КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706323 томов
Объем библиотеки - 1349 Гб.
Всего авторов - 272773
Пользователей - 124662

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

DXBCKT про Калюжный: Страна Тюрягия (Публицистика)

Лет 10 назад, случайно увидев у кого-то на полке данную книгу — прочел не отрываясь... Сейчас же (по дикому стечению обстоятельств) эта книга вновь очутилась у меня в руках... С одной стороны — я не особо много помню, из прошлого прочтения (кроме единственного ощущения что «там» оказывается еще хреновей, чем я предполагал в своих худших размышлениях), с другой — книга порой так сильно перегружена цифрами (статистикой, нормативами,

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Миронов: Много шума из никогда (Альтернативная история)

Имел тут глупость (впрочем как и прежде) купить том — не уточнив сперва его хронологию... В итоге же (кто бы сомневался) это оказалась естественно ВТОРАЯ часть данного цикла (а первой «в наличии нет и даже не планировалось»). Первую часть я честно пытался купить, но после долгих и безуспешных поисков недостающего - все же «плюнул» и решил прочесть ее «не на бумаге». В конце концов, так ли уж важен носитель, ведь главное - что бы «содержание

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
DXBCKT про Москаленко: Малой. Книга 2 (Космическая фантастика)

Часть вторая (как и первая) так же была прослушана в формате аудио-версии буквально «влет»... Продолжение сюжета на сей раз открывает нам новую «локацию» (поселок). Здесь наш ГГ после «недолгих раздумий» и останется «куковать» в качестве младшего помошника подносчика запчастей))

Нет конечно, и здесь есть место «поиску хабара» на свалке и заумным диалогам (ворчливых стариков), и битвой с «контролерской мышью» (и всей крысиной шоблой

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин 2 (Альтернативная история)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин (Попаданцы)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Ну, здравствуй, сын [Александр Афинский] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Александр Афинский Ну, здравствуй, сын

I

Сегодняшнее утро было особенно хмурым. Тучи застилали небо, а холодный порывистый ветер оповещал всех о приближающемся дожде. Удивительно, что она выбрала именно это время для совместной прогулки. Хотя мне грех жаловаться, учитывая, что от моего дома до места встречи идти не более десяти минут.

Она предпочла встретиться в парке, который не вызывал у меня ничего, кроме раздражения. Там вечно полно родителей, галдящих детей и счастливых собак, которые не брезгают справить нужду прямо на дороге, а довольные хозяева всячески поощряют их за это дело, мол, гадь везде, где тебе хочется, но только не у нас в квартире. Надеюсь, что в это утро ранние пташки ютятся по своим домам и носа не высунут на улицу, на которую вот-вот прольётся холодный ливень.

Редкие машины лениво катились по дорогам, будто бы ещё сами не до конца проснулись. Удивительно, что через час улицы заполонят угрюмые люди, спешащие на работу и их послушные автомобили, всячески потакающие своим хозяевам.

Мои надежды оправдались: по парку носилась лишь парочка утренних бегунов, да один собачник, который едва стоял, сонно прикрыв глаза, пока его пёс увлечённо обнюхивал невозмутимое дерево.

Минерва сидела на скамейке, выглядывая меня. Имя у неё странное, особенно для российских реалий, но она им страшно гордилась, ведь оно имеет благородное древнеримское происхождение и подчёркивает её индивидуальность и непохожесть на остальных. Чем она отличается от остальных, я не знаю, но имя её, лично для меня, звучит смешно и нелепо. Ей об этом я, разумеется, не говорил.

Мы познакомились месяца два назад в этом самом парке. Я уже добрую неделю не выходил на улицу и чувствовал острую необходимость подышать свежим воздухом. Она гуляла с подругой и дурачилась. В азартном порыве они подсели ко мне. Общался я в основном с её спутницей, пухлой девушкой в больших очках и с россыпью красных прыщиков на лице, Минерва же молча слушала, изредка хихикая. Диалог был инфантильный и нелепый, говорил я с неохотой, но не решался потребовать у двух школьниц оставить меня в покое. После беседы, когда они уже собирались уходить, толстушка попросила мой номер, и я, сам не понимая почему, его дал. Позже она мне написала и всячески намекала, что я понравился Минерве. Всё это было так по-детски, что у меня не возникало никакого интереса участвовать в этой подростковой любовной игре, поэтому отвечал я сухо и коротко. В конце концов, Минерва сама мне написала, предложила встретиться, и после небольшой проверки мы начали встречаться. Сама проверка заключалась в том, что она спросила, не смущает ли меня разница в возрасте, на что я ответил, что возраст – лишь условная цифра, и каждый взрослеет в зависимости от жизненных обстоятельств. После её многозначительного кивка и начались наши отношения.

Сегодня с утра она написала, заявив, что нам нужно серьёзно поговорить. Я согласился на встречу, догадываясь, о её желании порвать со мной. Видимо, ей стало скучно, и она нашла другого мальчика постарше, ведь любовь шестнадцатилетних девушек такая мимолётная.

Заметив меня, Минерва не махнула рукой, как обычно, а смиренно ждала, когда я к ней подойду. Одета она была в обтягивающие тонкие ножки джинсы и лёгкую бледно-розовую куртку. Яркие ядовито розовые волосы были собраны в пучок, на бледном лице виднелась лёгкая задумчивость, нижняя пухлая губка слегка дрожала. Сухо поздоровавшись, я сел, ожидая сентиментального объяснения, почему мы несовместимы, и наши отношения закончены. Долго собираясь с мыслями, она выдала:

– Я беременна.

