Семейные портреты [Тамара Михайловна Афанасьева] (fb2) читать онлайн

Семейные портреты

Действительно трудное для понимания — не за тридевять земель, а возле нас, так близко, что мы и не замечаем его, частная жизнь наша, наши практические отношения к другим лицам, наши столкновения с ними. Людям все это кажется очень простым и чрезвычайно естественным, а в сущности нет головоломней работы, чем понять все это.

А. И. Герцен

Как быть любимыми?

Книга эта читается неотрывно, с интересом. И это понятно: кому из нас безразличны семейные проблемы, которые взялся осмыслить автор? Но и не в одной тематике книги причина привлекательности повествования. Все дело в том, что Тамара Афанасьева рассказывает неизвестное об очевидном, с любопытством вглядывается в обыденное и каждодневное, обстоятельно и серьезно размышляет о том, что нередко проходит мимо нашего сознания, о чувствах, помыслах, поступках, которые и составляют живую ткань бытия. Короче, перед нами исследование семейных отношений, проведенное с научной основательностью и одновременно с художественно-публицистическим пристрастием. Не случайно автор ведет с читателем разговор с исповедальной откровенностью.

Вот первые страницы: что такое семья?

Автор приводит определение семьи, принятое некоторыми отечественными и зарубежными демографами: «Семья — это малая социальная группа, объединенная жильем, общим бюджетом и родственными связями». Но Т. Афанасьева последовательно разбивает это определение, приводя аргументированные доказательства.

Читатель следит за ходом мыслей автора, за ходом мыслей авторитетов, и в его голове, в его душе вырастает свое собственное убеждение, свой собственный теоретический материал, складывается представление о том, что у семьи есть своя особенная специфика — духовность.

Постепенно, бережно входит автор в сферу чувств родных людей, в сферу, где «кровное содружество», как она определяет семью, иногда оборачивается «вещными отношениями», суррогатами коллективности вместо подлинной духовности, когда бескомпромиссно выполняется нравственный закон.

Это единство духовного и родственного, «кровности», наверное, и составляет одну из специфических особенностей такой «малой группы», какой является семья. Автор показывает, как вырабатывалась жизнью, опытом эта позиция, как менялись наши представления со временем.

Вспомнился такой эпизод из давней школьной практики, когда я чуть ли не с пеной у рта доказывал то, что родственные узы не должны приниматься в расчет, когда речь идет о нравственной истине.

А много времени спустя был еще один случай, где мое нравственное сознание по-иному распорядилось высвеченным противоречием. Дело было так.

Одна ученица выступила против своих родителей: «Вы мне противны! Вы погрязли во лжи, воровстве!» Учителя размышляли над педагогическим значением этого факта. Кто-то высказал мнение: «А не сделать ли этот факт достоянием общественности, комсомольского собрания? Бороться так бороться!» У меня от сердца отлегло, когда я встретился с этой девочкой, которая мне сказала, что она ни за что не бросит родителей, что она жалеет о своей горячности, что постарается «выложиться», но помочь родителям стать лучше… Запомнились мне и слова классной руководительницы: «У ребенка должно быть чувство сопричастности по крови, то есть он должен чувствовать голос родственной близости. Когда этот голос приглушается, это чревато тяжелыми последствиями».

Думаю, что у многих читателей не раз возникнет потребность оглянуться на собственный опыт, заново осмыслить и оценить пережитое, обозначить подлинные цели семейных связей.

Для меня же высокая коллективность и гармония человека с самим собой и с другими — желанный идеал в семейных отношениях. Всем ходом рассуждений Тамары Афанасьевой доказывается, что гармония и достигается в борьбе с дисгармонией, в преодолении разобщенности, которую иногда трудно обнаружить. Она может назревать как бы исподволь: где-то, говоря словами Герцена, исчезает тайнофизиологическое сродство и безотчетная сила страстности, где-то притупляется острота видения, где-то подкрадывается усталость, безразличие, а затем и равнодушие и т. д.

Разобщенность как особое состояние бездуховности основывается на предельно зауженном сознании, остановившемся на одной какой-либо низменной потребности: сохранить порядок в доме-крепости, в доме-гостинице, в доме-службе, в доме-каторге, насытиться, добрать, добавить еще один кусок к собственной сытости.

Когда я читал книгу, невольно в памяти возникали две повести Валентина Распутина: «Последний срок» и «Деньги для Марии». Семейные портреты Распутина и Афанасьевой, на мой взгляд, схожи своей объемностью, подвижностью, диалектической противоречивостью. А еще стремлением «портретистов» понять и объяснить себе и читателю побудительные стремления всех участников домашних драм.

Вспомним у Распутина ужасную, томительную суету взрослых детей, приехавших на несостоявшиеся похороны своей матери, и виноватые, жалостливые ее слова: «Не уезжайте, я уже готова умереть». А дети уехали. Уехали самые дорогие, но уже те, у кого свои дети, свои дела, своя жизнь. Распутин стремится подслушать биение сердец: угасающего материнского и напористых, энергичных взрослых детей, хочет уяснить механизм такой отчужденности, что складывается однажды, а затем может быть воспроизведена в потомстве из поколения в поколение.

И Афанасьева задумывается над теми же проблемами, выясняет объективные причины, разъединяющие близких людей. Она же ищет условия, помогающие преодолеть силы разобщения. При этом она не считает, что можно каким-то чудом-фокусом устранить с пути семьи все трудности и препятствия, вызывающие бури и потрясения. По ее мнению, конфликты, ссоры и споры были и будут. Не может быть бесконфликтного бытия, бесконфликтного становления семьи. В жизни противоречие есть источник любого развития. И важно знать, как разрешать эти противоречия, как выходить из беды, которая вдруг настигнет «специфическую малую группу». В книге очерчивается и «алгоритм успеха», что очень важно для молодых супругов и родителей, у которых дети входят в жениховский возраст.

Известно: одна из главных целей семьи — это развитие личности. Всестороннее и гармоническое становление человека, какую бы он «роль» ни выполнял — ребенка, мужа, сына, жены, дочери, бабушки, дедушки, брата или сестры. Формирование личности в семье — вот еще одна важная тема, которую не менее удачно, чем многие другие проблемы, раскрывает Тамара Афанасьева. И снова возникают и ставятся важнейшие для жизни вопросы: что есть счастье? Каков путь к нему? Как воспитать счастливого человека?

Когда мы говорим о счастье детей, то неизбежно опираемся на традиции, которые живут в нас, взрослых. Эти традиции, естественно, определяют собственные взгляды на счастье каждого из нас.

Каждое время, каждое сословие, даже каждый клан создает свое представление о «несравненной матери», пекущейся о счастье своих детей. И, любя свое чадо, мать тем не менее соотносит свое с ним обращение с этими писаными и неписаными моральными уставами, бытующими в ее окружении. И прежде получалось, что похвал заслуживали настолько разные женщины, что их и рядом-то ставить кощунство. В число «несравненных» попадали одновременно, как показывает Тамара Афанасьева, и безжалостные крепостницы вроде мадам Простаковой, и те, кто вкладывал в своих детей силы и средства, как в «банк», что даст со временем хорошие проценты, и те, кто растил своих детей с мыслью об их грядущем служении благу человечества.

Единство и борьба противоположных начал, биологического и социального, в отношениях членов семьи друг к другу прослеживаются в этой книге последовательно, от портрета к портрету.

И последнее, но, пожалуй, самое важное, что хотелось бы сказать о содержании книги. Главный «герой» книги, если так можно выразиться, это любовь человеческая во всех преображениях, превращениях, которые она претерпевает на долгом жизненном пути от младенческой колыбели до глубокой старости. Тамара Афанасьева рассказывает о том, как выступала перед старшеклассниками и студентами с лекцией «Как быть любимыми?», вся ее книга — ответ на этот вопрос. Она убеждает, что это чувство не только источник, свет и крепость семьи, но и важнейший воспитательный фактор.

В мире чувств ничего не происходит само собой: это не менее трудоемкая и сложная работа сердца, ума, души, чем учение или иная другая работа. Я бы, например, сказал: «Если вы научите ребенка любить, вы научите его всему!» И вдумчивый читатель многому научится при чтении книги «Семейные портреты».

Теперь о жанре, о стиле, о методе этой книги. Я уже говорил: книга легко и с интересом читается. Прежде всего потому, что в ней органично соединены два метода анализа — теоретическое и эмпирическое обобщения.

В теоретическом мышлении Тамары Афанасьевой предстают как бы два борющихся начала. С одной стороны, сам предмет анализа — острые проблемы сегодняшней семьи и воспитания, брака и духовной общности, любви и разобщенности — бескомпромиссно диктует предельно приблизиться к изучаемому «объекту», а с другой стороны, нужно непременно преодолеть диктаторскую власть «силы конкретного», то есть постоянно отвлекаться от случайного и второстепенного, чтобы выявлять и осмысливать общие тенденции развития семейных отношений.

Особенность изложения у Тамары Афанасьевой состоит в том, что в роли эмпирического материала у нее выступает не только сам по себе сегодняшний факт, а целые системы явлений, зафиксированные в массовой и специальной печати. То есть теоретическое знание, высказанное ранее, подвергается всестороннему анализу, сверяется с жизнью, тонко и ненавязчиво отвергается, ежели оно не выдерживает критики. При этом читатель привлекается как «мыслитель, как соавтор, как соучастник серьезного, совестливого, честного и принципиального разговора по самым сложным проблемам семьи и брака.

А что может быть интересней соучастия в подобном исследовании?

Ю. АЗАРОВ, доктор педагогических наук

ФОРМУЛА БЛАГОПОЛУЧНОЙ СЕМЬИ

Кровное содружество

В старых деревенских и городских домах на стенах нередко висели фотографии всех членов семьи, и близких родственников, и дальних. Но в центре этого «иконостаса» на видном месте увеличенные портреты глав семейства: отца-матери, мужа и жены, чаще всего в самом начале их совместного пути. И, как правило, у невест или уже молодых жен выражение лица бывало растерянно-грустное, а у мужей уверенно-самодовольное.

Нынче развешивать по стенам портреты не принято. Да и вешать их негде, поскольку самих стен нет, есть «стенки», занимающие почти все жизненное пространство, на котором некогда писалась история семьи. Но не перевелись еще альбомы. И в них вы непременно найдете снимки торжественного момента, когда невеста в белой фате ставит подпись в книге жизни, а жених, натурально весь в черном, настороженно наблюдает этот ответственный момент. И выражение лиц у них совсем иное, чем у их недавних предков: скорей встретишь настороженность у жениха и твердую, победную решимость у невесты.

Все меняется на наших глазах. Отношения людей, хоть и считаются более устойчивыми, чем бытовые вещи, не могут сохраниться в неприкосновенности в век всевозможных и всеобщих перемен. О том, как меняется облик нашего дома, как меняются в нем лица мужа и жены, родителей разного возраста и детей разного роста, говорится в этой книге. Но это не собрание фотографий. Это попытка нарисовать обобщенный социально-психологический портрет современной семьи и основных ее членов.

Готовясь к работе, перебирала свой архив и наткнулась на публикации двадцатипятилетней давности. Что за шутки? Передовица в газете называлась «Молодая семья», проблемная статья «Поговорим о женской гордости», очерк «Мать»… Неужто четверть века я, словно увязший в глубокой колее грузовик, буксую на месте? Жизнь движется, все вокруг изменилось до неузнаваемости, а моя «муза» словно и не замечает этих перемен. Когда же перечитала написанное, убедилась: по совести, по главным позициям — все как прежде. Но ни одного материала использовать в сегодняшних публикациях невозможно. Характер мышления, угол зрения, масштаб, горизонт обзора, что ли, стали иными, выше. И у автора и у читателей.

Ну а тогда, в начале самостоятельного жизненного и профессионального пути, что могла сказать молодая журналистка своему читателю-сверстнику? Чем могла поделиться? Небольшим собственным опытом, живописными зарисовками чужой наблюденной судьбы, сопоставленной с хрестоматийными литературными примерами, да еще и по-школярски воспринятыми. И конечно же, все это было сдобрено безоглядной уверенностью: стоит человеку узнать, как надо действовать, чтобы ему хорошо и счастливо жилось, и тут же он примется перестраивать свою жизнь по лучшим образцам. Наивность юности…

К современному читателю с одной убежденностью в справедливости того, что говоришь, уже не выйдешь. Скепсис — неизменный спутник просвещения — требует веских доказательств, научной основательности, свидетельства авторитетов. Однако при великом множестве публикаций строгой, стройной теории семьи пока еще не создано. Ни о чем мы окончательно не договорились, не условились. Что хорошо и правильно для всех и во всех случаях — этого, наверное, нынче не скажет никто. Мудрецы прошлого и специалисты настоящего попеременно то поют семье гимны, то проклинают как рассадник всех человеческих пороков.

Как вести себя мужу и жене, кому кого беречь, кому быть главой семьи? И т. д. и т. п. Несть числа вопросам, которыми теперь задаются люди, словно только нынче Адам и Ева, надкусив запретное яблочко, открыли глаза, обнаружили некоторую несхожесть друг с другом и пытаются определить, кто есть кто, а главное, зачем? Сомнению и критике подвергается все: юридические нормы семейных отношений, экономические устои дома, нравственные принципы, доставшиеся нам в наследство от предков, педагогические рекомендации. Даже самые интимные отношения публично обсуждаются на страницах печати, в различных клубах и лекториях.

Конечно, отнюдь не зудом ниспровергательства привычных взглядов и не любопытством к щекотливым вопросам, долгое время бывшим под запретом, объясняется стремление наших современников заново осмыслить человеческое бытие. Нет. Не в этом причина. А в небывалых условиях, в которые мы все поставлены научно-техническим прогрессом и его воздействием на все стороны нашей жизни. Это время проводит фронтальную проверку многих ценностей, в том числе испытывает на прочность древнейший институт человеческого общежития — семью.

Впрочем, казалось бы, что дадут общие умозаключения частным гражданам, когда известно, что «каждая семья несчастлива по-своему», по всем памятному изречению Льва Толстого? К примеру, что даст анализ бракоразводной статистики тем, кто переживает очень личное крушение надежд на счастье? И что извлекут из рассуждений об основах супружеского благополучия те, кому уже удалось одолеть опасные рифы и водовороты на пути к семейному счастью? Те же юные искатели семейных радостей, что еще только вступили в пору «жениховства», как правило, если и слушают мудрые советы, не слышат, если и видят перед собой добрые примеры, не вникают в истоки и причины чужого благополучия. Они часто слепы и глухи для здравого смысла, как тетерева на току, слышат только гул собственной крови, чувствуют и воспринимают лишь флюиды, исходящие от избранного «предмета» страсти нежной.

И при всем этом, видимо, ко всем нам шло понимание: очень частные наши отношения при внешней несхожести имеют какие-то общие основания, изучив которые, можно управлять семейным кораблем более грамотно, разумно. Не зря мудрейшие люди всех времен и народов искали для людей «эликсир счастья», изобретали рецепты благоденствия, изучали тонкости душевных движений, которые проявляются в незамысловатых и простых занятиях, называемых коротким и непоэтичным словом «быт». Автор этих страниц тоже когда-то сделала для себя это удивительное открытие: существует целый пласт человеческой культуры, науки и искусства, посвященный семейной проблематике. Потому еще отдано столько сил и времени семейной теме автором, что это была попытка соединить теорию и практику, нечто вроде эксперимента на самой себе. Состояние, естественно, менялось, как и менялись предметы изучения. Иные из них менялись местами: второстепенные становились главными, а «факультативы» — профилирующими.

У кого что болит, тот о том и говорит. Неужели так сильно болело? Со стороны все благополучно. Как говорится, дай бог каждому. А внутренне… чувствовала: может быть, должно быть лучше, выше, разумней, без стольких потерь и утрат в поисках человечности и справедливости, доброты в отношениях с самыми близкими.

Публикации в разных изданиях вызывали, как правило, почту. Чужая боль не позволяла отойти от избранной темы даже тогда, когда у самой многое четко определилось, вошло в спокойное русло. Так появилась эта книга, вобравшая основные семейные проблемы, поставленные перед всеми нами небывалыми изменениями в нашем быту и сознании. В ней не только собственные наблюдения, но и сведения, суждения, почерпнутые из работ философов, социологов, психологов, педагогов и больше всего писателей, тех, кто из века в век создавал «энциклопедию жизни». В этой книге споры и согласие с коллегами, занимающимися этой тематикой. И конечно же, споры с самой собой вчерашней.

ЧТО ТАКОЕ СЕМЬЯ? Наивный вопрос, не правда ли? Всем и без разъяснений ясно. Как слова «хлеб», «вода» не требуют расшифровки, так и это понятие впитывается нами с первых сознательных мгновений жизни. Вот она, рядом с каждым из нас, в каждом из нас, со своим неистребимым, неповторимым духом, видом, стилем. Семья — это муж и жена, это дом, это родители и дети, бабушки и дедушки. Это любовь и забота, труды и радости, несчастья и печали, это привычки и традиции.

Долгое время я была убеждена, что иного суждения и быть не может. Однако для науки наши житейские представления бывают недостаточны и малопригодны. Ученые ищут более емкую и свободную от личной предвзятости трактовку. Ищут давно, но и по сей день всеми признанной формулы не обрели. Даже в законодательстве о браке и семье СССР нет определения семьи. На одном семинаре, состоявшемся в Доме ученых, видный наш демограф дал ей такое толкование: «Это малая социальная группа, объединенная жильем, общим бюджетом и родственными связями». Такая же формулировка принята и многими западными демографами. Венгры за основу принимают «наличие семейного ядра», то есть берут только родственные связи, отбрасывая территориально-имущественную общность.

Несогласие с первой формулой высказал на семинаре другой авторитет, который счел, что приведенных трех показателей недостаточно для того, чтобы признать определение полным. Потому что при наличии всех трех «составляющих» настоящей семьи может не быть вовсе, если между ее членами нет взаимопомощи, что и необходимо ввести в научное определение. Демограф возражал оппоненту весьма решительно. И демографа можно понять: если ввести в понятие семьи нравственно-психологический элемент, оно обретет ту многозначность, которой и отличаются нравственно-психологические категории. Кто и как понимает взаимопомощь, с каких позиций ее оценивает, какими мерами меряет? Одним ведь и полного самопожертвования со стороны «половины» бывает мало, а другие довольствуются крохами участия и внимания… И все-таки, на мой взгляд, очень своевременно прозвучали слова в споре: трехзвенная формула есть не что иное, как формула СТАРОЙ семьи, что являла собой прежде всего хозяйственную единицу. Отсюда и главные признаки семьи были внешние и вещные: общее жилье, общий бюджет, а отношениям между членами этой «хозединицы» отводилось второстепенное место.

Если и теперь принять классическое определение, то вполне может сложиться убеждение: нынешняя семья теряет свою основу, свой фундамент. Ни бюджет, ни жилье всерьез не являются главными связующими звеньями в отношениях большинства современных супругов, не играют решающей роли в прочности, надежности их союза, в отношениях с повзрослевшими детьми. Родственные же узы нередко заменяются и компенсируются широкими дружескими, профессиональными соединениями «по интересам», как мы говорим. Оттого ныне многие объединяются не по «кровноплеменному» признаку, а по духовной общности.

А коли так, скажет читатель, то, видимо, можно признать вслед за теми, кто настроен пессимистически: в недалеком будущем исчезнет семья, как некогда исчез ее укрупненный вариант — родовая община. И тут, как говорится, нечем было бы крыть и надо было бы прекращать все дебаты о сущности семьи, если бы, если бы… мы точно не знали, что никогда — ни прежде, ни тем более теперь — приведенные здесь основания не составляли для любящих людей представлений о семейном благополучии и счастье. Что всегда были две формулы семьи: де-юре и де-факто. Если первая точно выражалась в трехзвенной формуле, то вторая никогда ею не ограничивалась. И мечтой, идеалом была семья, покоящаяся на сердечной привязанности, на душевной близости, а не на счетах-расчетах, хозяйстве и вещах. Кроме, конечно, откровенно мещанского идеала, для которого как раз хозяйство (хорошее, крепкое), жилье (добротное, просторное) и «родственные связи», то есть готовность перегрызть «чужаку» горло за «своего», пусть и ненавистного, почиталось признаками хорошей семьи и прочного дома. При этом мещанские установки могли исповедоваться представителями самых разных слоев населения: от крестьян до царской фамилии (недаром многие исследователи-историки называли последнего русского царя Николая II махровым мещанином). Однако и в домах-крепостях сплошь и рядом происходили бунты и взрывы и именно против основных «семейных устоев»: против заботы об укреплении «хозяйственной единицы» ценой страданий, ценой подчинения вещным интересам желаний и стремлений всех членов ячейки. В таких случаях стражи крепостей мрачно предрекали конец света и прежде всего семьи.

Хочу напомнить читателю страшную и трагическую фигуру из романа М. Е. Салтыкова-Щедрина «Господа Головлевы». Глава семейства, Арина Петровна, под конец жизни пришла к печальному сознанию:

«Всю-то жизнь она что-то устраивала, над чем-то убивалась, а оказывается, что убивалась над призраком. Всю жизнь слово «семья» не сходило у нее с языка; во имя семьи она одних казнила, других награждала; во имя семьи она подвергала себя лишениям, истязала себя, изуродовала всю свою жизнь — и вдруг выходит, что семьи-то именно у нее и нет!

— Господи! Да неужто ж у всех так! — вертелось у нее в голове».

Конечно, и тогда так было не у всех.

В том же далеком и недавнем прошлом мы найдем немало примеров тому, как складывались и жили семьи, что являли миру высшие образцы человеческого соединения. Вспомните, какой щемящий душу свет и благоговейное удивление вызвали и вызывают семьи декабристов. Мужья в каторжных норах, жены сами по себе неподалеку или же за тысячи верст. Они соединены были сердцами, не хозяйством и бюджетом, даже крыши общей долгое время не было, лишь редкие свидания под недреманным оком надзирателей. А разве прерывалось от вынужденной разлуки их семейное состояние? Конечно, нет. Да что в прошлое за примерами ходить! В наши дни, когда в новых местах поднимаются города и села, заселяемые молодыми людьми, покинувшими отчий дом, значит ли это, что позади остаются бездетные старики, а здесь закрепляются на новых местах Иваны, не помнящие родства, сироты перекатные? Да, новоселы имеют отдельное хозяйство и собственное жилье, но от этого они не перестают испытывать привязанность к родительскому крову, и старшее поколение не считает себя вовсе освобожденным от забот и тревог за уже оперившихся и вылетевших из гнезда птенцов.

Так какой же видится формула семьи автору после знакомства с высказываниями специалистов? Мне, например, ближе формула, вытекающая из определения, данного в нашей «Философской энциклопедии». Семья — это социальная группа, состоящая из мужа и жены, родителей и детей, двух или нескольких поколений, связанная специфическими эмоциональными, материальными и нравственными отношениями. Прежде всего самоотверженной взаимопомощью.

Как видите, новую семью от старой отличает в этом случае то, что хозяйство и личные отношения решительно меняются местами. Если прежде показателем благополучия было обладание имуществом, материальное и служебное преуспевание, а самой большой бедой — разорение, то в новом варианте семьи благополучие определяется духовным и сердечным богатством ее членов, отданным на общую пользу. А хозяйство из цели всех физических и душевных усилий семьи превращается в средство воспроизводства физических и душевных сил, направляемых на укрепление и совершенствование сердечных связей.

Все новое, как известно, зреет, рождается в недрах старого и несет на себе черты своего «родителя». Наша современная семья чаще всего носит признаки и старой и новой формаций. Как встречаются и «чистые» экземпляры: чисто старые и чисто новые. У большинства же два начала ведут неустанную борьбу с переменным успехом. Когда материальные интересы начинают заслонять, подавлять в нас добрые чувства, диктовать, кому и как себя вести, значит, в нас заговорила генетическая память, вобравшая долгий опыт предшественников. Когда мы ставим «в угол» разбушевавшиеся вещные страсти и призываем разум, совесть, справедливость и любовь направить нас на путь истинный в отношениях друг с другом, мы тем самым помогаем новому одержать еще одну победу, утвердиться в нашем быту. Хотя, повторяю, примеры, хранящиеся в семейных преданиях у многих из нас, и исторические и литературные свидетельства убеждают: новыми такие отношения можно назвать с оговоркой. Новизна их заключается лишь в том, что из счастливой и редкой участи избранников судьбы они могут и должны стать образцом жизни большинства, потому что именно так строить семейные отношения предписывает нам общественная мораль.

Но вернемся к хозяйственным вопросам. Читатель, наверное, спросит: каковы же материальные связи между членами новой семьи в той ситуации, когда бюджет у них разрозненный? Многие молодые семьи горожан складываются из вчерашних деревенских жителей, у которых родители остались в родных пенатах. Если молодожены еще не очень крепко стоят на ногах, а старшее поколение в силе и благополучии, то поток помощи идет из деревни в город: и деньгами и продуктами. Нынешние колхозники иной раз детям машины, кооперативы покупают, хотя сами и сохраняют автономию своих бюджетов. Помощь идет на добровольных началах.

Бывает, что поток благодеяний движется в обратном направлении: преуспевающие горожане-дети берут деревенских родичей на свое снабжение необходимыми промтоварами, а в последнее время нередко и продуктами питания городского изготовления. Такая же ситуация в семьях потомственных горожан, проживающих отдельно от родителей: кто чем богат, тот тем и делится с родней.

Материальная помощь может вообще не иметь вещественного воплощения: уход за ребенком, за больным членом семьи — одна из дорогостоящих по нынешним нормам услуг. И вообще помощь собственным трудом приобретает все большую ценность, хотя и не в деньгах выражается. «Приходящие» свекрови и тещи, бабушки и дедушки, навещающие их взрослые дети и внуки оказывают друг другу неоценимую поддержку, вполне материальную, при очевидном раздельном, независимом хозяйстве. Если же ни у кого из родственников особой нужды в помощи сегодня нет, то очень важна уверенность: в трудную минуту есть к кому обратиться с просьбой выручить, и семейные закрома всегда откроются для нуждающегося.

А вот эта уверенность уже из сферы духовных связей, хотя может иметь вполне вещественное подтверждение. Духовная общность тоже может выражаться отнюдь не в ежедневных контактах, расспросах-отчетах, порой докучливых и никчемных. Может она быть предельно выражена и в коротком письме, в недолгом телефонном разговоре. Главное и здесь внутреннее чувство: есть родные, готовые тебя понять, посочувствовать, разделить с тобой радость и горе. Если же среди родственников не найдется охотников делить с тобой даже успех, не говоря уж о беде, то, как бы тесно и зависимо ни жили между собой эти люди, как бы они себя при этом ни именовали: мужем и женой, родителями и детьми, братьями и сестрами, это звук один, чужие титулы и звания.

Духовная связь проявляется в естественной, а не принужденной (ритуальной) потребности время от времени видеться друг с другом, общаться, интересоваться всем, что происходит в жизни каждого члена сообщества. Мне возразят, что подобные связи и отношения более присущи человеческой дружбе. Это она не требует ежедневного общения, материальной зависимости, это она призвана кидаться по первому зову и быть незаметной и ненавязчивой в обычные будни. Что ж, верно. Мне думается, что настоящую человеческую семью и можно назвать кратко: кровное содружество.

Теперь мы вторглись в сферу чувств, особых эмоциональных отношений между членами семьи. Что же это за эмоции?

Мы задавались целью разрушить мир чистогана, насилья, эксплуатации человека человеком, расчетливых отношений между любящими людьми. В основном эта задача осуществлена в результате огромных социальных перемен, происшедших в жизни всего общества и каждого человека. Теперь лишь считанные единицы женихов и невест отдают руку, не отдавая сердца, тая, как камень за пазухой, голый расчет. Подавляющее большинство пар идут «к венцу», как говорили в старину, по искренней симпатии, по обоюдной любви. А какие еще эмоции нужны и важны для создания семьи, для ее благополучного существования? Для любви соединяются, любовью крепятся, цветут и плодоносят люди.

Но некоторые социологи неожиданным образом делают заключение, что любовь — ненадежная основа для долгого и счастливого супружества. И в доказательство приводят грустную статистику разводов. Действительно. По стране около трети супружеских пар расторгают семейные обязательства, в некоторых городах эта цифра поднимается до пятидесяти процентов. При этом большинство разводящихся ответили социологам, что женились по любви. Но, во-первых, само слово любовь, как и семья, тоже не имеет общего для всех содержания. Одни этим словом именуют увлечение, поверхностное, мимолетное. Другие принимают за зов любви буйный голос крови, желания, часто даже не имеющего точного адреса. Помните, как это было с Татьяной Лариной: «Она ждала кого-нибудь». Иные так и принимают «кого-нибудь» за настоящего суженого. Так что уже по причине разночтения слова итоги исследований можно поставить под сомнение. Но есть и вторая причина, которая заставляет усомниться в утверждении, будто любовь — слабая опора семьи и брака. Дело в том, что супружеская любовь и любовь добрачная, внебрачная — это два совсем разных чувства. Они несхожи, как непохож крепкий колос на зерно, из которого он вырос. Но об отличительных свойствах этого чувства мы поговорим более подробно несколько позднее, а теперь вернемся к бракоразводной статистике и к ее урокам.

Цифры — штука хитрая. С какой стороны взглянуть на них, то и получится: для одного зал с рядами свободных кресел окажется полупустым, а для другого — полуполным. Разной будет и реакция. Например, минские исследователи говорят о том, что всего лишь у половины супругов и через несколько лет сохраняются любовные чувства друг к другу. И видят в этом знак поражения любви перед лицом семейного быта. У меня же эти данные вызвали прямо противоположное впечатление. Честно признаться, я никак не ожидала, что так много супружеских пар проносят сердечное тепло через все сложности и перипетии нынешнего семейного общежития. Ведь за спиной у большинства из них нет крепкой опоры в опыте и традициях предков, потому что создавались их семьи в нарушение всех «классических» условий и принципов.

Смотрите, что говорят социологи: большинство браков заключается без серьезного и тщательного предварительного отбора. То есть многие семьи являют собой случайное соединение людей, друг для друга являющихся таинственными незнакомцами.

И после «опознания», после долгого и пристального изучения почти половина супругов сохраняет любовное влечение. Нам бы вглядеться, вдуматься в причины успеха. Но мы все редко над этим ломаем голову, ученые тоже, как видим, «уткнулись» во вторую половину, точнее, одну треть, в разводящихся, ими прежде всего и заняты. Может, и тут повинна уверенность в сходстве счастливых семей между собой: достаточно, мол, изучить одну, все остальные ее повторят. На мой взгляд, счастливые тоже очень непохожи и представляют немалую загадку.

Ну скажите, что общего, к примеру, между жизнью героев Чернышевского, четой Кирсановых, и жизнью гоголевских персонажей, «старосветских помещиков»? Ничего. Хотя изображены именно счастливые пары. У первых освещенное глубоким знанием, высокой культурой чувств осмысленное строительство необычных отношений, где каждый день, каждый шаг — эксперимент на себе. У других сладкая дремота, почти летаргическое состояние, у коего самое главное достоинство — неизменность, постоянство чувств и привычек. Так, наверное, любят лебеди. Есть и такой пример благополучного брака: Константин Левин и Кити, герои Льва Толстого. Настолько сложные, противоречивые и даже мучительные переживания испытывал счастливый Левин, что они его едва не довели до самоубийства. Подобных примеров-противопоставлений можно найти сколько угодно.

Нет, счастливые семьи пока еще белое пятно в древней науке человековедения. И знаете, почему? Мне кажется, потому, что несчастье громогласно, нетерпеливо. Оно требует участия и помощи. И, наконец, оно очевидно, эффектно и аффектно, нередко кончается катастрофами, у него, можно сказать, «детективная» притягательность, остросюжетность. Поэтому-то мы и интересуемся им, вникаем в частности. Разнообразие же заключается именно в них, в подробностях, а отнюдь не в главных положениях, которые как раз на удивление однообразны. «Не сошлись характерами», — словно под копирку пишут заявления разводящиеся. Но их выспрашивают, выслушивают долго и терпеливо. Кто да что сказал, как посмотрел. Но если каждому из нас вспомнить, был ли хоть раз такой случай, чтобы мы попросили рассказать подробнее своего собеседника, что и как у него удачно получается и отчего? «Ах, живешь хорошо? Ну что ж, дай бог и дальше так», — весь и разговор, и интерес к чужому благополучию иссякает моментально. Так мы нередко сами перекрываем источник самого необходимого знания — знания об успехе, его алгоритме, выражаясь по-научному. И тем самым плодим неудачи.

Какой же это алгоритм, существует ли он вообще, единый для всех нас, таких разных, непохожих ни в чем? Оказывается, существует. Семейная жизнь — это работа ума и сердца, рук и нервов. А еще Аристотель учил, что для достижения успеха в любом деле нужно четко определить цель и подобрать соответствующие средства. Вот этого самого нам как раз и не хватает очень часто. Зачем ты женишься? Зачем выходишь замуж? Спросите у молодых перед тем, как они ставят свои подписи в книге записей. Большинство, наверное, ответят: мы любим друг друга и хотим быть вместе. Действительно, тогда самим актом регистрации и поселением под одной крышей цель достигнута. А дальше… Дальше остается лишь пожинать сладкие плоды. Но ведь любить и даже быть вместе время от времени могут люди, которые совсем не хотят и не могут составить семью. Не будем ханжами. Есть, и немало, мужчин и женщин, что вполне исчерпывают любовное влечение регулярными свиданиями, а от совместной жизни открещиваются как черт от ладана.

Если бы молодые люди могли знать-понимать высшее призвание семейного человека, вполне возможно, что меньше было бы скоропалительных и легкомысленных браков, но уж, конечно, гораздо меньше разводов из-за недосоленного супа или неисполненного поручения. Назначение семьи, как его определил Ф. Энгельс в своем классическом труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства», состоит в воспроизводстве жизни во всех ее проявлениях. Воспроизводство через потомство. Значит, основная цель женитьбы и должна была бы расцениваться не столько как удовлетворение чувственных желаний двоих, но как чудо превращения, когда из эгоизма двоих произрастает самоотверженность, направленная на третьего, на общего ребенка. По сути, семья только и начинается с ребенка. Поэтому, на мой взгляд, расторгнутые бездетные браки вообще нельзя относить в графу распавшихся семей. Юридические нормы не случайно у нас объединены в Кодекс законов о браке и семье. Как видим, брак и семья — это не одно и то же, иначе не потребовалось бы одно понятие выражать в законе двумя словами. И молодые люди, отправляющиеся в загс с решением связать свою жизнь, по сути, вступают в супружество, но еще не создают семью.

Но почему именно дети должны стать главной целью юных молодоженов, когда они и думать о них пока не желают? Наконец, существуют ведь внебрачные дети. Выходит, дети тоже не непременный атрибут только семейного образа жизни. Что спорить, человек может воспроизвести самого себя физически, генетически в детях, повторяя в них свои и своих сородичей телесные особенности: цвет глаз, волос, длину рук и ног и т. п. Но это будет простое, природное, на уровне растений и животных размножение, в процессе которого не будет воспроизведено духовное начало индивида. А оно-то и является истинно человеческой сущностью. Простое размножение не нуждается в прочных семейных узах, оно довольствуется мимолетной встречей, минутной близостью двух особей разного пола. Но только в процессе долгой совместной жизни, труда, забот мужчина и женщина могут рассчитывать на полное и всестороннее воспроизводство себя. Могут передать выработанные ими самими и усвоенные от предков идейные и нравственные установки, принципы, передать по цепочке профессиональные знания и умения, бытовые вкусы и привычки. Только в семейном доме можно создать и воспроизвести определенную культуру интимно-родственных отношений.

Семья дает изначальный опыт самоуправления, опыт общественных трудов, распределения обязанностей и «социальных ролей». И чем сложней становится человеческое бытие, тем прочней и дольше должен быть союз тех, кто хочет воспроизвести себя в потомстве, обессмертить в детях не только свое тело, но и свою душу, свои идеалы.

А что может быть важней и желанней, чем бессмертие свое и любимого человека? Вот почему для семьи дети — главная ценность. В пору, когда семейное благополучие имело вещественное выражение, дети ценились как будущие работники, добытчики, наследники и продолжатели родительского дела. Поскольку экономическая значимость детей для родителей в современных условиях менее очевидна, то возникло у некоторых супругов представление, что ребятишки — это лишь труды и тяготы, чуть ли не обуза в молодости и захребетные иждивенцы для стариков.

И эту проблему мы обсудим дальше в главе, посвященной родителям и детям.

Новые «мезальянсы»

Какие же сложности встают на пути неопытных влюбленных, принимающих на себя нелегкую ношу семейных обязанностей, и что помогает им преодолевать пороги, перевалы на пути к благоденствию? Да самые неожиданные сложности: социальные, экономические, нравственные, психологические. Вместо старых, которые сокрушали и испытывали на прочность любовь и характеры наших дедов, пришли новые проблемы. Прежде тяжким испытанием были неволя, кастовые, имущественные, религиозные различия между женихом и невестой. Оттого предки и придерживались обычая отдавать родное дитя «хоть за курицу, да на соседнюю улицу». Была в этом правиле и определенная житейская мудрость: однородность среды, в которой росли и воспитывались жених и невеста, обеспечивали в некоторой степени и единообразие интересов, стремлений, всего, что мы теперь именуем «социальной установкой». Тем, кто рос «на соседней улице», легче найти общий язык, взаимопонимание, а значит, прочней будет союз.

Нынешние же браки сплошь самовольные и, по старым понятиям, чаще всего «мезальянсы», то есть браки неравные, немыслимые, взрывоопасные. «Увезу тебя я в тундру!» — лихо распевают молодые голоса. И действительно увозят, ни на минуту не сомневаясь, что дальше все образуется лучшим образом. Северянки соединяются с жителями знойного юга. Интеллигенты женятся на «простых крестьянках», выходцы из глубинки берут себе в жены изнеженных столичных дев. По данным, приведенным демографом В. Переведенцевым, в Казахстане за десять лет, с 1959 по 1969 годы, количество межнациональных браков возросло вдвое: с 15 до 30 процентов всех брачующихся. А в Таджикистане и того больше: 40 процентов пар «разноплеменные».

«Мезальянсы» эти, естественное и прогрессивное для нашего общества явление, для каждой семьи в отдельности оборачиваются новыми осложнениями, в преодолении которых, как мы уже говорили, молодым людям не у кого перенять опыт.

К примеру, муж вырос в таджикской семье с ярко выраженными национальными привычками, да еще и сохраняющей уверенность, что место жены за спиной у мужа. В жены он взял приезжую русскую девушку, выросшую совсем в иных традициях. Даже представления о том, как разговаривать друг с другом, что есть, как одеваться, где трудиться и как развлекаться, у них могут во многом не совпадать.

Исследователи же и здесь редко изучают условия, позволяющие преодолеть столь существенные барьеры. Если же вникнуть, то может обнаружиться, что не всегда старые установки — помеха в семейных делах. Ведь в наших азиатских республиках еще живы и действуют традиции, которые осуждают мужчин, оставляющих семью, детей. Мужчина — ответчик за благополучие дома, а значит, бегство его, даже от недоброй жены, — признак слабости, трусости. Женщины тем более придерживаются правила: создала семью, не гляди по сторонам, где кто лучше твоего мужа объявился. Мнение же старших людей, их система взаимоотношений оказывают решительное влияние и намолодоженов, даже если они живут самостоятельно.

Есть и еще более глубокие причины социального порядка, которые помогают молодым людям достичь взаимопонимания при разности семейного воспитания.

В нашей стране действует единая образовательная и воспитательная система, миновать которую нынче не может ни один юный гражданин, где бы он ни родился и вырос. Выходцы из южных республик и с Крайнего Севера, из крестьянской семьи или из столичного интеллигентного дома — все учатся в школе по общим программам, формирующим однозначные нравственные, общественные воззрения, представления о ценностях жизни. У нас всем детям внушается уважительное отношение к человеческой личности независимо от пола, происхождения, нации, расы, образовательного уровня, имущественного положения. Школьникам прививают уважение ко всем видам труда, лишь бы он приносил людям пользу и радость. И нормы, правила поведения у нас общие для всех.

Вот это педагогическое «единообразие», которое мы нередко поругиваем именно за неиндивидуальность мерок, тут служит в определенной степени добрую службу. Оно помогает не устранять, но сглаживать, смягчать остроту несовпадений, противоречий, что неизбежно возникают между теми, кто вырос в разных домашних условиях.

Второе препятствие, которое нынче гораздо легче преодолевают юные влюбленные: неравенство социального происхождения и имущественного положения жениха и невесты.

Корысть, некогда почитавшаяся признаком разумности, деловитости будущего мужа или жены, нынче считается самым тяжким преступлением перед тем, у кого хотят «купить» или кому «продать» любовь подороже. Невесты пожимают плечами, когда неосторожный старомодный родич спросит об их приданом или об имущественном положении жениха. Точно так же заносчиво и гордо ведут себя будущие мужья. Как это прекрасно: отринуть все расчеты, все меркантильные соображения по дороге к загсу! А на чем основывается это бескорыстие, чем оно оплачено и обеспечено? Почти все, с кем я разговаривала на эту тему, относили его на счет изменения нравов: дескать, люди нынче стали лучше. Все так, но есть и объективные, социальные причины, позволяющие нынешним молодоженам быть выше грубых расчетов.

Напомню известные истины: еще наши бабушки и дедушки соединяли свои судьбы по настоянию родителей. «Ценность» жениха и невесты определялась не столько собственными умственными и нравственными достоинствами, сколько достоинствами капитала, который они могли бы вложить в основу нового дома. Если не деньги, не дом, не земли, не прибыльное дело, то хотя бы громкое имя. А в трудовых семьях «капиталом» были крепкие, умелые, работящие руки.

Таким образом, большинство свадеб было в той или иной мере заключительным актом сделки, в результате которой возникало это самое общее хозяйство, главой его государственным и религиозным уложением «назначался» отец. Жена и дети отдавались ему в полную власть и каприз.

По сути, все достижения социальной революции «работают» на сегодняшнее бескорыстие супругов, на свободу их выбора: с кем жить и сколько жить. Нет у нас теперь жестких классовых, сословных границ, кастовых групп со своими нормами, требованиями, как нет и раз навсегда определенного социального и имущественного положения. Сегодняшний колхозник, глядишь, завтра летчик, космонавт. А то, не выходя за околицу родного села, — Герой, депутат, крупный руководитель хозяйства! Или сегодняшний беспечный «нищий студент» завтра вполне солидный и обеспеченный ученый. И равноправие полов влияет на мотивы супружества. Право женщины на одинаковое с мужчиной образование, среднее и специальное, и, как следствие, получение желанной работы с равной оплатой за труд позволяют ей решать самой, кому быть ее мужем, а также и оставаться ли супругой, если совместная жизнь не удалась.

Вот сколько общественных завоеваний стоит за возможностью нынешних молодоженов довольно беспечно относиться к материальной основе семьи.

Впрочем, если быть объективными, совсем и бесследно расчет еще не исчез из практики наших отношений. Но принял менее откровенные и грубые формы. Иногда он рядится в самые неожиданные маски. Приданое у современной невесты может быть поценней бабушкиного лисьего салопа, пуховых перин и резных кроватей. Это как раз и есть ее образование, ее профессия, это ее капитал, который годы лишь укрепляют, а не разрушают. Он не подвержен инфляции. То же самое и у жениха. Нам придется признать, что эти данные подспудно учитываются и самими влюбленными, и их родителями. Образование и профессия во многом определяют не только культурный уровень человека, но и определенное материальное положение, перспективы роста благосостояния семьи, наконец, ее место на общественной лестнице.

Между прочим, нередки браки, где в расчет берется уют, комфорт, которые принесет супружество. Например, отнюдь не единичны случаи, когда молодой человек женится на женщине, увлеченной им, но оставившей его сердце безучастным. При этом он понимает: работящая любящая жена создаст ему максимум удобств, спокойную жизнь, будет его холить и лелеять, требуя взамен минимум забот и внимания. Вроде бы материально здесь никто и никого не «продает» и не «покупает», поскольку оба в равной мере участвуют в создании экономического благополучия семьи. А на самом деле… не продается ли тот молодой человек за удобства бытия? Это ведь ценность, и немалая. Ему не жена нужна, не семья, а прислуга. Правда, требующая определенных душевных затрат. Оттого-то молодые люди с подобной заинтересованностью тем чаще остаются холостяками, чем лучше бывает поставлена служба быта.

Наверное, читателю не раз встречались молодые и уже зрелые мужчины, которые на вопрос, отчего не заводят семью, отвечают самоуверенно: «Я и сам себя обслужить умею». Словно и впрямь жена за тем лишь и нужна, чтобы обихаживать мужа.

Расчет расчету рознь. Это очень важно тоже со всех сторон рассмотреть: кто, что и по какой шкале ценностей «калькулирует», вступая в брачный союз. Некоторые социологи в последнее время стали высказываться таким образом, что вроде бы брак по расчету вообще устойчивее союза по любви. Правда, данные пермских исследователей противоречат московским. По материалам последних, столичные расчетливые браки распадаются чаще полюбовных. Около десяти процентов молодых людей признаются: их привели в загс материально-должностные преимущества, что сулит брак. Явление это, из старой семьи целиком взятое со всей ее системой нравственности (или безнравственности скорее), как видим, вовсе еще не изжито, хотя образованные люди знают:

«…брак по расчету… довольно часто обращается в самую грубую проституцию — иногда обеих сторон, а гораздо чаще жены, которая отличается от обычной куртизанки только тем, что отдает свое тело не так, как наемная работница свой труд… а раз навсегда продает его в рабство»^[1].

Конечно, удачная сделка может привязать партнеров надолго и всерьез. Но семьи-то, в нашем понимании, она не создаст. Потому что мы говорим о супружеском чувстве как о главном признаке подлинно человеческого союза.

При этом мы не исключаем, напротив, настоятельно советуем молодым быть рассудительными, взвешивать и оценивать все «за» и «против» брака. Подходят ли жених и невеста по характеру, жизненным позициям, нравственным установкам — это, конечно, нужно принимать в расчет и самым безоглядным влюбленным. Осознанный выбор, покоящийся на сердечном влечении, — действительно залог прочного и длительного супружества.

Справедливы мнения, что полезно оценивать мотивы вступления в брак в сопоставлении с дальнейшим семейным состоянием. Случается: вступили в брак по расчету, а живут по любви. Что, исключена такая вероятность? Любила ли Кити своего жениха Левина, когда шла за него после несчастного своего увлечения Вронским? Нет, конечно. Но зато искренне полюбила его потом, после свадьбы. Расчетливый сухарь, герой романа И. А. Гончарова «Обыкновенная история», старший Адуев женился из одних умственных соображений. А полюбил жену так страстно, что ради ее здоровья решился бросить службу и Дело, которому служил, как идолу, всю жизнь.

Бывает и наоборот: женились по большой любви. Влечение прошло, каждый из супругов, по существу, имеет семьи новые, а не расходятся из-за того, что мужу и жене не хочется терять добытое благополучие, комфорт или даже общественную репутацию. Полюбовный брак оборачивается здесь расчетом. А и он бывает нужен и полезен теперь, но не столько тогда, когда решается вечная загадка: за любимого бедного выходить или нелюбимого богатого? Он нужен тем, кто решает иную дилемму: женитьба-замужество с человеком, не вызывающим сильной и явной страсти, физического влечения, или вообще холостяцкое житье? Кстати, таких случаев, когда люди соединяют судьбы ради желания создать семью, не остаться бобылем или старой девой, тоже не так уж и мало. И участников этой акции, по-моему, никак нельзя зачислить в разряд безнравственных. Они не ищут удовлетворения материальных потребностей, они жаждут удовлетворения чувственных и духовных запросов. Они любят семейную жизнь, любят детей, наконец, очень часто уважают, испытывают дружеское расположение к будущей «половине». И питают надежду полюбить ее сердечно.

Куда как сложно «вычислить» и предупредить все повороты, взлеты и падения в характере партнера, изменения в его душе, теле, уме именно тех свойств и качеств, что и привлекли к нему его пару. Например, молодой человек соединился узами Гименея с самой очаровательной из однокурсниц, ценя в ней прежде всего красоту, изящество и, так сказать, элегантную упаковку. Но беременность и роды исказили милые черты, нанесли заметный урон «конфигурации» супруги. Да и следить за туалетом, прической у нее времени не остается. И вот уже юный супруг разочарован: это «не та» жена, которая может составить его счастье. И он удаляется, не связанный никакими заботами: жена — человек самостоятельный, экономически независимый. Не пропадет! А ребенку, как и положено по закону, он будет отчислять определенную сумму из своего заработка. И вся любовь. Это одна из оборотных сторон экономической самостоятельности женщин: сделав их менее зависимыми от материальной власти мужей, она же сделала мужчин более «легкими» на подъем при решении о расторжении брака.

Или другая ситуация. Девушка увлеклась юношей, ценит его эрудицию, широту и современность взглядов, манеру поведения. Вдруг обнаруживается: все наносное. И эрудиция — всего лишь цепкая память, умение к месту ввернуть эффектное словцо, а слова и мысли чужие, заемные. И стиль поведения — не собственное достояние, а подражание модным образцам. И юная супруга не желает тратить время и силы на совершенствование мужа: «Стань таким, как я хочу». В противном случае она может отправиться на поиски другого претендента, более соответствующего ее идеалу. И здесь еще одна сторона самостоятельности женщины, которая позволяет ей быть нетерпеливой в требованиях к мужу.

Человечество уже осознало грустную истину: нет однозначного и однолинейного прогресса. Всегда за выигрыш в одном деле приходится платить проигрышем в чем-то другом. Бескорыстие молодых, бывает, приводит к тому, что супруги не могут разумно и толково вести свое маленькое, но сложное домашнее хозяйство, и семейный корабль дает течь именно по этой причине. Но… и об этой проблеме подробней мы поговорим позже.

ТРЕТЬЯ ОСОБЕННОСТЬ СОВРЕМЕННЫХ БРАКОВ, что создает немалые сложности, — различие в профессиональных занятиях и интересах супругов. 80 процентов населения России до революции жили в деревнях и занимались сельским хозяйством. В этих семьях всех членов объединяло общее дело: бабушки, дедушки, мужья и жены, дети-внуки в совместном труде и поте добывали хлеб свой насущный. И трудовые заботы были понятны всем, переживаемы одинаково. Сейчас нередко супруги даже приблизительно не в состоянии разобраться, чем на службе занята «половина». Дети тоже озабочены чем-то своим, часто родителям неясным, а при более высоком уровне образования юного поколения вовсе недоступным. Глядишь, в семье мать — ткачиха, отец — официант, а сын — врач. Какие деловая взаимопомощь, взаимопонимание могут тут возникнуть? Даже при равном образовании у мужа-химика и жены-филолога будет мало перекрещивающихся интересов, касающихся их важнейшей страсти — работы.

Понятными и потому интересными в таком случае остаются одни лишь перемещения по служебной лестнице, изменения в зарплате (у детей, соответственно, переход в следующий класс, на следующий курс и отметки). Согласитесь, что круг общения в семье сужается. От этого нередко супруги больше стремятся встречаться с сослуживцами, бывают с ними более разговорчивыми, чем с собственной «половиной». Для домашнего собеседования остаются темы лишь бытового плана: что купить, сготовить, куда пойти в выходной? Некоторые юные супруги начинают оглядываться на избранника: уж не унылый ли он обыватель, кого в жене только и интересует, что она готовит да как убирает? А мужа, в свою очередь, волнует отчужденность, непонимание женой деловых устремлений и поисков, что заполняют его мысли и сердце. А непонимание здесь естественное. И преодолеть его можно, если перезнакомить с коллегами, подружить, найти, наконец, точки соприкосновений во внепрофессиональных занятиях, разного рода «хобби», на общественном занятии взрослых и детей. Ведь одним из парадоксов современной семьи является и этот: чем более замкнуто на самом себе это маленькое сообщество, тем оно больше подвержено разрушительным воздействиям каждого стороннего влияния, от которого нынче очень сложно укрыться даже в доме-крепости.

По убеждению социолога М. А. Кирилловой, чем больше семья открывает себя для широкого общения, вбирает в себя чужие заботы и отзывается чутко на «планетарные» события, тем больше в ней и личного взаимопонимания между представителями разных поколений и разных уровней образования, разных профессий, какими предстают теперь ее члены. Прислушайтесь, присмотритесь к самым дружным, доброжелательным друг к другу семьям: как правило, это социально активные люди.

И с передачей семейных традиций, которые прежде служили соединительной тканью между поколениями родственников, нынче все осложнилось. Они порой не успевают образоваться, как их уже нужно менять. Вчерашние вкусы, привычки, обычаи меняются с крейсерской скоростью. И не только в бытовых мелочах, но и в вопросах весьма существенных. Наше бытие характерно постоянными переменами, перемещениями «по горизонтали», «по вертикали», во времени и пространстве; территориальные, экономические, социальные, профессиональные сдвиги сильно влияют на образ жизни, привычки, самочувствие членов маленького коллектива. Известно ведь: для выработки устойчивых навыков, рефлексов необходима повторяемость действий и устойчивость ситуаций. Семья вообще тяготеет к определенной инерции: для нее три раза переехать все равно что погореть. А сколько раз наша семья теперь переезжает с места на место? Мы превращаемся в кочующее племя: учиться дети часто едут в далекий от родного дома город. Потом уже специалистами по назначению отправляются в новые дали. Оттуда с грузом собственной семьи перемещаются по стране, пока не осядут насовсем. Да и то в одном городе не раз сменят квартиру, место жительства и работу.

Вместе с этими перемещениями меняется окружение: соседи, сослуживцы, друзья и знакомые с их различными требованиями, нормативами. Меняется и материальное и должностное положение супругов. Кто вчера был рабочим, сегодня становится руководителем, из малообеспеченного — состоятельным человеком. А то и наоборот, движение идет вниз. Перемены эти переживаются трудно не только при «спуске» с высот в низины. Но и «подъем» дается нелегко. Разрушается привычный уклад, сложившийся в пору безденежья, квартирной неустроенности. И ведь случается порой, что супруги вынесут, выдержат все тяготы, неудачи и болезни трудных лет, а вот сытое благополучие ослабит их душевные связи. Потому что они научились вместе тянуть, терпеть, преодолевать, а вместе везти облегченную поклажу не умеют. Начинают по поводу незначительных мелочей надрывать сердце так, словно это существенные заботы.

Прежняя семья тяготела к неизменности быта, к традиционности отношений и привычек; современная семья скорей жаждет изменений, чем боится их. Но и изменения ей не даром даются.

Мы начинаем понимать: немыслимо устаревшими домостроевскими методами вырастить нового, свободного человека. Здесь как нельзя кстати можно вспомнить слова К. Маркса о том, что «свободное развитие каждого есть условие свободного развития всех». Семья, лишенная экономического и юридического принуждения, построенная главным образом на нравственно-психологической основе, живет и развивается только в том случае, если развиваются, изменяются все ее члены. И только в таком случае ребенок способен осознанно и ответственно строить свои отношения со взрослыми. (Как известно, от послушного «раба» нельзя, напрасно ждать и требовать ответственности: это свойство — прерогатива свободной личности.)

Мы начинаем понимать: не только мы детям, но и они нам открывают окружающий мир. Потому что каждый человек воспринимает и вечную природу и природу людских отношений на свой, особый манер. Вслушиваясь в разговоры наших ребятишек, мы многие привычные вещи начинаем видеть в ином свете. Дети заставляют нас менять, перестраивать свои привычки, вкусы, увлечения. Особенно много непривычного, своего вносят в наш дом подростки, которые выходят из-под монопольного влияния родителей и набираются собственного «духа». И они имеют право рассчитывать на то, что встретят интерес и понимание к тому, что сами привносят в дом. Специалисты нам подсказывают, что в воспитании главное — контакт с воспитуемым, а контакт с молодежью лучше всего устанавливать на ее психологической «территории».

Отсюда основная особенность современных семейных отношений — не их статичность, но способность к изменениям, готовность всех участников этого сложного процесса к непрекращающемуся труду. Не только физическому, но и духовному тоже. Труду во имя улучшения самих себя и своего окружения. Мы все являемся одновременно и воспитателями и воспитуемыми друг у друга.

Говоря о необходимости и способности к переменам, я отнюдь не имею в виду бессмысленных и неоправданных смен. Нет нужды ходить на руках, когда для этой цели хорошо приспособлены ноги. По основным, принципиальным вопросам семья должна иметь твердые, можно сказать, незыблемые установки. Мне доводилось сталкиваться с семьями, в которых «что книга (мода) последняя скажет, то и на сердце ляжет». Без устойчивых традиций, если хотите, без домашних привычек дом не дом. Воспитание в нем практически невозможно: что сегодня хвалят, завтра хают. Именно здесь произрастают люди, чье главное стремление — успеть угнаться за модой, не вникая в само содержание, в характер новшества: хорошо оно или дурно, полезно или вредно, красиво или уродливо. Даже святая святых — человеческие, родительские, супружеские отношения они «сверяют» только с этими требованиями.

Наверное, и некоторые читатели встречались с этими добровольными рабами моды. Они готовы изменять любимому мужу (жене) с нелюбимым человеком, лишь бы попасть в число «современных», «прогрессивных». Мудрейшие из древних серьезно предостерегали от этого зуда, от погони за всякой новизной. Менять нужно только то, что плохо. А добрые традиции бережно хранить и развивать.

Ячейка общества

Я назвала далеко не все, хоть и очень важные, особенности нынешнего семейства. Можно с полным основанием сказать: трудный возраст, переходный возраст переживает семья. Она стремится соединить в единое целое то, что всегда существовало порознь: идеал и быт, действительность и мечту. А это, сами понимаете, сложная задача. И рядится семья как современные девчонки: то в бабушкину юбку — мудрость донашивают, то в мальчишеские брюки эмансипируются, то удлинят подол, то сведут его к набедренной повязке. И чтобы достигла она зрелой красоты, прочности и расцвета, еще надо очень и очень много времени и труда. Нашего общего труда, ей в помощь. Потому что любовь человеческая есть цель всех наших общественных усилий, их венец. Потому что создание нравственной, гармонической личности невозможно в условиях нравственно-эмоционально неграмотной, бескультурной семьи. А нравственной культуре можно научиться прежде всего отнюдь не на одном анализе неудач, как нельзя научиться здоровью, изучая учебник болезней. Тут нужно знать условия, предпосылки побед.

Насколько это понятие непросто выработать даже в общих чертах, свидетельствует тот факт, что на протяжении одного поколения у нас трижды (!) менялся Кодекс законов о семье и браке. То есть трижды менялись социальные установки, система «мер и весов».

Нынешний кодекс вобрал в себя опыт послереволюционных лет жизни и развития общества, практику множества семей. Его с полным основанием можно назвать наиболее справедливым и гуманным, в особенности по отношению к матери и ребенку, чьи материальные и моральные права берутся решительно под его защиту.

Самые важные положения, определяющие наши семейные интересы, внесены в статьи новой Конституции СССР. В ней записано, что государство защищает интересы семьи; подтверждается добровольность вступления в брак мужчины и женщины и их полное равноправие в семейных отношениях. Дальше в статье, посвященной непосредственно семье, говорится об оказании государством помощи ей путем создания и развития широкой сети детских учреждений, организации и совершенствования службы быта и общественного питания, предоставления пособий и льгот многодетным семьям и вообще по случаю появления нового ее члена, ребенка. Но в Основном Законе записаны и наши обязанности: родители обязаны заботиться о воспитании детей, готовить их к общественно полезному труду, растить их достойными членами социалистического общества. Дети должны отвечать заботой о престарелых родителях.

И положения многих других статей Конституции, казалось бы, на семью не направленных и ей не адресованных, имеют прямое касательство к устройству нашей личной жизни. Когда мы читаем статью, в которой говорится о том, что Советское государство способствует усилению социальной однородности общества, стиранию существенных различий между городом и деревней, умственным и физическим трудом, дальнейшему сближению всех наций и народностей СССР, то не можем не осознавать: такие меры служат и стиранию принципиальных противоречий в мировоззрениях нынешних и будущих супругов, воспитанию единых социальных и нравственных установок у подрастающего поколения. Также в интересах каждого гражданина, а значит, семьи записаны статьи, закрепляющие наши права на труд, отдых, охрану здоровья, на жилище; статьи, охраняющие человека от посягательства на его имущество, достоинство и честь, на тайну его личной жизни.

Все это важнейшие документы, регулирующие наши семейные отношения общего порядка.

Государство кровно заинтересовано в укреплении и развитии ячейки общества. Связь, что существует между ними, хоть и не всегда очевидна, но зато нерасторжима.

«…общество — это масса, состоящая сплошь из индивидуальных семей, как бы его молекул»^[2].

И, как в человеческом организме, здоровье «на клеточном уровне» обеспечивает устойчивость всех систем, болезнь клетки может оказаться гибельной при том, что руки, ноги, голова — все цело. Общественное развитие, социальный прогресс во многом зависят от процессов, происходящих за закрытыми дверями квартир. Да и как может быть иначе, если создается здесь самая важная на свете «продукция» — сам человек, творец и потребитель всех материальных и духовных ценностей, которыми сильно и богато общество. Тот, кто созидает, и ради кого все создается.

Насколько интересы и потребности личности и общества тесно переплетаются, лишний раз убеждаешься, когда читаешь материалы социологических изысканий. Даже обеспеченность какого-то региона продуктами питания может находиться в зависимости от того, найдет ли себе мужа в селе молодая учительница или врач. Новосибирские социологи проследили эту связь. Механизаторы, доярки, полеводы нынче тянутся в те места, где лучше поставлено школьное и специальное образование, медицинское и культурное обслуживание. А все это лучше поставлено в колхозах, поселках, городах, где интеллигентная молодежь может найти себе достойную пару. Только в этом случае молодые специалисты оседают прочно, работают с перспективой. Туда-то и перемещаются вслед за своими детьми-учениками колхозники и рабочие совхозов, которые справедливо считают, что нынче школьная подготовка во многом решительней влияет на судьбы детей, чем все прочие материальные условия семьи.

В зависимости от того, насколько учитываются семейные интересы, развиваются нынешние города-новостройки, заселяются и осваиваются новые пространства. И даже в старых городах и весях устойчивость кадров, этот важнейший хозяйственно-экономический фактор, решительно связана с тем, как живется-можется семейным людям. Вот эта всеобщая зависимость от такого «неустойчивого элемента», каким является семья, тоже заставляет нас все серьезней изучать и осмысливать процессы, происходящие в ней.

И еще одно основное заключение уже здесь можно сделать: строить жизнь по законам свободы, справедливости, чести, добра и любви в тысячу раз лучше, радостней, но и во столько же раз сложней, чем по законам неправды, принуждения, корысти. Праведная жизнь предъявляет к каждому человеку более высокие требования, ждет от него более осознанного, ответственного отношения к своей миссии, большей культуры поведения. А всему этому нам еще учиться и учиться, нередко по крохам собирая знания об этой жизни. То есть учимся мы ей в процессе бытия, создаем свои домашние «кодексы» на ходу, и каждый наособицу, поскольку не только несчастливые, но и вполне благополучные семьи имеют каждая свой неповторимый облик и стиль.

Современная наука и искусство еще только приступают к этой теме — счастливое семейство. Тоже пробуют, ищут ее оптимальный вариант. Поэтому нередко сталкиваются мнения, ломаются копья по вроде бы самым очевидным и вечным вопросам. И тут читателю, как говорится, нужно быть вооруженным хотя бы минимумом знаний по истории семьи, ее модификаций у разных народов, чтобы не дать увлечь себя на тупиковую дорожку советчикам, что тоже не боги, а люди, и им свойственно искренне заблуждаться. (Как, естественно, не огражден от этого и автор данных строк.)

В качестве примера того, насколько принципиально разными могут быть позиции публицистов и специалистов по одной и той же проблеме, приведу дискуссию и свое в ней слово о моногамной (единобрачной) семье и ее нынешних «конкурентах».

«Золушка» и ее соперницы

Мы уже говорили о том, что семья не только радость общения с любимым существом, это и труды, и заботы, и родительский долг. Время от времени у каждого из нас возникает тайное, а то и явное желание сделать так, чтобы исчезли тяготы, а остались только одни радости. И прежде всего, конечно, чтобы ослабли хозяйственно-бытовые нагрузки.

И вот появились в газетах сообщения о том, что возникли у нас соединения мужчин и женщин, не обременяющих себя и друг друга взаимным обслуживанием. Они даже получили свое «кодовое» название: «приходящие супруги». У них все врозь: жилье, деньги, труды и заботы, бывает, и дети, зато удовольствия и развлечения совместные. Некоторые публицисты, констатируя сам факт установления подобных отношений, с любопытством к ним присматриваются: хорошо ли это для самих мужчин и женщин, что дает такое соединение детям?

На первый взгляд, ничего дурного в этом нет. Мы ведь признали, что не совместное хозяйство определяет степень прочности и нравственности человеческих связей, а именно сами отношения. Но вот характер этих отношений и заставляет насторожиться.

Итак, каковы очевидные преимущества такого сожительства? «Приходящий муж» не досаждает женщине ежедневными требованиями: готовь обед, стирай белье, убирай квартиру, следи за детьми. Он вообще ничего этого не требует. Он благодарен за каждый добрый знак внимания. Ему все ладно и хорошо, поскольку он посещает любимую женщину по определенным дням и ведет себя в ее доме как гость дорогой. А гостю, как известно, не положено вмешиваться в хозяйские порядки. Как никто и от него не ждет участия в повседневных домашних делах и заботах. Естественно, что он не отдает женщине зарплату, лишь делает красивые подарки. Не отчитывается он и в том, как проводит время, остающееся от «визитов». Но и по-джентльменски нелюбопытен относительно времяпрепровождения своей возлюбленной. Как видите, все очень мило и элегантно.

Что и говорить: беззаботная конкурентка выглядит эффектней вечной «золушки» — законной моногамной семьи.

Да только вовсе не новинка это. Тривиальная внебрачная связь вздумала зачем-то рядиться в степенные, респектабельные одежды, разыгрывать роль добропорядочного семейства, решила обрести законные права, виды на жительство. Само слово «супруги» означает на древнеславянском языке «соупряжники», то есть впряженные в одну упряжку, в нелегкую повозку жизни. Так что уже по смыслу определения вольное сожительство нельзя именовать супружеством.

И не только лингвистика здесь протестует, протестует нравственность. Ведь здесь нам предлагается образец безответственного потребительства. Партнеры готовы получать и иметь, но при этом ничем не платить: ни трудом, ни заботой, ни самоограничением, ни верностью, ничем, ничем, ничем…

Еще дальше заходят в поисках «современного общежития» те, кто пытается принять как вполне возможное совмещение мужчиной обязанностей постоянного супруга в собственной семье с «приходящим» в другом доме.

Возможность такого совмещения нам предложил рассмотреть писатель Л. Жуховицкий в статье «Любовь и демография»^[3], которая положила начало целой дискуссии по затронутой теме и чем-то задала тон и направление мыслей в последующих выступлениях других авторов.

Несомненно, писатель исходил из очень сложной и тревожной ситуации с деторождением в стране, с растущим числом холостяков и незамужних женщин. По некоторым сведениям демографов, количество женихов и невест у нас находится в таком соотношении, что многие женщины, жаждущие сердечного тепла, детей, семьи, не имеют реальной возможности осуществить это заветное и естественное желание. В особенности ситуация складывается крайне неблагополучно в тех регионах страны, где преобладает население одного пола. У нас ведь есть женские поселки и даже города, где «незамужние ткачихи составляют большинство». Как есть и места, где сплошь трудятся мужчины: лесорубы, строители-первопроходцы.

Потеряв с годами надежду выйти замуж, женщина сознательно идет на то, чтобы обзавестись ребенком, и довольствуется редкими встречами с тем, кто почему-то не хочет или не может сочетаться с ней законным браком.

По мнению Л. Жуховицкого, нам нужно перестать быть ханжами и называть такое положение безнравственным. Тем более что оно-де вообще полезно для государства, в котором наблюдается падение рождаемости. Если изменить отношение к такого рода союзам, то детей появится больше и счастливых людей тоже.

Как видите, очень сложная социальная, нравственная, психологическая проблема, оказывается, может быть решена скоро и дешево. Вообще без всяких усилий. Просто, если трудно изменить ситуацию, надо изменить взгляд на нее. В данном случае, перестать видеть в сожительстве мужчины сразу с двумя женщинами, матерями его детей, что-то греховное! Не корить холостяка, что «осчастливит» своими визитами сразу нескольких женщин. Этим он энергично способствует росту народонаселения.

Писатель осмотрительно не оговорил обязательное количество законных и «полузаконных» жен. Иначе он рисковал оказаться в ряду тех «ханжей», против кого и направлен его пафос. Ведь это только «ретрограды» исповедуют упорядоченность, определенные нормы в семейных отношениях! Мораль должна быть гибкой, считает Л. Жуховицкий, должна следовать не старым привычкам, а реальным условиям.

Что ж, расхожая, каждодневная, «коммунальная» мораль, мы уже это отмечали, чутко реагирует на происходящие в быту перемены. Мы сами видим, как меняются в последнее время суждения о внебрачных отношениях. То, что прежде воспринималось как катастрофа, ЧП, теперь сплошь и рядом проходит без общественного ажиотажа. И безмужние мамы уже не нуждаются в столь энергичной защите прессы: отношение к ним давно уже утряслось и устоялось. Здесь публицист опоздал со своими призывами.

Если это порядочные женщины, гордо несущие свою нелегкую ношу, воспитывающие желанного ребенка без помощи отца, то обычно они пользуются не только уважением, но и всяческой помощью окружающих. Среди моих университетских однокурсниц есть несколько таких женщин, которые отважились на этот шаг еще в те времена, когда существовало разграничение на «законных» и «незаконных» детей со всеми унизительными и тяжкими последствиями для матерей и детей. Они решительно отказались от супружества, но не стали отказывать себе в радости материнства. И были действительно счастливы сознанием и чувством своей необходимости родному существу, любовью и заботой, которое не могут заменить никакие другие радости и достижения.

Это одна ситуация. Совсем иное дело, если это легкомысленные особы или те, кто ребенка заимел не его самого ради, а из корысти, из желания устроить свою жизнь, разрушив с помощью дитяти чужую, то увольте от такого сочувствия.

Отношение к сложному, пусть и многочисленному явлению не может быть однозначным. И положение женщин, что не жалуются на свою судьбу, а вроде бы требуют одного — права на редкие встречи с чужим мужем, нельзя признать ни под каким видом нормальным и нравственным. Так мы совсем утратим чувство края, понимание, что хорошо и что плохо. Известно: человек ко всему может привыкнуть, притерпеться. Даже к боли, унижению его достоинства. Но честно ли, гуманно ли убеждать его при этом, что его состояние вполне благополучно и он вполне здоров и счастлив, только люди почему-то его таковым не признают? Я никак не могу согласиться с призывом перестать видеть в положении таких женщин нездоровое, неблагополучное состояние и для них самих, и для их детей, а следовательно, для всего общества. И, самое главное, перестать думать о том, каким образом изменить их положение в лучшую сторону.

«Счастливыми» в этой ситуации могут быть только мужчины определенной породы. А женщины и дети нет. В особенности дети. Они обнаруживают, как правило, отставание в умственном и физическом развитии, повышенную агрессивность. Они чаще других пополняют состав колоний для малолетних преступников.

Вот передо мной материалы исследования семейного состояние у девочек — воспитанниц специальной школы. Из 210 обследованных малолетних правонарушительниц только 39 были из полных семей. Да и то часть из этих последних была «склеена» из неполных: дети в них от разных матерей и отцов. Различные нервно-психические травмы, духовное опустошение, разочарование в жизни, беспомощность перед сложностями бытия наблюдаются в большинстве случаев у выходцев из неполных семей.

Как писал А. С. Макаренко: «Там, где отец или мать уходят из семьи, там семья, как коллектив, разрушается и воспитание ребенка затрудняется». Это в том случае, если уходит отец, а если он «приходит» по конкретным дням, от этого часта бывает еще хуже. Что мы и наблюдаем даже при разводе законных супругов.

