Особенный (СИ) [_Asmodeus_] (fb2) читать онлайн

Он не был особенно умным или трудолюбивым. Или сильным. Или талантливым. Ему очень хотелось выделяться. Иногда он даже сам боялся признаться себе в том, насколько ему было необходимо чувствовать свою исключительность. То ли мать перестаралась в своей любви, то ли первые, еще школьные, разочарования так сильно ударили по самооценке, то ли второе стало следствием первого, однако с каждым годом нарциссическая жилка давала о себе знать все сильнее.

Столкновение с суровой реальностью вышло еще более болезненным, чем он предполагал: годы шли, шансов «выбиться в люди» с каждым днем становилось все меньше, и, что казалось ему особенно обидным, дело было даже не в отсутствии у него тех самых хваленых «особенностей». Он бы сторицей возместил отсутствие таланта своим врожденным упрямством, будь у него такая возможность. Только вот единственным его талантом была катастрофическая способность вызывать у людей практически сверхъестественную неприязнь, из-за которой вся его жизнь казалась одним большим криво сросшимся переломом и, как неопытному диагносту, ему было сложно определить, когда именно все пошло не так. Но, вероятно, единственным шансом все исправить было заново все сломать. И при этом не перестараться.

Он не был уверен, идет ли вообще к тому самому исцеляющему «перелому», но чувство самосохранения подсказывало, что он скорее убьется, чем станет фениксом. Если парень и был птицей, то у нее явно были серьезные проблемы и, на месте какого-нибудь третьего лица, он бы посоветовал ей обратиться к специалисту.

Сам себе он этого посоветовать не мог.

Сейчас, выходя из болезненного морока, вызванного сильным стрессом, и постепенно начиная ощущать свое тело, он боялся открыть глаза, не зная, что увидит, когда все же решится это сделать.

В голове звенело от резко обрушившейся ему на голову осознаваемой тишины, веки медленно, осторожно разлепились, сцепившись ресницами.

Он сидел на загаженном асфальте, привалившись спиной к грязной стене в такой же грязной обоссанной подворотне, окруженный пустыми коробками, бутылками и прочим мусором, и, судя по сковывающей дрожи, едва не плакал от боли и обиды. Он еще не плакал, но перед глазами все уже размывало, а в кончике носа противно покалывало. Он сдерживался, но плотно сжатые тонкие губы, живущие как будто отдельной жизнью, уже подрагивали и кривились в гримасе отчаяния.

Тело отходило от шока: он начал ощущать впивающиеся в ладони мелкие камни с гравиевой дорожки, случайно занесенные сюда из парка. Именно там его и отследили. От парка до этой подворотни около минуты бегом, если рискнуть шеей и ринуться на красный свет на широком переходе. Он надеялся уйти от преследования, но навстречу ему с другой стороны вышло еще два человека. Его загнали в тупик. Что произошло дальше, он помнил смутно.

От самого-самого первого удара в солнечное сплетение — этот удар он почему-то, в отличии от всего остального, помнил максимально детально и четко — мутило до сих пор. Его бы, наверное, даже вырвало, если бы было, чем. В процессе неравной потасовки он ударился головой, получил пару раз по лицу — теперь на языке осел прилипчивый привкус крови. Когда его сбили с ног, он проехался щекой по асфальту, распорол пиджак в плече и получил несколько сильных ударов по запястьям, которыми попытался защитить лицо. Скорее всего, было что-то еще, но его сознание словно абстрагировалось и потеряло какую-либо чувствительность к реальности.

Это место — глухое, практически без очевидцев. Правда, он не уверен, что преследователей бы остановило даже их наличие. Это Готэм, тут проще быть свидетелем крупного хищения или массового убийства, нежели жалкой уличной драки. В первом случае тебя брали под защиту правоохранительные органы, во втором — какая-нибудь мелкая наемная шпана могла всадить тебе штопор в глотку прямо в твоем подъезде. И конкретно в этом случае и суду, и хваленому полицейскому управлению будет на тебя трижды, если не четырежды, начхать. Останешься в памяти родственников и черно-белой фотографией в папочке с «висяками» в кабинете комиссара, вот и вся благодарность.

И, возможно, он бы так и остался в этой абстрактной, только что им выдуманной, возможно даже не существующей в природе папке, не появись в проходе между домами еще одно действующее лицо.

Он боялся поверить до конца в то, что кто-то в насквозь гнилом Готэме не побоялся рискнуть своей задницей, чтобы его спасти. Чаще всего люди просто кидали настороженные взгляды и, убедившись в своей безопасности, просто проходили мимо.

Что ж. Не убили сегодня — убьют завтра. Если от него не отстанут, то до конца месяца ему не дожить.

— Эй! — донеслось до него сквозь поток его собственных мыслей. — Эй, парень, ты живой?.. — его потрясли за плечо, и он вздрогнул, осознавая, что даже не помнит, в какой момент умудрился отползти к стене и сесть, словно всю жизнь, как родился, сидел в этой пропахшей мусором подворотне в окружении битых бутылок, контейнеров и крыс.

— Я… — он часто заморгал, отлепляя вспотевшие грязные ладони от земли и рассеянно их отряхивая. У него был сиплый высокий голос со скачущими, нервно мечущимися интонациями. — Я не знаю, — на ладонях была кровь. Парень тяжело вздохнул, испуганно оглядывая себя, будто впервые видя: белая застиранная рубашка была в пятнах от грязи и зеленых следах травы; на манжетах — некрасивые растертые темно-красные следы и отпечаток чьей-то подошвы. — Они напали, — он слышал в своем голосе робкое удивление. Как будто это было чем-то неожиданным, ей-богу. Это происходило если не каждый день, то через один, через два. Стоило ему немного расслабиться и ощутить себя в безопасности, как его тут же выбивали из иллюзорного равновесия.

— Помощь нужна?..

Парень, так и не подняв взгляда и не ответив на вопрос, суетливо заозирался. Обнаружив в паре метров свою сумку, он, не поднимаясь на ноги, рывком дотянулся до нее, упав на колени и проехав посеревшими локтями по асфальту, и, проведя пальцами по сорванной молнии, принялся в панике рыться в своих вещах.

«Черт. Нет. Нет-нет-нет, только не это…»

— Они забрали ее, забрали, — забормотал он, снова перекапывая содержимое сумки, часто моргая и бормоча себе под нос. — Я писал это последний месяц…

Он ничего не слышал за стуком сердца в ушах, но чувствовал, что незнакомец зачем-то все еще стоит у него за спиной, вероятно, не уверенный в том, стоит ли подождать еще немного и вызвать скорую или просто оставить юношу наедине с его личной драмой.

— Эм, — незнакомец немного помялся. — Парень?

Тот резко сел и поднял влажный покрасневший взгляд на мужчину. Тому на вид было около тридцати, не очень высокий, но коренастый, с широкими крепкими плечами, волосы короткие и светлые как солома. На щеке ссадина, костяшки сбиты, но, в общем целом, никаких сильных повреждений.

«Либо коп, либо из мафии.»

Парень не сразу осознал, что пялится на незнакомца во все глаза уже около минуты. Настолько долго, что тому пришлось отвести взгляд, чтобы не ощущать себя от этого неловко. Наверное, он наивно думал, что юноша еще не отошел от шока. Однако тот прекрасно понимал, что, если чем и шокирован, то чужим участием, которое последние лет десять получал только от матери.

От смущения его тонкий длинный нос забавно покраснел, но светло-серые глаза смотрели испуганно и как-то затравленно. Мать уже устала переживать о нем каждый раз, когда он выходил за порог их маленькой квартиры, он устал замазывать синяки на лице, ходить по травматологам и тихо скулить от боли, дезинфицируя раны. Что уж говорить, он умудрился скрыть от нее свой прошлый перелом. Сам до конца не понимал, как ему это удалось. Чужое беспокойство все только усложняло и вызывало чувство вины. Они оба знали, что ничего не смогут ему помочь.

— Порядок?

— Не сказал бы, но… — парень ощупывал себя какими-то ломкими нервными жестами, словно искал в карманах бумажник. Он попытался подняться на ноги, но тут же сел обратно с тихим хриплым стоном. Когда-то он верил, что к боли можно привыкнуть. Теперь был даже не уверен, можно приучить себя стоически ее выносить.

