Замок в воздухе (ЛП) [Диана Уинн Джонс] (fb2) читать онлайн

Диана Уинн Джонс Замок в воздухе

Перевод Курлаевой А.В., 2022 г.

Глава первая, в которой Абдулла покупает ковер

Далеко к югу от страны Ингарии, в султанате Рашпута, в городе Занзибе жил молодой продавец ковров по имени Абдулла. Как это часто случается с торговцами, он не был богат. Отец разочаровался в нем и, умирая, оставил Абдулле так мало денег, что их едва хватило на покупку товаров и скромной палатки в северно-западном углу Базара. Остальные отцовские деньги и крупный ковровый магазин в центре Базара получили родственники первой жены отца.

Абдулле никогда не говорили, почему отец разочаровался в нем. Какое-то отношение к этому имело пророчество, произнесенное при рождении Абдуллы. Но Абдулла никогда не пытался узнать подробности. Вместо этого он с самого раннего детства просто погружался в мечты. В мечтах он был давно потерянным сыном великого князя, из чего, понятно, следовало, что его отец на самом деле не был его отцом. Мечты были самыми настоящими воздушными замками, и Абдулла знал об этом. Все говорили, что он похож на отца. Глядя в зеркало, он видел решительно красивого молодого человека с тонким ястребиным лицом и знал, что очень похож на портрет отца в молодости, и это при том, что отец носил пышные усы, тогда как Абдулла по-прежнему соскребал шесть волосков над верхней губой и надеялся, что в скором времени их станет побольше.

К несчастью, с чем опять-таки все соглашались, Абдулла унаследовал характер матери — второй жены отца, — которая была робкой мечтательницей и великим разочарованием для всех. Это не особенно беспокоило Абдуллу. Жизнь торговца коврами не слишком часто предоставляла поводы для проявления храбрости, и, в целом, он был этим доволен. Лавка, которую он купил, хотя и маленькая, оказалась удачно расположенной. Она находилась недалеко от Западного квартала, где жили богачи в больших домах, окруженных красивыми садами. Более того — именно в эту часть Базара в первую очередь заглядывали производители ковров, когда приходили в Занзиб из пустыни на севере. И богачи, и производители ковров обычно искали магазины покрупнее в центре Базара, но на удивление многие готовы были остановиться у лавки юного торговца коврами, когда этот юный торговец выбегал им навстречу и с самой изысканной учтивостью предлагал сделки и скидки.

Таким образом Абдулле частенько удавалось купить ковры наилучшего качества, прежде чем их увидит кто-то другой, и выгодно продать их. А между покупками и продажами он мог сидеть в лавке и продолжать мечтать, что его прекрасно устраивало. На самом деле, почти единственная проблема в его жизни состояла в родственниках первой жены отца, которые навещали его раз в месяц, чтобы указать ему на его недостатки.

— Ты совсем не бережешь доходы! — кричал в один судьбоносный день Хаким, сын брата первой жены отца Абдуллы (которого Абдулла ненавидел).

Абдулла объяснил, что, получая прибыль, он привык использовать деньги на покупку лучшего ковра. Поэтому, хотя все его деньги вкладывались в товар, этот товар становился всё лучше и лучше. На жизнь ему хватало. И, как он сказал родственникам отца, пока у него нет жены, больше ему и не требуется.

— Так в том-то всё и дело: тебе следует жениться! — воскликнула Фатима, сестра первой жены отца Абдуллы (которую Абдулла ненавидел еще больше Хакима). — Я уже говорила и скажу еще раз: в твоем возрасте молодой человек вроде тебя должен иметь хотя бы двух жен!

Не удовольствовавшись голословными заявлениями, Фатима объявила, что на этот раз она сама поищет ему жен, и от такого предложения у Абдуллы поджилки затряслись.

— А чем ценнее становится твой товар, тем больше вероятность, что тебя ограбят, или тем больше ты потеряешь, если в лавке случится пожар. Об этом ты подумал? — проворчал Ассиф, сын дяди первой жены отца Абдуллы (человек, которого Абдулла ненавидел сильнее, чем первых двух вместе взятых).

Он заверил Ассифа, что всегда спит в лавке и очень осторожен со светильниками. На эти слова все три родственника первой жены его отца неодобрительно покачали головами и ушли. Обычно это означало, что они оставят его в покое на месяц. Абдулла облегченно вздохнул и немедленно снова погрузился в мечты.

Мечты к этому моменту обросли множеством деталей. Абдулла был в них сыном могущественного князя, который жил так далеко на востоке, что в Занзибе о его стране не слыхали. Но в возрасте двух лет Абдуллу украл мерзкий бандит по имени Кабул Акба. У Кабула Акбы был крючковатый нос, похожий на клюв стервятника, а в ноздре — золотое кольцо. Он носил пистолет с инкрустированной серебром рукояткой, которым угрожал Абдулле, а на тюрбане у него красовался гелиотроп, который наделял его сверхчеловеческими силами. Абдулла так испугался, что убежал в пустыню, где его нашел человек, которого он теперь называл отцом. Мечты совершенно не принимали во внимание тот факт, что отец Абдуллы ни разу в жизни не отваживался отправиться в пустыню. На самом деле, он частенько говорил, что те, кто рискует выходить за пределы Занзиба — просто сумасшедшие.

Тем не менее Абдулла мог представить каждый кошмарный дюйм пути, наполненного засухой, жаждой и стертыми ногами, который он совершил, пока добрый торговец коврами не нашел его. Более того, он мог в мельчайших деталях вообразить дворец, из которого его украли: украшенный колоннами тронный зал, выложенный зеленым порфиром пол, женскую половину, кухни — всё несказанно богатое. На крыше дворца возвышались семь куполов, покрытых листовым золотом.

Однако позже мечта сосредоточилась на принцессе, с которой Абдулла был обручен с рождения. Она была столь же знатного происхождения, как Абдулла, и в его отсутствие выросла в потрясающую красавицу с идеальными чертами и громадными влажными темными глазами. Она жила в таком же богатом дворце, как у Абдуллы. К нему вела аллея, вдоль которой стояли статуи ангелов, и семь мраморных дворов с фонтанами в центре, каждый из которых драгоценнее предыдущего — начиная с хризолитового и заканчивая платиновым, усыпанным изумрудами.

Но в тот день Абдулла обнаружил, что не совсем удовлетворен устройством дворца. Возникло чувство, которое у него часто возникало после визитов родственников первой жены отца. Ему пришло в голову, что в хорошем дворце должны быть великолепные сады. Абдулла любил сады, хотя и очень мало о них знал. Большая часть его опыта была связана с общественными парками Занзиба, в которых газон был истоптан, а цветы немногочисленны — туда он порой ходил обедать, когда мог позволить себе заплатить одноглазому Джамалу, чтобы тот присмотрел за лавкой. Джамал держал жаровню по соседству и за монетку или около того привязывал своего пса перед лавкой Абдуллы. Абдулла прекрасно понимал, что не способен вообразить настоящий сад, но поскольку что угодно лучше, чем думать о двух женах, выбранных для него Фатимой, он потерялся в колышущихся ветвях и благоухающих дорожках садов своей принцессы.

Почти потерялся. Прежде чем Абдулла по-настоящему начал, ему помешал высокий грязный человек с выцветшим ковром в руках.

— Ты покупаешь ковры на продажу, сын великого дома? — спросил незнакомец, коротко поклонившись.

Для того, кто пытается продать ковер в Занзибе, где покупатели и продавцы всегда разговаривали друг с другом в самой церемонной и витиеватой манере, слова этого человека были шокирующе сухими. А Абдулла и так-то был раздражен, поскольку от вмешательства реальной жизни сад его мечты развалился на кусочки. Он ответил кратко:

— Покупаю, о король пустыни. Ты хочешь произвести обмен с этим жалким купцом?

— Не обменять — продать, о хозяин груды циновок, — поправил его незнакомец.

«Циновок!» — оскорбленно подумал Абдулла. Среди выставленного перед лавкой товара находился один из редчайших стеганых ковров с цветочным орнаментом из Ингарии — или Очинстана, как называли эту страну в Занзибе. А внутри нашлись бы по крайней мере два — из Инхико и Фарктана, — которыми не побрезговал бы и сам султан для одной из маленьких комнат во дворце. Но, конечно, Абдулла не мог этого сказать. Обычаи Занзиба не позволяют хвалить самого себя. Вместо этого он отвесил холодный неглубокий поклон.

— Возможно, мое жалкое, убогое заведение сможет предоставить тебе то, что ты ищешь, о жемчужина странников, — сказал он и критически осмотрел грязный пустынный халат незнакомца, ржавый гвоздик в носу и рваный головной убор.

— Оно более, чем убогое, о могучий продавец покрытий для пола, — согласился незнакомец и махнул концом своего выцветшего ковра в сторону Джамала, который как раз в этот момент жарил кальмаров в облаках голубого пахнущего рыбой дыма. — Разве благородная деятельность твоего соседа не пропитывает твой товар? Стойким ароматом осьминога?

Абдулла внутренне кипел такой яростью, что ему пришлось раболепно сложить ладони, чтобы скрыть это. О таких вещах неприлично упоминать. И легкий запах кальмара пошел бы даже на пользу той штуковине, которую незнакомец хотел продать, подумал он, разглядывая тускло-коричневый потертый коврик.

— Твой покорный слуга заботится о том, чтобы обильно обкуривать лавку благовониями, о князь мудрости, — сказал Абдулла. — Возможно, достославная чувствительность княжеского носа всё же позволит ему показать этому жалкому торговцу свой товар?

— Конечно, позволит, о лилия среди скумбрий, — парировал незнакомец. — Зачем бы я еще здесь стоял?

Абдулла неохотно раздвинул занавеси и пригласил незнакомца внутрь лавки. Там он повернулся зажечь лампу, которая висела на центральном столбе, но фыркнув, решил, что не станет тратить фимиам на этого человека. Внутри и так достаточно сильно пахло вчерашними ароматами.

— Что за великолепие ты собираешься развернуть перед моими недостойными глазами? — с сомнением спросил он.

— Вот это, покупатель дешевок! — ловким взмахом руки мужчина заставил ковер развернуться на полу.

Абдулла тоже так умел. Продавцы ковров обучались таким приемам. Он не был впечатлен. Он засунул ладони в рукава, приняв чопорно-подобострастную позу, и осмотрел товар. Ковер был небольшим. Развернутый, он оказался еще более выцветшим, чем думал Абдулла. Хотя рисунок выглядел необычно — или выглядел бы необычно, если бы большая его часть не истерлась. Оставшееся было грязным, а края — потрепанными.

— Увы, бедный продавец может наскрести только три медные монеты за самый декоративный из ковриков, — заметил он. — Это предел моего тощего кошелька. Времена тяжелые, о капитан верблюдов. Цена приемлема?

— Я возьму ПЯТЬСОТ, — заявил незнакомец.

— Что?

— ЗОЛОТЫХ монет, — добавил незнакомец.

— Король всех бандитов пустыни, конечно же, изволит шутить? — спросил Абдулла. — Или, возможно, обнаружив, что в моей маленькой лавке нет ничего, кроме запаха жареного кальмара, он желает уйти и попытаться с более богатым торговцем?

— Не особенно, — ответил незнакомец. — Однако я уйду, если ты не заинтересован, о сосед копченой рыбы. Ковер, конечно, волшебный.

Абдулла уже слышал такое прежде. Он поклонился поверх засунутых в рукава ладоней.

— Говорят, коврам присущи многочисленные и разнообразные достоинства, — согласился он. — Которое из них поэт песков приписывает этому? Приветствует ли он хозяина, вернувшегося в родную палатку? Приносит мир домашнему очагу? Или, может, — добавил он, с намеком ткнув пальцем ноги потрепанный край, — он никогда не изнашивается?

— Он летает, — ответил незнакомец. — Полетит, куда бы ни приказал владелец, о скуднейший из всех скудных умов.

Абдулла посмотрел в его угрюмое лицо, на котором пустыня пробороздила глубокие морщины вдоль обеих щек. Усмешка делала морщины еще глубже. Абдулла обнаружил, что ему не нравится этот человек почти так же сильно, как сын дяди первой жены его отца.

— Ты должен убедить этого скептика, — сказал он. — Если ковер можно проверить в деле, о повелитель лжи, тогда сделка может быть заключена.

— Охотно, — ответил высокий мужчина и шагнул на ковер.

В этот момент в соседней жаровне случилась одна из обычных неприятностей. Вероятно, какой-нибудь уличный мальчишка попытался украсть кальмара. Как бы то ни было, пес Джамала разразился лаем; разные люди, включая Джамала, начали кричать; а лязг кастрюль и шипение горячего сала почти перекрыли оба звука.

Мошенничество — один из способов жизни в Занзибе. Абдулла ни на мгновение не позволил вниманию оторваться от незнакомца и его ковра. Тот вполне мог подкупить Джамала, чтобы отвлечь Абдуллу. Он довольно часто упоминал Джамала, словно думал о нем. Абдулла непреклонно не отрывал взгляда от высокой фигуры мужчины и особенно от его грязных ног, стоящих на ковре. Но краем глаза посматривал на лицо и увидел, как его губы шевельнулись. Острый слух Абдуллы даже уловил слова «на два фута вверх», несмотря на шум по соседству. И он принялся смотреть еще внимательнее, когда ковер плавно поднялся от пола и завис примерно на уровне коленей Абдуллы, так что драный головной убор незнакомца почти касался крыши лавки. Абдулла посмотрел, нет ли под ним стержней. Поискал провода, которые могли быть ловко прицеплены к крыше. Взял лампу и покачал ею, так чтобы свет играл одновременно над и под ковром.

Незнакомец стоял, скрестив руки, и с его лица не сходила презрительная усмешка, пока Абдулла производил испытания.

— Видишь? — сказал он. — Убежден ли теперь отчаяннейший из сомневающихся? Я стою в воздухе или нет?

Ему пришлось кричать. Шум от соседей по-прежнему оставался оглушающим.

Абдулла вынужден был признать, что ковер, похоже, висит в воздухе, и никаких потайных механизмов он не находит.

— Почти, — крикнул он в ответ. — Следующая часть доказательства в том, что ты должен спешиться, а я полетать на ковре.

Мужчина нахмурился:

— Зачем это? Что могут добавить другие чувства к тому, что очевидно для твоих глаз, о дракон сомнения?

— Он может оказаться ковром, повинующимся только одному человеку, — проорал Абдулла, — как некоторые собаки.

Пес Джамала всё еще ревел снаружи, и было совершенно естественно подумать об этом. Пес Джамала кусал любого, кто прикасался к нему, кроме Джамала.

Незнакомец вздохнул.

— Вниз, — велел он, и ковер мягко опустился на пол.

Незнакомец сошел с него и поклоном указал на него Абдулле.

— Он в твоем распоряжении, о шейх проницательности.

С немалым волнением Абдулла шагнул на ковер.

— Поднимись на два фута, — сказал — или скорее крикнул — он.

Судя по звукам, в ларек Джамала пришли констебли Городской Стражи. Они бряцали оружием и орали, чтобы им объяснили, что случилось.

И ковер подчинился Абдулле. Плавным быстрым движением он поднялся на два фута, отчего желудок Абдуллы рухнул вниз. Он торопливо сел. Сидеть на ковре было невероятно удобно. Он чувствовался как очень тугой гамак.

— Этот удручающе неповоротливый ум наконец убежден, — признал Абдулла. — Напомни, какую цену ты просишь за него, о образец щедрости? Двести серебром?

— Пятьсот ЗОЛОТЫХ, — ответил незнакомец. — Вели ковру спуститься, и мы обсудим дело.

— Вниз и ложись на пол, — велел Абдулла ковру, и тот подчинился, таким образом изгнав из мыслей Абдуллы стойкое подозрение, что, когда он ступил на ковер, незнакомец сказал что-то еще, чего Абдулла не расслышал из-за шума по соседству.

Он вскочил на ноги, и торг начался.

— Предел моего кошелька — сто пятьдесят золотых, — объяснил Абдулла, — и то если я выверну его наизнанку и прощупаю все швы.

— Тогда ты должен вытащить другой кошелек или даже поискать под матрасом, — возразил незнакомец. — Поскольку предел моего великодушия — четыреста девяносто пять золотых, и я не стал бы продавать вовсе, если бы не самая срочная необходимость.

— Я мог бы наскрести еще сорок пять золотых из подошвы моего левого ботинка, — ответил Абдулла, — которые я храню для чрезвычайных ситуаций, и на этом мои ничтожные средства заканчиваются.

— Проверь свой правый ботинок, — ответил незнакомец. — Четыреста пятьдесят.

И так далее. Час спустя незнакомец покинул лавку, унося двести десять золотых монет, а Абдулла остался восторженным владельцем по всей видимости настоящего, хотя и потрепанного, волшебного ковра. Он всё еще не мог поверить. Он не верил, что кто бы то ни было, даже пустынный скиталец-аскет, мог расстаться с настоящим летающим ковром — хотя и почти полностью изношенным — меньше чем за четыреста золотых монет. Он был слишком полезным. Лучше, чем верблюд, поскольку его не надо кормить. А хороший верблюд стоил по меньшей мере четыреста пятьдесят золотых.

Наверняка где-то скрывался подвох. И об одной уловке Абдулла слышал. Обычно она срабатывала с лошадьми и собаками. Приходишь и продаешь доверчивому фермеру или охотнику по-настоящему великолепное животное за поразительно низкую цену, говоря, что иначе умрешь от голода. Восторженный фермер (или охотник) заводит лошадь в стойло (или собаку в конуру) на ночь. А наутро она исчезает, поскольку ее натренировали ночью выбираться из узды (или ошейника) и возвращаться к владельцу. Абдулле казалось, что послушный ковер мог быть натаскан на то же самое. Так что, прежде чем покинуть лавку, он тщательно обернул ковер вокруг одного из столбов, которые поддерживали крышу, и обмотал его целой катушкой шпагата, который затем привязал к одному из железных кольев у основания стены.

— Думаю, так тебе сложно будет сбежать, — сказал он ковру и вышел, чтобы узнать, что случилось в жаровне.

Сейчас там было тихо и чисто. Джамал сидел на прилавке, скорбно обнимая своего пса.

— Что случилось? — спросил Абдулла.

— Несколько воришек раскидали всех моих кальмаров, — ответил Джамал. — Весь мой дневной запас в грязи, потерян, пропал!

Абдулла был так доволен сделкой, что дал Джамалу две серебряные монеты купить еще кальмаров. Джамал зарыдал от благодарности и обнял Абдуллу. Его пес не только не стал кусать Абдуллу, но и лизнул ему руку. Абдулла улыбнулся. Жизнь была хороша. Насвистывая, он отправился раздобыть себе хороший ужин, пока пес сторожил его лавку.

Когда вечер окрашивал алым небо за куполами и минаретами Занзиба, Абдулла вернулся, по-прежнему насвистывая, полный планов продать ковер самому султану по весьма высокой цене. Он нашел ковер точно на том же месте, где оставил его. Или лучше будет обратиться к великому визирю, задумался он, умываясь, и предложить идею, чтобы визирь преподнес его султану в подарок? Так можно будет запросить еще больше денег. При мысли о том, каким ценным является ковер, истории о лошадях, выскальзывающих из узды, снова начали терзать Абдуллу. Переодеваясь в ночную рубашку, он отчетливо представлял, как ковер, извиваясь, высвобождается из веревок. Он был старым и гибким. Вероятно, прекрасно натренированным. Наверняка он мог выползти из-под шпагата. А даже если нет, Абдулла знал, что эта мысль не даст ему заснуть всю ночь.

В конце концов, он аккуратно обрезал шпагат и расстелил ковер на стопке своих самых ценных ковриков, которые всегда использовал вместо кровати. Затем он надел ночной колпак — что было необходимо, поскольку с пустыни дули холодные ветра и наполняли лавку сквозняками, — накрылся одеялом, задул лампу и заснул.

Глава вторая, в которой Абдуллу принимают за юную леди

Проснувшись, он обнаружил, что лежит на пригорке в саду более прекрасном, чем он мог вообразить. Ковер по-прежнему оставался под ним.

Абдулла был убежден, что это сон. Вот сад, который он пытался придумать, когда незнакомец грубо помешал ему. Высоко в небе висела почти полная луна, которая окрашивала белым светом сотни благоухающих цветов в траве вокруг. Кругом на деревьях висели желтые светильники, которые рассеивали густые черные тени от луны. Абдулла решил, что это отличная идея. При бело-желтом освещении он видел за лужайкой, на которой находился, аркаду из ползучих растений на элегантных колоннах, а где-то за ней тихо журчала невидимая вода.

Она звучала так прохладно и божественно, что Абдулла встал и отправился на поиски невидимой воды, пройдя через аркаду, где лучистые соцветия касались его лица — белые и безмолвные в лунном свете, — а похожие на колокола цветы испускали самый пьянящий и нежный аромат. Как бывает во снах, Абдулла потрогал пальцем громадную восковую лилию тут и бездумно повернул в долину бледных роз там. Никогда раньше ему не снились настолько красивые сны.

Вода, когда он нашел ее за большими папоротниковидными кустами, мокрыми от росы, оказалась простым мраморным фонтаном на еще одной лужайке, освещенной вереницей светильников в кустах, которые превращали рябь на воде в настоящее чудо из серебряных и золотых полумесяцев. Абдулла восторженно пошел к нему.

Для полного восторга ему не хватало только одного, и, как во всех лучших снах, оно обнаружилось здесь. Ему навстречу по лужайке, неслышно ступая по влажной траве босыми ногами, шла невероятно очаровательная девушка. Полупрозрачные одеяния, развевающиеся вокруг нее, позволяли увидеть, что она стройная, но не худая, совсем как принцесса из мечты Абдуллы. Когда она приблизилась, Абдулла увидел, что форма ее лица не совсем идеальный овал, каким должно бы быть лицо принцессы его мечты, а громадные темные глаза вовсе не влажные. Они с явным интересом окинули его проницательным взглядом. Абдулла поспешно внес изменения в мечту, поскольку девушка определенно была очень красива. А когда она заговорила, ее голос отвечал всем его пожеланиям — легкий и веселый, как вода в фонтане, и это был голос уверенного человека.

— Ты новый вид прислуги? — спросила она.

Во снах люди всегда спрашивают странные вещи, подумал Абдулла.

— Нет, шедевр моего воображения, — ответил он. — Знай, что на самом деле я давно потерянный сын далекого князя.

— О, — произнесла она. — Это всё меняет. Значит ли это, что ты другой тип женщины, нежели я?

Абдулла в замешательстве уставился на девушку своей мечты.

— Я не женщина! — воскликнул он.

— Уверена? — спросила она. — На тебе платье.

Абдулла опустил взгляд и обнаружил, что он, как бывает во снах, одет в ночную рубашку.

— Это просто мой странный заморский наряд, — поспешно ответил он. — Моя настоящая страна далеко отсюда. Уверяю тебя, я мужчина.

— О, нет, — решительно возразила она. — Ты не можешь быть мужчиной. Ты выглядишь совсем не так. Мужчины вдвое толще тебя, и их желудок выступает толстым бугром, который называется пузом. И у них седые волосы по всему лицу, а на голове — ничего, кроме блестящей кожи. У тебя волосы на голове, как у меня, и почти нет волос на лице.

А когда Абдулла с некоторым возмущением прижал ладонь к своим шести волоскам над верхней губой, она спросила:

— Или у тебя голая кожа под шапкой?

— Конечно, нет, — ответил Абдулла, который гордился своими густыми волнистыми волосами; он поднес руку к голове и снял то, что оказалось ночным колпаком. — Смотри.

— Ах, — произнесла она, и ее очаровательное личико выглядело крайне озадаченным. — Твои волосы почти такие же красивые, как мои. Я не понимаю.

— Я тоже не очень. Может ли быть, что ты видела не слишком много мужчин?

— Конечно. Не будь глупым. Я видела только моего отца! Но я вижу его часто, так что знаю.

— Но разве ты никогда не выходишь на улицу? — беспомощно спросил Абдулла.

Она засмеялась:

— Выхожу. Я сейчас на улице. Это мой ночной сад. Мой отец создал его, чтобы я не испортила лицо, гуляя на солнце.

— Я имею в виду: в город, увидеть других людей, — объяснил Абдулла.

— Ну, нет, пока еще, — признала она.

Видимо, ее это немного беспокоило, поскольку она развернулась и отошла, присев на край фонтана. Повернувшись посмотреть на него, она сказала:

— Отец говорит, я смогу иногда выходить посмотреть город, после того как выйду замуж, если муж позволит, но это будет другой город. Отец устраивает для меня брак с принцем из Очинстана. До тех пор я, конечно, должна оставаться внутри этих стен.

Абдулла слышал, что некоторые богачи в Занзибе запирают дочерей — и даже жен — в своих больших домах почти как пленниц. Он много раз желал, чтобы кто-нибудь так запер сестру первой жены его отца Фатиму. Но сейчас во сне ему казалось, что по отношению к очаровательной девушке этот обычай совершенно неразумен и несправедлив. Подумать только — не знать, как выглядит нормальный молодой мужчина!

— Прошу прощения за вопрос, но не является ли, случайно, принц из Очинстана старым и слегка некрасивым? — спросил он.

— Ну, — ответила она, явно не уверенная в ответе, — отец говорит, он в расцвете сил, как сам отец. Но, думаю, проблема состоит в животной природе мужчин. Отец говорит, если другой мужчина увидит меня раньше принца, он сразу же влюбится и украдет меня, что, естественно, разрушит все планы моего отца. Он говорит, большинство мужчин — дикие животные. Ты животное?

— Нисколько, — ответил Абдулла.

— Я так и подумала, — она подняла на него взгляд, в котором читалось величайшее беспокойство. — Ты не кажешься мне животным. И это убеждает меня в том, что ты не можешь быть мужчиной.

Видимо, она принадлежала к тем людям, которые, придумав себе теорию, вцепляются в нее мертвой хваткой. Немного поразмышляв, она спросила:

— Может ли быть, что твоя семья по каким-то соображениям воспитала тебя во лжи?

Абдулла хотел сказать, что всё как раз наоборот, но это показалось ему невежливым, и он просто покачал головой и подумал, как великодушно с ее стороны так беспокоиться о нем и как беспокойство делает ее лицо еще прекраснее — не говоря уже о том, как сочувственно сияют ее глаза в золотом и серебряном свете, отражавшемся от фонтана.

— Возможно, это как-то связано с тем, что ты из далекой страны, — она похлопала по бортику фонтана рядом с собой. — Сядь и расскажи мне о ней.

— Сначала скажи, как тебя зовут, — ответил Абдулла.

— У меня глупое имя, — нервно произнесла она. — Меня зовут Цветок-в-Ночи.

«Идеальное имя для девушки моей мечты», — подумал Абдулла, одарив ее восхищенным взглядом.

— Меня зовут Абдулла.

— Тебе даже имя дали мужское! — возмущенно воскликнула Цветок-в-Ночи. — Сядь и расскажи мне.

Абдулла сел на мраморный бортик рядом с ней и подумал, что сон удивительно реальный. Камень был холодным. Брызги от фонтана промочили ночную рубашку, а сладкий запах розовой воды от Цветка-в-Ночи крайне реалистично смешивался с запахами цветов в саду. Но раз это сон, значит, и его мечты здесь были реальностью. Так что Абдулла рассказал всё о дворце, в котором жил, будучи принцем, и о том, как его похитил Кабул Акба, и как он сбежал в пустыню, где его нашел продавец ковров.

Цветок-в-Ночи слушала с полным сочувствием.

— Как страшно! Как тяжело! — воскликнула она. — Может ли быть, что твой приемный отец сговорился с бандитами, чтобы обмануть тебя?

Несмотря на то, что он находился во сне, в душе Абдуллы всё больше росло чувство, что он добивается ее сочувствия обманом. Он согласился, что отец мог быть в доле с Кабулом Акбой, и сменил тему.

— Давай вернемся к твоему отцу и его планам, — сказал он. — Мне представляется немного неловким то, что ты должна выйти замуж за принца из Очинстана, ни разу не видев других мужчин, с которыми могла бы его сравнить. Как ты поймешь, любишь ты его или нет?

— Тут ты прав, — согласилась она. — Иногда меня это тоже беспокоит.

— Тогда вот что я тебе скажу. Что, если я вернусь завтра ночью и принесу столько портретов разных мужчин, сколько смогу найти? Так ты выберешь эталон, с которым сможешь сравнить принца.

Сон или нет, Абдулла не сомневался, что вернется на следующую ночь. А так у него появился подходящий предлог.

Цветок-в-Ночи обдумала его предложение, сцепив руки на коленях и с сомнением покачиваясь взад-вперед. Абдулла почти видел, как перед ее взором проходит вереница толстых, лысых, седобородых мужчин.

— Уверяю тебя, — сказал он, — мужчины бывают самых разных размеров и форм.

— В таком случае это было бы крайне поучительно, — согласилась она. — По крайней мере, у меня будет предлог снова увидеть тебя. Ты один из самых милых людей, что я когда-либо встречала.

Абдулла преисполнился еще большей решимостью вернуться завтра. Он сказал себе, что было бы нечестно оставлять ее в подобном невежестве.

— Я думаю о тебе то же самое, — застенчиво признался он.

К его разочарованию, Цветок-в-Ночи встала, собираясь уходить.

— Мне надо возвращаться в дом, — сказала она. — Первый визит не должен длиться больше, чем полчаса, а я почти уверена, что ты здесь вдвое дольше. Но теперь мы знаем друг друга, и в следующий раз ты можешь остаться не меньше двух часов.

— Спасибо. Непременно, — ответил Абдулла.

Она улыбнулась и исчезла, словно сон — за фонтаном и двумя цветущими кустарниками с широкими листьями.

Сад, лунный свет и запахи внезапно сделались скучными. Абдулла не придумал ничего лучше, кроме как вернуться туда, откуда пришел. И там, на залитом лунным светом пригорке он нашел ковер. Он совсем забыл про ковер. Но раз уж он тоже присутствовал во сне, Абдулла лег на него и заснул.

Проснулся он несколько часов спустя, когда сквозь щели в лавку уже проникал ослепительный солнечный свет. Висящий в воздухе запах позавчерашнего фимиама вдруг показался дешевым и удушающим. На самом деле, вся лавка представлялась спертой, затхлой и дешевой. И у него болело ухо, поскольку колпак упал ночью с головы. Но, пока Абдулла искал колпак, он обнаружил, что хотя бы ковер никуда не удрал. Он по-прежнему лежал под Абдуллой. И это было единственным плюсом в жизни, которая внезапно стала поистине скучной и унылой.

Тут Джамал, который всё еще был благодарен за серебряные монеты, крикнул снаружи, что у него готов завтрак для двоих. Абдулла охотно распахнул занавеси лавки. Вдалеке запели петухи. Небо было насыщенно синим, а лучи яркого солнечного света разрезали голубую пыль и старый фимиам внутри лавки. И даже в ярком свете Абдулла не смог найти ночной колпак. Он чувствовал себя подавленным, как никогда.

— Скажи, тебе случалось порой грустить ни с того ни с сего? — спросил он Джамала, когда они уселись, скрестив ноги, снаружи на солнышке, чтобы поесть.

Джамал с любовью скормил своему псу кусочек сладкой выпечки.

— Я грустил бы сегодня, — ответил он, — если бы не ты. Думаю, кто-то заплатил тем гадким мальчишкам за воровство. Так основательно подготовились. А в довершение всего меня оштрафовала стража. Я говорил? Думаю, у меня есть враги, друг мой.

Хотя его слова подтверждали подозрения Абдуллы насчет незнакомца, который продал ему ковер, это не слишком помогло.

— Возможно, — сказал он, — ты должен быть осторожнее с тем, кого позволяешь кусать своему псу.

— Ни в коем случае! — воскликнул Джамал. — Я верю в свободную волю! Если мой пес хочет ненавидеть весь человеческий род, кроме меня, он должен иметь такую возможность.

После завтрака Абдулла снова принялся искать ночной колпак. Его просто не было. Он постарался как следует вспомнить тот момент, когда колпак точно был на нем в последний раз. Это было, когда он лег спать вчера вечером, когда думал о том, чтобы отнести ковер великому визирю. Затем начался сон. Во сне Абдулла обнаружил, что на нем ночной колпак. Он помнил, как снял его, чтобы показать Цветку-в-Ночи (какое очаровательное имя!), что он не лысый. Потом, насколько он мог вспомнить, он держал ночной колпак в руке до тех пор, пока не сел рядом с ней на бортике фонтана. Позже, когда он пересказывал историю о своем похищении Кабулом Акбой, он четко помнил, как размахивал обеими руками, и знал, что ни в одной из них колпака не было. Да, во снах вещи могут исчезать вот так, но все признаки указывали на то, что он уронил колпак, когда садился. Возможно ли, что он оставил его лежать на траве рядом с фонтаном? В каковом случае…

Абдулла замер — по-прежнему посреди лавки, — уставившись на полосы солнечного света, которые странным образом больше не казались наполненными жалкой пылью и старым фимиамом. Они вдруг превратились в золотые кусочки самого неба.

— Это был не сон, — произнес Абдулла.

Уныние моментально испарилось. Даже дышать стало легче.

— Это произошло на самом деле.

Он подошел к волшебному ковру и задумчиво посмотрел на него. Он тоже присутствовал во сне. В каковом случае…

— Значит, пока я спал, ты перенес меня в сад какого-то богача, — сказал ему Абдулла. — Возможно, я говорил во сне и велел тебе это сделать. Весьма вероятно. Я думал о садах. Ты еще ценнее, чем я думал!

Глава третья, в которой Цветок-в-Ночи узнает несколько важных вещей

Абдулла снова тщательно завязал ковер вокруг столба лавки и отправился на Базар, где разыскал палатку самого искусного из всего множества торговавших там художников.

После обычных вступительных учтивостей, в которых Абдулла назвал художника князем кисти и кудесником мелков, а художник в ответ назвал Абдуллу сливками покупателей и герцогом проницательности, Абдулла сказал:

— Мне нужны рисунки мужчин всех размеров, форм и типов, что ты когда-либо видел. Нарисуй королей и нищих, купцов и рабочих, толстых и худых, молодых и старых, красавцев и уродов, а также самых обычных. Если кого-то из них ты никогда не видел, просто придумай их, о образец кисти. А если тебе изменит воображение, что кажется мне маловероятным, о аристократ среди художников, тогда тебе надо будет лишь посмотреть по сторонам, изучить и скопировать!

Абдулла махнул рукой, указывая на спешащие плотные толпы людей, пришедших на Базар за покупками. Мысль о том, что столь обыденную картину Цветок-в-Ночи не видела ни разу в жизни, взволновала его почти до слез.

Художник с сомнением поднес руку к всклоченной бороде.

— Непременно, благородный поклонник человеческого рода, — произнес он, — задача не сложная. Но не мог бы сокровище рассудительности сообщить смиренному рисовальщику, для чего нужно такое множество мужских портретов?

— Зачем венцу и диадеме чертежной доски знать об этом? — встревоженно спросил Абдулла.

— Вождь покупателей, несомненно, поймет, что сгорбленному червю необходимо знать, какой материал использовать, — ответил художник, которого на самом деле просто терзало любопытство из-за столь необычного заказа. — Рисовать ли мне маслом на дереве или холсте, пером на бумаге или пергаменте, или даже фреской на стене зависит от того, что жемчужина среди заказчиков собирается делать с этими портретами.

— А, на бумаге, пожалуйста, — поспешно ответил Абдулла.

Он не желал предавать огласке свою встречу с Цветком-в-Ночи. Было абсолютно ясно, что ее отец скорее всего очень богатый человек, которому наверняка не понравится, что молодой торговец коврами показывает ей других мужчин, помимо того принца из Очинстана.

— Портреты предназначены тяжело больному, который ни разу в жизни не мог выйти из своего жилища, как другие люди.

— В таком случае, ты чемпион милосердия, — сказал художник и согласился нарисовать картины за поразительно маленькую сумму. — Нет-нет, дитя удачи, не благодари меня, — ответил он, когда Абдулла попытался выразить свою признательность. — У меня на то три причины. Первая: у меня отложено множество портретов, которые я нарисовал ради собственного удовольствия, и назначать за них цену было бы нечестно, поскольку я нарисовал бы их в любом случае. Вторая: предложенная тобой задача в десять раз интереснее моей обычной работы, которая состоит в рисовании портретов молодых женщин или их женихов, или лошадей и верблюдов. И всех их я должен изобразить красивыми вне зависимости от реальности. Или еще рисовать ряды противных детей, и их родители хотят, чтобы они выглядели ангелочками — опять-таки вне зависимости от реальности. А моя третья причина состоит в том, что я считаю тебя сумасшедшим, мой наиблагороднейший из покупателей, и, воспользовавшись этим, я навлеку на себя неудачу.

По всему Базару почти мгновенно разнеслась весть, что юный Абдулла, продавец ковров, потерял рассудок и купит любой портрет, какой ему ни предложат.

Это ужасно досаждало Абдулле. Весь оставшийся день ему постоянно мешали люди, которые приходили с длинными цветистыми речами про тот портрет их бабушки, с которым их заставляет расстаться только нужда; или тот портрет скакового верблюда султана, который случайно упал с повозки; или тот медальон с портретом их сестры. У Абдуллы уходило немало времени на то, чтобы избавиться от них, а несколько раз он действительно покупал картину или рисунок, если изображен был мужчина. И из-за этого люди, конечно же, продолжали приходить.

— Только сегодня. Мое предложение распространяется только до сегодняшнего заката, — в конце концов объявил он собравшейся толпе. — Пусть все, у кого есть потрет мужчины на продажу, придут ко мне за час до заката, и я куплю. Но только тогда.

Так он получил несколько часов спокойствия, в которые мог поэкспериментировать с ковром. Теперь Абдулла задумался, прав ли он, решив, что визит в сад был больше, чем сон. Поскольку ковер не шевелился. Абдулла, конечно же, проверил его после завтрака, снова попросив подняться на два фута — просто доказать, что он по-прежнему подчинится. Но он неподвижно лежал на полу. Вернувшись из лавки художника, Абдулла проверил его снова, и он по-прежнему не двигался.

— Возможно, я плохо с тобой обращался, — сказал Абдулла. — Ты честно остался со мной, несмотря на мои подозрения, а я отблагодарил тебя, привязав к столбу. Тебе станет лучше, если я позволю тебе свободно лежать на полу, друг мой? Так?

Он оставил ковер на полу, но тот по-прежнему не летал. Будто был простым старым прикаминным ковриком.

Между приходами докучливых людей, предлагавших ему купить портреты, Абдулла поразмышлял еще. Он снова вернулся к подозрениям насчет незнакомца, который продал ему ковер, и ужасного шума, который разразился в лавке Джамала именно в тот момент, когда незнакомец приказал ковру подняться. Он припомнил, что видел, как оба раза губы мужчины пошевелились, но слышал не всё сказанное.

— Вот оно! — воскликнул он, ударив кулаком в ладонь. — Прежде чем он сдвинется, надо произнести секретное слово, которое этот человек по своим — наверняка в высшей степени зловещим — соображениям утаил от меня. Негодяй! И, должно быть, я произнес это слово во сне.

Он ринулся вглубь лавки и отрыл потрепанный словарь, которым когда-то пользовался в школе. Затем, стоя на ковре, крикнул:

— Абажур! Лети, пожалуйста!

Ничего не произошло — ни на это слово, ни на одно другое, начинающееся с буквы А. Абдулла упрямо перешел к Б и, когда не получил результатов, продолжил весь словарь по порядку. Учитывая, что его постоянно прерывали продавцы портретов, это заняло некоторое время. Тем не менее к вечеру он добрался до ящура, а ковер даже не дернулся.

— Значит, слово выдуманное или иностранное! — лихорадочно воскликнул Абдулла.

Либо так, либо поверить, что Цветок-в-Ночи все-таки была лишь сном. Но даже если она была настоящей, шансы Абдуллы заставить ковер отнести его к ней таяли с каждой минутой. Он стоял, выговаривая каждый странный звук и каждое иностранное слово, какое мог придумать, а ковер по-прежнему не собирался шевелиться.

За час до заката Абдуллу снова прервали — громадная толпа, собравшаяся снаружи, со свертками и большими плоскими упаковками. Художнику со своей папкой с рисунками пришлось продираться сквозь толпу. Следующий час прошел в высшей степени суматошно. Абдулла изучал рисунки, отвергал портреты матушек и бабушек и сбивал гигантские цены за плохие рисунки племянников. За этот час он получил, помимо сотни великолепных рисунков художника, еще восемьдесят девять картин, медальонов, рисунков и даже кусок стены с намалеванным на ней лицом. И он расстался почти со всеми деньгами, оставшимися после покупки волшебного ковра — если он волшебный. К тому моменту, когда Абдулла убедил человека, который уверял, будто портрет маслом матери его четвертой жены достаточно похож на мужчину, чтобы не понять, что это не так, и выпихнул его из лавки, уже стемнело. Он был слишком взвинченным и уставшим, чтобы есть. И отправился бы сразу спать, если бы не Джамал, у которого весь день кипела торговля закусками для ожидающей толпы — он пришел с нежным мясом на шампуре.

— Не знаю, что на тебя нашло, — сказал Джамал. — Раньше я считал тебя нормальным. Но сумасшедший или нет, ты должен есть.

— Никакого сумасшествия, — ответил Абдулла. — Я просто решил открыть новое направление в торговле.

Но мясо он съел.

Наконец, он смог сгрузить сто восемьдесят девять изображений на ковер и улечься среди них.

— А теперь слушай, — сказал он ковру. — Если по счастливой случайности я вдруг произнесу во сне секретное слово, ты должен немедленно отнести меня в ночной сад Цветка-в-Ночи.

Больше он ничего не мог сделать. Ему понадобилось немало времени, чтобы заснуть.

Проснулся Абдулла в сказочном благоухании ночных цветов, и чья-то рука мягко тыкала его. Над ним склонилась Цветок-в-Ночи. Абдулла увидел, что она куда прелестнее, чем он запомнил.

— Ты и правда принес картинки! — сказала она. — Ты очень добр.

«Получилось!» — торжествующе подумал Абдулла.

— Да, — ответил он. — У меня здесь сто восемьдесят девять типов мужчин. Думаю, они дадут тебе хотя бы общее представление.

Он помог ей отцепить несколько золотых светильников и поставить в круг рядом с пригорком. Затем Абдулла показал изображения, вначале держа их под светильником, а потом складывая обратно к пригорку. Он начал чувствовать себя уличным художником.

Цветок-в-Ночи совершенно беспристрастно и с большим вниманием изучала каждого мужчину, которого показывал Абдулла. Потом она взяла светильник и заново изучила все рисунки художника. Абдулла с удовольствием смотрел вместе с ней. Художник был настоящим профессионалом. Он нарисовал мужчин именно так, как просил Абдулла. Начиная с героических и царственных личностей, явно взятых с какой-нибудь статуи, и заканчивая горбуном, который чистил обувь на Базаре, а где-то посередине затесался даже автопортрет.

— Да, вижу, — наконец, произнесла Цветок-в-Ночи. — Мужчины бывают очень разные, как ты и сказал. Мой отец вовсе не типичный представитель, как и ты, конечно.

— Значит, ты признаешь, что я не женщина? — спросил Абдулла.

— Явынуждена признать, — ответила она. — Прошу прощения за мою ошибку.

Затем она провела светильником вдоль пригорка, изучая некоторые изображения в третий раз.

Абдулла нервно заметил, что она отобрала самых красивых. Он наблюдал, как она склонилась над ними с крайне внимательным выражением, слегка нахмурившись — завиток темных волос упал на складку на лбу. Абдулла начал задумываться, чему он дал начало.

Цветок-в-Ночи собрала изображения и аккуратно сложила их в стопку рядом с пригорком.

— Именно как я и думала, — сказала она. — Ты мне нравишься больше любого из них. Некоторые выглядят слишком гордыми собой, а некоторые — эгоистичными и жестокими. Ты скромный и добрый. Я собираюсь попросить отца, чтобы он выдал меня за тебя вместо принца из Очинстана. Ты не возражаешь?

Сад словно закружился вокруг Абдуллы, расплывшись золотым, серебряным и темно-зеленым пятном.

— Д-думаю, ничего не получится, — наконец, сумел он выговорить.

— Почему? — спросила она. — Ты уже женат?

— Нет-нет, — ответил он. — Дело не в этом. Закон разрешает мужчине иметь столько жен, сколько он может себе позволить, но…

Цветок-в-Ночи снова нахмурилась.

— Сколько мужей разрешено иметь женщине? — спросила она.

— Только одного! — потрясенно ответил Абдулла.

— Крайне несправедливо, — задумчиво заметила Цветок-в-Ночи, после чего села на пригорок и задумалась. — Хочешь сказать, у принца из Очинстана может быть уже несколько жен?

Абдулла наблюдал, как складка у нее на лбу становится глубже, а тонкие пальцы правой руки почти раздраженно стучат по дерну. Он понял, что действительно дал чему-то начало. Цветок-в-Ночи обнаружила, что отец скрывал от нее некоторые важные вещи.

— Если он принц, — нервно произнес Абдулла, — думаю, вполне возможно, что у него уже есть жены. Да.

— В таком случае он жадничает, — заявила Цветок-в-Ночи. — Это снимает камень с моей души. Почему ты говоришь, что у меня не получится выйти за тебя замуж? Вчера ты упомянул, что ты тоже принц.

Абдулла почувствовал, как вспыхнуло его лицо, и он проклял себя за то, что разболтал ей свои мечты. Хотя, когда он рассказывал, у него были все основания верить, что ему всё снится, лучше ему от этого не становилось.

— Да. Но также я сказал тебе, что потерян и далеко от своего королевства. Как ты можешь догадаться, сейчас я вынужден зарабатывать на жизнь скромными способами. Я продаю ковры на Базаре Занзиба. Твой отец явно очень богатый человек. Подобный союз не покажется ему достойным.

Пальцы Цветка-в-Ночи забарабанили сердито.

— Ты говоришь так, будто вопрос о моем замужестве решает мой отец! В чем дело? Я люблю тебя. А ты меня не любишь?

С этими словами она посмотрела Абдулле в лицо. Он посмотрел на нее в ответ, казалось, целую вечность не отрываясь от больших темных глаз. И поймал себя на том, что говорит:

— Люблю.

Цветок-в-Ночи улыбнулась. Абдулла улыбнулся. Прошло еще несколько лунных вечностей.

— Я пойду с тобой, когда ты уйдешь отсюда, — сказала Цветок-в-Ночи. — Поскольку то, что ты говоришь об отношении моего отца к тебе, может оказаться правдой, мы должны сначала пожениться, а потом сообщить отцу. Тогда он не сможет ничего возразить.

Хотел бы Абдулла быть так уверен, но у него имелся некоторый опыт с богачами.

— Это может оказаться не так просто, — возразил он. — На самом деле, если подумать, единственным благоразумным выходом для нас будет покинуть Занзиб. Это легко, поскольку у меня есть волшебный ковер. Вот он на пригорке. Он принес меня сюда. К несчастью, его надо активировать волшебным словом, которое я, похоже, способен произнести только во сне.

Цветок-в-Ночи взяла светильник и высоко подняла его, чтобы осмотреть ковер. Абдулла наблюдал, восхищаясь грацией, с которой она склонилась к ковру.

— Он кажется очень старым, — сказала она. — Я читала о таких коврах. Вероятно, секретным служит обычное слово, которое произносится на старинный манер. В книгах, которые я читала, предполагается, что эти ковры предназначены, чтобы ими срочно воспользоваться в критическом положении, так что слово не должно быть слишком из ряда вон. Почему бы тебе не рассказать подробно всё, что ты о нем знаешь? Вместе мы сумеем придумать решение.

Тут Абдулла понял, что Цветок-в-Ночи — если сделать скидку на некоторые пробелы в знаниях — умна и прекрасно образована. Он стал восхищаться ею еще больше. Он сообщил ей всё, что только знал о ковре, включая беспорядки в лавке Джамала, которые помешали ему услышать секретное слово.

Цветок-в-Ночи слушала и кивала на каждую новую подробность.

— Итак, — заключила она, — отложим пока причины, по которым кто-то решил продать тебе доказанно волшебный ковер, при этом сделав так, чтобы ты не мог им пользоваться. Это так странно, что мы обязательно должны подумать об этом позже. Но сначала давай обдумаем свойства ковра. Ты сказал, он спустился, когда ты приказал ему. Незнакомец что-нибудь говорил в тот момент?

Она обладала проницательным и логичным умом. Абдулла решил, что нашел истинную жемчужину среди женщин.

— Уверен, он ничего не говорил, — ответил он.

