — больной. Болезнь Брехт, хоть дипломированным врачом и не был, но определил с ходу. Похмелье жесточайшее. Как же, два дня не просыхал. Да и ничего страшного, не каждый божий день сына женят на мильонщице.

Болезный вышел через двадцать минут, Иван Яковлевич всё это время, разговор с врачом в голове прокручивал. Нужно одну вещь провернуть и при этом, чтобы доктор в этот же день его в полицию не сдал. Кто их этих поляков поймёт, тем более, когда прокуроры города у них друзья и пациенты. Но других докторов Брехт не знал, этому хоть пан Томек позвонить утром должен был.

Доктор провожать прокурора похмельного сам вышел, посмотрел, как скрывается тот за дверью и соизволил перевести взгляд на полковника.

— Пан Барерас? — спросил и голову чуть наклонил, оценивая возможности потенциального клиента. Улыбнулся довольно, ну, да и почему нет, Брехт по французской моде одет. Так в Париже одевался. От их кутюр.

— Welche Sprachen beherrschen Sie, Herr Doktor? (А какими языками вы владеете, пан доктор?) — Иван Яковлевич раскрываться перед Молгожатой не хотел, — спросил на немецком.

— Латынь, немецкий, русский, учился в Санкт Петербурге. У вас странный акцент, Pan Bareras, или господин?

— Давайте на немецком, действительно, мои предки со Страсбурга, а я всю жизнь прожил в Испании, — ну, вот надобность в переводчице отпадает.

— Пройдёмте, херр Барерас. Переводчик нам не понадобится, девушка может пройти в приёмную, там есть пара женских журналов из Франции. Ей, должно понравиться. И есть несколько медицинских журналов. Брат сказал, что пани Молгожата учится на медика, пусть почитает, пока мы будем вашей шеей заниматься.

В кабинете не пахло карболкой и прочими медицинскими хренями, Свежий воздух влетал через приоткрытую форточку. За ширмой белой кушетка находилась, наверное, не видно, но должна же быть. А для посетителя напротив стола было мягкое венское кресло с причудливо изогнутыми ручками и ножками.

— Итак, герр Барерас, я вас внимательно слушаю, — пан Влодзимеж указал на мебельный изыск.

— Начну с конца. Мне нужно сломать ногу.

Событие семнадцатое

Приходит муж поздно домой. Жена смотрит на него презрительно и говорит:

- Опять по шлюхам ходил, гад?

- Ну что ты, милая, у меня алиби.

- Будешь с кем попало …, ещё и не то подхватишь!

Молгожата надоумила. Не специально, Морщила там прекрасный лобик и выдумывала, как отмазать товарища Брехта от кровавых ручонок (ну потому, что мелкий совсем, а какие руки у мелкого — ручонки) Ежова Николая Ивановича, которого неделю назад назначили, ни много ни мало — Народным комиссаром водного транспорта СССР.

Почему? Ну, наверное, потому, что именно этот необразованный человек организовал строительство Беломорканала. У Сталина же как — тянешь воз, вот тебе добавка, не тянешь, пожалуйте в другое место. Не будем уточнять … Ежову пока добавку дали. Осталось недолго. В августе 1938 года первым заместителем Ежова по НКВД СССР и начальником Главного управления государственной безопасности будет назначен Лаврентий Павлович Берия. Но до августа нужно будет дожить. А что по возвращению в СССР его в НКВД потянут, даже и сомневаться не приходится. Захотят же поинтересоваться, а где это вы товарищ, да нет — «гражданин» Брехт пропадали столько времени? И на в морду, а потом по гениталиям с размаху ногой в кирзовом сапоге. Не сильно хотелось. Да даже совсем не хотелось. Если честно, то там ведь и к Сталину, наверное, вызовут, всё же начудил в Испании не по-детски и представлен к награждению орденом «Ленина» и к присвоению звания — «Герой Советского Союза». Но вопрос: «А чего это вы вместо того, гражданин Брехт, чтобы спешить за наградами, позволили себе пару месяцев по заграницам шастать?» оставался. Уж не завербовали ли вас немцы? В школе Абвера учились? И на по печени. Нет, совсем не хотелось, но мыслей, как отмазаться не было. Говорить правду? Ну, это за гранью. Как объяснить выбор жертв и вообще, кто поручал вам, дорогой Иван Яковлевич, начинать Вторую Мировую, не слишком ли мало звание для такого ответственного шага? Маршала, вам, что ли, присвоить? Или расстрелять?

И тут сама того не ведая весело чирикая и вспоминая, как училась в медицинском университете в Познани, Молгожата надоумила. Рассказала, как у них уволили преподавателя, за то, что он выдавал липовые справки о болезнях. Бинго. Нужно заболеть!!!

А что за болезнь может длиться два месяца. Тиф? Да нет, все инфекционные болезни — это двадцать один день. Или это карантин двадцать один? Неважно. Всё одно не два же месяца, кроме того, вон, вы какой ладный, гражданин Брехт, после тифа по-другому выглядят. По тощее. И волос у вас долог. Нет, побриться под Котовского можно, а мышыцы куда девать, есть прекратить. Не вариант.

Думал-думал и придумал. Нужно ногу сломать. И перелом должен быть открытым. Вот с открытым переломом два месяца — это нормальный срок. И как он красиво с сучковатой тросточкой в кабинете у Сталина или Калинина будет смотреться. Истинный герой. Не долечился и сразу в бой. Настоящий коммунист. На тебе ещё медаль. А нет. Медалей ещё не придумали. Одна только есть: Юбилейная медаль «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии». В этом году зимой ввели. Но приколоть её к груди своей широкой Иван Яковлевич никак не сможет. Не положена она ему. Там строго в положении сказано: «Юбилейной медалью «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии» награждаются лица кадрового командного и начальствующего состава Красной Армии и Военно-Морского Флота:

прослужившие в рядах РККА и ВМФ к 23 февраля (день Красной Армии) 1938 года 20 лет и заслуженные перед родиной участники гражданской войны и войны за свободу и независимость отечества, состоящие в кадрах РККА и ВМФ;

награждённые орденом Красного Знамени за боевые отличия в годы Гражданской войны.

Где ему в герои Гражданской войны, в восемнадцатом году ему девять лет было. Сыном полка и то не скажешься. Не двадцать лет же сыном полка был. Жаль, медаль красивая.

Ладно, к ноге вернуться стоит. Ломать по-настоящему не обязательно. Нужно найти врача и получить от него справку, что лечил герр Барерас открытый перелом во Львове и передвигаться не мог. На вытяжке лежал. Рентгеновский снимок ещё присовокупить, если их уже делают во Львове и главное — нужен шрам на ноге. Ну, раз это открытый перелом, то кость торчала из ноги, порвав кожу и мышцы. Снимок и справка не подтверждение, в НКВД дураков не, а вот в плюс к ним шрам правильный на левой ноге, или лучше на правой. Нет, на левой пусть. Так вот шрам правильной формы и справка и снимок — это почти доказательство.

— Как простите, пан Барерас. — Не округлил глаза, не отшатнулся, наоборот приблизился доктор Влодзимеж, опасаясь видимо, что ослышался.

Брехт медленно, взвешивая каждое слово, чтобы не наговорить лишнего, объяснил, что ему надо и, не говоря — зачем.

— Скальпелем, кожу разрезать так, чтобы было похоже на открытый перелом, и потом зашить суровыми нитками, или чем вы там шьёте. Только инструмент прокипятить перед этим и нитку и потом йодом обработать. Шрам должен быть видимым, и чтобы специалист решил, что это именно последствия открытого перелома, — закончил Иван Яковлевич под настораживающее молчание пана Крутицкого младшего.

— А можно полюбопытствовать, зачем вам это герр Барерас? — ожидаемый вопрос.

— Полюбопытствовать можно, получить правдивый ответ сложнее. Не беспокойтесь, это не шпионские игры и не создание алиби преступнику. Это семейные дела. А, ладно, скажу, только вы дайте, пан доктор, честное слово, что об этом не узнает Молгожата.

— Молгожата? При чём тут она? — мотнул головой Крутицкий.

— Ну, у меня жена в Испании. И я её взял в жёны с большим приданным, и там батюшка ещё её богатый человек. А я тут задержался в вашей прекрасной стране, ну, вы понимаете. В общем, без перелома ноги отец моей жены может выгнать меня на улицу, как шелудивую собаку. Мне нужно железное, все же, назовём это «алиби», что я не мог два месяца назад вернуться в Испанию. Справка нужна от, скажем, двадцать девятого апреля.

— Нда, такого я ещё не слышал. Про это целую книгу можно написать. Снимок нужен? Снимок? Во Львове нет такой аппаратуры, точнее, она есть, но прибор сломан, а починить некому. Что-то по электрической части …

— Можно поинтересоваться, пан доктор, а где аппарат? — перебил его Брехт.

— У нас в больнице. А вы электрик пан Барерас?

— Ну, не то чтобы электрик, но посмотреть могу.

— Давайте так, герр Барерас, если почините аппарат, то я делаю вам эту операцию бесплатно, если нет, то тысяча злотых, ну и, сами понимаете, снимка не будет.

Событие восемнадцатое

Как-то пришёл домой пораньше, в комнате незнакомый мужик. Ну, я и огрел его табуреткой по башке. Оказался электрик из ЖЭКа. Теперь жена пишет, что в квартире темно. А в колонии уголовники дали мне кличку Выключатель.

Скоро сказка сказывается, да … Ну, вы знаете. Аппарат стоял в углу и был ещё и хламом завален. Брехт укоризненно покачал головой и ткнул пальцем, типа, довели страну, засранцы. Они, эти засранцы, улыбнулись, не чувствуя за собой вины. Это всё пан Кошек, он главный по тарелочкам.

— И где пан Кошек?

— Так помер, чахотка.

Твою налево, он тут на аппарат кашлял палочками Коха, сколько они могут в каком-нибудь виде храниться? Какие-то цисты есть? Нет, это из огня, да в полымя.

— Помощник нужен. Есть украинцы? Я их язык чуть понимаю.

— Этого добра, герр Барерас, как грязи. Какой специальности pomocnik вам нужен?

— А электрика можно? — сказал и подумал, а чего не электронщика попросил. Дали бы?

— Чего же нельзя, вон Микола есть, Кравчук. Подойдёт? — пан директор махнул рукой и из толпы зрителей вынырнул чернявый хлопец с красным носом.

— Подойдёт. Всё. А, нет, стойте. Нужны вёдра с водой, мыло, и что-то типа веника, да, вот веник и подойдёт. Мягкий. Теперь все, кыш и не мешайте. Удалите, пан директор любопытных. — Любопытные загудели. Зрелища лишают, не каждый день вениками рентгеновские аппараты ремонтируют.

Помолились. Почесали репу, прошлись веником, убрали прошлогодние засохшие арбузные корки, снова помолились, и преступили к ремонту. Проверили проводку. Работает. Вовнутрь пока не полезли, как там устроен этот пепелац, Брехт не знал от слова совсем. Открыли коробку, куда шнур входил. Прошлись веником и протёрли спиртом. Микола трудился, Брехт до протирания не полез. Бациллы! Нет, чуда не произошло. Полковник посмотрел на катушки, на лампы, что-то знакомое. Семён Семёныч! Да это же обычный выпрямитель, ну, ладно не обычный, а очень навороченный, но древний. Сейчас при современных лампах, можно в два раза меньше и два раза более надёжный собрать. Ещё бы знать нужный ток.

— А есть паспорт? — поинтересовался у пана директора, спрятавшегося в кабинете и сделавшего вид при стуке в дверь, что бумагами занят. А спиртиком-то попахивает. А чем должно в больнице попахивать?

— Если бы был. Он, в смысле, пан Виктор Кошек, его облил, только на нескольких страницах и видно кое-что.

— Давайте.

Дали. Да, природа на Кошеке не отдыхала, он отдыхал на природе. Залит немецкий паспорт всякими разными жидкостями. Есть молоко, есть винишко красное, есть вода, и ещё что-то подозрительно желтоватое. На счастье Брехта и на радость пана директора страница, где нанесена принципиальная схема выпрямителя, залита только наполовину. Сама схема не читаема, а вот входные и выходные параметры есть. Всё, большего и не надо.

— Пан директор …

— Зовите просто — пан Вацлав. — И такой жест театральный, вон, я какой простой, как царский червонец. — И всё же спиртиком попахивает. Вот, при разговоре ощутимей.

— Пан Вацлав, мне надо с Миколой Кравчуком прокатиться до места, где можно купить запчасти, он знает, где это?

— У Пороховой Вежи. Конечно, знает и проводит, да, тут недалече, мы вам машину выделим.

Съездили, купили лампы и катушку. Заодно и паяльник нормальный, а то у того, который нашли в больнице, нужно было жало огнём разогревать.

Время вечер и пора прекращать дозволенные речи, предложил Иван Яковлевич в пивнушку сходить, отметить, так сказать, первый рабочий день. Микола идею поддержал. В принципе, вот ради этого Миколы, Иван Яковлевич и затеял с этим ремонтом, нет, снимок тоже жизненно необходим, но его уж точно можно добыть в Варшаве, а здесь ещё есть ли люди с такими переломами, или самому помочь какому индивиду подходящего возраста и роста проявиться. Каких только специалистов можно найти в НКВД, есть же и такие, которые по снимку рост и возраст определят.

Так про Миколу. Брехту нужен был выход на ОУН. А кто это может обеспечить, естественно украинец. И лучше, чтобы он при этом был под серьёзным градусом.

— Ну, Микола, за знакомство! — встретились керамические кружки полулитровые. Нет, со стеклянными лучше, нет того звона, создающего настроение.

— Воблы? — к столу подошёл парень со связкой приличных рыбин на шее.

— Естественно. Нормально Микола? Отлично Константин!

— А откуда вы знаете, как меня зовут? — захлопал глазами рыбак.

— Третьим будешь? — подозвал паренька, что кружки с пивом разносит, Брехт. — Не суетись, Константин, всю твою рыбу я покупаю. Присоединяйся. Малой, господину Константину, пару кружек, как и нам. Тёмного.

Эх, давно так культурно не отдыхал Иван Яковлевич. Холодное пиво! Карп горячего и холодного копчения! Душевный разговор о попираемой клятыми ляхами Ридной неньки Украины.

— Ну, за свободу.

Оковы тяжкие падут,

Темницы рухнут — и свобода

Вас примет радостно у входа,

И братья меч вам отдадут.

— Гарно сказано. Сам придумал? — Огромным глотком запил Пушкина Кравчук.

— Почти.

Глава 7

Событие девятнадцатое

Семья едет в машине. Маленький сын спрашивает у мамы:

— Мам, а ты мне машинку купишь?

— Конечно! И машинку тебе купим, и гараж к ней купим, и друзей алкашей купим, чтобы все, как у отца было!

Брехт в номере отеля смотрел на себя в большое зеркало в позолоченной раме. Опять мешки под глазами и взгляд мутный. Опять похмелье. Заканчивать нужно вояж. Так и спиться можно. То бывало годами не пил, а тут за последние два месяца третий раз. Точно заканчивать надо. Но ведь по делу всё пил, не ради удовольствия, а самому себе порученное задание выполняя. В жизнь претворяя. На гора выдавая. Это в кино только умный наш разведчик сидит, бухает с осведомителем каким и спаивает его, а сам только делает вид, что пьёт. Не сидел режиссёр, что такую муть снимал, в компании. Там с этим делом строго. Все же помнят про: «ты меня уважаешь?». Вот. Блюдут сотоварищи. А ты чего Ванька не допиваешь? Брезгуешь с народом выпить? Ты вообще нас уважаешь? Народ? Попробуй с народом не выпить. Ещё придумывают бездарные писатели и режиссёры, что в цветок выливает виски вместо собственного горла шпион нашенский. Окститесь, товарищи! В компании так только в книжках и может получиться. Там, все друг за другом приглядывают, хоть и искоса. Там, все за равноправие и справедливость, не дай бог, вон, Вовану, больше налили. Смотрят и контролируют процесс. А тут шпиён этот дорогущее и лимитированное пойло в кактус льёт. Всё, тут и конец бы пришёл его конспирации.

Пришлось Брехту с украинскими патриотами на равных бороться с … Чего уж душой кривить, очень даже не дурным тёмным пивом. Втянулся в роль. Даже не помнил, как вытянулся на кровати в Хотеле «Атлас Делюкс». Запах разбудил и мочевой пузырь. Нет, пахло не мочой. И не блевотины. Пахло офигительно. Пахло карпами холодного и горячего копчения. Прямо на ноги запах поднимал. Пузырь всё же сильнее поднимал.

Сделал все утренние дела, принял ванну и даже, как по сценарию и положено, выпил чашечку дорогущего, но вкусного и горячего кофе, коий тут «кавой» называют. Интересно, а как они тогда какао называют?

После кофе-кавы не удержался Иван Яковлевич и попробовал карпа горячего копчения. Лепота. И вспомнился сразу вчерашний вечер. Начинали пить вдвоём, потом этот рыбак присоединился. Потом Брехт им «Во глубине сибирских руд» прочитал. Народ стал подгребать. А вот между пятой и шестой кружкой познакомил его товарищ Кравчук с личностью одной. Щетинка, шрам на лице и глаза хоть и карие, но въедливые. Трезвые и изучающие глаза, про такие «буркалы» говорят. Пили себе пили, а потом буркалистый индивид поманил полковника в нужник уличный, обозначенный буквами… Да никакими буквами не был он обозначен. Сердечком вырезанным на двери обозначен.

— Кто ты мил человек? — спросил кареглазый, когда вышли на воздух.

Как там.

— Человек прохожий, на других не похожий.

— Ясно. Немец?

— Есть немного, вообщ…

— Ты немец не юли, — и ведь на чистом немецком, — Абвер?

Что вот тут скажешь? Война же, вдруг, какой агент полиции. Но рисковать надо, потом, если чего, и отбрехаться можно. Ну, можно попробовать будет отбрехаться — Брехт же.

— А с какой целью интересуешься?

— Спросить давно хочу у знающих людей, что это слово означает? — оскалился любопытина эдакая.

— Абвер (Abwehr) это — оборона, отражение, от Abwehramt. - странный вопрос. А, это они прощупывают друг друга.

— Понятно. Оборона, значит. Ну, допустим, нашёл ты нас, дальше что? — вопрос не в бровь, а в глаз.

— Нда. Рискну. Мне поручено связаться с подпольем, и навести справки о некоторых ваших лидерах. В первую очередь интересует Степан Бандера.

— Степан. Степан далеко. Так он в тюрьме к тому же. — Буркалистый, руки из ручного умывальника ополоснул, — И больше ни до кого нет интереса.

— Неправильный вопрос господин …

— Тарас.

— Так и думал. Как Бульбу. Ну, Тарас Бульба, что сына порешил, который ляхам продался. Вроде, как: «чем тебя породил, тем тебя и убью». — Брехт посмотрел на гарного хлопца, как отреагирует на шутку. Ни как не отреагировал, то ли не понял, то ли нельзя про святое шутить. Ещё заедет в зубы, если засмеёшься. Да, нет, не боялся буркалистого Брехт. У него «Вальтер» в кармане и он всё же десяток лет самбо занимался и пять лет У-шу. Ушутает, если что. Тьфу. Ушатает. Только сейчас нужно подружиться с бандеровцами. Медленно, чуть не по слогам произнёс полковник, — Германия завоюет Польшу, и нужно будет зачищать территорию от оккупантов вашей страны. Вашей Родины. На Украине должны жить только украинцы. Вы согласны, господин Тарас.

Тарас не Бульба так по-детски улыбнулся, что Брехту его даже убивать расхотелось. Пацан. Задурили голову Бандеры всякие.

— Это мнение фюрера! — нет, всё же придётся шлёпнуть.

— Это мнение руководящего состава НСДАП(Nationalsozialistische Deutsche Arbeiterpartei NSDAP), — серьёзно кивнул Иван Яковлевич.

— А вы можете это повторить братьям? Всем хлопцам?! — Чуть не прыгает от радости НЕБУЛЬБА.

— Повторить могу, было бы кому. А в какой тюрьме сейчас сидит Степан Андреевич?

— Из Варшавы Степана переправили в тюрьму «Свенты Кшиж» («Святой Крест») неподалёку от Кельца. Километрах в ста от Варшавы.

— Понятно. Есть с ним связь?

— Найдём. Господин Баррерас, а когда вы сможете выступить перед братьями.

— А когда вы сможете собраться? — А что замечательная мысль собрать главарей ОУН в одном месте.

— Сейчас Лев Михайлович Ребет, один из руководителей краевого ОУН, находится в городе Стрый. Я завтра дам ему телеграмму. Ольжич Олег — один из триумвирата сейчас в Кракове. Ну и давайте по-новому знакомиться герр …

— Брехт. Полковник или оберст Брехт. — Козырнул по-немецки Иван Яковлевич. Хайев Гитлеров делать не стал. Во-первых, место хоть и тихое, но не уединённое. Шастают люди, во-вторых, прямо рука не поднялась. Не Штирлиц же, не врос в действительность.

— А я Сциборский Николай Орестович, сейчас по существу — исполняю обязанности главы ОУН. — поклонился церемонно.

— Пойдёмте, господин Сциборский, выпьем за знакомство.

— С радостью, герр полковник.

Вот дальше воспоминания обрывочные и не цветные. На пролётке его довезли до отеля и в номер проводили, а вот кто — вопрос. Ладно, расскажут. Нужно ехать рентгеновский аппарат чинить.

Событие двадцатое

''Семеро одного не ждут'' — сказали медсестры и начали операцию без хирурга.

Слово "ой", сказанное во время операции, волшебным образом превращает хирурга в патологоанатома.

Прокопались они с весёлым и жизнерадостным Кравчуком целый день. Ивана Яковлевича изрядно штормило до обеда, и он с неприязнью поглядывал на бодрого помощника. Вот, что значит опыт пития. Или это из-за поговорки, что русскому хорошо, то немцу смерть. Как там в песне? Нам бы поговорочку, взять и отменить, и тогда и немцы здесь могли бы жить. Как назло на острове нету словаря, и бедняги немцы пропадают зря. Ну, как-то похоже.

От старого выпрямителя взяли рабочую катушку и корпус, всё остальное пришлось перепаивать. Не хватило немного запчастей, пришлось снова наведаться в магазин у Пороховой Вежи. Это так во Львове, называют «Пороховую башню», почти всё, что осталось от древних времён. Как в Москве или Казани стена не сохранилась. Толстая такая кирпичная башня. Прямо в глаза её древность бросается.

Вернулись, попили от щедрот выделенный директором кофий — кавий. А вот вопрос, а кава тоже мужского рода? Тоже людей норовят запутать: «Дайте чашечку кавы». Нормально звучит. А если так. «Мне один каву и один булочку». Ересь. «Одну каву». Ещё хуже. Да, не повезло братскому народу с названием утреннего напитка.

Попили каву, вставили утраченную лампу и надавили на рубильник, он искронул, но дым не пошёл, вместо этого послышалось мерное урчание немецкого пепелаца. Работает, мать её.

— Беги, Микола, зови пана директора. Сейчас премию отгребёшь.

Ушкондыбал помощник. А директор расстроился, обошёл урчащий аппарат и носом шмыгнул.

— Где же мне теперь рентгенолога взять? А вы пан Барерас не рентгенолог?

— Я — полковник РККА! — не сказал, понятно.

— Я, пан директор, мильонщик, завод по производству деревообрабатывающего оборудования у меня.

— Везёт вам, пан Барерас, а знакомого рентгенолога у вас нет?

Вот ведь гад этот «брат –2», если нет рентгенолога, то какого чёрта он тут два дня корячился. Даже выпрямитель изобрёл!

Влодзимеж Крутицкий на законный вопрос, какого хрена, прошёл к шкафу и достал фотографию, ну, в смысле рентгеновский снимок человеческой ноги. Дал его Брехту, но сначала на лучики вечернего солнца за окном направил.

— Два дня искал в архивах. Вот — самый подходящий. Мужчина тридцати лет, вашей комплекции. Один нюанс. Это правая нога. С левыми беда, ломаются хуже и там «обломки», в смысле хозяева ног, ни по возрасту, ни по росту нам с вами не подходят. Будем резать правую?

— Будем. Так если пан доктор у вас был снимок, то зачем я аппарат ремонтировал? Директор же говорит …

Замахал руками пан Влодзимеж и захихикал.

— Директор попричитает и найдёт рентгенолога, на время из Кракова или Варшавы выпишет. Немцы, слышали, Познань взяли. Много народу в Краков эвакуировалось. Найдут специалиста. Зато у нас будет настоящая травматология в больнице, а не гадание на кофейной гуще. (Гадание на кавной гуще!? Ужас ужасный!). Спасибо вам пан Барерас. Завтра поутру, к восьми, трезвым приходите. Будем резать и шить, если не передумали, — и улыбается эдак скептически. Не струсишь прелюбодей испанский?

— Шрамы украшают мужчину, пан доктор. Будем резать, не дожидаясь перитонита.

На самом деле, пока тут Брехт примусы починял, война себе продвигалась. Чуть сгустил краски доктор, или более полной информацией обладал, в вечерних вчерашних газетах было написано, что бои идут за Познань, и что немцы несут серьёзные потери. Не сильно гитлеровцы продвинулись, даже если и взяли Познань, тем более что на западном фронте у них, как и в книге товарища Ремарка Марии без перемен. Линию Мажино взять не могут, положили уже несколько дивизий и спалили кучу своих недотанков, а французы продолжают и в воздушных боях и зенитным огнём сбивать десятки немецких самолётов. Со дня на день такими темпами, у немцев просто кончатся самолёты, а главное — лётчики. Самолёт на заводе сделают, а лётчика несколько лет нормального учить надо, а ненормального, ну, просто взлёт — посадка и то несколько месяцев. Но это цветочки. Ягодки тоже есть. Англичане опять бомбили Гамбург и ещё в Северном море их подлодкой повреждён единственный большой корабль, что остался у Гитлера на плаву — тяжёлый крейсер «Адмирал граф Шпее»? Его дотянули до Гамбурга, но отремонтировать не смогут, а то и попадёт под следующую бомбардировку и вообще на дно ляжет. К товарищам своим. Ещё в войну вступила Дания. Ну, эти за свой Шлезвиг-Гонштейн зубами вцепятся и без того не бесконечные силы Третьего Рейха ещё уменьшат. В Чехословацкой газете, которую ему по блату выдал доктор, был намёк, что Гитлер закинул удочку о перемирии. Жаль, если англичане с французами пойдут на это. Лучше бы ещё пару месяцев повыбивали у немцев спесь и пассионариев.

Операцию сделали без анестезии. Водку и опий пить не стал Иван Яковлевич. Проглотил три таблетки Новальгина и сжувал зубами палочку деревянную, что доктор ему в рот сунул. Резал когда кожу, так почти не больно было, но вот когда дело дошло до сшивания кожи, для создания правдоподобных шрамов, то тут пришлось полковнику повыгибаться. И главное, хорошо, что палка во рту, а то бы спалился, как радистка Кет. Только не мамочка бы кричал, а эскулапа материл на великом и могучем. А так только мычать мог. Выписали из больницы Брехта на третий день. Как раз и два дела, что наметил подошли по времени. Ласло с Молгожатой изготовили подарок, а руководители ОУН прибыли на встречу с полковником Абвера.

Событие двадцать первое

Чтобы в будущем дочь не стала путаной, родители назвали её Авдотья.

План был простой, как крутое яйцо. Там оно и использовалось. Брехт дал команду Ласло, купить в аптеке мышьяка. Крыс нужно травить.

— Где? — лупает глазами доверчивыми.

— В Испании. У нас запрещена продажа мышьяка из-за того, что англичане им Наполеона отравили.

— Правда, эти островные обезьяны отравили Наполеона?! — даже кулаки сжал. Это понятно. Наполеон в Польше национальный герой, про него даже в их гимне поют. Он дал им государственность после того как европейские хищники разделили между собой Великую страну, что раньше простиралась от можа до можа. Не долго, правда, радовались, клятые москали опять поработили несчастную родину их. Ненасытные варвары.

— Правда. Купи побольше. Полкило купи крысиной отравы.

Сказано сделано.

— Ласло, только ты не говори никому, особенно сестре, а то она проболтается. А я иностранец и Федька с Ванькой. Спросят где на таможне: «А зачем вам яд»?

— Конечно, пан Барерас. Я — могила.

А Малгожате Брехт другое задание дал. Испечь два пирога больших с яйцом и рисом.

В один из них Брехт и насыпал, по возвращению домой, отравы, почти всю и высыпал. Знатно запахло чесноком. Пришлось тот пирог, который с нормальной начинкой, съесть самим, а Малгожате печь ещё один. В этот добавили нормального чеснока.

Брехт принюхался к обоим. Нормально, от съедобного даже сильнее и приятнее запах. Осталось малость: вручить эти пироги в тюрьме адресату. Со вторым пирогом просто Брехт подстраховался, мало ли, вдруг, охранники, попкари, надзиратели, ну, в общем, персонал тюрьмы, захочет пирог сам употребить. Вот и будет второй. Типа, этот ребята передайте гражданину Шухевичу в камеру, а этот сами за его здоровье съешьте. Вкусный пирог, яиц не пожалела и чесночок положила, вон какой духмяный получился. Вам побольше и подухмяней который. Ешьте, поправляйтесь, а то вон худущие какие.

Проблема была в передаче пирога. Не сам по себе процесс. Тут, как выяснил Ласло, по команде герра Барераса, это привычное дело, некоторые заключённые только благодаря таким вот кормёжкам и тянут срок, не загнувшись от голода. Не сильно щедро в Польше денег выделяют на создание достойного быта заключённым. Спят на полу часто в переполненных камерах и холодно, и голодно, борцам за свободу Украины и прочим бандюганам. А вот передачи продуктов родственниками приветствуются.

Проблема была в самой Малгожате. Ну, передаст она пирог с мышьяком товарищу Шухевичу, ну, «зъест» он его, ну отравится. Начнут проверять, кто послал. А там документ нужно показывать, когда передачу в окошко тюрьмы суёшь. Записывает мужичонка в больших роговых очках, кто это такой щедрый.

Помрёт, дай-то бог лидер националистов украинских, Польше только плюс с того, вдруг не будет волынской резни, если Толстому не верить, но ведь организуют расследование и мигом выйдут на Малгожату Лабес. Проверят гостиницы и всякие отели, не найдут, но зато найдут отметку, что она там жила, в этом Хотеле «Атлас Делюкс». И что прибыла она вместе с сеньором Барерасом, и был у них чудесный «Мерседес». Всё, приплыли.

Потому, так делать нельзя. Нужно, чтобы пироги передала девушка — это раз. Красивая — это два. Чтобы внимание солдатиков отвлечь от пирога и привлечь к себе. Она должна сказать правильные слова, что этот большой красивый второй пирог специально для попкарей — это три. И она должна быть совершенно, ни коим даже малейшим образом, не связана с Брехтом и его спутниками. Не самая простая задача.

Делать Малгожате левый паспорт не вариант, время нет, да и связей. Возможно, лидеры ОУН и могли бы помочь, но светить перед ними Малгожату тем более не стоит. Сложно, в общем, всё.

Выход нашёлся неожиданный. Брехт выходил, прихрамывая, из отеля и тут на него бросилось пару проституток. Не так, чтобы прямо «бросились», но пристали громко и настойчиво, не желает ли пан культурно отдохнуть. Ну, да, и вернуться на Родину с сифилисом и гонореей, и чего там ещё бывает, гепатитом «С». Спасибо.

— Нет, пани… — Стоять. Бояться. Они же на украинском говорят.

А что если дивчин этих гарных привлечь к передаче пирогов. Одной за глаза. Вон, та полненькая и красивая, и говорливая. Брехт хроноаборигенку пальцем поманил.

— Сколько за день?

— А пан справится? — эдак кокетливо, ну, вроде как, ого-го какой пан атлет. Могучий просто пан.

— Сколько?

— Двести злотых.

— Не дёшево …

— Так за день заездите бедную девушку, потом пару дней отдыхать, — ржёт. Умная, хоть и блондинка.

— Только сперва нужно моего друга в тюрьме навестить и передачу ему заслать. Пирог. Поможешь?

— Тю, дело не хитрое, я своему каждую неделю ношу, посадили за драку в ресторане, а он ведь защищался, ну, оказался у него нож, так на столе ножи у всех лежат, антрекоты всякие резать. — А ведь дивчина не простая. Стоп, и её знают в тюрьме, те, кто передачки принимает. Замечательно. Арестуют и пытать потом Оксану будут. Так гейшу звать. Сильно-то и не жалко. К тому же она вот всю эту правду им выложит и отпустят, может, потом. Ну, а нет, так нет. Вместо заражения людей венерическими заболеваниями послужит на процветание СССР.

— Так, Оксана, во сколько там передачи начинают принимать?

— Так уже принимают. Время двенадцать. С двенадцати. — Ткнула пальцем в большущие напольные часы, что стояли в холле отеля. Красота. Сразу себе такие захотелось.

— Поехали.

— Поехали, — попыталась под ручку ухватить. Еле Брехт успел отскочить.

— Сначала дело.

— Пан деловой. Люблю деловых, — ржёт.

Глава 8

Событие двадцать второе

Штирлиц выстрелил из парабеллума в голову Мюллера с расстояния в

полметра. Пуля отскочила ото лба Мюллера. "Это — Броневой", — понял

Штирлиц.

Собрание … Слёт … Сходка … Тайная Вечеря … Встреча активистов ОУН с полковником Брехтом назначена на четыре часа дня. Пирог передали в два, пришлось приличную очередь отстоять, много оказалось, женщин в основном, желающих подкормить узников совести и пострадавших за мешок картошки. Всё прошло замечательно. Охранник, на которого из-за спины Оксаны подглядывал Брехт, прямо в той комнатушке, где принимали «дачки» отломил от нормального пирога уголок и задвигал челюстями, и закатил глаза, и икнул, проглотив, а нефиг есть пироги такими кусками огромадными всухомятку. Икнул ещё раз и, взяв под мышку второй пирог, завёрнутый в рушник, потащил его по лестнице на следующий этаж. Тюрьма большая — четыре этажа. Дальше, куда подевался икун, было не видно. Оставалось надеяться на всевышнего, что он на стороне добра. Бог же — добро. Пусть чуть поспособствует. Он же знает, сколько тысяч людей погибнет от рук этого вурдалака. Всеведущ. Должен помочь.

Теперь время просто понеслось. Иван Яковлевич хлопнул девицу по заднице, эдак от души и протянул руку, типа, цепляйся Оксана, но тут же руку отдёрнул и хлопнул себя ею по голове тоже блондинистой.

— Совсем забыл. Пани Оксана, мне ж надо быть в четыре на встрече. Важная встреча. Давай на завтра договоримся. Вот тебе двести злотых. — Отслюнявил червонцами. — Это не аванс, это расплата за сегодняшнее неудачное знакомство. Завтра ты моя на весь день. Чмоки — чмоки. Найду в отеле. Не исчезай.

Потом поймал пролётку, и ходу — выписываться из отеля, вернее, забрать там вещи, номер вперёд оплачен. Сдавать он его не будет. Халат не прихватить, так как его просто нет в номере. Даже маленьких бутылочек виски нет в минибаре, так и самого минибара нет. Пролётчик спокойно дожидался перед отелем. Прямо к съёмному дому Брехт его не погнал. Шифранулся. И из-за этой шифровки с тяжеленным чемоданом и сумкой пришлось тащиться по улице на виду у прохожих. Вот уж сыграл в конспирацию, так сыграл, люди вслед оборачивались, забыл правило, что не можешь — не берись. И ещё нога, хоть, там просто кожу нитками прихватили, болит. А в обоих руках поклажа, как путний с тросточкой не пройдёшь. Дошёл всё же. Осталось чуть.

— Так, ребяты — демократы, сейчас делаем так, — собрал свою гоп-компанию. — Ласло, вы с Малгожатой садитесь в «Форд» и едете за нами. Федька, ты сидишь в машине и смотришь по сторонам. «Вальтер» заряди и с предохранителя сними. Скорее всего, придётся отстреливаться. Ванька идём со мной. Там в одном доме будут диверсанты немецкие, их нужно гранатами так же закидать, как тех фашистов в Берлине. — Жаль гранат мало, всего три штуки. Остались от щедрот Карла Энгельгардта. Ну, можно покучней собрать. — Хуан, тебе одна граната, мне две. Не суетись, можешь медленно и с расстановкой. Всем всё понятно? — понятно, что Малгожате не понятно.

— Пан Отто, нужно ведь в полицию про диверсантов сообщить, зачем вам самим рисковать? — Вопрос правильный.

— Нет, пани Лабес, нельзя сообщать в полицию. У них там свой человек и раньше чем приедет или ещё хуже придёт на своих двоих полиция, он всех предупредит. А дальше возможны два варианта, плоохой и очень плохой. Плохой — это они просто сбегут, а потом совершат ту диверсию, выполнить которую их послали. Есть ещё и очень плохой. Они сначала перестреляют всех полицейских, а потом всё равно выполнят задание. Скорее всего, взорвут казарму с солдатами или поезд, как в прошлый раз. Вы какой вариант выбираете пани Малгожата? Первый? Второй?

Надула губки. Обиделась. Так изощрённо дурой назвал.

— Я же не знала про осведомителя в полиции. Потом вас обязательно наградят, пан Брехт, ой, пан Барерас.

— Вот и договорились. Действуем по плану. Всё, через пятнадцать минут выезжаем.

Место для тайной вечере выбрали необычное. Ну, с точки зрения нормального человека. Это школа. Сейчас уроки в школе уже закончились, как объяснил брат Сциборский Николай Орестович, и она пустая. Собрание или всё же сходку … Встречу актива УПа с полковником Брехтом организовали в актовом зале. Директор их человек, а народу будет прилично — больше тридцати человек. С одной стороны — подарок, столько главарей ОУН сразу, а с другой, хватит ли осколков на всех.

Подъехали к школе. Форд, как и договорились, остался на соседней улице. На "Мерсе" подъехали к школьному двору, ребята играли во что-то типа городков. Но по углам двора маячили фигур в тёмных пальто с поднятым воротом. Брехт и не сомневался, что боевики будут. Может он и полковник Абвера, но тут люди битые и на слово не верят никому. Потому подстраховочку вот поставили. Если полезут шмонать, то вся задумка сорвётся, гранаты в карманах внутренних пальто, которые вчера сам пришил из носового платка соорудив, сразу обнаружат. Но боевики, увидев Брехта с Ванькой, никак не отреагировали, стояли и зыркали по сторонам. Свезло. Пошли дальше, пацаны чуть битой по больной ноге Ивану Яковлевичу не заехали, в сантиметрах просвистела. Он им пальцем пригрозил. Боевики опять не пошевелились даже. Один на "Мерседес" смотрел, второй на улицу, по которой отступать придётся. Эх, физическая форма не та, не уйдёшь в перекат, не бросишься рыбкой в кусты. Нога, чего уж, в другом порядке нельзя было действовать после сегодняшнего не только Львов, тут всё воеводство на ноги поднимут. А он такой лежит себе на операционном столе. Бери тёпленьким.

На входе в школу их встретил «Тарас Небульба» с невысоким плотным, почти лысым человечком, на Хрущёва похожим.

— Герр оберст, народ обрался. А что за мальчик с вами? — не подозрительно, наоборот доброжелательно глянул на Хуана и даже руку ему протянул.

— Хайль Гитлер! Приветсвую вас, господа. Это мой помощник. Он тут постоит или где скажете. Безопасность прежде всего.

— Это правда. Снимайте, герр оберст, ваше пальто в зале жарко, натопили не продохнуть, — Сциборский протянул руку, — повешу на вешалку.

Ещё никогда Штиглиц не был так близко к провалу.

Событие двадцать третье

— Ой, граната!!!

— Да не бойся, она ручная.

Иван Яковлевич стал расстёгивать пуговицы. Перед ним двое ОУНовцев, есть Ванька, в рукопашном бою он не помощь, а помеха. Сам временный глава националистов стоял прямо напротив Брехта, и справиться с ним не сложно. Удар ботинком с металлической вставкой по голени и человек от болевого шока не противник. Вполне хватит потом удара ребром ладони по шее. Или апперкота. Плохо со вторым встречающим. Он стоит по левую руку от полковника и довольно далеко. Два шага. И ещё будет Ванька мешать броситься к нему, не прямо загораживает, но в этом прыжке точно его заденешь, и всё, уже не успеешь, не будет же этот старший брат Хрущева стоять и ждать, а какой такой приём намерен этот немец применить против него. Ну-ка, ну-ка сравним школы боевых искусств.

Брехт расстегнул последнюю нижнюю пуговицу, сильно согнувшись при этом. Ни какие действия, кроме стрельбы из «Вальтера» к стопроцентному результату не приводили. Эх, не стоит у него в башке нейросети, как у попаданцев во Вселенную EVE Online. Она бы ему с точностью до долей секунды всё просчитала и нашла бы приемлемый вариант. Но чего нет, того нет. Забыли ему поставить. Или кредитов пожалели, те, кто его сюда переместил. Скупердяи. Крутись теперь, как хочешь. Плана «Б» нет. Брехт сунул руку под полу пальто, Сейчас чего доброго увидит Сциборский, что там белые карманы пришиты на синюю изнанку. Стоять. Бояться. Просто же всё. Брехт выпрямился.

— Николай Орестович у меня тут пистолет, вы палить не начните, я достану. Приходится с оружием ходить во вражеском тылу. О времена, о нравы.

— Ну, уверяю вас, герр Брехт, тут вам ничего не угрожает, вон, можете его пока Андрею Афанасьевичу отдать, — временный глава ОУН кивнул «Хрущёву», тот подошёл на шаг. — Да, я вам не представил его. Это — Мельник Андрей Афанасьевич — член сеньората УВО и Председатель Сената ОУН, а также управляющий владениями Украинской грекокатолической церкви.

— Приятно было познакомиться, — по-русски произнёс Брехт, искренне улыбаясь.

Бах. Бах. Рявкнул «Вальтер», протягивая пистолет Мельнику, полковник поднял его на уровень груди и, перехватив, выстрелил в центр груди главного по церковным тарелочкам. Вторую пулю приняла голова Сциборского. Ох, громко как стреляет вражеская техника.

— Ванька, гранату свою мне давай! — Крикнул опешившему пацану.

Сам в это время достал из пришитого кармана платочного гранату, отвинтил колпачок и дёрнул за серый фарфоровый шарик. Раз. Два. Брехт открыл дверь и бросил туда шипящую гранату. Оттолкнул Ваньку с дверного проёма и сам стал к стене, Бабах. Дверь вынесло. Повалил дым едкий. Некогда принюхиваться, полковник выхватил из рук Хуана приготовленную тем гранату, колпачок испанец успел скрутить. Молодец. Брехт дёрнул шарик и глянул в зев дверного проёма. Копошились люди, кто-то выл. Туда её. Бабах. Близко швырнул, прямо почувствовал, как осколки барабанят по кирпичной стене. Какое счастье, что не додумались ещё строить дома из гипсокартона. Третья граната. Последняя, зацепилась, собака, за нитку плохо пришитую, вот так, из-за мелочей, и срываются хорошо продуманные операции. Хрясь, вырвал её полковник вместе с куском платка носового. Отвинтил и дёрнул за шарик, который тоже решил взбрыкнуть и не выпал сразу из ручки полой. Раз. Два. Брехт снова заглянул в прихожую Ада. Ничего у этих чертей не видно. Тоже до вентиляции не додумались. А ведь тысячелетия в том Аду свою деятельность полезную осуществляют. Ага, вон движение. Туда. Еле успел встать за стенку. Бааах, в воздухе граната взорвалась. Замечательно. По предварительному плану «А» должен теперь зайти Иван Яковлевич и из пистолета добить, кто ранен. Шагнул. Едкий дым, не видно вообще ничего, да и тихо, только визжит кто-то почти на ультразвуке. Хрен с ними. Выживут — их счастье. Немцев ненавидеть будут. Они же немца ждали. Пришёл. Прикольно. Пришёл. Забросил. Победил.

— Уходим, Ванька. За мной держись, там, на улице, два боевика.

Один уже рвал на себя дверь. И даже пистолета в руке нет. И это они всю Украину в страхе держали?! Так ли страшен чёрт? Бах. Мимо. Сам хорош, на бегу на противоходе решил стрелять. Бах, и на белом почти плаще националиста вспухает красная гвоздика. Не упал. Дальше бежит. Бах. Мимо?! Нет. В лоб. Споткнулся товарищ о смерть и полетел прямо Брехту под ноги. Самому бы не споткнуться. Эх, ещё нога заболела некстати. Иван Яковлевич, всё же зацепился непослушной ногой о молодой красивый труп и полетел кульбит изображая. Ванька его за шиворот схватил и выдернул на ноги. Дверь, после того, как в неё забежал националист сама захлопнулась. И открывать её Брехт нерешался, остановился сбоку и ещё и Ваньку хуанистого за спину себе задвинул. Там, по ту сторону, был второй нацик, ну должен же быть. Словить пулю не хотелось, но и бежать нужно срочно из города, пока план перехват не объявили. Как там, в кино, поступают герои — лёжа из двери выкатываются и стреляют в верх по идиотам ждущим за дверью этой. Не, это на мрамоорном молу полированном может и сработать, а тут дерево выщербленное тысячами ног. Никуда по нему не уедешь, ну, разве на кладбище.

