Сталинград. Крах операции "Блау" [Пауль Карель] (fb2) читать онлайн

ПРЕДИСЛОВИЕ

Трудно писать историю проигранной войны, вошедшей в анналы истории как преступная и захватническая. Это касается, прежде всего, Сталинградской битвы, длившейся 180 дней и закончившейся поражением и гибелью целой немецкой армии. Свыше 100 000 солдат и офицеров попало в плен, и лишь 6000 из них вернулось на родину.

Вновь и вновь встает вопрос, что означает эта битва, этот поворотный пункт в войне с позиций сегодняшнего дня и какие уроки следует извлечь из этого события? Только одно это обстоятельство явилось бы достаточным основанием для изучения этой битвы, для рассмотрения её как исторического факта: как сложились предпосылки для него, как все это было на самом деле, каков был ход событий.

Кроме того, в течение последних 50 лет произошла своего рода переоценка ценностей и стала доступной новая информация вследствие изучения доселе неизвестных источников, в том числе и советских.

Мемуары советских военачальников и публикации русских историков проливают свет, например, на то, каким отчаянным, критическим, как на острие ножа, было положение советской стороны в ходе немецкого летнего наступления 1942 года, в том числе в Сталинграде, какие решающие уроки советское верховное командование извлекло из германской стратегии блицкрига (молниеносной войны), как и какими средствами твердые, как сталь, молодые русские генералы справлялись с кризисными ситуациями оперативного масштаба и как русский солдат держался в совершенно невероятных условиях, неся гигантские потери. Как стало возможным то, что сталинская Красная Армия, её солдаты и офицеры так самоотверженно и беззаветно сражались. Как стало возможным то, что соединения Вермахта и его солдаты и офицеры даже на третьем году войны сражались столь мужественно перед лицом смерти, были верны воинскому долгу и шли на смерть.

Если после войны сыновья павших ещё со жгучим интересом и изумлением спрашивали о том, каковы были события, в которых участвовали их отцы, то для внуков Сталинградская битва уже ассоциируется с понятием «разбойничья война» Гитлера с ужасающим количеством жертв. Но эти ассоциации в такой же степени лишены деталей и подробностей, в какой степени лишена была для автора во времена его юности деталей и подробностей битва под Ватерлоо, приведшая Наполеона к краху.

Но не должно ли военное событие, имя которому — Сталинград и которое стало судьбоносным явлением для немецкой и мировой истории, вновь стать объектом исследования для того, чтобы всем нам обрести, наконец, способность выносить правильные суждения? Ведь история этой битвы является составной частью летописи нашего народа. И её невозможно подменить инквизицией, как сформулировал Вальтер Герлиц, патриарх летописи Второй мировой войны. Делать проигранную битву и жестокость этой войны примером, которым осуждают самоотверженность и доблесть солдат, было бы нечестным и противоречило бы истории.

Поэтому Сталинград следует признать не только следствием утопической стратегии Гитлера, но также и осознать, что совершили части и соединения Вермахта в совершенно безвыходных ситуациях 50 лет тому назад. Осознать все то, что смогли выдержать, выстрадать, вынести те 19-летние, 20-летние, 30-летние и 40-летние солдаты, унтер-офицеры и офицеры, наши отцы и деды. Все это для многих наших современников представляется сегодня непонятным, тем не менее оно заслуживает уважения. Заслуживает уважения, а не отношения к этому как к преступлению. Солдатская доблесть и выучка, проявившиеся в ходе реализации операции «Блау» на маршах, в боях и сражениях в раскаленной степи на 30-градусной жаре, в снежных сугробах, на 30-градусной стуже, на перевалах Кавказа, на старых высокогорных дорогах Азии в ходе штурмов субтропических долин, в ходе форсирования стремительных горных рек, в ближнем бою, под градом пуль и снарядов, в лабиринтах разбитых домов и крепостных сооружений, — все это стало возможным благодаря привитым высшим ценностям, таким как воинский долг, дисциплина, мужество, боеготовность, чувство локтя и солдатской дружбы. Могут ли все эти качества реализоваться сегодня, в наш век? То, что эти высшие солдатские доблести и качества, а именно чувство воинского долга и воинская дисциплина — стали причиной гибели 6-й армии в Сталинграде и ключевой проблемой, не заключалось в них самих, а коренилось в диктаторской структуре национал-социалистического государства и в принципах руководства Вермахтом.

Все это является достаточным основанием для того, чтобы отдать должное судьбоносной битве, её ошибкам и жестокости, чтобы понять, как говорил Клаузевиц, «как все это произошло и снова может повториться».

Часть первая СТАЛИНГРАДСКАЯ ПРЕЛЮДИЯ

1. План «Блау»: Кавказ и нефть

Генерал-полковник Гальдер отправляется в «Волчье логово» — Директива фюрера № 41 — План «Блау» — Открытие фронта в Крыму — Неудачный Дюнкерк русских — Одноклиновые танковые клещи Клейста — Дорога смерти — 239 000 пленных

Автомобиль генерал-полковника Гальдера выехал из леса Мауэрвальд в Восточной Пруссии, где располагалась хорошо замаскированная штаб-квартира Главного командования сухопутных войск, на шоссе, ведущее в Растенбург. Сильный весенний ветер, словно буря, бушевал в кронах вековых буков. Сила этого ветра вздымала и вспенивала волны озера Мауэрзее так, что облака нависали низко над землей. И кажется, что они вспарываются высоким каменным крестом, венчающим солдатские кладбища в Летцене.

Вторая половина дня 28 марта 1942 года. Генерал-полковник Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск, следовал к Гитлеру в его ставку «Волчье логово», замаскированную в лесах под Растенбургом. Его адъютант держал на коленях папку с документами. В этот час это была самая ценная папка в мире. В ней находился план военных действий германского Генерального штаба на 1942 год: наступательные операции с целью окончательного разгрома Красной Армии на

Южном фронте — план «Блау», директива фюрера № 41.

Гальдер ещё раз мысленно взвешивал свои предложения. В течение нескольких недель он переработал идеи, мысли и пожелания, которые Гитлер как главнокомандующий сухопутными войсками и верховный главнокомандующий Вермахта высказывал в течение последнего времени в ходе ежедневных обсуждений положения на фронтах, вылившихся в настоящий проект. Ядром этого плана военной кампании на 1942 год должно было стать крупное наступление на южном участке фронта в направлении на Кавказ. Цель наступления — уничтожение главных сил русских между реками Донец и Дон, овладение перевалами Кавказа и, наконец, захват гигантских каспийских нефтеносных районов.

Начальник Генштаба был не в восторге от предлагаемого плана. Его переполняли сомнения по поводу того, что крупное немецкое наступление вообще возможно после больших потерь, понесенных в ходе зимней кампании 1942 года. Германское главное командование и Генеральный штаб сухопутных войск в конце марта всё ещё ощущали тяжесть кризисной ситуации.

На Волхове ещё не была полностью разгромлена армия генерала Власова. Войска под командованием графа Брокдорф-Аленфельдта все ещё находились в Демянском котле. Ещё не была освобождена из котла под Холмом боевая группа Шерера. В районе Дорогобуж — Ельня, что всего в 40 км восточнее Смоленска, все ещё доминировало кризисное настроение. Здесь действовали советские войска силами одной армии, одного гвардейского кавалерийского корпуса и одного воздушно-десантного корпуса.

Но это были далеко не все тревоги и заботы, удручавшие начальника Генерального штаба сухопутных войск в конце марта 1942 года. В Крыму, на подступах к Севастополю, застрял Манштейн со своей 11-й армией, а в январе русским даже удалось отвоевать Керченский полуостров. Но хуже всего обстояли дела под Харьковом. С середины января здесь шли ожесточенные бои. Советское верховное командование старалось изо всех сил взять в клеши Харьков. Южная часть клещей, а именно 57-я советская армия, взломала немецкий фронт на реке Донец по обе стороны Изюма на участке фронта шириной 80 км. Советские дивизии уже создали здесь плацдарм глубиной в 100 км. Передовые части наступающих советских войск угрожали Днепропетровску, центру снабжения группы армии «Юг».

Станут ли вклинившиеся советские войска инструментом прорыва с непредсказуемыми последствиями — это зависело от того, смогут ли быть удержаны оба «краеугольных камня» севернее и южнее места вклинения — Балаклея и Славянск. Здесь вот уже несколько недель батальоны двух немецких пехотных дивизий вели поистине легендарные оборонительные бои. От исхода этих боев зависело дальнейшее развитие ситуации на всем южном участке фронта. Берлинская 257-я пехотная дивизия удерживала Славянск, венская 44-я пехотная дивизия — Балаклею.

В кровопролитных боях берлинские полки обороняли южный фас Изюмской дуги. Боевая группа под командованием полковника Драббе сражалась смело и маневренно за нищие деревни, колхозы и хутора так, что даже самые сдержанные по тону военные сводки не могли скрыть своего удивления по поводу успехов немецких войск. Деревня Черкасская стала кровавым символом этих боев. За 11 дней боевая группа Драббе потеряла здесь половину от своего тысячного состава. 600 бойцов удерживали фронт круговой обороны протяженностью в 14 км. Советы потеряли здесь 1100 солдат убитыми. В конце концов им все-таки удалось взять эту деревню, но она стоила им боевой мощи пяти полков.

Прежде чем генерал-полковник в полдень 28 марта отправился из своей ставки в «Волчье логово», он приказал представить ему боевые донесения из штаба пехотной дивизии о боях, ведущихся на протяжении вот уже 70 дней. Эта дивизия должна была быть упомянута в сводках Вермахта, так как немецкие полки разгромили три советские стрелковые и одну кавалерийскую дивизию. Разумеется, и собственные потери свидетельствовали об ожесточенности боев: 652 убитых, 1663 раненых, 1689 обмороженных, 296 пропавших без вести, — всего 4300 человек личного состава. Это составило половину общих потерь, которую дивизия под Славянском понесла за 10 месяцев войны на Восточном фронте.

В северном секторе Изюмского прорыва, в районе Балаклеи, вела бои венская 44-я пехотная дивизия. Она удерживала фронт протяженностью 100 км. И на всем этом участке наступал целый советский корпус, усиленный танковыми подразделениями и дивизионами реактивных установок.

Душой обороны были и здесь боевые группы и их командиры. То, что выдержала боевая группа под командованием полковника Боне, командира 134-го пехотного полка, сражавшегося в лучших немецких традициях, на решающих участках прибрежных высот Балаклеи, овеваемых ледяными ветрами, может быть причислено к легендарным событиям войны на Восточном фронте.

Борьба шла за деревни и отдельные хутора, то есть практически за ночлег, так как при 40-градусном морозе дом с протопленной печкой, где можно было немного поспать, был вопросом жизни и смерти. Немцы цеплялись за деревни, русские же пытались выбросить их оттуда, поскольку они также хотели выйти из своих снежных укрытий, где сосредотачивались для проведения атак, и найти место под крышей, в теплом углу, чтобы, не боясь замерзнуть, подремать с часок.

Итак, для солдата война велась ради элементарных, жизненно важных вещей. Как немцы, так и русские сражались из последних сил. Обе стороны хотели овладеть Балаклеей и деревнями к северу от неё ради теплых домов, а также по стратегическим соображениям. Если бы важная в стратегическом отношении Балаклея и высоты, с которых можно было контролировать дороги, ведущие на Запад, были потеряны, то Тимошенко в этом случае получил бы возможность превратить вклинение под Изюмом в стратегически крупный прорыв в направлении на Харьков.

Но Балаклея пока держалась. К северу от неё опорный пункт № 5 попал под такие массированные атаки противника, что вряд ли мог быть удержан. Батальон оборонялся до последнего солдата, отражая атаки советских танковых частей. Здесь пал в бою также лейтенант фон Хаммерштейн, племянник бывшего командующего сухопутными войсками Экворда фон Хаммерштейна.

Подобные Хаммерштейну молодые, беззаветно преданные своему делу офицеры были стержнем в ожесточенных оборонительных боях. Вместе с прошедшими все огни и воды бесстрашными унтер-офицерами и ефрейторами они составляли малые боевые группы, которые почти всегда добивались невероятных результатов.

Насколько ожесточенными были бои на участке фронта под Балаклеей, свидетельствует, в частности, тот факт, что сам полковник Бойе и его штаб неоднократно вынуждены были драться в ближнем бою с пистолетами и ручными гранатами в руках.

Это были действительно ужасные бои. Характерным для них было то, что почти всегда их исход зависел от каждого отдельного бойца. Впрочем, также и успешно проведенные немецкие оборонительные сражения зимой и весной 1942 года, по существу, зависели от действий каждого отдельного солдата. В то время, по крайней мере, немецкие солдаты превосходили по опыту и боевому духу русских. Только этим можно объяснить удивительные успехи, которых немецкие солдаты добивались, полагаясь исключительно на самих себя, на всех участках фронта от Шлиссельбурга до Севастополя над численно превосходившим и лучше вооруженным противником.

Тяжелые бои в районе Харькова признаются всеми выдающимся образцом мужества, бесстрашия и тактического искусства. В марте здесь сражалась берлинская 3-я танковая дивизия в качестве своего рода «пожарной команды», спасая положение на угрожаемых участках фронта. Фельдфебель Эрвин Дрегер удерживал с пятнадцатью солдатами участок фронта шириной в 2 км. Разумеется, это стало возможным только благодаря особой тактике, которую выработал Дрегер, а также стальным нервам его солдат, которые все были опытными, закаленными бойцами Восточного фронта. Дрегер вооружил каждого из своих бойцов трофейным пулеметом, и ещё три пулемета у него оставалось в резерве — на всякий случай.

Образовав дугу, солдаты Дрегера расположились на местности глубоко эшелонированным порядком фронтом к лесу, из которого русские непрерывно проводили свои атаки. Именно здесь советские передовые подразделения намеревались предпринять прорыв. Его предстояло реализовать 17 марта. Около 10 часов 30 минут русские силами батальона начали наступление. Дрегер со своими людьми занял позицию в центре, то есть в самой глубокой точке своей оборонительной линии. Русские подходили все ближе и ближе; но с немецкой стороны не прозвучало ни одного выстрела. Дрегер приказал своим солдатам строго-настрого: «Ждать, пока я не открою огонь!» Передовые подразделения противника подошли уже на 50 метров, когда Дрегер выпустил из своего пулемета первую очередь. Поскольку удар противника был нацелен точно в середину оборонительной линии, его удалось отразить охватом. Под эффективным огнем с обоих флангов русское наступление захлебнулось через 20 минут.

Русские предпринимали свои атаки пять раз в течение 14 часов. Пять раз терпели их батальоны поражение, откатываясь под массированным пулеметным огнем группы Дрегера. 16 решительных бойцов давали отпор противнику, численно превосходившему их более чем в 100 раз.

Однако через три дня война «взяла» и Дрегера. Он со своим взводом в конце концов был выдавлен из удерживаемой им деревни. Но при леденящем холоде его людям был необходим на ночь дом, каморка или подвал, по крайней мере, на пару часов, чтобы спастись от мороза и ледяного ветра. Дрегер хотел захватить колхоз внезапным броском, но был сражен автоматной очередью. Его люди оттащили его назад в тыл и укрыли за стогом соломы. Дрегер стучал закоченевшими ладонями, чтобы согреться. При этом он продолжал прислушиваться к тишине морозной ночи. Обычно не привыкший говорить громкие слова, на этот раз он тихо сказал своим боевым друзьям: «Слышите, смерть стучит уже своей косой!» Затем он умер.

Историю о фельдфебеле Дрегере генерал-полковник Гальдер не знал. Но содержание боевых донесений, поступавших из-под Балаклеи 28 марта, он точно сохранил в своей памяти. 13 февраля он отправил их Йодлю для включения их в сводки Вермахта. 14 февраля венцы были упомянуты в сводках впервые. С тех пор уже прошло 6 недель. Советское наступление в целом было сорвано благодаря поразительным успехам войск, достигнутым в узловых точках Изюмской дуги. Но даже если оставаться оптимистичными и исходить из того, что вскоре и этот очаг войны, так же как и другие, мог бы быть устранен полностью, все же оставался правомерным вопрос: не лучше ли было бы ввиду больших потерь на всем Восточном фронте сделать паузу также в боевых действиях группы армии «Юг» с тем, чтобы русские начали наступление первыми, а наши войска измотали бы их в обороне и обескровили бы тем самым их резервы.

Это был вопрос, который генерал-полковник Гальдер задавал вновь и вновь себе и своим офицерам в ходе планирования боевых операций на 1942 год.

Но начальник оперативного отдела штаба, генерал-майор Хойзингер, указал на то, что вследствие такой тактики возможна потеря инициативы и огромного количества времени. Время все же работало на русских и на западных союзников, которые собирались мобилизовать свои гигантские резервы в том числе и для помощи русским. Если это вообще было бы возможно, то, по мнению Хойзингера, следовало бы как можно скорее попытаться поставить Красную Армию на колени.

Гальдер согласился с этим аргументом. Но в этом случае, по его мнению, следовало бы начать новое наступление на Москву, сердце Советского Союза.

Но именно против этого варианта Гитлер сопротивлялся изо всех сил. Должно быть, он все ещё помнил ужас, который испытал под Москвой. Он хотел предпринять на этот раз нечто другое. После неудачного опыта прошлого года на Центральном фронте он хотел теперь найти решение на юге — отнять у Сталина кавказскую нефть и нанести удар по Ирану. Африканский корпус Роммеля также был вовлечен в реализацию этого плана. «Лис пустыни», который как раз в это время готовил свое наступление из Киренаики на позиции британцев под Газалой, а также против Тобрука, главного пункта британской обороны в Северной

Африке, должен был пробиться к Персидскому заливу по территории Египта и через Аравийскую пустыню. В этом случае Иран был бы нейтрализован в качестве второй большой американской базы подвоза и снабжения для Красной Армии. Первой по значимости был Мурманск — место встречи русских и англичан. И тогда не только русские, но и более богатые арабские нефтяные месторождения оказались бы в руках немцев: Марс был провозглашен богом военной экономики.

Автомобиль Гальдера остановился перед шлагбаумом у ворот № 1, запретной зоны № 1 у «Волчьего логова», собственной резиденции фюрера. Охрана отдала честь. Шлагбаум поднялся. Узкая гудронированная дорога вела к лесной крепости Гитлера. Низкие бетонные бараки с маскировочной окраской и засаженными на плоских крышах растениями хорошо укрыты среди высоких буков. Даже с борта самолета их невозможно заметить. Повсюду по окружности местность герметически изолирована. Она защищена заграждениями из колючей проволоки и минными полями. Дороги блокированы постами. Небольшая тупиковая железнодорожная линия законсервирована и используется только для нужд Геринга, командный пункт которого находился южнее Растенбурга, недалеко от озера Шпирдингзее, в Йоханисбергском лесу.

Генерал-полковник Йодль однажды сказал, что «Волчье логово» представляет собой смесь концентрационного лагеря и монастыря. Во всяком случае, это был спартанского типа походный лагерь, претерпевший в условиях военного времени лишь одно изменение, а именно: Гитлер превратил ночь в день, работая до двух, трех и даже четырех часов утра, и отсыпался затем очень долго. Его ближайшее окружение волей-неволей вынуждено было приспосабливаться к этому ритму жизни. Гальдер проехал мимо узла связи шефа пресс-службы рейха. Справа от него находился узел телефонной и радиосвязи, неподалеку от него — штаб-квартиры Йодля и Кейтеля. Слева от дороги разместились Борман и служба безопасности. Наконец, на опушке леса показался барак фюрера, который дополнительно был огражден высокой проволочной изгородью. Вместе с Блонди, овчаркой Гитлера, эта проволочная сетка являлась последним препятствием перед спартанским обиталищем Гитлера в Растенбургском лесу.

Гитлер собрал на совещание 28 марта только узкий круг командования Вермахта: кроме Кейтеля, Йодля и Гальдера были приглашены также полдюжины высоких чинов, представлявших все три вида вооруженных сил. Они стояли или сидели на деревянных табуретах вокруг дубового стола с картами. Гитлер находился в середине длинной стороны стола, а прямо напротив него, на узкой стороне стола — начальник Генерального штаба.

Слово было предоставлено Гальдеру, и он начал излагать свой план под кодовым наименованием «Блау». Первоначально этот план должен был называться «Зигфрид», но Гитлер не хотел более использовать имена героев германского эпоса в качестве названий для своих военных операций, поскольку это обязывало его ко многому, а название «Барбаросса» выглядело теперь уже не таким удачным.

Гитлер постоянно перебивал Гальдера, задавая ему вопросы о деталях. Таким образом, обсуждение доходит до мельчайших подробностей, но через три часа Гитлер одобрил этот план, заключавшийся в следующем.

Первый этап: две армейские группировки образуют мощные «клещи». Войска северной части «клещей» наносят удар из района Курск — Харьков вдоль Дона в его среднем течении в направлении на юго-восток, в то время как войска южной части «клещей» из района Таганрога форсированным маршем выдвигаются прямо на восток. Обе армейские группировки соединяются западнее Сталинграда, смыкают «клещи» вокруг советских главных сил между Донцом и Доном и уничтожают их.

Второй этап: рывок на Кавказ, высокогорную местность протяженностью 11 00 км, расположенную между Черным и Каспийским морями, и овладение кавказскими нефтеносными районами.

Город Сталинград на Волге не представлял собой согласно плану «Блау» оперативной цели. Вопрос о том, овладеть ли Сталинградом или «подвергнуть его воздействию нашего тяжелого оружия» с тем, чтобы он утратил свое значение как центр военной промышленности и транспортный узел, был оставлен открытым.

В полдень Гальдер снова выехал из «Волчьего логова» и направился в Мауэрвальдский лес. Начальник Генерального штаба устал, он был разбит, полон сомнений и огорчен возражениями Гитлера. Однако он верил в то, что ему удалось склонить Гитлера в пользу реализации своего плана, такого плана, который позволит сохранить силы немецких войск и постепенно достичь поставленных на южном фронте целей, имея четко обозначенные узловые задачи. Если этот план удастся, то тогда Сталин потеряет весь Кавказ, включая Астрахань и устье реки Волги, то есть перешеек и водный путь в Иран. Цель плана «Барбаросса» на юге советско-германского фронта будет в этом случае достигнута.

Посредством операции «Блау», летнего наступления 1942 г., Гитлер надеялся добиться решительного перелома на южном участке Восточного фронта. Предполагалось окружить советские войска западнее Сталинграда, взяв их в гигантские клещи, после чего начать продвижение к кавказским нефтяным месторождениям.

Теперь оставалось только облечь все это в форму четких приказов в адрес командующих группировками Вермахта.

Спустя семь дней, 4 апреля 1942 года, генерал-полковник Йодль положил на стол проект приказа. Штаб Вермахта решил эту задачу в соответствии с традициями Генерального штаба: коротко излагалось положение на фронтах, цели наступления формулировались как боевые задачи и, таким образом, реализация гигантских операций передавалась под ответственность командующему группой армии «Юг» фельдмаршалу фон Боку. Такова была зарекомендовавшая себя в течение 130 лет традиция Генштаба от Шарнгорста до Шлиффена и Людендорфа.

Но уже в этом пункте версия Верховного командования Вермахта относительно операции «Блау» терпела неудачу. Из-за неудач зимней кампании Гитлер потерял веру в своих генералов. Командующие армиями и командиры корпусов показали, что отчасти они исполняли его приказы, преодолевая внутреннее сопротивление. Теперь Гитлер принял на себя главное командование сухопутными войсками. Он не соглашался на то, чтобы его полномочия командующего были бы сужены вследствие гибко сформулированных задач кампаний.

После того как Гитлер прочитал проект приказа, он отказался его одобрить. План давал командующему группой армии «Юг» слишком большую свободу действий. Он, Гитлер, даже и слышать не хотел о гибких формулировках приказов.

Гитлер требовал детальной формулировки. Он хотел видеть диспозицию и её выполнение точно сформулированными. Когда Йодль попытался что-то негромко возразить, Гитлер забрал у него документы со словами: «Я сам займусь этим». На следующий день результат его трудов лежал на столе в виде 10 машинописных страниц: директива фюрера № 41 от 5 апреля 1942 года. Наряду с планом «Барбаросса», директивой № 21, это был самый судьбоносный документ Второй мировой войны, представлявший собой комбинацию из оперативного приказа, основополагающих решений, правил реализации и предписания относительно секретности.

Поскольку в этой директиве речь шла не только о плане гигантской военной кампании, а прежде всего о графике выхода к Сталинграду, то есть по сути о документе, в котором речь идет о решающем переломе в войне, автор считает здесь уместным процитировать наиболее важные её фрагменты.

Уже в преамбуле излагается рискованный тезис: «Зимняя кампания в России подходит к своему концу. Противник понес тяжелейшие потери в живой силе и технике». Это было верно. Но вывод: «В своем стремлении использовать мнимые успехи начального периода противник полностью израсходовал в эту зиму массу своих резервов, предназначенных для более поздних по времени операций» — был неверен. Как раз в тот момент, когда основные контуры большого наступления были зафиксированы на бумаге, Сталин в своей гигантской империи собирался чудом сотворить из ничего новые армии и целый ряд других самостоятельных крупных соединений — всего порядка 80 дивизий.

На основании этой ошибочной оценки приказ гласил: «Как только позволят погодные условия и состояние местности, необходимо будет использовать исключительное превосходство германского командования и германских войск с тем, чтобы снова вернуть себе инициативу в действиях и навязать противнику свою волю.

Цель заключается в том, чтобы окончательно уничтожить ещё остающуюся у Советов волю к сопротивлению и лишить их, насколько это возможно, важнейших экономических источников для ведения войны».

В отношении реализации планов формулировка гласила: «Соблюдая основные характеристики Восточной военной кампании, необходимо прежде всего объединить все наличные силы для проведения основной операции на южном участке фронта, имея целью уничтожить противника перед рекой Дон и затем овладеть нефтеносными районами на Кавказе и самой Кавказской горной системой».

По поводу оперативного руководства кампанией директива продолжала: «Первой задачей сухопутных войск и Люфтваффе после завершения периода весенней распутицы будет являться создание предпосылок для проведения главной операции.

Это требует зачистки и укрепления позиций войск по всему Восточному фронту, также в тыловых районах сухопутных войск.

Следующими задачами являются зачистка в Крыму Керченского полуострова и овладение Севастополем».

Основную проблему этого масштабного наступления представляла растянутость фланга на Дону. Чтобы исключить исходившую из этого обстоятельства опасность, Гитлер принял роковое решение, которое спровоцировало катастрофу под Сталинградом. Он приказал, в частности, следующее: «Для обеспечения все более удлиняющегося в ходе этой операции Донского фронта привлекаются в первую очередь войска союзников... Их боевое применение следует организовать таким образом, чтобы на крайнем северном участке фронта оперировали венгерские войска, далее за ними — итальянские войска и на крайнем юго-востоке — румынские войска».

Это решение основывалось на политических резонах, так как и глава румынского государства, маршал Антонеску, и итальянский дуче Муссолини, исходя из соображений национального престижа, требовали самостоятельного боевого применения своих воинских частей и соединений.

Реализация крупномасштабного плана начиналась с операции «Охота на дроф» в Крыму. Советский военный историк полковник П.А. Жилин пишет в своей книге «Важнейшие операции Великой Отечественной войны» о ситуации в Крыму весной 1942 года следующее: «Ожесточенная борьба советских войск и Черноморского флота принесла нам большую стратегическую выгоду и перечеркнула расчеты противника. Скованная здесь 11-я немецкая армия не могла быть использована для наступления на Волге и Кавказе».

Это было именно так. Поскольку для Советов было очень важно сковать 11-ю армию Манштейна в Крыму, Сталин выделил для решения этой задачи мощные силы.

Три советские армии в составе семнадцати стрелковых дивизий, двух кавалерийских дивизий, трех стрелковых и четырех танковых бригад заблокировали узкую полоску земли шириной 18 километров — Парпачский перешеек, обеспечивавший выход из Крыма на Керченский полуостров. Керчь, в свою очередь, была трамплином для прыжка в восточную часть Черноморского побережья, а оттуда — в предполье Кавказа.

Каждый километр этого решающего участка территории обороняли примерно 10 тысяч советских солдат: на каждый метр — по 10 бойцов.

Красноармейцы располагались за тянувшимся по этому участку противотанковым рвом шириной 10 метров и глубиной 5 метров, за которым была протянута колючая проволока и заложены тысячи мин. Различные виды заграждений, например мощные противотанковые «ежи» из сваренных вместе кусков железнодорожных рельс, а также большое количество пулеметных гнезд, опорных пунктов и артиллерийских позиций располагались за ними. А по обоим концам этого 18-километрового фронта была водная преграда, не дававшая ни малейшего шанса для обходного маневра.

«И что, мы должны здесь прорваться, господин генерал-полковник?» — спросил водитель Манштейна, фельдфебель Фриц Нагель своего командующего, посмотрев в стереотрубу с наблюдательного пункта 114-го артиллерийского полка, откуда хорошо просматривались позиции советских войск.

«Вот тут именно и придется, Нагель», — кивнул Манштейн. Он сдвинул пилотку на затылок и ещё раз подошел к стереотрубе, через которую он только что дал посмотреть своему водителю.

Фриц Нагель снискал к себе хорошее отношение во всех штабах. Уроженец города Карлсруэ, он возил Манштейна с 1938 года. Он сидел за рулем во всех фронтовых поездках Манштейна, был воплощением спокойствия и много раз с успехом выходил из опасных ситуаций. Не раз он был ранен.

С Манштейном, однако, тоже ничего плохого не случалось: Нагель был для него своего рода талисманом.

Манштейн поехал на выдвинутый вперед наблюдательный пункт 114-го артиллерийского полка, располагавшегося в северной части фронта на Парпачском перешейке, чтобы ещё раз взглянуть на позиции советских войск.

«Что ещё новенького?» — спросил он командира 46-й пехотной дивизии. «Ничего особенного, господин генерал-полковник», — ответил генерал-майор Хакциус.

«Тогда ни пуха ни пера на послезавтрашний день! — кивнул Манштейн. — Поехали домой, Нагель!»

Послезавтра было 8 мая, день «Охоты на дроф» — так звучало кодовое наименование операции по прорыву на Керчь.

Если имеешь дело с противником, втрое превосходящим тебя по силам, да к тому же занимающим хитроумную систему позиций, то его можно опрокинуть только мужеством и хитростью. И именно на одной такой хитрости основывался план Манштейна.

Конфигурация советского фронта в этом месте была странной: в южной его части — свечкой прямо на север, в северной части он имел вид «пузыря», раздутого в направлении на запад. Этот фронт возник после того, как советские войска зимой опрокинули 18-ю румынскую дивизию, а немецкие батальоны лишь с большим трудом могли блокировать вклинение противника.

Какие возможности предоставляла эта ситуация? В первую очередь, удар во фланг этого «пузыря». Но именно потому, что такой вариант казался самым естественным и русские учитывали это и по этой причине сосредоточили на этом участке две армии и почти все свои резервы, Манштейн не поддался на этот очевидный вариант наступательной операции. Выдающийся стратег Второй мировой войны снова поступил нестандартно.

Генерал-полковник сделал, однако, все, чтобы заставить вражескую разведку поверить в то, что он начнет наступление на севере. Были оборудованы ложные артиллерийские позиции, инсценированы передвижения войск на северном и среднем участках фронта, для службы радиоперехвата противника были переданы специальные радиограммы и проводились ложные разведки боем.

Между тем наступление готовилось совсем в другом месте, на южном участке. 30-й армейский корпус под командованием генерал-лейтенанта Фреттер-Пико должен был силами трех пехотных дивизий прорвать фронт на юге. Затем 22-я танковая дивизия и моторизованная бригада должны были стремительно войти в эту брешь, проникнуть глубоко в тыл советских войск, чтобы затем развернуться на север для охватывающего удара и затем снова прорываться в направлении на восток.

Смелый план: силами пяти пехотных и одной танковой дивизии сражаться против трех армий. Пикирующие бомбардировщики 8-го авиакорпуса под командованием генерал-полковника барона фон Рихтгофена и части 9-й зенитно-артиллерийской дивизии были выделены для поддержки пехоты. Тяжелая артиллерия РГК (резерва главного командования) была также подтянута для массированного огневого налета на Севастополь.

Для удара по основному укреплению, противотанковому рву, Манштейн придумал нечто очень хитрое.

В ночь с 7 на 8 мая на берегу моря восточнее Феодосии царит странное оживление. Десантные штурмовые лодки и катера спускаются на воду. В них погружаются саперы и пехотинцы баварской 132-й пехотной дивизии. Но они не заводят двигатели. Лодка за лодкой бесшумно отходят от берега, движимые вперед лишь веслами. Вскоре ночь поглощает эту таинственную флотилию: четыре десантно-штурмовые роты покачиваются на поверхности Черного моря. Около 2 часов ночи лодки смещаются вдоль берега в восточном направлении.

3 часа 15 минут. Как оглушительный удар грома обрушивается огонь немецкой артиллерии. Громыхают тяжелые минометы. Мины с воем разрывают воздух. Непрерывно работают зенитки. Огонь, чад, утренний туман клубятся над южным участком Парпача. С ревом подходят пикировщики. Отвесно пикируют на позиции русских. Их бомбы разрывают в клочья блиндажи, бункеры и проволочные заграждения.

3 часа 25 минут. Повсюду одновременно взмывают в небо две белые сигнальные ракеты: сигнал к атаке пехоты. Впереди саперы. У них самая тяжелая работа: разминирование и разрезание проволочных заграждений, и все это — под огнем противника.

Русские открывают заградительный огонь. Советские пулеметчики у амбразур блиндажей нажимают на спуск. Им не нужно даже целиться. Ведется фланкирующий огонь, это значит, что очереди разных пулеметов пересекаются. Только дави на спуск.

Советская корабельная артиллерия неистовствует.

Слышны хлопки минометных выстрелов. Они смещаются вперед, в том направлении, откуда должны наступать немцы. Должны же они наступать через узкий перешеек или нет?

В тот момент, когда немецкая артиллерия открывает огонь, запускаются моторы штурмовых лодок. Никто со стороны русских теперь не может их уже услышать в таком грохоте.

На большой скорости, как стрелы, лодки подлетают к побережью. Как раз в том месте, где советский противотанковый ров выходит к морю, широкий, как амбарные ворота, заполненный водой.

Десантно-штурмовые лодки просто заплывают в ров. Солдаты спрыгивают на сушу и сразу же открывают огонь из своих пулеметов от бедра. Советские бойцы, стоящие в стрелковых ячейках и на стене рва, падают в ров, не успев понять, что же произошло.

Но в этот момент выпускает огненную струю русский огнемет. Первая волна наступающих прижимается к земле и остается лежать.

Истребитель «Мессершмитт» подлетает со стороны моря на бреющем полете. Он проходит вдоль рва, открывает огонь из своего бортового оружия и вынуждает советских солдат вернуться в укрытия.

Солдаты немецкой десантной штурмовой группы вскакивают и врываются в ров. Первые русские сдаются в плен. Полная паника и смятение.

Между тем слева, по обе стороны дороги Феодосия — Керчь, силезский 49-й егерский полк прорывается сквозь минные поля. Капитан Греве командует авангардами первого батальона на южной стороне. Он преодолевает град пуль и мчится по узким проходам в минных полях. Дивизии приданы штурмовые орудия. Старший лейтенант Буфф следует вместе с этими тремя железными крепостями и обеспечивает солдатам Греве огневое прикрытие.

Крупномасштабное сражение южнее Харькова в начале лета 1942 г. — увертюра к операции «Блау».

Уже в 4 часа 30 минут егеря добрались до противотанкового рва. Тяжело дыша, капитан лежит на краю рва. Унтер-офицер Шайдт стреляет из своего пулемета направо и налево. Подходят саперы со штурмовой лестницей. Греве первым соскальзывает по ней в ров.

Во втором батальоне его командир, майор Кутцнер, тяжело раненный, остается лежать на «Татарской горке» под перекрестным огнем. Советское командование оборудовало там позиции противотанковой артиллерии на целый полк. Лейтенант Фюрншус со своими штурмовыми орудиями приходит на помощь. Его длинноствольные 75-мм пушки сметают противотанковые позиции русских.

Старший лейтенант Райснер передвигается прыжками во главе своей 7-й роты. Он избегает попадания под сильный артиллерийский огонь противника и бросается на землю. Затем вскакивает снова. И вот, наконец, ров, края которого разрушены в результате обстрела. Райснер скатывается вниз.

Выпущенная откуда-то сбоку автоматная очередь сбивает обер-лейтенанта с ног. Раненный, он машет рукой своим егерям в направлении советских стрелковых ячеек.

Пехотинцы на левом фланге участка прорыва продираются сквозь минные поля и проволочные заграждения. Хорошо замаскированные и не пострадавшие от артиллерийского обстрела пулеметные гнезда ведут перекрестный и фланкирующий заградительный огонь.

Ударом поперек фронта нейтрализуются советские пулеметные «гнезда», и уже ближе к вечеру и здесь удается продвинуться к противотанковому рву.

Лейтенант Райманн и его 9-я рота прокатываются вдоль рва с правого фланга до озера Парпач в ожесточенном ближнем бою, выводя из строя все позиции и блиндажи противника, подрывают стены рва для обеспечения прохода своих танков: главная полоса советской обороны взята нами по всей ширине фронта наступления.

Моторизованная бригада в составе румынских и немецких подразделений во второй половине первого дня наступления находилась прямо на берегу моря, в том самом месте, где рано утром штурмовые лодки овладели противотанковым рвом. Она прошла по построенным на скорую руку переправам и нанесла удар в тыл советского фронта.

Между тем передовые части 22-й танковой дивизии ожидали приказа на выступление. Лишь в первой половине дня 9 мая плацдармы за противотанковым рвом удалось расширить настолько, что они могли быстро подтянуться.

Танковые роты и бронетранспортеры перестроились в боевые порядки, ворвались на вторую и третью линии советской обороны, сломили их сопротивление, затем достигли поворота на Арма-Эли и ворвались там в самый центр расположения советских танковых бригад.

Как на учениях, в то же самое мгновение подкатили шесть огромных штурмовых орудий. Прежде чем советские войска могли подготовиться к этой «встрече», они были разгромлены немецкими танками и штурмовыми орудиями.

Как было запланировано ранее, 22-я танковая дивизия повернула теперь на север, позади фронта против двух советских армий, которые своими сдерживающими атаками тормозили^- боевые действия франконско-судетской 46-й пехотной дивизии и румынских бригад. Все шло в соответствии с планом Манштейна. Но затем все изменилось в одно мгновение. Поздним вечером 9 мая пошел очень сильный весенний дождь. Все подъездные пути и дороги за несколько часов он превратил в бездонное болото. Транспортное сообщение, осуществлявшееся с помощью автоцистерн и грузовиков, вскоре было полностью парализовано. Только тягачи на гусеничном ходу могли ещё как-то пробиваться. Теперь воля Манштейна вынуждена была бороться с капризами природы.

Боевые машины с трудом пробивались вперед вплоть до глубокой ночи. Они заняли круговую оборону. В таком состоянии они находились, глубоко вклинившись во фланг и тыл 51-й советской армии. Это было на следующее утро, 10 мая, на рассвете.

Отвлекающее наступление русских, проведенное крупными танковыми силами, было отбито. Задул ветер и высушил почву. Дивизия выступила на север. 11 мая она находилась у Ак-Моная, на берегу моря, выйдя тем самым в тыл 47-й советской армии. Десять красных дивизий оказались в мешке. Остатки бежали на восток.

Тем временем полковник фон Гроддек и его бригада смелым и быстрым рывком на восток воспрепятствовали попыткам русских создать какое-либо подобие фронта в тылу. Там, где советские полки пытались «зацепиться», фон Гроддек наносил свои удары и гнал их дальше.

Когда бригада продвинулась на 50 км в тыл русских и совершенно неожиданно появилась на «Татарском валу» глубоко в тылу ставки командующего Крымским фронтом генерал-лейтенанта Д.Т. Козлова, советское командование полностью потеряло самообладание и контроль над ситуацией. По улицам беспорядочно отступали огромные колонны частей и соединений в направлении на Керчь, к восточному побережью полуострова. Оттуда они надеялись выбраться через узкий морской пролив на материк и таким образом спастись.

Командование советскими резервами отчаянно пыталось остановить продвижение немецких передовых частей, чтобы как можно больше соединений, скопившихся на побережье полуостроваКерчь, могло быть эвакуировано при помощи моторных лодок и катеров. Точно так же, как это удалось англичанам почти в тот же день два года назад в Дюнкерке.

Но Манштейн не собирался приуменьшать масштабы своей победы, позволив русским осуществить их советский Дюнкерк. Он бросил свои танковые и моторизованные соединения и два полка пехоты на преследование отступавшего противника. 16 мая Керчь была взята. Советскому верховному командованию Дюнкерк не удался. Сталин не смог спасти свои армии. Штурмовые орудия быстро покончили с импровизированными морскими перевозками.

170 000 пленных: три советские армии в течение восьми дней были разбиты шестью немецкими дивизиями.

17 мая на рассвете Манштейн вместе с генерал-полковником бароном фон Рихтгофеном стоял на невысокой сопке под Керчью. Перед ними расстилалось море, Керченский пролив, и дальше, примерно в 20 километрах, в сияющих лучах солнца был виден берег Таманского полуострова, предполья Азии, ворот Кавказа. Манштейн своей победой одним рывком распахнул заднюю дверь, которая вела в нефтяной рай Сталина.

В тот же самый час, когда Манштейн смотрел на эту цель, в 600 километрах к северу, в районе Харькова, дивизии армейской группы фон Клейста готовились к своему наступлению, с тем чтобы завоевать на Донце ключевые позиции для большой летней кампании в рамках операции «Блау». Генерал-полковник фон Клейст начал масштабное наступление, которое не имело себе равных по отваге и оперативному замыслу.

Горизонт на востоке окрасился в красный цвет. Безоблачное небо. Тишина. Слышно только дыхание людей. И тикание больших часов на руке лейтенанта Тойбера, опирающегося рукой на бруствер окопа, — капли времени, падающие в море вечности.

И вот началось. Громовые раскаты разрывают тишину. В то время как новички на поле боя воспринимают это как действующий на нервы треск и грохот, старые фронтовики различают в этом хаосе звуков глухие залпы гаубиц, резкие выстрелы пушек, завывание пехотных орудий.

Там, в лесу, где расположены позиции советских войск, вздымаются клубы дыма. Фонтаны грязи взлетают в воздух, обломки деревьев, кружась, летают в воздухе. Все это — свидетельства массированной артподготовки, проводимой перед всяким наступлением.

Здесь на штурмовых позициях берлинской «медвежьей» дивизии обстановка такая же, как и на позициях полков 101-й легкой дивизии, у гренадеров 16-й танковой дивизии и у егерей 1-й горнострелковой дивизии — в соединениях ударного эшелона 3-го танкового корпуса Макензена. Повсюду на пространстве между Славянском и Лозовой, южнее Харькова, утром 17 мая 1942 года стоят в полной готовности к наступлению войска группы фон Клейста, слушая «музыку» артподготовки.

Теперь огневой вал заметно и быстро перемещается на север, удаляясь от позиций готовых к штурму немецких солдат. В тот же момент наши штурмовики стремительно проносятся над позициями войск.

«Вперед!» — кричит командир роты лейтенант Тойбер. Подобно ему в этот час около пятисот лейтенантов и обер-лейтенантов дают команду «Вперед!».

Вопрос, который в последние дни и часы мучил каждого офицера и солдата, а именно: «Удастся ли поразить в самое сердце русское наступление, которое вот уже на протяжении пяти дней разворачивается в направлении на запад?», уже отпал.

Что, собственно, происходило в этот день 17 мая 1942 года? Какие цели преследовало наступление группы фон Клейста? Для ответа на этот вопрос необходимо обратиться к прошедшим событиям.

Чтобы создать исходные предпосылки для нанесения главного удара в рамках большого летнего наступления 1942 года из района Харькова в направлении Кавказ — Сталинград, фюрер в своей директиве № 41 приказал устранить выступ советского фронта по обе стороны реки Изюм, постоянно угрожавшей Харькову в результате проведения операции по типу «клешей». Командующий группой армий «Юг», фельдмаршал фон Бок, разработал для проведения этой операции довольно простой план: 6-я армия должна была наступать с севера, а армейская группа фон Клейста во взаимодействии с частями 1-й танковой и 17-й армий — с юга. Они должны были «отрезать» выступ фронта, до отказа забитый войсками Тимошенко, и разбить в образовавшемся котле попавшие туда советские армии. Этот план носил кодовое название «Фридерикус».

Однако не только у фельдмаршала фон Бока, но также и у русских был свой план: маршал Тимошенко хотел повторить, и на этот раз успешно, свое январское наступление и готовил новое наступление с ещё более мощными силами, которое должно было решить исход войны. Силами пяти армий и целой армадой танковых частей он хотел двумя ударными клиньями прорвать немецкий фронт в этом выступе, завоеванном с таким трудом. Затем крупный город Харьков, административный и промышленный центр Украины, должен был быть отвоеван у немцев в ходе охватывающей операции. В этом случае немцы потеряли бы свой гигантский центр снабжения южного фронта, в котором были сосредоточены огромные запасы.

Одновременно с этим Тимошенко хотел отвоевать у немцев также Днепропетровск и город Запорожье в 100 километрах от него, огромная плотина которого представляла собой своего рода «чудо света» 40-х годов.

Реализация этого плана была бы для немецкой группы армий «Юг» ещё более зловещей, чем потеря Харькова, так как через Запорожье вели шоссейные и железные дороги к нижнему течению Днепра, широкому, как море, через который далее на юг, вплоть до Черного моря не было никаких надежных переправ. Вся система подвоза и снабжения для армий южного крыла фронта, которая дислоцировалась восточнее Днепра в бассейне Донца и в Крыму, работала именно за счет этих двух узловых пунктов. Потеря их вызвала бы настоящую катастрофу.

Итак, все помыслы генштабистов обеих сторон весной 1942 года вращались вокруг большой излучины фронта под Изюмом, которая и для Бока и для Тимошенко являлась судьбоносной основой будущих решающих сражений. Вопрос заключался лишь в том, кто первым нанесет удар, кто выиграет гонку со временем — Тимошенко или Бок?

Согласно немецкому плану 18 мая должно было стать днем наступления. Но Тимошенко опередил. 12 мая он начал наступление неожиданно мощными силами против 6-й армии, имевшее целью взять её в «клещи». Северную часть «клешей» составляла 28-я армия со своими шестнадцатью стрелковыми и кавалерийскими дивизиями, тремя танковыми и двумя моторизованными бригадами. Это была превосходящая боевая сила по сравнению с двумя немецкими корпусами, имевшими в своем составе всего шесть дивизий. Ещё более мощные силы находились в южной части «клещей» Тимошенко: здесь находились две советские армии, которые имели в своем составе 26 пехотных и 18 кавалерийских дивизий, а также 14 танковых бригад против войск 8-го егерского корпуса и румынского 6-го корпуса. Полдюжины немецких и румынских дивизий, не имевшие вначале ни единого танка, оказались перед лицом превосходящих сил, располагавших к тому же массой танков. Не имелось никакой возможности остановить удар русских войск на основных направлениях. Немецкие линии были прорваны, хотя в тылу прорвавшегося противника ещё держались многочисленные немецкие опорные пункты, точно так же как это было в зимней битве.

Генерал Паулюс бросил все наличные силы своей 6-й армии против прорвавшихся русских войск. За 20 километров до Харькова ему удалось буквально в последний момент остановить фланговые удары Тимошенко в северной части «клещей», но южный клин, обладавший гигантской силой, он оставить не мог. Назревала катастрофа. Русские войска прорвались далеко на Запад; их кавалерийские соединения 16 мая приблизились к городу Полтаве, к ставке фельдмаршала фон Бока. Положение стало драматичным. Боку предстояло трудное решение. Через два дня должно было начаться немецкое наступление. Но ситуация в корне изменилась из-за начавшегося русского наступления. 6-я армия «забуксовала» и должна была вести ожесточенные оборонительные бои. Поэтому она отпала как атакующая сила на севере. Таким образом, операция по взятию в «клещи» оказалась несостоятельной.

Неужели следовало теперь отказаться от всего плана? Или следовало провести операцию «клещи» только наполовину. Начальник штаба фон Бока, генерал фон Зоденштерн, настойчиво уговаривал колеблющегося фельдмаршала выбрать второй вариант. Он представлялся довольно рискованным по отношению к сильному противнику.

Но в пользу этого смелого плана говорил тот факт, что Тимошенко с каждым километром опасно удлинял свой фланг, углубляясь на запад. Это был шанс фон Бока. И фельдмаршал его, наконец, использовал. Он решился на следующее: чтобы не дать русским возможность прикрыть их длинный фланг, он назначил наступление на день раньше, чем было запланировано. Армейская группа фон Клейста утром 17 мая начала наступление.

Силы фон Клейста составляли восемь пехотных дивизий, две танковые дивизии и одну мотопехотную дивизию. Румынские дивизии прикрывали левый фланг наступления.

3 часа 15 минут. Лейтенант Тойбер во главе своей роты выскакивает из окопа и атакует позиции русских на опушке леса. Над их головами завывают моторы пикировщиков. Они устремляются вниз и сбрасывают бомбы на разведанные опорные пункты, бункеры и огневые позиции русских.

20-мм самоходное зенитное орудие выходит вперед между взводами Тойбера и подменяет своими действиями отсутствующие танки. Снаряды её прямой наводкой бьют по узлам сопротивления советских войск. Наши пехотинцы высоко ценят эти орудия и их бесстрашные расчеты, которые всегда идут в наступление в первых рядах.

Первые тщательно оборудованные позиции русских уничтожаются градом бомб и снарядов. Несмотря на это, советские войска, уцелевшие под нашим артиллерийским огнем, продолжают оказывать сопротивление. Один из штурмовых батальонов сражается до последнего человека. 450 убитых русских свидетельствуют об ожесточенности боя.

Лишь шаг за шагом полк продвигался через густой подлесок, по минным полям и лесным завалам. Лейтенант Тойбер и его рота оказываются перед позициями на территории колхоза «Маяки», где расположены особенно жестко защищаемые позиции русских невдалеке от главной линии обороны. Рота Тойбера теперь не может продвинуться вперед ни на шаг.

«Запросите поддержку артогнем!» — приказывает Тойбер артиллерийскому офицеру связи. Он передает приказ дальше по своей переносной рации: «Огонь по квадрату 14!» Спустя несколько минут, как по волшебству, на этот квадрат обрушивается море огня. Но и русская артиллерия ведет заградительный огонь, прикрывая территорию колхоза.

Тойбер и его солдаты устремляются вперед. Вот они у русской траншеи. Советские бойцы ещё сидят в ней, тесно прижавшись к стенке. Атакующие немецкие солдаты запрыгивают в неё и также прижимаются к стене, спасаясь от разрывов гранат. Они лежат плечом к плечу с русскими. Никто ни с кем не сражается в эти секунды. Каждый вжимается в землю. Каждый — всего лишь человек, который желает спастись от завывающих и убивающих раскаленных кусков железа. Ощущение такое, что вражда между ними мгновенно исчезла перед лицом гигантской первобытной силы, наносящей свои удары как по русским, так и по немцам.

И только лишь через полчаса, когда артиллерийский огонь внезапно затихает, солдаты Тойбера вскакивают и повсюду в траншее слышится: «Руки вверх! Руки вверх!» И русские опускают свои автоматы и винтовки и поднимают руки.

Взводы Тойбера продвигаются дальше и наталкиваются на десять дымящихся русских полевых кухонь, в которых как раз готовятся пшенная каша и чай. Русские ошарашены внезапным появлением немецких солдат. «Давай, Иван, наливай!» — кричат они. Советские повара сначала испуганы, но затем они наливают «германцам» полные черпаки пшенной каши в миски и наливают в полевые фляги ароматный, отливающий зеленым цветом чай.

Завтрак заканчивается очень мрачно. Советский биплан внезапно появляется в небе, снижается и накрывает огнем место «отдыха». Солдаты из роты Тойбера открывают огонь по низко летящей старой «швейной машинке». Многочисленные пули попадают в двигатель и разрывают в клочья плоскости. Машина начинает крениться, затем переходит на снижение и садится примерно в 200 метрах от места «отдыха».

Первый взвод устремляется к самолету. Но пилот начинает вести огонь из бортового пулемета. Когда патроны заканчиваются, он и его спутник, оба в кожаных куртках, выбираются из кабины. «Руки вверх!» — кричат немцы. Но никто из русских не сдается. Они достают пистолеты.

«В укрытие!» — кричит командир взвода. Однако это оказывается излишним. Оба летчика не хотят более обороняться, а только хотят избежать плена: сначала стреляется сопровождающий офицер, а затем и летчик. Когда солдаты Тойбера, качая головами, достают мертвых, они видят, что сопровождающий офицер — женщина в звании младшего лейтенанта.

Вечером 17 мая полки достигли Донца по всей полосе наступления. 18 мая они овладевают селом Богородичное, крайним северным пунктом наступления. На одной из переправ на Донце один их мостовых паромов, забитый до отказа 30 лошадьми, пытается выбраться из круговерти горящих лодок. Но вскоре паромщик, увидев немцев, отказывается от этой авантюры. Вниз по реке плывут горящие лодки, похожие на огненные острова.

Сосед слева, 101-я легкая дивизия к вечеру 18 мая с боями пробивалась к Донцу. На 30-градусной тропической жаре батальоны должны были пробиться сквозь гигантский лесной массив, затем пройти вдоль хорошо замаскированных лесных позиций советских войск и далее преодолеть широкие минные поля. Саперы обезвреживают в первый же день 1750 мин всех систем.

Впервые после летнего наступления прошлого года появились собаки-минеры — овчарки и доберманы, у которых на спине были мины на боевом взводе. Проводники собак, находящиеся на хорошо замаскированных позициях, командами посылают животных против продвигающихся вперед немецких частей. На них начинается ужасная по зрелищу охота. Но целые стаи идут вперед снова и снова и, верные тому, чему их учили, пытаются попасть под боевые машины. Если им это удается и торчащий штифт мины обламывается, происходит подрыв мощного заряда. И собака, и все, что находится в радиусе многих метров вокруг, разносятся в клочья.

За счет овладения линией Донца дивизиям удается обеспечить фланговую защиту с востока и тем самым осуществить глубокий прорыв броневыми ударными силами, имеющий целью образование котла: 16-я танковая дивизия, находящаяся на острие удара, прорывает позиции русских войск силами трех боевых групп — Вицлебена, Крумпена и Зикениуса. Враг опрокинут. Его сильные контратаки отбиты. Дивизия далее в быстром темпе продвигается к предместьям Изюма. Генерал фон Макензен и его 3-й танковый корпус имеют задачу осуществить главные боевые действия в рамках операции «Фридерикус». Части дрезденской 14-й танковой дивизии, наступающей в середине, с соседями справа и слева — венской 100-й легкой дивизией и баварской 1-й горнострелковой дивизией — разбивают ошеломленных русских у Сухого Торца. Создается плацдарм. Затем войска поворачивают на север. Танки окутываются клубящимися облаками пыли. Мелкий, как мука, чернозем превращает солдат в трубочистов.

Во взаимодействии с танковыми ротами из Айзенаха под командованием Зикениуса осуществляется форсирование реки Берека. Удары советских танков успешно отражаются. 22 мая наши войска находятся у северной излучины Донца.

Это были решающие события, так как там, на другом берегу, стояли передовые части 6-й армии — дивизия «Хох-унд-Дойчмайстер». Войска соединились, и Изюмский выступ оказался подрезан, благодаря чему армии Тимошенко, прорвавшиеся далеко на запад, попали в окружение. Котел захлопнулся.

Маршал Тимошенко осознал эту опасность слишком поздно. Он никак не рассчитывал, что его наступление вызовет такой ответ. Теперь ему ничего не оставалось, как прервать столь обнадеживающе начатый марш на Запад, развернуть свои дивизии и силами фронта, повернутыми на восток, попытаться вырваться из котла. Выдержит ли это тонкая стенка немецкого котла? Для генерал-полковника фон Клейста становилось важным сделать свои войска, удерживающие русские войска, настолько мощными, чтобы они смогли отразить попытки советских войск вырваться из него.

Генерал фон Макензен с присущим ему оперативным искусством сгруппировал все подчиненные ему пехотные и моторизованные дивизии веером вокруг оси — 14-й танковой дивизии. 16-я танковая дивизия получила приказ после поворота на запад наступать в направлении на север — к Андреевке на Донце. Четыре другие дивизии развернулись на запад и образовали фронт окружения против отходящих армий Тимошенко.

В середине, как паук в паутине, сидела 1-я горно-стрелковая дивизия.

Эта дальновидная диспозиция внесла перелом в ход сражения, поскольку командующие армиями Тимошенко гнали свои дивизии на прорыв немецкого фронта окружения с дикой решимостью. Они сосредоточили свои силы и любой ценой пытались пробить немецкое окружение, чтобы достичь спасительной линии Донца, удаленной от них всего лишь на 40 км.

Утром в Духов день окруженным армиям удалось пробить фронт окружения и нанести удар в направлении на Лозовенку. Становилось ясным: русские хотели быстро выйти к Изюму. И в этот момент решающим образом сказалась предусмотрительность Макензена. Советские войска натолкнулись на позиции 1-й горно-стрелковой дивизии, которые, образно говоря, представляли собой настоящий засов. То, что произошло затем, относится к самым кровавым событиям войны в России.

Описывая эти события, мы следуем воспоминаниям тогдашнего командира 1-й горно-стрелковой дивизии генерал-майора Ланца. В свете тысяч осветительных ракет колонны русских войск устремились в атаку на немецкие линии. Резкие команды командиров и комиссаров подстегивали батальоны.

С винтовками наперевес красноармейцы устремляются вперед. Их хриплое «Ура!» ужасным эхом отдается в ночи. Первые волны наступающих падают под огнем. В этот момент колонны землисто-коричневого цвета разворачиваются на север.

Но и там они наталкиваются на заградительные позиции горных егерей. Откатываются назад и, невзирая на потери, вламываются в немецкий фронт. Они крушат все и всех, что попадается им на пути, пробиваются ещё на несколько сот метров вперед, и затем фланкирующий огонь немецких пулеметов уничтожает их. Все, кто остался в живых, ползком, спотыкаясь отходят назад и укрываются в балках реки Береки.

На следующий вечер сцена повторяется. На этот раз множество танков следует вместе с боевыми порядками наступающих красноармейцев, образуя гигантскую массу. Некоторая часть наступающих находится под заметным воздействием алкоголя. Откуда же ещё взять беднягам мужества, чтобы с криком «Ура!» идти на верную гибель.

На третий день наступательный порыв русских, наконец, сломлен. Оба командующих 6-й и 57-й советскими армиями, генерал-лейтенант Городнянский и генерал-лейтенант Подлас, а также офицеры их штабов лежат мертвыми на поле боя. Большая битва завершена, Тимошенко разбит. Он потерял весь состав 22 стрелковых и 7 кавалерийских дивизий. Четырнадцать танковых и моторизованных бригад были полностью уничтожены. 239 тысяч красноармейцев сдались обессиленными в плен. 1250 танков и 2026 орудий были выведены из строя или захвачены в качестве трофеев. Таким был конец битвы южнее Харькова, в которой советское командование хотело окружить немцев, но их войска сами попали в плен. Это была неординарная победа немцев, которая в течение нескольких дней чудом была сотворена из поражения.

Но победоносные немецкие дивизии не подозревали, что этот успех, достигнутый благодаря оперативному искусству и храбрости войск, явится преддверием к их мрачной судьбе: их путь теперь лежал в Сталинград.

Ещё никто не видел и тени этого города. Керчь и Харьков занимали умы военных и строки сводок Вермахта. И действительно, это были поразительные факты: две битвы на окружение были выиграны в течение трех недель. Шесть советских армий были разбиты, 409 тысяч советских солдат попали в плен, 3159 орудий и 1508 танков уничтожены или взяты в качестве трофеев. Немецкие армии на Востоке снова доказали свое превосходство. Военное счастье вновь сопутствовало знаменам Гитлера. Ужасная зима и призрак поражения в ней были забыты.

И в то время как в котле южнее Харькова ещё звучали выстрелы и группы полуголодных красноармейцев выползали из своих щелей, был запущен механизм новой битвы — за Севастополь, последний советский опорный пункт на юго-западе Крыма, мощнейшую крепость в мире. Операция носила кодовое название «Лов осетров».

2. Севастополь — операция «Лов осетров»

Могила на ялтинском кладбище — Супермортиры «Карл» и «Дора» — Батарея «Максим Горький» взорвана — «Нас осталось всего двадцать два... Прощайте!» — Бои за Розовый холм - Комсомольцы и комиссары

«Мы готовы отшвартоваться, господин генерал-полковник!» — итальянский лейтенант отдал честь. Манштейн прикоснулся пальцами к козырьку, кивнул и, улыбнувшись, сказал своим сопровождающим: «Итак, господа, давайте поднимемся на борт нашего крейсера!»

«Крейсером» был итальянский торпедный катер, единственное военное судно, которое имелось в распоряжении Манштейна. Его раздобыл капитан Йоахим фон Ведель, комендант Ялтинского порта. 3 июня 1942 года Манштейн хотел провести рекогносцировку вдоль южного побережья Крыма, чтобы самому убедиться в том, хорошо ли просматривается дорога вдоль побережья со стороны моря, так как по этой дороге осуществлялись подвоз и снабжение 30-го армейского корпуса генерала Фреттер-Пико, располагавшегося южнее Севастополя. Нарушение этого подвоза и снабжения силами советского ВМФ могло сорвать штурм Севастополя.