— За что они тебя так? — голос мужчины звучал несколько неуверенно, он все еще настороженно поглядывал на плакат, за которым скрылся последний нападавший.

— А должны быть какие-то причины? — парень тяжело вздохнул, отчего его плечи рывком поднялись и опустились, нервно подрагивающие бледные от холода пальцы немного успокоились, но он лишь молча сжал их в кулаки.

— Я одного из них, кажется, знаю, — тот, видимо, решил не докапываться и просто перевел тему.

«Точно коп.»

— И он — сынок кое-кого из нашего Полицейского Департамента, — юноша поморщился от злости и через секунду его веснушчатое, потемневшее от уличной пыли лицо передернуло неожиданной, резкой как молния вспышкой гнева. Он сделал тяжелый судорожный вдох и поднявшиеся от напряжения плечи медленно, не без труда, расслабленно опали. — Я тоже их знаю, но лучше бы не знал.

— Чего они от тебя хотели?

— Я до конца не уверен, они ничего мне не говорили. Вот: забрали тетрадь с готовой работой, — он удивленно посмотрел на протянутую ему руку, но, немного помешкав, все же неловко за нее ухватился и через пару секунд уже стоял на ногах — худощавый, низкий и растерзанный — больше даже не пытаясь себя осмотреть или отряхнуть. Все тело болело и ныло, голова раскалывалась, сцепившиеся в замок руки тревожно подрагивали. Юноша то ли грустно, то ли сконфуженно смотрел в землю, а его короткие, но с длинной, лезущей в глаза челкой смоляного цвета жесткие волосы топорщились дурацким пингвиньим хохолком. — Я должен вас поблагодарить…

— Джим.

— А? — не сразу осознавший, что собеседник представился, парень впервые посмотрел тому в глаза. — Джим? — он нервным жестом заломил пальцы, уголок его губ сначала нервически дёрнулся, затем губы расползлись в неуверенной улыбке, сделавшей его похожим скорее на ящерку, нежели на человека. — Освальд. Мне двадцать три, учусь, — юноша осекся, — пока что, на юридическом, возможно когда-нибудь стану адвокатом, — его взгляд снова начал странно бегать, он выглядел словно бы польщенным и говорил, как человек, готовый начать выкладывать историю всей своей жизни первому, кто его об этом попросит, но вовремя остановился, закусив губы изнутри. — Мне, кажется, даже ничего не сломали, — он склонился, тихо охнув от боли, и поднял с пола грязную, усыпанную гравием сумку. — Мне недавно сняли гипс, — Освальд прижал ее к груди и медленно попятился назад.

— Так за что они тебя, Освальд? — все же попытался настоять на своем Джим, делая шаг вперед.

Парень неопределенно пожал плечами, с подозрением отметив это его перемещение:

— Это Готэм, — тот снова ухмыльнулся, что придало его хриплому голосу забавные задорные нотки. — Спасибо, Джим. Думаю, мы еще увидимся, — на этих словах он сорвался с места и скрылся за углом, оставляя мужчину в задумчивом одиночестве. Преследовать фрика он не собирался, но что-то ему подсказывало, что их пути еще не раз пересекутся на людных улицах этого отвратительного, оставленного богом города.

========== Шаг второй ==========

Комментарий к Шаг второй

Глава, в которой Освальд раскрывает свой потенциал, а Джим Гордон пожимает плечами

— Ты серьезно? — парень неверяще хохотнул, забавно щуря глаза и приподнимая брови. Собеседник его, уверенный, что он не говорил ничего смешного или глупого, выжидающе уставился на Освальда. — Ох, Джим, я ведь верно тебя понял?

— Рискни проверить, — мужчина задержал взгляд на чужих веснушках и невольно усмехнулся, осторожно пододвигая к себе полную чашку кофе.

— То есть ты с такими принципами планируешь становиться полицейским тут? — парень сложил ладонь к ладони и с видом потирающей лапки мушки повернулся на высоком барном стуле в его сторону. Сам он заказал себе стакан яблочного сока, вызвав смешок бармена и притянув к себе насколько косых взглядов посетителей, впрочем, быстро потерявших к нему какой-либо интерес.

— Ну да, — почему-то Джеймс улыбался. Он понимал, что сейчас над ним откровенно посмеиваются, но неловкости не ощущал. У него не было проблем с общением, но его сдержанный характер часто создавал между ним и собеседниками ощутимые барьеры, которых сейчас он почему-то не чувствовал. Новый знакомый выглядел искренним и, несмотря на нервную, немного неуклюжую жестикуляцию, не вносил в их коммуникацию никакого дискомфорта. Он легко заполнял своей торопливой речью заминки и паузы, мешая им становиться напряженными или неловкими.

Во второй раз они столкнулись случайно у Робинсон-Сквера в субботнее утро: Джим возвращался из архива, Освальд маялся у торгового центра на скамейке, задумчиво крутя в руках свежую газету, то поднимая, то отставляя на подлокотник рядом с собой бумажный стаканчик с остывшим чаем.

В сквере после дождя было пусто и пахло сыростью. В Готэме весь год ощущался как одна сплошная бесконечная осень, но, конкретно сейчас, сюда своевременно заглянула весна. Она полопала почки, озеленила траву и приподняла температуру, сделав существование готэмцев, если и не комфортным, то хотя бы чуть более сносным. Правда, несмотря на сезон перерождения, все вокруг до сих пор было депрессивно-серым и пыльным и даже голуби смотрели на тебя из-за этого едва ли не с долей осуждения.

На небольшой благоустроенной детской площадке происходило какое-то унылое действо с участием трех чад дошкольного возраста и маленькой толстой собачки. На них предупреждающе поглядывали рассевшиеся по разным скамейкам мамаши, неподалеку от которых, шурша газетой, с постным видом вчитывался в новости Освальд.

Первым, как ни странно, его заметил Джеймс и, даже не задумываясь, подошел, заслонив и без того тусклый солнечный свет своей тенью. Запаниковавший на долю секунды от неожиданности парень мгновение спустя буквально просиял, выражая подкупающую искреннюю радость неожиданной встрече.

— Джим, ты читал новости? У нас новый мэр, — вместо приветствия протянул он, помахав мужчине большим печатным листом с фотографией темноволосой властного вида женщины. — Надеюсь хотя бы она приведет Нэрроуз в порядок после землетрясения.

Мужчина думал, что пожалеет, ввязавшись в этот разговор, но располагающее начало лишь заставило его вглядеться в крупные тяжелые строки:

«МАРИОН ГРЭНЖ — НАША ГЕРОИНЯ».

Джеймс лишь пожал плечами — в политике он не разбирался и, чем больше о ней узнавал, тем меньше хотел влезать в эту грязь вообще, довольствуясь блаженным неведением. Он даже не знал, какие кандидаты — кроме теперь уже экс-мэра Армана Кроль — состязались в этой предвыборной гонке. Освальд же, судя по всему, увлеченно за этим следил.

— Пройдемся?

Парень удивленно приподнял брови, не уверенный, что верно понял сказанное:

— Хочешь пообщаться? — робко, каким-то даже подсевшим голосом, с сомнением жертвы прояснил он. Обычно за такими вот «пройдемся» не следовало ничего хорошего. Исключать резкую полярную смену отношения он не мог, многие приятные люди быстро его к нему меняли, а об этом человеке он не знал ничего кроме его имени. Ну, и того, что тот спас ему жизнь.

— Тут в паре кварталов есть небольшая забегаловка, — Джеймс озадаченно склонил голову набок, понимая, что подобным параноикам свои намерения стоит прояснить, по-видимому, сразу. — Раз уж я тебе тогда помог, то, думаю, ты можешь составить мне компанию. Это бар, но мне нравится их кофе, — он сунул руки в свой темно-серый плащ глубже. — До часа дня бариста не халтурит.

— Ну, если уж ты настаиваешь, — приоткрытые до этого в недоумении тонкие губы растянулись в обманчиво ехидную ухмылочку.

Через некоторое время они уже сидели в «Араго».