У меня нестерпимо зачесался подбородок, и я стал с остервенением его тереть.

Она повторила:

– Ты услышал меня? Я беременна.

Я ответил, что услышал.

– Может, что-нибудь скажешь?

– Поздравляю, – буркнул это, не подумав. Забыл, что предполагаемый отец всё-таки я.

Неожиданно она начала плакать. Дело дрянь, потому что я всегда не умел утешать. Помню, когда мне было лет семь, мама плакала, читая коряво написанное письмо моего отца. Тогда я спросил, что случилось, и она ответила, что папа от нас ушёл. Я пожал плечами и пошёл играть в компьютер, догадываясь, что сегодня маме наплевать на то, что вместо скучных прописей я убивал нарисованных человечков, бегающих по монитору.

Неловко приобняв её за плечи, я принялся тараторить о том, что ничего страшного, со всяким бывает, мы справимся. Говорил, что у меня есть деньги, и мы сделаем аборт в хорошей клинике. Вдруг она, со злостью взглянув на меня, рявкнула:

– Я не буду убивать своего ребёнка.

Хорошо, ответил я, не будем убивать.

– Тогда на что мы будем жить и растить его? – тон её сразу сделался деловитым. Девичьи слёзы, как и они сами, крайне непостоянны.

– Деньги сейчас не самое главное. У меня есть образование, к тому же, родители нас не оставят.

Тут я солгал. Образование-то, какое-никакое есть, но меня отчислили на втором курсе. А чего ещё ожидает студента, который банально перестал посещать занятия и даже не удосужился прийти на экзаменационную сессию?

– Ты не бросишь меня? – с надеждой спросила она.

– Не брошу.

Она просияла и легла мне на плечо, мечтательно водя своим тонким пальчиком по моей ладони. Я же достал пачку сигарет и, зубами подцепив одну, закурил. Она недовольно посмотрела на меня, но промолчала. Спохватившись, я бросил только-только початую сигарету на асфальт. Спустя несколько минут Минерва произнесла:

– Надо маме сказать.

– Скажи.

– Я боюсь.

– Тогда не говори. Будем всё скрывать, а твой растущий живот выдадим за последствия чрезмерного употребления пива.

Минерва слабо рассмеялась. Её смех, похожий на ехидное хихиканье, у меня вызывал смешанные чувства. С одной стороны он напоминал кошачий писк, что вызывало некое умиление, а с другой – насмешливую издёвку, словно ты сказал что-то самоуничижающее, и эта фраза доставила ей злобное извращённое удовольствие.

– Я стану толстой и некрасивой.

– Уверен, что беременность наоборот сделает тебя ещё милее и привлекательнее.

Она довольная чмокнула меня в щёку. А мне было неприятно говорить такие пустые банальности.


II

Вернувшись домой, я обнаружил, что мама уже проснулась и завтракала под шум утренней телевизионной передачи. Она даже не смотрела на экран, шум был нужен, чтобы заполнить пустоту в квартире. Медленно жуя бутерброд со сливочным маслом, щедро посыпанным сверху сахаром, и запивая его остывшим чёрным чаем, мама ждала, когда я удосужусь зайти на кухню и поздороваться с ней.

– Куда ходил? – спросила она, убавляя громкость телеящика при помощи пульта.

– Прогуляться вышел, пока все на работу не поплелись.

Грустно взглянув на меня, мама не стала продолжать разговор. Уверен, она боролась с желанием напомнить мне, что в свои двадцать два года я перебиваюсь незначительными случайными заработками и не тружусь, как все остальные. К счастью, ей удалось не поднимать эту тему. Да и мне возразить-то особо нечем: я банально не хочу работать. Мысль о том, чтобы где-то регулярно трудиться, вставая по расписанию ранним утром, и впахивать, выслушивая подтрунивания коллег и крики начальства, меня приводила в ужас. Особенно пугала перспектива сменить ночной образ жизни на дневной.

Я сел к ней за маленький стол, обтянутый уродливой, местами дырявой клеенкой и, съев кусок белого хлеба, произнёс:

– Минерва беременна.

Мама, перестав жевать, недоумевающе посмотрела на меня и спросила:

– Кто такая Минерва?

– Моя девушка.

Она, закашлявшись, схватилась за белую кружку с чаем. На ней красными буквами было выведено: «И пусть удачи сопутствует тебе во всём». Наблюдая за её судорожными глотками, я ждал реакции, гадая, какой же она будет.

Мама, с шумом выдохнув, произнесла:

– И сколько вы встречаетесь?

– Два месяца.

Месяц и двадцать дней, если быть точным.

– Сколько ей лет?

– Шестнадцать.

Мама закрыла глаза.

– Она учится в колледже?

– Нет, в школе. Десятый класс.

– Боже мой…

Пауза. Я глядел на маму, не отрывая глаз. Она опустошённо разглядывала хлебные крошки на столе.

– А родители у неё кто?

– Без понятия.

Она издала какой-то звук, напоминающий всхлип. Потом, как ни в чём не бывало, отрезала кусочек масла и, намазав его на хлеб, щедро сдобрила бутерброд сахаром.

– И что думаешь делать?

– Рожать.

Я хотело было добавить, что рожать придётся Минерве, а не мне, но во время осёкся.

– И где вы будете жить?

