Принц со шрамом (ЛП) [Эмили Макинтайер] (fb2) читать онлайн

Перевод: AmorNovels

PLAYLIST

you should see me in a crown — Billie Eilish

lovely — Billie Eilish, Khalid

Sucker for Pain — Lil Wayne, Wiz Khalifa, Imagine Dragons, X Ambassadors, Logic, Ty Dolla $ign

human — Christina Perri

Million Reasons — Lady Gaga

Take Me to Church — Hozier

Mad World — Demi Lovato

Everybody Wants To Rule The World — Lorde

Play with Fire — Sam Tinnesz, Yacht Money

This Is Me — Keala Settle, The Greatest Showman

Для чудаков

.

Отверженных.

Обиженных.

Одиночек.

Неуверенных в себе.

Поврежденных.

Вы достойны. Вы — воины.

Не верь, что звезд огонь сияет;

Что солнце путь свершает свой;

Не верь, что правда лжи не знает;

Но верь, что ты любима мной.

— УИЛЬЯМ ШЕКСПИР, ГАМЛЕТ

ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА

Принц со шрамом — это мрачный современный роман. Это сказка для взрослых.

Это не фэнтези и не дословный пересказ.

Главный герой — злодей. Если вы ищете безопасное чтение с искуплением и превращением плохого парня в героя, вы не найдете его на этих страницах.

Книга «Принц со шрамом» содержит откровенные сексуальные сцены, а также зрелое и графическое содержание, которое не подходит для любой аудитории. Читателям рекомендуется проявлять осторожность. Я НАСТОЯТЕЛЬНО рекомендую вам читать вслепую.

Глория Терра

Земля Славы

Пролог

ТРИСТАН

Преданность.

Одно слово. Три слога. Одиннадцать букв.

Ноль значения.

Хотя, если послушать бесконечные речи моего брата, можно подумать, что она течет в его жилах гуще, чем кровь, связывающая нас.

Если бы вы послушали сплетни при дворе, вы бы поверили в то же самое.

«Принц Майкл станет прекрасным королем.»

«Продолжит наследие своего отца, это уж точно.»

Что-то плотное впивается своими шипами в моё горло, мой взгляд перемещается между ревущим пламенем камина в другом конце комнаты и масляной лампой, стоящей в центре стола, за которым сидят члены Тайного совета. Полдюжины лиц, и ни одно из них не наполнено скорбью.

У меня тянет в груди.

— Жизнь — это видимость, сир, и ради видимости мы должны делать то, что должно быть сделано, — заявляет Ксандер, главный советник моего отца — теперь уже моего брата — и его внимание сосредоточено на том месте, где сидит Майкл. — Так же, как и известно, что Ваш отец мирно скончался в своей постели, известно, что у Вас довольно сильный… аппетит.

— Ксандер, пожалуйста, — вклиниваюсь я, прижимаясь спиной к обшитой деревянными панелями стене. — Не нужно убеждать нас в том, где умер мой отец.

Мой взгляд перемещается на мою мать, единственную женщину в комнате, когда она вытирает свои впалые карие глаза монограммным платком. Обычно она вообще не появляется в Саксуме_{(saxum от лат. — скала)}, предпочитая проводить большую часть своих дней в сельском поместье, но поскольку мы только что вернулись с похорон ее мужа, Майкл_{(прототип Муфасы)} настоял, чтобы она осталась.

И его слово — закон.

— Это мирная часть, о которой мы должны лгать, — продолжаю я, переводя взгляд на брата.

На его губах появляется небольшая ухмылка, а янтарные глаза сверкают. Огненная ярость проносится через мой живот и поднимается по горлу, обволакивая язык; вкус горький и терпкий.

Я отталкиваюсь от стены и двигаюсь к центру комнаты, пока не возвышаюсь над столом, зажатый между мамой и Ксандером. Я не тороплюсь, впитывая каждое лицо, сидящее здесь, как будто это просто еще один день, их фигуры полны помпезности и важности.

Как будто не мы только что потеряли кого-то важного. Кого-то жизненно необходимого.

Единственного человека, которому не все равно.

— Уверен, что не понимаю, о чем Вы, — прохрипел Ксандер, его голос сжат, когда он поднимает очки в роговой оправе.

Я поднимаю подбородок и смотрю на него, замечая седые пряди в его темных волосах. Он живет в нашей семье уже много лет — с тех пор, как я был мальчиком, — и поначалу он был очень ценным человеком в моей жизни. Но жизнь постоянно меняется, и тепло Ксандера быстро сменилось ледяной горечью жадности.

Как и у всех остальных.

— Ммм, конечно, нет, — хмыкаю я, постукивая пальцем по виску. — Глупый я.

— Мы можем вернуться к теме? — раздраженно говорит Майкл, проводя рукой по голове, светло-коричневые пряди взъерошиваются под его пальцами. — Важно не то, как отец испустил последний вздох.

— Майкл, — задыхается моя мать, все еще утирая слезы под глаза.

Повернувшись к ней лицом, я наклоняюсь, чтобы вытереть ее лицо, и ее скула упирается в мою ладонь. Она вдыхает, глядя на меня, ее глаза мерцают, и я вдавливаю большой палец в ее кожу, а затем отстраняюсь, чтобы взглянуть на свою руку.

Мой желудок начинает гореть, когда я понимаю, что подушечки моих пальцев все еще абсолютно сухие.

Актеры, все они.

— Мама, — говорю я. — Прекрати драматизировать. Еще немного фальшивых слез, и у тебя появятся морщины.

Подмигнув, я глажу ее по щеке и встаю прямо, замечая, что все глаза в комнате устремлены на нас.

Не секрет, что между ней и мной не пропала любовь.

Я ухмыляюсь, позволяя показаться зубам, в то время как прохожусь взглядом от одного человека к другому. Воздух становится разряженым, и лорд Реджинальд, один из членов совета, сдвигается в своем кресле с бархатной спинкой.

— Расслабьтесь, — я закатываю глаза. — Я не сделаю ничего плохого.

Лорд Реджинальд фыркает, и мое внимание переключается на него.

— Ты хочешь чем-то поделиться, Реджинальд?

Он прочищает горло, его щеки становятся румяными, демонстрируя нервы, которые он так старательно пытается скрыть.

— Вы простите меня за то, что я не поверил Вам, Тристан_{(прототип Шрама)}.

Я качаю головой.

— Я думаю, ты имеешь в виду Ваше Высочество.

Его рот сжимается, прежде чем он склоняет голову.

— Конечно, Ваше Высочество.

У меня подрагивает челюсть, когда я оглядываю его. Реджинальд всегда был одним из самых слабых членов совета; резкий и завистливый по отношению ко всем остальным. Он привязался к моему брату, когда они были маленькими, и лицезрел все пытки, которым я подвергался на протяжении многих лет от рук Майкла и его стаи.

Но я больше не ребенок, и они не могут издеваться надо мной, как раньше.

Ксандер сжимает переносицу.

— Сир, пожалуйста. Вам нужна жена. Вашему народу нужна королева.

— У них она есть, — бурчит Майкл, кивнув головой в сторону нашей матери. — Я не хочу жениться.

— Никто не просит Вас прекращать свои похождения, — Ксандер вздыхает. — Но эти законы действовали на протяжении многих поколений. Если у Вас не будет жены, в глазах людей Вы будете выглядеть слабым.

— Если ты не справляешься с обязанностями, брат, то, всеми силами, сделай нам одолжение и исчезни, — я машу рукой в воздухе.

Глаза Майкла сужаются, когда они встречаются с моими, уголок его рта искривляется в насмешливой ухмылке.

— И оставить Глорию Терру кому, тебе?

Вокруг стола раздаются смешки, и мои мышцы напрягаются под кожей, желание показать им всем, как легко я могу заставить их приклониться, струится по моим внутренностям.

Деревянные часы щелкают, когда их длинная стрелка движется, отвлекая мое внимание.

Скоро ужин.

Мои пальцы напрягаются, перебирая взъерошенные черные пряди волос, и я отступаю на шаг к большим двойным дубовым дверям.

— Ну, было конечно приятно с вами провести время, — начинаю я. — Но, к сожалению, мне стало скучно.

— Тебя не отпускали, Тристан, — огрызается Майкл.

— Ты не можешь не отпустить меня, брат, — усмехаюсь я, гнев клокочет в моей груди. — Мне нет никакого дела до того, какая несчастная душа будет вечно мучиться от того, что ты в нее взрызешься.

— Как неуважительно, — шипит Ксандер, качая головой. — Ваш брат — король.

По моему лицу расползается ухмылка, и я перевожу взгляд на Майкла, предвкушение пульсирует в моих венах.

— Ну что ж, — наклоняю голову. — Да здравствует король_{(фраза, которую сказал Шрам, когда убивал Муфасу)}.

1. Сара Б.

— Ты уезжаешь утром.

Мой дядя потягивает вино, его темные глаза, как стрелы, летят через стол и пронзают плоть в моей груди. Он никогда не был ласковым человеком, но он все равно моя семья, и у нас одна цель.

Отомстить семье Фааса_{(созвучно с именем Муфаса)} за убийство моего отца.

Мы тщательно подобрали множество шестерёнок, чтобы быть уверенными, что когда наследному принцу понадобится помощь, я буду той, кто протянет ему руку. Прошел всего один год после смерти моего отца и два — после смерти короля, но, наконец, мы получили известие.

Время пришло.

Помолвки по договоренности, хоть и не редкость, но в последние годы немного вышли из моды. В конце концов, сейчас 1910 год, а не 1800-й, и во всех сказках, и даже здесь, на нищих улицах Сильвы_{(silva от лат. — лес/дерево, отсылка на дерево-баобаб, где жил Рафики)}, люди женятся по любви.

Или, во всяком случае, с их представлениями о ней.

Но я никогда не страдала идеями величия и не думала, что какой-нибудь белый рыцарь прискачет на своем коне и спасет меня, как какую-нибудь беспомощную девицу в беде.

Может быть, беда и есть, но я не беспомощная девица.

Кроме того, иногда единственный способ добиться подлинных перемен — это стать частью машины и самой вырвать из нее сломанные части. Так что, если мне придется улыбаться, флиртовать и соблазнять, чтобы добиться расположения нового короля, я так и поступлю.

В конце концов, это мой долг.

И перед моей семьей, и перед моим народом.

Сильва, которая когда-то была известна своими изобильными землями и новаторской индустриализацией, теперь стала бесплодной и слабой. Отброшеной в сторону, как уродливый рыжий пасынок, недостойный времени и внимания короны. Теперь нас вообще не знают; засуха и голод смешиваются с отчаянием, которое бежит по городским улицам, как трещины по тротуару.

Полагаю, так бывает, когда находишься в глубине леса, расположенного высоко в облаках. Тебя трудно увидеть и легко забыть.

— Ты понимаешь, что поставлено на карту? — спрашивает дядя Раф_{(прототип обезьяны Рафики, которая ходит с посохом)}, выводя меня из раздумий.

Кивнув, я вытираю рот белой салфеткой, кладу ее обратно на колени.

— Да, конечно.

Он ухмыляется, его кожа сморщивается, пока он постукивает пальцами по круглой ручке своей деревянной трости.

— Ты принесёшь честь нашему имени.

Пьянящее чувство его одобрения разжгает меня, как пушинку, и я сажусь в кресле чуть прямее, улыбаясь ему в ответ.

— И ты не будешь доверять никому, кроме своего кузена, — добавляет он.

Он смотрит на мою мать, всегда послушную и тихую, пока она ест свою еду, откусывая маленькие кусочки, ее непокорные черные волосы, так похожие на мои, создают занавес вокруг ее лица. Она редко смотрит в глаза, всегда предпочитая держать голову опущенной, а пальцы заняты рукоделием и пыльными книгами, вместо того чтобы налаживать отношения с дочерью, которая взяла на себя все заботы с тех пор, как мой отец оставил ее вдовой.

Я подозреваю, что она никогда не хотела быть матерью и еще меньше хотела выходить замуж. Она никогда не произносила таких слов, но в этом нет необходимости, когда ее поступки говорят об этом так громко. Но мой отец хотел ее, и это все, что имело значение.

И когда она родила ребенка, они ожидали, что это будет следующий наследник, мальчик в роду Беатро.

Вместо этого они получили дикую вороноволосую женщину с чувством приключений и ртом, который говорит без умолку. И мой отец любил меня все равно, даже если моя мать никогда не проявляла ни малейшей привязанности.

В тот день, когда я потеряла его, была потеряна и часть меня; свернувшись, как кислое молоко, она осталась в центре моей груди гнить и разлагаться.

Он отправился просить помощи у монархии. Он отправился в путь через наши леса и равнины, пока не добрался до замка Саксум. Но корона не вняла его мольбам, и мой кузен Александр прислал весть, что его повесили за измену. Потому что он осмелился выступить и сказать, что им нужно сделать больше.

Александр пытался спасти его, но есть пределы того, что может сделать главный советник короля.

С тех пор мой дядя Раф стал незаменим, и хотя он только и делал, что поддерживал меня, я все еще хочу оказаться в объятиях отца. Вместо этого у меня остался только семейный кулон, который я ношу на шее, как клятву, и который каждый день напоминает мне о том, что я потеряла.

И кто виноват в моем горе.

Так что теперь, пока другие девушки моего возраста проводят свое время, мечтая о влюбленности, я трачу свое на изучение того, как играть в политическую войну и при этом изображать этикет благородства.

Если вы хотите сжечь ад, вы должны научиться играть в дьявольскую игру.

Метафорическая корона, возложенная на мою голову, почти так же тяжела, как и осознание, что все зависят от того, доведу я дело до конца или нет.

И правление семьи Фааса продолжалось слишком долго, их власть и влияние со временем ослабли, они стали меньше заботиться о людях и стране, и больше о чрезмерной жадности и алчности.

Поэтому я проберусь в королевский двор. И я сделаю то, что должно быть сделано, чтобы спасти мой народ и добиться справедливости для тех, кого мы потеряли.

Но только спустя несколько часов ко мне приходит полное осознание.

Сегодня моя последняя ночь в Сильве.

Мое сердце бьется в ритме стаккато, пока я обуваюсь в толстые черные сапоги и накидываю плащ на плечи, убирая вьющиеся волосы назад и соберая их в тугой пучок на затылке. Натянув капюшон на голову, я смотрю в зеркало, чтобы убедиться, что он скрывает мои черты лица. Взглянув на дверь в свою спальню, я смотрю на замок, убеждаюсь, что он на месте, а затем поворачиваюсь и направляюсь к своему окну.

Моя комната находится на втором этаже, но высота мне не чужда, я уже десятки раз спускалась по неровной каменной стене. Мои легкие сжимаются от неглубокого дыхания, а адреналин хлещет по венам, когда я спускаюсь, и мои ноги касаются травы.

Это всегда риск, но я готова на него пойти тысячу раз.

Я замираю на несколько мгновений, чтобы убедиться, что никто не слышал, как я ухожу, и направляюсь в сторону нашего захудалого поместья, держась в тени, пока не дохожу до мощеной дороги и не упираюсь взглядом в ржавые трёхметровые ворота. Мои пальцы болят, вжимаясь в металл, а мышцы горят, когда я поднимаюсь, карабкаясь по неровному железу до того момента, пока я не перекину ногу и не спрыгну на другую сторону.

Как только моя нога ступает на твердую землю, я срываюсь с места и мчусь по тротуару, плотнее натягивая плащ с капюшоном, надеясь, что по дороге ни с кем не столкнусь.

Мне требуется двадцать минут, чтобы добраться до приюта на окраине города. Это маленькое, полуразрушенное здание с нулевым финансированием и недостаточным количеством мест, но Дарья, женщина, которая им управляет, — один из моих ключевых контактов, и я знаю, что все, что я ей передам, попадет в нужные руки.

— Здесь должно быть достаточно, чтобы продержаться, пока я не смогу прислать еще.

Я прижимаю пальцы к спине Дарьи, пока она держит пачку денег и маленькую корзинку с хлебом, которые я вложила ей в ладони.

Она фыркает, отражающий блеск ее глаз сверкает в тусклом свете свечей на маленькой кухне.

— Спасибо, Сара_{(Сара Б. — прототип Сараби, жены Муфасы)}. Я не могу… — её шепот обрывается, когда звук снаружи комнаты прорезает воздух.

Мое сердце сжимается в груди, и я втягиваю воздух, переводя взгляд на затемненный коридор, надеясь, что это не ребенок, бродящий все своей кровати.

Никто не должен знать, что я здесь.

— Я должна идти, — говорю я, убирая руки и поднимая капюшон. — Я постараюсь связаться с тобой, когда смогу; убедиться, что все в безопасности.

Дарья качает головой.

— Вы уже так много сделали.

— Пожалуйста, — насмехаюсь я. — Я едва ли сделала достаточно.

Часы звонят, и я замечаю время. Скоро солнце прижмется к горизонту, и его свет начнёт омывать землю, стирая темноту, а вместе с ней и мое укрытие.

— Мне нужно бежать, — повторяю я тихим тоном, протягивая руку, чтобы обнять ее. Мой желудок подпрыгивает, когда ее руки обвиваются вокруг меня, крепко сжимая. — Не забывай меня, Дарья.

— Никогда, — она смеется, хотя это пустой звук.

Отстранившись, я иду к двери со стороны кухни, моя рука обхватывает прохладную латунную ручку.

— Береги себя, моя королева, — шепчет Дарья мне в спину.

Мое сердце замирает.

— Ничья я не королева. Я лишь та, кто сожжет корону.

2. Тристан

— Tристан!

Детский голос разносится по двору, и я поднимаю взгляд со своего места, где я прислоняюсь к стволу плакучей ивы, уголь лежит на моих ладонях, а скетчбук раскрыт на моих коленях. Я вытираю кончики пальцев о штанину, вскидываю голову, чтобы убрать пряди волос с лица.

Маленький мальчик прискакал, остановившись передо мной, его одежда свободная и грязная, как будто он весь день бегал по тайным подземным ходам.

По тем, которые я ему показал.

— Привет, Маленький Лев, — говорю я, веселье на цыпочках пробирается сквозь мои внутренности.

Его лицо расплывается в ухмылке, янтарные глаза сверкают, блеск пота заставляет его светло-коричневую кожу блестеть.

— Привет. Что ты делаешь? — он смотрит вниз на мои колени.

Я выпрямляюсь, закрывая книгу.

— Рисую.

— Для твоих рук? — он кивает в сторону моих татуировок, скрытых под туникой с длинными рукавами, темные чернила проглядывают сквозь кремовую ткань.

Уголок моих губ приподнимается.

— Возможно.

— Мама говорит, что они делают тебя позором, — он понижает голос и наклоняется так близко, что его нос почти касается моего предплечья.

Меня охватывает отвращение от того, что горничная считает, что имеет право произносить мое имя.

Я наклоняю голову.

— И что думаешь ты?

— Я? — он выпрямляется, его зубы впиваются в нижнюю губу.

— Ты можешь сказать мне, — я наклоняюсь вперед. — Я очень хорошо умею хранить секреты.

Его глаза сверкают.

— Думаю, я тоже хочу такие.

Я вздергиваю бровь.

— Только самые храбрые львята могут носить их.

— Я храбрый, — его грудь вздымается.

— Ну что ж, — я киваю. — Когда ты немного подрастешь, если ты все еще будешь чувствовать себя так же, приходи ко мне.

— Саймон! — шипит женский голос, пока она бежит вперед, ее взгляд становится все шире, когда она смотрит между нами. Она останавливается, когда приближается к нам, ее черная юбка опускается в глубокий реверанс. — Ваше Высочество, я прошу прощения, если он вас беспокоит.

Моя челюсть подрагивает, раздражение бурлит в самом центре моего нутра.

— До этого момента он меня не беспокоил.

— Видишь, мама? Я нравлюсь Тристану, — говорит Саймон_{(прототип Симбы)}.

Она задыхается, делает реверанс и крепко хватает сына за руку.

— Обращайся к нему подобающим образом, Саймон.

— Почему? Ты никогда так не делаешь, — он наморщил лоб.

Её плечи напрягаются.

У меня жжет в животе, я провожу рукой по надбровной дуге, ощущая тонкую линию приподнятой плоти, которая проходит от линии роста волос до щеки.

Ей не нужно беспокоиться о высказывании того, как она меня называет. Мы оба об этом знаем. Так меня называют все, хотя никогда не говорят мне в лицо. Они все слишком трусливы. Вместо этого они говорят об этом втайне, их шепот впитывается в каменные стены до того момента, пока даже тишина начинает душить меня своим осуждением.

— Называй меня Тристан, Маленький Лев, — я встаю, отряхивая штаны. — Но только наедине. Не хотелось бы, чтобы у остальных возникли какие-нибудь идеи.

— Саймон, — огрызается его мать. — Возвращайся в наши покои. Сейчас же.

Он смотрит на нее, потом на меня. Я слегка киваю, и он ухмыляется.

— Пока, Ваше Высочество.

Повернувшись, он убегает.

Его мать остается в скрюченной позе, склонив голову, пока громкий шум у входных ворот не заставляет ее подняться и повернуться в сторону шума. Я подхожу к ней вплотную, протягиваю руку, чтобы коснуться ее щеки и повернуть ее лицо назад, маленькие лучи приглушенного солнца проглядывают сквозь облака и сверкают на серебре моих колец.

— Кара, — мурлычу я, поглаживая кончиками пальцев ее шелковистую смуглую кожу.

Она вдыхает, когда наши взгляды встречаются.

Моя хватка крепнет, пока она не вздрагивает.

— Я не давал тебе разрешения вставать.

Ее дыхание сбивается, и она делает реверанс, снова склоняя голову. Я смотрю на нее сверху вниз, слова ее сына, сказанные ранее, бушуют в моей голове, как ураган.

— Твой сын сказал, что ты любишь говорить обо мне, — я делаю шаг вперед, кончики моих туфель задевают подол ее юбки. — Тебе следует быть осторожнее с тем, что ты говоришь, Кара. Не все так снисходительны. Не хотелось бы, чтобы до меня дошли слухи, что ты, кажется, забыла свое место. Опять.

Я приседаю перед ней.

— Это правда, что ты считаешь меня позором?

Она качает головой.

— Он ребенок. Он любит придумывать истории.

— У детей такое невероятное воображение, не так ли? Хотя… — моя рука тянется к ней, мои пальцы скользят по ее шее. Я наслаждаюсь тем, как ее тело дрожит от моего прикосновения. — Если кто и знает о позорных поступках, так это его мать.

Моя рука захватывает узел тугих локонов на ее затылке и тянет, удовлетворение пылает в моей груди, когда она вздыхает от боли. Я наклоняюсь вперед, пока ее спина прогибается, мой нос касается боковой части ее лица.

— Ты думаешь, я не знаю? — шиплю я.

Она хнычет, и это заставляет мой живот напрячься от восторга.

— Думаешь, я такой же тупой, как и все остальные люди, которые ходят по этим залам замка? Что я не вижу сходства?

— Пл-пожалуйста… — заикается она, ее руки толкаются в мою грудь.

— Ммм, — хмыкаю я. — Его ты так же умоляла? — шепчу я ей на ухо, свободной рукой обхватывая ее горло.

Мой взгляд устремляется на королевских стражников, выстроившихся вдоль входных ворот, и на прохожих, собравшихся вокруг них. Взгляды нескольких человек скользят по нам, но так же быстро уходят.

Все они знают, что лучше не вмешиваться.

— Не делай ошибку, принимая меня за моего брата, — продолжаю я, сжимая пальцами ее пряди. — И не забывай больше своё место, иначе я с большим удовольствием напомню тебе, — я отпускаю ее, надавливая на ее голову, пока она не падает на землю, ее руки тянутся, чтобы поймать себя при падение. — И в отличие от него, мне будет все равно, сколько ты будешь умолять.

Выпрямившись, я поднимаю свой скетчбук и смотрю на нее, наслаждаясь тем, как она съежилась у моих ног.

— Ты можешь встать.

Она фыркает, вставая, смахивая грязь с одежды и не отрывая взгляда от земли.

— Иди, — я сжимаю руку. — И не попадайся мне больше на глаза.

— Сэр, — шепчет она.

Я поворачиваюсь, прежде чем она закончит говорить, иду в тень плакучей ивы и прислоняюсь к ее стволу, кора царапает мне спину. Ксандер, мой брат, и его личный охранник Тимоти_{(прототип Тимона из мультика «Король Лев»)} выходят из дверей замка во двор и направляются к воротам, где стоит автомобиль.

Любопытство держит меня на месте, словно мои ноги закованы в свинец, и я наблюдаю из тени, крепче сжимая блокнот, как Ксандер движется к машине и открывает дверь. Стройная женщина со светлыми волосами, выглядывающими из-под фиолетовой шляпы, выходит первой, улыбается и отходит в сторону.

Затем протягивается изящная рука, и другая женщина кладет свою ладонь в ладонь Ксандера.

Мой желудок поднимается и опускается, словно лавина, знаю, что мне пора уходить, но я не могу сдвинуться с места.

Потому что вот она.

Новая королева-консорт прибыла.

3. Сара Б.

Всю свою жизнь я видела картины с изображением королевства Саксум. Одна висит над камином в гостиной моего дяди дома; мрачная картина с грозовыми тучами, нависшими над мрачным замком, который был построен в шестнадцатом веке и почернел от старости. Я всегда полагала, что вид преувеличили для произведения искусства. Оказалось, что картины и близко не соответствуют реальности.

Водитель короля ведет автомобиль по улицам города Саксум, проезжая мимо женщин, которые смеются в объятиях мужчин, как будто им нет ни до чего дела. Они блаженно не знают, что через пять минут брусчатка превратится в грязь, широкополые шляпы — в грязные чепцы, а рваная одежда — в кожу и кости. Или, может быть, они знают, но им просто все равно.

— Ничто не сравнится с видом воочию, не так ли? — Шейна_{(прототип гиены Шензи)}, моя ближайшая подруга, превратившаяся в фрейлину, вздыхает, глядя в окно, ее светлые волосы выглядывают из-под ободка шляпы. — Ты всю жизнь слушаешь сказки, но это и правда жуткое зрелище.

Она кивает головой в сторону замка, расположенного на скале в конце длинной извилистой дороги, по обе стороны которой раскинулись пышные зеленые леса.

Картины, определенно, не передают этого зрелища.

Эта часть страны кажется более пасмурной, чем солнечный свет, который раньше помогал выращивать урожай в Сильве, и тревожная энергия пробивает себе путь через мою грудь, когда здания, выстроившиеся вдоль улиц, уступают место клёнам и соснам; запах вечнозеленых деревьев проникает в автомобиль и щиплет мои ноздри.

Дорога сужается, и мое беспокойство начинает расти, мой желудок поднимается и опускается вместе с учащенными ударами сердца, когда я понимаю, что замок упирается в разъяренный океан Вита_{(vita от лат. — жизнь)}, и это единственный путь внутрь. И единственный выход.

— Думаешь, то, что они говорят, правда? — спрашивает Шейна, поворачивая свое тело ко мне.

Я поднимаю бровь.

— Зависит от того, на какую часть ты ссылаешься.

— Что призраки павших королей преследуют коридоры замка, — она шевелит пальцами перед своим лицом.

Я смеюсь, хотя, по правде говоря, я задавалась тем же вопросом.

— Шейна, ты слишком взрослая, чтобы все еще верить в истории о привидениях.

Она наклоняет голову.

— Значит, ты хочешь сказать, что не веришь?

Дрожь пробегает по моему позвоночнику.

— Я верю в суеверия, — говорю я. — Но я также хочу верить, что когда кто-то покидает нас, его душа отправляется на покой в Царство Небесное.

Она кивает.

— Или в ад, — добавляю я, уголок моего рта наклоняется. — Если они этого заслуживают.

Она хихикает, и ее рука поднимается, чтобы заглушить звук.

— Сара, ты не должна говорить такие вещи.

— Тут только мы, Шейна, — моя ухмылка расширяется, когда я пожимаю плечами, прислоняясь к ней. — Ты не умеешь хранить секреты?

Она насмехается.

— Прошу тебя. Я хранила все твои злодеяния при себе с тех пор, как мы были маленькими девочками.

Я прижимаюсь к спинке сиденья, стальные косточки корсета впиваются мне в ребра.

— Думаешь они смогут сделают грешницу королевой?

Она поджимает губы, ее голубые глаза сверкают.

— С тобой, Сара, возможно всё.

В моей груди поселяется теплое удовлетворение, я рада, что дядя разрешил мне взять ее с собой. Знакомое лицо поможет ослабить напряжение, завязавшееся в моих плечах.

Я знаю Шейну с детства, мы вместе росли в поместье моей семьи. Ее мать — служанка, и мы с Шейной проводили летние дни, пробираясь в поле и собирая свежие ягоды, придумывая истории о том, как мы находили ядовитые ягоды и приносили их мальчикам, которые доставляли нам неприятности.

Но одно из первых правил, которому научил меня отец, — держать друзей близко, а свои секреты еще ближе. Поэтому, несмотря на то, что я люблю Шейну, я не доверяю ей тяжелое бремя моих истин.

Даже для нее я играю роль, а она ни о чем не догадывается.

Постепенно пейзаж перестает проноситься мимо, когда наш автомобиль останавливается, и мой взгляд устремляется на двойные башни, служащие входом во внутренний двор замка. Сам камень темно-серого цвета, мокрый от прошедшего дождя, а может, просто покрытый пятнами от многолетнего износа. Плющ вьется по бокам, пока не достигает крутых вершин и не исчезает в маленьких окнах без стекол.

Уверена, это смотровая площадка.

Интересно, был ли у моего отца такой же вид, когда он приехал сюда, был ли его разум полон надежды, а сердце — храбрости?

Дыра в моей груди болит.

— Мы прибыли, миледи, — объявляет водитель.

— Да, я вижу, спасибо, — отвечаю я, выпрямляя позвоночник и проводя руками по коленям своего светло-зеленого дорожного платья.

Металл железных ворот скрипит, когда они широко открываются, королевские гвардейцы выстраиваются по обе стороны двора, их формы задрапированы в черное и золотое, на их груди изображен гребень ревущего льва. Это то же самое изображение, которое украшает каждый флаг Глории Терры.

Герб семьи Фааса.

Я сглатываю нервы, глядя на их суровые лица, когда автомобиль снова трогается с места и останавливается, как только мы въезжаем в ворота. Десяток прохожих смотрят в нашу сторону, но кроме этого, нет никаких торжественных фанфар.

Перед нами стоит небольшая группа мужчин, и я сразу же узнаю того, кто пониже ростом, — облегчение разливается по моему организму при виде того, что мой кузен Александр идет к нам.

Дверь открывается, и сначала помогают Шейне, а затем рука Александра тянется к моей. Кружево рукава шуршит о мое запястье, когда я кладу свою ладонь в его и спускаюсь на землю.

— Ксандер, — говорю я, когда он кланяется, поднося мою руку к губам для поцелуя.

— Кузина, прошло слишком много времени, — отвечает он, выпрямляясь. — Твой путь был лёгким?

Я улыбаюсь.

— Боюсь, скорее долгим и некомфортным. Но я все равно счастлива быть здесь.

Он прищелкивает языком.

— А мой отец? Он здоров?

— Настолько здоров, насколько это возможно. Он сожалеет, что не смог приехать.

— Конечно, — он наклоняет голову. — Пойдемте. Позволь представить тебя Его Величеству.

Он тянет меня за руку, пока она не оказывается в изгибе его руки, и подводит меня к мужчине в коричневом костюме, улыбка растет на его красивом лице, когда он окидывает взглядом мою фигуру.

За эти годы я так много узнала о королевской семье, что могла бы распознать их одним только взглядом, несмотря на то, что никогда не видела их раньше. И по причесанным каштановым волосам этого человека, его широкой груди и огромной фигуре, а также необычному янтарному оттенку его глаз я сразу узнала его.

Король Глории Терры Майкл Фааса III.

Огонь охватывает мою грудь, ненависть стекает по моим внутренностям, когда я делаю реверанс, и кружевной подол моей юбки хлопает по земле.

— Ваше Величество.

— Леди Беатро, — его голос, словно глубокий гул, разносится по двору. — Вы выглядите гораздо лучше, чем я себе представлял.

Я выпрямляюсь и наклоняю голову, чтобы скрыть вспышку раздражения, промелькнувшую на моем лице.

— Вы слишком добры, сэр.

Он наклоняет подбородок, его руки в карманах.

— Я был знаком с вашим отцом, знаете.

Я позволяю своей улыбке расшириться, несмотря на то, что его упоминание о моем отце посылает клубок боли, разрывающий меня изнутри.

— Как приятно, что он был в вашей компании.

Глаза короля Майкла сверкают, его осанка выпрямляется, а на лице расцветает ухмылка.

— Да, что ж… похоже, это удовольствие оплачивается вперед, поскольку теперь у меня будет Ваша компания.

Удовлетворение разливается по моей груди, согревая кровь в венах, когда голос дяди шепчет в моей голове.

Чем быстрее ты завоюешь его расположение, тем быстрее ты завоюешь и его доверие.

Майкл делает шаг вперед и оказывается передо мной, так близко, что я чувствую запах крахмала от его одежды, и наклоняется, прижимаясь поцелуем к моей щеке. Мой желудок подпрыгивает от того, как он подался вперед, и я сканирую глазами двор, чтобы увидеть реакцию людей, любопытно узнать, обычное ли это поведение или что-то особенное, только для меня. Но кроме нескольких человек, разбросанных по огромному двору, никто, кажется, не обращает на нас внимания, хотя я чувствую их затянувшиеся взгляды.

Его рука касается моей талии.

Я позволяю ему прикоснуться к себе, понимая, что у меня нет другого выбора. Нельзя отказывать королю, и я не заинтересована в том, чтобы показаться сложной. Продолжая осматривать обстановку вокруг, мой взгляд останавливается на прекрасной плакучей иве в дальнем углу, в тени под ее плакучими ветвями сидит фигура и смотрит на меня.

Мой желудок сжимается.

Король Майкл шепчет что-то мне на ухо, и я соглашаюсь, хотя не могу сказать, что он сказал. Я слишком занята тем, что впиваюсь взглядом в этого незнакомца, понимая, что должна отвернуться, но не в силах заставить себя сделать это. В его взгляде есть вызов, который удерживает меня на месте. Он заставляет напрячься мой позвоночник и раздражает мои нервы, заставляя желать, чтобы он первым сдался. Но он, конечно же, не сдается. Он просто ухмыляется, прислонившись к стволу дерева, проводит рукой по беспорядочным прядям своих иссиня-черных волос, убирая со лба выбившиеся пряди.

Мое дыхание становится неровным, когда я прослеживаю суровые линии его бледного лица, его пальцы, украшенные серебром, прижимаются к точеной челюсти, а предплечья темнеют от чернил. И тут мое сердце замирает, когда я замечаю шрам, проходящий через его надбровную дугу и заканчивающийся прямо над щекой, едва заметный с такого расстояния и тусклый по сравнению с пронзительной нефритовой зеленью его глаз.

Моя грудь плотно сжимается, когда я понимаю, кто он.

Даже если бы я не потратила годы на изучение семьи Фааса, его репутация опережает его; слухи о его вспыльчивости и рассказы о его внеклассных занятиях доходят даже до самых дальних уголков Глории Терры.

Говорят, он настолько же опасен, насколько не в себе, и мне было дано твердое указание держаться от него подальше.

Тристан Фааса.

Младший брат короля.

Принц со шрамом.

4. Тристан

— Какая она?

Мой взгляд устремляется на Эдварда_{(прототип гиены Эда)}, которого большинство людей считают моим самым близким другом, моим единственным другом. Правда в том, что у меня нет друзей, потому что дружба непостоянна и часто является пустой тратой времени. Однако он — мое самое близкое доверенное лицо и единственный, кому я доверяю настолько, что он может быть на моей стороне. То, что он генерал в королевской армии, — это бонус, потому что это позволяет ему иметь доступ ко всему, что мне может понадобиться, не привлекая внимания к тому, что это нужно именно мне.

Он сидит в кресле в другом конце комнаты, его светлые волосы опадают на брови. Я опускаю взгляд на тяжелый деревянный стол, мое прикосновение гладит рисовую бумагу в моих руках, убеждаясь, что содержимое завернуто хорошо и плотно, прежде чем я заклею края.

— Она была… — я делаю паузу, потирая пальцы, чтобы удалить липкие остатки ганджи_{(марихуана)}, маленькие кусочки зеленых бутонов все еще остаются на моей коже, — посредственной.

Я сажусь поудобнее, беру спичку и чиркаю ею о шершавый край коричневой коробки Люцифера_{(первые спички начали продаваться под маркой «Люцифер» в 1827 г)}, мой взгляд впитывает ярко-оранжевый отблеск пламени. Оно завораживает мой разум, пока я наблюдаю, как оно сжигает деревянную палочку, жар становится интенсивным, когда он лижет мою кожу. Я переношу огонь на конец сигареты, делаю вдох, прежде чем дать огоньку погаснуть.

— Невеста Майкла Фааса — «посредственная»? — Эдвард смеется.

Я хмыкаю, мысленно представляя девушку, которая сегодня вошла в ворота замка, широкоглазую и диковолосую, с таким желанием угодить. Она раздражала меня своей милой улыбкой и тем, как она хлопала ресницами в сторону Майкла.

Но это не мой брат окрасил ее щеки в розовый цвет.

— Ходят слухи, что она просто красавица, — продолжает Эдвард.

— Мои стандарты гораздо выше, чем у придворных, — отвечаю я.

Подняв ноги, я упираюсь ступнями в стол, мои черные ботинки стучат по столу, когда я скрещиваю лодыжки.

— На нее приятно смотреть, но она такая же бесполезная, как и все остальные.

— Что еще тебе нужно, кроме красоты? — Эдвард пожимает плечами. — Занимательная беседа?

Мой стул откидывается на задние ножки, и я смотрю на фактурный потолок, чувствуя холод, несмотря на то, что в углу комнаты пылает огонь. Или, может быть, это просто мои внутренности — там, где раньше было мое сердце — теперь пустота и нехватка, пустая боль, которая жаждет хаоса, только чтобы увидеть, как всё горит.

Поднося косяк к губам, я вдыхаю, дым проникает в горло и в легкие, обеспечивая спокойствие, которого мои нервы никогда не чувствуют без него.

— Эдвард, меня крайне тревожит, что ты недооцениваешь женские хитрости. Они — змеи в овечьей шкуре. Всегда помни об этом.

Он поджимает губы, его брови поднимаются, а позвоночник выпрямляется, как будто я его обидел.

— Ты всегда драматичен.

Я распускаю облако дыма в воздухе.

— Я всегда прав.

Раздражение по поводу его развязанного языка мучает мой желудок, но порицание отнимет энергию, которой у меня нет, поэтому я возьму это на заметку и напомню ему об этом позже, когда появится настроение. Сейчас я бы предпочёл, чтобы он ушел.

Я никогда не был тем, кто жаждет общества других. Возможно, это потому, что, когда я был ребенком, все могли сказать, что я немного другой, как бы я ни старался соответствовать.

И даже если они не могли этого понять, мой брат бы позаботился о том, чтобы они знали.

Я наклоняю стул вперед, удар ножек о пол вибрирует в моем теле.

— Оставь меня.

Внезапно я жажду возмездия; мне нужно избавиться от воспоминаний о том времени, когда я был бессилен и находился во власти Майкла и его стаи.

———

Вот и неофициальное собрание, чтобы поприветствовать леди Беатро при дворе.

Неофициальное, потому что я не обязан присутствовать.

Хотя, даже если бы это было так, я не известен как приверженец правил благородства, и я сомневаюсь, что они вообще ожидают моего появления. Именно поэтому я и пришел.

Здесь собрались все «кто есть кто» королевства. Высокопоставленные чиновники, герцоги и виконты из соседних областей, а также все придворные дамы и кавалеры. Смех и легкая болтовня отражаются от высоких потолков и каменных колонн большого зала, хрустальные бокалы в украшенных драгоценностями пальцах, а румяные щеки выдают степень опьянения.

Мой брат сидит впереди на возвышении, по обестороны от него два пустых кресла, потягивает вино и смотрит на своих людей.

Он всегда был таким, даже когда мы были детьми; ему всегда нужно быть выше всех, броским и гламурным, вызывающим всеобщее восхищение, независимо от того, кого ему приходится для этого задавить.

Отвращение подкатывает к моему желудку, когтями впиваясь в горло, когда он флиртует с девушкой-служанкой, которая наполняет его фужер новым напитком.

Я держусь в тени, стараясь не привлекать к себе внимания, желая увидеть маленькую голубоглазую леди Беатро, когда она будет пробираться в логово льва. И мне не приходится долго ждать, потому что двойные дубовые двери со скрипом открываются, и входит она, с высоко поднятой головой и заколотыми назад темно-черными волосами, идеальные кудри которых обрамляют ее лицо.

Ее платье переливается при движении, зеленый цвет дополняет бледно-кремовый цвет ее кожи, и с моей стороны было бы неправильно притворяться, что она не привлекла всеобщее внимание. Она притягивает каждого человека, как мотыльков на пламя, пробираясь сквозь толпу к моему брату.

Позади нее идёт та самая девушка с песочно-светлыми волосами, с которой она появилась. Внезапно девушка спотыкается, ее нога задевает подол платья моей новой невестки, и они обе замедляют шаг.

Лицо леди Беатро искажается, когда она бросает на нее быстрый взгляд.

Это происходит быстро, как сползание маски, прежде чем она сглаживает раздражение и снова заменяет его мягким, привлекательным взглядом, но осознание этого покалывает меня по позвоночнику, и мой интерес подскакивает.

Этот интерес возрастает, когда она останавливается перед моим братом и делает низкий реверанс, прежде чем занять место рядом с ним, его глаза сверкают, а губы изгибаются вверх, когда он рассматривает ее.

Она ему нравится.

Выпрямившись у затемненной стены, я двигаюсь на свет, толпа расступается передо мной так же, как и перед ней, только на этот раз это сопровождается прерывистым дыханием и шепотом.

Люди обходят меня стороной, потому что беспокоятся о том, что случится, если они этого не сделают.

Слухи о принце со шрамом ходят по всему королевству, и хотя большинство из них сфабрикованы, в некоторых есть хотя бы намек на правду, и я обнаружил, что чем больше они меня боятся, тем меньше смотрят.

И, по крайней мере, на данный момент, мне это нравится.

Когда я подхожу к помосту, лицо моего брата теряет своё прежнее веселье, и я знаю каждой фиброй своего существа, что это потому, что он не ожидал меня здесь увидеть. Потому что, несмотря на то, что люди настороженно смотрят в мою сторону, это все равно моя сторона, а не его.

Я сажусь в бархатное кресло с высокой спинкой рядом с ним, опускаюсь в сиденье и скрещиваю лодыжку на колене, напуская на себя вид скуки.

— Тристан, не ожидал тебя здесь увидеть. Пришел познакомиться со своей будущей королевой? — говорит Майкл, жестом указывая на леди Беатро, сидящую по другую сторону от него.

Я оглядываюсь, и что-то сжимается в моем нутре, когда я встречаюсь с ней взглядом. Потянувшись через колени брата, я протягиваю ладонь, левая сторона моего рта приподнимается. Неприлично наклоняться через колени короля, чтобы поддержать разговор, и часть меня удивлена, что Майкл не пресек это. Но, конечно же, это привлекло бы неправильное внимание к нему. Нельзя устраивать сцены на публике. Это плохо сочетается с его харизмой.

Она долго смотрит на мою протянутую руку, прежде чем вложить свои пальцы в мои. В моей груди мелькает удивление, когда я подношу ее ладонь к своим губам и нежно целую тыльную сторону.

— Привет, дорогая сестра.

Майкл насмехается.

— Не отпугивай девушку, пока она не прожила здесь и двух недель.

— Сара, — шепчет она, игнорируя слова моего брата.

Я вздергиваю бровь.

— Зовите меня Сарой. В конце концов, мы скоро станем семьей.

На ее лице появляется приятная улыбка, но она не достигает ее глаз, и это только усиливает мое любопытство.

— Не тратьте свое дыхание на то, чтобы быть сердечной с Тристаном, милая, — говорит Майкл. — Он скоро исчезнет в той канаве, в которой любит играть, и даже не вспомнит, что встречался с тобой.

Моя челюсть сжимается, гнев бурлит, проникая в кровь и обжигая вены.

Сара наклоняется, верхняя половина ее тела почти полностью лежит на коленях Майкла, а ее мутно-коричневый взгляд впивается в мой.

— Вы делаете мне больно.

Опустив взгляд, я понимаю, что все еще держу ее руку, мои пальцы сжались вокруг её до побелевших костяшек. Я бросаю ее ладонь.

— Правда? — я ухмыляюсь. — Так легко?

Ее глаза сужаются.

— Достаточно, — шипит Майкл.

Я хихикаю, откидываюсь в кресле и переключаю свое внимание на приёме. Опираясь локтем на подлокотник кресла, я потираю пальцами челюсть, многодневная щетина грубо царапает кожу.

Леди Беатро заводит разговор с моим братом, болтая на самые скучные темы: погода в Сильве по сравнению с здешней, как ей нравится ездить в автомобиле, и планирует ли она посетить мессу в воскресенье утром с ним или придет со своими дамами.

Я слушаю их разговор одним ухом, и мое сердце начинает биться в груди, когда я замечаю темную фигуру в дальнем углу зала.

Эдвард гордо стоит в нескольких метрах от меня, его рука на поясе, его одеяние украшено черным и золотым цветом нашей страны, золотой плетеный канат украшает его левое плечо, а на груди реет герб моей семьи.

Наши взгляды встречаются, и я киваю в сторону скрытого тенью незнакомца.

Он следит за движением, прежде чем на его лице появляется понимание, и он направляется туда. И тут вдруг раздается пронзительный крик, который проносится по воздуху, такой пронзительный, что у меня волосы встают дыбом.

— Боже! — кричит кто-то еще.

Эдвард продирается сквозь толпу, все притворство исчезло, хватает фигуру и валит её на землю. Незнакомец падает на колени, и капюшон его плаща спадает вместе с ним; длинные грязные волосы рассыпаются по плечам незваного гостя.

Это женщина.

Что-то тяжелое стучит, и за этим следуют шокированные вздохи и визги. Люди отпрыгивают назад, их лица искажаются от ужаса.

Словно в замедленной съемке, предмет катится к помосту и останавливается почти напротив трона Майкла.

Он вскакивает с места, его взгляд расширяется, когда он смотрит вниз на отрубленную голову лорда Реджинальда, его зияющие глаза и вывалившийся язык синего цвета; отрубленные шейные сухожилия болтаются, оставляя за собой кровавый след.

— Что это значит? — требует Майкл.

Эдвард рывком поднимает женщину на ноги, одной рукой заводит ее костлявые запястья за спину, а другой хватает за волосы, заставляя ее встретиться взглядом с Майклом.

Мое сердцебиение учащается, пальцы сжимаются, когда я наблюдаю за разворачивающейся сценой.

Она лукаво улыбается, ее глаза стекленеют и становятся безумными.

— Это твое предупреждение, Майкл Фааса III.

— Предупреждение от кого? — бурчит Майкл.

Ее ухмылка расширяется.

Майкл сжимает кулаки, его челюстные мышцы работают взад-вперед.

Я перевожу взгляд с него на его будущую невесту, ожидая, что она в ужасе уставится на него, и эгоистично желая насладиться ее страхом; впитать его, как солнечный свет, и позволить ему подпитывать меня всю ночь.

Но она сидит молча, наклонив голову, и в ее глазах отражается любопытный блеск. Она совершенно спокойна и кажется незатронутой.

Интересно.

— Я твой король, — огрызается Майкл.

Женщина сгибается в талии, из ее рта вырывается высокопарный гогот, который разлетается в напряженном и безмолвном воздухе. Эдвард поднимает ее на ноги, крепко сжимая ее у черепа.

Она сплевывает на землю.

— Ты не мой король.

Ксандер появляется из толпы, пробивая себе путь, чтобы встать перед маньячной женщиной.

— Кто сделал это с лордом Реджинальдом? Это была ты?

Она ухмыляется, наклонив голову так сильно в сторону, что кажется, будто ее шея может сломаться пополам.

— Я сделаю все, чтобы угодить Его Величеству.

Ладонь Ксандера быстро рассекает воздух, треск отражается от стен, а лицо женщины отбрасывается в сторону.

— Довольно. Дайте ей сказать, — рука Майкла взлетает вверх, его взгляд падает на нее. — Ты уже совершила предательство. Несомненно, ты знаешь, что тебя ждет смерть. Так что заканчивай свое послание, мерзость, а потом гни в подземельях.

— Он придет за тобой, — пропела она, ее тело словно вибрировало на месте.

— Кто? — требует Майкл.

Она замирает. Ее голова совсем чутьчуть опускается, а рот расплывается в улыбке, такой широкой, что виден каждый гнилой зуб.

— Король мятежников.

5. Сара Б.

Личный кабинет короля так же прекрасен, как и остальные комнаты в замке. Глубокий пурпурный бархат покрывает почти каждый сантиметр мебели из темного красного дерева, замысловатая роспись украшает потолок, из стен прямо таки сочатся деньги.

Сама комната просторная, почти такая же, как мои личные покои, но даже несмотря на ее размеры, она кажется удушливой.

Высокий, худой королевский стражник стоит наготове за столом Майкла, а Майкл сидит перед ним, прислонившись к краю. Его глаза двигаются туда-сюда, следя за Ксандером, который вышагивает так, что скоро будет дырка в ковре.

Королевы-матери нигде нет — я с ней даже не знакома, — а принц Тристан исчез после того, как обезглавленная голова скатилась к нашим ногам. Честно говоря, я была удивлена, что он вообще появился, мне говорили, что он редко появляется при дворе. Но я здесь уже два дня и видела его уже дважды.

Мой желудок сжимается, и я перемещаюсь на свое место, радуясь, что его сейчас здесь нет. Он тревожит меня. Он смотрит так, будто может заглянуть в самые темные уголки моей души. А может, это просто его тьма тянется и пытается найти самые черные части моей души.

— Ксандер, ты слишком много беспокоишься. Возьми сигару и успокойся, — говорит Майкл, открывая кедровую коробку на углу стола.

Он кладет одну сигару себе в рот, а другую передает Ксандеру, который берет ее с острым взглядом.

Мой кузен беспокоится. Это видно по вороньим лапкам в уголках его глаз и по хмурым морщинам, которые углубляются с каждой секундой. Его костлявые пальцы пробегают по редеющим волосам цвета соли с перцем, а когда они не заняты вытягиванием прядей, то поправляют круглые очки, которые сползают на переносицу от его резких движений.

— Я бы хотела поговорить с дядей Рафом, — вмешиваюсь я.

Это все, о чем я могла думать после сцены в большом зале. Я не ожидала, что на окраине произойдет восстание; таинственный человек хочет присвоить себе трон, и я отчаянно хочу узнать больше. Меня заворожила слепая преданность, которая вытекала из души изменницы; ее готовность пожертвовать столь многим ради своего лидера, заставляя любопытство съедать меня изнутри. И мне нужно понять, не помешает ли это моим планам.

Худший вид неведения — это то, которого можно было избежать, но этого не сделали. Я не позволю себе попасть в эту ловушку.

А мой дядя, он знает, что делать.

Ксандер поворачивается ко мне, хотя его слова обращены к королю.

— Сир, не думаю, что сейчас безопасно разрешать общение при столь деликатных условиях.

От его несогласия у меня в груди разжигается пожар.

— Я скажу отцу, — продолжает он, решив говорить со мной, а не вокруг меня.

— Кузен, я бы предпочла поговорить с ним сама. Он будет волноваться, когда услышит новости.

Ксандер хмурится.

— Сара, ты здесь не для того, чтобы рассказывать нам о своих предпочтениях. Ты здесь, чтобы стать невестой короля. Все, что тебе нужно делать, это сидеть, выглядеть красиво и позволить мне все уладить. Он хотел бы знать, что ты в безопасности, и я позабочусь об этом.

Мой желудок скручивает, но я опускаюсь на свое место, сложив руки на коленях.

Глаза Майкла наблюдают за мной, их стеклянный блеск проглядывает сквозь облако дыма, которое вьется вокруг его лица.

— Ксандер, не будь так суров к девушке, — говорит он.

Ксандер поворачивается к нему, его рука проносится по воздуху.

— Вы не обеспокоены, сир? Реджинальд мертв. А мерзкая гиена пробралась в двор и бросила его отрубленную голову к вашим ногам, крича о «мятежном короле».

Майкл выпрямляется, его челюсть сжимается.

— Да. Мы все там были.

Мой взгляд мечется туда-сюда между ними. Он только что назвал ту женщину гиеной? Моя челюсть сжимается от этого уничижительного имени. Не секрет, что в этой стране так называют «неимущих», но слышать это так прямо, как будто они не достойны ни имени, ни уважения только из-за своего положения, бьет по моим внутренностям и заставляет меня вскипать от гнева.

— Несмотря ни на что, это неподобающий разговор для красивой женщины, — Майкл подмигивает мне.

Ксандер кивает, снова проводя рукой по волосам.

— Да, конечно, нет. Тимоти, — огрызается он, поворачиваясь к королевскому стражнику в углу комнаты. — Сопроводи леди Беатро обратно в ее покои.

Разочарование зарождается посередине моего нутра, но я не удивлена, что они отсылают меня. Я не дура. Они не скажут ничего важного при мне, особенно до нашей свадьбы, и если честно, то, скорее всего, и после. Женщинам не оказывают такого же уважения, как мужчинам, как будто то, что у меня между ног, имеет какое-то отношение к тому, как работает мой мозг или к моей способности обрабатывать информацию.

В любом случае, я уже готова была вырвать себе глазные яблоки, слушая этих двух болванов.

Я поднимаюсь со своего места и двигаюсь к королю Майклу, делая реверанс.

— Ваше Величество.

Его рука поднимает мой подбородок, заставляя меня встать.

— Сара, дорогая. Мне жаль, что мы не смогли познакомиться поближе. Но Вы знаете, как говорят… хорошие вещи приходят к тем, кто ждет.

Я заставляю себя улыбнуться.

— Мне всегда говорили, что терпение вознаграждается.

Его глаза вспыхивают, и это мой знак.

Мои юбки шуршат вокруг лодыжек, пока я иду к тяжелой деревянной двери. Тимоти, королевский стражник, движется позади меня, черно-золотая форма подчеркивает глубокий загар его кожи; она так отличается от бледно-кремовой, которую я видела до сих пор в этом регионе.

— Тимоти, верно? — мой голос эхом отражается от холодных каменных стен залов замка.

Он смотрит на меня исподлобья, но молчит.

— Ты отсюда?

Он по-прежнему молчит.

— Из Саксума, я имею в виду.

После нескольких долгих мгновений отсутствия ответа я вздыхаю.

— Ладно, тогда. Вижу, ты не особо любишь беседовать. Ксандер говорил о той женщине. Эта… гиена?

Это слово тяжело ложится на язык, и я наблюдаю за его реакцией, не ожидая словесного ответа, но надеясь, что он даст подсказку своим лицом.

Он не выдает. Он хорошо обучен.

— Ты немой? — я поджимаю губы. — Или тебе просто нельзя говорить.

Уголки его губ подергиваются.

— Честно говоря, это звучит ужасно, — продолжаю я. — Разве тебя это не беспокоит? Когда тебе говорят, что ты даже не можешь говорить?

Он снова смотрит на меня боковым зрением, пока мы приближаемся к крылу моих личных покоев, и останавливается, когда мы доходим до моей комнаты.

Я протягиваю руку, металлическая ручка шершавая от моих пальцев. Тимоти отходит в сторону от моей двери, его спина прямая, а глаза сканируют территорию. Я делаю паузу, мой желудок сжимается.

— Ты планируешь простоять здесь всю ночь?

Он вскидывает бровь.

— Да, да. Без разговоров, — я ухмыляюсь. — Поняла.

Он склоняет голову в полупоклоне, и я проскальзываю в свою спальню, закрываю за собой дверь, ухмылка исчезает с моего лица, когда я прохожу через гостиную, ища Шейну.

Я не нахожу ее, поэтому полагаю, что она уже ушла спать.

Хорошо.

В подземельях есть женщина, и если никто не даёт мне ответов, я найду их сама.

6. Сара Б.

Я добралась до покоев слуг, сама того не желая, но этот замок большой и немного жутковатый, и трудно перемещаться по коридорам тайно, не зная, куда идешь. Тревога терзает мою грудь, надеясь, что я не забуду дорогу назад.

Приглушенные голоса проникают в темный коридор; единственный свет исходит от маленьких бра, расположенных между арочными окнами. Мои шаги замедляются, сердце замирает. Я не ожидала никого увидеть в это время ночи, но я не должна была быть такой глупой. По коридорам всегда бродят люди.

Я продолжаю идти вперед, прислонившись к каменной стене, дыхание прерывистое, я смотрю в обе стороны, чтобы убедиться, что никто не видит меня.

Это было глупо.

Голоса становятся громче, когда я приближаюсь к комнате, и я напрягаю брови, пытаясь расслышать.

Дверь приоткрыта, и я отхожу от стены и поворачиваюсь к ней, приседая, пальцы хватаются за деревянную раму, а лицо прижимается к щели. Дыхание сбивчивое, сердце бьется о грудную клетку, адреналин захлестывает организм.

Три тонких серебряных кинжала, засунутых между кожаными подвязками, холодят бедро, но я не настолько глупа, чтобы пробираться ночью по коридорам замка, одна и без защиты.

Кроме того, есть что-то захватывающее в том, чтобы быть пойманной. Когда делаешь что-то, чего не должен был делать.

Прищурившись, я пытаюсь разглядеть детали, но кроме длинного деревянного стола и книжной полки в дальнем углу, здесь ничего нет.

В центре стоит высокий мужчина, его тень нависает над другим человеком, который стоит на коленях у его ног.

Сначала трудно понять, кто это, но чем дольше я смотрю, тем больше проясняется мое зрение.

Принц Тристан.

Мое сердце подпрыгивает к горлу. Что он делает здесь, в покоях слуг?

— Ты понимаешь?

Мой желудок скручивает от его голоса, как и в первый раз, когда я услышала его; бархатные слова, когда его рука обвилась вокруг моей, а его брат был между нами.

Его тон глубок. Как будто он был создан в аду, а затем соткан из шелка. Нежная ласка, которая обжигает чувства.

Несмотря на то, что сейчас слишком темно, чтобы разобрать все детали, я вижу, что человек у его ног — женщина.

Неужели у принца Тристана отношения со служанкой?

Ее голова опускается, покорность вытекает из ее пор.

— M…

Позвоночник Тристана напрягается, его голова наклоняется набок.

— Достаточно, — прерывает он ее. — Уходи.

Она встает и кивает. Мои внутренности замирают, опасаясь, что она пойдет в мою сторону, но она поворачивается в противоположную, ее рука прижимается к стене, пока маленькая книжная полка не поворачивается на месте, открывая небольшое отверстие, в которое она проскальзывает.

Мои глаза расширяются, когда она исчезает.

Принц стоит в центре комнаты, совершенно неподвижный, как лев, охотящийся за добычей, в ожидании нападения. Я прикусываю губу, боясь даже дышать, так тихо стало в воздухе.

Мои руки становятся липкими, пальцы сжимают растрескавшееся дерево дверной рамы, пока оно не раскалывается. Мне следовало подождать, пока я не изучу местность. Мне повезло, что я столкнулась только с этим, а не с солдатом или кем-то еще похуже. Сплетни распространяются как лесной пожар, и неверные глаза и губы могут привести к катастрофическим последствиям.

Я не повторю свою ошибку.

— Вы планируете войти в комнату?

Мой желудок подпрыгивает, а глаза сканируют местность в поисках другого человека. Его нет.

Быстро, как молния, он поворачивается, его взгляд останавливается на мне.

— Или мы можем продолжать делать вид, что Вас здесь нет, если хотите?

Его ботинки стучат по полу, когда он направляется ко мне, его шаг длинный и уверенный.

Мое сердце ударяется о ребра, паника нарастает, как плотина, которую вот-вот прорвет, но мне некуда бежать. Некуда прятаться.

Поэтому вместо этого я выпрямляюсь, мои ноги вскрикивают в облегчении от смене положения, и я опускаю руки на юбку и разглаживаю её. Слабость никогда не была сильной стороной, и как бы сильно я ни чувствовала, что она пытается обхватить мою середину и разбить мой щит, я никогда не позволю ей проявиться.

Протянув руку, я открываю дверь раньше, чем он, и оказываюсь лицом к лицу с ним в третий раз за менее чем двадцать четыре часа.

— Я не хотела мешать, — я улыбаюсь.

Его зеленые расчетливые глаза перемещаются от макушки моей головы вниз к подолу моей тонкой юбки и обратно, с каждой миллисекундой разгоняя кровь по моим венам, мое сердце работает сверхурочно, пока я пытаюсь контролировать свою реакцию.

— Потерялись? — спрашивает он.

Я поднимаю плечо.

— Неспешно прогуливаюсь.

— Хм, — он кивает. — Вы часто так делаете?

— Что, прогуливаюсь? — отвечаю я, не сводя с него взгляда, хотя от этого у меня в груди все сжимается.

Он подходит ближе. Он одет небрежно: темные брюки с подтяжками, свисающие с талии, и светлая туника, закатанная до локтей, черные чернила, вытравленны на его коже.

Я сглатываю от внезапной сухости во рту. Я никогда не видела татуировок вживую, но он весь покрыт ими. Замысловатые узоры сплетаются с его предплечьями и исчезают под тканью его одежды. Я слышала шёпот, даже в Сильве, о том, что принц со шрамом имеет рисунки на своей плоти, но я думала, что это только слухи.

Меня удивляет, как сильно они мне нравятся.

Его брат, король Майкл, привлекателен. Но принц Тристан призрачно красив.

Он улыбается.

— Я имел в виду подслушивание, Маленькая Лань.

— Я не лань.

— Нет? — он наклоняет голову. — Тогда кто Вы?

Мой подбородок приподнимается, пока я выдерживаю его взгляд.

Он уже так близко, что я вижу неровности на его лице, и я сдерживаю желание протянуть руку и коснуться их; спросить его, какова истинная история о том, как он получил свои шрамы. Они не обезображивают его так, как вы ожидаете. Наоборот, это делает его еще более поразительным, в добавок к его и без того устрашающему образу.

Но я непоколебима. Я не отступаю.

Мои ноздри раздуваются, когда я придвигаюсь еще ближе, и я чувствую его дыхание, как свое собственное.

— Я Ваша будущая королева, — шепчу я. — Может, Вам стоит проявить уважение?

Его глаза сверкают, рука протягивается и касается одного из спиральных локонов, упавших с моей причёски. Он наматывает его на палец, уголок его рта приподнимается в насмешливой ухмылке.

— Ну тогда я обязательно поработаю над своим поклоном.

Беспокойство проносится по моему центру, как стадо диких бизонов, но я сохраняю нейтральное выражение лица, чтобы он не понял, как сильно он на меня влияет.

— Думаете, Вы это заслужили? Уважение, — его голос мягкий, когда он касается моей кожи.

Я неглубоко дышу, не желая втягивать воздух, которого так жаждет мое тело, боясь, что если я это сделаю, моя грудь ударится о его торс.

Мои зубы скрежещут, а в голове вихрем проносятся предупреждения об осторожности.

— Да, — отвечаю я.

Его брови поднимаются, и он отступает на шаг назад, пряди моих волос подпрыгивают, когда он отпускает локон. Его пальцы потирают переднюю часть рта. Я замечаю блеск бриллиантов на одном из его серебряных колец и понимаю, что это глаза льва, широко раскрытая пасть, словно в середине рыка.

Герб его семьи.

Мой желудок переворачивается, когда мой взгляд возвращается к его, и воздух становится густым, обволакивая нас обоих с невысказанным вызовом.

Громкий хлопок эхом отражается от стен, заставляя мое нутро упасть на пол.

Быстро, как вспышка, большая рука Тристана обхватывает мое запястье, втягивая меня полностью в комнату, мои пальцы хватаются за его грудь, чтобы я не опрокинулась от резкого движения. Его рука обвивается вокруг моей талии, чтобы удержать меня, притягивая меня к себе.

— Что Вы…

Другая его ладонь прижимается к моему рту, его кольца врезаются в мои губы.

— Тише, — требует он. — Если только Вы не думаете, что быть пойманной наедине в темном коридоре с братом Вашего суженого будет в плюс для Вашей репутации.

Это заставляет меня замолчать.

Он не убирает руку, и мой живот сжимается, а сердце бьется так сильно, что кровь стучит в ушах. Он смотрит на меня сверху вниз, его пальцы сжимаются вокруг моей талии. Мое тело нагревается в ответ.

Мышцы его челюсти напрягаются, и он отпускает меня, толкая, пока я не спотыкаюсь, и моя рука тянется назад, чтобы удержаться от падения.

— Не позволяй мне снова найти Вас здесь, иначе я не буду так добр.

Я фыркаю.

— Не смейте говорить мне, что делать, и думать, что я буду слушаться, как Ваши маленькие девочки-служанки.

Его глаза сужаются, и он подается вперед, прижимаясь ко мне, пока моя спина не упирается в холодный камень стены.

— Ревнуете?

— Это уж вряд-ли, — выдыхаю я.

— Осторожнее, Маленькая Лань. Продолжайте забегать туда, где Вам не место, и кто-нибудь может принять Вас за добычу.

— Я не боюсь быть добычей.

— Нет? — он вскидывает бровь, наклоняясь, пока его нос не касается боковой стороны моего лица. — А стоило бы.

И затем так же быстро, как и появился, он уходит, кружась на месте и выходя за дверь, как будто его здесь никогда и не было.

7. Тристан

Леди Беатро — не та, кем кажется.

Когда ты живешь, постоянно оглядываясь через плечо, ты учишься чувствовать изменения в воздухе задолго до того, как увидишь их. Я почувствовал ее за дверью в тот момент, когда она появилась, хотя и не знал, что это она, пока она не встала передо мной.

Мои пальцы сжимаются, когда я вспоминаю, как ее вьющиеся пряди волос накручивались вокруг моего пальца, ее глаза, похожие на ледорубы, когда она смотрела на меня в своем простом платье и с заколотыми назад волосами. Она совсем не похожа на царственную даму, которая сидела рядом с моим братом.

Я предпочитаю ее такой.

Прислонившись спиной к смотровой башне у ворот замка, я достаю из кармана спичечный коробок и зажигаю пламя, позволяя оранжевому жару дразнить мою кожу, пока я размышляю о ее вторжении.

Она шпионит для моего брата? А он следит за мной?

Возможно, но маловероятно. Хотя я не думаю, что она выполнит его просьбу; я не думаю, что он так высоко о ней думает. Он не известен своим уважением к женщинам.

Тем не менее, она не такая, как я ожидал. Возможно, более зловещая.

Если бы она шпионила не за мной, я бы мог найти восхищение в ее фальши. Но поскольку всё иначе, это только оставляет горький привкус в задней части моего горла; я решил оставить его, чтобы всегда помнить о его вкусе.

В этом разница между мной и другими людьми. Они убегают от плохих вещей, а я становлюсь ими.

Потянувшись вверх, я вынимаю свернутую трубочку из-за уха и кладу ее в рот, дожидаясь, пока огонь почти полностью охватит спичку, прежде чем зажечь конец; запах гашиша витает в воздухе, заставляя мои сжатые внутренности распутаться в жужжащее состояние спокойствие.

Мой ботинок ударяется о стену, голова прислоняется к прохладному камню, и я смотрю на улицы Саксума. Замок стоит на скале, с удобной точки обзора все видно даже за густыми деревьями.

Когда я был маленьким мальчиком, отец приводил меня сюда, шепча слова о величии и обучая пути земель_{(отсылка на разговор Муфасы и Симбы в мультике «Король Лев»)}.

— Это мое наследие. И однажды оно станет твоим.

— Ты имеешь в виду Майкла, — поправляю я, глядя на отца.

Его темные волосы развеваются на ночном ветерке, когда он смотрит на меня.

— Ты и твой брат должны оставить в стороне свои разногласия. Кровь Фааса течет в твоих жилах так же уверенно, как и в его. Вместе мы правим, врозь — падаем. Помни об этом.

Я насмехаюсь, потирая распухшее запястье, вспоминая, как всего несколько часов назад Майкл толкнул меня в грязь и назвал уродом.

— Передай ему это.

Он усмехается.

— Майкл все еще пытается найти свое место в этом мире.

— А я нет? — спрашиваю я, мой голос повышается в защиту.

— С момента твоего рождения ты был другим, — он протягивает руку, касаясь центра моей груди. — Здесь.

Другой.

Моя грудь вздрагивает. Я не хочу быть другим. Я просто хочу, чтобы меня оставили в покое.

— Ты научился говорить быстрее, — продолжает он. — Ходить раньше. И ты рисовал, как только смог держать уголь в своих маленьких ручках.

Я опускаю взгляд на свои пальцы, сгибаю их на коленях и шиплю, когда острая боль пронзает сухожилия моего пульсирующего запястья. Злость на Майкла и его друзей бурлит в моем желудке, как кипящий котел.

— Это достойная восхищения черта — быть настолько уверенным в себе в мире, где нет ответов. Завидная черта.

Мои брови вскидываются в замешательстве.

— Почему Майкл должен завидовать мне? Он получает все это, — я машу рукой в сторону леса и темных городских улиц, освещенных только полной луной, висящей над нами в небе.

Мой отец вздыхает, обхватывая меня рукой и притягивая к себе покрепче.

— Иногда трудно понять, кто ты есть, когда тебя заставляют быть кем-то другим. Твой брат однажды станет королем.

Гордость сквозит в тоне его голоса, и мое сердце глубоко ныряет в живот, что-то тяжелое и зеленое хлещет по моим внутренностям.

— А ты, мой маленький лев, можешь свободно странствовать.

Но я не свободен. Я никогда не был свободен. Прошли годы, а я все еще здесь, в Глории Терре. На Земле Славы.

Стряхивая пепел с сигареты, я подношу кончики пальцев к своему шраму, провожу ими по рельефному краю, и что-то кислое стягивает мое нутро.

