В мире животных [А. Кустарник] (fb2) читать онлайн

А. Кустарник В мире животных

У меня своя фирма. До этого несколько, так, ни шатко ни валко. Больше нервов. По деньгам… хорошо? если в ноль. Открывал, закрывал, опять… Не сдавался. Я не сдаюсь, иначе кранты. Зовут меня Чи́вин Чири́н. Мой отец, вероятно, любил пошутить. Я с ним редко виделся. В целом жёсткий, но справедливый, всегда занятой. Мать, как она сама вспоминала, холодно промолчав, согласилась на Чивина. Но звала меня Лёша. Во дворе друзья сокращали «Чива». Вот я с друзьями из детства и поднимал все свои бизнесы, и с каждым новым проваленным делом куда-то девался один друг. Так один за другим. Но не будем… Я не люблю негатив. Меня манят огни хорошей жизни. Как любого нормального человека. И статусность, конечно, это важно. Поэтому я кручусь, выкручиваюсь. Мой новый рывок к хорошей жизни я строю через небольшое, пока мало известное розыскное бюро домашних животных. Именно так, да, животных, для поиска людей кишка тонка. Ищем собак, кошек, остальных тварей, раз в год, может, ящерка сбежит какая. Но это однозначно висяк. Контора, мы с коллегами так её называем, контора находится на Савушкина, недалеко от Лахта-центра, в простенькой такой панельке, в однушке. Относительно недорогая аренда, но уже тянутся должочки, потому что грешу порой, сую мохнатую лапу в сейф на правах директора и затем позволяю себе излишки. При этом я всё ещё не верю, что мы лопнем. Я продолжаю ждать толстосумов с их жёнушками, чья Муся потерялась, ай-ой, заплатим, только найдите! Жду их, этих богатых и нуждающихся. Сотрудники мои ждут, когда я им подниму зарплату или хотя бы перестану её задерживать. Кто из нас больший фантазёр, трудно сказать. Главный бухгалтер Толя, с седыми ресницами и длинным моложавым лицом, имеет привычку говорить со мной немножечко снисходительно, вечно оставляя глаза полуоткрытыми и загадочно улыбаясь. Костя, секретарь, напротив, полуоткрытым оставляет рот, глаза же округляет до риска выпадения оных из орбит. У Кости такие привычки я наблюдаю, когда он отвечает на звонки. Вот Косте не плевать на контору, он болеет за неё, он глаза пучит. А Толик – паразит, делает одолжение, мол, жмёт на кнопки калькулятора здесь, а не на заводе детских сосок. Там, видите ли, криминал, там мафия, значит там и деньги, и перспективы. Я лично не знаю, так ли опасны детские соски, увозят из-за них в лес или нет, но Толик уже второй год гундит об уходе, а на кнопки продолжает давить в моём бюро. Ещё у нас Наташа и Света, молодая и не очень соответственно. Одна в помощь главбуху, вторая старшой у телефониста. Ну а я – сыщик, и да, по совместительству директор этой конторки. А кто, если не я, ну не Костик же. С Наташей у меня ничего, отталкивают некоторые несовершенства в её внешности, тем более давно являюсь обладателем девушки-модели, прямо-таки сошедшей ко мне в объятья с подиума во время показа, такой я красавец. Веришь не веришь, а пассия и впрямь есть, дома сидит, как положено. Иногда выгуливаю, как положено, но всё реже, из сейфа в последнее время брать почти нечего. Она меня любит, моя моделька, она мне так сказала… Боюсь проверять. Судорожно навожу суету с рекламой, подключил айтишника-фрилансера, плачу из последних, форси, дружок, форси этот грёбаный виртуальный мир, зазывай, хватай, тащи оттуда в наш реальный, что на Савушкина загибается в тесной однухе. И что вы думаете? Получилось. В понедельник с открытием конторы в неё вошли новые лица. Эта была женщина лет 60, отглаженная на 50. Она мне показалась по-идиотски одетой, чуточку позже я узнал, что всё это было дорогим. Широкополая шляпа, перчатки в сеточку, громоздкое, странное платье, какой-то пиджачок сверху цвета «кровь из глаз», всё в резких контрастах, мейкап – испытание огнём. Я не модельер, но это кричащий чересчур. Была с ней то ли дочка, то ли внучка, бесшумная и прозрачная. Женщина громко, с напором и с явной мольбой между строк объясняла, что их Принцесска очень умная, потрясающе воспитанная, породистая чудо-собачка не убежала! Не дай бог. Её похитили какието нелюди для выкупа.

– Это случилось вчера вечером. Эля гуляла с Принцессой во дворе. Вдруг появились двое, по фигурам мужчины, оружия она не увидела, темно было, но, скорее всего, они были вооружены, несомненно были вооружены.

Я подумал: «Наверняка вооружены автоматами и противотанковой гранатой». В общем, девочка ошалела и замерла, наблюдая за дерзким ограблением собственной псины, но, разумеется, ничего полезного не запомнила. Всё пока понятно, кроме главного, что зааа… бред – похищать собак для выкупа или для чего бы то ни было ещё. Нарядная дама, что не представилась до сих пор, достала из сумочки веер, замахала им и замолчала. Я попросил ещё раз описать всё на бумаге, более подробно. Веер застыл в воздухе, глаза женщины блеснули кинжалом.

– Уважаемый, всё, что случилось, я только что предметно описала при помощи речи, если у вас барахлит слуховой аппарат, мы легко обратимся в другое агентство, благо выбор имеет место быть. Вы меня услышали?

Я покорно кивнул, тихо сказав «услышал». Таким же речевым способом она обрисовала отличительные черты собаки, адрес происшествия, в котором часу, и так далее, и так далее. В конце она положила на стол визитку и конверт.

– Аванс. Найдёте – получите остальное. Не найдёте – аванс придется вернуть. С процентами.

После чего удалилась со своей не то внучкой, не то дочкой.

Выходные прошли ослепительно, под моргание стробоскопов ночного клуба, в компании с моей моделькой, разумеется. В понедельник ужасное состояние, но, пересилив дурноту, к обеду я явился в контору.

– Вижу, погуляли хорошо, Чивин Сергеевич, – не отрываясь от монитора, отметил Толя.

– Жить буду, – я присосался к бутылочке с водой.

– А в этом месяце премия ожидается? Начислять?

– Начисляй, начисляй.

Я сидел за рабочим столом мятый как бумажка. Только приходил в себя – и тут же уходил, хлопнув дверью по мозгам. Надо было что-то решать с этой болонкой Принцесской, и побыстрее, а то конвертик опустеет полностью, я себя знаю, а там проценты, долги, невыплаты, крах. Я собрался. Решил съездить на место преступления, заодно проветриться.

Это была заставленная машинами детская площадка с одинокой красно-жёлтой горкой, неожиданно торчащей в самом центре парковки. Где тут гулять с собачкой, не было ясно, но подумалось мне, что для похищения неплохо было бы засесть в одной из бесчисленных машин, ближе к выезду, неожиданно выпрыгнуть из неё, схватить болонку и эффектно умчаться. Вариант не столь убедительный, сколь единственный созревший в больной голове. Я приметил пёструю курточку под размер потеряшки, она валялась под одной из машин. Курточку я у машинки изъял, произвёл зрительный анализ, поместил на хранение в надёжное место – за пазуху. А двор – ну просто сковородка. Марево нещадное. Солнце звенит в зените.

Голова трещит. От соседних джипов с седанами исходит натуральный жар. Я облизнул губную корку, поспешил пробраться к выходу, но автолабиринт не выпускал. Я то и дело заходил в тупик из нескольких застывших в миллиметре от поцелуя иномарок. Куда ни ткнись, везде тупик. Внутри закипело немедленное желание выбраться отсюда. Я полез уже по раскалённому бамперу, как вдруг услышал отчётливый мужской голос, вещающий что-то невнятное по рации. Где-то очень рядом. Я слез с бампера, огляделся. Голос то прекращал вещать, то снова. Разобрать слов не удавалась. Я повернулся, впритык ко мне стояла белая машина, в салоне две фигуры. Окна и двери машины закрыты, а рация шумит прямо под ухом. На углу бампера машины установлена длинная антенна, я прислушался – звук исходил оттуда, из антенны. Как это понимать… У меня закололо сердце. Я вгляделся в ветровое стекло, в салоне два бородача в чёрных очках. Пройдя чуть назад, к багажнику, посмотрел в окошко и не поверил глазам. Там сидела Принцесска, собственной персоной, в родном ошейнике, описанном ранее хозяйкой. Рация молчала. Люди в машине сидели не двигаясь, как манекены. Принцесска сидела на задних лапах, также не двигаясь.

Я постучал в окно, ноль реакции, открыл заднюю дверь и влез в салон, протянув руку к болонке. Я ухватил её за холку, она тихонько взвизгнула, краем глаза я увидел возле своего лица какой-то предмет, я не спешил повернуть к нему голову. Раздался голос:

– Отпусти руку.

Я разжал кулак.

– Садись в машину, – голос звучал веско.

Я целиком влез, зачем-то захлопнув за собой дверь.

Наконец разглядел и пистолет, и ребят, заросших не на шутку чернющими бородами.

Оба в лохмотьях каких-то. В салоне пахло чрезвычайно невыносимо. Я зажмурил нос. Господа в лохмотьях синхронно гоготнули.

– Скоро привыкнешь, – сказал один из них и добавил: – Дыши как обычно, скоро привыкнешь.

Я разжал ноздри, было ужасно первые секунды, но потом вонь пропала. Опять ожила рация, теперь я мог разобрать слова, мужской голос неспешно вещал: «Готов к диалогу. Мотивация ослаблена. Пульс повышен. Неадекватное восприятие. Ожидание. Передача внутренних показателей. Процессы подгружаются. Ожидание».

– Ты слышишь… Он о тебе говорит, – сказал бородатый в зеркало заднего вида.

– А кто он?

– Тот, кто послал тебя сюда.

– Меня сюда направила госпожа Саломакина, это её собачка.

– А это её человек.

– То есть Саломакина установила за мной слежку…

– Получается, так. Но собачка нужна нам, так что извини.

– А вы здесь чтобы сказать мне об этом?

– Неее, – он рассмеялся. – Ты нам тоже нужен.

Я проглотил редкую слюну:

– Зачем?

–Ну как это зачем, – бородатый повернулся ко мне и снял очки, глаза его были пронзительно карими. – Пазл сошёлся на тебе, значит, ты в игре.

Голос из рации прокомментировал: «Объект вступил во взаимодействие».

Неожиданно второй бородач завыл как волк на луну, один в один, не отличить. А мне что-то стало так хорошо, спокойно, бывшая вонь теперь казалась райским ароматом, мягким, чуть сладковатым, наталкивающим на тёплые воспоминания и желание спать. Я хотел было задать кучу вопросов, но на удивление для самого себя откинулся на спинку сидения, сполз чуть вниз, скрестил руки на груди, протяжно зевнул и закрыл глаза. Голос из рации снова стал говорить невнятно. Сквозь сон мне показалось, мы тронулись, но я продолжил спать.

