Десять ночёвок [Сара Эндрюс] (fb2) читать онлайн

Сара Эндрюс ДЕСЯТЬ НОЧЕВОК

Предисловие переводчика

Артур Конан Дойл первым из мастеров детектива отметил важность геологии в расследовании преступлений. Гораздо дальше пошел Ричард Остин Фримен, герой которого — доктор Джон Торндайк — еще более активно, в сравнении с Холмсом, привлекает данные геологии для раскрытия преступлений. В целом же число писателей, которые создали бы настоящий «геологический детектив» невелико. Среди них особо выделяется имя Сары Эндрюс.

Сара Эндрюс (Sarah Andrews, 1949–2019) — американский геолог, которому, помимо научных публикаций, принадлежит авторство 12 романов в жанре научного детектива, в популярной форме знакомящих читателя с познанием недр и добычей их богатств.

Сара Эндрюс родилась в семье учителей в штате Мэн и уже в детские годы проявляла огромный интерес к природе, отчего выбрала геологию, поступив в Колорадский колледж. После колледжа она с 1986 по 1970 гг. работала в Геологической службе штата Вайоминг, затем около 7 лет в различных нефтедобывающих компаниях, прежде чем в 1990 г. перешла к преподаванию и консультированию.

На писательские способности Сары обратили внимание еще ее преподаватели в колледже. Уже перешагнув за 40, Эндрюс задумалась над тем, чтобы написать мемуары о своей работе в поле, для чего стала посещать курсы по написанию автобиографии, где услышала от инструктора, что пишет, как «лучший из матерых сыщиков». Так, по собственному признанию писательницы, в ее голове зародилась мысль на основе своего опыта создать детективное произведение. В результате родилась женщина-геолог Эм Хэнсен, приключениям которой посвящены 11 романов из 12, вышедших из-под пера Эндрюс. Работа над первым романом — «Десять ночевок» (в оригинале: «Tensleep») была закончена, когда Сара вынашивала своего сына Дункана. Роман во многом автобиографичен, вобрал в себя воспоминания о работе в 1981 г. на нефтепромыслах в штате Вайоминг. В романе даже мелькает любимый наставник Эндрюс из Геологической службы, бывший старший натуралист национального парка «Большой каньон» Эдвард Макки (на страницах книги полушутливо упомянут как «какой-то парень по имени Макки»).

Эндрюс не сделала себе громкой рекламы на книжном рынке (что, пожалуй, говорит в пользу ее произведений), хотя в определенных кругах заслужила уважение, в частности, ее творчество было отмечено такими наградами, как грант для художников и писателей от Национального научного фонда (2005), медаль Антарктической службы (2006), премия Луиса Бенезета от Колорадского колледжа (2009), Президентская медаль Американского геологического общества (2016) и др.

24 октября 2019 г., возвращаясь с авиашоу в Висконсине, Сара Эндрюс, ее муж Деймон Браун и их сын Дункан Браун трагически погибли в авиакатастрофе.

Цели творчества Сары Эндрюс были гораздо шире, чем просто популярно изложить читателю азы геологической науки. Эндрюс хотела описать Мать-Природу, рассказать про ее красоту и разнообразие, раскрыть свою геофилософию, заодно показав, как недра влияют на судьбы людей, городов, штатов, всей нации.

Насколько мне известно, романы Сары Эндрюс не переведены на русский язык, отчего мне захотелось познакомить российского читателя с удивительным творчеством оригинального геофилософа. Гостям журнала «Геонаследие» я предлагаю свой любительский перевод первой из книг в серии «Расследование Эм Хэнсен» (An Em Hansen mystery) — романа «Десять ночевок» (Tensleep, 1994). Текст переведен с издания: Andrews, Sarah (1994). Tensleep. Otto Penzler Books, Macmillan Publishing Company. New York, NY, USA; Ontario, Canada. ISBN 1-883402-33-6.

Буду благодарен за обратную связь. Сообщите, интересно ли вам познакомиться с другими произведениями Сары Эндрюс.

Бердышев Сергей, 2022 г.

Глава первая

В ночь, когда погиб геолог, я спала на узенькой койке в своем трейлере, завернувшись во фланель спального мешка. Хотелось успеть отдохнуть с запасом до полуночи, прежде чем наступят двенадцать часов моей вахты.

Звуки машин, выехавших на место смерти Билла Крецмера, меня не разбудили. Их заглушал беспрерывный гул исполинских двигателей «Аллис-Чалмерс» на буровой установке. Здесь жизнь кипит круглосуточно, люди приходят и уходят, даже в нерабочее время, и так день за днем, пока не истощится нефтяная скважина. Мой слух натренирован распознавать другие звуки — такие, как изменение ритма бурового тормоза или прорезающее чистое небо над Вайомингом крещендо в реве лебедки, когда она поднимает бурильную колонну.

А разбудил меня в ту полночь шум прямо за окошком: движок служебного пикапа неистово запротестовал, когда Ховард, дав по газам, пропустил передачи. Я повернулась с боку на бок, бросив взгляд на часы. Все как всегда! Забыл меня разбудить, так спешит на свидание с бутылкой. Ругаясь сквозь зубы, я поднялась и втиснулась в холодную джинсовую спецовку синего цвета.

Приковыляла на мини-кухню заварить свежего кофе. Вновь выглянула в окошко, впервые задумавшись, с чего бы вокруг буровой понаставлено столько легковушек и пикапов. Тогда-то с плохими новостями пришел Джонни Максвелл, наш прораб. Он снял каску и бесцельно поводил толстыми, мозолистыми пальцами по соляным пятнам на ее козырьке. Мужчина не мог заставить себя поднять глаза. Его рот, обычно улыбающийся, был сжат в тоненькую линию. Джонни выпалил напрямую.

— Билл Крецмер мертв, Эмми. Мне жаль. Знаю, вы дружили.

Из легких внезапно исчез весь воздух. Джонни продолжал, заполняя тишину трейлера:

— Я нашел его пару часов назад на обратном пути из города. Кажется, он не вписался тот дурной поворот над обрывом, где дорога размыта. Чертова петля завернула не в ту сторону. И вообще эти грунтовки, вечно они скользкие такие. — Он замолк, наконец посмотрев на меня в ожидании ответной реакции. Его руки нервно двигались, словно не находя места.

Я так ничего и не сказала. Теперь мне ясно, что в тот момент я просто таращилась на него и мысленно винила в предательстве из-за страшной вести. Мужчина неловко поерзал и заговорил снова. Говорил и говорил, а в голосе звучала мольба.

— Было темно, Эм. Я сбавил скорость у поворота. Сначала не заметил ничего. Потом смотрю, поверх обрыва часть кустов вырвана. Думаю, вот оно, кто-то не вписался-таки в поворот. Тормознул я, посветил фарами и вышел посмотреть. Вещи валялись по всему склону. Черт, а запах этой полыни… потом увидел его машину вверх дном. Опоздал я, Эм. Он висел на ремне безопасности вверх ногами. Я дотронулся до него, а он уже… — Джонни стиснул зубы. — Эмми, он уже умер. Шея сломана. Уверен, он не страдал.

Мой разум уловил одно из сказанного Джонни.

— Вверх ногами?

— Да. Его удерживал ремень безопасности.

В голове у меня зазвенело. И Джонни, и трейлер исчезли, все исчезло. Последними исчезли те бледно-голубые глаза, переносившие мою память на триста миль отсюда и на десять лет назад во времени. Сердце стучит. Весенние каникулы в выпускном классе. Я на папином грузовичке возвращаюсь домой с танцев в старшей школе и жалею, рассталась с друзьями. Веду машину аккуратно, с осторожностью прохожу каждый поворот, опасаясь льда под тающим весенним снегом. В свете фар видны следы от съехавшей с дороги машины. Я притормаживаю, выхожу на дорогу, иду по следам. Там мамина машина, перевернута. Мне страшно. Мать здесь: она выбралась из салона и бесцельно блуждает в зарослях шалфея и чамисы, проклиная луну. Я зову, мать не откликается, только топает ногами и громче ругается. Бегу к машине, заглядываю внутрь со стороны водителя. Тело дяди висит на ремне безопасности, уже остывая на ночном воздухе.

Я посмотрела на Джонни, прошептав:

— Почему?

Джонни вздохнул.

— Такое случается, Эм. Ты же помнишь, Билл жаловался, что машина у него теряла управление, когда сильно жмешь на тормоза. В агентстве по аренде должны были обменять на новую. Думаю, они там не торопились. Шериф тщательно осмотрел место аварии, замерил следы заноса и все остальное. Он полагает, Билл слишком быстро вошел в этот поворот, ударил по тормозам и потерял управление.

— Нет, я имею в виду: почему!? — Я заставила себя осмотреться, чтобы вспомнить, где я, вспомнить, что прошло десять лет, как на другой дороге на противоположном конце Вайоминга так же не вписалась в поворот мама. Дядя давно в земле. Все прошло.

А теперь вот не стало Билла. Нет! Разум метался, пытаясь найти лазейку в реальности. Я сказала, почти прокричала:

— Хочу поговорить с шерифом! Билл не поехал бы там слишком быстро.

И опять Джонни вздохнул. Положил кончики своих грубых пальцев мне на руку.

— Знаю, тебе тяжело, Эм, но попробуй просто принять…

Я стояла на своем:

— Я не просто так это говорю, Джонни. Я сто раз ездила с Биллом, и он был очень аккуратным водителем. Он всегда сбавлял скорость на том повороте. И его машина лишь дважды теряла управление. Первый раз здесь, рядом с его трейлером, второй — когда он резко затормозил перед коровой.

Джонни отпустил мою руку.

— Знаешь, Эм, может, он был осторожен, лишь когда ты была с ним, просто ради тебя.

Я молча вернулась в спальню, закрыла за собой дверь и оставалась там, пока не услышала, как Джонни выходит из трейлера.

Это была долгая ночь. Я сидела, глядя на кофе, пока он не остыл. Билл был единственным, кто делал работу здесь сносной. Чертова работа, думала я. Изводящая работа в тесноте трейлера с соседом пьяницей Ховардом, никчемная работа в богом забытой дыре с горластым хулиганьем, мерзостная работа, на которой Эд Мейер может зайти в твой трейлер и вылить на тебя ушат помоев всякий раз, когда не в настроении, эта поганая работа…

В три ночи я еще сидела в той же позе, когда краем глаза заметила слабый свет в трейлере Билла напротив. Свет странно подпрыгивал, словно фея в танце. Сначала я подумала, что сплю или, верно, вижу галлюцинацию, в которой дух Билла вернулся домой. Потом вспомнила, что в том трейлере оставались бумаги и личные вещи Билла, и, не соображая, что к чему, вскочила на ноги и бросилась на улицу. Дверь моего трейлера распахнулась с такой силой, что ударилась о маленькое, но тяжелое четырехдюймовое бурильное долото, которое я приспособила вместо упора, чтобы не задевать дверью письменный стол. Получилось шумно, так как двигатели буровой установки работали сейчас на холостом ходу.

Свет застыл. Я бросилась к трейлеру Билла и рванула сетчатую дверь. Свет погас. Я открыла внутреннюю дверь, просунула руку внутрь и включила лампу.

На меня, выпучив глаза, смотрел высокий долговязый паренек. Вдруг он рухнул на пол.

— Уилли? — Я узнала его рыжую шевелюру.

— Прошу тебя, Эм, выключи! — зашептал он, в его зеленых глазах блестела тревога.

— Черт, Уилли, чего ты тут делаешь? — Мне хотелось схватить его за потрепанную спецовку и вышвырнуть вон.

Уилли зажмурился и прижался лицом к полу. Я видела, что он дрожит, припав мягкой веснушчатой щекой к грязному линолеуму, и мой гнев убывал. Я выключила свет и вошла внутрь.

— Это все выглядит довольно странно, Уилли, — прошептала я в темноту. — Какого черта ты здесь забыл? Разве ты не слышал?

— Пожалуйста, уходи, Эм. Сейчас тебе здесь не место, — уговаривал он голосом, тяжелым от печали и страха.

Я не двигалась в замешательстве.

Мгновение спустя трейлер дрогнул: Уилли проскользнул мимо в ночь. Сквозь возобновившийся рев моторов буровой установки мне показалось, что я услышала его слова:

— Все равно уже слишком поздно.

Я дала Уилли немного времени исчезнуть, а затем снова включила свет. Хотелось убедиться, что парень не посягнул ни на что из имущества Билла, например, на его карты и документы. Но холодный свет ламп показывал, что трейлер уже начисто лишен и следа Билла Крецмера.

Вернуться в оглавление

Глава вторая

Моя смена закончилась в полдень. Ховард судорожно похрапывал на нижней койке.

— Пора, Ховард! — проорала я в надежде, что его похмельные барабанные перепонки полопаются.

Ховард спросонок фыркнул, приоткрыл один налитый кровью глаз и уставился им на меня.

Отодвинув стул как можно громче, я потянулась за ключами от служебного пикапа. Мне не терпелось в город то ли ради обеда с традиционной тарелкой чили, то ли ради спасения от приторных взглядов сочувствия, которые я ловила на себе за работой. Неважно. Выходя за дверь, я осознала другое — что впервые ухожу на обед без Билла Крецмера.

Друг. Наставник. Слезы вдруг навернулись мне на глаза, и я молилась, чтобы никто на буровой этого не увидел.

Я поспешно села в пикап и с ревом рванула прочь. И вот уже он несется к повороту, где это произошло. «Будь ты проклят, Билл», — бормотала я, затормозив, ослепленная слезами. Я плакала из-за Билла. Плакала из-за дяди. Даже немного поплакала из-за чертовки-матери. Мучительные рыдания высасывали энергию из моего тела, как воду из песка.

Меня мало-помалу опускало, я сидела и осматривалась кругом, словно бы стараясь составить впечатление о месте, где покинул этот мир мой друг. День выдался солнечный, с запада дул теплый ветерок, неся сладкий запах зарождающейся жизни, а не смерти.

Покачивая головой, я вспоминала тот день, когда встретила его, вспоминала волнение, сиявшее в его темных глазах. Глазах, которые могли глядеть и сердито, почти с параноидальным недоверием, когда доброхоты лезли к нему с расспросами в духе: «Как работа идет, Билл?»

Дело ли тут в нервах или нет, Билл Крецмер, которого я знала, был человеком слишком методичным, чтобы спешить за рулем. А кроме того, что Уилли, молодой насосчик, обслуживавший периферийные скважины на месторождении, забыл в чужом трейлере посреди ночи, когда рылся там всего через шесть часов после смерти Билла?

Я вышла из пикапа осмотреть место аварии. Возможно, при дневном свете удастся увидеть нечто, что шериф пропустил ночью, и это объяснит случившееся с моим другом.

На западе, за холмами, лежал город Мититсе, куда Билл ездил позвонить жене каждый вечер в восемь тридцать. На востоке тянулись бедленды — бесплодные долины пустынных прерий, окружавших буровую.

В полуприсяде я принялась разглядывать пыль. Со вчерашнего вечера по дороге проехало столько грузовиков и легковушек, что на утрамбованной глиняной поверхности не разобрать следов. Внизу, под обрывом, куда съехала с дороги и перевернулась машина Билла и откуда потом вытаскивал ее эвакуатор, наверняка была сплошная мешанина из вырванной полыни и взрытого грунта. Сквозь кустарник я спустилась к потревоженной земле. На мягкой глинистой почве отпечатались мои следы, смешавшись с бесчисленными следами коров, оставленными стадом, что пересекало лощину, следами одинокой лошади без подков, следами мышей и сусликов, а также промышлявшего на них койота. В сырой грязи вокруг источника на дне лощины были различимы тонкие волоски жесткой шерсти и отпечатки лап енота. Но там, где перевернулась машина Билла, виднелись только беспорядочные отпечатки ботинок, оставленные людьми, запоздало прибывшими на помощь.

Невесть откуда прокричал крапивник. Над головой широко разлилась вечная чистая синева неба Вайоминга. Я немного отдохнула на невысоком выступе песчаника и начала копаться в округлых камешках и других мелких сокровищах, принесенных ветром со склона лощины. То там, то сям валялись кусочки кремня и красноватой яшмы размером с ноготь большого пальца, запечатлевшие старания какого-то давно умершего индейца вытесать наконечники стрел. Я провела пальцем по гладким изгибам их поверхности, гадая, чем жил тот индеец до появления белых людей с их ружьями, их скотом и их автомобилями. Камень безмолвствовал.

Белое пушистое облако забирало тепло солнца. Я выбрала три самых ярких обломка и окаменелую ракушку в память об умершем коллеге, молча попрощалась и уехала.

В городе, после тарелки чили, мне стало получше. Еда благотворна. Туристы за соседним столиком подарили желанное отвлечение, унося мои мысли в другие места и к другим судьбам. На мужчине были розовые брюки. Его жена терпеливо слушала, как он читает каждый пункт меню, впечатлявший их новизной.

— Барбара, ты смотри-ка, у них жареный куриный стейк. Вряд ли у нас такое закажешь. Думаю, надо попробовать. А ты посмотри, что тут на завтрак. Печенье с соусом. Подумать только. А как тебе этих памятные таблички на стене, видела что-нибудь похожее? Готов поспорить, они с тех конкурсов по поеданию коровьих чипсов или пирогов, которые здесь, в штате, проходят.

Барбара осматривала таблички, поворачивая голову так, чтобы ее трифокальные очки дали лучшую картинку.

— Похоже на столицы штатов, Фред. И президентов.

Они ушли, а я еще бестолково сидела над тарелкой, собирая крошки в аккуратную кучку и размышляя, стоит ли поговорить с шерифом. Никаких вещественных доказательств, о которых можно было бы сообщить, не нашлось, и то, что внушало уверенность ночью, днем казалось чересчур драматичным. Возможно, Биллу и впрямь не повезло, рассудила я. Как и большинству людей, погибших в авариях, разве нет? Еще одна циферка в печальной статистике, которая свидетельствует об ограниченных силах животного по имени человек, берущегося управлять полутора тоннами мчащейся стали.

Я побросала в тарелку целлофановые пакетики из-под соли, сверху кинула перекрученную бумажную салфетку. Что делать дальше, я не представляла. Сомнения больше не терзали, но и не исчезли совсем, витая вокруг, как зловонный ветерок. Неприятное ощущение. Все так похоже, когда мать попала в аварию. Тогда никто не хотел говорить о случившемся, смерть дяди пришлось принять как неизбежное. Вновь подвергать себя такому разочарованию не хотелось, но как этого избежать, я не представляла. Меня мотало, как ветряную мельницу: то ли рассказать шерифу все, что думаю, то ли нести груз смирения, который будет терзать меня всю жизнь.

Когда официантка принесла счет, я приняла решение потолковать с Уилли Сьюэллом, как только его увижу, а пока надо выбросить эти заботы из головы.

Вернувшись на буровую, я вознамерилась приспосабливаться к отсутствию Билла. Я чувствовала себя виноватой оттого, что продолжаю работать без него, поэтому дала себе обещание заменить Крецмера на скважине и позаботиться о том, чтобы работа шла так, как ему бы понравилось.

В бригадах еще дня два судачили об аварии, но вскоре умы заняла новая тема для сплетен. «Блэкфит Ойл», разведочная компания, что бурила скважину и поставила Билла Крецмера следить за ней, назначила ему замену.

По слухам, новым геологом была женщина.

Глава третья

Женщина, скажу я вам, явление необычное на буровой. Нефтяной бум семидесятых открыл для некоторых из нас возможность устроиться бурильщиками или, на худой конец, чернорабочими, а геологоразведочные компании, заключающие контракты на бурение, только начали нанимать женщин геологами и инженерами, когда обвал цен на сырую нефть в восьмидесятые годы обернулся катастрофическим шквалом увольнений. Мне посчастливилось найти работу, хоть и с перерывами, и за четыре года единственными женщинами, которых я встречала на буровых, были чернорабочая, курьерша, присланная за керном, да инженер-новичок в полевой конторе. Так что в нефтяном деле мы по-прежнему редки, как белая ворона, и мужчины по большей части все еще смотрят на нас, словно на инопланетян каких или, там, на третий пол, не способный печь пироги и рожать детей, в отличие от нормальных баб, на которых женятся.

Вот почему тот день, когда Аликс Чедвик прибывала из Денвера, выдался чуть более суетным, а я словила шпилек больше обычного. Как ни старайся избегать коллег, но забирать пробы шлама нужно, а значит, волей-неволей приходилось заходить на буровую площадку.

Глинистый раствор, который закачивают внутрь буровой колонны для смазки и для промывки от выбуренной породы, забирается из резервуара размером с небольшой плавательный бассейн. Чтобы попасть туда, где раствор вымывается из скважины, нужно пересечь парковку, подняться примерно на дюжину футов вверх по стальной лестнице до уровня буровой площадки, пройти через бытовку — пристроенный металлический сарай, где хранят комбинезоны и куда ходят согреться, — далее через двустворчатую дверь в буровой блок, обогнуть там огромную бурильную трубу, которая, вращаясь, входит в скважину, а затем выбраться на помост, огибающий снаружи брезентовое ветрозащитное покрытие. Здесь раствор пропускают через так называемое вибросито.

Парни все были на взводе и, скажем так, я бросалась им на глаза чаще обычного. Меня словно сквозь строй гоняли.

Я попыталась было прошмыгнуть другим путем, через трубный двор, чтобы подняться по запасной лестнице к салазкам, где лебедками стягивают трубы со стеллажей, но там что-то ремонтировал один из рабочих.

К тому времени мы бурили на глубине около четырех тысяч футов, проходя до десяти футов в час. С каждых пяти футов проходки я отбирала пробы шлама и относила их к себе в трейлер на исследование, результаты которого вносила в ведомость. Каждый раз, стоило мне пересечь буровую, я ловила обрывки пересудов насчет того, как будет выглядеть «геологичка», и злобные взгляды парней, летевшие вслед. Без понятия, за какой уже по счету пробой я пришла, как чертов Уэйн проорал:

— Она будет такой же стремной, как ты, Эм?

Я сдвинула каску на глаза, стараясь не обращать внимания, но волчий вой звучал лишь громче: собиралась стая, а ее вожак Уэйн вразвалочку приближался ко мне, упершись грязными руками в бока. Молния его комбинезона была расстегнута, и было видно, как с каждым шагом взбрыкивает никелированный мустанг на пряжке ремня. Фрэнк Барнс, буровой мастер той смены, завопил на рабочих, чтобы они прекратили дурить и вернулись по местам.

Джонни Максвеллу тоже пришлось прочесть рабочим нотацию. Незадолго до приезда Аликс он зашел на буровую, чтобы напомнить, что геолог, баба она или нет, является сотрудником компании, поэтому он ожидает, что с ней будут обращаться надлежащим образом.

— А может, она будет такой же стремной, как Билл? — прогоготал Уэйн.

Пытаясь не обращать внимания, я схватила большой кусок синего мела и, удерживая его на уровне подбородка, поставила отметку на вращавшейся бурильной трубе. Готово, ровно пять футов над тем местом, где труба выходит из пола. Буровой тормоз опускал бурильную трубу в скважину на миллиметр за раз, позволяя долоту вгрызаться в землю с заданной скоростью, и когда меловая отметка достигала пола, я знала, что пора брать еще одну пробу.

Вернув мелок на место, я направилась назад к трейлеру, а чтобы поменьше думать о волчьей стае, по пути подсчитывала, когда на буровую приедет Аликс. Рейс из Денвера прибывает в Коди в одиннадцать. Добавим полчаса езды от аэропорта, плюс время забрать багаж и взять напрокат машину, что не задержит надолго в аэропорту, где всего три-четыре регулярных рейса в день. Получается, она покажется у нас до полудня.

Когда в одиннадцать пятнадцать я поднималась за новым образцом, в бытовке очень уж громко хохотали, но стоило мне войти, как разговоры прекратились и парни уставились на меня с ухмылками. Точно свора — готовы к прыжку, глаза горят, все затаили дыхание в ожидании первого шага вожака. Молчание длилось до тех пор, пока Уэйн не вскочил и не сказал:

— Слышь, Эмма, знаешь, как черепашки любовью занимаются?

Черт, распрекрасно я знала, как черепашки занимаются любовью, но увернуться не успела. Только я бросилась к двери, как он сорвал с себя каску, перевернул ее вверх дном и треснул по моей. Со всей дури. Вокруг заржали.

Ворвался Фрэнк.

— Хорош, парни! Сейчас что, время в игры играть? Все за работу, черт вас дери!

По правде говоря, меня тоже взволновало прибытие геологички. В голове зашевелилась мыслишка, что присутствие другой женщины немного уравновесит ситуацию. Мы с Аликс Чедвик могли бы сами ко всем цепляться, сами улюлюкать по-волчьи, сами травить ядовитые шутки, уж она-то должна знать пару хороших шуток. Женщина должна быть жесткой, иначе ей не работать на нефтепромысле. Да, все это было бы хорошо.

В одиннадцать сорок пять к буровой подкатил арендованный «бьюик». Все, кроме Фрэнка, выстроились вдоль наружной лестницы, полируя руками не нуждавшиеся в полировке перила и стараясь первыми увидеть гостью. Даже Ховард не дрых, храни его боже.

«Бьюик» остановился под лестницей. Я поднялась из-за рабочего стола и вышла из трейлера поприветствовать Аликс. Плечи расправлены, подбородок высоко поднят — упоительный момент. Воображение рисовало картинку: две женщины по-товарищески приветствуют друг друга, мужчины в ужасе ретируются, наступает новая эра.

Аликс еще сидела за рулем, складывая карту, когда я подошла к машине.

Я остановилась в нескольких футах от дверцы, ожидая, пока геологичка ее откроет. Гостья будто и не заметила меня. Ее голова в сосредоточенности склонилась, женщина без спешки перебирала личные вещи.

Я улыбнулась, обдумывая, как бы повеселее сказать «Привет!», но с каждой минутой затянувшееся ожидание делалось все более неловким, отчего улыбка моя постепенно превращалась в гримасу для Хэллоуина.

Наконец дверца распахнулась. Аликс Чедвик вытянула пару длинных стройных ног, закутанных в очень дорогие брюки «чинос», и встала. Вверх, вверх, вверх… Она, верно, была почти шести футов ростом, причем в каждом дюйме сквозили невозмутимость, самоуверенность и шик.

Мой мозг лихорадочно работал в отчаянной попытке найти меж нами хоть что-то общее. Ладно, она примерно моего возраста — около двадцати пяти, — и нет никаких сомнений в том, что она женщина… но на этом сходство заканчивалось. Она элегантна — я некрасива, она гладка — я шершава. Она походила на человека, легко поднявшегося по лестнице жизни, возможно, перескочив через ступеньку, на которой застряла я. Гостья откинула темную блестящую прядь и спокойно, не проронив ни слова, посмотрела на меня.

— Вы, должно быть, новый геолог? — выдавила я, за неимением более умного вступительного слова.

— Да. А вы?

— Эм Хэнсен. Лаборант ГТИ.

— Ясно. — Ее голос сочился тонкими оттенками привилегированности, к которым комфортно примешивался легкий акцент Массачусетса.

Сию же минуту подле материализовался Джонни Максвелл. Представился. Я заметила, что он переоделся в чистые джинсы, а свои жесткие волосы аккуратно зачесал под каску.

— Здравствуйте, мисс Чедвик. Добро пожаловать на месторождение Бар-Даймонд, — промолвил он. — Я Джонни Максвелл.

— А, вы прораб, — протянула Аликс. — Будьте добры показать, какой трейлер мой. После я хотела бы совершить экскурсию по буровой.

Вот и все. Какое разочарование. Она позволила Джонни помочь ей зайти с багажом в трейлер Билла — теперь ее трейлер! — а меня отпустили со словами: «Проверю ведомость через часок».

Я ушла к себе в трейлер дуться, пока Аликс в своем трейлере делала то, что делала. Но когда она направилась к буровой, я последовала за ней, не в силах устоять перед искушением понаблюдать за тем, как она отреагирует на облизывающихся мужиков.

Парни до сих пор облепляли лесенку. Все взгляды были прикованы к Аликс, пока она поднималась по стальным ступеням. Леди не торопилась. Она любовалась трубным двором, бесплодными землями и огромным голубым небом Вайоминга, ровно королевская особа, озирающая свои владения. Рассеянно встряхнув блестящими волосами, она шагнула в бытовку.

Я поспешила к вышке, поднялась по стальной лестнице, перескакивая по две ступеньки, и влетела в бытовку как раз к тому моменту, когда все рабочие столпились у письменного стола, где буровой мастер обычно ведет учет работы. Уэйн подавил ухмылку, мельком глянув на висевший над столом календарь с полуголыми цыпочками.

Аликс Чедвик окинула всех царственным взором и одарила холодной улыбкой, словно говоря, что не чурается нашего общества. Когда ее взгляд скользнул по Уэйну, тот внезапно опустил глаза в пол и в гробовой тишине снял каску, но никого не ударил ею, нет, просто держал перед грудью, слегка склонив голову.

До чего мне было дерьмово! Серьезно.

Шли часы и дни, а геологичка сидела, запершись в трейлере, выходя лишь для того, чтобы съездить на своем «бьюике» в город пообедать. Я уж начала подумывать, не приснилась ли мне эта дамочка.

Наконец, на четвертый день появился Чет Хокинс, выявив совершенно новую сторону Аликс Чедвик.

Выдался первый по-настоящему теплый весенний день. Чет Хокинс, сын владельца ранчо «Бар-Даймонд» и наследник всех доходов от аренды месторождения Бар-Даймонд Филд, подъехал к буровой на прекрасно ухоженной аппалузе. Он так свободно держался в седле, что даже не смотрел вниз, пока кобыла маневрировала среди труб и грузовиков, окружавших вышку. Под ногами лошади сновала черно-серая дворняга.

Аликс высунулась из трейлера и на мгновение остановилась на солнце, делая одну из бесконечных записей в примелькавшемся журнале. Чет посмотрел на Аликс, она оглянулась. Он подъехал к ее трейлеру, остановившись на приличном расстоянии, достаточном, чтобы лошадь не смутила незнакомку, и сдвинул шляпу на затылок в приветствии. Его лицо вышло из-под тени от полей шляпы, впервые став полностью видимым для женщины.

Рот Аликс легонько приоткрылся, хотя с тем же успехом челюсть могла стукнуться ей о коленки, столь многозначительной была пауза. Мисс Невозмутимость наконец потеряла самообладание.

Быстро придя в себя, Аликс поднесла руку ко лбу, прикрыв глаза. И улыбнулась.

Чет подъехал ближе, бросил поводья, перекинул ногу на ногу, упершись коленом в рожок седла, и принялся сворачивать сигарету с грациозностью, словно развалился в кресле. Черт возьми, самый сексуальный трюк, что я когда-либо видела!

С моего места не удавалось расслышать, о чем беседовали Аликс и Чет. Окно трейлера было приоткрыто на крохотную щелку, чтобы не разнесло бумаги, тут еще ветер дул не с той стороны, да и в любом случае из-за двигателей буровой установки многого не услышишь.

Выводы напрашивались из их улыбок и затянувшегося обмена взглядами.

Я заставила себя вернуться к работе, уставившись на лотки со шламом, который требовалось описать. В следующий раз когда я подняла голову, Чет уже исчез. Что ж, как бы то ни было, а мне пора брать следующий образец, так что я вышла из-за стола, прихватила каску и направилась на вышку. Когда я вышла за дверь, Аликс вновь вперилась в свой журнал, куда начала что-то строчить.

Лошадь стояла привязанной к перилам внизу лестницы. Чет, похоже, был на буровой и разговаривал с Фрэнком Барнсом. В буровом блоке я украдкой взглянула на Чета. Я выросла в Вайоминге и знала таких, как он. Парень в дорогой ковбойской шляпе, которому по прихоти судьбы посчастливилось родиться на ранчо с нефтью под ногами, в отличие от невезучего соседа, которому приходилось скоблить бока коровам или растить сахарную свеклу. Папаше Чета не довелось вкалывать на починке заборов, как моему отцу: Гарт просто усаживался в элитное кресло для больших боссов, наливал себе виски со льдом и давал указания. Урожай ему приносила плотная сырая нефть из недр Вайоминга.

Я хлыстнула себя воображаемым кнутом, чтобы перестать пялиться на Чета и вернуться к работе. Склонившись над виброситом, я с мрачной завистью заключила, что парнишка прискакал сюда только ради того, чтобы взглянуть на нового геолога.

Отбросив всякую гордость, я развернулась и с прищуром уставилась на богача. На это скуластое, улыбающееся лицо, пышущее здоровьем, легко смотреть часами, будто любуешься лучшим другом. Ему еще нет и тридцати, но годы верховой езды на норовистых лошадях, которых растил Гарт, рано одарили это лицо морщинами, придав ему вид задорный и жизнелюбивый, что лишь усиливало общее впечатление.

Чет выделялся рядом с Фрэнком, как золотая нить. Фрэнк — сплошь мрачная серьезность, скорее медведь, чем человек, мускулистый мужик, который выглядит так, будто всегда одет в тяжелую куртку, даже когда на нем обычная футболка. Взгляд Чета блуждающе перетек на меня, и я приветственно улыбнулась. В ответ почти никакой реакции. «Что не так-то? — досадовала я. — У меня в зубах что-то застряло?»

Я зачерпнула пробу, залила в муслиновый пакет, торопливо поставила метку: «Хокинс, Љ 4–1, Тенслип, 4010 футов, 17 апреля», — и выдавила излишки грязи через муслин, вспоминая волшебную теплоту раствора, когда он только-только выходил из недр.

И все же тепло грязи не залечивает душевных ран. Проклиная себя за то, что пролила эту мерзость себе на штанину, я поспешила вниз по металлической лестнице, перескакивая по две ступеньки, прочь от Чета, Аликс и всех остальных мелких забот, настойчиво лезших в голову. Уже полдень, можно будить Ховарда и следующие двенадцать часов делать все, что заблагорассудится, в том числе свалить к чертям с буровой.

Не без удивления я наткнулась в трейлере на Аликс, разговаривавшую с Ховардом, который каким-то чудом проснулся. Он восседал за письменным столом и с гордостью указывал на мои утренние чертежи, словно это была его работа. «Смотрите сюда. Яснее ясного, что тут мы проходим другую породу, а тут снова сланцы», — изрекал он очевидные вещи. Багровая, вареная шкура выдавала в нем алкоголика, плоские глаза выглядели так, будто их нарочно нарисовали на его цилиндрической голове. Когда Ховард говорил, его рот открывался и закрывался, словно клапан на коллекторе, извергая зловонные газы.

Когда я вошла, трейлер легонько вздрогнул под моим весом. Аликс подняла глаза.

— Значит, мы прошли формацию Фронтир? — спросила она, кивнув на мою сумку с образцами.

— Да, в шламе нет песчаника. Последний образец полностью из сланца, — ответила я, плюхнувшись рядом с Ховардом. Он едва слышно вздохнул, еще сильнее сморщившись, как сдутая запаска.

— Ладно, — сказала Аликс. — Я еду в Мититсе. Не желаете со мной, Эмили?

Ее внезапное дружелюбие насторожило меня. Что она задумала? А еще мне не нравится, когда меня зовут Эмили.

— Конечно, — пробурчала я. — Прямо сейчас?

— Да, хочу пообедать в кафе «Голубая лента», — ответила она.

Ее легкий сарказм напрягал, но я тут же разозлилась на себя за то, что так переживаю насчет мнения какой-то позолоченной сучки о моем родном Вайоминге. И с чего вдруг она именно сейчас заметила факт моего существования?

Аликс сделала жест в сторону двери. Красным карандашом я отметила конец смены в нижней части таблицы, чтобы потом на меня не списали грехи ленивого Ховарда, который сейчас пялился через окно в никуда. Схватив ключи, я бросила:

— Я поведу.

Аликс последовала к двери и, неторопливым шагом догнав меня на своих длиннющих ногах, осведомилась:

— Уверены, что не хотите, чтобы я вас подвезла? Моя машина рядом.

— Да, уверена, — едва ли не прорычала я, нырнула в кабину и завела свой огромный пикап.

Когда мы выехали на грунтовку, что вела от буровой, я машинально потянулась отрегулировать под себя зеркальце заднего вида, которое сместил Ховард, и поймала отражение Чета, спускавшегося по лестнице с вышки. Просто мимолетный образ, но тут я заметила, что Аликс неотрывно смотрит в зеркальце со своей стороны. «Попалась!» — подумала я.

Машина преодолела небольшой подъем и свернула направо, на широкую грунтовую дорогу, главную в этой части месторождения Бар-Даймонд. Над скважинами медленно двигались вверх и вниз станки-качалки, чьи тяжелые противовесы вращались при каждой откачке. Аликс и я какое-то время ехали молча, подпрыгивая на пружинах сидений. Но вскоре она завела разговор.

— Эмили, вы работали на какой-нибудь из этих скважин?

— Да, прошлым летом на «17-1», новая из скважин Билла.

— Ясно. А что, вся эта земля принадлежит ранчо «Бар-Даймонд»?

— Нет. Большая часть месторождения находится под ранчо «Бар-Даймонд», но вон те скважины вдоль холмов к востоку пробурены на землях БУГОЗ — Бюро по управлению государственными и общественными землями. Правительственные, одним словом. Нефтяные месторождения не знают о границах владений.

— Разумеется. Насколько я знаю, песчаник Тенслип здесь особенно мощный.

— Да, почти триста футов.

Песчаник формации Тенслип^[1] представляет собой слой в обширном «пироге» из осадочных пород, отложившихся в западной части Вайоминга. В некоторых местах этот слой достигает толщины свыше четырехсот футов, но его поверхность превратилась в неглубокие холмы и долины, прежде чем поверх отложился следующий слой «пирога». Впоследствии вся толща была деформирована и смята в складки, когда сквозь нее прорывались растущие горные гряды. Песчаник здесь и там сгибался в купола, а нефть, просачивавшаяся сквозь его бесчисленные поры, стремилась в верхнюю часть этих куполов, где и попадала в ловушку.

— Запасы нефти огромны. Конечно, люди качали из этого горизонта еще с сороковых годов, а из более мелких — с двадцатых. Запасы начали иссякать, пока не появился Билл Крецмер.

Аликс сменила тему.

— Там стада Хокинсов?

— Да. — Вопрос показался мне глуповатым, но я великодушно сделала скидку на ее восточное происхождение.

— О-о! И сколько же у них голов?

— Не знаю. В наших краях нужно до десяти акров на голову. Таково скотоводство в засушливых районах. — Я следила, как справа поднимался с земли беркут, без усилий оседлавший восходящий поток воздуха.

— А сколько у них акров? — донимала Аликс, внимательно осматривая тыльную сторону своей правой руки.

Черт возьми, дамочка выкачивает из меня сведения про Чета Хокинса! Я быстро проследила ход ее мыслей. Поскорее выехать в город. Сделать намеренно равнодушный, безразличный вид. И взять с собой попутчика, лучше женщину, у которой может иметься нужная информация. Хитро, ой хитро!

Пришлось покопаться в картотеке мозга, чтобы нарыть нечто, что гарантированно сбило бы Аликс с ее золотых каблучков.

— Здесь землю измеряют в секциях, — ответила я, имея в виду используемую в штате систему измерения в квадратных милях. — Шесть, может быть, восемь.

По пути в город Аликс, похоже, особо не нашлось что сказать.

Глава четвертая

По возвращении из города я натолкнулась в своем трейлере на Эда Мейера, главного инженера по эксплуатации в компании «Блэкфит Ойл». Пропади пропадом такое везение, вот бы он умчал к себе в денверский офис и не возвращался.

Не сработало. Эд Мейер не исчез в облаке воображаемого тумана, который я на него наслала, а по-прежнему сидел на крошечной кухоньке и разговаривал с Ховардом, который оставался там же, где я его видела последний раз. У ног Ховарда все еще валялся неоткрытый мокрый пакет с образцом. Здесь же был Мерл Джонсон, глава сервисной компании, выполняющей большую часть работ по техобслуживанию разработок, с двумя помощниками — Хэнком и Тимом. Мерл кивнул мне, его стареющее лицо выглядело непроницаемым и бесстрастным, словно гранит на горном склоне. Хэнк пялился нагло и бесцеремонно, оценивал меня как женщину, его небритые челюсти ритмично шевелились, гоняя жвачку во рту. Тим не смотрел в мою сторону.

— Ну-ка, уж не это ли моя любимая девчонка-грязевед, аха-ха-ха! — заголосил Эд, сияя улыбкой во весь рот. — Как я погляжу, ты знаешься с моей любимой девчонкой-геологичкой.

Я застыла. Мой взгляд сфокусировался на правой руке Эда. Сукин сын играл с ископаемой ракушкой, которую я подобрала в память о Билле. Вот бы размозжить подлецу голову! Изо всех сил пытаясь контролировать лицевые мышцы и сжимая губы, чтобы не оскалиться и не зарычать, я ответила вслух «привет», а про себя позволила добавить: «Шел бы ты, кретин, и не называй меня девчонкой». На главного инженера-технолога не ругаются. Ни в коем случае, если хочешь остаться на работе. На остальных можно — на бурильщиков, чернорабочих, прорабов, лаборантов, на кого угодно из них, так как все мы наняты «Блэкфит Ойл», как батраки плантатором; но Эд, равно как и Аликс, — представитель компании, хозяин плантации. Госпожа Геолог здесь — волшебник-лозоход, в конечном счете отвечает за немногое — успех или провал своих оценок и прогнозов. А вот господин Главный Инженер решает вопросы о закупках и заключении контрактов, то есть денежные вопросы по любым проектам компании. Эд заказал все работы на буровой, заказал каждую гайку, каждый болт, каждый дюйм труб. На этой буровой он и был «Блэкфит Ойл».

Большой босс искоса смотрел на меня, откинувшись на спинку стула и раздвинув колени. Запрокинул голову, торжественно поднес сигарету к своим благородным губам, затянулся и, отведя ее подальше от лица, выпустил дым, который обволок его лик пеленой. Клубы табака затемнили сияющий глянец от загара, полученного благодаря кремам, и запутались в искусно причесанных прядях редеющих волос. Пока рука Эда проделывала этот путь, в свете лампы блеснули грани крупного бриллианта, глубоко посаженного в гнездо в тяжелом золотом перстне, и их отблески упали на дорогую ткань пиджака с рукавами ниже запястий. Босс оценивающе лыбился и попыхивал сигаретой, затягиваясь снова и снова, несколько раз показав зубы. Другой рукой он лениво провел круг по животу, обвисшему и раздавшемуся под тяжестью сорока с лишним лет. Эд покачал вверх-вниз начищенным до блеска ковбойским сапогом из змеиной кожи.

— Итак, чем занимались, девочки? — голосом, который, казалось, обвивал мне шею, спросил Эд и протянул ногу к моим ногам.

Хэнк усмехнулся.

Я приготовилась рвать когти. Щелкнула пальцами, изобразила настолько возможно встревоженность и воскликнула:

— Ой, боженьки, так и знала, что кое-что забыла! — И резко развернувшись, выскочила из трейлера.

Из-за захлопнувшейся двери до меня донеслось, как Эд проговорил мужчинам: «Чудесный номерок», — и те рассмеялись.

Я укрылась в пикапе, но и сюда из трейлера долетал голос Эда. Монолог, которым он потчевал невольных собеседников, быстро переключился на тему Билла Крецмера. Было слышно, как Эд заявил: «Да кому вообще нужны геологи. Все, что они делают, это суют свои дерьмовые носики во всю ту хорошую работу, которую мы здесь пытаемся делать, со своими вечными «если бы» да «кабы». Говорю тебе, от них мало толку. Сборище камнегрызов. Галечные сутенеры, ха-ха-ха! Да блин, он все равно геологом был никаким. Коллектор в песчанике Тенслип здесь, на месторождении Бар-Даймонд, вот-вот иссякнет, а послушай его, так скважина «17-1», которую мы пробурили прошлым летом, должна сделаться сенсацией. Говорил: «Высокое давление в невскрытом пласте», — видать, считал себя инженером или чем-то в этом роде. Старые маразматики на заседании правления приняли все за чистую монету. Один я сказал: оставь прогнозы пластового давления инженерам, дурак; наш Бар-Даймонд — старая добрая корова, но ее уже почти выдоили. Ну бурим мы чертову скважину, и что происходит? Хрен с два, как я иговорил. Повезет, если окупится. Забудь эту чушь. Бог ведает, как он продал совету директоров ту скважину, которую мы сейчас здесь проходим. Любопытно только, с кем ему пришлось переспать».

Кровь во мне не просто кипела, она шипела и испарялась! Невыносимо, когда о Билле такое говорят. Он был одним из лучших геологов, когда-либо работавших в Вайоминге, и никто не знал песчаник Тенслип лучше. Эд знай себе бухтел дальше, а я с тоской вспоминала, как Билл размышлял над картами и отчетами по бурению: глядит сердито из-под тяжелых бровей, теребит длинные густые усы, роется в коробках с папками, которые привез с собой, переосмысливает одно и ломает голову над другим, делает маленькие загадочные заметки, читает и перечитывает каждую статью, когда-либо написанную о формации Тенслип.

Я подняла стекло, чтобы не слушать их больше. Давно пора спать, но как бы ни мучила меня усталость, я знала, что в пикапе лучше не ложиться. Мой трюк сделался бы слишком очевидным и сулил новые нападки. Но и лезть в постель, когда Эд Мейер в соседней комнате, я не собиралась. Ни за что. В отчаянии я направилась к трейлеру Аликс и легонько постучала в дверь.

— Войдите, — услышала я.

Я не была здесь с той ночи, когда умер Билл. Когда столкнулась с Уилли Сьюэллом, приняв его фонарик за привидение. Я распахнула дверь, поднялась по ступенькам и заглянула внутрь. Внутри все знакомо. Обшивка панелями под дерево, вызывающая клаустрофобию. Окна на высоте груди. Мятые синтетические занавески на них. Аликс растянулась на диване в конце трейлера, прижимая к животу кофейную кружку. У нее на коленях покоилась открытая книга в мягкой обложке. Одна из ее длиннющих ног возлежала на подушках, вторая протянулась по полу в сторону входа. Сапоги аккуратно стояли у двери, сквозь тонкую серую ткань носков просвечивали пальцы. Геологичка подняла бровь, совсем как учительница в школе.

— Ну, этого… — начала я с обычным красноречием, — он там, Эд Мейер, в моем трейлере, и, похоже, будет сидеть там какое-то время, и я тут подумала, а можно здесь задержаться на пару минут? И поспать немного?..

Каждое слово приходилось выдавливать силой, и я проклинала себя за излишнюю эмоциональность. Будь на мне сейчас каска, уверена, что сняла бы ее и смиренно прижала к груди. На промыслах в порядке вещей делать друг другу разные одолжения, но прежде я никогда не обращалась с подобной просьбой к сотруднику компании, даже к женщине.

— Ни слова больше, — ответила Аликс, слабо улыбнувшись. Она сделала изящный жест рукой, одним плавным движением охватив комнату с ее содержимым, словно делясь всем, кроме собственной койки. Потом многозначительно посмотрела на мои ноги. Я с улыбкой разулась и сказала:

— Спасибо.

— Закрой дверь и займи нижнюю койку. Разбужу тебя в полночь.

Я сделала, как она сказала. Захлопнув шаткую дверь из искусственного дерева, несмотря на протесты ее перекошенной рамы, я оказалась наедине с собой в сумрачной тесноте спаленки. Задрала вверх руки и приподнялась на цыпочки, с удовольствием вытянув позвоночник на все пять с половиной футов. Костяшки пальцев ударились о потолок. Уже забравшись на поролоновый матрац нижней полки и зарывшись под обитавший там заплесневелый спальник, я обнаружила на койке простыни и подушку в наволочке, даже чистенькой, так что есть куда положить голову. «Аликс, я у тебя в долгу», — подумала я, выдохнула и погрузилась в глубокий сон.

Стояла темень, когда меня разбудили громкие голоса в соседней комнате. Один принадлежал Аликс. Она говорила очень громко и резко, отчетливо выговаривая слова, словно разговаривала с кем-то старым и слабослышащим.

— Сказала: нет. У меня есть работа. Иди обедай без меня.

Поначалу другой голос был неразборчивым и приглушенным. Он то крепчал, то стихал до шепота. Судя по интонациям, человек уговаривал ее — порой насмешливо, порой с легкой колкостью.

— Так мило, что подумал обо мне, — голос Аликс по-прежнему звучал мощно и трубно, а потом она искусно сменила тему. — Придется ли нам менять раствор, когда начнем бурить формацию Сандэнс?

— К черту Сандэнс! — Теперь я отчетливо различила голос Эда Мейера. Ненадолго наступила тишина, затем вновь прозвучал его голос, тише и спокойнее: — Негоже оставить даму без друга в пятницу вечером! Ой, да ладно, Аликс. Ха-ха-ха!

Громкость упала еще больше, оттенки голоса стал более насыщенными и энергичными. Одну-две фразы я не уловила, затем громкость опять возросла:

— Знаешь, у нас установились очень хорошие профессиональные отношения. Очень приятные для нас обоих. А значит, теперь есть основа для личных отношений, в смысле более личных… Почем знать, может, все обернется очень, очень приятно. Только от нас зависит, что выйдет в итоге.

Голос Аликс ответил тем же декларативным тоном:

— Я слышала, у некоторых бурильщиков из городка к югу отсюда возникли очень серьезные проблемы с Сандэнсом. Порода плохо сцементирована. Вероятно, ты захочешь утяжелить раствор.

— Пошли поужинаем, сестренка! Или тебе работа не надоела?

— С другой стороны, судя по прошлым скважинам, цементация пород Сандэнс здесь может быть крепче, и они не доставят нам проблем, но мы не узнаем, пока сами не пробурим. А еще мне следовало бы доложить президенту компании, что ты пьешь на рабочем месте.

Мое сердце екнуло раза два, затем я услышала, как стукнула о металлический сайдинг входная дверь. Трейлер накренился. Тяжелые шаги спустились по металлическим ступенькам и глухо растворились в ночи.

Глава пятая

Когда я нагнулась к виброситу зачерпнуть образец, поднятый с глубины 4380 футов, солнце уже взошло над бескрайними бедлендами прерий, рассыпая золото по жесткой траве, отчего каждая веточка на кустиках полыни контрастно подсвечивалась на фоне серо-голубых теней. Холмы, окаймлявшие горизонт на востоке, окрасились в приглушенные оттенки ярко-бордового, кремового и голубого. На западе, за гребнями гор Абсарока, садилась растущая луна. Утренний воздух пронзила радующая сердце трель лугового жаворонка, первого этой весной, который соперничал с гулом двигателей.

Я миновала буровой блок, где все шло своим чередом: под действием оглушительно ревевших двигателей ротор вращал бурильную колонну, которая медленно опускалась через его круглую металлическую втулку шириной два фута и высотой один фут, а где-то на другом конце буровой колонны, на тысячи футов под моими ногами неумолимо, удар за ударом вгрызалось в твердый камень долото. Вся буровая установка с ее 120-футовой вышкой, пятью дизель-электрическими двигателями, чудовищной лебедкой, тридцатифутовой отапливаемой бытовкой и паутиной мостков и лестниц равномерно вибрировала в неподвижном утреннем воздухе.

Я распахнула дверь бытовки и вплотную подошла к столу для документации. Над ним висела доска объявлений с обязательными правительственными постановлениями о правах работников, трижды отксерокопированные карикатуры и тот похабный календарь «Острая штучка» с фигуристыми цыпочками, которые круглый год ходят в купальниках и вооружены различными инструментами. Рядом висел радиотелефон. Бурильщик Бад, работающий с полуночи до восьми утра (на промысле это называется «сменой»), стоял у стола, опершись всем весом на его передний край, и обновлял журнал бурения. Я сравнила свои записи с его.

— Не капай мне на ноги этой гадостью, — прогрохотал Бад из глубин своего мамонтового нутра и показал неполный ряд неухоженных зубов, потешаясь над абсурдностью бережного отношения к его грязным ботинкам.

Я рассмеялась и в знак раскаяния жестом предложила отполировать ему обувь рукавом моей спецовки.

— Вот-вот! — проревел бурильщик и впился в плитку жевательного табака толстыми, словно сделанными из резины губами. Смех вызвал приступ кашля, и Бад сплюнул табачный сок в пластиковый стаканчик. — У меня дома еще одну пару надо бы почистить. Ты берешь разумные цены, дорогуша?

Утренний свет, просачивавшийся сквозь брезентовую ткань, которая служила стенами в блоке бурения, становился все сильнее и сильнее, размывая ряды флуоресцентных ламп, что ярко освещали безлунную ночь в предрассветные часы. Большой мясистой рукой Бад щелкнул по выключателю, зеленоватое освещение погасло до тех пор, пока не закончится наступивший день. Я прошла обратно по буровому блоку и спустилась к трубному двору, спрыгнув с последнего короткого пролета на раскисшую землю.

Джонни стоял в дверях своего трейлера, рассвет осветил его лицо оранжевым цветом. Мужчина поманил меня, я бросила пакет с образцами на ступеньку трейлера и подошла к прорабу.

— Сегодня поминальная служба по Биллу, — сказал Джонни. — Подходящий день. Лучше и не угадаешь.

Сердце мое дрогнуло. Может, служба пройдет во второй половине дня, и я смогу присутствовать.

— Где?

— Денвер.

Чтобы скрыть разочарование, я спросила:

— Откуда знаешь?

— Его вдова сообщила. Милая леди.

— Леди? Билл был женат на леди?

— Высшего сорта!

Трудно представить, Билл был мужчиной весьма простым.

— Как ты с ней познакомился? Не помню, чтобы она когда-нибудь навещала его здесь.

Голос Джонни стал хриплым:

— Встретил ее в городе, когда она пришла за телом. Я забирал для нее вещи Билла из трейлера.

— Так это ты обчистил трейлер Билла?

Джонни бросил на меня острый, любопытствующий взгляд, его жесткая кожа напряглась в уголках глаз.

— Да.

— Ах так… А куда ты дел его бумаги?

— Какие бумаги?

— Ну, знаешь, его отчеты, карты и прочее.

— Не в курсе. Не было никаких бумаг. Только личные вещи в спальне. Одежда там и так далее.

— Когда ты забрал его одежду? — В ту ночь я не заглядывала в спальню Билла. Возможно, вещи все еще лежали там, когда мы с Уилли столкнулись в три часа ночи.

— На следующий день. — Глаза Джонни сузились еще больше. — Почему ты хочешь это знать?

— Просто интересуюсь. Ты заметил кого-нибудь…

— Погоди-ка, Эм. Наверное, их забрал один из ребят из офиса Коди.

— Они были здесь в ту ночь?

— О чем ты говоришь? — уставился на меня Джонни.

Я старалась не вспугнуть его.

— Ой, да ни о чем.

— Чушь. — Тот веселый, приятный мужичок невеликого ума, каким Джонни обычно держался на людях, сразу исчез. Я усиленно сочиняла какую-нибудь отмазку, чтобы прервать разговор — сослаться на зов природы или что-то в том же роде, — но Джонни повернулся ко мне всем корпусом, и я узнала эту позу: она означала, что он получит ответ здесь и сейчас.

— Ладно. Тут обнаружилось, что бумаги исчезли.

— Когда?

— В три часа ночи, когда я… типа, зашла к нему. Говорят, Билл умер в девять или около того. Шустро сработано, надо сказать.

Джонни раздраженно вздохнул, и не совсем было понятно, что его раздражало — я или мои вопросы.

— Это бумаги компании, ее собственность. Их бы не оставили там пылиться просто так.

Теперь была моя очередь говорить «чушь», но я решила сказать это на свой лад:

— Билл никогда не запирал трейлер. Бумаги там валялись каждый раз, когда он уезжал в город. И кажется странным, что тот, кто взял их, не согласовал этого с тобой, Джонни.

— Думаю, ты права, Эм, — ответил Джонни и, не добавив ничего более, удалился. Я вернулась в трейлер и молилась, что не зашла слишком далеко. Надо надеяться, что деликатность положения заставит Джонни помалкивать. Прораб на буровой для того, чтобы поддерживать бесперебойную работу, а не способствовать появлению проблем.

За несколько минут до восьми тишину на буровой оборвало прибытие Фрэнка с дневной сменой. Рабочие надевали комбинезоны, прятали коробочки с ланчем в шкафчики в бытовке. Такими восьмичасовыми вахтами поддерживалось круглосуточное вращение буровой колонны, изо дня в день, пока скважина не иссякнет. Утомительный график принимался с тихой гордостью, отпечатавшей на лице каждого человека: «У нас есть работа. Хвала небесам, у нас есть работа».

Ночная смена доставала личные вещи из шкафчиков и разбредалась к своим шести пикапам, шести рюкзакам и шести долгим поездкам домой. Пока машины ребят покидали трубный двор, маневрируя и громыхая сцеплениями, служебный «олдсмобиль» Эда Мейера успел преодолеть подъем и ворвался во двор. Эд ударил по тормозам, заглушил мотор и теперь прохлаждался за рулем, докуривая оставшуюся сигарету. Хэнк Уиллард, помощник Мерла Джонсона, сидел рядом с ним и потягивал кофе из термоса. Минут через пятнадцать босс завел двигатель, выехал со двора и исчез. Ставший классикой карающий заезд Эда Мейера. «Проверка на вшивость», — как выражался босс.

Скрежет и рев моторов буровой установки, знай себе, продолжался. А я продолжала заниматься своими обязанностями. Прибывшая бригада — своими. Ребята таскали трубы, обеспечивали процесс бурения, готовили буровой раствор из пятидесятифунтовых мешков, бегали вверх и вниз по лестницам и мосткам, словно муравьи, заботящиеся о муравейнике.

В девять часов я сидела у себя за столом и разглядывала в микроскоп последний из образцов шлама, который ехидно доказывал, что мы все еще фут за футом проходим унылый серый сланец. Из задней комнатки доносилось тихое похрапывание Ховарда. Его организм во всю старался поскорее переработать алкоголь, прежде чем хозяин проснется и вновь зальет глаза.

Во двор въехал темно-синий пикап. Из него вышел Чет Хокинс в шляпе для уикенда — черном «стетсоне» с красивыми перьями фазана, образующими полукруг над полями спереди. Чет постучал в дверь Аликс, и она вышла поболтать.

На этот раз ветер дул с нужной стороны, и я слышала почти весь разговор.

— Привет, Аликс, — произнес он, — я тут проезжал мимо, решил посмотреть, что к чему.

Он поставил ботинок на задний бампер ее машины и оперся локтем на колено, отчего его атлетически сложенное тело эффектно изогнулось. Мужчина выглядел так, будто только что вышел из душа, красивый, с румянцем на щеках, полный здоровья и добрых намерений.

Аликс прижала журнал к груди и улыбнулась.

— Ну, и что к чему? — спросила она. Двое улыбнулись друг другу и разразились очаровательным смехом ни о чем и обо всем.

— Знаешь, Аликс, — растянул губы Чет, — насчет той прогулки верхом, ты ее так хотела. Думаю, я смогу найти животное, которое не сбросит тебя на первый же кактус опунции.

— Звучит убедительно.

— Как насчет завтрашнего утра?

— Хм, это воскресенье… Полагаю, да, можно немного отвлечься.

— Хорошо. Я отвезу тебя на правительственные земли. Может, увидим тех диких лошадей, о которых я тебе рассказывал. — Он выпрямился и перенес вес на другую ногу, демонстрируя мускулистые бедра и плоский живот с другого привлекательного ракурса.

— Звучит неплохо, — сказала Аликс, мило выпрямляя спинку. — А еще ты должен отвести меня в ту долину, где токуют шалфейные тетерева.

— Как скажешь. Надеюсь, они будут токовать вовсю, Аликс. — Он наклонил голову к ней, широко улыбаясь. — Аликс. Мне нравится это имя.

«Не гони, Аликс, — подумала я. — Шалфейные тетерева будут не единственными, кто токует в той долине. Похоже, у гоминидов тоже брачный сезон».

С каждым часом время моей смены тянулось медленнее, сбавлялся и темп работы. Мягкие краски раннего утра становились все резче по мере того, как солнце поднималось все выше по небосводу. Излишек кофе делал меня раздражительной, становилось все труднее отрисовывать фут за футом очередную меловую метку на трубе, и я поймала себя на том, что мечтаю о дне, когда мы пробьемся сквозь карбонатные породы формации Фосфория к нашей цели — прекрасным песчаникам Тенслип. Этот день означал для меня освобождение, конец работы, которая перестала доставлять удовольствие. Когда дойдем до Тенслип, мне нечего будет здесь делать. Мой трейлер отбуксируют со двора в тот же день, когда установят обсадную трубу.

Рев моторов буровой установки вторгся в мой разум, разрывая и разгрызая его, словно цепная пила. Вонь растворителя от моих лотков для проб, смешанная с приторным, застарелым запахом сигарет Ховарда, грозила головной болью. Один из тех дней, когда я по-настоящему ненавидела свою работу.

Я смотрела на образцы шлама, все очищенные и разложенные по лоткам рядом с микроскопом. Каждую пробу отделяли десять футов проходки. До чего хочется, чтобы шлам волшебным образом превратился в песчаник Тенслип! А еще чтоб в первом же образце песчаника оказалось приличное количество нефти, чтоб она прям струилась, пока я обрабатываю пробу растворителем, — я бы тогда поехала в город и угостила всех выпивкой в баре «Лосиный рог» в память о Билле.

«Билл. Что же случилось с тобой, друг? Почему ты не вписался в тот поворот?»

Грустно достичь формации Тенслип без Билла. Его бы так взволновал успех. Геолог планировал вгрызаться в толщу долгожданного песчаника керноотборником, едва мы достигнем кровли. Керн — четырехдюймовый цилиндр, вырезанный живьем из породы, лучший способ увидеть ее как есть. Когда лебедка только поднимает его из скважины, керн еще дымится теплом земных недр, нефть сочится и истекает из всех его трещинок, полостей и прослоек. Керн маркируют, заворачивают и отправляют в лабораторию, где люди не ложатся спать ночь напролет, чтобы высверлить из него пробы и изучить свойства: проницаемость, пористость, объемную плотность. Для геолога, который обычно вынужден полагаться на косвенные подсказки, такие как данные каротажа или поверхностные обнажения горных пластов, керн подобен любовному письму от самой Матери-Земли.

А сейчас мы, наверное, не будем брать керн. Эд Мейер заявит, что это чересчур дорого.

Тоска съедала меня. Вспоминался вечер, когда Билл вытащил из своей папки тонкую книжицу и показал мне карты, как выглядела география Вайоминга триста миллионов лет назад, когда песчаник Тенслип песчаными дюнами покрывал берега древнего моря.

— Видела когда-нибудь отложения Тенслип, где они выходят на поверхность недалеко от Хаятвилля? — спросил меня Билл. — Вон там, у гор Биг-Хорн, где слои поднимаются и видны на размытых участках. Это как чертова машина времени, будто гуляешь вдоль моря, бродишь среди песчаных дюн. Море песка рядом с морем воды. Можно увидеть косую слойчатость на пологих поверхностях дюн, такие слойки песка накладывались друг на друга, когда дюна мигрировала под действием ветра. Словно вчера все произошло. Те же косые слойки можно увидеть и в керне… по крайней мере, до тех пор, пока вся эта нефть не вытечет наружу и не начнет обволакивать его! — Он маниакально захихикал, встопорщив усы, затем откинулся на спинку стула и вздохнул. — Тенслип — прекрасное песчаное море, — размышлял он, невольно улетая в первозданное прошлое так, как это умеет только геолог. — Представь себе песчаные дюны отсюда до Колорадо. Знаешь, как формация получила свое название?

— Есть такой городок, Тен-Слип, верно? Назван в честь скалы, или скала в честь города?

— Скала в честь города. В каньоне, в горах Биг-Хорн, есть родник. Индейцы разбивали здесь временный лагерь весной по пути в Ларами. Таких лагерей на пути было десять, улавливаешь? То есть «тен слипс» — десять ночевок от того места, куда направлялись.

Пока Билл рассказывал, мой разум тоже упорхнул в прошлое, пролетев мимо давно заброшенных индейских лагерей, назад через сотни, тысячи, затем миллионы лет; слова геолога превратились в моем воображении в одеяло из песка толщиной в сотни и сотни футов и площадью в тысячи квадратных миль, теперь лежащие в тысячах футов под нами, погребенные другими многовековыми отложениями. «Какие секреты хранят недра? — думалось мне. — Какое богатство знаний откроется, когда мы пробудим «слой Десяти ночевок» и прикоснемся к его сокровенной древней душе?»

Своеобразная какофония скрежета и визга, предвещавшая соединение новой трубы с бурильной колонной, вернула меня из пенсильванского периода^[2] в наши дни. Я на автомате отметила соединение в ведомости. «Еще девяносто футов трубы в скважине. До чего скучно! Как заезженный анекдот. Задолбало все…» Вскоре звук двигателей вновь изменился, когда ротор начал вращать трубу.

Затем скрежет металла привлек мое внимание. Я вскочила, бросилась наружу и увидела, как яростно хлещут тали буровой колонны. Вышка дрожала. Я видела, как верзила по имени Эмо торопливо спускался по лестнице, крича что-то, чего я не смогла разобрать. Я поспешила в буровой блок.

Там я обнаружила Джонни и Фрэнка за недолгой перепалкой. Слов было немного, но сказано многое. Они с горечью смотрели на застывший в неподвижности ротор, что указывало на остановку бурильной колонны. Я схватила Уэйна за воротник, а тот пробубнил что-то вроде: «Это все гребаный раствор».

Конечно. Эд поменял раствор. Это, а также тот факт, что авария произошла сразу после соединения труб, когда бурильная колонна в течение нескольких минут неподвижно висит в скважине, — подсказали мне, что пока насосы были отключены для соединения труб, твердые частицы во взвеси бурового раствора, скорее всего, осели и застыли, зацементировав долото. В чем Фрэнк убедился на собственном горьком опыте, когда снова запустил ротор, чтобы вращать бурильную колонну. Позже, расспросив Джонни, я узнала, что бурильная колонна длиной четыре с половиной тысячи футов обладает такой гибкостью, что требуется три оборота ротора, прежде чем крутящий момент передастся на дно. В тот самый момент что-то с резким щелчком сломалось.

Я приблизилась к пульту управления. Глаза Фрэнка сделались широкими от беспокойства. Джонни пробормотал:

— Без шуток. Я никогда не видел, чтобы эта дрянь застревала. Да ладно, Фрэнк, думаешь, поломка?

Челюсти Фрэнка напряглись. Прошло несколько секунд, прежде чем он ответил:

— Не знаю. Есть только один способ узнать. Какого хрена Мейер менял состав сраного раствора?

— Да уж, еще одна рацуха от Эда Мейера.

Мастер смотрел на большое табло, установленное в буровом блоке, чтобы показывать, какой вес приходится на долото и какую долю веса бурильной колонны выдерживает лебедка, чтобы колонна не разрушилась под собственной тяжестью.

— Если она и сломалась, то довольно глубоко, — произнес Фрэнк. — Она весила примерно столько же до того, как все это случилось.

Джонни тревожно покачал головой.

— Ну что ж, запускай ее, Фрэнк. Посмотрим, что у нас получилось.