– Так мы, вроде как, не бездомные.

– Сюда переезжать собрались? – она усмехнулась.

– Не знаю. Думаю, не стоит. Она у себя останется, а я тут.

– А на что жить будешь?

– На деньги.

– На какие деньги? На мои?– её тон стал откровенно насмешливым.

– Устроюсь на работу.

– На какую?

Этот разговор напоминал уже тысячу раз испытанную пытку, превратившуюся в утомительную рутину.

– Грузчиком каким-нибудь или продавцом.

– И будешь до конца жизни таскать мешки с картошкой или за кассой стоять? – мама продолжала жевать хлеб. Видимо, сладкий бутерброд предавал ей сил и помогал сохранять спокойствие в этой ситуации.

– Нет, буду ещё лотерейные билеты покупать и надеяться на выигрыш.

Её разочарованной взгляд красноречиво сообщал, что шутку она не оценила.

– Ладно, живи, как хочешь. Я помогу, чем смогу, но на меня особо не рассчитывай, – она обвела рукой нашу маленькую убогую кухню, – сам видишь, что живём не богато.

Мама прибавила громкости телевизору, намекая, что наш разговор окончен. Вышло даже лучше, чем я ожидал.


Проверив биржу и не обнаружив хороших предложений, я включил «Времена года» Вивальди и, раздевшись, лёг в постель. Работал я копирайтером: писал и редактировал чужую писанину на заказ. Удивительно, что такой косноязычный человек как я вполне сносно пишет и каким-то особым образом чувствует язык. Платили мало, но и, справедливости ради, стоит сказать, что трудился я не более трёх часов в день. На большее меня не хватало.

Заснул я быстро. Классическая музыка оказывает на меня эффект некоего дурмана, моментально переносящего в мир чёрно-белых снов. Например, сегодня мне снился океан (почему-то я был уверен, что это океан, а не море) и мягкий песок, из которого я лепил какие-то маленькие куличики.

Часа через три меня разбудил настойчивый телефонный звонок. Опять забыл отключить звук на телефоне. Я пробубнил недовольное «Ало» и услышал Минервин голос:

– Ренат, я сказала маме.

– О чём? – голова упорно отказывалась соображать.

– О беременности!

– А… И что она?

– Хочет с тобой познакомиться.

– Я сплю.

Телефон тут же был выключен. Недоспав, я становлюсь ужасно грубым и раздражительным. Меня сейчас волнует только мой здоровый десятичасовой сон, а не Минервина мамаша.


Договорились о встрече на девять вечера. Поздно, конечно, но я проснулся где-то в шесть, а удосужился перезвонить лишь в семь. На улице по сравнению с утром заметно потеплело, и я надел на встречу чёрные шорты и тёмно-серую футболку. Мама, увидев мой наряд, настояла на том, чтобы я переоделся и надел свой школьный выпускной костюм. Он мне был чуть маловат, но я в нём всё ещё смотрелся не так уж и плохо. Оценивающе разглядывая меня, она произнесла:

– Вот теперь хоть на человека похож.

Сама она отказалась идти знакомиться с матерью Минервы, сославшись на плохое самочувствие. Разумеется, это не более чем наскоро придуманная блажь.


III

Минерва жила в новенькой двухкомнатной квартире. Обставлено всё было простенько, но со вкусом. Тёплые персиковые обои, мягкий ворсистый ковёр, повсюду развешанные фотографии моей девушки в разном возрасте. Мне это место сразу же не понравилось.

Меня пригласили за стол, на котором красовалась миска с овощным салатом, наскоро пожаренные котлеты, судя по всему куриные, и гарнир в виде пюре с комками. После непродолжительного обмена любезностями, мать беременной, тучная женщина с короткими красными волосами и большой родинкой на щеке, ужасно уродующее её лицо, сразу же накинулась на меня с вопросами:

– Кем вы работаете, Ренат?

– Копирайтером.

– И много зарабатываете?

– Много – это относительное понятие.

Минерва пнула меня под столом ногой.

– Я это спрашиваю к тому, – Наталья (так звали её мать) откинулась на спинку стула, – сможете ли вы обеспечить достойную жизнь моей дочери и её ребёнку?

Для начала он должен ещё родиться.

– У меня есть диплом об окончании высшего образования, так что хорошо оплачиваемую работу найти не проблема.

– Какая специальность?

– Гуманитарная.

Губы её скривились. Видимо, даже моя ложь её не впечатлила.

– С таким далеко не уедешь. Я поговорю со знакомыми, может им удастся подыскать вам хорошую работу.

Я не хочу работать.

– Спасибо большое.

Далее начались расспросы насчёт моих родителей, жилплощади, планов на будущее. Отвечая, я понимал, что впечатлить мне её не удалось. После интервью мы продолжали молча есть. Было ужасно неловко, а котлеты остыли, и от них несло яйцами, но я увлечённо лопал, надеясь, что они давно протухли, и мне удастся сбежать отсюда на машине скорой помощи.

Наталья, поднявшись со стула, удалилась в уборную, а тем временем Минерва быстро зашептала:

– Поговори с мамой о том, чтобы я к тебе переехала. Будем вместе жить, а то я тут с ума сойду.

Я кивнул, мол, поговорю.

Вернулась Наталья, держа в руках коробочку с каким-то дешёвым тортом, который у меня совершенно не вызывал никакого аппетита. Он был весь покрыт белым кремом, основой у него было какое-то рыхлое, крошащееся печенье, а сверху он весь утыкан малиной и клубникой. Ненавижу торты с фруктами.