А нам ведь «качество» детей более даже важно, чем количество. Это вопрос огромной важности и сложности: создавать ли благоприятные условия для увеличения числа детей в неполных семьях или прилагать максимум усилий для увеличения рождаемости в полноценных?

И решать эту проблему необходимо всем миром. Потому что положение действительно тревожное. И не в последнюю очередь на снижение рождаемости влияет как раз распространение «конкурирующих» с семьей форм сожительства мужчины и женщины.

Если оценить перспективу, а не только сегодняшний день, то мы увидим, как хиреет слабая веточка на древе нашего народонаселения — дети из неполных и «приходящих» семей. Выходцы из них, как правило, повторяют тип отношений между мужчинами и женщинами, принятый у их родителей. Чаще других разводятся, остаются холостяками и бездетными. То есть если даже брать количественную сторону проблемы, демографическую, то успех здесь временный. А точнее сказать, иллюзорный. Проигрывает и любовь. Дети, выросшие в условиях, когда родители отдают друг другу лишь часть себя, делят чувства между несколькими «партнерами», чаще других не способны к самоотверженности и предельной самоотдаче любимому существу. И можно не быть пророком, но точно предсказать: не одна жизнь и любовь будут сокрушены при встрече с молодым человеком или девушкой, прошедшими вот такую школу «воспитания чувства».

Есть еще весьма существенная причина, которая не позволяет мне принять позицию Л. Жуховицкого и его единомышленников (а они нашлись у писателя даже среди серьезных демографов). Это — вредное влияние, которое окажет на состояние уже нормальной, полной семьи установка на полузаконное многоженство мужчины (давайте называть вещи своими именами, иначе мы не докопаемся до истины). Опыт изучения причин того, что семейные женщины ограничиваются одним ребенком и тем «портят» демографическую картину, убедил: оснований тому много. Но ни разу анализирующие эту ситуацию не отметили: многие женщины отказывают себе в этом счастье из-за нравственной неустойчивости мужа, из-за того, что нынче стало возможным вот такое сожительство с разными женщинами. Первого ребенка заводят на свой страх и риск (первый появляется и у законных и незаконных подруг). Но на второго не решаются ни те, ни другие по одинаковой причине: ненадежность супруга и «партнера».

То есть вырисовывается вовсе печальная перспектива: распространение вследствие наших призывов к терпимости внебрачных связей мужчин и женщин и увеличение «побочных» детей ведет не к росту общей рождаемости в стране, а к ее фактическому снижению. В особенности сокращается число детей в полных семьях, то есть в той среде, которая признается единственно благоприятной для воспитания физически и нравственно здорового потомства.

Так объективно получилось, что, выступив в защиту незамужних матерей, радетелем их сомнительного счастья, писатель, не разрешив их проблем поставил под удар куда большие категории людей, основу благополучия сотен миллионов — самое семью.

На мой взгляд, полезней было бы тратить публицистический порох на агитацию молодых людей: не бояться отправиться в дальний путь, в «холостяцкие» края на поиски суженой-ряженой (или даже суженого), как отправлялись за ними былинные и сказочные герои, всякие Иваны-царевичи и Василисы Премудрые Мы часто и не без успеха призываем молодежь осваивать новые места, оставлять отчий дом ради обретения самих себя, своего дела, своего призвания. И никто не поднял голос, не воззвал к юношам и девушкам: ищите свое семейное счастье столь же упорно и целеустремленно, это тоже ваше жизненное призвание. Оно тоже свидетельствует о ваших человеческих способностях и достоинствах. И не зарьтесь на чужое счастье, что, может, и само в руки плывет. Что даром дается, недорого ценится, а потому и впрок не идет. (Вот бы занялись статистики подсчетом: как долго длится «счастье» живущих в двойном «браке»? Уверена: обнаружили бы, что большинство семей все равно очень скоро «определяется». И мужчинам приходится прибиться к какому-то одному берегу. Женщины сами не допустят, не потерпят этого болтания туда-сюда, вечной неопределенности.)

Есть реальные возможности улучшать демографическую обстановку в стране, не разрушая семью, а укрепляя ее, помогая создавать свой очаг и тем, кто пока что пользуется его «суррогатами», греется у чужого огня.

Видный демограф В. Переведенцев говорил, что сбалансированным, разумным планированием строительства новых городов и сел, реконструкцией старых можно достичь того, что не будет у нас мест с однополым населением. Он же нарисовал перспективу развития семьи в грядущем столетии. И в его прогнозах семья не отомрет, а укрепится. Хотя ему в укор будет замечено: его же поспешные сообщения о том, что у нас якобы на каждых 100 женихов чуть ли не 170 невест, и вызвали «прожект» Л. Жуховицкого. А в последующем разъяснении демограф признал: ситуация не столь катастрофична, и скоро грядет даже перевес в числе молодых мужчин. И уже им придется выдержать суровый конкурс у юных подруг. Так, может, в ближайшем будущем отпадет та самая «реальная предпосылка» для легализации «приходящих мужей», на которую ссылался писатель? Не придет ли пора тогда легализовать «многомужество»…

Вот как может подвести поспешность при оценке столь сложных явлений жизни. То нас пугали грядущим демографическим «взрывом», который будто бы оправдает теорию Мальтуса. Потом обнаружился спад. В последнее время пишут: кривая рождаемости снова поползла вверх.

И оказывается, колебательные эти движения имеют разную амплитуду для каждой страны, нации. Связаны они со многими факторами социального, экономического, мировоззренческого характера, переплетенными между собой столь сложным образом, что даже самые крупные мировые авторитеты признают: пока что нет возможности с научной основательностью объяснить переходы от высокой рождаемости к низкой и потом к стабильному состоянию, которыми характеризуются демографические процессы в разных регионах мира^[4].

…Некоторые аспекты уровня рождаемости более обстоятельно мы рассмотрим отдельно. А здесь любопытно узнать, как влияет семейная жизнь на здоровье, на сроки бытия земного?

Мировая статистика утверждает, что смерть от болезни сердца настигает бессемейных в 3,5 раза чаще, чем живущих в кругу родных людей. Дорожные катастрофы с первыми случаются в пять раз чаще. Самоубийством кончают холостяки и разведенные вкупе чаще семейных в 6 раз! Еще 150 лет назад было зафиксировано: ни один из холостяков не попал в ряд долгожителей. Даже в сравнительно юном возрасте: 20—30 лет,смертность среди холостых мужчин на 25 процентов выше, чем среди женатых^[5].

Такие закономерности, конечно же, не ускользают от бдительного ока людей. Что счастливая семейная жизнь — первооснова здоровой и долгой жизни, замечено давно. Поэтому, когда строятся прогнозы исчезновения семьи, знатоки ее истории только ехидно посмеиваются: все это уже было, ничто не ново под старой луной. Веками люди испытывают нравственные установки на разумность, прочность. Время от времени предают анафеме традиционную семью, где дети растут вместе с родителями. Еще Платон две тысячи лет назад предрекал гибель браку.

Впрочем, зачем забираться в дремучие дебри? Двадцатые годы этого столетия в нашем же государстве были массовым экспериментом. Полная свобода выбора: живи как хочешь. И оказалось, большинство все равно жили общим домом, хоть и невенчанные, нерегистрированные, никем не осуждаемые. Другие же, и поженившись официально, вели себя как холостые. Это уж зависело от удачи выбора «половины», от характера, темперамента конкретного человека, какая форма общежития ему больше по душе. А еще от воспитания, от нравственных установок, которые он перенимал от окружения и от авторитетов.

В наши дни на Земле существуют одновременно все мыслимые и немыслимые формы общежития мужчин и женщин. Есть единобрачие (моногамия), есть официальное и неофициальное многобрачие (полигамия): несколько жен или жена и любовницы при одном мужчине, а то и, как в Непале, например, несколько мужей при одной жене.

Подобное многообразие дает возможность сравнивать, какое состояние наиболее благоприятно для воспроизводства жизни, укрепления нравственного здоровья, чему отдает предпочтение человечество в своем развитии? Судя по всему, состязание выигрывает моногамная семья. В некоторых восточных странах она все чаще вытесняет гаремы там, где женщина получает возможность иметь общее и специальное образование и работу.

В последнее время вести из научных лабораторий приносят сомнения: сохранится ли традиционный метод воспроизводства потомства и в отдаленном будущем. Ученые говорят, что скоро появится возможность каждому человеку, мужчине и женщине в равной мере, повторить себя без участия другой особи. Для этого нужна будет всего одна-единственная клетка-штамм, которая точно, без отклонений воспроизведет свой «оригинал» со всеми достоинствами и недостатками, красотой и уродством.

Как в этом случае будут строиться межличностные отношения мужчины и женщины, даже предсказать невозможно. Нынче мать и отец любят «своего» ребенка, понимая, что он общий, что он в равной мере принадлежит двоим и дарит бессмертие обоим супругам. И любят они его больше за то, что он воплощает в себе черты любимого человека.

При «пробирочном воспроизводстве» люди, по сути, будут обречены на любовь лишь к самим себе, самоотверженность будут проявлять лишь к своему двойнику со всеми вытекающими отсюда последствиями. Думаю, человечество не согласится на подобное оскопление души и сердца. Однако предостеречь от подобной опасности — наш нравственный долг.

А ныне и присно каждая нация, каждое государство устанавливают и поддерживают нравы и порядки, им присущие традиционно и отвечающие идейным целям общества. Поэтому и само понятие благополучной семьи может резко отличаться у представителей разных народов. И все же есть нечто общее, извечное, чего жаждет человеческое сердце: любви, согласия, понимания, сочувствия, здоровья и материального достатка, духовной ясности и нравственной чистоты, верности и стойкости, мира и лада. В какой мере эти свойства и качества семьи присутствуют в нашем быту, в такой мы и считаем себя благополучными или не очень. Чем больше число семей, исповедующих именно эти семейные добродетели, тем сильней нравственная крепость человеческого сообщества.

70 процентов из числа опрошенных социологами советских супругов убеждены: основа их человеческого счастья — единая дружная, любящая семья и дети. И даже те, кто составляет армию холостяков, таковыми остаются чаще не из принципиального предпочтения «свободного сожительства», но из-за внешних обстоятельств. Иначе не было бы такого обилия писем и требований в разные редакции и органы: помогите связать разорванные «цепи» или обрести семейные узы. Обратите внимание: не о свободе вопиют они, о «рабстве любви», единственной неволе, которую никакие революции, в том числе научно-техническая, сокрушить не могут. Требуют учреждения службы семьи, службы знакомств. Знакомства не на время же, надо понимать, в противном случае это название приобрело бы двусмысленный или вовсе гнусный смысл.

В. И. Ленин предостерегал нас от кокетничания всепониманием-всепрощением. Он считал, что провозглашение «свободы от брака», как правило, возникает от «стремления оправдать… собственную ненормальную или чрезмерную половую жизнь и выпросить терпимость к себе»^[6].

Но он же считал, что право и обязанность семейного человека должны непременно подкрепляться и правом на развод, когда супружеские чувства себя изжили.

Российское дореволюционное законодательство всячески препятствовало расторжению брака даже тогда, когда супруги годами не жили вместе, имели новые семьи. Был период и у нас, когда оформить распавшиеся связи было делом затяжным, трудным и во многом унизительным. Нынешние обычаи и правила учитывают реальность бытия. Жизнь убедила: у погасшего огня все равно сам не согреешься и детей остудишь. Поэтому только супруги должны решать: быть им вместе или нет?

Изменения в законах о разводе вызвали увеличение числа расторгающих брак. Стали разводиться не только плохие жены с плохими же мужьями, но и хорошие с хорошими, переставшие быть нужными и милыми друг другу. Так получается, что разводы все меньше воспринимаются как скандально-катастрофическое событие. Чаще всего со вздохом облегчения с обеих сторон.

Приходилось мне на встречах с читателями слышать даже недовольство легкостью самой юридической процедуры. Дескать, нужно было бы мужу и жене чем-то серьезным жертвовать при разводе, может, остановились бы, задумались, а там злость прошла, вот, глядишь, и помирились. Не уверена, что тут многое изменит сама процедура. Да она и нынче все равно не из приятных, и время дается супругам на размышление. И само это право — высокое завоевание человеческого рода, «…на деле свобода развода означает не «распад» семейных связей, а, напротив, укрепление их на единственно возможных и устойчивых в цивилизованном обществе демократических основаниях»^[7].

Это очень верное и глубокое суждение. Свобода развода не только избавляет нелюбимых и нелюбящих от тяжкой обязанности жить бок о бок. Она, если вдуматься, теснее прижимает любящих друг к другу. И даже по-своему служит средством, которое дает отвагу вступать в брак тем, кто боится цепей Гименея, а уж тем более коли они неразрывные. Ведь «ниппельная система», что имеет вход при затрудненном выходе, заставляет сто раз оглядеться, прежде чем в нее вступить.

И дальше в процессе совместного бытия невозможность свободного выбора оказывает неприятное психологическое воздействие: безотчетное желание вырваться из тисков, разрушить сковывающие рамки. Кроме того, столкновение с разведенными друзьями, сослуживцами заставляет супругов находиться в состоянии внутренней мобилизации: как бы и на их дом не обрушилась злая беда! Обостряет соревнование с теми, кто свободен от брачных уз и может посягнуть на сердце любимого человека.

Возросшее число разводов многие исследователи, повторяю, зачисляют в разряд доказательств «кризиса семьи». Думаю, что это явление скорее означает не упадок ее авторитета и крепости, а рост требований супругов друг к другу, к стилю и образу совместного бытия. Значит, семья со временем будет расти качественно и обретет новую ценность и привлекательность. Но уже несомненно, что ни мужчину, ни женщину видимость семейных отношений, «лишь бы замужество, лишь бы дом», теперь не будет устраивать. Они ищут подлинно человеческое, гуманное, высоконравственное соединение. Разводами они не семью отрицают, отрицают формальный брак во имя подлинного.

И вообще нам пора признать: семейные радости и труды — удел не всех и каждого. Как в прежние времена были женщины и мужчины, считавшие себя «не созданными для блаженства», так и всегда будут. И винить их в этой неспособности — напрасные хлопоты. Но уж, конечно, позволять им вторгаться в наш дом с проповедью своих установок как единственно верных и лучших мы не допустим. Не нравится семья — ваше дело. Хоть в пустыню, хоть в келью, хоть в ресторан, хоть на уличный перекресток. А вот других с толку сбивать не стоит.

Семья у нас находится под охраной государства и в этом смысле, в смысле пропаганды и агитации в ее пользу, а не ей во вред.

Так какова же авторская формула благополучной семьи в свете тех условий, которые мы здесь рассмотрели? В обобщенном виде это может выглядеть так: Любовь и Дети, Совесть и Трудолюбие, Знание и Творчество.

Читатель, видимо, заметит, что формула эта настолько емкая, что в нее могут вписаться семьи, весьма далекие друг от друга и непохожие. Я примерила эту формулу к четырем известным мне типам семейств.

Вот тип семьи № 1. Я его обозначила «дом-крепость». Все слышали это выражение: «Мой дом — моя крепость». Оно нами часто воспринималось как проявление частнособственнических устремлений. Да так оно и было. И потому первый удар в сокрушении старой семьи был нанесен именно этому типу. Прошло время, мы во многом разобрались и убедились: частнособственнические страсти бывают присущи и тем, кто не имеет даже собственного угла, всякого рода «перекати-поле», что за собственное убогое барахлишко душу прозакладывают.

Заметили мы и то, что крепкий, дружный дом нередко служит воспитанию вполне высоких общественных принципов у его членов, если они не отгораживаются от всего мира за высоким забором, если они не сидят за ним этакими буками, огрызающимися от каждого прохожего. Вдруг выяснилось: прочные стены — вещь очень полезная. На случай ненастья, беды они ой как нужны. Это все равно что оценка тылов при определении боеготовности войска. Тылы надежные, на передовой можно действовать смело. Коли за спиной все хлипко да зыбко, куда же боец годится?

Заметили мы и такую особенность: мужчина, выходец из таких семей-крепостей, как правило, и работник отличный, и выдержан к разного рода соблазнам, и правонарушения за ним редко наблюдаются. А как же: ответственность больше друг за друга и за себя как члена спаянного коллектива.

«Крепость» эта не вызовет угрюмого впечатления, если за ее стенами поселится «добрый дух дома», если к ее огоньку, к ее теплу будет открыт доступ многим друзьям — знакомым и взрослых и детей. Если в нем не будут скопидомно охранять собранное совместными усилиями «добро», и вещное и сердечное, но станут им оделять всех страждущих.

Видите, сколько «если» предполагают возможность «дома-крепости» стать вполне благополучной семьей? И все они нравственного порядка. Кстати, оценки со стороны могут кардинально отличаться от оценки самих членов семьи. Вполне благополучным могут считать свое положение и те, кто действительно возвел мощную крепость и знать не хочет никого и ничего, что выходит за пределы ее стен. И у них будет полный «комплект», признанный здесь необходимым для семейного благополучия: любовь и дети, своеобразно понимаемая совесть (по отношению к «своим» при полном равнодушии ко всем прочим и даже готовности урвать с «чужих») и неустанное трудолюбие, вернее, не столько любовь к самому труду, сколько к его плодам, придающим «крепости» большую силу и устроенность.

Между прочим, и у других типов семейств отмечается подобная двойственность оценки: по общественным нормативам и по внутренним.

Вот тип семьи № 2. Я ее назвала «дом-гостиница». В тридцатые годы он приобрел широкое распространение и даже считался прогрессивно-показательным. Теперь он несколько порастерял свой задиристо-высокомерный тон, но все же имеет широкое распространение. Его особенности: невнимание к бытовым удобствам, к порядку, максимальная независимость всех членов семьи друг от друга. При этом каждый уверен, что привязан и предан дому. Однако все основные интересы, заботы и успехи вне его стен. Сюда приходят не для того, чтобы трудиться на общем поприще, здесь отдыхают от «настоящих» дел и походя, кое-как производят «нудные и досадные» операции по уборке помещения, жилплощади, потому что домом такие места обитания можно называть с большой долей условности. Здесь «перекусывают, перехватывают», а не едят. Здесь не увлекаются и не развлекаются. Все это не для «гостиницы».

Но попробуйте сказать членам такого сообщества, что у них семья не очень-то благополучна. Могут рассердиться, обидеться. И нередко окажутся по-своему правыми. Есть категория людей, которых устраивает именно такой образ жизни. Для них мучительным и тяжким был бы любой другой уклад бытия. На мой взгляд, и здесь все должно решаться с позиций нравственности, а не внешнего антуража. Никому не во вред, никому не в обиду и досаду, лишь самим им. Да, может, и не вред это для них вовсе. Тогда совсем хорошо. Правда, мне неоднократно приходилось слышать, как детишки из таких домов сетовали на свою неприкаянность. Не хватало им тепла, заботы, уюта. Жались они к товарищам, у которых дом был надежной защитой и опорой.

Тип семьи № 3 — «дом-служба». Едва ли не самый противоречивый тип. Все делается в нем исключительно добросовестно, обстоятельно, на прочной основе, по регламенту, по последнему слову науки и техники. Казалось бы, вот образец для подражания. А мне недостает в нем импровизации, непосредственности, игры, творчества, наконец. Чтобы управлял делами в этом доме не один суровый господин — Долг, но и веселое, беззаботное чувство любви и свободы.

Тип семьи № 4 — «дом-каторга». Неужели, удивится читатель, и такой типаж может претендовать на звание сколько-нибудь благополучного? Может. Коллективное и добровольное заключение в четырех стенах может почитаться вполне приемлемым для категории людей, не знающих иного стиля и образа жизни. Бывает, брань, ссоры, взаимные мучительства становятся не просто привычными, но даже необходимыми. Любовь-ненависть иной раз крепче привязывает людей друг к другу, чем вялое, спокойное сожительство. Члены подобной семьи находятся в состоянии перманентной войны всех со всеми. Но попробуйте расселить их, они же с тоски зачахнут друг по другу или начнут возводить в отдельной квартире «филиал» прежней каторги.

Дети из таких домов выходят закаленные, зубастые, умеющие отстаивать себя, свои интересы и позиции, не оглядываясь на других.

Среди самых светлых впечатлений и воспоминаний — образ замечательной семьи ленинградцев Мальцевых: Михаила Дмитриевича (давно умершего, но нимало не забытого), ученого, добрейшего человека, прекрасного мужа и любящего отца; его жены — Зои Романовны, чистого, преданного, самозабвенного без позы человека, учительницы для своих и чужих детей. Я узнала их в тяжкие для семьи годы: свежа была и кровоточила рана, оставленная в их душах смертью сына Валентина, погибшего в партизанском отряде при защите Ленинграда. Его портрет ныне помещен в школьном музее 272-й ленинградской школы. Дочь Ирина приняла на свои детские плечи и горечь потери, и всю сосредоточенную на ней любовь родителей.

В этом доме мы, одноклассники Ирины и ее друзья, вдыхали особый воздух того самого кровного содружества, которое на все времена стало для меня желанным образцом, не выдуманным, не отвлеченным, живым и осязаемым. В единственной комнате, разделенной книжными стеллажами на общую «столовую» и кабинет Михаила Дмитриевича (тут же по совместительству кухня с керосинкой), скромная и лишь необходимая мебель была так ловко размещена, что для каждого образовывался собственный уголок, в котором человек устраивался на свой манер и вкус.

Вообще в этой семье всячески поддерживалась «автономия», ненавязчивое внимание друг к другу: кто чем занимается, куда идет, каждый решал сам, ставя других в известность о своих намерениях. В таком стиле общежития не было нужды контролировать поведение домочадцев. «Раз ты действуешь так, значит, тебе это действительно необходимо». И никто не оспаривал просьбы сделать что-то. «Коли ты просишь, значит, не можешь почему-то сделать сам и нуждаешься в помощи». Здесь царила безусловная, априорная уверенность в порядочности и трудолюбии каждого, как в иных семьях правит внутренняя уверенность, что «сожитель» только и озабочен тем, как бы свалить труды и заботы на плечи другого, а самому ухватить побольше удовольствий да полакомей кусок.

Меня особенно грела и привлекала манера общения Мальцевых. Здесь говорили тихо и мягко, двигались как-то так ловко, что в тесноте никто не задевал друг друга. Занятость уважалась, охранялась, а домашние заботы и развлечения собирали всех вместе. Помню, Михаил Дмитриевич при нашем вторжении в дом оставлял свою работу и непременно интересовался, чем мы взволнованы, серьезно вникал в наш галдеж и с улыбкой ронял две-три фразы, которые сразу отметали внешнее, несущественное, проясняли главное и придавали смысл кажущейся бессвязице мнений и суждений. А он незаметно самоустранялся, предоставляя уже нам самим вырабатывать конкретные решения.

Зоя Романовна была моей исповедницей и сострадалицей. Был случай, когда мне, уже взрослой, замужней женщине и матери, она дала совет, спасший меня от непоправимого, быть может, шага. И при этом она, как и Михаил Дмитриевич, никогда не настаивала на том, что ее мнение единственное и обязательное.

Та же манера отличала поведение с нами и их дочери, перенявшей все родительские свойства. Иринка, несомненно, была из нас самой эрудированной, интеллигентной, училась отменно и ровно, но это как-то никем не отмечалось и не замечалось. Мы звали ее «умной Машей» и воспринимали ее успехи без зависти, как само собой разумеющееся. Тянулись мы к ней, как к чистому и свежему роднику: хлебнешь хрустальной водицы и можешь бежать по своим «сорочьим» делам, не оглядываясь, уверенная, что, когда опять замучит жажда, найдешь источник на том же месте, в том же состоянии душевной чистоты, незамутненности. Только теперь я понимаю, сколько нравственных и сердечных расходов требовала «очистительная работа», которую добровольно приняла на себя эта семья. И честно могу признать, что любимый мой город Ленинград мне особо притягателен именно оттого, что в нем и по сей день живут Мальцевы-Валуйские.

Как я уже призналась, для меня это был и остается живой образец человеческого общежития, семейственности в высоком смысле слова. Дурные примеры тоже учили, уже «методом от противного». Кроме названных выше различий между домами, они позволили мне определить разные типы внутрисемейных связей и отношений.

Я заметила: есть люди с установкой брать себе, заставлять окружающих работать на исполнение своих нужд и желаний; есть люди с противоположной нацеленностью — отдавать свои силы, думы, душу на удовлетворение потребностей близких; есть и такие, что ни себе, ни людям. И вот от сочетания супружеских «установок» зависит возможность благополучного соединения людей, отличающихся и образованием, и профессиональными интересами, и даже общей культурой. Комбинации тут могут быть самыми разными, соответственно и степень благополучия, возможности его достижения. К примеру, такое сочетание: молодые супруги — оба единственные, балованные дети у своих родителей, нацеленные на то, чтобы только получать, брать без отдачи. Нужна огромная любовь, великая сила притяжения, чтобы преодолеть эгоцентрические привычки супругов, нужна упорная работа, понимание, что залог счастья не столько в перевоспитании партнера, сколько в самовоспитании.

Более благоприятно сочетание пары, в которой один из двоих воплощает способность и потребность самоотдачи. Наличие альтруистического начала может сцементировать семью, если в ней второй партнер окажется с любым другим направлением ума и сердца.

А что же получится при соединении двух «отдающих себя»? Наверное, не будет пресыщения добродетелью, коли у этих двух появятся те, на кого они будут вместе изливать и растрачивать свои чувства и силы. Само собой, что немало сложностей возникнет в отношениях пары, соединяющей в себе две «крайности»: первый и третий тип поведения. «Берущему» нечего будет «брать» у того, кто не имеет собственного духовного лица, нравственного багажа. И «дать» будет нечего. Здесь прочность уз может крепиться разве что физической притягательностью партнеров, общими детьми и привычкой, что тоже немаловажно, как мы уже говорили, для брачного долгожительства.

Но есть и еще одна, и весьма многочисленная пока, группа семей, в которой оба супруга исповедуют принцип «ты — мне, я — тебе» даже в сфере самых близких связей. Не будем спешить с осуждением этой категории людей, пока не выясним, кто и чем «обменивается». Бывает, что рассудительные муж и жена с таким ориентиром создают весьма добропорядочную семью, в которой царит устав: пользуешься услугами других, служи и им, плати за добро добром, трудом за труд, любовью за любовь и т. д. Иначе говоря, здесь может отсутствовать безоглядное самопожертвование, но и в безнравственности, в бездуховности и в эгоистичности такие семьи обвинить будет несправедливо.

Иное дело, если этот принцип будет утверждаться иным способом: без «оплаты» ни шагу. И «цены» назначаются несоответственные. За любовь, за доброе дело вознаграждение осязаемое, материальное. Ты мне свои силы, думы, сердце, я тебе духи или колечко, а силы и думы будут отданы иным занятиям и интересам.

Читатель может поупражняться в оценке известных ему пар и вывести «график удачи». На мой же взгляд, человеку в жизни необходимо везение только в трех случаях: от кого родиться, у кого учиться и на ком жениться, во всем прочем он может управиться сам, без помощи фортуны.

Конечно, хотелось бы сотворить семью, имеющую все преимущества и лишенную недостатков. Далеко не всем это удается. Однако немалым подспорьем в нашем движении к лучшему будет сознание: семья — подвижный, развивающийся организм. И в наших силах менять ее, совершенствовать ее механизмы. И этим способствовать гуманизации общества, утверждению в нем высоких нравственных начал.

Именно в семье и через семью мы можем влиять на духовный климат человечества непосредственно, напрямую.

МУЖ И ЖЕНА

Любовь земная

Эти два портрета самые главные. С них все начинается. Их желанием, их волей соединяются две галактики: чужие друг другу люди становятся самыми родными. Их союз порождает новую жизнь и придает ей единственные, неповторимые черты и свойства. Их отношениями определяется мир и покой или, напротив, тревоги и страхи большого числа людей: тещи и тестя, свекра и свекрови, деверей, золовок, бабушек и дедушек.

А ими самими что движет? Какая такая сила? Чем вызвано решение: из сотен, тысяч людей, что встречаются, общаются с ними, избрать себе именно ЕЕ и ЕГО и никого другого? Вот спросите тех, кто ставит подпись в книге жизни: твоя подруга воплощает предел твоих мечтаний? Ты ее и только ее хочешь видеть рядом с собой всю жизнь, через нее обессмертить себя в потомстве? С теми же вопросами подойдите потом к невестам. И посмотрите на их лица. Скорей всего вы прочтете на них растерянность и даже раздражение. О чем их тут спрашивают? Ну конечно же, они сейчас ни о ком другом не помышляют. Только с этим человеком, что стоит рядом, возможно счастье.

Искренне забыты увлечения прежних лет, потому что крайне редко до свадьбы сохраняются детские и юношеские влюбленности. Ведь первая любовь оттого так и называется, что предполагается наличие других, последующих. Из ума и памяти выпадает и идеал, рисовавшийся юному воображению. И не вызывает смущения, что тот, кто будет делить с тобой радости и печали, мало схож с героем грез. Тебе с малолетства нравились блондины с голубыми глазами, а выходишь замуж за брюнета с карими. Ему всегда виделась грядущая жена яркой красавицей, «что неможно глаз отвесть», а берет за себя маленькую простенькую востроглазую девчонку. Что за чудеса такие с ними происходят? Ну деды и бабки сваливали подобные превращения на «промысел божий», дескать, на небесах браки творятся, кому с кем быть, судьба решает. Теперь кивать за свой выбор не на кого. Разве что на нее, на всесильную, неодолимую, необъяснимую, не подотчетную никакому разуму ЛЮБОВЬ. А раз она необъяснима и безрассудна, то и разговаривать про то, почему именно с Машей, а не с Катей отправился в загс Петя, бесполезно. Как бесполезно гадать, как бы сложилась вся жизнь, откликнись он на зов других глаз и уст. Конечно же, все было бы иначе, даже профессия, место работы, внешний облик и то могли бы быть другими. С Машей, домоседкой, любительницей вкусно поесть, Петя, может, раздался бы вширь, обленился, а с Катей, заядлой спортсменкой, непоседой и пустодомкой, был бы поджарым, жилистым, энергичным и в делах и в развлечениях.

Но выбор делается однажды, жизнь не кино, в ней не бывает дублей. И человек, естественно, мечтает сделать оптимальный выбор. А как угадать, с кем именно ты будешь более счастлив? Прожектов избежать ошибок немало. Одни предлагают удлинять сроки жениховства, возродить обычай помолвки. Другие уповают на безошибочность «вычислений» с помощью ЭВМ. Не знаю, что это даст. Например, А. И. Герцен, анализируя в «Былом и думах» свои и Огарева семейные сложности, написал: «Сближение с женщиной — дело чисто личное, основанное на . . . тайно-физиологическом сродстве, безотчетном, страстном. Мы прежде близки, потом знакомимся» (подчеркнуто мной. — Т. А.). И это написал человек, женившийся на двоюродной сестре, которая до брака в течение нескольких лет чуть ли не ежедневно исповедовалась перед ним искренне и до конца?

Не означает ли это, что случайность соединения и есть закономерность? Ведь действительно, можно ли до брака узнать, каким супругом или супругой окажется «предмет страсти», если само супружеское состояние ни на что не похоже, если оно «таинственно, безотчетно»? И что нам дадут тогда все добрачные средства «вычислить удачу», в том числе машинное посредничество?

В последнее время очень много писалось о необходимости создать у нас в стране «службу знакомств», оснащенную самой современной электронной техникой. Пусть не создастся у читателя впечатление, что автор против этих новаций. Отнюдь нет. Все хорошо, что служит соединению людей, сокращению ошибок. Я только спрашиваю: знаем ли мы точно, что хотим получить от «электронных свах»?

Интересно было бы узнать: кого и за что любят нынешние юноши и девушки? Ну что ж, вездесущие социологи и эту сторону не обошли своим вниманием. И оказалось, что современные невесты прежде всего ищут в будущем спутнике… интеллигентность, то есть очень сложный комплекс самых высоких человеческих свойств. Это и ум, и эрудиция, и чуткость, такт, культура внутренняя и внешняя. Вот какой набор свойств прежде всего ценится. На втором месте отношение к женщине как к другу, заботливое отношение к семье и детям, затем разумная воля, трудолюбие, трезвость, чувство юмора, стремление к всестороннему совершенству, физическая красота^[8].

Девушки, менее образованные и менее привлекательные, естественно, несколько снижают уровень притязаний. Однако у них он несоизмеримо возрос по сравнению с нашими предками, не знавшими мук самостоятельного выбора.

Точно так же меняются вкусы и требования у юношей к своим избранницам, хотя их «набор» более традиционен: они ищут сочетание красоты с добротой, мягкости с самоотверженностью, женственности с верностью супружескому долгу, но и им уже важны ум и деловые достоинства подруги, которой придется трудиться с мужем наравне.

Ну и не нужно быть оракулом, чтобы предугадать, у кого из претендентов на руку одного и того же «предмета страсти» будет больше шансов одержать победу.

Самое простое — повторить: никто не знает секрета избирательности, по которому притягиваются люди друг к другу. Ведь сколько на свете пар, на которых и близкие и чужие люди не перестают дивиться: и что он (она) в «половине» нашел (нашла)? Совсем они не подходят ни по каким статьям, а живут душа в душу! И сами-то супруги на беспардонные расспросы ничего вразумительного ответить не могут, пока всерьез не задумаются. Отделываются шуточками вроде: «Любовь зла, полюбишь и козла». А секрет долгосрочного союза несхожих супругов, по всей вероятности, частенько заключается в том, что сошлись люди, объединенные не по признаку подобия, сходства, а по признаку дополнения, когда один из супругов компенсирует нехватку каких-то важных свойств и качеств другого.

Что спорить, даже у птиц и животных существует определенный механизм отбора, то есть предпочтения, как женской особи, так и мужской. Борьба идет за лучшего в своем роде партнера. У людей закон естественного отбора хоть и сильно искажен но иногда он заставляет говорить о себе в полный голос. И тогда выбор объявляется странным, если он не согласовывается с представлениями о ценностях, имеющих хождение в данной среде. Лучший партнер для конкретного человека может оказаться худшим в глазах его родни.

Есть и много причин, которые приводят к тому, что «корабли любви» нередко расходятся в житейском море. Виной тому неравномерное распределение драгоценных свойств между разными людьми. Одной женщине — красота, другой — душа и ум, третьей — всего этого, но помаленьку. Так же и у мужчин. Нам же часто хочется, как гоголевской героине из комедии «Женитьба» Агафье Тихоновне, чтобы нос одного жениха был приставлен к губам другого, а фигура при этом была взята третьего, характер — четвертого, вот тогда бы можно было решаться выходить замуж (или жениться) без колебаний. Но идеальное, безупречное сочетание, наверное, такая же редкость, как погода, которая устраивала бы всех сразу.

С несправедливостью природы одни мирятся, являя собой скромную прелесть естественности, а другие привлекают себе в помощь «заемные достоинства», чтобы усилить влияние своих чар. Чем занимается, например, трехлетняя девчушка, вертящаяся перед зеркалом и примеряющая мамины или бабушкины наряды и украшения? Учится нравиться! Откуда же она знает, что яркая одежда и украшения могут служить привлекательной силой для кого-то, кто появится неизвестно когда? А ничего этого она не осознает. Ею движет «генетическая память» и врожденная способность «обезьянничать», повторять поступки и замашки взрослых. Женщины же до конца дней своих не перестают заниматься украшательством, потому что без всяких лекций и наставлений постигают истину, лишь недавно сформулированную учеными: мужчина в первую очередь любит глазами. И сколько бы ни уверяли философствующие представители этого пола, что, мол, все они предпочитают естественные прелести живого лица и тела плодам искусства парикмахеров, портных и ювелиров, придется им не поверить. Хотя бы потому, что даже невооруженным статистикой взглядом можно заметить, как заинтересованно провожают они ярко наряженную особу. И как бегут мимо простенькой девушки с милым, умным и добрым личиком. Да и кто, как не яркие, но холодные, равнодушные красавицы, вдохновлял поэтов на оды и баллады, рыцарей — на безумные подвиги, а «падших ангелов» — на преступления?

Подобная особенность может быть истолкована только таким образом: видимо, природа закрепила за мужчиной в своей системе естественного отбора функцию ответственного за улучшение внешнего, физического состояния рода. Как за женщиной закрепляется функция ответственной за духовные, нравственные свойства потомков, хотя, несомненно, и для нее желательно, чтобы человеческие достоинства заключались в прекрасной телесной оболочке. Однако при выборе между прекрасным, но пустым сосудом и простым скромным кувшином, но с богатым содержанием она чаще выберет второй. Исключение составляют женщины с натурой, более схожей с мужской.

В обыденной жизни трудно даже представить, что женщина пойдет замуж за человека, все достоинство которого — длинные ноги! А мне известны молодые люди, которые женились, зная серьезные недостатки своих избранниц, однако при единственном этом преимуществе. Ну что они при этом терпели в супружестве и чем завершился брак, не будем говорить, тут все было предрешено. Но ведь женились!

«Чтобы до конца осознать всю суетность человека, надо уяснить себе причины и следствия любви. Причина ее — «неведомо что» (Корнель), а следствия ужасны. И это «неведомо что», эта малость, которую и определить-то невозможно, сотрясает землю, движет монархиями, армиями, всем миром. Нос Клеопатры: будь он чуть короче — облик земли стал бы иным»^[9].

Так определил влияние на мужчин любви и ее первопричины — женской привлекательности, красоты, французский философ Блез Паскаль. При всей гиперболичности такого суждения в нем заключена немалая доля истины: Троянская война, как известно, началась из-за Прекрасной Елены. Нынче причины у войн совсем иные, и все же не смолкают голоса пророков, которые предвещают: мир спасется красотой и любовью. Но наступит это, наверное, тогда, когда красота соединится с нравственностью.

— Разве у красоты… может быть лучшее общество, чем добродетель? — спрашивает Офелия и слышит ответ Гамлета: — Власть красоты скорее преобразит добродетель из того, что она есть, в сводню, нежели сила добродетели превратит красоту в свое подобие.

И мешает красоте соединиться с добродетелью именно ее собственная магическая власть: к прекрасному устремляются все, кто искренне любит и кто просто тщеславен, честолюбив. Самое серьезное испытание мужьям — привлекательность их жен. Только один литературный герой до конца понял положение и состояние души собственной жены, к которой со всех сторон тянулись жадные руки, полные даров и всяческих соблазнов. Это Яков Богомолов, главный персонаж одноименной драмы М. Горького. Он впервые пожалел женщину, чья любовь, стойкость, добропорядочность испытывают постоянную осаду. Чаще всего, стремясь заполучить в собственное и единоличное владение жар-птицу, муж надеется на то, что все вокруг будут не замечать ее ослепительного оперения, не будут стремиться овладеть этим сокровищем. Когда же его ожидания, естественно, не оправдываются, винит свою возлюбленную именно за то, что сам в ней прежде всего ценит: за то, что она нравится мужчинам.

Отсюда первое условие удачного супружества: определить, хочешь ли ты именно того, к чему сейчас стремишься, или чего-то другого? То есть точно знать прежде всего свои собственные желания, стремления и цели, в которых мы нередко путаемся. «Любовь одна, но подделок под нее — тысячи» (Франсуа де Ларошфуко). Часто бывает так, что молодой человек сам не испытывает глубокого чувства. Его толкает на брак лишь «соревновательный зуд». Видит он, что девушка пользуется вниманием и успехом у друзей, и начинает активную атаку на ее сердце. Завоевав же взаимность, тяготится супружеством, винит жену в том, что она обманула его ожидания. Хотя никто, кроме его собственного тщеславия, в обмане не участвовал.

А отличить мнимое увлечение от истинного очень непросто даже для знатока человеческих сердец, каким был Евгений Онегин, например. Встретив замужнюю Татьяну, вы помните, он сначала не мог понять, что шевельнулось на дне души его, «холодной и ленивой»? «Досада, суетность или вновь забота юности — любовь?» Да-да, за влюбленность можно принять даже досаду, что на тебя не обращают внимания.

Зная по собственному и чужому опыту, что разные чувства могут рядиться в любовные одежды и краски, вызывать беспокойство сердца и ума, выжимать слезы и вздохи, нетерпение и отчаяние от невозможности достичь желаемого, пожилые люди и предостерегают нетерпеливую юность от поспешных решений. Оттого и предлагают проверить серьезность чувств и нередко, сами того не желая, подстегивают мнимовлюбленных, которые рвутся преодолеть внешнее сопротивление, «доказать», что они способны разобраться в собственных чувствах и принимать правильные решения.

Хитроумная природа все делает, чтобы молодые люди меньше размышляли. Оттого, видимо, что «долго выбирать — женатым не бывать». Природе это «невыгодно». Тем и объясняется безрассудство юности, которое приносит немало страданий.

Второе условие, которое тоже должно быть известно молодым людям, испытывающим вечную «заботу юности — любовь»: выяснить для себя потребности, запросы, вкусы и желания «предмета» и постараться, насколько это возможно, соответствовать этим требованиям. Если, конечно, для этого не потребуется кардинальной ломки собственной натуры. Потому что мать-природа не прощает неуважительного обращения с собой и мстит жестоко: болезнями, даже профессиональными катастрофами. И еще: определить меру сходства и различия в главных жизненных позициях и свойствах характера друг друга. Осознав, что оценила и предпочла в тебе твоя «половина», то и развивать, совершенствовать, а то, что ее отвращало до свадьбы, стараться по возможности изжить. У нас же нередко случается так: к жениху или невесте мы оборачиваемся ясным и веселым лицом, а к мужу (жене) — хмурой спиной. И считаем, что они обязаны нас любить и почитать так же, как и во времена ухаживаний. Я не раз читала в письмах молодых женщин, что домашняя занятость отнимает у них возможность должным образом следить за своей внешностью: ни маникюра, мол, не успеваю сделать, ни прическу приличную соорудить. Однако сколько раз я ни спрашивала при встречах женщин, когда они наводят блеск, уходя из дома или возвращаясь в него, редко кто ответил: в обоих случаях одинаково стараюсь. Чаще всего признают, что прихорашиваются для чужих людей, не для мужа и детей. Впрочем, и расспрашивать не надо, сама так же поступаю и сама же понимаю: надо бы все наоборот. И чем старше становимся, чем дольше длится союз, тем больше надо заботиться о том, чтобы не угас интерес друг к другу.

Понравился девушке молодой человек глубиной своих суждений, веселым, общительным нравом. А женившись, он свои достоинства «приберегает» для компаний, дома же все молчком да тишком, уткнувшись в газету, в книгу или в телевизор, сидит, словно бы копит информацию для последующих выходов «в люди». Жена не узнает его, теряет интерес к повседневному общению. И лишь редкие всплески напоминают ей очарование того прежнего друга, кого она предпочла остальным претендентам на ее внимание.

Супруги частенько по ошибке считают, что после «победы» можно сдать в архив «ухажерские» приемы и способы обращения. Ну что еще за церемонии между своими? Это же утомительно. И не понимают, что сохранение взаимного пиетета позволяет им самим совершенствоваться, расти душой, а не останавливаться на том, что было достигнуто в юные годы. Ведь любое человеческое чувство требует упражнения, тренинга. Чувство деликатности, осмотрительности, заботы и предупредительности — где они могут получить применение и развитие, как не в повседневных отношениях с женой или мужем?

Где-то мне встречалось выражение, что со своими близкими нужно обращаться как с посторонними, только еще лучше. А с кем мы бываем особо грубы, невежливы, нетерпеливы, как не с нашими «половинами»? Сколько раз на дню мы пользуемся услугами друг друга? А сколько раз говорим «спасибо»? При этом мы не забываем сказать «волшебные слова» случайному встречному, утрудившему себя лишь передачей монеты в автобусе. Нам не хочется выглядеть невежами, невоспитанными в глазах того, кого мы скорей всего никогда больше не увидим. В глазах же собственного спутника и друга мы вполне позволяем себе выглядеть грубиянами и даже хамами. Отчего это?

Не вредит ли нам здесь все та же «генетическая память», которая запечатлела систему отношений между людьми, навеки прикованными друг к другу по закону «безразводного брака»? Нынче нам нужно заново учиться человечному, деликатному обхождению друг с другом. Искать новые ощущения и удовольствия не от возможности «расслабиться» таким образом, что ближайшее окружение начинает задыхаться, но от возможности реализовать все лучшие душевные черты в отношениях с любимыми.

Хоть и твердит народная пословица: «Не похорошу человек мил, а помилу — хорош», все-таки, когда милый да еще и сам по себе хорош, любовь не тускнеет, не вянет с годами, а лишь расцветает и мужает.

О необходимости беречь, лелеять чувство, посетившее нас и увенчавшееся браком, твердят нам со всех сторон. Но мы бываем на удивление беспечны именно в начале совместной жизни, когда связывающие нас нити еще так слабы, хрупки. Мы при этом начисто забываем (к счастью ли, к сожалению): абсолютные однолюбы среди людей — явление довольно редкое. Иначе род человеческий перевелся бы давно. Болезни, войны, несчастные случаи то и дело уносят избранников и избранниц. И вот, глядишь, утешается в неизбывном горе жених, прихорашиваются и оглядываются по сторонам невесты. И разведенные обретают новые привязанности, создают новую семью. И самые преданные супруги в течение долгой совместной жизни не раз испытывают ощущение: ушла любовь, изжила себя, и все, что нравилось в любимом человеке, вдруг начинает раздражать. Любовь, как живой организм, знает смены времени года, дня и ночи, она «дышит», болеет, устает и возрождается. Она меняет свой облик, свои проявления порой до того, что ее перестают узнавать.

Наверное, эта ее изменчивость дала основание говорить о том, что она ненадежная основа для супружеского союза. При этом те, кто так утверждает, упускают из виду самое важное обстоятельство: любовь юношеская, беспечная и нередко безответственная, и любовь супружеская — это совсем не одно и то же. Они сестры, но как сестры похожи и очень различны одновременно.

В супружестве влюбленность уступает место родительским чувствам, обязанностям, замещается привычкой, иногда уважением, продолжают настаивать сторонники «безлюбой» теории брака. Что спорить: чувственная острота от физической близости любимого человека может с годами заметно смягчиться, поостыть. И это естественно: до супружества отношения молодых людей напряжены до крайности. Идет своеобразная война, цель которой — одолеть, завоевать внимание, любовь. Все силы, помыслы, способности сосредоточены на одном:овладеть предметом страсти. Оттого в первые месяцы и годы у нас ненасытность в ласках, желаниях близости, взаимное опьянение. Но человеческий организм не способен жить постоянно в состоянии предельного напряжения и опьянения. Тем более что желания теперь могут быть удовлетворены без борьбы, преодоления преград и сопротивления. И тогда некоторые молодожены считают, что любовь, чувство вообще ушло из их отношений. Но это заблуждение. Повторяю, как мир отличается от войны, так семейная любовь — от внебрачной или добрачной. Война, известно, требует подвигов, крови, жертв. Мир — трудолюбия, выдержки, сочувствия и терпимости. Но каждодневное служение одной цели, одному человеку нередко оказывается куда более сложным испытанием для характера, чем кратковременный порыв чувств и желаний. Потому и не все молодые люди безболезненно проходят этап превращения влюбленно-напряженного чувства в спокойно-супружеское. Или, лучше сказать, в семейное, которое, по-моему, гораздо глубже, сильнее, многогранней и, не побоюсь этого слова, возвышенней просто любовного влечения, воспетого всеми великими и малыми поэтами земли.

Кто-то скажет: нет такого чувства! Нет такого названия. Чувство есть. Мы признаем существование дружеского чувства, товарищеского, признаем самостоятельным и ценным единомыслие, сострадание, чувство отцовства и материнства, чувство ответственности и долга. Семейное чувство и есть сложный сплав всех этих чувств и вместе с «мирно-любовным» влечением мужа и жены друг к другу и к плодам их любви — к детям. Сплав этот у каждой пары неоднороден: у одних преобладает единомыслие, товарищество, дружеское участие; у других — физиологическая страсть; у кого-то сильнее проявляется чувство ответственности, родительского долга и т. д. и т. п. Но в той или иной мере присутствуют все необходимые компоненты. Это соотношение определяет эмоциональные портреты мужа и жены.

Чувство семьи, дома многим нам хорошо знакомо по бессознательной радости возвращения в родное лоно после долгого отсутствия. А многие знают тоску по нему, которая настигает даже тогда, когда и «любовей» достаточно, и друзьями человек не обижен, и соратниками не обойден, и всяческими удобствами и удовольствиями. И все же мается одиночеством при полном «комплекте» связей и отношений. Это оттого, что все чувства раздельно существуют, не воплощены и не сосредоточены на одном человеке. Отсутствие этого единственного, вобравшего в себя всю гамму эмоций, и мешает испытывать и сознавать полноту и гармонию бытия.

Нередко только этим чувством, необъяснимым и даже не всегда осознаваемым, держатся отношения между супругами, когда они и не очень-то дружны, даже ссорятся без конца, а жить врозь не могут.

Как сказали бы старики: домовой не пускает разбежаться.

Что люди разных слоев и положений решительно отличают супружескую, семейную любовь от ее меньшой сестры — любовной страсти, на мой взгляд, очень впечатляюще доказывает такой исторический факт. Английский король Эдуард VIII полюбил американку Уэллис Симпсон, дважды побывавшую замужем. И пожелал на ней жениться.

Этому воспротивились весь парламент и все духовенство, считавшее, что подобный брак подорвет авторитет монарха и самой монархии в глазах англичан. Советники предложили королю сохранить уже сложившуюся с Симпсон связь, не узаконивая ее.

По сути, королю не возбранялось делить с подругой постель, но не разрешалось делить с ней жизнь, заботы и радости. Он не мог принять унижающие его избранницу условия. «Эдуард VIII предпочел брак с любимой женщиной королевскому трону. Он отрекся от престола и покинул Англию»^[10]. Это событие отнюдь не из давних, рыцарских времен служения Прекрасной Даме. В наш «рациональный» век, в 1936 году, произошел этот случай.

Кстати, далеко не единственный.

Нечего говорить, что среди людей, которым приходилось жертвовать куда меньшими ценностями и привилегиями, такие факты — дело обычное. И напрасны уверения, будто сам брак, то есть признание мужчины и женщины друг друга супругами, лишь формальная подробность. Как бы ни обставлялись эти «условности»: пышными ли торжествами или просто соединением рук с добрыми напутственными словами, с этой минуты два человека признавали себя принадлежащими друг другу и никому больше, связанными честью, совестью, верностью, уважением и взаимопомощью.

Не зря бывалые люди говорят: супружеские отношения в корне меняют психологию мужчины и женщины, их внутреннее состояние. Подтверждают это и специалисты.

Можно ли без уточнения называть одним и тем же именем — любовь — совершенно разные чувства? Думаю, нет. Из-за терминологической путаницы, однако, путаются и представления у тех, кто проходит этап психофизиологической перестройки в первые годы супружества. Начинаются разочарования, сомнения, а то и опрометчивые решения принимаются: мол, произошла ошибка, любви не было или она ушла. А стоит не спеша вникнуть в то, что было вначале и что существует теперь, как станет очевидным: насытилось чувство острого сексуального голода, но при этом сохранились все прочие интересы и притягательные свойства партнера. А разве хлеб перестает быть хлебом, если сейчас вы сыты? Как советуют гигиенисты: регулируйте собственные аппетиты и насыщение, и вам не грозит атрофия желаний. Культура эмоций, владение собственными страстями — признак высокой духовности в отношениях людей. Бездумное следование слепым инстинктам, минутным желаниям, напротив, свидетельство самой дремучей необразованности. Причем эти культура и образование не связаны напрямую с общей эрудицией. В нашей печати появились высказывания, что большинство разводов у нынешних молодых людей происходит от их сексуальной безграмотности, от того, что муж и жена не знают собственной половой структуры друг друга, не умеют дарить и извлекать чувственную радость из половой близости. Что в этой области мы все профаны, спору нет. И академики, и мореплаватели, и плотники одинаково полагаются на голос матушки-природы: она не оставит милостью, научит, что к чему. И это, конечно, не годится в век, когда мы ни есть, ни спать, ни бегать не можем без научных рекомендаций и учебных пособий. Но вот что именно неведение в данной сфере решительно повсеместно влияет на прочность брачных уз, еще нужно доказать. Статистика пока что этого не подтверждает.

Приведу материалы социологического исследования, проведенного в Ленинграде. Они свидетельствуют, что основанием для разводов (в процентном выражении) служат: неверность одного из супругов — 24,4 процента; аморальное поведение и пристрастие к алкоголю — 38,1; несходство характеров — 28,2; легкомысленное отношение к семье — 23,3. Все эти причины можно отнести к личностным, нравственным категориям. И в сумме они предопределяют подавляющее большинство случаев распада семьи. Сексуальная неудовлетворенность приводит к разводам лишь в 6 процентах из числа расторгнутых браков.

Не уточнены и данные, которые бы достоверно показали, когда половая неудовлетворенность есть причина разногласий, а когда следствие их. Если супруги предъявляют друг к другу высокие человеческие и нравственные требования, а они не удовлетворяются, то и интимные отношения при абсолютной «грамотности» могут стать невозможными и вызывать лишь чувство отвращения.

По всей вероятности, эта сфера чувств и отношений не у всех и не всегда играет прямую, скорее опосредованную роль в системе семейных связей. Иначе были бы невозможны многие месяцы и даже годы полного воздержания, верности, когда любящие разлучены или один из них тяжко и долго болеет. Да и без этих крайностей… «самые честные женщины обычно больше всего и сохраняют власть над своими мужьями; благодаря разумной и тонкой сдержанности, не прибегая ни к капризам, ни к отказам, они умеют в самом нежном союзе держать мужа на известном расстоянии и никогда не дают пресытиться ими»^[11].

Так писал в «семейной энциклопедии», в нравственно-философском романе «Новая Элоиза» Жан-Жак Руссо. Но никто и нигде не написал, что можно умереть от сексуального голода. От сердечной тоски по любимому — да, но не от неисполненного физического желания. Напротив, частенько хворают и даже умирают из-за холостяцкой неупорядоченности и излишеств.

В справедливости такого предположения убеждает нас опыт некоторых западных стран, где сексуальная информация приобрела такой размах, что даже в холлах общественных зданий, в магазинах можно увидеть журналы и плакаты, демонстрирующие самые интимные моменты отношений мужчины и женщины. Не говоря уж о том, что во многих школах читаются обстоятельные курсы сексологии, а экраны кинотеатров заполнены учебными лентами, наряду с порнографией демонстрирующимися и юношеству и взрослому населению. И всем хорошо известно, что укреплению супружеских отношений такая «просвещенность» никак не способствует. Она лишь разжигает нездоровые аппетиты, искусственные потребности. А в итоге, по некоторым сведениям, от половины до ²/₃ браков в Англии, Японии и США распадается из-за сексуальной неудовлетворенности партнеров или иных нарушений в деятельности половой сферы. Швеция, Дания, Франция, ФРГ демонстрируют миру самые изощренные вкусы в этих отношениях, можно сказать, здесь средоточие «науки и практики», наводняющее мировой рынок соответствующей «популярной» и «научной» литературой. Но как раз эти страны и показывают самую низкую рождаемость и неустойчивые браки. О павшей ниже мыслимого уровня общественной и семейной морали говорят с огромной тревогой все честные люди в названных регионах. Французов и западных немцев их собственная печать называет «социальными самоубийцами», ведущими свои нации к полному исчезновению. И винят при этом и «сексуальную революцию», элементом которой является снятие с интима всех и всяческих покровов.

Хотя… непонятно, что в нынешней ситуации нового и тем более революционного?

Видите, даже для А. С. Пушкина «наука любовная», поставленная на службу разврату, была забавой дедовских времян.

На мой взгляд, современный взрыв интереса к сексу, так называемая «сексуальная революция», а скорее анархия, нами должна рассматриваться не обособленно, но в контексте со всеми социальными условиями быта определенного общества. Сдерживающим и регулирующим фактором как в сексуальных желаниях, так и в способах их удовлетворения (естественных и противоестественных, законных и внебрачных) многие тысячелетия была религия. Она определяла мировоззренческие ценности людей, утверждала нормы христианской морали, предписывающие супругам скромность, воздержание и, уж конечно, верность. Нарушение этих запретов грозило вечным наказанием, «геенной огненной». Как известно, религиозные постулаты почти повсеместно ослабили или вовсе утратили свою реальную и идеальную власть, хотя верующих миллионы. А общественная мораль не приобрела должной силы и авторитета. Точнее сказать, законодательные учреждения во многих западных странах не пользуются безусловным уважением большинства населения, поскольку люди видят лицемерие власть имущих, кто призывает их к упорядоченности личных отношений, а сам попирает все и всяческие нормы нравственности как в политической деятельности, так и в профессиональной, и уж тем более в сфере «утех и развлечений». Для определенного круга ведущих боссов содержание дорогостоящей любовницы такой же атрибут его власти, его престижа, как и машина определенной марки.

Есть еще одно очень важное обстоятельство, что формирует характер личностных связей мужчин и женщин в западном мире.

Бездумное, безудержное потребительство создает стереотип, по которому строится вся система человеческих связей, в том числе интимных. Точно так же, как заменяется машина (мебель, одежда, украшения, игрушки) без особой надобности, еще не успев состариться и надоесть, точно так же меняется и партнер по совместной жизни. И чем слабее люди между собой связаны, тем легче происходит эта смена. Вот отчего многие отказываются от детей: они «связывают», они требуют постоянства. Наконец, их самих не подменишь другими, более «современными, более удобными и приятными». Фетиш замены (измены) как основной признак преуспевания — вот что нынче определяет стиль поведения многих молодых людей из обеспеченных фамилий в буржуазном обществе, стиль, которому нередко слепо подражают их сверстники из трудовых семей. Отрицание постоянства как признака консервативности, отсталости взглядов и принципов стало отличительным знаком «современности». Любого постоянства, во всем. Сфера чувств здесь не может быть исключением.

Не будем закрывать глаза на всем очевидное: улучшение благосостояния нашего народа, увеличение выпуска различных товаров, возможностей потреблять все больше услуг, удобств и удовольствий у определенной части общества вызывало те же тенденции, что и у западной семьи, у зарубежных «прогрессистов». О дурном влиянии подобных нравов на неустойчивую молодежь не раз говорилось с самых высоких трибун.

К сожалению, у нас не только в законодательном документе нет точного определения понятия семьи. У нас нет четко разработанного кодекса отношений между супругами, кроме их экономических и педагогических обязанностей. Отсюда многовариантность нашего поведения, отсюда же и возможность совершенно противоположные действия зачислять в разряд «греха» и «добродетели». Так и теперь можно услышать громогласные высказывания о том, что быть приверженным единственному супругу (или супруге) — значит обнаружить чуть ли не ограниченность, мещанство даже. Уклоняться от вульгарных, панибратских замашек — значит оказаться в числе «ханжей», «святош». Отказать от дома приятелю, что способен флиртовать с «половиной» друга, — значит проявить «узость взглядов», чистоплюйство и т. д. и т. п.

Как-то при этом понятия «честь дома», «достоинство жены и мужа» стали постепенно вообще исчезать из обихода. Правда, вышеприведенная статистика мотивов развода вроде бы свидетельствует, что в основном наши мужья и жены знают подлинную ценность супружеских, семейных отношений и отстаивают их чистоту и крепость даже таким радикальным методом, как развод с тем, кто не желает считаться с нормами брака. Но мы не можем быть беззаботными разинями, когда идет борьба принципов и беспринципности по самым важным жизненным позициям. И нужно точно сознавать: чем более мы терпимы к нравственному разгильдяйству в «чужих и посторонних» людях, тем вероятней наше или наших детей заражение разрушительными для любви и верности настроениями.

Значит ли все здесь сказанное, что автор против полового просвещения вовсе? Признаюсь, было время, когда я разделяла мнения высоких педагогических авторитетов, А. С. Макаренко и В. А. Сухомлинского, которые были убеждены, что юношей и девушек достаточно воспитывать в уважении к женщине-матери, привить им основные моральные принципы, во всем же остальном, в интимном, они сумеют сами со временем разобраться. О чувственной стороне любви, о ее физиологии с ними нужно поменьше говорить, тем более принародно. Такие свойства, как стыдливость, застенчивость, тоже достояние человеческого духа, их стоит поберечь. И медики-сексологи предупреждают: преждевременные обсуждения подобных тем эротизируют воображение подростков, не имеющих личного сексуального опыта. После же чтения даже научно-популярной литературы может возникнуть преждевременная потребность «попробовать».

Однако встречи со школьниками, беседы с их педагогами убедили: прежние истины нуждаются в переосмыслении. Время и жизнь заставят пересмотреть традиционную позицию «невмешательства» даже самых щепетильных педагогов. Всеобщая грамотность, возможность читать самую разнообразную литературу (отечественную и переводную), где освещаются интимные отношения, возможность видеть зарубежные фильмы, где эта тема трактуется весьма откровенно, не позволяют далее самоустраняться тем, кто способен рассказать юношам и девушкам о самом сокровенном, не возбуждая нездорового любопытства. И это тем более необходимо, что все равно ни один молодой человек не остается в полном неведении в этих вопросах до брака. И мальчиков и девочек так или иначе просвещают сверстники и старшие «опытные» советчики. «Подворотной академии» должна быть противопоставлена четкая система полового просвещения.

Мудрецы недаром предостерегали: полузнание хуже полного незнания. Значит, состояние дел у нас может оказаться хуже, чем у предков, что приобретали знания «наглядно», учились у природы и на старших глядя, поскольку большинство населения до недавнего времени жили кучно, взрослые и дети на глазах друг у друга. Семья и была своеобразной «школой чувств». Сейчас дети-горожане оторваны от учительницы-природы, отгорожены и от родителей. Таким образом, обучение может быть прежде всего словесным. А кто с юношами и девушками должен вести разъяснительные беседы? Педагоги кивают на родителей, а те ждут помощи от школы. В конце концов, и те и другие хватаются за успокоительные суждения о том, что половая этика во многом определяется общей культурой личности, в том числе эмоциональной. Мы, дескать, и учим детей воспринимать красоту мира, человеческих отношений. И этого довольно. Кто от природы и по воспитанию добр, чуток, гонок в своих вкусах и пристрастиях, тот и в интимной сфере проявит эти свойства. Найдет дорогу к сердцу, не обидит, не унизит любимого, любимую ни словом, ни жестом, ни действием.

Так-то оно так, да не совсем. Порой же случается, что как раз натуры, тонко чувствующие, терпят крах в половых отношениях, потому что не умеют соединить духовную высоту с «низменностью» физических проявлений любви. Избыточная застенчивость и скромность бывает так же вредна для естественного проявления плотской любви, как и безоглядное бесстыдство. Найти внутреннюю гармонию в соединении этих двух начал — духовного и физического — без разумной и деликатной подготовки молодым людям редко удается с первых месяцев совместной жизни. А это время и создает общий настрой, который потом разрушить, изменить бывает очень сложно. И у иных супругов получается, что годы, лучшие годы проходят, пока в результате мучительных поисков находят они желанное единение. А нередко менее выдержанные и терпеливые так его и не достигают. И расстаются любящие и любимые, расстаются изломанные, опустошенные, разуверившиеся, боящиеся повторения печального опыта семейных отношений с новым суженым. И пусть таких случаев единицы на сотню, пусть, в конце концов, большинство обретает искомое счастье через неудачи и ошибки, все равно нужно помогать смягчать эти ошибки и не давать отчаиваться неудачникам.

В 50-е годы вышел роман замечательного писателя-философа, фантаста Станислава Лема «Возвращение со звезд». В нем говорилось о впечатлениях космонавтов, вернувшихся на Землю через триста лет после старта. Их многое удивило в образе жизни земляков, кое-что понимали и принимали они с трудом. И прежде всего такое правило:

«Считалось естественным, что воспитание детей требует высокой квалификации и всесторонней подготовки, даже специального обучения; чтобы получить разрешение завести ребенка, супруги должны были сдавать что-то вроде экзаменов; вначале мне это показалось весьма странным, но, подумав, я вынужден был признать, что парадоксальность обычаев скорее отягощала нас, а не их — в старом обществе нельзя было, например, строить дом, мост, лечить болезни, наконец, просто выполнять административную работу, не имея соответствующего образования, и только наиболее ответственное дело — рождение детей, формирование их психики — было отдано на произвол слепого случая и минутного желания, а общество вмешивалось лишь тогда, когда ошибки — если они были совершены — уже было поздно исправлять.

Таким образом, право иметь ребенка стало теперь особым отличием, его давали не всякому…»

Судя по всему, предвидения фантаста стали осуществляться гораздо раньше, чем он мог вообразить. Сейчас в некоторых городах: Ленинграде, Риге, Вильнюсе, в последнее время и в Москве появляются консультации, в которые направляют будущих супругов для прослушивания целого курса лекций, для получения квалифицированных советов. Вполне может случиться, что в скором времени юношам и девушкам, идущим в загс, действительно придется сдавать сложные экзамены на звание супругов и родителей. И уже теперь, не дожидаясь создания исчерпывающей теории, видимо, придется органам просвещения и здравоохранения восполнять пробелы в этой сфере образования. Впрочем, медики оказались более оперативными. Они уже выпустили несколько добротных книг по названной проблеме^[13]. Они, естественно, нередко выходят за рамки чисто медицинских аспектов вопроса, затрагивают и нравственные и социальные стороны отношений мужчин и женщин. И все же сексологи остро нуждаются в поддержке и помощи со стороны специалистов-человековедов: психологов, социологов, философов, даже искусствоведов. Только объединенными усилиями можно создать теорию, охватывающую сложнейшие человеческие отношения со всех позиций.

Конечно, на их пути, кроме множества препятствий стратегического свойства, непременно возникнут тактические. Перед каждым, кто вступает в тайная тайных, встают своеобразные Сцилла и Харибда. Сциллой здесь выступает подлинное ханжество, поднимающее крик каждый раз, когда слышит слово «секс» и видит обнаженное тело. А Харибда — вседозволенность, путающая свободу — познанную необходимость — с анархией. Она тоже не менее громко вопит о фальши и лицемерии всякий раз, когда встречается с естественной стыдливостью, желанием сохранить скромность и такт и в самих половых отношениях, и в способах освещения их в литературе научной, популярной и художественной, а также во всех видах массового искусства.

Найти золотую середину, утвердить верный тон и стиль, учитывающий национальные особенности и добрые традиции, присущие нашему народу, — задача, прямо скажем, не из легких. Вспомним, как петлей затянуло-запутало даже вдумчивого героя Льва Толстого из «Крейцеровой сонаты» (во многом выразителя смятенного состояния самого художника) противоречие между чувственным влечением к жене и духовной разобщенностью супругов. У нашего народа всегда было стремление найти возможность одухотворить физиологический акт, но не делая из него культа, как в изнеженно-чувственных странах Юга и Востока. А также примирить дух с грубой заземленностью плотских радостей, но не доводя дело до «обездушивания» секса, как это присуще Западу. Нашим просветителям, видимо, придется критически и творчески подойти к опыту, накопленному чужедальними исследователями. Потому что в чистом виде заимствование ни восточных, ни западных образцов для нас неприемлемо. Надобно искать собственные эталоны отношений полов.

Не так давно мне довелось познакомиться с интересной попыткой создать и провести курс подготовки к семейной жизни.

В Кировском районе Москвы при народном университете здоровья, организованном районным комитетом комсомола, отделом народного образования и обществом «Знание», в 1979/80 учебном году успешно действовал специальный факультет. Более тысячи старшеклассников по абонементу посещали лекции с такой тематикой: «Первый шаг в любви», «Как быть любимыми?», «Что должны знать юноша и девушка о половой жизни», «Подготовка к браку», «Культура поведения» и другие. Большинство лекций читалось на общих собраниях, а те, что касались чисто половых вопросов, — на раздельных занятиях для девушек и юношей.

Как признавались устроители этого факультета, самым трудным делом было найти специалистов, готовых встретиться лицом к лицу с юной аудиторией. Медики отмахивались: мы же, мол, не педагоги, не умеем общаться с таким контингентом. И педагоги открещивались: дескать, мы не медики, не только сами мало знаем, но и говорить на подобные темы с подростками язык не поворачивается. Да и по остальным разделам прежде всего выступать приходилось социологам, психологам и нашему брату — литераторам. На этом факультете выступали известные «амурологи» Ю. Б. Рюриков, Ю. М. Орлов.

При последующих опросах слушателей выяснилось, что они сами не представляли, как это о столь «щекотливых» вещах, которые они даже с самыми близкими людьми, мамой и папой, не решались обсуждать, можно говорить просто, серьезно и целомудренно. Ребятам не приходилось отводить глаза друг от друга, не испытывали они чувства неловкости от присутствия рядом существ противоположного пола и… даже учителей не стеснялись.

Получила приглашение выступить в этом университете и я. Тема лекции «Как быть любимыми?» поначалу меня самою смутила. Я тоже задалась вопросом: имеем ли мы право теоретизировать по такой проблеме, не оскорбительна ли подобная «профессионализация» для чистых юных душ? Да и предупреждал же наш непревзойденный певец любви А. С. Пушкин:

Впрочем, сам же он устами своего героя Онегина наставлял любимую героиню: «Учитесь властвовать собою». Значит, этому можно и нужно учиться. Соответственно и учить.

Нас убеждает опыт: как для жизни, так и для искусства, для науки нет запретных тем. Есть недозволенные средства, которыми та или иная тема разрешается.

Ребятам я прежде всего и сказала, что наша встреча — лишь частный эпизод в их собственном долгом опыте и в изучении этого раздела науки жизни, как любить людей и быть любимыми ими. Ведь учиться любви мы все начинаем с первых дней своего существования, когда робкой, неумелой улыбкой отвечаем на нежный взгляд матери, на ласки отца, бабушки или дедушки. Отношения родителей к своему ребенку — это первый наглядный пример того, как можно строить свои отношения с другим человеком, кто тебе мил и дорог. Это отличная школа, обучающая ребенка наглядно, как можно обнаруживать и проявлять свои чувства, как регулировать их рассудком, подчинять желания требованиям здоровья, соображениям пользы. Точно так же и ответные чувства малыша — это уже его «практические занятия» по предложенной теме: как быть любимым? Совсем еще кроха, ребенок угадывает, какие его действия могут вызвать недовольство, досаду, гнев любимых им существ. Знает он и способы вызвать улыбку, удовольствие, гордость даже. И, чуть оперившись, широко применяет весь арсенал этих средств, когда хочет добиться удовлетворения своих желаний и потребностей.

Никто и никогда, ни один психолог не скажет вам, что есть какой-то прием, не употребляемый в отношениях с родителями, братишками и сестренками, наконец, с друзьями, с помощью которого можно заставить другое существо любить себя. Чем завоевывается признательность, верность, уважение людей своего круга, тем и привязанность «предмета страсти нежной», если этот «предмет» разделяет всю систему нравственных ценностей, в которых воспитан и претендент на его сердце.

Конечно, если «предмет» мечтает о принце крови, а в супруги волею судьбы получает пастуха, то вполне может статься, что все, его совершенства не вызовут прочного ответного чувства. Вспомните прекрасную сказку Г.-Х. Андерсена о принцессе и свинопасе.

Сказки и есть начало теоретического курса, который мы все изучаем в течение всей жизни. (Это еще один контраргумент в споре с противниками «учебных занятий» по любовной теме.) Про что рассказывают нам истории Золушки и Принца, Василисы Премудрой и Ивана-царевича, Царевны-лягушки и так далее и тому подобное? Да, конечно же, про любовь, про то, где и как искать человеку свою судьбу, по каким признакам выбирать суженую, достойную пару. Смотри, дитя, учат эти бесхитростные байки, ищи себе друга-подружку не по платью, по внешней привлекательности, а по сердечной красоте и чистоте, по уму-разуму, трудолюбию и самоотверженности. Слушая эти сказки, ребенок впитывает и определенные общие представления о человеческих ценностях, узнает и самое важное в науке любви: кого и за что нужно любить! Как извлекает он разнообразные сведения из песен, из книжек, кино- и телефильмов.