Под яркими лучами солнца катер стремительно скользил вдоль Черноморского побережья. Сады Ялты с растущими в них высокими деревьями обрамляли белые виллы и дворцы. Катер шел в западном направлении до самых Балаклавских высот. Старый форт на голой вершине скалы возвышался своими обеими боевыми башнями на фоне голубого неба.

Голубым светом сияла бухта, глубоко врезавшаяся у подножия скалы в берег. Здесь во время Крымской войны в 1854 — 1855 гг. сражались французы, англичане, турки и пьемонтцы в составе высадившегося в Евпатории экспедиционного корпуса, чтобы образумить царя Николая. Почти целый год, а точнее, 347 дней продолжалась тогда осада Севастополя и сражение за него, лишь после этого русские сдались. Человеческие потери, включая гражданское население, были для того времени очень высоки. Они составляли от 100 000 до 500 000 человек.

Генерал-полковник Манштейн хорошо знал эти факты. Он прочитал все, что было опубликовано о Крымской войне. И он знал, что Советы модернизировали старые форты и построили помимо того современные оборонительные сооружения: гигантские казематы, бетонированные позиции для орудий с бронеколпаками и целым лабиринтом подземных складов для снабжения войск. Не было ни малейшего сомнения в том, что Сталин намеревался так же жестко и упорно оборонять эту морскую крепость в 1942 г., как это делал царь Николай I в 1854—1855 гг. Ведь Севастополь со своими удобными гаванями был главным опорным пунктом, оплотом русского военного флота на Черном море. Если бы он пал, то флоту не оставалось бы ничего другого, как отойти в дальний конец восточного побережья.

Манштейн и капитан фон Ведель увлеклись своей беседой, когда на катере раздались треск, свист осколков, вспышки и крики.

«Самолеты!» — крикнул порученец Манштейна, обер-лейтенант Шпехт. Слишком поздно итальянцы подскочили к зенитному пулемету.

Два советских истребителя со стороны Севастополя под прикрытием солнца внезапно подошли и обрушились на катер сверху, обстреливая его из своего бортового оружия.

Обшивка палубы разлетелась осколками. Вспыхнул огонь. Капитан фон Ведель, сидевший рядом с Манштейном, упал замертво. Итальянский боцман был также убит.

Фрица Нагеля, верного спутника Манштейна во всех сражениях, начиная с первых военных дней, взрывом отбросило и ударило о вентиляционную шахту на корме. Он был тяжело ранен в верхнюю часть бедра; перебита артерия. Кровь сильными толчками пульсировала из раны. Командир итальянского торпедного катера сорвал с тела рубашку, чтобы перетянуть артерию.

Обер-лейтенант Шпехт также разделся, прыгнул в воду и поплыл к берегу. Совершенно голый, он остановил удивленного водителя грузовика, с которым на большой скорости помчался в Ялту. Там он раздобыл моторную лодку, мигом вернулся к горящему катеру и отбуксировал его в ялтинский порт.

Манштейн лично доставил Фрица Нагеля в госпиталь. Но было слишком поздно. Спасти оберфельдфебеля было уже невозможно.

Спустя два дня, когда вокруг Севастополя эскадрильи 8-го авиационного корпуса готовились начать первый акт большого сражения и запускали двигатели, Манштейн стоял на ялтинском кладбище у могилы своего водителя. То, что генерал-полковник сказал у гроба обер-фельдфебеля, заслуживает быть занесенным в хронику той ужасной войны: «На протяжении многих лет совместной службы и борьбы мы стали друзьями. Узы дружбы не сможет разорвать даже предательская пуля, угодившая в тебя. Моя благодарность и верность, вечная память о тебе последует за тобой. Прощай и покойся с миром, лучший мой товарищ!»

Залп почетного караула раскатился над вершинами деревьев. С запада доносились громовые раскаты: эскадрильи Рихтгофена взлетали и брали курс на Севастополь. Большое 27-дневное сражение за овладение сильнейшей крепостью мира началось.

С вершины скалы, возвышавшейся у деревни, открывалась великолепная панорама всего Севастополя. Саперы оборудовали наблюдательный пункт прямо в скале. Он был в относительной безопасности от артиллерийского огня противника и воздушных налетов. Оттуда, через стереотрубу, можно было наблюдать город и его укрепления на всем их протяжении.

На этом наблюдательном пункте Манштейн вместе со своим начальником штаба полковником Буссе и адъютантом Шпехтом по прозвищу «Пепо» сидел часами и наблюдал результаты первых ударов авиации и артиллерии. Было 3 июня 1942 года.

Здесь, где некогда древние греки оборудовали свое первое торговое поселение, а готы во время великого переселения народов строили свои скальные крепости, где позднее генуэзцы и татары сражались за гавани и плодородные долины и, наконец, во время Крымской войны XIX века пролилась кровь англичан, французов и русских, теперь на этом месте сидел немецкий полководец, тесно прижавшись к скале, и вновь руководил битвой за порты и бухты этого райского уголка черноморского полуострова — Крыма.

«Черт знает какой силы был этот огневой налет!» — удивлялся Шпехт. Буссе согласно кивнул. Но он заметил скептически: «И все же мы не можем быть достаточно уверенными в том, что для атак нашей пехоты мы проделали достаточно проходов в оборонительном поясе вокруг крепости».

Манштейн стоял у стереотрубы и смотрел вниз на Бельбекскую долину, с высившейся на ней горой, прозванной солдатами «Масличная гора». Пикировщики эскадрилья за эскадрильей стремительно пролетали над их головами, затем заходили на Севастополь, сбрасывали бомбовый груз, вели огонь из бортового оружия и снова отворачивали. Штурмовики стремительно проносились над плато. Истребители, как молнии, рассекали небо. Бомбардировщики также шли своим курсом.

Уже несколько часов спустя после начала бомбардировки 11-я армия завоевала господство в воздухе. Слабые ВВС советской Приморской армии были разбиты. Они вступили в сражение, имея в своем составе всего лишь 53 боевые машины.

8-й авиакорпус совершал ежедневно 1000, 1500, 2000 боевых вылетов. Специалисты называли этот вид воздушного сражения «атаки волнами». И в то время, когда с неба на Севастополь обрушился град бомб, несших смерть, немецкая артиллерия вела огонь из всех калибров по вражеским позициям. Артиллеристы выискивали прежде всего укрытые в скалах артиллерийские позиции противника, сравнивали с землей траншеи и проволочные заграждения, наносили удар за ударом по бронеколпакам, защищенным бетонными укреплениями артиллерийских позиций — днем и ночью на протяжении пяти суток.

Этот прием придумал Манштейн в качестве решающей увертюры к наступлению. Не так, как делалось обычно, — массированные артподготовка и авианалет в течение одного-двух часов и затем само наступление. Нет, Манштейн знал, что мощные укрепления Севастополя с сотнями бетонированных и бронированных сооружений, широким поясом бункеров и блиндажей, мощными бронированными артиллерийскими позициями, тремя укрепленными полосами с обшей протяженностью траншей в 350 км и пробитыми в крутых скалах позициями реактивных минометов невозможно было вывести из строя обычной артподготовкой.

Поэтому план Манштейна состоял в том, чтобы вести на протяжении пяти дней мощный уничтожающий огонь артиллерии, минометов, зенитных и штурмовых орудий. Всего 1300 стволов вели огонь по разведанным укреплениям и полевым позициям советских войск. Кроме того, свой груз на цели сбрасывали бомбардировочные эскадры 8-го авиакорпуса.

Это была дьявольская увертюра. Никогда во время Второй мировой войны ни до Севастополя, ни после немецкие войска не применяли столь мощные силы артиллерии.

В Северной Африке в конце октября 1942 года Монтгомери начал историческое наступление английских войск под Эль-Аламейном против позиций Роммеля, имея 1000 стволов артиллерии. Манштейн применил под Севастополем на 300 стволов больше.

Особая роль в ударах артиллерии отводилась применению реактивных минометов. Впервые это чудовищное оружие было массированно применено на решающих участках наступления. Перед фронтом крепости были стянуты два минометных полка и два минометных дивизиона, подчинявшиеся специальному штабу под командованием полковника Ниманна: всего 21 батарея с 576 стволами, в том числе батареи полка тяжелых метательных установок калибра 280 мм и 320 мм (кумулятивные и зажигательные снаряды, особенно эффективные против укреплений).

В ходе огневых налетов каждую секунду реактивными установками этого полка выпускалось 324 снаряда. Они обрушивались на определенные участки вражеских полевых укреплений. Их убийственная мощь была столь же велика, как и морально-психологическое воздействие. Эффект от боевого применения одной батареи в составе шести орудий, выпускавших разом 36 ракет, начиненных фосфором, с раздирающим нервы воем обрушивавшихся на вражеские позиции, был потрясающим.

Взрывная сила одной такой ракеты хотя была не столь велика, как у обычного артиллерийского снаряда, но ударная волна при взрыве на узком пространстве приводила к разрыву кровеносных сосудов. Солдаты, занимавшие позиции не в непосредственной близости от места разрыва, оказывались деморализованными вследствие оглушительного грохота и парализующего взрыва. Эти факторы приводили солдат к панике. Аналогичное воздействие на русских оказывали также атаки наших пикирующих бомбардировщиков. Впрочем, немецкие войска на массированное применение русскими реактивных минометов, так называемых «сталинских органов», реагировали также панически.

Среди обычных образцов артиллерии, которая вела огонь по крепости Севастополь, имелось три особо выдающихся гиганта, вошедших в анналы военной истории: мортира «Гамма», мортира «Карл», называвшаяся также «Тор», и гигантское орудие на железнодорожной платформе «Дора», — все три представляли собой кульминацию развития обычных артиллерийских систем. Они были сконструированы специально для борьбы против крепостей. Перед войной наряду с крепостями в Бельгии и французской линией Мажино имелись такие крепости, как Брест-Литовск, Ломжа, Кронштадт и Севастополь. Ленинград уже не являлся крепостью в буквальном смысле этого слова, равно как и старые французские городские укрепления вдоль Атлантического побережья.

Мортира «Гамма» была вторым рождением «Толстой Берты» времен Первой мировой войны. Её снаряды калибра 420 мм весили каждый 923 кг и могли поражать цели на расстоянии до 14,25 км. Длина ствола составляла 6,72 м. Артиллерийская прислуга для обслуживания этого необычного гиганта насчитывала 235 человек.

Но «Гамма» была карликом по сравнению с «Карлом» калибром 615 мм, самым тяжелым орудием Второй мировой войны, специально применявшимся сухопутными войсками против мощнейших железобетонных укреплений. Бетонобойные снаряды весом 2200 кг каждый способны были пробивать мощнейшие бетонные перекрытия. Они выстреливались из чудовища, мало походившего на обычную мортиру. Казавшийся коротким, но тем не менее имевший в длину 5 м ствол и вся конструкция этого орудия в целом походили скорее на здание фабрики с необычной дымовой трубой. Однако и «Карл» не был законченным феноменом в области артиллерии. Ещё более мощный монстр занимал позицию в Бахчисарае, во «Дворце садов», старой резиденции татарских ханов. Он назывался «Дора». Солдаты прозвали его также «Тяжелым Густавом». Это было самое мощное орудие последней войны калибром 800 мм. Для транспортировки частей, узлов и деталей монстра требовалось 60 железнодорожных вагонов. Из своего ствола длиной 32,5 м он мог выпускать снаряды весом 4800 кг, то есть почти 5 тонн, на расстояние 47 км. Ещё более мощные бронебойные снаряды (7000 кг) «Дора» могла выпускать по целям, удаленным на расстоянии 38 км. Сам снаряд и отдельный заряд пороха к нему имели длину 7,8 метра, что соответствовало высоте двухэтажного дома.

Скорострельность «Доры» составляла 3 выстрела в час. Гигантское орудие стояло на двух железнодорожных колеях. Две зенитные батареи постоянно находились на боевом дежурстве. Для ведения огня, охраны и технического обслуживания требовался персонал численностью 4120 человек. В это число входили один генерал-майор, один полковник и 1500 солдат. Эти немногие цифры свидетельствуют о том, каким гигантом стала старая добрая традиционная пушка. И в этом смысле коэффициент её полезного действия был весьма сомнительным. Тем не менее одним выстрелом из «Доры» удалось уничтожить склад боеприпасов под Севастополем, в бухте Северной, располагавшийся на глубине 30 метров под землей.

Манштейн вот уже третий час находился в своем гнезде среди скал. Он внимательно следил за разрывами снарядов и сравнивал их с точными данными, которые ему предоставили командующие артиллерией его армии генерал-лейтенант

Цукерторт и генерал-лейтенант Мартинек. Обладая гениальным искусством полководца, Манштейн был все-таки специалистом, уделявшим большое внимание деталям. Вероятно, именно в этом и состоял секрет его военных успехов.

Зенитное орудие является просто незаменимым против таких укреплений. 18-й зенитный полк прославил себя в артиллерийских дуэлях под Севастополем. Настильный огонь из этих 88-миллиметровых орудий был наиболее эффективным против укреплений, возвышавшихся над землей. Применявшееся как и минометы, на самых передовых линиях огня, это чудо-оружие Второй мировой войны прямой наводкой уничтожало точечные цели — бункеры и закрытые позиции артиллерийской позиции. Только эти батареи 18-го зенитно-артиллерийского полка в сражении за Севастополь выпустили 181 787 снарядов.

С наблюдательного пункта Манштейна можно было распознать три глубоко эшелонированные оборонительные системы, защищавшие центр крепости: первая, имевшая от 2 до 3 км по фронту, была оборудована четырьмя рядами эшелонированных траншей, имевших проволочные заграждения, между ними — дзоты и доты. Разрывы мин у траншей и между ними в случаях попадания наших снарядов свидетельствовали о том, что русскими были оборудованы плотные противотанковые минные заграждения. Необходимо было учитывать, что многие из этих минных заграждений предназначались для защиты от штурмовых атак нашей пехоты.

Второй пояс обороны имел по фронту около полутора километров, к нему относились в его северной части, между долиной Бельбек и бухтой

Северная, целый ряд укреплений самого тяжелого класса, которым немецкие артиллерийские наблюдатели дали хорошо запоминающиеся меткие имена: «Сталин», «Молотов», «Волга», «Сибирь», «ГПУ» и, прежде всего, «Максим Горький-1», который был оснащен 305-мм орудиями в бронированных башнях. Его собрат, «Максим Горький-2», находился южнее Севастополя и был таким же мощным.

Восточный фас крепости органично вписывался в рельеф местности. Это была труднопроходимая местность, имевшая скальные долины, вершины гор были также хорошо укреплены в инженерном отношении. Все это в совокупности представляло собой идеальное пространство для ведения обороны. «Орлиная высота», «Сахарная голова», «Северный нос» и «Розовый холм» стали для наших бойцов в Севастополе незабываемыми именами.

Третий оборонительный пояс проходил по периметру города. Он был настоящим лабиринтом из траншей, пулеметных гнезд, минометных и артиллерийских позиций.

Согласно советским данным Севастополь оборонялся семью стрелковыми дивизиями, одной спешенной кавалерийской дивизией, двумя стрелковыми бригадами, тремя бригадами морской пехоты, ещё двумя полками морской пехоты, а также различными танковыми батальонами и отдельными частями, насчитывавшими всего 101 238 человек. Десять артиллерийских полков и два минометных дивизиона, один полк противотанковой артиллерии, а также 45 подразделений сверхмощной артиллерии из состава береговой обороны общей численностью 600 орудий и 2000 минометов осуществляли артиллерийское прикрытие.

Это была поистине огнедышащая гора, которую Манштейн хотел взять силами своих семи немецких и двух румынских дивизий.

Ночь с 6 на 7 июня была жаркой и душной. На рассвете с моря подул легкий бриз. Но он не принес морского свежего воздуха, а только пыль и дым, тянувшиеся от предместий Севастополя, от горящих складов боеприпасов в южной части города.

Когда забрезжил рассвет, с новой силой начался обстрел нашей артиллерии. Затем в атаку рванулась пехота. В 3.50 под мощным артиллерийским прикрытием ударные подразделения пехоты и саперов начали атаку по всей линии фронта против передовых позиций противника (против передовой линии фронта противника).

Острие атаки находилось на северном фасе. Там наступал 54-й корпус, имевший в своем составе четыре пехотные дивизии и один усиленный 213-й пехотный полк. С запада и юга наступал 30-й корпус.

Наверху, у Бельбекской долины и в бухте Камышлы, саперы проделывали проходы в минных полях с тем, чтобы штурмовые орудия как можно быстрее могли быть использованы для поддержки пехоты.

Пехотинцы между тем овладевали первыми полевыми позициями противника. Артиллерия уничтожила две траншеи и один дзот, но оставшиеся в живых русские отчаянно оборонялись. Русских пришлось выкуривать из их хорошо замаскированных щелей в земле, применяя ручные гранаты и фугасные свечи.

Взятие Севастополя. После пяти дней «уничтожающей огневой подготовки» силами артиллерии и Люфтваффе 7 июня 1942 г. 11-я армия развернула наступление на самую мощную в мире крепость. Последний фронт пал 3 июля 1942 г.

На долю 22-й нижнесаксонской пехотной дивизии выпала тяжелая задача взять форт «Сталин». Прошлой зимой штурмовые роты 16-го пехотного полка уже однажды карабкались по внешним стенам этого форта, но вынуждены были затем отойти в Бельбекскую долину.

Теперь предстояла задача снова проделать этот кровавый путь. Первая попытка 9 июня провалилась. 13 июня пехотинцы 16-го пехотного полка снова атаковали форт. «Сталин» представлял собой груду развалин, из которых все ещё велся огонь. В Андреевском крыле комендант собрал только комсомольцев и членов партии. В боевом донесении говорилось: «Это был, наверное, самый упорный противник, с которым нам когда-нибудь приходилось иметь дело».

Вот только лишь один пример из многих. В бункере, получившем прямое попадание, находилось 30 убитых, 10 оставшихся в живых, несмотря на это, продолжали обороняться, используя тела павших как прикрытие.

Против них были применены огнеметы. Затем были брошены гранаты. Многих солдат рвало при виде последствий этого. Но только во второй половине дня четверо обессилевших русских смогли выйти из развалин. Они сдались после того, как их политрук застрелился. Оба наступавших батальона 16-й нижнесаксонской пехотной дивизии были сильно потрепаны в ходе этих ожесточенных боев. Многие офицеры вышли из строя. Один лейтенант из командирского резерва принял на себя командование остатками стрелковых рот обоих батальонов.

Кровавые бои на второй линии обороны бушевали до 17 июня. Стояла ужасная жара. Невыносимый трупный запах тянулся над полем сражения, покрытым бесчисленными телами, на которых жужжало скопище мух. Соседи справа, баварцы, а также солдаты из нижнесаксонской дивизии понесли настолько тяжелые потери, что на время были отведены с фронта.

Да, у наших войск ситуация выглядела далеко не в розовом цвете. Потери все возрастали, ощущавшаяся нехватка боеприпасов вынуждала иногда прерывать боевые действия. Уже раздавались голоса командиров, призывавших к приостановке наступления до подхода свежих сил. Но Манштейн знал, что он не может рассчитывать на подкрепления.

17 июня был дан приказ на новое наступление по всему северному участку фронта. Обескровленные полки вступили ещё раз в бой с твердым намерением на этот раз овладеть ситуацией.

В Бельбекской долине в 4 км к западу от «Масличной горы» осуществлялись приготовления для ведения огня из двух мортир калибром 355 мм. Они получили приказ разбить бронеколпаки извергающего огонь форта «Максим Горький-1». Огонь тяжелых 305-мм орудий советского форта держал под контролем Бельбекскую долину и путь к побережью.

Подготовка обоих гигантов для ведения огня представляла собой тяжелую работу. После 4-часовых усилий соответствующих подразделений командир батареи обер-лейтенант фон Хадим получил, наконец, возможность отдать приказ на открытие огня.

Чудовища с неимоверным грохотом изрыгнули огонь. После третьего залпа вахмистр Майер, выдвинутый на передовую в качестве артиллерийского наблюдателя, доложил о том, что попадание бетонобойных снарядов в бронеколпак не дало никакого эффекта.

«Специальными рехлингскими гранатами!» — командует фон Хадим. Снаряды длиной 3,6 м и весом в 1000 кг каждый подаются с помощью кранов. «Рехлинги» проявили себя с лучшей стороны во Французском походе против укреплений в Люттихе. Взрыв их происходит не при соприкосновении с целью, а лишь тогда, когда они проникают внутрь её.

Унтер-офицер Фридель Ферстер и его 14 боевых товарищей у первого орудия разом заткнули уши, когда обер-лейтенант поднял руку: «Огонь!»

Двадцать минут спустя раздается ещё одна команда обоим орудиям: «Огонь!»

Вскоре после этого вахмистр Майер докладывает по радио: «Бронеколпак сбит!»

«Голова» «Максима Горького» свернута набок. Стволы 305-мм корабельных орудий уткнулись в небо. Батарея умолкла.

Пробил час полковника Хитцфельда, покорителя Татарского вала под Керчью. Во главе батальонов своего пехотного полка он штурмует форт и овладевает подходами к нему и его бронированным башням.

Форт «Максим Горький» больше не в состоянии вести огонь. Но его гарнизон, засевший внутри мощного железобетонного сооружения длиной 300 м и шириной 40 м, не сдается. Даже более того, они предпринимают небольшими группами стремительные вылазки через тайные ходы и коммуникации.

24-й саперный батальон получает приказ покончить с этой неразберихой. На предложение о сдаче крепости советский гарнизон отвечает автоматным огнем. Предпринимается первая попытка подрыва с применением огромного количества динамита, дымовых шашек и боевого вещества для огнеметов. После того как газы и дым развеялись, гарнизон вновь открыл огонь из всех щелей и амбразур.

Предпринятая нашими саперами вторая попытка, наконец, достигает цели: гигантский бункер подорван, его чрево вспорото. Взорам саперов открывается целый подземный город, уходящий вниз на три этажа, — форт «Максим Горький-1», обошедшийся в миллионные суммы. Здесь имелась автономная электростанция, система водоснабжения, госпиталь, столовая, машинные отделения, подъемник для боеприпасов, арсеналы и боевые галереи. Каждое помещение и каждый коридор оборудованы двойными стальными дверями. Каждую приходится взрывать отдельно. Саперы стоят, тесно прижавшись к стенам. Когда заряд рвет сталь, внутрь прямо в дым летят гранаты. Солдаты выжидают, когда вытянет газы. Затем — вперед! В проходах и коридорах лежат трупы советских солдат. В своих противогазах они похожи на привидения. Когда они были ещё живы, вонь и дым заставили их надеть эти противогазы.

Из следующего коридора навстречу нашим солдатам вылетают автоматные очереди. Летят ручные гранаты. Раздаются хлопки пистолетных выстрелов. Затем захлопывается стальная дверь. Кровавый спектакль повторяется вновь. Так продолжается часами, пока бой не приближается к нервному центру крепости — командному бункеру.

В Севастополе, где совсем рядом с портом находится командный пункт вице-адмирала Октябрьского, также следят за борьбой форта. Офицер-связист, младший лейтенант Кузнецов, сидит у своего аппарата связи. Каждые полчаса он получает сообщение из «Максима Горького». Приказ адмирала командирам и комиссарам гласил: «Сражаться до последнего человека!»

Поступает сигнал. Кузнецов слушает и записывает донесение: «Нас осталось 46 человек. Немцы ломятся в двери и требуют, чтобы мы сдались в плен. Дважды мы открывали люк и вели огонь через него. Теперь это стало невозможным. Через 30 минут поступает последняя радиограмма: «Нас осталось всего двадцать два. Мы готовимся взорвать себя. Связь прекращаем. Прощайте!»

Так оно и случилось. Командный пункт форта был взорван его защитниками. Бои за форт закончились. От всего гарнизона в тысячу человек в плен попало всего 40 — все раненые. Это число говорит обо всем. Пока 17 июня шли бои за форт «Максим Горький-1», саксонские батальоны брали форты «ГПУ», «Молотов» и «Чека».

Соседи слева, солдаты бременской 22-й пехотной дивизии под командованием генерал-майора Вольфа, пробивали себе путь рядом с саксонцами на юг к форту «Сибирь» при поддержке батареи штурмовых орудий. 16-й пехотный полк преодолел сопротивление фортов «Волга» и «Урал» и овладел ими. 19 июня бременцы первыми вышли к бухте «Северная», последнему препятствию на пути в южную часть города.

50-я мекленбургская пехотная дивизия и 4-я румынская горно-стрелковая дивизия получили самый тяжелый приказ. Им предстояло преодолеть скальную, поросшую кустарником местность с северо-востока в направлении высоты Гайтаны. Они сделали это и вышли к восточному сектору бухты «Северная».

На западном фасе согласно диспозиции 30-й корпус под командованием Фреттер-Пико выступил 11 июня. Дивизии шли вперед по обе стороны дороги, ведшие от побережья к городу. Они должны были взять Сапун-гору и господствующие высоты, являвшиеся ключом к городу. Бои велись здесь за вершины сопок и балки. Это были схватки местного значения за овладение хорошо замаскированными опорными пунктами и укрепленными огневыми точками в скалах: «Северным носом», «Оркестровой горой» и Камарскими пещерами...

Полки егерей с боями преодолевали крутые прибрежные скалы. Порт Балаклава был взят нашими войсками с ходу ещё осенью 1941 года. Но и в 1942 году для егерей нашлась здесь работа, её хватало для храбрых бойцов ударных групп и их командиров. Навсегда запомнились имена лейтенанта Кослара, обер-фельдфебеля Кединга и фельдфебеля Хиндемита. Особенно кровопролитные бои на этом участке фронта выпали на объекты атаки: высоты «Головастик», «Киноварь I, II, III», «Розовая гора» и пресловутый «Виноградник».

Усиленная 170-я пехотная дивизия овладела важными высотами в районе Сапун-горы. За 8,5 часа 240-й саперный батальон, ведомый лейтенантом Милиусом, пробился к её гребню. Там он создал плацдарм, с которого открывалась панорама города и порта Севастополь. Высота «Орлиная» была взята 18 июня 72-м разведбатальоном, которым командовал майор Бааке.

42-й пехотный полк получил довольно-таки зловещий приказ: штурмовать старое английское кладбище, где были похоронены павшие в Крымской войне. На кладбище русские оборудовали сильно укрепленный артиллерийский опорный пункт: ужасную мрачную крепость.

20 июня пал форт «Ленин». Когда же после тяжелых боев были захвачены форт «Северный» и пресловутая батарея в Константиновском на Северной косе, удушающее кольцо сомкнулось вокруг Севастополя. Манштейн овладел всеми укреплениями по периметру города. Тем не менее советское командование перебросило в ночь на 26 июня ещё одну стрелковую бригаду, использовав все возможные и доступные плавсредства. Она подошла как раз к финалу.

Операцию «Лов осетров» завершали своими действиями 22-я и 24-я пехотные дивизии. 27 июня незадолго до полуночи роты пересекают бухту, используя надувные лодки и другие специальные плавсредства. Противник слишком поздно разгадывает маневр, и первые ударные группы сминают его.

Батальоны продвигаются дальше до окраины города. На рассвете подходят пикировщики. Они пробивают путь пехоте. Взят последний противотанковый ров. Советская оборона сломлена. Кое-где в одиночку сражаются до последнего вздоха отдельные комиссары, командиры, солдаты-комсомольцы.

На крутом берегу бухты «Северная» сидят тысячи женщин, детей и солдат. Они сидят в штольне, вход в которую забаррикадирован. Комиссар отказывается впустить наших солдат. Саперы готовят заряд. В этот момент комиссар подрывает штольню и всех, кто там находится, включая и себя. Со всеми вместе гибнут и 12 немецких саперов.

3 июля все было кончено. Севастополь, мощнейшая крепость мира, пал. Были разгромлены две советские армии. В плен попали 90 тысяч красноармейцев. На изрытом снарядами и бомбами поле битвы остались тысячи трупов, 467 орудий, 758 минометов, 155 зениток и противотанковых пушек. Таковы были потери противника.

Командующие укрепрайоном и крепостью адмирал Октябрьский и генерал-майор Петров не остались там, на поле боя. 30 июня они были эвакуированы из крепости на торпедном катере¹.

Теперь 11-я армия Манштейна высвободилась для действий в соответствии с целями крупномасштабного плана — уже начавшегося наступления на Сталинград и Кавказ.

3. План наступления в руках русских

Испорченный праздник — Майор Райхель исчез — Злополучный полет — Две таинственные могилы — Русские узнают о плане наступления — Наступление все же начинается

Дача комиссара была обставлена с хорошим вкусом — это была неожиданность. Она располагалась в небольшом саду на одной из окраин Харькова в двухэтажном здании. Подвальное помещение также было достаточно просторным. Неплохо жилось в ней товарищу комиссару, имевшему ответственные полномочия: он руководил тяжелой промышленностью всей Харьковской области. Но это в прошлом. Теперь же особняк занимали генерал танковых войск Штумме и штаб его 40-го танкового корпуса.

Штумме был отличным офицером и к тому же знатоком жизни и любителем пожить в свое удовольствие. Небольшого роста и сгусток энергии. Всегда с моноклем в глазу, ещё со времен своей кавалерийской юности. Его лицо было слегка красноватым из-за высокого кровяного давления, и все это сразу выдавало причину его прозвища среди офицеров его штаба (правда, втайне от него самого) — «шаровая молния». Тем не менее Штумме знал о нем, но не подавал виду и не реагировал, когда ему случалось услышать свой «титул».

Штумме по сути своей был не генштабистом академического полка, а практиком, отлично чувствовавшим необходимость и момент требуемых оперативно-тактических шагов. Он входил в элиту германских полководцев-танкистов, являясь как умным планировщиком, так и цепким военным-прагматиком. Настоящий фронтовик, любимец солдатской массы, о которой он проявлял неизменную, неустанную заботу. В офицерской среде он также пользовался уважением, вызывая удивление своей энергией и проницательностью высококлассного военного профессионала.

Его слабостью — приятной слабостью — был хороший стол. «Война — и к тому же ещё с плохой кормежкой? Ну нет, господа!» — частенько можно было услышать от него. Доброе застолье он всегда разделял со своими гостями, доверяясь стараниям коменданта своей штаб-квартиры.

19 июня 1942 года было одним из таких дней. Приглашены были три командира дивизий его корпуса и командующий артиллерией: генерал-майоры фон Бойнебург-Ленгсфельд, Брайт, Фремерей и Ангело Мюллер. Начштаба корпуса, подполковник Франц, начальник оперативного отдела штаба подполковник Гессе и лейтенант Зайтц, а также адъютант командира корпуса подполковник Гарри Момм, известный во всем спортивном мире в соревнованиях по конкуру, также удостоились этой чести.

«Eщё пару дней мы имеем возможность поспать, господа, — такими словами приветствовал Штумме своих гостей. — Надеюсь, на этот раз нам удастся поставить Сталина на колени». «Может быть», — проворчал генерал Брайт, уроженец Пфальца, выделявшийся своим крепким телосложением.

За два дня до этой встречи три командира дивизии устно были извещены Штумме о задаче, поставленной корпусу в рамках первой фазы операции «Блау». Подчеркнем — устно, поскольку даже командир корпуса до самого начала наступления не должен был знать ни приказов корпусу, ни самого плана. Так было установлено Гитлером, требовавшим высшей степени секретности для этого случая. «Не позволено ли нам будет узнать хотя бы о некоторых ориентировочных моментах в письменном виде?» — спросил один из командиров. И хотя даже такой вариант являлся нарушением, Штумме всё же пошел на это. «Невозможно вести танковый корпус в бой, находясь в неведении», — сказал он своему начштаба и затем продиктовал один документ объемом в половину машинописной страницы, начинавшийся словами: «Только для господ командиров дивизий! И только относительно первой фазы операции «Блау». Сверхсекретный листок подполковник Гессе приказал доставить в штабы дивизий через особо надежных офицеров связи.

Подобный стиль был обычным делом во многих танковых корпусах. Иначе как мог бы командир дивизии подвижного моторизированного соединения в случае внезапного успешного прорыва использовать свой шанс, не зная, куда ему выдвигаться далее — на север, на юг или на запад? Корпус Штумме, например, согласно директивному плану, имел в первой фазе наступления задачу во взаимодействии с 6-й армией нанести удар через Оскол и затем развернуться на север для создания котла. После быстрого форсирования водной преграды важное значение приобретали знание командирами этого крупномасштабного замысла и их незамедлительные последующие действия. Метод Штумме коротко и в письменном виде информировать командиров дивизий своего корпуса всегда удавался. За счет его он никогда не упускал своего шанса, и у него не случалось ничего непредвиденного. Во всяком случае, до этого дня 19 июня.

Штумме с удовольствием воспринял застольный сюрприз того вечера: в какой-то момент подали спинку оленя, подстреленного подполковником Францем на «рекогносцировке» специально по этому поводу. В качестве закуски была подана также икра и ко всему этому — крымское шампанское. Таковы были плоды усилий одного энергичного офицера службы снабжения на харьковских складах. Гости не заставили себя долго упрашивать.

Сладкое шампанское настраивает на веселый лад. Об этом свидетельствуют как застолья царственных особ, так и праздники советских людей. Веселье не обошло и стол Штумме 19 июня 1942 года. Все офицеры, пережившие ужасы минувшей зимы, снова уверенно воспринимали сложившуюся ситуацию. Прежде всего, сам командир корпуса излучал энергию и оптимизм. В послеобеденное время он переговорил со штабом армии. И там царило хорошее настроение. Войска генерала Макензена пробили для 6-й армии брешь выше Харькова (по карте), в районе Волчанска, восточнее

Донца, и заняли для нее по ту сторону реки у Бурлука отличные исходные позиции для крупной наступательной операции.

В смелой операции на окружение Макензену удалось силами своих четырех танковых и четырех пехотных дивизий разгромить значительно более многочисленные советские соединения, занимавшие хорошо укрепленные полевые позиции на господствующих высотах у реки Донец. Корпус овладел этой полосой полевых укреплений. В плен было взято 23 000 человек. Это давало возможность 6-й армии теперь, накануне крупного наступления, не совершать форсирования Донца под огнем противника, представлявшего значительный риск.

Подполковник Франц, вооружившись вилкой и ножом, десертной ложечкой и рюмкой для водки, наглядно продемонстрировал действие войск Макензена, приведших к большому успеху с крайне малыми для них потерями. Эта операция вновь свидетельствовала о том, что немецкие войска на Восточном фронте после зимней катастрофы обрели свою прежнюю ударную мощь.

Часы показывали без пяти десять. Но огненной надписи на стене, как во время валтасарова пира, не появилось. Ничего не взорвало дружеского радостного застолья. Лишь только писарь оперативного отдела штаба Одинга, подойдя к подполковнику Гессе, наклонился над ним и прошептал ему что-то. Тот встал из-за стола и обратился к Штумме: «Господин генерал, меня срочно просят к телефону». Штумме засмеялся: «Только, пожалуйста, без всяких неожиданностей». Гессе: «Не думаю, господин генерал. Это адъютант из 23-й танковой дивизии».

Когда оба вышли и спустились по лестнице в помещение, где находились оперативные карты, фельдфебель Одинга произнес: «Кажется, в 23-й дела неважные, господин подполковник». — «Вот как?» — «Да, кажется, майор Райхель, начальник оперативного отдела штаба 23-й дивизии, куда-то пропал сегодня, во второй половине дня». — «Что?»

Последние ступеньки Гессе преодолел одним махом и произнес в трубку: «Ну, что там?» Затем пауза. И снова его голос: «Нет, у нас его нет». Гессе посмотрел на свои часы: «В четырнадцать ноль-ноль он вылетел, вы говорите? А сейчас уже двадцать два. Вы соображаете? Что у него было при себе?» Гессе слушал напряженно. — Что, все карты? И машинописный лист? Черт возьми, офицер разведки поднимается в воздух, имея все это на руках? — Гессе разом сник. Он бросил трубку телефона на рычаг и влетел назад в гостиную. Разом настроение всех переменилось. По внешнему виду Гессе всем стало ясно, что что-то случилось. Подполковник Гессе коротко доложил, поочередно обращаясь то к Штумме, то к Бойнебург-Ленгс-фельду, что начальник оперативного отдела штаба майор Генштаба Райхель, отличный, надежный офицер, в 14.00 вылетел на связном «Шторхе» вместе с обер-лейтенантом Дехантом в качестве пилота в расположение штаба 17-го армейского корпуса с целью произвести оттуда ещё раз рекогносцировку маршрутов выдвижения дивизии, обозначенных в упомянутом машинописном листе на имя командира дивизии. Райхель, вероятно, миновал КП и проследовал далее к передовой линии фронта. Он до сих пор ещё не вернулся, и его самолет не садился в расположении дивизии. При нем были карты с нанесенной боевой обстановкой, расположением дивизий корпуса и с указанными целями наступления согласно первой фазе операции «Блау».

Как будто какая-то сила подняла Штумме со стула. Бойнебург-Ленгсфельд попытался успокоить его: «Наверное, сел где-нибудь в тылах наших дивизий. Я думаю, самого худшего не случилось». Он гнал от себя мысль, которую можно было прочесть на лицах у всех: «Захвачен русскими. С директивой и с информацией на картах относительно «операции Блау». Вот тут-то Штумме сразу и превратился в шаровую молнию. Со всеми дивизиями на этом участке фронта связались по телефону. Всем командирам дивизий и полков было приказано запросить передовые посты артиллерийских наблюдателей и командиров рот, не наблюдалось ли чего-нибудь в смысле происшествия.

Штаб корпуса походил теперь на растревоженный пчелиный рой. Звенели и зуммерили телефоны; не прошло и четверти часа, как из штаба 336-й пехотной дивизии доложили: передовой артиллерийский наблюдатель в горячем послеобеденном мареве, где-то между 15.00 и 16.00 часами, заметил самолет модели «Физелер Шторх», круживший в очень низкой облачности, и затем, когда как раз над всем участком фронта опустилась сильная летняя гроза, сел вблизи расположения русских войск. Штумме приказал выслать усиленную штурмовую группу.

Подполковник Гессе передал уточненные приказы на разведывательно-поисковые мероприятия. В первую очередь касательно обоих исчезнувших. Если Райхель и его пилот не будут найдены, то следует искать портфель и карты. Если следы противника будут обнаружены — проверить местность на наличие следов пожара или боестолкновения, которые могут указывать на то, что документы уничтожены.

Командование 336-й пехотной дивизии на рассвете 20 июня выслало усиленную роту на довольно труднообозримый участок местности. Вторая рота обеспечивала фланговое прикрытие и отвлекающий огонь из личного оружия. В небольшой лощинке был обнаружен самолет. Он был пуст: ни портфеля, ни карт. Оборудование кабины пилота было изъято по обычаю русских, когда им доставались немецкие машины. Следов поджога не было. Ничто не говорило в пользу того, что карты и документы были уничтожены. Никаких следов крови. Никаких следов борьбы. Бак самолета был пробит. Бензина в нем не было.

«Обыскать местность!» — приказал капитан. Солдаты разбились на группы и приступили к поиску. Вдруг один из унтер-офицеров крикнул: «Вот здесь!» Жестом он показал на два холмика земли в 30 метрах от самолета: две могилы. Для командира роты все стало ясно. Охранение было снято. Дана команда: «Отходим!».

Когда генералу Штумме доложили о двух могилах, он покачал головой. «С каких это пор Иваны стали такими щепетильными. Наших мертвых хоронят. И ещё рядом с самолетом». — «Я сам теряюсь в догадках», — сказал подполковник Франц. «Надо бы узнать поточнее, вдруг это опять русские штучки», — принял решение Штумме.

Штаб 336-й дивизии получил повторный приказ, на этот раз с дополнением: могилы вскрыть и проверить, лежат ли в них именно Райхель и обер-лейтенант Дехант.

И снова солдаты 685-го полка отправились на место. Вместе с ними отправился ординарец майора Райхеля — идентифицировать пропавшего. Могилы были вскрыты. Ординарец, по его словам, в одном из мертвых опознал своего майора, несмотря на то что тело было в нижнем белье и вид его был далеким от идеального. Деталей униформы во второй могиле также обнаружено не было.

Какое именно донесение было отправлено «наверх» штабом 40-го танкового корпуса, куда стекалась вся информация о поисках и расследовании, а также все соответствующие отчеты, до сих пор не удается точно установить. Некоторые из штабных офицеров не могут вспомнить факта обнаружения тел. Офицер связи из 40-го танкового корпуса, находившийся ко времени описываемых событий в качестве представителя штаба Штумме на передовой, на удалении в несколько километров от места обнаружения самолета и могил, и сразу же подключенный к поискам, считает, что майор Райхель бесследно исчез. Напротив, подполковник Франц считает, что тела были однозначно идентифицированы. Но, несмотря на совершенно четкие данные, исходившие от штабных офицеров 336-й дивизии, можно продолжать сомневаться в том плане, не пришла ли русским в голову идея разыграть спектакль, чтобы ввести немцев в заблуждение? Во всяком случае, фрау Райхель получила от полковника Фельтера, начальника оперативного отдела штаба 6-й армии, письменное извещение о том, что её муж «был похоронен на солдатском кладбище в Харькове со всеми воинскими почестями». Она получила также фотографии захоронения, однако обручальное кольцо, которое её муж всегда имел при себе, ей выслано не было. Над всем этим делом доныне — завеса сомнений.

В конце июня 1942 года для германского командования было крайне важным достоверно знать, погиб ли Райхель или был захвачен живым в плен. Если он был убит, то русские могли знать только то, что было указано на картах и значилось в тексте на злополучном листке: информация о первой фазе операции «Блау». Если же майор попал к ним в руки живым, то возникала опасность, что спецам из ГПУ удалось выжать из него то, что он знал сверх того. А Райхель, в общих чертах, конечно, знал все о большом замысле. Замысле в отношении Сталинграда и Кавказа. И в страшном сне не приснится то, что советские секретные службы узнали бы, если бы им удалось «разговорить» живого Райхеля. Имелось достаточно оснований опасаться именно этого.

Ни от кого не являлось тайной то обстоятельство, что русские войска на передовой имели строгий приказ: всякого захваченного в плен офицера с малиновыми кантами на галифе, что отличало офицеров Генштаба, беречь, как зеницу ока, и немедленно доставлять в вышестоящий штаб по команде. Даже погибших офицеров Генштаба им надлежало выносить с поля боя, чтобы тем самым создавать у нас ситуацию неуверенности и неясности об их судьбе и об информации, которой они располагали. Специальными мероприятиями их подразделений пропаганды на фронте эта атмосфера ещё и «подогревалась».

Почему вдруг русские всем этим неожиданно пренебрегли? И если так, то что означал факт захоронения?

Логически было бы правильным объяснить эту загадку следующим образом: Райхель и его пилот были захвачены советским разведдозором и затем убиты. Когда командир подразделения доставил своему начальнику карты и портфель, тот сразу понял, что речь идет о немецком штабном офицере высокого ранга. Во избежание неприятностей и волокиты для себя в случае проверки или дознания относительно тел он отправил своих солдат обратно и приказал им похоронить убитых офицеров.

Естественно, генерал Штумме доложил о деле Райхеля немедленно в штаб армии. Подполковник Франц уже в ночь на 20 июня, около 1 часа ночи, позвонил начштаба 6-й армии, тогда полковнику, позже — генерал-лейтенанту Артуру Шмидту, и доложил о случившемся. Генералу танковых войск Паулюсу ничего не оставалось, кроме как в соответствии с долгом и с тяжелым сердцем в свою очередь через командование группы армии известить ставку фюрера в Растенбурге.

На его счастье, Гитлер в тот момент находился в Берхтесгадене и дело «тепленьким» до него не дошло. Генерал-фельдмаршал Кейтель предпринял меры в порядке первичного расследования. Он был склонен настроить Гитлера на принятие строжайших мер в отношении виновных в случившемся офицеров. Он, конечно, догадывался, какой могла быть реакция Гитлера. В соответствии с личным приказом Гитлера было очевидно, что оперативные планы должны были «спускаться» из вышестоящих штабов только в устной форме. В своей директиве № 41 Гитлер сам ещё и ещё раз давал строжайшие указания в отношении мер секретности в связи с решающим значением операции «Блау». В любом из других подобных случаев он, опасаясь последствий шпионажа, указывал на принцип: «Никто не должен знать сверх того, что безусловно необходимо конкретному лицу для выполнения конкретно поставленной ему задачи».

Генерал Штумме, его начштаба, подполковник Франц, командир 23-й танковой дивизии генерал фон Бойнебург-Ленгсфельд были за трое суток до начала наступления сняты со своих должностей; Штумме и Франц предстали перед особым присутствием имперского военного суда. На нем председательствовал рейхсмаршал Геринг. Обвинение содержало два пункта: преждевременное издание приказа и слишком подробные его формулировки.

В ходе двенадцатичасового заседания Штумме и Францу удалось объективно доказать, что о «слишком преждевременном приказе» речи быть не могло. Только для выдвижения танкового корпуса к плацдарму Волчанск по единственному мосту через Донец потребовалось пять коротких июньских ночей. Оставался упрек в «слишком подробных формулировках». Он стал ключевым пунктом обвинения, поскольку штаб корпуса указал штабам своих дивизий на то, что после форсирования Оскола, при развороте в направлении на север войска могли бы войти в соприкосновение с выдвигавшимися здесь венгерскими соединениями, имевшими полевую форму, схожую по цвету с обмундированием русских войск. Это указание было важным, так как существовала опасность того, что личный состав немецких танковых частей мог по ошибке принять венгров за русских. Однако судом это извиняющее обстоятельство не было принято. Оба обвиняемых были приговорены к наказанию: соответственно 5 лет и 2 года содержания в крепости под стражей. После заседания суда Геринг тем не менее подал руку обоим осужденным со словами: «В вашем деле вы вели себя открыто, смело и безо всяких уверток и уловок. Я лично доложу об этом фюреру».

По всей видимости, Геринг сдержал свое слово. Фельдмаршал фон Бок, со своей стороны, также в личном разговоре с Гитлером в его ставке заступился за обоих опытных офицеров. Чье именно слово сыграло решающую роль, сейчас уже невозможно установить. Но по прошествии четырех недель Штумме и Франц получили письменные уведомления одинакового содержания о том, что фюрер отменяет приговор суда, принимая во внимание их заслуги и выдающуюся храбрость. Штумме был откомандирован в качестве заместителя Роммеля в Африканский корпус, Франц последовал за ним, вступив в должность начальника штаба этого корпуса. 24 октября генерал Штумме погиб в битве при Эль-Аламейне. Там он и был похоронен.

После отзыва Штумме в командование 40-м корпусом вступил генерал танковых войск барон Гейр Лео фон Швеппенбург. Ему досталось нелегкое бремя.

Нужно исходить из того, что верховному командованию русских не позднее 21 июня стал известен замысел и задачи 1-й фазы, а также развертывание немецких войск в этом крупном немецком наступлении. Кремль, таким образом, знал о том, что немцы, имея в своем распоряжении мощнейшие силы и средства, намереваются, нанося из района Курска прямой удар в направлении с запада на восток и осуществляя охватывающий удар из района Харькова, овладеть Воронежем — этим краеугольным камнем, с тем чтобы уничтожить советские войска перед Воронежем в котле между Осколом и Доном. Из того, что было нанесено на карты и сказано в документах, бывших у несчастного Райхеля, русские не были в состоянии распознать замысла, заключавшегося также и в том, что группа армий под командованием Вейхса в завершающей фазе затем имела задачу от Дона нанести удар в направлении на юг либо на юго-восток и что Сталинград и Кавказ были крупными оперативными целями, даже если бы Ранхель и попал живым в русский плен и вынужденно дал бы показания, а в могиле рядом с самолетом находился кто-то другой.

Вопрос, который таким образом вставал перед ставкой фюрера, звучал так: «Следует ли менять либо отменять оперативный план и сроки его реализации»?

Как фельдмаршал фон Бок, так и генерал Паулюс высказались против всего этого. Подступали сроки начала наступления, Советы, таким образом, ничего не были в состоянии предпринять. К этому следует добавить также и то, что 22 июня генерал Макензен начал свою вторую «новаторскую операцию» и с частями 1-й танковой армии завоевал для 6-й армии в районе Купянска исходные позиции в ходе небольшого по масштабам, но успешного окружения русских войск, давшего результаты в виде 24 тысяч пленных и выигрыша территории на протяжении от Донца до нижнего течения Оскола.

Прорыв для старта в неизведанное, заключавшееся в операции «Блау», был достигнут. Теперь уже невозможно было как-то по-иному перенастроить систему взаимосвязанных шестерен в механизме крупномасштабного плана, не поломав всего. Запущенная однажды машина должна была функционировать. Поэтому Гитлер определил: действовать в соответствии с первоначальным замыслом. День «Д» для группы армий под командованием Вейхса на северном фланге — 28 июня, для 6-й армии с 40-м танковым корпусом в её составе — 30 июня. Кости были брошены. Игра началась.

68 германских дивизий и порядка 30 дивизий союзников — итальянцев, румын, венгров, словаков, а также валлонские, финские, хорватские и другие добровольческие части и подразделения из многих стран Европы начали боевые действия: решающее наступление в рамках операции «Блау». То, что произошло впоследствии, возможно, было связано с трагическим «делом Райхеля» и являет собой час рождения немецкой трагедии в русском походе. Мы видим начальное звено в цепи стратегических ошибок, ведших неизбежно к Сталинградской катастрофе.

Тому, кто желает понять этот поворот событий, постигший немецкие войска на Восточном фронте, придется взять на себя труд проследить тяжелые для восприятия, но драматичные стратегические «ходы» в операции «Блау». Основной составляющей первой фазы её было взятие Воронежа, так как этот город, раскинувшийся по берегам двух рек, являлся важным военно-промышленным и экономическим центром. Он был также ключом к Дону с его многочисленными переправами, а также к реке Воронеж. Город представлял собой, кроме того, узел транспортных коммуникаций Центральной России — шоссейная и железная дороги, водный путь, идущие в направлении с севера на юг — от Москвы к Черному и Каспийскому морям. В германском плане «Блау» Воронежу отводилась роль точки для поворота на юг, а также опорного пункта для флангового прикрытия.

28 июня группа армий под командованием Вейхса изготовилась для удара в направлении на Воронеж. 4-й танковой армии Гота отводилась роль ударного клина. В центре его, в свою очередь, в качестве несущей конструкции располагался 48-й танковый корпус под командованием генерала танковых войск Кемпфа. 24-й танковой дивизии (прежде 1-й восточно-прусской и единственной кавалерийской дивизии Вермахта, реорганизованной зимой 1941 — 1942 гг. и переформированной в танковую) была поставлена задача — взять Воронеж. Дивизия, которой командовал генерал-майор Риттер фон Хауэншильд, нанесла удар со всей силой, на которую была способна. Огневая поддержка с воздуха, обеспечиваемая 8-м авиакорпусом, сокрушила советские рубежи обороны. Войска вышли к реке Тим, мост они взяли штурмом, едва успевая погасить подожженный русскими бикфордов шнур. Командир дивизии в своем бронетранспортере впереди усиленного танкового полка стремительно проследовал по мосту.

Артиллерия и колонны живой силы советских стрелковых дивизий были разгромлены. Ещё один мост невредимым оказался в наших руках. Темп был стремителен. Впереди находился командир дивизии вместе со своими офицерами, не обращая внимания на открытые фланги, следуя правилу Гудериана: «Танки — вперед! Их воинское счастье в открытых флангах».

При необходимости заправки-дозаправки производилась перегруппировка, и заново сформированные боевые группы быстро устремлялись дальше вперед. Вечером первого дня наступления мотоциклисты и танки атаковали деревню Евфросиновка.

Первые шаги операции «Блау» (28 июня — 4 июля 1942 г.). Предполагалось взять Воронеж и создать в районе Старого Оскола первый котел. Но впервые советские армии не приняли боя и быстро отступили через Дон.

«Что здесь такое?» — думал про себя ротмистр Эйхгорн, видя перед собой частокол, целый лес табличек и указателей у въезда в деревню, а также штабных лошадей, грузовики, радиостанции, смонтированные на автомобилях. Не иначе, какой-нибудь высокий штаб русских.

Мотоциклистам едва не попался большой «улов»: дислоцировавшийся здесь штаб 40-й армии русских в последний момент был спешно эвакуирован. Захватить его позднее также не удалось, но зато целая армия осталась без командования.

И вот так в эти раскаленные летние дни 1942 года 24-я танковая дивизия ещё раз повторила те классические танковые удары первых недель войны и тем показала, на что способна свежая, полнокровная, хорошо оснащенная танковая дивизия, действуя против русских войск. Её уверенные в победе части и соединения могла остановить, пожалуй, лишь стена воды с небес. Они организовали круговую оборону, поджидая подхода пехоты, затем передовые подразделения развивали наступление.

К 30 июня половина пути к Воронежу лежала уже позади. Немецкие войска очутились перед хорошо укрепленными и сильно разветвленными советскими оборонительными линиями, которые удерживались четырьмя стрелковыми бригадами. За ними свободно могли быть дислоцированы не менее двух танковых бригад. Положение было серьезным.

Советы пытались силами трех танковых корпусов окружить прорвавшиеся немецкие части и защитить Воронеж. Генерал-лейтенант Федоренко, начальник танковых войск и представитель наркома обороны, лично руководил операцией. Очевидно, что русским было понятно значение и опасность удара немцев на Воронеж. Но военное счастье не улыбнулось Федоренко. Его масштабно задуманный танковый удар по передовым частям 4-й танковой армии не удался. Более совершенная немецкая тактика, более глубокая разведка, чем у русских, и гибкое руководство войсками обеспечили победу над более мощными танковыми силами противника, на вооружении у которого была мощная бронетехника — танки Т-34 и КВ.

30 июня, в день, когда началось первое крупное танковое сражение, в 150 км южнее Воронежа 6-я армия изготовилась для нанесения удара в направлении на северо-восток — на Воронеж. Это были большие «клещи», предназначенные для того, чтобы выдернуть у Сталина первый «зуб».

40-й танковый корпус стремительно выдвинулся из района Волчанска. Это был мощный кулак, в составе которого находились закаленные в боях части и соединения. Задача, поставленная войскам бароном фон Гейром, была следующая: после выхода на рубеж реки Оскол повернуть на север и, взаимодействуя с 48-м танковым корпусом Кемпфа, захлопнуть советские войска в котле в районе Старого Оскола.

Но тут произошло что-то странное. Штабы и войсковая разведка установили, что противник энергично сражался на сильно укрепленных оборонительных линиях своими арьергардами, основная же масса его войск организованно отходила на восток. Впервые русские не принимали навязываемых им крупных сражений. Они избегали опасности попадания в котлы.

Что означало сие? Знали ли русские наверняка замысел немецкой стороны? Или же они извлекли уроки из тяжелых поражений последнего года и не обороняли теперь второстепенные в стратегическом отношении районы и участки с тем, чтобы избежать опасности быть окруженными? Не ошиблось ли командование 6-й армии, нацелив удар своих войск слишком далеко к северу, упустив возможность окружения войск противника?

Как бы там ни было, во всяком случае решающий приказ Гитлера по плану «Блау» выполнен не был, а именно: «При обнаружившейся ныне нечувствительности русских в отношении действий на окружение оперативного масштаба необходимо, — и этому следует придавать решающее значение, — осуществлять отдельные прорывы, сразу же придавая им форму окружений. Прорывы осуществлять с задачей немедленного окружения войск противника в районах прорыва. Необходимо избегать того, чтобы вследствие запоздалых разворотов наших охватывающих соединений противник получал возможность избегать уничтожения. Также любой ценой необходимо обеспечивать в каждом отдельном случае уничтожение атакованных сил противника уже за счет самого характера боевого применения наших сил и средств и способов руководства ими, независимо от крупномасштабных оперативных задач».

4. Новая тактика русских

Злополучный Воронеж — Гитлер вновь меняет план — Военный совет в Кремле — Сражение смещается к Южному Дону — Бои за Ростов — Уличные бои с частями НКВД — Мост в Батайске

Когда командиру 40-го танкового корпуса было доложено о фактах отхода советских войск, он сразу же понял, что это угрожающий фактор для всей первой фазы операции. Основываясь на этих донесениях, он запросил разрешения на незамедлительное развитие наступления в направлении на восток, к Дону. Но штаб 6-й армии настоял на своем плане окружения и отдал приказ: «Повернуть на север и соединиться с войсками 4-й армии». Приказ есть приказ. Он был выполнен. Котел захлопнулся, но оказался пуст. Русские отошли вместе с тяжелой боевой техникой и вооружением. Гора родила мышь.

Теперь и в ставке фюрера стало понятным, что дела идут не по плану. Русские спешно отходят к Дону. Будут ли они форсировать его, в то время как 4-я танковая армия выдвигается с боями к Воронежу? В этом случае первая фаза операции «Блау» оказывается ударом мимо цели. Опасность этого велика. Больше времени терять нельзя.

Перед лицом такой ситуации 3 июля Гитлер пришел к совершенно правильному выводу о том, что прежнее следование плану вначале брать Воронеж может навредить всей операции «Блау». Поэтому в ходе своего молниеносного визита в ставку фельдмаршала фон Бока он заявил ему: «Бок, я более не настаиваю на овладении городом, я не считаю это необходимым и разрешаю вам немедленно нанести удар в направлении на юг». Это был решающий момент. На чашу весов был брошен успех всего сражения. В чью сторону он склонится?

Гейр облегченно вздохнул, узнав поздно ночью 3 июля от штаба 6-й армии, что ему следует наносить удар прямо на восток, в направлении Дона с тем, чтобы заблокировать там отход русских войск. Но уже в среду 4 июля он получил новый приказ идти не на восток, а на север, на Воронеж, чтобы держать открытым южный фланг 4-й танковой армии. Что же случилось? Что произошло у Воронежа? Что стояло за этими колебаниями в ту и другую стороны?

Странно было вот что: все правильные решения в начале войны Гитлер принимал в удивительно робкой манере, совсем ему не свойственной. В случае с Воронежем он поступил не так.

Он не приказал фельдмаршалу фон Боку; «Пусть ваши войска оставят город слева от их маршрута и незамедлительно продолжают выполнять замысел относительно Сталинграда». Мы уже знаем, что сказал Гитлер по этому поводу. Ответственность за то, будет ли выполнен маневр войск без взятия этого важного пункта, этого транспортного узла, ложилась на главнокомандующего. Этим самым фельдмаршал ставил себя перед альтернативой: «Брать или не брать город?» Трезвомыслящий Бок рассуждал про себя: «Не лучше ли сначала взять Воронеж, и взять быстро, если такая возможность есть? Попытаться, во всяком случае?» Бок медлил. Он колебался.

И тут пришло донесение, что 24-я танковая дивизия с 26-м усиленным стрелковым полком в своем составе создала плацдарм на одной из донских переправ. Батальоны полка шли по ней, смешавшись с отходящими русскими колоннами. Поздним вечером разведывательные подразделения стояли в 3 км от Воронежа.

Сосед слева, моторизированная дивизия «Великая Германия», обеспечивавшая фланговую защиту 24-й танковой дивизии на севере, сама выдвинулась быстро вперед и 4 июля, также вечером, около 18.00 часов, стояла у Дона. Далее к Дону вышла 16-я мотопехотная дивизия, а именно её усиленный мотоциклетный батальон.

Советы не взорвали мост через Дон у Семилук, через который путь лежал прямо на Воронеж. Они сами хотели его использовать для перехода через Дон своих армий. Нанося сильные контрудары, введя в дело танки Т-34, они пытались удерживать немецкие войска на дистанции от моста и оборонять широкий плацдарм на западном берегу.

Около 20.00 4 июля обер-лейтенант Блюменталь с ротой солдат из состава «Великой Германии» взял мост через Дон, важный для выхода к Воронежу, и создал плацдарм на восточном берегу. Советы хотели спешно взорвать мост, но не успели подготовить электровзрыватели и использовали обычные шнуры, соединенные с заложенным под фермами моста динамитом. Шнуры быстро выгорали, приближался взрыв.

В этот момент унтер-офицер Гемпель прыгнул в воду, прошел по шею в воде вдоль под мостом и оборвал горящие бикфордовы шнуры. Им оставалось гореть всего 20 см. Если бы это произошло, рванули бы 60 кг динамита. В это время русские колонны с запада все ещё шли по мосту. На восточном берегу они были встречены ротой Блюменталя. Мост был в наших руках. Удастся ли теперь взять Воронеж с ходу? Оседлав штурмовые орудия, подразделения пехотного полка из состава дивизии «Великая Германия» провели в направлении Воронежа массированную скоротечную разведку боем. Им удалось пробиться к вокзалу. Однако их пришлось позднее отвести вследствие жестоких контрударов мощных сил оборонявшихся. Тем не менее мы уже были в городе. Это побудило фон Бока не следовать предложению Гитлера оставить Воронеж в покое, а атаковать город. Он хотел использовать благоприятные факторы конкретного момента и с ходу взять его. Он надеялся, что ему в нужный момент из района Воронежа удастся зайти своими подвижными войсками в тыл армиям Тимошенко и лишить их возможности отхода через Дон: это было ещё одной принципиальной ошибкой, которая шаг за шагом приближала трагедию Сталинграда.