— …Джим, — Освальд продолжал, — я, конечно, понимаю, что, возможно, ты видишь мир несколько… — он замолчал, чуть поморщив нос, под чужим пристальным взглядом усердно подбирая слова. — Черно-белым, — парень с шипящим звуком судорожно втянул воздух сквозь стиснутые зубы, но затем кинул на собеседника неожиданно мягкий понимающий взгляд.

До мужчины быстро дошло, что многие «странности» нового знакомого обусловлены критическим недостатком сна. Чем больше времени они говорили, тем сильнее студент походил на уставшего от жизни невротика.

— Но ведь, согласись, что на деле все намного сложнее, — парень нервно потеребил край рукава своей рубашки. Темная жесткая челка упрямо падала на глаза, и ему постоянно приходилось заправлять ее за ухо или зачесывать назад, свободной рукой придерживая подсползшую к полу верхнюю одежду.

Черное драповое пальто, аккуратно сложенное, лежало у него на коленях. Джим отметил, что он был в том же пиджаке, что и пару недель назад, но уже аккуратно заштопанном в плече. Одежда выглядела, если не старой, то сильно поношенной, однако настолько опрятной, насколько это вообще было возможно при критически низком уровне дохода.

Джеймс задумчиво молчал, отвлеченно, но не без интереса, следя за постоянными мелкими копошениями с соседнего стула. Сидеть спокойно Освальд явно не умел: сжимал и разжимал пальцы, крутил в руках стакан, постукивал короткими ногтями по столешнице, ерзал, пытаясь усесться поудобнее, потягивался, откидывался на низкую спинку, упирался локтями в барную стойку, вздыхал, качал головой и постоянно, постоянно говорил.

— Ты же понимаешь, — сокрушался Освальд, — что ты, безусловно, прав, но с такими принципами в нашей полиции тебя просто сожрут, — он выглядел обеспокоенным, хотя вопрос о работе в GCPD пока еще стоял чисто гипотетически. — И дело не в том, что твои принципы будут кого-то раздражать, а они будут, Джим. Я тебя уверяю! — парень выразительно посмотрел собеседнику в глаза, на что тот задумчиво кивнул, но лишь пожал плечами. — Но, повторюсь, дело не в этом, — студент сделал пару глотков сока и снова заправил непослушную прядь за ухо. — Полиция Готэма находится, если не в прямом, — он поставил пальцем невидимую точку на столешнице, тут же рисуя ногтем незримую дугу до другой воображаемой точки, — то в косвенном подчинении у мафии. По сути, чтобы иметь возможность действовать автономно, тебе нужно заручиться поддержкой кого-то из криминальных авторитетов, — Освальд объяснял увлеченно, почти взволнованно, а на этом месте у него даже перехватило дыхание. — А для тебя это уже будет означать необходимость заключать сделку с совестью. То есть, тут либо карьера, либо принципы. И вопрос бы не стоял ребром, если бы ты не вел себя как упертый максималист, — парень улыбнулся и снова стал похож на ящерку.

Джеймс отвел взгляд, упрямо поджав губы, но спорить не стал, понимая, что крыть ему в данном случае было нечем, поэтому лишь сделал неопределенный жест рукой, как бы приглашая собеседника продолжать. Он ощущал какое-то тупое раздражение на самого себя, но его внутренние противоречия не были поводом полностью сворачивать разговор. Правда, он сам не до конца понял, каким образом они ко всему этому пришли. В любом случае, ему импонировал позитивный энтузиазм нового знакомого. Освальд вел себя как замученный нелегкой жизнью, но вполне себе хороший парень. И этот хороший парень неплохо так смыслил в городской политической иерархии.

— Просто осознай факт того, что даже на фоне всех прошедших по Готэму волнений, большая часть моих будущих коллег готова перегрызть друг другу глотки за возможность выступить в качестве адвокатов на судебных процессах по делам готэмской мафии, — Освальд многозначительно закусил губы изнутри и хлопнул ладонью по стойке, делая выразительную паузу. — Да за третьестепенного представителя одной из группировок они порвут друг друга в клочья, — он понизил голос. — Дон Кармайн и его люди сами отбирают себе перспективных специалистов, лучших из лучших, — он сглотнул, его острый кадык как-то нервно дернулся — И все это происходит еще на начальных этапах.

— То есть, они…

— То есть, они, — утвердительно повторил студент. Джим уловил в его словах что-то на грани возмущения и восхищения, но не был уверен, что ему не показалось. — Ты думаешь, на меня просто так окрысились? Стоит кому-то начать добиваться хоть каких-то успехов, его тут же пытаются утопить, — он доверительно склонился чуть вперед. — А мы юристы, Джим, еще даже не настоящие, всего лишь студенты, понимаешь? От нас зависит будущее людей. А у нас даже окружные прокуроры один за одним попадают под каток Фальконе уже не первое десятилетие.

— Прокуроры? — мужчина несколько напрягся, сталкиваясь взглядом с чужими глазами. Щеки Освальда запылали, судя по всему, тот подумал, что сказал что-то не то.

— Но, кажется, я догадываюсь, кто мог бы быть действительно неплохим прокурором, — моментально перевел тему парень. — Не знаю, какие у Харви Дента подковерные игры, но, я уверен, что он честен настолько, насколько это вообще возможно на такой работе.

— А ты, Освальд? — Джим едва заметно двинул плечами, пытаясь расслабиться. Слова о коррумпированности прокуроров неприятно кольнули воспоминанием о покойном отце. Хотелось начать спорить, но он сдержался. Окружной прокурор Питер Гордон не стал бы якшаться с мафией. Джеймс это знал. Он был уверен.

— Я? — парень скромно улыбнулся и склонил голову набок, его веснушчатое лицо залилось краской. — Я стараюсь.

— То, что ты мне рассказал… — Гордон тяжело вздохнул, потирая глаза. — Мне даже представить такое сложно.

— Джи-им, — парень протянул это своим сипловатым мягким голосом. Он робким, но спокойным жестом положил ладонь на чужое плечо. — Это еще даже не сотая часть. Спорим, новая мэр так же имеет какое-то отношение к дону Кармайну? Очень скоро мы об этом узнаем.

Мужчина смерил Освальда взглядом. Их разговор был максимально отвлеченным от них самих. Как говорить о погоде, только о политике. Политике, которую, напомнил Джим сам себе, он не любит. Правда, чужие рассуждения звучали увлекательно, так что он, сам того не заметив, втянулся. Парень вообще ему чем-то крайне импонировал. Он выглядел вдохновленно. Живой интерес всегда располагает к себе, тем более, когда подкрепляется практическими знаниями.

— А вот, например, Обри Джеймс, скорее всего, представляет интересы клана Морони.

«Обри Джеймс».

Гордон это имя только слышал.

— Почему ты так думаешь? — поинтересовался он, замечая, что подвисший Освальд убрал свою руку с его плеча только сейчас.

— Я… — парень шмыгнул носом, делая какое-то до странного женственное движение плечами и с несколько сконфуженным видом приподнимая брови. — Предполагаю, — как будто это могло что-то объяснить, ответил он. — Мне кажется, в следующий раз Фальконе может им уступить. Пока его группировки не держат весь город, ему нужно считаться с конкурентами. Следующим мэром будет, скорее всего, Обри, — он тряхнул головой, откидывая упрямую прядку с глаз. — Увидишь.

— Было бы здорово, если бы всю эту шушеру можно было просто вытрясти вон из города, — Джим тяжело вздохнул.

Освальд был на пять или шесть лет младше него, но почему-то рядом с ним наивным ощущал себя именно он.

— Джим, когда в Готэме к тебе попадает в руки легитимная власть, тебе не остается ничего кроме как считаться, — парень многозначительно округлил глаза. — Тут убивали и за меньшее, — он покачал головой, жалобно приподняв брови.

— Если ничего не предпринимать, то с каждым годом ситуация будет усугубляться. А если трусливо жать хвосты…

— Иногда жизнь просто не оставляет выбора, — нерешительно возразил Освальд и вздрогнул, когда на него резко подняли взгляд. Чтобы хоть на что-то отвлечься, он начал нервно доставать свой бумажник.

— Выбор есть всегда, я так считаю, — отчеканил Гордон.

Его собеседник молча ковырялся, доставая мятую купюру, но ничего не отвечая. Его такая категоричность явно несколько задела и напугала.