Луна полная, и она освещает темный лес, стоны ветра — единственный звук, кроме воя одичавших волков и криков сов, которые по ночам часто залетают в окна смотровой.

Оттолкнувшись от стены, я бросаю обгоревшую бумагу и траву на землю и гашу ее сапогом, а затем иду к деревьям и удаляюсь от безопасного замка.

———

Я окидываю взглядом затхлый зал, замечая несколько десятков лиц, столпившихся за длинными столами и скамьями, и все глаза устремлены на меня. В воздухе пахнет сыростью, как будто частые ливни ослабили фундамент и пробили себе путь внутрь, способствуя гниению дерева изнутри.

Но таверна «Слоновьи кости»_{(отсылка на Слоновое кладбище в «Короле Льве»)} — это не то место, которое славится своим процветанием или хорошими посетителями.

Это опасное место, расположенное среди тенистых земель, от которого, как предупреждают, даже самые сильные солдаты должны держаться подальше. И до недавнего времени именно там я проводил большую часть своего времени, возделывая забегаловку в качестве домашней базы для мятежников. Его владельцы — Белинда и ее муж Эрл, оба верные последователи моего дела.

Однако если вы проведете время во внутренних кругах Саксума, то услышите, что тенистые земли называют по-другому.

Места сражений гиен. Где странствуют мятежники.

Хотя это говорят в шутку те, у кого в карманах золото. Те, кому никогда не приходилось страдать от жестоких рук судьбы. Люди, которые позволяют эго быть их костылем, никогда не воспринимая менее удачливых всерьез. Шёпот о «мятежниках» ничего для них не значит. Да и зачем? Никто не настолько глуп, чтобы пойти против короны.

Семья Фааса царствует уже много веков. Мы слишком сильны. Слишком могущественны. Слишком дерзкие.

Но с жадностью и властью приходит хвастливое невежество и слепые глаза, не видящие угрозы. Прорехи в броне, которые стираются, пока не образуется расщелина, достаточно большая, чтобы кто-то мог проскользнуть через нее и разрушить сердцевину изнутри.

И это не плохо. Я бы предпочел жить в хаосе, правя на обломках, чем еще секунду смотреть, как мой брат восседает на троне.

Он этого не заслуживает.

— Сир, — прорывается сквозь толпу дрожащий голос, Белинда подбегает и бросается к моим ногам. Ее костлявые руки ползут в мою сторону словно змеи, ее тело склоняется вперед, когда ее губы встречаются с верхом моего сапога.

— Ты можешь встать.

Она опускается на колени, в ее темных глазах блестят непролитые слезы. Я протягиваю руку, чтобы поднять ее подбородок, и ее ладони обхватывают мое запястье. Я сглатываю отвращение от ее прикосновений, сосредоточившись на том, что я дал ей голову Реджинальда, и она доставила ее, как я и просил.

— Ты меня очень порадовала, — говорю я.

— Все для вас, сир, — шепчет она, глядя на меня с явным обожанием.

Моя рука перемещается с ее лица на макушку, гладит ее волосы и смотрит на толпу.

— Пусть это будет уроком для всех вас. Хотя путь впереди будет трудным и коварным, он также будет вымощен успехом. Будем ждать_{(отсылка на песню Шрама и гиен «Будем ждать»)}. Придется пойти на большие жертвы, и я не приму ничего, кроме абсолютного послушания. Я знаю всю серьезность ситуации — то, о чем я прошу. Но если вы сделаете это для меня, я клянусь, — я делаю паузу, положив ладонь на сердце, пытаясь показать искренность своими движениями и надеясь, что она прольется в мой тон. — Я сделаю это для вас.

Я машу свободной рукой в сторону женщины у моих ног.

— Этот прекрасный солдат — этот воин — доверился мне, — я смотрю на неё сверху вниз, мое прикосновение возвращается к её челюсти и поглаживает бледную кожу, когда мои глаза встречаются с её глазами. — Преданность. Высшего вида. Такого, который должен вознаграждаться.

Мое внимание возвращается к людям.

— Разве мы не устали голодать, пока благородные обжираются и пируют?

Гневный ропот шепчет в воздухе, их недовольство — музыка для моих ушей.

— Разве мы не устали от того, что нас оплевывают и забывают, как будто не мы поддерживаем Глорию Терру на плаву? — я хлопаю себя свободной рукой по груди. — Не пора ли нам подняться и восстать против них?

Раздаются аплодисменты, кулаки стучат по потертым столам.

— Долой короля! — кричит кто-то.

Из моего горла вырывается смех, и я поднимаю ладонь вверх, успокаивая их, их внимание снова приковано.

— Верьте в меня, друзья, и я обещаю… я приведу вас домой.

Белинда плачет, отвесив такой глубокий поклон, что ее руки раскидываются перед собой, а нос упирается в пол.

Все остальные в толпе следуют ее примеру, опускают свои тела на землю, их головы склоняются в знак покорности.

Удовлетворение проносится по моим венам, и ухмылка появляется в уголках моих губ. Мои глаза встречаются с глазами Эдварда, когда он опускается на колени в дальнем углу. Я киваю, довольный тем, как он освободил нашу посланницу из подземелья и привел ее обратно.

Это было важно. Заявление. То, что покажет всем, что я держу свое слово и буду оберегать их. Это лишь малая часть поддержки, которую я получил, но этого достаточно, чтобы весть распространилась.

Едва ли это правда, но восприятие — это реальность, и не всё является ложью.

Я тот, кто возьмет замок штурмом и сожжет его дотла, вместе с моим братом, его королевой и всеми, кто встанет у меня на пути.

Я тот, кто восстановит Глорию Терру. Сделает её такой, какой она должна быть.

А если эти люди станут жертвами войны?

Я ищу хоть толику сочувствия к их судьбе, но ничего не нахожу. Они просто инструменты. Простые и грубые изгои, которые нашли безопасность во мне.

В их Лорде. Их спасителе.

И лидере восстания против короля.

8. Сара Б.

За три дня я не увидела никого важного. Вздыхая, я тасую игральные карты, оглядывая стол и моих новых фрейлин.

Офелия, молодая девушка с румяными щеками и ярко-рыжими волосами, и Марисоль, женщина, которая здесь, чтобы помочь подготовить меня для короля. Обе они сидят передо мной и шепчут слова обожания каждый раз, когда я моргаю.

Часть меня испытывает отвращение, потому что я знаю, что их преданность ложна, но другая часть наслаждается их вниманием. Есть что-то приятное в том, что к тебе так хорошо относятся, даже если это происходит из желания подняться по социальной лестнице.

И все же мне интересно, кто из них находится здесь по поручению своих семей, надеясь переспать с моим будущим мужем и стать его любовницей.

Интересно, сколько из них уже стали.

Не то чтобы это меня беспокоило. Хорошо известно, что короли получают удовольствие от многих источников, и еще более хорошо известно, что король Майкл предпочитает шведский стол и не привередлив в своих вкусах.

Чем больше он будет получать удовольствие из других источников, тем меньше я буду ему нужна.

Конечно, он будет охотиться за моей невинностью и захочет произвести на свет наследника. Я не допущу, чтобы дело зашло так далеко.

— Довольно скучно, не так ли? — говорю я, откладывая карты и постукивая ногтями по столу.

Шейна стоит позади меня и расчесывает мои волосы, смеясь.

— Миледи любит отправляться в приключения. Когда мы были девочками, ее нельзя было ничем подкупить, чтобы она хоть секунду посидела на месте.

Я выдыхаю, закатываю глаза и перевожу взгляд на самую младшую девочку в комнате.

— Не слушай её, дорогая Офелия. Я вполне могу сидеть здесь и… пить чай весь день и есть сухарики.

Вокруг стола раздается хихиканье, и я улыбаюсь, что-то согревает центр моей груди, когда я это делаю.

— А теперь… — я пользуюсь преимуществом нового товарищества и наклоняюсь вперед. — Расскажите мне об этих мятежниках.

Зеленые глаза Офелии расширяются, а Марисоль перемещается на свое место, перебирая пальцами светлые волосы.

Интересно.

— Я сказала что-то неуместное? — спрашиваю я. — Прошу прощения, если так. Я подслушала разговор и мне стало любопытно, но по вашей реакции я вижу, что это деликатная тема.

Я делаю паузу, позволяя своим словам задержаться в воздухе, прежде чем продолжить.

— Знаете… Вам все равно стоит рассказать мне. Я бы не хотела опозориться перед кем-то, прежде всего перед королем, — я кладу руку на грудь и хихикаю. — Можете себе представить такое?

Офелия колеблется, прежде чем наклониться поближе.

— Они — изгои.

— Изгои?

Она кивает, а Марисоль поджимает губы, прежде чем добавить: — Грязь — вот кто они. Отвратительные существа, которые считают, что имеют право жить на нашем уровне.

Мой желудок сжимается.

— А разве нет?

Офелия качает головой.

— Они преступники. Люди говорят, что они курят и пьют до потери зрения, а потом пробираются в Верхний Ист-Сайд и похищают людей прямо с улиц.

— С какой целью? — мои брови втягиваются.

— Чтобы сделать заявление? — Офелия кусает губы.

— Они гиены, — вклинивается Марисоль. — Они стали проблемой только недавно, а теперь, когда они бросаются к ногам короля Майкла? — она пожимает плечами, проводя руками по юбке. — Они долго не продержатся.

Пальцы Шейны приостанавливаются там, где она закалывает мои волосы.

— Это довольно жестоко, — укоряет она.

Серые глаза Марисоль смотрят на нее, ее черты лица напряжены.

— Они устраивают человеческие жертвоприношения посреди своих грязных дорог! Раздевают человека до нитки, пока не остается ничего, кроме гордости, а потомзабирают и её, оставляя после себя только стыд и предсмертные рыдания.

— Мы не знаем этого наверняка, — выругалась Офелия. — Никто не видел, как это происходит.

Я втягиваю воздух.

— Конечно, нет. Разве они не хотят, чтобы народ был на их стороне, если они планируют выступить против короля? Разве не было бы очевидно, что люди пропадают?

Офелия покачала головой.

— Иногда, миледи, у безумия людей нет никаких оснований. И если у них есть предводитель…

Ее голос дрожит, а глаза стекленеют.

Мое сердце бешено бьется в центре груди.

— Они настолько организованы?

Я вспоминаю неопрятную женщину с вечеринки и то, как она говорила. Но я списала всё на бред ненормальной женщины, которую свел с ума голод, свирепствующий на улицах города. Король Майкл не выглядел обеспокоенным, поэтому я решила, что нет причин принимать это всерьез.

Позвоночник Марисоль напрягается, и она прочищает горло.

— Да, но мы не должны говорить о таких вещах. Это запрещено.

Я пристально смотрю на Марисоль, впитывая ее слова и откладывая их на потом, когда останусь одна.

— Неважно, — говорит Офелия. — Они не те люди, с которыми Вам следует вступать в связь. Никогда. Этого достаточно, чтобы Вас обвинили в измене.

— Конечно, нет, — протянув руку, я кладу ее поверх руки Офелии и улыбаюсь. — Спасибо, что рассказали мне, — мои глаза переходят на Марисоль, затем обратно. — В конце концов, нам, дамам, нужно держаться вместе.

———

Уже давно все легли спать, но я не могу уснуть. Мой разум заполнен вопросами, а желудок заливается напряжением.

Мятежники.

Я никогда не слышала о них раньше.

Но Ксандер явно знает.

Меня охватывает тревога.

Я думала, что была готова, когда приехала, но вот я здесь, не прошло и двух недель, а в мои планы уже брошен разрушающий шар. Звук за дверью заставляет меня резко выпрямиться в постели, сердце замирает.

Здесь кто-то есть?

Я отбрасываю тяжелое одеяло и перекидываю ноги в сторону, мои ступни встречаются с богатой тканью персидского ковра.

Подойдя к своему туалетному столику, я надеваю темно-красную ночную рубашку, длинные шелковые рукава которой развеваются у запястья, а подол целует пол. Я затягиваю ее на талии и беру один из ножей, который прячу в верхнем ящике, прежде чем направиться к двери, чтобы посмотреть, что вызвало шум.

Повернув ручку, я распахиваю деревянную дверь, оглядываюсь в обе стороны, но встречаю только тишину. В помещении темно, освещают его только маленькие железные бра, украшающие коридоры.

Глубоко вздохнув, я заправляю распущенный черный локон за ухо и делаю шаг из своей комнаты, закрывая за собой дверь, нервы гудят под кожей.

Я успеваю сделать всего два шага, как из тени появляется тело и встает передо мной.

— Ааа! — вскрикиваю я, мой желудок поднимается к горлу, а затем падает на землю.

Принц Тристан смотрит на меня, руки в карманах, каменный взгляд.

— Вы напугали меня, — у меня пересохло во рту, и мой язык высовывается, чтобы смочить губы, когда я делаю большой шаг назад к закрытой двери, положив кинжал за спину. — Ч-что Вы здесь делаете?

Он качает головой и придвигается ближе.

— Что Вы скрываете, Маленькая Лань?

Раздражение прокладывает себе путь через мою грудь, и я напрягаю плечи.

— Это не Ваше дело. Почему Вы в моем крыле?

Его темная бровь поднимается.

— В Вашем крыле?

— Да, в моем крыле. Вы видите здесь других дам?

Он оглядывается вокруг.

— Я не вижу ни одной.

Оскорбление пронзает мою грудь. Невыносимый.

— Вы такой же ужасный, как и слухи о Вас, не так ли?

Его поза меняется, плечи становятся напряженными, как будто сама его аура мутирует в нечто темное. Что-то опасное.

Завораживает, то, как он может превращаться из неизменной позы в это, что бы это ни было, и из-за этого мои волосы встают дыбом, а мое нутро кричит, что я должна следить за своими шагами.

— Это может быть Ваше крыло, но это мой замок. Это мои коридоры, — шипит он, придвигаясь так близко, что его дыхание призраком пробегает по моему лицу. — Было бы невероятно глупо с Вашей стороны полагать, что только потому, что я не ношу титул короля, Вы не должны склоняться передо мной.

Мое дыхание сбивается, но следующие слова срываются с языка прежде, чем я успеваю их проглотить.

— Я склоняюсь только перед теми, кто этого заслуживает.

Он ухмыляется, его тело прижимается ко мне, отчего жар проникает в середину моего тела, а сердце ударяется о ребра. Его рука скользит по внешней стороне моего рукава, ткань создает восхитительное ощущение на моей коже, несмотря на то, что внутри меня кипит мерзкая смесь ненависти и паники, не желая, чтобы он видел то, что скрыто за моей спиной.

— Я всегда могу заставить Вас, — бормочет он.

Мои ноздри раздуваются, маленький кусочек страха обвивается вокруг моего позвоночника, как розовая лоза, шипы предупреждающе колют меня.

Я игнорирую его.

— Вы можете попробовать, — фыркаю я.

Его ладонь скользит по моему плечу, пока не встречается с плотью, и мой живот подпрыгивает, когда он касается меня, кожа к коже.

— Это неуместно, — говорю я.

Его пальцы проводят по моей ключице, а затем поднимаются вверх по горлу, огибая пищевод. Его большой палец прижимается к моему подбородку, и от этого давления моя голова откидывается назад, пока я не встречаюсь с яростным взглядом его зеленых глаз.

Моя грудь напрягается, беспокойство закручивается внутри, и что-то тяжелое оседает глубоко в моем животе.

— Хм… — его нос проводит по моей щеке и возвращается назад, пока не касается моего уха. — Думаю, Вы скоро поймёте, что меня мало волнует, что уместно.

Его вторая рука хватает меня за талию, и мои глаза трепещут от тепла его прикосновения, проникающего сквозь тонкий шелк моей ночной рубашки. Мои пальцы сжались вокруг ножен моего клинка.

Я бы смогла это сделать.

Он отвлечен, и нож прорезал бы его кожу, погрузившись в вены за считанные секунды.

Но я зашла так далеко не для того, чтобы устраивать беспорядок, и я не позволю таким глупым эмоциям затуманить мои суждения.

Тупая боль в голени заставляет мои ноги подкоситься. Хватка Тристана крепкая, он ловит мое падение, его рука давит вниз. Горечь пронзает меня, когда мои колени ударяются о блестящий кафельный пол, заставляя меня вздрогнуть от удара, а кинжал падает на землю рядом со мной.

Его глаза перемещаются на оружие, и он качает головой.

— Интересно.

Моя грудь горит, зубы скрежещут, когда я смотрю на него.

— Я предпочитаю Вас в таком виде, — воркует он надо мной. — На коленях, с вздымающейся грудью и раскрасневшимся лицом, в то время как Вы смотрите на своих повелителей.

Он тянется вниз, его пальцы обхватывают мой подбородок и дергают, пока мышцы моей шеи не напрягаются.

— Пусть это будет для Вас уроком, Маленькая Лань. Не забывайте своё место.

— И где же оно? — с трудом выдавливаю я из себя, мое тело содрогается от гнева, разливающегося по венам.

Он ухмыляется, и вид у него такой зловещий, что ужас ползет по моим внутренностям, как тысяча пауков.

— Дрожащей у моих ног.

9. Тристан

Дым вьется в воздухе, свернутый косяк зажат между двумя пальцами, а я сижу, уставившись на огромный письменный стол моего брата.

Ксандер и Майкл говорят о похоронах сэра Реджинальда; вернее, о том, должны ли они вообще быть. И как бы эти два имбецила ни заставляли мой желудок переворачиваться от их бреда, быть здесь и слышать, что они планируют, лучше, чем оставаться в неведении.

Интересно, как бы они отреагировали, если бы узнали, что моими руками была отрезана плоть Реджинальда от его костей. Что это меня он просил, умолял о спасении, словно я был богом, способным оказать милость. Хотел бы я сказать им, что старый добрый Реджинальд не был таким уж и храбрым, когда его не окружала толпа мужчин, и что он обмочился на грязный цементный пол, пока я зажигал спичку за спичкой и выжигал на его коже красивые шрамы.

— Сир, нам нужно переключить внимание, — просит Ксандер.

Майкл стонет, хлопнув кулаком по столу.

— Я не хочу переключать внимание, Ксандер. Я хочу найти грязную шлюху, которая посмела прийти в мой замок, бросить голову человека на землю, плюнуть мне под ноги, а потом каким-то образом исчезнуть из подземелий.

Забава струится по моим внутренностям, пока я наблюдаю, как ярость поднимается по щекам Майкла. Мысли блуждают и приводят меня к леди Беатро, и я задаюсь вопросом, сколько потребовалось бы огня, чтобы увидеть жар под ее плотью.

— Если мы продолжим поднимать тревогу, — продолжает Ксандер, — люди начнут беспокоиться. Нам нужно изменить ход событий. Найти отвлекающий маневр.

Из меня вырывается смешок, моя нога лежит на противоположном колене.

Майкл поворачивается ко мне лицом, проводя рукой по волосам.

— Что-то смешное, брат?

Я пожимаю плечами, стряхивая пепел сигареты на дорогой ковер под ногами. Ленивая ухмылка тянется к уголкам моего рта, и я откидываюсь в кресле, позволяя подушкам обволакивать мои мышцы. Я машу рукой в воздухе.

— Не хочу мешать.

— Ты уже мешаешь, — огрызается Майкл. — Что ты вообще здесь делаешь? Внезапно озаботился состоянием монархии?

Его тон саркастичен, и я улыбаюсь, сдерживая желание доказать, что он не прав. Показать ему, что меня всегда волновала только монархия.

— Просто оказываю моральную поддержку после, несомненно, бурного потрясения последних нескольких вечеров. У тебя все в порядке, брат? Ты выглядишь немного бледным, — я сажусь вперед, мои брови поднимаются к линии волос. — Эта женщина ведь не напугала тебя, не так ли?

Боковым зрением я вижу, как Ксандер ерзает.

— Переходите к делу, Тристан, если оно у Вас есть.

Я кручу кольцо на пальце, бриллиантовые глаза льва сверкают при каждом повороте.

— Как я уже сказал, я здесь только для поддержки.

— Тристан.

— Ксандер, — отвечаю я, удлиняя гласные, когда они слетают с моего языка.

— В то время, как я могу оценить Вашу внезапную потребность участвовать в разговоре, играть роль послушного принца уже поздновато.

Его глаза пробегают по моей фигуре, как будто один мой вид оскорбителен.

Возможно, так оно и есть.

Моя ухмылка сползает с лица, что-то тяжелое скручивает мой желудок.

— Нет никакой роли, которую нужно играть. Я — Его Королевское Высочество Тристан Фааса, второй сын покойного короля Майкла II, хочешь ты это признать или нет.

Встав, я перемещаюсь через всю комнату, пока не оказываюсь перед ним, мое тело возвышается над его низкой и грубой фигурой. Он смотрит на меня в своих нелепых очках в роговой оправе, а я смотрю на него сверху вниз, подношу косяк ко рту и вдыхаю, впитывая каждое дискомфортное подёргивание его лица и каждую капельку пота, выступившую на его лбу. Я выдыхаю, выдувая дым так, что он покрывает его лицо, заставляя Ксандера гневно что-то бормотать.

— Я знаю, что ты очень важный человек, Александр, — шепчу я. — Стоишь тут, пользуешься благосклонностью нового короля и того, кто был до него, и думаешь, что ты безупречен.

Моя рука обхватывает его плечо, позволяя горящему кончику свернутой бумаги почти коснуться его шеи. Желание приложить её к его коже и послушать, как она шипит, очень сильное, но я сдерживаю себя.

— Но я хочу, чтобы ты запомнил две вещи. Во-первых: моя кровь чище твоей, даже если она скрыта под «ужасными» чернилами и почерневшей душой.

Я делаю паузу, наслаждаясь тем, как он ерзает под моим пристальным взглядом.

— И во-вторых? — спрашивает он, его адамово яблоко покачивается.

— Во-вторых: я знаю, что ты сделал с моим отцом. И я никогда не забуду тех, кто оставил его умирать одного.

Горящий край моей сигареты касается его яремной вены, мой живот подпрыгивает от восторга, когда он дергается в моей хватке.

— Упс, — я улыбаюсь. — Больно?

— Вы знаете о своем отце гораздо меньше, чем думаете, — шипит Ксандер сквозь стиснутые зубы.

Задыхаясь от смеха, я смотрю на землю, прежде чем снова встретиться с ним взглядом.

— И ты не знаешь меня.

— А как насчет Сары? — вклинивается Майкл. — Давайте объявим о нашей помолвке, официально. Этого должно быть достаточно, чтобы изменить фокус внимание людей.

Я обращаю свое внимание на брата.

— Уже по имени? Боже, а ты быстро двигаешься.

Глаза Майкла сужаются.

— Она моя жена.

— Ещё нет, — отвечаю я, мой желудок сводит.

Схватив руку Ксандера, я поворачиваю ее к себе, кладу все еще зажжённый косяк ему в ладонь и смыкаю пальцы. Его лицо кривится в явном отвращении.

— Ты ведь избавишься от этого ради меня, Ксандер?

— Уходишь так скоро? — спрашивает Майкл, выпячивая нижнюю губу. — Как жаль.

Я поднимаю плечо.

— Вы двое ужасно скучные.

— Разговоры о важных вещах не должны быть увлекательными. Хотя, — он потирает подбородок, усмехаясь, — ты никогда не был тем, кого заботило что-то важное.

Дыра в моей груди скручивается, заставляя меня скрежетать зубами.

— Да, ну… если бы мы все заботились о важности, брат, кто бы позаботился о тебе?

Его улыбка спадает.

— Сходи за леди Беатро, прежде чем бежать в бордель, в котором ты планируешь провести ночь.

Я щелкаю языком и киваю, поворачиваясь на пятках и направляясь к двери.

Если бы я обернулся и посмотрел назад, я уверен, что увидел бы на их лицах удивление от того, как легко я согласился. Я не известен хорошо выполненными приказами. Но, как это ни удивительно, я хочу найти её.

Возбуждение бурлит внутри меня, разливаясь по внутренностям и скапливаясь в паху, когда я вспоминаю, как она выглядела прошлой ночью; стоя на коленях, с вздымающейся грудью и взъерошенными волосами, она смотрела на меня снизу вверх, словно хотела прирезать меня ножом прямо на месте. Скорее всего, тем, который она прятала за спиной.

Никто другой не обращался со мной так, как она — с гневом, кипящим так сильно, что пытается прорваться сквозь взгляд и поразить меня. Мне хочется засунуть свой член ей в горло и посмотреть, не попытается ли она откусить его, только для того, чтобы я мог наказать ее за использование зубов.

Так что, я пойду искать свою маленькую лань.

Хотя бы для того, чтобы насладиться ее ненавистью, прежде чем бросить ее королю.

10. Сара Б.

Здесь, наверное, дюжина разных кухонь по всему замку, но та, в которой я сейчас нахожусь, самая большая.

До приезда в Саксум я всегда была вольна бродить, где вздумается, в пределах разумного, а потом удаляться в свою комнату и наслаждаться одиночеством. Но теперь единственное время, когда я могу побыть одной, — это ночью в своей постели.

Я никогда не понимала, насколько безумной меня делает окружение людей.

Вот уже четыре дня я не видела своего будущего мужа и не получала от него никаких известий. И хотя мой разум должен быть сосредоточен на будущем и на всем том, ради чего я сюда приехала, мне это дается… с трудом. Но не по тем причинам, по которым это должно быть.

Я даже не могу заснуть без видений о том, как принц Тристан пробирается в мои покои и заставляет меня встать на колени, только на этот раз по другой причине.

Это отвратительно. Не потому, что я чужда этому — хотя если бы кто-то знал о моих похождениях, я, скорее всего, не сидела бы здесь, — а потому, что из всех людей, которых я встречала за всю свою жизнь, принц Тристан, по моему мнению, самый худший.

Его вторжение в мои сны — прискорбный поворот событий.

Ранее, играя в бридж_{(карточная интеллектуальная игра)} в моей гостиной, Офелия посоветовала мне вздремнуть после обеда, несомненно, заметив большие круги под глазами. Я приняла её предложение, хотя в действительности и не собиралась использовать это время для того, чтобы выспаться.

Вместо этого я воспользовалась возможностью и отправилась сюда, надеясь найти кого-нибудь, работающего на кухне. Я хочу познакомиться с людьми, которые являются настоящими глазами и ушами замка. Втереться в их доверие, чтобы, когда пришло время, я могла на них положиться. Вот так я и оказалась за большим металлическим столом в комнате размером с дом, с Полом, одним из поваров замка, стучащим кастрюлями и сковородками, пока он готовит мне чай и полдник.

— Честно, — Пол вытирает лоб, его русые волосы убраны под сетчатый колпак. — Вы великолепны, миледи, но ваши красивые глаза заставляют меня нервничать, когда вы так смотрите на меня.

Я улыбаюсь, постукивая ногтями по столешнице.

— Не нужно нервничать, Пол_{(прототип Пумбы)}. Мне всё нравится, Вы прекрасно составляете компанию.

— Правда? — спрашивает он, крутясь у плиты. — Конечно, нравится. Я имею в виду… — хмыкает он, перекидывая руку через живот и кланяясь в бедрах. — Спасибо, миледи.

В моей груди бурлит веселье.

— Знаете, Вам не нужно быть таким правильным, когда мы вдвоем.

— Простите меня, — он улыбается. — Я не привык, чтобы королевские особы спускались сюда пообщаться.

Он подходит ко мне, ставит тарелку на стол и жестом показывает на блюдо.

Я ухмыляюсь в ответ, опираясь на металлическую поверхность.

— Ну… думаю, Вы поймете, что я не совсем такая, как другие королевские особы.

— Технически, — вклинивается ровный голос. — Вы вовсе не королевская особа.

Мой позвоночник вздрагивает, каждый волосок встает дыбом, когда принц Тристан появляется из ниоткуда, его губы приподняты в этой раздражающе ленивой ухмылке, его глаза устремлены на меня.

Пол задыхается, падая на колено.

— Ваше Высочество.

— Привет, Пол. Составляешь компанию нашей будущей королеве?

Удивление промелькнуло во мне. Я не ожидала, что он, как никто другой, будет общаться со слугами по имени. Большинство людей так не делают.

— Ну и что, если так? — вклинилась я.

Он поворачивается ко мне, его глаза сверкают. Я сажусь в кресло еще прямее.

— Тогда, полагаю, сегодня ему повезло, не так ли?

Мой желудок переворачивается, когда он подходит ближе.

— Всегда оказываетесь там, где я не должен Вас находить, не так ли, Маленькая Лань?

Мои плечи распрямляются.

— Нет ничего плохого в желании узнать людей, которые вдохнули жизнь в стены замка.

Его брови поднимаются.

— Я согласен.

Приглушенный стук с противоположной стороны комнаты проносится по воздуху, разрывая наш зрительный контакт, когда я поворачиваюсь лицом к стене.

— Что это было?

Никто мне не отвечает.

Отойдя от стола, я встаю, хватаясь за юбки и направляясь туда, откуда доносился шум. Еще один стук, на этот раз громче, и я уверена, что он доносится изнутри стен. Я поворачиваюсь, и мои глаза встречаются с Тристаном.

— Что за стеной?

Он не отвечает, прислонившись к углу стола, скрестив ноги и ухмыляясь.

Моя челюсть напрягается.

— Пол?

Пол сжимает руки вместе перед своим огромным животом.

— Я не уверен, что понимаю, о чем Вы.

Я вскидываю бровь, когда раздается еще один удар.

— Вы этого не слышите?

— Может быть, у Вас что-то не так с ушами, — предлагает Тристан.

— Мой слух в полном порядке, спасибо, — мои глаза сужаются. — Прекратите, Вы заставляете меня чувствовать себя сумасшедшей.

Он выпрямляется, встает из-за стола и подходит ближе, пока не оказывается передо мной, его тень затмевает мою.

— Неужели у меня уже такая власть над Вами?

— Я не давала Вам никакой власти, — рычу я, моя рука так и чешется, чтобы протянуться и смахнуть ухмылку с его лица.

Он улыбается, качая головой.

— В том-то и суть власти, ma petite menteuse(моя маленькая лгунишка). Она никогда не дается даром. Её нужно забирать.

— Вы говорите по-французски? — я не знаю, как он только что назвал меня, но то, как это слово стекает с его языка, словно шелковистый шоколад, заставляет мои внутренности дрожать.

Он ухмыляется.

— Я принц.

Его рука поднимается, и мое дыхание замирает в легких в ожидании обжигающего жара его прикосновения, но оно так и не приходит. Вместо этого он прижимает свою руку прямо рядом с моей голове. Раздается громкий скрип, а затем стена сдвигается, появляется вход, словно возникший из ниоткуда. Мои глаза расширяются, когда я поворачиваюсь лицом к нему и смотрю в затемненный туннель; его стены сделаны из камня, как будто замок соединил свои внутренности с горой, на которой он расположен.

— Леди.

Я прижимаю руку к груди, в голове крутятся вопросы. Туннели существуют только внутри зданий? Идут ли они под землей в город? Кто знает о них?

— Эй, леди, вы наступаете на мой меч.

Я встряхиваюсь в настоящее, мои глаза опускаются вниз и встречаются со светло-коричнево-оранжевым взглядом ребенка.

— О, — я делаю шаг назад, моя нога отпускает игрушечный меч, застрявший подо ней. — Мне так жаль.

Мой корсет впивается мне в ребра, когда я наклоняюсь, чтобы поднять оружие, оставаясь на корточках, пока держу его в руках.

— Ты рыцарь? — спрашиваю я.

Его грудь вздымается, по смуглой коже размазано небольшое пятно, похожее на черную сажу.

— Я король.

— О, — мои глаза расширяются, и я поднимаю руку к голове. — Конечно, я должна был догадаться. Ты выглядишь как могущественный король.

Склонив голову, я протягиваю ему игрушку.

— Простите меня, Ваше Величество.

Улыбка трогает уголки его губ, и он протягивает ладонь, забирая меч из моих рук.

— Кто Вы? — спрашивает он. — Я никогда не видел Вас раньше, а моя мама знает всех, кто здесь работает.

— Это леди Беатро, — говорит Тристан, стоя у меня за спиной. — Миледи, это Саймон.

Саймон наклоняет голову, его глаза пробегают по моей фигуре, как будто он решает, жить мне или умереть.

— Она нам нравится? — спрашивает он.

Тристан усмехается, и этот звук посылает смятение в мои внутренности, перекручивая нарисованное в моей голове представление о нем. Он кажется искренним с этим ребенком, как будто он заботится о нём.

Его взгляд прожигает меня насквозь, когда он кладет руки в карманы и раскачивается на пятках.

— Да.

У меня перехватывает дыхание, бабочки вырываются наружу, пока мой желудок не взлетает вверх.

Саймон морщит нос, глядя на меня.

— Но Вы всё еще девушка, поэтому Вы не можешь нравиться мне слишком сильно.

Я смеюсь, встаю прямо и провожу ладонями по передней части платья, пытаясь избавиться от тревожного чувства, зарождающегося внутри меня.

— Что ж, мне жаль разочаровывать, Ваше Величество, но я ничего не могу поделать с этим фактом.

— Да. Думаю, нет, — его глаза еще раз окидывают меня взглядом, а затем обращаются к Полу. — Я голоден. Есть что-нибудь поесть?

Повернувшись к принцу, я кладу руки на бедра, сохраняя низкий голос. — Почему Вы всегда появляетесь везде, где бы я ни была? Мне сказали, что Вы призрак в этом замке, но Вы здесь. Всё время.

— Вы спрашивали обо мне? — он ухмыляется.

Раздражение сжимает мою грудь.

— Пожалуйста. Не льсти себе.

— Вас беспокоит, что я здесь?

— Вы беспокоите меня в целом, — отвечаю я.

Он вздыхает.

— Мой брат просит Вас о присутствии. Я просто пони, которого отправили сюда, чтобы доставить Вас обратно.

Я смеюсь.

— Мне трудно поверить, что Вы когда-либо позволяете, чтобы на Вас ездили как на лошади.

Его глаза вспыхивают, и смущение проникает в меня, когда я понимаю, что я только что сказала и как это прозвучало. Он открывает рот, но я вскидываю руку.

— Не надо. Не говорите. Ничего.

— Тристан! Ты не можешь уйти! — Саймон визжит, проталкиваясь мимо меня так быстро, что я отшатываюсь в сторону. В третий раз за сегодня я удивляюсь, когда этот маленький ребенок бросается к ногам Тристана, крепко обнимая его, и мое раздражение исчезает, когда Тристан опускается на колени, чтобы оказаться на одном уровне с лицом маленького мальчика, и стирает пятно грязи с его щеки.

— Ты был в туннелях весь день? — спрашивает он.

Саймон кивает.

— Да, не сердись. Я просто… — он наклоняется и понижает голос. — Когда другие дети видят меня, они смеются. Они злые.

Мое сердце бешено заколотилось, когда костяшки пальцев Саймона побледнели там, где он держит свой игрушечный меч. Я перевожу взгляд с него на Пола, выражение лица которого отражает чувства, плавающие внутри меня — хотя, когда он замечает, что я наблюдаю, он стирает эмоции со своего лица и поворачивается лицом к плите.

Тристан откидывается назад, его ноздри раздуваются, его покрытые венами руки с безымянными пальцами крепко сжимают плечи мальчика.

— Ты лев. Не так ли?

— Да-да, — он фыркает.

— Точно. А те дети? Они — овцы. Мы никогда не позволяем себе заботиться об овцах, Маленький Лев. Ты понимаешь?

Саймон кивает.

— Ты лучше, чем они когда-либо будут, — бормочет Тристан, постукивая мальчика пальцами по подбородку.

В моем горле завязывается узел, что-то тяжелое и теплое оседает в груди и вырывается наружу, как дым, расходящийся по венам и согревающий каждую частичку меня.

Тристан встает, гладит рукой макушку Саймона, а затем смотрит на меня.

— Пойдём, Маленькая Лань. Не хотелось бы заставлять Вашего нового мужа ждать.

11. Тристан

— Ну так что, чего хочет Ваш брат?

Я бросаю взгляд на леди Беатро, пока мы идем по длинному коридору. В Саксуме необычайно яркий день, облака разошлись настолько, что сквозь витражные окна пробиваются маленькие лучи солнца и рассыпаются по ее коже. Мои пальцы сжимаются, желая схватить карандаши и набросать видение.

— Он — король. Ему не нужно ничего хотеть, чтобы получить это.

Она ухмыляется.

— Вы говорите с горечью.

— Правда?

— Немного, — её плечи поднимаются. — Ну так?

Моя грудь вздымается, когда я вытаскиваю косяк из-за уха и кладу его в рот, мой язык щелкает по краю, перекатываясь по губам. Мои личные наставники называли это оральной фиксацией, прямо перед тем, как пытались выбить у меня сигарету, говоря, что принц не должен ходить с чём-то во рту, это некультурно. Я пытался объяснить, что это помогает мне успокоиться, отгоняет навязчивые мысли и тревогу, бурлящую в моем нутре, как рагу. Но им было все равно, что я чувствую, главное — как я выгляжу.

— Теперь мы друзья, Маленькая Лань? — спрашиваю я.

— Перестаньте называть меня так.

Она бросает на меня взгляд, и мое сердце колотится от радости, что я её разозлил.

— Вы очень требовательная. Кто-нибудь когда-нибудь говорил Вам об этом?

— А Вы грубый, — отвечает она.

— Это не выдающееся качество для королевы-консорта, — продолжаю я. — Возможно, Вам стоит поработать над этим, пока не начались курсы этикета, и они не выбили из Вас это.

Ее шаги затихают, и она останавливается, поворачиваясь ко мне лицом.

— Выбьют… — её голос прерывается, когда она смотрит на меня, и я чувствую, как в воздухе нарастает напряжение еще до того, как ее взгляд цепляется за мой шрам. Оно стягивается вокруг меня, пока мои легкие не сжимаются, но я наслаждаюсь дискомфортом.

— Не волнуйтесь, — мой палец постукивает по приподнятой плоти на брови. — Это не результат плохих манер. Во всяком случае, не моих.

Она кивает, но не отводит взгляд.

— Спасибо за совет.

Я снова собираюсь идти, но она протягивает руку, ее пальцы обхватывают мое запястье, чтобы удержать меня на месте. Мой взгляд падает на то место, где мы связаны, тепло разливается по моим венам.

— Расскажите мне о мятежниках, — требует она.

Мое нутро содрогается, и я поворачиваюсь к ней лицом, позволяя ее прикосновению задержаться на моей коже. Я провожу глазами по ее фигуре, начиная с кончиков ее черных как ночь локонов, по ее глубоким шоколадным глазам, а затем скольжу вниз к декольте, выглядывающему из верхней части ее кроваво-красного платья.

Мой член твердеет, когда я представляю, как разрываю ткань на ее груди и скольжу между ее грудями, пока не схожу с ума от желания кончить.

Она отпускает мое запястье и отступает на шаг назад, ее подбородок поднимается, как это всегда бывает перед тем, как она становится непокорной. Это движение демонстрирует простор ее шеи, и мои пальцы дергаются, желая оставить на ней отпечатки, как краски на холсте.

Медленно я вынимаю незажженную сигарету изо рта и кладу её за ухо, возвращая взгляд к ее глазам.

— Что бы Вы хотели узнать?

— Всё. Я хочу… подождите, — она вскидывает брови. — Вы не собираешься спорить со мной по этому поводу? Не скажете, что я не должна говорить о них или задавать вопросы?

Я наклоняю голову.

— С чего бы мне это делать?

— Все остальные уже так сделали, я просто… — её зубы впиваются в нижнюю губу.

Вид того, как она портит свою плоть, посылает сквозь меня новый всплеск желания, и прежде чем я успеваю остановиться, я двигаюсь к ней, возбуждение разжигает мои внутренности, когда она отступает. Я продолжаю двигаться, пока она не оказывается под каменными арками окна, ее тело прижато к зеленому и желтому витражу.

Ее глаза перебегают с моего лица на коридор и обратно, словно она боится, что кто-то пройдет мимо и увидит нас.

Мне нравится заставлять её нервничать.

Маска, которую она надевает для остального мира, спадает, когда мы остаёмся вдвоем.

— Я не все остальные, Маленькая Лань, — я подхожу ближе.

Желтые крапинки в ее глазах заставляют мой желудок сжаться. Я поднимаю руку и провожу тыльной стороной пальцев по ее щеке, мне нравится, как она вздрагивает — то ли от самого прикосновения, то ли от прохладного металла моих колец.

— Было бы очень жаль потерять этот пытливый ум, — бормочу я. — Я не хочу подавлять его. Я хочу разделить его на части и посмотреть, какие еще вопросы я смогу найти.

Ее руки двигаются за спиной, пока не упираются в окно, цвета создают прекрасный ореол вокруг ее тела, как будто она божество в человеческой форме, присланное на землю, чтобы искусить меня от моих жестоких поступков.

Но я уже знаю, что она не ангел.

Мои пальцы продолжают двигаться вниз, пока не касаются ее шеи. Я жду, что она отстранится, но она снова удивляет меня, наклоняя голову, как будто жаждет моего прикосновения.

— Вы очень доверяете мне, спрашивая о фракции мятежников и думая, что я не брошу Вас в подземелья и не посажу на цепь.

Её пульс бьется под моим большим пальцем, и мои мышцы судорожно сжимаются в предвкушении того, как проявляются её нервы, как бы она ни старалась их скрыть.

— Вы бы не стали, — вздыхает она.

— Вы так уверены? — я крепче сжимаю её горло, желая почувствовать, как трепещет её пульс, когда я шепчу ей на ухо грязные слова. — Я думаю, Вы будете выглядеть прекрасно привязанной к стене и молящей о пощаде.

Что-то дикое высвобождается внутри меня, когда её зрачки расширяются, мои яйца подрагивают, заставляя мою член пульсировать о ткань моих брюк. Я опускаю руку на её талию, перемещая нас, пока она не прижимается к нише оконной арки, наши тела в сантиметрах друг от друга.

— Вы не должны прикасаться ко мне, — шепчет она. — Если кто-то увидит… нас могут предать смерти.

— И что Вы собираетесь делать, достать свой милый маленький кинжальчик и попытаться обескровить меня? — спрашиваю я, надавливая рукой на ее торс, так что она прижимается к стене. — Хотите продолжать притворяться? Я знаю, что Вы не такая хорошая девочка, как утверждаете.

Ее ладони подпрыгивает мне на грудь, пальцы впиваются в мою черную тунику. Я наклоняюсь, мой нос проходит вдоль линии ее волос, вдыхая ее мягкий цветочный аромат.

— Я вижу то, что Вы так старательно пытаетесь скрыть.

Я себя не контролирую. Каждая частичка меня бушует в желании схватить её, и трахнуть, и заклеймить, и удержать, что безумно, потому что я даже не хочу её.

— Вам не нужно прятаться от меня, Маленькая Лань.

— Я не прячусь, — мурлычет она, ее губы касаются моих. — Я возмущена.

В коридоре раздаются шаги, и мы отстраняемся друг от друга, её пальцы запутываются в тонкой цепочке её ожерелья.

Я отпрянул, проклиная себя за идиотизм. Зачем мне прикасаться к ней посреди коридора?

Зачем мне вообще прикасаться к ней?

Она права. Если кто-нибудь узнает, будет катастрофа. Мой брат ухватился бы за возможность арестовать и предать меня смерти.

Конечно, он не смог бы меня убить. Я бы исчез прежде, чем он успел бы объявить о суде, но изгнание в теневые земли не способствует моим целям на данный момент.

Гнев пронзает меня, как ураган, и я бросаю взгляд на леди Беатро. Она что, специально меня околдовала?

— Перестаньте так на меня смотреть, — шипит она.

— Какой острый язык, — огрызаюсь я. — Следите за тем, как Вы разговариваете со своим принцем.

Она кривит губы.

— Вы абсолютно безумны, не так ли?

Я скрежещу зубами, раздражение режет кожу.

— Ваше Высочество, — раздается глубокий голос с каменных стен, и к нам направляется королевский стражник. Он останавливается в нескольких шагах от нас и кланяется.

— Что? — шиплю я, поворачиваясь к нему.

Его взгляд скачет между нами. — Я помешал?

Раздражение лижет мой позвоночник, но прежде чем я успеваю ответить, леди Беатро делает шаг вперед, ее энергия в мгновение ока меняется на что-то более суровое. Что-то более царственное.

Ее голова высоко поднята, спина прямая, и она выглядит совсем как королева, которой она собирается стать.

— Кто ты такой, чтобы допрашивать его?

Мой член пульсирует так сильно, что мне приходится сдерживать стон.

Глаза охранника сужаются, и он показывает на свою грудь.

— Я командир в армии короля.

— А она — твоя новая королева, — огрызаюсь я, двигаясь так, чтобы она оказалась позади меня.

Взгляд охранника расширяется, когда он смотрит туда-сюда между нами, и только тогда я понимаю, что он, возможно, видел больше, чем я думал.

Я провожу рукой по рукаву своей черной туники, раздраженный тем, что мне придётся оторваться от дел, чтобы решить этот вопрос.

— Как тебя зовут?

— Антоний, — отвечает он.

— Антоний, — я улыбаюсь. — Тебя кто-нибудь ждет?

Он качает головой, осторожность развевается в его глазах, как желтые флажки.

— Замечательно. Тогда ты пойдёшь со мной. Я как раз собирался забрать охранника по неотложному делу безопасности, — я наклоняю голову в сторону леди Беатро. — Миледи, я надеюсь, Вы сами сможете найти дорогу к моему брату?

Она смотрит на меня так долго, что я убеждаюсь, что она знает, что я собираюсь сделать, и ожидаю, что она вмешается и положит этому конец, как сделал бы любой другой.

Но вместо этого она делает легкий реверанс, не сводя с меня глаз.

— Ваше Высочество.

И затем она уходит.

12. Тристан

Меня постоянно удивляет, как же легко оборвать жизнь человека. Даже будучи мальчиком, я никогда не чувствовал такой привязанности, как другие, и только одна смерть затронула меня.

Все остальные могут гнить.

Тем не менее, я всегда знал, что я немного другой. Умнее большинства? Безоговорочно. Более подхожу для правления? Несомненно.

Когда ты вынужден находиться на задворках общества, но при этом всё равно обязан там быть, ты начинаешь замечать вещи, которые раньше упускал, будучи марионеткой, выставленной демонстративно посреди сцены.

И большинство людей, как я обнаружил, — имбецилы.

Номинальная стоимость — единственная правда, а слепое доверие — это то, что часто встречается на каждом шагу. Что, я полагаю, объясняет популярность моего брата. Он не особенно обаятелен, и у него нет мозгов, чтобы быть умным или остроумным. Но он условно привлекателен и всю жизнь был коронованным принцем, а для толпы этого достаточно.

Даже несмотря на то, что Майкл не преуспел ни в чем, кроме как в подавлении других, чтобы почувствовать себя сильным, люди часто хотят верить, что те, кого возносят на пьедестал, заслуживают быть там.

Но не обязательно иметь мускулы, чтобы покорять и оказывать власть.

Настоящая сила заключается в умении использовать энергию и владеть ею как мечом, становясь кукловодом, который управляет всеми ниточками, а не марионеткой, которую заставляют танцевать. Годы пыток под руками Майкла научили меня этому; он и его стая друзей смеялись, когда толкали меня лицом в грязь и говорили, что я не стою и грязи, которой были вымазаны мои раны.

Они крали мою силу каждый день.

Только много лет спустя я научился забирать её обратно, и только после смерти отца я захотел забрать и их.

Что-то острое кольнуло меня в груди, и я отмахнулся от этой мысли, положив руку на плечо королевского стражника, когда мы подошли к входу в подземелья. Он оглядывается на меня, его нервы так сильны, что я чувствую их вкус в воздухе. Я машу рукой в сторону узкой лестницы.

— Вопрос безопасности находится здесь, сэр? — его голос дрожит.

— Пожалуйста, отдай мне должное, — усмехаюсь. — Разве я привел бы тебя сюда по какой-либо другой причине?

Он качает головой.

— Нет, конечно, нет, просто… это не совсем моя зона.

— Твоя зона там, где я тебе скажу.

Он сглатывает, его глаза становятся большими.

— Конечно.

Я следую за ним, пока мы идем в подземелье, наши шаги отражаются от тёмных стен, когда мы спускаемся по бетонным ступеням. Воздух влажный, пахнет плесенью и отчаянием, хотя в камерах не гниют заключенные. На заднем плане плещутся капли воды из водопровода замка, а единственным звуком является тяжелое дыхание самого охранника.

Приятное волнение прокладывает себе путь через мою грудь, когда я вижу его явное беспокойство.

Он оглядывается на меня, и я заставляю себя улыбнуться, кивая в сторону последней камеры, проходя мимо него и направляясь к дальней стене с большими скелетными ключами, открывающими железные двери.

— Последняя здесь, — говорю я, проходя к последней слева и вставляя ключ и чувствуя щелчок, когда замок отпирается. Он скрипит, когда я открываю его и позволяю охраннику войти первым.

Охранник качает головой.

— Я не плотник, я думаю, что это тот, кто…

Я двигаюсь к тому месту, где он стоит, металлический ключ вдавливается в мою ладонь, я толкаю его в плечи, подталкивая его вперед, как скот, который ведут на убой. И только когда он оказывается в камере, я оставляю всякое притворство, поворачиваюсь и закрываю за нами дверь.

Хлопок эхом отражается от голых бетонных стен, и охранник пытается вернуться к двери.

— Ваше Высочество? Я…

Потянувшись к уху, я вытаскиваю из-за него косяк, достаю спички из кармана, мой живот сжимается, когда я разжигаю пламя и подношу сигарету к губам.

— Антоний, — я гашу огонь и затягиваюсь гашишем, окидывая его взглядом от кончиков пальцев ног до макушки светлой головы. Он выглядит в полной мере командиром, черно-золотой цвет его униформы поражает, а лев в центре его груди демонстрирует герб ГлорииТерры. — Антоний, — повторяю я, — неужели ты думаешь, что я настолько глуп, чтобы спутать плотника с членом королевской армии?

Его губы опускаются.

— Нет, я просто…

— Ты будешь обращаться ко мне правильно. Ваше Высочество. Господин, — я делаю паузу. — Или милорд, если тебе так больше нравится.

Его тело замирает, несомненно, почувствовав злобу, которая прозвучала в моем тоне.

— М-милорд? — спрашивает он.

— Ты не думаешь, что это уместно? — я качаю головой, выдыхая струйку дыма, пока иду к нему. — Я знаю, что обычно это слово используют для дворян низшего класса, но в данном случае его смысл больше подходит для титула «спаситель».

Я подхожу вплотную, заставляя его отступить назад, его рука летит к бедру. Он достает свое оружие, но его движения неуклюжи и резки, и прежде чем он успевает навести пистолет, я обхватываю пальцами его запястье, выкручивая руку в направлении, не предназначенном для кости. Он кричит, пистолет с лязгом падает на бетонный пол, а я продолжаю давить, пока сопротивление не ослабевает и пальцы не становятся вялыми, а рука не болтается, как бесполезный кусок мяса.

— Как я уже говорил, я понял, что большинство людей молятся о том, чтобы найти своего спасителя прямо перед смертью, — продолжаю я, понизив голос до рокота. — Я готов стать им для тебя.

Освещение в подземельях тусклое, но свет маленьких ламп, стоящих снаружи камеры, проникает через окошко двери с железной решеткой, и тускло блестит на слезах, текущих по его лицу.

— П-пожалуйста, Ваше В-высочество, — заикается он.

— А-а-а, — говорю я.

Снова надавливаю на его запястье, и он стонет от явной боли.

— Склонись передо мной, Антоний, командующий царской армией.

Он падает, как мешок с картошкой, его плечи поднимаются и опускаются вместе с его хныканьем.

Я наблюдаю за ним, как он трусит у моих ног, подношу гашиш ко рту и снова вдыхаю, наслаждаясь тем, как гудит моя голова. Моя нога отпихивает его оружие подальше, и я обхожу его дрожащую фигуру.

— Довольно слаб для командира, не так ли? — спрашиваю я. — Знаешь, если ты расскажешь мне, что ты видел в коридоре, я освобожу тебя.

— Ничего, — выдавливает он сквозь стиснутые зубы. — Я ничего не видел.

Я хихикаю, остановившись у него за спиной.

— Я тебе не верю. Кто-то всегда что-то видит.

— Клянусь, я…

— В глубине нашего леса есть заброшенная хижина, и когда я был мальчишкой, я часто пробирался к ней. Ты знал об этом?

Дыхание стражника становится все более прерывистым, но он молчит.

Я хватаю его за затылок, задирая его вверх, пока его лицо не направлено к потолку, дым от моей сигареты вьется между пальцами и обволакивает его череп.

— Ответь мне.

Его челюсть сжимается.

— Нет…

— Конечно, нет, — огрызаюсь я. — Никто не знает. Никто не заботился о маленьком принце Тристане настолько, что всем было плевать на то, что я делаю со своим временем.

Я швыряю его на землю, так что он вынужден ловить свое тело сломанным запястьем. Он рушится, со стоном поднося поломанные пальцы к груди.

— Наши туннели ведут прямо к ней, не правда ли?

Задрав голову, я жду его ответа, но кроме его хныканья, он ничего не говорит. Раздражение обволакивает мои мышцы, сжимая их. Я понижаю голос.

— Я думал, мы уже обсудили, что я ожидаю ответов на свои вопросы, Антоний.

— Да! Это правда, — его голос трещит, и явный страх, пробивающийся сквозь тон, заставляет меня улыбнуться.

— Дело в том, что я проводил там часы. Обычно брал свой скетчбук и рисовал до тех пор, пока мои пальцы не немели. Это было единственное место, куда я мог пойти, чтобы люди, причинившие мне боль, не последовали за мной.

Я приседаю, мои руки скользят по его плечам, притягивая его вертикально в сидячее положение.

— И все позволили мне исчезнуть, хотя они видели, что происходило. Возможно, им было все равно, — я пожимаю плечами. — А может быть, они думали, что одиночество поможет моему «хрупкому психическому состоянию».

Мое нутро вздрагивает, и я подношу косяк к губам, позволяя дыму просачиваться через края рта, пока я говорю.

— Но некоторых людей невозможно спасти. А тебя возможно спасти, Антоний?

Он качает головой.

— Они все так говорят, — мои пальцы лежат на впадинке между ключицами, прямо под его шеей. — Если бы я надавил прямо здесь, это повалило бы тебя вниз и перекрыло дыхание, но только на мгновение. Ты знаешь, каково это — задыхаться несколько часов подряд?

— Нет, — хнычет он.

— Я могу показать тебе, если хочешь, — я делаю паузу. — Или ты можешь сказать мне правду и понадеяться, что я стану твоим спасителем.

Его глаза сужаются, и даже сквозь боль, в его радужке отражается вызов.

— Вы не спаситель. Просто изуродованный урод.

Гнев накатывает на меня, и моя рука вырывается прежде, чем я успеваю её сдержать, звук моих колец громко ударяется о кость в бетонной комнате. Он отлетает в сторону, стонет, когда кровь выливается у него изо рта. Сплевывает, и зуб летит на пол. Не обращая внимания на его хныканье, я поднимаю ногу и ударяю ею по его лицу, мой живот напрягается от подъема и опускания ноги, когда я наступаю на его щеку, чувствуя, как кость ломается под моей пяткой.

Красная жидкость собирается вокруг моих ног, и я отступаю назад, закрывая глаза и задыхаясь от огненного ливня, который обрушивается на мои внутренности от его слов.

— Все всегда недооценивают меня, — я вздыхаю и снова делаю шаг вперед, на этот раз, чтобы надавить ногой на его запястье над сломанной костью. — Но ты ошибаешься, Антоний. Потому что прямо сейчас? Я — твой бог.

Я скрежещу носком ботинка, и он стискивает зубы, из его сжатых губ вырывается протяжный стон.

— Не стесняйся, милый, — я хихикаю. — Ты можешь кричать так громко, как тебе угодно. Никто не услышит.

Его рабочая рука летит к моей голени, его ногти пытаются вцепиться в мою плоть сквозь ткань брюк. Наклонившись близко к его лицу, я понижаю голос до шепота.

— Всего несколько жалких слов, Антоний, и все это может закончиться. Скажи мне, что ты видел.

— Вы… вы отпустите меня? — плачет он.

Смеясь, я раскуриваю косяк, и пепел дождем сыплется на его потное, залитое соплями лицо.

— Я обещаю отпустить тебя на свободу

— Я видел вас и леди.

Его слова деформированы, буквы звучат не так, как должны, и каждые несколько секунд он сплевывает еще больше крови у моих ног.

Я ослабляю давление на его запястье.

— В оконном стекле, это… это выглядело так, как будто у вас была интимная близость. П-п-пожалуйста, пожалуйста, умоляю вас… Милорд.

Удовлетворенный вздох вырывается из меня, возбуждение пробегает по моим венам, даже когда его слова напоминают мне о том, каким глупым и безрассудным я был.

— Я ценю твою честность, — иду позади него, мои руки скользят по его шее и сжимают ее прямо под ушами. — И к счастью для тебя, я милосердный бог.

Я выкручиваю до тех пор, пока кости не трескаются и не расходятся. Его безжизненное тело падает на землю подо мной, его глаза широкие и пустые, лужа крови образуется там, где она вытекает изо рта.

— Будь свободен, Антоний.

Я подношу косяк к губам, делаю последнюю затяжку, прежде чем бросить его на труп, позволяя зажженному концу прожечь глаз льва в центре его груди, и странное чувство удовлетворения проникает в меня, когда я наблюдаю, как он превращается в пепел.

13. Сара Б.

— Я бы хотела поговорить с дядей Рафом, — говорю я Ксандеру, который сидит напротив меня, пока Шейна закалывает мои волосы. Она беззаботно сплетничает с Офелией, которая вяжет крючком в стороне.

Он поправляет очки, подносит толстую сигару ко рту и попыхивает концом. Запах табака, сладковатый и дымный, попадает мне в ноздри и напоминает о том, как я часами сидела в кабинете отца, пока он работал. Тоска по дому пронзает мое нутро, заставляя скучать по солнечным дням в Сильве.

— Я всё устрою, — говорит Ксандер.

Я заставляю себя улыбнуться. Дядя говорил мне, что Ксандер будет моим доверенным лицом. Тот, на кого я смогу положиться; козырь в замке. Но чем дольше я здесь нахожусь, тем больше недоверие сменяет уверенность, с которой я приехала.

— Шейна, Офелия. Оставьте нас, — говорю я.

Их болтовня прекращается, и они обе без единого слова выходят из комнаты. Офелия не оглядывается, но Шейна оборачивается, ее широкие глаза скользят между мной и Ксандером, прежде чем она поворачивается и закрывает за собой дверь.

Последние пару дней она была тише, чем обычно, и когда я наблюдаю за ее уходом, я беспокоюсь, что она несчастна здесь. Если бы представилась возможность, она сбежала бы домой и оставила меня в окружении незнакомых мне людей. Это не будет концом света, но она меня утешает. Маленький кусочек чего-то знакомого в неизведанном месте.

Я скрещиваю руки на коленях, глядя на Ксандера, позволяя тишине затянуться надолго после их ухода. Может быть, я и женщина, но я не дура, и я больше не позволю ему обращаться со мной, как с таковой.

— Кузина, — начинает он.

— Не кузинкай мне, Александр.

Он застывает в своем кресле.

— Я устала сидеть здесь, как будто ничего не происходит, — продолжаю я. — Твой отец сказал мне, что я могу доверять тебе. Могу ли я правда?

— Сара, пожалуйста, — он барабанит пальцами по деревянной ручке кресла. — Ты здесь из-за меня. Но на все эти дела нужно время, они хрупкие. Деликатные.

Моя грудь напрягается.

— Время движется гораздо медленнее, когда тебя используют как реквизит.

Он насмехается, качая головой.

— Ты хоть представляешь, что для этого потребовалось? Что потребовалось, чтобы доставить вас сюда? — стул скрипит, когда он наклоняется вперед, опираясь локтями на колени. — Я знаю, что трудно ждать, но все становится на свои места. Тебе просто нужно терпение.

— Ничего не происходит, — я смахиваю упавший локон с лица. — Сколько мне еще сидеть здесь и притворяться, что я счастлива, сплетничая с придворными дамами? Я хочу отомстить за своего отца, Ксандер. Может быть, ты не понимаешь этого, потому что никогда не чувствовал боли от потери единственного, кого любил.

Он покатал сигару между пальцами.

— Через час ты отправишься на городскую площадь с Его Величеством, где он пообедает с тобой и сделает предложение на глазах у всего народа. У нас будет бал в честь помолвки, — он делает паузу. — Там будут все.

У меня перехватывает дыхание, облегчение сменяется напряжением, которое узлом завязалось в моем позвоночнике.

— А потом мы сделаем ход?

Ксандер кивает.

— Тогда мы сделаем свой ход, — он качает головой. — Происходит что-то еще?

Теперь это моя поза выпрямляется, вспышки вчерашнего дня проносятся в моем мозгу.

— Что еще может происходить? Я совершенно одна в огромном замке, где нет ничего, кроме моих мыслей и моего… доверия.

Ксандер поджимает губы.

— Ну, как только будет объявлено о твоей помолвке, ты станешь гораздо более занятой. Курсы этикета и планирование свадьбы, конечно же.

Я морщу нос.

— Не забывай, зачем ты здесь, кузина. Для чего все это, — умоляет он, понижая голос и наклоняясь ко мне. — Мы должны действовать точно, а не поспешно.

— Я знаю, — я вздыхаю. — Но от этого не легче.

Он проводит пальцами под оправой очков, сжимая переносицу.

— Мне жаль, что ты чувствовала себя такой одинокой и в неведении. Это никогда не было моим намерением. Я исправлюсь.

Путаница в моем животе ослабевает.

— Спасибо.

— Свадьба состоится через шесть месяцев, — он встаёт, застегивая пуговицы на своем черном пиджаке, его рука проводит по волосам.

— Шесть месяцев? — мои глаза расширяются.

Он пожимает плечами, его глаза становятся серьезными, когда он смотрит в мои.

— Никто не говорил, что ты должна тянуть до шести месяцев. Используй это время, чтобы сыграть роль… чтобы мы могли вырвать их с корнем.

— Я знаю, что делать, — огрызаюсь я.

Его губы трогает небольшая ухмылка.

— Хорошо. Тогда никаких забот_{(Hakuna Matata в переводе с суахили — Никаких забот)}.

— Абсолютно никаких, — я поднимаю руки вверх, ухмыляясь.

Этот разговор должен успокоить меня. В конце концов, он наконец-то говорит со мной, как будто я часть планов. Но есть что-то в том, как разрежается воздух, что посылает тревогу, щекочущую мою кожу, заставляя волосы вставать дыбом, и меня осеняет, что, возможно, мой кузен Ксандер не такой человек, каким его считает мой дядя.

Тошнота в моем желудке усиливается, нарастая, как надвигающаяся буря.

———

— Леди Беатро, Вы выглядите потрясающе.

Голос Майкла разносится по двору, пока я с моими фрейлинами идёт к автомобилям, выстроившимся у ворот.

В воздухе витает прохлада, хотя на дворе уже сентябрь; и когда на небе нависают тучи, я снова начинаю скучать по солнечному свету Сильвы. Меня удивляет, как два места в одной стране могут быть настолько разными, но при этом сосуществовать в одних и тех же границах.

Полагаю, это потому, что границы созданы человеком, а мать-природа не ограничивает себя человеческими правилами.

Если бы только нам всем так повезло.

— Спасибо, Ваше Величество.

Я делаю реверанс, когда подхожу к нему, жесткие косточки корсета делают мое дыхание поверхностным. Я уверена, что Офелия затянула его слишком туго, но я не обращаю внимания на дискомфорт.

— Куда Вы меня сегодня ведете? — спрашиваю я, глядя на Тимоти, который стоит у задней двери с протянутой рукой.

Майкл машет рукой, пока Тимоти помогает мне сесть в машину.

— Не беспокойтесь об этом, — говорит он, как только мы оказываемся на задних сиденьях. — Просто наслаждайтесь этим днём и всем, что приходит с Вашим нахождением со мной.

Я сдерживаю издевку, которая так и норовит сорваться с моего языка, и наклоняю голову, глядя на него. Почему люди находят его очаровательным? Как по мне, он высокомерный и самовлюбленный.

— А разве может быть по-другому?

Тимоти пересаживается в сидение напротив нас, и мой взгляд падает на герб на его груди, а мысли возвращаются ко вчерашнему дню — к охраннику, который ушел с Тристаном. Я была глупа, позволив принцу загнать меня в угол так, как он это сделал; такие простые действия могут иметь катастрофические последствия. И кто он для меня?

Никто.

Хуже этого.

Фааса.

Но это не мешает моему желудку подпрыгивать при воспоминании о том, как он прижимался ко мне в темном углу. Его руки касались меня так, как никому не позволено касаться.

И тогда я думаю о том охраннике — о том, кто не сделал ничего, кроме того, что оказался не в том месте и не в то время — и хотя я не могу сказать наверняка, что произошло, когда они ушли, в глубине души я знаю правду. Когда глаза Тристана встретились с моими, между нами было сказано нечто большее, чем то, что мы произнесли в воздух.

Я не желаю смерти невинным душам. Но иногда приходится идти на жертвы ради общего блага.

Автомобиль подъезжает к воротам, и мой взгляд устремляется во двор, зацепившись за большую плакучую иву вдалеке.

Я ненавижу себя за то, что мое сердце замирает, когда я не вижу нефритово-зеленых глаз, наблюдающих за мной из тени.

14. Тристан

Моя будущая невестка стала немного навязчивой идеей.

Отвлекающим фактором, если хотите. На который у меня нет времени.

Я убежден, что единственная причина, по которой она занимает мои мысли, заключается в том, что она — головоломка, которую я не смог решить, а поскольку читать людей — моя специальность, то тот факт, что она представляет собой вызов, делает её невыносимо интересной.

Деревянные полы скрипят, когда я шагаю через зал второго этажа таверны «Слоновьи кости», заглядывая в окна балконных дверей. На пустующей территории за зданием, наверное, сотни людей сгрудились в ожидании моего обращения к ним.

Предвкушение проносится сквозь мне, как порыв ветра, пока каждое нервное окончание не загорается от волнения за будущее. Моё будущее.

То, которое должно было быть моим с самого начала.

В последние два года, после смерти моего отца и последующего восхождения на трон моего брата, насилие только усилилось. Все считают, что это случайность. Никто не знает, что это я дергаю за ниточки, раздувая пламя их гнева. Легко обострять проблемы, когда люди голодны и забыты. А еще легче завоевывать доверие людей и размещать их в стратегически важных местах по всему королевству, чтобы они терпеливо ожидали моего зова.

Я прохожу через шаткие двойные двери во внутренний дворик и выхожу на балкон Джульетты. Раздаются аплодисменты, и я встаю прямо, наслаждаясь их восхищением. Кровь бурлит в моих венах, приливая к паху, пока мой член не становится твердым. Это возбуждает, когда все они смотрят на меня. Я наслаждаюсь тем, что меня почитают так, как это должно было быть всегда.

— Здравствуйте, друзья, — я проецирую свой голос. — Вы слышали шепот, так позвольте мне первому подтвердить. Король Майкл женится.

— Кто? — кричит кто-то.

— Кто — неважно, я уверен, вы узнаете, когда они сделают официальное объявление, — у меня в голове появляется лицо моей маленькой лани, и моя грудь сжимается. — Важно то, что вы знаете, что кто-то разместил её очень стратегически по одной причине — завоевать ваше доверие. Чтобы заставить вас думать, что солнечные дни уже на горизонте. Товарищи. Я здесь, чтобы сказать вам, что единственное пламя на горизонте — это оранжевый отблеск огня, когда мы сожжем их короля на костре.

Раздаются крики, сапоги топают по земле до вибрации в воздухе, создавая низкий гул.

— Сжечь королевскую шлюху! — кричит кто-то еще.

Мои глаза устремляются туда, откуда доносится голос, мышцы напрягаются.

— Её нельзя трогать.

Аплодисменты стихают после моих резких слов, на меня смотрят растерянные лица. Мой взгляд падает на Эдварда, стоящего в дальнем углу с Белиндой и её мужем Эрлом, ожидающего моего сигнала.

Когда наши глаза встречаются, я вижу, что в них мелькает удивление.

Он не ожидал, что я скажу это. Я не ожидал, что скажу это.

Но вот мы здесь.

— Важно не раскрывать наши карты слишком рано, друзья, — продолжаю я. — Мы должны выждать время. Позволить им поверить, что она — их маяк надежды.

— И мы должны просто доверится тебе? — раздается голос. — Ты один из них!

На толпу опускается тишина, и у меня подрагивает челюсть. Я развожу руки в стороны.

— Если у тебя есть проблемы с моим руководством, ты можешь подойти сюда и забрать его у меня. Я — не я, если не буду справедливым.

Никто не двигается, и я позволяю тишине затянуться, мои глаза сканируют толпу, чтобы увидеть, кто осмеливается думать, что может спрашивать с меня.

— Не будь трусом сейчас, когда твой голос был таким громким.

Я продолжаю осматриваться, и мой взгляд останавливается на молодом человеке в рваной одежде и с пыльно-рыжими волосами, его челюсть сжата, когда он смотрит на балкон.

— Это достойная восхищения черта и честный вопрос, — я машу рукой в его сторону, раздражение колет на моей коже. — Пройди вперед. Встань здесь, спереди, чтобы все тебя видели.

Его тело напрягается, но он пробирается сквозь толпу, пока не оказывается впереди всех, вынужденный вытягивать шею, чтобы поддерживать зрительный контакт.

Я улыбаюсь.

— Разве я недостаточно отдал, чтобы заслужить твоё доверие? Сколько раз мне нужно доказать свою ценность?

— Прошло два года, — убеждает он, качая головой.

— Для меня прошло гораздо больше времени. И мы говорим о предательстве. Одного неверного движения будет достаточно, чтобы убить нас всех, — я поднимаю пальцы вверх и щелкаю. Эдвард движется сквозь толпу людей, неся труп Антония Скаренбурга — командующего армией короля.