Были изложены некоторые положения о мотивах предпочтения и «алгоритмы успеха», приведенные выше.

Главное же, что мне хотелось утвердить: семейная жизнь — труд не только по дому, это важнейшая работа души и ума. К сожалению, подобный вид деятельности для многих молодых людей, щелкающих мудреные алгебраические и физические формулы как орешки, совсем непривычен. Не имеют они ни малейшего представления даже о самых элементарных сведениях о душевном устройстве человека.

Когда я спросила своих слушателей, что они знают ну хотя бы о четырех типах темперамента, то оказалось: большинство имеют самое глухое представление, несмотря на то, что готовятся получить аттестат зрелости. Словно и впрямь можно именоваться зрелым человеком, мало что зная о собственной натуре. Однако здесь не их вина — их беда, которую мы все и призваны совместными усилиями избывать.

Пришлось по настоянию аудитории заниматься такого рода «ликбезом». Объяснила признаки четырех темпераментов Гиппократа: флегматика, холерика, сангвиника и меланхолика, рассказала о том, как развил учение древнего врача в своей теории о типах высшей нервной деятельности И. П. Павлов. Десятиклассников больше всего удивило, что такая далекая от любовных страданий сфера науки может помочь осуществлению сокровенных надежд, а неведение естествознания может разрушить самые удачные замыслы.

И тут же получаю записку: может ли быть удачным брак между флегматиком и холериком? Ответила: вполне может быть, если, конечно, они оба понимают и уважают свою непохожесть. Не то — катастрофа. Рассказала я ребятам историю одной семьи, чуть не развалившейся из-за такого вот «типологического» несоответствия супругов, семьи, можно сказать, спасенной наукой. Пришла как-то ко мне знакомая молодая женщина «поплакаться в жилетку». Замуж она выходила по страстной любви с полной взаимностью. И образование у нее с мужем одинаковое, и нравственные представления ничем не отличаются. Но вот приходит она к убеждению: их брак — ошибка, нужно расходиться, а расстаться нет сил, потому что сильно привязаны друг к другу. Не в главных, но в повседневных делах нет у них согласия. Постоянное противостояние, царапание души и нервов. Зачем? Отчего? И преодолимо ли оно? Она сама уже ничего придумать не может, кроме… развода.

Поговорили мы, повздыхали, предложила я ей почитать популярную психологическую литературу. Прочла она несколько книжек, пришла за другой порцией. Я уже более основательные труды ей посоветовала изучить: И. И. Мечникова «Этюды о природе человека» и «Этюды оптимизма» И. П. Павлова, еще нашего современника А. Н. Леонтьева. Смотрю, увлеклась моя приятельница, стала приходить уже с расспросами более вдумчивыми. И сама-то она изменилась: стала менее раздражительной, менее легкой на ссору.

Как призналась потом, открыла она, что не по глупому и злому упрямству сопротивлялся ее муж многим домашним нововведениям и переменам, не любил, когда она принималась двигать вещи с места на место, искала новые знакомства и новые способы развлечений, отдыха. Противился он этому в силу природной особенности своей натуры. У него, оказывается, основные нервные процессы протекают замедленно, с большой инерцией. Качество это, как убеждает наука, не недостаток и не достоинство, как и любое другое человеческое свойство. Все зависит от того, где и в чем оно себя проявляет. В собственном муже она больше всего ценила его последовательность, устойчивость взглядов, привязанностей, верность (друзьям, жене и принятым решениям), способность долгое время отдаваться начатому делу, неспособность бросать его неоконченным. И массу других важных и приятных свойств она всегда находила у него. Теперь же выяснила, что все они, как и раздражающая ее «негибкость, домашний консерватизм», имеют один и тот же корень — эту самую устойчивость, инерцию нервных процессов. Значит, и впрямь наши достоинства не что иное, как продолжение наших недостатков, и наоборот.

Стала она таким же способом анализировать другие качества характера мужа и увидела, что многие ее претензии, если бы были исполнены, могли нанести непоправимый вред физическому и духовному здоровью любимого человека. Например, она прочла, как для одного мужчины причиной болезни (язва желудка), а потом и гибели оказалась страсть жены к частым переездам с места на место без особой нужды. Когда жена обменялась квартирами в третий раз, муж слег окончательно и уже не поднялся. И сама-то моя знакомая с испугом призналась, что и она затевала сложный междугородный обмен, против которого муж почему-то решительно восстал. А она тогда собралась с ним разводиться.

Следующим этапом такого психологического «ликбеза» было приобщение самого супруга к открытиям, сделанным женой. Все внимание этой пары было сосредоточено не на выявлении взаимных ошибок и дефектов в поведении, а на том, чтобы нейтрализовать противоречия, культивировать достоинства. Потому что вычитали они и такое непременное условие в деле сохранения добрых чувств и отношений: легче, проще, безболезненней достигается желаемый результат, если супруг опирается в своих воспитательных действиях на положительные, сильные стороны своей «половины», а не тычет пальцем в недостатки.

А еще они взяли себе за правило смягчать улыбкой, шуткой любые свои замечания, предложения, пожелания. Ведь дела семейные действительно и сами-то по себе непростые, а то и тягостные. Если же еще и вершить их с хмуро-неприязненным видом, то и вовсе жизнь покажется безрадостной, унылой. Умение снять напряженность к месту сказанной шуткой, обыграть какой-то грозящий ссорой эпизод — это тоже элемент «научного» подхода к очень личным отношениям, который извлекла эта женщина из прочитанной литературы.

На мой вопрос: не было ли такое постоянное само- и взаимонаблюдение и регулирование поведения, своих эмоций, реакций мучительным насилием над собственной природой, тем более ради сохранения в здравии чужой натуры, она ответила решительным протестом. Муж-то действовал точно так же. И вообще все эти приемы только на первых порах требовали самоконтроля. Потом они превратились в условные рефлексы, стали привычкой, «второй натурой» и перестали замечаться вовсе. Создался совершенно новый стиль поведения, естественный и непринужденный, даже веселый.

Сейчас очень много говорят о том, как важно человечеству сохранить окружающий нас мир природы. Однако, видимо, не менее важно столь же серьезно, со знанием дела говорить о необходимости оберегать и мир внутренней природы людей.

Люди считают, что им для счастья необходимо, чтобы их понимали хотя бы самые близкие и любимые. Но чтобы быть правильно понятым другими, нужно прежде самому досконально разобраться в самом себе. И очень полезно при этом знать, что ни ты сам, ни близкий тебе человек не являют собой законченный, окостенелый в своих достоинствах и недостатках типаж. Природа наша достаточно гибка и пластична, и нужно уметь ее развивать и совершенствовать. Многие полезные свойства характера тренируются так же, как и мышцы тела. Чтобы лучшим образом подготовить себя к совместной жизни с любимым, но выросшим в других условиях существом, невредно попробовать понять тех, с кем сам живешь бок о бок с малых лет: мать, отца, сестру, брата. Не мешает «поупражняться» в изучении характеров друзей и сотоварищей.

Неплохой тренировкой будет и попытка проявлять терпимость, сострадание, готовность разделить труды и заботы с родителями. Это проверка твоей готовности к супружеским обязанностям, которые и составляют основное содержание любви человеческой, а ласки, поцелуи и утехи — лишь малую толику времени и душевных сил.

Теперь уже можно сослаться на статистически доказанный факт: сексуальные проблемы менее осложняют отношения супругов, чем чисто человеческие несоответствия.

Итак, учиться обращению с мужем или женой можно еще будучи совсем далеким от дня бракосочетания, когда донашиваешь ставшую тесной и короткой школьную форму. Потому что, повторяю, супружеские отношения на 95 процентов формируются из свойств, которые проявляются во всех других сферах нашей жизнедеятельности: в работе, в дружбе, в товариществе и родстве. И настолько, насколько человек готов быть достойным партнером во всех названных отношениях, настолько готов он к семейной жизни.

Долго бомбардировала меня аудитория записками самого разного содержания. Приведу некоторые из них вместе с ответами.

Вопрос: Можно ли ответить на чувство нелюбимого человека?

Ответ: А чем вы собираетесь ему ответить, если он нелюбимый?

Вопрос: Можно ли любить женатого?

Ответ: Любить можно кого угодно. Чувство вообще не знает запретов. Иное дело: можно ли стремиться увлечь женатого человека? Здесь все зависит от общих моральных принципов, которых вы придерживаетесь. К примеру, вам нравится новая модная куртка, что висит в школьном гардеробе. Ее вполне можно присвоить. Остановит ли вас совесть, когда есть возможность безнаказанно присвоить чужую вещь? Или у вас действует внутренний запрет: все чужое для меня не существует? Скажете, нельзя сравнивать человеческие отношения с отношениями к вещам. Почему же так непримиримо? Если вы соглашаетесь признать преступлением покушение на чужую вещь, то почему не преступление покушаться на чужое благополучие, покой, счастье, частью которого является и материальное благополучие, что несет в дом, своей жене и детям их отец и муж?

Мы слишком упорно говорили о том, что собственническое чувство унижает людей. И забыли при этом, что сама по себе семейная любовь — чувство в значительной мере собственническое. Мы же хотим, чтобы наш избранник принадлежал именно нам, а не всему обществу и не каждому хожему-прохожему, кому он только не глянется. На непрочной, зыбкой основе, мы уже говорили, строить какие бы то ни было долгосрочные отношения немыслимо хоть в семье, хоть в дружбе.

Что делать, коли «незаконная» любовь пришла? Знать, что мы можем властвовать в собственном сердце. Постараться приучать себя видеть в «предмете» своего увлечения друга, недоступного для чувственных радостей человека. Вы же испытываете нежность и любовь к родственникам. Пусть в мыслях ОН будет для вас старшим братом.

А лучше, конечно, отойти от него от греха подальше. Как поется в известной песенке: «С любовью справлюсь я одна, а вместе нам не справиться». Наградой будет сознание: ты уже оказала любимому огромную услугу. Не сделала его вынужденным предателем, клятвоотступником, не разрушила его душевный мир и покой. Тем более что известно: за долгую жизнь может встретиться еще не один человек, что привлечет к себе внимание, вызовет симпатии и желание близости. Что ж, каждый раз так и кидаться навстречу этому чувству, разрушая собственный дом и семьи встречных?

«А если это настоящая любовь?» — последовал сразу же дополнительный вопрос. Ну что ж, безответная, она все равно ваша награда, и печаль. А завоеванная в нечестном сражении ответная страсть может исказить и даже убить ее. По крайней мере, инициатива в отношениях с несвободным человеком и должна исходить прежде всего от него самого. В этом я уверена. А как решите вы, пусть вам подскажет ваше сердце, которое тоже должно быть настороже: тот, кто забыл свои клятвы и обязанности по отношению к нынешней жене, может столь же быстро перемениться и в чувствах к новой избраннице. Непостоянство — это тоже черта характера и очень существенная для семейной жизни.

Примечательно, что большинство вопросов касалось чувств, их прочности, форм проявления. Это характерно для самой молодой аудитории. Студенчество уже начинает интересоваться возможностями избежать ссор, всяких неприятностей в повседневных буднях. Вспоминаю, как вынуждена была публично спорить с очень уважаемым мной специалистом по семейным проблемам, когда нас пригласили выступить перед студентами и преподавателями Института международных отношений. В своем сообщении он высказался со всей решительностью, что можно окончательно и навсегда покончить со всякими конфликтами, неурядицами между супругами, если овладеть человеческой культурой.

Мне вспомнились дневники и записки двух интеллигентнейших людей своего времени (да и на наше время можно распространить это определение) — Л. Н. Толстого со своей супругой — С. А. Толстой. Ах, как они понимали друг друга и самих себя! Как никто, наверное, до них и никто после. А конфликтов не только не избежали, но такой пожар раздули, что в их споры был вовлечен чуть ли не весь читающий мир. Но мы уважаем их споры, потому что в их основе лежат важнейшие идейные разногласия мужа и жены. При этом каждого по-своему, в своей системе понятий правого. Уважаем их долготерпение к «инакомыслию» «половины». Уважаем поиски возможных компромиссов при сохранении человеческой независимости и индивидуальности. Их судьба — высокая трагедия, которая, заставляя страдать конкретную личность, облагораживает человечество.

Вообще надо уважать право людей на несогласие, на спор, более того, считать это право неотъемлемым элементом подлинно человеческих отношений. Все дело в том, по какому поводу ведется спор и в какой форме. Если по поводу невымытой тарелки, некупленной картошки и прочей мелочи поднимаются голоса до предельных высот, это действительно показатель низкой культуры в обеих «половинах». Хотя если тарелки никогда не моются, а картошка всегда доставляется с опозданием, частность может вырасти в проблему, проблему принципиального отношения члена семьи к своим обязанностям, в проблему эксплуатации сил и терпения любимого человека.

Форма ведения «диспутов» по домашним делам чрезвычайно важна, как и вообще манера убеждать, доказывать, наконец, воспитывать других людей. Она определяетнередко успех в большей степени, чем правда и справедливость, но выраженные неуважительно, грубо. Как уже говорилось: юмор бывает более убедительным аргументом, чем весь могучий арсенал учености.

Благополучная семья не та, что исключила из практики всякие осложнения, противоречия, а значит, конфликты. Таких не бывает вообще. Благополучна та, что ищет достойное человека разрешение жизненных сложностей. Истинная любовь подскажет, как жене и мужу добиться единства в спорной ситуации, заботясь лишь о том, чтобы «выиграла дружба», а не собственная амбиция. Борьбу с недостатками лучше вести при полном понимании, что твоя воспитательная деятельность не должна подавлять и корежить натуры близких тебе людей, лишать их собственного «я». Желательно, чтобы она вовсе не ощущалась твоей «половиной».

Нам полезно помнить и то, что полная победа в борьбе с любимым человеком означает поражение его личности, а значит, поражение всей семьи, которой неважно, на чьей стороне будет торжество, если в доме есть поверженный и униженный. (Потому-то подлинная «культура ссоры» или спора в моем представлении означает борьбу с неправдой, заблуждением, а не с их носителем.)

Все мы разные, непохожие по вкусам, взглядам, умонастроениям. И в этом не только наша беда, в этом наша жизнеспособность, наша выживаемость в различных критических ситуациях. Например, муж, не способный тонко реагировать на слабые раздражители, не разделяющий женины волнения по поводу холодного приема в доме друзей, родных, может оказаться незаменимой опорой в случаях, когда семье нужна твердость, стойкость, выдержка и хладнокровие. Жена, слишком погруженная в разборы человеческих натур, того, кто и как себя ведет, что говорит и т. д. и т. п., порой раздражающая мужа своими бесконечными «выяснениями отношений» с ним и родней, может оказаться весьма полезной по части определения скрытых мотивов поведения в окружении мужа, в его деловых контактах. Жизнь так многообразна, никто не может предугадать, где, когда и какие свойства могут сгодиться.

По лицам некоторых моих слушателей в институте можно было догадаться, что они не того ждали: им хотелось услышать заверения в правоте их собственной позиции, в праве требовать, обвинять, упрекать… Ой, как мы этим любим заниматься! Хлебом не корми! Нам порой приятней добрая ссора, чем тихий мир. Эмоциональный голод, говорят, требует насыщения. Ну что ж, можно спровоцировать даже милую перебранку, чтобы не затосковать от однообразия счастья. Только умело режиссировать ссору, чтобы не зашла далеко, а лишь прибавила перчику, остроты к отношениям.

Мера — признак подлинного искусства и в особом виде творчества, именуемом супружеской жизнью.

Были ли мальчик и девочка?

Со взрослыми людьми и разговоры иные. Прежде всего о распределении ролей в домашнем обиходе между мужем и женой. Кто и как себя должен вести, что и кому позволительно-простительно, а кому нет и почему? Кто и что должен делать по дому, кому его возглавлять?

Вопросы слушателей и газетные, журнальные публикации, с которыми мне довелось ознакомиться в последнее время, убедили, что и по этим вопросам мы еще не нашли единого мнения.

Предложу для разбора несколько историй. Вот первая.

В журнале «Работница» (№ 3 за 1979 год) помещено пространное письмо Юлии К., озаглавленное не без горькой иронии: «А женились по большой любви…» Можно сказать, потомственная читательница, воспитанная на выступлениях этого любимого журнала чуть ли не с пеленок (еще мама выписывала его и читала девочке полезные, с маминой точки зрения, статьи), пребывает в крайней растерянности. Поверив высказываниям авторов журнала, она считала, что мужчина и женщина равны во всем. Но муж, идеальный, безупречный, любимый, красивый, непьющий и даже некурящий, смотрел на ее семейные обязанности и на ее работу совсем не так, как она на его. И почему-то ревновал к внесемейным занятиям. А ей такое чувство было неведомо.

Она наконец поняла: муж ее — человек отсталых взглядов. Решение было принято по стандартному рецепту: «отсталого» человека и нужно оставить. Мучилась, кусала себе локти, но выдержала характер. Как же могло быть иначе: она же современная женщина, а значит, сильная личность, сумеет перешагнуть через страдания, свои и любимого человека, ради торжества «принципа». Прошли годы. Теперь появился новый претендент на ее руку и сердце. А она уже боится. Вдруг и новый друг окажется с таким же «отсталым» мировоззрением.

Как видите, вполне порядочную женщину ничуть не пугает возможность продолжать свою внебрачную связь, но пугает перспектива снова выйти замуж за человека, который будет на что-то смотреть не так, как она, нарушив тем самым идею всеобщего и полного равенства супругов. Но, видимо, в последнее время появилась внутренняя неуверенность в правоте подобного убеждения, потому что заканчивается письмо неожиданным пассажем в сторону верного друга-советчика.

«Может быть, и «Работница» виновата в том, что я воспитана так. Ведь вы всегда пишете про женщин, ни в чем не уступающих «сильному полу».

Журнал отчего-то не ответил на этот серьезный упрек. Видимо, принял его… Если же говорить по справедливости, обвинение, свалившееся на хрупкие плечи «Работницы», должны будут взять на себя и другие массовые издания. Потому что автор письма и ее «товарки» по несчастью, конечно же, не одним этим журналом утоляли духовную жажду. И детские, молодежные газеты, книги читали, и кино-телевизор смотрели, и радио слушали. Действительно, долгие годы все средства массовой информации и культуры убежденно и дружно внедряли в сознание читателей, зрителей и слушателей мысль о полном равенстве полов. Впрочем, мнение это было искренним. И теперь чувствуется растерянность, которую мы обнаруживаем перед сурово вопрошающим и нетерпеливым нашим читателем. Ведь не сказала редакция Юлии К., что та поспешила с первым разрывом и зря, видимо, тянет со вторым браком, поскольку такого рода ревность есть черта, свойственная многим мужчинам, среди них немало и тех, кого уж никак в «отсталые», в мещане не зачислишь. Они частенько способны ревновать к чему угодно, хоть к телеграфному столбу, коли этот столб отвлекает внимание жены от него, единственного. И напротив, жены редко смертельно ревнуют мужей к работе. Чаще они гордятся их погруженностью в дело.

Почитала бы Юлия К. дневники С. А. Толстой, как ее великий супруг нервничал и негодовал, когда видел жену, занятую какими-то «своими», его не касающимися делами. Записки графини чуть ли не слово в слово воспроизводят сетования нашей современницы. И пролетарский поэт В. В. Маяковский, предсказывая коммунистическое завтра, считал, что мужья будут ревновать своих жен, хотя и не к мужу Мариванны, а к Копернику… Так ведь оставленный эмансипированной Джульеттой (Юлией) муж ревновал «к Копернику», то есть к расчетам и проектам, а не к соседу. Он, можно сказать, являет собой прогрессивное явление, а его зачислили в ретрограды. Семья рухнула под натиском вполне современного предрассудка: муж и жена — существа действующие, а значит, и чувствующие одинаково. Коли жена не испытывает такой ревности, не должно быть ее и у мужа. Иначе феодал, тиран, долой его, и вся недолга!

Впрочем, муж тут выглядит тоже не лучшим образом. Он тоже не перегружен знаниями женской натуры. Иначе понял бы: многих женщин подобная ревность нервирует и даже оскорбляет, мешает их саморазвитию. И мужу нужно учиться управлять своими эмоциями, сдерживать нетерпеливых бесов. Не было у молодых людей советчиков, которые убедили бы их в существенных различиях реакций, отношений, сложившихся исторически, которые меняются очень медленно. Да еще и неизвестно, что и зачем нужно менять. Полезно было бы для них и предостережение: не надейтесь отыскать в жизни чистенького, готовенького, без сучка и задоринки, друга. Таких нет ни среди мужчин, ни среди женщин. Мы сами должны сотворить нашу общую чистоту и радость по собственным образцам из несовершенного «материала», каким являемся мы все: реальные, земные, отнюдь не безгрешные люди.

Судя по всему, не нашла Юлия К. подобных советов. Зато подсказок: бросить, оставить человека, не отвечающего картинному идеалу, в нашей литературе и в прессе всегда было хоть отбавляй.

Вторая история. В конце 1979 года «Комсомольская правда» сделала попытку провести дискуссию на очень важную тему: что есть идеальная женщина? Да отчего-то быстро-быстро ее свернула. Затеял разговор тоже читатель, киевлянин А. Кривенко (см. «Комсомольскую правду» за 2 октября). Он развелся с женой, которая вела себя в собственном доме словно жиличка, была безразлична к нуждам, трудам и заботам мужа. Ребенком пожертвовала ради диссертации. Семейному очагу предпочитает времяпрепровождение среди себе подобных «эмансипе», как они себя именуют: дипломированных и даже «остепенившихся» дам, которые покуривают, попивают крепкие напитки, ввертывают в свой лексикон отнюдь не протокольные словечки.

Что мужчина сбежал, не утрудив себя попыткой перестроить представления супруги, объяснимо: «сильный пол» обладает меньшей терпимостью, выдержкой, педагогическими склонностями, чем женщина. Но вот все остальное в этом письме было неординарно. В прежние времена подобные сетования: не хочет ребенка, убегает из дому в компанию, где пьет и курит, сквернословит, бессердечен и равнодушен к внутреннему миру супруги, — исходили, как правило, от жен. Тут явно «половины» поменялись ролями, и жена копирует совсем не лучшие стороны традиционно мужского поведения.

Кстати, и Юлия К. не пожелала обременять себя ребенком «на всякий случай», отказывая любимому супругу в том, ради чего люди и обзаводятся семьей.

Ответить негодующему супругу взялся кандидат философских наук социолог Ю. Ковалев. Он резонно считает, что утрата многими девушками-женщинами исконных женских свойств: мягкости, умения поставить себя на место близкого человека и замещение их жесткостью, грубостью, стремлением к полной самостоятельности, ориентацией на профессиональный успех в ущерб материнству и супружеству, — причина половой дезориентации в нашем воспитании.

Своему коллеге возражает социолог Е. Анисимов, статьей которого и завершается эта мини-дискуссия. В этой публикации даются обстоятельные цифровые данные, довольно известные широкому читателю, о том, какое огромное место занимает женщина-труженица в народном хозяйстве. Больше половины работающих — они. А в некоторых сферах: в торговле, легкой промышленности, в медицине и народном просвещении — они составляют абсолютное большинство. Так что без ущерба для своей экономики общество не может вернуть женщину к домашнему очагу. Даже сокращение ее рабочего времени для занятий семейными делами весьма проблематично. Да и сама женщина заинтересована в труде на производстве, поскольку вносит солидный вклад в семейный бюджет и вообще не желает вернуться «на исходные позиции» — домашней затворницы.

Получилось так, что сетования здесь напрасны. «Маскулинизация» — следствие вовлечения женщины в общественное производство. И воспитание тут ни при чем. Изменить же сложившееся положение можно, приучив мужчин делить все тяготы семейных будней со своими перегруженными женами.

Как видите, резюме автора строится таким образом, словно и не было письма, послужившего поводом для спора. А между тем писал мужчина, который уже взял все тяготы семейных трудов на свои плечи. Что из этого вышло, известно. По мнению социолога, единственная причина «омужичивания» нынешних женщин — соединение двух «служб».

Здесь нам придется погрузиться в более сложную сферу человековедения: в социологию семьи, выяснить взаимосвязь экономической свободы и эмоциональной структуры женщины.

Ссылки на общественную необходимость привлекать женщин в производственную сферу кажутся многим авторам достаточно серьезным аргументом в спорах о «перекосах эмансипации». Однако экономический фетишизм, как и любой другой, всегда страдал однобокостью подхода к сложнейшим проблемам бытия.

Никто не спорит: домашняя хозяйка и женщина, отдающая большую часть своего времени труду на производстве, скорей всего будут отличаться друг от друга. Но так ли уж кардинально, до полного изменения «полового» поведения и психологии? Сколько угодно среди домохозяек грубых, резких и женственных среди производственниц.

История учит. Многому полезному учит, если подходить к ней с не зашторенным предвзятостью взглядом. В своих рассуждениях авторы названной концепции упускают одну существенную подробность: женщина из бедных трудовых слоев и прежде сочетала труд для прокормления семьи с чисто домашними делами, была вторым кормильцем семьи, а то и единственным. Это многочисленные вдовы, солдатки, жены плавающих и странствующих. Это незамужние матери, которых и в прежние, суровые для незаконнорожденных детей времена было не так уж мало. Часть женщин возглавляла семейное дело, вроде известной Кабанихи, Вассы Железновой и т. п. и пр.

Российские крестьянки, жены ремесленников, мелких торговцев делили со своими мужьями все тяготы по добыванию средств к существованию, не отходя далеко от плиты и корыта. А жены рабочих нередко сами шли на заводы и фабрики либо пополняли штаты господской обслуги: становились прачками, кухарками, швеями. Только те, у кого семеро по лавкам ребятишек сидело, оставались дома, и то нанимались на поденщину.

Не знали забот и труда лишь представительницы верхушек разных слоев населения. Прежде всего состоятельные аристократки, и то не все, а с определенным отношением к жизненным ценностям и радостям. Вот им присущ был тот тип поведения, который нынче получил название «эмансипе»: домом они не занимались, детей не рожали, а если и производили на свет одного-двух, то целиком передавали на попечение наемным воспитателям и учителям.

«Одним из самых нелепых представлений, унаследованных нами от эпохи просвещения XVIII века, является мнение, будто бы в начале развития общества женщина была рабыней мужчины… Разделение труда между обоими полами обусловливается не положением женщины в обществе, а совсем другими причинами. Народы, у которых женщины должны работать гораздо больше, чем им полагается по нашим представлениям, часто питают к женщинам гораздо больше подлинного уважения, чем наши европейцы. Дама эпохи цивилизации, окруженная кажущимся почтением и чуждая всякому действительному труду, занимает бесконечно более низкое общественное положение, чем выполняющая тяжелый труд… которая считалась у своего народа действительной дамой… да по характеру своего положения и была ею» (подчеркнуто мной. — Т. А.).

Так писал Ф. Энгельс в своем классическом труде «Происхождение семьи, частной собственности и государства»^[15]. Тяжелая работа никак не мешала женщине древности быть «действительной дамой». Более того, женщины некоторых племен американских индейцев, о которых тоже говорилось в книге как об истинных леди, не отходя от очага и не подменяя мужей на охоте, вершили основные дела своего племени вплоть до смещения его вождей, не теряя при этом подлинно женских свойств натуры, как и английские пролетарки конца XIX века.

Если обратиться к современной демографической науке, то окажется: первая страна, обнаружившая тенденцию к эмансипации женщин и к снижению рождаемости, была Франция, в которой процесс этот начался два века назад, задолго до индустриализации ее хозяйства и вовлечения женщины в промышленное производство. Одной из причин такого явления авторитетные исследователи называют «распространение в обществе рациональных, светских взглядов»^[16], являющихся характерной чертой предреволюционной и революционной Франции. И вообще вывести прямую зависимость экономического развития, степени равноправия и уровня рождаемости в разных странах не удается. В одних «процесс промышленного развития значительно опередил снижение брачной рождаемости», а в других «интенсивное снижение рождаемости предшествовало активной индустриализации»^[17].

В том, что важнейшую роль в поведении женщины в нашей стране и в нынешнее время играют психологические факторы, можно убедиться, побывав на преимущественно женском ткацком производстве в Средней Азии. Стоит опросить работниц разных национальностей, стоящих за одинаковыми станками, выполняющих одну и ту же работу, у кого сколько детей, как складываются отношения в семье, с мужьями, и станет ясно, что главное различие строится на мировоззренческой, воспитательной, этической основе. И получается: у рядом работающих женщин разное количество детей; у одних много, у других мало, у третьей нет никого.

Правда, рождаемость снижается повсюду, даже в самых активных на этот счет регионах. Но ведь не до такого состояния, когда нет даже простого воспроизводства родителей, не говоря уж о необходимом — расширенном. Между прочим, еще один примечательный фактор, влияющий на отношение женщин к семье, к детям: близость к природе. Деревенские жители знают, что составляет истинные ценности бытия, а что мнимые. Видимо, оттого споры, то и дело возникающие в печати по затронутым здесь проблемам, не вызывают откликов именно крестьянок, чью нагрузку никак нельзя сравнить с нагрузкой городских женщин.

Наиболее шумную почту обычно составляют отклики женщин, занявших ведущее положение в своей области, кому профессиональные успехи представляются куда более важными, нежели материнские. Элитарные амбиции мешают им искать и находить удовлетворение в «черном» домашнем труде. А значит, появляется стремление свести его к минимуму. Дети же как раз и требуют напряжения сил, времени, забот и хлопот. А посему их число сокращается до предела — единственного ребенка. Вообще жены подобной категории, когда приходится выбирать между работой и семьей, отдают предпочтение производству.

Кому и что избирать — дело личное. Если бы под предпочтение не подводился, так сказать, «идейный базис»: мол, именно эти женщины заслуживают звания передовых, прогрессивных. А те, кто действует иначе, замшелые домоседки-наседки. Будто бы и впрямь «производство человека» менее важная отрасль народного хозяйства, чем все остальные, которые и существуют-то лишь для него, во имя него, его трудом и мыслью. Идеальный вариант, конечно, в разумном и достойном сочетании двух служб. На это, видимо, и надо ориентировать женщину, помогать ей осваивать их. Вот это непонимание: что творить людей — самая сложная и самая необходимая должность на земле, нередко обнаруживают наиболее преуспевающие женщины. И в таком случае проблема предпочтения перестает быть только личной заботой.

Не забыть, как однажды меня пригласили на обсуждение моей статьи по этой самой теме. Среди собравшихся наиболее активными выступающими были научные и общественные деятельницы. Некоторые из них поставили автору статьи в вину попытки осмыслить, что дают (а не только отнимают) привычные домашние труды и заботы по воспитанию детей нашей занятой современнице. Их возмутили призывы: учиться извлекать из этих хлопот физическую, интеллектуальную и нравственную пользу, даже радость. Они увидели в этом стремление автора вернуть женщину к унизительному для нее состоянию домашней рабыни. (О неисторичности подобного представления я уже высказалась выше.) Тогда же меня потрясла нетерпимость, с какой высказывались оппонентки. Можно было подумать, будто их, женщин, призывают не любить и рожать, а, напротив, ненавидеть и убивать.

Конечно, были и другие мнения. Но все же собрание это было весьма поучительным и симптоматичным. Оно лишний раз подтвердило убежденность: материнство, семья нуждаются не только в юридической защите и материальной поддержке государства, они должны обрести свою высокую ценность прежде всего в сознании тех, кто формирует общественное мнение и служит своего рода эталоном для других слоев населения, не обремененных ни высшим образованием, ни профессиональными достижениями, ни традиционными предрассудками, ни собственным житейским опытом. Эталоном для наших старшеклассниц, учениц ПТУ и техникумов, молодых работниц — для будущих жени матерей, что в поисках «делать жизнь с кого» оглядываются, естественно, не на бабушку Дуню, а на именитых женщин, в особенности представительниц «престижных» профессий вроде ученых, актрис, журналисток. А насколько самые преуспевающие на работе могут служить образцом для подражания в семье — это еще нужно посмотреть. Половая и семейная культура не дается автоматически с дипломом о специальном и высшем образовании.

Оттого меня смущает уверенность философа, что генетическая природа женщины «все равно» формирует определенный стиль поведения женщины-матери, жены, хранительницы семейного очага. Как не могу я разделить и оптимизм социолога, убежденного, что копирование мужских слабостей и пороков современными «эмансипе» — временный зигзаг.

Это «все равно» не убеждает хотя бы потому, что еще не доказано, предусмотрела ли природа в организме женщины механизм, действующий безусловно, который диктовал бы ей непременно женско-материнский стиль поведения, или врожденные задатки должны получить специальное развитие и воспитание. Ведь даже самый сильный инстинкт — самосохранения — пасует перед привитыми окружением дурными привычками. Иначе не получили бы катастрофического распространения губительные для здоровья и жизни курение и пьянство. То же самое и с инстинктом деторождения. Действительно, это сильнейший инстинкт. Но и он, по всей вероятности, регулируется и управляется волей человека, которая, в свою очередь, управляется набором ценностных представлений личности. Можно предугадать и положительные изменения в поведении женщины, когда она увидит: те свойства, которые именуются женскими, доблести жены и матери, особо почитаются авторитетным для нее окружением и всем народом как высшие человеческие и общественные ценности.

По сути, с немалой долей основания можно сказать: девочками не рождаются, ими становятся.

Этот вопрос давно мучает ученых: как соотносится в человеке биологическая и социальная природа? Диалектическое мировоззрение не позволяет нам отдавать предпочтение одной сути в ущерб другой.

Что же нам говорит естествознание? Оно может ошарашить неподготовленного читателя утверждением, что человек по происхождению существо… двуполое. Древние греки и в мифах и в практике сексуальных отношений, нередко безразличных к полу партнера, утверждали эту мысль. Наш великий соотечественник И. И. Мечников в знаменитых «Этюдах о природе человека» написал: у человека «внутренние половые органы указывают до известной степени на обоеполое происхождение. У мужчин наблюдаются остатки женских половых органов… Наоборот, у женщин находятся следы мужских половых органов»^[18].

Эндокринологи скажут о наличии у каждого из нас гормонального «набора» обоих полов. Мужчинами же или женщинами нас делает преобладание гормонов, определенному полу наиболее присущих. Точно так же и во внешности, в поведении, в характере, интеллекте нельзя назвать черты и свойства, присущие исключительно и абсолютно одному из полов. Можно говорить лишь о преимущественно женском или мужском признаке.

Врожденная «обоеполость» обеспечивает нам высокую пластичность, приспособляемость к меняющимся условиям быта, позволяет в критические повороты истории женщинам принимать на себя мужские труды и обязанности, а мужчинам — женские. Да, но тогда отчего вообще существует половое деление свойств и качеств, коли они присущи всем людям в той или иной степени? Ведь есть и немало сильных, волевых, даже злых и жестоких женщин и терпеливых, мягких, сочувственных мужчин. Те свойства, что традиционно почитаются женскими, видимо, сформировались вследствие исключительных материнских обязанностей женщины, что невозможно поделить с мужчиной. Для общения с новорожденным, воспитания детей матери необходимы такие душевные качества, как терпимость и терпеливость, добросердечие, сострадание, самоотверженность, мягкость и нежность. А мужу эти качества в жене тем нужней и ценней, чем больше получил он любви и заботы со стороны матери в младенческие годы. Ведь с ней и связывается у взрослого человека представление о «совершенной женщине». Вечный сын женщины — вот каким мне видится психологический настрой мужчины во все века. Дитя ли он, муж ли, брат — это уже частности, все равно сын!

Остальные человеческие свойства, кроме материнских, видимо, не имеют жесткой половой градации. Естественно, что противоположные материнским качества характера плохо уживаются в одном сердце. Вытесняются, замещаются одно другим. Нельзя же одновременно быть мягкой, чуткой с ребенком и твердой, жесткой на работе с сослуживцами. Раздвоение тяжело, мучительно для целостной натуры. И случается, что мать переносит стиль поведения «служебный» в домашние условия и, наоборот, делает из службы своего рода филиал собственной кухни.

Культивируя в женщине такие полезные в деловой сфере свойства, как твердость, стойкость, нетерпимость, рационализм, деловую хватку, мы должны отдавать себе ясный отчет, что непременно перестроим ее эмоциональный баланс, потесним чисто материнские качества. Теперь выросло уже два поколения женщин с «мужской ориентацией». XX век, внесший столь решительные перемены в социальное положение женщины, привел к тому, что ее природно и исторически сложившиеся особенности не только не были приравнены к мужским, но, напротив, опустились в цене даже в глазах самих женщин. Ведь им твердили долгие годы, что доброта, терпимость, приверженность к детям, мужу — признак убогой души, «пережиток», даже мещанством крестили. И женщина, чуткая к чужому мнению, к «моде», более мужчины гибкая, перестраивалась по заданному образцу: сдерживала и подавляла в себе одни свойства, культивировала другие.

Здесь прежде всего нам, наверное, и нужно искать причину «омужичивания» женщины, а не в соединении двух работ, как мы все пытаемся еще себя убеждать. Лишнее доказательство тому — результаты социологических опросов той части юных дев и молодых людей, что еще не взвалили на себя тяжесть двух служб. Анкеты показали, что многие из опрошенных самое высокое нравственное и гражданское понятие — «хорошая мать» — выводят за черту важнейших человеческих достоинств. Вот что должно нас особенно беспокоить.

Что же в перспективе? Опять адресуюсь к ученому.

«Многие американские и западноевропейские социологи и психологи предсказывают, что мужские и женские социальные роли в перспективе будут абсолютно одинаковы. Лично я в это не верю. Пусть реальные возможности обоих полов оказались гораздо пластичней и шире, чем думали раньше. Из этого еще не следует, что половое разделение труда вообще лишено биологических оснований»^[19].

И дальше философ, по сути, высказывает ту же уверенность «все равно», что никакие социальные перемены не отменят особенности биологического цикла женщины, ее материнских функций и всего того, что мы именуем идеалом женственности. Но из этого делается тем не менее вывод о необходимости соблюдения различий в воспитании девочек и мальчиков.

Таков диалектический подход к решению сложной, запутанной проблемы: с пониманием, бережностью относиться ко всему, что заложила в нас мать-природа, не крушить и ломать ее в угоду временному преуспеванию, но и не полагаться целиком на нее одну, осмысленно развивать то, что признается особым достоинством пола и личности.

Впрочем, мы уже спохватились. И тревогу вызвала не только снизившаяся рождаемость и огрубление жен, но и острая нехватка «женского начала» как в семейных, так и во внедомашних отношениях. Чего всем нам больше всего хочется видеть не только в близких людях, но и в сослуживцах, соседях? Да все того же: доброты, сочувствия, терпимости, самоотверженности…

И вот ведь что любопытно. Складывается впечатление, будто природа включает свой «аварийный запас». Словно для сохранения этического и эмоционального баланса мужчины все чаще обнаруживают эти самые «немужские свойства», вызывая порой недовольство жен-«эмансипе», которые дразнят их бабами, размазнями, слюнтяями и тому подобными обидными кличками. Ну чем не парадокс: сами жаждут приравняться во всем с мужчинами, но никак не согласны, чтобы мужчины действительно оказались с ними ровнями. Как прикажете разрешить это противоречие?

Испугавшись очевидной «феминизации» юношей, публицисты и социологи призывают пап решительно включаться в дело воспитания сыновей. Кстати, социолог, отрицавший пользу подготовки девочек к семейным обязанностям, тем не менее сам ратует за мужское воспитание мальчишек. Это противоречие очень показательно. Пока что мало кто осознает: нельзя вырастить мужчину, если не растить из девочки женщину, и наоборот. До той поры, пока мы не распределим между собой социальные роли на работе и дома, мы будем растить усредненное существо, которому неведомы собственные особенности и жизненное назначение. Что мы, увы, и делаем нередко. А расплачиваются за это «дети ошибок трудных».

…Непреклонные юридические законы не считают неведение оправданием. И порой за огрехи воспитателей, просветителей, советчиков неумелых, платят их подопечные ценой, более дорогой, чем развод и несостоявшееся семейное благополучие. Приглашаю вас на уголовный процесс. Участниками его были юноши и девушки. Вчерашние приятели, члены одного малого сообщества, они в те дни стали по две стороны весов Фемиды. Одни — юноши-ответчики, подсудимые; другие — девушки-потерпевшие, истицы. Истицы, которые сами ничего у правосудия не искали. И не считали «ответчиков» виноватыми перед собой или законом. Подсудимые привлекались за одно из тягчайших преступлений — изнасилование.

Автор газетной заметки, откуда взята эта история, член Курганского суда П. Агашин^[20], не обнаружил ни у свидетельниц случившегося, ни у потерпевших угрызений совести или гнева против насильников.

«Кажется даже, что для них жертва обстоятельств не потерпевшая, а подсудимый, вслед которому прослезились подружки, когда конвой уводил осужденного».

Однако если вникнуть в суть происходившего, то можно признать реакцию девушек более естественной, чем удивление члена суда.

«Потерпевшие» были пьяны ДО встречи с «насильниками». По собственной воле и охоте они довели себя до такого состояния, когда все остальное происходило уже в полубессознательном состоянии «сторон». Так что не было насилия, не было и сопротивления. Оттого я слова «потерпевшие» и «насильники» беру в кавычки.

Автор же заметки тщетно взывает к чувству женского достоинства одних и мужского рыцарства других. А девушки откровенно возражают: они не знают, что это такое и с чем его едят — женское достоинство. Им про это никто не рассказывал. Ну а если бы родители или воспитатели и принялись рассказывать, то о чем, интересно, говорили бы? Уж не про флердоранж, конечно, не про чистоту невестиного венца. Над этим же нынче дети будут усмехаться! А тогда, действительно, на чем зиждется подобное разграничение ответственности за обоюдно содеянный грех, когда одних ведут в тюрьму, а другим выражают соболезнование, коли все мы ровня и никто никому ни в чем не уступает? Разве мало случаев совращения чистых юношей взрослыми женщинами? Однако процессов по этому поводу никто не устраивает.

Вот задачка для тех, кто отрицает необходимость дифференцированного воспитания. Тут бы пришлось объяснять, что почти у всех народов издревле существовали разные моральные нормы для мужчин и женщин. К последним они были более суровы. А за бесчестье женщины у всех цивилизованных народов принято наказывать беспощадно. И эта «дискриминация» имеет свою серьезную подоплеку. Мы тоже начинаем понимать: не все, дозволенное Юпитеру, может быть дозволено его супруге Гере. Точнее: лучше бы все дурное было не дозволено никому. Но последствия материнских слабостей, пороков тяжелее сказываются на потомстве, чем пороки отца.

Член-корреспондент АМН СССР, директор НИИ онкологии Н. П. Напалков утверждает, что женщины, курящие во время беременности, подвергают риску заболеть раком будущего ребенка. Пьющая девушка (будущая мать) несет несчастье своему потомству аж до седьмого колена, по библейскому выражению. То же самое и в отношении беспорядочных половых связей. И суд в данном случае защищал девушек даже против их желания, скорее от их собственного невежества. Потому что видел в них потенциальных матерей, чье тело — высшее творение природы — не должно служить орудием минутного и мутного желания, орудием сомнительного развлечения. В них суд защищал матерей, чья земная должность — давать миру не только физически, но и нравственно здоровое потомство. Ибо нравственность нации выпестывается на коленях женщины-матери!

Ничего этого не знали девчонки до суда. Боюсь, что и в суде они не получили должного урока, если оплакивали не себя, а бывших «приятелей». Честно-то говоря, у меня они вызывают жалость: и парни и девушки. Они ведь все потерпевшие. Впрочем, как и некоторые их предшественники, представители нашего поколения, добывавшие многие жизненные истины ценой горького опыта — «сына ошибок трудных». (Между прочим, и на лекции в народном университете мне попадались записки с вопросом: как я отношусь к внебрачным и добрачным связям девушек и женщин? Значит, и в той аудитории были неведающие четкого ответа, только ищущие его.)

Наш основной источник массовой информации, Центральное телевидение, каких только передач не ведет. Про все «миры» говорит, про галактики, микро-макромиры, про животных и птиц. Очень убедительно показывает, как себя ведут различные представители земной фауны. А вот передачи «В мире людей» с тонким, умным, тактичным анализом психофизиологических особенностей отношений мужчины и женщины нет как нет. Может, отважиться телевидению да начать вести учебные программы, ввести своего рода консультационную службу. И для начала-разбега взять и поразмышлять над такой проблемой: есть ли и возможно ли абсолютное равенство полов? Тут можно будет объяснить наконец, почему девушек на действительную службу не принимают, в шахты «уголек рубить» не берут. Отчего женщин на пенсию «выпроваживают» раньше на целых пять лет. И в судебных спорах при разводе и разделе детей и имущества отчего суды, как правило, принимают сторону жены. Хотя именно она может быть первопричиной развала семьи. А еще можно было бы пояснить, чем вызвано требование особо уважительного, бережного, внимательного отношения к женщине, хотя у нас все члены общества равны. Вот тогда бы все и всплыло и прояснилось: все преимущества даются ей исключительно за великую и прекрасную материнскую миссию! Больше не за что! Как и все высокие требования объясняются тем же. А кто претендует на женские почести, не исполняя главной обязанности и исполняя ее небрежно, должны знать точно: требуют не по чину. Общество предоставляет им право и возможность выбора, а уж коли избрал нелегкую долю женщины-матери, неси эту ношу достойно.

Мне думается, небесполезен был бы разговор о двух путях эмансипации полов. Сторонники одного безоглядно последовали лозунгу: «Равнение на мужчину!» Образовательный, профессиональный уровень женщины он, несомненно, поднял на небывалую высоту. А вот нравственный у них стал сползать к заниженному, мужскому уровню. Это привело к тому, что обострилась древняя «война полов». Ведется она частенько за передел сферы привилегий, удобств, комфорта и беззаботности. Обязанности же, ответственность за нравственное благополучие семьи «равные» супруги готовы любезно уступить друг другу. Оспариваются и права на слабости, несовершенства, а то и пороки, но отнюдь не на высокие нормативы поведения.

Другой путь избирают те, кто идею эмансипации воспринял не как движение за «лидером» и даже не как движение полов навстречу друг другу, а как совместное движение к вершинам собственного развития, чтобы стать совершенной женщиной и совершенным мужчиной. Мне второй путь кажется наиболее человечным и счастливым. И для личности и для общества. А «бесполая педагогика» приводит к тому, что будущие матери и жены не имеют никакой подготовки к своим ответственным трудам. Если на уроках домоводства им и преподаются первичные навыки кулинарии, кройки и шитья, то уж никто и никогда им не объясняет законы создания духовной и нравственной пищи, которой им предстоит питать членов своей семьи. А ведь это женщина формирует духовные запросы, потребности, желания своих близких. И прежде всего мужа.

Однажды я с любопытством прочла в «Литературной газете» современный вариант «Золотого теленка» — рассказ о том, как молодая женщина гневно оттолкнула руки старика, протягивающие ей миллион — предел мечтаний вековечного обывателя, высмеянного Ильфом и Петровым. Если бы женщины всегда предпочитали высокие чувства, прекрасные отношения вместо нечестного богатства, неправой власти, дутой славы, грубой силы, не выжить бы этим порокам ни в нашем доме, ни в обществе, которое и есть не что иное, как наш объединенный общим хозяйством и управлением дом, в каком живут и действуют женщины и мужчины разных возрастов и специальностей. Напомню случай из истории. Древние гречанки прекратили затяжную кровопролитную войну весьма простым и естественным способом: отказали кровожадным соплеменникам в любви.

Мы воспитываем наших молодых людей на положительных образцах. Хотелось бы, чтобы одни положительные герои встречались им в жизни. Да вот поди ж ты, жизнь полна противоречий. И если вступающих в нее не подготовить к встрече со всякого рода пороками и соблазнами, не избежать появления потенциальных «пораженцев». Особенно поддается соблазнам как раз та, что несет в себе и задатки высших добродетелей, — женщина. «Сосуд скудельный», скопище зол и грехов, служанка мелкого тщеславия, зависти, корысти… как ее еще называли? Не будем идеалистами: женщина не только благо, но и огромная опасность. Тут меня насмешил один весьма широко эрудированный молодой отец семейства. «Я, — говорит, — люблю и жалею свою жену и поэтому не допущу, чтобы она перегружалась серьезными проблемами и заботами: расходы, покупки, готовку, уход за детьми — это ей можно поручить, это, так сказать, «мелочи жизни». А все глобальные семейные заботы вроде обеспечения нашего материального и общественного положения, как и положено мужчине, я возьму на себя». Наивный человек! Он и не подозревает, что отдает ей в руки и свое тело и душу, свое настоящее и будущее и на работе и дома. Ведь ее расточительством, ее чрезмерными прихотями он может быть спровоцирован на поиски дополнительных, не всегда честных заработков. Ее неумным и безнравственным воспитанием могут быть погублены души его детей. А сам он в собственном доме окажется «жильцом за занавеской», а не хозяином. В чьих руках дом, в тех и судьба домочадцев.

Думаю, что женщины это всегда знали внутренним своим чутьем, оттого прежде они и выстояли в пору своего общественного бесправия. Иначе никак нельзя объяснить тот феномен, что отсталая, забитая, униженная церковным и домашним презрением мать давала миру гордых, смелых, умных сыновей. Ведь всем, имеющим отношение к делу воспитания, известно: главное воздействие на ребенка оказывает именно личность воспитателя. И женщина сумела оставаться авторитетной личностью вопреки общественным и семейным установкам. Теперь ей предстоит пройти испытание посложнее: обрести свой статус в доме и обществе, в которых утверждается ее высокий авторитет. Как ей при этом сохранить извечные достоинства и способности: готовность к великим и малым трудам, пренебрежение к презренной корысти, способность отдавать душевные богатства дорогим ей людям.

Как мне написала одна читательница из города Кирова, скрывавшаяся под инициалами В. М.:

«Женщины, ну кто, как не они, должны поддерживать огонь в очаге семейного счастья. Скажете, тяжело? Да, тяжело! Более того, на это способна не каждая женщина, не у каждой хватит терпения и энергии. Но уж если ты захотела быть умной, образованной и современной, так успевай все делать: и учиться, и работать, и воспитывать детей, и готовить, и стирать, и убирать.

Мужу намного приятней, если его дома будет встречать жена с доброй улыбкой и горячим вкусным обедом, нежели иная сверхумная жена с диссертацией в руках и талоном в столовую. А вообще за счастье нужно бороться каждый день, каждую минуту. И, однажды почувствовав его, не успокаиваться».

Моя корреспондентка очень чутко уловила прямую зависимость семейного счастья от готовности женщины каждый день трудиться ради него. Как и соответствующего желания мужчины. Вот на этом тезисе мы подойдем к едва ли не острейшей проблеме в современной семье: оценке домашнего труда в системе жизненных ценностей.

Любовная лодка и быт

Кто она — женщина — в собственном доме, что для нее самой и для окружающих ее повседневные хлопоты, заботы, переживания. Все это так или иначе осмысливает каждый. В детстве мы думаем о маме, о других взрослых женщинах, что они слишком мало занимаются семьей и нами, что они все время куда-то убегают, спешат. Нет чтобы побыть с теми, кому они больше всего нужны, то есть со своими детьми. Потом, обзаведясь собственным домом, видим все в ином свете: жалеем время, силы, способности, которые отнимает он (дом), отрывая нас от любимой работы, от интересных людей и встреч, от занятий искусством и собой, конечно. Войдя в солидный возраст и глядя на следующее поколение молодых женщин с высоты собственного опыта и зрелости, снова досадуем: как беспечно и эгоистично они расходуют время и себя. Ну добро бы работа отвлекала, а то еще и ателье, парикмахерские, телевизор, вечеринки, культ- и турпоходы! Лучше бы с детьми посидели, позанимались с теми, кому сейчас больше всего нужны и кто им самим больше всего нужен. Ведь ничто: ни фильм, ни книга — не может сравниться с поучительностью и наслаждением, которые дает растущий ребенок. И в то же время, будучи бабушками, сами не хотим, не можем ограничить себя стенами дома: его забот и радостей нам мало для ощущения полноценной жизни, мы уж так выращены, так привыкли.

Так что такое дом и его заботы для женщины и женщина для него?Как видим, представление об этом «предмете» меняется в зависимости от возраста человека.

Вчитываясь и вслушиваясь в то, что говорится и пишется на эту тему, и здесь легко можно запутаться, увязнуть в противоречиях. С одной стороны, это самые необходимые, естественные, вечные труды по воспроизводству жизни. С другой, отупляющий, обкрадывающий душу, тянущий в болото мещанства быт. Труд здесь, дескать, однообразный, утомительный, малопродуктивный, грязный, нетворческий, поэтому от него надо избавлять семью. При этом обычно ссылаются на высказывания В. И. Ленина по этому вопросу, не делая оговорок, что за 60 лет, прошедших с той поры, не только в общественном производстве, но и в домашнем произошли разительные перемены.

До революции сельские жители составляли почти 80 процентов населения страны. И все члены семьи, по сути, занимались домашним хозяйством, действительно низкопроизводительным и тяжелым, когда мучительными усилиями удавалось лишь избежать голодной смерти. Я попыталась мысленно перечислить, сколько труда нужно было затратить бабушке, чтобы приготовить самую простую пищу, ну, например, сварить молочную лапшу. Она должна была помочь мужу в посевной и уборочной страде, смолотить зерно, просеять муку. Чтобы получить молоко, нужно было скосить и убрать траву на сено для коровы, потом ее ежедневно обихаживать, кормить, поить и доить. И сам процесс приготовления этой самой лапши был несоизмеримо трудоемким. Нужно было натаскать воды из реки или колодца, дров для печки (кстати, их тоже она помогала заготавливать в лесу и пилить), разжечь огонь, замесить тесто, раскатать его и нарезать, а потом уже засыпать в кипящее молоко, которое она тоже сама добыла, не в магазине купила.

Уфф! Одно перечисление и то утомительно. Сколько же сил нужно было для того, чтобы везде поспеть и все переделать! Вставала она засветло и ложилась затемно, и вся жизнь уходила на заботы: накормить, одеть, обогреть семью.

Вот от этой нерентабельной траты времени и способностей, при которой уже ни на что иное, кроме питания и согревания себя, не хватало возможностей, и призывал освободить женщину В. И. Ленин. Нынче горожанка может себе позволить в течение почти десяти часов отсутствовать дома, зарабатывая на производстве деньги на ту самую лапшу и ребятишкам на молочишко. На все домашние дела остается всего часа три-четыре, и в них укладывается гораздо больше дел самого разного свойства, чем успевала ее хлопотунья-предшественница. Почему? Да потому, что сам характер домашнего труда, его оснащенность не имеют ничего похожего на прежний. Мы пользуемся всякими отопительными, осветительными приборами, холодильниками, электроутюгами, стиральными машинами, соковыжималками, кофемолками и прочими приборами, что значительно сокращает наши расходы времени и физических сил.

Это уже известно: современный труд горожанки дома становится разновидностью индустриального. Так, вычислено, что один работник из сферы общественного питания за полный рабочий день (8 часов) может накормить лишь 8 человек. Сюда, естественно, включаются трудовые затраты не только поваров, но и множества вспомогательных работников (судомоек, раздатчиц, официантов, кладовщиков, разнорабочих и руководящего звена столовых и ресторанов, а также бухгалтеров, контролеров и т. п.). А одна хозяйка за полтора часа наготовит пищи на семью из трех-пяти человек. Выходит, профессионал тратит на одного едока больше времени, чем «любительница». И при этом готовят в столовых хуже, менее экономно, менее разнообразно, менее калорийно и вкусно, что тоже признано специалистами.

Выходит, что по своей производительности, энерго- и электровооруженности и технизации домашний труд стал совсем иным, количественно и качественно новым, а отношение к нему ничуть не изменилось, осталось старым. Вновь и вновь слышатся голоса, требующие «освобождения» семьи от кухонных забот, словно бы и впрямь цель социальных преобразований заключается в том, чтобы всех людей сделать законными бездельниками, получающими все блага без каких бы то ни было усилий. Этакий потребительский рай мерещится сторонникам «кнопочной цивилизации».

Такая же двусмысленность в отношении к материнским, женским заботам. С одной стороны, признание высокого нравственного долга и даже подвига хорошей матери и жены. С другой — снисходительное отношение к тем, кто избирает для себя только эту деятельность, как к неполноценным, ограниченным, в чем-то даже ущербным. К примеру, любой человек оценит как человеческий профессиональный и гражданский подвиг поведение врача, который забыл о себе, ночи недосыпал, просиживая у постели больного, и, выходив его, радостно сообщает коллегам: «Анализы стали спокойнее, ему лучше!» Мы таким рвением будем тронуты до слез. Но если мать, что в бессонном бдении выходила собственного ребенка, явится к близким с радостной вестью о выздоровлении, неприбранная, небрежно причесанная, близкие нередко брезгливо морщатся: «Ограниченный, опустившийся человек». И не всегда эти близкие — нечуткие, неглубокие люди. Напротив. Лев Толстой силой своего таланта и авторитета утвердил, усугубил это двойственное отношение к роли матери и жены.

А женщина очень чутка к тому, как ценится ее занятие. (Я бы сказала: порой излишне чувствительна к реакции окружающих.) И под влиянием противоречивых суждений испытывает двойственное чувство к собственным домашним делам как к тяжелому, но неизбежному долгу, к «кресту», что и нести неудобно, и сбросить нельзя, то есть не на кого. Но если появится вдруг такая возможность, то этим тут же и надо воспользоваться. И тогда встать вровень с мужчиной в делах, славе, развлечениях и удовольствиях.

Итак, первый вопрос, который предстоит решить: от чего и для чего мы стремимся освободиться в наших домашних обязанностях? От универсальности, говорят нам одни. В век всеобщего разделения труда нерационально, невыгодно вести натуральное хозяйство. А домашнее — его атавистический, рудиментарный орган вроде копчика. И женщина, что и по сей день «и швец, и жнец, и на дуде игрец», должна тоже обрести специализацию. Из универсала ей придется переквалифицироваться в… диспетчеры, что ли. Детей растит педагог, пищу готовит домовая кухня, обшивает портниха, завивает парикмахер, развлекает артист. Ее дело — организовать во времени и пространстве чередование этих работ, заказать «меню». В принципе в городах так оно сейчас и ведется. За малым дело стало: улучшить качество услуг. Возможность нажатием кнопки привести в движение службу, удовлетворяющую наши бытовые потребности, — для многих из нас желанный идеал. «Идеал», если вдуматься, очень опасный для дома и для женщины.

В любимой моей книге — в «Былом и думах» — А. И. Герцен много места отводит рассуждениям о женской натуре, и очень часто фигурирует в них слово «тайна».

«Вообще женское развитие — тайна; все ничего, наряды да танцы, шаловливое злословие и чтение романов, глазки да слезы, — и вдруг является гигантская воля, зрелая мысль, колоссальный ум. Девочка, увлеченная страстями, исчезла и перед нами Теруань-де-Мерикур, красавица-трибун, потрясающая народные массы; княгиня Дашкова с саблей в руках среди крамольной толпы солдат».

…История всех народов знает, что всегда рядом с великим деятелем стоит женщина: либо его мать, либо возлюбленная, вдохновляющая мужчину на труды и подвиги. Нередко они становились и активными помощницами, соратницами даже.

Современные американские психологи исследовали, измерили мозг женщины и мужчины, их интеллектуальные возможности. Открытие было потрясающим: все преимущества за женщинами. И в объеме мозга, и в количестве и глубине извилин, и в испытаниях на «коэффициент интеллектуальности». Ученые задались тем же вопросом, что и А. И. Герцен сто лет назад: откуда это? Может, я и заблуждаюсь. Но я думаю, что все «открытия» такого рода как раз покоятся на недооценке домашних дел, их развивающего влияния.

Есть одна область нашего знания, которую пока не преподают ни в каких школах, училищах, вузах, но которая приобретается в процессе бытия ценой ошибок и озарений. Наука эта самая демократическая и общедоступная, но и самая сложная — человековедение. Ею с младых ногтей занимается интуитивно девочка-женщина, и на практику идти ей никуда не нужно: ведется она тут же, дома.

К. Маркс говорил: «Образование пяти внешних человеческих чувств (зрения, слуха, осязания, обоняния, вкуса. — Т. А.) — это работа всей до сих пор протекавшей всемирной истории»^[21]. Кто больше упражнялся в разнообразных действиях, развивающих эти исторически сложившиеся свойства? Конечно же, женщина. Уловить малейшее движение младенца, шорох, могущий означать опасность для него, — это не то что быть чутким только во время охоты. Это ежеминутный тренаж. Различать по запаху, вкусу, цвету, съедобны травы, овощи, продукты или несъедобны; сочетать их в необходимых и достаточных, приемлемых, аппетитных и привлекательных сочетаниях; на глаз, на ощупь определять, взвешивать их количество; кожей рук измерять температуру воды для купания и температуру тела ребенка… и т. д. и т. п.

Если принять за истину утверждение В. А. Сухомлинского, что способности детей на кончиках их пальцев, то придется признать, что «кончики пальцев» — инструмент более женский, нежели мужской. (Не случайно современное производство новейшей техники все чаще доверяется исключительно женским рукам.) И вообще никакая самая разнообразная профессиональная деятельность не требует такого множества умений и навыков, как домашняя. Не случайно очень многие профессии, требующие однообразных повторяющихся движений, легко заменяются автоматами. А вот создание автомата, полностью замещающего хозяйку хотя бы на кухне, никто из специалистов пока что даже не обещает. Ведь самые современные роботы имеют всего 5—6 степеней свободы, то есть вариантов движений и действий, а у человека их 105, и почти все они реализуются в процессе приготовления пищи. Даже для того, чтобы приготовить стандартный обед из трех блюд, нужно проделать сотни разнообразных манипуляций с продуктами: сыпучими, твердыми, мягкими, текучими, требующими разной обработки; мытья, резки, варки, жарки, томления, печения, толчения, растирания, взбивания и бог знает еще чего. И все это при разных температурах, разной формы и размера. Где уж тут угнаться автоматике?

Нет, что ни толкуйте, но если женщина хорошо и умело исполняет обязанности хозяйки дома, то ее с полным правом можно называть разносторонне развитой личностью. Ведь чтобы быть большой хозяйкой маленького государства, которым является семья, надо быть одной во многих лицах: педагогом, психологом, экономистом, дипломатом, лекарем, пекарем, художником, поэтом, актрисой, драматургом и режиссером (семейных сцен, без которых редкая из женщин обходится), руководителем и подчиненным одновременно. И всегда импровизатором. Потому что здесь не заготовишь заранее сценария: в одном доме ситуация дважды не повторяется, как бы ни был однообразен и заучен быт: смена погоды, глядишь, смена настроения, а значит, меняется реакция на стандартную обстановку.

Семейная работа — это непрекращающийся эксперимент, творчество, труд, не имеющий конца, не позволяющий остановиться, застыть в самодовольном покое: я сделал все, что мог, пусть другие сделают лучше. Семейная работа, наконец, сложнейшее из производств — производство человека.

«Если люди не верят, что математика проста, то это только потому, что они не осознают, насколько сложна жизнь».

Так говорил один из основателей кибернетики, Джон фон Нейман. И точно указал нашу общую беду (а может, счастье, говорят же древние: в многознании много печали). Не осознаем мы, что каждым своим шагом, словом творим великое действо жизни. А тот, кто проникался этим сознанием, по-иному начинал воспринимать и оценивать и хлопоты по дому. Приблизившись вплотную к основному «объекту» этих трудов — ребенку, они тоже восклицали: «Нет ничего интереснее человека, нет ничего сложнее и выше судьбы воспитательницы!» Признавали и то, что направлять массу, наставлять с кафедры или амвона куда легче, чем вырастить отдельную личность.

С этим пониманием постепенно приходит и признание общественной ценности очень приватных, очень личных забот женщины. И стоит прийти к этому признанию, как вслед за панегириками раздаются призывы… освободить ее от этой тяжелой доли. Так возникает и укрепляется этот круг, по которому мы топчемся, словно привязанные кони. И никак не поймем: гордиться семейными успехами или скрывать их, радоваться приобретенному в этом повседневном верчении преимуществу, навыкам и умениям или горевать о потерянном для профессиональных достижений времени.

Именно глядя с этой позиции на изменения в нашем доме, стоит определить точно, что мы приобретем, превратившись из «кустаря-универсала» в «диспетчера» налаженной службы, а что потеряем? Не повлечет ли «переквалификация» хозяйки те же проблемы, коими нынче мается и общественное производство? Освобождая себя от тяжелых, многооперационных физических работ, мы «освободились» и от необходимой человеческому организму мышечной нагрузки. И все больше культивируем профессиональную однобокость, становимся похожими на людей с флюсом, приобретаем «профессиональный идиотизм», который, по Марксову выражению, непременно появляется у специалистов. И все больше утрачиваем физиологическое совершенство, которого достигли благодаря разнообразию, универсальности занятий наших предков.

Как сохранить преимущества универсализма в нашей домашней работе, избежав его недостатков, его низкой эффективности? По всей вероятности, такая постановка вопроса для нашей семейной практики более плодотворна, нежели яростные и скороспешные стремления избавиться от «натурального хозяйства» семьи.

Если все-таки принять концепцию, выдвинутую озабоченными нашими тяготами учеными, и вообразить, как сложится семейная жизнь, коли вместо домработниц, что перевелись, завести домроботников, переложить наши труды и заботы на их железные плечи? И чтоб, хоть старый, хоть малый, хоть умный и ловкий, хоть неумеха, все одинаково могли — чик-чирик! — получать требуемые услуги, удовлетворяли свои потребности в пище физической и духовной…

А что особенно напрягать воображение, уже есть такой роман-прогноз «451° по Фаренгейту» Рэя Брэдбери. Помните: жена главного героя, прикованная к постели (не болезнью — бездельем), интересуется только «телевизионной родней», не замечая собственного мужа. Да и он не знает толком, зачем каждый вечер возвращается в опостылевший дом, к этой совершенно чужой ему женщине, погруженной в «автоматические» драмы и развлечения.

Когда этот роман появился, он казался больше фантастическим, теперь все более научным. События движутся именно в этом направлении, и очень резво. Роман-предостережение всем увлекающимся идеей всеобщей автоматизации. В том числе и быта.

Судя по новым данным, добытым учеными, мы уже сократили физическую нагрузку столь решительно, что ее осталось всего 1—2 процента от тех возможностей, коими наделила нас природа. Как видите, и в этом плане есть основания бить тревогу, услышав призывы освободиться от оставшейся малости как от «пережитка прошлого».

— Автор зовет нас назад, в пещеры, к каменным топорам и дымному костру, вокруг которого после охоты на диких зверей собирается многочисленная семья-род! Ведь только в таких условиях получат применение 98 процентов неиспользованных сил, заложенных в человеке, некогда один на один сражавшемся с медведем.

Так и вижу эти строки в письме, что спешит отослать в редакцию читатель-оппонент. Не спеши, дорогой, как говорят в Грузии, выслушай до конца, может, спорщик не так уж и не прав. Тем более, что автор не относит себя к числу руссоистов, призывающих вернуться назад, к природе. Автор, как и ты, считает: назад, в пещеры, возврата нет — нас слишком много. Вперед, конечно же. Но вот куда?!

Давайте поглядим теперь не в прошлое, а приглядимся к тем, кто в облегчении домашнего хозяйства преуспел больше нас. Как у них складывается ситуация?

Передо мной книга американского ученого К. Купера «Новая аэробика», посвящена она оригинальной оздоровительной системе, получившей признание у специалистов многих стран. К. Купер открывает некоторые стороны американского быта и их сложные последствия. К примеру, говорится, что болезни сердца являются национальным бедствием в США. Каждый год почти миллион американцев умирает от сердечно-сосудистых заболеваний.

«Это больше, чем в любой другой стране. Миллионы страдают от сердечных приступов. Хуже всего, что болезнь распространилась и на молодежь. Быстро растет смертность среди мужчин 40 и даже 30 лет. Как и во всем остальном, от мужчин не отстают женщины. Смертность среди американок также самая высокая в мире. Может, это объясняет, почему в США всего 27 долгожителей?» (Подчеркнуто мной. — Т. А.)

И дальше доктор Купер раскрывает причины столь плачевного состояния здоровья у его соотечественников. На первом месте среди причин, породивших эту «суперэпидемию» сердечных болезней, по общему признанию, стоит низкая физическая активность американцев, избалованных комфортом, личными автомобилями, передоверивших технике все трудоемкие операции (на производстве и в быту). Можно, конечно, возразить доктору: в их стране быт осложнен другими факторами остросоциального характера. Однако если взять для сравнения наш, отечественный опыт, то и он обнаруживает прямую зависимость сердечно-сосудистой деятельности от физической нагрузки. Гиподинамия (малая подвижность) стала в угрожающую позу и у нас: меньше физически загружен мужчина, он и дает большую смертность. Замечено: семейные из них живут дольше своего не обремененного домашним трудом и заботой холостого собрата. И напротив, дольше и полнокровней живут те, кто больше (а не меньше) трудится, кто чередует разнообразные занятия.

Вот и выходит, что каждый час физических усилий, потраченный на домашнее производство, не вычеркивается из жизни, а прибавляется к ней. Создается ведь своеобразный замкнутый круг: чем меньше у нас нагрузка, тем слабее наши мышцы, тем чаще мы ищем возможность передать работу машине, а с ее участием у нас резко падает нагрузка, которая ведет к еще большему ослаблению организма, и т. д. и т. п.

Стоит прибавить к нашему времени, к нашим силам, к нашей радости (даже к деньгам) и тот солидный довесок, который получает семья в виде сохраненного здоровья, а ведь оно и творится в эти самые четыре часа. Прежде всего когда обед готовится с учетом возраста, состояния организма, даже причуд вкуса. И когда идет уборка жилья от пыли-грязи, все в больших количествах скапливающихся в атмосфере городов. И когда дезинфицируется одежда от всяческих бацилл и микробов. Мы высоко ценим достижения нашей медицины в борьбе с моровыми болезнями. Но надо воздать должное и женским рукам, что, не зная устали, моют, чистят, трут, утюжат. Это они помогли врачам свести на нет тиф, дизентерию, холеру и прочие бедствия человеческие. Надо и это занести «в актив» домашнему труду.

— Необязательно упражнять мышцы рук стиркой и уборкой. И ноги не в одной беготне по магазинам и в стоянии по очередям укрепляются. Куда приятней бег трусцой, упражнения физкультурные, занятия в танцевальном кружке.

Это снова голос моего внутреннего и внешнего оппонента. И снова находятся серьезные причины не соглашаться с ним. Прежде всего пример наших дорогих мужчин, у которых широкие возможности подобным образом укреплять собственные мышцы… Многоточие это вполне заменит бесконечные истории и факты из практики времяпрепровождения не загруженных домашней работой мужей, нам всем известные.

— Они нам не указ. У нас хватит силы воли для таких же регулярных, как домашние обязанности, занятий физкультурой.

Свежо предание. Коли про женщин справедливо говорят, что они во всем следуют примеру мужчин, то где гарантия, что в этом случае мы изменим такой привычке?

Нельзя сравнить спорт с домашним трудом по такому важнейшему фактору, как нравственно-воспитательное воздействие. Во-первых, физкультура лишена альтруистического начала: мышцы мы накачиваем для собственного здоровья и удовольствия, а работа наша, укрепляя здоровье, одновременно служит здоровью и пользе других членов семьи. Во-вторых, обучать бескорыстному служению на словах еще никому не удавалось, в то время как домашняя работа, проделанная со смыслом и охотой, воспитывает в детях трудолюбие, самоотверженность естественным, непринужденным образом.

