Семья Хомячковых [Виктор Батюков] (fb2) читать онлайн

Виктор Батюков Семья Хомячковых

Знакомство

После очередного трудового дня Хомячков, как всегда, стоял на остановке в ожидании своего транспорта, и, закрыв глаза, размышлял:: «Ладно, я сейчас с работы домой еду, а все остальные люди куда? Чего они вообще в такое время по городу шляются? По статистике…». В этот момент толпа заволновалась, к остановке подкатил автобус и Хома так и не узнал, что там «по статистике». Он привычно поджал ноги и влетел в общественный транспорт на гребне людской волны. Сжатый с трех сторон людьми, а с четвертой сплюснутый окном, Хомячков продолжал висеть. «Я так скоро и ходить разучусь, – начал он очередную мысль. – На работе сижу, в автобусе вишу, дома лежу, а что мне вчера врач из телевизора сказал? Побольше ходить. А как тут побольше, если даже поменьше не получается?». Подчиняясь совету врача, Хома замахал в воздухе ногами и два раза больно ушиб палец обо что–то твердое.

– Мужчина, вы чего пинаетесь? – раздался у него над головой недовольный женский бас.

– Простите, я не хотел, – испуганно полепетал Хомячков и открыл глаза. То, что он принял за стену автобуса, было спиной женщины. Ойкнув, Хомячков разжал пальцы и, подпрыгивая на всех выступах женского тела, съехал вниз.

– Так вот оно в чем дело, – продолжал трубить над головой Хомы бас. – А я–то думаю–ну не может десять килограмм картошки и шесть кило свеклы быть такими тяжелыми.

– Простите еще раз. Я просто задумался.

– А ты случайно не в этом НИИ работаешь? – женщина тряхнула головой куда–то назад.

– В нем,– Хомячков кивнул и угодил даме головой в район лопаток. Вспомнив, что разговаривать с филейной частью женщины не совсем прилично, он осторожно стал просачиваться в сторону её фасада. Но тут его ждало новое препятствие. Это большая клетчатая сумка снизу и два огромных холма вверху. В общем ,не перепрыгнуть и не обойти.

– А Вы где трудитесь? – спросил из вежливости Хома в район подмышки.

– В заводской столовой, через дорогу от вас. Поваром.

«Через дорогу у нас завод? А при нем еще и столовая?! А я все эти десять лет ломал голову ,откуда доносятся такие вкусные запахи и почему так много людей на остановке,». – Вспомнив, как каждый день, стоя у окна, он нанюхивал себе аппетит, чтобы потом проглотить холодные макароны, у него тут же потекли слюнки.

– Вы что это на меня облизываетесь? – разогнал хомины вкусные воспоминания все тот же голос.

– Я не на Вас, я просто… – сконфузился Хомячков.

– Холостяк? – спросила женщина, и её глаза хищнически блеснули.

Вместо ответа он лишь грустно вздохнул.

– Тебя как зовут–то, всадник ты мой? – в её голосе послышались подозрительно теплые нотки.

– А Вам зачем? – Хомячков испуганно отпрянул, но толпа, качнувшись, вернула его на место.

– Должна же я знать ,кто на мне полдороги галоппировал.

– Хома Хряпович Хомячков.

– А я Фаня, – женщина улыбнулась, обнажив здоровые, крепкие зубы.

– Очень рад знакомству, – Хомячков вздохнул и ,налюбовавшись снизу её речевым аппаратом, опустил голову.

– А ты где живешь? – не отставала от него Фаня.

– В квартире, – на секунду ему показалось ,что сейчас в автобусе перед ним стоит не повар с завода, а участковый и допрашивает его, как тогда, несколько лет назад, когда в их дворе из песочницы украли ведерко и две лопатки. А в это время Хома дремал у окна. Капитан тогда задавал те же вопросы тем же тоном.

– В квартире– это хорошо, – пришла очередь слюне показаться в уголке женского рта, хотя совсем по другому поводу.

– А ты один живешь?

– Один, – Хома решился на побег, но как только он сделал попытку прощемиться к выходу, как могучая женская рука легла ему на плечо ,накрепко припечатав к полу.

– Ну куда же ты, дорогой. Нам еще только через три остановки выходить.

– Но я здесь живу, – сделал слабую попытку взбунтоваться Хомячков.

– Спасибо за приглашение, но сперва мне нужно занести домой сумки, ну и для первого свидания привести себя в порядок, – кокетливо хохотнула Фаня.

– А я Вас разве приглашал? – наморщил лоб Хома.

– Конечно. Только что. Но я, как скромная девушка, должна сперва спросить разрешение у мамы.

«Надо что–то срочно делать с памятью,» – тряхнул головой Хомячков.

– Хомочка, не тряси своей лысинкой как конь в жаркую погоду. Нам сейчас выходить, – нежным басом проворковала женщина.

– Нам? Почему «нам»? Я свою остановку уже давно проехал.

– Вот именно поэтому нам и выходить.

– Вообще–то ,я хотел еще немного покататься. У меня все равно проездной, – возразил Хомячков.

– А разве галантный, интеллигентный мужчина не поможет хрупкой девушке донести тяжелые сумки до дома? – Фаня кокетливо улыбнулась и легонько вытолкала Хому из автобуса.