Возбужденный ропот раскатывается по воздуху подобно грому.

— Не совершай ошибку, полагая, что когда я не с вами, я не сражаюсь за вас.

Глаза рыжеволосого мужчины расширяются, когда тело Антония падает к его ногам, его мундир обгорел, а кожа посинела от трупного окоченения.

Эдвард снова двигается, а я стою на месте, ожидая, пока он берет ведро с керосином и возвращается назад, готовясь вылить его на труп.

— Пусть он это сделает, — говорю я, указывая на дурака, который поставил под сомнение мою власть.

Эдвард смотрит на меня, затем кивает и передает ведро.

Молодой человек долго смотрит вниз, рассматривая обгоревшие и почти неузнаваемые знаки отличия на груди Антония, его лицо становится все злее с каждой секундой. Затем он опрокидывает ведро, позволяя жидкости вылиться на тело, забрызгать землю и образовать лужи вокруг его ног.

Его действия сопровождаются громкими криками мятежников.

Мои глаза встречаются с глазами Эдварда, и между нами проносятся невысказанные слова. Этот человек не доживет до нового заката.

Но сейчас я позволю ему это мгновение. Это полезно для морального духа.

Вытащив из кармана плаща спичечный коробок, я подношу пламя к боку.

— Грубая сила может выиграть войну, — начинаю я, тепло пляшет на кончиках моих пальцев. — Но наша сила в терпении. В планировании. Это то, что разрушает империи. Вместе мы правим, врозь — падаем.

Тело Антония вспыхивает, когда я бросаю спичку, запах горящей плоти становится сильным, когда он вьется в воздухе в виде дыма.

— Долой МайклаФааса! — кричит кто-то.

— Смерть королю! — вторят другие.

— Мы скоро двинемся, друзья, а пока, — я улыбаюсь. — Будем ждать.

15. Сара Б.

Я здесь уже неделю, но это первый раз, когда я решилась выйти за стены замка в настоящий город Саксум. В центре площади возвышается башня с часами, а по обеим сторонам мощеных улиц выстроились предприятия, совершенно новые, блестящие фонарные столбы подчеркивают тротуары. Я никогда раньше не видела уличных фонарей, и у меня внутри все клокочет, когда я понимаю, насколько процветает главный район Саксума, в то время как Сильва борется без всего.

Мы с Майклом сидим в «Шоколадном ущелье» — кондитерской, известной тем, что здесь готовят лучшие сладости в регионе. Тимоти, Ксандер и мои дамы расположились за столиком напротив нас, несколько королевских стражников охраняют вход, но кроме них, здесь никого нет.

— Здесь всегда так пусто? — спрашиваю я, отодвигая свою тарелку с десертом.

Майкл ухмыляется, его зачесанные назад каштановые волосы сверкают под светом.

— Не мог допустить, чтобы простолюдины мешали мне, когда я пытаюсь завоевать Вас.

У меня щемит в груди, когда я смотрю в передние окна, где полдюжины людей выстроились вокруг баррикад, пытаясь заглянуть внутрь, чтобы увидеть своего короля.

— Вы часто сюда приходите?

Он пожимает плечами.

— Не был с тех пор, как был ребенком. Мой отец приводил сюда Тристана и меня раз в сто лет.

У меня кровь стынет в жилах, когда он упоминает своего брата, но я не обращаю на это внимания. Я не позволю ему влиять на меня, когда его даже нет рядом.

Тем не менее, я не могу не воображать Тристана и Майкла детьми, поедающими все шоколадные конфеты и сладости под пристальным наблюдением отца. Всё, что я слышала о наследии короля Майкла II, — это то, как он подвел свою страну. Мне трудно представить его человеком, который заботился о своей семье, и во мне разгорается любопытство, я хочу узнать больше.

— Это очень мило, — говорю я.

Майкл насмехается, его глаза проходят мимо моих, а затем возвращаются обратно. Он улыбается, но я вижу вспышку боли, которая преследует его черты.

— Сара Беатро, у Вас действительно доброе сердце, не так ли?

Я сажусь прямее.

— Разве это не то, что Вы должны хотеть видеть в своей королеве?

Он наклоняет голову.

— А Вы так уверены, что станете моей королевой?

Выдохнув, я уставилась на свои колени, прежде чем взглянуть на него из-под ресниц.

— Я уверена, что меня вырастили специально для Вас, Ваше Величество. Думаю, Вы окажете себе медвежью услугу, если не будете держать меня рядом с собой.

Он хмыкает, его пальцы поднимаются, чтобы потереть челюсть.

— Выращена для меня?

Я киваю, протягиваю руку, чтобы взять свою чашку чая и сделать глоток, прежде чем поставить её обратно на стол.

— Мой дядя отказал многим женихам, надеясь, что однажды я буду принадлежать Вам.

Говорить ему об этом — авантюра, и это грубое преувеличение, но я рассчитываю на то, что Майкл любит, когда тешат его самолюбие, и собственнически относится к своим игрушкам. Мне говорили об этом задолго до приезда сюда, и это заметно по тому, как он превозносится, когда ему делают комплимент, и дуется, когда что-то идет не по его сценарию.

Надеюсь, узнав, что я предназначалась ему с самого начала, он захочет схватить меня и хранить, как сокровище.

Он наклоняется через стол, его брови поднимаются.

— А что насчет Вас, Сара? Скажу честно, меня не очень интересует, чего хочет Ваш дядя.

Мои глаза встречаются с его, груз ответственности опускается в мое нутро и выталкивает слова из моего рта.

— После встречи с Вами? Я больше ничего не хочу.

Медленная улыбка ползет по его лицу, и он опускается обратно в кресло, довольный взгляд пробегает по его чертам.

— Сир, — прерывает Ксандер, вставая рядом со столом. — Снаружи расположился журналист, готовый сделать ваши фотографии, а потом нам нужно вернуться в замок на встречу с Тайным советом.

Майкл кивает, бросая взгляд на передние окна. Его лицо искажается, нос вздергивается в явном отвращении.

— Так много людей снаружи.

— Они за баррикадами, сир, они к вам не подойдут, — успокаивает Ксандер.

Майкл встает, надевает на голову шляпу и протягивает мне руку.

— Шоу начинается, Сара Беатро. Ты хочешь этого? Сделай так, чтобы это

выглядело правдоподобно.

Я ухмыляюсь ему в ответ, хотя мне кажется, что на моей груди сидит слон. Мои пальцы обхватывают его локоть, когда я поднимаюсь, живот сжимается в предвкушении.

Тимоти идет первым, открывая перед нами дверь, и мы выходим на улицу, охранники становятся по бокам от нас. Люди на тротуаре переговариваются, а впереди стоит мужчина в твидовом костюме, рядом с ним большой штатив с камерой на вершине. Он кланяется, когда мы подходим.

— Ваше Величество. Миледи.

Майкл смотрит на мужчину свысока, его челюсть подрагивает. Скольжу взглядом между ними двумя, раздражение действует мне на нервы, меня бесит, что он даже не признает во внимание мужчину.

— Вы репортер? — спрашиваю я.

Он смотрит на меня, на его губах появляется небольшая ухмылка.

— Да, мэм.

— Очень хорошо, — вклинивается Майкл. Он поворачивается ко мне, подмигивает, как будто собирается устроить розыгрыш, а затем лезет в карман и берет мою руку в свою. — Леди Беатро, для меня будет величайшей честью, если вы вступите со мной в брак.

Я смотрю на него, выгнув шею, чтобы встретиться с его глазами из-под шляпы. Он прочищает горло, его глаза с каждой секундой становятся все тверже.

Его хватка на моей руке крепнет. Я выныриваю из оцепенения, понимая, что это было его грандиозное предложение. Никаких коленопреклонений, никаких проникновенных речей. Только несколько торопливых слов и ожидание. Я не понимаю, почему я стояла здесь как дура, ожидая чего-то другого. Я удивлена, что он вообще сделал это на публике — первые пару дней я ждала, что он сделает официальное предложение, а когда этого не произошло, я решила, что так и предполагалось.

Приняв удивленное выражение лица, я поднимаю свободную руку к груди.

— Это прекрасно, — говорю я, глядя на массивный бриллиант, с каждой стороны украшенный жемчужиной. — Для меня будет величайшей честью стать вашей женой.

Он достает кольцо из богато украшенной коробочки и надевает его мне на палец.

— Это принадлежало моей матери. Надеюсь, Вы оцените мои чувства.

Я сохраняю улыбку на лице, когда он притягивает меня к себе, хотя и мысль о том, чтобы надеть что-то, принадлежавшее вдовствующей королеве, заставляет желчь подниматься к горлу. Майкл поворачивает нас, принимая лучезарную ухмылку для камеры. Люди за баррикадами аплодируют, слова поздравлений взлетают в воздух.

Но все это смешивается с внезапным гулом в ушах, когда мой взгляд останавливается на высокой фигуре в плаще на другой стороне улицы, прислонившейся к одному из блестящих черных фонарных столбов.

Мое сердце замирает.

Я не вижу его лица, но каким-то образом я знаю, что это он.

Тристан.

Майкл поворачивает нас, чтобы помахать людям за баррикадами, а затем ведет к автомобилю. Я следую за ним, улыбка на моем лице словно папье-маше, сердце колотится в груди, хотя я не уверена, почему так происходит.

Охранники толпятся вокруг нас, пока мы направляемся к машине, скрывая все от глаз, и только когда я оказываюсь на заднем сиденье, я могу снова начать поиски.

Но он уже ушел.

———

Я ходила на воскресную службу всю свою жизнь.

Когда я была младше, скамьи всегда были полны. Но с течением времени и сокращением ресурсов посещаемость стала реже. Оказывается, люди теряют веру, когда сталкиваются с бесконечными трудностями.

Сама церковь была простой: маленькие деревянные скамейки и бежевые стены, потемневшие от недостатка средств и силы воли. Вот что происходит, когда источник средств к существованию вырывают с корнем. Когда люди, облеченные властью, решают не выделять средства и забывают, что вы — часть того, что делает их полноценными.

И когда я сижу в прекрасном соборе, пристроенном к замку Саксум, я не могу избавиться от чувства горечи за то, что люди здесь имеют всё, в то время как все мои остались без ничего.

Мы — одна и та же страна, но мы — разные миры.

Сам собор прекрасен. Арки из темного дерева и серого камня вырезаны замысловатыми узорами, украшенными золотыми деталями. Парящие потолки покрыты красочными произведениями искусства, на создание которых, я уверена, ушли десятилетия, а единственный свет, кроме пламени свечей, — это приглушенный солнечный свет, проникающий сквозь витражи и рассыпающийся калейдоскопом красок на бежевую и коричневую каменную плитку.

Служба закончилась, и пока все остальные исчезли, включая моего суженого, я все еще тут, сказав, что хочу немного помолиться.

По правде говоря, я жду Ксандера.

Я ерзаю на своем месте, из-за деревянной скамью онемели ноги. Когда я оглядываюсь вокруг и убеждаюсь, что здесь больше никого нет, я встаю и иду к дорожке между скамьями. Мое бледно-розовое платье целует пол, а руки в одинаковых перчатках проводят сначала по рукавам, а затем по передней части юбки, разглаживая складки. Мои шаги ступают по кафелю, отражаясь от стен, когда я направляюсь к алтарю.

Распятие находится в центре, и что-то тянет в груди, когда я смотрю на скульптуру, пустота печали плетет паутину в моем сердце.

Я никогда не сомневался в своем долге перед семьей и в справедливости, которую мы ищем. Это всё, что я когда-либо знала, даже до смерти отца; всё, чего они привили мне желать. Но впервые я сочувствую участи Иисуса, хотя никогда не осмелилась бы сказать об этом вслух.

Как несправедливо, что он должен был принести себя в жертву, чтобы очистить наши грехи.

Наконец, я отвожу взгляд и двигаюсь в сторону тени, понимая, что в затемненном коридоре в передней части комнаты висит большая масляная картина.

На портрете изображен король.

Черные волосы выглядывают из-под его украшенной драгоценностями короны, пронзительные нефритово-зеленые глаза, оживающие на картине; яростные и суровые. Дрожь пробегает по моему позвоночнику.

— Это мой отец.

Мое дыхание вырывается из груди, желудок подпрыгивает к горлу, когда я поворачиваюсь лицом к лицу с Тристаном. Моя рука летит к груди.

— Вы напугали меня.

Уголок его губ подрагивает, когда он подходит ко мне, его руки в карманах, он смотрит на портрет.

Я смотрю на него боковым зрением, гадая, какие у него были отношения с отцом. Майкл пробудил моё любопытство, и хотя я не ожидаю, что Тристан откроется, я не могу удержаться от того, чтобы вопрос не слетел с моего языка.

— Вы скучаете по нему?

Что-то темное промелькнуло на его лице, челюсть напряглась.

— Да.

Мой рот открывается, я поворачиваю голову, чтобы изучить его.

— Я тоже скучаю по своему отцу.

Это всё, что я могу придумать, чтобы сказать. «Я счастлива, что он умер, и надеюсь, что он сгниет в аду» кажется не совсем подходящим ответом.

Он смотрит на картину, и я следую его примеру, рассматривая углы лица короля Майкла II и то, насколько они похожи на лицо Тристана.

— Он похож на Вас, — замечаю я, снова взглянув на него краем глаза.

Его бровь приподнимается.

— Вы имеете в виду невыносимо привлекателен?

Я улыбаюсь.

— Ужасающе.

— Хм, — он кивает, поворачиваясь ко мне. — А Вы бежите от своих страхов, Сара Беатро? Или Вы смотрите им в лицо?

Мое сердце ударяется о ребра, а во рту пересохло.

— Я не верю в бегство.

— Нет? Возможно, живя здесь, Вы измените свое мнение.

Мой желудок опускается, хорошее чувство исчезает.

— Это угроза?

— Предупреждение, — отвечает он.

— Я видела Вас вчера, — бурчу я. — На городской площади. Вы прятали лицо, как маленький извращенец… Это потому, что Вы не хотели, чтобы Вас увидели?

Он подходит ближе, пока его фигура не возвышается над моей, пряди его взъерошенных черных волос падают на брови.

— Так много вопросов для той, кто ничего не дает взамен.

Мои ноги застывают на месте, как будто я ступила на мокрый цемент и позволила ему засохнуть вокруг моих ног.

— Что Вы хотите знать?

— Всё.

— Это может занять много времени.

— Вы собираетесь вступить в семью. У нас только и есть, что времени. Если только Майкл не устанет от Вас до свадьбы и не выберет вместо Вас одну из своих шлюх, — он качает головой, его глаза калькулируют, обжигая мою кожу. — Или, может быть… у Вас есть тайный план.

Раздражение проносится в моей груди, расширяясь, как тепловая волна.

— Я не шлюха, — кулаки сжимаются по бокам. — И если у Вас нет склонности к морали, это не значит, что это распространяется на других.

Он поднимает руку и берет меня за подбородок, его большой палец проводит по моим губам.

— Такой острый язык. Жаль, что мой брат не знает, как его приручить.

Огонь полыхает в моих венах так быстро, что желудок сводит судорогой.

— Меня не нужно приручать.

— Нет? — он ухмыляется.

— Я сама по себе.

— И все же Вы приходите сюда каждое воскресенье, посвящая свою жизнь человеку на небе.

Я вытягиваю шею, чтобы сохранить зрительный контакт, когда он прижимается ко мне, его дыхание обжигает мой рот, заставляя напряжение пробираться по позвоночнику.

— Если Вам нужен бог, которому можно поклоняться, ma petite menteuse(моя маленькая лгунишка), не нужно искать так далеко.

Насмехаясь, я поднимаю руку, чтобы оттолкнуть его, даже когда возбуждение разливается по центру и оседает между ног.

— Вы отвратительный.

Он хватает меня за запястья, притягивая к своему телу, пока я не чувствую каждый сантиметр его члена, напрягающегося под тканью одежды.

— Я бы научил Вас любить умолять у моих ног.

У меня сокращается сердце, когда его слова касаются моих губ, и я втягиваю их, как будто его дыхание — это мой воздух. Мои пальцы сжимают его рубашку, но вместо того, чтобы оттолкнуть его, я притягиваю его ближе.

— Я устала от Ваших игр со мной, — шиплю я.

— Это то, что я делаю? — спрашивает он.

— Прекратите, — злость клокочет в моих нервах. — Ничто не встанет на моем пути к тому, чтобы стать невестой Майкла. Даже Вы.

Он откидывается назад, его глаза вспыхивают, когда его хватка крепче сжимает мои запястья.

И только тогда я понимаю, что я сказала.

Глупая девчонка.

— Понятно, — одна из его ладоней опускается с моей руки и поднимается вдоль моего бока, мурашки пробегают по всем местам, которых он касается.

— Вы жаждете власти? — хрипит он, его пальцы пробегают по моей ключице, а затем обхватывают мое горло. — Я могу наполнить Вас ею, пока Вы не закричите.

Мой желудок трясется так быстро, что дрожат ноги.

Его взгляд падает на мой рот.

Громкий удар эхом отражается от стен собора, и я вскакиваю, ледяной ужас проникает в мои внутренности.

— Оставьте меня в покое, — умоляю я, толкая его в грудь.

Он проводит большим пальцем по нижней части моей челюсти, прежде чем отпустить меня. Мое тело холодеет, когда он отступает, но я не свожу с него взгляда, даже когда моё сердце ударяется о грудную клетку, когда я слышу шаги, приближающиеся к нам.

Еще секунда, и кто-нибудь увидит.

Тристан не сводит с меня глаз ещё секунду, а затем разворачивается и исчезает в коридоре, как один из призраков, которые, по слухам, обитают в этих коридорах.

Но его прикосновение остаётся на моей коже.

И когда я оборачиваюсь, передо мной стоит Ксандер, его глаза-бусинки сужены, а уголки губ опущены.

16. Тристан

Отвращение и желание смешиваются в моем нутре и вырываются наружу, летучим ядом разливаясь по моей системе.

И я уже начинаю верить, что моя Маленькая Лань этим и является.

Ядом.

Каждый раз, когда я вижу её, мне хочется давить на нее, пока она не сорвётся, пока не разрушится это нарисованное самообладание, которым она обманывает мир. И она сорвалась.

Она жаждет короны.

К сожалению, она не найдет её на стороне моего брата. Единственное, что она себе гарантировала, — это смерть. Но признаю, что под раздражением и неудобными ситуациями, в которые я попадаю, находясь рядом с ней, скрывается зарождающееся уважение. Восхищение тем, как легко она вживается в свою роль — и именно поэтому я позабочусь о том, чтобы её казнь была быстрой.

Она хитрая маленькая искусительница. Далеко не невинная, румяная девушка, за которую она себя выдает.

Стиснув зубы, я врываюсь в главное фойе через коридор, выходящий из собора. Мои пальцы скользят по деревянным перилам большой лестницы, которая расположена под сверкающей хрустальной люстрой, разделяясь на два направления, ведущие в противоположные крылья замка. Мои ботинки стучат о сверкающую кремовую плитку, когда я поднимаюсь по левой стороне к моим личным покоям. Огромные портреты выстроились вдоль богато украшенных стен, и их глаза прожигают меня; столетия королевской власти осуждают меня сквозь краски, как будто им так же противно, как и мне, от того, как я позволяю этой женщине извращать меня и отвлекать моё внимание.

Я прохожу мимо людей в коридорах: охранника и нескольких служанок, но они не смотрят в мою сторону, зная, что лучше не беспокоить меня. Кроме леди Беатро, все обходят меня стороной. Я ещё не решил, в чем причина: в том, что её привлекает моя власть и она не может удержаться, или в том, что она просто глупа.

Добравшись до своих покоев, я распахиваю дверь, и эхо хлопка отдается в моих ушах, когда она закрывается за мной. Я прохожу к столу под большим эркером и берустеклянный сосуд, стоящий в центре. Садясь, я открываю банку и достаю рисовую бумагу и несколько бутонов гашиша. В животе у меня завязываются узлы, член напрягается, умоляя об облегчении, которого я не позволю.

Я не буду усугублять ситуацию, кончая с мыслями о ней.

Мои пальцы крепко сжимают края бумаги, когда я сосредоточиваюсь на задаче, надеясь, что если я сделаю это, то остатки чувств, бурлящих в моем теле, утихнут.

Я подношу косяк к губам и беру спичку, чиркаю ею о коробок, пока не слышу шипение огня. Первый вдох проносится по горлу и попадает в легкие, напряжение в животе ослабевает.

Тепло согревает кончики моих пальцев, обугливая маленькую деревянную палочку, и в голове проносится образ моей Маленькой Лани, распростертой на столе, покорной и податливой, пока пламя лижет её кожу. Я стону, когда мои яйца напрягаются, а мой член становится твердым.

Моя рука скользит по коленям, пальцы обхватывают мою длину через ткань, но вместо того, чтобы поправить себя, я размышляю о её красивых розовых губах и думаю о том, как потрясающе они будут выглядеть, растянутые вокруг моего члена, пока я перекрываю ей воздух, пропуская его в горло.

Мои зубы вгрызаются в конец косяка, чтобы удержать его между губами, и я раздвигаю ноги, опускаюсь в кресле, расстегивая брюки, мой пресс напрягается, когда я представляю, как выбью из неё дерзость; как покажу ей, как чувствуется доминирование, когда оно раскалывает её изнутри.

Ее задница будет красной и чувствительной от того, что я заставлю извинения вырваться из её маленького лживого рта, ударяя по ней ладонью.

Похоть затуманивает мой разум, пока дым вьется вокруг моего лица, и внезапно, трогать себя через ткань становится недостаточно. Мне нужно больше. Мне нужно чувствовать грубое трение моей мозолистой ладони, когда я закрываю глаза и представляю, что это ее тугая киска, засасывающая меня и накачивающая меня, пока я не взорвусь.

Удовольствие пробирается от верхней части моих бедер к животу, когда я провожу рукой по члену, сжимая головку, пока из неё не вытекает струйка спермы. Мои яйца сжимаются, когда я думаю о её языке, пробегающем по нижней части моего члена, ведя по пульсирующей вене, и напряжение накатывает еще сильнее, когда я представляю, как мой член заполняет её так полно, что она даже не может дышать, глотая каждую каплю, которую я ей даю.

Косяк выпадает из моего рта, его конец обжигает кожу моего живота, но я позволяю ему остаться, запрокидываю голову назад и стону от боли.

И тут, прямо перед тем, как я готов взорваться, я вспоминаю, что она выходит замуж за моего брата. Что он сможет ощутить каждый изгиб ее тела и каждое движение её языка.

Мои руки отдергиваются назад, словно кто-то ударил их током, и я смотрю на свои колени, моя эрекция злится и пульсирует, умоляя об облегчении.

Я не позволю женщине вмешиваться в мои планы. Особенно той, которая мне не принадлежит.

Она хочет власти?

Ей придется убить меня, чтобы получить её.

———

— Вы выглядите испуганным, сир.

Голос Ксандера проникает через дверь, и я вжимаюсь в стену коридора, не желая, чтобы они знали, что я здесь.

Это редкий момент. Вокруг нет охранников, и я не должен быть здесь. Но я не мог уснуть, и пока я готовился проскользнуть через туннели и отправиться бродить по лесу, я увидела Ксандера, пробирающегося по темным коридорам, и последовал за ним.

И вот мы здесь, возле личных покоев Майкла, посреди ночи.

Ксандер бросился в дверь, даже не потрудившись полностью её закрыть. Но его ошибка — моя удача.

Я прислонился к косяку, напрягая слух, чтобы услышать.

— Хотите немного снадобья для сна без сновидений? — спрашивает Ксандер.

— Нет, — насмехается Майкл. — От этой дряни у меня на несколько часов расплывается голова.

Ксандер вздыхает.

— Это опиум, сир. Если бы это помогло избавиться от кошмаров…

— Не говори со мной как с ребенком, — огрызается Майкл. — Если хочешь помочь, придумай, как поговорить с духами и сделать так, чтобы мой мертвый отец оставался мертвым, а не мучил меня.

У меня сводит живот.

Майклу снятся кошмары о нашем отце?

Воцаряется густая тишина.

Что? — шипит Майкл. — Я вижу этот жалкий взгляд в твоих глазах, Ксандер. Или скажи что-нибудь полезное, или убирайся из моей комнаты.

В его тоне слышится мерзкий подтекст, который я слышал с тех пор, как родился.

На публике Майкл обладает обаятельной, если не сказать что властной, личностью. Но именно в такие приватные моменты змея сбрасывает свою кожу и выходит на сцену.

Возможно, леди Беатро и он подходят друг другу больше, чем я думал.

У меня в груди все переворачивается от осознания этого.

— Вы…

— Да скажи уже, — огрызается Майкл.

— Вы видели его снова в то время, как бодрствовали?

Воцаряется густая тишина. Шок пронзает меня насквозь, мой рот раскрывается, пока я подслушиваю.

— Вы больше не думали о том, что я предложил? О том, чтобы поговорить с кем-нибудь?

— Я разговариваю с тобой.

— Да, но… я имею в виду кого-то более компетентного, чтобы помочь Вам с этим. Чтобы выяснить первопричину.

Еще одна долгая пауза, настолько тяжелая от напряжения, что оно проникает сквозь стены.

— Они бы назвали меня безумцем, — шепчет Майкл.

Ухмылка пробирается на мое лицо, удовлетворение бурлит в груди, когда я выпрямляюсь у стены и направляюсь к туннелям.

Мой брат не так непогрешим, как ему хотелось бы, чтобы все верили.

А народ заслуживает того, чтобы знать, когда им правит безумный король.

17. Сара Б.

Известие о предложении Майкла распространилось, и в замке кипит жизнь. Почти всё в окружении короля уже знали, зачем я здесь, но теперь их головы склоняются чуть ниже, а позвоночник вытягивается чуть прямее. Уважение, которое я ничем не заслужила, преподносится мне на серебряном блюде просто потому, что человек с «правильной» кровью в жилах попросил моей руки.

Марисоль ворвалась в дом на рассвете, распахнув занавески и разложив образцы цветов, и все время твердила о бале по случаю помолвки и о том, что мой долг — спланировать его.

Она ничего не знает о долге.

Ее светлые волосы уложены, а серые глаза пронзают меня насквозь, когда она показывает мне тридцатый оттенок фиолетового и просит сравнить его с предыдущими двадцатью девятью, как будто я следила за этим.

— Марисоль, я ненавижу фиолетовый цвет.

— Что? — она наполовину смеется. — Это цвет королевской семьи, миледи.

— Отлично. Выбирай свой любимый, и мы пойдем с ним, — я застонала, вставая со своего места на диване. — Мне нужно на воздух.

Глаза Марисоль сужены, пока она смотрит на два образца ткани в своих руках, но мои слова заставляют её посмотреть в мою сторону.

— Зачем?

Моя грудь горит от ее вопроса.

— Должна ли у меня быть какая-то причина, кроме того, что я этого хочу?

Поджав губы, она качает головой.

— У Вас очень напряженный график. Вы не всегда будете иметь возможность сбегать и делать то, что вздумается. Особенно когда станете королевой.

Укол в её тоне не остался незамеченным, и у меня защемило нервы.

— Тем больше причин воспользоваться преимуществом сейчас. Кроме того… — я снова растягиваю губы в тонкую улыбку. — Я уверена, что вы с Офелией справитесь с остальными приготовлениями к балу. Разве я ошибаюсь?

Плечи Марисоль поникли.

— Конечно, нет, миледи. С удовольствием.

— Прекрасно, — я вытягиваю шею в сторону, со звонким хрустом уходит всё моё напряжение. — Ты видела Шейну?

Марисоль отводит глаза.

— Нет.

Мой желудок скручивает. Мы находимся здесь уже несколько дней, и с тех пор, как появились мои новые фрейлины, кажется, что она полностью исчезла. Мне любопытно узнать, что она делает, но больше того, я скучаю по своей подруге.

— Думаю, пойду попробую найти ее, — я двигаюсь к двери.

— Подождите! — кричит Марисоль. — Вы не можете просто так бродить по замку в одиночку.

Напряжение сжимает мой позвоночник, и я поворачиваюсь, делая рассчитанные шаги, пока не оказываюсь перед ней. Мы встречаемся взглядами, и она вдыхает, выдерживая мой взгляд, но я не говорю ни слова.

Её пальцы сжимают образцы ткани, которые она все ещё держит в руках, и она опускает взгляд.

Я наклоняюсь ближе, мой голос тихий и резкий.

— Я не спрашивала разрешения, Марисоль. Ты не моя хранительница, и я буду делать всё, что захочу.

— Я… прошу прощения, миледи.

Гнев проходит через грудную клетку и поднимается в горло, но я отталкиваю его, позволяя неприятному воздуху застояться на долгие мгновения.

В конце концов, я отхожу, улыбаясь.

— Тогда все решено. Я пойду подышу воздухом, а ты останешься здесь и будешь планировать бал.

Я протягиваю руку, кладу её на плечо и сжимаю, мои ногти слегка впиваются в её плечо.

— Я верю, что ты проделаешь невероятную работу, представляя меня. В конце концов, не каждый день король выбирает тебя в жены, а мне нужна безупречная репутация.

Ее плечи напрягаются, и подтверждение того, что я подозревала, просачивается сквозь мои внутренности. Она завидует.

Повернувшись, я иду к двери, поворачиваю ручку и вхожу в тускло освещенный холл. Кто-то появляется передо мной, заставляя мое сердце удариться о ребра.

— О, — задыхаюсь я, поднимая руку к груди. — Тимоти. Я не ожидала, что ты здесь.

Он не отвечает, просто стоит там, его темные глаза смотрят на меня.

— Тебе всё ещё нельзя говорить? — вздохнув, я кладу руку на бедро. — Если ты всегда здесь, то кто с Его Величеством?

На этот раз он реагирует, но лишь едва заметно, поднимая брови и делая шаг ближе.

— Значит, ты теперь мой сторожевой пес, правильно понимаю? — я провожу рукой по рукаву своего платья. — Очень хорошо, пойдем-ка прогуляемся.

Я отворачиваюсь и иду вперед, слыша позади себя звук его шагов.

Проходит, наверное, пять или десять минут, прежде чем я снова пытаюсь заговорить с ним. Уверена, что заблудилась в лабиринте залов замка, но если Тимоти не хочет вмешиваться и помогать девушке, то я не буду просить его направить меня в нужную сторону.

— Ты не видел Шейну? — спрашиваю я, в тысячный раз пытаясь заставить его расколоться.

Неудивительно, что ответа нет.

— Кто такая Шейна? — громкий голос раздается из-за угла. Мои шаги запинаются от голоса, и я прекращаю идти, когда появляется Пол, одетый в коричневые вельветовые брюки и светлую рубашку, на его лице чудовищная ухмылка.

— Пол, я надеялась увидеть тебя снова, — я улыбаюсь.

Его взгляд направлен за меня, приземляясь на Тимоти, прежде чем вернуться обратно.

— Правда?

— Ты знаешь Тимоти?

— Лучше, чем кто-либо другой, — ухмылка Пола расширяется, его русые волосы подпрыгивают, когда он засовывает руки в карманы. — Тимми — мой лучший друг.

Неподдельный шок прокатывается по моей груди, и я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на охранника позади меня.

— Оу? — я поворачиваюсь обратно, подношу руку ко рту, чтобы закрыть рот, и говорю Полу. — Он не любит со мной разговаривать, знаешь? Думаю, он запуган.

Пол ухмыляется.

— В этом я не сомневаюсь.

В моей груди разливается веселье, легкое и воздушное, и я хватаюсь за это чувство, надеясь, что если буду держаться достаточно крепко, то оно останется.

— Мы собираемся на прогулку. Не хочешь ли ты присоединиться к нам?

Пол колеблется, раскачиваясь на пятках.

— Не уверен, что это разумно — появляться со мной в замке, миледи.

Я поднимаю бровь, раздражение проступает на моей коже.

— Почему бы тебе не позволить мне беспокоиться об этом

На его лице появляется красивая ухмылка, зубы сверкают, когда он кивает и подходит ко мне, протягивая руку.

— Ну, в таком случае.

Я впиваюсь рукой в его локоть и позволяю ему вести меня по коридору, ожидая, что он направит меня в нужное направление, поскольку Тимоти явно доволен тем, что я хожу кругами. Но он не ведет нас к передней части замка, как я ожидала. Вместо этого он проводит нас по узким коридорам и мимо бесчисленных комнат, пока мы не достигаем небольшого анклава с темной деревянной дверью.

— Это секретная комната? — смотрю я на него.

Пол улыбается, подходит к двери и толкает её.

— Лучше.

Прохладный сентябрьский воздух хлестнул меня по щекам, когда я иду к нему и выхожу на открытое пространство, облака нависают над небом и скрывают солнце, обычная обстановка в Саксуме. Волны разбиваются вдалеке, давая мне знать, что мы находимся недалеко от того места, где океан Вита встречается с краем скалы у задней части замка.

А перед нами — великолепный сад, полный глубоких пурпурных и потрясающих белых цветов, на лепестках которых играют маленькие капельки воды, оставшиеся после дождя в начале дня. Гаргульи и скульптуры разбросаны повсюду, темно-зеленый мох разросся по их бокам и сливается с серым цветом их структуры, а в центре стоит потрясающий трехъярусный фонтан, по обе стороны от которого стоят две черные скамейки с золотой отделкой.

— Что это за место? — спрашиваю я.

— Сад королевы, — говорит Пол.

Я вздергиваю бровь.

— Королева-мать проводила здесь много дней, когда была беременна Его Величеством, а потом еще раз — Его Королевским Высочеством.

Трава хрустит под ногами Пола, когда он встает рядом со мной.

— Никто больше сюда не приходит. Но это приятное место для отдыха.

— Тут прекрасно.

Я отхожу от него и приближаюсь к фонтану, моя грудь теплеет с каждым шагом. А потом я смотрю мимо него на лес, который окружает нас. Густые деревья. Тысяча разных оттенков зеленого возвышаются вдали, напоминая мне о том, насколько уединенным является замок Саксум.

Повернувшись, я открываю рот, собираясь спросить, безопасно ли гулять там, но слова застревают на горле, когда я вижу Пола и Тимоти, прижавшихся друг к другу, мой немой охранник откидывает голову назад в смехе, его рука ложится на плечо Пола.

Это шокирующее зрелище. Я была уверена, что он вообще не умеет смеяться. Пустая боль проникает в центр моей груди, когда я смотрю на них, завидуя легкости, с которой они наслаждаются обществом друг друга. Не думаю, что когда-либо испытывала подобное. Приходится ломать голову, пытаясь придумать хоть одно воспоминание о том, как я расслаблялась и просто была с другим человеком, но у меня ничего не получается.

Боль нарастает, обволакивая камеры моего сердца и сдавливая его.

Сквозь деревья доносится приглушенный смех, но его достаточно, чтобы отвлечь мое внимание и возбудить мое любопытство. Он доносится с опушки леса, и, не задумываясь, я следую за шумом, шагая прямо в сосны.

Ветки ломаются под моими ногами, и я сжимаю в кулак ткань своих юбок, поднимая их, пробираясь сквозь деревья в поисках смеха. И вот появляются две фигуры у основания густого вечнозеленого дерева, мои шаги замирают, когда я хватаюсь за ствол впереди себя, укрываясь в тени его листьев.

Саймон сидит, скрестив ноги, его глаза расширены, а рот растянут в огромной улыбке. Но моё дыхание перехватывает от того, перед кем он сидит. Принц Тристан сидит на земле, повторяя позу Саймона, его спина сгорблена, взъерошенные черные волосы падают на лоб, а брови нахмурены в сосредоточенности. Одной рукой он крепко держит руку Саймона, другая двигается вперед-назад, кончик перьевой ручки прижат к конечности Саймона.

Он одет в черные брюки с подтяжками поверх кремовой туники с закатанными рукавами. Низ живота сокращается, тепло разливается по всем венам.

Они еще не заметили меня, поэтому я пользуюсь возможностью быть невидимой, мои глаза скользят по телу Тристана, рисунки на его предплечьях оживают с его движениями, как будто это живые, дышащие существа, а не произведения искусства, нанесенные на его кожу.

Он выглядит беззащитным, его черты лица мягче, чем обычно, когда он наклоняется, уголки его рта подрагивают, а Саймон продолжает хихикать рядом с ним.

— Не шевелись, Маленький Лев, — его голос низкий и хрипловатый, и воспоминание о его словах, произнесенных шепотом в соборе, посылает мурашки по моей шее.

— Щекотно, — отвечает Саймон.

Я тяжело выдыхаю, пытаясь сдержать нелепую реакцию моего тела на простую мысль, и переставляю ноги. Ветка ломается, и Саймон поднимает голову, его глаза прищуриваются, когда видят на меня.

Тристан даже не замедлил движения, не обращая внимания на то, что вообще был какой-то шум.

— Привет, леди, — Саймон восклицает. — Что Вы здесь делаете?

Мое сердце колотится в груди, отчего у меня сводит руки, и я прочищаю горло, прокладывая себе путь ближе, мои глаза мелькают между ними.

— Исследую, — отвечаю я, улыбаясь. — Что вы делаете?

Ухмылка Саймона расширяется, его игрушечный меч лежит сбоку от него.

Присмотревшись, я замечаю, что один из его глаз имеет темный оттенок, который портит светло-коричневый цвет его кожи и придает ей багровый оттенок.

Я глубоко вдыхаю, но не позволяю своему взгляду задержаться, не желая причинять ему неудобства, хотя мысль о том, что что-то или кто-то мог ударить этого мальчика, заставляет мою кровь кипеть, как вулкан, готовый вот-вот взорвется.

Опустив взгляд, я понимаю, что Тристан, на самом деле, рисует на Саймоне. И он совсем не принимает во внимание мое присутствие, что заставляет мои внутренности зудеть. Я подхожу еще ближе, и моя нога зацепляется за очередную ветку. Легкая дрожь проникает в лодыжку, и я шиплю от боли.

— Возможно, в следующий раз, когда Вы решите слоняться по лесу, Вас стоит одеться по случаю, — говорит Тристан, его голос успокаивает мою кожу, словно мягкая прикосновение.

Я насмехаюсь и сужаю глаза. Но он по-прежнему не смотрит на меня, сосредоточив свое внимание на руке Саймона.

— Я не слоняюсь, я услышала смех и пришла расследовать.

Теперь он останавливается и смотрит на меня.

— Вы здесь совсем одна?

— Да, — я поднимаю подбородок. — Ну, технически, Тимоти и Пол там в саду, — поворачиваюсь, чтобы оглянуться назад. — Они, наверное, ищут меня.

Саймон хмыкает.

— Держу пари, они рады, что Вы ушли.

— Это не очень мило, — мои руки опускаются на бедра. — Я хочу, чтобы ты знал, что я фантастически составляю компанию.

— Ну, да, но Тимми и Пол любят друг друга.

Я вскидываю брови.

— Что ты…

— Саймон, — голос Тристана резкий.

Мой взгляд перескакивает с одного на другого, но я пропускаю это мимо ушей, откладывая информацию на потом. Вместо этого я сажусь на корточки, не обращая внимания на то, как корсет впивается в верхнюю часть моих бедер от этого маневра. Я не хочу, чтобы Тристан знал, что он прав, и что мне неудобно в той одежде, которая на мне сейчас.

— Что Вы рисуете?

Саймон жуёт губу.

— Я хотел татуировку, но он сказал «нет».

— Значит, она временная? — я наклоняюсь ближе, чтобы посмотреть.

И когда я это делаю, мои легкие сжимаются, как будто кто-то проник внутрь моей груди и украл мое дыхание. Я и раньше видела картины. Сотни картин висят в замке, и еще десятки — в моем доме в Сильве. Но такого искусства я никогда не видела. Мои глаза расширились, а сердце заколотилось, когда я подалась вперед, чтобы получше всё рассмотреть.

Это потрясающе, и узел завязывается в моем горле, простое действие взгляда на это заставляет эмоции пронестись через все мое нутро и запереться в трещинах моей души. То, как рука Тристана скользит по его коже, словно лодка по воде, посылает мурашки по коже, как будто он прикасается ко мне каждым движением. Это невероятно, то, как он управляет пером; сложные линии и растушевка от устройства, которое я не могу заставить писать даже прямо на бумаге.

Сам рисунок выглядит так, будто кожа Саймона разорвана, как лоскут ткани, омрачённая порезами и дырами. А за ним — морда льва, с такой глубиной черт, что часть меня уверена, что он прорвет его руку и выпрыгнет, чтобы поглотить меня целиком.

Я разинула рот, пока Тристан продолжал рисовать, поражаясь его таланту. Он снова смотрит на меня, и я сжимаю челюсть так быстро, что зубы ударяются друг о друга. Ухмылка трогает уголки его губ, когда он опускает взгляд.

— Почему ты захотел сделать татуировки, Саймон? — спрашиваю я, не обращая внимания на то, что у меня в животе словно тысяча бабочек взлетает. Это нежелательное чувство. Я бы предпочла остаться здесь, на земле.

Саймон пожимает плечами, пожевывая нижнюю губу, глядя на лицо Тристана.

— У него они есть.

Мой взгляд переходит на Тристана, который сжимает челюсть, продолжая работать.

— И они слишком напуганы, чтобы причинить ему вред, — продолжает Саймон. — Я подумал, что если бы у меня было несколько… они бы тоже меня боялись.

У меня пересыхает во рту, в горле словно раздувается шар.

Тристан выпрямляет спину, откидывая волосы с лица.

— Мы закончили.

Взгляд Саймона расширяется.

— Мне нравится. Ты думаешь, это сработает?

Он выдыхает.

— Это для тебя, а не для них. Забудь о них.

— Я не знаю как, — Саймон фыркает, крутя рукой туда-сюда, глаза льва двигаются в соотвествии с движением.

— А что будет, когда она смоется?

— Тогда я нарисую её снова.

— Леди Беатро? — громкий голос раздается позади нас, я поднимаю голову и встречаюсь взглядом с Тристаном, так много невысказанных слов плавает в пространстве между нами.

Я никого не презирала так, как его. Он мерзкий, грубый и такой, каким мне его описывали. И все же сейчас я его совсем не ненавижу.

Тимоти появляется сквозь листву, его брови нахмурены, а лицо омрачено.

Я вздыхаю и встаю.

— Привет, Тимоти. Почему ты так долго?

— Вам не следовало убегать.

Улыбка расплывается по моему лицу.

— Я бы сделала это раньше, если бы знала, что это все, что нужно, чтобы услышать твой голос. Кроме того… — я поднимаю плечо, — мне совсем не нравится, когда все делают вид, будто я маленький ребёнок.

Его челюсть напрягается, прежде чем его взгляд переходит на Саймона и Тристана, его спина выпрямляется.

— Ваше Королевское Высочество, — он кланяется.

Черты лица Тристана каменеют, когда он встает, и, клянусь, воздух становится холодным, когда он превращается из человека, которым он только что был, в того, кого видят все остальные.

В принца со шрамом.

Он молчит, но когда он проходит мимо меня, его рука касается моей, наши пальцы сплетаются на мгновение. И то, как это заставляет мое сердце сбиться с ритма, должно быть самым большим предупреждением в моей жизни.

Но, я поступаю точно так же, как я делала почти с каждой эмоцией, касающейся принца, я игнорирую ее.

18. Тристан

Наверху таверны «Слоновьи кости» есть узкий коридор с небольшой ванной комнатой и двумя спальнями по обе стороны, одна из которых содержится в чистоте на тот случай, если я решу остаться. Что, признаюсь, в последнее время случается нечасто. Я провожу больше времени в замке, потому что леди Беатро очаровывает меня, и потому что мне нравится быть доступным, когда Саймону нужно ускользнуть.

Но Эдвард сказал мне, что моральный дух упал, поскольку я не так часто появляюсь, так что сегодня я здесь, чтобы исправить это. Видимо, сожжения тела королевского командира было недостаточно, чтобы доказать, что я все еще нацелен на дело.

Я поднимаюсь по лестнице и иду по коридору к комнате, меня охватывает смятение, когда я слышу приглушенные звуки из-за двери.

Я хмурю брови и поворачиваю ручку, воздух обдувает мое лицо, и дверь распахивается, ударившись о стену. Она трескается, как будто может разлететься, и этого достаточно, чтобы испугать двух людей, лежащих в кровати голыми.

Они вскакивают, суетясь. Женщина визжит, когда мужчина отодвигается от нее, и хватается за простыни, притягивая их к груди, её глаза расширяются, когда она рассматривает меня.

Я наклоняю голову, изучая ее черты, и меня охватывает ярость, когда я замечаю ее вьющиеся светлые волосы и веснушки.

Фрейлина моей Маленькой Лани. Розовощекая и только что оттраханная моим самым верным солдатом.

Эдвард.

Как он посмел привести её сюда?

Мои кулаки сжимаются, взгляд мечется к нему, пока он натягивал одежду.

— Ваше Высочество, я…

Я поднимаю руку, прерывая его на полуслове, мои глаза следят за фигурой девушки, пока она сворачивается калачиком.

— Ты принес мне подарок, Эдвард?

Он сглатывает, заканчивая застегивать брюки и проводя рукой по своим взъерошенным волосам.

— Это так заботливо с твоей стороны, — продолжаю я.

Девушка отодвигается дальше на кровати, предположительно, чтобы увеличить расстояние между нами. Я подхожу к ней, пока не оказываюсь у края маленького матраса, и протягиваю руку, хватаю ее за обнаженную руку и сдергиваю с места, прежде чем толкнуть ее на деревянный пол.

Она издает пронзительный крик, и от звука её страха адреналин бурлит в моих венах. Это, кажется, выводит Эдварда из оцепенения, в котором он находился, и он двигается вперед, хватает одежду женщины и становится рядом со мной, набрасывая её на девушку.

Я усмехаюсь.

— Немного поздновато для скромности, тебе не кажется?

Её щеки пылают, и я успокаивающе машу рукой в воздухе.

— Не обращай на меня, милая. Одевайся.

Она подтягивает одежду ближе к груди и больше не двигается. Раздражение вибрирует в моих костях.

— Я не люблю повторяться.

— Шейна, пожалуйста, — умоляет Эдвард. — Делай, как он говорит.

— Я не хочу, чтобы он меня видел, — шепчет она, глядя в землю.

— Вот что я тебе скажу. Я дам тебе несколько минут, Шейна. Приведи себя в порядок, — я подхожу ближе и провожу рукой по ее спутанным волосам. — А потом спустись вниз, где мы сможем решить, что делать с этой… ситуацией.

— Она ничего не знает, — шепчет Эдвард.

Гнев обостряет мой язык.

— Она знает достаточно.

Он поджимает губы, и на мгновение я думаю, что, возможно, он будет бороться за неё. Но он просто опускает голову и кивает.

— Десять минут, — говорю я, поворачиваюсь к двери и направляюсь к лестнице.

Мои плечи напряжены, мысли несутся, борясь между неверием и разочарованием. Я никогда не сомневалась в преданности Эдварда. Но, опять же, он никогда не давал мне повода.

Я не хочу делать из него пример, но иногда такие вещи неизбежны.

Лестница скрипит, пока я спускаюсь по ней, и когда я оказываюсь внизу, я направляюсь прямо через комнату, пока не дохожу до Белинды, которая сидит на коленях у Эрла и проводит рукой по его растрепанной бороде, заливаясь смехом.

Они оба выпрямляются при моем появлении, и она вскакивает, падая на пол.

— Сир, — шепчет она.

— Там наверху женщина с Эдвардом. Проследите, чтобы они не ушли.

— Конечно, — она тянется ко мне, хватает мою руку и целует мои кольца, прилив удовлетворения растекается по моим венам от ее покорности.

Из всех моих последователей она, несомненно, самая преданная.

— Если они попытаются бежать, убей её. И приведи Эдварда ко мне, — она выпрямляется, её глаза маниакально сверкают.

Я прохожу на возвышение, где стоит единственное черное бархатное кресло с высокой спинкой; трон, с которого я могу наблюдать за своими людьми. Он и близко не похож на настоящий, на тот, которого я заслуживаю, но на данный момент пойдёт.

Мои сапоги стучат по дереву, когда я сажусь, широко расставив ноги и барабаня кончиками пальцев по ручке кресла, оглядывая комнату. Все заняты поглощением супа и хлеба, которые Пол прислал из замка, а на столах разложены пальто на меховой подкладке, чтобы подготовиться к зимним месяцам. Подарок за их преданность.

Проходит несколько минут, пока я не слышу тяжелые шаги. Мой взгляд устремляется в угол комнаты, за длинные столы, туда, где край барной стойки упирается в лестницу. Эдвард и его новая любовь спускаются вниз, их головы близко друг к другу, они направляются ко мне, Белинда толкает их в спину.

Я опираюсь подбородком на костяшки пальцев, наблюдая, как они пробираются через столы и скамейки, пока не достигают края платформы. Шум вокруг нас затихает, когда люди обращают внимание на происходящее, и меня радует, что не нужно привлекать их внимание.

— Преклони колени перед величием, девочка, — шипит Белинда, толкая девушку в плечи, пока она не опускается на колени.

Эдвард бросает на Белинду суровый взгляд и делает шаг вперед, становясь между ними.

Я ухмыляюсь его очевидной привязанности и жду, что он последует её примеру.

Он не делает этого, и моя ухмылка спадает, а внутри меня все кипит.

— Ты больше не преклоняешься передо мной, Эдвард?

Его глаза фиксируются на моих, когда он опускается на колени.

От его нерешительности по мне пробегает тревога.

— Друзья, — мои пальцы сжимают подлокотники трона, я наклоняюсь вперед и смотрю в толпу. — Похоже, среди нас появился новый товарищ. Так ещё и из замка.

По толпе пронесся ропот.

— Скажи мне, ты здесь, чтобы присоединиться к нашему делу? — мои пальцы царапают челюсть.

Шейна не отвечает, ее плечи дрожат в то время, как она смотрит на землю.

От ее непослушания у меня кровь стынет в жилах, хочется привязать ее и заставить кричать; использовать её как пример, чтобы показать, что бывает, если меня рассердить.

— А может, ты здесь только для того, чтобы тебя трахнул командир короля, — выплевываю я.

Она задыхается, её голова поворачивается к моей, её щеки становятся румяными.

Эдвард подается вперед.

— Остановитесь.

Это слово.

Это простое, глупое слово — нож, который разрывает мой контроль, и я вскакиваю со своего места, лечу вниз по платформе, пока не оказываюсь перед ним и тыльной стороной ладони наношу удар по его лицу. Его голова поворачивается в сторону, кровь брызгает на землю из тех мест, где мои кольца рассекли его плоть, и он спотыкается, поймав себя, прежде чем упасть.

Я жду, пока он выпрямится, чтобы схватить его руку и выкрутить до тех пор, пока связки не лопнут под моими пальцами. Он падает на колени, сквозь стиснутые зубы вырывается стон.

— Ты не смеешь говорить мне остановиться, — шиплю я.

Он вздрагивает.

— Я… я привел её сюда для Вас.

Мои брови вскидываются, удивление проникает в меня. Я не ожидал, что он это скажет.

— О? — спрашиваю я, глядя на неё и гадая, не пытается ли он просто спасти эту девушку от смерти. — Значит, ты и правда дар.

Я отпускаю Эдварда и двигаюсь к ней.

— Скажи всем своё имя, — приказываю я.

— Шейна, — шепчет она, слезы текут по ее лицу.

— Шейна, — я позволяю слогам сорваться с моего языка, раздумывая, стоит ли объявлять, что я знаю, кто она. Но в последний момент я решаю не делать этого. — А кто ты для короля?

— Никто.

Мои ноздри раздуваются, когда я пристально смотрю на нее.

— Говори громче, чтобы все слышали.

Она садится прямее, ее грудь вздымается от тяжелого дыхания.

— Я сказала… Я никто.

— А для его новой королевы? — я вздергиваю бровь.

Ее дыхание сбивается, и даже я чувствую взгляды людей, которые прожигают ее спину.

— На этот вопрос нет ответа, не так ли? — бормочу я, приседая и поднимая её подбородок. — А кто ты для меня?

Ее язык проводит по губам, и она сглатывает, глядя на Эдварда. Он кивает ей и ладонью растирает вверх и вниз свою руку.

Она оборачивается, ее тусклый взгляд останавливается на мне.

— Я та, кто Вам нужен.

Я выдыхаю небольшой вздох, сжимая её челюсть, прежде чем опустить руку и встать прямо. Она не верна делу, и даже если бы она и была, это не изменит того факта, что Эдвард привел чужака — опасного чужака — на нашу базу и в нашу операцию, не сказав мне. Но она — новый инструмент в моем арсенале, которому я могу найти применение.

Скрестив руки, я смотрю на нее сверху вниз.

— Можешь встать.

Она выставляет руки перед собой, отталкиваясь от грязного деревянного пола, и проводит пальцами по передней части платья. Подойдя вплотную, я глажу её по затылку, наклоняясь так, чтобы никто не слышал.

— Ты будешь верна мне, или я заставлю тебя смотреть, как я расчленяю всех, кого ты любишь.

Ее тело содрогается от моего прикосновения.

— А потом я посажу тебя на цепь, как маточную кобылу, и позволю гиенам совать свои члены куда им заблагорассудится, пока ты не будешь разорвана и сломана. Я сохраню твою жизнь исключительно для их диких удовольствий, — я отстраняюсь, чтобы посмотреть в её блестящие, испуганные глаза, и моя свободная рука касается её щеки. — Я буду продолжать, даже когда ты будешь умолять о смерти. Ты поняла меня?

Она кивает, а затем икает, её щеки мокрые от слез.

Я отступаю назад и улыбаюсь, обращаясь к остальной части комнаты с широко раскинутыми руками.

— Все поприветствуйте нашего нового воина. Она здесь, чтобы присоединиться к борьбе.

19. Сара Б.

— Я не идиотка, Марисоль, я знаю, как танцевать.

Она поджимает губы — её любимое занятие в эти дни — и кладёт руку на бедро.

— Это будет Ваш первый танец с Его Величеством.

Подойдя к краю бального зала, я беру стакан воды и отпиваю из него глоток, желая, чтобы этот ужасный "урок" поскорее закончился. Я беру уроки танцев с самого детства. Я знаю, что делать.

— Просто неловко, когда твой партнер — другая женщина, вот и все, — я поднимаю плечи.

Она хмыкает.

— Миледи, я просто не хочу, чтобы Вы опозорили и себя и короля.

Мои глаза сужаются, её тонко завуалированное оскорбление скользит по моей коже, как иголки.

— Нет, конечно, мы бы этого не хотели.

Она подходит к цилиндру фонографа, его большой колокол торчит, как у духового инструмента, и двигает узкий край вниз, пока не заиграет музыка. Вдохнув поглубже, я разминаю шею, как раз когда открывается дверь в бальный зал на дальней стороне восточной стены.

— Я пропустила что-нибудь интересное? — голос Шейны разносится по комнате, и я поворачиваюсь, улыбка расплывается по моему лицу.

— Шейна! Где ты была? Я скучала по тебе, — я раскидываю руки и обнимаю её, в груди теплеет.

— Я ужасно люблю пропадать, не так ли? — она крепче прижимается ко мне. — Мне так много нужно Вам рассказать, — шепчет она мне на ухо.

Кивнув, я разрываю объятия, мои ладони скользят по её рукам, пока я не сжимаю её пальцы своими. Любопытство пробирается в уголки моего сознания, задаваясь вопросом, что она хочет рассказать и где она была.

— Я могу чем-нибудь помочь? — спрашивает она, оглядываясь по сторонам.

— Нет, если только ты не найдешь мне танцора получше, — я поворачиваюсь к Марисоль, сморщив нос. — Без обид.

Марисоль вздыхает, ее светлые брови нахмурились.

— Это бессмысленно.

У меня вырывается смех.

— Да ладно, Марисоль. Расслабься! — я подхожу к ней, протягиваю руку и хватаю ее за плечо. — Все будет просто замечательно. Ты прекрасно справляешься со всем, и мне жаль, что я усложняю тебе жизнь. Но я умею танцевать, клянусь.

Ее глаза смягчаются, уголки губ подрагивают, и она кивает, тяжело выдыхая.

— Простите, что я так… ну, Вы понимаете, — она пожимает плечами. — Планирование бала — это большое давление.

Я улыбаюсь.

— Именно поэтому я поручила это тебе. Уверена, ты справишься с этим лучше, чем кто-либо другой.

Её черты лица светлеют, когда она кивает.

— Почему бы тебе не пойти отдохнуть и дать нам с Шейной возможность поболтать, — я сжимаю ее плечо, надеясь, что она не будет спорить со мной. Я знаю, что она так же как и я не хочет тут находиться.

— Спасибо, миледи, — она делает реверанс, прежде чем пройти по полированному полу бального зала и исчезнуть в коридорах замка.

Только когда за ней захлопывается дверь, отражаясь от арочного потолка и каменных колонн, я опускаю плечи и расслабляюсь, поворачиваясь, чтобы посмотреть на свою самую близкую подругу. На ту, которая чувствовала себя чужой с момента прибытия сюда.

Улыбка расплывается по моему лицу, и она отражает ее, и мы обе начинаем хихикать.

— Не думаю, что я ей нравлюсь, — говорю я сквозь смех.

Голубые глаза Шейны сверкают.

— Не думаю, что ей кто-то вообще нравится.

Мои руки ложатся на бедрах, голова наклоняется в сторону.

— Я уверена, что ей очень нравится мой будущий муж.

Ее брови поднимаются к линии волос.

— Нет, ты так думаешь? Она одна из его любовниц?

Я поднимаю плечо.

— Кто знает? Думаю, у него их несколько. Насколько мне известно, ты можешь быть одной из них.

Она толкает меня в плечо.

— Пожалуйста, Сара. Будь реалисткой.

— Ну, а что? Я взяла тебя с собой, чтобы ты стала моей фрейлиной, и все же ты была похожа на одного из призраков, которые, как ты утверждаешь, обитают в замке.

Ее улыбка спадает, пальцы сплетаются перед ней.

— Прости, не сердитесь. Я просто… — она смотрит в сторону, и ее щеки становятся румяными.

Моя грудь напрягается.

— В чем дело?

— Я встретила одного человека, — шепчет она. — Он генерал в армии короля и он… всё.

Мои глаза расширяются, удивление падает, как свинцовый груз в моем нутре.

— Уже?

— Он очень красив. И очень хорош в… других вещах, — розовый цвет на ее щеках становится пятнистым.

Я поднимаю брови, не в силах остановить ухмылку, расползающуюся по моим щекам.

— А ты называешь меня грешницей.

Ее руки взлетают вверх, чтобы закрыть лицо, и она стонет в них.

— Я глупая, — посмотрев вверх, она протягивает руку, чтобы взять мою ладонь в свою. — Но я больше не буду пропадать. Мне жаль, что я так поступила.

Середина моего живота горит в предупреждении, как это всегда бывает, когда моя интуиция укоряет меня, крича, чтобы я обратила внимание.

— Ну что, я смогу встретиться с этим загадочным мужчиной?

Черты ее лица напрягаются, и изменение в её энергии пронзает меня как стрела.

Что-то не так.

— Я буду только рада, — говорит она.

Но ее улыбка не достигает ее глаз.

———

— Я хочу вернуться в сад королевы. Не напомнишь ли ты мне, как туда добраться?

Я смотрю на Тимоти из-за обложки моей книги с поэзией. Он сидит в кресле у камина в моей гостиной, никогда не видела его таким расслабленным. С тех пор как ему пришлось заговорить со мной в лесу, он раскрепостился, и пока мы находимся в моих личных покоях — куда он, на самом деле, заходит теперь, пока присутствуют другие люди, — он одаривает меня своим прекрасным голосом.

Оказывается, он не такая уж и дохлая рыба, в конце концов.

— Зачем? — спрашивает он.

Мои брови поднимаются, и я откладываю книгу.

— Ну, я бы предпочла полностью покинуть замок, но уверена, что ты этого не допустишь, поскольку, по всей видимости, помолвка сродни регрессии в подростка, которому нужна няня.

Он наморщил лоб.

— Вы называете меня своей няней?

Я пожимаю плечами.

— А как еще это можно назвать?

Он поджимает губы.

— Я попросилбыть Вашим охранником.

— Правда? — мой желудок подпрыгивает. — Не знаю, обижаться ли мне на то, что ты думаешь, что мне нужен охранник, или радоваться, что это ты.

Он наклоняет голову.

— Вы будете королевой. Если кому-то и нужна защита, миледи, так это Вам.

От его слов у меня по позвоночнику пробегает холодок, как будто он что-то знает, но не говорит.

— От кого? — я спрашиваю.

Его глаза переходят с меня на Офелию, которая подглядывает за нами из-за своего рукоделия. Когда я поворачиваюсь к ней лицом, она снова опускает глаза, делая вид, что не обращает на нас никакого внимания.

— Неважно, — говорю я, вставая. — Если ты не знаешь, как пройти в сад, просто скажи.

Он насмехается, поднимаясь со своего места.

— Я знаю каждый коридор в этом замке.

— О? — мои брови подпрыгивают. — Прям каждый?

Предвкушение зажигает мои внутренности.

— Офелия, мы собираемся на прогулку. Не хочешь пойти с нами? — я спрашиваю из вежливости, но все внутри меня надеется, что она откажется.

— Нет, миледи, Марисоль должна встретить меня здесь, чтобы обсудить меню ужина для бала.

Я сморщила нос.

— Звучит ужасно.

Она улыбается.

— Вот поэтому Вы и поручили это дело нам.

Подойдя к Тимоти, я переплетаю свою руку с его. Его челюсть подрагивает, когда он смотрит на то место, где мы соединены, и я ухмыляюсь ему, направляя нас к двери. Как только она открывается, он роняет мою руку, принимая ледяной вид; человек, который был несколько минут назад, растворился в воздухе.

Я молчу всю дорогу, запоминая наши шаги, чтобы незаметно ускользнуть и вернуться одной, но как только мы оказываемся у двери в сад, я поворачиваюсь и тычу пальцем ему в грудь.

— Ты сказал, что знаешь все коридоры.

— Да.

— Даже скрытые?

Его темные глаза смотрят на меня снизу вверх, как будто он раздумывает, как ответить, и одного этого достаточно, чтобы волнение пронеслось по моим внутренностям. Он знает, о чём я говорю.

— Покажешь мне? — настаиваю я.

Он молчит долгие, напряженные мгновения, мышцы его челюсти напрягаются снова и снова. Наконец, он кивает.

На моем лице появляется улыбка, удовлетворение прокладывает себе путь по моим венам.

Он тянется к своему боку, кладет руку на настенный бра. Я завороженно слежу за его движениями, мое сердце колотится в ушах.

Интересно, буду ли я вспоминать этот момент, как тот, когда я поняла, что все скрывается на виду? Потому что стена, на которую я только что смотрела, исчезает, открывая вместо себя темный и узкий проход.

20. Тристан

Когда мы с Майклом были детьми, мой отец часто был слишком занят, чтобы проводить с нами время, а матери было все равно. Даже если бы ей и не было наплевать, в монархии так не принято. Королевы не должны воспитывать своих детей; они должны только рожать их.

В результате, как и следовало ожидать, нас воспитывали няни. Другие дети, бродившие по коридорам, были семьями слуг, с которыми либо нам не разрешалось играть, либо им не разрешалось играть с нами. Но у Майкла каким-то образом всегда была своя компания друзей, и они никогда не упускали возможности найти меня и обрушить на меня дождь ужаса.

Я была легкой добычей. Мне не хотелось быть в центре внимания, и я предпочитал оставаться в стороне со своим этюдником, наблюдая за тем, как все остальные общаются.

Наблюдая со стороны, можно многое узнать о человеческой природе.

По какой-то причине моему брату это во мне не нравилось. Ни ему ничего не нравилось во мне, ни мне в нем. Нас связывает только кровь, и даже в детстве я представлял, как приковываю его за конечности и обескровлю его до последней капли, хотя бы для того, чтобы разорвать нашу связь.

Тогда, конечно, у меня не было на это сил.

И требуется всего лишь постоянно быть брошенным в грязь и быть названным уродом, чтобы поверить в это. Что раз ты немного отличаешься от других, значит, ты хуже, чем все остальные.

Это вбивали в меня злыми кулаками и отмахивались от проблемы под предлогом того, что «дети будут детьми». И то, что моя семья игнорировала меня и делала вид, что я неважен, только усугубляло это чувство. То, что я был вторым сыном, давало мне свободу, но они заставляли меня жить в тени Майкла.

Но, по крайней мере, какое-то время отец заботился обо мне.

Он брал меня на край утеса, показывал созвездия и то, как даже в самую темную ночь они освещают путь домой. Я дорожил тихими вечерами с ним, потому что это было единственное время, когда я чувствовал себя часть чего-то. Он видел меня и любил меня.

Но по мере моего взросления поздние ночные встречи становились все более далекими друг от друга, его время для меня сменилось подготовкой Майкла к роли короля.

Как и все остальные, в конце концов, я был забыт.

И звезды светят не так ярко, когда смотришь на них в одиночестве.

Майкл был коронованным принцем, а я была просто… собой. Поэтому я никогда не понимал, почему, когда у него было все, он всегда заботился о том, чтобы у меня было меньше, чем ничего.

Я думал, что когда мы станем старше, все наладится, но все оказалось наоборот. Толкания превратились в длительную пытку, а ушибленные ребра — в переломанные кости. Я ускользал в тайные туннели замка, чтобы просто убежать.

Тогда я понял, что они ведут через горы в глубь леса. И там же я впервые решил перестать быть жертвой Майкла, часами представляя день, когда я заберу все у него и у всех остальных, кто обидел меня или молча наблюдал.

В этом и заключается суть обиды. Она растет и обвивается вокруг каждой вашей частички, как плющ, питаясь гневом, пока не впитается настолько, что становится вами. Живым, дышащим, пульсирующим воплощением ненависти.

А у меня, мальчика, которого отбросили в сторону, как мусор, не было ничего, кроме времени, чтобы поливать сорняки водой. Позволить им гноиться и расти, пока они не затмят все остальное.

Майкл всегда был сильнее физически.

Но я намного умнее.

И он не заслуживает того, чтобы сидеть на троне.

Шрам на моем лице покалывает, и я стряхиваю с себя это чувство, стискивая зубы и снова обращаюя внимание на темное дерево сундука, который я храню под своей кроватью. Мои внутренности танцуют, когда я закрываю металлический замок спереди и ставлю его на место, прежде чем взять зажженную свечу и выйти из комнаты в коридор.

Я двигаюсь по коридорам, пока не попадаю в туннели. Это единственный способ добраться до офиса моего брата незамеченным, а поскольку сейчас глубокая ночь, никого поблизости не будет. Туннели темные и узкие, холод от камня просачивается сквозь стены и оседает в моих костях. Я ускоряю шаг, по моим венам струится безудержная радость, когда я представляю его лицо, когда он увидит, что я ему оставил.

Из-за угла доносится какой-то шум, и я замедляю шаги, наклоняя голову, чтобы снова прислушаться.

Кто может быть в туннелях в такое время?

Мало кто знает о них.

Глубокий вздох отражается от стен, и как только я его слышу, я расслабляюсь, вынимаю свернутый косяк из-за уха и прислоняюсь к холодному камню, поднося свечу к губам, чтобы зажечь его.

Я выпускаю облако дыма в воздух, перекрещивая свои ноги, пока жду, искры кусают мои внутренности. Внезапно шаги прекращаются, и, кроме прерывистого звука дыхания, вокруг меня воцаряется тишина.

— Очень смело для Маленькой Лани пробираться ночью в туннели.

Она не отвечает, и звук ее выдохов исчезает, как будто она пытается сохранить себя в тайне.

Как будто она может спрятаться от меня.

— Если Вы не выйдете, я буду считать, что Вы хотите, чтобы я поймал Вас. И между нами двумя, Вы окажетесь в крайне невыгодном положении, — я жду еще несколько мгновений, прежде чем бросить гашиш на землю и растоптать его углом ботинка. — Очень хорошо.

— Подождите!

У меня подпрыгивает живот, когда она появляется из-за угла, перед ее лицом горит маленькая масляная лампа, отчего она выглядит почти неземной в темноте.

Я не спеша рассматриваю ее, мой взгляд путешествует от кончиков ее сапог, по черным брюкам и темному плащу, до её волос, собранных в пучок на затылке.

По моему лицу расползается медленная ухмылка.

— Вы выглядите так, будто замышляете что-то совсем нехорошее.

Она поднимает бровь.

— О Вас можно сказать то же самое.

— Кто сказал, что я хороший?

Она ерзает, прикусив нижнюю губу. Это движение — прямой выстрел в мой пах, мне хочется почувствовать ее плоть между моими зубами, интересно, какова на вкус будет ее кровь на моем языке.

Она вздыхает, проводя рукой по лицу.

— Вы не… Вы ведь никому не расскажете, что я была здесь?

— Это зависит от обстоятельств, — я придвигаюсь ближе. — Что мне за это будет?

Ее рот открывается.

— Я… что Вы хотите?

Я делаю еще один шаг, потом еще, пока кончики моих сапог не касаются её. Я так близко, что вижу, как работают мышцы ее шеи, когда она сглатывает, и мои пальцы напрягаются против желания протянуть руку и прощупать её пульс, просто чтобы увидеть, как быстро я смогу заставить его биться.

— Откройте мне секрет, ma petite menteuse, — шепчу я.

Пламя моей свечи вспыхивает в её глазах, и она поворачивает шею так, чтобы встретить мой взгляд.

— У меня нет никаких секретов.

Я усмехаюсь.

— У нас у всех есть секреты.

— И какой же Ваш? — она наклоняет голову.

— Мой — это бремя, которое я не пожелаю никому, даже Вам.

Она насмехается.

— Тогда скажите мне, как Вы меня называете.

Я поднимаю бровь.

— По-французски, — нажимает она. — Что это значит?

Я цыкаю, качая головой.

— Всегда так много вопросов.

— И никогда никаких ответов, — огрызается она. — По крайней мере, скажите мне, что Вы делаете здесь в три часа ночи.