Между прочим, мне довелось познакомиться с результатами обследований, проведенных в колониях для малолетних правонарушителей. Обнаружилось такое явление: при всех и всяких различиях ребят, попавших в эти печальные места (возраста, пола, образования, происхождения, характеров, склонностей) у них было одно ярко выраженное общее свойство — отвращение к труду, к любому, физическому и умственному. Но при этом у очень многих была высоко развита способность «филонить», то есть увиливать от регулярных нагрузок и обязанностей. «Лень — мать всех пороков», — скажут все, даже весьма далекие от социологических премудростей люди. А здесь-то не только лень (повторяю, многие из них деятельны и изобретательны в поисках «легкого» заработка и удовольствий, на это они порой тратят куда больше энергии, чем даже требовалось бы для честного существования). Здесь именно пренебрежение ежедневными, незаметными, «скучными» обязанностями. Нетрудно догадаться, где и кем эти взгляды и установки внушены…

К счастью, не все семьи и прежде искали для себя в жизни лишь легкой приятности, и теперь тоже. Многие из мужчин, кто особенно увлекался «игрушками для взрослых», которыми наполнил наши дома технический прогресс, — машинами и автоматами, обнаруживают явное охлаждение к домашней технике. Начинается новое движение и в женских рядах: все чаще вполне интеллигентные дамы обмениваются кулинарными рецептами, что еще совсем недавно считалось признаком мещанства. Кое-кто отваживается похваляться рукоделиями: шитьем, вязаньем, вышивкой.

Вглядитесь в потоки пассажиров пригородных электричек и автобусов. В сторону города едет народ из деревень, поселков и малых городков, едет за дефицитными продуктами, за бытовыми новинками, в том числе разными машинами, тянутся к городским развлечениям и удовольствиям. В противоположном направлении двигаются истые горожане: в лес, на дачу, на свой садово-огородный участок. За свежим воздухом едут, за тишиной и зеленью. И еще за трудом! Тем самым ручным, немеханизированным и очень часто неэффективным (расходы на рассаду, удобрения, инвентарь у многих превышают «доход» с участка). Загородная жизнь у большинства лишена городского комфорта. А транспортные муки увеличиваются во много раз. И все ничего. И женщины добавляют к привычным нагрузкам копание грядок, уход за растениями и цветами. И мужчины, словно глотнув живой воды, начинают поигрывать бицепсами, орудуют топорами, пилами, стамесками, лопатами и прочим уже вроде бы забытым инструментом. И зимой ждут не дождутся начала этого «трудового семестра».

Среди основных потребностей человека физиологи называли обычно три вида голода: потребность в пище, в воде, в сексе. Теперь к ним прибавился информационный голод и мышечный. Думаю, что именно мышечный голод не дает трудолюбивой горожанке покоя. Замечено: многие хозяйки увеличили объем стирки, хотя есть возможность отдавать белье в прачечную: там-де хуже стирают и еще хочется, чтобы муж и дети ходили в хорошо выстиранном и отутюженном белье и одежде. Наверное, так и не угнаться общественной службе за домашней. Как никогда не угнаться машине за человеком в создании вещей и услуг, отвечающих нашему индивидуальному вкусу и потребностям. Не случайно на мировом рынке все большую цену приобретают именно ручные изделия.

Тут намечается еще один поворот в теме о домашнем труде, вопрос: как автоматизация быта скажется на детях, на межличностных отношениях, чувствах, связях взрослых? «Кустарность», импровизационность домашнего «производства» обеспечивала и неповторимость, разнообразие «продукции». Мы все такие разные не только из-за нашей генетической структуры, но и из-за непохожести среды, способов и стилей обитания.

Стандартизация бытия должна предполагать и стандартизацию сознания, вкусов, привычек, отношений. Мы сейчас заинтересовались высказываниями медиков, физиологов и с запозданием начинаем открывать для себя простейшие истины, известные народу: от пищи вполне материальной во многом зависит и духовное состояние человека. «Как жуешь, так и живешь». И это «как» заключает в себе объективные условия снабжения семьи продуктами и субъективные: желание и умение разумно питаться.

Вос-питание — это слово не случайно имеет двоякий смысл: целенаправленное взращивание ребенка на пище физической и духовной одновременно. Подумайте, какую же почти фатальную роль играли всегда кулинарные пристрастия и способности женщин! А если исключим этот «произвол» и каприз, станем питаться по среднестатистическому столовскому рациону, может, и убережемся от аномалий, но не взбунтуется ли при этом наша природная индивидуальность? Или не превратимся ли мы в одинаковых потребителей одинаковых шницелей?

Смотрим дальше. Если мы поставим «на поток» вообще всю домашнюю службу, не потеряют ли наши дома свою непохожесть и не станут ли взаимозаменяемыми, как унифицированные узлы машин? Мне уже начинает казаться, что именно ей, проклятой и благословенной стандартизации, мы в значительной степени обязаны большой частью разводов: если многие дома выглядят одинаково, если в них едят одинаковые полуфабрикаты, танцуют и поют одинаково, говорят про одно и то же, не все ли равно, где остановиться, задержаться? «И дым отечества нам сладок и приятен». Но этот «дым» должен ведь чем-то отличаться от иных прочих «дымов», чтобы быть различимым.

Демографы подметили: из одних «Черемушек» в другие люди перемещаются безболезненно, подчас не испытывая даже ностальгии, непременной спутницы мигрантов. Тяга домой возникает тогда, когда образ дома впитывается всеми чувствами: когда в нем живут особые звуки, цвета, запахи, особые и неизменные установки, традиции. «Лица необщее выражение» требуется не только художественным произведениям, но и нашим домам, семьям, чтобы быть притягательными для чад и домочадцев.

Кстати, о лице. Лицо дома — это, конечно же, прежде всего лицо его хозяйки. Если оно вечно нахмурено от сознания собственной великой жертвы, от ощущения, что здесь отбывается добровольная каторга, то никакие усилия и труды не сделают его (лицо хозяйки и дома) привлекательным. Вместо радости взаимного служения в таких семьях появляются раздражение и отчуждение людей, которые считают друг друга повинными во взаимном «обмере и обвесе».

В собственных домашних делах мы успеваем не одинаково расторопно. Одна хорошо готовит, но не умеет шить, другая шьет — не ладится у нее с воспитанием, а то и плохим экономистом окажется. Да и где взяться умению совмещать? Человека к профессии готовят школа, специальные учебные заведения. И часто неведение здесь прощается. В школе семейной жизни неумение влечет за собой очень тяжкую расплату: потерю счастья. А между тем домашнему ремеслу мы учимся чаще всего на примере наших родителей. Но ведь каждое поколение несет иные пристрастия, потребности, интересы. Былой опыт, стиль и уровень бытия нынче никого уже устроить не может. Как не может быть интуитивное, эмпирическое человековедение основанием для современных семейных отношений. Наука должна оснастить женщину необходимым и основательным инструментом, теорией и методологией построения дома.

В. А. Сухомлинский, утвердивший в своей школе культ матери, дальновидно заключил: школа не имеет возможности и необходимости растить людей определенной специальности, но ей необходимо и возможно растить будущих отцов и матерей, мужчин и женщин. Потому что они-то и становятся потом подлинными гражданами, тружениками, гордостью и нравственной опорой нации. И, напротив, хорошие специалисты отнюдь не обещают непременно нравственных и гражданских добродетелей, но только профессиональные. А то ли нам важно? Нам, провозгласившим своей главнейшей задачей воспитание разносторонне развитой, высоконравственной, гармонической личности.

Итак, вновь задаюсь этим вопросом: от чего же нас освобождать теперь? Видимо, не только от истинных тягот, надо освобождать и от мнимых, от чувства неудовлетворенности, порожденного всякого рода предрассудками, неверными представлениями о том, что такое хорошо и что такое плохо, выработанными «комплексами неполноценности». И прежде всего от двусмысленного отношения к своим домашним делам. Согласитесь, если мы сами не находим в нашем труде смысла, не чувствуем, не понимаем его высокой ценности и ответственности, наконец, и удовольствия, можем ли мы рассчитывать на то, что наши близкие будут по-иному смотреть на эти наши занятия, стремиться взять их на себя? Негативное отношение к трудам и заботам на благо самых любимых и близких не может не сказаться пагубно на взглядах детей на природу труда вообще, как на что-то неприятное и унизительное, от чего необходимо поскорее избавиться. Учить их самоотверженности, готовности служить людям, не жалеть себя ради других можно только на повседневном примере бескорыстного служения, который дает им мать. Не на словах, а на деле воспитываются такие душевные качества.

Когда же мы поймем и обнаружим все скрытые за нудной повседневностью этих занятий далеко идущие педагогические последствия, откроем для себя их огромную власть и влияние на судьбы домочадцев, то невольно изменим свой взгляд (а соответственно и окружающих) на эти обязанности.

И вообще к быту нашему необходимо нам научиться относиться серьезно. Иначе он отомстит тем, что отнимет здоровье, силы и время, которые нужны нам для исполнения высоких духовных, общественных целей. А сделать наши бытовые заботы более легкими и даже приятными можно, что называется, не отходя от плиты, простым и дешевым способом: искать в каждом неприятном занятии оборотную сторону. (Выдающийся философ-гуманист современности Альберт Швейцер считал основным условием прогресса человечества, его культуры нравственность и оптимистическое мироощущение. Культура домашних отношений тоже должна воспитываться на оптимизме и этике, пронизывающих каждое мало-мальски значимое дело.)

Вот пример такого вполне честного, а не подтасованного подхода. Социологи вычислили, сколько километров женщина проходит от плиты к обеденному столу и обратно. Многие километры! Можно, узнав это, начать жалеть себя и клясть тех, ради кого это делается. А можно и обрадоваться: ведь благодаря этим километрам на многие годы удлиняется сам жизненный путь в сравнении с теми женщинами и мужчинами, кто пролеживает это время на диване.

Сейчас широко обсуждаются условия сокращения рабочего времени для матери-труженицы. Очень нужная и своевременная мера. Кроме справедливого выравнивания загруженности мужчин и женщин, здесь в первую очередь принимается в расчет необходимость предоставить матери возможность больше внимания и сил уделять семье, воспитанию детей. Однако эта мера будет действовать лишь в том случае, если женщина захочет высвободившееся время потратить именно на дом, на детей. А если вместо бега с детьми на лыжах она предпочтет беготню по магазинам за новомодными тряпками? Посмотрите, кто долгими часами стоит в очередях за всякого рода импортными новинками, часто вовсе не нужными, зато «престижными», — отнюдь не одни «холостячки», но и вполне солидные и почтенные матери семейств. Подумаем, что будет, если вместо сидения с малышом за интересной книжкой она будет лишние часы проводить за «собеседованием» по телефону или в кафе с сигаретой в зубах проводить время за «светскими новостями». (Между прочим, на мой взгляд, современные женщины оттого так охотно и много стали курить, что их руки все чаще остаются праздными. В недавнем прошлом наши «предки» отдыхали за вязаньем и вышивкой. И рты у них были тоже заняты более полезным занятием: сказыванием сказок, складыванием побасенок и песен детишкам, а не милым «трепом», которому мы предаемся слишком часто и подолгу.)

И вообще что изменится, если вместо увеличения производства радости и уюта на душу домашнего населения женщина станет искать способы увеличения собственного потребления всяческих удобств и удовольствий? Ведь ни для кого не секрет: в некоторых самых обеспеченных общественными услугами регионах и самый высокий процент разводов, самый низкий процент рождаемости. И еще высокий процент правонарушений среди подростков, и, как правило, преступления их направлены не против собственности, а против человеческой личности, ее достоинства, здоровья, чести. И напротив, в деревнях, где на долю женщины до сей поры приходятся несоизмеримые с горожанками труды и заботы, все эти отрицательные явления слабее проявляются.

О чем это говорит? Все о том же: не одной «легкостью» быта, не его комфортом семья держится. Что легче дается, недорого ценится. Держится дом желанием женщины его иметь, готовностью ради него трудиться. Вот о воспитании этого желания нам и стоит думать. Очень серьезно думать. Изъяны в женском воспитании обществу обходятся дороже всего, потому что женщина — источник жизни, здоровья нации.

Уверена, не все читательницы сразу примут эту точку зрения об их трудах в собственном доме. Ведь иному человеку так приятно и удобно думать, что все его неудачи и промахи проистекают из неустроенности окружающего его мира. Мы бываем более склонны и готовы к затяжной борьбе с внешними трудностями, чем к малейшим усилиям в перестройке собственных привычек, собственной натуры. А здесь предлагается наряду с необходимыми социальными преобразованиями вести энергичную деятельность по самовоспитанию. И слышатся призывы не к облегчению, а, напротив, к более серьезному, ответственному отношению к извечным женским обязанностям.

Где же эмансипация? За что боролись? А что будут делать в таких тепличных условиях «эти бездельники» мужчины? Примерно такую реакцию встречала я порой, когда пыталась высказать в печати свои позиции на этот счет. И слышала вопросы: да есть ли у автора семья, да знает ли она, что такое работающая женщина-мать?.. И семья у меня есть, и помощников нет, и работаю с малолетства. И выводы делаю на основе собственного, весьма нелегкого опыта и из наблюдений за судьбами множества семей, с которыми сводила меня журналистская профессия.

Естественно, что эти наблюдения касались и мужской части семейства. Однако, как это часто бывает, более четко сформулировать свои представления помогла мне встреча с читателями. Собрался своего рода «круглый стол», один из многих, что нынче устраиваются для обсуждения семейных проблем.

Участниками его оказались почти сплошь женщины. И, как это бывало всегда на женских «посиделках», тут речь практически шла о них, все о них — о мужчинах. Они, дескать, продолжают беззастенчиво эксплуатировать своих «прекрасных половин». Допустив женщин в общественное производство и тем самым облегчив свои экономические тяготы по содержанию семьи, не спешат облегчить домашние заботы и труды своих жен.

— Где равноправие в нашем доме? — страстно восклицали некоторые из участниц собрания. — Даже в разного рода официальных решениях, когда говорится о расширении сети и улучшении работы детских учреждений, предприятий сферы обслуживания, производства домашней техники, по традиции пишут: это меры для облегчения труда женщин. Словно мужчины и впрямь во веки веков освобождены от семейных хлопот, словно и не произошло перемен в правах и обязанностях современных членов семей.

По этому поводу спорящих не было. Все согласились с неправомерностью такого положения. Однако… Несколько энергичных диспутанток были крайне агрессивно настроены в отношении «этих деспотов-мужчин». Хотя ни внешним видом (весьма привлекательным и цветущим), ни биографией (весьма преуспевающих в своих профессиях деятельниц), ни свободной манерой общения, а еще неумением терпеливо и терпимо принимать несходную точку зрения — короче, ничем не походили они на «угнетенных, закабаленных, забитых семьей и мужьями» женщин.

— Мы все разные, а несчастны с ними одинаково! — неожиданным слаженным квартетом воскликнули они. Когда же от общих восклицаний они переходили к конкретике, получалась сущая нелепица: главное их несчастье заключается чуть ли не в том, что мужчины не хотят чистить картошку и мыть посуду. Эта «картошка и посуда» стали в диспуте камнем преткновения, который баррикадой разделял любящих людей.

Если бы я сама не принадлежала к женскому полу и не знала, как наша сестра умеет спрятать, закамуфлировать глубинные чувства, переживания за внешними малозначительными бытовыми пустяками, я, наверное, поверила бы, что и всех проблем-то: обязать мужей выполнять эти и подобные нехитрые обязанности, если они хотят иметь в собственном доме мир и лад. Но так думать и говорить могли бы те, кто слишком низко ценит женщин: будто они и впрямь способны считать себя «униженными и оскорбленными» трудами на благо самых близких и родных людей, и мужчин: будто они скорее дадут рухнуть дому, чем замарают руки кухонной работой. Нет, нет! Тут все не так просто.

Как вы думаете, если в доме будет всего четыре кнопки у автомата — всезнайки-всеумейки и мужчина будет «заведовать» одной из них, а три будут находиться в женином ведении, кто из них будет испытывать усталость и во сколько раз «тяжелее» будет эта обязанность? Все правильно: женщина будет уставать в три раза больше. И в таком случае она станет негодовать и требовать сокращения нагрузки. Хозяйка-горожанка нынче устает не столько от количества домашней работы, сколько от неравномерного ее распределения: 1:3 — это прежде всего несправедливо.

Она бы выдержала куда большую тяжесть, если бы видела: у всех ее домочадцев тоже руки заняты, пусть и не кухонным, другим, но семье нужным и полезным делом. Сейчас же она очень часто работает одна. «Дружно — не грузно, врозь — хоть брось!» Вот и ей иной раз хочется все бросить, когда она видит: муж у телевизора, дети кто куда разбегаются или «маг» (магнитофон то есть) накручивают, а ей хоть разорвись!

Угнетает и то, что на работе она нередко руководитель, а здесь вроде бы прислуга. Трудится она в «престижной сфере», а здесь спускается по социальной лестнице на низшую ступень: уборщица, кухарка, прачка. Наверное, поэтому громче всех недовольство выражают работницы так называемых интеллектуальных сфер. Хотя они как раз бывают физически меньше других загружены, и им ручной труд просто необходим для здоровья.

И, словно в подтверждение моих сомнений, одна из выступавших, между прочим доктор наук, рассказала, как ее супруг научился отлично управляться со всеми домашними делами. Даже более того, в течение полутора лет, во время ее работы над диссертацией, она целиком была освобождена от каких бы то ни было хозяйственных занятий. Однако и она с горячей личной заинтересованностью твердила о недостигнутом еще равноправии, и в восклицаниях о несчастливой супружеской жизни ее голос звучал особенно звонко. Значит, даже став «домашней работницей», супруг не дал своей «половине» чувства равноправия и искомого счастья? По всей вероятности, от перемены мест «эксплуататора» с «эксплуатируемым» в доме не прибавляется радости, уважения, добра и справедливости.

«Пресса все время призывает мужчин помогать женам в домашних делах. В жизни же мне пришлось столкнуться с такой коллизией. В семьях, где мужья приняли эти рекомендации: мыли и натирали полы, ходили в магазины за продуктами, женщины принимали эту помощь как должное… Но потом эти семьи распались. Сами жены в конце концов осудили своих помощников «за неказацкое поведение». Говорят: «Была бы курочка, состряпает и дурочка!»

(Из письма читателя В. А. Белякова.)

Полыхание страстей за «круглым столом» попыталась ввести в разумные рамки социолог, изучающий проблемы семьи, З. А. Янкова.

— Самая большая путаница возникает в разговорах такого рода из-за того, что мы понятие «равенство» подменяем понятием «тождество». Мы действительно равны друг другу политически, профессионально, граждански, но не тождественны. И крепость, сердечность отношений может и должна строиться не на требовании одинакового поведения, реакций, дел, а на уважении непохожести (половой и психологической) природы мужа и жены и отсюда их разных ролей в общем доме.

Я тоже считаю: дело не столько в том, что мужья не спешат разделить с женой ее традиционные хлопоты. А в том, что многие плохо исполняют собственные, мужские обязанности. Оглянитесь вокруг: сколько в доме дел, которые женщина вынуждена передать оплачиваемым специалистам, но которые легко прежде исполнял любой уважающий себя хозяин. Нынче вся острота нашей сатиры направлена на неполадки в сфере обслуживания. И справедливо. Однако не срамно ли проливать тонны желчи по поводу протекающего бачка или водопроводного крана элементарно технически грамотным людям? Не стыдно ли слышать, что жена отдала очередную трешку всесильному «непросыхающему» дяде Васе, трешку, отнюдь не лишнюю в бюджете семьи? А немыслимые расходы средств и нервов на квартирный ремонт? Что за сложность такая: побелить потолок, покрасить рамы, двери, наклеить обои? И кто этим должен заниматься?

Вот где резервы и возможности именно мужского, «казацкого» участия в семейном хозяйстве. Недавно я прочла, что большинство австралийских мужчин всю домашнюю технику чинят сами, вплоть до телевизоров. Они же содержат в порядке приусадебные участки, на которых у нас часто трудится именно женщина.

Работа наша все меньше измеряется килограммометрами. Вспоминаю, как один уральский дед пенял своему сыну-сталевару, прославленному мастеру, на его леность (!). «Поработал-то у печи в два раза меньше, чем мы прежде, да и не так, как мы — все лопатами и руками, а он больше на кнопки давит. Закончил смену, душ принял, на машине до дому доехал и завалился на диван: «Ох уж и устал!» А мы пешком от завода по нескольку верст после двенадцатичасового рабочего дня топали. Наскоропоешь и пошел в огород: сажать, окучивать при лунном освещении. А то хлев чинить или ему же, постреленку, на валенки заплаты класть. Вот так-то. А тут здоровый мужик кряхтит, как древний, старик. Смешно!»

Нагрузки прежние и нынешние, что и говорить, несоизмеримы. И прежде всего потому, что вместо физического возросло нервное напряжение. Видимо, надо уже вводить новую меру работы: нервочасы. Так что мужчина мог бы сократить расходы «нервочасов» у работающей жены, потому что они особенно тяжелы для ее чувствительной, тонкой, эмоциональной натуры. Именно за эту ее особенность она получила звание представительницы «слабого пола», а не по какому иному признаку.

Прежде мужчина и только он решал все внедомашние проблемы, осуществлял все внешние связи, и в этом он более ловок, умел. Но только стоило жене выйти за порог собственного крова, как муж тут же переложил на ее плечи и эти непривычные для нее дела. Посмотрите: я уж не говорю про покупки, оплату счетов, общение со всей далекой от душевного комфорта сферой обслуживания, но и такие глобальные вопросы, как получение жилья, устройство детей в ясли, сады, школы, контроль за учебой, за приобщением ребят к общественным установкам и нормам, приучение к делу сыновей — все, все переложено на ее плечи. А ведь это работа совсем не по ее «ведомству».

Необходимость сохранить за мужчиной основные «снабженческие» функции и общение со сферой услуг — мера не только справедливая, но и психологически оздоровительная. Ведь любой психолог скажет, что наиболее напряженной и конфликтной бывает ситуация, в которой встречаются представители одного пола, в особенности столь чувствительного и возбудимого, как женщины. А в торговле, в разных ремонтных мастерских, в прачечных и так далее работают именно они. «Однополое» общение и создает стрессовые состояния по обе стороны прилавка и стола приема.

Много есть еще дел, позволяющих мужчине подставить свое могучее плечо под хозяйственную ношу семьи. Коли мы признаем справедливыми слова, что человека создал труд и трудом он живет и совершенствуется, то тем паче справедливо утверждение: труд — основа семейного благополучия всяческого: материального, морального, физического и нравственного. Есть у него и чисто педагогическая ценность. Этот его аспект мы более подробно обсудим в последующих главах, когда будем анализировать отношения между родителями и детьми.

Так и выходит: сколько бы мы ни спорили о сложностях в супружеской жизни и их преодолении, придется признать: муж и жена нужны друг другу отнюдь не на краткие мгновения телесной близости. И самой эмансипированной, независимой женщине нужна духовная опора, материальная поддержка. И детям нужен отец, как бы сильна и умна ни была мать. И дом, в котором мужчину презирают, так же уродует душу, как и тот, в котором презирают женщину. Но мужчинам стоит помнить: само собой это уважение теперь никому не дается, его надо заслужить.

Не знаю, согласятся ли со мной мужья, но, на мой взгляд, иные из них пребывают в состоянии некоторой растерянности. На перепутье, что ли, в поисках собственного лица в новом нашем доме. Что ж, ничего обидного тут нет. Как ничего унизительного не будет и в том, что преодолеть им это состояние возьмутся помочь их подруги-женщины. Ведь в прежние века, в пору женского бесправия, именно мужчины, лучшие представители этого пола, выступали со славословиями в адрес женщины, они же доказывали необходимость уравнения ее в правах и обязанностях. Видимо, и нам, женщинам, нужно не столько упрекать мужей за их временную растерянность (если такая наблюдается), сколько помогать ее изжить. Если не мы, то кто же?

Общество, состоящее сплошь из мужчин и женщин, естественно, не может быть безразличным к отношениям между своими членами. Ведь от этих, казалось бы, очень личных, даже интимных связей зависит прочность, высота, чистота деловых, профессиональных взаимоотношений. Представьте себе, как будет смотреть на своих коллег женского пола тот, кто в собственной семье приобрел взгляд и привычку видеть в «бабе» существо низшего сорта. Или нетрудно вообразить, сколько осложнений в совместной работе может возникнуть у мужчин, когда им придется общаться с убежденной мужененавистницей. Если бы и впрямь существовало четкое разграничение сфер деятельности по половому признаку (муж на общественном поприще, жена на домашнем), их разногласия не так очевидно сказывались на делах внесемейных, хотя, конечно, давали бы себя знать. Теперь же семейное благополучие — вполне реальный, осязаемый фактор в производственных успехах мужа и жены. Вот отчего все больше внимания общественные организации обращают на то, как ведут себя работники в стенах собственных квартир, хотя вроде бы не их это забота. Все сказанное не означает, что каждый администратор или ретивый общественник может вторгаться без стука и приглашения в чужой дом и судить-рядить супругов. Здесь автор хотел только осмыслить причину того, что наряду с глобальными проблемами ответственные и занятые люди берутся всерьез рассматривать неурядицы в семье Петра Ивановича и Марии Владимировны. В этом внимании не одни чисто человеческие, но и экономические интересы принимаются в расчет. А еще наш общий психологический климат, атмосфера, в которой мы все живем, во многом зависит и от отношений конкретных Петра и Марии.

Оттого нам полезно рассмотреть стили и характеры поведения людей в тех случаях, когда «любовная лодка» все же не выдержала испытания и дала течь. Насколько возможно и в экстремальных условиях соблюдение высоких требований: сохранить достойное лицо двум супругам, чья совместная жизнь стала невозможной.

Развод по-человечески

В литературе, в кино, в газетных публикациях мы не раз встречались с историями, авторы которых нам представляли очередной вариант развода «по»: по-итальянски, по-арабски, по-московски… Уже само наличие этого «по» говорило о том, что здесь мы имеем дело с каким-то отклонением от общепринятого явления, с аномалией, что ли. Хотя, если вспомнить, нигде и никогда не был представлен сам «образец», «эталон» такого сложного и болезненного процесса, каким является разрыв семейных отношений.

Получается такая же картина, как и с благополучными семьями. Я уже говорила выше, что мы много знаем о том, что есть «болезнь», отклонение от нормы, неблагополучие в доме, но ничего определенного не можем сказать о самой норме. Судя по письмам читателей, представление о семейном счастье у каждого свое, нередко диаметрально противоположное даже для людей одного пола, возраста, круга занятий, образования. Читая и слушая рассказы о мучительных и скандальных разводах, мы нередко восклицаем: «Как это ужасно! Ну неужели нельзя расстаться по-хорошему?!» Хотя если спросить: что значит «по-хорошему», ответы будут тоже очень разными. А те, что перенесли эту процедуру, непременно усомнятся: существует ли вообще эталон «благополучного» развода? «Хорошей» операция может быть только с точки зрения стороннего наблюдателя или хирурга, но не для больного. Он не хуже успокаивающих его друзей знает: не век длиться страданиям, все пройдет, перемелется. Жизнь на этом не остановится, появятся новые радости и — не исключено — новая семья. Однако в самый момент «операции» грешно от него требовать олимпийского спокойствия, когда рушится им созданный мир и над головой полыхает крыша.

Есть поговорка: «Уехать — значит немного умереть». Перефразируя ее, с полным основанием можно сказать: «Развестись — значит немного убить». Убить не только того человека, которого оставляешь, но что-то убить и в сознании, в чувствах детей. Убить и себя, ту часть своей души, своей памяти, своего организма наконец, где в каждой клетке запечатлен кусок жизни, прожитой совместно с «бывшей половиной», «бывшим мужем». Сжигается все, чему поклонялся, а сюда входят и отношения с близкими и дальними родственниками, со многими друзьями и знакомыми, которых человек приобретает вместе со спутником жизни и которых тоже ранят осколки разбитого вдребезги.

За что же такое наказание принимают люди? Может, все дело в противоречии самой идеи единобрачия (моногамии) природе человека, в которую эта программа — избрания одного партнера на всю жизнь — не была заложена. Ведь по природе человек (особенно мужчина) скорее тяготеет к полигамии. Это факт общеизвестный. Тогда отчего почти все религии — эти древние кодексы морали — запрещали разводы, провозглашали брак священным и нерасторжимым? Отчего и в наш век люди все-таки считают развод бедой, несчастьем, а не обычным, нормальным явлением, как сам брак, например?

Видимо, нам не понять, в чем тут дело, если не вникнуть в проблемы брака. Даже с этой стороны: его длительность и причины расторжения. «Супружеские» отношения в живом мире строятся прежде всего в зависимости от условий вскармливания и защиты детенышей. Нужен отец в качестве помощника матери на этот период — значит, он будет с ней, пока малыши не станут жизнеспособными. Моногамия — явление редкое и в животном мире, но встречается и «вечная любовь». Однако чаще всего, коли нет надобности в дополнительном кормильце, «мавр (самец) сделал свое дело, мавр может уходить». У человека процесс вскармливания и подготовки потомства к взрослой жизни растягивается на долгие годы, и чем сложней общественное устройство, тем дольше эти сроки. И поскольку в течение этого времени у супружеской пары могут появиться новые дети, возникает необходимость длительного их соединения в единую семью. Отсюда стремление узаконить единобрачие: оно всегда считалось гарантией благополучного потомства.

А живые люди, не «статистические единицы», живут и действуют в постоянном борении с жесткими нормами предписанных им правил морали, требующих воздержания от всех и всяческих соблазнов, и в борении с собственной натурой, жаждущей перемен и новых увлечений, ощущений и страстей. Это противостояние и борьба «должного» с «желанным» и создают своеобразное динамическое неравновесие, способность и готовность супругов к разрушению ими же созданного мирка. Удержаться, выстоять перед этими силами могут по-особому стойкие и даже мужественные пары. Брак — это экзамен, а настоящий экзамен непременно выявляет «успевающих» и «отстающих», в своем роде, конечно.

Хочу предложить читателю в качестве «информации к размышлению» наблюдения, извлеченные мной из материалов, опубликованных социологами. Исследователи, изучающие современную семью и процессы, в ней происходящие, задали группе супругов и неженатым молодым людям вопрос: для чего создается семья? Подавляющее большинство опрошенных ответили однозначно: для того чтобы иметь и растить детей. То есть, казалось бы, и нынешним мужьям и женам цель брака представляется такой же, как и далеким предкам. Но когда вопрос был поставлен по-иному: на чем основываются, строятся ваши супружеские отношения, ответы утратили свою однозначность. Более половины супругов назвали такой основой любовь друг к другу. И только третья часть корреспондентов снова отвела решающую роль детям. Так со всей очевидностью обнаружилось противоречие между тем, что люди знают о целях брака, и тем, что они действительно ищут и хотят иметь. (Очень интересно было бы получить сведения о том, что предпочли бы супруги, буде им выпал суровый выбор: или дети, или любовь?)

На мой взгляд, наличие этого второго (а для многих пар главного) плана в определении назначения брака и создает почву для «нечеловеческих», а точнее сказать, сугубо человеческих страданий, которые причиняет разрыв уз Гименея. Если бы и у людей все сводилось к воспроизводству потомства, к его воспитанию и защите, то заботы о детях со стороны рода-племени, материальной поддержки бывшего супруга было бы достаточно и для уходящих из семьи, и для остающихся. Я мысленно перебрала известные мне примеры разводов и лишний раз убедилась: проведенные в интересах потомства, они всегда и есть самые достойные, хоть и болезненные, но без кровопролития. «Война» же, как правило, ведется не ради детей, даже если их интересы громко декларируются, а ради удовлетворения мстительного, корыстного и самолюбивого чувства взрослых.

Жажда полного и единоличного обладания другим человеком ДЛЯ СЕБЯ, а не только и даже не столько для детей; потребность в любви, заботе, удовольствиях, возникающая и исчезающая в муже и жене в разное время, проявляющаяся с разной силой и степенью постоянства, — вот где уязвимое место человеческого брака, его ахиллесова пята. И каждый раз, когда себялюбивое, эгоистическое начало оказывается сильнее родительской самоотверженности, развод приобретает вопиющие и отталкивающие формы.

Древний мудрец Платон, видимо, глубоко опечаленный несовершенством человеческих брачных отношений и думая об истоках этих страданий, решил вырвать зло с корнем, осчастливить всех «безразводным общежитием». С этой целью он разработал проект… бессемейного государства, поскольку именно в ней, в семье, культивируются собственнические инстинкты. Здесь все претендуют на всех и на все. Муж — на жену и наоборот, родители — на детей и наоборот и все поколения — на совместно добытое или наследуемое имущество. Поэтому алчность, эксплуататорские наклонности и сохраняются в обществе, что они не изживаются в его первоначальной ячейке. Чтобы разрушить эту «цитадель пороков» до основания, Платон предложил мужчинам и женщинам партнера избирать себе по жребию и ненадолго. Иначе могут «прирасти» друг к другу душой и телом. Детей же и вовсе отторгнуть от родителей и воспитывать всех вместе за счет государства. Таким образом, дети, перестав быть «своими», перестанут быть и чужими для каждого гражданина и гражданки, перестанут быть яблоком раздора в спорах расторгнувших брак родителей.

Короче, философ видел способ борьбы с мучениями, причиняемыми браком и разрывом семейных уз, в ликвидации самого этого института. Не будет семейных радостей, но не будет и страданий. И этим «прожектом» Платон лишний раз доказал, что даже величайшие умы человечества попадали в тупик, когда пытались открыть секрет всеобщего бесконфликтного существования, которое, мы теперь точно знаем, невозможно.

«Ублюдочное царство» (так называли предтечи научного коммунизма эту утопию Платона), однако, нашло свое воплощение в современных сообществах, которые нередко создают на Западе сторонники «свободной любви» и «бессемейного быта», где, естественно, проблемы развода отсутствуют, поскольку нет брака. Что из этого получается, нашему читателю уже известно: «свальный грех» разрушает личность, подтачивает физическое и психическое здоровье мужчин и женщин. Хуже всего это отражается на детях.

Наше общество сделало немало для того, чтобы уничтожить или нейтрализовать социальные корни развода: этому способствует и уравнение женщин в правах с мужчиной, и свободный выбор пар, запрещение насильственных браков, осуждение расчетливых отношений, снятие национальных и религиозных препятствий для супружества и т. д. Что же касается природных корней развода, непостоянства влечения друг к другу, например, то попытки «исправлять» ситуацию в законодательном порядке не дали добрых результатов. Право на развод есть необходимейшее условие признания свободного волеизъявления личности.

Правда, до последнего времени у многих народов сущим наказанием была уже сама процедура расторжения брака и для потерпевшей, и для пострадавшей сторон. Так что его боялись пуще тягот самой постылой супружеской жизни. И тайно по совместному уговору, а то и без оного создавались гражданские семьи, не освященные законом. Хотя неопределенность и двусмысленность такого сожительства причиняла немало бедствий и самим нарушителям закона, и в особенности их потомству (хрестоматийный пример Анны Карениной).

У нас теперь сняты все препоны, и юридические и моральные, для тех, кто хочет изменить свое семейное положение. Однако никто не спешит с цветами и поздравлениями к дверям загсов, когда там оформляется развод, несмотря на то, что для некоторых мужей и жен день этот означает освобождение от тяжких вериг, от заточения, пусть и добровольного, пусть и уютного и сытного… А не ликуют здесь оттого, что в человеческой биографии ни один час не может быть переписан набело. И ошибка, пусть и своевременно исправленная, уже запечатлела свои рубцы и шрамы в сердцах не только самих разводящихся, но и всех, кто к ним причастен.

Однако, признавая развод бедой, несчастьем, можно ли с фатальной покорностью принимать его муки? Первым целительным средством, на мой взгляд, служит убеждение: человек является кузнецом не только своего счастья, но и своего несчастья. Сама «операция», бывает, от его воли не зависит. Но зато целиком от него зависит, будет ли она проведена «малой кровью» или обескровит и его самого и близких людей в бессмысленных и недостойных баталиях.

Вот мне и хочется попытаться сформулировать некоторые условия «благополучных» разводов, иной раз прибегая к доказательствам «методом от противного».

К примеру, развод по античному образцу. Героиня древнегреческого мифа Медея, чтобы отомстить изменнику Ясону, убивает своих (его) детей! Попытки различных мыслителей и писателей понять и оправдать убийцу-мать так и не достигли цели. Хотя, конечно, большего предательства со стороны мужа и вообразить нельзя. Ясон оставил не просто жену, он оставил женщину, которой был обязан исполнением своей исторической миссии, славой, успехом и даже спасением своей жизни. Он предал ту, которая сложила к его ногам все, чем богат, тверд и крепок человек: любовь отца, свои идеалы (по-тогдашнему — своих богов), оставила родину; власть и царское достоинство сменила на горький хлеб изгнанницы. Мера преступления Ясона должна была получить соответствующее возмездие. И Медея его нашла. Однако, как это нередко бывает не только в искусстве, но и в жизни, карающий меч оказался обоюдоострым.

Мне думается, эта легенда несет в себе очень важное предостережение всем смертным. Как бы велика ни была, на наш взгляд, жертва, принесенная на алтарь любви и супружества, как бы велико ни было предательство и неблагодарность, нельзя самому «потерпевшему» выступать в роли судьи. Наказывая изменника, непременно ранишь невинных и замучишь себя. То есть нравственный опыт человечества подсказывает нам первую «бракоразводную заповедь»: не суди да не осужден будешь. Передай в чужие беспристрастные руки решение спорных дел: виновен — не виновен, в какой степени и как наказать?

Многому учат нас и более близкие к нам исследователи человеческих судеб. Например, Н. Чернышевский и Л. Толстой попытались воспроизвести поведение необычных «новых» людей в таких довольно традиционных обстоятельствах, как осознание горькой истины, что ты нелюбим, что тебя предпочли другому. Дмитрий Лопухов (герой романа «Что делать?») и Федор Протасов (герой драмы «Живой труп») поступили на удивление одинаково: симулировали самоубийство и исчезли с глаз своих честных, порядочных, но не любящих жен. Вдумчивый читатель нам возразит: у первого еще не сложились отношения с женой, супругами они были только юридически; у второго эти отношения уже распались и тоже оставались супружескими лишь по документам. И, значит, у обоих пар «делить» было нечего. Надо было привести форму в соответствие с содержанием, что и было сделано весьма деликатным образом.

Все это так. Но есть, по-моему, здесь определенный нравственный урок и для тех, у кого все сложилось еще хуже. Жертвуют своим благополучием не «виновные», а «потерпевшие», не те, кто предпочел другого партнера (пусть лишь в мыслях, в душе, а не в поступках), но те, кто осознал: выбор сделан не в их пользу. Какая же в этой жертве мудрость и справедливость? Мудрость та, что оба супруга предпочли нелюбовь, но доброе отношение, уважение и благодарность жены ее ненависти, презрению, унизительной сваре и тому подобному, что сопровождает обычно попытки насильно удержать «законную половину», усугубляя чувство ее вины за невольно возникшее влечение к другому человеку. В. А. Сухомлинский справедливо писал, что чем чаще ребенка судят и осуждают окружающие, тем меньше у него остается совестливости, тем больше желания сделать тоже виноватыми, «тоже плохими» своих собственных судей. Или хотя бы представить их таковыми в собственном воображении. Истина эта применима и к взрослым. Виноватая «половина» ищет средства уличить, обвинить партнера, чтобы не выглядеть уж вовсе подонком.

Вот и вторая заповедь сама собой напрашивается, которую неплохо бы помнить нам в конфликтных и критических ситуациях: лучше мирная нелюбовь, чем страстная ненависть; не умножай зла, не усугубляй вины виноватого. По совести сказать, заповедь очень трудно исполнимая.

Надо сказать, что в процессе распада семьи люди порой раскрываются с самой неожиданной стороны даже для самих себя. Всегда бескорыстные вдруг становятся мелочными. Мягкие, всепрощающие — непримиримыми ненавистниками. Как говорят медики, в патологии нередко выявляется то, что было скрыто в норме. Скрыто… Но не отсутствовало же вовсе. Катаклизмы обнажают пласты чувств и отношений, но не привносят что-то небывалое. Поэтому истинная цена супружеских связей, культуры и порядочности как раз и обнаруживается в период разрыва. И когда мы слышим о скандальной процедуре развода «вполне порядочных» людей, можно с большой долей основания поставить их порядочность под сомнение.

Мне хочется еще раз уточнить высказанную здесь мысль: я не смешиваю мучительность, болезненность развода со скандальностью. Это совершенно разные понятия. Первое определяет душевное состояние, а второе — общественное поведение. Это различие и дает мне смелость утверждать: если развод происходит неприлично, значит, между бывшими супругами идет торг.

…Оборвалась главная нить, связующая супругов. Утрачена внутренняя общность. Почувствовав опасность разрыва, «потерпевший» вступает в борьбу за сохранение статус-кво. И каждый избирает оружие по своему представлению о его ценности и действенности. Одни прибегают к экономическому давлению, другие уповают на воздействие общественности, третьи «давят» на совесть, неоплатный долг чувства, израсходованного на «обманщика», а четвертые делают орудием борьбы детей. И если все названные приемы можно еще как-то понять и простить, то спекуляция на детях, по-моему, не имеет оправдания. Об этом последнем виде торга я хочу говорить особо, заранее предполагая, что не найду поддержки у некоторых представительниц «слабого пола», поскольку именно они часто используют это «оружие».

Ушел из семьи отец. Ушел человек, которого любили дети и который любил их. (Когда нет этой взаимной привязанности, дети могут быть использованы как «аргумент» лишь в материальном споре или в общественном осуждении. Это же ясно.) Сколько раз приходилось видеть, как обезумевшая от горя и обиды мать обвиняет перед детьми во всех смертных грехах того, кто еще совсем недавно был для них самым дорогим и светлым человеком. Движимая только одним стремлением — отомстить, причинить боль своему обидчику, она, как раненая тигрица, наносит удары не глядя, не задумываясь, что бьет и ранит ни в чем не повинных детей. Страх, растерянность вселяются в юные души. Оказывается, их обманули: тот, кого они считали лучшим на свете, совсем не такой. Он только притворялся любящим, умным и честным! А на самом деле вон какой изверг! Мать достигает своей цели: дети сторонятся отца, начинают его ненавидеть. «Враг» поражен в самое сердце. Но это пиррова победа. Нельзя безнаказанно обучать ребенка злу и ненависти: рано или поздно зло обратится против того, кто его посеял. Наблюдая ожесточенную вражду родителей, ребенок будет относиться ко всем взрослым с предубеждением и недоверием. Видя, как беспощадны друг к другу его близкие, он примет эти отношения за норму. И тогда уже трудно с него спрашивать снисхождения и жалости. Даже к матери.

А может случиться и того хуже. Пометавшись между воюющими сторонами, ребенок приспособится извлекать пользу из этой вражды. Ведь это не секрет, что родители нередко стараются привлечь сына или дочь на свою сторону при помощи подарков, игрушек, сластей. Вот до какого разврата — я не побоюсь этого слова — может довести своего ребенка мать, если в ее сердце эгоизм, собственные страсти хоть ненадолго вытеснят чувство огромной, вечной, ежеминутной ответственности. Вот что получается, когда женщина вытесняет мать.

— Что же прикажете сказать детям, если отец бросает семью? — слышу я суровый голос. — Что он хороший, добрый? Тогда, значит, мать плохая, раз он с ней не хочет жить. Ведь так они должны подумать? И чтобы я сама, своими руками отдала их во власть этому злодею?!

Трудно, очень трудно в такое отчаянное время сохранить выдержку, быть разумной, дальновидной. Еще труднее найти объяснение случившемуся, которое успокоило бы ребят, оградило их от разрушительной ломки, переживаемой взрослыми. А может, просто обойтись без оценок и разъяснений? Предоставить им самим с годами, с возрастом разобраться в случившемся. Или хотя бы подождать, пока отгромыхают страсти, чтобы не наговорить такого, за что потом самой же будет неловко. Гнев — плохой советчик. А дети, когда вырастут, оценят духовную силу и благородство матери, которая с таким достоинством и честью вынесла горечь утраты. Они сумеют быть благодарными той, которая не взвалила на их хрупкие плечи неизбывную тяжесть — быть судьями своих родителей.

Но если говорить по чести, быть благородной, будучи правой, гораздо легче, нежели когда ты виновник чужого страдания. Поэтому я, например, с трудом могу себе представить, что скажет ребенку мать, по чьей вине дочь или сын остались без отца. Да и в отношении к бывшему мужу выбрать достойную позицию еще сложней. Отказать ему в праве видеться с детьми? А если разрешить такие встречи… Каждый раз будет замирать от страха: чего там наслушается ребенок от оскорбленного отца? Ведь и папы-то отнюдь не все джентльмены, и они не брезгуют названными приемами и способами отвращения своего отпрыска от «изменщицы». Если же вспомнить, что папа явится на часок и, уж конечно, не станет во время недолгого свидания читать нотации за всякие погрешности, а, наоборот, опять же иной раз не без коварного умысла — в пику маме — выкажет сочувствие «бедному ребенку», то призывы к выдержке и благоразумию женщина может воспринять как предательство со стороны советчика. А между прочим, только в выдержке залог основной, главной победы. Не на минуту, не на сейчас, а на долгое будущее.

Мне рассказывала одна молодая женщина, как была исковеркана ее жизнь. Мать «бросила» отца (ненавижу это слово: по отношению к человеку оно гнусно, оскорбительно, но тем не менее в ходу) и вышла замуж за другого. Отец сильно любил девочку. Наверное, и жену тоже. Ради того чтобы видеть дочь, он являлся в свой, бывший свой, дом, проходя, как сквозь строй, сквозь жалостливо-насмешливые взгляды соседей. Бывшая супруга и ее новый муж не скрывали своего раздражения по поводу этих визитов. А он готов был вынести все. Окажись мать умнее, добрее, тоньше, разреши она отцу и девочке встречаться хоть изредка, у дочери, возможно, создалось бы разумное и правильное представление об отце. Но мать рассудила иначе. Не имея причин отказывать отцу в его законном праве видеться с ребенком, она находила другие средства отгораживать их друг от друга. Отсылала дочь надолго к дальним родственникам, у которых ей жилось несладко. А если случайно девочка оказывалась дома, когда приходил папа, ее прятали под кровать. И, лежа в пыли, она слышала, как мать врала отцу: «Наты снова нет дома, она в гостях у тетки». Отец стал подкарауливать дочь на улице, во дворе. Мать, узнав об этих тайных встречах, научила девочку не брать у него подарки, говорить, что у нее новый папа, который ее любит и покупает все, что надо.

В конце концов отец исчез из жизни дочери. Вскоре он умер. Она приняла фамилию отчима. Все успокоились. Казалось, образ отца выветрился из ее памяти. Но вот она выросла, и наступило время, когда человек особенно остро и серьезно воспринимает все, что касается его личности. Девушка, по непонятным для нее самой причинам, стала вспоминать отца: пробудилось желание узнать, кто же он был, тот человек, с которым ее разлучили. Стала расспрашивать родных и знакомых. Встретилась с его другом (все это, конечно, тайком от матери). Друг, естественно, порассказал об ее отце много хорошего и то, как он любил дочку, как помнил ее до последнего часа.

В глазах девочки образ отца приобрел ореол мученичества, исключительности. А, как известно, с тенью не поспоришь. Дочь решила, что мать лишила ее замечательного и любящего человека только для того, чтобы самой жить счастливо и спокойно. Припомнила ей и ложь и скитания по чужим людям. Короче, приговор был вынесен… Мать выиграла «тяжбу» с бывшим мужем за любовь ребенка и… потеряла привязанность и уважение взрослой дочери.

Однако многие мужчины и женщины находят мудрые и гуманные решения, когда расстаются. Они не отказывают друг другу в уважении, дружбе. Их дети продолжают любить и ценить обоих.

Тут, пожалуй, самое место и время рассказать об одном мне известном примере, когда и делить было что: неизжитое чувство жены, ребенок, с трудом доставшееся жилье и прочие материальные ценности, и все же супруги избежали унизительных сцен. Заслуга в этом прежде всего принадлежала женщине. Как объяснила мне «потерпевшая»: помогло знание, пусть и дилетантское, основ самовнушения, аутотренинга. В момент признания мужа о том, что любит другую, она чуть было не потеряла голову. Потом сдержалась, вспомнила советы психологов: в любом самом отчаянном положении можно отыскать точку нравственной опоры, зацепившись за которую, удержишься, не сорвешься в бездну отчаяния. Надо только ее отыскать. Эту точку опоры она обрела в мыслях о том, что у нее была любовь, у нее есть ее плод — ребенок. Не каждому так везет в жизни. То есть сосредоточивала она свои мысли не на том, что она теряла, а на том, что имела. Ее былые радости, счастье, воспоминания о них никакой суд и развод не отнимет. А ведь человеческое самочувствие не одним сегодняшним днем питается. В него крепко вплетены вчерашние страсти и надежды на завтрашний успех. Когда же впереди неизвестность и даже тем более печаль, особенно бережно стоит хранить свет, идущий из прошлого.

Это самовнушение помогло ей обрести равновесие, а потом и новые доводы, снимающие боль, появились. Она начала приучать себя смотреть на мужа как на «чужого» мужчину, которого она любит, а он ей не отвечает взаимностью. Что ж, разве такое случается редко? Но никто же при этом не выставляет свои переживания напоказ, не тычет пальцем в сторону «виноватого». Как, впрочем, не демонстрируют обычно и счастливую любовь. Значит, надо скрыть раны, скрыть боль от окружающих и прежде всего ребенка. Ему вообще ни к чему знать о сердечных переживаниях матери. Для него папа просто живет отдельно.

Так для меня всплыла еще одна заповедь: не топтать нетерпеливыми ногами свое счастливое прошлое. Оно даст силы пережить тяжелое настоящее. Тогда же записала я и такое правило: в материальных делах держаться норм, определенных законом. Что кому положено, отдавать без дискуссий. Если «половина» и будет недовольна, то пусть сердится и спорит с гражданским кодексом, а не с супругой. Как объяснила мне та женщина: и в этом бескорыстии есть свой расчет.

— Я решила: если стану ущемлять его законные права, этим только сниму с его души сознание несправедливости содеянного им нового выбора, предпочтения меня другой женщине. Это сознание и будет для него самым тяжким наказанием.

Не стану лукавить: счастливого конца у этой истории не было. Как я уже говорила, женщина осталась одна. Но процесс распада семьи не отнял у нее лишних сил, здоровья, нервов, собственного достоинства. Все она сохранила. Как сохранила и уважительное отношение бывшего мужа и заботливого отца своему ребенку. На мой взгляд, это и есть один из вариантов развода «по-человечески». Известны и многие другие случаи. Их не так уж мало вопреки общему впечатлению. К сожалению, искусство (и наука) интересуется лишь громкими драмами и трагедиями. «Тихий» развод? На нем ведь душераздирающую картину не создашь. Вниманием и интересом читателей легко не овладеешь. Это куда сложней, чем «закручивать» страсти.

Нам сейчас нужны, ох как нужны советы и рекомендации относительно «культуры развода». Нужно чутко присматриваться к поведению тех, кто обошелся малыми потерями. Как им это удалось и как они относятся друг к другу после расторжения брака? Думаю, это было бы полезно не только тем, кому предстоит эта процедура, но и тем, кто «обжегся на молоке», боится вступать в повторный брак как раз из-за того, что мучается кошмарами развода, которые ему кажутся неизбежными, если вдруг, не дай бог, снова неудача. А ведь ужасы отнюдь не обязательны.

На мой взгляд, смягчающим вину двух людей, не сумевших построить общий дом, сознанием будет убежденность: они утратили лишь часть былых связей, они перестали быть возлюбленными, но отнюдь не перестали быть родителями своих детей, друзьями, не перестали быть порядочными людьми, наконец.

…Не хочется завершать эту часть книги минорно-разводной нотой. Тем более что подавляющему большинству супругов удается счастливо миновать эту опасность. Убеждена, если мы научимся вдумчиво относиться к супружеским обязанностям и сумеем сохранять, будучи в браке, все достоинства того времени, когда стремились заслужить, завоевать сердце любимого человека, число благополучных и прочных семей значительно возрастет. А для нас для всех нет чужого счастья, как и чужого несчастья. Тепло, любовь, верность, порядочность — это наше общее достояние, свет, что излучает добрая семья.

ДЛЯ ЛУЧШЕГО В СВОЕМ РОДЕ

Зачем мы нужны друг другу?

Читатель, видимо, уже привык, что мы задаемся самыми наивными вопросами, которые на поверку оказываются и самыми сложными: что такое семья, супружеская любовь? Теперь черед выяснить и вообще самоочевидные вроде бы вещи: зачем нужны детям папа-мама, а родителям — их неугомонная ребятня?

И тут выясняется, что и этот вопрос не такой уж простой и однозначный. Спору на тему: нужны ли ребенку именно его родные-воспитатели или можно передоверить дело воспитания специальным работникам-профессионалам, которые смогут вести младенца к взрослости более разумно, осознанно, спору этому не одна тысяча лет.

В Древней Греции Платон вслед за Сократом утверждал: все зло мира, эгоистичность людей, их сословное неравенство произрастают прежде всего из наличия неравных условий воспитания в семьях. Неумеренная любовь родителей к собственному чаду плодит индивидуализм, корыстолюбие и прочие пороки, мешающие человечеству слиться в едином братском союзе. Последующие философы и педагоги не обошли своим вниманием эту проблему, хотя и оценивали ситуацию по-разному. Т. Кампанелла, Ш. Фурье, В. Годвин считали, что счастье людей недостижимо при сохранении моногамной семьи и семейного воспитания (эту форму воспитания ребенка они вообще отрицали как абсолютное и неизбывное зло). Т. Мор и Г. Мабли, настаивая на единобрачии, предполагали сочетание семейного и общественного воспитания. К третьему направлению философской мысли тяготели Т. Дезами и Р. Оуэн, предрекавшие, что с торжеством коммунизма общество возьмет на себя максимум забот по воспитанию детей, когда они уже не будут нуждаться в материнском уходе.

Эти предтечи научного коммунизма, особенно ценимые Марксом и Энгельсом, считали, что семья должна быть освобождена от тяжелого домашнего хозяйства и, соответственно, от владения движимой и недвижимой собственностью, которые порождают нездоровые инстинкты, требуют усиленной конкурентной борьбы, разрушающей непосредственность и бескорыстие человеческих чувств и отношений. В распоряжении семьи, по их представлению, нужно оставить только предметы личного пользования: белье, одежду, самую необходимую утварь. Все остальное должно принадлежать обществу.

Дети лишь в раннем младенчестве должны жить и расти в доме родителей. Затем они должны воспитываться в общественных детских учреждениях, чтобы преодолеть разнородность влияния отца и матери на мировоззрение ребенка, чтобы создать для каждого маленького гражданина одинаковые условия развития собственных способностей. Как видим, многие положения этих философов находят определенное воспроизводство и в нашей практике, в наших перспективных планах. Хотя некоторые нюансы продолжают вызывать споры и до сих пор. И, в частности, с какого возраста дети должны быть помещены в специальное учреждение для коллективного воспитания: с первых месяцев жизни или позже? И полезно ли индивидуальное семейное воспитание младенцев или вообще можно обойтись без оного?

Споры на эту тему с возникновением социалистического общества отнюдь не остыли. Еще 15—20 лет назад преобладало мнение о том, что государство должно взять на себя воспитание детей «от люльки до университета» (академик С. Г. Струмилин). И возьмет, когда наберется сил. А нынче ученые все чаще начинают возражать против такой ориентации.

Сторонники идеи соединения семейного и общественного воспитания считают, что любовь родителей, их постоянное общение с детьми имеет для малышей не меньшее значение, чем воздух и солнечный свет. Гармоническое развитие ребенка немыслимо без семейного воспитания, которое должно сочетаться и подкрепляться общественным, а противопоставлять эти две формы по меньшей мере неразумно.

Теперь педиатры утверждают, что даже несколько месяцев «лишения любви» наносят умственному, нравственному и эмоциональному развитию ребенка до трехлетнего возраста непоправимый урон. То есть именно в самом раннем детстве закладывается фундамент всей последующей духовной жизни человека, а от прочности этого фундамента, от того, из каких материалов он сложен, и зависит, какое сооружение потом можно будет на нем воздвигнуть, какой величины и сложности.

Значит, создание духовной основы личности и есть цель, смысл семейного воспитания.

Все ли мы готовы к исполнению этой сложнейшей миссии и что нам помогает ее исполнять, а что мешает? Как на эти вопросы отвечает наука?

Начнем тоже с любви, с эмоций. Сейчас некоторые сторонники энергичных мер предлагают вовсе отказаться от содержания детей в яслях, вернуть малышей матерям. Их нетерпение понятно: любовь воспитывается только любовью. «Иванов, ты куда ползешь? Вынь соску изо рта. Сосание соски негигиенично» — такими методами не вызовешь в душе ребенка ни нежности, ни доброты, ни сострадания, ни готовности к самопожертвованию. Но все ли современные матери способны дать ребенку именно ту радугу необходимых прекрасных чувств, чтобы его душа засверкала ответным сиянием? Ведь это тоже особая способность, дар, искусство — любить своего ребенка по-человечески. Горький сказал, что любить и курица умеет. А что доброго человечьему детенышу принесет «куриная» любовь?

О вреде бездумной, инстинктивной любви писалось много. Но мы теперь все же признаем, что это лучше, чем ее полное отсутствие. У иных же современных мамаш появление материнского чувства запаздывает (браки-то ранние). Передала бы юной родительнице свой нравственный, чувственный опыт бабушка, да она нынче ко времени появления внуков еще сама работница, некогда ей. Тут ясли могут быть не в ущерб, а на пользу. Есть, например, и такие мамы, которые не намерены или не способны жертвовать своими деловыми успехами ради успехов на таком ограниченном плацдарме, как семья. Отрыв от занятий любимым делом (хотя бы на год) эта женщина может почесть за катастрофу, несчастье. И в таком случае от нежности к младенцу, который приковывает ее к дому, может ничего не остаться.

Бывают семьи, где ребенок и любовь к нему становятся орудием борьбы между враждующими родителями. Эта ли обстановка предпочтительней ясельной? Мы уж не станем поминать тех матерей, которым что ребенка родить, что на танцы сходить — ни заботы, ни труда.

У нас нет оснований сурово и высокомерно взирать на прежние заблуждения: без огромного эксперимента с ясельным воспитанием мы так и не оценили бы его достоинств и недостатков. И просто так, по причине «непрогрессивности», ясли сегодня не сбросишь со счетов. От них отказываться пока нам рано (по соображениям и педагогическим и экономическим). Но, на мой взгляд, наиболее разумную позицию занимают те исследователи, которые оставляют право свободного выбора за родителями; где и как им растить детей. Правда, они оговариваются, и это весьма существенно, что такое право нуждается в экономическом обеспечении. Сейчас делаются новые шаги для этого: малообеспеченным семьям, имеющим на каждого члена менее 50 рублей в месяц, дается прибавка к зарплате на ребенка, а матерям дается годовой отпуск. Такая тенденция — оплачивать воспитательский труд матерей из общественных фондов, — видимо, нуждается в дальнейшем развитии и совершенствовании. В перспективе матери должны быть созданы еще лучшие условия для сосредоточения своих физических и духовных сил на воспитании ребенка. Это несет не столько дополнительные расходы государству, но ни с чем не сопоставимую пользу. Дети, поставленные на ноги матерью, не требуют впоследствии тех огромных затрат на «перекройку» их здоровья, телесного и нравственного, как дети, оторванные от нее преждевременно.

…Без родительской любви, дело известное, ребенок при живых отце-матери сирота. Но ему совсем не безразличны и их отношения между собой. Как бы мал он ни был, а все отлично чувствует, чутко воспринимает их лад и ссоры.

«Любовь родителей друг к другу может стать главным воспитательным фактором, воздействующим на ребенка. Именно любовь родителей друг к другу, а не только любовь к детям. Множество ошибок совершается молодыми людьми в начале семейной жизни, но ни одна из них так не вредна ребенку, как невнимание к собственному чувству взаимной любви. Когда отец и мать любят друг друга, больше всего от их любви получает ребенок. Без нее весь мир бледнеет, и никакие педагогические меры не могут восполнить ее влияние на ребенка».

Этим утверждением доктор педагогических наук, профессор А. И. Кочетов переводит вопрос об эмоциональной основе воспитания несколько в иную плоскость. Нам ведь нередко до сей поры кажется, что равнодушиеродителей друг к другу, сонно-безразличное отношение менее опасно, чем откровенный разлад. Однако это утверждение пока что никак не доказано. Зато психологами доказано другое: «неприкосновенное» отношение членов семьи между собой и к ребенку часто порождает у последнего безотчетный страх, настороженность, а потом «немотивированную» жестокость. Даже шлепки, данные любящими, но невыдержанными родителями, как и их перебранки, которые учиняются с намерениями изменить друг друга в лучшую сторону, не так разрушительны для детского характера, как тихое безразличие. По крайней мере, здесь я разделяю точку зрения Бенджамина Спока, который считал, что и гнев и обида родителей — явление тоже естественное и необходимое в общении старших членов семьи с меньшими, а равнодушие губительно для всех.

Короче, родители нужны ребенку прежде всего как «учителя любви», которой не может обучить никакая умелая воспитательница и учитель, на руках у которых не один-два ребенка, а от двух до четырех десятков! Если же довести это количество до семейного среднего уровня, то передача добровольных и бесплатных функций отца и матери платным работникам будет экономически разорительной для общества. И все равно при этом не будет достигнут эффект, получаемый в домашней атмосфере, потому что не будет действовать свет личностных отношений родителей между собой. Да и сами матери и отцы при таком отторжении очень много потеряют.

О том, что мы даем нашим детям, мы все более или менее осведомлены. Очень многое из сделанного, прочувствованного храним в памяти, как в кондуите, чтобы при случае напомнить свои заслуги им, «неблагодарным». И не всегда точно представляем, чем обязаны тем, кому подарили жизнь.

Толстой в свои сокровенные записи внес следующую мысль:

«Если предположить, что человечество состояло бы из миллиарда бессмертных существ, число которых не могло бы ни увеличиться, ни уменьшиться, где бы мы были и что бы мы были, великий боже! Мы стали бы, без сомнения, в тысячу раз ученее, но и в тысячу раз хуже»^[22].

— Нет, нынешние дети себя не оправдывают. Расходы на них сил и средств огромные, а отдачи что-то не видать.

Это мне приходилось слышать не раз. И от «детных» мам, и от тех, кто решил не обзаводиться этой «обузой». Особенно часто возникают подобные разговоры, когда молодых людей допекают старшие: дескать, почему не спешат обзаводиться первенцем или остановились на одном? Однажды в момент таких вот выяснений юный супруг, сын моих знакомых, решительно заявил:

— Я знаю, как намучились со мной мои родители. Так что я себя добровольно не стану обрекать на подобные испытания.

Ему стали рисовать картину, которую являло бы собой общество, если бы все рассуждали столь же себялюбиво. И действительно, что произошло бы, если бы человечество перестало воспроизводить потомство? Нецелесообразными стали бы все поисковые, исследовательские работы, высокое искусство, наука — все ни к чему. Зачем они, зачем «великие и вечные вопросы», на которые мы ищем ответы, если не будет тех, кому они обычно адресуются, если не будет потомков, продолжения?

Человечеству ничего не останется, как проживать накопленное историей достояние. У людей, переживающих военные, социальные, даже космические катаклизмы, всегда сохраняется главное — надежда: кто-то выживет, пробьется, исправит содеянное, восстановит разрушенное, создаст новое, поскольку народит и вырастит детей. Бездетное общество будет лишено этого сознания. А что может быть страшней безнадежности?

Не дать жизнь новому существу, отказаться от собственного продолжения?.. Не потому ли почти у всех народов почиталось это смертным грехом, что сим решением отнимается у рода-племени не только надежда на будущее, но и перечеркивается его прошлое! Не надо обладать сверхмогучим воображением, чтобы представить, как спасали наших пра-пра-пра… их собственные отцы и матери от голода и мора, от чумы и от стрелы, от неволи и злого глаза. Великие страдания и жертвы, перенесенные нашими предками, бережно сохранявшими слабый огонек человеческой жизни, тонкую ее нить, для чего они, если их так легко может оборвать ленивая рука эгоистичного потомка?

— Что вы напустились на меня? — взорвался молодой супруг. — И опять эти вечные категории: прошлое — будущее. Откуда такая тяга к глобальным обобщениям по весьма частным поводам? Мое решение — мое личное дело. Я же не открываю кампанию по борьбе с деторождением. Вон сколько сложных проблем вызвал демографический взрыв в других странах. Так что еще надо посмотреть: может, я помогаю человеческому роду выжить именно тем, что его не продолжаю, а не наоборот. И еще одно замечание: я не могу существовать сразу в трех измерениях. Живу я сегодня, а не вчера и не завтра. И не вижу, чтобы в этом сегодняшнем моем бытие дите принесло бы мне что-нибудь, кроме хлопот и забот. И я уверен, тут вам нечего будет возразить, разве что снова прибегнуть к «историческим», весьма неконкретным восклицаниям.

Публика собралась в этом доме начитанная, и каждый выложил известную информацию о демографическом взрыве. Одни говорили о том, что так или иначе природа сама корректирует количество возможного и необходимого Земле населения. Другие напомнили регулирующую политику государств. Разговор постепенно ушел в общетеоретические дали. Но вдруг вступила молчавшая до сих пор женщина неопределенного возраста, но, видимо, с большим и не очень легким жизненным опытом. Она снова обратилась к молодому человеку:

— Ты вот говоришь, что видел, как малыши помешали твоим друзьям в учебе, в профессиональных достижениях, что слышал, как кричат новорожденные. А ты слышал, знаешь, как кричат нерожденные дети?..

Слова эти, сказанные тихо, всех словно оглушили.

— Твое личное дело, говоришь? — продолжала женщина. — А лишить жену высшего человеческого счастья: носить под сердцем, растить, любить, обмирать и возрождаться с малышом — это чье право? А лишить и своих и жениных родителей радостей, которые приносят внуки, радостей пусть и тревожных и дорогостоящих, но ведь и ничем не заменимых! Ты видел, как твоя мать уже теперь заглядывает в чужие коляски? А потом так же будет заглядывать и твоя хорошенькая и пока что беспечная «жёнка», как ты ее называешь. Вот тогда она и услышит, и ты вместе с ней, голоса тех, кого нет, кого она могла бы подарить миру и тебе.

— Это удар ниже пояса! — вспылил парень и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Меня тот разговор тоже заставил задуматься. Но только по-иному увиделась мне знакомая по публичным дискуссиям проблема. Юноша прав по-своему. Не все можно и нужно доказывать методом от противного. Что будет потом, если он НЕ обзаведется ребенком, ему убедительно продемонстрировали и в историческом и в личном плане. Но так никто и не сказал, что ему даст ребенок в нынешнем быту. Вот тогда-то я и задалась вопросом: для чего нужны дети? Как потом убедилась: очень полезный вопрос не только для молодых людей, начинающих самостоятельную жизнь, но и для тех, «кто родился несколько ранее», то есть для старшего поколения.

Еще в «Крейцеровой сонате» Толстой указал на эту особенность цивилизованных народов: с ростом образования, общей культуры и благосостояния меняется взгляд на детей, оценка их роли во взаимоотношениях супругов.

«…в нашем обществе, вследствие опять того же ложного значения, которое придано плотской любви, рождение детей потеряло свой смысл и, вместо того, чтобы быть целью и оправданием супружеских отношений, стало помехой для приятного продолжения любовных отношений»^[23].

И нынешние исследователи проблем семьи отмечают, что первого ребенка супруги чаще всего заводят не для него самого, не для того, чтобы вкусить радости отцовства и материнства. Опросы будущих матерей выявляют такую картину: молодые женщины говорят, что рожать решились оттого, что «так случилось», прерывать беременность страшно, а рожать не так. То есть первенец нередко у молодых — «сюрприз», нежданный презент. Им не до него. Они заняты собой и друг другом. В обостренном внимании к тому, кто и что сказал, как взглянул, что купил, нередко тонут, пропадают те бесчисленные и глубокомысленные «мелочи», которыми полны время ожидания ребенка и время его роста.

Мать десятерых детей, доктор биологических наук М. К. Копылова в телеинтервью призналась: она не испытала всей остроты и значительности материнских переживаний с появлением первого ребенка. А вот на втором ей открылся и в ней открылся этот особый мир неведомых дотоле чувств. Но, по моему мнению, родительская «бесчувственность», которая и прежде бывала и нынче нередко встречается, является следствием определенной эмоциональной неподготовленности молодой женщины. Как писал Пушкин: мы любви учимся не у природы, а у мадам де Сталь и Шатобриана (воспроизвожу слова поэта по памяти). Следует признать, что даже матери полезно подсказать, на что и как смотреть, что видеть, слышать. Это знание одним природным инстинктом к продолжению рода не дается. А книжные и телерадиосоветчики учат юных мамаш гигиене ребенка, учат, как с ним гулять, играть, то есть опять же учат давать ребенку, но не учат брать от него. Учат трудам материнства, а не его радостям.

Особое значение приобретает появление ребенка в семьях, где молодожены не объединены общими профессиональными интересами, имеют разные пристрастия и увлечения. Их прежние, добрачные привязанности тоже направлены в разные стороны: к собственным родичам, которые еще долгое время будут чужими людьми и друг для друга, и для каждой из «половин». Все это частенько «работает» на духовное и чувственное разобщение юной пары, а не на их соединение. Совместный ребенок сразу делает всех этих людей родными, а молодоженов не просто возлюбленными, но по-настоящему родственниками. Значит, тем самым ребенок дает своим родителям и родителям родителей чувство общности забот, желаний, интересов.

«Будущей маме нельзя волноваться», «Кормящей женщине нужны особые условия, режим, покой» — это часто слышат молодые супруги. И мало-мальски подготовленный к роли отца молодой человек старается снимать напряженность в отношениях. И в такое время привыкает к мысли, что женщину нужно оберегать от лишних раздражителей. Так, еще не появившийся или только родившийся младенец уже дает матери чувство ее собственной особой значимости, как бы заслоняет ее от всяких напастей и обид. А отцу создает возможность продемонстрировать свое благородство, почувствовать себя защитником, помогает ему поупражняться в великодушии, в терпимости, выдержке. Все эти качества весьма полезны и необходимы не в одних личных отношениях между мужем и женой, а в любой профессиональной деятельности. Ведь не только в домашней, но и в рабочей обстановке женщины нередко страдают от недостатка именно этих черт и свойств характера у своих коллег мужчин. И чем меньше в нашем доме детей, тем меньше и подобного нравственного опыта, тем острее мы ощущаем дефицит этих качеств.

Отплачивают нам дети своей наукой за то, что мы их многому учим и тратим на это время и силы. Учат тому, что сами знают, прежде всего искренности, непосредственности, милосердию и демократизму.

— Дяденька, а вы дурак? — серьезно, без злобы спросит герой повести Веры Пановой «Сережа» солидного мужчину, который сыграл с ним-таки дурацкую шутку. И своим вопросом объяснит матери истинную цену «солидности» надутого собственной спесью глупца. «А король-то голый!» — закричит другой мальчишка и откроет глаза целому королевству. «Устами младенца глаголет истина», — признает и народная мудрость. Пусть мы нередко сердимся на «недипломатичность» ребятишек, даже наказываем их за то, что они «не умеют себя вести», то есть притворяться, как был наказан и пановский Сережа. Но ведь благодаря им и прозреваем, входим в здравый смысл, которого лишаемся порой под влиянием массового гипноза вроде того, что овладел людьми в сказке Андерсена о голом короле.

