Остановилось время [Влад Свон] (fb2) читать онлайн

Влад Свон Остановилось время

– Пожалуйста, проходите, – вежливо пригласил в палату медбрат. – Не обращайте внимания на запах, не успели проветрить. – Он подошел к окну и приоткрыл его. В комнату мигом хлынул прохладный ветерок, разгоняя застоявшуюся вонь.

– Живой? – спросил мужчина с пакетом в руках.

– Конечно! Вы что?!

– Уточняю, на всякий случай.

– Мы ухаживаем за пациентами, как за драгоценностями! Не важно, в каком состоянии они находятся. Каждое утро следуем стандартному распорядку дня: умывание, зарядка, завтрак, прогулка и…, – но посетитель перебил медбрата:

– Прошу, не надо оправдываться. Я верю.

Сопровождающий сразу же выдохнул, будто с плеч свалился громадный валун, и он направился к выходу. Перед тем, как выйти, спросил:

– Как много вам нужно времени, мистер Фулгур?

– Не знаю, – улыбнувшись, ответил мужчина. – Нам есть, о чем поговорить. Мы не виделись, – он начал оттопыривать пальцы, что-то считал в уме, – лет десять, вроде как.

– Понимаю. Жаль, что разговор будет в одну сторону, – резко осознав, как неуместно выразился, медбрат замялся и сразу же вышел из палаты, аккуратно прикрыв дверь.

Зик Фулгур закрыл дверь на замок, и вернулся к койке пациента. Раскрыв полиэтиленовый пакет магазина «Гермес», мужчина приятно удивлялся, как быстро ему собрали заказ, нашли все необходимое в короткий срок. В пакете лежала пара золотистых, спелых яблок и кусок вяленой баранины, под которым сверкало лезвие ножа. Зик достал фрукты, помыл в раковине, порезал дольками и разложил на одной половине тарелки, на другой – сложил кусочки мяса. Поставив еду на тумбу, он уселся на стул.

– Ну, здравствуй, отец, – с теплотой в голосе, поприветствовал Зик лежачего, и взял дольку яблока. – Давно не виделись. Много лет прошло, а от тебя ни письма, ни звонка. Хотя, глядя на твое состояние, даже не удивительно. – По комнате пронесся хруст, сопровождаемый медленным жеванием.

В ответ прозвучал лишь писк кардиомонитора. Сердце старика билось медленно. Любой, кто зашел бы в палату, мог предположить, что местный обитатель доживает свои последние минуты, но Зик был уверен, что это не так.

– Ты еще меня переживешь, дряхлый черт, – усмехнулся он, глядя на скачущую зеленую линию. – Не то, что мать. Хочешь узнать, как она? Наверняка тебе интересно, Носкар. Думаю, ты не против, если я буду обращаться к тебе по имени? Носкар Фулгур. Мне всегда казалось, что назвали тебя весьма странно, но теперь знаю почему. Забавная история, в которую в здравом уме не поверишь. – Зик взял новую порцию еды, и громко хрумкнул.

– Но, о маме. Навещал ее недавно, до того, как она умерла, спустя неделю. Бедная женщина. Даже на пороге смерти, любила тебя, Носкар. Этого мне не понять, – посетитель пнул кровать ногой, и наклонился вперед, оперевшись локтями о бедра, – ведь ты был той еще мразью. Мучил, истязал, нарочно не создавал удобств. Помнишь, как мы жили? Как чертовы аскеты! Мать подметала пол сраным, облезлым веником, вместо пылесоса! А от полоскания белья о стиральную доску, ее пальцы походили на сгнивший труп животного: кровавые рубцы, облезлые до мяса. Но ты не хотел, чтобы она расслаблялась, так? Приговаривал себе и нам, что это для дисциплины!

За дверью послышались шаги, и Зик понизил тон. Выдохнув, он откинулся на спинку стула, и завел руки за голову. Какое-то время, Фулгур-младший, молча смотрел на старика и не мог понять, сколько же ему лет? Пятьдесят? Шестьдесят? Ему не верилось, что это развалюха – его настоящий отец. В памяти Зика, Носкар сохранился крепким, мускулистым парнем, с шикарными, вьющимися волосами и густой бородой до груди. Но внешность была обманчива, и внутренняя гниль так и просилась наружу. Грязная одежда, вечный запаха пота в комнате, в которой он проводил большую часть времени, и вонь изо рта. Причем, Зик часто припоминал этот жуткий смрад тухлятины каждый раз, когда проходил мимо кладбищ. Именно там работал отец, рядом со смертью. А теперь, старуха в черной мантии стоит у кровати Носкара и ждет, когда ее послушник решится сделать нужное движение.

Зик сунул руку в карман и достал пачку сигарет «Молния» со вкусом лимона и мяты. Встал со стула, подошел к окну и раздвинул жалюзи. Полоски света рассекли тьму на его лице. Мужчина чиркнул спичкой, подпалил кончик сигареты и глубоко затянулся. Последовал легкий, сдавленный кашель.

– Знаешь, я ведь раньше не курил, – сказал Зик, поглядывая на тлеющий уголек папиросы. – Начал буквально перед приездом сюда, от нервов. Очень волновался. Не мог представить, какого это снова увидеть твою рожу. Но, переживать не о чем. Ты – просто груда костей, которая без своего эликсира не стоит и гроша, – он пыхнул дымом в сторону койки, и потушил бычок о подоконник. – Неужели так сложно любить, отец?

От вопроса, сердце Носкара забилось сильнее, судя по монитору. Старик отреагировал на слова сына. Пальцы подали признаки жизни, задергались. На сомкнутых веках блеснула слезинка.