О том, что он галантный, да еще и интеллигентный, Хомячков услышал первый раз в своей жизни и эта новость вогнала его в ступор. Как загипнотизированный, он вышел из транспорта и с благодарностью посмотрел на выдающуюся женщину. Вернее, на её выдающуюся часть. Лесть любого человека красит в розовый цвет.

– Ну что, будем стоять или всё–таки пойдем? –Вернула Фаня в серую реальность Хомячкова. – Бери сумки.

Хома попытался оторвать одну из них от асфальта, но вместо сумки оторвался от него сам.

– Ох, горе ты мое, пошли,– Фаня с легкостью подхватила оба баула, даже не заметив висящего на них ухажера, и направилась к дому, а Хомячков ехал на клетчатой сумке в новую для себя жизнь ,привычно поджав ноги.

Свадьба Хомячкова

Проснувшись в честь выходного дня не позже обычного, Хома поздоровался с зеркалом и принялся вести с ним обычный утренний диалог о погоде, о здоровье и о видах на урожай бамбука в Юго–Восточной Африке, как внутренний голос подсказал ему, что у него сегодня какой–то праздник. Но какой? Полчаса Хомячков жевал в задумчивости салфетку вместо бутерброда, но так и не смог вспомнить. Вспомнил только, что его он должен был встретить вместе с Фаней и что явиться к ней нужно не позднее двенадцати часов дня. Взглянув на часы и, на всякий случай, в отрывной календарь, Хома выскочил из дома. Светило веселое летнее солнышко, воробьи в скверике, собравшись в стайку, рассказывали друг другу анекдоты, кошки, после ночных походов, блаженно улыбаясь, дремали на скамейках, а старики, вспоминая деревенскую молодость, дружно забивали «козла». Хома оторвал лопух и принялся отгонять назойливых мух, которым было все равно на что садиться. С этой «веточкой» он и прибыл к Фане.

– А где цветы? – радостно встретила его подруга.

– Или на клумбе, или в цветочном магазине. Точно не знаю, – развел руками Хома. – Пойти уточнить?

– Ладно, сиди уже. Ты знаешь, я так волнуюсь, так волнуюсь. Ведь даже страшно подумать, что сегодня я стану чей–то женой и кто–то сорвет мой цветок невинности! – раскрасневшись от счастья, затараторила Фаня.

– И кому он нужен, срывать его? – задумчиво произнес Хома, разглядывая стоявшую на окне герань.

– Ты что–то сказал?

– Нет, это я так, размышляю. А чьей женой ты собираешься стать? – уклонился от ответа Хомячков.

– Как чьей?! Твоей! Или ты забыл, что у нас сегодня свадьба? – даже подпрыгнула от возмущения Фаня.

– Точно! – ударил себя по лбу Хома. Только сейчас он понял, что его мучило все это утро. – Я то думаю, от чего мне все время писать хочется.

– Ничего, родной, потерпи. Скоро я твой мочевой пузырь в норму приведу, – пообещала Фаня и с улыбкой акулы, во все две тысячи зубов, погладила его по голове.

Через час нарядные и местами умытые молодожены вышли из подъезда.

– Так. Вначале зайдем в магазин, купим все, что необходимо для этого случая и в ЗАГС.

– ЗАГС! Б–р–р–р, – передернулся Хомячков. – Слово то какое страшное. Наверное, родители детей им пугают, чтобы они за сахаром не лазили.

– Ну вот, вроде, ничего не забыли, – сказала Фаня, выходя из универсама. – Конфеты, цветы, шампанское.

– А вон там можно еще купить корзиночку и красивую ленточку, – попытался внести свою лепту Хомячков и указал на витрину магазина «Ритуальные услуги».

– Нет, милый, – как можно ласковее произнесла Фаня. – Этот магазин несколько для других целей. Пошли, а то уже опаздываем.

Чем ближе они подходили к ЗАГСу, тем отчетливее было слышно, как Гименей в нетерпении звенел своими узами, а Амуры, слетевшиеся со всего города и сидящие на крыше Дворца бракосочетаний, словно голуби, даже подрались, споря, чья же стрела угодила в столь необычную мишень.

Войдя в здание, Хома с любопытством огляделся. Комната, в которую их привели, была похожа на приемную его начальника. Такой же старый пыльный ковер на паркетном, кое–где блестевшим лаком, полу, такой же дубовый с кривыми ножками стол, заваленный папками с документами и такой же выцвевший флаг страны на задней стене. Разница была в том, что за столом эпохи мировой революции здесь сидела не молоденькая секретарша, а стояла ожившая статуя свободы, которая с лошадью на плечах может вскакать в горящую избу, к тому же перетянутая шелковой ленточкой, как матрос пулеметной.

– А говорила, что ленточки там продаются не для этих целей, – почему–то с тоской подумал Хома.

– Дорогие молодожены! – прокатилось по залу.

Такие голоса раньше толкали мужчин на амбразуры или под гусеницы вражеских танков, но так как ничего этого рядом не было, то Хомячков просто втянул голову в плечи и так простоял до конца церемонии, выставив наружу только уши и вставшие дыбом волосы на макушке.

– Хома Хряпович, согласны ли Вы взять в жены Фаину Микулишну? – пророкотала статуя.