— Погоди, Освальд, — но парень не реагировал, — я заплачу, я пригласил, — мужчина остановил чужую руку, перехватив запястье, на что получил в ответ воспаленный напряженный взгляд.

— У тебя просто, никогда не было таких выборов, Джеймс, — в этот момент парня было не узнать, он резко ощерился, во всем его облике начала сквозить такая тщетно скрываемая обессиленная злость, что было видно: еще немного и на его глаза навернутся слезы.

Их взгляды столкнулись. Освальд с исступленной гордостью приподнял подбородок, его напряженно поджатые губы подрагивали. Джим смотрел исподлобья, внимательно изучая его реакцию.

— Прости, — все же выдохнул он.

Парень осторожно высвободил свое запястье из сильной хватки, его плечи опали. Он виновато уставился в пол. Повисла неловкая пауза.

— Это твоя фамилия? — Джеймс осторожно указал пальцем на выпавшую из бумажника бледно-желтую карточку.

Освальд сглотнул, медленно кивая, все еще не решаясь поднять взгляд.

— Редкая. «Кобблпот»…

— Мама, — парень разомкнул губы, — любит произносить ее как «Капельпут», но мне никогда это не нравилось, — он робко посмотрел в чужие глаза, снова напоминая Джиму мальчишку.

Мужчина чуть склонился к Освальду, чуть улыбаясь уголком губ.

— А я — Гордон.

Во взгляде Кобблпота на долю секунды застыла активная мыслительная деятельность, затем брови приподнялись в каком-то искаженном, но неуверенном узнавании.

— Гордон, — практически машинально повторил он.

========== Шаг третий ==========

Комментарий к Шаг третий

Глава, в которой Освальд рассказывает про историю своей семьи, а Джим отвечает на вопрос.

— В последнее время меня практически не трогают, — продолжил оборвавшийся разговор вернувшийся с двумя бумажными стаканчиками Освальд. На улице потеплело, поэтому прогулки стали все чаще проходить на улице, однако поднимающийся от стаканов теплый воздух все еще превращался в заметный полупрозрачный пар. — Я принес нам пить.

Парень протянул кофе другу, а сам с немного смущенным видом уткнулся в свой чай. Джим лишь едва заметно улыбнулся, прислонившись поясницей к невысокому покрытому тонкой мраморной плиткой ограждению. Широкий тротуар отделял их от загруженной дороги, мимо быстро сновали туда-сюда торопливые пешеходы, периодически проходил раздающий газеты подросток лет тринадцати. Место, серое и пыльное, не вызывало бы симпатии, даже несмотря на мутно зеленеющий парк рядом с оживленной авеню, если бы не захватывающий вид на башню с часами и возвышающееся над гудящим Готэмом здание Уэйн-Энтерпрайз.

Обе высотки были своеобразными визитными карточками города уже долгие годы, но, несмотря на то, что они являлись олицетворением надежды — лучшей части города, — эффектнее всего башни смотрелись в мрачном антураже низко висящих тяжелых туч.

— Ты тогда хорошо им наподдал, — Кобблпот столкнул нависавшие над его бровями черные очки с небольшими круглыми стеклами вниз, и они опустились на его переносицу, скрывая за собой его светло-серые глаза. Он снова стал похож на большую слепую мышь. Почему-то Джеймс почувствовал облегчение. Мужчина вообще часто ощущал себя несколько неловко под чужим внимательным и обязательно участливым — как же без этого — взглядом. Черт бы побрал эту освальдову вежливость. Когда Гордон говорил, тот буквально пожирал его прямым внимательным взглядом. Это, конечно, приятно, когда собеседник так поглощен твоими речами, но смотреть при этом в душу вовсе не обязательно.

Но Джим продолжал снова и снова назначать встречи и принимать приглашения Освальда. Отчасти это было обусловлено тем, что их «рабочие» маршруты пересекались, так что полчаса-час в день они обычно проводили за разговорами или просто небольшими прогулками неподалеку от городского архива. Затем Кобблпот либо шел на одну из своих работ, либо уходил в библиотеку заниматься, а Джеймс сначала возвращался после перерыва заканчивать смену, а затем просто брел домой, раздумывая на тему своего будущего. В последнее время во всей этой трудовой рефлексии Освальд стал ему просто необходим, и Джим ощущал от того немного детскую зависимость, когда ловил себя на мысли о том, что в каких-то вопросах затруднялся сделать вывод, не перекинувшись парой слов с Кобблпотом. Не то чтобы тот знал вообще все о Готэме, однако часто помогал ему увидеть ситуацию немного шире.

— Почему ты сам им не отвечаешь? — как-то машинально ответил Гордон спустя несколько долгих секунд звенящей пустоты в голове. Освальд не выглядел как человек, который приятно пахнет, но большую часть времени от него веяло стерильностью напополам с легким запахом какого-то не раздражающего едва ощутимого парфюма. Когда с его лица наконец сошли пожелтевшие синяки, тот наконец перестал их маскировать неестественного цвета тональным кремом. И спустя какое-то время Джеймс начал об этом жалеть, так как периодически невольно засматривался на чужие немного аристократичные сглаженные черты. Кобблпот был каким-то немного неказистым, но даже в этом была своя эстетика. Почему-то всё — вплоть до цвета его кожи, до его дурацких ребячьих веснушек — вызывало в Джиме такое напряженное волнение, что периодически, приходя домой, он даже выпивал легкие седативные. Иногда в виде виски.

— Я? — Освальд смущенно замялся, грея руки о стаканчик и опустив голову. — Посмотри на меня, Джим, — он закусил губы изнутри. — Что я могу им сделать. Я бы, может, и хотел, но… — его брови забавно приподнялись над очками.

— Если ты продолжишь терпеть, то они так и будут вытирать об тебя ноги, — фраза довольно привычная, но никогда не работавшая ни на ком из тех, кому Джим ее адресовал. Все равно, что сказать грустному человеку «не грусти». — Это явно не тот случай, в котором нужно подставлять левую щеку, если ударили по правой. Да и, мне кажется, ты бы справился, — он и сам не верил в то, что говорил. Стандартные советы, словно существующие чтобы заполнять время разговора бесполезными словами и искусственным сочувствием.

Кобблпот снова повернул к нему лицо, задумчиво водя плотно сжатыми губами из стороны в сторону. Эта подвижность забавляла. В конце концов парень опустил очки на кончик острого носа, снова открывая глаза.

Джим сглотнул и мысленно напомнил себе найти девушку. На нем явно не лучшим образом сказывалось длительное ее отсутствие.

— Думаешь? — Освальд не улыбался. Словно бы задумался о его словах.

Джеймс мысленно взмолился о том, чтобы тот продолжил сбегать, а не пытался выходить в открытую борьбу со своими обидчиками, потому что иначе его явно в итоге найдут в какой-нибудь сточной канаве неподалеку от Котла. Только идти на попятную вот так вот сразу было как-то совсем неловко.

Поэтому он лишь молча пожал плечами, надеясь, что не слишком делано философски рассматривает башню с часами. При этом Гордон практически физически ощутил, как скользнул по нему чужой взгляд перед тем как снова скрыться за темными стеклами.

— Наверное, странный вопрос, — Джим покосился на закуривающего какие-то дешевые сигареты Кобблпота. — Но у тебя интересное сочетание фамилии и имени. Почему такое?

— У меня еще второе имя Честерфилд, — парень хохотнул и Джеймс сам невольно улыбнулся тому, как забавно это прозвучало. — Это имя моего деда. Ну, как и фамилия, — Освальд задумчиво гонял небольшой камушек начищенным мысом ботинка. — Мама любит Германию, хотя бабушка со своей семьей были вынуждены оттуда бежать.

— Бежать? — уточнил мужчина.

— Немецкие евреи, — как само собой разумеющееся, пояснил Кобблпот и мило улыбнулся. — Бежать им помог дед, обживались они в Англии, потом через какое-то время мама, оставшись одна, уехала в США.

— Готэм? Странный выбор… — Гордон машинально покачивал головой, прокручивая услышанное в голове.

— Этот город обладает какой-то невероятной притягательной силой. Плюс тут относительно просто обживаться, — парень улыбнулся. — Но, скорее всего, она просто ввязалась в какую-то авантюру и попала сюда случайно. Гражданских сюда заносит обычно либо в роддом, либо обстоятельствами от них независящими.