– Жаль, что понимание дошло до тебя только сейчас. Мать сказала, что ты всегда любил меня. Смешно. Пока она держала мою руку, вера в ее слова была тверда. Но ведь это обман, так ведь? Как и искренность твоего решения, прогуляться со мной в парке. Забыл тот день? Наверно да. Давай напомню, – Зик подошел к отцу и дотронулся до его лба. Старик дернулся и увидел сон, яркий, как сама реальность.

Носкар оказался в комнате, пропахшей табачным дымом. Он сидел в кресле и держал в руке холодный стакан виски со льдом, пока рядом бегал мелкий мальчуган и игрался с куском картона.

«Вернулся? Неужели? Ах, прекрасное время», – подумал про себя помолодевший старик, и сразу же скривил губы, когда вспомнил, что его ждет. Он был, как сторонний наблюдатель, сидевший в теле, которое двигалось само по себе. Носкар знал, что сейчас произойдет и мысленно попросил прощения, как только нога дернулась и пнула мальчишку под задницу.

– Вали к себе, мелкий! – грозно рыкнул папаша.

– Но ты же сам разрешил…, – всхлипнул юный Зик, потирая место удара.

– Я передумал. Проваливай, не то голову откушу.

– НОСКАР! – послышался визг из соседней комнаты, и в дверном проеме показалась женщина, одетая в рваные, цветастые лохмотья. Ее руки были в пене, по лбу текла струйка пота, дыхание сбивалось, но больше от страха, чем от работы.

– Чего тебе, Роуз?

– Не смей так говорить в его адрес!

– А то что? – с вызовом в голосе и ухмылкой на губах, спросил Носкар.

Он не сразу заметил, как жена сжимала в руках камень.

– Ударишь меня?

– Если потребуется.

– Раньше не могла и сейчас не сможешь. Иди, занимайся стиркой, – отец взболтнул виски, сделал глоток и громко причмокнул. – А пока не ушла, что у нас на ужин?

– Баранина, – с опаской ответила Роуз.

– Может, чего нежнее сготовишь? Не хочется жевать, и одновременно дышать овечьей бздой.

Женщина застыла и всхлипнула, прикрыв рот ладонью, поняв намек мужа.

– Да перестань, ну, – раздраженно вздохнул Носкар. – Шучу я.

– Кто тебя знает, – слабо ответила она.

Муженек смотрел на свою рыдающую жену и чувствовал, как в нем кипит злоба. Затем, взор пал на сынишку и эмоции, как отлегли. Что-то было в мальчишке, что успокаивало. Однако, особенность Зика, одновременно пугала Носкара. Когда плач Роуз снова вернул его в привычное состояние духа, он резко встал, бахнул стаканом о стол так, что разлил виски на пол, и приказал: «Собирай мальца. Пойду погуляю с ним».

– Ты…ты серьезно?! – с нахлынувшей радостью, произнесла Роуз.

– Да, маловато времени проводим вместе. Надо бы наладить связь, что скажешь?

От такой перемены в настроении и отношении мужа, Роуз слегка растерялась, но, расслабившиеся мышцы лица, ясно дали понять, какое облегчение она испытала. Женщина положила камень на полку, вытерла руки о фартук, взяла Зика под локоть и вывела прочь из комнаты, оставив главу семейства наедине с самим собой.

Носкар-наблюдатель испытывал тепло, исходившее от сердца своей прошлой сущности. Он уже и позабыл, что значило для него быть отцом. Всегда холодный и расчетливый, грубый и жестокий, но понятие любви, было ему знакомо, пусть и лежало где-то на дне его пустой души. Однако, что повлияло на такую перемену, он не мог вспомнить. Возможно осознание того, что Зик – его последний отпрыск; или же то, что ему больше не нужно бессмертие; а может и впрямь, то был простой, чувственный порыв, который удачливо просочился сквозь толстую стену суровости.

«Чего же ты хотел, идиот?», – вопрошал Носкар из будущего.

Через двадцать минут, Роуз привела малыша Зика к отцу, который уже стоял одетым. Он взял сына и посадил на плечи, отчего тот радостно взвизгнул.

– Ну что, поехали? – веселым голосом, произнес Фулгур-старший.

– Вперед, папочка! – ответил мальчик.

Мать смотрела, как ее ребята уходят, и в душе теплилась надежда, что муж не станет совершать тех ужасных ошибок, как раньше. Но в то же время, по спине пробегал легкий холод. Она потрясла головой, и пошла готовить ужин, откинув все плохие мысли.

Игровая площадка встретила посетителей тишиной и пустотой. Зимнее утро – не самое лучшее время для прогулок. Так считал Носкар, надеясь, что кроме них здесь больше никого не будет. Но, когда он разрешил сыну пойти кататься на горке, то сразу же заприметил еще одного папашу. Высокий, стройный мужчина шел в компании двух детей. Увидев Носкара, он отпустил близнецов в свободное плаванье, а сам сел рядом с недовольным бородачом.

– Чего такой кислый, гонщик? – со смешком спросил новоприбывший.

– Я же просил не называть меня так, Грин.

– Да брось! Само имя требует.

– Не будь ты мне братом, то давно схлопотал бы по морде.

– Оу, как мило, – Грин похлопал Носкара по спине, и откинулся на скамейку.

– Как детишки? – спросил, нарушив неловкое молчание, Носкар, глядя на мальчика и девочку, которые бегали возле Зика.

– Хорошо, как видишь. Муни вот переболела недавно, но ей все ни по чем. Какая бы зараза не напала на малютку, выкарабкивается за пару дней, не то, что Санни. В больницах его уже узнают, как родного, – Грин с грустью опустил взгляд. – Ну, а твой как? С чего эт ты решил на прогулку его вывести? Роуз же отвечает за мальца.