Я затаила дыхание. Мы не могли позволить себе сломать бурильную колонну. Себестоимость предыдущей скважины превысила смету, зато производительность была настолько незначительной, что компания чуть не закрыла вторую. Внезапно работа, которую я ненавидела, обрела ужасно большое значение. И не только потому, что это скважина Билла, но еще и потому, что от успеха бурения зависел в дальнейшем заработок всех местных. На нефтепромыслах дела обстояли неважно: инвесторы осторожничали, у подрядчиков год от года копились буровые установки, с которых снимают заказы. Здесь, на северо-западе Вайоминга, где давно тянулись худые времена для выращивания скота и пшеницы, возобновление буровых работ на месторождении Бар-Даймонд принесло несказанное благо. Одна скважина обеспечивала постоянную работу девятнадцати местным жителям: три буровые бригады по пять человек каждая, два лаборанта, прораб и геолог. Это изрядно поспособствовало доходам множества сотрудников в компаниях-поставщиках, снабжавших буровым инструментом, трубами, раствором, а также других специалистов — маркшейдеров, операторов-экскаваторщиков, цементных подрядчиков, поставщиков троса. Рос поток наличности через кассы мотелей, прачечных, кафе, салунов, заправочных станций и магазинов в городке, не говоря уже о скотоводах и дальнобойщиках, которые снабжали все эти фирмочки. В будущем скважина обеспечила бы работой полевых инженеров, разнорабочих и насосчиков в этой части штата.

Своими большущими руками Фрэнк нажал на тормоз и склонил голову. Чтобы узнать, не разъединилась ли колонна, не оставалось ничего другого, кроме как снова запустить вращение ротора. Чем дольше ждать, тем крепче грязь сковывает долото. Плечи мастера напряглись, когда он осторожно отпустил тормоз. Ротор повернулся раз, два, три, четыре. Вес на долото стабилизировался. Фрэнк погладил ручку тормоза. Глаза мужчины были прикрыты. Все шло хорошо.

Глава шестая

Сразу после полудня я передала работу Ховарду, который сидел сгорбившись на стуле и разглядывал ведомость налитыми кровью глазами. Дверь с грохотом распахнулась и вошли Эд Мейер с Мерлом Джонсоном.

— Эгей, вот же она, маленькая симпатяшка, наша девчонка-грязевед! — голосил Эд. — Чего поделываем, детка? Расставляем точки над «i»? Ха-ха-ха!

Я ответила: «Привет, Эд. Привет, Мерл». О чем я подумала, вы уже догадываетесь.

— Эй, разве она не милашка, — зафыркал Эд и, наклонившись, подобрал мое долото. Теперь мне точно хотелось прибить гада. Отработавшее четырехдюймовое долото служит почетным знаком на нефтепромысле. Их не за красивые глаза раздают, такие подарки редки и ценятся. Это долото было моим, получено от бригадира Бар-Даймонд Филд в благодарность за то, что помогла ему вытащить пикап из канавы. И вот Эд Мейер облапал подарок своими похотливыми ручонками. Я мысленно утыкала кинжалами и шрапнелью его ничтожную черепушку, пока он не положил долото обратно, откуда взял.

Мерл кивнул мне и поспешил усесться, чтобы дать излюбленный покой толстому телу и ногам. Секунду-другую он рассматривал меня бесцветными глазами, затем перевел взгляд на окно и стал созерцать пришествие полдня.

Указав на таблицу на рабочем столе, Эд усмехнулся:

— Итак, малышка, что у тебя есть для нас нынче утром?

Ховард, сосредоточенно держась за спинку стула для опоры, по частям поднял себя со стула. Сигарета дрожала у него во рту от усилий. Он с легкой издевкой ухмыльнулся, взмахом руки показал, что согретое сиденье всецело принадлежит мне, затем елейно подмигнул Эду, отшатнулся в сторону и тут же плюхнулся на стул рядом с Мерлом. Я села за стол и смахнула сигаретный пепел с ведомости.

Босс подступил сзади и наклонился так близко, что я почувствовала тепло его дыхания на своем ухе, а запах табачного дыма ударил мне в ноздри. Эд сжал мне плечо.

Слюна во рту загустела. Как я ни пыталась сглотнуть, не получалось, и я ненавидела себя за то, что не представляла даже, как поступить, чтобы остановить его. Пытаясь совладать с дрожью в руках, я указала на изменения в литологии на каротажной диаграмме, сопоставив их с изменением скорости бурения в том месте, где мы вошли в сланец.

— Очень мило, сладенькая, — проворковал Эд.

— Спасибо, Эд. — От напряжения голос невольно сорвался и к удивлению нас обоих прозвучал гораздо громче, чем того требовала ситуация. Эд резко попятился и сел, расставив колени в стороны. Он принялся рассказывать анекдот о женщинах с «сиськами размером с яйцо, жареное яйцо, ха-ха-ха». Я пропускала слова мимо ушей, потому что уже слышала от него этот так называемый анекдот.

Мерл тихонько кашлянул. Невыразительный мужчина лет пятидесяти. Его скрюченные руки и крепкое телосложение говорили о тяжелом труде, сначала на буровых, затем в открытой им собственной нефтесервисной компании. Почувствовав на себе мой взгляд, он заерзал на стуле, скрестил ковбойские сапоги и подался вперед, подперев голову мясистой левой рукой, левый локоть которой покоился на столе. Так и сяк перекручивая морщины на лице, Мерл сжал губы и устремил свои небесно-голубые глаза на мои.

В дверной проем просунулась голова Джонни Максвелла.

— Эд, есть минутка? — позвал прораб, не поднимаясь по ступеням.

Эд со вздохом встал.

— Вернусь через секунду, — сказал он, выходя за дверь, нахмурив брови с выражением усталой важности.

— Не желаешь чашечку кофе, Мерл? — спросила я, кивнув в сторону кофеварки на полке.

— Конечно. — Он встал, налил себе, с серьезным видом сделал глоток.

Я искала тему для разговора и, наконец, поинтересовалась о пряжке его ремня, такой большой, серебристой, с рельефным седлом. Пряжка была настолько стара, что не получалось разобрать выгравированную на ней надпись.

— Эта пряжка — трофей с родео? — осведомилась я.

— Угу. — Он кивнул и посмотрел в окно, не улыбаясь.

Сама знакомая со скачками вокруг бочек, я прилично знаю о родео, но не представляла, как разговорить Мерла. Он казался таким воспитанным человеком, что мне стало его жаль: ведь ему, чтобы зарабатывать на жизнь, приходилось мириться с незрелой напыщенностью Эда, хотя нечто в Мерле предполагало, что всякие мерзости просто протекают мимо него, ни разу не запачкав.

Пока я обдумывала эту мысль, Эд ворвался обратно в трейлер.

— Ничего без меня здесь не делается, — пожаловался он, снова уселся и вздохнул, подчеркивая крайнее усердие, прилагаемое к работе. Босс закурил следующую сигарету и снова пустился травить сальные шуточки.

Спустя где-то шутки четыре сквозь сопровождавшую их пулеметную очередь смеха в дверь снова постучали. Я крикнула: «Войдите», и показался Уилли Сьюэлл, щетинисто-рыжий, в медных веснушках и поразительно зелеными глазами. Он с вызовом посмотрел по очереди на каждого в комнате, а когда добрался до меня, в его глазах тоже читался вопрос. Я как можно незаметнее покачала головой, заверяя его, что никому не говорила о том, как натолкнулась на него в трейлере Билла той ночью.

Уилли снял каску. Покрытый сырой нефтью и грязью, он неуклюже изгибался, чтобы вписаться в низкое помещение, добавлявшее росту худощавой узкоплечей фигуре паренька.

— Ой… э-э, мистер Мейер, — начал он, — э-э, у меня опять проблемы со скважиной номер «17-1», которую мы пробурили прошлым летом. Ох… вчера вечером снова вышел из строя дозирующий клапан. Не знаю, сколько было накачано за простой. И не знаю, давно ли велся учет по нему.

Он засунул указательные пальцы обеих рук в карманы.

— О, черт, Уилли, — произнес Эд. — Второй раз за неделю. Бли-и-ин! Неужто так трудно управиться с этой хреновиной? — Он затянулся и выпустил длинную тонкую струйку дыма в сторону Уилли.

«Трудно управиться? — подумала я, потрясенная тем, как Эд автоматически обвинил в проблеме насосчика. — Почему бы тебе не остановиться и не спросить себя, из-за чего выходит из строя дозирующий клапан на абсолютно новом устьевом узле? Мы пробурили ту скважину только прошлым летом…»

Лицо Уилли помрачнело.

— Ну, я снова запустил его, проблема не в этом. Просто три дня назад, после того как клапан последний раз вышел из строя, я восстановил его. Он был, как новенький. Как часы, работал. Вот я и не могу понять…

— Бред несешь, Уилли. — Эд перекинул ногу на ногу, положив каблук сапога на колено, выпятил грудь и откинулся назад.

Меня аж приподняло, захотелось сказать: «Эд, этот парень задает правильные вопросы. Не спеши ему рот затыкать, алчный придурок».

Тело Уилли напряглось.

— Я думал, что кто-то может быть…

Мерл встал.

— Да ладно, Эд. Уилли — толковый пацан. Давай проверим, что он хочет нам сказать.

«А потом вернись и расскажи мне». Что же задумал Уилли?

Непрерывно обдавая Уилли холодным взглядом, Эд с явной рисовкой сделал последнюю затяжку и бросил окурок в раковину. Затем со вздохом раздражения, таким громким, что услышал бы задний ряд в самом большом театре на Бродвее, не без труда поднялся на ноги и направился к двери, рыча:

— Хорошо, Уилли, пойдем посмотрим, что случилось с твоим чертовым клапаном.

Мерл последовал за Эдом к двери.

Взглядом я проследила за ними, жаждая незаметно прошмыгнуть в кузов их грузовика и лично увидеть, что не так с дозирующим клапаном. Связана ли эта поломка с появлением Уилли в трейлере Билла? Что может быть такого важного в сломанном дозирующем клапане, что скромный насосчик рискует навлечь на себя гнев начальства?

Пока я ерзала на стуле, в голову лезли мысли об Уилли. Он очень молод. Со школьного выпускного прошлого года стену пивной в Мититсе украшало его тщательно отретушированное фото вместе с фотографиями семи его одноклассников. Уилли держится в кадре с достоинством, шапочка выпускника сидит ровно, кисточка свисает у сжатой челюсти. Под снимком к стене был аккуратно прибит гвоздиками лист, фигурные буквы на котором гласили «Прощание». Рядом фото пухленькой девушки с волосами, косо зачесанными поперек лба, и с нервной улыбкой, обнажавшей батарею брекетов. Между двумя этими фотографиями висела третья, поменьше, на которой Уилли и девушка жмутся друг к другу, он в смокинге с открытым воротом, она в плохо сидящем свадебном платье, с которого свешивались дешевые машинные кружева. Под снимком записка: «Уилли и Дайна, 10 августа». Другая фотография, еще меньшего размера, изображала Дайну перед рождественской елкой с младенчиком на руках, сверкающую улыбкой так, что брекеты затмили фотовспышку.

Насосчики вроде Уилли принадлежат к категории нефтяников-одиночек. Большую часть дня они трудятся, предоставленные самим себе, на дальнем крае долины, где перекачивают сырую нефть из резервуаров на тех скважинах, что не подсоединены к трубопроводу. Эти работяги трясутся над вверенной им техникой, и молясь, и ругаясь на разваливающееся оборудование, которое приходится днями на пролет то подвинчивать ключом, то подкручивать проволокой. Я слыхала, Уилли фанатично гордится своей работой, выезжая на проверку скважин вечерами и по выходным, иногда прихватив Дайну с малышом, которых усаживал в пикап на переднее сиденье, в то время как на заднем, высунув язык по ветру, ехала любимая собака.

Я смотрела в окно, как грузовик Уилли, потрясывая антенной, покидал парковку. За рулем сидел Эд. Хорошо, что я никому не сказала о встрече с парнишкой в трейлере Билла, хотя сейчас мне, как никогда, хотелось знать, что же искал Уилли.

Решено! Больше не буду ждать, пока представится случай столкнуться с Уилли. Пусть он сейчас в распоряжении Эда Мейера, но в воскресенье, как только закончу смену в полдень, я найду парня и потолкую с ним.

Глава седьмая

Воскресным утром Чет Хокинс, сияя улыбкой, подъехал на одном из блестящих новых пикапов своего папы, который тянул за собой трейлер с аппалузой и какой-то другой кобылой гнедой масти. Кобыла была еще красивее аппалузы, так что я помирала от зависти. Мне пригрезилось, что Аликс занята и Чет интересуется, не хочу ли я вместо нее прокатиться верхом.

Но, как назло, Аликс Чедвик, эта инженю нефтепромыслов востока и запада, вышла из своего королевского сорокафутового будуара на колесах, разодетая в самые последние новинки — брюки от Левиса и соломенную ковбойскую шляпу.

Чет посмеялся над шляпой, Аликс посмеялась над своей сообразительностью, затем он помог женщине сесть в пикап, и оба поехали в направлении правительственных земель. Трейлер мотало на неровной дороге, кобылицы в такт покачивали округлыми крупами.

Следующие полтора часа я изводила себя, пока не увидела быстро возвращающийся пикап, без прицепа и лошадей. Чет остановился у буровой вышки и выпрыгнул. С каменным лицом он пулей взбежал по ступенькам и кинулся в бытовку.

Вторая дверца открылась медленнее. Я увидела, как наружу, держась обеими руками за дверцу, выбирается Аликс, сначала спустив одну ногу, потом другую. С усилием девяностолетней старухи геологичка оперлась на ноги и распрямилась, словно разучилась это делать и каждое движение приходилось продумывать заново. Выражение ее лица, на котором читалось мучение, побудило меня вскочить, обуться и покинуть трейлер.

— Аликс! — прокричала я. — Что с вами?

Аликс повернулась и, в замешательстве нахмурившись, какое-то время смотрела на меня. Краем глаза я видела, как к бытовке быстро стягиваются люди.

— Аликс, — повторяла я, — в чем дело?

Ее лицо скривилось от боли.

— Аликс! — Я взяла ее за руку и повела к трейлеру.

Мужчины стекались отовсюду, их глаза наполняли волнение и тревога. Они бежали как стая, отдавая приказы туда-сюда. Большое, серьезное происшествие вырвало их из обыденности и сплотило. Чет опять подбежал к Аликс, коснулся ее лица и спросил:

— Как ты? — Затем обратился ко мне: — Позаботься о ней, Эм. Я могу положиться на тебя, верно?

«Конечно, можешь положиться», — подумала я и, кое-как отдышавшись, спросила: — Что случилось?

Глаза Чета вспыхнули смесью волнения, гнева и, возможно, — или мне почудилось? — испуга. Внезапно он схватил меня за плечи, удивив неожиданной интимностью, и внимательно посмотрел мне в глаза.

— Мертвец, — только и сказал он, а после столь же внезапно двинулся к своему пикапу, завел двигатель.

В машину подсели двое чернорабочих, один из которых крикнул мне из окошка, когда Чет разворачивал машину:

— Фрэнк уже звонит шерифу. Ты проверь там, Эм, не нужно ли ему чем помочь.

Шок от новости усиливался впечатлением от оказанного Четом внимания. Забыв о делах, я повела Аликс к своему трейлеру, помогла подняться по ступенькам вовнутрь. Женщина опустилась на диван.

Я отодвинула одну из грязных стенных панелей, о которой, как предполагалось, знать не должна, разыскала там тайничок с самогоном Ховарда, отвинтила крышку на одной из бутылок и, плеснув малость в кофейную кружку, протянула Аликс. Та, отпив, сильно закашлялась и сморщилась, отстранила выпивку. Глаза женщины покраснели от слез.

В кухонной раковине я смочила бумажное полотенце и принялась промокать им лицо Аликс — сначала лоб, затем щеки, и так до тех пор, пока она в растерянности не оттолкнула мою руку.

— Расскажи все, — попросила я.

Аликс вырвала из моих рук полотенце и уткнулась в него лицом. Наконец сквозь промокшую бумагу зазвучал ее голос:

— Я… я хотела посмотреть на диких лошадей на землях правительства. Он, то есть Чет, отвез меня туда. Мы пошли по следам лошадей, но тут увидели пикап. И тело. Оно было… он был раздавлен. Растоптан лошадьми. Голова проломлена. А грудь…

— Кто это был? — спросила я.

Она отложила полотенце и легонько покачивалась, обхватив себя руками и крепко зажмурившись.

— Чет сказал, это… э-э… какой-то Сьюэлл…

В рое мыслей, закружившихся у меня в голове, возникла картинка: рыжие волосы, лицо в веснушках, запекшаяся кровь повсюду. И незрячие зеленые глаза, глядящие на небосвод. А еще представилось, как молодая жена с брекетами на зубах и младенцем на руках, пытается понять, почему она вдруг осталась одна.

Аликс оторвала свежее полотенце от рулона, выпрямилась и высморкалась. Пора предоставить ее самой себе. Я сказала, что собираюсь проверить Фрэнка в буровом блоке.

Она рассеянно кивнула, и мы расстались, словно незнакомцы после случайной пустой беседы в ожидании автобуса. Пусть побудет одна, вернет себе чувство достоинства.

Когда я вошла в бытовку, то обнаружила, что Фрэнк орет в радиотелефон. Дуэйн и Эмо, рабочие, не ушедшие с Четом, метались из угла в угол в узком пространстве. Эмо бормотал под нос: «Бедная Дайна, бедная Дайна, бедная Дайна» — точно повторял мантру.

Фрэнк кричал:

— Да, это на земле БУГОЗ, но ты дай мне шерифа! — Силясь расслышать ответ, он едва не вдавил наушник в ухо, а второе заткнул большим пальцем. — Черт возьми, Шерил, у нас тут проблема на буровой, и мне нужен шериф. Нет, не надо мне придурков-федералов. А теперь шевели своей вредной мелкой задницей и переключи на Бена Льюиса!

Дуэйн и Эмо кивали в знак согласия, Дуэйн даже погрозил телефону.

— Эй, Бен, — продолжал Фрэнк, — у меня проблема тут, на Бар-Даймонд, «Хокинс 4–1». Ага. Можешь подъехать? Нет, боюсь, скорая помощь не понадобится. Похоже, время упущено. Но ты мог бы привести коронера. Ага. Ага. О-о! Нет, думаю, лучше не называть имен в эфире. Да, рядом с телом осталась парочка моих людей. Нет, Джонни Максвелл в Грейбулле, вернется только сегодня днем. Ага. Лады, скоро увидимся. — Он повесил трубку, посмотрел на нас и объявил: — Есть работенка, ребята, — и подал мне знак следовать за ним в буровой блок.

Я последовала за буровиком в помещение с пультом. Там он схватился за рычаг и дернул его, переведя установку с холостого хода на автоматический, повернулся ко мне и коснулся моей руки кончиком пальца, направляясь к лестнице на трубный двор. В один из тех моментов гиперсознания, которые приходят за потрясением в чрезвычайной ситуации, я с особой четкостью ощутила это прикосновение и поняла, что прошло очень много времени с тех пор, как кто-то прикасался ко мне по-дружески.

На лестнице можно было слышать друг друга, не повышая голоса. Фрэнк с беспокойством всматривался в мое лицо.

— Она в порядке? — осведомился он.

— Аликс? Да, мне так кажется. Она весьма крепкая. Или, по крайней мере, сдержанная, — отвечала я, а Фрэнк кивал, усваивая информацию, словно врач, выслушивающий перечисление симптомов. — Она вдоволь поплакала, а я дала ей хлебнуть из пойла Говарда.

У Фрэнка дернулся уголок рта.

Меня поражало, как легко слова вылетали из моего рта. Прежде я ни разу не позволяла себе говорить так откровенно ни с одним из рабочих этой или любой другой бригады, да и приглашений на приятельскую беседу особо-то не получала. Доводилось много болтать с Джонни, но с ним все болтали, обменивались информацией по рабочим вопросам. Он же прораб. Его задача и профессиональный долг состояли в том, чтобы непринужденно общаться с каждым из разношерстного сборища нанятых работников, иначе дело на промысле застопорится. Но ради всего святого, сейчас-то со мной был Фрэнк, бурильщик.

— Надеюсь, что самое худшее с ней позади, — с удивлением слышала я собственный голос. — Хотя не знаю, может, она слишком быстро взяла себя в руки. Почем знать. Наверное, сейчас для нее мало что можно сделать. Думаю, зрелище было неприятное.

— Хм, — сквозь сжатые губы пробормотал Фрэнк. Он на секунду отвел взгляд, а когда вновь обернулся, у меня возникло ощущение, словно заглядываю в колодец, такой глубокий, что дна не видно. — Шериф уже в пути, — сказал он. — Мне понадобится твоя помощь, когда он приедет.

— Само собой.

— Ты могла бы помочь ему с Аликс. Надо прокатиться с ней, когда она будет показывать, где тело Уилли. Чтобы шериф не лез к ней слишком грубо со своими вопросами. Он не всегда внимателен. — Внезапно смутившись, Фрэнк сказал: — Он был со мной во Вьетнаме. Слишком много повидал. — И он снова отвел взгляд. — И да, пожалуйста, посмотри там, как они позаботятся об Уилли.

Мышцы на его челюсти яростно напряглись, брови нахмурились, глаза вперились в горизонт на западе. Интересно, что он видел: может быть, горы, но мне казалось, что он видел нечто перед мысленным взором, что-то гораздо более далекое, случившееся на несколько лет ранее; что-то мрачное и тревожное все еще тянулось к нему — и вовсе не с океана, а из тех жарких, влажных джунглей.

— Конечно, я присмотрю за Уилли, — отозвалась я.

Фрэнк сдавленно выдохнул, спустякакое-то время кивнул и пошел обратно вверх по лестнице.

Несмотря на попытки Фрэнка соблюдать осторожность, новости распространялись быстро. Полчаса спустя, как раз к прибытию шерифа, на буровую приехали еще два пикапа со штыревыми антеннами радиостанции гражданского диапазона.

Первым гостем из города был Элмер Трипп. Выйдя из пикапа, он пристально посмотрел на меня, первую из попавшихся на глаза, и произнес скорее утвердительно, чем вопросительно:

— Это Уилли Сьюэлл, не так ли?

Я кивнула.

— Я слышал, он пропал без вести, — продолжал он. — Все утро об этом по радио говорили. Не похоже на него: уехать, никому ничего не сказав. — Мужчина снял шляпу, обнажив почти безволосую белую кожу головы, которая резко становилась коричневато-красной в дюйме над его бровями. Он прислонился к двери своего пикапа, уставился в землю и едва слышно чертыхнулся, так что я уловила одно лишь шипение.

Следующий из прибывших пикапов был совершенно новеньким. Задолго до того, как стало возможным рассмотреть вблизи логотип на дверце, блестящая темно-синяя поверхность без единой вмятины предупредила о том, что это собственность ранчо «Бар-Даймонд». Появился Гарт Хокинс собственной персоной. Спина прямая, как у полковника морской пехоты. Он улыбнулся Элмеру безрадостной приветственной улыбкой, обнажив ряд зубов, слишком безукоризненных, чтобы быть настоящими. Все его действия говорили: хозяин здесь, расслабьтесь!

Затем прикатил «шевроле блейзер» с красующимся на двери большущим значком офиса шерифа. Шеф Льюис сидел за рулем прямой, как жердь. Никогда раньше его не встречав, но судя по видневшимся в окошке широченным плечам, я готовилась увидеть очень крупного мужчину, может, метров двух ростом. Поэтому удивилась, когда он вышел из кабины: большое туловище опиралось на пару ног, более подходящих для низенького человека. Длинная полоска форменного галстука усугубляла эффект. Шериф двигался неуклюже, положив руки на бедра и широко расставив локти в стороны, выставляя напоказ толстый ремень марки «Сэм Браун» из тисненой кожи. Глаза Льюиса бегали туда-сюда, словно он проверял, не хихикают ли окружающие.

Вероятно, это была просто реакция на стресс в данный момент, но когда шериф приблизился, я пыталась подавить улыбку. Даже с ковбойскими сапогами и задиристой позой он не мог поднять поля шляпы выше моих глаз. Я не видела его лица, пока он не вздернул резко подбородок, приблизившись ко мне. Невольно я оглядела его с ног до головы, сжав рот в тоненькую линию, чтобы сдержать надвигающийся смех.

К счастью, внимание шерифа отвлек показавшийся из бурового блока Фрэнк, который сказал:

— Бен, спасибо, что приехал.

— Конечно, Фрэнк. А теперь, как насчет того, чтобы рассказать мне, что происходит?

Гарт Хокинс встал рядом, заслонив меня спиной и скрестив руки на выпяченной груди.

— Вот именно, что происходит, Фрэнк? — влился в разговор его голос.

Фрэнк мельком глянул на Гарта и развернулся к шерифу:

— Я мало что знаю. Сын Гарта, Чет, взял сегодня утром нашего геолога прогуляться.

— Что сделал Чет? — переспросил Гарт.

Сосредоточив внимание на шерифе, Фрэнк не прерывался:

— И, кажется, они наткнулись на тело.

— Где сейчас мальчик? — вставил Гарт, но Фрэнк перебил:

— Это был Уилли Сьюэлл. Дела весьма плохи, как я понял. Чет говорит, он выглядел так, будто его лошади затоптали насмерть. Чет забрал с собой двух моих рабочих и поехал отгонять птиц. Геолог здесь, в трейлере-лаборатории.

— Позволь мне поговорить с ней, — попросил шериф.

— Наш геолог — женщина, Бен. — Фрэнк сделал неопределенный жест, помахав рукой в воздухе. — С ней все в порядке, но она, э-э, малость шокирована.

Шериф пару раз перевел взгляд с Фрэнка на трейлер и обратно, затем опять посмотрел на меня.

— Ага.

— А это Эм Хэнсен, один из наших лаборантов, — продолжал Фрэнк. — Она поедет с тобой и Аликс — это наш геолог — для поддержки. И покажет путь.

Гарт Хокинс снова вмешался:

— Послушайте, Бен, вам всем надо вернуться на ранчо. Я свяжусь с Четом по рации. Он и сам управится…

Шериф решительно ответил:

— Нет, Гарт, здесь так дела не делаются. — Он дважды развернулся от меня к Фрэнку и затем к Гарту, точно кукла на шарнире, разглядывая нас во все глаза. — Спасибо, Фрэнк. Сейчас можешь вернуться к работе. А вы, мисс Хэнсен, — обратился он ко мне, — не могли бы сходить за геологом? Элмер, я думаю, тебе лучше остаться здесь. Проследи, чтобы никто не пользовался телефоном, пока я не уведомлю ближайших родственников.

Направившись к трейлеру, я услышала, как Гарт заявил:

— Я поеду сам. Мне надо о стаде заботиться, пока вы там носитесь по моим пастбищам. Мой мальчик не знает, на что согласился и во что ввязался.

— Спасибо, нет, Гарт, — приказал шериф.

— На моей земле…

— Они не на вашей земле, а государственной, — не без язвительности вмешался Фрэнк. — Вы там даже не арендатор. Эта земля принадлежит всем нам.

Жаль, не видела я лица Фрэнка в тот момент. Паршивый характер Гарта мне тоже пришелся не по нутру.

Я постучалась, прежде чем войти в трейлер. Аликс сидела на прежнем месте, притихшая, но оправившаяся.

— Шериф здесь, — сообщила я. — Что скажешь, сможешь показать нам, где найти Чета? Я поеду с тобой.

— Хорошо. — Она быстро поднялась и вышла наружу.

Пикап Гарта Хокинса уже ехал со двора в сторону ранчо, скорость машины указывала на безразличие к рессорам.

Аликс прошла через парковку к тому месту, где стоял шериф, и остановилась на расстоянии, которое, по моим расчетам, было достаточным, чтобы ее рост не смущал Льюиса. Барышня отнюдь не наивна.

— Здравствуйте, шериф, я Аликс Чедвик, — произнесла она, протягивая руку.

Шериф, поджав губы, таращился на Аликс, и его глаза едва не вылезли из орбит. Мгновение поколебавшись, он убрал руку с бедра, шагнул вперед и пожал кончики пальцев на протянутой руке Аликс. Ему пришлось запрокинуть голову, и глаза расширились еще больше.

— Определенно рад знакомству, мисс Чедвик, — проговорил он, затем махнул рукой в сторону «блейзера». — Прошу, дамы!

Глава восьмая

Без малого полчаса по заброшенной, едва различимой дороге, полной ложных поворотов, из-за которых особо не разгонишься, заняла поездка к тому месту, где лошади растоптали Уилли. Благо, проследить путь помогали оставленные ранее отпечатки шин и примятые стебли в редкой траве прерий. Из-под колес взлетали рогатые жаворонки. Солнце поднялось высоко над головой. На западе, над хребтом Абсарока, собирались кучевые облака, поглощавшие тепло воздуха. Дурной знак, предвестье ранней грозы.

Шериф за рулем держался прямо, как шест, отчего снова казался высоким мужчиной, так что глаза находились почти на одном уровне с глазами длинноногой Аликс.

— Итак, мисс Чедвик, — заговорил он, — вы отправились покататься с сыном Хокинса?

— Да.

— И наткнулись на тело. Не могли бы рассказать мне обо всех обстоятельствах? Он просто лежал в траве?

— Да.

— Вниз лицом или спиной?

— На жив… мы перевернули его на спину, чтобы посмотреть… — Она сцепила руки и рассматривала ноги, чтобы хоть на чем-то сосредоточить внимание.

— Передвигали его? — посмотрел на Аликс шериф.

— Да, это сделал Чет.

Шериф покачал головой, его глаза начали расширяться.

— Стало быть, говорите, его растоптали. Откуда вам это известно?

— А как еще такое могло произойти? — Голос Аликс напрягся. — Его лицо и грудь были раздавлены. Вокруг на земле отпечатки копыт.

Я подалась вперед с заднего сиденья и положила руку ей на плечо. Женщина слегка дрожала.

— Что именно вы имеете в виду под «раздавлены», мисс?..

— Думаю, скоро мы сами все увидим, шериф, — встряла я. — Вижу людей на следующем подъеме. Достаточно вопросов, ладно?

Шериф развернул свой длинный торс, насколько возможно, чтобы пару секунд пристально изучать меня взглядом. Я затаила дыхание, испугавшись, что он перевернет «блейзер».

Мужчины сидели на земле по одну сторону от пикапа Чета. Адреналин из них давно выветрился, и теперь они вели себя тихо, знай, дергали стебельки травы и перебрасывались словами. Все встали нам навстречу, Чет сделал шаг вперед.

— Он с той стороны пикапа, — сказал он. — Его пикап на другом конце подъема, ключи в зажигании. Мы нашли там одеяло и укрыли его.

Мы с шерифом вылезли из «блейзера» и следом за мужчинами обогнули пикап. Я заметила, что Аликс держалась позади.

Распростертое тело Уилли накрывало старое, полинялое армейское одеяло; сквозь его поредевшую оливково-серую шерсть слабо различались нос Уилли и пряжка его ремня; с другого края торчали оббитые, потрескавшиеся ботинки. Рыхлая грязь вокруг была испещрена путаницей следов: отпечатки лошадиных копыт, мужских сапог, а под всеми ними — едва видимые следы лысеющих покрышек от пикапов.

Шериф поднял руку, давая нам знак стоять, и приблизился к телу, рядом с которым присел на корточки, сжав свои короткие ноги, и высоко приподнял край одеяла, чтобы рассмотреть Уилли получше. Когда он протянул вперед руку, я готова была поклясться, что он ласкал труп.

Я придвинулась ближе, увидела краем глаза запекшуюся кровь и рыжие волосы, затем отвела взгляд. Чет и остальные беспокойно топтались, все глубже засовывая руки в карманы.

— Ты его переворачивал? — прохрипел шериф.

— Ну да, — ответил Чет, выпятив нижнюю губу. — Иначе кровь было не видно, и я не сразу понял, что он мертв.

— Это следы от твоих ботинок, Чет? — продолжил шериф.

Чет шагнул вперед, наклонился, рассмотрел отпечатки, затем выпрямился и поднял ногу, сравнив их с подошвой.

— Да, сэр, они.

— А эти большие резиновые подошвы, они похожи на твои, Уэйн.

Рабочий нехотя кивнул.

— А вот эти, с гвоздями в каблуке? Твои, Даррелл? Видно даже, что были в починке, — с издевкой заметил шериф, слегка коснувшись пыльной почвы.

Даррел неуклюже поднял ногу.

— Ага, — подтвердил он.

— Что тут сказать? Толпа дебилов вы, вот кто. Истоптали всю землю рядом с телом. Теперь не узнаешь, как мальчонка умер! Блин, парни, как прикажете мне работать?

Рабочие переглядывались и в неловкости топтались на месте. Лицо Чета покраснело.

— О, черт, Бен, всем же ясно, что скорее всего он здесь потому, что угонял диких лошадей. Гляньте на следы копыт. Должно быть, пацан попал под копыта какому-нибудь жеребцу, вот и все. Посмотрите на отметины у него на груди! Что, черт возьми, мне оставалось делать? Не оставлю я покойника просто так валяться, чтобы его зверье растерзало!

Шериф метнул в него строгий взгляд, после чего, напустив пренебрежительный вид, продолжил осматривать место происшествия. Бен внимательно разглядывал отпечатки неподкованных копыт, затем подошел к трейлеру, где были привязаны лошади, и по очереди изучил у каждой все четыре подковы, затратив на это прилично времени. Только тогда он выпрямился и, расправив плечи, поглядел на Чета из-под полей своей шляпы. Бен в тот момент стоял на кочке, так что смотреть снизу вверх не приходилось.

— Склонен согласиться, мистер Хокинс, — голосом, полным раздражения, произнес он. — Но позволь однозначно прояснить, что впредь ни за что нельзя прикасаться к телу до моего прибытия. Понял меня, сынок?

— Да, Бен, знаю, — выдавил Чет.

— Вот и ладно, тогда давайте перенесем его в «блейзер».

Глаза Чета сузились.

— То есть вы, Бен, больше не считаете, что следует подождать коронера? В смысле, раз уж дельце обалдеть какое серьезное, почему бы нам не делать все по инструкции?

Глаза шерифа сердито сузились, вцепившись в Чета на полминуты. Затянувшаяся пауза стала очень утомительной, но затем Бен усмехнулся:

— Он посмотрит позже. Ну же, приступаем! — И развернувшись на каблуках своих ковбойских сапог, отпер заднюю дверь «блейзера», чтобы подготовить место для тела.

Аликс выскочила из машины и поспешила к пикапу Чета, словно за ней гнались осы.

Тут я вспомнила просьбу Фрэнка позаботиться об Уилли. Инстинкт подсказывал мне, что никто другой не отнесется к умершему с должным старанием, потому что это в каком-то роде женское дело. Иначе с какой стати Фрэнк обратился бы ко мне? Ведь у Чета больше авторитета, а Уэйн старше по возрасту. Впрочем, стоило сейчас подумать над просьбой Фрэнка, как с потрясением угадываешь другой ее смысл: он посчитал меня женщиной. От этого чувствуешь себя как бы раздетой, беззащитной… и немного раздраженной. «Что не так с мужчинами? — думала я, приближаясь к телу Уилли. — Сначала из-за моей женской природы принимали меня за евнуха-шута, набравшегося наглости искать работу на «их» территории, а теперь, когда возникла щекотливая в эмоциональном плане ситуация, именно я обязана взяться за грязную работу, потому что женщина, чуть ли не сама мать-земля». Пришлось чертовски усердно потрудиться, чтобы влиться в коллектив, и это дорого мне обошлось: жизнь моя сделалась кошмар какой стесненной, стесненной во всем, словно однажды поутру я проснулась завернутой в вату на дне запертого сундука.

Набравшись смелости и пытаясь говорить с твердостью и достоинством, чтобы не вызвать сомнений у шерифа, я произнесла басовитым голосом:

— Ладно, давайте-ка расстелем одеяло рядом и перекатим Уилли на него.

Чет, Даррелл и Уэйн проворно опустились на колени, чтобы помочь мне. Я тоже встала на колени, гадая, что еще я увижу под прямоугольником запыленной ткани. Стоило усилий преодолеть тошноту и протянуть к одеялу руку, я буквально умоляла себя сжать на нем пальцы. Вперед! Одеяло соскользнуло с недвижной фигуры.

По первому впечатлению, Уилли казался спящим. Внутри даже шевельнулось опасение, что я могу побеспокоить его. Но вот с солнца соскользнуло закрывавшее его облачко, и обнажилась резкая бледность кожи мертвеца. Мой желудок сжался. Я поблагодарила свою звезду за то, что голова Уилли повернута поврежденной стороной вниз. Я старалась не смотреть на его грудь, всецело сосредоточившись на том, чтобы побыстрее расстелить одеяло на земле, расправить и подтянуть ближе к трупу.

Мужчины взялись за тело со всех сторон, так что мы без задержек переволокли тело. Оно послушно улеглось на одеяло, за исключением одной руки, которая болталась, как дубина. Жестом я попросила Уэйна схватиться за мой край одеяла, а Чету и Дарреллу велела взяться за противоположный. Вцепившись в ткань, мы на счет три подняли Уилли, который для своего роста весил немного. Когда тело переносили в «блейзер», я думала об умиротворении и освобождении, тщетно пытаясь вспомнить хоть какую молитву, которую, наверное, слышала, когда ребенком пару раз ходила в церковь.

Все это время шериф был занят тем, что перекладывал вещи в «блейзере» и затем сложил пополам заднее сиденье. Когда же он, наконец, обернулся и увидел, что мы делаем, то набросился на нас с воплями:

— Чья это такая умная идея?

Мы замерли как вкопанные, и одеяло вдруг потяжелело в наших руках.

— Моя.

Шериф заговорил медленно, низким и вкрадчивым голосом, змеей обвивавшим меня:

— Что ж, прелестно, мисс Хэнсен, просто прелестно. Я всегда готов дать девушке шанс, как и любой другой мужчина, но возможно, вы все-таки поймете, что есть одна проблемка. До некоторых не доходит, что их задача — ждать приказов и делать, что велено. Сдается мне, ребята, у нас дисциплина хромает.

Ярость сдавила мне горло, на челюсти напряглись мышцы. Одеяло с каждой секундой делалось тяжелее, и меня поедал стыд от мысли, что я вот-вот ослаблю хватку и уроню свой угол.

Возможно, меня легко заткнуть, но только не Чета.

— Бога ради! — отозвался он. — Нам что, вернуть все, как было, до получения письменных указаний, мистер шериф, сэр? Эмми просто старается сделать все подобающе.

С этими словами он вновь зашагал вперед мимо шерифа, побуждая и нас двигаться вслед, плечом к плечу. Мы уложили тело в багажник по диагонали и подоткнули под Уилли края одеяла. Я попытался немного согнуть ему ноги в коленях, чтобы их не раздавило дверью, но они были жесткими и не поддавались. Силясь совладать с коленями, мы заметили, что ноги сгибаются в бедрах, поэтому как можно аккуратнее завалили тело на бок и прижали ноги к корпусу. Шериф все еще глядел на меня сердито, когда, заведя мотор, сказал:

— Попомните, юная леди, паршивую овцу всегда прогоняют из стада.

Затем, рявкнув Уэйну и Дарреллу, чтобы те подогнали пикап Уилли, Бен жестом, похожим на пощечину, указал мне садиться в машину к Чету и рванул прочь.

Изнуренная, я стояла и смотрела на то место, где лежало тело Уилли. Оставленные в пыли следы создавали иллюзию, словно землю здесь взрыла своими когтями и крыльями неведомая преогромная птица, когда взмывала с добычей в небо.

Глава девятая

С запада, поглощая бескрайнюю синеву неба, надвигались чернеющие тучи. Надо бы хоть немного поспать, но я знала, что буду лежать без сна, сопротивляясь усиливающейся клаустрофобии в тесноте трейлера и воображая покойников, едва опустятся веки. Вот почему я сидела в тоске и одиночестве, предоставленная самой себе, на стеллаже с трубами в дальнем конце двора и наблюдала, как над бесплодными пустошами стягиваются тучи.

Стая пикапов на парковке мало-помалу редела, владельцы ранчо покидали буровую, разъезжаясь восвояси, к своим амбарам и сенокосам. Поднявшийся ветер нес пыль и стебельки высохшей травы.

Аликс и Чет вышли из ее трейлера и несколько минут стояли у пикапа, грустно переговариваясь о чем-то и склонив головы друг к другу. На какое-то мгновение мужчина взял ее за руку, затем выпустил из ладони, и женщина этой рукой коснулась его щеки. После он сел в машину и уехал.

Зарницы на небе сообщали о молниях позади холмов. Ветер сделался прохладным и свежим.

Аликс пару минут простояла на одном месте, крепко скрестив руки на груди. Затем распрямилась, подняв голову на всю высоту своего роста, и огляделась. Заметив меня, она подошла к тому месту, где я сидела.

— Сущий кошмар, — сказала она.

— Да.

— Чет только что рассказывал мне о том, как умер Билл Крецмер. Мне мало было известно об этом. В офисе знали только то, что он перевернулся в машине. Страшновато, две смерти одна за другой.

— Ага, — снова отозвалась я. Черт, до чего же ранит меня смерть человека!

Во мне росло восхищение Аликс, подавлявшее изначальное чувство соперничества. От строго рабочего общения мы теперь неуклонно продвигались к таким отношениям, которые зарождаются между людьми, разделившими страдания. Но как бы мои мысли и чувства по поводу событий дня не жаждали выплеснуться наружу, я была чересчур взволнована, чтобы выразить их словами. А кроме того, разговоры о мыслях и чувствах никогда не были моим любимым занятием. Видимо, потому, что всякий раз, стоило мне высказаться о чем-либо подобном, рядом оказывался некто, дававший понять, как глупо и невежественно звучат мои слова. И уж в последнюю очередь я бы стала откровенничать с позолоченной принцессой с Восточного побережья, эталоном правильности. Поэтому я, насколько могла, постаралась скрыть расстройство и ни словом не обмолвилась, просто наблюдала за тучами.

Вскоре Аликс снова заговорила, роняя обрывки мыслей:

— Ведь жизнь продолжается. Я плохо знал Билла. Я всего восемь месяцев в «Блэкфит». В компании работает… работало пять геологов. Мы работали в разных штатах. Я — в Колорадо и Оклахоме, Билл — в Вайоминге. Но он мне понравился. Он был тихим, молчаливым.

Я вздохнула. Об этом я могла говорить.

— Мне тоже нравился Билл. Он был действительно хорошим человеком.

— Да, был, — согласилась она. — Порой немного вспыльчивым. Нетерпеливым. Чет говорит, что это его и убило. Говорит, тот слишком быстро ехал.

Вот он, идеальный момент, лучший шанс выплеснуть кипевшие эмоции и сказать то, что должно сказать, чистую правду, о которой и думать не смела с тех самых пор, как умер Билл. Все, что требовалось сделать, так это сказать: «Я не считаю, что это был несчастный случай», и я ощутила бы себя лучше. Но я опять промолчала.

— А теперь еще и Уилли, — продолжала она. — Странно, потерять сразу двоих вот так.

Я прикусила губу. Аликс пристально посмотрела мне в глаза.

— Эмили, — спросила она, — думаешь, этого парня, Уилли, действительно затоптали лошади? Я имею в виду, разве лошади так могут?

Боже мой, подумала я, она тоже все понимает! И мою скованность наконец прорвало.

— Нет, я тоже не думаю, что дело обстояло именно так, — начала я и сразу же уставилась себе на руки, словно моя речь звучит убедительнее, когда не смотришь в глаза собеседнице. Зато стоило заговорить, как слова вылетали легко. — И то же самое думаю насчет Билла. У меня все время было такое чувство, будто в случившемся нет смысла. Конечно, он был и вспыльчивым, и нетерпеливым, и тачку водил разбитую, но не время ему было умирать. Десятки раз я видела, как он уезжал с этого двора и никогда не спешил, всегда притормаживал на трудных участках. Понимаешь, о чем я?

— О чем? — спросила она. Я подняла глаза и встретилась с ней взглядом. Аликс стояла прямо, твердо упершись ногами в землю, и смотрела на меня не мигая. Когда она заговорила, то слегка наклонила голову набок. — Эмили, я просто спрашивала про Уилли, потому что все это было трудно переварить. Пойми, я никогда раньше не видела мертвого человека. Я была в шоке. Не хочешь же ты сказать, что считаешь…

Черт, опять вляпалась! Злая на себя, я в поисках защиты обхватила руками ребра и отодвинулась. Надо же, дала себе волю изливать глупые «чуйства», соблазнилась распахнуть свой большой болтливый рот. А теперь сижу и злюсь. Аликс подвела меня, наверняка. Но поздно, кошка выскочила из мешка. В бестолковой тревоге в голове заметались мысли, как проколотые воздушные шары: «Как она теперь поступит, когда знает, о чем я думаю? Сочтет меня полоумной? Расскажет кому-нибудь? Вдруг я во всем ошиблась?» Тревога сдавила мне горло.

Овладев собой, я выдавила крайне неубедительную улыбку и попыталась соврать:

— Ну… если подумать, Чет прав. Да. Словом, забудь, что я тут наговорила, ладно? Просто я чувствую себя немного не в своей тарелке, понимаешь?

— Ты не кажешься мне не в своей тарелке, Эмили, — произнесла геологичка.

Если бы ты только знала, Аликс! Я отвела взгляд к горизонту, изо всех сил стараясь отодвинуть фокус разговора как можно дальше.

— Милые тучки, — проскулила я.

— Хватит! — настаивала Аликс. — Что не так с Биллом?

— А что с Биллом?

— Уверена, ты сейчас имела в виду, что это не был несчастный случай.

— Кто я такая, чтобы иметь свое мнение? — прошептала я, закрыв глаза с надеждой заставить Аликс исчезнуть. Для меня она оставалась инопланетянином, аристократкой из чуждой культуры, одной из счастливиц, которых не коснулись житейские горести и невзгоды. Я с горечью подумала, что ее шок от утренних событий скоро испарится, как эфир с кожи, а стойкость ее благородной породы преодолеет неприятные воспоминания, прежде чем они успеют оставить шрамы.

— Выкладывай, Эм. Я никому не скажу.

Что за дерьмо, эта женщина ясновидящая! Хорошо-хорошо, почему бы не сказать ей?

— Мне чутье подсказывает, вот и все. Что-то в его глазах… страх, предчувствие, злость? Что-то было не так. А потом он умер. — Я пожала плечами. Не так много, чем поделиться, как подумаю об этом.

— А Уилли?

— Ага, а потом Уилли. — Я остановилась, инстинктивно утаив от Аликс историю с появлением Уилли в трейлере Билла. Все-таки это ее не касалось. Вместо этого я продолжила общие рассуждения, пытаясь описать его характер, а не этот конкретный поступок. — Я знаю этих деревенских, Аликс. Может, я и пошла в колледж за образованием, а не осталась дома и не залетела, как другие девчонки, но я знаю, как и чем тут живут. У него были жена с ребенком. Некоторые из этих парней женятся, потому что такой принимают жизнь: сделал девушку беременной и женишься. А иногда случается в обратном порядке. Хоть так, хоть сяк, но им не плевать. Они остаются сами собой и относятся ко всему серьезно, даже когда идут на риск. Ответственность для них не пустой звук, потому что здесь так заведено. Они находят работу и вкалывают, пока не состарятся и не согнутся, как столб заборный, ни разу не показав вида, что на уме есть что-то другое. Я едва знала Уилли, но, похоже, он был надежнее многих.

Аликс вроде, обдумывала мои слова.

— Может, на него навалились долги, и он решил попробовать разок поживиться. Как я поняла, здесь это не считается особо плохим поступком. Чет говорит, что диких лошадей все время угоняют, чтобы продавать на корм для собак.

— Да, но не в одиночку и не пешком, — покачала головой я. — Попробуй как-нибудь связать диких лошадей с пикапа. Для такого нужно как минимум двое на специально обученных лошадях. Нет, картинка не складывается, на самом деле мог произойти миллион других вещей.

— Чет говорит, что Уилли, вероятно, привел с собой лошадь, и она убежала, — настаивала Аликс. — Он мог загнать туда лошадь, привязанную к заднему бамперу, и планировал увести целую вереницу лошадей. Так Чет сказал. Сказал, что так делают, если действуешь один и без прицепа для перевозки лошадей. Таким образом лучше всего удержать их под контролем. Так Чет сказал.

«Чет сказал, Чет сказал»!

— Это лишний раз доказывает, что Чет никогда не гонял диких лошадей, — возразила я, подавляя злорадную ухмылку. — Чету легко живется, Аликс, ему не довелось работать ни дня в своей жизни. Он так и не узнал, насколько опасными могут быть дикие животные.

Произнеся последние слова, я осознала, что себе же противоречу, раз настаиваю, что мустанги действительно могли затоптать Уилли. Потому-то я и ненавижу делиться с кем-либо своим мнением. Меня это выбешивает.

Аликс приподняла бровь и скривила губки в ответ на мою неожиданную напористость.

— Наверное, ты просто устала, — произнесла она, закатив глаза. — День прошел.

Я захихикала с оттенком самоуничижения, словно говоря: нет, я не дурочка. Боже ты мой! Пытаешься солгать — ничего не получается, начинаешь говорить правду — никто не верит.

— Пошли, — сказала Аликс, — я сделаю тебе чашку ромашкового чая, прежде чем ты ляжешь спать. Это самое меньшее, что я могу сделать после всей твоей помощи с шерифом Большая Шишка.

— Спасибо, нет, — проворчала я. — Посижу лучше тут маленько.

Аликс пожала плечами и пошла прочь.

— Аликс…

Она остановилась.

— Этот разговор останется между нами, хорошо? Не говори Чету или кому-то еще. Я… я глупо себя чувствую. — На последнем слове мой голос сорвался.

Аликс провела сомкнутыми большим и указательным пальцами по сжатым губам, как будто застегивая их, улыбнулась и ушла. Только тогда я заметила, что руки у меня сжаты в кулаки.

Я смотрела, как надвигаются тучи, и желала, чтобы гроза обрушилась на буровую, очистив ее от преследовавших меня страхов. Но тучи, похоже, остановились над холмами. Я закрыла глаза и подставила лицо под прохладный ветер. «Да, Аликс права, — согласилась я. — Во мне говорит переутомление. Это просто два несчастных случая, а я позволила воображению взять верх над собой. Возможно, мне пора в отпуск».

Погруженная в эти успокоительные мысли, словно в горячую ванну, я еще долго сидела под темнеющим небом; мое сознание уносилось прочь, вслед за грохотом двигателей буровой установки.

Но мало-помалу тревоги возвращались, две смерти вновь начали беспокоить меня. Мне показалось, что я увидела некую закономерность, но чего-то не хватало. Ощущение было скользкое и раздражающее, словно видишь что-то краешком глаза, но стоит взглянуть прямо, как оно исчезает. «Прекращай! — велела я себе. — Возьмись за ум и не влезай в неприятности. Вообще, у тебя есть хоть какие-то, самые ничтожные, но неопровержимые доказательства того, что это не были обычные несчастные случаи, которые произошли на одном и том же нефтяном месторождении в одну и ту же неделю?» С намерением забыть обо всем я спрыгнула со стеллажа для труб.

Когда мои ноги коснулись земли, меня осенило. Земля. Там, в прериях, я перекатывала Уилли на одеяло по сухой земле, без единого пятнышка крови. К животу и груди не прилипло ни травинки с той поросли, на которой тело предположительно лежало, прежде чем Чет перевернул его. Стало ясным, что труп перенесли откуда-то из другого места.

Глава десятая

Спальня трейлера вызывала клаустрофобию, а не сон. Стоило закрыть глаза, как предсказуемо мерещились мертвые тела. Теперь, когда я твердо уверена, что гибель Уилли не была рядовым несчастным случаем, удвоилось мое беспокойство по поводу смерти Билла и всюду ощущалась угроза. Я изо всех сил старалась выбросить эти картинки из головы, но полная луна в пасхальную ночь просовывала свои сверкающие пальцы сквозь щель в занавесках, снова и снова заставляя меня открыть глаза. Вздремнуть удалось от силы часа три с половиной.

На ночное дежурство пришлось заступать издерганной и разбитой. К счастью, никто из мужчин ночной смены не расспрашивал об увиденном в прериях. Фрэнк Барнс поприветствовал кивком и какое-то время смотрел на меня типичным для него задумчивым взглядом, вызвав во мне нежелательное искушение заговорить с ним.

Аликс поднялась несколько позже обычного. Мельком глянув на меня опухшими глазами, она вернулась к журналу бурения и продолжила обсуждать с Джонни детали утреннего отчета, который требовалось передать по телефону в Денвер. Рабочие дневной смены попробовали было завязать с ней разговорчик, но геологичка ограничилась тем, что проворчала «доброе утро», и, пошатываясь, вернулась в трейлер, после чего не высовывалась наружу в течение следующих двух часов.

Моя совесть или, не знаю, другой какой-то орган все настойчивее пинал меня под зад, побуждая сообщить шерифу о странной встрече с Уилли и о наблюдениях по поводу крови. К полудню я уже по крайней мере раз шесть проделала путь от внушений вроде «Занимайся своим делом» до «Лучше убедиться, что шериф в курсе». Поздний визит Уилли в трейлер Билла казался ужасно личным, несмотря на все его очевидные последствия, и я не решалась опорочить усопших. Хронически неспособная избегать неприятностей, я нашла компромисс в виде поездки в город за местными пересудами, которую мотивировала всего лишь желанием удостовериться, что шериф, разумеется, заметил отсутствие крови на земле и уже заявил о преступлении и что с минуты на минуту прибудет кавалерия уладить весь этот странный бардак. Дополнительным аргументом служила необходимость проверить, не пришло ли мне чего в почтовом отделении. Проиграв самой себе во внутреннем споре, я направилась в Мититсе.

Дорога в город всегда красива, в тот понедельник — особенно. Над хребтом Абсарока теснились необычайно живописные облака, а на скале, возвышавшейся неподалеку от дороги, на глаза попалась парочка сурков. Вскоре показались ограждения для скота, протянувшиеся между грунтовкой и обочиной 120-го шоссе; отсюда я продолжила путь на север по холмам, низинам пастбищ, утесам из песчаника. После очередного холма я спустилась мимо заправочной станции и Музея пионеров в тот район Мититсе, где размещались магазины. Деревянные крылечки украшали пешеходные дорожки вдоль проезжей части, а фасады зданий служили укором фальшивым голливудским декорациям. Скот и нефть — вот основа экономики Мититсе, но городок получает пару лишних долларов и от туристов, жаждущих жареного куриного стейка или слишком уставших, чтобы ехать в Коди. Здесь ощущается не то что бы анахронизм, но отсутствие интереса к современным вещам. Полагаю, Мититсе уделяет остальному миру внимания меньше, чем рыбак — рыбам в любом другом ручье, кроме того, где удит рыбу прямо сейчас. Мититсе присел у шоссе в терпеливом ожидании гостей на ужин — в сияющих машинах с номерными знаками другого штата, прибывающих с севера или с юга, в то время как местные движутся либо на восток, либо на запад. Сколь бы странно это не казалось, но изо дня в день город разделывает свой улов и обваливает филе в той же муке и соли, что и накануне, затем бросая жариться на неизменную чугунную сковороду. Если повезет, еда получится сносной, но ужин есть ужин.

Я припарковала пикап под навесом фастфуда «Эй энд Дабл-Ю» и вошла внутрь. Угловатая молодая официантка с гладким веснушчатым яйцевидным лицом вскочила со стула и поспешила ко мне. Я частенько ее здесь встречала и ни разу не слышала, чтобы она произнесла что-то большее, чем «ваш заказ?», но сегодня она уперлась обеими руками в стойку, наклонилась, заглянула мне в лицо, приоткрыла на полдюйма нежные губки и спросила:

— Скажи, ты Эмми Хэнсен с буровой на Бар-Даймонд, ведь так?

— Да-да, верно, я бывала здесь раньше, — ответила я, задаваясь вопросом, какое тщеславие овладело девушкой, чтобы ходить без очков.

— Слушай, может, ты нам расскажешь — эй, Мария, иди сюда! — что там вчера произошло? О, я Синди Финк, рада познакомиться. — И она одарила меня застенчивой улыбкой и приветственным кивком головы вбок, помахав жесткими прядями коротких, сильно растрепанных волос.

Из задней комнаты, вытирая ладони о фартук, быстро вошла вторая женщина неопределенного возраста. Она остановилась за прилавком и, равнодушно глядя на меня бесцветными глазами, издала звук вроде «хммм», и ее язык на мгновение высунулся на четверть дюйма, прежде чем исчез из поля зрения.

— Это Мария, моя кузина, она гостит у меня ненадолго. Джилли, женщины, которая обычно здесь, сейчас нет, так что Мария вроде как помогает.

Меня приятно удивило, как уроженка Вайоминга умеет прямо-таки стрелять словами, отчего и мысли не успело прийти что-либо ответить девушке. А Синди, сделав длительную паузу для вдоха, продолжила.

— В общем, все, что мы услышали за утро, так это то, что Уилли вроде как растоптали там и все такое, понимаете? Я знала его по старшим классам, хотя он на год старше, все равно, город у нас не большой, у нас не бывает такого, чтоб не знать соседей, хоть он жил на ранчо, а я живу в городе, вон там, у заправки.

Я кивнула головой, отяжелевшей от усталости, и молилась о возвращении Джилли.

Мария полировала столешницу краем фартука, не сводя с меня глаз и ни разу не моргнув. Пора покидать корабль, подумалось мне.

— Эй, ну так что тебе предложить? — спросила Синди, наклоняясь вперед к стойке. — Это так ужасно, просто ужасно, могу себе представить, я раньше видела мертвое тело, моей бабушки, когда она умерла, но это не то же самое, вряд ли.

— «Поплавок», мама-бургер, картошка фри, — заказала я.

— Гриль не работает, поэтому у нас сегодня никого, но я принесу рутбир. — Синди распрямилась над стойкой, чтобы выкрикнуть «Мария», и снова повернулась ко мне. — Я слыхала, его нашла та леди, новый геолог. Она и Чет Хокинс. Разве он не красавчик, разве ей не повезло? Этим Хокинсам досталась вся эта земля и нефть. Все, конечно, старика Гарта. Парень только лишь унаследовал все богатства, самому ни разу не пришлось работать.

Мария быстро прошаркала вдоль прилавка и налила кружку.

— Доллар двадцать шесть, — объявила Синди.

Я расплатилась. Мария принесла мой «поплавок» в большой охлажденной кружке, пока Синди болтала о Чете Хокинсе. Успев сделать глотка два, я услышала, как где-то за складом с грохотом открылась и захлопнулась дверь. Синди оборвалась на полуслове, со скоростью и мастерством буддийского монаха вернувшись к внутреннему самосозерцанию.

Послышались приближающиеся шлепающие шаги и тяжелое астматическое дыхание. Вернулась Джилли.

— Салют, Эмми, как житуха? — бросила она. Ее квадратное лицо раскраснелось от усилий. — Похоже, вам на буровой досталось беспокойства, а? Такая досада из-за Уилли, скажи? — Она возложила на стойку крупные руки и повела головой туда-сюда, осматривая закусочную, а когда остановилась на Марии, то поджала губы и резко повернула голову в сторону кладовой. Мария скрылась из виду, после чего раздался звук жалобно скрипящей под ее весом мебели. Синди предавалась думам о своих ногтях.

— У тебя есть все, что нужно? — спросила Джилли. Прядь выцветших светлых волос упала с виска на квадратные скулы, и женщина попыталась вернуть их на место, подув уголком рта. — Гриль поломался, поэтому я не могу приготовить тебе гамбургер. Завтра починим. Ну так что, Эмми? Говорят, ты прогулялась с мальчиками, когда шериф возил вас за Уилли. Молодец, правильно сделала. А еще говорят, типа, дамочка-геолог малость разнюнилась, когда мертвеца увидала.

— С ней все в порядке, Джилли.

С чего я вообще защищала Аликс? Джилли наклонила голову вперед и подняла брови.

— Я тут слыхала, она вроде как была на воскресной прогулке с сынком Гарта Хокинса. Ты в курсе? Хотела поиграть в ковбоев, так что ли?

Я хитро подмигнула, посасывая соломинку.

— Странно это все, что мальчики подняли такую шумиху из-за Уилли, — продолжала Джилли. — При жизни-то он от них не видел хорошего отношения. Особенно от этого Уэйна. Черт, они подрались здесь, за баром «Ковбой», две недели назад. А вот Билл Крецмер, тот проявлял к Уилли побольше уважения.

— Ого? — вставила я, стараясь выглядеть безразлично, хотя сердце мое внезапно заколотилось. Ни разу прежде я не видела, чтобы эти двое хотя бы узнавали друг друга на буровой.

— Ну да. Ведь он даже приглашал Уилли выпить содовой прямо перед закрытием. И не раз, и не два, — добавила она для пущей важности, а затем приподнялась на локтях и взглянула на Марию так, будто той не следовало подслушивать, чем девушка явно занималась. — Сидели вон там, у двери, и о чем-то тихо говорили.

Джилли поджала губы и состроила многозначащую мину. Интересно получается. Стало быть, Билл и Уилли встретились за стаканчиком содовой поздним вечером, хотя большинство дел мужчины вели в местных барах. Либо Уилли был безудержным сластеной, либо они оба пытались не привлекать лишнего внимания.

— Ты уловила хоть что-нибудь из того, о чем они болтали? — спросила я как шпионка шпионку.

Джилли разочарованно раздула ноздри, силясь придумать, чего бы добавить к своему рассказу. Было ясно, что мужчинам удалось шептаться так, чтобы посторонние не расслышали их голосов.

— Ну, когда они уходили, Билл, такой, говорит: «Спасибо, Уилли», как будто очень благодарен, но, знаешь, он не казался радостным. Выглядел так, словно у него любимая собака околела.

Я сообразила, что сижу с открытым ртом и быстро захлопнула его на соломинке. Итак, Билл и Уилли были в некотором роде союзниками. С потрясением я пришла к осознанию, что каким бы странным ни было поведение Уилли в ночь смерти Билла, мне тогда и на мгновение не подумалось, что паренек делает нечто дурное, неуважительное, что ли. Так что же он там забыл?

Джилли вещала дальше, наполняя воздух звуком своего голоса:

— …и такое горе для Дайны, молоденькой жены Уилли. Бедная простушка. Вот ведь огорчение! Остаться с малышом на руках и все такое. Без Уилли ей придется несладко. — Внезапно Джилли выпрямилась и хлопнула ладонью по столешнице. — Слушай, тебе надо сходить повидать Дайну, она будет рада услышать кого-то, кто был там. Расскажи ей, как это было, и все. Пошли!

Во рту у меня было ванильное мороженое да пластиковая ложечка в придачу, так что я не могла ответить, но мне удалось округлить глаза в тревоге. Мне вовсе не хотелось, чтобы дело приняло такой оборот: моя миссия — быть наблюдателем, а не участником событий, и, как бы я ни сочувствовала Дайне, уверена, что неуместно знакомиться с ней на следующий день по ее вступлению во вдовство. Но когда Джилли испытывала мотивацию, то становилась на удивление проворной. Я только собралась проглотить мороженое, как она уже достигла конца стойки и сняла фартук.

— Пошли, — повторила она, — это рядом, дальше по улице.

— Вау, Джилли! — взмолилась я. — Вряд ли ей действительно нужен посетитель прямо сейчас, не считаешь? Я хочу сказать…

Но Джилли уже вышла за дверь. Ничего не поделаешь. Я кинулась следом, проклиная маму за то, что научила меня манерам. Сейчас было бы здорово выплюнуть мороженое на прилавок.

Свистящее дыхание Джилли усилилось.

— Это… пойдет Дайне на пользу, — говорила она, шаркая ногами по асфальту. — Она перенесла это… очень тяжело. Ей мама не разрешает… увидеть тело. Ты… расскажи ей, как… все было… на самом деле.

Ее бедра ходили ходуном вверх и вниз под кромкой свитера, пока она маршировала в направлении вытянутого, узенького, обшитого досками домика с квадратным фасадом и неглубоким крылечком. Во входном проеме, где голые костяшки петель свидетельствовали о снятой двери, виднелась уходящая вверх лестница и две запертые двери с жестяными цифрами. Джилли, хрипя изо всей мочи, шумно перевела дыхание и замерла у лестничных перил. Я остановилась снаружи. Приступ астмы у Джилли усилился.

— Зараза! — произнесла она, опираясь на перила. — Глотаю… по три таблетки… и… ничего. Проклятие.

Я неподвижно ждала. Из дома тянуло слабым запахом старого сухого дерева и сильной вонью протухшей еды. Из верхней комнаты раздавался приглушенный детский плач.

Приступ Джилли постепенно ослаб, теперь она смогла дышать через нос, но все еще стояла, согнувшись пополам и невидяще уставившись на третью ступеньку. Женщина в досаде покачала головой.

Наверху открылась дверь, предоставив нашим ушам полную громкость детских огорчений. Негромкий голос давал строгие указания касательно питания и сна. По доскам с верхней площадки застучали шаги и на лестнице появилась женщина средних лет. Низенькая, но мускулистая, с жесткими губами и широкими глазами, одетая в кроссовки и платье из полиэстера. Она цепко держалась за поручни при ходьбе, от усилий мотаясь взад-вперед на негнущихся ногах. Сквозь дырки в чулках виднелись вздутые красные и синие вены.

— А, Джилли, это ты, — сказала она.

— Вот, Мэри, только что пришла… навестить вашу дочь. Как она, бедняжка?

— Ничего хорошего, Джилли, — жестко ответила Мэри, покачав головой. — Есть не хочет. И плакать не перестает. — Остановившись в двух ступеньках от нас, она, глядя на меня сверху вниз, посмотрела мне в глаза. — Ужасно.

— Бедняжка, — повторила Джилли.

— Малыш тоже не перестает плакать, — продолжала Мэри, все еще глядя на меня.

Джилли перевела взгляд с Мэри на меня и обратно и пояснила:

— Это моя… подруга Эмми. Хочет отдать дань уважения.

— Как поживаете, мэм, — поздоровалась я, все еще выдерживая ее взгляд. Женщина ничего не сказала.

— Эмми… в общем, была с Четом и… с мальчиками, когда они привезли… Уилли.

— Ну, разумеется. — Слова Мэри прозвучали резко и язвительно. — Хокинс, как всегда, в центре событий. Я всегда про него говорила: денег больше, чем мозгов.

Пока я гадала, надолго ли она перегородила лестницу, Мэри стремительно преодолела последние две ступеньки инаправилась к двери.

— Что ж, теперь ты попробуй ее успокоить, посмотрим, может получится. Очень жаль. Мне пора обратно на ранчо, ее отца кормить надо. Без обеда он злой, как собака. — И она, не оглядываясь, вышла на крыльцо.

— Ах ты, черт. — В легких Джилли еще звучали тяжелые хрипы. — Пойдешь без меня. Направо. — И она махнула рукой вверх по лестнице.

— Ну, я не уверена… — произнесла я. На самом деле я уже смирилась с визитом к Дайне: когда меня несет в каком-то направлении, мне трудно развернуться. И все же мысль о том, чтобы подняться туда в одиночку, означала вторжение в чужой мир. Джилли снова замахала рукой, на этот раз яростно, так что я начала подниматься по ступенькам. Они слегка прогибались под моим весом, издавая стоны, едва я ставила на них ногу. Уже наверху лестницы я опять взглянула на Джилли, и она махнула мне, как сержант, командующий новобранцу взять полосу препятствий.