— Значит, ты у нас еврей? — подводя итоги, немного насмешливо уточнил Джим, видя, как плечи Кобблпота уже подрагивают от смеха.

— А что, не похож? — Кобблпот забавно тряхнул головой, откидывая с глаз челку.

— Как с картинки, — было сложно сдержать улыбку.

На какое-то время повисла тишина, в которую Освальд докуривал сигарету и допивал свой чай. Джим, давно прикончивший свой кофе, закинул оба стаканчика в мусорку и отряхнул зачем-то ладони.

— Джим, я еще с первой встречи хотел уточнить, — парень провел языком по покусанной покрасневшей нижней губе. — У тебя очень знакомая фамилия…

«Ага, “знакомая” . Да ты всех прокуроров в последних нескольких коленах знаешь наизусть. Знакомая. Конечно».

— Уточняй уже, — Джеймс опустил взгляд на серую плитку под ботинками.

— Прости, если я ошибаюсь, потому что это было бы, наверное, слишком большим совпадением, — затараторил Кобблпот, — но Питер Гордон ведь твой отец, я прав?

Мужчина выдохнул, затем кивнул. Ну, конечно же, Освальд знал о том, что произошло с бывшим прокурором и его сыном. Парень был подкован в теме политической истории больше многих других. К этому, почему-то было сложно привыкнуть.

Кобблпот молча замер, теперь он сам задумчиво смотрел куда-то вдаль, сцепив руки в замок перед собой. Гордон невольно залюбовался тонким профилем: плотно сжатые губы, длинный нос с хищно, но одновременно мягко очерченными узкими ноздрями. Парень был необычным. Особенным. Было в нем что-то такое тревожащее, что не давало Джиму покоя. Люди с таким живым цепким умом должны иметь какие-то ориентиры, чтобы не попасть в водоворот местного дерьма. А ориентиров у Освальда не было, но — судя по тому, насколько вдохновляли его, несмотря на ярко выраженную идеалистичность, слова Джеймса — он сам мог стать для него тем самым маяком.

— Город меняется, — неожиданно заговорил парень. Их встреча подходила к концу, — я не уверен, но что-то происходит. Какие-то странные тенденции в мелочах…

— Город как город, Освальд, Готэм никогда не был обычным, — но Гордон осекся, когда на него внимательно посмотрели поверх очков.

— Он становится темнее, — парень прикрыл глаза и чуть поморщил нос. — Но я разберусь, я пойму, что происходит.

— Если оно происходит, — Джеймс возразил, но что-то внутри него неприятно вязко откликнулось на чужие слова.

— Джим, — Кобблпот подступил чуть ближе, понизив голос. — Мы ведь друзья?

Мужчина рассеянно кивнул, ощутив, как от такой близости ему резко стало жарковато. Нужно было придумать какой-то ответ, так как Освальд явно ждал чего-то еще.

— Говорят, что идти с другом по темноте лучше, чем одному — при свете дня, — зачем-то процитировал он Хелен Келлер, не сразу осознавая, насколько глубокомысленно это получилось.

Парень удивленно заморгал, затем коротким порывистым движением обнял Джеймса, крепко обхватив его руками, но быстро отстраняясь.

— Спасибо.

========== Шаг четвертый ==========

Комментарий к Шаг четвертый

Глава, в которой Джим думает, а Освальд действует

Угрюмое свинцовое утро. В холодной, грязновато-пастельной кухне было пусто и безжизненно. Из спальни был виден лишь стол и открытая банка растворимого кофе, подтверждавшая обитаемость квартиры.

«Временную обитаемость», — напомнил себе Джим.

Открытая наполовину, заполненная скромным набором вещей сумка уныло стояла у кровати, служа напоминанием о скором отъезде. На покрывале лежала коробочка с зубной щеткой и тюбик дешевой пасты, все еще мокрые от воды. Нужно было быстро закинуть их в сумку, выпить остывающий, но еще испускающий пар, кофе и бодро двинуть в сторону вокзала. Но сил категорически не было.

Вставший жалких пару часов назад Гордон ощущал себя самым уставшим человеком на свете. Ноги словно налились свинцом, тяжелые веки замерли — не хотелось даже моргать.

Ночью распахнувшееся от сильного порыва ветра окно сбило с подоконника цветок. Сейчас это казалось одним из самых оправданных случаев суицида, совершенного к месту и ко времени. Разбитый горшок, окруженный рассыпанной землей, продолжал грузно давить на пол. Джим не мог ни отвести от него тяжелого взгляда, ни убрать его в мусорку. На душе было муторно и тошно.

События последних нескольких дней, определенно, не сильно вписывались в его амплуа «хорошего парня».

Эти пару месяцев они с Освальдом виделись едва ли не каждый день. Гордон впервые узнавал человека с такими библейскими скоростями. Сначала он думал, что таким образом просто бежит от одиночества, но быстро осознал, что Кобблпот все это время вызывал у него настоящий, искренний интерес. Парень был способен затянуть нового друга даже в темы, которые были тому категорически не интересны. Джеймсу было сложно это не оценить. Его ум будто вновь и вновь совращали чем-то новым, отравляли какими-то чужеродными идеями. Общаясь с Освальдом, он ощущал себя так, как чувствует себя читатель, увлеченно сопереживающий герою книги.

У Джима было много друзей, но с этим парнем дружба казалась особенной. В какой-то момент их встречи слишком уж начали напоминать ему свидания, которые обычно у него проходили с девушками. Гордона это напрягло, поэтому он начал трусливо их избегать. Получалось не всегда, к тому же одновременно делать этого и не хотелось, но обсудить свои беспокойства с самим Кобблпотом решимости не хватило. К тому же с работой не ладилось. Обсудив с Освальдом многие тонкости госслужбы в Готэме, он уже не был уверен, готов ли вот так сразу идти в полицию после академии.

Кобблпота такие избегания и отстранённость явно начинали напрягать. Джим не понимал, являлось ли это странное впечатление от их общения плодом его воображения, но уточнить в редкие встречи боялся, поэтому каждый раз с тяжелым грузом недосказанности на душе уходил, не видя, но зная, каким тоскливым взглядом провожал его студент.

Обстановка между ними накалялась, пока не случилось то, о чем Гордон предпочел бы не вспоминать.

В один из мерзких дождливых дней Освальд заявился на встречу, едва держась на ногах, с какими-то совершенно жуткими темными кругами под глазами от недосыпа и парой новых заметных ссадин. Впервые за все это время парень не мог говорить — его мелко трясло от слез, при попытках что-то сказать он лишь судорожно вдыхал и на этом все заканчивалось. Выглядел он как человек, который вот-вот потеряет сознание, поэтому Джим, недолго думая, решил все же отвести парня к себе домой, чтобы тот проспался и немного отдохнул. Ему казалось, что, если Кобблпот уйдет сейчас, то больше они не увидятся никогда.

«А не этого ли ты хотел, Джим?»

Мужчина с тяжелым вздохом опустил лицо в ладони. Надо было уезжать. Уезжать, а не сидеть вспоминать произошедшее и чувствовать вину, испытывать из-за этой вины ненависть к себе, а затем и к Освальду.

На квартире парень постепенно стал приходить в себя. Какое-то время, пока Джим скармливал ему успокоительное, он сквозь слезы беспокойно бормотал что-то невнятное про Фальконе, университет и какую-то Марию, но быстро отключился, едва его голова коснулась подушки.

Джеймс в ту ночь уснуть не мог. Он сидел с бутылкой скотча на кровати рядом со спящим Освальдом, смотрел на минимальной громкости очередной выпуск новостей, где говорилось о каком-то празднике, устроенном Уэйнами в честь их пятилетнего сына, и то и дело поправлял на Кобблпоте одеяло. Джима вело, в голове словно была вязкая, тягучая дымка, сквозь которую мысли пробивались с большим трудом.

Спал Освальд в позе эмбриона, обхватив себя за плечи. Его лицо было расслабленным, но пугающие тени под глазами пока никуда не исчезали. Куда же смотрит его мать, если позволяет сыну так сильно убиваться. Тот не раз говорил, что она уже долгое время не работала, поэтому ту часть времени, которую парень тратил не на учебу, он посвящал попыткам хоть немного упрочить их семейный бюджет, но что-то у него не клеилось. А на сон так вообще, судя по всему, времени не оставалось.

