КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706129 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272720
Пользователей - 124655

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: 0 ( 1 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).

Приквел (ЛП) [Ева Чарльз] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

ПРИКВЕЛ ИМПЕРИЯ ГРЕХА

Ева Чарльз
Серия «Империя Греха» #1


Перевод: Квазар
Редактор: Samesta
Вычитка: Ms. Lucifer

Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему ― Лев Толстой, «Анна Каренина»



ПРИМЕЧАНИЕ ОТ ЕВЫ

Дорогие читатели,

Если вы читали серию «Пришествие Дьявола», то вы знаете, что я не уклоняюсь от мрачных тем, безжалостных персонажей и нецензурных выражений, из-за которых у вас может пойти кровь из глаз. Трилогия «Империя Греха» не станет исключением. Это не безопасная серия.

А теперь, раз я вас уже предупредила…

Подноготная Порту, опасные мужчины и невероятные секреты ждут вас!

Если вы не читали Приквел-Новеллу к «Империи Греха», просто переверните страницу.


Целую,

Ева


1 Антонио

Тихий шёпот прорезает толпу, когда я подхожу к гробу.

Мануэль д’Суза был внушительным игроком в нашем мире, пока рак не опустошил громадного гиганта, оставив от него лишь пустую оболочку в румянах гробовщика, которому, будучи опытному, не удалось скрыть ввалившуюся грудь и изнурённые черты лица Мануэля.

Когда я всматриваюсь в обшитый атласом гроб, шум в комнате стихает, и в ушах эхом отдаётся только его предсмертный наказ:

— Когда меня не станет, Квинта Роза до Вэйл будет твоей. Взамен ты женишься на моей дочери. Будешь защищать её от моих и своих врагов — ценой своей жизни, если потребуется.

Я бегло осматриваю безжизненное тело д’Сузы, останавливаясь на лице, словно ожидая, что он придёт в чувство, вылезет из недр ада и вцепится мне в горло, пока выпученные глаза не вылезут из глазниц.

Но Мануэль представляет собой лишь жуткое безмолвие.

«Ты правда хотел этого, старик? Оставить мне драгоценные виноградники и невинную дочь? Мне? Человеку, настолько порочному, что убил бы отца собственными руками, проклиная себя за то, что не сделал это раньше.

Такую жизнь ты желал прекрасному ребёнку?

Теперь поздно метаться, дурак. Слишком поздно для нее. Слишком поздно для меня».

Наша судьба скреплена кровью.

Пока смерть не разлучит нас.

«Может, дурак я».


2 Антонио

Я отступаю от гроба — прямиком в очередь, спокойно оглядывая залитые слезами лица. Обычно я не встаю в очередь ради кого-то, но местным полезно увидеть, кто отдает дань уважения.

Семью д’Суза в долине любили всегда, особенно почившую жену Мануэля, Марию Розу, которая кормила голодавших и защищала слабых. По ужасной прихоти судьбы её убил на улице кто-то вроде тех, кого она брала под крыло. Сукин сын перерезал ей горло при свете дня.

Произошло это шесть лет назад — всего за несколько часов до последнего издыхания отца. Хоть эти события были не связаны, люди шептались, что господь забрал ангела, но избавил нас от дьявола.

Я не верю в подобную чушь, но даже мне придётся признать, что пути вселенной неисповедимы.

«Может, вселенская магия приведёт эту чёртову очередь в движение».

Я окидываю взглядом длинную стену без окон, где стоит Кристиано — один из моих самых надежных солдат, который проницательным взглядом прочёсывает каждый сантиметр толпы на наличие проблем. Если что-то не так, он это обнаружит.

Очередь по мере продвижения вперёд начинает редеть. Вскоре мне удастся увидеть будущую невесту.

Моя невеста. От одной мысли жжет в желудке. Последнее, что мне нужно во время укрепления власти, это жена.

Ничего личного. Я не виделся с ней несколько лет и ещё дольше не говорил.

В последнюю нашу встречу ей было около десяти или одиннадцати. Тогда она была верхом на слишком большой и энергичной для юной девочки лошади. И ей без проблем удавалось контролировать могучее животное. Помню, как был впечатлён её навыками. Когда я похвалил её, она застенчиво улыбнулась мне из седла с озорством в живых глазах.

Сегодня она не улыбается, и в её взгляде лишь пелена скорби.

Даниэла д’Суза одета в чёрное с головы до пят, а на лице ни грамма косметики, как и полагается каждой послушной дочери, скорбящей по любимому отцу. Но она не просто каждая дочь. Она — принцесса д’Суза, a princesa1, — самая близкая к королевской знати в этих местах.

Продвигаясь ближе, я вижу, как она юна… и уязвима; на лице остекленевшее выражение подростка, который прошёл ад и выжил. Конечно, последние недели жизни её отца взяли своё, и теперь Даниэла столкнулась с непростой задачей в свои восемнадцать, — нести на плечах знаменитое семейное наследие. По крайней мере, она так думает.

Не было такого, чтобы Мануэль сторонился тяжёлых разговоров, но под конец ему не хватило смелости сказать единственному ребёнку, что он оставил её сыну o diabo2. Это Мануэль оставил на меня.

Я отталкиваю мысли о соглашении и отвлекаю себя тем, что изучаю Даниэлу. Это не занимает много усилий.

Тёмные волосы заколоты на макушке, обнажая изящную и элегантную шею. Она прекрасна даже в скорби со всей изысканностью, которую можно ожидать от принцессы, готовящейся стать королевой.

Я продолжаю наблюдать, пока она с достоинством принимает каждое соболезнование. Всем оказывали равное почтение — как сборщикам винограда, так и владельцам ценных виноделен и портов. Она похожа на свою мать.

Однажды Даниэла станет полезным подспорьем для меня, её доброе сердце — идеальное дополнение к моей чёрной душе. Её мягкое средоточие уравновесит мои шероховатости. Однажды. Но не сегодня.

Пока Даниэла ожидает продвижение очереди, она окидывает взглядом главный вход. Кровь отливает от её лица, и она содрогается, обменявшись мрачным взглядом с женщиной, стоящей неподалёку от неё.

Она выглядит старше, но так же бледна, как и Даниэла.

Не поворачивая головы, я смотрю на вход, ожидая увидеть демона во плоти.

И вижу двух.

Мой дядя, Абель, и его старший сын, Томас, вырисовываются в арочном дверном проеме, отбрасывая зловещую тень на помещение. В отличии от Даниэлы я не удивлен их присутствию. Они здесь для шоу — увидеть и быть увиденными — по той же самой причине, что и я. Но мне это не нравится.

Абель был младшим братом моего отца и женат на младшей сестре моей матери, Вере. Отец всегда имел преимущество, но братья по большому счету соревновались между собой как друзья, зачастую плетя интриги против других портовых домов.

Кузен, Томас, и я, напротив, были яростными противниками, и нам с трудом удавалось проявлять друг к другу учтивость. Так было с самого детства. Но, как и у отца, у меня тоже всегда было преимущество.

Однажды Томас возьмёт на себя весь портовый бизнес моего дяди, легальную и нелегальную отрасль, и наша конкуренция возрастёт ещё сильнее. Но с винодельнями семьи д’Суза моя сила в долине станет недосягаемой. И пока я жив, кузен навсегда останется в запасных.

Ловлю взгляд Кристиано через все помещение. Тот кивает — он тоже видел реакцию Даниэлы.

Она боится их.

И хочу знать почему.


3 Антонио

Когда я, наконец, достигаю первых рядов, Даниэла уже не бледна, но она с трудом втягивает глоток воздуха, когда видит меня, и выпрямляется, откидывая плечи назад. Её зрачки расширены. Если бы я держал пальцы на её горле, то ощутил бы, как бешено бьётся её сердце. Это инстинкт выживания на уровне подсознания, и я сомневаюсь, что она понимает, что перешла в боевой режим.

— Bom dia3, — произносит она так мягко, что её приветствие едва различимо в шуме комнаты.

— Антонио Хантсмэн, — говорю я, принимая её протянутую руку. Это было всего лишь формальностью. Все здесь знают, кто я такой, включая её. — Прошло много времени. Ты помнишь меня?

— Конечно. ― Складки на её лбу разглаживаются. — Наши матери были подругами.

Лучшими подругами, включая тётю Веру. И только мать из всех троих осталась жива, что было чистейшей удачей.

— Твой отец был хорошим человеком, — искренне произношу я. — Ты наверняка была слишком юна, чтобы знать детали, но пока я учился, твои родители помогли матери. Я никогда не забуду их доброты. Знаю, что для них тогда было непростое время.

Вспышка чего-то — возможно, мучения — искажает тонкие черты её лица. Это происходит в мгновение ока, и несколько секунд я внимательно приглядываюсь к Даниэле, чтобы увидеть, что ещё она скрывает за этой непоколебимой маской. Но она более ничего не показывает.

— Мать сейчас живет в Лондоне, — продолжаю я. — Иначе была бы здесь. Она передаёт свои соболезнования.

— Благодарю, — говорит Даниэла чуть громче шёпота. — Как она?

— Счастлива. Очень счастлива.

Лицо Даниэлы смягчается.

— Я не видела её с тех пор, как… — она несколько раз моргает, прежде чем продолжить. — Такое ощущение, что с тех пор прошла целая жизнь.

В её голосе звучит смиренная тоска, которая кажется неуместной для кого-то столь юного.

— Я обожала твою мать, — продолжает Даниэла. — Она всегда приносила мне карамель в золотой фольге, когда навещала. И привозила красивые ленты из путешествий. Я…

Даниэла замолкает на полуслове, словно забылась на мгновение, становясь отрешённой и такой хрупкой, что, если закончит мысль, то может разбиться вдребезги. Разговор о матери, должно быть, вернул её к воспоминаниям о собственной.

Сердце уже давно ожесточилось, и потребуется нечто большее, чем растерянная женщина, чтобы вызвать во мне подобие сочувствия. Но я даю ей мгновение собраться. Это в моих силах.

Даниэла облизывает полные губы, борясь за самообладание, что пленяет меня. Отражение боли во взгляде, отчего радужки глаз темнеют.

Глаза с крошечными золотистыми крапинками, что ловят свет из-за ее спины, светлее, чем волосы. Очень выразительные глаза — мой любимый тип. С ними ничего не скрыть. Пока воображение не зашло слишком далеко, я вспоминаю, что её отец, мой наставник, лежит позади в деревянном гробу.

— Пожалуйста, передай матери моё почтение, — тихо добавляет она.

— Обязательно.

Даниэла переключается на человека позади меня, и у меня создаётся впечатление, что от меня отмахнулись. Но я не двигаюсь. Всё будет кончено, когда это решу я. Ни секундой ранее. Хотя даже мило — ей кажется, что она с такой лёгкостью сможет от меня избавиться.