— Тогда, — сказала Цветок-в-Ночи, — секретное слово нужно, только чтобы ковер взлетел. После этого я вижу два варианта: ковер будет выполнять твои приказы до тех пор, пока не коснется земли где бы то ни было, или же он будет выполнять твои приказы до тех пор, пока не вернется на то место, откуда взлетел…

— Это легко проверить, — сказал Абдулла; восхищение ее логикой вскружило ему голову. — Думаю, верен первый вариант, — он запрыгнул на ковер и для проверки крикнул: — Вверх и назад в мою лавку!

— Нет-нет! Не надо! Стой! — в то же мгновение воскликнула Цветок-в-Ночи.

Но было слишком поздно. Ковер взвился в воздух, а потом ринулся вбок с такой скоростью и внезапностью, что Абдулла сначала упал на спину, и у него из груди вышибло дыхание, а потом обнаружил, что наполовину свесился с потрепанного края, находясь в воздухе на ужасающей высоте. От ветра, который поднялся от полета, у него перехватило дыхание в то же мгновение, как он снова смог дышать. Он мог только бешено вцепиться в бахрому с краю, чтобы удержаться. И прежде чем он успел перебраться повыше, не говоря уже о том, чтобы заговорить, ковер нырнул вниз, оставив новоприобретенное дыхание Абдуллы высоко в воздухе, пронесся сквозь занавеси лавки, наполовину задушив Абдуллу в процессе, и плавно и окончательно приземлился на полу внутри.

Абдулла лежал лицом вниз, хватая ртом воздух, а в голове кружились воспоминания о проносившихся мимо него башнях на фоне звездного неба. Всё произошло так быстро, что вначале он мог думать только о том, что расстояние между его лавкой и ночным садом поразительно маленькое. Затем, когда дыхание наконец вернулось, ему захотелось пнуть себя. Какую глупость он совершил! Он мог хотя бы подождать, пока Цветок-в-Ночи тоже встанет на ковер. А теперь логика Цветка-в-Ночи говорила ему, что единственный способ вернуться к ней — снова заснуть и опять надеяться, что ему повезет произнести секретное слово во сне. Но поскольку он уже дважды это делал, Абдулла был уверен, что больше не получится. Еще больше он был уверен в том, что Цветок-в-Ночи догадается о слове сама и будет ждать его в саду. Она была сама сообразительность — жемчужина серди женщин. Она будет ждать его возвращения где-то через час.

Спустя час, в течение которого Абдулла попеременно то проклинал себя, то восхвалял Цветок-в-Ночи, он сумел заснуть. Но увы, проснувшись, он по-прежнему лежал лицом вниз на ковре посреди собственной лавки. Снаружи лаял пес Джамала, что его и разбудило.

— Абдулла! — крикнул голос сына брата первой жены его отца. — Ты там проснулся?

Абдулла застонал. Только этого ему не хватало.

Глава четвертая, которая касается брака и пророчества

Абдулла не имел ни малейшего представления, что Хаким здесь делает. Родственники первой жены его отца обычно приходили только раз в месяц, и два дня назад они уже нанесли ему визит.

— Чего тебе надо, Хаким? — утомленно крикнул он.

— Поговорить с тобой, конечно, — крикнул Хаким в ответ. — Срочно!

— Тогда раздвигай занавески и заходи, — сказал Абдулла.

Хаким втиснул свое пухлое тело между драпировками.

— Должен сказать, если это твоя хваленая безопасность, сын мужа моей тетки, — сказал он, — я о ней невысокого мнения. Любой может зайти сюда и застать тебя врасплох, пока ты спишь.

— Пес снаружи предупредил меня о твоем приходе, — возразил Абдулла.

— Какая от этого польза? — спросил Хаким. — Что бы ты стал делать, если бы я оказался вором? Задушил бы меня ковром? Нет, я не могу одобрить надежность твоих мер.

— Что ты хочешь мне сказать? — спросил Абдулла. — Или ты, как всегда, пришел только искать недостатки?

Хаким важно уселся на стопке ковров.

— Тебе не хватает твоей обычной щепетильной вежливости, свойственник. Если бы тебя слышал сын дяди моего отца, он не был бы доволен.

— Я не обязан отчитываться перед Ассифом за свое поведение или что бы то ни было еще! — огрызнулся Абдулла.

Он был абсолютно несчастен. Его душа тосковала по Цветку-в-Ночи, а он не мог попасть к ней. Для всего остального терпения у него не осталось.

— В таком случае я не должен утруждать тебя своим посланием, — Хаким горделиво встал.

— Отлично! — ответил Абдулла и ушел вглубь лавки, чтобы умыться.

Но Хаким явно не собирался уходить, пока не передаст послание. Когда Абдулла, умывшись, повернулся, Хаким по-прежнему стоял на том же месте.

— Тебе не помешало бы сменить одежду и посетить цирюльника, свойственник, — сказал он Абдулле. — Сейчас ты не выглядишь подходящим человеком для посещения нашего магазина.

— А зачем мне его посещать? — удивленно спросил Абдулла. — Вы все давным-давно ясно дали понять, что я там нежеланный гость.

— Затем, — ответил Хаким, — что пророчество, сделанное при твоем рождении, вдруг обнаружилось в коробке, в которой, думали, находится фимиам. Если ты позаботишься появиться в магазине в надлежащем одеянии, эта коробка будет передана тебе.

Пророчество ни капли не интересовало Абдуллу. А кроме того, он не понимал, почему должен идти сам забирать его, когда с тем же успехом Хаким мог просто принести его с собой. Он собирался отказаться, когда ему пришло в голову, что, если сегодня ночью ему удастся произнести во сне правильное слово (в чем он не сомневался, поскольку уже дважды это проделывал), они с Цветком-в-Ночи, по всей вероятности, сбегут вместе. Мужчина должен отправляться на свою свадьбу подобающим образом одетым, вымытым и побритым. Так что, раз уж он всё равно пойдет в баню и к цирюльнику, то прекрасно может на обратном пути заглянуть и забрать глупое пророчество.

— Прекрасно, — сказал он. — Можете ждать меня за два часа до заката.

Хаким нахмурился:

— Почему так поздно?

— Потому что у меня есть дела, свойственник, — объяснил Абдулла.

Мысль о грядущем побеге привела его в такой восторг, что он улыбнулся Хакиму и поклонился с чрезвычайной вежливостью.

— Хотя я веду занятую жизнь, которая оставляет мало времени на выполнение ваших распоряжений, я приду, не бойся.

Хаким продолжал хмуриться и, выходя, бросил через плечо хмурый взгляд на Абдуллу. Он явно был недоволен и одновременно испытывал подозрения. Абдуллу это ничуть не волновало. Как только Хаким скрылся из виду, он радостно отдал Джамалу за охрану лавки в течение дня половину оставшихся у него денег. Взамен он вынужден был принять от всё более благодарного Джамала завтрак, состоящий из всех деликатесов его ларька. От волнения у Абдуллы пропал аппетит. Еды было так много, и, чтобы не обидеть Джамала, Абдулла потихоньку отдал большую часть псу. Делал он это осторожно, поскольку пес мог цапнуть за руку, так же как любил кусать прохожих. Однако пес, похоже, разделял благодарность хозяина. Он вежливо стучал хвостом, ел всё, что предлагал Абдулла, а потом попытался облизать ему лицо.

Абдулла уклонился от такого проявления вежливости. От дыхания пса разило старыми кальмарами. Он боязливо погладил его по шишковатой голове, поблагодарил Джамала и поспешил на Базар. Там он вложил оставшиеся средства в аренду ручной тележки. Тележку он аккуратно нагрузил своими лучшими и самыми необычными коврами: цветочным из Очинстана, ярким ковриком из Инхико, золотыми из Фарктана, с восхитительными узорами из сердца пустыни и комплектной парой из далекого Таяка, — и покатил их к крупным лавкам в центре Базара, где торговали самые богатые купцы. Несмотря на всё свое волнение, Абдулла оставался практичным. Отец Цветка-в-Ночи явно был очень богат. Только самый состоятельный человек мог позволить себе дать такое приданое за дочерью, чтобы выдать ее за принца. И потому Абдулла не сомневался, что они с Цветком-в-Ночи должны скрыться очень далеко, иначе ее отец обеспечит им немалые неприятности. Но также Абдулле было ясно, что Цветок-в-Ночи привыкла ко всему самому лучшему. Она не обрадуется лишениям. Так что Абдулле нужны были деньги. Он поклонился перед купцом в богатейшей из всех богатых лавок и, назвав его сокровищем среди торговцев и величественнейшим из купцов, предложил ему цветочный очинстанский ковер за поистине громадную сумму.

Купец был когда-то другом отца Абдуллы.

— И почему же, сын самого прославленного человека на Базаре, — спросил он, — ты желаешь расстаться с этой, судя по цене, жемчужиной своей коллекции?

— Я открываю новое направление в торговле, — сообщил ему Абдулла. — Как ты мог слышать, я покупал картины и другие произведения искусства. Чтобы освободить для них место, я вынужден избавиться от наименее ценного из моих ковров. И мне пришло в голову, что такой продавец божественных плетений, как ты, может рассмотреть возможность помочь сыну своего старого друга, забрав у меня эту убогую цветочную вещицу по выгодной цене.

— Содержимое твоей лавки в будущем должно быть поистине отборным, — сказал купец. — Позволь мне предложить половину того, что ты просишь.

— О проницательнейший из всех проницательных людей, — сказал Абдулла. — Даже дешевка стоит денег. Но для тебя я снижу цену на две медные монеты.

День был долгим и жарким. Но к вечеру Абдулла продал все лучшие ковры за почти вдвое большую цену, чем та, за которую он их купил. Он подсчитал, что теперь у него достаточно денег, чтобы содержать Цветок-в-Ночи в разумной роскоши около трех месяцев. После этого он надеялся, что либо подвернется что-то еще, либо ее деликатность примирит ее с бедностью. Абдулла сходил в баню. Потом к цирюльнику. Зашел к производителю ароматов и надушился благовонными маслами. Затем он вернулся в лавку и переоделся в свою лучшую одежду. В ней, как в большинстве одежды торговцев, имелись разнообразные хитрые вставки: кусочки вышивки или декоративных шнурков, которые были вовсе не декоративными, а ловко скрытыми мешочками для денег. Абдулла распределил по этим тайникам свежезаработанное золото, и на этом приготовления закончились. В старый магазин отца он пошел без особой охоты. Абдула примирился с необходимостью, сказав себе, что так убьет время до побега.

Чуднóе чувство возникло, когда он поднялся по пологим ступеням кедровой лестницы и вошел туда, где провел большую часть детства. Запах кедра, специй и ворсистый маслянистый запах ковров были такими знакомыми, что, закрыв глаза, он мог представить, будто ему снова десять лет, он играет за свернутым в рулон ковром, пока отец торгуется с покупателем. Но с открытыми глазами у Абдуллы таких иллюзий не возникало. Сестра первой жены его отца отличалась прискорбной любовью к ярко-фиолетовому. Стены, решетчатые ширмы, стулья для покупателей, стол кассира и даже касса — всё было выкрашено в любимый цвет Фатимы. Фатима вышла ему навстречу в платье того же цвета.

— Ух ты, Абдулла! Как ты быстро, и какой ты нарядный! — сказала она таким тоном, словно ожидала, что он появится поздно и в лохмотьях.

— Он выглядит почти, как если бы нарядился для свадьбы! — в свою очередь приблизился Ассиф с улыбкой на худом нервном лице.

Абдулла так редко видел Ассифа улыбающимся, что на мгновение подумал, будто Ассиф потянул шею и кривится от боли. Тут хихикнул Хаким, и это обратило внимание Абдуллы на смысл слов Ассифа. К собственной досаде, он понял, что чудовищно краснеет. Ему пришлось вежливо поклониться, чтобы скрыть лицо.

— Нечего вгонять мальчика в краску! — воскликнула Фатима, и Абдулла, конечно же, покраснел еще сильнее. — Абдулла, что это за слух дошел до нас, будто ты вдруг решил заняться картинами?

— И распродаешь свои лучшие товары, чтобы освободить место для картин, — добавил Хаким.

Абдулла перестал краснеть. Он понял, что его позвали сюда, чтобы подвергнуть суровой критике. Он уверился в этом, когда Ассиф с упреком добавил:

— Наши чувства оскорблены, сын мужа племянницы моего отца, тем, что ты не подумал, что мы могли бы услужить тебе, забрав у тебя несколько ковров.

— Дорогие родственники, — сказал Абдулла. — Конечно же, я не мог продать вам мои ковры. Моей целью было получить прибыль, а я не могу принести убытки тем, кого любил мой отец.

Он так разозлился, что развернулся, чтобы уйти, но обнаружил, что Хаким потихоньку закрыл и перегородил дверь.

— Не стоит разговаривать при открытых дверях, — заявил Хаким. — Ограничимся семьей.

— Бедный мальчик! — воскликнула Фатима. — Никогда еще ему так не нужна была помощь семьи, чтобы привести мозги в порядок!

— Да, действительно, — сказал Ассиф. — Абдулла, некоторые слухи, гуляющие по Базару, утверждают, будто ты сошел с ума. Нам это не нравится.

— Он определенно вел себя странно, — согласился Хаким. — Нам не нравятся подобные разговоры, связанные со столь уважаемой семьей, как наша.

Было хуже, чем обычно.

— С моим рассудком всё в порядке, — сказал Абдулла. — Я знаю, что делаю. И я собираюсь с завтрашнего дня перестать давать вам поводы критиковать меня. Тем временем Хаким велел мне прийти сюда, поскольку вы нашли пророчество, сделанное при моем рождении. Это так или было лишь предлогом?

Он никогда прежде не был так груб с родственниками первой жены отца, но он достаточно разозлился, чтобы посчитать, что они заслужили.

Как ни странно, вместо того чтобы в свою очередь разозлиться на Абдуллу, все три родственника первой жены его отца принялись возбужденно суетиться по магазину.

— Да где же эта коробка? — спросила Фатима.

— Найдите ее! Найдите ее! — воскликнул Ассиф. — Там те самые слова предсказателя, которого его бедный отец привел к постели своей второй жены через час после рождения Абдуллы. Он должен их увидеть!

— Записанные собственноручно твоим отцом, — сообщил Хаким Абдулле. — Величайшее сокровище для тебя.

— Вот она! — Фатима торжествующее вытащила резную деревянную коробку с одной из верхних полок.

Она отдала коробку Ассифу, который сунул ее в руки Абдуллы.

— Открывай, открывай! — возбужденно воскликнули все трое.

Абдулла поставил коробку на фиолетовый стол кассира и снял защелку. Крышка откинулась, выпустив спертый запах; внутри коробка оказалась совершенно простой и пустой, за исключением сложенной желтоватой бумаги.

— Доставай! Читай! — с еще большим возбуждением велела Фатима.

Абдулла не мог понять, из-за чего вся суета, но развернул бумагу. На ней были написаны несколько строчек — коричневые, выцветшие и определенно почерком его отца. Он повернулся к подвесному светильнику. После того, как Хаким закрыл парадные двери, из-за общей фиолетовости магазина стало сложно что-либо разглядеть.

— Он с трудом видит! — сказала Фатима.

— Неудивительно, — заметил Ассиф, — здесь нет света. Отведем его в комнату в подсобке. Там открыты потолочные ставни.

Они с Хакимом взяли Абдуллу за плечи и принялись подталкивать его к подсобке. Абдулла так старательно пытался прочесть бледные отцовские каракули, что позволил им толкать его, пока не оказался под большими потолочными жалюзи в гостиной за магазином. Стало лучше. Теперь он знал, почему отец так разочаровался в нем. Написанное гласило:

Вот слова мудрого предсказателя:

«Этот ваш сын не продолжит ваше торговое дело. Два года спустя после вашей смерти, когда он будет еще совсем юношей, он вознесется над всеми в этой стране. Как предписывает судьба, так я и сказал».

Будущность моего сына — великое разочарование для меня. Пусть Судьба пошлет мне других сыновей, которые продолжат мою торговлю, иначе я напрасно потратил сорок золотых монет на это предсказание.

— Как видишь, тебя ждет великое будущее, дорогой мальчик, — сказал Ассиф.

Кто-то хихикнул.

Слегка ошеломленный, Абдулла поднял взгляд от бумаги. Кажется, в воздухе висел густой аромат.

Снова раздался смешок, два смешка — откуда-то спереди.

Взгляд Абдуллы метнулся вперед. Его глаза расширились. Перед ним стояли две невероятно толстые девушки. Они встретили взгляд его вытаращенных глаз и снова застенчиво хихикнули. Обе были разодеты в пух и прах в блестящий атлас и раздувающуюся кисею — розовые справа и желтые слева — и увешаны большим количеством ожерелий и браслетов, чем казалось возможным. Вдобавок на лбу розовой, которая была самой толстой, висела жемчужина, прямо под тщательно завитыми волосами. У желтой, которая была лишь чуть-чуть похудее, на голове красовалось нечто вроде янтарной тиары, а волосы были завиты еще сильнее. На обеих было невероятное количество макияжа, что в обоих случаях являлось серьезной ошибкой.

Как только они уверились, что внимание Абдуллы приковано к ним — а оно было приковано: его сковало ужасом, — обе девушки вытянули из-за широких плеч вуаль (розовую слева и желтую справа) и целомудренно завесили голову и лицо.

— Приветствуем, дорогой муж! — хором произнесли они из-под вуалей.

— Что?! — воскликнул Абдулла.

— Мы прикрыли себя покрывалом, — сказала розовая.

— Потому что ты не должен смотреть на наши лица, — сказала желтая.

— Пока мы не поженимся, — заключила розовая.

— Здесь какая-то ошибка! — запротестовал Абдулла.

— Ни в малейшей степени, — возразила Фатима. — Это племянницы моей племянницы, и они здесь, чтобы выйти за тебя замуж. Разве ты не слышал, как я сказала, что найду тебе пару жен?

Две племянницы снова хихикнули.

— Он такой красивый, — сказала желтая.

После довольно долгой паузы, в течение которой он с трудом сглотнул и изо всех сил постарался взять под контроль свои чувства, Абдулла вежливо произнес:

— Скажите мне, о родственники первой жены моего отца, давно вы знаете о пророчестве, которое было сделано при моем рождении?

— Сто лет, — ответил Хаким. — Ты нас за дураков держишь?

— Твой дорогой отец показывал его нам, — сказала Фатима, — когда составлял завещание.

— И, естественно, мы не готовы позволить твоей великой судьбе отнять тебя у семьи, — объяснил Ассиф. — Мы только ждали момента, когда ты перестанешь продолжать дело твоего дорогого отца, что наверняка является сигналом для султана сделать тебя визирем, или пригласить тебя командовать своими войсками, или возвысить тебя каким-то иным образом. Тогда мы предприняли шаги, чтобы точно разделить твою удачу. Эти твои две невесты — близкие родственницы всем нам. И так ты не станешь пренебрегать нами, когда возвысишься. Так что, дорогой мальчик, мне только остается представить тебя судье, который, как ты видишь, готов заключить брак.

До сих пор Абдулла был не в состоянии отвести глаз от вздымающихся фигур двух племянниц. Теперь же он встретил циничный взгляд судьи Базара, который только что вышел с книгой регистрации браков в руках из-за ширмы. Абдулла заинтересовался, сколько ему заплатили.

Абдулла вежливо поклонился судье и сказал:

— Боюсь, это невозможно.

— Ах, я знала, что он будет злым и сварливым! — воскликнула Фатима. — Абдулла, подумай о позоре и разочаровании для этих бедных девушек, если ты сейчас откажешься от них! После того как они проделали весь этот путь, ожидая выйти замуж, и так нарядились! Как ты мог, племянник!

— Кроме того, я запер все двери, — заметил Хаким. — Не думай, что ты сможешь удрать.

— Мне жаль ранить чувства двух столь эффектных юных леди… — начал Абдулла.

Но чувства невест всё равно были ранены. Обе девушки испустили вопль. Обе уткнулись закрытым вуалью лицом в ладони и тяжело зарыдали.

— Это ужасно! — прорыдала розовая.

— Я знала, что сначала следовало спросить его! — вскричала желтая.

Абдулла обнаружил, что вид плачущих женщин — особенно таких массивных, у которых от плача тряслось всё — заставляет его ужасно себя чувствовать. Он знал, что он болван и чудовище. Ему стало стыдно. Девушки не были виноваты в сложившейся ситуации. Ассиф, Фатима и Хаким использовали их, как использовали Абдуллу. Но главная причина, почему он так отвратительно себя чувствовал — и которая вызывала настоящий стыд — заключалась в том, что он просто хотел, чтобы они перестали, замолчали и прекратили трястись. В остальном ему было плевать на их чувства. Он знал, что, если сравнит их с Цветком-в-Ночи, они вызовут у него отвращение. Мысль о женитьбе на них стояла ему поперек горла. Его тошнило. Но только из-за того, что они хныкали, шмыгали носом и дрожали перед ним, он поймал себя на мысли, что, возможно, три жены не так уж много, в конце концов. Эти две составят компанию Цветку-в-Ночи, когда они окажутся далеко от Занзиба и дома. Ему придется объяснить им ситуацию и загрузить их на волшебный ковер…

Эта мысль вернула Абдулле здравый смысл. Резко сбросив его на землю. Примерно, как мог бы сделать волшебный ковер, если на него загрузят двух столь тяжелых женщин — если, конечно, предположить, что он вообще оторвется от земли. Они были такие толстые. Что касается того, что они могли бы составить компанию Цветку-в-Ночи — тьфу! Она была умной, образованной и доброй, так же как и красивой (и стройной). Эти две должны были еще доказать, что у них есть хоть она извилина на двоих. Они хотели выйти замуж, и плач был их способом принудить его к этому. И они хихикали. Он ни разу не слышал, чтобы Цветок-в-Ночи хихикала.

Тут Абдулла с изумлением обнаружил, что действительно по-настоящему любит Цветок-в-Ночи именно так пылко, как говорил себе — или даже больше, поскольку сейчас он понял, что уважает ее. Он знал, что умрет без нее. А если он согласится жениться на этих двух жирных племянницах, он останется без нее. Она назовет его жадным, как принца из Очинстана.

— Я весьма сожалею, — сказал он, перекрывая громкие рыдания. — Вы действительно должны были сначала посоветоваться со мной, о родственники первой жены моего отца, о высокоуважаемый и честнейший судья. Мы могли бы избежать этого недоразумения. Я не могу пока жениться. Я дал обет.

— Какой обет? — спросили все остальные, включая жирных невест, а судья добавил: — Ты зарегистрировал этот обет? Чтобы быть законными, все обеты должны быть зарегистрированы у мирового судьи.

Как неловко. Абдула принялся лихорадочно соображать.

— Конечно, он зарегистрирован, о истинные весы рассудительности, — сказал он. — Отец отвел меня к судье зарегистрировать обет, когда велел мне принести его. В то время я был всего лишь малышом. Хотя тогда я не понимал, теперь вижу, что он связан с пророчеством. Отец, будучи осторожным человеком, не хотел, чтобы его сорок золотых монет пропали зря. Он заставил меня принести обет, что я не женюсь, пока судьба не вознесет меня над всеми в этой стране. Так что видите, — Абдулла засунул руки в рукава своего лучшего костюма и с сожалением поклонился двум жирным невестам, — пока я не могу жениться на вас, двойной лакомый кусочек медового сахара, но время еще настанет.

— О, ну в таком случае! — произнесли все с разными оттенками недовольства, и, к глубокому облегчению Абдуллы, большинство отвернулось от него.

— Я всегда считала, что твой отец — алчный человек, — добавила Фатима.

— Даже из могилы, — согласился Ассиф. — Тогда мы должны подождать возвышения дорогого мальчика.

Судья, однако, твердо стоял на своем.

— А кто был тот судья, перед которым ты принес обет? — спросил он.

— Я не знаю его имени, — придумал Абдулла; в его голосе звучало крайнее сожаление, и он весь вспотел. — Я был крошечным ребенком. И он показался мне стариком с длинной седой бородой.

Он решил, что такое описание подойдет любому судье, который когда-либо существовал, включая стоявшего перед ним.

— Я должен буду проверить все записи, — раздраженно сказал судья.

Он повернулся к Ассифу, Хакиму и Фатиме и холодно произнес официальное прощание.

Абдулла ушел с ним, чуть ли не вцепившись в официальный кушак судьи, торопясь поскорее убраться из магазина и от двух жирных невест.

Глава пятая, которая рассказывает о том, как отец Цветка-в-Ночи хотел вознести Абдуллу над всеми остальными в стране

— Что за день! — сказал себе Абдулла, наконец вернувшись в свою лавку. — Если мне будет и дальше так «везти», не удивлюсь, если мне не удастся сдвинуть ковер с места!

Или же, подумал он, ложась на ковер по-прежнему в своей лучшей одежде, он доберется до ночного сада, только чтобы обнаружить, что Цветок-в-Ночи слишком разозлилась на его глупость прошлой ночью и больше его не любит. Или же она всё еще любит его, но решила не улетать с ним. Или же…

Уснуть ему удалось не сразу.

Но когда Абдулла проснулся, всё было идеально. Ковер как раз скользил вниз, собираясь мягко приземлиться на залитом лунным светом пригорке. Абдулла понял, что все-таки произнес секретное слово, и с тех пор, как он произнес его, прошло так мало времени, что он почти помнил, какое это слово. Но оно тут же выветрилось из головы, когда среди белых благоухающих цветов и круглых желтых светильников к нему нетерпеливо помчалась Цветок-в-Ночи.

— Ты здесь! — крикнула она на бегу. — Я волновалась!

Она не злилась. Сердце Абдуллы запело.

— Ты готова уйти? — крикнул он в ответ. — Запрыгивай ко мне.

Цветок-в-Ночи восторженно засмеялась — а вовсе не захихикала — и понеслась через поляну. Похоже, именно в этот момент луна зашла за тучу, поскольку одно мгновение, пока она бежала, ее — золотую и нетерпеливую — освещали только светильники. Он встал и протянул к ней руки.

И в тот же момент облако спустилось прямо до светильников. И это было не облако, а громадные черные кожистые крылья, которые беззвучно взмахивали. Пара таких же кожистых рук с ногтями, похожими на когти, потянулись из тени взмахивающих крыльев и обернулись вокруг Цветка-в-Ночи. Абдулла видел, как она дернулась, когда руки прервали ее бег. Она повернулась и подняла взгляд. То, что она увидела, заставило ее закричать: она испустила единственный дикий неистовый вопль, который оборвала одна из кожистых рук, переместившись и прихлопнув громадной когтистой ладонью ее лицо. Цветок-в-Ночи стучала по руке кулаками, пиналась и боролась, но без особого успеха. Ее подняли — маленькая белая фигурка на фоне огромной черноты. Громадные крылья снова беззвучно взмахнули. Гигантская ступня с когтями, как на руках, придавила дерн примерно в ярде от пригорка, на котором Абдулла всё еще вставал, и кожистая нога напрягла мощные мышцы голени, когда существо — чем бы оно ни было — резко выпрямилось. Всего на мгновение Абдулла оказался смотрящим в ужасное кожистое лицо с кольцом в крючковатом носу и вытянутыми раскосыми глазами, широко расставленными и жестокими. Существо не смотрело на него. Оно просто сосредоточилось на том, чтобы вместе с пленницей подняться в воздух.

В следующую секунду оно было уже высоко. В течение еще одного биения сердца Абдулла видел его над головой — могучего летящего ифрита, который раскачивал в руках крошечную бледную девушку. А потом ночь поглотила их. Всё это произошло невероятно быстро.

— За ним! Следуй за ифритом! — приказал Абдулла ковру.

Ковер как будто подчинился. Он вздулся с пригорка. А потом, как если бы кто-то еще отдал ему другой приказ, упал назад и замер.

— Ты, изъеденный молью половик! — закричал на него Абдулла.

Издалека в саду раздался крик:

— Сюда, люди! Вопль звучал оттуда!

Абдулла увидел, как вдоль аркады мелькнул отблеск лунного света на металлических шлемах и — еще хуже — золотого света светильников на мечах и арбалетах. Он не стал дожидаться этих людей, чтобы объяснять им, почему он кричал. Он бросился ничком на ковер.

— Обратно в лавку! — прошептал Абдулла. — Быстрее! Пожалуйста!

На этот раз ковер подчинился — так же быстро, как предыдущей ночью. В мгновение ока он взлетел над пригорком и со свистом понесся вбок, над неприступно высокой стеной. Абдулла лишь мельком увидел большую группу северных наемников, которые столпились в освещенном светильниками саду, прежде чем ковер устремился над спящими крышами и залитыми лунным светом башнями Занзиба. Абдулла едва успел подумать, что отец Цветка-в-Ночи, наверное, еще богаче, чем он предполагал — мало кто мог позволить себе столько наемных солдат, а наемники с севера были самыми дорогостоящими, — когда ковер уже спланировал вниз и плавно пронес его внутрь сквозь занавески к центру лавки.

И тогда Абдулла предался отчаянию.

Какой-то ифрит украл Цветок-в-Ночи, а ковер отказался лететь за ним. И неудивительно, конечно. Все в Занзибе знали, что ифриты обладают огромной властью над воздухом и землей. Наверняка ифрит, предосторожности ради, приказал всему в саду оставаться на месте, пока он не унесет Цветок-в-Ночи. Вероятно, он даже не заметил ковер или Абдуллу на нем, но более слабая магия ковра была вынуждена уступить приказу ифрита. Итак, ифрит украл Цветок-в-Ночи, которую Абдулла любил больше жизни, как раз в тот момент, когда она бежала в его объятия, и он ничего не мог поделать.

Он зарыдал.

После этого Абдулла поклялся выбросить все деньги, спрятанные в одежде. Теперь они стали ему не нужны. Но перед тем он снова предался горю — вначале он громко сетовал, жалуясь вслух и бия себя в грудь, как принято в Занзибе; затем, когда закричали петухи и мимо начали ходить люди, он впал в молчаливое отчаяние. Не было смысла даже двигаться. Другие люди могли суетиться, насвистывать и греметь ведрами, но Абдулла больше не являлся частью этой жизни. Он продолжал сидеть на волшебном ковре, желая умереть.

Он был так несчастен, что ему ни разу не пришло в голову, что он сам может быть в опасности. Он не обратил внимания, когда все звуки Базара смолкли, как замолкают птицы, когда в лес входит охотник. Он не заметил тяжелых ритмичных шагов и сопровождавшего их размеренного бряц-бряц-бряц оружия наемников. Когда кто-то снаружи лавки рявкнул: «Стой!» — он даже не повернул голову. Но он повернулся, когда занавески лавки разлетелись в стороны. Абдулла вяло удивился. Он моргнул опухшими глазами на яркий солнечный свет и смутно заинтересовался, что здесь делает отряд северных солдат.

— Вот он, — сказал кто-то в гражданской одежде (вероятно, Хаким), а потом предусмотрительно исчез, прежде чем Абдулла успел сфокусировать на нем взгляд.

— Ты! — рявкнул командир отряда. — На выход. С нами.

— Что? — спросил Абдулла.

— Привести его, — велел командир.

Абдулла был озадачен. Он слабо запротестовал, когда они подняли его на ноги и выкрутили ему руки, чтобы заставить идти. Он продолжал протестовать, пока они вели его под двойной бряц-бряц бряц-бряц на выход из Базара и в Западный квартал. Вскоре он начал протестовать уже сильно.

— Что это такое? — задыхаясь, произнес Абдулла. — Я требую… как гражданин… куда мы… идем!

— Заткнись. Увидишь, — ответили солдаты, которые нисколько не задыхались, поскольку были в отличной форме.

Вскоре они втолкнули Абдуллу под массивные ворота из каменных блоков, которые ослепительно сверкали белизной на солнце, и в пылающий внутренний двор, где провели пять минут возле похожей на печь кузницы, заковывая Абдуллу в цепи. Он запротестовал еще сильнее:

— Для чего это? Где мы? Я требую ответа!

— Заткнись! — велел командир отряда и с варварским северным акцентом заметил своему заместителю: — Эти занзибцы вечно так скулят. Никакого понятия о достоинстве.

Пока командир отряда говорил, кузнец, который тоже был из Занзиба, прошептал Абдулле:

— Тебя потребовал к себе султан. И я и медяка не поставлю на твою удачу. Последний, кого я так заковывал, был распят.

— Но я ничего не сде… — запротестовал Абдулла.

— ЗАТКНИСЬ! — завопил командир отряда. — Закончил, кузнец? Хорошо. Бегом!

И они опять заставили Абдуллу бежать — через ослепительный двор, в большое здание за ним.

Абдулла сказал бы, что в цепях даже ходить невозможно. Они были такие тяжелые. Но просто удивительно, что можно сделать, если группа угрюмых солдат настроена заставить тебя это делать. Он бежал — бряц-щелк, бряц-щелк, бум, пока наконец с обессиленным звоном не прибыл к основанию высоко установленного сиденья, выложенного холодными сине-золотыми плитками, на котором были стопкой сложены подушки. Здесь все солдаты опустились на одно колено в той сдержанной пристойной манере, в какой северные солдаты склонялись перед тем, кто им платит.

— Вот пленник Абдулла, м’лорд султан, — сообщил командир отряда.

Абдулла не стал вставать на колени. Он последовал обычаям Занзиба и с мощным бряцаньем упал ниц. Кроме того, он остался без сил, и упасть было проще всего. Выложенный плиткой пол был блаженно, чудесно прохладным.

— Заставьте сына верблюжьих фекалий встать на колени, — велел султан. — Заставьте тварь посмотреть мне в лицо.

Его голос был тихим, но дрожал от гнева.

Солдат потянул за цепи, а двое других потянули Абдуллу за руки, пока он не оказался на коленях. Они держали его в таком положении, чему Абдулла был рад. В противном случае он сжался бы в комок от ужаса. Человек, развалившийся на выложенном плиткой троне, был толстым, лысым и носил густую седую бороду. Он как будто лениво, но на самом деле крайне злобно похлопывал по подушке белой хлопковой штукой с кисточкой на конце. Именно эта штука с кисточкой заставила Абдуллу понять, в какие неприятности он вляпался. Штука была его собственным ночным колпаком.

— Что ж, пес из навозной кучи, — сказал султан, — где моя дочь?

— Понятия не имею, — несчастно ответил Абдулла.

— Ты отрицаешь, — сказал султан, покачивая ночной колпак так, словно тот был отрубленной головой, которую султан держал за волосы, — ты отрицаешь, что это твой ночной колпак? Внутри него написано твое имя, жалкий торговец. Я нашел его — мы лично! — в шкатулке для безделушек моей дочери. Вместе с восьмидесятью двумя портретами заурядных людей, которые моя дочь спрятала в восьмидесяти двух тайниках. Ты отрицаешь, что прокрался в мой ночной сад и подарил моей дочери эти портреты? Ты отрицаешь, что после этого украл мою дочь?

— Да, отрицаю! — ответил Абдулла. — Я не отрицаю, о благороднейший защитник слабых, ночной колпак или картины — хотя должен заметить, твоя дочь прячет лучше, чем ты находишь, великий владелец мудрости, поскольку я дал ей на сто семь картин больше, чем ты обнаружил, — но я совершенно точно не крал Цветок-в-Ночи. Ее схватил прямо у меня на глазах громадный отвратительный ифрит. Я не больше тебя, небеснейший, знаю, где она.

— Милая история! — сказал султан. — Ифрит, в самом деле! Лжец! Червь!

— Клянусь, это правда! — воскликнул Абдулла; к этому моменту он пришел в такое отчаяние, что его почти не волновало, что именно он говорит. — Принеси какую угодно святыню, и я поклянусь на ней насчет ифрита. Заставь меня чарами говорить правду, и я скажу то же самое, о могучий сокрушитель преступников. Потому что это правда. И поскольку я, вероятно, в большем отчаянии из-за потери твоей дочери, чем ты сам, великий султан, слава нашей страны, умоляю тебя убить меня сейчас и избавить от жизни, обреченной на страдания!

— Я охотно казню тебя. Но сначала скажи, где она.

— Но я уже сказал тебе, о чудо мира! Я не знаю, где она.

— Уведите его, — с величайшим спокойствием велел султан коленопреклоненным солдатам; они с готовностью вскочили и подняли Абдуллу на ноги. — Пытайте его, пока он не скажет правду. Когда мы найдем ее, можете убить его. Но до тех пор он должен продержаться. Осмелюсь предположить, принц Очинстана примет ее как вдову, если я удвою приданое.

— Ты ошибаешься, повелитель повелителей! — выдохнул Абдулла, когда солдаты с грохотом потащили его по плиткам. — Я понятия не имею, куда отправился ифрит. И моя величайшая скорбь состоит в том, что он забрал ее прежде, чем мы успели пожениться.

— Что? — крикнул султан. — Верните его назад!

Солдаты тут же потащили Абдуллу и его цепи обратно к выложенному плиткой сиденью, на котором султан теперь наклонился вперед, пронзая его взглядом.

— Мой чистый слух действительно запачкали твои слова, что ты не женат на моей дочери, мразь? — вопросил он.

— Это так, могучий монарх, — ответил Абдулла. — Ифрит появился прежде, чем мы успели сбежать.

Султан уставился на него будто бы в ужасе.

— Это правда?

— Клянусь, я еще даже не целовал вашу дочь, — сказал Абдулла. —Я собирался найти судью, как только мы окажемся далеко от Занзиба. Я знаю, что правильно. Но также я посчитал правильным, сначала убедиться, что Цветок-в-Ночи действительно хочет выйти за меня замуж. Ее решение показалось мне принятым от незнания, несмотря на сто восемьдесят девять портретов. Если ты простишь мне такие слова, защитник патриотов, твой метод воспитания дочери решительно нездоровый. Увидев меня впервые, она приняла меня за женщину.

— Значит, — задумчиво произнес султан, — когда прошлой ночью я отправил солдат поймать и убить нарушителя в саду, это могло обернуться катастрофой. Ты дурак, — сказал он Абдулле, — раб и дворняжка, который осмеливается критиковать! Конечно, я должен был воспитать дочь так, как воспитал. Пророчество, сделанное при ее рождении, гласило, что она выйдет замуж за первого мужчину, которого встретит, не считая меня!

Несмотря на цепи, Абдулла выпрямился. Впервые за этот день он испытал прилив надежды.

Султан в раздумьях таращился вниз на изящно выложенную плиткой и украшенную комнату.

— Пророчество прекрасно мне подходило, — заметил он. — Я давно желал союза с северными странами, поскольку оружие у них лучше, чем мы здесь можем сделать, и я так понимаю, некоторое из этого оружияпо-настоящему колдовское. Но принцев Очинстана очень сложно припереть к стенке. Так что я подумал: всё, что мне требуется — оградить мою дочь от любой возможности видеть мужчин, и естественно, в остальном дать ей наилучшее образование, чтобы она умела петь, танцевать и ублажать принца. Затем, когда моя дочь вошла в брачный возраст, я пригласил сюда принца с государственным визитом. Он собирался приехать на следующий год, когда закончит укрощать страну, которую только что завоевал этим самым великолепным оружием. И я знал, что как только моя дочь посмотрит на него, пророчество обеспечит, чтобы я прижал его к стенке! — взгляд султана зловеще опустился на Абдуллу. — А потом мои планы расстроились из-за такого насекомого, как ты!

— К сожалению, это правда, осторожнейший из правителей, — признал Абдулла. — Скажи, этот принц Очинстана, случайно, не старый и уродливый?

— Уверен, он по-северному отвратителен, как эти наемники, — ответил султан, и Абдулла почувствовал, как солдаты, большинство из которых целиком состояли из веснушек и рыжеватых волос, напряглись. — Почему ты спрашиваешь, пес?

— Потому что, если ты позволишь дальнейшую критику твоей великой мудрости, о воспитатель нашей нации, это кажется несколько несправедливым по отношению к твоей дочери, — заметил Абдулла.

Он почувствовал, как к нему обратились взгляды солдат, удивленные его дерзостью. Абдулле было всё равно. Он знал, ему почти нечего терять.

— Женщины не в счет, — сказал султан. — Следовательно, невозможно быть к ним несправедливым.

— Не согласен, — возразил Абдулла, и солдаты уставились на него еще пристальнее.

Султан смерил его злобным взглядом. Его могущественные руки скрутили ночной колпак так, словно это была шея Абдуллы.

— Молчать, болезненная жаба! — рявкнул он. — Иначе ты заставишь меня забыться и приказать казнить тебе немедленно!

Абдулла немного расслабился.

— О абсолютный меч среди граждан, я умоляю тебя убить меня сейчас, — сказал он. — Я преступил закон, и согрешил, и посягнул на твой ночной сад…

— Молчать, — велел султан. — Ты прекрасно знаешь, что я не могу убить тебя, пока не найду мою дочь и не устрою, чтобы она вышла за тебя замуж.

Абдулла расслабился еще больше.

— Твой раб не может уследить за ходом твоей мысли, о сокровище рассудительности, — запротестовал он. — Я требую немедленной смерти.

Султан чуть ли не зарычал на него.

— Если я что и усвоил из этого прискорбного дела, так это то, что даже я, хоть я и султан Занзиба, не могу обмануть Судьбу. Я знаю, пророчество так или иначе исполнится в любом случае. Следовательно, если я хочу, чтобы моя дочь вышла замуж за принца Очинстана, сначала я должен согласиться с пророчеством.

Абдулла расслабился почти полностью. Естественно, он понял это сразу, но стремился убедиться, что султан тоже до этого додумался. И он додумался. Цветок-в-Ночи явно унаследовала логичное мышление от отца.

— Так где моя дочь? — спросил султан.

— Я уже сказал тебе, о солнце, сияющее над Занзибом, — ответил Абдулла. — Ифрит…

— Я ни на секунду не поверю в ифрита. Слишком уж всё удобно. Должно быть, ты где-нибудь спрятал девушку. Уведите его, — велел он солдатам, — и заприте в самой надежной темнице, что у нас есть. Оставьте цепи на нем. Он наверняка использовал какое-то волшебство, чтобы проникнуть в сад, и, вероятно, может использовать его, чтобы сбежать, если мы не будем осторожны.

Абдула невольно вздрогнул от этих слов. Султан заметил и гадко улыбнулся:

— Затем я хочу, чтобы организовали поиск моей дочери с обходом всех домов. Как только ее найдут, ее следует привести в темницу для свадьбы, — его взгляд задумчиво вернулся к Абдулле. — До тех пор я буду развлекаться придумыванием новых способов убить тебя. В данный момент я склоняюсь к тому, чтобы посадить тебя на сорокафутовый кол, а потом позволить стервятникам выклевывать из тебя кусочки. Но я могу передумать, если мне в голову придет что-нибудь похуже.

Когда солдаты потащили его прочь, Абдулла почти отчаялся снова. Он подумал о пророчестве, сделанном при его собственном рождении. Сорокафутовый кол чудесно вознесет его над всеми в этой стране.

Глава шестая, которая показывает, как Абдулла попал из огня да в полымя

Абдуллу поместили в глубокую вонючую темницу, в которую свет проникал сквозь единственную крошечную решетку высоко в потолке, и тот не снаружи. Вероятно, он попадал сюда от далекого окна в конце коридора этажом выше, в котором решетка находилась на полу.

Зная, что скоро будет тосковать по свету, Абдулла постарался, пока солдаты тащили его, напитать глаза и сознание его образами. Во время остановки, когда солдаты отпирали наружную дверь в темницы, он поднял голову и огляделся. Они находились в темном внутреннем дворике с пустыми каменными стенами, которые возвышались вокруг, словно скалы. Но если сильно запрокинуть голову, Абдулла мог видеть на некотором расстоянии тонкий шпиль, резко выделявшийся на фоне утреннего золота восходящего солнца. Он с изумлением понял, что сейчас всего лишь час после рассвета. В темной синеве неба над шпилем мирно расположилось единственное облачко. Утренняя заря еще окрашивала облачко красным и золотым, придавая ему вид высоко нагроможденного замка с золотыми окнами. Золотой свет выхватывал крылья белой птицы, которая кружила вокруг шпиля. Абдулла был уверен, что это последняя красота, что он видит в своей жизни. Пока солдаты волокли его внутрь, он смотрел на небо, сколько мог.

Оказавшись запертым в холодной серой темнице, Абдулла пытался сберечь эту картину как сокровище, но ничего не вышло. В темнице он попал в другой мир. Долгое время Абдулла был слишком несчастен, даже чтобы заметить, насколько тело свело судорогой от цепей. А заметив, начал с лязгом кататься по холодному полу, но это не слишком помогло.

— И в таком положении я останусь на всю жизнь, — сказал он себе. — Если только, конечно, кто-нибудь не спасет Цветок-в-Ночи.

Но это вряд ли, поскольку султан отказывался верить в ифрита.

Затем Абдулла попытался спастись от отчаяния с помощью мечты. Но почему-то мечтания о себе, как о похищенном принце, совсем не помогали. Он знал, что это неправда, и не мог перестать виновато думать о том, что Цветок-в-Ночи поверила ему, когда он рассказывал ей. Наверное, она, сама будучи принцессой, как он теперь узнал, решила выйти за него замуж, поскольку думала, что он принц. Абдулла просто не мог представить, что когда-нибудь решится сказать ей правду. Некоторое время ему казалось, что он заслуживает наихудшей участи, придуманной для него султаном.

Потом он начал думать о самой Цветке-в-Ночи. Где бы она ни была, она наверняка не меньше него напугана и несчастна. Абдулла жаждал утешить ее. Он так хотел спасти ее, что некоторое время тщетно выкручивал цепи.

— Наверняка, больше попытаться некому, — пробормотал он. — Я должен выбраться отсюда!

Затем, хотя он был уверен, что эта идея столь же глупа, как мечта, он попытался призвать волшебный ковер. Абдулла отчетливо представил, как ковер лежит на полу его лавки, и позвал его вслух — снова и снова. Он произнес все похожие на волшебные слова, какие мог придумать, надеясь, что одно из них окажется тем самым.

Ничего не произошло. И как же глупо было воображать, что получится! Даже если ковер мог услышать его из темницы, если предположить, что Абдулла наконец правильно произнес секретное слово, как даже волшебный ковер смог бы протиснуться сюда сквозь крошечную решетку? А если предположить, что он все-таки протиснется, как это поможет Абдулле выбраться?

Абдулла сдался и в полудреме, полуотчаянии прислонился к стене. Сейчас, вероятно, было время дневного зноя, когда большинство людей в Занзибе хотя бы немного отдыхали. Сам Абдулла, если не ходил в один из общественных парков, обычно садился на стопке ковров похуже в тени перед лавкой, пил фруктовый сок или вино, если мог себе позволить, и лениво болтал с Джамалом. Больше так не будет. «И это мой первый день здесь! — с ужасом подумал он. — Сейчас я считаю часы. Сколько пройдет времени, прежде чем я потеряю счет дням?»

Он закрыл глаза. Одно хорошо. Поиск дочери султана с проверкой всех домов доставит хоть какие-то неприятности Фатиме, Хакиму и Ассифу просто потому, что они являлись единственной семьей Абдуллы. Он надеялся, солдаты перевернут фиолетовый магазин вверх дном. Он надеялся, они разрежут стены и раскатают все ковры. Он надеялся, они арестуют…

Что-то приземлилось на пол возле ног Абдуллы.

«Значит, они бросили мне еды, — подумал Абдулла, — а я бы предпочел умереть от голода». Он лениво приоткрыл глаза. И они сами по себе широко распахнулись.

Там, на полу темницы лежал волшебный ковер. На нем мирно спал злобный пес Джамала.

Абдулла уставился на обоих. Он мог представить, как в полуденную жару пес улегся в тени лавки Абдуллы. Он понимал, что он лег на ковер, поскольку тот был удобным. Но как пес — пес! — сумел произнести секретное слово было полностью за гранью его понимания. Пока Абдулла таращился, псу начал сниться сон. Его лапы зашевелились. Нос сморщился, и он засопел, точно уловил самый восхитительный на свете запах, а потом слабо заскулил, как если бы то, что издавало запах, ускользало от него.

— Возможно ли, друг мой, — произнес Абдулла, — что тебе снился я и тот раз, когда я скормил тебе большую часть моего завтрака?

Пес услышал его во сне. Он громко всхрапнул и проснулся. Будучи собакой, он не стал тратить время на раздумья о том, как оказался в странной темнице. Он втянул воздух и учуял Абдуллу. С восторженным визгом он вскочил, поставил лапы на грудь Абдуллы между цепей и с энтузиазмом облизал его лицо.

Абдулла засмеялся и отвернул голову, чтобы убрать нос от кальмарного дыхания пса. Он был в таком же восторге, как пес.

— Значит, я снился тебе! — сказал Абдулла. — Друг мой, я устрою для тебя ежедневную миску кальмаров. Ты спас мне жизнь, а, возможно, и жизнь Цветка-в-Ночи!

Как только восторг пса немного утих, Абдулла покатился, напрягая все силы, чтобы передвигаться по полу в цепях, пока не оказался лежащим на ковре, опираясь на локоть. Он глубоко вздохнул. Теперь он в безопасности.

— Давай, — сказал он псу. — Забирайся на ковер.