В эту ночь в полутрезвом состоянии Джеймсу думалось о том, о чем было до сих пор неловко и стыдно вспоминать, а затем Освальд проснулся от кошмара и все полетело к чертям. Теперь окончательно.

***

Часа в три ночи Освальд буквально подорвался со сдавленным вскриком и вжался в спинку кровати, крупно трясясь и хрипло тяжело дыша. Джим отставил на тумбочку пустой стакан и, оторвавшись от телевизора, повернулся к парню, взгляд которого в панике метался из стороны в сторону. Вероятно, если он и проснулся, то не до конца.

— Освальд, ложись, — Джеймс пододвинулся ближе, попытавшись осторожно спустить того на подушки, но парень намертво вцепился в его запястья, часто тихо дыша, как обычно дышат в состоянии паники.

— Джим? — прозвучало как-то неверяще из полутьмы. Голос Кобблпота дрожал и казался таким же неосязаемым, как и он сам. В таком слабом освещении он звучал практически интимно. Кто бы мог подумать, что чужой страх может звучать так…

— Да, парень, — тихо ответил Гордон, заставив себя улыбнуться. Совершив такое насилие над своим лицом, он тяжело сглотнул. Его руку не отпускали, нотеперь ему не передавалась волнами дрожь чужого тела.

«Успокоился», — догадался мужчина.

— Джим, — снова прошептал Освальд. — Ты… ты мне помог, — у него была очень выразительная, чувственная мимика. Каждая эмоция была буквально написана на лице. Сейчас на нем читалось искреннее удивление и восхищение. Он даже восхищался так, что в его глазах начинали поблескивать слезы. Это просто поражало.

Кобблпот чуть-чуть подался вперед, садясь ровнее, и поджал тонкие губы, то ли собираясь с мыслями, то ли дожидаясь какого-то ответа. Сидеть на одной кровати тут же стало очень неловко, но Джеймс удержался на месте, ощущая, как участившиеся удары сердца отдаются где-то в горле. Чужой пронзительный обожающий взгляд отдавался внутри таким бешеным волнением, что мужчина не мог разобраться и определить, действительно ли он испытывает ту самую неприязнь, отрефлексировать которую безуспешно пытался последние полторы недели. То, что сначала было принято за злость, на поверку оказалось чем-то иным. И это пугало до чертиков.

— Это было нормально, — к собственному стыду Джима, голос предательски подсел. Он кашлянул. — Так было правильно, — пояснение ненужное, все же Кобблпот и так прекрасно понимал, что именно является для него «нормальным».

Джеймс попытался ненавязчиво высвободить руки, чтобы позорно капитулировать, но парень, видимо, так переволновался, что даже забыл, что его держит.

Вообще Освальд был самым не мужественным мужчиной из всех, кого Гордон когда-либо видел. В его возрасте парни обычно переживали тот самый пик взросления, который прошел сам Джеймс, который проходили все. Обычно с лет двадцати начинают грубеть черты лица, крепнет фигура, юноша резко начинает выглядеть старше. Кобблпот, видимо, решил стать исключением. Он был миниатюрным — даже ниже самого Джима, который всегда считал низким именно себя, так как — еще со школы — практически всего его девушки были, как на подбор, либо выше него, либо одного с ним роста. Видимо, из-за роста Освальд заимел забавную манеру держаться: он будто всем своим существом тянулся вверх и пытался говорить на равных. Ему нравилось общаться сидя — так разница в росте ощущалась не так сильно.

— Я признателен, — парень быстрым и каким-то вороватым движением облизнул губы. Это движение позже Джим будет прокручивать в своих воспоминаниях не год и не два. — Ты просто удивительный. Правда.

Гордон только сейчас осознал, что все это время не дышал. Он выдохнул, понадеявшись, что это прозвучало не так шумно, как ему показалось.

— Что у тебя произошло? — в горле было так сухо, что приходилось прикладывать титанические усилия, чтобы вытягивать слова наружу. Джеймс отдал бы многое, чтобы сейчас увидеть себя со стороны, но, судя по немного растерянным и тоскливым реакциям Освальда, выглядел он так же сдержанно, как обычно.

— Джим… — наконец Кобблпот отвел взгляд в сторону, его лицо болезненно дрогнуло. — Я больше так не могу. Меня уволили, я не знаю, как оплачивать обучение, я не нравлюсь работодателям, они хотят видеть перспективных парней, «американскую мечту», а не жалкую пародию на человека, «уродца» вроде меня, — носогубные складки нервно подергивались, то и дело норовя скривиться в гримасу обиды, но он держался, хотя поджатые губы дрожали так, что было видно – еще немного и тот заплачет.

— Эй-эй, — в этот раз Джим сильнее дернул руками, и парень, опомнившись, отцепил повлажневшие пальцы от его запястий. — Освальд, почему твоя мать не может тебе помочь? — мужчина нерешительно придержал друга за плечо. Тот вздрогнул и словно бы сжался.

— Врач диагностировал у нее легкую деменцию, она не может работать. Ей еще рано… — Кобблпот прикрыл глаза и низко опустил голову, будто во всем была его вина. — Она всегда была немного «с причудой», я даже не думал, что все так серьезно.

Гордон молчал. После нескольких порций скотча мозг соображал тяжеловато и как-то тягуче, словно в замедленной съемке. В нем сейчас бушевало столько эмоций, что для сочувствия не оставалось никакого места. К своему стыду, он мог лишь холодно смотреть на то, как другой человек разваливается на части.

— Но ты мне помог, — парень закусил нижнюю губу, немного смущенно поднимая на него взгляд. — У меня теперь есть шанс… — на его лице появилась та самая улыбка. Он сделал вдох, будто в ожидании приподнимая плечи, затем нерешительным, но быстрым движением приблизился, прижимаясь своими губами к чужим, обхватывая лицо Джеймса холодными, чуть влажными пальцами.

========== Падение ==========

Комментарий к Падение

Глава, в которой все летит к чертовой матери, а Джим делает неверные выводы

Не хватило еще какого-нибудь слащавого «о, мой герой».

Гордон замер. Внутри него дошли до точки кипения желания настолько непротиворечивые, что он испугался самого себя. И полного отсутствия отторжения. Он ощущал напряжение, но вовсе не такое, какое мог до этого предположить.

Все это прокрутилось в его голове за какую-то долю секунды. Затаив дыхание, он, не справившись с собой, опустил ладонь на покоящееся под одеялом чужое колено и сдержанно ответил на поцелуй, что вызвало у Кобблпота, уже готовившегося получить по шее, сдавленный низкий стон, от которого Джима едва не затрясло. Алкоголь явно понизил критичность его мышления, поэтому происходящее уже не казалось плохой идеей настолько, насколько он представлял это в своих отвлеченных размышлениях.

Освальд подрагивающим, но бесконечно нежным благодарным движением вплел пальцы в его короткие волосы. Джим готов был поспорить, что целоваться парень не умел, пусть и выходило довольно сносно. О том, что тот вряд ли когда-то целовался, кричало буквально все: от его странных ужимок, до внешнего вида в общем целом. Но почему-то о том, что Освальда могут привлекать не…девушки, Гордон все это время старался не думать. Видимо боялся в итоге прийти к выводу, что все это время пытался перекинуть на того ответственность за свои собственные порывы.

И вот сейчас он целует его, одновременно желая отстраниться и содрать с себя кожу из-за того, насколько его тело заводится от этих немного нелепых неуверенных движений чужих губ, от абсолютно обескураживающей податливости и какого-то чистого, не запятнанного желания.

Когда Джим отстраняется, он видит, что Освальд еще не открыл глаза. Он делает это лишь спустя пару секунд с тем же неуверенным видом, что и до этого, словно чего-то боясь.

Хах. «Чего-то».

У Кобблпота горят — нет, пылают — скулы. Даже в темноте заметно, как светлеют на фоне этих покраснений пятнышки веснушек. Ладонь Джеймса все еще машинально сжимает его ногу сквозь одеяло чуть выше колена, Освальд мягко опускает свою руку на его запястье, едва ощутимо поглаживая грубоватую кожу пальцами. Еще пару секунд они молча смотрят друг другу в глаза.