– Очень вкусный тортик, мамуля, – Минерва решила подмаслить мать перед разговором о переезде, – правда, Ренат?

Я что-то промычал в ответ.

Мать, задумчиво ковыряя вилкой свой кусок торта, наконец, отложила её и, вперив свои глаза в меня, спросила:

– Ты понимаешь, что ты наделал? Ты понимаешь, что испортил жизнь моей дочки? Какое у неё будет будущее? Какое будущее ты ей сможешь дать?

Я наделал?

– Мамуль… – жалобно протянула Минерва.

– ЗАКРОЙ РОТ! – нервы у мамаши сдали, – Посмотри на него! Ты с этим собралась связать свою жизнь?! С этим ничтожеством?! Образование не пойми какое, работы нормальной нет, денег ни копейки, живёт с мамой, – она поднялась со стула, простирая руки к небу, – с мамой в двадцать два года! И этот станет отцом твоего ребёнка?!

Наташа схватила дочь за руку и нежно произнесла:

– Пожалуйста, милая, я прошу, нет, умоляю тебя сделать аборт. Ты же умненькая девочка и понимаешь, что…

Минерва схватила тарелку с остатками торта и громко разбила её об пол:

– Я уже сказала, что не буду убивать своего ребёнка, – её голос дрожал, – и если ты ещё раз поднимешь эту тему, стерва, я…

Раздался сухой щелчок. Это мамаша зарядила своей дочурке пощёчину. Начался бабий ор, визг, пара разбитых стаканов, убогое рукоприкладство. Поняв, что знакомство с тёщей окончено я, решив закончить вечер на приятной ноте, уходя, произнёс:

– Спасибо, было очень вкусно.


IV

Полночи проработав, я подумывал о том, чтобы выйти прогуляться, и неожиданный телефонный звонок предопределил моё решение. Звонил Илья, мой старый приятель, с которым мы вместе просиживали пары на первом курсе. Удивительно, что этот ярый сторонник здорового образа жизни не спит в два часа ночи. Грустным голосом он сообщил, что ждёт меня у подъезда. Говорить с ним мне не особо хотелось, но раз уж я собрался на прогулку, то выхода не было.

Широкоплечий, плотный парень глядел на меня мокрыми глазами и дрожащим голосом делился своей банальной жизненной драмой. Девушка, с которой он прожил под одной крышей целых полгода, решила с ним расстаться и немедленно переехала к своей подруге. Он, тараторя без умолку, видимо, ожидал от меня какой-то поддержки, но всё, что я смог выдавить – это нелепое «Не переживай, всё наладится». В ответ он продолжил своё жалкое душеизлияние, и я, устав терпеть это нытьё, придумал отличный способ его взбодрить. Что может быть слаще для несчастного, чем чужое горе? Посему я выдал:

– Моя девушка беременна.

Начались банальные расспросы о ней, о моих планах и об аборте. Пока я отвечал, Илья заметно повеселел. Предательница девушка оказалась на время забытой.

– Я могу чем-нибудь помочь? – в его больших голубых глазах я отчётливо прочёл желание услышать «нет».

Уговори мою девушку на аборт.

– Нет, дружище, мы сами справимся.

– Понятно… но, если что, знай, что всегда можешь рассчитывать на меня.

– Конечно.

Засим и распрощались.


Минерва объявилась через два дня. Она стояла в дверном проёме, поддерживая за ручку большой фиолетовый чемодан на колёсиках, и с гордостью сообщила:

– Я съехала от мамы.

Мы стояли несколько секунд, глядя друг на друга, и я искренне не понимал, что мне ответить. Выручила меня мама, которая, сразу догадавшись, что на пороге стоит брюхатая пассия её сына, тут же стала любезной и, широко расставив руки, пригласила Минерву в квартиру. По началу я не понимал, чем вызвано её гостеприимство, но в процессе их банального знакомства за нашим маленьким кухонным столом, я понял: мама, услышав от меня, что, несмотря на отсутствие отца, семья Минервы живёт лучше нашего, по-мещански моментально смекнула, что мамаша, возможно, постарается облагодетельствовать семью, которая приютила её дочь. О том, как холодно приняла меня Наташа, я, разумеется, умолчал. Как видно зря.

– А где я буду спать? – Минерва даже не допускала мысли о том, что ей здесь не рады.

– С Ренатом в комнате, – услужливо ответила мама.

Моего мнения, естественно, никто не спрашивал.

– Вот это у тебя бардак… – пробормотала Минерва, оглядывая мою комнату.

Квартирный хаос в виде разбросанной повсюду одежды и упаковок из-под дешёвой заварной лапши действительно имел место быть. Я не стал ей говорить о том, что воспитанный гость не критикует жилище хозяев, приютивших его.

Освоилась она достаточно быстро. Не успел я и глазом моргнуть, как полупустой шкаф заполнился её одёжкой. В крошечном углу, заменяющем нам прихожую, появилось три пары пёстрых женских кроссовок и одна пара почти новеньких чёрных туфель. Сама же хозяйка обуви уже облюбовала мой старенький ноутбук и включила какую-то новомодную попсу. Я стремительно бросился к компьютеру и одним нажатием кнопки выключения прекратил эту Дионисийскую какофонию.

– Эй, ты чего? – её нижняя губа обиженно выдвинулась вперёд.