У Толстого есть рассказ-притча «Сила детства». Толстой предлагает читателю осмыслить такую ситуацию. Народ победил в борьбе с ненавистной ему властью, идет охота за самыми главными притеснителями — городовыми. Один из них попал в руки разъяренной толпы. Страсти накалены до предела: готовится самосуд, предотвратить который не в состоянии даже разумные предложения — предать городового в руки правосудия. В это время в толпе раздается крик ребенка, сына этого человека. Ребенок еще не понимает всего, что происходит, но чувствует: отцу грозит страшная опасность. Отец старается успокоить мальчика, уверяет его, что это он с приятелями идет вместе и скоро вернется домой. Затем он просит окружающих его людей подтвердить его слова и проводить ребенка до дому. Когда мальчика увели, городовой сказал: теперь делайте со мной, что хотите. И те же люди, что минуту назад были полны жажды справедливой мести, вдруг заколебались. Раздались сначала неуверенные возгласы о помиловании, а потом крики, столь же решительные: «Отпустить его!» Толпа, счастливая своим милосердием, радостно кричала и пела.

Сила детства в том и заключается, что она пробуждает в нас чувства добрые. От скольких падений, глупостей, грубостей, лжи, несправедливости спасли взрослых детские глаза, полные доверия и участия. «Постыдился бы (постыдилась бы) ребенка!» — восклицают нередко родители, обращаясь друг к другу, когда все средства воздействия на зарвавшуюся «половину» бывают исчерпаны. И действительно очухиваются, стыдятся. И, сами того не замечая, возносят собственное дитя в ранг нравственного судьи, хранителя и зеркала семейной чести и совести.

Глядя на детей, общаясь с ними, мы приобретаем не только нравственные навыки, с их помощью расширяем свой кругозор, множим полезные привычки. В любой сфере труда и досуга окружение требует от нас лишь какой-то части наших свойств, способностей, качеств. Где-то нужен наш ум, где-то руки, где-то ловкость, где-то чуткость и т. д. и т. п. Но только ребенку нужна вся наша личность без остатка: и ум, и руки, и сила, и доброта, и выражение глаз, и интонации, даже наш запах ребенку дорог и важен. А уж о наших пристрастиях, деловых увлечениях, интеллектуальных и физических занятиях особо говорить не приходится.

Сами готовые включиться в любое наше дело, дети очень часто вовлекают и взрослых в свои занятия. И тем самым не дают нам обрасти жирком, спасают нас ог профессиональной ограниченности. Приходится молодым папам и мамам тратить время на долгие прогулки, путешествия в лес, в парк, куда иначе они не нашли бы возможности (или охоты) выбраться. Во время таких прогулок дите требует разъяснений по вопросам, которыми взрослые уже давно не интересуются. К примеру: отчего муравьишка такой маленький, а тащит здоровую ветку? Откуда у него силы берутся, если у него нету мышц? «А действительно, откуда?» — задумываются родители и идут в библиотеку, ищут объяснения. Я знаю, как одна любознательная девчушка открыла своему отцу-художнику многокрасочный мир бабочек, стрекоз, всяких козявок и букашек, которых он раньше хоть и видел, но не замечал. Теперь же он всерьез увлекся энтомологией. В других семьях мама вместе с сыном или дочерью начинает изучать музыкальную грамоту, пытается рисовать, а то и шить (это надо для уроков домоводства). А папа заражается конструированием, увлекается филателией.

Мы много и с удовольствием смеемся над шутками сатириков, которые изображают погруженность старшего поколения в заботы школьников. А ведь это, кроме шуток, отличная вещь: и память немного «встряхивает», освежает давно забытые знания, и новыми сведениями нас обогащает. Так что, помогая детям, а потом внукам подниматься по ступеням школьной программы, мы одновременно помогаем и себе не «замшеть» в наших представлениях о мире. И еще. В таких случаях, хотим мы того или нет, дети каждого из нас превращают в учителей и учеников одновременно: мы учим их, учимся вместе с ними, учимся у них.

Вот и выходит, что, прибавляя нам множество больших и маленьких дел и хлопот, прежде всего хозяйственных, наши дети заставляют нас отрывать взор от привычной повседневности, обращают наши мысли к вечным вопросам бытия. И открывают новое зрение, новое чувствование.

Банальные истины время от времени тоже нуждаются в переосмыслении. Как и эта мысль, которую я уже приводила выше: дети — наше бессмертие, реальное, а не мифическое, ощутимое, живое. Можно противопоставить этому утверждению слова Маяковского о том, что, умирая, мы можем «воплотиться в пароходы, строчки и другие долгие дела». Но вернемся к началу разговора: для чего нужны дети? Придется признать, что «долгие дела» только тогда и возможны, если их будет кому продолжать. Как нужно, чтобы было кому водить пароходы, названные именами героев прошлого, нужно, чтобы было кому прочесть великие строки. А чем же мы будем матери-истории более ценны: собственным ли делом или тем, что вырастили-воспитали замечательного сына, дочь — увы! — знать нам это чаще всего не дано.

Славен был «род Пушкиных мятежный» деятелями незаурядными, энергичными, оказавшими свое влияние на многие события российской истории. Но отчего внимание нынешних поколений задерживается на их делах и биографиях особенно часто по сравнению с другими знаменитыми фамилиями? Нередко более влиятельными даже. Например, мы не так пристально изучаем биографии деятелей из рода Голицыных, хотя их роль в нашей истории куда значительней. Да оттого, ответит нам любой школьник, что не среди Голицыных появился и вырос тот, имя которого составляет целую эпоху в отечественной истории и культуре. Они — Пушкины — предки гения, он их кровь и плоть.

Мне долгое время не давался смысл слов Максима Горького о том, что мы все рождаемся и живем для лучшего, вложенные им в уста Сатина. Последующее уточнение тоже не очень было ясно: дескать, для лучшего мастера, ну, скажем, столяра, плотника, сапожника. Когда же я вместо названий профессий подставила слова: для лучшего в своем роде — все встало на свои места. Мы рождаемся и живем для того, чтобы хоть немного продвинуть свой род к совершенству, к идеалу человека, каким является миру выдающаяся личность. И этим оправдывается существование всего рода-племени.

Ну хорошо, скажет читатель, с простыми смертными все понятно. А для чего такое «продолжение» самому Пушкину или тому же Толстому, ведь они точно знали, понимали: они сами вершина рода, они бессмертны в своих творениях. А действительно, для чего Толстому нужны были дети да еще в таком большом количестве? Ведь к мыслям о греховности супружеских отношений, если в их основе не лежит цель — иметь потомство, он пришел в старости, уже тогда, когда тринадцать детей родила ему Софья Андреевна и нескольких они похоронили.

По обыденной мерке, дети должны были служить помехой в творческой деятельности великого писателя. И сколько страданий причинили они ему, когда разделились на противостоящие друг другу (и ему) группы, когда некоторые из них захотели лишить его права поступать и жить по нормам, им же выработанным и проповедуемым…

Если мы вчитаемся, вникнем в то, что сделано, написано Толстым, то буквально везде отыщем «отпечатки пальцев» его детей. И радости, которые они давали своему великому отцу, и печали — все нашло свое отражение и выражение в его творчестве, которое и есть не что иное, как кардиограмма, запись движений его души. А дети в ней занимали огромное место.

«Когда мой отец писал роман «Семейное счастье», он еще не был женат.

— Мне казалось тогда, — сказал он мне однажды, — что я понимаю женщину до глубины ее души. Но когда я женился, то увидел, что я ее совсем не знаю. И только благодаря своей жене я научился ее понимать. А теперь, — продолжал он, гладя мои волосы, — с тех пор, как мои взрослые дочери доверяют мне свои тайны и раскрывают свою душу, я сознаю, что ни до женитьбы, ни позднее я ничего не знал о женщине и только теперь начинаю ее понимать»^[24].

Так пишет в своих «Воспоминаниях» Т. Л. Сухотина-Толстая, дочь и друг Льва Николаевича.

Вот какой поворот приобретает на этом месте наш разговор о роли детей в нашей жизни. Выходит, чтобы мужчине понять женщину (жену), нужно вырастить дочь? И, наоборот, чтобы женщине понять мужчину (мужа), нужно вырастить сына?.. Наверное, так. Впрочем, такого рода рассуждения ведут нас и дальше. Чтобы в полной мере понять и оценить собственных родителей, отца и мать, надо самим побывать в их «шкуре», то есть стать родителями.

Вот они, дети, оказывается, еще для чего нужны: они «переводчики», помогающие понять друг друга людям разных поколений, разного возраста и пола. А если вспомнить, как аристократка Долли Облонская быстро нашла общий язык с крестьянскими женщинами, когда они заговорили о ее детях, то мы вынуждены будем признать, что они служат связующим звеном и между людьми разных сословий, разных уровней культуры, сфер деятельности.

В системе доказательств каждодневной «пользы» детей в жизни взрослых мне очень многое дала наша русская, классическая литература, в которой, как ни в какой другой, воплощена мысль о самоценности детства. И тот, кто отказывает себе в этом трудном счастье, действительно заслуживает не осуждения, но сожаления.

…Тут мы все размышляли об эмоциональном опыте общения детей со взрослыми. Но есть ведь и еще одна сторона семейного воспитания: отношения друг к другу детей, растущих в одном доме. Братишки-сестренки, они тоже многое дают и берут из взаимного общения. А современная семья сплошь и рядом лишает их этого чувства братской любви. Почему?

Известный социолог доктор философских наук, профессор А. Г. Харчев напоминает нам, что наши предки рожали детей числом поболее отнюдь не из-за одного могучего родительского инстинкта, чадолюбия и не из одной темноты и простоты нравов или из-за отсутствия средств предохранения от беременности, религиозных запретов прерывать ее и т. п. Это еще одно заблуждение, будто появление противозачаточных средств привело к сокращению числа детей. Самые древние документы доказывают: в Египте и Греции были известны средства предохранения и прерывания беременности тысячи лет назад. Известны они были и индейским племенам.

Причина большой рождаемости, по мнению А. Г. Харчева, основывалась на сознании, что нужно создать определенный «запас прочности». Ведь из всех рожденных младенцев даже во вполне обеспеченных семьях только часть доживала до взрослого состояния. Детские смерти были столь же нормальным явлением, как и рождение. Теперь же выживает подавляющее большинство новорожденных. Поэтому ослаб страх остаться бездетными при малом количестве ребятишек, даже при единственном ребенке.

Надо вглядеться в современные цифры рождаемости непредвзято. Они тоже очень противоречивы. Как-то в телевизионной постановке увидела я такой эпизод: бабка ворчит на дочь за то, что та не родила себе еще ребят, вот и носится, как курица с яйцом, с единственным-то сыном. И оправдывается еще тем, что тяжело и этот достается. «Каково же было мне, — вопрошает бабуся, — родить и вырастить девятерых, а ведь вот управилась». И на счет горожан бабушка «прокатилась»: заводят собак, чтобы было о ком заботиться, кого любить, баловать и чтобы при этом немного сил на любимое существо затрачивать. Старушка эта неоригинальна и неодинока в упреках подобного рода.

«Плутарх говорит по поводу тех, кто испытывает чрезмерно нежные чувства к собачкам и обезьянкам, что заложенная в нас потребность любить, не находя естественного выхода, создает, лишь бы не прозябать в праздности, привязанности вымышленные и вздорные»^[25].

Что и говорить, при внешнем сравнении с нашими предками мы выглядим худосочными себялюбами. Да ведь если посмотреть и посравнить век нынешний и век минувший, то неизвестно, «накопила» бы эта бабушка столько детишек или тоже поостереглась. То ли дело прежде, когда ребятишки росли, как трава при дороге, когда и думать никто не захотел бы о том, чтобы «яйца» непременно больше «курицы» знали и умели. А теперь ведь именно эти требования и соображения возникают пред очами каждого семьянина, когда он решает вопрос: быть или не быть еще одному ребенку?

Рожали наши предки числом поболее и из-за корыстных побуждений: дети были не только едоками-потребителями, но и кормильцами, опорой в старости. Полстолетия назад ребенок начинал «обрабатывать» себя с девяти-десяти лет, а в крестьянстве и того раньше. Ныне же у нас все семьи трудовые, и все они независимо от образовательного, социального и материального положения содержат, растят и учат наследников почти в два раза дольше, как минимум до шестнадцати лет. Известно, каких средств стоит государству обучение каждого школьника и студента. Но уже известно и то, что расходы эти окупаются с лихвой: рубль, вложенный в народное образование, даст большие прибыли. Расходы же нынешней семьи на содержание и образование детей растут вдвое-втрое быстрее, чем ее доходы.

А требования времени и потребности личности тоже постоянно вырастают. Нынче уже нам мало учить ребенка по обязательной программе средней школы. Мы отдаем его в музыкальную, спортивную школу, учим иностранным языкам… Все это заставляет родителей ужиматься не только в средствах, но и в жилом пространстве: у ребенка должно быть достаточно удобное место для разнообразных занятий.

Теперь мы можем с полным правом сказать: дорогое это удовольствие — иметь детей. Во всех смыслах: материальном и моральном. Этим обстоятельством в определенной мере, видимо, и объясняется тот факт, что 25 процентов супружеских пар не имеют детей, а 50 процентов обзаводятся одним ребенком.

Однако вот что любопытно: нередко соседствуют семьи с одинаковыми условиями жизни, образованием и профессией родителей, а количество детей в них разное. Так, однажды мне довелось обнаружить такой феномен в Кулундинской степи. В соседних колхозах жили хлеборобы. У жителей одной деревни по 8—12 детей. У других — два-три ребенка. Спрашиваю: в чем дело, отчего такая разница? Пожимают плечами. Одна женщина мне сказала: «Мужики у них непьющие, обстоятельные, и жены не работают. Отчего же не копить ребятишек?»

Однако и здесь не вся правда: в прекрасной семье прославленного механизатора Новосибирской области Николая Свистельникова было «всего» трое детей. Еще очень молодые супруги, Николай и его жена Катюша решили на этом остановиться. Катя не работает. Николай не грешит пристрастием к вину. И обвинить родителей в «себялюбии» тоже язык не поворачивается — у них же трое детей. Николай, к примеру, сказал, что им, видимо, придется покинуть свой обжитой дом и бригаду, когда ребята войдут в школьный возраст: в деревне, где они живут, четырехклассная школа, а надо, чтобы дети получили хорошее образование.

Когда, где можно было услышать подобное? Чтобы крестьянская семья снималась с теплого места, оставляла дом и хозяйство ради «хорошей» школы? А такое явление, вам расскажут многие, совсем не частное и не только сибирское.

Итак, педагоги настаивают на большом детском коллективе в семье. Демографы говорят о необратимости процесса ограничения числа детей. Два-три ребенка — вот, по их представлениям, оптимальный вариант современной семьи. Если бы такое число выдерживалось большинством супругов, никакой тревоги это не вызывало бы. Но сейчас в одних домах их густо, в других пусто, а в третьих нет ничего. Вот что нас и волнует. Хотя некоторое тяготение к усредненности можно и сейчас обнаружить. Кривая увеличения числа семей, имеющих двух детей, в последние годы обнаружила подвижность, сползла с точки замерзания.

Нужно, видимо, было довести число детей почти до катастрофически малого состояния, чтобы осознать, как нам они необходимы. Происходит то же, что и со всей остальной природой. Понадобилось человечеству отравить среду своего обитания, чтобы понять: воздух и вода важней многих технических новинок и комфорта, отравляющих реки, леса, атмосферу. Так и с детьми долгое время при решении дилеммы: дети или комфорт, или машина, дача, решение принималось в пользу бытовых удобств. Дети часто оказывались врагами вещей, их «конкурентами», и потребительский ажиотаж заставлял жертвовать живым бессмертием ради «самоутверждения» взрослых через разного рода вещественные «ценности».

Теперь стоит проехаться в метро, чтобы увидеть, как оборачиваются головы пассажиров на бесхитростный лепет малыша на руках матери. Глаза начинают излучать необычное благорасположение и умиление. Грубые окрики нетерпеливых мамаш нынче вызывают скорее осуждение, чем поддержку даже у самых замшелых ретроградов. Видимо, мы учимся их ценить и беречь, как никогда прежде. И осмысленное, ответственное отношение к ним, конечно же, приведет к тому, что количество их в семье будет соответствовать реальной возможности обеспечить им полноценное, всестороннее, гармоническое развитие. Правда, иные молодые супруги склонны занижать собственные возможности, хотят «пожить для себя» или сосредоточивают силы и внимание на единственном ребенке, которому отдают «все».

В моей почте есть немало писем мужей, сетующих на то, что жена отказывается иметь двух или трех детей. Давайте спокойно вдумаемся в них. Если вполне здоровая женщина, жена, отказывается родить ребенка, она, по существу, выступает как человек, насильно захвативший то, что ему одному не принадлежит. Она присваивает себе право решать вопрос о БЕССМЕРТИИ, бессмертии не только собственном, но и мужа и старшего поколения, решать важнейший для всего общества вопрос с сугубо эгоистических позиций.

Мне возразят, что в таком решении, может быть, повинна не одна женщина, но и мужчина, если он исповедует взгляды того молодого супруга, чьи высказывания я привела в начале данной главы и кого не смог переубедить целый синклит родни и знакомых. Да, бывает и такое. Но ведь муж волен распоряжаться лишь до той поры, пока жена разделяет его воззрения. В конечном счете за ней последнее слово.

А в итоге получается весьма печальная картина, обнаруженная нынешними исследователями семьи. Вопрос о числе детей чаще всего решается единолично — женщиной, без учета мнения и интересов других членов рода-племени.

«Да, конечно, мужчинам легко и просто достаются дети, — слышу я резонные возражения женщин. — Им не носить, не рожать, не кормить, не нянчить». Все верно, тут и спору нет, что главные тяготы по воспитанию детей ложатся на женские плечи. Хотя и призываем мы мужчин всячески облегчать положение женщин-матерей, но они не всегда находят свое место в сложном деле выращивания потомства. А сними мужчина с души женщины многие хозяйственные заботы, а с рук — тяжелые работы по обслуживанию его самого и взрослеющих детей, она, наверное, чаще бы отваживалась на второго-третьего ребенка. По этому поводу мне пришла мысль, что не мешало бы пересмотреть обычный ритуал «сговора» жениха и невесты, знакомства двух семей, которым предстоит породниться. Может быть, вместо вопросов о том, в каком ресторане справлять свадьбу, какой длины шить платье невесте, выяснять: кто и что думает о важнейшей стороне жизни новой пары — о будущих, детях? Каким образом все члены этого маленького сообщества собираются участвовать, материально, морально и физически, в осуществлении столь важной миссии — в продолжении рода.

Стремясь сделать отношение к семье и браку более серьезным, вдумчивым, мы порой забываем, что не количеством предваряющих регистрацию недель и месяцев определяются условия для глубоких размышлений, а «качеством» вопросов, которые предлагаются для обдумывания жениху и невесте. И вопрос: как вы относитесь к детям? — должен стать первоочередным, главенствующим.

Но тут нас снова, как магдебургские полушария, раздирают внушенные нам взгляды о «приличном» и «неприличном». Говорить об этом непозволительно даже с новобрачными. Похихикать на свадьбе, подмигивать понимающими глазами, отпускать двусмысленные шуточки можно, а серьезно, честно обсудить до регистрации вопрос о детях неудобно. Сколько же предрассудков нам еще предстоит преодолеть! В том числе и этот.

«Чей род — того и рот»

Нужны родителям несколько детей, а не единственный ребенок и для удовлетворения своих материальных потребностей в старости. Это многими не осознается в полной мере из-за того, что расчет со стариками-пенсионерами нынче ведет государство. Но ведь все материальные и духовные ценности общества создаются вчерашними детьми и внуками, нынешними работниками. От их количества во многом зависит экономическая мощь страны, ее возможность обеспечивать нетрудоспособное свое население. Если здесь будет нарушена пропорция полноценных работников и «едоков» (пусть и заслуженных), то, естественно, характер компенсации за прошлый труд будет совсем иной, гораздо ниже желаемого. Вопрос материальных отношений со стариками очень серьезный и заслуживает особого внимания.

Как-то «Литературная газета» выдвинула на обсуждение тему, которая многих задела за живое: о затянувшемся иждивенчестве нынешних детей. Публикации были полны гневной страсти в адрес великовозрастных «нахлебников». Однако такого рода разговор лучше всего основывать на цифрах и фактах, а не на эмоциях. Я тогда высказала свое мнение на этот счет в статье «Хлеб и любовь».

Статистика показывает, наш личный житейский опыт подтверждает ее выводы: у нас работают или учатся все, все трудоспособное население. Только несколько миллионов мам выключены из общественного производства, но заняты ответственным делом: пестуют будущих граждан. Откровенных тунеядцев у нас раз-два и обчелся. Да и не о них завела речь газета.

Так о ком же? Начнем с рассмотрения ситуации, описанной в этюде «Булка, полная меду», возбудившем дискуссию. Там речь шла о взаимоотношениях престарелого родителя-пенсионера и его великовозрастных детей. Пенсионер работает в поте лица сразу на трех должностях, лишь бы давать и давать блага своим ненасытным чадам. Но так ли уж типична эта история? Если мы от частного случая перейдем к общей картине, то сразу же убедимся, что молодежь и зрелая часть населения создают львиную долю материальных благ общества, в том числе благ для тех, кто уже отстранился от дел — пенсионеров. Ведь ежемесячные пенсии миллионам старших есть не что иное, как отчисление от совокупного сегодняшнего труда. Отчисления, производимые в погашение долга признательности за труд вчерашний. И если бы работающие ныне и впрямь сложа руки уселись «на родительской шее», как это утверждают некоторые ворчуны, то никакая самая могучая шея не выдержала бы.

С увеличением же числа пенсионеров, с возрастанием продолжительности жизни граждан нашей страны нагрузка на каждого, принимающего на себя заботы и труды предшественников и расходы на содержание нетрудоспособных, будет все возрастать, а не сокращаться.

Перед моими глазами несколько семей, где на семерых взрослых один ребенок. Это прабабушка (78—80 лет), две бабушки и два дедушки (от 50 до 65 лет), мать и отец (от 30 до 35 лет). Все семь человек вкладывают средства и силы в ребенка, питают его, учат, развлекают, охраняют его здоровье. Уже сейчас количество работающих и неработающих пенсионеров вместе с иждивенцем делится поровну: работают четверо. Через несколько лет работающих останется двое, а пять человек будут в основном потребителями их продукции. Когда же подрастет единственное дитя, ему будет уготована весьма нелегкая задача: одному кормить, лечить, развлекать два старших, а то и все три поколения.

Разве можно при этом говорить о разумной любви к ребенку, если мы собираемся в будущем навалить на его плечи столь тяжкий груз долгов и обязанностей? Мы ведь все будем еще и претендовать на его внимание, чуткость, заботу, поскольку все шестеро-семеро отдавали ему собственные силы.

…Ну хорошо, скажут нам сердитые оппоненты, оставим пенсионеров. Но иждивенчество проявляется, мол, больше всего в отношениях не с ними, а с работающими родителями. Их, дескать, великовозрастные дети тоже превращают в «дойных коров». Так ли?

Да, нынешние молодые люди, сами находясь в трудах и заботах, нередко все же продолжают пользоваться материальной помощью старших. Но иждивенчество ли это? Тут вопрос термина принципиальный. Иждивенчество — это полное содержание нетрудоспособных или уклоняющихся от труда. А помощь труженику — это же совсем иная нравственная категория. Что касается студентов, то вопрос: помогать или нет — излишен. Родительская «дотация» в этом случае — нередко суровая необходимость. А иждивенчество предполагает, по-моему, эксплуатацию родительского бюджета без нужды, из нежелания самому себя обеспечить. Относительно благополучен только студент-холостяк. Молодой же семье жить лишь на одну стипендию невозможно. Уверена: многие молодые ребята с охотой совмещали бы дневную учебу с вечерней работой, если бы им было позволено такое совмещение. Но у нас существует странное правило: работающему создаются условия для вечерней учебы, а учащемуся запрещается систематически работать. Поэтому и бывает так, что дед-пенсионер оформляется на двух или даже трех службах, а студент-внук фактически на одном из этих мест трудится.

Скрепя сердце мы доплачиваем не только студентам, но и уже оперившимся птенцам разницу до определенного «престижного» материального уровня, ибо молодой специалист сразу, с первых шагов этого уровня не достигает. Он, как и студент, мог бы приработать к своему пока еще невысокому окладу, но увы… Нелепостью выглядит бытующая практика: пенсионерам совмещение разрешается, а молодым нет. То есть по закону оно допустимо, а на деле встречается в штыки. Кадровики часто не дают необходимых справок, без которых человека в другом месте не примут. На ищущего приработок молодого работника смотрят как на рвача-хапугу. И нередко «спец» с дипломом ходит с электродрелью по новоселам, которые не спрашивают справок — разрешения на совместительство. В свою очередь, страх перед «недозволенными» заработками детей — одна из стойких причин родительской доплаты. Папы и мамы сами детям приносят денежки: «Только не роняй себя хождением «в люди», отхожим промыслом». Как будто честный труд может кого-то унизить.

Что же касается многочисленных молодых работников непроизводственной сферы, то тут ситуация куда сложней. Пока нет ребенка, все в порядке. Если же появляется в семье третий, а в 90 случаях на 100 браков он появляется скоро, то… бегут к папе-маме. Утверждаю с полной ответственностью: малооплачиваемым юнцам без родительской помощи ребенка поднимать тяжко. Припомним, как опережают расходы на разностороннее воспитание детей доходы семьи.

Стоило медикам и психологам высказаться за предпочтение домашнего воспитания перед ясельным, как резко стало сокращаться число претендентов на место в яслях. Большинство юных мам готовы потерять материально, лишь бы не потерять морально: не мучиться потом сознанием, что твой ребенок лишился чего-то важного, что, может, необратимо скажется на нем, на его будущем и на его потомстве.

Молодые матери с радостью принимают поддержку старших. Мне кажется, что в таких случаях никаких счетов вообще быть не может. Есть ли более благородное «помещение капитала», нежели в воспитание детей?

В помощи, даже и по необходимости, тем более без таковой, таится, конечно, реальная опасность. Привычки к доплате. Когда родительская дотация становится непременной составной (и существенной) частью бюджета молодой семьи, возникает такая психологическая ситуация, при которой малейшая попытка урезать эту помощь вызывает раздражение и обиду. И здесь терять трудней, чем получать!

Я преднамеренно ухожу от разговора об отношениях в семьях, где берут взрослых детей на полное содержание оттого, что у старшего поколения деньги девать некуда. И молодожены в таком случае действительно садятся на шею и свешивают ноги. Не вникаю в существо подобных связей потому, что взяла объектом рассмотрения нормальные семьи. А здесь уже все искажено, поражено отравой излишеств. Пусть они сами разбираются: давать — не давать и какие потом «проценты» получать. Ситуация эта сама в себе несет наказание и берущим и дающим. Одним всегда будет казаться, что им мало «перепадает» от родительского жирного пирога, а другим будет обидно видеть, как неблагодарно ведут себя ненасытные потомки.

И в обычных семьях, бывает, обостряются реакции с обеих сторон, если помощь сокращается не потому, что возможности иссякли, а по каким-то воспитательным соображениям. То есть когда молодежь видит, что «старики» пользуются методом «экономического давления» ради навязывания, например, своих вкусов или стиля жизни молодым.

Мне думается, что такого рода нравственные коллизии будут иметь под собой почву до тех пор, пока большинство расходов на содержание детей не перейдет в ту же «безналичную» систему расчетов, как и на содержание стариков. Уже сейчас есть колхозы и совхозы, которые полностью берут детей на общественный кошт. Тенденцию эту надо всячески развивать и поддерживать. Как справедливо заметил профессор А. Г. Харчев: общество, заинтересованное в увеличении населения (а мы в этом очень заинтересованы!), должно максимально удешевить содержание ребенка в семье. Если это принять во внимание, то постепенно устранится экономическое основание для бытующей еще стародедовской сентенции: «Я тебя кормил-поил, я тебе и господин». А пока…

На недостаток помощи взрослые дети реагируют самым радикальным способом: сокращают число собственных детей, а то и вовсе не рожают их. Хуже того, остаются холостяками, рать коих с каждым годом опасно возрастает. Конечно, тому причин много. Мы уже об этом говорили. Но и опасение материальных затруднений отнюдь не последняя из них. Но откуда эти опасения берутся? Не от мудрых ли мам и пап, бабушек и дедушек, возлюбивших собственный покой и комфорт больше рода своего и долга перед ним?

Не доводилось ли вам видеть такую картину?

За большим обеденным столом сидит многоступенчатая семья: четыре поколения. Три поколения кормятся из одного котла. Четвертое, точнее первое, прабабушка (или прадедушка) отдельно: не хочет растворять свой персональный навар в более жидкой похлебке потомков. И никто против этого не возражает: личное дело каждого, как распоряжаться собственными средствами. Семья мирно обменивается мнениями, далекими от меркантильной прозы…

Не знаю, как вам, а мнетакого рода отношения кажутся патологией. Они, по-моему, более социально опасны, нежели даже «детский» эгоизм, который с годами и обстоятельствами может исчезнуть.

Во все времена и почти у всех народов старшее поколение помогало молодоженам встать на ноги: построить свой дом, обзавестись необходимым скарбом, рабочим инвентарем, всякой животиной. Крестьяне выделяли сыновьям земельный надел, имущие классы — часть наличного капитала и т. п. Приданое для дочерей готовилось загодя, много лет. Если же делить и отдавать было нечего, то делили крышу и хлеб, нужду и труды.

Нынче у нас «приданым» и «капиталом» становится и ежемесячное пособие, которое получают молодые после свадьбы от родителей. А нам уже кажется, что ничего подобного прежде не было и что перед нами какое-то чрезвычайное, несуразное, неестественное положение! И вот с воркотней и оговорками теснятся, пуская молодую жену (или мужа) на «родительскую жилплощадь»: получили бы, дескать, свою квартиру, тогда и женились бы. И забывают при этом, что государственному жилью все члены семьи — равноправные владельцы. Нередко попрекают детей даже и кооперативными квартирами, хотя, если по совести говорить, родители вкладывают в них свои сбережения (или залезают в долги) прежде всего для того, чтобы не делить имеющееся жилье, сохранить за собой наличные квадратные метры. Комфорт ныне ценится дороже денег.

Тогда для чего все эти наши претензии и упреки в адрес молодых? Чего мы от них хотим: материального возмещения понесенных убытков? Нет, как правило, не того жаждет родительская душа. Любви, уважения, почтения и послушания — вот что нам всем надобно, извините, «за свои любезные!»

А справедлива ли такая плата? За деньги-то любовь? Любовь коли есть, так она и так есть, а коли нет, нечего на детей пенять. Любовь не признает счетов-торгов, поскольку сама в себе несет и награду и наказание. И расточительство есть ее первейшее удовольствие.

Есть и такой аргумент в споре о количестве детей в семье: карьера женщины. Многодетной матери нередко приходится отказаться от честолюбивых стремлений достичь максимальной высоты в избранном деле. При двух или нескольких ребятишках она, мол, непременно отстанет от своих бездетных или «однодетных» сверстниц-коллег. Преимуществ у нее вроде бы никаких, а потери очевидные.

Ну что тут возразишь?.. Да очень многое просится в опровержение такого мнения.

Коли дети родятся сразу, один за другим, то потери времени и сил практически одинаковые. Даже сил! На первого и единственного ребенка мать «выкладывается» гораздо больше, чем на двоих, тем более троих. Во-первых, больше всего ее изнуряет неумение, незнание азов по уходу за ребенком, его кормлению. Со вторым многие процедуры производятся почти автоматически. Во-вторых, приковывает к себе внимание, расходует нервную энергию первенец больше всего потому, что ему заняться, поиграть не с кем, вот он и пристает к папе-маме. А когда их двое, они друг друга занимают отлично. И материальные расходы со вторым ребенком сокращаются: вещи от первого донашивает следующий. И по болезни ребенка мать с двумя сидит ненамного дольше, чем с одним. А здоровье малыша зависит и от душевного равновесия родителей. Может ли быть спокойной мать, имея единственное чадо, которое она постоянно опасается потерять, трясется над ним, обмирая из-за каждого скачка температуры?

Недаром русская пословица утверждает: «Один сын, (ребенок), — не сын, два сына — полсына, а три — полный сын». И действительно: один ребенок — это еще не продолжение рода, а лишь заявка. Загляните в статистические справочники: сколько родившихся не доживает до совершеннолетия; сколько, став взрослыми, остаются холостяками, сколько хотели бы стать родителями, да не могут (цивилизованные нации начинают остро ощущать растущее число бесплодных мужчин и женщин — еще одна тяжелая дань прогрессу, которую мы платим).

Наконец, уже о чисто профессиональных интересах женщины, в какой зависимости они находятся от количества детей? Нет надобности обращаться к экспертам, чтобы заметить: продвижение по службе у матери двух-трех детей несколько замедляется, но карьера ее не рушится вовсе. Посмотрите и посравните не молодых и не тридцатилетних женщин, а эдак под пятьдесят, ближе к «итоговому» в служебном плане возрасту. Они чаще всего на одних «высотах», что детные, что нет. Почему? Отставая в молодые годы, мама впоследствии успевает наверстать упущенное (если, конечно, ее профессия не имеет жестких возрастных ограничений, как, например, балерина). Зато замедляет с годами разбег та, что ради служебного успеха отказала себе в трудном счастье материнства.

Французские исследователи «вычислили» падение профессиональных способностей в самый активный для деторождения возраст у женщин — в 20—30 лет. А в 40—60 лет эти способности наиболее ярко проявляются и стабилизируются. Это значит, рожает она или нет, а организм ее отвлекает энергию от дела. Переборов в себе эти стремления, женщина со временем начинает ощущать перебои в здоровье, падающую работоспособность — это природа мстит за отступничество. Глядишь, и докторская диссертация не закончена, решающие открытия делает кто-то другой. И некогда преуспевающая женщина с тоской заглядывает в чужие коляски и размышляет о смысле и назначении своем в этой жизни. И с новой силой встает такой наивный и простой вопрос: для чего нужны дети? И ответ тогда приходит сам собой: для счастья не только грядущего, но сегодняшнего, каждодневного.

Здесь нам вполне уместно перейти от общих проблем отношений между родителями и детьми к частным портретам членов семейства. Начнем с того, кто многие тысячелетия считался главой семьи, с отца. Его нынешнее положение, весьма сложное, заставляет обратиться прежде всего к нему.

РОДИТЕЛИ И ДЕТИ

Отец

Эту главу начну с письма читателя, который отозвался на мои высказывания о пользе детей весьма темпераментно.

«Ничего дети не дают, кроме неприятностей, преждевременных инфарктов, старения. Самолюбивые эгоисты, они зачисляют своих 35—40-летних родителей в штат стариков, кои обязаны забыть о личной жизни и жить единственно для блага наследышей. К родителям — ни привязанности, ни почтения. Подрастают наследнички, и чем дальше, тем хуже: «Дай! Купи! Не лезь с советами!»

Кто же виноват? Раньше глава семьи (дед, прадед), в каком бы возрасте ни был — хоть сто лет! — оставался главой семьи! Его слово было законом для сыновей и внуков, уже самих имеющих взрослых детей. Уважали или нет главу семьи, но перечить ему не смел никто. Умирал прадед, единовластие переходило к старшему. И так велось из поколения в поколение. Естественно, в такой атмосфере родители были довольны детьми, сколько бы их ни было.

А теперь? Десятилетний сынок истерично и с угрозой кричит отцу: «Не смей повышать на меня голос! Я буду жаловаться!» И ведь нередко жалуются по месту работы родителей, обращаются в милицию, позорят.

Превращаться в раба своих детей с юности и до смерти — согласитесь, такая перспектива никому не улыбается. Вот если бы родители оставались до конца дней хозяевами своих детей, рождаемость повысилась бы в пять-десять раз.

Г. Молодцов, г. Волжский, Волгоградская область».

Мне показалось это сердитое письмо очень интересным и даже знаменательным. Вот ведь как бывает: человек злится, негодует, а его гнев вместо сочувствия вызывает удовлетворение. «Гимн Домострою» — иначе не назовешь этот крик. Домострою, который не находит себе места в нынешнем быту. Смотрите, как входит в плоть и кровь наших детей чувство собственного достоинства. И общественность, оказывается, наша не дремлет: берет под защиту малых и слабых, когда рядом с ними находятся родители, что еще тешат себя надеждами быть полновластными «хозяевами» собственных детей. Родители, кому их положение видится лишь в двух вариантах: либо быть непререкаемой силой и властью, либо быть рабами детей. А нынешние ребята, выращенные не только дома, но и в яслях, садиках, в школе, видимо, не хотят ни той, ни другой крайности, а жаждут добросердечного равноправия, дружеского общения со старшими.

Обратите внимание, как хромает логика у сторонника патриархата: что бы сказал сам автор письма, если бы теперь его отец или дед, короче — «глава семьи», которого он сам не очень-то ценит, до глубокой старости руководил, управлял его жизнью, в том числе личными желаниями, стремлениями, планами? Он, наверное, сам бы взорвался на манер десятилетнего пацана. Ни за что не захотел бы оставаться «рабом» у своего престарелого родителя…

Вот еще один из парадоксов жизни: мы для себя никак не хотим того, что предписываем в качестве норм поведения другим, от нас зависящим. А ведь главное нравственное правило у всех народов утверждало: поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы другие поступали с тобой.

Впрочем, споры спорами, а с истоками такой психологии у немалой части мужчин-отцов полезно разобраться. Откуда есть пошел этот самый патриархат? Чем он был вызван и весь ли испарился?

Это «Песнь о Гайавате», вобравшая в себя представления о нормах и правилах жития древних индейцев. Она говорит о равной необходимости супругов, равной зависимости. А на деле один из «равных» был обычно главным.

Откуда она взялась, чем обусловлена главенствующая роль мужчины в семье, какие особые заслуги обеспечили ему это положение? Природные, исторические, социальные? Живут ведь и растят детей вдовы, безмужние женщины, которых оставили их легкомысленные партнеры с младенцами на руках. Живут домом и солдатские жены, и терпеливые подруги путешествующих, странствующих и командированных. И не пропадают без помощи мужчин. Дом без матери — сирота, холодная пустыня, а без отца — нет. «Бедна любовь отца в сравнении с материнской болью о ребенке», — признавался в письме к дочери А. И. Герцен, один из внимательнейших и чутких отцов. Где же логика, где историческая и человеческая целесообразность и справедливость, если почти все народы: и давние, сошедшие с мировой арены, и ныне здравствующие — утвердили главой дома «необязательного» его члена?

Не было мыслителя, анализирующего сложности человеческих отношений, который не упирался бы в этот, казалось бы, наипростейший вопрос: что есть отец? Зачем он? Задаются им и читательницы.

«Женщину природа наделила потребностью иметь дом, детей, потребностью о них заботиться. А мужчина разве лишен такой потребности?»

(Из письма А. И. Левандовской.)

Сначала взглянем на проблему с юридической стороны. Надо признать, что патриархат в чистом виде встречался редко, в особенности в тех обществах, где он совмещался с возрастной иерархией. Власть старших, власть предков порой сводила его к нулю. Например, в феодальном Китае императрица-регентша, бывшая наложница Цыси своей материнской властью подчиняла своего венценосного сына, всячески унижала его, заставляла долгое время простаивать коленопреклоненным перед воротами дворца императрицы в ожидании милостивого приема. В России крепка была власть свекрови. И «матриархат» Кабанихи был ничуть не добрее, не справедливее «патриархата» Дикого.

Что же касается чувственного настроя, системы нравственных обязательств перед семьей и детьми, то и тут много неясного, противоречивого.

Чувство отцовства, видимо, приходит позже и не в той форме, что у женщин. Еще Аристотель считал, что по-настоящему отцами мужчины становятся годам к тридцати семи. Потому что в отличие от материнства, состояния скорее бессознательного, во многом инстинктивного, отцовство — явление скорее мировоззренческого характера, нежели чувственного. Оно свидетельствует не только, а вернее, не столько о физической зрелости, сколько о духовной и социальной. (Из-за отсутствия детей редко оставляют жену молодые люди, гораздо чаще люди солидного возраста.) Клод Гельвеций считал, что отцовский дар в ярком выражении встречается крайне редко. Мужчина часто женится от того, что жаждет монопольного обладания любимой женщиной, а не для того, чтобы иметь детей. Это уже следствие их отношений, и не всегда желаемое. Нередко мужчины не хотят делить внимание и любовь жены ни с кем, даже с собственным потомством. Эту мысль поддерживают и развивают многие ученые, которые уже методом социологических исследований доказывают: заботы о доме, о детях — это своего рода «приложение» к заботам мужчины о женщине. Результаты опроса мужчин показали, что наличие детей как условия семейного счастья они поставили на четвертое место, а супружескую верность — на первое. Наверное, поэтому, когда у мужа ослабевает влечение к жене, ослабевает и интерес к дому, к детям. В то время как женщина в аналогичной ситуации продолжает «нести свой крест». Редкая мать бросает своих детей на попечение супруга или отказывается их воспитывать, когда чувство к мужу остыло. Но у мужчин, к сожалению, это не такое уж исключительное явление. Об этом свидетельствует печальная статистика безмужних матерей и длинные списки злостных алиментщиков.

Впрочем, в последнее время общественность встревожена явлениями обратного порядка: растет число молодых женщин, оставляющих своих детей на попечение государства. И напротив, появились непривычные судебные процессы, на которых отцы категорически требуют и отстаивают свои права на воспитание ребенка тогда, когда брак уже расторгнут. У писателя Василия Белова есть рассказ «Свидание по утрам», в котором он с предельным состраданием передал душевные муки такого отца. Из этого следует, что любые самые распространенные и общепринятые суждения о человеке вообще легко могут быть оспорены, когда дело касается конкретной личности, семьи, судьбы. Но все же мы вынуждены прибегать к обобщениям, иначе можно утонуть в море случаев и отдельных примеров.

Итак, виновата мать-природа, которая заложила психологическое неравенство, непохожесть и разновременность чувствований и поступков женщины и мужчины. Но не только она. Человек — существо историческое. Природные различия закреплялись в мужчине и женщине условиями существования и развития общества. Пока наши предки жили тесным мирком рода-племени, малой родственной группой, мужчины в меру сил и разумения исполняли свои обязанности, которым их научила природа: добывали пищу, устраивали жилье, охраняли детей, женщин и стариков от хищных зверей и беспощадных соседей, растили мальчиков по образу и подобию своему. С увеличением рода-племени, с последующим разделением обязанностей между членами образующегося сообщества непременно возникала ситуация, при которой отец все меньше находился подле своего семейства. Все дальше от дома уходил на поиски добычи, на промысел, на работу: в поле, в лес, в мастерскую и т. д. Обмен продуктов собственного труда, поиски новых мест обитания гнали его в чужедальние края. И война и военная служба часто проходили уже не у порога собственной хижины, но за сотни и тысячи километров, там, где оканчивались границы владений данного народа, нации, государства. Думаю, излишне объяснять, почему именно мужчина получил такую «волю» отрываться от дома. История знает опыт, когда женщины вели войны, а не стерегли очаг домов своих. Кончилось это весьма печально: племя амазонок вымерло, оставив после себя лишь легенду.

Цивилизованное общество всячески поощряло эти «уходы» мужчин из дома и материально и морально. Песни, былины, легенды слагались отнюдь не в честь отличных семьянинов-домоседов. Совсем напротив. Чем дальше и чем надольше уходили они, тем больше им славы, наград и почестей. Дом для мужчины-горожанина существовал как место, куда возвращаются после главного дела, после подвигов, а не место, где совершается главное дело, где вершится подвиг человечности. Здесь действовала определенная закономерность развития общества, которое прежде всего отбирает и закрепляет в людях те особенности и явления, которые способствуют сохранению и укреплению определенного уклада жизни. Как и природа заботится о сохранении вида, рода, а не отдельного индивида. Поэтому же общество наделило отца особой властью: поручало представлять интересы семьи тому, кто более активно участвовал в общественных делах.

Отец выполнял роль связующего звена: в обществе он выступал как носитель семейного начала, а в доме — носитель общественного. Если мать своим примером передавала эмоциональный и рациональный опыт личных, семейных отношений, учила науке и искусству жить в любви и согласии с близкими, трудиться ради них, учила состраданию и самоотверженности, то отец обучал детей внесемейным обязанностям, делам и отношениям.

Такая вот «специализация» привела к тому, что всем социальным, материальным, техническим прогрессом человечество оказалось вроде бы обязанным исключительно мужчинам, что еще глубже утверждало их главенствующее положение и убежденность в собственном природном превосходстве.

Представления о «настоящем мужчине» как о носителе высших способностей настолько въелись в наше сознание, что даже вполне «эмансипированные» женщины, например, мои коллеги-журналистки, считают для себя обидным, когда им говорят, что они работают, пишут «по-женски». И напротив, как самую большую похвалу воспринимают слова: «У тебя мужской склад ума».

При всей живучести предрассудков выход женщин в производственные сферы разрушил убежденность в «божественном промысле» мужчины. Оказалось, что женщина может почти все, что делает на работе мужчина. А вот он не во всем может состязаться со своей подругой.

Время разрушения традиционных установок, «выяснения отношений»: «кто есть кто», всегда время нервное, напряженное. И я бы сказала, что для мужчин оно не такое уж простое и приятное, как иной раз кажется женщине. Напротив, терять-то всегда труднее, чем приобретать, а они теряют многие свои привилегии и позиции, прежде всего в качестве главы дома.

«Что такое современный мужчина дома? — спрашивает одна из моих читательниц. — Он должен быть тоже на войне или на охоте? Мужчина — воин-повелитель-хозяин-добытчик? Да умеют ли они повелевать поумневшими женщинами, управлять образованными детьми?»

Не будем здесь поминать всуе войну. Поговорим о мире. Кормилец — таковой была его вековая роль и миссия. Она во многом и определяла его позиции, его привилегии в собственном доме, кстати, построенном либо его руками, либо на заработанные им деньги. От желания мужа-отца, от его способности идти на риск, проявлять ловкость, изобретательность в конкурентной борьбе за хлеб зависела и увесистость и пышность семейного каравая. Власть — привилегия в семье обычно сопрягалась с властью — ответственностью за ее благополучие. Именно отца ведь сажали в долговую яму даже в том случае, если разорялся он из-за расточительности и мотовства своих домочадцев. И крестьянские недоимки «собирались» преимущественно с мужицких спин.

Нынче же положение мужчин значительно осложнилось. Муж может быть честным, добросовестным тружеником, но тем не менее не главным кормильцем. Прилично зарабатывающим и все же материально нередко зависящим от жены. Казалось бы, эмансипированная семья должна быть безразлична к вопросу, кто именно из супругов создает материальный фундамент дома. Добившись права на равный труд, жены должны были бы быть готовыми в определенных случаях брать на себя и эту функцию — зарабатывать больше супруга. Фактически берут. Ну а психологически испытывают при этом какую-то неловкость, неудобство. А муж и подавно. У некоторых мужчин при этом начинают появляться своего рода «комплекс вины», чувство неудачника. Свойства для него не только неприятные, но и разрушительные.

Иные высокооплачиваемые мамы, чтобы сохранить достигнутый материальный уровень, пытаются даже «приспособить» низкооплачиваемого супруга к роли няньки у малыша. Однако из этого мало что получается. Нет у большинства (не у всех, конечно) мужчин этого тысячелетиями выработанного навыка, умения, терпения для ухода за младенцами. И никакие призывы, восклицания, попреки не дадут им этого опыта, умения сразу, немедленно.

Естественно, муж может и должен помогать жене в уходе за детьми, но заменить ее вряд ли сможет даже самый обученный и подготовленный мужчина. Ребенок связан с матерью биологически: он спокоен, когда чувствует рядом биение ее сердца, ее запахи, звуки, ее прикосновения. Никто ведь не удивляется, что мужчины не идут (да их туда и не зовут!) работать воспитателями в ясли и детские сады. Когда же дело касается собственных детей, то мы делаем вид, будто такой специфики не существует: просто, мол, мужчины увиливают от трудной работы.

Еще больше осложняется положение отца во время болезни ребенка, когда решается вопрос: кому брать больничный. Двойными оказываются материальные потери семьи, где мама получает больше папы, при этом именно она остается дома. Скудеет бюджет, соответственно «скудеет» подчас и авторитет мужа. Тут ему помощью могло бы оказаться право «дорабатывать» (в дополнительные часы или по совместительству) до среднего денежного баланса семьи. Но такая доработка редко практикуется, никто ее не предлагает и не поощряет. И зря! Звание кормильца — звание и почетное и ответственное — всегда помогало мужу и отцу осознавать свою значимость, свою необходимость самым близким и дорогим людям. Без этой роли он действительно теряет твердую почву под ногами. Смущает такая ситуация мужей, не устраивает она и жен. И не только с материальной точки зрения. Ведь что бы ни менялось в нашей жизни, а важнейшие свойства, которые ценит жена в своем избраннике, — это уверенность в себе, в собственных силах, целеустремленность, гордость, надежность (физическая и нравственная).

Неуважение к некоторым мужьям вызывается не только неумелым исполнением обязанностей главы семейства, то есть неумелым делом, но — особенно часто — неумелым отдыхом от трудов праведных. И тут снова сходятся в своих претензиях многие женщины, представляющие разные слои, уровни обеспеченности и образования. Чисто мужские развлечения — это, как правило, игра, в домино ли, в преферанс, анекдоты, выпивки, чтение спортивных отчетов и просмотры многочисленных матчей по телевизору, словно специально транслируемых ежедневно, чтобы приковывать именно мужчин к стульям и диванам. Занятия эти ничего не дают ни уму, ни сердцу, по мнению жен. Только время убивают. А этого рода «убийство» отнюдь не безвредно, даже если не перерастает в хроническое пьянство и ничегонеделание. Как писал великий наш педагог К. Д. Ушинский, необходимо, чтоб «сделалось невозможным то лакейское препровождение времени, когда человек остается без работы в руках, без мысли в голове, потому что именно в эти минуты портится голова, сердце и нравственность». Какое точное найдено здесь слово: «лакейское» препровождение времени, не «мещанское», как мы часто говорим. Мещане — категория деятельная, нередко до суетливости. А именно лакеи, ничем не озабоченные, ничего не желающие, не знающие обязательств, не испытывающие ответственности за других: гори все синим огнем — ничего не жаль! Только бы время прошло в удобстве и удовольствии.

Тут мне слышатся недовольные голоса уже с басовыми нотами:

— О какой мужской работе в доме можно теперь говорить, если во многих современных квартирах, отполированных, отлакированных, отутюженных и накрахмаленных, сам мужской «дух» всячески вытравляется. Ведь наши традиционные занятия не чета женскому рукоделью: пыльные, шумные, с копотью, красками, мусором неразлучные. А нас архитекторы, жилконторы и жены лишили любезных нашему сердцу сарайчиков, кладовок, подвалов и чердаков. Даже приспособленного угла часто не имеем, где бы можно было хранить необходимые материалы и инструменты.

Не принимать в расчет такие доводы было бы несправедливо. Но уж и руки складывать нет оснований. Ведь в прошлые годы, когда у большинства из нас было тесное, неустроенное коммунальное жилье, мы нашли способ и возможность развлекаться и отдыхать в специально приспособленных «красных уголках», микроклубах. Почему бы не приспособить пустующие подвальные помещения для общественных мастерских, где бы можно было и построгать, и попилить, и что-то припаять, отточить и на несложном токарном станочке обработать нужную деталь? А может, и необходимую консультацию получить у инструктора-общественника, как смастерить ту или иную поделку.

Польза от этого была бы не только материальная, но и педагогическая. Нынче больше всего нареканий вызывает неприкаянность подростков, мальчиков и юношей, их леность, нередко злые и грубые развлечения. Но ведь все эти пороки во многом объясняются неумением ребят заниматься каким-то конкретным делом, когда у них высвобождается время от уроков. Если бы они вместе с отцами приобретали бы навыки и вкус к разного рода ремеслу, тогда и на «шалости» ни времени, ни охоты не было бы. Правда, отцам трудно состязаться в воспитании грудных и ясельных младенцев с матерями. Но они оказываются отличными воспитателями ребят в том возрасте, когда те начинают делать первые шаги за порогом родного дома, когда приобретают навыки в учении и труде, когда пробуют свои силы в общественных делах. Этому доказательством служит и вся история педагогики: выдающиеся учителя-мужчины, как правило, специалисты по школьному и юношескому возрасту. Исключением являлись Януш Корчак и Бенджамин Спок, да и те оба врачи по профессии.

Однако в большинстве случаев родительские комитеты школ состоят из женщин-общественниц, как и другие внешкольные самодеятельные организации. Такой «однополостью» во многом объясняется их слабое влияние на дела подведомственных им сфер. Уклонение отцов (или их искусственное отстранение) от воспитательных занятий школьников наносит огромный вред формированию полноценной личности будущего отца и работника.

Беспомощность вполне здоровых и работоспособных отцов порой бывает следствием и непродуманной политики их жен. Наверное, многим читателям хоть раз в жизни да привелось встретиться с семьей, в которой усиленно и намеренно отгораживают мужа от домашних проблем: пускай, дескать, отец занимается своей основной профессией. Для семьи, мол, это важней его «непрофессионального» участия в мелочных и суетных занятиях. Его служебные успехи — это успехи, достояние, «капитал» всех домочадцев.

В таких домах папа постепенно превращается в большое дитя, которое не допускают к острым и режущим предметам. В таком случае, если жена и «везет» весь дом, то никак нельзя считать только ее «порабощенным», зависимым человеком. Не меньше ее, если не больше, зависим и муж. И в бытовом и в служебном отношении. Представьте себе, что этот «женин ребенок» задумает оставить ту самую службу, которая, по мнению членов семьи, составляет их общий «капитал»? Скорее всего никто ему это не позволит, да и не простит, если он все же «взбунтуется». А как же! Ведь он в таком случае выступает не столько как самостоятельная личность, сколько как «орудие», средство для удовлетворения определенных потребностей тех, кто за это его обслуживает.

Невключенность отца в дело воспитания приводит к тому, что и он по отношению к детям и они к нему испытывают в определенной степени чувство отчуждения, духовной изоляции. А это значит, что он не сможет нейтрализовать неверного, с его жизненной позиции, влияния матери и ее окружения. Ребенок, лишенный его внимания, забот и ласки, ребенок, привыкший со всеми проблемами адресоваться к матери, а не к отцу, которому «нельзя мешать», не сможет и не захочет менять привычные установки тогда, когда папа вдруг спохватится и вздумает его перевоспитывать. Тут могут возникнуть враждующие лагери. Можно быть уверенным, что в этих «сражениях» победа окажется на стороне более многочисленной и сплоченной «группировки», то есть на стороне матери и детей.

Итак, нам остается признать, что добровольное или искусственное отключение отца от важнейших домашних трудов и забот решительно сказывается на его семейном статусе, на его авторитете. Тут, как ни крути, видна прямая зависимость; легче заботы — легковесней положение.

Кроме заметной тенденции к снижению у некоторой части мужчин «экономического авторитета», немало изменений претерпел и авторитет отца-защитника. Чувство надежной защищенности, как мы уже знаем, тоже находится в ряду тех, что придают женщине смелость и готовность доверить себя, свое благополучие и благополучие детей мужу. Но чувство это основывается не только на материальном, хозяйственном базисе, но и на умении постоять за духовное благополучие домочадцев, их честь, достоинство.

Свежи в памяти людей времена, когда муж за честь жены, задетой чьим-то грубым словом или действием, вступался безоглядно, иной раз даже с опасностью для собственной жизни. Теперь не то. И не во всем опять же виноваты сами мужья. Из компетенции мужа защита жениной и семейной чести, по сути, передана в ведение официальных организаций. Естественно, что мужчина, «отражающий» противника посредством заявлений в инстанции, не может рассчитывать на восхищение супруги, на ореол героя в глазах детей.

Некоторые мужья не оглядываются на положение Уголовного кодекса и пытаются сами выяснять отношения с обидчиками и попадают в неприятные ситуации. Памятуя об этом, сами жены удерживают супругов от справедливого гнева: не обращай внимания, плюнь, махни рукой! Но когда муж с ней соглашается и приучается отворачиваться от наглеца, обидчика, хама, она же первая в душе, а то и вслух попеняет ему на трусость и безразличие к своей подруге, а дети станут совеститься слабости, обнаруженной тем, в кого они верили.

Еще сложнее положение мужчины в случае конфликта, возникающего у жены на работе. Идти в цех, в учреждение и требовать ответа у притесняющего, унижающего человеческое и женское достоинство? Не в правилах такое! «А ты какое имеешь право в производственные дела вмешиваться? Твоя супруга — самостоятельный и полноправный член нашего коллектива, пусть коллектив и разбирается в конфликте. А ты дома да на улице за нее заступайся». Вот ведь что он услышит. И жена, пожалуй, обидится на такое его вмешательство. Но ведь и не простит «отступничества». И будет испытывать признательность и теплые чувства к «постороннему» мужчине, что на общем собрании или так, один на один, поставит на место зарвавшегося обидчика. Муж-отец это тоже хорошо знает, он не может не испытывать чувства ущемления своих прав и ответственности, которую несет за благополучие всех членов семьи!

Если авторитет матери-жены прежде утверждался вопреки общественным и религиозным установкам, то авторитет отца нередко благодаря им и держался. Теперь уже одной принадлежности к мужскому полу недостаточно для того, чтобы претендовать на уважительное к себе отношение.

…Итак, патриархат никогда не был абсолютным и всеобъемлющим. Никогда он не держался единственно мужскими, но и женскими взглядами и привычками. Отменить его — не значит заменить матриархатом. А вот чем именно, вопрос дискуссионный.

В последнее время споры о том, кому принять на себя звание «главы семейства», тоже приобрели неправомочную остроту. Чего делить? Уже ясно: распределение ролей, прав и обязанностей в современной семье исключает чье-либо диктаторство, если даже дети не терпят насилия. Однако не терпит наш дом и анархии. Некоторые публицисты, выступавшие в прессе по этому поводу, отрицают необходимость семейного «единоначалия», говорят о демократическом устройство первичной общественной ячейки. И этим самым обнаруживают подмену очень важных понятий. Демократию путают с безначалием, безголовьем или с двуглавием. А демократия означает добровольное избрание руководителя подавляющим большинством сообщества и право смены его, если тот не справляется со своими обязанностями.

Дальше. Социальные психологи решительно утверждают: в любом человеческом объединении, коллективе, все равно большом или малом, есть ведущие и ведомые. Причем в зависимости от характера деятельности и условий бытия одни и те же лица могут попеременно выступать то в роли ведущих, то в роли ведомых. Так случается и на производстве, где администратор-лидер становится «ведомым», когда участвует в разного рода общественных организациях. Так это бывает и в семье: по одним вопросам главное решение за отцом, по другим — за матерью, а по третьим — за бабушкой. В домах, где единственный ребенок становится кумиром семьи, вся полнота власти может сосредоточиться в руках вовсе несмышленого существа. Однако распределение ответственности за отдельные «участки» семейного (как и общественного) производства предполагает все же единую ведущую и организующую волю, силу, власть. Эта воля не определяется нынче тем, кто и сколько вкладывает в семейный котел. Мне кажется ошибочным мнение, будто и теперь у кого деньги, у того и власть. Скорее наоборот. У кого сила, у того и деньги. Поскольку же современная семья все чаще из хозяйственной ячейки превращается в соединение по сердечно-нравственному принципу, главой дома и оказывается тот, кто воплощает самую деятельную и благодатную для всех домочадцев «доктрину» и кто сам последовательно и целеустремленно ее осуществляет. Короче, постепенно вырисовывается личность главы семейства, которая все меньше претендует на исключительность и привилегии и все больше берет на себя ответственность за судьбы всех домочадцев.

Убеждена, что большинство женщин-матерей согласились бы сохранить подобную почетную миссию за сильным, мудрым, волевым мужем-отцом. А тот, в свою очередь, без всяких «комплексов» согласится на главенство жены, если она несет в себе это сильное и разумное начало. Но при этом если и жена не будет попрекать супруга за «неказацкое» поведение, самоустранение от руководящей роли, но поможет ему обрести свою сферу влияния в доме, где его слово и авторитет тоже будут решающими. Чтобы действительно не выветрился из наших квартир «мужской дух», чтобы не превратились они для наших детей из «отчего дома» в гостиницу для постояльцев.

А кстати, что мы вкладываем в это понятие: дом отца?

Что он такое для дочери, для сына? Непременно нужно будет вернуться к этому вопросу, когда буду рассказывать про то, как складываются представления о родителях у детей.

Так действительно зачем нужен муж-отец современной самостоятельной женщине и детям? Неужто и впрямь только на одно счастливое мгновение? Нет, ничего подобного. И вдовы растят детей на памяти отца, на примерах других мужчин-соседей, на помощи друзей. И незамужние мамы ищут и ждут отца своим детям, а то и «придумывают» его и воспитывают детей на вымышленном образе. А солдатки и жены путешествующих живут ожиданием, надеждой на возвращение, тем и держатся. Отсутствие надежного друга, мужа лишает женщину счастья. Полная безотцовщина уродует душу детей, прежде всего дурно воздействуя на них через беспокойную, настороженную мать. Отсюда повышенная реактивность и агрессивность, отмечаемая психологами у детей, выросших в неполных семьях: нет опоры, нет уверенности, устойчивости, которые придает всему дому отец. Но и «скрытая безотцовщина» вредит домашнему самочувствию, делу воспитания. А она возникает в тех домах, где есть муж, отец, но лишь по видимости, по названию. А по сути женщина одна бьется в сетях домашних проблем.

И автору и, наверное, читателю известно множество отцов, достойно исполняющих свое жизненное назначение. Среди них есть способные заменить детям отсутствующую мать, столь они расторопны и искусны в воспитании и содержании детей. У меня родственник дважды отпускал жену в длительные служебные командировки, оставаясь первый раз с девятилетним сыном, второй раз, когда сын вырос, с пятилетней дочкой. И ребята вели себя наилучшим образом, не капризничали, проявляли максимум самостоятельности, занимались спортом, к которому их приохотил отец. Девочка за время отсутствия матери выучилась читать, считать, плавать, начала посещать секцию художественной гимнастики. И все это при помощи и по настоянию отца. И дети не болели, были сыты, ухожены, как и при матери. Хотя отец занят на серьезной, не знающей временных ограничений работе. Конечно, в этом доме авторитет отца, заработанный честно, очень высок.

Встречались мне и дома, где мужчины не очень-то вникали в бытовые подробности, но тоже пользовались всяческим уважением. Об одном таком человеке, М. Д. Мальцеве, я уже рассказывала. И дальше мне не раз приходилось сталкиваться с людьми разных профессий, о которых домочадцы всегда отзывались с любовью и почтением. Как правило, это были сильные личности. Не в смысле силы давления на членов семьи, а в смысле силы и стойкости в сопротивлении бытовым невзгодам, в умении отстоять свое достоинство, не уступить и не отступить перед трудностями и волнениями, которые низвергает на нас беспокойное время. Они никогда не позволяют выплескивать на родичей раздражение из-за служебных неудач и промахов, стоически переносят болезни и утраты близких, чего не минет ни одна семья. Они находят выход из запутанных ситуаций не только для себя, но и для «половины», для ребятишек. Отец-судья, отец-экзекутор уходит постепенно с арены в тень прошлого. Отец — советчик, наставник, наверное, всегда будет желанен. Если, конечно, он не прямолинеен, не груб, не упрямо настойчив в своих советах.

Однако сколько же нужно знать и уметь, чтобы к твоему опыту, слову прислушивались современные, «сами с усами», детки! Может, поэтому в последнее время у знакомых мне мужчин возросла тяга к литературе, которая не имеет прямого касательства к их профессии. Читают они труды философов древности, интересуются достижениями психологической науки, взялись и за педагогику.

Стратегию и тактику семейного развития без такой теоретической подготовки не выработаешь. А какой ты отец, если твой корабль бьет и мотает на волнах житейского моря, как судно без руля и ветрил, и, что еще хуже, без капитана. Там, на капитанском мостике, место истинного мужчины и отца. Думаю, что женщины вполне согласились бы стать штурманами рядом с опытным капитаном и не чувствовали бы от этого ущемленного самолюбия, как его не чувствуют на настоящем корабле моряки с умелым командиром.

Приблизительно такую идею высказал мне один вдумчивый папаша, как сами понимаете, бывший моряк. Вынуждена признать: в письмах, полученных мною в ответ на мои высказывания в печати, не было случая, чтобы женщины сетовали на «диктат» отца и мужа, заслуженно и разумно пользующегося авторитетом и властью в собственном доме. Зато встречались раздумья мужчин о том, как осветить теплом и светом творчества отцовский долг и повседневные труды.

На мой взгляд, самый прекрасный и убедительный образец поэтики и романтики отцовства дают произведения удивительного писателя и человека Аркадия Гайдара. Ничего похожего на его рассказы о духовной близости умного, волевого, сильного, но доброго, любящего отца с детьми, мальчишками и девчонками, мне читать не доводилось. Напомню: само слово «мужчина» состоит из двух равноценных долей — из «мужа» и «чина». И можно с полным основанием сказать: настоящим мужчиной человек становится тогда, когда упорным трудом на общую пользу добивается признания своего мастерства в любой избранной им области (добивается «чина»). То есть исполняет свой гражданский долг. И тогда, когда достойно и честно выполняет и другую свою важнейшую, семейную миссию. Только в этом случае он и заслуживает это гордое и почетное звание — мужчина, отец семейства.

Мать

Казалось бы, нет ничего проще: нарисовать ее портрет. И свой опыт — дочерний, материнский — не даром дался. И примеров из жизни более чем достаточно. И литература богатая. Да любой человек, не задумываясь, вам скажет: воплощенная доброта, самоотверженная любовь, бесконечные труды и заботы во имя счастья и благополучия своих детей — вот что такое мать. А еще откровение, ежедневное открытие нового мира, каким является ее взору растущее у нее на руках существо. Одновременно открытие себя самой, тех свойств и качеств, которых в себе прежде не подозревала, словно сама заново родилась. И наконец, открытие других людей, которых начинает женщина воспринимать в их отношении к ребенку: что они несут ему? Пользу или вред, науку добрую или дурной пример?

Все вроде здесь ясно. Да так ли это? Ведь если справедливы слова поэта о том, что без матери не было бы ни героя, ни поэта, то, значит, без нее нет и труса, и ничтожества, и подлеца. Материнство — явление сложное: в нем не только свет и высота, в нем и темь, и бездна, и подводные камни, и водовороты.

«Она (Кити во время родов. — Т. А.) страдала, жаловалась и торжествовала этими страданиями, и радовалась ими, и любила их! Он (Левин. — Т. А.) видел, что в ее душе совершается что-то прекрасное, но что — он не мог понять. Это было выше его понимания».

(Л. Толстой. Анна Каренина).

Для одних таинство материнства выше их понимания, для других ниже. И не только для мужчин, для женщин тоже. Одни смотрят на эту миссию с восторженным удивлением, другие — с тяжким вздохом сожаления, третьи — со снисходительным сочувствием.

Однажды на художественной выставке я увидела скульптуру, воплощающую, по замыслу автора, идею материнства: ствол дерева завершался женской головкой, а от него произрастала ветвь, тоже заканчивающаяся головкой младенца, точной копией материнской. И правда, для всей живой природы такой образ материнства можно признать достаточным и исчерпывающим. Могучий инстинкт воспроизводства рода, стремление повторить себя в новом существе присущ всему живому, в том числе человеку. Как от природы дана потребность и способность кормить и обучать своих питомцев, охранять их от опасности.

Так в чем же величие и подвиг человеческой матери, многократно воспетые художниками и поэтами? По всей вероятности, в разумности, преднамеренности, избирательности поведения, которые определяют и количество детей, коими обзаводится женщина, и качество исполнения ею материнских обязанностей.Выбор — вот что составляет и наше счастье, и нашу муку. Мы в отличии от всего сущего сами принимаем решение: быть матерью или нет и как исполнять свои обязанности. Чего и сколько отдавать детям из имеющихся у нас возможностей, сил, времени, чувств, средств.

Осуществлялось это право выбора с давних пор. По почти во всех странах вопреки общественным и религиозным законам, запрещавшим женщинам вмешиваться в природные процессы. «Бог дал — бог взял» — вот формула, которую культивировала религия в отношении к потомству, предписывая людям терпеливую покорность судьбе. И все-таки женщины шли на нарушение этих запретов, нередко с опасностью для самой жизни. По-видимому, именно эта опасность и диктовала суровые требования подчиняться природе.

Но строптивы женщины: они к знахарям обращались, и к «святым местам» ходили, и всякие снадобья пили. Наконец, становились приемными матерями, отдавая чужим детям весь нерастраченный жар любви. А коли задумывали «освобождение» от ребенка, тоже находили способы и средства. Современная медицина, фармакология идут навстречу доброй воле женщины, помогают ей осуществить выбор не только в случае отказа от детей, но уже помогают многим из тех, кому природа чинит препятствия в приобретении потомства.

Именно эти обстоятельства в полный рост ставят перед современной женщиной и вопрос о ее высокой ответственности за добровольно сделанный выбор. И поэтому, может, впервые мы стремимся оценить: кто и для чего обзаводится ребенком?

Всяческого уважения заслуживают те женщины, что, преодолевая трудности, невзгоды, растят детей без страха, без корысти, ради них самых, ради того, чтобы оставить лучших заместителей после себя на этой земле. Но ведь есть и такие матери, что святой акт — появление ребенка — делают средством достижения каких-то далеких от любви к детям целей. Мне, к примеру, приходилось слышать, как молодые люди вычисляли, какую жилплощадь они получат, если обзаведутся вторым ребенком. Квартиру-то они, может, и получат, а что будет с ребенком, который, сыграв свою роль «козыря», потом окажется связанным навеки с женщиной, что не его ждала, не его хотела, а дополнительные удобства? Какой она ему будет матерью?

Как видим, в этом примере тоже присутствуют разумность, преднамеренность, избирательность, которые, однако, не делают чести женщине-матери. Поэтому и приходится делить чисто человеческую способность к выбору на достойную и недостойную. И, надо признать, недостойных намерений встречается тоже немалое количество. Тут может быть и тщеславное стремление обрести выгоду в качестве жены и матери ребенка какого-то видного деятеля, а то и просто обеспечить себе безбедное существование. Бывает и сердечная корысть: желание привлечь, связать общим ребенком любимого мужчину. Или, напротив, отказ от детей из страха отпугнуть мужа, утратить в его глазах привлекательность.

Хочу напомнить читателю, как показал Лев Толстой преобладание женского начала над материнским в Анне Карениной. Любовь к Вронскому оказалась в ней сильнее всех других привязанностей, в том числе материнских. Она действительно сильно любила сына, но, по ее же признанию, не настолько, чтобы ради него отказаться от надежды быть счастливой с Вронским. А к дочери была вовсе равнодушна. На вопрос Долли Облонской: будет ли она еще иметь детей, когда все перипетии развода останутся позади, Анна возражает. Разве «этим» сохранит она любовь Вронского? И выразительно свела перед животом свои холеные белые руки.

И за это беспощадный правдолюбец ставит свою героиню в один ряд с трактирной молодайкой, с которой по дороге в имение Вронских столкнулась Долли. Та женщина тоже смотрела на ребенка как на помеху в радостях жизни. Поэтому и не горевала, когда его «бог прибрал». Анна, принимая свое трагическое решение о самоубийстве, думала лишь о том, как отразится ее гибель на Вронском, но ни на секунду не возникла у нее мысль: что станется с детьми? Словно она чувствовала свою необязательность для них. Из этого мы можем извлечь истину: нравственность женщины по отношению к мужчине и к другим людям не тождественна моральным нормам, которые определяют ее отношение к своим детям. Мы ведь сочувствуем Анне во всем, кроме… кроме вот этого сложного вопроса ее отношения к детям.

И не только в литературе, в повседневной жизни мы все чаще находим подтверждение тому, что материнство необходимо оценивать по особой мерке, прежде всего не как физиологический акт, но как явление нравственного порядка.

Отсюда возникла пословица: «Не та мать, что родила, а та, что добром воспитала». Отсюда двоякое отношение к той, что охотно и легко воспроизводит потомство. Мне рассказывала учительница из Ульяновска, как вся их школа с ужасом замечала определенные перемены в фигуре матери нескольких учеников: это значит, через семь лет учителям придется встретиться с еще одной изломанной, исковерканной душой. А расчет у этой мамаши тоже имелся: она знает, сколь заботливы и внимательны бывают наши люди и общественные организации к нуждам многодетной безмужней матери. Практически она паразитирует на своих детях.

