Поездка в Липецк [Надежда Алексеевна Горлова] (fb2) читать постранично

НАДЕЖДА ГОРЛОВА

*

ПОЕЗДКА В ЛИПЕЦК

Рассказ

Ночью мама плакала. Скрипела старая бабушкина кровать, скулила где-то за домами собака, топтались и шуршали крыльями голуби на чердаке.

— Ты чего?

— Ничего, сон приснился, уже забыла. — И повернулась на другой бок. Еще громче заскрипела кровать.

А утром мама меня разбудила, бросила на постель теплую наглаженную одежду:

— Надень носочки, а то ноги натрешь.

Мы с Надюшкой долго застегивали в холодном коридорчике босоножки с мятыми, черными возле последней дырки ремешками. На захоженном паласе валялись дохлые мухи и кусочки засохшей рифленой грязи с чьих-то подошв. Мама призадернула тюлевую занавеску и перестала быть видной с улицы.

— Девки! Бегом! — притворно тонким голосом протянула бабушка. У нее было хорошее настроение, она уже устроилась в машине и теперь кричала, приоткрыв дверцу.

Мы побежали к ядовито-зеленому “Москвичу” с треснувшим лобовым стеклом.

— Не волочи сумку!

— Анюта, пока! — прокричала бабушка.

Дядя Виталик махнул рукой через стекло в глубоких трещинках, мама могла его видеть. Она стояла в своем алом сарафане у голубой двери бабушкиного дома. Крикнула: “Счастливо!” — и сразу же скрылась за дверью, вздрогнула занавеска.

Ветерок дул прохладно, но уже припекало, и заднее сиденье было теплым. В машине дурно пахло бензином и кожзаменителем. У неоткрывающейся дверцы сидела девчонка с облезлыми розово-коричневыми плечами.

— Дочь, познакомься с Машей-то, — сказал дядя Виталик, выруливая на дорогу, закиданную щебнем.

Девчонка отвернулась и уставилась в окно.

— Как тебя зовут?

— Дикарка, а дикарка, — позвал дядя Виталик.

— Не, эта девка немая, — махнула рукой бабушка.

— Нюр, звать-то тебя как?

Надюшка, протянув поцарапанную, с пальцами в заусенцах руку, толкнула девчонку и захихикала.

— Надь, уйти! — Голос у девчонки был визгливый.

Дядя Виталик посигналил курам и открыл ветровое стекло.

Надюшка закатила глаза и закудахтала, как настоящая курица, — это было ее коронным номером.

— Ну, снесется сейчас, — сказала бабушка.

Все засмеялись, и Нюра тоже, а Надюшка громче всех.

Мы ехали в Липецк на рынок, по магазинам и “город посмотреть”.

На крючке возле Нюриного окошка висел пиджак дяди Виталика, стекла и приборная панель были украшены переводными картинками, изображающими девушек в овальных рамках, и полосками синей изоленты, с потолка свисало гипсовое крашеное сердечко, какое-то поцарапанное и надколотое.

Я уже каталась на этой машине — дядя Виталик встречал нас с мамой на вокзале. Мама сказала:

— Виталь, ну зачем мы будем тебя это самое — скоро автобус.

— Ну ма…

— Ань, пойдем, пойдем.

И дядя Виталик взял наши два чемодана и пошел к машине. Он был кудрявый, коричневый, с черными ногтями и золотым зубом. Мама хмурилась и села со мной на заднее сиденье — зря дядя Виталик распахнул ей дверцу рядом с водительским местом.

Я смотрела в окно, и мне было обидно за Лебедянь: двухэтажные домики, какая-то лошадь с телегой, за ней бежит собака — какой же это город, вон и длиннолапые куры гуляют по газону.

— Ну что, Ань, как жизнь?

— Нормально все, — отвечала мама. — Я ушла из школы. Теперь дома.

— А я вот и в школе работаю, и так кручусь — девять поросят у тещи держим, пасека, гараж строю.

— Хорошо.

— Давно мы с тобой не видались.

— Да, давно.

— Пыльный город.

— Ой, в Москве еще хуже.

Мы проезжали под железнодорожным мостом, вверху громыхало и лязгало, ненадолго стало сумрачно. А дядя Виталик начал читать стихи:

— “Сжала руки под темной вуалью…”

Хтой-то с горочки спустился,

Это милая идеть.

На ней зеленые лосины,

Магнитофон вовсю ореть!

Это запела Надюшка.

— Замолчи ты ишо. Только хулиганство и знаешь, — сказала бабушка. — Что, Дрын, Зинка-то наша пьет все или приостановилась?

— Какой! Пьет. У нее белая горячка, у вашей Зинки. — Дядя Виталик обернулся, а белки у него были зеленоватые.

— Да. Мутится голова у нашей девки, — стала рассказывать бабушка про младшую сестру. — Как была тот раз, дали ей утку забитую, а она и стала с ней разговаривать.

— С уткой?

— Да утка с Зинкой!

— Бабка! Это у тебя голова мутится! Чего плетешь-то! — сказала Надюшка.

— Да иди ты ишо! Я же тебе говорю — Зинка рассказывала: приносит она утку домой, и мерещится ей, что утка та с ней разговаривать начинает.

Я спросила:

— И что утка говорит?

— Да что!