Это был странный сон. Я видел всю ту же парковку, как мы с Принцесской и двумя неизвестными пересаживаемся из нашей белой машины, застрявшей в центре огромной хаотичной парковки, в точно такую же, находившуюся у выезда со двора. Причём на этот раз протиснуться между машин удалось очень легко, а пройдя весь путь, Принцесска вскочила на бампер и стала грациозно отплясывать на двух задних лапах канкан. Мы с ребятами одарили её бурными аплодисментами, она поклонилась, и мы с прекрасным настроением дружно погрузились в новую тачку, точную копию старой. И всё. Так же сели, никуда не поехали, слушали рацию.

Потом я проснулся. Мы проезжали городскую свалку, окна были опущены, я удивился, что жуткий запах свалки куда-то пропал. Бывало, я проезжал в этих краях, и надо было успеть перекрыть вентиляцию, дабы не потерять управление, зрение, разум. Теперь же мои волосы обдувал ветер, и я наблюдал, как чайки парят над высокой горой нечистот. Оба бородача молчали, жужжали радиопомехи. Очень хотелось пить. Мы объехали добрую часть свалки, остановились возле странного вида строения, напоминающего гигантскую собачью конуру. Оно было сделано из чего попало, я разглядел и доски, и коробки, и паллеты, и плотно спрессованные стопки газет и журналов. Здесь явно кто-то проживает, и, скорее всего, ему не приходят коммунальные платёжки. Мы вышли из машины. Принцесска послушно была рядом со мной, этого я тоже не ожидал.

Бородач, что выл как волк, издал некую нечленораздельность, на сей раз напоминающую гавканье. Погавкал пару раз, из конуры показалась фигура, я ахнул. «Йети!« – вырвалось у меня.

– Ёптить, – басом отозвался снежный человек. – Вы кого привели?

– Пришлось импровизировать, капитан, – ответил бородатый.

– Капитан? – я невольно повторил.

– Это капитан Артур.

Я смотрел на абсолютно голого неандертальца, чей торс хоть и покрывала густая чаща, но всё же было бы лучше, если бы он попробовал носить трусы.

– Чивин, – резко представился я, протянув йети руку.

– Оставь это для своих братишек-оккупантов, – отрезал он и отвернулся.

Бородач опять загавкал, йети загавкал в ответ, мне было трудно сдержать смех, но они не обращали внимания, гавкали о чём-то своём. Затем йети подобрал Принцесску и унёс к себе в конуру. Я как-то вяло отреагировал на это, по идее, мне надо было забрать Принцесску и направиться с ней к клиенту. Я забеспокоился за судьбу болонки, бородатый заверил меня, что ничего плохого не случится, капитан только поговорит.

– Поговорит с собакой?

– Ты не слышал, он говорил по-собачьи с Рви?

– С кем?

– Его зовут Рви Кусай, – он кивнул головой на товарища.

– А это прозвище, или он по паспорту такой?

– У нас нет паспорта. Рви имя, Кусай фамилия.

– А отчество, наверное, Лаевич?

– Олегович.

– Класс. У кого-то тоже папка был с юмором человек. А тебя как величать?

– Догер. Зови меня так. Без подробностей.

– Замётано. Слушай, Догер, долго твой друг будет разговаривать с эээ…

– Как пойдет. У неё мозги промытые, человеки умеют враньё внушать.

– Хорошо, я подожду в машине.

– А пить ты не хочешь? Тут есть вода, можешь отдохнуть на диване, поспать…

– Да, я хочу пить, я и сам забыл…

Догер повёл меня в сторону от машины и конуры, за угол мусорной горы. Там были такие же строения и немало народу. Мне на миг показалось, что я попал в индейскую деревню доколумбовой эры. Или даже к пещерным людям. Хотя местные жители были заняты весьма трендовым делом: сбором и сортировкой мусора. «Ах, вот кто всё это делает, – подумал я. – Бедные люди, сколько же им платят…» Но кроме того, что я определил для себя как сортировка, они ещё и что-то строили, что-то большое и сложное, я не разобрал, что именно. Меня заметили, с интересом проводили взглядами. Мы вошли в одно из строений. Там было темно, прохладно, немного места, но как будто бы даже уютно. Догер зажёг несколько мелких свечей, что располагались на деревянных полках вдоль каждой стены, в тусклом свете я разглядел матрас с одеялами, низкий прикроватный столик, табуретку и два стула, что служили также столиками для посуды. Ещё был погреб, Догер достал оттуда пятилитровую бутыль и налил мне в чашку прохладной воды. Я жадно выпил, он налил ещё.

– Пей сколько хочешь, – поставил бутыль у лежанки. – Скоро вернусь, ты пока приляг, отдохни.

Я брезгливо осмотрел лежанку, но действительно устал и, плюнув на всё, смело лёг на этот подозрительный матрас. Догер вышел, я лежал в прохладной тишине, понемногу привыкая и чувствуя расслабление. Незаметно для себя завернулся в один из стареньких пледов, что были под боком. Было спокойно, сонливо, совершенно не хотелось переживать о том, что я вообще здесь делаю. Люк подвала приоткрылся, я встрепенулся. Распахнув люк, из подвала выросла фигура, чёрная, как тень, словно без лица, по крайней мере я видел только чёрный силуэт, стоящий ко мне боком. Фигура в одной руке держала что-то размером с мячик для регби, повернула ко мне безликую голову и швырнула мячиком. Я принял пас всем лицом, больно ударившись о нечто шерстистое. Полежав, зажмурившись, переждав пик боли, я открыл глаза, фигура скрылась из виду, вежливо закрыв за собой люк. Я, кряхтя, еле поднялся и тут же подпрыгнул бодрее бодрого. На матрасе сидела огромная крыса. Это был тот самый мячик для регби. Крыса прыгнула на меня, я отскочил к выходу, выбежал как ошпаренный из этой берлоги. Мне всё казалось, она гонится за мной, поэтому, не останавливаясь, я добежал до машины. Возле неё крутились Капитан Артур и Рви Кусай, делали какую-то гимнастику, так мне показалось. Тачка была не заперта, я влетел внутрь, закрылся и стал высматривать бешеную крысу в окрестностях. Артур постучал в окно, спросил:

– Можно?

Я кивнул, он открыл дверь, сел на переднее.

– Ты как, отец?

– Дело в том… – я даже не мог начать, настолько диким всё казалось. – Мне надо в город. И мне нужна Принцесска. Я сыщик, у меня задание вернуть её хозяину.

– Я в курсе, – он задумчиво смотрел на меня. – Я не против. За одним исключением, Принцесска останется здесь, пока я веду с ней профилактическую работу. А ты поезжай. Мы вернем её.

– Когда?

– На днях.

– А я могу знать, кто вы?

– Можешь. Щас прикинем, как тебя вернуть домой, скорее всего, тебя тормознут на трассе, домой вряд ли заявятся, многовато свидетелей. И ты понял насчёт наружки?

– Нет, я ничего не понимаю в последнее время

– За тобой закреплена Мышка Наружка, шпион-крыса. Так что не болтай, смотри по сторонам. Всё, Гена подъехал, с ним поедешь.

Пока мы шли к самосвалу, подъехавшему высыпать мусор, я спросил Капитана Артура:

– Всё-таки зачем меня сюда привезли?

– Чистая случайность, из чего следует, что ты был обречён на встречу с нами.

У новой горы отходов собралось человек десять, они ходили вокруг этой кучи, задумчиво смотрели на неё, тихо переговариваясь. Иногда брали оттуда что-нибудь одно и, дружно обступив находку, продолжали вполголоса комментировать. Водитель курил в сторонке, с насмешкой глядя на всё это. Артур постоял с остальными возле отходов, затем подошёл к водителю, они что-то обсудили, и Капитан махнул мне рукой. Было решено отвезти меня в город, хорошенько замаскировав под часть самосвала, конкретно под чёрное основание, на которое опускают кузов. Мне эта идея не понравилась, но слушать меня никто не стал. Тут же объявилась бочка с чёрной краской, и Догер с Рви Кусаем кисточками покрасили всего меня вместе с верхней одеждой. Я опять поймал себя на мысли, что не чувствую запаха краски, точнее сказать, чувствую, но мне он не кажется резким или противным. Артур указал мне место, куда ложиться, я лёг на облепленную грязью железную раму, зажатую между топливных баков, Догер обсыпал меня сверху землёй, водитель стал опускать кузов.

– Чуть-чуть, пару сантиметров! – прокричал Артур, пальцем показывая вниз. Кузов придавил меня. – Для надёжности, чтобы не выпал, андерстенд? – подмигивая, спросил Артур.

– Окей, ноу проблем, – хрипло выдавил я. Когда самосвал завёлся, я подумал – и минуты не продержусь, но машина тронулась, я, поймав с ней в одну амплитуду, отправился в город. Доехали без остановок, глаза я раскрыл лишь по прибытии, всю дорогу мне в лицо летели мелкие камешки, грязь, песок и так далее. Всё ждал хорошей лужи, думал, разом смоет, но дорога была, к несчастью, сухой. Минут через сорок мы остановились. Гена приподнял кузов, я продолжал лежать, весь сотрясаясь. Гена еле достал меня, отряхнул, потом принёс бутылку с водой, тряпку и обтёр мне лицо. Дрожь не проходила, я, стуча зубами, спросил:

– А можно было поехать в кабине?

– Если б можно было, то поехал бы, логично?

– А там? – я качнул головой в сторону кузова

– На каждом столбе по камере, ты чё. Скройся в кустах, пока я не уехал. Потом идти знаешь куда?

– Неттттт, – я застучал зубами сильнее.

– Ну я тем более, – Гена подвёл меня к высохшему кустарнику, толкнул в него, я послушно повалился, Гена убежал к машине, запрыгнул в кабину и был таков. Я оставался лежать в кустах без каких-либо сил подняться, затем я уснул и видел сон, в котором снова ехал придавленный кузовом, и в лицо мне летели мелкие камушки. Но в этом сне я не закрывал глаза, я видел всё в замедленном режиме и каждый камушек успевал рассмотреть, его приближение, вращение, саму фактуру, а удар о лицо успевал осмыслить и проанализировать. В ходе длительного анализа пришёл к выводу, что краска, которой щедро меня обмазали, защищает лицо от увечий, и мне показалось это невероятно заботливым, таким чутким жестом со стороны жителей свалки, бесконечная благодарность наполнила моё сердце, и слёзы потекли навстречу камням. Я очнулся, было темно. Повертев головой, обнаружил светящуюся башню Лахты в паре километров, а значит, и дом рядом. Встречала меня моя моделька в пижаме в цветочек, с телефоном в руке. Она перепугалась больше от моего появления, нежели отсутствия. Я изобразил, что рухнул спать, сам же полночи не смыкал глаз, обдумывая всё произошедшее и формулируя ответы на её завтрашние вопросы. Завтра наступило стремительно. Пришлось врать, что, пока я собирал улики, налетели пьяные спортсмены из-за того, что я крутился у их машины. Спортсмены отмудохали меня, похитили и выбросили за городом в чёрное озеро химикатов. Отчасти всё так и было. В доказательство я предъявил курточку собачки, что, к моему глубокому удивлению, всё ещё была за пазухой. Она вроде бы поверила, мы зажили как прежде. Днём я отправился в контору, куда-то делась квадратная вывеска у входа, дёрнул за дверную ручку – закрыто. Постучал – тишина. Постучал настойчивее, дверь открылась, из дверной щели высунулись красные щёки неизвестной мне женщины. Она вопросительно молчала.