Принцессу ждёт глубокое разочарование.

— Спасибо, что навестил отца перед его смертью, — говорит она, когда становится очевидно, что я не собираюсь двигаться. — Жаль, что мы разминулись.

Тон по-прежнему пропитан исключительной вежливостью, но теперь звучит холоднее. Может, Даниэла рада, что я навестил её отца перед смертью, но то, что я всё ещё стою здесь, радости ей точно не приносит.

— Твой визит принёс ему душевный покой.

«Ты не знаешь и половины».

Я киваю и выхожу из очереди, оставляя её для приветствия остальных, потому что теперь я закончил.


4 Антонио

Все взгляды прикованы ко мне, пока я пробираюсь к чёрному ходу, где ждёт Кристиано. Уверен, люди гадают, останусь ли я для разговора с дядей. Насколько могу судить, нет причин оставаться и здороваться с ним. Уважение выказывают, когда для этого приходит срок. Ублюдок ни черта от меня не получит.

На пути к выходу я миную несколько своих людей, рассредоточившихся по траурному залу. Я на стороже, пока пересекаю зал, но ни с кем не устанавливаю зрительный контакт.

— Давай выбираться отсюда, — бормочу я себе под нос, когда размашистым шагом прохожу мимо Кристиано.

Толпа у выхода расходится в разные стороны, давая мне возможность уйти.

Оказавшись на улице, я делаю глоток свежего воздуха, прежде чем забраться на заднее сиденье бронированного внедорожника.

Когда машина отъезжает, я смотрю через тонированное окно на очередь у дверей и морга. Так же было, когда умер отец. С единственной разницей — ни у кого не было и намёка на слёзы из-за смерти Хьюго Хантсмэна. Они приходили лишь удостовериться, что o diabo4 был действительно мёртв.

Не прошло и недели после похорон Хьюго, как Мануэль д’Суза впервые вызвал меня и озвучил ультиматум. Даже сейчас я помню каждое слово.

— Река золота и всё сопутствующее может принадлежать тебе. Но у тебя появятся обязательства гораздо больше, чем перед самим собой. Тебе придётся вершить правосудие и пресекать беспорядки, поддерживая традиции и обеспечивая свободу распространения нашего вина за пределы долины. Если ты не достоин короны, отойди в сторону, и я найду достойного.

И на этом закончились мои дни распития дорогого виски и погонь за низкопробными девками. Мне было двадцать два.

Да, я был наследником, но д’Суза был создателем королей5.

Он жил и дышал насыщенным и крепким портвейном, начиная с лоз и заканчивая бутылкой — ему была известна каждая деталь процесса до мельчайших подробностей. И он разбирался в каждом аспекте. Вскоре я тоже стал в этом разбираться.

Бизнес — тёмные его части и более принципиальные — с самого начала затронул каждую область моей жизни. Хотя некоторые могут посчитать, что насыщать мировой рынок креплёным вином вряд ли принципиально.

— Боже, я рад выбраться оттуда, — бурчит Кристиано, устраиваясь огромной фигурой на сиденье рядом со мной.

Кристиано, Лукас и я с детства были друзьями. Лукас, находящийся сейчас в командном центре и следящий за трансляцией изнутри и снаружи похоронного дома, тоже один из моих приближённых. Кристиано с Лукасом составляют круг моих приближённых. Есть и другие люди, на которых я полагаюсь, но такой уровень доверия я не выказываю больше никому. Даже близко к этому ничего не было.

— Ненавижу, когда ты подвергаешь себя такому риску, — бормочет Кристиано. — Даже с учётом всех предпринятых особых мер защиты. Слишком много людей слоняются туда сюда. Подобной возможностью мог воспользоваться один из наших врагов, чтобы разобраться с тобой. Не очень умный ход.

Но необходимый. И с меня хватит разговоров об этом.

— Как ты думаешь, почему Даниэлу бросило в дрожь при виде дяди с Томасом?

Он покачал головой.

— Не уверен. Но я собираюсь осмотреться здесь сегодня. Я уже начал беспокоиться, что ты захочешь остаться, чтобы увидеть, как всё сложится.

— Я видел достаточно.

Более чем достаточно. Она принадлежит мне, и никто, никто не заставит её дрожать. Кроме меня.

— Каковы шансы, что они уже связывались с ней по поводу имущества?

Не то чтобы это имело значение. Даниэла — не владелец собственности, поэтому не может её продать, но я хочу, чтобы эти факты раскрылись на моих условиях.

— У нас шпионы по всей Квинта Роза до Вэйл, — отвечает Кристиано, пролистывая информацию на телефоне. — Мы бы знали, если бы они показались. Но гарантирую, что они что-то планируют.

— Пусть Лукас займётся электронной почтой и записями звонков Даниэлы на предмет связи с ними после нашей последней проверки. Скажи ему всё бросить и заняться этим.

«Мне нужны ответы. Сейчас же».

Я барабаню пальцами по подлокотнику, пока даже меня не начинает раздражать это постукивание.

— Я наведаюсь к ней на этой неделе.

Кристиано поднимает голову и смотрит на меня успокаивающе.

— Ты передумал и решил не ждать, чтобы сказать ей о брачном договоре?

— Ты видел, как она юна? — хмурюсь я. — По-твоему, как долго я смогу терпеть вздор подростка? Особенно избалованного?

Он стонет.

― Сёстры не были избалованными подростками, но всё равно мучили меня, не прилагая никаких усилий.

«И занимаются этим по сей день».

— Мне уже хватает Рафаэля, а он сейчас в школе.

Рафаэль — младший сын Абеля. Младший брат Томаса. Он стал жить со мной пару лет назад, после того как насилие его отца стало нестерпимым. Рафаэль — хороший парень, но каждый день — это новое приключение. Даниэла всего на несколько лет старше него, но нескольких минут с ней мне хватило, чтобы убедиться, что трудности с ним на ее фоне — детская забава.

— Если мы приведём её к нам сейчас, последует одна головная боль за другой. У меня достаточно проблем. Я — не грёбаная нянька.

«Она не ребёнок, Антонио. Нет, не ребёнок, но и не женщина».

«Кем бы она ни являлась, она соблазнительна. Чертовски соблазнительна».

Что-то в её беззащитности вызвало желание, от которого я не могу избавиться. Желание пометить её. Разбрызгать семя по её податливой девственной коже. Вот в чём правда. Именно это пронеслось у меня в голове, когда она облизала губы, с трудом держа себя в руках в траурном зале.

Однажды я буду играть с ней, пока она не покорится — пока не потребую покорности. Это будет грубо и грязно. Нет смысла приукрашивать, чтобы придать вид того, чем оно не является. Жена или не жена, я говорю о похоти, не более того.

— Она юна, — признаёт Кристиано, упираясь локтем в подлокотник. — Но что-то в ней…

Он замолкает на несколько мгновений, уставившись в одну точку.

Если он хоть одно грёбаное слово скажет о том, что её невинность заводит…

— Что? — окликаю я.

— Не знаю. Она выглядит молодо, но кажется гораздо старше. Что-то есть в её глазах. Словно многое повидали. ― Он с осторожностью вздыхает. — Наш мир может быстро смахнуть лоск с розовых очков. Без матери она, вероятно, была свидетелем самых грязных сторон жизни отца.

— Он долго был болен, и конец был безобразным, — напоминаю я ему. — В её взгляде — тревога и усталость. Д’Суза был осторожен рядом с ней. Вплоть до недавнего времени оберегал её от всего. К тому же, его руки всегда были чище наших.

Я замолкаю, вспоминая человека, которого пытал прошлой ночью, пока он не выдал мне всю необходимую информацию.

«Никаких сожалений. Никаких грёбаных сожалений».

Кристиано качает головой.

— Брак с ней сейчас может обернуться огромной катастрофой. Но кто знает? Может, ожидание только ухудшит ситуацию.

Русская рулетка. Игра не для кого-то вроде меня, жаждущего контроля.

Я наклоняюсь и настраиваю поток воздуха, чтобы можно было дышать.

— Она не готова к браку со мной.

И это прекрасно, поскольку, несмотря на то, что я старше её более чем на десять лет, я тоже не готов к браку с ней.

— Я приму окончательное решение после того, как проведу с ней некоторое время.


5 Даниэла

Я поднимаю со стола отца пресс-папье в форме сердца, скользя большим пальцем по гладкой керамике. Я сделала его для Papai6 в первом классе, когда моя жизнь состояла сплошь из радуги и единорогов.

Он хранил этот странный маленький подарок на том же месте на столе все эти годы. Оно стоит перед фотографией, на которой мы с мамой хихикаем нос к носу. Её лицо сияло, когда она целовала меня на прощание в фойе перед тем, как родители ушли на свидание. Она была великолепна, и всякий раз, когда отец оказывался за объективом, он запечатлевал её красоту в неожиданном ракурсе. Так он видел её — свою Розу.

— Что, если выездные документы не придут? — спрашивает Изабель, прежде чем я успеваю погрузиться в горькие воспоминания.

Изабель живёт в моей семье с пятнадцати — более тридцати лет. Когда я родилась, она стала няней, потом гувернанткой, а после смерти матери моим ангелом. Но всё это время Изабель всегда оставалась мне самым близким другом.

— У нас есть уже почти всё необходимое. Оставшиеся документы доставят сюда. Пожалуйста, не волнуйся.

Изабель всегда много нервничала, но с того дня, когда я сообщила ей, что уеду из страны после смерти отца, её волнение заметно усилилось. Несмотря на её опасения, не было никаких сомнений в том, что подруга, её муж, Хорхе, и пятилетняя Валентина уедут со мной. Мне не пришлось даже просить.

— Жаль, что мы не сможем поехать все вместе, — с сожалением говорит она уже в четвертый раз за это утро.

Мы уже два часа работаем над списком дел в кабинете отца. Она становится беспокойной, когда мы слишком долго занимаемся подготовкой. Мне хочется быть чуткой, но часики тикают с каждым днём всё громче. Нам необходимо уехать, пока такая возможность не исчезла.

Перед отъездом ещё столько всего нужно сделать. Необходимые вещи и те, что облегчат мою совесть.

Я планировала остаться в Порту на время урожая, пока эти животные не заявились в траурный зал. Они еще не отважились показаться здесь, но это произойдёт.

У меня мороз по коже от одной мысли о том, что Абель и Томас Хантсмэны осквернят дом родителей. После смерти отца это лишь вопрос времени, когда они нанесут мне визит. Изабель тоже это понимает.

Если повезёт, когда они придут за мной, меня здесь уже не будет.

— Ещё не поздно пересмотреть схему поездки, Даниэла.