Когда раскаленный страшной 40-градусной жарой день 5 июля сменился ночью, оба мотопехотных полка из состава дивизии «Великая Германия», а также танки и мотоциклисты стояли у Воронежа, заняв к востоку от Дона обширные плацдармы, чтобы прикрыть подходящие в направлении на север пехотные дивизии. Но здесь обнаружились последствия ошибочной оценки противника со стороныкомандования группы армий — город полностью, до отказа был наводнен русскими войсками. Предприняв особые усилия, они очень оперативно укрепили Воронеж.

Когда об этом узнал Гитлер, он, наконец, отреагировал энергично. Теперь он строго запретил развивать наступление на город. «На юг, на юг», — призывал он. Но 6 июля части 24-й танковой дивизии и дивизии «Великая Германия» находились в городе. Кажется, русские уклонялись от боевого соприкосновения. И тут Гитлер также поддался соблазну момента и снова разрешил взятие Воронежа. Но одновременно он приказал, чтобы по крайней мере один танковый корпус продолжал наступать в направлении на юг, выходя без промедления к нижнему течению Дона. 4-й танковой армии ставилась задача как можно быстрее высвободить другие танковые части для поддержки этого танкового корпуса.

Эти меры означали утрату необходимой остроты и некоторую размытость в начале второй фазы операции «Блау». Несмотря на то что бои за Воронеж вначале велись с применением танковых войск, которые, вообще-то, не особенно пригодны для такого образа действий, у Бока раз за разом «изымались» наиболее боеспособные дивизии, которые впоследствии застряли южнее Воронежа, прежде всего по причине нехватки горючего. Таким образом, группа армий «Юг» в боях за Воронеж не была более достаточно сильной для решительных действий, а также для удара в направлении на юг, и для оперативного блокирования Дона сил одного корпуса даже с приданными другими мобильными частями было слишком мало.

17 июля после тяжелых боев была взята западная часть Воронежа. Но батальонам не удалось форсировать реку Воронеж, пересекающую город с севера на юг. Русские непрерывно наносили контрудары, бросая массы танков и пехоты в бой. Тимошенко стянул под Воронеж основную массу войск 40-й армии в составе девяти стрелковых дивизий, четырех стрелковых, семи танковых и двух противотанковых артиллерийских бригад. Такое сосредоточение войск усиливает подозрение на то, что Тимошенко сумел заглянуть в оперативные карты Гитлера и сделать свои правильные «ходы»: сковывание основных германских сил на левом фланге перед Воронежем с целью выигрыша во времени для отхода основной массы своей группы армии от Оскола и от Донца и форсирования Дона. Куда? К Сталинграду.

Германское радио уже 7 июля передало сообщение о взятии Воронежа. Но 13 июля бои продолжались в квартале университетского комплекса и в пригородных лесах к северу. В последующие дни также не удалось овладеть восточной частью города мостом в северной его части и блокировать проходившую с севера на юг железную дорогу на восточном берегу реки, имевшую решающее значение для подвоза и снабжения русских войск.

Крупная артерия, снабжавшая город на протяжении от Москвы к югу, оставалась в руках русских.

Вместо того чтобы, как планировалось, после скорого падения Воронежа бросить немецкие подвижные соединения для удара в направлении на юг вдоль Дона, чтобы встать на пути отходящих из гигантского пространства между Доном и Донцом дивизий Тимошенко, закаленные в боях танковые и моторизованные дивизии вцепились в проклятый город. Маршал Тимошенко лично осуществлял руководство боевыми действиями. Город требовали удерживать как можно дольше для ослабления интенсивности и темпов ударов немецких войск в направлении на юго-восток. Каждый такой день означал выигрыш для Тимошенко.

В вечерние часы 6 июля южнее Воронежа, примерно в 80 км от Россоши, стояли передовые части 40-го танкового корпуса. Но горючего оставалось мало. Однако майор Вельман принял решение силами двух рот бронемашин и одной батареи из состава 75-го артполка продвигаться дальше, осуществляя замысел на нанесение удара, обнадеженный командирами подразделений подвоза и снабжения. Они шли по степи ясной звездной ночью. Впереди — рота Буша, за ней — рота Бремера, Командир вспоминает: «Если мы хотели заполучить неповрежденными мосты через Калитву, то нам следовало на рассвете выйти к Россоши, избегая при этом всякого соприкосновения с противником из-за нехватки горючего и боеприпасов. И вот так мы беззвучно следовали, скрупулезно выдерживая темп марша, вдоль шедших также маршем русских и артиллерийских частей».

Около трех часов ночи уже показались бедные жилые постройки Россоши. Батальонный переводчик

Краковка выловил первого попавшегося ошалевшего русского и выдернул из него сведения. «Товарищ», дрожа, поведал, что кроме двух обозначенных на карте мостов имеется ещё третий мост через Калитву, так называемый «Танковый мост», построенный совсем недавно. Ротные Бремер и Буш вместе с командиром батальона прикинули свой план боевых действий.

На рассвете колонны Вельмана пронзили насквозь ещё спавшую и ничего не подозревавшую Россошь. На спортивном стадионе стояли связные самолеты. Там и сям — одиночные танки. Перед большим трехэтажным зданием дежурили часовые, не подозревавшие ничего опасного в надвигавшихся клубах пыли.

Сразу же за 1-й ротой шел бронетранспортер майора Вельмана. Рота следовала по мосту. Вельман поравнялся с советским постом на северной стороне моста. Часовой в этот момент понял опасность и сорвал с плеча винтовку. Радист Теннинг буквально слетел с машины, ударил русского автоматом в живот и выхватил у него из рук винтовку. Затем этого первого важного пленного потащили к командиру. Русский сообщил, что в Россоши находится очень важный штаб и что не менее 8 танков охраняют город.

И вот уже прозвучали на том берегу первые выстрелы. Начались пятидневные ожесточенные бои с застигнутым врасплох, но все же сильным гарнизоном города. Стрельба велась со всех направлений. Танки Т-34, а также цепи советской пехоты вступили в бой. Но солдаты Вельмана удерживали мосты. Их спасением была подошедшая вместе с ними батарея полевых гаубиц, опытные расчеты которых заняли боевые позиции таким образом, 96 что могли держать под огнем широкое шоссе у реки. В Россоши, как выражались солдаты, «свирепствовали дикие кабаны». Но боевой порыв и более крепкие нервы немцев взяли верх. Большинство советских танков было подбито в ближнем бою. Фельдфебелю Науману выпал особый улов: он захватил картографическое отделение штаба Тимошенко с 22 офицерами высокого ранга, большинство из которых были полковниками. Сам Тимошенко ещё ночью находился в Россоши. Наверное, ему удалось уйти в последнюю минуту.

Несмотря на всю отвагу и удачу, план Вельмана мог бы закончиться, скорее всего, печально, не выйди 3-я танковая дивизия своими главными силами к Россоши. Советское сопротивление было сломлено. Берлинская дивизия генерал-майора Брайта снова достигла решающего пункта на своем пути вдоль Дона. Но тот факт, что бои за Воронеж «потрясли» весь план, сказался повсюду достаточно серьезным образом. Поскольку в районе южнее Россоши, вокруг Миллерова, предполагалось наличие крупных сил противника, их следовало прежде уничтожить в ходе прямого наступления. Это опять означало отход от плана и самого духа и принципа скоротечной операции, нацеленной на Сталинград. В этой довольно неясной и запутанной с точки зрения правил и принципов руководства войсками ситуации началась третья фаза операции «Блау», которая, согласно наметкам директивы № 41, должна была решающим образом повлиять на большое летнее наступление 1942 года: наступление в южном секторе силами 1-й танковой армии и 17-й армии, намеченное на 9 июля. Цель: соединиться в районе Сталинграда, заметим, именно в районе, а не в самом городе, с тем, чтобы окружить дислоцировавшиеся между Доном и Донцом русские войска.

Но так же, как и на севере, на юге войска Тимошенко сражались лишь на определенных «узловых» участках, в то время как он выполнял свое скорое решение, отводя основную массу своих армий на восток и на юг.

Наступление в южном секторе не имело своим результатом ничего иного, кроме того, что оно инициировало фронтальный отход русских перед немецкими войсками в большую излучину Дона. Но там не было создано никакого немецкого фронта, который мог бы преградить путь ускользающим от боевого соприкосновения русским частям и соединениям.

Когда Гитлер узнал о том, что операция на окружение на среднем Дону уже больше невозможна вследствие быстрого отхода русских и случившейся у Воронежа задержки, он желал, по крайней мере, на среднем Дону ошеломить предполагавшиеся там силы противника внезапным ударом и запереть их в котле. Для достижения этой цели он отменил основной пункт своего плана, самую его суть: всеми силами быстро продвигаться к Сталинграду и отрезать территорию в нижнем течении Волги, заблокировать её. Это произошло 13 июля.

Гитлер был готов осуществить эту операцию, в этой ситуации он должен был бы сделать это. Так как если противник не дает себя окружить и отходит, то нужно его преследовать по пятам, наседать на него. Нужно не давать ему времени осуществить меры по обороне и таким образом достигать цели. А целью было блокировать действия противника в районе Сталинграда. Эта цель была достижима. У Гитлера в распоряжении были две танковые армии, важные донские переправы были взяты нашими войсками. В течение самого короткого времени он мог бы быть в Сталинграде. Но Гитлер стал пленником собственных заблуждений. Он полагал, что боевая мощь и возможности Советов на исходе. В советском отступлении он не усматривал ничего другого кроме бегства, распада, утраты боевого духа, настроя на борьбу, в то время как оно было на самом деле планомерным отходом.

Панические проявления, имевшие место на многих участках, коренились в «низах» советского командования. В оперативном отношении Тимошенко контролировал отход и владел ситуацией. Он быстро его начал. Целью его было спасти главные силы советских армий для организации решительного сопротивления далеко в глубине страны. Этой опасности Гитлер не видел. Он считал, что со Сталинградом может быть покончено «одной левой» и одновременно имелась возможность начать широкомасштабное окружение советских войск на Нижнем Дону с центром в Ростове. Поэтому он своим приказом прервал марш 4-й танковой армии вдоль Дона в направлении на Сталинград, остановил её перед большой излучиной Дона и повернул её прямо на юг, кардинально изменив смысл и содержание третьей фазы большого плана. Точно так же, как ранней осенью 1941 года он остановил продвижение войск к Москве и бросил танки Гудериана на юг на окружение Киева, так и теперь он хотел неожиданно разгромить русских под Ростовом в ходе импровизированной операции. Она должна была стать самой большой операцией на окружение во всей войне.

6-я армия в одиночестве продолжала между тем свой путь к Сталинграду без своих «пробивных таранов», танковых частей 40-го танкового корпуса, которые вместе с остальными силами были передислоцированы для операции у Ростова.

В день этого рокового решения генерал-фельдмаршал фон Бок должен был уйти в отставку. Он был против намерений Гитлера проводить вышеописанные операции, поскольку они содержали противоречия, хотел остаться командующим группой армии и выполнять изначально отведенные ей основополагающие задачи. Однако ставка приказала разделить группу армий «Юг». 7 июля фельдмаршал фон Бок записал в своем дневнике: «Поступил приказ на принятие фельдмаршалом Листом командования 11-й, 17-й и 1-й танковой армиями. Тем самым сражение расчленяется на две части».

Здесь уместно сослаться на графа Мольтке, легендарного основателя и начальника прусского Генерального штаба, который справедливо учил, что ни один план военной кампании не мог «перешагнуть» события первого сражения, поскольку уже первое сражение зачастую создает непредсказуемую ситуацию.

И это случилось на южном фронте вследствие уклонения Тимошенко от боевого соприкосновения с нашими войсками. Таким образом, в плане «Блау» произошли изменения. Но Гитлер забыл и другое правило Мольтке, гласившее, что такие изменения не должны повлечь за собой отход от основной стратегической идеи оперативного плана. Именно так оно и получилось.

Правильная идея плана «Блау» заключалась в сосредоточении сил в каждом случае ради конкретной цели, делая уничтожение войск противника основной целью, как итога в цепи рационально выверенных во времени шагов — овладение отдельными пунктами. Но Гитлер не только изменил «расписание» своего большого летнего наступления. Он изменил все построение южного фронтам его цели.

Группа армий «А» под командованием фельдмаршала Листа, которой временно должна была быть придана ещё 4-я танковая армия в верхних штабных и армейских эшелонах получила название «Кавказский фронт». Группа армий «Б» (в составе 2-й и 6-й немецких армий, а также 2-й венгерской армии) после отставки Бока перешла под командование генерал-полковника фон Вейхса, и за ней осталось выполнение изначальной задачи — овладение Сталинградом.

Эта расстановка сил делает очевидным то обстоятельство, что Гитлер верил в возможность достижения обеих крупных оперативных целей в летней кампании 1942 года, изначально предполагавшихся к реализации одна за другой, все же одновременно и даже при условии разделения своих сил. Он также роковым образом оказался пленником ошибки. Ошибка заключалась в том, что «Иван» якобы был «уже готов».

Но «Иван» доказал обратное. Обсуждаемая фаза всей войны, как теперь уже известно, имела свою параллель, сходную с призраком: в тот самый день, когда Гитлер отдал известный нам роковой приказ о повороте сил на юг, распылил свои силы и сместил фон Бока, в Кремле проходило заседание военного совета под председательством Сталина. Присутствовали: Молотов, маршал Ворошилов, начальник Генерального штаба Шапошников, а также по одному офицеру связи от США, Великобритании и Китая. Генералитет разъяснил Сталину, что советские вооруженные силы не могут себе более позволить и пережить повторных военных событий типа Вязьмы или Киева, что, таким образом, более недопустим принцип «держаться любой ценой». И Сталин сделал выводы. Он одобрил решение, принятое Генштабом, которое было оглашено Шапошниковым на заседании 13 июля: отход советских войск до рубежа Волги и Кавказа. Там — организация обороны с тем, чтобы немецкие вооруженные силы наступающую зиму провели бы в непригодных для расквартирования условиях. Эвакуация всех важных промышленных объектов на Урал и в Сибирь.

Уже в середине июля немецкий Генштаб получил агентурное донесение об этом заседании. Но Гитлер счел это «уткой», дезинформацией.

Те, кто между тем ещё сомневался в том, что Тимошенко отвел из оперативного района между Донцом и Доном свои войска со всем военным имуществом, смогли убедиться, что это так: у Миллерова 40-й танковый корпус в качестве сегмента «клешей» на крайнем юге, после поворота на юг из района Россоши силами всех своих трех дивизий нанес удар первым эшелоном прямо в центр отходящих русских войск.

По железной дороге и по шоссе южнее Миллерова массы советских войск, колыхаясь, перемещались на юго-восток. Дивизий немецкого корпуса было недостаточно для задержки этих колонн противника. Они также не смогли пробиться сквозь них вследствие сопротивления, оказанного у Миллерова, преследовавшего цель создать заслон южнее, на Нижнем Дону.

Битва катилась на юг, где Гитлер искал противника. После упорных боев 40-й танковый корпус

Гейра 20 июля вышел к нижнему Дону и создал плацдармы у Константиновки и Николаевской. 1-я танковая армия пробилась на юг, форсировала Донец и теперь во взаимодействии с 17-й армией, выступавшей из района Сталина на Ростов, наносила удар в направлении на Ростов, уже защищаемый особенно упорно советскими войсками в качестве большого плацдарма.

К западу от Ростова 17-я армия 19 июля прорвалась сквозь позиции противника и силами 57-го танкового корпуса двинулась влево, а силами 5-го корпуса — вправо к Дону в его течении между Ростовом и Батайском. Генерал Кирхнер, и здесь снова поддерживаемый своим надежным полковником генштаба Венком, изготовился силами своего 57-го танкового корпуса к смелому броску на Ростов с гем, чтобы внезапно овладеть этим важным городом в устье Дона, захватив невредимым большой мост через Дон между Ростовом и Батайском. В состав его корпуса входила словацкая подвижная дивизия.

С севера, в авангарде 1-й танковой армии, на Ростов выдвигался 3-й танковый корпус генерала фон Макензена. Как и в ноябре 1941 года, войска фон Макензена вновь сражались за этот город. Дни и ночи шли ожесточенные бои за сильно укрепленное северное предместье города, превращенного в крепость усилиями инженерных подразделений.

Сам Ростов уже с начала года являлся крепостью и кроме мощных передовых укреплений имел три пояса круговой обороны, оборудованных минными полями, противотанковыми рвами и заграждениями. Однако штурмовым группам 57-го танкового корпуса, к изумлению обороняющихся, удалось прорвать укрепления на окраинах, войти в северную часть города и овладеть аэропортом, преодолев многочисленные очаги сопротивления и противотанковые препятствия. Мотоциклетный батальон ворвался в донскую столицу, не слезая со своих машин. В то время как штурмовые авангарды войск, сражаясь, продвигались вперед, на боковых улицах там и туг вспыхивали очаги сопротивления у сильно укрепленных зданий и особенно на площадях, с флангов.

В начале уличных боев танки остановились. Затем удалось снова возобновить наступление. Но прежде чем стрелки на мотоциклах достигли моста через Дон на Батайск, один пролет моста взрывом был обрушен в воду. Саперы к следующему дню, не покладая рук, обеспечили проход по мосту солдат и малотоннажной техники. К вечеру часть города к северу от моста была взята. Город горел во многих местах.

Ранним утром 24 июля в городе снова вспыхнули бои. В то время как довольно быстро удалось подавить сопротивление противника в квартале, где находится почтамт, элитные подразделения держали оборону в здании НКВД. Лишь к середине дня при поддержке танков сопротивление противника было сломлено и здание взято. В это время другие подразделения зачищали центр Ростова и выдавливали цепко обороняющегося противника на восток и на запад.

В центре Ростова продолжались упорные, жестокие уличные бои. Они прекратились только через несколько дней. Что здесь происходило? Об этом говорится в боевом донесении генерала Альфреда Рейнхардта, командовавшего в июле 1942 года 421-м пехотным полком 125-й пехотной дивизии в звании полковника. Донесение рисует кровавые уличные бои, бои за каждый дом в забаррикадированном крупном городе. Это беспримерные бои, подобных им по размаху и ожесточению ранее, вероятно, не было. Это были бои, которые ожидали немецкие войска в случае их выхода на улицы Москвы или Ленинграда.

23 июля, вечер: заканчивается пекло этого дня. Батальоны 421-го швабского пехотного полка стоят в Ростове, в его северной части. Танковые роты и пехота из состава двух танковых дивизий, пройдя вдоль обеих частей города, пробились к Дону. Они сражаются уже и в самом центре, но не везде им удается продвинуться дальше через мощно укрепленный центр города, вероятно, им недостает выучки для боевых действий в режиме уличных боев. Но здесь надо преодолевать сопротивление, если иметь в виду необходимость прорыва на юг, по большому мосту через Дон, на Кавказ.

Войска НКВД и их саперные подразделения забаррикадировали Ростов. Это своего рода элита, щит большевистского режима, сталинские СС, становой хребет государственной полиции и секретных служб, великолепно обученная, знакомая со всеми военными хитростями, с твердой волей и железной дисциплиной. Это элита и прежде всего мастера уличных боев. Ведь собственно их изначальная задача — защита режима от возможных революционных выступлений в городах.

Но с трудом можно вообразить себе, что устроили в Ростове эти специалисты по уличным боям: дорожное покрытие улиц снято, булыжники использованы для возведения баррикад метровой толщины. Боковые улицы заблокированы глубокими бункерами из кирпича. Повсюду минные поля и «ежи», очень затрудняющие броски пехоты. Двери домов замурованы, окна заложены мешками с песком, оборудованы как позиции стрелков. На балконах — пулеметные гнезда. На крышах домов — хорошо замаскированные позиции снайперов. В подвалах — тысячи бутылок с зажигательной смесью. Против танков — довольно эффективное средство: бензин, фосфор в смеси с самовозгорающимися в воздухе веществами. Там, где якобы в спешке забыли замуровать дверь, определенно сидит мина, взрывающаяся от нажатия на дверь, либо — тонкая проволока низко под потолком, соединенная с кучей взрывчатки.

Это — арена для танковых боев, и она оставляет мало шансов в рукопашной схватке. Хотя танки пробили первую, главную брешь, центр Ростова — поле сражения ударных штурмовых подразделений. Здесь предстоит в изматывающих боях метр за метром, дом за домом, улицу за улицей, бункер за бункером преодолевать сопротивление противника, устраняя на ходу его коварные сюрпризы.

Солдаты Рейнхардта, все из Швабии, приступают к этому делу. Полковник борется с противником его же оружием: точностью и хитростью. 1-й батальон майора Ортлиба и 3-й — под командованием капитана Винцена — разбиваются на три ударно-штурмовые роты каждый. В каждой — по тяжелому пулемету, по одному противотанковому орудию, по одному пехотному орудию, а для уличных боев — по одной легкой полевой гаубице.

Выступать — в направлении с севера на юг. План города разбит на сектора. Каждая рота имеет задачу продвигаться только по отведенной ей улице с севера на юг, и только до известной разграничительной линии, проведенной через весь план города с запада на восток: линии А, В, С, D.

Затем — зачистка всего квартала и соединение с ротами-соседями. На этих линиях приходится стоять и ждать до тех пор, пока соседи не выйдут на ту же высоту и штаб полка не отдаст приказ на продолжение атаки. Таким образом, все шесть рот ведут бои всегда на одной высоте.

Та рота, которая быстрее продвинется вперед, не может быть атакована противником с фланга. За счет этого ход боев в безбрежном лабиринте домов и улиц всегда и надежно контролировался командованием. После того как роты 1-го и 3-го батальонов освобождают свой квартал, Рейнхардт тотчас же приказывает шести ударным клиньям ещё раз выдвинуться. Они должны «собрать урожай» и обыскать дома поблочно, с крыш до подвалов. Все гражданские лица, в том числе дети и женщины, выводились из зоны боевых действий к определенным сборным пунктам. Те, кто не в состоянии бросить гранату или вести огонь из автомата, остается в домах в тылу штурмовых ударных групп. Роты, ведущие бой впереди, должны держать тыл свободным.

План срабатывает. Наверное, благодаря ему Ростов был взят так быстро: в ходе 50-часовых упорных и жестоких боев.

Генерал Рейнхардт докладывает в своем донесении: «Бои за центр города Ростова были беспощадными. Защитники его в плен не сдавались, дрались до последнего, вели огонь будучи раненными или, если оставались в нашем тылу, в том числе из укрытий, пока не убьют. Наших раненых мы укладывали в бронетранспортерах и охраняли;

если мы не успевали этого сделать, то находили их заколотыми или забитыми насмерть».

Самые тяжелые бои — на Таганрогской улице, ведущей прямо к въезду на мост через Дон. Здесь атаки неоднократно захлебываются, так как невозможно нейтрализовать хорошо замаскированных пулеметчиков НКВД.

«Бюзинг!» — кричит Рейнхардт. Обер-лейтенант, командир 13-й роты ползком пробирается к полковнику. Рейнхардт показывает на балкон третьего этажа: «Вон там, Бюзинг, балкон с оранжевым ящиком. Только что там взметнулась пыль. Там Иван залег. Сними его!» Бюзинг отпрыгивает назад к своему орудию. «Огонь!» — и после второго выстрела балкон падает вниз.

В старом городе и в квартале, где расположен речной порт, дела становятся хуже некуда. До этого места в улицах ещё можно было как-то сориентироваться, но здесь они смыкаются с лабиринтом извилистых переулков. Там не поставишь орудия да и с пулеметом не очень-то развернешься.

Ближний бой! Подползаешь вплотную к окнам подвальных помещений, дверь, угол дома — вот они. Чувствуешь дыхание вражеского солдата. Слышишь, как он передергивает затвор своего карабина, слышишь с бьющимся сердцем, как он перешептывается с соседом. Автомат сжимаешь крепче. Поднимаешь чуть выше. Очередь. И снова — в укрытие. Деревянные дома горят. Едкий дым мешает вести бой, несмотря на благоприятное направление ветра, относящее дым к Дону. Когда, наконец, достигнута линия D, становится темно. Лишь какая-то пара сотен метров отделяет роты пехотинцев от боевых групп танковых частей на северном берегу Дона по обе стороны моста и дороги на Батайск. Опускается ночь, солдаты лежат меж деревянных сараев, складов, куч мусора. Пулеметный огонь вспарывает своим лаем тишину ночи. Трассирующие пули на доли секунды освещают снова и снова немыслимый «пейзаж», ярко, как днем.

25 июля ни свет ни заря штурмовые роты 125-й пехотной дивизии снова идут в атаку. Но вдруг дело у них идет легко. Последние подразделения противника, располагавшиеся на берегу реки, ночью отошли за Дон. В 5.30 все штурмовые роты полка выходят к Дону. Тем самым Ростов оказывается в наших руках.

Но Ростов приобретает свое значение как ворота на Кавказ только тогда, когда в наших руках оказывается путь к ним: и мост через Дон, и заключительные шесть километров по плотине, проходящей по заболоченной местности, смыкающейся с мостом на Батайск. За Батайском — равнина, свободный простор для рывка на юг, к Кавказу. Этот путь к воротам окончательно открывают «бранденбуржцы», эти овеянные тайной необычайно отважные отряды отчаянных добровольцев². Удается самое важное: заполучить мосты перед Батайском, прежде всего трехкилометровый виадук на южном берегу Дона, состоявший из множества маленьких мостов и по которому единственная дорога вела на юг.

В 2.30 обер-лейтенант Граберт с передовой группой проникает на мост. Как тени, они скользят вперед. Короткими интервалами вслед за ними следуют оба других взвода. И тут русские что-то замечают. Они бьют из пулеметов и минометов. Огневой вал немцев следует за этим также из всех стволов. Теперь все зависит от того, удастся ли Граберту пройти. Ему это удается, он опрокидывает сильное охранение моста и создает небольшой плацдарм. Он удерживает его в течение 24 часов, отразив все контратаки противника.

Роты и их командиры поистине жертвуют собой за мост. Обер-лейтенант Граберт и лейтенант Хиллер, из «бранденбуржцев», гибнут. Гибнут унтер-офицеры и солдаты под ураганным огнем советских войск. В последнюю минуту поспевают солдаты штурмовых подразделений. Затем — первые подкрепления по насыпи и по мосту. Под последним пролетом лежит Зигфрид Граберт. В 200 метрах от него, в луже, — лейтенант Хиллер. Рядом с ним, с зажатым в руке перевязочным пакетом, — санитар, сраженный пулей в голову. А по мостам 27 июля идут танки и пехотные роты 57-го танкового корпуса. Они идут на юг, к Кавказу.

5. Высокогорный фронт

Бункер под Винницей — Директива фюрера № 45 — На штурмовых лодках в Азию — На подступах к Кавказу — Гонка по Кубанским степям — В стране черкесов

В июле 1942 года ставка фюрера находилась в глубине русской территории, под Винницей на Украине. Рабочие штабы Главного командования сухопутных войск вместе с начальником Генерального штаба занимали отведенные им помещения на окраине Винницы. Для Гитлера и его штаба организация Тодта построила под высокими соснами обширного лесного массива хорошо замаскированные бункера. 16 июля там поселился Гитлер. Это были дни, раскаленные жарой. Тени источавших хвойный аромат деревьев не давали прохлады. По ночам воздух был также сильно прогрет; было душно и тяжко. Местный климат Гитлер не переносил и большей частью находился в плохом расположении духа, был агрессивен, ко всякому испытывал крайнее недоверие. Генералы, офицеры, посредники от политики, входившие в окружение Гитлера, — все они в один голос свидетельствуют о том, что время пребывания на Украине было наполнено атмосферой напряжения и конфликтов. Ставка фюрера в Виннице имела кодовое наименование «Вервольф»³. И Гитлер прятался в своем бункере словно оборотень.

23 июля генерал-полковник Гальдер был вызван в ставку для доклада о положении на фронтах. Гитлер сильно страдал от жары, а донесения с фронтов только усиливали его дурное настроение. Победы шли чередой, русские бежали, но ожидаемое большое сражение с целью уничтожения их между Доном и Донцом, равно как и у Миллерова и Старого Оскола, странным образом не состоялось. Кажется, аналогично складывалась ситуация и под Ростовом. В чем была причина? Что произошло?

«Русские планомерно избегают боевых столкновений и соприкосновений, мой фюрер», — объяснял Гальдер. «Вздор, — перебил его Гитлер, — они спасаются бегством, они выдохлись в результате ударов, которые мы им нанесли за последние месяцы». Гальдер сохранял холодное спокойствие, показал на карту, лежавшую на большом столе, и возразил: «Нам не удалось охватить основную массу войск Тимошенко, застать их врасплох, мой фюрер. Наши операции на окружение окружили пустоту. Основную массу своей группы армий вместе с тяжелым вооружением, правда, только с частью его, Тимошенко отвел на восток, за Дон, в район Сталинграда, другие свои войска — на юг, на Кавказ. Какие ещё там у них есть резервы, нам неизвестно».

«Ах, опять вы с резервами! Говорю вам, мы не смогли застать врасплох бегущие войска Тимошенко в Старом Осколе и в Миллерово несколько позже, потому что Бок слишком долго был занят Воронежем. Мы далее не смогли охватить отходившие в панике русские войска Южной группы севернее Ростова, так как мы слишком поздно повернули наши подвижные соединения, а 17-я армия слишком рано начала осуществлять фронтальный натиск в направлении на восток. Теперь же необходимо разобраться с путаницей в сосредоточении наших подвижных войск в районе Ростова и использовать 17-ю армию, а также 1-ю и 4-ю танковые армии для быстрого охвата русских войск к югу от Ростова, в предполье Кавказа и блокирования их в котле. Одновременно с этим 6-я армия должна нанести смертельный удар остаточным русским силам, отошедшим к Волге, в район Сталинграда. Ни на одном из этих фронтов мы теперь не имеем права дать обессилевшему противнику ещё раз оправиться. Основная операция — наступление группы армий «А» на Кавказ».

Напрасно начальник Генерального штаба сухопутных войск пытался 23 июля 1942 года в бункере украинской ставки фюрера «Вервольф» доказать ошибочность тезисов Гитлера. Он призывал отказаться от распыления сил, идти на Кавказ только после взятия Сталинграда, чтобы тем самым обеспечить в достаточной степени фланги и тыл немецких войск на Дону, а также между Волгой и Доном.

Соображения начальника Генерального штаба Гитлер отмел. Вот некоторые факты, свидетельствующие о том, как сильно им владела мысль о том, что Красная Армия уже окончательно разбита, как уверенно он чувствовал себя: он приказал передислоцировать под Ленинград основную массу войск 11-й армии фельдмаршала Манштейна в составе пяти дивизий, стоявших в готовности в Крыму для начала операции на Кавказе с тем, чтобы, наконец, взять эту крепость. Но и это ещё не все: Гитлер снял с Восточного фронта отлично оснащенную мотопехотную дивизию СС «Лейбштандарт» и передислоцировал её во Францию для отдыха и реорганизации в танковую дивизию. Другое элитное соединение на Восточном фронте, мотопехотную дивизию «Великая Германия» он также позднее вывел из боевых операций. Он приказал снять её с фронта после овладения дамбой на Маныче и передислоцировать во Францию в распоряжение Верховного командования Вермахта.

При принятии этих решений Гитлер ссылался, прежде всего, на информацию о намерениях англичан, и, конечно же, это была искуснейшая дезинформация. А именно: на Западе якобы ожидается вторжение. Это была ошибка, и зловещая, поскольку силы, снятые без всякого проку с Южного фронта, — всего 7 дивизий — смогли бы с большой вероятностью предотвратить катастрофу в Сталинграде. Крайне огорченным возвратился Гальдер 23 июля с этого совещания в свою ставку на окраине Винницы. В своем дневнике он записал: «Все ещё имеющая место недооценка возможностей противника постепенно обретает гротескные формы и становится опасной». Однако Гитлер оставался в дальнейшем приверженным своей ошибочной оценке положения противника и свои мысли изложил в руководящей директиве фюрера № 45, под кодовым названием «Брауншвейг». Текст её он продиктовал ещё 23 июля, в день своего спора с Гальдером. 25-го директива была передана в войска. В преамбуле Гитлер предполагал, вопреки опыту боев последних трех недель, что только лишь слабым силам Тимошенко удалось избежать охвата немецкими войсками и выйти к южному берегу Дона.

Обстановка на Южном фронте в период между 25 июля и началом августа 1942 г. На схеме вверху помечены позиции, на которые немецким войскам предстояло выйти в соответствии с директивой № 45.

Дальнейшие оперативные цели он сформулировал теперь, в противоречии с содержанием директивы № 41, плана «Блау», согласно которому вначале надлежало выйти к Сталинграду, лишь затем было предусмотрено наступление в район Кавказа с целью захвата русского нефтедобывающего региона. Вот они:

1. Ближайшая задача группы армий «А» состоит в том, чтобы теперь окружить и уничтожить отходящие на юг и юго-восток от Ростова за Дон войска противника.

С этой целью следует ввести в сражения мощные подвижные части и соединения с плацдармов, создание которых заранее осуществить в районе Константиновка — Цимлянская; в общем и целом — на юго-восточном направлении, например на Тихорецк; пехотные, егерские и горно-стрелковые дивизии — в районе Ростова, имея здесь в виду форсирование Дона. Наряду с этим продолжать выполнение задачи по блокированию железной дороги Тихорецк — Сталинград силами выдвинутых вперед частей и соединений...

2. После уничтожения сил противника к югу от Дона важнейшей задачей группы армий «А» должно стать овладение всем восточным побережьем Черного моря с тем, чтобы нейтрализовать деятельность черноморских портов и Черноморский флот противника...

Другая группировка наших сил, в которую следует свести все остальные дивизии егерей и горнострелковые дивизии, получает задачу форсирования реки Кубань и овладения господствующими высотами у Майкопа и Армавира...

3. Одновременно необходимо овладение районом Грозного силами группировки из подвижных соединений и частей, создаваемой специально для этой цели, и заблокировать, по возможности, на перевалах Военно-Осетинскую и Военно-Грузинскую дороги частично выделяемыми для этого силами. В завершение этого броском вдоль Каспийского моря необходимо овладеть районом Баку... Командование группы армий может рассчитывать позднее на подход итальянского корпуса альпийских стрелков, придаваемого в целях поддержки.

Эти операции группы армий «А» получают кодовое наименование «Эдельвейс».

4. Группе армий «Б» ставится задача наряду с созданием оборонительных рубежей на Дону разбить в ходе решительного удара на Сталинград сосредоточенные там силы противника, овладеть городом и заблокировать «перешеек» между Доном и Волгой.

В завершение этих операций надлежит использовать подвижные соединения в боях вдоль линии Волги с задачей выдвижения к Астрахани и одновременно блокировать там основной рукав Волги. Эти операции группы армий «Б» получают кодовое наименование «Фишрайер» («Цапля»).

Далее следовали директивы ВВС и военно-морскому флоту, в которых, между прочим, было сформулировано:

«Вследствие решающей важности нефтяной промышленности Кавказского региона для дальнейшего ведения войны надлежит осуществлять воздушные налеты на тамошние нефтяные скважины и нефтеперерабатывающие предприятия, а также на перевалочные порты на Черном море только в тех случаях, когда это безусловно необходимо для операций сухопутных войск.

Однако для того, чтобы лишить противника возможности вывоза нефти с Кавказа, необходимо как можно скорее заблаговременно перерезать ещё пригодные для этих целей железнодорожные маршруты и линии, а также морские коммуникации на Каспии».

«Кроме этого, Главному командованию ВМФ надлежит подготовить боевое применение легких военно-морских сил на Каспийском море для нарушения морских коммуникаций противника (транспортировка нефти и связь по морю с англосаксами в Иране)».

Итак, были поставлены гигантские по своим масштабам боевые задачи по овладению пространствами в трех различных направлениях: все восточное побережье Черного моря, нефтеносный район Баку и овладение Сталинградом. И все это — силами дивизий и корпусов, прошедших через многие недели кровопролитных боев, сопровождавшихся большими потерями. Это могло бы случиться лишь в том случае, если противник был бы окончательно истощен и измотан, если бы действительно «ослабленным силам противника удалось выйти к южному Дону», как Гитлер изложил в преамбуле директивы № 45.

Фельдмаршал Лист, баварец, родом из Обер-кирха, прошедший школу старого баварского Генерального штаба, заслуженно награжденный за участие в Польской и Французской кампаниях и теперь командовавший группой армий «А», был умным, хладнокровным и расчетливым военачальником. Не идеалист-мечтатель, но человек, обладающий солидным опытом оперативного планирования и руководства, чуждый всяким играм ва-банк.

Когда 25 июля спецкурьером ему в Сталино была доставлена директива № 45 («Брауншвейг»), он покачал головой.

Позднее, в плену, он как-то сказал автору этой книги: «Только лишь убеждение в том, что высшее германское руководство и командование имело чрезвычайного характера надежную информацию относительно положения дел у противника, я, как и мой начштаба генерал Грейфенберг, в глубине души согласился с тем, что этот план представляется понятным».

Со времен Клаузевица признаком стратегической и оперативной мудрости считается формулирование и обеспечение приоритета или приоритетов в боевых операциях. Именно здесь, однако, это не было соблюдено. Так, например, за 6-й армией, выходившей к Сталинграду и к волжской равнине, следовали приданные ей соединения и части блестяще обученного и экипированного усиленного итальянского корпуса альпийских стрелков. Группа армий «А» под командованием Листа, напротив того, впервые в войне на Восточном фронте имела перед собой задачи, связанные с ведением войны в условиях высокогорья, а именно — овладение Кавказом. В её составе были только четыре горно-стрелковые дивизии — две немецкие и две румынские. Дивизии егерей из состава армейской группы Руоффа не были обучены ведению боев в условиях высокогорья. Также они не имели надлежащего вооружения и надлежащей экипировки. Четыре немецкие горнострелковые дивизии, личный состав которых представлял собой отборных, закаленных в боях, дерзких бойцов, набранных из альпийских местностей Германии, были «распылены» буквально по всему земному шару. Слишком поздно вспомнят о них в ставке фюрера, именно тогда, когда горно-стрелковые батальоны под командованием генерала Конрада, видя буквально невооруженным глазом свои конечные цели, к которым они приблизились за несколько недель боев, «зависнут» на хребтах Кавказа.

Из всего того, что директива № 45 принципиально предписывала фельдмаршалу Листу к исполнению своими наличными силами, он сделал вполне сносный план: армейской группе Руоффа, усиленной 17-й армии, надлежало нанести фронтальный удар из района Ростова в направлении на юг, на Краснодар. Подвижные войска 1-й танковой армии, за которыми на левом фланге следовала 4-я танковая армия Гота, получили приказ, прорываясь вперед к востоку от этого места, а именно с донских плацдармов, пробиться к Майкопу, образуя внешнюю часть «клещей».

Таким образом, предполагавшиеся южнее Ростова силы противника должны были быть окружены и уничтожены за счет взаимодействия между медленно продвигавшимися вперед пехотными дивизиями Руоффа и подвижными войсками Клейста. 4-й танковой армии генерал-полковника Гота на восточном фланге в этой операции отводилась задача обеспечения флангового прикрытия. Её первой целью было взятие Ворошиловска⁴.

Согласно этому плану наступление на юг должно было продолжаться. И началась операция, которая развивалась чрезвычайно драматично и имела решающее значение для судеб всего Восточного фронта.

Русское командование проявило и в дальнейшем решимость не допускать более окружения своих частей и соединений. Советский Генштаб и военачальники строго придерживались новой или, вернее, старой стратегии, которая привела к поражению Наполеона — заманить неприятеля в необъятные просторы страны, заставить его распылить свои силы с тем, чтобы затем бросить свои войска в наступление широким фронтом.

Южнее Дона для немецких войск складывалась совершенно новая оперативно-тактическая обстановка: необходимо было преодолеть 500 км по степи и затем овладеть одним из самых мощных в мире горным массивом, лежавшим между Черным и Каспийским морями перед ударными группами немецких войск.

Степные районы к северу от Кавказа давали противнику возможность организовать длительное сдерживающее сопротивление. Бесчисленные малые и крупные реки, впадавшие с Кавказского водораздела как в Каспийское, так и в Черное море, были теми преградами, на которых противник мог успешно держать оборону малыми силами.

Так же, как и в пустыне, в степи места нахождения источников питьевой воды определяют наступающей стороне маршруты продвижения её войск. Мир этот был чужим, и в нем надо было вести боевые действия. И тот, кто, наконец, ступал ногой на другой берег Маныча, реки 700 километровой длины, оставлял за собой Европу и входил в Азию. Река эта разделяет два континента.

Первыми немецкими соединениями, перешагнувшими границу между двумя континентами, были вестфальская 16-я моторизированная и берлинско-бранденбургская 3-я танковая дивизии. Будучи самым передовым соединением, 3-я танковая дивизия по замыслу наступления наносила удар по уклоняющимся от соприкосновения русским войскам от Дона через Сальск на Пролетарскую, расположенную на одном из притоков Маныча, реке Карычеплак. Эта река состояла из цепочки искусственных, озер, имевших во многих местахкилометровую ширину, а также из мощных плотин, обеспечивавших работу электростанций Манычстроя. За ними, хорошо окопавшись, сидели русские арьергарды, для которых Маныч представлял собой идеальную оборонительную линию, большое препятствие на подступах к Кавказу.

«Как мы с этим справимся?» — озабоченно спрашивал генерал Брайт у своего начштаба, майора Помтова, и у командира 3-го мотострелкового полка, подполковника Циммермана.

«Там, где река сужается, там полно Иванов». — отвечал Помтов и показал донесения воздушной разведки.

«Там сидят войска НКВД, так показывают пленные», — добавил Циммерман.

«И они окопались хорошо, это видно из результатов аэрофотосъемки», — кивнул Брайт.

«Хорошо бы попробовать одурачить Иванов и форсировать в самом широком месте, недалеко от стены плотины, там, где река имеет 2 — 3 км в ширину. Здесь русские меньше всего нас ожидают», — предложил Помтов.

Хорошую идею одобрили. Так и сделали. На счастье, танковый саперный батальон вез с собой 21 десантно-штурмовую лодку. Их доставили к месту. Ужасная летняя жара высушила их так, что при проверке две из них камнем пошли на дно. Оставшиеся 19 были не полностью герметичны, но они годились, если хорошо вычерпывать воду.

Лейтенант Мевис с отделением бесстрашных «бранденбуржцев» разведал два подходящих перехода, довольно точно приходившихся на самое широкое место реки. Оба они находились выше городка Манычстрой, лежавшего прямо напротив подхода на той стороне к стене водохранилища и прикрывавшего эту важную плотину, которая была заминирована и до сего времени оставалась непроходимой лишь в нескольких местах. Эту плотину надо было взять неожиданным ударом и лишить наверняка стоявшие там в боевой готовности минно-взрывные подразделения шансов полностью уничтожить её.

Для этой акции была сформирована боевая группа. 2-й батальон 3-го мотострелкового полка атаковал слева, 1-й батальон — справа. Была также сформирована усиленная штурмовая рота. Обер-лейтенант Танк, испытанный командир 6-й роты, вел боевую группу. Задача была поставлена такая: под покровом темноты создать плацдарм на том берегу водохранилища; после того, как переправится вся боевая группа, прорвать позиции противника, блокирующие подходы, и штурмовать Манычстрой.

Для обеспечения эффективной огневой артиллерийской поддержки со стороны северо-восточного берега в порядках боевой группы находился артиллерийский наблюдатель, задачей которого была корректировка огня.

Смелая атака через Маныч принесла успех. 3-я танковая дивизия имитировала наступление в главном пункте северо-западного направления и одновременно силами батальона нанесла удар через реку. Этому предшествовал артналет дивизионной артиллерии, проведенный между 12.00 и 1.00. Солдаты Танка лежали на берегу. Саперы спустили лодки на воду. Они слышали над своими головами вой снарядов, слышали их разрывы. На той стороне, на берегу показался дым пожаров.

«Вперед!» Прыжок в лодку, и — на тот берег. Началось.

Консервными банками непрерывно вычерпывали воду. Стук моторов заглушался звуками орудийных выстрелов. Со стороны русских — ни единого выстрела. Реку форсировали без потерь. Кили 19 лодок скользнули по гальке на том берегу. Танк первым выпрыгнул на берег. Он очутился в Азии.

«Белую ракету!» Выстрел из ракетницы. Немецкая артиллерия молниеносно перенесла огонь далее вперед. Саперы сразу же развернули лодки, чтобы захватить следующую волну бойцов.

Гренадеры Танка спрыгнули на отлогий берег. Русские в первой линии окопов были ошеломлены и бежали. Пока они подняли по тревоге солдат во второй линии окопов, пулеметчики Танка уже скосили посты и охрану противника. Но вот уже русские справа и слева от места высадки пришли в себя. Когда штурмовые лодки вторично подходили к месту высадки, они были встречены пулеметным огнем. Две лодки затонули. 17 остальных доставили 120 бойцов и боеприпасы, а также штаб 2-го батальона. Но переправа на этом не закончилась.

Удалось также расширить плацдарм на южном берегу Маныча. Командование на плацдарме принял обер-лейтенант Танк, самый старослужащий командир роты во 2-м батальоне. Русские перекрыли весь берег фланкирующим огнем. Русская артиллерия загрохотала огнем из всех калибров. Наступавший рассвет сделал невозможным никакую транспортировку.

Обер-лейтенант и его люди все ещё лежали на отлогом берегу в отвоеванных у русских окопах и наскоро оборудованных щелях. Русские обрабатывали их пулеметно-минометным огнем и дважды предпринимали контратаки, не достигавшие позиций солдат Танка за несколько метров.

Однако назревал худший вариант — боеприпасы заканчивались. Пулеметчик на левом фланге имел всего лишь две пулеметные ленты. У других было не лучше. Уже был израсходован весь боезапас к минометам.

«Где же авиация?» — спрашивали солдаты Танка и вглядывались в облачное моросящее небо. И их словно бы услышали командиры боевых эскадрилий. Стремительно приблизились штурмовики, как только примерно в 6 часов начало вставать солнце, прогоняя туман над взлетно-посадочными дорожками. Они подавили артиллерийские позиции и пулеметные гнезда русских. Под защитой шквала бомб и пулеметных очередей из бортового оружия удалось, наконец, переправить через реку третью волну наступавших. Обер-лейтенант Танк использовал этот момент. Прыжками он перебегал от одного командира взвода к другому и оповещал каждого. Затем повзводно началась атака на Манычстрой.

Советские подразделения были совершенно обескуражены. Они не ожидали атаки на сильно укрепленный поселок с тыла и с фланга. Все их внимание было обращено вперед, на плотину. Позиции русских были быстро захвачены с тыла солдатами Танка. Когда, наконец, советский комендант укрепрайона перестроил свою оборону, развернувшись тылом к плотине, уже первые наши танки и бронемашины устремились по узкой дороге стены плотины.

Манычстрой пал. Он был взят, этот последний большой «замок», запиравший путь на юг к Кавказу и его нефти.

Уже утром 2 августа боевая группа под командованием Либенштейна с боями пробилась к Ику-Туктуму. 40-й и 3-й танковые корпуса сражались теперь в Азии. Смелый переход через Маныч и распахнутые двери на Кавказ были дополнены ещё одной такой же смелой и успешной операцией баден-вюртембергской 23-й танковой дивизии. Она обезвредила хитро задуманную и сильную засаду русских, серьезно угрожавшую немецким флангам, и эту угрозу нельзя было просчитать заранее.

Тимошенко поставил в засаду на переправе у Мартыновки целый мотомех корпус, хорошо замаскированный, имевший в своем составе множество танков. Генерал-майор Мак своим усиленным 23-м мотоциклетным батальоном нанес удар в направлении на Мартыновку, о которой немецкая авиаразведка доносила, что там «дислоцируются слабые силы».

Русский корпус подвергся атаке во время боевого развертывания. Опасность сразу была разгадана Маком. Он сковал действия противника фронтальными атаками, затем в результате смелого маневра ранним утром 28 июля последовал охват и удар в тыл русским.

В быстро менявшейся обстановке танковых дуэлей Т-34 подбивались иногда на расстоянии 20 — 30 метров. Противотанковая оборона русских также была сокрушена.

Танковое сражение у Мартыновки стало снова такой операцией (чего уже давно как-то не хватало), в ходе которой благодаря превосходящему по качеству руководству боевыми действиями и тактике танковых войск (танки «один на один») удалось остановить наступление крупного советского соединения и разгромить его. Было подбито 77 машин противника, а большое число орудий захвачено в качестве трофеев.

В тот самый час, когда пехота и танки на Маныче на 40-градусной жаре начали преследование уклонявшихся от боевого соприкосновения русских войск, отходивших в калмыцкую степь, обгоняя огромные стада, разглядываемые двугорбыми и одногорбыми верблюдами, Гитлер сидел в душном бункере своей украинской ставки в Виннице, склонившись над большой картой. Докладывал генерал Йодль. Но обсуждались не успехи на Маныче, уже известные Верховному командованию Вермахта, а серьезная ситуация, в которой очутилась 6-я армия в излучине Дона на своем пути к Сталинграду. Генерал Паулюс силами северной и южной боевых групп уже вышел к Дону, однако плацдарм у Калача, дававший проход к узкому перешейку между Доном и Волгой, не только оборонялся Советами, но и был превращен в исходный рубеж для контрнаступления.

Командующий Сталинградским фронтом генерал-лейтенант Гордов расположил перед 6-й армией четыре советские армии, а также две танковые армии, находившиеся в стадии формирования.

4-я советская танковая армия намеревалась взять в «клещи» 14-й танковый корпус Паулюса. Серьезная угроза вырисовывалась и для 51-го армейского корпуса генерала фон Зейдлиц-Курцбаха на южном фланге. Мощь всей 6-й армии была скована нехваткой боеприпасов и отсутствием горючего. Вследствие того что Гитлер одновременно форсировал наступление на Кавказ и на Сталинград, необходимостью стало и «располовинивание» снабжения. И так как на юге предстояло преодоление обширных территорий, генерал-квартирмейстер сделал Кавказский фронт приоритетным в отношении снабжения.

Множество моторизованных тяжело нагруженных колонн, определенных к выходу в районы, занимаемые 6-й армией, были перенацелены на юг.

31 июля Гитлеру пришлось, наконец, осознать, что его оптимизм в отношении якобы наступившей роковой слабости русских был неоправданным. Он уже не мог более дистанцироваться от осознания того, что мощь 6-й армии, поколебавшаяся по причине весомых нехваток снабжения, не была достаточной для взятия Сталинграда, где следовало осилить мощное сопротивление советских войск.

Поэтому в тот же день он внес новые изменения в свой план: 4-я танковая армия без 40-го танкового корпуса была снята с Кавказского фронта и введена в состав войск группы «Б» и выведена на северо-восток в район южнее Дона с задачей прорвать советский фронт с флангов у Калача, закрывавший Сталинград.

Это была хорошая, но запоздалая идея. Введение в бой 4-й танковой армии ничего не меняло в уже однажды совершенном распылении сил. Изъятие Гитлером войск из группы армий «А» ослабляло её наступательную мощь для решения задач на Кавказе, в то время как придаваемые группе армий «Б» силы были слишком малы, и это была запоздалая мера для того, чтобы ещё можно было без потерь времени овладеть Сталинградом. Теперь две равносильные группы армий устремлялись по разным направлениям под прямым углом, к двум далеко удаленным друг от друга целям. Кричащая проблема, проблема подвоза и снабжения, становилась полностью неразрешимой, поскольку общая операция не имела более главной цели.

Высшее германское командование втянулось шаг за шагом в безвыходную ситуацию, оно позволило себе стать зависимым от намерений противника.

Место и время сражения в районе Сталинграда определяли уже русские. Директивой фюрера от 31 июля Кавказскому фронту был отдан приказ на начало второй фазы операции «Эдельвейс»: овладение Черноморским побережьем. Группа армий «А» имела задачу выдвигать свои подвижные войска, объединенные под командованием 1-й танковой армии на направление Армавир — Майкоп. Другим частям группы армий была поставлена задача пробиваться к Батуми через Новороссийск — Туапсе, вдоль побережья. Немецкие и румынские горно-стрелковые дивизии ориентировались на охватывающий маневр в отношении Туапсе и Сухуми, преодолев на левом фланге высокогорные перевалы Кавказа.

Вначале все события происходили по плану с

точностью, от которой просто захватывало дух. В день издания новой директивы фюрера 3-й и 57-й танковые корпуса совершили стремительный рывок в направлении на Кавказ. В тот же вечер генерал Макензен овладел Сальском. Вечером 9 августа 13-я танковая дивизия взяла Майкоп — центр нефтедобычи и переработки. 50 исправных самолетов — таковы были наши трофеи. Однако, к сожалению, все нефтяные скважины и их оборудование оказались выведенными из строя. Наиболее важное оборудование оказалось демонтированным.

Хорошо шли дела у 49-го горно-стрелкового корпуса и у 5-го армейского корпуса, который овладел переправой через Дон к востоку от Ростова. До 13 августа дивизиям удалось взять Краснодар и переправу через реку Кубань. Так же успешно проходило тем временем быстрое продвижение вперед 57-го танкового корпуса. После быстрого марша по Кубанской степи в направлении на юг боевые танковые и пехотные группы стояли у северного берега реки Кубань. Войска форсировали её и создали плацдарм. Таким образом, для армейской группы Руоффа был открыт путь к южному берегу Кубани.

Затем войска повернули на Туапсе. Добровольцы из Скандинавии и стран Балтии, входившие в состав дивизии «Викинг», продвинулись к нефтяному району Майкопа.

В первые августовские дни 1942 года подвижные войска группы армий «А» стремительно шли вперед по всему фронту, преодолевая просторы Кубанских и Калмыцких степей, чтобы остановить медленно ускользающие от них русские дивизии и

воспрепятствовать их отрыву и отходу в горы, где они смогут укрепиться и будут способны вести долговременную оборону.

Вспоминает радист Отто Теннинг, сидевший во время описываемых событий в командирской машине 3-й танковой дивизии: «Я следовал вместе с фельдфебелем Гольдбергом в составе разведывательного подразделения. Когда мы медленно приблизились к одной маленькой деревне, командир заметил что-то подозрительное и передал по рации: «На восточной окраине танки противника». Как же велико было наше изумление, когда мы позднее поняли, что это не танки, а верблюды. Вот смеху-то было! И одногорбые, и двугорбые уже не были больше диковинкой. Их использовали как замечательных тягловых животных».

Передовые части 3-й танковой дивизии 3 августа вышли к городу Ворошиловску совершенно неожиданно для русских и после короткого боя около 16.00 заняли его. Продвижение наших войск продолжалось. Среди них находились «бранденбуржцы», всегда готовые к выполнению специальных задач. Вместе с 3-й танковой дивизии следовали также румынские горные егеря. Местное население — жившие здесь с давних пор кавказцы — радостно приветствовали немцев как освободителей. Невозможно пройти мимо того факта, что они целыми семьями и селениями и против воли высшего немецкого командования заявляли добровольно о своем желании сражаться против Красной Армии. Эти свободолюбивые люди считали, что наступил великий час их национальной независимости. Гнев Сталина, обрушившийся на них позднее, был ужасен: все эти народы были сосланы в Сибирь из своих чудных родных мест ⁵.

Чем быстрее совершалось продвижение войск в направлении на Кавказ, тем отчетливее становилось понятным: русские войска избегают боев, ускользая с минимальными потерями в живой силе, технике и имуществе. Всё больше территорий доставалось немцам, но им не удавалось нанести противнику тяжелого поражения или разбить его. Пара опрокинутых двуколок или убитых лошадей — вот все, что они видели во время маршей.

Для того чтобы прикрывать все удлиняющийся восточный фланг, 52-й армейский корпус развернулся широким фронтом на восток и продвигался к Каспийскому морю. Элисту, единственный крупный город в калмыцкой степи, войска взяли 12 августа.

Между тем танковые дивизии следовали на юг. Раскаленная Калмыцкая степь дышала зноем. Термометр показывает 55 °С. На ярко-голубом небе далеко-далеко солдаты заметили белый купол облаков. Он не двигался, оставаясь на том же месте и на следующий день, и ещё через день. Это были не облака, а Эльбрус, взметнувшийся в небеса на 5633 метра. Ледники этого крупнейшего горного массива на Центральном Кавказе сверкали на солнце вечными снегами.

«Сколько километров сегодня пройдено?» — спросил командир 421-го пехотного полка полковник

Рейнхардт у своего адъютанта. Обер-лейтенант Болль посмотрел на карту с нанесенными на ней маршрутами движения: «60 километров, господин полковник».

60 километров. 60 тысяч метров преодолела маршем пехота в этот день. В ужасную жару, по Кубанской степи, лишенной каких бы то ни было деревьев. Марширующие колонны были окутаны плотными коричнево-серыми клубами пыли. Видны были только головы людей. Чем дальше войска продвигались на юг, тем слабее становилась связь между полками. Только по шлейфам пыли можно было понять, что справа и слева от тебя другие колонны тоже следуют на юг. Сидя в тени своего автомобиля с радиостанцией, Рейнхардт внимательно всматривался в карту. «В дрожь бросает, когда понимаешь, какие тут у них расстояния», — проговорил адъютант. Рейнхардт кивнул и провел пальцем по карте к Калмыцкой степи: «Танкам Клейста там не лучше, чем нам».

Это действительно было так. 40-й танковый корпус, приданный со 2 августа 1-й танковой армии, силами 3-й танковой дивизии 10 августа овладел Пятигорском, а силами 23-й танковой дивизии — Минеральными Водами и вышел к подножию Кавказа. Перед войсками лежала последняя водна я преграда — Терек. Смогут ли они преодолеть её, чтобы затем овладеть перевалами на Осетинской и Грузинской военных дорогах?

Полковник Рейнхардт постучал пальцем по кружочку с надписью «Краснодар»: «Вот наша цель». Затем он указал на Майкоп: «А туда нужно выйти Клейсту, и тогда мы посмотрим, что там у нас попадет в котел, который захлопнут наша 17-я армия и 1-я танковая армия Клейста».

Адъютант кинул: «Хороший план, господин полковник, но у меня такое ощущение, что Иваны уже не окажут нам любезности и не станут ждать, пока мы затянем веревку на мешке». Рейнхардт возвращает карту Боллю. «Там видно будет, — ворчит он. — Нет ли у вас ещё глотка воды?» — «Ни капли больше, господин полковник». — «У меня вот уже с час, как язык прилип к нёбу, словно мухоловка». Они сели в машину: «Давайте дальше, нам сегодня нужно сделать ещё 10 километров».

В первые августовские дни такие же сиены можно было наблюдать повсюду в пехотных подразделениях, у егерей и у горных стрелков армейской группы Руоффа. На некоторое время война приобрела на южном фронте характер боевых действий в пустыне. Лишь редко делались остановки для принятия пищи. Преследование советских войск по Кубанской степи стало гонкой от одного источника воды до другого. В больших автоцистернах везли на всякий случай питьевую воду для солдат, но необходимого для лошадей количества везти с собой не было возможности. Это заставляло нижестоящих командиров ежедневно захватывать все новые источники воды.

Русские войска, ведя сдерживающие бои, уклонялись на правом фланге группы армий «А» от крупномасштабных столкновений с немцами, что они уже успешно отрепетировали ранее на Среднем Дону. В немногих небольших населенных пунктах, на берегах многочисленных рек советские войска закреплялись, вначале цепко держали оборону, однако затем «снимались» настолько быстро, что наши не успевали никого взять в плен. Тем самым они следовали новой директиве маршала Тимошенко: замедлять продвижение противника, в решающий момент, однако ускользать во избежание охвата и окружения. Это было новой гибкой стратегией русских. Советский Генштаб отошел от старой сталинской манеры ведения боевых действий, заключавшейся в отстаивании «каждой пяди земли», что в случае окружения приводило снова и снова к гигантским потерям.

Командиры нижестоящих степеней очень быстро освоили тактику «сдерживающего боя». Этот вид боя в 1936 году был исключен из плана боевой подготовки немецких войск.

Искусно используя участки многих рек, располагавшихся поперек к направлению наступления немецких войск, русские войска постоянно задерживали их продвижение вперед, отводя одновременно свои пехотные соединения.

В этих условиях немецким дивизиям не удалось выполнить основной приказ директивы № 45: «Окружить и уничтожить отходящие за Дон силы противника в районе к югу и юго-востоку от Ростова». Снова план Гитлера не удался.

Совершались марши, осуществлялось преследование и перевозки. Все дальше и дальше, от одной реки к другой: форсирован Кагальник, перейдена Ея. Но до самой Кубани восемь рек ещё вставали преградой на пути маршевых колонн.

У Тихорецка нефтепровод Баку — Ростов пересекал как железнодорожную линию, так и шоссе. Этот транспортный узел русские обороняли упорно, применяя сильную артиллерию, противотанковые средства, три бронепоезда. Дивизионам 88-мм зенитных орудий пришлось поработать по наземным целям. Однако нашим передовым подразделениям все же удалось соединиться. Тихорецк пал. Русские войска отошли. Но паники у них больше не наблюдалось.

Из глубины плантаций подсолнечника, достигавшего человеческого роста, русские неожиданно совершали огневые налеты. При попытке настичь их они ускользали. По ночам они совершали нападения на одиночные транспортные средства, невозможно стало высылать связных-мотоциклистов.