– Я прошу прощения, я здесь работаю, разрешите, – я сделал движение корпусом в её сторону

– Минуточку, – остановила она меня. – Тут ваших нет, тут склад. Съехали ваши в такой же дом прямо. Вот в такой же, – она пошлёпала рукой по стенке.

– Так. Вообще-то я начальник, я не давал распоряжения… Ну ладно, это мы решим. Адрес какой у такого же дома?

– А бог его знает. Ищи глазами, чё теперь делать-то, по цвету ищи.

– Ну, вы же видели тот дом, раз говорите «такой же»! – я стал выходить из себя.

– Я во сне видела, во сне… Я сплю, понимаешь… – она вдруг странно заулыбалась. – Я-то старая уже, а раньше была, ой, все парни оглядываются, а я иду такая, в юбочке, всё…

– Нет, ну а всё-таки… – я перебил её.

– Уйди отсюда! Кыш, кыш, я сказала! – когда она проорала это, её лицо перекосило не на шутку, было страшно. Она хлопнула дверью и спешно закрылась на все замки. Я разок пнул по двери, будучи вне себя, но притормозил с эмоциями, решив не связываться с сумасшедшей. Тем более что есть телефон. Все номера вне доступа! Да что ж это такое! Позвонил нашим общим знакомым, потом родственникам коллег, все поотключали трубки. Заговор – эта мысль воткнулась в мозг, засела, не вытащить. Поплёлся искать «глазами». Наш дом бежевый, местами облицованный мелкой плиткой цвета морской волны, таких в городе куча. В одном только этом районе их куча. Вернулся домой, модельки не было, я позвонил заказчице, голос у меня провалился и тихо прогудел из какой-то ямы:

– Найдена улика, курточка. Иду по следу, скоро вы получите собаку.

– Это всё? – холодно отозвалось в трубке.

– Ну да.

– Позвоните, когда задание будет выполнено. Мне вашими отчётами стенку не обклеивать, – на чём наш разговор был окончен.

Я потёр лоб, пытаясь что-нибудь понять в сложившейся ситуации, все пути вели обратно к свалке. Сидеть и ждать, когда эти сумасшедшие объявятся, как обещали, с Принцесской, мне показалось неразумным.

Я посмотрел через окно во двор, моя ласточка была на месте. Я редко катаюсь на ней, до работы рукой подать, поэтому стоит до выходных, а там мы с моей кралей летим по городу, под музыку, счастливые, в какой-нибудь приятный ресторанчик… Я снова вспомнил про контору и вообще все последние события, было не по себе, хотелось вернуть все назад, когда были простые заказы, небольшие, но постоянные деньги, когда жизнь текла размеренно и не скучно при этом. Сейчас мне совсем не скучно, но и далеко не весело. Я просидел дома весь день, вечером забеспокоился, где моя женщина, позвонил, она бодрым голосом ответила: «Скоро буду». Стемнело, но полоса сумерек ещё висела над крышами. Я сидел за рабочим столом, в интернете искал похожие бюро по поиску зверей, пытался выйти на своих. Вдруг интернет забарахлил. Боковым зрением я заметил шевеление на крыше соседнего дома. Я всмотрелся повнимательнее, на фоне бордового неба виднелись две фигуры, возились с антенной. Я резко почувствовал тревогу, сам не зная почему, но решил достать бинокль и рассмотреть получше. Фигуры стояли ко мне спиной, они с усердием шевелили антенну, видимо, поломка была серьезной. Но чуял я недоброе. Я осторожно вылез на балкон, присев на корточки, в бинокль изучал подозрительные фигуры. Перед моим носом возникла чья-то рука, ухватившаяся за раму окна. Я отпрыгнул, выронив бинокль. А вот и вторая рука вцепилась в раму. Ко мне карабкался некто. Я ринулся в комнату, мигом закрыв балконную дверь. Сердце билось неистово. Я дал дёру из комнаты в коридор, но, как говорится, любопытство пересилило страх, я обернулся. За пластиковым окном балконной двери чернела огромная фигура, мне было не рассмотреть лица. Фигура постучала в окно. У меня чуть сердце не встало. Я думал, надо уходить из квартиры, но страх сковал тело. Я просто ждал, что будет дальше. Фигура постучала ещё, на сей раз известным стуком: два длинных – тук-тук, три коротких – тук-тук-тук. Это меня даже несколько успокоило, я выключил свет в комнате и осторожно подошёл к двери. Это был Капитан Артур, одетый во всё чёрное. Я торопливо открыл ему:

– Капитан Артур! Я вас не узнал, так перепугался! Прошу прощения!

– Да не шуми ты! Видишь, они оборудование установили.

– Те, что на крыше?

– Они самые. Давай пройдём в другую комнату.

Мы впотьмах пробрались к кухне, говорили полушёпотом, свет не включали:

– Чаю?

– Воды.

– Они нас слушают?

– Слушают они всегда, за тобой же наружка, ты в курсе? – я вспомнил про крысу, меня аж передернуло, стал поглядывать то на пол, то на стол.

– Они установили «внушатель».

– Что это?

– «Внушатель»? Не поверишь, он внушает.

– Так. А что именно?

– Мысли.

– Зачем?

– Чтоб ты стал их агентом. Они знают про наши планы насчёт тебя и хотят сделать двойным агентом.

– Планы? Какие планы?

– Ты будешь работать на нас.

– Ничего себе история… – я задумался, предложение было интересным, хоть и прозвучало как приказ, а ещё недавно мне хотелось вернуться к тихим, спокойным денькам, но «время не вернуть назад», так оно вроде пелось. – Ну, может, я и был бы согласен, зная, кто вы и что делаете…

– Не суетись, всё по порядку. Сначала закрой дверь и выдерни всё из розеток.

– Холодильник тоже?

– Тоже. Мобильник выключи и брось за дверь в коридор. Внушатель работает либо напрямую, либо через электронику. Противень есть?

– Зачем?

– Ещё раз. Мне нужен противень. Он есть у тебя?

Я вспомнил, что такое противень и где он может быть, открыл духовку, достал, передал ему.

– А фольга?

– Пожалуйста…

Артур заботливо обмотал мою голову словно бинтом, фольги хватило впритык. Противень он поставил к окну, частично закрыв проём, по его мнению, это снизит возможное воздействие внушателя. Мы сидели в темноте, я с пищевой фольгой на голове, Артур с кудрявой шевелюрой и пугающим, странным лицом. Мы вслушивались.

– Возможно, они уже тут, – прошептал он.

Из прихожей послышался поворот ключа.

Артур убрал руку под куртку, будто у него там пистолет.

– Постой, постой! Это жена!

Дверь на кухню открылась, на пороге стояла моделька, вопросительно таращась на нас. Я машинально снял шапочку с головы и смял её в комок, широко улыбаясь.

Капитан Артур гавкнул громко, даже радостно. Моделька вздрогнула:

– Чивин, что происходит?

Артур заскулил, резко упал со стула на пол на четвереньки, из-под штанов, похожих на многослойные, на свет явился кудрявый черный хвост и закачался. Артур, точно большая собака, подбежал к модельке, встал на задние как бы лапы, обутые в солдатские ботинки, высунул чудовищно длинный язык, ещё раз гавкнул, лизнул модельку в нос, затем упал на передние, которые действительно стали похожи на лапы, и стал кругами вокруг неё шастать. Моделька улыбалась:

– Какая прелесть, что ты за зверь такой славный? А почему он в ботинках? – она заливисто расхохоталась. – И в одежде… Служебный? – она посмотрела на меня. – Дорогой?

Я молчал, мне требовалось больше времени для импровизации:

– Это… дворняга… в прошлом служебный, да… помесь овчарки и пуделя. По работе задание получил, вот, нашёл, надо идти хозяевам отдавать.

– Как жалко, когда у нас своя пёса появится? – она трепала за кудрявые волосы Капитана Артура.

– Ну, скоро…

Она поставила на стул пакет с продуктами, включила свет, попутно что-то рассказывая про подружку и её жениха, увидав холодильник отрубленным, решила, что сама его выключила, так как я упорно повторял, что ничего не трогал.

– И телек, и чайник… – она с подозрением на меня взглянула, но не стала допрашивать, я тихонько выдохнул. Моделька фоном включила телек, продолжая говорить, я смотрел на Артура, что смирно лежал под столом, он мне шепнул что-то, я не расслышал. Потом вдруг сквозь шум телека и звонкий голос модельки до уха моего долетел какой-то подозрительный треск, закоротило, что ли? Я стал высматривать, откуда трещит, и тут же из розетки, куда был включён чайник, раздался громкий треск, а з тем и отовсюду, где что-то было подключено. И над головой коротило, из люстры. Я не успел начать выдёргивать шнуры, как весь этот треск превратился в полифонию из тоненьких голосков. Они звучали как маленький электрический хор, очень складно и музыкально, доводя до моего сведения, что «собака дрянь, гони её, блохастую, она всю мебель перепортит, не привитая, не умытая, поди бешеная, да что ты, конечно бешеная!» Я смотрел на Артура с ужасом, я ждал его сигнала, полагая, он тоже всё слышит, но он лежал под столом, часто дыша, высунув язык чуть не до пола, и даже не смотрел в мою сторону. И вообще, я не видел Капитана Артура – человека, я видел большую чёрную собаку у себя на кухне под обеденным столом. Моделька то выходила умываться, то возвращалась на кухню, о чём-то меня всё время спрашивая, но я встревоженно смотрел на собаку у себя под столом и слушал электрический хор из розеток. Я сказал:

– А ну пойдём, вставай, пошли, гулять, гулять!

Артур спокойно подчинился, чуть шатнув стол при вставании, он вышел на четырёх лапах в прихожую.

– Пойду сдам его, клиент ждёт.

– С тобой всё в порядке? – она приложила руку ко лбу. – Ты как сам не свой…

– Да устал немного.

– Ты же ненадолго? Поздно уже, ты поел суп?

– Поел, вкусный, пойду, заждались.

Моделька чмокнула меня в губы, я тяжело вздохнул и вышел в прихожую. Голоса молчали, пока мы говорили с моделькой, но, как только я подошел к Артуру, из трубки домофона пропищал противный голосок: «Тупииица! Тупица, тупица, тупица…« Я взял трубку домофона и тихо сказал: «Хватит. Прекратите, слышите». Голосок помолчал, потом ответил: «Не слышно, громче, тупица! Тупица? Тупица?!.» Я рявкнул: «Заткнись, я повторяю, заткнись!»

– С кем ты говоришь? – моделька смотрела на меня из кухни.

– Да тут… ошиблись, квартирой…

Я спешно оделся.

Мы вышли с Артуром на улицу, он оставался в образе пса, я шёл вперёд, сам не зная куда и зачем, пребывая в крайне растрёпанных чувствах. Пройдя пару дворов, Артур пробасил еле слышно:

– Внушатели. Теперь ты знаешь, как они работают.

– Я не знаю. Я ничего не знаю, Артур. Я могу только предполагать, либо я сплю, либо я того.

– Если бы ты был того, ты бы не предполагал. Если бы ты спал, ты бы уже давно проснулся.

– Мудрости твоей предела нет, – сказал я, опять тяжело вздохнув.