Но пес обнаружил в углу темницы запах, судя по всему, крысы. С возбужденным фырканьем он последовал за запахом. На каждом фырканьи Абдулла чувствовал, как ковер под ним вздрагивает. Так он получил нужный ему ответ.

— Иди сюда, — велел он псу. — Если я оставлю тебя здесь, тебя найдут, когда придут кормить меня или допрашивать, и решат, будто я превратился в собаку. И тогда моя участь станет твоей. Ты привел ко мне ковер и раскрыл его тайну, и я не могу допустить, чтобы тебя посадили на сорокафутовый кол.

Пес уткнулся носом в угол. Он не обращал внимания на Абдуллу. Абдулла услышал топот ног и дребезжание ключей, которые ни с чем не спутать даже сквозь толстые стены темницы. Кто-то приближался. Он бросил убеждать пса и лег плашмя на ковер.

— Сюда, мальчик! — позвал он. — Иди полижи мне лицо!

Это пес понял. Он оставил угол, прыгнул на грудь Абдуллы и принялся выполнять приказ.

— Ковер, — прошептал Абдулла из-под энергичного языка. — На Базар, но не приземляйся. Зависни рядом с ларьком Джамала.

Ковер поднялся и ринулся в сторону. К счастью. Ключи уже отпирали дверь темницы. Абдулла не очень понял, как ковер покинул темницу, поскольку пес по-прежнему лизал ему лицо, и приходилось держать глаза закрытыми. Абдулла почувствовал, как через него прошла промозглая тень — возможно, в этот момент они просочились сквозь стену, — а потом яркий солнечный свет. Пес озадаченно поднял голову к солнцу. Прищурившись, Абдулла посмотрел поверх цепей и увидел, как высокая стена вздымается перед ними, а потом опускается позади, когда ковер плавно поднялся над ней. Затем прошла знакомая Абдулле череда башен и крыш, хотя прежде он видел ее только ночью. А потом ковер спланировал вниз к внешнему краю Базара. Поскольку дворец султана действительно находился всего в пяти минутах ходьбы от лавки Абдуллы.

В поле зрения появился ларек Джамала, а рядом с ним — собственная разоренная лавка Абдуллы с разбросанными по всей дорожке коврами. Очевидно, солдаты искали здесь Цветок-в-Ночи. Джамал дремал, положив голову на руки, между большим кипящим котлом с кальмарами и мангалом на углях, на котором дымилось мясо на шампурах. Он поднял голову, и его единственный глаз уставился на ковер, зависший в воздухе перед ним.

— Вниз, мальчик! — велел Абдулла. — Джамал, позови своего пса.

Джамал явно был перепуган. Совсем не весело держать ларек рядом с тем, кого султан хочет посадить на кол. Похоже, Джамал потерял дар речи. Поскольку пес тоже не реагировал, Абдулла с трудом сел, звеня, бренча и потея. Пес понял намек. Он проворно спрыгнул на прилавок ларька, где Джамал рассеянно схватил его в объятия.

— Что мне сделать для тебя? — спросил он, глядя на цепи. — Найти кузнеца?

Абдулла был тронут таким доказательством дружбы Джамала. Но в сидячем положении ему открылся вид на дорожку между лавками. Он увидел там подошвы бегущих ног и разлетающуюся одежду. Похоже, один из лавочников побежал за стражей, хотя в бегущей фигуре было нечто, сильно напоминающее об Ассифе.

— Нет, — сказал Абдулла. — Нет времени.

Он со звоном вывернул левую ногу над краем ковра.

— Лучше сделай вот что. Положи ладонь на вышивку над моим левым сапогом.

Джамал послушно протянул мускулистую руку и крайне осторожно коснулся вышивки.

— Это чары? — нервно спросил он.

— Нет, — ответил Абдулла, — это тайный кошелек. Засунь в него руку и достань оттуда деньги.

Джамал был озадачен, но его пальцы прощупали, нашли путь в кошелек и вытащили полную горсть золота.

— Здесь целое состояние, — сказал он. — Оно купит тебе свободу?

— Нет, — ответил Абдулла, — тебе. За тобой и твоим псом придут из-за того, что вы помогли мне. Бери золото и пса и убирайся. Покинь Занзиб. Иди на север в варварские места, где ты сможешь спрятаться.

— Север! — воскликнул Джамал. — Но что я буду делать на севере?

— Купи всё, что тебе нужно, и открой ресторан Рашпухти. Здесь достаточно золота для этого, и ты великолепный повар. Ты можешь сколотить себе там целое состояние.

— Правда? — спросил Джамал, переводя взгляд с Абдуллы на пригоршню денег. — Ты правда думаешь, что я смогу?

Абдулла бдительно наблюдал одним глазом за дорожкой. Теперь он видел, как пространство наполняется не стражей, а северными наемниками, и они бежали.

— Только если уйдешь сейчас же, — сказал он.

Джамал уловил бряц-бряц бегущих солдат. Он высунулся, чтобы посмотреть и убедиться. После чего свистнул псу и исчез так быстро и бесшумно, что Абдулла мог только восхититься. Джамал даже успел убрать мясо с мангала, чтобы оно не сгорело. Солдаты найдут здесь только котел с наполовину сваренным кальмаром.

— В пустыню. Быстро! — прошептал Абдулла ковру.

Ковер тут же снялся с места со своим обычным рывком вбок. Абдулла подумал, что наверняка слетел бы с него, если бы не вес цепей, из-за которого ковер прогнулся в центре, точно гамак. И скорость была необходима. Солдаты позади закричали. Послышалось несколько громких взрывов. Две пули и арбалетный болт на несколько мгновений разрезали синее небо рядом с ковром, а потом упали позади. Ковер помчался дальше — поверх крыш, над стенами, рядом с башнями, а потом понесся мимо пальм и огородов. Наконец он вырвался в горячую серую пустоту, мерцающую под громадной чашей неба белым и желтым, и цепи Абдуллы начали неприятно нагреваться.

Стремительное движение воздуха прекратилось. Абдулла поднял голову и увидел Занзиб, как удивительно маленькую группу башен на горизонте. Ковер медленно проплыл мимо едущего на верблюде человека, который повернул замотанное покрывалом лицо, чтобы проследить за ним взглядом. Ковер начал снижаться к песку. Тогда наездник тоже повернул верблюда и пустил его рысью за ковром. Абдулла почти видел, как он радостно думает: вот его шанс наложить руки на настоящий работающий волшебный ковер, при том что его владелец в цепях и не в состоянии сопротивляться.

— Вверх, вверх! — почти взвизгнул Абдулла. — Лети на север!

Ковер неуклюже снова поднялся в воздух. Каждая его нитка дышала раздражением и нежеланием. Он повернулся тяжелым полукругом и тихо поплыл к северу со скоростью человеческого шага. Человек на верблюде срезал по центру полукруга и помчался на них галопом. Поскольку ковер находился на высоте всего девяти футов, он представлял собой легкую добычу для того, кто скачет на верблюде.

Абдулла понял, что настало время для краткого разговора.

— Берегись! — крикнул он наезднику верблюда. — Занзиб изгнал меня в цепях из страха, что я распространю чуму, которой болен!

Наездник не очень-то купился. Он притормозил верблюда и последовал более осторожным шагом, одновременно вытаскивая из багажа подпорку для палатки. Он явно собирался с ее помощью столкнуть Абдуллу с ковра. Абдулла поспешно вернул внимание к ковру.

— О великолепнейший из ковров, — сказал он, — ярчайших цветов и изысканнейшего плетения, чья прелестная ткань так умно усовершенствована магией, боюсь, до сих пор я не обращался с тобой с должным уважением. Я отдавал резкие команды и даже кричал на тебя, в то время как теперь я вижу, что твоя деликатная натура требует только мягчайших просьб. Прости, о, прости!

Ковру это понравилось. Он натянулся сильнее и немного прибавил скорость.

— И какой же я пес, — продолжил Абдулла, — я заставил тебя трудиться в жаре пустыни, нагруженным жутким весом моих цепей. О лучший и элегантнейший из ковров, теперь я думаю только о тебе и том, как я наилучшим образом мог бы избавить тебя от этой ужасной тяжести. Если бы ты полетел на небольшой скорости — скажем, лишь немного быстрее, чем может бежать верблюд — на север к ближайшему месту в пустыне, где я мог бы найти кого-то, кто снял бы цепи, было бы это приемлемо для твоей любезной и аристократической натуры?

Похоже, он попал в нужный тон. Теперь ковер источал нечто вроде самодовольной гордыни. Он поднялся примерно на фут, слегка изменил направление и целеустремленно двинулся вперед со скоростью семьдесят миль в час. Абдулла вцепился в его край и всмотрелся назад на разочарованного наездника верблюда, который скоро сжался до точки в пустыни позади.

— О благороднейший из артефактов, ты султан среди ковров, а я твой жалкий раб! — бессовестно заявил Абдулла.

Ковру это так понравилось, что он полетел еще быстрее.

Десять минут спустя он взмыл над песчаной дюной и резко остановился прямо под вершиной на другой стороне. Наклонившись. Абдулла беспомощно скатился с него, подняв тучу песка. И продолжил катиться, греметь, звенеть, подпрыгивать, поднимать еще больше песка, а потом — после отчаянных усилий — рухнул ногами вперед и, пробороздив песок, скатился к самому краю маленького грязного пруда в оазисе. Несколько людей в лохмотьях, которые сидели на корточках вокруг чего-то на краю этого пруда, вскочили и отпрыгнули в стороны, когда Абдулла рухнул посреди них. Ноги Абдуллы зацепились за вещь, над которой они сидели, и толкнули ее обратно в пруд. Один из мужчин возмущенно вскрикнул и с всплеском кинулся в воду, чтобы спасти ее. Остальные вытащили сабли и ножи (а один — длинный пистолет) и угрожающе окружили Абдуллу.

— Перережьте ему горло, — велел один из них.

Абдулла заморгал, прогоняя песок из глаз, и подумал, что редко встречал более злодейское сборище. У всех были шрамы на лицах, хитрые глаза, плохие зубы и неприятные выражения. Самым неприятным из всех был человек с пистолетом. В одной ноздре его большого крючковатого носа висела серьга, а под носом топорщились густые усы. Головной убор был подколот сбоку кричащим красным камнем в золотой броши.

— Откуда ты спрыгнул? — спросил этот человек и пнул Абдуллу. — Объяснись.

Все они, включая того, который вылезал из пруда с некоей бутылкой, смотрели на Абдуллу с выражением, которое давало понять, что лучше бы у него имелось хорошее объяснение. А не то…

Глава седьмая, которая знакомит с джинном

Абдулла выморгал еще больше песка из глаз и пристально уставился на человека с пистолетом. Он был полным и абсолютным воплощением мерзкого разбойника из мечты Абдуллы. Видимо, еще одно совпадение.

— Сто раз прошу прощения, джентльмены пустыни, — произнес он с величайшей вежливостью, — за то, что я вот так вторгнулся к вам, но правда ли, что я обращаюсь к благороднейшему и всемирно известному разбойнику, несравненному Кабулу Акбе?

Остальные мерзкие личности вокруг него пришли в изумление. Абдулла отчетливо слышал, как один из них сказал:

— Откуда он знает?

Но человек с пистолетом просто усмехнулся. Его лицо было буквально создано для таких усмешек.

— Это действительно я, — ответил он. — Так я знаменит?

Еще одно совпадение, подумал Абдулла. Что ж, теперь он хотя бы знал, где находится.

— Увы, странники пустыни, — сказал он, — я, как и вы, благороднейшие, притесняемый изгой. Я поклялся отомстить всему Рашпухту. Я прибыл сюда специально, чтобы присоединиться к вам и добавить силу моего ума и моего оружия к вашему.

— В самом деле? — произнес Кабул Акба. — А как ты сюда попал? Упав с неба с цепями и всем остальным?

— С помощью волшебства, — скромно ответил Абдулла — он подумал, что так скорее всего впечатлит этих людей. — Я действительно упал с неба, благороднейшие из кочевников.

К несчастью, они не впечатлились. Большинство засмеялось. Кабул Акба кивком послал двоих наверх песчаной дюны, чтобы изучить место, откуда он появился.

— Значит, ты можешь творить магию? — спросил Кабул Акба. — Цепи на тебе имеют к этому какое-то отношение?

— Конечно, — ответил Абдулла. — Я настолько могущественный маг, что сам султан Занзиба обременил меня цепями из страха перед тем, что я могу совершить. Разбей цепи и разомкни наручники, и ты увидишь великие дела.

Краем глаза Абдулла уловил, как те двое возвращаются, вдвоем неся ковер. Он очень надеялся, что это к лучшему.

— Железо, как тебе известно, не позволяет магу использовать магию, — серьезно заявил он. — Не стесняйся сбить их с меня, и перед тобой откроется новая жизнь.

Остальные разбойники посмотрели на него с сомнением.

— У нас нет зубила, — сказал один из них. — Или молотка.

Кабул Акба повернулся к двоим с ковром.

— Там было только это, — отчитались они. — Никаких признаков ничего, на чем ехать. Никаких следов.

Главный разбойник погладил усы. Абдулла вдруг заинтересовался, не зацепляются ли они за кольцо у него в носу.

— Хм, — произнес Кабул Акба. — В таком случае, держу пари, это волшебный ковер. Он будет мой, — он насмешливо повернулся к Абдулле. — Жаль разочаровывать тебя, маг, но поскольку ты так удобно предстал в цепях, я оставлю тебя в них и позабочусь о твоем ковре, просто чтобы предотвратить несчастные случаи. Если ты действительно хочешь присоединиться к нам, сначала ты должен постараться принести пользу.

К своему удивлению, Абдулла обнаружил, что гораздо больше разозлился, чем испугался. Возможно, потому что тем утром он истощил перед султаном все запасы страха. А может, просто потому что у него болело всё тело. Он весь исцарапался, съезжая по дюне, и царапины жутко ныли, а один из ножных браслетов дико натер щиколотку.

— Но я же сказал, — надменно произнес он, — что буду бесполезен для тебя, пока на мне цепи.

— Нам нужна от тебя не магия. А знания, — заявил Кабул Акба и поманил того, который пробирался вброд по пруду. — Скажи нам, что это за вещь, и в качестве вознаграждения мы освободим твои ноги.

Человек, который был в пруду, присел на корточки и протянул синюю дымчатую пузатую бутылку. Абдулла приподнялся на локтях и возмущенно посмотрел на нее. Она казалась новой. Гладкая новая пробка виднелась сквозь дымчатое стекло горлышка, которое было запечатано тисненой свинцовой пломбой, опять-таки новой с виду. Она выглядела как флакон духов, у которого потерялась этикетка.

— Она довольно легкая, — сообщил сидевший на корточках мужчина и потряс бутылку, — и внутри ничего не громыхает и не плескается.

Абдулла поразмышлял над тем, как можно этим воспользоваться, чтобы освободиться от цепей.

— Это бутылка с джинном, — сказал он. — Знайте, обитатели пустыни, она может быть крайне опасной. Только снимите с меня цепи, и я смогу контролировать джинна внутри и обеспечить, чтобы он повиновался каждому вашему желанию. В противном случае, я считаю, никому не следует прикасаться к ней.

Державший бутылку мужчина нервно выронил ее, но Кабул Акба только засмеялся и подобрал ее.

— Больше похоже на хорошую выпивку, — сказал он и бросил флакон другому мужчине. — Открой ее.

Тот положил саблю и достал большой нож, которым раскромсал свинцовую пломбу.

Абдулла видел, как ускользает его шанс освободиться от цепей. Хуже того — вот-вот разоблачат его мошенничество.

— Это правда крайне опасно, о рубины среди грабителей, — запротестовал он. — Как только сломаете пломбу, ни при каких обстоятельствах не вытаскивайте пробку.

Пока он говорил, мужчина счистил пломбу и бросил ее на песок. Он начал вытаскивать пробку, в то время как другой мужчина держал бутылку.

— Если вам так надо вытащить пробку, — пролепетал Абдулла, — хотя бы постучите по бутылке правильное мистическое количество раз, заставив джинна внутри поклясться…

Пробка выскочила. Хлоп. Из горлышка флакона тонким дымком появился лиловатый туман. Абдулла надеялся, что он наполнен ядом. Но туман почти сразу уплотнился в облако, которое вылетело из бутылки, словно голубовато-лиловый пар из кипящего чайника. Этот пар сформировался в лицо — большое, сердитое и голубое — и руки, и клочок тела, соединенный с бутылкой, и продолжил стремительно вылетать, пока не достиг десяти футов в высоту.

— Я дал обет! — взвыло лицо громким ветренным ревом. — Тот, кто выпустит меня, будет страдать. Там, — указали туманные руки.

Двое, державшие пробку и бутылку, будто испарились. Пробка и бутылка упали на землю, вынудив джинна взвиться в сторону от горлышка. Из его синего пара выползли две крупные жабы и в замешательстве огляделись. Джинн медленно парообразно выпрямился и завис над бутылкой, сложив дымчатые руки с выражением крайней ненависти на туманном лице.

К этому моменту разбежались все кроме Абдуллы и Кабула Акбы. Абдулла — потому что едва мог шевелиться в своих цепях, а Кабул Акба — потому что оказался неожиданно храбрым. Джинн пронзил их взглядом.

— Я раб бутылки, — сказал он. — Хотя соглашение мне ненавистно, я вынужден сообщить, что тому, кто владеет мною, дозволяется одно желание в день, и я обязан исполнить его, — и угрожающе добавил: — Каково ваше желание?

— Я желаю… — начал Абдулла.

Кабул Акба быстро зажал Абдулле рот ладонью.

— Я здесь желаю, — сказал он. — Уясни это, джинн!

— Слышу, — ответил джинн. — Какое желание?

— Минутку.

Кабул Акба приблизил лицо к уху Абдуллы. Его дыхание воняло еще хуже, чем ладонь, хотя, надо признать, и то, и другое в подметки не годилось псу Джамала.

— Что ж, маг, — прошептал разбойник, — ты доказал, что знаешь, о чем говоришь. Посоветуй мне, что пожелать, и я освобожу тебя и сделаю почетным членом моей банды. Но если ты попытаешься сам загадать желание, я тебя убью. Понятно?

Он приставил дуло пистолета к голове Абдуллы и убрал ладонь от его рта.

— Что мне пожелать?

— Ну, — сказал Абдулла, — мудрейшим и добрейшим желанием было бы превратить твоих двух жаб обратно в людей.

Кабул Акба выделил жабам удивленный взгляд. Они неуверенно ползли по грязному краю пруда, явно размышляя, смогут они поплыть или нет.

— Напрасная трата желания, — сказал он. — Подумай еще.

Абдулла напряг мозги, пытаясь придумать, что больше всего может понравиться главарю разбойников.

— Ты можешь попросить безграничное богатство, конечно, — сказал он, — но тогда тебе придется тащить эти деньги. Так что, возможно, сначала ты должен пожелать стадо крепких верблюдов. И тебе понадобится охранять это сокровище. Возможно, перво-наперво ты должен пожелать запас знаменитого северного оружия или…

— Но какого? — требовательно спросил Кабул Акба. — Поторопись. Джинн начинает терять терпение.

Он был прав. Джинн не притоптывал ногой в собственном смысле, поскольку у него не было ног, но в выражении его туманного мрачного синего лица появилось нечто, дающее понять: если он подождет еще немного, возле пруда станет на двух жаб больше.

Абдулле хватило краткого взрыва мыслей, чтобы осознать: несмотря на цепи, его положение станет гораздо хуже, если он превратится в жабу.

— Почему бы не пожелать пиршество? — неловко произнес он.

— Так-то лучше! — воскликнул Кабул Акба, после чего хлопнул Абдуллу по плечу и весело вскочил. — Я желаю обильнейшее пиршество.

Джинн поклонился, словно пламя свечи на сквозняке.

— Сделано, — кисло произнес он. — И много пользы тебе это принесет.

После чего аккуратно влился обратно в бутылку.

Пиршество было крайне обильным. Оно с унылым гудением появилось почти тотчас же — на длинном столе с полосатым тентом, чтобы скрыть его от солнца, — и вместе с ним появились рабы в ливреях, чтобы прислуживать. Остальные разбойники быстро оправились от страха и бегом вернулись, чтобы развалиться на подушках, поглощать изысканную еду с золотых тарелок и кричать рабам принести еще, еще и еще! Как обнаружил Абдулла, когда получил возможность поговорить с одним из них, все слуги являлись рабами самого султана Занзиба, и пиршеством должен был наслаждаться султан.

От этой новости Абдулла почувствовал себя немного лучше. На пиршестве он присутствовал по-прежнему в цепях, прислоненный к оказавшейся под рукой пальме. Хотя он и не ожидал от Кабула Акбы ничего лучшего, это было тяжело. По крайней мере, Кабул Акба время от времени вспоминал про него и надменным взмахом руки посылал к нему раба с золотым блюдом или кувшином вина.

Ибо царило изобилие. Время от времени раздавался очередной приглушенный хлопок, и прибывало свежее блюдо, которое несли еще одни сбитые с толку рабы, или же отборные экземпляры винных погребов султана, нагруженные в украшенную драгоценностями тележку, или же пораженная группа музыкантов. Каждый раз, как Кабул Акба посылал нового раба к Абдулле, Абдулла обнаруживал, что этот раб только и ждет, чтобы ответить на вопросы.

— По правде говоря, благородный пленник короля пустыни, — рассказал ему один из них, — султан пришел в ярость, когда первое и второе блюда таинственно исчезли. К третьему блюду, которым является этот жареный павлин у меня в руках, он приставил охрану из наемников, чтобы сопровождать нас из кухни, но нас похитили у них прямо из-под носа у самой двери в банкетный зал, и мы тут же оказались в этом оазисе.

Абдулла подумал, что султан, должно быть, становится всё голоднее и голоднее.

Позже появилась труппа танцовщиц, похищенная таким же образом. Наверняка это взбесило султана еще больше. Танцовщицы навели на Абдуллу тоску. Он подумал о Цветке-в-Ночи, которая была вдвое красивее любой из них, и на глаза навернулись слезы. В то время как веселье вокруг стола возрастало, две жабы сидели на краю пруда в отмели и угрюмо вопили. Им явно было так же плохо, как Абдулле.

Как только наступила ночь, рабы, музыканты и танцовщицы исчезли, однако то, что еще осталось от еды и вина, никуда не делось. К этому моменту разбойники объелись до отвала, а потом пресытились еще. Большинство заснули прямо там, где сидели. Но, к тревоге Абдуллы, Кабул Акба встал — немного нетвердо, — подобрал бутылку джинна из-под стола и убедился, что она заткнута пробкой. После чего он, шатаясь, прошел к волшебному ковру и лег на него с бутылкой в руке. И почти моментально заснул.

Абдулла с возрастающей тревогой сидел, прислонившись к пальме. Если джинн вернул украденных рабов во дворец в Занзибе — а так оно, судя по всему, и было, — то кто-нибудь начнет задавать им сердитые вопросы. Все они расскажут одну и ту же историю о том, как были вынуждены прислуживать банде разбойников, а хорошо одетый молодой человек в цепях сидел рядом с пальмой и наблюдал. Султан сложит два и два. Он не был дураком. Возможно, прямо сейчас отряд солдат отправляется на быстроходных верблюдах обшарить пустыню в поисках некого маленького оазиса.

Но не это являлось главной заботой Абдуллы. С гораздо более значительной тревогой он наблюдал за спящим Кабулом Акбой. Абдулла терял волшебный ковер и вместе с ним весьма полезного джинна.

Конечно же, примерно полчаса спустя Кабул Акба перевернулся на спину, и его рот открылся. Как наверняка произошло со псом Джамала и с самим Абдуллой – но ведь не так же громко? — Кабул Акба издал мощный дребезжащий храп. Ковер затрепетал. В свете восходящей луны Абдулла ясно видел, как он поднялся около фута над землей, завис и ждал. Абдулла предположил, что он занимается истолкованием сна, который сейчас видит Кабул Акба. Абдулла понятия не имел, что может сниться главарю разбойников, но ковер знал. Он поднялся ввысь и полетел.

Абдулла посмотрел, как он скользит над пальмовыми ветвями у него над головой, и в последний раз попытался повлиять на него:

— О несчастнейший из ковров! — тихо позвал он. — Я бы обращался с тобой куда добрее!

Может, ковер услышал его. А может, это была случайность. Но нечто округлое и слабо мерцающее скатилось с края ковра и с легким стуком упало на песок в нескольких футах от Абдуллы. Бутылка джинна. Абдулла потянулся так быстро, как мог, чтобы не слишком громыхать и звенеть цепями, и подтащил к себе бутылку, спрятав ее между своей спиной и пальмой. После чего он сел ждать утра с куда большей надеждой.

Глава восьмая, в которой мечта Абдуллы продолжает воплощаться в жизнь

Как только солнце окрасило песчаные дюны бело-розовым светом, Абдулла вытащил пробку из бутылки джинна. Пар вытек из нее, превратился в струю и устремился вверх, образуя синевато-лиловую фигуру джинна, который выглядел, если только такое возможно, еще более сердитым, чем прежде.

— Я сказал: одно желание в день! — заявил ветренный голос.

— Да, но день уже новый, о лиловое великолепие, а я твой новый владелец, — сказал Абдулла. — И желание простое. Я хочу, чтобы мои цепи исчезли.

— Стоило ли тратить желание, — презрительно произнес джинн и быстро свернулся обратно в бутылку.

Абдулла собирался возразить, что, хотя это желание могло показаться джинну банальным, ему важно освободиться от цепей, как вдруг обнаружил, что уже может двигаться свободно и без грохота. Он опустил взгляд и увидел, что цепи исчезли.

Абдулла аккуратно засунул пробку обратно в бутылку и встал. Тело жутко задеревенело. Чтобы суметь пошевелиться, пришлось заставить себя подумать о спешащих к оазису быстроходных верблюдах с солдатами, а потом о том, что случится, если спящие разбойники проснутся и увидят его стоящим здесь без цепей. Это заставило его двигаться.

Точно старик, Абдулла проковылял к банкетному столу. Там очень аккуратно, чтобы не побеспокоить разнообразных разбойников, которые спали, уткнувшись лицом в скатерть, он собрал еду и завернул ее в салфетку. Потом взял фляжку вина и еще двумя салфетками привязал ее и бутылку джинна к поясу. Последнюю салфетку Абдулла взял, чтобы накрыть голову, если вдруг заработает солнечный удар — путешественники рассказывали ему, что в пустыне это представляет собой серьезную опасность, — после чего со всей доступной ему скоростью похромал прочь из оазиса прямо на север.

По мере движения одеревенение прошло. Тогда ходьба стала почти приятной, и первую половину утра Абдулла охотно шагал, думая о Цветке-в-Ночи, поедая сочные куски мяса и отпивая вино из фляжки. Вторая половина утра была не столь хороша. Солнце висело над головой. Небо стало ослепительно белым, и всё мерцало. Абдулла начал жалеть, что не вылил вино и не заполнил флягу водой из грязного пруда. Вино нисколько не помогало от жажды, только делало ее хуже. Он намочил салфетку вином и положил ее сзади на шею, но она высыхала слишком быстро. К полудню он решил, что умирает. Пустыня раскачивалась перед глазами, а ослепительный блеск причинял боль. Абдулле казалось, будто он превратился в пепел.

— Похоже, Судьба хочет, чтобы я прожил все свои мечты в реальности! — прохрипел он.

До сих пор он думал, что вообразил побег от мерзкого Кабула Акбы в мельчайших деталях, но теперь понял, что раньше не имел ни малейшего представления, как это ужасно — идти, шатаясь, по слепящей жаре, когда пот стекает в глаза. Прежде он не знал, как песок непонятным образом проникает во всё, включая рот. Его мечта также не принимала во внимание трудность ориентировки по солнцу, когда солнце висит прямо над головой. Крошечная лужа тени вокруг ног не давала никакого указания направления. Приходилось постоянно оборачиваться, чтобы убедиться, что линия следов остается прямой. Это беспокоило Абдуллу, поскольку тратило время.

В конце концов, несмотря на трату времени, он был вынужден остановиться отдохнуть, присев под песчаной насыпью, которая давала клочок тени. Абдулла всё еще чувствовал себя, словно кусок мяса, выложенный на мангале Джамала. Он намочил салфетку в вине, расправил ее на голове и наблюдал, как красные капли падают с нее на его лучшие одежды. Только пророчество про Цветок-в-Ночи убеждало Абдуллу в том, что он не умрет. Если Судьба постановила ей выйти за него замуж, то он должен выжить, поскольку еще не женился на ней. Затем он подумал о собственном пророчестве, записанном его отцом. Оно могло истолковываться по-разному. На самом деле, оно могло уже исполниться, поскольку разве он не вознесся над всеми в стране, летая на волшебном ковре? Или, возможно, оно ссылалось на сорокафутовый кол.

Эта мысль заставила Абдуллу подняться и пойти дальше.

После полудня стало еще хуже. Абдулла был молод и силен, но жизнь торговца коврами не подразумевает длительных прогулок. У него болело всё от пяток до макушки, не говоря уже о пальцах на ногах, которые, казалось, истерлись до мяса. Вдобавок один сапог натирал ногу там, где находился кармашек для денег. Ноги так устали, что Абдулла едва передвигал ими. Но он знал, что, прежде чем его начнут искать разбойники или появится отряд быстроходных верблюдов, между ним и оазисом должен пролечь горизонт. Не будучи уверен, как далеко до горизонта, он продолжал тащиться вперед.

К вечеру сил двигаться дальше придавало только знание, что завтра он увидит Цветок-в-Ночи. Это станет его следующим желанием для джинна. Кроме того, Абдулла дал обет бросить пить вино и поклялся больше никогда не взглянуть ни на одну песчинку.

Когда наступила ночь, он рухнул на песчаную насыпь и заснул.

На заре его зубы выбивали дробь, и он с тревогой задумался об обморожении. Ночью пустыня была столь же холодна, сколь горяча днем. Однако Абдулла знал, что его проблемы почти закончились. Он сел с более теплой стороны насыпи, глядя на восток на золотое зарево зари, и подкрепился остатками еды и финальным глотком ненавистного вина. Зубы перестали стучать, хотя ощущение во рту было такое, словно это рот пса Джамала.

Что ж. Улыбаясь в предвкушении, Абдулла вытащил пробку из бутылки джинна.

Наружу хлынул лиловый дым и развернулся вверх в недружелюбную фигуру джинна.

— Чему ты ухмыляешься? — спросил ветренный голос.

— Моему желанию, о аметист среди джиннов, цвета более прекрасного, чем анютины глазки… — ответил Абдулла. — С дыханием словно аромат майских фиалок. Я хочу, чтобы ты отнес меня к моей будущей невесте Цветку-в-Ночи.

— О, правда? — джинн скрестил туманные руки и повернулся по кругу, осматриваясь во всех направлениях.

Абдулла завороженно наблюдал, как от этого действия та его часть, что соединялась с бутылкой, превратилась в аккуратный штопор.

— Где эта молодая женщина? — раздраженно спросил джинн, снова повернувшись лицом к Абдулле. — Я не могу определить ее местонахождение.

— Ифрит унес ее из ночного сада во дворце султана в Занзибе, — объяснил Абдулла.

— Теперь понятно. Я не могу исполнить твое желание. Ее нет нигде на земле.

— Тогда она должна быть в царстве духов, — встревоженно произнес Абдулла. — Наверняка ты, о пурпурный принц среди джиннов, должен знать это царство как свои пять пальцев.

— Сразу видно, как мало ты знаешь, — ответил джинн. — Заключенный в бутылку джинн лишен доступа во все царства духов. Если твоя девушка там, я не могу тебя туда отнести. Советую тебе вернуть пробку в бутылку и заняться своими делами. С юга приближается довольно большой отряд верблюдов.

Абдулла запрыгнул наверх песчаной насыпи. И конечно же, увидел отряд быстроходных верблюдов, которого боялся — они неслись к нему плавными вальсирующими шагами. Хотя из-за расстояния они выглядели пока лишь как синие тени, по очертаниям он видел, что всадники вооружены до зубов.

— Видишь? — джинн раздулся вверх, чтобы оказаться на одном уровне с Абдуллой. — Может, они, конечно, и не найдут тебя, но я в этом сомневаюсь.

Эта мысль явно доставила ему удовольствие.

— Ты должен быстро исполнить другое мое желание, — сказал Абдулла.

— О, нет, — ответил джинн. — Одно желание в день. И ты его уже загадал.

— Конечно, о великолепие сиреневых паров, — со скоростью отчаяния согласился Абдулла, — но ты не смог исполнить это желание. А по условиям соглашения, как я четко слышал, когда ты впервые озвучил их, ты должен исполнить одно желание владельца в день. А ты этого еще не сделал.

— Храните меня, Небеса! — с отвращением воскликнул джинн. — Да молодой человек — ловкий законник.

— Естественно! — горячо ответил Абдулла. — Я гражданин Занзиба, где каждый с детства учится защищать свои права, поскольку больше защитить их некому. И я заявляю, что сегодня ты еще не выполнил мое желание.

— Софизм, — заявил джинн, грациозно покачиваясь перед ним со скрещенными руками. — Одно желание было загадано.

— Но не исполнено.

— Не моя вина, что ты решил просить невозможного. Есть тысячи красивых девушек, к которым я могу тебя отнести. Ты можешь получить русалку, если тебе нравятся зеленые волосы. Или ты не умеешь плавать?

Мчащийся отряд верблюдов теперь былгораздо ближе.

— Подумай, о багряная жемчужина магии, — торопливо произнес Абдулла, — и смягчи свое сердце. Те приближающиеся к нам солдаты наверняка отнимут у меня твою бутылку, когда доберутся до нас. Если они отнесут тебя к султану, он заставит тебя совершать грандиозные дела каждый день, доставать ему армии и оружие, и завоевывать его врагов — ужасно изнурительно. Если они оставят тебя себе — а они могут, поскольку не все солдаты честные, — ты будешь переходить из рук в руки, чтобы исполнять множество желаний каждый день: по одному для каждого из отряда. В любом случае, тебе придется работать гораздо больше, чем со мной, желающим лишь одну небольшую вещь.

— Какое красноречие! — произнес джинн. — Хотя в твоих словах есть разумное зерно. Но, с другой стороны, подумал ли ты, какие султан и его люди подарят мне возможности сеять разрушения?

— Разрушения? — спросил Абдулла, не отрывая встревоженного взгляда от бегущих верблюдов.

— Я никогда не говорил, что мои желания должны приносить пользу кому бы то ни было, — ответил джинн. — На самом деле, я поклялся, что они принесут столько вреда, сколько возможно. Те разбойники, например, за кражу пиршества султана сейчас на пути в тюрьму или того хуже. Солдаты нашли их вчера поздней ночью.

— Мне ты причиняешь еще большие неприятности, не выполняя мое желание! — воскликнул Абдулла. — И в отличие от разбойников, я этого не заслуживаю.

— Считай, что тебе не повезло, — заявил джинн. — И нас будет двое таких. Я тоже не заслуживаю быть запертым в этой бутылке.

Теперь всадники приблизились достаточно, чтобы видеть Абдуллу. Он слышал крики вдалеке и видел, как отцепляют оружие.

— Тогда дай мне завтрашнее желание, — торопливо предложил он.

— Это может стать выходом, — к удивлению Абдуллы, согласился джинн. — Что за желание?

— Перенеси меня к ближайшему человеку, который может помочь мне найти Цветок-в-Ночи, — Абдулла спрыгнул с песчаной насыпи и подобрал бутылку. — Быстрее, — добавил он джинну, который теперь вздымался над ним.

Джинн казался слегка озадаченным:

— Странно. Обычно мои способности в предвидении великолепны, но тут я не могу разобрать, что к чему.

Песок неподалеку пробороздила пуля. Абдулла побежал, неся джинна, словно огромное развевающееся пламя свечи.

— Просто отнеси меня к этому человеку! — завопил он.

— Наверное, лучше так и сделать, — сказал джинн. — Возможно, у тебя получится разобраться.

Земля будто завертелась под бегущими ногами Абдуллы. Вскоре он начал передвигаться широкими прыгающими шагами через земли, которые кружились ему навстречу. Хотя объединенная скорость его ног и кружащегося мира превратила в размытое пятно всё, кроме джинна, который безмятежно развевался из бутылки в его руке, Абдулла знал, что быстроходные верблюды за секунды остались далеко позади. Он улыбнулся и попрыгал дальше, почти такой же безмятежный, как джинн, радуясь холодному ветру. Прыгал он, кажется, долго. А потом всё прекратилось.

Абдулла стоял посреди проселочной дороги, пытаясь отдышаться. Ему не сразу удалось привыкнуть к новому месту. Здесь было холодно, примерно как в Занзибе весной, и другой свет. Хотя солнце ярко сияло в синем небе, свет оно излучало более слабый и голубой, чем тот, к которому привык Абдулла. Возможно, оттого, что вдоль дороги росло так много покрытых листвой деревьев, которые на всё отбрасывали движущуюся зеленую тень. Или, возможно, дело было в зеленой-зеленой траве, растущей по обочинам. Абдулла дал глазам приспособиться, а потом огляделся в поисках человека, который должен помочь ему найти Цветок-в-Ночи.

Увидел он только вроде как постоялый двор на повороте дороги, расположенный среди деревьев. Он показался Абдулле жалким местом. Он был построен из дерева и покрыт белой штукатуркой, как беднейшие из бедных жилищ в Занзибе, и его владельцы, похоже, могли позволить себе только крышу из плотно утрамбованной травы. Кто-то попытался украсить место, посадив возле дороги красные и желтые цветы. Вывеска постоялого двора, которая покачивалась на установленном среди цветов столбе, представляла собой попытку плохого художника изобразить льва.

Абдулла опустил взгляд на бутылку джинна, собираясь снова заткнуть ее пробкой теперь, когда он прибыл. И с раздражением заметил, что выронил пробку — в пустыни или в пути. «Ох, ну что ж», — подумал он и поднял бутылку к лицу.

— Где тот, кто поможет мне найти Цветок-в-Ночи? — спросил Абдулла.

Клочок пара выкурился из бутылки, выглядя гораздо более синим в свете этой странной земли.

— Спит на скамейке перед «Красным львом», — раздраженно ответил клочок и ретировался обратно в бутылку; изнутри донесся гулкий голос джинна: — Он мне нравится. Блистает бесчестием.

Глава девятая, в которой Абдулла сталкивается со старым солдатом

Абдулла пошел к постоялому двору. Приблизившись, он увидел, что на одной из деревянных скамеек, установленных снаружи постоялого двора, действительно дремал какой-то мужчина. Там стояли и столики, что заставляло предположить, что заведение работало и как харчевня. Абдулла сел на скамейку за одним из столиков и с сомнением посмотрел на спящего мужчину.

Он выглядел как откровенный головорез. Даже в Занзибе или среди разбойников Абдулла не встречал лиц настолько бесчестных, как загорелое лицо этого человека. Большой рюкзак на земле рядом с ним вначале заставил Абдуллу подумать, что, возможно, он лудильщик, вот только он был гладко выбрит. Единственные мужчины, которых Абдулла видел без бород и усов, были северными наемниками султана. Возможно, этот человек был наемным солдатом. Его одежда выглядела как потрепанные остатки униформы, а волосы он носил собранными в косу, которая спускалась по спине, как у людей султана. Эту моду жители Занзиба находили отвратительной, поскольку ходили слухи, будто коса никогда не расплетается и не моется. Глядя на косу этого человека, свисающую через спинку скамейки, на которой он спал, Абдула готов был поверить в эти слухи. На мужчине не было ни одного чистого местечка, включая косу. Тем не менее он выглядел сильным и здоровым, хотя и не молодым. Волосы под грязью казались серо-стальными.

Абдулла не решался разбудить человека. Он не казался заслуживающим доверия. И джинн открыто признал, что исполняет желания так, что они сеют разрушения. «Возможно, этот человек приведет меня к Цветку-в-Ночи, — размышлял Абдулла, — но по пути наверняка меня ограбит».

Пока он колебался, из двери постоялого двора выглянула женщина в переднике, возможно, посмотреть, нет ли снаружи клиентов. Одежда придавала ей форму пухлых песочных часов, что Абдулла нашел крайне чуждым и противным.

— О! — произнесла она, увидев Абдуллу. — Вы ждали, чтобы вас обслужили, сэр? Надо было постучать по столу. Здесь все так делают. Чего желаете?

Она говорила с варварским акцентом северных наемников. И Абдулла заключил, что находится в той стране, откуда они родом. Он улыбнулся ей:

— А что ты предлагаешь, о сокровище придорожной полосы? — спросил он.

Женщину явно никто прежде не называл сокровищем. Она покраснела, жеманно улыбнулась и скрутила передник.

— Ну, прямо сейчас есть хлеб и сыр, — ответила она. — Но ужин уже готовится. Если желаете подождать полчаса, сэр, получите хороший мясной пирог с овощами из нашего огорода.

Абдулла посчитал это идеальным — гораздо лучше, чем он ожидал от постоялого двора с соломенной крышей.

— Тогда я с радостью подожду полчаса, о цвет трактирщиц, — сказал он.

Она снова жеманно улыбнулась:

— И, возможно, что-нибудь выпить, пока ждете, сэр?

— Конечно, — ответил Абдулла, которого после пустыни всё еще мучила жажда. — Могу я побеспокоить тебя ради стакана щербета или, если его нет, любого фруктового сока?

Она посмотрела обеспокоенно:

— О, сэр, я… мы не слишком уважаем фруктовый сок, а про второе я никогда не слыхала. Как насчет доброй кружки пива?

— Что такое пиво? — осторожно спросил Абдулла.

Его слова сбили женщину с толку.

— Я… ну, это… э…

Человек на другой скамейке проснулся и зевнул.

— Пиво — единственное достойное мужчины питье, — сказал он. — Чудная вещь.

Абдулла повернулся снова посмотреть на него. И обнаружил, что смотрит в исключительно честные круглые прозрачно-голубые глаза. Теперь, когда мужчина проснулся, в коричневом лице не осталось и следа бесчестности.

— Сваренное из ячменя и хмеля, — добавил мужчина. — Пока ты здесь, хозяюшка, я бы тоже хотел пинту.

Выражение лица хозяйки кардинально изменилось.

— Я уже говорила, что хочу увидеть цвет ваших денег, прежде чем подам вам что бы то ни было.

Мужчина не оскорбился. Его голубые глаза печально посмотрели на Абдуллу. Потом он вздохнул и подобрал со скамейки рядом с собой длинную белую глиняную трубку, которую принялся набивать и разжигать.

— Так вы будете пиво, сэр? — спросила хозяйка, вернувшись к жеманным улыбкам Абдулле.

— Будь добра, госпожа щедрого гостеприимства, — ответил он. — Принеси мне его. И принеси подходящее количество для этого джентльмена.

— Очень хорошо, сэр, — сказала она и, бросив крайне неодобрительный взгляд на человека с косой, вернулась внутрь.

— Очень щедро с вашей стороны, — сказал тот Абдулле. — Вы издалека, не так ли?

— Далеко с юга, почтенный странник, — осторожно ответил Абдулла.

Он не забыл, каким бесчестным тот выглядел во сне.

— Из других краев, а? Я так и подумал — с таким-то загаром, — заметил мужчина.

Абдулла был уверен, что парень пытается выудить информацию, понять, стоит ли его грабить. Поэтому удивился, когда тот бросил задавать вопросы.

— Знаешь, я тоже не здешний, — сказал он, выпуская клубы дыма из своей варварской трубки. — Я сам из Страннии. Старый солдат. Мне выдали премию и освободили от службы, после того как Ингария побила нас в войне. Как видишь, здесь в Ингарии осталось еще немало предрассудков, связанных с моей униформой.

Последнюю фразу он сказал в лицо хозяйке, которая как раз вернулась с двумя стаканами пенящейся коричневатой жидкости. Она не стала с ним разговаривать. Просто грохнула перед ним стакан, а потом аккуратно и вежливо поставила второй стакан перед Абдуллой.

— Ужин через полчаса, сэр, — сообщила она, уходя.

— Твое здоровье, — солдат поднял стакан и сделал большой глоток.

Абдулла был благодарен солдату. Теперь он знал, что находится в стране под названием Ингария. Так что он ответил:

— Твое здоровье, — и с сомнением поднял собственный стакан.

На его взгляд, жидкость выглядела так, словно ее добыли из мочевого пузыря верблюда. Абдулла понюхал ее, и запах нисколько не рассеял это впечатление. Только дикая жажда заставила Абдуллу вообще попробовать ее. Он осторожно отхлебнул. Что ж, она была мокрой.

— Чудесно, не так ли? — спросил старый солдат.

— Чрезвычайно интересно, о капитан воинов, — ответил Абдулла, пытаясь не содрогнуться.

— Забавно, что ты назвал меня капитаном. Я им не был, конечно. Смог дослужиться только до капрала. Хотя видел много сражений и надеялся на повышение, но враг окружил нас раньше, чем я получил такую возможность. Знаешь, жуткое было сражение. Мы находились на границе. Никто не ожидал, что враг доберется туда так быстро. То есть, сейчас-то уже всё кончено, и нет смысла рыдать над разлитым молоком, но скажу тебе прямо: ингарийцы дрались нечестно. Победу им обеспечила пара чародеев. Я имею в виду, что простой солдат вроде меня может сделать против магии? Ничего. Хочешь, покажу схему сражения?

Теперь Абдулла понял, в чем заключался злой умысел джинна. Человек, который должен был ему помочь, оказался ужасным занудой.

— Я абсолютно ничего не понимаю в военных делах, о доблестнейший стратег, — твердо ответил он.

— Неважно, — весело заявил солдат. — Можешь мне поверить, мы были полностью разгромлены. Мы бежали. Ингария нас победила. Завоевала всю страну. Нашей королевской семье, будь они благословенны, пришлось тоже бежать, и на трон посадили брата короля Ингарии. Ходили разговоры о том, чтобы сделать его законным через брак с нашей принцессой Беатрис. Но она сбежала вместе с семьей — долгих ей лет жизни! — и ее не смогли найти. Заметь, новый принц был не таким уж плохим. Выдал всей страннийской армии премию, прежде чем распустить нас. Хочешь узнать, как я распоряжаюсь своими деньгами?

— Если желаешь рассказать, храбрейший из ветеранов, — подавил зевок Абдулла.

— Я путешествую по Ингарии. Подумал, стоит прогуляться по стране, которая завоевала нас. Узнать, какая она, прежде чем осяду на одном месте. Моя премия — кругленькая сумма. Я могу себя обеспечить, если буду бережлив.

— Мои поздравления.

— Половину они выплатили золотом.

— Неужели.

К великому облегчению Абдуллы, именно в этот момент появилось несколько местных клиентов. В большинстве своем они были фермерами, одетыми в грязные бриджи и чужеземные халаты, которые напомнили Абдулле о собственной ночной рубашке, и обутыми в громадные неуклюжие сапоги. Они были веселы и, громко разговаривая о сенокосе, про который сказали, что он чудесно продвигается, заколотили по столу, требуя пива. Хозяйка и маленький моргающий хозяин деловито забегали туда-сюда с со стаканами на подносах, поскольку с этого момента стало появляться всё больше людей. И — Абдулла не знал, должен ли испытывать облегчение, раздражение или веселье — солдат немедленно потерял к нему интерес и принялся увлеченно общаться с новоприбывшими. Они, похоже, вовсе не считали его скучным. Как и, похоже, их совсем не волновало, что он был вражеским солдатом. Один из них сразу же купил ему еще пива. По мере того как появлялось всё больше людей, он становился всё популярнее. Стаканы с пивом выстроились возле него в ряд. Вскоре ему заказали ужин, и Абдулла постоянно выхватывал из окружавшей солдата толпы слова:

— Великое сражение… Ваши чародеи, конечно, дали им преимущество, понимаете… наша конница… свернули наше левое крыло… захватили нас на холме… наша пехота была вынуждена бежать… продолжали бежать, как кролики… неплохая участь… окружили нас и выплатили нам премию…

Тем временем хозяйка подошла к Абдулле с дымящимся подносом и принесла еще пива, хотя он не просил. Его по-прежнему так мучила жажда, что он почти обрадовался пиву. А ужин поразил его, оказавшись почти столь же восхитительным, как пиршество султана. Некоторое время он был так им занят, что перестал следить за солдатом. Когда Абдулла посмотрел в следующий раз, солдат, подавшись вперед над собственной пустой тарелкой, с сияющими искренним воодушевлением голубыми глазами передвигал по столу стаканы и тарелки, чтобы показать своим сельским слушателям, как именно всё происходило во время Войны со Страннией. Некоторое время спустя у него закончились стаканы, вилки и тарелки. Поскольку он уже использовал соль и перец для изображения короля Страннии и его генерала, у него не осталось ничего, чтобы показать короля Ингарии и его брата, а также их чародеев. Но солдат не позволил этому помешать ему. Он открыл мешочек на поясе, достал две золотые монеты и несколько серебряных и со звоном положил их на стол, чтобы изображать короля Ингарии, его чародеев и генералов.