Справа была открыта дверь, которая вела в комнату с высоким потолком и высокими узкими окнами с переплетом крест-накрест, задернутыми жесткими белыми занавесками в сборку. На стене высоко, даже очень, висела знакомая фотография в дешевой рамке, изображавшая жениха с невестой. Внутри никто не разговаривал.

— Здравствуйте! — окликнула я.

По деревянному полу процарапал стул. Из-за дверного косяка появилось лицо Дайны, одутловатое и растерянное, но заботливое. Такая маленькая девчушка.

— Да? — спросила она.

— Меня зовут Эм Хэнсен, — сказал я. — С буровой установки Бар-Даймонд Филд. Я зашла, чтобы… — И я остановилась, сама не зная, зачем пришла. Оскорбительно находиться здесь, беспокоить эту бедную хрупкую девушку с комком бумажных салфеток в руке.

— О да, — ответила она тонким голоском. — Спасибо что пришли. Входите, пожалуйста.

Она отступила назад и указала на стальной, с пластиковым сидением стул у столика. Когда я села, девушка вытащила бутылочку из ванночки с горячей водой на плите и дала младенцу, который брыкался и визжал посреди манежа. Она провела рукой по его щечке, легонько коснулась его носика. Затем, собрав всю волю и достоинство, распрямилась и повернулась ко мне.

— Я… я в самом деле рада, что вы пришли.

— Послушайте, Дайна, я очень сожалею о том, что произошло. Это должно быть ужасно для вас. Я могу что-нибудь сделать?

Она подняла глаза, которые снова наполнились влагой. Ее плечи вздрогнули и застыли. Я коснулась ее руки, такой крошечной. Девушка глубоко вздохнула, сложила руки на коленях. Ее губы сжались в тонкую линию, но вскоре вновь открылись. Слова, казалось, с трудом находили выход.

— Да, — ответила она, — есть, э-э… кое-что. Я… они не позволяют мне увидеть… может, вы мне расскажете… нет, это должно быть кошмарно. Простите.

Она быстро поднесла салфетку к носу и начала беззвучно всхлипывать.

Дерьмо. Мне не хотелось оказаться той, кто расскажет Дайне, как выглядели останки Уилли. Лучше бы мне ткнули палкой в глаз. Но я послушно погрузилась в свою память в попытках сформулировать дипломатическую версию отвратительного зрелища.

— В общем, он был… мы нашли его лежащим в траве, Дайна, — начала я, — и в основном он выглядел так, будто дремал. Почти что мирно.

Вновь и вновь я возвращалась к увиденному. Дайна внимательно смотрела на меня, поджав губы, и, по моим ощущениям, готовилась услышать ложь. Я слегка прокашлялась.

— Неприятно было видеть его таким. Он был хорошим человеком. — Я украдкой еще раз взглянула на Дайну. Казалось, она выдержала. — Его лицо было сильно повреждено с этой стороны. — Я приложила ладонь к правой щеке. — Но другая сторона была именно такой, какой ты его помнишь. Веснушки и рыжие волосы. — На лице Дайны мелькнула улыбка, в бесцветных глазах собирались слезы. — В общем, Чет Хокинс накрыл его одеялом… — Я поборола в себе желание сказать, будто он выглядел, как спящий, что оскорбительно исказило бы правду. — И мне сказали, что его грудь сильно разбита, но сама я не видела. Мы как можно бережнее уложили его на одеяло, завернули и поместили в пикап шерифа.

Самое худшее позади, я понемногу расслабилась.

— Это был прекрасный день, Дайна. Он на вершине холма с видом на красивые широкие прерии и на горы. Поднялся легкий ветер и собирались тучи перед грозой. Там было хорошо. — Я остановилась, внезапно испытав смущение.

Дайна снова заплакала, на этот раз тихими, сладкими слезами. Она сидела прямо, высоко подняв голову.

В моей голове кружило множество вопросов, например: когда вы в последний раз видели мужа? Знаете ли вы кого-нибудь, с кем у него были трения? Среди этих вопросов был один, который я обязана была задать.

— Дайна, что Уилли делал в трейлере Билла Крецмера в ночь, когда Билл умер?

Глаза Дайны расширились от удивления.

— Не знаю. Он никогда не говорил мне, что был там. Я хочу сказать, я знала, что он ушел, но… понимаете, Билл обычно приходил к нам, если они хотели поговорить.

Меня аж подкинуло.

— О чем они говорили?

— Не знаю. Они говорили без меня. — Глаза Дайны опять наполнились слезами. Я встала, собираясь уйти.

— Спасибо, что пришли, — произнесла она и улыбнулась, храбро блеснув брекетами. — Я очень рада, что вы это сделали.

— Я тоже, — сказала я и была при этом искренней. Я направилась к двери.

— Стойте, Эм!

— Да?

— Пожалуйста, приходите снова. Пожалуйста. — Она по-прежнему выглядела встревоженной.

— Хорошо, — пообещала я и направилась вниз по лестнице.

Подруга сидела на нижней ступеньке, ее дыхание значительно успокоилось.

— Как там? — спросила Джилли, глядя на меня с нетерпением.

— Все хорошо, Джилли, просто отлично, — ответила я, двигаясь к выходу.

Глава одиннадцатая

Возвращаясь на буровую, я чувствовала себя лучше, чем по дороге в город. Поездка к Дайне позволила увидеть смерть Уилли в правильном свете: ушла частичка рода человеческого, не безымянный щенок в разношерстной стае; и эта душа покинула нас с достоинством, оставив после себя скорбящие и тоскующие сердца. Как и Билл Крецмер.

Доехав до рокового поворота, я притормозила и покинула пикап, чтобы еще раз осмотреться. Колеи и борозды, оставленные свалившейся машиной, все еще были отчетливо видны, и будут видны еще месяцы, а то и годы. Только блуждающие туда-сюда коровьи стада, медленная работа ветра да редкие ливни в состоянии мало-помалу стереть этот отчет о насильственной смерти.

Мой взгляд скользил вверх и вниз по дороге, прокладывая траекторию движения машины Билла до той точки, где пикап вылетел с дороги и упал в лощину. Я мечтала доказать всему миру, что смерть Билла не была несчастным случаем, но требовалась какая-то подсказка, какие-то неопровержимые доводы — по крайней мере, нечто более убедительное, чем характер жертвы. Мне не впервые проклинать судьбу за то, что родилась с мозгами, чья работа походила на долгие блуждая по болоту, за которыми следовал стихийный, длящийся доли секунды скачок к захватывающему интуитивному пониманию вещей. Какими бы уликами я ни располагала, они были ничтожны и не убедили бы шерифа, который раздражался всякий раз, стоило женщине нагло предложить помощь.

Почему я не родилась с мозгами, способными на линейное мышление, способными хладнокровно выстраивать факты в очевидную, логичную цепочку? Насколько бы стало проще, насколько приятнее моим учителям в школе, моим родителям, моим работодателям. «Эмили похожа на своего отца, — заявила мама однажды моему учителю, помахав сигаретой, чтобы подчеркнуть свою точку зрения. — Хэнсены — чудные люди, вечно парят в эфире. Эмили, наверное, в фей верит, как ирландцы».

Я осмотрела край, где машина Билла сорвалась с дороги. Незачем спускаться туда снова, я уже была там и попрощалась с другом. Возвращение не имело смысла.

Вместо этого я подошла к другому краю дороги, проверила внутреннюю часть поворота, где насыпь уходит чуть менее круто, и потихоньку начала спускаться вниз по склону. Из основания склона выступал выходной конец дренажной трубы. Наклонившись к нему, я вытащила из устья несколько клубков перекати-поля, засунула голову внутрь и крикнула погромче. Эхо откликнулось слабенькое, ни о чем.

В трубе валялся окурок. Его аккуратно затушили, оставив на металле темное пятно. Я подобрала окурок: фильтр «Мальборо», выкуренный на четверть дюйма.

Надо быть идиотом, чтобы не догадаться по этой улике, что здесь, у этой самой дренажной трубы кто-то сидел и курил эту сигарету, и я мыслила достаточно трезво, чтобы счесть странной находку в такой близости места происшествия, но тут моя интуиция достигла предела на сегодня. Как я уже призналась, мозги у меня большую часть времени прозябают в трясине.

Я поднялась и огляделась. Какой-то ребенок, скрывающий вредную привычку от папаши? Кто знает. Выбитые из колеи мозги лениво плыли по течению. Я ходила взад-вперед, пиная ногой камушки; то сломаю веточку полыни тут, то подберу перышко там. Вскоре я повернула обратно к трубе, любуясь четкими отпечатками, оставленными вафельным узором с подошв моих кроссовок.

Теперь казалось странным, что мои следы были такими четкими, а курильщик следов не оставил. Ну, скорее всего это означает, что сигарета выкурена давным-давно, рассудила я. Пустяковая находка! И все же я принялась рыскать усерднее или, по крайней мере, более целенаправленно. Откуда взялся курильщик? Если он сошел с дороги, возможно, его отпечатки затерялись под слоем земли, осыпавшейся под его же шагами. Я отступила от склона, чтобы осмотреть его целиком, иначе, с моего места, не разглядеть дороги, которая проходила футах, по крайней мере, в пяти над моей головой и имела уклон в противоположную сторону, что и должно объяснять, почему Билл сорвался в лощину, а не сюда.

Я отступила дальше. Солнце успело еще ниже спуститься к холмам, бросая золотые лучи под небольшим углом к склону, освещая обочину, точно памятник. Каждый камень и каждая травинка четко и рельефно выделялись, отбрасывая на восток длинные синие тени. На фоне дороги я увидела нечто такое, что тоже не удавалось отнести к природным явлениям: от нижней части склона и до вершины, под небольшим углом слева направо совершенно не росло травы, словно растения специально решили оставить незанятой полосу в два-три фута шириной. Мои мозги бесили и дразнили меня за то, что я показала им кое-то, чего они никак не могли раскусить.

Я посмотрела вправо, в сторону пикапа. Путь, проделанный мною от края дороги, пересекался такой же полосой, хоть и меньших размеров: всюду, где только ступала моя нога, покоились клочки синей тени. Коровы? Но какая уважающая себя корова полезет на такой крутой склон?

Я решила пройтись по лощине в поисках следов скота и отыскала их в сотне ярдов на тропинке с гораздо более пологим уклоном. Здесь они были глубокими и отчетливыми, повернутыми вверх, а не вниз. Чуть дальше вдоль русла к ним присоединялись следы одинокой неподкованной лошади — нечеткие, трудно различимые, но привлекшие мое внимание потому, что единственные лошади, которых ожидаешь встретить в огороженной части рабочего ранчо, должны быть подкованы. Возможно, в поисках кобылы сюда проник жеребец из табуна диких лошадей, пасущихся на землях правительства.

Когда я вернулась на обочину, тишину дня нарушил звук пикапа. Со своего места я не видела всей дороги, но могла сказать, что пикап приближается со стороны буровой. Звук становился все громче и громче, но я по-прежнему не видела машину, пока она не остановилась на повороте позади меня. Обшарпанный коричневый пикап. Я взглянула на часы. Уезжает дневная смена. Неужели уже больше четырех часов? Когда я покидала город, вечерняя смена, должно быть, ехала впереди меня.

Из машины вышли Фрэнк и Эмо. Пару секунд спустя подъехал второй пикап с тремя другими мужчинами из смены, Эмо втиснулся внутрь, и машина с грохотом умчалась по дороге.

Менее всего мне сейчас нужно быть пойманной за разнюхиванием на месте смерти Билла. С огромным запозданием я поняла, что для своего расследования выбрала время, когда на дороге слишком оживленно, а еще оставила пикап на самом виду. Возможно, то, что я делаю, повышает меня в собственных глазах, но полагаю, лучше не менять нынешний скромный статус на большую мишень на шее.

— Все хорошо? — окликнул Фрэнк, его голос легко доносился до меня на полуденном ветру.

— Да.

Он подождал. Но я больше ничего не сказала, и он спросил уже потише:

— На что смотришь?

— М-м-м…

На что же я смотрю? Я так устала, что просто стояла с открытым ртом. В конце концов предлог удалось сочинить, но было поздно: Фрэнк начал спускаться по склону, следуя моим путем. Он двигался по склону легко, сохраняя равновесие, и плечи его при этом ритмично покачивались. Мужчина быстро подошел ко мне и беглым взглядом окинул земли вокруг, небо, холмы позади нас.

— Хорошо здесь, — сказал он почти шепотом.

— Ага, — пробормотала я, зная, что не заслуживаю лавры собеседника года. Мне проще разговаривать с мужчинами, когда мы на буровой, где каждый знает свое место в иерархии и занят работой, а личные контакты обычно начинаются и заканчиваются шутками про нефть. Но здесь, в дорогих мне низкотравных прериях, где я обретала уединение в свободные часы, в отсутствии привычных условностей остро ощущаешь слабые навыки общения. Фрэнк внезапно предстал передо мной настоящим, и я не понимала, что чувствую по этому поводу.

Он улыбнулся, всего лишь мимолетной улыбкой, не обнажая зубы, и запустил руки в карманы, затем снова вынул и поковырялся в грязи, глубоко въевшейся в мозоли. Внезапно он смутился грязных ладоней, снова улыбнулся, на этот раз слегка приоткрыв зубы, спрятал руки обратно в карманы и произнес:

— Ну, такое, знаешь, хотел убедиться, что ты в порядке…

Я улыбнулась. И все еще не могла придумать, что сказать.

— Гм-м… — продолжил он. — В общем, на этом все, думаю.

Он еще раз улыбнулся и зашагал прочь.

— Фрэнк! — позвала я вдруг, не желая, чтобы он уходил. Я была смущена. Он так старался быть добрым ко мне, а я повела себя как полный невежа, и теперь чувствовала, что обязана загладить вину, если как-то задела его чувства. Он обернулся, а я тщетно искала нужные слова. В голову пришло лишь то, о чем менее всего хотелось говорить. — Есть новости с буровой?

— О чем?

— Ну, об Уилли.

Дерьмо!

— Уже что-то известно о случившемся. Я только что из города, но ничего там не слышно.

Лицо Фрэнка нахмурилось. Он сгорбился так, что уши едва не прижались к плечам, и уставился в землю. Я проклинала себя за выбор вопроса.

— Наверняка ничего пока не известно, — ответил он. — По крайней мере, от шерифа ничего не слышно. Конечно, Эд Мейер рассказывает, что к чему. — Фрэнк хмыкнул и помотал головой. — Тот еще… — Он наклонился и поднял травинку. — Ну, в любом случае, Эд говорит, это несчастный случай с лошадью. Говорит, Уилли был просто тупым пацаном, у которого все шло шиворот-навыворот. Ты же знаешь Эда, он такой.

— Ага.

— Чушь собачья, конечно. Я знаю Уилли всю его жизнь. Смышленый парнишка, всегда таким был. Закончил школу первым в своем классе, ты знала?

— Ага.

— Ага, — эхом вторил Фрэнк, в его глазах читались далекие воспоминания. — И умер в девятнадцать. И Билл тоже. Какая утрата.

Он разорвал травинку надвое и бросил на землю. Я сказала что-то вежливое и мы пошли к обочине, добравшись до нее как раз там, где странным образом обрывался травяной покров. Отсюда двинулись дальше.

— Дерьмо! — Фрэнк поскользнулся и, не удержавшись, упал на вытянутые руки. — Прости, Эм. Скользко тут.

— Ага, — согласилась я. Мои ноги тоже скользили. Мы посмотрели друг на друга, пригнулись к земле, как парочка регбистов, и со смехом принялись карабкаться вверх по склону, то и дело поскальзываясь, пока наконец Фрэнк случайно не свернул влево, в траву, где почва служила более надежной опорой ногам. Так мы выбрались наверх и остановились, переводя дыхание. Солнце стояло низко над горами на западе, освещая немногочисленные облака. Я распрямилась в полный рост, дыша небом. Фрэнк широко улыбнулся.

— Мне всегда здесь нравилось, — проронил он.

Какое-то время мы молчали, разделяя момент умиротворенности. Хоть ненадолго, ни один из нас не тревожился ни о чем на свете.

Глава двенадцатая

Ховард уже ушел на буровую, когда я вернулась. Он внес в журнал только два образца. На полу валялись окурки, по всему чертежному столу рассыпаны чипсы «начос», в том числе несколько выпали из только что открытого пакета прямо на плотную бумагу ведомости, оставив масляные пятна. «Достал ты меня, Ховард», — проворчала я.

Слишком уставшая, чтобы ложиться спать, я схватила осиротевший пакетик с чипсами и плюхнулась на диванчик, с безразличием пихая в рот это чудо химической промышленности. Пакет был разорван неаккуратно, его мелкие клочья вскоре попали мне в рот, слипшись в кашицу на языке и забившись в щели между задними зубами. Я же тем временем созерцала швы на виниловом потолке.

В трейлер забрался Эд Мейер.

— Привет, милочка, — проговорил он. — С комфортом устроилась, а? Люблю раскрепощенных женщин, ха-ха-ха.

Мои испачканные в крошках пальцы застыли на полпути от пакета ко рту. Я так вальяжно расположилась, широко раздвинув колени, скорее лежала, чем сидела. «Вот уж не знала, что могу выглядеть соблазнительно», — подумала я, быстро выпрямляясь и протягивая гостю пакетик с предложением чипсов.

Он ухмыльнулся, покачал головой и медленно прошел к дивану, волоча каблуки своих ботинок из кожи рептилии. Опустившись на диван рядом со мной, он заговорил:

— Я скажу, что ты можешь мне дать, ха-ха-ха.

Он лениво перекинул руку мне через колено, свесив ее так, что его пальцы едва коснулись внутренней стороны моего бедра. Меня охватила тревога, паника на грани срыва.

— Знаешь, — продолжал он, — мне очень хотелось бы узнать тебя поближе. Такая ладненькая девочка сидит здесь одна, и никто не сделает ее счастливой.

Мне хотелось отдернуть ногу, но она лежала бревном, по-видимому, в параличе. В голове моей что-то тихонько завыло. Эд смотрел на меня полуприкрытыми глазами, его губы слегка дернулись, сообщая о его намерениях. Другая его рука медленно двигалась вверх по бедру.

Наконец, послушавшись приказа, моя нога отдернулась от него, я наклонилась под предлогом почесать лодыжку. Оцепенение спадало, я быстро поднялась на ноги, кинулась к раковине и подставила под кран стакан воды. Загудел электрический водяной насос. «Боже, как пить хочется!» — сказала я.

Эд поднялся, его голова запрокинулась назад, глаза еще больше сощурились. Он двигался ко мне.

Внезапно распахнулась дверь. Внутрь заглянул, не поднимаясь по ступенькам, Джонни Максвелл.

— Салют, Эд! — окликнул он. — Здесь тот спец по раствору. Ты сказал, что хочешь поговорить с ним об изменениях в составе.

— Верно, — ответил Эд, резко переключив курс движения на дверной проем. Когда босс выходил, его лицо успело сменить маску с Неотразимого Мужчины на Переутомленного Руководителя, а сигарета покинула карман и направилась ко рту.

Джонни подмигнул мне и закрыл дверь.

Я сделала долгий измученный вдох, чувствуя, как диафрагма сжалась в узел между желудком и легкими. Почему нельзя просто оставить меня в покое? Зубы сжимались от гнева при воспоминании о прикосновении Эда, а потом еще крепче от мысли, отнюдь не новой: почему я позволила ему прикоснуться ко мне?

Желание улечься в постель терзало меня, но я не могла и помыслить о том, чтобы прямо сейчас раздеться. Никакой замок на двери спальни не казался достаточно прочным. На некоторое время я прислонилась головой к шкафу, пытаясь совладать с запутанными чувствами. Через окно было видно, как Эд поднимается по лестнице к бытовке. Скоро, даже слишком скоро он вышел наружу и двинулся обратно.

Я направилась к трейлеру Аликс, на ходу придумывая предлог. Можно спросить ее, о каком изменении раствора велась речь. Конечно, трюк сработает, и я посижу, поболтаю с ней о делах пару минут, пока Эд не покинет площадку. Изменение в составе раствора будило во мне неожиданный энтузиазм. Может быть, новый раствор не оседает так быстро, отчего работать всем станет легче. Может быть, это и есть причина, почему его меняют. Замена бурового раствора означала одно из двух: либо в планах бурение породы с повышенной проницаемостью, которая впитает буровой раствор прямо в толщу отложений; либо Эд наконец признал, что использовал не тот раствор, какой надо. Пессимист во мне пустился жаловаться на своекорыстие Эда Мейера во всем, даже когда дело доходит до состава бурового раствора. О чем, черт возьми, думал Эд, что он творил, проводя дорогостоящие эксперименты на этой работе?

Аликс казалась безмятежной и полностью оправившейся от недавних событий, все такая же деловая и собранная. Она сидела за кухонным столом с дымящимся чайником и делала записи. Жестом пригласила меня сесть и улыбнулась, когда я сняла обувь.

— Слышала, у нас с раствором не все гладко, — начала я. — В чем дело?

Рот Аликс приоткрылся на добрую четверть дюйма.

— Разве? — переспросила она.

— Ну да, — сказала я, сбитая с толку. Геолог на нефтепромысле обычно является одним из тех, кто как раз и принимает решения по буровым растворам, или, по крайней мере, одним из тех, кто первым узнает о подобном.

— Что, ты имеешь в виду, для формации Сандэнс?

— Э-э, похоже. Мы же к ней сейчас подходим, так?

— Блин! — ругнулась она.

Без понятия, к чему относилось это слово, но я улыбнулась, угадывая в ее поведении некоторую раскованность в моем присутствии.

— Вот дебил. Он обязан держать меня в курсе. — Она провела рукой по роскошным волосам и закатила глаза. — Что ж, ладно.

Я недоумевала и, недолго думая, поинтересовалась:

— По-моему, я сама слышала, как ты предлагала Эду изменить… — И оборвалась на полуслове.

Аликс какое-то время смотрела на меня.

— Ах, верно. В тот вечер, когда ты спала в соседней комнате.

— Да.

Она мрачно улыбнулась.

— Так-то оно так, но я тогда просто чепуху всякую порола, лишь бы его заткнуть. Думала, он настолько пьян, что не и вспомнит. — Женщина откинула голову назад и горько рассмеялась. — Вероятно, и не помнит. Я имею в виду, не запомнил, откуда взялась эта идея. — Она вздохнула. — Надеюсь, что нет. Господи! А может, это действительно необходимо. Сюрприз, сюрприз. — И она пожала плечами.

Примерно в это время дверь открылась, и внутрь забрался Эд Мейер. Аликс наблюдала за ним со спокойной отрешенностью. Я непроизвольно вздрогнула.

Он перенес вес с ноги на ногу и глубоко затянулся сигаретой.

— Я тут подумал, что стоит сообщить. Мы только что утяжелили раствор для Сандэнса. Просто подумал, ты захочешь сделать заметочку в своей книжечке, — сказал он, стряхнув пепел на пол, и прошелся взад-вперед по трейлеру ленивым шагом, не сводя с нее глаз, не моргая, раздув ноздри.

— Спасибо, что сообщил, Эд, — ответила Аликс голосом, в котором не прозвучало ни капли удивления или раздражения, какие секунду назад слышала я. Тон геологички выражал непринужденность и вежливость профессионального общения.

Воистину арктическое хладнокровие, которое изумляло меня.

Эд сделал еще круг по крошечному трейлеру и снова стряхнул пепел. Мужчина наблюдал за Аликс. Она улыбалась блаженной улыбкой Моны Лизы, приятно отстраненной, с такой самооценкой, что хватило бы на двоих.

Эд сделал еще один круг в тесноте. Несмотря на спокойствие Аликс, во мне росло напряжение, пока я не раскусила игру: он принес на подошвах изрядное количество грязи и теперь намеренно следил по всему полу. Интересно, заметила ли Аликс? Наверняка это ее заденет.

— Так когда же, по-твоему, мы войдем в Сандэнс, камнегрыз? — спросил он ее, слегка улыбаясь, и взглянул на ее журнал.

Полагаю, он ожидал, что ей придется нырнуть в свои заметки. Предугадывать, когда вы начнешь бурить следующий слой горной породы, — жутко трудное искусство. Мощность одного и того же пласта от скважины к скважине может настолько сильно различаться, что большинство геологов, особенно молодых и неопытных, вкалывают до седьмого пота над такими вычислениями и по нескольку раз пересчитывают полученный результат.

— Девять футов, — ответила она, подавляя зевок, и торопливо, но негромко добавила из вежливости: — Прошу прощения.

Эд колебался долю секунды, не находя, что бы еще сказать.

— Спокойной ночи, девочки, — сказал он, впервые взглянув на меня с тех пор, как вошел в комнату. Надеюсь, что я смотрела на него непроницаемым взглядом. Затем он развернулся и вышел из трейлера.

Аликс расхохоталась.

— Ты была права. Он не помнит, — сказала она. — Какой осел! Он же раздует смету.

Какое-то время я в неподвижности таращилась на женщину, которая столь легкомысленно относилась к экономическому будущему целого города. Не знаю, то ли меня отталкивало ее безразличие, то ли впечатляло ее поведение с Эдом.

— Как у тебя это получилось? — наконец спросила я.

— Что именно?

— С ходу назвать расстояние до кровли Сандэнс.

— О, я проверила цифры всего-то полчаса назад. Это моя работа.

— Ладно, но… слушай, а ты уверена в замерах глубины?

— Не особо. В конце концов, это моя первая скважина здесь. А ближайшая — в четверти мили отсюда. — Женщина пожала плечами. — Мы пытаемся разведать новый участок месторождения.

— Но что, если ты ошибаешься?

— Значит, ошибаюсь. Пара-тройка футов тут или там не возымеют большого значения в грандиозной картине вселенной. Я сделала наилучшее предположение из имеющихся данных. Беспокойство не поможет мне считать точнее.

Она вопросительно посмотрела на меня, словно спрашивая: «Так в чем проблема-то?».

— Но если ты ошибешься, Эд тебе разнос устроит.

— И что? Не вижу причин для волнений. Это не имеет никакого отношения к выполнению мною своих обязанностей.

— Как тебе вообще удается переваривать его намеки? — сказала я и тут же пожалела о своей несдержанности. В конце концов, нельзя сказать, будто Аликс терпела его поведение, поэтому я была уверена, что пересекла ту невидимую границу, которую она установила между нами.

Голубые глаза Аликс похолодели на пять градусов.

— Как я могу… что?

— Прости, — пролепетала я сквозь зубы с молитвой, чтобы она хоть чуточку обучила меня умению хранить невозмутимость, и одновременно ненавидя Аликс за то, что она знает женские уловки, а я нет.

Прошло, наверное, полминуты и я собралась сдаться и уйти, когда она догадалась:

— Ах, так он уже и к тебе подкатывает?

Я стиснула зубы сильнее.

— Да.

— Добро пожаловать в клуб. Даю полное разрешение игнорировать его.

— Как? — воскликнула я. — Черт, да он возомнил себя даром божьим!

Аликс отмахнулась в знак несогласия.

— На небе луна, у мужика фантазии. Просто игнорируй.

Игнорировать его лапу на моей ляжке?

— Да, но…

В голосе Аликс зазвучало нетерпение.

— Слушай, он предсказуем, у него есть пара-тройка любимых игр. Не дай поймать тебя врасплох. Игра первая: «Рука на твоем колене». Не позволяй ему сидеть рядом с тобой. Игра вторая: «Приходи ко мне на ужин». Говори, что занята. Третья игра: «Дай-ка я тебя подвезу». Эта — худшая из всех, потому что придется выслушать историю его жизни, так что езжай только на собственной машине. — Она улыбнулась. — И убеди себя, что в этом нет ничего личного. В компании нет ни одной женщины моложе его матери, которая бы не столкнулась с его подкатами.

У меня сердце замерло. Слова ее поражали черствостью, сравнимой с твердостью кирпича, и лишний раз подчеркивали, какая я бестолочь и простофиля. Захотелось слегка подколоть ее.

— Приносить сюда грязь на сапогах — еще одна любимая игра?

Аликс пожала плечами.

— Тебя это не беспокоит? — спросила я.

— Полагаю, так и должно быть. Трейлер принадлежит компании, а не мне. Я предпочитаю, чтобы пол был чистым, но трейлером могут пользоваться другие люди.

— Как ты это выдерживаешь? Если кто-то плюнет тебе в лицо, ты разве думаешь, что идет дождь? — Меня начало слегка трясти, но я старалась скрыть это.

Она мягко улыбнулась.

— Эм, остынь! — Воздев изящные руки и загибая длинные тонкие пальцы, Аликс старательно объясняла то, что казалось ей очевидным. — Послушай, я здесь геолог, а он главный инженер. На этом месторождении он оценивает меня. В командной цепочке компании я не подотчетна ему напрямую, но он все равно выше меня. Два из двух. Я окончила колледж всего год назад, не важно, со степенью магистра или без, а он в этом бизнесе с тех пор, как я ходила в детский сад. Три из трех. Он просто заплатил больше взносов, чем я, и на этой работе он главнее меня. Так что, если он козел? Природу не исправить. Если буду расходовать на него силы, то состарюсь раньше срока. Конечно, если мы столкнемся лицом к лицу по вопросам геологии, а не инженерии, ему придется изменить свою позицию. — Она вернулась к работе. — Раз Эд Мейер изображает из себя ничтожество, я не в силах ему помешать. Когда он ведет себя по-детски, меня это не умаляет. Если цапаться с ним, если придавать его поведению слишком большое значение, тогда я буду не лучше него.

Она одним глотком допила остатки из чашки.

Мне хотелось верить, что она неправа, наивна, оторвана от реальности. А еще больше хотелось уйти. Я молча дала себе обещание никогда больше не вступать в словесную дуэль с такими, как Аликс Чедвик.

Когда я поднялась уходить, она добавила, не поднимая глаз:

— И да, мы дойдем до Сандэнса в твою смену, в полночь.

Глава тринадцатая

Каким-то непонятным образом мне удалось поспать пять часов перед возвращением на дежурство. Во снах я видела долгие, утомительные переходы по труднопроходимым местам, видела каких-то людей, которые меня злили и никак не хотели оставить в покое, видела безжизненные ландшафты, как после бомбежки, видела следы матери на снегу в зарослях полыни. Я проснулась с мыслями о переплетающемся орнаменте из следов на сухой земле. К чему эти сны? Я вновь погрузилась в пустоту бессознательного, но не смогла найти здравого смысла в своих видениях. Некоторое время я лежала в темноте, моргала и слушала, как за письменным столом тихо похрапывает Ховард. Тело наполнял туман усталости, от которого слезились глаза.

Аликс ошиблась всего на два фута в своем предсказании относительно кровли формации Сандэнс, и теперь, после затянувшейся и упорной борьбы со сланцами, бур весело пережевывал песчаник.

Вид мой, верно, был под стать моему самочувствию, отчего Фрэнк Барнс осведомился, не попросить ли Уэйна или Билла собрать образцы вместо меня, чтобы я отоспалась хорошенько. Я отказалась, посчитав, что дрыхнуть на дежурстве — худая идея, если принять во внимание все происшествия последних дней. И, оглядываясь назад, остается радоваться такому решению, благодаря которому я бодрствовала в десять часов, когда на буровую приехал шеф Льюис.

Бен Льюис вышел из «блейзера» и направился прямо к трейлеру Аликс. Не скажу, что пылала желанием пересекаться с шерифом, поэтому подавила в себе необъяснимый порыв морально поддержать Аликс, которая, что очевидно, нуждалась в моей поддержке, как рыба в велосипеде.

Каждый мужчина на буровой нашел способ между дел следить за происходящим. Фрэнк пристроился наверху лестницы у бытовки, где в своей задумчивой манере занялся поеданием яблока. Джонни Максвелл, как часовой, караулил порог своего трейлера, попивая кофе.

Поговорив с Аликс, шериф занял трейлер Джонни и вызвал каждого из нас на допрос по одному. Джонни и Фрэнк вошли в мой трейлер, когда шериф закончил с ними.

— Сейчас он потребует твои показания, — сказал Джонни, грустно улыбаясь.

— Нужно ли спрашивать, в связи с чем допрос?

Он поднял чашку, сделал глоток, поморщился и сплюнул в кофе.

— Дерьмо. Ненавижу холодный кофе… Нет, спрашивать не нужно.

«Хорошо. Шериф знает, что это не был несчастный случай».

— Значит, они нашли что-то необычное в связи с известным телом в известном месте?

— От Бена прямого ответа не добьешься. Думаю, он очень серьезно относится к своей работе. Но ты не позволяй хорошему человеку запугивать тебя.

— А вот и Аликс, — вставил Фрэнк.

Все взгляды были прикованы к ней, когда она шагала через двор с журналом в руке. Привычным для нее быстрым шагом Чедвик вошла в мой трейлер, приветливо кивнула всем и склонилась над ведомостью, проверяя мою работу.

— Какие новости? — поинтересовалась геологичка. — Были газовые выбросы из песчаника?

— Нет, — ответила я, а сама подумала: «Ты меня поражаешь, Аликс. Тебя только что допрашивали по делу о возможном убийстве, а ты спрашиваешь о газовых выбросах? Алло! У тебя все дома?» Я исподволь глянула на Джонни. Его глаза казались чуть шире, чем секундой ранее.

Фрэнк опустил брови и посмотрел на нее.

— О чем говорил шериф? — спросил он.

Аликс моргнула.

— Спросил, как я нашла тело Уилли.

— А дальше?

— И я рассказала все, что знаю, а это немного.

Какое-то время оба смотрели друг на друга, потом она потупила взгляд, а Фрэнк отвернулся. Аликс принялась поглаживать кутикулы на пальцах левой руки. Джонни снял каску, провел рукой по волосам, и снова надел ее.

— Ага, — встрял Фрэнк. — Старина Бен бывает порой малость черствым.

Аликс слегка напряглась и повернулась ко мне.

— Итак, песчаник здесь просто смачиваемый?

— Вроде как нет. Полное отсутствие пористости или проницаемости. — Аликс выглядела растроенной, и я добавила: — Ты же знаешь, отсутствие пор в породе означает отсутствие нефти.

— На нашем участке с пористыми породами туго, — сказал Джонни, специально отвернувшись от Чедвик к окну.

Глаза Аликс расширились. Ее уверенность иссякала.

— Что ж, Эд Мейер…

— Туго, как в тисках, — перебил Фрэнк. — Нефти нет, раствор не впитывается, если уж на то пошло. Эд Мейер всегда получает то, что хочет. — И глотнул кофе.

Почти сразу после этих слов по стенке трейлера забарабанил кулаком Уэйн.

— Твоя очередь, Эмми! — крикнул он. — Давай не будем заставлять милого шерифа ждать!

В кишках у меня тоже было туго. Кое-как я сделала глубокий вдох и направилась к другому трейлеру.

Глава четырнадцатая

Восседая за кухонным столом в трейлере Джонни, Бен Льюис казался высоким.

— Благодарю, что пришли, мисс Хэнсен, — сказал он, дав знак садиться. Своими выпуклыми глазами он проследил, как я скользнула на скамейку напротив. Его руки лежали на столе рядом с блокнотом на спиральке, открытым на чистой странице. Карандаш был аккуратно положен параллельно краю блокнота, который, в свою очередь, лежал под прямым углом к краю стола. Жесткая ковбойская шляпа находилась по другую сторону стола, уложенная столь же аккуратно, так что передняя часть ее тульи смотрела прямо на меня, как и ее владелец.

Я робко улыбнулась, немедленно разозлившись на себя за то, что не могу бросить на шерифа такой взгляд, как у Аликс.

— Ваше имя пишется «Х-э-н-с-е-н»? — спросил он, внимательно наблюдая за мной.

— Да, сэр, — ответила я. Это что, экзамен? Мои кишки скрутило еще туже. Казалось, что вызвали в кабинет к директору школы.

Льюис взял карандаш и старательно написал каждую букву заглавной.

— А имя будет Эмили. — Он поставил запятую после «Хэнсен» и записал мое имя строчными буквами.

— Все зовут меня Эм.

Он кивнул и добавил печатными буквами: «Называет себя Эм». Неторопливость каждого его движения действовала мне на нервы.

— А теперь, мисс Хэнсен, у меня есть несколько вопросов относительно смерти Уилли Сьюэлла. Это обычное дело в случаях смерти от неестественных, э-э… насильственных причин. Все понятно? — Он сделал паузу, чтобы убедиться, что его слова усвоены. Я кивнула. — Хорошо. Для начала я хотел бы знать, где вы были днем и вечером в прошлую субботу, восемнадцатого апреля.

При том состоянии нервов, которое я испытывала, фраза шерифа казалась настолько шаблонной, что нельзя не расхохотаться. Я силилась не ухмыльнуться и в итоге состроила странную физиономию, втянув щеки, точно веселый бурундук, застрявший с открытым ртом в аэродинамической трубе. Шериф еще больше выпучил глаза. Когда я заговорила, мой голос прозвучал немного скрипуче:

— Я была здесь все это время. В субботу вообще не ездила в город. После того, как смена закончилась, я немного прогулялась по дороге, затем легла спать около четырех часов. Встала в полночь, заступила на дежурство. Смена продлилась до следующего полудня, но к тому времени вы уже приехали.

— Понятно. Та прогулка, которую вы совершили, — куда вы ходили?

— Недалеко. Вниз по дороге около мили на запад. Знаете, чтоб ноги размять.

— Вы были одна?

— Да.

— И часто вы гуляете одна?

— Да. Ничего такого, просто хочется побыть в одиночестве несколько минут. — В моем сердце и разуме расцвела паранойя.

— Понятно. — Лицо шерифа почти ничего не выражало. — Теперь, мисс Хэнсен, не могли бы вы описать последний раз, когда видели Уилли Сьюэлла живым?

— В общем, была суббота, сразу после полудня. Я помню, потому что как раз заканчивала смену, передавая работу Ховарду. Уилли зашел в наш трейлер увидеть Эда Мейера.

— Ага. И о чем он хотел поговорить с мистером Мейером?

— По поводу проблемы со скважиной. Номер «17-1». Клапан поломался.

— И вы случайно запомнили номер скважины, мисс Хэнсен?

Этот мерзкий мелочный формализм и впрямь давит на нервы. И с каких пор иметь хорошую память стало преступлением? Я стиснула зубы, колеблясь между страхом и возмущением, и уже вознамерилась надерзить, когда поняла, что именно он имел в виду, поэтому сделала глубокий вдох и взяла себя в руки. Возможно, в конце концов, на меня начали влиять тренировки Аликс.

— Запомнила, потому что работала на бурении этой скважины в прошлом году, — ответила я.

Шериф кивнул, надписал записку.

— Понятно. И как бы вы описали его настроение?

— Уилли? Выглядел расстроенным. Оправдывался. Я бы тоже на его месте. В смысле, если бы имела дело с Эдом Мейером. — Язык меня еле слушался, и пришлось сделать еще один вдох. — Одним словом, такого уж он склада человек. Был таким, я имею в виду.

До чего трудно говорить об Уилли в прошедшем времени. Неужели это правда и он занял в моих мыслях больше места, чем при жизни? Далее шериф спросил меня, когда Уилли ушел и с кем. Я ответила.

— А теперь, мисс Хэнсен, насчет воскресного утра. Младший Хокинс взял на прогулку мисс Чедвик. Вы видели, как он приехал?

— Да. Было без десяти девять.

— Вы уверены во времени?

— Я часто записываю время, шериф, — снова напряглась я. — В мои обязанности входит следить за скоростью бурения. — Почему мне казалось, что я сделала что-то не так?

— А откуда он приехал?

— Я не видела. Но у него был с собой конный фургон, так что Чет, должно быть, ехал по главной дороге с ранчо, к югу отсюда. Знаете, дорога, которая сворачивает на юг прямо перед выходом на месторождение.

— Значит, вы не видели, как он подъехал.

— Нет, я сидела здесь, в своем трейлере, работала за столом. Из этого окна я не вижу ничего, кроме соседнего трейлера — Аликс — и ближней стороны блока бурения.

«Да ладно, ты не подозреваешь Чета!»

— Понятно. — И пока я варилась в собственном соку, шериф продолжил делать заметки, старательно выводя каждую гадскую буковку, точно по линеечке. — И поэтому вы не видели, куда они поехали, когда покинули буровую?

— Нет. Но предполагаю, что по северной дороге, по которой мы потом ехали за телом.

— Благодарю, мисс Хэнсен. Пожалуй, на этом все.

«Нельзя на этом останавливаться! Мы как раз подошли к важной части! Как насчет состояния трупа? И это далеко не все, что я могу рассказать!» Я продолжала сидеть в надежде, что Льюис задаст еще хотя бы один вопрос, какой угодно вопрос. Но шериф не поднимал головы. Он сидел, переворачивая страницы в своем блокноте, по-видимому, перепроверяя показания каждого.

— Можете идти. Пожалуйста, позовите мистера… э-э, Ховарда?

— Мистера Блейна. Да, сэр, — ответила я, чертовски раздраженная и совершенно обескураженная. Встав, я задержалась еще на мгновение. Он не поднял глаза, и я вышла.

Когда я вернулась в трейлер, Ховарда уже подняли и даже частично растолкали, хотя он, традиционно, пребывал на том этапе пробуждения, когда полагается кашлять и скрипеть аденоидами. Джонни поставил Ховарда на ноги и вытолкнул из трейлера, а Эмо проводил до шерифа, читая на ходу лекцию о важности сообщить все факты и только факты.

Так мы с Фрэнком остались наедине. Буровик по-прежнему стоял, облокотившись на столик возле кофейника и помешивая давно остывший кофе. Фрэнк кивнул мне, я кивнула ему. Он уставился в свою чашку, я уставилась на свои руки.

Понемногу я привыкала к Фрэнку. Обычно мы мало разговаривали, но он, казалось, присматривал за мной, как большой и терпеливый сторожевой пес, который лежит у двери в твою комнату, никого и ничего не пропуская. После раздражающего общения с шерифом я почувствовала себя комфортно в компании Фрэнка. Вскоре я поймала себя на том, что рассказываю ему о допросе.

— Этот шериф и впрямь умеет докопаться, согласись! — говорила я. — Такое чувство, словно сделала что-то незаконное.

Фрэнк улыбнулся слабой, безрадостной улыбкой.

— Ага. Бен такой. Он на полном серьезе относится к своей работе.

— А еще не позволяет задавать вопросов. Типа, такой: «Вы не в том положении, юная леди, поэтому отвечаем-ка на вопросы, а не задаем их». — Тут я изобразила выпученный взгляд шерифа.

Фрэнк снова улыбнулся, на этот раз в его глазах блеснуло веселье. Когда этот мужчина не погружался в раздумья, лицо у него становилось по-настоящему нежным. Он спросил:

— Чего ты хотела у него спросить?

Я пожала плечами, пытаясь сделать вид, будто ничего важного, но Фрэнк пристально смотрел на меня, ожидая ответа. Раз-другой бросив взгляд в его пристальные светло-серые глаза, я сломалась:

— В общем, я видела кое-что, когда поднимали тело Уилли. И просто хотела убедиться, что шериф тоже видел.

— А что?

— О, на земле под телом не было никакой крови. Я хочу сказать, сам-то парень весь в крови, лицо и грудь разбиты, а на земле крови нет. Хотя Аликс сказала, что тело лежало лицом вниз, когда его нашли.

Фрэнк, закрыв глаза, поднес руку к лицу и принялся растирать носовые пазухи.

— Она могла впитаться в землю.

— Да, но на нем не только крови не было, но и ни грязи, ни травы, я вот о чем. — Мой взгляд, брошенный вскользь на Фрэнка, был кратким, насколько возможно, но, надеюсь, многозначащим. — Там была просто засохшая кровь. И мне хотелось всего лишь узнать, заметил ли он.

— Дерьмово… — Фрэнк скрестил руки на груди и уставился вокно, принявшись легонько раскачиваться взад-вперед, взад-вперед. Это испугало меня. Будто смотришь в темноту бездонного колодца. Так выглядит человеческая боль.

— Что с тобой, Фрэнк?

Он посмотрел на меня, вздрогнув, словно ото сна.

— Ага, — встряхнулся он, возвращаясь в текущий момент. — Эм, давай поговорим об этом с Беном! — И схватив меня за локоть, повел к двери.

Мы натолкнулись на Ховарда, только что вышедшего из трейлера Джонни с раздраженным хмурым лицом и бормотавшего о том, что ему прервали крепкий сон из-за «какой-то ерунды про сопляка-панка, который свою задницу с конской перепутал». Ховард чуть не врезался в нас.

— Прости, Фрэнк, — пробормотал он, ковыляя навстречу новому одночасовому забвению.

Буровик открыл мне дверь, и мы вошли внутрь. Шериф оторвался от блокнота, как всегда, выпучив глаза, положил обе руки на стол, словно готовясь к прыжку, и крякнул:

— В чем дело, Фрэнк?

Фрэнка трудно поколебать.

— Бен, — начал он, — Эм хочет сказать кое-что такое, что стоит выслушать.

Шериф глянул в мою сторону вытаращенными глазами.

— Мисс Хэнсен?

— Ага… — Мой язык, похоже, опять ушел в отпуск. «Чертовски жуткое начало, Эм. Тебе только на публике выступать с такими-то дарованиями».

— Все в порядке, Эм, — прошептал Фрэнк так тихо, что я едва расслышала.

Голос ко мне вернулся.

— Мистер Льюис, — сказал я, бессознательно переходя на официальный тон. — В воскресенье я заметила нечто, что, уверена, заметили и вы, но мне просто необходимо убедиться.

Шериф сделал вид, что снова открыл записную книжку на моей странице. Слушай, болван, ты не облегчаешь ситуацию! Наконец, злость помогла мне перестать волноваться о том, не выгляжу ли я дурой. И я изложила всю историю, начав с факта отсутствия грязи и травы на трупе, а затем, после глубокого вдоха, дополнила рассказ тем, как обнаружила Уилли в трейлере Билла.

Шериф потер глаза, глубоко дыша. Фрэнк не вытерпел:

— Ну, так что скажешь, Бен? Вы ведь нашли что-то еще, разве нет?

— Черт возьми, Фрэнк, ты же знаешь, что я не могу…

— Бен, сейчас, когда ты явился сюда с официальным актом, ни одна душа не думает, что произошел несчастный случай. А тут вдобавок это дерьмо с полуночными визитами Уилли в чужие трейлеры.

Бен долго смотрел на него, но на этот раз его глаза оставались внутри головы: взгляд шерифа был взволнованным, а не бульдожьим. В конце концов Льюис заговорил:

— Дело неладно. Мне доводилось соскребать детей с шоссе. Я помогал выловить парнишку из канала на горе Харт, где его лошадь упала и утащила беднягу в оросительный сифон. О, черт, мы столько раз видели, как разные дурни устраивают перестрелки в баре «Ковбой». Не то чтобы в этих краях люди не умирали, не злились и не убивали друг друга. Но случившееся просто не имеет смысла, вот что беспокоит.

Бен замолк. Фрэнк присоединился к его молчанию, с легким кивком уселся рядом, подавшись вперед, упершись локтями в колени и свесив между ними руки. Я изо всех сил старалась скрыть свое присутствие в надежде, что про меня забудут и так удастся услышать больше.

Бен говорил как в трансе.

— Его грудь была раздавлена лошадиными копытами, все так, но не это его убило. Вскрытие показало маленькие пятна красной краски на черепе жертвы. И следы сырой нефти. Бедра и плечи сломаны уже после трупного окоченения. Есть вопросы и по положению тела в момент, когда кровь свернулась в артериях. Очень непохоже на труп, растоптанный дикими лошадьми.

Поддавшись трансу шерифа, я проронила:

— Если только у лошадей не появилось бандитских привычек и любви к переворачиванию трупов. Все лошади, на которых я когда-либо ездила, предпочитают держаться подальше от мертвой плоти. Она их здорово пугает. Нет, больше похоже на то, что кто-то ударил его разводным ключом. Интересно, как перевезли тело — крови в его машине не было.

Шериф выпучил на меня глаза, намереваясь призвать к порядку, но передумал, ушел в себя, и его глазные яблоки опять скрылись в черепе, словно объективы двух фотокамер, сфокусированные в бесконечность.

* * *

Бен Льюис дал приказ помалкивать обо всех странностях и отправился с буровой обратно к месту, где нашли Уилли. Фрэнк предложил, чтобы я поехала с шерифом, но Бен недовольно посмотрел на него и изрек, что лучше мне держаться подальше от неприятностей. Фрэнк стоял рядом со мной, крепко скрестив руки на груди, и смотрел, как «блейзер» съезжает с дороги и поворачивает на северо-восток.

— Забавный малый, да? — прокомментировала я. — Как он попал в правоохранительные органы?

Выражение лица буровика сменилось мрачной задумчивостью.

— Со службы. Военная полиция. Вьетнам. — Его пальцы напряглись, впиваясь в мясо на ладонях.

— Ой. Прости.

Он посмотрел мне в глаза, на его лице читалась горечь, невыносимая горечь, его взгляд рыскал по моему лицу, ощупывая малейшие детали.

В груди у меня все сжалось. Надо придумать, что бы сказать, но хорошие слова ускользали из разума, уносясь в недосягаемое, как эхо в каньоне, глухое и слабое.

— Вернусь-ка лучше к работе, — резко произнес он и направился к вышке.

Печаль Фрэнка на мгновение заставила меня пошатнуться, но потом до меня дошли остальные его слова, и я смаковала их, застыв на месте и впитывая силу солнечного тепла на моем лице. «Он говорит, у меня есть голова на плечах, — прокручивала я в голове вновь и вновь. — И говорит, что я знаю, как ею пользоваться». Мысль, казавшаяся такой странной, приятно щекотала и обволакивала теплом, словно здоровенный толстый свитер, который принадлежал кому-то гораздо большему. Я поспешила к себе в трейлер закончить работу. На дворе почти полдень, и меня вдруг посетило настроение для приятной долгой прогулки под весенним солнцем. Требовалось многое обдумать.

Глава пятнадцатая

Весной в Вайоминге погода переменчива. Порой воздух неподвижен и светит солнце, согревая землю и заставляя траву расти. Но в полдень с северо-запада может налететь снежная буря и нарядить землю в зимние узоры, объяснив тем самым, отчего летние птицы еще не вернулись с юга. Зимние ястребы преследуют несчастных грызунов, заметных на предательски белом поле, и набивают ими брюхо впрок перед путешествием на север.

Как бы мне ни нравились обширные открытые пространства низкотравных прерий в любое время года, весна — самая легкая пора для выживания, самая обнадеживающая. Зимой над равнинами развевают ветры, рассекающие снегопады на сменяющие друг друга потоки льда, летящие кристаллы которого вонзаются в шерсть и плоть бродячих антилоп и лосей. Проваливаясь через корку замерзших луж, коровы в поисках спасения от пронизывающего холода собираются на дне речных долин, где пасутся вокруг одиноких тюков сена, брошенных краснощекими фермерами. Пшеничные поля на месяцы застывают в грезах о пышных зеленеющих проростках. Высящиеся в потрепанном могуществе горы облачены в белые одежды, которые под зноем грядущего лета съежатся до маленьких шапочек.

Летняя жара нередко изнурительна. Она, нисколько не смягченная атмосферной влагой, с беспощадной тяжестью обрушивается на широкие межгорные котловины, слепит сиянием высоко стоящего солнца. Вода приносит сокровенное освежение, огромное ее количество ежедневно проходит через поры кожи, покидая организм с такой скоростью, что капли пота испаряются, прежде чем их заметишь. В ярком сиянии среди стеблей травы без движения висят панцирные кузнечики, гремучие змеи ждут более прохладных утренних часов для охоты. Послеполуденные ливни гремят и грохочут, чуть ли не ежедневно силясь продемонстрировать свою мощь бескрайним прериям, но земля остается влажной лишь на короткое время, и то всецело благодаря внезапной вечерней прохладе.

Сейчас в прериях весна, сезон борьбы крайностей. Для защиты от продувающего ветерка я натянула толстый свитер, одела джинсовую куртку и шерстяную кепку. В таком виде, сунув в карманы бутерброд и пару морковок, я направилась по открытому полю к ближайшим холмам. Мне было хорошо. Бремя особых знаний выброшено из головы, осознание выполненного долга уравновесило чувство ответственности, освобождая для наслаждения любимыми занятиями. «Что сегодня, вторник?» Миновало всего десять дней по смерти Билла Крецмера и три дня после смерти Уилли, но казалось, будто прошло гораздо больше времени, настолько поглотили меня эти события и так недолго удавалось побыть наедине с собой.

Память, точно кинохроника, прокручивала события минувших дней, отмечая взлеты и падения. Я повстречала Аликс, одну из самых интересных и раздражающих женщин, с которыми когда-либо сталкивалась. Общение с ней напоминало о слишком многих унизительных ситуациях, в которых я оказывалась за годы учебы в подготовительной школе на Востоке, где была единственным деревенским бедняком в море подобных Аликс. Надувшись, я уверяла себя, что вовсе не завидую и что в этой женщине и впрямь есть нечто отталкивающее.

Затем мысли переключились на Чета Хокинса. Теперь, когда мы понемногу узнавали друг друга, наше знакомство все меньше и меньше казалось мимолетным. В тот страшный день поисков Уилли Чет был столь дружелюбен, а в отдельные моменты открыт к особо близкому общению. Электрический взгляд его голубых глаз наполнил меня восхитительной теплотой. С внутренним восторгом я предположила, что Чет, наверное, заметил меня наконец и моя выдержка в критической ситуации произвела на мужчину благоприятное впечатление.

А еще я думала, как мы с Джонни Максвеллом и Фрэнком собрались одной компанией для взаимной поддержки за чашечкой кофе, пока вокруг разворачивались печальные события. Мне понравилось наше товарищество, хотя вместе с тем нарастала некоторая неловкость, особенно в общении с Фрэнком. Сколько уж раз в моей жизни подтверждалось, как опасно сближаться с людьми, которых не избежать при всем желании! Джонни был компанейским, но оставлял мне личное пространство для защиты. Иное дело Фрэнк: он начал нарушать мое спокойствие, пробивать тщательно воздвигнутую мною стену сдержанности, проникать сквозь мою эмоциональную закрытость. В то же время его вторжение заставляло меня желать большего. Я встряхнулась, чтобы избавиться от этих мыслей.

На моем пути заросли полыни, обрамлявшие полосатые холмы. Здесь, среди синевато-зеленых ветвей я чертила зигзаги и запускала руки в листву, чтобы покрыть ладони ароматическим маслом, которое можно втирать в нос.

На моем пути гора, и я карабкалась по ее полосам темно-бордовой и серо-голубой земли, границы между которыми за годы размыты проливными дождями и талыми водами. У вершины разбросаны огромные глыбы песчаника, похожие на брошенные строительные блоки затерянного храма. Я провела пальцами по широким поперечным слоям, читающимся на поверхности глыб. Проверила нет ли гремучек, а когда не нашла ни одной, то взобралась на вершину, растянулась на ее вогнутой поверхности, чтобы впитать тепло весеннего солнца, которое вобрал в себя камень, вытащила из кармана морковку и радостно захрустела.

Несколько минут меня занимала небесная география облаков, которые тянулись над хребтом Абсарока с Йеллоустонского плато в мою сторону. Спустя какое-то время ветер переменился, донеся запах серы от тяжелой сырой нефти и слабое рычание двигателей буровой установки с месторождения Бар-Даймонд.

С того места, где я находилась, можно было видеть большую часть поля. Некоторые станки-качалки работали, отвешивая поклоны, другие стояли неподвижно в ожидании, пока не поднимется уровень нефти. Тут и там под нерабочими качалками прикорнули законсервированные скважины. У дальних скважин сгрудились стационарные цистерны-замарашки. Во все стороны тянулись трубопроводы, одни вбирали тяжелую смолистую нефть, другие несли к нагнетательным скважинам воду от насосной установки — здоровенной, одетой в гофрированный металл постройки посреди поля, полной ревущих насосов и огромных труб, покрытых коркой минеральной накипи и непрерывно сочащихся водой. К югу лежал въезд на ранчо с кучей зданий и тополей. Отсюда виднелось несколько длинных, немудреных заборов, чьи тонкие мотки колючей проволоки отпугивали сонный скот, не позволяя ему разбредаться.

Скважина «Хокинс 4–1» находилась в северной части месторождения. Билл говорил, что новые скважины оживят добычу сырой, загрязненной серой нефти и снова сделают месторождение экономически конкурентоспособным. По какой-то причине первая из пробуренных нами ничего не дала. Теплилась надежда, что «Хокинс 4–1» докажет правоту Крецмера, но надо признать, план геолога вызывал вопросы. На протяжении десятилетий месторождение Бар-Даймонд Филд отдавало свои богатства, как добродушная корова, идущая на дойку, но теперь оно казалось истощенным. Если план Билла не сработает, жизнь изменится у очень многих, поскольку все нефтяники один за другим будут уволены и разъедутся по разным городам в надежде на новое начало, оставив своих престарелых родителей сокрушенно качать головами и тосковать по простым старым временам.

Жизнь кажется мне странной штукой; экономическая выгода от нефтяной промышленности обладает, как перевернутый бинокль, непостижимым свойством уменьшать величину всего вокруг до виньетки размером с бумажник. Так происходит со стоимостью товаров; мы либо делаем деньги, либо нет. Еще до 1973 года я была столь же довольна жизнью, как и остальные американцы, не пеклась о том, откуда берется горючее, которым папа заправлял грузовик. В своей лени мы истощили наиболее рентабельные запасы американской нефти и допустили, чтобы наша ненасытность на дешевое топливо привела нас к экономической зависимости, отчего все больше и больше нефти импортировалось с богатых месторождений Ближнего Востока. Затем, в 1973 году, собрались страны ОПЕК и утроили цены на нефть, вырвав из-под потребительского рынка мягкий ковер самоуспокоенности.

С резким скачком рыночных цен в течение следующего десятилетия американский нефтяной сектор возродился. На арену быстро вышли горячие молодые геологи, такие как Билл, которые размахивали свежими картами нефтяных месторождений, все еще пахнущими аммиаком от чертежных машин, и сражались с дикарями в залах заседаний и на собраниях инвесторов, тыкая указкой в какое-нибудь облюбованное местечко на карте и восторженно, как детишки рождественским утром, вопя: «Бурите здесь!». Бар-Даймонд Филд и другие, подобные ему, пережили короткий период возрождения, по крайней мере, до тех пор, пока цены на нефть снова не начали падать. «Блэкфит Ойл» работала над своими старыми истощающимися скважинами, подготавливая половину из них к заводнению — операции по закачке воды, чтобы поддержать падающее подземное давление и выдавить нефть к другим, незатопленным скважинам. По мере дальнейшего падения цен даже заводнение не дало достаточного прироста добычи, чтобы худо-бедно покрыть производственные издержки. Так что теперь «Блэкфит» в отчаянной попытке сохранить платежеспособность бурила «4–1».

Не кто иной, как Билл Крецмер подтолкнул правление к идее пройти серию новых скважин в богатом песчанике Тенслип, что стало для него большой личной победой. Его усилиями сплотились инвесторы, профинансировавшие сооружение скважины, которую намеревались пробурить и испытать с использованием последних технологий. Там, в Денвере, инвесторы и совет директоров потирали руки в грезах о барышах, которые принесет сделанная ставка (о да, на этот раз наверняка, они нутром чувствовали!), и жадный огонек профессионального картежника мерцал в их глазах. Но Билла больше нет с нами, он не узнает, начнет ли его детище добывать нефть.

Осталась лишь металлическая вышка, голодное дитя чужих фантазий, все еще вгрызающееся в нутро холмистых полей. Месторождение Бар-Даймонд Филд занимало почти семьсот акров: не слишком-то крупное по меркам Вайоминга, но и не крошечное.

Я поднялась и возобновила восхождение по склону холма. Длинный гребень гор Татман и нелепые башни-близнецы, известные как Груди Скво, подчеркивали беспорядочность в чередовании холмов и равнин. На востоке я увидела, как антилопа пробралась под ограждением из колючей проволоки, чтобы пастись вместе с откармливающимся скотом. В голову пришла мысль о табунах диких лошадей, еще блуждавших по округе. Мне как-то довелось повстречать их во время одной особенно долгой прогулки: животные находились с подветренной стороны на расстоянии от меня в четверть мили, вниз по длинному гребню. Несколько долгих минут мы молча стояли друг напротив друга. Меня так впечатлило присутствие лошадей, что я окликнула их; но при звуке моего голоса они повернулись и исчезли за гребнем холма.

Пока я предавалась воспоминаниям на склоне, из-за холма выскочил полноприводной внедорожник Бена Льюиса. Шериф подъехал чуть ближе и призывно посигналил фарами.

Глава шестнадцатая

Когда я приблизилась к его машине, шериф сказал:

— Не могли бы вы показать мне, где та скважина, с которой у мистера Сьюэлла возникли проблемы?

Мой новый авторитетный статус официального свидетеля по делу вскружил мне голову и угасил желание высокомерно фыркнуть в лицо угрюмому засранцу. Я забралась в «блейзер» и пустилась в пояснения:

— Самый быстрый путь к «17-1» — по главной дороге. Я скажу, когда мы доберемся до нужного поворота.

— Разъясните мне систему нумерации скважин? — спросил шериф, когда машина тронулась.

— Скважина «17-1» называется так потому, что находится в секции 17, точно так же, как та, которую мы сейчас проходим, называется «4–1», потому что работаем в секции 4.

— А что означает единица?

— Это остальная часть системы нумерации «Блэкфит», она просто означает порядок бурения скважин на каждой секции. В секции 17 есть множество других скважин, но они были пробурены другими компаниями до того, как «Блэкфит» купили месторождение. Каждая компания придумывает свой способ нумерации.

— А зовут их «Хокинс», потому что они на ранчо Гарта?

— Да, в случае с «4–1». Он владеет правами на добычу полезных ископаемых. В случае с «17-1» Хокинс по-прежнему владеет правами на поверхность участка как часть пастбищ своего ранчо, но половину полезных ископаемых продал. Во всем этом трудно разобраться. Я же просто лаборант и не в курсе, как приобретаются права на недра.

— Кажется, вы знаете достаточно для «просто лаборанта», — произнес шериф.

Замечание немало меня удивило. Сомневаюсь, что он рассчитывал подольститься.

— Ну, я родилась и выросла в Вайоминге. А еще я видела у Билла Крецмера карту аренды земель.

— Да? Что же, Хокинсу принадлежит большая часть остальных земель?

— В восьмой секции четверть принадлежит кому-то по имени Трэвис. Как я и сказала, у Хокинса есть права на поверхность всего района, но не все права на недра. В целом землю здесь здорово покромсали. Карта похожа на доску объявлений в супермаркете. Что до новой области, где они бурят сейчас, то восточная половина четвертой секции принадлежит БУГОЗ, поэтому, если бурение здесь оправдается, все скважины в этой области будут называться «Правительство 4…» и как-то так. Всю прибыль получит правительство. При условии, конечно, что «Блэкфит» могут арендовать права.

— Хм. У «Блэкфит» есть все права аренды месторождения?

— Нет. Арендодатели посовещались вместе и согласились, чтобы «Блэкфит» управляли месторождением… Вот мы у поворота на «17-1».

Машина объехала северный конец поля и прошла две трети вдоль западной границы. Дорога к «Хокинс 17-1» ответвлялась влево и спускалась в овраг. На пути у нас встали две коровы, которые, защищая телят, вызывающе повернули к нам глупые морды. Корова справа мирно жевала, пуская по губам слюни.

— Шевелитесь, дамы! — приговаривал шериф, сигналя им. Коровы развернулись и побежали по дороге прямо, увлекая за собой телят. Машина волочилась следом еще несколько сот футов, пока у одного теленка не случилось прозрения и он не взбрыкнул блестящими копытцами в воздух и не ломанулся вправо. Остальные последовали за ним, остановившись футах в пяти от проезжей части. Когда мы проезжали мимо, одна из телок устремила на меня презрительный взгляд, как на полоумную.

Дорога заканчивалась у насосной станции, обслуживавшей «17-1». Тяжелый балансир раскачивался из стороны в сторону, пока огромная «конская голова» противовесов маячила вверх и вниз, вверх и вниз, снова и снова вытягивая из колодца насосную штангу. Устройство имело высоту около десяти футов и опиралось на цементный фундамент длиной около пятнадцати футов. Снаружи устройство напоминало переднюю часть гигантского черного кузнечика. Сетчатый забор окружал установку, корпус двигателя и резервуары для хранения.

Шериф вышел из «блейзера» и обошел установку кругом, осматривая с разных сторон, то выпучивая глаза, то прищуриваясь.

— Итак, на что жаловался Уилли, когда пришел к мистеру Мейеру? — спросил он.

— Ах, да… вроде бы на дозирующий клапан. Он должен быть там, в той постройке. — Я открыла калитку в ограждении и зашла внутрь.

Шериф на пару секунд задержался у входа. Было видно, как напряглись его руки на ремне с пистолетом.

— Разве эту штуку не запирают? — осведомился он.

— Видимо, нет, — ответила я. — Похоже, забор нужен для того, чтобы отгонять скот. Хотя, с другой стороны, в таком случае проще использовать колючую проволоку.

— Еще одна из твоих гипотез? — И неожиданно для меня шериф улыбнулся. Выглядело неестественно: уголки рта изогнулись, а глаза не присоединились к веселью.

— Ну, как бы там ни было, — продолжала я, — насколько я помню, Уилли говорил, что уже однажды чинил клапан, но тот снова сломался.

— Есть идеи, как давно он его чинил?

— Нет… нет, не помню.

— Может, он не очень хорошо над ним поработал…

— Нет, это не так.

— Откуда вы это знаете, мисс Хэнсен? — спросил шериф с любопытством в голосе. Бен становился весьма приятным.

— По тому, как гладко работает эта штука, я вижу, что Уилли знал свое дело, — сказал я, указывая на сияющую насосную штангу, периодически уходящую в землю. — Посмотрите-ка на штангу. Посмотрите, как она ходит вверх и вниз: не болтается из стороны в сторону, не издает много шума. Это значит, что Уилли хорошо следил за насосом, регулировал его, чтобы он не изнашивался слишком быстро. Видите ли, заменить насосную установку целиком стоит тысячи долларов. А еще придется намучаться с обустройством нового устья, потому что если устьевая арматура ослабнет, то сломает цементную обсадку — и все! Не представляю, во сколько это выльется. Уилли гордился своей работой.

— Ясно. Что делает остальное оборудование?

Мне понравилось быть гидом для шерифа. Я начала убеждать себя, что он, наверное, нормальный мужик, а ведет себя по-дурацки только тогда, когда допрашивает свидетелей или пытается командовать. И ничего, что рожей не вышел.

— Значит, так, — начала я, — по этой трубе нефть поступает в накопительные резервуары. Это сепаратор свободной воды, чтобы отделять воду, которая выкачивается вместе с нефтью. Это резервуар для хранения нефти. А вот это, я думаю, и будет клапан Уилли.

— Он фиксирует, сколько добывается нефти?

— Нет, он регистрирует, сколько откачивается из накопительного резервуара и вывозится.

— Зачем надо перевозить…

Вопрос шерифа был прерван звуком хлопнувшей дверцы машины. Мы оба быстро повернулись, я вздрогнула от неожиданности, а шериф выпучил глаза в первом маневре контратаки.

— И что же поделывают на моем насосе моя любимая девчонка-грязевед и наш добрый шериф? — широко ухмылялся под солнцезащитными очками Эд Мейер. Он лениво поднес сигарету к губам и, смакуя, сделал долгую затяжку, при этом по-кошачьи выгнув позвоночник. — Могу я вам в чем-нибудь пособить по мелочам?