— Безопаснее путешествовать раздельно, — мягко говорю я, пытаясь оставаться терпеливой. — Одно дело, если ты поедешь со мной в Канаду на встречу с двоюродной бабушкой, но если твоя семья поедет с нами, это вызовет подозрения.

Изабель кивает и встаёт, направляя прилив нервов на то, чтобы навести порядок в и без того чистой комнате.

Мы проработали каждую деталь десятки раз. Схема сложна, но сложность необходима, если хотим исчезнуть.

Некоторые части плана в действии уже много лет. Отец был влиятельным человеком с влиятельными врагами. У нас всегда был припасен план побега из страны, который мы могли привести в действие в любой момент — при необходимости.

Это время настало.

Я наблюдаю, как Изабель одёргивает занавески на окне, выходящем на раскинувшиеся в южной части поместья виноградники, которые принадлежат семье матери уже более трёхсот лет. Климат на южной стороне создает идеальные условия для выращивания винограда, в отличие от других. Именно этот виноград преображает обычный портвейн в нечто выдающееся.

Это самые важные виноградники во всей стране, объект Всемирного Наследия, а теперь и моя ответственность. Моя. Это почти смехотворно.

— Не волнуйся, — уверял отец больше раз, чем я могу сосчитать. — Тебе помогут, когда меня не станет.

Несмотря на его обещания, что он решил все вопросы и принял меры предосторожности, когда узнал, что умирает, было очевидно, что никто не пойдёт за молодой женщиной. В отличие от отца, я верю, что непреклонная преданность, которую люди всегда выказывали нашей семье, умрёт вместе с ним. Всё сложилось бы иначе, если бы я родилась мальчиком — всё было бы совсем иначе.

— Если ты всё ещё хочешь прокатиться, то тебе пора, — говорит Изабель, забирая со стола бумаги и раскладывая их по папкам. — Утро заканчивается, а тебе нужно принять душ и быть готовой к приёму гостей.

Гости. Уф. Прошла неделя после похорон, и я уже давно устала от необходимости принимать гостей, приносящих соболезнования, но я не собираюсь позорить семью, отступая от традиций. К тому же, отец заслуживает этой чести.

Смотрю на расписание и тяжело вздыхаю. Я действительно не могу позволить себе развлечься, но уже одета для этого. Я проснулась с намерением провести сегодня время с лошадьми и в первую очередь оделась для верховой езды. У меня осталось не так много возможностей провести время с Зевсом и Атласом. Лошади — это одна из многочисленных причин, по которым покидать Порту так больно.

Раздаётся звонок в дверь, от которого я вздрагиваю и смотрю на Изабель.

— Мы кого-то ждём?

— Не в этот час, — настороженно говорит она. — Но люди продолжают присылать цветы и еду. Очень много еды. ― Она взмахивает руками. — Я раздавала её персоналу, чтобы они забрали её домой семьям, но у нас всё равно осталось больше, чем мы можем съесть.

— Отошли еду в Святую Ану. Там должны знать семьи, которым необходима еда. Мы не должны дать ей пропасть зазря.

Это действительно так. Жареное мясо, овощи и торт с ромом на пороге — наименьшая из проблем. А вот Абель и Томас — вот о чём в действительности стоит волноваться. Уверена, когда раздался звонок, это промелькнуло и в мыслях Изабель.

Мы смотрим друг на друга в тишине, пока слышим, как к нам приближаются шаги. Если приносили еду или цветы, Хосе, дворецкий отца, относил их прямо на кухню, не тревожа нас.

Не дожидаясь стука, Изабель встаёт и распахивает тяжёлую французскую дверь.

— Прошу прощения, — встревоженно произносит Хосе. — Антонио Хантсмэн здесь, чтобы увидеться с Даниэлой.



6 Даниэла

У меня сводит живот, и я на несколько секунд прикрываю глаза. Антонио Хантсмэн. Как будто мне не хватает проблем.

Я никогда не пойму, почему он так нравился отцу. Не просто нравился, отец способствовал его приходу к власти. Papai мог расправиться со всем кланом Хантсмэнов, но не сделал этого.

— Я не могу позволить себе роскошь уничтожить наш мир, чтобы свершить месть такого рода — даже во имя твоей матери.

Таково было его последнее слово на эту тему.

Отец никогда не приглашал Антонио в наш дом, вплоть до последнего часа, по крайней мере, тогда меня там не было. Но вера в него была оскорбительна и неприятна по отношению к матери и ко мне. Мучительно болезненна. Словно срывали струп со свежей раны. Мой струп. С моей раны.

Он был мягкосердечен, когда это касалось нас, но для отца не было ничего важнее, чем защита нашего мирка. Мне ясен этот принцип, но крошечная часть меня никогда не простит его за то, что он не уничтожил всё, чем дорожили Хантсмэны.

Нет, Антонио не был причастен к событиям того дня, но насколько могу судить, мужчины в этой семье — монстры. Это заложено в их генах. И если слухи правдивы, то он ничем не отличается от других членов семьи. Может, ещё более жестокий. Но если мне придётся выбирать, я лучше попытаю удачу с ним, только не сейчас.

Я смотрю на Хосе, по-прежнему терпеливо ожидающего указаний от меня.

— Пожалуйста, скажи ему, что я нездорова. Благодарю.

Он медлит, прежде чем кивнуть. Не многим захочется сказать Антонио Хантсмэну, чтобы он убирался прочь, но персонал в этом доме до безобразия преданный.

Изабель поворачивается к нему.

— Я сама, — говорит она.

Должно быть, она увидела в глазах Хосе те же опасения, что и я.

— Может, я должна встретиться с ним и покончить с этим, — недовольно говорю я, хотя это как раз последнее, что я хочу сделать.

Когда я начинаю подниматься, Изабель жестом велит мне оставаться на месте.

— Ты не одета для посетителей. Пойду и скажу ему, что ты сейчас не принимаешь гостей. Предложу ему вернуться в другой раз. Он не доставит проблем в доме твоего отца.

Может, нет. Но это больше не дом отца. Он — мой.

— Спасибо.

— Кто является без предупреждения в половине десятого утра? — бормочет она, выходя в коридор.

Антонио Хантсмэн, высокомерный ублюдок, который творит всё, что ему заблагорассудится. Вот кто.

По большому счёту, он всегда был таким. Богатый красавец с влиятельным отцом — троекратное везение, не требовавшее учиться скромности.

Так не должно быть. Деньги и власть не должны высасывать всю человечность из души, но зачастую именно так и происходит.

Как бы больно мне ни было признавать это, но когда я была младше, мне очень нравился Антонио, и хотя он едва знал о моём существовании, он всегда был добр ко мне.

Когда мне было девять, Антонио вмешался, когда несколько мальчиков обидели меня и моих друзей на празднике Дня Непорочного Зачатия7. Он быстро покончил с этим. Те больше не побеспокоили нас. Как и их друзья.

Были и другие мелочи, но он был настолько старше, что наши пути редко пересекались, разве что во время его визитов с мамой, что случалось редко, но всегда было особым удовольствием. Во всяком случае, я так считала.

Но если верить слухам за последние несколько лет, ничего доброго в Антонио не осталось. Полагаю, яблочко от яблоньки… Старая поговорка не зря появилась.

Когда любопытство одолевает меня, я крадусь в коридор, где слышу разговор в фойе, но при этом остаюсь вне поля зрения.

Когда я приближаюсь, голоса становятся всё более ясными.

— Мне жаль, senhor8, но как я сказала несколько секунд назад, Senhora9 Даниэла никого не принимает до традиционного приёмного часа, — резким голосом выговаривает Изабель. Она соблюдает регламент, и он, должно быть, давит на неё. Удачи, Антонио.

— До традиционного приёмного часа? — шипит он.

Он не доставит проблем в доме твоего отца. Запишите это в рубрику «знаменитые последние изречения».

— Да, senhor. Посетителям позволено заходить, чтобы выразить соболезнования, но не раньше назначенного времени, согласно традиции.

Ох, Изабель, учить людей вроде него правилам приличия — провальная идея.

— Я — занятой человек. У меня нет ни времени, ни терпения для условных традиций. Скажи Даниэле, что мне нужно поговорить с ней. Просить вежливо дважды я не стану.

Дважды? Ты не просил вежливо даже в первый раз. Боже, он ещё более самодовольный, чем мне запомнилось.

Я услышала достаточно. Возможно, я справлюсь не лучше, но нельзя бросать её разбираться с ним.

Я делаю глубокий вдох и выхожу из тени.



7 Даниэла

— Доброе утро, Senhor Хантсмэн, — приветствую я Антонио, когда вхожу в залитое солнечным светом фойе. И хотя мои внутренности делают кульбиты, голос твёрд и ясен.

Взгляд Антонио устремлён через плечо Изабель, но он молчит, когда я подхожу. Наверное, потому что слишком занят разглядыванием моей облегающей одежды для верховой езды, словно может видеть сквозь неё. Он делает это в открытую и совершенно не торопится, словно ему плевать, если кто-то уличит его в этом.

— Bom dia, — произносит он мягким голосом, когда я останавливаюсь подле Изабель.

Чувствуя, как пылают мои щёки, я всё равно поднимаю подбородок и заставляю себя улыбнуться. Я не позволю этому придурку увидеть, что он поставил меня в затруднительное положение в моём собственном доме.

— Я понимаю, что сейчас не лучший час для визита. ― Антонио вглядывается в мои глаза, не отводя взгляда. — Но я не займу много твоего времени.

Я не отвожу взгляда, но делаю тихий вдох, прокручивая его слова в голове одно за другим в поисках чего-то, напоминающего извинение. И нахожу лишь высокомерие. Но в отличие от Изабель, я не сотрясаю воздух нравоучениями.

— Почему бы нам не поговорить в кабинете отца.

Не то чтобы нам нужно было вести беседу. Я знаю, почему Антонио здесь. Он хочет виноградники, или, скорее всего, всё поместье. Он — владелец множества объектов элитной недвижимости по всей долине, но мужчины вроде него не успокаиваются, пока не получат всё. Хотя дело не только в этом. Квинта Роза до Вэйл, моё наследие, станет величайшей драгоценностью для его королевства. В результате вся власть окажется в руках одного человека, навеки укрепив его наследие — даже я это понимаю.

«Но ничто не вечно, Антонио. Если ты веришь в обратное, то ты дурак».

Когда ты влиятелен, люди выстраиваются в очередь, чтобы уничтожить тебя. Вот почему у отца всегда было так много охраны вокруг. И это не спасло мою мать.

Антонио молча следует за мной по коридору на расстоянии нескольких шагов, даже когда я сбавляю шаг. Он не проявляет этим своё почтение. Он — не из тех, кто проявляет почтение. Антонио — свинья.