Хома взглянул на Фаню и в ее глазах прочел подсказку, написанную транспарантными буквами.

– Да, – чуть слышно прошептал он.

– Громче, пожалуйста, – ударила его фраза по темячку.

– Да–а–а, – взревел Хома от того, что кто–то ущипнул его за единственное мягкое место.

– Скрепите ваше решение подписями.

– Как? – тихо спросил он.

– Как ты в ведомости за зарплату расписываешься, – опять подсказала Фаня.

После обмена подписями и звеньями брачных оков из ЗАГСа вышла новая ячейка общества.

– Слушай, Фанюшка, если я тебе больше не нужен, может, тогда домой поеду. Там скоро хоккей начнется. А? – заискивающе глядя ей в глаза, спросил Хомячков.

– Вот все вы мужики такие. Не успели жениться, как сразу норовят налево махнуть! – возмущенно всплеснула руками молодая жена. – Но запомни, со мной этот номер не пройдет. Вперед. Нас ждут мои родственники.

И, нежно взяв Хому под руку, потащила за собой.

По обилию еды и родственников Фанина квартира напомнила Хомячкову студенческую столовую. Все шумят, все снуют туда сюда и никто не обращает на тебя внимания. Но вот первой опомнилась Фанина мама.

– Доченька моя родная! Радость то какая! Увел все ж таки ясный сокол сизую голубку. Расплелись твои девичьи косы! Уходишь ты из родного дома в далекие края! – запричитала новоиспеченная теща, размазывая ровным слоем тушь по щекам и искоса поглядывая на смущенного зятя.

Вслед за ней, вторыми голосами вступили Фанины тети и дяди, бабушки и дедушки, а также остальные дальние и не очень родственники.

– С праздником! Поздравляем! Чтобы, как говориться, у–у–ух, как говориться! И так далее.

После песнопения в руках у тещи оказался душистый каравай с солонкой. Хомячкову дали его понюхать, Фане укусить и пригласили всех за стол. Начался пьянка по поводу.

Сидя во главе свадебного стола, в тени своей нежной супруге, Хома поначалу чувствовал себя, под пристальными взглядами, как главное блюдо в этом меню, которое все хотят попробовать, но берегут на сладкое. Но с каждой звякнувшей бутылкой под столом внимание к нему становилось все меньше, тосты стали произноситься все реже и короче, а в конце застолья, люди наевшись и напившись стали развлекаться. Мужики, кто помоложе, пошли на лестничную клетку выяснять отношения, Фаня с мамой, укрывшись в ванной, разбирали подарки, женщины под голоса дикторов из программы «Вести» танцевали, а дедушка по бабушкиной линии собрал оставшихся и с упоением рассказывал, как гонял Махно по бескрайним степям Беларуси. Когда кончился его словарный запас, он решил показать все это в лицах и, оседлав для этой цели табурет, стал скакать на нем вокруг стола. Стул, никогда не мысливший о карьере лошади, не выдержал такого аллюра, ножки подкосились и он с треском рассыпался.

«Видно, Махно гранатами отбивался», – меланхолично подумал Хомячков, глядя на лежащего под обломками «лошади» дедушку – Видишь, к коня разорвало. А деда как жалко. Совсем молодой был, даже не на пенсии».

Вдруг, на удивление Хомы, наш герой вскочил, как возрожденный из пепла какаду, и предложил помянуть покойный табурет не чокаясь.

Это массовое гуляние в стиле «как хочу, так и развлекаюсь» продолжалось бы еще долго, если бы Фаня не предприняла решительных действий по выдворению дорогих гостей за пределы квартиры. Когда последний гость ушел, оставив губную помаду на ее щеке, Фаня вернулась в комнату. Хомячков сладко спал за столом, обняв одной рукой недоеденную курицу.

– Э, нет, дорогой, не для того я за тебя замуж вышла, чтобы ты с курами в обнимку спал. Пошли в постель!

– А ужин сегодня был вкусный, – сквозь дрему улыбнулся Хома.

– Может, ты мне в другой комнате постелешь? – оказавшись в спальне, неуверенно предложил он, увидев всего одну кровать, но вязглянув в глаза жены, Хома все понял и, глубоко вздохнув, побрел к супружескому ложу.

День рождения тещи

– Милый, ты не забыл, что сегодня мы едем к маме? – разбудил Хому радостный голос Фани.

– Так вот к чему мухоморы снятся. – недовольно поморщился он.

– Ты что–то сказал? – выглянула из кухни жена.

– Я говорю, что целый год только о нем и думал.

– Так я и поверила – фыркнула Фаня – Ладно, иди умываться и к столу. Чай уже готов. Позавтракаем и поедем. Только давай скорей, у нас очень мало времени.

В ванной, над умывальником, Хома увидел мужчину средних лет с перекошенным от страха лицом, выпученными глазами, и местами стоящим дыбом волосом.

– Фаня! Что делает этот мужчина у нас в ванной? – заорал он, пытаясь придать лицу выражение Героя Беларуси.

–Я думаю, собирается побриться – ответила она, заглянув к нему.

– Но почему у нас? – спросил Хома, но сразу же осекся. До него медленно начало доходить, что это он смотрится в зеркало. С лица в миг улетучилось геройское выражение, а на смену ему пришло лицо первоклассника, который спросил у директора школы: «Сколько ему будут платить за посещение уроков?»