– Да так, строг я нынче с ним, а ведь он у меня единственный. Вот и подумал, может стоит с ним быть чуток неж…неж…, кхм, ну ты понял.

– Мило, мило, – Грин посмотрел куда-то вдаль и прикрыл глаза. – Раньше бы ты так думал, Носкар, того и гляди…

– Заткнись. Что сделано, то сделано! – резко выпалил на брата мужчина.

– Твои страхи не должны влиять на окружающих, знаешь ли.

– Я был глуп, молод.

– Ага, шесть раз к ряду.

Носкар встал и замахнулся на Грина. Через долю секунды тот ощутил тяжелый удар в челюсть и свалился в снег со скамейки. Грин усмехнулся, сплюнул кровь и посмотрел на Носкара с жалостью.

– Не надо быть, как отец, брат. Он тоже боялся нас, и к чему это привело? Не поддавайся страху и ты, иначе обретешь погибель.

– Я готов к этому.

– А Зик?

– Будет.

– Ох, идиот, Носкар, какой же идиот. Был и останешься. – Грин поднялся на ноги и свистнул своим детям. – Домой, скорее, мама ждет!

Муни и Санни обернулись на голос и затопали ножками, не желая уходить, но грозный вид и ссадина на лице отца, заставили их не противиться. Они попрощались с Зиком и побежали к Грину. Оставшись в одиночестве, ребенок посмотрел на Носкара, который сверлил его взглядом. Мальчику показалось, что в отце есть нечто звериное, жадное, будто он и не родной вовсе, ведь родной не будет смотреть на тебя, как на кусок мяса. Но, что Зик понимал? Детское воображение рисует из веток корявые руки чудовища, почему бы ему не превратить родителя в хищное животное? Сын задумчиво почесал затылок, и медленно пошел к Носкару.

На обратном пути отец молчал и даже не предложил Зику сесть к нему на плечи. Мальчик немного расстроился, но решил, что папа просто устал его катать, ведь он уже взрослый и наверняка тяжелый. Но, подойдя к дому, Носкар не на шутку удивил малыша, когда предложил ему зайти в торговый центр, расположенный рядом с домом.

«Я не помню этого», – подумал Фулгур-наблюдатель.

Если бы Зик из будущего хотел, то сказал бы старику, что это всего лишь желаемое, которого не было в действительности. Мимолетный эпизод, радующий сердце мужчины, стоящего возле дряхлого пациента в вонючей палате. Но то был единичный случай. Сон двигался к моменту, который стал поворотным, и Зик, ведомый негативными эмоциями, заставил себя прервать веселую серию, и вернуть все к привычному течению времени.

Роуз встретила их с улыбкой, какой не могла похвастать очень давно, но угрюмый вид Носкара насторожил ее, и вся радость улетучилась в небытие. Она прошла на кухню, тяжело шоркая ногами, и принялась накрывать на стол. Отец семейства вернулся в свою «пещеру» и налил виски в стакан. Он поднес его на уровень глаз, и всмотрелся в оранжевую жидкость.

– Лучше бы я жил с верой, что меня может спасти алкоголь, нежели, – рядом пробежал ребенок, на которого сразу же переключилось внимание, – эх, нежели это. Зик! – крикнул он сыну. – Чего ты здесь забыл?!

– Сам же разрешил.

– Нет! Иди к чер…Хотя, сядь рядом.

Мальчик послушался и бухнулся напротив папы.

– Тебе знакома история об Уране?

– Никогда не слышал. А кто это?

– Был некогда такой бог. Всесильный! Могучий, как само небо! И полюбил он однажды Гею – землю-матерь. Вот только была она сестрой ему. И, как это обычно бывает, когда мужчина любит женщину, у них появились дети. Но были они настолько уродливые и страшные, что Уран возненавидел их и стал прятать. Куда бы ты мог подумать? Туда, откуда они и появились, – в Гею. Земля испытывала ужасную боль, и муки ее казались бесконечностью, ведь Уран продолжал дарить ей семя снова и снова! Но однажды, родила Гея сына, такого же могучего бога,– Кроноса – властелина времени. Он очень любил мать, и было ему жаль ее, не мог смотреть сын, как мучается женщина, подарившая ему жизнь. И восстал Кронос против отца, и отрубил ему…

– НОСКАР! Какого черта?! – выругалась, вошедшая Роуз. – Зачем ты рассказываешь эту похабщину?!

– Это всего лишь сказка, мамочка, – улыбнулся Зик, – и очень интересная.

– Рано тебе такое слушать. Иди лучше помой руки и садись за стол. Пора кушать.

Мальчик кивнул, поднялся с пола и убежал в ванную комнату, пока Роуз, с глазами полными гнева, подошла к Носкару и схватила его за шиворот.

– ЗАЧЕМ?! – прошипела она сдавленным голосом

– В образовательных целях, – от такого ответа он тут же получил пощечину.

– Не смей никогда рассказывать ему эту легенду! Слышишь?! Не смей!

– Я сам разберусь, что мне делать со своим ребенком.

Носкар схватил жену за шею и отшвырнул от себя в стену. От удара, Роуз перехватило дыхание, словно легкие сжали веревками и не хотят отпускать. Не в силах совладать с телом, она свалилась на пол и свернулась калачиком, стараясь отдышаться. Но Носкар, оскорбленный поведением жены, подскочил к ней и с размаху пнул в живот. Он бил ее, выкрикивая оскорбления, делал секундную паузу, чтобы перевести дух, и снова начинал лупить Роуз. Удары сыпались на женщину со всех сторон: в локти, голову, таз, бедра. Муж не стеснялся наступать жертве на ладонь и другие, более чувствительные конечности, и давить на них весом всего тела. Роуз только и могла, что лежать и не сопротивляться.