Абдулла не мог не подумать, что это крайне глупо с его стороны. Две золотые монеты вызвали немало комментариев. Двое грубых молодых людей за соседним столиком, крайне заинтересовавшись, развернулись на скамейках. Но солдат полностью погрузился в объяснение сражения и не заметил этого.

В конце концов, большинство народа вокруг солдата встало, чтобы вернуться к работе. Солдат встал с ними, повесил рюкзак на плечо, надел на голову грязную солдатскую шляпу, которая была засунута в верхний карман его рюкзака, и спросил дорогу в ближайший город. Пока все громко объясняли солдату дорогу, Абдулла попытался поймать хозяйку, чтобы заплатить по счету. Она несколько замедлила. К тому моменту, когда она принесла счет, солдат скрылся из виду за поворотом дороги. Абдулла не жалел. Какую бы помощь ни мог оказать этот человек по мнению джинна, Абдулла считал, что справится без него. Он был рад, что они с Судьбой в кои-то веки сошлись во взглядах.

Не будучи таким дураком, как солдат, Абдулла оплатил счет самой мелкой серебряной монетой. В этих краях даже она показалась большими деньгами. Хозяйка забрала ее внутрь, чтобы принести сдачи. В ожидании ее возвращения Абдулла невольно подслушал четырех грубых молодых людей. Они вели важное торопливое обсуждение.

— Если срежем по старой верховой тропе, — сказал один из них, — можем схватить его в лесу на вершине холма.

— Спрятаться в кустах, — согласился второй, — по обеим сторонам дороги, так что подберемся к нему с двух сторон.

— Разделим деньги на четверых, — настаивал третий, — наверняка у него больше золота, чем он показал.

— Сначала убедимся, что он мертв, — сказал четвертый. — Мы же не хотим, чтобы он судачил об этом.

И остальные трое сказали:

— Правильно!

— Правильно.

— Точно.

И они встали и ушли, как раз когда хозяйка торопливо подошла к Абдулле с полными пригоршнями медных монет.

— Надеюсь, это правильная сдача, сэр. Мы здесь не слишком много получаем южного серебра, и мне пришлось спросить мужа, сколько оно стоит. Он сказал, что это сотня нашей медью, а вы должны были нам пять монет, так что…

— Будь благословенна, о цвет трактирщиц и пивовар божественного пива, — торопливо произнес Абдулла и вернул ей пригоршню монет взамен долгого милого разговора, который она явно собиралась с ним завести.

Оставив ее таращиться, он со всей возможной скоростью бросился за солдатом. Может, тот и был бесстыжим дармоедом и жутким занудой, но это не значило, что он заслуживает попасть в засаду и быть убитым из-за своего золота.

Глава десятая, которая повествует о расправе и кровопролитии

Абдулла обнаружил, что быстро идти не может. Он жутко закоченел в более холодном климате Ингарии, пока сидел неподвижно, а ноги болели от ходьбы на протяжении всего предыдущего дня. Вместилище для денег в левом сапоге натерло на ноге серьезную мозоль. Абдулла начал хромать раньше, чем прошел сотню ярдов. Однако он по-прежнему достаточно беспокоился за солдата, чтобы продолжать идти так быстро, как мог. Он прохромал мимо нескольких хижин с травяной крышей и вышел из деревни, после чего дорога стала более открытой. Здесь Абдулла увидел солдата на некотором расстоянии впереди — тот неспеша направлялся к точке, от которой дорога взбиралась на холм, покрытый обычными в этих местах деревьями с густой листвой. Вероятно, именно там неотесанные парни собирались устроить засаду. Абдулла попытался хромать быстрее.

Из качавшейся у него на поясе бутылки высунулся раздраженный синий клочок.

— Обязательно так трясти? — вопросил он.

— Да, — выдохнул Абдулла. — Человек, которого ты выбрал помочь мне, нуждается в моей помощи.

— Ха! Теперь я понял. Ничто не заставит тебя перестать романтизировать жизнь. Следующим твоим желанием станут сияющие доспехи.

Солдат брел достаточно медленно. Абдулла преодолел разрыв между ними и вошел в лес сразу следом за ним. Но здесь дорога петляла туда-сюда между деревьями, чтобы легче было взбираться, и Абдулла потерял солдата из виду, пока не преодолел последний поворот и не увидел его всего в нескольких ярдах впереди. Именно этот момент деревенщины выбрали для нападения.

Двое выпрыгнули с одной стороны дороги позади солдата. Выпрыгнувшие с другой стороны подбежали к нему спереди. На мгновение завязалась жуткая драка и борьба. Абдулла поспешил на помощь, но спешил немного нерешительно, поскольку никогда никого в своей жизни не бил.

Пока он приближался, случился целый ряд чудес. Два парня позади солдата отлетели в противоположных направлениях к обочинам, где один из них врезался головой в дерево и больше никого не беспокоил, тогда как другой распластался на земле. Что касается двоих перед солдатом, один почти тотчас получил пикантное увечье и сложился пополам, чтобы изучить его. Второй, к величайшему изумлению Абдуллы, поднялся в воздух и на краткое мгновение повис на ветке дерева, словно экзотичная драпировка. Оттуда он с грохотом упал и заснул на дороге.

Тут сложенный пополам парень распрямился и с длинным узким ножом двинулся на солдата. Солдат схватил его за запястье руки, в которой был нож. На мгновение они с ворчанием застыли в патовой ситуации. Абдулла был абсолютно уверен, что она разрешится в пользу солдата. Он как раз думал, что его беспокойство за солдата оказалось совершенно излишним, когда распластавшийся на дороге позади солдата парень вдруг поднялся и сделал выпад в спину солдата еще одним длинным тонким ножом.

Абдулла быстро сделал то, что требовалось: шагнул вперед и треснул парня по голове бутылкой джинна.

— Ой! — вскрикнул джинн.

И парень рухнул, точно срубленный дуб.

Солдат стремительно развернулся на звук, отвлекшись от завязывания другого парня в узлы. Абдулла торопливо отступил назад. Ему не нравилась ни скорость, с которой солдат повернулся, ни то, как он держал руки, плотно сжав пальцы, словно два грубых, но смертоносных оружия.

— Я слышал, как они планировали убить тебя, доблестный ветеран, — быстро пояснил Абдулла, — и поспешил предупредить или помочь.

Глаза солдата — очень голубые, но уже совсем не невинные — впились в его глаза. На самом деле, такие глаза посчитали бы проницательными даже на Базаре Занзиба. Казалось, они просчитывают Абдуллу всеми возможными способами. К счастью, они, видимо, удовлетворились тем, что увидели.

— Тогда спасибо, — сказал солдат и повернулся пнуть в голову парня, которого завязывал в узлы.

Тот тоже перестал двигаться, завершая комплект.

— Возможно, — предложил Абдулла, — мы должны сообщить об этом констеблю.

— Зачем? — спросил солдат.

Он наклонился и, к легкому удивлению Абдуллы, произвел быстрый профессиональный обыск в карманах парня, которого только что пнул в голову. Результатом обыска стала приличная пригоршня медных монет, которую солдат с удовлетворенным видом засунул в собственный карман.

— Однако гнилой нож, — заметил он, сломав его пополам. — Поскольку ты здесь, почему бы тебе не обыскать того, которого ты побил, пока я занимаюсь двумя другими? Твой выглядит где-то на один серебряник.

— Хочешь сказать, — с сомнением произнес Абдулла, — что обычай этой страны позволяет нам ограбить грабителей?

— Я никогда не слышал о таком обычае, — спокойно ответил солдат, — но это то, что я в любом случае собираюсь сделать. Почему, ты думаешь, я так старательно демонстрировал свое золото в постоялом дворе? Всегда найдется пара прохиндеев, которые считают, что стоит ограбить старого глупого солдата. Почти у всех есть с собой деньги.

Он перешел через дорогу и начал обыскивать парня, который упал с дерева. Мгновение поколебавшись, Абдулла наклонился, чтобы заняться неприятной задачей — обыском того, кого он вырубил бутылкой. Он поймал себя на том, что пересмотрел свое мнение о солдате. Помимо всего прочего, человека, который мог уверенно потягаться с четырьмя нападающими одновременно, лучше иметь в друзьях, чем во врагах. И в карманах валявшегося без сознания юноши действительно нашлись три серебряные монеты. Также там обнаружился нож. Абдулла попытался сломать его на дороге, как поступил солдат с другим ножом.

— А, нет, — сказал солдат, — этот нож хороший. Береги его.

— Честно говоря, у меня нет опыта, — Абдулла протянул нож солдату. — Я мирный человек.

— В таком случае по Ингарии ты далеко не продвинешься. Оставь его себе и используй, чтобы резать мясо, если тебе так больше нравится. У меня в ранце еще шесть ножей, лучших, чем этот — все от разных головорезов. И серебро оставь себе. Хотя, судя по тому, что ты не заинтересовался, когда я говорил о своем золоте, могу предположить, что ты хорошо обеспечен, не так ли?

Поистине проницательный и наблюдательный человек, подумал Абдулла, кладя серебро в карман.

— Я не настолько обеспечен, чтобы мне не нужно было еще, — предусмотрительно ответил он.

Затем, чувствуя, что по-настоящему проникается духом происходящего, Абдулла снял с парня шнурки и использовал их, чтобы понадежнее привязать бутылку джинна к поясу. Парень пошевелился и застонал.

— Приходит в себя. Нам лучше убираться, — сказал солдат. — Очнувшись, они представят всё так, будто это мы напали на них, а поскольку мы оба чужаки в их деревне, поверят им. Я собираюсь срезать через холмы. Если хочешь последовать моему совету, сделай то же самое.

— Я так и поступлю, великодушнейший боец, почту за честь сопровождать тебя, — ответил Абдулла.

— Я не против. Спутник, которому мне не придется врать, станет разнообразием.

Он подобрал ранец и шляпу, которые перед началом драки, похоже, успел аккуратно сложить за деревом, и направился в лес.

Некоторое время они неуклонно взбирались среди деревьев. Солдат заставлял Абдуллу чувствовать себя удручающе слабым. Он шагал так легко и просто, словно они спускались, а не поднимались. Абдулла хромал следом. Левая нога стерлась в кровь.

Наконец, солдат остановился в нагорной лощине и подождал его.

— Этот модный сапог натирает тебе? — спросил он. — Присядь на камень и сними его, — он развязал ранец. — У меня есть нечто вроде необычного набора первой помощи. Подобрал его на поле битвы вроде бы. Ну, во всяком случае, нашел где-то в Страннии.

Абдулла сел и с трудом стащил сапог. Облегчение от этого быстро погасло, когда он посмотрел на ногу. Она была стерта до мяса. Солдат с ворчанием шлепнул на нее какую-то белую перевязку, которая сама по себе прилипла — завязывать ее не пришлось. Абдулла взвизгнул. Затем от перевязки растеклась блаженная прохлада.

— Это магия? — спросил он.

— Вероятно, — ответил солдат. — Думаю, эти Ингарийские чародеи раздали такие ранцы всей своей армии. Надевай сапог. Теперь ты сможешь ходить. Нам надо оказаться как можно дальше до того, как папочки этих мальчишек начнут искать нас верхом.

Абдулла осторожно ступил в сапог. Перевязка наверняка была волшебной. Нога чувствовалась как новая. Он почти мог не отставать от солдата, и это к лучшему, поскольку солдат поднимался вперед, пока Абдулла не почувствовал, что они прошли столько же, сколько он вчера в пустыне. Абдулла не мог не оглядываться время от времени назад, чтобы проверить, не гонятся ли уже за ними лошади. Он сказал себе, что после верблюдов это какое-то разнообразие, хотя было бы мило, если бы хоть раз в жизни его никто не преследовал. Задумавшись об этом, он понял, что даже на Базаре родственники первой жены его отца преследовали его с тех самых пор, как отец умер. Он разозлился на себя, что не замечал этого раньше.

Тем временем они взобрались так высоко, что лес уступил место проволочным кустарникам среди камней. К вечеру они шли где-то рядом с вершиной горной гряды, где остались уже одни камни и лишь несколько маленьких сильно пахнущих кустов, которые цеплялись за расщелины. Тоже в своем роде пустыня, подумал Абдулла, пока солдат прокладывал путь по узкому ущелью меж высокими скалами. Не похоже было, что в этом месте найдется ужин.

Пройдя какое-то расстояние по ущелью, солдат остановился и снял ранец.

— Присмотри за ним секунду, — сказал он. — Вроде бы тут есть что-то вроде пещеры наверху утеса с этой стороны. Я поднимусь посмотрю, подходит ли она для ночевки.

Абдулла устало поднял взгляд и обнаружил, что над их головами виднеется темное отверстие в скалах. Ему совершенно не улыбалось спать там. Оно выглядело холодным и твердым. Но, вероятно, это лучше, чем просто лежать на камнях, подумал он, уныло наблюдая, как солдат легко поднимается по утесу и приближается к дыре.

Раздался визг словно от бешеного металлического шкива.

Солдат отшатнулся от пещеры, прижав ладонь к лицу, и едва не упал с утеса. Он сумел как-то собраться и, ругаясь, соскользнул по скале, подняв вихрь щебня.

— Там дикий зверь! — выдохнул он. — Пошли дальше.

Из восьми длинных царапин обильно текла кровь. Четыре из них начинались на лбу, пересекали руку и продолжались по щеке к подбородку. Четыре других порвали рукав и отметили руку от запястья до локтя. Похоже, он закрыл лицо ладонью как раз вовремя, чтобы не потерять глаз. Он был так потрясен, что Абдулле пришлось поспешно подхватить его шляпу и ранец и повести его по ущелью. Абдулла совершенно не горел желанием встречаться со зверем, способным одолеть этого солдата.

Ущелье закончилось через сотню ярдов. И закончилось оно в идеальном месте для стоянки. Теперь они находились по другую сторону гор с открытым видом на земли за ними — сплошное золото, и зелень, и дымка в лучах заходящего солнца. Ущелье упиралось в широкую площадку, откуда скала плавно поднималась к своего рода пещере, где скалы нависали над наклонным полом. Еще лучше — сразу за пещерой по горе с журчанием спускался маленький каменистый ручеек.

Однако как бы ни было место идеально, Абдулла не имел желания останавливаться так близко к тому дикому зверю. Но солдат настоял. Его царапины болели. Он упал на склон и достал из волшебного набора первой помощи какой-то бальзам.

— Разожги огонь, — велел он, смазывая раны веществом. — Дикие животные боятся огня.

Абдулла сдался и принялся лазить туда-сюда, вырывая сильно пахнущие кустарники на хворост. Давным-давно на скалах наверху орел или еще какая птица устроил гнездо. Старое гнездо обеспечило Абдуллу охапками палок и немалым количеством сухих веток, так что скоро у него набралась груда дров. Закончив намазывать себя бальзамом, солдат достал трутницу и зажег небольшой костер посередине склона. Огонь затрещал и весело взвился в воздух. Дым, пахнувший почти как фимиам, который Абдулла раньше жег в лавке, выплыл с края ущелья и рассеялся на фоне начинающегося великолепного заката. Если огонь действительно отпугнет чудовище из пещеры, подумал Абдулла, здесь будет почти идеально. Только почти, поскольку здесь, конечно же, на много миль не было никакой еды. Абдулла вздохнул.

Солдат вытащил из ранца металлическую банку.

— Не наполнишь водой? Разве что, — добавил он, разглядывая бутылку джинна, привязанную к поясу Абдуллы, — у тебя в этой фляжке есть что-то покрепче.

— Увы, нет, — ответил Абдулла. — Просто фамильная реликвия — редкое матовое стекло из Сингиспата, — которую я ношу с собой из сентиментальных соображений.

Он не собирался рассказывать о джинне столь бесчестному человеку, как солдат.

— Жаль, — сказал солдат. — Тогда достань воды, а я приготовлю нам ужин.

Место стало почти совсем идеальным. Абдулла охотно запрыгал вниз к ручью. Вернувшись, он обнаружил, что солдат достал кастрюлю и высыпал в нее пакеты сушеного мяса и сушеного гороха. Он добавил воду и пару загадочных кубиков и поставил всё вариться на огонь. Смесь замечательно быстро превратилась в густое тушеное мясо. И пахло оно восхитительно.

— Очередные волшебные штучки? — спросил Абдулла, когда солдат сложил половину тушеного мяса на оловянную тарелку и передал ему.

— Думаю, да. Я подобрал это на поле битвы.

Солдат взял кастрюлю, чтобы есть из нее самому, и нашел пару ложек. Они дружески сидели и ели, и огонь трещал между ними, пока небо медленно становилось розовым, малиновым и золотым, а земля внизу — синей.

— Не привык терпеть лишения, а? — заметил солдат. — Хорошая одежда, модные сапоги, но судя по их виду в последнее время им досталось. А речь и загар говорят о том, что ты прошел далекий путь с юга от Ингарии, не так ли?

— Всё это правда, о наблюдательнейший спутник, — осторожно ответил Абдулла. — А о тебе я знаю только то, что ты пришел из Страннии и крайне необычно путешествуешь по этим землям, провоцируя людей грабить тебя, размахивая золотом из премии…

— Премия, проклятье! — сердито перебил солдат. — Ни единого пенни я не получил ни от Страннии, ни от Ингарии! Я из кожи вон лез на этих войнах — мы все лезли, — а они в конце сказали: «Ладно, парни, вот и всё, наступило мирное время!» — и распустили нас голодать. Тогда я сказал себе: «Действительно ладно! Кто-то должен мне за всю работу, и я считаю, что это народ Ингарии! Это они привели чародеев и жульничали, чтобы победить!» Так что я отправился взять с них мою премию тем способом, который ты наблюдал сегодня. Можешь называть это мошенничеством, если хочешь, но ты видел, как я действую, так что можешь судить. Я забираю деньги только у тех, кто пытается ограбить меня!

— Несомненно, слово «мошенничество» никогда не касалось моих губ, добродетельный ветеран, — искренне ответил Абдулла. — Я называю это изобретательным планом, который немногие кроме тебя могли бы осуществить.

Похоже, солдата успокоили его слова. Он задумчиво уставился на синие дали внизу.

— Всё это там внизу, — сказал он, — равнина Кингсбёри. Она принесет мне море золота. А ты знаешь, что, когда я вышел из Страннии, у меня был всего лишь серебряный трехпенсовик и медная пуговица, которую я выдавал за соверен?

— В таком случае твоя прибыль огромна.

— И станет еще больше, — пообещал солдат.

Он аккуратно отставил кастрюлю в сторону и выудил из ранца два яблока. Одно он дал Абдулле, а другое стал есть сам, вытянувшись на спине и глядя на медленно темнеющие земли. Абдулла предположил, что он подсчитывает золото, которое заработает там. И удивился, когда солдат сказал:

— Всегда любил вечернюю стоянку. Взгляни на закат. Потрясающе!

Закат действительно был потрясающим. С юга поднялись облака и расползлись по небу, словно рубиновый пейзаж. Абдулла видел цепи пурпурных гор, приобретших винно-красный оттенок в одной части; дымящуюся оранжевую расселину, словно сердце вулкана; спокойное розовое озеро. За всем этим на фоне бесконечности сине-золотого неба-моря лежали острова, рифы, бухты и мысы. Будто бы они смотрели на побережье небес или страну, которая лежит на запад к раю.

— Вон то облако, — указал солдат. — Правда оно выглядит прямо как замок?

Действительно. Замок стоял на высоком мысе над небесной лагуной — чудо тонких золотых, рубиновых и синих башенок. Проблеск золотого неба сквозь самую высокую башню походил на окно. Эта картина мучительно напомнила Абдулле об облаке, которое он видел над дворцом султана, когда его тащили в темницу. Хотя и совсем другой формы, оно с такой силой вновь обрушило на него все его горести, что он воскликнул:

— О Цветок-в-Ночи, где ты?

Глава одиннадцатая, в которой дикий зверь вынуждает Абдуллу потратить желание

Солдат повернулся, опираясь на локоть, и уставился на Абдуллу.

— И что это должно означать?

— Ничего, — ответил Абдулла, — за исключением того, что моя жизнь полна разочарований.

— Расскажи. Облегчи бремя. В конце концов, я тебе о себе рассказал.

— Ты никогда мне не поверишь. Мои горести превосходят даже твои, смертоноснейший мушкетер.

— Испытай меня, — ответил солдат.

Почему-то рассказать о том, что связано с закатом и с тем, что закат возбуждал в душе Абдуллы, было несложно. И пока замок медленно растягивался и растворялся в песчаных отмелях неба-лагуны, а закат мягко угасал, становясь фиолетовым, коричневым и наконец превратился в три темно-красные полосы, похожие на заживающие следы от когтей на лице солдата, Абдулла рассказал ему историю. Ну или, во всяком случае, ее суть. Конечно, он не стал рассказывать ни о чем столь личном, как его мечты, или о том, каким неприятным образом они в последнее время стали осуществляться, и старательно не упоминал о джинне. Абдулла не доверял солдату, считая, что тот вполне мог взять ночью бутылку и исчезнуть. Редактировать события ему помогало сильное подозрение, что солдат тоже рассказал не всю историю. Конец истории сложно было объяснить, не упоминая джинна, но Абдулла считал, что прекрасно справился. Он представил всё так, будто сбежал из цепей и от бандитов с помощью одной лишь силы воли и потом всю дорогу на север до Ингарии прошел пешком.

— Хм, — произнес солдат, когда Абдулла закончил, и задумчиво положил еще ароматных кустов в костер, который теперь остался единственным источником света. — Насыщенная жизнь. Но должен сказать, быть предназначенным судьбой в мужья принцессе не хуже хорошей сделки. Я сам всегда этого хотел — жениться на милой спокойной принцессе с королевством и добрым нравом. Часть моей мечты, на самом деле.

У Абдуллы возникла отличная идея.

— Вполне возможно, что ты сможешь, — спокойно произнес он. — В тот день, когда я встретил тебя, мне был дарован сон — видение, — в котором ко мне пришел дымчатый ангел цвета лаванды и указал мне на тебя, о умнейший из крестоносцев, когда ты спал на скамейке снаружи постоялого двора. Он сказал, что ты можешь существенно помочь мне найти Цветок-в-Ночи. И если ты поможешь, сказал ангел, твоим вознаграждением станет то, что ты сам женишься на другой принцессе.

Это было — или будет — почти абсолютной правдой, сказал себе Абдулла. Надо всего лишь загадать завтра джинну правильное желание. Или скорее послезавтра, напомнил он себе, поскольку джинн вынудил его сегодня использовать завтрашнее желание.

— Ты поможешь мне? — спросил он, встревоженно наблюдая за освещенным костром лицом солдата. — За это великое вознаграждение.

Солдат не выказал ни сильного желания, ни тревоги. Он размышлял.

— Не уверен, чем могу помочь, — наконец произнес он. — Для начала, я не знаток ифритов. У нас здесь на севере их, кажется, не бывает. Тебе следовало бы спросить одного из этих проклятых Ингарийских чародеев, что ифриты делают с принцессами, когда крадут их. Чародеи наверняка знают. Я могу помочь тебе выдавить из них сведения, если хочешь. С удовольствием. Но что касается принцессы, они, знаешь ли, не растут на деревьях. Ближайшая должна быть дочерью короля Ингарии, далеко в Кингсбёри. Если она та, что была на уме у твоего приятеля дымчатого ангела, то, полагаю, нам с тобой лучше спуститься туда и посмотреть. Как мне говорили, ручные чародеи короля большей частью тоже живут там внизу, так что, похоже, всё сходится. Ты согласен с такой идеей?

— Великолепно, военный друг моего сердца, — ответил Абдулла.

— Значит, договорились. Но имей в виду: я ничего не обещаю.

Солдат достал из ранца два одеяла и предложил подбросить дров в огонь и ложиться спать.

Абдулла отвязал от пояса бутылку джинна и аккуратно поставил ее на гладком камне рядом с собой, с другой стороны от солдата. После чего он завернулся в одеяло и устроился на ночь, которая выдалась довольно беспокойной. Камень был твердым. И хотя Абдулле было далеко не так холодно, как вчера ночью в пустыне, от более влажного воздуха Ингарии дрожал он не меньше. К тому же, в тот момент, когда он закрыл глаза, его начали преследовать мысли о диком звере из пещеры в ущелье. Ему постоянно казалось, будто он слышит, как тот бродит вокруг стоянки. Пару раз он открывал глаза и даже думал, что видит, как что-то двигается прямо за кругом света от костра. Каждый раз он садился и подкидывал палки в костер, отчего пламя взметалось вверх и позволяло увидеть, что никого там нет. Прошло немало времени, прежде чем Абдулла смог нормально заснуть. Но стоило заснуть, как ему приснился кошмар.

Ему приснилось, что на рассвете появился ифрит и сел ему на грудь. Абдулла открыл глаза, чтобы велеть ему убираться, и обнаружил, что это вовсе не ифрит, а зверь из пещеры. Он поставил большие передние лапы Абдулле на грудь, уставившись на него глазами, которые напоминали голубоватые светильники в бархатистой черноте его шкуры. Насколько Абдулла мог понять, это был демон в обличии громадной черной пантеры.

Он с воплем сел.

Естественно, ничего не было. Заря только занималась. Костер вишневым пятном выделялся в окружающей серости, а более темный серый бугорок, который был солдатом, тихонько храпел с другой стороны от костра. Земли внизу за ним заволок белый туман. Абдулла устало положил еще хвороста в огонь и снова заснул.

Его разбудил похожий на ветер рев джинна:

— Останови это существо! Убери его от меня!

Абдулла вскочил. Солдат вскочил. Полностью рассвело. Не было никаких сомнений в том, что оба увидели. Маленькая черная кошка припала к земле возле бутылки джинна как раз рядом с тем местом, где только что лежала голова Абдуллы. То ли кошка была очень любопытной, то ли решила, что в бутылке еда, поскольку осторожно, но решительно засунула нос в горлышко. Вокруг ее аккуратной черной головы дюжиной искривленных синих клочков хлестал джинн, и клочки постоянно превращались в руки или лица, а потом опять становились дымом.

— Помоги мне! — хором вопили они. — Оно пытается съесть меня!

Кошка полностью игнорировала джинна. Она просто продолжала вести себя так, словно из бутылки доносился соблазнительнейший запах.

В Занзибе кошек ненавидели. Люди думали о них ненамного лучше, чем о крысах и мышах, которых те ели. Если кошка подходила к человеку, ее пинали, и топили всех котят, на которых могли наложить руки. Поэтому Абдулла бросился к кошке, собираясь с размаху пнуть ее.

— Брысь! — крикнул он. — Прочь!

Кошка прыгнула. Каким-то образом она увернулась от пинающей ноги Абдуллы и взлетела на вершину нависающей скалы, откуда зашипела на него и пронзила взглядом. Значит, она не глухая, подумал Абдулла, уставившись ей в глаза. Они были голубоватыми. Вот, значит, кто сидел на нем ночью! Он подобрал камень и замахнулся для броска.

— Не делай этого! — воскликнул солдат. — Бедный маленький зверек!

Кошка не стала дожидаться, пока Абдулла бросит камень. Она умчалась, исчезнув из поля зрения.

— В этой твари нет ничего бедного, — сказал он. — Ты должен понимать, кроткий бандит, что прошлой ночью это создание едва не выцарапало тебе глаз.

— Знаю, — мягко произнес солдат. — Она просто защищалась, бедняжка. Не джинн ли в этой твоей фляжке? Твой дымчатый синий друг?

Один путешественник, продававший ковер, однажды сказал Абдулле, что большинство людей на севере необъяснимо сентиментальны в отношении животных. Абдулла пожал плечами и угрюмо повернулся к бутылке, в которую джинн скрылся без единого слова благодарности. Надо же было такому случиться! Теперь придется следить за бутылкой, как ястреб.

— Да, — ответил он.

— Я так и подумал, — сказал солдат. — Я слыхал оджиннах. Иди-ка посмотри.

Он наклонился и очень осторожно подобрал свою шляпу, улыбаясь странной нежной улыбкой.

Этим утром с солдатом решительно творилось что-то странное, словно ночью его мозги размягчились. Абдулла задумался, не царапины ли виноваты, хотя они уже почти исчезли. Абдулла встревоженно подошел к нему.

Кошка тотчас вновь появилась на нависающей скале, издавая тот звук железного шкива, и в каждой линии ее маленького черного тела читались гнев и беспокойство. Абдулла проигнорировал ее и заглянул в шляпу солдата. Из ее сальной глубины на него уставились круглые голубые глаза. Маленький розовый рот вызывающе зашипел, когда маленький черный котенок внутри отполз вглубь шляпы, мотая для равновесия хвостом, похожим на крошечную бутылочную щетку.

— Разве он не милый? — словно одурманенный произнес солдат.

Абдулла покосился на завывающую кошку наверху скалы. Застыв, он осторожно посмотрел снова. Животное было огромным. Там стояла мощная черная пантера, которая скалила на него большие белые клыки.

— Эти животные наверняка принадлежат ведьме, храбрый спутник, — дрожащим голосом произнес Абдулла.

— Если и так, ведьма, должно быть, умерла или еще что, — ответил солдат. — Ты видел их. Они жили в той пещере как дикие. Должно быть, мать-кошка ночью несла котенка всю дорогу досюда. Изумительно, правда? Должно быть, она знала, что мы поможем ей! — он поднял взгляд на громадную зверюгу, рычащую на скале и, похоже, не заметил ее размеров. — Давай спускайся, моя хорошая! — вкрадчиво позвал он. — Ты же знаешь, мы не навредим ни тебе, ни твоему котенку.

Мать-кошка спрыгнула со скалы. Абдулла испустил сдавленный вопль, увернулся и плюхнулся на землю. Внушительное черное тело промчалось над ним, и, к его удивлению, солдат засмеялся. Возмущенно вскинув взгляд, Абдулла обнаружил, что зверюга снова стала маленькой черной кошкой и ласково терлась о лицо солдата, расхаживая по его широким плечам.

— О, ты настоящее чудо, маленькая Полночь! — хихикнул солдат. — Ты знаешь, что я присмотрю за твоим Молокососом, не так ли? Правильно. Ах ты, мурлыка!

Абдулла с отвращением встал и повернулся спиной к этому пиршеству любви. Ночью кастрюлю основательно вычистили. Оловянная тарелка была отполирована. Абдулла многозначительно пошел помыть то и другое в ручье, надеясь, что солдат скоро забудет про опасных магических тварей и начнет думать о завтраке.

Но когда солдат наконец поставил шляпу на землю и нежно снял кошку-мать с плеч, он задумался о завтраке для кошек.

— Им понадобится молоко, — сказал он, — и хорошая тарелка свежей рыбы. Заставь своего джинна добыть им еды.

Сине-лиловая струя хлынула из горла бутылки и расплылась в набросок раздраженного лица джинна.

— О, нет, — возразил джинн. — Я исполняю только одно желание в день, а он вчера уже получил сегодняшнее. Иди ловить рыбу в ручье.

Солдат сердито надвинулся на джинна:

— Так высоко в горах нет никакой рыбы. Малышка Полночь умирает от голода, а ей еще надо кормить котенка.

— Какая жалость! — заявил джинн. — И не пытайся угрожать мне, солдат. Люди за меньшую вину становились жабами.

Солдат определенно был храбрым или очень глупым.

— Только попробуй, и я разобью твою бутылку, в какой бы форме я ни оказался! — крикнул он. — Я прошу желание не для себя.

— Предпочитаю, когда люди эгоисты, — ответил джинн. — Значит, ты хочешь быть жабой?

Еще больше синего дыма хлынуло из бутылки и сформировалось в руки, совершающие жесты, которые Абдулла боялся узнать.

— Нет-нет, остановись, умоляю, о сапфир среди духов! — поспешно воскликнул он. — Оставь солдата и согласись в качестве величайшего одолжения даровать мне еще одно желание на день раньше, чтобы мы смогли накормить животных.

— Ты тоже хочешь стать жабой? — вопросил джинн.

— Если в пророчестве написано, что Цветок-в-Ночи должна выйти замуж за жабу, тогда превращай меня в жабу, — с ханжеским смирением заявил Абдулла. — Но сначала добудь молоко и рыбу, великий джинн.

Джинн угрюмо крутанулся.

— Чтоб его, это пророчество! Я ничего не могу против него. Хорошо. Ты получишь свое желание, при условии, что оставишь меня в покое на следующие два дня.

Абдулла вздохнул. Кошмарная напрасная трата желания.

— Отлично.

На камень возле его ног бухнулись кувшин молока и овальная тарелка с лососем. Джинн одарил Абдуллу взглядом величайшей неприязни и засосался обратно в бутылку.

— Отличная работа! — воскликнул солдат и принялся суетиться: крошить лосось в молоко и тщательно извлекать кости, которыми кошка могла бы подавиться.

Кошка всё это время спокойно вылизывала котенка в шляпе. Похоже, она не знала о присутствии джинна. Но про лосося она прекрасно знала. Как только он начал готовиться, она оставила котенка и принялась виться вокруг солдата — худая, настойчивая и мяукающая.

— Скоро-скоро, милая чернушка! — сказал солдат.

Абдулла мог только предположить, что магия кошки и джинна настолько разные, что они не способны воспринимать друг друга. Он видел в сложившейся ситуации только одну хорошую сторону: лосося и молока было достаточно и для двух человек. Пока кошка изысканно глотала, котенок лакал, чихал и изо всех сил неумело пытался пить молоко с запахом лосося, солдат с Абдуллой наслаждались кашей из молока и жаренного куска лосося.

После такого завтрака Абдулла подобрел ко всему миру. Он сказал себе, что джинн не мог выбрать лучшего спутника, чем солдат. Джинн был не так уж плох. И наверняка он уже скоро увидит Цветок-в-Ночи. Абдулла как раз думал, что султан и Кабул Акба тоже не такие уж плохие парни, когда, к собственному возмущению, обнаружил, что солдат собирается взять кошку с котенком в Кингсбёри.

— Но, доброжелательнейший бомбардир и деликатный кирасир, — запротестовал Абдулла, — что станет с твоим планом заработать премию? Ты не можешь грабить грабителей с котенком в шляпе!

— Я рассчитываю, что мне больше не придется этим заниматься, поскольку ты пообещал мне принцессу, — спокойно ответил солдат. — И никто не смог быть бросить Полночь и Молокососа погибать от голода в горах. Это жестоко!

Абдулла понял, что проиграл спор. Он угрюмо привязал бутылку джинна к поясу и дал обет больше никогда ничего не обещать солдату. Солдат упаковал ранец, раскидал костер и аккуратно поднял шляпу с котенком. После чего начал спускаться рядом с ручьем, свистнув Полночи, словно она собака.

Однако у Полуночи были другие планы. Когда Абдулла пошел за солдатом, она встала у него на пути, многозначительно уставившись на него. Абдулла не обратил внимания и попытался обойти ее. И она сразу снова стала огромной. Черная пантера еще крупнее, чем раньше, если только такое возможно, с рычанием перегородила ему дорогу. Он остановился, по-настоящему испугавшись. И зверюга прыгнула на него. Абдулла был слишком испуган даже для того, чтобы закричать. Он закрыл глаза и ждал, когда ему вырвут горло. Вот тебе и Судьба с пророчествами!

Однако его горла коснулось что-то мягкое. Маленькая твердая лапа ударила его по плечу, а другие такие же лапы вцепились в грудь. Абдулла открыл глаза и обнаружил, что Полночь вернулась к размерам кошки и вцепилась в его куртку. Сине-зеленые глаза встретились с ним взглядом и велели: «Неси меня. А не то…»

— Прекрасно, грозная представительница кошачьих, — сказал Абдулла. — Но постарайся больше не отдирать вышивку на моей куртке. Когда-то это был мой лучший костюм. И, пожалуйста, помни, что я несу тебя абсолютно против воли. Я не люблю кошек.

Полночь спокойно вскарабкалась на плечо Абдуллы, где самодовольно уселась и весь оставшийся день балансировала, пока он брел и соскальзывал вниз по горе.

Глава двенадцатая, в которой Абдуллу и солдата настигает закон

К вечеру Абдулла почти привык к Полуночи. В отличие от пса Джамала, от нее пахло исключительной чистотой, и она была великолепной матерью. Она слезала с Абдуллы, только чтобы покормить котенка. Если бы не ее тревожащая привычка становиться громадной, когда он раздражал ее, Абдулла мог бы со временем научиться терпеть ее. Он признавал, что котенок очарователен. Он играл с кончиком косы солдата и неуклюже пытался охотиться на бабочек, когда они остановились пообедать. Остальную часть дня он провел в куртке солдата, с любопытством выглядывая наружу на траву, деревья и обрамленные папоротником водопады, мимо которых они проходили по пути к равнине. Но, когда они остановились на ночь, у Абдуллы вызвала отвращение суета солдата вокруг новых питомцев. Они решили переночевать в постоялом дворе, на который наткнулись в первой долине. И там солдат постановил, что его кошки должны получить всё самое лучшее. Трактирщик и его жена разделяли мнение Абдуллы. Они были грузными людьми, которые изначально пребывали в плохом настроении из-за таинственной кражи тем утром кувшина молока и целого лосося. Они с суровым неодобрением бегали туда-сюда, чтобы достать корзину правильной формы и мягкую подушку в нее. Они угрюмо поспешали со сметаной, куриной печенью и рыбой. Они нехотя добыли некие травы, которые, как заявил солдат, предотвращали язвенную болезнь уха. Они яростно послали за другими травами, которые должны были лечить кошек от глистов. Но посмотрели откровенно недоверчиво, когда их попросили нагреть воду для ванной, поскольку солдат подозревал, что Молокосос подхватил блох.

Абдулла оказался вынужден вести переговоры.

— О принц и принцесса трактирщиков, — сказал он, — отнеситесь терпеливо к эксцентричности моего друга. Когда он говорит «ванна», он, конечно, имеет в виду ванну для себя и для меня. Мы оба несколько запачкались в пути и будем рады чистой горячей воде, за которую мы, конечно же, заплатим дополнительно, сколько нужно.

— Что? Мне? Ванна? — возмутился солдат, когда трактирщик и его жена утопали ставить кипятиться большие котлы.

— Да. Тебе, — ответил Абдулла. — Иначе я сегодня же вечером расстанусь с тобой и твоими кошками. Пес моего друга Джамала в Занзибе вонял едва ли больше тебя, о немытый воин, и Молокосос, есть у него блохи или нет, куда чище.

— Но как же моя принцесса и твоя дочь султана, если ты уйдешь? — спросил солдат.

— Что-нибудь придумаю. Но я предпочел бы, чтобы ты помылся, и, если хочешь, можешь взять Молокососа с собой в ванну. Для этого я ее и попросил.

— Ванные ослабляют, — с сомнением произнес солдат. — Но, думаю, я мог бы заодно вымыть с собой и Полночь.

— Можешь использовать обеих кошек вместо мочалок, если тебе хочется, потерявший голову пехотинец, — сказал Абдулла и отправился наслаждаться собственной ванной.

В Занзибе из-за жаркого климата ванну принимали часто. Абдулла привык посещать общественные бани по меньшей мере через день, и ему этого не хватало. Даже Джамал ходил в бани раз в неделю, и говорили, он брал с собой в воду пса. Смягченный горячей водой, Абдулла подумал, что солдат на самом деле не больше одурманен кошками, чем Джамал — псом. Он надеялся, что Джамал с псом сумели ускользнуть и что, если им это удалось, они сейчас не терпят лишения в пустыне.

От ванны солдат с виду нисколько не ослабел, хотя его кожа приобрела гораздо более бледный коричневый оттенок. Полночь умчалась от одного вида воды, но Молокосос, по словам солдата, наслаждался каждым мгновением.

— Он играл с мыльными пузырями! — с обожанием воскликнул солдат.

— Надеюсь, ты думаешь, что достойна всех этих трудов, — сказал Абдулла Полуночи, когда она уселась на его кровати, изысканно вылизываясь после сметаны и цыпленка.

Полночь повернулась и одарила его презрительным взглядом круглых глаз — конечно, она достойна! — а потом вернулась к серьезному делу чистки ушей.

Счет на следующее утро был громадным. Большую часть дополнительной платы составляла горячая вода, но подушки, корзинки и травы тоже были широко представлены в списке. Абдулла с дрожью заплатил и с беспокойством спросил, как далеко до Кингсбёри.

Шесть дней, ответили ему, если идти пешком.

Шесть дней! Абдулла чуть не застонал вслух. Шесть дней с такими расходами, и он едва сможет позволить себе содержать Цветок-в-Ночи в крайней бедности, когда найдет ее. А ведь ему приходилось ожидать еще шесть дней суеты солдата вокруг кошек, прежде чем они смогут схватить за шиворот какого-нибудь чародея и хотя бы начать пытаться найти ее. Нет, подумал Абдулла. Следующим его желанием джинну будет перенести их в Кингсбёри. А значит, ему придется вытерпеть только два дня.

Подбодренный этой мыслью, Абдулла зашагал прочь по дороге — Полночь безмятежно ехала на его плечах, а бутылка джинна подпрыгивала на боку. Сияло солнце. Зелень сельской местности стала настоящим удовольствием после пустыни. Абдулле даже начали нравиться дома с травяными крышами. При них имелись восхитительно беспорядочные сады, а у многих двери были увиты розами или другими цветами. Солдат сказал ему, что травяные крыши здесь в обычае. Они назывались соломенными крышами и прекрасно защищали от дождя, заверил его солдат, хотя Абдулле с трудом в это верилось.

Вскоре Абдулла погрузился в очередную мечту о том, как они с Цветком-в-Ночи живут в деревенском доме с травяной крышей и увитой розами дверью. Он создаст для нее такой сад, который станет предметом зависти для всех на много миль вокруг. Он начал планировать сад.

К несчастью, к концу утра его мечту прервали учащающиеся капли дождя. Полуночи они страшно не понравились. Она громко жаловалась Абдулле в ухо.

— Спрячь ее под курткой, — предложил солдат.

— Только не я, обожатель животных, — ответил Абдулла. — Она любит меня не больше, чем я ее. Наверняка она воспользуется шансом наделать порезов на моей груди.

Солдат протянул Абдулле шляпу с Молокососом, тщательно накрытым грязным носовым платком, и спрятал Полночь под своей курткой. Они прошли с полмили. Теперь дождь полил как из ведра.

Джинн вывесил неровный синий клочок над бутылкой.

— Не мог бы ты сделать что-нибудь с этой водой, которая заливается ко мне?

Молокосос жаловался на то же самое во весь слабый пискливый голос. Абдулла смахнул с глаз мокрые волосы, чувствуя себя вымотанным.

— Надо найти какое-нибудь укрытие, — сказал солдат.

К счастью, за следующим поворотом обнаружился один из многих постоялых дворов. Они с благодарностью прошлепали в его бар, где Абдулла с удовольствием убедился, что травяная крыша действительно прекрасно защищает от дождя.

Здесь солдат в уже привычной Абдулле манере потребовал отдельную гостиную с очагом, чтобы кошкам было удобно, и обед для всех четверых членов компании. Абдулла задумался (тоже привычно), насколько велик будет счет на этот раз, хотя и должен был признать, что очаг очень даже кстати. Мокрый насквозь Абдулла стоял перед ним со стаканом пива, пока они ждали обеда — в этом конкретном постоялом дворе пиво на вкус было таким, словно происходило от очень больного верблюда. Полночь насухо вылизала котенка, а потом себя. Солдат вытянул сапоги к огню, и от них шел пар, тогда как бутылка джинна стояла на каменной плите перед очагом, и от нее тоже шел легкий пар. Даже джинн не жаловался.

Они услышали снаружи лошадей. Это не было чем-то необычным. Большинство людей в Ингарии по возможности путешествовали верхом. Как и неудивительно, что всадники решили остановиться в постоялом дворе. Они наверняка тоже промокли. Абдулла как раз думал о том, что вчера ему решительно следовало попросить джинна достать им лошадей вместо молока и лосося, когда услышал, как всадники кричат трактирщику в окно гостиной:

— Двое мужчин: страннийский солдат и смуглый парень в причудливом костюме разыскиваются за нападение и грабеж. Вы их видели?

Прежде чем всадники закончили кричать, солдат уже стоял у окна гостиной, прижавшись спиной к стене так, чтобы он мог выглядывать из окна, не будучи замеченным, и каким-то образом уже держал в одной руке рюкзак, а в другой — шляпу.

— Четверо, — сказал он. — Судя по униформе, констебли.

Абдулла мог только стоять, испуганно открыв рот, и думать: вот что бывает, когда суетишься с корзинками и ванными для кошек, давая повод трактирщикам запомнить тебя. И требуешь отдельные гостиные, подумал он, услышав на расстоянии голос трактирщика, который льстиво отвечал, что да, оба парня здесь в малой гостиной.

Солдат протянул Абдулле шляпу.

— Положи сюда Молокососа. А потом возьми Полночь и будь готов убираться через окно, как только они войдут в постоялый двор.

Именно этот момент Молокосос выбрал, чтобы отправиться на разведку под дубовую скамейку. Абдулла нырнул за ним. Выбравшись на коленях обратно с извивающимся котенком в руке, он услышал отдаленный топот сапогов в баре. Солдат открывал задвижку на окне. Абдулла бросил Молокососа в его протянутую шляпу и повернулся за Полночью. И увидел бутылку джинна, греющуюся возле очага. Полночь сидела на высокой полке на другом конце комнаты. Безнадежно. Сапоги теперь были гораздо ближе — топали к двери гостиной. Солдат колотил по окну, которое, похоже, заело. Абдулла схватил бутылку джинна.

— Сюда, Полночь! — позвал он и побежал к окну, где столкнулся с попятившимся солдатом.

— Отойди подальше, — велел солдат. — Эту штуку заклинило. Придется пнуть.

Когда Абдулла отшатнулся в сторону, дверь гостиной распахнулась и трое внушительных мужчин в униформе ворвались в комнату. В то же мгновение сапог солдата с грохотом врезался в оконную раму. Створка распахнулась, и солдат вскарабкался на подоконник. Трое мужчин закричали. Двое устремились к окну, а один нырнул за Абдуллой. Абдулла опрокинул перед ними дубовую скамейку, помчался к окну и, не задумываясь, перепрыгнул через подоконник под проливной дождь.

А потом он вспомнил про Полночь и обернулся.

Она снова стала громадной — крупнее, чем он когда-либо видел, неясно вырисовываясь словно гигантская черная тень в пространстве под окном, оскалив огромные белые клыки на троих мужчин. Они попадали друг на друга в попытке отступить обратно через дверь. Абдулла с благодарностью повернулся и побежал за солдатом. Тот несся к дальнему углу постоялого двора. Четвертый констебль, который держал снаружи лошадей, побежал было за ними, потом понял, что это глупо, и побежал обратно к лошадям, которые бросились от него врассыпную. Несясь следом за солдатом через промокший огород, Абдулла слышал крики всех четверых констеблей, пытавшихся поймать лошадей.

Солдат был профессионалом в побегах. Он нашел проход из огорода во фруктовый сад, а оттуда — калитку в широкое поле. И всё в одно мгновение. Вдалеке за полем начинался скрытый покрывалом дождя лес, как обещание безопасности.

— Ты взял Полночь? — выдохнул солдат, пока они бежали по мокрой траве поля.

— Нет, — ответил Абдулла — на пояснения ему не хватало дыхания.

— Что? — воскликнул солдат.

Он остановился и порывисто развернулся.

В это мгновение четыре лошади, каждая с констеблем в седле, появились в поле, перепрыгнув через живую изгородь сада. Солдат яростно выругался. Они с Абдуллой помчались к лесу. К тому моменту, когда они добрались до его заросшего кустами края, всадники преодолели гораздо больше половины поля. Абдулла с солдатом шумно нырнули в кусты и прыгнули вперед, в открытую лесистую местность, где, к изумлению Абдуллы, земля была покрыта тысячами и тысячами ярко-синих цветов, расстилавшихся в голубую даль словно ковер.

— Что… это за цветы? — выдохнул он.

— Колокольчики, — ответил солдат. — Ты потерял Полночь. Я убью тебя.

— Я не потерял. Она найдет нас. Она выросла. Говорил тебе. Магия, — выдохнул Абдулла.

Солдат ни разу не видел этот трюк Полуночи. Он не поверил Абдулле.

— Беги быстрее, — велел он. — Мы должны сделать круг назад и забрать ее.

Они побежали вперед, топча колокольчики, пропитавшись их странным насыщенным запахом. Если бы не серый проливной дождь и крики констеблей, Абдулла мог бы поверить, что бежит по небесам. Он быстро вернулся к мечтам. Создавая сад для домика, в котором будет жить с Цветком-в-Ночи, он засеял его тысячью колокольчиков, как эти. Но мечты не позволяли ему забыть, что они протаптывают четкий след из сломанных белых стеблей и оторванных цветов. Как и не делали его глухим к треску веток, когда констебли пустили лошадей в лес за ними.