Напомню о шести процентах из числа опрошенных социологами матерей, заявивших, что не хотят сами воспитывать детей ни при каких благоприятных условиях. Выходит, уже шесть процентов откровенно признают, что им материнство в тягость. Попробуйте понять, отчего такие женщины обзаводятся детьми? Сами-то они вряд ли ответят откровенно и вразумительно. Причин тому может быть множество: «Уговорили врачи»; «А интересно!»; «У других дети есть, а я что, больная?» Мотивом для приобретения ребенка, как мы видим, может быть и простое любопытство, и подчинение совету других, и даже некий престиж, утверждение своей «полноценности». За все это приходит расплата. Не скажу, что платят только дети, общество понуждает этих матерей поневоле нести принятую ношу. Хотя, как уже заметили исследователи, растет число женщин, что готовы передоверить свои обязанности целиком государству. В целях справедливости (и эмансипации тоже) следовало бы с них спрашивать столь же сурово, как и с отцов-алиментщиков.

Итак, каждой здоровой женщине дана возможность стать родительницей, но не каждой — хорошей матерью, даже если во всем прочем это вполне порядочный человек. Видимо, материнство тоже особый талант. И, как любой другой талант, распределяется он природой неравномерно: одним — много, другим — мало, третьим — вообще ничего. Однако, поскольку родительницами становятся и первые, и вторые, и третьи, недостаток природного дара нужно как-то восполнять.

Вот это — старание перенять мудрые и полезные навыки и знания — очень важно принимать в расчет при оценке того, как исполняет мать свое назначение.

С моей точки зрения, возможно и спорной, хорошей матерью называть нужно не только за РЕЗУЛЬТАТ (нынче нам воспитывать ребенка помогают детские учреждения, врачи, школьные учителя, руководители разных кружков, телевидение, радио, книги, наконец, соседи, друзья наших детей). Главным критерием, видимо, можно считать осмысленное, осознанное, целенаправленное движение матери к совершенному образцу, стремление поступать, как должно. Одно дело, если женщина ни сердца, ни рук, ни ума не приложила, чтобы вырастить доброе потомство, а дети выросли хорошими, и совсем иное, когда все возможное было сделано, а ребенок вышел неудачным (существует же справедливая пословица: «В семье не без урода»). В первом случае мы можем говорить о невыполненном материнском долге, даже если восхищаемся детьми. Примеров тому немало: мать Пушкина, Тургенева, Салтыкова-Щедрина… Во втором случае осуждать бывает трудно, больше хочется сочувствовать.

И все же мать — начало нашего характера. Какое оно, это начало? Мы пытливо всматриваемся в лицо той, что дала нам жизнь. Как, в свою очередь, наши дети испытующе и беспощадно всматриваются в нас. Что они в нас видят, за что ценят?

…По эскалатору метро бесконечным потоком протекают мимо лица женщин. Молодые и состарившиеся, веселые и печальные, красивые и неприятные, модно одетые и небрежно, интеллигентные и едва одолевшие грамоту — все это чьи-то мамы. Такие разные, друг на друга непохожие, они вызывают у своих детей нередко одинаковые чувства. Попробуйте предложить ребенку обменять его «плохонькую» маму на другую, что покрасивее, богаче, умней. Какой тут рев подымется, как станет цепляться ручонками малыш за спасительный подол! Но вот становится ребенок взрослей и говорит: «У того-то мать хорошая, а моя не поймешь что». А то и вовсе осудит. Но уйти, «сменить» — на такое решаются в самой-самой крайности. И ведь нередко мучаются, переживают: что там с ней, непутевой?

Вспоминается мне одна вагонная сценка. Молоденькая мама, почти девочка, и приникший к ней четырехлетний мальчик обращали на себя внимание купейных соседей своей хрупкостью, скульптурной слитностью. Все наперебой угощали их, заговаривали с мальчиком. Нашлась, конечно, тетя, задавшая традиционный нелепый вопрос: кого он больше любит, маму или папу? Малыш, нимало не задумываясь, со всей искренностью заявил: маму. «Почему? — допытывалась тетя. — Наверное, папа тебя бьет?» Мальчик удивился: нет, папа даже пальцем его не трогает. Наоборот, от мамы достается. «Но если она даже сильнее бить будет, я все равно любить ее буду».

Не будем углубляться в разбор поведения взрослых. Вдумаемся в то, что сказал ребенок. Это «все равно» не есть ли награда за труды, страдания, любовь и прощение всех грядущих грехов? Пусть потом, в тяжкое для детей и родителей время «великого противостояния», в переломном возрасте, сын забудет это «все равно» и будет он матери каждое лыко в строку вставлять, она-то этой минуты не забудет. Пока жива!

Как молитву, как заклятие твердит Анна Каренина сыну Сереже: верь отцу, я виновата. И слышит в ответ: нет, ты самая лучшая, самая хорошая. Толстой, христианин, по-язычески называет любовь к матери любовью к богу. Такой недосягаемо прекрасной, всезнающей, всемилостивейшей, всеправой представляется она своему дитяте. Когда вдумаешься в это, восторг и ужас заполняет сердце! Есть ли что-либо равное этому счастью внушить к себе такое чувство?

Мать врастает в своего ребенка, проникает в его поры. И связь эта не рвется с годами разлуки. Иначе отчего бы и по сию пору, через 35 лет после окончания войны, раздаются по радио призывы потерявшихся в ее коловороте детей: где ты, мама, отзовись!

И ведь нельзя сказать, что здесь звучит «голос крови». Известно, что матери не всегда замечают подмену детей, а уж приемные дети узнают про неродную маму только из уст взрослых. Что же тогда так вяжет нас? Наверное, прожитые на одном дыхании ранние долгие годы младенчества. Короткое по календарю детство, как говорят мудрецы, самое насыщенное по впечатлениям жизни. Мы порой беспамятно пересекаем «пустыню отрочества», проскакиваем шумный карнавал юности, а детство остается тем временем, когда мы жадно, вкусно, неотрывно пьем живую воду бытия. И никогда не забываем ту, что утоляла эту жажду, — мать.

Для меня долгое время загадкой было отношение одного молодого человека к своей матери, что только позволяла себя почитать и ублажать, ничего не давая взамен. Несправедливость нежнейшего внимания сына к эгоистичной женщине, признаюсь, раздражала. Потом поняла: у него естественное желание защитить имя матери, даже если она того не заслуживает, далека от желаемого образца. Хотя… особое почтение к той, что не дает себе труда исполнить свой природный долг, согласитесь, не умножает в мире справедливости, не упрочивает наши представления о том, какой должна быть настоящая мать. Скорее, напротив, расшатывает их. Оказывается, нет надобности быть доброй, самоотверженной, трудолюбивой, чтобы заслужить почет у потомства, достаточно только произвести его на свет. В таком случае может возникнуть взгляд на материнство как на своеобразную «ренту». Какое-то время помучился и всю жизнь потом «стриги купоны»!

А с другой стороны, если воздавать матери любовь только «по заслугам», то какая же это будет любовь? Мы ведь не только от матери требуем бескорыстия по отношению к детям, но и от детей по отношению к матери. Вот еще дилемма, решение которой у автора вызывает серьезные затруднения. С одной стороны, человечество во многом обязано сохранению этих святых чувств — любви, самоотверженности, бескорыстия — в отношениях между матерью и ребенком, а с другой, эти же качества создают своеобразный «порочный круг», что мешает нравственному прогрессу шагать в ногу с техническим: взаимное прощение грехов и ошибок, согласитесь, препятствует их скорейшему искоренению. Кто скажет, как разорвать этот круг, не порвав святые связи?

Как видите, каждое утверждение в этом разговоре влечет за собой сомнение, каждое «да» вызывает свое «но». Так и с призывом к матери: стремиться к совершенству.

Если вдуматься, то в чистом, абсолютном виде идеал материнства могут воплотить лишь те женщины, что лишены каких бы то ни было интересов, кроме тех, что касаются их потомства. Это бесплотные, от мира сего отключенные кормилицы, няньки, воспитательницы, сиделки. Не уверена, что такой идеал может вызвать восхищение. Более того, не убеждена, что точное его копирование вообще осуществимо. Трудно подготовить ребенка к жизни в мире, будучи отгороженной от этого мира. Трудно научить любви к другим людям, будучи отстраненной от чужих бед и тревог. Трудно быть беспристрастной судьей своим детям, не зная всех сложностей реального бытия за стенами собственного дома.

Таким образом, первое противоречие, возникающее в идеальном образе матери, как раз и заключается в том, что для лучшего исполнения своей задачи женщине нельзя целиком сосредоточиваться только на этой миссии. Хорошая мать не может быть человеком, замкнутым только на своих детях! Ее душа должна быть открыта болям и радостям людей близких и далеких; должна быть неравнодушна к несправедливости, творящейся в мире, даже если ее собственные дети вполне благополучны.

Тут, естественно, на память приходят дорогие и знакомые образы. Прежде всего матери Владимира Ильича Ленина, Марии Александровны Ульяновой. Как и любая другая добрая мать, она растила детей для радости и счастья. Но она твердо знала и детей учила: немыслимо строить собственное счастье на несчастье других, нельзя быть радостным среди обездоленных. Очевидно, для тех, кто воспитан на таких высоких нравственных принципах, только один путь в жизни — борьба за общее счастье. Борьба, которая — мать видела — причиняет детям много горя, отнимает у них силы, здоровье, свободу и даже саму жизнь. Мать все знала, но не только не остановила, не отговорила детей, но всячески поддерживала, помогала им.

Значит, второе противоречие заключается в том, что мать должна бы учить детей прежде всего самосохранению, умению выжить и лучшим образом приспособиться к существующим условиям бытия. А в реальности мы преклоняемся перед матерями, которые учат детей не щадить себя во имя чужого благополучия.

Третье противоречие мне видится в распределении ролей между матерью и детьми. В идеале мать — ведущая, наставница, руководительница их жизни. А дети — ведомые, исполнители ее воли и наказов всегда и во всем. В реальности же мы ценим ту мать, что, не теряя ни любви, ни авторитета у своих детей, становится их помощницей, принимает их правду и веру, даже если они отличаются от ее устоявшихся воззрений и привычек. В литературе такой пример являет собой преображенная судьба горьковской Ниловны. Мать с готовностью пошла на выучку к сыну, стала его духовной дочерью, если так можно выразиться. Значит, хороша не только та мать, что умеет хорошо учить, но и та, что хорошо у детей учится.

Наконец, еще одно противоречие в материнской миссии: соединение в одном лице роли защитницы и судьи своих детей. Многим матерям знакомо это чувство: как мы не любим выслушивать обидные, пусть и справедливые нарекания на наших ребятишек от чужих людей! В то время как сами мы бываем непримиримыми и нетерпимыми к их порокам. А если говорить о более высоких категориях, то нередко матери, готовые своей жизнью, своей грудью защитить родное дитя от напастей, скажем, войны, они сами же карают презрением своего отпрыска, спасшего свою жизнь ценой трусости, предательства.

Есть такая легенда о древней римлянке: у нее сын перешел в стан врагов и возглавил войско, осаждавшее родной город. Мать пошла на свидание к сыну и убила его. Убила как врага, а оплакала как родное дитя. В годы нашей Великой Отечественной войны миллионы матерей посылали своих сыновей и дочерей на защиту общей нашей матери-Родины, становились их соратницами и на фронте и в тылу. Недаром благодарные потомки рядом с памятниками героям войны ставили памятники и их матерям. Однако ими был совершен подвиг, который, думается, еще не нашел достойной оценки и воплощения в произведениях искусства. Женщины-матери спасли, вскормили на скудных хлебах, подняли и поставили на ноги целое поколение детей — сирот военного времени? Не дали пропасть, сгинуть, сбиться с пути миллионам ребятишек, заменив им погибших родителей. Когда нынче иные благополучно устроенные женщины отказываются иметь ребенка или останавливаются на одном, ссылаясь на трудности и занятость, не мешало бы им напомнить об этом. Ведь и их предшественницы были тоже не домохозяйки, а работницы, но хватало у них сил, и физических и душевных, не только на своих, но и на чужих детишек, которые зато и любили и уважали их как родных.

Как видим, в понятии «хорошая мать» сложно переплетаются требования, что предъявляют к ней природа и общество. Иногда эти требования решительно противоречат друг другу. Большое искусство — найти равнодействующую силу, которая помогла бы, не разрушая естественные чувства и стремления матери, уравновесить их с общественными потребностями и нормами. Что же мешает жаждущим овладеть искусством материнства? Надо признать, что, кроме общих, так сказать, теоретических представлений о должном, в нашем быту мы часто следуем правилам поведения, которые диктует ближайшее окружение. А правила и советы эти нередко бывают далеки от идеала. По утверждению философов, влияние микросреды на наше мировоззрение и поступки нередко оказывается более сильным, нежели опосредованное влияние макросреды. В переводе на обыденный язык, наше домашнее «радио», какая-нибудь Марья Алексеевна, может стать более авторитетным судьей, нежели ученые советчики из радиопередачи «Взрослым о детях». А еще есть незримые управители нашими пристрастиями: мода, престиж, желание быть «как все» или «не хуже других». Сколько слез, маминых и детских, пролито перед алтарем этих идолов! Сколько добрых намерений и прекрасных чувств было изуродовано до полной неузнаваемости ложно понятым представлением о материнском долге!

На память пришли истории двух матерей, выведенных А. Герценом в его философско-психологическом романе «Кто виноват?». Обе помещицы, обе вышли из крестьян. Одна много преуспела в создании материального достатка своему чаду:

«Только ум женщины, только сердце нежной матери… может изобрести все средства, употребленные ею для достижения цели. От сушения грибов и малины, от сбора талек и обвешивания маслом до порубки в чужих рощах и продажи парней в рекруты, не стесняясь очередью, — все было употреблено в действие… и надобно правду сказать, помещица села Засекина пользовалась репутацией несравненной матери».

Смотрите, та, что призвана быть образцом нравственности, аккумулятором человеческих добродетелей, нарушает всевозможные заповеди и законы. И ее тем не менее нарекают «несравненной матерью». Оттого она себя так и вела, не боясь «суда небесного», что в своей среде ее никто не осудил. Даже, как видим, восхваляли.

И теперь порой встречаешься с матерями, что локтями, зубами готовы расчищать своим детям путь к материальным благам. Наверное, и они не осуждаются в своем кругу, находят понимание и сочувствие своим усилиям и хлопотам. А чем такое усердие оборачивается, общеизвестно.

Но вот другая женщина, другой образ поведения. Мать Владимира Бельтова, главного героя «Кто виноват?», прежде всего озабочена формированием высоких нравственных начал в душе сына. Для этого она отгородилась от всякой житейской прозы и «скверны» и сына поместила в своеобразной башне из слоновой кости. Для ближайшего окружения, точнее — для тех, кого она сама ценила, мать Бельтова тоже была «несравненной». Но однажды она услышала, что она не кто иной, как «эгоист, преисполненный любви». Так назвал ее сын, ставший взрослым и осознавший, что совершенно не знает жизни, не видит в ней своего места, не имеет элементарных навыков труда и борьбы. Свет в окне для собственной матери, он стал «лишним человеком» для всего остального света, своего рода тенью среди живых.

Два «образца» матери, что считались хорошими. А были ли ими по сути? По большому счету? Вне сомнения, их к эталонам не причислишь. Подобное расхождение в оценках — явление не такое уж редкое. Иной раз доходит до абсурда. Так, Кабаниха, мать-деспот, пользовалась почетом среди Диких. Простакова, мать-раба, была нормой в кругу Свиньиных. Мать Веры Павловны, героини Чернышевского, вкладывала силы и деньги в воспитание дочери как в выгодное предприятие, рассчитывая иметь с этого солидные проценты. Мать-ростовщица, она тоже не была отверженной в своем окружении.

Сколько микромиров, столько своих «эталонов». Какому из них последует юная мамаша, не имеющая собственного жизненного опыта, во многом зависит теперь не только от семьи, но и от того, какие представления о должном получит она в школе, где тоже складывается микромир, нередко способный решительно противостоять домашним установкам. Вот отчего мы не устаем повторять: будущим матерям-воспитательницам необходимо основательное этическое образование, чтобы подлинные, вечные ценности не подменялись в их сознании фальшивыми, мелкими, эгоистическими.

Спросите у директора школы, завуча: кого из родительниц они могли бы поставить в пример другим? Скорее всего вам назовут мам, дети которых ухожены, накормлены, совмещают занятия в школе с музыкой, рисованием, спортивными кружками. И вроде бы все правильно. Но вот беру я в руки очередной том сочинений Толстого, заповедную его книгу «Путь жизни» и читаю осуждение родителей, чьи дети воспитываются «не в виду тех задач человеческой жизни, которые предстоят им, как разумным и любящим существам, а только в виду тех удовольствий, которые они могут давать родителям». В таких семьях «главная забота родителей не в том, чтобы приготовить их (детей. — Т. А.) к достойной человека деятельности, а только в том… чтобы как можно лучше напитать их, увеличить их рост, сделать чистыми, белыми, сытыми, красивыми и потому изнеженными и чувственными. Наряды, чтения, зрелища, музыка, танцы, сладкая пища, вся обстановка жизни от картинок на коробках до романов и повестей все больше разжигают эту чувственность, и вследствие этого самые гадкие половые пороки и болезни делаются обычными условиями возрастания этих несчастных детей богатых сословий».

Если присмотреться к программе, коей задаются некоторые современные мамы, не найдем ли мы сходства с картиной, что нарисовал нам великий моралист? И разве не вынуждены будем согласиться, что его тревога, предостережения имеют под собой серьезную почву? А в то же время есть ли альтернатива этому желанию: видеть свое дитя цветущим, благополучным, всем удовлетворенным? Не на голодный же паек, право, сажать их, когда взрослые имеют все больше материального достатка для удовлетворения собственных потребностей?

По всей вероятности, нам еще предстоит переместить центр своего внимания с внешней, часто вещной, стороны возрастания нашего потомства к внутренней, глубинной сути воспитания. Тогда, может, в числе «заслуженных мам» окажутся и те, у кого ребятишки не бог весть как прилизаны, упитаны, а просто здоровы, живы, энергичны. И не те мамы будут в почете, что уводят детей от трудностей и тягот жизни в теплые закутки своих квартир, но те, что смело выпускают их в лес и поле, в мастерскую природы и в дебри техники. Нынче почитаются мамы, что отводят своих отпрысков в безопасные залы библиотек, студий, концертных залов, так завтра мы признаем заслуги тех, кто наряду с музыкальными дает своим детям в руки острые, колющие, режущие рабочие инструменты. Воздадим мы должное и тем, кто наряду с развитием у детей различных способностей и потребностей найдет возможность сдержать потребительские аппетиты растущего существа, направить желания в разумные и нравственные рамки.

Две установки бытуют у матерей издавна. Одна: дети — цветы жизни, поэтому первый долг родительницы — их беречь, холить и лелеять. Вторая: дети такие же люди, как и взрослые, только знают они и умеют меньше. Поэтому задача родительницы — готовить их к серьезным обязанностям, что возлагает на них звание человека. Две эти установки ведут нередко борьбу на плацдарме науки, педагогической практики, на скромной семейной жилплощади и даже в сердце одной матери, что иной раз разрывается между диктатом любви и требованием долга, между слепым чувством и дальнозорким разумом.

Между этими крайностями и колеблется маятник материнской души. Амплитуда колебаний нередко меняется в зависимости от меняющихся обстоятельств жизни: от возрастных, социальных, эмоциональных явлений. Сегодня мы сильны, удачливы. Мы на коне, на гребне чувств! И мы способны на возвышенные поступки, одариваем своих детей всеми драгоценностями сердца. Завтра ситуация изменилась, и все краски померкли. Мы клянем свою долю, завидуем тем, кто свободен от повседневных материнских тягот. Даже самые уравновешенные, самые сознательные женщины бывают подвержены этим колебаниям. А от этого зависит и наш «портрет», наш образ в глазах детей и окружения. В раздражении брошенное слово порой глубоко застревает в сознании сына или дочери. И тогда они тоже начинают думать, что материнство — это не высокий и благородный долг женщины перед природой, обществом и самой собой, а обязанность, которую некоторые мамы «по глупости» взваливают на себя и которую нужно избежать по мере возможности.

И в этих сетованиях еще одна из причин того, что некоторые молодые люди зачисляют понятие «хорошая мать» в число третьестепенных человеческих ценностей. Да и как может быть иначе, если нередко роняется престиж материнства неумным, нечутким отношением к нуждам матери на производстве. Вместо сочувствия к тяготам с больными и здоровыми ребятишками она нередко встречает выговоры и упреки за «отсидки на больничном», за отпросы по школьным делам и т. п. необходимым заботам. «Начальство не любит детных работниц» — так можно услышать от женщин, подвизающихся в самых разных сферах хозяйства, науки, культуры. Нет ли здесь очень серьезного дефекта не только в личной нечуткости того или иного руководителя, но и в нашем трудовом законодательстве, в нашем общем настрое, во взгляде на роль матери в государственном развитии?

К примеру, мы с готовностью воздаем хвалу и почести хорошему хлеборобу. А кто видел рядом с ним в президиуме его мать? Вырастить добрый урожай сложно, а доброго хлебороба еще сложней. Поднять на-гора ценные ископаемые земли важно, а ценные «ископаемые» детской души еще важней. Написать поэму — нужен талант, а взрастить поэтическое сердце — не меньший. Кроме иных сравнений, мне кажется существенным и этот: мать, как и поэт, не всегда может знать результаты своих трудов, они часто непредсказуемы. Оттого мы и говорим, что материнство сродни творчеству, оно тоже «езда в незнаемое».

Вот с Пушкиным его любимая героиня, Татьяна Ларина, «удрала штуку: вышла замуж». А уж какие «штуки удирают» с нами наши дети, словами не перескажешь. И чем дальше, тем, видно, процесс формирования человеческой личности будет все сложней, будет требовать все большего знания, умения тех, кто берется за это трудное и рисковое дело. Наши дети растут не в замкнутом пространстве семьи. О разнородном влиянии на них многочисленного отряда воспитателей по должности и по своей охоте мы уже говорили. Все эти детсадовские, школьные, телерадионяни и учителя не только помощники мамы, но в чем-то и ее конкуренты. Они учат, увлекают, развлекают, используя суперсовременную технику. А у нее в арсенале вечные средства: добрый взгляд, ласковые руки, бесхитростная колыбельная… Чтобы не утратить авторитета в глазах всезнающих «акселератов», чтобы к ней ребенок обращался со всеми вопросами, тревогами, ей надо очень много, неустанно «работать над собой», то есть самосовершенствоваться, расти вместе со своим дитем. И тогда, наверное, повзрослевшее существо скажет с благодарностью: всем хорошим в себе я прежде всего обязан маме. На мой взгляд, это и есть самая высокая аттестация в трудной должности. А все остальное — внешнее, случайное, необязательное в ее прекрасном портрете.

Для исполнения этого долга нам, женщинам, полезно повторять вещие слова В. А. Сухомлинского:

«…я должна быть в сто раз мудрее мужчины — отца моих детей, потому что в миссии продолжения рода человеческого, сохранения и приумножения духовных богатств человеческая природа возложила на меня несравненно большую ответственность, чем на него… Чтобы быть гордой, мудрой, недоступной… должна иметь то, чем гордится человек: собственное достоинство, сознание высокой цели жизни, творческие способности, наклонности, призвание»^[27].

В этом залог счастливого расцвета не только наших детей, но и залог собственного душевного роста, долгого здоровья и достойной уважения старости. Во имя этого стоит постараться.

Дочь

В любом семейном альбоме можно увидеть умилительные рожицы малышей-голышей. Большелобые, круглоглазые, с удивленно раскрытыми беззубыми ртами.

— А это кто? Мальчик или девочка?

Без подсказки, бывает, и не узнаешь, кто есть кто. Да и «в натуре» они не сразу позволяют угадать принадлежность к определенной половине рода человеческого: ни волос, ни голос их еще не выдают. Разве что платьице или бант-пропеллер, хитроумно водруженный на безволосом темечке.

Дома, в яслях и детском саду едят они одинаковую кашу, играют в одинаковые игры, тихие или озорные, бегают, прыгают, поют, рисуют, учат одни и те же стихи. Все одинаково, все вместе. И дальше, взрослея, они проходят общие коридоры знаний, обучения, одинаковые им лекции и наставления читают о дружбе и любви, смотрят они одни и те же фильмы, слушают одну и ту же классическую или эстрадную музыку…

Так когда же и отчего, из какой такой пены морской появляется это особое существо: заботливо-рассудительное, кокетливо-грациозное, чувствительное и лукавое, которое уж никак не позволит спутать себя со своим угловатым, неуклюжим сверстником-мальчишкой? Напомню: социологи и педагоги говорят, что девочками-женщинами не рождаются, ими становятся в результате целенаправленного воспитания.

Хотя нередко случается, что в одной и той же семье растут рядом «кисейная барышня» и «кавалерист-девица», девочка с глубокими и сильными чувствами, ясной душой и «кокетка, ветреный ребенок». Разнообразие лиц и характеров у дочерей, вскормленных одной матерью, лишний раз доказывает, что природные задатки либо помогают воспитательным усилиям взрослых, либо мешают им.

И все же большая доля истины есть в утверждении огромной роли специальных, преднамеренных мер в «сотворении» чуда по имени дочь. Впрочем, как и сыновей.

История педагогики не открывает перед нами секреты особых приемов и способов воспитания именно девочек. Напротив, такое впечатление, что ими никто из ученых и практиков прежде особо не интересовался. В лучшем случае теоретики просто не делали различия между полами и вели разговор о детях, учениках, школьниках вообще.

Что ж, разве прежде не было недовольных таким невниманием к специфике выращивания девочек? Какое там! «Я королева… а меня никогда ничему не учили», — жаловалась Мария-Антуанетта, владычица Франции. Если уж королевы не получали должного образования и воспитания, то про детей из народа и говорить не приходится. Герцен называл женщину обманутым ребенком без воспитания.

Ну не такая уж темная и тупая была наша предшественница, если говорить по правде. Мама и папа часто заменяли ей школу, университет. В домашней педагогике преобладала природная основа: дите повторяет повадки и привычки родителей. Хорошая мама девочке досталась — все в порядке, подготовит она дочь к единственной «профессии»: жены и матери. Никудышная, неумелая мама — печальная судьба ждет девочку.

О том, как изменилась ситуация нынче, мы с вами уже много переговорили, осмыслили. Но нам интересно посмотреть и на то, как складываются отношения девочек с мамой и папой отдельно. А отношения эти очень своеобразные. Сначала приглядимся к реакции отца на сообщение о том, что жена наградила его дочкой.

…Поздравляя с новорожденной, родные и знакомые обмениваются традиционными замечаниями и шуточками. Мужчины бросают отцу ехидно-сочувственное: «Бракодел!» Подруги тоже словно в утешение маме напоминают: «Девочек растить легче, чем парней. И они, войдя в возраст и выйдя замуж, становятся ближе к матери, в то время как сын в будущем всего лишь невесткин муж».

Папа обычно кисло отшучивается. Ведь частенько он (из-за него и мама) не очень-то ждал появления дочери. Ему бы парня лучше: по традиции же сын считается наследником и имени и дела отца. Зато потом нередко отец любит девочку нежней, бережней, восторженней, что ли, чем сына. По-моему, заблуждаются те, кто говорит обратное. Отцы действительно больше честолюбивых надежд связывают с сыновьями. Даже больше с ними возятся: с мальчишкой можно побоксировать, сгонять в мяч. С девочкой требуется деликатное обращение. И игрушки у парня привычные, «свои»: пистолеты, сабли, техника всякая. У девочек — тряпки, куклы, микропосуда. Не знаешь, как за них и взяться, что с этими игрушками делать. Но непохожесть, необычность интересов, занятий, реакций бывает и любопытна для папы. И дочери часто становятся его «слабостью».

Подумать только: от тебя «отпочковалось» существо иного рода, пола, стати и сути. Вроде бы это частица твоего «я», твое перевоплощение, хотя на тебя и похожее, но совсем особое. Мне не раз удавалось ловить восторженное удивление, с которым отцы наблюдают собственных дочек. Можно без преувеличения сказать, что любовь к дочери — самое святое и возвышенное чувство, на которое только способен мужчина. Ее отец жалеет, балует, прощает многие шалости и слабости, которые не прощает никому, в том числе сыну.

На эту мысль навели меня не только собственные наблюдения, разговоры с разными папашами, но письма, дневники великих людей. К примеру, каждому, кто читал переписку с детьми, которую долгие годы вел А. И. Герцен, наверное, бросилось в глаза, как резко отличаются его письма к сыну от посланий к дочерям. Будто разные люди их писали. Тон, стиль, содержание — все иное. К девочкам, девушкам обращение осмотрительное, речь мягкая, словно даже просительно-виноватая. С сыном тон более решительный, сдержанный, нередко требовательный, хотя тоже по-герценовски деликатный. И все это при том, что он стремился из дочек сделать своих «товарищей», серьезно относился ко всему, что касалось их развития.

«Милая Лиза, завтра неделя, что ты ходишь в детский сад; напиши мне, что ты делаешь и как тебе нравится… У меня вчера весь день болела голова».

Это пишется маленькому ребенку с полной уверенностью, будет ответ и про самочувствие в садике, будет и сочувствие к болящей папиной голове.

«Прощайте, Тата и Ольга… Буду с трепетным сердцем ждать вестей, буду думать о вас, и да будет жизнь ваша в Италии полна кротости, мира, гармонии и проникнута серьезной любовью к искусству».

Откуда у человека такой суровой судьбы, какая сложилась она у Герцена, эта нежность?

В письмах к сыну-мальчику Герцен настраивает его на будущие тяготы, лишения, готовит к борьбе, напоминает, что в простых семьях сыновья рано берут на себя труд и заботы о пропитании. А взрослой девушке, дочери, он говорит о надобности трудиться совсем с иной позиции: не с точки зрения материальной нужды, но лишь как о средстве достижения успеха в избранном деле. И еще: «Привычка к работе — дело нравственной гигиены». О необходимости копить в себе силы и крепость духа он тоже говорит, жалеючи Наташу (Тату): время и среда, мол, требуют от нее этих свойств, которые есть и залог ее духовной свободы.

Уж не жалость ли любящих отцов, не их ли защитительный инстинкт делает дочек более слабыми (или более чувствительными), чем сыновей? Ведь говорят же специалисты, что среди «трудных» девочек, грубых, агрессивных натур чаще всего встречаются дети из семей, в которых отсутствует отец или где его присутствие никак не сказывается. В педагогической литературе много написано о благотворном влиянии отцов на характеры мальчиков. Мне думается, еще никто всерьез не изучил степень влияния их на души дочерей. Как положительного, так и негативного, впрочем.

«Я у батюшки жила, сладко ела и пила» — вот лейтмотив многих народных песен. Таким видится отчий дом многим ставшим взрослыми дочерям. Первый потатчик девчоночьим капризам, причудам, желаниям, отец иногда портит нрав дочери, приучая ее к безнаказанности, к своеволию и эгоизму. А нередко достигает совсем обратного эффекта: обучает своим примером щедрости, терпимости, пониманию и сочувствию. Это уже зависит и от природной основы, на которую падают зерна безоглядной любви.

Еще один пример из биографий великих людей. Отношение Льва Толстого к своим дочерям было тоже куда добрей и мягче, чем к сыновьям. Старший, Сергей, не раз замечал: уважительный страх держит его от отца на расстоянии, а вот сестра Татьяна ведет себя с папой совершенно свободно, раскованно, если не сказать, фамильярно. В итоге оказалось, что именно дочери восприняли сердцем, не только умом, учение своего отца и стали его неутомимыми помощницами, в то время как сыновья так и оставались на почтительной дистанции, хотя старшие и участвовали в его общественных начинаниях.

Надо признать, что традиции, как полезные, так и дурные, еще сильны в наших взглядах на то, что может дать отцу-матери и взять у них существо с бантиками в косичках. Ведь еще немало пап, что и до сей поры считают, будто их серьезные занятия не девичьего, тем более не девчоночьего, ума дело. И ведут с дочками исключительно «светские», отвлеченные от сложных проблем беседы: где была, что видела, было весело или нет? Свой же мир тревог отгораживают от ее сочувственных глаз высоким забором. И не подозревают порой, что девочка взрослеет душой быстрее парня, что все, до чего не дотянется ее неокрепший ум, воспримет ее чуткое сердечко.

Природные же задатки для обучения у девочек, как правило, удивительно богатые. Смотрите. Обостренная восприимчивость помогает им впитывать разнообразные впечатления от мимолетных встреч и значительных событий, от новых лиц и суждений. Склонность к подражанию («обезьянничанье»), за которую мы их нередко корим, позволяет им быстрее схватывать и усваивать приемы и способы разных работ и занятий. Поэтому девочки хорошо осваиваются и с новым делом, и с новой обстановкой. Их вполне можно пускать впереди всех, словно кошек, на новоселье, они тут же перезнакомятся со всеми соседями, обживут дом. Известны всем и девчоночье терпение, усидчивость, исполнительность и аккуратность. Врожденная чувствительность, участливость заставляют их кидаться на помощь любому и каждому. Не случайно в школе они энергичные общественницы. Замечено: потребность в общении — самая ярко выраженная их черта, природный коллективизм — благодатное их свойство. Если признать справедливыми слова о том, что общение есть главное человеческое богатство, то творят это богатство и пользуются им прежде всего девочки-женщины. Не всегда умело, разумно и искусно, это верно, но всегда неутолимо.

Умеют ли видеть и ценить эти прекрасные задатки родители, пестующие дочь? Стремятся ли направить могучие силы в нужное русло? Отнюдь. Возьмем для примера такую многократно не добром поминаемую черту, как говорливость дочерей. Девочки ведь начинают разговаривать гораздо раньше мальчиков. Наука пока не объяснила природу, да и последствия раннего речевого развития девочек, хотя известно: оно теснейшим образом связано с общим умственным развитием человека. Бывает, семейство потешается пространными тирадами, которые произносит крохотный оратор в колготках. И не очень-то вникает: простое это «звукоподражание», воспроизводство слов, смысл которых для ребенка скрыт, или и впрямь это осмысленные речи. А если бы родители дали себе труд вслушаться, то узнали бы, что дочку больше всего интересуют отношения людей. Ведь еще в детсадовском возрасте, когда мальчики усиленно осваивают материальный мир, девочки исследуют духовный. Кто и что сказал; отчего и почему посмотрел так, а не иначе; кто и с кем в мире или ссоре? Бесконечный психологический практикум.

Оттого-то, воспитывая дочек, родители то и дело вынуждены разбирать «сложные» коллизии. У девочки шире контакты, связи, больше и событий, перемен, а она не умеет о своих отношениях молчать, ей непременно надо поделиться с кем-то переживаниями.

Но чтобы золото общения в пустых пересудах не разменивалось на медяки, видимо, необходимо учить дочек культуре отношений. Потому что при духовной безграмотности общительность может приводить не к единению, а, напротив, к раздору между людьми. Ведь как ни странно, но потребность в общении порой удовлетворяется даже через скандалы, ссоры. Пусть внимание, заинтересованность возбуждаются злыми чувствами и намерениями, лишь бы не видеть по отношению к себе слепое равнодушие! Это очень часто служит скрытой причиной внешне «немотивированных» конфликтов у девочек. Они в таком случае сами и объяснить родителям не в состоянии, отчего они «завелись» против того или иного человека.

Если в такое время начать постепенно раздвигать рамки природной любознательности, вывести девчоночьи интересы за пределы дома, личностных переживаний, тогда и объявится подлинный масштаб ее мыслительных способностей. Но ведь частенько получается совсем обратное. Стоит девочке включиться, вклиниться в какую-то серьезную беседу родных, как ей дают понять: не ее ума это дело. В лучшем случае снисходительно улыбнется папа, но уж вникать в ее суждения — увольте. Таким образом искусственносужается поле ее интересов, возможность проявления накопленных наблюдений, представлений, мыслей. Пока не останется только то, что «дозволено» школьной программой, и еще вот это: юбки, джинсы, макси-мини. А потом сами же родители и сетуют. Ничем, кроме тряпок и косметики, дочь не интересуется. Что за поколение пошло?

Позволю себе смелость сказать, что нередко традиционное предвзятое представление родителей о том, что надо знать и уметь дочери как будущей женщине, сдерживает ее духовный рост, глушит богатые интеллектуальные задатки. И это дает пищу даже для «научных» заключений о «неспособности» девочек к определенному кругу наук и профессий.

К примеру, попалось мне на глаза исследование зарубежных ученых, которые сделали заключение, что девочки при общем высоком «коэффициенте интеллекта» менее способны к точным наукам. Количество женщин-специалистов, выпускаемых в нашей стране из технических вузов и техникумов, вроде бы должно опровергнуть это мнение. И все-таки многие родители, убеждена, разделяют эту точку зрения. Они видят: девочкам в школе труднее всего даются именно эти предметы — физика, математика, химия. Нередко без родительской помощи им не одолеть все эти мудреные формулы, графики, схемы. Папы вздыхают покорно, подписывая дневники с неутешительными оценками по этим предметам. Что сделаешь — природа! Однако это еще нужно выяснить: природный ли тут недостаток или воспитанный. Как известно, точные науки в отличие от гуманитарных лучше всего воспринимаются юным разумом. Спросите у папы, который с малых лет усаживает сынишку за шахматы: пришла ли ему в голову мысль приохотить к этой игре и дочку?

— А ей это зачем? — искренне удивится папа. Точно так же не поймет он и предложения допустить дочь к автомашине, объяснить ей, скажем, принцип работы двигателя внутреннего сгорания.

— Пусть она со своими куклами возится, не девчоночье это занятие. Моторы, техника, математика всякая засушат ее. Будет этаким «синим чулком», «казаком в юбке».

Отрешенность дочери от детских забав, а потом от увлечений и развлечений юности, погруженность ее в книги или работу — те самые черты характера, что обещают значительные успехи в любой специальности, прежде всего в науке, черты, которыми гордятся родители мальчика, часто вызывают беспокойство у родни девочки. Вот останется «вековухой». Кому нужна жена, что умней мужа? И вообще неудачи дочерей в учении тревожат родителей куда меньше, чем отставание сына. Разве это может не сказаться на отношении самой дочки к занятиям, требующим особого напряжения? К чести наших девочек надо признать, что, несмотря на такую семейную нетребовательность, успевают они все же лучше своих сверстников-мальчишек по большинству предметов.

Значит, и впрямь хлопот с ними меньше, чем с парнями. Да в том-то и дело, что достаются эти успехи ценой больших физических и нервных затрат. Тогда как мальчишки беспечно гоняют в футбол или хоккей, девочки гнут спины над учебниками, берут уроки у репетиторов. «Зубрилы», — дразнят их мальчишки. А дело совсем не в их умственной заторможенности. Про ранние занятия мы уже говорили. Однако не в одном невнимании к детским занятиям дочери тут причина усидчивости девочки. Для получения доступа к любимой науке или профессии надо заметно обогнать «конкурента», представителя «сильного пола». Ему ведь повсеместно отдается предпочтение при равных способностях и знаниях. И все по той же причине: ведающие приемом в учебные заведения и на работу люди помнят: девушка менее «надежный контингент», чем парень. Она выйдет замуж, заимеет ребенка, и плакали денежки, затраченные на подготовку специалиста, а на работе вновь ищи ей замену. Отсюда и задача у школьницы — обогнать мальчишку по всем статьям.

У кого в семье растут дочери-школьницы, знают, какой огромный груз забот, обязанностей тянут они на себе чуть ли не с первого класса. Им ведь свойственно вообще дотошное и скрупулезное исполнение заданий учителей, старших. Оттого им чаще даются всякие поручения, уже не связанные с учением. И общественная работа, и забота о доме нынче если и ложится на ребячьи плечи, то, конечно, прежде всего на девчоночьи. Я считаю, что это им не во вред, но на пользу. Но во вред мальчишкам заниженные требования и дома и в вузах.

Мы все твердим про неравномерные нагрузки у взрослых мужчин и женщин. А они вот еще где начинают разниться. Дальше же все идет по инерции. Кто привыкает с детства больше трудиться, тот и дальше тянет. Привычка — вторая натура! Я думаю, если бы при воспитании мальчиков родители оглядывались постоянно: «возьмут» их чадо в мужья или нет, смогут они стать хорошими отцами, да если бы еще висела эта опасность оказаться вдруг «чересчур умными» для «половины», если бы, короче, сыновья были поставлены в равные с дочками рамки и условия интеллектуального развития, тогда можно было бы объективно оценивать способности представителей обоих полов.

Думаю, убедительным примером того, что развитию и воспитанию женского начала ничуть не вредят разносторонние и серьезные занятия, могут служить биографии прекрасных женщин, дочерей Маркса. Система их воспитания может стать основополагающей для каждого думающего родителя. Не было в семье тем и вопросов, которые бы отец находил «не детского» или «не женского» ума делом. Он с самым серьезным видом исполнял роль почтальона, когда его шестилетняя дочь Элеонора затеялась писать Аврааму Линкольну свое мнение об освободительной борьбе негров.

«В то время — я это хорошо помню — у меня было непоколебимое убеждение, что президент Соединенных Штатов Америки Авраам Линкольн никак не сможет обойтись без моих советов в военных делах, и поэтому я писала ему длинные письма, которые Мавр (домашнее прозвище Маркса. — Т. А.) должен был, конечно, читать и «относить на почту». Много-много лет спустя он показывал мне эти детские письма, которые он сохранил, ибо уж очень они были забавны.

Таким идеальным другом был Мавр в продолжении моих детских и юношеских лет»^[28].

Так вспоминала потом Элеонора Маркс.

Когда же ее сестры и она сама становились взрослыми, то включались в работу отца уже без шуток. При этом оставались добрыми, внимательными, нежными дочерьми, а в замужестве становились умелыми женами, хозяйками в своем доме.

«Удивительно, что Лаура во всем одинаково хороша — и в море, и на кухне, и в читальном зале Британского музея, и на балу»^[29].

Такую аттестацию можно было отнести на счет всех трех дочерей Маркса. Напомню, свое блестящее образование и воспитание они получили в семье, вечно испытывающей нужду, нередко терпящей голод и холод, семье, потерявшей из-за нищеты нескольких детей. Но трое дочерей, выжившие в этой тягчайшей борьбе за существование, стали лидерами революционного рабочего движения, женщинами во плоти, идеалом для всех, кто с ними соприкасался.

Этот пример убеждает и еще в одном: не удобствами, не «капиталовложениями» в конечном счете определяется культурное развитие детей, в том числе дочерей. А внутренней готовностью родителей передать им все, чем сами богаты. И конечно, пониманием психологических особенностей конкретного ребенка. Ведь три дочери Маркса были очень разными по темпераменту, по характерам.

В огромном влиянии матери на облик дочки, внешний и внутренний, особо и убеждать нет надобности. Как бы ни менялись общественные взгляды и установки, мама действует как господь бог: лепит дочь по образу и подобию своему. Если она трудолюбива, самоотверженна, добра — учит этому и девочку. Если эгоистична, привередлива, вздорна — тоже воссоздает себя. Правда, в отличие от библейского творца мать почти всегда стремится создать улучшенный вариант самой себя. И в этом стремлении проявляет недостижимый даже для божества альтруизм: оригинал жаждет, чтобы копия превосходила его своими достоинствами. Что говорить о самозабвенных натурах, если и эгоистка внушает дочери, как прекрасно быть чуткой, отзывчивой хотя бы по отношению к ней, родной матери.

Мамы без специальных указаний, по личному опыту знают: к девочке нужно подходить с особыми мерками. Прежде всего для нее важна чистоплотность, физическая и моральная.

С первых же дней появления на свет и дальше до окончания дней у девочки свой режим гигиены. Нынче врачи говорят, что ее и кормить надо отдельно от мальчиков. Что же, в крестьянских семьях так и было: мяса ей давали меньше, чем парням, зато сладенькое ей первой. (А теперь ученые находят, что мясное питание — биохимическая основа агрессивности. Нет ли среди причин того, что стираются половые различия в поведении и характерах у наших современников, и этой: недифференцированного питания с детских лет и до старости? Вот еще одна «информация к размышлению» о воспитании дочерей.)

Мама часто принимает более строгие охранительные меры к шалостям дочки. Дочери запрещается бегать по лужам (застудит ноги), поднимать лишние тяжести (надорвется), лазать по деревьям и уж тем более прыгать с высоты. Запрещается все то, что составляет чрезвычайную радость и удовольствие для всех ребятишек, особенно мальчиков. Дочке причину таких ограничений и не объясняют. «Тебе нельзя, ты ведь девочка!» — вот и весь сказ. Запреты же продиктованы подсознательным страхом: заболеет, детей не будет или будут ущербные. Так даже в детских играх отражается далекое грядущее материнство, которое довлеет над девочкой.

Конечно, многие мамы стараются закалить дочек, приучить их к физическим нагрузкам, к искусному владению своим телом. Однако научить девочку физической культуре труднее, чем отучить ее от рисковых игр и увлечений. Оттого до сей поры мамы действуют запретами, предостережениями. И, сами того не подозревая, культивируют в дочках трусость. А у них и без того самой природой более развит инстинкт самосохранения, чувство осмотрительности, осторожности.

Как правило, мама впадает в отчаяние, увидя свою дочь дерущейся. При этом она даже не хочет вникать, оборонялась дочь, защищала свою правоту, достоинство или нападала. Мама учит: «Ты должна была позвать старших на помощь, пожаловаться старшим. Но драться — фи, как это грубо, неженственно!» По этому поводу и папа выступает заодно с мамой. И при этом в расчет не берется: нет у нынешней девочки-девушки телохранителей. Да и с детского сада она привыкает не столько к мальчишеской опеке, сколько к равенству. А то и сама покровительствует другу-мальчику, что обычно отстает от нее в росте и даже в силе.

— Не люблю девчонок, — признавалась как-то молодая учительница. — Все они плаксы, ябеды и сплетницы. У мальчишек отношения честней. Подрались, помирились, и дело с концом. Все прощено-забыто. А эти начнут сплетни плести, язвить, потом не развяжешь, не распутаешь.

И от писателей-моралистов девчонкам достается за «недостойные» методы борьбы. Но нигде, ни в одной многомудрой книге я не нашла ответа: как же все-таки ей защищать себя так, чтобы способы обороны и наступления были вполне «женственными», этичными, эстетичными и даже изящными и при всем том достаточно действенными? Ведь обижают-то ее мальчишки и своя сестра, девочка постарше, довольно часто. Вот и пускает она в ход свое извечное оружие: слезы, жалобы и язычок острый, что иной раз «страшнее пистолета».

По справедливости, надо признать либо право на традиционные средства самозащиты, либо на новые, «кулачные». Но ни того, ни другого мы не делаем. И сами ничего толкового предложить не можем.

Теперь в пору признать, что если дочери многое прощается, то еще больше запрещается. И прежде всего вот это: «око за око, зуб за зуб». А такая установка и порождает пресловутую «бабью» покорность, пассивное подчинение обстоятельствам и силе, которые так энергично мы готовы осуждать в повзрослевших дочерях.

Честно говоря, трудно вообразить что-либо более противоречивое, чем нормативы воспитания дочек. Можно с полным основанием сказать, что ее слабости, хрупкость ее внутренней конструкции — результат многовековой целенаправленной «селекции». Для чего же это делалось и продолжает делаться, по чьей злой воле или недомыслию?

Недавно разговорились мы с моим коллегой, молодым современно мыслящим отцом малолетней дочки. Он рассказал, как прививал своему ребенку свойства, очень важные в жизни: бесстрашие, решительность, выдержку, последовательность. Вообще растил ее на свой, «мужицкий» манер. Когда девочке исполнилось три года, заметили все: ребенок растет угловатым, резким. Нет в девочке мягкости, нежности, уступчивости. Даже внешне она больше смахивала на мальчишку. Любящий папаша струхнул и стал менять свое поведение.

— А с чего это вы переполошились? — спросила я. — Где сказано, что мягкость, нежность, уступчивость прежде всего нужны именно девочке? Что, это мальчику повредит?

— Какая же она будет мать? Без этих качеств разве сможет она младенца, беспомощного, хрупкого, но и нетерпеливого, требовательного, на ноги поднять?

Вот в том-то дело. Вся система воспитания девочки подчинена этой далекой перспективе — будущему ее материнству. Недаром древние говорили: мальчики — это настоящее нации, девочки — ее будущее. Так издревле складывался свод норм и правил воспитания, что в расчет принимались не столько сегодняшние и личные потребности и интересы самой девочки, сколько потребности и интересы того, кого она потом подарит миру. Вечный, из поколения в поколение, передающийся факел жертвенного пламени… Вот и приходится родителям помнить: они не один росток лелеют — целое соцветие, а то и ветвистое дерево жизни.

Так что ж, продолжать видеть в этих охранительных мерах средство «угнетения женского сословия», пережитки домостроевщины или разглядеть в традиционных правилах разумные начала? Ф. Энгельс не раз высказывался с критикой тех социалистов, которые в справедливых протестах против общественного неравенства женщины готовы были забыть ее природные особенности, не принимали в расчет особые условия, необходимые для ее физического и нравственного развития. «Меня же, признаюсь, — писал он в одном письме, — здоровье будущего поколения интересует больше, чем абсолютное формальное равноправие…» Русские мыслители-демократы, в XIX веке отдавшие немало сил борьбе за женскую эмансипацию, тоже решительно настаивали, что воспитывать нужно «девочек как будущих матерей», потому что «без образования матерей семейства действительно нельзя водворить совершенно правильных и добрых отношений в семействах» (Н. Добролюбов).

Современные сторонники «нераздельного», то есть бесполого, воспитания ссылаются на примеры из опыта разных народов. Дескать, у некоторых жителей нашего Крайнего Севера до последнего времени не было никакого различия в занятиях, играх у девочек и мальчиков. И те и другие рыбачили, охотились. И внешним видом они почти не различались: кухлянки да торбоса. А тем не менее народ не перевелся. Детская стайка расчленялась лишь в пору наступления половой зрелости. Заневестилась девочка, изволь себя держать по-иному, заниматься женскими делами. Вспоминают в спорах и обычаи племен, населяющих южные жаркие страны. Там вроде бы ребятишек взрослые совсем не делят, пока не наступает пора ритуального посвящения мальчиков в юношество, а девочек в девичество.

И что же это доказывает? Да, по правде сказать, ничего особенного. Действительно, в условиях, далеких от цивилизации, другой «набор» правил и ограничений действует. Люди там выживают более закаленные. Что и говорить про подростков, если новорожденных в снегу купают. Поэтому для северянки девочки рыбалка и охота на мелкого зверька не тяжесть. Но и там лассо на рога оленьи накидывают только мальчишки, и только им поручают выездку оленей, и на охоту на крупного зверя девчонок не берут. И в южных краях кокосовые орехи с высоченных пальм добывают мальчишки, хотя и девочки проворны, как кошки. Да не пускают их. Не берут их и в море, они, как и их мамы, ждут рыбаков на берегу.

Мы почему-то никак не примиримся с мыслью, что ограничения возможностей не всегда означают неуважение к лицу, которому что-то запрещается, или стремление подчеркнуть его «второсортность». Иногда запреты означают признание исключительности, особой ценности того, кого стараются уберечь. Вот если бы мы это сами до конца уяснили и смогли толково внушить дочерям, не страдали бы они, подрастая, от всяческих «комплексов неполноценности», не видели бы в своей судьбе несправедливость людскую.

Как видим, забота о теле нередко теснейшим образом связана и с моральным здоровьем ребенка. Только связь эта сложная. В одних случаях и впрямь в здоровом теле поселяется здоровый же дух. В других, напротив, чрезмерные телесные заботы и тревоги вытесняют духовные интересы. А поскольку мы убеждены в решающем воздействии матери на формирование жизненных установок дочери, то приходится прислушиваться к упрекам, которыми осыпают отцы своих безрассудных «половин»: «Вот плоды твоего воспитания!» И указывают на такие распространенные девчоночьи пороки, как тряпичное тщеславие, безоглядное кокетство, неустойчивость в привязанностях и увлечениях.

С приближением «опасного возраста» дочка все больше прилепляется к матери, делая из нее свою подружку — хранительницу сердечных тайн. Все перипетии ранних «любовей» обсуждаются с мамой. (Правда, снова вспоминая Льва Толстого, можно увидеть, как предельно искренни могут быть дочери с доброжелательным и чутким отцом. Но такое встречается нечасто.) Папа обычно только вслушивается в бесконечные шушуканья своих «девчонок». Он и сам бывает взволнован, обеспокоен происходящими на его глазах превращениями, что творятся с его дочкой, и боится приоткрыть заповедную дверь тайников ее души. А уж разговаривать с дочкой «про это» он никак не решается. Он сам не может видеть в дочери женщину, оттого страшным, порой кощунственным кажется ему, что кто-то может смотреть на нее с плотским вожделением.

Страх за ее чистоту, которую могут осквернить небрежные руки, приводит к тому, что, защищая ее душу, он нередко наносит ей самые тяжелые раны. Ведь веру в мужскую любовь и честность ломают в девичьих душах не одни донжуаны, пожиратели женских сердец. Перечитайте снова сцену в доме Полония в «Гамлете». Отец и брат Офелии Лаэрт внушают девушке: нельзя доверять чувствам и клятвам Гамлета. Уверения в любви могут быть лишь шумным голосом молодой крови, а не голосом души. Это они знают по собственному опыту. Честно говоря, подобные наставления можно услышать и теперь. А потом сами же мужчины негодуют: «О женщины! Вам имя — вероломство!» Не оглядываясь, не вспоминая, кто первый сломал веру в мужчин у дочерей и сестер.

— А как предостеречь дочь от ошибки, от обмана, которые не так уж редки в жизни? — спросят родители. На мой взгляд, нужно прежде учить дочек отличать в самих себе голос крови от голоса души. Потому что мы все тем легче позволяем себя обмануть, чем больше хотим обмануться. Девочкам-подросткам уже полезно знать, что с приближением половой зрелости возникает у них томление тела и духа, которое застилает пеленой тумана в другое время зоркие девчоночьи глаза, заставляет девушку играть с самой собой в прятки. Выдавать желаемое за действительное и в своем отношении к юноше, и в его — к себе.

Умению разбираться в собственной природе, в том, какими желаниями движима она, когда спешит на свидание, никто и никогда, никакой специалист, девушек не научит лучше матери. Мы уже говорили, что все классические признаки влюбленности могут вызвать самые разные движения души, в том числе не очень возвышенные. Например: любопытство к незнакомым обстоятельствам и ощущениям, жажда утвердить свою взрослость, тщеславное удовольствие покрасоваться перед подружками эффектным поклонником, даже корыстные умыслы. И, наконец, просто безадресное желание физической близости. Все эти мотивы заставляют девушку произносить слова любви и клятвы столь же опрометчиво и безответственно, как и юношу. Разница вся в последствиях самообмана для девушки. Так и надо объяснять дочкам, не отравляя их души безоглядным мужененавистничеством!

Один из многих парадоксов воспитания дочерей заключается в том, что, разными способами подготавливая их к миссии будущей женщины-жены-матери, родители сами оказываются меньше всего подготовленными к тому времени, когда она собирается и впрямь исполнить свое назначение. В этот период больше всего нервозности возникает в семьях: папа и мама в паническом состоянии пребывают до того мгновения, когда прозвучит свадебный марш Мендельсона. Хотя сей трубный глас иной раз возвещает начало самого сложного этапа жизни их ребенка. Этапа, когда она из дочки сама превращается в жену и маму, чтобы пройти снова бесконечный, неповторимый круг бытия земного.

Тут мне хочется остановить внимание читателя на переменах, что произошли на глазах одного поколения в социально-экономической основе отношений родителей с дочерьми.

У русского народа бытовало присловье: сына растить — деньги в долг давать, дочь растить — деньги по ветру пускать. Сын — будущий кормилец, оттого и наследник имущества, главного семейного капитала. Дочь — временная гостья в родительском доме, только до замужества родня. А там член чужой семьи, без собственной воли, часто и без средств, которые могли бы пойти на помощь престарелым родителям. Оттого-то и возникло печально известное восклицание «Бракодел!», отравившее радость от появления на свет новорожденной дочки многим и многим поколениям наших предков, искажавшее естественные чувства отцов к своему ребенку. И действительно, майся, страдай за нее душой и телом, а потом еще и приданое собирай, копи, чтобы ее удачно замуж выдать. А вышла, с тем и прощай, дом родной! Имя меняет, меняет и привязанности и обязанности. Ни чести, ни прибыли вскормившим-вспоившим ее.

Правда, бывала и возможность выгодно выдать замуж, приобрести новую родню, более богатую, могущественную, именитую. Но для этого нужно было, чтобы дочка обладала особой привлекательностью. Девичья краса, известно даже по сказкам, — капитал ценней многих прочих сокровищ. За красавицу полцарства дают, за дурнушку полцарства в приданое берут. Насколько тесно связывались всегда в сознании людей красота и корысть, можно понять хотя бы из сопоставления речей, с которыми обращаются к своим юным дочкам отцы, представляющие разные слои общества, разные культуры, даже разные эпохи. Шекспировский Полоний из «Гамлета» и пушкинский Мельник из «Русалки», по сути, внушают девушкам одну и ту же мораль: не продешеви, дочка, бери залоги любви подороже!

Я не случайно снова возвращаюсь к этому вопросу: женская внешность нередко решает всю ее судьбу и теперь. Хотя современным красавицам, как и простушкам, приходится проходить все обязательные ступени образования, а потом приобретать профессию, судьба у них особая. Выбор богаче и в деле и в супружестве. Что лукавить: ей всегда будет оказано предпочтение перед другими сверстницами, менее привлекательными.

Но нам не было бы особой заботы рассуждать об их преимуществах, если бы их поведение, их вкусы, их мораль, наконец, не оказывали столь решительного влияния на окружение.

Педагогическая мысль «нащупала» эту важнейшую миссию красавиц. Доктор педагогических наук Ю. П. Азаров в книге «Педагогика семейных отношений» обратил особое внимание на проблему воспитания красивых дочек. Он справедливо заметил: в детском коллективе, в школе, а потом в молодежной среде тон задают именно они. Неформальные лидеры — так можно определить их статус. Дружбы, внимания, хотя бы улыбки юных прелестниц ищут и добиваются все записные умники и отчаянные двоечники. Копируют их прически, одежду, замашки девочки-одноклассницы. Получается вроде бы так, что если суметь воспитать именно красавиц, то, считай, воспитал весь коллектив, в котором они живут, учатся, работают.

Часто сами эти «избранницы судьбы» не осознают силы и масштабов своего влияния. Иные же подсознательно чувствуют, что являются лидерами, соединяя в себе одновременно роль и арбитра, и сам приз-награду победителю в состязании за ее внимание. Видимо, родителям не помешало бы объяснить осторожно, деликатно девочке ее исключительную судьбу, ее ответственность перед друзьями, коллегами.

Коли такая законодательница мод и мнений отмечает своим вниманием не самого доброго, не самого умного, не самого благородного и вообще недостойного, то тем самым она делает его недостатки преимуществами, то есть ставит вниз головой представления о том, к чему стоит стремиться. Самым опасным для ребячьих душ служит предпочтение, корыстолюбием продиктованное.

На этой основе можно говорить, что красота, как и любой дар природы, не только благодать, это еще и испытание, своего рода крест, который приходится нести существу, к перегрузкам часто непривычному. «Быть красивой — значит страдать». Пословица не преувеличивает: страдать ведь можно и от избытка внимания, от чужой назойливости, домогательств, а не только от недостатка внимания и равнодушия.

Совершенно ясно, что у современных родителей, исповедующих высокие нравственные принципы, должна быть совсем иная, чем прежде, установка, взгляд на предназначение ребенка, отмеченного печатью «красы — природы совершенства».

Может, сродни той, что применяла золушкина мачеха, только, естественно, без злобы, а с любовью: растить дочку с сознанием, что ей больше даже, чем «дурнушкам», нужно быть рассудительной, скромной, бескорыстной и отзывчивой. Наверное, важно приучить ее к мысли, что в ее власти подвигнуть людей, с которыми сведет ее судьба, к добру, благородству и чести.

…Многое меняется во взглядах родных и на наследование дела и имени родителей детьми. Нынче дочки с полным основанием претендуют на равные с сыновьями права и здесь. Во всех сферах жизнедеятельности нынче можно встретить продолжательниц фамильной специальности: и в науке, и в искусстве, и на производстве. Больше того, нередко именно достижениям знаменитой дочери родители бывают обязаны тем, что неизвестная фамилия становится громким именем.

Впрочем, что имя? Символ, знак. Многие образованные родители сознают: истинная продолжательница рода — дочь, а не сын. Она дает жизнь, свою кровь и плоть новому потомству. А как оно там, в грядущем, будет именоваться, так ли уж важно!

Самостоятельность в собственной семье, экономическая независимость от мужа позволяют дочери встать вровень с сыновьями и в качестве опоры родителей в старости. Пожалуй, дочери более надежная опора. Ведь дочкино сердце отзывчивей на родительскую беду и боль. По крайней мере, у изголовья больных стариков чаще увидишь ее обеспокоенное лицо, нежели сына. (Предвижу, что у кого-то из читателей ситуация складывается иначе. Но мы ведь рисуем типический портрет, а частные случаи могут быть какие угодно.)

Вот и выходит, с одной стороны, корысти в отношениях с дочками у родителей поубавилось, а с другой — она вроде бы должна взрасти. По крайней мере, ясно одно: современные связи отца-матери с дочкой более продолжительные, глубокие, значительные. Отсюда более пристальное, заинтересованное и даже уважительное внимание, которым окружают дочерей современные родители. И сетования на их появление в семье вместо сыновей действительно скорее дань традиции. Как и уверения в том, что растить их легче, чем сыновей. Действительно, легче, если бездумно и безответственно: дочки более покладисты, более внушаемы, то есть лучше управляемы. Но это означает, что они скорее впитывают не только положительные примеры, но и дурные, что нужно спешить с самых начальных лет и дней придать ее уму, сердцу, ее развитию высоконравственное, разумное направление.

…Как видно из сказанного, облик дочери во многом определяется природой, временем, обществом, личным примером родителей и их осмысленными усилиями. Если эти составные силы представляют собой трудноуправляемую стихию, то жизнь родительская и воспитательные меры в наших руках.

Сын

Насколько трудно мне было работать над ретроспективой в типическом «портрете дочери», настолько проще живописать обобщенный облик сына. И не потому, что объект сам по себе менее сложен. Ничуть не бывало. Просто представители сильного пола не скупились на рассказы о самих себе, о собственных годах — детских, отроческих, юношеских, о впечатлениях и переживаниях по разному поводу.

Начинается это повествование буквально с Адама, когда у него появились сыновья, а с ними-то и проблемы по их воспитанию. По библейской легенде, были у первого жителя земли и дочери, но про них летописцы ничего определенного не сказали. Иное дело, два сына: один — добрый, кроткий Авель, другой, наоборот, Каин. Растили их любя, но без баловства, в труде и заботе. А что вышло? Один сын лишил другого жизни. Из ревности и соперничества.

Как же с ними обращаться, с сыновьями, как их растить, чтобы не было рядом с добром зло, чтобы сила не шла во вред брату, отцу и матери, а лишь на общее благо? Многие вопросы древнейшей книги остались нерешенными.

Легенда легендой, но немало книг о людях реальных полны подобных же сведений. Ведь вся известная история по преимуществу рассказ о делах сыновей человеческих, делах высоких и низких, благородных и жестоких. И у каждого героя, будь он Цезарь, апостол, воин или рыбак, были отцы и матери. И над колыбелями сыновей пели они песни, рассказывали сказки о славе, о торжествующем добре и поверженном зле.

Мне любопытно было читать повесть о сыне персидского царя и о самом верховном правителе древней страны, знаменитом полководце Кире. Повесть эту рассказал греческий философ Ксенофонт в «Киропедии», то есть в «Воспитании Кира». Писатель-педагог, отстоящий от нас на тысячелетия, рисует облик, как говорят, до боли знакомый, настолько часто он встречается потом в разных жизнеописаниях. Даже легко спутать, из какого времени, из какой страны вышел к нам навстречу этот герой, воплощающий черты, которые люди всегда мечтают увидеть в собственном сыне. Умен и силен, добродетелен и смел, почтителен к старшим, неустрашим, но и благороден с врагами, образован и прост в желаниях, в обращении, верный друг, усердный и понятливый ученик, самоотверженный труженик. Чего еще можно пожелать сыну, как не соединения таких свойств?!

Со временем программа воспитания становилась более конкретной. В Англии появились рекомендации, как вырастить из сына «истинного джентльмена» (Дж. Локк), в Швейцарии — гражданина собственной республики (Ж.-Ж. Руссо), в России — дворянина (Петр I). Каждое столетие пересматривало традиции, взгляды, привычки. И чем больше дробилась общественная структура, тем все более решительным образом отличались методы воспитания именно мальчишек.

О повышенном внимании семьи к «функциональной» роли подрастающих сыновей хорошо писал Н. И. Пирогов, выдающийся хирург и педагог. В статье «Вопросы жизни» он приводит диалог.

«— К чему вы готовите сына? — как-то спросили меня.

— Быть человеком, — отвечал я.

— Разве вы не знаете, — сказал спросивший, — что людей собственно нет на свете: это одно отвлечение, вовсе ненужное для общества. Нам необходимы негоцианты, солдаты, механики, моряки, врачи, юристы, а не люди.

Правда ли это!»

И дальше Н. Пирогов решительно утверждает:

«Все готовящиеся быть полезными гражданами должны сначала научиться быть людьми».

Быть людьми…

Прежде в воспитании сыновей нередко довлело иго общественного положения семьи, профессии, избранной для мальчика родителями (или даже им самим), как над девочками довлело иго грядущего замужества и материнства. Сыновей обучать начинали рано, в зависимости, конечно, от дела, которым им предстояло заниматься. Однако и у мальчишек было время усвоить науку, помогающую становиться людьми. Время это — детство. Пора, вбирающая в себя все краски, запахи, впечатления, которыми нас щедро дарят и природа, и родительский дом, пора формирования самых главных представлений о жизни, ее радостях и печалях, о назначении человека на этой земле.

Думаю, что многие педагоги прошлого не уделили должного внимания младенческим летам потому, что не считали их очень важными для создания личности человека. Иначе они отметили бы огромное влияние матерей на души сыновей в те недолгие годы, которые дети проводили подле них. Сколько былин сложено, сколько песен спето про то, как растила сына матушка, какие наставления давала, как провожала, когда вырастал, как ждала и встречала с ратного дела, из дальних странствий. На живописных полотнах идеал материнства — мадонна — обычно рисуется не с ребенком вообще, а именно с сыном. Да и в поэзии немало прекрасных строк посвящено их отношениям. Опыт подсказывает, что любовь матери к сыну всегда отличалась особой остротой. Почему?

Думаю, причин несколько. Во-первых, как известно, мальчиков рождается больше, чем девочек, а затем соотношение выравнивается. Да, в младенчестве сыновья нередко оказывались очень слабыми перед всякими напастями. Мать же обычно сильнее дрожит над тем ребенком, потерять которого больше вероятности.

Во-вторых, обостряла материнское чувство кратковременность пребывания сына под ее влиянием, под ее крылом, да и вообще в родном доме. Дочка от матери до самого замужества никуда не денется, с сыном иная картина. Либо его уведут внаймы, «в люди», в гимназию, в корпус, в училище (кого куда), либо сам уйдет. Вернее, все равно от материнского подола оторвется, едва войдет в подростковый возраст. И значит, нужно было за эти несколько детских лет так утвердить в душе и сердце мальчика свой образ, чтобы он не стерся, не потускнел за всю жизнь. Материнский опыт подсказывал: с годами все трудней будет понять его желания, побуждения, замашки и повадки. И ему скоро станут казаться ненужными и даже досадными некогда столь приятные ее ласки, заботы.

Немалую роль, на мой взгляд, играло и неравноправное положение женщины в собственном доме и в обществе. Во всем ей надлежало подчиняться мужчине, а вот этот — маленький, слабый, ласковый — целиком от нее зависит, и она ему указывает, как и что делать. Сын словно примирял женщину-мать с ее подчиненным положением, возвращая ей отнятое мужем самоуважение, сознание собственной силы и власти. А интуиция подсказывала: добиться этого можно внушением любви к ней самой. Разрушая традиционные взгляды на «второсортность» женщины в глазах своего ребенка, она тем самым словно подрывала устои общественных норм и правил. Я бы сказала, сын, вольно или нет, становился орудием борьбы матери за общественное признание. А его сердце — полем битвы, где она могла одержать победу. Посмотрите биографии великих людей: это, как правило, сыновья незаурядных женщин. (Не всегда добрых, но почти всегда сильных.)

Еще одна причина, по-моему, кроется в том, что мать растит ребенка в соответствии с представлениями об идеальном герое, о мужчине ее мечты. Это, быть может, и образ Добрыни Никитича, и Дон-Кихота, и даже д’Артаньяна, и какого-то реального героя, занимавшего девичье воображение. Муж-то ведь не всегда воплощает лучшие черты своего пола.

Купаясь в лучах материнской любви и заботы, сын впитывает ее науку, вбирает в себя ее представления о нужном и должном для «настоящего мужчины». И привязывается к матери, и проносит через всю жизнь это чувство.

И еще: вся система воспитания юношества в прежние времена решительно вытравляла изнеженность. Здесь что российский «Домострой», что уложения о воспитании английских аристократов были единодушны: не жалей спины отрока, не бойся ран телесных, тогда не будет изъянов духовных. Как же тут не поминать добрую маменьку?!

Конечно, теперь многие причины, порождавшие остроту в отношениях «мадонны с младенцем», уходят в прошлое. Мальчики реже стали погибать в раннем детстве. И само это состояние — детство — для них значительно продлилось, как и пребывание в родительском доме. Этот срок для многих не кончается и в восемнадцать лет, и даже с женитьбой. Уходят сыны в армию и возвращаются. Уезжают учиться и потом нередко спешат к маме под крыло. Да и женское равноправие освободило мать от чувства чрезмерной ущемленности, от потребности возместить ущерб этот через сына. Можно предположить, что эмоциональные связи между ними изменятся. А вот как именно, сказать не берусь: может, ослабнут, а может, усилятся, но только на другой основе. Ведь и времени для общения у них сейчас больше, и интересы у матерей шире: не только накормить, одеть-обуть, приласкать. Появляется и профессиональная заинтересованность сыновей в делах матери. И мамы могут готовить детей к будущей специальности, не только отцы.

…Прошлое никогда не остается за дверьми настоящего. Оно растворено в сегодняшнем быте, хотя, конечно, изменения происходят колоссальные. Теперь мальчики в большинстве случаев растут и обучаются в детских садах, а не под одним маминым надзором, в школах, а не под папиной рукой. В специальных учебных заведениях, а не в подмастерьях у хозяина. Более того, все свои годы они воспитываются вместе с девочками и по единым с ними нормам и правилам.

Постепенно сыновья утрачивают сознание своей непременной обязанности — быть главным добытчиком, основой материального благополучия семьи, родительской и собственной. Это накладывает отпечаток на их отрочество и юность. Они могут позволить роскошь долгих поисков «себя», своего места, а то и вовсе незавуалированного безделья. Родители, не забывшие собственное трудное (военное или послевоенное) детство и отрочество, порой недовольны великовозрастными учениками, долгие годы долбящими иксы и игреки без видимой пользы. Отцы в эти годы уже не только себя сами обеспечивали, но и родителям помогали. Видят они с тревогой, что нередко нерастраченная энергия уходит на озорство, на бессмысленные драки, а то и серьезные проступки.