– Закрывай голову. Где твоя…

Я развернул смятую в комок фольгу и нехотя придал ей прежнюю форму, затем нацепил.

– Артур, тебе не кажется…

– Кажется тем, кто не закрывает голову, запомни. Прямые внушатели, как тот на крыше, ставят для направленного воздействия, сейчас мы вне его поля. Но есть и внушатель побольше, он по-другому работает, не так заметно. Зато везде и повсюду.

Мы вышли на Савушкина, в чёрном рваном небе, сияла башня Лахты. Облака бежали быстро, и башня то и дело пропадала из виду. Мы молча смотрели на неё, Артур встал во весь рост и выругался: «Суки».

– Что не так? – я обернулся. – Ха! Ты вернулся! – он снова был как человек.

– Это наша цель, – он кивнул в сторону башни. – Захватить корабль и не дать этим тварям слинять.

Я ждал продолжения, он молчал.

– Расскажешь?

– Расскажу, другого варианта нет. Но ты от предыдущих-то событий не отошёл, боюсь, совсем сникнешь.

– Объясни нормально, я переживу.

Мы подошли к дому, где была контора, Артур встал на корточки под окном моего бывшего кабинета, за жалюзи горел свет. Он снял с себя обувь и одежду, став тем же мохнатым неандертальцем с помойки, каким я его впервые увидал. Артур протяжно завыл. Я стоял чуть поодаль, безучастно наблюдая. Артур повыл ещё, кто-то раздвинул рейки пальцами и долго водил глазом, высматривая, затем застыл на Артуре. Потом глаз пропал, и открылась дверь, на крылечко вышел главбух Толик, он стал ласково подзывать собаку к себе, Артур радостно замахал хвостом, подбежал к нему, и они скрылись за дверью моей конторки. Я подбежал к окну, между левым краем жалюзи и рамой был зазор, сквозь который можно было разглядеть много интересного. Оказывается, контора не переехала, всё было на месте, и все мои работники тоже были там. На моём столе сидела Саломакина в очередном нелепом наряде, размахивала веером, смеялась, о чём-то активно говорила с Толей, который, пройдя к ней с собакой, уселся на моё кресло и противно заулыбался. На соседнем столе напитки, коробки из-под пиццы. «Так-так-так, корпоративчик затеяли», – с ненавистью проговорил я. Все нежно смотрели на Артура, кто-нибудь обязательно гладил его по макушке. Атмосфера в конторке была такой, какой при мне не была вовсе. Всем весело, всем хорошо, прямо-таки идиллия. Я сверлил нещадно каждого из этих подонков и предателей, особенно главбуха. И тут я понял: та хабалка, прогнавшая меня с порога, это была Саломакина, без слоя штукатурки на лице, переодетая в простую одежду, в которой она простая бабка. Я отвернулся от окна, присел на корточки, стал обдумывать план мести, но думы прервала суета в окне: там Артур прыгал и резвился, нелепо ходил на задних лапах, кружился, в какой-то момент он задел хвостом бутылки, они полетели со стола, все бросились убирать, но Артуру хоть бы хны, он продолжал размахивать хвостом, весело гавкать, играть в догонялки. Какой-то ругани за побитую посуду я не заметил, а мои ноги тем временем затекли экстремально, я решил переждать на детской площадке. Поднялся ветер, стало зябко, редкие тени прохожих проплывали в оранжевых пятнах фонарного освещения, возле меня зашелестело и закачалось высокое дерево. Я уставился на вновь показавшуюся верхушку Лахта-центра, что, как корона, была надета на страшненькую панельку. Порывом ветра с меня сорвало шапочку и унесло куда-то в темноту двора. Яростнее закачалось дерево, оно шелестело над ухом, и я улавливал в этом «шшшшшшшш« шипение змеи. Оно становилось громче, оно приближалось, я повернулся к дрожащим листочкам, тревожно пытаясь что-то там разглядеть, вдруг зашипело опять, и на миг я увидел за убранной ветром листвой змею, обкрученную вокруг ствола дерева. Из черной пропасти её глаз исходил ледяной свет. Она выстреливала раздвоенный язык, приближая свою маленькую голову. Так же, как в тот раз с крысой, моё тело отбросило меня, да так, что налетел я на качели, смачно всем телом ударившись о перекладину. Боль не остановила меня, тут же я отскочил ещё дальше и ринулся в сторону освещённой дороги. Не успел отдышаться, как услышал знакомое гавканье, со двора через арку ко мне выбежал Артур. Так странно было видеть, как обычная, хоть и крупная псина, на бегу поднимается, и вот уже это брутального вида сильно похожее на человека нечто.

– Что ты? Как?

– Да я тебя ждал там на скамейке, там змея была на дереве, представляешь!

– Где твоя шапка?

– Да сдуло её…

– Где змея была, на каком дереве? Пойдём, покажешь.

Мы вернулись во двор, я указал на дерево, мы спрятались за кусты возле железной оградки. Я спросил:

– Что было в конторе?

– Всё по плану, Принцесску мы завербовали, вернули им, точнее якобы её нашел твой коллега Толя, он там теперь за главного.

– Мразь!

– Тишеее. Принцесска – внедрённый агент. Сборщик полезной информации, понимаешь…

Пока он говорил, я не сразу обратил внимание, Артур ловкими движениями разобрал низенькую оградку, у которой мы сидели. На моих глазах происходило какое-то чудо, Артур снял по частям все элементы ограждения, все её отдельные части длиной в метр и меньше, стал их заново соединять, производя на свет что-то смутно напоминающее арбалет.

– Что это такое?

– Это, мой друг, оружие, закамуфлированное под оградку.

Он извлекал из тонких металлических трубок пружинки, лески, винтики и прочую мелочь, из трубки пошире он извлёк несколько стрел, руки работали ловко, почти машинально. А попутно он мне излагал дальнейший план действий:

– Вернёшься домой, прикинешься паинькой, чтобы слежка поуспокоилась. Забеги к матери, найди там диктофон отца, после чего в голос чирикнешь дважды. Мы придём, заберём тебя. Только смотри, если от кого другого услышишь про пароль…

– Про какой пароль?

– Чирик-чирик, это твой персональный пароль. Короче, больше никто не в курсе, если утечка, также два раза чирикни и беги, скройся, мы тебя вытянем.

Он говорил шёпотом, закончив собирать оружие, спросил:

– Там точно?

– Точно, слева от скамейки…

– Щаааас…

Он прицелился, арбалет выглядел очень причудливым, как нелепая пародия, кустарно изготовленная на школьных уроках труда. Ветер обнажил дерево, Артур беззвучно выстрелил, стрела вонзилась чётко в ствол, через мгновение ствол словно расщепило на двое, отделившаяся часть напоминала силуэт человека в профиль, чрезвычайно тонкого. Упав на землю с торчащей стрелой, силуэт задвигался, как змея, оставаясь при этом человеческим. Он с трудом заполз под скамейку, задев и сломав стрелу, но не издав ни звука.

– Кто это?

– Это раб, как и все, кто пошёл на переговоры и принял условия.

– Чьи условия?

– Человечков, – он заулыбался.

– Человечков, в смысле.. людей или каких-то других человечков?

– Да-да, людей.

– А этот раб – не человек?

– Нет, как я и ты…

– Ага… – я замолчал.

– Подожди, покажу наглядно, – сказал Артур.

Он разобрал арбалет и вернул всё на свои места, оградка приобрела первоначальный вид. Мы перешагнули через неё и оказались в песочнице, целиком оранжевой от света нависающего фонаря. Артур взял палочку и на песке прочертил линию:

– Человеческая раса захватывает миры, обращает одних в рабство, других инволюционит, – ему с трудом далось это слово, я сдержал улыбку. – Рабами становятся те, кто принимает власть человека, принимает его облик, мировоззрение, мышление, образ жизни и, конечно, язык. Ну и далее живёт, развивается по системе развития этой доминирующей расы. С той лишь разницей, что нужны эти рабы исключительно для обслуги. Они могут добиваться больших высот, делать открытия, как им кажется, постигать пределы возможностей, но они остаются рабами в любом случае. А сами человечки руками рабов вытягивают из планеты всё до капли, они превращают планету в кусок камня, а потом улетают, оставив помирать как зверей в облике человека, так и просто зверей, то бишь тех, кто оказывал сопротивление и был доведён до изначального примитивного уровня. Новую планету, питательную с человеческой точки зрения, ждет та же участь.

Он перечеркнул все палочки, кружочки и закорючки, которые нарисовал на песке, после чего стёр всё это, как важную информацию. Я, часто моргая, слушал, не веря ни единому слову.

В тёмном углу двора зажглись фары.

– Мне пора, на связи. Помни о задании, выполняй его, а дальше победа за нами. Да, и шапочку сделай, как домой придёшь, не забудь.

Я молча кивнул, сформулировать что-либо, например, вопросы «как, почему, зачем, что всё это значит», у меня не было ни сил, ни желания, очень хотелось домой.

Я пришёл поздно, моделька уже легла, я принял душ, всё время напрягался – не слышится ли мне в шуме воды чей-то голос, а если выключить, капли как то по-особенному стучат, нет? Это выматывало. Есть не хотелось, пошёл рухнул в кровать. Вспомнил про шапочку, уже начал вставать, как мою шею нежно окрутили руки модельки и устроили своеобразный любовный захват. Я повернулся к ней, мы стали целоваться, и была любовь, после которой, кажется, отпустило, и я уснул, как ребёнок. Утром, продрав глаза, посетив обязательные места, никаких голосов не услышал. Вернувшись в спальню, я вдруг заметил на простыне на том месте, где лежал, необычной формы складки. Я вгляделся внимательнее, складки выглядели как буквы, и не просто буквы, это было слово «чирикни». Я помнил, что Артур вчера говорил, если кто-то узнает про пароль – беги. Но мозг по-прежнему отказывался верить, несмотря на всё, что случилось с момента поездки на свалку. Я был сонлив, вял и плохо соображал. Не придав всему этому особого значения, я лёг прямо на складки и закрыл глаза. Вдруг включился телевизор, я посмотрел на модельку в надежде, что это она его включила, но она спала, отвернувшись к стене. По телевизору шла передача про здоровье, ведущая переливала прозрачную жидкость из колбы в колбу, зал при этом оглушительно аплодировал. Я пошарил рукой под подушкой, разыскивая пульт, привстал посмотреть его возле модельки, тут под собою снова заметил те складки. Я встал, ещё раз прочитал «чирикни», тихо вслух произнёс «чирик», телевизор замолчал, моделька проснулась, сотрясаясь от смеха, повернулась ко мне, хихикая, сказала:

– Чирикни ещё…

Я не понял, зачем она это спросила, но всё равно чирикнул, и мы оба рассмеялись.

– А ещё! – моделька вся оживилась. – Два раза! Громче! – я посмотрел на неё, и тут меня осенило… Я бросился к ней и схватил за плечи:

– На кого ты работаешь? – заорал я так, что сам испугался, снизив тон я повторил: – На кого ты работаешь?

Моделька смотрела на меня ничуть не испуганно, наоборот – её глаза смеялись, она перевела взгляд на телевизор и снова задрожала от смеха:

– Гляди на неё.