— Безнадежно! — воскликнул солдат. — Вели своему джинну, чтобы констебли потеряли нас.

— Вспомни… сапфир среди солдат… никаких желаний… до послезавтра, — выдохнул Абдулла.

— Он может выполнить еще одно авансом.

Из бутылки в руке Абдуллы сердито затрепетал синий дым.

— Я исполнил ваше последнее желание только при условии, что вы оставите меня в покое, — сказал джинн. — Всё, чего я прошу — чтобы мне позволили в одиночестве горевать в моей бутылке. И вы позволяете? Нет. При первом же признаке неприятностей вы начинаете стенать о желаниях авансом. Со мной здесь вообще никто не считается?

— Критическое положение… о гиацинт… колокольчик среди духов бутылки, — пропыхтел Абдулла. — Перенеси нас… далеко…

— О нет, не смей! — воскликнул солдат. — Не вздумай желать перенести нас далеко без Полуночи. Пусть он сделает нас невидимыми, пока мы не найдем ее.

— Синий нефрит среди джиннов… — выдохнул Абдулла.

— Если и есть что-то, что я ненавижу больше этого дождя, — перебил джинн, выдувшись лавандовым облаком, — и того, что мне без конца докучают желаниями раньше срока, так это когда меня уламывают на желания витиеватыми речами. Если хочешь желание, говори прямо.

— Перенеси нас в Кингсбёри, — пропыхтел Абдулла.

— Сделай так, чтобы эти ребята потеряли нас, — в ту же секунду сказал солдат.

Они пронзили друг друга взглядами на бегу.

— Договоритесь уже, — сказал джинн, скрестив руки и презрительно струясь позади них. — Мне всё едино, на что вы решите потратить еще одно желание. Только позвольте напомнить, что это будет ваше последние на два дня.

— Я не оставлю Полночь, — сказал солдат.

— Если мы… тратим желание, — выдохнул Абдулла, — оно должно… с пользой… глупый охотник за приданым… приближать нас… к цели… Кингсбёри.

— Тогда можешь отправляться без меня.

— Всадники всего в пятидесяти футах, — заметил джинн.

Они посмотрели через плечо и обнаружили, что он прав. Абдулла поспешно сдался.

— Тогда сделай так, чтобы они не могли нас видеть, — выдохнул он.

— Сделай нас невидимыми, пока Полночь не найдет нас, — добавил солдат. — Я знаю, она сможет. Она достаточно умная.

Абдулла краем глаза уловил злую усмешку, расплывшуюся на дымчатом лице джинна, и то, как его руки совершили некие жесты.

После чего наступила сырая и липкая странность. Мир внезапно исказился вокруг Абдуллы, стал огромным, сине-зеленым и расплывчатым. Он медленно и тяжело полз, припав к земле, среди гигантских колокольчиков, с крайней осторожностью переставляя каждую громадную бородавчатую руку, поскольку по какой-то причине не мог посмотреть вниз — только вверх и вокруг. Это был такой тяжкий труд, что ему хотелось остановиться и растянуться на земле на месте, но земля кошмарно дрожала. Он чувствовал, как некие гигантские создания скачут к нему, так что продолжал отчаянно ползти. Но, несмотря на все усилия, он не успевал убраться с их пути. Громадное копыто, величиной с круглую башню, с металлом внизу ударило прямо рядом с ним. Абдулла так испугался, что застыл и не мог пошевелиться. Он знал, громадные создания тоже остановились совсем рядом. Раздались громкие раздраженные звуки, которые он не мог как следует расслышать. Так продолжалось какое-то время. Затем стук копыт возобновился и тоже продолжался какое-то время, топча туда-сюда, всегда довольно близко. Прошла, казалось, большая часть дня, прежде чем создания бросили искать его и с топотом и хлюпаньем удалились.

Глава тринадцатая, в которой Абдулла бросает вызов Судьбе

Еще какое-то время Абдулла сидел, припав к земле, но существа не вернулись, и он снова начал ползти — без толку и не понимая куда, — надеясь понять, что с ним произошло. Он знал, что-то случилось, но ему не хватало мозгов, чтобы обдумать это.

Пока он полз, дождь прекратился. Его это огорчило, поскольку дождь чудесно освежал кожу. С другой стороны… В солнечном луче сделала круг муха и села на лист колокольчика неподалеку. Абдулла молниеносно выстрелил длинным языком, слизал муху и проглотил ее. «Славно!» — подумал он. А потом подумал: «Но мухи же грязные!» Еще более встревоженный, чем прежде, он пополз вокруг очередного скопления колокольчиков.

И там обнаружился кто-то, в точности похожий на него.

Он был коричневый, приземистый и бородавчатый, с желтыми глазами на макушке. Едва увидев Абдуллу, он раскрыл широкий безгубый рот, испустив рев ужаса, и начал раздуваться. Абдулла не стал дожидаться дальнейшего. Он развернулся и пополз прочь так быстро, как позволяли кривые ноги. Теперь он знал, что он такое. Он был жабой. Коварный джинн превратил его в жабу до тех пор, пока Полночь не найдет его. И Абдулла был уверен, что, найдя, она его съест.

Он заполз под ближайшие аркообразные листья колокольчика и затаился.

Примерно час спустя листья колокольчика раздвинулись и пропустили черную лапу чудовища. Похоже, оно заинтересовалось Абдуллой. Не выпуская когтей, оно потрогало его лапой. Абдулла пришел в такой ужас, чтобы попытался отпрыгнуть назад.

И обнаружил, что лежит на спине среди колокольчиков.

Он моргнул, глядя вверх на деревья, пытаясь привыкнуть к тому, что в голове вдруг опять появились мысли. Некоторые из них были неприятными: про двух разбойников, которые ползали в виде жаб рядом с прудом в оазисе, про то, как он съел муху, и как его едва не растоптала лошадь. Потом он огляделся и увидел неподалеку припавшего к земле солдата, который выглядел таким же сбитым с толку, каким Абдулла себя чувствовал. Рюкзак лежал рядом с ним, а позади рюкзака из шляпы солдата решительно пытался вылезти Молокосос. Бутылка джинна самодовольно стояла рядом со шляпой.

Джинн выбрался наружу — маленькими клочками, словно пламя спиртовки, опираясь дымчатыми руками на горлышко бутылки.

— Развлекаетесь? — насмешливо спросил он. — Как я вас подловил! Это научит вас, как докучать мне дополнительными желаниями!

Их внезапное превращение сильно встревожило Полночь. Она выгнулась сердитой дугой, шипя на обоих.

Солдат протянул к ней руку, издавая успокаивающие звуки.

— Ты опять напугал Полночь, — сказал он джинну, — и я разобью твою бутылку!

— Ты это уже говорил, — парировал джинн, — и не смог, увы. Бутылка зачарована.

— В таком случае, я постараюсь, чтобы его следующим желанием стало превратить тебя в жабу, — солдат ткнул большим пальцем в сторону Абдуллы.

Джинн бросил на Абдуллу настороженный взгляд. Абдулла ничего не сказал, но понял, что идея хороша и с ее помощью можно держать джинна в узде. Он вздохнул. Так или иначе, у него никак не получалось прекратить тратить желания зазря.

Они встали, подобрали вещи и продолжили путь. Но шли теперь гораздо осторожнее. Они держались самых маленьких дорожек и тропинок, какие только могли найти, и той ночью, вместо того чтобы отправиться в постоялый двор, остановились в старом пустом сарае. Там Полночь внезапно насторожилась, заинтересовалась и вскоре исчезла в темных углах. Некоторое время спустя она притрусила обратно с мертвой мышью, которую аккуратно положила в шляпу солдата для Молокососа. Молокосос не особо знал, что с ней делать. В итоге он решил, что это разновидность игрушки, на которую яростно напрыгивают и убивают. Полночь снова покралась прочь. Абдулла слышал тихие звуки ее охоты большую часть ночи.

Несмотря на это, солдат беспокоился о кормежке кошек. На следующее утро он захотел, чтобы Абдулла сходил до ближайшей фермы и купил молока.

— Тебе надо, ты и иди, — коротко ответил Абдулла.

И каким-то образом оказалось, что он уже идет на ферму с бидоном из рюкзака солдата, прицепленным к поясу на одном боку, и бутылкой джинна, подпрыгивающей на другом.

Ровно то же самое повторилось в следующие два утра с тем маленьким различием, что обе ночи они спали под стогом сена, и одним утром Абдулла купил чудесную свежую буханку, а другим — несколько яиц. В то третье утро по пути обратно к стогу сена он пытался понять, почему в его душе всё больше возрастают раздражение и обида.

Дело не просто в том, что он постоянно был одеревеневшим, уставшим и промокшим. И не просто в том, что он столько времени проводил, бегая по поручениям для солдатских кошек, хотя и имело к этому некоторое отношение. Отчасти это была вина Полуночи. Абдулла знал, что должен быть благодарен ей за защиту от констеблей. Он был благодарен, но по-прежнему не слишком хорошо с ней ладил. Она каждый день презрительно ехала у него на плече и умудрилась дать понять, что Абдулла для нее — всего лишь нечто вроде лошади. Нелегко было терпеть такое от простого животного.

Топая по сельским дорожкам, Абдулла весь день размышлял над этим и над другими вещами. Полночь элегантно свернулась вокруг его шеи, а солдат плелся впереди. Дело не в том, что он не любил кошек. Он уже привык к ним. Временами Молокосос казался ему таким же милым, как солдату. Нет, плохое настроение гораздо больше было связано с тем, как солдат с джинном умудрялись откладывать его поиски Цветка-в-Ночи. Абдулла видел, что, если не остережется, будет топать по сельским дорожкам до конца жизни, так и не добравшись до Кингсбёри. И даже добравшись туда, еще предстоит найти чародея. Нет, так не годится.

Той ночью они нашли для лагеря остатки каменной башни. Гораздо лучше, чем стог сена. Они смогли разжечь костер и поесть горячей еды из пакетов солдата, и Абдулла наконец согрелся и высох. Его настроение улучшилось.

Солдат тоже был весел. Он сидел, прислонившись к каменной стене, со спящим рядом с ним в шляпе Молокососом и смотрел наружу на закат.

— Я тут подумал, — сказал он, — ты ведь завтра получаешь желание от своего туманного синего друга, правильно? Знаешь, какое самое практичное желание можно загадать? Ты можешь пожелать обратно волшебный ковер. И тогда мы действительно начнем продвигаться вперед.

— Проще будет пожелать, чтобы мы оказались прямо в Кингсбёри, смышленый пехотинец, — заметил Абдулла — немного сердито, честно говоря.

— Ну да, но я теперь раскусил этого джинна, и знаю, он обязательно испортит желание настолько, насколько сможет, — ответил солдат. — Суть в том, что ты знаешь, как управлять ковром, и можешь доставить нас туда с куда меньшим количеством проблем и желанием в запасе для непредвиденных случаев.

Звучало разумно. Тем не менее Абдулла только заворчал. То, как солдат преподнес совет, заставило Абдуллу на многое взглянуть по-новому. Конечно, солдат раскусил джинна. Солдат был таким. Он профессионально умел заставлять людей делать то, что хочет. Единственное существо, которое могло заставить солдата делать то, чего он не хочет, была Полночь, а Полночь делала то, чего не хочет, только когда чего-то хотел Молокосос. Это ставило котенка на вершину иерархии. Котенка! И поскольку солдат раскусил джинна, а джинн определенно стоял выше Абдуллы, это ставило Абдуллу в самом низу. Неудивительно, что он чувствовал себя таким третируемым! И понимание, что с родственниками первой жены отца всё обстояло точно также, нисколько не помогало почувствовать себя лучше.

Так что Абдулла только заворчал, что в Занзибе расценили бы как возмутительную грубость, но солдат об этом не знал. Он весело указал на небо:

— Снова восхитительный закат. Смотри, там еще один замок.

Солдат был прав. В небе расцветало великолепие желтых озер, островов и выступов, и длинного синего мыса облаков с квадратным хмурым облаком, похожим на крепость, на нем.

— Он не такой, как тот замок, — сказал Абдулла.

Он чувствовал, что пришло время постоять за себя.

— Конечно, нет. Невозможно увидеть одно и то же облако дважды, — ответил солдат.

На следующее утро Абдулла умудрился проснуться первым. Заря всё еще пылала в небесах, когда он вскочил, схватил бутылку джинна и отнес ее на некоторое расстояние от руин, в которых они остановились.

— Джинн, — произнес он, — появись.

Из горлышка бутылки показалось туманное трепетание — скупое и призрачное.

— В чем дело? — спросило оно. — А где речи о драгоценностях и цветах и так далее?

— Ты сказал, что тебе это не нравится. Я перестал. Теперь я стал реалистом. Желание, которое я хочу загадать, соответствует моему новому мировоззрению.

— А, — произнес клочок джинна. — Ты собираешься попросить обратно волшебный ковер.

— Вовсе нет, — ответил Абдулла.

Джинн так удивился, что поднялся из бутылки и посмотрел на Абдуллу расширившимися глазами, которые в свете зари выглядели плотными, блестящими и почти человеческими.

— Поясню, — сказал Абдулла. — Итак. Судьба явно решила задержать мои поиски Цветка-в-Ночи. Несмотря на то, что Судьба же постановила, что я должен жениться на ней. Любая моя попытка пойти против Судьбы заставляет тебя сделать так, чтобы мое желание никому не принесло пользы, и обычно также обеспечивает преследование меня людьми, верблюдами или лошадьми. Или еще солдат заставляет меня зря потратить желание. Поскольку я устал от коварства вас обоих, без конца делающих всё по-своему, я решил бросить вызов Судьбе. С этого момента я собираюсь нарочно тратить каждое желание зазря. Тогда Судьба будет вынуждена взять дело в свои руки, иначе пророчество, касающееся Цветка-в-Ночи, никогда не исполнится.

— Ты ведешь себя как ребенок, — сказал джинн. — Или герой. Или, возможно, безумец.

— Нет, как реалист, — возразил Абдулла. — Кроме того, я брошу вызов тебе, растрачивая желания так, чтобы они принесли пользу кому-то где-то.

Вид у джинна был решительно саркастичный.

— И каково твое желание сегодня? Дома для сирот? Зрение для слепого? Или ты просто хочешь забрать все деньги мира у богатых и отдать бедным?

— Я подумал, что могу пожелать, чтобы те два разбойника, которых ты превратил в жаб, вернулись в собственный облик.

По лицу джинна разлилось выражение коварного ликования.

— Могло быть и хуже. С удовольствием это исполню.

— В чем подвох?

— О, ничего особенного. Просто солдаты султана как раз расположились лагерем в том оазисе. Султан убежден, что ты еще где-то в пустыне. Его люди в поисках тебя рыскают повсюду, но уверен, они выделят время для двух разбойников хотя бы для того, чтобы показать султану, как они усердны.

Абдулла поразмышлял над этим.

— А кто еще в пустыне может быть в опасности из-за поисков султана?

Джинн покосился на него.

— Тебя беспокоит трата желания, не так ли? Никого, кроме нескольких ткачей ковров и предсказателя. Ну и Джамала и его пса, конечно.

— А, — произнес Абдулла. — Тогда я потрачу это желание на Джамала и его пса. Я желаю, чтобы Джамал и его пес немедленно перенеслись к спокойствию и процветанию в качестве — дай подумать — да, в качестве дворцового повара и сторожевого пса в ближайшем королевском дворце, кроме Занзиба.

— Ты устроил так, что это желание сложно испортить, — жалобно произнес джинн.

— Такова была моя цель. Если бы я узнал, как сделать, чтобы ни одно желание нельзя было испортить, это стало бы большим облегчением.

— Есть одно желание, которое ты можешь использовать для этого.

Он говорил так тоскливо, что Абдулла понял, что он имеет в виду. Джинн хотел освободиться от заклятия, которое привязывало его к бутылке. Было бы легко потратить желание таким способом, размышлял Абдулла, но только если бы он мог рассчитывать на то, что джинн будет достаточно благодарен, чтобы потом помочь ему найти Цветок-в-Ночи. С этим джинном такое было маловероятно. И если он освободит джинна, тогда ему придется отказаться от вызова Судьбе.

— Я подумаю над этим желанием позже, — сказал он. — Мое желание на сегодня для Джамала и его пса. Они теперь в безопасности?

— Да, — надувшись, ответил джинн.

От выражения его дымчатого лица, когда он исчезал в бутылке, у Абдуллы появилось неуютное чувство, что он как-то умудрился испортить и это желание, но, конечно же, не мог узнать наверняка.

Абдулла развернулся и увидел, что солдат наблюдает за ним. Он понятия не имел, сколько солдат услышал, но был готов к спору.

Однако солдат сказал только:

— Не совсем понимаю твою логику во всем этом.

А потом предложил отправляться в путь на поиски фермы, где можно купить завтрак.

Абдулла снова посадил Полночь себе на плечо, и они устало потащились прочь. Весь тот день они снова брели по низинным дорожкам. Хотя никаких признаков констеблей не было, к Кингсбёри они, похоже, не приближались. На самом деле, когда солдат спросил у копавшего ров человека, как далеко до Кингсбёри, тот ответил, что четыре дня пешком.

«Судьба!» — подумал Абдулла.

На следующее утро он обогнул стог, в котором они спали, и пожелал, чтобы две жабы в оазисе стали людьми.

Джинн сильно разозлился.

— Ты слышал, как я говорил, что первый, кто откроет мою бутылку, станет жабой! Ты хочешь, чтобы я уничтожил свою прекрасную работу?

— Да, — ответил Абдулла.

— Несмотря на то, что люди султана по-прежнему там и наверняка повесят их? — спросил джинн.

— Думаю, — ответил Абдулла, припоминая свой опыт в качестве жабы, — даже в этом случае они предпочли бы быть людьми.

— О, что ж, прекрасно! — сердито произнес джинн. — Ты ведь понимаешь, что моя месть испорчена? Но разве тебя это волнует? Я для тебя лишь ежедневное желание в бутылке!

Глава четырнадцатая, которая рассказывает о том, как снова появился волшебный ковер

И опять, обернувшись, Абдулла обнаружил, что солдат наблюдает за ним, но на этот раз он вообще ничего не сказал. Абдулла был уверен, что он просто выжидает удобного момента.

В тот день они плелись по дороге, которая поднималась в гору. Дорожки в пышной зелени сменились песчаными тропинками, окаймленными сухими колючими кустами. Солдат весело заметил, что они наконец добрались до каких-то изменений. Абдулла только проворчал. Он был решительно настроен не предоставлять солдату удобный случай.

К сумеркам они забрались на высоко расположенную открытую вересковую пустошь, перед которой простиралась новая равнина. Солдат по-прежнему весело заявил, что едва заметный пупырышек на горизонте наверняка Кингсбёри. Когда они устроились на ночевку, он еще веселее позвал Абдуллу посмотреть, как очаровательно Молокосос играет с пряжками его рюкзака.

— Даже не сомневаюсь, — сказал Абдулла. — Еще менее очаровательно, чем шишка на горизонте, которая может быть Кингсбёри.

Занялся еще один внушительный красный закат. Пока они ужинали, солдат указал на него Абдулле и привлек его внимание к большому красному облаку в форме замка.

— Разве оно не прекрасно? — сказал он.

— Всего лишь облако, — ответил Абдулла. — У него нет художественной ценности.

— Друг, по-моему, ты позволяешь джинну обдурить себя.

— Как это?

Солдат указал ложкой на далекую темную возвышенность на фоне заката.

— Видишь — вон там? Кингсбёри. И у меня есть предчувствие — думаю, у тебя тоже, — что дело сдвинется с мертвой точки, когда мы доберемся дотуда. Но мы, похоже, никак не можем добраться. Не думай, что я не понимаю твою точку зрения. Ты молодой парень, разочарованный в любви, нетерпеливый — естественно, ты думаешь, что Судьба против тебя. Поверь мне, Судьбе в большинстве случаев по любому плевать. И джинну не меньше, чем Судьбе, на всех до лампочки.

— С чего ты взял? — спросил Абдулла.

— Потому что он ненавидит всех, — ответил солдат. — Возможно, такова его природа. Хотя осмелюсь предположить, быть запертым в бутылке еще никому не помогало. Но не забывай, каковы бы ни были его чувства, он всегда вынужден исполнять твое желание. Зачем усложнять себе жизнь лишь ради того, чтобы насолить джинну? Почему не загадать самое полезное желание, получить то, что хочешь, и смириться с тем, что он придумает, чтобы испортить его? Я размышлял над этим, и мне кажется, как бы джинн ни испортил желание, лучшее решение для тебя по-прежнему попросить обратно волшебный ковер.

Пока солдат говорил, Полночь, к величайшему удивлению Абдуллы, взобралась Абдулле на колени и, мурлыча, принялась тереться о его лицо. Абдулла вынужден был признать, что польщен. Он позволил Полуночи обдурить его, так же как джинну и солдату — не говоря уже о Судьбе.

— Если я пожелаю ковер, — сказал он, — готов поспорить, несчастья, которые джинн принесет с ним, далеко перевесят его пользу.

— Готов поспорить? Никогда не отказываюсь от спора. Спорим на золотую монету, что пользы от ковра будет больше, чем неприятностей.

— Спорим, — согласился Абдулла. — И ты опять добился своего. Недоумеваю, друг мой, почему ты еще не командуешь собственной армией?

— Я тоже. Из меня вышел бы хороший генерал.

На следующее утро они проснулись в густом тумане. Повсюду было бело и сыро, и ничего не видно дальше ближайших кустов. Полночь, дрожа, свернулась рядом с Абдуллой. Бутылка джинна, когда Абдулла поставил ее перед ними, имела отчетливо угрюмый вид.

— Выходи, — велел Абдулла. — Мне надо загадать желание.

— Я могу прекрасно исполнить его и отсюда, — гулко возразил джинн. — Мне не нравится эта сырость.

— Отлично, — сказал Абдулла. — Я желаю мой волшебный ковер назад.

— Исполнено. И пусть это послужит тебе уроком, как заключать глупые пари.

Некоторое время Абдулла в ожидании смотрел наверх и вокруг, но ничего не происходило. А потом Полночь вскочила на ноги. Мордочка Молокососа показалась из рюкзака солдата, а уши склонились в южном направлении. Абдулла всмотрелся в ту сторону и подумал, что вроде слышит слабый шепот, который мог бы быть ветром или чем-то движущимся сквозь туман. Вскоре туман закружился — сильнее и сильнее. В поле зрения над их головами появился серый продолговатый силуэт ковра и скользнул на землю рядом с Абдуллой.

На нем находился пассажир. Свернувшись на ковре, мирно спал злодейского вида мужчина с пышными усами. Его похожий на клюв нос прижался к ковру, но Абдулла видел в нем золотое кольцо, наполовину спрятанное усами и грязной драпировкой головного убора. Одна рука мужчины сжимала пистолет в серебряной оправе. Не оставалось никаких сомнений, что этоснова Кабул Акба.

— Думаю, я выиграл спор, — прошептал Абдулла.

Даже шепот — а может, и зябкость тумана — заставил разбойника пошевелиться и раздраженно забормотать. Солдат приложил палец к губам и покачал головой. Абдулла кивнул. Если бы он был сам по себе, сейчас он гадал бы, что ему вообще делать, но с солдатом он чувствовал себя почти равным Кабулу Акбе. Он как можно тише всхрапнул и прошептал ковру:

— Выберись из-под этого человека и зависни передо мной.

По краю ковра пробежала рябь. Абдулла видел, он пытается выполнить приказ. Он с усилием извивался, но вес Кабула Акбы явно был слишком велик, чтобы позволить ковру выскользнуть из-под него. Так что ковер попытался по-другому. Он поднялся на дюйм в воздух и, прежде чем Абдулла понял, что он собирается делать, выстрелил из-под спящего разбойника.

— Нет! — воскликнул Абдулла, но слишком поздно.

Кабул Акба шлепнулся на землю и проснулся. Он сел, размахивая пистолетом и вопя на странном языке.

Бывший наготове солдат неторопливо схватил зависший ковер и обернул его вокруг головы Кабул Акбы.

— Забери у него пистолет, — велел он, держа брыкающегося разбойника обеими мускулистыми руками.

Абдулла упал на одно колено и схватил сильную руку, размахивавшую пистолетом. Рука была очень сильной. Абдулла никак не мог отнять пистолет. Он мог только виснуть на ней и болтаться из стороны в сторону, пока рука пыталась стряхнуть его. Солдат рядом с ним тоже болтался из стороны в сторону. Кабул Акба оказался поразительно силен. Пока Абдуллу мотали, он попытался завладеть одним из пальцев разбойника и разжать его хватку вокруг пистолета. Однако в ответ Кабул Акба взревел и начал подниматься, и Абдуллу отбросило назад вместе с ковром, который каким-то образом оказался обернутым вокруг него, вместо Кабула Акбы. Солдат продолжал цепляться. Он цеплялся, даже несмотря на то, что Кабул Акба продолжал подниматься, ревя так, будто рушится небо, и хватка солдата вокруг его рук превратилась в хватку вокруг пояса, а потом — вокруг бедер. Кабул Акба вскричал голосом, больше похожим на гром, и поднялся еще выше, пока его ноги не стали слишком большими, чтобы держать их одновременно, и солдат соскальзывал вниз, пока не вцепился угрюмо в одну из них, прямо под большущим коленом. Эта нога попыталась отпнуть солдата, но ей не удалось. После чего Кабул Акба расправил громадные кожистые крылья и попытался улететь. Но солдат, хотя снова соскользнул вниз, по-прежнему держался.

Абдулла наблюдал всё это, одновременно пытаясь выбраться из-под ковра. Также краем глаза он видел Полночь, которая в защитной позе застыла над Молокососом, став еще больше, чем когда стояла перед констеблями. Но недостаточно большой. Перед ними теперь возвышался самый могучий из могучих ифритов. Половина его терялась наверху в тумане, который он сбивал крыльями в завихряющийся дым, не в состоянии взлететь, поскольку солдат якорем притягивал к земле его громадные когтистые ноги.

— Объяснись, могущественнейший из могучих! — крикнул Абдулла в туман. — Семью Великими Печатями я заклинаю тебя прекратить сопротивляться и объяснить!

Ифрит перестал реветь и остановил мощные взмахи крыльев.

— Ты заклинаешь меня, ты, смертный? — донесся сверху громкий зловещий голос.

— Да, — ответил Абдулла. — Скажи, что ты делал с моим ковром под видом этого презреннейшего из кочевников. Ты обидел меня по меньшей мере дважды!

— Очень хорошо, — произнес ифрит и начал тяжеловесно опускаться на колени.

— Можешь теперь отпустить, — сказал Абдулла солдату, который, не зная законов, управляющих ифритами, по-прежнему цеплялся за большущую ногу. — Он обязан остаться и ответить мне.

Солдат с опаской отпустил и вытер пот с лица. Он не выглядел успокоенным, когда ифрит просто сложил крылья и встал на колени. И неудивительно, поскольку даже на коленях ифрит был высотой с дом, а лицо, показавшееся из тумана, было ужасно. Абдулла снова краем глаза увидел Полночь, вернувшуюся к нормальным размерам, которая спешила в кусты с болтавшимся у нее во рту Молокососом. Но большую часть его внимания занимало лицо ифрита. Он видел этот пустой взгляд темных глаз и золотое кольцо в крючковатом носу раньше, хоть и недолго, когда Цветок-в-Ночи унесли из сада.

— Поправка, — сказал Абдулла. — Ты обидел меня трижды.

— О, гораздо больше, — ласково прогромыхал ифрит, — так много раз, что я сбился со счета.

Абдулла сам не заметил, как сердито скрестил руки.

— Объясни.

— Охотно, — ответил ифрит. — На самом деле я надеялся, что кто-нибудь спросит, хотя и полагал, что вопросы скорее поступят от герцога Фарктана или трех соперничающих принцев Таяка, чем от тебя. Но никто из остальных не проявил достаточной решимости, что меня несколько удивляет, поскольку ни один из вас никогда не был моим главным проектом. Знайте, что я один из величайших в воинстве Добрых Ифритов, и зовут меня Хазруэль.

— Не знал, что бывают добрые ифриты, — заметил солдат.

— О, бывают, простодушный северянин, — сообщил ему Абдулла. — Я слышал его имя — говорят, он почти на одной высоте с ангелами.

Ифрит нахмурился — не слишком приятное зрелище — и прогрохотал:

— Дезинформированный торговец, я выше некоторых ангелов. Знай, что около двухсот ангелов нижних сфер находятся под моим командованием. Они служат стражей на входе в мой замок.

Абдулла по-прежнему стоял, скрестив руки, и постукивал ногой.

— Раз так, объясни, почему ты вел себя по отношению ко мне далеко не по-ангельски.

— Не моя вина, смертный, — ответил ифрит. — Меня подстегивала нужда. Пойми всё и прости. Знай, что моя мать, Великий Дух Дазра, около двадцати лет назад в миг невнимательности позволила себе очароваться ифритом из Войска Зла. После чего она родила моего брата Дальзеля, который — поскольку Добро и Зло не слишком хорошо возрастают вместе — вышел слабым, бледным и мелким. Моя мать терпеть не могла Дальзеля и отдала его растить мне. Пока он рос, я окружил его всевозможной заботой. Так что можешь вообразить мои ужас и горе, когда выяснилось, что он унаследовал натуру своего злого отца. Первое же, что он сделал, достигнув совершеннолетия — украл и спрятал мою жизнь, таким образом сделав меня своим рабом.

— Ну-ка еще раз, — сказал солдат. — Хочешь сказать, ты мертвый?

— Вовсе нет, — ответил Хазруэль. — Мы, ифриты, не похожи на вас, смертных, невежественных людей… Мы можем умереть, только если уничтожить одну малую часть нас. Поэтому все ифриты благоразумно отделяют от себя эту малую часть и прячут ее. Как сделал и я. Но, объясняя Дальзелю, как спрятать свою жизнь, я, ослепленный любовью, опрометчиво рассказал ему, где спрятана моя жизнь. И он тут же захватил ее в свою власть, вынуждая меня исполнить его приказ или умереть.

— Теперь мы подошли к сути, — сказал Абдулла. — Его приказом было украсть Цветок-в-Ночи.

— Поправка. Мой брат унаследовал величие ума от матери, великой Дазры. Он приказал мне украсть всех принцесс, что есть в мире. Минутное размышление откроет тебе смысл его решения. Мой брат достиг брачного возраста, но он столь смешанного происхождения, что ни одна женщина среди ифритов не согласится на него. Он вынужден обратиться к смертным женщинам. Но поскольку он ифрит, подойти могут только женщины высочайшего происхождения.

— Мое сердце болит за твоего брата, — заметил Абдулла. — А не мог он удовлетворится немного меньшим, чем всё?

— С какой стати? — спросил Хазруэль. — Он сейчас распоряжается моей силой. Он тщательно обдумал дело. И прекрасно понимая, что его принцессы не смогут ходить по воздуху, как ифриты, первым делом он приказал мне украсть некий бродячий замок, принадлежащий одному чародею этой страны Ингарии, чтобы приютить его невест, а потом приказал мне начинать красть принцесс. Этим я сейчас и занят. Но, естественно, одновременно я разрабатываю собственные планы. Я устраиваю так, чтобы за каждой украденной мной принцессой оставался обиженный возлюбленный или разочарованный принц, который может захотеть попытаться спасти ее. Для этого влюбленный должен бросить вызов моему брату и вырвать у него тайну, где спрятана моя жизнь.

— И тут вступаю я, могучий интриган? — холодно спросил Абдулла. — Я часть твоего плана по возвращению себе жизни, не так ли?

— Лишь чуть-чуть. Я больше возлагал надежды на наследника Альберии или принца Пичстана, но оба молодых человека вместо этого отправились на охоту. На самом деле, все они продемонстрировали замечательную нехватку характера, включая короля Верхнего Норланда, который просто пытается каталогизировать свои книги самостоятельно, без помощи дочери, а даже он представлялся более вероятным шансом, чем ты. Ты был, можно сказать, самой слабой ставкой. В конце концов, пророчество при твоем рождении было весьма двусмысленным. Признаюсь, я продал тебе этот волшебный ковер почти исключительно ради забавы…

— Продал ради забавы! — воскликнул Абдулла.

— Да, меня забавляло количество и содержание мечтаний, которые исходили из твоей лавки.

Несмотря на холодный туман, Абдулла почувствовал, что его лицо горит.

— Потом, — продолжил Хазруэль, — когда ты удивил меня, сбежав от султана Занзиба, мне показалось забавным превратиться в выдуманного тобою Кабула Акбу и заставить тебя прожить некоторые из твоих мечтаний. Обычно я стараюсь создать подходящие приключения для каждого поклонника.

Несмотря на смущение, Абдулла мог поклясться, что огромные золотисто-коричневые глаза ифрита на этом месте покосились в сторону солдата.

— И сколько разочарованных принцев ты уже привел в движение, о хитрый и остроумный ифрит? — спросил он.

— Почти тридцать, — ответил Хазруэль, — но, как я сказал, большинство из них вовсе не пришли в движение. Это кажется мне странным, поскольку их происхождение и подготовка куда выше твоих. Однако я утешаюсь мыслью, что осталось украсть еще сто тридцать две принцессы.

— Думаю, ты можешь удовлетвориться мной, — заявил Абдулла. — Каким бы низким ни было мое происхождение, похоже, так желает Судьба. Я могу заверить тебя в этом, поскольку недавно бросил вызов Судьбе по этому самому поводу.

Ифрит улыбнулся — столь же неприятное зрелище, как и его нахмуренные брови — и кивнул:

— Знаю. Поэтому я и соизволил появиться перед тобой. Вчера два моих служебных ангела вернулись ко мне после того, как их повесили в человеческом облике. Ни один не был особо этим доволен, и оба заявили, что это твоих рук дело.

Абдулла поклонился:

— Если они поразмыслят, то несомненно найдут такой исход предпочтительнее, чем оставаться бессмертными жабами. А теперь скажи мне последнее, о вдумчивый похититель принцесс. Скажи, где можно найти Цветок-в-Ночи, не говоря уже о твоем брате Дальзеле.

Улыбка ифрита стала шире, сделавшись еще более неприятной, поскольку обнажила немалое количество чрезвычайно длинных клыков. Он указал наверх шипастым большим пальцем.

— Ну, прикованный к земле искатель приключений, естественно, они в замке, который ты видел во время заката последние несколько дней. Как я сказал, раньше он принадлежал одному чародею из этой страны. Ты обнаружишь, что туда непросто добраться, а если доберешься, тебе неплохо бы помнить, что я раб моего брата и вынужден действовать против тебя.

— Понял, — сказал Абдулла.

Ифрит положил громадные когтистые ладони на землю и начал подниматься.

— Также должен заметить, — сказал он, — что ковер связан приказом не следовать за мной. Могу я теперь удалиться?

— Нет, подожди! — воскликнул солдат.

В то же мгновение Абдулла вспомнил, что забыл кое-что, и спросил:

— А что насчет джинна?

Но голос солдата был громче и заглушил Абдуллу:

— СТОЙ, чудовище! Этот замок висит здесь в небе по какой-то особой причине, чудовище?

Хазруэль снова улыбнулся и остановился, балансируя на одном громадном колене.

— Как ты проницателен, солдат. Да, действительно. Замок здесь, потому что я готовлюсь похитить дочь короля Ингарии, принцессу Валерию.

— Мою принцессу! — воскликнул солдат.

Улыбка Хазруэля превратилась в смех. Он откинул голову и взревел в туман.

— Сомневаюсь, солдат! Ох, сомневаюсь! Этой принцессе всего четыре года. Но хотя тебе от нее мало проку, уверен, мне будет много проку от тебя. Я рассматриваю тебя и твоего друга из Занзиба как хорошо размещенных на моей шахматной доске пешек.

— Что ты имеешь в виду? — возмущенно спросил солдат.

— Поскольку вы двое поможете мне похитить ее! — ответил ифрит и, громко смеясь, в вихре крыльев устремился ввысь, в туман.

Глава пятнадцатая, в которой путники прибывают в Кингсбёри

— Если хочешь знать мое мнение, — сказал солдат, уныло сваливая рюкзак на волшебный ковер, — это существо ничуть не лучше своего брата, если у него, конечно, вообще есть брат.

— Есть, можешь не сомневаться — ифриты не лгут, — ответил Абдулла. — Но они всегда склонны считать себя выше смертных, даже добрые ифриты. А имя Хазруэля находится в Списке Добрых.

— Да ты смеешься! Куда делась Полночь? Она, наверное, перепугалась до смерти.

Солдат поднял такую суматоху, разыскивая Полночь в кустах, что Абдулла больше не пытался поделиться знаниями об ифритах, которые любой ребенок в Занзибе получает в школе. Кроме того, он боялся, что солдат прав. Может, Хазруэль и принес Семь Обетов, которые делали его частью Воинства Добра, но его брат подарил ему прекрасный предлог нарушить все семь. Добрый или нет, Хазруэль явно получал немалое удовольствие от ситуации.

Абдулла подобрал бутылку джинна и поставил ее на ковер. Она тут же упала на бок и скатилась.

— Нет-нет! — вскричал джинн изнутри. — Я не поеду на этом! Почему, ты думаешь, я упал с него раньше? Ненавижу высоту!

— Ой, не начинай! — воскликнул солдат.

Полночь обернулась вокруг его руки, пинаясь, царапаясь и кусаясь, всеми доступными способами демонстрируя, что кошки и летающие ковры совершенно не сочетаются. Уже этого было достаточно, чтобы вызвать раздражение, но Абдулла подозревал, что дурное настроение солдата в основном связано с тем, что принцессе Валерии всего четыре года. Солдат считал себя обрученным с принцессой Валерией. Теперь по понятным причинам он чувствовал себя дураком.

Абдулла крепко сжал в руках бутылку джинна и устроился на ковре. Он тактично ничего не сказал по поводу пари, хотя ему было совершенно ясно, что он с легкостью выиграл. Да, они вернули волшебный ковер, но поскольку ему запрещалось следовать за ифритом, он был совершенно бесполезен для спасения Цветка-в-Ночи.

После продолжительной борьбы солдат более-менее надежно устроил на ковре себя, свою шляпу, Полночь и Молокососа. Его загорелое лицо покраснело.

— Отдавай приказ, — велел он.

Абдулла всхрапнул. Ковер плавно поднялся в воздух на фут, из-за чего Полночь взвыла и начала вырываться, а бутылка джинна вздрогнула в его руках.

— О изысканный гобелен волшебства, — произнес Абдулла. — О ковер, составленный из самых сложных чар, прошу тебя двигаться на умеренной скорости в сторону Кингсбёри, но, использовав вплетенную в твою ткань великую мудрость, устроить так, чтобы нас по пути никто не увидел.

Ковер послушно поднялся сквозь туман и направился на юг. Солдат сжал Полночь в руках. Из бутылки донесся хриплый дрожащий голос:

— Тебе обязательно так отвратительно ему льстить?

— Этот ковер в отличие от тебя, — ответил Абдулла, — состоит из столь чистого и великолепного колдовства, что послушается только самого изысканного языка. В душе он поэт среди ковров.

От ковра разлилось ощущение самодовольства. Он гордо распрямил драные края и плавно поплыл к золотому солнечному свету над туманом. Из бутылки появилась маленькая синяя струя и с паническим визгом снова исчезла.

— Ну, я бы не стал этого делать! — сказал джинн.

Вначале ковру легко было оставаться незамеченным. Он просто летел над туманом, который расстилался под ними — белый и плотный как молоко. Но когда взошло солнце, сквозь туман начали мерцать зелено-золотые поля, а потом — белые дороги и случайные дома. Молокосос был полностью очарован. Он стоял на краю, таращась вниз, и казалось, того и гляди нырнет с ковра головой вперед, так что солдат крепко держал его одной рукой за маленький пушистый хвост.

И к лучшему. Ковер сделал вираж в сторону линии деревьев вдоль реки. Полночь вонзила в него все когти, а Абдулла едва успел спасти рюкзак солдата. У солдата сделался такой вид, словно его мутит.

— Обязательно надо так стараться, чтобы нас никто не увидел? — спросил он, когда они заскользили рядом с деревьями, словно бродяга, прячущийся в живой изгороди.

— Думаю, да, — ответил Абдулла. — Мой опыт говорит, что любой, кто увидит этого орла среди ковров, сразу захочет украсть его.

И он рассказал солдату про человека на верблюде.

Солдат согласился, что в словах Абдуллы есть резон.

— Просто это нас замедляет. По-моему, мы должны добраться до Кингсбёри и предупредить короля, что за его дочерью охотится ифрит. За такую информацию короли хорошо вознаграждают.

Вынужденный оставить мысль о женитьбе на принцессе Валерии, солдат теперь явно задумался о других способах сколотить состояние.

— Мы обязательно так и сделаем, не беспокойся, — ответил Абдулла и снова не упомянул о пари.

До Кингсбёри они добирались большую часть дня. Ковер следовал вдоль рек, скользил от леса к чаще и прибавлял скорость, только когда внизу было пусто. Когда ближе к вечеру они добрались до города — внушительного собрания башен внутри высоких стен, раза в три, если не больше, крупнее Занзиба, — Абдулла велел ковру найти хороший постоялый двор рядом с королевским дворцом и приземлиться где-нибудь, где никто не заподозрит, каким способом они путешествовали.

Ковер подчинился, заскользив над мощными стенами, как змея. Затем он стал держаться крыш, следуя форме каждой крыши, как камбала следует морскому дну. Абдулла, солдат и даже кошки в изумлении осматривали открывавшийся внизу вид. Богато одетые люди и дорогие повозки переполняли широкие и узкие улицы. Каждый дом казался Абдулле дворцом. Он видел башни, купола, богатую резьбу, золотые своды и мраморные дворы, которые султан Занзиба с радостью назвал бы своими. Самые бедные дома — если только можно назвать такое богатство бедным — были изыскано украшены росписями. Что касается магазинов, богатство и количество их товаров заставили Абдуллу понять, что Базар в Занзибе на самом деле убогий и второсортный. Неудивительно, что султан был так озабочен союзом с принцем Ингарии!

Оштукатуренные стены постоялого двора, который ковер нашел для них рядом с величественными мраморными зданиями в центре Кингсбёри, хозяин украсил лепными узорами фруктов самых ярких цветов с множеством сусального золота. Ковер аккуратно приземлился на покатой крыше конюшни трактира, ловко спрятав их возле золотого шпиля с позолоченным флюгером наверху. Они сидели и осматривали всё это великолепие в ожидании, пока двор внизу опустеет. Там двое слуг чистили позолоченную повозку, сплетничая в процессе работы.

Большей частью они говорили о хозяине трактира, который явно любил деньги. Но когда они закончили жаловаться, как мало им платят, один из них спросил:

— Есть какие-нибудь новости о том страннийском солдате, который ограбил столько народу на севере? Мне говорили, он направляется сюда.

— Он точно идет в Кингсбёри, — ответил второй. — Все они так делают. Но его поджидают в городских воротах. Далеко не пройдет.

Солдат встретился взглядом с Абдуллой.

— У тебя есть во что переодеться? — прошептал Абдулла.

Солдат кивнул и принялся яростно рыться в рюкзаке. Вскоре он достал две рубашки в крестьянском стиле с вышитыми складками на груди и спине. Абдулла заинтересовался, где он их взял.

— Бельевая веревка, — прошептал солдат, доставая одежную щетку и бритву.

Прямо там, на крыше, он переоделся в одну из рубашек и приложил все силы, чтобы бесшумно почистить штаны. Больше всего шуму он производил, когда попытался побриться сухой бритвой. Двое слуг постоянно поглядывали в сторону доносящегося с крыши царапания.

— Наверное, птица, — сказал один.

Абдулла надел вторую рубашку поверх куртки, которая сейчас вовсе не походила на его лучшую. Ему было жарко, но он никак не мог переложить спрятанные в куртке деньги так, чтобы солдат не увидел, сколько их у него. Он причесался одежной щеткой, пригладил усы, а потом почистил брюки той же одежной щеткой. Когда он закончил, солдат передал Абдулле бритву и молча протянул свою косу.

— Великая жертва, друг мой, но думаю, мудрая, — прошептал Абдулла.

Он отпилил косу и спрятал ее в золотом флюгере. Преображение получилось замечательным. Теперь солдат выглядел как лохматый процветающий фермер. Абдулла надеялся, что сам он сойдет за младшего брата фермера.

Пока они этим занимались, двое слуг закончили чистить повозку и начали закатывать ее в каретный сарай. Когда они проходили под крышей, на которой находился ковер, один из них спросил:

— А что ты думаешь насчет истории, будто кто-то пытается украсть принцессу?

— Ну, думаю, это правда, — ответил второй, — если ты об этом спрашиваешь. Говорят, королевский чародей сильно рисковал, чтобы послать предупреждение, бедняга, а он не тот человек, который станет рисковать из-за ерунды.

Солдат снова встретился взглядом с Абдуллой. Его губы беззвучно произнесли энергичное проклятие.

— Ничего страшного, — прошептал Абдулла. — Есть другие способы заслужить вознаграждение.

Они ждали, пока слуги не вернулись и не зашли в трактир. После чего Абдулла велел ковру приземлиться во дворе. Тот послушно соскользнул вниз. Абдулла подхватил ковер и завернул в него бутылку джинна, а солдат взял рюкзак и обеих кошек. Они вошли в трактир, пытаясь выглядеть скучными и порядочными.

Хозяин встретил их внутри. Предупрежденный словами слуг, Абдулла встретил хозяина золотой монетой, небрежно зажатой между указательным и большим пальцем. Хозяин посмотрел на нее. Его суровые глаза уставились на золотую монету так пристально, что Абдулла сомневался, что он вообще видел их лица. Абдулла был крайне вежлив. Хозяин тоже. Он проводил их в чудесную просторную комнату на третьем этаже. Он согласился прислать наверх ужин и обеспечить ванны.

— И кошкам будет нужно… — начал солдат.

Абдулла сильно пнул его по щиколотке.

— И это всё, о лев среди трактирщиков. Хотя, услужливейший из хозяев, если твой деятельный и бдительный персонал может достать корзину, подушку и тарелку лосося, могущественная ведьма, которой мы завтра доставляем эту пару исключительно одаренных кошек, несомненно, самым щедрым образом вознаградит тех, кто принесет эти вещи.

— Посмотрю, что можно сделать, сэр, — ответил трактирщик.

Абдулла небрежно бросил ему золотую монету. Тот глубоко поклонился и, пятясь, вышел из комнаты, оставив Абдуллу решительно довольным собой.

— Нечего смотреть так самодовольно! — сердито произнес солдат. — Что мы теперь должны делать? Я здесь в розыске, а король, видимо, уже всё знает про ифрита.

Абдулла с удовольствием почувствовал себя хозяином положения вместо солдата.

— Да, но знает ли король, что в небе висит замок, полный украденных принцесс, готовый принять его дочь? — заметил он. — Ты забываешь, друг мой, что у короля нет преимущества личной беседы с ифритом, мы можем использовать этот факт.

— Как? — спросил солдат. — Ты можешь придумать способ не дать ифриту украсть ребенка? Или способ попасть в тот замок, коли на то пошло?

— Нет, но мне кажется, чародей может всё это знать, — ответил Абдулла. — Думаю, мы должны видоизменить твою прежнюю идею. Вместо того, чтобы найти одного из тех королевских чародеев и придушить его, мы можем разузнать, который чародей лучший, и заплатить ему гонорар за помощь.

— Хорошо, но заниматься этим придется тебе. Любой достойный своего звания чародей сразу же опознает во мне страннийца и позовет констеблей, прежде чем я успею пошевелиться.

Трактирщик принес еду для кошек сам. Он торопливо вошел с миской сливок, тщательно очищенным от костей лососем и тарелкой снетков. За ним следовала его жена, такая же суровоглазая как он, с мягкой тростниковой корзиной и вышитой подушкой в руках. Абдулла постарался не выглядеть опять самодовольным.

— Огромное спасибо, прославленнейший из трактирщиков, — сказал он. — Я сообщу ведьме о вашей великой заботливости.

— Всё в порядке, сэр, — произнес трактирщик. — Мы здесь в Кингсбёри знаем, как выказать почтение к пользователям магии.

Абдулла перешел от самодовольства к подавленности. Он понял, что ему стоило самому притвориться чародеем. Он отвел душу, спросив:

— Надеюсь, эта подушка набита только павлиньими перьями? Ведьма весьма привередлива.

— Да, сэр, — ответил трактирщик. — Я всё об этом знаю.

Солдат кашлянул. Абдулла сдался и величественно произнес:

— Кроме кошек, нам с моим другом доверили послание к чародею. Мы предпочли бы доставить его королевскому чародею, но по пути до нас дошли слухи, что с ним приключилась какая-то беда.