Но внезапно, звон битого стекла прервал череду тумаков. Носкар дотронулся затылка. Ладонь окрасилась красным, по шее бежала тягучая струйка крови. Он обернулся и увидел Зика, держащего за горлышко то, что раньше было бутылкой виски. Сын стоял и смотрел отцу прямо в глаза пустым, равнодушным взглядом. Никакого страха за себя или за то, что его действия причинят Носкару вред. Только судьба Роуз, судьба мамы, волновала мальчишку. Зик закричал и побежал на бородача-тирана, выставив перед собой стеклянную розочку, но, буквально в шаге от цели, в голове вспыхнуло секундное воспоминание, где отец сажает ребенка на плечи и отводит на прогулку в парк. Невольно, в глазах смельчака заблестели слезинки, и взор размылся. Последнее, что он запомнил – тяжеленная пощечина и жар, горячее кончика пламени, последовавший после.

«Прости меня, сынок…Прости, Роуз», – только и мог сказать Носкар-наблюдатель.

А потом, сцена побоища превратилась в мешанину. Комната растворялась в темноте, образы людей тонули в непонятных загогулинах из цвета, пока не потухли вовсе. Носкар вернулся обратно, в свое жалкое тело, которое не может шевелиться, к своим губам, которые не в состоянии произнести и слова.

– Понравилось? – спросил Фулгур-младший. – Надеюсь, что да, потому что дальше будет интереснее. Знаю, ты не можешь мне ответить, но я уверен, что слышать и понимать – вполне в состоянии. Давай расскажу тебе, что было потом. После твоего удара, моя память словно отключилась. Я не помнил ничего о своей жизни до него, а вот что было после, – Зик снова отошел к окну и прислонился спиной к стене, скрестив руки, – очень даже хорошо. Моя осознанная жизнь началась спустя год, когда мама Роуз, под видом тети, отвезла меня к каким-то непонятным людям, проживающим в каком-то захолустье – Свитспрингс. Убогий городок. Само название намекает на приторность и милоту, а вот какие там были жители, – Зик вздрогнул. – В общем, машина остановилась у яркого домика. Была зима, и украшения у него были соответствующие: гирлянды на крыше, олени на газоне и прочая дребедень. Встретили нас хозяева и, как оказалось, мои родители – Амелия и Тир.

После того, как Зик назвал имена, экран с пульсом Носкара запищал, и полоска задергалась. Он знал этих людей, но никогда бы не подумал, что Роуз отвезет ребенка именно к ним. Парочка всегда казалась Носкару весьма странной. Амелия – суррогатная мать, а Тир – типичный рогатый олень, который позволял брюхатить свою женушку. Но так думал лишь старик. В реальности же, по мнению большинства местного населения, Амелия и Тир были выдающейся семьей, которая приносит благо окружающим, одними из тех, кто выполняет свой гражданский долг. Суррогатство позволяло им жить препиваюче и иметь все, что необходимо, однако Тир не боялся работать, и всегда был против безделья. Когда подворачивалось дельце, он с радостью брался за него. Чаще всего оно касалось каких-то обязанностей по дому: вычистить гараж, залатать крышу, починить технику. Особые извращенцы даже позволяли ему удовлетворять своих жен, пока сами мужья просиживали в барах со шлюхами. Как на это решалась Амелия – одному богу известно, но ему так же было известно, что Тир допускал к ней в постель чужих парней. Носкар подумал, что уж лучше ребенку жить в тирании, чем с таким огребьем. Знай он, на что пошла Роуз, ради спасения Зика, то никогда бы не позволил ей сделать этого.

– Понял, куда я попал, отец? Да, все же считаю, как и ты, наверно, что лучше терпеть дерьмовое отношение от тебя, жить, как последний нищий, играя с куском картона, чем видеть то, что происходило в доме этих уродов. Мне казалось, что я нахожусь в какой-то извращенной греческой легенде. Вот у нас есть бог и богиня, к которым захаживают божки поменьше и брюхтят самку, а та в свою очередь производит на свет новых Целестиалов! А папаша шляется по смертным женщинам, дарует им свое семя, плодя демигодов. А потом…ох, черт, – Зик достал еще одну сигарету и поджег кончик, – тут без затяжки не обойтись, много стресса. Чем у нас славились греки и их мифы? О да, инцестом. Думаю, не стоит говорить, какие вещи я видел по ночам. И знаешь, все бы хорошо. Тир не бил меня, а Амелия даже дарила любовь. Какое дело ребенку, как живут два взрослых лба, не так ли? Но в один хороший день, о, поверь, он действительно был таков, случилось нечто! Я покажу, – Зик дотронулся до своего виска кончиком пальца, а затем прикоснулся к векам Носкара.

Воспоминания собеседника струей просочились в затуманенный разум старика, и он увидел рождественский, семейный ужин.

За столом, до краев заставленном вкусностями, закусками и алкоголем, разлитым в бокалы, сидели три человека. Носкар сразу же узнал слащавую морду Тира, с зализанными, русыми волосами и жидкой, месячной бородкой; Амелия, размалеванная, как деревенская потаскуха: обильно замазанная тональным кремом, с ярким румянцем и вырвиглазными тенями, – так же не осталась незамеченной. Единственный, кто был незнаком «призраку» – ребенок, одетый в черный смокинг. На вид ему было лет пятнадцать, а может и двадцать, – настолько юным, и одновременно взрослым, казался он. Носкар понял, что мальчишка – Зик, но не мог поверить, во что его превратила жизнь у этих отбросов. Круглые щеки, свидетельствовали о том, что «родители» балуют его изысканной едой, добытой за грязные деньги; кожа лица покрыта мелкими прыщиками, явно намекающими на перебор со сладостями; жирные, маслянистые волосы заставили Нсокара ужаснуться тому, что Зик не следил и за гигиеной.