И вот так 5-й корпус к 10 августа 1942 года вышел в район Краснодара. За 16 дней пехота преодолела маршем, с боями трехсоткилометровый путь от Ростова до столицы казачьей Кубани. На этом пути им попадались выжженные солнцем районы Кубанского края, но также и великолепные, райские плодородные долины рек. Здесь простирались бесконечные поля подсолнечника, пшеницы, проса, конопли, табака. Гигантские стада скота перемещались по бескрайней степи. Сады казачьих станиц представляли собой настоящие оазисы. Абрикосы, яблоки, груши, арбузы, дыни, помидоры, винные сорта винограда — нескончаемое великолепие флоры. Яиц было словно песка на морском побережье, бесчисленные стада свиней. Вот было раздолье для наших поваров и казначеев!

Краснодар — краевой центр, расположенный на северном берегу реки Кубань, — насчитывал в то время около 200 тысяч человек населения и являлся крупным нефтеперерабатывающим центром. Генерал Ветцель развернул свой 5-й корпус в боевые порядки для концентрированного наступления на город. Солдаты корпуса были уроженцами Франконии, Гессена и Вюртемберга. Замысел русских состоял в удержании центра города и моста через Кубань в течение как можно более долгого времени, чтобы дать возможность живой силе и технике переправиться на тот берег с минимальными потерями. То, что не удавалось переправить, поджигалось; гигантские нефтесклады, резервуары — тоже.

11 августа, ближе к полудню, вюртембержцы подобрались к мосту на расстояние броска для атаки — 50 метров. Плотно, одна к другой, русские колонны следовали по мосту. 2-я рота получает приказ атаковать. Капитан Зетцлер вскакивает, сжимая пистолет в руке. Он успевает сделать лишь три шага — и падает, сраженный пулей в голову. Рота продолжает атаку. Ещё 20 метров отделяет атакующий авангард от въезда на мост. В этот момент советский офицер — командир охраны моста, не упускавший из вида действия атакующих, — поджигает бикфордов шнур. С грохотом мост взлетает на воздух, вместе с русскими колоннами. Сработали заряды, заложенные в 12 точках конструкции моста. В копоти и дыму видны люди и лошади, колеса, машины, оружие, кувыркающиеся в воздухе. Повозки проламывают ограждения и сваливаются в реку, где тонут. Взрыв моста означал для немцев потерю двух суток. Только ночью с 13 на 14 августа 125-я пехотная дивизия на плотах и десантно-штурмовых лодках смогла форсировать реку.

Майор Ортлиб, сохраняя полное спокойствие, на глазах у русских сумел в течение дня разведать переправы: он выполнял свою работу переодевшись в женскую крестьянскую одежду, с тяпкой через плечо и корзиной на руке. Прыжок на другой берег Кубани и возведение понтонного моста удались при поддержке сосредоточенного огня полевых орудий и батареи 37-мм зенитных пушек. 5-й корпус вошел маршем в «Страну черкесов». Мусульманское население на своих домах вывесило зеленые флаги с турецким полумесяцем. Оно приветствовало немцев как освободителей от атеистического ига коммунистической власти.

6. Между Новороссийском и перевалом Клухор

«Талатта, талатта! (Море, море!)» — На высокогорных перевалах Кавказа — Бои за старые военные дороги — Экспедиция на вершину Эльбруса — До Черноморского побережья ещё 20 километров — Недостает последнего батальона

С форсированием Кубани последняя речная преграда для войск армейской группы под командованием Руоффа была преодолена. Дивизии теперь могли перейти к реализации своей собственной оперативной цели: овладению портами Новороссийск, Туапсе, Сочи, Сухуми и Батуми.

Эта цель была крайне важна. Не только потому, что с достижением её советский Черноморский флот терял свои последние базы и могла реализоваться возможность снабжения Кавказского фронта морем, но и потому, что со взятием немцами последних участков побережья Черного моря Турция с большой вероятностью перешла бы в немецкий военный лагерь. Для ведения войны это имело бы далеко идущие последствия. Англо-русские позиции в Северном Иране были бы обрушены, и вместе с ними были бы перерезаны южные маршруты поставок американского вооружения и военных материалов для Сталина из района Персидского залива в акваторию Каспийского моря и далее вверх по Волге.

Также реальным стал бы план направления Африканского корпуса Роммеля через Египет в Месопотамию. Солдаты германо-итальянской танковой армии «Африка» в те дни позднего лета 1942 года после успешного преследования противника стояли под Эль-Аламейном, перед воротами Каира. Инженеры саперных частей уже подсчитывали, сколько потребуется понтонов для моста через Нил, а на вопрос «Куда вы теперь?» солдаты весело отвечали: «К Ибн-Сауду».

Не менее популярным было это фантастическое планирование целей и в армейской группе Руоффа. Когда в частях 49-го горно-стрелкового корпуса стало известно, что их цель — Кавказ, у них родились свои краткие лозунги на этот счет. Алекс Бухнер в своей книге «Горные егеря на всех фронтах» приводит ответ одного солдата на вопрос своего боевого товарища о смысле и целях степного марша: «На Кавказе повернуться, англичанам дать под зад и сказать «Привет, Роммель!» — вот так!»

В конце августа 1942 года дивизии 5-го корпуса начали наступление на Новороссийск, первую крупную военно-морскую базу в восточной части Черноморского побережья. Новороссийск, насчитывавший тогда 95 тысяч человек жителей, был важным портом и промышленным центром, там находились большие холодильные комплексы, верфи, комбинаты по переработке рыбы и цементные заводы.

С боями пехота преодолела отроги Кавказа и вышла на холмистые подступы к городу. Внезапно перед ней открылось море: Черное море! Когда полковник Фибе, командир 419-го пехотного полка, с сопки увидел панораму побережья, он спонтанно передал по радио древнюю греческую фразу: «Талатта, талатта — море, море!» За 2400 лет до этого, как пишет историк Ксенофонт, греческие авангарды своими возгласами приветствовали спасительное море, когда после полного лишений отхода по безводным пустыням и горам Малой Азии они достигли побережья у Трапезунда, точно напротив Новороссийска. Однако потребовалось выдержать ещё много жестоких и кровопролитных боев, прежде чем полки овладели Новороссийском.

6 сентября 1942 года 1-й батальон 186-го пехотного полка под командованием обер-лейтенанта Циглера начал штурм порта. 10 сентября город и пригороды были взяты. Первая оперативная цель армейской группы Руоффа была достигнута. Следующей целью был Туапсе. Это был ключевой пункт на узкой плоскости побережья. Однако этот город стал судьбоносным для группы армий Листа.

В состав 17-й армии наряду с армейским корпусом, корпусом егерей и танковым корпусом входил ещё один горно-стрелковый корпус в составе двух горно-стрелковых дивизий — l-й и 4-й, а также одной румынской горно-стрелковой дивизии. Эта комбинация из пехоты, егерей и горных стрелков имела особый смысл. В то время как пехотные дивизии брали Новороссийск с фронта, преодолевая лесистые отроги северо-западного Кавказа, специалисты по горам средней высоты из состава 97-й и 101-й егерских дивизий пробивались через поросшие лесом горы Кавказа к порту Туапсе. Горные стрелки имели задачу пробиться через расположенные на высоте 3000 — 4000 м высокогорные перевалы к Черноморскому побережью, так сказать, через задние ворота. Их целью был Сухуми, город на субтропическом побережье, утопавший в пальмах, столица Советской Абхазии. Оттуда до Батуми и турецкой границы оставалось около 160 км.

Следуя за выдвинувшимися вперед моторизированными боевыми группами, горные егеря генерала Конрада 13 августа вышли из степи и изготовились для штурма высокогорных перевалов Кавказа: на правом фланге — 4-я горно-стрелковая дивизия с целью овладения перевалами в нефтеносном районе Большой Лабы; на левом фланге — 1-я горно-стрелковая дивизия с задачей штурмовать высокогорные перевалы и выйти к ледникам Эльбруса — истоку Кубани. Важнейшим перевалом был Клухорский, расположенный на высоте 2815 м над уровнем моря — начальный пункт старой Сухумской военной дороги. Быстрым маневром майор Хиршфельд со своей частью из состава 1-й горно-стрелковой дивизии вышел к забаррикадированному входу на перевал, охраняемому крупными силами русских. Во фронтальной атаке эта позиция была неприступна. Однако фон Хиршфельд продемонстрировал, чего можно достичь при помощи немецкой тактики ведения войны в горах. Применяя хитроумные демонстрации перед фронтом, он обошел перевал по отвесным скалам гор — и советская позиция была взята. За счет этого самая высокая точка Сухумской военной дороги вечером 17 августа перешла в наши руки.

Затем солдаты фон Хиршфельда стремительно вышли в долину реки Клыч, овладели одноименным населенным пунктом и оказались посреди густых лесов Черноморского побережья. Отсюда достаточно ещё одного рывка — и вот он, берег моря. Но неожиданный прорыв на равнину не удался. Для этого не хватило сил. Русские зло и отчаянно оборонялись, защищая выход. Всего в 40 км перед взором фон Хиршфельда находился Сухуми, большая цель немецких войск. Продвинувшись далеко вперед с горсткой солдат, Хиршфельд оказался в опасном положении. Слева от него никого не было, так как танковая армия Клейста находилась ещё в степи, к северу от Эльбруса.

В этой ситуации генерал Конрад решился на рискованную операцию, чтобы прикрыть левый фланг корпуса. Капитану Гроту, командиру роты горных стрелков, обученных боевым действиям в условиях высокогорья — из бывших проводников и альпинистов — была поставлена задача подняться на перевалы через Эльбрус на высоту 4000 м и блокировать Баксанское ущелье, из которого русские угрожали немецкому флангу.

Перед нами разворачивается панорама одного из самых захватывающих и непредсказуемых сражений войны. Склоны горного массива Эльбрус уходят вниз на 1000 метров, тлея темно-красным светом. Белые поля ледника Асау далеко отсвечивают на солнце. Отвесные ледяные стены, скалы в расщелинах, таящие опасность обвалов и камнепадов.

На кровопролитные бои в горах за старый царский охотничий замок «Кругозор», расположенный на высоте 3000 м, — кстати, на той же высоте, что и гора Цугшпитце в Германии, — тяжело и величественно взирает через глубокие разрезы Баксанского ущелья Ушба, одна из красивейших гор в мире. Её высота — 4697 м над уровнем моря. Выше её — только Казбек далеко на востоке, на старой Военно-Грузинской дороге, и сдвоенная вершина Эльбруса.

Все понимали, что солдаты 1-й горно-стрелковой дивизии, в полосе наступления которой находился Эльбрус, движимые честолюбием, устремятся к этому гиганту, чтобы покорить его. Это мероприятие никакого военного значения не имело. Но мир, естественно, обратил бы на него внимание, если бы узнал, что немецкие войска на высочайшей вершине Кавказа водрузили флаг вооруженных сил рейха.

И генерал Конрад дал согласие на восхождение, однако выдвинул условие: штурм вершины проводят совместно солдаты из состава 1-й и 4-й горно-стрелковых дивизий. Отчего бы и 4-й не участвовать в этом деле? Экспедицию возглавил капитан Грот. Солдатами 4-й горно-стрелковой дивизии, участниками восхождения, командовал капитан Геммерлер. Экспедицию в самом начале постигла курьезная неожиданность. Обер-лейтенант Шнайдер вместе с солдатами своего отделения связистов вышел из базового лагеря заранее, так как они несли аппаратуру связи и были нагружены больше других.

Далеко впереди перед собой по ту сторону большого ледника они увидели совершенно фантастическое здание — «Дом интуриста», построенный Советами на более чем четырехкилометровой высоте: мощное овальной формы бетонное массивное строение, без всяких выступов, полностью облицованное листовым алюминием. Внешне оно походило на гигантскую гондолу дирижабля фирмы «Цеппелин».

Шнайдер и его подразделение выдвинулись вперед по ещё не подтаявшему на дневном солнце снегу. Внезапно через бинокль он заметил русского солдата, стоявшего перед домом. «Осторожно!» — крикнул он своим людям и отдал им команду свернуть и обойти отель. В скалах над домом он занял позицию и изготовился к бою. В это время в полном одиночестве к месту приблизился капитан Грот. Прежде чем его кто-либо успел предупредить, он был схвачен. Команда русских состояла всего лишь из трех офицеров и восьми солдат. Они поднялись в горы в то же самое утро.

Грот сразу же оценил ситуацию и сумел сохранить хладнокровие. Одному из русских офицеров, говорившему по-немецки, Грот сумел доказать бесперспективность положения русской охраны. Он указал на приближающихся военных альпинистов и на подразделение связистов, занявших позицию в горах. Таким образом, он добился, что русские отошли по своей воле. Четверо красноармейцев предпочли, однако, ожидать вместе с Гротом главных сил немцев и согласились выполнять роль носильщиков.

Следующий день, 18 августа, был объявлен днем отдыха. Горные егеря должны были постепенно адаптироваться к высоте. Покорение вершины должно было начаться 19 августа, но оно сорвалось из-за внезапно налетевшей снежной бури. И 20 августа суровая непогода с градом задержала их в этом отеле на Эльбрусе. Лишь 21 августа обещало быть прекрасным днем с ярким утренним солнцем.

В 3.00 восхождение началось: капитан Грот и его шестнадцать солдат и капитан Геммерлер со своей пятеркой приступили к выполнению непосредственной задачи. В 6.00 погода испортилась. С Черного моря подул ветер. Туман и снежная буря встали на защиту вершины Эльбруса — великана. В крошечной хижине два офицера со своими солдатами пережидали непогоду. Повернуть назад? Ну нет. Не таковы горные егеря! Итак, вперед и вверх! Марш в условиях сильно разреженного воздуха и сильной стужи становится авантюрной гонкой. Глаза забиты снегом. Буря завывает над заледеневшим горным склоном. Видимость — не более 10 метров.

В 11.00 ледяная стена была преодолена. Капитан Геммерлер стоял на самой высокой точке, достигнутой отрядом. Впереди вновь начинался легкий склон. Старший фельдфебель Кюммерле воткнул древко флага вооруженных сил рейха глубоко в снег. Затем были установлены древки со штандартами 1-й и 4-й горно-стрелковых дивизий с изображением эдельвейса и горечавки. Все обмениваются рукопожатиями, и подразделение быстро карабкается по восточной стене, где буря несколько тише. И мир с удивлением внимает известию о том, что над высочайшей вершиной Кавказа реет немецкий флаг.

Восхождение на вершину Эльбруса, совершенное немецкими горными егерями в ужасную погоду на совершенно незнакомую им гору с ходу, явилось чрезвычайным достижением в истории альпинизма. Его не умаляет и тот факт, что несколько дней спустя специальный корреспондент при корпусе, доктор Рюммлер, в условиях хорошей погоды установил, что, вероятно, егеря были не на тригонометрической точке, а на 38 метров ниже, потому что 21 августа ошиблись из-за бури и тумана.

Вернемся, однако, к боям на высокогорных перевалах. В то время как горные егеря с великим трудом преодолевали Клухорский перевал и старую заброшенную Сухумскую Военную дорогу, 4-я австро-баварская горно-стрелковая дивизия генерал-майора Эгльзеера на правом фланге шла через высокогорные перевалы главного хребта.

Силами двух батальонов 91-го полка горных егерей под командованием полковника фон Шгеттнера были взяты перевалы Санчар и Алустраху на высоте 2600 и 3000 м. Тем самым они преодолели гребень горной системы. Затем — вниз, к перевалам предгорий, в субтропические леса на сухумских холмах.

Майор Шульце со своим батальоном горных егерей штурмовал Бгаларский перевал и вышел к поросшим лесом склонам, круто спадавшим к плоскому побережью. До цели оставалось всего двадцать километров.

Егеря преодолели 200 км гористой местности и высокогорья. Они вели бои минимальными силами на высотах свыше 3000 м, одолевали противника во множестве самых различных ситуаций, штурмом брали опасные ледники, головокружительные скальные высоты, заледенелые, овеваемые бурями склоны гор и позиции противника в скалах, до той поры считавшиеся неприступными. Теперь они стояли вплотную к цели.

В полушаге от побережья боевая группа фон Штеттнера на своей ключевой позиции имела 2 орудия; на каждое — по 25 выстрелов. «Вышлите боеприпасы, — радирует он. — Разве нет самолетов? Разве не придут к нам альпийские стрелки со своими мулами?»

Нет, самолетов не было. А альпийские стрелки маршем шли к Дону, на Сталинград.

Полковник Штеттнер, командир доблестного 91-го полка горных егерей, стоял в долине Бзыби в 20 км от Сухуми, а майор фон Хиршфельд — в долине Клыч, в 40 км от побережья.

97-я горно-стрелковая дивизия под командованием генерал-майора Руофф продвинулась с боями к Туапсе на расстояние 50 км от города. Вместе с ней сражались валлоны из добровольческой бригады «Валлония» под командованием подполковника Люсьена Липпера.

421-й пехотный полк, выполняя задачу на острие атаки, пробился к Туапсе на расстояние в 30 км от города по прямой. Так обстояли дела в конце августа 1942 года. Немецкие вооруженные силы добились невероятных успехов и находились вблизи цели, обозначенной Гитлером в плане «Блау». Они сражались в субтропических долинах по ту сторону перевалов Кавказа, они видели своими глазами Черноморское побережье и Каспийское море, захватили первые нефтеразработки советского нефтяного царства, они вели бои на 44-й и 43-й параллелях — самые южные точки, которые когда-либо достигали немецкие сухопутные войска на Восточном фронте. Они уже держались за ручку двери, открывавшей вход в Астрахань, самой южной конечной цели на линии Астрахань — Архангельск, намеченной планом «Барбаросса», и стояли у Сталинграда на крутом волжском берегу. Вместе с ними на полях сражения между Черным и Балтийским морями воевали не только европейские союзники Германии и добровольческие соединения, но также казаки, туркмены, калмыки сражались против сталинской Красной Армии и Советского Союза.

Удастся ли им последний прыжок в несколько километров до Туапсе? И расстояние от Майкопа до Батуми на турецкой границе? И 120 км до Астрахани в дельте Волги у Каспийского моря, цели войны и конечного её пункта в соответствии с планом «Барбаросса»? Удастся ли, как удавалось все в эти последние недели?

В войсках царило оптимистическое настроение. Однако штабисты выглядели озабоченными. Ударные части и соединения группы армий «А» были ослаблены тяжелыми многодневными боями, линии подвоза и снабжения были растянуты далеко за пределы возможного и исключали возможность импровизации. Силы Люфтваффе были расколоты из-за их одновременного применения в районе Дона и на Кавказе. Советские ВВС вдруг стали господствовать в воздухе. Советская артиллерия также имела превосходство. У немцев не хватало двух десятков истребителей, 5 — 6 батальонов и двух сотен голов вьючных животных. Теперь, когда предстояло принять важное решение, их не было в наличии.

Так обстояло дело и на других фронтах: везде ощущались нехватки. Везде, где война достигла апогея и почти достигнутыми были все решающие цели: под Эль-Аламейном за сотню километров от Нила Роммель взывал о присылке двух десятков самолетов для противодействия британской воздушной армаде и сотни танков с несколькими тысячами тонн горючего.

В балках к западу от Сталинграда ударные роты 6-й армии умоляли о выделении им нескольких штурмовых орудий, двух-трех свежих полков пехоты с несколькими противотанковыми орудиями, штурмовыми саперными подразделениями и танками. Стоявшие на ленинградских окраинах и перед воротами Мурманска войска повсюду просили о «последнем батальоне», который во все времена склоняет чашу весов к победе в сражениях. Но никому из них Гитлер не был в состоянии дать этот последний батальон. Война приобрела гигантские масштабы. А одеяло у Вермахта оказалось коротким. Везде потребности военной обстановки превышали возможности войск.

7. Дальняя разведка к Астрахани

150 километров в бронемашине по вражеской территории — Неизвестный нефтепровод — Лейтенант Шлип звонит начальнику станции Астрахань — Казаки ротмистра Загородного

В составе войск восточного крыла группы армий «А», 1-й танковой армии, 16-я моторизованная пехотная дивизия прикрывала растянутый левый фланг целой цепочкой сильно укрепленных опорных пунктов.

13 сентября 1942 года, Калмыцкая степь восточнее Элисты. «Эй, Георгий, давай собирайся, выезжаем через час!» — «Слушаюсь, господин обер-лейтенант», — рявкает казак Георгий в ответ и мгновенно исчезает.

Георгий родом из Краснодара. Там он учился в педагогическом институте, изучал немецкий язык. В прошлом году, будучи связистом Красной Армии, попал прямо в руки нашим мотоциклистам. С тех пор служил во 2-й роте вначале помощником повара, а потом добровольно, по своему заявлению, в качестве переводчика.

По многим причинам у него имелся большой зуб на сталинский большевистский строй, и в роте не было ни одного человека, кто бы ему не доверял. В особо критических ситуациях Георгий уже подменял пулеметчика в бою.

Обер-лейтенант Готлиб только что вернулся с совещания у командира мотоциклетного батальона. Там обсуждались последние детали, связанные с отправкой на задание разведывательного подразделения к Каспийскому морю через Калмыцкую степь. Командир 16-й дивизии, сменивший под Элистой 52-й корпус, хотел выяснить, что происходит в пустынной местности на фланге Кавказского фронта. Между районом южнее Сталинграда и рекой Терек зияла 300-километровая дыра. К Тереку в районе Моздока 30 августа вышел один мотопехотный полк 3-й танковой дивизии. Словно гигантская воронка, представлялась эта неизведанная территория между Волгой и Тереком. Еёсердцевиной было побережье Каспийского моря. Оттуда можно было ожидать всяких неожиданностей. Поэтому это пространство следовало взять под контроль.

Оборона этой огромной по площади ничейной территории была поручена практически одной-единственной дивизии, главные силы которой со штабом дислоцировались в районе Элисты, в Калмыцкой степи. Задачи контроля территории и разведки вплоть до Каспийского моря и до дельты Волги должны были выполнять прежде всего подразделения дальней войсковой разведки, предпринимавшие смелые экспедиционные вылазки, поскольку на подкрепления можно было рассчитывать лишь с конца сентября. 16-я мотопехотная дивизия в то время приобрела название «гончая дивизия».

Кроме нескольких специалистов, без которых обойтись было нельзя, для выполнения подобных задач привлекались только добровольцы. В середине сентября началась одна такая крупная «экспедиция» вдоль дороги Элиста — Астрахань. Было выделено четыре разведподразделения. В их задачи входило:

1. Разведать, имеются ли у противника какие-либо силы и где конкретно в районе между Тереком и Волгой, предпринимаются ли им попытки переправы через Волгу; дислокацию опорных пунктов, имеет ли место передвижение войск по дороге вдоль Волги от Астрахани до Сталинграда.

2. Выяснить состояние проселочных дорог, возможности проезда транспорта вообще, состояние прибрежной территории, характеристики почвы западного берега Волги и техническое состояние дотоле неизвестной железнодорожной линии Кизляр — Астрахань.

13 сентября, в воскресенье, «экспедиция» стартовала. Выступили в 4.30. Степь встретила группу солдат резким ветром. Прежде чем взошло солнце, все ощущали заметный холод. Разведподразделения, которым предстоит проделать 150 км глубоко в неизвестную, необжитую территорию, имели соответствующее вооружение и оснащение. Каждое подразделение включало по 2 восьмиколесные разведывательные бронемашины, вооруженные 20-мм зенитными орудиями, по одному взводу стрелков-мотоциклистов (24 солдата), по 2 или 3 противотанковых орудия калибра 50-е, самоходных или смонтированных на бронетранспортерах, и саперное подразделение с соответствующим снаряжением, по 5 грузовиков (по 2 — с горючим и запасом воды, 1 — с продовольствием), а также ремонтное подразделение на «Кюбельвагене»⁶ и санитарный автомобиль с врачом, радистом и переводчиком.

Разведподразделение Шредера в самом начале постигла неудача. Вскоре после выступления, пройдя мимо населенного пункта Утта, оно внезапно вошло в боевое соприкосновение с патрулем противника. Лейтенант Шредер был убит, переводчик Мареш и фельдфебель Вайсмейер ранены. Подразделение вернулось назад и на следующий день отправилось снова под командованием лейтенанта Эйлера.

Между тем обер-лейтенант Готлиб, лейтенант Шлип и лейтенант Хильнер со своими группами продвинулись уже севернее, южнее и непосредственно вдоль большого шоссе Элиста — Астрахань. Обер-лейтенант Готлиб сначала шел по шоссе вперед, затем свернул на северо-восток в степь в направлении на Садовскую; 14 сентября он приблизился к Астрахани на расстояние в 40 км. 15 сентября всего лишь 25 км отделяли его от Волги. С песчаных дюн вид открывался далеко, вплоть до реки. Песок и солончаки сделали местность почти непроходимой. Но разведподразделение это не остановило. Карты местности, выданные Готлибу, оказались не очень хороши. Казак Георгий у каждого колодца вынужден был расспрашивать кочевников-калмыков, дружески расположенных к немцам, снова и снова о том, как и где проехать. Разговоры были очень долгие и обстоятельные.

«Большая железная дорога?» — «Да, есть, поезда 2 раза в день между Кизляром и Астраханью». — «А советские?». — «Да, они на лошадях здесь разъезжают, верхом. Вчера большой отряд ночевал, у колодца, на восток отсюда это место, час пути. Они из Садовки, там их, должно быть, много».

«Ага», — кивает Георгий и дает кочевнику несколько сигарет.

Внезапно смех прервался криком. С севера приближались двое всадников: «советские». Калмыки исчезли. Оба бронеавтомобиля отъехали за дюну, и русским их не было видно. «Давай сюда!» — закричал обер-лейтенант Готлиб Георгию, но казак не ответил. Он засунул свою пилотку под широкий плащ, сел у колодца и закурил.

Оба русских осторожно приближались: офицер и его ординарец. Георгий им что-то прокричал. Офицер спешился и направился к нему. Обер-лейтенант Готлиб и его солдаты наблюдали, как оба о чем-то, смеясь, разговаривали. «Вот собака!» — проговорил радист. Но затем они увидели, как Георгий мгновенно выхватил пистолет. «Руки вверх!» — кажется, сказал он, ухмыляясь. Советский офицер поднял руки. Он был ошеломлен настолько, что и своему ординарцу приказал сдаваться. Таким образом. Готлиб и его подразделение вернулись в Халахуту с двумя ценными «языками». Лейтенант Эйлер в это время выполнял одно специальное задание: разведать точно, как оборудована оборона в Садовской и есть ли там переправа через Волгу. По воздуху напрямую от Утты до Садовской примерно 150 км. Эйлер свернул с большака прямо на север. Пройдя 10 км, лейтенант ощутил вдруг, как у него замерло сердце. К его подразделению быстро приближалось гигантское облако пыли. «Рассредоточить машины!» — скомандовал он и поднял бинокль к глазам. Облако стремительно приближалось. И лейтенант вдруг громко засмеялся. Это были не русские, а антилопы, гигантское стадо антилоп-сайгаков, обитающих в южнорусских степях. Почуяв людей, они изменили направление своего бега и галопом повернули на восток. Их копыта подняли облака пыли и взбили подсохшую на жгучем солнце степную траву. В этих облаках мог бы скрыться целый танковый полк.

До Астрахани оставалось ещё 35 км. Отряд Эйлера оказался, по-видимому, тем подразделением сухопутных войск, которое в ходе реализации плана «Барбаросса» продвинулось на восток далее всех других и тем самым ближе всех было к конечной цели всей войны — Астрахани.

Лейтенант Эйлер вел теперь разведку в северо-восточном направлении. Обнаружив, что населенные пункты Юста и Хазык сильно укреплены и имеют значительные гарнизоны, он обошел их и повернул к главной цели — Садовской. 16 сентября Эйлер и два его разведывательных бронеавтомобиля оказались на расстоянии 5 км от Садовской и 7 км от Нижней Волги.

Брешь между Кавказским фронтом и Сталинградом достигала в ширину 300 километров.Разведывательные патрули 16-й моторизованной пехоты дивизии вышли на самые подступы к Астрахани.

То, что было установлено разведподразделением, оказалось чрезвычайно важным: русские оборудовали вокруг Садовской противотанковый ров, а также глубокоэшелонированную линию блиндажей. Это указывало на наличие подготовленных и оборудованных позиций плацдарма, которые должны были подстраховать, вероятно, планировавшийся переход советских войск через Волгу в её нижнем течении.

Когда русские часовые заметили немецкие бронемашины, на их позициях возникла суматоха, напоминавшая панику: до того момента беспечные, они мгновенно рассыпались по блиндажам и щелям и открыли шквальный огонь из противотанковых ружей и тяжелых пулеметов. Двое русских, которые в суматохе попытались улизнуть со своих позиций, были перехвачены людьми Эйлера. Оба красноармейца, насмерть перепуганные, сдались в плен; кроме того, старший офицер из 36-го пулеметного батальона и его связной. Вот это была добыча! Теперь прочь отсюда всем!

Лейтенант Юрген Шлип, командир мобильной разведроты, также отправился со своими солдатами на выполнение задания 13 сентября. Его маршрут пролегал к югу от большака. Главная его задача была — разведать наличие на самом деле пригодной к эксплуатации железнодорожной линии Кизляр — Астрахань, о чем говорили пленные на допросах, но которая не была нанесена на карту. Было очень важно узнать что-либо об этом маршруте перевозки нефти; его можно было использовать для перевозки войск. Шлип обнаружил эту железнодорожную линию. Вот как он рассказывает об этом: «В предрассветные часы второго нашего дня мы увидели перед собой ещё издалека, как соленые озерки сверкают на солнце. Мотоциклы с трудом шли по песку вперед, и наше ремонтное подразделение по пути проводило небольшой ремонт».

Когда Шлип наконец увидел через бинокль железнодорожные рельсы, он приказал основным силам роты отойти назад и отправился с двумя бронемашинами и подразделением саперов к будке обходчика, она же — станция Сенсели.

Далее Шлип рассказывает: «Издалека мы увидели на насыпи человек 50 — 60 гражданских, которые выполняли какие-то работы. Дорога была однопутной, и с двух сторон её был отсыпан песчаный вал. При нашем появлении охрана как-то рассосалась, и гражданские отреагировали на это с ликованием. Люди эти были украинцы, старики, женщины и дети, насильно эвакуированные и в течение нескольких месяцев работавшие здесь. Многие из украинцев могли объясниться по-немецки, нас приветствовали как освободителей».

В то время пока солдаты разговаривали с украинцами, с южной стороны насыпи внезапно показался шлейф дыма. «Поезд!» — закричали рабочие. Шлип приказал водителям своих машин отойти за песчаный холм и занять там позицию. И вот уже они увидели приближение состава бесконечно длинной вереницы цистерн. Впереди, пыхтя, состав тянули два локомотива. Две 20-мм пушки дали короткую очередь — и локомотивы разлетелись на куски. Из котлов струями устремился наружу пар, раскаленное содержимое топок летело в воздухе, крутясь. Поезд встал. Пожар охватывал цистерну за цистерной. Они выгорали.

«Черт возьми, замечательный бензин», — сокрушались артиллеристы. В тот момент, когда саперы хотели взорвать будку, в ней зазвонил телефон.

Пауль Карель

Они испуганно вздрогнули. «Черт, кто там ещё ?!» — воскликнул унтер-офицер Энг, из ремонтников. Но затем он быстро снял трубку и крикнул Шлипу: «Господин лейтенант, вас зовут!»

Шлип все понял и помчался вместе с переводчиком к будке.

«Станция Сенсели, начальник», — сказал переводчик в трубку и ухмыльнулся. «Да, да, «товарищ»!» — поправился он.

На другом конце провода была товарная станция Астрахань. Южный пункт линии А-А (Астрахань — Архангельск) — цель всей войны. Передовые части Вермахта связались с ним по телефону. Чиновник, начальник станции в Астрахани, спрашивал, прошел ли эшелон с нефтью из Баку. Встречный поезд уже стоит на разъезде у Басы.

Встречный поезд! Переводчик попытался уговорить товарища в Астрахани, чтобы тот дал команду на его отправление. Но это вызвало у товарища в Астрахани подозрение. Он задал пару вопросов-ловушек. Переводчик не смог толком ответить, и это оправдало его недоверие. Он начал страшно ругаться. И тут переводчик оставил игру и сказал: «Подожди, папаша, скоро мы будем в Астрахани». В ответ товарищ из Астрахани прокричат самое страшное русское ругательство и бросил трубку, и поэтому не мог слышать, как две минуты спустя сколоченное из досок здание станции Сенсели было разнесено в щепки двумя компактными зарядами взрывчатки.

Подразделение дальней наземной разведки Шлипа вернулось без потерь 17 сентября в Утту. Ещё в тот же день его командир доложил в штабе дивизии, а также случайно оказавшемуся на КП командующему группой армий «Б», генерал-полковнику фон Вейхсу о результатах рейда. Все вздохнули с облегчением, пока ещё из степей и с нижней Волги, то есть с Кавказского фланга, угроза не исходила. Это было главное. Ведь группа армий «А» с конца августа предпринимала попытки «запустить» ещё раз застопорившееся наступление в районе Кавказа, а именно на левом своем фланге. Танковая армия фон Клейста всей своей мощью должна была пробить ворота в Баку, чтобы взять советские нефтяные поля, достигнув тем самым одной из решающих целей германского летнего наступления. Последним препятствием перед этой целью была река Терек, перед которой остановились танковые авангарды армии Клейста. Клейст попытал своего счастья, и, казалось, военное счастье действительно давало Вермахту шанс ещё раз одержать победу.

Клейст искусным поперечным маневром вывел 3-ю танковую дивизию из упорно обороняемого Баксанского ущелья и повел ее на восток вдоль Терека. 25 августа дивизия овладела городом Моздок. Вслед за этим другая боевая группа у станицы Ищерской неожиданно для противника форсировала реку, в частности, решающий прыжок здесь сделало подразделение гамбургского 394-го мотопехотного полка.

30 августа 1942 года: минутная стрелка приближается к 3.00. Штурмовые лодки, саперы и панцергренадеры изготовились. Они ждут огневого удара артиллерии, имеющей задачу обеспечить им огневое прикрытие броска через реку.

Терек в месте форсирования — около 250 м в Ширину, с очень сильным течением, бурлящими водоворотами — коварная горная река. Рядом с лодками вздымаются от мин противника белые столбы воды. Между ними маневрируют штурмовые лодки. Носы их — довольно высоко над водой. На корме каждой из них, низко пригнувшись, сидят панцергренадеры. Вот так лодки проскальзывают сквозь эту грозную музыку.

Одновременно с началом атаки, ещё на этом берегу, погибают командир 1-го батальона капитан барон фон Хейден-Ринш и его начальник штаба лейтенант Циглер. Смертельно раненный, падает лейтенант Вурм. Обер-лейтенант доктор Дюрхольц, командир 2-й роты, получает ранение в ходе форсирования и падает за борт в реку. С этого момента его считают пропавшим без вести.

Под огневым прикрытием своей артиллерии стрелки пробиваются шаг за шагом вперед. Условия для плацдарма созданы. Только условия. Так как позднее выясняется, что противник превосходит их в силах и их у него больше, чем предполагалось вначале. Хорошо замаскировавшись и окопавшись, он цепко держит оборону на окраине селения Мундар-Юрт. Войска русских сидят на полевых позициях и в противотанковом рве. Оттуда они имеют возможность накрывать огнем находящихся на открытой местности наших бойцов.

Во второй половине дня молодой командир полка майор Гюнтер вместе со своим штабом переправляется на тот берег Терека, чтобы сориентироваться на месте. Таким образом, определяется передний край, и войска эшелонируются так, чтобы можно было успешно защищать малыми силами отвоеванный плацдарм.

Пять дней находились в боях солдаты 394-го мотопехотного полка на том берегу Терека. Они сражались южнее 44-й параллели. Только передовые части 1-й горно-стрелковой дивизии в Клычской долине вели бои ещё южнее. Они вплотную стояли у 43-й параллели, а именно у 43⁰ 20’ , самой южной точки, достигнутой войсками Вермахта в ходе реализации плана «Барбаросса» на советской земле.

В неблагоприятных условиях местности, без тяжелого вооружения солдаты Папе сражались с более сильным, ожесточенным противником. Полк сковал действия трех советских дивизий. Поэтому русским пришлось снимать войска с другого участка. Плацдарм этот, таким образом, создавал предпосылки для наступательных действий подтянутого сюда 52-го армейского корпуса. Ему удалось 1 и 2 сентября под Моздоком также форсировать Терек и создать плацдарм. 111-я пехотная дивизия форсировала стремительную, мощную горную реку пятиметровой ширины. Передовые подразделения вел в бой капитан Люме. Он первым создал небольшой плацдарм и держался до тех пор, пока саперы не переправили тяжелое вооружение. Однако и под Моздоком сил для продолжения не хватило. Русские были слишком сильны, а свои силы — измотаны в боях и слишком слабы. Последний шанс — овладение Бакинским нефтяным районом — не мог быть использован.

Как и на западных отрогах Кавказа по направлению к Черному морю, так и здесь, на Тереке, битва застопорилась. Фронт замер. Прямо перед конечной целью войны наступательная мощь и порыв плана «Барбаросса» выдохлись. Терек стал последним рубежом немецких завоеваний.

На оборонительных позициях у Терека имеете с немецкой пехотой сражалась одна необычная боевая часть — казаки. Но для войны на Восточном фронте в истории, приведшей казачий эскадрон под командованием ротмистра Загородною на сторону немцев, не было ничего необычною.

Когда 40-й танковый корпус под командованием генерала барона фон Гейра летом в районе Миллерова взял в плен 18 тысяч русских, проблемой № 1 было: что с ними делать? Кто их отправит в тыл? Резко уменьшившиеся по численности немецкие дивизии были не в состоянии выделить для этих целей часть личного состава. И вот появился капитан Кандуш и подал идею отделить кубанских и донских казаков, расположенных к немцам, от остальной массы пленных и дать им лошадей, бродивших там и тогда во множестве, и использовать их как конвойное подразделение для сопровождения пленных красноармейцев. Казаки, отнюдь не симпатизировавшие большевистским идеям, загорелись этой идеей. В мгновение ока капитан Загородный сформировал эскадрон и отправился в путь с 18 тысячами пленных русских. Ни один человек в штабе корпуса не думал о том, что ему когда-либо суждено будет встретиться с Загородным и его казаками. Но в первые недели сентября в штабном блиндаже танкового корпуса в Русском в один прекрасный день вдруг распахнулась дверь. Вошел казачий офицер в живописном мундире и на ломаном немецком доложил: «Ротмистр Загородный со своим эскадроном прибыл». Кандуш был совершенно ошеломлен. Спустя годы после войны Кандуш рассказывал мне об этом, повторяя: «Вот и снова они к нам попали!» Что было делать с казаками? Кандуш позвонил начальнику штаба. Началось то, что у русских называется «долгой волынкой». Наконец, приняли решение. Казаки Загородного составляют отдельный казачий эскадрон 1/82, направляются на обучение и затем — на фронт. Так оно и получилось. На позициях в районе Ищерской ротмистр обеспечил железную дисциплину и порядок. Не было ни одного случая дезертирства. Надежной опорой ротмистра был командир 1-ю взвода, старший лейтенант Кобан, широкоплечий казак, верный своему эскадрону до последнего дня, как и Загородный. Когда Кобан болел, его жена обеспечила построение. Внешне привлекательная, лихая казачка, она с первого дня всегда была в строю взвода своего мужа. Как и всякий казак, она выезжала в составе патрульных разъездов. Она и погибла вместе с эскадроном — за тысячи километров от своей родины, за освобождение которой казаки, как они полагали, сражались в 1942 году.

Капитан Кандуш сообщает: «В конце мая 1944 года, когда 40-й танковый корпус отступал через границу Румынии на запад, был получен приказ о передислокации эскадрона во Францию. Начштаба корпуса майор доктор Патов попрощался с казаками. Ротмистр Загородный наконец-то получил долгожданный Железный крест 1-го класса. Он заслужил его. Затем казаки ещё раз построились — вероятно, в последний раз — для прохождения марша галопом. Впечатление было незабываемым».

Спустя шесть недель под Сен-Ло во Франции эскадрон во время боев при отражении высадки союзных войск англо-американцев попал под мощный налет истребителей-бомбардировщиков и был полностью уничтожен. Спастись удалось лишь нескольким. Погибли все офицеры и жена обер-лейтенанта Кобана. Солдаты 40-го танкового корпуса, однако, не могли забыть своих боевых друзей, прошедших вместе с ними многие сражения.

8. Терек

Конфликт Гитлера с генералом Йодлем — Начальник Генерального штаба и фельдмаршал Лист должны уйти — Одержимость нефтью — Панцергренадеры на Военно-Осетинской дороге — Кавказский фронт замер

7 сентября 1942 года зной позднего лета окутал украинские леса. В душных бункерах ставки фюрера «Вервольф» термометр поднимался до отметок 30 — 40 °С. В такие дни Гитлер особенно страдал. Это ещё более усугубляло постоянную его раздражительность, связанную с положением на участке фронта между Кубанью и Тереком. Все донесения с «нефтяного фронта» свидетельствовали о том, что войска теряли последние свои силы. Группа армий «А» замерла на Кавказе и на Тереке. Долины, ведшие к Черноморскому побережью и прежде всего к Туапсе, были блокированы советскими войсками, а Терек оказался сильно укрепленной естественной преградой, последней перед старыми военными дорогами к Тифлису, Кутаиси и Баку.

От дивизий поступали сообщения о том, что «дальше никак». «Никак, никак, — раздражался Гитлер, — только это и слышу». Ему не хотелось верить, что на Тереке и на фронте в городах по причине нехватки сил нет продвижения вперед.

Он искал вину за случившееся в главкомах направлениями и в том, что цели их операций были неверными. Поэтому в первой половине дня 7 сентября Гитлер отправил начальника штаба оперативного руководства Вермахта, генерала артиллерии Йодля в Сталино, к фельдмаршалу Листу, чтобы все-таки узнать правду, почему именно на пути к Туапсе дела более не продвигались. Йодль должен был придать приказам Гитлера большую выразительность. Поздним вечером Йодль вернулся. Его доклад стал причиной тяжелейшего кризиса в командовании Вермахта с самого начала войны, нашедшего свое выражение во встрече в «Вер-вольфе». Йодль защищал фельдмаршала Листа и разделял его точку зрения: силы, выделенные для достижения поставленных целей, недостаточны. Как и Лист, он требовал энергичной перегруппировки сил на фронте. Гитлер отклонил эти идеи и высказал Йодлю свои подозрения в том, что он идет на поводу у Листа. Генерал, также чрезмерно раздраженный особенностями местного климата и напряженным рабочим днем, вспылил и громко процитировал собственные приказы фюрера и его директивы последних недель, строго соблюдавшиеся Листом и приведшие к тем трудностям, которые постигли группу армий «А».

Упрек Йодля вывел Гитлера из себя. Его самый доверенный генерал не только восставал против, но и недвусмысленно сомневался в его, Гитлера, полководческом искусстве, обвинял его в кризисе на Кавказе, в назревавшем поражении на южном фронте.

«Вы лжете, — кричал Гитлер, — я никогда, никогда не отдавал подобных приказов». Затем он оставил Йодля стоять и бросился из избы в тьму украинского леса. Часами позже он вернулся: бледный, сникший. Насколько Гитлер был уязвлен, свидетельствует тот факт, что он с тех пор не садился за стол вместе со своими генералами. С того дня он в одиночестве до самой смерти завтракал, обедал и ужинал в спартанской обстановке своих ставок, одна только овчарка Блонди сидела возле его стула. Но это была не единственная его реакция на упреки Йодля. Дело дошло до большего: начальник Генерального штаба генерал-полковник Гальдер и фельдмаршал Лист были сняты со своих должностей. Гитлер отдал даже приказ о замене преданных ему генералов Кейтеля и Йодля, имея в виду назначить вместо них фельдмаршала Кессельринга и генерала Паулюса — план, который, к сожалению, не стал реальностью, так как в случае замены, может быть, удалось бы избежать, по крайней мере, катастрофы под Сталинградом, если бы такие опытные боевые генералы стали бы во главе Верховного командования Вермахта.

Но Гитлер так и не расстался со своими многолетними военными помощниками Кейтелем и Йодлем. Он лишь приказал, чтобы в дальнейшем каждое его слово и каждая мысль, высказанная его генералами, стенографировались на совещаниях по военным вопросам. В остальном он оставил без изменений свой приказ продолжать наступление на Кавказском фронте. Он ни за что не хотел отказываться от достижения главной цели наступления на этом фронте. Нефть Кавказа, Грозного, Тбилиси и Баку, а также перевалочные порты Черного моря должны стать немецкими. Осень 1942 года должна была принести, по крайней мере, достижение целей всей Восточной кампании.

Здесь со всей очевидностью проявляется то, каким все более косным и упрямым становился Гитлер в вопросах, связанных с ведением войны. Эта черта его натуры стала роковой для фронта.

На экономическом фронте в восприятии Гитлера именно нефть была доминирующим фактором индустриального века. Он был заворожен значением нефти. Он прочитал все, что когда-либо было опубликовано о нефти. Ему была известна история разработки арабских и американских нефтеносных районов, он был знаком с добычей нефти и с соответствующей техникой. Любой, кто заговаривал о нефти, привлекал его интерес. Типичен в этом контексте прочно укрепившийся эпизод и его постоянные пересказы о том, как Гитлер отозвался об одном дельном чиновнике из отдела, занимавшегося вопросами торговой политики при Министерстве иностранных дел: «Его я не выношу, но он кое-что смыслит в нефти». Политика Гитлера на Балканах выстраивалась преимущественно с позиций, связанных с румынской нефтью. Он вставил в свою директиву по плану «Барбаросса» пассаж об отдельной операции по захвату Крыма только потому, что он был озабочен, и вполне справедливо, возможностью угрозы нефтяным полям в Плоешти со стороны советских ВВС, которые могли совершать налеты из Крыма.

Нефть в его сознании затмила самое революционное открытие XX века в области науки: атом и науку об атоме. В его голове не осталось места для того, чтобы осознать военное значение впервые открытого в Германии и технически реализованного немецкими физиками деления атомного ядра.

Магия нефти с самого начала предопределила поход на Восток, и летом 42-го та же магия соблазнила Гитлера на принятие решений, которые в итоге решили судьбу летней кампании 1942 г. и вообще весь ход войны. Один лишь взгляд на «нефтяной фронт» в 1942 г. дает этому тезису достаточную аргументацию.

Группа армий «А» застряла на севере и западе Кавказа. Но Гитлер не хотел воспринимать факторы предела возможности военных сил. Он хотел по старым кавказским военным дорогам выйти к Тифлису и к Баку. Он снова приказал реализовать наступательные операции через Терек. Приказ есть, был и будет приказом. В упорных, вязких боях, продолжавшихся неделями, 1-я танковая армия пыталась постепенно расширить плацдарм на Тереке, и это действительно удалось 20 сентября, а именно: форсирование Терека к юго-западу от Моздока. Генерал Макензен силами всего своего 3-го танкового корпуса начал наступление на Орджоникидзе, лежащий на пути к Тифлису. Моторизованная дивизия СС «Викинг» пробилась к Военно-Грузинской дороге. Боевая группа мотопехотного полка СС «Нордланд» с батальоном финских добровольцев в своем составе вышла к полю боя из лесных массивов Кавказа и смогла занять северную часть нефтеносного и нефтедобывающего района Грозного и заблокировать на двух участках Военно-Грузинскую дорогу. Господствующую высоту с тяжелыми потерями штурмовал батальон финских добровольцев, и он смог захватить и удерживать её, несмотря на потери и контратаки противника. Достанет ли сил для последнего рывка, чтобы преодолеть последнюю сотню километров?

Прошло четыре недели, прежде чем 3-й танковый корпус сумел собрать все необходимые резервы в живой силе, горючем и запасных узлах и деталях для боевой техники, чтобы начать новое, последнее, как все надеялись, наступление.

25 и 26 октября корпус вышел со своего плацдарма для прорыва в направлении на юго-восток. Батальоны сражались отчаянно. Была разгромлена боевая группа противника в составе 4 дивизий и взято в плен 7000 человек. Румынские горные егеря заблокировали здесь горные ущелья, выходившие к югу. Две танковые дивизии пробились на юго-восток, взяли 1 ноября Алагир и участок Военно-Осетинской дороги по обеим сторонам этого города. 13-я танковая дивизия под командованием генерал-майора Геерса вышла 5 ноября к Орджоникидзе, приблизившись к городу на расстояние 5 километров.

Но на этом последние силы были израсходованы. Советские контрудары с севера отрезали дивизии от их тылового обеспечения. 1-я танковая армия была не в состоянии оказать помощь, и её штаб отдал приказ на прорыв, несмотря на сопротивление ставки. Он удался.

Непогода в середине ноября нанесла последний удар всем попыткам возобновить операцию. На правом фланге, у 17-й армии горные егеря уже отошли с заснеженных перевалов высокогорного Кавказа, так как подвоз и снабжение прекратились. Пехотные полки и полки егерей зарылись в землю. Наступление на Черноморские порты, на нефтяные поля, на Баку, Тифлис и Батуми провалилось, несмотря на ощутимую близость целей. Весь фронт замер. Почему?

Потому что новая советская тактика ухода, уклонения от боевого соприкосновения обрекла на неудачу смело задуманные операции на окружение между Доном и Донцом. Потому что советским военачальникам высшего звена в последний момент удалось снова организовать боевые действия войск, отошедших с Нижнего Дона на Кавказ. И прежде всего потому, что советским армиям, восполняя их потери, через Каспийское море шли американские поставки из Ирана. Потрепанные в сражениях немецкие войска были слишком слабы, чтобы сломить это последнее сопротивление.

Не хватало последнего батальона.

Часть вторая СТАЛИНГРАД

1. Между Доном и Волгой

Калач — судьбоносный мост через Дон — Танковое сражение в песчаном море степей — Танковый прорыв генерала Хубе к Волге — «Справа — башни Сталинграда» — Женщины у тяжелых зениток — Первый бой у ворот города Сталина

Тот, кто взял на себя труд анализа и описания ожесточенной битвы за Сталинград, наталкивается в своих изысканиях прежде всего на тот бесспорный объективный факт, что взятие Сталинграда не являлось целью в планах масштабного летнего наступления. План «Блау» предусматривал попытку достичь Сталинграда и подвергнуть его атакам с применением тяжелого вооружения таким образом, чтобы этот город утратил свое значение как транспортный узел и как важный центр военной промышленности. Это была задача дальнобойной артиллерии и ни в коей мере не целой армии, в состав которой входили танковые дивизии и которая втянулась бы в бои на истощение в гигантском лабиринте городских улиц, заводских цехов, бункеров и блиндажей.

Цели плана «Блау» могли быть наверняка достигнуты за счет применения бомбардировочной авиации и артиллерии, поскольку стратегического значения Сталинград не имел. Боевые действия 6-й армии согласно замыслу военных планов имели

своей задачей создание флангового прикрытия Кавказского фронта, боевые действия на котором, в свою очередь, преследовали военно-экономические цели. Решение вышеназванных боевых задач 6-й армии, в конечном итоге, вылилось в кульминационный пункт всей войны, роковым образом повлиявший на её исход. Это обстоятельство наряду с другими следует отнести к мрачным страницам Сталинградской трагедии. Становится понятным, в какой значительной мере исход всякой войны зависит от случайностей и ошибок, особенно когда это прослеживается ретроспективно.

Когда в сентябре 1942 года «забуксовала» основная военная операция летней кампании — битва на Кавказе и на Тереке, в ставку фюрера стали поступать обнадеживающие известия. Там, где фланг и тыл битвы за нефть должны были быть прикрыты овладением излучины Дона и изгибом Волги у Сталинграда, после целого ряда недель боевых действий и достаточного количества кризисных ситуаций вдруг дело сдвинулось. 13 сентября из штаба 6-й армии пришло донесение о том, что германская 71-я пехотная дивизия протаранила глубоко эшелонированные полевые укрепления русских у Сталинграда и штурмовала высоты недалеко от центра города.

На следующий день, 14 сентября 1942 года, после кровопролитных уличных боев, повлекших большие потери, части нижнесаксонской 71-й пехотной дивизии пробились к Волге, овладев вокзалом в северной части города. Штурмовые группы генерала Хартмана продвигались довольно узким клином, но город пройти им удалось. Над центром Сталинграда развевался военный флаг рейха. Это был ободряющий успех: он позволял надеяться на то, что перед началом зимы удастся победоносно завершить Волго-Донскую операцию и затем продолжить наступление на Кавказ, имея этот хорошо прикрытый фланг.

Какие события привели к этому обнадеживавшему успеху 14 сентября 1941 года? Для ответа на этот вопрос необходимо оглянуться назад и обратиться к летней операции, развернувшейся между реками Дон и Донец, когда во второй половине июля 6-я армия в одиночестве шла вдоль Дона на восток в направлении Сталинграда, в то время как главным силам группы армии «Юг» было приказано резко повернуть на Ростов с целью захлопнуть там в котле русские войска.

В авангарде 6-й армии походными колоннами шли танки 14-го танкового корпуса генерала фон Виттерсгейма. Это был единственный танковый корпус, переданный в подчинение командования 6-й армии. В его состав входили: 16-я танковая дивизия, а также 3-я и 60-я моторизованные дивизии. Перед «бронированным кулаком» русские отходили через Дон в направлении на север, а также, и прежде всего, на восток, к Сталинграду.

Этот отход, несомненно, осуществлялся по приказу советского командования и был задуман им как оперативный, однако в реальности в целом ряде случаев советские дивизии попросту бежали, поскольку приказы на отход поступили внезапно и их формулировки были неясными. Сам отход страдал плохой организацией. В этой новой тактике советские войска и командование ещё не имели достаточно опыта. Следствием этого явилось то обстоятельство, что командиры среднего и младшего звена утратили контроль над вверенными им частями и подразделениями. На многих участках боевых действий имела место паника. Это обстоятельство очень важно для понимания того, почему немецкая сторона истолковала этот отход как крах.

Несомненно, во многих местах были налицо признаки паники и кризиса, однако высшее советское командование не было поколеблено этими обстоятельствами. У него был четкий план Сталинград, город у излучины Волги, носивший имя Сталина, бывший Царицын, должен был стать согласно воле Генштаба Красной Армии последним оплотом обороны, её последним рубежом. Сталин уступил своим генералам в их просьбах отойти назад от Дона и Донца. «Но на Волге с отступлением должно быть покончено», — категорически требовал он. «Приказываю сформировать Сталинградский фронт. 62-й армии оборонять город до последнего человека», — сказал Сталин в разговоре с маршалом Тимошенко 12 июля 1942 года. Сталин хотел в этом стратегически выгодном пункте добиться поворота в войне, как это уже случилось однажды в 1920 году в ходе боевых действий красных войск против белоказачьего генерала Деникина⁷. Надо было только лишь выиграть время, время для подготовки резервов, время для строительства и оборудования оборонительных рубежей на подступах к городу с севера — в междуречье Волги и Дона, а также на удобных для встречи противника высотах, цепочкой уходивших в Калмыцкие степи к югу от Сталинграда. Но дадут ли немецкие войска время Красной Армии для того, чтобы мобилизовать и перегруппировать силы в районе Сталинграда?

62-й армией тогда ещё командовал генерал-майор Колпакчи. Офицеры его штаба с автоматами в руках находились на донских переправах в районе Калача, чтобы хоть как-то навести порядок в отходивших потоком советских войсках, но немецких частей видно не было. «Более никакого соприкосновения с противником», — доносили командиры арьергардов русских войск. Колпакчи покачал головой. В штаб фронта от него ушло донесение: «Немцы вперед не продвигаются». «Что бы это значило? — спросил маршал Тимошенко у своего начальника штаба. — Германцы изменили свои планы?» От отлично функционировавшей советской шпионской сети никаких таких сообщений о подобных изменениях в стратегических наступательных операциях немецких войск не поступало: ни от Рихарда Зорге из германского посольства в Токио, ни от обер-лейтенанта Шульце-Бойзена из Министерства авиации в Берлине. От главных агентов Александра Радо из Швейцарии и Жильбера из Парижа — также ничего. У одного агента имелась-таки определенная информация. Донесения агента из Швейцарии Рёсслера, снабжавшего их пометой «Источник — Вертер», показали, что источники информации все-таки работали. И работали хорошо. Однако относительно какого-то совершенно нового плана немецкого командования в связи со Сталинградской операцией никаких «зацепок» не имелось.

То, что «Вертер» Рёсслера ничего не прояснил, было связано с тем фактом, что его источником не было германское Верховное командование. Он получал информацию от англичан, которая основывалась на расшифрованных директивах ставки фюрера, направлявшихся в штабы групп армии. Для прикрытия своего источника также от внимания русской разведки англичане выдумали легенду о «человеке из Верховного командования Вермахта».

Каких-либо указаний из ставки фюрера относительно действий 6-й армии не поступало. Причиной внушавшей опасения остановки в районе Миллерова передовых частей 14-го танкового корпуса из войск Паулюса были банальные перебои с доставкой горючего, а отнюдь не какой-то оперативный план.

Русские тотчас же использовали выигрыш во времени. «Поскольку со стороны немцев нет никакого натиска, мы можем организовать нашу оборону западнее Дона» — такое решение принял Тимошенко после некоторого размышления. Генерал-майор Колпакчи сосредоточил войска 62-й армии в большой излучине Дона, образовав тем самым плацдарм вокруг Калача. Вследствие этого важнейшая переправа через Дон в 70 км к западу от Сталинграда была блокирована. Петля Дона, вся оборудованная в инженерном отношении, нависала, подобно балкону, над западным направлением, прикрывая фланги с севера и с юга.

Когда 6-я армия, наконец, снова находилась в готовности совершить марш, генерал Паулюс заметил, что ему сначала следует решить задачу «открытия замка» у Калача с тем, чтобы получить возможность продолжения нанесения удара через Дон в направлении на Сталинград.

Генерал Паулюс спланировал наступление на плацдарм в районе Калача как сражение, предусматривающее классический фланговый охват.

Сталинградская битва началась с боев за Калач и Дон. Немцы окружили советские войска к западу от Дона и очистили себе путь к участку суши между Доном и Волгой.

Он приказал одному танковому корпусу наступать на левом фланге, в то время как другой, переданный в подчинение Готу, должен был повернуть широкой дугой в направлении на север, с тем чтобы они соединились у Калача. 8-й пехотный корпус прикрывал глубокий фланг армии на севере, в то время как корпус Зейдлица имел своей задачей фронтальное наступление между двумя танковыми корпусами на Калач. Основную ношу тяжелых боев этого сражения в большой излучине Дона несли обе танковые дивизии. Моторизованным дивизиям была поставлена задача прикрывать фланги.

Восточнопрусская 24-я танковая дивизия должна была овладеть Чиром и, двигаясь вдоль течения Дона в направлении на север, повернуть на

Калач. Ей противостояли крупные силы советской 64-й армии, которой тогда ещё командовал генерал-лейтенант Чуйков. Первая атака не увенчалась успехом из-за минных полей, за которыми находились позиции русских. Но 25 июля около 3.30 утра танки 24-й дивизии снова устремились вперед. Они опрокинули противника, выбили его из отлично оборудованных позиций и овладели господствующими высотами. Во второй половине дня с небес буквально обрушилась стена воды — сильнейший дождь, и наступление было затруднено сильно размытым размягченным грунтом. Погодные условия, упорная и отчаянная оборона двух советских дивизий делают невозможным стремительный выход к Дону. Но 26 июля все-таки такая возможность появилась. Панцергренадеры пробили долгожданную брешь в обороне русских в районе речки Соленая. На бронетранспортерах они устремились далее на восток. Прорыв удался!

Танки поспешили к переправе через Чир в районе станицы Нижнечирская. Мост оказался в наших руках. В ходе ночных уличных боев в этом населенном пункте танковые подразделения овладели им, и приблизительно к середине ночи брод и мост через Чир к востоку от станицы были захвачены нашими войсками. В то время как панцергренадеры были заняты созданием плацдарма, танки и бронетранспортеры рвались с него к Дону через занятый противником лес. В предрассветной мгле они достигли могучей реки, оказавшейся судьбоносной для операции «Барбаросса». На счастье, попытки противника взорвать мост оказались неудачными. Взрывом вырвало небольшой кусок настила, но это место быстро восстановили. Однако немцы пока ещё не решались нанести удар через реку по небольшому участку территории между Доном и Волгой. Необходимо было нейтрализовать крупные русские силы к западу от реки. Восточнее Дона между тем русские также сосредоточили две армии, против которых слабые передовые танковые части 6-й армии вряд ли могли предпринять эффективные действия.

6 августа начался последний этап боев за Калач. Ударная танковая группа под командованием полковника Рибеля выдвинулась с плацдарма на Чире и нанесла удар в северном направлении на Калач. До цели оставалось ещё 35 км. Русские оборонялись, зная, что им грозит. Если бы немцы прошли здесь, то все, кто находился к западу от реки, оказались бы отрезанными и тем самым замок на воротах Сталинграда был бы взломан. Но «бронированный кулак» 24-й дивизии пробился сквозь советские оборонительные линии и минные поля, отражая многочисленные контрудары и поддерживая пехотные части дивизии, также преодолевавшие оборонительные линии советских войск.