– Запорожец мой, давай быстрее, а то останешься без чая, – поторопила его жена. Этого Хомячков позволить не мог.

– А почему ты назвала меня «запорожец»? – спросил Хома, уже сидя на кухне. – Я вроде бы не украинец.

– Ты такой же маленький, горбастый, мятый, долго заводился и при этом так же чихаешь, орешь и пыхтишь. Все, хватит болтать, допивай, и поехали. Мы и так опаздываем.

– «Как можно опаздывать в клетку с тигром?» – подумал Хомячков, одевая, у порога куртку.

На дворе ласково светило солнышко, весело чирикали воробьи и сочувственно улыбались соседки.

– А что, президент, по этому случаю объявил национальный праздник? – удивленно спросил Хома, разглядывая праздничные флаги на остановке и фасадах домов.

– Увы, все эти транспаранты в честь приезда послов из Гиббона – вздохнула Фаня.

– И чего им дома не сидится?

–Чудак, я читала в газете, что мы с ними будем торговать. Они нам маисовое сено и алмазы, а мы им сушеных кузнечиков и воду.

– А воду из крана или из реки?

– Тебе что, воды жалко? Ты лучше подумай, как маму поздравлять будем, а не о торговле сыростью, – вернула его в действительность жена.

Хомячков тяжело вздохнул.

Весь путь до тещиного дома Хома сладостно мечтал о захвате террористами автобуса, и как они увозят заложников в дамскую страну Гиббон. Но чудо не произошло. Через два часа Фаня звонила в мамину дверь.

– Здравствуй доченька! – радостно закричала Гарпина Поликарповна.

– Здравствуй мама! С праздником тебя!

– С каким это? – лукаво спросила мама.

– С днем штангиста – пробурчал Хома и спрятался за спиной жены.

– С твоим неизменным двадцати пятилетием, – ответила Фаня и толкнула мужа в бок.

– Спасибо милые! – обняла мам дочку и бросила плотоядный взгляд на зятя.

– Мы вам подарок приготовили – высунулся из–за супруги Хомячков и протянул красиво упакованную коробочку.

– Что это? – всплеснула руками теща.

– Это вам флакончик яд… духов – ответил зять и снова юркнул за спину жены.

– Какая прелесть! – обрадовалась Гарпина Поликарповна. – Что же это мы на пороге стоим? Проходите в дом.

Идя мимо тещи, Хома боковым зрением увидел ее хищную улыбку. Так улыбается людоед, приглашая в дом очередную жертву.

– Как у тебя здесь уютненько – настальгически сказала Фаня, обводя взглядом дом своего детства.

– Спасибо, милая. Проходи в комнату – ответила мать.

Хомячков тоже хотел пойти за женой, но его остановил «окрик часового».

– Дорогой зятек, сделай доброе дело. Я мусор не успела выбросить. Будь добр. Контейнер, если ты помнишь, за углом.

Хома и глазом не успел моргнуть, как ведро с отходами оказалось у него в руке. Он тяжело вздохнул и отправился за угол. Когда Хомячков вернулся из своего вояжа, то все вакантные места за столом были заняты. Ему досталась старая скрипучая табуретка.

– «Судя по ее виду, она ровесница тещи – подумал Хома, осторожно опускаясь на табурет – И со стороны, дорогой мамочки, было бестактно приглашать ее в таком качестве к столу. Но ничего не поделаешь. Потерпи старушка, я же не могу есть, стоя».

– Зятек, положи мне, пожалуйста, салатика – попросила его Гарпина Поликарповна, увидев, как он потянулся к салатнице.

Когда тарелки у женщин наполнились, Хома взял вилку и…

– Дорогой, зятек, что же ты не нальешь рюмочку, любимой теще?

Хома опустил вилку и потянулся к графину с вином. Налив женщинам в фужеры, а себе в выделенную ему, маленькую рюмочку, Хомячков хотел было молча выпить, но…

– Дорогой зятек, а тост? Без тоста это не праздник, а просто посиделки. Так что, давай, говори. Мы слушаем.

Хома поднялся, взял в руку рюмку о откашлявшись, сказал: «Дорогая наша Гарпина Поликарповна! Мы приехали к вам, чтобы поздравить вас и табур…простите. Тожественно объявить всей республике о вашем дне рождения. Пожелать вам быть такой же – он покасился на табуретку, – молодой и веселой. Не скрипеть, простите, я хотел сказать, не болеет, а по дольше радовать нас своим присутствием».

– На этот раз Хомячков успел опередить тещу и стоя, одним глотком осушил рюмку.

– Фаня! Он у тебя алкаш! – воскликнула раздосадованная Гарпина Поликарповна. – Вишь как вино хлещет.

Табуретка под Хомячковым снова жалобно скрипнула, взмах вилкой…

В прихожей раздался звонок.

– Зятек, открой, пожалуйста, дверь.

На пороге стояла давняя подруга тещи.

– А, Прасковья Доромилонтовна – раздался над ухом Хомы голос Гарпины Поликарповны.Хомячков от неожиданности прыгнул в сторону.