Брехт огляделся. Налево уходил коридор. Эх, со Светловым бы разыграли комбинацию. Ванька не хорунжий. Только другого нет.

— Хуан, — позвал шёпотом еле слышным. — Ляг на пол и когда я махну рукой, по двери ногой пни, откроется или нет, не важно. Нужно на секунду нациста отвлечь. Понял?

— Lo tengo, lo haré. (Всё понял, сделаю), — по-испански прошептал в ответ, насупившись, парень.

— Точно, по харе ему.

Брехт пробежал по коридору, справа были окна на улицу, слева двери классов. Подошел к окну в десяти примерно метрах от двери, потрогал шпингалет, тот легко открылся, открыл первую раму. Вот, на второй раме шпингалет закрашен, еле раскачал и приподнял его Иван Яковлевич. Попробовал потянуть за ручку раму, вроде поддалась. Полковник махнул рукой Хуану. Тот ударил в дверь ногой лёжа на полу.

Событие двадцать четвёртое

- Скупой платит дважды, — сказал Абрам. И сделал вывод, — Пойду, наймусь на работу к скупому.

Иван Яковлевич дёрнул раму изо всех сил на себя, вдруг туго пойдёт. Хрена с два. Вообще никуда не пошла, приоткрылась на пару сантиметров и упёрлась вверху в забитый и загнутый гвоздь. Плотники у них тут на Незалежной криворукие, гвоздь забить нормально не могут, ветер вечно мешает. Дёрнул ещё раз. Тот же результат. Поздно. Бахнуло за дверью. Брехт подскочил к окну и локтём врезал со всей дури по стеклу. Бах. Ещё раз выстрелил националист, теперь по окну. Звону-то. Его выбитое стекло посыпалось и то, в которое попал боевик. Бах. Брехт оглянулся на выстрел. Стрелял Ванька, через дверь, на звук должно быть. Не попал. Бах. В ответ из-за двери.

— Ну, пора! — полковник высунулся из окна.

Боевик какого-то там провода сгибался, держась за живот. Попал, таки, Хуан в него. Молодец парень. Брехт прицелился в голову. Бах. Отбросило «товарища». Рука дёрнулась и задела осколки, что ещё в раме оставались. Половина высыпалась стеклянным дождём на полковника. Один поцарапал щеку, глубоко. Так и шрам во всю рожу можно заработать. Иван Яковлевич вылез назад в школьный коридор, достал носовой платок из кармана и приложил к щеке.

— Ванька! Живой?! — поспешил к лежащему всё ещё на полу парнишке.

— Живот?

— Чего живот? Ранен в живот? — подскочил к парню, даже про платок, прижатый к ране, забыл.

— Живойт! — Стал подниматься Хуан.

— Сволочь, напугал! Когда русский выучишь? — Брехт помог Ваньке подняться и толкнул дверь на улицу плечом. Сразу отскочил. Никто по ним не стрелял. Дверь назад закрылась.

— Всё, уходим, у бандита этого пистолет забери. — Иван Яковлевич попытался открыть дверь, не сильно пошло удачно. Она в боевика упёрлась, пришлось всем телом навалиться. Сдвинул децел, как раз хватило, чтобы протиснуться обоим по очереди, не сильно пузатые. Пока Иван Яковлевич, водил стволом "Вальтера" из стороны в сторону, Ванька нагнулся к националисту и подобрал лежащий рядом с ним огромный пистолет. Целая пушка ручная. То-то так громко бахало. Lange Pistole 08 / P.17 / Artillery Luger. Люггер артиллерийский. Или правильнее: Парабеллум «длинный». У Брехта дома в коллекции был. Редкость большая. Их до и во время Первой Мировой выпустили всего полтораста тысяч экземпляров. А потом Версальский договор и амба. Заявлено, что на восемьсот метров прицельно бьёт и даже есть отметка в восемьсот метров на секторальном прицеле. И точно, как у не менее легендарного «Маузера», кобура пристёгивается к рукояти гиганта, превращаясь в приклад. Понты одни. Брехт из него стрелять на полигоне пробовал. Да, пуля летит на восемьсот метров и даже ранит человека, а в голову так и убьёт, если попадёт. Вот, «если» ключевое слово. Рассеивание на таком расстоянии просто огромное, как не целься, попасть можно только случайно. Предел точной стрельбы где-то метров двести. Только нужно поблажку конструктору сделать. Это пистолет, а не винтовка. Ствол всего 200 миллиметров. И 200 метров прицельная дальность. Так что хорошая пушка. Если прятать не надо в кармане пиджака.

Ванька пушку одной рукой поднял, а второй сдёрнул с бандюгана золотые часы на толстенной золотой цепочке, что поперёк пуза висела. Ну, трофей — дело святое.

— Ходу, Ванька. — И побежал к машине. Жив хоть Федька Леший?

Жив. Итальянец коломенской верстой стал вылезать из второго ряда сидений «Мерса». Брехт, замахал на него.

— Сиди на месте. — Не услышал, и не понял, у Ваньки, вон, уже худо-бедно с русским, а этот лодырь и несколько сотен слов не выучил. Ничего, доберутся до СССР, там погружение в языковую среду ему Брехт обеспечит. Ну, если не расстреляют. И нога тут же напомнила о ране конспиративной. Заболела. Правильно доктор сказал — полежать недельку, а он носится по городу и в войнушку играет. Успеется, на том свете отлежится.

Добежали до «Мерседеса» и Федька, как раз вылез. Пришлось назад его запихивать. Есть всё же недостатки у его зелёного чуда. Могли бы немцы и на четыре двери расщедриться. Ну, немецкая бережливость, на двух дверных ручках и двух петлях сэкономили. Скупердяи. Ванька, оббежав машину, уселся на переднее сидение. Брехт, запихивая итальянца оглядывался. Куча свидетелей и всяких разных пацанов и прохожих, не центр города, но место оживлённое. Ну, чего уж. Теперь нужно, как можно быстрее, покинуть гостеприимный город Львов.

— Помогай Геката, — Иван Яковлевич нажал на газ и отпустил сцепление. Пятилитровый движок заревел, как потревоженный гризли.

Глава 9

Событие двадцать пятое

Звонок в дверь. На площадке опрятный человек с саквояжем:

- Крысы, мыши, тараканы, клопы есть?

- Нет.

- А, нате, — говорит человек, открывая саквояж.

Не часто, но бывает же, смотришь на глобус политический, и Польша — это фентифлюшка, которую подушечкой большого пальца закрыть можно, а если плюнуть смачно, то и плевком обязательно всю Речь Посполитую затопит. А когда по этой заплёванной Польше едешь за медленно ползущим «Фордом», то кажется, прямо, что это огромная страна. Не от можа до можа, но за день на таких скоростях не одолеть. Добираться до городка Кельце надо два дня, первый кусок до Люблина гнали, как могли, и въехали в город в полночь. Расстояние-то плёвое. От Львова до Люблина двести с чем-то километров по карте, а ушло часов шесть на дорогу. И это при том, что дороги вполне себе. Только опять её — эту Польшу затопило. Дождь нудный всю дорогу, и не весенний, а холодный мелкий — осенний.

Ни в какие гостиницы и «хотели», естественно, не поехали. Скорее всего, во Львове шумиху подняли и зелёный крутой «Мерседес» с бойней в школе связали. Остановились на заправке, при этом «мерс» не светя, в кустах у дороги оставили. «Форд» сам заправился, а в две пустые канистры набрали бензина и ещё купили канистру и её тоже заправили. Плюс ведро кожаное было. Так что, вторую машину удалось, не вынимая её на свет божий из кустов, полностью заправить. Ласло поинтересовался у косматого мужика, отпускающего горючее, где можно поесть и поспать не заезжая в город. Чего уж там звероподобный бугай наговорил, Брехт не понял, только рычание и шипение.

Полковник понемногу стал некоторые слова польские понимать. Если взять обычное русское слово и букву «Р» заменить на «Ш» или «Ж», то, как раз, польское слово и получится. Как такое могло произойти? Да просто, ходили ляхи вечно с выбитыми зубами, и всегда за дело, вот и шепелявили. А дальше пошло поехало, модно стало шепелявить. Ни какими другими способами такое произойти не могло. Пример? Моря — можа. Как иначе это слово можно исковеркать?

А объяснил заправщик следующее, что если вернуться на полкилометра, то там есть придорожный трактир и на втором этаже сдаются путникам комнаты на ночь и кормят там хоть и дёшево, но не вкусно. Так что лучше всё же в город. Хотя в город уже бесполезно, так как ночью никто их кормить не будет.

Тьфу. Полчаса потеряли, эту тудым-сюдыму выслушивая. Расплатились с косматым бугаем и вернулись, как он и говорил. Взад. Точно, проезжали они этот домик, но ни неоновой рекламы, ни даже фонаря с вывеской не увидели, и потому, дальше проехали. Теперь и вывеску разглядели. Благо небо очистилось, и луна над дорогой почти в полном размере показалась. Прямо ночь с полнолунием и красной волчьей луной. Только оборотней и вампиров и не хватает. Тётка, что открыла им дверь заведения, на оборотня не походила. Эдакая упитанная мадама веселушка-пышечка с милыми ямочками на розовых щёчках. Мечта Остапа Бендера. Однако, первое впечатление оказалось неверным. Тётка брюзжала и брюзжала, Иван Яковлевич даже обрадовался, что язык не понимает. Накормила кашей подгоревшей перловой с прогорклым маслом и чёрствым хлебом. Не соврал заправщик и тут. Еда даже ниже, чем «так себе». И плюсом или вишенкой на торте — клопы. В комнате, куда их завела брюзга полноватая, все стены в раздавленных кровососах. Ну, что же за жизнь-то такая?! Рожу саднит и шрамик, еле заметный пусть, но останется, на ноге настоящий шрам и она побаливает. Ванны в этом заведении нет, а клопы, мать их, есть. Всё, после городка Кельце и его тюрьмы со Степаном Андреевичем Бандерой, домой. Хватит. Напутешествовался.

Думал Иван Яковлевич, что не уснёт. Накрутил себя, представляя, как, вот, уснёт он, а клопы здоровущие и чернущие выползут изо всех щелей и облепят его молодой цветущий организм с головы до пят, как в фильме про мумию египетскую, скарабеи облепливали. Только там фильма, хоть и хорошая, а тут жизнь и тушка не чужого мужика, а его собственная. Хоть бы гамак был. Да, нет, не поможет. Читал где-то Иван Яковлевич, что клопы нашли способ борьбы с гамаками. Они забираются на потолок и пикируют сверху на кусок мяса с кровью. Ну, а дальше, как и положено, облепливают и сосут. Сосут!!!

— Иван Яковлевич, просыпайтесь, — говорят ему клопы на хреновом немецком. И трясут.

— Ванька?! — Брехт подскочил на кровати.

— Светло уже, петух горланит хозяйский, мы уже все внизу, в корчме, собрались, а вас всё нет и нет.

Нда, вот это он храпанул. Нервы, всё, не каждый день три десятка человек в Ад посылаешь. Да, ещё по кускам. Это он «товарищам», как англичане, «дыхание ветра» устроил. Тоже их будут хоронить из разных, родных и чужих кусков, собирая. И не попадут на перерождение хлопцы. Кустами придорожными прорастут. Баобабов не растёт на Украине. Как там в песне: «Через четыре года, тут будет город — сад!». Рододендронами прорастут и азалиями.

Блин, спросонья всякая муть в голову лезет. Воды в кране, в раковине, не было. Причина банальная. Нет крана. Да, и раковины тоже нет.

— Ванья, а где тут можно опростаться, умыться и побриться? — Брехт на сияющего Хуана недовольно зыркнул. Чего разбудил, такой хороший сон не дал досмотреть. А нет, сон был нехороший. Ну, просто — чего разбудил?

— На дворе есть рук мойнька, — показал, как руки моют. Артист … разговорного жанра.

Помылся, побрился, зубы почистил, «Шипром» надушился и прошествовал на приём пищи. Не в коня корм. Никакой разодетой в шелка публики не было. Ну, хоть одно полезное дело всё же совершил. Промыл, как следует, одеколоном шрамик на правой щеке, что в школе себе заработал. Ерунда, не сильно глубокий, может, и не останется рубца.

В обеденной зале кроме их компании было трое. Веселушка-хохотушка, с ямочками на щеках и скрипучим брюзжащим пшеканьем, и двое мужчин. Один был в сутане, в тонкостях одежды слуг божьих Иван Яковлевич не разбирался, но тут не промахнёшься, на голове попика имелась тонзура. Католик. Вон, в венце кучерявых блондинистых волос сверкает свежевыбритая плешь. Читал, как-то Иван Яковлевич, откуда это действо пошло. Выбритая в форме круга макушка означала терновый венец, который, как известно, римские воины надели на голову Иисуса Христа. Аж с VI века пошло. А в 1972 году папа отменил. Слово «тонзура» переводится незамысловато — «стрижка».

Вторым мужчиной оказался хозяин этого постоялого двора. Клоповника. Едва Брехт зашёл в зал и огляделся, как сухой, но широкоплечий мужик с постриженной под горшок головой двинулся в его направлении.

— Пан Барерас?

Событие двадцать шестое

Акция от правительства: Пережившим три месяца зимы — четвёртый в подарок!

- Моя девушка просила котёнка ей подарить, нашёл красивого и пушистого, а она передумала и не хочет брать его. Что с животным теперь делать?

- Ну, думаю животное нужно вернуть родителям, а котёнка оставь.

Совпадения и подарки судьбы бывают. В этом полковник Иван Яковлевич Брехт убедился буквально через несколько минут.

— Пан Барерас? — испытывающе так глянул на него мужчина, вопрос задал дальше на польском, не полиглот. — Мне сказали ваши люди, что вы направляетесь в город Кельце?

Ох уж эти люди. Это просто праздник какой-то для следователей, сами всё расскажут и покажут, ни пыток не надо, да даже вопросы задавать не надо. Пообещал себе Брехт, после завтрака всех разложить на лавке и высечь. Особенно Малгожату. Прямо представил, как задирает ей платье и … Ладно пусть живёт.

А плечистый ответа ждёт. Это всё гормоны.

— Да, пан …

— Пиндюра.

— Да, пан Пиндюра. Это украинская фамилия?

— Так точно. — А, так он ещё и служил в царской армии. — Пан Барерас, у меня к вам просьба. Не могли бы вы взять с собой Отца Иосифа.

Тут и сам монах подошёл, поклонился.

— Иосиф Кладочный.

Ух ты. Знакомая фамилия. Знакомая … Стоять. Бояться. В памяти переключили цепочки нейронов, доступ к подзабытым файлам открыв. Точно — ух, ты. Так бы, конечно, не вспомнил. Только они ехали в этот Кельце, и там сидит в тюрьме «Свенты Кшиж» Степан Бандера. Тут-то память и выдала на гора прочитанное. Это священник, который в тюрьме исповедовал Степана Андреевича, и через которого тот поддерживал связь с внешним миром. Удачно. Вот через кого можно будет послать отравленный пирог.

— Конечно, святой отец, мы возьмём вас с собой.

— Благослови тебя господь, сын мой, — перекрестил его ксендз, или как в греко-католической церкви эти саны младших священников называются, и ручку протягивает для поцелуя.

А хрен вам за пазуху ваше преподобное преподобие. Ещё рук он не целовал, нет, там у Кати-Куй пальчики целовал или у детишек, но у чужого мужика волосатую длань. Не боится протягивать, обрыгает же шуйцу. Или отломит. Сделал вид, что не заметил жеста «доброй воли» полковник.

— Мы сейчас позавтракаем, отец Иосиф, и поедем. Вы тоже перекусите, в дороге вряд ли будем останавливаться. Спешим.

— Так и я спешу, сын мой. Очень удачно наши цели совпадают. Нужно успеть отпеть души убиенные. Несчастье-то какое, — полненький человечек в сутане перекрестился снова. Трижды. — Прими Господь их души.

— У вас кто-то помер? — так спросил, разговор поддержать, пока хохотушка-веселушка стол накрывала.

— А вы не знаете? — снова перекрестился.

— Чего? Расскажите? — знания — сила.

— Немцы вчера на рассвете бомбили Кельце. Там ведь завод механический стоит. А заодно прошлись и по городу. Разрушена ратуша. И несколько бомб попало по тюрьме «Свенты Кшиж». Почти все заключённые погибли. А там было много борцов за свободу нашей страны.

— Вашей страны?

— Оговорился, извините. — ксендз потупился.

— У меня есть сведения, которые я должен передать Степану Бандере от Мельника Андрея Афанасьевича — члена сеньората УВО и Председателя Сената ОУН, а также управляющего владениями Украинской грекокатолической церкви. — А почему собственно не попробовать. Прямо свербело предчувствие.

— Вы видели господина Мельника? — и снова креститься.

— Вчера утром, вот как вас.

— Так он тоже погиб, вы не знали?

— Тоже? Погиб? А кто ещё? Извините, святой отец, ерунда какая-то. Мы, как выехали вчера из Львова в девять утра, так весь день до темноты в дороге. Машина ломалась. Еле живыми добрались, устали как черти. — Отец Иосиф опять рукой перед лицом замахал. — Ой, простите. Не до новостей, да и кто их тут в глуши нам расскажет?

— По радио передали. Вчера во Львове погибло более тридцати человек, от взрыва фугасной бомбы. Среди них и Мельник Андрей Афанасьевич.

— Ничего себе. Что же теперь делать? Постойте, вы сказали «тоже». Кто ещё погиб?

— Так Степан Бандера и многие узники тюрьмы в Кельце

— Степан Бандера погиб? Это точно? — фу, ехать не надо. Можно теперь и домой. Ну, в смысле в Киев. Есть там одно дело. И оно, как бы, не важней ликвидации националистов. Человек, что сейчас там проживает, причинит вреда СССР в тысячи, да и в миллионы раз больше чем все Бандеры и Шухевичи вместе взятые.

— Точнее некуда, я еду на их похороны. Я в Люблине был по делам. Так нашли и по телефону известили. Вот срочно выехал утром, а машина сломалась. Хорошо, что вы здесь оказались. А что просил вас Андрей Афанасьевич передать Степану …

— После, отец Иосиф. После. Давайте поедим да и поедем, дорога долгая, наговоримся. И вы, и мы, спешим.

Чудес не произошло. Опять чуть подгорелая каша, на этот раз гречневая и опять с привкусом прогорклого масла. Ну, хоть хлеб свежий, даже горячий ещё. Только выпекли. По корчме этой запах сдобы обалденный, так и витает, в ноздри заползая и щекоча там всякие рецепторы. Прямо хочется дышать этим запахом полной грудью. Тем более после таких замечательных известий. Нет Бандеры и ещё до кучи множества, как сказал ксёндз этот «борцов за свободу нашей страны».

Событие двадцать седьмое

Двое парней выбирают пиво.

Подходят к продавщице:

- Два "Козла"!

Продавщица:

- Я вижу! Что брать будете?

Нечего делать в этом Кельце. Можно прямо отъехать от корчмы пару километров и сломать шею отцу Иосифу. Или вывести его из машины и пристрелить в лесочке. Так бы и сделал Брехт, но есть два но. Первое. Этот, с позволения сказать «святой отец», является связником между ОУНавцами сидящими в тюрьме и волей. Вот и хотелось бы узнать, кому он эти сведения и послания от Бандеры передавал. С какой целью? Ну, скоро ведь РККА захватит (освободит) эту часть Польшу. Ошибочка, пусть не совсем до сюда дойдут, но вдруг и на присоединённых землях Западной Украины у товарища святого есть контакты, можно будет потом анонимно слить их Берии.

Это раз. Есть и два. У него, не у отца Иосифа, у Брехта, справка от врача, на выписку из больницы во Львове, где он лежал со сломанной ногой, подписана 29 апреля. Сам так попросил. Рассчитывая, что задержится на недельку в этом Кельце. А теперь, что получается? А получается, что приедет он, а тут такое несоответствие в документах. Начнут копать и выбьют признание, а то и ещё проще поступят. В Москве есть рентген-аппараты. Сфотографируют его сломанную ногу, а там нет следа от перелома. Специалист сразу поймёт, что и фото и шрам липа. И хана.

Вывод из этих размышлизмов — сильно в родные Пенаты спешить не следует. Да, нужно ещё в запасе иметь пару дней на акцию по устранению злейшего врага СССР в Киеве, но это только пару, а у него целая неделя не пляшет. Так, что Брехт решил использовать предоставленную судьбой возможность на все сто процентов. В долгой дороге делать нечего, прикинется тем самым оберстом из Абвера. А Мельник, якобы, готовил побег Бандеры и Брехт ему должен был передать, что двадцать пятого, пусть будет, апреля, охрана будет частично подкуплена, а частично перебита. Кто же теперь проверит. «Провод» они, конечно, «Провод», но даже по проводам мёртвые информацию передавать не могут.

Поели невкусной подгоревшей гречневой каши без мяса с прогорклым сливочным маслом и стали рассаживаться по машинам. С ксендзом они говорили на смеси немецкого украинского и русского. Получалось так себе. Брехт этот западный Украинский не понимал почти, а отец Иосиф по-немецки всего пару десятков слов знал. Так что, пришлось на заднее сидение «Мерседеса» усаживать справа ксендза плотненького, посредине Малгожату, а сам слева еле-еле втиснулся. Тесно. Есть минус у зелёного чуда. За рулём пришлось оставить Ваньку, а итальянца отправить в «Форд». Меньше подозрений. А то не понятно, чего тут итальянец делает. И так уж больно интернациональный коллектив и национальности то всё для Абвера не сильно подходящие. Поляки, итальянец, испанец. И эти, с позволения сказать, абверовцы не знают немецкий. Хрень. Всё, не просто белыми нитками сшито, а прямо на скотч приклеено.

Первые минут пять, ехали молча. Иван Яковлевич всё не мог повода найти для начала выуживания информации. И тут увидел бредущего вдоль дороги мужика с козой на привязи. И ряд ассоциаций выстроился. Коза, козья морда, маска козла, маска.

— Святой отец, давайте так, я полковник Абвера и прибыл сюда с определёнными целями, и цели эти напрямую касаются движения ОУН. У руководства Третьего Рейха есть намерение раздробить Польшу, и на территории Западной Украины создать независимое государство. Я встретился с Мельником и Сциборским Николаем Орестовичем … Подождите, вы говорите, что их убили. Взорвали фугасом. А, не про это. Что-то я тут запутался. Давайте я вам их опишу, ну, лица фигуры, а вы мне скажите это они или нет, а то я тут стал опасаться, что дефензива меня разыграла, ряженых подсунула.

Ксендз молча кивнул. Уже хорошо. Брехт, как мог, описал двух главарей ОУНа и вопросительно глянул на Отца Иосифа.

— Да, скорее всего, это именно они. И они точно погибли.

— А что случилось. Постойте, они спешили куда-то, на какую-то встречу?

— Мне об этом ничего не известно, сын мой. — Вытер платком бритую голову священник.

— Ага. Яснее не стало. Они погибли, Бандера погиб. Шухевич умер в тюрьме, и с кем мне теперь поддерживать связь?

Отец Иосиф помолчал. Долго минуты три — четыре. Потом понизив голос до шёпота сказал. (Вообще, смешно, до Брехта-то донесла вполне громко его шёпот Малгожата).

— Я сведу вас в Кельце с некоторыми людьми. Это не уровень Мельника и Сциборского или Бандеры, но в Проводе эти люди пользуются заслуженным авторитетом.

— Вот и замечательно.

Глава 10

Событие двадцать восьмое

— Меня Катя бросила.

— Да ладно тебе! У тебя таких ещё сто будет!

— Ещё сто?! Господи, да за что???

Главное — это не делиться с богом своими планами. Брехт не внял сей аксиоме. Мысленно потёр руки, что встретится с возможными приемниками Бандеры, Шухевича, Мельника и Сциборского и отправит их в адские кущи, догонять старших товарищей. Сетовал бы на невезение, расстраивался о возможном шраме во всю рожу и пронесло бы, а так на небесах услышали и решили, что всё больно легко этому попаданцу удаётся. На тебе трудностей. Полной ложкой. Сначала встал «Форд». Вышли, открыли всем миром капот и давай пальцами тыкать и Ласло советы умные давать. Механикусы. Шуганул их поляк и сам начал копаться. Через час копания вся компания узнала неутешительные новости. Немецкая техника способна ломаться, более того, она способна ломаться по-крупному. От всей широты немецкой души. В самом неподходящем месте. В одном из цилиндров заклинило поршень. И ведь не позвонишь по сотовому, не вызовешь эвакуатор.

Весь этот час достопочтенный отец Иосиф нетерпеливо вышагивал вокруг «Мерседеса», и крестился время от времени. Помощи, должно быть, просил у Господа. Он ведь ближе к богу, даже сам не подозревает, насколько ближе. И ведь, получилось у него. И ждать пришлось не сильно долго. На пяти таких же «Фордах» на запад ехало небольшое воинское подразделение, в кузовах открытых солдатики на лавках, а между ними пулемёт «Максим». Какую-нибудь школу пулемётчиков на фронт гонят. По последним данным, поляки всё ещё бьются за Познань. Немцы продолжают его бомбить, но город взять не могут, как только входят в жилую застройку, так несут серьёзные потери и откатываются назад в лес. То же самое и во Франции, даже приблизиться к линии Мажино не могут. В воздухе преимущества уже нет. А бетонные доты из мелких танчиков не расстрелять. А вот, как раз наоборот — работает. Из пушек, установленных на прямую наводку, французы обе танковые дивизии вермахта помножили на ноль.

Это если верить тому, что польские газеты пишут, и к тому же, пересказанные отцом Иосифом.

Солдатики остановились возле, копающегося всё ещё в моторе, Ласло. Что он там делает, Брехт не вдавался. Разве можно в полевых условиях без оборудования и почти без инструмента устранить такую серьёзную неисправность? Ну, копается и ладно. Солдатики выпрыгнули из машин и побежали в придорожный лесок, грибы, должно быть, искать, а пару офицеров направилась к «Мерседесу». Если начнут отбирать, то даже рыпаться не стоит. Солдатиков десятков шесть. Даже если бы пулемёт был и то не справиться. Шапками закидают.

— Малгожата, не перепутай, я — сеньор Барерас. — успел Брехт вытащить девушку из машины.

Старший у поляков был поручиком, молодой ещё совсем. Лет двадцать пять.

— Dzień dobry. Porucznik Karecki. Potrzebujesz pomocy? (Добрый день. Я — поручик Карецкий. Вам нужна помощь?) — козырнул двумя пальцами.

Малгожата перевела на немецкий. Бляха муха. Офицеры напряглись. Пипец. Ехали на войну с немцами, а тут немцы в тылу. Закрутили головами, и отступили на шаг. Хорошо хоть за револьверы не хватаются. Или у них в кобурах семечки? Оглядываются, смотрят далеко ли солдатики в лес забурились.

— Добрый день. Я сеньор Барерас. Приехал ещё до войны налаживать оборудование на лесоперерабатывающем заводе, что купил у меня пан Збышек. Сейчас вот возвращаемся назад из Львова. Доблестные паны не скажут, как я могу попасть в нейтральную Чехословакию. — И документ им испанский синий сунул.

Молгожата перевела. Один из офицеров стал листать паспорт, а второй пшекать о чём-то с Малгожатой. Пшекал, пшекал и стал тянуться к кобуре. Всё, ждать, пока он позовёт солдат, Брехт не стал. Выхватил «Вальтер» и произвёл три выстрела. По одному офицерам в грудь и третий святому отцу в голову. В офицеров стрелял так, чтобы не убить, а только ранить. В правую часть груди в район ключицы. Затем всё, как в замедленном кино.

Подобрал выпавший у поручика синий испанский паспорт, выхватил из раскрытой кобуры второго офицера револьвер. Пнул в голову поручика — отключая его.

— Федька, Ванька в машину! — и сам потащил вставшую колом девчонку к «Мерседесу».

Запихнул её на заднее сиденье, втолкнул туда же Ваньку, заскочил за руль и открыл дверь правую, подбегающему Франческо. Пять секунд прошло. Солдатики только начали из леса выходить. В кусты понятно без оружия ходили, пока добегут до машины. Дорога узкая с одного раза не развернуться, и Брехт ещё специально резко пошёл в разворот, пару солдатиков сбив. И при повороте ещё одного умышленно на капот надел, отбросило беднягу в кусты придорожные. Теперь у поляков полно раненых и покалеченных, пока они с ними занимаются, успеют уйти на приличное расстояние, да и разные моторчики у «Фордов» и «Мерседеса» его. Даже если и пустятся вдогонку, то ничего из их затеи не выйдет.

Малгожата вырывалась, толкая Брехта в спину. Там Ласло, ну или чего-то похожее кричала.

— Ванька! Мать твою! Держи её, а то уедем в кювет сейчас!

Там, на заднем сиденье, завопили оба, укусила должно быть дивчуля держальщика. Потом звук пощёчины, а потом удара, и всё — галёрка затихла. Иван Яковлевич глянул в зеркальце, продолжая гнать на полной скорости. Кто хоть там кого ударил?! Оказалось Ванька Малгожату. Та лежала на сиденье без чувств головой у парня на коленях, а этот садюга поглаживал растрепавшиеся волосы блондинистые. Некрофил малолетний.

— Не убил хоть? — и чуть не выскочил в кювет, поворот крутой оказался.

— Нека. Я в челюстю бить. Спит.

Гнать-то Брехт гнал, а вот куда.

Событие двадцать девятое

Раньше люди фотографировались не на аватар, а на память. И люди не фотографировали котов. А если кот и попадал в кадр, то он получал трендюлей, а не лайки.

Остановились через сто пятьдесят километров в Ковеле. Брехт гнал и гнал, пока стрелка на указателе количества бензина в баке не упала до предпоследней черты. Нужно было поесть и заправиться, а ещё нужно было решать, что делать с Малгожатой. Она через час где-то пришла в себя, забилась в угол на заднем сидении подальше от разбойника Ваньки и плакала там. Не навзрыд, а тихонько, тоненько попискивая и всхлипывая. А самое главное, нужно было определяться, что делать дальше. В общих чертах понятно, нужно ехать на Луцк, потом на Ровно и там где-то через пропускной пункт перебраться на территорию СССР. И Брехт даже знал где. Есть на границе Ровненской области (Сейчас воеводства, наверное) небольшой городок Острог. Про него Иван Яковлевич знал из двух источников. Про первый забыл, давным-давно, просто как-то попалась статья в газете, пробежал, поразился факту, покачал головой и забыл. И только, когда со вторым источником столкнулся, то вспомнил про первый. И даже уточнил у этого источника, точно, один из фактов «источник» подтвердил. Звали источник Иван Яковлевич, нет, не Брехт — Острогин. Когда ещё в 1933 году Брехт стал командиром отдельного батальона, то заместителем командира взвода был красноармеец Острогин. Сверхсрочник. Уже лет десять отслужил. Настала очередная демобилизация и этот усач попросился ещё его на три года в армии оставить.

— А что такое, тёзка? — Спросил его Иван Яковлевич. — Почему домой не хочешь возвращаться.

— А некуда! — И только рукой махнул.

— Острогин. Это из рыбаков что ли? — Поинтересовался Иван Яковлевич, подписывая рапорт.

— Рыбаков? Нет. У нас там речушка небольшая была — Вилия называется. Там рыбы не больно богато, так, пацанами с удочкой и бредешком ходили. Фамилия от названия города. Я с Острога. Теперь это Польша. Там через Вилию нонче граница проходит. Родичи теперь под ляхами, ну, а мне туда ходу нет. Так, что я в армии останусь, Тут теперь мой дом. Тем более кореяночку тут одну присмотрел, ух, и красивая дивчина. Женюсь скоро. Глаза карие. Как у евреек. У нас-то в Остроге из четырнадцати тысяч душ половина евреи. Поговаривают, что семейным дома отдельные давать будете, — встал тёзка, забирая со стола рапорт подписанный.

— Конечно, Иван Яковлевич, а таким заслуженным, так в первую очередь.

Ушёл Острогин, и тут Брехт вспомнил про этот Острог. Ещё одна копеечка на весы, что нельзя гитлеровцев пускать на свою территорию. Нужно бить их на чужой территории. Читал про этот город на границе Ровненской области. И правда из четырнадцати тысяч жителей перед войной евреев было семь тысяч и почти всех немцы расстреляли. Не сразу за два с лишним года оккупации. Уполовинили население евро-демократы.

Вот в этот городок Острог сейчас и нужно им попасть. Раз всё же город, то должен быть пропускной пункт. Вот только??? У них-то есть паспорта иностранные и какая-то липовая бумага, а вот у Малгожаты её нет. То есть, через границу её не просто будет официально вывезти. Разве, что в ковёр её завернуть. Или пробиваться с боем.

А зачем вообще везти Малгожату через границу? Хороший вопрос. Дать тысячу злотых и отправить домой. А, да, дома немцы. Угонят в Германию на работу. Или просто изнасилуют и убьют. Зачем от брата увёз, запихнув в машину? Тогда такая мысль мелькнула, что один Ласло отбрешится, типа, знать я этих сволочей не знаю. Просто только минуту назад остановились рядом со мной. Дорогу спросили, а тут вы. Может и прокатить. Если Лабес не затупит и одеяло это на себя не потянет. А вот вместе с сестрой переводчицей дорога одна, на виселицу, или какая сейчас в Польше смертная казнь. Всё же нароют и припомнят. Кучи трупов позади «наклали».

Потому и Острог, что вспомнил одну вещицу полковник. Из того же разговора с Острогиным. Так-то не дословно, но что-то когда тот сказал, что город теперь под поляками промелькнуло, вроде бы, что вот даже с отцом не могу повидаться и с братьями младшими. Получается, в Остроге живут родственники того Ивана Яковлевича и имя у отца точно — Яков. Почему-то надеялся Брехт, что если придёт к этим родичам с просьбой помочь через границу переправиться он, и про сына расскажет, то помогут ему. Это если буром переть, то стрелять надо, а вот если …

По себе знал, по своему, так сказать, участку границы, что по озеру Ханка проходит. Никто там заборов не поставил и через каждые пять метров постов нет. Даже дороги есть целые в Маньчжоу-Го. Контрабандисты, а если надо, то и шпионы без проблем по ним ходят. Это потом к концу века границу нормально оборудуют. А сейчас почти вольница. И с Польшей ситуацию должна быть ничем не лучше. Есть тропы, а может брод через эту их речушку Вилия и там перед рассветом можно на «Мерседесе» проскочить. А нельзя на «Мерседесе», так коней родственники организуют. Нельзя на конях придётся идти пешком. «Мерседес» жалко, и картины с фарфором и столовым серебром бросать не хочется. Но жизнь дороже. Есть и такой вариант. Клад организовать у родственников Острогина, а после Победы, если выживет, откопать. А не выживет, так в раю картины Верещагина не в почёте. Тема не та. Нет на них райских садов. В Аду? А чего, ему там, если он в Ад попадёт, отдельный кабинет дадут, не шибко много к ним попаданцев попадает. Должны проникнуться. Вот на стены отдельного кабинета Верещагина точно можно вешать.

— Так, детишки, сейчас свернём в лес, и я схожу на разведку. Сидеть как мыши. Ванька береги девушку. Малгожата, ты пойми, мы тебя и брата твоего — Ласло от смерти спасаем.

— Хнык, хнык.

— Честное слово.

— Хнык, хнык.

— Вот и договорились. Всё, сидеть тихо. Пошёл.

Событие тридцатое

В связи с переименованием милиции в полицию заволновались медики

На въезд в город стоял усиленный патруль. Совместно с полицией были и военные. Всё же хорошо, что доверился чуйке и пошёл в разведку опушкой леса. Ни каких выводов присутствие усиленного патруля сделать не давало. Могли быть по их душу, могли просто так сделать по всей Польше, опасаясь немецких диверсантов. Вывод можно было сделать другой. В любом случае их иностранные документы и незнание языка приведёт сначала к задержанию для выяснения, а потом и аресту с расследованием их деятельности, и не ходи к семи гадалкам, Дефензива всю правду из них пытками выбьет. Никто ещё спецслужбы в гуманности не обвинял.

Иван Яковлевич вернулся к «Мерседесу», сразу подходить не стал, прислушался. Молодцы, никто не бегал, не кричал здравницы в честь Иосифа Виссарионовича. Муссолини тоже не славили. Тишь и благодать. Подошёл и упёрся в пистолет. Ванька смутился и «Вальтер» убрал.

— Молодцы, всё нормально делаете, — похвалил детский сад полковник.

— Что там? — не выдержал самый младший.

— Там, Хуан, патруль, человек десять. Сейчас тихо снова посидите, Чапай думать будет.

Брехт достал карту, что досталась от первого разгромленного ими патруля. Она была довольно подробной и большой. Были указаны не только основные дороги, но и множество грунтовок. Поводил Иван Яковлевич пальцем туда-сюда вокруг Ковеля. По ней выходило, что если вернуться не несколько километров назад, то там есть своротка на юг. Ведёт она в город Владимир. Другой, не наш. Но до «ненашего» Владимира можно не доезжать и там будет ответвление на восток, куда и стремились. И ведёт дорога тоже в Луцк. Туда нужно доехать, а там дальше маршрут планировать, и там грунтовок хватало, чтобы в сам город не заезжать. Остался один единственный вопрос. А где взять горючее?

Взять можно двумя способами, купить у проезжающего мимо грузовичка, того же «Форда» или чего попроще и постарее. Второй вариант тот же источник, только если товарищ не захочет продавать. Тогда ствол в нос и гоп-стоп обычный. При этом нужно будет человека убивать, чтобы их не выдал. Надо исчезнуть из сводок и с газетных полос. Зачем им всенародная известность.

— Так, орлы, давайте выйдем и по-немецки поговорим. — Брехт мотнул головой в строну всё ещё скукожившейся в уголке Малгожаты. Орлы закивали.

Выбрались.

— В общем, слушайте, нам нужно добыть бензина. Лучше купить, но если не продадут, то будет убивать хозяина и сливать горючее в любом случае.

— SI', SI', si'. (Надо — значит надо). — Козырнул Франческо.

— Но пасаран! — не отстал и Ванька.

Орлы! Ещё бы умения столько же, как у Светлова.

Опять неправильно поступили. Опять вслух богу о своих планах рассказали. Первый же машиной оказался «Форд». Они вернулись на развилку, что уходила на юг, загнали «Мерседес» в кусты и заперли там Молгожату, а то ещё хватит дури у студентки — комсомолки удрать, а потом броситься в полицию. А там её и «примут» в распростёртые объятия.

Ваньку Брехт поставил справа от дороги, Федьку слева, а сам вышел на дорогу с двумя канистрами и поднял руку.

Машина остановилась и из окна вылезла рожа толстенькая в военной фуражке польской или кепка, как она у них правильно называется. А на втором сидении ещё один военный. «Значит, судьба», — решил Иван Яковлевич. Он запрыгнул на подножку и двумя выстрелами в голову отправил поляков в царство вечной охоты.

Хотел только открыть дверь, чтобы вытащить из машины не вовремя, не в том месте, оказавшихся парней, как из-за поворота показался точно такой же зелёный Форд. Брехт прямо вспотел. Колонна воинская? Но нет, больше никто не выезжал из-за росших на повороте молодых дубков. Полковник сдёрнул с солдата кепку, напялил на себя и, высунувшись немного из-за машины, стал махать раками. Всё равно остановятся, если ехали вместе, так пусть подъедут поближе.

В «Форде» так и поступили, чуть добавили газу и резко остановились, выбрасывая из-под колёс камешки, всего в метре от первого грузовика. Окно было открытым. Наступила настоящая весна, и было, если не жарко, то тепло. Из окошка высунулась голова в кепи, а вот на втором сидении сидел офицер, он был без головного убора, на плечах небольшие польские погоны с серебристыми звёздочками. Не велик чин. У старших офицеров другие погоны, там под звёздочками две серебристые полоски — лычки. Брехт хотел проделать ту же самую операцию, что и с первой машиной, но получилось как всегда, когда хотят, как лучше. Он попытался вскочить на подножку, а водитель стал открывать дверь. Тут и встретились два одиночества. Классно углом двери Брехту в лобешник прилетело. Прямо искры из глаз, а ещё не удержался и спиной назад рухнул на дорогу. Еле-еле успел сгруппироваться. До конца перевернуться не получилось, и свалился на бок. А в этой руке был «Вальтер», он грохнул, палец сам, когда пытался сгруппироваться решил в кулак сжаться. Бах. Пуля впечаталось в борт первого «Форда». Бах. Бах. Загремело с обеих сторон, Брехт перевернулся на спину и оглядел картину маслом. Офицера он не видел, по нему должен был стрелять Федька, а вот Хуан промазал, только рядом с той щепкой, что отколола его пуля от деревянного борта грузовичка, появилась ещё одна белая полоска. Бах. Брехт не промахнулся. И тут же Ванька снова выстрелил. И водитель получил ещё одну пулю. Мертвее не стал. Брехт ему точно в лоб всадил.

— Прекратить огонь! Оба ко мне. Ванька, Федька, вытаскиваем солдат и в кузов перетаскиваем.

Тяжёлые гады. Интенданты, наверное. Да, чего там, наверное, вон в кузове ящики с тушёнкой. Втроём справились. Дорога по-прежнему была пустынна. Это вам не двадцать первый. Век.

— Ванька садись ь за руль. Паркуйся рядом с «Мерсом». — Сам Брехт заскочил во вторую машину и попытался развернуться. Дорога узковата. Пришлось елозить туда сюда, всё время ожидая, что из-за поворота ещё и третий грузовик выедет. Повезло. Так и не замеченные, въехали в заросли дубков рядом с «Мерседесом».

Ну, теперь любимое занятие солдат — сбор трофеев.

Глава 11

Событие тридцать первое

Мимо постов ДПС все едут медленно, потому что гаишники — они ж как дети, могут выбежать на дорогу неожиданно.

Осмотрев, после того, как сердце бешено биться перестало, содержимое кузова первого грузовика, Брехт сделал вывод, что не ту специальность в новой жизни выбрал, нужно было в грабители идти. Тут на целую деревню продуктов. Десяток ящиков с тушёнкой и несколько мешков с гречкой. Мешок сахара. Если одному человеку всё это выдать, то войну сможет пережить не отощав. Во втором грузовике было не меньшее богатство. Там лежали бочки с бензином. В будущем такие надёжные и не делают, там тонюсенькая жестянка, а тут толстое железо и ещё обручами усиленное, их с самолёта сбрасывать можно. Надпись на крышке по-немецки «Kraftstoff 200 l». Бочек пять штук, лежат в кузове, надёжно ремнями перевязаны. Это получается (Два пишем, три на ум пошло.) — тысяча литров. Им на всю дорогу до Киева хватит.

А продукты? Едут в городок Острог, и Якову Острогину можно будет торжественно вручить за помощь при переправе через границу. Да и вообще бросать жалко. И что получается, что нужно дальше ехать на трёх машинах?! Благо, все трое этому делу обучены. С поляков сняли форму. А то сразу опознают, как найдут и в розыск машины подадут, а им ещё ехать и ехать. Кроме того, если на себя надеть, то хоть какая-то маскировка будет. Может, полицейские колонну военную и не будут останавливать.

Форма была в крови. Бензинчика отлили из бочки, замыли, потом, в ручье, что бежал вдоль дороги прополоскали. Сушить некогда, выкрутили, как могли, и надели влажную на себя. Ничего, тепло, солнышко не по-детски, а совсем даже по-взрослому, припекает, высохнет.

Брехт, пока пацаны этими постирушками занимались, попытался Малгожате объяснить, кто они такие и куда движутся, а также, зачем он её уволок. Описал и возможную ситуацию, если она поедет домой или просто пойдёт в милицию. Девушка молчала, и только сильнее вжималась в диван в «Мерседесе».

— Малгожата, тебе, наверное, в кустики надо, сходи, никто не будет тебя за верёвку держать. Убежишь, догонять не станем. Только, прежде чем эту глупость сделать, подумай, как следует. Чего ты больше хочешь, быть изнасилованной немцами, повешенной за все наши преступления поляками или жить счастливой жизнью в СССР, у меня дочь приёмная в этом году будет в медицинский институт поступать во Владивостоке, так вместе там можете учиться и жить. Я ей домик построил замечательный. А закончишь институт, и как раз мировая война закончится. Поедешь, если хочешь, домой уже дипломированным врачом. Всё. Уговоры окончены. Дальше сама думай. Дверь открытой оставляю. Хочешь в кустики, иди в кустики, хочешь, бежать в полицию, беги в полицию.