Затем дивизия, перестроившись в колонны, шедшие близко друг от друга, стремительно преодолела степные просторы и к наступлению темноты заняла господствующую высоту 184, совсем рядом с Калачом, в тылу противника. В левом секторе «клещей» операция также проходила по плану. 16-я вестфальская дивизия генерал-лейтенанта Хубе 23 июля наступала четырьмя боевыми колоннами с Верхнего Чира. Одна из дивизий 62-й советской армии на высотах у Рошки оказала ей первое ожесточенное сопротивление. Батальон Муэ — бронетранспортеры с пехотой на броне — быстро выдвинулся к укрепленным позициям противника.

Пехотинцы спрыгнули на землю и с гранатами и пистолетами в руках выбили русских из их укрытия. Во второй половине дня брешь расширилась ещё больше. На следующий день 24 июля боевая группа Вицлебена достигла участка реки Лиска к северо-западу от Калача. Оставалось ещё 20 км. Танковый батальон под командованием графа Штрахвица, усиленный артиллерией, пулеметчиками на мотоциклах и гренадерами на броне, вместе с боевой группой полковника Латтмана на большой скорости устремился на восток и к рассвету уже был перед своим последним препятствием севернее Калача.

Советские войска были опрокинуты. Граф Штрахвиц повернул своюгруппу на юг и взломал всю советскую оборону. Оставалось ещё 19 км. Обе немецкие боевые группы сражались теперь уже в тылу советских сил, оборонявших плацдарм. Вокруг дивизий генерала Колпакчи намечался котел.

Русские распознали грозившую им опасность и обрушились всеми своими силами на левый клин «клещей». Завязался бой, который русские вели решительно и с применением неожиданно мощных бронетанковых сил. По обеим сторонам фронта друг другу противостояли подвижные части и подразделения. Они маневрировали, пытаясь загнать противника в окружение. О фронте в этом случае, собственно говоря, речи быть уже не могло. Словно эскадры эсминцев и крейсеров на море, группы танков сражались друг против друга в безбрежных песках, с боем добиваясь более выгодных позиций для ведения огня, зажимая противника в ловушки, цепляясь на несколько часов, иногда — дней, за населенные пункты, затем покидали их, разворачиваясь и устремляясь за противником. В то время как танки сталкивались друг с другом в горячке боя на покрытом буйной растительностью степном пространстве, стаи самолетов сходились в упорных воздушных боях в безбрежном и безоблачном небе над Доном, доставали укрывшегося в балках противника, бомбили подходящие колонны автомашин с боеприпасами и горючим, превращая последние в море огня.

8 августа передовые части 16-й и 24-й танковых дивизий соединились под Калачом. Котел, наконец-то, надежно захлопнут. Два танковых корпуса и один армейский корпус замкнули железное кольцо. В котле находились теперь девять стрелковых дивизий, две моторизованные и семь танковых бригад, входивших в состав советских 1-й танковой и 62-й армий. 1000 танков и бронемашин, 750 орудий стали нашими трофеями. Часть из них оказалась непригодной к боевому применению.

Таким образом, окружение снова удалось — впервые с начала лета, со времени Харьковской битвы. Этот котел должен был стать последним в ходе операции «Барбаросса». Он захлопнулся в 60 км от Волги. Заслуживает особого внимания тот факт, что командование и войска 6-й армии ещё раз доказали свое превосходство над численно намного более сильным противником в ходе высокомобильных боевых операций. Со всей ясностью ещё раз стало очевидным, что советским войскам была навязана необходимость вести маневренные действия против сил, имевших лишь необходимый материально-технический компонент, и сила сопротивления русских была недостаточной против наступательного порыва немецких частей и соединений. Действия немецких войск по зачистке района

Калача, овладению мостами, созданию плацдармов через Дон для прорыва к Сталинграду продолжались ещё почти две недели.

Но все мужество, проявленное русскими в их отчаянной ситуации, не принесло им никакой пользы. 16 августа большой мост в Калаче был захвачен в результате молниеносных действий подразделений 16-го саперного батальона под командованием лейтенанта Кляйниоганна. Теперь один удар следовал за другим. 21 августа пехотные части корпуса Зейдлица перешли Дон в двух местах севернее Калача там, где река резко сужается примерно до ширины в 100 м. Замысел Паулюса оставался неизменным: пробить коридор от Дона к Волге, заблокировать Сталинград с севера и затем, наступая с юга, взять город.

Генерал Хубе, по первичной своей воинской специальности пехотный командир, ставший между тем блестящим танковым военачальником, торчал вот уже какое-то время вместе с полковником Зикениусом, командиром 2-го танкового полка в хуторе Вертячем, в саду у деревенской хаты. Разложив карту на небольшой копне сена, Хубе правой рукой проводил по ней. Левый рукав мундира был пуст, конец его заправлен в карман кителя. Руку Хубе потерял в Первую мировую. Командир 16-й танковой дивизии был единственным в Вермахте одноруким генералом танковых войск. «Мы здесь имеем самое узкое место на перешейке между Доном и Волгой, не шире 60 км, — говорил он. — «Склон высоты 136, отведенный нам приказом по армии в качестве направления наступления, представляет собой идеальный маршрут для наших танков. Он не пересечен речками и балками. Это дает нам шанс одним рывком пробить коридор сквозь боевые порядки противника прямо к Волге».

Зикениус кивнул: «Русские будут защищать этот перешеек всеми силами и средствами, господин генерал. Они давно уже настроились на это дело. Цепь татарских курганов-захоронений, которая тянется наискось от Дона к Волге, — это старый оборонительный рубеж против вторжения с севера, защищающий устье Волги».

Проводя пальцем по карте там, где был отмечен один из татарских курганов, Хубе ответил: «Русские будут его использовать как противотанковое заграждение после вероятного предварительного оборудования его в инженерном отношении. Но такие мы уже брали. Все должно свершиться быстро, молниеносно, как у нас получалось прежде». В этот момент подлетел связной мотоциклист и вручил пакеты с последними приказами из штаба корпуса на прорыв к Волге. Прочитав, Хубе встал и произнес: «Зикениус, мы начинаем завтра в 4.30». «Завтра» — означало 23 августа 1942 года.

16-й танковой дивизии была поставлена задача одним броском строго на восток пробиться к Волге, прямо к северному предместью Сталинграда. Фланги этого бесшабашно смелого танкового удара должны были прикрыть слева — бранденбургская 3-я моторизованная дивизия, справа — данцигская 60-я моторизованная дивизия. Это была рискованная операция совершенно в духе танковых прорывов первого года войны. Итак, завтра: Сталинград, Волга. Хубе знал: все это — последние цели наступления, крайние точки на востоке, которых надлежит достичь. Именно там завершится наступательная война, там — конечный пункт плана «Барбаросса», там — победа.

— До завтра, Зикениус.

— До завтра, господин генерал.

На протяжении целой ночи 16-я танковая дивизия, образовав гигантскую колонну, шла маршем по плацдарму через Дон в районе станицы Лучинской. Русские бомбардировщики непрерывно атаковали с воздуха важный мост. Горящие машины, словно факелы, указывали цели их экипажам. Но русским не везло. Мост уцелел. К полуночи соединения и части находились близко к переднему краю на открытой местности, не оборудованной укрытиями. Пехотинцы занимались оборудованием щелей и окопов, которые они прозвали «щели Хубе», располагая над ними для зашиты бронемашины, бронетранспортеры и танки. Всю ночь плацдарм обстреливался русской артиллерией и работавшими «по площадям» советскими реактивными установками. Плацдарм имел лишь два километра по фронту и пять — в глубину.

Утром 23 августа 1942 года танковые авангарды проследовали через понтонный мост у хутора Вертячий. На той стороне части и подразделения выстроились клином, острием вперед. Впереди шла боевая группа Зикениуса, за ней — боевые группы под командованием Крумпена и Аренсторфа. Танки, бронетранспортеры и тягачи бронетанковых частей трех дивизий двигались на восток, не обращая внимания на войска противника, находившиеся слева и справа от цепочки высот, в балках и по руслу речек и речушек. Над ними слышен гул моторов, пикировщиков и штурмовиков из состава 8-го авиакорпуса, идущих на Сталинград.

Возвращаясь оттуда, боевые машины резко снижались почти до башен танков, и их пилоты беззаботно включают бортовые сирены. На цепочке татарских курганов-захоронений Советы безо всякого успеха пытались задержать нашу массированную танковую атаку. Напрасно. Оборона русских войск была взломана, танки пересекли пресловутый «Татарский ров». Советы, очевидно, были ошарашены этим мощным натиском и, как это всегда у них было в таких ситуациях, бездумно пытались предпринять контрмеры, которые трудно назвать оперативными и эффективными.

Участки прорыва были узкими, зачастую не более 150 — 200 м по фронту. Генерал Хубе отдавал приказы из командирской машины в составе роты связи на передовой линии; он был в курсе всего происходящего в каждую минуту. Вот оно — искусство танковой войны. После полудня ближе к вечеру командир головного танка кричал в ларингофоны командирам других боевых машин: «Справа очертания Сталинграда!» Все командиры танков, стоя в открытых башенных люках, наблюдали вытянутый на 40 км вдоль берега старый Царицын, ныне современный промышленный город: многоэтажные дома и за ними, южнее, в районе старого города — церкви с луковками куполов, устремленных в небо.

Танковые траки методично перемалывали степную траву. За боевыми машинами тянулись шлейфы густой пыли. Головные машины группы Штрахвица подходят к северным предместьям Спартаковка, Рынок и Латошинка. Вдруг, как по команде, по нашим войскам был нанесен огневой удар с окраин ближних к городу деревень. Русские крупнокалиберные зенитки открыли огонь, начав оборонительное сражение за Сталинград. Орудие за орудием, всего 37 единиц, сокрушила группа Штрахвица. Прямые попадания одно за другим разносили в клочья огневые позиции русских зениток.

Странно, но подразделения Штрахвица не понесли каких-либо ощутимых потерь. Скоро эта загадка прояснилась. Когда танкисты достигли развороченных огнем боевых позиций, они с ужасом и удивлением увидели, что расчеты крупнокалиберных зениток состояли из женщин, вероятно, работниц артиллерийского завода «Баррикады». Их мобилизовали в войска ПВО, но, по-видимому, в спешке не успели в достаточной степени обучить стрельбе по наземным целям.

К вечеру 23 августа первый немецкий танк, минуя предместье Рынок, выехал на высокий западный берег Волги, возвышавшийся на 500 м над рекой двухкилометровой ширины. Внизу темнела водная гладь. Цепочка пароходов и буксиров тянулась вверх и вниз по течению. С другого берега виднелись мерцающие огоньки азиатской степи: привет из мрачной бесконечности. Ближе к ночи дивизия потихоньку подтянулась к могучей реке. Это была северная граница города. Здесь был оборудован командный пункт штаба дивизии: зуммерила аппаратура связи, суетились ординарцы и вестовые. Всю ночь кипела работа: оборудовались огневые позиции, закладывались минные поля, ремонтировались танки и другая боевая техника, производились заправка горючим и выдача боеприпасов для предстоящих боев по овладению индустриальными пригородами северного сектора

Сталинграда. Ещё никто из личного состава 16-й танковой дивизии, гордой своими боевыми успехами и уверенной в победе, и не подозревал, что эти предместья с их заводами никогда не будут взяты полностью и что здесь, где раздастся первый выстрел, прозвучит и последний.

2. Бои на подступах

Т-34 — с завода в бой — Контрудар советской 35-й дивизии — Корпус Зейдлица выдвигается вперед — Смелый маневр Гота — Оборонительные позиции Сталинграда прорваны

24 августа, в 4.40 утра, боевая группа Крумпена, в состав которой входили танковые и некоторые артиллерийские подразделения, саперные и минометные части, после поддержки их с воздуха штурмовой авиацией вплотную выдвинулись к Спартаковке — самому северному промышленному пригороду Сталинграда. Но они не встретили там ни ошеломленного, ни безвольного противника. Наоборот: они были встречены огненным смерчем. Предместье оказалось сильно укрепленным, каждый дом в отдельности — тоже. Холм, возвышавшийся над предместьем, прозванный солдатами «Большой гриб», был нашпигован дотами, блиндажами, пулеметными гнездами, позициями минометных расчетов. Стрелковые батальоны, рабочая милиция (набранная из рабочих Сталинградских заводов), а также части 62-й советской армии занимали свои позиции. Защитники Сталинграда сражались за каждый метр территории. Железный Приказ, приковавший их к своим позициям, гласил: «Больше ни шагу назад!»

Оба командира, неумолимо требовавшие и реализовавшие этот приказ, были генерал-полковник А.И. Еременко и его политкомиссар, член военного совета фронта Н.С. Хрущев. Офицеры 16-й танковой дивизии впервые услышали эти имена в те дни от пленных советских солдат.

Вначале взять Спартаковку наличными силами оказалось невозможным. Советские позиции были непреодолимы. Насколько решительной была оборона Советами своих позиций, показывает тот факт, что они на северном фланге, где вели бои войска Хубе, атаковали их круговую оборону, чтобы «разгрузить» Спартаковку, ослабив тем самым наши атаки на нее. Боевые группы Дернемана и Аренсторфа с трудом удерживали все усиливавшиеся атаки русских. Новенькие с иголочки Т-34, некоторые без оптики и защитной окраски, непрерывно атаковали. Они выезжали прямо из цехов завода имени Дзержинского и сразу же шли в бой; на броне их часто были только лишь вооруженные рабочие завода. Отдельные танки прорывались к КП 64-го мотопехотного полка, и их приходилось выводить из строя в ближнем бою. Только на Волге, севернее Сталинграда, саперным частям, артиллерийским подразделениям и противотанковым расчетам, входившим в состав боевой группы под командованием Штрелке, удалось быстро взять причал, предназначенный для большого железнодорожного парома, прервав тем самым линию снабжения из Казахстана через Сталинград и далее на Москву.

Солдаты Штрелке зарылись в виноградниках на берегах Волги. Их орудия спрятались в ветвях гигантских каштанов и в орешнике, заняв позиции для отражения попыток высадки с другого берега, а также для блокирования транспортного сообщения по Волге.

Несмотря на успех, положение 16-й дивизии было весьма критическим. Советы прочно удерживали подступы к северной части города, и их одновременный натиск на позиции круговой обороны нашей дивизии силами свежих частей, прибывавших из района Воронежа, был также достаточно серьезным. Становилось важным обеспечить нашим войскам «коридор» через перешеек. 16-я танковая дивизия с нетерпением и надеждой ожидала подхода 3-й моторизованной дивизии. Её передовые части и подразделения «колесо в колесо» вместе с 16-й танковой 23 августа покинули Донские плацдармы и начали выдвигаться на восток. В полдень их пути разделились. В то время как !6-я продолжала свой марш в направлении северной части Сталинграда, полки генерал-майора Шлемера, «веером», образуя «ножницы», шли в направлении на цепочку татарских курганов-захоронений с задачей занять там позиции для подстраховки.

Генерал следовал в составе одной из передовых частей. В оптику своего бинокля на разъезде «564 км», западнее Кузьмичей он увидел стоящие на путях эшелоны и спешную выгрузку. Прозвучала команда: «В атаку!» С места сорвались мотоциклы с пулеметчиками и боевые машины 103-го танкового батальона. Расчеты войсковой ПВО из состава 312-го зенитного дивизиона дали в направлении их движения несколько выстрелов. Русские колонны мгновенно исчезли.

В товарных вагонах были обнаружены очень полезные веши из Америки. Их доставили через Атлантический и Индийский океан, далее через Персидский залив к Каспийскому морю и затем — вверх по Волге к Сталинграду. Их путь лежа.'! по железной дороге к линии фронта, к разъезду «564 км». И вот они достаются теперь воякам Шлемера: новенькие фордовские грузовики, гусеничные тягачи, джипы, ремонтное оборудование, мины, а также другое саперное имущество.

В то время как части Шлемера вместе с 16-й танковой дивизией с боями продвигались вперед, замыкая её боевые порядки, возникла новая угрожающая ситуация: усиленная танками советская стрелковая дивизия форсированным маршем вышла к перешейку с севера и атаковала его. Ей надлежало, как было сказано в боевых документах, захваченных вместе со связным, отрезать наших от плацдармов на Дону и держать перешеек открытым для подходивших сил.

Советская дивизия, шедшая позади нашей 3-й моторизованной дивизии, вошла в соприкосновение с арьергардами обеих передовых дивизий танкового корпуса Виттерсгейма, одновременно протиснувшись между плацдармом примыкавшего слева 80-го германского армейского корпуса и немецкими силами на «Татарском валу». Тем самым она своими выдвинутыми вперед частями воспрепятствовала прохождению через Дон по коридору германской пехоты.

Вследствие этого были отрезаны тыловые коммуникации обеих находившихся в полном одиночестве германских передовых дивизий. Обе они были вынуждены занять круговую оборону протяженностью 29 км по фронту, которая простиралась от Волги к «Татарскому валу», с тем чтобы отразить быстрые атаки советских частей, угрожавшие со всех сторон. Снабжение наших войск должно было осуществляться теперь прежде всего по воздуху с сопровождением боевой авиации либо как-то «просачиваться» через советские линии также в сопровождении бронесил. Эта безрадостная кризисная ситуация продолжалась до 30 августа, затем, наконец, пехотные части 51-го корпуса генерала Зейдлица в составе двух дивизий сумели продвинуться вперед на правом фланге. За счет этого в конце августа перешеек между Доном и Волгой был закрыт в его северной части. Были созданы предпосылки для фронтального наступления на Сталинград, а охватывающий удар танковой армии Гота удалось обезопасить от неожиданностей с северного фланга. Генерал фон Зейдлиц-Курцбах уже в начале 1942 года получил в качестве очередной награды Дубовые листья к Рыцарскому кресту. Тогда этому испытанному командиру 12-й мекленбургской пехотной дивизии в составе корпусной группы «Зейдлиц» с боями удалось пробить коридор к Демянскому котлу и вызволить из него 6 дивизий графа Брокдорф-Аленфельдта, которым грозила смертельная опасность. Также в битве за Сталинград Гитлер возлагал свои большие надежды на личную храбрость и тактическое мастерство этого выходца из известной прусской офицерской династии родом из Гамберг-Эппендорфа.

В конце августа две дивизии Зейдлица на центральном участке фронта 6-й армии изготовились к фронтальному наступлению через перешеек на центральную часть Сталинграда. Первой их целью был сталинградский аэропорт Гумрак.

Пехоте пришлось туго. 62-я армия русских оборудовала глубоко эшелонированную и мощную оборону также в глубокой, врезавшейся в местность долине реки Россошка. Она была частью внутреннего пояса обороны Сталинграда, созданного на удалении от 30 до 50 км от центра города для отражения наступательных действий 6-й немецкой армии в предполье. До 2 сентября Зейдлиц оставался в неподвижности пред этим препятствием. Но затем, 3 сентября, внезапно появилась возможность свободы действий. Войска Советов начали отход. Зейдлиц устремился вперед, протаранил последние позиции русских перед городом, и уже 7 сентября его войска стояли восточнее Гумрака в 8 км от окраин Сталинграда.

Что же случилось? Итак, Советы отошли. Что побудило русских уклониться от боевых действий, оставив свой внутренний и последний оборонительный рубеж перед Сталинградом, открыв практически вход в город? Были ли сломлены боевая мощь и моральных дух их войск? Утратило ли командование контроль над своими войсками? Это были волнующие вопросы.

Маршал Чуйков, в то время ещё генерал-лейтенант и заместитель командующего 64-й армией, в своих мемуарах приоткрыл завесу над этой тайной внезапного коллапса русской обороны на мощном укрепленном поясе на речке Россошка.

Все было связано с действиями и решениями обоих наиболее выдающихся тогда военачальников противоборствовавших сторон в ходе постоянно перемещавшихся в пространстве сражений за Сталинград: на стороне германских сил — Гота, на стороне русских — Еременко.

Еременко, бесстрашный, склонный к обдуманному риску, да к тому же ещё одаренный стратегическим мышлением генерал Сталинградского фронта, в своих публикациях отразил интересные детали великой битвы. Чуйков также в своих мемуарах многое дополнил и при этом многому впервые дал правильное, на наш взгляд, объяснение. Генерал-полковник Гот, командующий 4-й танковой армией, пожалуй, лучший из пруссаков, который, гак же как и Гудериан и Роммель, перед Первой мировой войной служил в рядах гослярских егерей, предоставил мне, автору, свои личные документы и материалы, находившиеся в его распоряжении и касавшиеся разработки и реализации его наступления, приведшего к обвалу советского фронта.

30 августа 4-я танковая армия прорвала внутренний пояс обороны Сталинграда. Части Паулюса в то же самое время должны были наступать с севера. Но 14-й танковый корпус оказался связан боями с атакующим противником. Когда дивизии Гота соединились с 71-й пехотной дивизией, они опоздали на два дня: русские в последний момент откатились к окраине города.

4-я танковая армия Гота в конце июля получила приказ повернуть со своего наступательного марша на Кавказ и с юга выйти через калмыцкие степи в направлении волжского изгиба южнее Сталинграда с задачей с ходу нанести удар, который позволил бы облегчить положение 6-й армии Паулюса, которая тогда в излучине Дона испытывала сильный натиск войск противника.

Немецкое командование и на этот раз снова отважилось только на полумеры, поскольку Гот мог действовать лишь вполовину своих сил: один из его танковых корпусов, 40-й, должен был оставаться на Кавказском фронте. Поэтому Гот располагал лишь танковым корпусом Кемпфа с одной танковой и одной моторизованной дивизиями, а также корпусом Швеллера, в состав которого входили три пехотные дивизии. Позднее в подчинение Готу была передана также 24-я танковая дивизия. 6-й румынский корпус под командованием генерал-лейтенанта Драгалины, имевший в своем составе четыре пехотные дивизии, был подчинен Готу для обеспечения флангов.

В наступлении Гота советское командование сразу же распознало главную опасность, грозившую

Сталинграду: танки Гота уже стояли по ту сторону Дона, в то время как продвижение 6-й армии Паулюса ещё задерживалось советской обороной к западу от реки. Если бы Готу удалось овладеть изгибом Волги, где находились господствующие высоты Красноармейска и Бекетовки, наступая из Калмыцких степей, то судьба Сталинграда была бы решена, и Волга, как важнейшая артерия, по которой осуществлялись американские поставки из района Персидского залива, была бы «закупорена». 19 августа войска Гота вышли к самой южной линии обороны 64-й армии и с ходу прорвали её у Абагнерова. Танковый корпус Кемпфа с двумя дивизиями (24-й и 14-й танковой при поддержке 29-й моторизованной дивизии) стремительно продолжал развивать успех; на левом фланге его подстраховывали пехотинцы Шведлера. Спустя 24 часа танки и мотопехота Гота атаковали уже высоту у Тундутова, южного краеугольного камня внутреннего пояса Сталинградских укреплений. Генерал Еременко бросил все свои наличные силы на оборону этого решающего участка. Танковые части 1-й советской танковой армии, полки 64-й армии, милицейские части и рабочее ополчение обороняли глубокоэшелонированную, оборудованную проволочными заграждениями, укрепленную дзотами цепь холмов. До Красноармейска у изгиба Волги оставалось ещё 15 км. Роты 24-й танковой дивизии непрерывно атаковали. Но на этот раз военное счастье им изменило. Полковник Рибель, командир 24-го танкового полка, давнишний адъютант Гудериана, был убит. Во время атаки на железнодорожную линию, ведущую в Красноармейск, пат и полковник фон Ленгерке, командир 21-го мотопехотного полка. Командиры батальонов, рот, старые опытные младшие командиры также гибли под ураганным огнем Советов. И Гот приказал остановиться. Расчетливый холодный стратег, он не хотел играть ва-банк. Он понимал, что на этом участке сил для наступления недостаточно.

На своем командном пункте в селе Плотовитое Гот сидел, склонившись над картой. Его начальник штаба, полковник Генерального штаба Фангор наносил на карту последние сведения об обстановке и расположении войск. Гот ещё 2 часа тому назад побывал на командном пункте генерала Кемпфа, затем вместе с ним выехал к генералу Риттеру фон Хауэншильду и заслушал доклад о боевой обстановке перед расположением 24-й танковой дивизии. Он также заглянул к генерал-майору Гейму, штаб которого располагался на станции Тингута. В балке, типичной для южнорусской местности, Гейм разъяснил тяжелую ситуацию, сложившуюся перед фронтом 14-й танковой дивизии. И у него продвижение войск вперед не получалось.

«Нам надо как-то иначе подойти к этому делу, Фангор, — вслух размышлял Гот. — Нам выпустят всю кровь пред этими проклятыми высотами, здесь не место для атак танковых частей. Надо перегруппировать войска, наступление перенести на гораздо более отдаленный участок. Смотрите сюда...» И генерал-полковник изложил свой план. Фангор старательно работал с картой, сравнивая разведдонесения и замеряя расстояния. «Это пойдет, пожалуй», — повторял он изредка при этом. Но план Гота был ему не совсем по душе, потому что, по его мнению, требовалось слишком много времени на перегруппировку войск. И потом — горючее.

Его и так не хватало, а сколько придется сжечь при перегруппировке? И, наконец, те же аргументы, которые выдвигал против перегруппировки и генерал Кемпф. Впрочем, так или иначе, эти проклятые высоты у Бекетовки и Красноармейска приходилось брать, поскольку они контролировали целиком южную часть города и подходы к ней. Но, в конце концов, Фангор и Кемпф все-таки согласились с доводами своего начальника. Гот связался со штабом группы армии, он полчаса разговаривал с Вейхсом. Вейхс согласился и в ответ обещал прибыть, чтобы обсудить проблемы оперативного уровня, особенно снабжение горючим. Затем началось: офицеры связи, адъютанты один за другим стремительно убывали с приказами в руках. Непрерывно звонили телефоны. Штабные офицеры и другие сотрудники штабов были охвачены спешкой: перегруппировка!

Незаметно для разведки противника Гот в течение нескольких ночных маршей снял свои танковые и моторизованные соединения с этого участка фронта и заменил их частями 94-й саксонской пехотной дивизии. Осуществив смелую рокировку, как в морском сражении, он в течение двух ночей провел подвижные войска мимо расположения 40-го корпуса, сгруппировал их в 50 км позади линии фронта в районе Абагнерова и выстроил их в боевой атакующий клин. Всю эту армаду он совершенно неожиданно для противника 29 августа бросил в наступление на север, во фланг 64-й советской армии. Вместо того чтобы сражаться против сильно укрепленных, нашпигованных танками и артиллерийскими позициями высот Бекетовки и Красноармейска, атакуя их фронтально в изгибе Волги, он решил обойти позиции строго севернее

Сталинграда, затем повернуть войска, охватывающими ударами выйти к высотам на юге Сталинграда и далее одновременно овладеть позициями войск на левом фланге 64-й армии.

Эта операция началась на удивление удачно. Во взаимодействии со штурмующими пехотинцами из состава частей и соединений 4-го армейского корпуса подвижные войска 30 августа прорвали внутренний укрепленный пояс обороны Сталинграда у Гавриловки, смяли советские артиллерийские позиции, и вог уже 24-я дивизия генерала Хауэншильда выходит к железнодорожной линии Сталинград — Карповка, осуществив глубокий неожиданный прорыв на 20 км.

Это изменило всю картину. Выпал очень значительный шанс. Не в отношении овладения войсками высотами Бекетовки и Красноармейска. Нет. Внезапной, ощутимой близкой реальностью стало окружение двух советских армий, действовавших западнее Сталинграда, — 62-й и 64-й, — теперь, когда 6-я армия Паулюса имела возможность ударить своими мобильными войсками в южном направлении навстречу Готу, чтобы захлопнуть ловушку. Смелая операция Гота создала предпосылки для уничтожения обеих русских армий, прикрывавших Сталинград.

Командование группы армий тотчас заметило этот шанс. В приказе, переданном по радио генералу Паулюсу в полдень 30 августа, говорилось: «После овладения сегодня в 10 часов утра войсками 4-й танковой армии плацдармом у Гавриловки, приказываю 6-й армии, несмотря на крайне тяжелую обстановку, связанную с её оборонительными действиями, сосредоточить все наиболее мощные наличные силы и наступать в общем направлении на юг с задачей во взаимодействии уничтожить войска противника, дислоцированные западнее Сталинграда. Это потребует, несмотря на риск, оголения соседних участков фронта». Когда 31 августа в штабе группы армии стало известным к тому же ещё и о факте глубокого вклинения 24-й танковой дивизии западней Воропонова, Вейхс отдал ещё один приказ Паулюсу, более детальный и в то же время содержащий скрытый призыв. Пункт первый гласил: «Вследствие успеха, достигнутого 24-й танковой армией 31.08, создается возможность в ходе наступления нанести сокрушительное поражение войскам противника, стоящим южнее и западнее железнодорожной линии Сталинград — Воропоново — Гумрак. Задача — скорейшее восстановление соприкосновения между двумя нашими армиями с тем, чтобы затем осуществить прорыв в центр города».

4-я танковая армия реагировала молниеносно. Генерал Кемпф повел ещё 1 сентября 14-ю танковую и 29-ю моторизованную дивизии в наступление на Питомник, оголив участки, до тех пор удерживавшиеся 24-й танковой дивизией. Но 6-я армия все ещё не подходила. Генерал Паулюс считал свои руки связанными для удара подвижными войсками в направлении на юг, поскольку все ещё продолжались мощные атаки советских войск против его северного фаса. Он считал для себя невозможным успешно удерживать «засов» на севере даже при поддержке противотанковых частей, немногочисленных танковых подразделений и штурмовых орудий, а также штурмовой авиацией 8-го авиакорпуса и одновременно выделить мобильные войска для удара в направление на юг, а именно 5 танковых батальонов из состава 14-го танкового корпуса. Он опасался, что это может привести к краху на северном фасе.

Возможно, он был прав. Может быть, иное решение стало бы игрой ва-банк. Во всяком случае, был упущен большой шанс. 24 часа спустя, утром 2 сентября, разведка боем, проведенная подразделениями 24-й танковой дивизии, выяснила, что противника перед фронтом более нет. Русские оставили свои оборонительные позиции на юге, так же как и в этот же день на западном участке, перед войсками корпуса Зейдлица. Что же побудило русских к таким ошеломляющим действиям? Генерал Чуйков, заместитель командующего 64-й армией, распознал на фронте угрожающую ситуацию, возникшую вследствие удара войск Гота. Он с тревогой известил об этом генерал-полковника Еременко. Тот также понял опасность и, сверх того, отреагировал мгновенно, совсем не так, как ранее медлительно реагировали советские командные инстанции в подобных ситуациях. Еременко принял тяжелое, опасное, но единственно верное решение — оставить хорошо укрепленный внутренний пояс обороны города. Он пожертвовал всеми укреплениями, всеми трудами, всеми ухищрениями саперов для того, чтобы спасти свои дивизии от угрожавшего им окружения в котле, снявшись, отвел обе свои армии на новую импровизированную линию обороны вплотную к окраинам Сталинграда.

Этот пример показывает, с какой последовательностью советское командование было привержено новой тактике, исходившей от ставки ВГК с раннего лета: ни при каких обстоятельствах не допускать более окружения своих крупных войсковых

соединений. Ради этого русские считались с опасностью возможной потери города.

Когда, наконец, генерал Паулюс 2 сентября во второй половине дня все-таки решился подвижными силами 14-го танковою корпуса повести наступление в направлении на юг и когда, наконец, пехотинцы корпуса Зейдлица 3 сентября смогли соединиться с передовыми танковыми подразделениями войск Гога, котел, так долго ожидавшийся штабом группы войск, 30 августа был захлопнут. Но противник сумел ускользнуть. Потеряно при этом было 48 часов! Командование группой армий отдало теперь приказ войскам Гога и Паулюса использовать создавшееся положение и занять город.

3. Прорыв в город

Генерал Лопатин хочет сдать Сталинград — Генерал Чуйков дает клятву Хрущеву — Полки 71-й пехотной дивизии штурмуют центр Сталинграда — Части 24-й танковой дивизии на железнодорожном вокзале — Последняя бригада Чуйкова — Десять решающих часов — Гвардейцы Родимцева

Река Царица пересекает Сталинград посредине, разделяя город на северную и южную части. Она сохранила свое название с тех времен, когда город Царицын был переименован в Сталинград, и сохраняет его поныне, когда сам город зовется уже Волгоградом. В 1942 году река была разграничительной линией между армиями Гота и Паулюса, своеобразным швом, разделявшим или, если угодно, соединявшим их. Вдоль этой линии внутренние фланги войск обеих армий имели приказ в быстром темпе пройти город и выйти к Волге.

Многое, казалось, говорило за то, что противник будет вести боевые действия лишь своими арьергардными частями, а сам город сдаст.

В мемуарах маршала Чуйкова можно прочесть о том, насколько катастрофическим было положение обеих советских армий после потери ими укрепленного предполья. Даже опытные военачальники армейского звена невысоко оценивали шансы Сталинграда. Генерал Лопатин, командующий 62-й армией, считал, что город более удерживать невозможно. Он решил сдать Сталинград. Когда он хотел осуществить это решение, его начштаба генерал Крыленко не одобрил такой ход и с тревогой известил об этом Хрущева и Еременко. Это повлекло за собой отстранение Лопатина от должности.

Почему Лопатин пришел тогда к этому своему решению, становится понятным, когда в мемуарах читаем строки, в которых речь идет о том, как выглядела местность перед Сталинградом: «Горько было отдавать эти последние километры и метры перед Сталинградом и видеть, что противник превосходил нас как в силах, так и в инициативе, в воинском мастерстве».

Маршал, будучи свидетелем разыгрывавшихся в то время сцен, описывает как механизаторы совхозов, где располагались штабы 64-й армии, искали спасения от немцев: «Дороги к Волге и к Сталинграду были битком забиты беженцами. Семьи колхозников и рабочих совхозов шли со всем своим скарбом, со всеми домашними животными. Все стремились попасть на волжские переправы, гоня скот перед собой, таща вещи за спиной. Сталинград горел. Панику распространяли слухи о том, что немцы уже вошли в город».

Все так и было. Но Сталин не желал сдавать 445-тысячный город без боя. Он послал одного из своих самых верных соратников и пламенных большевиков в качестве источника и вдохновителя боевого духа для мобилизации войск и гражданского населения на последнее решающее сражение. Это был Н.С. Хрущев, который провозгласил делом чести каждого коммуниста жертвенную гибель за город, носящий имя Сталина.

Трехтомное документальное исследование генерал-лейтенанта Платанова, посвященное событиям Второй мировой войны, приводит некоторые статистические данные в этой связи:

50 000 добровольцев из числа гражданских лиц влились в народное ополчение;

75 000 жителей прошли первичную военную подготовку, получили оружие и были приданы частям 62-й армии;

3000 девушек были подготовлены в качестве медперсонала и связистов для сражающихся войск;

7000 членов ВЛКСМ в возрасте от 13 до 16 лет с оружием в руках стали в ряды защитников города.

Солдатом стал каждый. Рабочие отправлялись на фронт с оружием, которое сами же изготавливали в цехах заводов. Пушки, выпускавшиеся военным заводом «Баррикады», сразу же шли на артиллерийские позиции. Рабочие становились их боевыми расчетами.

12 сентября Хрущев и Еременко вызвали к себе генерала Чуйкова, командующего 62-й армией, которой первое время после отстранения Лопатина командовал начальник её штаба Крыленко, и поручили ему руководство обороной крепости на

Волге. Выбор был блестящим. Он был, пожалуй, лучшим из всех вариантов. Чуйков был тверд, честолюбив, обладал стратегическим талантом, личной храбростью и невероятной целеустремленностью. Катастроф Красной Армии в 1941 году ему и вверенным ему войскам не довелось пережить: в то время Чуйков служил на Дальнем Востоке⁸ и поэтому не был морально подавлен неудачами, как это было со многими его тогдашними коллегами и товарищами.

12 сентября ровно в 10.00 Чуйков доложил о своем прибытии Хрущеву и Еременко, находившимся в штабе Сталинградского фронта в Ямах, небольшой деревне на левом берегу Волги. Интересно, что разговор с Чуйковым вел Хрущев, а не его вышестоящий начальник, командующий фронтом Еременко.

После того как Чуйков доложил обстановку, Хрущев сказал: «Бывший командующий 62-й армией генерал Лопатин считает, что его армия не удержит Сталинграда. Но сейчас больше нельзя вести речь об отступлении. Пути назад нет. Поэтому Лопатина и сняли с должности. По согласованию с Верховным главнокомандующим военный совет фронта предлагает вам, товарищ Чуйков, принять командование 62-й армий. Как вы понимаете вашу задачу?»

«Вопрос этот был для меня неожиданным, — пишет Чуйков. — Но времени на обдумывание ответа у меня не было. И я ответил так: «Сдача Сталинграда очень серьезно подорвала бы дух нашего народа. Я клянусь, что не уйду из города.

Мы Сталинград удержим или все там умрем». Хрущев и Еременко посмотрели на меня и сказали, что свою задачу я понимаю правильно».

Через 10 часов корпус Зейдлица начал наступление на центр Сталинграда. Армейский КП Чуйкова, находившийся на высоте 102, был разбомблен, и генерал со всем своим штабом, поваром и официантками вынужден был перебраться в блиндаж в Царицынской балке, вплотную к Волге. На следующий день, 14 сентября, солдаты 71-й пехотной дивизии генерала Хартмана уже были в городе. Ошеломляющим противника ударом они прорвались к центру города и даже пробили узкий коридор к берегу Волги. В тот же час панцергренадеры 24-й танковой дивизии штурмом овладевали старой частью города южнее Царицынской балки, взяли центральный железнодорожный вокзал, и 16 сентября батальон фон Гейдена вышел к Волге. Между Бекетовкой и Сталинградом в предместье Купоросное с 10 сентября располагались части 14-й танковой и 29-й моторизованной дивизий, блокируя подходы к городу и к реке с юга. Только в северной части города Чуйкову удалось прочно закрепиться. Своим подчиненным командирам он говорил: «Надо выиграть время для подхода резервов, время, чтобы немцы выдохлись».

«Время — кровь» — так хладнокровно перефразировал он известное американское изречение «Время — деньги». «Время — кровь» — вот как обстояло теперь дело в отношении Сталинграда.

Повар Чуйкова, Глинка, вздохнул облегченно, увидев свое новое рабочее место на новом КП. Над ним была 10-метровая толща земли. «Тася, голубка моя, — пропел он официантке генерала. — Здесь к нам в борщ не попадут уже никакие осколки.

Такую толщину снаряды не пробьют». — «Ну да, — отвечала Тася, — генерал говорил, что бомба весом в 1000 кг пробьет». — «1000 килограммов, разве такие часто бывают?» — спросил в ответ повар. Тася утешила его: «Генерал сказал, что такой случай бывает один из нескольких тысяч». Гул фронта доносился как будто бы очень издалека. Его поглощал большой свод помещения, обшитого досками. Поверх досок было выложено декоративное покрытие. В блиндаже имелось около десяти комнат для штабных служащих. В центре располагалось помещение для генерала и его начштаба. Один из выходов этого Царицынского бункера, который ещё летом предназначался для штаба фронта, вел в Царицынскую балку, а другой — на улицу Пушкина.

На деревянной обшивке рабочего помещения Чуйкова висел план Сталинграда: 3 метра в высоту и 2 метра в ширину — карта Генштаба. Сплошного фронта уже не было. Масштаб не измерялся в километрах. Он измерялся метрами: отдельные здания, кварталы, перекрестки. Начштаба генерал Крылов наносил на карту последние донесения о положении войск: немецкие части — синим цветом, свои оборонительные позиции — красным. Все ближе и ближе синие стрелы подступали к КП. «Немецкие батальоны атакуют Мамаев курган и центральный железнодорожный вокзал при поддержке танков. Одна танковая дивизия ведет бой перед южным вокзалом», — обобщил ситуацию Крылов. Это были батальоны 71-й и 295-й пехотных дивизий и танковые полки 22-й и 24-й танковых дивизий, действовавшие в указанных пунктах.

Чуйков посмотрел на план города. Взгляд его был неподвижен. «Что с нашими контрударами?

Людей невозможно поднять в атаку. С рассветом над городом непрерывно висит авиация противника. Они атакуют все, что движется на земле».

Связной принес от командира 42-й стрелковой бригады, полковника Батракова, листок с набросанным на нем расположением боевых позиций войск. Крылов взял карандаш, обвел им вокруг КП на карте: «Фронт находится в 800 метрах от нас, товарищ командующий», — докладывает он подчеркнуто служебным тоном.

Всего 800 метров. Было 12.00 14 сентября. Чуйков понял, что имел в виду Крылов. В качестве резерва оставалась ещё одна танковая бригада в составе 19 танков Т-34. Вводить ли её в бой?

«Какова ситуация на левом фланге в южной части города?» — спросил Чуйков. Крылов провел линию синей стрелы 29-й немецкой моторизованной дивизии, обозначавшую направление немецкого наступления далее вперед за Купоросное. Пригород пал. Тюрингская дивизия генерала Фремерея продвигалась в направлении элеватора. Лесопилка и консервный завод находились уже на уровне немецких линий. Советская линия обороны проходила только от южного причала парома до высокого здания элеватора.

Чуйков взял телефонную трубку и связался со штабом фронта. Он доложил Еременко о положении войск. Тот сказал в ответ: «Всеми силами удерживайте главный речной порт и его причалы. Под ваше командование выделяем 13-ю гвардейскую дивизию, личный состав — 10 000 человек, отборное соединение. В течение 24 часов необходимо удерживать плацдарм, а также попытаться отстоять причалы паромной переправы в южной части».

У Чуйкова на лбу выступил пот. Воздух становился плотным, было трудно дышать. «Давай, Крылов, наскреби все, что можешь, штабных офицеров поставь командирами боевых групп. Держать переправу для перехода гвардейцев Родимцева». Последняя бригада и её 19 танков пошли в бой по приказу Чуйкова, один батальон остался для прикрытия КП на участке центральный вокзал — главный речной порт, а другой выдвинулся к линии элеватор — южный причал.

В 14.00 появился генерал Родимцев, Герой Советского Союза, легендарный командир, весь в грязи, в крови: немецкие истребители-бомбардировщики устроили за ним настоящую охоту'. Он доложил, что его дивизия стоит на противоположном берегу и должна ночью переправиться через Волгу. Наморщив лоб. он стал разгадывать синие и красные стрелы на плане города.

В 16.00 Чуйков связался по телефону с Еременко. До наступления темноты оставалось ещё 5 часов. В своих мемуарах он пишет о том, что волновало его в эти часы: «Смогут ли наши разрозненные и сильно потрепанные части продержаться ещё 10 — 12 часовна среднем участке? Вот что заботит меня более всего. Если солдаты и офицеры не справятся с этой задачей, кажущейся выше человеческих сил, то 13-я дивизия не сможет переправиться, а станет лишь свидетельницей ещё одной горькой трагедии».

Незадолго до наступления темноты появился майор Хопка, командовавший последним резервом, сражавшимся в районе речного порта. Он доложил:

«Единственный уцелевший Т-34 ещё ведет огонь, но не может маневрировать. От бригады осталось 100 человек».

Чуйков посмотрел на него: «Соберите ваших людей у танка, удерживайте подход к порту. Не удержите — расстреляю».

Хопка погиб. Половина оставшихся с ним — тоже. Но уцелевшие держались.

Наконец, наступила ночь. Все офицеры штаба были на территории речного порта. Как только части и подразделения гвардейской дивизии Родимцева переправились, их сразу же бросили на прикрытие важнейших узлов обороны, поставив задачу остановить натиск штурмовых групп 71-й немецкой дивизии, а также сковать 295-ю пехотную дивизию у Мамаева кургана — господствующей высоты 102. Это были решающие часы: гвардейцы Родимцева сумели помешать нашим войскам овладеть центром Сталинграда с ходу. Их жертвенный подвиг спас Сталинград.

Через 24 часа 13-я гвардейская дивизия была разбита ударами пикирующих бомбардировщиков, артиллерийско-минометным и пулеметным огнем.

В южной части города также сражалась ещё одна гвардейская дивизия — 35-я, под командованием полковника Дубянского. Её резервные батальоны были переправлены на пароме с левого берега через южный причал и брошены в бой против передовых частей 29-й немецкой моторизованной дивизии с целью удержания позиций вдоль линии между элеватором и паромной переправой.

Однако ударами пикировщиков батальоны были разгромлены. Их остатки погибли в «клещах», устроенных 94-й пехотной и 29-й моторизованной дивизиями.

В здании элеватора, гигантском бетонном сооружении, мощном, как крепостной форт, башни которого были полны зерна, ещё велись интенсивные бои за каждый этаж. Здесь сражались штурмовые группы и саперные подразделения 71-й пехотной дивизии против остатков 35-й гвардейской дивизии, охваченные клубами дыма от горевшей пшеницы.

Утром 16 сентября ситуация у Чуйкова резко ухудшилась: 24-я танковая дивизия овладела южным железнодорожным вокзалом, повернула затем на запад и сокрушила оборону русских на городской черте и на Казарменной высоте. На центральном вокзале и на Мамаевом кургане продолжались кровопролитные бои. Чуйков позвонил члену военного совета фронта Н.С. Хрущеву: «Ещё несколько дней таких боев, и немец армию просто разотрет. У нас опять нет резервов. Мне непременно нужны 2 — 3 свежие дивизии».

Хрущев обратился к Сталину. Тот распорядился выделить два полностью экипированных элитных соединения из своего личного резерва: бригаду морской пехоты Северного флота — испытанных и твердых бойцов, а также одну танковую бригаду. Последняя заняла боевые позиции вокруг центра города с тем, чтобы контролировать маршруты и пути снабжения войск фронта. Морские пехотинцы были брошены в южную часть города. Эти два соединения 17 сентября спасли русский фронт от коллапса.

В тот же день командование 6-й армией взяло под свой контроль боевые действия всех немецких войск, сражавшихся на Сталинградском фронте. Отныне все они подчинялись только его приказам. Так, 48-й танковый корпус 4-й танковой армии

Гота перешёл под командование Паулюса. Гитлер настойчиво торопил: «Заканчивайте, Сталинград должен наконец пасть».

Почему этого не случилось и почему требование Гитлера так и не было выполнено, несмотря на то что немецкие танкисты и панцергренадеры, саперы, противотанковые подразделения и зенитчики упорно и отчаянно дрались за каждый дом, объясняет одно обстоятельство: благодаря отчаянной настойчивости Хрущева в отношении получения резервных частей и соединений Красной Армии в период с 15 сентября по 3 октября Чуйкову было выделено всего 6 дивизий, свежих и относительно хорошо вооруженных, среди них 2 гвардейские. Все эти силы были брошены в центр Сталинграда, в руины домов, заводских зданий и цехов в северной части города, превращенных в крепости в северной части Сталинграда.

В начальной фазе немецкое наступление на Сталинград велось силами семи дивизий. Это были соединения, ослабленные в сражениях между Доном и Волгой, длившихся подчас целыми неделями. Никогда раньше в боях за какой-либо город с немецкой стороны не участвовало свыше 10 дивизий. Откровенно говоря, и 62-я сибирская армия русских, изначально очень сильная, уже не была таковой в первой фазе сражения. Кровопролитные бои и отступления подточили её силы и боевой дух. На бумаге в начале сентября в её составе числилось 5 дивизий, 4 танковые и 4 стрелковые бригады, всего примерно 9 дивизий. Звучит внушительно, но 38-я механизированная бригада, например, насчитывала всего лишь 600 человек личного состава, 244-я стрелковая дивизия — 1500. Иными словами, меньше полка.

Неудивительна поэтому точка зрения генерала Лопатина, считавшего, что с такой армией нельзя было успешно оборонять Сталинград, предложившего сдать город и отойти за Волгу. Но решимость командования и войск может многое, да и переменчивое военное счастье, охотно выступая на стороне грамотного полководца, решало судьбу не одного сражения.

1 октября у Чуйкова было 11 дивизий и 9 бригад, то есть примерно 15,5 дивизии, без учета сил рабочего ополчения и милицейских частей, которые в их состав не входили. У немцев, однако, было превосходство в воздухе — 8-й авиационный корпус генерала Фибига в среднем ежедневно совершал 1000 боевых вылетов. Чуйков в свое время подчеркивал опустошительный эффект от применения немецких пикирующих бомбардировщиков и истребителей-бомбардировщиков против защитников города. Они уничтожали боевые позиции войск, предназначавшиеся для организации контрударов, разрушали заградительные рубежи и линии связи, уничтожали командные пункты и штабы. Позднее, тем не менее, стал ясен один факт: заводские цеха, превращенные пикировщиками и артиллерией в непроходимые горы руин, давали защитникам больше преимуществ, чем их имела нападавшая сторона после авиационных и артиллерийских налетов. У пехоты не хватало сил сломить последние узлы сопротивления. Не хватало не только пехотинцев, но стало также не хватать ручных гранат и боеприпасов к минометам.

Хотя 6-я армия после установившегося некоторого затишья на Донском фронте смогла получить 305-ю пехотную дивизию и заменить ею одну из сильно потрепанных дивизий 51-го армейского корпуса, генерал Паулюс так и не получил ни одного свежего соединения. Кроме 5 саперных батальонов, прибывших воздушным путем, он получил замену своим обескровленным полкам из состава своих же армейских частей. Немецкое Верховное командование осенью 1942 года на всем Восточном фронте не имело больше резервов. В районах боевых действий и зонах ответственности всех групп армий от Ленинграда до Кавказа возникли серьезные кризисные ситуации.

На севере фельдмаршал Манштейн своими дивизиями, сражавшимися ранее в Крыму, должен был выступить против советских войск, глубоко вклинившихся в немецкий фронт. После жестоких оборонительных сражений на Волхове, продолжавшихся до 2 октября, группа армии «Север» была вынуждена отвоевывать себе пространство для развертывания в ходе первой битвы на Ладоге.

В районе Сычёвка — Ржев генерал-полковник Модель с большим трудом и лишь полностью мобилизовав все свои силы мог отражать попытки прорыва трех русских армий.

В центре и на южном крыле группы армий «Центр» фельдмаршал Клюге нуждался буквально в каждом лишнем солдате, чтобы предотвратить прорыв русских к Смоленску.

На перевалах Кавказа и на Тереке стояли войска группы армий «А», отчаянно пытаясь выиграть время у наступавшей зимы.

Во Франции, Бельгии и Голландии, напротив, дислоцировалось достаточно много дивизий. Здесь Гитлер, недооценивший русских, сделал ещё одну ошибку. Она была связана с переоценкой возможностей союзников. Уже тогда, осенью 1942 года, он опасался вторжения войск антигитлеровской коалиции. Американские спецслужбы, аналогичные британские и советские органы подхлестывали эти опасения, искусно поставляя дезинформацию об открытии второго фронта. Таким образом, призраку вторжения удалось сковать в бездействии 29 дивизий, среди них, например, такие как блестяще оснащенная дивизия СС «Лейбштандарт Адольф Гитлер», 6-я и 7-я танковые дивизии. Четвёртая часть этих сил могла обеспечить поворот событий на Сталинградском и Кавказском фронтах.

4. Последний рубеж на крутом берегу Волги

Чуйков ускользает из Царицынской штольни — Южная часть города в руках немцев — Крутой берег — Элеватор — Хлебозавод — « Теннисная ракетка» — Девять десятых города захвачено немцами

В ночь с 17 на 18 сентября Чуйков вынужден был покинуть свой защищенный от бомб блиндаж у Царицы. Это скорее походило на бегство, так как солдаты нижнесаксонской 71-й пехотной дивизии, тактическим знаком которой был лист клевера, к полудню неожиданно оказались на въезде на улицу Пушкина. Штабные офицеры были вынуждены взяться за автоматы. Штольни быстро заполнялись ранеными и прочим военным людом. Мотоциклисты, связные, офицеры под всякими предлогами нелегально просачивались сквозь посты в надежный бункер, чтобы «решить срочные дела». Поскольку система подземных ходов не имела вентиляции, помещения вскоре заполнились дымом.

Жара становилась все нестерпимее. Речь могла идти только об одном: «Скорее на выход!»

Охрана штаба прикрывала отход через второй выход к Царицынской балке. Но там уже повсюду патрулировали штурмовые группы из состава 191-го пехотного полка майора Фредебольдта. Под покровом ночи Чуйков, имея при себе самые важные бумаги и карту с нанесенной на ней обстановкой, вместе с Крыловым пробрался к берегу Волги и в лодке переправился на другой берег.

Оттуда он на бронекатере вернулся к паромной пристани в северной части города выше по течению реки и занял командный пункт позади завода «Баррикады», располагавшийся на крутом берегу. Несколько землянок, оборудованных после взрывных работ на 200-метровом высоком берегу Волги, находились в мертвой зоне, недоступной для немецкой артиллерии. Они были связаны между собой искусно замаскированными ходами сообщений. Кухня Глинки была размещена в шахте для Промышленных стоков завода «Баррикады». Официантка Тася должна была проявлять поистине чудеса акробатического искусства, пробираясь с кухонной утварью в руках по металлическим лестницам на свет божий и затем — обратно вниз по переходному мостику к командующему.

Надо признать, что штаб теперь снабжался в меньших масштабах, чем прежде. Различные высокопоставленные офицеры, среди них — два заместителя Чуйкова, в том числе командующий артиллерией и инженерными войсками и командующий бронетанковыми и мотомеханизированными войсками, куда-то пропали во время передислокации командного пункта и остались на левом берегу

Волги. «По ним мы не тосковали, — пишет Чуйков, — без них воздух был чище».

Эта перемена декораций, вынужденно предпринятая командующим Сталинградским фронтом, была символична не только в моральном отношении: центр тяжести сражения переместился на север, центр города и его южную часть удерживать больше не было возможности.

22 сентября в южной части города начался последний акт. Штурмовые подразделения 29-й моторизованной дивизии вместе с гренадерами 94-й пехотной и 14-й танковой дивизий штурмовали черное от дыма здание элеватора. Когда саперы ликвидировали минные заграждения на подходах, они увидели нескольких шатающихся от изнеможения морских пехотинцев-пулеметчиков из пулеметного взвода сержанта Андрея Хозяинова — последних выживших в этом бою, судьбой которых стал плен.

Немецкими войсками был также взят последний южный причал переправы через Волгу. Пехотинцы саксонской 94-й пехотной дивизии, которой командовал генерал-лейтенант Пфейфер, взяли под свой контроль территорию вдоль берега Волги, на южной окраине города. Эмблемой этой дивизии были скрещенные мейсенские мечи.

В центре Сталинграда советская оборона также была сокрушена. Лишь несколько очагов сопротивления оставались в развалинах здания центрального железнодорожного вокзала и у причала большого парома в центральном речном порту. 27 сентября после обычной итоговой оценки боев в городе можно было говорить о взятии Сталинграда. 71-я пехотная дивизия, например, достигла Волги по всему фронту своего наступления: 211-й пехотный полк — южнее Мининской балки, 191-й пехотный полк — между ней и Царицынской балкой, 194-й пехотный полк — к северу от них.

1 — тракторный завод; 2 — завод «Баррикады»; 3 — хлебозавод; 4 — металлургический завод «Красный Октябрь»; 5 — химкомбинат «Лазурь» с подъездными путями в виде «теннисной ракетки»; 6 — Мамаев курган; 7 — Главный железнодорожный вокзал; 8 — Красная площадь с универмагом; 9 — Южный железнодорожный вокзал; 10 — элеватор; 11 — блиндаж Чуйкова в устье Царицы.

Бои теперь шли только в районе северных рабочих поселков и за промышленные предприятия города. Вот их имена, вошедшие не только в анналы военной истории: артиллерийский завод «Баррикады», металлургический завод «Красный Октябрь», тракторный завод имени Дзержинского, химический завод «Лазурь» вместе с пресловутой «теннисной ракеткой» — так прозвали конфигурацию подъездных железнодорожных путей на этом предприятии из-за внешней схожести форм. Это были «форты» индустриального Сталинграда.

По своей решимости, концентрации огневой мощи, количеству задействованной живой силы на ничтожном по площади пространстве бои в северной части Сталинграда могут быть сравнены с битвами Первой мировой войны, с их большой насыщенностью боевой техникой и военными материалами, и особенно с битвой под Верденом, где в 1916 году погибло свыше полумиллиона немецких и французских солдат.

Сражения в северной части города по своему характеру представляли собой нескончаемые ближние бои. Русские, которым всегда больше удавались оборонительные боевые действия, достаточно умело использовали свое искусство маскировки и фактор рельефа местности. Кроме того, их выучка в ведении уличных боев превосходила выучку и опыт немецких солдат.

В ходе своего анализа Сталинградской битвы Манфред Кериг констатирует: «Не в последнюю очередь у нас недоставало умения вести боевые действия в городе и его кварталах. На счет, прежде всего, этого недостатка следует отнести наши высокие потери». К этому следует добавить, что Чуйков, несомненно, под влиянием Хрущева фактору необходимости сопротивления придавал крайне эмоциональные формы, выразившиеся в коротких формулировках-лозунгах, вдалбливавшихся личному составу каждой роты, отправлявшейся в Сталинград. Их было три:

«Каждый солдат — крепость!»

«За Волгой для нас земли нет!»

«Победить или умереть!»

Это была тотальная война. Это было воплощение тезиса: «Время — кровь». Рольф Грамс, бывший майор Вермахта и командир 64-го мотоциклетного батальона, в настоящее время — военный историк, исследующий боевой путь 14-й дивизии, цитирует один из журналов боевых действий, в котором говорится: «Это были изнурительные, ужасные бои, как под землей, так и на её поверхности. В развалинах, подвалах, переплетении подземных коммуникаций крупного города и его промышленных предприятиях. Человек против человека. Танки карабкались на горы мусора и железного лома, ползли, визжа траками гусениц, сквозь хаос разрушенных цехов и в упор вели огонь, пробираясь далее по заваленным улицам и узким фабричным дворам. Все это можно было бы ещё как-то выносить. Но были ещё глубокие овраги в песчанике, целыми лабиринтами круто сбегавшие к Волге, в которых Советы снова и снова накапливали свои силы, бросая их в бой. В девственных лесах восточного, более низкого волжского берега противник был не виден — ни его артиллерия, ни его пехота, но он незримо присутствовал, ведя огонь, ночь за ночью сотнями лодок и катеров доставляя в руины города подкрепление через могучую реку».

Это подвозившееся снабжение, эта постоянно приходившая через реку замена выбывшим, измотанным силам защитников, эта вновь и вновь поступавшая по волжской артерии свежая кровь — все это было проблемой в сражении за Сталинград. Тайна коренилась именно в этих оврагах волжского берега. На этом крутом берегу, недосягаемом для огня немецкой артиллерии, располагались штабы, госпитали, склады боеприпасов. Здесь были идеальные сборные пункты для переправлявшихся войск и военных материалов. Здесь были запасные позиции на случай прорыва в результате возможных контрударов. Сюда выходили обширные каналы сточных сооружений промышленных предприятий и городской канализации, теперь пересохшие и пустые, превратившиеся в ходы, которые вели в тыл немецким войскам. Советские штурмовые группы ползком преодолевали их, выбирались наверх, устанавливали пулеметы и открывали огонь в спину выдвигавшихся немецких подразделений, вели огонь по разносчикам пищи и колоннам подвоза. Затем диверсанты быстро спускались вниз, задвигали крышки люков и — назад.

Штурмовые немецкие группы, выдвигавшиеся для подавления этих укрытий, ничего не могли сделать. Да, эти крутые берега стоили в тактическом отношении не меньше, чем глубоко эшелонированный, хорошо защищенный от бомбовых ударов укрепрайон. Иногда от волжского берега боевые порядки немецких полков и их позиций отделяла лишь пара сотен метров. Поэтому генерал Дерр с полным основанием констатирует в своем научном труде, посвященном Сталинградской битве, следующее: «Решающий перелом таился на этих последних сотнях метров перед Волгой, как в отношении действий нападавшей стороны, так и в отношении оборонявшихся».

Концентрированным наступлением генерал Паулюс в конце сентября поочередно пытался атаковать последние бастионы обороны Сталинграда. Однако сил для массированного охватывающего наступления на весь промышленный комплекс не хватало.

Восточно-прусская 24-я дивизия, наступая с юга через территорию аэродрома, штурмовала поселки «Красный Октябрь» и «Баррикады». Танковый полк и части 389-й пехотной дивизии во взаимодействии овладели поселком тракторного завода имени Дзержинского и 18 октября пробились на территорию кирпичного завода. Части 24-й дивизии за счет этих успехов вышли к крутому берегу Волги. Здесь задача также была выполнена. Затем дивизия снова повернула на юг, туда, где шли бои за химический завод «Лазурь» и «Теннисную ракетку». Но лучше не задаваться вопросом, какой ценой все это было достигнуто: каждый мотопехотный полк имел в своем составе людей, из которых практически можно было сформировать лишь батальон, остатки танкового полка по численности соответствовали роте. Экипажи вышедших из строя боевых машин были введены впоследствии в бой в составе стрелковых рот.

Тракторный завод имени Дзержинского, мощное, одно из крупнейших в Советском Союзе предприятие по выпуску танков, днем 14 октября штурмовала 389-я дивизия генерала Еннеке во Взаимодействии с полками саксонской 14-й танковой дивизии. Танки и панцергренадеры медленно продвигались по развалинам цехов на гигантской территории завода к берегу Волги. Развернувшись на юг, они проникли с боем на территорию завода «Баррикады» и вышли затем вплотную к крутому берегу реки, поблизости от штаба Чуйкова. В развалины гигантских цехов тракторного завода, где то и дело вспыхивало сопротивление, вошли части и подразделение баден-вюртембергской 305-й пехотной дивизии с Бодензее, которая была переброшена сюда 15 октября с Донского фронта. Её солдаты — вюртембержцы — сражались с ротами 308-й советской стрелковой дивизии, которой командовал полковник Гуртьев. Это обстоятельство показывает, насколько верной оказалась мысль, записанная генералом Чуйковым у него в дневнике: «Карту из комплекта Генштаба пришлось заменить планом расположения зданий в городском квартале, абрисом лабиринта развалин завода либо отдельного цеха».