Не в силах подавить желание, я поднимаю руку и прижимаю пальцы к её горлу, пока не чувствую ровный ритм её сердца. Она втягивает воздух, и он учащается под моим прикосновением.

— Может быть, я преследую Вас.

— Преследуете?

— А Вы бы хотели?

Она стонет.

— Вы на всё отвечаете другим вопросом? Это бесит.

Что-то теплое разливается в моей груди, и до меня доходит, что здесь, в туннелях, мы совершенно одни.

Я могу взять ее, трахнуть, сломать, и никто не узнает.

Искушение такое сильное, что мои пальцы подрагивают, а член дико дергается, когда я представляю её обнаженной и прижатой к холодному камню стены, её тело дрожит, когда я вхожу в неё, пока она не закричит. Я прижимаюсь к ней всем телом, желая, чтобы она почувствовала, что натворила.

Ее глаза расширяются от моего движения, ее пальцы крепче сжимают маленькую лампу.

— Вы так реагируете на него? — спрашиваю я, мой желудок переворачивается от этой мысли.

— Что?

— Когда мой брат прикасается к Вам, — я провожу рукой от её шеи вверх к челюсти, прохожусь по острым углам, прослеживая линии её лица. — Ваше дыхание становится поверхностным, а кожа краснеет?

— Это не Ваше дело, — вздохнула она.

Я опускаю кончики пальцев по ее горлу, нежно лаская, касаясь мурашек на ее коже.

— А Ваша сладкая киска течёт от одной мысли о нём, как, я знаю, она течёт для меня?

— Я не… — она дергается и задыхается, ее лампа падает на землю, а её рука хватается за мою рубашку. — Ау.

Взглянув вниз, я понимаю, что моя свеча капнула на кожу над её ключицей. Мой большой палец прижимается к остывающему воску, желание пронзает меня, пока мои ноги не начинают подгибаться, когда я замечаю, что он окрашивает ее плоть в красный цвет.

Я хочу вылить его на остальную часть её тела и отрывать кусочек за кусочком.

Ее рот открывается, язык проводит по нижней губе, и, черт бы меня побрал, если я не хочу наклониться и украсть её дыхание для своего собственного.

На несколько секунд воцаряется тишина; напряжение сжимает воздух, пока мы смотрим друг другу в глаза, не зная, а может быть, не желая признать, что между нами есть нечто большее, чем вражда.

Я поднимаю свечу выше, пламя пляшет, когда я наклоняю её, и мой член течет, когда капля воска падает на кремовые просторы её горла и скапливается в месте соединения ее шеи, скользя по обнаженной коже, создавая дорожку, по которой я хотел бы провести своими пальцами.

Ее глаза трепещут, и она наклоняет голову, давая мне больше доступа.

Моя рука перемещается к передней части ее торса, толкая её, пока мы не оказываемы у каменной стены.

— Тристан, — бормочет она.

Мой желудок подпрыгивает, похоть бушует в моей середине и обжигает горло.

— Скажите это еще раз.

— Что сказать? — спрашивает она.

— Моё имя, Маленькая Лань, — хиплю я. — Скажите моё имя.

Она выдыхает тяжелый вздох, и я втягиваю его, отчаянно желая почувствовать её вкус на своем языке.

— Тристан, — её пальцы путаются в прядях моих волос.

Я прислоняю свой лоб к ее лбу, чувство вожделения пронизывает меня насквозь, пока я не могу мыслить здраво от того, как сильно я хочу раздеть её догола и трахнуть её.

— Я должен убить Вас за то, что Вы заставляете меня чувствовать себя так.

— Тогда убейте меня, — шепчет она, поднимаясь на цыпочки и дергая меня за корни, её нос прижимается к моему.

— Смерть была бы подарком, — мои бедра прижимаются к её. — Я бы предпочел видеть, как Вы страдаете.

Наклонившись, я вдыхаю её запах, сдерживая стон, который так и просится наружу. Мои губы касаются застывшего воска на её шее, моё тело скручивает от желания вцепиться в её кожу и пометить для себя; даже если она не моя, я хочу, чтобы она была разрушена для любого другого

Но я не позволю этого.

Я ненавижу её за то, что она заставляет меня чувствовать себя так; за то, что заставляет меня жаждать еще одной вещи, которую получает мой брат. Она околдовала меня, и я предпочел бы стереть ее с лица земли, чем существовать в мире, где она искушает меня, но оставляет с пустыми руками.

Вырвавшись, я отступаю на противоположную сторону узкого туннеля, обида на моего брата, которая мариновалась двадцать шесть лет, переполняет меня и разливается по венам.

— Значит, Вы ещё и ведьма, вдобавок к тому, что Вы шлюха моего брата? — я выплёвываю.

Ее черты лица опускаются, взгляд сужается до щелей.

— Я…

Но прежде чем она успевает закончить, я поворачиваюсь и ухожу, отказываясь признавать, как сжимается моя грудь, когда она не решает последовать за мной.

21. Сара Б.

Идти в туннели было глупо, но, очевидно, с тех пор как я приехала в замок, я еще не научилась на своих ошибках. Я думала, что буду в безопасности. Но мне следовало ожидать, что я встречу там принца. Похоже, он любит таиться в темных и тенистых углах, а еще больше любит затаскивать меня туда с собой, чтобы либо угрожать моей жизни, либо говорить мне на ухо грязные слова.

Я не знаю, как усмирить свою реакцию на то и другое.

И я ненавижу его.

Но бывают моменты. Моменты, когда он не кажется таким ужасным. Например, когда его талантливые руки рисуют отвагу на руке Саймона, или когда он хранит мои секреты. И вне зависимости от того, хочу ли я это признавать, но нет никого другого, кем бы я предпочла быть пойманной во время моих прогулок по коридорам замка. Есть определённый уровень доверия, которого я не было ни с кем, кроме отца, и я еще не совсем поняла, как соотнести эти две несочетаемые эмоции.

Его братом, однако, управлять проще.

— Спасибо, что пригласили меня сегодня на обед, — говорю я Майклу через маленький овальный стол.

Я оделась по случаю, предполагая, что у нас будет появление на публике, но вместо этого меня привели в его кабинет, где он приготовил для нас легкую закуску из бутербродов и чая.

Он улыбается, вытирая крошки со рта своей белой тканевой салфеткой.

— Всегда пожалуйста. Итак, расскажите мне о себе, Сара.

— Что бы Вы хотели знать? — я наклоняю голову.

Я не настолько глупа, чтобы поверить, что ему любопытно узнать меня получше. Ни одного мужчину это не интересует.

Он пожимает плечами, по его лицу расползается хитрая ухмылка.

— Все, что Вы считаешь важным.

— Я простая девушка с простыми потребностями, — я отвечаю ему с улыбкой.

Он смеется, сильный рокочущий звук эхом отражается от стен, его красивое лицо откинуто к потолку.

Сам звук ошеломляет своей откровенностью, и я чувствую, как в моей груди бурлит веселье.

— Мне очень трудно в это поверить, — говорит он.

Я поднимаю плечо.

— Я бы предпочла поговорить о Вас.

— Разве Вы не читаете газеты, Сара? — он вздергивает бровь. — Что такого можно узнать обо мне, кроме того, что уже всем известно?

Его улыбка расширяется по мере того, как он говорит, но грусть проносится по его лицу так быстро, что её едва можно разглядеть. В груди защемило, но я отмахиваюсь от этого чувства, напомнив себе, что мне все равно, как он будет страдать. Он заслуживает страдания за ту боль, которую причинила его семья.

— Ну, — шепчу я. — Мы не получаем газеты в Сильве.

Он смеется.

— Нет? Я думал, все получают газеты.

Неверие охватывает меня изнутри. Неужели он действительно такой тупой?

Я тяжело выдыхаю, стиснув зубы, чтобы умерить гнев, кипящий в глубине моего нутра.

— Их негде напечатать. Нет предприятия, которое могло бы их распространять.

— В Сильве? — его лоб морщится. — Я в это не верю.

— Ну, думаю, я бы знала, — огрызаюсь я. — Я прожила там всю свою жизнь.

— Я был там однажды мальчиком, прекрасный город.

Мое сердце замирает от его слов, воспоминания о том времени, когда я была маленьким ребенком, а Сильва еще процветала, проплывают в моей голове. О временах, когда мой отец был жив, а люди были счастливы и целы.

— Невероятное, не так ли? — говорю я. — Как быстро все может измениться. В одну минуту ты на вершине мира, а в следующую…

Его янтарные глаза темнеют.

— Думаю, да, — делает глоток чая и усмехается. — Ну тогда, что Вы хотите узнать обо мне?

Я хочу знать, что ты мертв.

Постучав ногтями по столу, я наклоняюсь.

— Я хочу знать, что сделает Вас великим королем.

Его улыбка спадает, и беспокойство поселяется в центре моей груди, как будто воздух стал несвежим.

— Вы намекаете на то, что я уже не великий, леди Беатро? — его голос звучит глубже, в нем слышны резкие нотки.

Я качаю головой.

— Я просто спрашиваю, каким Вас запомнит народ. Как ваша жена, я обязана подчеркнуть эти черты, сделать на них акцент. Я должна знать Ваши планы, если хочу быть подходящим дополнением к Вам.

Он качает головой, его толстые пальцы трутся о челюсть.

Мое сердце стучит о ребра, и я наклоняюсь ближе.

— Что делает Вас великим, король Майкл Фааса III?

Его глаза вспыхивают, но прежде чем он успевает продолжить, раздается стук в дверь, и входит мой кузен, Ксандер, с тонкой улыбкой на лице.

— Вы двое выглядите уютно.

Майкл прерывает наш взгляд и садится обратно в кресло, его взор еще раз переходит на меня, прежде чем он ухмыляется моему кузену.

— Она будет моей женой, Ксандер. Неужели ты думал, что мы не будем наслаждаться обществом друг друга?

— Никогда нельзя быть слишком уверенным, сир. В браке не всегда важна совместимость.

Майкл встает, подходит к своему огромному дубовому столу и открывает контейнер портсигара, стоящего на краю.

— Ну, к счастью для нас, моя невеста красива и приятна в общении. Мы более чем…

Он останавливается на середине своего предложения, его лицо теряет всю свою кровь, становясь ужасающе белым, а глаза становятся огромными, как цилиндры.

— Сир? — говорит Ксандер, его лицо напряжено.

— Что такое? — спрашиваю я, вставая со стула, тревога пульсирует в моих венах. — Вы в порядке?

Челюсть Майкла напрягается, его рука обхватывает что-то в коробке, прежде чем он роняет это и отступает назад, качая головой.

— Ваше Величество, — снова пытается Ксандер.

Лицо Майкла искажается, когда он поворачивается ко мне, его глаза сужаются, а в их глубине клубится паника.

— Это Вы сделали?

Внезапная перемена в его характере застает меня врасплох, моя защита поднимается.

— Что сделала? — я подхожу к столу и заглядываю в футляр.

Там полдюжины сигар, идеально разложенных, а прямо сверху лежит черный платок с золотой вышивкой, в углу выгравированы инициалы МФII.

Понимая, что они принадлежат его отцу, я протягиваю руку, чтобы потрогать, но Майкл летит вперед и ударяет меня по ней.

— Не трогайте его, глупая женщина.

Я задыхаюсь, прижимая ладонь к груди.

— Сир, пожалуйста.

Ксандер придвигается ко мне, его брови сведены друг к другу, когда он протягивает руку, чтобы коснуться меня.

— Ты в порядке?

Я киваю, мой разум мчится со скоростью тысяча миль в минуту, пока я наблюдаю, как Майкл вышагивает взад-вперед за столом, его пальцы тянутся к прядям его волос.

— Ксандер, посмотри на это, — он бросает руку в сторону открытого кейса. — Что мы собираемся с этим делать? Я не сумасшедший, я же говорил тебе, что я не сумасшедший.

Мой желудок сжимается, когда я наблюдаю за разворачивающейся сценой. Ксандер идет вперед, заглядывая в ящик, его очки сползают на переносицу. Его плечи напрягаются, и он вскидывает голову, глядя на меня так же, как Майкл. Как будто это я каким-то образом положила в коробку платок его отца.

Он вздыхает и смотрит на Майкла.

— Этому есть простое объяснение, я уверен.

— Тогда объясни мне, — огрызается Майкл, его кулак стучит по столу, заставляя фундамент дрожать.

Глаза Ксандера перебегают между нами, его голос звучит контролируемо и медленно, как будто он пытается усмирить зверя, прежде чем тот выпрыгнет из клетки и разорвет нас на куски.

— Ваше Величество, может быть, нам пора отправить леди Беатро обратно в ее покои, прежде чем продолжать этот разговор?

Моя челюсть застывает. Я не хочу уходить. Я хочу знать, что происходит.

— Я думаю, если есть вопрос, который беспокоит Его Величество, я должна остаться, хотя бы для того, чтобы оказать поддержку.

Майкл делает большие, быстрые шаги, его рука поднимается, чтобы коснуться моей щеки. Его энергия маниакальна; она витает в воздухе и обволакивает меня, вибрируя, пока не проникает в мои кости. И хотя его прикосновение теплое, в нем нет комфорта.

Нет искры.

Однако есть легкая дрожь.

— Вы — сокровище, — говорит он, переводя взгляд с меня на стену, а затем обратно. — И я слишком остро отреагировал. Этот платок… важен для меня. Я думал, что потерял его навсегда.

Его большой палец приподнимает мой подбородок.

— Может быть, Вы мой талисман удачи.

Я заставляю себя улыбнуться.

— Я надеюсь стать чем-то большим.

Он хватает мою руку и притягивает ее к своей груди. Я позволяю ему это сделать и замечаю, как быстро бьется его сердце под одеждой.

Если бы я была наивной девушкой, я бы подумала, что это связано со мной.

Но я знаю правду.

Что-то напугало его.

И это что-то связано с его мертвым отцом.

22. Тристан

Когда я упомянул Антонию о заброшенной хижине, прежде чем свернул ему шею, я не лгал.

Я нашел ее однажды, когда сбежал от брата и его стаи. Не знаю точно, кто изначально владел этим местом, и еще меньше знаю о том, кто обитал внутри, но я знаю, что за десять лет, прошедших с тех пор, как я её нашел, ни одна живая душа не знала о её существовании и не была в этих старых, разрушающиеся стенах.

За эти годы я привел её в порядок. Тут нет водопровода, а электричество появилось не так давно, чтобы оно могло здесь существовать, но, несмотря на все это, здесь уютно.

Кроме того, она находится в такой густой части леса, что никто не слышит криков.

— Я не хочу продолжать причинять тебе боль, — говорю я, обходя Эдварда. Я приковал его руки толстыми цепями к длинному деревянному столу, который наклонен так, чтобы его голова была ниже тела. — Я хочу доверять тебе.

Его дыхание прерывистое; я могу судить об этом по тому, как грязно-белая ткань, накинутая на его лицо, движется с каждым тяжелым вдохом, втягиваясь в рот и вырываясь обратно.

— Ты был глуп, — продолжаю я. — И в результате всё может быть разрушено. Ты знаешь, что ты наделал?

Он качает головой, цепи звенят там, где его руки тянут.

— Мне жаль, — говорит он, слова заглушаются тканью.

Мой желудок горит от того, что он заставляет меня делать, и я выдыхаю, щелкая языком.

— Слишком поздно для извинений, Эдвард. Мы должны раскаяться в своих ошибках и извлечь из них уроки.

Я окунаю большой металлический кувшин в ведро с водой у моих ног, подношу его к его голове и наклоняю, пока жидкость не льется ровным потоком на его лицо, пропитывая ткань и стекая в рот, пока не заполняет его дыхательные пути.

Сухожилия на его шее вздуваются, когда он бьется о стол.

— Уверен, ты знаешь, что это ничто по сравнению с тем, что произойдет, если твоя возлюбленная проболтается и нас арестуют за измену, — замечаю я. — В конце концов, ты уже много лет назначаешь наказания.

Его дыхание сбивается, тело поднимается и опускается в рывковых движениях, когда он захлебывается водой, не в силах сделать ничего, кроме как испытывать ощущение утопления и молиться, чтобы я оставил его в живых.

Я снова поднимаю кувшин и вздыхаю, мои внутренности сворачиваются при мысли о том, что придется прибегнуть к такой крайности. Большая бутылка ударяется о гнилой деревянный пол, когда я ставлю её на пол, а затем наклоняюсь к Эдварду и снимаю ткань с его лица.

Его кожа мокрая; лопнувшие кровеносные сосуды закручиваются паутиной вокруг глаз, губы потрескались и кровоточат от того, что он прокусил их в панике.

Я поправляю стол, чтобы он лежал ровно.

— Если бы ты был кем-то другим, я бы тебя убил.

Его голова откидывается в сторону, грудь вздымается.

— Я знаю, — говорит он, его голос ломается и становится хриплым.

— Ты собираешься поблагодарить меня за милосердие?

Его глаза находят мои, его рот приоткрыт, пытаясь отдышаться.

— Я не хочу ломать твой дух, Эдвард. Ты должен знать, что это причиняет мне такую же боль, как и тебе, — я кладу руку на грудь. — Но приводить кого-то без моего согласия было в лучшем случае опасно, а в худшем — попыткой самоубийства.

Он моргает, его язык проводит по потрескавшейся плоти.

— Спасибо… Вам.

— За? — мои брови поднимаются.

— За Ваше милосердие.

Я киваю, довольный его наказанием, наклоняюсь, чтобы отодвинуть ведро с водой в угол комнаты и погасить свечи, освещающие помещение. Но я не освобождаю его. Он останется на ночь, и я вернусь за ним утром, когда убежусь, что он понял, что его преданность и молчание имеют первостепенное значение.

— Вы оставите меня здесь? — спрашивает он, его тон дрожит.

Я протягиваю руку и хватаюсь за ржавую металлическую дверную ручку.

— Подумай над своими поступками, Эдвард, а завтра утром мы сможем начать все сначала.

Я распахиваю дверь и выхожу наружу на освежающий ночной воздух.

Остановившись, я поворачиваюсь к нему лицом.

— Если что-то случится. Если что-то пойдет не так, ты возьмешь вину на себя. Ты понял?

Его глаза затуманены, когда он смотрит на меня с того места, где он связан, мотая головой о дерево.

И хотя я потерял все свое доверие к Эдварду, на данный момент этого достаточно.

Захлопнув за собой дверь, я достаю большой ключ и поворачиваю его в замке, прежде чем развернуться и уйти. Наклонив голову набок, я разминаю шею, достаю из кармана спичечный коробок и извлекаю из него свернутый косяк.

Возможно, с моей стороны было глупо оставлять Эдварда в живых, и будь на его месте кто-нибудь другой, я бы не стал. Но Эдвард — важная часть восстания. Потерять его было бы равносильно потере руки, а на такой риск я пойти не готов.

Зажигая гашиш, я глубоко вдыхаю и начинаю свой путь обратно в замок.

Луна сегодня высокая и яркая; обычные облака, украшающие небо Саксума, отсутствуют, создавая призрачное сияние на потемневшей земле. К хижине нет четкой тропы, все эти годы я прокладывал разные пути, чтобы трава не истаптывалась от моих шагов, но самый простой путь ведет прямо в сад моей матери, и сегодня я выбрал именно его.

Пытка может быть такой утомительной.

Я выхожу из-за деревьев и останавливаюсь, увидев тень, сидящую на одной из черных скамеек вокруг фонтана. Подойдя ближе, я понимаю, что это леди Беатро.

Что-то тревожное проносится во мне от того, что моя Лань снова гуляет, когда она должна быть в безопасности и лежать в постели.

— Бессонница — это серьезная проблема со здоровьем, — говорю я, шагая за ней.

Она оборачивается, лунный свет освещает ее высокие скулы, на губах появляется небольшая улыбка.

— Вы бы знали.

Я обхожу скамейку и сажусь рядом с ней, широко расставив ноги, подношу косяк к губам и снова вдыхаю.

Она наблюдает за мной, любопытный блеск пробегает по ее лицу. Я уверен, что это невинно, но ее взгляд все равно пронзает меня насквозь, прокладывая путь под моей кожей, пока не прожигает её до самых глубин. Я прислоняюсь головой к спинке скамейки, деревянные плиты давят на мой череп, и протягиваю ей горящую бумагу.

Честно говоря, я не ожидал, что она возьмет её, но она удивляет меня — как она склонна делать — когда берет косяк из моих пальцев своими изящными ручками. Я откидываю голову в сторону, наблюдая, как она подносит его ко рту, обхватывает губами конец, ее щеки впадают, когда она всасывает.

Мой член напрягается.

Ее глаза становятся большими, шлейф дыма поднимается, когда она начинает кашлять и отплевываться, ее кулак поднимается, чтобы постучать по груди.

— Это… — она снова кашляет. — Это ужасно. Зачем Вы это делаете? Это пытка.

Ухмыляясь, я забираю гашиш, придвигаясь ближе к ней на скамейке.

— И что Вы знаете о пытках, Маленькая Лань?

Ее кашель затихает, глаза стекленеют от слез.

— Оно жжет, — хнычет она.

— Вам просто нужно научиться вдыхать, — я придвигаюсь еще ближе, мой живот напрягается, когда я подношу косяк к ее губам, гадая, позволит ли она мне или отшвырнет мою руку.

Оба варианта возбуждают меня, и я не могу решить, чего я жажду больше: ее подчинения или борьбы.

Ее пальцы обхватывают мое запястье, от этого прикосновения по руке пробегают искры, и я прижимаю край к ее рту.

— Всасывайте медленно.

Мой член твердеет до болезненно опухшего состояния и прижимается к ноге, пока ее губы обхватывают бумагу.

Я протягиваю руку, проводя двумя пальцами по ее пищеводу, потому что сейчас, когда мы вдвоем, я не могу не прикасаться к ней.

— Теперь глотайте, — произношу я.

Ее глаза вспыхивают, но мышцы подрагивают, когда дым спускается по горлу и проникает в легкие.

Наши взгляды встречаются.

— Выдыхайте.

Она слушается, и вокруг ее лица вьется облако, закрывая ее от моего взгляда. Мои внутренности расплавляются от ее послушания.

— Хорошая девочка, — мои пальцы касаются её шеи, прежде чем я убираю косяк и подношу его к своим губам, конец влажный от ее слюны.

Её темные глаза сверкают, когда они встречаются с моими, а затем опускаются.

Она прочищает горло и отодвигается на скамейке.

— Я все еще не думаю, что мне это нравится.

Я откидываюсь назад и смотрю на небо, не обращая внимания на то, что каждый нерв в моем теле искрится, как молния, призывая меня дать волю и либо трахнуть ее, либо убить, только чтобы я мог вернуть свой привычный благословенный тип оцепенения.

— Это не для всех, я полагаю.

— Почему Вы это делаете?

— Почему бы и нет? — я пожимаю плечами.

Она не отвечает, предпочитая зеркально отражать мое тело, вытянув ноги и сплетя пальцы, которые лежат на животе, а голова прислонена к спинке скамьи.

Здесь тихо; звуки цикад на деревьях и случайное улюлюканье совы — единственное, что составляет нам компанию.

— Это успокаивает меня, — наконец говорю я.

И тут же хочу взять свои слова обратно, ожидая, что она тут же бросится меня осуждать. Но она этого не делает. Она просто хмыкает и закрывает глаза.

— Вы когда-нибудь чувствовали, что не можете выключить это? — продолжаю я. — Ваши мысли, я имею в виду.

— Всегда.

— Когда шепот не умолкает, мое тело начинает восстаёт, превращаясь в узлы и клубки до такой степени, что я не могу сидеть спокойно. Мои легкие сжимаются, и я едва могу дышать сквозь панику… — я поднимаю горящую бумагу. — Это помогает.

Она поворачивает голову в мою сторону, ее брови поднимаются.

— Неужели могущественный принц Тристан только что признался мне, что что-то может победить его?

— Тревога — это то, что побеждает всех, кого она касается. Даже меня, — я втягиваю еще один раз, прежде чем снова предложить ей.

К моему удивлению, но она берет косяк, держа между пальцами.

— Я понимаю, — говорит она. — До смерти отца я была как любая другая девушка, — она колеблется, боковым зрением наблюдая за мной. — А потом, прямо перед моим двадцатым днем рождения, он уехал из города, чтобы делать то, что у него получалось лучше всего.

— И это было…

— Быть хорошим человеком, — нижняя губа дрожит. — Он обещал, что будет дома вовремя, и каждый день до моего дня рождения я сидела у своего эркера, смотрела на грунтовую дорогу, ожидая увидеть, как он едет по дороге, это больное чувство бурлило в моем нутре, заставляя мои нервы прыгать под кожей.

Она качает головой.

— Оказывается, я была права, и иногда, когда ты пытаешься быть хорошим, ты становишься мучеником.

Моя грудь вздымается, удивляясь, почему она говорит мне это, и удивляясь, почему меня это волнует.

— В общем, — она смеется, — с тех пор это чувство не покидает меня. Оно просто кипит, как кислота, растворяя все на своем пути. Я всегда просто… жду следующего стука в дверь, сообщающего мне, что человек, которого я люблю, никогда не вернется домой.

Я сглатываю неожиданные эмоции, вызванные ее словами, и в голове проносится момент, когда я узнала, что мой отец умер.

Она подносит косяк к губам, откидывая голову назад к небу, ее горло дергается, когда она вдыхает. Ее силуэт великолепен в лунном свете, и прежде чем я успеваю остановить себя, я протягиваю руку, чтобы убрать локон с ее лица, не в силах умерить желание.

— Из вас получился бы потрясающий портрет.

Она морщит нос, но не поворачивается в мою сторону.

— Что?

— Я бы хотел нарисовать Вас, — перефразирую я, придвигаясь ближе, мои пальцы танцуют по ее коже. — Прямо вот так, с Вашим лицом, целующим звезды… Думаю, это самое прекрасное, что я когда-либо видел.

Ее тело напрягается, и мне кажется, что мое сердце сейчас выскочит из груди. Я не уверен, что именно развязывает мне язык, и не знаю, имею ли я в виду то, что говорю. Я знаю только, что в этот момент я чувствую, что могу умереть, если не выскажусь.

— Вы называете меня красивой? — шепчет она, ее глаза расширены, когда она смотрит в мою сторону.

Мой язык проводит по губам, и я наклоняюсь, касаясь ртом края ее уха.

— Я говорю, что Вы можете свести мужчину с ума. Заставить его разрушить мир только для того, чтобы увидеть Вашу улыбку.

Ее тело дрожит, и мой член течет, каждая косточка в моем теле кричит о том, чтобы я схватил ее и притянул к себе. Заявил свои права под созвездиями, которые она затмевает.

Но потом я думаю о том, что через несколько ночей она будет цепляться за руку моего брата.

Именно он отнесет ее в свою постель.

И именно с ним она будет править.

А это значит, что я должен убить её, как и всех остальных.

Поэтому я отстраняюсь, пробегаясь пальцами по ее волосам, встаю и иду прочь, гадая, что за пустая боль у меня в груди и почему она решила появиться именно сейчас.

23. Сара Б.

Прошел почти месяц с тех пор, как я видела или слышала о ком-либо в Сильве, и хотя я ожидала этого, это не мешает тоске вплестись в мою грудь, обволакивая воспоминания о знакомых лицах.

И знакомых землях.

Я всегда был странницей. Но это совсем другое, нежели исследовать незнакомую местность; не знать, что произойдет, когда ты свернешь за угол. Я могла бы слоняться по каждой квадратной миле Сильвы с закрытыми глазами и связанными за спиной руками. Но здесь я до сих пор не смогла ухватиться за что-то конкретное; карта в моей голове пуста, с несколькими точками знаний, разбросанными повсюду. Это неполная картина, и каждый раз, когда я пытаюсь заполнить страницы, что-то встает на моем пути.

Вернее, кто-то.

У меня в животе все переворачивается, когда я признаюсь себе, что, возможно, именно поэтому я провожу ночи сбегая, вместо того чтобы делать то, что должна. А может быть, я просто изо всех сил стараюсь уцепиться за последние остатки моей свободы, потому что скоро меня лишат даже этого. Я не настолько наивна, чтобы думать, что после того, как все будет сказано и сделано, я останусь той же девушкой, что и сейчас.

Смерть неизбежно меняет тебя.

Завтра вечером я буду шествовать под руку с королем, как драгоценность, которую он поймал и хочет сохранить в своем сундуке с сокровищами.

— Завтрашний день очень важен, кузина, — говорит Ксандер, когда мы проходим через передний двор.

Кивнув, я сглатываю тяжесть, сковывающую мой желудок.

— Ты обеспокоена, — продолжает он. — Я знаю. Как лёгкая добыча.

Я вскидываю бровь, глядя на него.

— Это так очевидно?

— Кроме того, что ты мне рассказала? — он усмехается. — Там будут репортеры.

— Я не неумеха, Александр. Я смогу ответить на несколько вопросов.

Он перестает идти, гравий сыпучих камней хрустит под его ногами, когда он поворачивается ко мне лицом.

— После завтрашнего дня, Сара, всё изменится.

Я знаю, что он прав. Бал по случаю помолвки — первый из многих важных моментов, которые определят мое будущее. Я чувствую его истину глубоко внутри себя, но впервые в жизни там есть и что-то еще.

Оно тяжелое, пульсирует в центре моей груди, создавая ощущение, что я медленно иду к смерти. Закрыв глаза, я отгоняю эгоистичные мысли, запираю их в уголке своего сердца, надеясь, что они останутся там навсегда.

Я снова начинаю идти, и Ксандер следует за мной, пытаясь догнать.

— Что касается других новостей, у меня есть для тебя подарок.

— Правда? — ухмыляюсь я ему. — И в чём же была нужна подарка?

Он улыбается в ответ, двигая оправу очков вверх по носу.

— Думаю, тебе он понравится.

— Я узнаю, что это такое?

— Скоро.

Саймон выбегает из боковой двери в восточной части двора, отвлекая мое внимание, когда он бежит по траве, его игрушечный меч вытянут перед ним.

— Маленький засранец.

Я поворачиваюсь к Ксандеру так быстро, что мои глаза косятся.

— Прости?

Он машет рукой в сторону Саймона.

— Не знаю, сколько раз мы должнысказать его матери, чтобы она держала его подальше от глаз и там, где он ему и место.

Мой желудок скручивается, пока желчь не обжигает горло.

— И где же его место?

— С глаз долой и из сердца вон, — он хмурится.

— Он ребенок, — огрызаюсь я, гнев закипает в моем нутре.

— Он ребенок горничной.

Мои брови поднимаются, и я отступаю от Ксандера.

— Ты считаешь, что его обстоятельства делают его хуже остальных?

— Пожалуйста, кузина, не будь такой наивной. В этом мире все зависит от статуса. Некоторые принадлежат, а некоторые нет.

— Из-за его кожи? — моя кровь закипает.

Его лицо искажается, когда он смотрит на меня, а затем снова на мальчика.

— Потому что он мерзость.

Я смеюсь в неверии, клинки, пристегнутые под моим платьем, зовут меня, заставляя меня чесаться, чтобы навсегда искоренить его невежество.

— О, Александр. Я думаю, это ты — мерзость.

Повернувшись, я бросаюсь прочь, внутри меня все кипит.

Как он смеет.

Саймон стоит под большой плакучей ивой в дальнем углу двора, его передняя нога топает вперед, а он вытягивает руку.

— En garde! (К бою!)

Тепло разливается по моей груди и распространяется по конечностям, пока я иду к нему, и я удивляюсь, уже не в первый раз, как кто-то может быть таким жестоким по отношению к такой невинной душе.

Остановившись в нескольких метрах от него, я смотрю, как он сражается на мечах с воздухом. Мое сердце сжимается, когда я вспоминаю синяк под глазом и слезы в его голосе, и задаюсь вопросом, не остался ли он один, потому что ему больше не с кем играть.

— Держи запястье прямо, — говорю я.

Он поворачивается, его глаза прищуриваются, когда он приближается ко мне.

— Привет, леди, — он восклицает. — Что Вы знаете о драках?

— Больше, чем ты думаешь, — я ухмыляюсь. — Иди сюда, позволь мне показать тебе, что нужно делать.

Я машу ему рукой, и он подбегает, одаривая меня красивой зубастой ухмылкой. Я поворачиваю его за плечи, кладу его руки перед собой и выпрямляю его форму. Затем я провожу пальцами по плечам, слегка встряхивая его.

— Ты не должен быть таким напряженным, Саймон. Твое тело никогда не будет слушаться тебя, если ты будешь жестким, как доска.

Его маленькие мышцы расслабляются, и я перемещаю свою руку вниз, чтобы накрыть его руку, когда он берется за основание своего меча.

— Будь как вода. Плавным и быстрым.

— Вода? — он морщит нос, и я двигаю его рукой, показывая ему, чему учил меня отец, когда я была в его возрасте.

Я отхожу, позволяя ему продолжить движения самостоятельно.

— Все верно, — говорю я. — Вода — самый могущественный элемент в мире. Спокойная, когда нужно, и яростная, когда ее испытывают. Никогда не думай, что ты знаешь о силе чего-то из-за того, как оно выглядит.

Он кивает, его глаза расширены.

— Как Вы стали такой умной?

Я счищаю невидимые ворсинки с рукава.

— Ты удивишься, Саймон, что знает леди.

— Правильно, никогда не стоит недооценивать женщину. Особенно эту, — раздается чей-то голос у меня за спиной.

От этого голоса мое сердце падает в желудок, и я оборачиваюсь, столкнувшись лицом к лицу с широкой грудью и сияющей улыбкой.

— Дядя Раф, — задыхаюсь я. — Что ты здесь делаешь?

Его льдисто-голубые глаза сверкают, оглядывая меня с головы до ног, а он тяжело опирается на темную деревянную трость.

— Здравствуй, милая племянница.

— А кто Вы? — Саймон прерывает меня, пройдя вперед и встав передо мной, его меч направлен в грудь Рафа.

Мой дядя смотрит вниз, его улыбка увядает, когда он понимает, кто его допрашивает. Мои глаза сужаются, потребность защитить Саймона разгорается в моей крови, как огонь.

— Это мой дядя, Рафаэль Беатро, — я кладу руку на плечо Саймона. — А это Его Величество, — говорю я Рафу, мои глаза расширяются.

Саймон поднимает свой взгляд на меня, его янтарные глаза сверкают. У меня перехватывает дыхание, когда я смотрю на него, впервые осознавая, что его глаза имеют поразительное сходство с Майклом.

Моя грудь сжимается изнутри.

Нет. Неужели он?

Дядя Раф смеется.

— Конечно, ты шутишь.

Я качаю головой.

— Нет, он король. Разве ты не знаешь, как приветствовать королевскую особу с уважением?

Грудь Саймона надувается.

— Да. Я король, — он вонзает острие своего меча в ногу дяди, и я подавляю смех, который хочет вырваться из меня. — Склонитесь передо мной.

Раф смотрит между нами, и с каждой секундой, когда он не подыгрывает мне, мой гнев растет.

— Маленький Лев.

Два слова, и мои внутренности оживают.

Мой позвоночник напрягается, ненавидя то, как мое тело реагирует на простой звук его голоса.

Саймон крутится на пятках, роняя меч и спотыкаясь, чтобы подбежать и поприветствовать Тристана, и я не могу удержаться, когда мое сердце сжимается, видя искреннюю привязанность во взгляде Саймона.

Он любит его.

И, возможно, он единственный, кто его любит.

Я поднимаю взгляд от Саймона и встречаю глаза Тристана. В моем животе порхают бабочки, а за ними следует страх, и мне хочется прогнать их. Я не хочу их.

— Это… — рука дяди Рафа тянется, чтобы схватить меня за предплечье, но его прикосновение холодно по сравнению с жаром от взгляда принца.

— Да, — я отхожу в сторону, освобождаясь от его хватки.

— Принц со шрамом, — шепчет он.

В груди все перекручивается.

— Не называй его так, — огрызаюсь я, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него.

— Почему он так смотрит на тебя? — спрашивает он.

Я выдыхаю и заставляю себя улыбнуться.

— Наверное, удивляется, почему я всё ещё существую. Он не самый большой мой поклонник.

— Хорошо, — выплёвывает он. — Продолжай в том же духе.

Он протягивает руку, и я просовываю свою ладонь в ее изгиб, стараясь не обращать внимания на то, как взгляд Тристана прожигает дыру в моей спине.

24. Сара Б.

Марисоль порхает вокруг меня, проверяя, чтобы мое платье развевалось в нужных местах и застегивалось там, где положено. Это последняя примерка перед тем, как я надену его завтра вечером на бал. И оно потрясающее. Черное кружево на кремовом шелке с оборками, утягивающими талию, и легким шлейфом. Короткие рукава подчеркнуты черными перчатками, которые заканчиваются чуть выше локтя, и я никогда не чувствовала себя более красивой.

Это то, что я бы выбрала для себя, если бы когда-нибудь собрала средства на такое показное платье. Но до недавнего времени это была не моя жизнь. У меня много великолепных платьев, но все они достались мне от матери, еще с тех времен, когда у нас были деньги и мы процветали. Те, в которых я приехала сюда, были предоставлены моим кузеном, так что мы не оповещаем людей, что, несмотря на то, что я дочь герцога, на самом деле я на мели. Король Майкл совсем не обрадуется, если узнает, что царственность осталась только в имени.

Более того, он откажется верить, что это его вина.

— Миледи, вы выглядите великолепно, — взвизгивает Офелия, сложив руки на груди и рассматривая меня.

— Спасибо, Офелия, — я улыбаюсь ей.

Ее невинность — это то, по чему я тоскую. Она всего на три года младше меня, ей всего восемнадцать, но кажется, что мы живем в разных мирах.

Наверное, так бывает, когда сталкиваешься с жестокостью, которую предлагает этот мир и люди в нём. И когда я рассматриваю Офелию, смотрящую на меня с благоговением, я возношу молитву, надеясь, что она сможет сохранить эту невинность как можно дольше. Ведь когда она уйдёт, её уже будет невозможно вернуть. Она просто будет болтаться в памяти как воспоминание, к которому ты стремишься, но которое всегда остается недоступным.

— У тебя здесь есть семья, Офелия? — спрашиваю я.

Она улыбается, кивая.

— Есть. Мама, папа и старший брат.

Я усмехаюсь от любви, которая просачивается сквозь ее тон.

— И чем они занимаются?

— Папа работает с Вашим кузеном в Тайном совете. А мама занимается домом.

— Все живут здесь, в замке?

Ее глаза расширяются.

— О, нет, миледи, мои родители живут в Саксуме, но не здесь, не в замке. И мой брат во Франции.

В комнату вбегает Шейна с подносом чая и останавливается, глядя на меня.

— Шейна, прекрати, — смеюсь я. — Ты смотришь на меня так, будто никогда раньше не видела красивого платья.

Она качает головой, богато украшенный металлический поднос с чаем звякает, когда она ставит его на приставной столик.

— Ты просто… — её глаза пробегаются от подола кружева до рискованного выреза. — Ты выглядишь как королева.

Нервы сжимаются под моей кожей.

Я очень волнуюсь перед завтрашней ночью и всеми последующими ночами, хотя никогда не признаюсь в этом. Чтобы играть в царстве мужчин, нужно подавлять эмоции так сильно, чтобы никто не мог их найти, а от моего будущего здесь зависит очень многое. В частности, от самого бала по случаю помолвки. Там будут все, включая всю королевскую семью и королеву-мать.

Я делаю глубокий вдох, пытаясь собрать свои мечущиеся мысли и подавить легкую дрожь в руках.

Раздается стук, и Тимоти просовывает голову внутрь, его брови поднимаются к линии волос, и он разглядывает внимательно, когда видит меня в моем платье. Все три дамы поворачиваются к нему лицом, когда он открывает дверь, отступая в сторону, чтобы дать моему дяде пройти в комнату.

Дамы поворачиваются обратно ко мне, и после того, как они это делают, Тимоти качает головой и подмигивает, положив руку на сердце. Тепло струится по моей груди от его реакции, и на моем лице появляется улыбка. Он может не говорить об этом вслух, но, хочет он признать это или нет, мы становимся друзьями.

— Сара, милая. Ты прекрасно выглядишь, — напевает дядя Раф, его пальцы крепко сжимают трость, пока он идет через комнату.

Мой взгляд перемещается от двери, где только что был Тимоти, и я сосредотачиваюсь на Рафе, уютное одеяло чего-то родного накрывает меня, когда я рассматриваю его голубые глаза и темные волосы с густыми полосами белого цвета, более заметными, чем несколько лет назад.

— Спасибо, дядя.

Он останавливается передо мной, его взгляд перемещается по лицам моих дам.

— Как долго вам ещё потребуется? Я пришел сюда, чтобы выпить чаю и наверстать упущенное.

Я бросаю взгляд на Марисоль.

— Босс?

Она насмехается над этим прозвищем, слегка ухмыляясь, когда встает.

— Мы можем закончить, миледи.

Я хлопаю в ладоши, желая побыть наедине с дядей. Он самый важный человек в моей жизни, и хотя я могу не доверять его сыну, Рафу я доверяю безоговорочно.

———

— Время пришло.

Голос Рафа серьезен, его ногти создают устойчивый ритм постукивания о его трость.

Мой желудок вздрагивает, как будто тысяча пчел налетела и ужалила мои внутренности, и я сглатываю, не обращая внимания на это.

Я киваю.

— Я знаю.

Его бровь поднимается.

— Ты добилась расположения короля?

Я поднимаю плечо, мои зубы царапают внутреннюю сторону щеки до крови.

— Насколько смогла, но он не всегда рядом, — я опускаю взгляд на свои пальцы, сплетенные на коленях. — А ваш сын… не так полезен, как я ожидала.

Кустистые брови дяди Рафа втягиваются, его губы кривятся.

— Этот мальчик всегда чем-то занят, — он наклоняется вперед. — Но ты можешь ему доверять. Перемены не за горами, милая племянница, но это не значит, что они будут легкими.

Я не задаю вопросы, которые так и вертятся у меня на языке. Например, попросить его объяснить, что он имеет в виду. Я давно усвоила, что загадки и бессмысленные заявления дяди Рафа лучше оставить как есть.

Он хмыкает.

— Ты всегда была самым умным ребенком в нашей семье.

— Я уже не ребенок, дядя.

Он усмехается.

— Для меня, маленькая Сара, ты всегда будешь ребенком.

Улыбаясь ему, я беру свой чай, позволяя горячей воде ошпарить мой язык, пока я потягиваю напиток из чашки, гадая, насколько умной он бы меня посчитал, если бы узнал, что я провожу время, мечтая о темных углах и опасных принцах.

Ухмылка дяди Рафа спадает, его глаза сверкают, когда он наклоняется вперед.

— Твой отец очень бы гордился тобой. И каждый человек, в чьих жилах течет кровь Фааса, заслуживает того, чтобы заплатить за то, что они сделали.

Я киваю. Тяжелый ком печали поднимается в моем горле, и я с трудом могу дышать от боли, а груз ответственности давит также сильно, как в момент прибытия в Саксум.

Я позволила себе отвлечься.

Этого больше не повторится.

25. Тристан

— Многие из вас уже знают, что завтра вечером состоится бал в честь помолвки моего брата и его невесты.

В таверне раздаются возгласы, и кто-то с явным отвращением сплевывает на землю.

Я поднимаю руку, ковыряя ноготь, и вздыхаю.

— Скорее всего, они не ожидают, что я приду. Но мы все знаем, как мне нравятся неожиданности.

По комнате проносятся смешки.

— Мы на пороге нового рассвета; рассвета, в котором вы не будете ограничены обстоятельствами. Где вас не бросают на растерзание львам, потому что вы немного отличаетесь от других.

Я делаю паузу, мой взгляд встречается с глазами в толпе, чувствуя, как пламя прожигает их так же уверенно, как если бы оно лизало мою кожу.

— Король сошел с ума, хотя он хочет, чтобы никто об этом не знал, — мои губы оттягиваются назад от зубов. — Но я знаю.

— Почему мы не можем просто взять замок штурмом? — кричит молодая женщина впереди, ее всклокоченные волосы спадают на впалое лицо. — У нас есть численность!

По толпе пронесся гул. Я поднимаю руку вверх, заставляя их замолчать.

— Я понимаю положение. Но мгновенное вознаграждение редко удовлетворяет потребность, и мое желание, с вашей помощью, обеспечить свободу для всех нас. Прекратить правление Майкла недостаточно.

— Но если он умрет, корона будет принадлежать Вам! — надавила она, ударив кулаком по другой руке. — Там, где ей и место.

— Это правда, и она будет необыкновенно смотреться на моей голове, — улыбаюсь я. — Но наша конечная цель намного больше, чем просто я.

Я тянусь вниз, поднимая подол своей туники, обнажая свою грудь, и демонстрирую свежую татуировку, еще чувствительную в месте, где чернила вбиты в мою кожу. Это гиена с оскаленными зубами и слюной, капающей из пасти, она на костях, и пламя, отражается в её темных глазах.

Под ним нацарапано: «Вместе мы правим, врозь — падаем»

— Я знаю, что большинство из вас презирают прозвище «гиена». И кто может вас винить? Мерзкие, говорят они. Отвратительные. Непристойные.

Лица в толпе мрачнеют, хмурятся, и тяжелая энергия проносится по комнате от их ощутимого гнева.

— Но власть находится только в руках тех, кому мы позволим ею владеть, — продолжаю я, сбрасывая рубашку и начиная расхаживать взад-вперед по возвышенной платформе. — Пришло время нам вернуть нашу власть.

Я встречаюсь взглядом с женщиной, задающей идиотские вопросы, и от восхищения в ее глазах по моим венам прокатываются толчки удовольствия. Она вскакивает на ноги и опускается на колени, склоняясь передо мной. Как раз так, как мне нравится.

— Они называют нас дикими животными? — я перестаю вышагивать, ухмылка ползет по моему лицу. — Мы дадим им намного хуже.

Кружки шлепаются на столы, постоянное ликование растет, как приливная волна.

— А пока пируйте на провизии, которую я принес. Идите домой с полными животами и целуйте свои семьи на ночь, зная, что вы решили быть на правильной стороне истории.

Тарелки с едой выносят из задней части таверны и расставляют на столах, а люди стараются ухватить свою долю.

Я схожу с платформы, пробираясь через скамейки, пока не дохожу до заднего угла, где стоит Эдвард, его челюсть сжата, а глаза дикие; скорее всего, он все еще оправляется от психологических последствий наказания, которое он получил. Его новая женщина прислоняется к нему спереди, его руки обхватывают её талию.

— Ты хорошо сделала, Шейна, принеся еду из замка, — говорю я, когда подхожу к ним.

Она наклоняет голову.

— Спасибо, сир.

— Пол доставил тебе какие-нибудь проблемы?

— Нисколько, — она улыбается, ее глаза покидают мои и сканируют столы всех, кто нас окружает, несомненно, обращая внимание на худые тела людей, запихивающих в рот хлеб и бобы.

— Они едят так, как будто это их первая еда за много дней, — говорит она.

Я кладу руки в карманы, большой палец касается шершавого края спичечного коробка.

— Для большинства из них так и есть.

— Что Вы здесь делаете… — её глаза стекленеют, когда она встречает мой взгляд. — Вы очень отличаетесь от того, что они говорят.

Руки Эдварда напрягаются вокруг ее талии. Это незаметно, но я улавливаю движение, откладывая его на потом.

Я с ухмылкой смотрю на девушку, не в силах решить, слишком ли она наивна или глупа — или, может быть, она уже забыла, что я угрожал позволить городу насиловать ее, пока я буду убивать всех, кого она любит.

В любом случае, её слова задевают за живое. Оно сидит в самом центре моего нутра, его отголоски вибрируют в каждой частичке меня, пока эхо не вызывает у меня тошноту. Я наклоняюсь.

— Я соотвествую всему тому, что они говорят обо мне, но также во мне много того, чего они не знают.

Ее пальцы сжимаются там, где они обхватывают руки Эдварда.

— Если бы Сара знала, что Вы делаете, она бы помогла, — шепчет она.

— Не произноси ее имя при мне, — огрызаюсь я, моя грудь напрягается.

— Я просто…

— Шшш, — шагнув вперед, я прижимаю руку к ее рту, надавливая на ее губы, пока они не обхватывают мои пальцы. — Помнишь, что я тебе сказал? О том, что случится, если ты предашь меня?

Ее глаза закрываются, и она кивает.

— Хорошо, — улыбаюсь я, хотя тошнота прожигает мой желудок. — Не говори о ней больше в моем присутствии.

Я делаю шаг назад, поворачиваясь к толпе.

———

— Так ты с ней познакомился? — спрашивает моя мать, её руки побегают по передней части ее темно-пурпурного платья, ее седые волосы уложены так туго, что оттягивают лицо.

Вдовствующая королева никогда не выглядит менее чем безупречно, в конце концов, несмотря на то, что она только что провела несколько часов в пути сюда из нашего загородного поместья.

— Да, — отвечаю я, выпустив изо рта облако дыма, которое клубится в воздухе вокруг того места, где я лежу на диване.

— И? — продолжает она, наклоняясь вперед в своем кресле.

— Что бы ты хотела, чтобы я сказал, мама? — я вздыхаю, провожу рукой по волосам и сажусь, чтобы встретить ее взгляд. — Что она — это всё, чем ты не являешься? Так и есть.

Она хмурится, а у меня внутри все клокочет от ликования, я счастлив, что зарождаю обиду еще до того, как они встретились. Не могу дождаться момента, чтобы увидеть, как моя Маленькая Лань справится с ней.

— Я бы хотела, чтобы ты перестал курить этот гашиш, — говорит моя мама. — Это отвратительная привычка. Тебе совсем не нужно лишний раз омрачать свою репутацию.

Смех проходит через мое горло, а раны, зарубцевавшиеся в детстве и все еще жаждущие материнской любви, пульсируют, словно новые.

— Мне трудно заботиться о твоих желаниях, мама, учитывая, что ты никогда не уделяла времени моим.

— Это несправедливо, — хмыкает она. В воздухе повисает напряженная пауза, и как раз когда я решаю, что она наконец заткнулась и даёт мне возможность помолчать, она снова начинает говорить. — Я знаю, что ты грустишь о своем отце. Мы все скорбим, и если кто и понимает, так это я. Но прошло уже два года, пора двигаться дальше, и…

Я встаю с дивана и двигаюсь к ней, моя челюсть сжимается так сильно, что трещат зубы.

— Не надо притворяться, что знаешь о моем горе.

Присев перед её креслом, я стряхиваю пепел с косяка и кладу руки ей на колени, глядя на нее внизу вверх.

— Где ты была в ночь его смерти?

Она поднимает подбородок.

— Это не твоя забота.

Желчь обжигает мне горло, мой гнев настолько ощутим, что я чувствую его вкус в воздухе.

— Ты, конечно, не разделяла с ним постель, ведь именно там его и нашли — с синим оттенком кожи и в полном одиночестве.

Ее позвоночник выпрямляется, как раз когда раздается стук.

Одна из ее дам входит в комнату и направляется к двери, прежде чем открыть ее. Тимоти входит, прочищая горло и глубоко кланяясь.

— Ваше Величество, позвольте представить вам леди Беатро. Она пришла на чай.

Моя грудь сжимается при ее имени, и внезапно возникает желание остаться, хотя бы для того, чтобы защитить ее от острого языка и когтей моей матери. Нелепо, учитывая, что я только что раздувал пламя, желая самому разрушить их отношения.

Мама похлопывает меня по рукам.

— Тристан, дорогой, я поговорю с тобой позже.

Я хватаю ее ладонь и целую тыльную сторону.

— Мы продолжим этот разговор позже, мама.

Повернувшись, я встречаюсь взглядом с леди Беатро, как всегда прекрасной и волевой.

Отлично.

Ей это понадобится.

26. Сара Б.

Я не ожидала встретиться с вдовствующей королевой наедине, но она послала за мной, будто я какая-то жалкая служанка, которая только и ждет, когда она позовет. По правде говоря, я не хотела ее видеть, но мой дядя настоятельно попросил меня пойти, говоря, как важно оставаться в ее добром расположении, пока я не обрету власть.

Поэтому, я пристегнула клинки к бедру, оделась в самое дорогое дневное платье, которое у меня есть, позволила Шейне затянуть корсет потуже, и вот я здесь, делаю неглубокие глотки воздуха, следуя за Тимоти по коридору.

— Ты знаком с королевой-матерью? — спрашиваю я его.

— Да, — отвечает он.

— И?

Он вскидывает бровь.

— И что?

— Ну, во что я ввязываюсь, Тимоти? Она роза или шипы?

— Миледи, она не роза, — он усмехается, когда мы подходим к ее двери, и поворачивается ко мне лицом. — Но и Вы тоже. Я думаю, Вы прекрасно справитесь сама.

Возможно, мне следовало бы обидеться на его слова, но вместо этого в моей груди разливается утешение — потому что он прав, я не роза, и мне нравится, что он видит меня достаточно, чтобы понять это.

Дверь распахивается, молодая женщина в простом бледно-голубом платье улыбается и отступает в сторону, позволяя нам пройти в комнату. Мои руки липкие, отчего розовые кружевные перчатки прилипают к ладоням, но я вдыхаю так глубоко, как позволяет корсет, и расправляю плечи, чтобы изобразить уверенность, которой не чувствую внутри. Мы находимся в ее личных покоях, где я никогда не была, и меня поражает, насколько гостиная похожа на мою.

Дерево глубокого коричневого цвета подчеркивает красные и кремовые обои, а в центре комнаты потрескивает огонь. Два бордовых дивана стоят друг напротив друга, а во главе — два коричневых кожаных кресла, окружающих маленький круглый столик, на котором уже стоит поднос с чаем и белый фарфор с синими птицами и золотой отделкой.

Однако все это не привлекает моего внимания. Потому что с той секунды, как я вошла в комнату, я почувствовала его. Гул, который витает в воздухе и танцует на моей коже, обвиваясь вокруг моей середины, как веревка.

Я пытаюсь не смотреть в его сторону, правда, но сдаюсь, признавая — возможно впервые — что мой самоконтроль явно проседает рядом с принцем.

Кулон моего отца тяжелым грузом висит у меня на шее.

Наши глаза встречаются. Тристан смотрит на меня так, словно я животное в цирке, и хотя он находится в другом конце комнаты, кажется, что я выставлена напоказ только для него. Мое и без того неглубокое дыхание сбивается, когда он переводит взгляд на мое декольте, мои бедра напрягаются, чтобы сдержать боль, вспыхивающую между ними.

Тимоти прочищает горло, его рука касается моего локтя, и только тогда я вырываюсь из этого состояния, отводя взгляд и сосредотачиваясь на женщине, которую я здесь вижу.

Королева Гертруда Фааса: женщина, которая стояла в стороне, пока ее сын убивал моего отца, наблюдая, как его вешают за то, что он посмел усомниться в короне.

Ярость ярко пылает в моем нутре.

Я делаю шаг вперед и делаю реверанс, бледно-розовый подол моего платья развевается на земле у моих ног.

— Ваше Величество.

— Иди сюда, девочка, — огрызается она. — Встань прямо и дай мне хорошенько рассмотреть тебя.

Ее слова режут воздух, как нож, требовательный и почти жестокий тон. Я двигаюсь вперед, и когда я останавливаюсь перед ней, ее глаза прищуриваются, а челюсть напрягается, пока она рассматривает каждую мою деталь — мне никогда еще не хотелось так бунтовать.

— Значит, Вы девушка, которая хочет выйти замуж за моего сына, — её глаза пробегают по моей фигуре. — Неужели никто из Ваших дам не знает, как укротить эти дикие кудри?

Моя спина напряглась от ее грубого оскорбления, но моя уверенность возрастает, когда я понимаю, что она прибегает к мелким замечаниям, а не к глубоким уколам.

Я издаю небольшой смешок.

— Такие кудри, как у меня, трудно укротить, мэм. Мои дамы делают все возможное с тем, что дал мне Бог, — я наклоняю голову. — Возможно, Вы могли бы однажды сделать мне прическу и показать им, как надо.

Ее губы сжались.

— И что делает Вас достойной носить корону, мисс Беатро? — она улыбается, и я, не дожидаясь ее приглашения, сажусь на диван рядом с ней.

— Пожалуйста, чувствуйте себя как дома, — говорит она.

Я улыбаюсь так широко, что щеки болят.

— Спасибо.

— Расскажите мне, — она кивает в сторону одной из своих фрейлин. — Вы происходите из знати?

— Мой отец был герцогом.

Та же девушка, что открыла дверь, делает шаг вперед, наливает чай в изящный фарфор и возвращается на свое место у дальней стены.

— И чем он занимается сейчас? — продолжает королева-мать.

Яма в моем желудке расширяется.

— Гниёт в земле, к сожалению.

Резкий смех сзади нас привлекает мое внимание, и от этого звука мой желудок вздрагивает. Я поворачиваю голову и смотрю на Тристана, который прислонился к двери, его черные ботинки скрещены в лодыжках. Я не знаю, почему он все еще здесь, но, как ни странно, его присутствие меня успокаивает. Как будто он стоит у меня за спиной, а не у нее.

— Значит, он мертв? — спрашивает она.

Я обращаю на нее свой взор, и бабочки в моем животе рассеиваются, как только она говорит.

— Да, мэм, — подтверждаю я, хотя от этого разговора по моим венам прокатывается волна гнева.

Она не помнит его. Она знает мое имя, знает, откуда я, но даже не не может вспомнить.

Было много моментов, когда жизнь била меня по лицу и открывала глаза на реалии, которые лишают тебя невинности, но это первый раз, когда я понимаю, как один опыт может быть настолько разным для двух людей.

Для меня убийство моего отца изменило всю жизнь. А для нее это был просто очередной день.

Я клянусь прямо здесь никогда не принимать смерть как должное; что даже если жизнь людей закончится, я буду молиться за них и за семьи тех, кто их любил. Каждый человек заслуживает, чтобы его помнили, даже если это будут представления о том, как его душа горит в аду.

— Хм, жаль, — она берет свой чай, долго вертит ложку в жидкости, прежде чем стукнуть ею о край чашки, издавая резкий звон.

— Оба моих мальчика тоже потеряли отца, — она качает головой. — Но, конечно, Вы уже знаете об этом.

Я киваю, сцепив пальцы на коленях.

— Это был действительно знаменательный день, когда мы узнали о смерти короля Майкла.

— Мы все еще скорбим, — вздыхает она.

— Да, — вклинивается Тристан. — Трагично. Если ты хочешь снова зациклиться на своем муже, мама, то, конечно, давай продолжим наш прежний разговор.

Мое сердце замирает при звуке его голоса, и любопытство прокладывает себе путь через мое сердце, пока я смотрю туда-сюда между ними. Он говорит с ней так, словно не может даже смотреть на неё, что так отличается от всего, что я узнала о них за эти годы.

Я всегда думала, что семья Фааса — это сплоченная единица, преданная друг другу до самого горького конца. И хотя я знала, что король и его брат не ладят друг с другом, я никогда не думала, что это распространяется и на вдовствующую королеву.

Не то чтобы это имело значение. Чтобы положить конец правлению Фааса, я должна уничтожить их всех.

— Тристан, ты можешь идти, — говорит его мать.

Снова повернувшись к нему, я улыбаюсь.

— Да, в Вас нет никакой необходимости.

Он ухмыляется, выпрямляется у стены и идет к нам. Он одет во все черное, как обычно, его пиджак скрывает татуировки, которые мне так хочется увидеть, хотя я убеждаю себя, что это для того, чтобы полюбоваться его искусством.

— Как я могу, когда разговор только что стал таким интересным? — спрашивает он, опускаясь рядом со мной на диван. — Думаю, я бы предпочел остаться.

— Пожалуйста, не надо, — отвечаю я, хотя в моих словах нет особой убежденности.

Он цыкает, звук проносится по воздуху и касается моей кожи так же уверенно, как если бы он прикасался ко мне руками. Его ноги широко раздвигаются, и он перекидывает руку через спинку дивана, кончики его пальцев танцуют в опасной близости от моего плеча.

Мое тело напрягается, мышцы натягиваются, когда я наклоняюсь в сторону, чтобы ни одна частичка меня не касалась его.

Он мешает сосредоточиться, хотя, возможно, это и есть его цель. Я убеждена, что ему нравится смотреть, как я извиваюсь.

Раздражает.

— И скажите мне, мисс Беатро, — продолжает вдовствующая королева. — Как получилось, что дама без отца может так хорошо держаться в вежливом обществе?

Моя грудь трещит от ее слов, но я не даю реакции отразиться на моем лице.

— Полагаю, так же, как это делает овдовевшая королева. С тяжелым сердцем и сильным чувством собственного достоинства.

— Хм, — ее глаза скользят по моему телу, прежде чем снова встретиться с моим взглядом. — Обязанности королевы намного выше, чем обязанности осиротевшего ребенка.

Желание протянуть руку и задушить ее становится настолько сильным, что мне приходится сцепить пальцы на коленях.

— Тогда я с нетерпением жду, когда стану королевой, — провожу ладонями по своей юбке. — Вам нравится?

Она наклоняет голову.

— О, — я смеюсь. — Мне любопытно, нравится ли Вам, что у вас больше нет этих обязанностей? Я уверена, что Вы благодарны за то, что можете доживать свои дни в коттедже в глуши, не имея никаких обязательств.

Она напрягается, ее взгляд сузился.

— Звучит очень расслабляюще, — продолжаю я. — Может быть, когда-нибудь, после того как я выйду замуж за Вашего сына, мы сможем навестить Вас, и я смогу развеять Ваши сомнения, показав Вам все способы, которыми я улучшила фундамент, который Вы пытались построить.

Она опускает чашку с чаем, жидкость плещется по бокам, когда она поворачивается, чтобы взглянуть на свою даму в углу.

Мурашки пробегают по моему позвоночнику, когда я чувствую нежное прикосновение к затылку, и я втягиваю воздух, мои внутренности сжимаются сильнее, чем раньше.

Тристан прикасается ко мне, кончики его пальцев скользят по моей коже, заставляя мурашки бежать по всему телу. Паника от того, что его мать увидит, смешивается с трепетом от прикосновений, и вместо того, чтобы отстраниться, я прижимаюсь к нему, мой живот подпрыгивает и переворачивается, пока не оседает рядом с моим колотящимся сердцем.

Я не осмеливаюсь посмотреть в его сторону, но чувствую, что он наблюдает.

И я не должна наслаждаться этим, но именно это я и делаю.

27. Тристан

Чтобы плести магию из слов, требуется мастерство и точность, и это то, что я обнаружил в раннем возрасте. Даже будучи ребенком, я мог обманывать людей, заставляя их думать, что мои идеи — это их идеи, поэтому я потратил годы на оттачивание этого ремесла, пока я не научился посылать людей а ад так, что они наслаждались дорогой.

Вот почему видеть, как леди Беатро противостоит моей матери, используя ту же тактику, было упоительно.

Она волевая. Она — огонь.

Она — дьявол, изображающий змею, убеждающий людей съесть яблоко.

Ma petite menteuse... Моя маленькая лгунья.

Это то, что нужно для королевы. Нельзя, чтобы королевствами правила наивная, невинная девушка.

Но мысль о том, что она будет на стороне моего брата, когда оказывается, что она так ценна, заставляет желчь подступать к горлу. Насилие бурлит в моих жилах, побуждая меня убить его сейчас же и украсть ее для себя.

Через две недели мой брат и все, кто ему помогает, падут, а я займу место законного наследника престола. Но иметь королеву никогда не входило в мои планы.

— Готов? — спрашиваю я Эдварда, глядя на него, пока мы идем в банкетный зал. Ропот становится громче с каждым шагом, проникая сквозь стены, и я улыбаюсь, возбужденная энергия гудит под моей кожей.

— В конце концов, все получится, — он улыбается.

— Конечно, получится, — говорю я. — Неудачи не в моей крови.

Он ухмыляется.

— Технически, у твоего брата такая же кровь.

— К сожалению, это правда, — я гримасничаю. — Полагаю, мне придется выкачать из него все до капли.

Эдвард смеётся, когда мы подходим к дверям из темного дерева, темно-серые металлические петли скрипят, когда он толкает их, и мы заходим внутрь.

Внимание людей покрывает мою кожу, наполняя меня силой, пока я питаюсь их энергией.

Банкетный зал утопает в черном и золотом, наш семейный флаг развевается высоко над нашими головами, длинные столы, покрытые белыми скатертями, стоят вдоль стен. Самый большой из них расположен перпендикулярно остальным на возвышении, прямо над залом, и мой брат сидит в центре, окружённый его будущей невестой и нашей матерью; его советники занимают остальные места.

У меня сжимается живот, когда я оглядываю лица всех людей, которые стоят на моем пути. Людей, которые никогда не оказывали мне того уважения, которое они оказывают Майклу, хотя он ничего не сделал, чтобы заслужить его.

Головы поворачиваются, когда я прохожу по каменным проходам, мои сапоги стучат по полу и отражаются от высоких потолков.

— Принц со шрамом, — пробормотал кто-то.

Когда-то эта фраза глубоко задевала меня, но теперь я использую ее как топливо, зная, что скоро любой, кто осмелится говорить против меня, будет вынужден молить о покаянии у моих ног.

Брат пока не замечает меня, погруженный в беседу с матерью и Ксандером, но моя Лань — совсем другое дело. Опасное тепло ползет по моим внутренностям, зная, что, хотя все празднуют ее и Майкла, именно на меня она смотрит.

Эдвард проходит к одному из боковых столиков, занимает место рядом с другими высокопоставленными военными и погружается в беседу. Важно, чтобы было много свидетелей, которые подтвердят, что мы были здесь.

Я прекращаю идти, когда достигаю платформы, раскачиваюсь на каблуках, не сводя взгляда с леди Беатро. Она наклоняет голову, нахмурив брови, и я ухмыляюсь, проводя языком по нижней губе. Она ерзает на своем сиденье.

— Тристан, — говорит Майкл, глубокий бас его голоса отражается от стен. — Какой прекрасный сюрприз.

Медленно, я перевожу взгляд с его суженой на него.

— Ты думал, что я не приду, брат?

— С тобой никогда нельзя быть уверенным, — усмехается он, махнув рукой слуге. — Принеси ему кресло.

— Леди Беатро, — я позволяю ее имени соскользнуть с моего языка, внимание снова переключилось на нее. — Выглядите потрясающе. Моему брату повезло.

Сзади меня раздается несколько вздохов, несомненно, удивленных тем, что я так смел. Волнение трепещет в моем животе, интересно, как она отреагирует, как отреагирует мой брат.

Она улыбается, наклоняя голову, но я вижу вспышку раздражения, промелькнувшую в глубоких карих глазах.

— Спасибо, Ваше Высочество. Вы очень добры.

— Я знаю, что твои манеры заржавели, — вклинивается Майкл, его глаза пылают. — Но будь осторожен, когда говоришь о моей будущей жене.

Он протягивает руку и хватает ее, а она поворачивается к нему, черты её лица смягчаются, когда она сцепляет их пальцы на столе.

Зеленые порывы проносятся по моей середине, и моя челюсть сжимается так сильно, что трещит. Я отвожу глаза, опасаясь, что если не сделаю этого, то ворвусь на помост и оторву пальцы от его тела, чтобы он никогда больше не мог прикасаться к ней.

Я поднимаюсь на возвышение и прохожу за спинками всех кресел, пока не оказываюсь позади моего кузена, лорда Такана, который сидит рядом с моей Маленькой Ланью. Коварная ведьма.

Наклонившись, я кладу руку ему на плечо, бриллианты моих колец сверкают, когда я сжимаю.

— Кузен, прошло много времени.

Его тело напрягается, кубок с вином замирает на полпути ко рту.

— Тристан, какой восхитительный сюрприз.

Я поднимаю бровь.

— Правда? Когда мы виделись в последний раз? — спрашиваю я. — На похоронах моего отца?

Он прочищает горло, ставит свою чашу на стол, его пальцы отстукивают нервный ритм по столу.

— Думаю, да.

— Ого, — я присвистываю. — Два года. Невероятно.

Слуга прерывает меня, водружая на руки большой стул, и в моей середине пляшет веселье, когда Такан приходится отодвинуться, чтобы освободить место для меня.

Как только стул оказывается на месте, я сажусь, вытянув ноги под длинной белой льняной скатертью, покрывающей мои колени. Я поворачиваюсь всем телом к кузену, но при этом протягиваю правую руку и кладу ладонь на бедро леди Беатро. Все ее тело напрягается, вилка со звоном падает на тарелку.

— С Вами все в порядке? — спрашивает Майкл. Моя ладонь крепче сжимает ее.

— Что? — она смеется. — О, я просто в порядке. Подумала, что что-то увидела, вот и все.

— Расскажи мне, кузен, — ухмыляюсь я Такану. — Чем ты занимался с тех пор, как я видел тебя в последний раз?

Кончики моих пальцев выписывают маленькие восьмерки по ткани ее платья, ползут вверх по ее ноге, останавливаясь, когда я чувствую что-то громоздкое.

Ее мышцы напрягаются, и я понимаю, что к ней пристегнуто нечто похожее на кинжал. Ухмыляясь, я смотрю на нее боковым зрением.

Какая коварная маленькая шалунья.

Видение, которое я создаю в своей голове, заставляет меня твердеть, представляя ее связанной и обнаженной, ничего не касается ее кожи, кроме серебра её клинка и жара моих губ. Моя ладонь движется вверх, пока я не упираюсь в складку внутренней поверхности её бедра, костяшки пальцев ударяются о нижнюю часть корсета в то время, как я заставляю ткань ее платья слиться с ее кожей.

Я чувствую жар ее киски и сдерживаю стон, разминая рукой ее плоть.

Мой живот переворачивается, когда ее пальцы смыкаются поверх моих.

Такан вытирает рот салфеткой, но движения у него отрывистые, на лбу выступили бисеринки пота, челюсть двигается вперед-назад.

— Твой брат сделал меня наместником Кампестрии_{(campestria от лат. — равнины)}.

— Наместником, — я поднимаю брови. — Как… причудливо.

Я крепче сжимаю руку, верхушки моих колец прижимаются к ладони моей Маленькой Лани. Ее рука убирается с моей, и я погружаю пальцы дальше, откидываясь на стуле и беря со стола бокал с вином, чтобы поднести его кгубам.