Я обернулся к телевизору, там ведущая программы о здоровье смотрела на нас, её лицо было взято крупным планом, и она молча смотрела на нас, периодически моргая и прищуриваясь. Массовка тоже молчала, всё это длилось бесконечно, моделька прервала тишину:

– Она в окно глядит

– Почему она так смотрит? – спросил я.

– Так она в окно на нас глядит.

– В какое окно… Это же… – тут я обратил внимание на сам ящик, он словно был без экрана, казалось, действительно это не экран, а окно без стёкол. Я приблизился рассмотреть детальнее, как вдруг надо мной раздалось знакомое искрение. У основания люстры искры разбегались, как насекомые, в разные стороны, из розеток также побежали по стенам искры, вокруг всё затрещало, моделька подползла ко мне и крепко обняла, ведущая в телевизоре, глядя на нас, добро заулыбалась. Весь этот треск слился в один поток шума, из которого выскакивали разнообразные фразочки вроде «дрянь такая», «предательница», «гулящая», «изменщица», «врёт она всё, врёт». Я закрыл уши, отошёл от модельки и ринулся в комнату с балконом, я хотел увидеть их, тех, кто внушает мне это. На соседней крыше, на том самом месте, где была антенна, теперь водрузился фантастического вида пулемёт или лазерная пушка. Там былчеловек, он направлял пушку прямо на меня, он двигал ей, словно обстреливая слева направо, казалось, он еле её удерживает, пушка была массивной, с огромным числом разноцветных лампочек и кнопочек. Под её прицелом моя голова стала нагреваться, давление росло, и казалось: вот-вот голову разорвёт изнутри. Всю квартиру обтянуло электрическими нитями, они издавали многотысячный хор из тоненьких, дребезжащих голосков, они пели нецензурную брань, наложенную на популярные мотивы. Все оскорбления были на этот раз уже в мой адрес, мол, я неудачник, моё место среди бомжей с мусорки, я урод и так далее. Пребывая в шоке, я повалился на пол и стал закрывать руками голову, рефлекторно пытаясь защититься от направленной атаки внушателя. Голоса пропели: «Онааааа!», я посмотрел в сторону двери и стал с ужасом наблюдать, как, размером в половину дверного проёма, выглядывает из-за угла голова модельки с безумным, злобным лицом, она то выглядывала, покачивая своей гигантской головой, то скрывалась за углом и опять и снова. Хор пропел «она голодна, она голодна". Голова снова появилась из-за угла и закачалась, я потерял контроль над собой, я закричал отчаянно «Нееет!!!». Затем выбежал на балкон и прыгнул из балконного окна вниз. Это был шестой этаж, я был в чём мать родила, но меня спасло дерево, на которое я налетел. Между стволов я повис, весь изрезанныё, потом завершил падение уже с меньшей высоты. Но, несмотря на страшные ушибы, царапины и раны, я встал на ноги и, шатаясь, побежал дальше. Дворы были полны народу, я споткнулся, упал и обернулся, в окне моделька уже с головой нормальных размеров, с телефоном в руке, кому-то машет и указывает на меня, мол, вон он, хватайте его, с другого конца двора виднелась скорая помощь, она только заехала, я вскочил, ринулся через кусты, выбежал к арке в соседний двор, там шла старушка, тепло одетая не по погоде, я же, напротив, нагишом кинулся к ней с криком:

– Снимай плащ, живо! Плащ!

Старушка тут же вручила мне свой старый плащик, я обернулся в него, воровато оглядываясь, занырнул в густую чащу, где был кошачий дом, я лёг за ним, свернувшись в клубок, кошки сперва испугались, но потом полезли на меня обнюхивать. Меня била дрожь. Я слышал, как проехала неотложка в сторону моего дома, потом вроде всё поутихло, но что делать дальше, совершенно было неясным. Тут коты устроили возню, накинулись на что-то гурьбой и закатались по дорожке, из-под этой кучи-малы выползла окровавленная крыса и шмыгнула в сторону, коты за ней. «Так это же! – вдруг заиграли мысли, мозг вышел из ступора. – Это Наружка! Бежать, бежать, где-то скрыться… К маме! И по плану так. Значит, к ней, и диктофон, не забыть про диктофон....»

У кошкиного дома стояла глубокая старая миска. Она была не кристально чистой, но всё же я надел миску на голову, придерживая рукой, а второй прикрывая плащ. Рысью, перебежками стал двигаться в сторону маминого дома. Благо она жила в этих же окрестностях, пришлось преодолеть подземный переход под Савушкина, но люди не сильно пугались моего вида. С залива дул сильный ветер, раскрывая мой плащ, пройти незамеченным никак не удавалось, но я верил, что миска спасает от внушателей и что до мамы я доберусь без хвоста. Добравшись до места, я почувствовал себя в безопасности, как ребёнок, потому что раз я у мамы, то уж здесь ничего плохого точно не случится, враг не пройдёт, не осмелится обидеть человека преклонного возраста, у которого дома всегда идеальный порядок и непоколебимое душевное равновесие. Я сидел у старенькой мамы на больных коленках с миской, в которую вцепился мёртвой хваткой, согнувшись в три погибели, и всё никак не мог прийти в себя.

– Алёша, что бы там ни случилось, всё обойдётся,– она крепко держала меня в объятиях, потом отвела в спальню, уложила в кровать.

Как ни странно, ничего не случилось, и я задремал. Мама смотрела телевизор в гостиной. Когда тревожная дрёма окончательно меня покинула, я обнаружил, что миски нет, зато есть мягкая подушка, плед и стопка чистой одежды ждёт на комоде. Голова кружилась, истерзанное тело ныло страшно. Я не мог сориентироваться во времени, но было ещё светло, возможно, прошло двадцать-тридцать минут с моего визита сюда. Раны и ссадины требовали срочных мер. Я попытался встать, сразу стало дурно, я уселся обратно на кровать. Дурнота усилилась. «Похоже на сотряс»,– горько подумал я. Превозмогая недуг, я встал, шатаясь, пошлепал на кухню к аптечке. Мама заметила меня, спешно подошла:

– Как самочувствие?

– Не очень.

– Что ищешь? Зелёнку? Давай помогу.

– От тошноты есть?

– Ох ты, родненький, сейчас посмотрю, было вроде… Врача надо, Алёш.

– Не надо, мам!

– Иди ложись, принесу всё.

Я понимал, что дальше куда-то бежать скрываться я не в состоянии. Я увидел возле плиты свёрток фольги для запекания, взял его и перемотал голову.

– Ты чего, Лёш? Надо ж бинтами, а не этим, – мама потянулась снять с меня «защиту», я отстранился, чуть при этом не упав. – Осторожно, господи! Пойдем, ты ляжешь, я врача знакомого вызову, – она опять попыталась снять с меня фольгу, я застонал:

– Пожалуйста, остааааь! Так не тошнит…

– Ну хорошо, хорошо, ложись скорее.

Мы прошли в спальню, проходя мимо старых шкафов со стеклянными дверцами, я заметил череду фотографий отца, на них он ещё молодой, то в белой рубашке возле шикарного «кадиллака», то в каком-то заграничном отеле, в бассейне, а тут он в пабе, а здесь на горнолыжном курорте…

– А что, отец бывал заграницей?

– Ну конечно бывал, он же работал там, – невозмутимо ответила мама.

– Как работал там? Он же в институте работал, – я был в смятении, хоть меня кружило и покачивало, но память оставалась на месте.

– Да садись ты! И сними наконец этот плащ идиотский, вот бельё, переоденься, – она достала зелёнку и ватные палочки. – Сейчас люди придут, хоть немного на человека стань похож.

Я промямлил:

– Хорошо, хорошо.

С трудом оделся, лёг, мама начала замазывать мне раны, но боли я не чувствовал, всё будто онемело, и мысли формулировать было всё труднее.

– Откуда… у отца… была такая машина?

– Я же сказала, он работал там, был успешным, работящим, вот и заработал на такую жизнь.

– Но… он же был… военным…

– Каким ещё военным, Лёш? Ты память потерял… Тебе в больницу надо, Лёша, срочно. Что ты мне рассказывал сегодня, помнишь?

– Я не рассказывал…

– Что ты с Ленкой поссорился и с балкона спрыгнул, так?

– Я не говорил такого.

– Ну, конечно, говорил… Потом головой ушибся, бедненький мой, теперь путаешь выдумки с реальностью.

Раздался дверной звонок. Мама впустила гостей, они шумно прошли ко мне, это были врачи, их была целая толпа. Скучились вокруг меня, все в масках, один с чемоданчиком. Мамой был почётно предоставлен стул тому, что с чемоданчиком. Он присел напротив, хмуро на меня посмотрел и сказал:

– Откройте рот, покажите язык.

Рот сам открылся, язык вывалился наружу, всё было сделано не мной, а кем-то или чем-то извне. Врач, охая, закачал головой, извлёк из чемодана фонарик, стал поочередно раскрывать мне глаза, светить туда подолгу, охать, повторять «мммдэ». Я не мог шевельнуться, был абсолютно скован, неизведанная сила держала меня, замедляя мысли, нарушив связь мозга с телом, которое мне больше не принадлежало. Врач повернулся к заплаканной матери:

– Требуется немедленная госпитализация, состояние пациента крайне тяжелое… Вы бы вещи собрали ему, самое необходимое…

– Конечно, конечно, всё готово, – проговорила она.

– Так, – он вздохнул, обратившись к одному из врачей. – Подготовьте пациента.

Я не видел, что стал делать врач, стоявший в стороне, смотрел я только в потолок, но мне было страшно, безумно страшно, откуда мог взяться этот страх, когда все чувства были отключены, непонятно совершенно. Главный врач опять нахмурился и потянулся к моей голове:

– А это у нас что? Защита, что ли? – он снял с меня фольгу, я заметил, что это вовсе не фольга, а простая тряпка, врач брезгливо отдал её матери. Та со словами «Ой, не могу смотреть» вышла из комнаты.

Тем временем над моей правой рукой склонилась фигура, держа в своей шприц. Внезапно на всех полетели осколки стекла, я почувствовал, что могу шевелить пальцами ног и рук, а также поворачивать голову, мысли заработали чуть быстрее. Пока врачи отряхивались, я повернулся к окну и увидел большой металлический крюк, разбивший стекло и зацепившийся прочно за стену под подоконником, крюк тянул трос, по которому в квартиру поднимались новые гости. На улице слышались крики, визг тормозов, даже выстрелы. Главный врач заорал, тут же сорвав голос:

– Повстанцы! Приготовиться! Занять позиции!

В этот момент в комнату влетело нечто чёрное, округлое.

– Граната! – завопил один из санитаров, чёрное и округлое хлопнуло, сверкнув короткой белой вспышкой, я услышал мучительные стоны вокруг себя, сам же я перестал что-либо видеть, надо думать, как и все остальные. Постепенно зрение стало возвращаться, в окне появился Капитан Артур, он прыгнул к стене, встал за шкаф, сразу за ним появились Рви Кусай, Догер и ещё пара неизвестных. Артур опрокинул шкаф, Рви перевернул кресло, Догер подскочил ко мне и одним броском отправил в руки своим товарищам. Все они были вооружены пистолетами, но никто не собирался стрелять. Врачи в это же время попереворачивали другую часть мебели, стоявшей в комнате, прикрываясь халатами. Я оказался за спинами партизан, Догер нахлобучил мне на голову шапочку типа вязаной, но с особым серебристым покрытием, голова тут же освободилась от внедрённой силы, подавляющей волю.