Брехт отошёл от машины и принял участие в застирывании формы, даже не оборачиваясь на «Мерседес». Рисковал. Может всё же ломануться в полицию, и сообщить тем их местоположение. Так их в Луцке, скорее всего, и так искать будут, Но собирался же там маршрут так выработать, чтобы город миновать и миновать под утро. Не будут, надо думать, их круглосуточно на всех дорогах Польши искать. У бедных поляков кроме Брехта сейчас забот выше крыши. Немцы вторглись в пределы Речи Посполитой и уже приличный кусок территории отнеё откусили. Если и разошлют ориентировку, то никто усердия проявлять и сутками караулить на всех дорогах и тропках Польши не станет. Полно забот у людей без каких-то непонятных воришек. Война.

Малгожата вернулась. Значит, не дура. Поехали таким караваном: впереди на «Форде» с продуктами Иван Яковлевич в офицерской форме, звезды на погоне оказалось три, выходит он теперь целый капитан Войска Польского, вёл, не насилуя машину, за ним ехал на Mercedes-Benz 500K Ванька с пассажиркой и замыкал колонну на «Форде» с бочками Франческо. Одну бочку сразу разлили по бензобакам. Всем хорош «Мерс», вот только он жрёт больше тридцати литров на сто километров. Оно и понятно две с половиной тонны весит. И машина не маленькая, два метра шириной и пять с половиной длиной. Половину бочки сразу в него залили, и остатки разлили по «Фордам». Теперь до Ровно всем должно хватить. Бочку пустую не выкинули, Острогиным в хозяйстве пригодится.

Повезло с погодой. Солнце за всю предыдущую дождливую неделю решило планете Земля и Западной Украине в частности возместить те гигаватты энергии, что она недополучила. Жарило не по-детски, словно не конец апреля, а середина июня. Грязь на дорогах прямо на глазах подсыхала. Ещё и тем повезло, что почва не глина, как в России, а песок. А, вообще, дорога оказалось ужасной, если по центральным дорогам ещё можно проехать, за ними следят и колеи засыпают, то по этой второстепенной дороге эту работу проделывать властям мысля в голову чубатую не пришла. Разбитая в хлам. Иногда целое озеро на дороге, приходилось вылезать и смотреть, а нельзя ли стороной объехать. Получалось редко, чаще приходилось брать зелёное чудо на буксир, а то застрянет посреди лужи. Но к вечеру стало прямо на глазах подсыхать. И природа вокруг решила порадовать путешественников, появилось солнце и прямо как по волшебству распустились белыми шапками сливы и розовыми абрикосы. Едешь по деревне и головой вертишь. Красота.

Дорога почти пустая, машин нет вовсе, за целый день один раз попался какой-то раритет. На таком революционные матросы ехали Зимний брать. Ехали туда, а вон куда зарулили. Дополнял картину мужик в морской тужурке в кузове, старик, так, сколько времени прошло с семнадцатого года. Телеги с лошадёнками и даже с парой запряжённые попадались почаще, но тоже никаких пробок, а вот в деревнях, что мимо проезжали движение пошибче. И сотни собак, что без привязи по деревне носятся. Как увяжутся за их колонной, так и скачут вокруг, норовя за колесо укусить, пока на километр от деревни не отъедут. А там уже следующая, и опять собачий гвалт на десять минут.

К Луцку, как и планировали, подъехали поздно вечером.

Событие тридцать второе

В детстве, когда меня посылали с большим списком в магазин, и я забывал что-то купить, меня отправляли туда снова. Потому я, чтобы продавщица не подумала, что я забывчивый дурачок, выворачивал куртку наизнанку, зачёсывался на другую сторону, менял выражение лица и говорил низким голосом, чтоб она меня не узнала. Я был мастером конспирации.

Ночью, даже в предрассветных сумерках, по разбитым дорогам ехать пришлось, со скоростью пешехода и к тому же вынуждены были порядок движения поменять, только в супернавороченном «Мерседесе» горят фары, вот он и крадётся «аки тать в ночи» первым, дорогу в светлое будущее освещая. Форды притёрлись чуть не вплотную и ползут подрыкивая следом. Когда окно в машине Иван Яковлевич открыл, то захотелось себе оплеуху врезать по тупой попаданческой башке. Какая к чёртовой матери конспирация, из-за проклятой колеи всё время приходится газовать, и три машины, перебудили половину воеводства. Это не тихие паркетники импортные двадцать первого века и это не автобан. Пора отвыкать от стереотипов, шесть лет уже «попадает». Ехали мимо озера и всех птиц перебудили, чайки давай кричать, утки над ними круги описывать, на крякском матеря, какие-то мелкие выпи принялись вопить. Жуть. Специально все полицейские с округи соберутся, чтобы посмотреть, что тут за Армагеддон творится.

Но останавливаться не стали. Утром на дорогах вокруг Луцка точно расставят патрули. Нужно успеть часов до восьми его объехать. Три часа есть, даже со скоростью пять километров в час и то прилично отъедут. А потом ускорятся.

От Луцка до Ровно, если по прямой, то километров шестьдесят, даже меньше, но дороги никто раньше по прямой не прокладывал, есть хорошая дорога через Дубно, сначала на юг почти, а потом на северо-восток, по ней получается километров восемьдесят. Но это основной тракт и там полно машин и телег, могут быть и полицейские. Возможно и воинские части по ней перебрасывают на запад. Есть хреновая, сто процентов, грунтовка через какую-то Олыку и Клевань. По ней и поехали, обогнув Луцк. Не доезжая этой самой Олыки остановились. Забурились в небольшой перелесок и поели тушёнки с варёной гречей. Котелок был, сушняка не много, но насобирали. Рядом с рощицей озеро приличное, вода хоть и мутновата, но после кипячения и добавления травок, что Малгожата накопала под деревьями, получился чуть тёрпкий и мутно-зелёный напиток с запахом мяты. Чай. А не, взвар.

Брехт карту снова достал. Есть дорога, чтобы в Ровно не заезжать и свернуть на юго-восток к Острогу. После Ровно ещё полста километров останется. Должны спокойно, никуда не торопясь, добраться к вечеру. Вот дальше?? В самом Остроге. Ходить и всех подряд спрашивать, а не знаете, где живёт Яков Острогин? Всё же пусть небольшой, но городок, вряд ли все друг друга знают.

Остаётся только поступить, как и советовал Наполеон, главное в войну ввязаться. Доехать до этого Острога и встать на главной площади, если у таких городков есть главная площадь. А! Ещё вопрос есть, а на каком языке эти вопросы аборигенам задавать? На русском? На польском? Ну, немного он идиш знает. Украинского-то нет в обойме. Итальянский и французский отпадают. Испанский и подавно. А по-немецки, разговаривать во время войны с немцами, ну это квест. Бегай потом от этих аборигенов. Они с дубьём, а ты с мокрыми штанами.

Шуточки. На самом деле Иван Яковлевич придумал как. В любом городе есть мэр. Как он в этой Польше называется не важно, сидит он в ратуше. И раз это Польша, то должен хоть немного но пшекать на польском. Вот к нему Малгожату и заслать. «Где живёт пан Яков Острогин?» «А на кой тебе, пани?» «А на той! Послание у меня до него.» «А от кого?» «А от того!» «А ну, лярва, колись!» «Да сын его шукает, он у красных в РККА командиром служит.» «Пан полицейский! Взять её!»

Ладно, ладно, чуть другой конец.

«Сын его шукает, через родичей наших весточку из Америки прислал.» «Из АМЕРИКИ!? Це дило! Он, Михась, тебя проводит. Кто же в Остроге не знает, где кузнец дядька Яков живе.»

Про кузнеца придумал. А так план рабочий. В Америку и Канаду миллион человек с Западной в основном Украины подались перед революцией, во время и сразу после. Почему бы и Ивану Яковлевичу Острогину не податься?

Опять пошёл Иван Яковлевич Малгожату уговаривать помочь им. Девушка закрылась, перестала учить всех польскому языку и рассказывать о своём житье-бытье. От Ваньки вообще старалась держаться подальше. Не боялась. Игнорировала. За дело. Девушке такой миленькой и в челюсть хук. Сволочь.

— Чуть осталось пани, потерпи. — Молчит. — Так сходишь? Глупостей не наделаешь? — Молчит. — Малгожата?

— Я, — нос задрала.

— Чего «я»?

— Да, это по-немецки.

— Семён Семёныч. Хорошо. Только ты умойся, пыльные дорожки от слёз видны. И хватит плакать, тебе во Владивостоке с Валькой учиться понравится. Язык, ну, выучишь, ты девочка умная.

— Бубу-бу, — чего-то на языке Шопена себе под нос.

Эх, опять вслух планами поделился. Опять всё не так вышло. А чего, молча, ехать, так бог он всеведущ и мысли тоже обязан уметь читать.

Полицейских встретили в пяти километрах от Острога. Эти были на телеге. Двое. Поставили телегу поперёк дороги, наполовину её перегородив, и стояли, прямо как фашисты из фильмов про войну. Рукава закатаны, мундиры до пуза расстёгнуты и польские кепи эти сильно на немецкие смахивают. За спиной винтовки «Маузер». Не полицейские, а десант немецкий.

Брехт ехал прямо на них и не сворачивал, и не думал тормозить. В последнюю секунду успеет. Тормоза у «Мерса» мёртвые. Аж визг стоит. Ребята прыснули в сторону. Полковник им кулак показал. И ведь сработало. Не дёрнулись, за винтовочки не схватились, «Алярм» не стали кричать. Не, не ошибка. На самом деле. Тревога по-польски звучит именно «Алярм». Стибрили у немцев, даже сами придумать слово не смогли, а туда же — ВЕЛИКАЯ НАЦИЯ, от можа до можа.

Фу, хоть раз повезло. Может, нормальные хлопцы украинские, потом заслуженными бойцами с ОУНавцами станут.

В город, козе понятно, заезжать не стали. Только первые хаты появились свернули на просёлок и через пару минут выехали на берег здорового озера.

— Вот тут и заночуем на природе. Малгожата. Твой ход.

Событие тридцать третье

- Три года назад положил в туалете англо-русский словарь.

- И как? Наверно, язык уже выучил?

- Нет, но теперь, когда слышу английскую речь, хочу в туалет.

— Командир отдельного полка имени товарища Сталина — полковник Иван Яковлевич Брехт, — козырнул, забыв, что вместо положенной фуражки на нем кепка польская. Вспомнил, снял эту штуку и, повертев, хмыкнул, — Не обращайте внимание, это маскарад.

В большой горнице с иконами в красном углу за приличных размеров столом сейчас сидело трое. Отец его замкомвзвода или замка Ивана — Яков Яковлевич Острогин и два младших брата — Яков тоже и Олег.

— Нехристь, — сурово кивнул на божницу патриарх семейства.

— Ну, как бы и так можно сказать, я коммунист, ну, и потом вы же услышали фамилию. Брехт. Немец. А это православные иконы.

— Чушь, это. Нету богу разницы, людишки выдумывают себе препоны, — встал Яков Яковлевич и подошёл к божнице перекрестился троекратно, поклон низкий отвесил, — У тебя, значит, Ванька служит? — повернулся к Брехту.

— У меня. Геройский человек, недавно орденом «Красного Знамени» был награждён за бой с японцами по освобождению из плена наших железнодорожников и членов их семей на станции Маньчжурия. Он заместитель командира взвода. Зенитчик.

— Во как! — повернулся отец, к открывшим рты, младшим сыновьям. — Зенитчик. Командир.

— Сейчас в части проходит учёбу на командира взвода. Будет настоящий красный командир. Или по старому — офицер, подпоручик.

— Во как! Офицер! — опять глянул на сынов Острогин. — Кавалер ордена. А вы остолопы мне твердили, что сгинул Ванька. Панихидами всю душу извели. Я-то чувствовал, что старшой жив. Спасибо тебе полковник. Теперь и помирать можно спокойно.

На умирающего или помирающего Острогин походил слабо. С Брехта ростом, а в плечах и пошире будет. И кость в отличие от полковника широкая. Руку в запястье двумя руками обхватывать надо. Его Иван Яковлевич — сразу видно в отца пошёл, Крупнокалиберный Браунинг или М-2 со станком один легко переносит, а это шестьдесят кило. Взвалит полутораметровую бандуру на плечо и идёт спокойно, веса не замечая.

— Скоро свижусь с ним, ну, надеюсь, передать что? — Брехт в лоб с просьбой обращаться не хотел, встретили довольно холодно.

— Свидишься? — Острогин поглядел Брехту в глаза, — А что передать, не сюда под ляха звать, ты лучше скажи, как он там живёт, женился или нельзя у вас в армии?

— Женился. Жена первая красавица. Кореянка. Мальчонка у них не так давно родился, около годика ему. Дом ему от части выделили. Семь на восемь метров с мансардой. Участок тридцать соток. Все переживает, что абрикосов нельзя там найти саженцев.

— Семь на восемь, в два этажа, да разве такой зимой протопишь, — ахнул один из братьев.

— Цыц Яшка, полковнику чего брехать, — свёл брови аксакал.

— У нас никто ничего не топит. Центральное отопление в посёлке. Вода горячая по трубам бежит. Зимой жарко даже в домах. Форточки люди открывают. И канализация проведена. Нужник прямо в доме. Унитаз стоит, сделал своё дело, нажал на кнопку, и смыла всё вода. Не надо задницу на дворе морозить.

— Сказки! — опять вылез неугомонный видно Яшка. Так-то мужик лет тридцати с бородой и, как бы, не самый здоровый из Острогиных. Брехта точно выше на полголовы.

— Цыц сказал. Так что внук-то у меня басурманин. Косоглазый? — наклонил голову на плечо Яков Яковлевич, потом на другое. Прикидывал, наверное, как к этому относиться.

— У меня тоже жена кореянка. Двое детей. Ну, чуть другие глаза и карие. Нормальные дети. Там у нас половина населения корейцы. У многих жёны такие. Никто на это не смотрит.

— И у тебя полковник, а лопучут на каком языке? — прибьёт сейчас Яшку батя, уже оглядывается, где ухват стоит.

— Лопочут на обоих языках, а ещё их учат китайскому и немецкому. У меня приёмный сын есть Ванька, так тот на шести языках нормально говорит. Способности у него. Знает ещё японский и английский.

— Да, ну, ты, на шести?! — хрясь, Яков младший подзатыльник всё же словил.

— Иван Яковлевич, мы вечерять собрались, с нами заодно сидайте, али торопитесь? — переключился на гостя старший Яков.

— С удовольствие составлю вам компанию, тем более разговор к вам есть.

— Понятно. Яшка, давай девок сгоноши, пусть ставят на стол, да и настоечки вишнёвой четверть из погребца достань. Что за разговор на сухую. Это не разговор. Правильно господин полковник?

— Товарищ …

— Тьфу, ты, зарапортовался. Товарищ полковник. Молодой.

— Бригадой командовал в Испании, — блин ещё пить не начали, а уже хвастаться приспичило, одёрнул себя Брехт.

Услышал старший.

— Бригадой, так это получается — генерала дадут вскорости?

— Нет в РККА генералов, буду комбригом.

— Та, нехай. Комбригом, так комбригом, Сидайте, товарищ генерал, ось в красном углу.

Глава 12

Событие тридцать четвёртое

Вчера, объезжая яму на дороге, заехал в другой город.

Поколесив по многим городам России, я пришёл к выводу, что наши дороги кроют матом, а не асфальтом.

— Родина. Еду я по родине. Пусть зовут уродиной, А она мне нравится, Хоть и не красавица…

Не Юрий Шевчук из «ДДТ» пел, горланил полковник Брехт. Сидел за рулём своего зелёного «Мерседеса» и орал на всю Житомирскую область. И в ноты явно не попадал, не «пивец».

— К сволочи доверчива, Ну, а к нам — тра-ля-ля-ля… — Всё, дальше не помнил. Там дальше махровая антисоветчина. Вообще, писать песни про политику не нужно было Шевчуку. Есть же у него песни, про осень, про дождь. Хорошие песни, нет, вечно их, этих интеллигентов, тянет правительство и страну охаять.

Перебрались через границу спокойно, даже не заметили, где Польша кончается и СССР начинается. Шутка. Как тут не заметишь?! Когда купаться в холодной, ноги сводящей, воде пришлось. Острогин согласился помочь переправиться через границу. Сначала целых десять секунд отнекивался, а потом снова врезал леща проговорившемуся Яшке и степенно кивнул, поможем, мол.

Яшка сказал, что брод через Вилию есть, там всего полметра глубины. Оказалось чуток больше. С метр, потому пришлось «Мерседес», на всякий случай разгрузить, всё же в багажнике картины и переносить их на руках. Ширина речки метров пятнадцать. Пока Иван Яковлевич шёл по пояс в ледяной воде, то всех Верещагиных с Райхами и Айвазовскими проклял. Ноги сводило болью. И не ноги тоже. Вышел, разделся и стал на глазах у, отвернувшейся, через минуту, и покрасневшей, Малгожаты, прыгать, как павиан, надеясь согреться. Потом догадался взять спирта из фляги, заправленной ещё при ремонте рентгеновского аппарата, и растереться. Полегчало, и вроде не простыл. Зато несло от него сейчас спиртом, словно неделю гулеванил. Любой гаишник остановит и потребует дохнуть.

Хорошо, что нет гаишников. Так-то есть. Не сильно давно создали это подразделение. (Госавтоинспекция НКВД создана 3 июля 1936 года, когда СНК СССР утвердил постановлением № 1182 «Положение о Государственной автомобильной инспекции Главного управления рабоче-крестьянской милиции НКВД СССР»).

Брехт даже видел их несколько раз в Хабаровске и Владивостоке. Выбрали им для петлиц и знаков различия интересные цвета. Петлицы салатного цвета, а шпалы и кубари разные — синего. Выглядит это необычно и немного опереточно, словно смотришь американский фильм про наших военных. Вечно переврут все цвета и знаки различия. И в титрах же написано, что консультант был. Там, в Америке, миллион выходцев из СССР, неужели нельзя подойти к любому и спросить, а как выглядят погоны майора, там, авиации, к примеру. Нет, такого нагородят, хоть плачь, хоть смейся. Вот такие зелёные петлицы обязательно вместо погон вставят в свой боевик.

Ехали уже второй день. В города старались не заезжать. Там, сто процентов, найдётся гаишник, а по сельским дорогам едет себе колонна из трёх машин и едет. Ну, прикопаться есть к чему. Иностранные номера сняли и теперь машины, вообще, без номеров. А тёмно-зелёный «Мерседес 500к» хоть с номерами, хоть без номеров, сразу в глаза бросается. Единственный в СССР. Штучная вещь, с тысячу всего изготовили работящие немецкие парни.

За первый день к обеду добрались по сельским дорогам до Бердичева. Карту вёрстку или автомобильных дорог в СССР не купишь. Гораздо позже появятся, а вёрстки будут под запретом до самой перестройки. Потому ехали по наитию. Нужно на восток. Компас есть, и где встаёт солнце видно. Ну, ещё время от времени Брехт из машины вылезал и прохожих расспрашивал. Форму польскую выкинули, как только границу проехали, и все иностранные документы тоже, оставили только интербригадовские испанские. Тоже так себе прикрытие. До первой проверки, любой милиционер остановит и в НКВД сдаст.

В Бердичев тоже не поехали. Спросили у железнодорожника на лисапеде по пыльной дороге катящего, как проехать на Киев.

Руками развёл. Далеко это товарищи. А до Белой Церкви? Да, хто его знает. Тудысь. Кудысь — тудысь? Махнул рукой на восток. Как там — «Мистер очевидность».

— А до куда вы дорогу, дорогой товарищ, знаете? — почесал репу полковник.

— А до Махновки. Ось за мной езжайте. — И уже катить дальше собрался

— Стоять. Вы серьёзно, товарищ, за вами? Вы поедете с какой скоростью, стесняюсь спросить? — придержал прыткого мужичка Брехт за сидение его раритетного велосипеда.

— Швыдко. Ну, не хотите за мной, то вот по сей дороге и езжайте. Километров пятнадцать. А там спросите, в Махновке. Про Кыюв …

Поехали, даже если не туда этот язык заведёт, ну, в смысле: «язык до Киева доведёт», то пятнадцать километров не сильно и много, всегда вернуться можно. Брехта, правда, название смутило. «Махновка», в честь батьки Махно? И не переименовали. Странно.

Железнодорожный язык не подвёл. Спросили в Махновке про Белую Церковь у другого велосипедиста. Агрономом оказался и подробно описал, как добраться до Белой Церкви. И даже приблизительное расстояние назвал — вёрст сто — стописят.

Да, зря Иван Яковлевич польские дороги хаял. Там хоть изредка нормальные участки попадаются. На Украйне милой такое ощущение, что танковые колонные всё время ездят и перепахивают дороги, к войне страну готовят, чтобы враги на своей европейской технике никуда не уехали. Легче рядом по целине или по полю ехать. Тем не менее, уже в темноте добрались до Белой Церкви, и, как уже привыкли, остановились на берегу реки Рось в лесочке. Не стали искушать судьбу и гостиницу искать в самом городе. В Киеве у Ивана Яковлевича имелось дело. Двойное убийство, которое, как ему казалось, изменит судьбу всего мира, а уж СССР точно.

Событие тридцать пятое

— А почему генерал на памятнике изображён в такой странной нелепой позе?

— Он должен был быть на коне — но у муниципалитета денег на фигуру коня не хватило…

Чем ближе был Киев, тем всё больше сомневался Брехт в том, что затеял. Никакого гуманизма. Даже наоборот.

Так рассуждал. Был себе сволочь сволочью Свердлов, пробы ставить некуда, и Сталин бы его в период борьбы за власть схарчил и объявил врагом народа. Но заболел, кажется, и умер, не дожив до чисток и репрессий, и вдруг оказался преданным борцом и истинным ленинцем, и даже несколько городов в его честь назвали и область самую промышленную в СССР. Героем революции стал. Про детоубийство и прочие его деяния забыли.

Дальше пойдём. Был посредственный руководитель в Ленинграде. Киров. Ходил по бабам, и помер от руки мужа рогоносца. Но помер. И тоже сразу героем стал и истинным ленинцем и тоже целую область переименовали в честь хренового руководителя и бабника. Козла, в общем. Только область назвали Кировской, а не козлиной.

Есть ещё примеры? Ну, почти похоже с Фрунзе. Кто его знает, что бы случилось, не помри он на операционном столе. Ввязался бы в политические игры и помер бы не героем революции, а врагом народа.

Есть прямо замечательный пример. Котовский. Убит в 1925 году помощником Мишки Япончика, неким Майорчиком. Дело тёмное. Скорее всего, или кого-то прикрывал Майорчик, или чью-то команду выполнял. Не в нем суть. Суть в Котовском. Никто же не знает, что в СССР Мавзолея было два. В первом Ленин лежал в Москве (да сейчас лежит), а во втором Котовский в Котовском. Одни и те же люди занимались бальзамацией и проектировали Мавзолей.

К счастью или несчастью, но румыны, захватив Котовск, мавзолей разрушили, над телом надругались и захоронили в общей могиле.

Не конец истории. В 1965 году мавзолей Котовского восстановили, чуть, правда, уменьшив, и спасённые людьми останки вновь положили в гроб с окошечком и он просуществовал до 2016 года, с доступом туда, стоит и сейчас, но внутрь уже никого не пускают. А тело так и лежит в цинковом гробу. Не могут похоронить легендарного героя Гражданской войны. А останься жив и разделил бы судьбу Якира, Уборевича, Егорова, Блюхера, Тухачевского и прочих героев Гражданской войны.

И вывод. Ну, убьёт он Хрущёва с женой, и тот станет верным ленинцем и Киев переименуют в Хрущёвск. Хрень же полная.

Вёл Иван Яковлевич «Мерседес» по цветущей Украине и взвешивал за и против.

Чего плохого сделал Хрущёв. Да, просто до фига. Разгромил артели и навсегда создал проблему с ширпотребом. Разгромил приусадебные хозяйства и завалил крестьян такими налогами на личное хозяйство, что люди вырубали у себя плодовые деревья и резали скотину. И чего добился? Навсегда создал дефицит продовольствия.

Целина? Да, вбухало государство астрономические суммы, и большую часть этих денег в никуда. Разорили Нечерноземье. Те же деньги вложенные в РСФСР принесли бы гораздо больше зерна. Обрёк миллионы русских и украинцев на жизнь в безводном Казахстане. До сих пор некоторые уехать не могут.

А кукуруза, бездумная. Ведь сделай то же самое, посоветовавшись с практиками, и принёс бы стране огромную пользу, сначала бы вывели или привезли из других стран более морозостойкие сорта, построй сначала, силосохранилища, нет, сначала всю страну нужно засадить этой кукурузой, а потом разбираться, и что теперь делать. Ну, и Карибский кризис. Недожал.

Ах, да, один из самых главных просчётов. Прекратил воплощения в жизнь Сталинского плана преобразования природы. Создание лесопосадок и искусственных водоёмов.

Ссора с Мао просто катастрофический просчёт.

А теперь вишенка на торте, жена была связана с ОУН и пилили, и пилила мужа, и тот амнистировал всех Бандеровцев. Ведь сделай наоборот. Запрети выпускать их из лагерей, как оттрубил двадцать пять, на тебе ещё добавка пятёрочка, потом ещё. Не один не должен был вернуться. И самое главное, начать уничтожение физическое священников католических и греко-католических на Украине. Только Православная церковь и всех, кто начнёт собираться по подвалам и молиться там — на Колыму, в Казахстан. Причём, ни в коем случае не компактно. Одна семья — одна деревня. И раз уж начал бороться со всем Сталинским, то признай главную ошибку Сталина — насильственную украинизацию русского населения. Отмени это всё. Вернись к тому украинскому языку, который был до 1917 года. Не надо туда выдуманных слов и польских с чешскими добавлять, наоборот, слова с сомнительной, так сказать, родословной замени на русские и команду в Киев дай — тысячу слов украинских в год менять на русские в словарях. Десять лет и единый народ получится с одним языком, каким раньше и был. Двадцать лет, то есть, смена поколений, и никто не вспомнит, про украинский язык. И не было бы ни какого Майдана. И всего, что последовало за ним.

До хрена и больше костяшек на счётах, чтобы грохнуть и не одного, а с женой националисткой. А ребёнка пусть Сталин усыновит.

Есть и плюсы. Как не быть. Он прекратил репрессии. Он поднял Целину и накормил, наконец, народ хлебом. Он провёл первую правильную денежную реформу. Он начал массово строить дешёвое жильё. При нём запустили в космос Гагарина. При нём стало бесплатным высшее образование и среднее в старших классах. И именно он первым и последним, дал пощёчину американцам, они же убрали ракеты из Турции. И испугались до усрачки «Кузькиной матери». А если Кеннеди грохнули по его команде, то и вообще замечательно. Врагов, особенно умных нужно уничтожать.

Вот ехал и думал. Убивать семейство Хрущёвых или нет. Есть ещё несколько десятков километров на «подумать». Главное, ещё ведь и остаться неузнанным и непойманным. Так как, есть цель не менее значимая, а может даже и более и находится она в Харькове. Мальчик. Дитё.

Событие тридцать шестое

Коммунизм ещё не наступил, а денег уже нет.

В Киеве сняли дом на окраине. С деньгами туго. В смысле, вообще, нет ни копейки. Потому, договорились на две недели, за ящик тушёнки. Сам дом небольшой, ну, разместятся как-нибудь. Пока Брехта не будет. Главное, что вокруг дома высоченный забор и там ещё навес есть, можно все три машины загнать под него, тряпками «Мерседес» ещё прикрыть, чтобы даже случайные любопытные прохожие не разглядели чуду зелёную. Сначала, всё оставили в роще неподалёку от Киева, а Брехт на попутке доехал до города и снял дом, а потом только рано утром, в четыре часа, перегнали туда машины. Пока Иван Яковлевич всё это проделывал, то думу думать не переставал. Всё соизмерял плюсы и минусы ликвидации Хрущёва. Пока работает человек … Даже не так. Хрущёв пока исполняет только обязанности Первого секретаря ЦК компартии Украины. Предшественника — Косиора вызвали в Москву и поставили главой Советского контрольного управления. Косиора скоро расстреляют, а Никиту Сергеевича утвердят в должности, и он начнёт чистить КПб и руководство Украины. Плохо это или хорошо, кто знает. Может там Косиор за десять лет националистов кубло вырастил. Хотя — поляк. Вообще, довольно смешно. Поляк десять лет руководил Украиной.

Словом, думал — думал полковник и решил пока чету Хрущёвых не трогать. Первый вред стране … Настоящий вред, этот товарищ нанесёт в 1942 году. Во время неподготовленного наступления на Харьков. Есть время. За четыре года многое может измениться. Не хотелось из Никиты Сергеевича делать мученика и героя ленинца.

Гораздо важнее ликвидировать будущего врага СССР, а потом и России в Харькове. Вот, туда Иван Яковлевич и собирался. Денег нет, как доехать, да и испанский паспорт в СССР в 1938 года так себе прикрытие. Он хоть и синий, но это скорее красная тряпка, чем документ. Да даже отметки о пересечение границы в нём нет. Так, что лучше вообще путешествовать без паспорта, чем с таким. Но ладно паспорт, в поезда, электрички и на автобусы паспортов не надо, но вот деньги-то ещё никто не отменял. Хрущёв даже ещё не объявил, что коммунизм построят к 1980 году.

Пришлось прогуляться до ломбарда и заложить один из серебряных столовых наборов. Тот, который неполный. Порастеряли предыдущие хозяева ложки вилки. Или вот так же по необходимости закладывали кусочками. Германия после войны Первой мировой тоже десятилетие из нищеты выкарабкивалась.

Купил билет на поезд на вырученные деньги Брехт, потом обошёл коммерческие магазины и рынки, затарился на две недели продуктами и притащил в их домик. Не есть же одну гречке с тушёнкой. Вкусно, но не три же недели подряд. Эту интернациональную компанию выпускать на улицу без знания языка и документов не лучшая затея. Продуктов купил, и словарь опять им выдал. Ну, типа: «Выучить от сих, до сих. Приеду, спрошу». Как с понимающих.

Харьков встретил утром ярким солнцем и ароматом цветущий деревьев. Прямо идёшь по городу, а он весь в цветущих яблонях и грушах. Бело-розовые лепестки груш уже даже опадать начали, осыпаясь с огромных деревьев снегопадом настоящим. Бедные дворники.

Мальчику, которого надо убить в этом цветущем городе исполнилось всего десять лет. Ничего плохого пока никому не сделал. Ну, это пока. Столько вреда принесёт, что мало не покажется. Брехт точное время не знал, но со дня на день, должен вместе с родителями уехать в Канаду. Надо успеть разобраться с ним.

Потому сразу, как сошёл с поезда, Иван Яковлевич направился в польское консульство в Харькове на улице Ольминского. Нет, улицу, конечно не знал. Потому маленькая заминка была, но точно знал, что именно в консульстве живёт. Потому подошёл к справочной, заплатил рубль и узнал, где находится Консульство Республики Польша. Там и сказали: «На улице Ольминского дом 16» (в 2015 году была переименована в улицу Максимилиановская). Заодно поинтересовался у девушки в красной косынке, а кто такой Ольминский. Не пришлось ещё рубль платить, так, покачав головой, сказала. Осуждающе головкой красной симпатишной покачала.

— Стыдно товарищ, не знать про товарища Ольминского. Михаил Степанович Ольминский — это видный деятель революционного — народовольческого и большевистского движения в России, известный историк. Жил здесь в Харькове. А потом в Москву уехал. Помер недавно, вечная ему память.

Ну, Ольминского, так Ольминского. «Значит, нам туда дорога».

Глава 13

Событие тридцать седьмое

Объявление:

"Найдена девочка. Зовут Маша. Умеет всё. К горшку приучена. Отдам в хорошие руки." Медведь

Два дня наблюдения за консульством Польши дало необычные результаты. Прямо самому не верилось. Его никто не охранял. Днём стоял милиционер или двое, наверное, один то обедал, то завтракал, то ужинал, ну, по очереди, так что по двое редко стояли, а начиная с семи часов вечера, наши милиционеры уходили, а их охранники не появлялись. Консульство — это не очень большой двухэтажный дом. Работает в нём шесть человек, ну и несколько жён работников и трое детей. Один из них и станет в будущем идеологом борьбы с СССР. Мальчика Брехт опознал — лисья такая мордочка. Впрочем, отец вообще был похож на Бжезинского, того, которого Брехт и запомнил. Ну, а почему бы Бжезинскому не быть похожим на Бжезинского. Десятилетний Збигнев Казимеж спокойно выходил и входил в калитку консульства. Наверное, в школе учился, хотя, можно усомниться в этих выводах, Брехт за ним ни разу не проследил, следил за родителями. Вот те выходили за два дня в город всего один раз, точнее не выходили, а выезжали на Volkswagen. Это был двухдверный «жук» V1. Коробчонка, не сильно поляки расщедрились на представительский автомобиль для консульства. Батяньку, как подслушал Иван Яковлевич, разговор дипломата с шофёром, звали Тадеуш. Генеральный консул Польши — Тадеуш Бжезинский. Насколько понял Брехт разговор, именно об отъезде семейства в Канаду Тадеуш и разговаривал с шофёром. То есть, успел вовремя, и нужно спешить, а то уедет, и в Канаде Збигнева достать будет гораздо сложнее.

На руку играло то, что трое сотрудников семейных всего и жили в Консульстве, остальных вечером развозил фольксваген, надо полагать, они снимали жильё в городе. По прикидкам Брехта выходило, что ночью в консульстве остаётся всего шесть взрослых и трое детей. Две маленькие совсем девочки и вот этот искомый товарищ — Збигнев Казимеж.

Ночью полковник кемарил на подоконнике в подъезде соседнего дома, из которого под острым углом хоть и плохо, но виден был вход в консульство. Вот в полусне он и осознал, что план «А» никуда не годится. Убийство консула — почти что казус бели. Зачем СССР сейчас эта неприятность? Убийство сына консула, ничем не лучше. И что же делать? А есть вариант!!! И он сразу двух зайцев убивает. Не сильно поссорит Польшу с СССР, и к тому же нанесёт серьёзный вред тем членам ОУН, которых не взорвал он во Львове, и которых не разбомбили немцы в Кельце. С утра третьего дня пребывания в Харькове Брехт стал готовиться к осуществлению плана «Б». Сходил в магазин книжный и купил ручку, флакончик чернил и ученическую тетрадку. Написал на ней текст послания и понял, что он Семён Семёнович Горбунков. Нельзя, чтобы послание было написано по-русски. Должно быть, ну украинском языке, на мове. И не на суржике, а на настоящем заподенском.

— Будем искать, — сказал сам себе Семён Семеныч и пошёл на поиски носителя. Где люди больше всего разговаривают? Понятно, на рынке, туда на трамвае и проехался. Ходил по рядам, купил несколько пирожков, С мясом не брал, кто его знает какую кошку или крысу там подсунут, взял с рисом и яйцом и с картошкой. Тут уже левых продуктов не подсунешь. Искомого индивида нашёл, совершая второй круг. Мужик был в вышиванке и кургузом коротком пиджачке мятом. Торговал он поделками из дерева. Красивые лошадки, медведи, не прямо уж скульптор, но и не криворукий кустарь одиночка. Медведи, так вообще очень неплохо получились, Брехт даже купил одну такую композицию себе. Медведица шла на четырёх лапах, а медвежонок перед ней на задние встал. Неплохой подарок его малышне.

Мужичок говорил на русском очень плохо и то и дело вставлял целые фразы на украинском, причём непонятные, а значит, он точно с Западной Украины. Как попал не интересно, есть и это главное.

— Дело есть на сто рублей, — поманил мастера Брехт, рассчитываясь за медвежью парочку.

— Шось зробити треба? — приблизил голову кустарь.

— Нет, я от Мельника, мне нужно перевести на настоящий украинский одну записку.

— Шо, за Мельник? Не знаю я ни яких Мельников.

— Ну, не знаешь и не надо. Мне нужно перевести записку, даю сто рублей, — не стал напрягать мастера Иван Яковлевич.

— Яка примітка, покажіть мені?

Брехт сунул ему тетрадку. Рисковал. Почему решил, что это обязательно должен был быть один из сподвижников Степана Бандеры и Шухевича. Может, интуиция? Но рискнул.

По мере чтения лицо торговца медведями и лошадьми деревянными мрачнело, желваки заходили на скулах.

— Це правда? — злой такой взгляд стал.

— Правда. — Почти. Все же мертвы, и месть будет, почему же не правда.

— А Мельник Андрей Атанасович жив? Чи ни?

— Жив, дело мне одно поручил. Нужно вырезать польское консульство в Харькове, как месть за наших хлопцев, — сам себе бы не поверил. По-русски говорит, украинского не знает — и его отправили на мстю.

— Я теж піду! (Я тоже пойду!) — взял карандаш, который ему Брехт протянул, химический, и стал, пачкая губы синим, переводить. Бубня что-то про себя. Иван Яковлевич облегчённо выдохнул.

— В восемь вечера на улице Ольминского, дом 16. Знаешь где? Работать будем ножами. Выстрелы услышат в соседних домах и милицию вызовут. Надо всё сделать по-тихому. — Предупредил Брехт свалившегося на него напарника. Повезло. О таком даже и мечтать не мог. Вдвоём всяко сподручнее.

Событие тридцать восьмое

"Ты можешь больше" прочитал я в спортивном паблике, и съел ещё один пирожок.

Хотела сегодня купить себе колечко с бриллиантом. Посчитала деньги… хватило на пирожок с повидлом.

С ножом там придёт Панас (Так звали резчика по дереву.) или без, но с пистолетом, без разницы. Да хоть с чем, хоть с обрезом или Томми-Ганом, Брехт точно взял с собой трофейный «Люгер» артиллерийский и трофейный же револьвер. Пуля из револьвера предназначалась Панасу. План был такой. Вырезают ножами шестерых взрослых обитателей консульства польского, потом Брехт, должен умудриться застрелить Панаса из револьвера и вложить его в руку одного из мужчин.

Вот дальше — сложнее, нужно забрать с собой десятилетнего мальчика Збигнева Казимежа, завести консульский «Жук» и на нём увезти и свою тушку и, скорее всего, связанного, чтобы не убежал, мальчишку в Киев. Там быстренько перегрузить его в «Мерседес» и на полном ходу со всевозможной скоростью гнать в Москву. По времени получалось, будет в столице шестого мая, и это нормальная дата, как раз бьётся со справкой польского врача. Двадцать девятого он выписывается из больницы и за семь дней добирается до столицы. Всё сходится.

Брехт, пришёл к консульству сразу после обеда и занял свое излюбленное наблюдательное место на чердаке того здания, почти напротив шестнадцатого дома, в подъезде которого он провёл две ночи. Как он и предполагал, Панас появился задолго до назначенного времени. И был он не один. Сразу полковник не обратил на второго мужика внимание. Панас прошёл мимо консульства несколько раз туда-сюда. Время ещё было дневное и у калитки, что вела в небольшой дворик, в котором сейчас и припаркован был "Фольксваген", стояли два милиционера. Люди заходили и выходили. Уж какие могут быть дела у советских граждан к дипломатам воюющей сейчас Польши, Брехт не ведал. Только одно на ум приходило, у наших с той стороны могут быть родственники, хотят съездить в гости? Так война. Забрать сюда в СССР родичей, ну, тоже проблематично. Письмо передать или просто узнать, жив или нет — запрос сделать? Если только. Наблюдая за входящими и выходящими гражданами, Брехт и обратил внимание на второго мужика в пиджаке. Тот делал вид, что направляется к консульству, но всякий раз проходил мимо. Потом то же самое проделывал с противоположной стороны, а ещё один раз неизвестный прошёл мимо Панаса и кивнул ему головой. Не поздоровался, а что-то подтверждая.

Ну, ожидаемо. Панас ему поверил, но решил подстраховаться. Нужно быть осторожным и если этот второй боевик Провода не пойдёт с ними в здание, то прорываться назад придётся с боем. После пяти оба дядечки хождение по улице имени товарища Ольминского Михаила Степановича — самого видного деятеля революционного — народовольческого и большевистского движения в России прекратили и исчезли. Ближе к восьми Иван Яковлевич наблюдательный пункт покинул, спустился и прошёл в булочную, что находилась в трёх домах от консульства. Купил свежей выпечки круглый каравай и приевшиеся уже за три дня пирожки с морковкой. Были ещё и с ливером, но бережённого бог бережёт, ему сейчас только пищевого отравления и не хватало. Ещё были ватрушки с повидлом, но их почти сразу разбирали. Очереди в магазине почти не было. Он был коммерческим и булка хлеба стоила десять рублей, а небольшой пирожок рубль. На зарплату, скажем, токаря в двести рублей, брать каждый день десяток пирожков сильно не разгонишься, быстро оскомину набьёшь. У Ивана Яковлевича деньги пока были, а вот суп себе готовить в подъезде или тем паче на чердаке, возможности, точно не было. Питался хлебом и пирожками всухомятку.

Уминая сладковатые и жирные пирожки, прямо масло сочилось по пальцам, Иван Яковлевич и сам прогулялся вдоль улицы Ольминского из конца в конец, да из начала, да в наконечники. Тихо. Не в смысле звуков нет, звуки есть. Облавы нет, милиционеров всяких с НКВДшниками. Милиционеры, охранявшие консульство, ушли. Мальчишки в войнушку играют, девчонки прыгают через скакалку. Мамаши с первобытными низкими колясками вышли на прогулки с малышами. И как палочка выручалочка горланит на столбе репродуктор, марши революционные распевая. Даже если выстрелить из револьвера или «Люгера», то вот тут в двадцати метрах от консульства уже ничего не будет слышно.

— Ось и мы. Це Микола, — тронул его подкравшийся почти незаметно сзади Панас. На самом деле, Брехт их метров за пять почувствовал, но оборачиваться не стал и вздрогнул, словно испугался.

— Уф, злякался! Бисови диты! — специально фразу заготовил.

Потом повернулся и спокойно протянул руку Миколе.

— Олег Кошевой.

— Чи є знак дзвінка? (Позывной есть?) — прищурился Микола.

— Капловухий (Лопоухий), — это его так один раз Марыся обозвала — жена Яшки Острогина, что от бати регулярно подзатыльники получал.

— Похож. — Перешёл на русский Микола. — На подмогу я, поквитаться за хлопцев. Панас говорив, шо три семьи, у трёх сподручнее.

— Да. Так лучше. Там девочки у двух семей маленькие, их не трогайте, мы же не звери, мы отомстить пришли и напомнить ляхам, что мы живы. — Кто их знает, вернее наоборот, был уверен, что не предупреди, не дрогнет рука у братьев, убьют малышек.

— Як скажешь. Пидемо? — Панас кивнул на здание консульства.

— Пошли. Жилые помещения на другом поверхе. — Тоже специально фразу заготовил. — Пошли.

Событие тридцать девятое

Враги всегда говорят правду, друзья — никогда.

Цицерон

Подсматривая два дня за обитателями консульства, Иван Яковлевич привычки этих обитателей почти выучил. В восемь часов вечера старший Бжезинский выходил и лично запирал калитку на ключ. Не прямо до секунды, не педант, плюс минус несколько минут. Именно на это время и для этого действия налёт и был на восемь вечера назначен. Они втроём встали у небольшого тополя пирамидального в десяти метрах от калитки, скорее психологический барьер создающей. Тонкие прутья на приличном расстоянии друг от друга. Ребёнок и пролезть может.

Тадеуш Бжезинский не подвёл, он минут в пять минут девятого вышел на крыльцо здания, и, обозрев, лисьим своим личиком поводя туда-сюда, окрестности, достал пачку сигарет. Закурил неспешно, сделал три затяжки и стал спускаться со ступенек.

— Пора! — Брехт дёрнул за рукав докуривающего цигарку Панаса.

Не дожидаясь националистов, Брехт быстро прошагал эти десять метров, но не бегом, чтобы не привлечь внимания к себе прохожих и всякой разной гуляющей публики. Встретились у калитки. Тадеуш доставал одной рукой ключ из кармана штанов, а другой закидывал едва до половины выкуренную сигарету в урну.

— Пан Бжезинский! — Брехт отсалютовал ему по-польски, двумя пальцами.

— Tak, z kim mam zaszczyt rozmawiać? (Да, с кем имею честь разговаривать?)

— Меня бог послал, не терпится ему с тобой пан Бжезинский увидеться, — Брехт, распахнул калитку и, достав из кармана куртки стилет, всадил его точно в сердце поляка. Слава богу, в ребро не попал. После этого резко зашагнул за консула и, подхватив тело падающее, под мышки, потащил за машину. Там с улицы из-за самой машины и кустов сирени ничего не видно. Специально сзади взял, чтобы в крови не испачкаться. Положив Тадеуша на брусчатку, Иван Яковлевич подобрал ключ от калитки, который выронил отец одного из главных русофобов мира и, пропустив в неё националистов, запер на ключ, не вынимая его из замочной скважины, при отступлении, может быть, дорога каждая секунда будет.