«Разбаловали, юнца, ублюдки!», – думал про себя «призрак», но парня все устраивало. Он спокойно сидел на стуле и потирал свои пухлые пальчики, ощущая вкус жареной курицы с карамельной шкуркой у себя во рту. Носкар думал, что Зик из будущего просто издевается, показывая хорошую жизнь вне родного дома, но старик ошибался. Короткий диалог счастливого семейства, расставил все точки на «i».

– Зик, милый, что-то не так? – спросила Амелия у внезапно погрустневшего сына.

– Нет, – ответил он, но тут же поправил себя, – то есть да! Хотя, не знаю. – Мальчик склонил голову, предвкушение еды уже не радовало его.

– Что случилось? – подал голос, обеспокоенный Тир.

– Мне кажется, что все это не мое.

– В каком смысле?

– Посмотрите на меня, – мальчишка встал из-за стола и расправил руки. – Что это? – он хлопнул себя по щекам и потряс живот руками.

– Это ты, и твое прекрасное тело, – Тир поднял бокал в честь сына, и сделал глоток.

– Так думаешь только ты, пап. Но, естественно ли для меня быть таким?

– Что это значит, милый? – насторожилась Амелия.

– Я вижу повторяющийся сон. Мне казалось, что такое бывает со всеми. Сновидение было обрывистым, коротким, я даже не успевал запомнить, что происходит и почему. Но, чем больше проходило ночей, тем отчетливей и продолжительней он становился. Как в старом фильме, мне показывали фрагменты жизни маленького мальчика. Очень худого, даже тощего! При желании, на ребрах можно было бы сыграть мелодию палочкой ксилофона. У него был отец – злой, вечно недовольный, пьющий, ругающийся. И мать, такой же суповой набор, как и сын.

– Ужасно, просто омерзительно! – возмутился Тир, понимая, о чем на самом деле речь. – В наше время жить в таких условиях просто непозволительно! Где видано, чтобы глава семейства шиковал, пока его домочадцы голодают! Какой мразью надо быть, чтобы преподносить это, как воспитание характера?!

– Откуда ты знаешь? – удивился Зик.

– А?

– Я ничего не говорил про воспитание.

– Ну, кхэм, – Тир посмотрел на Амелию, понимая, что допустил просчет и ждал от нее поддержки.

– Зик, милый, – женушка расстегнула блузку и оголила грудь, – не хочешь ли маминого молочка? Попей, и тебе сразу станет легче.

– Нет, спасибо. Не сегодня.

– Ты отказываешься уже не в первый раз. Может поэтому тебе снятся такие кошмары?

– Вряд ли, мам, – он перевел взгляд на мужчину: – Так откуда, отец?

– Я слышал, что подобные методы называют «воспитанием» в особо бедных городах, где властвует патриархат и капиталистическая система. Богатые измываются над бедными и…

– Понятно. Пожалуй, я пойду к себе, – поникшим тоном сказал Зик, встал со стула и вышел из гостиной.

Родители переглянулись, и Амелия зашипела:

– Придурок! Совсем спятил? А если бы ты проболтался?!

– Да не бойся, все нормально.

– Черт возьми, Тир. Он отказался от молока! – женщина потрясла грудью. – Понимаешь, что это значит?!

– Да, что тебе надо спрятать дойку обратно, – едко ответил муж, и отхлебнул вина из бокала.

– Роуз доверила нам следить за малышом, чтобы этот псих не сожрал его, как остальных детей! – громко вырвалось из уст Амелии, и она резко прикрыла рот ладонями, увидев, что позади, в дверном проеме, стоит Зик.

– О чем ты, мама? – спросил мальчик, дрожащим голосом.

Амелии не нашлось, что сказать. Она молча смотрела на «сына», не позволяя губам разомкнуться.

– Пап? Что происходит?

– Иди в комнату, куда шел изначально, Зик.

– Но…

– Никаких «НО»?! Проваливай к себе немедленно! – вспылил «отец», отчего на глазах Зика проступили слезы. Тир никогда, до нынешнего дня, не смел повышать голос на мальчика. Мужчина ждал, когда «сынишка» уйдет, ему было невыносимо смотреть на плачущее лицо, навязанное подругой. И пусть он старался любить его, как своего собственного, эмоции не подделаешь. Истинная натура проявила себя, и Тир вскочил со стула.

Зик попятился назад, когда «отец», тяжело топая, направился к нему.

– Ты не понял, сопляк?

– Тир, что ты задумал?! – взвизгнула Амелия.

– Воспитание!

– Не смей его трогать!

– Я и не буду, если он послушается и уйдет! Ну, так что, сынок? Проявишь уважение к взрослому?

Зик посмотрел на Тира. Старый фильм в голове включился вновь, мелькнули воспоминания, но мужчина, стоящий напротив, не был с ними связан. Зик видел некоего бородача с бокалом виски, который так же возвышался над ним. Картинки оборвались жарким ударом по щеке, прямо, как когда-то давным-давно. Мальчик дотронулся до горячей кожи. В эту секунду, он не чувствовал страха, просящегося наружу где-то там, в прошлом, при похожих обстоятельствах. Тир вопил и лупил Зика по лицу. Он приказывал мальчику уйти наверх, но тот не слушался, стоял, как каменная статуя, прошедшая все возможные катаклизмы, и дожившая до времен музеев. Под оглушительным звуком шлепков, Зик прошептал под нос: «Ты не мой отец», и удары прекратились, но не потому, что Тир услышал заявление ребенка. Жертва держала руку агрессора, и крепко сжимала его запястье.