Она проводит по моему бедру, кончики пальцев касаются края моей эрекции. Меня пробирает кашель, вино обжигает горло. Мой член пульсирует, отчаянно нуждаясь в ее прикосновении. У меня возникает искушение поднять ее и бросить на этот стол, задрав платье и засунув язык в ее киску, просто чтобы услышать, как звучат ее стоны в прекрасной акустике зала.

Я подаюсь вперед, мои губы приоткрываются, когда она дразнит боковую часть моей длины тыльной стороной ладони, ткань давит и создает трение, от которого я близок к тому, чтобы кончить, несмотря на то, что она даже полностью не трогает меня.

Из моего головки сочится жидкость, а мои пальцы сжимают мясо ее бедра так крепко, что я уверен, что оставлю синяк.

— Сара, милая, — голос Майкла прорезает туман, и ее рука исчезает так же быстро, как и появилась. — Я хотел бы побыть с тобой наедине до начала бала.

Она краснеет, глядя на него. Я сжимаю край стола, костяшки пальцев побелели от жесткой хватки.

— Конечно, Ваше Величество, — лепечет она.

Она кладет свою ладонь на его, и они поднимаются, но прежде чем они успевают сдвинуться с места, по залу разносится грохот.

Я поворачиваюсь налево, меня охватывает шок, когда я вижу, что мой кузен рухнул на стол, схватившись за шею. Его тело сводит судорогой, как будто он не контролирует свои мышцы. В его глазах лопаются красные капилляры, и я застываю на месте, смотря на него.

Откуда-то из-под помоста раздается крик, и кто-то бросается вперед, отталкивая меня с дороги, чтобы помочь ему. Я позволяю им сдвинуть меня с места, чувство ужаса охватывает меня, когда я понимаю, что моего кузена отравили, и это был не я.

28. Сара Б.

Стрихнин.

Не самый изощренный из ядов, но мне и не нужна была изощренность. Мне нужно было что-то, от чего нет известных средств и что подействует быстро.

Лорд Такан безвреден — жертва во имя всеобщего блага, но где-то в глубине я чувствовала, как часть моей души увядает и разрушается, когда я подсыпала порошок в его напиток и смотрела, как он растворяется, зная, что преподношу ему только смерть.

Лорд Такан приходится королю двоюродным братом, что делает его Фаасом, и, хотя он не занимал высокое положение в очереди на трон, он в ней находился. И моя жажда мести не утолится, пока я не уничтожу каждую каплю крови Фаасов на земле.

Рука Майкла дрожит, когда он сжимает мое предплечье, на его лбу выступили капельки пота, пока нас сопровождали стражники во главе с Тимоти и еще одним человеком в форме с лохматыми светлыми волосами. Я не помню его имени, но знаю, что именно он сдерживал ту женщину с головой лорда Реджинальда. Ксандер топает перед нами, проводя рукой по волосам, словно не может успокоить свои мысли.

Мы входим в кабинет Майкла, и Тимоти берет меня за локоть, его глаза сканируют меня с головы до ног, как будто он беспокоится, что я тоже могла выпить яд, который парализует мои дыхательные пути и заставит меня биться в судорогах до самой смерти.

— Я хочу знать, — голос Майкла сотрясает стены. — Что это, блядь, было.

Ксандер расхаживает взад-вперед перед столом.

Талантливый актер, хочется отметить.

В конце концов, это он передал мне яд в первую очередь.

— Бал должен продолжаться, — щебечет Ксандер. — Это идеальное время для вас обоих, чтобы собраться вместе и успокоить людей. Показать им, что в невзгодах мы находим силу… — он указывает между мной и Майклом. — Друг в друге.

Я насмехаюсь.

— Ты когда-нибудь думаешь о чем-нибудь, кроме политики?

Его губы опускаются, в глазах появляется зловещий блеск.

Дверь распахивается, и в нее врывается принц Тристан, вокруг него клубится темная энергия, отчего кажется, что температура падает только от его присутствия.

Меня пробирает дрожь, сердце колотится в груди.

Он не выглядит счастливым.

— Тристан, — огрызается Ксандер. — Вас всегда приводит смерть, не так ли?

Шаги Тристана тяжелые, его длинный черный пиджак развевается позади него, когда он пересекает комнату. Глаза Ксандера расширяются, и он отступает назад, пока не натыкается на край стола.

Быстрая, как вспышка, рука Тристана вырывается и хватает Ксандера за лицо так, что его щеки вминаются, очки криво ползут на лоб.

— Тристан, пожалуйста, — вздыхает Майкл, потирая лицо руками.

Его челюсть напрягается, когда он поднимает Ксандера, пока пальцы его ног не начинают целовать землю.

У меня зарождается беспокойство за кузена, но я настолько удивлена энергией, излучаемой принцем, что застываю на месте, пьянящее чувство пронизывает меня, когда он доминирует над всеми остальными мужчинами в комнате, просто находясь в ней.

Мой взгляд прослеживает кольца на его пальцах, переходит на толстые вены на его руке. Мои бедра сжимаются, когда я вспоминаю, как эта же рука погружалась между моих ног, когда десятки людей наблюдали за этим, ничего не подозревая.

Я жалею, что не воспользовалась возможностью почувствовать, как сильно я повлияла на него, когда у меня был шанс.

— В нашем доме только что отравили члена семьи, а ты всё ещё говоришь со мной так, будто я не могу разрезать твое тело на куски и скормить их шавкам на ужин, — шипит Тристан.

От его слов на меня накатывает тошнота.

— Я бы не советовал, Ваше Высочество, — заикается Ксандер, морщась, когда хватка Тристана крепнет. — Я был бы с запашком, совсем не аппетитное блюдо.

Принц усмехается, роняя Ксандера на землю, и я бросаюсь к нему, приседаю рядом и помогаю ему встать.

— Ведите себя цивилизованно, — огрызаюсь я, глядя на Тристана.

Его глаза бушуют, как дикая буря, все его игривые шутки исчезли, как будто я придумала их в своей голове. Мое сердце бьется о ребра, когда я выдерживаю его взгляд, и впервые я понимаю, почему они его боятся. Предупреждения моего дяди звучат в моем мозгу.

«Принц со шрамом не в себе, Сара. Держись от него подальше, пока не будет крайней необходимости, ты поняла?»

— Откуда ты знаешь, что это был яд? — спрашивает Майкл.

— Потому что я не идиот, — Тристан разрывает нашу связь и поворачивается к брату. — Разве ты не видел конвульсии? Борьбу за дыхание? Быструю и мучительную смерть?

Майкл втягивает воздух.

— Он умер?

Тристан усмехается, звук раздается глубоко в его груди.

— Гиены, — шипит Ксандер.

Мои брови поднимаются к линии волос, раздражение от отвратительного названия просачивается сквозь мои поры. Я понимаю, чего он добивается: свалить убийство на мятежников. Это не входило в планы, но я вижу привлекательность использования их в качестве козлов отпущения, чтобы помочь нам спрятаться на виду у всех. Тем не менее, мысль о том, что могут пострадать невинные люди, давит мне на грудь, до дрожи в ногах. Надеюсь, я смогу закончить работу до того, как до этого дойдет дело.

Майкл хрипит.

— Здесь? В замке?

— Они и раньше могли пробраться в замок, — говорю я. — Так ли уж надуманно полагать, что они могут сделать это снова?

Тристан прислонился к стене, мышцы его челюсти то напрягаются, то расслабляются. Он вытаскивает косяк из-за уха и проводит им по бантику амура на губах, прежде чем сунуть его в рот, и, хотя сейчас не подходящее время и не подходящая реакция, мой живот напрягается, желание зарождается между ног.

После нашей ночи под звездами я не уверена, что когда-нибудь буду смотреть на курение как прежде.

Он достает спичку из кармана, несколько выбившихся прядей его черных волос спадают на шрам, когда он наклоняется вперед, чтобы зажечь конец; пламя заставляет его черты лица светиться теплым оранжевым оттенком. Его глаза вспыхивают, когда он смотрит на меня, и он выпрямляется, позволяя огню раскалить деревянную палку до тех пор, пока, я уверена, она не касается его кожи.

Но он даже не вздрагивает. Даже не шевелится.

Я сглатываю, утонув в его взгляде, как в зыбучем песке. Он ухмыляется, дым вытекает изо рта и вьется в воздухе.

— Неважно, сейчас с этим ничего не поделаешь, — говорит Ксандер, выводя меня из оцепенения.

Моя грудь вздымается, когда я отворачиваюсь.

Майкл ходит взад-вперед, его взгляд скачет от одной стены к другой, и я прикусываю внутреннюю сторону щеки, рассматривая его, задаваясь вопросом, почему он выглядит таким беспокойным; когда несколько недель назад у его ног валялась чья-то отрубленная голова, его это не заботило.

— Не волнуйтесь, — продолжает Ксандер. — Я обо всем позабочусь.

29. Тристан

— Думаете, это мятежник? — говорит Эдвард, поправляя манжету своего мундира. — Кто-то, кто стал беспокойным и взял дело в свои руки?

Укол ярости пронзает мою грудь при мысли о мятежнике, не подчиняющемся мне, и я смотрю на Эдварда, недоверие проносится в моем сознании.

— Зачем кому-то желать себе мучительной смерти от моих рук? — спрашиваю я. — Они должны понимать, что их ждет именно это.

Он кивает, потирая щетину на челюсти.

— Может Александр? Эта жалкая птичка?

— Думаю, что на данный момент все под подозрением.

Я поднимаюсь со своего места, прохожу в угол комнаты Эдварда и смотрю в зеркало, расположенное на комоде.

— Даже леди Беатро?

Оборонительная реакция обрушивается на меня, как бетонная стена, раскалывая своим напором мой фундамент. Я поворачиваюсь к нему лицом, наклоняя голову.

— Если ты хочешь меня о чем-то спросить, Эдвард, сделай это. Я не выношу игры в угадайку.

Он сглатывает, поднимая плечо.

— Я ничего не имею в виду… но она действительно привлекательная женщина.

Я сжимаю челюсть, подавляя желание отрезать ему язык за то, что он говорит о ней так, как будто у него есть на это право. Как будто он имеет хоть какое-то представление о том, насколько она разрушительно красива.

— Она принадлежит моему брату.

Он смотрит на меня сбоку, пока стоит рядом со мной у зеркала.

— И все же Вы предупредили мятежников не трогать ее.

Я вздыхаю, уставая от его линии вопросов.

— Я буду тем, кто убьет её, Эдвард. Желательно, пока за этим будет наблюдать Майкл.

Я вспоминаю ужин, когда она прикоснулась к моему члену, а затем вложила те же пальцы в руку Майкла, улыбаясь ему так, словно он был ее миром.

Внезапная мысль ударяет меня, как резкая пощечина.

Что, если это она виновна в смерти Такана?

Она всегда прокрадывается туда, где ей не место, к её бедру прикреплены ножи, она играет роль заботливой королевской особы, хотя я точно знаю, что она — змея с серебряным языком.

Она также сидела рядом с лордом Таканом на банкете.

Я выдыхаю воздух, когда кусочки головоломки складываются в единое целое, и холодная струйка расслабления проскальзывает по моим внутренностям от осознания этого.

Конечно, это была она.

Моя маленькая лгунья.

Я ожидаю появления гнева, но вместо этого я возбуждаюсь, радуясь тому, что если это она, то это делает ее гораздо более подлой, чем я думал. Мне хочется надавить на неё, посмотреть, как далеко она зайдет, пока не сломается.

Мой член оживает от ее коварных поступков, и я впиваюсь зубами в нижнюю губу, сдерживая стон, понимая, что она стала еще более привлекательной для меня, чем уже была.

Я поправляю свой черный жилет, затем иду к своему черному фраку, брошенному на стул, поднимаю его и продеваю руки в рукава.

— Это ничего не меняет в наших планах, — говорю я Эдварду, лукавая ухмылка ползет по моему лицу. — С тем же успехом можно сделать сегодняшний вечер акцией «два по цене одного».

———

Последний бал в замке Саксум состоялся, когда Майкл вступил на престол, устроив самое пышное мероприятие с начала века.

Я не присутствовал.

Должно быть, из головы вылетело.

Тем не менее, я знал, что, представив леди Беатро ко двору, она окажется в центре внимания.

Однако я не ожидал, что это повлияет на меня так сильно.

Я наблюдаю за ней из тени бального зала, моя кровь бурлит, как чан с кислотой, когда я вижу, как она расхаживает под руку с дюжиной разных мужчин, каждый из которых жаждет возможности потанцевать со своей будущей королевой.

Мой брат сидит рядом с матерью в отгороженной зоне, предназначенной для королевской семьи, под мерцающим черно-золотым навесом из тончайшей драпировки.

— Она просто красавица, не так ли? — раздается позади меня невнятный голос.

Я оглядываюсь, раздражение пробирает меня до костей, что кто-то считает, что может говорить о ней. Это раздражение только усиливается, когда я вижу невысокого и коренастого мужчину со слишком большим количеством драгоценностей и рыжими волосами, яркими, как солнце, который покачивается на месте, а вино плещется в его бокале.

Лорд Клавдий, барон Сульты, города на равнинах Кампестрии, недалеко от южной границы. Он проводил лето с нашей семьей в загородном поместье и всегда очень завидовал моему брату, почти до одержимости.

— Привет, Клавдий, — вздыхаю я. — Рад видеть, что ты все еще такой же маленький извращенец.

Он ухмыляется, опрокидывая свой бокал и осушая вино.

— А вы, Ваше Высочество, все еще скрываетесь в тени. Все еще прячетесь от своего брата, как в детстве?

Усмехаясь, я поворачиваюсь к нему лицом, затмевая его своей тенью.

— Тебя вообще приглашали сегодня, малыш? Или ты пробрался сюда тайком, чтобы быть поближе к Майклу?

Я протягиваю руку и хватаю его за плечо.

— Может, если ты наденешь платье, тебе удасться обмануть его, заставив думать, что ты шлюха, и он позволит тебе отсосась свой член так, как ты мечтал все эти долгие годы.

Его лицо искажается в яростной гримасе, и он вырывается из-под моей руки, уходя прочь, не говоря ни слова. Мои глаза следуют за ним, пока он идет к центру бального зала, трогает за плечо молодого человека, танцующего с леди Беатро, и заменяет его, его грубые пальцы обхватывают её талию и притягивают к себе.

Злость разъедает мою кожу изнутри, когда он прикасается к ней, ее улыбка становится принужденной, глаза вспыхивают от беспокойства.

Обычно я наслаждаюсь ее дискомфортом. Но только когда причиной являются мои руки.

Он кружит их в простом фокстроте, его ладонь продвигается все ниже по ее талии, пока не оказывается над изгибом ее задницы.

Я в двух секундах от того, чтобы проложить себе путь через бальный зал и переломать все его пальцы, но прежде чем я успеваю это сделать, она вырывается из его хватки.

Он кланяется, когда она удаляется, направляясь по блестящему кафельному полу в коридор.

Ожидание сжимает мои мышцы, пока его глаза-бусинки следят за ней, и я вижу момент, когда он принимает решение. Спотыкаясь о пол, он выходит вслед за ней из дверей бального зала.

Я смотрю на брата, ожидая, что он будет кипеть от ярости, но вместо этого он занят тем, что смотрит в сторону комнаты, строя глазки одной из девушек-служанок, стоящих у дальней стены.

Отвратительно.

Хрустнув шеей, я взвешиваю всё варианты. Я могу последовать за ними или проигнорировать это.

Сара Беатро — не моя проблема.

В обычной ситуации мне было бы все равно.

Мне должно быть все равно.

Но это не так.

30. Сара Б.

Я почувствовала его за спиной раньше, чем увидела.

Я едва успела дойти до двери дамской уборной, как меня развернули и втащили в темный угол главного коридора, прижав к камню.

— Уберите от меня руки, — шиплю я, глядя на румяное лицо лорда Клавдия. Его дыхание, пропитанное вином, гнилостное, еще более непостоянное, чем во время танца.

Это последняя капля моего рассудка, после того, как мне пришлось шествовать под руку с несколькими мужчинами, танцуя до онемения ног. Когда Марисоль заставляла меня тренироваться, я предполагала, что буду танцевать с будущим мужем, а не со всеми присутствующими.

Но Майкл за весь вечер едва удостоил меня взглядом. Он произнес полусерьезную речь о том, что его кузен был болен задолго до этого вечера, и что ему повезло, что я была рядом с ним в горести его потери, но с того момента он стал призраком, отмахивающимся от меня, как от обязательства, от которого он хочет поскорее избавиться.

— Вы пожалеете об этом, когда протрезвеете, — пытаюсь я снова, надавливая на лацканы его смокинга.

— Вы красивая женщина, миледи, — говорит он. — Никто не осудит меня за то, что я опробовал товар.

— Его Величество осудит Вас, — отвечаю я, паника пробирает меня до мускулов. — Вас предадут смерти.

Его толстые пальцы скользят по передней части моего бального платья, сминая атлас и кружева, его предплечье прижимается к моей трахее, усиливая давление, пока мои дыхательные пути не начинают закрываться.

— Никто Вам не поверит, — он усмехается. — Вы практически умоляете об этом.

Острые бритвы вонзаются в мое горло, пока я пытаюсь дышать. Я оглядываю коридор изо всех сил, надеясь увидеть кого-нибудь рядом, чтобы успокоить ситуацию.

Но здесь никого нет.

Его бедра прижимаются ко мне, толстый гребень его эрекции упирается мне в живот, а его ладонь обхватывает мои бока. Я пытаюсь пошевелить руками, надеясь, что смогу достать до кинжалов на бедре, но вес его тела давит на меня, и я не могу контролировать свои конечности.

Отец учил меня мастерски владеть мечом и кинжалом, а из пистолета я целюсь почти идеально.

Но он не обучил меня достаточно хорошо для этого.

Я позволяю своему телу ослабнуть в борьбе с ним, надеясь, что если я перестану бороться, может быть, он ослабит хватку. Он ворчит, вжимаясь в мой живот, и ухмыляется, когда слюна вылетает из его рта на мою шею. Он тянет за мои юбки, звук рвущейся ткани как стрела вонзается в мою грудь, страх проникает внутрь, смешиваясь с ударами моего сердца. Он продолжает свой путь, пока не обнажаются мои чулки, запускает руку под сорочку, его мясистые пальцы скользят по внутренней стороне бедра, минуя кружевную оборку моих трусов, пока не встречаются с моей кожей.

Я благодарна ему за то, что он либо не почувствовал холодный металл моих кинжалов, либо слишком пьян, чтобы заметить это, и желчь подползает к моему горлу, тошнота накатывает так резко, что я молюсь, чтобы меня вырвало на него, может это заставит его отступить.

— Чертовы тяжелые платья, — бормочет он, его рука сильнее прижимается к моему горлу. Он отодвигается назад, чтобы устроиться получше, его рука в сантиметрах от того, чтобы коснуться мягких кучеряшек между моих ног, и я пользуюсь возможностью, мое сердце бьется в груди, когда я тянусь рядом с его ладонью и достаю одно из лезвий с моей кожаной подвязки.

Я подношу его к его горлу, прижимая острие к его яремной ямке.

Он роняет мое платье и отступает назад, спотыкаясь о свои же ноги, его глаза расширяются.

— Будьте осторожны с теми, кого Вы загоняете в угол темных коридорах, — шиплю я, жидкий жар разливается по моим венам. — Никогда не знаешь, у кого из нас спрятаны когти.

Теперь это я надвигаюсь на него, провожу нас назад, пока он не врезается в противоположную стену, его руки взлетают вверх в знак капитуляции.

— Может мне закончить Вашу жизнь здесь? — спрашиваю я, проводя рукой по его лицу, отвращение и ярость смешиваются, пока я не начинаю задыхаться от вкуса. Я обхожу пояс его брюк и сжимаю его яички в ладони, выкручивая ткань, пока он не вскрикнет.

— В конце концов, — продолжаю я, приближая губы к его уху. — Вы практически умоляете об этом.

Я сжимаю сильнее, поворачиваю запястье, чтобы его кожа натянулась еще больше, и чувствую, как его адамово яблоко дергается под моим ножом, толкая мою руку движением.

Когда я вдавливаю лезвие сильнее, появляется тонкий порез, кровь стекает по пищеводу и по галстуку-бабочке, окрашивая белоснежную рубашку.

Было бы так легко перерезать ему горло, и мое тело вибрирует от желания. Я стискиваю зубы, заставляя лезвие входить глубже, его затрудненное дыхание обдает мои ноздри зловонием.

Из коридора доносится громкий стук ботинок, и я отступаю назад, пряча лезвие за спину, не желая, чтобы кто-то видел, что оно у меня есть и что я умею им пользоваться.

Мы оба стоим, ошеломленные и молча, Клавдий покачивается на месте.

В конце концов, шаги исчезают.

Мое тело летит вперед, когда я отталкиваюсь от его коренастой фигуры, и я начинаю бежать по коридору, пока он тоже не исчезает из моего поля зрения.

Несколько мгновений я думаю о том, чтобы погнаться за ним, но адреналин уже выветрился, сменившись тяжелым тошнотворным чувством, отягощающим меня от кончиков пальцев ног до макушки головы. Прижавшись к каменной стене, я подношу руку ко рту, заглушая рвущийся наружу всхлип. Я закрываю глаза, пытаясь остановить слезы, боясь позволить им упасть; не желая давать этому жалкому оправданию мужчины больше власти, чем он уже заполучил.

Но несколько слезинок все же вырываются наружу.

Они горячие, стекают по моим щекам, и они очень похожи на неудачу.

Ты в порядке. Ты остановила его. Ты сильная.

Я встаю на шаткие ноги и иду в туалет, мое тело вздрагивает от каждого скрипа, мои нервы не что иное, как потрепанные края, распутавшиеся у шва.

Он не далеко зашёл, но почему-то я всё еще чувствую, что он лишил меня чего-то моего.

Мой кинжал дрожит в ладони в то время, как я протягиваю руку и включаю кран, проводя лезвием по воде, чтобы смыть мелкие капли крови, надеясь, что, возможно, таким образом очистятся и раны, которые он нанес моей душе.

Потому что, хотя он и не забрал мою невинность, он забрал нечто гораздо худшее.

Моё достоинство.

И я не знаю, как его вернуть обратно.

31. Тристан

Я следую за ними.

Конечно, я следую. Как я могу не пойти?

Но когда я нахожу их, уже слишком поздно, и передо мной предстают грязные руки Клавдия, рвущие ее платье, и его отвратительные бедра, вжимающиеся в ее. Моя логика вылетает в окно, грудь сокращается, а легкие сжимаются, обугливаясь от ярости, бушующей внутри меня.

Я не могу двигаться.

Я не могу слышать.

Я не могу говорить.

Я могу думать только об одном.

Моя.

Это слово сотрясает меня, как землетрясение, разрушая мой фундамент и всю защиту, которую я выстроил, создавая пропасть такой глубины, что я уже оттуда никак не смогу выбраться.

Леди Беатро — Сара — она моя.

Я вижу наше будущее ясным как день: я сижу на троне, а она рядом со мной. Почему бы и нет? Почему бы ей не быть рядом со мной?

— Чертовы тяжелые платья.

Бормотание Клавдия выводит меня из застывшего состояния, и я двигаюсь вперед, сосредоточившись на том, чтобы добраться до него и убить; купаться в его крови одновременно с тем, как заявить права на ее тело и душу.

Мои конечности дрожат от насилия, бурлящего внутри меня, его когти царапают поверхность моей кожи, пока она не потрескается и не начнет кровоточить.

Как он смеет прикасаться к тому, что принадлежит мне?

Она сдвигается с места, энергия меняется, когда она приставляет клинок к горлу Клавдия, и мое сердце замирает, мой член становится твердым, когда страстные слова слетают с ее маленьких красивых губ, угрожая убить мужчину прямо там, где он стоит.

Я успеваю сделать два шага, прежде чем снова замираю, наблюдая, как эта свирепая, невероятная женщина, которая может перевоплощаться в любую форму, необходимую ей для выживания, сама справляется с угрозой. Внезапный укол возбуждения смешивается с гневом, создавая ощущение, которого я никогда не испытывала.

Это не нежелательное чувство. Больше нет.

С принятием приходит ясность.

Моя Маленькая Лань — вовсе не лань.

Она охотник, притворяющийся добычей.

Я прислоняюсь к стене, моя рука ложится на сердце, крепко прижимаясь к нему, чтобы оно не вырвалось через грудную клетку и не взорвалось.

Она — гребаное видение. Из тех, что должны висеть в галереях и почитаться массами.

Идеальный вид искусства.

Моя.

Вдалеке раздаются шаги, и я быстро двигаюсь, чтобы меня не заметили, не останавливаясь, пока не оказываюсь в конце коридора, рядом с портретом моего прадеда.

В конце концов они стихают, и меня окружает только густая тишина. Я напрягаю слух, но не слышу ни звука. Интересно, убила ли она его? Разочарование поселяется в моей груди, я жалею, что не увидел, как она это сделала; что не смог присоединиться к развлечению.

Но тут раздается звук шагов, и я вижу гримасу на лице Клавдия, который бежит по коридору ко мне.

Моя рука вырывается прежде, чем мой разум успевает осознать произошедшее, мои кольца врезаются в кожу пальцев, и я хватаю его за шею, притягивая его к себе, его спина врезается в меня.

Он вырывается из моей хватки, но моя ладонь зажимает ему рот, другая рука сжимает его горло, чувствуя, как мышцы хрустят под моим прикосновением.

— Шшш, не бойся, — бормочу я.

Я убираю ладонь от его губ и тянусь вверх, наклоняя портрет моего прадеда в сторону, стена исчезает у меня за спиной. Я погружаюсь во вход в туннели, увлекая за собой корчащегося Клавдия.

Как только стена возвращается на место, я поворачиваю нас, бросая его на землю, наслаждаясь звуком трескающегося черепа о твердый каменный пол. От удара брызгает кровь, и он начинает стонать, перекатившись на спину, его руки поднимаются, чтобы схватиться за голову.

Злость закипает в моем желудке, и я пытаюсь подавить ее, закрыв глаза и глубоко вздохнув. Он пытается встать, его рука дрожит, когда он отталкивается от земли, и я делаю шаг вперед, нависая над его торсом, толстая подошва моего сапога упирается ему в грудь и толкает его обратно вниз.

— О, Клавдий, — говорю я, доставая из-за уха косяк и откусывая зубами конец, пока роюсь в кармане в поисках спичек. Я достаю одну из коробка и ударяю ею о бок, звук громкий в тесном пространстве.

Вдохнув, я приседаю, давая сладковатому привкусу гашиша осесть на языке.

— Что мне с тобой делать?

Он стонет, его глаза затуманены и расфокусированы.

Я бью его по лицу с такой силой, что руку покалывает.

— Никакой потери сознания. Встань и иди со мной.

Его брови хмурятся.

— Нет.

Протягивая руку, я хватаю его за руку и поднимаю, согнув конечность под углом девяносто градусов у него за спиной. Его колени подгибаются, но я удерживаю его в вертикальном положении.

— Я тебе не давал выбора.

Адреналин бурлит в моих венах, подпитывая мою силу, когда я наполовину несу его через туннели в темный лес, пока мы не достигаем моей хижины в лесу.

На тропинке нет света, но я проходил ее столько раз, что знаю наизусть, так что путь был быстрым. Я открываю дверь ударом ноги, оставляя пыльный отпечаток подошвы ботинка, и забрасываю Клавдия внутрь, его тело падает на изношенное дерево пола. Косяк свисает с моего рта, когда я поворачиваюсь к нему лицом, сужая взгляд.

— Ты всегда был очень непослушным мальчиком, Клавдий. Но я не думаю, что в этот раз смогу оставить это без внимания.

Я вынимаю гашиш изо рта и кладу его в пепельницу на маленьком овальном столике, стоящем справа от меня, прежде чем подойти к нему. Он пытается сесть, кровь стекает по его затылку и шее, тонкая рана в месте, где Сара порезала его горло, уже затянулась и засохла.

— Твой… твой брат… услышит об этом, — бормочет он, его слова медленные и невнятные.

Я вздыхаю, выдыхая воздух, пока мои щеки не надуваются.

— Ты всегда недооценивал меня.

Он скалит зубы.

— Все в порядке, — машу я рукой, направляясь к шкафам, где я храню все инструменты, используемые для содержания хижины. — Я привык к этому. Мир недооценивает меня, и это будет их гибелью, так же как и твоей.

Я хватаю то, что мне нужно, прежде чем повернуться и медленными уверенными шагами направиться к нему. Его голова откидывается в сторону, а тело опускается, падая с того места, где он опирался на локти, обратно на пол.

— О нет, — говорю я, вертя в руке молоток. — Только не говори мне, что ты вот-вот потеряешь сознание. Мы как раз собираемся перейти к самому интересному.

Улыбаясь, я останавливаюсь, когда оказываюсь рядом с его головой, наклоняюсь и снова бью его, раздражение сжимает мою грудную клетку от того, что он думает, что может потерять сознание и не испытать ни йоты боли, которую я собираюсь ему причинить.

Его глаза открываются, и он снова пытается выпрямиться.

— На твоем месте я бы этого не делал, — я обхожу его тело и приседаю, чтобы нависнуть над его коленями, по одной ноге с каждой стороны его тела. — Ты знаешь, почему ты здесь со мной, Клавдий?

— Потому что ты безумен? — он поднимает голову и плюет мне под ноги. — Я барон Сульта и друг твоего брата. Ты не можешь сделать это и остаться безнаказанным, — выдавливает он.

— Оооо, — ухмыляюсь я. — Трясусь от страха.

— Ты не в себе! — кричит он.

— Они все так говорят, — моя улыбка спадает, и я поднимаю молот. — Но я также твой принц, и я делаю то, что хочу.

Я опускаю молот, и его громкий крик пронзает воздух, заглушая звук дробления коленной чашечки.

— Да, — я морщу нос, удовлетворение скапливается в основании позвоночника и вытекает наружу. — Держу пари, это больно.

Вздохнув, я начинаю водить острой кромкой обратной стороны молота по верхней части его неповрежденных костей.

— Ты здесь, потому что прикоснулся к тому, что тебе не предназначалось.

— Ты сумасшедший.

Подняв молот, я чешу им уголок своего лба.

— Говоря о моем психическом здоровье, я не выношу оставлять вещи неодинаковыми.

Его голова склоняется набок.

— Это сводит меня с ума, — я упираюсь тупым краем металла в его колено. — Заставляет меня чесаться. С тобой такое бывает?

Его крики становятся еще более восхитительными после второго удара, слезы текут по его лицу и смешиваются с соплями, каждая частичка того человека, которым он был, исчезает, пока он задыхается от боли.

Я отбрасываю молот в сторону, наклоняюсь вперед и провожу кончиком пальца по ране на его горле, той самой, которую оставила Сара, гордость вспыхивает в моей груди, как фейерверк.

Встав, я обхожу его искалеченные ноги, пока не оказываюсь возле его головы, и хватаю его за плечи. Его крики переходят в хныканье, когда я тащу его по полу к задней части хижины, где к стене прикреплены два больших куска дерева.

Крест, с кожаными наручниками, прикрепленными к нижней части и обеим сторонам.

Ворча, я поднимаю хромого Клавдия и прижимаю его к балкам, опираясь весом своего тела на него, чтобы удержать его на месте, хватаю одну из его рук и заключаю ее в кожаный наручник.

Он вдыхает, кровь стекает по его лбу.

— Тристан, — шепчет он, икая на полуслове. — Пожалуйста.

Я улыбаюсь его мольбе, работая над тем, чтобы прикрепить его второе запястье.

— Ты больше не хочешь играть?

— Нет, — шепчет он хриплым голосом.

Я опускаюсь на корточки, сводя его ноги вместе и заставляя его снова кричать, пока я привязываю лодыжки к нижней части креста.

Встав на ноги, я смотрю ему в глаза, в моем взгляде сквозит отвращение.

— Я тоже не хотел, чтобы ты играл с леди Беатро. Но вот мы здесь, потому что ты это и сделал.

— Я не…

— Ш-ш-ш, — я прижимаю пальцы к его рту. — Больше никаких слов, или я отрежу твой член и заставлю тебя подавиться им.

Я отступаю назад, осматривая свою работу и убеждаясь, что он связан крепко.

— Должен признаться, я предпочитаю огонь, — перемещаясь по маленькой комнате к шкафам, я роюсь на полках, пока не нахожу разделочный нож, верчу его перед лицом, чтобы осмотреть острый край. — Но наказание должно соответствовать преступлению.

— Я не совершал никакого преступления, — хрипит он, его голос слабый и жалкий.

— Ты прикоснулся к тому, к чему не имел права прикасаться. На самом деле, я недавно пришел к выводу, что она принадлежит мне, — возвращаясь к нему, я провожу лезвием по его руке, пока не дохожу до указательного пальца его левой руки. — И то, что ты знаешь, какова на ощупь её кожа? Ну… для меня это неприемлемо.

Я вдавливаю изогнутую часть ножа в кончик его пальца и провожу им по нижней стороне, чувствуя, как его плоть отслаивается от кости, словно кожура от яблока. Он кричит, тело бьется о тугие кожаные крепления.

— Уже больно? — спрашиваю я, наклоняя голову. Как только тонкий кусок оказывается у ладони, я отрываю его у него с руки и подношу к его лицу. — Довольно мерзко выглядит, не так ли?

Тело Клавдия сотрясается так сильно, что заставляет дрожать дерево креста.

— Один есть, осталось девять! — я понижаю голос. — Знаешь… это так весело. Напоминает мне о том, как мы были детьми… когда ты помогал моему брату, пока он избивал меня до полусмерти.

Ярость захлестывает мой желудок и разливается по груди, и я бросаю кусок кожи, придвигаясь еще ближе к его руке.

— Пожалуйста, Боже, — плачет он.

Усмехаясь, я хватаю его второй палец.

— Теперь я твой бог. И я не слышу твоей мольбы.

32. Сара Б.

Мои глаза сканируют бальный зал. Снова и снова они перебегают из одного угла в другой, ожидая увидеть коренастую фигуру лорда Клавдия, но его нигде нет. Это не облегчает моего беспокойства и не успокаивает угли гнева, пылающие в моей груди.

Сожаление о том, что я не убила его, когда у меня была возможность, уже поселилось в моей душе; страх шепчет, что, возможно, он нашел кого-то другого, на кого можно охотиться, кого-то, кто не прячет кинжалы на бедре.

Майкл сидит рядом со мной, мы смотрим на площадку для танцев, его мать и мой дядя уже ушли отдыхать. В блестящей плитке отражаются улыбающиеся лица людей, которые пьют и танцуют всю ночь напролет, и я не могу отделаться от ощущения, что смотрю шоу. Сотни людей живут в альтернативной реальности, столь отличающейся от той, в которой живу я.

Но разве не так происходит почти со всем? Мы рассказываем сказки и плетем истории, создавая повествование, диктующее, как нас воспринимают. Или, в некоторых случаях, как живут другие.

— Вы хорошо проводите время? — спрашивает Майкл, впервые за весь вечер вступая со мной в диалог.

Я ухмыляюсь.

— Прекрасно.

Он встает, протягивая руку.

— Потанцуем?

Мои брови поднимаются, тошнота дразнит мой пищевод, но я кладу свою ладонь в его и позволяю ему вести меня на танцпол, надеясь, что никто не увидит небольшой разрыв на подоле моего платья.

Бальный зал освобождается, люди отходят на задворки, чтобы освободить место для нас, и меня начинает мутить.

Мне тошнит от того, как его рука обвивается вокруг моей талии, притягивая меня ближе.

Мне тошнит от того, как его рука обхватывает мою.

И мне тошнит от того, что он улыбается.

— Вы — настоящий приз, леди Беатро.

Желчь подкатывает к горлу.

Ничей я не приз.

Музыканты заканчивают песню, тут же начиная другую, и я стону от мысли, что мне придется продолжать этот танец. Мои ноги болят, а душа изнывает от боли.

— Ваше Величество, — голос Ксандера прорывается сквозь туман. — Могу я прервать Вас?

Майкл кивает, и от меня не ускользает, что я никогда не имею права голоса. Никто не спрашивает, хочу ли я продолжать. Они просто передают меня по кругу, как предмет, выставленный на всеобщее обозрение.

Ксандер подходит ближе, и я улыбаюсь, когда он берет меня за руку, но он не одаривает меня ответным жестом.

Начинается следующая песня, и он рывком ведёт меня через всю комнату, мои ноги спотыкаются, когда я пытаюсь поспеть за его шагами. Я вздрагиваю, когда его ладонь сжимается вокруг моей, стискивая мои пальцы до хруста костяшек.

— Что, по-твоему, ты делаешь? — шипит он.

Его тон застает меня врасплох, и я отшатываюсь назад.

— Что, прости? Я ничего не сделала.

— Не строй из себя невинную, кузина, — усмехается он. — Я видел тебя.

Мое сердце глубоко ныряет в землю.

— Я…

— Я не позволю, чтобы все, что мы сделали — все, ради чего мы работали — было выброшено на помойку, потому что ты решила раздвинуть ноги.

Шок пронзает меня насквозь, узел эмоций расширяется в моем горле, и кажется, что он вот-вот лопнет.

— Я сделала всё, о чём ты просил. И все же ты вот так обвиняешь меня?

— Я видел тебя, — повторяет он. — С лордом Клавдием.

— Ничего ты не видел, очевидно.

— А если бы это был кто-то другой? — его брови поднимаются до линии волос. — Если бы это был король?

Я сжимаю челюсти, качая головой, потому что, хотя его обвинение неверно, все, что он говорит, все еще звучит правдиво. Майклу было бы все равно, как всё происходило, и есть ли у меня право голоса. Его бы волновало только то, как это выглядит.

Мое лицо горит, и я киваю, пытаясь сдержать прилив слез, которые так и просятся наружу.

— Ты прав, — задыхаюсь я. — Так позволь мне закончить работу сейчас, и я умру счастливой. Зачем ты заставляешь меня ждать?

— Тише, — огрызается он. — Люди могут услышать.

— Это ты говоришь об этом! — мой голос становится громче, не в силах умерить эмоции, бьющиеся в израненных стенках моей груди.

— Я считаю, что Вы должны мне танец.

Ксандер замирает на месте от звука шелковистого голоса, а мое сердце прокручивается вокруг своей оси, когда я встречаю взгляд Тристана.

Его глаза бурные и дикие, когда он смотрит на моего кузена.

— Ты свободен, Александр.

В его тоне нет места для спора, но даже если бы и было, Ксандер не смог бы отказаться. Не здесь, не перед людьми.

Когда я обвожу взглядом комнату, неудивительно, что люди останавливаются, чтобы посмотреть.

Они всегда так делают, когда Тристан рядом. Я не виню их. Я никогда не могу заставить себя отвести взгляд.

Прочистив горло, Ксандер тонко улыбнулся и отпустил меня, взмахнув рукой и наклонив голову в жалкой попытке поклониться.

— Конечно, Ваше Высочество.

Неуважение очевидно.

Но Тристан даже не вздрагивает, вместо этого двигаясь ко мне.

Мое сердце замирает, бабочки в животе взлетают. Обычно я бы презирала их за появление, но по сравнению со всеми остальными эмоциями, которые я испытывала сегодня вечером, они — желанное отвлечение. Его глаза встречаются с моими, когда он врывается в мое личное пространство, рука обвивается вокруг моей талии и притягивает меня ближе. Мое дыхание вырывается из легких, когда наши руки переплетаются, и мое сердце ныряет в живот, желая сорвать мои черные атласные перчатки, только чтобы почувствовать, каково это, когда его пальцы прижимаются к моим. Он разводит наши ладони в стороны, и мы танцуем вальс.

Он повелевает моим телом так же, как он повелевает комнатой; без усилий. Я погружаюсь в его объятия, позволяя своему разуму отключиться впервые за весь вечер.

По какой-то причине то, как он держит меня, то, как он притягивает меня чуть крепче и чуть ближе, чём должен, заставляет слезы выступать у меня на глазах.

Он заставляет меня чувствовать себя в безопасности. Важной. И я не чувствовала этого со времен моего отца.

Если копнуть немного глубже, легко понять, что мы с Тристаном сделаны из одного теста, и это часть причины, по которой я не могу выносить его взгляда. Потому что смотреть на Тристана — это как смотреть в зеркало и видеть частички себя, которые я так старательно пытаюсь скрыть.

Но он не прячет их, и я не совсем уверена, как с этимсправляться.

Моя челюсть напрягается, когда мое зрение расплывается, и я изо всех сил пытаюсь сдержать грусть, не желая показывать слабость в комнате, полной людей.

Лицо Тристана смягчается, его пальцы сжимаются вокруг моей талии, прежде чем он толкает меня назад, вращая мое тело и притягивая меня обратно, ближе, чем мы были раньше. Слишком близко, чтобы это было уместно. Мой живот трепещет, словно у него есть крылья, а между бедер просачивается влага.

Его губы касаются моего уха.

— Нет, Маленькая Лань, не здесь. Они не получат твоих слез.

Я киваю ему, мои ноздри раздуваются, когда я глубоко вдыхаю, чтобы заглушить раздражение, которое катится по моим внутренностям, как разрушительный шар.

Я уверена, что люди наблюдают.

Но я наслаждаюсь его прикосновениями.

Его пальцы впиваются в меня, как будто он никогда не хотел бы меня отпускать, прежде чем он отступает назад, его рука скользит в карман, когда он сгибается в талии и захватывает мои пальцы, поднося их ко рту.

Возбуждение пульсирует внизу живота, когда его губы касаются моей кожи, мой лоб морщится, когда что-то хрустит между подушечками наших пальцев. Я крепко сжимаю руку, чтобы то, что в ней находится, не выпало из моей хватки.

— Спасибо за танец.

И затем он разворачивается и уходит, его черный фрак развевается позади него.

Мой кулак сжимается вокруг листка бумаги, сердце бешено стучит в груди.

Я улыбаюсь нескольким задерживающимся взглядам и как можно непринужденнее иду в сторону зала, кивая людям, когда прохожу мимо них, предвкушение сжимается с каждым шагом.

Только когда я дохожу до дальней стены, я отворачиваюсь и дрожащими пальцами разворачиваю записку.

Встретимся там, где ты целуешь звезды.

33. Тристан

Ревность — это очень сильное чувство.

Я был бы лжецом, если бы сказал, что никогда не сталкивался с тем, что она обжигает мои внутренности и вбивает в мозг злые мысли. Первый раз это случилось, когда отец пропустил нашу вечернюю беседу, решив вместо этого встретиться с Майклом и обсудить заседание Тайного совета, которое должно было состояться на следующий день. Я посидел на краю утеса несколько часов, пытаясь убедить себя, что он придет, хотя в глубине души знал, что этого не произойдёт.

Но я справился с завистью много лет назад, зная, что я предназначен вершить великие дела; что я поднимусь и в конце концов заберу всё. Что касается моего отца… что ж, тебе становится не так больно, когда учишься не обращать внимания на чувства.

Шрам на моем лице колется, и я провожу кончиками пальцев по неровным краям, пытаясь смириться с тем, что снова горький привкус ревности проникает в мою психику, вызывая эмоции, которых я не испытывал с юных лет.

Увидев, как Клавдий принуждает Сару, я почувствовал, как во мне разгорается ярость, отвращение к тому, что он считает себя достойным произносить ее имя, не говоря уже о том, чтобы прикасаться к её коже.

Но видеть её с моим братом? Ревность — это болезнь, мутирующая в каждой клетке и заражающая каждый орган, пока она не покрывает мои внутренности и не оседает в мозгу моих костей. Она заставляет меня снова почувствовать себя всего лишь потерянным маленьким мальчиком, застрявшим в тени и наблюдающим, как у моего брата есть всеё, что я хотел бы иметь.

Но Майкл скорее убьет её, чем позволит опозорить своё имя, отпустив её. Поэтому, пока я не устрою гиенам революцию и не займу трон, всё, на что я могу надеяться, это украденные мгновения в тенистых ночах.

На улице темнее обычного, густые облака нависли над городом и скрывают небо от глаз. Я понятия не имею, продолжается ли бал, но сейчас мне все равно. Эдвард уже сказал мне, что мы выполнили намеченное, и здесь, в саду моей матери, никого нет.

Листья хрустят на земле позади меня, и я откидываю голову назад, пуская кольца дыма в воздух.

— Технически, сегодня ночью нет звезд, которых я могла их поцеловать.

Я улыбаюсь голосу Сары.

— Может быть, они ждали Вашего прихода.

Она пыхтит, обходя скамейку, положив руки на бедра. Исчезла женщина в кружевном бальном платье, и на ее месте стоит простая девушка в черном платье с юбкой, которая останавливается выше щиколотки.

Раньше она была красива, но именно в эти моменты у меня перехватывает дыхание.

Ухмыляясь, она подходит ко мне, ее цветочный аромат вдыхается в мои ноздри, когда она наклоняется и берет косяк из моего рта, подносит его к своим губам и вдыхает, ее взгляд задерживается на мне.

Мои пальцы напрягаются от желания притянуть ее к себе.

— Итак… — она выпрямляется, оглядываясь по сторонам. — Это что-то новенькое.

Я вздергиваю бровь.

— Разве?

Она вздыхает, поджав губы, глядя на меня.

— Я решила, что Вы не способны вести настоящий разговор. Вы только и делаете, что задаёте вопрос за вопросом.

Мои ноги вытягиваются, пока не окружают её, заключая в клетку.

— Вы так думаете? — спрашиваю я, мои руки тянутся к ее бедрам.

Ее глаза расширяются, когда я хватаю ее и тяну вперед, пока ее голени не упираются в скамейку, а мои сапоги не касаются ее лодыжек.

— Вы забыли свое место, — задыхается она.

— Нет, — подняв руку, я вырываю гашиш у нее изо рта, позволяя кончикам пальцев коснуться ее надутых губ. — Я просто вычислил Ваше.

Ее дыхание сбивается.

— Однажды Вы попросили меня открыть Вам секрет, — продолжаю я. — Вы все еще хотите его получить?

Она двигается, садится рядом со мной, наклоняет голову, наблюдая за мной любопытным взглядом.

— Тут явно есть какой-то подвох.

Усмехаясь, я прислоняюсь спиной к скамейке.

Из леса доносится треск, и ее глаза устремляются к звуку, прежде чем она начинает мотать головой из стороны в сторону.

— Я должна идти, — говорит она.

Я машу рукой в сторону двери.

— Так идите.

Она не двигается, хотя ее глаза сканируют периметр.

— Ma petite menteuse, мы оба знаем, что риск возбуждает Вас, — я придвигаюсь ближе к ней на скамейке. — Не так ли?

Она выдыхает.

— Перестаньте это делать.

— Что делать?

— Это, — огрызается она. — Вы выводите меня из себя. Я не знаю, зачем я вообще сюда пришла. Я лучше выпью галлон отбеливателя, чем всю оставшуюся ночь буду слушать, как Вы на всё отвечаете вопросом.

Мои губы подрагивают в уголках.

— Тогда спросите меня уже о чём-то, Маленькая Лань.

— Прекрати называть меня ласковыми прозвищами, — ворчит она. — Это неуместно.

Я ухмыляюсь, затягиваясь косяком.

— Ладно.

Она наклоняет свою верхнюю часть тела ближе, и мой живот переворачивается, мой взгляд падает на ее грудь, и я задаюсь вопросом, как выглядят ее соски. Каковы они на ощупь. Умирают ли они от желания быть поцелованными, так же, как и я отчаянно мечтаю попробовать их на вкус.

Её рука перемещается с коленей, поднимаясь вверх, пока она не проводит кончиками пальцев по краю моего лица.

Мои нервы шипят от ее прикосновения.

— Откуда у Вас шрам?

Вопрос выводит меня из оцепенения так быстро, как молния, и я выпрямляюсь, теряясь в воспоминаниях.

— Что это? — голос Майкла ползет по моей шее, как паук.

Я застываю на своем месте у камина, мои пальцы крепко сжимают уголь, пока я работаю над последними штрихами моей последней работы. На ней изображены мы с отцом, его рука обнимает мои плечи, когда мы стоим на краю утёса. Сместившись, я сутулюсь, поворачивая тело, пока размазываю границы одного из деревьев, стараясь не замечать присутствия брата.

Бумага режет кожу, когда книга вырывается из моих рук. Гнев бьется в моей груди, и я стискиваю зубы, раздувая ноздри.

— Отдай, — шепчу я.

Он смотрит вниз на рисунок, его брови превращаются в острые углы, когда он сужает взгляд, после, он поднимает глаза, в них плавает такая сильная ненависть, что она обвивается вокруг моей шеи, как петля.

— Как мило, — насмехается он, его костяшки пальцев побелели в месте, где он схватился за край рисунка.

Мой желудок вздрагивает.

— Отдай обратно, Майкл,

Он качает головой в сторону.

— Так вот как это было? Когда он обращал на тебя внимание?

— Майкл, — начинаю я, вставая, мой желудок скручивается в узел. — Я не шучу. Отдай. Его. Обратно.

— Что ты собираешься делать, Маленький Лев? — поет он это прозвище, удлиняя гласные. — Отца здесь нет, чтобы спасти тебя. Он занят подготовкой к обеду, на котором я буду присутствовать рядом с ним.

Мои кулаки сжимаются, его слова пронзают меня насквозь, как нож, протыкая мое израненное, брошенное сердце.

— Почему ты вообще еще здесь? — продолжает он, подходя ближе, и на его лице появляется надменное выражение.

Я спотыкаюсь, отходя в сторону, жар пламени лижет мою спину, когда я прижимаюсь к камину.

— Ты ничего не стоишь. Пустая трата места, Тристан. Чем скорее ты это поймешь и исчезнешь, тем лучше, — он постукивает себя по подбородку. — Может, тебе стоит убежать. Пойти на охоту с гиенами в тенистые земли или умереть от голода на равнинах Кампестрии, — он пожимает плечами. — Посмотрим, любит ли тебя наш отец настолько, чтобы он выследить и вернуть домой.

Моя грудь болит, каждое оскорбление попадает в цель. Потому что правда в том, что мой отец не проводил со мной времени уже несколько месяцев. С тех пор как Майклу исполнилось пятнадцать и он начал проявлять интерес к своему титулу.

— Отец разговаривает с тобой только потому, что ты родился первым, — шиплю я. — По крайней мере, когда он уделял мне внимание, это было потому, что ему нравилось мое общество.

Лицо Майкла превращается в камень, его голос падает до смертельного шепота.

— Убеждай себя в чём хочешь, брат. Но я слышал, как он говорил, что хотел бы, чтобы ты никогда не родился.

Мое сердце замирает.

— Ты лжешь.

— Мы все этого желаем, — он снова придвигается ближе. — Ты — пятно на нашем имени, Тристан. Вот почему никого не волнует, когда ты исчезаешь на несколько дней. Мы все надеемся, что ты не вернешься, но по какой-то причине ты не понимаешь намеков и продолжаешь. Возвращаться. Назад.

Я сглатываю густой комок в горле, разрывая зрительный контакт, пытаясь заткнуть зияющую рану, которая разрывается в центре моей груди.

— Верни мне мои рисунки, Майкл, — шепчу я, мой голос срывается на его имени.

— Знаешь что? — он щелкает языком. — Почему бы тебе не пойти… и поймать их.

Он бросает этюдник в огонь.

— Нет! — я бросаюсь вперед, протягиваю руку, но пламя поднимается выше, потрескивая и пожирая бумагу, как топливо.

Внутри меня что-то щелкает, и я кручусь, вся моя сдерживаемая ярость движет моими конечностями, когда я бросаюсь на него. Я на три года младше и гораздо менее силен в физическом плане, но я все равно сбиваю его с ног, и мы оба падаем на землю.

— Я убью тебя, — рычу я, обхватывая руками его шею и сжимая ее.

Черная ярость бушует в каждой частичке меня. Зависть от того, что он получает время моего отца, смешивается с печалью от того, что он уничтожил единственные вещи, которые важны для меня. Мои наброски.

Они — это всё, что у меня было. Моя компания. Мои единственные друзья.

Он наваливается на меня, швыряет через всю комнату, и я ударяюсь спиной о деревянный пол. Застонав, я переворачиваюсь на спину, зажмурив глаза от боли в позвоночнике. И тут резкая боль прорезает бок моего лица, агония пронзает меня насквозь, заставляя кричать так, что у меня перехватывает горло.

Жидкость попадает мне в глаз, когда я пытаюсь моргнуть, из-за чего мое зрение становится красным и темным, затем стекает по щеке и просачивается сквозь губы, металлический привкус оседает на языке и заставляет меня рвать.

Голова кружится, одурманенная болью, и я провожу рукой по лицу, пальцы становятся скользкими, когда они покрываются кровью.

Надо мной нависает размытая форма Майкла, в его руке зажата кочерга для камина.

— Теперь ты даже не похож на него, — усмехается он, плюя на мое разбитое тело. — увидишь, как он будет любить тебя, когда ты всего лишь обезображенный урод.

Он уходит, а я сворачиваюсь колачиком, сознание то пропадает, то возвращается, пока я мечтаю, чтобы кто-нибудь пришел и нашел меня. Чтобы обнял меня. Исцелил меня. Любил меня.

Так, как они сделали бы, если бы это был он. Но никто так и не пришёл.

— Тристан.

Голос Сары возвращает меня в настоящее, и я заставляю себя улыбнуться, хотя грудь болит от воспоминаний.

Она качает головой, убирая руки от моего лица.

— Вы не должны мне говорить… Я не должна была спрашивать.

Вытянув руки, я сжимаю ее ладони в своих, возвращая их назад, пока они не касаются моей челюсти.

— Моему брату никогда не нравилось, что я похож на нашего отца. Полагаю, это был его способ исправить это.

Ее глаза скользят по зазубренной метке.

— Это сделал Майкл?

— Майкл сделал много вещей, Маленькая Лань. Это лишь одна из них.

Что-то темное проступает на ее лице, ее челюсть напрягается, а пальцы крепче сжимают мое лицо.

— Я знаю.

Я подношу косяк к губам в последний раз, бумага прогорела до того места, где она касается чуть ниже моих пальцев, и я вдыхаю, прежде чем бросить конец на землю и растоптать его ботинком.

Моя рука скользит за её спиной, обхватывает затылок и притягивает к себе, пока нас не разделяют считанные сантиметры, энергия сплетается между нашими телами и бьет электрическим током в моей груди, заставляя сердце биться в отрывистом ритме, а нервы танцевать под кожей. Я наклоняю голову, большим пальцем надавливаю на ее подбородок, заставляя ее идеальные пухлые губы разойтись и коснуться краев моих.

Напряжение от того, что я так близко и в то же время так далеко, почти убивает меня, и я клянусь Богом, что отдал бы все, прямо сейчас, если бы она пообещала быть моей.

Я выдыхаю, дым вырывается из моего рта в ее.

Мой член болезненно тверд.

Ее глаза расширяются от удивления, и мои пальцы сжимаются на её шее, удерживая её на месте, моя другая рука перемещается к ее горлу, два пальца поглаживают его спереди, пока она глотает, дым, который был внутри моего тела, выходит из ее губ.

— Я собираюсь поцеловать Вас, — говорю я ей.

— Почему? — шепчет она.

— Потому что, ma petite menteuse, при мысли о том, что я не поцелую Вас, я хочу умереть.

Наши губы сталкиваются, всего одно прикосновение — одно мгновение — и я знаю, что никогда не отпущу ее.

34. Сара Б.

Как обычно, когда я нахожусь с Тристаном, все вокруг меня затихает, притупляется, как будто этого и не было изначально. Я не беспокоюсь о бале, который, вероятно, все еще продолжается в другом конце замка. Не думаю о том, что мы находимся на открытом месте, и хотя меня заверили, что никто не приходит в этот сад, технически, нас могут найти в любое время. И я определенно не думаю о том, что должна буду убить этого человека.

Его поцелуй переполняет все мои чувства, и я погружаюсь в него, утопая в его сущности, надеясь, что жжение его прикосновений сотрет отпечаток предыдущих.

Он стонет, его ладонь сжимается на моей шее, а другая рука скользит вниз по моему боку. Его прикосновения проникают сквозь тонкий материал моего платья-комбинации и сорочки под ним, отчего по моим рукам пробегают мурашки. Он добирается до внешней части моего бедра, сминая ткань пальцами, когда его губы отрываются от моих и начинают скользить по моему горлу.

Я наклоняю голову, давая ему более легкий доступ, хотя где-то в глубине сознания понимаю, что не должна этого делать.

Но мне нравится, как его губы прижимаются к моей коже.

— Мы не должны делать это здесь, — выдавливаю я из себя.

— Я не согласен, — его зубы покусывают мою ключицу, его пальцы скользят под бретельку моего платья, мурашки пробегают по моему животу и собираются между ног.

— Кто-то может…

На этот раз он кусает мое плечо.

— К-кто-то может увидеть, — заикаюсь я.

— Я убью любого, кто это сделает.

Слова, которые он произносит так непринужденно, должны заставить меня задуматься, но это не так. Они возбуждают меня еще больше.

Это опьяняет, когда мужчина готов на все, лишь бы продолжать прикасаться к тебе.

Тем не менее, риск перевешивает любую сиюминутную награду, поэтому я нажимаю на его грудь и отстраняюсь, потянувшись вверх, чтобы пригладить разлетевшиеся волосы.

— И твой брат убьет меня, если узнает.

Тристан глубоко выдыхает, его челюсть скрежещет. Он вскакивает со скамейки, хватает меня за руку и тянет за собой, прежде чем я успеваю понять, что мы движемся.

— Подожди, — говорю я, пока он тащит нас в сторону леса. — Тристан, подожди! Что ты делаешь? — я пытаюсь вырвать свои пальцы из его хватки, но он только ухмыляется в ответ и ускоряет шаг.

Я должна положить конец всему этому. Ничем хорошим это не закончится.

Но я все равно позволяю ему вести меня.

Он не останавливается, пока мы не оказываемся среди густых деревьев, листья покрывают нас темнотой, сквозь которую не может пробиться даже луна.

— Куда мы идем, Тристан? Ты не можешь просто затащить меня в лес и хватать, как бы ты… ау…

Он дергает меня вперед, мое тело крутится вокруг него и врезается в толстый ствол дерева. Кора царапает мне спину, вызывая острое жжение, которое распространяется по позвоночнику, а рукав моего платья спадает с плеча, обнажая белое кружево сорочки.

Он прижимается ко мне, твердые плоскости его тела прижимаются к моим мягким изгибам, его руки ложатся по обе стороны от моей головы, пока я не оказываюсь заблокированной, окруженной искушением и плохими решениями.

— Ты когда-нибудь перестаёшь разговаривать? — спрашивает он.

Раздражение пронизывает мое нутро, и я открываю рот, чтобы ответить, но прежде чем я успеваю это сделать, он притягивает меня к себе, захватывая мои губы в поцелуе. Мои руки летят к его затылку, и я прижимаю его ближе, вдыхая нотки дыма в его дыхании и пытаясь перенести его вкус на свой язык. Он стонет, его бедра сильнее толкаются о меня, толстая длина его члена скользит по моему животу.

Его зубы впиваются в мою губу, пронзая плоть. Из моего горла вырывается стон, и он проглатывает звук, облизывая рану и посасывая, его язык скользит по пузырящейся жидкости.

Я отшатываюсь назад.

— Ты только что слизал мою кровь?

Одна его рука обхватывает мою талию и тащит меня, пока мы не оказываемся прижатыми друг к другу, его другая ладонь хватает меня за затылок, пальцы зарываются в мой пучок и тянут за пряди, пока моя шея не сгибается.

— Я буду облизывать, и посасывать, и отрезать любую часть тебя, какую захочу, так часто, как захочу, пока ты не будешь умолять меня вскрыть тебя и сделать это еще раз.

Мой желудок переворачивается от его слов, шок смешивается с острым приливом желания, пронизывающим меня изнутри.

— Я хочу поглотить тебя, Сара, пока не почувствую, как ты пульсируешь в моих венах.

— Это кошмарно, — говорю я. — Я думала, ты меня ненавидишь.

Он делает паузу, его рука отпускает мои волосы и переходит к челюсти, его большой палец вытирает остатки крови с моего рта.

— Что такое ненависть, как не одержимость, приправленная страхом?

— Я…

Его ладонь накрывает мой рот, кольца на его пальцах холодят мою плоть.

— Прекрати. Говорить.

Он берется за юбку моего платья и медленно двигает ее вверх по ноге, ткань щекочет кожу. Мой живот напрягается, теплое ощущение закручивается в животе, как циклон. Моя кожаная подвязка обнажается, и он проводит кончиками пальцев по кинжалам, его твердый член пульсирует на моем торсе, когда он проводит по их острым краям.

— Ma petite menteuse, притворяющаяся такой чистой, — он опускается на колени, наклоняется и целует промежутки между моими ножами. — Такой невинной.

Моя грудь вздымается, сердце ударяется о ребра. Он прокладывает свой путь внутрь, его губы осыпают поцелуями мою плоть, пока он не добирается до кружевного края моих трусов. Быстро, как вспышка, он вынимает одно из лезвий, вертя его в пальцах. Мой желудок подпрыгивает, и я думаю, не совершила ли я ошибку. Какой глупой женщиной я должна быть, чтобы дать своему врагу лезвие и верить, что он не перережет мне горло.

Но я не двигаюсь с места.

Если смерть настигнет меня именно здесь, то, по крайней мере, это будет мой выбор.

Одной рукой он придерживает мое платье, а другой проводит кинжалом по бедру, вызывая острое ощущение в то время, как появляется неглубокая красная линия. Он еще не разрезал кожу, но уже опасно близок, и от предвкушения мои чувства обостряются, изнутри просачивается влага. Он просовывает кончик лезвия под кружево и смотрит на меня, его зеленые глаза пылают таким жаром, что, клянусь, я чувствую его вкус в своей душе.

— Ты доверяешь мне, Маленькая Лань? — спрашивает он.

Мое сердце замирает.

— Нет.

Он ухмыляется.

— Хорошо.

А потом он щелкает ножом, распарывая ткань, и холодный воздух хлещет по моей голой коже, заставляя меня задыхаться от внезапного холода. Но мне не стоит беспокоиться, потому что вскоре его рот оказывается на мне, его нос упирается в мои мягкие кучеряшки, а его язык ласкает мой чувствительный бугорок, заставляя его пульсировать и набухать с каждым движением.

Я стону, мое тело прислоняется к дереву, пальцы путаются в его взъерошенных локонах, я прижимаюсь бедрами к его лицу, позволяя ему сосать мою киску, как будто он отчаявшийся мужчина.

— Я… — я задыхаюсь, ощущения почти невыносимы. Он попеременно лижет меня длинными движениями и втягивает в рот, его щеки впадают, когда он это делает.

— Я не могу… — мои пальцы тянутся к его голове, разрываясь между попыткой отстранить его или удушить его целиком, давление накатывает на меня слишком сильно и слишком быстро. Когда все сжимается, пока я не отключаюсь от удовольствия, я отталкиваю его, вырывая его волосы с корнем, отдаляя его от своей пульсирующей киски.

Я глубоко и неуверенно дышу, мой разум кружится, а мышцы напряжены и умоляют об оргазме. Он роняет кинжал на землю и скользит вверх по моему телу, его глаза темнеют, а рот блестит. Я чувствую запах своего возбуждения, и это заставляет мои нервы зудеть. Мне хочется придвинуться и слизнуть влагу с его губ, просто чтобы увидеть, какая я на вкус, только с его языка.

Его руки берут мои запястья и поднимают их над головой, ствол дерева холодит мою перегретую кожу, когда он сжимает их в одной из своих ладоней.

— Не отдаляй меня от себя, — требует он.

Его другая рука скользит по внутренней стороне моего бедра, находит меня, влажной и нуждающейся, и он вводит два пальца внутрь, загибая их вперед, чтобы тереться о мои внутренние стенки.

— О, Боже, — вскрикиваю я, мои ноги подгибаются, когда удовольствие накатывает на меня яростными волнами.

— Какая грязная маленькая лгунья, притворяющаяся, что не хочешь кончить для меня, — шепчет он мне на ухо, его хватка крепнет.

Я выгибаю спину, жар накапливается в глубине меня и распространяется наружу, пока я не могу мыслить здраво.

— Так наивная, раз полагаешь, что я остановлюсь, если ты скажешь мне «нет».

Его большой палец прижимается к моему набухшему клитору, прежде чем отпустить его, заставляя мою киску сжиматься вокруг его толстых пальцев, мои внутренности извиваются так туго, что это крадет мое дыхание.

— Пожалуйста, — умоляю я, начиная бредить от его подразниваний.

— Пожалуйста, что, Маленькая Лань?

— Заставь меня кончить, мне нужно кончить.

— Ты заслуживаешь этого? — спрашивает он.

— Я убью тебя, — огрызаюсь я, разочарование переполняет меня, как бурлящий котел.

Он смеётся, водя пальцами внутрь и наружу, в мучительном темпе, который держит меня на грани того, чтобы взорваться, но при этом этого недостаточно, чтобы я вспыхнула.

— Скажи мне, что ты моя, ma petite menteuse. Что ты не принадлежала ни одному мужчине.

Гнев взрывается внутри меня, как выстрел, я раздражена тем, что он думает, что может контролировать меня так, как сейчас. Раздражена, что это, кажется, работает. Открыв глаза, я встречаю его взгляд.

— Но тогда я была бы лгуньей.

Он весь напрягается, его движения замирают.

— Кто?

— Не твоё дело.

— Скажи мне его имя, — произносит он. — Чтобы я мог выследить его и разрубить на куски.

Я выгибаю спину, пока моя грудь не прижимается к его торсу.

— Нет.

Он ухмыляется, испуская контролируемый вздох, и отпускает меня так быстро, что я падаю на землю.

— Тогда ты не заслуживаешь того, чтобы кончить.

— Ты помешанный, Тристан! — кричу я ему вслед. Но он уже уходит, оставляя меня задыхающейся и разъяренной.

35. Сара Б.

— Меня это не волнует, дай мне поговорить с братом!

Голос Майкла высокий и напряженный, такой громкий, что я прижимаюсь спиной к стене. Мой дядя стоит по другую сторону своего стола, его тело напряжено, он опирается на свою трость из темного дерева. Он смотрит на меня, его ледяные глаза темные и яростные, как будто это моя вина.

Я даже не знаю, что происходит. Я проснулась от того, что Офелия распахнула мою дверь и сказала, что король требует меня видеть. У меня едва хватило времени, чтобы дать ей одеть меня, и в результате я и близко не выгляжу презентабельно. Мои волосы все еще в естественном состоянии, вьются и пушатся, касаясь середины спины, и у меня было время только на то, чтобы взять простое дневное платье без корсета. Я чувствую себя голой и как будто вошла в комнату с заряженным пистолетом.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Дядя поворачивается и смотрит на меня. Я снова ошеломлена его явным гневом. Я видела это несколько раз, особенно когда он страстно говорил о мести за моего отца, но впервые это направлено на меня.

Мой желудок падает на пол, а лицо накаляется, как будто внутри него взорвалась тысяча солнц.

Они узнали о прошлой ночи?

Невозможно. Я бы была брошена в подземелье, а не стояла здесь без кандалов и цепей.

— Что случилось, — начал мой дядя. — Так это то, что твой кузен — мой сын — был похищен.

Мои легкие отказывают.

— Что?

— Стоп… стоп… стоп! — кричит Майкл, его руки поднимаются, чтобы потянуть себя за волосы. Мои глаза расширяются, когда я смотрю на него, замечая бледность кожи и глубокие синевато-фиолетовые мешки под глазами.

Он выглядит больным.

— Они знают, — бормочет он про себя. — Он, должно быть, рассказывает им.

Я делаю шаг вперед, мои внутренности сотрясаются от его бреда. Я не знаю, что его так вывело из себя, но что-то подсказывает мне, что нужно действовать осторожно.

— Ваше Величество, кто знает?

Его глаза переходят на мои, и он подталкивает вперед квадратный деревянный ящик с запыленными петлями из черного металла и изображением, вырезанным на дереве сверху. Подойдя ближе, я понимаю, что это гиена, стоящая на мертвом льве — зубы обнажены, а в черных глазах отражается пламя.

Детали безупречны, и прежде чем я успеваю подумать дважды, мои пальцы уже гладят углубления, завороженные замысловатым рисунком.

— Откройте его, — шепчет Майкл.

Я открываю, и мой желудок взбунтовывается от увиденного, тошнота подкатывает к горлу. Это рука; отрубленная у запястья, с засохшей кровью, запекшейся на каждом сантиметре кожи, так что кажется, будто ее грызли. А прямо рядом с ней — пара очков в роговой оправе.

— Это…? — спрашиваю я, переводя взгляд с Майкла на дядю.

Раф кивает, его ноздри раздуваются, когда он стучит основанием трости по полу.

— Здесь записка, — шепчет Майкл, его голос дрожит.

Он протягивает мне лист бумаги, но прежде чем я успеваю разглядеть, что там написано, дверь распахивается, и Тристан вальсирует внутрь, словно ему принадлежит вся комната и все, кто в ней находится. Его пронзительные нефритовые глаза останавливаются на мне, его взгляд скользит вверх и вниз по моей фигуре, вспыхивая, когда он пробегает по моим распущенным волосам.

— Тристан, наконец-то, — Майкл выдыхает.

— Ты звал, брат? — Тристан улыбается, проходя дальше в комнату. — Ты выглядишь ужасно, плохо спал?

— Сейчас не время для шуток, — вклинивается дядя Раф. — Я требую созвать встречу с Тайным советом.

Смятение проникает в меня, как падающий лист бумаги. Мой дядя ненавидит Тайный совет и всё, за что они выступают. Отчасти именно из-за них моему отцу пришлось просить о помощи в первую очередь; он наполнен эгоистичными людьми, которые забыли о нашей стране и стали беспокоиться только о своей жадности.

— Дядя, честно, как ты думаешь, что Тайный совет может сделать?

Он снова хлопает тростью по земле.