— Быстро! Детей не трогайте, — напомнил Иван Яковлевич братьям по Проводу и взбежал на крыльцо. Осмотрели первый этаж. Шесть дверей и небольшой холл. Всё пусто, а вот со второго этажа здания доносились голоса. ОУНовцы, пока Брехт осматривал первый этаж, поднялись, перепрыгивая через триступеньки, на второй. Там раздались крики, взвизгнула женщина, громко заплакал ребёнок. Брехт специально выждал ещё минутку, достал из кармана и «Парабеллум» и револьвер и пошёл наверх. Там брат Микола вытаскивал из одной квартиры, что ли, упирающую и орущую женщину, а брат Панас сдирал серёжки с другой уже убитой женщины. В коридоре общем на паркетном полу лежало три трупа. И старший Бжезинский — четыре, и та женщина, что тащил за волосы Микола. — пять. Должен быть ещё один человек. Ага, одного мужчины не хватает. Тот как раз выскочил в коридор вслед за Миколой, который в этот момент перерезал горло женщине. Всё. Пора. Брехт направил револьвер на мужчину. Бах. Сухо щёлкнул игрушечный по сравнению с «Люгером» револьверчик. Бах. Бах. И в головах повёрнутых к нему затылками ОУНовцев образовалось по одному лишнему отверстию.

Иван Яковлевич вложил револьвер в руку мужчине, которого застрелил, и проверил карманы у националистов. Точно такой же револьвер оказался у Миколы. У Панаса, был «Вальтер», который полицейский — маленький. «Вальтер» полковник сунул в карман, а револьвер вложил в руку Миколы. Потом чуть передвинул тела украинцев, чтобы было понятно, почему у них дырки лишние в затылке.

Ну, теперь, главное, за чем вся эта операция и затевалась. А нет, ещё есть момент. Иван Яковлевич сорвал с женщины с перерезанным горлом серьги и вложил их в руку Панаса. Ну, пришли ребята отомстить, а заодно решили пограбить, но тут один из поляков, получив пулю, не умер сразу, успел сделать два выстрела и покарать ОУНовцев. Брехт оглядел поле боя. Ну, не криминалист. Да и дадут ли здесь поляки нашим криминалистам работать? Вопрос. Он достал письмо, в котором говорилось, что это месть Провода за убитых во Львове лидеров ОУН и положил его на грудь полного мужчины, тоже с перерезанным горлом.

Ну, вот, а теперь главное, нужно вывезти с собой Збигнева. Из одной комнаты доносился детский плачь, явно девочка. Брехт заглянул во вторую дверь, там сидела на ковре и играла с куклой совсем кроха, года два девочка. Ну, осталось только одно место, где может быть Збигнев.

— Эй, Збигнев, — Брехт зашёл в квартиру консула. А ничего так люди живут. Вазочки всякие, картины на стенах, комод резной. Мальчик сидел, сжавшись в комочек, за этим комодом.

— Збигнев, я — друг. — Не стал даже пытаться говорить это на польском, хоть и выучил фразу, которую ему Малгожата на листке написала. Раз мальчик ходит в школу, то русский знает, тем более, он тут всю жизнь в Харькове провёл.

Десятилетний пацан попытался убежать в следующую комнату.

— Збигнев нужно срочно уходить! Твоих родителей убили украинские националисты. Они сейчас вернутся и убьют нас, нужно быстрее уходить! — Брехт пошёл за мальчиком. Тот забрался с ногами в кресло большое и заплакал.

— Збигнев. Тут опасно оставаться, они в любой момент вернутся. Я — друг. Убил двоих националистов, но опоздал, они уже убили всех взрослых, Сейчас может подойти к ним помощь, давай, уходим быстрее.

— А мама? — мальчик вскочил с кресла и, заплакав навзрыд, прижался к Брехту.

Тяжело. Зато он воспитает мальчика патриотом СССР и люто ненавидящим украинских националистов. А ведь это умнейший человек двадцатого века. Одним врагом у СССР меньше будет и одним защитником больше.

Глава 14

Событие сороковое

— Нет ли у Вас чего-нибудь по психологии воспитания детей от 5 до 12 лет?

— Ремень солдатский, кожаный в хорошем состоянии.

Дорогу от Харькова до Киева Брехт помнил плохо. Словно робот сидел за рулём. Две бессонные почти ночи и три дня напряжения нервного при подготовке к убийству шестерых, в общем-то, ни в чём неповинных людей, все чувства притупили. Збигнев сидел, сжавшись в комочек, на заднем сидении «Жука» и молчал. Отъехав километров на пятьдесят от города, Иван Яковлевич загнал «Фольксваген» в рощицу и остановил. Ловил себя несколько раз на том, что просто сейчас отрубится. Засыпал. Тряс тогда головой, сны вытряхивая из ушей, щипал за мочку уха капловухого, но помогало это на пару всего минут. Нужно было выспаться. Как Штирлицу, прямо за рулём. Аж в ушах освободившихся слышал голос Капеляна Ефима Захаровича: «Ровно через пятнадцать минут Штирлиц проснётся». Не надо нам пятнадцати, нужно часиков пять. Ночью на этой таратайке в канаву угодить можно. Нужно дождаться пока рассветёт и ехать часов до восьми, а потом опять забуриться в рощицу и переждать день. СССР это не Польша, он ни с кем не воюет, а значит, все силы НКВД и милиции будут брошены на поиски «Жука» и мальчика. И если бы искал Брехт, то основным направлением поиска назвал бы западное. И именно на запад он сейчас и направлялся.

Хотел даже, бросить машину и на какой-нибудь станции небольшой сесть в поезд до Киева, но передумал. Две причины. На машине, в случае чего, можно оторваться, по сравнению с советскими машинами «Фольксваген» на порядок надёжней и быстрее. А преследователи могут быть либо на Эмках, либо на ГАЗ. С «Жуком» им не тягаться. А в поезде, зайдут милиционеры в вагон с двух сторон и всё. Только бой принимать. Даже если и положит их, а потом куда, дёргать стоп-кран и уходить полями? С десятилетним мальчиком квёлым на руках. Ну, нет, такой хоккей нам не нужен.

Был и второй аргумент за автомобильную поездку в столицу братской Украины. А нет, пока — нашей Украины. Этот аргумент называется жаба. Людей не переделать, какими стали годам к восемнадцати, таким и проживут всю жизнь. Зря исправительные учреждения так называются. Никого там не исправляют, так, изолируют от общества, ну или общество на время избавляют от преступников.

Жаба проснулась в Брехте неожиданно, раньше, ну, в смысле, в той жизни, за собой такого не замечал. Нет, монетки коллекционировал и марки в детстве, но хапугой не был, тем более чужого. А тут, с попаданием в тело Штелле, прямо как наваждение нашло. Всё, что плохо лежит нужно затащить в свой удел. Прямо князь Гвидон. Оправдывал себя тем, что не ворует же. Это трофеи, а: «Что с бою взято, то свято». И речь же не о выбитых у побеждённого убитого противника золотых зубах, не о снятых с него мёртвого подштанников. Хотя, про подштанники вопрос, сколько раз форму снимали с убитых. Так для дела, а не для наживы. Ладно. Простим себе … Мародёр — паршивенько звучит. В самом слове «Мародёр» заложен негативный посыл — «дерёт мор». Стервятник, мать его. Интересно, а почему тогда мародёр, а не мородёр? Сам себя, естественно, оправдаешь. Форму снимали, не для обогащения, для маскировки. А когда разутый солдат снимает с убитого им врага сапоги? Он хуже будет воевать без сапог, ноги обморозит. Вообще не сможет воевать. Васков из «А зори здесь тихие» — мародёр? Ботинки для Четвертак снял с немца, автомат приватизировал. Херня всё это. На войне, как на войне. Другие законы.

Всё, оправдал себя. Теперь про жабу. Брехт взял Збигнева за руку и повёл в коридор, когда взгляд зацепился за какой-то беспорядок в ухоженной квартирке консула. Что-то остановило. Твою же налево! Сейф огромный полуоткрытый стоит около дивана, на котором сидел мальчик. Получается, эта комната — кабинет Тадеуша Бжезинского. Ну, и дальше. Он — консул и в сейфе могут быть секретные документы, которые заинтересуют НКВД. Не смог мимо пройти, посадил пацана на диван назад, и заглянул в бронированное нутро монстра.

Полно бумаг. Мешок нужен. Окинул взглядом комнату. Стоять, бояться. Ещё ведь и одежду пацану надо, весна на дворе, не лето, а он в рубашонке тоненькой. Тут два мешка надо. А вот и мешок — в нижнем отделение стального ящика. Полковник его вытащил, думал уже туда бумаги пихать и заглянул … Ох, ёшки-матрёшки! Там были деньги. Полмешка денег. Советских. И вполне себе крупные купюры, рублей не наблюдалось. Тут несколько сот тысяч рублей. Гады поляки, каких-то осведомителей прикармливали, предателей. Правильно они их с братьями ликвидировали.

Ещё не все подарки. Когда Брехт все бумаги из верхнего отделения сейфа в джутовый мешок с деньгами запихал, то обнаружилась коробочка деревянная резная. Ларец. Открыл полковник крышечку. Оба на, гевюр цузамен! Золото. Точнее, золотые монеты. Царские червонцы. Хотя, вон поменьше есть. Да и побольше, прямо на самом верху и совсем грандиозная монета лежит. Золотая монета (Империал) 37 рублей 50 копеек или 100 франков. У Брехта, хоть он в той жизни и неплохую коллекцию монет собрал, такой не было. Не на зарплату школьного учителя такие монетки покупать. Стоимость около полумиллиона современных дензнаков. Монета выполнена из золота 900 пробы. Лигатурный вес монеты составляет 32 с лишним грамма. Вес чистого золота 29 грамм. Диаметр 33,5 мм.

Сунул и эту коробку в мешок. Пришлось сразу вынуть. Мешок стал неподъёмным. Ладно. «Жук» утянет. Иван Яковлевич ещё раз оглядел сейф, не оставил ли чего. Может, где в уголке листочек с кодами шифровок завалялся. Нет, может, он и был, но среди бумаг, которые уже в мешке.

Пришлось два раза прогуляться мимо живописной композиции из кучи трупов до автомобиля и сгрузить добычу в багажник. Потом Иван Яковлевич прошёл в детскую. Сдёрнул с кровати простыню, и сбросал на неё, не сильно разбирая, детскую одежду из гардероба. Только пальтишко, прихватил. Спустился третий раз, еле запихал узел в багажник «Жука» и вернулся за Збигневом. Тот опять свернулся калачиком на диване и всхлипывал. Ничего. Успокоится в дороге и злее будет по отношению к украинским националистам.

Так что — аргумент, продолжать путешествие на автомобиле был железный, слишком ценный груз и его на себе не уволочёшь. Ничего, с божьей помощью доберутся.

Или коммунистам бог не помогает?

Событие сорок первое

Если вам нужно встать в 7 утра, то будильник нужно ставить не на 6:30, а на шкаф.

Иногда будильник помогает проснуться, но чаще всего — мешает спать.

Не выйдет Штирлиц из Штиглица. Проспал, проснулся только в семь часов утра. Будильник нужно с собой возить. Оглянулся, на заднем диване, почти вытянувшись, сопел укрытый двумя пальто Збигнев Казимеж Бжезинский.

Поматерился немного и, даже не сбегав в кусты, завёл мотор и тронулся, выворачивая назад из леска на дорогу. Надо надеяться, что милиционеры на работу приходят к восьми, потом оперативка, где приметы мальчика все получат, ну ладно с мальчиком, они приметы «Фольксвагена» получат.

Да, с «Жуком» беда, его среди города не спрячешь, приметная вещь. Это одна беда. Есть и вторая, неожиданная, кто бы мог подумать на этот «Жук» питался не травой, а бензином. Из плюсов то, что у Консульства он стоял полностью заправленным. Прямо под завязку, но вот теперь уже всего половина осталось. И до Киева может не хватить. От Харькова до столицы Украинской ССР можно двумя дорогами добраться. Северной, через Суммы, и южной, через Полтаву. Северная чуть длиннее, но Брехт выбрал именно её, так как она проходит через леса и рощицы всякие, а южная идёт через сплошные поля, где укрыться почти невозможно. По северной дороге получалось около пятисот километров, по южной чуть меньше, километров на пятьдесят — шестьдесят.

Volkswagen Käfer (он же «Жук»), вообще, Брехту казалось, что их начали выпускать после войны. Но раз у поляков в консульстве есть, то, значит, сколько-то машин и до войны успели сделать. Движок, судя по найденному в бардачке паспорту, полтора литра, объём бензобака сорок литров, максимальная скорость составляет 115 км/ч (71 миль в час) при расходе топлива 6,7 литра на 100 километров. Врут, как всегда. Пусть будет — 8 литров. По идее, должно хватить до Киева, но это только математика, по закону бутерброда горючее кончится посреди Киева, напротив милиции, или, тоже не лучший вариант, среди полей, где хрена лысого найдёшь, а не бензин.

Исходя из этих расчётов, Иван Яковлевич где-то по дороге надеялся подзаправиться, может, какой трактор или грузовик попадётся, уговорить водителя слить за большие деньги десяток литров, и тогда точно должно хватить. Но пока есть горючка и Брехт гнал на полной скорости по вполне приличной дороге. Грунтовка, не автобан, но и щебёнкой мелкой присыпана и грейдером, или бульдозером по ней недавно прошлись, ямы и колеи заравнивая. Наверное, Хрущёва уже заслуга. А он его грохнуть хотел. Пусть работает пока. Успеет на тот свет. Подождут черти со своей сковородой. Чугунной? Тефалевой?

Хотя, вон гуляет же полная доказательств версия в интернете, что именно гоп-компания руководимая Хрущёвым отравила Сталина. Может, грохнуть?

Гнал полковник, утопив педаль газа в пол. Сто пятнадцать немцы из пальца высосали, но восемьдесят мелкая таратайка народная давала. Брехт понимал, что при такой скорости бензин гораздо быстрее кончится, но сейчас скорость была важней. Збигнев от дикой тряски проснулся и принялся канючить, что в туалет хочет, пить хочет, есть хочет, домой хочет. Пришлось остановиться у небольшого мостка через мелкую речушку. И сам в кусты сбегал, и фляги наполнил, и умылся. Покормить было чем паренька, готовился же, пирожки покупая и хлеб. Выдал мелкому пару пирожков с морковью и пару с рисом — яйцом. Зачавкали на заднем сиденье, Брехт опять втопил газ до упора. Когда часики от Фаберже показали восемь, гонщик решил, что вот прямо сразу милиционеры облавы не организуют и продолжил гнать, легко обгоняя попутные полуторки и совсем уж редкие Эмки. В основном народ ещё на телегах передвигался и лисапедах.

В половине девятого Иван Яковлевич стал подыскивать своротку в лес. Показался указатель, что впереди какие-то Ромны. Ну, Ромны, так Ромны, а вот и лес большой впереди, туда "фольксваген" полковник и направил. Лес оказался обманчивым. Редким, и листьев ещё немного, и они не листья, а листочки, далеко просматривается. Деваться уже некуда, спустился по зеленеющей травке к реке. На указателе было написано, что река Сула. Плохо без карты. В Харькове только зашёл в здание железнодорожного вокзала Брехт и посмотрел на карту жд сообщения. Получалось, что Ромны эти как раз половина пути. Ну, и нормально, значит, как раз по темноте въедет в пригород Киева, где они дом сняли.

Вот только вопрос горючего стал ещё актуальней. Стрелка указателя сильно за половину вниз забралась.

Брехт загнал автомобиль подальше в лес и, прихватив нож, срубил насколько веточек ивы, накрыл ими Жука, осмотрел и проделал эту же работу ещё раз. Отошёл, полюбовался на дело рук своих и пошёл спать. Бжезинский младший наевшись пирожков отрубился почти сразу. Ну, надо отдать должное, пока парень ему никаких особых хлопот не доставлял, держался для человека, у которого вчера убили обоих родителей, просто замечательно.

Событие сорок второе

- Руки моей дочери просили сразу двое: инжинер и журналист.

- И кому улыбнулось счастье?

- Инженеру. Она вышла замуж за журналиста.

Всё же доехал. Доехали. Причём без всяких приключений. Заправились тоже замечательно. Проезжали поля и там стояли полуторки ГАЗ-АА и заправлялись от бензозаправщика. Вечер уже, темнеет, а люди работают. Брехт внаглую подъехал к ним и спросил, кто здесь старший. Народ обступил его машину и стал разглядывать. Старшим оказался старичок на Толстого похожий.

— Я корреспондент газеты «Известия» Сломчинский. Вот в Киев еду, не дадите мне литров десять бензину, а то боюсь, не хватит. Я заплачу.

— А что это у вас за машина, товарищ корреспондент, ненашенская? — Обратился кто-то из шофёров.

— Да, это чешская «Шкода». — Шильдик в самом низу капота, ни разу не похожий на будущую эмблему «Фольксвагена», никому в СССР знаком не был. Пусть будет «Шкода».

— Хорошая машина? — второй водитель.

— Хорошая, но маленькая. И двери всего две, неудобно, да и бензина прилично жрёт. — Говорил всё подряд Брехт и держал старичка за пуговицу пиджака.

— У нас под отчёт горючее …

— Да, не жмоться, Еремей Иваныч, корреспондент же, из самой Москвы.

— Точно из самой, писать вот про посевную направлен. — Не отпускал пуговицу трепыхающегося «Толстого».

— Хорошо, товарищ корреспондент, а можно … — сейчас про удостоверение старый пень спросит и придётся мочить всех шестерых.

Нет, перебор. Нельзя доводить.

— Мы с сынишкой торопимся, — Брехт ткнул пальцем в строну «Жука», откуда со второго сидения таращилась на них лисья мордочка «сынка».

— Еремей Иваныч, да уважь столичного товарища.

— Десять — пятнадцать литров всего. Я заплачку. Сколько?

Дедок махнул рукой, забыв про удостоверение, и кивнул одному из мужиков.

— Сергей, налей корреспонденту ведро.

— Полтора.

— Полтора. Не надо денег, как я их оприходую. Вы лучше про наш колхоз потом напишите.

— Хорошо, сейчас очень тороплюсь в Киев, а на обратной дороге обязательно заеду. Как называется ваш колхоз?

— Двадцать лет без урожая… — послышалось.

— Двадцать лет революции. В прошлом годе переименовали. До этого была Макеевка.

— Хорошо, товарищ …

— Никодимов. Завхоз МТС.

— Хорошо, товарищ Никодимов. Так и поступим. Через три дня утром буду у вас. Вы подготовьте цифры, фамилии передовиков. Вот этого молодого как фамилия? Он комсомолец? — Брехт указал на, заливающего через свою жестяную воронку тёмный какой-то бензин в бензобак «народного автомобиля» Сергея.

— Это Сергей Емелин, бригадир. Про него обязательно надо написать. Золотые руки у человека. В прошлом годе с армии демобилизовался …

— Еремей Иванович. Я сильно спешу, спасибо вам за бензин. Через три дня ждите и подготовьте цифры. Да, если есть фотограф, то пусть тоже подойдёт. Вечер уже, а мне ещё до Киева пилить и пилить.

— Понимаю товарищ …

— Сломчинский. Спасибо ещё раз, — Брехт пожал руку всем колхозникам и прыгнул за руль. Прямо чувствовал, что вспомнил дедок про удостоверение и сейчас попросит.

Уехал, и видел в зеркальце, как махали ему водители и завхоз. Ну, немного паршивенько на душе, обманул хороших людей.

В Киев въехали в полной темноте. Хорошо, что у «Жука», как и у «Мерседеса» есть фары и они работают от электричества. Не галогеновые лампы двадцать первого века, но всё же. На пять метров впереди дорогу освещают. Можно было бы пошутить, что как раз увидишь яму, в которую въедешь, отвернуть уже не успеешь, но шутить не хотелось, хотелось быстрее добраться до снятого домика и принять хоть холодную ванну, хоть просто из ведра окатиться. Вся пыль украинских дорог плотным слоем осела на теле, и Иван Яковлевич, прямо чувствовал, как потяжелел на десяток килограмм, Опять немцы на украинский чернозём покусились. А немец. Второй-то поляк.

Приехали, потарабанил полковник в запертые ворота. Говорил, чтобы без пароля не открывали. Хрен там. Открыли и полезли обниматься. Не вспомнили про продажу «Славянского шкафа». Все трое. Дети, чего с них взять. Отправляясь в Харьков, Иван Яковлевич ещё не решил, а что же теперь с этим детским садом делать, ну, пока не было Бжезинского, можно было бы и взять с собой. Правда, полька Малгожата — это такая болтушка, что вся его история с переломом ноги и лечением во Львове тут же рухнет, да и остальные … загонят Хуану иголку под ноготь, он всё и расскажет, а Федька — Франческо ещё быстрее. Так это было без Збигнева Казимежа Бжезинского. А его спросят. Вот он им историю расскажет.

Словом, вести двух поляков, испанца и итальянца в Москву нельзя. А куда можно? Вообще, в воинскую часть в Спасске-Дальнем хотелось бы переправить. Там есть люди, выправят документы. Ваньку, Малгожату и Збигнева можно усыновить. Итальянец староват для этого, но его можно женить на кореянке и дать корейскую фамилию, При этом — начальник городского НКВД свой человек, и глаза закроет. А там выучат русский и всё устаканится.

Остаётся малость, переправить людей с иностранными документами, и вообще без документов, с самого запада страны Советов, на самый Дальний Восток. В поезде, билет, когда продают, то документы не спрашивают. И казалось бы, посади их в Киеве в поезд и дай телеграмму Дворжецкому чтобы их встретил и всех делов. Хрена с два. В поездах всегда ходят милиционеры и проверяют документы и уж точно, если не проверят каким-то чудом раньше, то проверят в Хабаровске. Приграничная зона. И это будет феерическим провалом.

Ввод из всех этих размышлений Брехт сделал следующий. Детскому саду нужно пока и дальше сидеть в Киеве и ждать, что решат в наркомате обороны и НКВД по самому товарищу Брехту. Завтра он купит им на месяц продуктов и поедет вечерним поездом в Москву, сдаваться. А дети? А дети, если он через месяц не вернётся, идут в милицию, показывают документы и ждут, а чего с ними сделают. По-разному может закончиться. как-никак, помогли вторую мировую развязать.

Глава 15

Событие сорок третье

Предают только свои.

Я не люблю, когда стреляют в спину,

Я также против выстрелов в упор.

Вечерело. Багровое солнце опускалось за горизонт. Ветерок, чуть более свежий, чем хотелось бы, играл отросшими волосами блондинистыми на голове. Недавно дождь прошёл, лужи ещё не успели испариться или впитаться в землю, и пахло этими лужами. Непередаваемый запах вот такого мокрого асфальта, только тут на вокзале в Москве и можно его почувствовать. Просидишь в душном вагоне поезда весь день, надышишься ароматом варёных яиц и не менее варёных производителей этих яиц, то бишь, куриц простых одомашненных, нанюхаешься перебивающими курино-яйцевые сильными ароматами вчерашних носок и детских пелёнок, в чем-то неожиданном испачканных, выходишь на улицу, на перрон, и вдыхаешь его полной грудью, этот мокрый, пахнущий асфальтом воздух. Конец путешествию. Вот она — Москва.

Брехт с небольшим кожаным портфелем, которому потом поставят памятник в Одессе … Ну, не ему, а такому же. Тот — Жванецкого. Но если бы люди, что ставили памятник тому знаменитому портфелю, что набит был шутками, знали бы, чем набит этот портфель, то поставили бы и этому памятник. Рядом прямо, два одинаковых портфеля, только один, как сказано выше, набит шутками, а второй, как будет сказано ниже, набит фамилиями и адресами предателей Родины и националистов и даже настоящих шпионов польских. На всей Украине. Несколько сотен человек. Большинство с адресами и даже расписками в получении денег, отчётами о проделанной работе.

Тот Бжезинский, который развалит Советский Союз, и который сейчас преподаёт русский письменный, устный и матерный Малгожате, Хуану и Федьке в Киеве — сволочь последняя. Станет. Умная, ненавидящая СССР и русских сволочь. Так он не из воздуха материализовался — батянька воспитал, и, судя по тем бумагам, что привёз Брехт с собой в Москву, сволочь отец не меньшая. Целую сеть шпионов и вредителей организовал, работая Консулом в Харькове.

Брехт, немного переживал, что невиновных людей пришлось убить, чтобы добраться до Збигнева, но мельком пролистав бумаги Консула Тадеуша Бжезинского, понял, что убили они с братьями из Провода, этих товарищей правильно, да ещё и сильно гуманно. Не зря дипломат зарплату получал — работал. На благо Польши. Так на то и работа. Против СССР. Так на то и поляк. А ещё ему мысль мудрая пришла в голову лопоухую по ходу чтения. Там промелькнула фамилия Хрущёв. Брехт, было, обрадовался, что можно будет подставить предателя Никиту Сергеевича, но инициалы были другие. Выходит, фамилию эту не только будущий Первый Секретарь носит, есть и другие индивидуумы. Носители заразы. Может, всё дело в фамилии? Нам бы всех Хрущёвых взять и отменить. Вроде не бездельники, и могли бы жить.

Но мысль не ушла, застряла. В рапорте, говорилось, что Хрущёв В. П. под псевдонимом «Якорь» взял две тысячи рублей, обещая, предоставить чертежи танка, который сейчас проектировали на Харьковском тракторном. За комплект чертежей обещана сумма в двадцать тысяч рублей. Серьёзные деньги.

А что если кусок рапорта оборвать, пусть инициалы исчезнут, они, как раз, с краю листа. А ещё родить расписку, что Хрущёв Н. С. он же «Якорь», деньги получил и чертежи предоставил. Не от лица Хрущёва расписку, не дураки в НКВД, почерк сравнят, а от лица того самого Галушки, что первый рапорт написал. Почерк не подделать. Ну, и Брехт не в детский сад ходит. Есть же пишущие машинки. В сказки, что на каждую проданную машинку есть в НКВД листок с образцом «почерка» Брехт не верил. Это, наверное, частично, правда, но машинки изнашиваются, шрифты отпадают, их ремонтируют, да и бьют пальцами по клавишам люди с разной силой. Хрень. Нельзя такую массу информации в двухсотмиллионном СССР собрать, и, тем более, потом отыскать на огромной территории именно эту машинку. Даже с помощью технологий двадцать первого века почти невозможно, а в 1938 году, просто бред и выдумки писателей.

Даже представить себе это невозможно. Ну, напечатали на машинке в деревне Гадюкино под Архангельском антисоветский текст. Ну, получили его в НКВД в Хабаровске, и что, теперь, они должны в сто тысяч мест, во все города и села СССР, отправить эту записку, пусть специально обученный человек сравнивает эту бумагу с образцами «дефектов» машинок во всём СССР. А что они пошлют? Точную копию? Ксерокс уже с факсом изобрели? Как получить сто тысяч одинаковых и идентичных оригиналу копий? Кто будет отправлять сто тысяч запросов? Бред. Выдумка писателей.

Осталось малость. Добыть машинку. Комиссионка подойдёт. Должны в Москве быть в комиссионке машинки пишущие. А сличение с образцом? Ну, даже, если и есть в НКВД образцы, во что Иван Яковлевич не верил, так у него, что ножичка нет и он не сможет поковыряться в буковках, чуть их подрезав, поцарапав.

По перрону, переругиваясь на ходу, толкаясь, цепляясь, чемоданами и узлами толпа хлынула в строну Киевского вокзала, но там стояло двое милиционеров в белых гимнастёрках и Брехт повернул в противоположную сторону, спрыгнул с перрона и, перескочив несколько рельсов, и пробравшись под вагоном, вышел по другому пустынному сейчас пути, там, снова на перрон влез и уже спокойно, помахивая портфелем, дошёл до вокзала. Не миновать. И в вокзале будет милиция, но чего вдруг ей бросить все дела и устроить охоту на полковника Брехта. Есть у неё и другие занятия, отчёт нужно за прошедшие сутки написать, Бабку, что пирожками торговала пресануть и добиться от неё чистосердечного признания, что пирожки на самом деле сделаны из мяса чёрного козла и хотела она ими отравить самого товарища Ежова, так как он ирод. «А, с большой буквы «Ирод», так давайте я, хлопцы, перепишу. А кто такой Ирод»? «Ирод и есть». «Понятно, внучки, ну, теперь-то я пошла. Пирожки остынут, пока я тут про ироды ваши пишу».

Есть у милиции, в общем, дела. Заняты. По вокзалу один прохаживался, но на Брехта внимания не обратил, идёт себе лопоухий кучерявый хлопец с портфелем и пусть идёт.

Событие сорок четвёртое

Чтобы собрать урожай наград — генералы сеют смерть.

Отправлял повоевать чуток его 1-й заместитель Наркома обороны СССР маршал Егоров Александр Ильич. Так, где теперь тот Егоров, и жена и сам арестованы. Ворошилов остаётся. Ох, и не хотелось Брехту напрямую наркома беспокоить, да и сможет ли простой полковник добраться до Ворошилова. Да, даже и не простой, представлен же, по словам Штерна, к званию Героя Советского Союза. И что вот подойдёт он к наркомату обороны и скажет на вахте милиционеру: «Братела, я — Герой геройский Брехт, мне к наркому надо. А документы, вам надо? Лапы и хвост — вот мои документы. А подойдёт испанский пачпорт? Жаль».

Ладно, другой вариант, отправлял его ещё и Старинов. Допустим. Илья Григорьевич не арестован и не расстрелян. Жив-здоров и где-то под Горьким, чем-то там секретным руководит. И что? Кто его без документов допустит на секретный объект. И чем ему Старинов, даже если он до него в Горьком доберётся, сможет помочь? Позвонит в НКВД? Так позвонить Брехт и сам может. Звонилку найти не сложно. В любом отделении милиции есть. Только это ещё хуже, чем к Ворошилову на приём ломиться.

А кто сейчас 1-й заместитель Наркома обороны СССР? Говорил же Штерн. Точно — командарм 1-го ранга Иван Фёдорович Федько. Вообще ничего не знает Брехт об этом человеке, кроме того, что он был у них в Дальневосточной армии кем-то, а потом сал командовать Киевским военным округом. Нет, к этому тем более идти нельзя его со дня на день тоже арестуют, и он знать не знает пока Брехта. Вот пусть и не узнает, чтобы не оклеветать.

Шапошников. Вот тот переживёт волну репрессий. Но опять тот же вопрос, а кто его до Шапошникова допустит. Где он, и где начальник Генштаба РККА.

Вывод Брехт такой сделал. Напрямую ни к кому нельзя идти, и не допустят просто. Остаётся окольный путь. Нормальные герои всегда идут в обход. Обход был. В этом году заканчивает академию имени Жуковскго старший лейтенант Иван Васильевич Блюхер. Он же Ванька. Брехт ему денег на покупку дома дал давным-давно и Ванька купил себе двухэтажный домину в Марьиной роще. Ну, если по чесноку, то полутораэтажный. Первый этаж цокольный. Видимо принадлежал до революции какому-нибудь купцу, который на втором этаже деревянном жил с семьёй, а на первом цокольном этаже был у него магазин или лавка. Продавал его (дом) ушлый мужичонка еврейской национальности и наружности. Кучу денег запросил — тридцать тысяч рублей. При зарплате средней по стране в двести — двести пятьдесят рублей. Десять лет ни есть, ни пить не надо, чтобы накопить. Как он достался гражданину, тот не разъяснил, но документы были в порядке. Деньги были, Блюхер младший купил этот дом из шести комнат. И сразу почти он превратился в общежитие. Ванька на втором этаже жил теперь уже с тремя детьми, а на первом этаже в трёх больших комнатах жили все кому не лень и командированные в Москву ненадолго руководители Особой Дальневосточной армии и учащиеся Академии имени Жуковского, которые себе пока жилья не нашли. Один раз Ванька говорил и сам Тимошенко у него неделю жил. Бывал и Блюхер старший. Он ведь приезжал не так давно в Москву. Дело нужное. Блюхер был, скажем так, участником репрессий в РККА. 11 июня 1937 года он в числе прочих военачальников, включённых в состав суда, вынес смертный приговор по делу Тухачевского в составе Специального судебного присутствия Верховного Суда СССР. И не один смертный приговор. Кучу народу расстреляли.

Брехт как решил. Конечно сам по себе Васька это никто, и звать его никак, хотя на Ваську откликается. Но позвонить батяньке может. Ведь формально Брехт сейчас опять командир отдельного полка имени Сталина. В составе ОКДВА. И его главный и непосредственный начальник это Василий Константинович. Вот и хотел Иван Яковлевич подъехать вечерком попозднее к Ваське в Марьину Рощу и уговорить того позвонить батеньке. Рассказать тому, про случайный перелом ноги и два месяца пребывания в больнице во Львове и спросить, чего сейчас делать, в какую дверь ломиться не имея документов на руках.

На площади перед вокзалом полковник взял такси и доехал спокойно до купленного дома. В окнах и первого и второго этажа горел свет, а из распахнутой двери неслась музыка. Марк Бернес своим проникновенным голосом выводил «Тучи над городом встали».

— И клянусь я тебя до могилы не забуду никогда! — Прокричал Брехт в открытую дверь, когда песня закончилась, — Хозяева гостей ждёте?

Там чего-то сгрохотало и никто Брехту не ответил. Слышался громкий смех.

Зашипел патефон и Пугачёва стала наяривать «Я на подвиг тебя провожала» писклявым противным своим голоском. Ну, сейчас все женщины такими голосами поют. Неестественный отбор.

«Если ранили друга, перевяжет подруга…»

Это не та Пугачёва. У той вполне приличный голос, да даже очень приличный. Пела Капитолина Пугачёва. Актриса больших и малых академических театров.

Брехт вошел в предбанник, и заглянул и в следующую откртую дверь. В большом коридоре кружились в вальсе пары. Мужчины были в лётной форме, девушки в цветастых платьях. Удачно, как говорится, с корабля да на бал. И если что, то можно незамеченным пробраться к Ваньке на второй этаж.

Так Иван Яковлевич и сделал. Ну, сделал морду кирпичом и пошёл, лавируя между парами к лестнице на второй этаж. Уже почти дошёл, когда кто-то ухватил его за полу пиджака и пропищал в ухо:

— А вы что не танцуете, товарищ. Я вас приглашаю.

Событие сорок пятое

Не знаешь, как уложить детей спать? Стакан коньяка! Стакан коньяка — и хер с ними, пусть не спят!

— Ваня! — со второго этажа по скрипящей, даже несмотря на плач Ярославны из патефона, лестнице спускался китайский Блюхер. Он же Васька, он же Веймин Сюнь.

Пронесло. А то от девицы веяло перегаром, чесноком и огуречным рассолом. А ещё у неё была большая родинка по центру лба. Хоть бы чёлку себе сделала, нет, волосы стянуты к затылку и убраны в мышиные хвостики. Понятно, почему с ней не танцуют.

— Привет Васька, гостей принимаешь? — Брехт аккуратно отцепил прыткую девицу от локтя и протянул руку будущему лётчику.

— У нас сегодня праздник. Последний день учились, теперь экзамены и всё, назначения получим. Я договорился, меня в ОКДВА распределят, а там к тебе в полк.

— В полк, — Брехт, не успевал за вёртким китайчонком. Лестница была крутая и с зигзагом. Потерял уже Ваську из виду.

На втором этаже было не лучше, чем на первом, в большом коридоре ползали трое китайчат, один другого больше. Ну, первый просто ползал, второй ползал на коленках, а третий полз по стене, пытаясь добраться до радиоточки.

— Пошли в кабинет, — потянул его за собой Блюхер.

Что сказать. Мебель оставил хозяин. И Брехт когда её увидел, то прямо себе захотел. Такой, мать её, царский кабинет. Стол с зелёным сукном, малахитовый прибор письменный, шкафы полные древнего вида книг. Может там и раритеты есть, вон тот потёртый словарь, возможно первое издание Брокгауза и Эфрона, и стоит все те тридцать тысяч, что они за дом заплатили. Шторы тёмно-красного бархата с золотыми ламбрекенами, на столе лампа с обязательным зелёным абажуром.

В кабинете Брехт аккуратно пристроил супердрагоценный портфель на колени, усевшись в кресло с потёртым гобеленом на сиденье.

— Ванья, а ты куда исчез? Все тебя пропавшим без вести считают. Катя несколько раз звонила, плачет.

— В больнице лежал. Когда через Польшу домой пробирался, то во Львове попал под машину и ногу сломал. Вот смотри, — Брехт закатал штанину, показывая красный неровный шрам. — Два месяца лежал в больнице на вытяжке. Потом выписался, а документы испанские украли, пришлось тайком через границу перебираться, до Киева на попутках добирался, а там купил билет на поезд и вот только приехал, решил к тебе зайти переночевать, а у тебя смотрю шалман. — Брехт даже Ваське решил правды не говорить. Да за одно и проверить, поверят ли в его версию.

— Да, на войне выжил, а тут в мирное время такой шрам заработал. Красиво. Настоящий герой, — уважительно ткнул пальцем Васька в рубец красный.

Китайский товарищ, что с него взять. У них там шрамы точно украшают мужчину. Брехт же даже тросточку не взял с собой в Москву, по двум причинам. Во-первых, человека с тросточкой запомнят, а во-вторых, неудобно, попробовал, куртка в одной руке, портфель в другой, нет места тросточке. Забыли, те, кто его перенёс в эту лопоухую тушку, третью руку к ней приделать. Но перед визитом к начальству хотел себе красивую тросточку купить. Вот там она нужна, лишний не лишний аргумент в его, прямо, правдоподобной истории.

— Васька, ты можешь сейчас отцу позвонить. Про меня рассказать и спросить, что мне делать. Документов-то у меня никаких нет. У тебя же есть телефон? — Телефон достался вместе с квартирой — большая редкость, и не отобрали после покупки, наверное, именем отца приёмного Васька воспользовался.

— Так, у нас девять вечера, значит в Хабаровске. Тут три и там … Там четыре часа ночи. Может, попозже позвоним, в полночь. Там будет уже семь утра. Как раз Василий Константинович проснётся. — Васька Блюхера никогда отцом не называл при посторонних, всегда Василий Константинович.

— Хорошо, Слушай, я бы поел и ванну принял, это возможно?

— Конечно, возможно. Вода холодная есть, ну и пару литров кипятка сейчас тебе согрею на керогазе.

Нда, это Спасск-Дальний с центральным отоплением и горячей водой. Тут даже туалет на улице. На три соседних дома. Пока Васька вышел на кухню, Брехт оглядел кабинет. Искал, куда можно на время пристроить бумаги. Не идти же завтра с ними по наркоматам. Осмотрел шкафы, вот если те несколько книжек из древнего собрания сочинений Пушкина отодвинуть, то, как раз, бумаги влезут. Книги высокие, листы вполне скроют. Брехт выглянул в коридор. Возились, как и раньше, дети, хотя шёл десятый час, своих бы давно Катя-Куй начала укладывать. Или тут демократия у них, захочет спать придёт на кровать и ляжет, захочет в туалет пойдёт на горшок и сядет.

Спрятав компроматы на сотню жителей Украинской СССР, которые скоро перестанут быть ей гражданами. За измену Родине высшая мера полагается, и вот таких не жалко ни капли.

Вернулся Васька и сообщил, что воду поставил, минут через пять закипит.

— Вась, слушай, я тут то в Польше был, то лесами пробирался, то в поезде ехал, скажи, что там с войной?

— С Германией? — Васька протянул Брехту бутерброд с колбасой и маслом.

— Угу, — впился зубами уже.

— А что с войной, с войной ничего …

Глава 16

Событие сорок шестое

Пока стоял в очереди к психиатру за справкой, что не состою на учете, до того распсиховался, что поставили на учёт.

Прямо ноги подкашивались. Сам. Сам идёт в руки. Чистые. И теперь уже после звонка старшего Блюхера ничего не поменять. О нём уже все, кому положено, знают, да и кому не положено тоже, наверное.

Блюхер Василий Константинович выслушал Ваську и попросил того передать трубку Брехту.

— Про подвиги твои в Испании наслышан. Штерн вернулся, рассказал. А вот, что ты делал у врагов два месяца вопрос.

— Так я …

— И справка есть? — хмыкнули там. Или это смех такой?

— Есть, товарищ маршал, я даже на всякий случай в больнице снимок прихватил со сломанной ногой. Так и шрам огромный на ноге …

— Снимок? — Помолчали там. — Хорошо Ваня, я позвоню кое-кому. Времечко ты выбрал, чтобы исчезать неудачное. Сиди у телефона.

— Василий Константинович, у нас тут полночь, — решил напомнить, а то позвонит он Ежову среди ночи, а тот как разоззззззлится, что сняли его с ежихи.

— Твоя, правда, умный. Ладно, отдыхай, часов в девять перезвоню. — Загудели гудки. Очередная странички жизни перевернулась. Не вернуть.

Ну, даже сомневаться не стоит, что утром Ежову и без звонка Блюхера доложат, что состоялся такой разговор. Сто процентов слушают разговоры маршала. Под него уже копают. В реальной истории через пару месяцев будет «Хасан» и там, пьяный якобы Блюхер, отдаст приказ не поддаваться на провокации. А Москва в первый раз решила ответить. Начали отвечать, а ничего не готово и армия небоеспособна. Сыграют с Японией в кровавую ничью. Ну, это там. Тут Хасан уже был … Стоять, бояться. А что мешает японцам попытаться отжать назад территорию, не остановил же их Хасан в реальной истории, через год попробовали гораздо более серьёзными силами при Халхин-Голе в Монголии.

Ну, пока Блюхер цел и маршал, так что НКВД, поставивший себе цель извести под корень высшее руководство РККА, обязательно маршала слушает и про разговор с представленным на Героя Брехтом доложит Ежову с самого утра. Ну, а там всё зависит от того, как к этому Ежов и Ворошилов отнесутся.

Только теперь уж чего переигрывать. Не было другого пути. Пробиваться через майоров и полковников, чтобы выйти на наркомов было бы ещё хуже. И самое в этом интересное, что Блюхер, наверное, всё же помог. Сейчас Брехт шёл на встречу с интересным человеком.

Командарм 2-го ранга Михаил Петрович Фриновский. С 1937 года является первым заместителем наркома внутренних дел СССР и возглавлял Главное управление государственной безопасности НКВД СССР. С упразднением ГУГБ 28 марта 1938 года возглавил Управление государственной безопасности (1-е управление) НКВД СССР. Получается, что сейчас это главный чекист и главный по тарелочкам. Не Ежов лично репрессиями занимается, а именно товарищ Фриновский. Сейчас, поди, Берии дела передаёт. Или рано чуть? Берия его заменит в сентябре или августе? Брехт про Михаила Петровича Фриновского в будущем читал в какой-то книжке попаданческой. Этот товарищ через пару месяца сделает просто ход конём. Прямо небывалый карьерный рост. Он станет с августа 1938 года — наркомом ВМФ СССР. С ментов да в моряки! Потом тоже расстреляют. Но пока в чести, раз поставят наркомом. С этим будущим моряком о встрече, Блюхер и договорился.

Встреча назначена на девять утра. Точнее, к девяти нужно подойти к зданию на Лубянке со стороны Фуркасовского переулка. Подошёл. Новое здание, пристроили. Расширяются чекисты, не влезают уже в старые казематы, малы им стали. С этой стороны главный фасад оформили рустом и облицевали чёрным лабрадором, над входом поместили герб СССР. Может, и не сильно красиво, но помпезно. Навевает уважения к находящимся внутри. Брехта ждали. Прислали девчушку с краповыми петлицами старшего лейтенанта. Выходит, специальное звание у девушки наоборот — младший лейтенант. Вот зачем, всё так запутали? Как в гвардии при царях сделали, там тоже разница в два звания с общевойсковыми была. Ну, да НКВД — это и есть гвардия пролетариата.

— Товарищ Брехт? — низкий такой голос, никак к фигурке вполне себе ладненькой не подходит. Тётечке стокилограммовой подошёл бы больше.

"Товарищ" — уже хорошо, хотя могут и заманивать.

— Так точно, товарищ младший лейтенант. — Попытался улыбнуться Иван Яковлевич. Не сработала улыбка. Холодно карими глазами шаркнула по улыбке и, отвернувшись, бросила:

— Следуйте за мной, товарищ комбриг.

Событие сорок седьмое

Мужчина любит сердцем, именно оно обеспечивает приток крови в нужном направлении.

Как там в «Белом Солнце пустыни»? Комбриг Мэ. Нэ. Ковун. А он теперь — Комбриг ИЯ Брехт. (Ия, ия, и я того же мнения). Не, хрень полная, не звучит. Шёл несостоявшийся ковун за обтянутой в чёрную юбку чуть ниже колен старшим лейтенантом. Гимнастёрка тоже в обтяжку, и видно, что с первого управления НКВД девица — специальный нарукавный знак на левый рукаве: овал и клинок меча цвета серебра c эфесом меча и серпом и молотом цвета золота. Шит и меч карающий.