Я, понизив голос, угрожающе произнёс:

– Не смей осквернять мой дом этой дрянью.

Она, недовольно хмыкнув и не снимая уличной одежды, легла на кровать. Чую, что наше сожительство будет не долгим.


Через неделю мать Минервы, которая всё это время радовала нас своим молчанием, не выдержав, позвонила мне. Спросила адрес, и дозволения приехать к нам в гости. На её просьбу я ответил согласием. Возможно, она заберёт Минерву с собой.

Заблаговременно предупредив свою маму и не предупредив новоиспечённую шестнадцатилетнюю мамашу о скором появлении неожиданной гостьи, я поспешно сбежал на улицу и вернулся лишь через четыре часа.

Меня встретила мать, которая с широко раскрытыми глазами выдала лишь: «Ну и мамаша…», и радостная Минерва, сообщившая, что Наташа, не без скандала, конечно, дала своё согласие на её полноценный переезд в нашу квартиру.

Признаться, терпеть эту девчонку у меня уже не оставалось сил. В совместном быту, как правило, обнажаются диктаторские замашки партнёра. Минерва была Гитлеровской реинкарнацией, требующей от меня Disziplin und Ordnung, а я как фанатичный противник тоталитарного режима всячески ей сопротивлялся. Квартира превратилась в натуральное поле боя, а моя комната была горячей точкой, на которой происходили наиболее ожесточённые сражения. «Не бросай вещи на стул, ведь я на нём сижу, не покупай сладости только себе, ведь я тоже хочу, не слушай громко музыку, у меня от твоей классики голова болит». Дошло до того, что этот беременный полицай запрещал мне работать по ночам, поскольку «свет от твоего ноутбука мешает мне спать». Благо мне удалось выработать тактику сопротивления, заключавшуюся в перманентном отступлении: чуть что, я хватал свою любимую спортивную толстовку и был таков. Бродил по улице, глазея на однотипные серые многоэтажки, сидел в парке, разглядывая прохожих и выкуривал одну сигарету за другой – в общем и целом тянул время до поздней ночи, а после возвращался в уже не столь милый, но по-прежнему родной дом, и работал до раннего утра на кухне. Стоило моей сожительнице проснуться, как я незамедлительно ложился спать.

В конце концов, наша война прекратилась безоговорочной капитуляцией. Дело в том, что после переезда Минервы меня стала мучить бессонница, из-за которой я спал сутки через сутки. Естественно, подобное плохо отражалось на моём психоэмоциональном состоянии и однажды, когда я был особенно не в духе, моя сожительница заявила о необходимости впервые сходить на УЗИ. И, конечно же, сопровождать её должен был я. Вот только посещение врача было назначено на час дня, а в это время я намеревался погрузиться в сон. Да и буду откровенен, я всегда панически боялся больниц, есть в них что-то безнадёжное и неизбежное, и поэтому на её просьбу последовал закономерный отказ. Её это жутко обидело, и она со скандалом незамедлительно собрала свои вещи и съехала с квартиры. Останавливать её я не стал.


V

Прошло полторы недели с того момента, как Минерва покинула мой дом, и меня её переезд мало беспокоил. Я был счастлив тому, что всё вернулось на круги своя. Мама, поняв, что от Наташи материальной помощи не дождёшься, разделяла мой восторг. Беременная школьница решила объявить мне бойкот, и поэтому никак не пыталась со мной связаться, но я примерно представлял, что происходит у неё дома. Мамаша по-прежнему продолжает уговаривать дочь решиться на аборт, Минерва же ходит в школу и начинает страдать от токсикоза. Уверен, рано или поздно она не выдержит и позвонит мне.

А пока я жил ночной жизнью, немного подрабатывал, слушал классическую музыку и одиноко бродил по городу. Мой быт разбавлял Илья, который, узнав о том, что моя пассия разорвала со мной отношения, твёрдо решил найти мне подругу на, как он выразился, «пару интересных ночей». Он считал, что мимолётное увлечение поможет вернуть интерес к моей беременной девушке. Я ему особо не мешал, поскольку не верил в успех этой затеи, но как-то вечером он набрал меня и пригласил на небольшую прогулку.

На улице вместо моего широкоплечего приятеля меня ждала пухлая девушка с неменяющейся маской вечной меланхолии на лице, маленькими хитрыми зелёными глазками и по-мужски большим носом. Говорила она мало и с неохотой, предпочитала больше слушать. Мне свойственна такая же черта, и поэтому мы молча гуляли по ночному городу, изредка обмениваясь рядовыми репликами, пока не добрались до её дома. Проявив не свойственную мне наглость, я напросился к ней на чай. Ночь мы провели вместе, а после даже не обменялись номерами телефонов. Ей не удалось завоевать моего внимания (хотя стоит отметить, что она и не пыталась), и, уходя, я лишь надеялся на то, что не заделал второго ребёнка.


Моё предположение оказалось верным: Минерва не выдержала и позвонила мне спустя две с половиной недели после нашего расставания. Вот только из трубки донёсся раздражающе громкий голос её мамаши:

– Ты вообще думаешь о том, чтобы как-то помогать Минерве?! – Наташа буквально визжала в трубку. Видимо, они с дочерью несколько минут назад поругались, и пыл ссоры до сих пор её не отпускал.

– Думаю.