– Отпусти меня! – уверенно сказал Тир, но Зик смотрел в пол и повторял одни и те же слова о родстве. – Эй! Ты…ты слышишь?! – тон мужчины резко сменился, стал жалким, напуганным. Давление на кость усиливалось.

Амелия, заприметив что-то неладное в поведении сына, подбежала урезонить конфликт. Она обняла Зика, поцеловала в припухшую щеку, погладила сальные волосы. Но ребенок никак не реагировал. Он медленно повернул голову в ее сторону, посмотрел пустыми, лишенными жизни глазами и пробубнил: «Ты не моя мама». От сказанного, Амелия упала на колени от страха. Послышался хруст, и муж завизжал, как побитая собака, от нахлынувшей, острой боли.

– Черт тебя дери! Отпусти, гадкое отродье!

И Зик внял просьбе. Истошный крик заполнил пространство кухни. Тир свалился на ковер, держась за кусок мяса, некогда бывший кистью. Рука болталась на толстых ниточках мышц и вен, сочилась кровь, из-под кожи виднелся кусок переломленной кости. Зик так и остался стоять на месте. Его пальцы сохранили форму хватки, будто он до сих пор держит «отца». Амелия вскочила и подбежала к мужу, задев плечом мальчика. Толчок послужил неким пусковым разрядом. Зик очнулся, но не последовал примеру «матери», не пошел помогать Тиру, напротив, мальчик развернулся и направился к выходу из дома. Дверь захлопнулась, и с тех пор, Амелия и Тир больше никогда не видели своего навязанного сына.

Где-то высоко в небе, за пределами воспоминаний, Носкар-путешественник услышал голос.

– Так мне открылась тайна, отец. Однако, до конца все же было не понять, кто я. Как смог сломать руку Тиру? Почему память резко ушла в блокировку и не давала знать, что произошло в прошлом? Я пытался искать ответы, но зацепок – нуль. И тогда, малыш Зик просто начал жить, браться за любую работу, какую только мог найти, ночевал, где приходилось. Но знаешь, даже лежа на грязных коробках в компании бездомных, мне было куда спокойнее, чем в доме этих извращенцев. Надеюсь, они сдохли.

Пока Зик рассказывал, что с ним происходило, воспоминание продолжалось, но было оно скомканным, рваным, словно некто смотрит телевизор и перещелкивает каналы, в поисках чего-то интересного.

Вот мальчишка идет по сугробам, дрожит, еле волоча ногами, одетый в смокинг. Спустя минуту, он бредет по сухому асфальту, где-то в глуши, в сопровождении кучки мух, которых привлек запах грязных волос. Через час, юный Зик сидит возле автобусной остановки и просит милостыню. Потом умывается в закусочной. Засыпает в объятиях проституки. Участвует в какой-то драке у мусорного бака. Стоит над окровавленным телом.

Время несло Носкара сквозь жизненный период мальчика, ускорялось, замедлялось. Бездомный вставал на ноги, обретал себя. Вот он наскребает денег на учебу. Стоит с дипломом. Надевает полицейскую форму. Оказывается у заброшенного дома, перед которым висит старый, облупленный знак «Продается». Начиная с этого кадра, темп «записи» начинает идти в стандартном режиме.

– Мое любимое, – посмеялся голос в небе. – Смотри внимательно, отец.

Зик-полицейский подошел к обветшалому забору, и отворил скрипучую калитку. Дворик полностью зарос травой, которая преспокойно доставала до щиколоток. По периметру было разбросано белье, какие-то игрушки, техника, которую никто не умудрился стащить. Зик шагал по земле, усеянной кусками стекла, и старался не пробить тонкую подошву об осколки. Дойдя до дверей, он замер. Что-то мешало ему пройти, некий барьер, вот только не ясно, в голове преграда или вокруг дома. Собрав волю в кулак, и резко выдохнув, мужчина прошел внутрь. В нос сразу ударила сырая вонь и сладковатая гниль. Он прикрыл рот рукавом, включил фонарик и продолжил путь.

По имеющимся данным, здесь произошло убийство. Три мальчика: Алекс, Питер и Хэнк; и столько же девочек: Джинджер, Джоан, Диана. Проблема состояла в том, что дело запоздало на несколько лет, если быть точным, то на двадцать. Никто и думать не смел, что семейка примерных родителей, как считали допрашиваемые, окажется жестокими убийцами. Преступление всплыло внезапно, когда сумасшедший старик, выложил соседу по палате совершенно безумную историю. Он доказывал, что является богом времени – Кроносом, а его дети – преграда на пути к вечной власти. Так же старик верил, что поедая младенцев, получает их жизненный срок, в дополнение к собственному.

Сосед безумца смеялся над рассказом столько, сколько позволяла совесть, пока не услышал подробности приготовления детишек.

Преступник сворачивал хрупкие шеи, и наслаждался хрустом. Приносил трупик жене, которая точила ножи и топор для разделки. Она снимала кожу, скармливала ее собаке, а мясо резала на мелкие кусочки и тушила с овощами. И так шесть раз. Называя цифру, Носкар, так звали убийцу, почему-то грустил и плакался, что женушка предала его, не отдала седьмого ребенка, спрятала, а ему скормила молодого ягненка. Как он не отличил вкус одного от другого – одному черту известно, но сей факт огорчал людоеда. Носкар говорил, что съев последнего, его сущность возвысилась бы над всем живущим и не живущим.