— Молчи, девочка. У нас нет времени на глупые вопросы.

Его слова ударяют меня по лицу так же уверенно, как если бы это была его рука.

Голова Тристана резко поворачивается, его взгляд сужается.

Кулак Майкла бьет по столу, пряди его обычно зачесанных назад волос спадают на лоб.

— Не смей требовать от меня что-то, Рафаэль. Я — король, а ты — никто.

— При всем уважении, Вы сильны лишь настолько, насколько сильно ваше самое слабое звено, Ваше Величество, а слабых звеньев явно много, если моего сына так легко похитили, — Рафаэль подходит ближе, ткнув пальцем в воздух. — Ваш отец никогда бы этого не допустил.

Тишина. Напряженная, тяжелая тишина.

— Не хочу прерывать это увлекательное шоу, — бурчит Тристан. — Но почему я здесь?"

— Да, — огрызается Майкл, поворачиваясь к Рафаэлю. — Уходи. Прежде чем я достану пистолет и пристрелю тебя там, где ты стоишь.

— Ваше Высочество, я…

— Я сказал, уходи! — его голос отражается от мебели и эхом разносится по стенам так громко, что вибрируют мои барабанные перепонки.

Мои глаза летают туда-сюда между ними, мой живот скручивается в узел.

Раф кланяется в пояс, затем встает и направляется ко мне. Он берет меня за руку, толкая меня вместе с собой, пока тянет нас к двери. Я вздрагиваю от его крепкой хватки, но позволяю ему тащить меня вперед, не желая устраивать сцену перед людьми, против которых мы пытаемся восстать.

Важно выглядеть единым целым перед другими.

Как только мы достигаем двери, давление покидает мою руку, облегчение проходит через мышцы, когда боль исчезает. Я поворачиваюсь, мое сердце замирает, когда я вижу, как Тристан держит руку моего дяди в своей хватке, согнутую под неудобным углом.

— Тристан! — задыхаюсь я, протягивая руку, чтобы разнять их.

— Ты всегда так обращаешься с женщинами? — спрашивает Тристан, игнорируя мои попытки.

Мой дядя скрипит зубами.

— Она моя племянница и моя ответственность, Ваше Высочество.

— Тогда я предлагаю тебе лучше заботиться о своей семье, — он наклоняет голову и смотрит в мои глаза, шепча дяде на ухо. — Не прикасайся к ней больше.

Моя грудь вздымается, желая успокоить ситуацию. Последнее, что мне нужно, это чтобы мой дядя начал подозревать, почему принца это волнует. Но под всем этим есть еще одно чувство, которое расцветает, как весенний цветок, разливая теплое сияние из середины моей груди.

Приятно быть защищённой. Осознавать, что кто-то прикрывает твою спину. Даже если этот кто-то — тот самый человек, который не должен этого делать.

Тристан отпускает его, едва удостоив меня взглядом, и возвращается к своему паникующему брату.

Глаза моего дяди сужаются, когда он отряхивает руку, агрессивно махая в сторону двери.

— Ну…

Я выдыхаю, кивнув, пока прохожу через дверь. Нас встречают по меньшей мере пять королевских гвардейцев, и я вскидываю брови, когда мы проходим мимо них, задаваясь вопросом, почему так много людей охраняют личный кабинет короля.

Тимоти выходит из строя и идет позади нас. Тихий, как мышка.

— Дядя, я знаю, что это трудно, — начинаю я, сохраняя низкий голос. — Но постарайся хранить веру.

Он поджимает губы, и, хотя слова не произносятся, энергия между кажется странной.

Напряжение сохраняется всю дорогу до моих покоев, и когда мы доходим до дверей, я оборачиваюсь, ожидая, что дядя Раф уйдет. Вместо этого он распахивает дверь и врывается внутрь, набрасываясь на меня, как только мы остаемся одни.

— Это мятежники.

Мои брови поднимаются.

— Ты думаешь?

Он насмехается, проходит через фойе в гостиную и рушится на один из двух темно-зеленых диванов.

— Ты видела эмблему? Гиена. Они насмехаются над нами. А теперь они убили моего сына. Мой шанс.

Я наклоняю голову.

— Что ты имеешь в виду, говоря о своем шансе?

Его спина выпрямляется, пальцы постукивают по вершине трости, как они делают каждый раз, когда он в глубокой задумчивости.

— Дядя, — вздыхаю я, заправляя локон за ухо и подходя, чтобы сесть рядом с ним. Я протягиваю ладонь, беря его руку в свою, пытаясь оказать ему поддержку. — Не то чтобы это помогло, но я не думаю, что Ксандер мертв.

— Нет? — спрашивает он, глядя на меня боковым зрением.

— Ну… — я жую губу, обдумывая все, что я увидела этим утром, и все, что я не увидела. — Они оставили записку, так?

— Они прислали его отрубленную руку, Сара.

— Но это была не его голова, — я гримасничаю, понимая, что мои слова звучат неправильно. — Я просто хочу сказать, что если они используют его как приманку? Или чтобы передать сообщение? Для этого он нужен им живым.

При этих словах дядя поворачивается ко мне лицом, его черты напряжены и наполнены явной печалью.

— А если он жив, — продолжаю я, надежда разгорается в моей груди. — Мы можем спасти его.

Его рука крепко сжимает мою, но он качает головой.

— Это слишком опасно.

Я насмехаюсь, мои внутренности переворачиваются от того, что он отвергает меня.

— Все, что мы пытаемся сделать, опасно.

— Никто не ходит в тенистые земли, — огрызается он. — Твой отец пошёл, и посмотри, что с ним случилось.

Его глаза расширяются после того, как он произносит эти слова, но уже слишком поздно. Я уже услышала.

Все внутри меня замирает, и я отдергиваю ладонь, дыхание вырывается из легких. Смятение застилает мой разум, и я пытаюсь понять, что он только что сказал.

— Что? — спрашиваю я.

Он хватает меня за руки, сжимая мои пальцы.

— Послушай, Сара. Если ты думаешь, что сможешь добраться туда, в тенистые земли..

Мой желудок подпрыгивает, беспокойство скользит по мышцам, пока не сжимает их.

— Что? Я…

— Ты права, — давит он. — Мы можем спасти Александра.

Я качаю головой, натягивая брови, пока мой лоб не сморщивается.

— Подожди. Скажи мне, что ты имел в виду насчет моего отца.

Он поднимает плечо.

— Я имел в виду… посмотри, что с ним случилось. Он был убит.

Я скрежещу зубами, острая боль пронизывает мою челюсть.

— Не обращайся со мной, как с неумехой. Если ты чего-то не договариваешь — скажи мне.

Мой желудок перекатывается, как волны океана во время надвигающегося шторма.

— Я заслуживаю знать".

Он сглатывает, роняет мои руки и поднимает свои, чтобы провести по волосам.

— Не король убил твоего отца.

Неверие врезается в меня, разрывая кожу, как будто он впихнул эти слова прямо мне в грудь.

— Я не понимаю.

— Это были мятежники. Они захватили его по дороге домой и пытались использовать его в качестве разменного товара, так же, как и твоего кузена. Только в прошлый раз…

Его голос дрожит, когда он прерывается, и мое тело замирает, шок распространяется по всем конечностям, пока они не немеют от ледяного холода.

— Но ты сказал… ты сказал мне… ты лгал мне? Все это время?

— Твой отец был герцогом, милая племянница, титул ему подарил сам король Майкл II. Мятежники увидели возможность, ошибочно полагая, что новый король сочтет его слишком важным и не захочет потерять.

Я вскакиваю на ноги, предательство пронзает мои внутренности, как раскаленное лезвие; горе по отцу и осознание того, что все, что мне говорили, было ложью, хлынули через мою середину, как лава.

— Так в чем же был смысл всего этого?

— Смысл? — он смотрит на меня, его глаза блестят. — Смысл тот же, что и всегда. Они схватили твоего отца. Пытали его. А корона ничего не делала, только стояла и смотрела. Они несут такую же ответственность. Не позволяй этому отвлечь тебя от того, ради чего мы сюда прибыли.

— Нет, — качаю я головой, упущения моей семьи тяжело ложатся на язык, пока во рту не появляется кислый привкус. — Нет, ты не можешь этого делать. Ты не имеешь права стоять и говорить мне, что чувствовать или как себя вести. Не тогда, когда ты лгал мне всё это время.

Жжение опаляет мое горло и оседает между глаз, слезы угрожают затуманить мое зрение.

— Ты лгал мне!

Не здесь, ma petite menteuse. Они не получат твоих слез.

Голос Тристана звучит в моей голове, как будто он стоит позади и наставляет меня через боль — через абсолютное опустошение, из-за того, что всё, что как я думала, я знала, разрушается изнутри. Я сжимаю челюсть, заставляя эмоции отступить.

— Я пытался спасти тебя! — кричит мой дядя. Его рука белеет, когда он надавливает на трость, чтобы помочь себе встать. — Твой отец очень хорошо обучил тебя, Сара, но идти в тенистые земли слишком опасно.

Он подходит ближе, его глаза пытаются поймать мои, но я отворачиваюсь, не в силах даже посмотреть ему в лицо.

— Мне жаль, — шепчет он. — Мне так жаль, что мы скрывали это от тебя. Я всю жизнь старался поступать с тобой правильно, и когда он умер… — его голос дрожит. — Я побоялся потерять и тебя.

— И все же ты отправляешь меня сюда без причины.

— Нет, — его рука обхватывает мою челюсть, наклоняя голову. — Фаасы все еще виновны. Они все еще заслуживают гнить. Но мятежники нецивилизованны, их лидер — призрак. Это совсем другая игра. Я не могу допустить, чтобы с тобой тоже что-то случилось.

Мои зубы стиснуты, в животе разгорается новый огонь, который пылает все ярче с каждым его словом, уничтожая все на своем пути.

— Я поприветствую смерть, если только я заберу с собой тех, кто виновен, — шиплю я сквозь сжатые челюсти.

Раф выдыхает с трудом, кивнув головой.

— Тогда тебе нужно будет убить мятежного короля.

36. Тристан

Виновные должны платить за свои грехи.

Я смотрю на нацарапанную записку — ту, что была написана мной, — прежде чем положить её на стол Майкла и посмотреть на него.

— И в чем же ты провинился, брат? — спрашиваю я. — Что сделал Ксандер?

Глаза Майкла переводятся слева направо.

— Ничего, конечно.

Мой ботинок нажимает на деревянный пол, заставляя его скрипеть, и его тело подпрыгивает. Забава проносится по моим внутренностям, и янапоминаю себе, что нужно подавить ухмылку, которая хочет расползтись по моему лицу.

— Ты когда-нибудь думал о нашем отце? — спрашивает он, его пальцы сжимают спинку стула.

От этого вопроса у меня скручивает живот, как это происходит всякий раз, когда я думаю о нашем отце.

— Это мама подговорила тебя на такую линию вопросов?

Я оглядываюсь вокруг, наполовину ожидая, что она находится в комнате. По правде говоря, я не уверен, что она вообще еще в замке, но меня это не волнует.

Он качает головой.

Я кладу косяк в рот и иду в гостиную, перегибаюсь через журнальный столик, чтобы зажечь конец о канделябр, делаю несколько затяжек, пока иду обратно к Майклу и предлагаю ему.

Он смотрит на горящую бумагу, как будто не верит, что она не отравлена.

— Если бы я хотел убить тебя, брат, я бы позаботился о том, чтобы ты знал, что это произойдет, — киваю я ему. — Возьми. Это облегчит твоё сознание. Хотя бы на время.

Он сглатывает, протягивает руку и зажимает косяк между пальцами, подносит к губам и корчит рожу, когда дым, как водопад, струится из его носа.

— Ты веришь в Бога? — бормочет он, глядя вниз на гашиш.

Я кладу руки в карманы и наклоняю голову.

— Верю.

— Ты почти не посещаешь мессу, — он смотрит на меня из-под бровей.

— Есть разница между верой и слепым поклонением, Майкл. Одно строит чувство собственного достоинства, а другое лишает его.

Я возвращаюсь в зону отдыха, устраиваюсь в кресле и откидываюсь назад. Пока я смотрю на потолок, предвкушение летает в моем животе, как жужжащие пчелы, а возможность смотрит мне прямо в лицо.

— Однако, если ты говоришь о жизни после смерти, то я думаю, что она должна быть. Как иначе я мог увидеть призрак нашего отца?

Я резко перехожу в сидячее положение, закрывая рот рукой.

Глаза Майкла расширяются, и он топчется вокруг своего стола, косяк горит в его пальцах, когда он неуклюже пересекает комнату и садится на стул напротив меня.

— Повтори-ка еще раз.

Покачав головой, я откидываюсь назад, проводя рукой по волосам.

— Нет, я… я не знаю, почему я это сказал. Не обращай на меня внимания.

— Тристан, — он наклоняется ко мне. — Ты видишь нашего отца?

Я опираюсь локтями на колени, сводя брови и делая дыхание сбивчивым.

— Мне кажется, я схожу с ума.

Майкл смеется; легкий, звонкий звук. В нем чувствуется облегчение.

Имбецил.

— В основном это происходит, когда я сплю, — вру я, поднимая голову, чтобы заглянуть в глаза Майкла. — Он предупреждает меня о грядущих событиях. Сначала я… я думал, что это просто сны. Но в последнее время…

Майкл кивает, его глаза дикие, их янтарный блеск мутный и расфокусированный.

— В последнее время?

— В последнее время вещи, которые он говорит… они сбываются, — я насмехаюсь, заставляя себя встать. — Ты, наверное, думаешь, что я обезумел. Забудь, что я что-то сказала. Пожалуйста.

Я бросаюсь к двери, но не успеваю пройти и половины комнаты, как меня останавливает его голос.

— Я тоже его вижу.

На этот раз по моему лицу пробегает улыбка.

———

Я нахожу Сару на кухне для слуг, сидящую за маленьким деревянным столом, ее голова откинута назад в смехе. Мое сердце сжимается при виде этого зрелища.

Саймон, Пол, Тимоти и одна из фрейлин окружают ее, сияя, как будто она — центр их мира. Мои мышцы напрягаются, внутри возникает болезненное чувство при мысли о том, что другие люди могут наслаждаться ею; что они получат те кусочки, которые она показывает только мне.

— Тристан! — визжит Саймон, вскакивая со своего табурета и подбегая ко мне, крепко обнимая меня за ноги.

— Привет, Маленький лев, — мои глаза сканируют стол. — Что у нас здесь?

— Просто наслаждаемся чаем, Ваше Высочество, — говорит Сара. — Не хотите присоединиться к нам?

Пол подпрыгивает и бросается к чайнику, стоящему на одной из конфорок плиты.

— Да, да, позвольте мне подать Вам что-нибудь.

— Я не хочу пить.

Он делает паузу, опуская руки в стороны.

— О.

Я подхожу, Саймон идет за мной по пятам, и занимаю место, которое только что освободил Пол, мой взгляд не отрывается от моей Маленькой Лани.

— Как рука Вашего дяди?

Её плечи напрягаются.

— Просто отлично, спасибо. Как Его Величество?

— Зависит от того, кого Вы спрашиваете, — я наклоняю голову.

— Ты знал, что леди умеет драться? — говорит Саймон, присаживаясь рядом со мной.

Моя кровь нагревается, когда я провожу взглядом по ее телу.

— Правда?

— Приятно видеть, что Ваша раздражающая привычка отвечать на вопросы вопросами распространяется не только на меня, — вклинивается она, ухмыляясь.

Усмехаясь, я переключаю свое внимание на Саймона.

— Дай угадаю, она научила тебя быть доблестным и храбрым? Честным и сильным?

Саймон сморщил нос.

— Нет, она сказала пить воду.

— Я сказала быть водой, — она смеется.

Она берет свой чай и подносит его к губам. Мой взгляд останавливается на ее горле, когда она глотает жидкость, и мой член оживает, когда я замечаю крошечный порез на ее нижней губе.

Воспоминание о ее вкусе дразнит мои вкусовые рецепторы, и я нахожу почти невозможным отвести взгляд от этой отметины, страстно желая снова рассечь ее, чтобы услышать её стон, пока я буду успокаиваю её боль своим языком.

— Честность работает только тогда, когда обе стороны играют по правилам, — она смотрит на Саймона, склонившегося над столом. — Враги никогда не придерживаются правил.

Саймон кивает, глядя на нее с обожанием; взгляд, который, как я думал до этого момента, был предназначен только для меня.

Я не виню его за то, что он попал под её чары, когда даже я не могу их осилить.

— Именно так, — киваю я. — Фокус в том, Маленький Лев, чтобы быть умнее, а не сильнее.

— О? — вместо этого отвечает Сара, ее губы приподнимаются в уголке. — И в этом весь фокус?

Мои пальцы постукивают по столу, кончик большого потирает нижнюю сторону кольца моего отца.

— Один из многих, которые я мог бы Вам показать.

Ее глаза вспыхивают, рот приоткрывается.

— Миледи, — прерывает ее молодая девушка. — Не забывайте, у нас выход в свет меньше чем через час. Может, нам стоит вернуться и одеться?

Щеки Сары краснеют, когда она прерывает наш взгляд и улыбается ей.

— Я готова, когда ты готова, Офелия, — она поворачивается к Тимоти. — Ты готов?

— К прогулке? — спрашивает Саймон. — Можно мне пойти?

Пол отходит от плиты, ставит тарелку перед Саймоном, его взгляд ненадолго останавливается на Тимоти, а затем он отворачивается.

— Саймон, твоя мама отлупит тебя по полной программе. Ты знаешь, что не можешь ходить в город.

Его лицо опускается.

— Мне никогда и никуда нельзя.

— Никогда? — Сара ухмыляется, закрывает рот руками и громко шепчет. — Однажды я возьму тебя с собой.

Мы с Полом переглядываемся, но ничего не говорим.

Королевский бастард Глории Терры — самый сокровенный секрет замка.

Я не говорю ей, что причина, по которой он никуда не ходит, в том, что никто не должен знать о его существовании. Хотим мы этого или нет, но если станет известно о смуглом мальчике с такими же поразительными глазами, как у короля, наступит хаос.

Или как, если мой брат просто признаёт его, Саймон станет законным наследником трона.

37. Сара Б.

Это было мое первое официальное мероприятие — помимо бала — в качестве невесты короля, и меня проинструктировали, что я должна соблюдать определенные правила приличия.

Не останавливаться, чтобы поговорить с людьми.

Не оставлять охрану.

Не делать ничего, кроме как улыбаться и махать руками, разрезать ленточку на торжественном открытии нового медицинского центра, разрешить фотографировать, а затем сразу же вернуться в замок.

И я делаю все это. Я безупречно следую правилам. И только позже, когда Тимоти и все три мои дамы окружают меня, мои благие намерения превращаются в пыль. Потому что на краю улицы стоит мальчик в рваной и грязной одежде, его волосы собраны в пучок, и он смотрит прямо на меня.

Что-то не так в его лице, хотя с такого расстояния это трудно разглядеть. Но так или иначе, его взгляд врезается в центр моего нутра, и я поворачиваюсь, прежде чем успеваю удержаться.

— Тимоти, — говорю я, не сводя глаз с ребенка. — Ты видишь этого мальчика?

Он двигается, чтобы встать рядом со мной, смотрит туда, куда я указываю, и кивает.

— Приведите его сюда.

— Нет, — вклинивается Марисоль. — Приехали и уехали, миледи.

Мои внутренности плюются огнем, как дракон, и я отвожу плечи назад, подходя к ней, пока мы не оказываемся нос к носу.

— Ты мне не хозяйка. И ты не имеешь права указывать мне, что я могу или не могу делать. До сих пор я была очень добра к тебе, Марисоль. Не заставляй меня показывать тебе, какой жестокой я могу быть.

— Миледи, — Офелия подходит к нам. — Марисоль имеет в виду, что нам нужно действовать осторожно. Этот мальчик… он… ну, он не похож на одного из нас.

Шейна поворачивает голову к Офелии в то же время, что и я.

— И на кого же он похож, Офелия? — шиплю я.

Ее щеки краснеют, и она склоняет лицо к земле, пока ободок ее шляпы не скрывает ее глаза от моего взгляда.

— Он деформирован, — плюется один из охранников. — Это легко увидеть отсюда. Большинство из них такие — если не физически, то психически.

Я закрываю глаза, чтобы успокоить бушующий шторм, зарождающийся в моем животе.

— Большинство из них?

Он машет рукой в сторону ребенка.

— Гиены, конечно. Мятежники. Как хотите, так и называйте.

— Скорее всего, это ловушка, миледи, — добавляет Марисоль, ее глаза прищуриваются, когда она смотрит на мальчика.

— Я бы хотела поговорить с ним.

Никто не двигается, и чем дольше они стоят, тем тяжелее становится разочарование, словно кирпичи, брошенные в центр моей груди.

Мое сердце скручивается. Как они могут быть такими черствыми?

— Хорошо, — я заставляю себя улыбнуться, мои глаза встречаются с глазами Шейны.

На ее лице появляется небольшая ухмылка, ее взгляд искрится озорством. Это напоминает мне о том, как мы были девочками и придумывали способы нарушить правила, чтобы улизнуть из дома после сна. Она двигается, пока не становится между мной и Тимоти, давая мне возможность убежать по дороге.

Я кручусь, мчусь по улице, материал моих туфель натирает бока моих ног.

— Миледи!

— Сара!

Оглядываясь на бегу, я смеюсь над тем, как Шейна пытается преградить им путь. Ей это удается ненадолго, максимум на несколько секунд, но это подстегивает меня, позволяя не обращать внимания на жжение в ногах или на то, как мои легкие жаждут более глубоких глотков воздуха.

Наконец, я настигаю его. Он не двигался все это время, и когда я опускаюсь на колени, мои колени пылятся на грунтовой дороге, я признаюсь себе, что, возможно, это был не самый разумный выбор. Похоже, он нуждается в помощи, но странно, что он стоит и смотрит так, как сейчас, особенно после того зрелища, которое я только что устроила.

— Привет, — говорю я, глядя на него сверху.

Так близко, я могу подтвердить, что охранник был прав. У него заячья губа, центр рта отсутствует. Его темные глаза большие и круглые, а кости выступают под кожей.

От несправедливости всего этого мне хочется кричать. Несправедливо, что он стоит здесь, на дороге, вдоль которой расположены процветающие предприятия и передовые технологии, и вот так он живет. И все его игнорируют, отворачиваются, когда видят его, полагая, что раз он не такой, как все, то он чем-то хуже.

Гнев бурлит, как котел, в глубине моей груди, вновь разжигая огонь, который горел, когда я была в Сильве, когда мы с отцом тайком передавали людям пайки еды и любые деньги, которые могли найти. Как я таскала деньги даже после его смерти, украв их из сейфа моего дяди и подсунув их в руки Далии.

— Как тебя зовут? — пытаюсь я снова.

Взгляд мальчика переводится за меня.

— Королевский стражник, — шепчет он.

На его лице появляется ухмылка, растягивающаяся от уха до уха, и от этого все волосы встают дыбом, меня пробирает дрожь.

А потом он бежит.

— Подождите! — кричу я, вставая.

— Сара!

Голос Тимоти громкий, и звук его настолько резкий, настолько отличается от того, к чему я привыкла, что я замираю на месте, прижимая ладонь к груди, и поворачиваюсь, чтобы встретить его взгляд.

— Я в порядке, Тимоти. Все…

Раздается взрыв, и мои уши начинают звенеть от высокочастотного шума, заглушающего все вокруг. Я сворачиваюсь калачиком, наклоняюсь, и мои руки летят, чтобы закрыть уши.

Я поднимаю взгляд. Глаза Тимоти расширены, рот приоткрыт, он смотрит на меня, менее чем в двух футах, его рука прижимается к груди.

Все три мои фрейлины стоят в шоке позади него, многие люди выбегают на улицы.

Тимоти падает на колени.

— Нет! — кричу я, моя грудь судорожно вздымается, когда я бросаюсь вперед, ноги спотыкаются, слезы вырываются из моих глаз и текут по лицу. — Нет, — снова умоляю я, падая перед ним на землю.

Его глаза неистово смотрят, как я разрываюсь на части, как мое сердце разбивается на осколки, острые края которых пронзают мой живот, пока мои внутренности не выплескиваются на землю.

Мои руки летят к его груди, моя челюсть напрягается, когда я прижимаюсь к нему всем телом, оказывая как можно больше давления, впиваясь кончиками пальцев в рану, чтобы попытаться остановить кровотечение.

Но оно слишком сильное.

Слишком быстрое.

Его ладонь свободно обхватывает мое запястье, и этого достаточно, чтобы дать мне надежду. Случайные локоны выпадают из моей прически, прилипая к мокрой дорожке слез, окрашивающих мои щеки, и я мотаю головой, глядя на десятки людей, которые стоят рядом, прикрывая рот руками от ужаса, и ничего не делают.

Десятки.

— Сделайте что-нибудь! — кричу я, все они таращатся, как будто у них нет ног и рук, чтобы помочь. — Не стойте там!

Мой голос срывается, дыхание сбивается, пока я не чувствую, что задохнусь от нехватки воздуха.

— Держись, Тимоти, — я фокусируюсь на нем, но его взгляд становится туманным, и я чувствую, как его присутствие ускользает. — Тебе нельзя умирать, — требую я, стиснув зубы. — Ты слышишь меня? Мы должны стать лучшими друзьями.

Уголок его рта подергивается, моргания становятся все более отрывистыми.

— Долгие разговоры у костра, понимаешь? — икаю я, стараясь не обращать внимания на то, как мои пальцы скользят от крови. — Твое любимое занятие.

Его рука падает с моего запястья, разбрызгивая кровь из лужи, растущей под ним.

— Пожалуйста, — бормочу я, мой разум кричит, а грудь сжимается. — Мне жаль. Мне так жаль.

Но уже слишком поздно, и никто не слышит моей мольбы.

Я чувствую момент, когда его душа покидает тело. Огромный выдох, а потом его просто нет.

Я рыдаю, пока все мое тело не сотрясается, и я падаю на него сверху, мои руки окрашиваются в красный цвет, а по пальцам стекает кровь. Я все равно опускаю голову в руки.

— Я пыталась сказать Вам, — шепчет Марисоль, вытирая слезу со щеки. — Им нужны были именно Вы.

У меня сводит живот, ледяной холод пробегает по телу, пока все тело не немеет. Я поднимаю лицо и встречаю её взгляд.

— Тогда я позабочусь о том, чтобы они заплатили за это.

38. Сара Б.

Шелковые простыни мягко прижимаются к моей коже, одеяло тяжело греет мое тело, но мне всё равно на комфорт.

Мне плохо.

Кровь Тимофея уже давно смыта, но почему-то мне кажется, что я уже никогда не буду чиста. Грехи моих решений всегда были тяжелыми, но сегодня они давят меня всем своим весом.

Если бы только я послушала.

Если бы только я не была такой упёртой. Тогда, возможно, Тимоти все еще был бы здесь.

Он бы жил. Дышал. Существовал.

Мои глаза опухли, уголки век нежные, но слезы давно высохли, отбивая пульсирующий ритм гнева.

Мятежный король послал своих людей убить меня.

Но они промахнулись, и теперь я заставлю его желать смерти.

Никто не разговаривал со мной с тех пор, как мы вернулись через ворота замка. Никто не прислал дополнительную стражу, чтобы стоять у моей спальни. Ни утешительных прикосновений, ни ободряющих слов.

Не то чтобы я их заслуживала.

Мое сердце сжимается. Я думала, может, дядя появится, но он, как и все остальные, стал призраком.

Низкий гулкий звук вибрирует по стенам, но я не поворачиваюсь, чтобы посмотреть. Даже когда за моей спиной раздаются шаги и матрас прогибается под весом человека.

Я слишком истощена, чтобы двигаться, слишком разбита, чтобы беспокоиться.

— Ma petite menteuse. Что мне с тобой делать?

Голос Тристана ласкает мое тело, как поцелуй, создавая пропасть в центре моей груди. Я опускаю взгляд, когда его татуированная рука обхватывает мою талию, притягивая меня к твердым плоскостям его тела и крепко обнимая.

Это простое действие, но оно колет рану в моем сердце; рану, которую я забинтовала и пыталась притвориться, что ее нет.

По моей щеке стекает слеза, горячая и соленая, она каскадом падает на мои губы и просачивается в рот. Моя простая ночная рубашка из белой ткани — единственный барьер между нами, и его пальцы поглаживают мой живот — успокаивают меня — как будто я заслуживаю утешения.

Его дыхание шепчет на стыке моей шеи, теплые поцелуи усыпают мою кожу. Они нежные и так отличаются от всего, каким я знала Тристана, но я все равно приветствую их.

В мире людей, которые не видят меня, иногда кажется, что он единственный, кто это делает.

Еще одна слеза вытекает, скатываясь по моему подбородку.

Его рука двигается, ладони прижимаются к моим бедрам, он поворачивает мое тело, пока я не ложусь на спину, его зеленые глаза остры, когда он нависает, сканируя меня по всей длине.

— Ты ранена? — спрашивает он, его пальцы поднимаются, чтобы вытереть влагу с моих щек.

Я качаю головой, прерывистый вздох вырывается из глубины легких, мое сердце щемит, пытаясь разорвать ледяную хватку, в которую его заключило чувство вины.

Он кивает, его черты расслабляются. Он гладит моё лицо. Под глазами, над галочкой губ, по переносице. Снова и снова он повторяет это движение, и постепенно тяжесть моего горя становится немного меньше, как будто он снимает его с меня и оставляет себе.

— Скажи мне, что тебе нужно, — говорит он.

Мой подбородок дрожит, и я отворачиваю голову в сторону, не желая позволять ему видеть меня такой слабой.

Его рука обхватывает мою челюсть, поворачивая мое лицо обратно к себе.

— Скажи мне, что тебе нужно, Сара. И я дам тебе это.

Я обдумываю свой ответ, тысяча разных эмоций смешивается в моем нутре, но побеждает та, что ближе всего к поверхности.

Ярость.

Она давит на мою кожу, пытаясь прорваться наружу и распространиться по всему городу, уничтожая все на своем пути.

— Я хочу, чтобы ты нашел того, кто это сделал, — мой голос ломается. — И хочу, чтобы они умерли.

Слова звучат горько на моем языке, но я не беру их обратно.

Его глаза вспыхивают, и он наклоняется, прижимаясь своим лбом к моему, наши губы так близко, что мы дышим одним воздухом.

— Считай, что сделано.

Он говорит это с такой убежденностью, с такой уверенностью, что я ни на секунду не сомневаюсь в нем. И то, как он смотрит, как будто ныряет в мою душу и видит каждую ее частичку, заставляет меня чувствовать, что я могу попросить у него весь мир, и он разорвет его на куски, только чтобы тот оказался в моих руках.

То, как он обо мне заботится, разбивает что-то в центре моей груди, словно бетонные валуны, бьющиеся о каменные стены. Все причины, по которым я отказывала себе, пыталась держать его на расстоянии, разлетаются вдребезги с каждым движением его пальцев.

Может быть, это делает меня эгоисткой. Может быть, я не заслуживаю этого.

Но в мире, полном боли, он — мое единственное облегчение.

Мои пальцы тянутся вверх, чтобы запутаться в его волосах.

— Поцелуй меня, — вздыхаю я.

Он делает это. Без вопросов. Без колебаний. Он опускается, сливаясь своими губами с моими, его мягкое прикосновение превращается в крепкую хватку, удерживая меня на месте.

Мой рот открывается шире, когда его язык проникает внутрь, и возбуждение вьется по моему телу. Оно тяжелее, чем обычно, с оттенком печали, но каким-то образом, несмотря на это — может быть, даже благодаря этому — все кажется большим.

Он стонет, когда я посасываю его нижнюю губу, его бедра вдавливаются в пространство между моими ногами, пока его толстый член не упирается в мой центр. Моя спина выгибается, пальцы перебирают его пряди, и я прижимаюсь к его телу, нуждаясь в том, чтобы быть ближе. Чувствовать глубже.

Может быть, если я утону в нем, то не задохнусь от боли.

Его ладонь накрывает мою грудь, его пальцы дразнят сосок сквозь тонкую ткань моего платья. Он отрывает свои губы от моих, проводя ими по уголку моей челюсти, а затем дальше вниз, приникая к моей шее. Его зубы покусывают кожу до жжения, заставляя мурашки бежать по каждому сантиметру моего тела.

Я стону, влага стекает с моей киске и прилипает к внутренней стороне ног, желая, чтобы он коснулся меня там, где я нуждаюсь в нем.

Он колеблется, отстраняясь и заглядывая мне в глаза, и на мгновение я беспокоюсь, что он передумает.

Но с Тристаном мне лучше знать.

Еще одна слеза стекает по моему лицу, и я тянусь, чтобы вытереть ее, но он крепко берет мою руку, а затем берет другую, помещая их над моей головой и переплетая наши пальцы. Он наклоняется ко мне, его губы двигаются от основания моей челюсти к уголку рта, его язык проводит по моей коже, целуя следы моей боли.

— Сара, — шепчет он.

Наши губы снова встречаются, и мое желание нарастает, жар заставляет мои внутренности пульсировать. Я прижимаюсь своими бедрами к его, обхватываю его ногами за талию, чтобы втянуть его глубже. Он стонет, звук вибрирует у меня во рту и проникает в кости, я вздрагиваю от этого ощущения. Это опьяняет: видеть, как кто-то вроде него теряется в страсти, и знать, что причиной этого являюсь я.

Его пальцы сжимаются вокруг моих, и он вдавливает наши руки глубже в подушки, отстраняясь, чтобы заглянуть в мои глаза.

— Ты моя.

Это не вопрос.

Я все равно киваю, приподнимаясь, чтобы произнести ему в губы.

— Твоя.

Возможно, я должна чувствовать себя смущенной — слабой — как будто мне нужен мужчина, претендующий на меня. Но когда он отпускает мою руку и подносит свою к вырезу моего платья, тянет до тех пор, пока оно не рвется, я чувствую только власть.

И я отчаянно хочу, чтобы он наполнил меня ею, пока я не закричу.

Как он и обещал.

39. Тристан

Одно слово, и я обезумел.

Мои руки хватают, щупают и гладят, желая ощутить кончиками пальцев, что ее идеальная кожа не повреждена. Я в ярости, что кто-то решил взять дело в свои руки, после того как я четко сказал не трогать ее. Когда Эдвард рассказал мне об этом, ослепляющая ярость захлестнула меня, но она была вперемешку с новой эмоцией.

Страх.

В этом мире я мечтал только об одной вещи, и она находится на кончиках моих пальцев, корона так близко, что я почти могу протянуть руку и положить ее себе на голову.

Но теперь есть она.

И все остальное меркнет в сравнении. Нет ничего, что я не сделал бы, чтобы она была рядом со мной. Она — это всё. И если ей будет больно, я буду пытать тех, кто это сделал, пока они не будут умолять меня позволить им умереть.

Я сжимаю в ладони одну из ее грудей, чувствуя ее мягкая кожа под моей хваткой. Ее соски твердые, проступают под тонким материалом разорванной ночной рубашки, и мой рот требует, чтобы я наклонился и попробовал их на вкус. Так я и делаю.

— Тристан, — стонет она, ее пальцы тянут пряди моих волос до боли в корнях.

Мои зубы впиваются в ее кожу, и она вскрикивает, ее бедра поднимаются, пока она не прижимается к моему паху, заставляя мой член подрагивать от трения. Я отпускаю ее сосок с хлопком и отстраняюсь от нее, ухмыляясь.

— Куда ты идешь? — жалуется она. — Вернись.

Я игнорирую ее мольбы и иду к тумбочке, беру с нее толстую свечу и возвращаюсь к кровати. Она смотрит на меня, ее лоб наморщен, а щеки раскраснелись, она растянулась на кремовых шелковых простынях, ее черные волосы разметались вокруг неё.

Мои шаги замедляются, когда я рассматриваю ее, обнаженную и возбужденную, ее тело, на эйфории и чувствительное от американских горок эмоций, через которые она, без сомнения, уже прошла сегодня. Более слабая женщина сломалась бы. Но вот она здесь, признает свою боль и позволяет ей формировать ее.

От нее захватывает дух. Я хочу трахать её, пока она не сломается, пока моя сперма не начнет сочиться из ее пор, и каждый человек будет знать, кому она принадлежит.

Я хватаю ее за лодыжку и тащу на край кровати, ставя свечу на пол рядом с собой.

Она вскрикивает, ее длинные ноги бьются о мою грудь, и я ухмыляюсь, в моих жилах бурлит восторг от того, что моя умница-ведьма все еще жива и здорова. Моя хватка крепнет, и я цыкаю на неё, пальцы танцуют по передней части ее голени, по верхней части колена и внутренней стороне бедра.

А потом я щипаю.

Ее глаза трепещут, а рот приоткрывается.

— Думаю, ты любишь боль вместе с удовольствием, не так ли, Маленькая Лань?

Я наклоняю голову, пытаясь удержать себя от того, чтобы не наброситься на нее и не зарыться лицом в ее киску.

— Ты не знаешь, что мне нравится, — огрызается она, ее глаза сверкают.

Я издаю тихий смех, моя рука гладит покрасневшее место, где я ущипнул ее кожу.

— Мы оба знаем, что ты примешь всё, что я тебе дам, ma petite menteuse.

Схватившись за подол рубашки, я поднимаю ее над головой, воздух ударяет о кожу и вызывает легкий озноб. А может быть, это ее глаза впитывают мое тело, как воду, переходя от художественной росписи вдоль моих верхних рук к передней части груди.

Вместе мы правим, врозь — падаем. Она произносит по себя эту фразу, читая мою татуировку, и это посылает укол прямо в мой член, желая узнать, каково это будет, если она произнесет эти слова вслух.

Я скатываю свою тунику в руках.

— И когда ты будешь на грани забвения…

Ее глаза закрываются, когда я кладу ткань поверх них, мои пальцы скользят за ее локоны, чтобы завязать тунику за головой, пока она не перестанет видеть. Я наклоняюсь, чтобы наши губы соприкоснулись, тянусь рукой вниз и хватаю свечу, укол желания проносится сквозь меня, когда пламя касается моей кожи.

— Именно моё имя будет выкрикиваться из этих прелестных маленьких губ.

Я поднимаю свечу над ее предплечьем, наклоняю руку, чтобы растопленный воск струйками стекал с того места, где он скапливается под пламенем, и капал на её идеальную кожу.

— О, — задыхается она. Ее рот открывается, и она отдергивает руку, но я хватаю ее запястье, подношу его ко рту и дую, наблюдая, как воск застывает.

— Тристан, — шепчет она.

— Тебе нравится, как это ощущается? — спрашиваю я, проводя пальцами по охлаждающей жидкости. — Знаю, что нравится. Держу пари, если бы я сейчас потянулся вниз, твоя идеальная маленькая киска стала бы плакать по мне. Умоляя о том, чтобы я заполнил ее. Не так ли, грязная девчонка?

Переместившись к верхней части ее руки, я повторяю действие, белый воск льется на ее кожу, а моя другая рука скользит от ключицы вниз по длине ее торса, пока я не касаюсь мягких кучеряшек.

— Знаешь ли ты, как сильно мне хотелось прикоснуться к тебе?

Я наклоняюсь, не в силах больше сопротивляться желанию ощутить ее вкус у себя во рту, и осыпаю поцелуями середину ее живота, наклоняя свечу, чтобы длинная линия парафина прочертила места, которые я только что отметил губами.

Она стонет, ее спина выгибается, а ноги сжимаются вместе, ее бедра заключают мою руку между ними. Я снова развожу их в стороны, мои пальцы обхватывают внутреннюю часть её бедра.

— Держи их открытыми. Я хочу видеть как ты набухаешь и умоляешь меня позволить тебе кончить.

Ее дыхание сбивается, но тело расслабляется, и ноги раздвигаются шире, чем раньше. Вид ее блестящей и готовой киски заставляет мои яйца напрячься, а по позвоночнику прокатывается жар.

Она удивительно не сопротивляется в этой обстановке, и это радует меня. Моя рука соскальзывает с ее бедра, пробегает по затвердевшему воску и поднимается к ее горлу, сжимая его до тех пор, пока я не чувствую биение ее сердца под своими пальцами.

— Такая хорошая девочка.

Она облизывает губы, и я перемещаю свечу к ее ключице, наблюдая за реакцией, пока я капаю горячую жидкость на ее кожу, двигая рукой, чтобы создать линии воска вдоль ее груди, по розовым соскам и вниз по линии живота, собираясь в пупке.

Я задуваю свечу и бросаю её на пол. Моя рука на шее напрягается, и я приподнимаю ее за горло, пока наши губы не соприкасаются.

— Такая тихая, Маленькая Лань. Что случилось с твоим острым языком?

Ее язык высовывается, чтобы снова провести по губам, и я пользуюсь возможностью, втягиваю его в рот и стону от вкуса. Я отпускаю ее шею и сдвигаю повязку с ее лица, отчаянно желая, чтобы она смотрела на меня; чтобы знать, что я воздействую на нее так же, как она на меня.

Потому что она разрушает меня. Уничтожает меня изнутри.

Ее глаза темные и опухшие от слез, и я отступаю назад, наслаждаясь тем, как ее взгляд нагревает мою кожу, когда я расстегиваю брюки и выхожу из них, мой член вырывается на свободу, твердый и злой, капли спермы создают ниточку влаги, которая стекает с кончика.

Она наблюдает за тем, как я сжимаю себя и поглаживаю, и мне нравится, что она смотрит на меня. Это заводит меня, моя голова откидывается назад от ощущений, когда я мастурбирую только для нее. Из-за нее.

— Ты видишь, что ты наделала? — прохрипел я, подойдя ближе к краю кровати. — Ты свела меня с ума, — я взбираюсь на кровать, раздвигая ее ноги пошире, когда заползаю в пространство между ними. — Я не могу есть, не могу спать, не могу, блять, дышать, не думая о тебе.

Наклонившись вниз, пока наши груди не соприкоснулись, я ударяю членом по ее набухшей киске, и меня охватывает жар, когда я чувствую, как ее нервы напрягаются и пульсируют подо мной.

— Ты уже заслужила кончить, ma petite menteuse? — спрашиваю я, двигая бедрами так, что мой член скользит по ее мокрым складкам.

Она стонет, ее груди вжимаются в меня, когда она выгибается.

— Я всегда заслуживаю того, чтобы кончить, — она ухмыляется.

Мой язык проводит по шву ее губ, и я опускаю взгляд вниз, наблюдая, как мой член скользит по ее киске, головка наливается кровью и багровеет, когда кожа натягивается при каждом толчке вперед.

— Я мог бы дразнить тебя всю ночь, — поднимаясь, мои руки обхватывают ее бедра, раздвигая их шире. — Это просто прелесть, делать тебя распутной и раскрасневшейся подо мной.

— Тристан, — лепечет она. — Пожалуйста.

— Ты девственница, Сара?

Мои движения замирают, мышцы напрягаются, когда искры удовольствия пробегают по моим ногам и животу. К ней прикасался другой мужчина. Она уже сказала мне об этом. Но я не могу представить, что она приехала бы в замок, не сохранив свою невинность, зная, что она планирует лечь в постель с королем.

Мысль о том, что она может быть с моим братом, как зазубренный нож вонзается в мою грудь, позволяя ревности сыпаться в зияющую рану, как соль.

— Да, — шепчет она.

Одно это слово, и мои нервы трещат и лопаются, обезумев от необходимости быть тем, кто заявит свои права на неё. Я не могу вынести мысли о том, что может быть иначе. Моя рука сжимает пульсирующий член, и я скольжу им по ее влажному входу, пока он не упирается в ее тугое маленькое отверстие. Я снова наклоняюсь вперед, моя грудь прижимается к ее, а мой рот касается ее уха.

— И если я возьму тебя?

Ее ноги обхватывают мои бедра, вдавливая меня еще дальше в нее.

— Тогда я в твоем распоряжении.

Тепло проникает в меня, и мышцы напрягаются от сдерживания.

Я вжимаюсь в нее, кончик раздвигает ее губы, пока они не растягиваются вокруг меня, заставляя мой разум сходить с ума от потребности в том, чтобы начать толкаться. Раскачиваться. Трахаться.

— И скажи мне, ma petite menteuse. Доверяешь ли ты мне?

Она колеблется, в ее глазах вспыхивают темные эмоции.

— Нет, — шепчет она.

Я ухмыляюсь.

— Хорошо.

И затем я проникаю в нее до упора, мои глаза закатываются, когда ее тугая киска заглатывает меня целиком. Сопротивление есть, но оно ломается, и моя самодисциплина разрушается, когда я представляю, как ее кровь покрывает весь мой член, доказывая, что она моя и ничья больше.

Ощущение обладания ею после столь долгих попыток сопротивления — это наркотик. Оно течет по каждой вене и дразнит каждый нерв, заставляя тепло распространяться по моему телу, пока эйфория не заполняет меня.

Она вскрикивает, ее ноги сжимаются вокруг моей талии. Я провожу рукой по ее волосам и по щеке, пока не касаюсь ее лица.

— Такая, блять, идеальная.

Моя грудь вздымается, и мой член пульсирует о ее стенки, ее тугое девственное отверстие сжимается об меня с каждым вдохом.

Я наклоняюсь и целую ее, потому что мне необходимо ее поцеловать. Хочу чувствовать ее губы на своих и ее дыхание на моем рту, когда я заставляю ее разрываться вокруг меня.

Ее руки взлетают к моим плечам, когда я начинаю медленный и устойчивый ритм, выходя почти до конца, прежде чем снова войти, наслаждаясь тем, как ее тело прилегает к моему, словно недостающий кусочек пазла.

— Ты в порядке? — шепчу я ей в губы.

— Ты прав, — она впивается зубами в мои губы, прикусывая их до тех пор, пока кожа не лопается, мои яйца сжимаются так сильно, что вытекает немного спермы. — Мне нравится боль.

Я стону, запрокидывая голову назад. Будь я проклят, если эта женщина не была вылеплена в раю и сорвана с неба специально для меня.

— Сильнее, — требует она, сжимая ноги вокруг моей талии.

Тепло скапливается у основания моего позвоночника, когда я вытаскиваю член до самого кончика, глядя вниз, чтобы увидеть ее влагу на нём. Я снова вхожу в нее. Она вскрикивает, ее ногти впиваются мне в спину.

Я шиплю от боли и увеличиваю темп, не в силах сдерживаться, животная потребность затмевает всё, кроме желания обладать ею. Пот собирается на моем лбу, когда я вхожу в нее, снова и снова, от основания до головки, её стенки трепещут вокруг меня и крепко сжимают.

— Ты пытаешься быть такой сложной, — говорю я. — Но ты такая идеальная грязная девчонка, когда я разрываю твою киску на части.

Ее глаза вспыхивают, рот расходится в беззвучном крике.

— Больно?

— Да, — шепчет она.

— Хорошо.

Я поднимаюсь, мои руки хватаются за ее ноги, поднимая их, раздвигая, чтобы я мог видеть, как её набухший и измученный центр принимает мой член. Это зрелище невероятно эротично, и чувство правильности распространяется по моей груди. Ничто никогда не вызывало таких ощущений.

Ее стенки трепещут, и я опускаю её, в погоне за кайфом, который может дать только она. Мои пальцы скользят туда, где она нуждается во мне больше всего, и поглаживают, пока ее голова не начинает метаться взад-вперед.

Она близка. Я чувствую это по тому, как напрягаются ее мышцы, возбуждение сочится из нее на меня. Подняв руку, я опускаю ее на ее набухший клитор, и резкий шлепок раздается в воздухе.

Она задыхается и вскрикивает, ее ноги дрожат по бокам от меня.

Мои мышцы напрягаются, так как удовольствие грозит поглотить меня.

— Такая грязная девчонка, обливаешь мой член, как будто ты моя шлюха.

Я делаю это снова, резкие шлепки, от которых ее кожа становится припухшей и красной, ее внутренние стенки сжимают меня, пока зрение не затуманивается.

И тут она взрывается, верхняя половина ее тела взлетает с кровати, ее руки и ноги обвиваются вокруг меня, ее грудь прижимается к моей. Мои руки перемещаются на её бедра, прижимая её к себе, и когда я погружаюсь в неё снова, она разбивается на осколки вокруг меня.

— Тристан! — кричит она.

Она кусает стык моей шеи, хнычет, держась за меня.

Мои яйца напрягаются, и на мгновение я думаю о том, чтобы кончить в нее. Все во мне кричит, чтобы я сделал это. Чтобы покрыл её стенки; чтобы никто другой не мог претендовать на нее как на свою. Но логика подсказывает, что если она забеременеет до того, как я взойду на трон, то в ее будущем не будет ничего, кроме смерти.

Поэтому в последнюю секунду я толкаю ее обратно на кровать, выскользнув из нее с хлопком, и тяну за свой член, её влажность заставляет мою руку легко скользить по нему. Застонав, я откидываю голову назад, мои мышцы напрягаются.

— Скажи мне, что ты хочешь этого.

— Я хочу этого.

Теперь в ее тоне нет колебаний.

— Умоляй об этом, — требую я.

Она поднимается со своего места, переворачивается, встает на четвереньки, ее идеальная попка высоко поднята в воздух, и она начинает ползти ко мне, пока не оказывается под моим твердым членом. Она смотрит на меня из-под ресниц, ее руки скользят по внутренней стороне моих бедер.

Мой живот сжимается от удовольствия, спираль все туже закручивается внутри меня. Это невероятное зрелище: она подкрадывается ко мне, как животное, её девственность размазана по моему члену, когда она готовится умолять меня о сперме.

— Тристан, — шепчет она. — Пожалуйста.

Мои мышцы напрягаются, мой член дергается в руке.

— Нарисуй ей на моей коже, чтобы все знали, кому я принадлежу.

И это всё, что требуется для того, чтобы я взорвался, звезды усеивают мое зрение, когда мой член выстреливает сперму ей на лицо, которая стекает по её щекам и попадает на выпуклости ее груди.

Моя грудь вздымается, а в ушах звенит от ослепительного удовольствия.

Я смотрю на нее сверху вниз, мой рот приоткрыт, а по венам струится эйфория.

Она ухмыляется, ее язык высовывается, чтобы слизать сперму с губ, ее пальцы проводят по ключице и втирают меня в её кожу.

— Твоя, — мурлычет она.

Протянув руку вниз, я глажу ее лицо, большим пальцем вдавливая влагу на ее щеке и размазывая ее, а затем подношу его к ее рту.

Она сосёт, ее язык обводит кончик моего пальца, и мой член снова дергается, что-то, чего я никогда не чувствовал раньше, взрывается в моей груди, как фейерверк.

40. Сара Б.

Утром он ушел.

Конечно, он должен был уйти. Тем не менее, мое сердце болит, как будто его бросили.

Я никогда не хранила девственность, потому что от меня этого ждали. Я не придерживаюсь мнения, что это дар, который нужно подарить. Я просто никогда не находила человека, с которым мне было бы интересно это испытать. Это уязвимо. Интимно. И хотя я дурачилась с мальчиками в прошлом, не было никого, кого бы я считала равным себе.

До него.

В дверь резко стучат, и я растягиваюсь под одеялом, мои внутренности скручивает от боли. Прежде чем я успеваю произнести хоть слово, дверь распахивается, и все три мои дамы вальсируют внутрь, как будто уединение — это то, чего я не заслуживаю.

Марисоль направляется прямо к большим окнам в дальней части моей комнаты и распахивает тяжелыешторы, позволяя тусклому свету мрачного саксумского неба влиться в помещение.

— Проснись и пой, — поет Шейна, проходя мимо меня, ее глаза такие же яркие, как ее светлые волосы.

Нахмурившись, я сажусь на кровати, острая боль между ног пронзает меня, как меч, и я задыхаюсь от этого ощущения. Офелия прочищает горло и придвигается ко мне, прижимаясь к краю матраса.

— Миледи, — шепчет она, ее глаза переходят на спину Марисоль, а затем снова на меня. — Вы в порядке?

Я наклоняю голову, полагая, что она имеет в виду все, что произошло за последние двадцать четыре часа. Правда в том, что я не в порядке — липкие пальцы горя так просто не отпускают, — но я не хочу показывать это всем. Проявление эмоций — это слабость, а я не могу позволить себе выглядеть слабой, особенно сейчас.

— Конечно, Офелия, — улыбаюсь я ей.

Она наклоняется ближе, ее брови втягиваются.

— На Ваших простынях кровь.

Ее голос тихий, как будто она пытается не допустить, чтобы остальные услышали. Смущение накатывает на меня, и я опускаю взгляд, понимая, что одеяла сползли, красные пятна усеивают ткань, окруженные крошащимся, затвердевшим воском.

Мои щеки вспыхивают, и я хватаюсь пальцами за одеяло, натягивая его на беспорядок, пока прочищаю горло.

— Спасибо, Офелия.

Она усмехается и наклоняет голову.

— Чем мы сегодня занимаемся? — спрашиваю я, стараясь сохранять спокойствие, несмотря на то, что мое сердце вырывается из груди. Глупо было вот так заснуть.

Марисоль поворачивается ко мне, ее глаза сужаются.

— Ваш дядя и Его Величество желают отобедать с Вами.

Ее слова резкие и жалящие, они хлещут меня по лицу. Я не знаю, от чего это зависит — от тона ее голоса или от мысли, что мне придется разыгрывать из себя короля, когда меня только что лишил невинности его брат, но в любом случае это больно.

Она хлопает в ладоши и идёт в мою сторону. Мои внутренности сжимаются, и я хватаюсь за плед повыше, понимая, что под простынями я голая.

— Вставайте с кровати, миледи, чтобы мы могли Вас одеть и подготовить.

Офелия подходит к Марисоль и соединяет их руки вместе, увлекая ее в умывальную комнату.

— Мы нальем Вам ванну. Я уверена, что после вчерашнего Вам не помешает расслабиться.

От напоминания о вчерашнем у меня щемит в груди, но я улыбаюсь, благодарная за то, что она, кажется, на моей стороне. Как только они исчезают, я медленно выдыхаю, поворачиваюсь и вижу, что Шейна ухмыляется мне с другого конца комнаты, халат в одной руке, другая на бедре.

— Не смотри на меня так, Шейна. Иди сюда и помоги мне, — шиплю я.

Она издала небольшой смешок, прежде чем подойти и протянуть его мне.

— Марисоль, наверное, слепа как летучая мышь, — укоряет она. — Твои волосы — абсолютное крысиное гнездо, и на тебе явно нет никакой одежды, — ее глаза сверкают.

Причитая, я хватаю шелковый халат из ее рук, прикрываясь как можно лучше, когда отбрасываю плед и встаю, чтобы надеть его. Мои мышцы стонут в знак протеста, и снова острый удар пронзает центр моего тела, заставляя меня вздрогнуть от боли.

Мне нравится это ощущение.

Странно, но боль успокаивает; напоминает о том, что Тристану не все равно. Из всех в моей жизни, включая Шейну и дядю, он единственный, кто пришел и обнимал меня всю ночь. Кто отвлек мой разум и позволил мне сломаться в его объятиях, давая мне свою силу, потому что он знал, что у меня её нет.

— Тихо, — огрызаюсь я, хотя не могу сдержать ухмылку, которая кривится в уголках моего рта.

Она хихикает.

— Ну, хотя бы сотри со своего лица свежеоттраханное выражение.

Я задыхаюсь, пихаю её в плечо, позволяя улыбке вырваться на свободу.

— Следи за языком, Шейна! Господи, что случилось с моей подругой? Я никогда не слышала, чтобы ты разговаривать так грубо.

Завязывая пояс халата, я оглядываюсь вокруг, сокрушаясь, что кровать в таком беспорядке.

— Не волнуйся, — говорит она. — Я позабочусь об этом.

Вздохнув с облегчением, напряжение спадает с моих плеч, и я протягиваю руку, взяв ее предплечье в свою ладонь.

— Мы можем провести этот вечер вдвоем?

Надежда расцветает в моей груди, я хочу почувствовать хоть какое-то ощущение нормальности, зная, что у меня ее не было с тех пор, как я приехала в Саксум и начала это долгое, мучительное путешествие.

Ее глаза закрываются, и она отводит взгляд.

— Конечно.

Моя грудь вздымается, улыбка исчезает с лица из-за отсутствия энтузиазма.

— Если ты занята…

— Для Вас, миледи? Никогда, — она усмехается, сжимая мою руку. — Твоя ванна, наверное, уже готова.

Беспокойство разливается в воздухе и оседает на мне, как одеяло, когда я смотрю, как она перемещается к моей кровати и снимает простыни, и это чувство остается до конца утра; пока мой корсет затягивается, волосы укладываются и закалываются, а на щеки наносятся свежие румяна.

Единственное, что отвлекает меня, — это поход в столовую, где мы сталкиваемся с Полом.

Мое сердце замирает при виде его.

— Пол.

Я спотыкаюсь и останавливаюсь посреди тускло освещенного зала, Марисоль, которая решила, что это ее обязанность — сопровождать меня сюда, останавливается позади меня.

— Миледи, — говорит она. — У нас нет…

Я поворачиваюсь к ней, мои глаза сужаются, а челюсть сжимается.

— Марисоль, столовая прямо там, — я указываю на двери в конце коридора. — Ты была отличной сторожевой собакой, и я ценю, что ты привела меня сюда. Но ты свободна.

Уголок лица Пола слегка приподнимается, хотя легко заметить печаль, наполняющую его глаза.

— Сейчас, — шиплю я, когда она не двигается.

Она хмыкает.

— Вы не можете оставаться наедине с мужчиной в коридоре, миледи. Это неприлично.

— Позволь мне побеспокоиться об этом.

Я делаю шаг к ней, и она напрягает плечи.

— Я устала от того, что ты всегда споришь со мной. Я вижу, что быть главной для тебя важно, и хотя я уважаю это, я любезно напоминаю тебе, что ты никогда не будешь командовать мной.

Ее губы истончаются, но она сгибается в реверансе, прежде чем отправиться по коридору, скорее всего, чтобы настучать на меня, как на ребенка. Я поворачиваюсь обратно, чтобы уделить внимание Полу, моя грудь напрягается, когда я замечаю глубокие хмурые морщины на его лице.

— Пол, там…

Он качает головой, сморщив нос, когда смотрит вниз.

— Они даже не собираются похоронить его должным образом, — он скрипит зубами, его глаза сверкают. — Вы можете в это поверить?

— Что? — моя рука летит к груди. — Они должны, они… он королевский гвардеец.

Вода оседает на его веках, и моя грудь трескается, когда я подхожу ближе, беру его руки в свои и сжимаю.

— Пол, — эмоции забивают мне горло. — Мне так жаль, это была моя вина, и я…

— Не беспокойтесь, миледи, — он отстраняет одну из своих рук и приподнимает мой подбородок. — Он умер, делая то, что хотел.

Я выдыхаю с неверием, закатывая глаза, чтобы остановить слезы.

— Что, будучи мучеником?

Он улыбается.

— Защищая Вас.

Мой желудок сводит судорогой, и я вдыхаю, мое лицо скривилось от того, как тяжело прозвучали эти слова.

— Знаете, — шепчет он, его хватка крепчает вокруг моих пальцев. — Я не уверен, кто хуже, люди, которые убили его, или те, кто не хочет чтить его память.

Он колеблется, убирая другую руку, чтобы вытереть одинокую слезу, которая стекает по его щеке.

— По крайней мере, мятежники заботятся о своих.

Мои нервные окончания напрягаются, и я наклоняю голову.

— Откуда ты это знаешь?

Пол отпрянул назад, провел рукой по своим рыжим волосам, избегая моего взгляда.

— Сара.

Глубокий голос прорезает напряжение, и я оглядываюсь, чтобы увидеть дядю Рафа, стоящего в коридоре, одна рука в кармане, другой он опирается на трость.

Я улыбаюсь.

— Дядя, я как раз шла к тебе.

— Миледи, — бормочет Пол, спеша по коридору.

Он не поворачивается и не здоровается с моим дядей, и это не проходит незамеченным: Раф смотрит в спину Пола, когда тот удаляется по коридору.

— Ты планируешь заставлять короля ждать весь день? — спрашивает он.

У меня внутри все переворачивается от отвращения, но я шагаю дальше, понимая, что сейчас, как никогда, важно действовать осторожно. Если он узнает, что я делала прошлой ночью, я не уверена, как он отреагирует.

В лучшем случае, он назовет меня предательницей и отречется меня от семьи.

А в худшем? Я даже не уверена.

Тревога бурлит в моем нутре, пока я пробираюсь к нему, я боюсь, что когда я подойду слишком близко, он почувствует запах Тристана на моей коже. Заметит разницу в моей походке или новый ритм моего сердца, кричащего о том, что принц Фааса владеет моей душой и телом.

Мне до боли хочется найти его, даже сейчас, и чувство вины от этого зарубцовывается в горле, пока не разбухает.

Когда я достигаю его, я жду… хотя чего именно, я не знаю. Может быть, осознания того, что кто-то пытался покончить с моей жизнью всего за день до этого. Может быть, признания того, что я не в порядке.

Но оно так и не приходит.

И когда мы входим в столовую, и он провожает меня за длинный стол, за которым не менее двадцати мест, а над нами сверкают нарядные хрустальные люстры, я просто чувствую пустоту.

Майкл сидит во главе стола, одетый в дорогие вечерние одеяния, на его лице улыбка, и отвращение накатывает на меня; самое сильное, какое когда-либо было.

— Леди Беатро, Вы прекрасно выглядите, — говорит Майкл, когда слуга отодвигает стул, позволяя мне сесть.

Я оглядываюсь и улыбаюсь, благодаря их, а Майкл гримасничает.

— Ваше Величество, приятно видеть, что Вы хорошо себя чувствуете.

Дядя Раф почти сразу же начинает рассказывать ему о созыве встречи с Тайным советом, и пока я сижу и слушаю, делая маленькие глотки воды из своего стакана, я понимаю, что он вошёл в ту же роль, что и его сын, советуя королю. А это значит, что он не собирается в ближайшее время возвращаться домой. Интересно, как моя мать справляется в одиночестве, хотя я сомневаюсь, что она хоть раз подумала обо мне после моего отъезда.

На стол приносят первое блюдо, и мой кишечник ворчит, не в силах переваривать пищу, когда мои внутренности так рвутся и метаются. Я ерзаю на стуле, чтобы боль между ног пронзила меня и напомнила, что Тристан был рядом. Что ему не все равно, даже когда кажется, что никого больше не заботит мое состояние. Странно, что одно воспоминание о нём приносит мне утешение, но я приветствую его, желая, чтобы хоть что-то не давало мне сломаться и разрушить все, ради чего я приехала в Саксум.

Я прочищаю горло.

— Это правда, что у вас нет достойной службы для Тимоти?

Слова вылетают у меня изо рта прежде, чем я успеваю их остановить, и дядя бросает на меня острый взгляд, его вилка останавливается на полпути ко рту.

Майкл, который отпивал из своего бокала, ставит его обратно на стол и смотрит на моего дядю, а затем снова на меня.

— Все верно. Мы думаем, что без неё будет лучше.

Злость бурлит в моих венах, как лава.

— Он заслуживает почестей за свою службу.

— Мятежники воспримут это как победу, — вклинился мой дядя. — Мы не можем дать им такого удовлетворения.

Я выдыхаю, мой позвоночник выпрямлен.

— У них уже есть победа. Они убили человека, который выполнял свою работу, защищая меня.

— Сара, хватит, — говорит мой дядя.

Я наклоняюсь вперед, пока мои ребра не ударяются о край стола.

— Когда он лежал на грязной земле, схватившись за мои запястья и борясь за воздух, это я держала свои руки по локоть в его груди, пытаясь заставить его сердце биться. Это я молила Бога, чтобы он пощадил его, чтобы вернул всё, как было… — мой голос надламывается, и мой кулак хлопает по столу. — Чтобы забрал меня вместо него.

— Он не должен был даже разговаривать с тобой, — говорит Майкл.

Я поворачиваюсь к нему, моя челюсть сжимается.

— Не беспокойтесь, Ваше Величество. Теперь он больше никогда этого не сделает.

Глаза Майкла расширяются от моей вспышки, его челюсть напряглась. Я закрываю рот дрожащей рукой, тошнота подкатывает к горлу.

— Простите, если вы меня извините. Я чувствую себя довольно плохо. Думаю, мне нужно прилечь,

— Сара, — снова начинает дядя Раф.

Я протягиваю руку, чтобы остановить его.

— Я в порядке, дядя. Полуденный отдых всё исправит.

Вскочив со стула, деревянные ножки которого скребут по полу, я бросаю салфетку на пол и выбегаю из комнаты, боясь, что если задержусь еще хоть на мгновение, то наговорю такого, чего потом не смогу забрать обратно. А это последнее, чего я хочу.

Но мне не стоит беспокоиться, потому что за мной никто не идет.

———

Костер давно потух, и я сижу перед ним, а в груди саднит от грусти.

Шейна так и не пришла.

Я злюсь. И, честно говоря, немного боюсь, что девушка, которую, как мне казалось, я знала, на самом деле женщина, о которой я ничего не знаю. Полагаю, это правильно, учитывая, что она мало что знает обо мне.

Взглянув на коричневые напольные часы, тикающие на дальней стене, я вздыхаю, решив сосредоточиться на том, что я могу контролировать — узнать больше о туннелях.

Подушки дивана скрипят, когда я встаю и прохожу из гостиной к своей свежезастеленной кровати. Опустившись на колени, я заглядываю под раму матраса, рука тянется, пока я не нащупываю угол небольшого сундука. Я тяну его к себе и открываю крышку, глубоко вздыхая, когда достаю черный костюм, который я надевала, когда пробиралась ночью в Сильву, чтобы забрать украденные деньги из сейфа моего дяди и отдать их в руки Далии.

Я раздеваюсь догола, надеваю черные панталоны и черную тунику с длинными рукавами, затем сажусь на край кровати и зашнуровываю ботинки. Когда я подхожу к зеркалу и укладываю локоны в пучок на затылке, чувство спокойствия рассыпается по моим плечам: впервые с момента прибытия в Саксум я ощущаю себя самой собой.

Не все женщины созданы для пышных платьев и причудливых корон, сверкающих на свету.

Некоторые из нас предпочитают анонимность, которая приходит вместе с тенями.

Просунув руки в черный плащ, я накидываю капюшон на голову, захватив пальцами края и потянув, пока он не скрывает мое лицо из виду.

А затем я выхожу за дверь, уже зная, что там не будет нового охранника, чтобы следить за происходящим. Когда Ксандера нет, я — всего лишь запасной вариант.

У меня сжимается живот, когда я направляюсь к ближайшей потайной двери, и мой желудок начинает трепетать, когда за углом раздаются голоса, звучащие так, словно они направляются в том же направлении. Я разворачиваюсь и бегу как можно тише в конец коридора, прячась за дальней стеной, чтобы они меня не увидели.

Шейна. Мое сердце замирает. И Пол.

Я вскидываю брови, и мои внутренности сворачиваются от непонимания, гадая, что они делают вместе и почему скрываются в коридорах поздно ночью.

Когда они открывают потайной ход и входят в туннели замка, мой желудок опускается на пол. Я следую за ними, держась достаточно далеко, чтобы они не заметили моего присутствия. Проходит десять минут, прежде чем они достигают конца туннелей, небольшой каменной лестницы, ведущей к маленькой двери, которая открывается наружу, и они выходят, шепча слова слишком тихо, чтобы я могла их расслышать.

Я снова следую за ними, вступая в прохладу облачной ночи и понимая, что мы находимся посреди леса. И я понятия не имею, куда они собираются идти.

41. Тристан

Это очень интересный поворот событий, когда мой брат слушает мои слова как Евангелие, и еще одно доказательство того, что он действительно сошел с ума.

Если бы я не был так зациклен на воспоминаниях о том, как моя Маленькая Лань обхватывала мой член, возможно, я бы нашел немного юмора в иронии о мальчике, который всю свою жизнь говорил мне, что я не стою грязи на его ботинке, а теперь он спрашивает меня, что ему делать.

Конечно, все это — результат моего тщательного манипулирования его галлюцинациями. Я увидел слабое место и набросился на него. Мятежников много, и их число растет с каждым днем. У меня много фракций, скрытых от посторонних глаз. Мы везде, даже в тех местах, о которых вы и не подозреваете. Но я не идиот, и если есть возможность укрепить наши шансы, я всегда ею воспользуюсь.

Вот почему я вчера вечером легкомысленно предложил, чтобы Тимоти не хоронили должным образом — Эдвард мог бы использовать это, чтобы поколебать мнения о короле. Люди не очень хорошо относятся к тому, что с их собственными людьми не обращаются с уважением.

— Брат, прости, что беспокою тебя, но я не знал, куда еще обратиться, — я качаю головой, вышагивая так, словно эти мысли терзают мой разум.

— Хватит, Тристан. Я занят, — огрызается он, откинувшись в кресле и попыхивая сигарой.

— Речь идет об отце, — шепчу я, оглядывая комнату, как будто кто-то может подслушать.

Это привлекает его внимание, и он садится вперед, его брови поднимаются.

— Он сказал тебе что-то еще? Снова пришел к тебе во сне?

Я колеблюсь несколько долгих мгновений.

— Да. Но… я не знаю.

— Скажи мне, — шипит он.

— В моем сне… король Андалайзии послал войска к нашей южной границе.

Майкл вцепился в корни своих волос.

— Что? Ты думаешь, они хотят развязать войну?

Глубоко вздохнув, я качаю головой.

— Я не знаю, Майкл. Возможно, это ерунда. Блять! — я пинаю деревянную ножку стула. — Мне кажется, что я схожу с ума.

— Нет, — он встает на ноги, обходит стол, пока не оказывается передо мной. Он крепко сжимает мое плечо. — Ты не сошёл с ума. Мы не сумасшедшие.

Я киваю, проводя ладонью по губам.

— Он сказал, когда?

Пожимая плечами, я смотрю на него из-под бровей.

— Я не могу быть уверен.

Майкл жуёт внутреннюю сторону губы.

— Мы не можем рассказать об этом совету, они не поверят.