24 октября цель 14-й танковой дивизии была достигнута: удалось взять одно из зданий хлебопекарни на южном углу завода «Баррикады». Наступление проводилось силами 64-го мотоциклетного батальона. Атака второго здания 25 октября захлебнулась под огнем обороняющихся русских. Унтер-офицер Эссер прятался за подбитой бронемашиной. Через дорогу на углу здания лежал его убитый командир роты. В десяти шагах позади от него — командир взвода, тоже убитый. Рядом с ним тихо стонал командир отделения, — у него было ранение в голову, и он находился в полубессознательном состоянии.

И тут Эссера охватила ярость. Он вскочил и закричал: «За мной!» Взвод устремился за ним.

До здания было 60 метров — по плоскому, без укрытий, двору. Но они преодолели это расстояние. Пригибаясь, им удалось вплотную подобраться под стену, пробить в ней фугасным зарядом брешь и вползти внутрь. У окон торчали русские и лупили по двору. Они не успели понять, в чем дело, когда за их спинами застрекотали автоматы.

Теперь следующий этаж. Осторожно по каменной лестнице солдаты поднялись вверх. К каждому проему двери встало по человеку — «Руки вверх!». В испуге русские подняли руки. Вот так Эссер и 12 человек под его командой взяли здание, захватили 80 пленных, а также одно противотанковое орудие и 16 станковых пулеметов. Сотня убитых русских осталась во втором здании хлебопекарни.

Между тем у зданий комплекса заводоуправления вели бой уцелевшие солдаты 103-го стрелкового полка под командованием капитана Домашка. Все командиры рот погибли. Штаб бригады выслал им лейтенанта Штемпеля — хоть кто-то из офицеров мог стать теперь командиром роты. Какой-то фельдфебель ввел его в курс дела. Затем Штемпель возглавил атаку мотоциклетного подразделения, наступавшего между железнодорожными путями и разбомбленными стенами. Путь ему расчищали пикировщики. Продвигаясь бросок за броском вслед за огневым валом, они, наконец, овладели руинами комплекса заводоуправления и вплотную подошли к крутому берегу.

Но от них осталось в живых порядка двух десятков. Из балок крутого берега вываливались все новые и новые массы советской пехоты. Перевязанные раненые под командованием штабных офицеров, какие-то вспомогательные команды, даже матросы с паромов. Они погибали, но вместо них появлялись все новые и новые.

Штемпель отправил связного в тыл к своим: «Без подкреплений не продержаться!» Довольно быстро прибыли 70 человек во главе с обер-лейтенантом, которых прислало командование на этом участке. Они с ходу вступили в бой. Через два дня эти семьдесят почти все были убиты, некоторые ранены. Штемпель и его люди из 103-го пехотного полка были вынуждены отойти.

Тем не менее, в эти дни 4/5 территории Сталинграда находились под контролем немецких войск. Когда 26 октября танкисты 16-й вестфальской танковой дивизии и пехотинцы 94-й пехотной дивизии, на которую здесь пришлась основная тяжесть наступления, овладели предместьем Спартаковка, где кипели жаркие бои, разбив две советские стрелковые бригады — 124-ю и 149-ю, в их руках уже было 9/10 городской территории.

Перед чуйковским КП в крутом берегу Волги 45-я советская стрелковая дивизия удерживала всего лишь небольшую прибрежную полосу шириной, может быть, не более 200 метров. К югу от этого места на металлургическом заводе «Красный Октябрь» в руках русских находились развалины его восточного сектора, сортировочная станция, сталелитейный цех и трубопрокатный стан. Здесь сражались части 39-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майора Гуртьева. Они дрались за каждый выступ стены. Каждый такой выступ, каждую кучу лома и мусора немецкие солдаты должны были брать ценой большой крови. Контакт со своими войсками на севере — 14-й танковой дивизией поддерживали роты 100-й егерской дивизии, брошенной в конце сентября с фронта у излучины

Дона в Сталинград, — ещё один пример того, как протяженный Донской фронт все более и более обнажался в ходе переброски немецких дивизий, которые заменялись румынскими и итальянскими войсками, чтобы, наконец, взять проклятый Сталинград. Советы удерживали к югу от металлургического завода «Красный Октябрь» только лишь химическое предприятие «Лазурь» и «Теннисную ракетку», а также крошечный плацдарм в районе паромной переправы центрального речного порта. В начале ноября в руках защитников города под командованием Чуйкова на все про все было: пара фабричных корпусов и пара километров территории на крутом берегу.

5. Злой рок на Дону

Опасные симптомы на фланге 6-й армии — Несчастливый месяц ноябрь — ещё один штурм Волжского берега — Румынский фронт сломлен — Сражение в тылу 6-й армии — ещё один прорыв южнее Сталинграда — 29-я мотодивизия наносит удар — Русские захватывают Калач — Паулюс летит в котел

Сталинград лежит на той же самой географической широте, что и Вена, Париж или канадский Ванкувер. В начале ноября погода на этих широтах ещё относительно мягкая, поэтому генерал Штреккер, командир 11-го армейского корпуса, действовавшего в большой излучине Дона, выехал одетый в легкую шинель на КП 44-й австрийской пехотной дивизии «Хох-унд-Дойчмайстер». На полях можно было видеть солдат, собиравших картофель, кормовую свеклу, кукурузные стебли И сено — запасы на зиму. 11-й корпус генерала Штреккера имел задачу прикрывать левый фланг

Сталинграда в большой излучине Дона. Но петля Дона имеет длину 100 км, которые не могли оборонять три дивизии. Волей-неволей генерал вынужден был занять позиции по хорде дуги, что позволило ему сократить фронт на 50 км, но при этом оставить незакрытым от советских войск у часток Дона в районе станицы Кременской.

Генерал-лейтенант Батов, командующий 65-й советской армией, тотчас использовал шанс, форсировал Дон и располагался теперь на южном берегу, на относительно глубоком плацдарме. Ежедневно полки Батова атаковали позиции дивизий Штреккера, чтобы обрушить донской фланг немецких войск. Но дивизии Штреккера занимали хорошие позиции. Полковник Бойе, например, приветствовавший командующего на КП 134-го пехотного полка, оборудовал на донских высотах настолько хитроумную систему позиций, что позволил себе со спокойной небрежностью доложить: «Ни один Иван здесь не пройдет, господин генерал».

Штреккер потребовал точнейшего обобщающего доклада, прежде всего относительно того, что наблюдатели с дивизионного НП замечали в маленьком леске к юго-западу от станицы Сиротинской, начиная с конца октября. С поросшей лесом высоты далеко и широко открывался вид на Дон. В стереотрубу можно было разглядеть позиции германского 8-го корпуса вплоть до Волги. Прежде всего, отчетливо можно было обозреть тылы противника. Они выглядели как рельефная карга. То, что открывалось взору, было весьма красноречивым, говорило о многом: русские непрерывно подвозили днем и ночью войска к Дону перед фронтом

Штреккера, но прежде всего туда, где находился его сосед слева — 3-я румынская армия.

Штаб корпуса с озабоченностью регистрировал каждый вечер соответствующие донесения, поступавшие от экипажей самолетов—разведчиков из 4-го воздушного флота. И каждое утро Штреккер передавал их далее, в станицу Голубинскую в штаб генерала Паулюса. Паулюс отправлял их с конца октября далее — в штаб группы армий «А», а тот, в свою очередь, — в ставку фюрера: «Русские концентрируются на глубоком левом фланге 6-й армии».

На этом фланге на Дону рядом с корпусом Штреккера на фронте шириной приблизительно 150 км занимала позиции 3-я румынская армия. К ней примыкали 8-я итальянская и 2-я венгерская армии.

«Почему только румыны занимают такую широкую полосу фронта, господин генерал?» — спрашивали командующего офицеры его штаба. Они ничего не имели против румын. Это были храбрые солдаты, в то же время каждый знал, что их вооружение было очень плохим, ещё хуже, чем у итальянцев. Это было устаревшее оружие времен Первой мировой войны, не хватало мощного противотанкового вооружения, служба снабжения также работала плохо. Каждый на фронте знал это.

Однако глава румынского государства маршал Антонеску, точно так же, как и глава Италии Муссолини, требовал, чтобы их войска, выделенные для ведения боевых операций на Восточном фронте, подчинялись только собственному армейскому командованию. Гитлер был не против желания своих генералов в боевой обстановке использовать небольшие войсковые соединения союзников вперемежку с немецкими частями. Но это не могло быть реализовано вследствие фактора чувства национальной гордости, особенно у румын. Они выставили самый крупный контингент войск по сравнению с другими союзниками Германии, и маршал Антонеску желал иметь у своих военных авторитет и влияние в целях укрепления своей политической позиции в качестве главы государства.

После многомесячной неопределенности, прошедшей в попытках разрешить эту коллизию, Гитлер сдался: фланговое прикрытие основных немецких сил под Сталинградом было доверено союзным армиям, боевые качества которых были недостаточными. Не у каждого румынского солдата была шинель или даже одеяло. В румынских сухопутных войсках не было подготовленного корпуса унтер-офицеров, что должно было быть само собой разумеющимся для такой военной кампании. Офицерский состав также был неоднороден в смысле понимания своего долга по отношению к обеспеченности войск. К этому следует добавить неповоротливую систему добывания сведений на поле боя, их обработки и передачи, совершенно хаотичное снабжение и непонятную логику принятия решений командирами различных степеней: например, командир 1-й румынской танковой дивизии по своему военному образованию и по профилю командования не был танкистом, а возглавлял в свое время главное полицейское управление Бухареста.

Гитлер догадывался об опасности, грозившей растянутому флангу 6-й армии, и видел её. Уже в августе и затем позднее, в сентябре, на заседаниях, посвященных положению на фронте, он вновь и вновь обращал на это внимание. Он с большим интересом штудировал старую карту 1920 года, которую ему дал генерал Гальдер. По ней Сталин тогда в совершенно схожей оперативной ситуации, переправившись через Нижний Дон между Сталинградом и Ростовом, нанес удар и уничтожил войска генерала Деникина⁹.

Но разведывательный отдел иностранных армий Востока, которым командовал генерал Гелен, продолжал высылать Гитлеру успокаивающие донесения, смысл которых заключался в том, что все признаки будто бы указывают на намерение русских осуществить наступление против группы армий «Центр», а не на Дону.

Маршал Жуков в своих мемуарах ставит себе в заслугу, что он посредством отвлекающих операций перед фронтом группы армий «Центр» ввел в заблуждение немецкую разведку. «Советское Верховное Командование хотело создать впечатление, что именно здесь и нигде в другом месте готовится большое зимнее наступление».

Ощущение Гитлером опасности на Дону и его высказывания в этом плане остались актуальными. 4 ноября он приказал даже перебросить из Франции на Восточный фронт 6-ю танковую дивизию. Однако вместе с тем он согласился и на замену немецких корпусов на 3-ю румынскую армию после того, как 6-я армия доказала свою боеспособность. Паулюс был заинтересован в этом, поскольку вследствие этого он мог получить две немецкие дивизии для использования их в Сталинграде: 100-ю егерскую дивизию и 305-ю пехотную.

Что же до требований румын относительно противотанковых орудий и противотанковых средств вообще, то Гитлер проявил в этом вопросе понимание. Но единственное крупное соединение, которое можно было направить в полосу 3-й румынской армии, не считая отдельных частей ПВО, танковых и стрелковых батальонов и батарей полевой артиллерии, был 48-й танковый корпус генерал-лейтенанта Гейма в составе одной румынской и одной немецкой танковых дивизий, а также частей 14-й танковой дивизии. Штаб корпуса был временно передислоцирован из расположения 4-й танковой армии в район южнее Серафимовича.

В обычных условиях германский танковый корпус представлял собой внушительную боевую силу, а для пехотной армии — сильное прикрытие с тыла. Он смог бы подстраховать фронт 3-й румынской армии в случае опасности. Но корпус Гейма не был настоящим корпусом. Ядром его была 22-я танковая дивизия. Она была частично перевооружена: чешские танки были заменены на немецкие; в её составе было только 32 немецких танка Т-111 и T-IV. Её 140-й мотопехотный полк штаб дивизии уже несколькими месяцами ранее передал в подчинение 2-й армии, под Воронеж. Этим полком командовал полковник Михалик. Там, под Воронежем, из «бригады Михалика» была сформирована 27-я танковая дивизия. Моторизованный саперный батальон дивизии уже в течение нескольких недель был задействован в уличных боях в Сталинграде.

10 ноября общее командование и командование 22-й дивизии получили приказ на передислокацию в полосу 3-й румынской армии. Последние части и подразделения дивизии 16 ноября совершали марш в направлении на юг, к большой излучине Дона. Надо было преодолеть на морозе и по наледи 250 км. Но ни мороз, ни снег не являлись главной проблемой. Этот танковый корпус словно черт попутал: одна горькая неожиданность сменялась другой.

Поскольку 22-я дивизия вследствие своей задержки на «спокойном фронте» не получала почти никакого горючего для учений и выездов ремонтных летучек, её 204-й танковый полк был сильно рассредоточен позади фронта итальянских войск на Дону и утратил свою мобильность. Танки стояли хорошо замаскированные и защищенные от холода соломой в своих земляных боксах. Танкисты безуспешно запрашивали горючее, чтобы хотя бы в период затишья немного маневрировать, опробуя двигатели. Но этого так и не получилось. Так, полковник фон Оппельн-Брониковский нашел 204-й танковый полк совсем незадолго до передислокации. Когда танки стали выводить из боксов для выполнения спешного марша, половина из них не завелась вовсе или завелась частично, 34 машины вышли из строя на марше: моторы заглохли и башни не поворачивались. Короче говоря, электрооборудование танков вышло из строя. Что же произошло? Ответ был ошеломляющим по своей нелепости: мыши, гнездившиеся в соломе в боксах, шарили по танкам и прогрызли резиновую оболочку кабелей. Таким образом, электрические соединения были повреждены. Вышли из строя: система зажигания двигателей, электропроводка аккумуляторов, оптика в башнях, а также танковые орудия. Несколько танков загорелись вследствие короткого замыкания. И поскольку беда редко приходит одна, случилось ещё кое-что: резкое похолодание во время марша. Для передвижения в условиях такой зимы, какая была тогда, у танкистов не оказалось специальных шипов для гусениц — они где-то затерялись в лабиринтах интендантских служб на долгом пути к Дону.

И вот поэтому танки на заледеневших дорогах мотались от одной стороны к другой, и темп марша был очень низким. 204-я ремонтная рота не могла следовать вместе с танками по причине нехватки горючего, поэтому полк не был в состоянии производить на марше сколько-нибудь значительные ремонтные работы.

22-я дивизия, следовательно, вместо 104 танков, как было указано в документе о её боевом составе для штаба группы армий, пришла в район сосредоточения 48-го танкового корпуса, имея в составе только лишь 31 боевую машину. 11 танков подошли позднее. 42 танка — вот и все, чем располагала дивизия по состоянию на 19 ноября. Этого хватило, чтобы сформировать из этих машин, бронетранспортеров и мотоциклетных подразделений, а также самоходной артиллерийской батареи «танковую боевую группу Оппельна».

Второе соединение, входившее в состав корпуса, — 1-я румынская танковая дивизия насчитывала по состоянию на 19 ноября 108 танков. Но 98 из них были Т-38 чешского производства — хорошие машины, но уступавшие любому русскому танку в толщине брони и огневой мощи. Вот и все, что могло быть придано в середине ноября 3-й румынской армии в качестве звеньев усиления на её растянутом в ширину фронте. Фактически это не было усилением. А русские уже изготовились перед фронтом армии.

Ноябрь 1942 года был месяцем катастроф: 4 ноября Африканский корпус Роммеля потерпел у Эль-Аламейна тяжелое поражение от войск Монтгомери и вынужден был отступать из Египта в Триполи. Четыре дня спустя в тылу отходившей армии на западном побережье Африки и в Алжире высадились экспедиционные войска вторжения под командованием Эйзенхауэра, которые начали наступление на Тунис.

Как волны землетрясения, эти африканские события докатились до всех немецких фронтов: Гитлер был вынужден подстраховать в военном отношении до сих пор не занятую войсками Южную Францию. Для этого были выделены блестяще оснащенные и экипированные высокомобильные соединения, которые в противном случае отправились бы на Восточный фронт: 7-я танковая дивизия и дивизии войск СС. «Лейбштандарт Адольф Гитлер». «Рейх» и «Мертвая голова», чья огневая мощь, натиск не позволили бы Чуйкову и его войскам продержаться на берегу Волги даже в течение 48 часов.

9 ноября Гитлер возвратился в Берхтесгаден после речи 8 ноября в мюнхенской пивной «Левенбройкеллер» перед своими старыми товарищами по путчу в 1923 году, в которой прозвучали и такие слова: «Я хотел дойти до Волги, и до конкретного места, к определенному городу. Случайно этот город носит имя самого Сталина. Не подумайте, что я вышел к этому городу только потому, что он носит это имя. Он мог бы называться иначе. Это произошло потому, что там находится один важный пункт. Овладев им, мы перережем транспортную артерию с производительностью 30 млн тонн грузов, среди них — почти 9 млн тонн нефти.

Там стекались потоки пшеницы с Украины, Кубани и далее отправлялись на север, там был гигантский перевалочный пункт. Его я хотел взять, и знаете, мы — скромные люди, — мы овладели им. Остались незанятыми совсем небольшие площади. Другие могут сказать: «Почему же вы не ускорите темп сражений?» Ответ: «Поскольку я не хочу второго Вердена. Я хочу сделать это небольшими штурмовыми подразделениями. Время при этом никакой роли не играет. Теперь ни одно судно не пойдет вверх по Волге. И это решит дело».

10 и 11 ноября Йодль положил на стол Гитлеру последние донесения, среди них было одно: донесение оперативно-тактической радиоразведки о радиопереговорах между высокими советскими командными инстанциями. Из него вытекало, что русское верховное командование стянуло весьма значительное количество наземных войск и авиационных соединений к Донскому фронту и в степи Калмыкии. Итог: не только северо-западнее Сталинграда, на среднем Дону, перед фронтом 3-й румынской армии, русские производят свои сосредоточения, но также и южнее города, вокруг которого кипят жаркие бои, где два корпуса 4-й румынской армии обеспечивают фланг 4-й танковой армии Гота. На скорое русское наступление указывали также неоднократно перехватывавшиеся донесения о сосредоточениях советских войск.

Гитлер с мрачным видом прочел донесение и склонился над картой. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять замысел противника: сосредоточение советских войск на обоих флангах Сталинградского фронта позволяло сделать заключение о плане охватывающей наступательной операции против 6-й армии.

Хотя Гитлер все ещё был склонен к недооценке советских резервов, он, однако, увидел опасность, таившуюся в растянутых коммуникациях румын. «Если бы там стояли именно германские соединения, то у меня не было бы бессонных ночей, — подумал он. — Ну что же! 6-я армия должна довершить свое дело и скорее овладеть тем, что ещё оставалось в Сталинграде у противника!»

Скорее, скорее! Он хотел покончить с не дававшим никакого оперативного преимущества фактором скованности столь большого числа дивизий в Сталинграде с тем, чтобы получить снова свободу действий на оперативно-тактическом уровне. «Трудности боев за Сталинград мне известны, — радировал фюрер 16 ноября в штаб Паулюса. — Трудности русских сейчас, когда на Волге ледостав, ещё больше. Если мы сумеем использовать данный момент, мы сохраним много нашей крови. Поэтому я ожидаю, что командование армией со всей решительностью, ещё раз, как это было раньше, равно как и войска, сделают все, чтобы, по крайней мере, на участках металлургического завода и у оружейного завода пробиться к Волге и взять эти части города».

Насколько прав был Гитлер, указывая на трудности у русских из-за ледостава на Волге, показывают записи генерала Чуйкова тех дней. Со ссылкой на донесение о положении 62-й советской армии и трудностях с её снабжением Чуйков сделал записи следующего содержания в журнале боевых действий:

«14 ноября. Частям не хватает боеприпасов и продовольствия. Ледостав прервал связь с левым берегом.

27 ноября. Подвоз боеприпасов и вывоз раненых были вынуждены прервать».

Командование фронтом приказало доставлять боеприпасы и продовольствие через Волгу по воздуху, самолетами типа «По-2». Но самолеты не смогли сделать многого, так как они должны были сбрасывать свой груз над полоской местности шириной лишь в 100 м. Незначительного отклонения было достаточно, чтобы груз падал либо в Волгу, либо — на немецкие позиции.

Паулюс приказал зачитать войскам радиообращение Гитлера, содержавшее призыв скорее покончить со Сталинградом. 17 ноября его выслушали командиры всех немецких частей и подразделений, воевавших в Сталинграде. 18 ноября в бой вслед за этим выступили штурмовые группы сталинградских дивизий. В последний, как надеялись они. Это были измотанные боями саперы 50-го, 162-го, 294-го, и 336-го саперных батальонов. Гренадеры 305-й пехотной дивизии рванулись из своих укрытий, держа в руках личное оружие, за поясом — полно гранат. Задыхаясь, они тащили пулеметы и минометы по усеянной воронками территории и по заваленным руинами фабричным цехам. Пригнувшись за самоходной зениткой, за танком или за штурмовым орудием, они атаковали под вой пикировщиков и дробь вражеских пулеметов. Промокшие насквозь от измороси, порывов сырого ветра со снегом, грязные, оборванные. Но они атаковали повсюду: на паромной переправе, на хлебозаводе, на рельсах «Теннисной ракетки». В первый день они «захватили» 30, 50, 100 м. Дело медленно, но двигалось. Ещё 24 часа, может быть, ещё двое суток, и все было бы кончено. Тогда они освободились бы от этого проклятого города.

Тогда можно было бы создать резервы и защитить фланги от нависшей над ними угрозы.

Но наследующее утро, 19 ноября, когда штурмовые группы уже снова пробивались к Волге через нагромождение развалин шаг за шагом, под вспышками выстрелов, преодолевая баррикады из старых орудийных стволов, построенные русскими, забрасывая подрывными зарядами шахты сточных вод, русские войска начали свое наступление против 3-й румынской армии в 150 км к северо-западу, на Дону.

Генерал-полковник Рихтгофен, командующий 4-м воздушным флотом, пишет в своем дневнике: «Снова русские мастерски использовали фактор плохой погоды. Дождь, туман, снежная завеса воспрепятствовали какому бы то ни было применению авиации на Дону». В составе двух танковых корпусов, одного кавкорпуса и шести стрелковых дивизий 5-я советская танковая армия вышла из района Серафимовича точно в тот район, где должен был дислоцироваться мощный и полнокровный немецкий танковый корпус, но где фактически стояла его тень, а именно корпус Гейма. Слева от 5-й советской танковой армии одновременно наносила удар 21-я советская армия в составе одного танкового корпуса, одного гвардейского кавкорпуса и шести стрелковых дивизий — из района станицы Клетская, в направлении на юг.

На слух число советских корпусов воспринимается весьма внушительно. Но по своей боевой мощи одна советская армия была равна в общем одному полнокровному и боеспособному немецкому корпусу, один советский корпус равнялся одной немецкой дивизии, а советская дивизия — одной немецкой бригаде. Генерал Гот совершенно справедливо полагает: «Мы переоценили русских во фронтовых сражениях, но по части резервов — однозначно недооценили».

Наступлению русских предшествовала 80-минутная артподготовка. Затем в плотном тумане стали накатываться первые волны атакующих. Румынские батальоны сражались храбро. Прежде всего 1-я кавалерийская дивизия и полки 6-й пехотной дивизии, входившие в группу генерала Михаила Ласкара. Они стойко удерживали позиции. Но вскоре румыны увидели перед собой нечто такое, перед чем они не могли устоять. Они стали жертвами «танкобоязни», как этот фактор обозначил Гудериан, когда войска, не обученные отражению танковых атак, внезапно оказываются один на один с танками, прорывающимися и с фронта, и с тыла. Крики: «Танки противника с тыла!», паника. Фронт поколеблен. К несчастью, румынская артиллерия также была практически нейтрализована: из-за тумана она не могла вести прицельного огня.

Уже к середине дня 19 ноября стали вырисовываться признаки катастрофы. Целые дивизии румынского фронта, прежде всего 13-я, 14-я и 19-я пехотные дивизии, бросали свои позиции и в панике отступали. Нередко офицеры бежали впереди отступающих. Советы преследовали их в западном направлении — на Чир, а также на юго-западном и юго-восточном направлениях. Становилось ясным, что их намерением был удар в тыл 6-й армии.

Теперь настало время действовать 48-му танковому корпусу. Но у соединения генерала Гейма с самого начала не заладилось. Штаб группы армий приказал корпусу начать контрнаступление в направлении на северо-запад, на Клетскую, против пехотных частей и соединений 21-й советской армии, которая имела в своем составе 100 танков. Однако едва только корпус выступил, пришел другой приказ: повернуть и наступать в противоположном направлении — на северо-запад, чтобы нейтрализовать намного более опасный и вовремя распознанный прорыв подвижных соединений 5-й танковой армии в районе Блинов — Песчаный. Итак, поворот на сто восемьдесят градусов! Для усиления корпусу были переподчинены три дивизии из 2-го румынского корпуса, разрозненные и разбитые, утратившие в значительной степени свою боеспособность.

19 ноября, когда 6-я армия развертывала очередное наступление на последние советские позиции, четыре советские армии и один танковый корпус прорвали фронт на участках румынских войск на северном и южном флангах 6-й армии и начали продвигаться к Калачу. На карте внизу показаны позиции группы армий «В» до советского прорыва.

Вечером 19 ноября передовые советские танковые части вклинились на глубину до 50 км за счет бреши, образовавшейся у Блинова. Немецкий корпус, прежде всего бронегруппа 22-й танковой дивизии, которой командовал полковник фон Оппельн-Брониковский, совершила образцовый но исполнению разворот на 180° и устремилась навстречу танкам противника в районе Песчаного.

Но вот теперь со всей очевидностью стали выявляться трудности: вынужденный марш по заснеженным балкам, без специального оснащения для гусениц, препятствующего скольжению, привел к дополнительным потерям. Храбрая дивизия вышла к полю боя в район Песчаного с 20 танками навстречу превосходящим силам противника, и фортуна уже отвернулась от нее. На счастье, на месте вовремя оказался дивизион противотанковых орудий, который вступил в кровавый бой с танками советского авангарда.

26 танков Т-34 горели, неподвижные, перед импровизированной линией немецкой обороны. Но русские наступали: две армии и свыше 500 танков Т-34. Справа и слева — никого, только бегущие румыны. 22-й танковой дивизии, располагавшей в действительности кроме бронегруппы Оппельна противотанковым дивизионом, одним мотопехотным батальоном и несколькими артиллерийскими батареями, угрожало окружение. Дивизия была вынуждена отступить.

1-я румынская танковая дивизия под командованием генерала Раду, храбро сражавшаяся восточнее, таким образом утратила соприкосновение с 22-й танковой дивизией. Корпус оказался расчлененным и утратил, таким образом, свою ударную мощь. Штаб группы армий распознал опасность и срочно отправил по радио приказ 1-й румынской танковой дивизии развернуться на юго-запад и соединиться снова с группой Оппельна. Но корпус Гейма преследовали неудачи, и все выглядело так, словно здесь не обошлось без козней дьявола: радиостанция в 1-й румынской танковой дивизии вышла из строя, русские уже прошли место её расположения, и приказ не был получен.

Вместо выдвижения в направлении на юго-запад дивизия продолжала вести бои фронтом на север. Русские же как ни в чем не бывало шли на юго-восток.

Цель Советов теперь была ясна: Калач. На этом пути у них не было больше препятствий. Основная масса 3-й румынской армии была рассеяна, она оставила позиции, в её рядах началась паника. Поэтому за четыре дня армия потеряла 75 000 человек личного состава, 34 000 лошадей и все тяжелое вооружение пяти дивизий.

Советское наступление было спланировано в духе операций Вермахта 1941 года на окружение и уничтожение противника в котлах. Это был хорошо продуманный план. В то время как обоюдоострые «ножницы» на севере рассекли и без того уже раздерганную и битую 3-ю румынскую армию, «ножницы» на юге силами корпусов Сталинградского фронта начали свою «работу» в районе Бекетовка — Красноармейск и одновременно южнее, в двух других решающих пунктах, силами 300 танков.

И здесь Советы подыскали себе для наступления два участка румынской обороны. Это были полосы 6-го и 7-го румынских корпусов. Двумя полнокровными мехкорпусами, одним кавалерийским корпусом и шестью стрелковыми дивизиями 57-я и 51-я советские армии из состава фронта под командованием Еременко начали наступление. Между двумя армиями притаился и ждал своего часа 4-й мехкорпус, насчитывавший 100 танков. Его задача заключалась в том, чтобы в случае удачного прорыва стремительно выйти к Калачу широким охватом с двух сторон.

Основная масса войск советской 57-й армии, имея в своем составе танки и батальоны мотопехоты, атаковала западнее Красноармейска 20-ю румынскую дивизию и сразу же разгромила её.

Возникла опасная ситуация. Это был кратчайший удар прямо в тыл 6-й армии. В этот момент стало очевидным, на что была способна испытанная в боях, хорошо оснащенная немецкая дивизия, а также и то, что русские армии, подготовленные и оснащенные для ведения наступательных действий, ни в коем случае не являли собой превосходящей силы. Старая добрая, надежная тюрингско-гессенская 29-я моторизованная дивизия в дни катастрофы дислоцировалась в 50 км юго-восточнее Сталинграда, в качестве резерва группы армий. Она ещё в сентябре была снята со Сталинградского фронта, пополнена до восстановления прежней боевой мощи, и ставкой фюрера ей была определена задача нанесения удара в направлении Астрахани.

В начале ноября ввиду трудностей на Кавказском фронте через штаб танковой армии Гота получила приказ быть в готовности к маршу на Кавказ. Таким образом, 29-я дивизия должна была участвовать в весеннем наступлении. Вот как оптимистично германское Верховное командование смотрело ещё в начале ноября на ситуацию вокруг Сталинграда. Примерно 1000 человек личного состава дивизии специальным поездом были отправлены в отпуск на родину.

19 ноября полностью боеготовая дивизия, теперь под командованием генерал-майора Лейзера, была поистине даром небес. Поскольку генерал-полковник Гот не мог связаться по телефону со штабом группы армий, он принял решение действовать самостоятельно и 20 ноября в 10.30 бросил дивизию Лейзера с полевых учений прямо против частей 57-й советской армии, прорвавшихся южнее Сталинграда.

29-я дивизия сорвалась с исходных позиций подобно урагану. 129-й танковый батальон шел вперед в составе 55 машин типа T-III и T-IV, образуя широкий клин. На флангах находились истребители танков. За ними — мотопехота на бронетранспортерах, затем — артиллерия.

Несмотря на туман, они шли вперед. Туда, откуда доносился грохот сражения. Командиры машин стояли в башнях с открытыми люками. Туман рассеивался. В этот момент командиров танков словно что-то подбросило вверх. Перед ними, на дистанции не более чем 400 м появилась советская танковая армада 13-го мехкорпуса. Люки в башнях захлопнулись. Прозвучали привычные команды: орудие на 12 часов! Бронебойным. Расстояние четыреста. По группе танков противника — огонь! Засверкали вспышки выстрелов. Раздался звук выстрелов 75-мм орудий. Попадания. Танки противника загорелись. Русские были обескуражены. Они, кажется, отвыкли от таких сюрпризов. Их машины пересекались курсами, петляли, пятились назад, застревали, попадали под губительный огонь.

И вот — новая картинка. В небольшом отдалении на отрезке железнодорожного полотна стояли эшелоны один за другим, из вагонов которых высыпала целыми массами русская пехота. Русских доставляли на передовую по железной дороге.

Артиллеристы 29-й обнаружили эту стоящую цель и выпустили по ней весь боекомплект. Прорыв 57-й советской армии ликвидирован. Но едва только удалось более или менее успешно заткнуть эту брешь, поступило срочное и очень тревожное донесение о том, что в 30 км южнее на участке 6-го румынского корпуса 51-я советская армия прорвалась в двух местах — в центре и на южном фланге и 4-й механизированный корпус наносит удар в направлении на Сеты.

Наступил решающий час сражения. 29-я мотопехотная дивизия была настроена по-боевому. И этот прорыв русских можно было блокировать, продолжая вести маневренную оборону, временами нанося удары в направлении на юго-запад, во фланг советскому мехкорпусу, который имел в своем составе 90 танков. Генерал-полковник Гот не упускал из виду этот второй многообещающий удар во фланг генерал-майора Вольского, как вариант.

Но тут 21 ноября из штаба группы армий поступил приказ: прекратить наступление и занять оборонительные позиции для прикрытия южного фланга 6-й армии. Дивизия была выведена из состава 4-й танковой армии Гота и вместе с 6-м корпусом генерала Еннеке придана 6-й армии. Об этом генерал Паулюс узнал только рано утром 22 ноября.

Вот таким образом выдающееся по своим качествам боевое соединение, словно обычная пехотная дивизия, было отведено на оборонительные позиции с задачами, нацеленными на оборону, туда, где в принципе совершенно нечего было оборонять.

Как бы ни было, понятным и отвечающим всем общепринятым канонам оперативного искусства является то обстоятельство, что фланг армии, которому угрожают прорывы противника, следует подстраховать — все же ставке группы армий следовало бы разгадать намерение русских выйти южной частью своих «клещей» прежде всего не к Сталинграду, а с широким «замахом» — на Калач, чтобы, сомкнув на Дону северную часть «клещей» с южной, захлопнуть большой «капкан» с 6-й армией в нем.

Не без справедливости группу армий Вейхса упрекали в осуществлении стратегии «малых решений» по принципу «рубашка ближе к телу, чем мундир». Конечно, задним числом легко выдвигать такие упреки, и, наверно, в ставке группы армий на тот момент не было обращено должного внимания на последствия наступательных действий русских. Но события последних часов должны были ясно дать понять грамотно организованной разведке, что случилось: генерал-майор Вольский со своим 4-м мехкорпусом дошел за это время до Сеты. Ещё до наступления темноты русские остановились. И продолжали стоять. Почему? Ответ интересен.

Ошеломляющее наступление 29-й моторизованной дивизии и её действия на поле боя лишили командира 4-го мехкорпуса генерала Вольского самообладания, когда он был извещен по радио о катастрофе, постигшей 51-ю советскую армию. Он опасался быть захваченным врасплох на своем растянутом неприкрытом фланге — именно того, что намеревался сделать Гот. Он остановился, несмотря на свирепые приказы командующего армией. Лишь 22-го числа, в день, когда немецкие войска не предприняли ни одной попытки наступления, он, повинуясь повторному энергичному приказу Еременко, продолжил движение, затем повернул на юго-запад и через 24 часа вышел к Калачу на Дону.

Гитлер распознал опасность, угрожавшую не только 6-й армии, но также и всему южному фронту, т.е. группе армий, насчитывавшей 1 млн человек. Он искал спасителя. 20 ноября он назначил командующего 11-й армией, покорителя Севастополя, мощнейшей в мире крепости, фельдмаршала фон Манштейна командующим новой группой армий «Дон».

Манштейну было поручено собрать все силы, сражавшиеся к югу и западу от Сталинграда для отражения нависшей опасности. В подчинение ему передавались 4-я танковая, 6-я и 3-я румынская армии. Это был хороший выбор и правильное решение, принятое в час опасности. Манштейн обладал опытом оперативно-тактического взаимодействия с румынскими соединениями. Кроме того, он имел в Вермахте репутацию наиболее способного военачальника. Его задачей было остановить советское наступление и восстановить положение на фронте.

Одновременно 20 ноября Гитлер вызвал к себе в Берхтесгаден начальника штаба Люфтваффе Ешоннека для обсуждения задач военно-воздушных сил. Нет никаких документальных подтверждений этой встречи, но ясно одно: Ешоннек сказал Гитлеру, что при определенных условиях самолеты Люфтваффе смогут снабжать 6-ю армию в течение короткого времени по воздуху. «При определенных условиях» понималось как наличие близких к линии фронта аэродромов, а также и сносные погодные условия. Последнее было особенно важным, поскольку погода в районе Сталинграда была неустойчивой.

Гитлер охотно воспринял слова о возможности снабжения по воздуху как твердое «да», однако в тот день, 20 ноября, в Берхтесгадене им не было принято окончательное решение в отношении того, останется ли 6-я армия на своих позициях, и в отношении использования авиации в целях снабжения.

21 ноября Паулюс передал по радио свое обращение в штаб группы армий, содержавшее просьбу разрешить ему из-за мощных атак на его фланги отвести армию от Волги в направлении на юго-запад к Дону и к Чиру. Вейхс и штаб группы армий переправил эту просьбу в ставку фюрера, сопроводив её своим одобрением, составленным в настойчивых выражениях. Гитлер отреагировал в тот же день, точнее, во второй его половине:

«Радиограмма № 1352 — срочно — штаб 6-й армии — приказ фюрера — несмотря на опасность окружения, линию железной дороги держать открытой как можно дольше. Относительно снабжения по воздуху приказ последует».

Подтекст приказа означал предвидение худшего варианта развития событий.

В тот же день, 21 ноября, Паулюс приказал передислоцировать свой штаб из станицы Голубинской на Дону в Гумрак, вплотную к Сталинградскому фронту. Сам он и его начальник штаба Артур Шмидт со своими подчиненными отделами вылетели в станицу Нижне-Чирская, поскольку там, в месте впадения Чира в Дон, был расширен заранее оборудованный армейский КП, который имел кабельную телефонную связь с группой армий, с главным командованием Вермахта и со ставкой фюрера. Нижне-Чирская была предусмотрена в качестве места размещения зимнего КП 6-й армии — на время после взятия Сталинграда.

Паулюс и его начальник штаба хотели воспользоваться высокоэффективными средствами связи для получения подробной и обстоятельной информации, прежде чем отправиться в Гумрак.

Ни тогда, ни сегодня не было и нет и тени подозрения в том, что Паулюс, будучи отделен от своего штаба, хотел остаться вовне намечавшегося котла. Но Гитлер, по-видимому, не так понял мотивы и намерения командующего 6-й армией. Едва только Паулюс прибыл в Нижне-Чирскую, как Гитлер в резкой форме приказал генералу отправляться в котел.

Генерал-полковник Гот рано утром 22 ноября по приказу ставки группы армий выехал в Нижне-Чирскую для обсуждения положения вместе с Паулюсом. Он застал Паулюса нервным и взвинченным менторским приказом Гитлера. Лицо этого выдающегося военного интеллектуала имело мучительное выражение, отражавшее удручающее, неясное положение армии. Генерал Шмидт, начальник штаба, был, напротив, само спокойствие. Он беспрерывно связывался по телефону с командирами разных рангов на фронте, чтобы получить информацию, разгадать замысел противника, обсудить меры предотвращения опасных угроз: тип официального, холодного, безупречного генштабиста, который потом доказал твердость своего характера в течение двенадцатилетнего пребывания в советском плену.

То, что Шмидт наносил на свою малоформатную складную карту, лежавшую перед ним рядом с телефонным аппаратом, вряд ли можно было назвать ободряющим. Совсем наоборот. В тылу 6-й армии западнее Дона дела были плохи. Не лучшим образом складывалась обстановка и на её юго-западном фланге.

6. Шестая армия в котле

«Мой фюрер, прошу свободы действий» — Геринг и снабжение по воздуху — Главное командование сухопутных войск высылает своего представителя в окруженные войска — Генерал фон Зейдлиц настаивает на невыполнении приказа — Манштейн приходит на помощь — Венк спасает ситуацию на Чире

Плотные облака низко нависали над землей, поземка мела по степи, препятствуя действиям воздушной и наземной разведки. Кроме того, она лишата пикировщики и штурмовики возможности совершать боевые вылеты. И на этот раз погода была союзником Сталина. Отчаянными налетами Люфтваффе, действуя, в лучшем случае, лишь отдельными звеньями, атаковали прорвавшиеся передовые части и подразделения противника. Группы, сколоченные наспех из частей снабжения 6-й армии, тыловых служб, рот железнодорожных Войск, зенитной артиллерии и наземного персонала Люфтваффе, с трудом создавали на Чире первые заслоны, чтобы, по крайней мере, не допустить расширения прорыва русских в пустоту в направлении Ростова на юго-запад.

Особенно удручающим было донесение о том, что передовой аэродром в Калаче уже захвачен и самолеты ближней разведки из состава 8-го авиакорпуса уничтожены. Юго-западнее Калача 44-я пехотная дивизия ещё занимала свои надежные позиции у Дона. Хотя она и была отрезана от путей подвоза и снабжения, но все-таки западнее реки её командование и личный состав сумели образовать важный опорный пункт. Это вселяло надежду. К сожалению, не надолго.

Уже вечером 19 ноября генерал Паулюс по приказу штаба группы армий распорядился приостановить все наступательные действия в Сталинграде. Команда была дана за несколько сот метров до цели. Из частей трех танковых дивизий — 14-й, 16-й и 24-й — были сформированы боевые группы, которые сняли с фронта и бросили к Дону навстречу противнику, шедшему с юго-запада.

Но эти слабые силы не смогли предпринять ничего кардинально влияющего на обстановку по причине стремительно менявшейся ситуации. 22 ноября в 14 часов Паулюс и Шмидт на самолете пересекли боевые порядки противника в направлении на Гумрак, в котел. Новый КП располагался в 2 км к западу от небольшой железнодорожной станции.

Вечером 22-го, с наступлением темноты, северный советский ударный клин достиг донских высот. 26-й советский танковый корпус под командованием полковника Филиппова уже в ранние утренние часы с ходу овладел мостом через Дон у Калача. Южная ударная группа также стояла перед городом. Калач был взят 23 ноября. Тем самым ловушка для 6-й армии захлопнулась. В окружении оказались: 20 немецких и 2 румынские дивизии общей численностью 200 000 человек, 20 300 русских, воевавших на стороне немецких войск, и 40 — 50 тысяч лошадей. Что было делать?

Этот вопрос уже неоднократно ставился в обширных публикациях, посвященных Сталинграду. Ответы на него носили теоретический характер и были противоречивы. Если сражение уже проиграно, то каждому курсанту известно, как оно могло бы быть выиграно, поскольку у победы отцов много, но поражение — всегда сирота. С военно-исторической точки зрения интересными являются неверные решения, ошибки и их причины. Поражения случаются вследствие ошибок и неверных решений. Ошибки и неправильные решения, ставшие причиной окружения 6-й армии, начались далеко не в конце сентября. Их нельзя ставить в вину Паулюсу, они ещё с позднего лета коренились в директивах высших командных инстанций германских вооруженных сил.

В период между 19 и 22 ноября, во всяком случае, представился шанс исправить эти ошибки и заблуждения. Верховному командованию 19 ноября следовало разглядеть угрожающую опасность и отдачей приказа на отход от Волги и оставление Сталинграда оперативно исправить ситуацию. Сама 6-я армия этого сделать не могла. Генерал Паулюс ни в коем случае не обладал возможностью оценить ситуацию в той мере, которая позволила бы ему самостоятельно принять такое далеко идущее в своих последствиях решение, опасное для всего фронта, а именно: снять 6-ю армию с её позиций и начать поспешный отвод войск. При этом ведь речь шла бы не только о его 6-й армии, в составе которой было 230 000 солдат и офицеров, но и обо всей группе армий «А» на Кавказе с личным составом порядка 1 000 000 солдат и офицеров. Правило трезвого взгляда на веши требует констатации того факта, что 19-го, 20-го, а также 22 ноября злой рок ещё ни в коем случае не являлся стратегической неизбежностью. Это доказывает правильная оценка фактов.

В высшем штабном училище 1 военного округа, в Кенигсберге (Пруссия) преподавателем тактики у Артура Шмидта и Вольфганга Пикерта был некто Освальд, впоследствии генерал. Слушатели прозвали его «Южный Крест». Его причудой на занятиях было: выдать тактическую задачу и затем сказать: «Господа, через десять минут — ваше решение и краткое его обоснование!» Все, кто слушал лекции Освальда, запомнил это навсегда. Когда генерал Пикерт, командир 9-й дивизии ПВО, утром 22 ноября приветствовал в Нижне-Чирской своего старого друга Артура Шмидта, тот выпалил ему старое задание Освальда: «Пикерт, ваше решение и его обоснование». Пикерт ответил коротко: «Скорее отсюда, и больше ничего». Шмидт кивнул: «И мы того же хотим, но...» И затем начштаба Паулюса изложил позицию армейского командования: «Для спешных мер повода нет. Нет ещё неизбежности, диктуемой факторами оперативного порядка, которая навязывала бы принятие самостоятельных решений без учета стратегической ситуации. Самым важным является прикрытие тылов армии. Поспешный отход с прочных позиций в Сталинграде мог бы иметь непредсказуемые последствия».

Насколько верным был такой ход мыслей, должно было подтвердиться уже через несколько дней.

Когда Шмидт и Пикерт дискутировали в станице Нижне-Чирской, действительно актуальными были только две задачи: обеспечить угрожаемый тыл 6-й армии, т.е. создать фронт протяженностью на запад и восток и затем подготовить прорыв в направлении на юго-запад. Прежде всего для этого требовалось горючее, задача доставки которого выпадала на долю Люфтваффе. Горючее для танков. Горючее для тягачей. Эта мысль находилась в полном соответствии с концепцией штаба группы армий под командованием Вейхса, которая ещё 21 ноября отдала приказ на удержание Сталинграда и фронта на Волге «при любых обстоятельствах», и готовиться к прорыву из окружения. Пикерт выразил сомнение в том, что Люфтваффе будут в состоянии в течение хотя бы короткого времени осуществлять снабжение армии, и снова призвал быстро организовать прорыв из котла. Шмидт указал на то, что невозможно оставить при этом стоящие на западном берегу Дона части 14-го и 11-го корпусов, а также 10 000 раненых: «Это было бы наполеоновским шагом».

Тот факт, что и Паулюс, и Шмидт были привержены мысли об осуществлении выхода из котла после соответствующей подготовки, доказывают события последующих часов. Во второй половине дня 22 ноября через штаб группы армий Вейхса в адрес Паулюса пришла радиограмма от Главного командования сухопутных войск: «Держаться и ожидать дальнейших приказаний». Это, несомненно, являлось надежной преградой для преждевременных мер и действий в порядке выхода из окружения. Между тем генерал составил для себя точную картину положения на своем юго-западном фланге, где советские войска действовали с применением танковых сил порядка 100 машин, и ответил в 19 часов радиограммой в штаб группы армий «Б», в которой между прочим стояло: «Южный фронт к востоку от Дона ещё открыт. Дон замерз и может быть форсирован. Горючее скоро закончится. С боеприпасами напряженно. Продовольствия хватит на 6 дней. Штаб армии намерен удерживать оставшийся район Сталинграда вплоть до обоих берегов Дона и предпринял для этого все меры. Предпосылкой является успех в закрытии бреши на южном фронте и достаточные объемы непрерывного материально-технического продовольственного снабжения по воздуху. Прошу свободы действий на случай неудачной круговой обороны на юге. Ситуация в этом случае вынудит сдать Сталинград и северный фронт, с тем чтобы всеми силами нанести удар по противнику на южном фронте между Доном и Волгой и здесь соединиться с 4-й румынской армией...»

Вот четко и ясно стало теперь, чего желал Паулюс во второй половине дня 22 ноября. Кажется, хорошо были продуманы все варианты. Да, он хотел организовать круговую оборону, но он требовал и свободы действий, т.е. свободу действий в смысле быстрого отрыва от противника, если этого потребует ситуация.

Вслед за этим поступила личная радиограмма от Гитлера. Он отказался предоставить свободу действий и приказал армии удерживать прежние позиции: «6-я армия должна знать, — говорится в радиограмме, — что я сделаю все для того, чтобы помочь вам и деблокировать армию. Мои приказы последуют своевременно».

Это означало отказ в прорыве из котла открытым текстом. Паулюс отреагировал немедленно. 23 ноября в 14.45 он отправил радиограмму в штаб группы армий: «Считаю в настоящее время пока ещё возможным прорыв с боями в направлении на юго-запад от Дона с привлечением сил 11-го и 14-го армейских корпусов, которые должны будут перейти Дон, хотя это и повлечет за собой потери материальной части».

Вейхс поддержал это требование текстом телетайпного сообщения и подчеркнул: «Обеспечение достаточного объема снабжения по воздуху невозможно».

Вечером 22 ноября Гитлер ехал из Берхтесгадена по направлению к своей ставке «Волчье логово» в Восточной Пруссии. На всем 18-часовом пути по железной дороге до Лейпцига он приказывал делать остановки каждые два часа и по телефону на вокзалах связывать его с Цейтцлером для получения от него информации о положении на фронте. Его непрерывно информировали о драматически развивавшейся ситуации в 6-й армии.

Генерал Ешоннек сопровождал Гитлера и постоянно обсуждал с ним вопрос о снабжении по воздуху. Он также разговаривал по телефону с Герингом, и рейхсмаршал уже во второй половине этого дня приказал организовать подготовку воздушного моста и снабжение Сталинграда. Ешоннек информировал Гитлера о том, что Геринг потребовал от своих генералов обеспечить ежедневную доставку 500 тонн грузов.

В ходе телефонных разговоров Гитлера с Цейтцлером он настойчиво внушал ему мысль о необходимости подождать с принципиальными решениями до своего прибытия в «Волчье логово» и ни в коем случае не давать 6-й армии разрешение на свободу действий или на отвод, как этого требовал Паулюс в своей радиограмме от 22 ноября. Цейтцлер дал такое слово. Вероятнее всего, ещё в поезде Гитлер принял решение в отношении 6-й армии: «Ей оставаться на месте и обеспечить её снабжением по воздуху».

Паулюс этого ещё не знал и принимал настойчивые меры к подготовке прорыва из окружения.

В 23.45 после тщательного обдумывания и совещаний с генералами своей армии он направил радиограмму лично Гитлеру, в которой настойчиво просил о разрешении на прорыв из котла. Паулюс радировал: «Мой фюрер, с момента поступления Вашей радиограммы 22.11 ситуация стала меняться стремительно. Закрыть котел на юго-западе и западе не удалось. В ближайшее время здесь намечаются прорывы противника. Боеприпасы и горючее на исходе. Многие артиллерийские и противотанковые батареи израсходовали весь боезапас. Армия в кратчайшее время может оказаться перед фактом своего уничтожения, если не будет обеспечен уничтожающий разгром противника, наступающего с юга и запада, посредством мобилизация всех сил в кулак. Для этого необходим немедленный отвод всех дивизий из Сталинграда и снятие боеспособных и мощных сил с северного фронта. Необходимым следствием из этого должен стать прорыв в направлении на юго-запад, поскольку удерживать восточный и северный фронты более не представляется возможным при подобном ослаблении армии. В этом случае потери большого объема материальной части станут фактом, но возможным станет и сохранение большого числа боеспособной и закаленной живой силы и хотя бы некоторого объема материальной части. Я оставляю за собой полную ответственность за это непростое, трудное решение, сообщая при этом, что господа генералы Гейтц, фон Зейдлиц, Штреккер, Хубе и Еннеке разделяют мою точку зрения на ситуацию. На основании изложенного положения дел ещё раз прошу свободы действий». Паулюс добавил: «Все командиры корпусов также разделяют мое мнение».

Когда Гитлер 23 ноября вечером прибыл в «Волчье логово», Цейтцлер доложил ему требования Паулюса. После продолжительной поездки Гитлер чувствовал себя усталым и разбитым. Он не отверг доклад Цейтцлера, а создал у него впечатление, что об этом будет разговор завтра. Цейтцлер расценил это как позитивный признак и ещё ночью известил штаб группы армий, что надеется на разрешение Гитлера начать прорыв из окружения.

Это обстоятельство вызвало сильную эйфорию в 6-й армии. Паулюс выделил бронетанковые силы для прорыва. Но 24 ноября в 8.30 утра с пометкой «приказ фюрера», что означало высшую и наиболее категоричную степень распоряжения, Гитлер совершенно однозначно потребовал образовать фронт по периметру котла и снять все армейские части, дислоцированные западнее Дона с последующим переводом их через реку на этот фронт.

Заключительное предложение радиограммы гласило: «Нынешний Волжский фронт и нынешний северный фронт удержать при любых обстоятельствах. Войска будут обеспечиваться по воздуху».

Вот оно, зловещее «снабжение по воздуху». Цейтцлер и Главное командование сухопутных войск всё ещё надеялись отговорить Гитлера от этого решения. Ведь все-таки имелись суждения авторитетных генералов, которые выражали сомнения в том, что снабжение по воздуху зимой будет функционировать. Командующий 4-м воздушным флотом генерал фон Рихтгофен, опытный военачальник, командир 8-го авиакорпуса, командиры авиационных частей и соединений, генерал-полковник Вейхс и, естественно, Цейтцлер — все возражали относительно возможности использования авиации для эффективной переброски по воздуху ежедневно не менее 350 тонн боеприпасов и продовольствия для нужд целой армии в течение длительного времени через обширные территории, контролируемые противником. В драматическом столкновении между Цейтцлером и Герингом в присутствии Гитлера вечером 24 ноября проблема достигла своей кульминационной точки. Цейтцлер высказал Герингу свои сомнения относительно реализуемости снабжения воздушным путем. Он утверждал, что и на короткое время это нереально. При этом сослался на мнение командующего 4-м воздушным флотом генерал-полковника фон Рихтгофена, указывавшего неоднократно в их телефонных переговорах на неосуществимость достаточного по своим объемам снабжения воздушным путем, и потребовал мер по прорыву котла и деблокированию армии. Это был тяжелый аргумент-удар по точке зрения Геринга, главкома ВВС, и тот раздраженно объявил, что Люфтваффе вполне в состоянии доставлять ежедневно в среднем 500 тонн.

Когда покрасневший Цейтцлер громко и гневно крикнул ему: «Этого Люфтваффе не сможет сделать, господин рейхсмаршал!» — оскорбленный Геринг проворчал в ответ: «Нет, господин начальник

Генерального штаба, Люфтваффе сделает это!» Повернувшись к Гитлеру, Геринг четко проговорил: «Вылеты будут выполняться в любую погоду, мой фюрер. Все будет использовано для этого, даже гражданские «Юнкерсы». Демянский котел и некоторые другие примеры доказали, что это возможно».

Присутствовавшие офицеры, по свидетельству майора Энгеля, адъютанта главнокомандующего Вермахтом, пришли в ужас от такого оптимизма. Гитлер, однако, был восхищен словами рейхсмаршала именно о том, что все удастся теперь, как удавалось прежде. Он утверждал, что Герингу не свойственно малодушие и неверие, как некоторым офицерам из сухопутных войск. Гитлер объявил затем Цейтцлеру тоном приказа, что он по-прежнему настаивает на своем утреннем решении.

Заверения Геринга были для Гитлера подтверждением его стратегических намерений. Спор в гневных интонациях, имевший своей подоплекой компетентность командования Люфтваффе и сухопутных войск и склонившийся на сторону рейхсмаршала с его честолюбием, определил окончательное решение Гитлера, которое, вообще говоря, должно было бы быть принято только после совершенно трезвого и хладнокровного взвешивания всех «за» и «против».

Только не отход! Гитлер, что называется, в умоляющем тоне указывал своим генералам на опыт зимней кампании 1941 года под Москвой, где он своими «стоп-приказами» предотвратил разгром группы армий «Центр». Но то, что было правильным под Москвой зимой 1941 года, не обязательно должно стать правильным зимой 1942-го на Волге. Упрямое стояние, неподвижное стояние не является стратегическим патентованным средством на все случаи. И, кроме того, «стояние» в Сталинграде, удержание города с риском для всей армии также более не являлось стратегической необходимостью.

Собственной боевой задачей 6-й армии было прикрытие флангов и тыла операций на Кавказе. Так было черным по белому прописано в плане «Блау». И эту задачу можно было выполнить, например, заняв позиции на Дону, не овладевая Сталинградом.

Снова и снова сегодня, когда известна катастрофа и её масштабы, задним числом повторяется тезис о том, что Паулюсу следовало пренебречь приказом Гитлера от 24 ноября и отдать под собственную ответственность приказ на прорыв из окружения для спасения 6-й армии.

Однако, имея объектом рассмотрения такую масштабную катастрофу, следует предпринять детальный анализ.

24 ноября главный квартирмейстер 6-й армии приказал сократить продовольственный паек наполовину, поскольку снабжение по воздуху предусматривало приоритет таких грузов, как боеприпасы и горюче-смазочные материалы. Ежедневный рацион хлеба, таким образом, был уменьшен с 750 г до 300 г.

В тот день, 24 ноября, генерал Паулюс отдал приказ прекратить все приготовления на случай прорыва из котла в порядке свободы действий. В одной из публикаций Военно-исторического научного управления говорится следующее: «Что побудило Паулюса и Шмидта к этому, документально проследить не представляется возможным. Можно достоверно предположить, однако, что они доверяли заверениям высшего руководства и поэтому хотели дождаться объявленной деблокады и результатов снабжения по воздушному мосту, подкрепленному применением 100 машин типа «Ю-52». Их позиция представляется логичной потому, что они не считали возможным самостоятельный прорыв армии из окружения без санкции и предварительных переговоров, почему подготовленный и вполне реальный прорыв во взаимодействии с группой армий «Б» и Люфтваффе был исключен. Для какого-то рационально объяснимого акта неповиновения вследствие этого не было никаких оснований».

Генерал Артур Шмидт собственной рукой добавил к этой констатации, содержащейся в имеющемся у меня экземпляре: «Верно. Но с 24.11. — также и понимание того, что в те дни прорыв кольца был более невозможен».

Почему невозможен?

Паулюс и его ближайшие сотрудники и коллеги в конце ноября в Гумраке не имели возможности оценить то, какие побудительные мотивы стратегического порядка легли в основу решения высшего руководства высшего командования. И разве не были в последнюю зиму в котле под Демянском 100 000 человек личного состава, в течение 2,5 месяца снабжавшиеся по воздуху, в конце концов вызволены из блокады. Разве не в Ржевском котле 9-я армия Моделя сумела выстоять и выполнить приказ? А в Холме? А в Сухиничах?

Все это был опыт войск, сыгравший роль в принятии Гитлером своего решения.

В командном бункере окруженной 6-й армии с 25 ноября находился один свидетель, наблюдения которого были совершенно недостаточно учтены в публикациях, посвященных Сталинграду. Этим свидетелем был Келестин фон Цитцевиц, майор Генерального штаба Главного командования сухопутных войск, который 23 ноября по приказу начальника Генштаба, генерала Цейтцлера был вместе с группой связи откомандирован в Сталинград с приказом ежедневно высылать донесения в адрес Главного командования сухопутных войск о положении 6-й армии. 23 ноября в 8.30 утра Цитцевиц был вызван к Цейтцлеру и получил от него этот приказ. Постановка боевого задания начальником Генштаба дает возможность сделать интересную ссылку на оценку положения самим Главным командованием сухопутных войск. Келестин фон Цитцевиц так обрисовывает его:

«Генерал Цейтцлер вместе со мной подошел к разложенной на столе карте: «6-я армия с сегодняшнего утра окружена. Ещё сегодня вам надлежит вместе с отделением связистов, выделенным из состава полка связи, обеспечивающего связь между командными инстанциями, самолетом прибыть в Сталинград. Важно, чтобы вы лично и непосредственно оттуда, и как можно более оперативно, и в возможно более полном объеме информировали нас. На вас не возлагаются какие-либо властные полномочия. Мы уверены, что генералу Паулюсу все удастся наилучшим образом. Вопросы?» — «Нет». — «Передайте генералу, что будет сделано все для восстановления связи. — «Спасибо». С этим я был отпущен».

Майор фон Цитцевиц вылетел в котел 24 ноября через Харьков и Морозовское, сопровождаемый группой в составе одного унтер-офицера и шести солдат. Какие настроения он там застал?

Автору Цитцевиц сообщил: «Естественно, первым вопросом генерала Паулюса был вопрос о том, как мыслит себе Главное командование сухопутных войск деблокирование 6-й армии? На это я не мог дать ему никакого ответа. Он сказал, что его главная забота — проблема снабжения. Ещё никогда не приходилось снабжать целую армию по воздуху. Он сообщил в адрес штаба группы армий и Главного командования сухопутных войск о ежедневных потребностях армии для начала в 300 тоннах и на более позднее время — 500 тоннах для поддержания жизненных сил и боеспособности личного состава армии. Это было ему обещано. Командующий стоял на позиции, вполне для меня понятной. Армия может держаться здесь, если она будет обеспечена всеми видами снабжения, прежде всего горюче-смазочными материалами, боеприпасами и продовольствием, и если в обозримое время извне будут предприняты меры по её деблокированию. Теперь делом высшего руководства и командования стало на уровне специалистов Генштаба обеспечить такое снабжение, а также деблокирование и затем отдать соответствующие приказы».