Я послюнявила палец. Эд подкрался к нам с подветренной стороны. Умно. Чтобы добраться так тихо, Эд, верно, подкатил сюда, заглушив мотор. На машине с гидроусилением руля и тормозов это сделать непросто.

Эд и шериф застыли каждый в своей позе, одна пара темных очков смотрела на другую. Шли секунды, тишина нарастала. Я одеревенела. Эд опять затянулся. Шериф выжидал.

Эд отступил первым, приняв великодушный вид и еще более дико ухмыляясь.

— Я тут подумал, может, вы новую работу ищите, у нас тут как раз вакансия появилась. Ха-ха-ха.

Меня уже тошнит от его смеха.

Шериф уперся большими пальцами в скрипучую кожу тяжелого ремня. На обоих бедрах дернулись револьверы «Смит-энд-Вессон» 357-го калибра.

— Раз уж вы здесь, мистер Мейер, — проговорил он, — быть может, сумеете ответить на несколько вопросов.

Я пристально наблюдала за Эдом. «Мистер Мейер» сделался дружелюбным.

— О, разумеется, шериф. Все, что в моих силах. — А потом посерьезнев, искренне произнес. — Кроме шуток, здесь нехорошие дела творятся. Уверен, все мы желаем докопаться до сути, выяснить, что произошло со стариной Уилли, чтобы бедный мальчик упокоился с миром.

Шериф по-прежнему глядел на него молча. Эд сделал еще одну затяжку.

— И тогда наша работа наладится, — более твердо добавил он.

Интересно, как долго будет продолжаться этот поединок. Трудно сказать, дала ли нужный результат тактика Эда в отношении шерифа или еще больше усугубила положение. После еще нескольких затяжек Эд произнес:

— Так что спрашивайте, шериф.

Шериф повернулся ко мне.

— Мисс Хэнсен, вы нас извините?

Я послушно отошла на пару шагов и повернулась спиной, стараясь держаться строго по ветру. Удалось не пропустить почти ни слова.

— Мистер Мейер, не могли бы вы для начала рассказать мне, где находились в прошлую субботу днем и вечером? Просто начните с того момента, когда мистер Сьюэлл нашел вас в трейлере лаборантов.

Хотелось бы увидеть выражение физиономии Эда. Верно, на нее приятно было смотреть, когда шериф дал боссу понять, что уже прощупывал его.

— Короче, он только что пришел ко мне с докладом, как обычно. Я требую этого от всех своих людей, Бен. — Эд перешел на доверительный тон «между нами, мальчиками». — Приходится рулить капризным кораблем. Короче, дело было так. Парень хотел, чтобы я посмотрел, чем он занимался с тех пор, как я в последний раз проверял его работу, поэтому мы устроили небольшую экскурсию. С нами был Мерл Джонсон. После этого я уехал в Мититсе, пообедал там, затем вернулся к себе в Коди на ночь.

— Вернемся назад, мистер Мейер. Что Уилли хотел вам показать?

— Как обычно. Мы осмотрели скважины, за которыми он следил. Эту, в том числе.

«Выкладывай!» — подумала я.

— Что-нибудь не так с этой скважиной?

— Ну да, насколько я помню. У старины Уилли были какие-то проблемы с ней. Собственно говоря, у всех нас они есть с тех пор, как мы ее пробурили. Она не работает так, как должна. Конечно, этот Уилли был еще зелен. Я сам нанимал мальчишку, думал, из него получится хороший работник, но наверняка никогда не знаешь.

— Так в чем же конкретно заключалась проблема на этот раз?

— Ой, да небольшая проблемка с клапаном. Эти штуковины вечно ломаются.

«Чушь собачья!»

— Все починено?

— Нет, на самом деле, он все еще сломан. Конечно, если не найдем работника смотреть за этой скважиной, довольно скоро нам придется просто прекратить откачивать из нее нефть, потому что рано или поздно резервуар заполнится. Но не все так быстро. Как я уже сказал, скважина дает немного.

— Вы с мистером Сьюэллом спорили о чем-нибудь в тот день, о котором идет речь?

— Нет.

— Вообще ни слова не сказали, мистер Мейер? — Шериф резко умолк, без особой деликатности подталкивая свидетеля к более развернутому ответу.

— Ох, мистер Льюис, надо ведь что-то делать, чтобы держать своих сотрудников в узде. — Приветливость в голосе Эда звучала почти по-клоунски.

— Понятно. И вы были в машине мистера Сьюэлла, когда осматривали колодцы?

— Ну, да… Да-да, если подумать.

— Не могли бы сказать, сколько времени заняла поездка?

— Минут сорок пять, час.

— А потом вы поехали в Мититсе?

— Да, к тому времени мы устали и проголодались, поэтому все вместе зашли перекусить в кафе «Голубая лента».

— Вы ехали в машине Уилли?

— Ну-у… да, полагаю, именно так.

— Как вы вернулись к своей машине?

— Как я… ох, дайте вспомнить. Это же было несколько дней назад. Ага, вспомнил. У Мерла была своя машина в городе, так что он и его помощник, Тим Кокрейн, подогнали ее для меня. Потом я уехал в Коди.

— Звучит немного путанно, мистер Мейер.

— Ну… э-э… вот, говорю, как было. Это все, шериф?

— Еще один вопрос. Когда вы в последний раз видели Уилли живым?

— В общем, прямо тогда, в «Голубой ленте». Печально думать, что это могла быть последняя трапеза бедного мальчика. Так ведь, шериф? — Голос Эда сделался таким приторным и сентиментальным, что мои уши чуть не отвалились.

— С чего вы так решили, мистер Мейер? Его тело нашли только на следующее утро. К тому времени он мог и поужинать, и еще раз позавтракать.

Пауза.

— Мистер Мейер?

— О, ну, я только хочу сказать, что это могла быть его последняя трапеза. А что!? Я, знаете, горжусь при мысли, что купил парню обед, который тот прихватил с собой в могилу. Ха-ха-ха… — Смех звучал идиотски, почти безумно.

— Думаю, на этом все, мистер Мейер. Возможно, вы могли бы передвинуть свою машину, чтобы я отвез мисс Хэнсен обратно домой.

Я обернулась, надеясь мельком увидеть Эда Мейера с жуткой досадой на физиономии, но босс оказался шустрее, он уже вернулся в свою машину и завел ее. Я присоединилась к шерифу в «блейзере».

— Кажется, у юной леди заячьи ушки, — произнес шериф, когда мы тронулись. — В смысле, вы, мисс Хэнсен, определенно поняли, когда закончился наш разговор. В смысле, мне не пришлось повышать голос, чтобы позвать вас к машине. В смысле…

— Верно, — прервала я. — Простите, сэр. Полагаю, мне следовало отойти подальше от вас.

— Или против ветра, а не по ветру?

— Да, сэр, — выдохнула я.

Шериф остановил «блейзер», чтобы высадить меня там, где дорога разветвлялась в сторону буровой установки.

— Мисс Хэнсен, прежде чем вы уйдете, могу я предложить? — Его голос звучал едко, иронично.

— Да, сэр? — Я покосилась на него. Его лицо было бесстрастным, лишенным эмоций под отражающими солнцезащитными очками. Я крепко сжала дверную ручку.

— Никогда не пытайтесь зарабатывать на жизнь игрой в покер. В вас нет хитрости. А теперь идите и постарайтесь не попасть в беду.

Ярость наполнила мои вены. У меня есть полное право выяснить, что случилось с Уилли и Биллом. У меня есть полное право докопаться до правды. Конечно, зря я разоткровенничалась и высказала свои догадки, но как он посмел играть на моем тщеславии, выкачивая из меня информацию, весь такой обаятельный и обходительный, а потом велел припухнуть? Пусть возьмет свое эго и засунет туда, где солнышко никогда не светит.

Наконец еще больше, чем на собственную болтливость, я злилась на кое-кого другого — за то, что он уговорил меня рассказать все шерифу. И слова Льюиса возымели неприятные последствия: вместо того, чтобы бросить расследование, я теперь преисполнилась решимости принять в нем участие. Я желала знать, кто или что убило этих двух мужчин — и почему. Пока я, расправив плечи, маршировала к своему трейлеру, волнение и интерес к происходящему вокруг наполняли мой дух, чего я не испытывала уже много лет.

Я с неприкрытым недовольством посмотрела на Ховарда, пробираясь сквозь тесноту трейлера к холодильнику. Ховард посмотрел на меня так же, как и всегда, слезящимися глазами, с недвижным и равнодушным выражением лица. Из скудных запасов, хранившихся в холодильнике, я взяла банку газировки и тортилью, которую подогрела над плитой и помазала арахисовым маслом. Тортилья и арахисовое масло: вклад белой женщины в мексиканскую кухню. В лице Ховарда читалась боль. Я в ответ ухмыльнулась с максимальной жестокостью и вышла из трейлера.

Солнце еще довольно высоко стояло в небе, хотя и скрывалось за полуденными облаками, столпившимися на вершинах гор; но, как по мне, уже стоял вечер, и оставшееся до темноты время должно было пройти спокойно, неспешно и мирно. Полагалось предвкушать сладкий ночной сон. Или дневной. Или вечерний — смотря, какое время вы считаете вечером. Увы, расслаблению мешали гнев и раздражение. Я запрыгнула на крыло своего пикапа и принялась злобно жевать тортилью.

Глава семнадцатая

Аликс, с журналом в руке, выскочила из бытовки и припустила вниз по лестнице. «Донг! донг» донг!» — запели металлические ступени, отмеряя каждый удар подошвы ее сапог.

— Стало быть, ты теперь детектив, как я слышала, — выпалила геологичка.

— Чего?

— Эд Мейер там, в бытовке. Говорит, ты учишь шерифа, как работают насосные установки, или что-то в этом роде.

Она выжидающе улыбнулась. Я решила опровергнуть это и ответила:

— Он ошибается.

Аликс наградила меня насмешливой улыбкой. Женщина сжимала журнал обеими руками, напоминая почтенную учительницу начальных классов, терпеливо и невозмутимо ожидающую объяснений от опоздавшего ученика, но во мне накопилось чертовски много гнева, так что я всего лишь подарила ей встречную улыбку — или нечто на улыбку похожее.

* * *

Примерно в это же время на стоянку въехал на своем пикапе Чет. Аликс сдвинула журнал вбок, освободив одну из рук и выгнув позвоночник, отчего обозрению открылась наиболее заманчивая часть тела между подбородком и пупком. Маневр не остался без внимания. Чет с щелкающим звуком включил ручник, выпрыгнул из машины и направился к нам. Длинные ноги несли его эластичными шагами; глаза при этом ни разу не оторвались от Аликс, счастливо скользя по теплым изгибам между ее ключицами. Кто ж меня с такой рядом заметит? Единственная женщина из когда-либо виденных мною на буровой с запасом мужества, силы или, возможно, решимости, чтобы расстегнуть больше одной верхней пуговицы на рубашке. А сейчас на ней даже не рубашка, черт возьми, а блузка!

Чет провел рукой от ее локтя по спине вверх, туда, где, наверное, ей было чуточку щекотно.

— Свободна сегодня? — прошептал он.

— Для чего? — спросила она, пожалуй, излишне невинным тоном.

— Ты знаешь, — ответил он. Радостная игривость переполняла его через край.

— Ну да…

— Встретимся у насосной станции?

Аликс завела глаза под лоб.

— О'кей. В шесть нормально?

— Значит, в шесть, — произнес он, неспешно подался вперед и чмокнул ее в щеку. Я стояла, как громом пораженная.

С таким видом, словно только что закончила деловой разговор с одним из буровых рабочих, Аликс развернулась и быстро вошла в свой трейлер. Мы с Четом стояли во дворе и смотрели на ее закрытую дверь. Чет повернулся ко мне, и его лицо осветилось улыбкой. Затем он подался вперед и сжал мне предплечье. Чудесное ощущение. Он поинтересовался:

— Так что, Эмми, как жизнь?

Наверняка знаю, что улыбка, которая расползлась по моему лицу, смотрелась весьма и весьма глупо.

— Я тоже рад тебя видеть, — сказал он, игриво хлопая ярко-голубыми глазами.

— О да. Рада тебя видеть, — произнесла я, довольная и смущенная, пока мое сердце выполняло тройное сальто.

— Тебе ведь доводилось ездить на четвертьмильных лошадях^[3]?

— Да. Скачки вокруг бочек. Обожаю.

— Как-нибудь обязательно расскажи мне об этом побольше, — попросил он, прежде чем забраться в машину и уехать.

Полминуты спустя Аликс снова вышла из своего трейлера. Мы едва возобновили беседу, как из блока бурения притопал Эд Мейер, явно с намерением поговорить с геологичкой. Ее журнал занял прежнее положение листа брони перед грудью.

— Аликс, дорогая, я как раз вспомнил кое-что сказать тебе, пока ты на буровой, — начал Эд. — Тебе нужно быть на совещании сегодня вечером в городе. В ресторане «Вилы», около шести часов. Будет время выпить перед ужином.

— Ого? Не уверена, что смогу, Эд, — ответила она легким и безмятежным тоном.

Лицо Эда окаменело, и он рыкнул:

— Уверен, что сможешь. — Реплика не вызвала заметной реакции, и его тон стал строже, как у родителя, читающего нотацию нерадивому ребенку. — Видишь ли, это деловой ужин. Там будут представители нескольких компаний-поставщиков, и они ждут встречи с тобой. Мы обязаны поддерживать дружеские отношения с этими людьми.

— Черт возьми, Эд, — парировала Аликс, — я думала, это они должны поддерживать дружеские отношения с нами.

Эд напыжился еще больше, вытащил из нагрудного кармана сигарету, с драматическим размахом зажег ее, и произнес:

— Просто будьте там ко времени, юная леди. — Затем бросил спичку на землю и направился к моему трейлеру.

— Я постараюсь, — громко произнесла она вслед, подчеркнув второе слово. Эд метнул в нее полный кислоты взгляд, рывком открыл дверь моего трейлера и вошел внутрь.

Аликс снова сосредоточилась на журнале и направилась к своему трейлеру. Мне показалось, что я расслышала, как она проронила под нос себе:

— Но не жди многого, Эдди, сладенький.

Глава восемнадцатая

Синие тени становились все длиннее, пока я вела пикап по дороге в город. Зевота отказывалась сойти с моего лица. Я ждала, когда Эд Мейер покинет мой трейлер, чтобы можно было спокойно улечься на покой, но прошел час, а босс подавал все признаки того, что останется до тех самых пор, пока не придет время отправляться на деловой ужин. Вместо отдыха пришлось сесть в пикап и направиться в город, чтобы утешиться рутбиром. После того, как Эд прикасался ко мне накануне вечером, я не могла вынести и мысли о том, чтобы раздеться и залезть в постель, пока он в трейлере, даже если между нами дверь на замке.

Через несколько сотен футов после выезда на главную дорогу, шедшую через ранчо, пикап дернулся, на мгновение задержавшись на подъеме. Я подумала, что, должно быть, попала в колею, но через полминуты пикап опять дернулся, на сей раз сильнее. Достигнув вершины, он снова с радостным ревом легко покатился по дороге.

Мне все же пришло в голову проверить приборную панель: температура в норме, электрика в норме, бензин… Дерьмо!!! Пикап кашлянул еще дважды и заглох, остановившись, когда я направила его на обочину.

— Чтоб тебя! — заорала я. — Чтоб тебя, Ховард! Гад! Возвращаться из города с пустым баком! Ты кретин! Ты долбаный, пьяный, круглый, полный кретин! — Я утонула в сиденье, шарахнув кулаком по рулю так, что рука начала пульсировать.

«Ну вот и все, — подумалось мне. — Дальше хуже быть не может. Теперь можно расслабиться».

Потекли минуты. Я прислонила голову к окну и смотрела, как предвечерний ветерок колышет короткую жесткую траву. Луговой жаворонок благословил воздух своей песней. Интересно, сколько осталось времени, прежде чем вылетят и запоют сверчки? Я задавалась вопросом, какого черта делаю, работая на буровой и живя в обувной коробке с человеком, чей мозг настолько отравлен, что даже не помнил заправить бензобак.

До буровой оставалось три мили, и скоро должно было стемнеть. Сердце упало при мысли о пешем походе, о том, как промерзну, когда туда доберусь. Я подумывала о том, чтобы заснуть в пикапе, полагая, что смогу свернуться калачиком на переднем сиденье и хорошенько выспаться в уединении, а утром, на досуге, побеспокоиться о бензине. «К чертям работу, — думала я. — К чертям все это. Буду спать здесь до полуночи, доберусь до города с вечерней сменой, а утром отправлю из Мититсе письмо с заявлением об увольнении. Потом я просто поеду автостопом в Йеллоустон, отыщу себе хижину и улягусь в ней отсыпаться на недельку-другую. Или, наверное, только допустим, будет здорово просто вернуться домой».

Меня охватил странный покой. Я прекрасно знала, что жуткая трусиха. «Будь у меня яйца, вышвырнула бы Эда Мейера из трейлера. Родись я с яйцами, была бы членом большого братства! Получила бы работу гораздо лучше, чем этот дерьмовый контракт, и никогда бы не увидела ни Эда Мейера, ни Ховарда Блейна, ни кого-либо еще! Нет яиц? Черт, такого пустячка не хватает. Двух пустячков».

Неродившийся смех застрял в горле.

«Наверное, я могла бы вернуться домой, — заговорил глубоко внутри тихий голос. — Дальше так продолжаться не может. Это выше моих сил. Наверное, на этот раз можно вернуться домой».

Мысль, как призрак, маячила в воздухе, пока сквозь нее не прорвался звук приближающейся машины. В зеркальце заднего вида я увидела источник рева: большой толстый бронзовый «олдсмобиль». Отстой! Ладно, теперь я доеду до заправки и вернусь на работу, как хорошая девочка, но почему это обязательно должен быть гадский Эд Мейер? Я выпрямилась на сиденье, готовясь к худшему.

Когда «олдсмобиль» притормозил рядом в саване дорожной пыли, Эд нажал кнопку на электрическом стеклоподъемнике, и стекло проворно исчезло, стряхнув с себя охристо-серую пыль крошечным обвалом.

— Так, так, так! Что здесь происходит, маленькая леди? Какие-то неприятности? — Его слова мыльными пузырями лопались вокруг меня, улетая в вечерний воздух.

— О, похоже, у меня кончился бензин, Эд.

— Ну, так давай прыгай сюда, мы быстренько все устроим. Отвезу тебя прямо в город.

Снова я всерьез призадумалась о Йеллоустоне.

— О нет, правда, Эд, я бы не хотела доставлять тебе неудобства.

— Вообще не проблема. Что ты собралась делать, просто торчать здесь ночь напролет? Ха! Ждать, пока к тебе заправка приедет? Ха-ха-ха!

Я начала мерзнуть. «Дерьмо! Двадцать корзин дерьма! — крутилось в голове. — Что там Аликс говорила о том, чтобы никогда не ехать с ним одной в машине? Ах, черт тебя дери».

Я выбралась из пикапа и плюхнулась на сиденье рядом с Эдом, исполненная решимости помнить, где я и с кем. Мой ум терзал вопрос, почему такое происходит со мной.

Он вдавил педаль газа в пол и погнал машину по неровной дороге с наслаждением подростка, откинувшись на спинку сиденья, высоко подняв сигарету одной рукой, а вторую небрежно уложив на руль. Эд усмехался каким-то своим мыслям.

— Слышь, это просто здорово! — произнес он. — Я как раз направлялся в город, чтобы присоединиться за ужином к ребятам из одной из наших снабженческих компаний. Давай-ка со мной!

— Нет, Эд, мне точно надо вернуться на буровую. Надо немного поспать.

— Спать? Кому нужен сон? Короче, решено, едешь со мной. — Он похлопал меня по коленке той рукой, которой держал сигару, причем позволил пальцам задержаться, слегка пощекотав.

Меня охватило трупное окоченение: так хотелось отодвинуть ногу, но комитет страхов и беспокойств, что заведовал моей головой, погряз во внутренних дебатах. Я пыталась сообразить, что сказала бы Аликс, королева Невозмутимой Самоуверенности, но ничего не получалось. Колено оставалось незащищенным, уязвимым.«Ты не можешь переместить его», — твердил комитет. — Ты обидишь босса. Ты не вправе так злиться, это всего-навсего колено и ничего более. Откуда тебе знать, что на уме у Эда, когда он прикасается к тебе? Твой гнев непропорционален. И, наконец, если ты пошевелишь коленом, то он тебя невзлюбит».

После следующей затяжки рука Эда легла мне на бедро. Если судить по выражению лица босса, это был небрежный жест, но я-то знала, что его руке не может быть удобно под таким углом. Частичка моего разума встревожилась о том, не отвалится ли уголек с кончика сигареты и не обожжет ли меня.

Медленно, словно волоку сани по грязи, мне удалось отодвинуть бедро от его руки и скрестить ноги.

Очень небрежно Эд поднял руку, чтобы еще раз затянуться сигаретой, и ткнул ее в пепельницу. Его теперь уже пустая рука поднялась к голове, и пальцы зарылись в волосы.

— О, черт, — проговорил он. — До чего я устал. Честно говорю, это тяжелая работа. Не спал с шести утра, бегаю, как черт пойми кто, весь день нянчусь с разными дураками, а теперь должен проторчать там еще два-три часа, обсуждая детали контракта с этими пустозвонами из Каспера. Ужин затянется, слово даю.

Я решилась открыть рот и выдавила:

— Мне нужно вернуться на буровую. Поспать.

— Нет, нет, нет! Нельзя так ускользать! Знаешь, ты держись за старину Эда! Мы хорошо проведем время. — Он снова посмотрел на меня, посасывая зубы. Его нижняя губа дернулась вниз, изобразив многозначительную улыбку, при этом кончик языка пробежался слева направо между чистыми ровными зубами. С некоторым удивлением до меня дошло, что этот мужчина пытался как бы ухаживать за мной. От этой мысли шестеренки в мозгу заклинило. Верно, таким же оцепенением охвачен олень посреди дороги, когда завороженно глядит в фары несущейся навстречу машины. Наконец шестеренки снова сдвинулись, и я произнесла так твердо, как только сумела:

— Нет, Эд, я бы с удовольствием поехала, но без сна я ничего не стою. Мне и в правду надо вернуться. Высади меня в городе, оттуда я сама доберусь. — Хотелось скопировать манеру Аликс, но слова прозвучали как-то пискляво.

— Ни за что, дорогуша! Уж позволь дядюшке Эду позаботиться о тебе! Нам будет очень весело. Держу пари, ты любишь вечеринки. Ты просто ждала, пока кто-нибудь скажет, что все в порядке.

Я открыла было рот, чтобы повторно возразить, но Эд дал мне знак поберечь дыхание. Я посмотрела в окно. Мимо проносились вольные просторы прерий, далекие и недоступные, не подозревающие о моем бедственном положении.

— Боже, говорю тебе, — продолжал он, сменив интонацию на жалобную, — я не знаю, когда раньше так уставал. Эта работа последние соки выжимает. Перед тем, как приехать сюда, я был на одной из наших скважин в Оклахоме. Есть там инженер, и предполагается, что он должен работать самостоятельно, но у него ничего не клеится. Собственный зад отыскать не сумеет обеими руками и с дорожной картой. Пытался закачать не тот раствор в зоне с высокой пористостью, и тут же получил блядскую затычку! Мы чуть скважину не потеряли. А старине Эду каждый раз его выручать. Я ему прямо сказал: «Свабировать ее надо, парень. Пробивай затычку, пока у тебя задница не покраснеет!» А он такой, мол, нет больше скважины, мы ее не вернем. А я ему толкую, что скважина засралась. Он пробивает. И она прочищается. Все, как я сказал. — Он покачал головой и убрал руку с руля, подчеркнув крайность своего раздражения.

— Угу, — прокомментировала я.

— Я ведь жену почти не видел весь прошлый месяц! Забегался на работе, правду тебе говорю. Теперь, когда домой вернусь, поди, едва ее признаю, она уж превратится в старую ведьму. И голодную. — Тут он подмигнул.

Я съежилась. Все вышло хуже, чем мне представлялось. От накатившего ступора картинка в глазах расплылась, мозг умер. «Связи нет, линия оборвана».

— Боже ты мой, скажу я. Мы со старухой не шибко ладим. Я стараюсь сделать ее счастливой. Двадцать лет женаты, с тех самых пор, как со службы уволился. Она пыталась затащить меня к одному из этих консультантов по вопросам брака, прикинь. Этот одуванчик считает, раз заполучил степень в универе и кабинет с табличкой, то лучше меня знает, как мою жизнь прожить. Я-то к нему, придурку, приперся, просто чтобы заткнуть старую кошелку. А он мне талдычит, мол, это все моя вина, будто я собственную мать ненавижу или что-то в этом роде. Боже, вот ведь сучка с ручкой! Черта с два я вернусь к этой поросячьей заднице. В любом случае, весь бред, какой там наговорил этот консультант, — куча дерьма. Черт, любой брак сам собой разваливается по прошествии стольких лет, чего он ожидал? Старость бабу не красит, и с годами видишь, что от ее очарования, на которое ты купился, остался пшик. Но нам четверых детей растить, поэтому надо держаться друг дружку. Без вариантов. Говорю тебе, всякий раз, как я с ней, она беременеет. Стоит на нее косо глянуть, и она уж накачана, как воздушный шар. Зараза. Однако она меня не бросила. Ей это дело постоянно требуется. Каждую ночь. Вот цена, которую я плачу за то, что хорошо умею. Цена, которую я плачу. — Он рискнул бросить хитрый взгляд в мою сторону.

Словно в замедленной съемке, мимо поплыл Мититсе, пока Эд с грохотом несся по главной дороге. Неуклюжий, он на водительском сиденье напоминал подростка в пятницу вечером. Я с тоской смотрела на кафе «Голубая лента», на бар «Ковбой», на витрину «Эй энд Дабл-Ю», которые один за другим ускользали из поля моего зрения. Чувствовала себя Персефоной, направляющейся отбывать полгода службы в аду.

Машина повернула на запад, вдоль дороги, ведущей к ранчо «Вилы», в сияющее золото заходящего солнца.

— Тут рядом есть отличный маленький стейк-хаус, — сказал Эд, зажигая еще одну сигарету от катушки на приборной панели. — Места знать надо. Для случайного человека он снаружи гараж гаражом. Открывается только в определенные дни недели, причем столики бронировать надо. Само собой, сегодня его специально для меня открыли. Частная вечеринка. — Босс повернулся ко мне и какое-то время медленно рассматривал меня во всех подробностях. — Держи, — произнес он, достав из кармана расческу. — Причешись-ка. А вот с твоим прикидом, похоже, ничего уже не поделаешь.

Я старалась думать о чем-то далеком и безопасном.

Последнее слабое свечение заката дымкой устилало предгорья за рестораном. Эд был прав: здание на первый взгляд казалось не тем, чем являлось. Мы миновали полутемный бар, обшитый панелями из состарившегося дерева, и вошли в просторную столовую с колесами от телег вместо люстр. «Ребятки» поджидали нас за одним из столиков.

Крупный мужчина с седеющими волосами, коротко остриженными на висках, бросил на меня быстрый, острый взгляд и с трудом поднялся на ноги, зацепившись животом за край столика. Его рубашка изрядно выпирала поверх богато украшенной серебряной пряжкой широкого кожаного ремня. Он весело улыбнулся, раздвинув розовые щеки.

— Рад тебя видеть, Эд! А кто твой маленький приятель? Это ваша девушка-геолог, о которой ты нам рассказывал? Очень-очень приятно познакомиться, мэм, — радостно проверещал он, энергично помотав мою руку вверх-вниз в своей, похожей на большой розовый окорок.

— Ага, и тебе привет, Том, — ответил Эд. — Это Эмми Хэнсен, мой маленький лаборант с буровой. А геолог наш скоро придет. Официант, мы присоединимся! Привет, Фред. Привет, Ирв. Мерл, ты знаешь Эмми.

Каждый по очереди кивнул мне. Меня обрадовала встреча с Мерлом Джонсоном. По крайней мере, здесь был один человек, на чью порядочность можно в большей или меньшей мере рассчитывать. Я всмотрелась в его лицо в поисках признаков дружеской поддержки, но обнаружила лишь обычный отстраненный взгляд. Мерл потушил сигарету, встал и немного отодвинул стул, чтобы освободить место справа для новых стульев, которые принес к столу официант. Эд уселся на пустой стул слева, а когда Мерл начал опускаться на средний стул, без церемоний шлепнул его по руке.

— Здесь сядет мой маленький лаборант, — сказал он. — Ты можешь пристроиться на тот, по другую сторону от нее, если обещаешь вести себя хорошо. Ха-ха-ха.

Мерл придержал мой стул, пока я садилась. Выражение его лица не менялось на протяжении всего этого маневра, и я мысленно отметила, что если бы меня когда-нибудь втянули сыграть в покер, то я бы попросила Джонсона в партнеры.

Официант вернулся с напитком.

— Виски с водой и льдом, — сказал он, ставя стакан перед Эдом. — «Джонни Уолкер». Все, как вам нравится. Что закажет леди?

— Хороший человек, — отметил Эд. — Какая память. О черт, а что ты пьешь, Эмми?

— О, ничего, спасибо, — ответила я.

— Нет, ты не понимаешь, — воскликнул Эд, вцепившись мне в руку. — Нельзя меня так подставлять. Тебе непременно надо смочить клювик, ха-ха-ха.

Том покатился со смеху. Фред и Ирв присоединились к ним, качая головами и делая глотки из бокалов.

— Ну, что это будет, куколка? — продолжил Эд.

— Просто колы будет достаточно, — проговорила я, взглянув на официанта с мольбой.

— Кола? Туфта! — отрезал Эд. — Принеси ей виски с содовой. Мы из нее мужика сделаем, ха-ха-ха!

Официант улыбнулся и исчез.

Мой стул был повернут к окнам, и я сосредоточилась на пейзаже снаружи, наблюдая, как в сумерках неспешно исчезают предгорья, пока здесь исчезают и вновь прибывают порции выпивки. У меня еще оставалось две трети в первой рюмке, когда подоспела вторая. Время тянулось, безразличное и безжалостное; застолье шло раунд за раундом.

Мерл молча следил за разговором, в то время как спиртное повышало громкость Эда. На какое-то время мне удалось мысленно отключить босса, пока он не завопил: «Этот придурок так и не узнал, что с ним случилось! Говорю вам, я ему хорошенько мозги вправил», — ударился он в повествование об очередном подвиге, высоко задрав над головой руку в международном жесте беспробудного беспутства. Опуская руку, Эд задел спинку моего стула.

«Ребятки» хохотали. Мерл тихо потягивал свой напиток.

— Да, Эд, ты знаешь, как им сказать! — прохрипел Фред, поднимая свой бокал тем же приветственным жестом.

Монолог продолжался бессвязно. Эд Великолепный вещал — Ребятки, Которые Ценят, хвалили. Я растворилась в стране воображения, пытаясь не думать о руке у меня за плечами, вместо этого вспоминая паруса облаков всех оттенков голубого, катящиеся над бескрайними пастбищами прерий желтого, серо-зеленого и бледно-фиолетового цветов. Развеселые шлепки по плечу вынуждали время от времени ненадолго возвращаться в закусочную. Так текли минуты.

В один из моментов абстрактного созерцания реальности я заметила, что верхняя и нижняя половины лица Эда работали вразнобой, совсем как в игре из моего детства, в которой можно было смешивать и составлять смешные физиономии из картинок на карточках. Губы Эда ухмылялись, демонстрируя ликование от его геройских историй, но глаза, бегло проверив реакцию публики, вновь и вновь украдкой возвращались к пустующему месту напротив. До меня дошло, что час коктейлей затянулся так надолго, потому что мы ждали прибытия еще одного гостя. И мое сердце сжалось, стоило вспомнить, кто «должен» был присоединиться к нам, потому что я точно знала, что она сейчас находится за много миль, в прериях, на вечерней прогулке в компании высокого ковбоя с мускулистыми ягодицами и стройными ногами, в то время как я, съежившись, сидела рядом с человеком, которого ненавижу.

«Почему со мной такое происходит?» — спросил тихий голос в моей голове. Неужели этот коктейльный час обречен длиться вечно? Скотч начал затуманивать мой мозг, погружая меня в грезы: я видела себя на вздымающейся палубе, усеянной мертвецами, одну в широком-прешироком море, с альбатросом, висящим у меня на шее. Альбатрос пропах виски и то и дело хлопал мне крылом по спине. У него был голос, как у ворона. «Ха-ха-ха, — смеялся он, — ха-ха-ха». Смутно я поняла, что засыпаю, то ли от усталости, то ли от выпитого, то ли в целях самообороны — не знаю точно.

Мое сознание снова вернулось за столик, когда появился официант с дощечкой, на которой мелом были записаны блюда вечернего меню.

— Могу я предложить еще одну порцию, или сделаете заказ сейчас? — пропел он.

Пришедший в себя Фред, вертя челюстями влево-вправо, в полубессознательном состоянии ответил:

— Нет, еще нет, мы все еще ждем…

Слова Фреда были прерваны локтем Тома, просвистевшим мимо его грудной клетки.

— Мне кажется, немного еды не помешает, — проревел Том, потирая руки.

— О, да! — согласился Фред.

— Точняк! Знаешь, я слышал, у вас тут подают отличный стейк на косточке, — ввернул Ирв.

Мерл сменил позицию на стуле, легонько наклонившись справа налево.

— Не-е! — протянул Эд, замахав руками над своей тарелкой и заставляя других замолчать. Его оклахомский акцент становился все крепче, речь сделалась невнятной. — Уверяю, она ща-а-ас придет. Она прссста заблудилась или ищще что-нить. Дайте ей пару минут. Давайте, парни, выпьем еще. — Он картинно отбросил руку на пол-ярда и щелкнул пальцами официанту.

Парни беспокойно заерзали на своих стульях.

Морщины на лице Эда сложились менее дружелюбно, он откинулся на спинку стула, по очереди глядя на каждого из мужчин.

Мерл расслабленно сидел в кресле, свободно сложив руки на груди, и смотрел в пространство. Он заговорил одними, едва шевелящимися губами.

— Предполагаешь одно, выходит другое, Эд, — произнес он. — С бурением никогда наверняка не угадаешь. Эта Аликс — добросовестная девушка, ты сам мне всегда говорил. Скорее всего, что-то там произошло, и она присматривает за буровой. Как ты ей и велел.

Головы «ребяток» закачались вверх и вниз. Они весело пробормотали слова согласия. Эд долго обдумывал услышанное.

— Ну, да. Полагаю, ты прав, — признал он.

«Ребятки» расслабились.

— Тогда давай, закажи нам этих стейков! — предложил Том.

— Ну, значит, стейки на косточке! — крикнул Эд, и его глаза присоединились к веселой ухмылке. — Официант, неси нам стейки, да чтоб с кровью! Сам проследи, чтобы быку отрубили рога, вытерли задницу и пригнали сюда, ха-ха-ха!

«Ребятки» покатились со смеху, забарабанив по столику.

Мерл встал и направился прочь из-за стола, выражение его лица было столь же отстраненным и невозмутимым, как всегда. Вернувшись, он откинулся на спинку стула и принял ту же позу, словно никуда не отлучался.

Когда начался обед, разговор постепенно перешел к вопросу об обсадной трубе и других материалах для скважины, которую мы бурили. Том спросил:

— Эд, ты еще не думал о моем предложении?

— Официант, мой стакан пуст, — объявил Эд и нагло уставился на Тома, медленно перемалывая стейк челюстями. — Да, Том, думал. — Он сидел, опершись локтями по обе стороны тарелки и сцепив пальцы. Отблески от камня в перстне явно отвлекали Мейера, и он сцепил пальцы по-другому.

— Сделка-то обычная, — продолжал Том, поднося ко рту изорванный кусок мяса.

— А я не уверен, что этого достаточно, — сказал Эд, опрокидывая глоток из новой порции и засовывая следом в рот еще один кусок мяса. — Бог мой, хорошая здесь говядина.

— Полагаю, мы могли бы поднять вам процент… — встрял Фред, и его глаза метнулись в мою сторону и обратно. — В смысле, ты просто дай нам знать…

Ирв сосредоточенно оперировал свой стейк. Мерл пассивно смотрел в окно, пережевывая мясо.

— Это лучшая обсадная труба в Вайоминге, Эд, — сказал Том. — Знаешь ведь, мы всегда доставляем вам самое лучшее. Всегда ставим вас на первое место.

— Уж постарайтесь, черт возьми, иначе себе хуже сделаете. Мне просто нужно подумать об этом, приятель. — Босс откинулся на спинку стула и покачнулся с тихой отрыжкой. Его глаза на мгновение остекленели, и он встряхнулся, как будто забыл, где находится. На тарелке лежал его наполовину съеденный стейк, бокал с выпивкой неизменно пребывал в правой руке. По-видимому, совершенно забыв о цене обсадной трубы, Эд пустился перечислять своих любимых барменш из Оклахомы и Канзаса:

— Эй, ребятки, а я рассказывал, что та мелкая бабенка из Оки-Сити сворачивала купюры и так носила их между сиськами, а сдачу у себя в…

Слыхала я уже эту байку раньше, в своем трейлере. Я таращилась в тарелку и каждый раз, когда поднимала глаза, замечала, как Эд лукаво косится на меня, проверяя эффект от своего рассказа. Словно знал, что у меня от этого в животе все переворачивается, и поэтому был одновременно и доволен собой, и обеспокоен тем, что я могу счесть его отвратительным.

Из-за бара до меня донеслось, как открылась входная дверь. Публика загудела, раздался звон и стук стаканов по тяжелому красному дереву. Официант материализовался из кухни и проскользнул к барной стойке, чтобы посмотреть, кто вошел.

Я как раз задалась вопросом, почему слушаю всякий бред и почему не встала и не ушла отсюда пешком в Йеллоустон, когда услышала громкое:

— Всем привет!

Глава девятнадцатая

К нашему столику приближался высокий худощавый мужчина, в одной руке державший выпивку, а вторую подняв в знак приветствия. Незнакомец был таким сухопарым и хлипким, что его, казалось, несмотря на весь рост, можно целиком сложить в чемодан. Сквозь туман мыслей мне почудилось, будто мужчина выглядит знакомо, вроде бы мы раньше встречались.

Мерл сумел подняться.

— Здорово, Стретч. Что тебя сюда привело сегодня вечером?

Они пожали руки.

— Ой, да всего-то доставить добрую порцию раствора на скважину «Хокинс». Привет, мистер Мейер! Устроили себе приятную вечеринку?

Эд откинулся на спинку сиденья, вздернув подбородок, и проговорил:

— Да, и это была частная вечеринка, пока…

— А, ну тогда извините, мистер Мейер! Не знал я, даже не догадывался. Гляди-ка, а кто это у вас? Эмми Хэнсен? Лаборант по растворам? Как дела, милая? Засиделась допоздна, что ли?

Его доброжелательность и юмор были заразительны. В сердце у меня родилась улыбка, но не нашлось сил надеть ее на лицо.

— Да, она поздно вышла, — пояснил Мерл. — У подъездной дороги кончился бензин. Эд подвез сюда. Просто мы ее пока еще не вернули домой.

Стретч продолжал голосить:

— Во дела! Я мог бы тебя подвезти! Я по-любому как раз туда направлялся с этим раствором! — Он взмахнул свободной рукой, небрежным жестом изобразив fait accompli^[4].

Тот человек с буровым раствором. Так вот где я его видела.

— Давай, поехали со мной! — предложил он, отодвигая мой стул назад и направляясь к двери.

В нем было столько радости, что я не могла придумать ничего лучшего, чем согласиться на это предложение, поэтому вскочила на ноги и погналась за ним быстрее, чем успела поблагодарить. И не оглянулась. Лишь услышала, как Мерл крикнул вслед: «Спасибо, Стретч», — как раз в тот момент, когда дверь захлопнулась позади нас.

Я ни капельки не знала этого парня, но ничто не могло заставить меня пойти на риск оставаться дальше с пьяным Эдом Мейером. В худшем случае, полагаю, у входной двери можно договориться с ним, со Стретчем, что дойду сама пешком до города, прячась в тени — на случай, если Эд примется разыскивать меня на своей машине; но, как выяснилось, не было нужды беспокоиться о поездке до города целой и невредимой.

На улице, припаркованный напротив входа, стоял знакомый коричневый пикап с включенными фарами и работающим двигателем. За рулем сидел Фрэнк Барнс, который открыл передо мной дверцу.

— Боже, как я рада тебя видеть! — запрыгала я. Он озорно ухмыльнулся и взъерошил мне волосы. Я улыбнулась в ответ. Когда Стретч забрался внутрь и захлопнул дверь, Фрэнк потянулся мимо меня, чтобы включить передачу, и мы поехали.

Стретч улюлюкал:

— У-у-у! Было весело! Прошло, как по волшебству! — Он весело толкнул меня локтем, сжимая руки в победном жесте. — Лучшее развлечение, какое у меня когда-либо в жизни случалось!

— В чем дело? Что происходит? — спрашивала я. — Ребята, вы знали, что я там?

Стретч по-прежнему вопил. Я посмотрела на Фрэнка: он по-прежнему ухмылялся.

— Ну скажите! — требовала я.

— Ой, Эмми, это было здорово, — расплылся в улыбке Стретч. — Было около шести. Старина Фрэнк и я как раз собирались заказать тарелку чили в «Голубой ленте». Нам показалось, что мы увидели тебя в «олдсмобиле» Эда, но мы не могли в это поверить. «Нет, это не она», — говорю я. «Она, конечно», — говорит Фрэнк. Мы спорили, спорили, туда-сюда, а Фрэнк все больше беспокоится, весь на взводе. И вот едим мы чили, я свою порцию ставлю на кон и все такое, а он вот-вот просто встанет да пойдет сам посмотреть, не ты ли это, и я ему, мол, не дури, съешь-ка пирога. Ну, мы ходим по кругу, тут из-за стойки мисс Рита подходит и говорит: «Тебе, долговязый, звонят», а это Мерл, и он говорит: «Зайди к нам и забери мисс Эмили, ладно? Старина Эд притащил ее сюда, а у нее уже уши дымятся от его болтовни. Скажешь ему, что едешь на скважину и мог бы просто оказать большую услугу, например, избавить от необходимость везти девушку обратно». Я и говорю Фрэнку: эге, ведь ты угадал! Фрэнк мигом за руль и сюда. — Стретч щелкнул тонкими пальцами. — Йу-ху-у!

Мысль о том, что Фрэнк вот так запросто прыгает в пикап и мчится мне на выручку, наполнила меня теплым, радостным чувством, и я снова украдкой взглянула на него. Буровик все еще улыбался, теперь уже чуть более застенчиво. Я чувствовала, как напрягаются и расслабляются мышцы на его ноге, когда он давил педали на каждом повороте.

— Спасибо, ребята, — сказала я. — Спасибо за спасательную операцию.

— Фигня, мэм, — возразил Стретч, — да пустяки совсем. О, черт, ты вообще видела выражение на роже Мейера, когда я вытащил тебя оттуда? Он реально пожелал мне сдохнуть!

Фрэнк лишь улыбался, продолжая рулить.

— Откуда Мерл узнал, где вас найти? — поинтересовалась я не без удивления. — Всегда думала, что Мерл вокруг себя вообще ничего не замечает.

— Он торчал с нами в том кафе, прежде чем пошел в ресторан на свою встречу, — объяснил Стретч. Вскоре мы подъехали к «Голубой ленте», он выскочил из машины и, махая руками и улюлюкая, прокричал «Спокойной ночи!», а я поблагодарила его уж в десятый или, может, даже в одиннадцатый раз. Фрэнк включил передачу и поехал на заправку, где мы залили пятигаллонную канистру неэтилированным бензином. Когда я вернулась в кабину, не было причин снова садиться к Фрэнку так близко, но я с удивлением заметила, что отдаление от него меня разочаровало.

Машина двигалась за город к буровой. По дороге к тому месту, где умер от «жажды» мой пикап, мы с Фрэнком поговорили о выдавшихся теплых деньках и о неизменно прохладных ночах. Пустыня приветствовала путников безмолвной красотой, обнимая нас под покровом темноты изгибами своих холмов и ложбин. Когда мы съехали с главной дороги, мужчина тихо взял меня за руку и произнес:

— Если бы этот ублюдок только прикоснулся к тебе…

На моих глазах внезапно выступили слезы. Хотелось близко-близко прижаться к Фрэнку и сказать: «Да, он прикоснулся ко мне, и ничто этого не залечит». Но все, что получилось, так это выговорить: «Спасибо, Фрэнк».

Едва в виду появился мой пикап, ко мне снова вернулся образ крутой девчонки. «Назад к веселью и играм жизни в мертвой зоне!»

Фрэнк метнул в мою сторону взгляд пронзительных глаз. Даже в темноте возникло ощущение, будто на меня нацелились два лазера. Мужчина обладал какой-то прямотой, к которой я не привыкла, и внутренней силой, которая чем-то и пугала меня, и завораживала, и успокаивала одновременно. Я принялась изучать свои ногти.

— Что у тебя на уме, Эм?

Я пожала плечами, пытаясь выиграть время, пытаясь сообразить, какими словами заполнить пространство между нами.

— О, это все из-за Уилли, — пробормотала я. — И из-за Билла.

— Ты много об этом думаешь?

— Да.

— Никак не можешь их отпустить?

Слегка задевало, что это ему представляется таким плевым делом.

— Черт, я просто хочу знать, кто это сделал.

— В смысле, кто убил Уилли?

— В смысле, кто убил и Уилли, и Билла.

— Чего? — Фрэнк остановил пикап рядом с моим, поставил на ручник и заглушил мотор. — Что ты имеешь в виду, говоря, что Билл убит? То, что Уилли шарил по его трейлеру, не означает, что того убили.

Я молча насупилась. Когда Фрэнк снова заговорил, его голос был низким и нежным.

— Прости, Эм. Я бываю резковат. Расскажи мне все, хорошо?

Пропади оно пропадом! Я поймала себя на том, что выкладываю все свои соображения, начиная от первой вспышки страха, когда услышала о смерти Билла и заканчивая ремонтом насосной станции «17-1» и окурком в дренажной трубе у поворота дороги. Мы сидели в темноте кабины с выключенными фарами и заглушенным мотором, а вокруг текла ночь и облака тянулись по звездному небу. Поздний час, как мешки с песком, лег на мои усталые плечи.

Фрэнк некоторое время молчал, прислонившись к двери сбоку и потирая пальцем кончик носа. Избавившись от бремени, я почувствовала себя умиротворенной и умолкла. Наконец, буровик заговорил.

— Однако, Эм. Ты все подмечаешь, это точно, и я верю, что ты не рассказываешь выдумок. Наверное, я не готов смотреть на вещи под таким углом. Одно убийство — это плохо, но всегда можно убедить себя, что оно непредумышленное, просто в пылу событий произошло что-то дурное и кто-то постарался скрыть случившееся. Но два убийства — это уже преднамеренность. — Послышался его вздох. — Полагаю, ты не рассказала всего этого Бену Льюису.

— Нет, не все. Ни в коем случае.

— А почему нет?

Прежде чем ответить, я немного подумала. Почему не сказала? Не потому ли, что сама не была вполне уверена в том, что видела?

— Знаешь, с Беном не так легко разговаривать, как с тобой, это во-первых, — ответила я и с горечью подумала: «Это еще мягко сказано». — Я надеялась, что он как-то сам по себе разберется. — Я пожала плечами. — Он объявил смерть Билла несчастным случаем. Если я права, он будет чертовски раздосадован, разве нет?

Фрэнк никак не прокомментировал. Просто сидел, хлопая на меня глазами, так что я однозначно ощутила себя полным дерьмом. Спустя еще секунд десять решимость, питавшая моих убеждения, обрушилась кучкой дымящегося пепла, и я произнесла:

— Вот ведь черт! Похоже, я сплю и вижу сон. Если бы имелись какие-то основания думать, что Билла убили, доказательства обнаружились бы на вскрытии, верно?

Фрэнк глубже погрузился в сиденье, закрыл глаза ладонями. Мне словно бы послышалось, как он проговорил нечто вроде: «Вот сукин сын». Только очень тихо, будто втягивал воздух, а не выпускал его. Я откинула голову на спинку сиденья и принялась было разглядывать облака, но нерешительная попытка удержать любопытство провалилась, и я прошептала:

— Что ты сказал?

— Бен Льюис. Конская задница, — сказал он. — И не в первый раз уже.

— О чем ты сейчас?

— О, Эм, это долгая история. И не веселая. Он… нет, я не должен говорить. В этом смысла нет. Достаточно сказать, что Бен повел себя не так, как должно, занимаясь аварией Билла — или не аварией, неважно. А если бы выполнил свою работу лучше, то, может быть, тебе и не пришлось бы ввязываться в эту историю.

— Что ты имеешь в виду? Он испортил улики?

— Нет. Я даже не уверен, так ли он ошибался, посчитав это за несчастный случай. Просто… понимаешь…

— Если ты мне не расскажешь, Фрэнк, то мое воображение разыграется не на шутку.

Он размышлял еще некоторое время, глядя на ладони то одной, то другой руки, прежде чем сказал:

— Одним словом, дело в том, как он обращался с телом.

— Телом Билла?

— Да, Билла. И Уилли, наверное, если своего добился.

— Что он сделал, Фрэнк? — Мое воображение все-таки разыгралось, ну да ладно.

Фрэнк упорствовал еще какое-то время, а затем выдавил из себя:

— Он хранил их какое-то время у себя, вот и все.

— Что значит «хранил»? Я считала, Уилли отправился прямиком к коронеру, а Билла доставили домой, в Денвер.

— Само собой, но не сразу. Видишь ли, Эм, за ним водится привычка держать трупы при себе какое-то время. Считается, он везет их прямо в Коди, в больницу, или куда-то в том же роде, но почему-то оказывается, что у шерифа ушло многовато времени, чтобы доставить их на место. О, черт возьми, со всеми остальными задачами он отлично справляется, но вот это заставляет задуматься, знаешь ли.

— Но коронер поехал прямо за Уилли.

— Да, как только вернулся из Биллингса, то забрал его, Уилли, из дома Бена, чтобы отвезти в больницу для вскрытия. Коронер сказал, что Уилли лежал в сарае, как будто это похоронное бюро или что-то похожее. Коронер спросил зачем, а Бен ответил: «О, здесь достаточно прохладно и все такое, никаких проблем». — Фрэнк посмотрел на меня в смущении и попытался взять свои слова обратно. — Наверняка никто не знает. Может, коронер просто выразился так, и прозвучало хуже, чем было на самом деле.

— Но ты так не думаешь.

Он проронил сквозь зубы:

— Нет, Эм, не думаю.

— Так что насчет Билла?

— Срань! Прости, Эм, не хочу ругаться рядом с тобой, но Билла никогда не возили в больницу, как я слышал. Его вдова прилетела из Денвера, чтобы забрать тело, и я не считаю, что это нормально. Она сразу же его кремировала, без вскрытия и прочего.

Мало-помалу мне вроде бы становилось ясно, почему Фрэнка беспокоило то, как обошлись с телом Уилли.

Фрэнк нежно сжал мою руку, прежде чем я ушла от него. Я уехала, чувствуя странную смесь усталости, возбуждения и отвращения. Поведение Эда и моя собственная неспособность отклонить его, безусловно, вызывали у меня тошноту и раздражение, но было и нечто помимо того — нечто, в течение всего вечера заставлявшее меня чувствовать, что мной управляют, словно я чья-то расходная маленькая пешка. Кроме того, во мне зародилось некое чувство к Фрэнку. Оно сладко будоражило, но грозило все испортить. Одно дело — мечтать о каком-то недосягаемом ковбое, который даже редко появлялся на виду, и совсем другое — испытывать чувства к тому, с кем работаешь. К тому, кто куда более реален. Я пересекла черту, которую сама для себя провела, и теперь он услышал слишком много потаенного. Надо разобраться в себе и восстановить равновесие.

Замешательство нахлынуло на меня волной, надвигаясь и нарастая, но стоило войти в трейлер, как волна разбилась. Я увидела Ховарда и принялась орать на него за то, что в пикапе закончился бензин. Мужик так перепугался, что я запнулась и сбежала в спальню, хлопнув за собой дверью. Раньше я никогда на него не кричала. Честно говоря, вообще не припомню, когда в последний раз повышала на кого-то голос. Мгновение я постояла в темноте, вся дрожа. Изумивший меня эмоциональный припадок тошнотворно просачивался вглубь утомленного тела, принося пронзительное предчувствие неминуемости судьбы, пока на наткнулся на осознание того, что всего через три часа мне снова приступать на дежурство.

Я скинула туфли, стянула джинсы и забралась в спальник, рассчитывая, что сразу же провалюсь в бездонный сон без сновидений, такой, от которого просыпаешься, не зная, сколько прошло времени.

Пока лежала, я совсем забыла о Ховарде. Мое раздражение на него, да и на всех остальных, таяло, как снег на весеннем солнце; и все, что осталось в душе, было непонятным волнением.

Я не спала, глядя широко открытыми глазами в кромешную темноту.

Перевернулась на живот, уткнувшись лицом в подушку. Шум буровой установки ударил по ушам. Повернулась на бок и натянула подушку на голову, закрыв глаза и уши; но мозг упрямо гудел, словно большая радарная тарелка, вертящаяся из стороны в сторону в попытке поймать странный сигнал.

Перевернулась на спину, сложила руки под головой и принялась глазами выискивать крупицы света в сгустившейся тьме. Едва уловимое призрачное мерцание окружало тяжелую шторку с резиновой подкладкой, закрывавшую единственное оконце.

Постепенно пришло осознание, что мое тело в той же мере, как и разум, находилось в тревожном предчувствии. В ногах и животе чувствовалось легкое покалывание, скорее жужжание, чем что-либо еще, будто слабый электроток пытался пройти сквозь тебя, но застрял внутри. Затем я поняла, что дышу очень мелко, чуть ли не задыхаюсь, будто беспокоюсь о чем-то.

О чем беспокоюсь? Я заставила себя дышать глубоко. Первые вдохи были тяжелыми, как при астме, и мышцы живота взбунтовались от ужаса, сжимаясь все сильнее и сильнее. Сосредоточилась на них, заставив их работать, как мехи. Шаг за шагом блокада прорвалась, и я обнаружила на лице слезы, струившиеся непроизвольно, неосознанно, а в недрах лона зашевелилось давным-давно забытое ощущение.

Это было желание.

Лоно и бедра звали меня обратно в пикап к Фрэнку Барнсу, звали прижаться к нему в темноте, ища физического удовлетворения.

Я забыла, где нахожусь. Забыла отвращение к человеку в соседней комнате и на какое-то время поставила удовольствие выше осторожности. Руки под спальником скользнули вниз по животу, разыскивая по нарастающему теплу очаг желания. Я массировала себя медленно, в успокоении, пока тысячи переплетенных нервных окончаний не затихли, перейдя на нежное мурлыканье, и я провалилась в сон.

Глава двадцатая

В среду, за пару часов до зари, у меня нашлась свободная минутка привести в порядок мысли и наблюдения. Я набросала их в небольшую записнушку, которую решила всегда держать при себе, чтобы добавлять новые заметки по мере того, как что-то придет в голову. Сидя в слабом свете единственной лампочки над письменным столом, я не обращала внимания на прерывистое дыхание Ховарда и непрекращающийся рев и скрежет дизельных двигателей буровой установки. Усталость никуда не делась, но теперь она покоилась на мне, лишь наполняя мышцы легкой слабостью, несравнимой с прежним, тяжким и разрывающим бременем.

Первые две страницы записнушки заняли те наблюдения, которые можно назвать подсказками. Первую страницу я выделила для Билла и записала туда:

«1. Найден мертвым в перевернутой машине (Джонни Максвеллом) в воскресенье, 12 апреля, около полуночи».

Не знаю, когда умер Билл. Понятно, что придется задать еще немало вопросов, чтобы заполнить пробелы, а пока продолжу с известным.

«2. Следы крупного рогатого скота, одной лошади, нескольких человек в тяжелых сапогах, разн. диких животных (наблюдаются на следующий день).

3. Автомобиль проехал около 75 футов от проезжей части.

4. Проезжая часть — поворот с обратным уклоном примерно в восьми или десяти футах над высохшей балкой.

5. В трейлере пропали бумаги.

6. Нет вскрытия — тело кремировано».

Даже мне записанное не показалось серьезным доказательством. Конечно, можно добавить еще чего-нибудь, чтобы сделать список более впечатляющим. Я ненадолго задумалась, потягивая кофе и поедая овсяные хлопья прямо из коробки. Затем вспомнила осмотр противоположного склона на повороте в понедельник, на обратном пути из города. Записала и это, хотя понятия не имела, каков вообще смысл в увиденном, не говоря уже о том, была ли моя находка хоть как-то связана со смертью Билла. Но, по крайней мере, блокнот заполнился еще на пару строк:

«7. Окурок «Мальборо» в дренажной трубе на противоположной стороне проезжей части (свежий? не очень старый).

8. Неравномерный рост травы и рыхлая грязь на насыпи напротив места крушения.

9. Нет следов человека, но отпечатки крупного рогатого скота и лошадей в балке на противоположной стороне проезжей части от места крушения (пункты 7–9 обнаружены спустя 9 дней после крушения)».

Закончив с первым листом, я загордилась научной беспристрастностью, которую применила к своим наблюдениям, например, точно отмечая, когда сделаны наблюдения. Вторая страница была посвящена Уилли:

«1. Видела ищущим что-то в трейлере Билла в 3 часа ночью, когда Билл умер.

2. Найден мертвым на правительственных землях недалеко от выпаса диких лошадей в воскресенье, 19 апреля, около 10:30.

3. Рядом припаркован пикап умершего, в нем ключи.

4. Голова и грудь раздавлены.

5. Нет крови на земле под телом, и в крови нет травы или веток.

6. Красная краска и нефть на черепе и скальпе.

7. Следы Чета, Уэйна, Даррелла, лошади (без подков), лысеющие покрышки пикапов под телом и вокруг него (наблюдались в день смерти).

8. Стоит вопрос о том, как лежало тело в момент смерти.

9. Трупное окоченение в коленях и локтях, но не в бедрах или плечах.

10. В последний раз его видела, когда он вместе с Эдом и Мерлом направлялся проверить проблему с дозирующим клапаном на «17-1», в субботу, 18 апреля, ранний полдень».

Я загордилась еще больше беспристрастным описанием трупного окоченения, пока не сообразила, что на самом-то деле ничегошеньки не знаю об этом явлении. Знаю лишь, что животные становятся жесткими после смерти, но стоило подумать о всевозможных питомцах и скотине, которых за все свои годы находила дохлыми на ранчо, как мне вспомнилось, что окоченелыми были далеко не все. Чего я не могла вспомнить, так это какие из животных окоченели, когда такими стали и почему.

Отложив вопрос на время, я начала составлять себе список того, что возможно проверить. Список включал:

«1. Обед в ресторане «Голубая лента» в прошлую субботу. Уилли, Эд и др. Что обсуждалось?

2. Как Уилли попал на землю БУГОЗ? Ищи доказательства.

3. Дайна в курсе, о чем Уилли хотел поговорить с Эдом в субботу?

4. Когда Джонни нашел тело Билла?»

С вопросами 1 и 2 можно худо-бедно разобраться, если поехать в город после полудня, посчитала я и решила так и сделать. Затем я принялась записывать свои соображения и аргументы насчет бессмысленности преобладающего мнения о том, как произошли смерти, но потом решила, что это не объективные данные. Для субъективного мнения я выделила новые страницы.

«Причины «несчастного случая» с Крецмером объясняются нелепо:

1. Билл вел осторожно, не быстро.

2. Билл казался обеспокоенным».

Настроение Билла не имело большого значения для обоснования моего мнения. Я еще немного подумала, жуя карандаш. Что такого было в поведении Билла или во всем, что он мне говорил, что вызвало во мне столь нервную реакцию, когда я узнала о его гибели? Еще немного, и я бы уже в пятый раз отговорила себя держаться прежней версии, но вместо этого решила похвалить свои мозги. Разве Фрэнк не сказал, что они у меня есть? Надо двигаться вперед, закрыв глаза и дав свободу своему разуму, и посмотреть, куда это заведет.

«Что-то не так на месте аварии, — подсказал мне разум. — Тебе там было неудобно. Почему?»

Вообще-то там человек умер. Человек, которого я знала.

«Было что-то еще».

Я откинулась на спинку стула и потянулась. Ответ не шел в голову. Дразня меня, он крутился за пределами досягаемости моего сознания. Интуиция скрылась из поля зрения и погрузилась в трясину скучных размышлений.

Осталось добавить только список подозреваемых. Ради научной строгости он должен включать всех, у кого имелась возможность убить Билла и Уилли. Мотив тоже важен, но установить его труднее. Я записала:

«Подозреваемые:

1. Эд Мейер

2…»

Пункт 2 оставался пустым. Кого еще я подозревала? И подозревала ли Эда? Да, он гадкий сукин сын, и ему определенно не нравилось, что мы ковыряемся в «17-1». Не говоря уж о том, что он был одним из последних, с кем видели Уилли.

Кто еще подходит? Я подумала о том, чтобы разбить список по категориям, таким как «Финансовые интересы» и «Личные интересы». В финансовую категорию, конечно же, следует включить семью Хокинсов и крупных подрядчиков, таких как владелец буровой установки или Мерл; но трудно представить, сформулировать подозрения, поскольку им всем на руку, когда скважина начнет приносить доход. Увы, в категорию «Личные интересы» вошли почти все жители города, включая персонал буровой, даже Джонни и Фрэнк. Неутешительная мысль.

Тут мне пришло в голову, что шериф вел себя довольно странно. С какой стати он стремился отпугнуть меня от следствия? Убивал ли он людей, чтобы привести их к себе в сарай? С немалым удовлетворением добавила я его имя в список. Затем попыталась устранить подозреваемых, перечисляя тех, кто не вел себя подозрительно в тот или иной момент. Сработало не ахти как, потому что даже Фрэнк, казалось, стремился удержать меня от расследования, останавливался, чтобы поговорить со мной у дороги в тот день, и еще многое другое. А правдива ли та история, которую он как бы откровенно рассказал мне о шерифе? Вдруг он все придумал только ради того, чтобы сбить меня с пути. Нет, только не Фрэнк! Паранойя поднимала свою уродливую голову. С отвращением я написала «все остальные» под номером 3 и бросила ручку; все выглядело совершенно бессмысленным. Попробую еще раз применить дедуктивную логику и прикинуть, кто должен оказаться вне всяких подозрений. Такой, более научный подход понравился дзен-философу внутри меня и дал следующие результаты:

«Вне подозрения:

1. Я.

2. Аликс (не было здесь, когда умер Билл).

3. Вечерняя смена (работали на буровой, когда умер Билл)».

Потом схема рассыпалась, потому что я недостаточно знала о передвижениях всех людей. Хуже того, вскрылась парочка изъянов в моей логике: во-первых, один и тот же человек не должен нести ответственности за обе смерти; во-вторых, убийца не обязательно должен был присутствовать на дороге в час смерти Билла. Почем знать, может, у машины были повреждены тормоза или что-то в этом роде? Я закрыла глаза, уйдя в мысли.

Спустя какое-то время моя голова резко склонилась влево, и я поняла, что заснула. Несколько секунд я хлопала глазами, силясь припомнить, о чем думала, прежде чем задремать, но уже повторно погрузилась в сон, когда услышала, как кто-то ходит снаружи трейлера. Я сообразила, что во время моего сна любой бы смог по-быстрому забраться в трейлер и увидеть, о чем я пишу. Неизвестно, кто убил Уилли. Это может быть кто угодно. Известно лишь, что нет ни одного, кого можно без оглядки вычеркнуть из подозреваемых.

Я захлопнула записную книжку и сунула ее в левый нагрудный карман. Она торчала оттуда, точно рекламный щит. Пришлось снова вытащить ее и осмотреть трейлер в поисках укромного местечка, но пятна от лап Ховарда подсказывали, что здесь тайников не сыскать; поэтому я запихала ее в задний карман джинсов.

Подоспело время забирать очередной образец на вибросите. Холодный и свежий ночной воздух разбудил меня окончательно, стоило покинуть трейлер. Каждый выдох превращался в немедленно исчезающий призрак.

Луна скрылась за грядой облаков, зависшей у горизонта на западе. Над головой разверзлось небесное чрево, полное мерцающих звезд, белых и бледно-голубых, красных и желтых. Поначалу бессознательно я принялась отслеживать рисунки созвездий, приветствуя их сияние в темноте, как делала всегда, сколько себя помню. Вот яркие звездыБольшой Медведицы, изливающие свой свет в направлении Полярной звезды, путеводной жемчужины в хвосте Малой Медведицы. На западе теснилась, полыхая, Северная Корона, яркий свет Веги отмечал взобравшуюся выше Лиру, а рядом в безмолвии пролетал Лебедь. К востоку, близко к самой линии горизонта, по небесам скакал громадный квадрат Пегаса. «Выберу созвездие, чтобы спеть ему, — подумала я, — совсем как тогда, когда была маленькой».

Забыв про шлам, я взобралась на невысокий холм подальше от вышки, чтобы ее огни перестали затмевать более тусклые звезды. Кассиопея, царица Эфиопии, сияла на своем троне, а Цефей, ее царь, восседал по соседству. Где же Андромеда, их прекрасная дочь, которую приковали к скале, чтобы принести в жертву морскому змею в наказание за тщеславие ее матери? Еще рано, еще не взошла? «Андромеда!» — нежно позвала я ее про себя, и все-таки нашла, распустившую тонкие локоны по течению Млечного Пути, в нетерпеливом ожидании, когда над горизонтом наконец поднимется Персей, чтобы освободить ее от цепей, убить чудовище, которое жаждет поглотить ее, и засиять вместе с ней в ночном небе.

Но Персей еще не взошел. Одинокое бдение царевны обдало меня печалью, и я отвернулась. «Лучше сегодня вечером подумать о каком-нибудь другом созвездии, — сказала я себе. — Не надо сейчас думать об Андромеде».

Переменился ветер, приблизив к моему уху рокот двигателей буровой установки; огни вышки мерцали в ночных прериях, подобно механическому привидению. Сладковато-горькая тоска обосновалась в моем сердце: все вокруг было прежним и в то же время другим, изменившимся каким-то неуловимым, но принципиальным образом. «Здесь было почти как дома. Несмотря на все убожество работы и редкую доброту людей ко мне, здесь было на удивление безопасно. Теперь это изменилось. Из-за чего изменилось? Из-за убийства? Из-за Аликс?» Буровая установка продолжала грохотать, вонзая в камень железные зубы. «Ты изменилась, — прорычала она. — Убирайся! Мы продолжим бурение и не хотим, чтобы ты вмешивалась».

На обратном пути к вышке я проследила блеклый узор Геркулеса, героя на все времена, между Лирой и Короной. Гораздо лучше, решила я: звезды силы для такой ночи. Мой голос вознесся в бессловесном гимне дружбы и восхищения героем, воспевая его победу над многоголовой гидрой, но холодные флуоресцентные огни буровой окружили меня и растворили моего небесного друга.

Глава двадцать первая

На следующий день, часов около одиннадцати, Эд Мейер на своем «олдсмобиле» въехал на стоянку, сопровождаемый мужчиной на тяжелом пикапе с прицепом. У меня желудок сжался, когда Эд направился к моему трейлеру, а плечи напряглись, когда дверь стукнулась о долото-упор. Босс оставил дверь приоткрытой. Он пялился на меня, попыхивая сигаретой, большие пальцы засунуты в карманы, пупок с подбородком выдвинуты вперед.