Маршрут меченосец … меченоска … меченосица, маршрут валькирия выбрала странный, не попёрлась по парадной лестнице, а свернула в закуток, там коридор оказался, долго шли по нему, дверей почти нет, Брехт паниковать начал, в застенки «кровавой гебни» ведут, потом ещё пару раз сворачивали, ориентацию в пространстве «Ия» полностью потерял. Наконец, опять в закуток свернули, а там дверь железная, открыла её со скрипом «меченосица», и стали они подниматься по довольно крутой часто ломающейся в пространстве лестнице. Так-то по этикету мужчина по лестнице должен идти впереди женщины, ну чтобы филеи перед глазами не маячили. Но впереди же не женщина шла, а чекист. Со стажем. И ведь неожиданно, у чекистов тоже есть приятные округлости пониже спины, ну, вобщем, вам по пояс будет. Шла и дёргала округлостями, ну, прямо перед глазами истосковавшегося по этим округлостям Брехта. Ага, это его пытать начали. Показывают чего он в будущем, если не признается во всём и сразу лишится. Да, лишаться не хотелось. У Кати-Куй они — округлости поменьше всё же, так она из принцесс, а не из доярок.

Пытчица, палачьтица, словно почувствовала пятой точкой устремлённый на неё взгляд голубых глаз молодого и лопоухого комбрига и завиляла сидалищным нервом ещё интенсивней. Пытка набирала обороты. Вошёл бы комбриг Брехт к главному чекисту с оттопыренными штанами, но тут лестница закончилась, и они вышли в просторный коридор с оббитыми дерматином дверями.

— Вам сюда, товарищ комбриг, — «меченосица» толкнула одну из дверей и, дождавшись, когда Брехт переступит порог, захлопнула её, чуть не шмякнув Ивана Яковлевича по заднице, что уж говорить, менее округлой.

Брехт резко шаг вперёд сделал и огляделся. Это без сомнения была приёмная. Стоял большой стол с пятью разного цвета и размера телефонами, стоял стакан зелёного стекла с отточенными карандашами, а рядом его собрат с перьевыми ручками. На стене справа — портрет Сталина, на противоположной — Дзержинского. За безразмерным столом сидел бритый под Котовского такой же старший лейтенант НКВД. Упитанный. И филеи должно быть не меньше, чем у «меченосицы».

Он приподнялся, чуть оторвав зад от стула, приветствуя вошедшего

— Товарищ Брехт? — Дождался кивка. — Первый заместитель наркома ждёт вас. Проходите. — Кивнул на такую же почти дверь, что и в приёмную вела, но на этой была табличка жестяная с алыми буквами: «1-е управление НКВД СССР. Михаил Петрович Фриновский.

Что ж, значит нам туда дорога.

Тросточкой Иван Яковлевич так и не обзавёлся, не успел, потому постарался, чеканя шаг в сторону будущего наркома флота, в то же время чуть прихрамывать. Да ещё портфель в левой руке, дёргался. Пляски с бубнами получились.

— Товарищ …

— Отставить. Сядь. — Не доброе в целом начало.

Фриновский сам тоже сел, до этого стоял у форточки, курил, затушил сигарету «Новость» в стоящей на подоконнике пепельнице и сел на высокий деревянный стул. Даже с финтифлюшками на спинке.

— Читал с утра твоё личное дело. Как Блюхер позвонил, так и затребовал. Ты, как Тухачевский прямо. Только сильно удачливый. И тоже всё технику тебе подавай. Суворов со штыком тебе не указ. Всё пулемёты да пушки подавай и всё импортные. Не доверяешь нашему оружия. Заподопоклонник?! Чего молчишь?

Иван Яковлевич встал, при этом, как бы ненароком, оступился на правой ноге и поморщился.

— Я …

— Десять девок — один я, куда девки — туда я, — заржал своей шутке чекист, — Сиди, если нога болит. Что там с ногой? Блюхер про перелом говорил.

Не, надо заходить с козырей. Брехт, открыл портфель, выудил оттуда чёрный снимок, потом белую справку с синей печатью, дохромал до стола заместителя наркома, положил, потом отошёл на шаг и задрал штанину французского дорогущего костюма. Шрам свежий, ещё утром специально поцарапал немного, и он сейчас вполне себе эдаким широким рубцом красным опоясывал ногу.

Моряк будущий не поленился, перегнулся через огромный, заваленный бумагами, стол и присвистнул.

Потом взял справку.

— Польский?

— Так точно това …

— Достаточно, командарм второго ранга.

— Так точно, товарищ командарм второго ранга. Лежал два месяца в больнице городской во Львове.

— А как границу пересёк, Блюхер сказал, что никаких документов у тебя нет, как так вышло? — Толстенькое такое лицо, молодое, как у братков в девяностых, чуть более длинные чёрные волосы, чем военным положено. Молодой, Брехта постарше, но ни морщинки ещё, должно быть, и сорока нет.

— Украли в больнице, я …

— Опять я, любишь ты себя комбриг! Я Штерну позвонил. Говорит, что лучший ты вояка во всем Советском Союзе. Да, он говорил, вы то ли вчетвером поехали, то ли впятером из Мадрида, ещё ты о документах интербригадовцам хлопотал.

Штиглиц был как никогда близок к провалу.

— Так, точно товарищ командарм 2-го ранга, сделал документы интербригадовцам, что с нами вместе воевали, но двое во Францию ехало, один в Германию, а один в Италию, я с ними после Франции не виделся.

— А чего не на пароме из Германии до Ленинграда? Странный маршрут. Все через Ленинград едут. Ты один поехал кругаля выписывать, — Фриновский достал очередную сигарету и прошествовал мимо вскочившего Брехта к окну, по дороге хлопнув его по плечу — усаживая назад на стул.

— Посчитал, что так ближе. Пересечь Польшу до Львова и вот уже дома.

— Ладно, допустим, а что во Львове случилось? — красиво выдохнул дым колечками главный чекист.

Брехт не мог пока понять, что он за человек. Ну, дураков в такие кресла не сажают. Или сажают. Погранцами рулил, и автоматически попал на эту должность при реорганизации ОГПУ — НКВД. Но, вопросы пока задавал умные и даже сразу видно, что вникал в личное дело, даже Штерну позвонил, не слишком ли Брехт маленькая величина, чтобы из-за него Начальники управления с утра пораньше звонками на другой конец Света занимались. Блюхер? Пока любимчик Сталина.

— Под машину попал, шарахнулся от неё, поскользнулся и ногой прямо под колесо сунулся.

Фриновский выпустил очередную партию колечек, стряхнул пепел в хрустальную большую пепельницу не гармонирующую со спартанской обстановкой в кабинете. И задал вопрос в лоб.

— Дефензива тебе часом не завербовала?

— Я же испанский заводчик был по документам. Какое дело разведке польской до испанца. Нет, даже никто не приходил, чтобы узнать, как здоровье. Один, как перст, два месяца в палате лежал. Чуть волком не завыл. Доктор и то раз в два — три дня приходил. А санитарка или медсестра, так и не разобрался, ни немецкого, ни испанского не знает. Жестами общались. Газету попросил, но по-польски ничего не понял. Война началась, а кто с кем и из-за чего так и не понял.

Фриновский рукой махнул, словесный понос прерывая:

— Там во Львове при тебе же ОУНовцев взорвали? — улыбочка такая, мол, не твоих рук дело, вояка.

— Так точно, товарищ командарм. Я из-за этого попросил доктора в тот же день меня выписать. Подумал, что налетят полицейские в город, мало ли, захотят больницу проверить, а тут иностранец лежит.

— И …

— Выписал, я похромал за одеждой, а в костюме ни документов ни денег. Не стал привлекать внимания и права качать, пошёл пешком на восток. Через речки всякие с ледяной водой переходил, даже не понял, когда границу пересёк. Дальше попутками до Киева добирался.

— А как на поезд билеты купил без денег? — хороший вопрос, — И костюм на тебе не похож на тот, в котором люди по лесам неделю шастают. Дипломату какому в пору в таком щеголять на приёме у Чемберлена.

— Так это я у Василия Васильевича Блюхера ещё с прошлого награждения хранил. Думал, приём будет и надо в костюме прийти. А билет просто купил, сидел на вокзале и за мальчишками карманниками следил. Понял весь расклад и поймал одного, когда тот убегал с добычей. Отобрал деньги и купил билет.

— А чего в милицию не пошёл?

— Шутите, товарищ командарм? Без документов, обросший, в грязи, в милицию и сказать что я полковник Брехт, пешком иду из Польши?

— Ну, да. По-разному могло окончиться. Покажи ещё раз, — кивнул на штанину, чуть задранную.

Брехт подошёл — подхромал поближе и засучил штанину. Красота.

— Да, такое сам себе ножичком не наковыряешь. Считай, комбриг, что верю я тебе. Сейчас позвоню, временную справку тебе выпишут. По идее, отправить бы человека во Львов проверить твою байку, но сейчас туда лучше не соваться, рвут и мечут поляки. Да, ещё консула ихнего в Харькове убили … Ну, тебе знать не положено. Забудь. Попозже отправлю во Львов человека. В больнице городской, говоришь лежал?

— Так точно, това …

— Всё. До свидания. Иди, в приёмной подожди, пока справку выдадут. Кроме тебя проблем хватает. А стой, я Ворошилову позвоню. Он тебе в приёмную перезвонит или мне что скажет. Свободен.

Свободен!!!

Событие сорок восьмое

Не даёт прожить и дня

Нам кровавая Гебня?

Брехт сидел на жёстком стуле в приёмной Фриновского и ждал. Стул был с вертикальной неудобной спинкой, не облокотишься, не откинешься. Сидишь, как аршин проглотил. Толстый чекист за столом всё время отвечал на звонки, словно компьютер. Брехт товарища даже зауважал. Феноменальная, судя по всему, память у человека. Всем почти отвечал по званиям и имя отчество помнил. Фамилию, может, только раз при Иване Яковлевиче назвал. Шифруются.

Прошло минут пятнадцать, казалось, о Брехте забыли. Он начал вспоминать, выуживать из памяти обрывки сведений о назначении Берии сначала вот, вместо Фриновского, а вскоре и смещение Ежова. Конец этого года, ноябрь. Скоро уже. Отсидеться бы на Дальнем Востоке. При Лаврентии Павловиче кучу народа освободят, а всех почти, кого не осудили, отпустят на свободу, просто выгнав из тюрем. Более двухсот тысяч человек. Репрессии изменятся. Берия примется за чистку НКВД, пересажает и расстреляет всех упырей, в том числе и Фриновского с Ежовым, не посмотрит на то, что они наркомы. Из той книги, что читал давным-давно, выудил, что не долго совсем Михаил Петрович будет флотом руководить полгода не больше. В середине 1939 года Фриновский будет арестован и обвинён в антисоветском заговоре в НКВД. А в начале следующего 1940 года будет приговорён к смертной казни. А ещё вспомнил, что перед этим казнят его жену и совершеннолетнего сына, того в каком-то иолодёжном заговоре обвинят. А жену, что не донесла на двух врагов народа.

И что примечательно, когда при Хрущёве почти всех реабилитируют, то вот Фриновского не станут. Сталинский кровавый палач. Не жертва.

— Брехт! — «кровавый палач», выглянул из своего кабинета, — Уснул, что ли? — Дуй в секретариат, Федька объяснит, — кивок в сторону помощника толстенького, — там тебе справку дадут. Я с Ворошиловым созвонился. Завтра вас награждают в Кремле, вовремя успел, хотели тебя уже вычеркнуть из списка награждённых. Да, там трое будут с твоего полка. Ты, бы это, комкор, не позорился, сходи в Военторг на Воздвиженке, оденься в форму. Калинин награды будет вручать. Кто его знает, может и Сам будет. Не каждый день Героев Советского союза награждают. Деньги-то есть, или ссудить тебя, отдашь потом с зарплаты? — прямо отец родной.

— Спасибо, товарищ первый замести …

— Короче!

— Деньги возьму у Василия Блюхера. Есть, сходить в Военторг.

— Ну, бывай, Герой. Поздравляю.

— Служу …

Дверь закрылась.

Ну, и хорошо, опять забыл, как нужно говорить: «Служу Советскому Союзу», или «Служу Трудовому народу».

Герой Советского Союза, это круто. Да, пока медаль ещё не придумали, её только через год утвердят. Пока дают грамоту ЦИК СССР, орден Ленина и единовременную денежную награду в размере годового жалования. У комкора под тысячу должно быть жалование, а через несколько месяцев и все полторы станет. Засыпят деньгами. Первыми Героями были лётчики, что спасали челюскинцев, при этом не поскупились и наградили орденами Ленина ещё и обслуживающих их самолёты бортмехаников. Потом пошли «испанцы», и вот Иван Яковлевич среди них. А если за Сарагоссу ещё один орден "Ленина" положен, то он прямо один из самых награждённых военных в СССР будет. Даже своего начальника Блюхера обгонит по наградам.

Справку выдали прямо в ту же секунду, что он зашёл в Секретариат.

— Комбриг Брехт? Иван Яковлевич, — сутулый капитан Государственной Безопасности с тремя прямоугольниками в краповых петлицах встал из-за стола. Это, как полковник, получается.

— Так точно.

— Получите и распишитесь. Это справка об утере удостоверения. По приезду в часть получите новое и взыскание …

— Я не терял удостоверения. Оно в Наркомате обороны. Я в Испании был. — Не понял Брехт.

— Да? — сутулый глянул на телефон, но звонить Фриновскому не решился. Носом не вышел, хотя нос был ещё тот, явно еврейская кровь в капитане присутствовала, и кучерявый себе вполне и седой.

— Я просто без документов не могу ходить по Москве, да и в Наркомат Обороны не пустят. — Попытался объяснить ситуацию Брехт.

— Да, пофиг. Что я переделывать буду! — нет, не сказал такого капитан, протянул бумагу и скривил губы в полуулыбке.

— Значит, не получите взыскания, а удостоверение все одно новое получать. Вы же теперь комбриг, а были полковник. До свидания, товарищ комбриг.

Глава 17

Событие сорок девятое

Портной тщательно перемеривает материал заказчика. Тот не выдерживает и раздражённо говорит:

- Что перемериваете, хотите, чтобы и вам хватило?

- Мне по любому хватит, я хочу, чтобы и вам осталось.

Первым делом Брехт пошёл в парикмахерскую, волосы отрасли за эти два месяца путешествия по Европе, да в Испании ещё месяц не стригся, до неприличия, ещё, конечно, не батька Махно, как его в фильмах показывают, но и не комбриг Котовский, точно. Под ноль и не собирался. Полубокс. И ведь так отвык от этого дела. Там в Спасске и потом в Туве, его принцесса целая подстригала добытой Дворжецким американской подстигальной машинкой. Пусть механической, но машинкой. Да и не запускал себя так. Раз, раз и иди, мойся. Душ тёплый всегда есть.

Тут вам не там. Тут цивилизация на полста лет от Спасска отстала. Хоть и столица. Очередь огромная в парикмахерской на улице Воздвиженка, которая сейчас совсем и не Воздвиженка ни какая, она теперь — улица Коминтерна, тоже ненадолго, помрёт товарищ Калинин, который завтра будет награды вручать, и улицу переименуют в улицу Калинина, а потом присоединят к проспекту Калинина. А потом … Ну, не доживёт до потома Иван Яковлевич. В двухтысячном за девяносто будет, если выживет в трёх надвигающихся войнах, а то и в четырёх. Будет или нет Халхин-Гол. Польская, Финская, Великая Отечественная.

Занял Иван Яковлевич очередь, сто раз переспросил у тощего маленького мужичка, что он именно крайний, и он точно знает за кем стоит, и он точно будет стоять до последнего … украинца, а тьфу, до последнего жаждущего оболваниться.

— Я тебя запомнил, — навис над ним Брехт. И глаза выпучил.

А что, приходит он завтра на награждение, а там Сам. И поглаживая усы и покуривая трубку, покачает седой головой и скажет:

— А что, товарищ Брехт, это новая мода в испанской армии — битлаком ходить. Нэхорошо. Вот, товарищ Сталин сэбе такого нэ позволяэт.

Пока очередь из сложной спирали Бруно раскручивалась, Иван Яковлевич успел слетать в киоск и скупить там все газеты. Васька Блюхер про войну сказал коротко, что Гитлер и Гесс прибыли в Брюссель на переговоры с французами, а главным там будет сам Чемберлен. Выходит, вместо Мюнхенского сговора, будет Брюссельский договорняк. Вроде бы, им преподаватели говорят, что с Францией замирятся на условия Статус-кво (лат. status quo ante bellum — «положение, бывшее до войны»). С датчанами тоже. А вот от Польши откусят кусок от Гдыни до Познани. Гораздо меньше, чем в реальной истории, но главная цель достигнута — Пруссия с остальной Германией не будут больше Польшей разделены.

Но это всё слова, хотелось бы узнать, как обо всём этом пишут наши газеты. Хотелось бы и английские с французскими почитать, но не те времена. Хочется — перехочется.

Вернулся к парикмахерской. Да, правильно пишут в попаданческих романах, жизнь в те времена текла неспешно. Очередь из тридцати приблизительно человек сократилась до двадцати девяти. Теперь точно подсчитал.

— Товарищ, вас как зовут? — подошёл Иван Яковлевич к тощему индивиду.

— Парамон Моисеевич … я. — Взбледнул мужичок.

— Парамон Моисеевич, давайте знакомиться. Я — комбриг Брехт. Мне завтра к Калинину на награждение идти, форму нужно новую купить. Я добегу до Военторга, вы уж не уходите никуда, а то не даст «Всесоюзный староста» мне орден, нестриженному.

— Хм, и вы хотите в том идти в Кремль? — нету одесского акцента, но что-то в построении фразы не так.

— А что есть альтернатива? — Вот чему жизнь научила Брехта в этом новом времени (или старом), так это тому, что на вопрос отвечать можно и нужно только вопросом.

— Во сколько, товарищ комбриг, у вас награждение?

— В шесть вечера, потом ещё банкет.

— Успеем… Идите и купите материала, на две гимнастёрки парадные и двое бриджей, Да, петлицы купите и ромбики. Ремень с портупеей, фуражку, я сошью вам один комплект к двум часам дня и послезавтра ещё один. Это будет стоить тридцать рублей за комплект. Устроит?

— Более чем, так я побежал.

— Стоять, бояться, — послышалось.

— Стойте, быстрый какой. Что вы там хотите купить? То, что лежит на прилавке, так не надо вам этого покупать. Подойдёте к заведующему залом. — Перешёл на шёпот. — Соломону Израилевичу. И скажите, что вы от Парамоши, и вы будете иметь настоящий бостон. А не то, что лежит на прилавке. Вот теперь бегите, товарищ Брехт.

Побежал. О том, что Парамоша кругом прав, он убедился через десять минут, в том, что висело на вешалке, в Кремль идти нельзя, все сшито криво-косо, всё топорщит. Брехт, конечно, бриджи и гимнастёрку себе всё же купил. Не терпелось примерить форму с ромбиком в петлице, но материал, что выдал ему Соломон Израилевич, был явно из другой весовой категории. В пять раз дороже и в пять раз лучше. Прямо приятно было погладить. Мягкий и цвета не блёклые, как на том, что лежал на прилавке.

У него же автобронетанковые войска, а с целью популяризации и привлечения большего количества желающих служить в Автобронетанковых войсках (АБТ войсках) РККА, для них был принят собственный цвет униформы — стальной. Этот стальной был именно стальной, а не серый, как та гимнастёрка, что он готовой купил. Переливался искорками серыми. Вещь, умеют проклятые … Или это отечественный материал?

Очередь изрядно продвинулась. Осталось всего пять страждущих. Брехт всучил свёрток с тканями Парамону Моисеевичу и шуганул со скамейки оболтуса лет двадцати: «Вас тут не стояло». Сел и газеты развернул. Начал с «Красной звезды». Да, узнавать новости из Советских газет, это квест. После прочтения шестой газеты, Брехт обогатился информацией, что проклятые капиталисты, пусть себе воюют, а первому в мире социалистическому государству это нафиг не упёрлось. Броня крепка и танки наши быстры. А если серьёзно, то газеты были на стороне Германии. Все её бедную обижают. А ведь в Испании наши с ними бились не бок о бок, а горло друг другу грызли. Наши лётчики именно с Легионом «Кондор» в основном воевали. А тут вона как. Что это — преддверие пакта Молотова — Риббентропа? Уже мостики наводят?!

Если сейчас Германия вылезет сухой из этой войнушки, то ей пару лет понадобится, чтобы снова стальные мышцы нарастить. И самолёты с танками станут другими. Немцы выводы сделают. Они, не отнять — умные. Это плохо. Но зато год отсрочки для страны Брехт точно заработал. И Франция же тоже вывод сделает, так что, может быть, и больше года. А наши сделают вывод по ходу инцидента с японцами на Халхин-Голе и потом по итогам Зимней войны.

Ну, дожить надо.

— Следующий.

— Товарищ комбриг, это вас, — тронул его за плечо, тот юноша, которого он со скамейки шуганул.

Событие пятидесятое

"Ребята, представляете, Игорь бросил курить."

Из книги «Как ненавязчиво сообщить о смерти друга»

Ворошилов назначил доклад Брехта … встречу с Брехтом … визит Брехта… Хрен знает, как это действо называется? Пригласил к себе на восемь вечера. Сталин со своим ночным графиком работы всех наркомов, да и не только наркомов, много кого, перестроил. Теперь восемь вечера, это не поздно, а раненько. Брехт после парикмахерской сходил с Либерманом Парамоном Моисеевичем на примерку, недалеко, тут же на Арбате у него ателье. Сняли мерку, договорились о примерке утром и о расчёте в два часа дня. Самое прикольное было, когда Иван Яковлевич собирался уходить. Мастер придержал его за пуговицу на пиджаке и сказал:

— Две просьбы, товарищ Брехт, — ниже на голову, потому заискивающих глаз не видно.

— Слушаю вас, Парамон Моисеевич. — Пуговицу отобрал.

— Вы мне предоставляете этот кустюм на час. Благодарности не будет границ, я сошью вам под него жилетку.

— Договорились. — Жилетки точно не хватает, брегет приходится в кармане носить. Моветон.

— Вы, товарищ комбриг, когда сам Иосиф Виссарионович спросит вас, кто вам построил такую изюмительную форму, не постесняетесь и скажите: «О, это лучший портной Арбата Парамон Либерман».

— Кхм.

— Нет, я, уверяю вас, товарищ Брехт, что если не Сталин, то уж Калинин Михаил Иванович точно спросит.

— Договорились, Парамон Моисеевич, если спросят, хоть кто, то я порекомендую вас. Одно «но». Мундира ещё нет. Вдруг он не будет достоин интереса самого Иосифа Виссарионовича.

— Ой, я умоляю вас!!! Это будет шедевр! Так строить мундиры, как строит их династия Либерманов, никто не строит. Мой прадед, был портной, и строил мундиры только гвардейским офицерам. Мой дед учился у него, мой отец, вы понимаете, учился у деда, а я учился у них обоих. Завтра вы отбросите свой писсссимизьм, товарищ, Брехт. А теперь не мешайте мне работать, я буду работать всю ночь! Жду вас завтра к восьми утра. Шалом алейхем.

— Шалом.

У Васьки Брехт сам погладил купленную в Военторге гимнастёрку и бриджи и сам пришил, чуть кривовато, петлицы чёрные с одним красным ромбиком. Посмотрелся в зеркало.

— А отец говорил у меня енерал! А потом рвал рубаху и бил себя в грудь … Только помню, что стены с обоями. — Попробовал он прорычать под Высоцкого. Нет, хрипотцы не получилось. Получилось … Хрень получилась.

Ворошилову ещё два года руководить наркоматом обороны, Снимет — повысит его Сталин лично. За дело. По итогам Финской или Зимней войны. Наркомом станет Тимошенко. А Климент Ефремович станет заместителем председателя Совета народных комиссаров СССР и председателем Комитета обороны при СНК СССР. Не Сталин, как многие считают. А именно Ворошилов. А потом и вообще станет по факту первым лицом государства — Председателем Президиума Верховного Совета СССР с марта 1953 до мая 1960 года. Наверное, много плохого и хорошего совершил, но одного у него не отнять. Он вырастил четверых приёмных детей, не имея своих. И среди них Героя Советского Союза — лётчика истребителя Тимура Фрунзе.

Провели Брехта, усадили в приёмной, и час заставили просидеть, как на иголках. Там шло совещание в кабинете наркома. Если знал, что будет занят, то зачем назначил? Или что-то важное случилось? Или умышленно, чтобы проникся?

Выходили командармы и комдивы по одному, Брехт никого не знал, всех Ежов заменил, методом выкорчёвывания. Вышел и Тимошенко. Кивнули друг другу. Встречались, когда Брехта в Испанию отправляли. Командарм, наверное, и не запомнил, но на приветствие кивнул. Последним окутываемый клубами табачного дыма вышел сам Ворошилов,

— Пусть проветрится. Надымили мы.

— Здравия желаю, товарищ народный комиссар, — вскочил Брехт.

— А — Герой. Пропал и не пишет писем. — Поздоровался за руку. — Зря тебя вызвал, сейчас в Кремль уже собираться надо, разве, давай на ходу поговорим. Завтра тебя награждать будут. Ты, там лишнего не говори. Сам будет. Много вас испанцев будет. Да, комбриг, а ты где служить дальше хочешь? Опять на Дальнем Востоке, ты ведь что-то там по танкам предлагал?

— На Дальнем востоке. Товарищ маршал, а можно я на Харьковский тракторный съезжу перед отбытием в часть? Хочу посмотреть на новый танк. — Надо ведь попасть на Украину, там четверо детей, ну, три с половиной. Федька только по наивности ребёнок, а так жердь выше Брехта.

— Удачно. Тут комиссия собирается через три дня туда ехать от наркомата. Во главе с Тимошенко. Я тебя в неё как эксперта включу. Всё, комдив, бывай.

— Комбриг.

— Точно. Не утвердили на комдива, думали погиб. Исчез же. А вот не исчезай. Свободен до завтра. В Кремле встретимся.

Нет, ну, ёшки-матрёшки. Комдивом ведь мог стать, не затей пострелялок. Эх. Нет, знал бы даже, не переиграл. Всё правильно сделал. Звание заработает. Зато войну отсрочил, Германию ослабил и Бжезинского наставит на нужную дорогу. Всё правильно …

Комдив. Жаль.

Событие пятьдесят первое

- Ты че эту медаль нацепил? Да ты знаешь, что люди за эту медаль кровь проливали?

- А ты думаешь, мне её дедушка просто так отдал?

Сталин, по википедиям всяким, должен был быть маленького роста. Почти так и было, когда он прошёл перед строем, то был на полголовы ниже Брехта. Мягкие сапожки, грузинские, наверное, без каблуков. Брехт же был в сапогах со специально чуть более высокими каблуками, сегодня только в мастерской обувной нарастили. Родной рост сто семьдесят пять сантиметров, и каблук почти пять: итого — сто восемьдесят. Выходит, Сталин совсем даже не сто пятьдесят два. Чуть больше ста шестидесяти даже. Вот, наверное, сто шестьдесят два. Одет в тот самый китель полувоенный бело-серого цвета как в фильмах. Трубки ни во рту, ни в руке нет. Пожимать руки героям не стал, поприветствовал словами и ушёл в президиум Свердловского зала Кремля. Длиннющий белый стол. Кроме него, там Ворошилов, Федько, Молотов, Микоян ещё человек пять.

Брехт стоял в ряду будущих Героев Советского Союза почти последним. Стояли не по росту, скорее по родам войск. Первыми стояли лётчики. Все, понятно, из Испании. Брехт никого не знал. Никогда историей авиации не увлекался и даже фамилии первых Героев, что челюскинцев спасали, не помнил. Двоих первых разве: Ляпидевский, Леваневский. Созвучные фамилии, да, ещё у второго имя неординарное тоже запомнил — Сигизмунд Леваневский. Сигизмунд. Как короля польского.

После лётчиков стояли танкисты. Чёрные, как у Брехта петлицы. Потом отдельно чуть стояли высшие командиры, комдивы, комбриги, даже комкор один. И замыкали шеренгу четверо из его полка. Вместе с ним четверо. Светлов был, Якимушки и лётчик Скоробогатов Александр Юрьевич. Сталин выглядел жёваным каким-то, китель помят, сапоги-чуни сношены. Все в морщинках. И сам старовато выглядит. Ему шестидесяти нет, а смотрится старичком. Чуть сутулится и ходит шаркающей походкой. Может, с ногами проблема какая.

Калинин речь небольшую сказал и стали вызывать по фамилиям. По алфавиту. Брехта назвали третьим. После вручения грамоты и коробочки с орденом «Ленина» двое награждённых перед Брехтом заверяли лично товарища Сталина и весь Советский народ, что жизни не пощадят и если доведётся, то будут бить врага и погибнут с честью, как и положено героям — геройски.

Брехту тоже выдали грамоту, вручили красную коробочку с орденом «Ленина», который Брехт с помощью Светлова стал прикручивать к новенькому отливающему сталью кителю, и тут заминка произошла, к Калинину подошёл дядечка и шепнул на ухо:

— Это — Брехт, — как будто до этого об этом два раза не объявляли.

Калинин кивнул и громко сообщил, что комбриг Брехт так же награждается Орденом «Ленина» за умелое командование интербригадой при взятии города Сарагоса. Вручили коробочку со вторым орденом. Брехт фильмы смотрел разные и решил выпендриться. А чего, пусть запомнят. Легче жить потом будет.

— Я тоже хочу дать клятву. Клянусь, что не погибну, как герой… — паузу сделал, дождался шушуканья со всех сторон и продолжил, — Я приложу все усилия, чтобы, как герои или не, как герои, а как трусы, погибли враги нашей страны. Умереть за свою Родину легко, а нужно воевать так, чтобы наши враги умирали за их Родину, которую мы потом присоединим к нашей. После того, как водрузим знамя победы над их столицей. Если они на нас нападут. В назидание другим. — Украл у генерала Джоржа Паттона. Ничего, он любил цитатами говорить. Новую придумает. Не всегда, кстати, верно говорил. Есть ведь и такая у него: „Только прикажите, и я выброшу русских за Вислу…“

Скорее всего, произошло бы наоборот. Армия СССР во главе с Жуковым выбросила бы американцев за Сену, коли дошло бы до столкновения.

— Хоряшо сказал. Маладэц, товарищ Брехт, — похлопал пару раз ему Сталин.

— Служу Советскому Союзу! — вчера у Васьки уточнил, как правильно говорить.

Все следующие выступающие уже обезьянничали, обещая заставлять погибать врагов СССР за их Родину.

Один Якимушкин Александр выделился, повернулся к Сталину и сказал:

— Товарищ Сталин, дайте приказ меня назад с моим пулемётом отправить. Хочу довести счёт уничтоженных вражеских самолётов до круглой цифры — пятьдесят.

— А сейчас у тебя сколько, товарищ Якимушкин? — улыбнулся вождь.

— Тридцать два, товарищ Сталин.

— Ого, правда — Гэрой. Нет, товарищ Якимушкин, товарищ Сталин нэ даст такой команды. Всэ хотят повоевать, нам надо готовить людэй. А ты учи других зенитчиков. Роту научи. Товарищ Брехт, он у тэбя служит?

— Так точно, товарищ Сталин.

— Назначь его командиром роты. Климент, нужно товарищу Акимушкину присвоить звание старший лейтенант.

— Слушаюсь, товарищ Сталин.

— Хорошо.

Якимушкина, само собой, награждали последним, И гадать не надо почему — у него фамилия на «Я». Плюсом ещё, должно быть, и из-за того, что единственный из награждённых не был командиром. Был помкомвзвода.

После этого сыграл гимн, и все направились к накрытому столу. Забегали официанты с подносами, оркестр что-то маршевое заиграл.

Брехт прошёл за дальний край стола, опираясь на трость чёрного дерева. Сегодня купил в комиссионке вместе с пишущей машинкой. Но его перехватил Ворошилов.

— Пойдём, Сам зовёт.

Глава 18

Событие пятьдесят второе

- Алло, доктор, я по вашему совету купил клизму, куда её теперь?

- Налейте в неё воды и засуньте её себе в зад.

- Доктор, я, пожалуй, перезвоню, когда у вас будет хорошее настроение…

Справа от Сталина угнездился Анастас Иванович Микоян — Заместитель председателя СНК, недавно назначенный Наркомом внешней торговли СССР. По левую руку сидел Молотов, тоже две должности занимающий. Одновременно был и Председателем Совета народных комиссаров СССР и Народным Комиссаром Иностранных дел СССР. Ворошилов проводил Брехта до стула рядом с Микояном, а сам обошёл стол и сел после Молотова.

Иван Яковлевич усмехнулся, про себя, правда, прямо, как при первых Романовых и прочих Рюриковичах — настоящее местничество. Интересно, а кого это подвинули, чтобы Брехта усадить? Кому дорогу перешёл, кто на него зуб будет точить? Ух, ты, судя по усам, это сам — Первый заместитель Председателя СНК СССР, Народный комиссар путей сообщения СССР и член Политбюро ЦК ВКП(б) Лазарь Михайлович Каганович. Нет, таких врагов не надо.

Но Каганович, приветливо улыбнулся Брехту и хлопнул по плечу, когда тот попытался привстать.

— Сиди. Заслужил. Прямо, легенды про тебя, Брехт, рассказывают.

— Да, товарищ Брехт, как фамилию услышал, все спросить хотэл, ты тому писателю интернационалисту нэ родственник? — Сталин подождал, пока официант нальёт ему в стакан красного вина, и пригубил, кивнул, должно быть, понравилось.

— Точно не знаю, товарищ Сталин, но мать говорила, что есть другая ветвь Брехтов, может, он оттуда, — попал, называется. Сталин ведь и проверить может его шитую белыми нитками биографию.

— Понятно, седьмая вода на киселе, — хохотнул Ворошилов, тоже прислушивающийся к разговору.

— Товарищ Сталин, а можно я вам совет дам, — набрался храбрости Иван Яковлевич. Сейчас как выдаст про командирскую башенку и промежуточный патрон и …

— Геройский? — усмехнулся Сталин.

— Какой? — не понял Брехт.

— Ха! Смэшной. Говорю гэройский совэт, ты же гэрой, гэрои должны давать гэройские совэты.

— Почти, — Брехт достал из нагрудного кармана гимнастёрки, который от волнения целых пару минут расстёгивал, сложенный вчетверо листок и протянул, его Микояну, чтобы тот передал уже Вождю.

Но Анастас Иванович сначала листок развернул, засмеялся и только потом передал Сталину. Не понравился промежуточный патрон.

Иосиф Виссарионович, взял листок и положил перед собой, чуть сдвинув фужер с вином.

— Что скажешь, Анастас? — поднял бокал и пригубил вино Сталин.

— Я, Коба, знаком с массой художников, которые лучше рисуют. Не Айвазовский у нас комбриг Брехт.

— Нэт, не Айвазовский! — посмеялись всем краем начальственного стола, Сталин передал рисунок Молотову.

— Давно пора, — посмотрев на листок и прочитав подпись, передал тот его дальше Ворошилову.

— Скажи, товарищ Брехт, вот ты геройски воюешь, умные рэчи говоришь, рисуешь, чуть хуже Айвазовского, может тэбе надо звание Дивизионного комиссара присвоить. Больше пользы стране принэсёшь будучи комиссаром? — Сталин допил вино.

— Кхм, — Брехт пытавшийся отпить воды из стакана поперхнулся. Чуть не закашлял, всех вершителей судеб слюной не забрызгав.

— Ну, нэт, так нэт. Готовь бригаду к новым провокациям японцев. Правильный ты совет дал товарищу Сталину, народ должен видеть и узнавать своих Героев. И правильно, что из золота. Это лучший благородный металл и герои лучшие люди страны. Ми с товарищами подумаем. Правильно Анастас?

Анастас Иванович поднялся и, вытянув руку с фужером красного вина, громогласно провозгласил.

— Товарищи, есть тост. Давайте выпьем за товарища Сталина до дна. Он сейчас принял мудрое решения, на днях СНК утвердит знак, точнее медаль. Золотая Звезда Героя Советского Союза, которой будут награждаться все Герои, которым уже присвоено это звание и все, кто будет удостоен его потом. Да здравствует — вождь мирового пролетариата, товарищ Сталин! Ура!

Народ подскочил с мест при первых словах Микояна и сейчас грянул громкое, но не сильно дружное троекратное ура.

Сталин улыбнулся и показал на свой пустой фужер. Бутылка с вином стояла рядом, и Иван Яковлевич взял и налил Сталину вина, потом и себе плесканул.

— За ваше здоровье, товарищ Сталин.

Народ накричавшись стал усаживаться и Сталин, в наступившей почти полной тишине, слышно было только как вино течет по пишеводам, да звон бокалов о стальные и золотые зубы, сказал.

— Да здоровье. Что-то ноги побаливают Весна. Старость.

— Иосиф Виссарионович, хотите ещё один совет, — вино, наверное, Брехту в голову ударило, расхрабрился.

— Опять Айвазовского переплюнешь? — хмыкнул в усы вождь.

— Нет. Спинозу. Мысль — она материальна. Вот сказал, что болеешь, и думаешь, о болезни, и притягиваешь её к себе. А ещё она пропитывает старые вещь. Жалеешь их, привыкаешь, и они начинают жить своей жизнью. Впитывают эмоции человека, болезни, сосут из него энергию. И чем старее вещь, тем больше энергии ей требуется, и тем больше жизненных сил она начинает тянуть из человека. Теперь совет. Нужно иногда избавляться от старых вещей, от одежды, они эти вещи борются за существование, тянут энергию из человека, а взамен внушают ему, то они ему удобны, дороги. Со старыми вещами человек сам начинает стареть. Вам нужно избавиться от старых вещей — выкинуть их на помойку, а ещё лучше передать другим, тогда они свой негатив будут отдавать этим другим. Например, ворам или разбойникам. А вы сшейте себе новые сапоги, новый китель, даже носки новые и сразу почувствуете себя лучше и моложе. Увереннее и новые вещи какое-то время не будут тянуть из вас энергию, а наоборот будут делиться энергией мастера, который их изготовил.

Сталин не перебивал, слушал, кивал, когда Брехт закончил ещё с минуту посидел с закрытыми глазами, потом открыл их и мотнул головой Молотову.

— Смотры, какиэ умные у нас комбригы пошли. Я иногда о том, же думал, только так красиво сформулировать нэ мог. Молодэц, товарищ Брехт. Хороший совэт. А тепэрь ещё посоветуй, где ты такую красивую форму взял, можно и нам заказать такую. Кто шил.

— С радостью, товарищ Сталин. Это сшил лучший портной Арбата Либерман Парамон Моисеевич.

Обещания надо выполнять. Даже если они даны пройдохе портному Парамоше.

Особенно, если они даны пройдохе портному. Ему, вон, теперь в красивую форму Светлова одевать, Сашек ещё — Якимушкина и Скоробогатого.

Событие пятьдесят третье

Охрипший, но ответственный петух по утрам бросает камни в окна.

День всего оставался у Ивана Яковлевича, чтобы осуществить задумку с документами, что ему достались от старшего Бжезинского. Комиссия на Харьковский тракторный отбывает в среду десятого мая.

Тимошенко Семён Константинович, недавно назначенный командующим войсками Киевского особого военного округа, когда они на следующий день встретились у Ворошилова, смотрел на Брехта косо, выскочка типа, навязали на его голову.

Брехт же наоборот, старался проявлять уважение, хотя командарм нёс про танки иногда откровенную пургу. Интересно получается, Сталин, словно специально, перед войной уничтожит всех талантливых полководцев и оставит в живых и приблизит к себе «своих» из Первой Конной. Всех маршалов будет трое. Будённый, Ворошилов и Тимошенко, которого Сталин будет считать великим стратегом. И в результате грандиозный провал в начале войны, а ведь министром обороны будет Тимошенко, потом не менее грандиозный провал в Харьковской наступательной операции, Ну, там они вместе с Хрущёвым сделают всё, что бы угробить сотни тысяч подготовленных солдат и офицеров. Брехт читал, что сложись по-другому та операция, и война была бы на год короче и обошлась бы СССР на десять минимум миллионов жизней дешевле. В результате после ещё нескольких провалов, Сталин, наконец, уберёт Тимошенко с командования фронтов и назначит, по существу, посыльным Ставки. И не будет ни одной Звезды Героя у Семёна Константиновича за Великую Отечественную, первая будет за Финляндию, за прорыв линии Маннергейма. В лоб. Положив десятки тысяч жизней. Вторая будет подарком на семидесятилетие.

И что это знание даёт, да ничего, не убивать же и этого полководца вместе с Хрущёвым. Он, кстати, есть в списках Ежова и Сталин его лично из этого списка вычеркнул. Как же — комдив легендарной Первой Конной.

Отправлялись они из Москвы все вместе, Тимошенко и ещё двое комкоров — в штабном вагоне, а Брехт с остальными членами комиссии — в прицепленном к нему вагоне СВ.

День этот оставшийся Брехт посвятил исправлению пишущей машинки. Не верил, что в НКВД есть оттиски всех пишущих машинок СССР, но решил подстраховаться. Васька упилил сдавать первый экзамен в Академии Жуковского, а Брехт, вооружившись ножиком и напильником, приступил к вандализму. Ножик карябал буквы, напильником пытался тоже уголки сточить. Сначала напечатал просто несколько строк абракадабры с использованием всех букв, потом «улучшил» шрифт и ту же абракадабру напечатал. Сравнил. Изюминки не хватало. И мысль родил тут же. Взял нож и молоток и угробил букву «О» полностью. Напечатал несколько слов, взял ручку и чёрные чернила и пропуски в тексте, где теперь это «О» отсутствовало, вписал буквы от руки. Вот теперь получилось классно.

Сходил, попил чайку на кухню, где столкнулся с одетой в ночнушку неизвестной высокой девицей. Развёл Васька шалман. Девица даже не ойкнула, неизвестного комбрига увидав, просто порснула вниз по лестнице. После чаепития в гордом одиночестве Брехт надел гражданскую одежду, сложил бумаги в портфель, добавив к ним, специально чуть состаренную расписку Галушки, что деньги Н. С. Хрущёву или «Якорю» за комплект документов по экспериментальному танку он передал. Состарил просто, взял, согнул пару раз туда-сюда, капнул в самый уголок капельку чая, и потом забрался на табурет, и повозил листок обоими сторона по скопившейся на книжном шкафу пыли. Осмотрел шедевр. Так себе. Но новым точно не смотрелся, чувствовалось, что с документом «работали».

План был простой.

Вышел Иван Яковлевич из Васькиного дома и набрал вокруг него камней. Загрузил всё это в портфель. Получилось килограмм пять. Нормально, пойдёт для задумки. После этого Брехт направился к отделению милиции в Марьиной роще. Двухэтажное здание находилось недалеко, ещё вчера его оглядел издалека. Там в одном месте забор ИВС подходил к соседнему дому. Удачно. Иван Яковлевич прошёл в этот двор, и попробовал забраться на забор. Нормально. Прицелился, раскачал тяжёлый портфель и швырнул со всей силы в окно второго этажа. Наверное, там следователи допрашивали подозреваемых и свидетелей. Попал, портфель разбил первое, наружное, стекло в раме и свалился на подоконник жестяной. Чуть не упал на землю, покачавшись, но удержался. Всё. Дело сделано, куча документов на предателей Родины должна оказаться в нужных руках. Теперь быстро отступать. Маршрут тоже вчера наметил. Там росли кусты черёмухи, уже зацветать начали, а за ними сортир уличный, потом узкий проход между домом и забором кирпичным, и всё, ты уже на другой улице. До сортира домчался, так в него не все степенно идут, многие бегают. Потом перешёл на шаг, и размеренной походкой уже, никуда не торопящегося прохожего, выйдя на параллельную улицу, пошёл к дому Васьки, нужно было переодеться и идти на примерку второго мундира к известному теперь даже Сталину лучшему портному Арбата Либерману Парамону Моисеевичу. Там его и Светлов с Якимушкиным и Скоробогатовым должны ждать. Что это он один в Спасск будет такой парадный возвращаться?! Пусть и у ребят будет форма достойная Героев Советского Союза.

Событие пятьдесят четвёртое

Детский садик:

— Здравствуйте, я дедушка Ленин.

— Господи, псих!

— Не надо грубить. Я пришёл за внучкой Леночкой.

Все знают про Серго Орджоникидзе. Тот самый знаменитый Народный комиссар тяжёлой промышленности СССР. Не репрессирован. Умер от инфаркта, сгорел на работе. Повезло, наверное, потом всех братьев родных и двоюродных вместе с семьями кого посадят, кого расстреляют. Или уже сажают? Не об этом речь.