Затем что-то выходит из-под контроля: Джим рывком притягивает его к себе — не склоняется к нему, а притягивает — взбешенным властным движением, снова завладевая его губами, жадно проводя ладонями по спине, но быстро неудовлетворенно отстраняясь, ловя в чужом обескураженном взгляде крайнюю степень недоумения.

Вместо ответа он усмехается уголком губ и грубо спускает с плеч Освальда видавший виды плотный пиджак. Раздеть его до того, как он лег, Джеймс тогда попросту не решился. И сейчас в полной мере осознал, насколько правильно поступил.

Столкнув пиджак на пол и окинув смущенного паренька пытливым взглядом, Гордон приникает к его шее губами, слегка нависнув над ним, свободной рукой вытягивая полы его рубашки из штанов. Освальд замирает, шумно сглатывая, боясь сделать и движение в ответ, однако заметно выпирающий бугорок в районе ширинки красноречивее любых слов.

Кобблпот загнанно взволнованно вдыхает, когда Джеймс спихивает одеяло в сторону и подтаскивает его к себе, валя на спину, чтобы оказаться между его ног и продолжать стаскивать с него одежду уже в такой позе.

— Д…Джим, — когда уже расстегнутую рубашку распахивают, Освальд начинает заметно паниковать, ненавязчиво пытаясь прикрыть обнаженный участок тела от чужого внимательного пристального взгляда. Он втягивает носом воздух, собираясь с мыслями, — Ты уверен?.. — выпаливает дрожащим шепотом, только сейчас наконец чуть успокаивая бешеное волнение и осознавая, насколько сильно от Гордона пахнет крепким алкоголем. — Я просто… я не…

Джим опирается локтем в подушку рядом с его головой.

— Замолчи, умоляю, — Освальда тут же затыкают поцелуем, наваливаясь сверху и под задушенный стон расстегивая его штаны свободной рукой. Кобблпот, не в силах сопротивляться, покорно отвечает, рассеянно гладя мужчину по предплечьям мелко трясущимися бледными пальцами.

У парня худощавое тело человека, в детстве страдавшего от полноты, веснушки щедро рассыпаны по плечам и немного — по груди, покрытой едва заметным светлым пушком. Гордон не выдерживает, прижимаясь под выпирающей ключичной косточкой губами, затем языком. Он не спал до этого с мужчинами, но, в теории, предполагает, что нужно делать дальше. Чужие тихие хриплые стоны отдаются приятным напряжением в паху. Кто бы мог подумать…

Что ж, все когда-нибудь бывает впервые.

Джеймс прижимает колени Освальда к его груди и стягивает брюки с нижним бельем сначала с его бедер, затем с ног, наблюдая за тем, как парень вспыхивает, хотя секунду назад казалось, что еще сильнее покраснеть просто физически невозможно.

Штаны отправляются на пол вслед за пиджаком и теперь ничего не мешает Джиму рассматривать парня под собой.

У него нежные, округлые изгибы тела. Джим отвлекает себя мыслью о том, что дело именно в женственности, а не в том, что у него стоит на пацана, не в том, что его жутко заводит его сипловатый глубокий голос, не в том…

Он жадным изучающим движением проводит от чужих плеч до бедренных косточек, только к концу действа осознавая, насколько тяжело и часто дышит сам. Освальд смотрит на него рассредоточенным взглядом, полным замаскированного под смущение желания. Кажется, тот думает о том, что ему неловко и немного страшно. Джим же — о том, почему раньше не додумался затащить его к себе на квартиру.

«Еще не поздно остановиться. Извинись, уйди спать на диван», — проносится в голове здравая мысль, но тут же тонет во вспышке возбуждения, когда парень пытается прикрыться, сведя острые колени.

На то чтобы достать из прикроватной тумбочки презерватив и хранящуюся там на всякий случай смазку уходит несколько секунд. Джеймс шумно втягивает носом воздух, снова мягко касаясь своими губами чужих, затем смазано проводит ими по скуле до края роста волос, согревая бледную порозовевшую кожу горячим дыханием.

— Освальд, — шепчет он парню на ухо, снова оглаживая его грудную клетку. — Ты сам-то уверен? — в голосе сквозит невидимая Кобблпоту улыбка. Тот кивает. Один раз, затем еще один и еще, зажмуриваясь, всхлипывая от ощущения того как чужой вставший член сквозь одежду прижимается к его ягодицам. Он явно не думал, что в этот день случится что-то подобное. А, если бы ему кто и сказал…

— Черт, да, — одними губами произносит парень и робко оглаживает Гордона по плечам, неожиданно крепко сжимая на них пальцы. От Джима приятно пахнет, если не обращать внимания на запах алкоголя. Какая-то странная мешанина из тысячи разных запахов и все они вместе — это он. Освальд мягко кладет руку на его затылок, прижимая его лбом к своему плечу, носом шумно вдыхая запах его волос. Он чувствует: тот улыбается. И от этого ему хочется улыбнуться самому, но улыбка кажется немного неуместной, да и ему уже столько раз говорили о том, насколько она у него некрасива…

Джеймс чуть отстраняется, не отрывая от него пытливого взгляда и нависая над ним. Ноги Освальда резко разводят в стороны, он не сопротивляется, лишь прикрывает глаза, пытаясь прочувствовать это прикосновение полностью. По внутренней стороне бедра по нежной коже ладонь поднимается к паху, от чего парень задерживает дыхание. Мышцы на его животе и на ногах чуть напрягаются. Он слышит, как Джим коротко выдыхает, он знает — тот усмехнулся.

— Освальд, — несмотря на то, что опасности кому-то помешать разговорами в полный голос нет, Гордон шепчет. Он ждет пару секунд, когда парень приоткроет глаза, смотря на него каким-то слишком пронзительным нечитаемым взглядом. — Ты красивый.

Освальд вздрагивает, прикусывая нижнюю губу и шумно рывком выдыхая. Кончик носа едва ощутимо покалывает и Кобблпот часто моргает, надеясь, что сдержится и не заплачет от переизбытка сильных эмоций.

Джеймс выдавливает вязкую жидкость из флакона на свои пальцы и откладывает его в сторону, снова нависая над Освальдом, лаская языком кожу у него под ухом, он осторожным движением проталкивает в него палец и замирает. Слыша чужое участившееся дыхание, Джим надеется, что делает все правильно, так как не уверен, что парень решится сказать, если что-то пойдет не так.

— Будет неприятно — скажи, — мужчина нежно прикусывает мочку его уха, и Освальд ахает, делая едва ощутимое поступательное движение бедрами, вызывая у Джима тихий рык. — Хорошо, — намеренно отчетливо шепчет он тому на ухо, проталкивая в него второй палец, двигая ими туда-сюда медленно, по мере расслабления мышц увеличивая амплитуду движений. Подкупало то, что студент доверчиво расслабился и лишь едва слышно постанывал, поджимая тонкие порозовевшие губы. Он ему, мать твою, доверял.

А Джим не знал, что будет после этой ночи.

Он провел языком по открытой напряженной шее, затем оставляя засос в самом ее основании. Он уже свободно двигает пальцами, но пока лишь на пробу касается изнутри, пару раз отмечая, как от прикосновения к простате парень вздрагивает и зажмуривается, а его брови как-то жалостливо приподнимаются.

Джеймс старается не думать о том, что готов спустить в штаны только от этого зрелища.

Он разводит пальцы, слыша сдавленный стон, и проталкивает третий, тут же загоняя их по костяшки, что заставляет парня задрожать всем телом и попытаться свести колени. Джим никогда не спал с парнями, но с этим…

Освальд запрокидывает голову назад и вцепляется в плечи Гордона коротко стрижеными ногтями, когда тот начинает постепенно ускорять глубокие, пока еще осторожные движения, плавно разводя пальцы и вылизывая его сосок, зная, что через пару часов испытает за все это жуткий стыд. Но ни одна девушка не была с ним так искренне податлива. Ему никогда не доверялись так откровенно — до конца, в самой этой открытости секса больше, чем во всех порнофильмах вместе взятых.