— Ну, и как тут моя малепусенька, которой нужно рано в кроватку? — прокаркал он. — Рано поутру делаешь что-то приятное для старого приятеля Эда? А? — С мерзкой улыбочкой на роже он медленно двинулся ко мне, вытянув одну руку из кармана, которая, как змея факира, обхватила меня сзади за шею. Мои плечи дернулись вверх, а Мейер проговорил: — Надеюсь, сегодня ты доставишь мне много приятного. Старина Эдди любит, когда ему делают приятное.

Я зажмурилась, готовясь к тому, что может произойти дальше. Вонь затхлого дыма ударила мне в ноздри за миг до того, как его губы прижались к моим, измазав мне лицо слюнями. А потом он вышел.

Мои руки двигались сами собой, вцепляясь в воображаемую шею. Господи, помоги, я хотела удавить его! Дыхание мое стало неглубоким.

Дальше хуже. Выяснилось, что унизить меня стояло не самым важным пунктом в сегодняшней программе забав и потех Эда: на самом деле он приехал сюда расквитаться с Аликс, выселив ее из трейлера. В бытовке не первый день шушукались, что боссу требуется пробурить скважину на другом участке, в нескольких милях отсюда, а Чедвик «большая девочка и может выезжать на объекты из Мититсе, ха-ха-ха».

Аликс все еще, по обыкновению, сидела у себя трейлере и не собиралась выходить ради торжественной встречи. Поэтому для нее первым сигналом, что ее жилищу что-то угрожает, стал крен трейлера, после того как помощник Эда вытащил из-под колес костыли и закинул сцепку на шар в задней части своего пикапа. Но даже тогда прошло несколько секунд, а Чедвик все не показывалась в дверях. Полагаю, ее застали растянувшейся на диване со своими заметками или книгой в мягкой обложке, без обуви и с поднятыми ногами, попивающей элитный чай.

Глазами я засвидетельствовала этот «снос жилья», но в остальном по-прежнему не внимала происходящему. Меня все еще пошатывало от прикосновений Эда. Мозг жалобно спрашивал: «Почему? Почему ты не остановила его? Тогда, когда происходящее стало вполне ясным и когда можно было дать отпор, ты опять неподвижно застыла!»

Примерно в это же время рядом с моим трейлером показался Джонни. Он улыбался до ушей, но когда увидел меня, враз помрачнел и спросил:

— Что случилось?

— Я в порядке, — произнесла я, все еще яростно вытирая рот.

— Ага, фигушки!

— Забудь. Не хочу об этом говорить, — отрезала я и направилась налить еще чашку кофе, что давало возможность повернуться к нему спиной. С первым же глотком я проглотила и слезы, которые грозили политься по щекам, а еще через два глотка утерла глаза манжетой свитера и повернулась к Джонни, приняв более-менее нормальный вид.

Какое-то время он смотрел на меня, словно проверяя, все ли у меня на месте, а после, временно удовлетворившись ответом, предложил шепотком:

— Сейчас должно начаться настоящее шоу. Давай глянем! — И как можно незаметнее приклеился к окну, выходившему на трейлер Аликс. Я присоединилась и приоткрыла окно, чтобы можно было слышать. — Вряд ли она отнесется к такому хладнокровно, — зашептал Джонни.

— Ставлю на Аликс, — прошептала я в ответ.

— Какая ставка?

— Пять к четырем.

— Трусиха.

Эд опирался на капот «олдса», курил сигарету и наслаждался своим местечком у ринга во время шоу.

Наконец Аликс вышла наружу, оглянулась по сторонам и, проронив: «Привет, Эд», подошла к туда, где второй мужчина подключал проводку, питавшую задние фонари, также поздоровалась с ним. Он кивнул геологичке и продолжил работу.

— Наша девочка! — произнес Джонни. — Каков выход! Только дружелюбие и малость любопытства. Но удивлена наверняка. Плати, Эм.

— Не считается, она сохранила лицо, — возразила я, вытирая остатки влаги с глаз. — Золоти мне ручку!

— Еще не все голоса подсчитаны, — упорствовал он.

Аликс подошла к Эду.

— Не намерен посвятить меня в свои планы, Эд? Или просто задумал меня покатать? — Она очаровательно улыбнулась, хотя я-то видела, как напряжены ее руки и плотно сжаты пальцы.

— Ловко! — прошептал Джонни. — Давай, Аликс, детка!

— Очки за юмор! — добавила я.

— Не-а. Пульс учащен, спина напряжена.

Эд жадно затянулся, оторвал сигарету от губ и грациозно пронес над капотом, прежде чем стряхнуть пепел на землю.

— Лучше забери свои вещички оттуда, дорогуша. Я забронировал тебе номер в мотеле «Оазис» в Мититсе. — Он смотрел на нее полузакрытыми бесстыжими глазами.

Женщина терпеливо выжидала, когда он продолжит, ее лицо оставалось совершенно спокойным.

— Мексиканская дуэль, — сказал Джонни. — За кем следующее слово? Будет ли это наша героиня? Или спасует злой землевладелец?

— Ждите нашу передачу на следующей неделе, чтобы увидеть захватывающее завершение, — подхватила я, молясь, чтобы Аликс посерьезнела и пнула Эда в пах.

Эд качнул челюстью в сторону, медленно провел языком по верхним зубам и вниз между нижними зубами и губой, затем прочистил носовые пазухи.

Аликс ждала. Поза ее стала более расслабленной.

— Он сдается, — отметил Джонни.

— Откуда ты знаешь?

— Он больше времени смотрит на свою сигарету, чем на нее.

И точно, первым заговорил Эд.

— Вот так, Аликс, дорогуша. Такое бывает, знаешь. Просто тебе придется пока пожить в городе. А этот трейлер нужен в другом месте. — А затем с неприкрытой грубостью: — Все должны чем-то жертвовать ради работы.

Аликс выдержала паузу примерно на два удара сердца, прежде чем заговорила.

— О, я все понимаю. Что ж, пусть ваш человек подождет секунду, а я достану свои вещи. — Она улыбнулась и мелким шагом скрылась внутрь.

— Назовем это ничьей, — предложил Джонни.

— Постой, не вешай трубку!

На подъездной дороге показался пикап. Чет прибыл как раз вовремя, чтобы спасти героиню от злого землевладельца.

— Тоже вариант, — сказала я. Честно говоря, я разрывалась: хотелось, чтобы Чет прошел мимо Аликс и пришел ко мне.

— Готовься бежать в укрытие.

— Женщины и дети первыми.

— В таком случае я ребенок, — ответил Джонни.

Чет припарковался совсем рядом с «олдсом», так что Эду пришлось вытянуть шею, чтобы посмотреть ему в глаза. Чет приветливо потрогал поля шляпы и, скрестив руки на окне пикапа, высунулся таким образом что его великолепная мускулатура заполняла все окно.

— Здорово, Эд, — проговорил он. — Приятный денек.

За неимением перьев, которые можно было бы взъерошить, Эд с суровым лицом закинул ногу на ногу, силясь выглядеть крупнее, пососал верхние зубы и кивнул.

Аликс выпорхнула из трейлера, неся чемодан и атташе.

— Привет-привет! — пропела она Чету. — Буду с тобой с минуты на минуту.

Геологичка уложила вещи в багажник арендованной машины и опять вернулась в трейлер, во второй раз вынырнув с чайником и кружкой, с которыми направилась в мою сторону. Мы оба торопливо отошли от окна и расселись у кухонного стола, а Джонни к тому моменту так и вовсе принялся насвистывать.

Трейлер вздрогнул от шагов Аликс. Ее глаза сверкали радостью и волнением.

— Привет, не возражаешь, если я повешу свою кофейную кружку здесь ненадолго?

— Не вопрос, — ответила я и указала на раковину. — Предлагаю поставить чайник в шкаф.

— Спасибо. — Она расставила посуду, подмигнула нам и сказала: — Увидимся после обеда.

Мы наблюдали, как она исчезла в пикапе Чета, отъехавшем, едва дверца с ее стороны закрылась. Смотреть на никудышную победу Эда доставляло удовольствие. Надеюсь, совместный ланч улучшит настроение Аликс.

Эд Мейер закурил еще одну сигарету и в задумчивости сделал две долгие затяжки, прежде чем сполз с капота своей машины. Он затянулся еще раз, прежде чем подошел к трейлеру и вошел внутрь, где его подручный начал закреплять приспособления для транспортировки.

Через полчаса я закончила дневную работу, криками разбудила Ховарда и потопала к своему пикапу, чтобы отправиться в город с миссией установить факты. Жажда мести бушевала у меня в груди, когда я, взбудораженная, села в машину и включила зажигание, но едва рука потянулась к переключению передач, что-то заставило меня остановиться, какая-то струя, вносящая турбулентность в потоки моего возбуждения.

Я заглушила мотор и побежала к бытовке. Фрэнк поднял взгляд от стола и улыбнулся своей тихой улыбкой.

— Куртку надела. Никак собралась в город?

— А, ну да, — ответила я с улыбкой и сунула руки в карманы.

— Видела сегодня утреннюю серию мыльной оперы? — спросил он.

— Ага. Рейтинг Нильсена стремительно растет^[5].

Фрэнк рассмеялся, на недолгое время его лицо засияло весельем.

Я посмотрела под ноги, шаркая ими взад-вперед. «На фига я сюда притащилась?» — недоумевала я.

Фрэнк подошел поближе, остановившись где-то в футах двух от меня, и тихо сказал:

— Слушай, Эм, ты поосторожнее в городе. Я думал об этом: не представляю, что, черт возьми, здесь творится, но кто-то убил мальчонку и, возможно, Билла, как ты и сказала. А сегодня утром Эд вышел на тропу войны. Эм, я просто не доверяю этому человеку. — Он нервно потер шею сзади. — Вот, блин, не знаю, что может случиться, но ты понимаешь, о чем я толкую. Просто не хотелось бы, чтобы ты вляпалась во что-то, из-за чего можешь пострадать, вот и все.

Слова Фрэнка крутились у меня в мозгу почти всю дорогу до города, аж желудок свело. Взволновал не только риск: я не привыкла, чтобы кто-то беспокоился о моем благополучии и личной безопасности, а что еще хуже, как мне быть, черт возьми, если я втюрюсь в Фрэнка? «Все заметят, — волновалась я. — И шуткам конца не будет. Замарашка-лаборанточка запала на угрюмого, но соблазнительного бурильщика, который старше ее на десять лет. И получила от ворот поворот. Я же мгновенно сделаюсь местным посмешищем». В отчаянии я затолкала свои чувства в самый отдаленный уголок сердца, где они вряд ли побеспокоят меня. Вместо Фрэнка я пригласила в свои мысли Чета, но его полуденный визит полностью разорвал мои грезы. Одиночество поселилось у меня в груди.

Тем не менее я позволила себе призадуматься над предостережением Фрэнка. Хотя, по моему убеждению, я приняла разумные меры предосторожности, чтобы избежать внимания, и за свою жизнь накопила опыт незаметного существования, однако убийца Билла и Уилли все еще ходил на свободе и был в состоянии убить вновь. У кого хватило ненависти сотворить подобное? Нет дураков кусать кормящую руку ради пустых измышлений, и все-таки одно имя лезло мне в голову снова и снова. Только одно имя.

Эд Мейер.

При воспоминании о прикосновении Эда Мейера я стиснула зубы и запихнула свое отвращение столь же глубоко, как и прочие скрытые чувства, велев себе мыслить научно, делать умозаключения на основе прямого наблюдения, а не эмоциональной предвзятости.

Глава двадцать вторая

В городе я двинула прямиком в «Голубую ленту», где заняла местечко за стойкой. Официантка, обладательница неброской внешности, где-то от тридцати до сорока лет, всегда носила фартук с нагрудником и белую блузку с короткими рукавами, плотно облегавшими руки, по цвету и консистенции напоминавшими взошедшее тесто. Женщина приветствовала меня улыбкой и достала из кармана блокнот с карандашом записать мой заказ. Она знала, что мне незачем заглядывать в меню; я была завсегдатаем.

— Сегодня просто чили, Рита, — попросила я. — Нет, постой. Лучше выпью стакан молока, а к нему добавь крекеров, если есть остренькие.

Она улыбнулась, бросила хитрый взгляд через плечо в сторону кухни и, убедившись, что в дверях никого, сообщила:

— Сегодня чили готовила я, так что оно съедобно.

Она подмигнула, я подмигнула в ответ, мы обе похихикали. Я ломала голову над тем, как бы заставить ее заговорить, разузнать, не она ли дежурила накануне убийства Уилли, чтобы вытянуть из нее информацию.

К тому времени, как подоспело чили, вошли двое мужчин и торжественно заняли места за столиком у окна. Официантка принесла им воду в стаканах, но не меню. Ага, еще местные жители, подумала я, проникаясь моей новой ролью в пьесе «Ответ Вайоминга Шерлоку Холмсу». После того, как отнесла заказы на кухню, официантка вернулась и облокотилась на стойку рядом со мной.

— Слышала, как тебя прошлой ночью рядом с «Вилами» подкараулил этот Мейер, — сказала она приятным и низким голосом. Выкачивать информацию оказалось проще, чем ожидалось.

— О, да! — ответила я, закатив глаза ради пущего эффекта. — Скажи, а прошлой ночью была твоя смена?

— Да, моя. Ребята сдернули отсюда, как угорелые, как только Мерл их позвал. Думаю, Мерл скажет «прыгать», а этот Стретч ответит: «Как высоко?».

— Без шуток? — спросила я, желая, чтобы она рассказала больше.

— Ага. Мерл держит своих ребят готовыми все делать по свистку, это точно.

А вот это может быть интересно. Если уж на то пошло, я очень мало знала про Мерла и его работников. Запихнув в рот ложку самого безвкусного вайомингского чили, я спросила:

— Значит, Стретч работает на Мерла, так? Я-то думала, он работает в компании по производству раствора.

— Ну, да. Хотя, нет, не так, как ты думаешь. Я имею в виду, что это Мерл устроил его туда на работу, поэтому, знаешь…

— Хочешь сказать, Стретч вроде как ему обязан?

Она подмигнула.

— Наверное, можно и так сказать, — засмеялась она, будто я сказала что-то забавное.

Чтобы не реагировать на очевидный подкол, я задала новый вопрос:

— Как вообще Оки занесло в эту часть Вайоминга?

Возможно, между ним и Эдом есть какая-то связь. Но Рита снова рассмеялась.

— Ой, ребята с родео все одинаковые. Бродяги. Если уж такое в крови, то… — Она расхохоталась громче прежнего и поспешила к мужчинам у окна, чтобы принести их заказ. Те пошутили с ней минуту или две, а затем вернулись к разговору между собой.

Я обдумывала новую информацию, пытаясь понять, вписывается ли она во что-нибудь. На самом деле ничего не вписывалось, за исключением того факта, что не следовало принимать все сказанное Стретчем за чистую монету. Хотя, если подумать, имелось одно несоответствие. Он заявил, будто собирается доставить раствор, но не сделал этого. Если он не доставлял раствор, тогда что он делал?

Рита приплыла в мою сторону.

— Итак, я слышала, Эд Мейер перевез вашу геологичку в мотель, — сказала она.

Откуда она узнала так быстро?

— А что, Аликс была здесь на ланче? — осведомилась я.

— Да, она с Четом. — Она нараспев произнесла его имя, которое разбила на целых три слога. — А прошлой ночью я получила известие от Вильмы из «Оазиса». — Последние два слова она подчеркнула с явным удовлетворением.

«Оазис» — ваш единственный вариант, когда ищете мотель в этом городке. Если название заведения вызывает в вашем воображении освежающее убежище, изобилующее пальмами и прохладным зефиром, подумайте еще разик. Скорее, это типичный американский дом из шлакоблоков и стеновых панелей, двухэтажный, с обязательным бетонным балконом вдоль фасада и несколькими старыми коттеджами за офисом. Мотель расположен в северной части города, на берегу реки Грейбулл, вдоль берегов которой растут тополя, а вовсе не финиковые пальмы; и в освященной веками традиции американских мотелей он был построен прямо у шоссе, так что звук проезжающих тяжелых грузовиков наводит сон.

— Вильма — хозяйка «Оазиса»? — уточнила я.

— Нет, Вильма — одна из горничных, работает там в дневную смену. И иногда занимает одну из комнат на ночь, если хозяева куда-нибудь уезжают. — Рита наклонилась ко мне. — Ты ведь знаешь про нее и Эда?

— Нет. Расскажи!

У нее глаза вспыхнули.

— Ого, у этих двоих было, сама понимаешь что.

— Что? — Я, как умела, состроила улыбку блаженного непонимания.

— Шашни, — пояснила она.

— Нет! — Я попыталась изобразить шок. Да и на самом деле была в шоке — из-за вкусов Вильмы в отношении мужчин.

— Правда, — поклялась Рита. — Сама мне рассказывала. И знаешь, похоже, что это продолжается уже какое-то время. Эд останавливался в «Оазисе» прошлым летом, когда «Блэкфит» бурили другую скважину, так что, думаю, тогда все и началось. Само собой, мне об этом рассказали, потому что я умею держать рот на замке. Приходится, в маленьком-то городке. — Рита наклонилась еще ближе, понизив голос до шепота. — А вот поделись с таким человеком, как сама знаешь кто, — она указала глазами в сторону «Эй энд Дабл-Ю», — и не видать тебе личной жизни.

Мне пришло в голову задаться вопросом, каким образом я получила высший уровень допуска. Впрочем, дареному коню в зубы не смотрят, хотя новые факты ничего не сообщали о Билле или Уилли. Кроме того, я вполне удостоверилась, что Эд Мейер был тем еще куском свиного дерьма, когда дело касалось этики в личных отношениях. Единственное, что было примечательным для меня в этом откровении, — это то, что кто-то ответил на его ухаживания.

У меня не получалось придумать, как плавно перевести разговор к той информации, которую я искала, потому что знала, что разговариваю с большим городским сплетником. Неразумно сообщать Рите, что я не случайно интересуюсь ее байками.

Рита снова удалилась, чтобы отнести меню туристической паре, приехавшей сюда на большом «бьюике» с висконсинскими номерами. Вернувшись, она сообщила:

— Я слышала, что в эту субботу в Коди хоронят беднягу Уилли. В семейной могиле. Вот уж точно печальное событие. — Она выровняла солонки и перечницы на столешнице и поправила меню в металлических держателях.

— А знаешь, его не лошади убили, — проронила она, приподняв одну бровь над другой. — Интересно, не был ли это его кузен. Видишь ли, его трудно назвать нормальным. — Она покрутила указательным пальцем у виска. — Вечно завидовал бедняге Уилли, — прищурив глаза, добавила с горечью.

На меня словно аркан накинули. «Кузен? Какой такой кузен? То есть совпадение по времени двух смертей могло быть случайностью?»

— Да неужто? — ахнула я. — Расскажи поподробнее. Как зовут этого кузена?

Но Рита снова ушла, чтобы принять заказ пары из Висконсина, оставив меня с головокружением от мысли, что моя интуиция скорее настроена на радио Москвы, чем на местную станцию. Рита сходила на кухню и принесла пирог мужчинам у окна, потом вернулась ко мне. Я только открыла рот, чтобы спросить о кузене, как она опередила:

— До чего милая пожилая парочка, ага? Они здесь аж из Вашингтона.

— Вашингтон? Мне казалось, на их «бьюике» номера Висконсина.

— О нет, они сказали Вашингтон, я уверена.

Я отчаянно пытался вернуть быстро обрывающийся разговор туда, куда хотелось мне.

— Я слышала, Уилли обедал здесь в прошлую субботу, — сказала я, а затем соответствующим мелодраматическим тоном добавила: — В последний день, когда его видели живым, — и сразу же почувствовала отвращение к себе.

— Так и было, — ответила она. — Конечно, по субботам я не работаю. Это я пропустила.

Тупик.

Я услышала «кхм». Рита повернула шею и увидела, как на нее из дверного проема с кухни сердито смотрит повариха. Официантка шустро схватила тряпку и пустилась вытирать крышечки на бутылках с кетчупом, выстроенных вдоль стойки.

— Так ты думаешь, этот кузен будет на похоронах? — спешно спросила я, прежде чем та отошла слишком далеко и мне пришлось бы повышать голос.

— Какой кузен?

— Кузен Уилли.

— Ой, не знаю я, — неопределенно произнесла Рита. — Опаньки! А здесь занято? — Она опять переключилась на работу.

Терпение мое закончилось. Я оставила четыре доллара под краем тарелки с недоеденным чили и направилась к выходу.

Снаружи еще раз взглянула на номерные знаки «бьюика». Висконсин. На номерном знаке шла надпись: «Косцюско Бьюик, Мэдисон, Висконсин».

«Вашингтон, Мэдисон… А что такого, в самом деле, ведь оба президенты».

— То же мне свидетель, — пробормотала я, уходя.

Куда дальше? Кафе «У Люсиль»? Закусочная «Эй энд Дабл-Ю»? Когда я добрела до фастфуда, туда, разбрызгивая гравий, подкатили два пикапа. Наружу выскочили три молодых жеребчика, которые поспешили внутрь — ухлестывать за Синди. Мария сидела одна в дальнем конце стойки, Джилли нигде не было видно, Люсиль тоже выглядела занятой, а я уже пообедала. Надо идти дальше.

Следующим в моем списке был «Меркантайл» — прекрасный старый магазин галантерейных товаров на углу через улицу. Здесь продается все: от брюк до тройных крючков, от жевательной резинки до пчелиного воска, причем по цене, которая может показаться привлекательной, если вы не знаете, что значит переплачивать в захолустном магазине. Я бродила взад и вперед по проходам, забитым джинсовыми куртками на фланелевой подкладке и соломенными ковбойскими шляпами, ламповыми стеклами и репеллентами от насекомых, шнурками для ботинок и проволокой. Наконец, я решила купить пару носков в качестве предлога, чтобы околачиваться здесь.

— Я могу вам помочь? — раздался хрипловатый голос откуда-то из-за удочек. Я обернулась в поисках источника звуков. Сквозь вечный полумрак здешнего освещения дрожали блики в бифокальных очках, которые словно парили под бахромой выцветших светлых волос. Дивное видение выглядывало из-за деревянного прилавка, притулившись между икрой лосося и блеснами.

— Просто носки ищу, — ответила я. — Весна на дворе. Вот-вот выберусь из этой шерсти.

Раздалось тихое хихиканье, и видение окончательно материализовалось на свободном двухфутовом участке прилавка. Очки, щеки и волосы собрались воедино над рубашкой в стиле вестерн из черно-белой клетчатой ткани с металлическими золотыми нитями, проходившими сквозь нее, как я заметила, когда глаза привыкли к освещению. Женщина-фантом наклонилась к стойке, обхватила локоть правой рукой и мирно почесала ухо левой.

— Ежегодное мероприятие, да? Можно попробовать те, с зеленой полоской на пальцах. Убивает запах ног, если все время ходишь в рабочей обуви, — легко и быстро посоветовала она. — И стирать часто не придется. — Вновь зазвучало хихиканье.

— Стирать? — переспросила я. — Никогда носки не стираю. Просто жду, пока они подрастут достаточно, чтоб голосовать, и тогда выгоняю их из дома. Пускай устраиваются на работу.

— Крутая девчонка, да? Почему бы вам не заглянуть ко мне домой? У меня есть несколько старых туфель, от которых я пытаюсь избавиться много лет. Каждый раз, когда я выбрасываю их на свалку, они спрыгивают вниз и снова следуют за мной домой.

— О, тогда просто поручите их мне. Возьму их с собой на эту противную старую буровую, чтоб им жизнь медом не казалась, и они сами сбегут на юг. «Последний раз их видели на границе с Мексикой». — Я гордилась тем, как совершенно небрежно перевела разговор на тему буровой.

Женщина за прилавком некоторое время молча наблюдала за мной, а затем выпрямилась. Я возилась с разными парами носков, гадая, что она может сказать.

В следующий раз, когда я рискнула взглянуть на нее, она отвернулась и больше не улыбалась. Когда ее молчание затянулось уже на несколько минут, я заплатила за пару белых носков с зелеными полосками на пальцах и ушла, пожелав ей хорошего дня.

Слегка обескураженная, я вернулась к своему пикапу, пытаясь сообразить, куда бы отправиться дальше. Мой взгляд перескочил на квартиру Дайны Сьюэлл. «Ну, не зараза ли ты?» — ворчал мой мозг, пока я шла по переулку. Было совсем не здорово расспрашивать — или, лучше сказать, пытаться расспрашивать — кого-то, кто расстроен из-за случившегося. Мало того, что я чувствовала себя до жути виноватой из-за грустного взгляда, которым одарила продавщицу в «Меркантайл», так теперь направляюсь к вдове.

Как обнаружилось, Дайна была рада меня видеть. Я снова нашла ее сидящей за кухонным столом с открытой дверью в жалкой надежде на посетителя. Младенец лежал обессиленным комочком в манежике и милосердно спал, пуская слюни из открытого ротика. Жаль, негде было купить цветов, иначе не пришлось бы заявляться с пустыми руками.

— Я рада, что вы пришли, Эм, — сказала девушка, вглядываясь в мое лицо со слабой надеждой на облегчение ее страданий. — Я надеялась, что вы придете еще раз. Пожалуйста, садитесь. Вам принести что-нибудь из напитков? — Она двигалась медленно, как в забытьи, и оглядывалась по сторонам так, будто ей требовалось узнать каждый предмет, на который падал ее взгляд, хотя ничего не изменилось с тех пор, как я впервые увидела эту квартиру три дня назад. Три дня? Всего-то?

Дайна принесла гавайский пунш со льдом в зеленом пластиковом стаканчике. Она села обратно на стул и поправила салфетку перед собой.

— Как у вас дела? — спросила она, подвинув пластиковые солонку и перечницу на долю дюйма, чтобы точнее выровнять их по оси стола.

Меня тронула такая забота о манерах в ее бедственном положении.

— Прекрасно, Дайна, — ответила я, но потом совесть подсказала мне избавить ее от банальных фразочек. — За исключением того, что я мало отдыхаю. На буровой много всего происходит.

Дайна сосредоточилась.

— Есть новости о том, кто убил Уилли? — спросила она, и ее горло сжалось на слове «убил».

— Я мало что знаю. Шериф приезжал, конечно. Задавал вопросы. Я отвела его к одной из скважин, которые обслуживал Уилли.

— «17-1»?

— Да. Откуда вы знаете?

Ее глаза были прикованы к моему лицу, словно она читала меня, как газету.

— Конечно же, «17-1». Она доставила ему столько неприятностей.

— Каких неприятностей? — Возможно, он описал жене проблему с клапаном более обстоятельно, с особыми деталями, которые прольют некоторый свет на его перемещения за последние дни.

— Дозирующий клапан постоянно ломался. Уилли чинил, я уж не знаю, сколько раз. Но клапан так и продолжал разваливаться. — Она отвела взгляд, нахмурилась и ускорила речь, с гневном возражая невидимому спорщику: — А вы знаете, как хорошо он ухаживал за вещами. Он был молодцом. Мог починить что угодно, и оно больше не ломалось. Он с ума сходил, когда этот клапан продолжил ломаться.

— Дайна, он делился какими-нибудь идеями о том, почему клапан неисправен?

Лицо Дайны сжалось, превратившись из женского обратно в детское. На мгновение она закрыла глаза, и я подумала, что она сейчас заплачет.

— Шериф приходил и спрашивал вас обо всем этом?

— Да.

— Он такой ублюдок!

Она разрыдалась.

— Да, ему самое место в аду. Он совсем не знал Уилли и не поверил мне. Он не имел права. Как он найдет того, кто это сделал, если даже не может понять, какой человек умер? — Она жалобно смотрела на меня сквозь слезы. Я обошла стол и уселась рядом с ней, взяв ее руки в свои.

— Шериф меня тоже расстроил, Дайна. Знаете, он… — Я не сумела подобрать достаточно жесткого слова, поэтому сказала: — Мне он тоже не нравится, — и на этом остановилась. Немного подождала, позволив Дайне выплеснуть больше ярости через слезные протоки. Когда напряжение спало, крошечные ручки вдовы потеплели. Она немного успокоилась, и я спросила: — Один только клапан или что-то еще было не в порядке?

Ее голос прозвучал нерешительно.

— Я не знаю. Он не рассказывал мне всего, никогда не рассказывал. Просто стал ходить туда все чаще и чаще. Начал выходить и по ночам.

— По какому-то особому графику?

— Нет.

— Когда он обычно уходил?

— В семь утра. Работал до полдвенадцатого, а потом возвращался домой на обед со мной и ребенком. — Ее голосу вернулась слабая мелодичность, а на лице мелькнула улыбка. — Добраться сюда занимало у него времени до полудня или чуть позже. Потом, без четверти час, он уходил и возвращался домой в шесть. Так он работал пять дней в неделю и полдня в субботу. Иногда мы устраивали там пикник по воскресеньям.

Я поспешила удержать ее внимание.

— Что он делал, когда вы вместе ездили туда по воскресеньям?

— Проверял все скважины, убеждался, что все исправно. А на «17-1» в последнее время забирался по лесенке на резервуар и светил фонариком внутрь через ту дырку, которая там сверху. Под крышкой. Однажды достал из кузова длинную палку, опустил ее внутрь, а когда вытащил, то посмотрел, куда на палке попала нефть.

— Что-нибудь еще? Как насчет последнего раза, когда вы его видели?

— О, мы друг друга видели в прошлое воскресенье, то есть в последнее воскресенье перед…

— Так. И?

— Ну, он смазал парафином то место, где клапан крепится. По крайней мере, я так думаю, что это был парафин: такой белесый, похож на длинный кирпич. Помню, он вроде нагрел его зажигалкой и пустил капать туда, где трубы свинчены резьбой.

Вот почему Уилли закапал парафином клапан и арматуру счетчика. Заподозрил умышленное повреждение?

— И что он потом сделал? — спросила я.

— Это все, что он сделал в тот день. Больше я его не видела. — Ее голос оборвался, снова погрузившись в грусть.

Я настаивала:

— А как насчет дня, когда он умер? Прошлая суббота. Его не было дольше, чем вы ожидали. — Я сразу поняла, что это было бестактно, и пожалела, что не могу забрать слова обратно. — В смысле, он сказал, что его не будет весь день?

— Он предупредил, что ему нужно поговорить с Эдом Мейером и что может опоздать. Я гуляла с малышкой по городу, и Джилли сказала, что видела, как они все поздно обедали в «Голубой ленте», видела, как они снова ушли после этого, так что я не стала волноваться, пока не стемнело.

— Кто это «все» пошли с ним после обеда?

— А-а… может, Джилли знает. — Голос Дайны оборвался, ее глаза смотрели в никуда.

«Ну дела, — подумала я. — Спрошу Джилли».

Глава двадцать третья

Я стиснула зубы и повернула назад к закусочной «Эй энд Дабл-Ю», надеясь отыскать Джилли в одиночестве, скучающей и готовой поболтать. Если здесь не сработает, то, к ужасу моему, придется опять пуститься в уличный марафон за слухами.

Когда я, свернув за угол, вышла на главную улицу, то заметила маленькую женщину, стоявшую у переднего крыла моего пикапа, в нерешительности оглядывающуюся по сторонам и мнущую в руке пару конвертов.

— Меня ищите? — окликнула я.

Совсем как кролик, она развернулась в полупрыжке.

— Ой, да! — сказала она. — Вы меня помните, я Эвелин Твитчелл, с почты. Бев из «Меркантайла» сказала, что вы в городе. Это ведь ваш пикап? — Она весело улыбнулась, указывая конвертами на меня и машину.

— Это для меня почта? — Встреча меня слегка озадачила, так как я не привыкла, чтобы почтальонша бегала за мной с письмами по улице.

От волнения ее тонкая морщинистая кожа по всему лицу вплоть до пены седых волос покрылась румянцем, придавшим ей фарфоровый блеск.

— О, ну, одно точно не для вас! — ответила она, глядя на один из конвертов так, как будто он там только что чудом появился. — На самом деле, это для Билла Крецмера, и, конечно же, ах…

— Да?

— Ладно! Понимаете, в чем загвоздка? Я не знаю, что с ним делать! Оно пришло с доставкой несколько дней назад, и я не знаю, что с ним делать — ох, и вот вам письмо, на самом деле, от вашего отца — я не знаю, следует ли мне отправить письмо Билла в эту геологическую компанию. Или нет. У меня даже нет адреса!

Я протянула руку и взяла у нее конверт, перевернув его и прочитав обратный адрес, старательно выведенный почерком моего отца. Были отчетливые отпечатки его большого и указательного пальцев, оставивших на бумаге красную грязь Чагуотера, а по краям виднелись следы пыли, которая подсказала мне, что взялась, верно, с приборной панели его пикапа, когда отец выезжал в город, чтобы заниматься продажами, а заодно и отправить это письмо. Внутри ждет, по обыкновению, единственная страница с новостями о скоте и погоде и о том, каким выдался тот вечер, когда отец сел за бумагу. А еще явный намек мне вернуться домой на ранчо. Дескать, он уверен, что мать втайне жаждет моего общества, только вслух не говорит, или что-то в том же духе. Мои челюсти сжались при этой мысли.

Когда я подняла голову, почтальонша, точно охотничий пес, выжидала, что я скажу о другом конверте. Попытка выяснить, как доставить почту покойника, запросто станет для нее центральным событием недели, и, возможно, женщина хотела услышать от меня какую-то информацию о геологе или его кончине, чем смогла бы поделиться со следующими десятью счастливчиками, посетившими ее на почтамте.

— Бедняга Билл, — произнесла я. — Могу ли я помочь?

Она привстала на цыпочки, будто эта мысль была для нее неожиданной. Держа конверт обеими руками, Эвелин Твитчелл бегала по нему глазами взад-вперед.

— Как считаете, это письмо пригодится другому геологу? Я просто не знаю, вдруг оно важно.

— От кого?

Она ойкнула, перевернула конверт пару раз, поднесла к свету и, казалось, собиралась обнюхать. Я подошла к ней сзади и прочитал через плечо обратный адрес: «Маккэндлесс, Бюро историй бурения, Каспер, Вайоминг».

— О, да, я знаю эту леди, — рассказала я. — Люси Маккэндлесс. Работает в Департаменте нефти и газа по штату Вайоминг. Частный подрядчик. Собирает данные по скважинам.

Мне пришло в голову, что в конверте может находиться кое-что интересное. На случай, если это так, я начала быстро придумывать, как ослабить остававшиеся у нее колебания по поводу того, чтобы передать мне конверт. И тогда я сказала:

— Думаю, это касается дел компании. Я могла бы ради вас отнести его на буровую. И отдать новому геологу. Уверена, именно так и нужно сделать. — Я повторно улыбнулась.

Эвелин Твитчел просияла в ответ.

— О, благодарю! — воскликнула она, официально передавая конверт мне на попечение. — Так грустно получить письмо, которое нельзя доставить, потому что, э-э… ну, вы знаете.

— Потому что адресат мертв, — закончила я, переходя на замогильный тон, чего она с очевидностью ожидала. — Спасибо вам, Эвелин. Я прослежу, чтобы она это получила.

Мы церемонно улыбнулись, и она порхнула обратно в сторону почтамта. Я запихнула конверты в карман куртки и направилась в «Эй энд Дабл-Ю», готовясь к битве умов, которую мне предстояло вести с Джилли. Дамочка не знала равных среди сплетников, хотя у меня сложилось впечатление, что это достижение не доставляло ей удовлетворения. Сплетники могут быть параноиками. «На сей раз, — поклялась я себе, — она не одержит верх».

Мне повезло. Парни с девчонками уже ушли, зато Джилли сидела на месте, в трансе облокотившись на стойку. Могучие телеса сдвинулись в мою сторону, словно мешок с дынями.

— Ого, здорово, Эмми! — сказала она, с любопытством всматриваясь меня.

— Здорово, Джилли. Как сегодня астма?

— Получше, спасибо.

— Мне «поплавок», будь добра.

— Гляжу, ты вкусам не изменяешь. — Она громко выдохнула в сторону дальнего конца стойки и принялась за мой заказ, допрашивая меня на ходу: — Так, о чем треплются на буровой? Этот шериф опять к вам заезжал?

— Нет, не видели его. — Я глубоко вздохнула и сосредоточилась на своей миссии, отвлекаясь от напористой манеры Джилли. Будто стою на берегу ручья с удочкой в руке и с уверенностью в ранней поклевке забрасываю наживку. — Я бы сказала, что дела идут как обычно, но…

— Так я и знала… — Призовая форель осматривает леску, проверяет крючок.

— Конечно, из-за того, как ведет себя шериф, мы можем вообще никогда не узнать… — Вновь закинула я. Позволим мухе элегантно спуститься по ручью в заводь.

— Не говори! — бросила Джилли. — Если бы этот дурак по-нормальному расспросил людей, кто что знает, дело бы прояснилось. — Рыба хватает муху, безмятежно предаваясь обману нежного лакомства.

Я осторожно играю леской, так как знаю, что это хитрая старая рыба и что крючок зацепился не бесповоротно.

— Держу пари, тебе есть что ему сообщить, Джилли.

Она поставила заказ передо мной на стойку и взяла деньги.

— Вот-вот, но он меня не спрашивал. — Она горько рассмеялась. Неужели рыба выплюнет муху, оставив меня ругаться на берегу?

— Как глупо, — прокомментировала я, играя на ее эго. — Скорее всего, ты была последней, кто видел, как он уезжал из города в субботу после обеда. Это же чертовски важно. — Ловко подсунула этот факт, как будто он общеизвестный. Ей-богу, я, в конце концов, понемногу научилась хитрить. Остается молиться, чтобы Джилли хоть немного посплетничала по этому поводу и не догадалась, что я разговаривала с Дайной. Сплетник может превратиться из форели в акулу, если обнаружит, что попал на крючок.

— Ты чертовски права, — сказала Джилли. — Но дело не только в Мерле и Хэнке. Эд Мейер тоже был с ними. Ты разве не знала? — Рыба сильно клюет, выпрыгивает из воды, крючок вонзается в цель! Я гоняю рыбу взад и вперед, утомляя его, чтобы вытащить на берег.

— А, так ты имеешь в виду, что они все вместе приехали в город и пообедали в «Голубой ленте»?

— Нет, я говорю о том, что было позже. Видишь ли, Хэнк уже был здесь, но я видела, как они выходили все вместе. Они припарковали пикап Уилли здесь, на углу, и все вместе ушли. Я запомнила, потому что они были похожи на цирковых клоунов, вот так взяли и все разом втиснулись в машину Уилли.

— Ничего себе. — «Больше равнодушия, — велела я себе. — Нельзя выглядеть слишком заинтересованной. Пригуби-ка еще глоточек рутбира». — А ты помнишь, кто сидел за рулем?

— Да ведь Уилли и сидел, я думаю… ну да, вроде как он. — Джилли начала смотреть на меня с подозрением.

— И они направились обратно в южную часть города, в сторону буровой?

— Ага.

— Ну, ты бы, наверное, заметила, если бы дело было иначе, потому что это был его пикап. — Проклятая рыба срывается с лески.

— Да, конечно. Я бы точно заметила, если б рулил кто-то другой. Мерл и Хэнк сидели посередине, а Эд сел последним. — Она посмотрела на меня, чуть склонив голову набок. — Ты права.

Я заметила, что моя маскировка если и не порвалась, то, по меньшей мере, развевается по ветру. Я еще отхлебнула рутбира и нацелила ложечку на быстрое погружение в мороженое.

Джилли опять посмотрела на меня, а я на нее. Она сказала:

— Полагаю, они возвращались на месторождение. Кто был последним, кто видел их там?

«Теперь рыба не сорвется. Время очистить берег».

— Не знаю, Джилли. Тогда была не моя смена. Я его больше не видела после обеда. — Это было правдой. Днем кто-то забрал машину Эда с буровой. Неужели никто не заметил? Был ли это сам Эд? Я слышала, как он говорил шерифу, что остался в городе. Но Джилли видела, как он уехал из города с остальными после обеда. Кто говорит правду? И насколько это важно?

Разговор Джилли плавно перешел в затяжную сессию о безрадостных перспективах экономического будущего Мититсе, дополненную мрачными аллюзиями на оккультизм, согласно которым над Мититсе нависло проклятие, отчего люди начали умирать каждую неделю, иначе с чего бы двум парням, между которыми ничего общего, умереть с разницей всего в неделю?

Я ответила, что не знаю, доела мороженое и соскользнула со стула, чтобы удалиться. Джилли последовала за мной до двери и заняла свой пост, как часовой, наблюдающий за передвижениями горожан. Взглянув на «Голубую ленту», я приметила Риту, стоящую в дверях почти в той же позе. Та метнула в Джилли полный желчи взгляд.

Уже на полпути к буровой я наконец вспомнила о письме, которое дала мне почтмейстерша. Оно немедленно начало прожигать дыру в моем кармане, посылая дымовые сигналы моему любопытству. Я ехала дальше, убеждая себя, что это не мое письмо и не мое дело.

«Но и не Аликс», — возразила часть моего мозга.

«Не открывай письма, не тебе адресованного», — ответил его добродетельный двойник.

«Вредина!»

«Стоит о личных делах беспокоиться».

«Конечно, но ведь хочется узнать… Почему бы просто не остановиться на минутку и не прочитать письмо дорогого старого папы? Это займет всего минутку».

«А почему бы и нет? Торопиться назад особо незачем…»

Я притормозила на обочине, вытащила письмо отца, и, честное слово, второе вылезло само собой, поэтому его пришлось швырнуть на приборную панель, чтобы не забыть отдать Аликс.

«Правильно, отнеси прямо Аликс, это дела компании», — внушала моя добродетельная половина.

«Скука смертная. Отбрось папину требуху и займись сладкой подливкой», — вещала другая половина.

Добродетель открыла письмо от папы. Как я и ожидала,три-четыре абзаца с изложением событий на ранчо (не так много), как его разозлили недавние выборы офицеров в добровольную пожарную команду, привет от мамы (она очень скучает по своей маленькой девочке) и вопрос о том, как я.

Взяла второе письмо и перевернула его. На него чертовски легче любоваться, чем на папино, а кроме того, мне хотелось узнать, какая информация казалась настолько важной Биллу Крецмеру в последние дни его жизни, раз письмо пришло прямиком на нефтепромысел, вместо того чтобы дожидаться адресата в офисе. В конце-то концов, с вопросом мог разобраться секретарь, прочитав письмо Биллу по телефону.

Боженьки, да оно кое-как запечатано, что ли? Я повозилась с клапаном конверта, очищая небольшие пятна на месте прилипшего клея, и, прежде чем успела принять по-настоящему осознанное решение, клапан открылся. Бумаги внутри манили меня, как Лорелей. Я развернула их и прочитала короткое сообщение, небрежно набросанное от руки на первом листе:

«Уважаемый м-р Крецмер:

В приложении вы найдете информацию, которую запросили по телефону 10 апреля относительно месторождения Лоун-Спер. Записи с 1973 по июнь 1975 года отсутствуют. Считаю, что они были незаконно удалены из Комиссии по нефти и газу, как и многие другие данные за эти годы. Прилагаю также свой счет за услуги. Обратите внимание, что за срочную работу взимается надбавка в размере 25 %, как мы и договаривались.

С уважением, Л. Маккэндлесс»

Я достала другие страницы. Помимо счета, были еще три листа, все ксерокопии с формы, озаглавленной «Сводный отчет по нефтегазовой скважине» — стандартный документ, требуемый Государственной комиссией по нефти и газу на каждое серьезное изменение состояния скважины. В отчете объявлялось о планах закрыть ряд новых скважин на месторождении Лоун-Спер, которое находилось примерно в сорока милях отсюда и добывало нефть из песчаника Тенслип и газ из формации Фронтир, в точности как на Бар-Даймонд.

Срочный поиск Биллом отчетов о заброшенных скважинах не имел большого смысла. Я посмотрела даты: 1975, 1976 и 1977 годы. Древняя история. Скважины уже давно были бы нанесены на любую общедоступную, мало-мальски подробную карту месторождения, а символы легенды четко указывали на их статус: «D & A» — пробурены и заброшены: незамкнутый круг с четырьмя торчащими из него маленькими спицами, похожий на толстенький компас. Восемь спиц, если это газовая скважина.

Проверила счет. За такое Билл Крецмер был готов заплатить тридцать пять долларов. Снова посмотрела на дату в сопроводительном письме. За это он собирался заплатить тридцать пять долларов в день своей смерти?

Я аккуратно сложила бумаги по сгибам, вложила обратно в конверт и, готовя письмо для Аликс, лизнула клапан, чтобы вновь заклеить его. Пришла мысль подержать конверт в окне до конца пути, чтобы убедиться, что он полностью высохнет, прежде чем доберусь до места, но с моим-то везением письмо запросто вылетит из окна, и Люси Маккэндлесс не увидит денег.

Аликс сидела в моем трейлере, прихлебывая сладкий чай и делая пометки в журнале. Она быстро подняла глаза и кивнула. Ховарда нигде не было видно: возможно, он нервничал в такой компании.

— Я в городе встретила почтмейстершу, — произнесла я нарочито небрежным тоном. — Она дала мне письмо, адресованное Биллу Крецмеру. Она не знала, что с ним делать, поэтому я сказала ей, что отдам его тебе. — И бросила конверт на стол рядом с ней.

Аликс продолжала писать. Я возилась у раковины, не совсем понимая, чем занять свое ожидание. Наконец Чедвик закончила, отложила журнал и долго потянулась, изгибаясь, задействовав позвоночник и грудную клетку. Я ждала, не глядя на конверт, и чуть не корчилась в мучениях.

— Хорошо в город съездила? — спросила геологичка.

Я кивнула.

— Здесь стало немного напряженнее, — продолжала она.

— О? — Я рассчитывала на дальнейшие комментарии, но Аликс взяла конверт, прочла адрес и вскрыла его, ни слова больше не проронив.

Краешком глаза я наблюдала за женщиной, стараясь не выглядеть заинтересованной, но с облегчением отметив, что она не нашла в конверте ничего забавного. Геологичка внимательно прочитала сопроводительную записку, сводный отчет, мельком взглянув на него, выбросила, а счет сунула в кармашек своего атташе.

— Что там? — поинтересовалась я.

— О, не знаю. Просто кое-какие данные о скважине, которые были нужны Биллу. — Она взяла блокнот и вернулась к своим заметкам.

Я подошла к письменному столу и изобразила интерес к работе Ховарда.

— С этого месторождения? — спросила я, немало гордясь тем, что мои манипуляции не раскрылись.

— Нет, с другого.

— Биллу очень нравилось рыться в данных, — продолжала я, придерживаясь другой тактики.

— Да.

— А он получал другие письма вроде этого?

Аликс пристально посмотрела на меня, ее глаза вежливо задавали вопрос, ответ на который ее явно не интересовал.

Я пояснила:

— Ну, может, у него в ящиках есть еще какие-то. Разве мы не должны проверить? — Я надеялась, что она расскажет, куда так быстро попали документы Билла.

— Все, что он оставил здесь, ушло домой к его жене, — ответила Аликс с подчеркнутой терпеливостью.

Отчаяние оседлало меня, и я спросила прямо:

— Что Билл надеялся узнать, изучая данные с других месторождений? Разве Бар-Даймонд не единственный для «Блэкфит» источник нефти из песчаника Тенслип?

Аликс в ответ всего лишь оторвала ручку на дюйм от страницы и посмотрела на меня с пустым выражением лица. Она ждала. Два удара сердца. Три. Четыре. Пять.

Полностью уничтоженная, я покраснела и проговорила:

— Извини. Думаю, у тебя много работы.

Она улыбнулась с легким оттенком снисходительности и вновь погрузилась в работу.

До чего же мне хотелось выудить это письмо из мусорной корзины, пока его не нашел кто-нибудь другой. Но Аликс не подавала признаков движения. Я втиснулась в крошечный шкафчик, известный в трейлерах как ванная, почистила зубы и пошла в спальню.

Глава двадцать четвертая

Когда я проснулась в полночь, чтобы встретить предрассветные утренние часы четверга, Аликс уже давно ушла. Выкрикнув всего раз мое имя, чтобы разбудить меня, Ховард тоже скрылся за дверью и уехал. Его ждала еще одна поздняя ночь в Мититсе, когда он в баре «Ковбой» или «Лосиный рог» до закрытия смотрит телевизор и ест пивные орешки в дополнение к обычному рациону из этилового спирта.

Я с трудом натянула джинсы и поспешила в главную комнату трейлера, направляясь прямиком к бумажному пакету, который служил корзиной для бумаг, — покопаться в нем в поисках записки и сводного отчета. В пакете добавились кофейная гуща и мусор из пепельницы Ховарда, но и отчеты все еще находились там, пусть малость заляпанные и измятые. Я разгладила их, еще раз прочитала название месторождения и номера скважин. Увы, они ничего не значили для меня; и все-таки я сложила их и упрятала в коробку с хлопьями в намерении сохранить. Так или иначе, они должны быть важными. Вот бы передо мной оказались папки Билла. «У кого же они?» — в сотый, наверное, раз задавалась я вопросом.

Незадолго до восьми утра прибыла дневная смена, мужчины натянули комбинезоны и принялись за работу среди суматохи субподрядчиков, которые каким-то образом заявились все и сразу.

Был Стретч, с партией того раствора, который якобы доставил две ночи назад; здесь же были Мерл Джонсон с Хэнком Уиллардом, они доставили новое долото взамен нынешнего, которое, судя по всему, износилось; показался и маркшейдер, во всеоружии для замеров отклонения скважины, которые будут проводиться, пока бурильная колонна поднята на замену долота. Когда я, надев каску, зашла поболтать с народом в бытовку, то с удивлением обнаружила непривычно большую компанию праздношатающихся, которые попивали кофе и вообще мешались. Этот праздник жизни даже украшал официальный клоун: на меня надвигался Уэйн, вопивший:

— Эй, Эмми, знаешь, как черепашки любовью занимаются?

Я отпрыгнула в сторону.

Начался подъем долота. Все взгляды устремились на буровую площадку, где Фрэнк Барнс принял пульт от Бада Холлидея, и бригада Фрэнка заняла места, оставленные бригадой Бада. Новая смена действовало еще более споро, чем ее предшественница, быстро влившись в ритм работы огромной лебедки, которая поднимала из скважины девяностофутовые свечи бурильной колонны. Билл и Уэйн, как близнецы-телепаты, управляли машинными ключами, в почти идеальном унисоне двигая этими огромными подвесными челюстями и зажимая их на трубе выше и ниже резьбового соединения между свечами в те моменты, когда Фрэнк запускал ротор, чтобы раскрутить резьбу. Даррелл сдвигал и задвигал клинья ротора, которые удерживали трубу от падения обратно в отверстие; его взгляд не отрывался от трубы, следить за другими не было необходимости — Даррелл полагался на четкость в работе команды. Пока кронблок тянул очередную свечу^[6], в восьмидесяти футах над нашими головами на подъемном кране Эмо, склонившись с «трамплина», набрасывал трос вокруг верхнего конца трубы, а затем привязывал свечи к опоре буровой установки другим концом троса.

Я нет-нет, да и бросала взгляды на Фрэнка, который стоял у пульта, невозмутимый, но сосредоточенный, не сводивший глаз с ротора. Мускулистые руки парили над рукоятками отработанными, автоматическими движениями пианиста на концерте. Внезапно его дымчатые глаза обратились в мою сторону, и он кивнул, мрачное выражение его лица на мгновение смягчилось и превратилось в задумчивую полуулыбку. Я поспешила обратно в свой трейлер, где, вернувшись к шламу, с растущим восхищением слушала тот мерный хорал, который создан Фрэнком из песен сотен деталей, ревущих и останавливающихся, падающих и дергающихся. Подсознательно убаюканная этой механической симфонией, я мирно работала, время от времени зевая.

Прошел час, когда ритм изменился, предупредив меня, что двигатели на холостом ходу и колонна перестала двигаться. Долото извлечено. Я вновь направилась в буровой блок взглянуть на происходящее.

В бытовку явился Эд Мейер. Стоит, уперев руки в бедра, — шея драматически изогнута вбок, сигарета ненадежно свисает изо рта. Все в ожидании. Я заняла стратегически полусокрытую позицию за дверью шкафчика. В тот момент Мерл и Хэнк, пошатываясь, сошли с буровой площадки с долотом в руках.

Долото много весит. Мой предел — поднять четырехдюймовое, вроде того, которое держу в своем трейлере, приспособив в качестве дверного упора. Восьмидюймовку мне не осилить, спору нет. Это прочная отливка высотой в два раза больше ширины, такую не сдуть встречному ветру.

Мерл и Хэнк потоптались с ворчанием и грохнули массивную железяку, сотрясая землю. Эд присел на корточки и перевернул долото на бок, чтобы осмотреть режущую коронку.

— Дерьмо! — сказал он. — Ну-ка, дайте сюда воды промыть эту штукенцию. — Хэнк поспешил за водой, а Эд и Мерл согнулись чуть ли не до земли и, сощурясь, разглядывали долото. Собравшиеся молча взирали на них, ожидая приговора. От меня не скрылось, как Джонни Максвелл с застывшим лицом выпрямился в струнку из обычной расслабленной позы и постарался инстинктивно исчезнуть из поля зрения Эда.

Вернулся Хэнк и обмыл долото.

— Так, — произнес Эд, — похоже, мы малость поторопились. Но с этой штукенцией наверняка никогда не знаешь. Вот ведь как бывает, ха-ха-ха!

— Ой, да ладно, смотри сюда, — отозвался Мерл. — Этот зубец со дня на день доставил бы тебе проблем, Эд.

— Верно. Ты прав, Мерл. Ладно, парни! Пусть будет поломка, так мы скажем конторе, а? Ха-ха-ха? — Эд одарил всех одной из своих самых очаровательных улыбок, его ровные белые зубы сомкнулись, словно солдаты в день парада.

По аудитории пробежал тонкий смешок. Джонни слегка возвел глаза к небу, и я всем своим чутьем уловила, как близок к перегреву его мозг, когда прораб приплюсовал ложно поломанное долото к стоимости скважины.

— Ладно, Мерл, — заявил Эд, — действуй, цепляй новое долото. Давайте, ребятки, работа не ждет. — Вечеринка закончилась. Рабочие снова вышли на буровую площадку.

Иной раз, когда некто выше вас по должности, выносит неверное решение, лучше не мелькать в списке свидетелей. Я ретировалась к себе в трейлер с намерением заняться делами, но тут вошел Джонни Максвелл и прямиком направился к кофейнику.

— Паскудный денек выдался, — проговорил он, приветственно махнув мне чашкой. — Скажи-ка, среди меток у тебя в журнале найдется специальный символ, который означает «ненужный подъем долота»?

Я спросила:

— Значит, ты думаешь, что подъем был «преждевременными родами», так?

— Преждевременными? Я даже беременности не заметил!

— Настолько плохо? Почему же все отмолчались? Разве бурильщикам не нашлось что сказать по поводу замены?

— Нетушки, Лесси, это работа только одного человека, и им был не кто иной, как наш собственный бесстрашный начальник оперативного отдела.

— Сэр Йон Эдвард Мейер?

— Вот именно. — Он поднял кружку в знак тоста.

Эд заказал долото, чтобы заменить старое, которое еще не износилась. Эд заказал тяжелый раствор для породы, которая в нем не нуждалась. Эд появился как по волшебству, когда я показала шерифу скважину «17-1», явно желая, чтобы мы ушли. Эд изводил продавцов труб ради сверхособенной цены, с подозрительным намеком на проценты. Эд перевез трейлер геолога к другой скважине, проходка которой еще не начата, что стоило «Блэкфит» дополнительных затрат на проживание Аликс. И отказаться от этих затрат компании нельзя, иначе никакого нового бурения не будет вовсе.

А еще первый геолог погиб в аварии, с которой не все ясно.

А еще насосчик погиб от удара по голове тяжелым предметом, покрытым сырой нефтью.

— Джонни, — спросила я, — как ты думаешь, что, черт возьми, здесь творится?

— Будь я проклят, если сам знаю, — ответил он. — Я здесь просто работаю. Я получаю премию только в случае, если мы уложимся ниже себестоимости. — Его челюсти сжались.

Глава двадцать пятая

Два часа спустя, когда я ела чили в кафе в Мититсе, прибыли плохие вести. О них сообщил один тип, который сам только что услышал их на заправке от Джейсона с ранчо Лукаут, что к югу отсюда. А тот услышал по радиотелефону как раз во время поездки в город за бензином, когда перехватил звонок Фрэнка, который просил оператора перезвонить Фаззи Макдауэллу из Пауэлла.

Это могло означать только одно. Фаззи Макдауэлл — субподрядчик, известный как ловец, человек, который приезжает на буровую тогда, когда случается беда. Когда что-то или сразу все пропало в скважине. Упало. Потерялось. Застряло. Не идет вперед. Не выходит назад. У Фаззи есть инструменты и талант для выуживания из самых глубоких скважин потерянных бурильных труб, гаечных ключей и тому подобного.

Я быстро прикинула, где кто примерно находился во время спуска нового долота. Сейчас почти два часа пополудни. Новости могут распространяться то быстро, то медленно, но вернее всего — быстро, если учитывать аппетит маленького городка к сплетням. Итак, звонок с буровой раздался, скажем, в час тридцать. Я ушла в двенадцать десять, когда Фрэнк и его бригада чинили трубу уже, скажем, часа три. С моего отъезда прошли четыре с половиной часа. Это означало, что на буровой, видимо, спуск в скважину еще не завершен.

Я боялась худшего. Вызов ловильной бригады до того, как долото вернулось на дно, несомненно означал, что в скважину упало что-то по-настоящему большое, например, часть самой бурильной колонны. Если во время спуска выронить трубу, то она будет лететь вниз до тех пор, пока либо не стукнется о дно, либо не зацепится за шероховатые стенки скважины. Обычно труба при этом безнадежно разрушается, скручиваясь в нечто, напоминающее мокрые спагетти, только куда более дорогое.

Первое, что пришло в голову: «Бедный Фрэнк!» Очень плохо потерять трубу в скважине; такое скверно скажется на бурильщике.

А потом подумала: «Бедная я! Ради всего святого, чем мне на хлеб зарабатывать, если это место прикроют?» Я как можно скорее расплатилась и поспешила обратно на месторождение.

К моему приезду вокруг буровой было припарковано достаточно автомобилей и пикапов для транспортировки небольшой армии. Владельцы близлежащих ранчо, чернорабочие, у которых сегодня выходной, и даже несколько работников с ранчо «Бар-Даймонд», стояли во дворе или сидели на капотах своих машин, качая головами и комментируя происходящее, сгорбившись, словно для защиты от злых духов. Люди собрались у скважины, потому что это был единственный из прописанных в кодексе ковбоя-стоика способов поделиться своими чувствами на публике. Собирайтесь вместе баять байки. Собирайтесь вместе помолчать. Собирайтесь вместе наблюдать, как катастрофа обрушивается на ваших товарищей.

Уроженка городка, мало чем отличающегося от Мититсе, я улавливала эхо их боли. Не в первой им сходиться, чтобы оплакать смерть, но на сей раз не смерть земляка. Сегодня они сошлись оплакать собственную медленную гибель: гибель доходов, возможностей, тем более болезненную своей незавершенностью. Если скважина по какой-либо причине не заработает, это будет означать отъезд большего числа людей в поисках заработка в другом месте. Это — медленная смерть сообщества, утечка молодежи с родной земли.

Фрэнк попал прямо в центр этой боли. Ему приходилось отвечать не перед кем иным, как перед Эдом Мейером, который обрел известность на нефтяных месторождениях Вайоминга тем, что усложнял жизнь каждому, кто в чем-нибудь оплошал. Фрэнк был из местных, его все знали сызмала. Эд был из места под названием Оклахома, где у людей забавный говор.

Я всмотрелась в буровую площадку. Напряжение там сделалось осязаемым. Взбежала через две ступеньки в бытовку. Как и ожидалось, сцена внутри вот-вот закончится.

Посреди бытовки Эд Мейер кричал на Фрэнка, который стоял прямо в дверях бурового блока, лицом к нему, как солдат — грудь вперед, руки за спиной. Лицо Фрэнка было искажено смесью ярости и замешательства, как будто он мечтал засадить кулаки Эду в живот, но не был уверен, что в итоге станет лучше.

Эд орал:

— Что ты, черт возьми, задумал, сбросив такую громадину в шеститысячную дыру? Ты что, думал глубину измерить или что-то в этом роде? Это работа маркшейдера, второсортный ты сутенер! На этот раз ты круто облажался. И позволь сказать тебе, парень, после как я с тобой разберусь, ты больше никогда ни одного гребаного места не получишь в этом бизнесе.

«Такую громадину. Не бурильную колонну?»

Эмо расхаживал взад-вперед, взад-вперед. Уэйн и Даррелл сидели на скамье, понурив головы. Мерл Джонсон замер рядом с Эдом, уставившись невидящим взором в никуда, а Джонни Максвелл прислонился к углу, стоя над столиком и молча глядя в свою кофейную чашку. В рассеянности я подумала, что бы Джонни делал со своими руками, не будь у него этой чашки.

Пришлось покинуть бытовку в надежде найти кого-нибудь, кто рассказал бы, что стряслось. В моем трейлере за чертежным столом с маленькой фляжкой, нежно прижатой к груди, восседал Ховард. Когда я вошла, он не поднял глаз. Аликс растянулась на диване в конце трейлера и читала книжку в мягкой обложке. Скажите на милость, какое чтиво настолько увлекательно, чтобы завладеть вниманием в такой момент?

Странная была сценка: Ховард открыто выпивал в свою смену, не прячась от старшего работника компании. Впрочем, у меня и без того голова ходуном ходила. Я поздоровалась с обоими — или, пожалуй, просто с трейлером, так как с тем же успехом могла войти в гостиную для слепоглухих, — нырнула в шкаф за пакетиком картофельных чипсов, который держу на всякий пожарный, и принялась кидать их в рот. Ешь, если ты в тупике. Мой желудок успокоился, и я сказала:

— Слушай, Аликс, что, черт возьми, там произошло?

Она ответила, не отрываясь от книги:

— Еще не известно.

Еще не известно. До чего точный, цельный и краткий ответ. Я всласть обругала ее в сокровенных мыслях, но, глядя на макушку ее премудрой головки, почувствовала жалость к этой женщине. «Обидно, что она так изолирует себя», — подумала я. За такое великодушие меня стоило похлопать по спине, но жалость моя была совершенно неуместной. В этом чувстве было что-то такое, что угрожало взорваться мне в лицо.

— Ладно, а когда это случилось? — упорствовала я.

— Около часа, когда Фрэнк спустился на дно.

Как только он спустился на дно? Чего там внизу могло быть, что немедля дало Фрэнку понять, что у него проблема? И как Эд добрался сюда так быстро?

— Значит, Эд только что приехал из Коди?

— Ой? Он сейчас здесь?

Не шути со мной. Ты распрекрасно знаешь, что он здесь.

Ясно, что от Аликс не получить большего, а спросить Ховарда мне бы и в голову никогда не пришло. Не представляю, что делать. Хотелось пойти прогуляться, чтобы сжечь нервную энергию в ожидании новостей, но хотелось и оставаться поблизости, на всякий случай, если вдруг смогу чем-то помочь. «Я обязана Фрэнку», — рассудила я.

Донеслось ритмичное жужжание и ворчание, хлопки и грохот, когда бригада приступила к вытаскиванию трубы из отверстия.

Где-то час спустя в поле зрения замаячил грузовик Фаззи Макдауэлла. На стеллажах за кабиной сверкало разложенное лицом оборудование. Фаззи вылез наружу, сдернул каску, поправив редеющие волосы, и подтянул штаны к животу, наполнявшему его большую клетчатую рубашку достаточно туго, чтобы она натянулась и разгладилась. Несмотря на прихорашивания, его волосы не легли аккуратнее, да и пояс тут же вернулся в обычное положение, но ритуал есть ритуал. Мужчина снял со стеллажей пару инструментов, не без труда взобрался по ступенькам мимо отстойника и скрылся из виду за брезентом, окружавшим буровую площадку.

Тогда произошло нечто странное: Эд и Мерл спустились по лестнице, сели в «олдсмобиль» и умчали. Здрасьте, пожалуйста! Я-то полагала, Эд будет торчать там и унижать всех до второго пришествия.

— Мейер ушел, — объявила я собратьям-зомби, направляясь к двери. При упоминании нечистого имени Ховард дернулся на стуле и ловким движением руки убрал фляжку с глаз долой.

На буровой площадке Фаззи снаряжал ловильный инструмент, готовясь спустить его в скважину. Смотреть было не на что. Верхние две-три тысячи футов бурильной колонны уже стояли связанными позади подъемного крана, и меня не покидало плохое предчувствие, что труба останется в скважине еще какое-то время. Ловильные работы длятся дни или даже недели, и если трубу найти не удастся, скважину, скорее всего, придется затрамбовать и отвести в сторону, оставив ту часть, в которой что-то застряло.

Фрэнк стоял за пультом, сосредоточившись на работе. Теперь, когда он вернулся к делу и Эд больше не кричал ему в лицо, Фрэнк выглядел почти нормально, его движения были плавными и гипнотическими.

Джонни стоял у письменного стола. Прораб осушил чашку, а затем с отвращением уставился в нее и заявил:

— У меня закончился кофе, подруга. Пошли-ка отсюда.

У подножия лестницы я двинулась было к своему трейлеру, но Джонни схватил меня за рукав и потянул к своему. Внутри он включил пропан под кастрюлькой с водой и снял с полки банку с растворимым кофе.

— Не так вкусно, как у тебя, но… — произнес он.

«Но далеко от чужих ушей?» Я притихла в ожидании. Кастрюлька нагрелась, и вода зашипела.

Никогда прежде я не наведывалась к Джонни. Его трейлер был обставлен скромно, но приятно: вязаный плед висит над диваном, а выше — полочка с несколькими вестернами Луи Ламура, парой романов Джона О'Хара и скромным изданием комедий Шекспира.

— Фрэнка круто подставили, малыш, — сказал Джонни. — Нутром чую.

— Что ты имеешь в виду? — спросила я. — И почему так быстро сдернул Эд? Это странно.

— Вот именно. — Джонни улетел в космос. Его рассеянность нервировала меня больше всего на свете. Он медитировал над кастрюлей с водой, пока она не закипела, затем сварил растворимый кофе, энергично сжимая челюсти. — Ты пьешь со сливками, да? — осведомился он, поднимая банку с какой-то смесью, изготовленной так, чтобы кофе по виду походил на кофе, но не имел кофейного вкуса. Я отказалась и попросила черный. — Не так хорошо, как у тебя, — повторил прораб, — но…

Мы снова погрузились в тишину. Текли минуты, и в меня мало-помалу закрадывалось впечатление, будто сижу на поминках. Периодически я поглядывала на часы, наблюдая, как три двадцать пять превращаются в три тридцать, а три тридцать — в без четверти четыре. Фрэнк уйдет в четыре. Главное — оказаться рядом, когда закончится его вахта.

К четырем часам прибыла вечерняя смена. Верн Джонсон, ее мастер, вылезая из машины, печально посмотрел на грузовик Фаззи Макдауэлла и зашагал вверх по лестнице, склонив голову и уныло покачивая в руке коробкой с ланчем.