– Ну, что ты здесь козлом скачешь – упрекнула его теща. – Прводи гостью к столу и предложи ей свое место. Да принеси ей стул из кухни, а не сади ее на эту ломанную табуретку. Вот так молодец. А теперь, будь добр, принеси нашей уважаемой гостье, чистый столовый прибор. Спасибо. Ну, что ты стоишь как наш завод, налей Дормидонтовне вина, да предложи бутерброд с икрой. Куда второй в карман тянешь, их так всего три осталось.

Хомячков даже вспотел от такого внимания к своей скромной персоне. Он взял, ставшую для него родной, свою табуретку и хотел было пристроиться где–нибудь с краешку но…

– Дорогой зятек. Мне кажется, что в женской компании тебе будет скучно. Может лучше пойдешь на кухню? Там даже телевизор есть. А мы тут посплетничаем. Хорошо?

Хомячков принял это предложение как подарок судьбы. Он схватил свою «подругу», и откланявшись, ушел, стараясь идти медленно, и улыбаясь от счастья. Но радость его оказалась преждевременной, телевизор хоть и был, на холодильнике висел амбарный замок, а их еды он нашел только кусочек хлеба. Остаток праздника Хома провел в обществе мухи, завидуя ее мужу.

– День рождения удался на славу! – сказала Фаня, когда они попрощавшись, сели в автобус.

– Всегда мечтал провести этот праздник на кухне – поделился своей обидой Хома.

– Зато, милый, ты угадил моей матери. Ей было очень приятно.

– Я очень рад – сказал Хомячков, а про себя подумал: «Интересно, а в Гиббоне тещи есть?»

Один день из жизни Хомячкова

Будильник зазвонил ровно первого апреля.

– Занято! – сказал во сне Хома и собрался было повернуться на другой бок, но жена Фаня ударом ноги попросила избавить ее от этого шума. Поднявшись с пола, он потопал открывать дверь.

– Дорогая! – крикнул Хома из прихожей, – Здесь к тебе какая–то женщина пришла, но почему–то в платье, которое я подарил тебе на день рождения.

– Идиот! Закрой шкаф и выключи будильник, – пропела дорогая

Когда веселые трели умолкли и перестало звенеть в ушах, Хома отправился в ванную.

– Акваланг сегодня можешь не одевать, но в случае чего, спасательный круг на стене, – напутствовала его жена.

Через минуту он уже мчался к ней на кухню с таким выражением лица, словной на его глазах всплыл Титаник.

– Дорогая, там с потолка вода так и льет, я только зашел а она, так и льет, так и льет. Наверное, соседи сверху заливают. Нужно МЧС вызывать!

– Ага, ты еще ВМФ вызови, – с любовью в голосе проворковала Фаня. – Откуда в одноэтажном доме соседи сверху? Разве что мыши. Ты, наверное, с вечера опять забыл душ закрыть.

И она, словно флагманный корабль поплыла вперед, Хома же держался у нее в кильваторе. Через некоторое время шум воды смолк, но послышался удар чего–то деревянного обо что–то кирпичное.

– Иди жрать, горе мое, любезно пригласила к завтраку жена.

Хома, садясь за стол, все еще потирал невесть откуда взявшуюся на лбу шишку.

– Что у нас сегодня на завтрак? – несмело поинтересовался муж.

– Расстегаи в шампанском, – удовлетворила его любопытство жена и поставила перед ним тарелку с пшенкой.

– Значит так, – сказала она, отбирая тарелку, пока он не продела к ней языком дырку. – Сегодня выходной и я уезжаю к маме. Тебе же поручается навести в доме порядок. Чтобы к моему приезду квартира сверкала, как платный туалет. Понял?

– Понял! Прости, а туалет до посещения или после?

В ответ он услышал, какие славные у него, оказывается, родственники. Когда дверь за любимой женой закрылась, он бросился к холодильнику, и вскоре оттуда раздалось урчание льва. Когда дверца холодильника закрылась, лицо у Хомячкова выражало наивысшую степень блаженства.

«С чего начинается уборка?! – попытался он вспомнить. – Уборка начинается с того, чтобы каждая пыль лежала на своем месте!» Придя к этой мысли, он вооружился тряпкой, и работа закипела.

Первым делом нужно протереть люстру, но почему–то подпрыгнуть так высоко он не мог, а летать мама не научила. Тогда Хома принял гениальное решение. Он поставил стул, наверх еще один, чтобы уж наверняка достать и, как альпинист, полез покорять эту вершину. Когда восхождение было практически завершено, верхний стул вдруг спрыгнул со своего места и спрятался за спинку дивана. Хома плавно спланировал рядом и тихо улегся на полу. Когда к нему вернулась способность мыслить и чувствовать, он открыл глаза. Первое, что попало в поле его зрения, был таракан, который с улыбкой топал куда–то по своим делам. Хомячков с ловкостью гепарда изловил его, протер тряпочкой ему лапки, прочел лекцию на тему «О вреде хождения босиком по грязному полу» и пальцем затолкал таракана под плинтус, с уверенностью, что у него там гнездо.