Сосед не выдержал, рассказал санитарам, которые доложили полиции. И вот, нужно добыть улики, доказательства вины. Без них, история Носкара – страшилка для местных умалишенных. Искать вещдоки поручили новичку – Зику. Почему юнцу без опыта доверили дело – бог их знает, но новобранец ощущал, что дом влечет его, тянет, манит в свои глубины.

Полицейский шел по гостиной, половицы жалобно скрипели, сопровождая каждый шаг. Под ногами хрустело стекло, и Зик мог не обратить внимания, если бы под стопой не раздался треск погромче. Он нагнулся к источнику звука и поднял фотографию, торчащую из разбитой рамки. На ней Зик увидел хозяев: мужи и жену, держащую на руках ребенка лет пяти. Бородатый, статный, крепкого телосложения отец, ярко выделялся на фоне своей жены – худощавой, близкой к анорексии, домохозяйки. Сынишка выглядел чуть лучше, не такой тощий, с торчащими скулами, и блестящими здоровьем и счастьем глазами.

В эту секунду, боль пронзила голову Зика, и он выронил фото. Сердце забилось чаще, да с такой силой, что отдавало в виски, зубы, глаза. Парень потерял равновесие и попытался опереться о камин, но, как только его рука коснулась случайного кирпичика, постройка отъехала назад, и Зик рухнул на пол.

«Тайник», – подумал полицейский, кое-как подавил боль и постарался встать.

Шатаясь из стороны в сторону, он медленно топал вниз по лестнице, держась за перила одной рукой, и прокладывая себе путь фонариком в другой. Ступив на твердую землю, Зик заметил, что в подвале нет ничего такого, что стоило бы прятать. Луч света открывал предметы, спрятанные во тьме. Вот полка с банками, в которых застоялась зеленоватая вода; одинокий стул, задвинутый вплотную к столу, где лежали запылившиеся тарелка с куском камня на ней, вилка и нож. Напротив мебели, в конце стены, висел портрет старика, чьи глаза, гневно сдвинув брови, смотрели вдаль. Однако, если сесть за стол, то взгляд падет на едока. Зик подумал, что так проявляется одиночество. Хозяин явно не желал ни с кем разделять трапезу, но создать видимость живой души хотелось. Не найдя ничего подозрительного, Зик решил отправиться наверх и продолжить поиски там. У самой лестницы, он замер. Что-то шептало ему в ухо, ощущение, что тут есть нечто, стоящее его внимания. Неведомая сила подула парню в лицо холодной струей достаточной силы, чтобы свалить ослабевшее тело. Фонарик выпал из рук, закатился под стол, и осветил небольшой бугорок, еле заметный для глаз, непривыкших к темноте.

Зик поднялся и подошел к обеденному месту, с трудом откинул мебель в сторону и опустился на колени. Он провел по земле ладонью, и в голову снова ударила боль. На этот раз ее сопровождали картинки, отрывистые и яркие: бородатый мужчина сидит за столом; женщина приносит ему тарелку с мясом на кости; он жадно вгрызается в плоть, кричит, чтобы его оставили одного; кухарка убегает в слезах, а обжора, обгладывая белесую кость, со злостью смотрит на портрет, словно бросая вызов. Глаза хозяина столовой словно говорят: «Весь в тебя! Видишь?! Я ненавижу их так же, как и ты меня!» Останки сыпались на пол. Жирный рот вытирается салфеткой. Финальный плевок слюной, полной кусочков еды, в картину. Занавес. И так шесть раз подряд.

«Это здесь!» – прошипел Зик, вырвавшись из плена чьих-то воспоминаний. Ладони дрожали, воздуха не хватало, а голову мутило так, что он не выдержал и выпустил едкий ком накопившейся коричневой жижи наружу.

Вытерев рот и отплевавшись, Зик схватился за бугорок и отвернулся, почувствовав что-то твердое. Он сразу понял, что держит в ладони маленькие косточки. Швырнув их в сторону, полицейский зачерпнул пятерней еще раз, и снова останки. Парень старался думать, что это всего лишь курица, пока пальцы не пронзили два круглых отверстия, и не вытащили из-под земли черепушку. Кисло-горькая жидкость снова вырвалась сквозь зубы. Зик прокашлялся, постарался сохранить самообладание и не поддаться панике. Взяв телефон, вызвал подкрепление и судмедэкспертов. Копать дальше он не стал, пусть разбираются другие, решил парень.

Кошмар остался позади. Коп-новичок выполнил свою работу и направился к выходу. У самой двери, он случайно задел пыльную бутылку виски ногой, и она отлетела в стену. Зик смотрел на осколки, застыв посреди комнаты. Воспоминания, добрые и страшные, топили его, как в болоте: какой-то бородач ругает маленького Зика, за какую-то оплошность; злой крик эхом сверлит уши: «УБИРАЙСЯ ИЗ ПОДВАЛА, ЗАСРАНЕЦ! НЕ ТО ОТКУШУ ГОЛОВУ»; ребенок убегает к маме, плачет. Женщина успокаивает, гладит по головке, малыш засыпает. Новая вспышка. Вот Зик на плечах мужчины. Они идут на детскую площадку. Игра в царя горы, победа за ним! Отец забирает его и ведет домой. Яркий свет. Зик стоит и держит в руках горлышко бутылки. Удар. Тьма. Дом. Полиция. Сержант трясет парня, пытается привести в чувство.

– Эй, новичок! Слышишь меня!

– А? Да…да, – ответил Зик.

– Ты чего? Трупов испугался что ли? – посмеялся пухлый полицейский.