Четыре пятнадцать пришли и ушли. Джонни повторно наполнил кастрюльку водой и снова зажег пропан. Четверо рабочих дневной смены спустились по лестнице, втиснулись все разом в один пикап и уехали.

Четыре двадцать. Вода забулькала и закипела.

В четыре тридцать пять наконец на лестнице показался Фрэнк со склоненной головой.

Джонни открыл дверь и махнул ему рукой. Фрэнк вошел внутрь, слабо улыбнулся, увидев меня, и прислонился к дверному косяку. Покачал головой, когда Джонни снял с полки банку с кофе, угощая, но кивнул, когда Джонни открыл носком ботинка холодильник в полроста человека, где обнаружилось шесть банок пива.

— Ты слышал от Фаззи то же, что и я? — спросил Джонни.

— Ты имеешь в виду, когда он поблагодарил Эда за работенку? — сказал Фрэнк.

— Да. Тебе смешно?

— И да, и нет, вообще-то. Полагаю, есть и другие ловцы, которых можно было вызвать, но он в официальном списке «Блэкфит». Что мне показалось странным, так это то, как быстро они удрали после того, как он сказал это. Выглядело так, будто Мерл вывел оттуда Эда, а не наоборот.

— Хвост виляет собакой.

— Ага. Но я не уверен.

— Да уж.

Мужчины потягивали пиво. Я допивала остатки кофе. Джонни протянул мне пиво, и я не отказалась.

— За наше невезение! — объявила я, поднимая баночку. Я временами такая умная.

А Джонни посмотрел на Фрэнка и произнес:

— Не думаю, что это просто вопрос невезения, Фрэнк. Что за хрень там внизу?

— Не знаю. Что-то большое и тяжелое. Как я уже сказал Эду, я просто спустил долото на дно и понял, что там есть компания. Даже не понадобилось ждать и проверять, входит ли оно. Крутящий момент подскочил, как бешеный.

— Настолько большое, чтобы дать такой эффект? Бурильная колонна еще цела, так? Обычный гаечный ключ просто не привел бы к такому, не сделал бы крутящий момент неустойчивым.

— Черт, Джонни, единственное, о чем я мог думать, это про долото.

— Долото? Супер! Да, такое возможно. Но ведь сегодня утром они забрали изношенное с собой. Неужели во время спуска выпало новое долото?

— Нет, — сказал Фрэнк, его глаза были немного дикими. — Вот почему я задержался здесь, чтобы взглянуть на эту чертову железяку сразу, как она появится. Малышка там, где ее посадили. Не представляю, что, черт возьми, там внизу. — Он уставился в пол. А когда заговорил вновь, вся тяжесть мира зазвучала в его голосе. Он говорил так тихо, что едва можно было расслышать. — Я здорово облажался. Думал, моя команда достаточно обучена. Думал, мы правильно рассчитали время. Мы здорово попотели сегодня, постарались на славу. Просто не представляю, что там, в этой гребаной дыре, и как, черт возьми, оно туда попало. — Костяшки пальцев, державших пиво, побелели. Банка смялась, выплеснув пиво на пол.

Джонни сказал:

— Ну же, Фрэнк, давай, подумай получше. Я был в бытовке — помнишь шумиху, когда подняли долото? Было похоже на цирковое представление, всех специально загнали в бытовку, чтобы посмотреть на него. За буровой площадкой какое-то время никто не следил. Черт, любой мог пройти туда и бросить в эту дыру все, что угодно. Я серьезно. Кто-то намеренно испортил скважину.

Пока я сидела и слушала Джонни и Фрэнка, меня охватило странное чувство. Тошнотворное чувство: ощущение, будто знаю что-то, чего не хочу знать, и я пыталась игнорировать это. Почему бы просто не оставаться в полнейшем неведении? Но я хотела знать, вот и все; поэтому встала и направилась на выход.

— Ты куда, шустрая? — спросил Джонни.

— Надо кое-что проверить, — сказала я. — Скоро вернусь. — Я поспешила через двор к своему трейлеру. Автомобиль Аликс исчез, как и все остальные, кроме тех, что принадлежали вечерней смене и Фаззи Макдауэллу. Я потянула на себя сетчатую дверь трейлера, поднялась на ступеньку и толкнула внутреннюю дверь внутрь. Конечно же, она с размаху врезалась в стол. Грохот. Ховард выругался. Я получила ответ.

Вернувшись в трейлер Джонни, я поймала на себе взгляд Фрэнка. Предвечерний солнечный свет играл в мужских глазах, осветив их дымчато-зеленую мягкость.

— В чем дело, Эм? — спросил он нежным, как детский поцелуй, голосом.

— В скважине долото.

— Откуда знаешь?

— Потому что мое пропало. То, которое я использовала в качестве дверного упора. Уверена, что оно было на месте сегодня утром, перед тем… э-э… перед всем этим.

Фрэнк поник. Джонни посмотрел на Фрэнка, и на его лице читалось: «Я же тебе говорил».

— И что предпримем, дружище? — спросил Джонни.

— Дело дрянь. Нечего тут предпринимать. Думаю, придется затрамбовать скважину и отвести ее в сторону.

— Не все так просто. Эм, наверное, права — о, черт, ты знаешь, и я знаю, что она права, но я не пойду к Эду Мейеру и не скажу: «В трейлере лаборантки не хватает долота, так вот что в этой дыре». Он кирпичами срать начнет.

— Разве это не правда? А раз уж такова правда, то это правда. Может быть, он и есть тот ублюдок, который его туда кинул.

— А он скажет, что бросил его туда ты! Башкой думай, Фрэнк. У этого человека здесь дело не клеится, он по уши в дерьме с большими парнями из Денвера, и у него извращенный разум. Ну, скажешь ты Эду Мейеру, мол, уверен, что буровое долото каким-то образом попало из трейлера лаборантов на буровую площадку, а потом в скважину, и этот вшивый начальничек на тебя же набросится. Скажет: «Откуда ты это знаешь, Барнс? Уж не ты ли сам бросил его туда?» Нет, на твоем месте я бы держал рот на замке, Фрэнк. Черт возьми, ты и десяти минут не продержал новую насадку на дне, как сразу начал вытаскивать ее обратно! Как это будет выглядеть, дружище?

— Блин, Джонни! У меня есть обязанности, и я не стану увеличивать расходы компании от простоя буровой установки из-за страха перед каким-то паскудным инженеришкой, будь то сотрудник компании или нет. Могут дни уйти, а то и недели, а мы так и не выловим ни хрена. Ты знаешь, и я знаю, что надо опять запустить эту штуковину и отвести ее в сторону, так что давай просто покончим с этим.

— Ладно, ладно, слушай! Ты что, видел, как долото туда грохнулось? Или хочешь сделаться толщиной в восемь дюймов, чтобы тебя подвесили за ногу и спустили в скважину для личной проверки? Долото Эмми с тем же успехом кто-то мог стащить как сувенир. Мы пытаемся пробуриться сквозь фундамент планеты, вот и все, что я знаю.

Фрэнк умолк. Его руки сжались в кулаки, фокус взгляда переместился куда-то вглубь. Напряжение мужчины росло и угрожало разорвать тонкие нити его души.

Так хотелось утешить его. Руки чесались прикоснуться к его затылку, где тонкие волоски вились на теплой коже.

Джонни склонил голову. Он провел пальцами по своим коротким волнистым волосам, сжав их в петуший гребешок с такой силой, что должен был испытать боль. Он заговорил очень тихо:

— Пожалуйста, позволь мне просто делать свою работу, Фрэнк. Я здесь прораб и даю указания. Ненавижу это говорить, но нам придется какое-то время прикрывать свои задницы. Насколько могу судить, Эд сам бросил ту железяку в скважину. Но мог быть и кто угодно другой. Одному небу известно, что здесь происходит. Так что слушай, дружище, я уже работал с Фаззи. Он свое дело знает. Сначала попробует магнит, затем пару инструментов, а там уж довольно быстро решит проблему. Он не станет дурака валять, потому что это сделает ему плохую рекламу. Он, верно, возьмет фрезер и попытается растереть ту штуковину.

— Это не поможет.

— Верно, но на этом все закончится. Такова, блин, наша работа.

— Ты так говоришь.

— Да, сэр.

Мышцы на лице Фрэнка слегка дернулись. В голосе зазвучали нотки мольбы.

— Это была моя смена. Мне нужно поддерживать репутацию.

— У тебя хорошая репутация, и она выстоит в эти дни.

На некоторое время повисла тишина, а после Фрэнк произнес:

— Черт возьми! Я хочу знать, что происходит на буровой, Джонни.

— Как и все мы, дружище.

«Далеко не все мы». Словно услышав мои мысли, Фрэнк поднял голову и уставился на меня взглядом, который поглотил меня целиком. Сила его присутствия росла во мне, притягивая к нему, как наркотик. Я всмотрелась в серо-зеленую глубину его глаз и поняла: он думает обо мне, о нашем разговоре в грузовике две ночи назад. На шее и щеках у меня заполыхал румянец. Я попыталась улыбнуться, но рот смешно скривился. Хотела сказать что-то, что сняло бы это напряжение, смягчило нарастающее чувство беспомощности. Но сказала:

— Думаю, мне пора ехать в Денвер и поговорить с женой Билла.

— С кем? — переспросил Джонни.

— С вдовой Билла Крецмера.

— Зачем?

Я заставила себя повернуться и посмотреть на Джонни, сосредоточившись на его лице.

— Чтобы увидеть его карты и бумаги.

— Погоди, малыш, а чего тебе скажут его карты? Смысл-то какой? — расспрашивал Джонни.

— Э-э, в общем…

— Она думает, что Билл тоже убит, — вставил Фрэнк. — И я начинаю думать, что она права.

Джонни посмотрел на меня, как на картину. Последовала ощутимая пауза, затем он произнес:

— Так какая связь между картами и убийством?

Такой простой вопрос с таким безнадежно сложным ответом. Правда заключалась в том, что в своем расследовании я двигалась наугад, просто шныряя по углам, которые казались наиболее доступными. Пришлось ответить:

— Если их обоих убили, то, скорее всего, есть связь, а если есть связь, то это месторождение. И не только наша скважина, потому что Уилли на ней не работал. Все месторождение. Так что, если оно является ключом к загадке, нужно посмотреть карты. И записи Билла, что гораздо важнее. Видишь ли, Уилли подозревал порчу оборудования на «17-1». Уилли искал что-то в трейлере Билла в ту ночь, когда Билл умер. Так что, возможно, они работали вместе, чтобы выяснить, что пошло не так с этим буровым проектом.

Глаза Джонни расширились.

— Ты спятила, — проговорил он.

Было больно. Я пожала плечами и уставилась в пол.

— В смысле, раз решила влезть в это, — пояснил прораб более добрым тоном.

— Как видишь, влезла. Лучше держи такие мысли при себе.

Джонни, казалось, немного оскорбился.

— Конечно. Но послушай, малыш, тебе и впрямь нужно ехать прямо в Денвер? Разве нельзя зайти в районный офис в Коди за такой информацией?

— Это означало бы пойти к Эду, а я уверена, что не пойду к Эду с подобным. Аликс до жути не хочет вмешиваться, так что ящики Билла — то, что мне нужно. Он хранил в них всякую всячину. Вдруг он что-то рассказал жене перед смертью?

Фрэнк поддакнул:

— Верно, он умер на обратном пути от нее. Звонил ей в одно и то же время каждую ночь. По нему можно было часы проверять.

Джонни по-прежнему выглядел неубежденным, что было проблемой, потому что прораб — мой начальник и мне требовалось его содействие, раз я намеревалась оставить буровую на достаточно долгое время, чтобы сбежать в Денвер.

— Брось, Джонни, надо хоть что-то попробовать. Шериф всего лишь трупы собирает.

Челюсти Фрэнка сжались. Джонни спросил:

— Откуда ты знаешь, что искать?

Я прямо-таки разъярилась и только открыла рот, чтобы завопить, закричать или зарычать, как Фрэнк просто сказал:

— Ты забываешь, Джонни, у нее есть диплом геолога.

Джонни таращился на меня усталым взглядом.

— В любом случае, тебе пора спать, малыш. Давай подождем и посмотрим, что скажет Фаззи. Если он попросит фрезер, то у нас появится какое-то время. Но сейчас иди поспи. До Денвера ехать далеко.

Глава двадцать шестая

В полночь меня разбудил натужный грохот, с которым Ховард пытался отогнать пикап на третьей передаче, и более успокоительный звук, с которым Джонни заваривал на кухне свежий кофе. Прораб немного манерно передал мне кружку, кивнув и изобразив нечто вроде крестного знамения, после чего вручил связку ключей.

— Это Фрэнка, — пояснил он. — От его пикапа. Он снял ключ от дома, но не принимай на свой счет, малыш. Вероятно, ключ ему просто понадобится раньше, чем тебе.

Я стиснула зубы от смущения, будучи уверенной в том, что мое растущее влечение к Фрэнку, верно, вытатуировано у меня прямо на лбу красными буквами.

— Завтра отвезу Фрэнка домой. Заснул в моем трейлере, представляешь? А до этого топтался туда-сюда, мне аж показалось, что вот-вот и пол продырявит.

— Спасибо, — сказала я, все еще слушая болезненные протесты двигателя снаружи. — Похоже, служебный пикап взять нельзя.

— Верно. Ховард разнылся бы, если бы ему пришлось упрашивать кого-нибудь довести его до бара, и в ответную запросто отколол бы какую-нибудь подлянку, например, звякнул боссу. Тебе бы пришлось туго.

— Туго, — согласилась я, взяла миску и ложку с полки у раковины, достала из буфета коробку с хлопьями и вытряхнула немного в миску, стараясь не выбить письмо из Каспера.

Кукурузные хлопья. Завтрак лунатиков.

— Я так понимаю, Фаззи заказал фрезер.

— Ага. Тебе везет. У нас в запасе до фига времени, прежде чем инструмент пришлют. Едва-едва нашли поставщика в Солт-Лейк-Сити. Подозреваю, этот парень доберется сюда часов за восемь-десять. Плюс четыре-пять часов на установку и спуск в скважину. Тогда наступит смена Ховарда. Вероятно, еще не менее двенадцати часов, прежде чем они сдадутся, а потом еще четыре-пять часов на подъем фрезера. Так пройдет твоя следующая смена и опять начнется вахта Ховарда, так что, полагаю, у тебя на поездку по крайней мере сорок восемь часов. Этого тебе хватит? Могу затормозить процесс, скажем там, назначить ремонт скважины или что-то в этом роде. Может статься, Эд не соскучится по тебе, пока мы заливаем цемент для трамбования.

Кукурузные хлопья вяло поддавались зубам. Неважно, что я забыла сахар, мои вкусовые рецепторы все равно еще не проснулись.

— Десять часов туда, десять обратно. У меня остаются двадцать четыре часа. Придется уложиться.

— Верно.

После этого мы больше ничего не сказали. Я наполнила термос кофе, надела лучшие джинсы и свитер для поездки в большой город, почистила зубы, причесалась. Вышла за дверь, завела машину и поехала.

С дороги к промыслам я свернула на юг, на асфальт 120-го шоссе, радуясь предстоящей ночной поездке. До восхода солнца меня будет сопровождать широкий и ровный луг, затерянный между Шошони и Каспером. Можно подумать, что такой привычной обитательнице прерий, как я, здесь раздольно, но почему-то следующие два часа пути чересчур затянулись и чувство изоляции съедало меня заживо. Вокруг слишком пусто. Несколько антилоп и зайцев, которые пытаются выжить на этой равнине, кажутся крохотными на фоне открытого простора и далекого горизонта, а те немногие городки, через которые проезжаешь, представляют собой не что иное, как пару лачуг, жалко притулившихся к дороге.

Езда здесь напоминала бегство с гонок по сносу зданий. Пришлось хорошенько подергать переключение передач, чтобы включить третью, и педаль сцепления не желала слушаться, но деловито гудевшему двигателю хватало мощности.

Густым покровом из облаков опустилась ночь, казавшаяся еще темнее из-за нерабочей приборной панели. Единственный скудный свет давали фары. На мгновение меня обеспокоило, что облака предвещают поздний снег с востока; но по мере движения в темноте заботы ускользали, и я проникалась воодушевлением от путешествия. Приятно покинуть буровую после ряда недель однообразной рутины. Возбуждение от того, что я запланировала, заставило сидеть в кабине, выпрямившись в струнку, не прислоняясь к спинке сиденья.

Но вскоре надо мной начала смыкаться тьма, словно небосвод опускался на землю, и это провоцировало галлюцинации. В какой-то момент почудилось, будто слева по гребню холма движется нечто исполинское. Я не знала ничего столь же громадного, способного бродить по прериям ночами или, если уж на то пошло, в любое другое время суток, так что списала увиденное на нервы. Или попыталась списать.

Решила включить радио в надежде услышать одно из тех евангельских шоу, которые транслируются из Техаса посреди ночи, благословляют на вечность и выпрашивают пару долларов там и сям. Их пылкие речи составляют хорошую компанию для ночных поездок по стране; эти дружелюбные голоса говорят много такого, с чем я не согласна, что в меру злит меня, помогая не заснуть. Кроме того, вдруг лампочки приемника и приборная панель работают на разных предохранителях, а я уже впала в тоску по счастливому маленькому циферблату радио, улыбающемуся мне своим светом из бесконечного мрака в кабине.

Когда я щелкнула левой ручкой, меня накрыл шум помех. Ручка справа не работала. Она покрутилась туда-сюда, затем испустила дух и шмякнулась мне на ладонь. Минуту я вслушивалась в помехи, созерцая крохотный огонек приемника, и пыталась решить, так ли уж сильно я хочу слушать передачи. Примерно тогда же мне вновь померещилось что-то большое, движущееся вдалеке, и я решила, что чертовски сильно хочу слушать радио. Я сбавила скорость и съехала к обочине, остановила пикап в углублении под невысоким утесом из песчаника, выключив мотор и фары. Провозившись несколько минут в попытках зафиксировать ручку, я додумалась прожевать клочок бумажки, втиснуть его между ручкой и осью, на которой та крепилась, и принялась настраивать первую станцию, на какую напала. Черт бы меня побрал, если прямо сейчас какой-нибудь громогласный проповедник из Нью-Мексико не попытается спасти мою душу.

Едва я собралась запустить мотор, как боковым зрением вновь заметила движение, на сей раз слишком близко, чтобы списать это на нервы.

Всего в ста пятидесяти футах, прямо на обочине дороги. У меня сердце в груди забилось. Я затаила дыхание и съежилась на сиденье. Что-то перемещалось справа, и я сообразила, что это небольшая автоцистерна, похожая на ту, на которой ездил Уилли, когда забирал нефть из накопительных баков. С обочины цистерна медленно въехала на центральную полосу. Жуть как странно, потому что я, пока съезжала с трассы, не видела никакой подъездной дороги, а равно не видела и никаких машин. Но что еще более странно, цистерна ехала с выключенными фарами. И это — в час ночи.Двигаясь в направлении на юг, она набирала скорость, а когда разогналась до тридцати или сорока миль в час, зажглись фары.

Не требовалось блестящего ума, чтобы понять: я увидела то, чего не должна была видеть. Но что? И почему? Кому, черт возьми, понадобилось разъезжать посреди ночи по бесплодным холмам на цистерне с выключенными фарами? Какой-то странный вид спорта.

Вроде бы меня не заметили. Пикап Фрэнка был почти того же цвета, что и утес; последствия суровой зимы и обилие грязи довершали камуфляж. Находчивый частный сыщик внутри меня проглотил остатки ужаса, дождался, пока цистерна не скроется из виду и пристроился позади нее. Я считала, что догнать ее труда не составит, потому что такие машины не разгоняются ни при каких обстоятельствах. И заблуждалась.

Проехала поворот, поднялась на холм, на следующий, но ни единой цистерны так и не увидела. Я начала подумывать, что это и впрямь была галлюцинация. Проехала еще милю-две, а той машины все нет и нет. Притормозила, развернулась и проехала обратно, теперь уже возвращаясь туда, откуда начала преследование. Цистерны нет. Ничего не оставалось, как сдаться и двигать в сторону Денвера.

Но не сомневайтесь, происшествие не выходило у меня из головы. Если сложилась ситуация, когда умирает насосчик после того, как запечатал дозирующий клапан парафином, а затем вы во мраке ночи встречаете неизвестную автоцистерну с выключенными фарами, нужно быть тем еще тугодумом, чтобы не связать между собой оба эти события.

Я продолжала ехать на юг. Заданный ритм движения нес меня вперед сквозь ночь: мимо округлых холмов Грасс-Крик, мимо Термополиса, через каньон Уинд-Ривер в Шошони, где рекламные щиты зазывают в аптеку, хвастаясь «лучшими молочными коктейлями в С.Ш.Ам.». Я миновала спящую аптеку и повернула на восток, к Касперу. Широкая пустошь округов Фремонт и Натрона бесшумно скользила под колесами, а свет радио аритмично мигал под щемящие мелодии песен. Ковбои пели о потерянной любви, когда я проезжала мимо Монеты, и о потерянных шансах возле Уолтмана и Паудер-Ривер. Всего в тридцати милях от Каспера мир оживился, Натрона сулила близость цивилизации. Поздние звезды на горизонте, предвещавшие в танце приход рассвета, вскоре померкли в свете огней Каспера. Я летела мимо спящих пригородов, пронеслась мимо отелей «Хилтон», «Холидей», «Рамада» и «Ривербот Инн».

На последнем выезде из Каспера я свернула, нашла заправку, залила полный бак машины и осушила свой. Ночной портье копошился со сдачей, неуверенный в своих арифметических действиях. «Это город нефтяников, — говорили мне его действия, — и любой местный, имевший хоть грамм мозгов и умевший поставить подпись, зарабатывает деньги на нефтепромысле». Портье разочарованно качал головой. Я предложила помощь, но он с вызовом придвинул деньги поближе к груди, тщательно их считая, причем вслух, кивая головой на каждую купюру и каждую монетку.

Я еще малость размяла ноги, пытаясь избавиться от спазмов, заработанных за 165 миль пути, и задумалась, успею ли добраться до Чагуотера, чтобы позавтракать с отцом. Мать должна еще спать, так что рискнуть стоит. На сердце кошки скребли от воспоминаний, отчего разум переключился на другие мысли. Я опять забралась в пикап Фрэнка и направила его к шоссе.

Дальше на восток поездка пролегала по межштатной 25-й автомагистрали, параллельно течению Платт-Ривер, которая искала низины на пути к Миссури, на землях Гленрока и Дугласа, где обитает самый большой в мире зайцелоп^[7]. Придорожные знаки заставляли меня продолжать движение на восток через прерии в Небраску, а затем на север в Уолл Южной Дакоты, чтобы посетить аттракцион Уолл-Драг, флагман мировых туристических ловушек. «Ты, чувак, бывал в Уолл-Драг?» — вопрошали дорожные знаки. Я держалась межштатной автомагистрали, которая огибала конец хребта Ларами и уходила на юг, в сторону Денвера. По радио разбитые сердца ковбоев сменились утренним репортажем из Небраски о коровах и свиньях. Вчера на бурных торгах выросли в цене фьючерсы на свинину. Фьючерсы на пшеницу падают. Прогнозируется хорошая погода для весенних посевов.

Орин. Глендо. Вендовер. Поворот на Гернси. Небо постоянно светлело. Совсем близко Уитленд. Следующим будет Чагуотер. Сколько время? Шесть часов. Уложилась точно в срок. Отец только что встал.

Миновали пшеничные посевы, их яркое освещение напоминало огни большого города. До Чагуотера — двадцать пять миль.

Яркая полоса нарождающегося дня растянулась вдоль восточной стороны горизонта, неся с собой суету жителям Небраски, Айовы и Иллинойса. Полоса рассвета загорелась и заполыхала, ярче всего в середине, где солнце со вспышкой подняло свой горящий глаз, чтобы созерцать запад. Каждый куст, каждая травинка отбрасывали на землю тени, которые тянулись на запад, чтобы еще на миг ухватить ускользающую ночь.

Чагуотер. Я свернула, так и не определившись. Решила просто покататься по главной улице, которая тянется через весь город. С другого ее конца, в случае чего, можно вернуться на межштатную автомагистраль и продолжить путь.

Когда я проезжала мимо элеваторов и голой витрины фермерского кооператива, меня окатило волной ностальгии. Я свернула на дорогу, что вела на запад, и направила машину к ранчо отца.

В трех милях от Чагуотера я съехала с асфальта на размытую распутицей грунтовку. Единственным признаком того, что рядом с изрытой колеей находилось ранчо, являлся почтовый ящик с выцветающими желтыми буквами на нем. Папа был равнодушен по поводу столь жалкого состояния проезда, по которому можно перемещаться лишь на пикапе, если заботишься о целостности подвески своей машины. Без внедорожника оставшиеся полмили до нашего дома придется ехать со скоростью не более четырех миль в час. Папу никогда особо не заботили посетители, за исключением детей, которые по-любому ездят на пикапах. А мама уже много лет не садилась за руль. Если точнее, с того выпускного вечера; и именно поэтому я здесь, сказала я себе. В конце концов нужно получить ответ: что было не так с машиной, отчего мать съехала с дороги, или же пьяница просто не разглядела поворот из-за спиртного?

Машина подпрыгнула на перекладине от загона и направилась вверх по подъему, скрывающему дом с дороги. У второй линии ограждений я увидела, что папа закрыл ворота из колючей проволоки, а это означало, что скот и лошади гуляли на ближнем пастбище. Я вышла, отцепила ворота и отвела их в сторону; вернулась в пикап и проехала чуть дальше, затем остановилась, чтобы закрыть за собой ворота. Первое правило скотоводства: если обнаружите, что ворота закрыты, закройте их за собой опять.

На обратном пути к пикапу я приметила на дороге старого друга. В желтом свете зари убывающая луна садилась за мускулистые бока Цыганки, моей премилой кобылы, отважной обладательницы бесчисленного множества побед на скачках вокруг бочек, терпеливой спутницы тысячи моих вечеров. Я свистнула, и она подбежала, как всегда, простив мое долгое отсутствие. Какое наслаждение обнять ее теплую шею на бодрящем утреннем воздухе!

Цыганка счастливо скакала рядом с пикапом, пока я преодолевала последнюю четверть мили до двора, и терпеливо стояла у последнего ограждения, ожидая, пока я припаркуюсь и вернусь к ней, чтобы еще разик обнять ее и вырвать из ее гривы засохшие кусочки сорной солянки.

Папа поднялся в свое обычное время. Он как раз покормил цыплят и возвращался домой. Увидев незнакомую машину, он на мгновение застыл столбом, сутулый и нескладный. Я помахала ему, вытянув шею, чтобы он увидел меня из-за Цыганки.

Он так проворно распрямился, словно ему пчела в штаны залетела.

— Девочка моя здесь! — воскликнул он. — Приехала папку повидать! Это моя Эм! — Его грубые руки хлопали по бокам те пару секунд, пока он отплясывал джигу.

Я подбежала к нему, прижалась к его груди и изо всей мочи сжала старые кости. Отец радостно хлопнул меня по спине, все еще слегка подпрыгивая вверх и вниз. Запахи сена и куриного корма ударили мне в ноздри, и я поверила, что теперь я дома.

Солнце отражалось в маленьких оконных стеклах, когда мы шли на кухню за «провиантом» — так папа удумал наречь завтрак в это прекрасное весеннее утро. Обычно отец изъяснялся в терминах, узнаваемых от Сиэтла до Бомбея, но нежданное появление младшего ребенка послужило поводом для радости; по случаю празднований папа отложил лексикон, заученный в Бостонском колледже, и перешел на словечки из западного говора.

Когда мы завернули за угол дома, отец, верный привычке, которую я помню столько же, сколько себя, накинул куртку на выступающий конец четвертого снизу бревна. Папа всегда говорил, что потому ты и живешь в бревенчатом доме, чтобы было куда повесить вещи. Он пинком распахнул тяжелую сосновую дверь, вытащил наружу собаку за ошейник, а меня втолкнул внутрь.

— Бекон и яйца для моей маленькой коровницы, — горланил он.

— Ш-ш! — зашикала я. — Не буди маму.

Мне хотелось получить ответ на свой вопрос. Черт возьми, я уже взрослая и заслужила немного информации. Причем, правдивой. Но если мать проснется, этот вопрос никогда не сорвется с моих губ.

— Брось, Эм, для этого нужен ядерный взрыв. Ты ведь знаешь, она никогда не встает раньше девяти. — Он чиркнул спичкой и бросил ее под чайник, прежде чем включить пропан. — Так каким ветром занесло? Дочка, как по мне, ты хорошо выглядишь.

Мои губы сжались.

— Просто поручение в Денвере, папа. Думала, дай, заскачу сюда и захвачу себе вяленого мяса, вот и все. Мне скоро опять в дорогу. — Спрошу через минутку, убеждала я себя. Надо дать ему минутку подумать, что я здесь только для того, чтобы насладиться его улыбкой.

— Не-а, теперь-то ты задержишься, слышишь!

— Хотелось бы, па.

Отец покачал головой и улыбнулся мне с застенчивой тоской в глазах. Он поставил чугунную сковороду на другую конфорку и начал разворачивать пакет с беконом из холодильника. Из соседней комнаты заявился неизвестный мне кот и потерся о ноги отца.

— Новый кот?

— О, ты же знаешь, это зверье приходит и уходит, — ответил отец. — Пару лет хорошо ловит мышей, а потом в один прекрасный день, у-ух! Пропал. Невесть куда. Этот от Фредди из кооператива.

Фредди имел слабость к кошачьим. Кот отчетливо шлепнул папу по ноге и достаточно громко заурчал, так что мне со своего стула был ясно слышен его голос. Папа кинул лакомый кусочек сырого бекона коту прямо в рот.

Чайник закипел, и я встала варить кофе. Некоторое время мы молча возились на кухне бок о бок, наслаждаясь запахами бекона и кофе и удовольствием бессловесного общения. Солнце поднималось выше по небосводу, проникая в зеленеющие ветви тополей, росших во дворе, на которых порхала стайка воробьев. Я посмотрела на норовистый старый пикап Фрэнка на подъездной дорожке и поймала себя на том, что задаюсь вопросом, зачем я здесь, так далеко от моих товарищей в время испытаний. В то же время мне не давало покоя чувство, будто я только что пробудилась ото сна о далеких приключениях и вновь очутилась за отцовским столом, как в любое обычное утро. Я помотала головой, чтобы отогнать это наваждение. Пикап упрямо продолжал стоять на подъездной дорожке, требуя от меня скорее заканчивать завтрак и двигаться в путь.

Звук воды в унитазе в глубине дома заставил меня вздрогнуть и приготовиться к бегству. Я машинально взглянула на отца, который замер над скворчащим на сковороде жиром, прислушиваясь к тому же звуку, что и я.

— Рановато, — сказал он. Его лицо опустело, глаза потухли. Он снял сковороду с огня и притих.

Мои пальцы сжали кружку с кофе, и я инстинктивно пододвинулась к входной двери.

Приближались мягкие шаги. Спичка чиркнула и затем звякнула о пепельницу. Я поймала себя на молитве о том, чтобы шаги вернулись в спальню, но знала, что надежды нет.

— Ой, доброе утро, — произнесла мать, появившись в дверях. — Как приятно тебя видеть, дорогая. — Ее длинное, стройное тело, мускулистые линии которого виднелись под тончайшим шелком халата, одним плечом облокотилось на дверной косяк. Изящные кости лица по-прежнему гордо выпирали из-под поношенной плоти, красный узор мельчайших сосудиков на щеках на первый взгляд все еще принимался за румяна. Она смотрела то на меня, то на моего отца, ее глаза легонько щурились поверх гордой улыбки. — Устроили миленькую пирушку? — полюбопытствовала мать.

У меня в груди все сжалось, как это случалось уже очень много раз прежде. Я лениво подумала, вдруг это всего-навсего аллергия на дым от ее сигарет.

— Привет, ма, — отозвалась я.

Папа возился с тарелками, вилками и стаканами для сока.

— Ага, здорово, что ты встала, дорогая, — сказал он. — Хорошо спала? Чудесное нынче утро, не так ли?

— Не так ли, — сказала мать.

— Не так ли, — повторил отец.

— Тридцать один год я прожила с тобой в этом доме, Клайд. Можно было бы рассчитывать, что я оказала на тебя чуть большее влияние. — Ее мурлыкающий голос проглатывал «р» и вздыхал на гласных. «Т'йидцать а-адин го-од», — произносила она, мягко, но неумолимо стуча нам по ушам своим северным говором, неискоренимым, сколько бы лет она ни прожила с моим отцом в этом полуреальном местечке среди полыни, вдали от белых дощатых домиков Новой Англии. Мать жестоко улыбнулась, подмигнула мне, прежде чем снова затянуться сигаретой, и закашлялась.

— Садитесь, садитесь, — приговаривал отец, подгоняя нас к столу. Папа разложил яичницу и бекон по тарелкам, расставил их по местам. Мать подошла к столу и уселась, ни на одном дюйме этого пути не сводя с меня глаз. Когда она приблизилась ко мне, вонь вчерашнего алкоголя и сигарет прорвалась сквозь приятные запахи готовки, прилипла к моему лицу, как паутина, сдавила мне желудок.

— Ешьте, ешьте, — приговаривал отец. Он сел рядышком со мной и сжал мой локоть. Я посмотрела на тарелки. На моей лежали два яйца, на папиной — одно. Его вторая порция вместе с половиной бекона теперь оказалась на тарелке матери. Папа с аппетитом принялся за еду. Я набила полный рот и жевала, силясь проглотить. Мать манерно стряхнула пепел на краешек тарелки.

— Что тебя привело в город? — спросила она, последнее слово произнеся с насмешливым намеком на нашу удаленность от любого города.

— Командировка в Денвер. — Я жевала быстрее.

— Ого? Можно подробнее?

— Ну, по работе. Ты понимаешь. — Я пожала плечами.

— Да, я полагаю, ты не можешь рассказать своей матери. — Ее голос оборвался на последних двух словах и вонзился в меня, брызнув мне в лицо желчью и окатив подол мерзко пахнущей обидой на ее жизнь. Я затолкала в рот сразу два куска бекона и попытался проглотить.

— Ну, как бурение скважины? — спросил папа. Его глаза неподвижно застыли на еде.

— Ты выглядишь уставшей, дорогая, — сказала мать. — Опять позволяешь им изводить тебя работой? — Она вытащила из кармана халата маленькую серебряную фляжку и вылила часть ее содержимого в кофе.

— С бурением порядок, — ответила я.

Мать снова стряхнула пепел на тарелку. Отец доел яичницу и сделал глоток кофе. Я протолкнула последний кусочек яичницы.

— Боюсь, мне пора ехать, — сказала я, вскочила со своего места, в спешке ударившись коленом о стол.

Мать посмотрела на меня.

— С коленом все нормально, дорогая? — спросила она, и кривая улыбка мелькнула на ее лице. Она потушила сигарету и зажгла другую.

— Нормально, — ответила я.

— Я провожу тебя до машины, — предложил папа.

— Где ты только нашла такую колымагу? — спросила мать. — Похоже на обломки «Геспера». — Она сделала большой глоток из чашки.

— Ну, до встречи, — произнесла я.

Мать встала со стула и подошла ко мне, похлопала меня по щеке прохладной рукой, еще раз затянулась сигаретой. Пару секунд я заглядывала ей в глаза. Невидимая завеса опустилась на них, женщина со скоростью света погружалась в себя. Она еще смотрела на меня, но я уже не испытывала уверенности, что мать меня видела. Она наклонилась вперед, подставляя щеку для поцелуя.

— Приятной поездки, — пожелала она.

Я поцеловала в ответ и ушла, последовав за отцом во двор. Он придержал для меня дверцу пикапа и спросил:

— Увидимся на мамин день рождения? В следующем месяце, ты ж помнишь.

«А затем будешь звать меня на четвертое июля, отец. А потом на День труда и День благодарения…»

— Наперед не знаю с этой работой на буровой, па, — сказала я. — Я там, пока бурить не закончат. Затем жду следующей скважины. Сам понимаешь.

Он сдержанно улыбнулся.

— Ты все-таки попробуй, ладно? Мама точно порадуется.

— Конечно, па. — Я поцеловала его и завела мотор. — Пап?

Он моментально насторожился, уставившись на меня.

— Что, Эм?

Я не сводила глаз со своих рук.

— Не знаю даже…

— Выкладывай, — мягко подталкивал он.

— Помнишь тот день, когда мама перевернула машину, и дядя Гарри погиб? — «Конечно, как такое забудешь?»

— Что, черт возьми, у тебя за мысли? — Он пытался уклониться от вопроса.

— Один из наших, с буровой, попал в аварию. Было так похоже. Папа…

— Знаешь, Эмми, выбрось-ка эти вещи из головы!

— Нет, — тихо произнесла я. — Я уже не ребенок. Я хочу знать, почему ее машина съехала с дороги. Это поможет нам разобраться с вопросом о том другом парне, — поспешно добавила я, как будто авария моей матери была менее важной, чем авария Билла, всего-то ключом к другой загадке.

— Ох, — выдохнул папа, его лицо сделалось пустым, будто он купился на мой нелогичный довод. — Тут такое, понимаешь. Она свернула, чтобы не переехать койота.

Я резко развернулась к нему, высунув голову из окошка.

— Только-то? Все эти годы я думала, что она была под мухой.

Папа отвел взгляд.

— Ну, Эмми, не без этого, но она бы прекрасно добралась до дома, если б тот койот не перебегал дорогу.

Хотелось сплюнуть. Насколько далеко мог зайти мой отец в ее оправданиях?

— Я заметила, она с тех пор не садилась за руль, — злобно подчеркнула я.

Папа сузил глаза.

— Так она решила, — с горячностью ответил он. Затем закрыл глаза и издал вздох, который всегда превращает мой гнев в печальную лужицу вины у моих ног. — Попытайся понять, Эм, — прошептал он.

— Прости за то, что я сказала, папа.

Все еще вздыхая, он взъерошил мне волосы.

— Езжай осторожно.

— Буду, буду.

Он усмехнулся.

— Впервые в жизни.

Я развернула пикап во дворе и направилась в ворота. Ранчо становилось все меньше и меньше в зеркальце заднего вида, а затем совсем исчезло, когда я поднялся на вершину холма, и солнце безжалостно опалило мне глаза. Я пересекла последнее ограждение и выехала на шоссе. Снова твердый асфальт.

— Прочь, прочь, прочь, — пел грузовик на каждом переключении передач.

«В Денвер! На выполнение задания!» — пронеслось в мозгах, но мысли мои сосредоточились на отце с матерью. Почему она вообще уехала с востока? Это такая прикольная шутка, выйти замуж за ковбоя из колледжа?

— Не удалась шутка, да? — прокричала я в тишине прерий.

Глава двадцать седьмая

Остаток пути по Колорадо я двигалась прямо на юг по 25-й межштатной автомагистрали в режиме свободного падения. К десяти утра передо мной томившийся в изрядно грязном воздухе раскинулся Денвер. Его высотки формировали плотное скопление, откуда город агрессивно разрастался, подобно безудержной плесени, которая поглощает завалявшийся ломоть хлеба.

Я заехала на одну заправку, затем на другую, на третью, пока, наконец, не нашла ту, где имелась телефонная будка с настоящим телефонным справочником. Как я и подозревала, фамилия Крецмер не была обычной, но так как боги мне улыбались, она нашлась в книге. Я набрала номер и подождала, похлопывая по стеклу будки в желании уговорить богов улыбнуться еще разок и помочь застать дома супругу геолога. Она дома. И согласилась встретится со мной, указав адрес на Западной тридцатой авеню.

Интересно, как выглядит жена Билла? Ее безмятежный серебристый голос в трубке стал неожиданностью. Билл был щетинистым и мрачным, с голосом, которым можно пилить чугун. Вечно в клетчатой рубашке и джинсах, ни разу не видела его в чем-то более нарядном. Возможно, его жена из тех, о ком говорят, что в кармане миллион, а одеты на гривенник: такому неотесанному мужчине полагается костлявая женушка, которая кладет ноги на стол. По крайней мере, я на это рассчитывала и, честно скажу, ее голос меня немного смутил.

Женщина, подошедшая к двери маленького домика в стиле Тюдоров, вряд ли кладет ноги на стол. Редкий и нежный цветок с полупрозрачной кожей и красивыми руками, прочными костями и сильными, но тонкими мышцами, которые двигались с почти неземной грацией. Она грустно посмотрела на меня влажными глазами, дважды опустила тяжелые ресницы и отвернулась.

— Простите, — произнесла она. — Просто вы напоминаете Билла. Когда он возвращался домой с месторождения, то был одет, совсем как вы. Войдите.

Я зашла в комнату, которая очаровала меня спокойными цветами и богатой мебелью. Цветочная композиция из хризантем и роз старела на низком столике, ее увядающие лепестки были единственной видимой в комнате ноткой недавней утраты.

— Мне очень жаль Билла, миссис Крецмер, — сказала я, взглянув себе под ноги, чтобы удостовериться, не принесла ли деревенской грязи в эту цивилизованную обстановку.

— Зовите меня Элирия, — отозвалась она. — И, пожалуйста, проходите на кухню. На солнце гораздо приятнее.

— Спасибо, Элирия. Это необычное имя.

— Моя мать была югославкой. Желаете чаю? Прошу, располагайтесь поудобнее. Я рада, что вы пришли.

Ее тонко очерченные скулы и покатый лоб убедительно говорили о ее восточноевропейском происхождении. Чье остальное? Французское? Результат смешения балансировал на грани экзотики. Я поблагодарила за доброту и села за кухонный стол. Большая серая кошка материализовалась у меня на коленях и тихим мяуканьем попросила ее погладить. Тем временем Элирия повернулась к плите, и ее хорошо драпированная юбка закружилась в движении. Женщина зажгла газ под чайником и села напротив меня, улыбаясь легкой, сдержанной улыбкой, порожденной хорошими манерами и чувством собственного достоинства. Голос определенно соответствовал его обладательнице.

Я обнаружила, что готовлюсь продемонстрировать лучший, самый правильный, самый вежливый, самый высококлассный английский, которому моя мать почти отчаялась научить меня. Мои навыки отдавали затхлой неловкостью, они хранились для официальных случаев, таких как посещение бабушки по материнской линии или других музейных экспонатов.

— Как мило с вашей стороны принять меня. Я знаю, вам, должно быть, хочется побыть одной в такое время, — изрекла я.

— Я слишком много бываю одна. Со следующей недели возвращаюсь на работу, пересуды как-нибудь переживу. Расскажите, пожалуйста, как дела со скважиной, — сказала она и добавила: — Эта скважина была очень важна для Билла.

— Ну, вот об этом-то мне и нужно с вами поговорить, — ответила я, отказавшись изображать королевский английский и возвращаясь к своему вайомингскому говору. — Меня интересует, какие у Билла имелись мысли по поводу этой скважины. Важно то… эх, словом, как ее бурить. — Я избрала трусливый подход к интересующему меня вопросу, потому что как раз и была жалким трусом. А что? Вам-то не случалось зайти в дом женщины со словами: «Считаю, что вашего мужа убили. Есть идеи, почему?».

Элирия склонила голову набок и осмотрела меня, как если бы я была неведомым растением в саду, который она пропалывала.

— Простите, Эм, но разве это не необычно, чтобы лаборант беспокоился о том, как бурят скважину? И настолько беспокоился, что бросил рабочее место и совершил десятичасовую поездку?

Мои уши потеплели.

— Да.

— Но сейчас другой случай?

Я чувствовала себя так, словно меня только что разрезал хирург, чтобы взглянуть на мои внутренности. Нетрудно понять, почему Билл Крецмер любил ее: голос, глаза, изящество привлекли бы внимание любого мужчины, но сердце именно этого мужчины пленило и уже не отпускало отсутствие в ней глупости. Вдова ожидала, испепеляя меня своим безраздельным вниманием. Кошка осторожно впилась когтями мне в колено.

— Да. Я не знаю, в курсе ли вы, что на буровой была вторая смерть.

Ее глаза в тревоге расширились.

— Кто?

— Насосчик по имени Уилли Сьюэлл.

Она покачала головой: имя ей незнакомо.

— Когда? — прошептала она.

— В общем, это случилось в прошлое воскресенье или, может быть, днем или вечером накануне. И, гм, понимаете, установлено, что он, э-э, умер неестественной смертью; вроде бы не случайно. — Хорошее шоу, Эм. Твой английский опустился ниже плинтуса. — Наверное, от удара по голове разводным ключом. Его тело было выброшено в прериях и найдено на следующий день геологом Аликс Чедвик, заменившей Билла на буровой. Что ж, это и некоторые другие вещи заставили меня задуматься о том, что было что-то не совсем, э-э… кошерным в смерти Билла.

Когда я пару раз за время поездки осмеливалась спросить саму себя о будущей реакции вдовы на эту информацию, то ожидала отрицания, слез, пожалуй, обморока. То, что я увидела, было яростью — тихой, смертельной яростью. Если бы взгляд мог убить, эта благородная, деликатная женщина испарила бы кирпичную стену. Я догадывалась, что это пламя не для меня, но все равно оно лишило воздух кислорода.

На плите засвистел чайник. Элирия Крецмер поднялась со стула, окаменелая в своей грации, и принялась неловко заваривать чай. Закончив, она застыла посреди кухни, глядя на чайник в руках, будто что-то забыла. В смущении я отвела взгляд.

Чайник, выпуская пар, стукнулся в заднюю дверь, фарфор разлетелся, как шрапнель, и вода пропитала шторы. Женщина повернулась ко мне, стукнув кулаками по столу.

— Ладно! — произнесла она четким и властным голосом. — Ладно! — Она задыхалась, оскалив зубы. Прошло несколько секунд, прежде чем ее глаза сфокусировались на мне. — Ладно. Теперь я знаю, почему вы здесь. Что нам делать в первую очередь?

— Бумаги Билла, — вылетело из моего рта. — Вы домой забрали его папки с буровой?

— Нет.

— Знаете, где они?

На лице Элирии отразились сначала тревога, потеря, а затем злость.

— Это были его личные документы. Их должны были доставить сюда с остальными его вещами. Я позвоню в офис. — Она схватила кухонный телефон и с воинственной точностью набрала номер. — Геологию! — скомандовала она в трубку, вся смесь изящества и властности. — Здравствуйте, Сильвия. Это Элирия Крецмер… Хорошо, спасибо, намного лучше. Да, на самом деле вы можете сделать кое-что для меня. Не могли бы вы сказать мне, вернулись ли в офис рабочие бумаги моего мужа? Полагаю, они были отправлены из офиса в Коди. Да, большое спасибо, дорогая, и еще раз спасибо за цветы. Вы все очень предупредительны… Я подожду. — Она вновь обернулась ко мне, ее щеки раскрасились спелостью от лихорадочного румянца, грудная клетка, точно мехи, двигалась под мягкой тканью блузки. — Секретарь из отдела геологии ищет. Следующий вопрос!

Я испытывала растерянность.

— Он хранил что-нибудь дома?

— Да. Папка с… э-э… лишними копиями. Чтоб другие не знали. — И она строго посмотрела на меня, удостоверяясь, что я осознаю серьезность сказанного. Геологи не должны выносить конфиденциальную информацию за пределы офиса, хотя большинство из них забирают отдельные бумаги. В точности так, как ювелир уносит домой осколки драгоценных камней, попавшие в манжеты штанов; предметы, которые не представляют большой ценности для босса, но могут быть проданы работником, если тот когда-нибудь вылетит на улицу. Я подняла обе ладони, показывая, что скрою неосторожность Билла.

Голос секретаря вернул внимание Элирии к телефону.

— Да? Что? — Ее лицо заметно потемнело. Вдова закрыла ладонью микрофон и повернулась ко мне. — Она переключилась на его настольный телефон. Говорит, никаких документов из Коди никогда не поступало, более того, несколько дней назад их техник звонил в офис в Коди, но там сказали, что ничего не видели. «Ждите» — чего? — Она снова переключила внимание на телефон. — Его стол тоже? Это серьезно. — И вновь заговорила со мной: — Сильвия проверила его картотеку и ящики стола. Многого не хватает. На первый взгляд кажется, что это все, над чем Билл работал в Вайоминге.

— Чего-чего? — В этом вообще смысла не было. Зачем забирать сразу все по Вайомингу?

Кто-то незаметно стащил деловую документацию прямо у всех под носом. Но кто и когда? Я пробежалась по списку всех, кто, как мне казалось, мог быть замешан, в поисках того, кто смог бы ускользнуть в Денвер, проникнуть незамеченным в корпоративный офис «Блэкфит» и скрыться с большим количеством папок. Единственным подходил Эд Мейер.

Ликование наполнило мне сердце. Мои мысли поглотила мечта пригвоздить Эда Мейера к кресту в суде. Разум бешено закружился, с ужасающей скоростью возводя замок силы до фантастических высот. Стоя на трибуне свидетелей, я открываю рот, а наружу вырывается пламя, пожирающее Эда Мейера, испепеляющее сначала его волосы, затем одежду, поджаривающее плоть на его черепе. Эд корчится, кричит, умоляет о пощаде. Стены зала суда испаряются…

— Эм? — Серебряный голос Элирии вернул меня к реальности. — Что еще следует искать Сильвии?

Гротескный объем моей ненависти потряс меня, пугая своим уродством, обрушивая на меня всю мерзость и постыдность этой ситуации, угрожая утопить меня в чувстве вины за способность так ненавидеть. Я таращилась на собственные ладони. Что со мной творится? Фантазия исчезла столь же быстро, как пришла, но на ее месте осталось ощущение неадекватности. Прошло мгновение, прежде чем я смогла заговорить, и когда открыла рот, то была удивлена, насколько нормально зазвучал мой голос:

— Спросите, может ли она узнать, был ли Эд Мейер в офисе и когда он был в Вайоминге в течение последних нескольких недель. — «Что со мной не так?»

Элирия открыла микрофон.

— Сильвия, это для меня очень важно. Есть ли способ выяснить, когда за последние недели офис посещал Эд Мейер? Его секретарь ведет записи? Замечательно. Минуточку! Постарайтесь разузнать по-тихому, не дайте ей знать, что вы проверяете. Только и всего. И мне нужно знать как можно точнее, чего именно не хватает. Да, хорошо… я бы предпочла не говорить, почему. Вы так милы. — Элирия с шумом повесила трубку и повернулась ко мне с выражением печали и благодарности на лице. — Ей требуется получить разрешение. То, что она делает, противоречит политике компании, но Билл ей очень нравился. Она считала его порядочным. И внутри компании есть разные группировки. — Она стиснула зубы, губы сомкнулись в твердую линию.

— Дайте угадаю. Эти группировки — друзья Эда Мейера и те, кто желает его падения. — Я быстро пожалела о бестактном выборе слов, но Элирия не дрогнула. — И ко второй категории относится большинство женщин, работающих в компании.

Она подтвердила коротким «да».

— И хорошо известно, что Билл не нуждался в Эде и наоборот.

— В точности.

— Похоже, мы думаем об одном и том же.

— И снова в точку, — отозвалась она.

Мы обменялись долгими взглядами. Странно было осознавать, теперь уже по-настоящему, что я была права, подозревая убийство Билла; и в то же время страшно было смотреть в глаза тому, кто так ужасно страдал от правды.

Элирия отвела от меня взгляд и направилась к двери, открывающейся на лестницу. Я следом. Внизу лестницы мы переступили через большую собаку непонятной породы и вошли в маленькую комнатку с линолеумом на полу, которая была устроена как рабочий кабинет. Вдоль стен выстроились технические книги. Два коротких картотечных шкафчика служили ножками длинному столу, сделанному из щитовой двери; в отверстии от дверной ручки стояла кружка, полная цветных карандашей. В одном конце комнаты находилась стойка с картами, в другом — стереосистема. На рабочем столе лежала большая карта месторождения Бар-Даймонд и несколько папок из плотного картона.

— Что мы ищем? — спросила вдова.

Вот дерьмо, подумалось мне. Это ведь может быть карта или отчет, или стопка заметок, или еще один сводный отчет, где важная информация выделена красным карандашом. А может, единственная копия того, что нам нужно, уничтожена. Я вздохнула.

— Кем вы работаете, Элирия? Вы случайно не геолог?

— Экономист-консультант. Делаю прогнозы запасов нефти и цен на нее.

— Ой… — Я понятия не имела, как это влияло на отношения в семье. — А Билл много обсуждал с вами свою работу?

— Нет. Или да, с его точки зрения. Возможно, вы замечали, что он задавал гораздо больше вопросов, чем отвечал.

Это было правдой. Я вздрогнула при мысли, что за все время наших разговорчиков о песчанике Тенслип, Билл и впрямь ни разу не сказал ничего конкретного о месторождении Бар-Даймонд. Как легко меня провести. В памяти горько отозвались слова шерифа о моих способностях к игре в покер, пока я пыталась придумать, как объяснить Элирии, что искать.

— Думаю, он мог узнать, что месторождение эксплуатировалось не пойми как. С тех пор как он умер, на новую скважину потратили много лишних средств. Непомерные расходы на буровой раствор, сроки бурения, замену долота, а причина, по которой я смогла вырваться с буровой сюда, заключается в том, что кто-то, по-видимому, саботировал бурение, закинув в скважину долото. Одна ошибка — неверная оценка, две — совпадение, а три и четыре? Одним словом…

— Вы задаетесь вопросом, кто извлечет выгоду и мог ли Билл прознать об этом.

— Вот-вот!

— Понимаю. Мне было любопытно, почему он попросил меня показать ему, как рассчитывать затраты на бурение. Обычно это работа инженера. Он показался мне особенно взволнованным в работе над этой скважиной. — Женщина покачала головой. — Я начну с этого ящика, а вы начните с того. — Она выдвинула ящик и указала мне на папки на столе. Прежде чем приступить к документам, вдова ненадолго задержалась, чтобы взглянуть на небольшую фотографию в рамке, на которой она с ее покойным мужем, оба в клетчатых рубашках и туристских шортах, стояли на какой-то высокой вершине. Билл демонстрировал редкую для него улыбку.

Я зарылась в первую из папок в стопке. Пока читала, я лишь раз взглянула на Элирию. Ее щеки были мокры от слез, но руки монотонно перебирали бумаги.

Двадцать минут мы сосредоточенно работали. Ужасно подумать, что я сейчас просматривала лишь немногие копии из документов Билла. Теми, что мы уже проверили, можно набить большущий чемодан.

Моя стопка папок ничего не дала, поэтому я взялась за ящики слева. В верхнем лежали оттиски с нескольких исследований о песчанике Тенслип. Многие статьи выглядели знакомыми, но одна из «Журнала нефтяных технологий» была мне в новинку. Просматривая ее, я обнаружила, что Билл выделил некоторые фрагменты и сделал ряд заметок. На второй странице он надписал: «Позвонить автору: месторождение Мэверик». Я вспомнила способность Билла задавать людям вопросы и улыбнулась. На обороте оттиска имелись заметки:

Начальное пластовое давление в Мэверик после повторного бурения

Замена ударно-канатного бурения на роторное

Тенслип не однороден, как предполагалось

Косая слойчатость? Лупе и Альбрандт

Я по очереди доставала оттиск за оттиском, переходя сразу к последним страницам в поисках похожих итогов. Особенно меня заинтересовали заметки к статье Эммета, Бивера и Маккалеба о месторождении, расположенном очень близко к Бар-Даймонд: там говорилось, что коллекторы нефти в формации Тенслип содержат тем больше нефти, чем ближе скважины расположены друг к другу, словно создают новую нефть. Странно. Это в пух и прах разбивает все прогнозы инженеров. Билл подчеркнул половину текста в статье. Две особенно неясные заметки гласили:

Невскрытые пустоты.

Куда дует ветер?

На последней статье я начала проклинать Билла за то, что, кроме неразборчивых заметок, он не оставил больше ничего для таких беспомощных болванов, как я, которой теперь приходится расшифровывать его мысли. «Дай же передохнуть, Билл, ты, скрытный дьявол, я пытаюсь выяснить, кто, черт возьми, убил тебя».

Лупе и Альбрандт оказались авторами одной из глав в книге под редакцией Макки по геологии песчаных дюн в прошлом и настоящем. Из фотокопии этой главы я узнала, что в ней описывались древние дюны, которые превратились в камень и стали нефтеносными породами. Немного говорилось и о песчанике Тенслип, что Билл выделил.

У меня голова шла кругом. Все, что я сумела понять из этих бумаг, так это немалый интерес Билла к формации Тенслип, о чем я уже знала. Кроме того, было очевидно, что большая часть сведений Билла была известна другим ученым, которые изложили эти факты в общедоступных профессиональных журналах. Так в чем загадка?

Мысленно я встала перед расстрельной командой, но перед тем, как приказать им спустить курок, подумала, что должна выполнить последнюю просьбу, и прервала Элирию.

— Есть что-нибудь? — спросила я.

— Все и ничего. Мой муж слишком загадочен в своих обозначениях. Все упрямые ученые одинаковы.

Дерьмо!

— Элирия, Билл когда-нибудь рассказывал вам что-нибудь, что он знал о Тенслип, чего, возможно, не знал никто другой? Делился соображениями, гипотезами? Здесь есть одна статья о заброшенном месторождении Мэверик в бассейне Винд-Ривер, где бурили несколько десятилетий назад с помощью старых канатных установок. Когда месторождение уже казалось истощенным, какие-то ребята выкупили его и пробурили кучу новых скважин с помощью новейших роторных установок. Здесь сказано, добыча возродилась при начальном пластовом давлении.

— Что это означает?

— Это означает, что первоначальное давление, которое вытесняло нефть из породы в ствол скважины, все еще сохранялось в некоторых местах по всему полю месторождения. Оно не истощилось, за исключением некоторых старых скважин.

— Я так понимаю, это необычно?

— Ага. Давление в коллекторе обычно плавно падает по мере откачки нефти. Как тогда, когда выпускаешь воздух из надувного шарика.

— Я так понимаю, воздушный шар обычно не надувается вспять?

— Верно, старые месторождения, как правило, забрасываются, как только давление становится слишком низким. Кроме месторождений формации Тенслип. Похоже, с ними все по-другому, есть в этой породе что-то чудное. Можно пробурить скважину и эксплуатировать ее в течение тридцати лет, а затем пробурить рядом еще одну с помощью роторной установки, и опять с обалденным успехом. Для большинства же других пластов нетрудно предсказать скорость снижения добычи со дня бурения первой скважины и до дня, когда насосы отправляются на металлолом.

— Но ведь всегда бурят больше одной скважины. Я до конца никогда этого не понимала. Если вся нефть может течь в одну скважину, зачем бурить больше?

— Вы экономист, вам легко представить: вот вы пытаетесь зарабатывать, опорожняя бассейны. Можно выполнять работу соломинкой из-под газировки, но вы заработаете гораздо больше денег, взяв парочку садовых шлангов. Потому-то на Бар-Даймонд пробурили несколько десятков скважин.

— А-а! Чем больше соломинок можно использовать за раз, тем быстрее опорожнится бассейн и тем быстрее удастся потратить свою прибыль — при условии, что затраты на бурение дополнительных скважин покрываются пропорционально возросшим денежным потоком, поддерживая норму прибыли на достаточном уровне.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы переварить жаргон экономистов.

— В общем верно, но вот как это обычно получается: геолог находит нефть с помощью первой скважины, затем работа в основном переходит к инженеру, который анализирует коллектор и выясняет, сколько скважин необходимо и на каком расстоянии друг от друга. Геологи-разработчики, вроде Билла, дают советы, но инженеры не всегда их слушают. В нашем случае начато повторное бурение старого месторождения.

— Да, я помню кое-что сказанное Биллом по адресу некоторых инженеров-нефтяников, — сухо заметила Элирия. У нее имелся талант к преуменьшению. Отдельные аргументы, которые я слышала на буровой, даже снеговику сожгут уши на пути к другим частям его анатомии.

— Вот-вот. Билл вторгся на драгоценную территорию Эда Мейера. Интересно, почему Эд позволил этому случиться.

Элирия посмотрела на меня так, словно я чего-то не улавливала.

— К Эду это не имело ни малейшего отношения. Идея приобрести права на месторождение принадлежала Биллу, и Билл заложил новые скважины и даже разработал программу бурения.

— Вы шутите? Я могу понять, что геолог как-то связан с рекомендацией о покупке и, может быть, получает свои два цента по поводу выбора места для скважины, но вы говорите, что Эд перешагнул через свой эгоизм и разрешил геологу разработать свою программу бурения?

Элирия добавила:

— Как я понимаю, в зале заседаний из-за этого случилась настоящая драка. Сильвия отчетливо все слышала в коридоре.

Начала вырисовываться схема. Схема, по которой завистливый инженер пожелал выставить в дурном свете горячего молодого геолога. Но убить его?

— Хорошо, похоже, Билл думал, что Бар-Даймонд при повторном бурении неожиданно даст больше нефти под высоким давлением. Но «17-1» была провалом.

Лицо Элирии выглядело так, словно она готова плюнуть.

— Это не совсем верно. Билл сказал, что по мере бурения шлам выглядел неплохо, но затем испытания под давлением прошли скверно.

— Так и есть, но моя работа закончилась до испытаний. Что там случилось?

— Очевидно, ничего. Билл не разобрался, почему скважина не дает нефти, или, вернее, почему приносит лишь незначительную прибыль. Уже потрачены деньги, чтобы установить обсадную трубу и спустить в нее бурильную колонну, поэтому решено было не бросать дело и поставить на скважину насосную установку, чтобы посмотреть, заработает ли она лучше после откачки в течение некоторого времени. Этого так и не произошло. Для Билла это стало ужасным разочарованием.

Я подумала о Билле, которому предстояло вернуться домой из командировки и сообщить красивой и умной жене, что его детище родилось умственно отсталым. Должно быть, горький выдался день для него.

Элирия, казалось, поникла, ее первый всплеск гневного энтузиазма уступил место болезненной усталости, но я толкала ее вперед.

— Думаю, это подводит меня к проблеме того, как он продал совету директоров вторую скважину, если первая была провальной.

— Легко объяснить. Они уже сидели на крючке из-за стоимости покупки месторождения. И они неизлечимые оптимисты.

Я улыбнулась.

— Пожалуй, лучшее слово — игроки. Но постарайтесь вспомнить: может, он подготовил предложение о новой скважине или что-то в этом роде? Может, он даже советовался с вами.

— Нет. Вы жезнаете, каким он… был…

Спустя еще пятнадцать минут чтения я не узнала ничего нового. Требовалось просмотреть карты, новые каротажные диаграммы и бог знает что еще. И, конечно, было бы совсем неплохо, если бы у меня, как у Билла, была степень магистра и пятилетний опыт работы.

Телефон снова зазвонил. Удивление отразилось на лице Элирии.

— Это вас, — сказала она.

Глава двадцать восьмая

Звонил Джонни.

— У нас неприятности, — сказал он. — Большой Эд узнал, что ты ушла, и теперь икру мечет.

За каких-то две секунды мое отчаяние перешло из тихого помешательства в буйное и укрепило мои подозрения. Несколько звуков, которые не были словами, вырвались у меня из горла, прежде чем я смогла произнести:

— Откуда он пронюхал? Установка же на холостом ходу!

— А ему без разницы. Просто около часа назад встал на дыбы и давай реветь.

— Но сейчас даже не моя вахта. Какое ему вообще дело?

— Черт меня дери, если я знаю. Слушай, мне жаль, малыш. Я сказал ему, что дал тебе поручение, но он не купился, словно и не слышал. Кричит, что ты в самоволке, и говорит, что лишит тебя работы. Ты же знаешь Эда. Может, ему джинсы натирают или еще чего. Есть шанс, что он о тебе забудет, как только что-то еще разозлит его похуже, но тебе, пожалуй, лучше вернуться сюда. Посмотрим, забудет ли он, что тебя не было.

— Черт, Джонни, как он вообще узнал, что меня нет?

— Кажется, он проводил одну из своих гестаповских проверочек, начал задавать Ховарду вопросы по ведомости, а тот не смог ответить и свалил все на тебя, сказав, что ты ушла и бросила его в беде. И ты, и я оба знаем, к чему этот бычий рев. Эд, наверное, просто пытался встряхнуть старика. Итак, следующим делом Мейер после ахинеи Ховарда устроил себе развлечение, начав шарить по вашему трейлеру. Если б я только знал, как он перекинулся с Ховарда на тебя, но когда я добрался до трейлера, чтобы посмотреть, что за шум-гам, Эд тут же выскочил из спальни с таким видом, словно скипидара проглотил, и при этом орал о женской неверности. Вот зараза! Догадываешься, о чем он говорил?

По моему позвоночнику пробежал холодок. Я схватилась за маленький блокнот в заднем кармане штанов. Его там не было. Он лежал в других джинсах. В трейлере.

Джонни продолжал говорить:

— Хочешь узнать мое мнение, малыш? Мейера отчитали в конторе за то паршивое шоу, что он устроил здесь, и ты — сегодняшнее жертвоприношение. Нет ничего лучше, чем наказывать кого-то другого, чтобы заставить мужика почувствовать себя мужиком. Может, он считает, что если он пожалуется на персонал, то в Денвере не заметят, в каком дерьме его работа на буровой.

Сквозь страх до меня начало доходить, что Джонни может оказаться следующим в очереди на жертвоприношение. Даже в наши дни уволенные учетчики раствора порой могут отыскать другую работу, а вот как обстоят дела у прорабов, я не в курсе. Меня тронуло, что он нашел время съездить в город, чтобы позвонить мне без свидетелей, хотя у самого были такие проблемы. Я сказала:

— Я начинаю продвигаться с бумагами Билла, — и задалась вопросом, была ли честна. Только пыталась дать человеку немного надежды, кстати, возможно, еще несколько часов помогли бы. На мгновение я подумала о том, чтобы послать все к чертям и остаться там, где была, но нет ничего лучше, чем угроза потери работы, чтобы пробудить в вас желание сохранить ее.

Не пришлось ничего объяснять Элирии. Она угадала ситуацию из моей половины разговора и уже приготовилась собрать меня в дорогу.

— Вам нужно перекусить, моя дорогая, — позвала она с середины лестницы. — И если я сумею вас убедить, вы немного поспите перед отъездом. Никакая работа не стоит того, чтобы заснуть за рулем.

Надо же, милая женщина заботилась обо мне, тогда как я подвела ее, убегая обратно в Вайоминг, чтобы сохранить рабочее место, словно какая-то слюнявая гончая, гоняющаяся за палкой! Так хотелось загладить вину перед вдовой, волшебным образом компенсировать смерть Билла, подав его убийцу на блюдечке; хотелось быть достойной ее доброты и внимания. Я быстренько просмотрела папки, надеясь отыскать ту единственную, золотую страницу, которая ответит на все наши вопросы.

У меня под рукой моментально оказались несколько машинописных бумаг в папке с пометкой «Не дублировать», поэтому я схватила их, чтобы забрать с собой, полагая, что, возможно, не заглядывала в них раньше. Это была толстая папка, полная сводных отчетов, все с различных месторождений в Вайоминге, и все подчеркнуты в тех местах, где стояла подпись Эда Мейера, главного инженера, а еще что-то похожее на начальные заметки для презентации по месторождению Бар-Даймонд, заполненные графиками и более загадочными обозначениями, касающимися больших баксов. Я собрала все бумаги вместе и стала искать, какие бы карты прихватить с собой. Та, что лежала на столе, была раскрашена, с отметками, показывающими, кому что принадлежит; но еще немного покопавшись, я нашла хорошую структурную карту и несколько профилей, так что добавила их к папке и направилась к лестнице.