– Догер, что мне делать, как помочь?

– Скрути вентиль, – он кинул взгляд на батарею под окном, я стал скручивать, как обычно, влево, Догер хлопнул меня по плечу: – Наоборот крути! До упора и дальше со всей силы.

Я прокрутил вентиль вправо, он встал, я навалился всем весом, через титаническое усилие вентиль поддался и стал, раскручиваясь, распадаться на части, как яичная скорлупа. Под ним был совсем другой вентиль или, скорее, переключатель, чёрный и матовый, с указателями в виде красных стрелок, синих и зелёных точек. Я посмотрел на Догера, тот вовсю потрошил кресло, Рви и Артур разобрали шкаф, один из парней расковырял штучный паркет, другой стоял над нами на стуле, раскинув руки, в которых он держал по горящей длинным красным пламенем свече. По ту сторону баррикад происходило схожее действо, были разобраны полдивана, два стула, стол, сервант, принимались за другую часть шкафа.

– Чива! – крикнул Догер. – Крути по стрелке два оборота.

На тот момент они уже собрали некую конструкцию, напоминающую широкий плетёный шланг, состоящий из каучуковых отрезков, намотанных на гибкие металлические пластины, скрученные в длинную дугу, вся эта конструкция собиралась из материалов, спрятанных в элементах мебели и в паркете. Я провернул ручку дважды, Догер одним движением снял круглую боковую часть чугунной батареи, к образовавшемуся отверстию он подсоединил шланг, повозился с его закреплением. Я глянул в окно, по крышам носились спецназовцы с внушателями, одни устанавливали, другие щедро поливали по нам, из нескольких окон противоположных домов также торчали стволы внушателей.

– Прокладки нет, – негромко сказал Догер Артуру,

– Подоконник, – отозвался тот.

– Точно, – он взялся за край пластикового подоконника и пальцами снизу словно пощекотал его, затем он, как ватман, стал скручивать подоконник в тонкую трубку, я аж привстал от неожиданности, задев головой руку бойца, державшего свечи. Краем глаза я заметил, что врачи уже собрали свою пушку и готовы стрелять:

– Артур! – успел я крикнуть.

– Пли!– крикнул доктор, и из широченного дула их орудия вылетел, попав точно в меня и сбив с ног, чернокожий боксёр в перчатках и шортах, как будто прямо с ринга. Никто из рядом стоявших даже не повернулся, всем было не до него, видимо. Зато на меня обрушился град ударов, я закрывался как мог, но здоровяк спокойно пробивал блоки, ломая мне голову. Вдруг удары прекратились, боксёр просто ушёл. Мою шапочку подобрал с пола Догер и, туго натянув на звенящую болью голову, сказал:

– Ну ты даёшь… Чуть лоб себе не расшиб…

– Это я сам себя так? – с лица моего капала густая кровь.

– Ага, о стену головой, ты под внушателями со всех сторон, забыл? Шапку снимешь – всё, капут.

Я глянул на врачей, их орудие ещё не было собрано. В карниз врезалась серебристая лестница, по ней быстро поднимался человек в форме спасателя, поравнявшись с нами, он достал пистолет и выстрелил в Артура, но пуля отрикошетила в сторону, словно налетев на невидимую преграду перед нами. Главный врач достал из чемоданчика рацию и стал в неё пытаться кричать осипшим голосом:

– Отставить! Прекратить стрельбу! У вас там тоже мозги поотшибало? Может, шапочки себе сошьёте, господа хорошие? Спускайся вниз, народ успокаивай.

– Почему пуля отскочила? – я спросил у Догера.

– Огнестрел обыкновенный, то есть любое тебе известное оружие, легко ограждается закалённым пламенем, но это только от простого, вот пушка, которую они делают, – она пробьёт защиту влёт, – Догер посмотрел на парня со свечами.

– Догер, – рявкнул Артур, – подавай! – Догер стал прокручивать вентиль.

– Шевелись! – закричал один из врачей, их оружие было тоже почти собрано

– Огонь! – крикнул Артур, из шланга вылетела плотная струя фиолетового цвета, часть врачей уцелели, кто отлежался на полу, кто успел выскочить и спрятался в прихожей, остальных же разнесло по комнате, оставив их тела кусками валяться по всему периметру, даже на люстре повисло что-то красное. Батарею забила дрожь, по стенам с потолка полилась горячая вода.

– Накопитель, – негромко скомандовал Артур, Догер повернул ручку. Оставшаяся часть врачей бросилась доделывать своё оружие, один из них убрал последнюю стенку шкафа, и я увидел внутри него диктофон, я ринулся к нему.

– Стой! – крикнул Догер.

Я подскочил, схватил диктофон, раздался истошный крик:

– Хватай!

Я бросился назад к своим, но поскользнулся на луже крови, врачи налетели со всех сторон, заломали руки, диктофон я держал мёртвой хваткой. Тут Рви Кусай, перевоплотившись в огромного дымчатого волка, бросился в самую гущу и, хватая клыками за лица, расшвырял всех их по сторонам, мы оба попятились к своим, наши открыли огонь из пистолетов, прикрывая нас, в некоторых попали, но большинство защитились пуленепробиваемыми халатами, в ответ стреляя по нам. Рви полностью закрыл меня могучим телом, поймав при этом две пули, одну в голову. Он уже почти был в области защиты закалённого огня, не хватило пары шагов. Я лежал с диктофоном в руке в безопасности, Артур окликнул Рви, тот молчал, ко мне он не повернулся. Догер негромко:

– Полная.

– Огонь, – тихо скомандовал Артур. Остаток врачей постигла та же участь, куски и ошмётки были по всюду. Я увидел в дверном проёме маму, выглянувшую из-за стены и полными страха глазами глядевшую на нас.

– Уходим на крышу, – скомандовал Артур, мы побежали к выходу из квартиры,

– Артур, а мама, её надо спасти!

Артур остановился возле мамы, повернул ко мне голову:

– Она одна из них.

– Уходи с ними, я в безопасности. И береги себя, – сказала мама дрогнувшим голосом

– Что? Мама, как?

Артур взял меня за футболку и дернул в сторону выхода.

– Береги себя, Алёша! – вслед крикнула мама.

Мы по лестнице бегом поднимались наверх.

Сбив дверной замок одним выстрелом, мы пробрались на крышу. Осмотрели пути дальнейшего продвижения, дом был окружён скорыми, пожарными, полицией, а также толпой народу, в которой не было уверенности, что она случайна. Пожарные лестницы со всех сторон стремительно вырастали в длину, по ним спешно карабкались группами по трое-пятеро люди в форме врачей, полицейских и самих пожарных. Артур подошёл ко мне, забрал диктофон, убрав его в один из карманов чёрной военной куртки, и пристально посмотрел в глаза:

– Видишь птичек? – на воздухоотводе сидела группа воробьёв. – Если ты подойдёшь, они не рыпнутся. Принеси нам на каждого по птичке.

Я, не задавая лишних вопросов, подошёл к воробьям, они сидели, плотно прижавшись друг другу, я протянул к ним руку, они чуть вздрогнули, но не разлетелись. Я аккуратно взял одного, посадил на руку, он был податлив, как дрессированный. Остальных усадил рядом. У парня, что держал свечи, они уже затухали.

– У нас минута, – сказал Артур, – пламя догорит – и они нас возьмут. Встань тут, – он отвёл меня за стенку, из кармана он достал обыкновенную лупу на рукоятке. На ободке лупы был маленький выступ, он взялся за выступ тремя пальцами и стал прокручивать его по часовой стрелке, с каждым новым витком лупа увеличивалась в размерах, как бы раскрываясь. После нескольких витков лупа стала с человечий рост, рукоятка осталась прежней, Догер придерживал край лупы, чтобы она не упала. Артур сказал:

– Поставь воробья перед лупой.

Я так и сделал, воробушек в увеличительном стекле заметно подрос

– Садись на него, – сказал Артур.

– Как?

– Через стекло.

Я протянул руки и, не наткнувшись на стекло, пальцами взялся за воробьиное оперенье. Я, как через обруч, пролез сквозь лупу к увеличенному воробью и оседлал его. Когда же я уселся на птицу, я повернулся к своим, но увидел только их ноги, я задрал голову, они стояли высоко надо мной, весь мир зазвучал иначе, слух обострился невероятно сильно, но я быстро привыкал к этому. Затем рядом поставили второго воробья, поднесли к нему лупу, и я увидел, как сквозь неё на воробья уселся Догер, так же, как и я, уменьшившись в размере, затем поочерёдно безымянные парни, у одного из которых уже затухли свечки. Капитан Артур стоял над нами великаном, держась одной рукой за ободок лупы, он влез на своего воробья и этой самой рукой, оставшейся по ту сторону лупы, крутанул ободок за выступ так, что лупа скрутилась в изначальный карманный размер, за мгновение Артур успел выдернуть руку и ей же ловко поймал летящую вниз лупу. Затем раздался оглушительный грохот, и хлынула вода со всех сторон. Наши воробьи стояли стойко. Догер крикнул мне:

– Скажи им, чтоб готовились!

– Как?

– Скажи им!

– Готовились к чему?

Догер замахал локтями, изображая крылья. Я не знал, как сказать, раздался новый грохот, и снова волной нас окатило, я машинально, чтобы не упасть с воробья, сунул руки под перья, почувствовав тепло воробьиного тела, и вдруг по моим рукам пошла судорога, она распространилась на всё мое тело, и меня начало трясти, как при эпилепсии, а откуда-то из низа живота через рот вылетали новые звуки, издаваемые не моим голосом, я не мог сам понять, что я выкрикиваю, меня наполняло на сей раз что-то исходящее не снаружи, как при внушателях, а изнутри, с низа живота. Я сосредоточился на мысли о взлёте, и, кажется, именно эта мысль, преобразуясь в птичий язык, покидала гортань. И мы взлетели. Мощное тело птицы чуть не стряхнуло меня, но руки, погружённые под перья, словно примагнитились к телу. Я обернулся, все летели за мной вслед, под нами осталась залитая водой крыша, по которой рыскали ряженые агенты. Но вспорхнувшую стайку они упустили из виду. Тепло воробья согревало, и под холодными потоками воздуха я не мёрз, хоть и весь был мокрый.

– Чивин! – крикнул Артур.

– Да!

– Скажи им, чтобы летели на северную свалку.

Я сосредоточился, мысль переходила по рукам к воробью через его тепло, и, наверное, он понимал меня и так, но внезапно я крикнул и тут же понял, что я не крикнул, а чирикнул. Мы свернули. Я прижался к птичке, стараясь не смотреть вниз, с меня снова закапала кровь, меня поташнивало, я упёрся в испачканные перья и, не закрывая глаз, смотрел в одну точку, но, несмотря на боль и дурноту, тепло птицы помогало держаться. Меня догоняли мои товарищи, они смотрелись красиво, полулюди, полусобаки в военных формах, летящие на огромных воробьях по чистому синему небу, пронзённому золотистыми нитями заходящего солнца. Мы подлетали к верхнему краю свалки, облетели её, снижаясь, потом вдруг оказались на земле, я даже не успел заметить процесс посадки. Артур подошёл ко мне, я вздрогнул, оторвавшись от дрёмы, он тяжело смотрел на меня.