Сам Паулюс считал, что отвод 6-й армии в рамках общего сложившегося положения был бы полезен. Он все время подчеркивал, что 6-я армия с большей пользой могла бы быть использована на прорванном фронте между Воронежем и Ростовом, чем здесь, в Сталинграде. Кроме того, силы и средства железнодорожного транспорта, Люфтваффе и все тыловые службы высвободились бы в пользу решения задач общестратегического уровня. Однако от своего имени он не мог принять такого решения. Невыполнение своего требования в отношении деблокирования и снабжения он не мог также предугадать в смысле последствий, для этого у него не было необходимой информации. Все это командующий передал своим генералам, которые, как и он. стояли за прорыв из котла, и в заключение отдал приказы на ведение обороны.

Что ещё мог и должен был бы сделать Паулюс, этот представитель плеяды лучших выпускников академии Генштаба? Кто-либо вроде Рейхенау, Гудериана, Роммеля или Геппнера, возможно, действовал бы иначе. Но Паулюс не был авантюристом или бунтарем, он был чистой воды генштабистом. Один из генералов в Сталинграде имел принципиально иное мнение, чем Паулюс, и не соглашайся мириться с ситуацией, возникшей после решения Гитлера. Генерал артиллерии Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах, командир 51-го корпуса, человек, который весной вырвался из Демянского котла, требовал от Паулюса невыполнения приказа фюрера, а также требовал от него прорыва из котла под его, Паулюса, ответственность.

В памятной записке от 25 ноября он письменно изложил командующему 6-й армии, что он страстно отстаивал в кругу других командиров ещё 23-го числа и чего ему добиться не удалось: «Необходим немедленный прорыв из котла!»

Памятная записка начиналась словами: «Армия встала перед окончательной дилеммой: либо прорыв в направлении на юго-запад, общим направлением на Котельниково, либо гибель в течение последующих немногих дней».

Решающим фактором по мнению Зейдлица в плане оценки ситуации и такого принятия решения был фактор снабжения войск. Иллюзией было бы связывать существенные ожидания с эффективностью снабжения по воздуху. Следовательно:

«Если необходимо сохранить армию, то её командованию необходимо немедленно инициировать приказ сверху либо самомунемедленно принимать иное решение».

Основная аргументация памятной записки не отличалась от точек зрения других генералов 6-й армии, а также от позиции генерала Паулюса. Точный анализ обстановки, изложенный замечательным начальником штаба 51-го корпуса полковником Клаузиусом, выражал аргументы всех офицеров из штабов блокированных войск.

Зейдлиц предложил: «Обнажив северный и волжский фронты, сформировать ударные силы, атаковать ими южный фронт и, оставив Сталинград, прорываться на Котельниково, — в том направлении, где сопротивление противника — слабейшее».

Дословно: «Такое решение делает необходимым оставление значительного количества материальной части, однако предоставляет шанс разбить южный клин вражеских «клешей», увести большую часть армии от опасности катастрофы и сохранить её для продолжения наших операций. Вследствие этого часть сил противника окажется скованной на продолжительное время, в то время как уничтожение армии на позициях круговой обороны будет иметь следствием утраты фактора сковывания сил противника. Для остального мира возможна такая трактовка событий, которая сможет предотвратить тяжелый моральный ущерб: после полного разрушения советского центра оборонной промышленности — Сталинграда — армия, разгромив вражескую группировку, отводится с Волги.

Шансы на успех в прорыве там больше, поскольку до сегодняшнего времени боевые действия не раз показывали недостаточную стойкость пехоты противника на открытой местности». Четко и ясно. Логично. Любой офицер Генштаба мог бы подписаться под этим. Проблема заключалась в самой концовке памятной записки. В ней говорилось:

«Если Главное командование сухопутных войск немедленно не отменит приказа стоять на позициях круговой обороны, то из этого будет вытекать обязанность долга перед собственной совестью по отношению к армии и немецкому народу самому взять на себя свободу действий, запрещавшуюся доныне приказом, и воспользоваться имеющейся ещё пока сегодня возможностью избежать катастрофы посредством наступательных действий. На карту поставлено полное уничтожение 200 000 человек закаленного в боях личного состава. Другого выхода нет».

Моральное обоснование с позиций военных традиций собственных действий и призыв к неповиновению на холодного генштабиста Паулюса не оказало воздействия. И на других офицеров — тоже: ни на командиров корпусов, ни на начальника штаба армии генерала Артура Шмидта. Кроме того, эффект был ослаблен акцентированной фразой об «уничтожении армии в течение нескольких дней», что было 25 ноября преувеличением, и, к сожалению, в вопросе о снабжении аргументация Зейдлица была неверной, когда он писал: «Даже если ежедневно смогут приземляться 500 машин, то они доставят не более 1000 тонн грузов, которых не хватит для покрытия потребностей 200-тысячной армии, ведущей крупномасштабные действия и не располагавшей запасами».

Если бы армия ежедневно получала 1000 тонн, то ей бы, вероятно, удалось выйти из окружения.

Тем не менее Паулюс переслал памятную записку в штаб группы армий Манштейну. Он добавил, что оценка боевой ситуации совпадает с его оценкой, и вновь потребовал свободы действий для организации прорыва из котла, но отверг идею прорыва в противовес приказам штаба группы армий и ставки фюрера.

Паулюс не получил разрешения на прорыв. Прав ли был Зейдлиц, требуя от него невыполнения приказа? Если мы отвлечемся от важности по отношению друг к другу фактора приказа и фактора повиновения в восприятии солдата в ходе военных действий, т.е. от того факта, что приказ и повиновение приказу есть принцип функционирования всякой армии и должны быть настолько прочно укоренены, что они даже в минуту опасности и необходимости смотреть в лицо смерти сохраняют свою силу для солдата, офицера и генерала, как это сформулировал генерал Бундесвера в отставке Уле-Веттлер, то все-таки остается проблема: «Было ли возможным практически реализовать требовавшееся невыполнение приказа?»

Что сделал Хрущев, когда генерал Лопатин в начале октября хотел отвести свою 62-ю армию из Сталинграда, так как он видел перед собой тяжелейшие потери и перспективу её уничтожения? Он сместил Лопатина прежде, чем тот смог начать отход. Вряд ли что получилось бы и у Паулюса, не подчинись он приказу открыто. Иллюзией было бы полагать, что в эпоху радиосвязи, телетайпной связи, радиоволн дециметрового диапазона и самолетов фельдъегерской почты командующий армией смог бы принимать решение, противоречащее воле Верховного главнокомандующего, как это бывало в эпоху войн Фридриха II, когда так поступали коменданты крепостей? Паулюс и часа не остался бы на своем посту, если бы вдруг такое его намерение было распознано. Он был бы смещен, а его приказы — отменены.

Насколько хорошо и оперативно функционировала связь между Сталинградом и «Волчьим логовом» Гитлера за тысячи километров, можно проиллюстрировать на одном эпизоде, который лично касался Зейдлица. Этот эпизод предупреждал, какие опасности таил в себе поспешный отход с надежных позиций на Волге.

В ночь на 24 ноября, т.е. до передачи своей записки, генерал Зейдлиц снял левый фланг своего корпуса на волжском фронте котла вопреки четким приказам. Эта акция, по словам начштаба Зейдлица, полковника Клаудиуса, в его разговоре с генералом Шмидтом должна была стать чем-то вроде предвестника прорыва, инициирующим моментом для отхода от Сталинграда и вынудить Паулюса к действиям. Зейдлиц весьма энергично возражает всему этому в своих мемуарах. Мера, по его словам, явилась необходимым сокращением линии фронта из выдававшегося выступа северного фронта. Вот как развивались события.

94-я дивизия из состава корпуса Зейдлица, занимавшая хорошо оборудованные, хотя и излишне растянутые позиции и не утратившая ещё своей системы снабжения, по приказу оставила свой фронт. Все громоздкое и тяжелое снаряжение и имущество было приведено в негодность или сожжено: бумаги, дневники, летнее обмундирование — все было брошено в огонь. Подрывались также боеприпасы. Затем солдаты покинули свои укрытия и отошли в направление окраин города. Заснеженные балки и норы в снегу заменили им теплые квартиры. Они не только отдались воле случая, но и оказались перед фронтом начавших быстрое преследование советских полков, обрушившихся на них и уничтожавших их. Погибла вся 94-я пехотная дивизия, состоявшая из испытанных бойцов.

Генерал Чуйков обратил внимание на огненный смерч, бушевавший на немецких линиях, и понял, что происходит отход немецких войск. Он приказал немедленно нанести удар по отходившим войскам. Результаты спонтанного отступления войск с целью перехода в прорыв были ошеломляющими. Кое-что ещё было также весьма примечательным. Ещё до того, как командование 6-й армии узнало об этих процессах на левом фланге фронта окружения, о них узнал Гитлер. Группа связи из состава Люфтваффе, обосновавшаяся в районе катастрофы, передала радиограмму офицеру связи ВВС в ставке фюрера и уже буквально через несколько часов Гитлер отправил радиограмму в штаб группы армий: «Требую подробного доклада о причинах оставления фронта к северу от Сталинграда».

Кроме этого, штаб армии ещё рано утром 24 ноября получил приказ Гитлера сообщить ему о причинах сдачи выступа Лачамка вопреки его специальному приказу, запрещавшему снятие или отвод войск численностью свыше батальона без его, Гитлера, на то разрешения. Паулюс провел расследование, установил причины и не дал ответа на запрос из ставки фюрера. Зейдлиц не был очернен в глазах фюрера, в противном случае ему наверняка бы грозил суд военного трибунала. Ставка группы армий отправила в ставку фюрера объяснение, в котором это дело было обрисовано как малозначащее. Таким образом, Гитлер не получил информации о подоплеке и не узнал, что за все это был ответственен Зейдлиц. Промолчав, Паулюс тем самым взял ответственность на себя. Сколько командующих реагировало бы подобным образом на такое вопиющее нарушение воинской дисциплины? Во всяком случае, реакция из «Волчьего логова» была уничтожающей для Паулюса. Гитлер, очень высоко ценивший Зейдлица со времени боев в Демянском котле, считал его одним из наиболее стойких и твердых офицеров из всех, кто теперь был в котле, подумал, что сокращение линии фронта — дело рук Паулюса. Поэтому в своей радиограмме от 24 ноября, отправленной в 21.24, он выразил желание, чтобы северный фас «крепости Сталинград» был бы доверен одному-единственному начальнику, который должен стать ответственным перед ним, Гитлером, за безусловное удержание позиций.

И кого же назначил Гитлер? Генерала фон Зейдлиц-Курцбаха. По принципу «разделяй и властвуй» он хотел в какой-то мере определить для Паулюса роль своего рода наблюдателя за его действиями. Когда Паулюс лично вручил Зейдлицу текст этого указания Гитлера и спросил его: «Что вы теперь намерены делать?», то в ответ он услышал: «Наверное, ничего иного не остается, кроме как подчиниться».

Генерал Паулюс постоянно ссылался на этот разговор с Зейдлицем, как во время пребывания в плену, так и после него. Генерал Роске, командовавший войсками в центре Сталинграда, вспоминает даже, что генерал Паулюс ещё в Сталинграде сообщил ему, что он якобы сказал Зейдлицу: «Если я сейчас сложу с себя полномочия командующего 6-й армией, то не останется сомнения в том, что Гитлер назначит командующим вас как persona grata. Я спрашиваю вас: предпримете ли вы попытку вырваться из котла вопреки приказу фюрера?» После некоторого размышления Зейдлиц ответил: «Нет, я стану держать оборону».

Это странно звучит, если вспомнить содержание памятной записки, но это — достоверный факт. Зейдлиц в своих мемуарах подтверждает разговор с Паулюсом, но в несколько измененном виде: «При этом Паулюс с легкой иронией в голосе добавил: «Ну, вот теперь вы можете действовать самостоятельно и прорываться из окружения». Я ответил в том смысле, что это, вероятно, утопия. Я должен был подчиниться».

«Я должен был подчиниться». Именно так поступил и Паулюс. И он был прав, так как на тот момент, 25 или 26 ноября, Паулюс по причине отсутствия возможности составить себе общий обзор положения на стратегическом уровне не имел права ставить свои сомнения относительно оценки положения выше приказов Гитлера и вышестоящего командования. И уже скоро, 26 ноября, Паулюс был в своей точке зрения поддержан новоназначенным командующим группой армий, фельдмаршалом фон Манштейном, который в своем докладе о положении исходил в оптимистическом ключе из возможности отвлекающего наступления и создания коридора для снабжения окруженных войск.

Нет, при плохом состоянии снабжения боеприпасами, продовольствием и горючим 6-я армия не смогла бы пробиться на юго-запад 26 ноября, как предлагал Зейдлиц.

В своей аналитической оценке Кериг констатирует:

«Приведенные здесь цифровые данные позволяют заключить, что положение с боеприпасами и горючим в 6-й армии не позволяло ей осуществить попытку прорыва на юго-запад в течение нескольких дней с перспективой на удачный её исход».

Как Чуйков со своей стороны, так Паулюс со своими людьми жили под землей. В степи, в 6 км к западу от Сталинграда, рядом со станцией и зданием вокзала в Гумраке, в 12 подземных бункерах располагался штаб армии. Бункер, где поселился генерал-полковник Паулюс, был размером четыре на четыре метра. Потолок на 2-метровой высоте, промерзавший насквозь, вместе с другими военно-строительными ухищрениями обеспечивал достаточную защиту от артиллерийских обстрелов из орудий среднего калибра. Внутренняя облицовка была выполнена из деревянных реек и других материалов. Самодельные печки из глины обогревали помещения, если доставало дров, которые надо было привозить из центра Сталинграда. Входы, защищенные от ветра одеялами, препятствовали слишком быстрой утечке тепла. Поскольку парковка была оборудована на некотором удалении от бункеров, с воздуха невозможно было заметить никаких изменений в степном ландшафте. Лишь там и тут из снежных холмов вились тонкие струйки дыма.

24 ноября, в тот бурный день, около 19.00 лейтенант Шетц, офицер-радист, вошел в бункер генерала Шмидта с расшифрованной радиограммой из штаба группы армий. «Строго секретно. Только для командования» — гриф высшей степени секретности. Содержание: «Принимаю 21.11 командование группой армий «Дон». Мы сделаем все, чтобы вызволить вас. Необходимо между тем, чтобы армия, удерживая волжский и северный фронты, в соответствии с приказом фюрера как можно скорее выделила мощные боеспособные силы с тем, чтобы в случае необходимости, по крайней мере на некоторое время, пробить себе коридор для снабжения в направлении на юго-запад». Подпись: «Манштейн». Паулюс и Шмидт облегченно вздохнули.

Задача, которую предстояло решить фельдмаршалу. была не из легких. У него не было при себе новых сил, он принял командование окруженной 6-й армией, разбитой 3-й румынской армией, армейской группой Холлидта с разношерстными частями и подразделениями, стоявшими на Чире, и вновь сформированную армейскую группу Гота.

В Новочеркасске располагался штаб группы армий «Дон», которой теперь подчинялся Паулюс. В первой половине дня 27 ноября Манштейн прибыл на свой КП и вступил в командование. Несмотря на трудности, замысел Манштейна был смелым и обнадеживающим. Он состоял в том, чтобы фронтальным ударом с запада, с Чирского участка фронта, силами армейской группы генерала Холлидта наступать непосредственно на Калач, в то время как армейской группе Гота ставилась задача с юго-запада из района Котельникова взломать кольцо советского окружения.

Для понимания всех сложностей необходимо оглянуться немного в прошлое. Как выглядела ситуация на Чире и под Котельниковом, у этих краеугольных точек для деблокирующего немецкого наступления?

Положение в районе между Доном и Чиром вопреки ожиданиям стабилизировалось. Прежде всего это было заслугой полковника Генерального штаба Венка. 19 ноября он находился ещё в должности начальника штаба 57-го танкового корпуса, действовавшего на Кавказском фронте, где шли тяжелые бои за Туапсе. 21 ноября он получил от Главного командования сухопутных войск приказ немедленно вылететь спецсамолетом Люфтваффе в Морозовскую и вступить там в должность начальника штаба 3-й румынской армии.

Уже вечером того же дня Венк был в расположении сильно потрепанной 3-й румынской армии. Он пишет: «Я доложил о своем прибытии генерал-полковнику Думитреску. Через переводчика старшего лейтенанта Ивансена меня ввели в курс дела. Положение армии было отчаянным. На следующий день я отправился на самолете «Физелер Шторх» вперед, в излучину реки Чир. Немногие из румынских частей и соединений уцелели. Где-то западнее станицы Клетская, на Дону, храбро сражались ещё части группы Ласкара. Остатки войск союзников откатывались полным ходом. Их отход наличными скудными силами удержать было невозможно. Таким образом, я мог опереться лишь на остатки 48-го танкового корпуса, наземные части Люфтваффе, тыловые подразделения 6-й армии, которые были сформированы в тактические группы энергичными офицерами, а также опереться на отпускников из состава 6-й армии и 4-й танковой армии, которые постепенно прибывали в тот район либо ранее задержались в нем. Группы генерал-лейтенанта Шланга, полковника Штахеля, капитана Генштаба Зауэрбруха и подразделения полковника Адама, подразделения ПВО, тыловых служб и ремонтно-восстановительные подразделения 6-й армии, а также экипажи танков и личный состав танковых рот, лишившихся своих боевых машин, — все они стали единственным боевым сдерживающим фактором в излучине Дон — Чир на фронте в несколько сот километров. Позднее к ним присоединились основные силы 48-го танкового корпуса, сумевшие 26 ноября пробить для себя пути отхода на юго-запад.

Моя основная задача заключалась прежде всего в том, чтобы сформировать три заградительных соединения под командованием энергичных офицеров, которые должны были обеспечить по обеим сторонам уже сформированных боевых групп Адама, Штахеля и Шпанга достаточно протяженный фронт на Дону и Чире во взаимодействии с частями Люфтваффе из 8-го авиакорпуса. Это взаимодействие заключалось, по крайней мере, в сборе разведывательной информации. Мой собственный штаб мне пришлось в буквальном смысле создавать из всего, что прямо подворачивалось под руку. Это же касается и таких вещей, как мотоциклы, легковые автомобили, средства связи, т.е. практически всего, что минимально необходимо для работы штаба. Неоценим был при этом опыт старых обер-ефрейторов, которые долгое время воевали на Восточном фронте и получили соответствующий опыт. Для них не было ничего невозможного. Собственных линий связи у меня не было. На счастье, была возможность воспользоваться коммуникациями тылового района 6-й армии, а также частей и подразделений ВВС. Лишь только в ходе бесчисленных переговоров по этим линиям я смог составить для себя шаг за шагом картину всего того, что происходило на нашем участке фронта, где сражались немецкие заградительные части и где ещё можно было обнаружить немецкие войска. Сам я каждый день с небольшим числом сопровождающих был в разъездах, чтобы получить личное представление и на месте принять решение о том, где именно следует держать подвижную оборону, а где — стоять непременно твердо.

Нашим единственным резервом, на который мы могли рассчитывать в районе прорыва, были отпускники, потоком возвращавшиеся в войска. Они вооружались со складов группы армий, из мастерских или просто из всего, что удалось изыскать.

Для того чтобы из лишившихся вследствие прорыва русских своего командования групп, группок, отдельных подразделений, отставших от основной массы войск трех армий, «спаять» новые части и подразделения, требовались часто необычные, жесткие, изобретательные шаги.

В этой связи мне вспоминается, как в станице Морозовской мы уговорили командира роты пропаганды Вермахта показывать кинофильмы на развязках военно-транспортных маршрутов. Солдат, привлеченных подобным образом, собирали в подразделения, реорганизовывали и заново снаряжали. В большинстве своем они хорошо проявили себя в бою.

Однажды ко мне прибыл один фельдфебель из полевой жандармерии и доложил, что он обнаружил брошенный бесхозный склад горючего неподалеку от главной взлетно-посадочной полосы. В горючем мы не нуждались, но нам весьма срочно были нужны автомобили для перевозки вновь сформированных частей. Я приказал на всех дорогах по всему тылу нашего участка фронта вывесить указатели с надписью «К пункту раздачи горюче-смазочных материалов». Они привели водителей, озабоченных дефицитом горючего вместе с их грузовиками, легковыми машинами и всеми другими транспортными средствами, которые обычно колесят за линией фронта, к нашему складу. Здесь их уже ожидали команды с энергичными офицерами во главе. Прибывавшие водители получали горючее, но весьма тщательно проверялись на предмет пели получения. При этаком «прочесывании» удалось заполучить большое число разъезжавших по местности и подумывавших о тихой эвакуации экипажей военных машин вместе с их техникой. Они и решили наши насущные транспортные проблемы.

Подобными подручными методами и средствами удалось за короткое время сформировать новые войсковые части, которые на языке того времени назывались «пожарными», однако на самом деле они составили костяк для вновь сформированной позднее 6-й армии. Эти части и соединения под командованием опытных боевых офицеров и унтер-офицеров прекрасно проявили себя в эти критические месяцы. Своими смелыми действиями и стойкостью они спасли положение у Чира, остановили советский прорыв и закрыли дорогу на Ростов».

Таков рассказ Венка, в будущем генерала танковых войск.

Настоящим бастионом, твердыней в битве на Дону и на Чире стала боевая группа из состава 22-й танковой дивизии. Легендарную славу среди пехотинцев она обрела для себя в ходе тяжелых, неделями длившихся боев в излучине Дона, благодаря своим молниеносным контрударам.

После нескольких дней боев эта группа имела в своем составе всего лишь 6 танков, 12 бронетранспортеров и одно зенитное орудие калибром 88 мм. Её командир, полковник фон Оппельн-Брониковский, находившийся в чешском танке Т-38 «Шкода», вел в бой свое подразделение на манер кавалеристов старой школы — всегда впереди. Тем не менее группа Брониковского действовала во время боев на Чире как настоящая пожарная команда. Венк то и дело бросал её попеременно в самые отчаянные места битвы.

Когда генерал-фельдмаршал Манштейн 27 ноября принял командование новой группой армий «Дон», Венк прибыл к нему в Новочеркасск. Манштейн знал этого полковника. И вот как прозвучал приказ фельдмаршала: «Венк, вы мне головой отвечаете за то, чтобы русские на участке вашей армии не прорвались к Ростову. Чирско-Донской фронт должен держаться. Иначе будет потеряна не только 6-я армия, но и вся группа армий «А» на Кавказе». А группа армий «А» насчитывала 1 миллион человек личного состава. Неудивительно, что командиры на фронте часто прибегали к отчаянным мерам.

Так, например, следует сказать о нехватке мобильных танковых резервов быстрого реагирования, чтобы справиться с танками противника, которые неожиданно и постоянно появлялись то тут, то там, наводя страх на тыловые районы групп армий. Недолго думая, штаб Венка из поврежденных танков, неисправных штурмовых орудий и разведывательных бронемашин и бронетранспортеров сформировал танковую часть, которая с успехом применялась на наиболее ответственных участках оборонительного сражения между Доном и Чиром.

Сталинградский котел до полномасштабной атаки советских войск.

Естественно, вставал вопрос как об их замене, так и о пополнении. И вот офицеры Венка прибегли к «чрезвычайным мерам», заключавшимся в сборе танков, кативших на платформах или прямо по степи в расположение групп армий «А» или «Б» либо в 4-ю танковую армию. После формирования опытных экипажей их вводили в состав своих танковых рот. Таким образом постепенно укомплектовался «собственный танковый батальон». Когда затем подполковник Херст однажды вечером при передаче сообщения «о положении по состоянию на вечер» по ошибке сообщил об успешном отражении и ликвидации одного опасного прорыва на Чире «силами нашего танкового батальона», фельдмаршал и его штаб были немало удивлены. Венк был вызван для доклада.

«Что это за танковый батальон, действиями которого армия выправила положение? Согласно нашей документации, она ведь таким подразделением не располагает?» — спросил Манштейн. Ничего не поделаешь, Венку пришлось выкладывать все, как было. Он доложил, добавив: «Нам ничего другого не оставалось, ведь надо было как-то ликвидировать кризисные ситуации. В случае необходимости прошу подвергнуть мои действия расследованию военного трибунала».

Фельдмаршал Манштейн только покачал головой. Затем на его лице появилась некая тень улыбки. Командующий простил «хищения бронетехники» и запретил повторять это в будущем. «Мы передали некоторые машины в 6-ю и 23-ю танковые дивизии, — писал Венк, — однако с того времени использовали свои танки в боях повторно, чтобы они больше не попадали на глаза и на слух вышестоящему начальству».

Таким образом была закрыта большая брешь, пробитая русским наступлением в немецком фронте, в тылу 6-й армии. С точки зрения оперативно-тактического мастерства это было большим достижением. В течение ряда недель фронт шириной в 200 км удерживался частями, немалая доля которых состояла из железнодорожного персонала, личного состава Имперской трудовой службы, строительных отрядов Тодта, а также из добровольцев — украинцев, донских, кубанских и терских казаков.

Необходимо добавить, что под немецкое командование вставали многочисленные румынские подразделения, отбившиеся от своих армий. Под немецким руководством, а также имея на вооружении немецкую технику, они воевали довольно хорошо, и многие из них оставались в составе немецких частей и подразделений добровольно.

Только в конце ноября на Чирский фронт прибыло крупное регулярное войсковое соединение, когда 17-й армейский корпус во главе с генералом пехоты Холлидтом пробился в район боевых действий 3-й румынской армии. Теперь, наконец, можно было вздохнуть с облегчением.

Штаб группы армий подчинил Холлидту все войска на участке Дон — Чир и сформировал армейскую группу «Холлидт». Тем самым собранная «с бору по сосенке» «армия Венка», как выражались старые вояки, прекратила свое существование. Она внесла свой вклад, которому нет аналогов в истории войн.

Этот вклад стал основой для второго «акта» боевых операций на Чире: возврата необходимых для всякого контрнаступления высот на юго-западном берегу Чира. Эту задачу в начале декабря блестяще выполнили спешно переброшенная сюда 336-я пехотная дивизия и следовавшая за ней 11-я танковая дивизия.

На этом мы возвращаемся к началу этой промежуточной главы, поскольку позиции на Чире имели чрезвычайное значение для замысла спланированного Манштейном отвлекающего наступления с целью деблокирования Сталинграда, ради которого фельдмаршал двинул вперед группу армий Гота восточнее Дона из района Котельникова.

Чирский фронт прикрывал фланг и тыл этой операции по спасению 6-й армии. Более того, предполагалось, как только позволит ситуация, поддержать наступление Гота атакой в направлении на северо-восток силами 48-го танкового корпуса под командованием генерала Кнобельсдорфа в составе 11-й танковой, 336-й пехотной дивизии и полевой дивизии Люфтваффе. Трамплином для этого наступления предполагалось сделать последний донской плацдарм 6-й армии у станицы ВерхнеЧирская, точно в том месте, где Чир впадает в Дон. Полковник Адам, адъютант генерала Паулюса, организовал в этой ключевой точке силами «пожарных частей» из 6-й армии круговую оборону, которая держалась поистине героически.

Таким образом, делалось все, что было в человеческих силах, чтобы, соединив храбрость и полководческое искусство, вызволить из котла 6-ю армию.

7. Гот начинает деблокирующее наступление

Операции «Зимняя гроза» и «Удар грома» — 19 декабря — ещё 50 километров — Довод в пользу «Удара грома» — Рокоссовский предлагает почётную капитуляцию

12 декабря Гот приступил к выполнению своей миссии. Она была тяжелой, но не безнадежной для опытного и хитроумного полководца-танкиста. Правый фланг Гота, как и на Чире, обеспечивался силами и средствами, сформированными с использованием срочных и неординарных мер. Ими командовал полковник Дерр, создавший, как и Венк, на севере неглубокие оборонительные линии из частей быстрого реагирования и других экстренно сколоченных сил («пожарных» частей) — остатков немецких подвижных войск. Боевые группы майора Зована (подразделения 14-й танковой дивизии) и полковника фон Паннвица (казачьи части), дивизионы зенитной артиллерии и части быстрого реагирования внесли успокоение в ряды отходивших потоком румынских войск, а также в охваченные паникой немецкие части тылового обеспечения. 16-я моторизованная дивизия отошла из Калмыцкой степи на заранее подготовленные позиции. И здесь, на южном фланге, была пресечена попытка русских с востока обрушиться на тылы Кавказской группы армий и отрезать её.

Все это дает повод считать, что Гитлер смело предоставил все в распоряжение Гота для его отвлекающего наступления, чтобы удар, от которого ожидалось вызволение 6-й армии, мог пронзить мощно и стремительно сотни километров территории противника. Однако Гитлер опять поскупился выделить побольше сил и средств, поскольку повсеместно этому мешал «тришкин кафтан», как принято в таких случаях выражаться у русских. Ничего он не дал из войск Кавказского фронта, кроме 23-й танковой дивизии, которая спешно совершала марш. Единственным полностью боеспособным соединением, которое получил под свое командование Гот, была 6-я танковая дивизия генерала Рауса с её 160 танками, переброшенная в экстренном порядке из Франции. Она прибыла 12 декабря, имея в своем составе 136 танков, в то время как в 23-й танковой дивизии их насчитывалось 96.

Готу предстояло преодолеть 100 км сильно укрепленной и жестко обороняемой противником территории. Вначале все начиналось хорошо. Почти безо всяких усилий 11-й танковый полк 6-й танковой дивизии во главе с полковником фон Хюнерсдорфом в первый день опрокинул советские части, которые отошли на восток. Русские оставили южный берег реки Аксай. Подполковник фон Гейдебрек, командуя подразделениями 23-й танковой дивизии, захватил плацдарм у реки. Русские были ошеломлены. Генерал-полковник Еременко связался со Сталиным и озабоченно доложил: «Возникла опасность того, что Гот нанесет удар в тыл нашей 57-й армии, которая удерживает юго-западный сектор Сталинградского котла. Если Паулюс в этот момент ударит из котла на прорыв, то будет трудно воспрепятствовать этому прорыву».

Сталин был разозлен. «Держись, мы направляем резервы», — жестко произнес он.

Но прежде чем подошли гвардейские части. Еременко был вынужден заботиться о себе сам. Он снял со Сталинградского фронта, удерживающего 6-ю армию в кольце, 13-й танковый корпус и бросил его против 6-й танковой дивизии Гота. Против наступающих передовых частей Гота он ввел в сражение 235-ю танковую бригаду и 87-ю стрелковую дивизию, оставив свой фронт без последних резервов. В течение пяти дней кипели бои за высоты у Аксая. На счастье, в этот час Гитлер также разрешил ввести в сражение 17-ю танковую дивизию, и противник был опрокинут. Это произошло 19 декабря.

После невероятного ночного марша, бронегруппа 6-й танковой дивизии, рано утром, 21 декабря вышла к реке Мышкова у Васильевки. 2-я гвардейская армия, обещанная Сталиным, уже занимала здесь позиции. Но, тем не менее, войскам генерала Рауса удалось вырубить себе в их обороне плацдарм шириной в 3 км. Расстояние порядка 50 — 70 км отделяло передовые части Гота от немецких частей боевого охранения на Сталинградском фронте.

Какова была меж тем обстановка в котле? Снабжение порядка 230 тысяч человек немецких солдат и солдат союзников было совершенно недостаточным. Оказалось, что Люфтваффе были не в состоянии зимой снабжать всем необходимым целую армию в глубине русской территории да ещё с временных аэродромов, без необходимого ремонтного оборудования в скверную погоду. Транспортных самолетов, надлежащим образом оборудованных для этих целей, не хватало. Пришлось использовать и бомбардировщики. Но они не могли брать на борт свыше полутора тонн грузов. Их снятие с боевых полетов, кроме того, весьма отрицательно сказалось на всех участках фронта.

Коренная проблема снова проявила себя в полном объеме: материальные резервы и силы Германии были недостаточны для этой войны. Генерал Зейдлиц обозначил потребность в грузах числом в 1000 тонн. Это, конечно, была слишком высокая планка. Штаб полагал желательным ежедневную доставку 600 тонн, в качестве минимально необходимого — 300 тонн с тем, чтобы армия могла поддерживать в какой-то мере свою боеспособность. Ежедневная потребность только в хлебе для окруженных войск составляла 40 тонн. 4-й воздушный флот попытался ежедневно доставлять 300 тонн.

Опытный командир 8-го авиакорпуса, генерал-лейтенант Фибиг получил трудную задачу, хотя вначале она выглядела решаемой. Но холода и плохие погодные условия оказались совершенно непреодолимыми противниками, ещё более жесткими, чем советские истребители или русская зенитная артиллерия. Обледенение, плохая видимость и участившиеся в связи с этим различного рода аварии стали причинами потерь, превышавших потери от действий противника. Несмотря на это, экипажи совершали вылеты с лихостью, какая до той поры не наблюдалась.

И немногочисленные летчики-истребители из эскадры «Удет», всего их было семеро, совершали невозможное, охраняя аэродромы и транспортные самолеты. За всю историю авиации ещё никогда не было примеров такого презрения к смерти, такой твердой самоотдачи, как в ходе снабжения Сталинграда по воздуху. Всего зарегистрировано 550 потерянных в этой акции машин, т.е. 30% всех использовавшихся самолетов стали добычей погоды, истребителей противника и его зенитной артиллерии — каждая третья машина была потеряна. Это было страшно много — столько не терял ни один воздушный флот мира и ни один из них такие потери не смог бы восстановить.

Лишь дважды удалось доставить ежедневно почти 300 тонн. Согласно записям в журнале генерал-квартирмейстера 6-й армии, 7 декабря на аэродроме в Питомнике приземлилось 188 самолетов, доставивших 282 тонны. 20 декабря вес доставленных грузов достиг 291 тонны. Согласно высококвалифицированным и тщательным изысканиям генерал-майора Герудта фон Родена, опиравшегося на боевую документацию Люфтваффе, 19 декабря было кульминационным пунктом всего периода снабжения воздушным путем, когда 154 самолета доставили 289 тонн грузов на аэродром в Питомнике и вывезли 1000 раненых. В среднем за период с 25 ноября до 11 января ежедневно доставлялись 104,7 тонны и всего было вывезено 24 910 раненых. При таких показателях снабжения солдаты были вынуждены голодать и оставаться без необходимого подвоза боеприпасов.

С начала декабря армия была вынуждена сократить рацион питания наполовину того, что вообще необходимо человеку, выполняющему какую-либо работу. По прошествии месяца снабжения по воздуху рацион на одного человека в день составлял 200 г хлеба, 200 г конины (мяса забитых и павших лошадей), 30 г сыра, 30 г жиров и 3 сигареты. Это была половина того, что требуется вообще солдату, живущему и сражающемуся на фронте. И когда все лошади были забиты, рационы были урезаны ещё больше.

Таким же недостаточным было снабжение боеприпасами, прежде всего для легких и средних гаубиц. Доставка бензина составляла менее 10% от потребности, так что танки, штурмовые орудия и тяжелые противотанковые орудия могли применяться ограниченно.

Тем не менее войска держались. У русских до сих пор нет четких данных о количестве перебежчиков. Из всех доступных нам источников явствует, что до середины января оно было, вероятно, крайне незначительным. Когда в войсках обсуждали новость из штабов о том, что дивизии Гота начали наступление с задачей деблокирования, повсеместно установилось боевое настроение. Не было ни одного солдата или офицера, который не верил бы твердо в то, что «уж Манштейн — то пробьется и выручит нас». И прилив сил чувствовал даже самый измотанный боями и блокадой батальон, готовый контратаковать навстречу освободителям. Об этом намерении знал каждый, кто находился в котле. Части двух моторизованных и одной танковой дивизии стояли на южном фронте, готовые по условному сигналу «Зимняя гроза» нанести удар навстречу дивизиям Гота, когда те приблизятся на достаточное расстояние.

В запечатанном конверте в штабе 6-й армии лежал приказ, содержавший задачу дня для наступления на прорыв извне в направлении на юго-восток, который можно было вскрыть лишь за 24 часа до часа «Ч». В нем содержался призыв к солдатам окруженной 6-й армии сделать все, чтобы соединиться с деблокирующими войсками Гота и разбить советские силы, державшие немецкие войска в кольце.

Начало акции предусматривалось на тот момент, когда боеспособные части танкового корпуса Гота, перейдя реку Мышкова, приблизятся к Бузиновке — на удалении в 20 км от линии фронта котла.

6-я армия была готова. Согласно донесениям, её воля и боевые возможности позволяли реализовать эту операцию. 18 декабря уже была подготовлена колонна с грузами для снабжения 6-й армии с 2300 тоннами грузов, чтобы войти в котел по коридору. В самом котле были готовы колонны, рассчитанные на 4000 тонн, для того, чтобы после соединения с группой Гота вывезти раненых и, загрузившись, доставить грузы в котел.

Во второй половине дня 19 декабря воздух был прозрачен, стояла морозная погода, отличная для полетов. Над Питомником слышался гул двигателей приближающихся транспортных самолетов. Посадка. Разгрузка. Погрузка раненых. До отказа. И снова — взлет. Громоздились емкости с бензином. Складывались в штабеля ящики. Вывозились с поля снаряды. Если бы каждый день было так!

За 24 часа до этого в котле появился посланник от Манштейна с приказом ориентировать войска на концепцию фельдмаршала относительно прорыва. Майор Генерального штаба Айсман и офицер штаба группы армий «Дон» уже вылетели обратно. Ещё никто не догадывался о том, что этот визит станет эпизодом, вводящим в заблуждение относительно всего того, что касается Сталинградской трагедии, поскольку ни в одном документе содержание совещаний не было отражено, и, восстановленное майором Айсманом спустя 10 лет по памяти, оно явилось поводом для противоречащих друг другу мнений.

Точно ли и ясно удалось Айсману воспроизвести мысли Манштейна в том виде, как их фельдмаршал приводит в своих мемуарах, а именно: в той сложившейся ситуации была только одна жестокая альтернатива — либо быстрый прорыв за кольцо, — либо гибель? Действительно ли он точно сообщил о том. что армейская группа Холлидта на Чире настолько была вовлечена в отражение советских наступательных действий, что немыслимым стало наступление, оказываемое в поддержку Гота? Сказал ли он о том, что против войск Гота вводились в бой все более мощные советские силы? Сказал ли он недвусмысленно о том, что для фельдмаршала одно стало совершенно ясным: прорыв сделает необходимым поэтапную сдачу Сталинграда, как бы дело ни называли, чтобы не пробуждать слишком рано чувство недоверия у Гитлера, поскольку его приказ гласил: «Да «Зимней грозе»!», «Нет — сдаче Сталинграда!». Передал ли Айсман четко и ясно мнение Манштейна о том. что положение на Чире и у итальянцев на Дону, кажется, обострилось настолько, что дорог был каждый час для начала операции «Зимняя гроза» с целью прорыва и образования коридора одновременно с наступлением Гота, даже перед лицом угрозы дальнейшей невозможности удерживать Сталинград, поскольку была опасность вероятного отвода сил Гота из-за прорыва русских на Дону? Генерал Шмидт и фельдмаршал Паулюс выдвинули после войны ещё одну версию, согласно которой «драматически окрашенная настойчивость в отношении реализации прорыва «Зимняя гроза» якобы и не вытекала из доклада Айсмана».

Но тогда зачем же Манштейн откомандировал своего офицера в котел? Тот факт, что умерший в 1957 году Айсман дистанцируется в своем витиеватом письме, не проясняет вопроса.

День 19 декабря может быть назван решающим, поскольку Сталинградская драма тогда достигла своей кульминационной точки.

Паулюс и его начальник штаба, генерал-майор Шмидт стояли в бункере штаба армии у телетайпа, подключенного к радиостанции, работающей в дециметровом диапазоне волн; перехватить тексты передач этой системы советская разведка была не в состоянии. За счет этого штаб 6-й армии имел прямую связь со штабом группы армий «Дон» в Новочеркасске, значение которой трудно переоценить, хотя её техническая реализация выглядела довольно неуклюже. Паулюс ожидал связи с

Манштейном, оговоренной ранее. Наконец-то аппарат ожил и выдал: «Господа офицеры на месте?»

«Так точно», — приказал передать Паулюс. «Прошу коротко ваши соображения по докладу Айсмана», — запросил Манштейн. Формулировки Паулюса были кратки.

Вариант 1. Прорыв из кольца на соединение с Готом возможен только при наличии танков. Сил у пехоты нет. В этом случае все резервные бронетанковые силы, которые до этого были задействованы для отражения прорывов противника, выходят из крепости Сталинград.

Вариант 2. Прорыв без соединения с Готом возможен только в случае крайней необходимости. Последствием стала бы утрата значительной части техники, материалов и вооружения. Предпосылкой является предварительная доставка достаточных объемов продовольствия, горюче-смазочных материалов в целях поддержания сил личного состава. Если Готу удастся лишь временно соединиться и выделить транспортные средства, то легче станет проведение этого решения в жизнь. К настоящему моменту пехотные дивизии почти утратили свою мобильность, и с каждым днем дело идет к её полной утрате, поскольку идет вынужденный забой лошадей.

Вариант 3. Дальнейшие наши действия в нынешней ситуации зависят от снабжения в достаточных объемах. До настоящего времени оно совершенно недостаточно.

Затем Паулюс продиктовал в аппарат: «На нынешней базе дальнейшие шансы держаться будут сведены на нет». Телетайп распечатал три креста.

От Манштейна последовал текст следующего содержания: «Когда, самое раннее, вы сможете приступить к реализации варианта 2?» (вот он, главный вопрос, вариант рискованный, но все же вариант!). Паулюс ответил: «На подготовку — от трех до четырех дней»,

Манштейн запросил: «Сколько горючего и продовольствия необходимо?» Паулюс ответил: «Сокращенный рацион питания на 10 дней для 270 000 человек».

Разговор прервался. Через четверть часа, в 18.30, он возобновился, и Манштейн с Паулюсом ещё раз обменялись сообщениями, печатаемыми телетайпом. Как-то странно в своей анонимности аппарат печатал на бумаге слова:

«Генерал-полковник Паулюс на связи, господин фельдмаршал + + +».

«Здравствуйте, Паулюс +++».

Манштейн сообщил, что отвлекающее наступление Гота силами 57-го танкового корпуса генерала Кирхнера дало возможность дойти до Мышковы.

Паулюс доложил, что противник в южном «углу» атаковал наши силы, сосредоточенные для планируемого прорыва.

Манштейн: «Вы получите приказ + + +». Через несколько минут по трещащему телетайпу поступает приказ. Вот его текст:

«Приказ! 6-й армии

1) 4-я танковая армия силами 57-го танкового корпуса нанесла поражение противнику в районе Верхне-Кумского и вышла к Мышкове. Началось наступление против мощных сил противника в районе Каменки и к северу от нее. Здесь следует считаться с упорными боями. Положение на Чире не позволяет выдвинуть наши силы из района западнее Дона в направлении на Сталинград. Противник контролирует мост через Дон в Чирской.

2) Приказываю 6-й армии немедленно начать наступление «Зимняя гроза». При этом предусмотреть в случае необходимости соединение через Донскую Царицу с 57-м танковым корпусом для обеспечения эскортирования.

3) Развитие ситуации может вынудить к расширению задач, связанных с прорывом армии к Мышкове на соединение с 57-м корпусом. Кодовый сигнал «Удар грома». Далее задача заключается прежде всего в немедленном обеспечении танковыми силами соединения с 57-м танковымкорпусом в целях проводки и эскортирования конвоя. Затем, прикрывая фланги в нижнем течении Карповки и у станицы Червленая, вывести армию к Мышкове с одновременной поэтапной эвакуацией района крепости Сталинград.

Операцию «Удар грома» приказываю в зависимости от обстоятельств непосредственно согласовать по времени с наступлением «Зимняя гроза». Снабжение по воздуху осуществлять непрерывно без создания крупных запасов.

Брать с собой все мобильные виды вооружения, артиллерию, в первую очередь пригодные к боевому применению орудия, имеющие боеприпасы, сверх того труднозаменимое вооружение и технику. Для этого сосредоточить их своевременно в юго-западном секторе.

4) Подготовить изложенное в пункте 3. Исполнение только по сигналу «Удар грома».

5) О дне и часе наступления донести.

Это был исторический документ. Час пробил. Армия должна была изготовиться для марша к свободе. Но только согласно варианту «Зимняя гроза», т.е. нужно было пробить коридор к дивизиям Гота, но до этого не оставлять Сталинград, как приказал Гитлер.

Во второй половине дня Манштейн снова попытался получить от Гитлера разрешение на немедленный общий прорыв 6-й армии из кольца, на «Удар грома». Но Гитлер, одобрив «Зимнюю грозу», отказался, однако, разрешить крупномасштабное решение задач деблокирования. Несмотря на это, как явствует из нашего документа, Манштейн отдал 6-й армии приказ подготовиться к «Удару грома» и в пункте 3 говорит: «Развитие ситуации может вынудить к тому, что задача на прорыв армии может быть расширена». Итак, «на прорыв». Драма достигла своего накала. Судьба четверти миллиона солдат висит на двух «волосках»: «Зимняя гроза» и «Удар грома».

В 20.40 оба начальника штаба снова сидели у телетайпа. Генерал Шмидт сообщил, что атаки противника сковывают массу танков и часть сил пехоты.

Шмидт: «Только при условии, что наши силы не будут более связаны задачами обороны, возможно начало прорыва. Самое раннее — 22 декабря». Это означает ещё три дня. Три дня!

Ледяной ночью в бункерах под Гумраком кипела работа. На следующее утро в 7.00 Паулюс находился на пути к тем участкам котла, где складывалась кризисная ситуация. Весь день на многих участках фронта шли бои местного значения. Когда во второй половине дня оба начальника штаба, Шульц и Шмидт, снова «переговаривались» по телетайпу, Шмидт доложил: «Вследствие понесенных потерь за последние дни на западном участке фронта и в Сталинграде сложилось крайне напряженное положение. Вклинения противника могут быть блокированы только вводом в действие сил, предусмотренных для «Зимней грозы». В случае более масштабных вклинений войск противника или их прорывов необходимо вводить в бой на этих участках армейские резервы, особенно танковые силы, если крепости Сталинград вообще останется задача стоять».

«Положение следует рассматривать несколько иначе, — добавил Шмидт, — если за «Зимней грозой» наверняка и непосредственно последует «Удар грома». В этом случае мы можем считаться с фактором локальных вклинений противника на других фронтах, если они не повредят общему отходу всей армии. Для задач прорыва в направлении на юг мы имеем возможность выделить более крупные силы, поскольку мы можем сосредоточить на юге все местные резервы со всех фронтов».

Вот он — снова этот заколдованный круг, который следовало разорвать, если бы 6-я армия получила разрешение на «Удар грома» — от Гитлера или от Манштейна, под их собственную ответственность. Но и Манштейн не хотел предпринимать ничего вопреки приказу Гитлера.

Генерал Шульц ответил, к сожалению, по телетайпу, так что возможности передать его умоляющую интонацию не было: «Дорогой Шмидт, фельдмаршал считает, что начинать наступление 6-й армии в рамках «Зимней грозы» следует как можно скорее. Невозможно более медлить с этим, пока Гот выдвинется к Бузиновке. Нам совершенно ясно, что сила вашего наступления для реализации задач «Зимней грозы» будет ограниченной. Поэтому фельдмаршал стремится к тому, чтобы получить разрешение на проведение «Удара грома». Борьба за это разрешение в штабе Главного командования сухопутных войск, несмотря на нашу настойчивость, все ещё не решена.

(И далее следовал пассаж в умоляющих интонациях, подтекст которого содержал указание не уклоняться от выполнения приказа Гитлера.)

Не принимая во внимание решения относительно «Удара грома», фельдмаршал настойчиво указывает на то, что начало «Зимней грозы» должно осуществляться как можно раньше. Для снабжения горюче-смазочными материалами, а также подвоза продовольствия и боеприпасов в тылу армии Гота наготове стоят колонны, способные доставить груз в 3000 тонн, которые поэтапно и скрытно будут отправляться к вам, как только будет достигнуто соединение войск. Одновременно с этим будут поданы в достаточном количестве тягачи для придания артиллерии мобильности. Для вывоза раненых имеются в готовности 30 автобусов!» Даже и их приготовили. И 50 км — протяженность маршрута по прямой; это значит, что до спасения оставалось совершить марш протяженностью 60 — 70 км. В этот час в процессе разъяснений, оценок, взвешивания ворвалось известие о новой катастрофе на немецком Восточном фронте: на 8-ю итальянскую армию на среднем Дону обрушились 16 декабря три советские армии. Опять русские нащупали участок фронта, удерживавшийся слабыми силами союзных войск.

После скоротечных жестоких боев русские вошли в прорыв. Итальянцы побежали. Русские стремительно продвигались на юг. Одна их танковая армия и две гвардейские армии накатывались на слабый и с таким трудом созданный немецкий фронт на Чире. Если бы русским удалось сломить его, то в Ростове их нечем было бы удержать. А если бы русские взяли Ростов, то оказалась бы отрезанной группа армий «Дон» Манштейна, а группа армий Клейста на Кавказе лишилась бы тыловых коммуникаций. Назревал своего рода СуперСталинград. В этом случае речь шла бы уже не об участи 200—300 тысяч человек, а о судьбе полутора миллионов.

22 декабря 1942 г. наступающие танковые соединения армейской группы Гота находились в пределах 50 километров от советского кольца вокруг Сталинграда. Однако прорыв русских на участке итальянской 8-й армии не позволил продолжить деблокировочную операцию, поскольку бросок русских был нацелен на Ростов, чем создавалась угроза окружения для групп армий как Манштейна, так и Клейста; 6-й армией пришлось пожертвовать, чтобы предотвратить более крупную катастрофу.

Когда 23 декабря солдаты 6-й армии с надеждой ожидали своих освободителей, с севера к станице Морозовская и её аэродрому в 150 км к западу от Сталинграда приближались передовые танковые подразделения противника. От аэродрома зависело все снабжение окруженных войск. Таким образом, надвигалась катастрофа. Армейская группа Холлидта, сражавшаяся на Чире, осталась без флангового прикрытия.

В этой ситуации Манштейну ничего другого не оставалось, как отдать приказ Готу бросить одну из своих танковых дивизий немедленно на Чир в его нижнем течении, чтобы сковать ещё один прорыв русских. Гот действовал без промедлений и выделил для выполнения этого приказа, имевшего решающее значение, самые мощные и боеспособные свои силы.

В разгар боев на подступах к Сталинграду в 6-ю танковую дивизию поступил приказ на выступление. Для Гота с его двумя дивизиями, измотанными в боях, было невозможно продолжать наступательные действия в направлении Сталинграда. Под натиском 2-й советской гвардейской армии он даже вынужден был отойти за Аксай. Это случилось в сочельник.

Фельдмаршал Манштейн был весьма озабочен. Он срочно отправил в ставку фюрера донесение по телетайпу, в котором буквально заклинал:

«Развитие событий на левом фланге группы армий делает необходимым скорейшую переброску сил туда. Эта мера означает отказ от действий по деблокаде 6-й армии на продолжительное время, и это также означает, что и снабжение её должно быть обеспечено на такое же время. По мнению Рихтгофена, в среднем в сутки можно доставлять лишь 200 тонн грузов. Если снабжение 6-й армии по воздуху не будет обеспечено в достаточных объемах, то остается на левом фланге группы армии добиться разрешения на скорейший прорыв 6-й армии из окружения, считаясь с фактором большого риска. Риск этот, учитывая состояние армии, очевиден».

Сухим штабным языком этим сказано все, что можно было бы сказать. После прорыва русских на Дону и на Чире 6-я армия должна вырываться из кольца, иначе ей конец!

В ставке Манштейна в Новочеркасске с напряжением ожидали ответа. Он поступил от Цейтцлера по телетайпу: фюрер разрешил отвод сил из состава армейской группы Гота к Чиру, но он приказывает Готу стоять на исходных позициях в готовности как можно скорее по ситуации начать деблокирующее наступление.

Это был оптимизм в вынужденной ситуации, поскольку Гитлер имел сильный аргумент против разрешения на «Удар грома»: «У Паулюса ведь нет горючего, достаточного для прорыва и соединения с Готом», — тезис, опиравшийся на донесение штаба 6-й армии о том, что танки имеют запас горючего для боевых действий на отрезке не более 20 км. Это донесение неоднократно подвергалось сомнению, в противовес чему Шмидт указывает на осуществленные им строгие проверки в целях изъятия припрятанных нелегальных запасов бензина, а Паулюс позднее аргументировал тем, что армия в своих действиях, от которых зависит погибнуть или спастись, не могла рассчитывать на использование наличных нелегально припрятанных запасов горючего.

Исходя из этой сложившейся ситуации, Манштейн во второй половине дня 23 декабря приказал ещё раз соединить его с Паулюсом и попросил его выяснить, возможно ли все-таки реализовать «Удар грома», если не останется другого выбора.

Паулюс задал вопрос: «Этот разговор дает мне полномочия начать «Удар грома»?»

Манштейн: «Сегодня я ещё не имею права дать его, надеюсь, что завтра это выяснится, и решение будет принято». Фельдмаршал добавил: «Неясным моментом остается: верите ли вы, что армия сможет пробиться до соединения с Готом, если на длительный срок не удастся обеспечить снабжение?»

Паулюс: «Ничего другого не остается».

Манштейн: «Сколько вам нужно горючего?»

Паулюс: «Тысячу кубометров».

Тысяча кубометров означает 1000 тонн. Почему вопреки всей рискованности и всем опасениям Паулюс все-таки не начал своих действий? Почему он не приступил к выполнению приказа «Зимняя гроза»? Невзирая на запасы горючего и продовольствия? Ведь на карту было поставлено существование армии?!

Фельдмаршал фон Манштейн в своих мемуарах показывает ту ответственность, которая возлагалась на Паулюса этим приказом: три дивизии в юго-западном секторе котла, там, где должен был осуществляться прорыв, частично были вовлечены в оборонительные бои. Мог ли он взять на себя риск начинать атаку частями только этих двух дивизий против плотного кольца? Дали бы вообще русские ему шанс своими наступательными действиями? Смог бы он удерживать другие участки до тех пор, пока штаб группы армий не разрешил бы ему начать «Удар грома» и дал бы тем самым свободу действий в отношении общего прорыва? Хватило бы горючего для танков, чтобы в случае неудачи «Зимней грозы» отвести ударную группу назад? Что стало бы с 6000 раненых и больных?

И что бы произошло, если бы прорыв армии не удался и её соединения были уничтожены? Высвободившиеся в этом случае советские армии, образующие кольцо окружения, обрушили бы тогда весь Кавказский фронт с его 1 000 000 солдат и офицеров.

Паулюс и Шмидт видели только один вариант: одновременное начало операций «Зимняя гроза» и «Удар грома». И только лишь после обеспечения достаточным количеством горючего по воздуху.

23 декабря после жестких проверок выяснилось, что армия располагает настолько малым количеством горючего, что танки, штурмовые орудия, автомобили и другую тяжелую технику пришлось бы бросить уже через несколько километров и воевать в голой степи, вести бои на прорыв, имея лишь стрелковое оружие и лопаты против превосходящего в силах противника на отрезке свыше 50 км! Эти документальные данные в публикации Керига генерал Шмидт пометил на полях от руки, обозначив как решающую причину того, почему не была начата операция «Зимняя гроза». У нас была воля, но не было возможности!

Штаб группы армий хотел начать общий прорыв из котла операцией «Зимняя гроза» и исходил из того, что вначале следует прорвать кольцо советских войск в юго-западном секторе, прежде чем будут постепенно ликвидироваться другие сектора, т.е. начнется операция «Зимняя гроза».

Помимо соображений военного порядка, для плана Манштейна решающим было то обстоятельство, что только при поэтапном выводе войск Гитлер уступил бы необходимости сдачи Сталинграда и не был бы в состоянии отменить её, и фельдмаршал Манштейн знал: если бы штаб группы армий отдал 6-й армии приказ на общий прорыв из котла и на сдачу Сталинграда, то этот приказ был бы немедленно и вне всякого сомнения отменен Гитлером.

Прорыв из окружения целой армии — сложный процесс. В него были бы вовлечены многочисленные командные инстанции, включая Главное командование сухопутных войск, — из-за одной только оперативной перегруппировки и переподчинения на других участках. Исключалось, что Гитлер не смог бы узнать об этом немедленно и отменил бы приказ. А Манштейна ожидали бы не только освобождение от должности и замена на более послушного преемника, но и военный суд. Паулюс, будучи связан своим боевым постом в котле и постоянно поглощенный необходимостью импровизировать против наступательных действий русских, был заложником драматической ситуации. И Манфред Кериг с полным правом констатирует в своем обширном труде: «Выискивать между строк приказа «мнение» вышестоящего начальника противоречило принципам армейского воспитания, усвоенным Паулюсом и Шмидтом, а также вообще их позиции».

В этой аргументации четко проявляется идея о том, что поиски причин трагедии Сталинграда и виновных в ней на уровне армейского командования и на уровне ставки групп армий «Дон» бессмысленны.

Заблуждение Гитлера оперативного порядка, связанное с недооценкой возможностей противника и переоценкой собственных войск и своих личных способностей, создало такое положение, при котором уже невозможно было изменить никакой помощью, никакими хитростями и никакими приказами держаться. Катастрофу на Волге можно было предотвратить только своевременным отводом 6-й армии в октябре, самое позднее 24 ноября. Сегодня мы знаем кроме этого, что операции «Зимняя гроза» и «Удар грома», если бы они удались, спасли бы 6-ю армию, но она бы уже не имела ни оперативных сил, ни оперативных возможностей. Оставался лишь шанс спасти часть личного состава.

На участке 2-го батальона 64-го мотострелкового полка имелся один раритет: из снега, покрывавшего пшеничное поле, торчали колосья. По ночам солдаты пробирались туда, срезали колосья и варили из них и из конского мяса суп. Это было мороженое мясо лошадей, убитых и околевших, лежавших там и сям под небольшими холмиками снега.

8 января ефрейтор Фишер с трудом наскреб на поле последнюю горстку колосьев и, стуча зубами от холода, возвратился в бункер. Там уже царило взволнованное настроение. С командного пункта батальона просочилось известие о том, что русские в своих пропагандистских радиопередачах предложили почетную капитуляцию.

Эта новость с быстротой молнии облетела окруженные войска. В районе боевых действий в Мариновке, в расположении 3-й моторизованной дивизии, случилось затем вот что: на передовых позициях боевой группы Виллига появился русский капитан с белым флагом. Солдаты позвали своего командира. Русский вежливо вручил им письмо, адресованное: «генерал-полковнику танковых войск Паулюсу или его представителю».

Майор Вилли г поблагодарил и, запросив штаб армии, отпустил русского с его флагом назад, к своим. Затем начали звонить телефоны. Вестовой доставил письмо в Гумрак. Паулюс лично позвонил и приказал: запрещаю вести переговоры с русскими офицерами о капитуляции. В письменном тексте приказа говорилось об ужасах русского плена.

На следующий день каждый солдат мог прочесть, что именно генерал-полковник Рокоссовский, командующий Донским фронтом, писал в штаб 6-й армии: над всей территорией, где находилась окруженная армия, русские самолеты разбрасывали листовки, в которых излагались условия капитуляции. В частности, черным по белому, за подписью и печатью генерала Воронова и печатью представителя Ставки Верховного Главнокомандования стояло: «Если сопротивление будет немедленно прекращено и все военное имущество передано нам в целости и сохранности, а войска организованно сдадутся, то в этом случае всем офицерам, унтер-офицерам и солдатам мы гарантируем жизнь, безопасность и возвращение в

Германию либо, по желанию военнопленных, в любую другую страну после окончания войны. Всем военнослужащим Вермахта дается при этом право на ношение военной формы, им сохраняются знаки различия и боевые награды, личные вещи и ценности. Старшим офицерам, кроме этого, разрешается оставить при себе личное оружие.

Сдавшимся офицерам, унтер-офицерам и солдатам немедленно обеспечивается нормальное питание. Всем раненым, больным и обмороженным будет оказана медицинская помощь. Ваш ответ в письменной форме мы ожидаем 9 января 1943 года в 15.00 по московскому времени через Вашего полномочного представителя, назначенного лично Вами, которому надлежит следовать в автомашине по шоссе от населенного пункта Конный до станции Котлубань. На автомашине должен быть вывешен белый флаг. Вашего представителя будет ожидать уполномоченный русский офицер в районе «8», в полукилометре на юго-восток от разъезда 564.

Если наше требование о капитуляции будет отклонено Вами, то мы объявляем, что войска Красной Армии и части Красных ВВС будут вынуждены приступить к уничтожению окруженных немецких войск. Ответственность за их уничтожение будете нести Вы». Листовки, которые сбрасывались вместе с текстом письма, содержали также зловещее предупреждение: «Всякий, кто и далее будет оказывать сопротивление, будет беспощадно уничтожен».

Почему 6-я армия не приняла это предложение о капитуляции? Почему в тот момент она не отказалась от бесперспективной борьбы прежде, чем войска приблизятся к физическому и моральному пределу? До сих пор задаются этим вопросом, и в нем звучит упрек.

Паулюс, находясь уже в плену, постоянно указывал на то, что он не капитулировал на основе собственного решения, поскольку он в начале января ещё видел стратегический смысл в дальнейшем сопротивлении: сковывание мощных русских сил и за счет этого обеспечение угрожаемого южного фланга Восточного фронта.

Такого же мнения придерживался фельдмаршал фон Манштейн. Он говорит четко и ясно: «6-я армия с начала декабря сковывала 60 крупных частей и соединений Советов. Положение обеих групп армий «Дон» и «Кавказ» стало бы катастрофическим, если бы Паулюс капитулировал в начале января».