Тимошенко обмолвился, что сильно сейчас не хватает Григория Константиновича Орджоникидзе, затормозились работы по созданию нового танка в Харькове. Уже совсем было хотел спросить Брехт, кто это, но вовремя язык прикусил. Досидел до конца совещания в штабном вагоне и пошёл в свой. Больше про Орджоникидзе разговора не было. Настолько уж хорошо историю этого времени Брехт не знал, выходит, после смерти Серго, танком занимался какой-то Григорий, наверное, один из братьев. Их там много было. И где сейчас этот Григорий, раз его тоже не хватает. Уже арестовали брата?

Но мысль засела. Нужно у кого-то спросить. И вообще, у него иногда появлялось чувство, что он не в своей реальности. Иногда факты не сходилось с тем, что говорилось в его времени по ящику, писалось в книгах и снималось в фильмах. Но как проверить?! И вот реальный шанс. Если Тяжёлой промышленностью руководил в этой реальности после Серго Орджоникидзе его брат Григорий, а не Каганович Лазарь Моисеевич, то это точно не его мир.

Так бы можно было сходить в библиотеку и взять подшивку «Правды» или «Труда», но не в поезде же. Тут не просто всё с библиотеками.

Эта непонятка серьёзно выбила Ивана Яковлевича из колеи, он даже проиграл партию соседу по купе. До этого легко побеждал, один раз даже с детским матом, а тут после совещания всё думал больше о том, а в своём ли он мире и всё искал несоответствия. Полно было, но теперь как определить, это уже из-за него, либо он просто недостоверной информацией в будущем пользовался. Наконец, зевнул лодью и проиграл вчистую партию. Сосед и противник по боям на чёрно-белых клетках был товарищинтересный. Брехт даже когда узнал, кто с ним делит купе, хотел сразу предложить соседу к нему перебираться в Спасск-Дальний. И тут понял, что не получится, наверное. Там у него сейчас исполняет обязанности командира отдельного полка будущий маршал, а сейчас полковник Баграмян. Со дня на день Блюхер начнёт по приказу Ворошилова для комбрига Брехта Отдельную мото-бронетанково-зенитную бригаду формировать и Баграмяна нужно ставить начальником штабы этой бригады. А то полковник Баграмян может и застояться, а возможно и заберут, куда, на повышение.

А кем тогда просить соседа? Заместителем? Так он уже перерос эту должность. Эх, была бы у него дивизия, а ещё лучше корпус. Сосед сейчас исполнял обязанности начальника штаба 45-го механизированного корпуса. И звали его — полковник Катуков Михаил Ефимович — будущий маршал танковых войск.

— Михаил Ефимович, — решился Брехт, расставляя фигуры на доске для следующей партии, — А кто такой Григорий Константинович Орджоникидзе? Ну, про которого утром Тимошенко говорил.

Клац. Это челюсть Катукова, отвалившись, ударилась о столик, на котором шахматная доска стояла. Шахматы при этом от удара челюстью о стол попадали. Шахматисты тоже.

— Чего? Что это было? — вскочили оба, но тут поезд снова дёрнулся и поехал дальше.

— Затормозили резко, наверное, какая-нибудь корова на пути вышла, — махнул рукой Брехт.

— Иван Яковлевич, ты, что — шпион немецкий? — стал поднимать упавшее со стола Катуков, помогая собирать рассыпавшиеся по купе шахматные фигуры.

— Ну, почему же немецкий? Начальник 1-го управления НКВД СССР Михаил Петрович Фриновский четыре дня назад польским обозвал. Говорит, Дефензива завербовала.

— Ну, польский, хотя фамилия немецкая. Какая разница. Ты как можешь жить в СССР и не знать Серго Орджоникидзе. Это же легендарный человек.

— Я знаю кто такой Серго Орджоникидзе. И да, я два года не был в стране. То в Туве был Советником, а потом Посланником, то воевал в Испании. Так кто такой Григорий Константинович Орджоникидзе — брат Серго?

— Ну, ты Иван Яковлевич и гусь. Прямо напугал меня. У вас что, там, на Дальнем Востоке и в Туве газет наших нет. Серго — это партийное прозвище Григория Константиновича Орджоникидзе. Если уж совсем в дебри лезть, то я готовил доклад о нём у себя в бригаде и про отца выяснил. Он не Константин, а Коте — грузин же.

Нда, Штиглиц опять был близок к провалу, как никогда раньше.

Глава 19

Событие пятьдесят пятое

Немцы подбили танк, окружили, кричат:

- Русский, сдавайся!!!

Открывается люк, из танка раздаётся:

- Русский нет! Узбек нужен?!

В том самом Харькове, где Брехт с братьями Проводниками похулиганил в Консульстве, есть два завода. Не так, заводов полно, но заводов, где делают танки, всего два. Первый и не главный, это — Харьковский Тракторный завод. Там, в основном, трактора и делают. Заводу не повезёт, молодой совсем, недавно набрал полную силу, и стал производить самый массовый гусеничный трактор СХТЗ-НАТИ и это был первый трактор массового производства с конструкцией отечественной разработки. До этого в основном американцев штамповали. Кроме тракторов на заводе в не очень больших количествах выпускается танк — уродец Т-16 и его модификации Т-18 и «малый танк сопровождения» МС- 1.

Вообще, это просто трата государственных денег. Воевать на этих танках нельзя. Там стоит движок карбюраторный на 45–50 лошадиных силёнок, который по пересечённой местности позволяет танчику ползти со скоростью 6 километров час. А ещё он вооружён пукалкой коротышом калибра 37-мм ПС-1. Ну, вот на последних Т-18 стали ставить чуть побольше пушчонку, но опять коротыш — 45-мм 20К. Это сейчас тенденция мировая, танки с пушечками недомерками.

Так вот, заводу не повезёт. Только он развернётся в полную силу, как начнётся война, и его эвакуируют в не самый подходящий для этого город, а точнее — в самый неподходящий. В Сталинград. И вот только потом, потеряв кучу оборудования и людей, отправят завод на Алтай. Там до сего дня и пребывает. Пусть ХТЗ пока и дальше стоит, главной целью комиссии был второй завод. И это не тракторный завод и не танковый — это Харьковский паровозостроительный завод (ХПЗ), или завод № 183, на котором существует конструкторское бюро Танкового Отдела Харьковского завода № 183. Полная тавтология. В декабре 1936 года приказом наркома Тяжёлой Промышленности СССР Серго Орджоникидзе начальником танкового КБ завода № 183 был назначен Михаил Ильич Кошкин. До назначения в Харьков Михаил Кошкин работал на Ленинградском заводе № 185 заместителем главного конструктора.

Брехт фильм смотрел про создание Т-34 и про Кошкина. В целом, проблем у того, кроме сроков не было. Если получится, и кто-нибудь из комиссии выскочку комбрига послушает, то попытается помочь Кошкину Иван Яковлевич, процесс ускорить. В той истории эта комиссия наделала ошибок, в том числе и комкор Павлов.

Первым делом, по приезду в Харьков комиссия, в это конструкторское бюро на Паровозостроительном заводище и направилось. И на этом втором заводе харьковском, где тоже делали танки, Брехт услышал ответ на вопрос, почему не делают танки с длинным стволом у орудия. Прямо хоть называй это анекдотом. И это ведь не случайные люди говорили, это сказал один из руководителей Автобронетанкового управления РККА (АБТУ РККА). А начальник АБТУ РККА — комкор Павлов Дмитрий Григорьевич эту хрень поддержал. Чуть позже про сам анекдот. Павлов ехал в штабном вагоне вместе с Тимошенко. Брехт его будущую судьбу знал точно, в той истории. Расстреляют за трусость и бездействие 22 июля 1941 года, а ведь он станет командующим войсками Западного фронта только 21 июня 1941 года, за день до войны.

Ну, а теперь анекдот. «Длинный ствол у танковой пушки делать нельзя, так как он будет цепляться за землю».

Кошкин продемонстрировал два танка, они ещё не были готовы к испытаниям, шла работа вовсю. Ходили и смотрели макеты в основном. Походили комбриги и комдивы и прочие полковники и остановились у А -20. Внешне танк похож на Т-34. Не конца войны, а начала. Короткая пушка, прямо оторопь берёт, в глазах стоит картинка с привычным видом танка, а тут, как и на Т-26 опять этот огрызок.

— Это колёсно-гусеничный вариант. При движении по дорогам можно снять гусеницы и на большей скорости идти к месту назначения. — Представил машину Кошкин.

— А сколько моторесурс двигателя, ходовая какой пробег выдержит. — Вылез поперёд батьки Брехт.

— Ну, это пока не к нам, а к двигателестроителям. Дизель В-2 делают на нашем же заводе. Это V-образный 12-цилиндровый четырёхтактный быстроходный дизельный двигатель водяного охлаждения с непосредственным впрыском. — Стал пояснять конструктор.

— Мы потом проверим и двигателестроителей, товарищ Кошкин, вопрос пока к вам. Сколько сможет пройти ваш танк колёсный без капремонта? — Брехт отлично помнил фильм из своего детства. Там показан был героический зимний переход двух танков Т-34 из Харькова в Москву. Сталин лично встретит на Красной площади. Да, переход доказал всем, что танк надёжен. Но эти недели зимой в морозы и ремонты на ходу привели к тому, что этот вот гениальный конструктор заболеет пневмонией и умрёт ещё до начала Великой Отечественной, не успев сделать Т — 44 с поперечным расположением двигателя. Да, мало ли что ещё улучшил бы, останься жив. Может, уже на Т — 64 войну бы заканчивали.

— Километров не знаю, но пятьдесят часов, думаю …

— Вот и я про это. Танки не должны ездить по шоссе на колёсах и не должны ездить по рельсам сами. У них слишком мал для этого моторесурс. Нужно доставлять танки по железной дороге, как можно ближе к фронту, а там бой и пересечённая местность. Не тратьте время и ресурсы на то, что никогда не пойдёт в серию. Не нужны никому колёсно-гусеничные танки. Это вчерашний день. А ещё это почти преступление — разбазаривание народных денег. Бросьте этот А-20 к чёртовой матери и занимайтесь тем танком, на который вам дал добро сам товарищ Сталин, то есть, А — 32. Нужен гусеничный вариант с усиленной лобовой броней. Сорок — сорок пять миллиметров. Я воевал в Испании, только вернулся, так вот, танки с бронёй 20 миллиметров превращаются в гроб на колёсах в первую же минуту боя. Наши ружья ПТРС, жгли немецкие панцеры с расстояния в полкилометра. Более того, один из моих людей, которого товарищ Сталин позавчера лично награждал орденом «Ленина» и присвоил звание Героя Советского Союза, из крупнокалиберного пулемёта Браунинга сжёг несколько немецких танков и итальянских броневиков с броней 20 миллиметров. А это калибр всего 12,7 миллиметров. Повторяю, делайте броню 45 миллиметров, другие танки нашей армии не нужны. Так мне сам товарищ Сталин сказал после награждения. — На самом деле было наоборот. Это Брехт, когда его спросил Каганович про наши танки в Испании, сказал про Якимушкина и про тонкую броню, но Сталин, прислушивающийся к разговору, тогда головой покивал, наверное, соглашаясь. Ну, и беспроигрышный же вариант, не пойдёт же Павлов, например, или даже Тимошенко переспрашивать, а точно ли, товарищ Сталин, вы такое про танковую броню тонкую говорили. Не те нынче времена, Сталину глупые вопросы задавать.

Прямо представил себе картинку такую Иван Яковлевич. Набрался смелости начальник АБТУ РККА — комкор Павлов Дмитрий Григорьевич и пошёл к Сталину.

— Скажите, товарищ Сталин, а вы, правда, сказали комбригу Брехту не делать колёсно-гусеничные танки и броню делать 45 миллиметров.

— Канэчно, дарогой, товарищ Павлов, так и сказал, и вот думаю тэперь, а на своём ли вы мэсте штаны просиживаетэ. Почему наши танки горят в Испании, пробитые обычными пулэмётами. Ай — я — яй, товарищ Павлов. Нэхорошо.

Тимошенко на банкете был и видел, что Брехт сидел прямо рядом со Сталиным и с ним и с Кагановичем разговаривал. Даже вина вождю подливал и чокался. Сидел командарм далеко и разговора слышать не мог, тем более, оркестр играл почти всегда. Но жест Брехта, когда он показывал Лазарю Моисеевичу пальцами, сколько это сорок пять миллиметров видел точно. Брехт с ним тогда взглядом встретился. Почувствовал, что кто-то прямо прожигает его гляделками.

— На сколько тяжелее станет танк? — взял снова Тимошенко, как и положено председателю комиссии, инициативу на себя.

— Нужно считать, так сразу не отвечу. На пару тонн, наверное, ориентировочно — Смутился Кошкин.

— Так посчитайте.

— Подождите, товарищ Кошкин, есть у меня к вам ещё вопрос. — Снова вылез Брехт, — Вот представьте себя, что вы наводчик немецкий, например, или пусть, лучше, японский. Артиллерист. Какой танк легче подбить высокий или низкий? — Вылез Брехт, когда комиссия уже собиралась уходить. Нужно же пообедать, а потом ещё и посмотреть производство дизельного двигателя В — 2.

— Вопрос понятен, товарищ комбриг, но есть некоторые ограничения. Нужно разместить четырёх человек и боекомплект, — стал с лёгкой улыбкой пояснять прописные истины «Мазуте» всякой конструктор.

— Точно. А если сделать танк чуть шире, поставить двигатель поперёк и всё же сделать его ниже, именно башню. И углы на её броне почти под 45 градусов, — Брехт сложил ладони домиком, показывая, как башня у наших Т-95 и удругих более поздних танков выглядит. — Подумайте. И ещё, тоже из опыта боёв в Испании, зенитный пулемёт нужен 12,7 миллиметров тип Браунинг. Или наш аналог, но такого же калибра. Пули более мелкого калибра ущерб самолёту и наносят на порядок меньше. Летит истребитель или штурмовик дальше с дырками в крыльях. А попадание пули калибра 12,7 миллиметров даёт совсем другой эффект, отрывает крыло.

— Так и патроны крупней и объёмней, их разместить нужно, — начал спорить один из конструкторов, что стоял, прикрывая грудью Кошкина, худенького и маленького, от насевшего на него комбрига.

— Согласен. Потому и нужно сделать танк шире. И потом, лучше иметь чуть больше вес и стрелять из нормального оружия, чем сэкономить десяток килограмм и палить без толку. Это касается и орудия танка. Нужна пушка не меньше 76 миллиметров с длиной ствола 40 калибров. — Вот тут анекдот про длинную пушку и ввернули. И даже показали на пальцах, как преодолевая овраг, танк упирается хоботом в стенку этого оврага.

— Товарищ Кошкин, а у вас башня же вращается? — нет, смеяться Иван Яковлевич не стал. Грустно.

— Конечно.

— Замечательно, тогда и повернёт ствол танк вместе с башней при преодолении оврага, кроме того, ствол и поднять максимально можно. Зато снаряд из такой пушки гарантировано пробьёт любую броню всех современных танков.

— Семьдесят шесть миллиметров, не многовато, — напомнил о себе, всё время молчавший Катуков. — Вот это, точно резко снизит боезапас, раза в два уменьшит количество снарядов.

— Снизит. А вы уверены, что танку в современном бою дадут возможность выстрелить шестьдесят раз. У противника есть и артиллерия и тоже танки. Есть штурмовики, есть крупнокалиберные пулемёты. Тридцати выстрелов при современном бое должно хватить.

— Вы столько наговорили, товарищ комбриг, что мне … нам теперь полностью новый танк придётся делать, — кисло улыбнулся конструктор, обведя рукой собравшихся людей из своего КБ.

— Лучше сразу сделать хорошо, чем сто раз потом переделывать. Скупой платит дважды, помните.

— Помню. Будем работать.

— Не всё ещё. У вас топливные баки в боевом отделении. Выходит, попадание снаряда, и люди не успеют покинуть танк, сгорят. При расширении базы можно будет вынести баки наружу.

— Попробуем …

— И главное. Отсутствие радио. Рация должна быть в каждом танке. Это у меня в полку сто процентов проверено. Без рации танковое соединение почти неуправляемо в ходе боя. Нет координации. Предусмотрите рацию, как базовую комплектацию.

— Ну, это самое простое из того, что вы наговорили, товарищ комбриг. Главное, чтобы наладили производство этих раций.

— Наладим.

Событие пятьдесят шестое

Правду лучше всего говорить из танка…

Танк — это сильное противотанковое средство.

Повели их после в столовую не простую, а … А для вип персон. А ещё для бывших иностранцев. Историю эту рассказал конструктор двигателей Паровозостроительного завода Тимофей Петрович Чупахин:

— В 1934 году на ХТЗ и на наш паровозостроительный были трудоустроены по 20 австрийских политэмигрантов — активистов шуцбунда, участников вооружённого выступления в феврале 1934 года в Вене. Пытались Социалистическую революцию устроить в Австрии, но не поддержали их. Подавили восстание. Нормальные автрияки, трудолюбивые, грамотные, прошли у нас обучение на токарей, фрезеровщиков и слесарей и были трудоустроены на учебный комбинат завода. Но закрепили их за этой столовой, чтобы в очереди не толкались.

Пообедали, чем бог послал. А послал он борщ с толстенной плёнкой жира, шматком густой сметаны и большим куском мяса, потом послал котлету с гречкой, просто плавающей в густой ароматной подливе, а после до кучи усугубил стаканом компота с тёплой ещё ватрушкой. Сказка. Любит бог руководство завода и австрияков.

После обеда в курилке при виповской столовой Тимошенко пытался вразумить вылезающего поперёд батьки Брехта.

— Иван Яковлевич, вы хоть советуйтесь с остальными членами комиссии, когда свои прожекты предлагаете. — Сказал спокойно, но металл в голосе присутствует.

— Хорошо, товарищ командарм. Можно прямо сейчас?

— Даже не посмотрев?! — теперь уже нахмурился, брови свёл, — Хрен с тобой, говори.

— Товарищ Чапухин, — Брехт решил исправить серьёзный недостаток двигателя В — 2, о котором прочитал в одном из романов про попаданцев. Забыл почти, а вот услышал название двигателя и вспомнил. Вот про командирскую башенку не может дать совет. Не знает, что это такое. Хоть в институте на танкиста же учился. Свидетельство офицера запаса было даже со специальностью: «Командир взвода средних танков». А про пресловутую «командирскую башенку» не знает. Позор

— Слушаю вас, товарищ комбриг. — Напрягся главный конструктор. И было от чего, всего пару месяцев руководит КБ, до этого был заместителем, но главного арестовали и расстреляли. А тут почти сразу непонятная комиссия из Москвы.

— Я слышал от танкистов испытателей на полигоне, что ваш двигатель выходит из строя быстро, если работает в запылённых или песчаных местностях. Механики говорят, всё дело в фильтрах или воздухоочистителях. Хотелось бы услышать вашу версию и посмотреть на эти фильтры. И ещё, я тут проездом, когда был в Германии, то подвозили меня на «Мерседесе» 500К. Так вот, там, со слов шофёра, стоит нагнетатель, или компрессор, который включается при больших оборотах. В результате мощность двигателя удалось поднять со 100 до 150 лошадок, и при этом расход топлива даже уменьшился. Не сталкивались с этими компрессорами?

— По второму вопросу отвечу сразу. Сейчас параллельно с доработками и освоением производства двигателя В — 2 ведутся опытные работы над двумя более мощными двигателям. Пока только опытные, для тяжёлых танков, форсированный по оборотам до 700 л. с. В — 2СФ и В — 2СН с центробежным нагнетателем от авиамотора АМ — 38. В — 2СН развивает на стенде мощность до 850 л. с. Что же по первому вопросу, то да, на испытаниях такие замечания были, даже на стенде.

— И? — Брехт старался выудить из памяти название фильтра, что поставят уже во время войны и резко поднимут моторесурс Т-34.

— Будем работать.

Так ведь не пойдёт дело. В книге было написано, что толком и не справились с этой проблемой, даже во время войны в Корее, когда попал наш, уже гораздо более усовершенствованный, танк в руки пиндосам, и американцы, разобрав его, сделали вывод, что поставить на танк такой воздухоочиститель мог только вредитель. Это сделано умышленно, чтобы превратить, в общем-то, неплохой танк в вечную проблему. И что можно придумать? Вот в воздушных фильтрах для танков Брехт точно не разбирался, как и в командирских башенках. И раз уж весь СССР не смог сделать нормальных фильтров за десяток лет, то это на самом деле проблема. Американцы свои «Шерманы» с дизельными двигателями ещё даже изобретать не начали, тут СССР их на пару лет опережает. Но сами двигатели уже есть точно. Может быть, попробовать их купить?

— Дмитрий Григорьевич, — повернулся Брехт к смолящему уже вторую сигарету комкору Павлову, — а можем мы у американцев купить их современный дизельный двигатель и посмотреть что там у них с воздухоочистителем.

— Ну, оказывается не ты самый умный, комбриг! Закуплены давно, даже получили уже на днях дизельные двигатели GM 6046 производитель General Motors Corporation. Это 420 сильный дизельный двигатель жидкостного охлаждения. Думаем, брать ли на него лицензию, хотели попробовать его на танках Т-28. Пока решение не принято. Копаются в нём на Ленинградском заводе № 185.

— Здорово же! И что там с фильтрами, они в комплекте? — обрадовался Тимошенко.

— Да, есть воздухоочиститель? — подал голос и конструктор Чапухин

— Спросите чего полегче. Позвоню вечером, узнаю.

— Почему вечером?! — не выдержал Брехт. — Что тут на заводе нет связи с Ленинградом?

— Ох, и неугомонный ты тип, Брехт, как тебя только жена терпит. Да, ладно жена, как тебя там в вашей Тмутаракани Блюхер терпит, я бы давно меры принял.

— Так позвоните? — собака лает, Брехт идёт.

— Пошли, позвоню. — Рукой махнул, ну, типа, легче сделать, чтобы отстал, или прихлопнуть как комара.

Глава 20

Событие пятьдесят седьмое

В каталоге советских игрушек идеально описано моё похмелье: "Голова изготовлена из древесно-опилочной массы способом горячего прессования и оклеена искусственным мехом. Туловище и лапы изготовлены из искусственного меха, мягконабивные. Крепление головы и лап шарнирное. Глаза стеклянные".

Утром все члены комиссии были с глубочайшего похмелья. В шесть вечера директор завода Паровозостроительного зазвал всех «комиссионеров» отужинать опять в вип столовую, а там уже и столы накрыты, и водочка с белыми сургучными головками на столах стоит. Брехт, как шпиону и положено, во всех книжках, водку не пил, а в фикус её выливал. Шутка. Просто не пил и даже фужер, что ему поставили, перевернул, чтобы снующие официантки не наполнили.

— А ты чего не пьёшь? — первым делом пристал сосед по купе бывший — полковник Катуков, что оказался по правую руку от Брехта.

— Язва. — Ну, что-то же надо сказать.

Мать его за ногу и об коромысло, как там звучит «малый Петровский загиб»? Все следующие два часа Иван Яковлевич со всех сторон выслушивал рецепты, как язву вылечить. Нашлось даже два подвижника из местных руководителей, что обещали сегодня же принести ему в гостиницу бабушкино средство, один что-то говорил про лопухи, хотя уже довольно бессвязно, а второй уверял, что лопухи это херня, у него из такой отравы сделано, что там за минуту всё зарастёт, даже дырка в заднице. Сделано это чудодейственное средство из Аконита, цветка импортного.

Иван Яковлевич уже и не рад был. Хотел, не выделяться, а то знал за собой грешок, как лишку примет, так хвастаться начинает, рассказывает, что носки у него турецкие, всем кому можно и даже кому нельзя. Но это ещё полбеды, потом вообще на подвиги тянет. Вон, чем кончилось в Марселе питиё, немцев за что-то побили? Да, пусть даже и за дело, но ведь могли в полиции оказаться. Вот и хотел не пить, посидеть закуски подегустировать, разносолы разные разносолить, и в результате на весь банкет оказался в центре внимания, и опять одеяло на себя перетянул, причём чуть не полностью. Даже про танки никто не вспоминал. Все Брехта лечили.

Выбрал возможность и, изобразив, совсем больного, что было почти правдой, объелся, отвык от нормальной еды с этим вечным ралли на машинах по Германии, Польше и СССР, сбежал в гостиницу. Она прямо недалеко от Паровозостроительного завода. Пешком дошёл. Номер на четверых. В полночь выгрузили на кровати, разбудив Брехта, соседей. И дальше сон, как отрезало. Один из Автобронетанкового управления РККА товарищ полковник храпел так, что стёкла в окне дрожали. Должно быть, дизель на больших оборотах изображал. А потом ещё и Катуков насвистывать начал. Не в такт к дизелисту.

Иван Яковлевич честно пытался уснуть, даже голову под подушку совал. Без толку. Храп полковника, фамилию которого Брехт не запомнил, то ли Иванков, то ли Иванцов, или даже Иванкин, храпел на таких частотах, что подушка их почти не глушила. Пришлось, встать, одеться и выйти в холл. Там дежурный дремал на диване. Рыкнул на него Иван Яковлевич, мол, в рабочее время лёжа лежать недопустимо, и сам на маленький скрипящий пружинами диван из потёртой до невозможности кожи улёгся. Заснул не сразу, слушал, как дежурный газетами шуршит, хотел снова гаркнуть на «читателя», но передумал. Только, кажется, заснул, и уже за плечо его «читатель» трясёт. И радость на добродушной украинской физиономии.

— Без пятнадцати восемь, товарищ командир, сейчас персонал придёт. Вставайте.

Встал. Пошёл соседей будить. Мать же ж, твою же ж, ужас, дышать в комнате нечем, перегаром просто с ног валит. Вынырнул Иван Яковлевич из смрадного амбре в коридор, вдохнул полной грудью, нырнул в комнату, открыл оба два окна настежь, приступил к побудке. Растолкал еле-еле трёх полковников и, умывшись и побрившись, спустился в ресторан на завтрак. Народу почти не было. Все решили завтрак пропустить. Тимошенко был, Павлов и ещё пару человек. В десять за ними приехал автобусик непонятный малюсенький и две эмки для больших многоромбных начальников.

На сегодня было запланировано обследование производства танков Т-18 на ХТЗ — Харьковском Тракторном. Ничего интересного и нового Брехт там не увидел. Т-18 это пятитонная устаревшая игрушка. Ну, хорошо — шеститонная. Вроде бы её даже сняли с производства и вот опять начали клепать. Клепать — в прямом смысле. Танк не сварной и не литой, на клёпках. Для своих шести тонн он очень высокий, прямо так и представляешь себе, как на приличном склоне, при попытке спуститься под углом, он заваливается на бок. Жуть. И пушечка кургузая, понятно.

Совсем уже разочаровавшись в танках знаменитого завода, Брехт чуть отстал от общей массы проверяющих и хозяев завода, засмотрелся на установку пушки в башню. Принялся догонять и тут взгляд зацепился за непонятную конструкцию. Вернее, не за саму конструкцию, а за то, что под ней. В каком-то сарае дырчатом из ржавых листов стоял низенький танк. Брехт низких танков в этом времени ещё не видел и свернул к сараюшке. Там за первым танком стоял второй. Отличались немного, у второго пушка была чуть длиннее. Вот если чуть увеличить эти танки, то можно подумать, что это Т-14 Армата.

Брехт встал, как вкопанный и рот открыл. Этого не могло быть!

Событие пятьдесят восьмое

Прилетевшие в понедельник гуманоиды были после вчерашнего совсем зеленые и явно не в своей тарелке.

Брехт с ощутимым усилием рот закрыл. Чуть приглядевшись и проморгавшись, он увидел массу отличий от танка Армата, но то, что человек, который их спроектировал, видел российский танк из далёкого будущего, было однозначно. Характерная башня, с хвостом и сама башня, словно из треугольников сваренная. А ещё закрытые почти листами железа гусеницы. Ну и то, что башня, в отличие от современных танков, очень низкая.

Отличия, ну, во-первых, длина ствола пушки. У одного больше, у другого меньше, но даже у того, у которого стоит на сегодняшний день самая длинноствольная пушка в мире, всё одно она короткая. Во-вторых, всех этих присобаченных с обеих сторон башни труб и прочей хренотени, как на Т-14, не было. Чистые треугольники, и от этого смотрелись танки просто фантастически для 1938 года. И в-третьих, танки были заметно меньше. Иван Яковлевич в Москве на параде Арматы видел. Здоровенные дуры. Эти раза в полтора меньше.

Брехт огляделся, эта часть цеха смотрелась как-то заброшенно. Словно её специально народ стороной обходит. Тут, наверное, паранормальные явления происходят, люди пропадают, пришельцы из будущего шастают без спроса, вот народ и сторонится проклятого места.

А нет, вон кто-то бежит, какой-то рваной трусцой. Бежал молодой парнишка. Лет шестнадцати, наверное, и весь худой и бледный. Ага, он из Освенцима перенёсся, и сейчас бежит, сам не зная куда. Парнишка увидел Брехта, до этого в пол смотрел и хотел зигзаг противолодочный заложить, но комбриг, успел руку вытянуть и «пришельца» за шиворот ухватить.

— Стоять! Бояться! — Бабах. Это огромная гайка, что подросток нёс в руках, упала на кусок железного листа, что в этом место лежал, мятый и ржавый, но грохот получился отменный.

— Мне Василич сказал… — заверещал попаданец из Освенцима.

— Стоять, говорю. Ты кто? — Брехт развернул дистрофика к себе моськой.

— Ванька я!

— Жуков?

— Жиров. Мне Василич велел …

— Да, стой ты, не съем. — Брехт встряхнул дёргающегося парнишку. — Скажи мне Ванька Жиров, что это за цех и что это за танки, — мотнул головой на два … две Арматки.

— А вы дяденька военный, танкист?

— А что по форме не видно?

— Это мой папка сделал.

— Да, ну, нахрен! И где твой папка?

— …

— Да не молчи, — Брехт повертел парнишку, задрал ему рукав, проверяя, нет ли номера. Нет, не был в концлагере, просто тощий, да ещё кость видно тонкая, ну и «папка», что сделал маленькие Арматы, был не богатырь, должно быть.

— Под следствием …

— Новый поворот. — Брехт присел чуть, нет, теперь парень на него сверху вниз смотрел. Для контакта нужно глаза в глаза смотреть. Осмотрелся. Вон два ящика перевёрнутых, явно использовались, как стулья из дворца.

— Дяденька танкист мне гайку нужно Василичу отдать.

— Перетопчется. Как ты только тяжесть такую нёс? — Брехт приподнял гайку, килограмм семь, а то и больше. Куда такую наворачивать? Как болт должен выглядеть? — Так, Ванька Жиров, — усадил Иван Яковлевич пацана на ящик, — А ты про отца не сочиняешь? Как один человек мог сделать два танка?

— Так он не сам делал, один. У нас было опытное Конструкторское бюро. Мы по приказу мар… Ну, в общем, делали танк специальный «проект 111». В КБ пятнадцать человек, да рабочих два десятка. Да, мы ещё с Сашкой.

— И где все?

— Так, когда мар…

— Стой. Ну-ка, тише давай и у стен есть уши. Вы делали эти танки по распоряжению маршала Тухачевского?

— Да, — прошептал Ванька, — а когда маршала арестовали, то через месяц примерно, отца забрали и дядьку Сергея, ну, Сашкиного батю. Матюшенко. Потом папку выпустили и работы продолжились, а месяц назад, папку опять ночью увезли, а потом и мамку, а я в это время у деда был. Его не тронули.

— И что ты тут делаешь, где всё КБ? — Брехт почувствовал вкус железа во рту. Сволочи, ну зачем трогать конструкторов?!!

— Так расформировали. Почти всех тоже арестовали, а рабочих по разным участкам распихали. У меня-то фамилия мамки, я не родной сын, числился подсобным рабочим. Летом, а теперь из школы меня выгнали, из комсомола исключили и в детдом хотели забрать, но дед не дал. Вот, на завод к себе в бригаду устроил, учеником слесаря. Дяденька меня выгонят, если Василич пожалуется мастеру.

— Ладно, беги. Стой. А как у отца фамилия.

— Владимир Маркович Дорошенко.

— Понял. Беги. Если, что, то я — комбриг Брехт Иван Яковлевич. Скажешь, я задержал.

Прежде чем что-то предпринимать Брехт ещё раз обошёл танки. Он понял, что это такое. И эти танки точно изготовлены с участием попаданца. И он даже знает фамилию этого попаданца. Более того, он и жену этого попаданца знает и детей и родных и приёмных. И даже бестолковку его время от времени почёсывал.

Это он нарисовал маршалу Тухачевскому эти танки, ну или, вернее, этот танк, когда был у него в Москве, перед тем, как получить назначение — отправляться военным советником в Туву. Они ещё тогда пошли к Павлову, но тот особой заинтересованности не проявил. А вот маршал, видимо, загорелся, создал на Харьковском тракторном Экспериментальное конструкторское бюро, и всё, что ему Брехт наговорил, повторил Главному конструктору и проект внешнего вида — рисунок брехтовский, передал. Одно но. Брехт рисовал скорее Т-95, без этого хвоста от Арматы, ну, мысль конструктора понятно, там можно хранить боекомплект. Тем более, что у собираемого здесь Т-18 тоже нарост сзади на башне есть. Скомпоновал рисунок Брехта с действительностью, по аналогии с выпускаемым танком.

Ну, с этим разобрался. Теперь вопрос. Вопросы. Что делать с танками? Как вытащить конструктора и весь его КБ из цепких рук НКВД? И самое, наверное, главное, а где документация на Арматы?

Событие пятьдесят девятое

Телефонный звонок:

— Мама! Мама! Помоги! Я в полиции и с меня требуют денег!

— Успокойся, Серёжа. Ты бухгалтер в УВД, а сегодня зарплата.

К Брехту с приличной скоростью приближались два милиционера. Он встал с ящика, на который опять уселся, обдумывая ситуацию. Как всё это вернуть в первоначальное состояние, как вызволить арестованных конструкторов, проектировщиков, инженеров? Как возродить участок по выпуску танков? Что там внутри этих Армат ещё нужно разбираться, что за пушки, какой двигатель? Дизель это или бензиновый, карбюраторный? А если дизель, то, что за воздушный фильтр там стоит? Вопросы множились и множились, и Брехт достал блокнот и стал их туда записывать, и вдруг из дверей в это помещение, чуть ли ни бегом к нему устремляются милиционеры. Уж точно не поинтересоваться, сколько сейчас градусов ниже нуля или как пройти в библиотеку.

— Ваши документы, гражданин! — Не козырнул сержант, два кубаря в петлицах. Должен был. Человек в форме, с двумя орденами «Ленина» на груди и форма, можно сказать, генеральская. Когда в 1940 году вернут в армию генеральские звания, но многие комбриги станут генерал-майорами. А тут простой сержант. И не козырнул. Точно, плохо.

— Я член комиссии Наркомата Обороны комбриг Брехт Иван Яковлевич. Вот справка, выданная первым отделом НКВД, а теперь представьтесь. И предъявите ваши документы. — Это инициатива местных, решили ребятки галочку заработать. Не выйдет. И петлицы не краповые. Просто милиционеры.

— Что вы, гражданин Брехт, здесь делаете? — забрал справку и в карман сунул.

— А вы что? Я-то работаю. Выполняю приказ Наркома Обороны Ворошилова Климента Ефремовича. А вы что делаете на секретном объекте? У вас допуск есть, тут находиться, и наконец, представьтесь. Я Михаилу Петровичу Фриновскому лично доложу о вашем поведении.

Бамс. Брехт зашёл с козыря и сразу сработало. Подтянулись.

— Сержант Саенко, это — сержант Кривуля, нам доложили, что по секретному объекту ходит посторонний. А чем вы, товарищ комбриг, можете доказать, что вы член комиссии Наркомата Обороны.

— На самом деле. Чем доказать? (Не про хвост же говорить. Не поймут). Я отстал от общей группы, и меня, должно быть, уже хватились. Боясь совсем заблудиться, решил здесь провожатого подождать, а тут пустыня. Только танка два, так у них не спросишь.

— А что вы записывали в блокнот, покажите. — Сурьёзный товарищ, с наскока не взять.

— Мысли по поводу этих танков. Вот смотрите. — Брехт протянул блокнот. Почти вырвал из рук синюю книжицу этот Саенко. Начал читать и вдруг рожица с усиками гитлеровскими расцвела победной улыбкой.

— Так гражданин Дорошенко арестован, какое у вас дело к врагу народа? — Нда, стало совсем не весело.

— Да, никакого. Враг он там или нет, суд разберётся, а вот документы на эти танки нашей стране очень нужны. Просто замечательная конструкция. Такой ни у кого в мире пока нет. Жаль если документы пропали.

— Документы? Давайте, пройдёмте с нами, гражданин Брехт. — Блин блинский, опять гражданин.

— Может, вы меня до комиссии проводите, и они подтвердят мои полномочия. — Сделал ещё одну попытку Иван Яковлевич.

— В отделении разберёмся.

— Брехт, ты, где пропал? — к нему шёл Катуков. — Что тут милиция делает?

— Задержали меня. — Развёл руками Иван Яковлевич.

— А ну, отставить сержант, это член комиссии Наркомата Обороны.

— А вы кто товарищ полковник, ваши документы? — Совсем озверел Саенко, сейчас всю комиссию арестует. Сразу майором станет!

— Да, ты, сержант, носом не вышел ещё у меня документы проверять. Ты мне свои покажи.

— Семён, задерживаем их. Это враги! — закричал сержант, отпрыгивая от Катукова и вытаскивая из кобуры револьвер, то же самое, но по отношению к Брехту проделал Кривуля. Раз, и оба танкиста на мушке.

— Так, вечер перестаёт быть томным, — поднял руки Иван Яковлевич, — Ещё ведь пальнёт сдуру, потом расстреляют дурака, понятно, но нам-то легче не станет. Михаил Ефимович, прекращай. Где вся комиссия? Нужно позвать Тимошенко, пусть хоть командарма послушаются.

— Не разговаривать, — прикрикнул, закусивший удила, Саенко.

Брехт не понимал, что тут происходит. Ну, не может простой милиционер так вести себя с комбригом и полковником. Белены объелся?! Обкурился?! Так, глаза нормальные. Вседозволенность? Но он наехал на высокопоставленных командиров. Ведь должен отдавать себе отчёт, что просто так комбриги с полковниками не ходят по заводу, который в том числе и танки выпускает. По секретному заводу.

— Вперёд пошли, вон в те ворота.

Пошли. Чуда не произошло и Тимошенко не крикнул в спины: «Эй, товарищ милиционер, куда это вы наших командиров повели»? Дошли до ворот, потом по мощёной брусчаткой дороге двинулись к высокому зданию четырёхэтажному. Утром они там были, знакомились с руководством завода. Ну, если их повели в заводоуправление, то не всё так плохо. Хотя … Всё высшее руководство предприятия ходит с командармом Тимошенко.

— Сержант, ты не дури, — попытался вразумить Саенко Катуков. — Ты просто представь, что дальше будет. Мы с командармом Тимошенко в комиссии, он звякнет Первому секретарю Украины Хрущёву, и тебя посадят за самоуправство. Он ведь командующий Киевским военным округом. Одумайся пока не поздно.

— Отставить разговоры, в отделении разберёмся, — но металла в голосе поубавилось.

— Может, зайдём в заводоуправление, там должны знать о комиссии. Директор ваш с Тимошенко ходит. — Попробовал и Брехт.

— Отставить, говорю, разговоры. В отделении разберутся.

Глава 21

Событие шестидесятое

Торопиться и спешить — это не одно и то же. Торопятся сумбурно и бестолково, а спешат — энергично и целеустремлённо.

Торопись жить не спеша, потому что потом поздно будет не торопиться

жить!

Не расстреляли. Не успели. Да, и не хотели. Ну, наверное. Кто их знает этих НКВДшников. Говорят же всякие Солженицыны, что они пятьсоттыщмиллионов расстреляли и столько же по лагерям спрятали. Солженицын же чуть ли не главный по тарелочкам, врать не будет.

От ворот проходной завода вальяжной походкой к ним направился лейтенант Управления Государственной Безопасности НКВД СССР. Петлицы краповые, на них шпала. Шёл он под углом и шеврон ГУГБ — краповый овал с серебристой окантовкой, золотистый серп и молот наложен на серебристый меч с золотой рукоятью, можно было на рукаве легко рассмотреть.

— Лейтенант Госбезопасности Васнецов, — этот чётко честь отдал и представился. Даже лихо у него получилось. Как у гвардейского офицера. «Времён Очакова и покоренья Крыма».

— Вот, товарищ лейтенант госбезопасности, доставили, как вы и велели. Бузили. Стращали. Расправами угрожали. Да, я вот эту книжицу, с упоминанием арестованного Дорошенко, у гражданина изъял. — Вытянулся Саенко, козырнул и протянул Васнецову синий брехтовский блокнотик. — Вот тут на страничке, — показал пальцем с обкусанным ногтём. Довольный — «Врагов» поймал. Лучше бы ногти подстриг. И усы гитлеровские сбрил.

— Товарищ лейтенант Госбезопасности, — тут же насел на старшего полковник Катуков, — Мы члены комиссии …

— Свободны, — не дослушав полковника, махнул рукой милиционерам лейтенант ГБ, — А что вы делали, товарищи, в закрытом цехе, сигнал поступил.

— Я танки осматривал, а полковник меня искал. Вы же слышали про комиссию Наркомата Обороны и Автобронетанкового управления на этом заводе. Отстал я от комиссии, эти танки увидев, вот Катуков Михаил Ефимович меня и искал. Так что можете его отпустить, а то и его потеряют. Нужно же сообщить командарму Тимошенко, что мы нашлись, — сделал попытку Брехт. Все бы ничего, но у него в блокноте фамилия конструктора арестованного, а может уже и расстрелянного, как «враг народа». Начнут копать? Или про пацана сказать, посмеются и отпустят. Ох, вряд ли. Чудеса по пятницам, какой сегодня день недели?

— Давайте, товарищи, пройдём в мой кабинет в заводоуправлении и поговорим, как вы так потерялись, — и, неспешно, с ленцой как бы, пошёл к управлению, даже не оборачиваясь и не проверяя, следуют ли «овечки» за ним. Ну, хоть гражданами не кличет. Есть надежда, что отпустят.

Через час их всё же Тимошенко вытащил. Пришлось чуть ли не до Ежова ему дозвониться, «до Москвы», сказал он потом, распекая потеряшек. Кому звонил в Москве, не уточнил.

— Что тебе комбриг спокойно не живётся, почему отстал от комиссии?! Всё время торопишься, вперёд летишь, а тут отстал! — набросился Тимошенко на Брехта, едва тот из здания на улицу вышел.

— Потом, Семён Константинович, простите, товарищ командарм, тут чудо произошло, — и Брехт рассказал о давнем разговоре с Тухачевским и об увиденных в цеху в сараюшке двух экспериментальных танках.

— Дорошенко? Не слышал, — поправил фуражку Тимошенко.

— Я слышал, и разговор тот с маршалом Тухачевским сейчас вспомнил. — Подошёл ближе Павлов. — Правда, хорошие танки получились?

— Да откуда я знаю?! Я даже глазам своим в первую минуту не поверил, всё то, что я Кошкину говорил, уже в железе есть. Что там внутри, я не знаю. Нужно срочно найти документацию по ним, нужно срочно Кошкина с его КБ сюда тянуть. Нужно срочно звонить в Москву и выяснять судьбу конструктора Дорошенко и всех остальных членов его Конструкторского бюро. Нужно …

— Отставить! — повысил голос командарм, останавливая и голосом, и взмахом руки хотелки Брехта. — Дорошенко этот под следствием или расстрелян уже, давайте мы сейчас бросим все свои дела и будет хлопотать за врага народа.

— Документация, — сник Брехт. Так-то опытный политик Тимошенко всё правильно сказал, даже это задержание могло кончиться расстрелом, да, и закончилось ли это всё. Протокол-то они с Катуковым подписали. Там и про врага народа было и про «отстали». Куда денут его теперь? Дадут ход, или «пронесёт». Жиденьким.

— Ладно, давайте так, — командарм, надвинул фуражку на глаза. Вообще, Брехт, заметил за ним привычку, чуть что — сразу фуражку поправлять. — Сейчас у нас обед по графику. Есть и, правда, хочется, потом встреча с конструкторами Харьковского Тракторного. Там у товарищей и поинтересуемся, что за танки в том цеху стоят, и что у них внутри. А по документации, так может она спокойно на полке лежит. По Кошкину? А что, я не против, пусть поприсутствует при разговоре со смежниками, на пользу пойдёт, ну а потом попробует добиться разрешения эти твои танки, комбриг, осмотреть и во внутренностях покопаться вместе с тобой и конструкторами тракторного.

— А …

— Ну, что ты за человек Брехт, все вопросы порешаем, а про Дорошенко этого … Про него хотел спросить? Не знаю, я позвоню Хрущёву. Это если танки и правду хороши. Уверен?