— Это правда, — сказал трактирщик, отодвинув жену в сторону. — Один из королевских чародеев исчез, сэр, но, к счастью, их двое. Если хотите, могу направить вас ко второму — королевскому чародею Сулиману, сэр.

Он многозначительно посмотрел на ладони Абдуллы.

Абдулла вздохнул и достал самую большую серебряную монету. Она оказалась правильным вознаграждением. Трактирщик обстоятельно объяснил дорогу и взял серебряную монету, пообещав, что ванна и ужин скоро будут. Ванна была горячей, а ужин вкусным. Абдулла был доволен. Пока солдат купался сам и купал Молокососа, Абдулла переместил свое богатство из куртки в пояс для хранения денег, благодаря чему почувствовал себя гораздо лучше. Похоже, солдат тоже почувствовал себя лучше. После ужина он положил ноги на стол и сидел, куря глиняную трубку. Отвязав шнурок от горлышка бутылки джинна, он весело болтал им, чтобы Молокосос мог поиграть.

— Никаких сомнений — деньги решают в этом городе всё. Ты собираешься поговорить с королевским чародеем сегодня вечером? Чем скорее, тем лучше, по-моему.

Абдулла согласился.

— Интересно, каким будет его гонорар.

— Большим. Разве что ты сможешь повернуть всё так, будто делаешь ему одолжение, сообщая слова ифрита. Тем не менее, — задумчиво продолжил солдат, помахивая шнурком вне досягаемости хватающих лап Молокососа, — я считаю, ты не должен говорить ему про джинна и ковер, если сможешь. Эти магические джентльмены любят магические штучки так же, как этот трактирщик любит золото. Ты не захочешь, чтобы он попросил их в качестве гонорара. Почему бы тебе не оставить их здесь, когда пойдешь? Я присмотрю за ними для тебя.

Абдулла колебался. Звучало разумно. Однако он не доверял солдату.

— Кстати, — сказал солдат. — Я должен тебе золотую монету.

— Правда? — спросил Абдулла. — Тогда это самая удивительная новость с тех пор, как Цветок-в-Ночи сказала, что я женщина!

— Наш спор, — пояснил солдат. — Ковер принес ифрита, а он куда большая неприятность, чем джинн обычно ухитряется устроить. Ты победил. Вот, — он бросил через комнату золотую монету Абдулле.

Абдулла поймал ее, положил в карман и засмеялся. Солдат оказался по-своему честным. Полный мыслей о том, что скоро нападет на след Цветка-в-Ночи, Абдулла весело спустился на первый этаж, где его перехватила хозяйка и снова подробно объяснила, как добраться до дома чародея Сулимана. Абдулле было так весело, что он почти безболезненно расстался с еще одной серебряной монетой.

Дом располагался недалеко от постоялого двора, но в Старом Квартале, а значит, путь проходил большей частью по запутанным маленьким улочкам и потайным дворикам. Наступили сумерки, в темно-синем небе над куполами и башнями уже появилась пара прозрачных звезд, но Кингсбёри хорошо освещался серебряными шарами света, которые плавали над головами, словно луны.

Абдулла смотрел на них, размышляя, являются ли они магическими устройствами, когда вдруг заметил черную четырехногую тень, крадущуюся по крышам рядом с ним. Это могла быть какая угодно черная кошка, вышедшая на охоту по черепичным крышам, но Абдулла знал, это Полночь. То, как она двигалась, ни с чем не перепутать. Вначале, когда она исчезла в густой черной тени фронтона, он предположил, что она преследует устроившегося на ночлег голубя, чтобы принести очередную неподходящую еду для Молокососа. Но когда Абдулла прошел половину следующей улицы, она снова появилась, крадясь по парапету над его головой, и он заподозрил, что она следует за ним. Когда он пошел через узкий двор с деревьями в кадках по центру и увидел, как она прыгает на фоне неба от одного желоба к другому, чтобы тоже попасть в этот двор, он убедился, что она точно следует за ним. Он понятия не имел зачем. Проходя следующие две улицы, он одним глазом следил за ее появлением, но увидел только однажды — на арке над дверным проемом. Когда он повернул в мощеный двор, в котором находился дом королевского чародея, ее нигде не было видно. Абдулла пожал плечами и подошел к двери.

Это был небольшой красивый дом с ромбовидными стеклами в окнах и переплетенными магическими знаками, нарисованными на старых неровных стенах. С обеих сторон от парадной двери в медных подставках горели высокие спирали желтого пламени. Абдулла взялся за молоток, который представлял собой хитрое лицо с кольцом во рту, и размашисто постучал.

Дверь открыл слуга с длинным суровым лицом.

— Боюсь, чародей очень занят, сэр, — сказал он. — Он не принимает клиентов до дальнейших распоряжений, — и начал закрывать дверь.

— Нет, подожди, верный лакей и очаровательнейший из слуг! — запротестовал Абдулла. — То, что я должен сообщить, касается, как минимум, угрозы для дочери короля!

— Чародей всё об этом знает, сэр, — слуга продолжил закрывать дверь.

Абдулла ловко вставил ногу в щель.

— Ты должен услышать меня, мудрейший слуга, — начал он. — Я пришел…

Позади слуги раздался молодой женский голос:

— Минутку, Манфред. Я знаю, это важно.

Дверь снова распахнулась.

Слуга исчез из дверного проема, появившись на некотором расстоянии в вестибюле, и Абдулла пораженно приоткрыл рот. Его место в дверях заняла потрясающе красивая молодая женщина с черными кудрями и живым лицом. Абдулла с первого взгляда увидел достаточно, чтобы понять, что в своей чужеродной северной манере она столь же красива, как Цветок-в-Ночи, но после этого он почувствовал себя обязанным скромно отвести взгляд. Она явно ожидала ребенка. Дамы в Занзибе не показывались на глаза в столь интересном положении. Абдулла не знал, куда смотреть.

— Я жена чародея — Летти Сулиман, — сообщила женщина. — С чем вы пришли?

Абдулла поклонился. Это помогало удерживать взгляд на пороге.

— О плодородная луна прекрасного Кингсбёри, — произнес он, — знай, что я Абдулла, сын Абдуллы, торговец коврами из далекого Занзиба с новостями, которые твой муж захочет услышать. Скажи ему, о великолепие колдовского дома, что сегодня утром я разговаривал с могучим ифритом Хазруэлем по поводу драгоценнейшей дочери короля.

Летти Сулиман явно не привыкла к занзибским манерам.

— Святые небеса! — воскликнула она. — То есть я хочу сказать, какая вежливость! И вы говорите чистую правду, не так ли? Думаю, вы немедленно должны поговорить с Беном. Пожалуйста, входите.

Она посторонилась от дверного проема, чтобы позволить Абдулле войти. По-прежнему скромно опустив взгляд, он шагнул внутрь. И в ту же секунду ему на спину что-то приземлилось. Затем оно прыгнуло, тяжело процарапав когтями, и пролетело над его головой, со стуком приземлившись на выступающий живот Летти. Воздух заполнил звук, похожий на металлический шкив.

— Полночь! — сердито воскликнул Абдулла, нетвердо шагнув вперед.

— Софи! — вскричала Летти и, покачнувшись, шагнула назад с кошкой на руках. — О, Софи, я с ума сходила от беспокойства! Манфред, немедленно позови Бена. Мне всё равно, чем он занимается. Это срочно!

Глава шестнадцатая, в которой с Полночью и Молокососом происходят странные вещи

Началась невероятная суматоха и беготня. Появились еще двое слуг, за которыми последовали один за другим два молодых человека в длинных синих мантиях — по-видимому, ученики чародея. Все эти люди метались из стороны в сторону, а Летти с Полночью на руках бегала туда-сюда по вестибюлю, выкрикивая приказы. Посреди всего этого Абдулла вдруг понял, что Манфред приглашает его присесть и торжественно вручает бокал вина. Поскольку от него, видимо, ожидали именно этого, ошеломленный суматохой Абдулла сидел и потягивал вино.

Как раз когда он подумал, что так будет продолжаться вечно, всё прекратилось. Откуда-то появился высокий внушительный мужчина в черном халате.

— Что здесь происходит, ради всего святого? — спросил он.

Поскольку вопрос идеально резюмировал чувства Абдуллы, он поймал себя на том, что мужчина ему нравится. У него были выцветшие рыжие волосы и усталое, словно высеченное из скалы лицо. Черный халат вызвал у Абдуллы уверенность, что это чародей Сулиман. Хотя он в любой одежде выглядел бы как чародей. Абдулла встал с кресла и поклонился. Чародей бросил на него суровый озадаченный взгляд и повернулся к Летти.

— Он из Занзиба, Бен, — сказала Летти, — и что-то знает про угрозу принцессе. И он привел с собой Софи. Она кошка! Смотри! Бен, ты должен немедленно превратить ее обратно!

Летти принадлежала к тем дамам, которые выглядят тем очаровательнее, чем в большее приходят отчаяние. Абдулла не удивился, когда чародей Сулиман мягко взял ее за локти и сказал:

— Да, конечно, любовь моя, — после чего поцеловал ее в лоб.

И Абдулла тоскливо задумался, будет ли у него когда-нибудь возможность вот так поцеловать Цветок-в-Ночи или добавить, как добавил чародей:

— Успокойся — помни о ребенке.

Затем чародей бросил через плечо:

— И не мог бы кто-нибудь закрыть входную дверь? Должно быть, уже половина Кингсбёри знает, что случилось.

Это расположило Абдуллу к чародею еще больше, чем раньше. Единственное, что не давало ему встать и закрыть дверь — страх, что, возможно, здесь является обычаем оставлять входную дверь открытой во время кризиса. Он снова поклонился и обнаружил, что чародей развернулся к нему лицом.

— И что произошло, молодой человек? — спросил он. — Как вы узнали, что эта кошка — сестра моей жены?

Вопрос привел Абдуллу в замешательство. Он объяснил — несколько раз, — что понятия не имел, что Полночь — человек, не говоря уже о том, что свояченица королевского чародея, но не был уверен, что его хоть кто-нибудь слушал. Они все были так рады видеть Полночь, что просто решили, будто Абдулла принес ее в дом исключительно по дружбе. Чародей не только не требовал внушительного вознаграждения, но и, кажется, считал себя обязанным Абдулле, и когда Абдулла возразил, что это не так, предложил:

— Что ж, в любом случае, пойдемте посмотрите, как она превращается обратно.

Он сказал это с таким дружелюбием и доверием, что Абдулла проникся к нему еще больше и позволил увлечь себя со всеми остальными в просторную комнату, которая вроде бы располагалась в задней части дома. Вот только у Абдуллы возникло чувство, что она каким-то образом находится совсем в другом месте. Пол и стены необычно изгибались.

Никогда прежде Абдулла не видел колдовства в действии. Он с интересом осмотрелся, поскольку комната была заполнена замысловатыми магическими устройствами. Ближе всего к нему находились филигранные формы, над которыми вился тонкий дымок. За ними посреди сложных знаков стояли большие необычные свечи, а за ними — странные изображения из сырой глины. Еще дальше он разглядел фонтан из пяти струй, падающих странными геометрическими узорами, который наполовину скрывал множество более странных вещей вдали за ним.

— Здесь негде работать, — сказал чародей Сулиман, проносясь мимо. — Должно продержаться, пока мы разбираемся в следующей комнате. Поторопитесь, все.

Все вихрем ворвались в меньшую комнату, находившуюся за этой. Она была пуста, за исключением нескольких круглых зеркал, висевших на стенах. Здесь Летти аккуратно посадила Полночь на сине-зеленый камень в центре, и та серьезно сидела, вылизывая внутреннюю часть передних лап и выглядя совершенно беззаботной, пока все остальные, включая Летти и слуг, лихорадочно строили вокруг нее нечто вроде палатки из длинных серебряных стержней.

Абдулла благоразумно встал возле стены, наблюдая. К этому моменту он уже пожалел, что заверил чародея, будто тот ему ничего не должен. Ему следовало воспользоваться возможностью и спросить, как добраться до замка в небе. Но он решил, что поскольку его тогда никто не слушал, лучше подождать, пока всё успокоится. Тем временем серебряные стержни превратились в узор из скелетообразных серебряных звезд, и Абдулла наблюдал за суетой, несколько сбитый с толку тем, как происходящее отражалось во всех зеркалах — маленькое, оживленное и выпуклое. Зеркала изгибались столь же странно, как стены и полы.

Наконец, чародей Сулиман хлопнул в продолговатые костлявые ладони.

— Хорошо, — сказал он. — Летти может помочь мне здесь. Остальные, идите в другую комнату и проследите, чтобы охранные чары для принцессы оставались на месте.

Ученики и слуги поспешили прочь. Чародей Сулиман раскинул руки. Абдулла собирался внимательно наблюдать и запоминать происходящее. Но каким-то образом, как только магия начала работать, он уже не знал, что происходит. Он знал, что что-то делается, но казалось, будто не делается ничего. Как если бы лишенный музыкального слуха слушал музыку. Время от времени чародей Сулиман произносил странное таинственное слово, от которого затуманивалась комната и вместе с ней голова Абдуллы, отчего наблюдать за происходящим становилось еще сложнее. Но основную сложность для Абдуллы представляли зеркала на стенах. Они постоянно показывали маленькие круглые картинки, которые выглядели как отражения, но ими не являлись — или не совсем являлись. Каждый раз, когда одно из зеркал привлекало взгляд Абдуллы, оно показывало пылающую серебряным светом конструкцию из стержней с новым узором — звезда, треугольник, шестиугольник или еще какой угловатый и таинственный символ, — тогда как настоящие стержни перед ним вовсе не пылали. Пару раз зеркало показало чародея Сулимана с раскинутыми руками, тогда как в комнате его руки были опущены по бокам. Несколько раз зеркало показало Летти, стоящую с по-прежнему сцепленными руками и выглядевшую сильно нервничающей. Но каждый раз, когда Абдулла смотрел на настоящую Летти, она двигалась, совершая странные жесты и выглядя абсолютно спокойной. Полночь вовсе ни разу не появлялась в зеркалах. И в реальности ее маленькую черную фигурку посреди стержней тоже было до странности сложно разглядеть.

Затем все стержни вдруг засияли туманным серебром, и пространство внутри заполнилось дымкой. Чародей произнес завершающее таинственное слово и отступил назад.

— Пропади оно пропадом! — сказал кто-то внутри стержней. — Теперь я совсем не могу вас чуять!

Это заставило чародея ухмыльнуться, а Летти — откровенно рассмеяться. Абдулла попытался рассмотреть того, кто их так развеселил, и ему пришлось тотчас отвести взгляд. Молодая женщина, припавшая к земле внутри конструкции, по вполне понятным причинам была совсем без одежды. То, что он успел мельком разглядеть, позволяло понять, что женщина была столь же светловолосой, сколь Летти темноволосой, но в остальном они очень походили друг на друга. Летти подбежала к одной из стен комнаты и вернулась с чародейской зеленой мантией. Когда Абдулла осмелился посмотреть, молодая женщина уже завернулась в мантию на манер шлафрока, а Летти пыталась одновременно обнять ее и помочь выбраться из конструкции.

— О Софи! Что случилось? — повторяла она.

— Секунду, — выдохнула Софи.

Видимо, поначалу у нее возникли трудности с удержанием равновесия на двух ногах, но она обняла Летти, а потом, пошатываясь, подошла к чародею и обняла и его тоже.

— Так странно без хвоста! — сказала она. — Но огромное спасибо, Бен.

Затем она направилась к Абдулле, передвигаясь уже гораздо свободнее. Абдулла попятился к стене, испугавшись, что она и его обнимет, но Софи только сказала:

— Должно быть, вам интересно, почему я следовала за вами. Правда в том, что я вечно теряюсь в Кингсбёри.

— Счастлив был послужить, очаровательнейшая из подменышей, — натянуто ответил Абдулла.

Он не был уверен, что сможет поладить с Софи лучше, чем с Полуночью. Она произвела на него впечатление слишком волевой для молодой женщины натуры — почти столь же ужасной, как сестра первой жены его отца Фатима.

Летти по-прежнему требовала рассказа о том, как Софи превратилась в кошку, а чародей Сулиман встревоженно говорил:

— Софи, значит ли это, что Хаул тоже где-то бродит в облике животного?

— Нет-нет, — ответила Софи, и у нее вдруг сделался отчаянно встревоженный вид. — Я понятия не имею, где Хаул. Понимаешь, это он превратил меня в кошку.

— Что? Твой собственный муж превратил тебя в кошку! — воскликнула Летти. — Значит, это ваша очередная ссора?

— Да, но она была совершенно разумной, — сказала Софи. — Понимаете, всё произошло, когда кто-то украл бродячий замок. Мы получили предупреждение всего за полдня, и то, только потому что Хаулу случилось работать над предсказательными чарами для короля. Они показали, как нечто крайне могущественное крадет замок, а потом — принцессу Валерию. Хаул сказал, что должен немедленно предупредить короля. Он предупредил?

— Несомненно, — ответил чародей Сулиман. — Принцессу охраняют каждую секунду. Я призвал демонов и установил охранные чары в соседней комнате. Что бы ей ни угрожало, у него нет никаких шансов проникнуть сквозь них.

— Слава Богу! — воскликнула Софи. — Просто камень с души. Ты знал, что это ифрит?

— Даже ифрит не сможет проникнуть, — заверил чародей Сулиман. — Но что сделал Хаул?

— Он выругался, — ответила Софи. — На валлийском. А потом отослал Майкла и нового ученика. Он хотел и меня отослать. Но я сказала, что если они с Кальцифером остаются, то и я останусь, и разве он не может наложить на меня чары,чтобы ифрит просто не заметил, что я здесь? И мы стали спорить по этому поводу…

Летти хихикнула:

— И почему я не удивлена?

Лицо Софи слегка порозовело, и она вызывающе вскинула голову.

— Ну, Хаул говорил, что я буду в большей безопасности в стороне от событий — в Уэльсе с его сестрой, а он знает, что я не лажу с ней, а я говорила, что от меня будет больше пользы, если я буду находиться в замке так, чтобы вор меня не заметил. В общем, — она спрятала лицо в ладонях, — боюсь, мы всё еще спорили, когда появился ифрит. Раздался кошмарный грохот, и вокруг стало темно и непонятно. Помню, как Хаул выкрикнул слова кошачьих чар — он протараторил их в спешке, — а потом крикнул Кальциферу…

— Кальцифер — их огненный демон, — вежливо объяснила Летти Абдулле.

— …крикнул Кальциферу убираться и спасаться самому, поскольку ифрит слишком силен для них обоих, — продолжила Софи. — А потом замок поднялся с меня, как крышка с сырного блюда. Следующее, что я знаю: я была кошкой в горах на севере от Кингсбёри.

Летти и королевский чародей обменялись озадаченными взглядами над склоненной головой Софи.

— Почему в этих горах? — поинтересовался чародей Сулиман. — Замок не был рядом с ними.

— Нет, он находился в четырех местах одновременно, — сказала Софи. — Думаю, меня выбросило где-то посередине. Могло быть и хуже. Там было много мышей и птиц, чтобы поесть.

Очаровательное личико Летти скривилось в отвращении.

— Софи! — воскликнула она. — Мыши!

— А почему нет? Их едят кошки, — Софи снова вызывающе вскинула голову. — Мыши восхитительны. Но я не в восторге от птиц. Перьями можно подавиться. Однако, — она сглотнула и снова опустила лицо в ладони, — однако это произошло в не самое подходящее время, поскольку Морган родился примерно неделю спустя, и конечно же, котенком…

Летти пришла, если только такое возможно, в еще больший ужас, чем от мысли о том, что сестра ела мышей. Она разрыдалась и порывисто обняла Софи.

— О Софи! Что ты делала?

— То, что всегда делают кошки, конечно, — ответила Софи. — Кормила его и вылизывала. Не беспокойся, Летти. Я оставила его с другом Абдуллы солдатом. Этот человек убьет любого, кто навредит его котенку. Но, — обратилась она к чародею Сулиману, — думаю, теперь мне следует принести Моргана, чтобы ты мог и его превратить обратно.

Казалось, чародей Сулиман пришел в такой же ужас, как Летти.

— Если бы я знал! — воскликнул он. — Если он родился котенком, как часть тех же чар, возможно, он уже превратился обратно. Нам стоит это выяснить.

Он прошагал к одному из круглых зеркал и совершил круговые движения обеими руками.

Зеркало — все зеркала — тут же отразили комнату в постоялом дворе, каждое с разной точки, как если бы они висели там на стенах. Абдулла смотрел то в одно, то в другое и от увиденного встревожился не меньше, чем остальные трое. Волшебный ковер по какой-то причине был развернут на полу. На нем лежал пухлый, голый, розовый младенец. Сколь бы ни был мал младенец, Абдулла видел, что характер у него такой же сильный, как у Софи. И он показывал этот характер. Руки и ноги колотили воздух. Лицо в ярости скривилось, а рот представлял собой квадратное гневное отверстие. Хотя из зеркал не доносилось ни звука, не оставалось сомнений, что Морган производит порядочный шум.

— Кто этот человек? — спросил чародей Сулиман. — Я видел его прежде.

— Страннийский солдат, производитель чудес, — беспомощно ответил Абдулла.

— Тогда, возможно, он напоминает мне кого-то знакомого, — сказал чародей.

Солдат стоял рядом с вопившим ребенком, выглядя испуганным и беспомощным. Возможно, он надеялся, что джинн что-нибудь сделает. Во всяком случае, в руке он держал бутылку джинна. Но джинн, такой же беспомощный, как солдат, висел из бутылки несколькими струями рассеянного синего дыма, а на каждой струе — лицо и затыкающие уши руки.

— О, бедное милое дитя! — воскликнула Летти.

— Бедный благословенный солдат, хочешь сказать, — поправила Софи. — Морган в ярости. Он всю жизнь был котенком, а котята умеют гораздо больше, чем младенцы. Он злится, потому что не в состоянии ходить. Бен, как думаешь, ты можешь…

Остаток вопроса Софи потонул в жутком звуке, похожем на рвущийся гигантский кусок шелка. Комната содрогнулась. Чародей Сулиман что-то воскликнул и бросился к двери, но вынужден был поспешно увернуться. Целая толпа кричащих стенающих существ пронеслась сквозь стену рядом с дверью, пролетела через комнату и исчезла в противоположной стене. Они передвигались слишком быстро, чтобы четко разглядеть, но, кажется, никто из них не был человеком. Абдулла мельком увидел размытое множество когтистых ног, нечто текущее вовсе без ног, существ с одним безумным глазом и других с гроздьями глаз. Он видел клыкастые головы, развевающиеся языки, пылающие хвосты. Один, который двигался быстрее всех, представлял собой катящийся шар грязи.

А потом они исчезли. Дверь распахнулась, и появился взбудораженный ученик.

— Сэр, сэр! Охранные чары вышли из строя! Мы не смогли удержать…

Чародей Сулиман схватил молодого человека за руку и потащил его обратно в соседнюю комнату, крикнув через плечо:

— Вернусь, когда смогу! Принцесса в опасности!

Абдулла посмотрел узнать, что случилось с солдатом и младенцем, но круглые зеркала теперь не отражали ничего, кроме его собственного встревоженного лица, а также лиц Софи и Летти, которые всматривались в них.

— Тьфу ты! — воскликнула Софи. — Летти, ты можешь их активировать?

— Нет. Это особый трюк Бена, — ответила Летти.

Абдулла подумал о развернутом ковре и бутылке джинна в руке солдата.

— В таком случае, о пара родственных жемчужин, — сказал он, — очаровательнейшие леди, я с вашего позволения поспешу обратно в постоялый двор, пока не поступило слишком много жалоб из-за шума.

Софи и Летти хором ответили, что они идут с ним. Абдулла не мог по-настоящему их винить, но в следующие несколько минут вплотную приблизился к этому. Летти в ее интересном положении не могла бежать по улицам. Когда они втроем промчались через бардак и хаос разбитых чар в соседней комнате, чародей Сулиман отвлекся на секунду от бешеной установки новых на обломках, чтобы приказать Манфреду подогнать повозку. Пока Манфред помчался выполнять приказ, Летти увела Софи наверх подобрать приличную одежду.

Абдулла остался вышагивать по вестибюлю. К их чести, ждал он меньше пяти минут, но в течение этого времени раз десять пытался открыть парадную дверь только для того, чтобы обнаружить на ней запирающие чары. Он думал, что сойдет с ума. Казалось, прошла сотня лет, прежде чем Софи и Летти спустились, обе в элегантных выходных нарядах, а Манфред открыл парадную дверь. В проеме виднелась ждавшая снаружи на мостовой небольшая открытая карета, в которую был запряжен симпатичный гнедой мерин. Абдулле хотелось запрыгнуть в карету и подстегнуть мерина. Но конечно же, это было невежливо. Ему пришлось ждать, пока Манфред поможет дамам подняться в нее, а потом сам взберется на место кучера. Карета тронулась, энергично грохоча по булыжнику, когда Абдулла всё еще пытался втиснуться на сиденье рядом с Софи, но даже так было для него недостаточно быстро. Он едва мог думать о том, что сейчас делает солдат.

— Надеюсь, Бен сможет вскоре вернуть охранные чары на принцессу, — встревоженно произнесла Летти, пока они резво катились по открытой площади.

Едва она успела договорить, как до них донесся быстрый залп взрывов, похожий на вышедший из-под контроля фейерверк. Где-то зазвонил колокол — мрачный и торопливый дон-дон-дон.

— Что это такое? — спросила Софи, а потом ответила на собственный вопрос, указав пальцем и воскликнув: — Пропади оно пропадом! Смотрите, смотрите, смотрите!

Абдулла вывернул шею в ту сторону, куда она показывала. Он как раз успел увидеть черный размах крыльев, которые стерли звезды над ближайшими куполами и башнями. Под ними, с вершин нескольких башен сверкали маленькие вспышки и доносились звуки выстрелов от стрелявших в крылья солдат. Абдулла мог бы сказать им, что подобное нисколько не поможет против ифрита. Крылья невозмутимо повернулись, поднялись по спирали, а потом исчезли в темной синеве ночного неба.

— Ваш приятель ифрит, — сказала Софи. — Думаю, мы отвлекли Бена в решающий момент.

— Ифрит планировал, что так и будет, о бывшая кошка, — сказал Абдулла. — Если вспомнишь, уходя, он заметил, что один из нас поможет ему украсть принцессу.

По всему городу присоединились другие колокола, вызванивая сигнал тревоги. Люди выбегали на улицы и смотрели наверх. Карета, позвякивая, продолжала катиться сквозь нарастающий гвалт и вынуждена была всё больше замедляться по мере того, как на улицах собиралось всё больше людей. Похоже, все точно знали, что произошло.

— Принцесса пропала! — слышал Абдулла. — Демон украл принцессу Валерию!

Большинство людей выглядели трепещущими и испуганными, но один-два говорили:

— Королевского чародея следует повесить! За что ему платят?

— О, нет! — воскликнула Летти. — Король ни на секунду не поверит, как усиленно Бен работал, чтобы предотвратить это!

— Не беспокойся, — сказала Софи. — Как только мы заполучим Моргана, я пойду и расскажу всё королю. У меня хорошо получается рассказывать всё королю.

Абдулла ей верил. Он сидел и дрожал от нетерпения.

Спустя, казалось, еще одно столетие, которое, вероятно, длилось всего пять минут, карета протолкнулась в битком набитый внутренний двор. Он был полон людей, которые таращились в небо.

— Видел его крылья, — услышал Абдулла слова одного мужчины. — Это была чудовищная птица, которая держала принцессу в когтях.

Карета остановилась. Наконец, Абдулла смог дать выход нетерпению. Он спрыгнул на землю, крича:

— Освободите дорогу, освободите дорогу, о люди! Здесь две ведьмы по важному делу!

Постоянно крича и толкаясь, он сумел провести Софи и Летти к двери постоялого двора и впихнуть их внутрь. Летти была сильно смущена.

— Не стоило вам этого говорить! — сказала она. — Бену не нравится, когда люди знают, что я ведьма.

— Прямо сейчас ему совсем не до того, — ответил Абдулла и подтолкнул обеих к лестнице мимо уставившегося на них трактирщика. — Вот ведьмы, о которых я говорил тебе, восхитительнейший хозяин, — сообщил он. — Они беспокоятся о своих кошках.

Абдулла запрыгал по лестнице. Он обогнал Летти, потом Софи и помчался к следующему пролету. И распахнул дверь в комнату.

— Не делай ничего опрометчивого… — начал он и замолчал, когда понял, что внутри царит абсолютная тишина.

Комната была пуста.

Глава семнадцатая, в которой Абдулла наконец-то попадает в воздушный замок

На столе среди остатков ужина стояла корзина с подушкой. На одной из кроватей осталось смятое углубление, а над ним — облако табачного дыма, как если бы солдат лежал и курил здесь совсем недавно. Окно было закрыто. Абдулла бросился к нему, собираясь распахнуть и выглянуть наружу — просто потому, что не смог придумать ничего лучше, — и споткнулся о наполненную сливками миску. Миска перевернулась, прочертив по волшебному ковру длинную полосу густыми желто-белыми сливками.

Абдулла замер, уставившись на них. По крайней мере, хотя бы ковер был здесь. Что это означало? В комнате не осталось ни следа солдата и тем более шумного младенца. Как и бутылки джинна, понял Абдулла, быстро осмотрев все уголки в зоне видимости.

— О нет! — воскликнула Софи, добравшись до двери. — Где он? Он не мог далеко уйти, если ковер по-прежнему здесь.

Если бы Абдулла мог быть так в этом уверен!

— Не хотелось бы тревожить тебя, о мать подвижнейшего младенца, — сказал он, — но должен заметить, что джинн тоже отсутствует.

Лоб Софи прорезала едва заметная складка.

— Какой джинн?

Абдулла вспомнил, что, будучи Полночью, Софи будто бы не замечала существования джинна; и в этот момент до комнаты добралась Летти, тяжело дыша и прижимая ладонь к боку.

— В чем дело? — выдохнула она.

— Их здесь нет, — ответила Софи. — Наверное, солдат отнес Моргана к трактирщице. Она должна знать толк в младенцах.

Чувствуя, что они хватаются за соломинку, Абдулла предложил:

— Пойду посмотрю.

Всегда есть вероятность, что Софи права, подумал он, проносясь вниз по первому лестничному пролету. Так поступили бы большинство мужчин, внезапно оказавшись лицом к лицу с вопящим младенцем. При условии, что у данного мужчины нет бутылки джинна в руках.

Нижний лестничный пролет заполнила толпа людей, которые шли наверх — мужчины в тяжелых сапогах и некой униформе. Их вел хозяин.

— На третий этаж, джентльмены, — говорил он. — Ваше описание подходит страннийцу, если он обрезал косу, а парень помоложе — явно соучастник, о котором вы говорите.

Абдулла развернулся и на цыпочках побежал обратно, перепрыгивая через ступеньку.

— Глобальная катастрофа, очаровательнейшая пара женщин! — выдохнул он. — Хозяин — вероломный трактирщик — ведет констеблей, чтобы арестовать меня и солдата. Что нам делать?

Настало время взять на себя командование волевой женщине. Абдулла был рад, что Софи таковой являлась. Она тут же начала действовать. Она закрыла дверь и задвинула засов.

— Дай мне свой носовой платок, — попросила она Летти и, когда Летти выполнила просьбу, встала на колени и вытерла сливки с волшебного ковра. — Идите сюда, — велела она Абдулле. — Садитесь на ковер со мной и велите ему отнести нас туда, где находится Морган. Летти, ты останешься здесь и задержишь констеблей. Не думаю, что ковер понесет тебя.

— Отлично, — сказала Летти. — Я в любом случае хочу вернуться к Бену, прежде чем король начнет обвинять его. Но сначала я выскажу этому трактирщику всё, что о нем думаю. Будет хорошей тренировкой перед разговором с королем.

Столь же волевая, как ее сестра, она расправила плечи и выставила локти — ее поза обещала большие неприятности трактирщику и констеблям.

Абдулла был рад и насчет Летти. Он припал к ковру и тихо всхрапнул. По ковру прошла дрожь. Крайне неохотная дрожь.

— О легендарная ткань, карбункул и хризолит среди ковров, — произнес Абдулла, — этот жалкий неуклюжий грубиян приносит глубочайшие извинения за то, что разлил сливки по твоей бесценной поверхности…

Раздался тяжелый стук в дверь.

— Откройте именем короля! — проревел кто-то снаружи.

Времени льстить ковру не оставалось.

— Умоляю тебя, ковер, — прошептал Абдулла, — перенеси меня и эту леди туда, куда солдат забрал ребенка.

Ковер раздраженно встряхнулся, но подчинился. В своей обычной манере он ринулся вперед прямо сквозь закрытое окно. На этот раз Абдулла был достаточно бдителен, чтобы увидеть, как стекло и темная оконная рама на мгновение стали словно поверхность воды, когда они прошли сквозь него и взлетели над серебряными шарами, которые освещали улицу. Но он сомневался, что Софи это видела. Она обеими руками вцепилась в руку Абдуллы, и, кажется, закрыла глаза.

— Ненавижу высоту! — сказала она. — Надеюсь, нам недалеко.

— Этот великолепный ковер отвезет нас со всей возможной скоростью, почтенная ведьма, — ответил Абдулла, пытаясь одновременно успокоить и ее, и ковер.

Он не был уверен, сработало ли это хоть с одним из них. Софи по-прежнему больно цеплялась за его руку, хватая воздух короткими паническими вдохами, тогда как ковер, совершив молниеносный бросок над башнями и огнями Кингсбёри, головокружительно развернулся вокруг куполов дворца и начал следующий облет города.

— Что он делает? — выдохнула Софи.

Видимо, она все-таки закрыла глаза не полностью.

— Тише, безмятежнейшая колдунья, — утешил ее Абдулла. — Он кружит, чтобы набрать высоту, как делают птицы.

В душе он был уверен, что ковер потерял след. Но когда купола и огни Кингсбёри пронеслись внизу в третий раз, он понял, что случайно угадал. Теперь они находились на несколько сотен футов выше. На четвертом круге, который был шире третьего, хотя и столь же головокружительным, Кингсбёри стал маленьким скоплением огней, похожих на драгоценные камни, далеко-далеко внизу. Софи осмелилась глянуть вниз, и ее голова мотнулась. Хватка на Абдулле стала еще крепче, если только такое возможно.

— О небо и преисподняя! — воскликнула Софи. — Мы всё еще поднимаемся! Думаю, этот гнусный солдат забрал Моргана к ифриту!

Они поднялись настолько высоко, что Абдулла боялся, она права.

— Он, несомненно, хотел спасти принцессу в надежде на щедрое вознаграждение.

— Он не имел никакого права брать с собой моего ребенка! — объявила Софи. — Ну погодите, увижу я его! Но как он это сделал без ковра?

— Должно быть, он приказал джинну следовать за ифритом, о луна материнства, — объяснил Абдулла.

И Софи снова спросила:

— Какому джинну?

— Заверяю тебя, острейший колдовской ум, что я владел не только этим ковром, но и джинном, хотя ты, похоже, никогда его не замечала, — ответил Абдулла.

— Тогда поверю вам на слово. Продолжайте говорить. Говорите, иначе я посмотрю вниз, а если я посмотрю вниз, я точно упаду!

Поскольку она по-прежнему изо всех сил цеплялась за руку Абдуллы, он знал, что если она упадет, то и он вместе с ней. Кингсбёри теперь стал яркой, подернутой дымкой точкой, появляющейся то с одной, то с другой стороны, пока ковер продолжал подниматься по спирали. Остальная Ингария лежала вокруг него, словно громадное темно-синее блюдо. От мысли о падении все эти мили вниз Абдулла приходил почти в такой же ужас, как Софи. Он торопливо принялся рассказывать ей о своих приключениях: как он познакомился со Цветком-в-Ночи, как султан посадил его в темницу, как люди Кабул Акбы (которые на самом деле были ангелами) выудили из пруда джинна, и как сложно было загадать желание, которое не испортило бы коварство джинна.

К этому моменту Абдулла уже видел пустыню, как бледное море к югу от Ингарии, хотя они находились так высоко, что сложно было разглядеть что-то внизу.

— Теперь я понимаю: солдат согласился, что я выиграл пари, чтобы убедить меня в своей честности, — уныло произнес Абдулла. — Думаю, он всегда собирался украсть джинна и, вероятно, ковер тоже.

Софи заинтересовалась. К великому облегчению Абдуллы, ее хватка на его руке немного ослабла.

— Вы не можете винить джинна за ненависть ко всем, — сказала она. — Подумайте, каково вам было сидеть взаперти в той темнице.

— Но солдат…

— Совсем другое дело! — заявила Софи. — Погодите — наложу я на него руки! Терпеть не могу людей, которые все такие нежные с животными, а потом обдуривают каждого встречного! Но возвращаясь к джинну, вы сказали, что ифрит, видимо, хотел, чтобы он оказался у вас. Считаете, это было частью его плана, чтобы огорченные влюбленные помогли ему одержать верх над братом?

— Думаю, да, — согласился Абдулла.

— Тогда, когда мы доберемся до замка-облака, если туда мы направляемся, мы можем рассчитывать на других огорченных влюбленных.

— Возможно, — осторожно произнес Абдулла. — Но я припоминаю, любопытнейшая из кошек, что, когда ифрит говорил, ты неслась к кустам, и не слышала, что ифрит рассчитывал только на меня.

Тем не менее он посмотрел наверх. Становилось зябко, и звезды выглядели неприятно близкими. В темной синеве неба появилась некая серебристость, которая заставляла предположить, что откуда-то пытается пробиться лунный свет. Это было очень красиво. Сердце Абдуллы переполнилось от мысли, что, возможно, он наконец-то на пути к спасению Цветка-в-Ночи.

К несчастью, Софи тоже посмотрела наверх. Ее хватка на его руке усилилась.

— Говорите, — велела она. — Я в ужасе.

— Тогда ты должна тоже говорить, отважная заклинательница чар. Закрой глаза и расскажи мне про принца Очинстана, с которым была обручена Цветок-в-Ночи.

— Не думаю, что она могла быть с ним обручена, — почти пролепетала Софи — она действительно была страшно напугана. — Сын короля — всего лишь младенец. Конечно, есть еще королевский брат, принц Джастин, но он должен был жениться на принцессе Беатрис из Страннии. Если не считать того, что она отказалась слышать об этом и сбежала. Думаете, ифрит украл ее? Думаю, ваш султан просто стремился заполучить оружие, которое создают наши чародеи, но он его не получит. Наемникам не дозволяется брать его, когда они отправляются на юг. Вообще-то Хаул говорит, что и наемников отправлять не следует. Хаул… — ее голос угас, руки, державшие Абдуллу, задрожали. — Говорите! — каркнула она.

Становилось тяжело дышать.

— Не могу, могучая султанша, — выдохнул Абдулла. — Похоже, воздух здесь разреженный. А ты не можешь сотворить какое-нибудь ведьмовское плетение, которое поможет нам дышать?

— Вероятно, нет. Вы всё время называете меня ведьмой, но на самом деле я в этом совсем новичок, — возразила Софи. — Вы же видели. Когда я была кошкой, я не могла ничего, кроме как увеличиться в размерах.

Но на секунду она отпустила Абдуллу, чтобы совершить короткие отрывистые жесты над головой.

— Честное слово, воздух! — воскликнула она. — Позор тебе! Тебе придется позволить нам дышать свободнее, чем сейчас, иначе мы долго не протянем. Соберись вокруг и позволь нам дышать тобой, — она снова вцепилась в Абдуллу. — Лучше хоть немного?

Казалось, воздуха в самом деле прибавилось, хотя он стал еще холоднее. Абдулла удивился, поскольку способ Софи накладывать чары представлялся ему совершенно не ведьмовским. На самом деле, он не слишком отличался от его собственного способа убеждать ковер двигаться. Но он должен был признать, что это сработало.

— Да. Огромное спасибо, произносящая заклинания.

— Говорите! — велела Софи.

Они поднялись так высоко, что мир внизу скрылся из виду. Абдулла без труда понимал ужас Софи. Ковер плыл сквозь темную пустоту, вверх и вверх, и Абдулла знал, что, если бы он был один, то, вероятно, уже вопил бы.

— Говори ты, могущественная владычица волшебства, — дрожащим голосом произнес Абдулла. — Расскажи мне об этом твоем чародее Хауле.

Зубы Софи стучали, но она гордо ответила:

— Он лучший чародей в Ингарии и вообще повсюду. Если бы у него только было время, он бы победил этого ифрита. И он хитрый, и эгоистичный, и тщеславный как павлин, и трусливый, и его невозможно ничего заставить сделать.

— В самом деле? — спросил Абдулла. — Странно, что ты с такой гордостью перечисляешь такой список недостатков, очаровательнейшая из дам.

— Что значит «недостатков»? — сердито сказала Софи. — Я просто описывала Хаула. Он из совершенно другого мира под названием Уэльс, и я отказываюсь верить, что он мертв… о-о-о!

Она закончила стоном, поскольку ковер погрузился в нечто вроде прозрачной завесы облаков. Внутри облака прозрачность оказалась осколками льда, которые, словно град, засыпали их щепками, кусками и ломтиками. Ковер рванул из облака вверх, и оба задохнулись. А потом задохнулись снова — от изумления.

Они оказались в другом мире, который омывал лунный свет — лунный свет с золотым оттенком полнолуния перед осенним равноденствием. Но отвлекшись на мгновение поискать луну, Абдулла нигде ее не увидел. Казалось, свет исходит от самого серебристо-синего неба, усыпанного великолепными ясными золотыми звездами. Но Абдулла успел бросить только один взгляд. Ковер выплыл возле накрытого туманом прозрачного моря и медленно двинулся рядом с легкими волнами, которые разбивались о туманные скалы. Несмотря на то, что они могли видеть сквозь волны, словно сквозь зелено-золотой шелк, вода была мокрой и грозила затопить ковер. Воздух был теплым. А ковер, не говоря уже об их одежде и волосах, засыпали кучи тающего льда. Первые несколько минут Софи и Абдулла только и делали, что сбрасывали льдинки с краев ковра в полупрозрачный океан, в котором те тонули, спускаясь в небо под ним, и исчезали.

Ковер слегка подпрыгнул, и они получили возможность осмотреться и снова задохнулись. Поскольку здесь находились острова, и мысы, и бухты тускло-золотого цвета, которые Абдулла видел на закате — они разбегались в серебряную даль, где лежали тихие, неподвижные и зачарованные, словно образ самого рая. Прозрачные волны с едва различимым шепотом, который только усиливал тишину, разбивались об облачный берег.

Разговаривать в таком месте казалось неправильным. Софи пихнула Абдуллу локтем и показала пальцем. Там на ближайшем облачном мысе стоял замок — громада гордых парящих башен с виднеющимися в них тускло-серебряными окнами. Он состоял из облаков. Пока они смотрели, несколько более высоких башен растеклись в стороны и исчезли, распавшись на кусочки, тогда как другие сжимались и расширялись. У них на глазах он, словно клякса, превратился в массивную хмурую крепость, а потом снова начал меняться. Но он оставался на месте и оставался замком, и, похоже, именно туда нес их ковер.

Ковер двигался в темпе быстрой ходьбы, но плавно, держась береговой линии, будто бы совершенно не беспокоился о том, что его могут увидеть. За волнами росли облачные кусты, окрашенные красным и серебряным, точно остатки заката. Огибая бухту, чтобы подойти к мысу, ковер спрятался под их прикрытием точно так же, как прятался за деревьями в Долине Кингсбёри.

По мере продвижения появлялись новые виды золотых морей, в которых двигались далекие дымчатые формы, которые могли быть кораблями или облачными созданиями, занятыми своими делами. По-прежнему в шепчущей тишине ковер выполз на мыс, где больше не было кустов. Здесь он подкрался к самой облачной земле — прямо как следовал формам крыш в Кингсбёри. Абдулла не осуждал его. Замок впереди снова менялся, растягиваясь до тех пор, пока не стал мощным павильоном. Когда ковер вплыл в длинную аллею, ведущую к воротам, купола поднялись и выпятились, выступил тускло-золотой минарет, который будто наблюдал, как они приближаются.

Вдоль аллеи стояли туманные фигуры, которые, казалось, тоже смотрят, как они приближаются. Фигуры вырастали из земли-облака так, как пучок облаков часто закручивается вверх из общей массы. Но в отличие от замка, они не меняли форму. Каждая гордо взвивалась вверх, похожая на морского конька или шахматного коня, если не считать того, что их лица были более пустыми и плоскими, чем морды лошадей, и окружены скручивающимися усиками, которые не состояли ни из облаков, ни из волос.

Пока они продвигались мимо, Софи смотрела на фигуры с возрастающим неодобрением.

— Я не слишком высокого мнения о его вкусе в статуях, — сказала она.

— О, тише, прямолинейнейшая леди! — прошептал Абдулла. — Это не статуи, а двести служащих ангелов, о которых говорил ифрит!

Звук их голосов привлек внимание ближайшей облачной фигуры. Она неясно пошевелилась, открыла пару огромных глаз из лунного камня и наклонилась осмотреть ковер, который крался мимо нее.

— Даже не смей останавливать нас! — заявила ей Софи. — Мы пришли только забрать моего ребенка.

Громадные глаза моргнули. Ангел явно не привык, чтобы с ним разговаривали столь резко. По его бокам начали раскрываться белые облачные крылья.

Абдулла поспешно встал на ковре и поклонился.

— Приветствую, благороднейший посланник небес, — сказал он. — То, что так резко сказала леди — правда. Прошу, прости ее. Она с севера. Но она, как и я, пришла с миром. Ифриты заботятся о ее ребенке, и мы прибыли забрать его и воздать им наши смиреннейшие и почтительнейшие благодарности.

Его слова, похоже, успокоили ангела. Крылья снова растворились в облачных боках, и хотя его странная голова повернулась им вслед, пока ковер крался вперед, он не пытался остановить их. Но к этому моменту ангел напротив тоже открыл глаза, и два следующих в свою очередь повернулись посмотреть. Абдулла не осмеливался снова сесть. Он расставил ноги для равновесия и кланялся каждой паре ангелов, когда они приближались к ним. Это было непросто. Ковер не хуже Абдуллы знал, какими опасными могут быть ангелы, и двигался всё быстрее и быстрее.

Даже Софи поняла, что немного вежливости может принести пользу. Она кивала каждому ангелу, по мере того как они мчались мимо.

— Добрый вечер, — говорила она. — Очаровательный закат сегодня. Добрый вечер.

Ей не оставалось времени на что-то большее, поскольку ковер буквально просвистел последний отрезок аллеи. Добравшись до закрытых ворот замка, он нырнул сквозь них, точно крыса по водосточной трубе. Абдуллу и Софи залило туманной сыростью, а потом — спокойным золотистым светом. Они оказались в саду. Здесь ковер упал на землю, обмякнув как посудная тряпка, и замер. По нему пробегала легкая дрожь, как если бы ковер трясся от страха, или задыхался от усилий, или то и другое сразу.

Поскольку земля в саду выглядела надежной и, судя по всему, состояла не из облаков, Софи и Абдулла осторожно ступили на нее.

На твердом газоне росла серебристо-зеленая трава. Вдали, посреди правильных живых изгородей играл мраморный фонтан. Софи посмотрела на него, потом огляделась вокруг и начала хмуриться.

Абдулла наклонился, чтобы аккуратно скатать ковер, похлопав его и успокаивающе сказав:

— Храброе свершение, отважнейший из камчатных полотен. Ну-ну, не бойся. Я не позволю ни одному ифриту, каким бы могущественным он ни был, повредить хоть ниточку в твоей драгоценной ткани или бахрому на твоем краю.

— Ты говоришь прямо как солдат, когда он суетился вокруг Моргана, когда тот был Молокососом, — сказала Софи. — Замок там.

Они пошли к нему, Софи при этом настороженно осматривалась и пару раз фыркала, а Абдулла нежно нес ковер на плече. Время от времени он похлопывал его и чувствовал, что дрожь постепенно уходит. Они шли какое-то время, поскольку сад, хотя и не состоял из облаков, менялся и расширялся вокруг них. Живые изгороди превратились в художественные клумбы бледно-розовых цветов, а фонтан, который они всё время четко видели вдали, теперь оказался хрустальным или, возможно, из хризолита. Еще несколько шагов, и кругом стояли украшенные драгоценностями горшки, в которых росли пальмы с широкими листьями, а по лакированным колоннам вверх тянулись ползучие растения. Фырканье Софи стало громче. Фонтан, насколько они могли видеть, стал серебряным и украшенным сапфирами.

— Этот ифрит позволил себе вольности с чужим замком, — сказала Софи. — Если я только не заблудилась окончательно, это было нашей ванной комнатой.

Абдулла почувствовал, как запылало его лицо. Ванная Софи или нет, но сады происходили из его мечтаний. Хазруэль продолжал насмехаться над ним, как насмехался всё это время. Когда фонтан впереди стал золотым, сверкающим темным вином рубинов, Абдулла разозлился не меньше Софи.