Освальд — это сплошная эмоция, обнаженный нерв.

Четвертый палец — на пробу. Просто чтобы посмотреть, как напрягаются чужие плечи, услышать тихий стон сквозь стиснутые зубы. Расслабленные мышцы плотно обхватывают пальцы, но двигать ими легко.

Парень упирается пятками в кровать и, шумно ахая, подкидывает бедра, смущенно прикрывая нижнюю часть лица ладонью, когда Джим проводит языком немного выше его пупка, снова глубоко вталкиваясь в него по костяшки.

— Боже… — одними губами шепчет Освальд, затем втягивая щеки и тихо бессознательно хныча, когда мужчина убирает руку, вытаскивая из него пальцы. Его грудная клетка часто поднимается и опускается, румянец с лица слегка сошел, а с напряженного члена на живот капает вязкая прозрачная жидкость.

Джим несколько долгих секунд не может отвести от этого зрелища взгляда, но, справившись с внезапно напавшим ступором, подпихивает подушку под чужие бедра и спускает свои домашние штаны вместе с нижним бельем, разрывая упаковку и раскатывая презерватив по своему крепко стоящему члену.

Студент отрывает ладонь от лица и намертво вцепляется пальцами и простынь, теперь уже напрягая плечи и раздувая ноздри. У него такой умилительно испуганный взгляд, что Джеймс не выдерживает и склоняется к нему, аккуратно успокаивающе целуя его в приоткрытый рот, но следом тут же вталкиваясь в него до основания, своими губами ловя удивленный вскрик. Тело под ним прогибается и пытается отстраниться, но он не позволяет, наваливаясь сверху всем весом, крепко, — наверное, до синяков — сжимая чужие бедра, молясь продержаться подольше и не кончить так быстро.

Джим постепенно начинает ускорять движения. Он перехватывает запястья тихо сдавленно стонущего Освальда и вжимает их в кровать рядом с его головой, размашистыми глубокими толчками врываясь в расслабленное нутро. Гордон снова прижимается к его губам уже не в состоянии осознано его целовать, но тот мягко скользит между его губами языком, проталкиваясь к крепко стиснутому ряду зубов, опаляя чужой рот своим частым теплым дыханием, сопровождающимся хриплыми стонами.

Это — слишком.

Мужчина рывком подхватывает его под поясницей, отстраняясь и срываясь на какой-то бешеный темп, видя, как от каждого толчка Освальда буквально трясет, его мышцы напрягаются, а рот распахивается и кривится в беззвучных стонах. Он вскрикивает и едва не плачет, комкая и натягивая простынь, задерживая дыхание, затем резко шумно выдыхая.

Джим обхватывает его член, параллельно делая быстрые движения в темп своим толчкам и кончает одновременно с закатившим глаза крупно дрожащим Освальдом, крепко вжимаясь в него и делая еще несколько движений внутри напоследок…

***

…а затем, испугавшись, едва не выкидывает его к чертовой матери на улицу ночью, практически прямым текстом сказав тому, что он…

Джим помнит этот взгляд. Немного обиженный, растерянный, но не злой. Кобблпот просто принял то, что в итоге произошло. И это было просто ужасно. Просто отвратительно. Он словно и это сделал специально. Чертов ублюдок.

Он сказал ему, что, если бы знал, чем все кончится, все равно бы сделал то же самое. У него в глазах стояли чертовы слезы. Гребаный манипулятор. Наверняка еще и соврал, сделал вид, что все это было для него впервые.

Гордон со злостью закрывает лицо ладонями. Он чувствует, как внутри него резко закипает настоящая ярость. Это все Освальд, в нем все дело, он сам был во всем виноват и не должен был потом оскорбляться на правду. Джим не такой. Никогда таким не был. Освальд просто понял, в каком он состоянии и решил…

Джеймс резко встает и буквально швыряет зубную щетку и пасту в сумку, рывком застегивает молнию и, так и не допив кофе и не убрав упавший цветок, закидывает ее на плечо. Он едва не забывает оставить для хозяйки квартиры на столе деньги, а под ковриком — ключ.

И уходит, оглушительно хлопнув входной дверью. Прочь.

========== Эпилог ==========

7 лет спустя

Готэм встретил промозглым ветром и слякотью. Возможно, этот город не вызывал бы у него так много негативных мыслей, если бы не обстоятельства отъезда. Возможно, если бы он не решил капитулировать так внезапно, то воспоминания не пропитывались бы такой горечью и волнением перед неизбежной встречей со знакомыми пейзажами.

Родной город был ненавистен и противен, но как же ему его не хватало.

Правда, он этого пока не знал и не чувствовал. Только осознание того, что он пропитывается этими улицами и домами не оставляло его в покое даже ночью.

Едва отслужив по контракту, Джим Гордон сначала отправился в Калифорнию устроить себе небольшой отдых. Возвращение в Готэм было лишь вопросом времени. Он уже списался с капитаном полицейского департамента Сарой Эссен по поводу устройства на место детектива и, получив согласие, с чистой совестью позволил себе немного расслабиться.

У него было еще несколько месяцев.

В Калифорнии Джеймс встретил свою давнюю знакомую — Барбару Кин. Они учились в одной школе с небольшой разницей в возрасте и даже умудрились потанцевать друг с другом на выпускном вечере Джима. В общем, начало было положено, и в Готэм они вернулись уже парой.

Барбара — милая, чудесная женщина, с которой у них изначально сложились близкие доверительные отношения. В это утро она встала пораньше, чтобы проводить его на работу. Очередной день расследования «уэйновского» дела, который, судя по всему, принесет Джиму и его напарнику лишь пустую беготню и разочарование.

— Едем к Фиш.

«А ведь Обри Джеймс, действительно, мэр…» — пронеслось почему-то где-то на бессознательном уровне, оставив за собой неприятный осадок.

Морони и Фальконе до сих пор пытаются поделить Готэм. Столько знакомых фамилий. За все эти годы они даже удивительным образом не выветрились из памяти.

Уехав, Джим испытал чувство вины. Он испытал чувство вины за свой отъезд, осознавая, что, скорее всего, Освальд Кобблпот уже тысячу раз мертв, потому что именно он, Джим Гордон, должен был ему помочь, а не трахать, а потом высылать к чертовой матери и позорно сбегать. Все это время он так сильно злился на себя за это, что осознавал: если Кобблпот жив, то — после всех этих пережитых свистоплясок совести — это его, скорее, разочарует, нежели обрадует.

Они вошли в богатое, роскошное помещение. Тут было много дерева и красного цвета. И золота. Чертового золота. На сцене вальяжно коротали время какие-то эскортницы. В ресторане было пусто, за исключением снующего из двери в дверь персонала.

— Скажи Фиш, что я здесь, — Харви явно сомневался, в необходимости присутствия напарника, и поглядывал на него исподлобья, недоброжелательно. Впрочем, Джим уже начал к этому привыкать и воспринимал такое отношение философски. Он бы, может, даже отпустил какой язвительный комментарий, если бы не крик с улицы.

Про Фиш Джеймс слышал семь лет назад. От Освальда. Влияния у нее на тот момент было немного, но она уже тогда была одним из любимых прихвостней Кармайна. Не удивительно, что ей отдали одно из самых респектабельных заведений в этой части Готэма.

— Харви, где ты пропадал, дорогой? — едва увидев Муни, Джим моментально осознает, что, скорее всего, ей это заведение не «отдали», а она вырвала его у кого-то зубами. Возможно, вместе с пальцами. С чужих слов представлял он ее себе не так.

Короткий обмен любезностями, лебезящий перед очередной красивой женщиной Харви. Стандартно.

— Кажется, я слышал крики, — Джим знает, каким взглядом на него посмотрит Харви, как отреагирует на это Фиш, но просто не может промолчать. Раз уж он принял решение быть правильным, то будет до конца.

Подворотня — полная противоположность роскошному нутру ресторана.

Впереди звонкие звуки ударов резко обрываются.

— …я не люблю эту кличку, — первое разборчивое, что доносится до Гордона.

Знакомый голос.

— Ой, как страшно.

— Что у вас тут происходит?

На него моментально устремляются все взгляды, но одна пара глаз смотрит на него так, что…

— Брось биту.