Наверху я застала Элирию, что-то строчащую в блокноте за кухонным столом. Рядом с ней лежал наполовину приготовленный сэндвич.

— Составляю список людей, которым можно позвонить за информацией, — сказала она, не поднимая глаз. — Вот, надеюсь, вы любите ветчину и швейцарский сыр. В последнее время у меня не так много еды в доме. Вы ешьте, а я буду писать.

— Я не так голодна, честно.

— Нонсенс. Садитесь, вредно есть стоя. А сейчас я позвоню своим шпионам на работе и посмотрю, что удастся обнаружить. В моем списке вопросов на первом месте расчетная стоимость проходки и добычи из этих скважин. Конечно, понадобится изучить финансовую историю месторождения в целом, но как насчет людей, вовлеченных в проект? Вы можете предложить что-нибудь, кроме расходов, накрученных Эдом Мейером?

— Вот в чем проблема. Кроме Эда, все остальные, у кого есть возможность, местные. Я не понимаю, как получится проверить их отсюда.

— Полноте, моя дорогая, подумайте о выгодоприобретателях прав на недра. Это деньги, сфера моего отдела.

— Вообще-то снизу на карте на столе есть их имена.

Элирия нашла мне старый пластиковый кейс Билла на молнии, чтобы сложить туда документы, которые предварительно просмотрела, вежливо достав все, что напоминало финансовую информацию. «Мой отдел», — повторяла она, пока я стояла посреди кухни, одной рукой запихивая в глотку сэндвич, а другой бессознательно позвякивая ключами от пикапа. Затем Элирия неодобрительно нахмурилась и добавила:

— Оставайтесь на связи.

К одиннадцати вечера мне пришлось бить себя, чтобы не заснуть, но я приближался к повороту на буровую. Опустила окно, чтобы освежить лицо ночным воздухом, и заметила невысокий обрыв, на котором останавливалась утром, чтобы починить радио. Я ударила по тормозам. За прошедшие часы я и думать забыла о той цистерне, что выскользнула из темноты на шоссе.

Ночной ястреб вылетел из зарослей, когда я остановила пикап Фрэнка. Убывающая луна еще не взошла, но с фонариком в руке я прошла сотню ярдов назад по дороге к тому месту, где видела проезжавшую цистерну, и осмотрелась. Мне повезло. Днем не дул ветер, так что следы шин на мягкой грязи оставались отчетливыми и приметными. Их легко запомнить: довольно стандартный рисунок грунтозацепов спереди и двойные шины сзади. Из четырех задних шин две внешние имели тот же переплетенный S-образный рисунок, что и передние, с довольно новым протектором, оставляющим красивый четкий отпечаток; но два внутренних были старше и имели другой рисунок, больше похожий на ряд шевронов.

Направив фонарик в траву вдали от дороги, я увидела, как следы исчезают на полосе гравия, сброшенного дорожно-строительной бригадой, а затем снова появляются на примятой траве, едва заметные, ведущие к забору из колючей проволоки. Меня немало удивило, что грузовик волшебным образом выехал из середины забора. Я двинулась по следам к забору. Почва сменилась материнской породой, блестевшей в искусственном свете сквозь редеющую траву, как лысина старика. Слабую дорожку из согнутых стеблей увидеть легче, когда приседаешь близко к земле, сокращая обзор. Я достигла самого ограждения, прежде чем выпрямилась и посмотрела на другую сторону. Там, за одним из столбов забора, был спрятан набор крючков, удерживающих петли на проволоке. Ай-ай-ай, как умно, подумала я. Обычно те три проволоки, из которых состоит забор, тянутся непрерывно и крепятся к столбу всего тремя гвоздями, загнутыми буквой U. Я потянула за верхнюю проволоку и обнаружила, что та легко снимается с крючка. Это означало, что ее недавно снимали, потому что, как известно любому фермерскому отпрыску, отворить ворота в заборе из колючей проволоки, которые не открывались какое-то время, — это жестокая битва: ветер и гравитация славно поработают над забором, раздвинув столбы ворот так далеко друг от друга, что проволока ворот натягивается, как улыбка мертвеца.

Дальше в темноте идти по следам не имело смысла, а если совсем честно, то попросту глупо, пустая трата бесценного времени. Пока эти мысли крутились у меня в голове, я ощутила, что кто-то стоит прямо позади и вот-вот прикоснется ко мне, вот-вот…

Волосы у меня на затылке встали дыбом, я развернулась и отскочила. Никого нет. Что-то шевельнулось рядом с ногой, и я подпрыгнула, хватая ртом воздух. Всего лишь суслик. «Боже, Эм, — подумала я, — у тебя с головой не все в порядке». Тяжесть двадцати трех часов бодрствования, из которых более семнадцати проведены за рулем грузовика с жесткой подвеской, разом обрушилась на меня. Испытав страх, я замерла столбом и мелко затряслась. Чтобы не расплакаться, я стиснула зубы и решила собраться с духом и затянуть обратно верхнюю проволоку. Неуклюжие ноги не слушались и тянули на дорогу; проволока сопротивлялась, внезапно превратившись в дергающуюся, извивающуюся змею. Петля, наконец, прыгнула обратно на крючок, разорвав мясо на правом большом пальце, и я припустила к пикапу, в ужасе представляя, как нечто неудержимо двигается за мной по пятам, жестокое, готовое утащить меня в омерзительное сообщество проклятых.

Глава двадцать девятая

Удивительно, какие глупости совершаешь, когда расстроена. Вместо того чтобы направиться прямиком на буровую и рухнуть в своем трейлере от усталости, как сделал бы любой разумный человек, я поехала в Мититсе, надеясь разыскать Фрэнка, желательно в каком-нибудь общественном месте. Я нуждалась в компании кого-нибудь, кого угодно, кто был бы рад меня видеть и согласился бы со мной поболтать, пока мои страхи не утихнут и я не смогу заснуть. «Вдруг Джонни будет в городе?» — предположила я в последней осознанной попытке держаться подальше от эмоциональных проблем.

К тому времени, как припарковалась, я настолько обосновала свою потребность в общении — я просто устала, разве нет? — что позабыла о чувствах, которые испытала к Фрэнку в тот вечер, когда он забрал меня из ресторана «Вилы». Далее я рассудила, что в любом случае вряд ли он в городе.

И все-таки я нашла его. В этот час в этом городе открыты только два общественных места: бары «Ковбой» и «Лосиный рог». Фрэнк сидел в «Лосином роге» и выпивал с Ритой.

Рита? Фрэнк и Рита? Сама мысль об этом вызывала у меня отвращение. Но еще больше я ненавидела себя за некогда возлелеянную мной мечту о том, что Фрэнк захочет со мной встречаться, будет волноваться о том, жива я или мертва. Стало хуже, когда Рита заметила меня и жестом пригласила к их столику.

Словно маленький ребенок перед директором, стояла я, сложив руки на талии.

— Выпей с нами пивка, Эмми, — предложила Рита. — Незачем возвращаться на вышку. Кстати, что ты тут делаешь?

Фрэнк улыбнулся и поднялся освободить мне место.

«Как в аду, — пронеслось в голове. — Может, я и тупица, но у меня есть гордость». Я придумала несколько поспешных отговорок, вроде: «О, нет, уже поздно. Пора бежать. Надо выспаться. Ты же знаешь… Просто ищу Аликс».

Рита хихикнула.

— Откуда ты такая? Леди не станет зависать здесь с нами, простолюдинами! Хочешь найти ее, так ступай к Чету Хокинсу. Он — тот самый мужчина, который сегодня полностью завладел ее вниманием… если понимаешь, о чем я. — Она приподняла плечико к подбородку, изобразив кокетку.

Без ответов, без работы, без мужчины. У меня в ушах зазвенело, а в животе забулькало. С единственным желанием отыскать какое-нибудь укромное местечко, где можно свернуться калачиком и сдохнуть, я поспешила из бара и направилась вдоль ряда магазинов, прислушиваясь к глухому стуку кроссовок о деревянный тротуар и держа глаза широко распахнутыми, чтобы не разреветься. Тротуар закончился, а я продолжала удрученно шагать вдоль дороги, представляя, как выйду на мост через реку Грейбулл и буду искать отражение луны в ее ледяных водах. И пускай луна взойдет только через час, о чем я распрекрасно знала: безответное увлечение должно сопровождаться соответствующими мелодраматическими действиями.

Но даже мой праздник жалости к себе завершился разочарованием. Пока я еле волочила ноги по рыхлому гравию на стоянке мотеля «Оазис», с шоссе вырулила машина Аликс, остановившись перед ее номером. Из салона вышла мадам Великолепие собственной персоной и задорно окликнула меня.

— Эгей! — позвала она. — Тебе давно спать пора или ты рано проснулась?

«Паскудство, — подумала я, — неужели из меня даже неудачник достойный не получается? Неужели мне страдать еще и по милости самой сексуально удовлетворенной женщины в Вайоминге?» Я застыла на месте, нисколечко не сомневаясь, что мой взгляд вот-вот поразит ее насмерть. Уверена, исключительно благодаря сгущавшимся сумеркам Аликс легко отделалась, заработав лишь незначительные ожоги.

Она приближалась ко мне через стоянку, мимо знакомого «олдсмобиля», который похлопала по крылу.

— Смотрю, Эдди сегодня тоже обломилось, — сказала Аликс. Она бочком подступила ко мне, более веселая и оживленная, чем я ее когда-либо видела, сцепив руки за спиной и игриво покачивая бедрами. Она подходила все ближе и ближе, слишком близко, пока не заслонила огни мотеля, нависая надо мной и ухмыляясь, остановившись всего в считанных дюймах от моего лица. Волна теплого дыхания прокатилась по мне, наполнив мои ноздри легким запахом алкоголя. Женщина проговорила тихим хищным голосом:

— Боже, до чего я люблю секс!

С таким же успехом могла вмазать мне пощечину.

— Пошла ты! — выпалила я.

— Что ты сказала?

— Говорю: пошла ты!

Секунды стучали, как удары сердца. Она стояла, не двигаясь и изучая меня, как объект, погруженный в банку с формальдегидом, а тем временем гнев мой хлынул через край и сокрушил то, что оставалось от моего самообладания. Меня начало трясти.

Ее голос прозвучал холодно, как у врача:

— Что тебя гложет, Эмили?

— Ты идиотка хренова! Кого, по-твоему, ты дурачишь? Думаешь, люди не знают? Думаешь, можно запросто припереться сюда и вести себя так, как заблагорассудится? Что ты пытаешься доказать? — Я знала, что несу околесицу, но слова вырывались сами собой, а вместе с ними и слезы. Аликс была пугающе неподвижна, пока я дрожала и всхлипывала, ведя себя как сентиментальный дядюшка на похоронах, пока мой голос наконец не застрял в горле. Теперь я, неудержимо дрожа, оскалилась на нее со всей свирепостью, на какую способна.

Все, что ответила Аликс:

— Будь реалисткой!

— «Будь реалисткой»? Мне быть реалисткой? — почти орала я. — Что, черт возьми, ты имеешь в виду под этим твоим «будь реалисткой»?

— Право, Эмили, мне кажется, ты чересчур долго пробыла здесь, на промыслах, — отстраненно проговорила она. — Если вознамерилась изолировать себя от реальности, живя у черта на куличках в пустом трейлере с пьяницей-коматозником, то твое восприятие мира неизбежно будет тяготеть к паранойе.

Каждое ее слово переворачивало меня с ног на голову, превращая в диковинного уродца.

— Что значит «жить» с ним? — взвизгнула я, испугавшись, что она может быть права.

— О, хватит тебе, Эмили. Все знают, как ты любишь ненавидеть Ховарда.

— Нет, не люблю! Я его не выбирала. Он просто довесок к этой работе. Неужели не понимаешь? Это единственная гребаная работа, которую я смогла получить, — хныкала я.

Она рассмеялась, ее глаза сияли отраженным светом от вывески мотеля. Запах виски снова окутал мне лицо, когда Аликс наклонилась поближе и прошептала:

— Неприятно быть той, кто сообщит тебе, дорогуша, на этой продвинутой стадии твоей жизни, но ты и впрямь намного умнее, чем требуется для этой работы. Тебе никогда не приходило в голову, что ты, возможно, ставишь перед собой мелкие цели, чтобы избежать риска провала?

У меня кожа на черепе похолодела. На миг я позабыла, в какой точке планеты нахожусь. Мысли умчали меня куда-то далеко, и мне уж точно не хотелось быть там, где я была, и слышать то, что слышала.

Аликс повернулась и пошла прочь.

— Доброй ночи! — негромко бросила она через плечо. Я смотрела ей вслед, пока она не скрылась в своем номере.

Глава тридцатая

Я долго сидела впотьмах, пока слезы медленно улетучивались, а мысли блуждали по событиям, случившимся с момента появления Аликс. Мой тщательно выстроенный мирок рушился, уносимый полуночным ветром. Одна в своем трейлере, я даже полностью одетой чувствовала себя голой, как никогда раньше. Я безмолвно молилась, чтобы не пришлось вновь увидеть Аликс, будто это уняло бы боль в моем сердце.

Треклятый блокнот лежал там, куда я его спрятала, в кармане джинсов. Но я подозревала, что кто угодно мог заглянуть в него, а после вернуть обратно, не оставив улик.

Я наклонилась вперед, уткнувшись головой в колени. Разум метался взад и вперед между непосредственной физической опасностью и застарелой агонией моей души; взад и вперед, как ревущий прибой, стирая то, что осталось от моей стойкости. Мать была права, она всегда права: я такая же тупица, как мой папаня, вот только без его обаяния. Мой разум в конец запутался и, наконец, мной овладела усталость. Теперь уже все равно, что со мной будет. Я решила оставаться на месте только из-за слабой надежды избежать увольнения — последней ступени позора.

Следующие часы протекли, точно в тумане. Я сидела, склонившись над столом, подперев лоб руками и пытаясь уснуть, не сползая на пол. Дестабилизирующее действие гравитации будило меня каждые десять-пятнадцать минут, пока я не нашла достаточно стабильное положение, чтобы не соскользнуть со стула; но затем периодические колющие удары в спину взяли верх, перемежая сумбурные сны. Смутно припоминаю, как где-то после трех вошел Ховард; помню, как в окошки проникли первые лучи солнца. Остается загадкой, откуда у меня появилась мысль, будто есть разница, как провести ночь — в бессознательном состоянии за неудобным письменным столом или в более подходящей для сна позе на диване. Не было ни малейшей причины подозревать, что Эд потрудится проверить меня в этот час; не было и причины испытывать вину из-за того, что проспала дежурство, так как работа все равно стояла. Возможно, я считала, что доказываю что-то себе или Аликс.

Где-то в половине восьмого все-таки заглянула Аликс, в поисках чего-нибудь стоящего для утреннего отчета. Она пробудила меня от кошмара, в котором я стояла голышом, не считая нижнего белья, и вся в масле посреди буровой площадки. Когда геологичка вошла, я резко выпрямилась, готовая к дальнейшей конфронтации, но Аликс была в привычном деловом настроении.

— Доброе утро, — приветствовала она. — Что-нибудь для отчета?

— Не особо, — ответила я.

— Тревожишься насчет Большого Эда?

— Гм… — Этот вопрос я ожидала от нее в последнюю очередь.

— Хочешь совет бесплатно и задаром?

— Валяй! — отозвалась я, теперь-то уж точно пораженная и совершенно сбитая с толку.

— Никогда не извиняйся и ничего не объясняй.

«О, само собой, — подумала я. — Легко тебе говорить. Этот Мейер, старый сукин сын в кубе, собирается мне ногти вырвать, а я просто буду сидеть тише воды, ниже травы». Горечь переполняла мое сердце, но я сумела удержать язык на замке, и Аликс ушла.

Мало-помалу я поймала себя на том, что размышляю над ее словами, и странное спокойствие охватило меня. С неохотой я приняла, что геологичка права в двух вещах: мне не за что извиняться, и я не обязана ничего объяснять Эду. Более того, если бы я попыталась объяснить ему, что мне не было нужды торчать на буровой, это его бы только разъярило; а если бы сказала: «Расслабься, я просто малость побегала по Денверу в поисках улик против тебя», то до седых волос не нашла бы работы.

Аликс как будто не держала зла за то, что я ей наговорила. Может, она так напилась, что не помнила нашей ссоры? Сомнительно. Казалось, в ее поведении сегодняшним утром появилось нечто новое… Что именно? Дух товарищества? Чуть больше уважения? Она меня изумляла. Что-то вроде благодарности разлилось по моим венам, я встала и потянулась, готовая встретить новый день.

Но живот все равно продолжало крутить. К тому времени, как пробило без десяти восемь, я с грехом пополам помылась и под каким-то предлогом поднялась в бытовку, рассчитывая к моменту появления Эда навести порядок в отчетности. Совсем не хотелось, чтобы он опять припер меня в угол в трейлере.

Внушив себе такую сказочку, я с удивлением сообразила, что пялюсь на двери бытовки, высматривая Фрэнка. Насчет Аликс я ошибалась, а как насчет Фрэнка?

Джонни поймал мой растерянный взгляд, когда вместо дневной вахты появилась вечерняя.

— Сегодня суббота, — напомнил он мне, — день пересменки. Фрэнк и его бригада отдыхают до понедельника, а потом заступают как утренняя смена, а не как дневная.

Гадая, разит ли от меня, как от течной сучки, или же просто видок, как у сучки, я про себя помолилась, чтобы моя эндокринная система немедленно вернулась в обычное состояние стазиса. Но мелкопакостные яичники трудились без устали, тотчас напомнив, что я никак не верну пикап этому мужчине. «Хочешь — не хочешь, а придется отвезти машину владельцу, дорогуша», — твердили они, на что мозг возразил: «Отвалите, у девушки есть немного гордости».

В то утро я так и не увидела Эда. Некоторое время спустя появился Мерл в качестве его эмиссара с инструкцией продолжать работу еще восемь часов, прежде чем объявят о прекращении, если не удастся достичь прогресса. Я вернулась в трейлер. Некоторое время спустя мою кошачью дремоту разогнал Джонни, который заглянул в поисках кофе.

— Извини, что разбудил, малыш. Думал, ты уже встала.

— Все нормально. Как там фрезерование?

— Да никак. Я велел начать вытаскивать фрезер к семи часам, — сказал он, — но Фаззи настаивает, что получил железные указания не двигаться с места, пока утром не явится Эд. Будь я проклят, если бы Эд позаботился посвятить меня в свои приказы. Даже по телефону не смог поднять сукина сына. Думал, может, подождем часок, посмотрим, появится ли он, но потом гляжу, Мерл здесь околачивается и командует. О прорабе здесь вообще когда-нибудь слыхали? Предполагается, что я кое-что смыслю в бурении. — Джонни обнажил зубы, изобразив подобие улыбки.

— Кстати, где Эд?

— Одному богу известно. Я пытался дозвониться до него в офис в Коди, но его там нет. Там сказали, поищите в здешнем мотеле, в Коди. Опять ничего. Даже Мерл утверждает, что не в курсе. Так что сидим ровно, малыш.

И тут я вспомнила.

— Эда нет в его номере в Коди, потому что он в «Оазисе», в Мититсе. Знай я заранее, что ты его ищешь.

— А в чем дело-то?

— Черт возьми, Джонни, я полагала, весь мир об этом знает. Он спит с горничной. Я видела его «олдс» вчера вечером на стоянке.

— Твою же… — Тяжесть последних дней и недель отметилась на лице Джонни. Какое-то мгновение он тупо глядел в свой кофе, но спустя миг-другой выражение на его лице вновь сменилось на обычное жизнерадостное.

— Держу пари, тебя это вполне устраивает, — сказал он. — Наверное, с нетерпением ждешь встречи с ним, а?

— Ну нет.

— Не волнуйся, малыш. Вернуться сюда так быстро, как тебе удалось, было полдела. Теперь ему придется искать другого козла отпущения. — Он легонько ткнул меня в плечо. — Кстати, у меня для тебя сообщение. Фрэнк заехал за своим пикапом, пока ты дремала, и попросил спросить, свободна ли ты сегодня к ужину. Он будет в «Голубой ленте» в половине седьмого, если ты успеваешь. — Джонни подмигнул. — Он сказал, что хочет узнать новости из Денвера.

Если надежда рождается вечной, то подавленный дух возрождается со скоростью света. Благодаря отсрочке казни и перспективе ужина с Фрэнком, чего я ждала с нетерпением, день внезапно показался полным возможностей. Солнце поднялось высоко в небе, изгоняя тех, кто убивает людей во мраке ночи там, где от замаскированных ворот в заборе из колючей проволоки тянется подозрительный след цистерны. Я вольна вернуться к расследованию.

Глава тридцать первая

Отпечатки, оставленные призрачной цистерной, заканчивались в трех милях к северо-востоку от забора на протяженном участке твердой материнской породы возле пересохшего ручья. За этим участком лежала более широкая дорога, с покрытием, которая вскоре привела меня к запертым воротам. Оставалось одно — сдаться и выехать на асфальтированную дорогу, чтобы позже вернуться с картой БУГОЗ, на которой показаны дороги и линии ограждений. Но я, по крайней мере, выяснила, в какую сторону ведут следы.

До Мититсе я добралась ближе к сумеркам, познав измотанными мышцами несчастной спины прелести каждой выбоины и каждой промоины на каждой миле дороги. Мозг утомила вся та информация, которую пришлось рассортировать; слишком много вариантов нужно перебрать, слишком много ложных подсказок отсеять, слишком много важных частей картины еще предстоит собрать.

Телефонный звонок к Элирии подтвердил очевидное: стоимость новых скважин на месторождении Бар-Даймонд значительно завышена, и буровые работы находятся на волосок от свертывания. Вдова была уверена, что расходы неоправданно велики и что Эд Мейер замешан в этом деле по уши, но пока у нее не было ничего, что указывало бы на преступные намерения. Доказательств некомпетентности недостаточно, чтобы привлечь к суду.

Наконец-то наступила половина седьмого, тот час, который на протяжении всего дня казался бесконечно далеким, и я осознала, что к предстоящей встрече готова, как скайдайвер без парашюта. На станции «Коноко» нырнула в женский туалет посмотреть, что можно сделать, чтобы привести себя в более презентабельный вид, и прокляла себя за то, что не захватила с собой мочалку и полную смену одежды. В полдень, прежде чем покинуть трейлер, я приняла душ и надела свои лучшие джинсы и рубашку; но теперь, глядя в плохо освещенное зеркало на заправочной станции, я однозначно почувствовала себя подавленной. Мое лицо выглядело таким же непримечательным и невыразительным, как всегда, а волосы свисали жалкими пыльными клочками. Я начала подумывать, уж не вернуться ли сразу на вышку. После стольких лет, проведенных в мужской одежде, чтобы избежать ненужного внимания парней, было чертовски неловко открыть, как хочу выглядеть женщиной. В зеркале, однако, я видела не женщину, а женоподобного паренька. Куда делась моя женственность? Была ли она у меня когда-нибудь. Интересно, как Аликс удается сохранять свою женственность в мире, который, казалось, стремится выбить ее из нас в наказание за то, что мы имеем дерзость трудиться на работах, гарантированных нам законом. «Как она это делает? — спрашивала я себя, и пришел один ответ: — Может быть, она мне расскажет когда-нибудь». Случайно я заметила, как застенчиво улыбаюсь при мысли, что мы с Аликс когда-нибудь станем друзьями. «Что ж, можно взять хотя бы один из ее уроков», — решила я и расстегнула вторую пуговицу рубашки, обнажив нижнюю часть горла, которая давненько уже не видала солнечного света. Я умылась, причесалась и направилась в кафе «Голубая лента».

Он ждал меня возле кафе, сидя в своем пикапе. Когда я подъехала, он кивнул мне и вышел, слегка неуклюже, заправляя рубашку, хоть та и не высовывалась наружу.

— Привет, Эм, — произнес он, слегка улыбнувшись.

— Привет.

Никогда раньше не видела я Фрэнка таким опрятным, причесанным, в одежде для выхода. Джинсы, сидевшие на нем теснее, чем рабочие штаны бурильщика, подчеркивая упругую мускулатуру на бедрах, плавно стекали к сапогам, поверх которых спускались низко, пряча их до приемлемого уровня, так что чуть открывались каблуки.

— Ты хорошо выглядишь, — сказал он. — Лицо у тебя сегодня солнечное.

После ужин пошел легко. У меня хватило здравомыслия отказаться от чили, заказав вместо него жареный куриный стейк с молоком. С Фрэнком было так же легко разговаривать, как и всегда, он засыпал меня вопросами о бумагах Билла и прочем. Мне это очень нравилось.

Когда мы покончили с кофе и парой здоровых кусков подгоревшего пирога, Фрэнк поинтересовался, не хочу ли я выпить с ним пива в баре «Ковбой». Мир разом остановился.

— А как же Рита? — спросила я.

— Кто-кто?

— Рита. Ты был с ней прошлой ночью. Ты же знаешь.

Фрэнк бросил лукавый взгляд и неспешно улыбнулся.

— Она моя кузина, Эм.

— Ой…

Я вышла вслед за ним, пересекла дорогу и двинулась по тротуару. По случаю субботнего вечера дорога была заставлена пикапами с «мухобойками» на капоте; в задних окнах кабин виднелись силуэты оружейных пирамид.

Бар «Ковбой» — забегаловка для своих, но не для слабонервных: табличка на двери требует, чтобы вы избавились от ножей и огнестрельного оружия, прежде чем войти. Широкий дощатый пол внутри; высокий потолок исчезает в дымном полумраке; с одной стороны — ряд кабинок с высокими спинками, с другой — длинная барная стойка с большим зеркалом. В ту ночь, как всегда, комната была тускло освещена, наполнена звуками и дымом. Несколько пар, одетых в свои лучшие шляпы и синие джинсы, заключенные в тесные объятия, шаркали и вертелись под звуки печальной песни гитариста, которая жалобно звучала из музыкального автомата-вертушки в дальнем конце зала.

Мы заняли кабинку и заказали пару банок пива. Фрэнк сидел, играя спичечным коробком: то двигая его по столу, то перекладывая из одной руки в другую, то опять двигая.

— Раз уж мы здесь, Эм, — проговорил он немного погодя, — не хочешь ли ты… э-э… потанцевать?

У меня во рту пересохло. Он тотчас улыбнулся.

— Нет, ну, только если тебе хочется, — сказал он. Его губы снова растянулись, но глаза выглядели встревоженными. — Просто подумал, мы могли бы… Хотелось бы… — Он отвел взгляд.

— Конечно, — ответила я, хотя слова липли к губам. — Но только если тебе и впрямь хочется. То есть ты не обязан танцевать просто ради меня. Я не очень хорошо танцую. — Меня пробило на безудержную болтовню. — Может, тебе стоит как-нибудь пригласить Аликс? Уверена, уж она танцует гораздо лучше.

Фрэнк развернулся ко мне.

— Аликс? С какой стати мне звать на танцы Аликс?

— Потому что она такая привлекательная, классная и вообще.

Фрэнк изучал меня несколько долгих минут, и все это время по его лицу медленно растекалась милая улыбка, которая в конце концов перешла в тихий смех.

— Ой, Эм, смешная ты штучка, — сказал он, качая головой. — Аликс похожа на те розы, которые покупаешь в магазине: вся из себя такая. — Он потягивал пиво, улыбаясь мне через край банки. — Я слышал, какой-то парень выводил розы только ради шикарных цветков, чтобы они стали огромными и красными, и вот он зашел так далеко, что его розы больше не пахнут. Они такие классные, что иногда я все равно покупаю их, приношу домой и ставлю в банку на стол. Но они не здесь росли, Эм, их давно состригли. Такие быстро завянут. Однажды я даже купил сухие цветы, но они просто собирают много пыли.

— Но розы очень красивы, Фрэнк. Всех их любят.

— Конечно. И ты такая же, Эмили, ты похожа на дикие розы, которые растут у одного ручья в горах у Йеллоустона, где я бывал. Каждую весну стараюсь забираться туда, просто чтоб увидеть их. Те маленькие розы — простенькие, каждый раз один и тот же прекрасный оттенок розового, и у них есть аромат, который тем лучше, чем больше миль пришлось пройти, чтобы увидеть их. И знаешь, они цветут всего пару месяцев, но и потом красивы своими листьями. А зимой — могу представить себе, как зимой они там, в горах, в такой холод, борются с непогодой своими маленькими тонкими шипами. И каждую весну, каждый раз, когда я возвращаюсь, они снова цветут.

Речь получилась настолько длинной, что, казалось, лишила его слов. Он больше ничего не говорил, только улыбался еще шире, тихо посмеиваясь и качая головой. Через секунду он встал, обошел стол и протянул мне руки. Я вложила свои руки в его. Как тепло! Они были грубыми, с толстой кожей, ногти обломаны и испачканы сырой нефтью. Я последовала за ним на танцпол, где он выбрал тихий уголок подальше от вертушки, положил правую руку мне на поясницу и увлек меня в такт ковбойского вальса, в медленный, скользящий, раскачивающийся такт. Тепло от его руки на моей пояснице ритмично пульсировало через рубашку, передаваясь мне в позвоночник. Левой рукой он вел меня по внешнему краю танцпола, делая дополнительные повороты по углам. На четвертом повороте он притянул меня ближе к себе, совсем близко от моего уха тихо прозвучал его голос:

— Ты хорошо танцуешь.

— Спасибо, — ответила я странно сонным и далеким голосом. Теперь он был достаточно близко, чтобы я могла чувствовать тепло его шеи на своей щеке, тепло его дыхания на своем ухе, а его сильные бедра слегка касались моих. Ритмы гитары обволакивали мне мозг, уводили вдаль неспешным шагом, держали в напряжении плечи. Я закрыла глаза. Его щека коснулась моей — случайно? — а затем еще раз, с уверенностью.

Мелодия подошла к концу, последние несколько нот дрожали на медоточивых струнах слайд-гитары. С застенчивой улыбкой Фрэнк мягко опустил меня назад. Я улыбнулась в ответ, лежа в постели из мягких, пушистых облаков. Боль в спине отпустила, сознание плыло в клубах дыма. «Все будет хорошо, — думала я. — Пожалуй, отныне в целом мире всегда все будет хорошо».

Вертушка переключилась на другую медленную песню. Мы кружились все дальше и дальше, комната ускользала из виду. Его рука согрела мою спину, и он притянул меня прямо к своему животу: я чувствовала, как его ребра раздвинулись на вдохе и как он слегка задрожал на выдохе, медленно успокаиваясь в глубоком, ритмичном дыхании. Его бедра плотно прижались к моим. Я повторяла их движения, отдаваясь медленному, скользящему шагу. Жар пробежал по моему телу. В недрах живота теснился жар, давивший вниз, пульсировавший в такт сердцебиению, источавший горячую влагу на джинсы.

Когда песня закончилась, Фрэнк обнял меня.

— Пойдем наружу, — прошептал он. Он увел меня за руку с танцпола, а свободной рукой стащил наши куртки с кресел, когда мы проходили мимо нашего столика.

Воздух снаружи был свеж и чист, он омыл нам лица после дыма и шума танцпола. Фрэнк повел меня через улицу, в темноту за зданиями, к поросшему травой берегу реки. Там, среди тополей, он бросил наши куртки на траву и снова притянул меня к себе.

Глава тридцать вторая

В предрассветные часы воскресного утра мне опять приснилось, что я очутилась голышом посреди буровой площадки, но на этот раз улыбалась, гордая своей наготой, своей грудью, округлостью своих бедер.

В десять я проснулась и уселась за письменный стол, грезя о тех коротких мгновениях, которые Фрэнк провел, обнимая и целуя меня. Я вновь и вновь прокручивала в голове эти восхитительные мгновения, когда на трубный двор заехал Мерл, высадив Эда Мейера, и между нами наконец произошла долгожданная стычка.

Наверное, сценка с Эдом мне тоже пригрезилась. Каждую секунду казалось, будто не участвую в происходящем, а смотрю в кино; если бы я при этом ела попкорн и потягивала приторную колу, то ощущение было бы полным. События развивались так: Эд ввалился и вкрадчиво, с расчетом на самый худший эффект, прошипел: «Вот ты где», на что я абсолютно ничего не ответила. Он дважды моргнул, оскалился и возобновил атаку:

— Думаешь, сможешь одурачить старину Эда?

Я одарила его чем-то похожим на блаженную улыбку, более откровенную, чем у Моны Лизы, но гораздо более невинную. Эд расхаживал и парился еще секунд двадцать, а потом сдался.

Вот и все.

Весь инцидент, из-за которого я с дуру рисковала собой, в полусне проехав треть Колорадо и весь Вайоминг, и из-за которого в течение последних сорока с лишним часов подвергала свой желудок воздействию добрых десяти кварт лишнего пищеварительного сока, промелькнул вместе со всеми последствиями, словно жестокий кадр в телевизоре, пойманный случайно при переключении каналов. Я чувствовала себя значительной и задавалась вопросом, какого черта стоило так тревожиться. Надо же, я была близка к тому, чтобы наслаждаться шоу.

Примерно в это время в трейлер вошла Аликс. Я повернулась к ней, и благодарная улыбка расплылась по моей физиономии. Эд тоже обернулся к Аликс.

— Ага! У меня для тебя сообщеньице, дорогуша. Сегодня утром мне звонил мистер Гарт Хокинс и просил передать кое-что одной из моих сотрудниц. Похоже, что приятной встречи, на которую тебя пригласил его сынок, не предвидится. Папаша сказал: «Не утруждайся появлением на ранчо нынче в полдень, у нас геологов ланчем не угощают». Ха! И, судя по тону его голоса, сестренка, не думаю, что тебе стоит туда ходить или ждать повторного приглашения. Ясненько? Ха-ха-ха-ХА!

Аликс слегка побледнела. Ее губы едва заметно шевельнулись, прежде чем собраться с силами и произнести:

— Спасибо, что передал сообщение, Эд.

— И еще одно: дай мне ключи от машины.

— Что?

— Я возьму твою машину на время.

Впервые с тех пор, как мы встретились, Аликс оказалась в замешательстве. Ее рука судорожно потянулась в карман за ключами, но к тому времени, как женщина протянула их Эду, она немного пришла в себя и устремила на него взгляд матроны с требованием обосновать свои действия.

Эд выхватил ключи и сказал:

— Не сердись, деточка, машину арендует компания, а не ты. В любом случае, это убережет тебя от неприятностей. Не хочу, чтобы ты всю ночь моталась в поисках того, что, возможно, только что потеряла. И вообще тебе на пользу сладкий сон. А еще сегодня ночью переход на летнее время. Прошла весна, завяли розы, слыхала? Ха-ха-ха! Стареешь потихоньку, Аликс, милочка, организму нужны дополнительные часы сна, ага? Не волнуйся, старина Эд позаботится о тебе.

Он уселся в кресло, широко раздвинул колени и улыбнулся своей вульгарной улыбкой.

Ситуация вынуждала в мучительной спешке бороться с собственной совестью. Эгоизм продолжал советовать держаться от Аликс подальше, и не было уверенности, что она мне особо нравится. Но сейчас дела обстояли иначе: Эд сшиб ее в полете, подрезал крылья и теперь, сидя здесь, демонстративно впитывал унижение Аликс унцию за унцией. Допустить этого нельзя.

Война так война!

Я вскочила и театрально уставилась в окно, затем бросилась к двери с криками: «Эд, похоже, вы нужны на вышке, я вижу, Джонни рукой машет».

Эд секунду-другую колебался, но последовал за мной. Я неслась, стараясь добраться до буровой площадки первой и молясь, чтобы Джонни действительно там оказался.

Вышло по-моему. Я упросила его придумать что-то срочное и заставить Эда на несколько минут отвлечься от своего раздутого эго. Джонни кивнул, улыбнувшись обычной робкой улыбкой. Пока Эд позади меня с пыхтеньем пролазил в двери бытовки, Джонни врубил голос на полную прорабскую мощность и проорал что-то об износе кронблока. Ловкий ход. Эд не собирался карабкаться еще сто футов по лестнице, чтобы проверить оборудование, поэтому купился. Я улизнула и кинулась обратно к трейлеру, переполненная хорошими новостями и внезапным чувством товарищества к Аликс.

Как раз к тому моменту она скрылась в трейлере Джонни и плотно закрыла за собой дверь.

Тем больше у меня времени на размышления. Я сидела в своем трейлере над чашкой кофе, пар из которой успокаивал мои глазные яблоки, и тут меня осенило. Много дней подряд я жила в страхе перед Эдом Мейером, в ненависти к нему, чего уж там, вздрагивала при мысли о нем с тех пор, как он впервые прикоснулся ко мне. Но теперь, когда я встретился с ним лицом к лицу, мой страх уменьшился: я еще боялась потерять работу и, возможно, боялся потерять рассудок, если он когда-нибудь снова прикоснется ко мне, но уже не боялась за свою жизнь. Сегодня Эд вошел в мой трейлер и застал меня одну, отчего мой желудок, конечно, сжался, но я не боялась, что этот человек может меня убить.

Потому что не думала о нем как об убийце.

Был ли Эд честен? Нет. Порядочен? Вряд ли. В здравом уме? Сомнительно. Но был ли он жесток, способен на коварное преднамеренное убийство? Нет. Для такого он слишком глуп. Каждая унция его усилий сосредоточена на одном: поддержать самое хрупкое эго в северо-западном Вайоминге. Удивительно, как Мейеру хватает мозгов принимать простейшие решения по проекту бурения, не говоря уж о том, чтобы занимать пост главного инженера. Возможно, именно поэтому его проекты обходились слишком дорого. Каким местом я вообще думала, заподозрив его в убийстве?

Я уставилась в свой кофе, желая прояснения мыслей. Осознание ничтожности Эда сняло блокировку в моем сознании, открыв путь к дальнейшему прозрению. Словно в стене дыру проломили, открыв доселе скрытую от меня область, где умещалась целая вселенная иной реальности и где вещи были не черными и не белыми, а оттенками серого и даже нескольких других цветов. В этой вселенной вещи обретали максимальную ясность, как сценка на пасхальном яйце — прямая, детальная, завершенная, чья мораль лучится дружелюбием детской притчи. В изумлении я мысленно щурилась на это мерцание, пока мое восприятие не созрело еще на одну ступеньку, позволив открыть, что вселенная эта на самом деле не была крошечной. Она не заканчивалась в пяти футах от стены, но простиралась далее. В действительности это огромнейший мир, и моя стена скрывала его, обманывала мое восприятие, утаивала простые факты моего существования только потому, что я сама жила в яйце.

В наступившей тишине я увидела, что моя стена построена не из кирпича и раствора, а из гнева. От осознания этого остальная часть стены рухнула, открыв моему пониманию те ограничения, скрывать которые она была призвана.

Прямые последствия собственной глупости теснились у меня в мозгу, как грязные дворняги, вымокшие под дождем. Я пренебрегла тем беспристрастным, научным умом, какой у меня имелся, и позволила своим эмоциям управлять мной точно так же, как Эд Мейер позволил своим управлять собой. Я тратила уйму времени и энергии, силясь, осознанноили нет, облегчить свою боль, обвиняя Эда в потере друга, который значил для меня больше, чем я хотела признать. Хуже того, я запятнала память о Билле, перепутав его потерю с гневом на несправедливость Эда ко мне, стремясь отомстить вместо того, чтобы столкнуться с чудовищностью моей собственной ярости и неспособностью защитить себя.

Кофе в моих руках остыл. Слезы затуманили мне зрение, когда печаль тысячи потерь коснулась моего новообретенного сердца. Страшно чувствовать так много, так внезапно узнать, сколько печали накопилось внутри, и я боролась с этим, напрягаясь, чтобы действовать, а не сидеть дольше в тоске. Чудилось, что меня только что озарило присутствие прямодушного Билла. Чудилось, будто он приветствует меня как коллегу, как друга. «Делай то, что умеешь, — мерещился его голос. — Ты геолог. Всмотрись в камень. Всмотрись в формацию Тенслип, и она заговорит с тобой».

Билл кое-что знал о Тенслипе — что-то настолько важное, что держал это в строжайшей тайне, что-то, давшее ему понимание текущих событий, что разозлило его и наполнило глаза страхом. Билл был вспыльчив, но не стал доносить на Эда по той простой причине, что не мог связать его с происходящим на месторождении.

Я собралась встать и достать блокнот, чтобы пересмотреть свои записи, как снова вошла Аликс. Она выглядела не слишком хорошо.

— Эм, как насчет того, чтобы прокатиться со мной в город пообедать? Я угощаю. По правде говоря, меня нужно подвезти. Знаешь, может быть, ты просто одолжишь мне пикап, если тебе неинтересно.

Не трудно догадаться, чего ожидать от этой поездки, и мне не хотелось в этом участвовать, но это не мой пикап, его нельзя одолжить.

— Извини, Аликс, я не могу его одолжить, такова политика компании. — Глядя на виноватое личико Аликс, я ощутила себя бездушной скотиной и добавила: — Но, конечно, я бы не отказалась от хорошего ужина.

Я ждала. И вот что последовало:

— Не могли бы мы по дороге заглянуть на ранчо?

— Не вопрос, — ответила я.

Не требовалось много воображения, чтобы разобраться в ее дилемме. Раньше Чет всегда встречал геологичку на насосной станции или отвозил в город, но теперь парень, верно, пригласил Аликс на ранчо, на встречу, которая имела официальный подтекст представления ее ко двору. Вот только приглашение отменили. Гарт и впрямь звонил Эду? Вполне возможно, потому что Эд каким-то образом разнюхал про этот ланч. Или же Эд узнал о приглашении случайно и тогда наврал про звонок от Гарта? Казалось подозрительным, что Мейер опустился до крайности, забрав машину Аликс. Кто-кто, а он не станет принимать ее интересы близко к сердцу и не пальцем о палец не ударит, чтобы предостеречь женщину от неловкого положения. Видимо, все это задумано, чтобы испортить ее личную жизнь. Стоит ли Аликс ехать на ранчо за дальнейшим унижением, или же остаться, рискуя совершить ошибку эпических масштабов?

Еще до того, как увидела главный дом, я поняла, сколь разительно ранчо Хокинсов отличается от ранчо моего отца. Широкий, новенький скотный двор, дорога тщательно выровнена на пересечениях, на подъездных дорожках нигде не видно ни единой колеи; но стоило нам завернуть за поворот мимо ряда тополей, образующих заслон от ветра, как мой рот отвис.

Поразительно, что способны сотворить с усадьбой доходы от нефти. Усадьба — это еще мягко сказано: то был замок посреди сельхозугодий. Ухоженная лужайка вела к блиставшему великолепием широкому главному зданию с торжественным двойным входом, выложенным мшистым камнем, и с огромными стеклянными стенами, открывающим для западных комнат потрясающий вид на хребет Абсарока. Тяжелые наружные балки медового цвета выступали под углом к фасаду здания, поддерживая носообразный выступ крыши. Никогда не видала на ранчо ни черепичной крыши, ни таких стеклянных стен, тратящих бездну тепла. Я остановила пикап неподалеку от двора: застенчивость диктовала мне держаться вместе с моей измазанной машинешкой подальше от парадного входа, поэтому я доехала до главного сарая, примыкавшего к бараку, где почувствовала себя как дома.

Аликс вышла из пикапа и хлопнула дверцей, верно, возмущенная тем, что ее приезд омрачен обстоятельствами. Я смотрела ей вслед, жалея, что ввязалась в эту историю. Мое присутствие так бросалось в глаза, что меня подташнивало от чувства уязвимости. От попытки схорониться на сиденье я почувствовала себя еще глупее и предпочла без промедлений вылезти из машины, чтобы усесться на задний бампер, держась подальше от дома.

Вокруг не было ни души, не видно ни легковых, ни грузовых автомобилей, так что вряд ли кто-то есть поблизости. Это помогало расслабиться. Этот день тоже выдался погожим, легкий ветерок доносил до ноздрей запах теплых лошадей и прелого сена. Я предположила, что лошадей, должно быть, держат в главной из хозяйственных построек, и решила взглянуть на аппалузу, пока Аликс занимается своей миссией. Вряд ли хозяева сочтут невежливым один беглый взгляд на лошадок. Я зашагала к конюшне, вдыхая ее землистые запахи. Полумрак ее дверного проема встречал меня с таким же радушием, с какой холодностью отталкивала блестящая медь дверных пластин усадьбы. Шаг, другой, еще и еще, в овсяное нутро конюшни, любуясь танцем пылинок в солнечном луче из высокого окна, чувствуя под ногами хорошо утоптанную землю, вдыхая запах хорошо смазанной кожи, а затем табак в дыхании человека…

Я непроизвольно подпрыгнула и развернулась, отступая подальше от источника запаха. Сердце в ушах застучало, а голова пошла кругом от удивления, что рядом со мной в тесной темноте конюшни есть кто-то еще.

Глаза напряглись, чтобы разглядеть незнакомца. Когда они привыкли к темноте, первым я приметила отражение дневного света в его глазах, не выше моих собственных; затем из сумрака показалась его кожа, его зубы, все в пятнах, полуразрушенные от грубой пищи и неважного ухода. Под седым подбородком тянулась поражавшая своей узостью шея. Мужчина поднял обтянутую кожей руку в знак приветствия и показал два дополнительных зуба в робком подобии улыбки. Его узкое телосложение прогнулось там, где выцветшая ткань фланелевой рубашки соприкасалась с джинсами. Тонкое сопение вырвалось из его ноздрей.

— Простите, пожалуйста, — проговорила я, смущенная страхом перед этим наименее угрожающим из всех живых существ. — Я просто хотела посмотреть на лошадей. Не думала, что здесь кто-то есть.

Он наклонил голову вперед в приветственном жесте.

— Вы здесь коновод? — уточнила я.

Он с энтузиазмом кивнул, повернулся и указал на имя, вырезанное на кожаном ремне сзади. Джимми.

— Рада знакомству, Джимми, — поздоровалась я.

Он поклонился чуть ниже пояса и жестом пригласил меня следовать за ним вглубь конюшни к длинному ряду стойл. Становилось очевидным, что большую часть внутренности конюшни переустроили, высвободив место под тщательно продуманную и очень дорогую систему стойл, каждое из которых было украшено новыми дверьми и на каждом красовалась маленькая медная табличка с выгравированной на ней конской кличкой. Когда мы приблизились к первым дверям, лошадь за ними фыркнула и протянула к нам свою высокую шею в надежде на угощение. Это был элегантный красавчик, прекрасно ухоженный жеребец четвертьмильной породы, выше пяти с половиной футов в холке, гнедой, точнее цвета красного дерева.

Коновод указал на медную табличку, гласившую «Роммель». Фельдмаршал Роммель, «Лис пустыни»^[8]. Под кличкой буквами поменьше были написаны клички отца и матери.

— Он прекрасен, — произнесла я. — Чей он?

Джимми разволновался, его руки двигались в попытке описать очень большого человека. В моем мозгу что-то щелкнуло, и я поняла, что мужчина не может говорить. Он немой. Пощадив Джимми, я рискнула высказать предположение:

— Мистера Хокинса?

Джимми кивнул и с любовью провел руками по шее животного, с радостью принимая ответное обнюхивание. Я присоединилась, поглаживая теплую атласную шкуру.

— Ты прекрасно о нем заботишься, Джимми.

Джимми усмехнулся.

— Другие лошади на пастбище? Я не вижу аппалузы Чета.

Джимми подтвердил кивком, что лошади Чета здесь не было, но в отношении других помотал головой отрицательно и, махнув рукой, показал на двери с надписями «Уитни», «Девушка мечты», «Апач» и «Джейк». Затем Джимми указал в сторону Джейка, чей гнедой нос глубоко погрузился в ведро с водой. Джимми поджал губы и издал звук поцелуя, призывая восхититься своим другом. «Мой, — показывал он жестами, гордо улыбаясь и ударяя себя в грудь, — он мой».

Я восхищенно улыбнулась, кивнула и, поддавшись безмятежному духу пантомимы Джимми, широко развела руки в знак великолепия, после чего провела пальцами по бархатистым губам Джейка, с любовью почесывая щетинистые волоски, росшие из мягкой, упругой плоти. Лошадь приветствовала меня резким порывом горячего дыхания.

Отчетливый шелест подсказывал, что в последнем стойле жует сено лошадь, но на дверях отсутствовала табличка, а тамошний житель скрывался от глаз. Приблизившись, я заглянула поверх дверей и увидела невысокого пегого жеребчика, хорошо сложенного, но на вид дикого и не лощеного. Крепыш злобно повернул голову и вперился в меня широко раскрытым карим глазом.

— Он просто нечто! — нарушив тишину, проронила я. — Похож на индейского пони.

Джимми гордо улыбнулся, кивнул и сделал широкий жест, указывая на юг, далеко на юг, для чего повторил это движение несколько раз, устремив взгляд куда-то за заднюю стену сарая.

Внезапно до меня дошло, что он пытается показать.

— Это индейская лошадь. Из резервации?

Джимми быстро кивнул.

— Обучен индейцами? И подкован? — Было столь необычно видеть лошадь из резервации в конюшне белого человека. Жеребец имел канонический вид, словно сошел с полотен Ремингтона^[9]. Грива и хвост свисали на мускулистое тело длинными лохматыми прядями. Джимми отпер двери, зашел внутрь, чтобы лучше показать животное, и поднял заднюю ногу коня, демонстрируя неповрежденное, но неподкованное копыто. Конь вырывался, едва не лягнул человека, затем внезапно дернулся, обогнул его и выскочил на широкий земляной пол конюшни. Коновод издал слабый смешок и пустился в погоню. Когда животное достигло светлого проема конюшни, Джимми хлопнул в ладоши. Пегий резко остановился и выжидающе уставился на него. Джимми поджал губы и втянул воздух, издав быстрый, резкий свист, как у сурка. Пегий поднялся на дыбы, молотя воздух копытами, пока Джимми снова не свистнул, отчего конь упал на землю. Джимми трижды хлопнул в ладоши, и конь побежал к нему. Человек указал на стойло, животное рысью вошло туда и остановилась. Джимми ухмыльнулся, с удовлетворением покачав головой. Он выудил из кармана морковку, отдал ее жеребчику, которого похлопал по шее, и запер двери.

Великолепно обученная лошадь ошеломила, влюбила меня в себя.

— Чей он, Джимми? — спросила я. — Его что, просто временно держат здесь в конюшне?

Второй вопрос казался глупым, стоило сравнить скромного пегого с блестящим жеребцом из первого стойла, но мне было неловко задавать Джимми очередной вопрос, на который он затруднится ответить, отчего я поспешила заменить его другим, требующим только кивка или покачивания головой. Джимми улыбнулся, отрицательно покачал головой и несколько раз ткнул указательным пальцем вниз, в пол.

— Он принадлежит мистеру Хокинсу?

Снова качание головой, на этот раз менее энергичное, голова чуть склонилась набок, и указующий жест повторился с надеждой.

— Но он остается здесь.

Радостный кивок.

— Кто-то постоянно держит его здесь.

Много радостных кивков. Джимми проворно направился к передней части конюшни, призывая меня следовать за ним. Прямо у ярко освещенного входа он исчез в тени и снова появился, когда включил свет, открыв дверь в свою маленькую, но опрятную спаленку. На столике у двери были разложены уздечки, несколько тряпок, бутылки с маслом и лаком для латуни. Это был тот самый сарай, из которого он так внезапно материализовался, когда я впервые вошла в конюшню. Джимми выдвинул ящик нехитрого соснового бюро и порылся там, пытаясь найти что-нибудь, что могло бы ответить на мой необдуманный вопрос.

— Все в порядке, Джимми, — сказала я. — В любом случае, это не мое дело.

Джимми распрямился ровно настолько чтобы подать сигнал: «Не суетись!» — и вернулся к бюро. Наконец он нашел потрепанную фотографию, которую сунул мне в руки.

Этой лошади на ней не было, вместо нее какие-то другие три, на каждой по ездоку. Один из скакунов, конечно, был пегим, но не тем самым пегим, другим; на нем сидел человек индейской крови, одетый в атласную рубашку западного покроя. На лошади слева — белый всадник. Джимми ткнул в него грубым пальцем. Этот мужчина тоже был одет в костюм для родео — черные брюки, шляпу и черную атласную рубашку; в ездоке угадывало что-то знакомое. Я взяла фотографию из рук Джимми и поднесла ее к свету. Шляпа мужчины отбрасывала тень, скрывая большую часть его лица, и все же было что-то в этом человеке, в его твердой осанке, мускулистой фигуре, в его отстраненном наблюдении за фотокамерой. Был ли это кто-то знакомый, или Джимми пытался указать на какого-то знаменитого ковбоя с родео? Я перевернула снимок и прочла: «Коди Стэмпид Родео» и дата почти двадцатипятилетней давности. При ближайшем рассмотрении угадывалось нечто знакомое и в третьем человеке. Рассмеявшись, я сказала:

— О, это мистер Хокинс! Не знала, что он выезжал на родео!

Джимми еще раз кивнул, взмахнул руками и изобразил жестом «вроде того». Мы оба рассмеялись, Джимми тоненько икнул.

— А я ведь когда-то выезжала на родео, — поделилась я и тоже сделала жест «вроде того». — Вообще-то я неплохо выступала в скачках вокруг бочек. Но скажите мне, кто этот другой человек? — Хоть я и понимала, что задаю вопрос, на который Джимми трудно ответить, безымянный белый наездник на снимке побуждал меня узнать его личность, отыскать след этой истории, похороненной двадцать пять лет назад.

Джимми нервничал, переминаясь с ноги на ногу, молотя пальцами по пылинкам в воздухе, словно это колокольчики, тронешь которые — и они напоют имя. Коновод подался куда-то вбок, схватил с полки банку с мазью, и указал на название марки; его брови двигались, заменяя беспомощный язык. «Чемпион» гласила надпись на банке, бальзам марки «Чемпион».

— Он был чемпионом двадцать пять лет назад? — переспросила я, но когда лицо Джимми просветлело, мое сердце упало. «Я же тогда была совсем крошечной, — думалось мне, — а Коди — самый дальний угол штата от тех мест, откуда я родом. Мне ничего не известно о чемпионах родео в здешних краях». Но едва я открыла рот, чтобы спросить, на какое событие приехал тот незнакомец, со двора раздался голос Аликс, нотка нервозности в котором поднялась выше.

— Эмили! Куда ты запропастилась? Эмили!

Взволнованная, я протянула Джимми фотографию и поспешила к двери, крикнув: «Здесь, Аликс». Хотелось добавить, что просто смотрю на лошадей, но вспомнила собственные слова геологички: никогда не извиняйся, никогда не объясняй. Поэтому вместо объяснений спросила:

— Что такое?

— Ах, в общем, Чета сейчас здесь нет. — Ее лицо покрывал нездоровый блеск. — Давай поедем в город и пообедаем.

«Что, отшили тебя?» — пришло мне на ум, но вслух я произнесла: «Конечно», помахала Джимми на прощание и забралась в пикап.

Подавляющая своими размерами усадьба медленно отступала в зеркальце заднего вида, пока я вела машину по дороге в город. Аликс щебетала о погоде, о работе фрезера… о чем угодно, только не о Чете Хокинсе.

Глава тридцать третья

Болтовня Аликс лишь наполовину занимала мои мысли. Другую половину занимала упорная борьба с призраками воспоминаний, вызванными фотографией Джимми. Кто этот третий мужчина? Странным было то, что он походил на Чета, только коренастый, но при этом отличался от Гарта. Какой-то маленький клерк в глубине моего мозга запищал: «Да что с тобой такое, не можешь прочитать это большое, жирное послание, которое я держу в руках? Может, тебе семафоры нужны? Присмотрись внимательнее!» Интуитивный ум может быть настоящей занозой в заднице.

Аликс, решив, что на ее вкус пиво в «Эй энд Дабл-Ю» недостаточно крепкое, потащила меня в бар «Ковбой», где мы сидели в кабинке, ели польскую колбасу и запивали пивом. За первой кружкой последовала вторая, потом третья, потом дамочка перешла на водку. Большой цветной телевизор над стойкой бара с треском и шипением показывал бейсбольный матч, который смотрел только один старый ковбой, жилистый, с окурком на полях шляпы.

Меня не на шутку начала бесить Аликс. Возможно, сказывались остатки гнева от сказанного ею в пятницу вечером. Или, наверное, в действительности я злилась на себя, потому что разделила с ней испорченный день. Хуже всего то, что после всех моих жалких, завистливых мыслей о ней горько было смотреть, как она сокрушается. Каков бы ни был источник раздражения, меня мучила жалость к ней, и мне не хватало желчности, чтобы прямо сейчас покинуть Аликс. Поэтому я просто сидела там и пыталась решить, посетит ли меня интерес к куску вяленой говядины в большой миске на стойке. Желудок ответил неприятным давлением на пояс.

Я решила позвонить Элирии, надеясь, что у нее что-нибудь получилось, но в карманах мелочью оказалось всего три пенни и полтинник, так что я направилась к бару разменять бумажные деньги. Прежде чем я подошла к бармену, его внимание отвлек только что вошедший мужчина с огромным пузом на ножках-карандашиках.

— Приглашаю на вечеринку! — проревел он нетрезвым голосом. — Этот день отметят красным, ч-чувак! Это д-день Гарта Хокинса, господина Хокинса, он уплатил мне долг. Вискарь мужикам, пивас дамам!

Бармен запрокинул голову так, что вперился в вошедшего распахнутыми глазами, распахнутым ртом и даже ноздрями:

— Ты о чем, Верн?

— Это будет лучший из дней в году! Наливай! — Верн швырнул на стойку двадцатку, повернулся ко мне и спросил: — П-присоединитесь, юная леди? — Я мотнула головой. — Фил, а ты что пить будешь, ч-чувак?

Жилистый ковбой издал булькающий звук и стукнул стаканом по хорошо смазанному дереву, сосредоточившись на бутылке своей мечты, которая уютно устроилась среди товарок у зеркала за стойкой бара.

— Выиграл спор у старины Хокинса? — спросил бармен.

— В точности так, дружище, в точности так. Ставил с ним на «Супербоул» еще в прошлом январе, и с-сегодня он наконец р-расплатился. «Мистера Дэниелса» на три пальца, сэр, уважьте меня!

Бармен налил.

— Эге, я думал, старина Хокинс держит слово и платит по долгам в срок. Прикинь, Верн, сейчас же апрель.

— Не-е, Элмер, ты послушай, что я тебе говорю. Он всегда платил в срок, но сейчас у него малость напряженка с деньгой. Само собой, он и ставил поболе моего. А может, не носит с собой столько бабок, хе-хе.

— Сколько? Двадцать баксов? Не смеши.

— Двадцать? Ха! Ты лучше сюда глянь! — проговорил Верн, широко раскрывая бумажник. Из кожистой пасти торчало достаточно зелени, чтобы нарезать приличной величины салат.

Фил залпом уговорил свой шот и уставился на гостя.

— Здорово будешь, Верн! Как насчет того, чтобы я выпил то, чего нет у леди?

Верн торжественно поднял указательный палец и кивнул на бутылку с любимым пойлом Фила. Бармен налил.

— Значит, старина Хокинс уже вернулся из Вегаса? Должно быть, выиграл по-крупному, а? Ты-то сам, парень, где капиталец раздобыл, чтобы рискнуть такой ставкой? А что, если бы ты проиграл свои баксы, а не выиграл, а?

— О, он уж три дня как вернулся. И ничем я не рисковал… знал бы ты мои шансы на тот матч. А я ведь ему говорил: «Нету у тебя шансов, нету». А он все толдычит, что теперь-то уж верняк, шансы высоки, а я ему опять, как дураку, говорю, что нет… Да он помрет ради пари. У парня болезнь.

— Но он же уехал всего-то неделю назад. Я думал, он обычно задерживается там на неделю, а то и больше, да? Ну как, еще по одной?

— На три пальца, уважь меня. Ну, знаю я, но в этот раз не з-задержался. Говорит, летел новым рейсом от Коди до Денвера п-прямиком через Вегас. Вы уверены, что ничего не хотите, мисс?

Я так внимательно слушала, пытаясь разобрать его речь, что забыла о своей предыдущей миссии и машинально сказала «да», но потом поправилась:

— Ах, нет. Все, что я хотела, — это немного мелочи для телефона. Все равно спасибо.

Бармен принес сдачу, и я направилась к телефону-автомату возле туалетов, пытаясь совместить разрозненные образы: Гарт Хокинс, владелец богатого ранчо с огромным домом, новенькими конюшнями и отмытыми до блеска машинами; Гарт Хокинс, ездок-любитель на родео; Гарт Хокинс, местный заправила, с которым нужно считаться; Гарт Хокинс, азартный игрок, летающий на реактивном самолете в Лас-Вегас. Должно быть, здорово, когда нефть льется из земли, на которой ты стоишь, но что-то все равно не сходилось.

Элирия взяла трубку на первом же звонке.

— О, хорошо, это вы. У меня кое-что есть! Кое-что есть! Моя шпионка в «Блэкфит» залезла в земельные архивы и угадайте, что нашла? — Не дав мне возможности догадаться, женщина продолжала: — В бумагах нет вашего главного землевладельца, Гарта Хокинса! Но я забегаю вперед. Я посмотрела на карту земель на столе мужа и решила сверить ее с записями. Похоже, Хокинс все еще владеет правами на поверхность, но все права на добычу ископаемых недавно перешли некоему Джону Ганнарду.

В голове проносились образы новых конюшен, машин, дорогого дома. Я ошибочно предполагала, что Хокинс сделал эти покупки от чрезмерных доходов, но, возможно, истоки роскоши — в продаже основных активов.

— Минуточку! — сказала я. — А кто такой Джон Ганнард? Никогда о нем не слышала. Он не местный.

В телефонной трубке прозвучал холодный смешок.

— А теперь самое сладенькое, дорогая. Джон Ганнард определенно не местный. Он родом из маленькой деревушки под названием Лас-Вегас.

— Лас-Вегас?

— Да. И похоже, мистер Ганнард выиграл права на добычу полезных ископаемых за карточным столом.

«Чего?» — С ума сойти!

— Игроки не славятся здравомыслием, дорогая моя.

— Хокинс не стал бы ставить права! — Но, сказав это, я вспомнила слова Верна: это болезнь. Информация Элирии встала на место, плотно сцепившись в узор, и я знала, что вдова не ошиблась. Как же тогда Гарт сохранил лицо?.. — Вы уверены, что Ганнард не покупал права? Я только сегодня была на ранчо Хокинса, и оно выглядит вполне процветающим.

— Абсолютно уверена. Верительные грамоты моего шпиона безупречны. — Она казалась безумно довольной собой.

«Конечно, мистер Хокинс, пусть весь мир думает, что вы все еще главный. Но какое отношение это имеет к убийству? Какую выгоду принесет убийство геолога и насосчика на месторождении, которое вам больше не принадлежит? Если и желать кому смерти, так это Ганнарду».

— Что мне еще разузнать? — спросила Элирия, к которой вернулся воинственный тон.

Обгонять нее становилось все труднее.

— Есть что-нибудь по счетам Эда Мейера?

— Ах, да. Он определенно был в Вайоминге, когда умер Билл, и вы уже знаете, что он был там, когда умер Уилли Сьюэлл. Кроме того, мистер при деньгах: разве шестьдесят долларов в день — разумный продовольственный бюджет для сельского Вайоминга? Мне кажется завышенным.

— Черт, да, это так, особенно если учесть, что он получает большую часть своей еды бесплатно от подрядчиков. Интересно, что он скрывает? Мелкое воровство? Не стоит отбрасывать эту возможность. Эд такое дерьмо, что может развлекаться подобным образом.

— Или траты на любовницу?

Я только рассмеялась. Похоже, маленький секрет Эда больше не был секретом. Но разве засветиться на шашнях — мотив для убийства? Не думаю. В глубине души я чувствовала, что все это лишь дымовая завеса, скрывающая загадочную связь между владельцем ранчо, насосчиком, геологом, инженером и даже его тайной любовницей. И связь эта — нефть на месторождении Бар-Даймонд.

Глава тридцать четвертая

На обратном пути к кабинке я заметила, как скованы мои плечи. Ненавижу, когда Аликс вот так замыкается в себе, уставившись в стакан. Я заняла прежнее место. Она пожала плечами с видом, будто ничего не произошло, но во мне все равно начала расти неведомая ранее жалость к ней, и я задалась вопросом, кто из нас двоих в действительности изолируется от людей.

Тут распахнулась входная дверь бара, ввалился Эд Мейер со Стретчем на буксире и двинулся сразу на Аликс, горланя со всей дури:

— Так-так, я слышал, ты все равно моталась к Хокинсам. Ну-ка скажи, милочка, каково это — быть брошенной местным парнем?

Я вскочила на ноги, возможно, собираясь ударить его, но у Аликс все еще оставались слова для самообороны, а водка ей помогала. Женщина прищурилась и процедила сквозь зубы:

— Мне скрывать нечего, а тебе есть.

Меня мотнуло назад. Эд бросил на Аликс долгий тяжелый взгляд и вылетел из бара. Стретч помчался следом, размахивая руками, как чайка.

Аликс поднялась на ноги и направилась в туалет, толкнув дверь плечом. Я плюхнулся на табурет у стойки бара и заказала стакан воды.

Матч шел полным ходом. Угоравший от веселья Верн бубнил бармену что-то о странных людях из Денвера. Минут через пять или десять я приняла решение присоединиться к Аликс в кабинке, так как фаталист во мне смирился с риском сидеть напротив громоотвода.

Но Чедвик там не было. Обыск уборной не выявил длинноногих женщин-геологов, на улице Аликс тоже не нашлось. Я взяла курс на ее номер в «Оазисе», но там не горел свет, дверь была заперта, а машина отсутствовала, что меня встревожило. Аликс изрядно напилась, чтобы садиться за руль.

Я начала подумывать, не найти ли Фрэнка, чтобы продолжить поиски с ним, но отбросила эту затею, потому что ему предстояло заступать на вахту в полночь, следовательно, сейчас он мог спать. Я стояла посреди улицы, не зная, что делать дальше.

Нечто непонятное, но настойчивое пульсировало во мне, повторяя ритм сердца, который то замедлялся, то брал разгон. Страх. Скованность в плечах не отпускала. Ситуация выходила из-под контроля. «Соберись, полегчает!» — звучало в ушах.

Звук мотора ворвался в мое сознание. С севера по улице в моем направлении ехал «блейзер» шерифа, вынудив меня одолеть инерцию и вернуться на безопасный тротуар. Каждый раз, когда машина проезжала очередной прогал между зданиями, лучи послеполуденного солнца подмигивали водителю через лобовое стекло, поливая лицо ярким светом. Я перешла на восточную сторону улицы, чтобы избежать встречи с шерифом, но он тоже сменил сторону и припарковался рядом со мной. Окно бесшумно скользнуло в дверь, заставив меня глядеться в неприступную, зеркальную зелень солнечных очков в проволочной оправе.

— Держишься подальше от неприятностей, как послушная девочка? — спросил он, в каждом слове источая сарказм.

Мой голос прозвучал слабее, чем я рассчитывала, но мне удалось выдавить:

— Привет, шериф. — «Никогда не извиняйся, никогда не объясняй».