Дальше уборка пошла без происшествий, если не считать того, что шуба жены никак не хотела помещаться в стиральную машину, а та, в свою очередь, отказывалась ее стирать. Но и с этим он справился легко. Хома разрезал шубу на несколько частей и постирал каждую часть отдельно. Когда работа подошла к концу, он с чувством выполненного долга уселся перед телевизором. И надо же, в тот момент, когда диктор пытался доказать ему, что плюс пятнадцать днем – это тепло, в комнату влетела муха. Хомячкова это вывело из себя. Ведь незваный гость хуже нежданной тещи. Он вначале вежливо попросил ее удалиться, но муха то ли языками не владела, то ли не признавала его за хозяина, но улетать отказалась. Тогда он объявил ей ноту протеста. Реакция та же. И вот Хома решил устроить ей геноцид. Он вооружившись полотенцем и веником бросился на незваную гостью. Сражение началось. Хомячков носился за мухой по квартире, круша все на своем пути. На кухне посуда послужила ему в качестве метательных снарядов, в комнате стулья и сто, как стенобитные орудия, а телевизор заменил атомную бомбу.

Когда в дом вошла Фаня, то увидела мужа, стоящего посреди хаоса, со счастливым лицом, протягивающего ей на ладони убиенную муху.

Как жена наградила его за успешно проведенные боевые действия – неизвестно. Но в понедельник Хомячков не вышел на работу.

Один дома

Будильник зазвонил, как всегда, ровно в восемь утра, и тут же умолк, контуженый подушкой. Но этих трех секунд хватило, чтобы Нобелевская премия, которую Хомячков собирался получить за изобретение вечного двигателя, превратилась в знакомое пятно на обоях.

«Эх, ну почему же так? Если хорошо, то не долго и не до конца» – подумал Хома и перевернулся на другой бок. Он попытался было вернуться в зал за наградой, но его уже туда не пустили. Тогда Хомячков открыл глаза и стал наблюдать, как на столе муха делает зарядку.

«А ведь все не так плохо, как кажется» – начал шевелить мозгами Хома. – «Во–первых, если мухи ползают не по мне, а по столу, значит я живой и чистый. Во–вторых, если я повернулся на бок и увидел комнату, а не спину, значит, жена уехала к маме и я выходные буду один. А это получше всяких премий будет».

Хомячков в приподнятом настроении спрыгнул с кровати и впервые в жизни сразу попал ногами в тапки. Довольный собой, он сделал шаг и тут же получил полом по носу. Хома совсем забыл, что каждый вечер привязывает тапочки к ножке кровати, чтобы Фаня их не одела.

– Начинаем отжимание! – подал Хомячков сам себе комнаду и поднатужился. Через несколько секунд он понял, что пол так и не отодвинется от него ни на миллиметр, а вот вчерашний ужин вот–вот выйдет раньше времени.

В ванной его ждал сюрприз в виде чистых носков и большой записки. В ней говорилось: «Умоешься, закрой воду, на кухне в холодильнике – завтрак. Если захочешь разогреть что–нибудь, напоминаю – плита электрическая, зажигать ее спичками не нужно. Приберись в квартире, сходи в булочную. Не скучай. Скоро буду. Фаня».

– Тоже мне, учитель, нашлась, усмехнулся Хома, срывая записку с зеркала. – Без тебя знаю, что мне делать.

Открывая воду, он вдруг поскользнулся на кусочке мыла. На этот раз с полом поздоровался его затылок, а сверху Хому накрыла раковина.

– Что–то у меня сегодня с ногами проблема, – решил Хомячков, выползая из–под панциря. – Нужно попринимать лекарство, толи Кальцемин, толи Колгон, толи Пурген. Точно не помню.

После завтрака Хома решил посмотреть телевизор. По одному из каналов шел фильм. То, что это фильм–ужасов с примесью боевика он понял, когда в дверь квартиры раздались настойчивые звонки, а после и удары.

– Кто там? – спросил Хома, уворачиваясь от кусков штукатурки.

– Дед Мазай! Открывай дверь, зайцев спасать будет.

– Каких зайцев? – удивился Хомячков.

– Что в ванной у тебя плавают, – уточнил дед.

«Откуда в моей ванной зайцы? И на чем они там плавают?» – подумал Хома, но дверь открыл.

На пороге стояли трое дедов и одна женщина, причем одеты они были как–то странно. Один дед был в милицейской форме и фуражке другой в комбинезоне, другой в комбинезоне, с гаечным ключом, а третий в одних трусах, но со шваброй. «Он, наверное, ей зайцев глушить будет» – догадался Хомячков.

– Вы нас затопили! – заорала женщина, одной рукой вырывая у одного швабру, а другой пытаясь вытащить у милиционера пистолет.

– А вы кто? – изумленно спросил Хома.

– Мы, твои соседи! – объяснил полураздетый Мазай.

Хомячков удвиленно посмотрел сквозь окно на ровно подстриженные кусты.

– Извините, я не знал, что в подвале кроме крыс еще кто–то живет.

– Да пропустите же скорей! – воскликнул Мазай с ключом и бросился к ванной.

В ванной комнате, покачиваясь на волнах, играли в салочки Фанины тапочки. Следом за ними плыли потерянные прошлой осенью Хомины носки, а струя воды из причудливо вывернутого крана била прямиком в отдушину, выходящую в соседнюю квартиру. После небольшого купания и большого скандала, мир и порядок были восстановлены.