— Сад должен быть не таким, даже если не обращать внимания на сбивающие с толку изменения, — сердито произнес он. — Сад должен выглядеть естественно, с дикими частями, включая большую область с колокольчиками.

— Совершенно верно, — согласилась Софи. — Посмотрите сейчас на фонтан! Как можно так обращаться с ванной!

Фонтан стал платиновым с изумрудами.

— Нелепо кричащий! — сказал Абдулла. — Когда я проектировал мой сад…

Его прервал детский крик. И оба бросились бежать.

Глава восемнадцатая, которая полна принцесс

Вопли ребенка усилились. Никаких сомнений в том, откуда они доносятся, быть не могло. Пока Софи с Абдуллой бежали на крики вдоль аркады с колоннами, Софи выдохнула:

— Это не Морган: ребенок явно старше!

Абдулла подумал, она права. Он мог различить в воплях слова, хотя и не разбирал их смысла. И конечно, даже если Морган будет выть изо всех сил, мощи его легких не хватит для настолько громкого крика. После того, как вопли стали почти слишком громкими, чтобы их терпеть, они превратились в раздражающие рыдания. Те, в свою очередь, ослабели до стойкого ноющего «Уа-уа-уа!» И как раз в тот момент, когда этот звук стал поистине невыносим, ребенок снова повысил голос до истерических воплей.

Софи с Абдуллой бежали на шум и в конце аркады вылетели в громадный облачный зал. Там они благоразумно остановились за колонной, и Софи сказала:

— Наша главная комната. Наверное, они раздули ее как воздушный шар!

Зал был очень большой. Вопящий ребенок находился в центре него. Это была одетая в белую ночнушку девочка лет четырех со светлыми кудрями. Ее лицо покраснело, рот превратился в квадратную черную дыру, и она то бросалась на зеленый порфирный пол, то вставала, чтобы броситься на пол снова. Она представляла собой классическую картину разъяренного ребенка. Эхо в громадном зале кричало вместе с ней.

— Принцесса Валерия, — прошептала Софи Абдулле. — Я так и думала, что это может быть она.

Над воющей принцессой нависала громадная темная фигура Хазруэля. Еще один ифрит, гораздо меньше и бледнее, прятался позади него.

— Сделай что-нибудь! — крикнул этот маленький ифрит, и слышно его было только потому, что голос его звучал как серебряные трубы. — Она сводит меня с ума!

Хазруэль склонил к вопящей Валерии огромное лицо.

— Маленькая принцесса, — гулко проворковал он, — перестань плакать. Тебя никто не обидит.

В ответ Валерия встала и завопила в лицо Хазруэлю, а потом бросилась плашмя на пол и принялась кататься и колотить ногами.

— Уа-уа-уа! — орала она. — Хочу домой! Хочу моего папу! Хочу мою няню! Хочу дядю Джа-астина! Уа-а-а-а!

— Маленькая принцесса! — отчаянно ворковал Хазруэль.

— Не просто уговаривай ее! — протрубил второй ифрит, который очевидно был Дальзелем. — Используй магию! Сладкие сны, чары молчания, тысяча мишек, тонна ирисок! Что угодно!

Хазруэль обернулся на брата. Его раскрытые крылья взмахнули взбудораженными вихрями, от которых взметнулись волосы Валерии и затрепетала ночнушка. Софи и Абдулле пришлось вцепиться в колонну, иначе ветер от крыльев сдул бы их назад. Но истерику принцессы Валерии это нисколько не успокоило. Наоборот — она завопила еще сильнее.

— Я всё это пробовал, брат мой! — прогудел Хазруэль.

Принцесса теперь издавала размеренные вопли:

— МАМА! МАМА! ОНИ МЕНЯ ОБИЖАЮТ!

Хазруэлю пришлось повысить голос до абсолютного грома.

— Разве ты не знаешь, — прогремел он, — что почти не существует магии, способной остановить ребенка в подобном настроении.

Дальзель прижал бледные ладони к заостренным, похожим на грибы ушам.

— Я не могу этого выносить! — взвизгнул он. — Усыпи ее на сто лет!

Хазруэль кивнул. Он повернулся обратно к принцессе Валерии, в то время как она вопила и молотила по полу, и распахнул над ней свои громадные крылья.

— Ох, сделайте что-нибудь! — сказала Софи Абдулле.

Поскольку Абдулла понятия не имел, что делать, и поскольку в глубине души он считал, что любое действие, способное прекратить этот жуткий шум — отличная идея, он только неуверенно отодвинулся от колонны. И к счастью, прежде чем магия Хазруэля оказала какое-либо заметное действие на принцессу Валерию, появилась толпа других людей. Шум прорезал громкий резкий голос:

— Из-за чего весь этот шум?

Оба ифрита отпрянули назад. Все новоприбывшие были женщинами, и все выглядели крайне недовольными; но этими двумя чертами их сходство и исчерпывалось. Они стояли в ряд — около тридцати человек — пронзая двух ифритов обвиняющими взглядами, и они были высокие, низкие, толстые, худые, молодые и старые, всех цветов кожи, какие только бывают у людей. Абдулла в изумлении окинул ряд взглядом. Видимо, они были похищенными принцессами. Третья общая черта. Они выстроились от ближайшей к нему крошечной, хрупкой, желтокожей принцессы до пожилой согбенной принцессы на среднем расстоянии. И они были облачены во все возможные одеяния — от бального платья до твидового костюма.

Резкий голос принадлежал крепко сбитой среднего роста принцессе, которая стояла чуть впереди остальных. Она была в костюме для верховой езды. Ее загорелое и немного морщинистое от частого пребывания на открытом воздухе лицо светилось прямолинейностью и здравомыслием. На двух ифритов она смотрела с крайним презрением.

— Просто нелепо! — сказала она. — Двое столь великих могущественных созданий как вы даже не могут успокоить плачущего ребенка! — она шагнула к Валерии и резко шлепнула ее по мечущемуся заду. — Замолчи!

Это сработало. Валерию ни разу в жизни еще никто не шлепал. Она перевернулась и села так, будто в нее выстрелили. Она уставилась на прямолинейную принцессу изумленными опухшими глазами.

— Ты ударила меня!

— И ударю снова, если будешь напрашиваться, — сказала прямолинейная принцесса.

— Я закричу, — заявила Валерия.

Ее рот снова стал квадратным. Она набрала воздуха в легкие.

— Нет, не закричишь, — сказала прямолинейная принцесса.

Она подхватила Валерию и быстро сунула в руки двух принцесс позади нее. Те, вместе с еще несколькими, кучкой собрались вокруг Валерии, успокаивающе воркуя. Валерия снова начала вопить изнутри этой кучки, но не слишком убежденно. Прямолинейная принцесса уперла руки в бедра и презрительно повернулась к ифритам.

— Видите? — сказала она. — Всего лишь чуток твердости и немного доброты, но ни от одного из вас нельзя ожидать понимания этого!

Дальзель шагнул к ней. Теперь, когда он перестал страдать, Абдулла с удивлением увидел, что Дальзель красив. Если не считать грибообразных ушей и когтистых ног, он мог бы сойти за высокого ангелоподобного человека. Его голову покрывали золотые кудри, а крылья, хотя маленькие и чахлые, тоже были золотыми. Ярко-красные губы растянулись в сладкой улыбке. В целом, он обладал неземной красотой, которая соответствовала странному облачному королевству, в котором он жил.

— Прошу, заберите дитя прочь, — сказал он, — и успокойте ее, о принцесса Беатрис, превосходнейшая из моих жен.

Прямолинейная принцесса Беатрис в любом случае уже показывала жестами другим принцессам увести Валерию, но на этих словах резко развернулась.

— Я уже говорила тебе, мальчик мой, — сказала она, — что ни одна из нас никакая тебе не жена. Можешь называть нас так, пока не посинеешь, но от этого ничего не изменится. Мы не твои жены и никогда ими не будем!

— Именно! — твердым, но нестройным хором произнесли остальные принцессы.

Все они, кроме одной, повернулись и унеслись прочь, забрав с собой всхлипывающую принцессу Валерию.

Лицо Софи осветилось восторженной улыбкой.

— Похоже, принцессы не сдают позиции! — прошептала она.

Абдулла пропустил ее слова мимо ушей. Оставшаяся принцесса была Цветком-в-Ночи. Она, как всегда, выглядела вдвое красивее, чем он помнил, и была очень нежной и суровой, ее большие темные глаза серьезно уставились на Дальзеля. Она вежливо поклонилась. Все чувства Абдуллы запели при виде нее. Казалось, облачные колонны вокруг появлялись и исчезали рывками. Сердце радостно колотилось. Она невредима! Она здесь! Она разговаривает с Дальзелем.

— Прости меня, великий ифрит, если я осталась задать тебе вопрос, — ее голос был мелодичным и оживленным даже больше, чем помнил Абдулла — словно прохладный фонтан.

К возмущению Абдуллы, Дальзель отреагировал с ужасом.

— О, только не ты опять! — протрубил он, и Хазруэль, который стоял точно темная колонна на заднем плане, скрестил руки и ехидно ухмыльнулся.

— Да, это я, суровый похититель султанских дочерей, — ответила Цветок-в-Ночи, вежливо склонив голову. — Я здесь только чтобы спросить: из-за чего дитя начало плакать?

— Откуда мне знать? — вопросил Дальзель. — Ты вечно задаешь мне вопросы, на которые я не могу ответить! Почему ты спрашиваешь об этом?

— Потому, о грабитель правительственных отпрысков, что самый легкий способ успокоить ребенка — разобраться с причиной его дурного настроения. Я это знаю по собственному детству, поскольку сама была немало склонна к истерикам.

«Конечно, нет! — подумал Абдулла. — Она лжет с определенной целью. Нет, такая нежная натура как она никогда не стала бы вопить из-за чего бы то ни было!» Однако, как он с возмущением заметил, Дальзель поверил ей без малейшего труда.

— Даже не сомневаюсь! — заявил он.

— Так в чем была причина, лишающий храбрости? — настаивала Цветок-в-Ночи. — В том, что она хотела вернуться в свой дворец, или получить свою особенную куклу, или она просто испугалась твоего лица, или…

— Я не отправлю ее обратно, если в этом состоит твоя цель, — перебил Дальзель. — Теперь она одна из моих жен.

— В таком случае, заклинаю тебя выяснить, что заставило ее кричать, отнимающий принадлежащее по праву, — вежливо произнесла Цветок-в-Ночи, — поскольку без этого знания, даже тридцать принцесс не заставят ее умолкнуть.

И действительно, голос принцессы Валерии снова поднялся вдалеке: «Уа-уа-УА!»

— Я сужу по опыту, — заметила Цветок-в-Ночи. — Однажды я сутками кричала целую неделю, пока у меня не пропал голос, из-за того что выросла из любимых туфлей.

Абдулла видел, Цветок-в-Ночи говорит чистую правду. Он пытался поверить, но как бы ни старался, просто не мог представить свою очаровательную Цветок-в-Ночи лежащей на полу, колотящей ногами и вопящей.

У Дальзеля опять-таки не возникло с этим никаких трудностей. Он передернулся и сердито повернулся к Хазруэлю:

— Давай думай. Ты принес ее. Ты должен был заметить, что вывело ее из себя.

Огромное коричневое лицо Хазруэля беспомощно сморщилось.

— Брат мой, я пронес ее через кухню, ибо она примолкла и побелела от страха, и я подумал, может, сладости сделают ее счастливой. Но она швырнула сладостями в собаку повара и продолжала молчать. Как ты знаешь, плач начался, только когда я поместил ее среди других принцесс, а вопить она начала, только когда ты принес ее…

Цветок-в-Ночи подняла палец:

— Ага!

Оба ифрита повернулись к ней.

— Я поняла, — сказала она. — Наверняка дело в собаке повара. С детьми проблема часто заключается в животном. Она привыкла получать всё, что хочет, а она хочет собаку. Прикажи своему повару, король похитителей, привести животное в наши покои, и шум прекратится — обещаю.

— Прекрасно, — сказал Дальзель и протрубил Хазруэлю: — Выполняй!

Цветок-в-Ночи поклонилась:

— Благодарю.

После чего она развернулась и грациозно удалилась.

Софи тряхнула Абдуллу за руку.

— Пошли за ней.

Абдулла не пошевелился и не ответил. Он уставился вслед Цветку-в-Ночи, с трудом веря, что в самом деле видит ее, и в равной степени не в состоянии поверить, что Дальзель не упал к ее ногам, проникнувшись обожанием. Абдулла вынужден был признать, чтоэто стало облегчением, но тем не менее…

— Она ваша, да? — спросила Софи, бросив на него взгляд; Абдулла восторженно кивнул. — Тогда у вас хороший вкус. А теперь пойдемте, пока они не заметили нас!

Бдительно посматривая на громадный зал, они тихонько пробрались за колоннами в том направлении, куда ушла Цветок-в-Ночи. Дальзель вдали угрюмо устраивался на громадном троне, к которому вела лестница. Когда Хазруэль вернулся из кухни, где бы она ни располагалась, Дальзель жестом велел ему встать на колени возле трона. Ни один не смотрел в их сторону. Софи и Абдулла на цыпочках добрались до арки, занавесь в которой еще покачивалась после того, как Цветок-в-Ночи приподняла ее, чтобы пройти. Они отодвинули занавесь и последовали за ней.

Там обнаружилась большая, хорошо освещенная комната, ошеломляюще переполненная принцессами. Откуда-то из их среды рыдала принцесса Валерия:

— Хочу домой!

— Тише, дорогая. Скоро вернешься, — ответил кто-то.

— Ты прекрасно плакала, Валерия, — произнес голос принцессы Беатрис. — Мы все гордимся тобой. Но теперь перестань, будь хорошей девочкой.

— Не могу, — прорыдала Валерия. — Я привыкла.

Софи с растущим возмущением оглядела комнату.

— Это наш чулан для метел! — сказала она. — В самом деле!

Абдулла не обратил на нее внимания, поскольку Цветок-в-Ночи находилась совсем близко. Она тихо позвала:

— Беатрис!

Принцесса Беатрис услышала и вынырнула из толпы.

— Ничего не говори, — сказала она. — Ты справилась. Хорошо. Эти ифриты не знают, куда деваться, когда ты ругаешься на них, Цветок. В таком случае, всё складывает чудесно, если тот человек согласится… — тут она заметила Софи и Абдуллу. — Откуда вы двое появились?

Цветок-в-Ночи живо развернулась. На мгновение, когда она увидела Абдуллу, на ее лице отразилось всё, на что он только мог надеяться: узнавание, восторг, любовь и гордость. «Я знала, что ты придешь спасти меня!» — говорили ее большие темные глаза. А потом к его обиде и недоумению, всё исчезло. Ее лицо приобрело спокойное вежливое выражение. Она учтиво поклонилась.

— Это принц Абдулла из Занзиба, — сказала она, — но леди мне незнакома.

Поведение Цветка-в-Ночи стряхнуло с Абдуллы ошеломление. Наверное, она ревнует к Софи, подумал он. Он тоже поклонился и поторопился объяснить:

— Эта леди, о жемчужины во многих королевских диадемах — жена королевского чародея Хаула и пришла сюда в поисках своего ребенка.

Принцесса Беатрис обратила проницательное обветренное лицо к Софи.

— О, так это ваш ребенок! — воскликнула она. — Хаул случайно не с вами?

— Нет, — несчастно ответила Софи. — Я надеялась, он здесь.

— Боюсь, ни малейшего следа, — сказала принцесса Беатрис. — Жаль. Он был бы полезен, хотя и помогал завоевать мою страну. Но у нас ваш ребенок. Пойдемте сюда.

Принцесса Беатрис повела ее к задней части комнаты, мимо группы принцесс, пытавшихся утешить Валерию. Поскольку Цветок-в-Ночи пошла с нею, Абдулла последовал за ними. К его возрастающему горю, Цветок-в-Ночи теперь едва смотрела на него, только вежливо склоняла голову перед каждой принцессой, мимо которой они проходили.

— Принцесса Альберии, — официально представляла она. — Принцесса Фарктана. Леди Наследница из Таяка. Принцесса Пейчстана. А рядом с ней — ее совершенство из Инхико. За ней ты видишь Деву Дориминда.

«Если дело не ревности, тогда в чем?» — расстроенно размышлял Абдулла.

В задней части комнаты находилась широкая скамейка с подушками на ней.

— Моя полка для разностей! — прорычала Софи.

На скамейке сидели три принцессы: пожилая принцесса, которую Абдулла заметил раньше, глыбообразная принцесса, завернутая в покрывало, и крошечная желтокожая принцесса, усевшаяся между ними. Похожие на веточки руки крошечной принцессы обнимали пухлое розовое тело Моргана.

— Насколько мы в состоянии произнести, она является благородной принцессой Цапфана, — официально представила Цветок-в-Ночи. — Справа от нее — принцесса Верхнего Норланда. Слева — Джарин из Джама.

Крошечная благородная принцесса Цапфана выглядела словно ребенок со слишком большой для нее куклой, но она весьма умело и с явным опытом кормила Моргана из крупной детской бутылки.

— Ему с ней прекрасно, — сказала принцесса Беатрис. — И для нее польза: перестала хандрить. Говорит, у нее своих четырнадцать детей.

Крошечная принцесса с застенчивой улыбкой подняла взгляд.

— Все мальшики, — тихо прошепелявила она.

Пальцы ног и ладони Моргана сгибались и разгибались. Он представлял собой образец довольного младенца. Мгновение Софи всматривалась.

— Где она взяла эту бутылку? — спросила она так, словно боялась, что бутылка может оказаться отравленной.

Крошечная принцесса снова подняла взгляд. Она улыбнулась и указала малюсеньким пальцем.

— Не слишком хорошо говорит на нашем языке, — объяснила принцесса Беатрис. — Но тот джинн, похоже, понимает ее.

Палец-веточка принцессы указывал на пол рядом со скамейкой, где под ее маленькими болтающимися ногами стояла знакомая сине-лиловая бутылка. Абдулла нырнул за ней. В тот же момент глыбообразная Джарин из Джама тоже нырнула за ней неожиданно большой сильной рукой.

— Прекратите! — провыл джинн изнутри, пока они боролись за бутылку. — Я не выйду! На этот раз ифриты точно убьют меня!

Абдулла схватил бутылку обеими руками и дернул. Из-за рывка покрывало упало с Джарин. Абдулла оказался смотрящим в большие голубые глаза на морщинистом лице, окруженном чащей седеющих волос. Лицо невинно скривилось, когда старый солдат робко улыбнулся ему и отпустил бутылку джинна.

— Ты! — с отвращением воскликнул Абдулла.

— Мой верный подданный, — объяснила принцесса Беатрис. — Явился спасти меня. Довольно неудобно, вообще-то. Нам пришлось замаскировать его.

Софи отпихнула Абдуллу и принцессу Беатрис в сторону:

— Дайте мне добраться до него!

Глава девятнадцатая, в которой солдат, повар и торговец коврами устанавливают свою цену

На несколько минут поднялся такой громкий шум, что полностью заглушил принцессу Валерию. Большая его часть исходила от Софи, которая начала с умеренных слов вроде «вор» и «лжец» и дошла до выкрикивания обвинений солдату в преступлениях, о которых Абдулла никогда не слыхал и, возможно, даже солдат никогда не задумывался. Абдулла подумал, что металлический звук шкифа, который Софи издавала, будучи Полуночью, был все-таки приятнее, чем тот шум, который она производила сейчас. Но некоторая часть шума исходила от солдата, который выставил перед собой колено, закрыл ладонями лицо и всё громче и громче ревел:

— Полночь… то есть, мадам! Позвольте объяснить, Полночь… э… мадам!

А принцесса Беатрис добавляла скрежещущим голосом:

— Нет, позвольте объяснить мне!

Разнообразные же принцессы присоединились к гвалту, крича:

— О, пожалуйста, потише, а то ифриты услышат!

Абдулла попытался остановить Софи, умоляюще дернув ее за руку. Но, скорее всего, ничто не остановило бы ее, если бы не Морган, который оторвался от бутылки, расстроенно огляделся и тоже начал кричать. Софи резко захлопнула рот, а потом открыла его, чтобы сказать:

— Ладно, хорошо. Объясняйте.

В относительной тишине крошечная принцесса утихомирила Моргана, и он снова принялся питаться.

— Я не собирался брать ребенка, — сказал солдат.

— Что? — возмутилась Софи. — Вы собирались бросить моего…

— Нет-нет, — ответил солдат. — Я велел джинну поместить его туда, где за ним присмотрят, и перенести меня за принцессой Ингарии. Не буду отрицать, я охотился за вознаграждением, — и он воззвал к Абдулле: — Но ты же знаешь, каков этот джинн. В следующее мгновение мы оба оказались здесь.

Абдулла поднял бутылку джинна и посмотрел на нее.

— Он получил свое желание, — обиженно сообщил джинн изнутри.

— И младенец вопил как зарезанный, — сказала принцесса Беатрис. — Дальзель отправил Хазруэля выяснить, что за шум, и мне пришло в голову только сказать, что у принцессы Валерии истерика. После чего нам, естественно, пришлось подговорить Валерию кричать. И тогда Цветок начала придумывать планы.

Она повернулась к Цветку-в-Ночи, которая явно думала о чем-то другом, и, уныло отметил Абдулла, это что-то другое не имело к нему никакого отношения. Она внимательно осматривала комнату.

— Беатрис, кажется, повар с собакой здесь, — сказала она.

— О, хорошо, — ответила Беатрис. — Идите все сюда.

Она прошагала к центру комнаты.

Там стоял человек в высоком головном уборе шеф-повара — морщинистый седой мужчина с одним глазом. К его ногам тесно прижимался пес, рыча на всякую приближавшуюся принцессу. Вероятно, поведение пса отражало чувства повара. Он выглядел крайне подозрительным ко всему окружающему.

— Джамал! — воскликнул Абдулла, после чего поднял бутылку джинна и снова посмотрел на нее.

— Ну, это был ближайший дворец не в Занзибе, — возразил джинн.

Абдулла был так счастлив видеть старого друга невредимым, что не стал спорить с джинном. Совершенно забыв про манеры, он протолкнулся мимо десяти принцесс и схватил Джамала за руку.

— Друг мой!

Единственный глаз Джамала уставился на него. Из него выкатилась слеза, и Джамал в ответ крепко сжал ладонь Абдуллы.

— Ты цел! — воскликнул он.

Пес Джамала вскочил на задние лапы и, влюбленно пыхтя, положил передние Абдулле на живот. Знакомое дыхание с запахом кальмаров заполнило воздух.

Валерия тут же начала кричать снова:

— Не хочу этого песика! Он ВОНЯЕТ!

— Ох, тише! — шикнули по меньшей мере шесть принцесс. — Притворись, дорогая. Нам нужна помощь этого человека.

— Я… НЕ… ХОЧУ… — вопила принцесса Валерия.

Софи оторвалась от крошечной принцессы, над которой критично нависала, и прошагала к Валерии.

— Прекрати, Валерия, — велела она. — Помнишь меня?

Валерия явно помнила. Она ринулась к Софи и обняла ее за ноги, после чего разразилась гораздо более искренними слезами:

— Софи, Софи, Софи! Забери меня домой!

Софи села на пол и обняла ее.

— Ну-ну, конечно, мы заберем тебя домой. Просто сначала надо всё устроить. Странно, — заметила она окружающим принцессам, — я чувствую себя вполне уверенно с Валерией, но жутко боюсь уронить Моргана.

— Научитесь, — сказала пожилая принцесса из Верхнего Норланда, тяжело садясь рядом с ней. — Мне говорили, все привыкают.

Цветок-в-Ночи шагнула в центр комнаты:

— Дорогие подруги и трое добрых джентльменов, теперь мы должны вместе подумать, обсудить бедственное положение, в котором мы оказались, и придумать планы нашего скорейшего освобождения. Однако вначале было бы разумно наложить на дверь заглушающие чары. Так наши похитители не смогут подслушать.

Ее взгляд с самым задумчивым и безучастным выражением обратился на бутылку джинна в руке Абдуллы.

— Нет! — отозвался джинн. — Только попробуйте заставить меня хоть что-нибудь сделать, и вы все жабы!

— Я сделаю, — сказала Софи.

Она поднялась на ноги с по-прежнему цеплявшейся за ее юбки Валерией и подошла к двери, у которой схватила занавеску в кулак.

— Ты ведь такая ткань, которая не пропускает ни звука, не так ли? — заметила она занавеске. — Советую тебе обмолвиться словечком со стенами и четко объяснить им. Скажи им, что никто не должен услышать ни единого слова из того, что мы говорим здесь.

От большинства принцесс донесся облегченный и одобрительный шепот. Но Цветок-в-Ночи сказала:

— Прошу прощения за критику, искусная колдунья, но думаю, ифриты должны что-нибудь слышать, иначе это вызовет у них подозрения.

Крошечная принцесса из Цапфана подошла к двери вместе с Морганом, который казался громадным в ее руках. Она осторожно передала ребенка Софи. Софи выглядела перепуганной и держала Моргана так, словно он готовая взорваться бомба. Это не понравилось Моргану. Он замахал руками. В то время как крошечная принцесса положила обе ладони на занавеску, по его лицу пробежало несколько гримас крайнего отвращения.

— Ик! — заметил он.

Софи подпрыгнула и чуть не уронила Моргана.

— О, небо! — воскликнула она. — Я понятия не имела, что они так делают!

Валерия рассмеялась от всей души:

— Мой брат постоянно так делает.

Крошечная принцесса жестами показала, что разобралась с замечанием Цветка-в-Ночи. Все внимательно прислушались. Теперь где-то вдалеке можно было уловить приятное звонкое гудение болтающих принцесс. Время от времени даже звучал вскрик, похожий на Валерию.

— Идеально, — сказала Цветок-в-Ночи.

Она тепло улыбнулась крошечной принцессе, и Абдулле захотелось, чтобы она так улыбнулась ему.

— А теперь, если все присядут, мы сможем разработать план побега.

Все подчинились. Джамал с подозрительным выражением присел на корточки, обняв пса. Софи села на пол, неуклюже держа Моргана, а Валерия прислонилась к ней. Теперь Валерия была счастлива. Абдулла, скрестив ноги, сел рядом с Джамалом. Солдат сел на два места дальше, и Абдулла крепче сжал бутылку джинна, а другой рукой схватил ковер у себя на плече.

— Эта девушка, Цветок-в-Ночи — настоящее чудо, — заметила принцесса Беатрис, садясь между Абдуллой и солдатом. — Когда она появилась здесь, все ее знания были почерпнуты из книг. И она постоянно учится. Ей хватило двух дней, чтобы раскусить Дальзеля. Гнусный ифрит теперь боится ее до смерти. До того, как она появилась, единственное, чего я добилась — ясно дать понять этому существу, что мы не станем его женами. Но она мыслит масштабно. С самого начала нацелилась на побег. Всё это время она планировала доставить сюда повара для помощи. Теперь она этого добилась. Посмотрите на нее! Создана править империей, не так ли?

Абдулла грустно кивнул, наблюдая за Цветком-в-Ночи, которая ждала, пока все устроятся. Она по-прежнему оставалась в полупрозрачных одеждах, в которых была, когда Хазруэль похитил ее из ночного сада. Она по-прежнему оставалась такой же тонкой, грациозной и красивой. Ее одежда помялась и немного порвалась. Абдулла не сомневался, что каждая складка, каждый треугольный разрыв и каждая болтающаяся нитка означали нечто новое, чему научилась Цветок-в-Ночи. Действительно, создана править империей! Если сравнить Цветок-в-Ночи с Софи, которая не понравилась ему из-за своего волевого характера, он знал, что Цветок-в-Ночи обладает характером вдвое более волевым. И с точки зрения Абдуллы, это делало ее только еще великолепнее. Единственное, что заставляло его чувствовать себя несчастным — то, как она старательно и вежливо избегала хоть как-то обращать на него внимание. И хотел бы он знать почему.

— Стоящая перед нами проблема, — говорила Цветок-в-Ночи, когда Абдулла начал слушать, — состоит в том, что мы находимся в таком месте, из которого бесполезно просто выбираться. Если мы сможем выскользнуть из замка так, чтобы ифриты об этом не узнали, или ангелы Хазруэля не остановили нас, мы всего лишь провалимся сквозь облака и рухнем на землю, которая очень далеко внизу. И даже если мы каким-то образом сумеем преодолеть эти трудности, — тут ее взгляд задумчиво обратился на бутылку в руке Абдуллы и ковер на его плече, но, увы, не на самого Абдуллу, — ничто не помешает Дальзелю послать своего брата, чтобы принести нас всех обратно. Следовательно, главной целью любого нашего плана должно стать поражение Дальзеля. Мы знаем, что главная его сила в том, что он украл жизнь своего брата Хазруэля, и потому Хазруэль вынужден либо подчиняться ему, либо умереть. А значит, чтобы сбежать, мы должны найти жизнь Хазруэля и вернуть ему. Благородные дамы, прекрасные господа и уважаемый пес, какие у вас есть идеи на этот счет?

«Великолепно сказано, о цветок моего желания!» — грустно подумал Абдулла, когда Цветок-в-Ночи грациозно села.

— Но мы по-прежнему не знаем, где может находиться жизнь Хазруэля! — проныла толстая принцесса Фарктана.

— Именно, — согласилась принцесса Беатрис. — Это знает только Дальзель.

— Но чудовище постоянно оставляет намеки, — посетовала светловолосая принцесса из Таяка.

— Чтобы мы знали, какой он умный! — горько произнесла темнокожая принцесса Альберии.

Софи подняла взгляд:

— Какие намеки?

Поднялся беспорядочный гвалт, когда не меньше двадцати принцесс одновременно попытались ответить Софи. Абдулла напряг слух, чтобы уловить хотя бы один намек, а Цветок-в-Ночи начала вставать, чтобы восстановить порядок, когда солдат громко велел:

— Ох, да замолчите вы все!

Воцарилась полнейшая тишина. Взгляд каждой принцессы с ледяным царственным возмущением обратился к нему.

Солдат нашел это весьма забавным:

— Какие мы обидчивые! Смотрите на меня, как хотите, дамы. Но тем временем подумайте: соглашался ли я когда-нибудь помочь вам сбежать? Нет. С чего бы? Дальзель не сделал мне ничего плохого.

— Это потому, что он еще не обнаружил вас, любезный, — заметила пожилая принцесса Верхнего Норланда. — Хотите подождать и посмотреть, что будет, когда обнаружит?

— Я рискну, — ответил солдат. — С другой стороны, я могу помочь — и смею предположить, без моей помощи вы недалеко продвинетесь — при условии, что одна из вас обеспечит вознаграждение за мой труд.

Приподнявшаяся на коленях, чтобы встать, Цветок-в-Ночи произнесла с великолепной надменностью:

— Каким образом твой труд должен быть вознагражден, корыстный лакей? У нас всех очень богатые отцы. Ты будешь осыпан наградами, как только мы вернемся. Ты хочешь, чтобы тебе назначили определенную сумму от каждой? Это можно устроить.

— И я бы не отказался, — сказал солдат. — Но я имел в виду другое, моя красавица. Когда я начинал эту проделку, мне обещали, что я получу собственную принцессу. Вот чего я хочу — жениться на принцессе. Одна из вас должна оказать мне эту услугу. А если вы не можете или не хотите, то не рассчитывайте на меня, и я отправлюсь заключать мир с Дальзелем. Он может нанять меня охранять вас.

Воцарилось молчание, еще более ледяное, возмущенное и царственное, если только такое возможно, чем раньше, но Цветок-в-Ночи собралась и поднялась на ноги.

— Друзья мои, — произнесла она, — нам всем нужна помощь этого человека — хотя бы из-за его беспощадности и низкого коварства. И нам совершенно не надо, чтобы такого зверя, как он, поставили сторожить нас. Поэтому я предлагаю позволить ему выбрать жену среди нас. Кто против?

Все остальные принцессы явно были яростно против. На солдата снова обратились ледяные взгляды, и тот ухмыльнулся:

— Если я пойду к Дальзелю и предложу себя охранником для вас, будьте уверены, вы никогда не выберетесь. Я готов к любым уловкам. Не так ли? — спросил он Абдуллу.

— Так и есть, коварнейший капрал, — ответил Абдулла.

Со стороны крошечной принцессы донеслось тихое бормотание.

— Она говорит, что уже замужем — четырнадцать детей, помните? — перевела пожилая принцесса, которая, похоже, поняла бормотание.

— Тогда все, кто не замужем, поднимите, пожалуйста, руки, — сказала Цветок-в-Ночи и с самым решительным видом подняла руку сама.

Несмело, неохотно две трети остальных принцесс тоже подняли руки. Солдат осмотрел их, медленно поворачивая голову, и выражение его лица напомнило Абдулле Софи, когда она в облике Полуночи собиралась пировать лососем и сливками. Сердце Абдуллы замерло, пока взгляд голубых глаз солдата перемещался от принцессы к принцессе. Он точно выберет Цветок-в-Ночи. Ее красота выделялась среди остальных, точно лилия в лунном свете.

— Вы, — наконец указал солдат.

К изумленному облегчению Абдуллы, он указывал на принцессу Беатрис. Принцесса Беатрис изумилась не меньше:

— Я?

— Да, вы, — подтвердил солдат. — Я всегда представлял себе такую славную властную прямолинейную принцессу, как вы. А то, что вы из Страннии, делает вас идеальной.

Лицо принцессы Беатрис приобрело ярко-красный свекольный оттенок. Красивее она от этого не стала.

— Но… но… — произнесла она, а потом взяла себя в руки. — Мой добрый солдат, должна вам сообщить, что предполагалась моя свадьба с принцем Джастином из Ингарии.

— Значит, вам просто придется сказать ему, что вы помолвлены, — ответил солдат. — Политика, не так ли? Мне кажется, вы будете рады избавиться от него.

— Ну, я… — начала принцесса Беатрис.

К удивлению Абдуллы, на ее глаза навернулись слезы и ей пришлось начать сначала:

— Вы не серьезно! Я ведь не красивая и всё такое.

— Мне подходит, — возразил солдат. — Во всех отношениях. Что бы я стал делать с хлипкой хорошенькой принцессочкой? Я вижу, вы поддержите меня, какое бы мошенничество я ни затеял, и могу поспорить, вы и носки штопать умеете.

— Хочешь верь, хочешь нет, я умею штопать, — сказала принцесса Беатрис. — И чинить сапоги. Ты в самом деле серьезно?

— Да, — ответил солдат.

Оба развернулись лицом друг к другу, и было ясно, что оба абсолютно серьезны. Остальные принцессы как-то забыли, что надо быть ледяными и царственными. Все подались вперед, наблюдая с нежной одобрительной улыбкой. С такой же улыбкой Цветок-в-Ночи заметила:

— А теперь можем мы продолжить обсуждение, если никто не возражает?

— Я, — сказал Джамал. — Я возражаю.

Все принцессы застонали. Лицо Джамала покраснело почти так же сильно, как у принцессы Беатрис, а единственный глаз прищурился, но пример солдата придал ему смелости.

— Очаровательные дамы, — сказал он, — мы испуганы — я и мой пес. До того, как нас перенесли сюда, чтобы готовить для вас, мы были в бегах в пустыне, и верблюды султана наступали нам на пятки. Мы не хотим, чтобы нас отправили обратно. Но если все вы, безупречные принцессы, выберетесь отсюда, что нам делать? Ифриты не едят то, что я могу приготовить. Не желая никому выказать неуважение, если я помогу вам выбраться, мы с моим псом лишаемся работы. Всё просто.

— Ох ты, — произнесла Цветок-в-Ночи и, похоже, не знала, что еще добавить.

— Какая жалость. Он такой хороший повар, — заметила пухлая принцесса в свободном домашнем наряде, которая, вероятно, являлась ее совершенством из Инхико.

— Определенно! — согласилась пожилая принцесса из Верхнего Норланда. — Меня дрожь пробирает при воспоминании о том, какую еду ифриты воровали для нас, пока он не появился, — она повернулась к Джамалу. — У моего дедушки однажды был повар из Рашпухта. И пока ты не появился здесь, я никогда не пробовала ничего подобного его жареным кальмарам! А твои даже лучше. Помоги нам сбежать, дружище, и я сразу же найму тебя — с собакой и всем остальным. Но, — добавила она, когда на дубленом лице Джамала засияла улыбка, — пожалуйста, помни, что мой старый отец управляет всего лишь крохотным княжеством. Тебе обеспечат питание и проживание, но я не могу обещать большое жалование.

Широкая улыбка Джамала ни капли не дрогнула:

— Моя чудесная, чудесная госпожа, я стремлюсь не к богатству, а только к безопасности. Ради этого я буду готовить для тебя еду, которой не погнушаются ангелы.

— Хм, — произнесла пожилая принцесса, — не уверена, что именно едят эти ангелы, но в таком случае мы договорились. Остальные двое хотят что-нибудь в обмен на помощь?

Все посмотрели на Софи.

— Нет, — грустно ответила Софи. — Морган со мной, а поскольку Хаула здесь, похоже, нет, мне больше ничего не нужно. Я в любом случае помогу вам.

Тогда все посмотрели на Абдуллу.

Он поднялся на ноги и поклонился:

— О луны множества монарших глаз, столь недостойный человек как я далек от того, чтобы ставить какие-либо условия за свою помощь таким как вы. Лучшая помощь — та, которая дарится безвозмездно, как говорят нам книги.

Дойдя до этого момента в своей блистательной и благородной речи, Абдулла понял, что всё это вздор. Существовало нечто, чего он хотел — очень сильно. Он поспешно сменил курс:

— И я помогу безвозмездно — так же безвозмездно, как дует ветер или дождь орошает цветы. Я доведу себя до изнеможения ради ваших благородств и в обмен прошу лишь об одной крошечной милости, которую совсем просто оказать…

— Переходите к сути, юноша! — поторопила принцесса Верхнего Норланда. — Чего вы хотите?

— Пять минут разговора наедине с Цветком-в-Ночи, — признался Абдулла.

Все посмотрела на Цветок-в-Ночи. Она с опасным видом вскинула голову.

— Да ладно тебе, Цветок! — сказала принцесса Беатрис. — Пять минут тебя не убьют!

Цветок-в-Ночи явно считала, что могут и убить.

— Очень хорошо, — произнесла она, словно принцесса, идущая на казнь, и с еще более ледяным, чем обычно, взглядом в сторону Абдуллы спросила: — Сейчас?

— Или раньше, голубка моего желания, — он решительно поклонился.

Цветок-в-Ночи холодно кивнула и с поистине мученическим видом гордо прошагала в сторону.

— Здесь, — сказала она, когда Абдулла последовал за ней.

Он снова поклонился — еще решительнее.

— Я сказал — наедине, о сияющий как звезды предмет моих воздыханий, — заметил он.

Цветок-в-Ночи раздраженно отдернула одну из занавесок, висящих перед ней.

— Вероятно, они всё равно могут слышать, — холодно заметила она, поманив его за собой.

— Но не видеть, принцесса моей страсти, — ответил Абдулла, пробираясь за занавеску.

Он оказался в крошечной нише. До него четко донесся голос Софи:

— Это вынимающийся кирпич, который я использовала, чтобы прятать деньги. Надеюсь, им хватит места.

Чем бы помещение ни было раньше, теперь оно выглядело как гардероб принцесс. За спиной Цветка-в-Ночи, когда она скрестила руки и повернулась лицом к Абдулле, обнаружился жакет для верховой езды. Плащи, пальто и нижняя юбка с кринолином, которая явно шла под свободное красное одеяние ее совершенства из Инхико, болтались вокруг Абдуллы, когда он повернулся к Цветку-в-Ночи. Тем не менее, размышлял Абдулла, помещение было ненамного меньше или заполненнее, чем его собственная лавка в Занзибе, а она обычно обеспечивала достаточное уединение.

— Что ты хочешь сказать? — ледяным тоном спросила Цветок-в-Ночи.

— Поинтересоваться причиной этой самой холодности! — горячо произнес Абдулла. — Что я сделал, что ты едва смотришь на меня и едва разговариваешь? Разве не пришел я сюда, специально чтобы спасти тебя? Разве я — единственный из всех разочарованных возлюбленных — не бросил вызов всем опасностям, чтобы добраться до этого замка? Разве не прошел я через самые напряженные приключения, позволив твоему отцу угрожать мне, солдату обманывать меня и джинну насмехаться надо мной, с единственной целью помочь тебе? Что еще я должен был сделать? Или мне следует заключить, что ты влюбилась в Дальзеля?

— Дальзеля! — воскликнула Цветок-в-Ночи. — Теперь ты оскорбляешь меня! Теперь ты добавляешь оскорбление к обиде! Теперь я вижу: Беатрис была права, и ты действительно не любишь меня!

— Беатрис! — прогремел Абдулла. — Что она может знать о моих чувствах?

Цветок-в-Ночи слегка потупилась, хотя выглядела скорее обиженной, чем пристыженной. Воцарилась мертвая тишина. На самом деле, тишина была такой мертвой, что Абдулла понял: шестьдесят ушей всех оставшихся тридцати принцесс — нет, шестьдесят восемь ушей, если считать Софи, солдата, Джамала и его пса и предположить, что Морган спит — в общем, все эти уши в данный момент полностью сосредоточились на его разговоре с Цветком-в-Ночи.

— Разговаривайте между собой! — крикнул он.

Тишина стала неловкой. Ее нарушила пожилая принцесса:

— Самое огорчительное в нахождении среди облаков заключается в том, что здесь нет погоды, о которой можно поговорить.

Абдулла подождал, пока за этим высказыванием последует неохотное жужжание других голосов, и повернулся к Цветку-в-Ночи:

— Ну? Что сказала принцесса Беатрис?

Цветок-в-Ночи надменно вскинула голову:

— Она сказала, что портреты других мужчин и красивые речи — всё это чудесно, но она не может не заметить, что ты ни разу не предпринял ни малейшей попытки поцеловать меня.

— Какая нахалка! — воскликнул Абдулла. — Когда я впервые увидел тебя, я думал, что это сон. Я решил, ты просто растаешь.

— Но во второй раз ты выглядел вполне уверенным, что я настоящая.

— Конечно, но это было бы нечестно, поскольку, если помнишь, ты тогда ни разу в жизни не видела ни одного мужчины, кроме отца и меня.

— Беатрис, — сказала Цветок-в-Ночи, — утверждает, что мужчины, которые только и делают, что говорят красивые речи, становятся плохими мужьями.

— Тьфу на принцессу Беатрис! — воскликнул Абдулла. — Ты что думаешь?

— Я думаю, — ответила Цветок-в-Ночи, — я думаю, что хочу знать, почему ты считаешь меня настолько непривлекательной, что меня не стоит целовать.

— Я НЕ считаю тебя непривлекательной! — проревел Абдулла, а потом вспомнил о шестидесяти восьми ушах за занавеской и добавил яростным шепотом: — Если хочешь знать, я… я на тот момент ни разу в жизни не целовал ни одной девушки, а ты слишком красива для меня, чтобы я мог позволить себе всё испортить!

Губы Цветка-в-Ночи тронула легкая улыбка, которую предвестила глубокая ямочка.

— А к настоящему моменту скольких девушек ты целовал?

— Ни одной! — простонал Абдулла. — Я по-прежнему полнейший дилетант!

— Как и я, — признала Цветок-в-Ночи. — Хотя теперь я по крайней мере знаю достаточно, чтобы не спутать тебя с женщиной. Это было ужасно глупо!

Она издала булькающий смешок. Абдулла тоже. И вот уже оба смеялись от всей души, пока Абдулла не выдохнул:

— Думаю, нам следует потренироваться!

После этого за занавеской воцарилась тишина. Тишина длилась так долго, что у принцесс закончились все темы для болтовни, если не считать принцессу Беатрис, у которой было много чего сказать солдату. Наконец, Софи крикнула:

— Вы двое там закончили?

— Безусловно, — ответили Цветок-в-Ночи и Абдулла. — Совершенно!

— Тогда давайте займемся планами, — сказала Софи.

В том состоянии духа, в котором сейчас пребывал Абдулла, планы не составляли для него ни малейшей проблемы. Он вышел из-за занавески, держа Цветок-в-Ночи за руку, и если бы замку в этот момент случилось исчезнуть, он знал, что пошел бы по облакам под ним или, если бы не смог, по воздуху. А так он прошел по казавшемуся ужасно недостойным мраморному полу и взял управление в свои руки.

Глава двадцатая, в которой находят, а потом прячут жизнь ифрита

Десять минут спустя Абдулла сказал:

— Итак, именитейшие и мудрейшие, все наши планы готовы. Остается только для джинна…

Из бутылки разлился фиолетовый туман и протянулся взбудораженными волнами по мраморному полу.

— Вы не будете использовать меня! — вскричал джинн. — Я сказал: жабы, и я говорил серьезно! Как вы не понимаете? Хазруэль поместил меня в эту бутылку. Если я пойду против него, он поместит меня еще куда похуже!

Софи подняла взгляд и нахмурилась на дым:

— Здесь и правда джинн!

— Но мне нужен только твой дар предсказания, чтобы узнать, где спрятана жизнь Хазруэля, — объяснил Абдулла. — Я не прошу желания.

— Нет! — взвыл лиловый туман.

Цветок-в-Ночи взяла бутылку и поставила ее себе на колено. Дым клубами стек вниз, словно пытаясь просочиться в трещины в мраморном полу.

— Логично предположить, — произнесла Цветок-в-Ночи, — что, поскольку каждый, кого мы просили помочь, назначил цену, у джинна тоже есть своя цена. Должно быть, это свойственно мужчинам. Джинн, если ты согласишься помочь Абдулле, я обещаю тебе то вознаграждение, которое, как подсказывает мне логика, нужно тебе.

Лиловый туман начал неохотно просачиваться обратно в бутылку.

— Прекрасно, — сказал джинн.

Две минуты спустя зачарованная занавеска на двери в комнату принцесс отлетела в сторону, и все хлынули в большой зал, шумно требуя внимания Дальзеля и таща с собой Абдуллу, как беспомощного пленника.

— Дальзель! Дальзель! — кричали тридцать принцесс. — Вот как ты охраняешь нас? Тебе должно быть стыдно!

Дальзель поднял взгляд. Он сидел, перегнувшись через подлокотник огромного кресла, и играл в шахматы с Хазруэлем. От увиденного он слегка побледнел и сделал знак брату передвинуть шахматную доску. К счастью, толпа принцесс была слишком плотной, чтобы он мог заметить сжавшихся посреди нее Софи и Джарин из Джама, однако взгляд его красивых глаз обратился на Джамала, и они изумленно сузились.

— Что на этот раз? — спросил он.

— Мужчина в нашей комнате! — возопили принцессы. — Страшный, ужасный мужчина!

— Какой мужчина? — протрубил Дальзель. — Кто посмел?

— Вот этот! — крикнули принцессы.

Абдуллу вытащили вперед, поставив между принцессой Беатрис и принцессой Альберии, и на нем самым постыдным образом не было почти ничего, кроме нижней юбки с кринолином, которая до того висела за занавеской. Эта нижняя юбка являлась существенной частью их плана. Под ней прятались бутылка джинна и волшебный ковер. Дальзель пронзил Абдуллу взглядом, и Абдулла порадовался этой предосторожности. Прежде он не знал, что глаза ифрита могут так пылать. Его глаза были словно синеватые печи.

Реакция Хазруэля вызвала у Абдуллы еще более неуютное чувство. На его громадном лице расплылась подлая ухмылка.

— А! Опять ты! — воскликнул он и с крайне саркастичным видом скрестил огромные руки.

— Как этот парень попал сюда? — вопросил Дальзель трубным голосом.

Прежде чем кто-либо успел ответить, Цветок-в-Ночи исполнила свою часть плана: выскочила из толпы принцесс и грациозно бросилась на ступени трона.

— Смилуйся, великий ифрит! — воскликнула она. — Он пришел всего лишь спасти меня!

Дальзель презрительно рассмеялся:

— Тогда парень — дурак. Я швырну его обратно на землю.

— Если ты это сделаешь, великий ифрит, я никогда не оставлю тебя в покое! — заявила Цветок-в-Ночи.

Она не притворялась. Она говорила совершенно серьезно. Дальзель знал это. По его узкому бледному телу пробежала дрожь, а пальцы с золотыми когтями вцепились в ручки трона. Но глаза всё еще пылали яростью.

— Я буду делать, что захочу! — протрубил он.

— Тогда пожелай быть милосердным! — воскликнула Цветок-в-Ночи. — Дай ему хотя бы шанс!

— Замолчи, женщина! Я еще не решил. Сначала я хочу узнать, как ему удалось попасть сюда.

— Превратившись в собаку повара, конечно, — ответила принцесса Беатрис.

— И обратно в человека он превратился голым! — воскликнула принцесса Альберии.

— Шокирующая история, — сказала принцесса Беатрис. — Нам пришлось засунуть его в нижнюю юбку ее совершенства.