Начинают искать виноватых и, конечно, кивают на воспитателей по службе — на школу. Надо признать, что в своем нынешнем виде и учительском составе наша школа — учреждение «женское». Оттого и девочки в ней — более активная часть, более успевающая. Школа, это уже давно замечено, и культивирует в основном женские добродетели: аккуратность, исполнительность. А известный советский психолог профессор П. Симонов назвал среди важнейших отличий мужчины стремление к новизне, к исследованию непознанного, требующего риска, физической и интеллектуальной смелости. Наиболее бурные проявления этих свойств приходятся на 14—16 лет, то есть на те годы, когда мальчишку и дома и в школе всячески стараются удержать «в коротких штанишках». Дома, в условиях современной городской квартиры, ему редко позволяют «творить, выдумывать, пробовать». А в школе и вовсе нет простора для прорыва «в неведомое». Что из этого получается, мы уже знаем: на глазах у взрослых порой происходит непостижимое превращение некогда милого пай-мальчика в неслуха и дерзилу.

Вполне возможно, что и успеваемость-то у большинства мальчишек в это время падает по той же причине. Ребята кидаются в технические кружки, во всякие клубы, секции. И там, поверьте, ленивые, неинициативные мальчишки частенько преображаются в деятельных, изобретательных, сметливых. Тем не менее и родители и учителя считают частенько это «посторонними» занятиями и отваживают ребят от дела.

Социологи и публицисты уже заметили: программа воспитания и образования нынешних сыновей прибавила им знаний, но… отняла умения. Заволновались и сердобольные мамы, жалуясь, что растет уже второе поколение «безруких» мужчин. А ведь во все века знали люди: одной умственной работы мужчине мало. Настоящий мужчина должен уметь все. Так говорил и создатель монументального труда о воспитании юношества Ж.-Ж. Руссо. Вот и посмотрим: каждый ли из нас готовит сыновей своих таким образом, чтобы они выдержали экзамен на звание настоящего мужчины? Чтобы родители не смогли упрекнуть себя: вырастили богатыря, а он только внешним видом, усами да бородой, отличается от красной девицы.

В последнее время мы много пишем о половом воспитании подрастающего поколения. Прежде всего под этим подразумевается воспитание определенной культуры отношений между девочками и мальчиками, женщинами и мужчинами. На мой взгляд, необходимо включить в это понятие и культуру отношения к собственному полу. Это необходимо прежде всего для создания внутренней гармонии человека, чтобы не был он во вражде с самим собой, не считал дефектом своей натуры качества, которые просто пока не нашли применения.

Думаю, проблема трудового воспитания, столь остро вставшая в последнее время, по преимуществу проблема мужского воспитания.

Нынче произошел некоторый перекос, противоположный тому, о котором писал Н. Пирогов: теперь нередко из сыновей готовят людей вообще без профессиональных интересов. И забыли: многие человеческие свойства развиваются, тренируются в определенной деятельности, в процессе овладения деловыми навыками. И в определенном возрасте. И нередко получается: глядя на отца, не знающего, с какой стороны за топор взяться, как кухонный нож наточить, сын воспроизводит его неумение в домашнем хозяйстве. А приученный к сидению за партой, он нередко и дальше желает иметь дело только с такой же «непыльной», тихой, безопасной работой, с чем угодно, только не с тем, что требует физических усилий.

«Главное, по-моему, в том, чтобы в детском сознании хорошее не отождествлялось с приятным и тем более легким. Пусть с малых лет человек поймет, что хорошее — плоды труда, творение рук и ума. Хорошее — это трудное. Даже наслаждение красотой природы не дается без труда».

Это одна из многих мыслей В. А. Сухомлинского. Ее он записал в книге «Как воспитать настоящего человека» в том месте, где рассказывал о подготовке сыновей к труду, серьезному, мужскому.

Нашим милым мальчикам не должно быть легко в жизни, им должно быть в ней хорошо, честно, смело.

Видимо, надо признать, что уменьшением в мужской половине рода человеческого специфических свойств мы во многом обязаны тому, что из маминых добрых рук мальчик попадает в руки тети-воспитательницы в яслях-садике, затем тети-учительницы в школе. Оттого так настоятельно звучат призывы к отцам — включиться в дело воспитания сыновей. Правда, это будет иметь пользу, только если мужчина сам может строить отношения с сыном на общем мужском деле.

Особенно осложняется ситуация с сыновьями из-за того, что большинство детей — единственные. А единственныйсын — это не сын, а чадо, дитя вроде существа «среднего рода». Ведь опекать его, ограждать от трудов и забот, от шишек и порезов рьяно берутся уже оба родителя. Надо бы посоветовать в этом случае маме и папе запереть на замок свои эмоции и позволить мальчику испытывать себя почаще на силу, отвагу, самостоятельность. Но ведь услышишь непременно: а вдруг беда, несчастье?.. Как тут быть, если иначе не получится сын?

Объективные условия многое могут объяснить в наших успехах и промахах по воспитанию будущих мужчин. Но они не должны снимать с нас личной ответственности за то, каким гражданином, работником, мужем и отцом станет тот, кого мы сейчас зовем нежно — сынок.

Я рассказывала о том, что означает для дочери «отчий дом». Попыталась выяснить, что он такое и для сыновей. С этой целью стала расспрашивать всех подряд, и старых и юных. Среди них были: крестьянский сын — 65 лет, шахтерский — на десяток лет моложе, сын летчика — около 40 лет, сын инженера — 28 лет. Были и многие другие собеседники, но я здесь расскажу лишь об ответах, полученных у этих людей, потому что они мне показались наиболее типичными.

Итак, что для них значит отчий дом? Прежде всего они считают, что выросли в нормальных семьях, без тяжких осложнений, хотя ничем: ни холодом, ни голодом, ни болезнями, ни потерями — судьба их не обошла, кроме самого молодого. На этом и кончается сходство, во всем прочем мало похожего.

Старший, из крестьян, вспоминал дом как что-то непогрешимо-радостное, так и сказал он: святыня! Это при том, что сам признавал: отец был ровен, справедлив, но строг. Ему не приходилось ни руку поднимать, ни голос повышать — в доме все принимали его просьбу, как принимают приказ. Не от страха, а из любви и уважения, веры в его мудрость и силу подчинялись ему сыновья. Такие же отношения сохранились до конца дней отца, когда дети сами стали взрослыми.

Я вспомнила при этом «программу» сторонника патриархальных порядков и спросила моего собеседника: как он смотрит на предложение возродить абсолютную власть отца?

— А в нашем доме царил не патриархат, царили любовь и справедливость. Вот этот порядок я бы считал полезным для любого времени и века. Отец действительно был сильней и умней всех своих домочадцев и никогда не использовал силу в унижение нам, но лишь помогал подняться до его высоты.

У шахтерского сына все было не так, хотя и у него в доме отец был «хозяином». Но родительский дом был первой мастерской, где ему пришлось освоить массу всяческих дел как старшему в многодетной семье. Учитель в этой «мастерской» был у него требовательный и не очень-то сдержанный и чуткий — отец. Он вызывал уважение своим умением все приладить, смастерить, своим трудолюбием. Но не характером. Сглаживала отметины обид мать, выдержанная, вдумчивая. Для сыновей летчика, инженера понятие ДОМ во многом абстрактно из-за частых переездов семьи, частых командировок отцов. Отцы здесь были скорее дорогими гостями, чем хозяевами. Работа обычно съедала у них все время, силы, заполняла мысли и сердце. И чем выше был профессионализм отца, тем меньшее место в его жизненных интересах занимали семья, жена и дети. Хотя отцы эти любили, заботились о своих домочадцах, могли, наверное, здоровье и жизнь за них отдать… Но… не могли пожертвовать лишним часом, оторванным от ДЕЛА. Сыновья это видели, впитывали такой стиль поведения. И усваивали нередко: дом не главное для мужчины.

От мальчишек требовалось послушание и помощь матери по хозяйству. Сыновья только и годились «поднять да бросить». Согласитесь, работа непривлекательная, мало дающая уму и сердцу. И бежали они от нее подальше, в ребячьи хороводы. Улица, проклятая и благословенная, нередко восполняла дефицит мужского присутствия, обучала ребят товариществу, праву сильного, риску, ловкости, смекалистости. Кого-то эта «школа» калечила, кого-то лечила.

Однако, как говорили почти все участники «исследования», отца они слушались больше, чем мать. Смотрите, как странно: его почти не видят, с ним изредка общаются по делу, а уважают порой не меньше той, что всю душу и труд отдает им. Видимо, отношение сына претерпевает «эволюцию» привязанности от матери к отцу. Независимо от свойств и той и другого. Рано или поздно, но и здесь единство пола возобладает.

Иное дело, когда отношения между родителями такие, что сыну приходится выступать в роли защитника матери. Тогда и речи про «отчий дом» вести не приходится. Тогда сам отец становится «враждебным элементом» в собственном доме. И первым ему противником — выросший сын.

И это не единственная нравственная задача, которую задает сыновьям жизнь не так уж и редко.

Кстати, ни один из моих собеседников не сказал, что именно отец учил его совести, чести. Про труд, работу говорили, а про то, какие моральные принципы воспитывались в них сызмала, никто и не упомянул. А от одного студента я услышала такое признание: отец драл его, как сидорову козу, за каждую двойку, за замечание учительницы в дневнике, когда он шалил на уроках. Но одобрял его «операции» по обмену заграничных тряпок и жевательной резинки, которые отец привозил из зарубежных командировок, на антикварные книги.

А от другого юного «предпринимателя» узнала я, что по просьбе отца он уволок со стройки дефицитные красители.

Попыталась себе представить подобную ситуацию в семье, где растет дочь, а не сын. И не смогла. Так редко бывает, чтобы девочку родители вовлекали в нечестные или неделикатные свои дела. А сына пожалуйста! (Напоминаю снова во избежание недоразумений: здесь мы не обсуждаем крайности. Автору не хуже других известны случаи, когда опустившиеся родители сами спаивают девочек, толкают их на грязные дела. Не о них мы ведем речь.)

Отчего же существуют как бы два моральных пласта, два уровня: для дочери и сына? Мы не разберемся в этом, если не обратимся к той самой психологической особенности мальчиков, про которую мы уже говорили выше. Им по природе свойственна тяга к опасности, к риску и приключениям. Их детское показушничество, набеги на чужие сады и огороды тогда, когда и нужды-то никакой нет, и плоды незрелые, а есть ощутимая возможность заработать себе синяки да шишки вместо пирогов и пышек, эти «подвиги» не из корысти совершаются. Это скорее самоиспытание.

Именно поэтому вдумчивый наблюдатель и гуманист Януш Корчак призывал не спешить с суровым осуждением детского воровства. Это своего рода признак «авитаминоза», эмоциональной недостаточности в быту у мальчиков. Значит, родителям и воспитателям нужно поискать и найти способ дать ребятам возможность испытать себя на отвагу и риск, но уже в соответствии с нравственными нашими принципами. Игрой ли, серьезным ли заданием, но позволить им проявить эти свойства.

Большинству девочек чужда подобная жажда «острых ощущений», может, и оттого, что они переживают чересчур остро. Наверное, потому и родители ограждают их от рисковых предприятий. Не знаю точно. У И. А. Гончарова, например, нашла слова, которые предполагают такую потребность в человеке вообще, без различия пола:

«…вечная тишина вялой жизни и отсутствие движения и всяких действительных страхов, приключений и опасностей заставляли человека творить среди естественного мира другой, несбыточный, и в нем искать разгула и потехи праздному воображению».

Способность творить другой мир «разгула и потехи» присуща подростковому возрасту как никакому другому. Первый признак взросления у девочек — тушь на ресницах и высокие каблуки. Первый признак взросления у мальчиков — сигарета в зубах и запашок дешевого вина. А еще лихое закручивание ядреных словечек. Когда мы замечаем перемену в поведении сыновей, начинаем беспокоиться: портятся мальчишки, как бы беды не случилось! И при этом редко задумываемся: отчего ребята именно эти «знаки» считают атрибутами взрослости, принадлежностью «настоящего мужчины»? Неужели ничего другого, хорошего, они не примечают в поведении отца, других людей, чему стоило бы подражать?

Логика здесь действует железная. Мальчикам позволяется дома все, что делает папа, кроме только этого «джентльменского набора». «Мал еще» — самое распространенное объяснение. То есть нет самоосуждения, есть лишь утверждение двух моралей, двух норм поведения: для взрослых и маленьких. Ну какой из всего этого может быть вывод? Ребенок всегда стремится стать скорее «большим, как папа». А коли его от папы отличает только барьер дозволенных пороков, то и нужно его преодолеть.

Мальчики мучаются, привыкая к куреву, болеют от первых выпитых рюмок. Но они «проявляют волю», одолевая отвращение и сопротивление организма отраве. А отцы снисходительно ухмыляются: сам, мол, через подобное прошел. И при этом редко кто хватается за голову: какой же образец истинного мужчины создан им в глазах сына? Это, выходит, тот, кто бездельничает дома, дымит без конца, пьет, матерится, кто хамит старшим и неуважительно говорит о женщинах. Какой же это страшный и безнравственный образец! Мы можем изобретать самые хитроумные способы воспитания сыновей, но пока не будут самими отцами осуждены названные здесь признаки «мужественности», мы мало чего достигнем, даже если навалимся на подростков всеми силами общественного воздействия. Я выше рассказывала о консультациях, в которых жениху и невесте читаются лекции по сексологии. Но еще прежде подросткам, и юношам и девушкам, нужны обязательные уроки этики, где бы говорилось о природе подлинного мужества и женственности. И чтобы они знали наверное:

«Пороки, кои терпят в доме, не живут в одиночку: позвольте укорениться одному, за ним придет множество других. Вскоре они… разорят хозяев, которые их допустили, и развратят или оскорбят душу детей, наглядевшихся на них»^[30].

Один из читателей, кандидат технических наук В. Белянин, написал мне, как он готовился к появлению ребенка в доме:

«Я, например, бросил курить и избавился от этой дурной привычки с легкостью. Считаю, что проявлению силы воли способствовали мои еще не родившиеся дети… Ожидание, а затем и рождение ребенка являются мощным стимулом для самовоспитания, искоренения дурных привычек, выработки терпения, которого у нас порой не хватает».

Отец запрещает себе то, что запрещено будет ребенку, — это и есть главный кодекс родительской морали.

Способности к самосовершенствованию от родителей требуют сыновья, чтобы не на распыл пошла мощная их энергия, а на общую и добрую пользу. Например, очень мужское и мужественное занятие для отцов — наведение порядка во дворе и на улице, где нынче нередко верховодят хулиганы и пьяницы. Очень мужское дело — вместе с сыновьями оборудовать спортивные площадки, объединять ребят в группы с определенными и заманчивыми целями: сохранение памятников старины, защита природы, усовершенствование дворового оборудования. Не знаю, как примет читатель мое предложение: ввести бы нам ритуал посвящения подростков в мужское сословие. Причем здесь важны не выдуманные и эффектные действа, скорее это экзамен, и очень серьезный, на смелость, выдержку, ловкость, смекалку. Например, недурно бы включить в состязание такие условия, как тушение пожара, спасание «тонущих», оборона от нападения (элементы самбо), а еще владение различными инструментами: пилой и топором, лопатой и стамеской, электродрелью и паяльником. Можно бы включить в состязание и изготовление или ремонт элементарной домашней техники. И неплохо бы проверить, как мальчики умеют вести себя в присутствии девочек и взрослых людей, то есть экзамен на «рыцарство». И были бы все эти состязания особенно полезны, если бы к испытаниям ребят готовили не тренеры и учителя, а непосредственно папаши. Пусть они получают консультацию и помощь, но сами занятия проводились бы родителями. Оценка готовности подростка к званию мужчины была бы и оценкой отцовских усилий. Тогда и понятие о «настоящем мужчине» приобрело бы законную многозначительность и уважение.

Воспитать в сыне высшие мужские и гражданские добродетели — это значит позволить ему как можно раньше принимать на себя ответственность за все, что происходит при нем и с его участием. БРАТЬ НА СЕБЯ, А НЕ СЕБЕ — главная сыновняя заповедь. Ее нам и стоит всяческими способами прививать. Остальное приложится.

ДВОЙНЫЕ ПОРТРЕТЫ

Бабушка и дедушка

Вы думаете, про них-то уж никто нового ничего не скажет и не подумает? Как бы не так. Бабушка стала своего рода «примадонной» для многих публицистов, писателей, сценаристов. Конечно, и социологи не обошли ее вниманием. Дедушка пока еще прячется в тени ее популярности. И вот что я о ней вычитала в разных публикациях последних лет.

Во-первых, дескать, она нынче очень помолодела: сама порой бегает на свидание, если осталась вдовой или разошлась. Она полна физической, эмоциональной и профессиональной энергии. И ей тесно в рамках роли, заданной ее званием. Во-вторых, она очень нужна молодым родителям, которые без нее с трудом овладевают навыками обращения с младенцем, ее внуком, внучкой. Но при этом слышатся утверждения, будто бабушкино воспитание может нанести и вред ребенку, поскольку тот видит перед собой старость со всеми присущими ей свойствами, недостатками и копирует ее.

Попробуйте совместить подобные суждения и «портреты». Единственно, в чем согласны диспутанты: все реже нам встречается этакая ветхозаветная бабуля, тихонькая и неутомимая, как мышка, снующая по дому, всем угождающая и ничего не требующая взамен; мастерица стряпать и ткать, шить и вязать, искусная сказительница былей и небывальщин, сочинительница ласковых колыбельных, подмога детям и утеха внукам, добрая совесть и свет дома.

Правда, столь идеальный облик и в прошлом-то не на каждом шагу встречался. Живые натуры и характеры всегда сложней идеализированных представлений. Даже такие нежно любимые, какой была бабушка Алеши Пешкова, мало похожи на иконописный лик. Видимо, исторический опыт народной жизни отобрал все самое-самое важное, необходимое для лучшего исполнения этой роли, и сложил воедино. И такой она предстала перед нами со страниц сказок и песен.

Хочу обратить внимание на одну лингвистическую особенность. В английском, французском, немецком языках нет слова, аналогичного нашему — «бабушка». Там она зовется «большой мамой» или «большой родительницей». То есть обозначены ее функция, ее положение в семье. Как видите, в данном определении отсутствует эмоциональная окраска, отношение к той, что является мамой мамы и папы. Русское слово с уменьшительно-ласкательным суффиксом «ушк» вроде бы, напротив, умаляя масштабы ее фигуры и значимости, одновременно поднимает ее на пьедестал любви. Не случайно в словаре Даля у этого слова 12 вариаций, таких же уютно-ласковых, и лишь одно — «бабка» — угловато-грубое. Отчего это? Известно: язык отражает сложившуюся практику отношений. А все наши путешествующие-странствующие отмечают непривычную для нас особенность европейского и американского быта: отстраненность старшего поколения от взрослых детей и внуков.

Впрочем, в последнее время у нас растет число женщин, для которых появление внуков — неприятная неожиданность, чуть ли не «предательство» их интересов детьми. Они оскорбляются даже самим этим званием — бабушка, не позволяют себя так называть малышам, придумывают всяческие заменители, скрывают свое новое положение от окружающих. Они скорее и заслуживают имени «большой мамы», хотя, скажи им это, наверное, обидятся. Здесь тот случай, когда носить имя неловко, а отказываться совсем жаль, даже если оно старит.

Так какой же видится наша бабушка автору этих строк?..

ВОЗРАСТ. Самый неопределенный. От 28 лет (зарегистрированы и такие случаи в Средней Азии), чаще — 40—50 лет, а дальше до бесконечности, до рекордного срока земного существования. Поэтому и справедливы слова о том, что бабушке ничто женское не чуждо, в том числе возможность влюбиться в мужчину, завести новую семью. Правильно и утверждение о том, что ей могут быть присущи возрастные, старческие недостатки. Оба суждения, как мы видим, правомерны, но лишь с точной оговоркой, что они относятся к разным категориям бабушек.

Не могу согласиться с расхожим мнением, будто наша сегодняшняя бабушка значительно моложе своей далекой предшественницы. Это не соответствует историческим данным. В России традиционно браки были ранними. Девушка, не вышедшая замуж к двадцати годам, считалась «старой девой», «вековухой». Матерями становились обычно в первый же год замужества. Соответственно бабушками делались тоже в 35—40 лет. Нередко в многодетных семьях, в особенности в крестьянских, «бабушка» качала в люльке собственного ребенка, а рядом ползало дитя ее старшей дочери. К примеру, в семье моей бабушки была как раз такая ситуация. Впрочем, и у графини Толстой разница между старшим и младшим сыном была в 25 лет. А это значит, что получить звание прародительницы женщина могла, еще не перестав быть роженицей. Правда, в наши дни такое явление стало чрезвычайно редким. На свидание-то бабушки еще бегают, замуж выходят, а рожать отказываются. Не потому, что не могут, — не хотят.

Однако, кроме «паспортного» возраста, то есть абсолютного, есть еще и относительный возраст. Многие, к примеру, цитируют выражение писателя прошлого столетия: в комнату вошла старуха сорока пяти лет. Конечно, ни одна современная женщина-бабушка этих лет не согласится с таким определением. Да и весь ее облик оспорит эту аттестацию.

Главная причина ее «моложавости», на мой взгляд, в фоне, на котором она нынче выступает. Средняя продолжительность жизни женщин в конце прошлого столетия в России равнялась 32—33 годам. Смертность среди молодых матерей, в особенности в деревнях, где жило основное население страны, была ужасающей, уступающей только новорожденным младенцам. Очень многие мамы не доживали до счастливого срока: увидеть следующее за их детьми поколение. Молодые, по нынешним понятиям, бабушки казались старыми среди зеленой поросли мам. Тем более что за ними редко высились выжившие, сохранившиеся настоящие бабушки-старушки. 40-летние нередко были в семье последней ступенью.

Средняя продолжительность жизни нынешних женщин держится на отметке в 75 лет. Это значит, что, став уже бабушками, мы нередко остаемся дочерьми, невестками престарелых родителей. Кто не испытал такого положения, не поймет, как этот факт действует на наше самочувствие. Пока есть на свете люди, что зовут тебя «дочкой», ты еще юна, у тебя еще все впереди! Сколько бы поколений за тобой ни теснилось. А для любой женщины ее внутреннее, психологическое состояние отражается решительным образом на физиологии, на внешности.

Можно сказать, XX век подарил нам два новых возраста, два состояния. Детям он на несколько лет продлил беззаботное детство, прихватив немалую толику от прежнего отрочества и отодвинув границы всех последующих возрастов. И взрослым увеличил время полноценной активной деятельности. У нынешних женщин в 40—50 лет отмечается самая высокая производительность труда и самые значительные достижения в профессиональной карьере. Так что общее самочувствие у бабушки в этой «вилке» лет, какое у ее предшественницы и в тридцать-то редко бывало.

Очень часто молодые бабушки и выглядят как старшие сестры своих взрослых дочерей. И фигуры спортивные, подтянутые. И лицо в косметике, и одеты без различия в возрасте и семейном положении, да и внешним поведением мало чем отличаются от молодежи. Дочь в мини и мама-бабушка в мини, дочь в джинсах и мама-бабушка в них же. Дочь с сигаретой, и молодая бабуля дымит во все тяжкие. И тут нелегко разобраться бывает, кто кому подражает.

Современная бабуля нередко говорит на студенческом жаргоне, пляшет лихо, гоняет на лыжах, водит автомобили. И это объяснимо: бабушки сплошь и рядом трудятся вместе с молодежью, и никто не делает различия, скидки на возраст, на их солидное положение. Почему они тогда должны себе запрещать то, что позволено молодежи в бытовой сфере, блюдя свою «солидность»?

Так что не правы исследователи, говорящие о возрастном омоложении бабушек, не правы и бабушки, упрекающие своих детей за то, что они преждевременно старят своих «предков». Все в свое время. Только чувствуем, выглядим и ведем мы себя в этом времени необычно. Вот об этом стоит поговорить обстоятельно.

…Главный водораздел, который определяет типы бабушек, проходит между работающими и неработающими старшими представителями семьи. Это часто даже важней, чем возрастные различия. Попробуем осмыслить социально-психологическое состояние работающих. При всем блестящем внешнем антураже положение их очень сложное, едва ли не самое напряженное, нежели у других членов семьи. Я бы назвала это время страдой. На ниве жизни действует тот же порядок и режим, что и на земельной пашне. В весеннюю пору вспашка и посев, зачин главных дел и отношений, веселое, беспечное время. Летом выпестывают, растят посеянное, радуются силе, теплу, свету чувств, верят в то, что этому буйству красок, соков не будет предела. Осень смешает все: радость и страх, гордость и отчаяние, краски у нее горячечные, красота какая-то вызывающая. Одно слово: переломная пора. Вот он, желанный урожай, убирать его отрадно, грустно и очень тяжело.

Смотрите. Женщина к этому сроку, как мы уже говорили, достигает вершины профессионального мастерства. Уважение, почет, место в президиумах, звания и должности. Ведь это факт: почти во всех областях нашей деятельности ведущими специалистами, руководителями коллективов выступают бабушки и дедушки или кандидаты на это звание. Соответственно самые высокие заработки в семье часто бывают у них же. Отсюда при появлении в доме маленького существа, требующего заботы и ухода, молодая мама часто даже речи не заводит о том, чтобы бабушка осталась с внучкой или внуком дома, а она пойдет работать. Это не оправдывается общесемейными интересами. И денежные потери будут большие, и деловые, и престижные. И, наконец, старшей маме необходимо заработать себе пенсию, обеспечить себе существование на то долгое время, когда она наконец осядет дома.

Так что это юные мамы нынче шьют и вяжут, рассказывают сказки и снуют по дому. А многим бабушкам некогда этим заниматься. Зато у них появляется время и охота к разного рода увлечениям, хобби, к красивым вещам и дорогостоящим путешествиям, благо и на это им средства не у детей занимать. Думаю, что каждый, кто хоть раз отправлялся в дальние и недальние туристические поездки, подметил эту особенность: засилье в самолетах, теплоходах и автобусах женщин бабушкиного возраста и вида. И чем дороже поездка, тем выше процент этого контингента. Потому-то, читая о косности и инертности бабушек, нынче можно только удивляться. Мне, к примеру, довелось встретить большие когорты путешествующих бабушек на таком, прямо скажем, некомфортабельном и утомительном маршруте, как Красноярск — Диксон.

Дети и внуки по-разному относятся к этому вольному стилю жизни прародительницы. Одни видят в этом справедливое распределение трудов и их плодов. Другие смотрят на это косо, с долей осуждения и даже, чего греха таить, зависти. Зачем, мол, старящейся женщине все эти прически, наряды, поездки и развлечения? Свое уже взяла, «отпрыгала». Пора бы и остепениться, осесть дома. И принимают такую манеру за родительский эгоизм, потому что все эти радости — «молодежные» по сложившимся представлениям. Но мы уже убедились: в наш век многие представления приходится менять.

Правда, немалая часть бабушек живет и действует как раз в рамках традиционных правил. У них с годами дом занимает все большую часть времени и сил. С работы они не знают иной дороги, кроме как за внучатами в школу, в садик или в ясли, на каток или в зоопарк. И нет иного развлечения, кроме сидения у телевизора, в программах которого они прежде всего ищут «малышовые» передачи. Я не только не считаю такой образ жизни каким-то ущербным, напротив, признаю его достойным всяческого уважения. Просто наше время предоставляет возможность выбора поведения, не навязывая жесткие нормативы и обязательность отношений. Потому что сидение с внуками по обязанности, из боязни людского суда никому пользы и радости не принесет. Ни бабушкам, ни внучатам.

Есть ведь и такая манера исполнять бабушкин долг: с бранью, воркотней, с ненавистью. «Вот, навязались на мою голову, нарожали не спросясь, а бабка вези поклажу!» Бывает, сделает на копейку, крику на рубль. Но в том-то и наслаждение, развлечение: получены власть и право — всех вокруг держать в зависимости от собственного настроения, сделать всех обязанными себе, виноватыми без явной вины. Иногда это острей щекочет нервы, чем самые экзотические зрелища и приключения. Но это уже из стиля неблагополучных семейств. Поэтому мы и не будем вникать в характер подобных отношений. Вернемся к молодой неугомонной бабушке. Уже не к ее радостям, к ее трудностям.

Высокое общественное положение не дается без усилий, но и не позволяет почивать на лаврах. Оно требует огромной ответственности, нарастающего напряжения сил, которые тем не менее с годами имеют тенденцию к убыванию, по выражению медиков. Это первое и серьезнейшее противоречие положения бабушки и ее возрастных особенностей. При этом появляется ощущение, прежде неведомое: страх не успеть сделать, сказать самое главное, самое важное. Ведь ясно: выходишь на финишную прямую. Значит, включай второе дыхание. Не надейся «на потом», его может и не случиться.

На эту профессиональную спешку накладывается масса семейных обязанностей, тоже свойственных лишь этой поре. Вдруг резко старятся еще недавно такие бодрые, самостоятельные и деятельные родители, те, кого она могла называть «стариками», тем самым отделяя себя от людей этого звания. Они требуют больше внимания, заботы, сил и времени. Что такое уход за хроническими больными, немощными стариками, объяснять тягостно и не сказать нельзя. Кто не пережил медленного угасания дорогого человека, всех проблем с больницами, посещениями и совмещением этих забот со службой, не поймет того, что обрушивается на плечи дочерей, которым их возраст прибавляет страданий, но не сил.

Болезни стариков, тем более их смерти, долго переживаются. Пожалуй, тяжелей, чем потери в юности. Молодость не знает, не чувствует масштаба потерь, ее от горя отвлекает и развлекает перспектива долгой жизни. А тут возникает сознание, что своим уходом родители сняли барьер, ограждающий тебя от зияющей бездны небытия. И ты остаешься один на один с тем, о чем за их спиной и думать не приходилось…

Изменилось у нынешнего поколения пожилых людей отношение к смерти вообще, родных в особенности. Согласитесь: одно дело хоронить, утешаясь мыслью, что дорогому человеку уготовано вечное пребывание в райских кущах, как это думали еще наши собственные бабушки. И совсем иное — прощаться с полным убеждением: нигде и никогда его больше не будет. Нет и покорности: «Бог дал — бог взял!» Остается лишь неизбывное чувство вины, пусть и беспричинное, может, оттого особо тягостное.

— Куда увезли бабушку?

— Никуда.

— А это далеко? (Из разговора, подслушанного на поминках.)

Родители нынешней молодой бабушки уходят в вечное «никуда» с лицами, на которых застывает невыносимое отчуждение, не возникавшее даже в минуты открытой враждебности или нарочитого безразличия, когда в детстве случалось нашкодить. Уходят, оставляя жилплощадь, движимое и недвижимое имущество, холодно и безразлично закрывают глаза на то, что недавно стойко защищали от беспардонных притязаний «юной поросли». И оставляют своих седеющих дочерей перед вопросом: что же такое все эти зримые знаки преуспевания, звания и названия, дома, квартиры, вещи, деньги? Они ли будут материальным, вещественным доказательством их земного существования, более важным, чем дети и внуки?..

Непривычные эмоциональные переживания дает женщине этой поры и сознание, что она еще молода как бабушка, но уже отнюдь не как жена. Причем жена совсем не старого, полного сил и энергии мужчины, кому седина лишь прибавляет веса и привлекательности в глазах более молодых и энергичных искательниц солидного замужества. С возрастом и без того нелегкое искусство быть интересной, заботливой, желанной женой дается все большими усилиями.

О том, к чему иногда приводит добросовестное исполнение долга бабушки при еще «увлекающемся» муже, рассказала одна из читательниц, написавшая мне письмо в ответ на очередную публикацию.

«Мне не было пятидесяти, когда дочь родила внучку: слабого, недоношенного ребенка. Ей нужна была моя помощь, а у меня муж. В полной силе мужчина, которому нужна жена, молодая, красивая и элегантная. Что делать в такой ситуации? Влекомая материнским чувством, я стала нянчить, бороться за жизнь малышки. Дочь довольна. Говорит однажды: «Мне на работе завидуют, что у меня есть бабушка!» И невдомек дочке, что у матери семейная трагедия: муж обижается, он «в загоне», у него фактически не стало жены, она нянька!.. Муж (по своей психологии, он не дедушка, он мужчина и эгоист) хочет, чтобы женщина жила для него, а не для внуков. И он такую нашел без особого труда.

Вот и весь сказ.

Бабушка. Ленинград».

Это не такая уж простая проблема. К сожалению, как отцами мужчины становятся не сразу, так и дедушкины страсти испытывают с большим запозданием в сравнении с женщиной. Тем более если натура изначально эгоистична. Тогда нередко перед бабушкой встает эта дилемма: либо собственное счастье, либо благополучие семьи дочери, а то и жизнь ее детей, как в данном случае.

Это еще что, но ведь не секрет, что и у молодого относительно дедушки со здоровьем бывает не все ладно. Не зря раздаются предостережения: 40—50-летний мужчина — кандидат в инфарктники. Вот и мечись, бабуля, думай, кого лелеять и беречь!

Все это вместе и создает обстановку, при которой многие 45-летние женщины срывают свое здоровье, уходят из жизни, тоже не успев состариться. Однако ни разу и никто из сердобольных моих коллег-публицистов не воззвал к общественности и к частным гражданам: «Берегите молодую работающую бабушку! Она очень полезный член общества!» Напротив, со всех сторон слышатся требования, обращенные именно к ней. «Берегите мужчин!» — это к ней адресуются демографы и медики, потому что действительно пик мужской смертности приходится на молодых же дедушек, усугубляющих напряжение неумением (или нежеланием) рационально расходовать свои силы, сдерживать честолюбивые профессиональные страсти и другие, менее оправданные страстишки. «Берегите молодую семью! Она без помощи старших может развалиться!» И это к ней: она ведь играет в семье главную роль как мать, как свекровь и теща. (Об этих обязанностях бабушки мы поговорим дальше.) И наконец: «Берегите внуков! Они ваше продолжение, ваше бессмертие!» Все верно, все правильно. Кому же, коли не ей, беречь всех, заботиться обо всех. Ведь это время ее высшей самоотдачи. Ее страдная пора.

Я намеренно отодвинула разговор об отношениях ее с внуками, чтобы было ясно: еще до того счастливого мгновения, как любящая бабуся склонится к изголовью детской кроватки, она уже запыхается, исполняя множество других обязанностей и ролей.

Мы здесь заметили разные стили поведения у разных работающих бабушек и дедушек.

А что думают ученые?

Польские специалисты, например, дают любопытный материал. Больше двух тысяч бабушек и дедушек в возрасте от 43 до 89 лет были опрошены социологами с целью выяснить: как относятся люди разных профессий, уровней образования и культуры к самому факту появления внуков и потом к ним самим, часто ли и с какими целями общаются?

Выяснилось: вместе с детьми и внуками живет 58 процентов работающих и 60 процентов пенсионеров. Остальные встречаются с младшими поколениями периодически. На перспективу рождения внуков и работающие и пенсионеры отреагировали почти одинаково. Разве что чуть-чуть неработающие радовались больше. То есть в принципе против малышей большинство бабушек и дедушек ничего не имеют. Иное дело: повседневные отношения. Здесь уже прослеживается та самая разница, что заметна и невооруженному точными исследованиями глазу. К соблюдению формальных отношений предрасположено 40 процентов бабушек трудоспособного возраста и 27 — пенсионного. Охотно будут развлекаться, играть, слушать лепет малышей, гулять с ними все те же 40 из ста молодых и работающих бабушек. Но лишь 15 из ста пожилых пенсионеров считают, что именно в этом заключается миссия прародительницы. Зато именно пенсионерки более склонны замещать молодых мам (42 процента), а работающие реже принимают на себя родительские труды (24 процента). То есть они желают строго разграничивать обязанности родителей и «старших мам»: чей малыш, того и заботы.

В обеих группах около 10 процентов опрошенных выразили неудовольствие или равнодушие к появлению малыша. И прежде всего из-за того же самочувствия: внутренне, мол, не готова, не созрела для роли бабушки. Мне бросилась в глаза эта цифра еще и потому, что, по исследованиям наших социологов, от шести до десяти процентов матерей тоже не испытывали восторга от собственной миссии. Может, тут скрыта какая-то закономерность? Видимо, каждая десятая рожающая может оказаться нелюбящей мамой и после, естественно, неласковой бабушкой?

Обратила я внимание и на то, что в своих ответах работающие бабушки меньше отличаются от работающих дедушек, чем от бабушек-пенсионерок. Видимо, социальное положение решительно воздействует и на половую психологию.

Кстати, польские социологи подметили общую черту современных прародителей: они все чаще готовы разделить удовольствия, которые доставляет ребенок, все реже — заботы и работы: больше половины опрошенных сориентированы на развлечения, на встречи по праздникам. Ну еще на рассказы о семейных традициях. И действительно, как приятно и мило: явиться с дорогим (или не очень) подарком под Новый год или в день рождения, по телефону или письмом удостовериться в том, что жив-здоров «любимый внучек» (внучка), и чувствовать, что долг по отношению к потомству исполнен. И можно требовать выслушивания пространных воспоминаний о собственном детстве, ждать благодарного участия в собственных нуждах и заботах.

Если сопоставить эти данные с нашими косвенными сведениями, то, видимо, придется признать: эта «модель» имеет много сходного с отечественной.

Похоже, основной части молодых родителей в ближайшей перспективе нужно привыкать к мысли, что главная тяжесть трудов по воспитанию своего потомства будет лежать на их плечах. Честно говоря, такая установка вызывает острое разочарование у молодежи. Холили, дескать, лелеяли и оставили в тяжкую минуту. Получается вроде бы нарушение «общественного договора», который раз и навсегда определял положение старших как бессловесной, безответной палочки-выручалочки для младших.

Разочарования молодых приводят нередко к конфликтам. А у более щепетильных бабушек вызывают особые «комплексы вины». Менее щепетильные не обращают внимания на косые взгляды. Но вдруг обнаруживается, что и юные мамы тоже изъявляют желание «пожить для себя», не оглядываясь на еще не вставшее на ноги существо. Родительский эгоизм, как видно, тоже имеет способность к накоплению в семейной почве, как ДДТ.

Мне часто встречаются во дворе или скверике на соседней улице одни и те же старушки, что сидят часами вот уже многие годы сложа руки и разглядывая, обсуждая прохожих и собственные домашние дела. Острословы мальчишки прозвали их «пикирующими бомбардировщиками». Где живут, что делают их дети, внуки, уже, может быть, и правнуки? Старушки бодры, здоровы, прилично одеты. Значит, и силы и средства есть для того, чтобы еще кому-то ОТДАВАТЬ себя. Но… мы назвали пенсионный возраст временем заслуженного отдыха. И кое-кто это понял чересчур буквально. Встречались мне бабушки, живущие отдельно, что годами ничего не делают для других людей, даже для самых дорогих. Напротив, здоровые и свободные, требуют времени, сил и всяческих услуг от своих разрывающихся на части потомков! По-моему, это безнравственно! Это какой-то «заслуженный паразитизм» получается, а не отдых.

Тут мне вспомнилась сценка из многосерийного документального фильма «Контрольная для взрослых», который мы с таким удовольствием смотрели по телевизору. Идет разговор с бабушками и дедушками именно об этом: о степени их участия в воспитании внуков. Двое выступающих представляют собой традиционную многоступенчатую семью, где старики живут вместе с молодыми родителями, делят с ними тяготы и заботы о самых маленьких. И не мыслят себя врозь. Большая часть присутствующих на передаче, помогая взрослым детям, сетует на свою долю и сомневается в правильности своего поведения. Были и такие, что считают своим правом и чуть ли не долгом предоставить молодым самим справляться с собственными трудностями. Однако именно самая решительная защитница идеи бабушкиной «автономии» вдруг со вздохом обронила: «Хорошо тем, кто не расставался со своими взрослыми детьми. Каково-то в старости возвращаться в семью».

Признаюсь, меня потрясла эта мысль. А действительно, не похож ли отход от взрослых детей на развод молодой еще матери-бабушки и отца-дедушки с семьей своего ребенка?

И с какими глазами потом возвращаться к ним, уже будучи слабыми, больными, беспомощными, нуждающимися в уходе, тепле и любви? Мне не раз доводилось встречать в нашей печати упреки в жестокости молодых людей, забывающих престарелых родителей. А не может ли быть и такой вот ситуации, когда жалуются именно те старики, что сами в эгоистических целях упорно рвали все нити, связующие три поколения? Нет-нет, всем известно: бывают избалованные заботой, неблагодарные дети и внуки. Их все равно настигает расплата: если не их собственной судьбой, то отношением к ним следующего поколения. А со стариками какие счеты? Но и требовать нежности от покинутых некогда детей, тем более внуков, несправедливо.

Нынешним же материально обеспеченным пенсиями престарелым бабушкам и дедушкам как раз больше всего и должно быть нужно сознание: мы дороги, необходимы кому-то на земле. Это даже медики признают: все старческие недуги усиливаются, если нет этого ощущения своей необходимости, полезности. Последняя возможность растопить лед остывающего сердца — это погреться в лучах веселых и любящих глаз внуков и правнуков.

В предсмертном письме С. А. Толстая обращается со словами любви и прощения ко всем родным и близким. Но особенно прочувствованные строки отнесены к внучке, Тане Сухотиной.

«Совсем особенно отношусь к тебе, моя дорогая, горячо любимая, милая внучка Танюшка. Ты сделала мою жизнь особенно радостной и счастливой. Прощай, моя голубушка! Будь счастлива, благодарю тебя за твою любовь и ласку. Не забывай любящую тебя бабушку С. Толстую».

В народе говорят: внуков любят больше, чем собственных детей. Не знаю, больше ли, но по-иному. Это точно. Если вообще любят. Более осмысленно, более бескорыстно и сосредоточенно. Любовь, как известно, требует досуга. Когда у человека есть время и охота всмотреться в маленькое существо, вслушаться в его лепет, открывается много такого, что в сутолоке будней, наполненных работой, можно упустить, не заметить. А значит, не оценить, не удивиться и не обрадоваться тому, что удивляет и радует малыша. А именно на заинтересованности взрослого строится и ответный интерес, доверие, открытость ребенка, который очень точно знает, кому важны его заботы, его переживания, а кому нет. Эта сердечная доверчивость малышей бывает особенно дорога тогда, когда собственное взрослое дитя закрыло душу для матери и отца, сведя все общение к набору ритуальных слов и знаков уважения.

Обостренное чувство к внукам нередко испытывают бабушки и деды, что не насытили своего родительского желания, имели единственного ребенка. Им бывает мало одного внука или внучки. Они молят молодых подарить еще возможность нянчить, растить малышей. (Эту потребность ученые назвали «средством биологического обновления».) Однако все чаще они слышат решительный отказ: им пеняют на их собственный пример. Упрек справедливый. И не докажешь юным головам свое запоздалое раскаяние, опасение за их родительское благополучие при единственном ребенке.

Степень близости «старого и малого» нередко прямо пропорциональна разнице в возрасте. Чем дальше на шкале жизни стоят они друг от друга, тем теснее связь. Может, оттого, что у ребенка все радости и печали складываются из самых простых и естественных впечатлений бытия и у стариков тоже. И те и другие радуются солнышку и снегу, зеленой травке, пробивающей асфальт.

Иное дело — отношение внуков, вошедших в расцвет сил, с теряющим последние силы старым человеком. Тут могут возникнуть и отчуждение, и разлады, и взаимное раздражение. Стариковские бесконечные «почему?», «зачем?» не имеют ничего общего с детскими наивными вопросами. Дитя спрашивает, чтобы знать, «предок» — чтобы укорить, а то и осудить. В самом этом вопросе: почему ты так поступаешь, говоришь, одеваешься, заключен очевидный подтекст: почему любишь не то, что мне нравится? Значит, ты предпочитаешь иное, а иное — это дурное.

Пространные объяснения часто ни к чему не приводят; тут говорят два разных поколения, две разные эпохи. Попытки уходить от ответов расцениваются как оскорбление. Постепенно утрачивается нежное взаимопонимание. Дай бог, если сохраняется почти бессловесное сочувствие и забота о здоровье и благополучии обеих «сторон». Нередко и этого не остается. Есть в таком отчуждении какая-то жестокая закономерность. Ведь ни у одного вида живых существ самого высокого развития и сложной организации нет связи между прародителями и «внуками», тем более правнуками. Может, мы еще только обучаемся любви и отношениям в такой сложной структуре, какую представляет современная семья, объединяющая сразу до четырех поколений. Тем более поколений с совершенно разным жизненным опытом. Вдумайтесь: нынешние старики родились в конце прошлого, начале этого века! Многие из них тележного скрипа боялись, паровоз «дьявольской машиной» звали.

Напомню: продолжительность жизни нынче выросла более чем на 40 лет. Количество стариков в семьях растет быстрее числа детей. И отношение к ним не может строиться на прежних принципах. Ведь при всеобщей безграмотности раньше человек, доживший до седин, был ходячей энциклопедией жизни, часто единственнымносителем житейской и профессиональной науки, премудрости. Отсюда присущее большинству народов почитание старости безотносительно к личности.

Теперь картина иная. Нередко внучек знает столько, сколько бабушке (да и дедушке тоже) и мыслью не объять. Есть у него другие советчики по всем жизненно важным вопросам, обладающие более широкой эрудицией и абсолютным авторитетом: писатели, ученые-мыслители, наконец, газеты, журналы, телевизор — весь этот могучий арсенал просвещения, который аккумулирует общечеловеческий, а не узкосемейный опыт.

Вот почему иногда и происходят коллизии вроде той, которой была я свидетельницей. Маленькая девочка, сидя за общим столом, объединившим как раз четыре поколения, вдруг спрашивает с жестокой прямотой, свойственной лишь детям:

— Папа, а зачем тебе бабушка, почему старенькая бабуля еще живет?

Все застыли, онемели от бестактности вопроса и незнания, как на него отвечать. Наконец нашлась «молодая бабушка»:

— Старенькая бабушка — мама твоего дедушки. И дедушка ее очень любит, и желает ей здоровья, оттого бабушка и живет.

— А ты свою маму, значит, не любила и не желала ей здоровья, раз она умерла?

Это тот самый момент, про который говорят: хоть стой — хоть падай. Все стали отчитывать девчонку за «дурацкие вопросы», которые ей вечно приходят в голову. Но мысль эта засела гвоздем: зачем папе его бабушка, а дедушке его мама? Мы же твердим о том, что смысл человеческого бытия в пользе, которую мы приносим людям. А какая польза от того, кто и себя-то обслужить толком не в состоянии? Только берет, уже никому и ничего не отдавая.

Мне кажется, главная «полезность» совсем беспомощных стариков именно в том, что они, как и дети, не дают угаснуть в душе людей теплу благодарности, поддерживают способность к самопожертвованию, культивируют снисходительность и терпимость. Правда, со стариками это дается ценой больших усилий, чем с детьми. В малышах ведь заключено наше будущее, то есть то, что останется. А в стариках — то, что уже ушло: наше собственное детство, юность. Согласитесь: мы с большей охотой жертвуем сегодняшними интересами ради грядущих достижений, нежели оплачиваем давно пережитые радости. Это одна причина того, что со стариками труднее. А другая: становясь немощными как дети, старики ведь сохраняют свои претензии на решающее мнение и авторитет в делах семьи. Они стремятся подчинять себе волю всех домочадцев, будучи целиком от них зависимыми. Это изначально конфликтная ситуация. И выходят из нее с достоинством лишь очень доброжелательные и рассудительные люди.

Так все же каким видится автору портрет типичной современной бабушки, поскольку дедушка скорее ее муж, чем независимое явление? Она предстала не столько молодой, сколько моложавой; не столько в доме умеющей, как ее историческая предшественница, но зато гораздо больше знающей; не столько щедрой на ежедневную заботу о внуках, сколько на материальную помощь; не очень склонную к самоотречению, но зато готовую на кратковременный героический порыв.

Словом, образ и впрямь противоречивый. И очень интересный. Конечно, у каждого читателя свое суждение и об этом члене семьи, личный опыт может нарисовать другие черты, употребить другие краски. Но, думается, многие согласятся и с этим рисунком.

Что же касается места и роли бабушки в семейных делах, то при всех оговорках и экивоках можно считать большой удачей и для взрослых детей, и для внуков, если рядом живет та, кого и называют этим теплым именем. Долгие ей лета!

Брат и сестра

В прежних «портретах» мы рассматривали лица членов семьи, что находятся по отношению друг к другу на разных уровнях иерархической лестницы. Оттого и виделись они нам сверху вниз или наоборот. То был взгляд, так сказать, по вертикали. Теперь предлагаю присмотреться к характерам персонажей, стоящих на одной ступени, то есть провести «горизонтальный анализ» связей, бытующих в нашем доме.

Братья и сестры. Я не отважилась вынести в заголовок множественное число этих понятий. Все реже и реже в семьях встречаешь даже двоих детей. Складывается впечатление, что братские и сестринские отношения могут стать уделом избранных. Многие, видимо, в обозримое время будут лишены этой привязанности, опыта своеобразных эмоций. Не всегда нам ясно: теряем мы что-либо из-за этого или нет? Ну прежде всего: что такое братство?

Хочу напомнить: для всех мыслителей, мечтавших о будущем царстве добра и справедливости, высшим выражением единства людей и было их БРАТСТВО! В давние и недавние еще года существовало такое романтическое правило: друзья, соратники, единомышленники скрепляли клятву верности кровью, и тогда становились они побратимами. Братья по духу, братья по классу, братья по делу, по борьбе… Оказывается, братство в своем высоком выражении может основываться совсем не на кровном родстве, а на общности целей, идей, дела. И все же не случайно человечество приняло это слово за эталон нерасторжимых человеческих уз. Бывает: цель, соединившая чужих людей, достигнута, и отходят друг от друга соратники, объединяются с другими во имя новых трудов и свершений. А братья остаются братьями, даже когда у каждого своя жизнь, свои стремления. Если это, конечно, настоящие братья, а не люди, случайно появившиеся на свет от одних и тех же родителей и ничем, кроме общей фамилии, не связанные.

Присмотритесь к своим знакомым, соседям, у которых есть кровная родня. И без специальных исследований можно определить: это истинные братья, а это так, одно звание. И, как правило, прочность связи определяется единством дела, когда братья по крови еще и «родня» по идеалам, профессии, по интересам, увлеченности. На этой платформе нередко широко разрастаются профессиональные династии. Однако и взрослые люди с разными профессиональными склонностями сохраняют глубокую привязанность друг к другу, готовые всегда кинуться на помощь по первому зову. Наверное, это происходит тогда, когда в характере, в сознании выработался рефлекс соучастия, что ли, который входит в плоть и кровь отношений между братьями. Возникнув в самые ранние годы совместных игр, испытаний, даже проказ, этот рефлекс упражняется на протяжении всего детства, отрочества и юности, становясь неразрушимой привычкой подставлять плечо под жизненную ношу брата, не спрашивая наград и воздаяний.

Ведомы нам и другие примеры, и жизненные и литературные, когда братья являют миру свою отчужденность, холодность, а то и вражду. К слову сказать, родными братьями были прототип Иудушки Головлева и… писатель М. Е. Салтыков-Щедрин, беспощадным пером запечатлевший его страшный лик и сделавший это имя нарицательным. Первопричиной антагонизма братьев, по всей вероятности, было глубокое равнодушие к детям со стороны родителей, хотя мать и делила их на «любимчиков» и «постылых». Нам придется признать, что любви друг к другу братья и сестры учатся у своих родителей. И особенно важно, чтобы отношение к ним было ровное, справедливое, что встречается, увы, не всегда. Это ведь только так говорится: для матери все дети равно дороги. Какой, мол, палец на руке ни порань, одинаково больно. Неверно это. Любят родители детей по-разному в разные же годы. Отношения меняются от многих причин. Ждали мальчика, родилась девочка. Или наоборот. А другого вообще не ждали… А третий — болезненный, невезучий. Такого либо больше других жалеют, берегут, либо раздражаются на него, сердятся на его промахи и неудачи. А четвертый — меньшой, «остаточек», ребенок уже созревших или даже состарившихся родителей. Он совсем иные чувства вызывает, нежели первенец — дитя молодости и беззаботности.

Школьным учителям известно, что нередко в большой семье младший ребенок бывает сильнее избалованным, эгоистичным, чем даже единственное чадо.

Вот говорят: от одного отца и единой матери, а дети совсем разные. Отчего, дескать, такое несоответствие происходит? Во многом тут, наверное, виновато как раз названное обстоятельство: дети появляются то ли во время семейного благополучия, то ли неурядиц, и тогда одни — дети любви, другие — раздора, одни — здоровья, другие — болезни, подъема или спада. Все это решительным образом отражается на физическом, нравственном и психическом самочувствии и поведении ребенка.

Неравенство перед лицом самых близких и дорогих людей нередко и порождает между братьями-сестрами взаимное соперничество, ревность, а то и зависть, переходящую во вражду, не менее страстную, чем самая сильная любовь. В старых городских дворах жильцы нередко были свидетелями такой любви-вражды. Братья между собой живут недружно, скандально, бранчливо, но стоит задеть чужому одного из них, как другой летит на выручку, безоглядно подставляя под кулаки собственную голову.

Сложные это отношения. Иной раз мать впадает в тоску и отчаяние, не зная, как примирить детей. А в конечном-то счете все дело не в братьях, а опять же в ней, в матери или в отце, в неразумном отношении к своим ребятишкам.

Когда мы прикасаемся к удивительной истории семьи Ульяновых, то постепенно начинаем сознавать: первоосновой, фундаментом дружбы, соратничества братьев и сестер было именно добросердечное отношение родителей, особенно матери, ко всем детям независимо от их возраста, пола, от способностей и успехов или трагических обстоятельств, которые могли причинить вред остальным членам семьи. Как родители, так и дети обращали свои помыслы и заботы на помощь тому из родных, кто в этот момент больше других нуждался в поддержке, на задний план отодвигая собственные нужды и тревоги. Оттого мы и воспринимаем Ульяновых как единое целое даже тогда, когда уже образовалось несколько самостоятельных семей, все жили врозь и общались друг с другом только с помощью писем.

Вот такого рода общность мы именуем чувством кровного родства, святым братством. Между прочим, вы не задумывались: отчего это нет сходного термина, определяющего нерасторжимую связь братьев с сестрами и между последними? Непонятно. Ведь есть убедительные примеры глубокой и стойкой привязанности, делового сотрудничества и между сестрами. Встречаются между ними и соперничество, отчужденность — все так же, как и у мужской половины рода человеческого. Мне кажутся особенно впечатляющими отношения между дочерьми Карла Маркса: верность, забота, готовность к безоглядному самопожертвованию и в то же время товарищество соратниц по борьбе. Может, человечество не оценило эти отношения и не зафиксировало их в особом слове оттого, что все же привязанность большинства женщин к собственным детям, заботы о доме полнее занимают их мысли и сердце, чем у мужчин. И на время устройства собственного гнезда и выращивания своих птенцов отрываются они от родного дома. А такие нарушения связей не проходят бесследно. Хотя в детские годы они бывают беззаветно и самоотверженно привязанными к своим сородичам. В особенности если сестра старше остальных ребятишек. О них-то, старших, я скажу особо несколько позже.

Наука пока что не вторгалась в эту область. И мы можем строить собственные предположения о причинах такой «дискриминации» в отношении сестринских свойств. Правда, в их пользу говорит прекрасное звание «сестра милосердия», которой люди назвали самую гуманную из человеческих профессий.

Однако надо оценить и оборотную сторону безоглядной привязанности, которую нередко обнаруживают родные братья и сестры. Если мы говорим с восхищением о братстве, основывающемся на высоких, благородных чувствах и целях, то не так уж редко приходится в жизни встречаться с братством, основанным на общем злом деле. «Братья-разбойники» — это не только герои одноименных романтических поэм, но и «герои» вполне прозаических следственных протоколов. Сколько несчастий доводилось испытывать родичам только из-за того, что брат ввязался в драку, попал в дурную компанию, накуролесил на улице. Из чувства солидарности, в защиту семейной чести совершено немало и подвигов и преступлений. Еще недавно бытовавший у многих народов и наций обычай кровной мести порой, как мор и глад, опустошал целые роды, аулы и хутора. Мораль многих цивилизованных народов почитала месть за родича священной. А время, когда «восстанет брат на брата», по Апокалипсису, считалось признаком «конца света». Правда, таких ситуаций в истории человечества было немало. Брат на брата поднимался каждый раз, когда рушился старый социальный уклад жизни и устанавливался новый. А уж если перелистать историю отдельных семей, то, наверное, противостояние станет и вовсе делом довольно распространенным. Главной причиной распрей выступали прежде материальные споры. Наследство! Вот оселок, на котором испытывались истинные чувства родичей! Это ведь только в сказке так бывает: оставил отец трем сыновьям разные доли в наследство, и они мирно разошлись, получив один — мельницу, другой — осла, а третий — кота, да еще и без сапог. В жизни разделы родительского имущества нередко вызывали «бои местного значения», хитроумные интриги, многолетние склоки и суды. А то и подлоги, чтобы лишить «любезного братца» или «милую сестрицу» законного пая.

О-о, сколько трагедий, драм и комедий питала эта тема! Какой богатый материал давал писателям-человековедам разгул собственнических инстинктов у единоутробных родичей! Даже у великодушного Пушкина наблюдения за подобного рода практикой отношений вызвали иронические строки о родне.

Мне скажут: когда это было! В наше время нет крупных капиталов, нет собственных мельниц, чтобы из-за наследства родственники друг на друга кидались. Увы, и нынче у многих имеется ценное имущество, и свару при желании можно затеять из-за разбитого корыта.

Если же наследовать нечего, то могут быть раздоры из-за того, кому расходоваться на содержание престарелых стариков-родителей. Тоже болезненная проблема, что нередко приводит родню в боевую готовность защищать свою отстраненность до конца.

Нравится нам признавать или нет, но и поныне семейные отношения и связи у многих тем крепче, чем больше родственники всячески нуждаются друг в друге, и прежде всего с материальной точки зрения. Недаром в народе существует поговорка о том, что брат больше любит сестру богатую.

Как видите, отношения между родными и прежде были отнюдь не однозначными, и нынче простыми их не назовешь.

Мы знаем, что, кроме родительской привязанности, существенную роль в отношениях братьев и сестер играет разница в годах. И тут, как ни парадоксально, взаимосвязь и взаимное соперничество сильней всего проявляются у погодок и у ребятишек с разницей в два-три года. Общие забавы и заботы, значит, одни и те же игрушки требуются сразу двоим, и нет оснований уступать другому: и первый не очень-то велик, и второй не так уж мал. В этом случае даже пол не разводит по разным компаниям. Скачут, бегают, прячутся, возятся девочки и мальчики одинаково.

Это большая и полезная школа, в которой ребята учатся навыкам товарищества, общежития, самоотверженности. Однако все чаще «классы» этой школы братья и сестры проходят врозь. Уже чуть ли не со второго года разводят их родители по разным группам яслей и садиков. Потом разные параллели в средней школе. А это значит — разные занятия, друзья, разный опыт, эмоциональный, интеллектуальный… Встречаются ребята со своими родственниками реже, чем с однокашниками. Вот и эту причину ослабления связей между братьями и сестрами пока что всерьез не осмысливали исследователи. А она весьма существенна. Ведь мы уже знаем: сообщество детей в раннем возрасте держится не на сознании кровного родства, а именно на единстве жизненного опыта, занятий и интересов.

От современных родителей во многом зависит, сумеют ли они так сплотить детей, чтобы заинтересованность друг в друге не ослабевала из-за неизбежной разобщенности дел и времяпрепровождения. Видимо, нужно максимально насытить свободное время ребят совместными трудами, играми, путешествиями. А то ведь дело доходит до полного неразумья: ребят уже на каникулы, на отдых посылают в разные места, в разные пионерлагери и дачи. Разрушению ценнейших родственных связей служат и принятые в наших пионерлагерях и детсадах правила, по которым детей помещают в разные группы и отряды, лишая меньших привычной помощи со стороны старших братьев и сестер, а старших — внутренней заботы о малышах, этого важнейшего рефлекса, что вырабатывается долгими усилиями родителей.

Немало сложностей возникает и в отношениях братьев и сестер, когда разница в годах между ними значительная. Ну, к примеру, десять-двенадцать лет. А надо сказать, что иные из нынешних супругов, в юности побоявшихся обременить себя вторым ребенком, где-то к сорока годам спохватываются и обзаводятся малышом. Благо для него вырастили «няньку».

А у первенца сам факт появления «конкурента» нередко вызывает настоящую панику. Хотя, будучи сам маленьким, часто клянчил у родителей: «Купите мне сестренку (или братишку)», но с годами это желание иметь рядом с собой постоянного дружка-товарища, родное существо остывает. Испытав в полной мере преимущества собственной единственности, в особенности понаблюдав за теми, у кого семья многодетна, как приходится сверстникам делить и лакомства и любовь родителей с себе подобными, ребенок уже потом и слышать не хочет о «братике». А когда в доме появляется некто, собой еще ничего не представляющий, но уже отобравший все мамины и папины силы и внимание, то тут и начинается драма.

Мне не раз приходилось слышать жалобы мамаш на старших детей, которые омрачают семейную радость появления малыша своей неприязнью, ревностью к этому беспомощному и ни в чем перед старшим не провинившемуся существу.

— Сколько я ни стараюсь привязать его к маленькому, сколько ни задабриваю разными покупками-подарками, все косится сын и на меня и на ребенка, словно я у него что-то отняла, — жаловалась мне знакомая на своего первенца.

Тут, видимо, необходимо понять душевное состояние старшего ребенка. Ведь и впрямь отняли родители у него и любовь, и внимание, и даже какие-то материальные блага. Значит, самое лучшее как-то так обставить эти потери, чтобы то было самоотречение добровольное, чтобы оно приносило старшему ребенку моральное удовлетворение. На мой взгляд, эта ситуация будет складываться менее болезненно, если первенцу будет предоставляться право выбора: как использовать силы, средства родителей, в чьих интересах — его или малыша. Но, конечно, с объяснением, кто и в чем и в какой степени нуждается.

Скажем, такой пример: старший просит купить новые хоккейные ботинки с коньками, а родителям необходимо приобрести коляску для меньшого. (Варианты, как вы сами понимаете, тут возможны любые.) Если решительно отказать старшему в просьбе и сослаться на малыша как на причину возражений, то тем самым только углубить ревнивое чувство к новому члену семьи. Предложить старшему самому решить, что важней и нужней: его коньки или коляска. И наверное, не стоит обрушивать упреки, если сначала решение будет в собственную, старшего, пользу. Может, даже стоит исполнить его желание, но при этом показать, как всем остальным членам худо из-за этого.

Ну а уж если старший брат отдаст предпочтение малышу, то нет надобности скупиться на похвалу и на демонстрацию того, как всем хорошо от такой самоотверженности. И вообще лучше всего подмечать и подчеркивать все добрые шаги брата или сестры в сторону малыша, нейтрализуя всевозможные оплошности старших детей. Они ведь еще только учатся новому состоянию, новым чувствам и отношениям. Умение вести себя с учетом интересов другого человечка не появляется сразу даже у родителей. А от подростка ждать его немедленно просто наивно.

Нетерпеливость же родителей приводит к результатам, обратным ожидаемым. Раздражение, ворчание, попреки, что слышит мальчик или девочка, выросшие прежде в атмосфере неги и любви, пробуждают желание причинить боль и страдание, тому, кто нарушил благополучие. Вот и слышит мать, как старший дразнит меньшого, а то мимоходом подзатыльником зацепит, отбирает у него сладости, игрушки, что вовсе большому не нужны. А мама кричит, срамит «негодника»: обижает, мол, слабого, малого, дурной человек! И конечно, усугубляет, а не ослабляет неприязнь.

И совсем по-иному складываются отношения старших с малышами, когда у матери и отца хватает такта и разумения «влюбить» первенца в меньшого. Вот тогда и становятся заботливыми «маленькими мамами» старшие сестры, а братья — опекунами несмышленышей.

Действительно обязанности старшей дочери в многодетной семье сродни материнским. А значит, и отношение к ней меньших ребятишек. Ведь едва новорожденный появится в доме, у нее уже забот выше головы. Мать к малышу словно пришита, а старшая и в консультацию сбегать, и в магазин, и посуду помыть, пеленки постирать. Потом частенько ей поручают малыша в ясли отнести, оттуда его забрать, когда родители задерживаются на работе. Идет время, растет маленький. Глядишь, он к своей «няньке» тянется, пристает, уроки делать мешает, зовет играть, гулять. Как хвостик, за старшей сестрой везде плетется. Даже когда подрастает, ревет вслед спешащей на свидание сестренке: «И я с тобой».

Потом меньшой идет в школу. И новые заботы у старшей.

— Позанимайся с ним, — просят родители, — мы не знаем программы (или все уже перезабыли).

А сколько обид и ссадин принимает на себя старшая, защищая в дворовых баталиях своих подопечных! Сколько горьких слез прольет, когда ей влетает от родителей за то, что прозевала, недоглядела и шишка появится уже у младшего.

И при всем при этом все лучшее, все самое вкусное не ей, младшему. И еще она не должна обижаться, ревновать. У нее, видишь ли, все это уже было, может, даже щедрей, поскольку первая… Что ж, все это верно, но что нам за радость от позавчерашних ласк матери, что за удовольствие от позапрошлых забав и сладостей. Нынче-то все мимо рта. Но в будущем взрослые обещают немалые преимущества от нынешних ее забот и работ. Первенцы в большой семье, как правило, легче и быстрее становятся самостоятельными, лучше переносят всяческие жизненные испытания. И грядущее материнство им не в тягость: все-таки немалый опыт ведения хозяйства приобретен, и с младенцем обращаться научилась. И конечно, надежда есть, что все ее старания зачтутся ей меньшими, и не оставят они ее своей поддержкой в тяжкую годину.

…В тяжкую годину? Как поведут себя во время сестринской невзгоды младшие, бог весть. А вот мне довелось видеть удивительные примеры самоотверженности старших в военную пору. Помню блокадный Ленинград. В школьной столовой, где нам выдавали скудное дополнительное питание, сразу было видно, кто сам здесь кормится, ни о ком не заботясь, а кому надо свою порцию делить с младшими. Никто не удивлялся тому, что иные девчонки только отхлебнут ложку-другую щей из темных листов капусты (из хряпы, так мы называли это едиво), все остальное сливают в стеклянную банку с металлической крышкой или в солдатский котелок.

Как взрослые, обсуждали мы насущные проблемы жизни: где можно отоварить карточки без прикрепления и как лучше растапливать «буржуйку». В то время эта наука была важней всех школьных предметов. Написала эти строки и подумала: уже пора переводить непонятные для молодых слова. Что за «карточки», куда «прикрепленные», как это — «отовариваться», что за «буржуйка»?.. Мы хорошо знали смысл, заложенный в вечных словах: «хлеб», «вода», знали истинную цену жизни и смерти. Оттого нашим родителям не приходилось ломать голову над тем, как приобщить нас к взрослой жизни, как преодолеть переходный период. У нас не было «перехода», мы сразу становились взрослыми. И по полному счету отвечали за себя и за передоверенных нашим рукам младших. Ведь в сражающемся городе, как и во многих тыловых, матери нередко были на казарменном положении, днями и неделями не покидали своих рабочих мест. И весь дом тянули девчонки, (а то и мальчишки, которых еще на завод и в ремесленное не принимали). И вытаскивали, выхаживали своих сестренок и братишек, ставили их на ноги, сохраняя отцу с матерью радость и надежду.

Однако стоит ли вспоминать эти страшные времена, если приобретенный тогда опыт никаким боком не применим в мирной и сытой жизни?

Ну что ж, чем меньше физических страданий выпадает на нашу долю, тем острее мы реагируем на нравственные коллизии, что ранят или лечат наши души. А роль старших детей, в особенности «маленькой мамы», в системе семейных отношений огромная. От нее во многом зависит микроклимат семьи. Она может стать своего рода амортизатором в случаях, когда между родителями и младшими детьми создастся барьер непонимания. Она еще не забыла себя маленькой, но уже понимает всю сложность жизни и труда отца и матери.

Теперь мы грамотные. Знаем, что нужно быть к подростку особо чуткими и внимательными, щадить его самолюбие и т. п. А самим подросткам бывает невдомек, что у пожилых людей свой «переходный возраст», что и к ним нужно быть чуткими и внимательными. И когда у старших не хватает терпения, а у меньших соображения, тут-то очень нужна «маленькая мама» — миротворица. Случается, обе враждующие стороны сердятся на «непринципиальную позицию» дочери-сестры. А для нее бывает важней не столько выяснить, кто прав, сколько восстановить в семье добрые отношения. И она просит разгневанную мать забыть обидные слова, сказанные ее меньшими чадами по молодости, по глупости. Через несколько лет они научатся больше ценить то, что ими сейчас воспринимается как деспотизм и покушение на их независимость — родительскую заботу, предостережение от ошибок. Своим же меньшим братьям и сестрам она рассказывает, как сама прошла через эту горькую пору, когда рвала с кровью нежную связь с самыми родными людьми, как теперь стыдится собственных глупостей и дерзостей.

Потом наступает новая забота и тревога для старшей: братишка влюбился, братишка женится. Ей, как и матери, надо стойко пережить и это испытание: утрату влияния на младшего. Иные сестры появление в доме невестки переживают крайне остро. Тут приходит на память еще одна народная пословица: «Невестке лучше иметь восемь деверей, чем одну золовушку», то есть лучше, если у мужа восемь братьев, чем одна сестра. Я долго искала научное обоснование такому обыденному мнению. И нашла.

Ревность, самая настоящая, жгучая, хотя и часто неосознаваемая, терзает сердце сестер и мешает им быть справедливыми по отношению к подругам братьев. Нередко из-за этого разваливается семейное благополучие горячо любимого брата.

Как мне призналась недавно вполне разумная и интеллигентная женщина, она, сознавая причиняемый брату вред, объективно мешает ему наладить жизнь и со второй женой.

«Когда он приходит в мой дом, я готовлюсь к его визиту более продуманно и тщательно, чем к встрече с собственным возлюбленным. Я сама внимательность и доброжелание, показываю, что понимаю его так, как «та» его, конечно, понять не может, как и я сама не понимаю своего мужа. Мне важно, чтобы всегда сравнение было не в пользу «той», которую я терпеть не могу».

Ситуация, как видите, особо сложная: тому, кто не знает, можно рассказать, не понимает — доказать, а что сделать, когда человек действует с полным сознанием вреда, а перемениться не хочет? Либо страсти правят нами, либо мы ими. В том числе родственные. Они все же одни из самых сильных и неистребимых, даже если ослабевают, затухают на время.

…Если попытаться графически изобразить динамику отношений ближайших родственников, то у многих, наверное, линии будут тесно соприкасаться в раннем детстве, постепенно расходиться в пору взросления, а затем, в преклонные лета, снова сойдутся, переплетутся, чтобы совместно раствориться, исчезнуть в небытие. Жизнь позволяет нам подметить эту характерную особенность: самая неутолимая жажда общения с теми, кто с тобой вместе рос, появляется именно на закате дней, когда воспоминания детства, отрочества бывают ярче и эмоционально напряженней, чем впечатления сегодняшнего дня. Тогда человек вдруг начинает разыскивать друзей детства, с родными идет «на мировую» даже после долгих лет глухой или открытой неприязни.

Правда, такая трансформация может не совпасть у братьев-сестер из-за разницы в возрасте, из-за различного самочувствия. Один уже созрел для «возвращения в страну детства», а другой все еще полон исканий, сиюминутных забот. Тогда и старики могут сердиться, ссориться друг с другом. Если же оба одинаково «поспели», отношения их приобретают трогательное единство. Ведь только они могут равно отозваться на традиционное «А помнишь?» с полным сочувствием и солидарностью. Я иногда думаю, что именно для совместных переживаний долгой поры детства и для совместных воспоминаний о нем в еще более долгой старости нужны братья и сестры.