«А причем здесь зайцы?» – подумал Хомячков, закрывая за гостями дверь.

Немного повздыхав и почесав на спине след от швабры, он принялся за уборку. Когда порядок в ванной стал приблизительно похож на вчерашний, Хома решил снова включить телевизор.

«А почему это я, в свой редкий выходной день, должен смотреть на мир через экран, если есть возможность посмотреть на свой город без посредников» – вдруг пришла ему в голову гениальная мысль и он рванулся к шкафу, как еврей, получивший разрешение на выезд в Израиль.

Через полчаса Хомячков с таким выражением на лице, будто ему только что вручили значок ГТО, вышел из подъезда. В полисаднике сидели четыре мужика и, что есть духа, лупили руками о стол.

– Прошу прощения, – подойдя к ним, сказал Хома. – Могу я поинтересоваться, а что вы делаете?

– Козла забиваем, – ответил один из мужчиков.

Хомячков несколько минут стоял молча, потом не выдержал и сказал:

– Может быть это не мое дело, но мне кажется, что пока вы тут спорите, он убежал.

– Кто убежал? – не поняли они.

– Козел ваш.

– Слушай, мужик, если ты будешь нам мешать, то мы тебя козлом отпущения сделаем! Понял?

Хома молча прошагал дальше, так и не поняв, где это бедное животное и за что его хотят убить. Ловко увернувшись от собаки, он выскочил на остановку.

– Ну вот, – подумал вслух Хомячков, усаживаясь на скамейку. – Так долго ждешь свободы, что когда она приходит, не знаешь, что с ней делать! Куда мне отправиться? В булочную? Но на пончики я смотреть не хочу. В гастроном напротив? Тоже не хочу. Что у нас дальше по улице? Стоматологическая поликлиника. Благодарю покорно. Ритуальные услуги – рано еще. Салон для новобрачных – поздно уже. Кафе «Выпив – закуси». Спасибо, мне бы что–нибудь для глаз, для души.

– Зайдите тогда в магазин «Оптика», он в трех остановках отсюда, – раздался голос слева.

Хома обернулся. Рядом сидели две пожилые женщины.

– Что, простите? – не понял он.

– Я говорю, для глаз магазин «Оптика» есть.

– Да нет, он про душ что–то говорил, – вмешалась вторая. – Ему в магазин «Для больших и малых нужд» нужно.

Хомячков не стал дослушивать, что ему еще предложат пожилые девушки и вскочил в подошедший троллейбус.

«Мой НИИ находится в пяти остановках отсюда» – продолжать рассуждать Хома, но уже молча. – «Но ведь на нем город то не заканчивается. А что, интересно, на шестой?».

На следующей, после института, остановке он вышел и оказался перед входом в парк аттракционов.

«Лунапарк,» – прочел Хомячков вывеску. «Зайти, что ли, на Луну посмотреть» – подумал Хома и направился к воротам.

Заплатив за вход, он медленно двинулся по дорожке в глубь парка, глядя себе под ноги, боясь наступить на какого–нибудь карапуза, которых здесь было целое полчище.

– Я даже и не подозревал, что в городе столько детей! – удивился Хомячков. – Интересно, они все здесь живут или их свезли со всей страны?

Справа от него раздался оглушительный скрежет, вой, рев мотора, а следом женские крики и визг. Реакция была мгновенной. Хома схватил подмышки двух первых попавшихся детей и бросился в кусты. Упав за кустами лицом в землю, он, как наседка цыплят, попытался укрыть собой детей. Когда Хомячков осмелился поднять голову, то увидел собравшуюся вокруг него толпу детей и взрослых.

– Мужчина! Верните, пожалуйста, малышей, – сказал она женщина и попыталась выдернуть ребенка из–под него.

– Извините. Я просто испугался, – пробормотал, вставая Хома. – Здесь, что–то так бахнуло и заревело.

Он оглядел собравшихся людей. Все сочувственно смотрели на него, а одна девочка сжалилась и протянула ему памперс.

– Пошли со мной, тебе не будет страшно, – сказала она.

И они, взявшись за руки, пошли к аттракционам.

– Смотри–«Бешенный поезд». Давай прокатимся, – предложила девочка.

– Давай, – согласился Хома. – А куда он идет?

– Здесь недалеко. Думаю тебе понравится.

Когда поезд тронулся и набрал ход, Хомячков решил, что его сердце утонет в мочевом пузыре. Стоп–крана не было, а выпрыгнуть на ходу не давала его спутница, крепко держа его за воротник. В конце концов Хома прекратил попытки самоубийства и стал внимательно рассматривать ее платьице, затем коленки, а концу поездки он лежал на полу и пытался сосчитать дырочки на ее сандаликах.

– Правда здорово? – спросила девочка, когда при помощи двух мужчин Хомячкова оторвали от пола вагончика и выдворили за ограду аттракциона.

– Угу, – только и смог произнести он, пытаясь водворить на место сердце и галстук.

Через пятнадцать минут галстук кое–как занял свое привычное место, а вот сердце ни за что не хотело покидать желудок.

– А вот мой самый любимый аттракцион «Ромашка», – воскликнула девочка. – Пошли.