Если ранее этот тезис в течение длительного времени мог быть объяснен и оценен как стремление обелить себя, то теперь это уже невозможно: советские маршалы Чуйков и Еременко в своих мемуарах подтверждают это. Чуйков пишет, что ещё в середине января войска Паулюса полностью сковывали действия семи советских армий. Еременко дает легко понять, что предложение Паулюсу от 9 января относительно почетной капитуляции исходило из идеи о том, чтобы высвободить семь советских армий и их силами затем наступать на Ростов. Это наступление и взятие Ростова могло бы обрушить весь южный фланг немецкого Восточного фронта. Боевые действия, которые вела 6-я армия до конца, воспрепятствовали реализации этих планов. Если ретроспективно эта жертва и была правильной в смысле политических оценок войны, — это другой вопрос.

Паулюс ещё больше укрепился в своем мнении ещё и по другой причине: в первой половине дня 9 января испытанный и опытный генерал Хубе вернулся от Гитлера, к которому он был вызван с докладом «назад к окруженным войскам», сразу же сообщил о том, что он узнал от фюрера и от офицеров Главного командования сухопутных сил: планируется новое деблокирующее наступление с запада. Танковые части, получившие подкрепление, начали уже выдвижение в район сосредоточения к востоку от Харькова. Обеспечение по воздуху с 29 декабря было поставлено генерал-полковником Рихтгофеном на новую основу. С 8-го авиакорпуса приказом фюрера было снято выполнение всех боевых задач, и ему была поставлена новая задача: только снабжение войск в Сталинграде. Из рейха, с других фронтов и даже из Африки, от Роммеля, войскам которого приходилось нелегко, были сняты транспортные и широкофюзеляжные самолеты. 10 января 1943 года 490 машин этих типов были уже на фронте с задачей снабжать «крепость Сталинград».

Приказ фюрера командованию Люфтваффе гласил: «Ежедневно доставлять 300 тонн». «Хейнкель-111» мог брать на борт 1,8 тонны, «Юнкерс-52» — 1,4 тонны, широкофюзеляжный «Фокке-Вульф-200» — 6 тонн. Чисто арифметически выходило, что даже при 50% производительности доставки ежедневно могли быть доставлены 300 тонн грузов. Но только арифметически! Но подсчет подсчету рознь.

Погода не подчинялась приказам. Плотные туманы и метели многократно затрудняли либо взлет, либо приземление в котле. На временных импровизированных аэродромах, удаленных от Сталинграда, не было систем обогрева самолетов в условиях 40-градусных холодов, обеспечивавших безопасный взлет; к этому следует прибавить плотный огонь русской ПВО и массированное применение истребителей против транспортных самолетов, не имевших бортового вооружения, так что «Юнкерсы» могли выполнять полеты только по ночам. Таким образом, не было ни одного дня, когда бы в котел доставлялось более 100 тонн. Тем не менее доклад генерала Хубе возымел действие. Квинтэссенцией его было то, что 6-й армии предписывалось держаться согласно точке зрения Гитлера и Главного командования сухопутных войск, в случае необходимости сузить район котла вплоть до периметра городской черты Сталинграда для обеспечения возможности отхода группы армий «Кавказ», а затем предпринять новое деблокирующее наступление с запада. Это был бег наперегонки со временем.

Ход мыслей Хубе совпадал с тем, что докладывал майор Генерального штаба фон Белов, начальник оперативного отдела штаба 71-й пехотной дивизии.

Белов, позднее служивший в офицерском звании также в Бундесвере, в сентябре 1942 года заболел в Сталинграде, был эвакуирован самолетом в Германию и после излечения вместе с Хубе 9 января возвратился в окруженные войска.

Перед возвращением туда Белов был в штабе Главного командования сухопутных войск. Его расспрашивали во всех подробностях о возможности деблокирующего наступления с запада через Дон у Калача: как начальник оперативного отдела генерал-майор Хойзингер, так и начальник Генштаба Цейтцлер. У Белова сложилось впечатление, что в штабе Главного командования сухопутных войск положение 6-й армии оценивалось пока ещё оптимистично и они благоприятно оценивали шансы нового деблокирующего наступления. Генерал Цейтцлер распрощался с майором со словами: «В Сталинградском котле достаточно офицеров с опытом генштабистов. Если же я не прикажу вам лететь, то это будет означать, что их уже сдали».

Разве с военной точки зрения не очевидно и не понятно, что Паулюс по причине стесненного стратегического положения при тех проблесках надежды отклонил 9 января предложение Советов о капитуляции? Тезис о том, что Паулюс ещё ничего не зная, отклоняя это предложение, о докладе Хубе и Белова, опровергает Артур Шмидт, указывая на то, что Хубе доложил 9 января в первой половине дня, а Паулюс, посовещавшись со своими генералами, отклонил вечером 9 января упомянутое предложение.

В окруженных войсках готовность сопротивляться ещё не была сломлена. Офицеры и солдаты верили в то, что «мы должны держаться и мы сможем это сделать, если будем обеспечены необходимым», — это можно прочесть в письме капитана Белова от 11 января 1943 года. Можно также прочесть донесения тех дней о том, что русские разведывательные дозоры, состоявшие из говорящих по-немецки солдат, одетых в немецкую форму, появлялись перед фронтом окруженных войск.

Подразделения контрпропаганды 6-й армии вместе со своим штабом пытались противодействовать тактике психологического изматывания. Выпускались окопные газеты, чтобы свести на нет весьма умело составленные пропагандистские лозунги, авторами которых были немецкие эмигранты-коммунисты и перебежчики.

8. Гибель

Завершающее советское наступление — На аэродроме «Питомник» — Конец южного котла — Паулюс сдается в плен — Штреккер продолжает сражаться — Последний полет над городом — Последний хлеб для Сталинграда

Как обещал Рокоссовский в своих листовках. 10 января, спустя 24 часа после отклонения предложения о капитуляции, началось масштабное наступление против окруженных в котле войск. «Вступлением» к нему стала 55-минутная артподготовка из 7000 стволов. Затем пехота пошла на штурм. Пять советских армий против всех участков обороны котла. То, что произошло затем, современной исторической науке известно лишь на примерах двух армий — советской и немецкой.

Отрезанные от всех коммуникаций, голодные, мучимые морозом, плохо вооруженные солдаты бились с превосходящими силами противника с такой отчаянной храбростью, примеров которой немного в истории войн. Подобное было ранее в Волховском котле, когда в нем сражалась окруженная нашими войсками 2-я русская ударная армия. Беспощадными, как и всякие сражения в заснеженных волховских лесах, были и последние бои за Сталинград. Только роли поменялись.

Неизменными остались страдания, лишения, храбрость.

Наступление Советов на позиции окруженных войск было необычайно сильным и интенсивным. Оно концентрировалось на участках обороны 44-й пехотной, 29-й моторизованной и 297-й пехотной дивизий. Затем штурм обрушился на 16-ю танковую дивизию, оборонявшую северо-восточный сектор. Далее он переместился на позиции 44-й и 76-й дивизий, державших западный и южный сектора. Все, что оставалось у армии из штурмовых орудий, танков и противотанковых орудий, — все было брошено на участки, где прорывались русские.

Немецкие боевые группы с 88-мм зенитными орудиями из 9-й дивизии ПВО генерала Пикерта пытались сорвать танковые атаки. Им удалось подбить более 100 танков. Но это не помогло, хотя немцы сражались до последнего патрона и последнего снаряда. Пехота была разбита на своих же позициях. Русские прорвались на многих участках. Резко подскочили цифры потерь в измотанных боями боевых группах. Случаи обморожения также резко участились, так как в степи бушевала снежная буря, а температура была 35 градусов мороза. Опытный и закаленный в боях личный состав 16-й танковой дивизии не имел горючего для танков. Снаряды таяли с каждой минутой. Танкисты сражались холодным оружием, как пехота, в рукопашном бою.

В западном секторе как островки в море сражались отдельные батальоны стоявших там дивизий. Такая же обстановка была и на позициях австрийской 44-й пехотной дивизии на подступах к жизненно важному аэродрому «Питомник». Тем, кто видит в примере Сталинграда только человеческие страдания, лишения, ошибки, глупость, хорошо бы посмотреть на эти батальоны. Одним из многих таких был 1-й батальон 134-го пехотного полка.

Перед Бабуркином своими поредевшими ротами он отчаянно вцепился в позиции. Ещё в середине декабря командир батальона майор Поль был награжден Рыцарским крестом. Генерал Паулюс прислал к этому ещё небольшую посылку, на которой собственной рукой написал: «С сердечным приветом». Внутри находились солдатский хлеб и банка сельди в томатном соусе. Тогда, в Сталинграде, для тех, кто был отмечен высшей наградой за свою беспримерную храбрость, это было дорогим подарком.

Так же как и его солдаты, Поль лежал в стрелковой ячейке с карабином в руках. На северном участке выдвинутый вперед тяжелый пулемет проглатывал одну ленту за другой, выплевывая смертоносный свинец. «Меня отсюда никому не вышибить, господин майор», — сказал Полю один унтер-офицер несколько дней назад. Прозвучала ещё одна очередь, и пулемет замолк. Было видно, как русские спрыгивают в окопы, как мелькают приклады и лопаты. Затем — ничего. Батальон держался ещё ночь, поддерживаемый 46-м противотанковым дивизионом, имевшим на вооружении несколько 20-мм зениток и три советские трофейные пушки калибра 76 мм.

Когда на следующее утро им пришлось отступить, пушки остались — не было горючего для трофейных джипов, чтобы отбуксировать их. Каждый шаг назад артиллеристы переживали как Ватерлоо, — они были вынуждены подрывать пушку за пушкой. Даже если бы они все же утащили одну из них с собой, то все равно не нашли бы уже ни одного снаряда. Призрачной становилась мысль отойти в руины Сталинграда и там продолжать сражаться.

На следующую ночь майор Поль отправился на «Питомник» для выяснения обстановки у начальника группы связи Люфтваффе в котле, своего друга майора Фрейденфельда. Для более заметного обозначения направления маршрута в заснеженной пустыне в снег копытами вверх были воткнуты отрубленные ноги павших лошадей: ужасные вехи в ужасной битве.

На самом аэродроме дела были плохи. Жизненное пространство армии представляло собой поле обломков и развалин. Аэродром был усеян расстрелянными и поврежденными самолетами. Палатки для раненых были забиты до отказа. Посреди этого хаоса умудрялись садиться самолеты, разгружались, загружались и снова взлетали. Но в период с 10 по 17 января эскадрильи транспортных самолетов доставили окруженным войскам 736 тонн грузов. 736 тонн вместо ежедневно требуемых 300. Генерал Шмидт гневно радировал в ставку группы армий «Дон»: «Нас что, уже сдали?»

Вечером 11 января Паулюс радировал Манштейну: «Резервов более нет. Боеприпасов осталось на 3 дня. Тяжелая техника не в состоянии двигаться — нет горючего. Фронт обороны окруженных войск может удерживаться не дольше чем в течение ближайших трех дней».

Несмотря на это, 12 января боевые группы 7-го армейского корпуса держались на территории Колхоза-1, а части 14-го танкового корпуса обороняли западный берег Россошки, имея в своем распоряжении лишь пехотное оружие.

Штаб армии потребовал в своей радиограмме Манштейну доставку авиацией батальонов с тяжелым вооружением, чтобы иметь возможность держаться далее. Но ни одного такого батальона уже нигде не было. С 13 января о боях 6-й армии в сводках Вермахта больше не упоминалось. Странно фантастическим показался ставший известным факт о том, что в тот же день начальник Генерального штаба Цейтцлер одобрил разработку оперативного отдела — план «Дитрих» («Отмычка»), а именно деблокирование и вывод 6-й армии в феврале — марте!

Спустя три дня, 16 января, «Питомник» был взят противником. Это был последний удар по тоненькому кровеносному сосуду, питавшему окруженные войска. И по вывозу раненых тоже. Теперь все стремительно покатилось под гору. Последние боевые группы оставляли участки фронта окруженных войск. Без тяжелого вооружения они отступали в направлении на Сталинград. И майор Поль со своими солдатами также прошел этот ад. На их пути лежала группа немецких солдат, застигнутых взрывом авиабомбы. Ещё живые, с оторванными конечностями, окровавленные: кровь превратилась в красные ледяные корки, никем не перевязанные, не убранные с дороги. Все колонны прошли мимо них, занятые сами собой, охваченные безысходностью. Поль приказал перевязать раненых и уложить их вместе ближе друг к другу, оставив при них санитара до прихода автомобиля, который взял бы несчастных. Но автомобиль так и не пришел. Такова была участь десятков тысяч в последние дни Сталинграда.

Сильный голод и беззащитность в условиях крупного советского наступления привели к резкому падению боевой мощи и боевого духа войск. Настроение упало. Жертвы выросли до гигантских масштабов. Дивизии доносили о «кровавых потерях» — до 70—80% личного состава. Давка на сборных пунктах для раненых была ужасающей. Медикаменты и перевязочный материал были на исходе. Кругом рыскали мародеры.

Оперативный отдел штаба армии 24 января в 16.45 передал радиограмму Манштейну. Текст её потрясает своей трезвостью оценки трагической обстановки: «Непрекращающиеся интенсивные атаки по всему западному сектору. Сдерживающие бои наших сил в районе Городище с 24-го числа с последующим их отходом на восток для организации круговой обороны в районе Тракторного завода. В южной части Сталинграда до 16 часов западный сектор удерживал оборону на линии 45.8 — западные и южные окраины Минина. Здесь имеют место локальные вклинения противника. Состояние обороны на Волге и на северо-восточном секторе — без изменений. Ужасные сцены ближе к центру города — 20 000 раненых без медицинской помощи ищут убежища в руинах домов. Ещё столько же истощенных голодом, обмороженных и пострадавших от минно-взрывных травм, большинство — без оружия, утраченного в боях. По всей площади города ведется сильный артобстрел. Под командованием решительных генералов и храбрых офицеров, вокруг которых группируются ещё немногие боеспособные солдаты, сопротивление на окраинах южной части Сталинграда будет продолжаться до 25.01. Тракторный завод, вероятно, сможет продержаться немного дольше. Начальник оперативного отдела штаба 6-й армии».

Решительные генералы. Храбрые офицеры. Немногие боеспособные солдаты. Да!

На железнодорожной насыпи к югу от Царицынской балки, стоя в полный рост, командир 71-й пехотной дивизии, генерал-лейтенант фон Хартман стрелял из карабина в наступающих русских, пока его не сразила пулеметная очередь.

Читая радиограмму оперативного отдела штаба 6-й армии, фельдмаршал фон Манштейн знал, что в этом положении уже невозможно более говорить в боевых задачах 6-й армии. «24 января, когда армия была не в состоянии сковывать сколько-нибудь значительные силы противника, — говорит фельдмаршал, — я, увы, напрасно пытался в продолжительном телефонном разговоре с Гитлером добиться от него разрешения приказа на капитуляцию. Именно в этот момент, поскольку это был тот момент, когда задача армии по сковыванию сил противника была завершена. Она спасла пять немецких армий». Того, что хотел достичь Манштейн в ходе телефонного разговора, должен был добиться майор фон Цитцевиц своим личным докладом у Гитлера.

Согласно приказу штаба Главного командования сухопутных войск 20 января Цитцевиц вылетел из котла. 24 января генерал Цейтцлер устроил ему аудиенцию у Гитлера. Эта встреча была полна потрясающей символики. Вот как Цитцевиц рассказывает об этом: «После нашего прибытия в ставку фюрера генерала Цейтцлера сразу же пригласили к фюреру, я же должен был подождать. Через некоторое время открылась дверь и пригласили меня. Я доложил, Гитлер приблизился ко мне и обеими руками взял мою правую руку: «Вы прибыли из ужасного места», — сказал он. Просторный кабинет был освещен скудно. Перед камином стоял большой круглый стол, вокруг него — кресла; справа — длинный стол, освещаемый сверху. На нем — огромная карта с нанесенной на ней обстановкой на всем Восточном фронте. На заднем плане — два стенографиста, фиксирующие каждое слово. Кроме адъютанта Шмундта присутствовали ещё два адъютанта — от ВВС и от сухопутных войск. Гитлер попросил меня присесть на табурет вблизи карты и сел напротив меня. Другие присутствующие устроились в креслах, стоявших в полумраке. Только адъютант Гитлера стоял по другую сторону стола с разостланной на нем картой. Гитлер говорил, при этом непрерывно указывал на карту. Он говорил об идее отправить в Сталинград танковый батальон, на вооружении которого будет совершенно новый тип танка — «Пантера»; ей надлежало прорваться через расположение русских сил и атаковать Сталинград для обеспечения снабжения и усиления 6-й армии танками. Я не мог прийти в себя после этих слов. Один-единственный танковый батальон должен был успешно реализовать наступление, пройдя сотни километров по сильно укрепленной, занятой противником территории, наступление, которое оказалось не под силу целой армии?! Используя первую паузу, возникшую в рассуждениях Гитлера, я доложил о нуждах 6-й армии, приведя примеры и статистические данные из своих подготовленных записей, обрисовал картину голода, обморожений, недостаточного снабжения и медицинского обеспечения. Все это я заключил словами: «Мой фюрер, разрешите доложить, солдатам больше нельзя отдавать приказы сражаться до последнего патрона, поскольку они физически не в состоянии выполнить его, и ещё потому, что у них больше нет этого последнего патрона». Он посмотрел на меня с удивлением, но взгляд его проходил сквозь меня. Затем он попрощался со мной и позволил удалиться».

25 января генерал фон Зейдлиц потребовал от Паулюса отдать приказ на прекращение боевых действий. Его совершенно правильный аргумент: отдельно взятому солдату нельзя навязывать решение о том, когда следует прекратить сражаться. Когда Паулюс отклонил это требование, Зейдлиц сам отдал приказ дивизиям своего корпуса расстрелять оставшиеся боеприпасы и затем прекратить боевые действия. Это было в 23.00.

Однако генерал Гейтц, командир 8-го корпуса, в состав которого входила знаменитая 76-я пехотная дивизия, запретил всякую формальную капитуляцию и особо — вывешивание белых флагов.

26 января Паулюс передислоцировал свой штаб в здание универмага. Там занимали оборону остатки нижнесаксонской 71-й дивизии. Все больше командиров просило разрешения на прекращение боевых действий.

Под сильным артогнем Паулюс отправился в здание тюрьмы ГПУ¹⁰, где несколько генералов приказали оборудовать свои штабы. Он объяснил им мотивы, по которым он отказывался разрешить капитуляцию: важен каждый день, который сковывает советские силы, это даст возможность осуществить планомерный отход группы армий «Кавказ».

Но помпезные заявления теперь были уже не эффективны. Даже самые храбрые офицеры утратили все свои силы и всю надежду. В подвале здания тюрьмы ГПУ лежали командиры полков, командиры рот, штабные офицеры: в грязи, раненые, в горячке, пораженные фурункулезом и дизентерией; они не знали, что им делать. У них не было полков, батальонов и оружия, не было хлеба и зачастую только один патрон в пистолете. Последний. Некоторые стрелялись.

Полковник Бойе, награжденный многочисленными высокими боевыми наградами, командир закаленного в боях полка «Хох-унд-Дойчмайстер», неоднократно отмечавшийся во фронтовых сводках Вермахта, вышел 27 января в подвале здания ГПУ к своим подчиненным и сказал: «У нас нет больше хлеба. Нет оружия. Я предлагаю капитулировать». Они согласились. И полковник, раненый, с температурой, вышел вместе с ними из развалин здания тюрьмы. До передовой на железнодорожной насыпи оставалось 50 метров. У тоннеля Царицынской балки стояли остатки дивизии генерал-лейтенанта Эдлера фон Даниэльса. Среди них — сам командир. Все без оружия. Все готовы капитулировать. Это было их печальное шествие. По обеим сторонам дороги стояли красноармейцы с автоматами на изготовку. Пленных снимали кинокамеры и фотоаппараты, затем грузили на автомобили, и степь проглатывала их.

Свидетельства с русской стороны об этом марше несчастных находим в мемуарах генерала Чуйкова: «Мы видели марш сотен военнопленных. Они шли к Волге и переправлялись затем через реку, за которую месяцами вели бои. Среди пленных были итальянцы, венгры и румыны. Солдаты и офицеры были истощены, их мундиры кишели насекомыми. Самое жалкое впечатление производили румынские солдаты: они были едва одеты, на это невозможно было смотреть. Они бежали босиком в 30-градусный мороз».

31 января около 14.00 генерал Зейдлиц сдался в своем бункере командиру ударной русской группы. С того времени началась его драматическая и трагическая судьба в советском плену. Между тем части 9-го корпуса генерала Штреккера удерживали свои последние позиции в расчлененном на отдельные участки северном секторе котла.

Из Сталинграда в эфир ушла самая страшная радиограмма: «Группе армий «Дон». Положение с продовольствием вынуждает не выдавать его раненым и больным, чтобы его хватило активным бойцам. Оперативный отдел штаба 6-й армии». Тем не менее, 31 января в 1.30 Гитлер приказал начальнику Генштаба радировать в Сталинград: «Фюрер обращает Ваше внимание на необходимость удержания крепости Сталинград. Важен каждый день этой борьбы».

Вся трагедия последних дней коренилась в позиции Паулюса, не желавшего ни в коем случае идти на «формальную» капитуляцию. Тогда отдельные генералы и командиры других степеней на свой страх и риск шли на переговоры о капитуляции с русскими командирами на местах. Когда вечером 30 января стало ясно, что штаб армии в здании универмага оборонять больше нет возможности, генерал Шмидт приказал полковнику Роске и зондерфюреру Нейдхардту войти в контакт с русскими и инициировать своего рода неофициальную капитуляцию командующего 6-й армией. С Роске разговаривал советский генерал Ласкин, начальник штаба 64-й армии. Основной темой переговоров было снабжение и обеспечение раненых. Ласкин обещал содействие. Он также подтвердил все гарантии, изложенные в тексте предложения о капитуляции, подписанного Рокоссовским в начале января, которое он «торжественно» повторил.

Ровно в 11.30 обер-лейтенант охраны штаба вошел в подвал универмага на Красной площади Сталинграда, прошел в небольшое помещение, где располагался командующий и доложил: «У дверей русские». С 6.00 Паулюс был уже на ногах и разговаривал с начальником оперативного отдела штаба подполковником фон Беловом. Он выглядел уставшим, разочарованным, но был решительно настроен на то, чтобы все закончить. «Но без церемоний», — как он выразился, т.е. без оформления документа о капитуляции и без официального протокола.

Это, вероятно, и было причиной того, что пленение Паулюса часто вызывало множество криво-толков. Он был верен приказу не капитулировать вместе с армией. В плен он пошел только со своим штабом. В то время как отдельные командиры на отдельных участках договаривались с русскими об условиях прекращения боевых действий. Когда генерал Ласкин и его переводчик вошли в помещение, Паулюс встал и сказал: «Фельдмаршал Паулюс». Ласкин приказал перевести свои слова: «Господин фельдмаршал, я объявляю вас военнопленным. Прошу сдать ваше оружие». Паулюс передалсвой пистолет полковнику Адаму, а он — генералу Ласкину. Затем командующий 6-й армией поехал в плен по улице, по обеим сторонам её стояли шпалерами немецкие солдаты и офицеры.

В северной части котла, на пресловутом

Тракторном заводе и на орудийном заводе «Баррикады», там, где летом с обеих сторон прозвучали первые выстрелы в сражении за Сталинград, солдаты и офицеры опорных пунктов 11-го корпуса 1 февраля ещё вели бои. Там, где все это началось, все там же и закончилось.

Несмотря на то что эти бои в руинах уже не имели более никакого военного значения, Гитлер отправил Штреккеру радиограмму: «Я ожидаю, что северный сектор окруженного Сталинграда будет держаться до последнего. Каждый день, каждый час, выигранный за счет стойкости, окажет решающее благоприятное воздействие на обстановку на других фронтах». Но и 11-й корпус погиб. В ночь на 2 февраля Штреккер сидел на КП боевой группы полковника Юлиуса Мюллера. В 4.00 два его генерала настаивали на том, чтобы прекратить боевые действия. Они уже условились с одним русским генералом о прекращении огня к 4.30. Штреккер сказал: «Делайте то, что вы считаете правильным» — и ушел. С рассветом бои прекратились и в северном секторе.

Битва за Сталинград завершилась. В 8.40 Штреккер передал в ставку фюрера радиограмму: «11-й корпус в составе своих шести дивизий выполнил свой долг». Шесть дивизий! Это было 80 тысяч человек.

И здесь из щелей, ям и развалин выходили последние исхудавшие, голодные солдаты, солдаты, закаленные в боях и часто упоминавшиеся в сводках дивизий, собирались в серые колонны. Их вели в степь: кажущиеся бесконечно длинными вереницы. Сколько их было? Споры об этом идут и по сей день. Но от объяснений людей не меняется облик десятков тысяч страданий, смертей и мужественных поступков. Поэтому констатируем следующее: согласно журналам боевых действий 6-й армии и ежедневным донесениям штабов корпусов, в соответствии с донесением от 22 декабря 1942 года об объемах продовольственного снабжения, в котле насчитывалось 249 600 немцев и их союзников. Кроме того, источники называют и цифру — 19 300 русских пленных либо добровольцев из местных гражданских лиц в качестве вспомогательного персонала. Из этих 249 600 офицеров и солдат самолетами было эвакуировано до 24 января 1942 года 42 000 раненых, больных и специалистов. 16 800 были взяты в плен в период с 10 по 29 января согласно советским сводкам.

В ходе капитуляции в период с 31 января по 3 февраля, согласно советским данным, в плен сдались 91 000 человек, по другим данным — 130 000 человек. 80 500 остались на поле битвы в Сталинграде: павшие, большей частью тяжелораненые, оставшиеся в последние дни без медицинской помощи, без продовольствия и ухода, и не вывезенные в ходе капитуляции ещё живыми. Русские дают информацию о том, что ими на полях боев было погребено 147 200 немцев. По-видимому, в это число не входят пленные, умершие после капитуляции от ран и голода.

Из тех от 107 800 до 120 000 человек, которые после капитуляции отправились в плен, вернулись на родину около 6 тысяч. В документах, принадлежащих Манфреду Керигу, число солдат 6-й армии, которые в феврале 1943 года сдались в плен, определяется цифрой в более чем 200 тысяч человек, включая раненых.

Генерал Артур Шмидт в своих пометках на полях возражает в отношении этих данных как приблизительно оценочных на том основании, что, например, отпускники и солдаты других частей, не находившиеся в котле, не были учтены.

А это 70 — 80 тысяч человек.

3 февраля 1943 года лейтенант Герберт Кунц из 100-й бомбардировочной авиагруппы кружил на своем «Хейнкеле-111» над Сталинградом в качестве последнего немецкого пилота.

«Посмотрите, не идут ли где-либо ещё бои, не видно ли ещё людей, — сказал его командир капитан Беттхер. — Если обнаружите, сбросьте им груз». Грузом были хлеб, шоколад, перевязочные материалы, немного боеприпасов. Кунц кружил над городом на высоте 2000 м. Ни единого выстрела зениток. Над степью навис плотный туман. Штурман Ганс Аннен посмотрел вниз на радиста Вальтера Кребса. «Ничего». Кунц прижал машину ближе к земле. Альтиметр показывал 100 метров, 80 метров... Стрелок-радист Паске смотрел во все глаза. И вот туман снесло в сторону: на высоте всего лишь 60 метров они скользили над изрытой взрывами и ходами сообщений степью, полем битвы.

Кунц рывком возвратил самолет на прежнюю высоту, ведя поиск дальше. «Вот-вот, разве это не люди, так видны сквозь остатки тумана? Сбросить груз!» — скомандовал он. Груз выскользнул наружу. Буханки хлеба упали в снег Сталинграда. Рядом с мертвыми, застывшими от холода и рядом с теми, кто ещё был жив и ждал смерти.

Может быть, хлеб нашла одна из маленьких групп, пытавшихся прорваться к своим. Многие сделали это: старшие офицеры с целыми боевыми группами, например, из штаба 4-го корпуса и из 71-й пехотной

дивизии. Лейтенанты и фельдфебели в ночь и сквозь туман шли вместе с уцелевшими солдатами. Унтер-офицеры, ефрейторы, стрелки, артиллеристы, втроем, вдвоем, в одиночку, таясь, выбирались через развалины из города. Отдельные группы замечались в степи с воздуха экипажами самолетов вплоть до середины февраля. Потом они куда-то исчезали. Только об одном унтер-офицере с зенитной батареи по фамилии Нивеге сообщается, что ему удалось выжить и выйти из окружения. Но через сутки после своего спасения он погиб на перевязочном пункте 11-й танковой дивизии от разрыва случайной мины.

ПРИЛОЖЕНИЕ

ДОКУМЕНТЫ

ставка фюрера 5.04.1942 14 копий 4-я копия

Фюрер и Верховный главнокомандующий Вермахта

Верховное командование Вермахта/Вольфшанце № 55616/42,

Совершенно секретно/ только для командования,

Вручение только через офицера фельдъегерской службы,

ДИРЕКТИВА 41

Зимняя кампания в России приближается к своему завершению.

Вследствие превосходящей храбрости и самоотверженной боеспособности наших солдат на Восточном фронте достигнуты небывалые доселе военные успехи немецкого оружия.

Противник понес тяжелейшие потери в живой силе и технике. В своем стремлении использовать призрачные начальные успехи он также в значительной степени израсходовал массу своих резервов, предназначенных для использования в последующих боевых операциях этой зимы.

Как только позволят погодные условия, превосходство немецкого командования и боевая выучка немецких войск, нам необходимо возвратить себе стратегическую инициативу с тем, чтобы мы получили возможность навязать противнику свою волю.

Целью является окончательное уничтожение пока ещё сохраняющих боеспособность вооруженных сил Советов и лишение их в максимальной степени важнейших военно-хозяйственных источников для ведения войны.

Для этого привлекаются все наличные силы и средства Вермахта и его союзников. Но при этом должны, безусловно, оставаться обеспеченными в военном отношении все оккупированные территории на западе и востоке Европы, особенно морские побережья.

I. ОБЩИЙ ЗАМЫСЕЛ

При условии преемственности всех изначальных принципиальных положений проведения Восточной кампании задача заключается:

а) во взятии Ленинграда на севере и установлении сухопутной границы с Финляндией при одновременном продолжении операций сухопутных войск в центре; на южном фланге — сухопутных сил — обеспечение прорыва с боями в район Кавказа. Эта цель может быть достигнута лишь поэтапно, принимая во внимание военную ситуацию, сложившуюся после зимней кампании, наличные силы и средства и транспортные условия.

Поэтому прежде всего следует объединить все имеющиеся в нашем распоряжении силы для решения задач разгрома противника за Доном и затем перейти Кавказский хребет и овладеть источниками нефти в регионе Кавказа. Это при условии окончательной блокады Ленинграда и взятии территории Ингерманландии под наш полный контроль.

II. ПРОВЕДЕНИЕ ОПЕРАЦИЙ

А) Первой задачей сухопутных войск и военно-воздушных сил после окончания распутицы является создание предпосылок для проведения главной операции.

Это требует стабилизации и дальнейшего укрепления положения на всем Восточном фронте и в тылу сухопутных войск для того, чтобы сконцентрировать за счет этого возможно более крупные силы для проведения главной операции, на других же фронтах, тем не менее, быть в готовности отразить любое наступление противника минимально необходимыми силами. Там, однако, где в этих целях должны проводиться наступательные операции с ограниченными задачами согласно моим указаниям, следует обеспечить подавляющее превосходство наступательных сил и средств как сухопутных войск, так и ВВС для достижения быстрых и решающих успехов только за счет этого, и, прежде всего, поэтому станет возможным снова укрепить в наших войсках чувство безусловной уверенности в победе, а врагу навязать осознание своей безнадежности.

Б) Ближайшими задачами в этих рамках являются:

В Крыму — очистить Керченский полуостров и взять Севастополь; ВВС, а вслед за ними и военно-морской флот получат приказ воспрепятствовать решительными мерами подвозу и снабжению противника в Черном море и в Керченском проливе для обеспечения приготовлений к нашим вышеназванным боевым операциям.

На юге по обе стороны реки Изюм необходимо отрезать и уничтожить противника, прорвавшегося в районе реки Донец.

Прочие необходимые меры по стабилизации фронта на центральном и северном его участках могут быть рассмотрены и решены только по завершении текущих боевых действий и окончании периода распутицы. Для выполнения этих задач следует подготовить все необходимые силы и средства за счет выравнивания линии фронта, как только позволит ситуация.

В) Главная операция на Восточном фронте. Её цель, как уже подчеркивалось ранее: после выполнения Кавказским фронтом своих задач нанести решающее поражение силам русских, дислоцирующимся в районе к югу от Воронежа и к западу и к северу от Дона, и уничтожить их. Эта операция должна быть проведена поэтапно, что вызвано условиями прибытия в эти районы необходимых частей и соединений, однако сами наступления должны проводиться скоординированно и дополнять друг друга. В этих целях они должны быть согласованы в пространстве в направлении с севера на юг и во времени таким образом, чтобы в каждом конкретном случае была обеспечена, кроме того, высочайшая концентрация мощи как сил сухопутных войск, так и особенно ВВС на решающих участках и направлениях.

Вследствие проявившейся на сегодняшний день в достаточной степени невосприимчивости русских к окружению их сил на оперативном уровне, необходимо решающее значение придать обеспечению плотного флангового охвата их сил в случае отдельных прорывов аналогично тому, как это было в двойной Вяземско—Брянской операции.

Необходимо лишить противника возможности избежать поражения, которой он может воспользоваться в случае запоздалого маневра наших частей и соединений по охвату.

Необходимо предотвратить слишком быстрое продвижение на значительное расстояние танковых и моторизованных сил, чтобы они не отрывались от пехоты, а также для того, чтобы, в свою очередь, танковые и моторизованные силы смогли непосредственно поддержать сражающуюся пехоту в тылу зажатых по флангам русских армий.

Таким образом, необходимо в каждом отдельном случае в рамках оперативной цели обеспечить разгром противника при любых обстоятельствах за счет факторов безупречного в военном отношении замысла и качества управления боевыми действиями войск.

Началом общей операции должно стать охватывающее наступление либо прорыв из района южнее Орла в направлении на Воронеж. Из двух выделенных для проведения операций по охвату группировок танковых и моторизованных дивизий большей боевой мощью должна обладать группировка, дислоцированная на севере, чем та, которая дислоцирована на юге. Цель прорыва — взятие Воронежа. В то время как задачей части пехотных дивизий станет создание мощного оборонительного рубежа от исходной точки наступления (Орел) в направлении на Воронеж, задачей танковых и моторизованных соединений будет развитие своим левым флангом, придвинутым к Дону, наступления в направлении на юг в целях поддержки второго прорыва, в направлении на Харьков и далее на восток, считая от исходного рубежа всего наступления. И в этом случае приоритетной задачей является не «продавливание» русского фронта как такового, а уничтожение сил русских во взаимодействии с продвигающимися в направлении нижнего течения Дона моторизованными соединениями.

Третье наступление в рамках этой операции должно быть проведено таким образом, чтобы продвигающиеся в направлении к устью Дона части и соединения соединились в Сталинграде с теми силами, которые нанесут удар из района Таганрог — Артемовск между нижним течением Дона и Ворошиловградом и далее будут продвигаться через Донец в направлении на восток. Эти последние в заключение должны обеспечить соединение с танковой армией, выдвигающейся к Сталинграду.

Если в ходе этих операций представится возможность создания плацдармов восточнее либо южнее Дона, особенно вследствие взятия мостов, не обеспеченных охранением, то такую возможность следует безусловно использовать. Во всяком случае, следует попытаться достичь Сталинграда либо таким образом воздействовать на него силой нашего оружия, чтобы он утратил свое значение как транспортный узел и центр оборонной промышленности.

Особенно желательным было бы в случае удачи заполучить либо оставшиеся без охранения мосты, например в районе Ростова, либо обеспечить охранением мосты к югу от Дона в целях дальнейшего осуществления операций, предусмотренных на более поздние сроки.

В целях предотвращения возможного отхода значительных сил русских войск, дислоцированных севернее Дона, через реку в направлении на юг, важно обеспечить подкрепления левому флангу группировки, наступающей из района Таганрога в направлении на восток, посредством придания танков и других мобильных сил, которые в случае необходимости могут быть сформированы в порядке импровизации.

В соответствии с необходимостью развития этих наступлений необходимо не только обратить внимание на эффективное обеспечение северо-восточного фланга наступательной операции, но также и на незамедлительное оборудование и расширение позиций, примыкающих к Дону.

Решающее значение следует придать эффективнейшим оборонительным мерам на танкоопасных направлениях. Позиции должны изначально оборудоваться в инженерном отношении таким образом, чтобы их можно было при необходимости использовать в зимнее время, и в этом смысле должны быть задействованы все силы и средства.

Для обеспечения все более и более растягивающейся в ходе операции линии фронта следует в первую очередь задействовать части и соединения союзных войск таким образом, чтобы немецкие войска применялись как надежная опора на линии Дон — Орел, а также на Сталинградском перешейке, в остальном же отдельные немецкие дивизии оставались бы наготове за линией Донского фронта в качестве резерва для быстрого реагирования.

Союзные войска на отведенных им участках должны задействоваться в большинстве случаев таким образом, чтобы северные участки были обеспечены венгерскими войсками, затем итальянскими и на крайних южных участках — румынскими войсками.

А) Быстрое продвижение через Дон в направлении на юг в целях решения оперативных задач должно быть обеспечено с учетом погодных условий в зависимости от времени года.

Подписано: Адольф Гитлер

СВИДЕТЕЛЬСТВА И ДОКУМЕНТЫ, КАСАЮЩИЕСЯ НАЧАЛА ГЕРМАНО-СОВЕТСКОЙ ВОЙНЫ 1941 ГОДА

«Германо-советская война 1941 — 1945 гг. вызвала к жизни массу противоречивых, ошибочных и вводящих в заблуждение суждений и оценок. Многие авторы, особенно западногерманские, склоняются к односторонней перспективе анализа, а именно что в 1939 г. лишь только один Гитлер преследовал агрессивные цели, в то время как сталинский Советский Союз был страной миролюбивой и заинтересованной лишь в дальнейшем строительстве социализма. Эта версия нашла свое отражение в большинстве случаев в тезисе о «нападении Германии на (миролюбивый) Советский Союз». Эта аргументация зачастую отмечена сознательным затушевыванием либо сокрытием фактов и ключевых документов. Она пытается оперировать ссылками на советские архивные источники, в массе своей ещё не раскрытые, и не признавать одновременно наличия достаточного количества надежных источников, которое сегодня позволяет вынести относительно однозначные суждения».

23 августа 1939 г. — заключение пакта между Гитлером и Сталиным, содержавшего секретные протоколы о сферах влияния и о разделе Польши.

«При заключении пакта для Сталина было важно то обстоятельство, что теперь, наконец, разразится война между обоими лагерями, на которые разделился мир капитализма. Сталин просчитал, что Гитлер, как это явствовало из соображений безопасности для него, только в том случае решится на крупную акцию с применением военной силы, если за счет пакта с Советами будет обеспечен его тыл.

Потому именно Сталин и инициировал и начал сближение с Германией, преодолевая препятствия на этом пути».

19 августа, за четыре дня до заключения пакта, на секретном заседании Политбюро он выступил с речью, в которой изложил побудительные причины своей политики.

В этой речи он, в частности, сказал: «Если мы заключим договор о союзе с Францией и Великобританией, то Германия почувствует необходимость отказаться от притязаний на Польшу и искать способа сосуществования с западными державами. Таким образом, войны можно было бы избежать, и более позднее развитие событий могло бы принять для нас опасный характер. Если, с другой стороны, мы примем предложение Германии, то наверняка дело дойдет до войны с Польшей, а интервенция Англии и Франции станет неизбежной. У нас появятся большие шансы... и мы сможем ожидать своего часа, обладая преимуществом. Вот что в наших интересах».

24 августа 1939 г., днем спустя после заключения пакта, Сталин сказал Хрущеву: «Я провел Гитлера, одурачил его».

16 — 22 июня 1940 г. — в то время как Германия была связана Французской кампанией, Россия осуществляет оккупацию прибалтийских стран и объявляет их советскими республиками.

24 июня 1940 г. — Сталин в ультимативной форме требует от Румынии Бессарабию и Северную Буковину и отдает приказ Красной Армии на оккупацию этих территорий. Этим актом Россия была приближена к румынским нефтяным месторождениям, важным для ведения войны с Германией.

До конца июля 1940 года Советский Союз увеличивает численность своей армии на западной границе от Финского залива до Черного моря до 113 дивизий и 28 мотомеханизированных бригад. Немецкая сторона располагала 6 дивизиями прикрытия и 27 румынскими дивизиями.

12 — 13 ноября сталинский министр иностранных дел Молотов в ходе своего визита в Берлин выдвинул требования почти ультимативного характера о территориальных притязаниях России на Балканах, в Финляндии, в районе Дарданелл и на выходах из Балтийского моря. Гитлер отклоняет их.

1 мая 1941 г. в Красную Армию призываются 800 000 резервистов, штабы дивизий и корпусов в западных приграничных округах получают приказ выдвинуться ближе к границе и оборудовать фронтовые КП.

Соотношение сил на советско-германской границе выглядело следующим образом:

У России: 118 стрелковых дивизий, 20 кавалерийских дивизий, 49 танковых бригад.

У Германии: 77 пехотных дивизий, 3 танковые дивизии. При таком составе немецких сил, особенно если учесть довольно скромные танковые силы, немецкое наступление практически было исключено.

15 мая 1941 года нарком обороны Тимошенко и начальник Генштаба Жуков в своем совместном докладе Сталину потребовали приказа на выступление против Германии. В нем говорится: «С учетом того факта, что Германия в настоящее время проводит мобилизацию своей армии и широкое её тыловое обеспечение, она имеет возможность опередить нас и нанести внезапный удар. В целях избежания этого мы считаем необходимым ни в коем случае не отдавать инициативу в руки немецкого командования, опередить противника и атаковать немецкую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания». Красная Армия, таким образом, 15 мая 1941 года стояла, готовая к прыжку на восточной границе Германии, и по всей вероятности могла в кратчайшие сроки начать наступление.

22 июня 1941 г. — нападение Германии на Советский Союз.

Силы Германии: 3 группы армий в составе 123 дивизий, из них 17 танковых и 33 дивизии союзников, 3300 танков, 2000 боевых самолетов.

Согласно современным данным Россия имела: первый эшелон в составе 5 групп армий (фронтов. — Прим, ред.) в составе 170 дивизий, 46 механизированных соединений, 10 000 танков, из них 1475 — типов Т-34 и КВ, превосходящих по своим тактико-техническим характеристикам немецкие машины. За ним дислоцировался второй эшелон в составе 70 дивизий и 8000 танков. С 13 июня продолжалось выдвижение этих сил на западную границу; они должны были выйти на свои позиции 10 июля.

Если бы немецкая армия не начала боевые действия 21 июня, то Красная Армия стояла бы в полной готовности на своих позициях в составе 240 дивизий, 29 мехкорпусов, 20 000 танков и 10 000 боевых самолетов. В готовности к чему?

Ответ на этот вопрос дает газета «Правда», официальный орган русской компартии, в номере от 8 мая 1991 года, в годовщину капитуляции Германии, что реализация немецкого плана «Барбаросса» столкнулась по времени с осуществлением наступательного развертывания войск Красной Армии. Дословно: «Вследствие переоценки собственных возможностей и недооценки возможностей противника перед войной разрабатывались нереалистичные планы наступательных действий. В их духе началось формирование группировок советских вооруженных сил на западной границе. Но противник нас опередил».

Тем самым «Правда» подтверждает то, о чем уже давно можно было сделать вывод из немецких военных публикаций и советских мемуарных источников: немецкое наступление 21 июня 1941 года было объективно превентивным ударом.

Список литературы в русском переводе, цитированный выше в этом разделе:

1. Проф. Хорнун Клаус. Знак столетия, 1992. Из рукописного варианта перед сдачей в печать.

2. Гутхардт Конрад. Превентивный удар, или нападение. Неопубликованные результаты документальных исследований, 1992. В кн.: Шрам Готфрид. Основные характеристики германской восточной политики в 1918 — 1939 гг. С. 16 и след.

3. Суворов Виктор. Ледокол, 1989; Биллинг Георг Ф. Вторая мировая война, 1988. С. 139.

4. Хрущев Никита. Воспоминания. Нью-Йорк, 1981. С. 69.

5. Сравнительный обзор по вопросу усиления Красной Армии с 1.9.1929. Доклад Верховного командования Вермахта Министерству иностранных дел, приложение к 944/41-9. GKDOS.

6. Д-р Пост Вальтер. К предыстории германо-советской войны в ракурсе оценки советской историографии. CR1TICON.

7. Май/июнь1991 г. По В. Суворову и др. Журнал боевых действий Верховного командования сухопутных войск Вермахта; Волкогонов Дмитрий. Сталин — триумф и трагедия, 1989. С. 557; маршал Жуков. Воспоминания и размышления, 1969. С. 195-201.

8. Правда. 1991 8 мая. Текст по публикации проф. Топича в газете «Ди Вельт», 7.12.1991.

СТАЛИНГРАДСКАЯ ТРАГЕДИЯ: ОЦЕНКИ И СУЖДЕНИЯ

Адольф Гитлер фельдмаршалу фон Манштейну, от 5.02.1943 г.

«За Сталинград один я несу ответственность! Я, вероятно, мог бы сказать, что Геринг неверно информировал меня о возможностях снабжения воздушным путем с использованием самолетов Люфтваффе, и свалить тем самым как минимум часть ответственности на него. Но он является моим преемникам, мною же назначенным, и поэтому я не могу обвинять его в том, что случилось в Сталинграде».

Генерал фон Зейдлиц, командир 51-го армейского корпуса 6-й армии в своих мемуарах: «Никогда бы не случилось этой катастрофы с попыткой деблокирования окруженных войск, если бы Гитлер не цеплялся бы от начала до конца, как сумасшедший, за Сталинград».

Фельдмаршал фон Манштейн, командующий группой армий «Дон»:

«Окружение 6-й армии могло бы быть предотвращено только в том случае, если бы она в самые первые дни наступления противника предприняла бы боевые действия по прорыву... Отдать приказ на это было делом высшего командования. Конечно, и генералу Паулюсу самому следовало принять аналогичное решение (выйти из Сталинграда). Вероятно, он не был в состоянии принять его своевременно в той мере, в какой это было бы возможно сделать Главному командованию сухопутных войск, поскольку он (Паулюс) не мог быть проинформирован о положении в соседних армиях. Когда он 22 или 23 ноября запросил разрешения на прорыв армии в направлении на юго-запад, решающий момент для этого был уже упущен. Генерал Паулюс знал Гитлера; он знал и о том, что Гитлер приписал себе заслугу в том, что зимой 41-го спас немецкую армию от катастрофы, подобной наполеоновской, за счет отдачи приказа держаться любой ценой. Он должен был отдавать себе отчет, что Гитлер после своей речи [речи в мюнхенской пивной «Левенбройкеллер» никогда не согласился бы на эвакуацию города... Итак, единственной возможностью было поставить Гитлера перед свершившимся фактом отхода армии от Сталинграда, тем более что высшее командование в течение 36 часов хранило молчание о том, что это произошло. То, что подобные действия генералу

Паулюсу при определенных обстоятельствах могли бы стоить головы — это однозначно вероятно. Однако можно предположить, что Паулюсу своей властью предпринять то, что он считал правильным, мешала не озабоченность своей судьбой, а лояльность по отношению к Гитлеру, которая повлияла на запрос разрешения у Гитлера на прорыв армии из кольца».

Генерал Ганс Дерр, офицер Генштаба и командир дивизии, сражавшийся в войне с Россией, в своей книге «Поход на Сталинград»:

«Когда Гитлер 24.11. запретил прорыв 6-й армии из кольца окружения, армия была ещё полностью боеспособной. Даже если командование фронтом придерживалось мнения о том, что не было иного решения, кроме прорыва с боями, то нет доказательств того, что наступление с задачей прорыва удалось бы и что обещание снабжения воздушным путем провалилось бы. Нарушение правила воинского повиновения приказу в тот день 24.11. не могло быть одобрено; его и сейчас просто так нельзя одобрить; подобные действия могут быть оценены в зависимости от их успеха или неуспеха лишь только самой историей.

Уже 22.12. положение 6-й армии решающим образом ухудшилось. Наступление с задачей вызволения, предпринятое армейской группой Гота, провалилось, и обещанное снабжение по воздуху не было обеспечено. Тем не менее армия все ещё сохраняла свою боевую мощь и находилась на удалении лишь 65 км от ближайших позиций немецких войск. Ей удалось бы в той общей ситуации спасти большую часть своей боевой техники, снаряжения, материалов и запасов. Поскольку достаточно ясно можно было предвидеть, что этот шанс на спасение сохранялся лишь в течение нескольких дней и не мог представиться ещё раз, действия вопреки приказу Гитлера были бы оправданными. 8 января предпосылок к прорыву из окружения уже более не имелось, так как армия уже не была боеспособной, а позиции немецких и союзных войск находились на удалении 200 км».

Генерал бундесвера в отставке Франц Уле-Веттлер в своей книге «Немецкая военная история»:

«Добровольный отход из района Кавказа или Сталинграда дал бы немцам возможность, опираясь на мощные резервы, спокойно ожидать зимнего наступления русских. Однако немецкое руководство не было достаточно информировано о своем противнике для того, чтобы прийти к такому трудному решению... Действительно, где и когда ещё в истории имеется пример того, что полнокровная мощная сухопутная армия, одержавшая блестящие победы, окажется лицом к лицу со своим поражением. Подобное решение требовало гораздо большей мудрости и уверенности в себе, чем дано было большинству военачальников и, конечно, Гитлеру. Но и другой исход битвы за Сталинград вряд ли привел бы к другому исходу войны, чем это произошло на самом деле. Россия по причине своей громадности вообще, своих расстояний в частности могла быть побеждена только русскими. Более миллиона русских служили во время Второй мировой войны на стороне немцев... Факт, неслыханный в истории войн. Более 20 000 из них сражались и умирали в Сталинграде. Вероятно, лишь немногие из этих русских сражались за Гитлера или за национал-социалистическую Германию, в то время как большинство их — за погибель серпа и молота».

Маршал Чуйков, защитник Сталинграда, от 31 января 1942 г. (слова в передаче Зейдлица, из его воспоминаний):

«Вопрос немецким генералам: «Почему вы не предприняли попытку выхода из окружения? Вначале мы этого очень опасались».

Маршал Жуков, заместитель Верховного главнокомандующего в своих мемуарах:

«Какие обстоятельства способствовали катастрофе немецких войск и нашей исторической победе? Крах всех стратегических планов Гитлера в 1942 году был следствием недооценки сил и возможностей Советского государства, моральной силы его народа и переоценки собственных сил и возможностей собственных войск со стороны гитлеровских фашистов».

Манфред Кериг в сборнике: «Сталинград. Труды по военной истории военно-исторического научного управления»:

«Взятие нами Сталинграда не удалось по трем причинам:

— отсутствия необходимых сил пехоты;

— нехватки боеприпасов для нашей тяжелой артиллерии;

— отсутствия не в последнюю очередь опыта уличных боев у наших войск.

На счет этого последнего фактора следует отнести большие потери. Лишь только незадолго до окончания войны мы собирались уделить этому виду современных боевых действий должное внимание в системе обучения войск».

Иоахим Видер, офицер связи армейского корпуса из состава 6-й армии, в своей книге «Сталинград и ответственность солдата» переносит проблему из военно-исторической сферы в сферу моральную и в этой связи приводит слова из завещания генерала Людвига Бека, бывшего начальника Генштаба до войны:

«Недостатком масштабности и понимания своих задач может служить пример того, когда солдат, занимающий высший командный пост в такие времена, видит свой долг и свои задачи только лишь в узких рамках приказов, отдаваемых ему, не осознавая своей высочайшей ответственности перед всем народом.

Чрезвычайные времена требуют чрезвычайных мер».

Генерал Артур Шмидт, начальник штаба 6-й армии в записках, составляющих его авторское наследие:

«Внешне мы должны были демонстрировать уверенность ради того, чтобы не была поколеблена воля к сопротивлению и стойкость. Только этому обстоятельству мы обязаны тем, что армия была в состоянии вести боевые действия ещё в течение нескольких дней. Это ничего общего не имело с доверием к Гитлеру. Движущими пружинами наших тогдашних действий были не «доверие к Гитлеру» или «дух противоречия», а выражение нашего долга и его выполнение по отношению к Германии: даже если армия погибнет, война ещё может и должна быть выиграна. Это могло быть обеспечено нашей длительной стойкостью, сковывавшей русские силы, — в этом духе следует понимать наши призывы к войскам и радиограммы в адрес Гитлера или Манштейна».

Вальтер Герлиц во введении к своей книге «Паулюс — я стою здесь по приказу, наследие фельдмаршала»:

«Тот, кто занимается военной историей, будет постоянно задавать себе вопрос, не следовало ли бы Паулюсу в те дни (Рождества 1942 г.) действовать ради своей армии, ещё сохранявшей свою мощь, ещё жившей надеждой на прорыв из окружения, готовой сражаться как львы — действовать, не спрашивая более ни о чем ни у Манштейна, ни у Гитлера. Тем более что Манштейн, пруссак старой школы, подобные действия покрыл бы. Может быть, подобным образом поступил бы Карл XII, шведский король, может быть, фельдмаршал Рейхенау либо фельдмаршал Модель, эти последние, верные своей тактике, доложили бы Гитлеру о том, что они действовали в его духе и поэтому отдавали приказы, соответствовавшие этому духу. Именно так поступил Рейхенау, когда он вопреки приказу Гитлера отвел группу армий «Юг» от Миуса. Основательный Паулюс, хладнокровно и многократно взвешивавший каждое свое решение, солдат-мыслитель, он был из другого теста».

И вот слова фельдмаршала Паулюса:

«Какие убедительные и точные аргументы могли быть приведены командующим 6-й армией в пользу своего противоречащего приказам поведения перед противником без знания фактического исхода? Разве в принципе угрожающая безысходность или субъективно осознаваемая полководцем безысходность таит в себе право на неподчинение приказу?

В случае Сталинграда вопрос о полной безысходности совершенно не означал однозначной реакции «да», не говоря уже о том, что его следовало рассматривать как субъективно однозначный, если отвлечься от последней стадии. От какого нижестоящего командира я мог бы или имел бы право позднее в аналогичной тяжелой ситуации (по его мнению) требовать повиновения?

Разве перспектива собственной смерти, гибель или пленение собственных войск освобождает ответственного за все это от закона солдатского повиновения?

На эти вопросы я хотел бы сегодня для себя самого, а также перед лицом собственной совести найти ответы.

Тогда подобные действия с моей стороны не могли бы быть поняты ни Вермахтом, ни народом. В своих последствиях они были бы восприняты ими как явно бунтарский, политический акт против Гитлера. Остается открытым также вопрос и о том, не сыграл ли бы я на руку Гитлеру за счет оставления Сталинграда без приказа, в том смысле, что позором были бы покрыты трусость и недисциплинированность генералов, и на них взвалили бы всю вину за все более грозно вырисовывавшееся тогда военное поражение...

Ошеломляющее по своей сути, сознательное инициирование поражения с тем, чтобы свалить национал-социалистическую систему в качестве препятствия к окончанию войны, не взвешивалось мной когда-либо, не осознавалось мной никогда в какой-либо форме как следствие из всего объема моих полномочий как командующего.

Подобные мысли находились тогда вне диапазона моих размышлений. Они также были несвойственны моей сути, моей натуре. Я был солдат и верил тогда, что своей верностью дисциплине и приказу служу моему народу. Что же касается ответственности подчиненных мне офицеров, то они в тактическом отношении, выполняя мои приказы, находились в таком же вынужденном положении, как и я в рамках крупномасштабной оперативной ситуации и в рамках отдававшихся мне приказов.

Перед личным составом 6-й армии — её солдатами и командирами, а также перед немецким народом я несу ответственность за то, что я выполнял приказы держаться, отдававшиеся высшим руководством».

ТЕКСТЫ ПОСЛЕДНИХ РАДИОГРАММ ИЗ СТАЛИНГРАДА

Фридрих Паулюс

«Фюреру!

6-я армия шлет поздравления своему фюреру в годовщину Вашего прихода к власти. Флаг со свастикой ещё реет над Сталинградом. Пусть наша борьба станет для живущих и будущих поколений примером того, что даже в самом безнадежном положении никогда не следует капитулировать — только так будет обеспечена победа Германии.

Хайль, мой фюрер!

Паулюс, генерал-полковник. Сталинград, 29.1.1943, в полдень».

Адольф Гитлер

30.1.1943.

«Мой генерал-полковник Паулюс, уже сегодня весь немецкий народ с волнением смотрит на этот город. Как и всегда ранее в мировой истории, эта жертва не будет напрасной.

«Исповедь» Клаузевица воплотится в жизнь. Только теперь немецкая нация осознает всю тяжесть этой борьбы и сможет принести величайшие жертвы.

В мыслях всегда с Вами и Вашими солдатами.

Ваш Адольф Гитлер».

104-й зенитно-артиллерийский полк

30.1.1943. 19.50

«Донесение штаба 8-го авиакорпуса командованию 4-го воздушного флота.

Сражаясь в руинах подвала на Красной площади Сталинграда под грохот вражеского обстрела, мы услышали обращение нашего фюрера. Оно придало нам мужества и решительности в последние часы борьбы за развалины оплота красных на Волге. Над нами реет флаг со свастикой. Приказ нашего Верховного главнокомандующего будет выполнен до конца. Верные сыны родины помнят о ней. Да здравствует фюрер!

104-й зенитно-артиллерийский полк, полковник Розенфельд».

Герман Геринг

«Когда-нибудь в будущем о борьбе и сражениях 6-й армии скажут с гордостью, что по мужеству это

был пример Лангемарка, по стойкости — Алькасара, по храбрости — Нарвика, по жертвенности — Сталинграда».

«6-я армия может считать своей немеркнущей честью и славой то обстоятельство, что она спасла Германию».

Фридрих Паулюс

31.1.1943

«6-я армия, верная присяге Германии, сражалась до последнего человека и последнего патрона, и, осознавая свою важную и высокую миссию, стояла до последнего за фюрера и отечество.

Паулюс».

Адольф Гитлер

1.2. 1943. 17.25

«Группа армий «Дон», 11-му армейскому корпусу.

Я ожидаю, что северный сектор Сталинградского котла будет держаться до последнего. Каждый день, каждый час, выигрываемый за счет Ваших усилий, окажет решающую помощь всему фронту.

Адольф Гитлер».

СНОСКИ

1

Адмирал Ф.С. Октябрьский был вывезен из Севастополя на самолете, а генерал-майор И.Е. Петров — на подволной лодке. — Прим. ред.

(обратно)

2

Имеются в виду солдаты 800-го полка особого назначения «Бранденбург», предназначенного для осуществления разведывательно-диверсионных операций. — Прим. ред.

(обратно)

3

Вервольф — оборотень (нем.). — Прим. ред.

(обратно)

4

Ныне Ставрополь. — Прим. ред.

(обратно)

5

Из числа северокавказских народов насильственной депортации в 1944 г. подверглись балкарцы, карачаевцы, чеченцы и ингуши. — Прим. ред.

(обратно)

6

« Кюбельваген» — легковой автомобиль внедорожник, производившийся фирмой «Фольксваген». — Прим. ред.

(обратно)

7

Речь идёт об обороне Царицына от белоказачьей армии генерала П.Н. Краснова в июле 1918-го — феврале 1919 г. — Прим. ред.

(обратно)

8

До марта 1942 г. В.И. Чуйков был военным атташе в Китае. — Прим. ред.

(обратно)

9

События Гражданской войны в России 1918 — 1920 гг. и роль в них Сталина преподносятся автором довольно утрированно. — Прим. ред.

(обратно)

10

Имеется в виду НКВД. — Прим. ред.

(обратно)

Оглавление

ПАУЛЬ КАРЕЛЬ СТАЛИНГРАД Крах операции „Блау"

ПРЕДИСЛОВИЕ

Часть первая СТАЛИНГРАДСКАЯ ПРЕЛЮДИЯ

  1. План «Блау»: Кавказ и нефть

  2. Севастополь — операция «Лов осетров»

  3. План наступления в руках русских

  4. Новая тактика русских

  5. Высокогорный фронт

  6. Между Новороссийском и перевалом Клухор

  7. Дальняя разведка к Астрахани

  8. Терек

Часть вторая СТАЛИНГРАД

  1. Между Доном и Волгой

  2. Бои на подступах

  3. Прорыв в город

  4. Последний рубеж на крутом берегу Волги

  5. Злой рок на Дону

  6. Шестая армия в котле

  7. Гот начинает деблокирующее наступление

  8. Гибель

ПРИЛОЖЕНИЕ

  ДОКУМЕНТЫ

    ДИРЕКТИВА 41

    СВИДЕТЕЛЬСТВА И ДОКУМЕНТЫ, КАСАЮЩИЕСЯ НАЧАЛА ГЕРМАНО-СОВЕТСКОЙ ВОЙНЫ 1941 ГОДА

    СТАЛИНГРАДСКАЯ ТРАГЕДИЯ: ОЦЕНКИ И СУЖДЕНИЯ

    ТЕКСТЫ ПОСЛЕДНИХ РАДИОГРАММ ИЗ СТАЛИНГРАДА

*** Примечания ***