– Тогда почему ты не прислал нам за всё это время ни единой копейки? Ты знаешь, что у неё осложнения, и поэтому врачи выписали ей кучу дорогущих витаминов, которые я купила за свои деньги!

Раньше как-то без витаминов рожали.

– У меня сейчас нет денег.

– А откуда им взяться? – она злобно засмеялась, – Ты нашёл себе нормальную работу?

– Нет.

– Слушай сюда, недомерок, – из телефона буквально сочилось желчное презрение, – я, конечно, знала, что ни на какую нормальную работу ты не устроишься, поэтому я поговорила со знакомой, и она согласилась выделить тебе должность грузчика у неё в фирме. Работа тяжёлая, зато платят вполне неплохо. Тебе нужно приехать по адресу…

Я повесил трубку.


Спустя девять дней после разговора с Наташей Минерва сидела на моей кухне и, нервно теребя край токсично зелёной юбчонки, жалостливо предлагала мне помириться. Безразлично пожав плечами, я согласился, и она радостно схватила меня за руку и положила её на едва заметный живот.

– Он тут, ты чувствуешь? – её голос излучал тихое счастье, будто бы мы зажиточная семья, ожидающая появления долгожданного ребёнка, а не беременная школьница и безработный двадцатидвухлетний увалень.

– А почему он?

– Я чувствую, что у нас будет мальчик.

Повисло неловкое молчание. Я так и держал руку на её животе, ничего не чувствуя, а она умилённо глядела в мои равнодушные глаза. Неожиданно Минерва спросила:

– А ты кого больше хочешь: мальчика или девочку?

– Мальчика.

Сыновья хотя бы не могут забеременеть.

– Теперь я твёрдо уверенна, что у нас будет мальчик, – лицо её просияло.


Она вновь переехала ко мне, не спросив моего согласия. Видимо, решила, что наше примирение нивелирует ужасы совместного проживания. Стоит всё-таки сказать, что её поведение несколько изменилось в лучшую сторону. По крайней мере я стал сбегать из дома гораздо реже. Пыл её слегка поостыл, и бытовая война стала разбавляться приятными минутами перемирия, когда мы валялись на кровати и думали о своём, но иной раз Минерва, погружаясь в свои мечтания, нагоняла на меня тоску:

– Представляешь, родится у нас мальчик, снимем своё жильё и будем жить только вдвоём (здесь очевидный намёк на мою маму, откровенно раздражённую вторым переездом Минервы).

– Нам не обязательно съезжать отсюда. Мама, конечно, недовольно ворчит, но она не против того, чтобы мы обосновались в этой квартире.

Она, поднявшись с постели, на которой мы, обнявшись, лежали и недовольно произнесла:

– Котёнок, ты понимаешь, что так долго продолжаться не может? Ты не сможешь постоянно вести такой образ жизни. Мама присылает мне всё меньше денег, ей тяжело меня содержать, а когда появится наш сынок, то она одна нас не вытянет. Про твою маму я вообще молчу, – её лицо презрительно скривилось, – от неё проку нет, ей бы самой концы с концами свести. Пойми, что ребёнку нужны памперсы, пелёнки-распашонки, коляска, кроватка, свой уголок, игрушки, прививки, лекарства и так далее! И тебе, Ренат, придётся устроиться на работу, иначе и быть не может.

И только в эту минуту я в полной мере осознал, что меня ждёт. Она права, ребёнок пожирает невероятное количество времени и денег. Он подобно веригам каждый час причиняет тебе невероятные страдания, доставляющие некоторым родителям извращённое удовольствие. Я не могу отказаться от своего сына и обречь его на жизнь без отца. Этот поступок уж слишком циничен, даже для такого мерзавца как я. Ребёнок – это черта, пересекая которую, ты отрекаешься от своей прошлой, свободной жизни и закабаляешься в добровольное рабство. Бесконечный труд, огромные траты и перманентное внимание – это добродетели рядового родителя.

– Позвони матери. Скажи, что я хочу устроиться на предложенную ею работу.

Минерва широко улыбнулась, чмокнула меня в щёку и неожиданно, закрыв рот рукой, стремительно бросилась в туалет. Токсикоз.


VI

Не так страшен чёрт, как его малюют. Безусловно, разгружать фуру, доверху заполненную ящиками с фруктами, не самый лёгкий труд, но человек, как водится, ко всему привыкает. Боль в мышцах притупилась, мозоли на ладонях огрубели, а глаза привыкли к стекающему на них со лба едкому поту.

Работал я по восемь часов в сутки. Обязанности мои были просты: таскаться по городу, оставляя на разных торговых точках несколько ящиков с фруктами. Машину вёл Вася – долговязый мужик лет сорока с блестящей от пота лысиной. Во время наших рейдов он любил пошловато и плоско острить и сигналить стройным ножкам, которые, цокая высокими каблучками, изящно шагали по тротуару. Он, было, предпринял попытку со мной подружиться, но я своим упрямым молчанием дал ему ясно понять, что не намерен чесать языком на работе, хотя моя немота его не останавливала – во время наших рейдов он заводил длинные монологи, которые мне приходилось волей-неволей выслушивать. Откровенно говоря, этот насквозь пропахший кислым потом мужик вызывал у меня неприязнь, разбавленную капелькой жалости. В нём отчётливо ощущалась едкая злоба и классовая ненависть. Он с нескрываемым удовольствием сетовал на жадность и глупость начальства, покрывал матом нерасторопных водителей и жаловался на «разжиревшую» жену. Единственное, о ком Вася говорил с какой-то трепетной любовью, были его дети. Он любил приговаривать: «Если бы не мои дочурки, то давно бы уже бросил эту поганую работу».