Когда я оглядываюсь через плечо, его взгляд прикован к моим обтягивающим бриджам. Я не настолько самоуверенна, чтобы демонстративно покачать бёдрами и дать ему понять, что знаю, что он смотрит, и не настолько дерзка, чтобы одёрнуть его. Опыт общения с мужчинами вроде него у меня фактически отсутствует. Поэтому я ускоряюсь, чтобы добраться до комнаты как можно быстрее.

Изабель тоже следует за нами, и я уверена, что позже мне предстоит услышать, какая он porco10.

Когда мы заходим в кабинет, Антонио поворачивается к ней.

— Мне нужно переговорить с Menina11 Даниэлой, — говорит он, обращаясь ко мне как к юной девочке и отпуская Изабель, словно это его чёртов дом, и он здесь король.

Всё, что требуется, — одно простое предложение, и он перехватывает власть в комнате.

Я смотрю на него секунду или две, не больше. Не уверена, чего хочу добиться с помощью злобного взгляда, но это неважно. Он даже не замечает.

По правде говоря, мне всё равно, как он будет называть меня — menina, senhora, или dona. Впрочем, неудивительно, что он выбрал именно тот титул, который мог бы меня обесценить. Но меня беспокоит, что я не могу найти слов и смелости, чтобы сказать ему, чтобы он либо вежливо разговаривал с персоналом, либо уходил. Родители поступили бы именно так.

Я смотрю на Изабель, пытаясь передать извинения взглядом, как поступил бы трус или беспомощная девушка.

— Почему бы тебе не принести нам кофе? Por favor12.

Она поджимает губы в тонкую линию, когда поворачивается к двери.

— Мне ничего не нужно. Долго я здесь не пробуду. Закрой за собой дверь, por favor, — отдаёт приказ Антонио, процеживая слова «por favor», чтобы поиздеваться надо мной. Меня не удивит, если узнаю, что он никогда не говорит «пожалуйста».

Поведение Антонио Хантсмэна меркам Порту является ужасающим, даже для высокомерного ублюдка.

Принимать еду и напитки в гостях — не просто традиция, если ты отвергаешь закуски, то наносишь оскорбление хозяину. И ни один человек с хорошими намерениями никогда не попросит остаться наедине с женщиной, с которой не связан родственными узами. Эти традиции могут казаться устаревшими, но в Порту многое существует по порядкам прошлого века. Никто не знает этого лучше, чем Антонио Хантсмэн, использовавший старые способы достижения власти.

Изабель кипит от злости, на её лбу оставили неизгладимый след морщины, которые стали неотъемлемой чертой с тех пор, как нам стало известно о неизлечимой болезни отца. Она выглядит намного старше сорока восьми лет из-за морщин и седеющих волос.

— Всё хорошо, — уверяю я её. — Я сама закрою дверь.

Она задерживается, бросая выразительный взгляд на Антонио, а затем на меня.

Я киваю и ободряюще улыбаюсь. Изабель может быть нервной, но она будет защищать меня до последнего вздоха.

Когда её шаги исчезают в глубине коридора, я оцениваю его. Сын o diabo. Он выглядит соответствующе.

«Ни за что в жизни я не закрою эту дверь».

Вопреки мнению отца, я считаю Антонио Хантсмэна пугающим, особенно сейчас, когда остались одни. Его пошитый на заказ костюм, скроенный с точностью до полусантиметра, может навести на мысль об определённой изысканности, но тёмные, бездушные глаза говорят совсем иное.

— Приятно вновь встретиться.

Не могу даже выдавить улыбку.

Его рот дёргается в уголках.

— Правда?

Не дожидаясь ответа, Антонио проходит к южному окну и изучает поместье, словно оно принадлежит ему.

— Никогда не стоял у этого окна, — бормочет он. — Отсюда открывается потрясающий вид.

«Наслаждайся, потому что больше ты его из этой комнаты не увидишь».

— Тот вздорный жеребец всё ещё у тебя? — спрашивает Антонио, вглядываясь вдаль.

Вопрос застаёт меня врасплох. Странно, что он помнит мою лошадь.

— Зевс. Да, но с возрастом он стал покорнее. Он больше не такой вздорный.

Антонио оглядывается на меня через плечо.

— Когда я впервые увидел тебя на нём, я подумал, что мне придётся запрыгнуть на ограду и спасать тебя. Но эта лошадь была у тебя на крючке. Либо ты была бесстрашной, либо ты хорошо скрывала страх.

— Мне не было страшно. ― Тогда я не знала страха. Меня всячески опекали и защищали. Не было причин бояться. — Большинство людей думают, что залог успеха в умении обращаться с животным такого размера состоит в том, чтобы скрыть страх. Но его не скрыть. Животные чуют его. Чтобы управлять такой пылкой лошадью, как Зевс, нужно не бояться.

Антонио поворачивается ко мне лицом, на котором читается нервирующее напряжение.

— Так управляют и людьми. Не могу вспомнить, когда в последний раз испытывал его, но я могу учуять страх за милю.

Тон Антонио столь будничный, но его слова таят в себе опасность, это вызывает у меня дрожь по позвоночнику.

В этот момент Антнонио напоминает мне самых свирепых охранников отца. Тех, кто беспрекословно окутывал жизни жестокостью работы. Тех, кто пустил бы пулю тебе в голову, пока расспрашивал о семье.

Я вытираю вспотевшие ладони о бриджи так незаметно, насколько это вообще возможно. Надеюсь, он в действительности не может чуять страх.

— Чем я могу вам помочь, senhor?

За несколько длинных шагов Антонио оказывается почти на мне. Мы стоим так близко, что я могу коснуться щетины на челюсти, не вытягивая руку. Его близость выбивает из колеи, но не настолько, чтобы удержать меня от восхищения его длинными, чёрными как смоль ресницами и сильными сухожилиями на шее.

— Ты звала меня Антонио, когда была ребенком. Глупо сейчас начинать звать меня senhor, Даниэла.

Он выделяет каждый слог имени, отчего волосы на затылке встают дыбом.

— Чем могу тебе помочь, Антонио?

Я жестом приглашаю его присесть, а сама подхожу к креслу за столом.

— Это дружеский визит, а не бизнес-встреча. Почему бы нам не присесть у камина?

Всю неделю я принимала мужчин, которые хотели принести соболезнования, но на деле лишь интересовались виноградниками. В кресле отца мне хватало смелости говорить им нет, даже когда они начинали настаивать. Мне сейчас нужна эта смелость.

— Мне удобнее здесь, — отвечаю я, опускаясь в кресло и упираясь спиной в жёсткую кожаную спинку.

Антонио трёт висок и улыбается. Улыбка не искренняя, а больше напоминает то, как могут скривиться губы, когда кто-то старается держать себя в руках.

Я жду, пока он сядет, и крепко переплетаю пальцы, чтобы руки не дрожали. Минуют секунды, и становится всё более очевидно, что он не планирует садиться.

Пока я устраиваюсь на сиденье, ища в себе смелость, которая была присуща мне только вчера, Антонио упирается обеими руками в стол и наклоняется так, что его губы в сантиметре от моей головы.

— Меня, черт побери, не волнует, где тебе будет удобнее. Мы сядем у камина. — приказывает он жестким шёпотом, что делает его ещё более угрожающим. — Не заставляй меня это повторять.


8 Даниэла

Я выросла в мире, где велось множество тяжёлых разговоров, и не было недостатка в жестких мерах, но никто в этом доме не говорил со мной в подобном тоне. По крайней мере, пока был жив отец.

Я с трудом сглатываю и пытаюсь успокоить бешено бьющееся сердце. Но я не двигаюсь. Не уверена, что могу.

Антонио отступает, всё ещё возвышаясь надо мной.

— Я — гость, — говорит он в столь же сдержанном тоне, что и его движения. — В твоём доме. И как бы нелепо это ни было, похоже, что теперь ты управляешь поместьем. Тебя должно волновать моё удобство, а не твоё.

Обычно я вполне терпелива, и меня обучали хорошим манерам с пеленок. Но с меня хватит его оскорблений. Даже больше.

Мне приходится прикусить щёку и придержать язык, прежде чем из меня вырвется что-то, о чём потом пожалею. Если я не хочу, чтобы это переросло в конфликт, мне нужно контролировать себя, потому что очевидно, что ему контроль неподвластен.

«Это твой дом, Даниэла. Веди себя подобающе».

Я не могу ударить каблуком ездового сапога по яйцам, как он того заслуживает, и не настолько глупа, чтобы выгнать Антонио Хантсмэна на улицу. Но мне нужно проявить власть, иначе он продолжит унижать меня.

Если Антонио хочет получить недвижимость, то ведёт себя довольно странно. Может, он думает, что будет издеваться надо мной, пока я не соглашусь продать её, лишь бы он ушёл.

Этого не случится. Я сравняю здесь всё с землей, прежде чем позволю кому-то с фамилией Хантсмэн завладеть виноградниками матери.

Краем глаза я вижу, как Антонио сверлит меня взглядом. Я почти чувствую жжение на голове.

В одном я уверена — без боя он не уйдёт.

«Дай ему возможность сделать предложение, и затем ты сможешь вежливо отказать ему. Это может вызвать некоторое недовольство, но потом он уйдёт, как и другие».

«Он не похож на других», — предупреждает тоненький голосок в голове. Но лучшей идеи мне не придумать.

Я поднимаю подбородок.

— Ну, естественно, я не хочу, чтобы ты испытывал неудобство.

Это не входило в мои намерения, но слова слетают с губ, как раздутое пренебрежение, и я сомневаюсь, что он это оценит. Антонио ничего не говорит, но от него исходит нарастающая напряжённость, и меня бы не удивило, если бы Антонио схватил меня за волосы и потащил в кресло у камина.

Не успевает он сделать и шага, как я поднимаюсь и отхожу от безопасности старинного стола, который олицетворяет отца и всё, что он ценил. Безопасность, по меньшей мере, иллюзия, за которую я цеплялась после его смерти. Ничто не безопасно, когда рядом Хантсмэн. Особенно рядом со мной. Даже прочный стол отца не может изменить этот факт.

— Дверь, — нарочито говорит Антонио, приподняв бровь.

Что-то внутри меня щелкает.

«К черту тебя!» ― хочется прокричать ему в лицо. «К черту тебя!»

«Не опускайся до его уровня», — говорит здравый смысл. Не опущусь, но и размазнёй больше не буду.

— Это по-прежнему дом моего отца, — возмущённо огрызаюсь я. — Он умер чуть больше недели назад. Тебе может казаться, что после его смерти больше не нужно проявлятьуважение, но для меня это иначе.

Антонио отводит голову чуть в сторону и замирает. Его лицо нечитаемо.

Моя небольшая тирада удивила его. Если начистоту, то и меня тоже.