— Подведите его ближе, — приказал Дальзель.

Принцесса Беатрис и ее помощница подтащили Абдуллу к ступеням трона. Абдулла передвигался маленькими семенящими шажками, надеясь, что ифриты спишут это на нижнюю юбку. Настоящая причина заключалась в том, что под нижней юбкой прятался еще и пес Джамала. Он был крепко зажат между коленями Абдуллы, чтобы не сбежал. Их план предполагал, что у них должна исчезнуть собака, и ни одна из принцесс не ручалась, что Дальзель не отравит Хазруэля поискать ее, чтобы доказать, что они лгут.

Дальзель пронзил Абдуллу взглядом, и Абдулла искренне понадеялся, что Дальзель действительно сам по себе не обладает особыми силами. Хазруэль назвал брата слабым. Но Абдулле пришло в голову, что даже слабый ифрит в несколько раз сильнее человека.

— Ты прибыл сюда под видом пса? — протрубил Дальзель. — Как?

— С помощью магии, великий ифрит, — ответил Абдулла.

Тут он собирался детально всё объяснить, но под нижней юбкой ее совершенства развернулась скрытая борьба. Оказалось, что пес Джамала ненавидит ифритов еще сильнее, чем большинство представителей человеческого рода. Он желал наброситься на Дальзеля.

— Я замаскировался под собаку твоего повара, — начал объяснять Абдулла.

Тут пес Джамала исполнился столь страстного желания наброситься на Дальзеля, что Абдулла боялся, он вырвется. Пришлось еще сильнее сжать колени. Пес в ответ громко зарычал.

— Прошу прощения! — выдохнул Абдулла; по его бровям стекал пот. — Во мне еще осталось так много от собаки, что время от времени я не могу сдержать рычание.

Цветок-в-Ночи поняла, что у Абдуллы проблемы, и запричитала:

— О благороднейший принц! Ради меня страдать в облике собаки! Пощади его, благородный ифрит! Пощади его!

— Замолчи, женщина, — велел Дальзель. — Где этот повар? Выведите его вперед.

Принцесса Фарктана и леди наследница Таяка вытащили Джамала вперед, выкручивая ему руки и низко кланяясь.

— Уважаемый ифрит, клянусь, я тут совершенно ни при чем! — провыл Джамал. — Не причиняй мне вреда! Я не знал, что собака ненастоящая!

Абдулла мог поклясться, Джамал в самом деле пришел в крайний ужас. Тем не менее ему хватило присутствия духа, чтобы погладить Абдуллу по голове.

— Хороший пес. Хороший мальчик.

После чего он упал ниц у ступеней трона, как принято в Занзибе.

— Я невиновен, великий! — прорыдал он. — Невиновен! Не причиняй мне вреда!

Голос хозяина успокоил пса. Рычание прекратилось. Абдулла смог немного расслабить колени.

— Я тоже невиновен, о коллекционер царственных дев, — сказал он. — Я пришел, только чтобы спасти мою любимую. Наверняка ты в состоянии благосклонно отнестись к моей преданности, поскольку сам любишь столько принцесс!

Дальзель озадаченно потер подбородок:

— Любовь? Нет, не могу сказать, что понимаю любовь. Я не постигаю, как что бы то ни было может заставить кого-то ввязаться в такую ситуацию, как у тебя, смертный.

Хазруэль, большой темной фигурой сидевший на корточках, ухмыльнулся еще более подло, чем раньше.

— Что мне сделать с этим существом, брат? — прогрохотал он. — Поджарить его? Извлечь его душу и заключить в пол? Разорвать на куски?

— Нет-нет! Будь милосерден, великий Дальзель! — тут же вскричала Цветок-в-Ночи. — Дай ему хотя бы шанс! Если дашь, я больше никогда не задам тебе ни одного вопроса, не выскажу ни одной жалобы, не прочитаю ни одной нотации. Я буду кроткой и вежливой!

Дальзель снова схватился за подбородок, выглядя неуверенным. Абдулла испытал немалое облегчение. Дальзель действительно был слаб — по крайней мере, характером.

— Если я дам ему шанс… — начал он.

— Если хочешь моего совета, брат, — перебил Хазруэль, — не стоит. Он хитрый.

Тут Цветок-в-Ночи снова подняла грандиозный вой, бия себя в грудь.

— Позволь мне угадать, где ты спрятал жизнь своего брата, великий Дальзель, — сквозь шум прокричал Абдулла. — Если мне не удастся угадать, убей меня. Если я угадаю, позволь мне уйти с миром.

Это весьма позабавило Дальзеля. Он обнажил острые серебряные зубы, и его смех прокатился по облачному залу, словно фанфары.

— Но ты никогда не догадаешься, жалкий смертный! — смеялся он.

И, как принцессы неоднократно заверяли Абдуллу, Дальзель был неспособен противостоять искушению дать намек.

— Я так умно спрятал эту жизнь, — весело произнес он, — что ты можешь смотреть на нее и не увидеть. Хазруэль не может ее видеть, а он ифрит. Так на что надеешься ты? Но забавы ради я дам тебе три попытки, прежде чем убить тебя. Угадывай. Где я спрятал жизнь моего брата?

Абдулла бросил на Хазруэля быстрый взгляд, проверяя, не собирается ли тот вмешаться. Но Хазруэль с непроницаемым видом просто сидел на корточках. Пока план продвигался успешно. В интересах Хазруэля было не вмешиваться. Абдулла рассчитывал на это. Он крепко сжал пса коленями и подтянул нижнюю юбку, притворяясь, будто размышляет. На самом деле, он потряс бутылку джинна.

— Моя первая догадка, великий ифрит… — произнес он и уставился в пол, словно зеленый порфир мог его вдохновить.

Мог ли джинн взять свои слова обратно? На одно жалкое страшное мгновение Абдулла подумал, что джинн, как обычно, подведет его и придется угадывать самому на свой страх и риск. Затем к его великому облегчению, он увидел, как крошечный усик фиолетового дыма прокрался из-под нижней юбки и аккуратно неподвижно лег рядом с босой ногой Абдуллы.

— Моя первая догадка: ты прячешь жизнь Хазруэля на луне, — сказал Абдулла.

Дальзель презрительно рассмеялся:

— Неправильно! Там он бы ее нашел! Нет, всё гораздо очевиднее и гораздо менее очевидно. Вспомни игру «Отними туфлю»^[1], смертный!

Из этого Абдулла заключил, что жизнь Хазруэля находится где-то в замке, как и думали большинство принцесс. Он театрально изобразил напряженные размышления.

— Моя вторая догадка: ты отдал ее одному из ангелов-охранников.

— Снова неправильно! — с еще большим восторгом воскликнул Дальзель. — Ангелы немедленно отдали бы ее обратно. Она спрятана гораздо умнее, маленький смертный. Ты никогда не догадаешься. Изумительно, как никто не видит того, что находится у него прямо под носом!

И тут в порыве вдохновения Абдулла с уверенностью понял, где на самом деле находится жизнь Хазруэля. Цветок-в-Ночи любила его. Он по-прежнему ходил по воздуху. Его мозг был вдохновлен, и он понял. Но он смертельно боялся ошибиться. Когда вскоре наступит момент самому завладеть жизнью Хазруэля, он должен будет устремиться прямо к ней, поскольку Дальзель не даст ему второго шанса. Поэтому было необходимо, чтобы джинн подтвердил его догадку. Усик дыма по-прежнему лежал почти невидимый, и если уж Абдулла догадался, наверняка понял и джинн?

— Э… — произнес Абдулла. — Хм…

Усик дыма бесшумно пробрался обратно под нижнюю юбку ее совершенства и внутри дунул наверх, вероятно, пощекотав нос пса Джамала. Пес чихнул.

— Апчхи! — громко чихнул Абдулла и чуть не заглушил едва слышный шепот джинна:

— Кольцо в носу Хазруэля!

— Апчхи! — повторил Абдулла и притворился, будто неправильно отгадал — в этом состояла самая рискованная часть плана: — Жизнь твоего брата — один из твоих зубов, великий Дальзель.

— Неправильно! — протрубил Дальзель. — Хазруэль, поджарь его!

— Пощади его! — взвыла Цветок-в-Ночи, когда Хазруэль с четко написанными на лице отвращением и разочарованием начал вставать.

Принцессы были готовы к этому мгновению. Десять королевских рук немедленно вытолкнули из толпы к ступеням трона принцессу Валерию.

— Хочу мою собачку! — объявила Валерия.

Настал ее звездный час. Как перед тем заметила Софи, она обрела тридцать новых тетушек и трех новых дядюшек, и все они умоляли ее кричать так сильно, как только может. Никто никогда раньше не хотел, чтобы она кричала. К тому же все новые тетушки обещали ейкоробку сладостей, если она устроит по-настоящему хорошую истерику. Тридцать коробок. Это стоило того, чтобы хорошенько постараться. Валерия раскрыла рот квадратом. Набрала воздух в легкие. И вложила всё, что могла:

— ХОЧУ МОЮ СОБАЧКУ! НЕ ХОЧУ АБДУЛЛУ! ВЕРНИТЕ МОЮ СОБАЧКУ!

Она бросилась к ступеням трона, перелетела через Джамала, снова вскочила на ноги и ринулась к трону. Дальзель поспешно запрыгнул на сиденье трона, чтобы убраться с ее пути.

— ДАЙ МНЕ МОЮ СОБАЧКУ! — проревела Валерия.

В то же мгновение крошечная желтокожая принцесса Цапфана сильно ущипнула Моргана как раз в нужном месте. Морган спал на ее крошечных руках, и ему снилось, что он снова котенок. Он резко проснулся и обнаружил, что по-прежнему беспомощный младенец. Его ярость не знала границ. Он открыл рот и взревел. Его ноги гневно колотили воздух. Его ладони сжимались и разжимались. А рев был таким громким, что, будь между ними с Валерией соревнование, Морган мог бы победить. В общем, шум стоял неописуемый. Эхо в зале подхватило его, удвоило крики и прокатило их к трону.

— Отдавайся эхом на ифритов, — колдовала Софи в своей разговорной манере. — Не удваивай его — утраивай.

Зал превратился в сумасшедший дом. Оба ифрита прижали ладони к заостренным ушам.

— Прекратите! — прогудел Дальзель. — Остановите их! Откуда взялся младенец?

— У женщин бывают дети, глупый ифрит! — провыл в ответ Хазруэль. — А чего ты ожидал?

— ХОЧУ НАЗАД МОЮ СОБАЧКУ! — Валерия колотила сиденье трона кулаками.

Дальзель попытался протрубить так, чтобы его было слышно:

— Дай ей какую-нибудь собачку, Хазруэль, иначе я убью тебя!

На этом этапе плана Абдулла уверенно ожидал — если его, конечно, не убьют к тому моменту, — что его превратят в собаку. К этому он и вел. Он рассчитывал, что таким образом освободится и пес Джамала. Он надеялся на усиление неразберихи, когда из-под нижней юбки ее совершенства выскочат два пса, вместо одного. Но вопли и тройное эхо от воплей сводили с ума Хазруэля не меньше, чем его брата. Он вертелся туда-сюда, зажимая уши и крича от боли — образец ифрита в полной растерянности. В итоге он сложил громадные крылья и сам стал собакой.

Он превратился в огромнейшего пса — нечто среднее между ослом и бульдогом — в коричневых и серых пятнах, с золотым кольцом в курносом носу. Этот громадный пес положил гигантские передние лапы на ручку трона и вытянул огромный слюнявый язык к лицу Валерии. Хазруэль пытался выглядеть дружелюбно. Но при виде настолько огромного и уродливого существа, Валерия, что неудивительно, закричала громче, чем раньше. Шум испугал Моргана. Он тоже закричал громче.

На какое-то мгновение Абдулла растерялся, не зная, что делать, а в следующее мгновение он закричал в уверенности, что никто не услышит:

— Солдат! Держи Хазруэля! Кто-нибудь держите Дальзеля!

К счастью, солдат был настороже. Он это хорошо умел. Джарин из Джама исчезла в вихре старых одежд, и солдат запрыгал по ступеням трона. Софи бросилась за ним, поманив за собой принцесс. Она обхватила руками тонкие белые колени Дальзеля, тогда как солдат обвил шею пса коричневыми руками. Принцессы взлетели по ступеням за ними, и большинство в свою очередь бросилось на Дальзеля с видом жаждущих мести принцесс. Все, кроме принцессы Беатрис, которая вытащила Валерию из кучи-малы и принялась за сложную задачу заставить ее замолчать. Крошечная принцесса Цапфана тем временем спокойно сидела на порфирном полу, заново укачивая Моргана.

Абдулла попытался побежать к Хазруэлю. Но при первом же движении пес Джамала воспользовался шансом и вырвался. Он выскочил из-под нижней юбки ее совершенства и увидел разворачивающуюся драку. Он любил драки. А также он увидел другого пса. Пожалуй, других собак он ненавидел еще сильнее, чем ифритов и человеческий род. Неважно, какого размера был пес. Он с рычанием бросился в атаку. Пока Абдулла всё еще пытался выпутаться из-под нижней юбки ее совершенства, пес Джамала прыгнул, нацелившись на горло Хазруэля.

Это было слишком для Хазруэля, уже осажденного солдатом. Он снова превратился в ифрита и сделал сердитый жест. Пес кувырком полетел прочь, с визгом приземлившись на другом конце зала. После этого Хазруэль попытался встать, но солдат висел на его спине, не давая ему раскрыть кожистые крылья. Хазруэль поднапрягся и поднялся.

— Не поднимай голову, Хазруэль, заклинаю тебя! — крикнул Абдулла, наконец-то выпутавшись из нижней юбки ее совершенства.

Он запрыгнул на ступени, одетый в одну набедренную повязку, и схватил громадное левое ухо Хазруэля. В этот момент Цветок-в-Ночи поняла, где жизнь Хазруэля, и, к великой радости Абдуллы, подпрыгнула и повисла на правом ухе Хазруэля. И так они висели, время от времени поднимаясь в воздух, когда Хазруэль одерживал верх над солдатом, и шлепаясь на пол, когда солдат одерживал верх над Хазруэлем. Напряженные руки солдата, обхватившие шею Хазруэля, находились рядом с ними, а громадное ворчащее лицо Хазруэля — между ними. Время от времени Абдулла мельком видел Дальзеля, который стоял на сиденье трона под кучей принцесс. Он раскрыл слабые золотые крылья. Для полета от них было не слишком много толку, но он хлопал ими на принцесс и взывал к Хазруэлю о помощи.

Трубные крики Дальзеля, видимо, вдохновили Хазруэля. Он начал одерживать верх над солдатом. Абдулла попытался освободить руку, чтобы дотянуться до золотого кольца, которое болталось прямо у его плеча — под крючковатым носом Хазруэля. Абдулла освободил левую руку. Но правая рука вспотела и соскальзывала с уха Хазруэля. Он отчаянно схватился, чтобы не сорваться.

Абдулла не учел пса Джамала. Пролежав в шоке почти минуту, тот встал, еще злее, чем раньше, переполненный ненавистью к ифритам. Он увидел Хазруэля и узнал своего врага. Он помчался обратно через зал, вздыбив шерсть и рыча — мимо крошечной принцессы и Моргана, мимо принцессы Беатрис и Валерии, сквозь толпу принцесс, кружащих у трона, мимо скорчившегося хозяина, — и прыгнул на самую легкодоступную часть ифрита. Абдулла едва успел отдернуть руку.

Зубы пса клацнули. Горло сделало мощный глоток. После чего на морде пса появилось озадаченное выражение, и он упал на пол, беспокойно икая. Хазруэль взвыл от боли и рывком выпрямился, прижав обе руки к носу. Солдата швырнуло на пол. Абдулла и Цветок-в-Ночи отлетели каждый в свою сторону. Абдулла нырнул к икающему псу, но Джамал добрался до него первым и нежно подхватил его.

— Бедный песик! Мой бедный песик! Скоро тебе станет лучше! — мурлыкал он, аккуратно неся пса вниз по ступеням.

Абдулла потащил ошеломленного солдата за собой, и они перегородили дорогу Джамалу.

— Стойте, все! — крикнул он. — Дальзель, заклинаю тебя остановиться! У нас жизнь твоего брата!

Борьба на троне стихла. Дальзель стоял с распахнутыми крыльями, а его глаза снова стали словно печи.

— Я не верю тебе, — сказал он. — Где?

— Внутри пса, — ответил Абдулла.

— Но только до завтра, — успокаивающе произнес Джамал, думая исключительно о своем икающем псе. — У него раздраженный кишечник из-за того, что он ел слишком много кальмаров. Скажи спасибо…

Абдулла пнул его, чтобы он замолчал.

— Пес съел кольцо из носа Хазруэля, — сообщил он.

Ужас на лице Дальзеля подтвердил правоту джинна. Он правильно догадался.

— О! — воскликнули принцессы.

Взгляды всех обратились к громадному Хазруэлю, который согнулся пополам со слезами в пылающих глазах, прижав обе руки к носу. Прозрачная зеленоватая кровь ифрита капала меж его когтистых пальцев.

— Мде следобало догададься, — уныло произнес Хазруэль. — Ода была брямо у медя под досом.

Пожилая принцесса Верхнего Норланда отделилась от толпы вокруг трона, пошарила у себя в рукаве и протянула Хазруэлю маленький кружевной носовой платок.

— Вот, — сказала она. — Без обид.

Хазруэль взял платок с благодарным: «Сбасибо», — и прижал его к порванной части носа. Кроме кольца пес почти ничего не откусил. Аккуратно вытерев нос, Хазруэль тяжеловесно опустился на колени и поманил Абдуллу подняться на ступени трона.

— Что ты хочешь, чтобы я сделал теперь, когда я снова добрый? — скорбно спросил он.

Глава двадцать первая, в которой замок спускается на землю

Абдулла недолго думал, как ответить на вопрос Хазруэля:

— Ты должен изгнать своего брата, могучий ифрит, туда, откуда он не сможет вернуться.

Дальзель тут же разразился тающими голубыми слезами.

— Это нечестно! — прорыдал он, топнув ногою по трону. — Все всегда против меня! Ты не любишь меня, Хазруэль! Ты обманул меня! Ты даже не пытался избавиться от этих троих, висевших на тебе!

Абдулла был уверен, что Дальзель тут прав. Зная силу ифрита, Абдулла не сомневался, что Хазруэль, если бы захотел, мог отшвырнуть до края земли и солдата, и его самого с Цветком-в-Ночи.

— И я ведь никому не причинял никакого вреда! — крикнул Дальзель. — Я имею право жениться, разве нет?

Пока он кричал и топал, Хазруэль прошептал Абдулле:

— К югу в океане есть блуждающий остров, который можно найти лишь раз в сто лет. Там есть дворец и множество фруктовых деревьев. Могу я отправить брата туда?

— А теперь вы собираетесь прогнать меня! — возопил Дальзель. — Никого из вас не волнует, как мне будет одиноко!

— Кстати, — прошептал Хазруэль Абдулле, — родственники первой жены твоего отца заключили договор с наемниками, который позволил им скрыться из Занзиба и избежать гнева султана, но они бросили двух племянниц. Султан посадил несчастных девушек в тюрьму, поскольку они твои ближайшие родственники, которых он смог найти.

— Ужасно, — сказал Абдулла, понимая, к чему ведет Хазруэль. — Возможно, могучий ифрит, ты мог бы отпраздновать свое возвращение к добру, доставив этих двух девиц сюда?

Страшное лицо Хазруэля просветлело. Он поднял огромную когтистую руку. Раздался удар грома, за которым последовал девичий визг, и две толстые племянницы встали перед троном. Вот так просто. Абдулла понял, что Хазруэль действительно раньше сдерживал силу. Взглянув в огромные раскосые глаза ифрита, в уголках которых еще стояли слезы после нападения пса, он увидел, что Хазруэль знает, что он знает.

— Только не новые принцессы! — воскликнула принцесса Беатрис.

Она стояла на коленях рядом с Валерией и выглядела изможденной.

— Ничего подобного, уверяю, — сказал Абдулла.

Никто не мог походить на принцесс меньше, чем две племянницы. Они были в самой старой одежде — практичный розовый и повседневный желтый, — порванной и запятнанной после их злоключений, и волосы у обеих распрямились. Первый взгляд они бросили на Дальзеля, который топал и рыдал на троне над ними, второй — на громадную фигуру Хазруэля, а третий — на Абдуллу, одетого в одну набедренную повязку, и завопили. После чего каждая попыталась спрятать лицо на пухлом плече другой.

— Бедные девушки, — произнесла принцесса Верхнего Норланда. — Совсем не королевское поведение.

— Дальзель! — крикнул Абдулла рыдающему ифриту. — Прекрасный Дальзель, похититель принцесс, успокойся на секунду и посмотри, какой дар я преподношу тебе, чтобы ты мог взять его с собой в изгнание.

Дальзель умолк на полувсхлипе.

— Дар?

Абдулла указал на девушек:

— Вот две невесты — юные, сочные и мучительно нуждающиеся в женихе.

Дальзель вытер блестящие слезы со щек и принялся рассматривать племянниц точно так же, как самые рассудительные покупатели Абдуллы изучали его ковры.

— Гармоничная пара! — воскликнул он. — И чудесно толстая! В чем подвох? Может, они не твои, и ты не имеешь права их дарить?

— Никакого подвоха, сияющий ифрит, — ответил Абдулла.

Он считал, что теперь, когда остальные родственники девушек бросили их на произвол судьбы, он наверняка мог ими распоряжаться. Но на всякий случай добавил:

— Они твои по праву воровства, могучий Дальзель, — он подошел к племянницам и похлопал каждую по пухлой руке. — Дамы. Полнейшие луны Занзиба, прошу простить мне тот несчастный обет, который навсегда лишает меня наслаждения вашей величиной. Но поднимите взгляд: вот муж, которого я нашел вместо себя.

Едва услышав слово «муж», обе племянницы вскинули головы. И уставились на Дальзеля.

— Он невероятно красивый, — сказала розовая.

— Мне нравятся с крыльями, — сказала желтая. — Необычно.

— Клыки такие эротичные, — задумчиво произнесла розовая. — И когти тоже, если только он будет осторожен с коврами.

Сияющая улыбка Дальзеля становилась шире с каждой репликой.

— Я украду их немедленно, — заявил он. — Они нравятся мне больше, чем принцессы. Почему я не стал сразу собирать толстушек, Хазруэль?

Клыки Хазруэля обнажила нежная улыбка.

— Ты сам так решил, брат, — его улыбка погасла. — Если ты готов, мой долг — отправить тебя в изгнание.

— Теперь я не против, — сказал Дальзель, не отрывая глаз от двух племянниц.

Хазруэль снова вытянул руку — медленно, с сожалением, — и медленно, в три долгих раската грома Дальзель с двумя племянницами растворились в воздухе. Донесся легкий запах моря и слабые крики чаек. Морган и Валерия снова начали плакать. Все вздохнули, и Хазруэль глубже всех. Абдулла с некоторым удивлением понял, что Хазруэль действительно любит брата. Хотя он не понимал, как вообще можно любить Дальзеля, Абдулла не мог его осуждать. «Кто я такой, чтобы критиковать?» — подумал он, когда Цветок-в-Ночи подошла и взяла его под руку.

Хазруэль испустил еще более тяжелый вздох и сел на трон, который ему с его размерами подходил куда больше, чем Дальзелю, и грустно повесил крылья по бокам.

— Есть еще дело, — сказал он, осторожно прикоснувшись к носу, который, похоже, уже заживал.

— Действительно есть! — сказала Софи — она ждала на ступенях трона возможности заговорить. — Когда ты украл наш бродячий замок, ты куда-то дел моего мужа Хаула. Где он? Я хочу его обратно.

Хазруэль грустно поднял голову, но прежде чем он успел ответить, от принцесс донеслись встревоженные восклицания. Все, находившиеся у основания ступеней, попятились от нижней юбки ее совершенства. Она вздымалась и оседала на своих обручах, словно гармошка.

— Помогите! — кричал внутри джинн. — Выпустите меня! Вы обещали!

Цветок-в-Ночи прижала ладонь ко рту:

— Ох! Я совсем забыла!

Она устремилась прочь от Абдуллы, вниз по ступеням и отбросила нижнюю юбку в клубе фиолетового дыма.

— Я желаю, — выкрикнула она, — чтобы ты освободился от бутылки, джинн, и стал свободным на веки вечные!

Как обычно, джинн не стал тратить время на благодарности. Бутылка взорвалась с разнесшимся эхом хлопком. Внутри клубов дыма поднялась на ноги решительно более плотная фигура. Софи при виде нее испустила вопль:

— О, будь благословенна девочка! Спасибо, спасибо!

Она с такой скоростью пронеслась в тающий дым, что чуть не сбила с ног находившегося в нем человека. Но он явно не возражал. Он подхватил Софи и закружил ее.

— О, почему я не знала? Почему не поняла? — выдохнула Софи, пошатываясь, вставая на разбитое стекло.

— Потому что таково было заклятие, — угрюмо ответил Хазруэль. — Если бы его узнали как чародея Хаула, кто-нибудь освободил бы его. Никто не мог узнать, кто он, и он не мог никому сказать.

Королевский чародей Хаул был моложе, чем чародей Сулиман, и куда элегантнее. Он был одет в роскошный костюм из лилового атласа, на фоне которого его волосы сияли невероятной желтизной. Абдулла уставился в светлые глаза чародея на узком лице. Однажды ранним утром он ясно видел эти глаза. Он должен был догадаться. И он чувствовал себя неловко. Он использовал джинна. Он успел хорошо изучить джинна. Означало ли это, что он хорошо знает чародея? Или нет?

Поэтому Абдулла не присоединился, когда все, включая солдата, с криками и поздравлениями собрались вокруг чародея Хаула. Он наблюдал, как крошечная принцесса Цапфана спокойно прошла посреди кричащей толпы и серьезно передала Моргана на руки Хаулу.

— Спасибо, — сказал Хаул и объяснил Софи: — Я подумал, что лучше возьму его с собой туда, где смогу присмотреть за ним. Прости, если испугал тебя.

Хаул явно был более привычен к младенцам, чем Софи. Он успокаивающе покачал Моргана и уставился на него. Морган довольно-таки свирепо уставился в ответ.

— Честное слово, какой он страшный! — сказал Хаул. — Обломок старого чурбана.

— Хаул! — воскликнула Софи, но ее голос не звучал сердито.

— Минутку, — Хаул приблизился к ступеням трона, подняв взгляд на Хазруэля. — Посмотри на меня, ифрит. У нас с тобой есть нерешенное дело. С какой стати ты стащил мой замок и запер меня в бутылке?

Глаза Хазруэля налились сердитым оранжевым цветом:

— Чародей, ты воображаешь, будто твоя сила равна моей?

— Нет, — ответил Хаул. — Я просто хочу объяснений.

Абдулла поймал себя на том, что восхищается им. Зная, каким трусом был джинн, он не сомневался, что внутри Хаул трясется от ужаса. Но это совершенно не было заметно. Он прижал Моргана к лиловому шелковому плечу и пронзил Хазруэля взглядом.

— Очень хорошо, — произнес Хазруэль. — Мой брат приказал мне украсть замок. В этом у меня не было выбора. Но насчет тебя Дальзель не давал распоряжений — я лишь должен был обеспечить, чтобы ты не украл замок обратно. Будь ты безупречным человеком, я бы просто перенес тебя на тот остров, где сейчас мой брат. Но я знал, что ты используешь чародейство, чтобы завоевать соседнюю страну…

— Нечестно! — перебил Хаул. — Мне приказал король!

Он говорил прямо как Дальзель, и, похоже, понял это. Он замолчал. Подумал. И уныло сказал:

— Полагаю, я мог бы переключить мысли его величества на что-то другое, если бы мне пришло это в голову. Ты прав. Но попробуй только попадись мне там, где я смогу засунуть тебя в бутылку. Вот так.

— Возможно, я это заслужил, — согласился Хазруэль. — И тем более я этого заслуживаю, поскольку сделал всё, чтобы все вовлеченные встретили самую подходящую судьбу, какую я смог придумать, — он покосился в сторону Абдуллы. — Разве нет?

— Самым мучительным образом, великий ифрит, — согласился Абдулла. — Все мои мечты стали реальностью, не только приятные.

Хазруэль кивнул:

— А теперь я должен покинуть вас после того, как сделаю еще один небольшой необходимый шаг.

Его крылья поднялись, а руки совершили жест. В то же мгновение он оказался в центре роя странных крылатых фигур. Они зависли у него над головой и вокруг трона, словно прозрачные морские коньки, не издавая ни звука, кроме слабого шепота вращающихся крыльев.

— Его ангелы, — объяснила принцесса Беатрис принцессе Валерии.

Хазруэль что-то прошептал крылатым фигурам, и они исчезли так же внезапно, как появились, чтобы возникнуть таким же шепчущим роем вокруг головы Джамала. Джамал в ужасе попятился от них, но безрезультатно. Рой последовал за ним. Одна за другой крылатые фигуры расселись по псу Джамала. Едва приземлившись, они съеживались и исчезали в шерсти пса, пока не остались только две фигуры.

Абдулла внезапно обнаружил, что они зависли на уровне его глаз. Он уклонился, но фигуры последовали за ним. Два тихих холодных голоса заговорили, кажется, только для его ушей:

— Поразмыслив, мы решили, что предпочитаем эту форму жабам. Мы рассмотрели вопрос в свете вечности и потому благодарим тебя.

С этими словами две фигуры устремились прочь, чтобы усесться на пса Джамала, где тоже съежились и исчезли в шишковатой коже его ушей.

Джамал уставился на пса, которого держал на руках.

— Почему я держу пса, полного ангелов? — спросил он Хазруэля.

— Они не причинят вреда ни тебе, ни твоему животному, — ответил Хазруэль. — Они просто подождут, пока золотое кольцо появится снова. Ты же сказал — завтра? Ты должен понимать, что я беспокоюсь о том, чтобы не упустить из виду свою жизнь. Когда мои ангелы найдут ее, они принесут ее мне, где бы я ни находился, — он вздохнул так тяжело, что у всех зашевелились волосы. — И я не знаю, где буду. Я должен найти какое-нибудь место изгнания в далеких безднах. Я был злым. Я не могу снова присоединиться к рядам Добрых Ифритов.

— О, да брось, великий ифрит! — воскликнула Цветок-в-Ночи. — Меня учили, что доброта — это прощение. Наверняка Добрые Ифриты с радостью примут тебя обратно?

Хазруэль покачал громадной головой:

— Умная принцесса, ты не понимаешь.

Абдулла обнаружил, что он-то прекрасно понял Хазруэля. Возможно, его понимание было связано с тем, как он далеко не вежливо вел себя с родственниками первой жены отца.

— Тише, милая, — сказал он. — Хазруэль имеет в виду, что он наслаждался своей злобностью и не жалеет об этом.

— Это правда, — сказал Хазруэль. — В последние месяцы мне было куда веселее, чем за многие сотни лет до того. Дальзель научил меня этому. Теперь я должен уйти из страха, что начну так же веселиться среди Добрых Ифритов. Если бы я только знал, куда пойти.

Похоже, Хаулу пришла в голову мысль. Он кашлянул.

— Почему бы не отправиться в другой мир? — предложил он. — Существует много сотен других миров, знаешь ли.

Крылья Хазруэля поднялись и возбужденно хлопнули, закружив волосы и платья каждой принцессы в зале.

— Правда? Где? Покажи мне, как добраться до другого мира.

Хаул передал Моргана в неловкие руки Софи и запрыгал по ступеням трона. Он продемонстрировал Хазруэлю что-то вроде нескольких жестов и кивка. Хазруэль, видимо, прекрасно его понял. Он кивнул в ответ. После чего поднялся с трона и, больше ничего не сказав, просто прошел через зал и сквозь стену, словно она была простым туманом. Огромный зал вдруг показался пустым.

— Скатертью дорога! — сказал Хаул.

— Ты послал его в свой мир? — спросила Софи.

— Ни в коем случае! — ответил Хаул. — У них там своих проблем достаточно. Я отправил его в противоположном направлении. Рискнул предположить, что замок просто не исчезнет, — он медленно повернулся вокруг оси, вглядываясь в облачные протяженности зала. — Всё по-прежнему на месте. А значит, Кальцифер где-то здесь. Это он поддерживает существование замка, — и Хаул звонко крикнул: — Кальцифер! Ты где?

Нижняя юбка ее совершенства снова будто зажила собственной жизнью. В этот раз она покатилась на обручах в сторону, позволив волшебному ковру выплыть из-под нее. Ковер встряхнулся — практически так же, как сейчас встряхивался пес Джамала. Затем, ко всеобщему удивлению, он шлепнулся на пол и начал распускаться. Абдулла чуть не закричал от такой расточительности. Из ковра, крутясь, высвобождалась длинная нить — синяя и до странности яркая, словно ковер был соткан вовсе не из обычной шерсти. Свободная нить, которая металась туда-сюда по ковру, поднималась всё выше и выше, становясь длиннее, пока не вытянулась между облачным потолком и оставшимся почти голым холстом. Наконец, с нетерпеливым щелчком другой конец оторвался от холста и взметнулся наверх к остальному, где нить рывками растеклась, снова сжалась и, наконец, растянулась, приняв новый вид перевернутой слезы или, может, языка пламени. Эта слеза проплыла вниз — степенно и целеустремленно. Когда она приблизилась, Абдулла смог разглядеть спереди лицо, составленное из маленьких пурпурных, зеленых и оранжевых языков пламени. Абдулла с покорностью судьбе пожал плечами. Похоже, он расстался со своими золотыми монетами, чтобы купить огненного демона, а вовсе не волшебный ковер.

Огненный демон заговорил пурпурным мерцающим ртом:

— Наконец-то! Почему никто раньше не позвал меня по имени?

— О, бедняжка Кальцифер! — воскликнула Софи. — Я не знала!

— Я с тобой не разговариваю, — парировало странное пламеобразное существо. — Ты вонзала в меня когти. И, — добавило оно, проплывая мимо Хаула, — с тобой тоже. Ты впутал меня в это. Не я хотел помочь королевской армии. Я разговариваю только с ним, — оно подпрыгнуло рядом с плечом Абдуллы.

Абдулла услышал, как его волосы затрещали. Пламя было горячим.

— Он единственный, кто пытался польстить мне.

— С каких пор, — ехидно спросил Хаул, — ты нуждаешься в лести?

— С тех пор, как обнаружил, насколько мило, когда мне говорят, что я милый, — ответил Кальцифер.

— Но я не считаю тебя милым, — сказал Хаул. — Ну и пожалуйста!

Он повернулся к Кальциферу спиной, отчего лиловые атласные рукава взметнулись.

— Хочешь стать жабой? — спросил Кальцифер. — Ты не единственный, кто умеет создавать жаб, знаешь ли!

Хаул сердито топнул ногой в лиловом сапоге:

— Возможно, твой новый друг мог бы попросить тебя вернуть этот замок вниз — туда, где ему положено быть.

Абдулле стало немного грустно. Кажется, Хаул давал понять, что они с Абдуллой не знают друг друга. Но он понял намек.

— О сапфир среди колдовских существ, — поклонился Абдулла, — пламя изящества и свеча среди ковров, чье истинное обличие более чем в сто раз великолепнее, чем драгоценный гобелен…

— Заканчивай с этим! — пробормотал Хаул.

— …не мог бы ты милостиво согласиться вернуть этот замок на землю?

— С удовольствием, — ответил Кальцифер.

Когда замок начал спускаться, это почувствовали все. Он рванул с места с такой скоростью, что Софи вцепилась в руку Хаула, а многие принцессы вскрикнули. Поскольку, как громко заявила Валерия, желудок у них остался в небе. Возможно, Кальцифер потерял навык после столь долгого пребывания в неправильной форме. Какова бы ни была причина, спустя минуту спуск замедлился и стал таким плавным, что едва ощущался. И к лучшему, поскольку, спускаясь, замок одновременно сильно уменьшался. Все притиснулись друг к другу, и приходилось толкаться, чтобы сохранить равновесие. Стены сдвинулись внутрь, из облачного порфира превратившись в обычную штукатурку. Потолок снизился, его своды превратились в большие черные балки, а за тем местом, где стоял трон, появилось окно. Вначале оно было туманным. Абдулла жадно повернулся к нему, надеясь еще раз увидеть прозрачное море с солнечными островами, но к тому моменту, когда оно стало настоящим плотным окном, снаружи осталось только небо, и комнату размером с деревенский дом залили яркие желтые лучи рассвета. Принцессы оказались прижатыми друг к другу, Софи расплющилась в углу, одной рукой держа Хаула, а другой Моргана, а Абдуллу стиснуло между Цветком-в-Ночи и солдатом.

И тут Абдулла понял, что солдат уже очень давно не произносил ни слова. На самом деле, он вел себя решительно странно. Он натянул позаимствованные вуали обратно на голову и сидел, согнувшись, на маленьком стуле, который появился рядом с очагом, когда замок съежился.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Абдулла.

— Великолепно, — даже голос солдата звучал странно.

Принцесса Беатрис протолкнулась к нему.

— О, вот ты где! Что с тобой такое? Боишься, что я возьму свое слово назад теперь, когда мы вернулись в нормальную жизнь? В этом дело?

— Нет, — сказал солдат. — Хотя да. Тебе это будет неприятно.

— Нисколько мне не будет неприятно! — отрезала принцесса Беатрис. — Когда я даю слово, я держу его. Принц Джастин просто… получит от ворот поворот.

— Но я и есть принц Джастин.

— Что?

Очень медленно и робко солдат стянул вуали и поднял взгляд. Лицо оставалось прежним — с прежними голубыми глазами, то ли абсолютно невинными, то ли глубоко бесчестными, то ли то, и другое вместе, — но приобрело более гладкий и образованный вид. На нем читался другой тип солдатскости.

— Проклятый ифрит заколдовал и меня тоже, — сказал он. — Теперь я вспомнил. Я ждал в лесу поисковые отряды для отчета, — он выглядел довольно-таки виноватым. — Мы охотились за принцессой Беатрис… э… знаешь, за тобой… не слишком успешно, как вдруг мою палатку сдуло и появился ифрит, втиснувшийся между деревьев. «Я забираю принцессу, — заявил он. — А поскольку ты завоевал ее страну нечестно с помощью магии, ты можешь стать одним из побежденных солдат, и посмотрим, как тебе это понравится». И следующее, что я знаю: я брел по полю боя, считая себя страннийским солдатом.

— И тебе не понравилось? — спросила принцесса Беатрис.

— Ну, — ответил принц, — было сложно. Но я вроде как приспособился и подобрал всё полезное, что мог найти, и составил несколько планов. Думаю, я должен что-нибудь сделать для побежденных солдат. Но… — на его лице расплылась ухмылка, абсолютно такая же, какая бывала у старого солдата, — честно говоря, я получил немало удовольствия, бродя по Ингарии. Было весело быть дурным человеком. На самом деле, я как ифрит. Уныние у меня вызывает возвращение к обязанностям главнокомандующего.

— Что ж, здесь я могу тебе помочь, — сказала принцесса Беатрис. — В конце концов, я прекрасно в этом разбираюсь.

— Правда? — принц посмотрел на нее тем же взглядом, каким, будучи солдатом, смотрел на котенка в шляпе.

Цветок-в-Ночи тихонько восторженно пихнула локтем Абдуллу.

— Принц Очинстана! — прошептала она. — Можно его не бояться!

Вскоре после этого замок легко как перышко опустился на землю. Кальцифер, плавая на уровне низких балок потолка, объявил, что он посадил его на полях за Кингсбёри.

— И я послал сообщение в одно из зеркал Сулимана, — самодовольно добавил он.

Последнее замечание вызвало у Хаула негодование.

— Как и я, — сердито сказал он. — Не много ли на себя берешь?

— Значит, он получит два сообщения, — сказала Софи. — И что с того?

— Как глупо! — воскликнул Хаул и рассмеялся.

Кальцифер тоже разразился шипящим смехом, и, похоже, они снова стали друзьями. Если подумать, Абдулла мог понять, как чувствовал себя Хаул. Он лопался от гнева всё время, пока был джинном, и всё еще лопался от гнева сейчас, и кроме как на Кальцифере сорваться ему было не на ком. Вероятно, Кальцифер испытывал то же самое. Оба обладали слишком могущественной магией, чтобы рисковать злиться на обычных людей.

Оба сообщения явно достигли назначения. Кто-то рядом с окном крикнул:

— Смотрите!

И все столпились к окну посмотреть, как открываются ворота Кингсбёри и из них за отрядом солдат выезжает королевская карета. На самом деле, там двигалась целая процессия. За королевской каретой следовали кареты многочисленных послов, украшенные гербами большинства стран, из которых Хазруэль забрал принцесс.

Хаул повернулся к Абдулле.

— Мне кажется, я достаточно хорошо узнал тебя, — сказал он, и они неловко посмотрели друг на друга. — А ты знаешь меня?

Абдулла поклонился:

— По крайней мере, так же хорошо, как ты знаешь меня.

— Этого я и боялся, — уныло сказал Хаул. — Что ж, зато я знаю, что могу положиться на тебя, если понадобится произнести хорошую быструю речь. Когда кареты доберутся сюда, в этом может возникнуть необходимость.

Необходимость возникла. Какое-то время всё было страшно запутано, и за это время Абдулла охрип. Но больше всего Абдуллу привело в замешательство то, что каждая принцесса, не говоря уже о Хауле, Софи и принце Джастине, непременно хотели сообщить королю, каким храбрым и умным был Абдулла. Абдулле всё время хотелось вывести их из заблуждения. Он не был храбрым — он просто ходил по воздуху, поскольку Цветок-в-Ночи любит его.

Принц Джастин отвел Абдуллу в сторонку, в один из многих вестибюлей дворца.

— Смирись, — сказал он. — Никто никогда не получает похвалы за дело. Посмотри на меня. Страннийцы здесь чуть ли не молятся на меня, поскольку я даю деньги их старым солдатам, а мой венценосный брат в восторге, поскольку я перестал сопротивляться свадьбе с принцессой Беатрис. Все думают, будто я образцовый принц.

— Ты возражал против свадьбы с ней? — спросил Абдулла.

— О да. Тогда я, конечно, еще не знал ее. Мы с королем из-за этого в очередной раз поругались, и я пригрозил скинуть его с крыши дворца. Когда я исчез, он решил, что я просто скрылся на какое-то время, чтобы остыть. Он даже еще не начал беспокоиться.

Король был так доволен своим братом и Абдуллой за возвращение Валерии и второго королевского чародея, что назначил на следующий день великолепную двойную свадьбу. Это добавило к смятению немало спешки. Хаул торопливо создал — в основном из пергамента — странный симулякр королевского посла, который магией отправили к султану Занзиба, чтобы предложить доставить его на свадьбу дочери. Симулякр вернулся спустя полчаса, выглядя решительно разодранным, с новостями, что у султана готов для Абдулы пятидесятифутовый кол, если он еще хоть раз покажется в Занзибе. В связи с этим Софи и Хаул пошли поговорить с королем. Король создал две новые должности под названием «чрезвычайные послы для королевства Ингарии» и в тот же вечер отдал эти должности Абдулле и Цветку-в-Ночи.

Свадьбы принца и посла вошли в историю, поскольку у принцессы Беатрис и Цветка-в-Ночи в подружках было по четырнадцать принцесс у каждой, а выдавал невест сам король. Джамал был шафером Абдуллы. Передавая Абдулле обручальное кольцо, он шепотом сообщил, что ангелы улетели ранним утром, забрав с собой жизнь Хазруэля.

— И чудненько! — сказал Джамал. — Теперь мой бедный пес перестанет чесаться.

Почти единственными важными персонами, которые не появились на свадьбе, были чародей Сулиман и его жена. Это имело лишь косвенное отношение к гневу короля. Похоже, Летти так решительно поговорила с королем, когда тот хотел арестовать чародея Сулимана, что у нее раньше времени начались роды. Чародей Сулиман боялся оставить ее одну. Но в самый день свадьбы Летти без каких-либо осложнений родила дочь.

— Замечательно! — сказала Софи. — Я знала, что создана быть тетушкой.

Первой задачей новых послов стало проводить многочисленных похищенных принцесс домой. Некоторые из них, как крошечная принцесса Цапфана, жили так далеко, что об их странах почти и не слыхали. Послы получили инструкции заключить торговые договоры, а также отметить по пути все другие незнакомые места для последующего изучения. Хаул поговорил с королем. Теперь вся Ингария по какой-то причине судачила о том, что следует составить карту земного шара. Были выбраны и обучены исследовательские отряды.

Со всеми этими путешествиями, заботами о принцессах и спорами с иностранными королями Абдулла как-то всегда был слишком занят, чтобы признаться Цветку-в-Ночи. Вечно казалось, что на следующий день будет более подходящий момент. Но в конце концов, когда они уже подъезжали к далекому Цапфану, Абдулла понял, что больше не может откладывать.

Он набрал в легкие воздух. Почувствовал, как кровь отхлынула от лица, и выпалил:

— Я не принц на самом деле.

Вот. Сказал.

Цветок-в-Ночи подняла взгляд от карты, которую рисовала. Накрытая абажуром лампа в палатке делала ее лицо еще красивее, чем обычно.

— О, я знаю, — сказала она.

— Что? — прошептал Абдулла.

— Ну, пока я находилась в воздушном замке, естественно, у меня было полно времени подумать о тебе. И вскоре я поняла, что ты фантазировал, поскольку всё это очень напоминало мою мечту, только наоборот. Понимаешь, я мечтала о том, что я обычная девушка, а мой отец — торговец коврами на базаре. Я представляла, что я вела его дела.

— Ты просто чудо! — воскликнул Абдулла.

— Как и ты, — ответила она и вернулась к карте.

Они вернулись в Ингарию в надлежащее время с дополнительной вьючной лошадью, нагруженной коробками со сладостями, которые принцессы обещали Валерии. Здесь были шоколадные конфеты, засахаренные апельсины, кокосовое мороженое и орехи в меду, но самыми чудесными были сладости от крошечной принцессы — слой за слоем тонких, как бумага, конфет, которые крошечная принцесса назвала «Летними Листьями». Они прибыли в такой красивой коробке, что Валерия, когда стала старше, использовала ее под драгоценности. Странным образом, она почти перестала скандалить. Король ничего не понимал, но, как Валерия объяснила Софи, если тридцать человек говорят тебе, что ты должна закатить скандал, это вызывает отвращение к идее в целом.

Софи с Хаулом снова жили в бродячем замке, постоянно ругаясь, надо признать, хотя говорят, так они были счастливы. Одним из фасадов замка был изысканный особняк в Складчатой Долине. Когда Абдулла и Цветок-в-Ночи вернулись, король даровал им землю тоже в Складчатой Долине и позволение построить там дворец. Они построили довольно скромный дом — даже с соломенной крышей, — однако их сады вскоре стали одним из местных чудес. Поговаривали, Абдулле в их создании помогал по крайней мере один из королевских чародеев, поскольку как кто-то, будь он даже посол, может обзавестись колокольчиковым лесом, в котором колокольчики цветут круглый год?

Примечания

1

Игра, в которой участники садятся по кругу, подняв колени и передают друг другу туфлю под коленями. Водящий стоит в центре круга и пытается отнять туфлю. По другой версии водящий бегает по внешнему кругу и пытается прикоснуться к тому, у кого туфля.

(обратно)

Оглавление

Глава первая, в которой Абдулла покупает ковер

Глава вторая, в которой Абдуллу принимают за юную леди

Глава третья, в которой Цветок-в-Ночи узнает несколько важных вещей

Глава четвертая, которая касается брака и пророчества

Глава пятая, которая рассказывает о том, как отец Цветка-в-Ночи хотел вознести Абдуллу над всеми остальными в стране

Глава шестая, которая показывает, как Абдулла попал из огня да в полымя

Глава седьмая, которая знакомит с джинном

Глава восьмая, в которой мечта Абдуллы продолжает воплощаться в жизнь

Глава девятая, в которой Абдулла сталкивается со старым солдатом

Глава десятая, которая повествует о расправе и кровопролитии

Глава одиннадцатая, в которой дикий зверь вынуждает Абдуллу потратить желание

Глава двенадцатая, в которой Абдуллу и солдата настигает закон

Глава тринадцатая, в которой Абдулла бросает вызов Судьбе

Глава четырнадцатая, которая рассказывает о том, как снова появился волшебный ковер

Глава пятнадцатая, в которой путники прибывают в Кингсбёри

Глава шестнадцатая, в которой с Полночью и Молокососом происходят странные вещи

Глава семнадцатая, в которой Абдулла наконец-то попадает в воздушный замок

Глава восемнадцатая, которая полна принцесс

Глава девятнадцатая, в которой солдат, повар и торговец коврами устанавливают свою цену

Глава двадцатая, в которой находят, а потом прячут жизнь ифрита

Глава двадцать первая, в которой замок спускается на землю

*** Примечания ***