Изнуряющий труд превратился в серую рутину. Копирайтинг сразу же был заброшен, а о свободном режиме сна я старался не вспоминать. Каждое утро я вставал в полшестого утра, выпивал стакан воды (почему-то меня от завтрака сильно тошнит) и на утреннем автобусе добирался до работы.

Минерва, наконец-то перестав быть в нашей квартире гостьей, взялась за хозяйство, несмотря на всё растущий живот. По возвращению домой меня ждала её стряпня, которая состояла из пресного супа, слипшихся макарон и жёсткого, крупно нарезанного мяса. Готовила она плохо, убиралась и того хуже (видимо, избалована Наташей), но мы с мамой довольствовались и этим.

Во время очередного ужина она сделала заявление в ультимативной форме:

– У меня на завтра назначено УЗИ, и только посмей отказаться со мной идти.

Она всё предусмотрела, ведь среда была у меня выходным днём, и поэтому я понуро согласился.


Зарплату приходилось экономить в ожидании появления ребёнка, и поэтому мы решили добираться до больницы на автобусе. Тот ещё ад, скажу я вам. В этом гробу на колёсах, чуть ли не доверху заполненному угрюмыми людьми, было невыносимо душно. Какой-то щупленький паренёк галантно уступил место моей беременной девушке, а мне же, стоя, приходилось наслаждаться непрекращающимися воплями двух увлечённых игрой на телефоне детей. Удивительно, сколько шума издают эти маленькие создания. Один из них, несмотря на стоящую рядом мать с ярко видимой печатью извечной усталости на лице, изредка возбуждённо вскрикивал какое-нибудь бранное слово, а родительница, похоже, не имеющая сил его ругать, стыдливо прикрывала глаза рукой, пытаясь скрыться от недовольного взгляда возмущённых пассажиров.

В больнице по-прежнему стоял тот ужасный запах из детства, от которого у меня кружилась голова. Поборов приступ тошноты, я зашёл в кабинет врача. Им оказалась низенькая женщина с коротко стриженными каштановыми волосами, белым, испачканным едва заметными жёлтыми пятнами халатом и страшными метками пристрастия к алкоголю на лице. Говорила она хрипло и отрывисто. Мне на секунду показалось, что она не врач, а уборщица, которая шутки ради надела врачебный халат.

– Вот ваш ребёнок, – резко произнесла она, водя трансдюсером по вздутому, покрытому растяжками животу моей девушки. Выглядела моя благоверная невероятно комично: тоненькие ножки, чуть ли не прозрачные ручки, худое бледное личико и огромное пузо.

– Ой, какой милый, – счастливо пролепетала Минерва, – правда, Ренат?

Я тщетно пытался разглядеть в серых кляксах на мониторе своё дитя. Как она там что-то увидела? И с чего решила, что он милый?

– Да… – многозначительно протянул я.

– А можно узнать пол ребёнка? – с надеждой спросила Минерва.

– Вам не говорили? Двадцать пятая неделя. Давно знать пора.

Какой же всё-таки по-армейски сухой у этой врачихи голос. Она вновь молча принялась водить датчиком по животу и наконец, произнесла:

– Вот здесь. Торчит. Мальчик.

Минерва радостно вскрикнула. Я же решил сострить:

– А вдруг это рука, посмотрите, пожалуйста, внимательнее.

Врач проигнорировала мою реплику, а Минерва захихикала.

Мальчик. Ну, здравствуй, сын.


VII

С каждым днём моя тоска по прошлому усиливалась. Я отчаянно старался его забыть, но крепко стискивающая сердце ностальгия не давала мне покоя. Бесконечный отупляющий труд, вечно недовольная Минерва, которая стала совершенно невыносимой, требуя от меня устроиться на вторую работу, и перманентный страх за своё будущее. Неужели это всё? Неужели я подобно моему напарнику превращусь в раба своего ребёнка? Закабалённый работяга, пашущий изо дня в день и тешащий себя надеждами, что его отпрыск чего-то добьётся в жизни.

Мне опостылели отвратительная стряпня моей девушки, её не прекращающиеся претензии и инфантильные планы на будущее. Даже музыка перестала доставлять мне удовольствие: у меня от неё начинались мигрени. Каждый вечер я хотел одного: зарыться с головой в одеяло и погрузиться в столь сладостный, но мимолётный сон.

Но всё-таки я стоически переносил засасывающую рутинную пустоту. На крики и претензии беременной я отвечал спокойным молчанием. Однако терпение – ресурс быстро исчерпаемый.


Вяло ковыряясь вилкой в безвкусном рисе с мясом, я в очередной раз выслушивал её презрительные монологи. Сегодня она была особенно похожа на свою мать.

– Ты понимаешь, что у нас не хватает денег?! Я пью лекарства и витамины, которые мне врач прописал, а стоят они очень дорого. Нам ещё надо купить коляску и кучу всего! А ты сидишь тут и молча жрёшь, ничего не делая. Мама постоянно называла тебя ничтожеством, а я убеждала её в обратном, но, судя по всему, она была права. Какой мужик позволит себе прохлаждаться, пока его семья живёт, на всём экономя? Правильно! Ничтожество, вроде тебя!