Антонио больше не говорит о двери. Ни слова. Воспринимаю это как победу — оказывать ему неповиновение странным образом доставляет удовольствие.

Когда мы располагаемся на безопасном расстоянии друг от друга, я крепко цепляюсь за победу и собираюсь с силами.

— Мы совсем не знаем друг друга, во всяком случае, будучи взрослыми. ― Без дрожи я смотрю прямо в его тёмные глаза. — Ты выразил соболезнования в траурном зале. Если это не деловая встреча, тогда что?

Антонио откидывается назад, заслоняя кресло широкими плечами. Он скрещивает ноги, лодыжка непринуждённо упирается в колено, словно у него есть всё время мира, чтобы возиться со мной.

Антонио выглядит как любой другой симпатичный бизнесмен в консервативном полосатом галстуке и начищенных до блеска ботинках. Щетина на челюсти — единственный признак утомления, ни выбившейся нитки, ни царапины. Хотя его яркие цветные носки выглядят неожиданно. Сейчас модно сочетать их с тёмными костюмами, но это кажется слишком эксцентричным для такого опасного человека.

В его глазах мелькает веселье, когда Антонио замечает, что я его разглядываю. И вдруг моя недавняя победа становится несущественной.

— Раз уж мы оба взрослые, давай кое-что проясним, — говорит Антонио, пародируя меня. — Я не заинтересован в виноградниках и винодельнях. Это именно то, что я сказал, — дружеский визит. Если бы это было чем-то иным, я бы без колебаний сказал об этом.

Не верю ни единому слову, но киваю.

— Кто занимается текущими делами после смерти отца?

Дружеский визит, так, значит?

— Я. ― Высоко поднимаю голову и не обращаю внимания на ухмылку, которую Антонио не особенно старается скрыть. — Как тебе известно, отец умер не внезапно. Когда ему диагностировали рак толстой кишки в конце прошлого года, он знал, что это лишь вопрос времени. Он ввёл меры предосторожности и усовершенствовал штат, чтобы на высоких постах работали только доверенные люди. Виноградники хорошо обустроены, а управляющий работает с нами уже два десятилетия. Он знает каждую гроздь, как собственного ребенка. И с помощью Изабель я управляю домом с момента смерти матери.

«И мне не нужно оправдываться перед тобой». Но я делаю это. Я перечисляю перечень дел, чтобы доказать состоятельность, словно он может всё отобрать, если не смогу убедить его в своей компетентности.

— Многовато для кого-то, кому только недавно исполнилось восемнадцать.

Когда стало известно о болезни отца, многие стали размышлять, как восемнадцатилетняя девушка сможет взять на себя семейное наследие. Мэр Порту во время телевизионного интервью предположил, что я могу найти подходящего мужа для помощи. Никто и бровью не повёл, когда он сказал это, хотя подозреваю, что мать перевернулась в гробу.

— Я тоже слышала сплетни. Но не стоит волноваться обо мне. Я в состоянии позаботиться о себе.

Антонио ничего не говорит, поправляя нижнюю часть галстука, чтобы она не помялась, ниспадая на пряжку ремня, но когда он поднимает взгляд, я вижу недоумение в его глазах. Кажется, это самая нелепая вещь, которую он слышал за весь день… или за всю жизнь.

Хотя он не совсем ошибается, его самоуверенность вызывает у меня желание кричать.

Когда другие приходили, желая купить виноградники, они хотя бы делали вид, что проявляют ко мне хоть каплю уважения. Говорили вежливо и приносили шикарные пирожные, цветы и шёлковые платки, чтобы добиться расположения. Хантсмэн принёс уничижительное отношение.

— Сколько поступило запросов о недвижимости?

Я улыбаюсь ему крошечной, наглой улыбкой.

— Я думала, это дружеский визит?

Он смотрит на меня, как родитель предупреждающе смотрит на капризного ребенка, прежде чем наказать его. Но сейчас я слишком раздражена, чтобы подстраиваться под него, хотя не сомневаюсь, что Антонио с радостью накажет меня, если продолжу в том же духе.

— Так и есть, — коротко отвечает он с раздутыми ноздрями. — Я просто поддерживаю беседу. И пытаюсь понять, под каким давлением ты находишься.

«Чтобы ты мог вмешаться, как какой-то герой, и предложить купить виноградники за бесценок».

— К чему это? — требую я. В вопросе больше решительности, чем вежливости.

Его челюсть дёргается, и тишина становится напряжённой. Антонио больше не выглядит забавляющимся. Учитывая его неподвижный взгляд, мне следует больше нервничать, но досадить ему — ещё одна победа для меня. Она почти так же хороша, как предыдущая.

— У меня складывается ощущение, что ты не доверяешь мне, Даниэла.

Он произносит это так тихо, почти не нарушая тишины.

Доверие. Такое весомое слово. Я сижу около минуты, может, двух, обдумывая это.

— Стоит ли мне доверять тебе? — наконец, спрашиваю я.

Слова слетают с губ и звучат мягко, но неуверенно. Они звучат искренне, без намёка на сарказм, словно я действительно хочу довериться ему.

В глубине души я желаю, чтобы кто-то с его силой и знаниями стал моим наставником. Это выше моих сил. Но неважно, что он говорит, и как отчаянно я нуждаюсь в человеке вроде него подле меня. Я никогда ему не доверюсь. Ни за что.

Антонио поджимает губы, пока они не исчезают.

«Стоит ли мне доверять тебе?» Мой нелепый вопрос витает в воздухе, пока я судорожно ищу способ вернуть его обратно.

— Я здесь не ради виноделен и виноградников. ― Его тон непреклонен, но уверенность доведена до совершенства. — Мне не нравится, когда мои мотивы ставят под сомнение, или когда приходится повторяться.

Антонио буравит меня яростным взглядом, сверля им, пока мне не становится ясно, что он видит больше, чем должен, больше, чем мне бы хотелось. Я так растеряна, что отвожу взгляд. Бестактный и неосмотрительный ход. Теперь Антонио точно знает, как мне некомфортно. Как некомфортно мне из-за него.

— Я хотел проведать тебя, — продолжает он рассудительным тоном, утратив всю резкость. — Но нет. Ты не должна мне доверять. Я тот, кем ты меня видишь. Возможно, даже хуже.


9 Даниэла

Меня бросает в дрожь, когда по комнате проносится озноб, и я потираю руки, чтобы согреться.

«Ты не должна мне доверять. Я тот, кем ты меня видишь. Возможно, даже хуже».

Что за человек говорит такое о себе без зазрения совести и извинений? Никто так бы не сказал.

Его лицо почти нечитаемое, как у опытного игрока в покер, который выжидает время. Хотя я не чувствую, что Антонио ведет со мной игру. Не насчёт этого. Думаю, он имел в виду именно то, что сказал.

Я тихонько выдыхаю. Это беспощадное признание поражает, но странным образом откровенная честность обезоруживает. Как и всё остальное в нём бросает меня в дрожь, выводя из равновесия.

Наверняка я — самая глупая женщина в долине, но меня тянет к нему так, как не хотелось бы. Не могу объяснить, но это правда.

Антонио Хантсмэн — угроза, обёрнутая в симпатичную упаковку с мужественными рельефами и выступами на могучей фигуре. Под изысканной упаковкой скрывается самый страшный вид опасности. Я знаю это. Знаю это в глубине души. Знаю каждой клеточкой своего существа. И всё же какой-то элемент этой угрозы привлекателен.

«Прости меня, господи».

Я поднимаю взгляд в его направлении. Антонио наблюдает за мной. Изучает как какую-то находку. Полагаю, для него так и есть. Девушка, которая не может разобраться в мнении насчёт неуязвимого Антонио Хантсмэна, самого завидного холостяка страны. Вероятно, дьяволу, коим он является, видны все мои бурлящие противоречивые эмоции.

— Сколько поступило запросов о недвижимости? — спрашивает он вновь.

Запросы о недвижимости. Да, мы говорили об этом, прежде чем я начала думать о поцелуе с плохим парнем, пока он не ослабит мою решимость и я не отдам ему всё.

«Он — не парень, Даниэла. Не совершай эту ошибку».

Я обвожу взглядом лицо Антонио, не зная, сколько стоит ему рассказать насчёт недвижимости. Хотя уверена, что он знает всё о мужчинах, которые приходили на этой неделе. Я сомневаюсь, что в Порту происходит что-то значительное без его ведома.

— Тело ещё не успело остыть, как стервятники уже начали кружить, — признаюсь я, рисуя более впечатляющую картину, чем может вынести желудок.

Антонио улыбается настолько мягко, насколько может так улыбнуться кто-то столь угрожающий.

— Уверен, так и было. Должно быть, это утомительно. Что ты им отвечала?

— То же, что и тебе. Моё имущество не продаётся, как не продаюсь и я.

Антонио смотрит вниз на брюки, разглаживая шерсть на бедре. Моя киска сжимается, когда он скользит пальцами по крепким мускулам. Это неожиданно. И нежеланно. И совершенно по-человечески.

— Предложения о браке?

Он внимательно оценивает мою реакцию.

От мужчин всех возрастов. Больше, чем я хотела бы сосчитать.

Я пожимаю плечами.

— Ты бы заказала многоярусный шоколадный торт или белый? ― он говорит это с таким серьёзным видом, что я улыбаюсь. Действительно улыбаюсь. Я давно этого не делала, так что меня удивляет, что мышцы ещё способны самостоятельно двигаться.

Эта сторона Антонио очаровательна, хотя я не настолько глупа, чтобы полностью расслабиться. Но я сыграю с ним.

— Конечно, белый.

— Ах. Конечно. Я должен был догадаться. Ты — приверженец традиций. Торт такой же целомудренный, как и невеста.

Антонио сверкает глазами на меня. Ещё один тонкий намёк на то, как я юна и неопытна.

Надеюсь, моё лицо не такое красное, как ощущается.

К счастью, Антонио достаёт телефон из кармана пиджака и смотрит на экран, что избавляет меня от неловкости.

— Рад слышать, что здесь ничего не продаётся, — бормочет он, всё ещё занятый происходящим на экране. — Когда придёт время, уверен, ты получишь высокую цену. Девушек вроде тебя этому учат с пелёнок.

Он хмурится, смотря на телефон, игнорируя меня, словно меня здесь нет.

«Девушек вроде меня». Он не произнёс это в неприличной манере, и он также не совсем ошибается. Хотя девушки вроде меня не назначают себе цену, поскольку у них нет свободы выбора касательно мужа. У некоторых нет свободы выбора.

Но у меня есть. И я точно не продаюсь, и если повезёт, мне не придётся продавать и имущество. Со временем я хочу вернуться в Порту. Однажды, когда станет безопасно, я хочу вернуться домой.