Под темными очками на щеках шерифа заходили мышцы. Он прокашлялся и высокомерно произнес:

— Очень грустно слышать, мисс Хэнсен, что вы посещаете дом Хокинсов без приглашения. Если вы столь упрямы, чтобы лезть не в свое дело, то, может быть, хотя бы передадите мисс Чедвик, что, когда идет расследование насильственной смерти, считается благоразумным не лезть не в свое дело, поэтому ей лучше ограничиться буровой и своим жильем здесь, в городе. Она-то, конечно, осмотрительнее. — Окно вернулось на прежнее место, «блейзер» отъехал.

Я была разбита, вся моя новообретенная самоуверенность и проницательность исчезли, как роса. До того места, где припаркован мой пикап, оставался один жалкий квартал; я в мгновение ока могла оказаться с Фрэнком. Прибавив шаг, я одолела уже полквартала, как провидение избавило меня от поездки: впереди показалась машина Фрэнка.

Мы поравнялись у «Голубой ленты», и тут я поняла, что не знаю, как с ним заговорить. Раньше я никогда напрямую не обращалась к людям за помощью. Верно, у меня на лице изобразилась настолько пресная улыбка, что он несколько раз молча открыл и закрыл рот, переводя взгляд с меня на кафе. Выражение его лица нельзя было назвать радостью при виде меня; на самом деле оно больше походило на раздраженное замешательство.

— Эм, — начал он с встревоженным видом, — Эм, я хочу поговорить с тобой, но… — он снова повернулся в сторону кафе.

С таким же успехом мог бы ударить меня в живот. Жалобный голосок в моей голове подсказал, что в действительности я безразлична этому мужчине, он просто развлекался прошлой ночью. Я попыталась перекричать этот голос, но мой дивный новый мир рассыпался в прах, и я автоматически принялась сокращать потери, дабы сохранить лицо.

— Извини, — я спешно перешла на дурацкий деловой тон. — Мне просто нужно забрать карты и другие вещи, которые я оставила в твоей машине.

— А-а, да… ладно. Она не заперта. — Он ушел в кафе.

Я чувствовала себя замерзшим дерьмом. Залезла в его пикап, выхватила из-под сиденья пакет и вернулась в свою машину, но сил хватило лишь на то, чтобы отогнать ее за угол и припарковаться перед прачечной, после чего я разревелась, как ребенок.

Не видать мне в этом мире личной жизни. Спустя минуту, как я припарковалась, из прачечной вышел Эмо и уставился на меня воспаленными глазами, застыв, точно статуя. Я сделала вид, что поглощена пакетом, вытащила папку и принялась читать. Эмо скрылся.

Что ж, теперь, когда не осталось ни малейшего шанса на уединение и самоуважение, документы Билла стали единственным, на чем разумно сосредоточить измученные сердце и разум.

Первое, что попалось в руки, — одна из технических бумаг, которые Билл счел важными. Фотокопия неопубликованной рукописи некоей Лоры Бэбкок, что-то об испытании проницаемости песчаника из формации Тенслип. Я не представляла, какое это может иметь значение, но подумала: «Какие дела! Раз материал не был опубликован, он мог дать Биллу преимущество в исследованиях». Надо попытаться прочесть рукопись.

Черт по льду не свезет! Пришлось трижды перечитать первую страницу, прежде чем хоть немного прояснился смысл. Кучей заумных слов описывалось, как из бурового керна высверливать образцы толщиной в один дюйм и анализировать их, чтобы увидеть, существует ли корреляция между образованием породы и ее проницаемостью и пористостью. Оригинально, нечего сказать. Наука в ее наискучнейшем виде.

Я дочитала рукопись до третьей страницы, прежде чем сообразила перевернуть последний лист, чтобы проверить, не сделал ли Билл одного из своих примечаний на обороте. Конечно же, сделал. К оборотной стороне была приклеена фотография из статьи какого-то парня по имени Макки, на которой был запечатлен разрез песчаной дюны в шурфе, пройденном автором снимка в заповеднике «Белые пески»^[10]. Такого я раньше ни разу не видела. Всегда полагала, что внутри дюна сплошная, однородная, но на самом деле ее слагали прекрасно различимые глазом слойки, лежавшие под углом около тридцати градусов. Это имело смысл, если подумать: дюна мигрирует, когда песок, сдуваемый с наветренного склона, лавинами стекает вниз по склону подветренному. Так формировалась косая слойчатость, именно на нее я сейчас и смотрела. Очень похожа на связку кедровой дранки, которую я как-то увидела прислоненной к стене одного дома в ожидании кровельщика. А еще в точности так же выглядела слойчатость в песчанике Тенслип на обнажении, где дорога проходит через разрез между Шошони и Термополисом. Протяженные наклонные слойки, каждый толщиной в дюйм или около того, простирались вдоль дороги, точь-в-точь уложены кровельщиком. Теперь я чувствовала себя глуповато, удивилась, почему сама прежде не замечала этой связи. Конечно же, ведь Билл миллион раз говорил, что породы Тенслип формировались на месте «моря песка близ моря воды».

Под снимком Макки рукой Билла набросан рисунок: обманчиво простую структурную схемку, чудесную, ясную и лаконичную, которая сразу объясняла, каким геолог представлял месторождение Бар-Даймонд. Картинка изображала опять-таки поперечные пласты Макки с дорисованным третьим измерением, на этот раз с наложенными показателями проницаемости из тестов Бэбкок, где большая стрелка означала высокую проницаемость (нефть течет хорошо), стрелка среднего размера — проницаемость намного меньшую (нефть не особо хочет течь), а крошечная стрелка — почти нулевую проницаемость (полный пшик, порода крепче мозолей от оводов на бычьем заду). Из-за того, как в результате работы ветра образовывались слои, нефть, которая миллионы лет спустя нашла свой путь сквозь песчаник, текла бы хорошо параллельно поверхности дюны, плохо — перпендикулярно поверхности и совсем не текла вертикально.

Проницаемость. Мера способности нефти течь сквозь мельчайшие промежутки между частичками в породе. Благодаря этой схемке моя интуиция совершила огромный скачок. Я погрузился в рукопись Бэбкок, впитывая каждое слово, каждый бит данных, и мое понимание устройства нефтяных месторождений росло в геометрической прогрессии.

Я поймала себя на довольной ухмылке. Билл был умным геологом. Он прочитал эти бумаги и выяснил, что песчаник формации Тенслип не был, как предполагали инженеры вроде Эда Мейера, однородной толщей ископаемого песка, ожидающей, когда из него выкачают нефть традиционным образом. Нет, у песчаника имелась текстура, как у древесины, рыбьей чешуи или кошачьего меха.

Я порылась в пакете и наткнулась на небольшую карту всех скважин на Бар-Даймонд, с красными стрелками, отмечавшими направление древнего ветра, и рядом синих линий, которыми под прямым углом к ветру отмечалась максимальная проницаемость. Легко можно было увидеть, как много оставалось места между синими линиями, где отсутствовали скважины, в которые могла бы потечь нефть из породы вдоль ее слойков. Обширные участки месторождения оставались незатронутыми горными работами, то есть оставались богатыми нефтью под высоким давлении. Несложный и вместе с тем блестящий анализ.

Порыв ветра, словно от божественных аплодисментов, ударил по пикапу, вырвав меня из задумчивости в нежную, приземленную реальность Мититсе. Мое сердце воспряло от любви к этому городку с его скромными жителями, бегающими из прачечной и обратно, чтобы успеть почистить свои спецовки и отработать еще одну смену на буровой, которая должна была доказать всем гениальность Билла Крецмера.

Непременно докажет, если бурение на «4–1» увенчается триумфом. Зато «17-1» обернулась полнейшим фиаско. Как это вписывается в теорию Билла?

Вновь порывшись в пакете, я вытащила папку Билла «Скважина 17-1». Возможно, он нацарапал какую-то записку, оставил какую-то подсказку.

Долго искать не пришлось. Верхняя страница представляла собой фотокопию довольно необычного внутрифирменного сообщения, датированного всего неделей до того, как мы начали бурение на «4–1».

«Биллу.

Ваше заявление на заседании правления сегодня утром о том, что кислый раствор угробил «17-1», — своекорыстная брехня. Инженерный отдел устал быть вашим козлом отпущения всякий раз, когда вы садитесь в лужу.

Эд Мейер, начальник инженерного отдела».

Внизу записки был нацарапан ответ Билла:

«Эду.

Если вы, тупицы, зальете кислым раствором еще одну мою скважину, я прибью ваши яйца к городским воротам.

Билл Крецмер».

Кислый раствор. Какой такой кислый раствор? Звучало весьма серьезно. Неужели Эд Мейер закачал в «17-1» очередной из растворов личного приготовления? Я выпрыгнула из пикапа и бросилась к телефону-автомату в прачечной снова позвонить Элирии в надежде, что она отправит своих шпионов вынюхивать и подслушивать в самые недра отдела растворов. Заслышав гудок, я взглянула на часы и с удивлением обнаружила, что уже довольно поздно.

Элирия снова взяла трубку после первого же гудка. У нее перехватило дыхание.

— О, Эм, это вы! — воскликнула она. — Вы меня удивили. Ровно в девять тридцать, как раз в то время, когда Билл всегда звонил мне.

— Простите.

— Нет, все в порядке. О, подождите минутку… на самом деле уже половина одиннадцатого! Я смотрела на часы, которые еще не перевела вперед. Я такая рассеянная.

— Как-как?

— Сегодня утром все переходят на летнее время. Я работала над документами в два, когда начался переход, и подумала, что сменила все часы в доме. Поспать не удалось. Новые сведения: Сильвия сочла важной кое-какую информацию от секретарши. Наш мистер Хокинс в понедельник утром нанес визит в «Блэкфит» — неизвестно точно зачем, — и он был в приемной, когда пришла секретарша. Она удивилась, застав его там, а он явно удивился тому, что его поймали в столь ранний час.

— Как странно.

— Да уж, странно.

— Как он попал в офис? Там были другие люди?

— Нет, она ранняя пташка, отпирает офисы. Она, конечно, расспросила его, и он заявил, что его впустила служба техподдержки. Сейчас персонал техподдержки ушел на выходные, но можете положиться на меня, в понедельник я первым делом перепроверю это утверждение. Держу пари, у него был ключ, и нетрудно догадаться, где он его взял.

Хокинс? Мои мысли метались.

— Она случайно не упоминала, было ли у него что-нибудь при себе? Может, атташе-кейс?

— Ничего, моя дорогая, кроме очень большого чемодана.

— Интересно, что было в том чемодане, не так ли?

— Не так ли, — подтвердила Элирия самодовольным, хитрым голоском. Затем вернулась к военному тону и сказала: — Могу я спросить, по какому поводу вы звоните?

Я рассказала ей о кислом растворе, о котором успела забыть.

— Кислый раствор? — переспросила она. — Минуточку, у меня есть инженер, который помогает мне тщательно изучить технические характеристики и смету расходов на скважины. Я поставлю его на связь. — Она действительно сумела бы командовать войсками.

В трубке прогремел низкий голос:

— Конечно, я знаю о кислых растворах, — ответил инженер. — Ими пользуются все время. Это обработка плавиковой кислотой для очистки каналов.

— Вы имеете в виду отверстия, которые проделывают в обсадной колонне скважины?

— Да. Я думал, вы спец по растворам. Разве я что-то новое объясняю?

— Обычно я ухожу до обсадки скважины, — с некоторым раздражением произнесла я. — Грузовики с обсадными трубами обычно прибывают как раз в тот момент, когда я уезжаю.

— Ах вот как… Тогда ладно. Стальную обсадную трубу цементируют в стволе скважины, чтобы та не обрушилась, и все такое.

— Это ясно.

— Затем в ствол спускают устройство, которое стреляет кучей пуль, пробивая обсадку. В противном случае получится славненькая дырка в земле, из которой никогда не потечет нефть.

— Ясно.

— Однако в породе есть грязь, которая удерживает нефть даже после того, как в трубе пробиты перфорационные каналы. И на славу приготовленный вами буровой раствор оседает по всей внутренней части ствола скважины, как вчерашняя овсянка. Зато немного плавиковой кислоты славно вымывает его из каналов.

Что-то не сходилось. Билл рассердился из-за рутинной процедуры?

— Почему Билл жаловался на кислый раствор в его скважине, если он применяется постоянно?

— Вообще-то я не говорил про постоянно. Бывают случаи, когда его никому не захочется использовать, например, при бурении в доломитах: от кислоты магний в составе доломита выпадает в осадок и превращается в самые ужасные сопли, которые когда-либо затыкали скважину. Но вы-то бурите песчаник, сестренка.

— Черта с два, — отозвалась я, теперь понимая, почему бурение «17-1» пошло неудачно, а вернее — что было сделано, чтобы скважина Билла не дала нефти. Кусочки картины встали на место, вспыхивая, как неоновые вывески, указывающие путь к кровавому убийству. — Песчаник Тенслип полон доломита, — пояснила я инженеру. — Это цемент, который склеивает песчинки.

Эд Мейер «промыл» новенькую скважину Билла клеем.

В глубине души я смутно догадывалась, что еще случилось со скважиной. Мертвый насосчик, который смазал клапаны парафином, и цистерна без опознавательных знаков, двигавшаяся в ночной темноте, означали только одно: скважину «17-1» угробили, но не до конца. Тот, кто ввел в нее кислый раствор, видимо, точно знал, сколько кислоты нужно использовать, чтобы временно склеить песчаник только на том участке, где обсадная труба перфорирована, и в итоге заставить нефть поступать очень медленно. Остальная часть толщи осталась нетронутой. Предварительные испытания скважины показали бы низкие темпы добычи, и «Блэкфит», мало что ожидая от скважины, продолжали бы качать ее только ради того, чтобы окупить инвестиции, и никогда бы не согласились потратиться на прокладку трубопровода для такого низкодоходного источника. Нефть будут качать всего несколько часов в день, чтобы уменьшить износ и сэкономить электроэнергию, а часовой механизм будет установлен так, чтобы вытягивать на поверхность только тот ничтожный объем нефти, который показали испытания.

Тот же самый человек, который знал, как дозировать кислоту, мог затем вернуться к скважине с другим перфорационным пистолетом, проделать новый набор отверстий на большей глубине, и скважина начала качать нефть, как бешеная. Тогда мерзавец сломал клапан и счетчик, чтобы закачивать сырую нефть в резервуар, пока никто не видит, а затем увозить ее безлунными ночами на цистернах без опознавательных знаков.

Кто был этот кто-то? Эд? Конечно, он заказал кислый раствор. Инженер бы не обрадовался, если насосчик или, если уж на то пошло, Билл догадались о его планах. Стоп-стоп! Судя по бумагам, Эд боролся с предложениями Билла руками и ногами. Ради прикрытия? Неужели он изо дня в день ругал Билла только для того, чтобы выглядеть несогласным с планами геолога, а под шумок промыл скважину и принялся воровать нефть? Был ли Эд настолько умным или настолько дерзким?

Возможно, он все провернул не один. У него должен быть сообщник, кто-то из местных, кто-то, кто мог бы незаметно провести цистерну на ранчо. Кто-то, кто остро нуждался в деньгах. Этот кто-то мог быть Гартом Хокинсом, человеком, которого видели стащившим чемодан с бумагами Билла из офиса «Блэкфит Ойл».

Повесив трубку, я вернулась в машину и сидела, уставившись на руль, мое тело онемело, а разум несся в даль, складывая воедино кусочки головоломки. «Я тебя достану, сукин ты…»

Внезапно в окне машины появилось лицо.

Глава тридцать пятая

У меня сердце в пятки ушло, пульс почти утроился, и кожа взмокла, прежде чем я сообразила, что у пикапа стоит Джонни. Несколько дней таившийся внутри меня страх наконец достиг точки взрыва,стоило мне понять, насколько сильно я засветилась в своем расследовании: тот, кто был достаточно хитер, чтобы разгадать подозрения Билла и Уилли и ликвидировать их, наверняка уже заметил и меня. В панике я выбросила эту мысль из головы, выругалась и рявкнула:

— Какого тебе надо?

Джонни подошел к задней дверце пикапа и открыл ее.

— Извини, если напугал, — произнес он. — Просто тебя Фрэнк искал.

Прораб прятал глаза, и я ощутила прилив жара к моему лицу.

— А, ясно, Джонни, но он, вроде, чем-то занят со Стретчем.

— Вот ты глупая! Он пытается вытрясти из Стретча хоть какую-то информацию обо всей этой куче дерьма, что тут творится. Он что, прогнал тебя? Ой, ладно, остынь. Возможно, у него не очень хорошие манеры, но он, верно, просто пытался тебя защитить, спрятать от угрозы, пока мы пытаемся разобраться в этом бардаке. Я бы сказал, он не ошибся, считая тебя упрямой, как старый мул, а все потому, что мужику ты не безразлична.

Теперь я в конец обезумела. Мне противны мужчины, пытающиеся сказать мне, чтобы я не высовывалась и была паинькой, когда происходит что-то хоть немного рискованное.

— С каких это пор Фрэнк вытирает мне нос? — огрызнулась я.

Лицо Джонни тотчас посуровело.

— Не против, если я сяду? — спросил он. — Нам с тобой нужно поговорить.

Что-то в тоне Джонни заставило меня остановиться. Я начала восстанавливать свою кирпичную стену и с удивлением обнаружила, что на самом деле мне этого не хочется.

— Залезай, — сквозь зубы процедила я. При теперешнем состоянии нервов стоит подумать задуматься о том, чтобы позволять кому-то, даже Джонни, командовать мной, хоть в этом пикапе, хоть где-нибудь еще. «Боже, не заводись, — подумала я. — Ты же не подозреваешь Джонни».

Джонни устроился на сиденье и устремил взгляд сквозь лобовое стекло.

— Мне кажется, Эм, ты не совсем понимаешь, через что прошел Фрэнк. Вьетнам с ним что-то сделал. Что-то сделал со многими парнями. Пожалуй, ты слишком молода, чтобы помнить.

Я оказалась в замешательстве. Мой ум поглощали мысли о нефтяных скважинах, а здесь — военная история. И представить нельзя, к чему клонит Джонни, взяв такое направлением разговора, но я приказала себе заткнуться и слушать. Джонни продолжал:

— Фрэнк, конечно, не хочет об этом говорить. Кое-что я узнал от шерифа, который был там в то же время, а еще из Военной полиции и от нескольких других человек в городе. Можешь не верить, но Фрэнк в свое время был настоящим чертякой. Шумный. Разговорчивый. У него был брат на два-три года младше, который боготворил его. Сразу по окончании школы брат пошел в армию и попросился во Вьетнам, потому что там служил Фрэнк. Так вот, Фрэнк был, вроде, в Сайгоне, праздновал свой двадцать первый день рождения, праздник удался зашибись как, когда его младшего брата убили там, в джунглях. Похоже, после этого Фрэнк притих. С тех пор он стал очень тихим. — Джонни сделал многозначительную паузу, искоса поглядывая на меня, чтобы понять, правильно ли я поняла. А я не понимала.

— Значит, он тоскует по брату? — спросила я.

— Думаю, все гораздо хуже, малыш. Не знаю, поймешь ли ты, будучи женщиной. И это я не в обиду говорю. Просто девочки и мальчики устроены по-разному. Если бы тебя, ни разу не покидавшую Вайоминга, заслали в какую-то странную чужую страну и мама тебе велела присматривать за младшим братом, а потом — бац! — он мертв, прямо там, пока ты дурака валяла и резвилась… Прежней жизни тебе уже не видать.

— Фрэнк считает себя ответственным?

— Все не так просто. Конечно, он не виноват, что какой-то вьетконговец убил его брата. Фрэнк даже не служил в том же подразделении, так что ничего не смог бы поделать, чтобы защитить родную кровь. Но Фрэнка не было на посту, Эм. Он был свободен от дежурства, веселился и наслаждался жизнью. Он же, как и все остальные, находился под ужасным стрессом во время той дурацкой войны, когда в тебя стреляли без всякой понятной причины. Никто из нас не вернулся тем же мальчиком, каким ушел. А Фрэнк… а Фрэнк вернулся с душевной болью. Можно сказать, он все еще горюет, Эм.

— О брате?

— Обо всех. И это далеко не все. Сейчас здесь, в городе, происходит многое, что как бы возвращает события на круги своя. Видишь ли, Бен Льюис был там, в Сайгоне, в рядах военной полиции, как я уже сказал. Бену поручили особую работу. Он… — Джонни на мгновение замолчал. Речь была непривычно длинной для него. Он положил в рот еще табака, глубоко вздохнул и произнес: — Бен охранял тела. Всех мальчиков, которых убивали в деревне, отправляли через Сайгон в мешках для трупов, а старина Бен обожал эту обязанность. Любил укладывать их — в смысле, тела — в особом порядке и много чего еще. Странным это было, весьма странным. — В моей памяти в новом свете всплыло желание Фрэнка позаботиться о покойном Уилли. — Словом, как бы там ни было, Фрэнк отправился посмотреть, что осталось от его брата, прежде чем тело переправят в Штаты. Судя по тому, что я слышал, парнишку всего изрешетили дырками. Его убила пуля в затылок, она прошла насквозь и вылетела из глаза. Похоже, Бен засунул палку в рану, чтобы та вроде как не гнила, и рассчитывал на похвалу. Фрэнк велел убрать палку, они поругались, и тот тип, который мне рассказал все это, сообщил что в тот момент они оба казались ненормальными. В общем, как я и сказал, Фрэнку пришлось несладко. Он мог бы приехать домой в срочный отпуск на похороны, но решил остаться в деревне и отправился со своим отрядом в джунгли. Больше он отпусков не брал, пока не ушел со службы.

Я все еще злилась.

— Почему Фрэнк не может сам рассказать мне об этом?

На мгновение Джонни даже рассердился.

— Потому что, тупица, ты не того рода женщина, с которой легко сблизиться.

Все, что я смогла придумать, это сказать «ах».

— Фрэнк сейчас в «Голубой ленте». Может, захочешь заглянуть к нему ненадолго?

Быть приятелем Фрэнка — слишком много для меня. Хотелось схватить Фрэнка, прижать его к себе так крепко, как только смогу, заползти прямо в него; но заботиться о человеке с таким глубоким и темным колодцем печали? Я взорвалась:

— И что, черт возьми, прикажешь делать, Джонни? Я не могу…

Он оборвал меня:

— Дура ты! Он без ума от тебя. Чего ждешь? — Он хлопнул меня по плечу, покинул пикап и исчез в ночи.

Я попыталась выйти из машины, но знала, что не сумею зайти в кафе и нагло сесть за столик с Фрэнком, так же как Фрэнк не решался подойти ко мне. Я положила пальцы на ручку, пытаясь собрать волю в кулак, чтобы открыть дверцу, но резко остановилась, когда за стеклом замаячила другая фигура. На этот раз у меня не осталось сил даже вздрогнуть.

Но то был всего лишь Стретч. Он постучал в окно, жестом попросив открыть его, а когда я опустила стекло, то поняла, что он не улыбается своей обычной бестолковой улыбкой.

— Господи, Эм, ты видела Аликс? — спросил он, и глаза его блестели от беспокойства.

— Нет, с тех пор как пару часов назад она оставила меня в баре «Ковбой».

От волнения Стретч пустил свое долговязое тело в резкий танец.

— Вот дерьмо, я ее всюду искал. Чет уехал в Каспер и попросил меня сообщить ей об этом, а я не мог сказать ей тогда, в баре, из-за Эда, поэтому зашел к ней в номер, но ее там нет. По словам менеджера, она ушла некоторое время назад. Менеджер сказала, что сегодня днем получила сообщение от Чета с просьбой к Аликс встретиться с ним в «обычном месте» и передала это сообщение ей лично у бара. Что-то я сильно волнуюсь, потому что знаю, что Чет никогда не оставлял такого сообщения. В чем же дело? Почему Аликс до сих пор не объявилась?

Длинные руки Стретча размахивали с такой силой, а его речь с жутким оклахомским акцентом неслась так быстро, что я слов не разбирала.

— Погоди минутку! — сказал я. — Помедленнее. Может, здесь какая-то ошибка. Может быть, он оставил то другое сообщение перед тем, как позвонить тебе, и просто забыл сказать тебе об этом. Скорее всего, он просто перенес свидание, как-то так.

— Черт, Эм, хотелось бы мне думать, что все так и было, но ты же знаешь, я ужасно обеспокоился после всех этих смертей, и вот Аликс поехала той же дорогой и, со слов менеджера, была пьяна, когда уходила, и ну…

— Говори же, Стретч! Что еще?

— Блин, я не хочу вмешиваться, Эм! Вдруг он и меня убьет? — Стретч выглядел так, словно пытался из кожи вон вылезти.

— Кто это он?

Я видела, как выкатились белки его глаз, когда он, облизнув губы, произнес:

— Эд Мейер.

— Что за хрень ты тут несешь, Стретч?

— Дерьмо! По правде говоря, Эм, мне кажется, что я видел, как Аликс села в машину и поехала на юг от города, а Эд Мейер последовал за ней. Я видел блеск в его глазах, какого никогда раньше не видел, такой холодный, злой и спокойный, словно у него было что-то на уме, словно он собирался…

Насколько же я ошибалась насчет Эда Мейера? Неужто меня одурачил дурак? Времени на раздумья не было. Аликс попала в беду, а я, вероятно, была единственным, кто знал, где они встретились.

— Стретч, — скомандовала я, — беги за Фрэнком, ладно? Позови Фрэнка и разу за мной на насосную станцию. Вот куда они едут. Именно там Аликс и Чет обычно встречались. Живо!

Глава тридцать шестая

«Аликс, Аликс, прошу тебя, держись!». Я гнала пикап все быстрее и быстрее по изрытой колеями дороге, все сильнее и сильнее нажимая ногой на педаль акселератора, которая уже почти вжалась в пол. Из зарослей травы у дороги выскочил заяц, спасаясь от фар, от тех приближающихся фар, что рыскали по укрытому ночью ландшафту, выхватывая из темноты и пробуждая куски зарослей полыни.

Внезапно я чуть было не повторила поездку Билла Крецмера. Пикап рванул, как выпущенный из катапульты, накренился и проскользил боком футов двадцать, прежде чем вернулся на дорогу. Я переключилась на пониженную передачу и поехала дальше, ругая себя:

— Дура набитая! — кричала я. — Как ты собираешься помочь Аликс, если перевернешься в своем долбаном пикапе?

Я постаралась остыть, отдышаться и впервые за все время задумалась над планом действий. Как мне поступить там, в темном углу насосной станции, в этот темный час ночи, если Аликс действительно попала в беду? Что я смогу сделать?

«Я найду способ спасти ее. Он же изнасилует ее или изобьет. А что, если я ошиблась и Эд — убийца?»

«А как насчет тебя? — спросил другой голос в моей голове. — Если он причинит вред ей, то причинит и тебе».

Я доехала до поворота, который вел к насосной станции.

«Сообразит ли Фрэнк, где искать нужный поворот?» Я резко притормозила, схватила фонарик с приборной панели, включила его и выбросила в окошко на обочину дороги, чтобы его желтый луч, яркий во сумраке ночи, указывал путь. Я поехала дальше. За следующим подъемом показалась насосная станция, тяжелый стон ее двигателей и грохот металла слышался за полмили, оглашая ночь.

В сотне ярдов от последнего поворота к станции я остановилась посреди дороги, не уверенная в том, что знаю, что делаю. Правда ли Аликс попала в беду? Вряд ли Эд представляет для нее реальную угрозу. Раньше геологичка всегда ставила его на место. Но что, если он убийца? Знает ли она, как справиться с монстром?

Мой мозг звенел противоречивыми аргументами, изобиловал ложными сигналами, гудел, как от радиопомех. Я заставила его замолчать, работать на холостом ходу, как двигатель пикапа, и ждать ясности. Оперлась на руль и глубоко вздохнула, глядя на оставшуюся часть пути до станции. Свет фар тонул в темноте.

«Кто-то убил Билла и Уилли, — пришла в голову простая мысль, без излишних доводов. — Опасность есть».

Сердце громко стучало в груди. Урчал мотор пикапа.

Через открытое окно я слышала, как где-то поблизости сонно топчется скот. Хотелось, чтобы взошла луна и осветила окрестности. Я снова включила передачу и медленно тронулась вперед, к повороту. Свет фар, бледный и бесчувственный, качался и подпрыгивал, когда передние колеса грузовика съехали с уклона большой трассы на малую дорогу, и уперся в металлическое сооружение, резко обозначив черную пасть открытого дверного проема. Машина Аликс стояла в стороне. За краем здания я заметила отраженный свет одного из задних фонарей другой машины. Машина Эда?

Я дернула рычаг переключения передач и отпустила сцепление, позволяя пикапу свободно катиться далее по дорожной колее. Вокруг ни движения. Я выжидала.

В ладонях и кончиках пальцев смутно ощущалось легкое покалывание, похожее на слабые уколы электрическим током. Дыхание стало поверхностным, глаза напрягались все больше и больше, когда каждый дюйм моего существа пытался обнаружить то, что ожидало впереди.

Что-то зашевелилось у края станции, вне досягаемости света. Я выключила фары и на пару секунд зажмурилась, чтобы лучше видеть впотьмах.

Ничего. Шли минуты.

До уха долетел отзвук: слабый, как шепот, как мяуканье, ничтожный возглас бедствия, почти поглощенный мощным грохотом насосов. Я напрягла слух и выключила мотор, чтобы лучше слышать.

Там кто-то есть.

Открытая дверь здания манила к себе. Неужели это все-таки Чет в ожидании свидания? Обслуживающий персонал? Кто же? В голове, как призраки, проносились возможные варианты. Я затаила дыхание, молясь, чтобы это была не Аликс.

Звук раздался снова. Крик, угасающий крик боли пронзил грохот и стон насосов.

Со свистом дыша сквозь зубы, я медленно и осторожно приотворила дверцу пикапа и спустила ноги на землю. Пульс звучал в ушах, такой быстрый и неровный, возрастая, как волна, вздымающаяся в холодном океане. Мелким шагом и пригнувшись я двинулась сквозь редкие кусты полыни под прикрытием теней, освещенная лишь рассеянным и тусклом мерцанием звезд. Колени и бедра двигались плавно, точно на смазанных подшипниках. Все чувства обострились, сканируя темноту в поисках пути.

Звук был жалобным, умоляющим. Сердце тянуло меня на этот звук, и я двинулась быстрее.

Моя кожа, как инфракрасный датчик, улавливала в темноте тепло скота, мышей и… только одного человека.

Удар! Позади, вне поля бокового зрения, вскочила на ноги телка и в тревоге отшатнулась от меня, разбудив трех других. Мое тело дернулось, переполненное адреналином, во рту пересохло, дыхание стало затрудненным; глаза едва не вылезли из орбит, силясь разглядеть больше, отличить темные очертания скота от кустов; слух притупился, переполненный ревом двигателей. Я инстинктивно распрямилась, чтобы приподнять уши над землей и расслышать крики. Легкие замерли, в ушах стучала кровь, и…

Взыыыньк! Кожей на шее я ощутила близкое тепло другого человека за долю секунды до звука рассекающегося воздуха перед ударом металла, как раз вовремя, чтобы низко пригнуться и побежать опрометью вдоль стены станции. Позади настигали шаги, их звук походил на дикие вопли, которые гнали меня к укрытию… Нет, не могу бежать так быстро, лучше спрятаться за дальним углом.

Дверь. Туда, въедаясь, вгрызаясь в ночь глазами!..

Каждый клочок информации…

Ищу место, чтоб спрятаться, спастись, ну же, ну же!..

Вниз под мосток, в яму между насосами… Ноги попали в холодную, провонявшую нефтью воду. Я зажата между грохочущими балансирами насосов, повернула голову вбок, чтобы они не зашибли меня, спиной прижалась к холодному бетону. Единственное тепло здесь — мелкие брызги сырой нефти и воды, что хлещут мне в грудь. Внутри станции, внутри изоляции стен, внизу, в бетонном колодце с двигателями, шум насосов оглушает.

Лошадь. Завернув за угол, я увидела лошадь. Далеко от станции стояла лошадь, огромные белые пятна на ней плавно двигались в свете звезд.

Пегий пони, ожидающий хозяина.

На голову мне посыпался песок: хозяин пони прошел по мосткам. Адреналин сотрясал мое тело, до боли скручивал мышцы спазмами. Я подняла глаза вверх, чтобы разглядеть своего противника, и прищурилась, чтобы слабый свет далеких звезд, просачивающийся сквозь грязные окна, не отражался от белков моих глаз. Никого не видно. Я слегка повернулась, чтобы посмотреть…

Балансир насоса содрал мне кожу с носа, удар перепугал быстрой и жестокостью.

До ушей сквозь рев насосов донесся едва различимый звук захлопнувшейся входной двери о тяжелую металлическую раму. Лязгнул замок. Противник обошел яму с противоположной стороны, двигаясь тяжело, но проворно, скользя, словно тень. Он был одет во все черное: шляпу, атласную рубашку, брюки, сапоги. Лицо тоже было черным, измазанным в жженой пробке, так что его черты не различались в темноте, лишь несколько пропущенных пятнышек белой кожи тускло отражались в рассеянном свете звезд. Зато ясно выделялись его руки, сжимающие трехфутовый разводной ключ, как казалось, красный и маслянистый. Я напрягла память, пытаясь узнать этого свирепого человека, это животное, которое охотилось на меня сегодня ночью. Он был до жути знаком, но терялся в где-то в прошлом.

Здесь, вернувшись с позабытого родео, оказался тот третий ковбой с фотографии Джимми. Приехал верхом… откуда? Ранчо!

Неужели Гарт Хокинс? Нет, его товарищ. Тот другой, кто держал в конюшне обученного индейцами пони. Кто может ездить на такой лошади? Гонщик родео, чемпион… Где я не так давно видела пряжку чемпионского ремня?

Пони не был подкован. Следы без подков были возле поворота дороги, где умер Билл. Такие же следы возле бездыханного тела Уилли.

Противник присел на корточки, изогнувшись, чтобы заглянуть в тень между стропилами, переложил гаечный ключ в другую руку, а первую, чтобы сохранить равновесие, положил на колено и резко обернулся ко мне.

Мерл Джонсон! Меня окатило узнавание, в голове прояснилось, фрагменты мозаики идеально сложились в узор, когда я вдруг осознала, что бывалый ковбой со старой фотографии одновременно оказался тем тихим, вежливым, заботливым человеком, который водил дружбу с дураком Эдом, чтобы ловко перехватывать выпавшее из карманов золото. Непритязательной наружности тихоня рядом с безмозглым позером. Идеальное прикрытие: прятаться у всех на виду, ведь добродетель всегда ищешь в тишине, а не в воплях.

Как тонко! Эд, раб своего эго, настолько искалеченного, что готов был заплатить любую цену и всячески отрицать правду, лишь бы рядом с ним всегда находился друг. Эда так сильно терзала неуверенность в себе, что просто составить ему компанию хватило, чтобы похитить ключ от трона.

Белизна зубов Мерла блеснула в хищной улыбке, красивый фасад исчез, в глазах плясало нездоровое удовольствие, когда он поднес руку ко рту. С почти сексуальной грацией он ступил вперед и издал мяукающий звук — слабенький зов о помощи, которым выманил меня из безопасности пикапа. Стыд холодным дождем окатил мое тело, наполняя меня уверенностью в том, что я тоже такая же тупица, как и Эд.

Мозг с равнодушием машины продолжал спешно раскладывать по местам кусочки головоломки из тайников рассудочного мышления. Все решения Эда были согласованы с Мерлом. Мерл получил доступ ко всем контрактам «Блэкфит Ойл» на месторождение, ко всем решениям по покупке оборудования, установке обсадных колонн, тестированию образцов. Мерлу нетрудно было требовать ненужные мероприятия, наполнять бюджет ненужными работами с использованием дорогих материалов и оборудования. Не Эд брал откаты брал, а Мерл. Когда же этого оказалось недостаточно, он завербовал своего старого приятеля по родео Гарта Хокинса, зацепил его тщеславие и украл нефть, которую Гарт продул в карты.

Воедино сходилось все, вплоть до мельчайших деталей. В своих блужданиях мой мозг ищейки перепрыгнул через последний, критический порог понимания. Передо мной стоял человек, самонадеянный настолько, что в конце концов поддался соблазну собственной игры, зашел слишком далеко и был замечен. Билл Крецмер раскрыл обман, сравнил записи с данными насосчика и, возможно, одарил Мерла гневным, подозрительным взглядом. Полагалось истребить эти подозрения из хитроумного мирка Мерла, и Мерл знал, как этого добиться. Ночь напролет он ездил на своем чудесном коне и ждал, покуривая сигарету, когда беспокойный геолог сделает традиционный ночной звонок жене и столь предсказуемо поедет обратно, — ха, вон уже его машина! — так что можно помчаться на лошади к опасному повороту, вырывая траву с корнями, вставая, словно джаггернаут, посреди дороги. Точно так же, моя мать вынужденно свернула с пути из-за койота, Билл свернул, чтобы объехать седока на лошади, человека, который последовал за машиной по склону и позаботился, чтобы водитель точно умер, сломав тому шею стальными руками, сильными от сворачивания шеи бычкам на сотне родео и от десяти тысяч дней труда на нефтяных промыслах. Столь же хладнокровно этот человек убил рыжеволосого мальчишку, который не успел стать мужчиной, раздробив ему череп разводным ключом, а затем перекинул окоченевшее тело поверх чудесного пегого пони, переломав Уилли окоченевшие бедра и руки, чтобы труп крепче держался на лошади. Убийца привязал пони вместе с телом Уилли к кузову пикапа Уилли и отправился на пустошь, подав лошади беспощадный знак растоптать безжизненное тело, прежде чем отвезти животное домой.

Лошадь без подков. Отпечатки неподкованных копыт рядом с обоими телами на исчезающих дорожках и осыпающихся склонах.

И теперь этот человек, который убивал всех, кто подбирался к нему слишком близко, этот бессердечный убийца с прекрасной лошадью, преследовал меня, не в силах остановиться в потоке смертей, приведенном в движение его жадностью и тщеславием. Мерл охотился за мной, медленно обыскивая каждый дюйм грохочущей станции и наслаждаясь этим.

Как он меня поймал?

Я крепко зажмурилась и помолилась: «Прошу, Фрэнк, поторопись!». Но когда я читала свою молитву, то знала, что он не придет, потому что мое послание его не достигло. Стретч был человеком Мерла. Стретч солгал насчет Аликс. Ей ничегошеньки не грозило; она, вероятно, вырубилась у себя в номере мотеля, отсыпаясь, как на ее месте сделал бы любой здравомыслящий человек. А Эд, вероятно, в соседнем номере валялся на своей любовнице, в лихорадочном бессилии ища забвение в ее объятиях. Монстр, который преследовал меня, попросил ключи от машины Чедвик через ничего не подозревающего Эда, чтобы сделать дубликаты для своих помощников, пригнать машину Аликс сюда и вернуть оригиналы Аликс при мне, поймав меня на эту приманку.

Дрожь сотрясала меня, с болью отзываясь в коленях, которые изо всех сил пытались удержать слабеющее тело в полдюйме над грязной водой. Не желая умирать, я тихо плакала от страха и грусти. Нужно бежать. В любой момент Мерл включит освещение и обнаружит меня, оставаясь невидим для тех, кто мог проезжать мимо. Я собралась духом и подпрыгнула, мельком заметив его положение, уловив направление его движения. Еще двадцать секунд, и он окажется так далеко от меня, как я надеялась, хотя все равно слишком близко к задней двери.

Я подпрыгнула еще раз, и он увидел меня. При следующем взмахе балансира я выскочила из воды, и безжалостный металл насоса вцепился мне в левую пятку, разорвав кожу, но я упрямо пронеслась к двери, из последних сил захлопнув ее за собой. Она, с грохотом ударившись о металлическую стену станции, опять распахнулась, и в ночь вырвался рев насосов.

Я подбежала к лошади, трижды хлопнула в ладоши и увидела, как пони обернулся и посмотрел на меня, увидела, как он тронулся с места, увидела, как он побежал рысью. «Пожалуйста, — молила я, — иди ко мне, быстрее, спаси меня…»

Мои волосы дернулись назад, чья-то рука схватила их; короткие, толстые пальцы, смыкаясь, расцарапали кожу на голове. Лошадь подбежала ближе. Я расслышала тонкий свист, и лошадь встала на дыбы — выше, выше, невероятно высоко. Отброшенная назад за волосы, я рухнула наземь. Голова кружилась от страха, надо мной заплясали копыта. Я поджала пересохшие губы и свистнула, умоляя пегого остановиться, затем резво перекатилась, подпрыгнула и припустила прочь, хлопая в ладоши, в конец растерявшаяся, отчаянно пытаясь вспомнить код лошади. Стук копыт приблизился, и я, развернувшись, вскочила на шумное животное, схватив его за гриву. Припадая к конской шее, я развернула пони и направила его обратно на противника.

Зубы Мерла сверкнули в злобном ликовании, затем он спокойно поджал губы, чтобы снова подать сигнал лошади. Я посмотрела на мерзавца, и весь мой страх растаял в ярости, глубокой, бурлящей ярости на ту извращенную душу, что стояла передо мной.

Я пустила лошадь в галоп, направив прямо на Мерла. Мерл присвистнул, и я тоже свистнула. В замешательстве пегий забил копытами в воздухе, пританцовывая на задних ногах, а затем снова грузно опустился на землю. Мое тело яростно дергалось от движений лошади; влажные, перемазанные в нефти пальцы скользили все дальше и дальше по прядям жестких волос; скользкие ноги беспомощно обвивались вокруг гигантской шеи. Я пыталась свистнуть, но движение коня передалось мне, пробежало сквозь мое тело, выбивая последнюю унцию воли. И я упала.

Лошадь развернулась, поднимаясь надо мной. Мои губы сжались, свист поплыл далеко, заглушенный звоном в ушах. Конь тоже парил вдали, неподвижно зависнув на какое-то время, прежде чем его копыта в последний раз опустились, мягко приземлившись по обе стороны моей груди, зажав ткань моей рубашки.

— Эй, тише, тише! — прозвучал голос Фрэнка. — Ну-ка, пошел отсюда! — Мужчина навалился на шею животного, отталкивая его назад. Пони фыркнул и отступил без намерения причинить мне вред. — Эмми, боже мой, Эмми… — повторял Фрэнк, — с тобой все в порядке? — Он присел на корточки и нежно прикоснулся, боясь пошевелить меня.

— В порядке, — выдавила я, еще не отойдя от шока.

Фрэнк обнял меня и осторожно поднял на ноги, смахнул слезы с моих щек толстой мозолистой рукой, которая прошлась по моим волосам, шее и встретила свою пару на моей спине. Мужчина со вздохом прижался своей щекой к моей и притянул меня к себе.

— Я искал тебя на буровой, но Ховард сказал, что ты еще не вернулась. Поэтому я решил, что лучше проверить тот фонарик у дороги. Вот уж бы не подумал, что наткнусь на такое.

Слабый стон вернул мое внимание к Мерлу. Сначала я его почти не различала. Тени, казалось, поглотили его, но глаза тускло блестели в лунном свете, ярче испорченного атласа рубашки. Мерл собрался с силами, поднял руку и удерживал на весу, дрожа от боли, чтобы рассмотреть ее. Рукав был разорван и висел рваными лоскутами. Губы мужчины шевелились, словно во сне, на лице застыло выражение глубокой печали.

— Моя рубашка, — едва слышно проговорил он. — Моя рубашка…

Я наклонилась и попыталась разгладить лохмотья. Атлас был холоден на ощупь.

Глава тридцать седьмая

Тепло разлилось по моему телу, выдавливая холод из сердца, который, как я боялась, никогда не покинет меня. Тепло от чашки свежего кофе, которую торжественно подал мне милый Джонни. Тепло, излучаемое лицами людей в трейлере. Тепло, струящееся ко мне от тела Фрэнка, который сидел рядом на диване, обняв меня за плечи и притянув к себе большой сильной рукой. Толстые, грубые пальцы другой его руки неспешно блуждали по моим волосам от лба до шеи, вверх и вниз, вверх и вниз. Это заботливое движение переносило меня в какое-то неясное место, пока неутолимый холод в душе не ответил на тепло болью. Сумасшедшее жужжание голосов в трейлере гасло, растворяясь в бассейне прочих звуков, которые вкупе с массажем действовали, как пузырьки в бассейне, когда те, лопаясь, щекочут расслабленное тело.

Трейлер покачнулся, в нем прибавился еще один человек. Ворвался ночной воздух, высасывая наружу тепло и сигаретный дым, освежая мое лицо. «Привет, шериф, — загудели голоса. — Какие новости, Бен? Что можешь сказать нам?»

Я открыла глаза. Передо мной стоял шеф Бенджамин Льюис, расставив негнущиеся ноги, уперев руки в бедра, вперившись в меня своими выпуклыми глазами и заслоняя шляпой лампочку под потолком. Он посмотрел на меня и покачал головой.

— Она еще в шоке. Приподнимите-ка ей ноги.

Кто-то придвинул стул и положил на него мои ноги. В голове начало проясняться. Шериф снова заговорил:

— Дорогая мисс Хэнсен, не буду спрашивать, столько же у вас здравого смысла, сколько господь дал гусям, потому что ответ более чем очевиден. Допускаю, что мне потребовалось бы немного больше времени, чем вам, чтобы разгадать эту маленькую загадку, но для вашего здоровья было бы лучше, если бы вы продолжали свою работу здесь и позволили мне делать свою. Это то, за что мне платят. Я же говорил держаться подальше от неприятностей, как вы помните, по меньшей мере два раза. Могли бы избавить себя от адского испуга, и прямо сейчас спали бы в своей кроватке, вместо того чтобы сидеть здесь с этой жалкой компанией.

Отовсюду раздалось хихиканье. Я догадалась, что шериф вроде бы даже улыбается мне.

— Бен, — заговорил Фрэнк, — тебе лучше ее расспросить, а не самому говорить. Эм не так легко запугать; думаю, это лишь придаст ей решимости. — Снова смех. — Давай, расскажи нам, Бен, что к чему?

Наступила тишина, все уши и глаза обратились к служителю закона.

— Мерл умер, ребята. Лошадь сломала ему несколько ребер, пробив легкие. Врачи сделали все, что могли, но для старого ковбоя это был конец: его сердце остановилось еще до того, как его погрузили в «скорую».

Мои руки напряглись, и я снова начала дрожать: слишком свежа была в памяти картинка того, что осталось от Мерла Джонсона.

— Ну хватит, хватит, все хорошо, Эм, — прошептал Фрэнк, но я чувствовала, что и его пульс тоже участился. На мои глаза опять навернулись слезы, но на сей раз сладкие и всего на мгновение. Мне пришло в голову, что плакать — это, наверное, нормально, и что в такие моменты сдерживать слезы, скорее всего, означает класть кирпич обратно в мою стену.

Шериф очень своевременно сорвал шляпу и замахал ею в тесноте трейлера.

— Ладно, ребятки, все на выход. Джонни, Фрэнк, вы остаетесь. Кто-нибудь займет на время место Фрэнка на буровой, договорились? Спасибо, парни.

Рабочие с вечерней и утренней смены потянулись из трейлера, ворча, что тоже имеют право все знать, некоторые оглядывались на меня с выражением сочувствия. Шериф велел им пошевеливаться и пообещал, что они еще услышат всю историю. Когда рабочие ушли, он подогнул свои коротенькие ноги, приспустившись на дюйм, и уселся в кресло.

— Вот что я скажу: научи лошадь топтать человека, и тебе самому лучше держаться от нее подальше. Что ж, это избавляет налогоплательщиков от суда, но мне бы хотелось, чтобы он ответил на несколько вопросов. Как и когда вы на него вышли, юная леди?

Шериф допрашивал меня столь вежливым тоном, что я удивлялась, как из-за собственной глупости считала его некомпетентным и безразличным. Смущение и замешательство заставили меня пожалеть, что я не могу дать ему удовлетворительный ответ на его вопрос. Не заявить ли, будто пришла к своим открытиям благодаря блестящей дедукции, а не слепому вмешательству и безумной интуиции? Наконец, честность показалась лучшей политикой.

— Не скажу, будто знала, что это Мерл, — проговорила я, — я не заходила так далеко, но теперь все сходится. Я просто подозревала, что это не Эд. Он слишком озабочен своим тонюсеньким, как бумага, эго, поэтому у него оставалось времени на организацию сложных убийств, не говоря уже о крупных аферах на нефтяных месторождениях. Полагаю, вы найдете его прямо сейчас в мотеле «Оазис», где он развлекается с горничной. Бьюсь об заклад, Мерл подстраивал их свидания всякий раз, когда требовалось, чтобы Эд исчез из поля зрения или был недоступен, то есть оставался без твердого алиби.

— О каких аферах вы говорите?

— Воровство на месторождении Бар-Даймонд. Если вы позвоните жене Билла Крецмера в Денвер, она объяснит, как Мерл переплачивал Эду за каждую выполненную им работу. Держу пари, он подставлял Эда и в том, чего тот не делал. Это забавно, потому что Мерл однажды помог мне, вытащил меня с обеда в «Вилах», где мне не хотелось находиться, так что я считала его хорошим парнем. Но он проделал все слишком гладко, и я начала сомневаться. — Я замолчала, слишком разозлившись, чтобы говорить. Как легко я и все остальные вокруг приняли бездушные, продуманные действия паразита за доброту и человечность. Сколько лет Мерл цеплялся, как клещ, за своих «друзей», никогда не выпивая всю кровь, чтобы хозяин продолжал питать его желания?

— Продолжайте, продолжайте!

— Вся эта история с ловильными работами на буровой привлекла мое внимание. Похоже, Мерл сам принимал решения. — Я поднялась и достала из коробки с хлопьями сводный отчет. — По крайней мере, теперь я знаю, что все это значит. Билл вышел на махинации. Когда я впервые увидела отчет, то не могла понять, зачем Биллу понадобилась такая скучная информация с другого месторождения, но вот же написано черными чернилами: «Месторождение Брокен-Спер. Три скважины зацементированы и заброшены. Инженер Эд Мейер». Как видите, месторождение управляется другой нефтяной компанией: верно, Эд работал там до «Блэкфит», и я не удивлюсь, если они вышвырнули его за подозрительное обращение с деньгами. Я нашла целую пачку похожих отчетов в личных делах Билла Крецмера в его доме в Денвере, и самое смешное было то, что подписи различались. До меня не сразу дошло, потому что я ужасно спешила, но выглядело так, будто два разных человека подписывались подписью Эда. Похоже, Билл заказывал новые и новые отчеты, выясняя, на каких скважинах и каких месторождениях работал Эд, надеясь найти тот документ, где фальсификатор ошибся и подписал свое настоящее имя: Мерл Джонсон. Мерл, наверное, уже много лет выполняет работу Эда и принимает за него решения.

Шериф покачал головой.

— Какая Мерлу выгода от завышения бюджета? Его дело — минимизировать обслуживание.

— Он брал откаты. Например, если заставит Эда нанять Стретча поставлять раствор, то получит часть прибыли Стретча. Возможно, даже владел компанией по производству растворов под вымышленным именем. Возможно, даже получал процент на простоях, кто-то ведь бросил мое долото в скважину. Все это время Мерл подставлял Эда, чтобы тот взял на себя вину, если запахнет жареным. — Я своим ушам не верила. Сижу и обеляю имя Эда. Мудрый ли он управленец? Вряд ли. Виновен? Нет.

— Хорошо, — произнес шериф, — если у вас есть ответы на все вопросы, как вы узнали о хищении нефти? После того, что я услышал от Дайны Сьюэлл, мне и половине сотрудников правоохранительных органов Вайоминга потребовалось собрать сведения воедино. И хочу, чтобы вы знали, юная леди, у нас это получилось.

В голове у меня начало стучать.

— Дурацкое везение. Увидела цистерну. Проследила за ней до южной границы ранчо.

— Жить надоело, мисс Хэнсен?

— Нет. — Не радовало признаться перед этими людьми, до какой степени я конченая дура. Кроме того, моя слепая вера в собственную невидимость еще не означала, что кто-то менее проницательный, чем Мерл Джонсон, сумел бы вычислить мою игру в детектива.

— И? — подталкивал шериф.

— И еще я поговорила с Дайной. Она рассказала мне о парафиновой пломбе, которую Уилли поставил на клапан, чтобы знать, не поработал ли над ним кто-нибудь, и о том, как Уилли взялся проверять уровень нефти в резервуаре, чтобы проверить, не откачивают ли ее тайком. Думаю, со стороны Мерла было большой ошибкой позволить Эду нанять Уилли, но никто не идеален.

— Значит, вы считаете, что Мерл замешан в краже нефти?

— Да. Одно вытекает из другого, вам не кажется? — Вопрос меня смутил.

— Не будете ли вы так любезны, мисс Хэнсен, поделиться доводами в пользу своих гипотез?

— Ага, — ответила я, чувствуя, как веки опускаются под собственным весом. — Вам, пожалуй, стоит разыскать Джимми, коновода Хокинсов. Он не может говорить, но, как я знаю, умеет читать и, вероятно, писать. Он простой старик, так что на него, скорее всего, не обращали внимания.

Шериф щелкнул пальцами перед моим лицом, и я открыла глаза.

— Вы еще с нами? В ваших словах мало смысла.

— Именно кража нефти по-настоящему сбила меня с толку. Трудно передвигать автоцистерну по нефтяному месторождению, потому что в любое время вокруг буровой разъезжают разные люди. Как вспомогательные работы такое не оформишь, да и вообще зачем Хокинсу красть собственную нефть? Да и Чет разъезжал тут, будто все еще наследник нефтяного состояния. Ухаживал за сотрудницей компании, словом, ничего подозрительного. Но я везде, где появлялся труп, находила отпечатки лошадиных копыт — и не просто какие-то отпечатки. Они были от неподкованной лошади, но недостаточно грубыми для мустанга. Кроме того, дикие лошади не заходят на ранчо, они остаются на правительственной земле. Поэтому я решила поискать местную лошадь без подков и нашла пони Мерла.

— Гарт, вероятно, полагал, что Джимми настолько отрезан от мира, что никому не расскажет о делишках хозяина, — продолжила я, — но именно Джимми показал мне, как тренируют пони. Старик любит лошадей, за которыми ухаживает: они его семья. Держу пари, если вы расскажете ему о том, что Мерл сделал с этим прекрасным индейским пони, Джимми все выложит о его визитах на ранчо, о таких мелких проделках, как полуночная езда автоцистерны через двор, и о том, как темными ночами пони уводили на прогулку и возвращали изнуренным.

Шериф покачивал головой:

— Трудно поверить во все это про старину Гарта. Мы начали расследование, потому что случившееся касается его ранчо, но я не считал его замешанным. — Он прошел в другой конец трейлера и налил себе чашку кофе.

Все становилось яснее. Гарт был не то что бы беспринципным, просто ничтожным, лишенным сильных принципов. Единственное, чем примечателен его характер, — гордыня. Но Мерл действовал наверняка, по жизни руководствовался особым подходом. Изучал людей, изучал их привычки, их слабости. Он прилипал к людям из ближнего круга или, быть может, сам сближался с некоторыми, чтобы потом прилипнуть к ним. Он умел сдружился с теми, кто занимал влиятельное положение и кого была низкая самооценка. Вроде Гарта, старого приятеля со времен родео, пристрастившегося к картишкам и наследника самого богатого ранчо в округе.

Шериф, потягивая кофе, расхаживал передо мной взад-вперед.

— Продолжайте, — сказал он.

— Хорошо. Хокинс нуждался в денежном потоке от нефти, чтобы оплатить роскошных лошадей, модные новые машины и конюшни, не говоря уж об усадьбе. Тщеславие — прогрессирующая болезнь, такая же, как зависимость от азартных игр. Поэтому он влез в аферу «Мерл Джонсон Обжулинг» и принялся воровать ту нефть, которую проиграл за зеленым сукном. Мерл устроил все так, чтобы казалось, будто у скважины паршивый дебит и никто не заметил хищение нефти. Испортить клапаны и забросить время «17-1», а потом выкачивать оттуда нефть по ночам и вывозить тайной дорогой через ранчо. Когда Гарт узнал, что его сын проводит время с геологом компании, внимание постороннего заставило старика занервничать; он быстро положил конец их роману. А еще больше запаниковал, когда услышал, что Аликс едет на ранчо. Ну а Чет повел себя, как рохля. Как видите, все сходится.

Шериф достал свой маленький блокнотик и впервые что-то записал.

— Значит, эти два старика мотались в темноте, пачкая руки в нефти?

— Я не успела разглядеть, кто сидел за рулем той цистерны.

Фрэнк деликатно кашлянул.

— Наверное, Стретч, — предположил он.

— Стретч? — переспросил шериф. — Ты имеешь в виду того чумазого парня?

— Да. — В глазах Фрэнка вновь заполыхала ярость, на сей раз нескрываемая. — Этот подонок — на сто процентов человек Мерла. Эм послала его за мной, прежде чем отправиться на насосную станцию. Он решил уладить дело со мной: заставил меня сидеть с ним в баре «Ковбой», болтал без умолку на своем проклятом оклахомском. И ни слова не передал из сообщения Эм. В конце концов я просто бросил его там одного, потому что хотел увидеться с ней до начала смены. Заметил ее фонарик у поворота, но не понял, что к чему, пока не добрался до вышки и не обнаружил, что Эмми там нет. К счастью для нее, сегодня последнее воскресенье апреля.

— Что? — Шериф смотрел на Фрэнка так, словно у того начались галлюцинации.

Фрэнк снова улыбнулся.

— Смена часов, конечно. Переход на летнее время. Мы стартовали на час раньше, чем по стандартному времени. Сукин сын Джонсон думал, будто рассчитал время так, чтобы никто не проезжал через месторождение, когда его пони растопчет нашего маленького детектива, но забыл перевести часы вперед.

Глава тридцать восьмая

В тот день, когда запустили скважину, стояло почти восемьдесят градусов^[11]. Убывающая луна, похожая на ноготь, садилась за горы Абсарока, и легкий ветерок, несущий запах теплых прерий, безобразничал в трейлере, трепал бумаги на столе и путал сиявшую безупречностью укладку Элирии Крецмер. Женщина улыбнулась мне, сверкнув великолепными зубами, когда я, оторвав взгляд от первого образца шлама, сообщила ей, что это песчаник Тенслип. А потом в ее и без того блестящих глазах появились слезы.

— Отличная скважина, просто отличная, — произнесла я. — Билл был умным геологом. Подойдите к микроскопу, только взгляните, как нефть сочится из образца. Эта часть месторождения почти нетронута. Взгляните сюда: видите черную жижу? Это не чернила, моя дорогая.

Она села на мое место и пристально всмотрелась в окуляр, но я знала, что она ничего там не видит из-за потока слез.

Забавно все складывается. Вот мы здесь, на нефтепромысле, парочка женщин, которые чертовски хорошо узнали друг друга, сидим в погожий весенний день и наблюдаем, как проходят скважину. Успех бурения должен смягчить утрату Элирии, потому что Биллу причитаются все гонорары за предложенные им проекты скважин, и как его вдова Элирия наследовала эти деньги. Но она плакала из-за другого. Думаю, слезы скорее вызваны воспоминаниями о том, что было, чем счастьем от того, что будет.

Даже в ее печали находиться рядом с Элирией было приятно. Она помогала мне применять на деле ту науку, которой я недавно научилась: как быть близким к другому человеку. Это доставляло удовольствие.

Возможно, в конце концов, мне пора войти в большой мир, отыскать в нем свое место. Все эти годы я воспринимала себя нищенкой у входа для прислуги, мечтая, чтобы такие, как Аликс, поделились со мной хоть малой толикой того, чем обладали в несказанном изобилии. Теперь я обнаруживаю, что и сама обладаю всем необходимым, причем обладала изначально. До сих пор я упускала из виду это знание, но в тот день, когда мы с Элирией сидели в трейлере и смотрели, как первые пробы из формации Тенслип превращают догадку Билла в твердый факт, я наслаждалась одним из тех редких, ясных моментов прозрения, моментов пробуждения от долгого, неспокойного сна души. Вероятно, мне понадобятся еще десять ночевок, прежде чем такая ясность посетит меня снова; но на тот момент я была довольна.

Иногда я по-прежнему задаюсьвопросом, не слишком ли высока цена знаний, не существует ли менее дорогостоящего пути учения. Нас покинули два человека. Даже теперь отдельные мелочи способны вызвать в памяти ужас той ночи, когда я сама оказалась так близка к гибели; но что случилось, то случилось. Природа иногда преподает уроки в масштабах, чересчур больших, чтобы охватить их умом; но, похоже, протестовать против такого учения — часть учения.

Песчаник Тенслип принес и материальное вознаграждение: мне только что предложили работу. Хорошая работа, за которую платят значительно больше, чем за учет шлама, и которая вызывала бы у меня больше самоуважения. В этот день президент «Блэкфит Ойл Компани» присутствовал в Мититсе по той же причине, что и Элирия, — дать показания на дознании, — и он поутру явился с визитом на свою скважину сделать несколько объявлений перед собравшимся сотрудниками и субподрядчиками. Помимо прочего, он спросил меня, не желаю ли я заменить Билла на посту геолога «Блэкфит Ойл» в Вайоминге. И добавил, что с таким умом, как у меня, он предпочел бы, чтобы я работала на него, а не на его конкурентов, причем заявил это прямо перед публикой.

Надо бы поразмыслить. Новый пост означает переезд в Денвер, который находится далеко от чистого, бескрайнего неба и продуваемых всеми ветрами прерий, милых моему сердцу, но с тем конкретным участком прерий, где я сейчас работаю, связано слишком много воспоминаний — особенно с насосной станцией.

Из положительных сторон предложения — шанс лучше использовать мозги, которые, как говорят, у меня есть, а еще, уверена, я не стану тосковать по Ховарду. И даже Аликс, хоть она и не нуждалась в спасении от стареющего зловещего ковбоя среди пустошей Вайоминга, сказала, что не возражает против моей компании в Денвере, пока залечивает сердечные раны, оставленные одним молодчиком.

Чет наведывался к ней пару дней назад, чтобы узнать, не остыла ли она, но сомнительно, что с успехом; я расслышала, как она обмолвилась о мальчиках, которые позволяют своим папочкам командовать. Всего я не уловила, потому что ветер в тот день все время менялся.

На мгновение мне подумалось, что предложение придется отклонить из-за Эда Мейера. Жизнь слишком коротка, чтобы каждый день работать с этим помойным ведром. Однако Эд стоял рядом со всеми, когда президент попросил меня подумать о предложении, и тут же объявил, что уходит из нефтяного бизнеса. Похоже, решил подать в отставку (каким бы способом он ни принимал решения; в кафе «Голубая лента» ходили слухи, что «Блэкфит Ойл», что называется, хоронит раненых) и заняться птицеводством у себя дома, в Оклахоме. Как малы поверженные гиганты!

В присутствии Эда Мейера я опять застыла и потеряла дар речи, меня перышком можно было бы с ног сшибить. Президент весело улыбнулся и заверил Эда, что компания будет скучать по нему. Аликс, всегда безупречная в своих манерах, протянула ему руку для рукопожатия, хотя, судя по выражению ее лица, едва сдерживалась, чтобы не расхохотаться, но не могла себе такое позволить, когда на Эда смотрело так много глаз. Как на грех, он шагнул вперед в попытке чмокнуть ее в щеку в порядке утешительного приза или чего-то в этом роде. Так вот, старина Эд потерял равновесие и наступил ей на ногу, выставив себя чертовски глупо, Аликс же открыла рот, чтобы закричать, он изо рта вырвался смех. Геологичка смеялась долго и от души, словно Эд нарочно ее рассмешил.

Если я возьмусь за эту работу, то, наверное, буду скучать по Джонни, хотя он говорит, что мы увидимся уже на следующем объекте «Блэкфит». Похоже, в тот день парень получил от президента компании миленький бонус.

Точно знаю, что буду скучать по Мититсе. Умом-то я понимаю, что в Денвере миллион или около того жителей, но где в этом человеческом муравейнике найти таких, как Дайна, или Эмо, или почтальонша, или сплетницы-соперницы Джилли и Рита? Кроме того, в Денвере обалдеть как много улиц.

Но больше всего мне будет не хватать Фрэнка. Он говорит, мол, не стоит беспокоиться, увидимся на новых скважинах. Говорит, что будет навещать так часто, как только сможет. Говорит, что я должна следовать своему «кизмету»^[12] (что бы это ни значило), но я задаюсь вопросом, не должна ли я просто следовать зову сердца.

В ближайшее время не возникнет проблем с тем, чтобы отделить сердце от судьбы. Как только скважина будет пройдена, мы с Фрэнком отправимся в Йеллоустон, взяв рюкзаки и туристские ботинки, чтобы посетить один ручей, где растут дикие розы; и пока не почувствуем себя чертовски хорошо, мы не вернемся, если вообще когда-нибудь захотим.

Примечания

1

Формация — совокупность слоев, которые сформировались в одних условиях на одном отрезке времени. Содержащая нефть формация Тенслип (Tensleep) сложена песчаником, который образовался при цементации доломитом ископаемых дюн в приморском районе около 300 млн. лет назад. Чтобы добуриться до формации Тенслип в окрестностях г. Мититсе, требуется пройти толщи отложений из формаций Фронтир (Frontier: серые сланцы и серый песчаник, начало мелового периода), Сандэнс (Sundance: морские сланцы, середина юрского периода) и Фосфория (Phosphoria: фосфориты, карбонаты и сланцы, начало пермского периода).

(обратно)

2

Пенсильванский период (323–299 млн. лет назад) — отрезок геологической истории Земли, выделяемый американскими учеными и соответствующий средней и поздней эпохам каменноугольного периода на российской геохронологической шкале. Песчаник формации Тенслип отложился в самом конце каменноугольного периода, на рубеже с пермским периодом, то есть порядка 300–299 млн. лет тому назад.

(обратно)

3

Четвертьмильная лошадь (англ. Quarter Horse) — американская порода лошадей, выведенная для кратковременных скоростных скачек.

(обратно)

4

Fait accompli (фр.) — свершившийся факт.

(обратно)

5

Рейтинг Нильсена — система измерения количества аудитории, созданная компанией «Нильсен Медиа Рисёрч».

(обратно)

6

Свеча — несколько соединенных вместе бурильных труб. Цепочка свеч составляет бурильную колонну.

(обратно)

7

Зайцелоп (англ. jackalope) — рогатый заяц, персонаж американского фольклора.

(обратно)

8

Эрвин Роммель (1891–1944) — немецкий генерал-фельдмаршал (1942), прозванный «Лисом пустыни», когда командовал войсками вермахта в Северной Африке во Вторую мировую войну.

(обратно)

9

Фредерик Сэкрайдер Ремингтон (1861–1909) — американский художник, иллюстратор и скульптор.

(обратно)

10

Государственный заповедник «Белые пески» (англ. White Sands National Monument) находится в штате Нью-Мексико, с 2019 г. — национальный парк.

(обратно)

11

Температура дана по шкале Фаренгейта, равняется +27 градусам по Цельсию.

(обратно)

12

Кизмет (араб.) — судьба, рок.

(обратно)

Оглавление

Предисловие переводчика

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

Глава двадцать пятая

Глава двадцать шестая

Глава двадцать седьмая

Глава двадцать восьмая

Глава двадцать девятая

Глава тридцатая

Глава тридцать первая

Глава тридцать вторая

Глава тридцать третья

Глава тридцать четвертая

Глава тридцать пятая

Глава тридцать шестая

Глава тридцать седьмая

Глава тридцать восьмая

*** Примечания ***