– Артур, – виновато залепетал я, – кажется, я задремал…

– Вспомнил язык предков. Молодец. Как себя чувствуешь?

– Слабость какая-то…

– У тебя кровь.

– Да… знаю.

– Идём, надо спешить.

Он достал свой чудо-уменьшитель, снова крутанул ручку, стекло стало стремительно вырастать, он, как в воду, нырнул на ту сторону, раскручивающаяся лупа упала на ладонь великана, дальше всё по тому же сценарию, но в обратную сторону, мы выходили из уменьшенного состояния, перешагивая кольцо ободка. Вокруг была знакомая обстановка. Воробьи зачирикали у моих босых ног, затем улетели. На свалке кипела жизнь, я увидел четыре крупнокалиберных орудия, торчащих из середины мусорной горы, они были нацелены на башню. По одной из пушек блуждал местный житель, в руках молоток и деревянный ящик. Толпы нагих волосатых мужчин и женщин рассекали взад-вперёд с вёдрами, инструментами, компьютерными платами, пучками проводов и многим другим. У одной из женщин было шесть грудей. Я не был удивлён. Догер махнул мне, они заходили в будку Артура. Я поспешил к ним. Мы встали вокруг деревянного круглого стола, в углу аскетично обставленной комнаты стоял желтый картотечный шкаф. Один из парней достал из-под стола бутыль с водой, разлил по чашкам, Артур подняв свою, сказал:

– Рви погиб не зря. Мы знаем, чтобы изменить ход вещей, надо менять рисунок, и каждому стоит решить, какой частью рисунка он станет. Возможно, очень скоро одним придётся погибнуть, и это будет необходимо, другим придётся остаться, и это будет ничуть не легче, но каждый из нас – это часть, неотделимая часть. За тебя, брат, – на этих словах он опустил глаза, мы осушили чашки, затем уселись на пластиковые стулья. После длительной паузы Артур произнёс, обращаясь ко мне: – Дорого приходится платить за глупость.

Я молчал, мне было не подобрать слов, я осознавал, что виновен в смерти товарища.

– Осталось не так много времени, – продолжал он. – Ты должен успеть.

– Будет штурм? Я отлежусь немного и встану в строй. Я не подведу.

– Мы верим тебе. Отправляйся в комнату отдыха.

– Когда начнется штурм?

– Скоро, не волнуйся, ты такая же боевая единица, как и все остальные.

– Но выглядишь ты неважно, Чивин, – сказал мне Догер.

– Да, поторопимся, иначе он может не справиться.

Артур встал, взял свою чашку и поставил её на пол у стены, затем подошёл к желтому шкафу. Догер придержал меня, когда я хотел подняться со стула, чтобы убрать свою посуду. После того как убрали со стола, он помог мне встать на ноги, меня покачивало, Догер стал укладывать меня на стол, я не стал сопротивляться, хоть и не понимал, зачем он это делает, но мне очень хотелось прилечь. Я лёг на бок, подложив руку под голову и согнув колени. Боль в голове нарастала, и дурнота опять начала подступать. Догер сказал мне:

– Глубокий вдох носом – и медленно выдыхай ртом.

После этих слов он развернул столешницу, словно гончарный круг, в сторону, где стоял Артур. Я глубоко вдохнул, закрыл глаза и выдохнул, вокруг началась какая-то суета, я открыл глаза, Артур выдвинул один ящик, затем второй, потом первый задвинул, открыл третий, Догер залез под стол, и было похоже, будто он роет яму, как собака: из-под стола летели толщи всякой всячины, то, что являлось когда-то отдельными частями мусора, теперь слиплось, и распознать где что было невозможно. Стремительно вырастала новая свалка прямо посреди комнаты, двое бойцов, откуда-то достав грабли, разделили эту гору на две и тщательно распределяли граблями по полу от одной стены к другой, как бы расчёсывая свои кучи. Догер копал ритмично, звук походил на работу своеобразной молотилки, мусор, шмякая, падал также в ритме Догеровского копания, те двое расчёсывали мусор в своём, размеренном ритме, Артур выдвигал-задвигал ящики картотеки в каком-то произвольном, но в целом все они звучали как отрепетированный ударный бэнд, играющий танцевальную композицию. Я продолжал глубоко дышать и наблюдать за всем этим действом, вдруг моё тело словно само себя подняло, без участия разума, я уселся в позе лотоса, мой рот раскрылся, оттуда высунулся язык, будто хотел вылететь из него, он двигался так, словно лизал воздух. Мои руки приподнялись, локти и кисти были согнуты. Я поворачивал голову слева направо, сдавленно выкрикивая нечленораздельные звуки и покачиваясь в такт общему ритму. Столешница начала опускаться вниз, сквозь роющего Догера, не соприкоснувшись с ним, я опускался в глубокий колодец. Когда столешница достигла дна, я вышел из состояния транса и посмотрел вверх. Далеко светился круглый проём ямы, в которую я попал, показалась чья-то фигура, она мне помахала, потом искажённый эхом голос Догера прокричал мне:

–Спускаюсь!

Вокруг меня только чёрные стены, от которых веет холодом. Догер на верёвке, отталкиваясь ногами от стены, ловко и быстро спустился ко мне, сразу же нашёл скрытую под толщей грязи дверь, и мы прошли в длинный тоннель. Догер закрыл за нами дверь, и тоннель осветил странный оранжевый свет, источника которого я не мог определить, но, отражаясь от всех поверхностей, свет переливами освещал нам путь. Я тронул ближайшую стену пальцами – кажется, она была обработана лаком.

– Пойдём, – Догер махнул мне, и я пошёл за ним по этому лакированному, играющему оранжевыми переливами месту. Он скрылся в черноте неосвещаемой зоны, я поспешил за ним и, шагнув туда, оказался в полукруглой комнате. Тот же оранжевый свет играл здесь особенно изящно. Догер подошёл ко мне и передал папин диктофон, я стал рассматривать его, это было редкое устройство времён холодной войны. Через мгновение я почувствовал, что остался один, Догер покинул меня абсолютно бесшумно. Дверей в комнате не оказалось, но, вместо того чтобы удариться в панику, я продолжил изучение диктофона, так он меня увлёк. На нём было четыре кнопки: «Запись», «Воспроизведение», «Перемотка назад» и «Стоп». Я нажал на перемотку назад, но запись была уже отмотана. Я нажал «Воспроизвести». Из встроенного микродинамика донёсся шипящий звук, я всё ждал, когда зазвучит голос отца. Но звучало только шипение. Я подумал, либо запись стёрта, либо она не сначала. И вдруг меня настигло сильнейшее чувство покоя, я не мог понять, отчего это, но всё показалось не столь важным, абсолютно всё, и вместе с тем не было равнодушия, просто внутреннее напряжение исчезло, и лишь тогда я понял, что всё это время я был страшно напряжен. Мне захотелось присесть, никакой мебели не было, пришлось сесть, скрестив ноги, прямо на пол. Мне не было холодно или неудобно, казалось, я принял самую удобную позу на свете и всё, что я делал и делаю, верно, хоть и не идеально, но верно в итоге. Из диктофона раздался голос, он назвал моё имя, я не сразу узнал его, когда он второй раз обратился ко мне, сомнений не оставалось – это отец. Его послание ко мне было очень странным, он то и дело задавал какой-нибудь вопрос и замолкал, как бы в ожидании ответа, так вопрос за вопросом, потом он вдруг повысил голос:

– Чивин! Я к тебе обращаюсь! Что ты молчишь-то?

– Что? – неуверенно промолвил я.

– Что, что, – его тон смягчился, – поговорил бы со мной, я соскучился.

Я бросился к диктофону, упав на четвереньки, и приблизил лицо к динамику:

– Папа, это ты?

– Частично, – он рассмеялся, – это мои частицы, оставшиеся на этой записи, они оживают в хорошем месте вроде этой комнаты.

– Папа… Как можно тебя воскресить?

– Наверное, можно, но где мои другие миллионы частиц, я не знаю, пока будем довольствоваться тем, что есть.

Мне на ум не приходило внятного вопроса, я чуть не спросил «Как ты там?»

– Чива.

– Да, пап.

– Сынок, ты на маму не серчай, ладно, я ведь был там, слышал, как они промывали ей мозг, используя те же внушатели, она под гипнозом поверила им, хотя когда-то была одним из лучших в агентуре людей.

– А что, ты не работал за границей?

– Где я только не работал, выполнял задания Центра, распылялся, стараясь противостоять человекам, мечтал освободить зверей, боролся, и лишь когда по-настоящему распылился, тогда узнал меру всему и способ изменить ситуацию. Теперь осмотрись, под тобою земля и море, ты летишь надо всем этим, видишь?

Я оторвал взгляд от динамика диктофона и с ужасом осознал, что лечу над неизвестной землёй, справа зеленело море, подо мной сверкал жёлтый берег, упираясь в могучие серебристые скалы. Голос отца продолжал звучать, теперь уже в моей голове, он сказал:

– Чива, снижайся.