Грудь сдавливает нахлынувшими эмоциями, которые мне трудно контролировать. Словно меня впервые настигает реальность отъезда из Порту, отъезда из дома. Я была так озабочена ухудшающимся здоровьем отца, затем похоронами и виноградниками, подготовкой к отъезду — не переставала думать об этом, чтобы действительно подумать о том, что отъезд будет значить не только для меня, но для всех нас.

Эта жертва невероятна, особенно для Изабель и Хорхе. Я добавлю это в список вещей, которые они сделали для меня и за которые я никогда не смогу им отплатить.

«Ты не можешь сейчас потерять самообладание. Не перед ним».

Я откашливаюсь, чтобы замаскировать всхлип, который грозит вырваться, но это лишь привлекает внимание к моим страданиям.

Антонио поднимает голову и открывает рот, словно хочет сказать что-то, но вместо этого даёт мне время собраться.

— Прошу прощения, — бормочу я. — Это были долгие несколько недель.

— Не извиняйся. Живые эмоции — проявление честности. Честность в общении со мной всегда оправдывает себя. Всегда.

Я лишь киваю, поскольку боюсь, что услышу в своём голосе дрожь. Меня ни на йоту не волнует честность по отношению к нему. Если повезёт, наши пути больше никогда не пересекутся.

— Теперь я буду честен с тобой. Мне нужно сделать звонок.

Спасибо, господи. Я начинаю подниматься, думая, что он уходит, но он качает головой.

— Не вставай. Это займёт всего минуту.

Вот тебе и божья милость. По крайней мере, у меня будет возможность передохнуть от него и его напряжённости.


10 Даниэла

Антонио отходит к дальнему окну и выглядывает на улицу, чтобы мне не удалось уловить больше фрагментов разговора. Впрочем, это неважно. Мне неинтересен его звонок.

Мой взгляд прикован к его спине. Широкая в плечах, плавно сужающаяся в виде буквы V.

Его пиджак сидит как влитой. Великолепная ткань простирается по его широким плечам так, что у меня текут слюнки.

Это правда. Хотелось бы мне, чтобы это было не так, но я не стану обманывать себя.

Антонио прижимает телефон к уху левой рукой, пока правой упирается в оконный косяк. Положение его руки с длинными пальцами на дереве пробуждает воспоминания. Мои глаза стекленеют, и я вновь чувствую пульсацию между ног.

Я восхищена этими сильными руками.

Как в тот день.

Когда мы были подростками, то с подругами следили за Антонио и его друзьями, Кристиано и Лукасом, словно они были знаменитостями. Несмотря на то, что мои чувства были односторонними, мне это не мешало царапать «Даниэла + Антонио» внутри нарисованных сердечек в блокнотах.

Это была невинная влюблённость, пока мы не поймали его, целующегося с Маргаридой Пирес, в аллее на краю площади. Маргарида была старшей сестрой моей подруги, Сюзаны. Она была красива, чьи волосы были цвета чистого золота, а на округлую полную грудь смотрели мужчины всех возрастов слишком долго.

Сюзана, Элизабет и я стояли на балконе, выходящем на улицу, в городской квартире моей семьи, шпионя за Антонио и Маргаридой. Сюзана и Элизабет не могли перестать хихикать, глядя на их поцелуи, но я была заворожена его прикосновениями к ней и её реакцией.

Маргарида стояла спиной к каменному зданию, а его правая рука возвышалась над её головой. Они жались друг к другу, как стебли лаванды между страницами книги.

Антонио скользил губами и умелыми пальцами по её коже, шепча что-то, слышимое только ей. Когда он приник ртом к её шее, веки Маргариды затрепетали, и она запрокинула голову назад, а её распухшие губы распахнулись в идеальной букве «О».

Я почти слышала её вздохи, почти чувствовала её удовольствие, как своё собственное.

— Эй, — окликнул их один из моих охранников, когда поймал нас за шпионажем. — Снимите комнату, если не хотите зрителей.

Они взглянули туда, где мы сгорбились на балконе за железными перилами. Маргарида отвернулась, но Антонио вздёрнул подбородок в нашу сторону с бесстыжей ухмылкой на великолепном лице.

Другой охранник выгнал нас с балкона, и больше я ничего не видела. Но это не остановило моё одиннадцатилетнее воображение от сценариев со страстными поцелуями и признаниями в неугасимой любви.

Той ночью я вспоминала их поцелуи вновь и вновь, и когда напряжение возросло, я перекатилась на живот и двигалась, прижимаясь к декоративной подушке, пока тело не задрожало.

Каждую встречу с ним после этого, каждое упоминание его имени, я представляла его губы на своих. Я фантазировала, что все его поцелуи принадлежат мне.

Затем убили мою мать.

И после этого я никогда больше не представляла поцелуи. Да и возможности встречаться с парнями больше не представлялось. Отец увёз меня в целях безопасности, и маленькая девочка с мечтами о страстных объятиях и романтической любви стала лишь короткой главой моей саги.

Но несколько месяцев назад Антонио приехал сюда к отцу. Я наблюдала за ним из окна спальни. На нём был приталенный костюм, облегающий его тело, как и нынешний. Он стал старше того мальчика, которого я помнила, и более серьёзным, но всё равно казался умопомрачительным.

Как бы мне ни хотелось, я не могла оторваться от окна… от него, полных губ и тёмных волнистых волос, которые были зачёсаны назад, а их концы едва касались задней части воротника. Походка Антонио была уверенной и твёрдой, как и всегда. Но издалека в нём была заметна грубость, которой раньше не было. Она добавляла ему загадочности, что делало его ещё более соблазнительным.

Даже если мне не следовало, даже если это оскверняло память матери, я сидела в комнате, пока он был внизу с умирающим отцом, и вновь фантазировала о поцелуе с ним.

Той ночью, когда заглушили свет и дом погрузился в тишину, я дразнила пальцами влажную возбуждённую плоть между бёдер, шептав его имя во тьме, пока извивалась на матрасе.

— Не считая того, что у тебя есть надежные люди, у тебя есть план относительно урожая?

Его низкий голос пугает меня. План? Только это я и слышу, и меня охватывает волна ужаса.


11 Даниэла

— Относительно управления сбором урожая, — объясняет Антонио, внимательно наблюдая за мной.

«Управление сбором урожая. Успокойся».

— Да, — отвечаю я, немного запыхавшись. — Всё готово.

Я так погрузилась в маленькую фантазию, что не заметила, как он закончил звонок и слово «план»…

«Тебе нужно собраться, Даниэла».

— Ничего необычного в этом году не будет относительно стоимости винограда в сравнении с прошлым годом, — добавляю я, всё ещё чувствуя себя не в своей тарелке.

Антонио пожимает плечами и опускается в кресло.

— Какая практичность. Мне нравится думать, что каждый год может быть славен урожаем высокого качества вплоть до самого конца. Но ты наверняка права.

Он выглядит менее взвинченным, и поскольку Антонио всё равно узнает, может, мне следует подкинуть немного дезинформации. Я уже проделала это с несколькими сотрудниками, так что они не будут обеспокоены, когда придёт время.

Если я заложу почву с Антонио, он не удивится, когда узнает, что я не в Порту, и сможет немедленно положить конец неизбежным сплетням. Чем меньше сплетен, тем быстрее обо мне забудут.

Мой пульс учащается, когда я готовлюсь незаметно солгать.

— Вообще-то, мы так хорошо подготовились к сбору урожая, что я собираюсь навестить пожилую тётю отца в Канаде. Она — моя единственная живая родственница. Они были близки, но он не сказал ей, что умирает, потому что она была слишком слаба для путешествий. Я скажу ей лично. Это было последней просьбой отца.

Он с неверием смотрит на меня. Возможно, слишком много информации за один раз. Словно спланированный рассказ. Изо всех сил стараюсь не съёжиться — это нелегко.

— Тебе кажется хорошей идеей покинуть страну вскоре после смерти отца?

— Он этого хотел.

Ну, он бы этого хотел, если бы был близок с тетей.

— Кто поедет с тобой?

— Я поеду одна, — уверенно говорю я, поскольку много раз прокручивала этот ответ в голове. Кто-то обязательно спросит — даже если это будет всего лишь управляющий виноградниками, Давид.

— Одна? — Антонио выпрямляется в кресле, впиваясь руками в обивку узких подлокотников. — Ты ездила куда-нибудь одна? Ты ходила на рынок без сопровождения?

«Нет, не ходила». Он по-прежнему невыносимый.

— Обычно я путешествую с Изабель. Но она переезжает, чтобы жить поближе к семье мужа. У них маленькая дочь, и им кажется, что растить её за городом было бы лучшим решением.

— Мне плевать на Изабель, — рявкает он. — По её виду не скажешь, что она себя-то сможет защитить, что уж до тебя. Я говорю об обученных мужчинах. Об охране.

Не знаю, что на это ответить.

«Нужно было помалкивать и позволить ему узнать об этом вместе со всеми остальными, когда ты благополучно покинешь страну».

Не знаю, что натолкнуло меня на мысль, что смогу манипулировать им, словно шпион под прикрытием Португальской Службы Безопасности и Разведки. Это было огромной ошибкой.

— Я лечу прямым рейсом, и в аэропорту меня встретит друг тети, — говорю я Антонио. — Я не планировала брать с собой охрану. Никто меня там не знает, поэтому я подумала, что будет вполне безопасно. Но ты верно заметил. Я пересмотрю свои планы.

Надеюсь, этого хватит, чтобы утихомирить его.

— Удивительно, что тебя не волнует, что скажут люди о женщине, путешествующей в одиночку, учитывая, что ты так боялась закрыть эту чертову дверь в собственном доме.

Он проверяет меня. «Держись».

Я смотрю прямо ему в глаза.

— Насколько мне известно, канадцев не сильно беспокоят женщины без сопровождения, как нас в Порту.

Его ноздри раздуваются, и Антонио рычит, как злая собака, когда поднимается на ноги.

— По-видимому, ты прекрасно справляешься.

Я тоже поднимаюсь, задаваясь вопросом, зачем он вообще приходил, но радуюсь, что почти избавилась от него.

Когда мы пересекаем комнату, Антонио останавливается и поднимает нашу с мамой фотографию со стола отца.

Пока он рассматривает её, я начинаю злиться. Не вырвать фотографию у него из рук стоит огромных усилий. Мне не хочется, чтобы маму ещё больше замарала ДНК Хантсмэнов.

— Сколько тебе на этом фото? — произносит Антонио тихим шёпотом почти благоговейно, и я немного расслабляюсь.

— Пять.

— Ты танцевала?

Я качаю головой, успокоенная чем-то в его голосе.