— Майкл, ты король. Это абсолютная монархия, а не демократия, — говорю я. — Не позволяй другим принимать решения, как будто в их жилах течет кровь Фааса. Это не так.

Его глаза вспыхивают, грудь вздымается, когда мои слова проникают в его психику.

— Мы пошлем войска к южной границе. Просто для безопасности.

— Брат, я думаю, это правильный выбор.

———

Эдвард смотрит на меня, когда я прислоняюсь к барной стойке таверны, прикуриваю косяк и подношу его к губам, огорченный тем, что не могу почувствовать запах Сары на кончиках пальцев.

Каждая клеточка моего тела жаждет выследить ее и приковать к себе. Это нездорово, эта одержимость, но она все равно здесь, а я никогда не отличался крепким душевным здоровьем.

— Вы кажетесь другим, — говорит Эдвард, потягивая из пинты эль.

— Правда? — ухмыляюсь я. — Наверное, это потому, что мы на пороге всего, чего я когда-либо хотел. Мой брат сошел с ума, Эдвард. Он считает, что я вижу призрак нашего отца, который шепчет мне на ухо предостережения. И уже завтра большая часть королевских войск отправится к южной границе, чтобы защититься от выдуманной угрозы войны.

Ухмылка Эдварда растягивается по его лицу.

— И что в итоге?

Я улыбаюсь.

— В конце концов, я буду носить корону в любом случае. Предпочтительно с совершенно новым советом, не заполненным людьми, которые всю жизнь пренебрегали мной.

— Победа будет за нами, Ваше Высочество. Я чувствую это. Несколько моих людей уже балансируют на грани. Они недовольны тем, как обстоят дела, — он хлопает в ладоши, прежде чем сделать еще один глоток своего напитка. — А парни в подвале, которые пытались убить леди Беатро? Что бы Вы хотели, чтобы я с ними сделал?

Моя кровь закипает, когда я думаю о мятежниках, которые взяли на себя ответственность организовать покушение.

— Держи их под замком. Я планирую отдать их в качестве подарка.

— Кому?

Я улыбаюсь.

— Саре, конечно.

Его глаза загораются осознанием, но прежде чем он успевает сказать что-то еще, дверь в таверну распахивается, и входит Шейна, ее глаза сканируют все вокруг, пока не останавливаются на нас. Улыбка расплывается по ее лицу, когда она видит Эдварда, и он выпрямляется, прислонившись к барной стойке. И затем, как я и просил, Пол Вартег следует за ней, его взгляд расширяется, когда он рассматривает три десятка людей, которые едят и пьют за столами, и его рот открывается, когда он останавливается на железной клетке, построенной в дальнем углу, с бессознательным Ксандером, прикованным к стене и выставленным на обозрение.

Я тушу конец косяка и подхожу к ним, приняв теплую ухмылку на свое лицо.

— Добро пожаловать, Пол, — я кладу руку ему на спину. — Я так рад видеть, что Шейна убедила тебя прийти.

— Это Вы, — шепчет он. — Вы — король мятежников?

Моя ухмылка расширяется.

— Я много кто, но сейчас я просто друг.

Я подталкиваю его вперед, и Шейна отрывается, идет к Эдварду и погружается в его объятия, их губы смыкаются в долгом поцелуе.

— Я признателен, что ты здесь, — говорю я ему. — Хотя бы для того, чтобы увидеть, чего добились месяцы твоей тяжелой работы, обеспечивая еду, которая доставляется сюда, — моя рука машет над столами, указывая на случайные лица. — Если бы не было так поздно, ты бы увидел маленьких детей, которые впервые за несколько дней получают еду. Ты бы увидел матерей, прижимающих младенцев к груди, пока они плачут от облегчения из-за того, что им дали что-то, когда монархия не смогла обеспечить их.

Повернувшись к нему, я впиваюсь в него взглядом.

— Я хочу, чтобы ты знал, как мне невероятно жаль Тимоти.

Его глаза сужаются, плечи напрягаются, когда он встречает мой взгляд.

Об этом не говорят — не вслух, — но я знаю о нем и Тимоти. Об украденных моментах и тайных ночах. О любви, которая закончилась бы гораздо хуже, чем выстрел в грудь, если бы кто-нибудь узнал.

И хотя я не оплакиваю смерть Тимоти, впервые в жизни я могу сопереживать мысли о его погибели. Я понимаю, как больно любить втайне, и я не желаю когда-либо пройти через муки воссоединения со второй половинкой своей души, только для того, чтобы она была несправедливо оторвала от тебя.

Уже достаточно тяжело, когда тебе говорят, что они не предназначены для тебя, когда они — единственное, что когда-либо чувствовалось как что-то твоё.

Я кладу руку ему на плечо.

— Я обещаю тебе, Пол, что виновные заплатят.

— Они не проведут ему похорон, — шипит он, его голос низкий и измученный.

Я киваю, сведя брови.

— Тогда мы устроим ему похороны здесь.

По его лицу стекает одна слеза, и он утирает ее. Я притворяюсь, что не вижу.

— Я не отдавал им этот приказ, но все равно несу ответственность.

— Я Вам верю, — он прочищает горло и произносит следующую часть шепотом. — Я ни на секунду не сомневаюсь, что Вы не позволили бы причинить вред леди Беатро.

Моя грудь судорожно вздымается в надежде, что мы не настолько очевидны, как ему кажется, но я улыбаюсь.

— И ты был бы прав.

— Я никогда не приходил сюда раньше, потому что отказывался выбирать сторону, — говорит он. — Но я больше не могу стоять и смотреть, как коррумпированная монархия уничтожает наш народ. Глория Терра — гордая страна, и мы заслуживаем короля, который принесет нам славу. А не позор.

Удовлетворение, тяжелое и густое, прокатывается по моей крови, как патока.

— У меня есть твоя преданность, Пол Вартег?

Его глаза вспыхивают, и он опускается на колени.

Я протягиваю руку, и он сжимает мои пальцы, целуя вершину перстня с львиной головой.

— Я клянусь.

— Вместе мы правим, врозь — падаем, — шепчу я. — Для меня честь приветствовать тебя в рядах восстания.

42. Сара Б.

Холодный шок разливается по моим венам, когда я наблюдаю, как полный зал людей падает на колени, один за другим, вдохновлённые Полом, который только что подобострастно целовал руку Тристана, и я… немею.

Тристан — мятежный король.

Конечно, это он.

Как я могла быть такой слепой?

Я последовала за Шейной и Полом сюда, в тенистые земли, где фонари исчезают с углов улиц, а гладкие дороги превращаются в разбитый тротуар с выбоинами такого размера, что в них может поместиться небольшой дом. Во всех зданиях грязные окна или доски вместо стекол, и хотя Сильва обеднела за долгие годы, такого я еще не видела.

Не уверена, чего я ожидала, когда решила заглянуть в щель в двери таверны «Слоновьи кости», но точно уж не это.

Что угодно, только не это.

Я сканирую глазами людей, мое сердце кричит и бьется в груди, но я игнорирую боль, отказываясь признаваться себе, что мужчина, в которого я влюбилась, — это тот, кто убил моего отца.

Сама таверна мрачная и темная; потертые деревянные панели и сильный запах нафталина и плесени, но атмосфера в ней приподнятая. Как будто они знают, что находятся на пороге чего-то великого. Чего-то большего.

В дальнем углу они установили большую клетку с железными прутьями, и я прищуриваю глаза, смятение пробегает по мне при виде этого зрелища. Зачем это здесь? Я пытаюсь разглядеть получше, но не могу открыть дверь дальше без риска быть замеченной, а высокая фигура Тристана загораживает меня.

Но потом он двигается, и я вижу сгорбленную фигуру моего кузена, окровавленного и прикованного к стене без сознания.

Мой желудок подпрыгивает. Он жив.

В клетке, как птица, и без руки, но все же… жив.

Мой желудок сворачивается, месть в моем сердце разгорается все ярче.

Тристан поворачивается, отходит от Пола и направляется к передней части комнаты с некачественной платформой и единственным стулом с высокой спинкой, стоящим в центре. Он идет прямо в середину, бог среди своих людей, и говорит.

— Друзья, — его руки поднимаются в стороны. — Время близко. Вы все невероятно верили в меня, и пришло время отплатить вам тем же. На горизонте новый рассвет!

Аплодисменты раздаются за столами.

— Больше мы не будем отброшены в тенистые земли, пока богатые и совершенные живут на свету. Пришло наше время сиять.

Снова крики и возгласы, несколько человек бросают мусор в железную клетку, в которой сидит Александр.

Мой желудок сводит судорогой, мне хочется отвернуться, чтобы этот кошмар исчез, но я прикована к месту, не в силах ничего делать, кроме как смотреть. Его харизма поражает, и чем больше его слов льется из уст на остальных в комнате, тем больше вы можете почувствовать, как энергия меняется, как будто он лепит ее в любую форму, какую пожелает, и возвращает ее им, как будто она всегда принадлежала им. Это самое невероятное зрелище, которое я наблюдала, и я не сомневаюсь, что если он пожелает корону, она окажется на его голове.

Он говорит так красноречиво, так завораживающе, что даже я попадаю под его чары. Мое сердце бьется быстрее, дыхание становится резче, а волнение поднимается в центре моего живота и распространяется по конечностям, пока я не представляю, каково это — стоять рядом с ним.

Но потом я вспоминаю, где я и кто он. И это чувство исчезает, сменяясь желчью, которая выворачивает мой желудок наизнанку.

Я снова осматриваю окрестности, перебирая людей, пока мой взгляд не останавливается на Шейне, обхватившей руками шею мятежника в королевской форме. Я ломаю голову, пытаясь вспомнить его имя, но ничего не получается.

Она дура. Такая же, как и я. Потерять себя в объятиях мужчины.

Лживого, жалкого оправдания мужчины.

Мои ноги болят от сгорбленного положения, и я переминаюсь с ноги на ногу, эта вечная боль вспыхивает между ног, только на этот раз она не приносит утешения.

Мне трудно смотреть на него, но я все равно заставляю себя, может быть, чтобы доказать, что я могу пережить худший вид предательства, а может быть, мазохистка во мне хочет жить в боли, пытаясь примириться с тем, что, несмотря ни на что, единственный человек, которому я думала, что могу доверять, оказался моим злейшим врагом.

Он слизывал мои слезы и говорил, что я его, сразу после того, как послал людей убить меня.

Моя грудь сжимается, пока не лопаются кровеносные сосуды, взрываясь в ярости так, что я чувствую только кислые нотки предательства.

Мятежный король. Принц со шрамом.

Моя рука летит ко рту, чтобы заглушить крик.

Я позволила ему увидеть самые темные части меня. Позволила ему запятнать меня, причинить мне боль, и я умоляла об этом, втирая его сперму в кожу и моля Бога, чтобы она заклеймила мою душу.

Мои зубы скрипят, когда ненависть, черная и истинная, прожигает меня до дрожи, в ушах стучит жестокость.

Я совершила много поступков, которые не позволят мне попасть в райские врата. Я смирилась со своими грехами, давно отказавшись от веры ради мести. Но сейчас я чувствую, что впервые по-настоящему предала память своего отца.

Я переспала с Фаасом. Но хуже того, я влюбилась в человека, ответственного за его смерть.

Мое сердце дрожит и трескается, зазубренные края прорезают сухожилия, падая к моим ногам, пока не остается ничего, кроме почерневшей дыры, которая почти познала, каково это — влюбиться.

Тристан поворачивает голову в мою сторону, зеленые глаза пронзительно смотрят на меня, когда он наклоняет голову.

Вскочив на ноги, я поворачиваюсь и убегаю, адреналин, как кислота, разливается по мышцам, и я устремляюсь обратно, обещая призраку отца, что не забуду, зачем приехала. Нет уж.

Я уничтожу семью Фааса и убью мятежного короля… неважно, как сильно это меня сломает.

43. Тристан

Мой брат спросил, верующий ли я человек.

Я человек многих вещей, но вера — это то, что лучше всего подходит, когда она находится внутри тебя самого, а не ищется в других людях.

Другие люди разочаровывают.

Я видел её. Это было быстро, всего лишь мгновение, но я узнал бы эти темные глаза где угодно.

Все во мне требовало последовать за ней, выследить её и пробраться в ее комнату, как я это сделал той ночью. Но что-то подсказывает мне, что я не должен. Пока не стоит.

Поэтому вместо этого я пошел к её кузену.

Ксандер с нами с вечера бала в честь помолвки. И за прошедшее время он был выставлен на всеобщее обозрение, подвержен жестокому обращению, избиениям, открытые раны заражены и причиняют, уверен, неизмеримую боль. Я представляю, что скоро начнется сепсис, который съест его изнутри.

Я выплескиваю на его лицо ведро воды, чтобы привести его в чувство. Он оглядывается, но я уже привязал его к деревянной бревну на заднем дворе таверны. Я привязал веревкой обе его ноги, а также его хорошую руку.

Он дергается, но быстро понимает, что никуда не сможет уйти. Даже если бы он мог двигаться, он слишком слаб, чтобы убежать.

— Доброе утро, Александр, — улыбаюсь я.

— Я уже рассказал Вам, — бормочет он, его язык высовывается из пересохшего рта, чтобы облизнуть потрескавшиеся и кровоточащие губы. Он кашляет, прежде чем продолжить. — Все… что знаю.

Я качаю головой.

— Ну же, Ксандер. Мы оба знаем, что это неправда. Ты ничего мне не сказал.

— Просто убейте меня, — шепчет он. — Пожалуйста.

Я ставлю пустое ведро у своих ног и перехожу к галлону керосина, стоящему в конце стола.

— Ты считаешь, что покаялся?

Он кивает.

— И каковы были твои преступления?

Он поджимает губы, отворачивая лицо. Все, что он делает, происходит в замедленном темпе, как будто у него не хватает сил, чтобы приложить должное количество энергии.

Я подхожу к нему, смотрю на его избитое и окровавленное лицо.

— Вот что я тебе скажу. Сначала я буду честен с тобой. Так будет больше шансов, — выдохнув, я разминаю шею. — Честно говоря… ты сегодня умрешь. Фух, как хорошо, что я это сказал. Теперь твоя очередь.

Его глаза вспыхивают, но он молчит.

— Ну ладненько.

Я поднимаю галлон над его торсом, наклоняю бутылку, пока керосин не выливается на его кожу, покрывая его плоть и стекая в дерево по бокам. Он вздрагивает, когда горючее попадает на него.

— Это не для меня, ты знаешь, — говорю я, двигаясь по его телу, пока не охватываю жидкостью каждый его сантиметр. — Это твой шанс исповедаться и надеяться, что Бог помилует твою душу.

Он насмехается, но это переходит в кашель, звук хриплый и влажный, как будто болезнь уже заполонила его легкие.

— Вы не священник.

Я наклоняюсь ближе.

— Но я могу быть твоим спасителем.

— Вы собираетесь убить и ее? — спрашивает он.

У меня в груди все сжимается. Есть только одна она, о которой, как я предполагаю, он говорит, и она не та, кому я намерен причинять вред.

— Боюсь, тебе нужно быть более конкретным.

— Мою кузину.

Я сжимаю челюсть, и он не упускает этого движения, легкая ухмылка пробивается сквозь его усталость.

— Вы плохо это скрываете, знаете? Ваше больное увлечение ею, — он снова кашляет. — Вам повезло, что Ваш брат — полный имбецил.

Раздражение проникает в меня.

— Не говори о ней при мне, — выплюнул я.

Он смеется.

— Я привёз её сюда, чтобы убить Вас, глупец.

Что-то темное поселяется в моей груди от его слов, хотя я не сомневаюсь, что он говорит правду. Я всегда знал, что под ее внешностью что-то скрывается; гнусные поступки с невинным лицом. Это объясняет кинжалы на ее бедре, огонь в ее дыхании и глаза, которые смотрят сквозь приоткрытые двери и беззвездные ночи.

Но до прошлой ночи, я уверен, она не знала, что я — король мятежников.

Интересно, от этого она больше или меньше хочет меня убить?

Мой член твердеет при мысли о её гневе.

— Это меня нисколько не удивляет, — смеюсь я. — Будь честен, Ксандер. Кто подговорил ее на это?

Потянувшись в карман, я достаю спички Люцифера, выбираю одну и поднимаю над его головой. — Скажи мне быстро, или я зажгу этот огонь и сожгу каждый дюйм твоей кожи. А потом потушу его, и мы сможем играть в эту игру снова и снова, пока пламя не сожрет твои мышцы и нервы, — я смотрю на спичечный коробок. — Я слышал, что это самый ужасный способ умереть.

Он сжимает губы, и я усмехаюсь, поднося спичку к огню.

— Ты такой зануда.

— Мой отец! — кричит он, его голос звучит хрипло и болезненно. — Она должна была избавить мир от тебя и твоего жалкого подобия брата, чтобы род Беатро наконец занял свое законное место.

Моя голова откидывается назад от смеха.

— Ты никогда бы не стал следующим в очереди на трон.

— У нас есть поддержка Тайного совета, — хрипит он, его взгляд переходит на спичку в моей руке. Вот это меня удивляет, мои брови поднимаются к линии волос.

— Значит, государственный переворот? — я прищёлкиваю языком. — Я впечатлен.

Вздохнув, я подношу спичку к коробку, звук ее удара о бок словно музыка для моих ушей.

— Еще одно признание, Ксандер, — я наклоняюсь, жар пламени посылает по моим венам волнение. — Это ты влил яд в горло моего отца?

Он сглатывает, осознание его дальнейшей судьбы оседает в его глазах.

— Нет. Это был Ваш брат, — говорит он.

Я не удивлена, но предательство все равно жжет.

— Мы с Вашей мамой просто подтолкнули его в нужном направлении.

Кивнув, я поднимаю над ним руку.

— Да помилует Господь твою душу, Александр. Ибо я этого никогда не сделаю.

Керосин быстро загорается, когда я бросаю спичку, его кожа вспыхивает и начинает полыхать. Я отхожу назад, закрываю глаза и наслаждаюсь мучительными криками, ярость бурлит, как ураган, в центре моего нутра.

44. Сара Б.

Мои лезвия остры.

Я не меняла одежду со вчерашнего вечера, когда мой мир перевернулся с ног на голову.

Вместо этого я сидела перед камином, перебирая в уме всё, что я знаю наверняка. И единственный вывод, к которому я пришла, — это то, что я устала от игры в ожидание. Ждать указаний от других людей, которым я не уверена, что могу доверять. Я больше не хочу играть идеальную роль, желая стать королевой. Я просто хочу, чтобы они умерли.

Это единственное, что пульсирует в моих внутренностях, изливаясь из того места, где должен быть бьющийся орган; я наполовину уверена, что моя извращенная потребность в мести — единственная причина, по которой оно все еще бьется.

Можно ли умереть от разбитого сердца?

Меня не волнует политика и сохранение целостности короны — все эти вещи, как говорил мне дядя, были необходимы, чтобы страна не разошлась по швам после падения династии Фаасов. Но я всю ночь прокручивала в уме его слова, и что-то не сходится.

Если бы я не была уже разбита на тысячу кусочков, возможно, я бы почувствовала стыд за то, как легко мной манипулировали. А так я чувствую лишь пустоту, которая приходит после разочарования.

Густой туман стелется по деревьям и покрывает холодную землю, капли росы образуются на травинках, когда я выхожу из главного замка и иду через двор к собору.

Я уверен, что сегодня будет мой последний день на этой земле. У меня нет иллюзий, что он закончится чем-то иным, кроме смерти. Я приму её с распростертыми объятиями, если только расправлюсь с теми, кто причинил мне зло.

Несмотря на это, я хочу помолиться.

Не об отпущение грехов — в моей душе нет раскаяния. Но о ясности. Цели.

Мои пальцы обхватывают прохладные металлические ручки на входе в церковь, я открываю двери и вхожу в просторное помещение, мой взгляд останавливается на одинокой фигуре, стоящей перед алтарем, его руки в карманах, его татуировки выставлены напоказ, когда он смотрит на скульптуру Иисуса на кресте.

Слезы наворачиваются на глаза, грудь сдавливает так сильно, что кажется, будто она разорвется пополам. Я сглатываю их, отказываясь давать им упасть.

Как можно тише я вытаскиваю клинок из плаща и прижимаю его к дрожащей ладони.

Стук моих сапог отражается эхом от стен, когда я пробираюсь сквозь ряды скамей, и он никак не может не слышать моего приближения. Я жду, что он повернется, что-то скажет. Сделает что-нибудь.

Но он этого не делает.

Я хватаюсь за кинжал, продолжая идти к нему, и мой желудок сводит, тошнота подкатывает к горлу, когда я останавливаюсь в нескольких шагах позади.

Сделай это, шепчет мой разум. Протяни руку и вонзи лезвие в его кожу.

Это было бы так просто, позволить ему истекать кровью на холодном полу церкви, а я бы стояла над ним и смотрела, как предательская жизнь покидает его тело.

От одной мысли об этом мои внутренности содрогаются, и я чувствую слабость от того, что борюсь с этим решением. Я поднимаю руку, сглатывая желчь, которая поднимается вместе с ней, полость в моей груди трескается по центру, когда я приближаю нож к его спине.

— Каким-то образом я знал, что ты найдешь меня здесь.

Моя рука замирает, сердце подкатывает к горлу.

Он поворачивается, эти глупые, идеальные, нефритово-зеленые глаза смотрят на меня, как будто я единственное, что он видит, и это посылает ярость по моему телу, ненавидя, что даже сейчас он так убедителен в своей лжи.

— Один из нас всегда находит другого, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Интересно, почему так?

Он улыбается, хотя улыбка не достигает его глаз. Мои пальцы крепко сжимают нож, и его взгляд переходит на то место, где он лежит в моей руке.

— Ты собираешься убить меня, Маленькая Лань?

class="book">Мой желудок переворачивается, и я высоко поднимаю кинжал, направляя его ему в грудь, оружие дрожит в моей ладони. Я сглатываю и сжимаю челюсть, моя грудь горит от этой мысли.

Сделай это. Сделай это. Сделай это.

Но моя рука остается неподвижной.

Его кадык покачивается, когда он подходит ближе, кончик лезвия упирается в него.

— Я не хочу, чтобы ты потерпела неудачу, — шепчет он. — Даже в этом.

Мое разбитое сердце замирает, эмоции взрываются во мне, и я едва могу соображать.

— Ты не имеешь права так говорить со мной, — выплёвываю я, еще сильнее вдавливая оружие в его грудь. — Не притворяйся, что тебе не все равно, когда ты только и делаешь, что лжешь.

— Ma petite menteuse, мир полон лжи.

Это прозвище слетает с его языка и вонзается в мою середину, боль настолько сильная, что хочется умереть. Его ладонь протягивается, скользит по моей коже, его пальцы обхватывают мое запястье, вызывая жар по всей длине моей руки.

— Правда в том, что я твой. Полностью. Необъяснимо. Болезненно. Безоговорочно, — он двигает мою руку, пока кинжал не прижимается к его горлу. — И если тебе нужно пожертвовать моей душой, чтобы ты смогла жить со своей, то сделай это.

Я втягиваю дрожащий воздух, горячие слезы каскадом текут по моим щекам, пока мой разум борется с моим сердцем, путаница заполоняет мои мысли, пока мое зрение не расплывается, и я не могу мыслить здраво.

Сделай это.

— Это уловка, — шиплю я, нажимая на лезвие, пока оно не пронзает его кожу.

Он улыбается, его пальцы гладят мою руку, вызывая мурашки по коже.

— Никаких уловок, Маленькая Лань. Не в этот раз. Не с тобой.

Мое лицо искажается.

— Ты убил моего отца, — кричу я, лезвием разрезая его плоть, пока кровь не начинает течь по горлу.

Но он не двигается.

— Ты пытался убить меня. Как ты можешь стоять здесь и исповедовать свои деяния, когда все, что ты когда-либо делал, это причинял мне боль? — мой голос срывается, и я делаю сбивчивый вдох.

Мои слова звучат мучительно. Как будто его рука проникла в самые глубины моего существа и силой вырвала их из моей души. Его ладонь скользит вверх по моей руке, по груди, по шее, пока не касается моего лица, его пальцы трутся о мою щеку.

Я закрываю глаза, отталкиваясь от его прикосновений, мне плохо от того, что я не могу сопротивляться утешению, даже когда мой кинжал находится в нескольких секундах от того, чтобы покончить с его жизнью.

— Это несправедливо, — шепчу я, свободной рукой хватаясь за ткань его рубашки. — Это несправедливо, что ты так поступил со мной. Почему это должен быть именно ты?

Он отпускает холодный смешок.

— Ты думаешь, я желал, чтобы это была ты? — его хватка крепче сжимает мою челюсть. — Я бы проклял всю землю, если бы думал, что это поможет стереть тебя из моего мозга.

Моя грудь скручивается, агония разливается по венам.

— Проблема в том, Сара, что тебя невозможно стереть. И теперь, ты — часть меня. Часть, которую я не могу уничтожить, как бы я ни старался, — он подходит ближе, заставляя кровь вытекать из его горла. — И я тоже часть тебя. Даже если ты ненавидишь её.

Его вторая рука взлетает вверх, выкручивая мою, пока она не убрана с его шеи, и я задыхаюсь, мой живот подпрыгивает, ожидая, что он нападет.

Но вместо этого он падает на колени, его руки широко раскинуты по бокам.

— Я ничто, если я не твой, — его челюсть напрягается, вода скапливается на нижнем веке, пока не проливается, одна слеза прочерчивает рельеф шрама и капает на подбородок. — Так сделай это. Убей меня, Сара. Избавь меня от этого постоянного чистилища, где я нуждаюсь в тебе, но ты не моя.

Мое горло опухает, и я едва могу дышать, нерешительность проникает в меня, когда его слова просачиваются сквозь трещины моего непрочного фундамента и попадают в щели моей души.

— Я умру счастливым, если это принесет тебе покой, — хрипит он, в его тоне проступают густые эмоции.

Из самых глубин моей груди вырывается рыдание, эхом разносящееся по собору, насмехаясь над моей болью, отдающейся в ушах.

Ну давай же, Сара. Сделай это.

— Назови мне причину, — говорю я вместо этого. — Одну вескую причину, почему я должна оставить тебя в живых.

Его глаза вспыхивают.

— Потому что я люблю тебя.

Я роняю нож.

Раздается громкий звук, когда он падает на землю, но я едва слышу его, потому что в тот момент, когда я разжимаю пальцы, Тристан уже тянется ко мне, его руки хватают мое тело и притягивают к себе на колени, закручивая вокруг руки мои волосы, пока он поглощает мой рот, мои губы, мой язык, мою душу.

Я кричу на него, погружаясь в его объятия, ненавидя себя за то, что была такой слабой, но любя то, как его прикосновения успокаивают боль.

45. Тристан

Ее прикосновение — это самая сладкая капитуляция.

Задолго до того, как оказаться здесь, я решил, что если она пожелает моей смерти, я лягу у ее ног. У меня нет никакого интереса бороться с ней. У меня нет никакого желания жить, если она не хочет меня.

Я больше не жажду трона. Я больше не жажду мести тем, кто причинил мне зло.

Все это меркнет по сравнению с ней.

Кровь струится по моей шее из того места, где её лезвие проткнуло мою кожу, а мой член пульсирует от ее насилия. Она — абсолютное видение в своей ярости, и когда она роняет нож и падает в мои объятия, моя грудь раздувается.

— Покажи мне свою боль, Маленькая Лань. Отдай её мне, чтобы ты не терпела ее в одиночку, — говорю я ей в рот, засасывая ее рыдания.

Мои руки хватаются за ее одежду, и она отдает столько же, сколько получает, пока мы не оказываемся голыми, с ней на моих коленях; ткани отброшены в сторону, растерзаны и лежат забытыми кучками. Мой член скользит между губами ее киски, отчаянно желая погрузиться в неё.

Я сжимаю в кулак ее волосы, тяну, пока ее спина не выгибается, концы вьющихся прядей касаются пола, пока ее грудь не обнажается, темно-розовые соски просят, чтобы их пососали. Я наклоняюсь, как хищное животное, и обхватываю ртом ее бугристую плоть, рыча, когда ее вкус взрывается на моем языке, а она трется своей горячей промежностью о меня.

— Тристан, — умоляет она, ее соки стекают по моей длине и скапливаются на полированном кафельном полу собора. — Пожалуйста, я…

Я отпускаю ее сосок с хлопком, скольжу языком вверх по ее груди, пока не начинаю сосать ее шею, выводя кровь на поверхность, не заботясь о том, оставляю ли я следы; отчаянно желая показать миру, что она не принадлежит никому, кроме меня. Оставить метку на ее коже так же, как она сделала с моей душой.

Кто-то может войти в любой момент, но мне плевать. Пусть смотрят.

Это не любовь. Это одержимость. Это безумие. Это спасение.

— Шшш, — я двигаю губами, пока они не касаются ее губ. — Я знаю, что тебе нужно.

Я отпускаю ее волосы, обеими руками хватаю ее за бедра и поднимаю ее вверх, мой член разъярен и пульсирует под ней. А затем ее влажное тепло охватывает меня от основания до головки, ее мягкие стенки обнимают каждый гребень моего члена, пока мой пресс не напрягается, и я не вижу звезды просто от ощущения того, что окружен ею.

Ее голова откидывается назад, когда она стонет, вращая бедрами в восьмерке, и каждое движение заставляет меня течь.

Она скачет на мне так хорошо, и на этот раз она рвет меня за волосы; от этого жжения я стону, когда ее губы проходят путь вниз по моей шее, посасывая, когда они достигают тонкого разреза на моем горле.

Я пульсирую внутри неё.

— Да, — шиплю я, приподнимаясь и падая на локти, ее тело следует за мной, продолжая зализывать рану, которую она сделала. — Ты, грязная девчонка, скачешь на моем члене и вылизываешь мою кровь, словно изголодалась по мне.

Она снова стонет, звук вибрирует во мне, а затем она двигается, выпрямляя спину, а ее руки обхватывают груди и пощипывают соски, пока они не становятся твердыми. Мой живот крепко сжимается, когда я смотрю, как она откидывает голову назад и закрывает глаза, удивляясь, как это возможно, что она существует — наполовину уверенный, что я сошел с ума и она не более чем плод моего воображения.

Внезапно это ощущение становится слишком сильным, и я подаюсь вперед, пока наши груди не соприкасаются, а ее бедра не сбиваются с ритма. Мои пальцы сжимают ее щеки.

— Посмотри на меня.

Ее идеальные темные глаза распахиваются, и, Господи, это заставляет меня чувствовать себя самым счастливым мужчиной, имеющим ее на коленях, на моем члене и в моих чертовых венах.

— Ты действительно думала, что я когда-нибудь причиню тебе вред?

Я завершаю свой вопрос резким толчком в ее скользкое тепло, прижимаясь к ней, пока она двигается свое набухшее киской по моему паху, ее тело дрожит, когда ее стенки трепещут вокруг моего члена.

Слеза вытекает из уголка ее глаза и бежит по щеке, и я без раздумий наклоняюсь к ней, высунув язык и слизывая ее.

Ее печаль — теперь моя печаль.

Ее боль — теперь моя боль.

— Я буду пытать и калечить любого, кто посмеет даже подумать о твоем имени, — говорю я ей на ухо, прижимая ее лицо к себе, продолжая трахать ее жестко и медленно.

Она хнычет, кивает головой, наклоняясь, чтобы снова приникнуть к моим губам в кровоточащем поцелуе, и мое сердце замирает, желая почувствовать ее глубже — желая каким-то образом проникнуть под ее кожу и остаться там навечно.

Мои руки оставляют ее лицо и хватаются за бедра, притягиваю ее вниз, пока каждый сантиметр моего члена не оказывается глубоко внутри нее, но все равно этого недостаточно.

Я поднимаю ее с себя, мой член набух и блестит от ее возбуждения, бушующего, когда оно вырывается из ее влагалища. Обхватив ее за талию, я поворачиваю ее, пока она не оказывается на четвереньках, упираясь локтями в край возвышения. Я откидываюсь на пятки и погружаюсь в видение, запечатлевая его в памяти, чтобы потом вытатуировать это на своей коже.

Ее прелестная маленькая киска обнажена, она склонилась, словно в молитве, витражные окна рассыпают краски по ее идеальной кремовой коже, а темное дерево креста нависает над нашими грехами.

Я двигаюсь вперед, просовывая пальцы внутрь её, изгибая их вперед, чтобы найти то мягкое, губчатое место, которое заставит ее кончить.

— Должен ли я наказать тебя за недостаток веры? — спрашиваю я, разводя пальцы в стороны, а затем снова сводя их вместе и снова загибая.

Она стонет, ее голова опускается на тыльную сторону рук, которые толкают ее ягодицы ко мне. Они умоляют меня сделать их красными.

И я делаю это.

Я вынимаю пальцы из ее тела и этой же рукой, блестящей от ее соков, ударяю по ее коже, шлепок отдается в высоких сводах потолка церкви. Тепло скапливается у основания моего позвоночника, и я никогда не был так тверд, как сейчас, наблюдая, как ее кожа покрывается рябью и розовеет от моей руки.

Ее пальцы пытаются ухватиться за основание алтаря, а ногти царапают пол.

— Ты была очень плохой девочкой, Сара.

Моя рука потирает отпечаток моей ладони, и она мурлычет, еще сильнее прижимаясь ко мне.

Шлепок.

Я снова ударяю ее по заднице, предэякулят стекает из моего члена на пол.

Это грязно, и возбуждение пробегает по моим венам, когда я представляю, как люди стоят на коленях прямо здесь, принимая причастие.

Застонав, я обхватываю свободной рукой основание своего члена, сдерживая желание кончить от одной только мысли об этом. Я продвигаюсь вперед, пока фиолетовая головка не скользит по внешней стороне ее губ, задевая ее чувствительный бугорок. Я опускаю руку в третий раз, и она вскрикивает: из ее отверстия на кожу моего члена просачивается влага.

Мои губы проводят поцелуями по ее позвоночнику, я наклоняюсь над ней, беру ее волосы в руку и откидываю ее голову назад, заставляя тело приподняться, пока она не оказывается вровень со мной, мое дыхание щекочет ее ухо.

— Такая податливая и покорная, когда стоишь на коленях и умоляешь о том, чтобы я оставил свои следы на твоей коже, — шепчу я.

Ее тело дрожит, ее бедра напрягаются, когда она толкается назад и начинает дрочить мне губами своей киски. Она скользит вперед и назад, потираясь о мою эрекцию, заставляя мой живот напрягаться от желания погрузиться в неё так глубоко, как только смогу.

— Скажи мне, что ты моя, — требую я.

Моя рука переходит с ее волос на горло, ее спина касается моей груди, создавая восхитительное трение. Я подаюсь бедрами вперед, мой жаждущий член пульсирует.

— Я отчаянный мужчина, Сара.

Мои пальцы сжимаются вокруг ее горла, другая рука обхватывает ее талию и скользит вниз, пока мой большой палец не прижимается к этому идеальному сладкому, набухшему пучку нервов, который умоляет меня уделить ему внимание, пока она не потеряет сознание от удовольствия.

— Скажи, — повторяю я. — И я заставлю тебя кончить так сильно, что потом мне придётся собирать тебя по кусочкам.

Она вдыхает, и даже звук ее вздоха вызывает во мне такое сильное возбуждение, что я прикусываю щеку до крови.

— Твоя, — шепчет она.

Я проникаю в нее одним мощным толчком.

Мы оба стонем, и я начинаю двигаться в наказывающем темпе, мои яйца шлепаются о ее клитору, а бедра хлопают по её красным и нежным ягодицам. Мои глаза впиваются в нее, и тепло обволакивает все мое тело, заставляя дико желать кончить в нее, хотя бы немного, просто чтобы узнать, каково это.

Мои яйца подтягиваются, пока не оказываются почти на одном уровне с основанием моего члена, и я наклоняюсь вперед, вгрызаясь в нее как животное, мои колени скребут по каменному полу до крови.

— О Боже, — кричит она, ее тело вибрирует.

Можно ли ревновать к Богу? Потому что когда Его имя слетает с ее губ, мне хочется перерезать себе вены и полететь в его царство, чтобы сжечь его дотла.

Моя рука снова ударяется о плоть, на этот раз сильнее, в ярости от того, что она смеет называть Его имя, когда это я разрываю ее на части. Злюсь, что она думала убить меня, прежде чем дать мне удовольствие погрузиться в ее сладкую киску в последний раз.

— Ты будешь произносишь мое имя, когда кончаешь на моем члене, ma petite menteuse. И ничье другое.

Я обхватываю ее за талию, крепко сжимаю и провожу кончиками пальцев вниз, пока они не щипают ее клитор, и она не вскрикивает.

— Тристан! — снова вскрикивает она, ее стенки становятся мокрыми, когда она напрягается вокруг моего члена.

— Правильно, Маленькая Лань. Это я свожу тебя с ума. Только я.

И тут она взрывается, мое имя срывается с ее губ, и это все, с чем я могу справиться, мои мышцы напрягаются, а зрение отключается, когда густая сперма извергается из моей головки, пульсируя, пока я покрываю ее изнутри. Мои пальцы впиваются в ее бедра, и я смотрю вниз, наблюдая, как густые белые струйки вытекают из ее киски и скользят вниз по моему члену.

Это самое прекрасное зрелище, которое я когда-либо видел.

Задыхаясь и изнемогая, я опускаюсь на ее спину, оставляя ленивые поцелуи вдоль ее позвоночника и зная, без сомнения, что она — единственное, что когда-либо имело значение, и единственное, что когда-либо будет иметь.

46. Сара Б.

Тристан проводит пальцами по моим рукам, прижимаясь к моей обнаженной спине, когда мы лежим в его постели. Я впервые в его комнате, но она именно такая, какой я ее себе представляла: богатая бордовая мебель и черные шелковые простыни. Остатки его спермы прилипли к внутренней стороне моих бедер, но я слишком измучена, чтобы вытирать ее, мой разум и тело ведут войну внутри меня, собирая последние частицы моей энергии и перемалывая их в пыль.

Мои ягодицы горят, а мои эмоции растрачены. И я все еще чувствую себя неспокойно.

Но я не буду лгать себе. Я не могу убить его, хотя знаю, что должна. Делает ли это меня эгоисткой или слабой женщиной, я не уверена. Возможно, это делает меня и той, и другой.

— То, что случилось с Тимоти… — начинает он.

Мои легкие судорожно сжимаются.

— Я не посылал их туда, — продолжает он. — Я категорически запретил им прикасаться к тебе.

Его слова просачиваются сквозь меня и копошатся в моей груди, пытаясь найти место, где можно обосноваться. Я верю ему, и это, наверное, делает меня самой глупой женщиной на свете, но если он чувствует хотя бы часть того, что чувствую к нему я, то я ни на секунду не сомневаюсь, что он никогда не хотел причинить мне вреда.

Я приставила лезвие к его яремной вене, но так и не смог довести дело до конца.

— Мой отец был моим лучшим другом, — мурлычу я, перекатываясь на спину, пока не оказываюсь в клетке между его руками. — Он с ранних лет учил меня, что если я девочка, это не значит, что я должна быть кроткой и смирной.

Тристан ухмыляется.

— Он хорошо тебя научил.

Я сужаю глаза, сглатывая тошноту, которую разговор о моем отце провоцирует в глубине моего нутра.

— Да, хорошо. Он был герцогом. Ты знал об этом?

— Знал, — он кивает, кончиками пальцев проводя по краю моей линии волос.

— Он любил наш народ. Поэтому, когда средства перестали поступать, предприятия закрылись, а люди потеряли свои дома… ему было плохо из-за этого, — я сглатываю. — Он передавал мне по чуть-чуть денег, которые мог наскрести, и теплую шерстяную одежду и посылал меня в густую ночь, чтобы я отнесла их нуждающимся.

— Похоже, это был великий человек.

— Он был таким, — узел разбухает в моем горле. — Когда он умер, горе захлестнуло меня, но еще больше я помню, как тонула в гневе.

— Мне хорошо знакомо это чувство, — отвечает он.

— Все, чего он хотел, это попросить о помощи, — стискиваю зубы. — Он отправился сюда, в Саксум, и преклонил колено, чтобы умолять твоего брата просто увидеть нас, потому что столько лет от нас отмахивались и забывали.

Моя рука тянется к лицу Тристана, проводит по приподнятым краям его шрама, ощущая под подушечками пальцев бугры и омраченную плоть. Он вздрагивает, но не отстраняется. Вместо этого он наклоняется ко мне. Я перевожу взгляд на татуировку на его груди. Гиена поверх костей и фраза, нацарапанная под ней. Я должна была догадаться, уже увидя это. Я была так очарована словами, что не воспринимала остальное.

— Приезд сюда должен был стать местью тем, кто забрал его у меня.

Я ожидаю увидеть удивление в его глазах, но его нет. Только тепло и понимание. Из-за этого мне невероятно трудно держаться за свой гнев, и он понемногу уходит, падая на землю и разбиваясь на кусочки.

— Мой кузен привез меня, чтобы я вышла замуж за твоего брата… но ты, конечно, уже знаешь об этом.

Его глаза твердеют, хватка крепче сжимает мою талию.

— Он не может получить тебя.

— И никогда не получит, — отвечаю я, колеблясь, прежде чем продолжить. — Я видела тебя, когда проследила за Шейной и Полом прошлой ночью в тенистые земли.

Он кивает, и на его лице снова нет удивления.

— Я знаю.

Слезы наворачиваются на глаза, хотя я думала, что они уже давно высохли.

— Я видела тебя, Тристан.

— Я знаю, — повторяет он, его взгляд не покидает меня.

— Ты держишь моего кузена в клетке.

Его рот приоткрывается, он делает глубокий вдох, а его пальцы останавливаются на том месте, где они касаются моей кожи.

— Больше нет, Маленькая Лань.

Мое сердце замирает, но слабо.

— Ты убил его?

— Поможет, если я скажу, что он заслуживал это?

Может быть, я должна быть в ярости, но это не так. Я вообще почти ничего не чувствую. По правде говоря, я никогда не была близка с Ксандером, встретив его всего один или два раза, когда была ребенком. Отношения между нами строились на верности семье, но когда я представляю, как Тристан заканчивает его жизнь, я не могу найти в себе силы переживать.

Оказывается, есть вещи посильнее, чем кровные узы.

— Что он сделал? — спрашиваю я.

— Убил моего отца, — он говорит это без колебаний, без интонации. Просто констатирует как факт.

Слова дрожат о стену, которая всё еще стоит между нами, не давая мне успутить. Как бы сильно мне этого ни хотелось.

— И ты убил моего.

Его брови опускаются, глаза вспыхивают.

Моя рука обхватывает его лицо.

— Так что, видишь ли, Тристан, я не могу любить тебя. Потому что любить тебя — значит забыть его.

— Маленькая Ла…

— Прозвища и сладкие слова не изменят правды, ясно? — моя нижняя губа дрожит, мое зашитое сердце рвется по швам. Я выскальзываю из его хватки и приподнимаюсь на его кровати, пока не сажусь, шлепая руками по матрасу. — Что еще ты хочешь от меня? Что еще я могу дать? Ты забрал у меня всё, и все же тебе нужно и мое сердце?

Он набрасывается на меня, его тело нависает надо моим, его аура давит, а лицо темное и напряжено.

— Да, — говорит он. — Да. Я хочу все. Я хочу каждую частицу. Я требую этого.

— Что ж, очень жаль, — выплевываю я, толкая его в грудь.

Он хватает мои запястья, прежде чем я успеваю убрать их, и притягивает к себе. Я отталкиваюсь, мои ноги ударяются о кость его голени, он шипит, и я бьюсь, пытаясь вырваться из его хватки. Усмехаясь, он придвигает меня ближе, перекатывая нас, пока я не оказываюсь прижатой под ним, вес его тела удерживает меня на месте. Его ноги обвиваются вокруг моих, а руки впиваются в мои руки, когда он расстягивает их над моей голове.

Это опасное положение, и в нем жар распространяется по телу и пульсирует внизу живота, хочу я этого или нет.

— Ты моя, Сара, — подкрепляет свои слова резким толчком бедер. — И если мне придется каждое утро погружать в тебя свой член, и каждую ночь шлепать тебя по заднице до синяков, только чтобы ты чувствовала меня при каждом шаге, я так и сделаю.

Я насмехаюсь.

— Прошу. Ты мной не владеешь.

Он ухмыляется.

— Ну и кто теперь лжёт, ma petite menteuse?

Он снова прижимается ко мне, и мои предательские ноги раздвигаются, давая ему больше места.

Наклонившись, он засасывает мою нижнюю губу, целует меня с зубами, языком и слюной. Небрежно. Грязно. Все, чего я жажду, но ничего, что я могу иметь.

— Я убил много мужчин, — шепчет он, придвигаясь ко мне. — И я помню лицо каждого из них, впитывая их образ в свой мозг, пока они молят меня об отпущении грехов.

— У тебя проблемы, — усмехаюсь я.

— Сара, я не убивал твоего отца.

Я перестаю сопротивляться его хватке, ослабеваю в его руках, смятение проносится сквозь меня, когда мои брови опускаются вниз.

— Нет, это ты. Мой дядя сказал мне, что это был ты, он…

— Хочет забрать корону, — вклинивается он.

Я бы с удовольствием отрицала это, и в течение следующих нескольких мгновений я так и делаю. Я обыскиваю каждую трещинку своей памяти, пытаясь найти что-то, что доказывает его невиновность. Что доказывает, что он никогда бы не сделал этого. Он был так убедителен в своей просьбе убить мятежного короля, и если даже это было неправдой, тогда я задаюсь вопросом, знала ли я его вообще.

Мой дядя был для меня как второй отец. Но он также был тем, кто шептал мне на ухо на каждом шагу, раздувая пламя моего огня и направляя его в нужное русло. Было ли все манипулированием для достижения его конечной целью?

— Ты была их козлом отпущения, Маленькая Лань. Той, кто возьмет на себя вину за убийство монарха и проложит им путь к краже короны.

Моя грудь судорожно сжимается.

— Что? — я качаю головой, неверие льется по моему телу, как ледяной дождь.

Его пальцы прижимаются к моим губам, нежно лаская их.

— Ты знаешь, что я не хочу причинить тебе боль.

— Нет, они бы не поступили так, — повторяю я. — Он бы не стал, я его семья.

Даже когда я произношу эти слова, правда погружается в мои кости, заставляя их болеть, и я понимаю.

Я такая глупая женщина.

В его глазах мелькает сочувствие.

— Теперь я буду твоей семьей, Маленькая Лань.

В груди тяжесть, душа изранена, но есть и чувство облегчения, которое снимает бремя с моих плеч, цепи, привязывающие меня к фамилии Беатро, разрываются и разбиваются, падая на землю.

— Поклянись, — умоляю я. — Поклянись мне на могиле своего отца, что ты говоришь правду.

Он накрывает ладонью мою щеку.

— Я клянусь могилой моего отца, Сара. Я всегда буду говорить тебе только правду.

Мой взгляд возвращается к нему, сердце замирает, когда я смотрю в его идеальное лицо.

— Ты был искренен, когда сказал, что любишь меня? — спрашиваю я.

Он вздыхает, отпускает мою руку и кладет ее на свое колотящееся сердце.

— За всю свою жизнь я хотел только одного. Трона. Я замышлял и планировал так долго, что уже не помню, какой была жизнь до этого. И я так близок, Сара. Так близок к победе.

Мой желудок сжимается.

— Но ты… — он облизывает губы. — Ты можешь сжечь всё королевство, пока от него не останутся лишь обугленные обломки, и я с ликованием буду ползать по углям, лишь бы у меня была возможность преклоняться перед твоими ногами.

Мои внутренности содрогаются от величия его слов.

— Если это любовь, то да, я люблю тебя, — он поднимает плечо. — Я не могу чувствовать ничего, кроме любви к тебе.

Я сдерживаю эмоции, рвущиеся из груди, и поднимаю руку, чтобы убрать прядь волос с его лба. Мое дыхание сбивается, и я знаю, что с моими следующими словами всё изменится.

— Я тоже тебя люблю.

Его глаза темнеют, и его член пульсирует между моими ногами.

— И было бы очень обидно не увидеть корону на твоей голове.

47. Тристан

— Что рисуешь?

Голос Саймона прорывает мою концентрацию, и инстинктивно я дергаюсь в сторону, пытаясь спрятать от его взгляда свою работу.

Он ухмыляется мне, его улыбка с оскаленными зубами заставляет что-то ослабнуть в моей груди, и я прислоняюсь спиной к коре плакучей ивы, наблюдая, как он опускается рядом со мной, кладет свой игрушечный меч сбоку и снова заглядывает мне через руку, пытаясь получить хороший обзор.

— Это леди? — спрашивает он, когда я недостаточно быстро отвечаю.

Я колеблюсь по многим причинам. Главная из них заключается в том, что Саймону десять лет. Он болтун, сам того не желая, и я не знаю, что будет, если он побежит и расскажет матери, что принц рисовал картинки с невестой короля. Я понятия не имею, греет ли она до сих пор постель Майкла, но в этом королевстве есть много людей, которые возьмут эту информацию и используют ее в своих интересах, какими бы надежными они ни казались. И я не доверяю матери Саймона. Тот, кто позволяет бить и издеваться над своим ребенком или не возражает против того, что он целыми днями бегает по туннелям, не заслуживает иметь ребенка.

Моя грудь вздымается от гнева, воспоминания многолетней давности всплывают, когда я думаю о сходстве того, как с ним обращаются, с тем, что я пережил тогда.

— Да, — отвечаю я, надеясь, что не совершил ошибку.

Потому что, как бы я ни претендовал на Сару — как бы я ни знал, что она моя — нам все равно нужно скрываться в тайне, пока мои тщательно продуманные планы не воплотятся в жизнь.

Майкл отправил войска к южной границе, как я и предложил. Тайный совет возмущен, но в конце концов, они не король. А он — да.

Пока что.

Мой желудок сводит судорогой от волнения и предвкушения, я чувствую, что впервые за много лет могу дышать ровно. Я был готов все бросить, пустить все на самотек, убежать с Сарой и никогда не оглядываться назад. Но потом она произнесла эти слова. Эти идеальные, волшебные, прекрасные слова о том, что она хочет, чтобы

я носил корону. Моя душа взорвалась, когда я ввел свой член глубоко в неё и трахал до одурения, пока она называла меня своим королем.

Когда мы насытились, она положила голову мне на грудь и спросила о мятежниках, и я рассказал ей о своих целях. Мы строили планы до самого утра, мое сердце билось о грудную клетку с каждым прошептанным словом, не понимая, как сильно я жажду обладать ею именно так. Равной мне. В роли моя королевы.

— Она красивая, когда ты её рисуешь, но вживую она еще красивее, — замечает Саймон.

— Это правда, — снова подтверждаю я.

Несколько мгновений он молчит, а затем бросает взгляд на ворота, которые открываются, три автомобиля въезжают во двор и останавливаются, а мое сердце сжимается в груди, когда я понимаю, что Сара находится в одном из них, скорее всего, под рукой моего брата, так близко и в то же время так далеко.

Моя челюсть сжимается при одной мысли о них.

— Как ты думаешь, однажды, возможно, у меня будет своя леди? — спрашивает Саймон.

Я отвожу взгляд от машин и смотрю на него, мои брови поднимаются.

— У тебя может быть всё, о чем ты только посмеешь мечтать, Маленький Лев.

Он кивает, прежде чем его глаза закрываются.

— Ну… тогда… как ты думаешь, может быть, однажды у меня будет отец?

У меня сводит живот, и я прислоняю голову к стволу дерева, постукивая пальцами по колену, глядя на него, не зная, что сказать.

— Наличие отца переоценивается. Поверь мне, я говорю на собственном опыте.

Он пожевывает губу, его огромные янтарные глаза широко и доверчиво смотрят на меня.

— Как ты думаешь, может быть, ты сможешь это сделать?

Мое сердце сжимается.

— Никто не узнает, — поспешно говорит он с надеждой. — В любом случае, мы будем просто притворяться. И это может быть весело! Как… как сейчас, только ты будешь говорить мне, что любишь меня и будешь учить меня быть мужчиной.

— Не думаю, что твоя мама одобрила бы это, — смеюсь я сквозь боль, пробивающую себе путь в груди, когда протягиваю руку, чтобы взъерошить его волосы.

Он насмехается, его глаза опускаются к земле, разочарование опускает его плечи.

— Мама даже не заметит.

— Вот что я тебе скажу, — вздыхаю я, закрывая этюдник и откладывая его в сторону, прежде чем повернуться к нему лицом. — Я не могу быть твоим отцом, но я всегда буду твоим другом.

— Да, хорошо, — бормочет он, пиная носком ноги травинки.

— Есть тайное место, куда отец водил меня на краю утеса у задней стены замка. Когда-нибудь я отведу тебя туда. И я научу тебя всему, что знаю сам.

Его глаза загораются, и эта зубастая ухмылка возвращается в полную силу.

— Обещаешь?

Смех с другого конца двора отвлекает мое внимание прежде, чем я успеваю ответить, и хотя я знаю, свидетелем чего стану, хотя и ожидал этого, белая огненная ярость проносится по моему телу, несмотря ни на что.

Майкл и Сара позируют оператору, его рука обхватывает её талию, а пальцы крепко прижимают ее к себе.

Мои зубы скрежещут, грозя разломиться пополам, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не встать и не подойти к ней, чтобы вырвать ее из его пальцев. Но я глубоко дышу, тянусь в карман и достаю косяк, позволяя гашишу бурлить в моих венах и делать все возможное, чтобы сдержать ревность. Это не срабатывает, чувство врезается в мою грудь и распространяется, как яд, пока все, что я вижу, не окрашивается в зеленый цвет.

Она поворачивает голову, оглядывает двор, как будто чувствует, что я рядом, а затем фиксирует свой взор на мне. Я выдерживаю ее взгляд, мой член напрягается, а внутренности кипят от желания заявить о своих правах.

Я хочу вырвать ее из его рук и перегнуть через капот любимого автомобиля моего брата, задрав юбки и насадив ее глубоко на свой член, пока она не выкрикнет мое имя и не устроит всем остальным представление.

Может, тогда он поймет, что лучше не трогать ее своими грязными руками.

Я кончал на нее, в нее и говорил ей, что она моя. И все же именно он хвастается ей миру.

И когда он наклоняется, его рука туже обхватывает ее за талию, и тянет её вперед, чтобы поцеловать в губы, я теряю контроль над собой, вставая с земли так быстро, что Саймон содрогается от этого движения, моё зрение затуманивается, и я не вижу ничего, кроме убийственной ярости, которая разливается по моим внутренностям.

48. Сара Б.

Я ждала его. Я знала, что это лишь вопрос времени после того, как Майкл наклонился и прижался своими тонкими губами к моим.

Но чего я не ожидала, так это того, что он не появится в течение нескольких часов, вплоть до глубокой ночи, а затем ворвется в мои покои, даже не постучавшись.

— Тристан.

Моя рука метнулась к груди, другая сжалась вокруг кружки с водой, когда он пронесся через комнату с огнем в глазах.

— Что ты…

Он налетает на меня, стакан в моей руке падает на пол и разбивается, когда он прижимает меня к стене, его губы впиваются в мои в жестоком поцелуе. Я стону, мои руки взлетают вверх, чтобы обхватить его плечи, пока он поглощает меня, его тело плотно прилегает к моему, когда он лижет мой рот, его руки бродят по моим бокам, как будто он не может вынести мысли о том, чтобы не прикасаться ко мне.

— Ты позволила ему прикоснуться к себе, — хрипит он измученно и низко.

— А что бы ты хотел, чтобы я сделала? — шепчу я в ответ, пока он сосет и покусывает мою шею.

Я наклоняю голову, чтобы дать ему лучший доступ, мое влагалище пульсирует от потребности, его собственничество распространяет возбуждение по моим внутренностям, мне нравится ощущение, когда тебя так отчаянно хочет кто-то, обладающий такой властью.

— Это сводит меня с ума, Сара, — его хватка такая сильная, что оставит синяк, затем он срывает красную ночную рубашку с моего тела, пока я не оказываюсь обнаженной перед ним, и мурашки не бегут по моей коже. — Я не могу этого вынести.

Моя рука пробегает по его груди, сердце колотится от внезапного отчаяния доказать ему, что меня больше ни у кого нет, что я принадлежу только ему. Его ноздри раздуваются, когда он смотрит на меня, кольца на его пальцах сверкают, и я опускаюсь на колени и тянусь, чтобы расстегнуть его брюки, мой рот наполняется влагой при мысли о его члене в моей руке и на моем языке.

— Я твоя, Тристан, — я провожу ладонью по длине его растущей эрекции, предвкушение проскакивает сквозь мою грудь, когда она твердеет под моим прикосновением.

Он сжимает в кулак мои волосы, как я знаю, он любит делать, его другая рука проникает под мою челюсть и поднимает мой подбородок, пока я не смотрю ему в глаза.

— Достань его, — рычит он.

Мой клитор пульсирует, и я просовываю руку под пояс его брюк, под нижнее белье, пока не обхватываю его член, чувствуя его горячим и твердым, как камень, в своей ладони. Я провожу пальцами по нему, и он глубоко вдыхает, крепко сжимая пряди, когда я вытаскиваю его из брюк. Мой живот напрягается, когда он прямо передо мной, и я наклоняюсь вперед, открывая рот, чтобы поглотить его целиком.

Он крепко сжимает мои волосы и оттягивает меня назад, его рука опускается вниз, чтобы взять свой собственный член, поглаживая себя от основания до головки.

— Тебе нравится стоять передо мной на коленях, не так ли? — спрашивает он, совершая уверенные движения вверх и вниз по своей длине.

Я киваю, облизывая губы, наблюдая, как напрягаются и опускаются его яйца, пока он манипулирует своей плотью. Он опускает головку и шлепает ею по верхней части моей груди, оставляя за собой ниточку спермы от кончика своего члена до верхней части моей груди. Сам акт настолько грязен, что заставляет моё возбуждение стекать по ногам, отчаянно желая, чтобы он заполнил меня.

Он трёт головкой по маленькой лужице, которую оставил после себя, а затем встаёт так, чтобы она упиралась в мои губы. Я не могу удержаться, чтобы не высунуть язык и не слизать его предэякулят, и стону, когда солоноватый вкус попадает на мои вкусовые рецепторы.

— Открой рот, — его пальцы сгибаются в моих волосах, оттягивая мою голову назад.

Я повинуюсь. Не потому, что я слабая, и не потому, что у меня нет выбора, а потому, что подчинение ему делает меня счастливой. Властной. Это опьяняет, владеть страстью такого мужчины, как Тристан, и поэтому я буду поклоняться ему, как богу, потому что знаю, что он сделает то же самое со мной.

Я ему равная.

И прямо сейчас я его шлюха.

Он вводит свой член в открытое отверстие моего теплого, ждущего рта, шипя, когда я широко раздвигаю его, чтобы он мог видеть каждый дюйм, пока он скользит внутрь. Мои внутренности трепещут, а внизу живота всё напрягается, желая смотреть с колен, как он кончает в мое горло.

Я жадно жду этого.

Не думаю, что выживу, если не увижу этого.

Его бедра подаются вперед, татуировки на предплечьях оживают, а мышцы сокращаются. Вена на нижней стороне его члена пульсирует, когда она проскальзывает по моему языку, и мне приходится останавливать себя, чтобы не сомкнуть губы вокруг него и не всосать его так глубоко, как только смогу.

Вместо этого я жду, пока он даст мне направление; зная, что он возьмет то, что ему нужно.

Его пальцы сжимаются сильнее, вызывая восхитительное жжение, которое пронзает меня и заставляет пульсировать между ног.

— Соси.

Одно слово, но как только он говорит, что нужно делать, я уже там, провожу языком по его шелковистому члену, чувствую, как он дергается, когда я втягиваю щеки, желая довести его член до такого состояния, пока сперма не вырвется мне в рот.

Он стонет, его вторая рука взлетает вверх, чтобы встретиться с первой на моем затылке, и он начинает делать толчки внутрь и наружу. Его глаза полуприкрыты, но они не отрываются от моих, и, клянусь, я близка к тому, чтобы кончить, даже не прикосновений, просто наблюдая, как он трахает мой рот.

Я делала это раньше, но никогда не испытывала подобных ощущений.

— Только посмотри на себя, — шепчет он, его пальцы ласкают мое лицо, пока не касаются основания подбородка. — Такая красивая на коленях, пока я душу тебя своим членом.

Он подается вперед, когда произносит это слово, и ударяет о заднюю стенку моего горла. Я действительно задыхаюсь, только немного, но дискомфорт усиливает мое возбуждение, заставляя моё влагалище сжиматься, желая обхватить его длину и почувствовать, как он расписывает мои внутренности.

— Тебе это нравится, не так ли, грязная девчонка? Держу пари, если бы я засунул пальцы в твою киску, она бы пропитала мою руку тем, какая она мокрая и жаждущая принять меня.

Он снова делает толчок, и на этот раз я сосу сильнее, проводя языком по пульсирующей жилке, которая проходит по нижней стороне его чувствительного члена. Застонав, он вытягивает бедра, пока его тяжелая эрекция не покачивается в воздухе, напрягаясь и увеличиваясь прямо передо мной.

Он закрывает глаза, глубоко дыша.

Затем он обхватывает себя рукой и шлепает меня. Это не более чем легкое постукивание, но сам акт посылает волны напряжения через всю мою середину, и я теряю контроль над своими конечностями, мои пальцы скользят вниз в мою умоляющую киску, находя ее мокрой и влажной, как он и говорил.

Его глаза вспыхивают, когда он смотрит, пальцы поглаживают вверх и вниз его пропитанный слюной член, и он стонет, когда я провожу пальцами по себе, мои внутренности сворачиваются в тугую спираль, пока я не оказываюсь на грани оргазма.

— Вот так, моя маленькая лгунья, трахай себя пальцами и представляй, что это мой член, — он наклоняется. — Раздвинь бедра и покажи мне, как сильно ты этого хочешь.

Я не уверена, его ли это слова, звук его голоса или тот факт, что он просто говорит мне что сделать, но когда я делаю то, что он говорит, мое тело напрягается, удовольствие проносится по моим внутренностям, когда мои стенки сжимаются так сильно, что становится больно. Мое зрение затуманивается, и я падаю вперед на колени, блаженство взрывается внутри меня и покрывает каждый мой нерв.

Он ловит меня за лицо, удерживая мой подбородок в своей хватке, пока он продолжает мастурбировать. Я податлива под ним, преданная слуга, умоляющая о каждой капле.

Его лицо искажается, и я вижу момент, когда его яйца подтягиваются, вены наего члене пульсируют, пока сперма не пробивается вверх и не вырывается из головки, купая меня в его оргазме. Я стону, горячая жидкость стекает по моей коже, и когда он опускается на колени, я встаю на четвереньки, ползу к нему, вспоминая огонь в его глазах, когда я делала это раньше, и опускаюсь вниз, заглатывая его целиком, маленькие струйки его спермы попадают мне в горло.

Он стонет, его руки хватают меня за волосы, пока он дергается на моем языке, а я продолжаю вылизывать его, пока он не кончает, размягчаясь в моем рту.

Наконец, я вытаскиваю его изо рта и откидываюсь назад, глядя на него, тёплая и сентиментальная любовь заполняет мою грудь. Он наклоняется вперед, смыкая наши рты, так что наши дыхания становятся одним, и я теряю представление о том, где заканчивается он и начинаюсь я.

— Не принимай душ перед тем, как пойдешь к нему завтра, — требует он, чмокая мои губы между словами. — Я хочу, чтобы он почувствовал мой запах на твоей коже.

Я киваю. Я и раньше чувствовала преданность; она глубоко течет по моим венам. Раньше она билась за семью, за долг. За мой народ.

Но с Тристаном? Я готова поджечь себя и наслаждаться огнем, если буду знать, что это доставит ему удовольствие. Это пугающее чувство, но я принимаю его, потому что он — мой король, а я — его королева, и вместе мы будем править миром.

Он двигается из-под меня и встает, хватая свои брюки и надевая их.

Я тоже двигаюсь, подхожу к крючку, на котором висит мой ночной халат, и беру его. Прежде чем я успеваю надеть его, Тристан выбивает его у меня из рук, обхватывает меня за талию и поднимает, направляя нас к моей кровати и бросая меня на неё.

Я подпрыгиваю, ударившись о матрас, а он ухмыляется, проползая между моих ног, его руки широко раздвигают их, и по моему телу пробегают мурашки. И только тогда я понимаю, что у него в руке ручка. Чернила прохладные, они стекают с кончика шариковой ручки на мою кожу, и мое сердце сжимается в груди.

— Что ты делаешь? — шепчу я.

— Ставлю на тебя клеймо, — отвечает он.

Его лицо серьезное, глаза сосредоточены, а руки плетут магию, и меня никогда в жизни так не тянуло к этому мужчине, как сейчас, когда он лежит между моих ног и рисует картины на моем бедре.

— Мы должны поговорить о завтрашнем вечере? — спрашиваю я, мой желудок подпрыгивает от волнения при мысли о наших планах.

Его челюсть напрягается, его движения замедляются, прежде чем он снова начинает рисовать линии на моей коже.

— Я бы не хотел. От одной мысли об этом мне хочется привязать тебя к моей кровати и никогда не отпускать.

Мое сердце теплеет, когда я понимаю, что он так же нервничает, как и я, из-за того, о чем мы говорили.

— Все сработает, — я провожу рукой по его волосам. — Завтра вечером я пойду к твоему брату и уговорю его взять меня с собой в его покои.

Его хватка становится настолько крепкой, что может поставить синяк.

— И тогда ты будешь там, — успокаиваю я. — Прежде чем что-нибудь случится. И я подмешаю опий в его напиток.

— Это слишком рискованно.

— Не бывает награды без риска, любовь моя, — я тянусь вниз, моя рука касается его щеки. — Я доверяю тебе. Я верю в тебя. Позволь мне помочь тебе.

Он продолжает рисовать, хотя и склоняется к моему прикосновению.

— Я не хочу использовать тебя таким образом.

— Это самый простой план, Тристан. Пожалуйста. Я могу это сделать. И прежде чем он успеет моргнуть, ты соберешь мятежников и найдешь меня, — моё сердце бьется в предвкушении, больное и извращенное возбуждение просачивается сквозь мои поры. — Ты заберёшь то, что принадлежит тебе. И твой народ будет за твоей спиной, избавляя тебя от любого, кто захочет удержать тебя от короны.

Его глаза метнулись вверх.

— Наш народ.

Эмоции бушуют в моей груди.

— Наш народ, — исправляюсь я.

Он издаёт дрожащий вздох и наклоняется, оставив легкий поцелуй на моем бедре, после чего его пальцы проводят по нему, а затем он откидывается назад, ухмыляясь своему искусству.

Я приподнимаюсь на локтях и смотрю вниз на то, что он нарисовал.

Это сердце. Не то, которое рисуют дети, и не то, которое можно увидеть на картинах, изображающих любовь. На этой картине изображен орган, кровь стекает с его краев, а сосуды проходят через мышцу. Толстая цепь обвивается вокруг центра и закручивается под ним, на конце висит замок. Я прищуриваю глаза и присматриваюсь, понимая, что на замке есть надпись.

Собственность Тристана.

Я насмехаюсь, толкая его в плечи.

— Романтично.

Он издаёт небольшой смешок, скользя по моему телу и прижимаясь поцелуем к моим губам, его рука обхватывает моё лицо.

— Для тебя? Я варвар. А после завтра, когда мы убьем Майкла и захватим замок, я трахну тебя, пока его дух будет еще в комнате, чтобы он знал, что ты никогда ему не принадлежала, — его вторая рука скользит по внутренней стороне моего бедра, упираясь в кровоточащее сердце. — А потом я вытатуирую это на твоей коже, чтобы ты никогда не забывала, что я владею тобой так же, как ты владеешь мной.

Я наклоняюсь и снова прижимаюсь своими губами к его, во мне бурлит страсть и прорывается наружу, пока не окутывает нас обоих. Она интенсивна, и я не уверена, вознесет ли она нас в небеса или сожжет дотла.

Но в любом случае, она поглощает меня.

49. Сара Б.

Мои нервы на пределе. Раньше, когда я планировала убить короля, это было личное. И хотя это все еще так, теперь это мутировало во что-то с оттенком преданности. Как бы безумно это ни звучало.

Но именно преданность заставляет меня сунуть опий в маленький кармашек, пришитый к подолу юбки, и именно преданность заставляет меня хлопать ресницами и шептать Майклу на ухо нежные слова, спрашивая, можем ли мы уединиться.

Тристан уже много раз доказал, что если я упаду, он меня поймает. Если я разобьюсь, он будет хранить кусочки до тех пор, пока я не буду готова собрать их обратно. Так что, я сделаю то же самое для него и буду стоять рядом, помогая ему занять трон. Помогая ему отомстить.

Я чувствую боль при каждом движении, будто он все еще находится между моих бедер, чувствую его вкус на губах, будто он на моем языке, чувствую его в моих венах, как будто он питает меня всей своей кровью.

Мы неразрывны. Нам суждено быть вместе. Мы предназначены друг другу.

А может быть, мы просто безумны.

Но я с радостью буду жить сумасшедшей, если в конце концов он будет со мной.

— Как Вам ужин? — спрашивает Майкл, садясь рядом со мной на диван в своих личных покоях.

Камин потрескивает перед нами, а ковер из овчины мягко лежит под подушечки моих ног. Неприлично конечно здесь быть перед свадьбой, но Ксандера тут больше нет, чтобы вразумить короля, а Майкл думает членом, а не головой, когда речь идет о женщинах.

Все оказалось так просто, как я и думала.

Я улыбаюсь, опустив веки и глядя на него сквозь ресницы.

— Было восхитительно.

Он ухмыляется, его рука опускается на мое бедро и трется о метку Тристана.

— Надеюсь, у Вас еще осталось место для десерта? — спрашивает он.

Мой желудок поджимается к горлу, но я продолжаю, зная, что после этого пути назад уже не будет.

— Вообще-то, я бы хотела еще немного вина.

— Конечно.