— По внешнему виду, это новое слово в танкостроении …

— Ох, комбриг, комбриг, знаешь, сколько раз я это уже слышал?! — усмехнулся Павлов, энтузиазма Брехта не разделивший. — Осмотрим, тщательно, и примем коллегиальное решение по ним. Но в подарки от бога я давно не верю, как и в самого бога. Не бывает, подарков. Всё приходится своими руками.

— Вот это правда, Дмитрий Григорьевич, на все сто с тобой согласен, — Тимошенко, развернулся к ожидающим их в сторонке руководителям завода. — Ведите товарищи на обед. Закончен перекур. Вперёд — живот зовёт.

Событие шестьдесят первое

Комиссия по проверке техники приехала в танковую часть. Из бокса выходит пьяный лейтенант и, увидев генерала, подходит к нему строевым шагом:

— Товарищ генерал! Командир танкового корпуса лейтенант Петров!

— Сколько служу, никогда не видел лейтенанта в должности командира корпуса!

— Все просто. Движок сдох, гусеницы потеряли, пушку пропили, остался один корпус…

Брехт запрыгнул на подножку вагона и стал смотреть вслед, вышедшим провожать его на перрон конструкторам. Нет, перрон не отъезжал. Остался на месте, уезжал Брехт на поезде. Кошкин махал истово, словно ветер нагонял. «Убирайся, товарищ комбриг, быстрее, достал ужё».

Комиссия отбыла в Москву ещё неделю назад. Та, в реальной истории, про которую в фильме и книгах есть, закончилась тем, что Кошкину поручили доделать и колёсно-гусеничный вариант нового танка и гусеничный. И ничего не сказали про орудие. И не могли сказать. Орудия с длинными стволами ещё даже не начали проектировать. Первые Т-34 будут с пукалками. И только в начале войны поставят сначала чуть длиннее орудие, а после уже тусамую нарезную 76-мм танковую пушку ф-34 с длиной ствола, 41,5 калибров.

Сейчас гости из Москвы под давлением Брехта родили совсем другое предписание. Во-первых, танк с трёх метров расширили по ширине до трёх с половиной почти, а высоту с 2405 миллиметров наоборот уменьшили до 2235. Башню будут делать по образцу танков Дорошенко, то есть сварную и везде с углами под 45 градусов. Больше ничего особо полезного из двух маленьких Арматок не почерпнули. Хотя нет, расположение двигателя в проекте А-32, он же Т-34 будет поперечное и ещё будут вынесены за пределы башни топливные баки. Самое же главное решение комиссии Наркомата Обороны, по мнению Брехта, это предписание прекратить в СССР проектировать и выпускать колёсно-гусеничные танки. Так что, проект А-20 Кошкину прикрыли, и у него будет больше времени и сил на проектирование и изготовление двух танков проекта А-32. Может успеет до зимы пригнать две тридцатьчетвёрки на Красную площадь и не схватит пневманию.

Танки Дорошенко, которые маленькие Арматки, Брехт сейчас с собой увозил. Внутри не было ничего интересного. Это были те самые японские танки «89-тип средний танк» или «И-го», которые Иван Яковлевич с Баграмяном пожёг на станции «Маньчжурия». Тогда двигатели и коробки передач с нескольких танков Тухачевский дал команду доставить в Москву. Потом команду изменили, пожадничали в Москве и отправили тогда на изучение и испытания десять подбитых танков с разной степенью повреждений. От просто порванных гусениц, до дырок в башнях и с ошмётками японских мозгов внутри. Пораскинули. Вот эти самые дизеля с коробками передач от танков «И-го» на маленьких Арматах и стояли. Двигатель уже устарел. Это — «Мицубиси» A6120VD дизельный рядный 6-цилиндровый воздушного охлаждения на 120 л. с. Если поставить нагнетатель, то мощность можно дотянуть до 160, что Дорошенко и сделал. Два года назад танк был вполне приемлемым, даже передовым, но с появлением двигателя В-2 мгновенно устарел. Точно так же, как и все остальные танки в мире. О чём говорить, даже без форсажа и нагнетания он выдаёт 600 лошадей. Где 160 и где 600?! Немцы ещё только осваивают производство Panzerkampfwagen IV (PzKpfw IV), всего несколько экземпляров сделано, и они по двигателю уже устарели. Там поставят V-образный, 12-цилиндровый, карбюраторный, жидкостного охлаждения движок Maybach HL 120TRM мощностью 265л. с. Бензиновый. Для бензинового двигателя просто отличные цифры. И что? Дизель В-2. На порядок лучше и это дизель. Будет полно проблем с его освоением, хреновый металл на шестернях коробки передач, плохая термообработка (зубья передач будут выкрашиваться), хреновый фильтр воздушный и ещё куча детских болезней, но после визита комиссии Наркомата Обороны и умышленного тыканье брехтовского пальца в эти недостатки, вполне вероятно, что к 1941 году вылечат движок от детских болезней.

Орудия на Арматках тоже стояли импортные, одно было реквизированное у японцев. Не с танков снятое, Брехт, ведь, после тех боёв целый эшелон трофейной техники Тухачевскому отправил, вот на одном из танков «проекта 111» или маленьких Арматах и стояла японское орудие — 75-мм полевая пушка Type 38, принятая на вооружение в 1905 году. Она представляла собой чуть переделанное 75-мм немецкое орудие образца 1903 года, созданное фирмой Friedrich Krupp AG. Ну, Россия всегда своим путём шла. Их калибр 75 мм — это и есть почти наш наш 76,2. Чуть прошлись внутри ствола. Дорошенко эту пушку, точнее ствол от неё и сумел приспособить. Длина ствола — 2,286 м (7 футов 6 дюймов), или чуть больше 30 калибров. Коротковата будет.

Вторая пушка чешская. Купили у «Шкоды». После того, как наши стали расходиться с Германией после многолетней дружбы, в результате прихода к власти нацистов, в сфере Советских интересов появилась Чехословакия. Те против особо не были, началось сотрудничество с Чехословакией, с которой в 1935 году был заключён политический договор о взаимопомощи. Чехословацкая фирма «Шкода» обладала большим опытом создания артиллерийских систем, и её продукция вызвала естественный интерес советского военного командования. В январе 1936 года было издано постановление Совета Труда и Обороны, предусматривающее проведение испытаний горного орудия фирмы «Шкода» в СССР. Для испытаний, фирмой была представлена новейшая 75-мм горная пушка C-5 (также известная как M.36), перестволённая под традиционный для советской армии калибр 76,2 мм. Вот это орудие и поставил конструктор на второй танк. И это было чуть ли не единственная чешская пушка в СССР. С чехами договаривались, договаривались, да так и не договорились. В ходе переговоров, фирмой «Шкода» было выставлено условие о закупке у неё 400 орудий и 400 тысяч выстрелов к ним за 22 миллиона долларов, что было сочтено советской стороной неприемлемым. Охренели чехословаки. Чего бы не миллиард просить?! В результате в 1937 году было достигнуто другое соглашение: фирма «Шкода» передаёт СССР документацию и лицензию на изготовление орудия, а СССР взамен передаёт Чехословакии документацию и лицензию на производство бомбардировщика СБ. Обмен был произведён в том же году. Пока производство ещё не началось. И толком не начнётся, пушку практически заново спроектируют. То ли исполнение подвело на наших заводах, то ли изначально была так себе. Эта пушка была даже короче древней японской — всего 21,4 калибра.

Брехт, после того, как комиссия танки обследовала и признала их устаревшими и нахрен никому не нужными, попросил отправить их к нему в полк на испытания. Послали, в пешее эротическое путешествие. И дальше бы послали, но куда дальше Владивостока. Тогда он позвонил Блюхеру. Тот тоже послал, но потом через день прислал телеграмму, что с первым заместителем Наркома Обороны Федько договорился, забирай, мол, игрушки. Должен будешь. А ещё через день перезвонил сам и сказал, что придурок он, в смысле, маршал, и ввязался из-за проклятого хапуги Брехта в очередную авантюру. Переговорил он с Фриновским по просьбе Ивана Яковлевича, и в его шарашку непонятную в Спасске-Дальнем будут отправлены все сотрудники КБ харьковского тракторного, работавшие над «проектом 111». Им расстрел заменили на 25 лет колонии. Этапируют во Владивосток, а уж оттуда отправят в Спасск-Дальний. И вот тут огромное «НО». Фриновский сказал, что даст команду проверить, что за хрень там творится в Спасске этом «Дальнем», что за «Шарашка» там существует. Чего такого полезного для страны враги народа делают. Почему про неё никто не знает? Сможешь показать что полезное? Есть результативный результат?

— Не беспокойтесь, Василий Константинович. Всё покажем, — вот только сам сурьёзно забеспокоился, уж больно там вольготно бывшие и действующие ЗК живут и трудятся. Санаторий или профилакторий. Чем отличаются? И семьи частично перевезены под бочёк к «врагам народа».

Танки, после команды с Москвы, загрузили на платформы и погнали в противоположное от Хабаровска направление. Об этом комбриг с охреневшим от такой наглости маршалом тоже договорился.

— Товарищ маршал, мне одну штуку нужно в Киеве прихватить. Не пожалеете, если организуете.

— Уже жалею.

— Честное — пречестное.

— Добро. Как в Хабаровск прибудете, сразу ко мне. Хочу посмотреть в твои бесстыжие глаза.

— Служу Советскому Союзу!

— Отбой.

Вот, теперь с попутным эшелоном отбывал в Киев, там к его двум платформам и спальному вагону прицепят ещё одну платформу, на которую он собирался погрузить «Форды» трофейные, «Мерседес» и фольксваген «Жук». С собой из Харькова ещё одного пацана забрал. Ваньку Жирова. Тут не будет ему жизни, рано или поздно один чёрт арестуют, как сына врага народа, и фамилия матери не поможет. Тем, более в характеристике записано, что исключён из комсомола. Ну, и отец ведь тоже будет в Спасск-Дальний отправлен. Не вместе будут жить, но рядом и хоть видеться смогут.

Кроме машинок в Киеве и пацанов интербригадовских с дивчулей заберёт, для того и вытребовал себе целый мягкий вагон, отговорился Блюхеру тем, что наберёт в Киеве желающих переехать в Спасск-Дальний специалистов, которые смогут наладить не кустарное, а промышленное производство радиостанций. В принципе, и сам может, в будущем не одну сотню собрал, когда вёл кружок юных радистов, но сейчас другие материалы и лампы ещё не те, не говоря о полном отсутствии транзисторов. Нужны специалисты по допотопной технике. Денег хватает, Дворжцкий есть. Наладим выпуск радиостанций. До войны ещё три года, а может и больше.

Война закончилась, не переросла во Вторую Мировую. В Брюсселе Гитлер с Чемберленом договорились. Францию остаётся при своих. И никто никому ничего не должен. Только немцы не смогут забрать подбитую технику, это и будет их плата Франции. А там перед линией Мажино стоят почти все немецкие танки. И все подбиты. Все две танковые дивизии. Германии нужно начинать делать танки с нуля. Есть минус для СССР, наученные горьким опытом, немцы теперь точно Pzkpfw I и II делать не будут и все силы сосредоточат на Pzkpfw III и Pzkpfw IV, главное, чтобы этих сил хватило. Чехии нет, Франции нет. И никеля норвежского тоже, его нужно покупать за серьёзные деньги. Не просто будет возрождать танковые дивизии.

Дания просто отступила на свои границы. Толком и не взяла ничего успех первых дней войны, быстро закончился. Немцы подсобрали резервы и почти отодвинули зарвавшихся датчан к границе. Не повезло, как и в реальной истории, Польше, она лишилась пятой части территории. Ну, так это «Великим» полякам на пользу. Это они объявили войну Германии, а не наоборот. Кто же просил? И как, и в реальной истории, при Мюнхенском сговоре, никто за Польшу не заступился, там предали Чехословакию, а тут Польшу, вот и вся разница.

Pzkpfw IV

Глава 22

Событие шестьдесят второе

— Этого, этого, этого и этого — расстрелять!

— Ой, меня не надо, пожалуйста!

— Хорошо. Этого не надо. Он не хочет.

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовётся …

Не Брехт сказал — Фёдор Тютчев, потом подумал ещё и добавил:

Люблю грозу в начале мая,

Когда весенний, первый гром …

Так про слово. Не пойдёт. Ничего такого Брехт никому не говорил. Он больше сделал. Он окно разбил в ментовке. Портфелем. Киданул и разбил. Вообще-то — мелкое хулиганство статья 20.1 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях (КоАП РФ). Но милицейские Брехта не поймали. И решили отыграться, на тех, про кого в портфеле на листочках разного формата написано было. Нагнали в Киев и Харьков, наверное, войска, всякие разные, не только НКВД, но и обычных солдат общевойсковых и пограничников с собаками привезли, и устроили грандиозную облаву с экстренным допросом отловленных предателей Родины на месте и выбиванием у них адресов и фамилий соучастников предательства.

Брехт приехал в Киев рано утром, от состава отцепили три его вагона, две платформы с танками Армата и спальный СВшный вагон и загнали в укромный тупичок, где-то на сортировке. Брехт с машинистом доехал до начальника станции и показал ему грозную бумагу, в которой говорилось, что нужно оцепить и непущать, а ещё предоставить подателю сего документа — комбригу Брехту ещё одну платформу для перевозки техники. И всё это срочно и без промедления под страхом … Ну, под страхом.

Забегали, засуетились и вдруг, что-то изменилось. Суетиться стали больше, но замелькали разные военные и НКВДшники и про Брехта забыли. Напрочь. Был Брехт, и раз, нет Брехта. Сквозь него пробегают. У дверей начальства милиционеры. Решил Иван Яковлевич отступить на заранее подготовленные позиции — к своим вагонам. Он вернулся к месту стоянки вагонов пешочком, а там тишина и лишь один сержант ГБ ходит вдоль вагона спального. Не сильно на оцепление похоже, и не та структура, чтобы оцеплять, эта структура скорее цепляет, чем оцепляет. По его душу?

Куда деваться, нет вроде вины … А ну, да, вины-то хватает, но не должны, зачем было тогда из Харькова отпускать, да ещё с танками.

Пошёл, поигрывая желваками к чекисту, мысленно уже в Спасске был, там, дома, проще, там и стены помогают.

— Сержант Управления Государственной Безопасности Бу-бу-бу (это мимо поезд пргрохотал), предъявите ваши документы, товарищ комбриг, — козырнул плотненький такой, невысокий мужичок. Нос свёрнут. Боксом занимался, должно быть.

Иван Яковлевич справку свою предъявил.

— А что с удостоверением? — вернул назад, уже хорошо.

— Проблемы, вернусь в часть, новое получу. Повысили недавно.

— Поздравляю. Товарищ, комбриг, что под чехлами? — ткнул, толстеньким пальцем в прикрытые брезентом танки.

— Танки. А в чём дело? Вас одного прислали на охрану? — не врубался пока Брехт, что происходит.

— На охрану? Нет, меня послали провести осмотр непонятных вагонов. У вас есть документы на груз?

— Вот, — Брехт свою страшную бумагу показал.

— Понятно, — эту бумагу тоже вернул. — Совет послушайте, товарищ комбриг, посидите в вагоне пару дней. В городе войсковая операция. Ну, вам знать не надо. Но можете без документов попасть в переплёт. Я команду дам, сюда пришлют пару человек, охранять. — Козырнул чекист и, нырнув под вагон, исчез в направлении станции.

Брехт два и два сложил. Сработал его портфель. Там, он мельком глянул, полно было киевских адресов. Ну и, наверное, не простое это мероприятие — Первого Секретаря ЦК КПб Украины арестовывать, иначе, зачем войсковую операцию в мирном городе проводить. Эх, не могли на день позже начать, уехал бы уже, и хватайте настоящих врагов, а не выдуманных. Хоть всех перехватайте. Однако, как бы и его пацаны не загремели под фанфары, так-то он им команду дал, тихо сидеть, но все неугомонные, холерики, хрен его знает, устанут сидеть взаперти и высунутся невовремя. А ещё соседи могут про подозрительный дом стукануть. Вроде живут, а вроде не живут.

И что теперь делать? Сидеть, как ГБшник сказал и не нарываться или бежать, пацанов с дивчулей спасать. А ну как там уже засада? Ну, что стоило чекистам на один день позже начать.

Одно ясно, до прихода обещанной сержантом Управления Государственной Безопасности (Бу-бу-букиным) охраны рыпаться точно нельзя. Сказал же сидеть. Ну, да в качестве совета, но это же «СОВЕТ» от чекиста. Попробуй, не последуй.

Ждать пришлось до морковкина заговенья. Брехт «зъил» последний бутерброд, допил чай, все пять стаканов. И ничего. Не идут бойцы невидимого фронта. Кушать захотелось. И ещё бы ладно, можно потерпеть, но шило в задницу воткнулось и как давай там ковыряться, заставляя подпрыгивать и метаться к окну при малейшем шорохе снаружи. Несколько раз выходил на улицу, благо тепло, солнышко светит. С неба не каплет. Но каждый раз тревога оказывалась ложной, один раз шли рабочие, буксы простукивали, второй раз тоже шли рабочие, но с этими прикольными молотками железнодорожными. Название тоже не тривиальное — костыленаддёргиватель. Второй путеец тоже нёс инструмент с названием, основанным явно по ту сторону кордона — дексель- топор для затёски шпал или французский топор. Прямо родным железнодорожным прошлым на Брехта повеяло. Вроде столько лет уже прошло, а вот увидел эти инструменты и сразу названия вспомнил. Рабочие при виде ромбов в петлицах Брехта, а также двух орденов «Ленина» подтянулись и мимо прошли, чуть не чеканя шаг, как в будущем будут северокорейцы маршировать.

Иван Яковлевич кивнул товарищам и полез в вагон. Один из путейцев жевал большущую скибку хлеба и хрустел луковицей. От вида и запаха деликатесов, есть ещё сильнее захотелось.

Событие шестьдесят третье

- А что будет, если я подберу пароль к твоему е-мейлу?

- Схлопочешь по е-бейлу.

Двое рядовых НКВДшников пришли часа через три, Брехт, уставший волноваться, прилёг на свою полку в купе и вдруг отключился. Заснул, и тут как давай в дверь вагона тарабанить. Подскочил. Помотал головой сонную одурь из ушей вытряхая. Хуже нет, днём заснуть, просыпаешься не отдохнувшим, а уставшим.

Иван Яковлевич открыл дверь вагона. Козырнули, два стриженных почти под ноль пацана. Сказали, что будут охранять. Сказали, и давай в вагон переться.

— Стоять. Бояться. Кого вы охранять собрались? Меня что ли? Так не надо. Обойдусь. Ходите один с одной стороны этих трёх вагонов, второй с другой и бдите. Там секретная техника на платформах, вот её и охраняйте. Когда смена?

Товарищи насупились. Полезли назад, и, пошмыгав носами, попытались разойтись.

— Я спросил … Объясните мне, какое из двух красивых русских слов «Когда смена» вам не понятно.

— В шесть вечера. — Буркнул тот, что пониже и поплотнее, худой и бледный кивнул.

Разошлись и, как Брехт им и сказал, стали вдоль вагонов с обеих сторон выхаживать. Кердык. Попробуй теперь в город смотайся. Да, и надо ли? Эх, нужно было «слово» с юношей горячих взять, что из дома не выйдут, и пацана с дивчулей будут защищать до последнего «издыхания».

Стоп. Что-то Брехт и забыл совсем ещё про одного пацана, прямо как из головы вылетело, что в соседнем купе спал Ванька Жиров. Брехт, когда на станцию пошёл, то заглянул к Ваньке, тот пускал слюни и сопел в обе дырочки. Так три часа прошло. Неужели сбежал, пока Иван Яковлевич бегал на станцию?

Нет, как спал, так и спит. Ну, разве на другом боку. Силен, время уже к двенадцати приближается.

— Кормить пацана надо, — тихонько прикрыл дверь, Брехт.

В вещмешке было пяток банок тушёнки и пачка чая початая, не густо. Так и не планировал сидеть на станции, сейчас по плану уже должен с интернационалом обедать в съёмном доме и собираться в дорогу. Нужно идти на вокзал и раздобыть еды, а заодно можно и новостей свежих добыть. Было серьёзное «НО». Именно на вокзале ментов и чекистов должно быть полно. Могут его сцапать? Могут. Документов нет, справка нестандартная. Так есть же солдатики! Брехт спустился на грешную землю. Худой и бледный как раз мимо проходил.

— Боец, как тебя родители обзывают? — пошутить хотел, не вышло.

— Я детдомовский, родители сгинули в тридцать втором.

Чёрт. Тут тоже голод был.

— А в детдоме как называли? — до конца теперь доигрывать надо.

— Ерёмой, меня Еремей Сахно, зовут.

— Ерёма, давай я тебе денег дам и ты на нас всех пирожков там и котлеток разных в буфете на вокзале наберёшь. — Брехт пошуршал сторублёвкой.

— Никак нет, товарищ комбриг, там патрули, до вокзала не дойти, да и меня за оставление поста расстреляют. У нас сержант строгий.

— Ладно, забудь.

Пришлось идти в вагон назад и вскрывать банку тушёнки, а потом и ещё одну, проснулся Ванька и стал облизываться, высунувшись из двери.

— Умывайся и давай к столу. Сегодня в меню деликатес. Тушёнка говяжья.

— А хлеб? — Ванька за ложкой потянулся.

— Умываться сначала, шагом марш, — хлопнул по синюшной ручонке. Нда, совсем тощий паренёк, болеет, скорее всего, чем-то. Нужно срочно китайскому врачу показать. Домой пора. Ещё ведь чуть не месяц по стране колесить, это скорый поезд, — Хлеба пока нет, как и других разносолов. Какая-то облава на станции, сказали посидеть в вагоне, ничего, сейчас банки в кипяток суну, вон в тарелку высыпим, луковица одна есть, туда покрошим. Суп наваристый получится. Объеденье.

— Угу, я тушёнку люблю.

Поели, посидели, в крестики-нолики поиграли, потом в морской бой. Ох, и азарта, понравилась пацану новая игра.

В шесть часов пришёл тот же сержант и привёл смену. Брехт к нему бросился, как к отцу родному.

— Товарищ сержант госбезопасности, я же с голоду вымру, как мамонт.

— Кто?

— Россия родина слонов. Потом расскажу, что с едой, можно мне сходить на вокзал в буфет, пирожков купить, котлет, хлеба, пряников к чаю? И вообще, — Брехт понизил голос до шипящего шёпота, — Товарищ сержант, а что творится и когда это закончится?

Боксёр бывший свой свёрнутый налево нос почесал, посмотрел оценивающе на молодого больно комбрига, ну, Блюхер в его годы уже давно командармом был.

— Иван Яковлевич, — надо же запомнил данные из справки, вы не суйтесь на вокзал, точно загребут наши.

— А вы чего не загребёте.

— Ну, я тоже немец. Вальтер. Иоган Яковлевич. Записан теперь в удостоверении — Иван Яковлевич. Тёзки. Полные. Тёзкам нужно помогать, — усмехнулся.

— Понятно, спасибо. Так что с едой и когда это закончится?

— Когда закончится не знаю, повальные аресты в Киеве, почти весь ЦК партии арестован во главе с Хрущёвым. Кубло настоящее свили. Польские шпионы все. Ладно, вам этого знать не положено.

— Понятно. А по пропитанию? Я денег дам. На всех.

— Давайте, схожу. Завтра не моя группа здесь будет на вокзале, так что лучше вообще носа не высовывайте из вагона. Сидите как мышь.

— Мыши, там парень со мной.

— Тем более. Давайте деньги. — Брехт ему две сотни протянул.

— Хватит?

— Хватит. Я послезавтра с утра вас попроведую. А у паренька вашего, что с документами?

— Паспорт. Нормально всё. В гости ко мне едет.

— В гости так в гости, но как вернусь, документы проверю, если что с меня ведь спросят.

Понятно, дружба, дружбой, а табачок врозь.

— Иван Яковлевич, вы ещё, если будут, газеты купите, хоть узнать, что в мире и стране творится.

— Хреново всё в стране. У вас, там, на Дальнем Востоке, опять японцы чуть не каждый день провокации устраивают. Хорошо, куплю газеты, если будут свежие. Идите в вагон. Мало ли. Стукну, три раза.

Блин, как в кино. Пароль: «У вас продаётся славянский шкаф». Отзыв: «Нет, продали, остался только французский спальный гарнитур «Людовик XIV»».

Событие шестьдесят четвёртое

Для того, чтобы привлечь внимание официанта, гражданин Иванов громко постучал пирожком по столу.

— Да, пирожки у хозяйки не очень.

— Зато булки — то, что надо…

Ванька ел и спал. Потом спал и ел. Потом …

Потом, наконец, наступило субботнее утро, и появился тёзка. Сержант был с чёрными кругами под глазами и осунувшийся, свёрнутый и чуть расплющенный нос даже заострился и сейчас крючок бабы Яги напоминал.

Принёс кулёк бумажный, из газеты скрученный, пирожков, ещё тёплых. Брехт растолкал Ваньку и, жуя капающий жиром пирог с яйцом и рисом, промычал:

— Че… го но… во… го?

— Всё, товарищ комбриг, закончилась операция. Так, что можете по городу ходить, милиция ещё дежурит в усиленном режиме, но в основном в местах, где бывают большие скопления народа и у правительственных зданий.

— Много народу арестовали? — За второй взялся, с картошкой оказался.

— Народу. Врагов. Шпионов польских и немецких. Почистили.

— Неужели и Хрущёва?

— И Хрущёва и ещё многих из ЦК. Только их сразу в Москву самолётом увезли, про них ничего не знаю. — В глазах запавших чекиста отразился пирожок, и он облизнулся.

— Иван Яковлевич, угощайтесь. Вот эти длинненькие с мясом. Так сок и капает. — Брехт кулёк к самому носу сержанта сунул. Тот вдохнул, вздохнул и, взяв пирожок с мясом, вздохнул ещё раз.

— Жена у меня отличные пироги делала. Пирожки не очень, подгорали вечно, затто пирог всегда отменный получался, с рыбой особенно.

— Делала?

— Померла родами. Доктор пьяный был, а роды тяжёлые.

— Сочувствую. — Брехт пирожки отодвинул от чекиста.

— Я тогда и пошёл в ОГПУ, чтобы с вредителями всякими бороться.

— Понятно, — Ванька подскочил и сразу два пирожка из кулька выудил, — А чем до этого занимались?

— А ерундой, всё работу по душе искал, тогда в артели работал, что радиоточки собирала.

Брехт посмотрел на небо. Нет, улыбающегося старичка с белой бородой между перистых облаков не наблюдалось. Он же всё время, все эти три дня думал, как в Киеве найти специалистов радиодела, что помогут ему самую крутую радиостанцию изобрести и промышленное производство их на артели Дворжецкого в Спасске-Дальнем наладить. Думал и ничего не приходило в голову интересного. Объявления в газету дать, мол, желающие уехать из цветущего каштанами Киева в самый дальний дикий край, к хунхузам и японским провокациям, умеющие конструировать секретные радиопередатчики — велком, ждёт паровоз. Всего месяц дороги.

— Товарищ сержант Госбезопасности, вопрос есть на кучу денег.

— Какой вопрос? — уставился с непониманием. Да, опять выражение из будущего не прокатывает.

— Иван Яковлевич, я маршалу Блюхеру пообещал, что в из Киева привезу специалистов по … Ну, в общем у нас в Спасске-Дальнем есть артель по производству радиоламп «Маяк» не слышали?

— Как не слышал, слышал, конечно, страшный дефицит, за ними все гоняются, надёжные и качество сигнала отменное.

— Нда, не думал на эту тему. Так, вот хотим на базе этого «Маяка» наладить выпуск компактных и надёжных раций для танков и самолётов. Нужны специалисты. Можете чем помочь? Только срочно. Мне в ближайшие дни уезжать надо. Вагон вон, пустой стоит, ждёт специалистов.

Вальтер вынул из кулька предпоследний пирожок, хмыкнул и протянул Ваньке, но тот руками замахал, но потом взял и в вагоне скрылся. Сержант достал последний, скомкал газету и завращал головой, куда бы бросить. Брехт у него газету отобрал.

— Так, что со специалистами? Артельщики, где вы раньше работали не поедут, поддерживаете с ними связь?

— Сам бы поехал. Да не отпустят. Устал до чёртиков в ГБ этом … Морально. Да и физически. Даже с девушкой познакомиться некогда. Так и живу один. А что до людей … Условия-то какие?

— Условия цар… Хорошие условия. Дом с центральным отоплением. Горячая вода всегда в кухне и в ванной по трубам бежит. Участок приусадебный до тридцати сот… до трети десятины. Детский садик, школа десятилетка. Секции спортивные для детей и взрослых. Даже четыре футбольные команды есть.

— Прямо как про коммунизм рассказываете! А зарплата? — присвистнул сержант.

— Ну, точно больше чем в Киеве. Там дальневосточный коэффициент, плюс, премия сто процентов к окладу. Ещё квартальные премии. Да, там другой плюс есть, не сказал. В Спасске несколько корейских колхозов, так что продуктов полно и всё гораздо дешевле, чем в России.

— Где? — опять.

— У вас тут или в Москве. Сленг местный. Они то, что за Уралом на запад Россией зовут.

— Ну, точно как в сказке. Сам бы поехал. Не отпустят. А людей могу спросить. Недельку назад видел мужиков с артели. Какие-то у них проблемы, так поздоровались и разошлись, спешили. Зайду сегодня.

— Спасибо. Иван Яковлевич, что мне к начальству на станцию-то можно сходить? Вот тут предписание есть, предоставить мне ещё одну платформу. Технику секретную нужно с собой увезти. — Брехт бумагу строгую достал.

— Видел уже, — Вальтер задумался. — Пойдёмте вместе. Я вас к своему начальству отведу. Лейтенант госбезопасности Рукомойкин. Хороший мужик. Поможет. Вы же не для себя. Оборону Родины крепите. Эх, уехал бы свами. Нет. Не отпустят.

— Ну, давайте я попробую звякнуть. Я хорошо знаком с Меиром Абрамовичем Трилиссером. Он правда сейчас как бы не совсем в ваших органах. Большой начальник сейчас — член президиума и кандидат в члены секретариата Исполкома Коминтерна. Не сомневаюсь, тряхнёт старыми связями, добудет для вас перевод в Спасск-Дальний. О! Мы вам там и жену кореянку найдём. У меня, кстати, тоже жена кореянка. Да, у многих командиров из моего полка тоже.

— Сам Трилиссер?! Легенда у нас! А звоните! Если ванна и жена кореянка, то чего от таких подарков отказывать. Пойдёмте, познакомлю с начальством.

Глава 23

Событие шестьдесят пятое

В украинской хате просыпается утром мужик и видит перед собой жену, наставившую на него обрез:

- Петро, ты иностранный шпион!

- Тю! Сдурела баба!

- Ты во сне по-русски разговаривал!

Лейтенант госбезопасности, это если на воинские звания перевести — капитан поучается, шпала у человека на петлицах краповых. Ну, не такой и большой чин, но когда они с лейтенантом ГБ Рукомойкиным пошли искать, кто же Брехту предоставит платформу для отправки секретной техники на Дальний Восток, то прямо всё руководство станции Киев-Товарный, что в двух километрах южнее вокзала Киев-Пассажирский, восхотело принять участие и поспособствовать.

— Нужно что бы машины заехали на платформу. Трап, или как это у вас делается? — прояснил суть требования Иван Яковлевич.

— Так и не беспокойтесь, товарисч командир. Всё поставим, всё загрузим, есть пандус специальный. Не думаете же ви, что у вас одного во всём нашем прикрасном СССР машины есть. И у других этого счастья навалом. — Четыре шестигранника у товарища на петлицах железнодорожной формы, как раньше у Брехта было. Зовут — Исаак Львович Гольдман. Этот проявил максимальное желание помочь РККА и лично такому большому воинскому начальству. Брехт ещё как-то и не привык к тому, что он большое начальство — почти ЕНЕРАЛ. Будет. Через два года, если доживёт.

Договорились, что к этому пандусу подгонят платформу, поновее, чтобы в дороге не сломалась, перегружай «Мерседес» потом под восхищёнными взглядами. Подгонят в ноль часов ноль минут. Исаак Львович лично проводил Брехта до этого сооружения и показал, как нужно проехать через пути, чтобы у него оказаться. Не запомнил с первого раза. Лабиринт. Когда помощник начальника станции ушёл, Брехт ещё раз прошёл весь маршрут. Теперь можно было и к тайному убежищу двигать. На всякий случай, ну, мало ли, комбриг проверился, не следят ли НКВДшники за ним. Менял направление, резко поворачивался и возвращался назад. Ронял, сумку, в которую намеревался по дороге напихать в коммерческом магазине разных продуктов. Мало ли, вдруг дети голодают. Всё было чисто. Не сильно большой специалист по антислежечной борьбе, но метнувшийся в сторону взгляд прохожего или вдруг развязавшийся шнурок у другого прохожего, заметил бы. Ничего похожего с прохожими не наблюдалось. Даже наоборот всё было. Прямо оборачивались все на Брехта, и в упор разглядывали, и стояли потом, головами и взглядами провожая. В первые минуты комбриг растерялся. Чего надо гражданам?! И только по шёпоту девчушек сообразил:

— Орденоносец, два ордена «Ленина» видела. Комбриг, а сам молодой. Вот бы замуж за такого.

Вона чё! Да, с этой стороны Брехт ситуацию не рассматривал. Перспективный жених. Мать его! Так это они не видели весь иконостас. Орден Красного Знамени, орден Красной Звезды и шесть иностранных орденов. Чего получается? Десять. А у самого маршала Блюхера даже вместе с медалью «XX лет РККА» и китайским крестом тоже десять. Скоро, как Брежневу, нужно будет операцию по расширению грудной клетки делать, а то перестанут ордена вмещаться.

В магазине была очередь. В коммерческом, где цены в десять раз выше, чем в обычном?! Иван Яковлевич послушно встал в очередь, хоть пара дамочек с замахом на элитность (цепочки золотые, серёжки с камешками, причёски замысловатые кучерявые, платья в крупных горохах) пытались его вперёд пропустить. Из разговора элитных дамочек понял и откуда очередь. Народ эти три дня, пока Киев прочёсывали и вычёсывали блох — предателей, в магазины, тем более коммерческие, выходить боялся. Заметут под горячую руку, потом доказывай, что ты не верблюд.

Купил продукты, какие уж были, и пошёл к снятому домику. Вокруг запустение и тишина. Брехт ломиться, как потерпевший, в калитку, запертую, не стал. Прошёл мимо и опять понаблюдал, не завёлся ли хвост. Потом постоял на углу улицы тихой и почти пустынной, подсматривая из-за каштана. На первый взгляд всё было тихо. Жаль не догадался по примеру профессора Плейшнера договориться с детишками, что те поставят герань на подоконник, если их хватать начнут. Хотя, в доме не было герани. Ещё раз прошёлся Иван Яковлевич мимо дома, солнце как раз спряталось за тучкой, и от окон не отражалось. Но там, как и при его уходе были шторы плотные закрыты наглухо. Постоял на другом конце улицы. Ну, если бы была засада, то уже проявили бы себя чекисты.

Дошёл до калитки и постучал. Как и договаривались, никто не среагировал, Брехт достал ножик складной швейцарский, трофейный, из кармана и, откинув лезвие, приподнял щеколду. Зашёл в ограду, и прежде, чем запереть калитку, снова глянул в оба конца улицы. Тишина. Люди ходют, но только женского полу и детского возраста.

— Эй, парни открывайте, — постучал в дверь. — Ваша мать пришла, молочка принесла. — Это и был пароль.

— У ньяс вси дома! — О, и отзыв правильный, значит, чекисты за дверью не стоят.

Открылась дверь и комбригу в живот два ствола упёрлись. Один так совсем длиннющий и пугающий, от «Люгера» артиллерийского.

— Отставить, по отцу командиру шмалять. И так весь в шрамах. — И это не прибаутка была, а ещё один пароль. Означал он, что хвоста за Брехтом нет и можно расслабиться.

— Ура! — железяки отбросили, и все четверо бросились на шею.

Ну, от интербригадовцев такое ожидать можно было. Пацаны и холерики, а вот от дивчули польской, похищенной и разлучённой с родными, не ожидал Брехт проявления такой радости. А уж от Бжезинского и подавно. Виделись всего ничего и не при самых благоприятных для воспылания чувств обстоятельствах. На ногах еле устоял от этой кучи малы. При этом Малгожата вполне себе такой приличной грудью впечаталась, тёплой и мягкой. Гхм, а ведь хотел удочерить. Не, не. Только удочерить.

— Всё, народ, спускаемся на грешную землю. Сейчас готовим ужин и собираемся. У нас проблема есть. И как её решить я не знаю. Машин четыре, а водителя три.

И тут в дверь постучали.

Событие шестьдесят шестое

- Алло! Это телефон доверия?

- Да.

- Напишите мне доверенность на вашу машину!

Такого быть не могло! Перед дверью стоял сержант госбезопасности Вальтер Иван Яковлевич. Не улыбался. Рассматривал два ствола, что на него нацелили интербригадовцы.

— Вы ещё выстрелите, ребята. Уберите пистолеты от греха подальше. Я без оружия, сдал ТТ в управлении. — Чекист развёл руки.

— Проследили? — Брехт кивнул пацанам, чтобы убрали пистолеты, — Как так, я же сто раз проверился?

— Да, господин шпион, ай, простите, товарищ комбриг, именно это вас и выдало. — Теперь тёзка улыбался, нос при этом жил своей жизнью и жизнерадостности не излучал. Так уныло и смотрел в сторону. — Я шёл себе по улице в артель свою бывшую, по вашему поручению, она тут на соседней улице, и вдруг вас увидел. И поведение у вас, ну очень странное было, постоянно оглядываетесь, проверяетесь, разворачиваетесь и назад идёте, здесь по улице туда-сюда несколько раз прошлись, и всё продолжаете оглядываться, из-за угла подсматриваете, в окна заглядываете. Так себя только самые последние идиоты ведут или очень неопытные шпионы, даже не шпионы, а всё равно идиоты, которые в шпионов решили поиграть. — Чекист, переступил с ноги на ногу, до этого стоял с приподнятыми руками, показывая, что безоружен, теперь руки отпустил и оглядел двор, — Так кто вы, товарищ комбриг? И что это за детский сад? А оружие-то, какое интересное, и ведь по глазам видно, что умеют стрелять ребятки, и легко на спусковой крючок нажмут. Кто вы, мать вашу!?

Как там, у Высоцкого, Иван Яковлевич закрыл глаза, вспоминая и продекламировал:

— Детям вечно досаден

Их возраст и быт —

И дрались мы до ссадин,

До смертных обид …

Эти два архаровца, дорогой, Иван Яковлевич, интербригадовцы из Испании, на двоих много и много тысяч народу отправили на тот свет. И не сосчитать. Это Федька — Франческо, слышали в СССР про разгром немецкого и итальянского флотов на Пальма-де-Майорке. На восемьдесят процентов его работа. Удача или умение, но потопил кучу кораблей. Второй Ванька — Хуан. Поменьше в ад народу отправил, но вы правы, рука не дрогнет. Про остальных ничего не скажу. Будете допытываться, Ванька нажмёт на спусковой крючок. А теперь скажите, дорогой, товарищ Вальтер, что мне с вами делать? Я за детишек этих половину вашей организации уничтожу, у меня-то уж точно рука не дрогнет.

— Да, ладно. Я не враг. Ну, надеюсь, что не враг. Это если вы не вредите моей стране, — отступил на шаг чекист.

— Стоять. Бояться. Ванька, проводи сержанта в комнату. Так, архаровцы, ничего не меняется. Готовим ужин. Малгожата. Действуй, вон в сумке продукты. А я пока пообщаюсь с тёзкой. Федька, выгляни за ворота и стой у ворот, карауль. Огонь без команды не открывать. Ванька, держишь гостя на мушке. Только не пальни без нужды, — Брехт всё это сказал на языке Феликса Мендельсона (по-немецки), более-менее его все знали.

— Ого, комбриг и есть, — на языке Михаэля Шумахера (да, тоже немецкий) ответил Вальтер.

— Проходите, Иван Яковлевич, пообщаемся. Только не дёргайтесь¸ а то Ванька выстрелит. Пулю не обгонишь.

— Не буду спорить. Так что это за ребята? — тёзка присел на краешек стула шаткого.

— Тц, так не хотелось бы, вас убивать, товарищ сержант госбезопасности. Я уже Трилиссеру насчёт вас позвонил, он пообещал помочь с переводом. В своей команде почти считал. — Брехт тоже на краешек присел, дивана, когда-то бывшего чёрным и кожаным. Видимо владелец дома во время революции из буржуйского дома стащил, так он не соответствовал небольшому кособокому домишке.

— Так и не надо. Просто объясните, что это за дети, и почему вы их прячете?

— Ну, да. Ну, хотя, часть информации выложу. Это интербригадовцы, воевали со мной в Испании и попросили взять их с собой в СССР, но у меня не получилось пробраться в страну легально. Вам знать не нужно. Начальник Управления Государственной Безопасности или 1-го управление НКВД СССР Фриновский Михаил Петрович проверяет информацию и поверил мне. Пацанов и девушку пришлось ввозить тайно, потому документов у них нет. Я хотел привезти их в Спасск-Дальний и там легализовать. Усыновить. Вот всё, что вам надо знать.

— А секретная техника. Это что? Она здесь? Вон те грязные Форды? А что под тряпками?

— Ух, ты, сколько вопросов. Вот, под тряпками, и есть секретная техника. Там очень перспективный двигатель на машине стоит. Просто чудо. Хочу, чтобы специалисты у нас там в нём покопались. Угнал из Германии.

— Чуть легче стало, Иван Яковлевич, вы бы сказали своему сынку будущему убрать «Вальтер», а то некрасиво. На Вальтера «Вальтер» нацелен. Я понимаю, ваши действия. Ребята и, правда, в сложной ситуации. И вы, наверное, приняли единственное верное решение. Ну, если там у вас в органах надёжные люди есть.

— Надеюсь. Вань, помоги Малгожате ужин готовить. С вами мне что делать? Я вам поверю, отпущу, а вы, тёзка, бегом к вашему начальству. Рукомойкин. Хороший мужик, здорово мне помог. И что? Мне и самому ещё пожить охота, жена, двое родных детей, да двое приёмных. Их ведь уничтожат всех. Беда. Не проще вас пристрелить. Закопаем здесь. Я так понимаю, что никто за вами не следил, и где вы не знает. Так что делать, тёзка?

— На самом деле — беда. Зачем полез. Любопытство сгубило кошку. Пацан во мне ещё не умер. Тайну хотел узнать. Пообещать могу, что пацанов ваших не выдам. Более того, помогу им до вагона добраться. Ну, и если вы хотите получить специалистов по радиоделу, то вам нужно меня срочно отпустить. А то артель скоро закроют. Адреса я знаю только у двоих. Уйдёт время.

Брехт, брегет из кармана вынул. Половина пятого. И что делать? Поверить чекисту?! Ох, какой соблазн будет у человека. За такую инфор… А какую информацию? Что он прячет испанцев? А, ну да, тут испанцами и не пахнет. Но ведь про Бжезинского и про то, что он устроил войну, Вальтер даже догадываться не может.

— Хорошо, Иван Яковлевич, идите. Надеюсь, не обагрите руки кровью детей. Договоритесь по специалистам. Любые золотые горы обещайте. Пусть ничего почти не берут с собой. Всё необходимое, и сверх того, выдам в Спасске-Дальнем, вплоть до женских трусов.

— Правильное решение, я вас не подведу, товарищ комбриг.

Событие шестьдесят седьмое

Эдисона, с детства отличавшегося любовью к точности, учитель однажды спросил:

— Где была подписана Декларация независимости?

Тот дал точный ответ, хоть и не выучил урок:

— Внизу, сэр. Документы всегда подписывают внизу.

Без Вальтера бы не справились. Он вернулся через три часа с десятком человек на хвосте. И это были не сотрудники «кровавой гэбни». Это были шесть мужчин и четыре женщины — работники артели, «Радионс». Скорее, бывшие работники. Директора артели и главного бухгалтера посадили неделю назад, чего-то там спекулировали и зарплаты себе завышали. Люди ходили ещё на работу, но все уже подыскивали себе другое занятие. Всё же их артель именно на связях директора и держалась. Он доставал комплектующие, он же и сбытом занимался. И к этим своим делам никого кроме бухгалтера не допускал. Теперь обоих нет. Люди, а их в «Радионсе» трудилось больше трёх десятков человек, выработали весь запас комплектующих и сели, обсуждать, как жить дальше. Именно в это время и появился их бывший работник, а теперь целый сержант госбезопасности «Ванечка». Ванечка рассказал про свалившееся на них счастье. Народ пообсуждал, покурил-подымил и сказал: «Нахрен нам это нужно, в такую даль переть», и разошёлся. Только не весь. Остались вот эти четыре молодые семьи и двое вдовцов. Эти двое почему-то, вот же интересный парадокс намечается, заинтересовались корейскими жёнами. Молодёжь же захотела иметь прямо сейчас свои дома и детский садик, устали жить с родителями за занавеской. Какое там семейное счастье, если даже когда тайком пытаешься семью увеличить, то сразу пружины начинают скрипеть и дальше следуют советы. Под советы, увеличивать семью, получается не очень. Потому отдельный дом, это даже не мечта, это просто производственная необходимость. Производство чего? Так это, будущих строителей коммунизма, нужно же их производить. На свет, ну и что, что во тьме.