— Нет. Белый леотард и фиолетовая пачка были моим любимым нарядом. На нём были крошечные сверкающие бисеринки. Я надевала его так часто, как позволяла мама.

Почему я поделилась с ним этим важным воспоминанием? Почему?

Он сжимает моё запястье в жесте, который кажется интимным и ошеломляющим, странно успокаивающим и совершенно не свойственным ему. Это длится недолго, и я не успеваю вырвать руку, прежде чем всё заканчивается.

Антонио ставит фотографию обратно на место позади маленького сердца и поворачивается к двери, не удостоив меня взглядом.

Нас окутывает вязкая и тяжёлая тишина, когда происходит ощутимое изменение в его поведении, прежде чем мы достигаем двери. Словно внезапная перемена ветра перед штормом, когда животные бросаются в укрытие. И это не невинный ливень, а жестокий шторм с сильными ветрами и градом размером с грейпфрут, уничтожающим всё на своём пути.

Он грядёт. Я чувствую это. Но уже поздно искать укрытие.



12 Даниэла

Перед дверью Антонио внезапно останавливается и протягивает мне визитку.

— Ты можешь звонить мне по этому номеру днём и ночью, если тебе что-нибудь понадобится.

Он наклоняется, пока говорит, и его полные мягкие губы задевают моё ухо.

Я отступаю назад, но Антонио хватает меня за руку, дергая на себя, и разворачивается — я оказываюсь зажатой между его телом и стеной. На долю секунды я чувствую себя Маргаридой, и, к моему ужасу, тело реагирует так, как, мне казалось, реагировало её.

— Я не хочу, чтобы меня подслушивали, — хрипло произносит он. — Именно ты настойчиво не хотела закрывать дверь. ― Антонио засовывает визитку мне за пояс, и его пальцы слишком долго задерживаются на моей голой коже. — Позвони, если тебе что-нибудь понадобится. Это включает защиту от дяди и кузена Томаса.

Зрение затуманивается, кровь отливает от лица. Если он сказал что-то ещё, я не слышала этого из-за страха, сковывающего грудь.

С какой стати ему говорить так о своём дяде и Томасе? Что он знает? «Ничего. Не глупи, Даниэла. Держи рот на замке».

— Я не знаю, о чём ты.

Мой голос дрожит. Он точно это заметил.

Антонио смотрит на меня, ощущая весь мой дискомфорт.

Меня беспокоит, что он увидит что-то на моём лице и станет допытываться, поэтому я опускаю взгляд и изучаю орнамент на его рубашке, чтобы успокоить себя.

— У меня есть два совета, которые я бы на твоём месте принял во внимание. Не пытайся продать имущество прямо сейчас. Не следует принимать такие серьёзные решения во время скорби. — Антонио затихает, но я не поднимаю взгляда. Прежде чем он закончит давать мне советы, я сосчитаю каждый узор на его рубашке. — Никогда не лги мне. Я где угодно распознаю лжеца, особенно хорошего, и из тебя вышла плохая лгунья, — подначивает он. — Те, кто мне лгут, никогда не встречают хороший конец. Никогда.

После этого Антонио опускает голову, используя своё сильное тело, чтобы прижать меня спиной к стене, и приникает ртом к моему, языком раздвигая губы.

В мгновение ока мои колени подгибаются, и я цепляюсь за его плечи, чтобы не упасть.

— Тебя когда-нибудь целовали, Princesa? — хрипло произносит Антонио, и хотя я чувствую пульсирующую в нём свирепость, он нежно убирает прядь волос с моей щеки большим пальцем.

Комбинация нежности и ярости потрясает, от этого перехватывает дыхание и по всему телу бегут мурашки.

Вдруг мне становится слишком жарко, я задыхаюсь, словно загнанное животное. «Нет, меня никогда не целовали. Особенно так». Каким-то образом мне удаётся покачать головой, когда он скользит пальцами по моим волосам, распуская густую косу.

— Тогда нам лучше сделать это незабываемым, — бормочет он мне в горло, прежде чем его губы вновь сминают мои, и все чувства сосредотачиваются на его теплых, бархатистых губах и сильной руке, прижимающей мою голову к нему.

«Он опасен», — шепчет здравый смысл. «Он опасен».

Но я парализована. Не в силах спастись. Я даже не пытаюсь.

И не хочу спасаться.

Он придвигается ближе, и моя спина выгибается ему навстречу.

Наши тела сплелись, и я покачиваю бёдрами навстречу ему без всякого чувства самосохранения. Словно не понимаю, к чему всё идет. Но я понимаю.

«Он опасен», — на этот раз громче шепчет здравый смысл.

Голова всё не перестаёт кружиться, бессвязные мысли снуют по кругу до головокружения.

Я могу быть наивной, но даже я узнаю твёрдую длину между нами — как подтверждение возбуждения. Но вместо того, чтобы испугаться или оторопеть от того, о чём так мало знаю, моё сознание сужается до горячего, покалывающего комка нервных окончаний, затерявшись в аромате его шикарного одеколона. К черту опасность.

Антонио обхватывает меня огромными руками за задницу, плотно прижимая тело к своему, пока пульсация между ног не завладевает каждой мыслью, каждым действием.

Мне нужна разрядка. Я могу думать лишь об этом.

Когда я извиваюсь на члене, чтобы облегчить возбуждение, Антонио стонет. Это грубый горловой звук, который издаёт мужчина, измученный соблазном. Звучит возбуждающе. И опьяняюще.

Во мне просыпается ощущение силы, и я делаю это вновь. И вновь. И вновь.

Между нами вспыхивает опасное напряжение. Я слишком увлеклась им, слишком запуталась в волнах наслаждения, чтобы думать о том, к чему всё идёт и чем всё закончится. Я чувствую лишь искусный рот и умелые руки. Его твёрдые мышцы и мужественный запах.

Словно я одержима и больше не могу контролировать разум и тело.

Губы Антонио терзают меня, требуя уступчивости, а его пальцы глубже впиваются в кожу, прижимая меня к крепкому телу.

Антонио без предупреждения кусает мою нижнюю губу, и хотя я с энтузиазмом стону, это выводит меня из ступора.

«Что ты творишь, Даниэла? Он враг. Сколько еще Хантсмэны должны забрать у тебя? Ты, глупая идиотка. Сколько?»

Под резким напором совести, я отвожу голову в сторону.

— Отстань от меня, — рычу я, толкая его в грудь. — Я не хочу этого.

— Лгунья, — мягко подначивает Антонио, зажимая меня в клетку мускулистых предплечий над моей головой.

Он прав. Я хочу этого. Мне годами хотелось именно этого, но я не могу проявить неуважение к памяти матери ещё больше, чем уже проявляю. Я не пойду на это.

— Отстань от меня. Сейчас же!

Антонио не сдвинулся с места.

— Не отстану, пока не закончу с тобой, — говорит он низким, грубым и жёстким голосом с нотками угрозы. — Ты усвоишь это со временем. Если ты не будешь сопротивляться, будет намного приятнее.

«Если ты не будешь сопротивляться, будет намного приятнее».

Меня охватывает паника с такой силой, что не могу двигаться. Он не остановится. История повторяется. «Я не хочу умирать».

Ужас проносится в голове, пока мысли не превращаются в клубок страхов.

«Я не могу умереть. Пожалуйста. Нет. Нет».

Когда Антонио берёт меня за подбородок, заставляя встретиться с ним взглядом, в горле застывает крик.

— Тебе не о чем сегодня волноваться. Мне не нравится лишать девушек девственности.

Антонио замолкает. Черты его лица становятся несуразными, когда в глазах исчезает свет.

— Я не из тех, кому хватает терпения учить неопытных девушек, как глотать член. Я играю с женщинами. Никаких исключений. И я предпочитаю, когда кто-то другой тратит время на их обучение.

Я зажмуриваюсь, чтобы отгородиться от грязных слов и не смотреть ему в лицо, где свирепствует буря, такая же чёрная, как его душа. Но Антонио это не нравится.

— Смотри на меня, когда я говорю с тобой.

Сердце колотится так, что боль в груди становится почти невыносимой, но я следую его приказу. По крайней мере, пытаюсь. Когда мне требуется несколько секунд, чтобы сосредоточиться, он поднимает меня за подбородок выше, и мы встречаемся взглядами, нас разделяет лишь дыхание.

— Наши судьбы — твоя и моя — навеки переплетены. На данный момент ты в безопасности, Princesa. Но когда я вернусь, тебя ждёт нечто большее, чем один поцелуй.

Антонио отпускает меня, поворачивается и выходит из комнаты.

Я не шевелю ни единой мышцей. И не уверена, что вообще дышу, пока входная дверь не хлопает.

Что только что произошло?

Ничего. Ничего такого. Не думай об этом. Через неделю тебя здесь уже не будет, и всё останется позади.

Я поправляю косу, но лента с неё исчезла. Её нет ни на одежде, ни на полу. Я ищу у стола, но и там её нет. Это последнее, о чём мне следует волноваться. Но поиски ленты прекрасно отвлекают, и мне не нужно думать о том, что здесь чуть не произошло. Чего я хотела, пока желание не пропало.

Я выглядываю из окна, обхватывая локти руками. Чёрная машина вдалеке выезжает с территории через главные ворота. Должно быть, это он.

Ты можешь вернуться, Антонио, но меня здесь уже не будет. Надеюсь, тебе понравился поцелуй, потому что больше от меня ты ничего не получишь.


13 Антонио

Тьяго, неизменный водитель, ждёт в машине у входа в дом д'Сузы.

— На вертолётную площадку? — спрашивает он, когда я забираюсь в автомобиль.

— Да.

Иначе я вернусь в этот дом, стяну эти обтягивающие бриджи и трахну её у стены как животное. Один чёртов поцелуй, и мне всё ещё сложно контролировать тело, словно я какой-то подросток.

От неё будут одни проблемы.

— У меня встреча через час.

— Пробок почти нет, — говорит мне Тьяго, когда включает защитный экран. — Мы вернём вас вовремя.

Когда экран полностью поднялся, я звоню на виллу. Это не столько вилла, сколько пещера, оборудованная по последнему слову техники. Доступ к ней имеют только Кристиано, Лукас и я.

— Я уже в дороге, — произношу я, зная, что они включили громкую связь.

— Мы ожидали, что ты позвонишь раньше. Какие-то проблемы?

— Она уезжает из Порту, как мы и думали. Она придумала целую идиотскую историю о поездке в Канаду, чтобы сообщить пожилой двоюродной бабушке о смерти отца.

— Бабушке с последней стадией болезни Альцгеймера, которая больше не говорит и никого не узнает?

Кристиано очевидно больше забавляет её безрассудство, чем меня. Если бы мы уже не знали о двоюродной бабушке, у нас заняло бы меньше десяти минут, чтобы это выяснить. Остальным тоже не будет сложно удостовериться в её истории.