Я медленно делал это, отчаянно отдавая приказы телу, которое всё ещё было не моим и с большим запозданием выполняло все действия. Отец хохотал надо мной, подсказывая, тем не менее, что делать с крыльями и как поворачивать туловище, чтобы преодолевать потоки воздуха. С большим трудом я приземлился. Голос в голове замолчал, я просто стоял на песчаном берегу, не зная, что делать дальше, мимо меня прошло пять существ, смутно напоминающих людей, наряженных в рыб, как из какого-нибудь театрального спектакля-сказки на морскую тему. Они были покрыты мелкой чешуёй, головы были небольшими, округлыми, ступни ног казались чуть длиннее человеческих и странных форм, у одних ближе к треугольной, у других к овальной. Я пошёл за ними, они обернулись, и я отчетливо ощутил их мирный настрой по отношению ко мне. Один из них издал звук, схожий с высокочастотным сигналом, который был смешан с резким запахом, не похожим не на что, что я чувствовал раньше. И звук, и запах передавали информацию, которую я сразу же понял всем телом, как вопрос, но это был не один вопрос вроде «кто я» или «откуда я», это были сразу несколько вопросов и возможных вариантов ответов на них, шло это одним потоком и воспринималось моим телом целостно, я сразу выдал ответ, не задумываясь, также высокими частотами и вздыбив перья в районе шеи и чуть хлопнув крыльями. Лишь спустя несколько секунд мозг осмыслил мой диалог с ними. Я обратил внимание на свой способ общения, это был не птичий язык, это была смесь птичьего и других звуков, незнакомых мне ранее, также интересно было, как тело участвует в разговоре, хлопки крыльями были еле слышны, и, несмотря на шум моря неподалёку, мои собеседники прекрасно меня понимали. Они спросили, не желаю ли я составить им компанию и сходить на ярмарку, что неподалёку, я ответил, что с радостью схожу с ними. Мы сделали несколько шагов в сторону скал, неожиданно земля под нами словно прокрутилась, по крайней мере так мне показалось, мы в то же мгновение оказались в посёлке среди десятков различных существ, очень странных, но почему-то не пугающих, смутно похожих кто на ящерицу, кто на медведя, на енота, на змею. Также там были существа, напоминающие собак. Все они показывали друг другу какие-то фокусы, тело, как обычно, поняло сразу, что происходит, и было максимально расслабленно, а вот до мозга, вернее, до осмысления, всё доходило с некоторым запозданием. В центре посёлка была организована, как они сказали, ярмарка, но там ничего не продавали, я спросил своих новых знакомых – чем все заняты? Мне показали предмет, один в один похожий на игрушку «волчок», показывало существо, неуловимо напоминающее медведя, этот «медведь» держал чёрными тонкими пальцами волчок за вытянутую часть перед моим лицом, раскрутил его прямо в воздухе, и волчок стал раскручиваться, вися в воздухе, стремительно увеличивая скорость вращения, за несколько секунд он раскрутился так быстро, что, будто бы в чём-то зыбком, стал утопать в воздухе и пропал в итоге полностью. В то же мгновение в том самом месте рассеялся свет длинными ресницами. Это свечение было очень ярким, и даже в такой ясный день оно слегка ослепило меня. Свет тянул свои нити во все стороны, мы же, стоя вокруг, молча наблюдали, в скором времени свечение пропало. Мне объяснили, что здесь, в этом месте для встреч, все существа приносят созданное ими что-либо и отдают другим, как, например, эту «шутку» (примерно так они определили волчок, и всех существ и прочие понятия я переводил для себя знакомыми мне словами), отданную «медведю» той «собакой». Я спросил, кто из существ чаще всего что-нибудь приносит, «рыбы» указали на «собак». Я спросил, что им даёт наблюдение за такими изобретениями, они ответили, что они созерцают, больше ничего, это их цель – созерцать чудеса природы. Я спросил, чем они питаются, они ответили, что их существа претерпели несколько эволюций, теперь у них нет нужды в пище, только в воде, самыми важными для них являются места, в которых они находятся, и расположение их тел относительно окружающего мира, важным фактором является положение солнца. В зависимости от этих факторов они чувствуют себя полными сил либо быстро устают, если место плохое или неверное расположение вещей в пространстве. Я спросил, как ночью они определяют верное расположение вещей, то есть любых объектов, деревьев, гор, оврагов, рек, построек и так далее, а также их самих относительно солнца. Они сказали, что ночью солнце по-прежнему на своём месте, это они находятся относительно него, поэтому они всегда знают, где его расположение, после чего они дружно рассмеялись, выразив смех короткими раскачиваниями, похожими на народный танец, также, когда они были веселы, радужки их глаз меняли цвета, это чувствовало опять же скорее тело, нежели я успевал уловить это взором. Они рассказали мне, что сейчас у них идёт война, эта война длится давно, и связана она с теми видами, для которых эволюционный процесс происходит по-другому вследствие объективных причин – таких, как изначальные места обитания, обмен веществ, рацион, возможность трансформации тела и уровень его восприимчивости. Они назвали на своём языке существ, которые более походили на собак: эти существа обитали и развивались в наиболее благоприятной, разнообразной среде, и тела изначально были восприимчивы и гибки. Поэтому путь эволюции у них происходил легче, чем у многих других. Но это лишь вопрос времени, так как абсолютно все существа на этой планете идут по пути развития и приходят к новым ступеням своей эволюции так или иначе. Поэтому они скорее обороняются от вспышек агрессии других видов. Хотя даже когда нас убивают массово, агрессор всегда оставляет половину существ, не вырезая всех до одного, он не травит реки и не громит результаты нашего творчества, так как чувствует баланс, который нельзя нарушать. Я рассказал им, что в будущем сюда придут те, кто поработят всю планету и попытаются уничтожить её, они сказали, что знают про это, ведь они – частицы, которые находятся в моём времени, их время статично, они просто отрезок воспоминания самих себя, сохранившийся в земле, и они действительно живы в этом воспоминании, но они никуда дальше своего воспоминания не двинутся. И повлиять на события моего времени они, конечно же, не могут. Подул прохладный ветер со стороны моря, стало зябко, дневной свет потускнел, я почувствовал, что у меня мало времени, что я очень скоро покину их. Я спросил, как можно понять смысл их творчества на примере волчка, они ответили, что волчок был собран из «мозаики хода вещей», также это можно было понять как «рисунок действия». Сами они ничего не изобретают, они используют мозаику всего на свете, элементы которой используют в творчестве, создавая что-либо, далее могут модернизировать своё детище или разобрать в исходный вид, что и сделал создатель волчка, он разобрал свою «шутку». Эти знания воспринимались моим телом как давно известные, не давая разуму сойти с ума, оно в момент передачи информации мозгу заряжало эту информацию каким-то особым теплом, ум начинал возбуждаться, но его окутывало это тепло, и успокоение следовало за принятием полученного знания. Я моргнул, и они вдруг пропали, а перед глазами снова была полукруглая комната. И на миг я вновь вернулся к ним, исчезнув лишь на секунду, они так же стояли, окружив меня, глядели своими странными лицами, я хотел поблагодарить их, как опять оказался в комнате, и было мне ужасно холодно. Свет заменила тьма, я весь дрожал, пытался нащупать диктофон. Вдруг где-то впотьмах раздалось слабое шуршание. Ко мне пробивался сигнал, казалось, он был совсем рядом. Глаза всё никак не могли привыкнуть к такой бездонной тьме, постепенно нарастала паника, появилось удушье. Шуршание стихло, и я потерял единственный намёк на ориентир, удушье яростно охватило меня. Я потерял контроль, бросился в сторону, откуда, как мне казалось, мы вошли сюда, но чёрная пустота не заканчивалась, я упал на единственное осязаемое, что осталось, – это ледяной пол. В агонии катался я по нему, и сквозь панический шок пронзила сознание мысль, что смерть пришла, что это конец. Но замерцала комната оранжевым, и диктофон, заикаясь, обнаружил себя, рваными кусками отцовского голоса закружился надо мною звук. И в тот момент, когда и свет, и звук установились окончательно, я задышал полной грудью. Перестало быть холодно, и пол медленно согревался. Голос отца что-то рассказывал, иногда обращался ко мне и, не дожидаясь ответа, продолжал говорить. Я сказал:

– Папа!

Голос не останавливался,

– Отец!

Он не реагировал, стало понятно, что это звучит запись. Я подполз к диктофону, взял его в руки и в динамик несколько раз позвал отца, словно он сидел там в заточении, в этой коробочке. Устройство продолжало проигрывать запись. Опустив голову на уже тёплый пол, я разрыдался. Всё случившееся перевернуло с ног на голову мою жизнь, и ни одной знакомой, проторённой тропинки, ни привычной картины мира, ни тех, кто всегда был рядом. Выражением потрясения и знаний, которые были мне явно не по плечу, стал этот плач, надрывный и очищающий. Я чувствовал, что делаю правильно, что плачу, потому как это именно то место, где нужно это сделать, где тоска становится лечебной и освобождает тебя от сомнений, она покидает тебя, унося с собой всю тяжесть. Через какое-то время мне полегчало, и я просто лежал, слушая отцовский голос, не понимая, о чём он вещает. Затем он замолчал, моё внимание сразу включилось, решив, что лента кончилась, я собрался перемотать плёнку назад и ещё раз внимательнее переслушать всё, что упустил. Но тут же голос зазвучал вновь, и теперь уже я чётко понимал каждое слово, не отрываясь не на миг.

– Ты знаешь, мама не хотела, чтобы тебя звали Чивин. Она знала про шифр, Чивин Чирин – это Чирик-Чирик: напоминание тебе о том, кто ты есть, и одновременно твоя палочка-выручалочка в моменты крайней необходимости. Я думал тогда, что ты уйдёшь в противостояние, будешь сражаться и тебе пригодится твой шифр, но всё получилось иначе. Удивительно, что мы здесь и я говорю с тобой, удивительно, кто мы в этой мозаике, – помолчав, он продолжил. – В комнате есть дверь, ты не ошибёшься, здесь она одна. Открой её.

Запись остановилась, диктофон издал щелчок. Напротив меня образовалась дверь, замаскированная под стену, того же цвета и фактуры, до этого я её не замечал. Я, сжимая диктофон в руке, поднялся и подошёл к двери, ручку найти было тоже непросто, настолько она была замаскирована, но я не стал суетиться и, сфокусировав всё внимание на дверном полотне, я разглядел ручку, точнее, она проявилась. Я провернул ручку, и дверь сама бесшумно начала открываться, надвигаясь на меня. Запах сырости ударил в нос, зияла чернота, но свет из комнаты не сразу, постепенно, словно вползая, осветил небольшую пещерку, в которую была втиснута та самая белая машина, на которой меня привезли Догер с Рви Кусаем. Слева и справа машина была зажата земляными стенами, перед упирался в такую же стену. Только сверху было пространство, потолка видно не было, словно это яма, в которую опустили машину, и затем эту яму плотно закрыли. На крыше авто был люк, я влез туда, люк было не открыть. Я решил впустить больше света, сполз на капот, из светящегося проёма комнаты плавно, как растекающаяся вода, свет залил всю машину оранжевым. Я смотрел заворожённо, при этом опираясь о ветровое стекло, хотел было подползти снова к люку, но свет залил и ветровое стекло, и капот, и я провалился сквозь стекло прямо в салон машины. Когда я развернулся в водительском кресле и нормально уселся, ветровое стекло было на месте. Машина бесшумно завелась, приборная панель загорелась, фары зажглись дальним светом и осветили глухую стену, но стена была уже не перед капотом, а дальше, в конце света фар. Машина подалась вперёд, и стена стала отдаляться от нас, оставаясь на том же расстоянии света фар. А кроме этой стены, вокруг была абсолютная тьма. В зеркале становился всё меньше, всё дальше проём комнаты, и вскоре он исчез. Мне казалось, мы летим. Я ничем не управлял, просто смотрел на освещаемую стену и пыль, что кружилась перед ней. И тут я почувствовал, что не один, в салоне был кто-то ещё. Я, прислушиваясь к этому чувству, слегка повернул голову вправо и краем глаза заметил нечто сидящее на подголовнике соседнего кресла, это была наружка! Я заорал и яростно бросился на неё, чтобы схватить, уже безо всякой брезгливости, наружка тут же шмыгнула куда-то вниз под сидение. Я попробовал включить освещение в салоне, но не сработало. Впотьмах я пытался разглядеть крысу, двигал кресло вперёд-назад, но видно её не было. Затем я почувствовал шевеление в районе педалей и услышал мерзкий писк, который стал ритмично раздаваться, точно азбука Морзе. «Ах ты, тварь!» – мой вопль был истошным. Я пытался раздавить ногами крысу, и, кажется, она попалась, под самый ботинок, я с силой надавил на неё, в этот момент машина резко набрала скорость, стена стремительно приблизилась, и мы влетели в неё… Я только и успел, что зажмуриться. Но, пролетев сквозь стену, мы продолжили путь. Теперь фары светили в чистую чёрную пустоту, и они светили тем же удивительным оранжевым светом. Наружка прекратила пищать, выползла на пассажирское сидение, воцарилась тишина. Мой ум раскрывал мне картины сражения там, на поверхности, они уже были близки к поражению, но белая машина, мы трое внутри, каждый на своём месте, летим по вселенной Земли, завершая тем самым рисунок. И они побеждают. Мозаика мира животных собрана, жизнь продлится. Фары били дальним светом, белая машина летела по чёрному небу.