Он отворачивается, чтобы схватить бутылку, стоящую на столе, и я использую свой шанс, откупоривая лауданум_{(опийная настойка)} и выливая его в его бокал, прежде чем он повернётся обратно, пот выступает у меня на лбу, а сердце так быстро бьется о ребра, что мне кажется, будто у меня может случиться сердечный приступ.

Он разворачивается, наливая вино в мой бокал, пока тот не становится почти полным. Я смотрю, как оно кружится, плещется о дно хрусталя, и представляю, что это похоже на то, как выглядят мои внутренности, которые перекручиваются и бурлят, грозя выплеснуться наружу от волнения.

Он отставляет бутылку, и я наклоняюсь вперед, хватая оба бокала, передаю ему его, прежде чем взять свой.

— Спасибо, сир.

Он садится и долго смотрит на меня, его глаза напряжены, и впервые за весь вечер по моим венам пробегает струйка беспокойства. Майкл никогда раньше не смотрел на меня так.

— Я устал от игр, — говорит он. — Вы здесь, чтобы отдаться мне, Сара?

От одной этой мысли желчь подкатывает к моему горлу, но я усмехаюсь сквозь тошноту, зная, что Тристан будет здесь меньше чем через час, и он смоет все эти грязные чувства.

Я провожу пальцами по ключице, запутываясь в тонкой цепочке отцовского кулона, в то время как мои глаза переходят на вино в его руке — то самое, из которого он до сих пор не сделал ни глотка.

— Я просто подумала, что мы могли бы узнать друг друга получше, — я улыбаюсь, придвигаясь ближе к нему на диване. — Мы скоро поженимся. Вам не кажется, что уже пора?

Он ухмыляется, отставляя стакан, и я внутренне ругаюсь, разочарование плотно обхватывает мою середину, сжимая ее так, что кажется, будто я сейчас лопну.

Его рука тянется ко мне, обхватывая мою талию и притягивая меня к себе. Мои руки взлетают, чтобы ухватиться за его грудь, и я вцепляюсь в ткань, моя задница практически сидит у него на коленях. Я сглатываю отвращение, поселившееся в груди.

— Что Вы хотели бы знать? — бормочет он, наклоняя голову и проводя губами по моей коже.

Я играю свою роль — несмотря на то, что, Боже, мне кажется, что это худший вид предательства — склоняюсь к нему, зная, что мне нужно быть убедительной. Тристан рассчитывает на меня. Мои руки перемещаются к его лицу, привлекая его глаза, чтобы они встретились с моими. Я прижимаюсь своим носом к его.

— Всё.

Он прижимает меня к себе, во рту кисло от подступающей тошноты, когда он вжимается в меня бедрами, его эрекция трется о меня. Он стонет, когда делает это, его пальцы сильнее обхватывают мою талию, и я откидываю голову назад, делая вид, что то, что он делает, возбуждает.

Внезапно он останавливается, его глаза похожи на две янтарные огненные ямы, и он тянется к столу, беря свой бокал с вином.

Облегчение проникает в меня. Но потом он подносит бокал к моим губам, и паника распространяется по моей груди.

От маленького глотка ничего не будет. Если только он выпьет остальное.

Я приоткрываю рот, но прежде чем я успеваю остановить его, он хватает меня за подбородок и опрокидывает весь стакан с жидкостью, пока она не выливается мне в горло, я захлебываюсь, мои глаза становятся все шире и шире, пока я пытаюсь выплюнуть вино.

Его лицо приобребает усмешку. Я пытаюсь слезть с него, но он хватает меня за волосы, дергает их так, что они не вырываются из моей головы, встает и тащит меня, мои колени не заскребут по полу, мои пальцы впиваются в кожу его запястья, пока я бьюсь, пытаясь освободиться.

— Ты глупая женщина, ты думала, что я не знаю?

— Я не…

Он бросает меня на землю, и я падаю, моя рука кричит от боли, ударяясь о дерево. Я переворачиваюсь на спину, пытаясь подняться, но далеко уйти не удается: его ладонь опускается и бьет меня по лицу, пока мое тело не летит, скользя по земле. Мое бедро пульсирует от удара.

Он наклоняется надо мной.

— Я всегда знаю.

Он берет меня за руку и тянет к себе, я морщусь от глубокой боли, расцветающей на моей щеке, которая, несомненно, уже опухла от его пощечины.

Я тянусь вниз, пытаясь поднять юбки и схватить лезвие, но он хватает меня за руку, сжимая до хруста костей.

— Не делай того, о чем потом пожалеешь. Мне бы не хотелось наказывать тебя на глазах у твоего любовника.

Мое сердце падает. Тристан.

Он притягивает меня к себе, пальцы проводят по линии волос. Я отворачиваю голову, стиснув зубы.

— Не хочешь навестить его? Уверяю тебя, он чувствует себя комфортно.

— Вы лжёте, — выплевываю я, не желая верить в его слова.

Он ухмыляется.

— Из нас двоих лжец не я, — я пытаюсь вырваться из его хватки, но он хватает меня за плечи. — Подойди, свяжи ей руки, — требует он.

У меня начинает кружиться голова, движения становятся вялыми, так как действие лауданума начинает действовать на мою психику, а дыхание сбивается, и я гадаю, с кем он говорит. А потом мои руки закручивают за спиной и заковывают в металлические наручники, я не успеваю даже моргнуть.

Отчаяние прокладывает свой путь через меня. Этого не должно было случиться.

Майкл улыбается, отпуская меня, а затем протягивает руку и притягивает кого-то к себе. И когда он это делает, мои органы кричат и сворачиваются, увядая, как будто в мои внутренности налили кислоту.

— Здравствуйте, миледи.

Я сжимаю челюсть, слезы предательства застилают веки.

— Офелия.

— Знаешь, — говорит Майкл. — Лучшее решение, которое я принял после твоего приезда, было посоветовать моей милой Офелии держать глаза и уши открытыми, — он смотрит на нее сверху вниз, приподнимая ее подбородок и прижимаясь поцелуем к ее губам. — Ты так хорошо справилась, милая.

Она улыбается ему, и в моём животе всё бушует, потому что, конечно же. Я должна была знать. Неужели я даже не подумала о том, что они были на моей стороне, надеясь добиться благосклонности короля?

— Ты феноменальная актриса, — говорю я ей, ненависть закипает глубоко в моем нутре.

Она усмехается, наклоняя голову.

— Спасибо, миледи. Я училась у лучших.

Я ухмыляюсь, хотя опиум создает гудящее спокойствие, вызывая сонливость. Я борюсь с ним всеми силами, не желая поддаваться настойке, пока не буду уверена, что Тристан в безопасности.

— Хотя, Его Величество и я, — продолжает она, потирая рукой его грудь, глядя на него снизу вверх. — У нас гораздо лучше получается быть незаметными, чем у вас и принца со шрамом. Жаль, что вы не были внимательнее.

Я смеюсь, потому что не могу не согласиться. Очевидно, где-то, каким-то образом, мы совершили ужасную ошибку.

— Большую часть ночи я пряталась в затемненных углах залов, ожидая и наблюдая. Обычно было скучно. Иногда, когда я следила за Вами, передо мной представало шоу, — она хихикает. — Я думала, что от Вас будет так легко избавиться, когда этот идиот Клавдий сунул руку Вам под юбки.

— Так это тебя я слышала? — я задыхаюсь, мой пульс замедляется по мере того, как наркотик проникает в меня.

Она кивает.

— Но потом принцу со шрамом нужно было всё испортить. Своровав его и сделав с ним Бог знает что.

Моя грудь судорожно вздымается. Тристан был там?

— А потом все вернулось к наблюдению. И ожиданию, — она вздыхает, и рука Майкла проводит вверх и вниз по ее руке. — Но прошлой ночью я видела, как он ворвался в Вашу комнату. Слышал, как вы оба занимались предательскими делами.

Ярость охватывает меня, что она была там, омрачая наши драгоценные моменты.

— Было так легко прижаться ухом к Вашей двери и слушать слова, которые вы произносили, — она улыбается. — Вы действительно должны быть благодарны сомой себе.

Глупая. Я такая глупая.

Майкл радостно хлопает в ладоши, улыбка растягивается по его лицу от уха до уха.

— Кстати, о моем брате, может, навестим его? Уверен, он отчаянно хочет убедиться, что с тобой все в порядке.

50. Тристан

Обжигающая боль распространяется от моих плеч и охватывает все тело, такого я никогда не испытывал раньше. Мои руки связаны за спиной и перекинуты через деревянную балку, установленную посреди двора. Время от времени охранник подходит и тянет, заставляя мое тело приподняться над землей на считанные дюймы.

Но я не дам им возможности кричать.

Меня разбудили самым грубым способом. С тряпкой, наполненной хлороформом, и полудюжиной охранников.

А теперь они перешли к страппадо. Форме пытки, которая лично нравится Эдварду. Ему доставляет удовольствие наблюдать за агонией на лицах своих жертв, когда их плечи вывихиваются, а конечности медленно отрываются от тела. Часть меня задается вопросом, не его ли это рук дело. Если он наконец-то предал меня и хочет отомстить за справедливое наказание, которое он понес от моих рук.

Но его нигде нет.

Это не имеет значения. Ничего не имеет значения, кроме страха, который пронизывает меня изнутри при мысли о том, что Сара у Майкла.

Они могут убить меня. Они могут пытать меня часами, и я с радостью пожертвую собой, лишь бы она была в безопасности.

Я не знаю, сколько времени прошло, только то, что солнце село, полная луна отбрасывает жуткий отблеск, прохладный ночной воздух прилипает к моей липкой, покрытой синяками коже, а костер бушует всего в нескольких футах от меня.

Со стороны Майкла было бы заносчиво помещать меня сюда, но мой брат любит устраивать хорошие шоу.

Голова раскалывается, кровь капает из порезов на туловище, где меня пинали и тащили охранники, но я уже давно смирился с болью, позволив ей стать частью меня, пока я не онемел. После целой жизни, в течение которой меня избивали до потери сознания, физическая боль теряет свою ценность.

— Сюрприз, — раздается голос моего брата, разжигающий уголек в центре моего нутра.

— Брат, — выдавливаю я из себя сквозь сухость во рту и пульсирующую боль в плечах. — Как мило, что ты пришел.

Он сильно смеется, и когда я поднимаю голову, этот уголек разгорается в инферно, опаляя каждую часть меня.

Сара с ним, ее руки скованы наручниками, а платье порвано сбоку. Но она жива.

Ее взгляд расфокусирован, а щека черно-синяя.

Я ненавидел своего брата за многое, но только сейчас, в этот момент, чистая и абсолютная ненависть разливается по моим венам.

— Удивлен? — Майкл широко улыбается. — Я подумал, вы двое захотите воссоединиться. В последний раз.

Я стискиваю зубы, не сводя глаз с Сары. Ее движения вялые и нечеткие, но когда ее взгляд встречается с моим, энергия обволакивает бьющийся орган в моей груди и заставляет его ускорить ритм. Я уверен, что встречу свою смерть. И я приму ее с распростертыми объятиями, как только убежусь, что Сару не постигнет та же участь.

Что хорошего в мире без нее?

— Ты всегда был любезным хозяином, — язвительно замечаю я.

Его ухмылка падает, превращаясь в оскал, его янтарный взгляд сужается, когда он опускает Сару на землю и идет ко мне, не останавливаясь, пока я не вижу черные крапинки в его глазах.

— Что мне с тобой делать?

Я улыбаюсь.

— Ты всегда можешь убить меня, может быть, превратить в трофей, чтобы поставить в своей комнате.

Он усмехается, отходит в сторону и берет что-то из рук охранника, а затем идет обратно. Когда он подходит, я понимаю, что это кочерга, та самая, которой он оставил мой шрам, только теперь ее конец ярко-оранжевый от раскаления огнём.

Мои внутренности напрягаются.

— Может быть, я сдеру кожу с твоих костей, — выплевывает Майкл, держа кочергу и наблюдая, как она светится. — Использую тебя как ковер в моей спальне, чтобы даже после смерти ты никогда не забывал о своем месте.

— О, брат, — я ухмыляюсь. — Мы оба знаем, что даже в смерти я буду преследовать тебя. Так же, как и наш отец.

Его глаза вспыхивают яростью, а рука устремляется вперед, раскаленное клеймо вонзается в мою грудь, прямо над татуировкой гиены, запах горящей плоти вьется в воздухе, когда я прикусываю язык так сильно, что кровь заливает рот.

— Тристан, — кричит Сара с того места, где она все еще лежит на земле, хотя и голос у нее невнятный.

— Я должен был знать, что это ты. Бежал, чтобы собрать остальных уродов в группу, — Майкл смеется. — А ты что думал, что будешь править Глорией Террой? Что ты убьешь меня?! — его голос повышается, маниакальный в своей высокой тональности.

Наконец, он убирает металл с моей кожи, ожог настолько сильный, что у меня мутнеет в глазах от боли.

Он подходит ближе, огненная кочерга висит сбоку от него..

Наклонившись, он прижимается своим лбом к моему.

— Кровь моей крови, ты так много сделал, чтобы опозорить наше имя. Когда я избавлю эту землю от тебя, ангелы запоют на небесах, а наши предки будут ликовать от радости.

Моя грудь напрягается, осознавая, что он победил, и с этим ничего нельзя поделать.

Все кончено.

— Я оставлю тебя здесь, чтобы ты подумал о том, что ты сделал, — шепчет он. — И я хочу, чтобы ты знал: в то время, как мои охранники будут резать и протыкать твою кожу, пока на ней не останется живого места, я буду разрывать твою лживую шлюху на части.

— Когда я освобожусь, — говорю я, сглатывая из-за сухости в горле. — Я убью тебя за то, что ты прикоснулся к ней.

Майкл смеется, откидывая голову назад, его рука лежит на груди.

— О, брат. Я не собираюсь прикасаться к ней. Я собираюсь заполнить каждую дырочку, пока она не разорвется, пока мое семя не будет сочится из кровоточащих ран, которые я создал в ее маленьком тугом теле. Я сотру твое существование в ней и заменю его своим собственным, прямо перед тем, как вырезать ее сердце и скормить его тебе на ужин.

Теперь он прижимает кочергу к моему другому боку.

И на этот раз я действительно издаю крик. Гортанный рев, обещающий насилие и боль, моя грудь взрывается, пока ярость не разливается по телу, как вода, хлынувшая из прорванной плотины.

— А потом я убью и тебя, и мы продолжим жить здесь, в Глории Терре, как будто тебя вообще никогда не существовало, — он дует на кончики своих пальцев и разжимает их. — Пуф. Вот так.

Мои глаза блуждают по траве, пока не останавливаются на фигуре Сары. Она без сознания, и мое сердце замирает.

— Сара, — хриплю я, хотя все мое тело горит от этого слова. — Сара! — кричу я громче, отчаянно желая, чтобы она пошевелилась, чтобы она показала мне, что еще дышит. Но она не двигается.

Она лежит на месте.

— Может быть, если ты будешь молиться изо всех сил, брат, Вас воссоединят в загробной жизни.

Майкл улыбается и передает кочергу охраннику справа от себя.

— Прижигай его каждый час, пока он не будет молить о смерти.

51. Сара Б.

Это мой первый раз в подземельях, и они оказались именно такими, какими я их ожидала увидеть. Темными, мрачными и пахнущими затхлостью.

Голова раскалывается от остатков лауданума, и я бьюсь закованными запястьями о мрачную каменную стену, зная, что они слишком крепкие, чтобы я могла их сломать.

Я понятия не имею, сколько времени прошло. Я не уверена, жив ли еще Тристан, хотя, как бы безумно это ни звучало, думаю, я бы знала, если бы его больше не было в мире живых.

Несмотря ни на что, в моей груди все еще теплится маленький огонек надежды, и это помогает мне держаться.

Не всё ещё потеряно, пока не потеряно.

Дверь захлопывается, и сквозь заколоченное железобетонное окно проникают маленькие лучики света. Мой желудок сводит судорогой, ледяные нити страха проникают в мою психику, когда я гадаю, не пришел ли это король, чтобы потребовать возмездия за мои грехи против него. Или это стражник, который хочет воспользоваться прикованной девушкой, не имеющей возможности сбежать.

Оказывается, ни то, ни другое.

Дверь камеры распахивается, и вбегает Марисоль, широкоглазая и диковолосая, прикрывая рот рукой, когда у нее вырывается приглушенный всхлип. Она подбегает и осматривает меня с головы до ног.

— Марисоль, — шепчу я, мой голос дрожит и напряжен.

— Миледи, — отвечает она. В ее руке ключ, и облегчение проникает в меня, пока меня не начинает трясти.

— Тихо. У нас мало времени.

Она оглядывается, расстегивая мои цепи, и кровь приливает к моим конечностям, когда они падают на землю. Я вздрагиваю, когда чувства возвращаются в мои руки, и поднимаюсь на колени, стиснув зубы от боли в мышцах, чтобы встать на ноги.

— Как? — спрашиваю я, потирая запястья, чтобы облегчить приток крови. Марисоль улыбается.

— Вместе мы правим, врозь — падаем.

От шока я застываю на месте.

— Ты мятежница? Но ты говорила о них так жестоко, я не…

— Когда-то давно я была молода, глупа и отчаянно влюблена, — она толкает меня вперед, из камеры, понижая голос до шепота, когда ведет нас в дальний угол подземелья, пока мы не оказываемся перед тем, что выглядит как сплошная каменная стена. — Он был человеком без гроша в кармане, без титула, — она качает головой. — Но я любила его больше всего на свете.

Она поворачивается ко мне и крепко сжимает мои плечи.

— Вы спрашивали Офелию о её семье, но Вы никогда не интересовались моей. Если бы Вы это сделали, Вы бы узнали, что мой отец — социальный альпинист. Так что… — слезы наворачиваются ей на глаза. — Не стоит удивляться, что он угрожал убить моего ребенка, чтобы сохранить славу нашего имени.

Мое сердце сжимается от боли за то, что она говорит.

— Но кто-то пришел мне на помощь и забрал моего драгоценного ребенка, спрятав его глубоко в тени вместе с мужчиной, которого я любила. Он кормил их, одевал и обещал безопасность, пока я помогала встретить новый рассвет.

Мое дыхание сбивается, надежда вспыхивает в груди.

— Тристан.

— Принц со шрамом, — она кивает. — Мятежный король. Он спас мою семью. Было необходимо, чтобы никто не знал о нашей связи. Так что да, я говорила отвратительные вещи. Но только потому, что жизнь моего сына зависит от нашего успеха. Я не могла доверять Вам, и поэтому не могла говорить.

Я открываю рот, мой мозг пытается наверстать упущенное и заново расставить кусочки головоломки по новым местам.

— Я…

Она качает головой.

— На это нет времени, миледи. Вы должны идти. Эдвард ждет Вас в чёрном лесу. Он отведёт Вас в тенистые земли, и Вы сможете возглавить мятежников, чтобы спасти нашего короля.

— Он жив? — слезы хлынули из моих глаз, и облегчение забурлило в моих венах, пока мои ноги не начали подкашиваться. — Тристан жив?

— Да, — она кивает, ее рука прижимается к камню, пока не открывается потайной ход. — Теперь идите, пока они не схватили нас обеих.

———

Эдвард не один. Шейна стоит рядом с ним, держа в руках мои сапоги, брюки и черный плащ, сверху лежат мои кинжалы. Эмоции раздуваются, как воздушный шар, при виде ее, и я падаю в её объятия, одежда валится в кучу у ее ног.

— Шшш, миледи. Все будет хорошо.

— Шейна, я не могу, я не… — моё тело дрожит, когда я прижимаю ее к себе.

Она гладит мои волосы, раскачивая нас взад и вперед, слезы текут по ее лицу так же сильно, как и по моему.

— Не волнуйся, Сара, — она притягивает мое лицо к своему. — Мы спасем его.

— Почему ты мне не рассказала? — шепчу я. — Ты могла бы мне довериться.

Она улыбается.

— Я могу сказать то же самое, лучшая подруга.

Я ухмыляюсь и перевожу взгляд на Эдварда, который кланяется.

— Миледи.

Подойдя вплотную, я беру его за руки.

— Тристан доверяет тебе. Могу ли я?

Его челюсть дергается, глаза пылают, когда он кланяется и целует тыльную сторону моей ладони.

— Я клянусь,

Кивнув, я отступаю назад, поворачиваясь, чтобы схватить одежду на земле, благодарная за то, что могу выбраться из этого испачканного и порванного платья.

— Шейна, помоги мне выбраться из этого, — я поворачиваюсь обратно к Эдварду. — А потом отведи меня к мятежникам.

Поход в тенистые земли занимает тридцать минут, через леса и задние переулки, но мы добираемся целыми и невредимыми. И вот я на втором этаже таверны «Слоновьи кости», смотрю на двойные двери, ведущие на балкон Джульетты, беспокойство переполняет меня, когда я смотрю на сотни людей, стоящих снаружи, разбросанных так далеко, что я задаюсь вопросом, сколько акров они охватывают.

— Моральный дух низок, — Белинда — женщина, которую я видела всего один раз, когда она выкатила отрубленную голову к моим ногам, — шипит, когда я пристегиваю клинки к бедру и беру пистолет из рук Эдварда и кладу его в кобуру на боку.

Она наблюдает за мной, ее взгляд насторожен.

— Ты мне не доверяешь, — говорю я.

Она наклоняет голову.

— Вы принадлежите королю.

Я протягиваю руку и кладу свою на ее руку.

— Я принадлежу вашему королю. И я спасу его с его людьми или без них.

Ее ухмылка расползается по гнилым зубам, и она машет рукой в сторону двери.

— Ну что ж, пора убедить его людей.

Мой желудок переворачивается, нервы угрожают разорвать меня изнутри, но я сглатываю их, закрываю глаза и пытаюсь пробиться сквозь эфир; найти силу Тристана и направить ее, пока она не проникнет в каждую мою клеточку.

Глубоко вздохнув, я делаю шаг через двери и выхожу на балкон. Воздух становится неподвижным и напряженным.

Я облизываю губы, глядя на мятежников, на гиен, и впервые вижу их лица. Маленькие дети смотрят вверх широко раскрытыми глазами, женщины и мужчины с печалью в глазах и изнеможением в порах.

Потрепанные и уставшие, но славные.

Эти люди — жизненная сила Глории Терры, как и мы в Сильве, и они заслуживают того, чтобы жить свободно.

— Я не ваш король, — начинаю я.

— Да вы что, — выкрикивает кто-то.

Моя грудь напрягается.

— Я в ужасе от того, что стою перед вами, настолько, что каждая моя жилка хочет развернуться и убежать. Но ваш лидер в беде.

Закрыв глаза, я представляю себе Тристана, сглатывая агонию, которая охватывает меня при мысли о том, что я больше никогда не увижу его, не почувствую, как его губы касаются моей кожи, как его любовь поглощает меня целиком. Я думаю обо всех секретах, которые он шептал мне в душу, о том, как я была его грязной девчонкой, и как он не мог дождаться, когда увидит меня в короне и рядом с собой. О его видении будущего и воспоминаниях о прошлом.

Мои глаза открываются.

— Я не буду претворяться, что знаю, через что вам пришлось пройти, но я видела борьбу и знала раздор, — я колеблюсь. — Когда я приехала в Саксум, я должна была убить Фаасов, всех до единого, включая принца со шрамом.

По толпе проносится гул.

— Но потом я узнала его… — моё горло раздувается. — И он заставил меня поверить в лучший путь.

Мои глаза сканируют их лица, замечая, что Белинда переместилась на передний край толпы внизу, Эдвард и Шейна стоят рядом с ней. Мой взгляд останавливается на моей подруге, и она кивает, придавая мне сил.

— Все кончено, — говорит женщина. — Они поймали его. Мы проиграли.

— Вы так легко сдаётесь? — спорю я. — Сколько раз он проявлял себя снова и снова? И все же при первых признаках борьбы вы отворачиваетесь?

Я качаю головой, молясь, чтобы мои слова попали в цель. Я не знаю ничего из этого наверняка. Я основываюсь только на том, что сказал Тристан, и верю, что он говорит правду.

Белинда делает шаг вперед, поворачиваясь к толпе.

— Он спас меня, когда я пошла в замок и мне была обещана верная смерть.

Гул становится громче.

Затем вперед выходит Шейна, и у меня замирает сердце.

— Он приносит вам еду, он одевает ваших детей.

Благодарность обхватывает мою грудь и тянет.

— Он рисковал своей жизнью, чтобы дать вам вашу, — вклиниваюсь я. — Но дело не только в нем. Я верну его с вашей помощью или без нее. Речь идет о том, чтобы встать и воспользоваться моментом. О мести за каждый раз, когда они убивали кого-то за то, что он просто говорил правду. За каждое проклятие, каждое имя, каждый синяк и сломанную кость, когда они кричали, что вы недостоины.

Лица в толпе меняются, электрическое чувство пульсирует в воздухе, нарастая с каждой секундой.

— У меня не очень хорошо со словами, — продолжаю я. — Я не могу завернуть жестокости того, что было, и реалии того, что будет, в красивый бантик и сделать так, чтобы все выглядело лучше для вас.

Я ударяю кулаком в грудь.

— Но вместе мы правим, а разделенные мы падем. Я прошу вас — умоляю вас — восстать со мной. Нет никого лучше Тристана Фааса, чтобы вести вас. И он заслуживает, чтобы за него боролись так же, как он всегда боролся за вас.

Белинда падает первой, ее голова склоняется, из горла вырывается громкий вой. А затем, словно в замедленной съемке, за ней следуют другие.

Один за другим они опускаются на колени, медленно начинается скандирование. Сначала я не понимаю, что они говорят, но оно растет, перекатывается по воздуху и ударяет мне в грудь так же уверенно, как если бы меня ударили в сердце.

«Да здравствует королева! Да здравствует королева!»

Слезы наворачиваются на глаза, когда я смотрю на них на людей — моих людей — жизненную силу Глории Терры, доверяющих мне вести их к их королю.

— Мы — воины! — повышаю голос я, пока он не разлетается над их головами, как стрелы. — Это революция! И пришло время нам вернуть наш дом.

52. Тристан

Мои глаза с трудом открываются, голова затуманена, пока я прихожу в себя. И как только я это делаю, я жалею об этом, потому что нет ни одной частички меня, которая бы не болела. Мои кости хрупкие, мышцы атрофированы от недостатка движения, и я уверен, что уже несколько дней не пил воды.

— Тристан, — шепчет тоненький голосок, и когда я понимаю, кто это, то заставляю себя открыть веки и посмотреть в испуганное лицо Саймона, на его игрушечный меч, свисающий сбоку. — Что они с тобой сделали?

Я провожу языком по своим потрескавшимся губам, и мой рот раздвигается, отклеивая сухой язык от нёба.

— Маленький лев, — прохрипел я. — Ты не должен быть здесь.

Его глаза оглядывают двор, солнце садится за горизонт и отбросывает оранжевый отблеск на землю. Я перевожу взгляд на охранника, стоящего в стороне, его глаза смотрят на Саймона, затем на меня, но он не двигается с места.

— Уходи, Саймон, — я пытаюсь придать силу своему голосу, но не получается.

Он икает, шагая ближе, и когда он делает это, охранник тоже двигается, крепче сжимая винтовку на своем боку.

— Саймон. Уходи, — меня охватывает неотложность.

Он качает головой, из его глаз льются крупные слезы.

— Я не могу… Где леди? Почему ее здесь нет? — его голос становится маниакальным. — Она могла бы спасти тебя, почему они сделали…

— Саймон, — боль разрывает мой бок, раны, покрытые корочками, снова открываются, и я гримасничаю. — Иди к своей матери, хорошо? Со мной все будет в порядке. Это просто…

Охранник делает шаг вперед, загораживая мне обзор, и моя грудь разрывается от осознания того, что это последний раз, когда я вижу лицо Саймона. Последний раз, когда я услышу его голос или скажу ему, что он сильный. Это последний момент, когда он увидит меня и поймёт, что я не такой.

Он даже не знает, что мы семья.

Саймон в ярости направляет свой игрушечный меч на охранника.

— Развяжи ему руки.

Охранник усмехается.

— Может, тебе стоит поработать над своим ревом, малыш. Убирайся отсюда. Я не хочу причинять тебе боль.

Что-то трещит вдалеке, и все наши глаза поворачиваются в сторону шума.

— Что это было? — спрашивает охранник.

Еще один звук, на этот раз ближе, и хотя я не могу объяснить его, какое-то чувство струится по моему позвоночнику, наполняя меня силой.

Взгляд Саймона останавливается на мне.

— Я спасу тебя.

Паника охватывает меня, я не знаю, что сейчас произойдет, но нутром чувствую, что что бы это ни было, ему здесь не место.

— Кто-то уже это делает, — лгу я. — Иди и жди меня в туннелях, хорошо? — мой голос задыхается и слаб. — Я встречу тебя там.

Его нижняя губа дрожит.

— Обещаешь?

— Обещаю.

———

Что-то тянет меня за запястья, причиняя самую сильную физическую боль в моей жизни, пока мои руки падают с того места, где были подвешены. Мои глаза распахиваются, встречая безмолвную, кромешную тьму ночи, и мое тело валится на землю.

Нежные руки хватают меня за лицо, и я пытаюсь стряхнуть туман со своего сознания, чтобы сосредоточиться на том, что передо мной.

Что-то в воздухе поменялось.

Что-то изменилось.

Вода капает на меня, и я откидываю голову назад, открываю рот, глотаю жидкость, позволяя ей успокоить пересохшее горло и больные мышцы. Наконец, логика возвращается, и в поле моего зрения попадают прекрасные, идеальные черты лица Сары, похожей на ангела смерти, пока она мне ухмыляется.

Она завязала волосы в пучок, но локоны выпадают по краям, а по щеке размазана глубокая красная полоса, очень похожая на кровь.

— Мы в Раю? — бормочу я. Пытаюсь поднять руку, но агония пронзает конечность.

Она гримасничает.

— Нет, любовь моя. Прямо сейчас? Мы в аду.

Я кривлюсь, когда она помогает мне сесть, трясу головой и оглядываюсь вокруг. Охранник мертв, он лежит на земле с блестящим кинжалом, торчащим из горла.

— Как?

— Шшш, — шепчет она, ее руки пробегают по моей обнаженной груди и по моему растерзанному телу. — Мне придется вправить твои плечи, — её глаза встречаются с моими. — Будет больно.

Мне удается мягко ухмыльнуться.

— Не больнее, чем думать, что ты мертва.

Она улыбается, наклоняется, чтобы прижаться мягким поцелуем к моим губам, и с резким рывком ее тела раздается острая, мучительная боль, за которой следует тупая пульсация.

Застонав, я впиваюсь зубами в нижнюю губу до крови.

— Еще раз, готов?

— Д…

Она вправляет плечо на место, прежде чем я успеваю закончить слово, и я издаю еще один стон боли. Оглядевшись, она достает из кармана маленький флакончик.

Лауданум.

— Теперь ты собираешься накачать меня?

Она поднимает бровь.

— Просто примите немного. От боли.

Я беру бутылочку и позволяю горькой жидкости просочиться в горло, а затем она помогает мне встать. Мое тело измождено и устало, я дрожу и покрыт синяками. Но я жив. Она жива.

— Как это возможно?

Вдалеке раздаются крики, и она кладет свою руку поверх моей, глядя на меня. Страх сжимает мою грудь. Я только что вернул её, я не готов потерять её снова.

— Ты можешь бежать? — шепчет она.

Я киваю, и она тянет меня за собой, мои мышцы кричат в знак протеста, а легкие горят, когда мы бежим от середины двора к восточной стороне, прячась за стеной, ведущей в туннели.

Во дворе вспыхивают огни, вдалеке лают собаки, и я знаю еще до того, как что-то будет сказано, что это означает, что скоро сюда хлынут военные. Если бы я не убедил Майкла отослать большую часть его войск, она бы даже не добралась до меня.

— Что ты сделала? — спрашиваю я, хватая ее лицо.

— Ты покинул восстание, — говорит она, улыбаясь мне. — Поэтому я принесла революцию тебе.

Мое сердце разрывается на части, и мне хочется поцеловать её, хотя я не должен этого делать, я избит и изранен, и уверен, что от меня пахнет смертью. Я все равно наклоняюсь, засовываю язык ей в рот и втягиваю её в свои недавно образовавшиеся шрамы, упиваясь болью, которую это причиняет, потому что если мы собираемся умереть, то будь я проклят, если не смогу попробовать ее на вкус еще раз.

Стонущая, она отдает столько же, сколько получает, а потом отрывается.

— Они у меня в туннелях.

Мой желудок сжимается.

— Мятежники?

Она кивает.

— Я не была уверена, знает ли Майкл о них, но это был наш лучший шанс проникнуть в замок, пробиться сюда без стрельбы и смерти. Эдвард с ними, и они готовы сражаться, Тристан. Мы можем это сделать.

Я качаю головой, впитывая её слова, даже когда крики звучат ближе, чем раньше, а за стенами замка раздается выстрел. Еще мгновение, и нас схватят.

И тут меня осеняет больная мысль, и сердце начинает бешено колотиться в груди, вырываясь наружу, когда я хватаю ее за руку.

— Сара.

Она смотрит на меняс того места, где выглядывала из-за угла.

— Саймон в туннелях.

Ужас переполняет её черты, её рот широко раскрывается, а глаза становятся большими.

— Ты уверен?

— Да.

— Тристан, ты должен забрать его оттуда.

Я качаю головой, моя челюсть напрягается, когда моя душа разрывается на две части, борясь между тем, что я знаю, что правильно, и тем, что я отказываюсь делать.

— Я не оставлю тебя здесь.

Она усмехается, хотя я вижу, как в ее темном взгляде зарождается смятение.

— Думаешь, ты влюбился в слабую женщину?

Моя грудь вздымается, эмоции выкручивают мне кости.

— Я могу о себе позаботиться, — обещает она, ее слова имеют привкус самой горькой лжи. — Иди и спаси своего племянника.

Мое дыхание вырывается из легких. Она знает. Конечно, она знает.

Двери замка открываются, эхом отдаваясь в ночном воздухе, и, заглянув за угол, я вижу по меньшей мере две дюжины солдатов с собаками на поводках.

— Сара, — раздается громкий голос. Она отшатывается от того места, где только что толкала меня в грудь, ее глаза сужаются, когда она отворачивается от меня. — От нас не убежать, милая племянница. Выйди и сдайся, и мы окажем тебе милость.

Она подается вперед, ее гнев настолько силен, что я вижу, как он исходит из ее кожи.

— Ты что, с ума сошла? — огрызаюсь я, хватая ее за руку. — Не выходи туда.

— Мы нашли всех твоих друзей, — продолжает ее дядя. — Если вы оба сдадитесь, мы оставим их в живых.

— Иди, — требует она, тыча в меня пальцем.

Я качаю головой взад-вперед, шар абсолютного ужаса расширяется в моей груди, заставляя меня задыхаться.

— Тристан, послушай меня, — умоляет она. — Ты знаешь туннели как свои пять пальцев. Ты единственный, кто знает, — её глаза наполняются слезами. — Я никогда не прощу себе, если с ним что-то случится, и хотя ты не хочешь этого признавать, ты тоже. Ты должен спасти его. Пожалуйста.

Когти пронзают мою грудную клетку и вырывают сердце, бросая его на землю у её ног. Я не беру его в руки, зная, что оно все равно бьется только для нее.

Мои ноздри раздуваются, когда я беру ее лицо в свои руки, мои глаза впитывают ее черты, когда я прижимаюсь своим лбом к её.

— Тебе нельзя умирать. Ты слышишь меня? Я вернусь за тобой.

Ее губы дрожат.

— Я знаю.

Я притягиваю ее ближе, когда она пытается отвернуться, прижимаю ее губы к своим в последний раз.

— Если что-то случится, знай, что я найду тебя в любой жизни, Сара Беатро. Ты моя, и даже смерть не сможет удержать тебя от меня.

Она приглушенно всхлипывает и толкает меня в грудь, а я поворачиваюсь и бегу, устремляясь к туннелям.

53. Тристан

Это должен был быть я.

Как бы я ни хотел пожертвовать собой и позволить ей бежать вместо меня, это должен был быть я. Никто не знает туннели так же хорошо, как я. Никто другой не смог бы вовремя вывести Саймона. Военные насели на мятежников со всех сторон, и когда на них надавили, они запаниковали, создав людскую давку. Я чувствовал грохот на полу туннеля, когда бежал по нему, борясь с усталостью и невыносимой болью моего измученного тела. Я слышал крики, которые эхом отражались от каменных стен, плач людей, когда раздавались выстрелы и люди боролись за свою жизнь.

Но я нашёл его, его руки обвивали Пола, его нога была согнута и сломана, слёзы текли по его лицу, его мать лежала растоптанная у их ног.

— Ты пришел, — прошептал он. — Как ты и обещал.

Как же я мог тогда повернуть назад? Даже когда всё во мне кричало вернуться туда, где я оставил своё сердце, я схватил Саймона и Пола и освободил их, изгнав из Глории Терры.

Чтобы они были в безопасности.

Прошло три дня с тех пор, и хотя моё тело болит, но заживает, мой разум — это сточная канава. Майкл дразнит меня пленением Сары. Но, по крайней мере, она жива.

Он публично заявил, что если я сдамся, он отпустит ее.

Теперь я официально преступник. И все это время жители Саксума не знают правды о том, что произошло. Они не знают, что люди лежат мертвыми в подземных туннелях, их тела разлагаются, а дети плачут, разыскивая пропавших родителей.

Я мог бы притвориться, если бы попытался, мог бы надеть маску и оплакивать тех, кого мы потеряли. Но я устал играть в игры, и единственное, что меня волнует, — это Сара в моих объятиях. Пока я не верну её, всё остальное не имеет значения.

Кроме того, горе по тем, кого мы потеряли, порождает ярость.

А мой народ в ярости.

Эдвард глубоко вздыхает, берет у меня из рук косяк и затягивается, прислонившись к кирпичной стене за кондитерской в центре Саксума.

— Вы уверены, что хотите это сделать?

Я бросаю на него взгляд.

— Если я этого не сделаю, то вся твоя тяжелая работа последних нескольких дней окажется напрасной.

Пока я лечилась настойками и зельями, чтобы ускорить свое выздоровление, Эдвард был занят тем, что шептал слова на ухо своим солдатам. Склоняя их на нашу сторону. Убеждаясь, что они знают, кому служат. Собирая наши силы со всех сторон и излагая наши планы.

— Ты должен взять Шейну и уехать из города, — говорю я. — Ты хорошо послужил мне, Эдвард. Я не хочу, чтобы вы оба погибли.

Он скрипит зубами, качая головой.

— Наша верность — это Вы.

— Верность ничего не значит, — шиплю я. — Я пытаюсь пощадить тебя, Эдвард. Ты мой единственный друг, и единственный, кто поддерживал меня на протяжении всего этого. Пожалуйста, прими этот дар и позволь мне сделать это самому.

— Со всем уважением, Ваше Высочество, — он выпрямляется. — Я не уйду, пока Вы не будете либо мертвы, либо с короной на голове.

Сжав челюсть, я киваю, выглядываю из-за угла и вижу, что около дюжины военных, смеясь, заходят в городской бар. Как раз вовремя.

— Ну что, ты готов? — поворачиваюсь я к нему.

— Давайте сожжем всё дотла.

Я ухмыляюсь, выхватываю косяк из его пальцев и засовываю себе в рот, пока иду к бару через дорогу. Я открываю зеленые двойные двери ботинком, толстое дерево ударяется о стены, когда я вхожу внутрь. Здесь около дюжины человек, большинство из них — королевские военные, и все они со свежими напитками в руках.

Я улыбаюсь, когда они поворачиваются ко мне, внутри у меня пусто, кроме горящего пламени решимости.

— Ну привет.

Мужчина в передней части бара встаёт, его черный табурет крутится на месте позади него. Он ползет рукой к поясу, доставая оружие.

— А, а, а, — говорю я, подходя к нему. — На вашем месте я бы этого не делал, — я хватаю его за запястье и отдергиваю его, пистолет выпадает из его хватки и попадает в мою собственную.

— Упс! Вы только посмотрите на это! — я смотрю вниз на пистолет, а потом обратно на него.

Другой мужчина встаёт, его каштановые волосы торчат вверх, а серые глаза сузились от отвращения.

— Желаешь умереть? — он смеется, оглядываясь по сторонам. — Ты, должно быть, такой же сумасшедший, как говорят, раз входишь в бар, заполненный армией твоего брата.

По комнате проносятся смешки, и я затягиваюсь косяком, выпуская дым через нос, когда несколько человек поднимаются и направляют свои пистолеты мне в грудь. Стулья скрипят, и начинается суматоха, звук взводимых пистолетов раздается в тихом помещении. Но вместо того, чтобы направить их на меня, они направляют их на тех, кто хочет причинить мне вред.

— Ну, я такой же сумасшедший, как и они. Но я также привел подкрепление, — ухмыляясь, я развожу руки в стороны, пистолет тяжело болтается на пальце. — Полагаю, мне следовало начать с этого.

Я указываю между четырьмя мужчинами, которых сейчас держат на мушке.

— А теперь, — я подхожу ближе, доставая косяк изо рта. — Кто из вас хочет быть тем, кто останется в живых?

Они все молчат, очевидно, боясь пошевелиться, вздохнуть, в страхе, что их пристрелят на месте. Я их не виню.

И их пристрелят.

— Вот что я вам скажу, — хлопаю я в ладоши, пепел падает на пол, как снежинки. — Я буду снаружи, пока вы решаете, кто станет счастливым солдатом, который отнесет послание моему брату, — я качаю головой. — Но я должен предупредить вас, что я немного нервничаю. Видите ли, у него есть кое-что мое, и я отчаянно хочу это вернуть.

Человек, сидящий впереди, поднимает подбородок.

— Каково послание?

Вздохнув, я щипаю переносицу, подхожу к нему и приобнимаю его за плечи.

— Отлично, — я закатываю глаза, увлекая его за собой к двери. — Я выбираю тебя.

Я взмахиваю рукой позади себя, и раздаются выстрелы, а вскоре за ними — звук падающих на пол тел. Я не оборачиваюсь, чтобы посмотреть, но мысленно отмечаю, что никогда больше не буду мучить Эдварда после того, как он без труда подстроил наши планы, когда я был не в состоянии.

Крепче прижимая мужчину к себе, я провожаю нас через парадные двери и выхожу на улицу, указывая на Эдварда, который стоит перед кондитерской, затем на Шейну, которая стоит у здания рядом с ним, а потом через дорогу на Белинду и Эрла.

— Ты видишь их?

Его тело дрожит, но он кивает.

— Хорошо. Знаешь, что мне больше всего нравится в костре с этанолом? — спрашиваю я, глядя на светящийся конец моего косяка.

Люди в форме, которые теперь являются моими верными солдатами, выходят из бара, спускаются по ступенькам и встают позади меня.

— Ваше Высочество… — говорит мужчина, когда я поворачиваюсь к нему лицом.

— Очень трудно потушить пламя, — продолжаю я, наклонив голову. — Возможно, тебе лучше подвинуться.

Он бросает свое тело вперед в тот же момент, когда я щелкаю своим косяком, ухмыляясь, когда он попадает в здание и загорается. Я наблюдаю за пламенем, в моем нутре закипает удовлетворение, а затем я поворачиваюсь, чтобы убедиться, что остальные тоже начали.

Так и есть.

Парень на земле смотрит широко раскрытыми глазами на четыре горящих здания, дым клубится в воздухе, люди кричат и выбегают на улицу, пытаясь спастись от пожара.

Я подхожу к нему ближе, смотрю вниз, пока он дрожит у моих ног.

— Скажи моему брату, что если он не отдаст мне Сару, я сожгу весь этот город, всю эту страну дотла, пока у него не останется ничего, чем можно править.

54. Сара Б.

На этот раз, хотя я все еще в цепях, я хотя бы нахожусь в комнате.

Прошло уже несколько дней. Они не причинили мне физического вреда; на случай, если им понадобится использовать меня для фотографий в прессе.

Они пытаются заманить Тристана, используя меня как приманку.

И через все это, единственное, о чем я могу думать, это то, что он жив. Он смог.

Дверь в мою комнату открывается, Майкл и мой дядя заходят внутрь, как они делают каждый день в это время, просто чтобы помучить меня.

— Сара, — начинает дядя Раф. — Мы не хотим вечно держать тебя прикованной.

— Тогда убейте меня, — шиплю я.

— Ты моя кровь, дитя. Не будь абсурдной, — он вздыхает, подходит ко мне и садится на край кровати. Ненависть ярко пылает в моей груди, пока он это делает. — Перемены пугают, я знаю. Мы потеряли твоего кузена и твоего отца, пусть они покоятся с миром.

При упоминании об отце у меня внутри все закипает.

— Но перемены также хороши, — заканчивает он, наклоняясь, чтобы похлопать меня по руке, цепи звенят, когда он это делает.

Я плюю ему в лицо.

Ярость искажает его черты, и он ударяет рукой по моей щеке, его кольца режут кожу. Ухмыляясь, я откидываю локоны с глаз и смотрю на него.

— Наконец-то, дядя. Твои истинные цвета проявились после стольких лет.

Майкл вздыхает из другого конца комнаты.

— Я устал от ваших препирательств. Я должен убить тебя, только чтобы избавиться от этого.

— Я бы хотела, чтобы Вы это сделали, — язвлю я. — Если Вы думаете, что Тристан сейчас зол, подождите, пока он услышит, что я мертва, — я улыбаюсь. — Думаю, я вернусь и буду преследовать стены замка, только чтобы посмотреть на это шоу.

Тяжелые шаги пробираются по коридору и ударяются о дверь.

— Войдите, — шипит Майкл.

В комнату вбегает молодой солдат, его брови вспотели, а лицо побледнело, словно он увидел привидение.

— Ваше Величество, — он кланяется. — У меня послание, — его глаза мелькают по комнате, колеблясь, когда они останавливаются на мне. — От вашего брата.

Мое сердце прыгает в груди.

Майкл выпрямляется и идет к мужчине.

— И?

— Он сумасшедший, сир. Он… он сжигает всё. Он послал меня сказать Вам, что он не остановится. Пока вы не вернете её.

Майкл наклоняет голову, становясь все более неподвижным.

— Что значит «он сжигает всё»?

Глаза мужчины переходят на меня еще раз, и я придвигаюсь, что-то жаждущее бурлит в моем нутре, думая о том, что Тристан придет, чтобы спасти меня. Как он и обещал.

— Я имею в виду, что вся главная полоса Саксума, её нет, сир, — шепчет он. — И теперь они перешли к восточной части. И пожары… вода не помогает. Они быстро распространяются.

Майкл рычит, переворачивая стол рядом с собой, лампа соскальзывает со столешницы и разбивается на фарфоровые кусочки. Он поворачивается ко мне лицом, указывая на меня своими толстыми пальцами.

— Это все твоя вина.

Я ухмыляюсь, кровь стынет в жилах.

— Вы пожинаете то, что посеяли, Майкл Фааса. Пусть Бог смилостивится над Вашей душой, когда Тристан доберётся до Вас.

Из коридора доносятся крики, и дядя Раф встает с того места, где он все еще сидел на кровати. В проеме двери появляется Марисоль, ее щеки раскраснелись. В моей груди зарождается надежда. Я не была уверена, что она выжила после того, как освободила меня. Она делает глубокий реверанс.

— Ваше Величество.

— Говори, женщина, — Майкл ходит взад и вперед, проделывая дыру в бордовом ковре.

— Замок горит.

———

Моя рука трясётся, когда Майкл распахивает входные двери во двор, увлекая меня за собой.

Я оглядываюсь по сторонам, мои нервы дрожат, но мне не приходится долго искать.

Потому что вот он.

Стоит как бог посреди двора, руки в карманах, подтяжки болтаются на талии, черные рукава закатаны до локтей, а между губами косяк.

Мой прекрасный принц со шрамом.

Его глаза встречаются с моими, и на душе становится спокойно. Он вернулся.

— Брат, — рычит Майкл рядом со мной, его пальцы крепко сжимают мою руку.

Тристан игнорирует его, он осматривает меня с ног до головы, словно проверяя, нет ли на мне царапин.

— Ты ранена?

— Нет, — отвечаю я. — Но я все равно хочу, чтобы ты их убил.

Он смеется — искренне смеется — откидывает голову назад и гогочет, дым вырывается вместе с его дыханием.

— Как Вы прошли через ворота? — Дядя Раф шагает вперед, его трость стучит о землю, когда он останавливается рядом со мной, несколько военных охранников следуют за ним.

— Ну, в прошлый раз мы пытались использовать туннели, но это не очень хорошо сработало, — Тристан ухмыляется.

Раф сжимает костяшки пальцев на своей трости и смотрит на нескольких охранников, разбросанных вокруг входа. Мой взгляд перемещается мимо них, и я замечаю клубы дыма за воротами, огненные пятна, колеблемые ветром.

— Позовите стражу, вы, имбецилы! — Дядя Раф плюет на солдат, которые стоят на месте.

— Вы конечно можете попробовать, — говорит Тристан. — Но мертвые не часто отвечают на призывы.

Майкл бросает меня на землю, и я качусь вперед, ударяясь лицом о бетон, а мое тело летит вниз по холодным каменным ступеням, пока я не оказываюсь на траве.

Я вскрикиваю от неожиданности, и когда глубоко вдыхаю, резкая боль пронзает мой бок. Я поднимаю взгляд и вижу, что Тристан ухмыляется, а его глаза становятся дикими.

— Я уже предупреждал тебя, что случится, если ты прикоснешься к ней, — говорит он. — Я пришел за расплатой.

— Я — король! Схватить его! — кричит Майкл.

Несколько охранников начинают двигаться, но колеблются и снова замирают.

— Они больше не подчиняются тебе, — голос Тристана смертоносен, и, как бы неуместно это ни было, мое тело нагревается, возбуждение вьется по мне от силы, которая наполняет его тон. — А те немногие, кто это делает, достаточно умны, чтобы понять, когда они ведут проигрышную битву. Видишь ли, брат, — продолжает он, приближаясь к нам, как будто совершает обычную прогулку по двору. — Пока ты проводил свои годы, устраивая вечеринки и потирая руки с высокопоставленными людьми. В то время как ты планировал, замышлял и убил нашего отца, — он делает паузу, и Майкл напрягается. — Я был в городах, в домах людей и в их ушах. Показывал им лучший путь. Показывал им, что произойдет, если они просто поклянутся мне в верности.

Майкл насмехается.

— Мы убили ваших жалких гиен. Их трупы гниют в туннелях, пока мы разговариваем.

Тристан смеётся, оглядываясь по сторонам.

— Ты всегда меня недооценивал.

И тут он поднимает руку вверх, щелкает запястьем, и тяжелые деревянные ворота рушатся, через них врываются десятки людей с яростью на лице и гиенами, нашитыми на рукава.

Моя грудь наполняется надеждой. Мятежники.

Тристан идет вперед, и я поднимаюсь на ноги, не обращая внимания на боль в боку. Он двигается огромными шагами и не останавливается, пока не дойдет до меня.

Как только он прикасается ко мне, мое тело оживает, его руки гладят меня по бокам и обхватывают мое лицо, не обращая внимания ни на кого.

— Позволь мне показать тебе, как выглядит настоящая революция, — шепчет он.

А потом он целует меня.

Сзади раздаются крики и вопли, и начинается хаос, хотя я не могу сказать, кто с кем сражается. Я слишком погрузилась в рот Тристана, чтобы заботиться об этом.

Он отрывается, и я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как двери замка слетают с петель, Эдвард, Шейна и Марисоль несут факелы, пламя ползет по стенам позади них.

Мое сердце колотится в груди, когда я вижу их, и мне приходится сдерживать рыдания, зная, что для эмоций будет время позже. Но даже сейчас я чувствую, что мы победим.

Тристан проводит рукой по моим волосам, прежде чем оторваться от них и направиться к брату.

— Где наша мать, она все еще здесь? Сожгу ли я ее заживо, или я буду удостоен удовольствия выследить её и свернуть ей шею?

Майкл качает головой туда-сюда, его глаза расширяются, когда он смотрит на несколько мертвых гвардейцев у своих ног, а затем переводит взгляд на Эдварда, который пинками ставит моего дядю Рафа на колени и направляет пистолет ему в голову.

— Нет! — кричу я, подбегая, чтобы встать перед ними.

Дядя Раф кашляет, глядя на меня.

— Ты всегда была самым умным ребенком. Спасибо тебе.

— Это ты убил моего отца? — спрашиваю я, мой голос низкий.

Его лицо опускается.

— Милая племянница, ты должна понять. Я…

Вскинув ладонь вверх, я прерываю его.

— Скажи мне! — кричу я. — Признайся, что это был ты. Это был ты с самого начала. Ты планировал это с самого начала, не так ли? Убил моего отца, а потом впился когтями в мое горе, переделывая его под свои цели.

Его глаза расширяются.

— Я всегда делал всё из любви. Для нашей семьи.

Я выдыхаю, смех, горе и гнев раздирают мои внутренности.

— Ты не любишь меня. Ты не любишь никого, кроме себя.

Он снова кашляет.

— Пожалуйста…

Я не даю ему закончить, мой кулак вырывается и врезается ему в лицо, пока кровь не брызгает из носа, и он не падает на спину. Потянувшись через его голову, я выхватываю факел из рук Эдварда, его вес успокаивает меня, когда он оказывается в моей руке. Затем я опускаю его ему на грудь, наблюдая, как загораются ткани его одежды. Он кричит, пронзительным высоким голосом, и летит вниз по лестнице, его больное колено заставляет его споткнуться и упасть, пока он катится по земле. Но в этом нет никакого смысла, и пока я смотрю, как он сгорает заживо, как пламя охватывает его так же, как лижет стены дальнего замка, я чувствую… пустоту.

Потому что, как оказалось, в мести нет счастья.

— Миледи, мы должны двигаться! — кричит Эдвард, хватая меня за руку и убегая от огня, который теперь пылает по краям двери. — Идите!

Я оглядываюсь по сторонам, мой желудок подпрыгивает в груди, когда я ищу Тристана, но его нигде не видно. И Майкла тоже нет.

— Где он? — кричу я, борясь с хваткой Эдварда, чтобы найти его.

— Он уже за воротами, идет за своим братом.

Тогда я сдаюсь, решив поверить ему, решив довериться, что после всего, после всего этого, он не собьет меня с пути.

И я поворачиваюсь, поднимаю юбки и бегу, пытаясь спастись от жара горящего замка, который бушует у меня за спиной.

55. Тристан

Майкл всегда был трусом, поэтому неудивительно, что он убегает, заставляя мое избитое и все еще заживающее тело преследовать его вокруг передней части замка и к краю утеса. Океан с яростью бьется о скалы под нами, а я иду к нему, впервые в жизни чувствуя, что он осознает, насколько я силён.

— Они никогда не позволят тебе править, — усмехается он. — Не после этого.

Я смеюсь, пробираясь вперед, пока он отступает к краю утеса.

— После чего? Пожаров, которые ты устроил, будучи безумным королем?

Его лицо темнеет.

— Они тебе не поверят.

— Думаю, ты поймешь, что я могу быть очень убедительным, — я подхожу ближе. Его голова поворачивается, и он отступает еще на шаг, гравий сыплется с уступа и со звоном ударяется о камни на пути вниз.

— Все эти годы, — я развожу руки в стороны, — ты мог взять меня под свое крыло и сделать из меня того, кто боготворит тебя, но вместо этого заставил меня ненавидеть себя.

— Ты так драматизируешь, — насмехается он.

— У тебя было всё, — шиплю я. — И всё, чего хотел я, так это немного от этого всего.

Его глаза расширяются, а рука хлопает по груди.

— У меня было всё?! Ты, должно быть, сошел с ума. Отец видел только тебя. Что бы я ни делал, всегда был только Тристан. Ты был единственным, кого он любил. Я был просто обязанностью.

Я стискиваю зубы, мое сердце раскалывается на две части.

— Ты не имеешь права говорить о нем. Не тогда, когда ты ответственный за его смерть.

Он снова насмехается.

— О, смирись, брат. Ты ничем не отличаешься от меня. Я убил его ради короны, а ты убиваешь меня.

Я делаю еще один шаг вперед, и он падает назад, его нога выскальзывает из-под него, он спотыкается и падает, его тело переваливается через край. Мое сердце бешено колотится в груди, и я бросаюсь вперед, глядя на него сверху вниз, когда он висит на руках, его лицо покраснело, а глаза стали дикими._{(отсылка на смерть Муфасы)}

— Брат, — умоляет он. — Тристан. Пожалуйста.

Что-то взрывается от огня, бушующего позади меня, с каждой секундой становясь все ближе к тому месту, где мы находимся. Время не терпит отлагательств, или иначе мы оба погибнем в пламени. Несмотря на это, я не могу отвести от него взгляд.

— Это очень шаткое положение, в котором мы находимся, не так ли? — говорю я, мои глаза устремляются к его руке, которая цепляется за край утеса. Я хмурюсь. — Немного разочаровывающе.

Наконец, я отвожу взгляд, но только когда слышу, как Сара зовет меня по имени, когда они с Эдвардом выбегают из ворот замка.

— Не поворачивайся спиной ко меня, Тристан! Помоги мне! — кричит Майкл.

Я кручусь на месте и иду к нему, приседаю, обхватываю его ладонь и наклоняю лицо, пока мы не оказываемся так близко, что я вижу страх в его глазах.

— Твоя ошибка, брат, в том, что ты повернулся спиной ко мне, — мои ногти впиваются в кожу его руки. — Я бы сказал Да здравствует король, но мы оба знаем, что это ложь.

И тогда я отпускаю его, наблюдая за тем, как он размахивает руками и ногами, как его глаза расширяются от ужаса, когда он падает, и его тело разбивается о камни у основания утеса.

Когда наступит прилив, вода поднимется и унесет его останки, а мы сможем жить дальше, делая вид, что его здесь никогда не было. Я делаю глубокий вдох, ища внутри себя хоть что-то, что можно почувствовать. Ожидая счастья, или облегчения, или какого-то просветления. Но все, что я чувствую, — это разочарование. Я надеялся, что буду пытать его за то, что он сделал. Но, полагаю, мне придется довольствоваться тем, что я заберу его корону.

Я разворачиваюсь, жар огня слишком близко, чтобы мешкать, Сара и Эдвард смотрят на меня широко раскрытыми глазами. Отойдя от обрыва, я бегу к своей Маленькой Лани, обхватываю ее руками и прижимаюсь к ней ртом, всасывая ее язык в себя, мои руки двигаются везде, куда только могут дотянуться, желая уверить себя, что она здесь, она настоящая, и она моя.

— Я должен убить тебя за то, что ты заставила меня оставить тебя здесь.

Она усмехается мне в губы.

— Если мы не уйдём, ты точно это сделаешь. О чем ты думал, когда сжигал все вот так?

Я смотрю на замок Саксум, мой дом в течение последних двадцати шести лет и наследие моей семьи в течение последних трех столетий, и пожимаю плечами.

— Они бы тебя не вернули.

САРА Б.

Вопреки всему, мы справились.

Прошло несколько недель со дня смерти Майкла. Казнь королевы-матери состоится на следующей неделе, и хотя обычно это было бы новостью, её затмили Саксумские пожары.

Они продолжались две недели, прежде чем мы смогли их потушить. Весь город опустел, половина леса сгорела, а сам замок разрушен. Но люди стойкие, и больше всего отчаянно нуждаются в лидере, в том, кто придет и возродит их надежду. Тристан легко вошел в роль лидера, рассказав историю о своем брате, безумном короле, который подставил его и сжег город от безумия.

И когда Тристан говорит, люди слушают. Они верят.

Не то чтобы у них был выбор. Трон в любом случае перейдет к нему, раз уж Майкл мертв.

Никому из них не нужно знать, что это он разжег пламя.

Сейчас мы находимся на окраине города, пепел все еще покрывает улицы, а Тристан держит меня за руку и шепчет слова обещания нашему народу.

Я смотрю в толпу, пока он говорит, и краем глаза замечаю вспышку красного цвета. Наклонив голову, я прищуриваюсь и понимаю, что сзади стоит молодая девушка, на ее лицо накинут капюшон, а из-под него выглядывают ярко-рыжие волосы.

Офелия.

Оторвавшись от Тристана, я пробираюсь к задней части, чувствуя на себе его взгляд, даже когда он продолжает вещать людям. Я следую за ней по задней аллее и дохожу до края реки Фики. Она протекает вдоль границы Саксума и используется для рыбалки и неспешного плавания, хотя сейчас она загрязнена сажей, черным слоем, плавающим поверх обычной кристально чистой поверхности.

— Офелия, — говорю я.

Я ищу свой гнев, когда она поворачивается ко мне лицом, но нахожу только печаль. Печаль о том, что эта девушка не та, кем казалась, и сочувствие к тому, как ее лицо исхудало и побледнело.

— Ты в порядке?

Слезы прорываются через веки ее глаз, стекая по лицу, ее пальцы прижимают большой валун к груди.

— Я была беременна, — шепчет она.

Шок проходит сквозь меня.

— Ребенком Майкла?

Она кивает, икает, прикрывая рот рукой.

— Но он заставил меня прервать беременность, сказав, что одного внебрачного ребенка достаточно.

Саймон. Мое сердце болит, и я делаю шаг к ней.

Она смотрит на меня.

— Мне жаль, чего бы это ни стоило.

И потом она бросается с уступа в воду, и ее тело погружается на дно.

Мое сердце подпрыгивает в горле, и на мгновение я думаю о том, чтобы попытаться спасти ей жизнь. Но потом я вспоминаю всё, через что мне пришлось пройти из-за неё, и выглядываю из-за уступа, чтобы убедиться, что она утонет.

В конце концов, пузырьки перестают всплывать на поверхность.

Повернувшись, я подпрыгиваю, когда натыкаюсь на широкую грудь Тристана.

— Все в порядке? — спрашивает он, обнимая меня.

Я улыбаюсь ему.

— Все прекрасно.

Он наклоняется и целует меня, а затем перемещает свои губы к моему уху.

— Она мертва?

Кивнув ему, я чувствую, как он упирается в меня своей эрекцией, и насмехаюсь, толкая его в грудь.

Он смеётся, его рука плавно спускается от моей талии вниз, пока не обхватывает мои ягодицы.

— Такая плохая девочка, смотрит, как женщина тонет, пока я в двух шагах от нее обещаю людям их будущее, — он снова прижимает свои губы к моим, и я стону ему в рот, счастье проникает в каждую мою пору.

Несмотря на все это, мы выжили. Несмотря на то, что мы понесли значительные потери, несмотря на то, что наши души окрашены в черный цвет, Тристан каким-то образом заставляет меня чувствовать себя самой счастливой девушкой в мире.

И, наверное, в каком-то смысле так оно и есть.

Потому что мое сердце принадлежит принцу со шрамом.

Спасителю мятежников.

Коронованному королю Глории Терры.

И он сделал меня королевой пепла.

Эпилог

СЕМЬ ЛЕТ СПУСТЯ

— Tристан, — стонет Сара. — Люди ждут.

— Так пусть ждут, — шепчу я ей на ухо.

Она прижимается к стене коридора, ее юбка задрана до талии, мой член свободно скользит между ее кремовыми, бледными бедрами, заставляя меня сходить с ума от желания погрузиться в нее.

И я делаю это, загоняю себя глубоко в ее тёплое, влажное влагалище и начинаю толкаться, отчаянно желая трахнуть ее сильнее.

Возбуждение распространяется по моим нервам, пока я перестаю здраво мыслить, любовь и похоть прорываются сквозь мои поры, когда мой член вонзается между ее ног, блестя ей каждый раз, когда я вытаскиваю его.

— Твоя киска — жаждущая девушка, не так ли? — рычу я на нее, моя рука обхватывает ее горло и сжимает. — Когда мне больше не придется править этим местом, я буду проводить каждую секунду дня, зарывшись глубоко внутри нее, кормя ее тем, чего она страстно желает.

Сара снова стонет, ее руки падают на стену, и она снова прижимается ко мне, насаживаясь на мой член, пытаясь кончить.

— Правильно, грязная девчонка, — моя рука ударяет по ее заднице, звук отражается от высоких арок зала. — Работай этой киской на моем члене, пока не кончишь.

Её стенки трепещут вокруг моей длины, лаская каждый мой гребень, пока оргазм не прорывается сквозь меня, выстреливая глубоко внутрь, и она — жалкая ведьма, которой она является — разворачивается на середине процесса, мой член пульсирует в воздухе, когда я стону от потери тепла. Но потом она опускается на колени, её маленький идеальный рот широко открывается, а теплая рука обхватывает меня, поглаживая, пока на её язык не вытечет каждая капля.

Она улыбается и глотает, запихивает меня обратно в штаны и поправляет юбки.

Подмигнув, она встает, проводя рукой по украшенной драгоценными камнями тиаре на голове.

— Пойдем, мы опаздываем. Марисоль убьет тебя, если мой наряд помнётся.

Она движется, чтобы пройти передо мной, но я протягиваю руку, хватаю ее за волосы и тяну назад, пока ее тело не врезается в мое. Я наклоняюсь, захватывая ее рот, наши языки сплетаются вместе, а мои руки хватают любую ее часть, до которой могут дотянуться.

Прошли годы, а это не меняется. Эта потребность в ней никогда не исчезает.

Мы отстроили Саксум с нуля. Новые здания и новый замок, который мы называем домом последние три года. И мы распределили богатство по всей Глории Терре, чтобы не было людей, борющихся за еду, пока другие устраивают пиры.

Я горжусь тем, чего мы достигли.

Но я бы сжег всё это снова при первой же угрозе потерять её.

Моя потребность доказать своё место в этом мире двигалась и менялась на протяжении многих лет, но единственной постоянной всегда оставалась она.

Мы идем по коридору нашего дома и открываем двери с двойными стеклами, выходим на большой балкон и смотрим вниз на наших людей.

Из толпы раздаются одобрительные возгласы, и Сара подпрыгивает на носочках, ее улыбка озаряется самой большой ухмылкой, который я видел за последние месяцы.

— Ты взволнована, Маленькая Лань?

Нет, — она качает головой.

— Ma petite menteuse, — ухмыляюсь я. — Ты всё ещё думаешь, что я тебя не знаю?

Я притягиваю ее к себе, не заботясь о том, что мы находимся перед тысячами глаз. Все они знают, что их король без ума от своей королевы, пусть они увидят, насколько сильно.

— Я знаю, что каждый твой вздох ощущается так, будто он мой собственный, — её глаза трепещут, и я провожу кончиками пальцев по ее ключицам. — Я знаю, как звучит каждое биение твоего сердца, потому что они все вызваны моими руками.

Я скольжу пальцами еще ниже, прижимаясь к ее бедрам, прямо к татуировке, которую я обещал ей сделать. Собственность Тристана, будет написано на ней до конца наших дней.

А когда мы умрем, я выслежу её в загробном мире и найду способ заклеймить её душу.

— Это нормально — быть взволнованной, Маленькая Лань.

Я целую её лоб и просовываю свою руку в её, переплетая наши пальцы и поворачиваясь лицом к нашему народу.

Сегодня светит яркое солнце, и я оглядываю балкон: Эдвард и Шейна в стороне, их трехлетний сын улыбается меня с того места, где его держит Эдвард. А на другой стороне, двое новоприбывших, к которым идёт стоять рядом Сара, пока я поворачиваюсь и говорю.

Глубоко вздохнув, я оглядываю все лица, снова вспоминая всё, чего мы достигли за последние несколько лет, и всё, что оказалось лучше моих самых смелых мечтаний. Глубокое чувство удовлетворения поселяется в моей груди, и я оглядываюсь назад, впитывая взгляд Сары, позволяя ей вдохнуть в меня силы, чтобы сказать то, что должно быть сказано.

В любом случае, это всё для нее.

Она — мое прошлое, настоящее и будущее. Она — единственное, что я вижу.

И это то, чего она хочет, так что я дам ей это.

Потому что, если быть честным, это то, чего заслуживает Глория Терра.

— Друзья, — начинаю я, поворачиваясь, чтобы окинуть взглядом все обожающие лица под нами. — Для меня было величайшей честью служить в качестве вашего короля. Восстановить наш дом и исправить то, что было сломано слишком долго.

Аплодисменты проносятся сквозь толпу и пронизывают мое тело, электризуя меня изнутри. Я буду скучать по этой части больше всего.

— Но сегодня радостный день!

Я машу рукой в сторону, туда, где Сара приветствует двух новоприбывших, как будто они её давно потерянные друзья.

И, наверное, технически так оно и есть.

Пол Вартерг, постаревший и улыбающийся, толкает в спину человека рядом с собой, подталкивая его вперед со слезами на глазах.

Саймон идет ко мне, останавливаясь только тогда, когда достигает моей стороны.

Я долго вглядываюсь в него. Он одного роста со мной, его янтарные глаза гораздо менее невинны, чем были, когда я прогнал его все эти годы назад. Но его улыбка такая же яркая, и он обнимает меня прежде, чем я успеваю остановить его, его руки обхватывают мои плечи и крепко прижимают меня к себе.

— Здравствуй, дядя, — говорит он, его голос глубокого тембра, как у его отца.

Что-то теплое разливается в моей груди, когда я отстраняюсь и улыбаюсь.

— Здравствуй, Маленький Лев.

Я поворачиваюсь к Саре, и она крутится, чтобы взять что-то из-за спины, подносит это и делает реверанс, протягивая ему. Это меч. На этот раз настоящий, сверкающий драгоценностями и инкрустированный бриллиантами. Он принадлежал моему отцу и его отцу до него.

Саймон протягивает руку, чтобы взять его, каждый дюйм его гладкой смуглой кожи покрыт темными татуировками. Именно так, как он всегда хотел.

Взглянув на меня, он улыбается.

Люди в толпе ахают, по воздуху проносится смущенный ропот.

Я снова поворачиваюсь к толпе.

— Я хотел бы представить вам Саймона Бартоломея Фааса. Сына короля Майкла III. Законного наследника трона Глории Терры.

Потянувшись вверх, я снимаю корону со своей головы и кладу её на его голову.

— И единственного истинного короля.