Даниэла совсем выжила из ума. Хотя некоторые аспекты её плана кажутся убедительными, большинство деталей выглядят неумело, в них столько брешей, что можно проехать на танке.

— Поскольку у её отца была лишь одна тетя, то да, она имела в виду её.

— Ты узнал что-нибудь ещё? — с нетерпением спрашивает Лукас.

У неё тёплый и мягкий рот, её волосы пахнут цветами апельсинов; этим запахом пропитана процессия в Великую Пятницу. Но важнее всего то, что я узнал, что её великолепное маленькое тело подвергает мой самоконтроль опасным испытаниям.

Я не говорю им этого.

— Она ужасная лгунья.

— Что-нибудь полезное, например, почему она уезжает?

— Нет, — резко отвечаю я.

Мы узнали о её плане переехать в США неделю назад. За это время мы успели многое узнать, но меня раздражает, что мы до сих пор не знаем её истинных мотивов бегства из страны. Она не производит впечатление человека, способного уклониться от обязанностей здесь, чтобы закрутить интрижку в США. Она от чего-то бежит.

— Ты по-прежнему думаешь, что за её отъездом стоит Абель? — произносит Кристиано напряжённым голосом. Он знает моего дядю. Абель готов на всё, в том числе и на убийство собственной жены.

— Уверен на сто процентов, — выдаёт Лукас, прежде чем я успеваю ответить.

— Согласен. Но не стоит никого исключать. Абель и Томас могут быть ложным следом.

Какой бы ни была проблема, мы всегда в первую очередь думаем на них, и не без оснований, особенно в этом случае.

Даниэла раскрыла свои карты в траурном зале. Она боится их. Я разминаю костяшки пальцев, чтобы немного ослабить нарастающее давление.

— Если мы попадёмся на удочку, то можем облажаться. Я доверял Мануэлю д’Суза, но я не стану притворяться, что знаю обо всём, чем он занимался.

— Ты смог установить жучки? — спрашивает Лукас.

— Только в кабинете. Один под выступом стола её отца, другой в гостиной зоне.

— Сейчас активирую их.

— Она категорически не хочет продавать собственность. Не понимаю этого. Насколько мы знаем, она уезжает из страны на неопределенный период времени. Даниэла постаралась замести следы. Зачем цепляться за такую помеху?

«Потому что она не хочет уезжать. Потому что это её дом».

— Она неопытна, — тихо говорит Кристиано, — и, вероятно, руководствуется больше эмоциями, чем практичностью. Для её возраста это вполне нормально.

Может быть.

Это не моя идея, но я не против её отъезда. Если бы я был против, она бы никуда не поехала. Всё просто.

— На кого она планирует оставить управление поместьем на время своего отсутствия? — спрашивает Кристиано.

— Она доверила управляющему виноградниками позаботиться о бизнесе. Я уверен, что её отец сказал ей положиться на него.

Давид — надёжный человек, и она может полагаться на него сколько угодно, но теперь он работает на меня. Это было улажено задолго до смерти Мануэля.

— Ты узнал что-нибудь, из-за чего нам придётся отклониться от плана, чтобы иметь с ней дело?

— Нет, — прямо отвечаю я. — Мы придерживаемся изначального плана.

Я почти слышу коллективный вздох облегчения с их стороны.

После смерти д’Сузы каждый ублюдок попытается надавить на меня, чтобы испытать мою твёрдость характера. Пусть. Нам выпал шанс узнать, кому принадлежит верность в долине — мне, дяде или кому-то ещё.

— Мы готовы ко всему, что эти ублюдки устроят нам, но это будет нелегко. Мне некогда отвлекаться.

А Даниэла — огромный грёбаный отвлекающий фактор. Сегодня она это доказала.

Тьяго останавливается на светофоре, и я перевожу взгляд на машину на холостом ходу рядом с нами. Мы в бронированном мерседесе, и Тьяго такой же безупречный солдат, как и водитель, но сейчас опасное время. Покушение средь бела дня было бы смелым даже для моих самых бесстыжих врагов, но случались и более странные вещи.

— Где у нас есть недвижимость в США?

— Я переадресовал несколько писем и связал её с нашим риэлтором в Фолл-Ривер. Она прислала несколько фотографий, и Даниэла согласилась обустроить квартиру. Наша команда займёт первый и второй этажи трехэтажного здания. Они будут жить на третьем.

— Что насчёт парня, который подделывал документы?

— Лео, — отвечает Кристиано. — Я послал Альвареза пообщаться с ним сегодня утром. Оказалось, что он — мелкий болтливый мудак. Он подтвердил всё, что мы знаем о её планах на поездку. Альварез сказал, что ему не пришлось напрягаться, чтобы получить информацию. Лео выдал всё — как он снабдил princesa д'Суза поддельными паспортами, удостоверениями личности и всем остальным, что ей было необходимо, чтобы обзавестись жильём в США.

Я слышал достаточно.

— Устраните этого ублюдка, пока он не рассказал кому-нибудь ещё. Убедитесь, что вы узнали всё необходимое до того, как он испустит последний вздох.

Вся эта ситуация — сущий хаос, не говоря уже о том, что это отнимает много времени. Но Даниэле нужно повзрослеть, а мне нужно разобраться с неприятностями. И пока я буду этим заниматься, всем будет лучше, если она укроется в том уголке мира, где её никто не найдёт, пока я не буду готов привезти её домой.

— Лукас, это помешает или ты сможешь работать, если Лео исчезнет из уравнения?

— Я перенаправлю сервер, и если она свяжется с ним для чего-то ещё, я позабочусь об этом.

— Хорошо. Избавьтесь от него. Я ни дня больше не хочу ходить с этим мудаком по одной земле.

— Я прослежу, чтобы у него не осталось ни одной наводки на неё, — отвечает Кристиано, прежде чем успеваю сказать что-то ещё.

— Я отключаюсь, чтобы вы могли вернуться к работе. Мы почти у вертолётной площадки. У меня назначена встреча с министром сельского хозяйства в кабинете, а потом я спущусь.

После того как вешаю трубку, я устраиваюсь поудобнее и делаю глоток воды, глядя на бурлящую внизу реку. Внутри меня тоже бурлит шторм.



14 Антонио

Ты сведёшь меня с ума, Даниэла, даже прежде, чем я успею прикоснуться к твоей сладкой маленькой киске. Если бы мне не предстояла война, ты бы никуда не поехала.

Твоё место здесь. В Порту. В глубине души ты знаешь это, и поэтому ты не хочешь продавать собственность. Благодатные виноградники, роскошная долина и древний город, управление империей — твоё предназначение… как и моё.

Сейчас я дам тебе немного времени развлечься. У тебя никогда не было возможности сделать это под пристальным наблюдением отца. Это будет моим свадебным подарком, прежде чем я верну тебя домой и посажу в золотую клетку, где ты проведёшь остаток дней в качестве покорной жены.

А пока займись увлечениями, ходи на занятия, танцуй в клубах и пей фруктовые коктейли, которые так любят молодые американки. Ты можешь развлекаться вдали от всеобщего внимания, но под моей защитой.

Наслаждайся, красавица, но не слишком сильно, иначе я притащу тебя домой и растяну твоё упругое маленькое тело на колене, пока твоя задница не станет цвета крепленого вина. Затем я оттрахаю тебя, пока твои крики не станут эхом отдаваться от стен.

Я вытаскиваю красную ленту из пиджака и пропускаю атлас между пальцев, прежде чем поднести её к носу. Слабый аромат цветов апельсина — сладкий и свежий — приводит член в готовность.

Мы встретимся, Princesa, и когда…

Бум!

Машину заносит в сторону. И меня вместе с ней.

Тьяго тормозит, и машину бросает вправо. Какого хера?

Я смотрю в окно, с трудом удерживаясь на сиденье. В нескольких сантиметрах от нас грузовик. Даже армированный автомобиль не сравнится с чем-то такого размера. Мы зажаты между огромным грузовиком и краем узкой дороги.

Река. Блядь.

Грузовик виляет и вновь толкает нас. Мы приземляемся на бок машины, крутясь, «мерседес» кренится на край набережной.

Моего грёбаного телефона нигде нет.

Я хватаюсь за сиденье перед собой и нажимаю на кнопку, опускающую перегородку между нами.

— На нас напали! — рявкаю я, пока Тьяго пытается контролировать машину.

Бум!

Блядь!

— Нам нужно подкрепление, — кричит он, когда нас вновь ударяет, и мы падаем в овраг.

— Звони на виллу. Нажми кнопку «SOS» на руле, — кричу я поверх шума. Тьяго не отвечает. И когда я выкрикиваю его имя во второй раз. И в третий.

Время замедляется, когда мы подпрыгиваем в салоне машины.

Пока машина движется, я пробираюсь вперёд и цепляюсь за руль. Зрение расплывается, в глазах мелькают чёрные точки. Я нащупываю кнопку и нажимаю. Но я больше не могу.

Машина подпрыгивает, впечатывая мою голову в лобовое стекло.

Ничего не вижу. Нужно оставаться в сознании.

«Оставайся в сознании».

«Борись, Антонио».

«Бо…»

Я слышу раскатистый смех отца из адских врат, пока река поглощает меня.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…



Заметки

[

←1

]

(с португ.) ― принцесса.

[

←2

]

(с португ.) ― дьявол.

[

←3

]

(с португ.) ― Приветствую.

[

←4

]

(с португ.) ― дьявол.

[

←5

]

«Делатель королей» (англ. Kingmaker) — термин английского языка, обычно означающий человека или группу лиц, которые обладают большим влиянием на то, кто придёт к власти, но при этом сами непосредственно прийти к власти не могут.

[

←6

]

(с португ.) ― Папа.

[

←7

]

Проходит в Португалии 8 декабря. Праздник в честь Богородицы.

[

←8

]

(с португ.) ― господин.

[

←9

]

(с португ.) ― госпожа.


[

←10

]

(с португ.) ― свинья.

[

←11

]

Аналог обращения ― так обращаются к маленьким девочкам или очень юным девушкам.

[

←12

]

(с португ.) ― пожалуйста.


Оглавление

  • ПРИКВЕЛ ИМПЕРИЯ ГРЕХА
  •   Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему ― Лев Толстой, «Анна Каренина»
  • ПРИМЕЧАНИЕ ОТ ЕВЫ
  • 1 Антонио
  • 2 Антонио
  • 3 Антонио
  • 4 Антонио
  • 5 Даниэла
  • 6 Даниэла
  • 7 Даниэла
  • 8 Даниэла
  • 9 Даниэла
  • 10 Даниэла
  • 11 Даниэла
  • 12 Даниэла
  • 13 Антонио
  • 14 Антонио