В ответ я лёгким движением руки скинул тарелку с рисом на пол:

– Я больше не могу жрать твоё пресное дерьмо.

Я уже было поднялся из стола и намеревался отправиться в спальню, как она, взвизгнув «сука!», схватила лежащую на миниатюрном гарнитуре деревянную скалку и ударила ею мне по затылку. Из глаз полетели искры, я утратил над собой контроль и, рыча, влепил ей звонкую пощёчину. Она несколько секунд непонимающе смотрела на меня, растерянно потирая ладонью ушибленное место, и внезапно, завизжав, вцепилась мне ногтями в лицо. На меня накатила новая волна ярости, и я ударил её кулаком в скулу. Благо, удар оказался кривым, но действенным, Минерва отцепилась от моего лица и схватилась за стол, едва не упав. Я занёс над ней крепко сжатый кулак, ведомый давно копившейся злобой, рьяно искавшей выхода, но во время остановился. По спине пробежала ледяная дрожь: я ударил беременную девушку. Свою девушку.

С минуту мы молчали и, тяжело дыша, глядели друга на друга. Её глаза сверкали холодной ненавистью. Затем она, не сказав ни слова, направилась в спальню собирать свои вещи, а я так и продолжил стоять на кухне, пока не услышал, как громко захлопнулась входная дверь.


Прошло три недели, а от Минервы не было никаких вестей. Я инстинктивно продолжал работать, сам не понимая зачем. Чувство вины меня не беспокоило. Без Минервы жизнь стала спокойнее и приятнее.

Вернувшись домой, я заглянул в свой телефон (на работу я его обычно не беру) и увидел там сообщение: «Сына я решила назвать Маркизом». Прочитанное известие оставило меня равнодушным.


В три часа ночи меня разбудил звонок. Я перестал перед сном выключать телефон, поскольку на него была возложена важная обязанность – поднимать меня на работу.

– Я рожаю, – дрожащий голос Минервы мигом согнал с меня сладкую дрёму.

– Как?! У тебя же ещё сроки не…

– Я ЗНАЮ, ЧТО У МЕНЯ ПРЕЖДЕВРЕМЕННЫЕ РОДЫ, СУКА! – её крик заставил меня невольно съежиться.

– Что мне делать?

Глупый вопрос.

Она повесила трубку.


Наскоро собравшись, я вызвал такси в больницу. Чёртов водитель заблудился в наших дворах, и мне пришлось его ждать целых двадцать минут.

Ещё двадцать пять минут на поездку.

Ещё десять минут на поиск родильного отделения.

В коридоре я увидел маму Минервы. Стоя на коленях и дрожа всем телом, она молилась. Прошептав послание к Богу, она подняла глаза и взглянула на меня. По её мертвенно бледному лицу медленно текли слёзы.

Слова тут излишни: я сразу понял, насколько тяжело положение. Мы не произнесли ни слова и, скованные страхом, ждали. Время текло мучительно медленно, я боялся взглянуть на часы. Наконец-то двери операционной распахнулись, и оттуда вышла облачённая в бирюзовый костюм женщина, снимая на ходу медицинскую маску. Наташа подбежала к ней, но та, отстранив её рукой, приказала ждать врача, который всё нам расскажет.

Врач, словно издеваясь, не спешил покидать операционную. Но вот он появился, двигаясь как-то робко, словно боясь столкнуться с нами. Наташа, крепко схватив меня за руку, бросилась к нему. Тот сочувственно произнёс:

– С матерью всё в порядке, но к ней сейчас нельзя. Ребёнка спасти не удалось. Простите, мы сделали всё, что могли.

Наташа, упав на колени, взвыла. Я ушёл, не проронив ни слова.


Дома меня встретила сонная мама:

– Что с малышом?

Я молча снял куртку.

– Сынок, что с ребёнком?

Игнорируя её, я стянул с себя ботинки.

– РЕНАТ, ЧТО С ТВОИМ СЫНОМ?!

– Нет больше никакого сына.

Мать, закрыв лицо руками, заплакала. Я заперся в комнате и включил «Реквием» Моцарта. Не раздеваясь, лёг на кровать и, подложив руки под голову, разглядывал потолок. В голове пустота. Никаких мыслей, никаких эмоций. Безмятежное спокойствие. Возможно, это и есть Нирвана.

Мой сын не прожил и дня. Умер, едва вздохнув. Так почему же я не испытываю такое же отчаяние, какое, наверняка, охватывает Минерву и её мать? Почему в моём сердце холодное равнодушие? Возможно, дело в затаённой, стыдливой радости, связанной с тем, что я избежал участи раба, принёсшего жизнь на алтарь детского счастья? Ведь всё кончилось. Долой работу. Минерву. Её мать. Страхи и отчаяние. Я освободился, скинув с себя тяжелейшие вериги.

А возможно, дело в моём сыне, который избежал этого извечного беспристрастного водоворота жизни. Он не испытает ни боли, ни отчаяния. Он не будет на протяжении двадцати двух лет бесцельно прожигать годы, не понимая, как ему распорядиться своей жизнью. Он не станет виновником преступления и не породит на свет дитя, которое обречено на гибель. Его участь иная. Только появившись на свет, мой сын исчез, побрезговав этим миром. Чаша страданий человека значительно перевешивает чашу мимолётной радости и счастья, которые ему уготованы. Мой сын осознал это и напоследок оставил своему отцу назидание. Самое гуманное, что вы можете сделать для своего дитя – это аборт.