Только Ванечка, он хоть и хороший парень, и даже теперь, вон, командир в «кровавой гэбне», но если есть возможность послушать более серьёзного человека про будущие райские кущи, то почему бы не послушать, тем более что идти всего пару минут, до соседней улицы.

Брехт им рассказал во дворе их домика о Спасске-Дальнем, об артели «Маяк», о садиках и домах, и стал записывать в тетрадь амбарную, люди любят, когда их в толстые тетради записывают. Балласт. Простые слесаря и крутильщики гаек. Все. Кроме тех самых вдовцов, что пришли за корейскими жёны. Всех на экзотику тянет. Ну, так и Брехт не лучше. Один был инженером электриком, и именно на нём артель держалась, в смысле, производства. А второй хоть и был всего лишь с техническим образованием, но, как и сам Иван Яковлевич, был радиолюбителем, и даже вёл во дворце «Пионеров и школьников» кружок «Радио». С ними Брехт переговорил отдельно. Фанаты встретились. Кадры! Если сам Брехт, знал, как должен выглядеть радиопередатчик в будущем, то Олег Олегович, который техник, мог на коленке из современных ламп собрать хороший передатчик. У обоих по ребёнку и судьбы похожие, у одного, как и у Вальтера, жена умерла родами, а вторая скончалась от туберкулёза.

— Давайте так, товарищи, — когда все были записаны, предложил Брехт, — сейчас идёте домой и собираетесь. Вещи, детишек у кого есть. Через три часа быть здесь. Как со скарбом? Бросьте, нахрен. Там всё выдадим, только минимум летней одежды и то, что в дороге понадобится, предупреждаю, не сильно короткой, в самом лучшем случае — две недели, в худшем — месяц, вот что в дороге на месяц понадобится, то и берите. Чашки, ложки, картошку с морковкой. (Детские молочные смести — чуть не сказал).

— А документы? — голос с первого ряда от лохматого парня.

— Документы,конечно берите …

— Так в артели трудовые книжки.

— Да, это проблема. Иван Яковлевич? Что делать? — чекист стоял всё время за спиной не вмешивался.

— Говорите, Трилиссер договорится с моим начальством? Тогда я зайду, заберу завтра утром документы, не только книжки, но и все личные дела, и характеристики дам команду написать помощнику директора. Лишними точно не будут.

— Да, этот момент я упустил. И оставаться ещё на день нельзя. И так вся станция ходит косится на мои вагоны.

— Нет, выезжайте сегодня же, — подтвердил Вальтер, — Я документы заберу, а если всё же не отпустит начальство, то отправлю бандеролью.

— Договорились. Всё, товарищи, расходимся, через три часа встречаемся здесь же. Иван Яковлевич, у нас четыре машины, а водителя три, можно, конечно, как в загадке про Волка козу и капусту два раза смотаться, но если вы умеете водить …

— С удовольствием. Да и спокойней со мной будет, если простая милиция остановит, то моего удостоверения будет достаточно.

— Kolacja gotowa. Chodźmy zjeść (Ужин готов. Пойдёмте кушать), — высунулась из двери Малгожата.

— Зъесть, так зъесть, пойдёмте, товарищ сержант госбезопасности, поснидаете с нами.

Глава 24

Событие шестьдесят восьмое

Юрий заказал в баре бутылку виски, а уже бутылка виски в Юрии заказала ещё одну и песню «Офицеры» … семь раз подряд.

Ширирьёкья странья мойя роднайя,

Мньёго в ньей лисьёв, польей и рьек!

Я другьёй такьёй страньи ни знаью,

Где тьак вольно дысит сельовьек.

Заливался на «чистом русском» интернациональный коллектив, сидя в купе у Брехта. Употребляли. В Свердловске их неожиданно догнал сержант госбезопасности Вальтер, и они теперь вдвоём в купе ехали. Следующее купе занимал интернационал. А вообще всё было хреново. От слова — «совсем». Логистик из Ивана Яковлевича оказался не просто никакой, а со знаком минус. С длинным таким знаком. Шесть семей свободно бы уместилось в нормальном купейном вагоне. Девять купе в вагоне. Осталось бы и комбригу и интернационалу. Нет. Думал в удобстве ехать и выпросил себе вагон СВ. А там в купе только два дивана. И кердык. Умножаем девять на два, три пишем, пять на ум пошло, и получаем восемнадцать. Шесть семей, пусть и не очень больших и две не полных, имеем восемнадцать человеков и человечков. Плюс интернационал, плюс он и Ванька Жиров, ещё добавился тёзка. Стало двадцать пять. Хорошо есть ещё купе проводника, туда Малгожату поселил с малолетним Бжезинским Збигневом Казимиром. А то полячка наотрез отказалась с интернационалистами ехать, покраснела и по-немецки прошептала: «Они подсматривают». Брехт им лещей по загривкам надавал, но дивчулю отселил.

— Пацан не будет до тебя домогаться? — хотел пошутить, но вогнал ещё в большую краску.

А ещё возникла проблема с едой. Он по простоте душевной полагал, что деньги поменять на еду можно всегда. А за большие деньги и подавно. Доставшихся от батяньки Бжезинского рублей, на воинский эшелон бы хватило, а тут двадцать пять человек. А оказалось всё не так. У них не пассажирский поезд, который останавливается на перроне у вокзала, и к которому бегут бабушки с варёной картошечкой и огурчиками. Их загоняли в самые далёкие далёко, и бежать до вокзала, с риском отстать от поезда, люди просто боялись. Пришлось организовывать. Хорошо, теперь сержант госбезопасности был свой. Он шёл на вокзал с парой мужиков и скупал у бабушек всё что есть, а Брехт пока в своей орденоносной форме бдел, чтобы их вагоны не подцепили к какому-нибудь составу и не уволокли, без ходоков. Один раз в Омске, так почти и произошло. Пришлось шмальнуть в воздух. Машинист его просто не видел и не слышал, шумная работа, особенно на сортировке, где сразу несколько паровозов занимаются перетасовкой вагонов с грузами.

Брехт заодно и платформы с грузами проверял. И не зря. На станции Чулым не доезжая до Новосибирска к вагонам шмыгнули два типа явно не в железнодорожной одежде и попытались приподнять брезент. Вот тут Брехт и оценил силу и мощь сумрачного немецкого гения. «Люгер» артиллерийский за сто метров пули послал очень кучно. Первая отрикошетила от борта низенького платформы, а вторая угодила в плечо любопытному. Не раненый любопытина бросился бежать, а подстреленный Брехтом сел на землю плечо зажимая. Они с тёзкой гражданина перевязали и повязали, а потом доставили в линейное отделение милиции. Вальтер сунул под нос самому младшему лейтенанту милицейскому корочку свою, не давая прочитать, и рыкнул, что груз — секретный и они тоже, потому никаких протоколов составлять не будут. Пусть товарищ явку с повинной пишет. И про стрельбу не упоминает.

— А как ваша фамилия, товарищ сержант госбезопасности? — попытался настоять на своём милиционер.

— Его фамилия слишком известная, чтобы тут её называть, — свёл брови комбриг. Шутку не оценили, наверное, не читал книгу младший лейтенант. А ведь Брехт правду сказал. Есть ли на земле хоть один человек, который бы не слышал фамилия Вальтер. Ну, может в центральной Африке или в джунглях Амазонки.

Только даже эти походы за бабулькиной картошечкой и пирожками проблему питания слабо решали. Бабки и не бабки (помоложе будет) выходили строго в определённое время к известным поездам, а в неурочное время у вокзала либо никого не было, либо, при удачном стечении обстоятельств, продавцы уже уходили, и тогда продавали с радостью остатки, любо в ожидании настоящих клиентов ломили цену вдвое, чаще же всего, перрон был пуст. Приходилось скупать булочки и беляши в буфете. При этом лето чуть опережало путников. В Сибири стояла жара и впрок не закупишь, все портилось быстро.

Повезло в Чите. Вышли прямо в разгар торговли на перроне. Вальтер накупил еды и решил, что за удачу не грех и выпить, купил у дивчины гарной бутылку самогона. Хватило по полстакана им с Брехтом, Двум присоединившимся ИТРовцам радиодела и по чуть-чуть Федьке и Малгожате. С непривычки и от жары, крепкий самогон прилично по голове вдарил. Всех сразу на песни потянуло. Тем более что и ехать чуть осталось, завтра уже к вечеру будут в Хабаровске.

Брехт сидел, слушал, чуть отрешившись, мысли на жену и детей перекинулись. Сколько не видел. Так вполголоса подпевал и вдруг понял, что тот куплет, который народ сейчас выводил, он никогда не слышал.

За столом у нас никто не лишний,

По заслугам каждый награждён,

Золотыми буквами мы пишем

Всенародный Сталинский закон.

Этих слов величие и славу

Никакие годы не сотрут:

— Человек всегда имеет право

На ученье, отдых и на труд!

Точно альтернативная реальность, не его.

— А ты чего не подпеваешь? — толкнул его в бок раскрасневшийся тёзка.

— Да я слов не знаю. — Чуть не прокричал Брехт, стараясь по децибелам превзойти разошедшихся певунов. Пели, кстати по газете. Там была песня напечатана. Газета была старая, в ней была картошка варёная завёрнута. Развернули, закусили и решили спеть.

— А эти? Так их мало кто знает. Их потом дописали. Они не из фильма «Цирк» Лебедев-Кумач их дописал после принятия Конституции. Хотя полтора года прошло. А, забываю, ты, то в Туве этой своей был, то в Испании. Отстал от жизни.

Вот теперь сиди и думай, а была ли эта песня в его реальности дописана после принятия в 1936 году Конституции или он всё же в другую реальность попал.

Событие шестьдесят девятое

Идут Шерлок Холмс и доктор Ватсон по улице.

- Знаете, Ватсон, вчера я видел за этим углом двух ребят, которые очень хотели набить мне морду.

- А как вы догадались, Холмс? Опять ваш дедуктивный метод?

- Это же элементарно, Ватсон! Не хотели бы — не набили бы!

В Хабаровск вечером, как хотели не прибыли. Станция была перегружена и их состав, к которому и были прицеплены четыре вагона брехтовские, остановили в десятке вёрст от города на запасных путях. Только утром пробку ликвидировали и в десять часов они, наконец, прибыли на грузовую станцию Хабаровска. До вокзала около километра, Брехт дождался, когда четыре вагона загонят в тупик, предупредил всех, чтобы ни в коем случае и ни при каких обстоятельствах не открывали вагон спальный и не выходили. Попросил народ потерпеть ещё часик, сходят они на разведку с Вальтером, узнают, что по чём, и он постарается, как можно раньше, отправить вагоны дальше в Спасск-Дальний. В Хабаровске не просто им нечего делать всем, но и крайне опасно, пока он всех не пристроит и нормальными документами не обеспечит.

Двинулись они с Вальтером по путям к Вокзалу, и тут же пожалели, что парадную форму одели. Минуты не проходило, чтобы мимо маневровый паровозик не промчался, засыпая пеплом и сажей. И половину пути не прошли, а уже чёрные и сами и парадное обмундирование. Так ещё и перед вокзалом Брехт сапогом угодил в лужу гудрона, таять начал на солнце, а пеплом и пылью присыпан, так что и не видно. Подобрал щепку, кое-как очистил и дальше шёл, только под ноги смотря. Тут-то и дёрнул его Вальтер за рукав:

— Смотрите, товарищ комбриг, что-то происходит!

— Где? — Брехт приподнял голову, оторвав взгляд от земли и понял, о чем сержант госбезопасности говорил. Они почти дошли до вокзала в пятидесяти метрах впереди уже был перрон. И вот на нём стояли военные и НКВДшники, всех мастей. И моряки в чёрном, и лётчики с синем, и милиционеры в белом, зелёных гимнастёрок тоже хватало. Отсюда не видны были ещё петлицы, но Блюхера Иван Яковлевич узнал. Ну, а раз там командарм и маршал, то и вокруг не рядовые бойцы собрались.

— Нас, что ли встречают? — заозерался Вальтер.

— Семён Семёныч! А ну, да, Иван Яковлевич, не дури. Взрослый же человек. Во-первых, они знать не знают, когда я приеду, а во-вторых, я, конечно, Герой Советского Союза и целый комбриг, но чтобы все высшие командиры ОКДВА и ваши заодно, собрались меня встречать — это перебор. Ладно мог маршал послать несколько человек, ну, даже допускаю, и сам не утерпел, и чтобы узнать, что я ему за подарок везу, мог приехать, но ваши и моряки. Головокружение от успехов получается. Не наш метод… Да, и ладно бы но, есть, ведь, во-первых, знать они не знают, что мы уже в городе. Пять минут назад ещё ехали. А они тут, судя по количеству дыма над ними, давно стоят. Весь перрон должно быть в окурках.

— Тогда кого встречают? — невольно замедлили шаг оба.

— Давай дедукцию включим. Есть ваши. Есть моряки. И сам Блюхер здесь. Да, вон и в штатском куча народу, это, наверное, партийные начальники и производственные. Что выходит? Выходит, что встречают одного из ваших или большого партийного … Ну, в общем, члена ЦК, а то и выше. Как бы, не сам Ежов пожаловал. — Что-то ворохнулось в мозгу, но не поймал Иван Яковлевич мысль, а через минуту и не до того стало. Как из-под земли вынырнула пара красноармейцев, и штыки от трёхлинеек им в грудь упёрли. А следом бежал аж целый капитан ГБ. Это если перевести — подполковник получается.

— Стоять! Кто такие? Документы! — и за кобуру хватается.

— Отставить. Я комбриг Брехт — командир отдельного полка имени товарища Сталина. Возвращаюсь из командировки в Испанию, а это попутчик мой — сержант госбезопасности Вальтер, командирован в Спасск-Дальний.

— Документы! — капитан хоть и перестал кобуру лапать, но улыбаться от радости созерцания самого «великого и ужасного» Брехта не начал.

— А что происходит, товарищ капитан госбезопасности? — Брехт, не делая резких движений, достал свою справку, ну или, типа, временное удостоверение, только без фото.

— Ваше? — повернулся капитан ГБ к Вальтеру, сунув брехтовскую бумажку в карман, не читая.

— Вот, — протянул и тёзка удостоверение?

— Товарищ капитан госбезопасности, кого встречают-то? — напомнил о себе комбриг, внимательно изучающему удостоверение Вальтера, чекисту.

— Начальника Управления Государственной Безопасности НКВД СССР командарма Фриновского Михаила Петровича и заместителя Народного Комиссара Обороны — Начальника Главного политуправления Красной Армии армейского комиссара 1-го ранга Мехлиса Льва Захаровича.

— Ох, ни хрена себе! — чуть вслух не сказал Иван Яковлевич, и тут в мозгу шестерёнки провернулись, и он вспомнил, когда и зачем приезжали на Дальний Восток эти деятели в той истории.

Люшенко, со дня на день вместо того, чтобы ехать в Москву на пытки и казнь, куда его Ежов затребовал, этот чекист с чистыми руками и пламенным мотором сбежит в Маньчжоу-го и сдастся японским военным, а потом будет перевезён в Японию и выдаст тем все наши секреты.

Грохнуть надо. Стоять. Бояться. Думать надо. Много вреда принесёт его побег. А сколько пользы, даже и не сосчитать. Нужно думать.

— Пройдёмте со мной, разберёмся, что вы за гуси, и что здесь делаете.

— Ваня! — к ним подходил Штерн Григорий Михайлович — начальник штаба Отдельной Краснознамённой Дальневосточной армии. — А я смотрю, ты или не ты. Зрение садится. Ох, а иконостас, круче, чем у меня. Товарищ, капитан госбезопасности пропустите. Это самый лучший вояка во всём СССР. Такого в Испании натворил, там до сих пор немцы с франкистами при его имени икать начинают.

Событие семидесятое

Старая одесситка прибегает на вокзал:

— Она таки ушла?

— Кто она?

— Да поезд, поезд.

— Так поезд он, а не она!

— Я вас умоляю! Или я буду паровозу между колёс заглядывать?

Ну, вот, обнимашки. Брехт очутился в крепких объятьях маршала. Тот долго хлопал его по спине, думал, наверное, что Иван Яковлевич подавился. А когда начали расцепляться, то произошёл казус. Прямо из казусов казус. Не смогли. Слиплись. Как-то уж так получилось, что орденами зацепились, ну и не мудрено, у Блюхера точно кольчугой вся грудь покрытым эмалью серебром защищена. Вот ордена «Ленина» и сцепились между собой. Это ещё хорошо, что они сейчас на закрутках, а то бы отцепились и повалились на закиданный бычками перрон. Конфуз. А так с помощью Штерна расцепились и поржали.

— Шёл казак куда-то вдаль.

На груди была медаль:

«За отвагу», «За победу»,

«За приятную беседу», — продекламировал Брехт.

— Ты, брось это, Ванька, наши с тобой не за беседу, кровью пролитой заработаны. А чего не все надел? — Блюхер отстранился от Брехта и оглядел его с головы до ног. — Хорош. А гимнастёрка какая красивая. Жених прямо. И комбриг теперь. Это тебе теперь бригаду нужно отдельную создавать. Так ты ведь неугомонный, у тебя вместо бригады корпус получится, бронетанковый. И все танки с крыльями, чтобы летали. А чего грязный? Тут сейчас бооольшое начальство приезжает. А ты на бойца похож, что из окопа вылез после немецкого артобстрела.

— Так я уйду.

— Э, нет. Стой. Фриновский друг теперь твой, пусть увидит знакомую рожу. Примешь удар на себя. — Хохотнул маршал.

— Так и, правда, грязный. — Иван Яковлевич попытался отряхнуться, получилось только хуже, мелкие частички сажи размазались.

— Стой, пусть тебе стыдно будет. Ага, вон и паровоз.

Мать же ж, твою же ж!!! Это прямо как из какого-то фантастического фильма прямо выехал паровоз. Прямо рот сам собой у Брехта открылся и закрываться отказывался.

— Ого, смотрите, это новейший паровоз «Иосиф Сталин» в том году удостоен премии Гран-при на Всемирной выставке в Париже. Самый мощный паровоз в Европе. Конструкционная скорость 115 километров в час. Мощность — 3 200 лошадиных сил. Правда, красивый, товарищи! Правда!? — Брехт обернулся, чуть позади и правее стоял и махал фуражкой мужчина в железнодорожной форме новой — гимнастёрка армейского покроя, темно-синего цвета с отложным воротником с петлицами. В петлицах с малиновой окантовкой три звезды. Большое начальство. Главный, наверное, по тарелочкам, то есть, по железнодорожным делам в Приморье.

Слава богу, успокоил, а то Брехт опять стал подозревать, что в параллельную реальность попал, настолько вид у паровоза был футуристический.

Вагона было три. Обычный плацкартный, потом штабной и потом снова плацкартный. Когда паровоз, обдав встречающих паром, остановился чуть дальше, то из первого плацкартного вагона стали спрыгивать на перрон и рассредоточиваться десяток сотрудников ГБ. Все командиры. Кубари и шпалы в петлицах. С охраной и почётным караулом ездят главный чекист и главный политуправленец Красной Армии. Фриновский вышел вторым. Сначала степенно вышел незнакомый Брехту мужчина с седыми волосами и двумя ромбиками старшего майора ГБ. Огляделся, оценил обстановку, и только потом отошёл в сторону, пропуская начальство. Брехт стоял далековато, в третьем ряду встречающих, и, тем не менее, оглядывая людей выстроившихся на платформе Фриновский на секунду на его физиономии взгляд задержал и еле заметно кивнул. Прошёл к Блюхеру, здороваться. А за ним и гроза командного состава РККА товарищ Мехлис показался. Брехт его на награждении видел, но не общались, и на банкете его не было. Не досуг человеку водку пить, занят. Да, ещё, говорят, трезвенник.

Злобным и страшным Лев Захарович не выглядел. Открытое простое лицо политработника и еврея.

Что про него из будущего знает Брехт? Не много. Дорастёт до Заместителя Председателя Совета народных комиссаров СССР. В 1942 станет представителем Ставки Верховного Главнокомандования на Крымском фронте. И потерпят наши войска, в том числе и под его руководством, там грандиозную Керченскую катастрофу. Будет понижен в звании и … Хрен его знает, что дальше, ничего примечательного, воевать будет, но ни одной победы связанной с его именем Брехт не помнил. Потом после войны станет вновь министром Государственного контроля СССР. И сгорит на работе, умрёт от инсульта. Запомнились слова кого-то из руководства страны после войны: «Да разве Мехлиса можно назначать на созидательные дела? Вот что-нибудь разрушить, разгромить, уничтожить — для этого он подходит». И сюда приехал карать. Доделывать за Люшковым работу.

Ага! А где Люшков?!

Глава 25

Событие семьдесят первое

Юбилейный вечер ветеранов. Повестка дня:

1. Торжественная часть.

2. Расстрел предателей.

3. Концерт.

Пока все здоровались и представлялись, Брехт попытался слинять, но опять наткнулся на того самого капитана госбезопасности. Вездесущий. Как-то представился же? Что-то еврейское? На «Т». Тарнель, Тармель? Ага, Тарнегель. Прорываться Иван Яковлевич через оцепление тарнегелей не стал. Раз перрон оцеплен, то и не стоит лишний раз к себе внимание привлекать. Один чёрт, пока всё это не закончится, то разговаривать с кем либо, о том, чтобы сгрузить «Мерседес» и отправить состав из четырёх вагонов дальше, не стоит и мечтать. Всё оцепили сотрудники НКВД, а люди, способные принять решение, все здесь. Нужно расслабиться и получать удовольствие. И не попадаться при этом на глаза большому начальству.

На удивление быстренько церемонию встречи высоких гостей свернули, не было девушек в красивых украинских платьях, подносящих хлеб соль, не было парубков, гопака отплясывающих в широченных шароварах, не было длинных речей. Оркестр сыграл «Интернационал» и «масквичи» потянулись к зданию вокзала. Брехт попытался опять затеряться, и в третий раз за день столкнулся с товарищем Тарнегелем. Не к добру. Пришлось следовать за боссами. На привокзальной площади дивчин с рушниками и хлебом опять не было, было десяток легковых машин всех возможных марок, но Эмки в основном, и несколько полуторок для сопровождающих сотрудников НКВД. Вот тут Ивану Яковлевичу удалось, наконец, отстать от толпы, и даже капитан госбезопасности исчез. Не встал хилой грудью поперёк пути.

Брехт зашёл в вокзал назад и начал разыскивать кого-нибудь из верхнего начальства. Целый лабиринт из коридоров и подсобных помещений. Оказалось, что все на месте, в том числе и начальник станции Хабаровск-Товарная. Брехт ему грозную бумагу сунул, и хотел было дать команду сгрузить «Мерседес», который решил подарить Блюхеру. Всё равно отберут, а так, сколько балов заработает. Но передумал, не дарить, а сгружать. Представил, как Блюхер мимо Мехлиса и Фриновского едет на зелёном чуде. Полный будет им обоим пипец. Пушистый и мохнатый. Потом подарит, когда «масквичи» схлынут. Блюхер нужен. Ему новое подразделение создавать. Бригаду не с нуля, конечно, формировать. У него не полк, а отдельный полк, а там как бы, не две тысячи человек, то есть, по существу — два полка.

Вообще, и Брехт это отлично знал, приезжал в Хабаровск на курсы повышения, что состав бригады строго оговорён, ещё в 1932 году. Тогда, ну, впрочем, как и сейчас, они назывались механизированные бригады. Поменялся род войск. Сначала это были «Механизированные войска», но в 1936 году род войск поменяли, теперь назывались «Автобронетанковые войска».

Состав бригады был следующим. Понятно — Управление бригадой. Потом было три танковых батальона. А дальше шли всякие вспомогательные и левые части: отдельный разведывательный батальон, отдельный сапёрный батальон, отдельный стрелковый батальон, отдельный артиллерийский дивизион, отдельная химическая рота, отдельная зенитно-пулемётная рота, отдельная рота связи, отдельная рота регулирования, Техническая база. Всего бригада имела 220 танков, 56 бронеавтомобилей, 27 орудий. И почти не было мотопехоты. На кой ляд такие бригады нужны? Как они собираются воевать без поддержки пехоты?

Что можно к этой бригаде механизированной добавить из того, что имеется в наличие? У Брехта в его полку было два зенитных батальона и рота спецназа или снайперская рота, как она проходила по документам, сверх обычной численности, ну и ещё кое-что помаленьку. В дороге Иван Яковлевич о структуре будущего своего подразделения задумывался не раз. Пришёл к выводу, что снайперскую роту нужно увеличивать до батальона и обязательно сажать их на полуторки с обшитыми железом бортами. Да, от пулемётной очереди это не убережёт, как и от попадания снаряда прямо в машину, но от осколков и пуль более-менее защитит. Кроме того, расставаться с зенитными батальонами комбриг тоже не собирался, он их собирал эти зенитные установки по крупицам со всего мира, у него там Эрликоны и Браунинги. Там новоиспечённый командир Якимушкин, после боёв в Испании набравшись опыта, таких асов подготовит, что если его бригаду 22 июня 1941 года поставить на границу с Германией, то ни один самолёт Киев бомбить не будет.

Не всё ещё, у него эскадрилья не эскадрилья, но есть вполне себе небольшое авиакрыло. А это разведка, а это сообщение со штабом фронта, это подвоз боеприпасов, это заброска диверсионных групп в тыл врага. Хрен он отдаст такую вундервафлю кому. Так и это не всё.

Есть ещё два подразделения, которые просто не могли существовать на момент формирования мехбригад. Зато эти подразделения были у него, и он три раза проверил их эффективность в бою. Первое — это противотанкисты. Сейчас в отдельном полку имени Сталина рота целая вооружена ПТРС. Если таких рот на момент начала войны с Германией будет у СССР пятьдесят, то есть, всего пять тысяч человек и две с половиной тысячи противотанковых ружей Симонова, то немцы тупо и по земле не пересекут границу. Два выстрела и нет гономага, нет лёгких танков, нет грузовиков. Да и панцеры третий и четвёртый без гусениц никуда не уедут. А пока их натягивают (гусеницы), ружья Симонова в умелых руках будут уничтожать механиков и ремонтников. По данным из будущего, Брехт точное количество танков у Гитлера не помнил, но что-то около трёх тысяч, один противотанкист на один танк, да это три минуты боя и у немцев нет танков. Вообще. Всё, кончилась война. Так что, Иван Яковлевич решил свою роту перевести в бригаду новую и увеличить до батальона.

Есть ещё одно подразделение, которое резко снизит потери в войне. У него лучший в стране медсанбат. И это именно батальон в нем почти две сотни врачей, санитаров, медсестёр и медбратьев, и все они на технике. Ну и самолёты и летающие лодки им в помощь.

Есть и вишенка на этом тортике. Брехт после боя у станции Маньчжурия обзавёлся дальнобойной артиллерией. Всего десять пушек. Было две батареи у противника, жаль пожадничали самураи. Японцы подарили свои — обе батареи орудий Тип 41 — 75-миллиметровое японское горное орудие, лицензионная копия германской 75-мм пушки Krupp M.08. В батарее было шесть пушек, но две отправили Тухачевскому. Вот, десяток и остался. Не стреляли почти, берегли стволы. Артиллеристы практиковались на своих сорокопятках. Стволы откалибровывать под советские снаряды 76,2 не стали, оставили, как есть. Брехт про Халхин-Гол помнил и орудия берёг. В СССР ведь должны воевать малой кровью и на чужой территории. Вот на чужой территории боекомплект и пополнят. А на начало войнушки с японцами снаряды есть, у них же — самураев вместе с пушками и захватили.

Есть и последнее подразделение, не предусмотренное в мехбригаде. Это рота миномётов. Кроме как у Брехта мало ещё у кого есть, с расстрелом Тухачевского производство миномётов застопорилось. Может, и хорошо. После Финской и Халхин-гола начнут производить, убедившись в эффективности этого оружия. И для немцев будет сюрприз.

Вывод такой Иван Яковлевич сделал. Нужно не создавать бригаду с нуля, к тому же, могут и не позволить, а взять действующую мехбригаду, выгнать командира и присоединить к своему отдельному полку. Получится подразделение в пять с половиной тысяч человек. И вооружённое так, что пару немецких мехкорпусов за несколько минут на ноль помножит.

Теперь главное, чтобы десант из Москвы не арестовал Блюхера и его самого, и маршал успел ему эту бригаду передать. Как всегда осталось начать и кончить. Тут сейчас, насколько Брехт помнил историю, будущий предатель и перебежчик, а пока комиссар государственной безопасности 3-го ранга Люшков Генрих Самойлович очень и очень серьёзно успел проредить начсостав ОКДВА. Тысячи командиров армия лишилась. Так, что свободных подразделений, где командиров уничтожили или посадили, много, должна и бригада бесхозная найтись, а если на командование ей уже поставили полковника, а то и майора, то он со своим ромбом в петлице легко этих командиров потеснит.

Стоять. Бояться. Про самый главный плюс своего отдельного полка забыл. Тут как раз поговорка про слона в тему. Рота обеспечения. Ну, так называется. У него это структура выглядит как два батальона почти. Есть рота строителей, которая сформирована из бывших железнодорожников и усилена молодыми корейцами, получилось почти полторы сотни человек. Сейчас ему пригонят три тысячи человек и для них нужно строить целый военный городок. Придётся ещё и добирать людей. Интересно, успели ли комиссар государственной безопасности 1 ранга Дерибас Терентий Дмитриевич и арестовавший его Люшков всех корейцев вывезти в Казахстан, или ещё нет. И вторая рота есть, тоже почти корейская. Это рота колхозников. Дали-то ему два взвода, но он довёл её личный состав до двух почти с половиной сотен и тоже за счёт корейцев. Зато теперь почти не зависит от снабжения довольно скудного из Хабаровска. Даже наоборот, кое-что сам отправляет для столовой руководства ОКДВА. Всех нужно добавлять к бригаде, и не просто добавлять, а и увеличивать численность этих подразделений. Кормить пять тысяч человек сложнее, чем две тысячи. Точно корпус по численности получится.

Ну, с этим вроде бы Иван Яковлевич определился. Его сейчас другой вопрос мучал. Вопрос очень и очень не простой. Люшков сейчас, должен быть во Владивостоке, и не сегодня, так завтра попытается бежать в Маньчжурию. Вопрос стоит так: «А нужно ли ему мешать»?

Событие семьдесят второе

Сидят два самурая. Один в полной депрессии говорит другому:

— Всё настолько плохо, что я готов сделать себе харакири.

— А другого выхода нет?

— Есть. Давай по саке и к гейшам.

Давно, очень давно. В той жизни, Иван Яковлевич прочитал в интернете несколько статей про Люшкова. Про его деятельность в Приморье и побег в Японию. С момента переноса уже шесть лет прошло, да ещё там, примерно десяток, то есть, шестнадцать лет в сумме прошло, почти всё, что читал, забыл. Осталось только одна статья, из газеты сканированная, в памяти. Потому, что всё наизнанку выворачивала. Всё, о чем в школе проходили на уроках истории, всё, о чем написано в книгах и показано по ящику. Статья была не столько про самого Люшкова, сколько про Власова. Там говорилось, что Сталин лично дал ему две армии и приказал вместе с ними сдаться в плен, чтобы потом в самый критический момент эти армии ударили немцам в тыл. Что и произошло на самом деле. И результат? Власова повесили. И навсегда смешали имя с грязью. Возможно, эта статейка просто придумана, высосана из пальца, и Власов — настоящий предатель. Но, ведь и правду могли написать. Сталин тем ещё затейником был. Но Власов далеко. Зато Генрих Самойлович Люшков — комиссар государственной безопасности 3-го ранга, посланный Сталин порезвиться на Дальний Восток, вот тут, под боком. Теперь Брехт точно знал, где он. Он в Уссурийске, всего-то ничего от Спасска-Дальнего. За час вместе со взлётами и посадками на «Фанере» долететь можно, и даже спешить не надо.

В той же статье говорилось, что Люшков тоже мог быть послан Сталиным специально, чтобы сообщить японцам сведения об огромных по сравнению с японцами силах, что сосредоточила страна Советов на Дальнем Востоке. А Халхин-Гол — это проверка Японией этих сведений. Послали ограниченный контингент в Монголию и получили по соплям. Получили и …

Ну, да по порядку.

Японцы были обескуражены той информацией, что от перебежчика Люшкова получили. Оказалось, что они разрабатывали свои оперативные планы нападения на СССР, исходя из очень и очень заниженных цифр. СССР мог выставить на Дальнем Востоке 28 дивизий, а в случае мобилизации — более 40, тогда как японцы — только 9, ну, пусть, ещё несколько китайских, хотя те и не вояки. Кроме того, по сведениям, полученным не от кого-нибудь, а от комиссара Государственной Безопасности 3-го ранга выходило, что у СССР подавляющее превосходство в танках, самолётах и артиллерии.

В Японии того времени в среде военных соперничали две партии. Первая выступала за сухопутную экспансию вглубь континента, в основном как раз на территорию СССР. Вторая была за экспансию в Юго-Восточную Азию. После «получения» новой информации и последовали две "разведки боем" — бои на озере Хасан и Халхин-Гольский конфликт. И сведения о высокой боеготовности Красной армии подтвердились. Это привело к переработке планов японскими ястребами.

Японцы посчитали шишки и решили сосредоточиться на азиатском направлении, там танков с самолётами нет, и в апреле 1941 года подписали с СССР договор о ненападении, который был весьма выгоден Советской стороне и избавил её от необходимости вести войну на два фронта. И после, уже во время Великой Отечественной войны, несмотря на давление немецких союзников, японцы отказались атаковать СССР. Да и не до того им стало, в войну вступили США. Появился у самураев достойный соперник. Не на два фронта же воевать.

Конечно, были минусы. Выдача данных Люшковым нанесла определённый ущерб, как армии, так и разведке, лишившейся части агентов в Маньчжурии. Но это же ерунда по сравнению с тем, что СССР не пришлось воевать на два фронта и Сибирские и Дальневосточные дивизии очень вовремя подоспели к «Битве за Москву».

Есть и ещё один «плюсик» от бегства Люшкова, если это было бегство, а не спланированная операция. Беседовал же Сталин о чём-то лично и наедине с Генрихом Самойловичем перед отправкой того на Дальний Восток? Так, плюсик. Побег такого высокопоставленного сотрудника НКВД послужил триггером к снятию Ежова и заметному затуханию репрессий после этого.

Всю дорогу до Спасска-Дальнего Брехт все эти «за» и «против» взвешивал. Взвешивал, взвешивал и решился.

Добрый день, уважаемые читатели. Сегодня будет ещё одна глава, вычитаю и выложу.

Глава 26

Событие семьдесят третье

Мама обращается к маленькому сыну:

- Максим, наш гость уходит — что надо сказать?

- Слава Богу!

Чёрт бы побрал всех предателей, бандеровцев и прочих Гитлеров. Какого хрена им спокойно не живётся? Никакой личной жизни.

Выехали из Хабаровска после обеда, из-за дорогих московских гостей график прибытия и грузовых и пассажирских поездов сорвали железнодорожники и теперь пытались восстановить, но это ломать легко, а вот строить — завсегда тяжелее. На грозную бумагу Брехта смотрели чуть пренебрежительно, это там, в России, печать со словом Москва внушает священный трепет, тут от бога далеко, тут люди работают. Крик бы не помог, но вот купленный здесь же на вокзале шоколадных конфет кулёк (большой кулёк, кило на два) совершил чудо. Брехта услышали мгновенно и подцепили его четыре вагона к ближайшему грузовому составу до Владивостока. Вот что крест … А, ну да. Вот что шоколад из коммерческого магазина делает.

Силами ОКДВА и разных гражданских трестов и управлений дорогу однопутную из Владивостока до Хабаровска почти превратили за последние пять лет в двухстороннюю. Ключевое слово — почти. Если на этой дороге есть участок до сих пор с одной колеёй, то смысла в огромной проделанной работе, в миллионах рублях и миллионах человеко-часов, нет. Этот маленький кусочек будет движение тормозить. Этот кусочек, как раз в районе Спасска-Дальнего. Почти доехали до дому и встали. Был бы сотовый, позвонил, и выслали бы машину, встретить и домой отвезти, но нет. Хотя подумать надо, нет, не над сотовыми телефонами, а над небольшими переносными рациями. «Уоки-Токи» — от англ. Walkie-Talkie (ходилка-говорилка) нужно изобрести и начинать на артели «Маяк» выпускать. Вон, и специалистов собой привёз.

Брехт выходил на улицу, гулял вдоль вагона, снова заходил, два раза пил чай, а поезд всё стоял и стоял, пропуская встречные поезда. Один, второй, третий. Пятый, седьмой, вось… а нет, зелёный свет загорелся. Иван Яковлевич запрыгнул в вагон и захлопнул дверь. Ну, теперь совсем чуть до дома осталось.

Интербригадовцы опять пели песню, ту саму по газете из кинофильма «Цирк».. Наверное, в пятый, а может и десятый раз. Произношение правильное вырабатывали. А и, правда, уже лучше получалось. Как раз пели куплет, который Брехту больше всего нравился.

Над страной весенний ветер веет,

С каждым днём все радостнее жить.

И никто на свете не умеет

Лучше нас смеяться и любить.

Но сурово брови мы насупим,

Если враг захочет нас сломать, —

Как невесту. Родину мы любим,

Бережём, как ласковую мать.

Широка страна моя родная,

Много в ней лесов, полей и рек!

Я другой такой страны не знаю,

Где так вольно дышит человек.

Вот строчки про брови насупленные нравились. Прямо про него.

Тоже загорланил. Полегчало сразу. Выпил ещё раз чая вместе со всеми, с теми самыми конфетами из буфета в Хабаровске, а тут и встал поезд. Брехт в окно глянул и прямо не выдержал, закричал.

— Дома! Мы дома! — интербригадовцы ему на шею бросились, кучу малу устроили, лишь сержант ГБ Вальтер участвовать не стал. Стоял в сторонке улыбался, чуть снисходительно. Нда, ему бы в деталях описать, весь маршрут от Мадрида … Нет, лучше от Сарагосы, до Спасска. Вот бы он тут же бросил улыбаться.

Вышли на пути, их вагоны начали споро отцеплять от основного состава, Брехт дожидаться не стал и, оставив старшим Вальтера, побежал в город. Прямо ведь свербело у него, узнать, где сейчас Люшков и эту информацию ему мог только один человек предоставить в Спасске-Дальнем..

Человек вышел на крыльцо здания городского управления НКВД, вызванный дежурным. Так и не пустили Брехта внутрь.

— Иван Яковлевич, ох, а возмужал, орденов нахватал. Читал я в газете, что тебя теперь только не иначе, как товарищ Герой нужно называть, — Николай Николаевич Шмидт, сначала крепко пожал Брехту руку, а потом и обнял, сжав со всей силы. А чего, и Брехт ответил, так и стояли пару минут, тиская друг друга.

— Ого, Николай Николаевич, ты тоже не лаптем щи хлебал, растёшь в чинах. Две шпалы. Звучит только слабенько. Старший лейтенант.

— Не старший лейтенант, а старший лейтенант Государственной Безопасности. Это две большие разницы.

— Ладно, шучу. Мне тут, кстати, бригаду дадут, не хочешь в комиссары. Бригадный комиссар это ведь круче старшего лейтенанта.

— Ха. А ты знаешь, кем я сейчас работаю? — поднял палец вверх Шмидт.

— Кем? — Брехт посмотрел в указанном направление. — Подожди, уж не хочешь ли ты сказать, Николай Николаевич, что тебя берут вместо апостола Павла, или Петра?

— Тьфу, на тебя. Я уже третий месяц исполняю обязанности начальника городского управления Госбезопасности НКВД.

— А где…

— Тц. Там, — Шмидт снова показал пальцем на небо.

— Понятно, а тебя-то не коснётся? Я слышал …

— Забудь. Люшкова в Москву отзывают, какую-то должность ему там нашли. Должно всё успокоиться.

— Я приехал, можно сказать, вместе с Фриновским и Мехлисом. Не очень в успокоение верится. Ну, может, они за Люшковым приехали.

— Не знаю. Нам пока никаких приказов не поступало. Люшков сегодня выехал из Владивостока в Уссурийск …

— В Уссурийск? Ладно, Николай Николаевич, я чего зашёл. Только приехал, не дашь машины, до части доехать. Очень и очень тороплюсь. Через пару дней освобожусь, зайду, поболтаем.

— Бери. Вадим, — Заорал Шмидт.

Из-за Эмки показалась усатая рожа.

— Отвези комбрига в воинскую часть. Бывай, Иван Яковлевич, не пропадай, хочу узнать, за что у нас теперь Героев Советского Союза дают.

— Непременно.

Событие семьдесят четвёртое

Вероятно, всякий предатель в душе считает себя разведчиком.

Дальше все происходило бегом. Бегом в штаб. Бегом вызвать Светлова, бегом заскочить домой, чмокнуть Катю-Куй и детей и бегом назад в штаб.

— О, майор уже. Замечательно! Иван Ефимович, нужно срочно вылетать в одно место недалеко от границы. Мы вдвоём, и где мы, никто не должен знать. Самолёт нужно посадить вот в этом месте примерно, — Брехт ткнул на карте в точку недалеко от Уссурийска, — дальше бегом. Ничего с собой брать не надо, кроме сухпайка и воды. Ещё, по два ТТ. Но это на совсем крайний случай, нужно всё сделать тихо. Будем работать в Маньчжурии предателя ловить. Обязательно нужно взять живым.

— А подробнее. — Светлов ещё раз глянул на карту.

— Там Люшков будет переходить границу.

— Весело, не боишься, принесём назад, а он нас прикажет расстрелять.

— Так и будет. Потому, нужно тихо изъять и по воздуху доставить в Хабаровск, там сейчас Фриновский и Мехлис. Посмотрим, кто кого расстреляет.

— Готовься, я в ангар. На «Фанере» ведь летим?

— Конечно.

Чрез три часа он лежали за камнем на границе у так называемого «окна». Светлов привёл. Он здесь ещё при царе батюшке, будучи казаком, хаживал за кордон хунхузов «поучить».

— Если, как ты говоришь, его приведут пограничники, то приведут именно сюда. Тут удобных мест для перехода поблизости больше нет.

— Значит лежим и ждём. Я точную дату не знаю, может, день, а может и пять минут.

Накаркал, не накаркал, но минут через пять послышались голоса. К «окну» подошли двое, то что один из низ них Люшков можно было не сомневаться. Парадная форма и весь в орденах. Да и три ромбика в краповых петлицах. Это если переводить на генеральские звания, то генерал-лейтенант, наверное. О чём говорил с начальником заставы перебежчик, слышно не было, ручеёк между ними все звуки скрадывал, только журчание воды и слышно. Стояли и разговаривали Люшков с начальником заставы долго, почти час, пока темнеть не начало. Брехт по статье в газете примерно знал, о чём они говорят, ну, если всё что там написано правда, естественно. Люшков сказал начальнику погранотряда, что у него назначена встреча на другой стороне границы с советским агентом, и он пойдёт на неё один. Пойдёт потому, что агент очень ценный, и никто не должен кроме него видеть его лицо. Пограничник всё настаивал, что опасно, что он, когда появится агент, отвернётся, но куда капитану спорить с дивизионным комиссаром третьего ранга.

Наконец, говорильня кончилась, и Люшков, преодолев заросли винограда, полез через ручей. Он прошёл всего в трёх метрах от Брехта со Светловым. Те выждали минуту примерно и тихонько двинулись следом. Тропка была в сумерках вечерних почти не видна, но ломящийся напрямую комиссар Госбезопасности ни разу не диверсант, а просто умный палач-чекист, был слышен издалека.

— Пора, — тронул Брехта за рукав Светлов.

Они пошли быстрее, и вскоре впереди темным силуэтом замаячила спина Люшкова.

— Стоять. Бояться, — направил Брехт ТТ на предателя.

Бах. Бах.

Краснотурьинск 2022 г.

Добрый день, уважаемые читатели.

Закончилась шестая книга о Брехте.

Кому понравилась, нажимайте на сердечки, ну, а кому сильно понравилась, могут и на «награду» нажать. Заранее благодарен.

Передохну пару дней и начну «Вовку центрового — 4».

Надеюсь, вас ждёт приятный сюрприз.

С уважением.

Шопперт Андрей Готлибович.

Nota bene

Опубликовано Telegram-каналом «Цокольный этаж», на котором есть книги. Ищущий да обрящет!

Понравилась книга?

Не забудьте наградить автора донатом. Копейка рубль бережет:

https://author.today/work/209022

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Nota bene