Впрочем, у женщин-сестер опыт общения бывает более стабильный и разносторонний. Ведь если у них нет сходных интересов в профессии, то у них всегда есть возможность и потребность общения по поводу второй их «профессии» — жен и матерей. Отношения с мужьями, проблемы с воспитанием детей — вот неиссякаемые источники для их бесед, откровений, советов, для излияний души и рыданий в родную «жилетку». Конечно же, никакая верная подруга не заменит в таком случае истинную наперсницу-сестру, хранительницу тайн, бескорыстную помощницу. Если только, повторяю, была и верность и взаимопомощь с малых лет…

Учиться беречь смолоду надо бы нам не только честь свою и семьи, но и все виды связей, уз, которыми мы соединяемся друг с другом. Тем более такие глубокие, родственные, как взаимоотношения братьев и сестер. Не разбрасываться легкомысленно добрыми чувствами, некогда испытанными, и теми, кто позволил нам их пережить. Ведь наши родные — это часть нашего «я», появившаяся несколько ранее или позже, это вроде бы мы сами, только в других условиях и обстоятельствах, в другом роде и облике. И если все дальше уходит от нас это наше другое «я», если мы находим все меньше сходства с нами и все больше чуждых и даже враждебных черт в его облике, то в этом и наша немалая вина. Поскольку мы все друг за друга в ответе. Братья и сестры.

Свекровь и невестка

Сердце дрогнуло и заныло, когда читала я письмо одной старой женщины. Она рассказывала о несчастье, постигшем ее семью, погиб самый дорогой для нее человек, единственный сын. А его жена, молодая вдова, осталась с ребенком на руках. О чем же просила понесшая невосполнимую утрату мать? Помочь устроить семейную жизнь своей невестки, милой, доброй, образованной, но очень застенчивой Галочки, которая вот уже несколько лет живет затворницей. А годы проходят. «Ей нужен муж, внучке — отец, без этого не будет у них счастья, а у меня — покоя».

Свекровь обращается с просьбой к «службе знакомств», коли она уже образуется, найти тонкий, деликатный способ вывести Галочку «на люди», в интересный круг возможных партнеров или сообщить ей (то есть свекрови — не Гале, конечно) адреса тех, кто мог бы стать претендентом на руку и доброе сердце невестки.

Вот мы все твердим: мама, мама! Славим ее самоотверженность, бескорыстие. А этот поступок в чей реестр заслуг занести? Матери или свекрови? Да и отделимы ли они? Разве можно быть хорошей, мудрой матерью и злой, неумной свекровью? Можно, говорят многие. Попробуем разобраться.

Случайно ли, что про тещу целые сериалы непочтительно-зубоскальных анекдотов сложены и песни поются вроде «Зять на теще капусту возил, молоду жену в упряжке водил», а про свекровь ничего подобного? Ни одной безобидной шутки-прибаутки. Но зато сколько страха, ненависти, желчи и яду в песнях и частушках. Неулыбчив фольклор, мрачны литературные образы (у Даля поговорки про нее одна другой лютей). А это что-то да значит. Смеются обычно над тем, чего не боятся. Неужто так уж несправедлива народная молва, готовая обычно понять и простить? Хотя в самом глубинном смысле слова «свекровь» заложено признание ее значения в роду: «всехкровь», так нередко трактуется это определение. А невестка всего лишь невесть, неизвестно что, незнакомка, надо понимать. Или сыноха, сноха. Тут и вовсе отмечается только ее принадлежность сыну — сынова собственность, а значит, и его матери тоже. Ну, во-первых, на стиль отношений между членами семьи сильно влияет уровень их образования. А он значительно вырос и у свекровей и у невесток. Женщинам же нередко бывает важней того, что говорится, как это говорится. Проходит и понимание мотивов поведения людей, близких и далеких. К свекровям постепенно приходит сознание, что их недовольство снохой не всегда вызывается недостатками молодой женщины, скорее свойствами женской психики.

Во-вторых, способствуют смягчению нравов и чисто объективные причины: свекровь и невестка все чаще живут врозь и материально друг от друга не зависят. Согласитесь, что при такой ситуации поводов для взаимного недовольства гораздо меньше.

Но и в прежние времена при любых трудностях и тяготах жизни было немало семей, в которых только посмеивались над поговорками, чернившими старшую из женщин. Сноха, бывало, в таком доме и само-то слово «свекровь» выговорить не могла, таким оно ей казалось скрипучим да корявым, неправедным. «Матушка», а потом «бабушка», и не делалось различия, чья она — мужнина мать или собственная. В современных семьях все реже свекровь зовут мамой, все больше по имени-отчеству. Вроде бы отстраняясь от нее и отстраняя от собственной судьбы и души. Но, видимо, отношения заметно мягче, деликатней. Нередко они обретают трогательное единение вроде того, что установилось между героинями комедии Бомарше «Женитьба Фигаро». Свежеиспеченная свекровь Марселина кидается помогать невестке Сюзанне в ее плутнях с графом и мужем, так характеризуя юную подругу Фигаро:

«Она такое прелестное создание! Ах, когда личные интересы не вооружают нас, женщин, друг против друга, мы все, как одна, готовы защищать наш бедный, угнетенный пол от гордых, ужасных… (со смехом) и вместе с тем недалеких мужчин»^[32].

Откуда же пошли россказни про злую свекровь, и насколько они для нашего времени основательны?

По стародедовской традиции жена должна была идти жить в дом и семью мужа, если средства не позволяли молодым жить самостоятельно. А при нынешнем свободном выборе 70 процентов молодоженов обосновываются у тещ и лишь 30 процентов живут со свекровями. Сам факт предпочтения довольно многозначителен. Коли бы вовсе был несправедлив фольклор, то соотношение складывалось бы иначе, ближе к середине.

Значит, молодой семье у матери жены живется лучше, чем у матери мужа. Обе матери, обе желают счастья своим детям, а то ли понимают это счастье по-разному, то ли точек соприкосновения и поводов для раздражения у тещи с зятем меньше, чем у двух женщин на одной кухне. Хотя бывает и так, что обе эти должности сводятся в одном человеке, и как же тогда двузначно реагирует эта теща-свекровь на поведение своих новоявленных родственников.

Приведу такую современную историю. Разговаривают старые приятельницы. Одна рассказывает другой про жизнь своих детей. Дочке в браке повезло. Зять попался внимательный, заботливый, трудолюбивый. Молодая жена не успеет сон с ресниц отряхнуть, а он уже в булочную сбегал, завтрак приготовил, кофе сварил — все успевает и умеет. Но зато уж сыну не повезло так не повезло! Жена попалась ленивая, гонористая. Утром не соизволит встать сыну завтрак приготовить. Он, бедный, вынужден сам себе пищу разогреть, а то и уходит на работу голодный. Ее же с колоколами не добудишься.

В этой притче, наверное, выражена особенность материнской психики: одинаковую ситуацию оценивать по совершенно отличным шкалам ценностей. Что хорошо для собственного дитяти, то и вообще хорошо, даже если кому-то не очень удобно и приятно. Все, что хоть в малом ущемляет интересы своего чада, должно быть отринуто и осуждено, даже если справедливо.

Однако оставим эти параллели и саму тещу до другого раза. Сосредоточимся на свекрови с невесткой. Может быть, их отношения никак не складываются не только от того, что у старшей женщины глаза затуманены любовью, а может, от того, что и у молодой они не больно-то зрячи? Тогда действительно двое слепых могут беды натворить немало.

Я вот мысленно взялась составлять реестр известных мне семейств. Картина получается впечатляющая: на многие драмы, трагедии и комедии сюжетов хватило бы. Назову лишь некоторые.

…Сын женился, не спросись у матери, чем кровно ее обидел. А злость свою мать перенесла на молодую жену. Та не захотела терпеть напраслину, добилась, что уехали от родителей в другой город. Потом в течение четырех десятков лет ни свекровь в дом невестки, ни та к ней ни ногой! Сорок лет войны на расстоянии, в которую были втянуты и дети, и внуки, и дальние родственники!

И не устали, не заключили перемирия даже в годы совместных утрат.

Не было бы нужды приводить подобный курьез, если бы и из него, как из сказки, нельзя было извлечь «намек, добрым молодцам урок». Очень важно умно и по-человечески ввести в дом молодую жену, не сделать ее «виноватой без вины» в глазах собственной матери. Надо суметь расположить своих родственников к будущей невестке, при этом не вызывая материнской ревности. Хитро? Несомненно, но ведь и дело того стоит: будет ли мир и лад в твоем доме?

Случай другой. Сын только-только отпустил усы-пушок, а мама уже в тоске и отчаянии: вот-вот появится на горизонте «она», разлучница-похитительница ее счастья, ее благополучия. Как мне признавалась одна знакомая рассудительная женщина, при одной этой мысли у нее дыхание прерывалось, комок подкатывал к горлу. Когда же и впрямь появилась «она», были слезы, истерики, были попытки сдерживаться, из которых ничего путного не получилось, а даже еще хуже: все чувствовали себя «злодеями», которым приносится в жертву материнское сердце. Сын не выдержал, настоял на «разъезде», заслужив за это обвинение в предательстве.

Мне кажется, что в данном случае материнское начало у свекрови выражено слабей, чем женское. А что такое бывает, мы уже говорили в главе «Мать». Тогда и появляется оголтелая ревность, столько слез исторгшая из невесткиных глаз. В прежние времена молодой жене еще к тому же предписывалось молчаливое терпение, подчинение хозяйке дома во всем. Можно представить, что она при этом испытывала. Только в песне могла излить накопившуюся обиду и боль. Нередко и нынче молодой муж, впитавший с молоком матери привычку к послушанию и почтению к родительнице, не желает даже вникать в поводы и причины распрей между двумя женщинами и занимает позицию определенно по одну сторону — мамину. Как правило, ничего путного из такой односторонности не выходит. Точнее, выходит — развод или глухая, прорывающаяся в скандалах вражда уже с собственной женой.

— А где мое место на самом деле? — спрашивал как-то вот такой неустроенный супруг и сын. — Разорваться мне, что ли, между ними? Вся их страсть расходуется друг на друга, на меня ни сил, ни времени, ни сердца не хватает.

Увы! Увы! Нередко в этой борьбе победа остается за той, кто меньше любит того самого мужчину, из-за которого ведется война, кто способен не уступать и не отступаться.

Когда взаимное неприятие строится исключительно на эмоциях, ни один мудрый советчик не поможет, разве что психотерапевт. Есть такое понятие: психологическая несовместимость. Своего рода аллергия. Думаю, что в подобных обстоятельствах даже пытаться соединить и примирить непримиримое — напрасный труд. Действительно, лучше уж так, как в первом случае: разъехаться и свести общение к предельному минимуму. В такого рода состязаниях заведомо не будет победителей. Чья бы сила ни одолела, побежденной окажется любовь, пострадает семья и счастье всех участников «турнира». Вернется ли сын к матери, в ее полное распоряжение, он не забудет и не простит ей разрыва с женой, тем более если без него останутся дети. Отвадит ли жена мужа от матери, ей это не раз откликнется.

…Вот спешит сын на праздник к матери, живущей отдельно, без особых приглашений не появляющейся в его доме. А жена ревниво наблюдает за сборами: какие цветы ей несет, какой подарок покупает, сравнивает с собственными презентами. Уехал, а она мается: сейчас свекровь «перемывает ее косточки». И нередко оказывается права. Намеками или в открытую говорит та, как не везет иногда хорошим людям с женами. Вот женился бы он на другой, жили бы они все вместе, ладной дружно… Хотя сын и знает, что другая невестка, семи пядей во лбу, маме все равно не угодила бы, но он слушает и не возражает… То бишь «предает» жену, ее достоинство и самою справедливость. Станет защищать жену, опять досада и обида.

Как быть, когда расхождения имеют под собой вполне очевидную, можно сказать, идейную основу? Вспоминаю пьесу Виктора Розова «Шумный день».

В милое, дружное, безалаберное и интеллигентное семейство, как тихий диверсант, внедряется невестка: обывательница, корыстолюбивая, приспособительная хищница. «Прорва» — так ее аттестует сестра мужа. А тот весь в маму, деликатный, мягкотелый, увлеченный своим делом, ничего этого не замечает, как не замечает, что постепенно уступает своей жене не только в бытовых мелочах, но в вещах весьма серьезных, для него самого очень важных. Мать видит: ее сын уходит не только из родного дома, уходит из того мира ценностей, который она, как храм, возводила в своем доме и, надеялась, в душе детей.

Мать не сердилась на сына, не ссорилась с невесткой. Она только печалилась. Видимо, сочла, что никто за сына не может и не должен решать, какую именно систему ценностей избрать и принять. На всякий случай соломку не подстелешь. Если он действительно ее духовный сын, то он должен вступить в борьбу за свои убеждения. Может быть, и не против жены, за нее, за ее преображение. Если же он избирает «веру» своей супруги, что ж, что его право, право взрослого и самостоятельного человека. И она не противилась разъезду. Для чего ей в доме иметь уже не одного, а двух чужих людей?

Так, помню, мне увиделась эта коллизия, когда я смотрела пьесу. И мне показалось, что при всей внешнейуступчивости и «непротивлении злу насилием» эта свекровь проявила максимум мудрости, дальновидности и принципиальности. Тот, кто уважает, ценит не только своих детей, но и свои усилия, израсходованные на их воспитание, не станет силком навязывать им свой стиль поведения. Если ты со своей задачей матери хорошо справилась, внедрила в сознание основные жизненные правила, не дрожи за нравственное здоровье своего чада, даже если он обнаружил признаки легкого «недомогания». Если же нет у него крепких основ и корней, вини себя и не сетуй, когда первая попавшаяся девчонка может с легкостью вытравить письмена в сердце сына, что ты с таким тщанием выписывала долгие годы.

При обратной расстановке сил, как правило, даже рассудительность и «непротивление» невестки не дают пышных всходов. А таких случаев ничуть не меньше, когда обывательницей, узколобой собственницей выступает старшая женщина. Ведь, учтите, молодая женщина не имеет еще ни собственных стен (коли она пришла в дом мужа), ни своих вещей, у нее не накоплен ни опыт, ни авторитет, то есть нет ни материальных капиталов, ни моральных. Ей, как говорится, нечего терять, а свекрови есть что. И именно ей предстоит «делиться» с новоявленной хозяйкой сферой своего влияния и некоторыми ценностями. Что изменит в поведении свекрови интеллигентная терпимость невестки? Не знаю.

(Между прочим, встретилась с семейством, где обе женщины называли друг друга мещанками. И, как ни странно, были правы, поскольку само мещанство — явление многоликое. Так вот одна была такой мышкой-норушкой, замкнутой на мелочах как на главных жизненных ценностях. Другая же была из разряда любительниц «красиво», широко, с ресторанным загулом пожить. Ну какое тут могло быть взаимопонимание?)

Многие молодые жены, вступая в новую семью, не принимают в расчет тот факт, что нравственная несовместимость со свекровью может решительно сказаться на отношениях ее с мужем. Надеются на его перевоспитание. Обольщение молодости: мол, ночная кукушка всех перекукует. «Перекукует», если муж внутренне не очень связан с матерью. В противном случае от жены требуется максимум дальновидности и педагогического такта, чтобы изменить взгляды и привычки мужа. А где молодой женщине взять педагогическое искусство и мудрость? Тут она и начинает спотыкаться. Стараясь ослабить матушкино влияние, то и дело попрекает мужа: «Это у тебя от матери такой характер, такие привычки!» И не понимает, что достигает обратного результата. Вместо того чтобы понять и принять ее правоту, муж отмахивается от замечаний. И неудивительно: человеку ведь легче оправдать свои недостатки, тем более врожденные, привычные, ставшие натурой, чем решительно и быстро изменить себя. Из соображений самозащиты (а не только защиты матери) он старается защитить и ту, что сотворила его таким и обладает теми же недостатками.

И все же даже самые справедливые претензии молодой женщины должны смягчаться сознанием: перед ней мать и сын!

— Хорошо, любовь к матери — священное чувство, но отчего только к собственной? Ведь я тоже мать, но уже его детей. Значит, одной нужно поклоняться, а с другой можно не считаться, не церемониться?

Это лейтмотив многих разговоров уязвленных невесток. И здесь заключена такая несокрушимая правда жизни, ее мучительная диалектика, которую никакими ухищрениями не обойдешь, не объедешь. Разрешить ее две женщины никогда не смогут. Разрешить ее может лишь ОН,«объект соперничества», сын и муж.

Говорят, в Грузии не было проблемы «свекровь — «невестка». Там мужчина, приводя в дом молодую жену, сопровождал ее появление таким наставлением. Матери он говорил: «Вот моя жена, я избрал ее. И если ты любишь меня, то примешь ее как дочь. Но если ты обидишь ее, ты мне не мать». А жене он говорил: «Вот моя мать. Я люблю ее, и ты будь ей дочерью. Но если ты обидишь ее, ты мне не жена». (Излагаю смысл сказанного, а не точный текст.) И все вставало на свои места.

Но уверена, и читатель из других краев найдет немало примеров и случаев бесконфликтного сосуществования двух женщин. Да, собственно, с одного такого яркого примера я и начала этот разговор. Мне же долгие годы довелось наблюдать бережную опеку свекровью семьи единственного сына. Если ее голос на кого-то и повышался, так это на собственное «произведение».

— Ты как обращаешься с женой, как разговариваешь с ней! — вспыхивала свекровь. — Она женщина, мать твоих детей. Чтобы этого не было!

Конечно, никого не пугал ее разгоряченный вид и тон. Все знали ее доброту и мягкохарактерность. И все-таки подобные высказывания не пропадали зря. Тем более что она не только уговаривала сына уважать жену, она сама не позволяла хоть в большом, хоть в малом унизить ее достоинство, ущемить ее права. Это при том, что несколько лет семья сына теснилась вместе с родителями в единственной комнате.

Запомнилась мне и такая сцена. Когда сын получил отдельное и просторное жилье и с ними поселилась теща, свекровь всячески ее отговаривала навязывать свои взгляды и привычки взрослой дочери, то есть невестке.

— Ну разве вы не видите: они живут не по-нашему, по-своему. Оставьте вы их в покое.

Суетливая, работящая, заботливая, она все и всегда делает так, что никто и никогда не чувствует себя чем-то ей обязанным… И невестка ворчит на мужа, что он невнимателен к матери, что он забывает ее редкие просьбы, мало заботится о ее здоровье. Старая женщина сама никогда не пожалуется, ничего не попросит.

Самое любопытное: не каждому мужчине и не всегда нравится идиллическое единение двух женщин. Иным из них, не очень стойким по части морали, бывает даже выгодно противостояние матери и жены: каждая старается его задобрить, исполнить капризы, потакая его слабостям. Некоторые мамаши даже водочкой готовы приманить свое чадо. А если женщины объединяются, те нередко берут его в педагогические тиски и стараются усовершенствовать, облагородить.

Так что для нравственного и физического здоровья мужчин как раз очень полезна дружба между свекровью и невесткой. Да и во всем доме воздух меняется, когда у хозяек лица благорасположенные, улыбчивые, веселые. Для детей-внуков доброе согласие между мамой и бабушкой что солнечный свет, «биостимулятор роста души». Их сердца в таком разе минет тень соперничества, не остудит, не ознобит холодность отношений между самыми любимыми людьми.

Любая невестка, наверное, за счастье почла бы иметь свекровь — советчицу, помощницу. Любая?..

Вот передо мной открытое письмо. Написала его одна невестка другой. У двух женщин общая свекровь. Судя по написанному, отношения у них к матери мужа совершенно разные. Одна как вошла букой, так и удалилась, не приняв протянутой руки, доброй помощи, сочувствия. Молодая, неоперившаяся, зачем-то отделилась от родственников мужа, хотя ни хозяйство вести, ни готовить не умела и не хотела. При ссоре, чуть не кончившейся разводом, свекровь помирила строптивую молодую жену с мужем, скрыла неприятные поступки ее от родной матери. Но все не впрок, все напрасно. Ушла женщина из семьи, теперь виноватит во всем мужнину родню. А у второй невестки со свекровью мир и лад.

Занятная история. Она предоставляет нам возможность увидеть «классический треугольник» свекровь — сын — невестка с новой стороны. Оказывается, один и тот же человек, его характер, принципы, поступки могут восприниматься и оцениваться тоже по различным шкалам ценностей. Да, отношения людей во многом зависят не только от подлинных свойств, а от того, как они преломляются в сознании и сердце другого человека. Поэтому я даже не берусь высказаться решительно по поводу прочитанного. Может, на самом деле было все не совсем так или совсем не так, как написано.

Может, это по системе «мер» второй невестки к жене другого сына было доброе отношение. А по нормативам той женщины — оскорбительное, невыносимое. Что считать «добром»? Вполне может статься, что автору письма важно, чтобы свекровь взяла на себя кухонные труды и заботы, а за это она готова вытерпеть и постоянное вмешательство в то, что она делает, как говорит, ходит, чем занята. А другой невестке легче было и самой полуголодной сидеть и мужа некормленым держать, лишь бы не слышать бесконечных попреков своей «безрукостью»: в чужом доме ведь со своими привычками и вкусами трудно прижиться. А тут еще недреманное око всего многочисленного семейства, которое из самых добрых, может, побуждений, поучает невестку: «Не ту кастрюлю взяла, не так солишь, плохо воротнички гладишь, разбила любимую чашку…» Делаешь — нехорошо, не делаешь — еще хуже. Тем более если за твоими действиями следят уже не пара, а много придирчивых глаз. Или внимательных? Попробуй различи тонкости, если ты вся внутренне напряжена и ожидаешь очередного «разоблачения» собственной неумелости, несостоятельности.

Вот ведь как нелегко бывает разобраться в чужих поступках, если не знаешь, с какими именно мыслями и целями они совершаются. На мой взгляд, очень полезно в подобных случаях взять за принцип так называемую у юристов «презумпцию невиновности». Видя, что другая женщина делает что-то не так, говорит не эдак, попытаться внушить себе: не виновата! И в самом деле, разве каждая из них виновата, что родилась в другой семье, а другое время, что воспитана в иной системе ценностей, с другими привычками? Не виновата свекровь (невестка), что не испытывает ко мне нежной привязанности (не за меня выходила, не меня выбирала). Не виновата свекровь, что не может переменить вкусы и привычки, потому что годы затвердили, сцементировали характер. Не виновата невестка, что молода, неопытна, нерасторопна, много промахов делает.

Это очень полезная вещь — воспоминание о возрасте в отношениях между двумя поколениями женщин-жен. Хотя им обеим оно бывает и не очень приятно, в особенности если об этом напоминают вслух. Лучше держать это в мыслях. И вообще лучше всегда искать в поступках и словах друг друга не оплошности и недостатки — и на солнце есть пятна, — искать объяснения и доводы в пользу друг друга.

…Но, подождите, отчего это мы все валим на плечи свекрови? Не в пустыне и она живет. Ведь ее роль, как и роль короля, нельзя сыграть в одиночку — это роль коллективная. Ее играет все окружение старшей женщины: и свекор, и другие ее дети, и иные родственники, которые либо не противятся разыгрывающимся страстям, либо утихомиривают их и помогают невестке войти в их круг, стать в семье желанным, равноправным членом. Роль коллективная, ответственность тоже.

Тут очень велика сила и власть свекра. Он ведь обычно более доброжелательно бывает настроен к жене сына и в то же время имеет большое влияние на собственную супругу. И не в том дело, что ему стоит брать на себя обязанности «третейского судьи», вряд ли они у него получатся, но скорее громоотвода, что умеет обернуть шуткой резкость, разрядить облака взаимного недовольства.

Впрочем, мы уже говорили: многое меняется в отношениях современных домочадцев. Постепенно разглаживаются хмурые морщины на лице свекрови, приветливей становится взгляд невестки. «Генетическая неприязнь» уступает место разумному содружеству (на худой конец, «сосуществованию»). И неизменное соперничество может быть обращено на пользу семье, а не во вред, как бывало прежде и всегда. Нужно только им помочь в движении навстречу друг другу.

Зять и теща

По аналогии с предыдущей главой «Свекровь и невестка» было бы справедливо посмотреть, какими предстают в глазах друг друга и ближайшего окружения два члена семьи разного возраста, но одного пола, тесть и зять. Но вот, поди ж ты, аналогии никак не получается. Хотя вроде бы предпосылки для сложных коллизий при совместной жизни все те же, что и в отношениях между двумя женщинами.

Молодой супруг, поселившийся в доме жены (а именно эта ситуация прежде всего интересна, поскольку наиболее нынче распространена), заставляет потесниться старших. Это во-первых. А во-вторых, экономически он тоже бывает зависим от тестя, все еще главного кормильца во многих семьях. Браки у нас заключаются между юными существами, частенько не имеющими крепкой материальной базы. И при этом столкновения между мужчинами довольно редкое явление. Хотя мы уже признавали: отец к дочери относится нежней, чем к сыну, прикипает к ней сердцем. И вроде бы должен испытывать жгучую ревность к «постороннему» парню, который «срывает цветок», взращенный его заботой и лаской.

Мне рассказывали несколько женщин, что отцы отваживали женихов как недостойных руки их «необыкновенных» дочек. А потом, в супружестве, не давали мужьям шагу ступить. Но то были случаи. Правило же — умышленное или непроизвольное отстранение отца от переживаний дочки в замужестве. Этакая поза невмешательства. Конечно, если зять держит себя «в рамках»: не пьет, не буянит, не обижает молодую жену. Частенько зять с тестем даже объединяются, проникаются мужской солидарностью в противостоянии женскому засилью, в особенности если в доме идет «борьба полов». А то и вовсе споются старший мужчина с младшим, водой не разольешь.

Картина беспечного единения, на мой взгляд, возможна там и тогда, где и когда оба мужчины не имеют дома серьезного дела, занятия, на котором могли бы схлестнуться их кровные интересы. А домашние «мелочи»: купить мебель такой конфигурации или иной, поставить шкаф в углу или у стенки, жарить или тушить овощи… и прочая и прочая — их мало волнуют, не вызывают принципиальных возражений. Тем более что чаще всего и решение принимается, и исполняется задуманное без их активного участия при двух совещательных голосах.

На чем же тогда, на какой почве обычно возникали неприязненные отношения между людьми разного пола, разного возраста, разных сфер домашнего влияния: тещей и зятем, давшие основание для стольких злопыхательских насмешек и анекдотов, для комедий и водевилей?

…У телевизора, по которому транслируют хоккейный матч, сидят рядком зять и тесть. Они болеют за разные команды, спорят между собой, но подобные разногласия не мешают их расположению друг к другу. А за их спинами — возня, тихая, а иногда и не очень, суета вокруг ужина. Две жены, старшая и младшая, готовят на стол. Старшая едва сдерживается:

— Мог бы и помочь, картошку бы, что ли, почистил! Сидит как барин, а жена хоть разорвись!..

— Мам, ты же не заставляешь папу чистить картошку? Что же ты на моего мужа ворчишь?

— То твой отец, пожилой и не очень здоровый человек, а то этот тяжеловоз. Сравнила! — переносит на дочь свое возмущение мама. Как это можно: ставить на одну доску отца, своего, родного, для которого потрудиться — спина не переломится, с «этим» чужим мужиком, неведомо откуда взявшимся.

Вот он ходит по квартире, громко топая, заполняя собой небольшие габариты «совмещенного» и совместного жилья, смеется во всю силу молодой луженой глотки, дымит, как паровоз, сигаретами, разговаривает небрежно, без должной почтительности и деликатности. Хуже того, бывает, и вовсе не разговаривает со своей женой, дуется, ворчит, а то и голос возвышает. И это в ее собственном доме. И это в адрес ее нежной, хрупкой, тонкой, ранимой Танечки, Татусеньки (Ирочки, Милочки, Лялечки и т. д.), ее кровинки. И после всего этого она же вместе с дочкой должна за ним ухаживать, ублажать, кормить, обслуживать, пока он у телевизора прохлаждается. Дружки к нему то и дело ходят, грязь носят. А еще и магнитофон врубают на полную громкость, так что стены дома содрогаются. И все это надо принимать терпеливо, с улыбкой.

Где справедливость? За что такое наказание? Мама при этом начисто забывает: «этот неприятный тип» — такой же родной и близкий человек для дочери, как и собственный супруг для нее. Дочь его любит и не видит, знать не хочет его несовершенства, его промахов, как и мама в папе. Дочь не видит, мать укажет. И не раз, не два, чтобы уже не могла та сделать вид, что ничего плохого не случилось. Однако старшая никогда не позволит младшей поступить подобным же образом: покритиковать отца.

Иная теща готова терпеть всяческие неудобства и жертвы, когда считает зятя фигурой значительной, личностью солидной, уважаемой. Ну а если это мальчишка в джинсах? «Кот в мешке». Неведомо что из него в будущем выйдет. А может, вовсе ничего путного не получится.

Надо признать, что в системе отношений между этими двумя членами семьи нередко решающую роль играет именно профессионально-должностной статус зятя. И в гораздо большей степени, чем его личные качества, даже взаимоотношения с женой. Чаще других членов семьи теща меряет супружеское счастье своей дочери вполне материальной меркой. Кто бы и что бы ни говорил о супружеском равенстве, многие тещи знают одно: только тот муж достоин уважения, кто способен обеспечить жену всем необходимым в жизни. Пусть при этом ее собственный семейный баланс строится отнюдь не на такой жесткой экономической иерархии. То есть как жена она вполне допускает такое положение, когда большую долю в семейный котел вносит она, а как теща терпит такое положение с трудом.

Подобная система измерений достоинств зятя представлена в доведенном до гротеска портрете тещи из комедии А. Н. Островского «Доходное место». Это, если хотите, воинствующая программа «дальновидных маменек», которые, несомненно, лучше несмышленых дочек знают, что им надобно для счастья.

«Кукушкина. Разве они у меня так жили? У меня порядок, у меня чистота. Средства мои самые ничтожные, а все-таки они жили, как герцогини, в самом невинном состоянии; где ход в кухню, не знали; не знали, из чего щи варятся; только и занимались, как следует барышням, разговором об чувствах и предметах самых облагороженных.

Жадов (указывая на жену). Да, такого глубокого разврата, как в вашем семействе, я не видывал.

Кукушкина. Разве такие люди, как вы, могут оценить благородное воспитание!.. Выдь она за человека с нежными чувствами и с образованием, тот не знал бы, как благодарить меня за мое воспитание. И она была бы счастлива, потому что порядочные люди не заставляют жен работать, для этого у них есть прислуга, а жена только для…

Жадов (быстро). Для чего?

Кукушкина. Как для чего? Кто же этого не знает? Ну, известно… для того, чтобы одевать как нельзя лучше, любоваться на нее, вывозить в люди, доставлять все наслаждения, исполнять каждую ее прихоть, как закон… боготворить.

Жадов. Стыдитесь! Вы, пожилая женщина, дожили до старости, вырастили дочерей и воспитали их, а не знаете, для чего человеку дана жена… Жена не игрушка, а помощница мужу. Вы дурная мать!

Кукушкина. Да, я знаю, что вы очень рады себе из жены кухарку сделать. Бесчувственный вы человек!»

Прошу у читателя прощения за столь пространную цитату. Но, думаю, эта картина, нарисованная мастерской рукой знатока человеческих нравов, более достоверна, чем свидетельства многих очевидцев и лично потерпевших. Кроме всего, убеждена: немало и нынче найдется зятьев, выслушивающих подобные же упреки и в более суровой форме, коли молодая семья окажется в материальной зависимости от «маменьки».

Однако заметим себе, даже одиозная теща, мадам Кукушкина, не каждому зятю устраивает подобные сцены. И не в каждом доме все верх дном, коли теща в нем. В другом зяте, который вполне отвечает ее представлениям о достойном муже, она души не чает, оправдывая уже другую пословицу: «У тещи зятек — любимый сынок». Кукушкина говорит про взяточника и подхалима Белогубова, мужа старшей дочери:

— Уж я там ваших наук не знаю, а вижу, что он почтителен, и есть в нем этакое какое-то приятное искательство к начальству. Значит, он пойдет далеко. Я это сразу поняла.

Понятия о нравственности мужа дочери, как мы видим, у иной тещи бывают весьма сомнительного толка. Опять все та же пресловутая «польза» для собственного дитяти, не всегда сопрягаемая с понятиями чести, совести, даже с уголовным кодексом.

Мне, к примеру, не пришлось столкнуться с тем, чтобы теща с укоризной выпытывала бы у преуспевающего зятя, на какие такие унаследованные сокровища он разряжает свою женку, ее любимую дочку? И не заставит ли он стыдиться былого благополучия, когда за все прихоти жены заплатит свободой, честным именем всей семьи, в том числе ее собственных внуков? Зато разговоров про то, как тещи упрекают мужей своих дочек, что те мало денег зарабатывают, я наслушалась вдоволь.

— Что же мне, воровать, что ли? — иной раз оправдывается зять. А и действительно, чем он виноват, что труд ценится в обществе по разной шкале? И не всегда зависит оплата от степени стараний и усердия и даже таланта.

Вот и основание теще смотреть свысока на «неудачника», «нахлебника»-зятя. И советует она сменить работу на более «доходную». Не думая, что для многих мужчин изменить делу — изменить самому себе. Разрушить нравственный фундамент собственной личности. Такая измена нередко приводит к тому, что человек машет на свою судьбу рукой и… пускается во все тяжкие, катится под горку.

Откуда же возникают подобные установки у тех женщин, что с гордостью говорят:

— Мы с мужем всем, что имеем, обязаны только себе, своим трудам и усилиям. Начинали с нуля, ни кола, ни двора, ни образования, одна молодость и дерзкая надежда. Мыкались с ребенком на руках по частным квартирам, жили едва не впроголодь, но дружно, весело. Зато и попрекнуть никто не мог «наследством» или иждивенчеством. Гордые были, не то что нынешние молодые люди, так и норовят покрепче на родительской шее усесться.

И все это высказывается с уверенностью: нет в том ее собственной вины, что не может и не хочет дочка добывать свое «трудное счастье», что не подготовлена она маменькой к преодолению лишений и невзгод. Убеждена: вся беда в зяте, что не способен на блюдечке с голубой каемочкой преподнести изнеженному существу все блага мира.

Что и спорить: будущие зятья нынче тоже нередко воспитываются в тепличных условиях, боятся перегрузок самостоятельной жизни. Они никак не могут взять в толк, чего от них требуют матери жен? Их собственные родительницы никогда не пеняли им на невключенность в домашние заботы, напротив, всячески оберегали от забот. Значит, это обязанность родительская, а никакое не одолжение и благодеяние, за которое нужно особенно расшаркиваться в любезностях и благодарности перед другой женщиной, матерью жены. Соединение двух «единственных», двух «берущих» под крылом одной матери чревато неприятностями для всех членов семьи.

Среди парадоксов семейной жизни встретился мне такой случай. Приняла семья жены в свое лоно вот такого «неперспективного» парня. И не сказать, что теща очень уже его донимала, обижала. Скорей напротив, как сына кормила, холила, но и наставляла, как родная: дескать, хватит в мальчиках ходить, пора основательность приобретать. И вдруг дочка выставила мужа за дверь. Ни за что, ни про что. Надоело «нянчиться» с ним. И весь сказ. Мать искренне плакала, жалела отчаявшегося парня. Дочку честила на чем свет стоит: «Эгоистка, бессердечная!» Не помогло. Уперлась: не нужен мне птенец желторотый. Да еще и припугнула маму: вот найдет себе старичка пузатого с машиной и дачей, пойдет к нему в «подружки»… У мамы волосы под краской второй раз поседели.

Дочь уже пятый год живет «вольно». Конечно, угроза та была шутейной. Не так воспитана. Но вот воспитание нетерпения, желания иметь все сразу и без долгих хлопот дало такие плоды, которых мама никак не ожидала.

Старшей женщине самой бы понять и дочери внушить: юноша, полный сил и искреннего желания быть мужем и отцом, духовно, нравственно созревает гораздо позже женщины. Его еще нужно долго и терпеливо «лепить», формировать для того, чтобы он стал зрелым мужчиной, исполненным сознания своего долга и ответственности. Да не наскоком брать его, не ежедневными нотациями, а исподволь, тонко побуждая к разумным и полезным поступкам. И не жалеть на эту работу своей души и ума. Невидимо, ей в свое время этого тоже никто не внушил. Прежде всего ее собственная мама, которая прожила за спиной своего мужа, как за стеной, и была убеждена, что и все мужья бывают такие, «зреют» сами. Ан нет. Отнюдь не многим так везет.

Статистика утверждает, что основная масса разводов нынче происходит по инициативе женщин и по причине мужского пристрастия к алкоголю. Нетрудно себе представить реакцию тещи на подобную «слабость» зятя. Честно говоря, если молодой человек появляется в семье жены, уже зараженный этой болезнью, трудно ему рассчитывать на доброе участие. А душевное состояние тещи вызывает лишь сочувствие. Как должно разрываться при этом сердце матери, которая понимает, какую неизбежную беду несет этот человек и ее дочери и потомству.

И совсем иное дело, когда зять потянулся к вину уже после того, как изменил свое холостяцкое житье. Тут бы и маме и дочери задуматься о причине появившегося пристрастия. Да в свою сторону оглянуться: чем подтолкнули его к рюмке, каким недальновидным словом, делом. Ведь бывает, что зять чувствует себя неприкаянным не только из-за «дискриминации» в новой семье, но даже, напротив, из-за желания ему угодить, освободить от трудов и забот. Нет у молодого человека своего дела в доме, нет ответственности, нет долга, нет и занятости. А как известно, безделье — мать всех пороков.

Вот вам и еще один пример диалектики семейной жизни, нагружает теща зятя всякими домашними работами и заботами, может этим она обидеть и раздражить и его, и свою дочь. Освобождает от всех тревог — открывает сосуд со всякими пороками.

Разумная мера, видимо, и в этом случае должна стать главной судьей и советчицей.

Однако будем объективны. Современная теща тоже поставлена в очень сложное положение. Она видит: нынешние мужья «легки на ногу», как прошлые были «легки на руку». Прежние выражали свое недовольство тем, что женам кулаками «науку» вкладывали. Нынешние не так грубо воспитаны. При неполадках, бывает, они вежливо раскланиваются с женой и ее родителями, и были таковы. Поэтому теща опасается откровенно выражать недовольство зятем: тот ведь вдруг может оставить дочь с дитем на руках. Как ей тогда быть? Ради благополучия дочери она нередко избирает совсем иную тактику. Молодому мужу с готовностью создаются вполне комфортные условия. Но при этом постоянно дается ему понять, какие жертвы ради него приносятся двумя женщинами, как многим он им обязан, как должен быть вечно благодарен за то, что ему, несовершенному, даже не очень-то значительному человеку, оказывается такая честь. В муже от этого, случается, возникает «комплекс неполноценности», который вроде бы должен держать его в состоянии вечной и неизбывной благодарности по отношению к жене и ее матери. Но вот ведь что иной раз бывает: вместо того чтобы возблагодарить и судьбу и своих домочадцев за такое удивительное везение, зять этот начинает тяготиться атмосферой «оскорбительного ухаживания» и ищет способы восстановить самоуважение. И тут кто-то ударяется во внедомашние увлечения, разного рода «хобби», кто-то ищет утехи у других женщин, которые не унижают его достоинство, а кто-то и в подворотне начинает выяснять у собутыльников: «Ты меня уважаешь?»

И вместо того чтобы разобраться в истоках перемены в чувствах и поведении зятя, изменить тактику, что приводит к столь плачевным результатам, старшая женщина, главная наставница юной, нередко снова советует не давать спуска мужу. А дочь может и припугнуть крайней мерой: «Уйду к маме!»

Такого рода угроза, что порой возникает в спорах молодых, приводит к тому, что мужья начинают испытывать к теще неприязнь. Источником напряжения становится нередко и позиция, занимаемая тещей по поводу будущих детей. Очень часто она советует не спешить с ребенком вообще. А уж от второго отговаривает весьма решительно. И муж начинает подозревать: теща боится, что дети накрепко привяжут ее дочь к зятю. Значит, ей эта привязанность нежелательна, значит, она против крепости их семьи… «Возможность вариантов» — вот что подразумевает под этим благоразумием зять. И не всегда бывает справедлив к матери жены. Потому что дети его — прежде всего нагрузка на ее, тещины, руки и плечи.

Вот тут я должна сменить тон разговора о теще. Сколько бы ни было на ее душе грехов, многие ей простятся, зачтутся за то, что все-таки именно она больше второй бабушки — свекрови вкладывает сил, отдает своего времени в помощь молодой семье. Как бы ни отговаривала она дочь от прибавления семейства, а появляется дитя в доме — она у колыбели и днем, когда свободна, и ночью (дать дочке поспать). И пеленки постирает, и носочки свяжет, и свеженькой кашки не поленится сварить.

К сожалению, действительно эти хлопоты нередко воспринимаются зятем и дочкой как должное, а замечания на неполадки в их «палатке» — как посягательство на их взрослость и самостоятельность. То есть помогать можешь, разрешаем, а свое мнение о наших делах оставь при себе, никого оно не интересует. И тем кровно обижают человека, что себя не щадит, чтобы помочь молодоженам поднять их дитя, поставить его на ноги.

Именно малые дети — главная причина того, что теща часто мирится с теснотой и неудобствами совместного проживания двух семей под одной крышей. Именно малые дети заставляют строптивого зятя сносить воркотню тещи. Она и родной дочери нужна бывает уже не столько как мать, сколько как бабушка. Потому что не так уж редки случаи, когда дочь грудью защищает своего друга даже от справедливых и полезных замечаний, чем причиняет матери самую острую боль: для нее же стараюсь!

В какой же ситуации мир и лад между этими моими героями сохраняется на долгие годы? Да много способов и методов достичь доброжелательства с обеих сторон, когда есть обоюдное желание. На моих глазах протекали безболезненные отношения этих двух членов семьи. Притом что зять был, прямо скажем, не подарочек. Тесть его до регистрации дочери иначе, как «шалопаем», и не называл. А теща горючими слезами умылась на свадьбе. Однако на другой день было сказано, как отрезано: дело сделалось, теперь мы одна семья, значит, все подмечать и говорить, что на добро. Ни слова во зло. И выдержали обещанное. Иной раз уже дочка на мать сердилась:

— Почему не вмешаешься, не пригрозишь, а все его только по шерстке гладишь? И свекровь за него, и ты, родная мать, тоже. А я одна, без поддержки и опоры, вроде бы кругом виновата.

— Дурочка ты, — смеется, бывало, мать. — Ты же моя дочь. Ну посердилась немного, посопела носом, сердце и отошло. Куда тебе от меня деться? А он запомнит и перетолкует каждое мое неосторожное слово. А потом тебя же от меня отвадит, передо мной дверь закроет. Кому от этого хорошо станет? Тебе, ему, мне, сыну твоему? Вот и соображай! Семейная жизнь — школа дипломатии и тончайшей политики. А ты: «справедливо, несправедливо». Если бы была единая и неделимая справедливость, тогда еще куда ни шло, а то ведь что разумно для нас с тобой, для мужчин вовсе нет. И наоборот. Да и во времени многое для нас меняется: мы завтра, может, сами то поймем и поддержим, что сегодня принимать в расчет не желаем.

Надо воздать должное и зятю: «шалопаем» он был по молодости, а не по сущности. Сумел понять и оценить позицию родителей жены, перенять их стиль: ничего во зло друг другу. И все, сделанное для его семьи старшими, принимал с искренней признательностью, не попрекал за отказ в помощи, коли такое случалось. Нельзя сказать, что очень уж баловал стариков подарками и вниманием, но и грубостью не обидел. Пожалуй, можно сказать, что зятя любили больше родных сыновей. Может, потому, что меньше от него требовали и ждали? Не знаю. Знаю лишь то, что теперь, когда уже нет в живых тестя и тещи, память о них в этом доме самая добрая и неизменная.

…Теща в дом — мир в дом. Она, глядишь, печатает объявление в газете, переезжает из удобной и привычной квартиры в худшие условия, лишь бы поближе к детям и внукам. Она раньше, чем иссякнут силы и охота, уходит со службы на пенсию. Видели вы толпы терпеливых и еще не старых женщин в раздевалках обычных и музыкальных школ, стынущих на стадионах в ожидании, когда набегаются милые сердцу внуки. Летом, на даче, она живет, месяцами оторванная от собственных дел, забросив нередко нестарого еще мужа.

Чего же ждут и требуют они от своих зятьев? Понимания прежде всего, что они — женщины. А еще и сочувствия к волнениям неугомонного материнского сердца. Внимание для них — бальзам, благодарность и деликатность — лучшая награда.

А чем может теща завоевать расположение зятя? Помочь, если может и хочет, дочери стать самостоятельной хозяйкой в его семье, работать на укрепление их союза, но никак не на развал.

То есть здесь получается картина, обратная той, что складывается в отношениях между свекровью и невесткой. Если двум женщинам почаще нужно оглядываться на возраст друг друга, то теще с зятем — на пол. Ему не забывать о том, что теща — женщина, а ей, в свою очередь, что он мужчина, пусть и молодой, неопытный, но уже с определенными представлениями о том, как с ним нужно обращаться.

Как видите, не такие уж это тяжелые и неисполнимые условия. Стоит лишь захотеть. И той и другому вместе.

…Надо признать, что годы, опыт, жизнь чаще всего кардинально меняют «расстановку сил» в семейной когорте. Со временем у свекрови и тещи убывают притязания на роль лидера в доме, а юные невестки и зятья, напротив, укрупняются телом и масштабом своего влияния на домашние дела. Вот в этих обстоятельствах «смены руководства» очень высвечивается способность молодых людей, некогда терпевших определенные притеснения, быть выше былых обид. Самые дальновидные не позволяют себе встать в позу людей, жаждущих возмездия. Они видят: старики — это вроде бы совсем иные люди, только чуть внешне да именем родственные тем, с кем у них возникли сложные отношения. Некогда в обычае нашего народа существовал так называемый «прощеный день». В этот благословенный праздник все домочадцы независимо от пола и возраста просили друг у друга прощения за «грехи», что набрались за целый год. На мой взгляд, очень нужный всем нам обычай: сбрасывать со счетов, стирать из памяти и из сердца все вольные и невольные обиды. А то, бывает, копится годами всякая чепуха, мелкие дрязги обрастают лопухами недоверия и подозрительности. Понять и простить — что может быть желанней и благородней в отношениях с родственниками?

ДЛЯ КОГО ПИШУТСЯ «ПОРТРЕТЫ»?

После моих выступлений и лекций ко мне на стол ложились письма многих читателей. И тех, кто разделял мою точку зрения, и тех, кто с ней спорил. Чаще всего это были письма-раздумья о том, как делить и множить труды мужа и жены, а еще: как быть с ними, с детьми, малыми и взрослыми, с теми, которые уже есть, и с теми, кого почему-то не решились, не смогли приобрести. Да-да, и о нерожденных детях надо думать серьезно.

Например, после публикации очерка «Мать» пришло письмо из Казани от Г. К. Вот что было в нем:

«Вы пишете, что каждая здоровая женщина может стать матерью. Увы, это не всегда так. Вы, наверное, знаете, что в ¹/₃ бесплодных браков виновен мужчина. Это я испытала на собственном опыте. Мой муж не может иметь детей. Это ведь целая трагедия. Узнала я об этом лишь через несколько лет после свадьбы. Когда вступаешь в брак, таких сведений не имеешь. Если бы я знала о таком недостатке, вполне возможно, не пошла бы за него замуж. Я очень хотела иметь детей.

Что было делать? Расходиться? Но я уже к нему очень была привязана, любила его. Да и поздно было, пока все это выяснилось. Искать другого мужчину? Знаете, не могла я переступить через свое чувство к мужу, а без любви — противно. Теперь мне уже 50 лет, поздно рожать, но берет тоска и досада при мысли, что не я одна так страдаю. Нужно найти возможность помогать как-то юным женщинам обрести счастье материнства в подобной ситуации с помощью медицины».

Письмо это я читала, по случайному совпадению, во время трансляции по радио оперы Масснэ «Манон Леско». Мне подумалось: сколько сочувственных слов излило искусство по поводу «страданий» порочных женщин, которые «искали себя» в разного рода любовных похождениях! И оперы посвящают им, и балеты, и кинофильмы снимают. А трагедия моей корреспондентки, трагедия чистоты и верности, не для сцены, не для экрана. Она застенчива и молчалива. Но какая же нравственная высота за этими строками! И какая сложная проблема поднята в письме!

Одного этого примера, наверное, было бы достаточно для иллюстрации мысли о том, что все, касаемое человеческих взаимосвязей, тем более семейных, чрезвычайно сложно и деликатно. Но вот еще одно читательское письмо, в котором тоже рассматривается злободневная проблема.

«Я умом и чувством преклоняюсь перед умной, красивой семьей, но, увы, такой на жизненном пути не встретил.

Мы росли, учились в школе, кончали институты… И были в основном готовы к общественно-трудовой деятельности. Но далеко не все были подготовлены к роли отцов и матерей, к тому, как лучше исполнять важнейшее человеческое назначение. Ни школа, ни вузы не преподавали этой науки — науки семейной жизни. Знания свои мы добывали ценой проб и ошибок, конфликтов и потерь. Пока учились — выросли дети, которым нам уже трудно «преподавать» уроки этики, благородства хотя бы потому, что их взгляды сложились, сформировались в процессе наших поисков. И теперь они воспроизводят наши ошибки.

Первая из них — бессознательное отношение к своим родительским обязанностям. В юности мы действительно больше заботились о том, «кто и как посмотрел, что сказал», пропускали мимо внимания великую радость и счастье общения с детьми, наблюдений за их ростом, развитием, становлением. Нам все некогда было, да и не умели мы этого делать, прежде всего не были сами должным образом воспитаны. Мы были с ними то слишком нежны, бессознательно затушевывая свои недостатки, то жестоки и грубо требовательны, то без меры беспечны, больше заботясь о себе, об успехах на работе, о своих развлечениях, нарядах, обстановке.

Правда, нельзя сказать, что мы вовсе ничего для них не делали. Мы их кормили, одевали, учили, даже наставляли уму-разуму: читали длинные скучные нотации. Они видели, что мы уходим на работу и приходим домой чисто одетыми, дома отдыхаем, развлекаемся, о делах стараемся не говорить. Напряжение нашего труда, преодолеваемые невзгоды — все было от них скрыто. Они участвовали только в наших радостях, а от печалей и тревог были ограждены неразумным родительским представлением о сущности «счастливого детства».

Все это создало у них иллюзию легкой жизни. Поэтому они и оказались не подготовленными к тем испытаниям, которые представляет взрослая жизнь. В том числе семейная. Их пугает всевозрастающая ответственность, которую накладывает общество на родителей, всевозрастающие труды, расходы сил и средств, требующиеся для воспитания ребенка. Им хочется жить хорошо, широко. Ребенок же, а тем более дети, заставляют их ограничивать себя в своих потребностях и желаниях.

Иногда слышу сетования: у нашего поколения, мол, ничего похожего не было. Нет, дорогие родители, вся вина на нас самих. Теперь, чтобы исправить выросших детей, самим надо исправляться…

В. Самоходкин, Ростов-на-Дону».

Смотрите, как глубоко и верно судит отец-дед: чтобы правильно воспитывать детей, родителям иной раз нужно заняться самовоспитанием или даже перевоспитанием. И в этих словах, как и во многих других, не столько разрешение проблемы, сколько расширение ее рамок. Ведь для того чтобы осознать свою роль и ответственность перед потомством, нужна мудрость, а она приходит с годами, с жизненным опытом и с теми же ошибками. Человек не может знать, каким он будет мужем или отцом, пока им не станет. Как же тогда разорвать этот заколдованный круг, если мы входим в полный разум тогда, когда все заблуждения юности уже воспроизведены и закреплены в потомстве?

Прав, конечно, В. Самоходкин: учить и учиться надо этой важнейшей науке — семейной жизни. И мы здесь об этом много говорили. И учиться не только у мудрецов, но и накапливая живые впечатления из быта нашего ближайшего окружения, да и из собственного опыта. В процессе работы над книгой мне не раз приходилось выслушивать длинные повествования о том, как удивительно и благородно вели себя люди в необычных обстоятельствах. Один человек рассказал про трогательные отношения свекрови и невестки, которые юридически перестали быть близкими людьми: невестка оставила сына этой женщины, но не оставила своим вниманием и заботой его мать. Выйдя вторично замуж, молодая женщина уехала за границу, но, когда узнала, что бывшая свекровь тяжело заболела и осталась без присмотра, приехала в Москву и целый год выхаживала ее.

Другой раз была изложена печальная, но тоже необычная история о том, как теща после смерти дочери осталась в доме зятя. А вторую жену приняла как недобрая свекровь. Отношения осложнились еще и из-за того, что ребенок от первого брака всем сердцем привязался к мачехе, что бабушке казалось особенно обидным, чуть ли не предательством памяти родной матери. И у молодой женщины хватило мудрости, доброты, выдержки, такта, чтобы понять всю сложность ситуации, найти верный тон и стиль поведения, сделать так, чтобы дом не разорили распри.

Были рассказаны случаи высокого благородства мужчин в ответ на коварство женщин, самоотверженности пап во имя спокойствия и счастья ребенка. И бабушки и дедушки были героями восторженных рассказов. Одних их хватило бы на отдельную книгу о необычных семейных коллизиях, которая, может, и сложится потом. Но вот что любопытно: стоило мне повернуть взор рассказчиков на собственную семью, а у многих она была вполне благополучной, и попросить поделиться своим опытом, как люди терялись, умолкали. Куда девалось красноречие, искусное описание подробностей. Всех одолевала какая-то чрезмерная застенчивость.

— Да что там говорить? Ничего особенного, тем более интересного для большого круга людей, у нас не происходило. Живем как все.

Вот эти же слова мне пришлось услышать и от тех, про кого я тоже узнала из уст удивленного и восторженного рассказчика. Семья москвичей Салтычевых меня заинтересовала тем, что под одной крышей два десятка лет назад соединились три самостоятельных дома: тесть с тещей, дочь с мужем, его мама, то есть свекровь, и ребятишки, два внука. Вот такое соединение: теща и свекровь вместе — мне не встречалось раньше. Оттого я и решила подробней узнать о том, как строятся их отношения между собой и с собственными взрослыми детьми, как «делят» они любовь и внимание идущих им вслед поколений.

Екатерина Алексеевна и Андрей Викторович Салтычевы, центральные фигуры этого четырехступенчатого дома, воспринимают свой образжизни как вполне нормальный, более того, продиктованный обстоятельствами, а не какими-то особыми свойствами членов семьи.

Они единственные дети у своих родителей.

Кому же, как не родным людям, было прийти на помощь им, молодым супругам, когда у них, в свою очередь, появились дети? И мама Екатерины Алексеевны, Александра Николаевна, оставляет работу, чтобы помочь дочери. А дедушка Алексей предлагает сменить отдельное жилье на общее, чтобы не тратить время и силы на беганье из дома в дом, когда нужна помощь. И мать Андрея Викторовича, Софья Дмитриевна, изъявляет готовность присоединиться к этим хлопотам и трудам, тоже отказывается от «собственного угла», чтобы удобней и лучше жилось семье сына. Так они все и оказались под одной крышей. Теперь же, когда дети выросли, разъезжаться со стариками никак нельзя. И очередь детей позаботиться о покое и благополучии старушек.

— Так что здесь небывалого? — отмахивается от моих расспросов Екатерина Алексеевна. — Это же так естественно. И, как многие родители, мы «построили» кооператив для семьи сына Алексея, когда стало тесно. Все как у людей.

Я бы тоже так думала и говорила, если бы не видела своими глазами тысячи карточек-объявлений о разъезде, размене жилья между родственниками, живущими в более благоприятных условиях, чтобы ни старших, ни младших не было под боком. Екатерина Алексеевна сейчас во многом повторяет путь, пройденный ее собственной матерью: она тоже поспешила на пенсию, чтобы помочь молодой семье старшего сына, который готовится в аспирантуру. Взяла она на полное свое попечение внучку Машеньку, позволив тем самым невестке, Елене, не отстать в работе.

Однако, согласитесь, общая крыша недостаточна для того, чтобы из трех семей сложилась одна-единая. У них доходы-расходы общие. Каждый в семейный котел вносит столько, сколько может. Обе бабушки оставляют себе небольшую часть скромных пенсий на собственные нужды и «баловство»: кто на сладости, кто на журналы. Общие у них и домашние труды. Бабушки не позволяют себе сиднем сидеть, считая свой вклад в хозяйство не только необходимым младшим членам семьи, но и им самим.

Александра Николаевна из-за болезни не может выходить из дому, а Софья Дмитриевна — очень подвижный человек, несмотря на свои 80 с лишним лет. Утром обе бабушки определяют, какие предстоят расходы и на что. «Баба Саша», главный бухгалтер, дает деньги, а «баба Соня» отправляется в магазины. Потом «бухгалтер» превращается в повара.

— Бабушка Саша — известный кулинар. У нас на даче собираются нередко друзья и родные, все только жмурятся от удовольствия, когда их угощают ее фирменными блюдами.

— Зато посуда — забота не моя, — рассказывает Александра Николаевна. — Утомительно ли это в наши лета? Да нет. У нас с Софьей Дмитриевной и для души время остается. Мы вдвоем или с родственницами, что наведывают нас, частенько собираемся за чашкой чая, обсуждаем все, что случилось за прошедшие сутки у нас в доме и во всем мире. Я любительница читать газеты, а Софья Дмитриевна — книгочей завзятый. Вот мы и обмениваемся информацией. Кстати, она же снабжает всю семью книгами из библиотеки. На покупку всего, чего нам хочется, денег не хватает. Да и вы знаете, как нынче трудно приобрести даже очень нужную книжку.

— Бабушки у нас никак не отстают от времени, — замечает уже младшая невестка, Елена. Она сама удивительно «вписалась» в дружное семейство. Зовет свекра со свекровью, как родных родителей: мама и папа, что нынче тоже не часто встретишь. А ведь мы строим отношения и тем, как зовем друг друга. Поэтому способ обращения может очень многое открыть стороннему человеку. Елена ведет себя со всеми старшими членами дома так непринужденно, раскованно и с доброй усмешкой, как с любящей и любимой родней. Она очень много, с нежностью вспоминала дедушку, Алексея Прохоровича Касаткина.

По ее рассказу складывался образ классического «отца семейства»: умного, рассудительного, снисходительного и доброго.

— Представляете, в свои преклонные года он старательно заучивал имена игроков хоккейной команды, за которую болели внуки, хотя спорт его не занимал. Ему было важно все, что важно и интересно им, хотя, понятно, какие уж там серьезные интересы одолевали мальчишек? Оттого дедушка был их доверенным лицом, исповедником. Свои споры, сомнения они с его помощью разрешали. Если говорить по правде, это он создал такой дух дома, в котором при очень скромных средствах создавалось чувство, что все, что пожелаешь, все возможно, достижимо. Это потому, наверное, что все кидались помогать кто чем и как мог.

Действительно, нынешнее положение в семье доказывает, что заложенная мудрым и добрым человеком традиция отношений сохраняется в полной мере. Алексей Салтычев, по согласию с родителями, решил продолжить свое образование. Это значит, еще несколько лет он не сможет без помощи старших быть кормильцем своей семьи. И родители дали добро, хотя в доме три пенсионера, один инвалид (младший сын), один учащийся, Алексей, маленькая Машенька вовсе иждивенка, а полноценных работников только двое: Андрей Викторович и теперь еще невестка Елена. Трудно? Еще бы! Но ни нытья, ни жалобы, ни желания спихнуть со своих плеч «чужие» заботы.

— Да как же иначе? — снова недоумевает бабушка Александра Николаевна. — Разве наши дети не любовью вскормлены? Отчего же им быть себялюбами и эгоистами, коли они такого примера не имели?

Вот тут я и задалась вопросом: какие же «университеты» кончали эти старушки и сердечно поминаемый всеми дедушка Алексей? А никаких! Науке любви и добра можно учиться, и не посещая лекториев. Они нужны тем, у кого нет перед глазами подобных «наглядных пособий», чей нравственный опыт отягощен печальной наследственностью. Вспоминаю реакцию одного юного папаши, что принялся изучать педагогическую литературу, когда у него появилось крохотное существо, за которое он не знал, с какого боку браться. Читал он один том за другим, потом оставил.

— Просветители-гуманисты словно состязаются в изложении общеизвестных истин, — возмутился он. — Все твердят: нужно ценить и уважать в ребенке личность, развивать его способности, растить его в уважении и любви к близким и далеким людям, к их трудам, вовлекать его в общие дела. Да кто же этого не знает!

Видите, насколько для него самоочевидны вещи, которые человечество выстрадало своей многовековой историей, да еще и до сей поры многие люди прорываются к этим истинам сквозь тернии заблуждений и страданий.

Вот я себе временами представляла такого благополучного читателя и думала: зачем ему эти «типы-характеры» и проблемы? Все они решены в пределах его семейства. И ему остается лишь пользоваться богатым наследством. Но потом убеждалась: счастливому тоже время от времени не помешает напомнить (или объяснить), какой ценностью он владеет. По мнению Ф. М. Достоевского, человек бывает несчастлив и оттого, что не знает, что он счастлив. А потому, добавим, бывает неосмотрителен и даже небрежен в обращении с доставшейся ему благодатью. Так мы все по пословице: «Что имеем — не храним, потерявши — плачем».

В антиутопии того же Достоевского, в рассказе «Сон смешного человека», нам убедительно показывают, насколько хрупко и ломко человеческое благополучие. Счастье общей любви племени людей на фантастической планете было разрушено усилиями всего одного человека, который ворвался в идиллический мир, как «атом чумы», и развратил всех обитателей, насадив в их среде ложь, жестокое сладострастие, зависть и корысть. И обитателям планеты приходится платить веками страданий, борьбы за то, чтобы вновь обрести всеобщие любовь и добро, которые они так легко отринули и променяли на соблазны. Их собственная прошлая жизнь стала для них отдаленным идеалом, мечтой, к которой они страстно стремятся.

Благополучным полезно напомнить это предостережение: от каждого из нас зависит, насколько мы сумеем сохранить нравственные высоты, занятые нашими предками, и тем более сделать новый шаг к вершинам высшей человечности.

А неблагополучным? Может, полезно разобраться в истоках неудач и, наверное, прежде всего собственных промахов. Увидеть не мешает объективные причины, которые пока затрудняют частную жизнь, отделить их от причин случайных, наносных, временных и легкопреодолимых. И поработать над исправлением тех ошибок, что поддаются скорому разрешению. Первые же удачи нередко вселяют уверенность в том, что не так уж неизбежны катаклизмы, что очень многие рифы совместной жизни можно преодолеть или обойти стороной, стоит лишь серьезно и вдумчиво взяться за устройство своего дома, как мы беремся за ответственное производственное дело.

Вот это, пожалуй, и есть главная цель пишущего эти строки: передать читателю собственное убеждение в том, что наша семейная жизнь есть ДЕЛО, длящееся весь век, без перерывов и отпусков; дело живое, творческое, хитроумное; дело, дающее пищу уму и сердцу, но и развивающееся, растущее и крепнущее лишь тогда, когда в него вкладывается наш ум и сердце, кровь и пот.

Наградой в любом деле служат зримые результаты трудов: дома, заводы, ухоженные поля и нивы, научные работы и произведения искусства… А еще признание своих сограждан, материальные воздаяния. Достижения на семейной ниве менее очевидны и осязаемы, но не менее значительны для людей. И даже не только для тех, кто составляет сам клан, но для всех, кто соприкасается с выходцами из благополучных, добропорядочных семей. Они «заражают» своих коллег, сослуживцев, друзей, знакомых, соседей стремлением к лучшим человеческим свойствам души, что необходимы всем нам и везде. Мы ведь уже убедились: порядочность, честность, верность долгу, самоотверженность и доброта, мужественность и сердечность — все эти качества, воспитывающиеся в семье, обретают вполне солидное экономическое выражение, когда начинают проявлять себя в общественном хозяйстве. В этом смысле не будет особым преувеличением сказать: самая «рентабельная» сфера общественной деятельности — нравственное воспитание. Семья творит высшие социальные ценности, когда формирует личность нового существа, юного поколения. Одного этого сознания, на мой взгляд, уже вполне достаточно, чтобы не убояться упорных трудов и усилий по созданию такой ячейки, которая будет прочной основой общества грядущих счастливых дней.

— Не испугаются молодые люди такой степени ответственности, которую подобные суждения должны обрушить на их неокрепшие плечи? Не станут ли избегать семейных уз, не станут ли искать путей, «что протоптанней и легче»? Ведь одно дело — жениться, чтобы извлекать радость и удовольствия для себя. И совсем иное — чтобы в совместных заботах творить «общественные нравственные ценности».

Эти вопросы я задавала сама себе не раз. И постепенно уверялась: чем выше ценится обществом то или иное дело, чем сложней, ответственней оно, тем более притягательно для молодого человека. Ему есть в чем проявить свои силы, ум, высокие стремления. Его как раз больше всего отпугивает неосвещенное высокой мыслью и целью верчение быта и времени.

В одном из писем жителя вологодской деревни, отца многочисленного семейства, А. Лазурина, я прочла:

«На то и создан человек: работать, беспокоиться, растить детей, готовить себе достойную смену… Все это: радость встреч, грусть расставаний, труды и волнения — все вместе и есть настоящая жизнь, которая освещается сознанием, что прожита она не зря».

Это слова человека, принявшего на себя обязанности созидателя жизни, которая сама не терпит легкомысленного, потребительского отношения к себе. Послушайте, как созвучно суждение нашего современника, крестьянина, с высказыванием глубокого знатока человеческих душ, врача, писателя, ученого В. Вересаева:

«Сурова и огромно-серьезна живая жизнь в своих строго-радостных тайнах. Горе безумцам, которые, гуляючи, входят в ее таинственное святилище, которые ждут от нее «удовольствия» и «легкой приятности». К святотатцам жизни живая жизнь беспощадна».

Огромную серьезность живой жизни, естественно, немыслимо объять ни в каком самом пространном труде. Автор этих строк и не задавался неосуществимой задачей. Ведь это понятно: невозможно дать одни рецепты от всех болезней, предугадать все случаи опасностей, неудач, ошибок на долгом пути к счастью. Человеку интересно самому, своими ногами пройти отведенный ему путь, а не проследить его на нарисованной кем-то карте, схеме. С радостью и отвагой, засучив рукава, берется он строить свой дом, свое счастье. Ведь это та работа, которую за него никто и никогда не сделает. Даже самоотверженная мама и самый решительный и мудрый папа могут лишь помочь, но не заменить своего ребенка в этих трудах. И все советчики, в том числе автор этой книги, которые уже миновали бурные пороги в семейной жизни, могут лишь подсказать идущим вслед основные направления движения к желанному успеху.

Последнее заключение касается уже иного аспекта разговора: для чего пишутся «портреты»? Любой художник-портретист, берясь запечатлеть чей-то лик, стремится не только точно воспроизвести «натуру». Но еще и, может, прежде всего передать свое отношение к изображаемой личности, к ее внутреннему миру. Короче, любой живописный портрет есть в значительной мере автопортрет души художника: что и кого он ценит, кого любит и ненавидит. Насколько сложно было писать большинство этих портретов, можно судить по тому, что автор перебывал в самых разных семейных ролях: дочери, сестры, внучки, жены, невестки, золовки, матери, свекрови и, наконец, бабушки. И все эти «персонажи» нередко спорили между собой. Дочь возражала матери, золовка — сестре, а когда писала главу, может, самую конфликтную, то никак не могла совладать со свекровью и невесткой, поскольку одновременно являюсь и той и другой и хочу понять и объяснить обеих сразу.

С тем и прощаюсь с читателем, которому желаю счастливого узнавания самого себя и своих близких. И еще желаю создать такой автопортрет, которого не пришлось бы стыдиться. Потому что совершенствование мира людей и его молекулы — семьи — лучше всего начинать с самих себя. В этом-то уж автор убежден решительно, хотя обо всем прочем высказывался весьма осмотрительно, поскольку известно: у каждого читателя насчет семейных отношений есть свой взгляд, свои убеждения, свой богатый опыт. И автору можно рассчитывать скорее на понимание, нежели на непременное согласие. Но если его суждения оказались кому-то полезными, то и этим можно вполне удовольствоваться.

Примечания

1

Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М., 1978, с. 76.

(обратно)

2

Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 21, с. 76.

(обратно)

3

См.: «Литературная газета», 1977, № 18, с. 12.

(обратно)

4

См.: Сб. Брачность, рождаемость, семья за три века. М., «Статистика», 1979, с. 96 и 158.

(обратно)

5

«Литературная газета», 1979, № 42, с. 13.

(обратно)

6

Цеткин К. Воспоминания о Ленине. М., 1955, с. 44.

(обратно)

7

Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 25, с. 286.

(обратно)

8

См.: Королев Ю. А. Брак и развод, современные тенденции. М., 1978, с. 53.

(обратно)

9

Паскаль Блез. Мысли. БВЛ. М., 1974, с. 147.

(обратно)

10

Трухановский В. Г. Уинстон Черчилль. М., 1977, с. 261.

(обратно)

11

Руссо Ж.-Ж. Избр. соч., т. 2. М., ГИХЛ, 1961, с. 397.

(обратно)

12

Пушкин А. С. Собр. соч. М., «Художественная литература», т. IV, с. 67.

(обратно)

13

Автору наиболее удачной показалась книга Н. М. Ходакова «Молодым супругам».

(обратно)

14

Пушкин А. С. Собр. соч. М., 1975, т. IV, с. 84.

(обратно)

15

Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. М., 1978, с. 50—52.

(обратно)

16

Сб. Брачность, рождаемость, семья за три века. М., 1979 с. 95.

(обратно)

17

Там же.

(обратно)

18

Мечников И. И. Этюды о природе человека. М., 1961, с. 81.

(обратно)

19

Кон И. С. Адам, Ева и век-искуситель. — «Литературная газета», 1979, № 1.

(обратно)

20

См.: «Советское Зауралье», 1979, 10 апреля.

(обратно)

21

Маркс К. и Энгельс Ф. Из ранних произведений. М, 1956, с. 593—594.

(обратно)

22

Толстой Л. Н. ПСС, т. 45, с. 130.

(обратно)

23

Толстой Л. Н. ПСС, т. 27, с. 81.

(обратно)

24

Сухотина-Толстая Т. Л. Воспоминания. М., 1967, с. 445.

(обратно)

25

Монтень Мишель. Опыты. М., 1979, т. 1, с. 24.

(обратно)

26

Бунин И. Собр. соч. М., «Правда», 1956, с. 62—63.

(обратно)

27

Сухомлинский В. А. Рождение гражданина. М., 1971, с. 83.

(обратно)

28

Воробьева О. Б., Синельникова И. М. Дочери Маркса. М., 1978, с. 43.

(обратно)

29

Там же, с. 40.

(обратно)

30

Руссо Ж.-Ж. Избр. соч. М., 1961, т. 2, с. 431—432.

(обратно)

31

Пушкин А. С. Собр. соч. М., 1975, т. 4, с. 72.

(обратно)

32

Бомарше П. Избр. произв. М., ГИХЛ, 1954, с. 451.

(обратно)

Оглавление

Как быть любимыми?

ФОРМУЛА БЛАГОПОЛУЧНОЙ СЕМЬИ

  Кровное содружество

  Новые «мезальянсы»

  Ячейка общества

  «Золушка» и ее соперницы

МУЖ И ЖЕНА

  Любовь земная

  Были ли мальчик и девочка?

  Любовная лодка и быт

  Развод по-человечески

ДЛЯ ЛУЧШЕГО В СВОЕМ РОДЕ

  Зачем мы нужны друг другу?

  «Чей род — того и рот»

РОДИТЕЛИ И ДЕТИ

  Отец

  Мать

  Дочь

  Сын

ДВОЙНЫЕ ПОРТРЕТЫ

  Бабушка и дедушка

  Брат и сестра

  Свекровь и невестка

  Зять и теща

ДЛЯ КОГО ПИШУТСЯ «ПОРТРЕТЫ»?

*** Примечания ***