– Нет. Я…Я кое-что вспомнил.

– Чего же?

– Скажите, сэр, где сейчас Носкар?

«Хотелось бы мне сказать, что позади тебя, юнец», – послышался голос в небе, и воспоминание тут же отключилось, как надоевший фильм.

Путешественники вернулись в больничную палату. Зик отошел в угол и закурил очередную сигарету, но не для того, чтобы снять беспокойство, а скорее от предвкушения, волнения. Он прислушался к шагам за пределами комнаты. Тихо, значит пора. Путь подходит к концу, осталось провести финишную черту.

Разум Носкара бился о черепную коробку, как беспокойная обезьяна в клетке, увидевшая банан в руках посетителя. Старик сожалел о прошлом, убивался из-за того, что натворил. Именно нервы довели его до состояния овоща, они сказали организму «Стоп» с помощью инсульта. Лежа на кровати, беспомощное тело не могло шевелиться, оно было мертво, но мысль витала где-то над ним, разум жил и рвался наружу. Носкару хотелось найти сына и попросить прощения за все, что он натворил. За то, что предался фанатизму, придумал себе легенду и жил по ее указке. Религия свела мужчину с ума. Навязчивая мысль превратила в убийцу собственных детей. Вкушать их плоть и кровь, ради чего? Бессмертия?

И вот, он совершал страшные ритуалы, навязанные собственным отцом, который вел себя точно так же, как и Носкар, по отношению к своим чадам. Но убийства были напрасны. Людоед не получил ничего, кроме больничной койки в сумасшедшем доме. Лечебница стала тюрьмой, но она была не так страшна, как бездна, в которую попало сознание, гонимое ночными кошмарами и сценами, наполненными привкусом соленой крови и жареного мяса.

«Ты просто больной!», – кричал Носкар свету, к которому не мог дотянуться.

Потом он почувствовал тяжесть на животе и холодное прикосновение к горлу.

Зик сел на старика и прислонил нож. Руки парня дрожали, он не решался провести лезвием, лишить эту труху способности дышать. Бывший полицейский думал, что пройдя по закоулкам памяти, снова пережив глубоко засевшие насилие и страх, ему будет легко совершить месть, отыграться за испорченное детство и боль, которую нанес отец. Он украл не только радость и беззаботную жизнь ребенка своим ублюдским отношением, но и безжалостно отнял возможность быть братом.

Парень сделал глубокий вдох и усилил давление оружием. Закрыл глаза, потому что все равно боялся. И когда рука уже была готова дернуться в бок, чтобы оставить глубокую, рубиновую полосу на шее, Зик почувствовал легкое, теплое касание. Он с трудом сглотнул подступивший ком, и медленно посмотрел на серую ладонь. Собрав последние силы, Носкар дотянулся до сына. Пальцы тряслись, но держали крепко; веки открыты, зрачки закатились вверх; рот хватает воздух, губы шевелятся, но слова не произносятся. Второй рукой, старик пытался коснуться виска парня. Зик понял, что от него хотят и, напоследок, решил удовлетворить немую просьбу отца.

Ослепительная вспышка накрыла палату, и Зик очутился в белой пустоте. Напротив него стоял Носкар, склонив голову.

– У нас мало времени, – сказал он, – поэтому не буду тянуть. Зик, мальчик мой, я знаю, что вещи, совершенные мной – непростительны. Осознание содеянного дошло слишком поздно, и на смертном одре, я не смею просить отпустить вину. Хочу сказать лишь то, что понимаю тебя. Всю боль. Нет в мире большей несправедливости, чем упавшая на твои плечи по вине сумасшедшего, которого не любил отец. Я принимаю наказание. Надеюсь, тебе станет хоть немного легче, – Носкар поднял голову и посмотрел на сына. – Сложись жизнь по-другому, будь возможность вернуться обратно, с имеющимся багажом, уверяю, такого бы не повторилось.

В реальности, Зик почувствовал, как его рука с ножом начинает двигаться против воли.

– А теперь, пора прощаться, сынок. Не беспокойся, если после смерти есть куда идти, то дорога разведет нас разными путями. Ты больше никогда не увидишь меня, – Носкар слабо улыбнулся. – Где-нибудь, за пределами нашей реальности, мы смеемся на детской площадке и гуляем по торговому центру, как нормальная семья. Еще раз извини сумасшедшего старика, Зик, мой мальчик.

Образ Носкара хлынул на пол красной лужей и пространство исчезло. Зик очнулся, сидя на теле отца, в чьем горле торчал нож. Но оружие держал не Фулгур-младший, а сам старик. Руки парня слабо повисли в воздухе, когда он увидел, что Носкар умер с улыбкой, хоть и немного кривой от боли.

Зик слез с койки, отошел к окну, поджег сигарету и затянулся. Едкий дым щипал глаза, и невольно потекли слезы.

В коридоре поднялся шум, кто-то усиленно долбил в дверь.

«Что происходит?! Кто кричал?! ОТКРОЙТЕ!», – звучало вдали.

Когда санитары пробили себе путь в комнату, они обнаружили мертвого пациента и посетителя, чье заплаканное лицо освещал тлеющий уголек на кончике сигареты.

Они запомнили его последние слова:

«Кронос мертв. Остановилось время».

Блеснула молния, и окурок упал на пол. В палате остались только санитары и труп с застывшей улыбкой.

Врач потер веки, не поверив фокусу с исчезновением, и кое-как попросил товарища зафиксировать смерть.

– Не могу, – ответил напарник. – Часы не ходят.

Тогда они не могли предположить, что время замерло не только в больнице, но и за ее пределами, пока шла внезапно наступившая гроза.