Хомячков хотел было отказаться, но тут ему стало стыдно, и он смело двинулся к кассе. Когда их просто закружило по кругу, Хоме было даже приятно, но когда сиденье стало подниматься вверх, он не на шутку испугался. «Ага, значит, про Луну на входе написали не случайно, – решил Хомячков и со всей силы сжал ручки кресла и закрыл глаза. – Сейчас нас хорошенько раскрутят и запустят с этой катапульты на тот самый спутник Земли. Интересно, а обратно тоже так или возвращение не предусмотрено?» К его большому удивлению сиденье стало вновь опускаться, а скорость «катапульты» становилась все медленней и медленней и в конце они остановились. «Полет не состоялся» – решил Хома. – «Это хорошо. Не очень–то и хотелось». Когда он открыл глаза, то ему показалось, что на земле начался шторм баллов десять или землетрясение. Голова кружилась, а ноги сами собой завязывались в косичку.

– Идем на скамеечку, – потянула его за руку спутница.

Хомячков с трудом достиг этого заветного места.

– Определенно сегодня мои ноги устроили забастовку. Совершенно не слушаются и отказываются ходить, – подумал Хома и упал на скамейку.

– Хочешь, я принесу тебе что–нибудь поесть, – предложила девочка.

– Минералки, – прохрипел он.

Через пять минут она принесла ему мороженое. Хомячков машинально сорвал обертку и откусил кусочек.

– Что это? – спросил он, проглотив лакомство.

– «Белочка» – ответила девочка. – Тебе не нравится.

– Нравится, но думал, что белочка – это зверек. Я видел его на картинке. Не думал, что он, кроме того, что красивый еще и такой вкусный.

– Глупый. Это мороженое «Белочка».

– А пойдем на колесо обозрения, – предложила девочка, когда с мороженым было покончено и в голове у него снова наступила ясная погода.

– А это не страшно? – осторожно спросил Хома.

– Ну, что ты. Это же так интересно. Весь город видно, как на ладони.

– Всегда мечтал посмотреть город на ладони. Пошли.

Взглянуть на свой дом с высоты птичьего полета Хомячков так и не смог. Когда кабинка поплыла вверх, и он увидел верхушки деревьев, глаза сами собой закрылись, а руки ухватили поручни мертвой хваткой.

– Вот и все, приехали, выходим, – сказал девочка и пощекотала у него подмышкой.

Хомячков от неожиданности вскрикнул, опустил поручни и открыл глаза.

– Ну как, интересно? – поинтересовалась спутница.

– Безумно, – солгал Хома. – А теперь, что ты мне предложишь?

– Ничего, – вздохнула девочка. – Мне пора домой.

– А где ты живешь? – учтиво спросил Хомячков.

– Мой дом рядом с парком, поэтому я и гуляю одна.

– Тогда я тебя провожу.

Когда Хома возвращался домой, уже начинало темнеть. В полисаднике по прежнему сидели охотники за козлами и усердно стучали руками по столу.

– Ну как, убили хоть одного? – поинтересовался Хомячков.

Один из мужиков внимательно поглядел на него и зловеще произнес:

– Пока нет, но кажется, что одного я сейчас точно прибью.

Хома не стал уточнять кого именно, а быстро пошел к подъезду.

Теща в гостях у Хомячкова

– Здравствуйте, мои дорогие! – раздался до боли знакомый голос с порога. – Небось, не ждали, дорогого гостя?

«Хуже нежданной тещи, может быть только понос в общественном транспорте» – подумал Хомячков, вставая с дивана и натягивая на лицо радостную улыбку. Радостную он подобрать не успел, поэтому натянул первую попавшуюся.

– Что это тебя так перекосило, зятек? – спросила мама, вплывая в комнату. – Не уж то лимон целиком сжевал?

– Ну, что Вы, Глафира Поликарповна, это у меня от радости.

– Смотри, не обмочись от избытка чувств, – предупредила его теща и повернулась все корпусом к Фане.

– Вот, доченька, решила я к вам на денек выбраться. Соскучилась по тебе и твоему… придатку. Как поживаете?

– Спасибо, мамочка, хорошо. Мы тоже по тебе скучали. Вот не далее как вчера вспоминали тебя.

– То–то мне целый день икалось, – вспомнила Поликарповна.

– Может с дороги джакузи примете? – спросил Хомячков, желая угодить «дорогой мамочке».

– Нет уж, дайка ты мне лучше чаю. А то от ваших заморских напитков живот пучит. Ты, что же это, чаю теще жалеешь? – спросила Глафира Поликарповна, наблюдая, как Хома наливает кипяток в маленькую чашечку. – Ты мне в кружку налей, да побольше.

– А может прямо в чайнике заварить? – поинтересовался Хома.

– Ишь ты, шутник доморощенный! – воскликнула теща. – Ты случайно юморески не пишешь. А ну марш в комнату, мы тут с доченькой сами управимся.

Выходя из кухни, Хомячков от всей души желал ей крепкого здоровья и долгих лет жизни.

Через час в комнату вошла теща в сопровождении Фани.

– Дорогой, у нас хорошие новости, – сказала жена, улыбаясь, как кот нагадивший в тапочки хозяину. – Мама купила домик в деревне, и теперь хочет разводить там хрюшек. Правда, здорово?

– Она, что собирается стать наперсточницей? – удивился Хомячков.

– Какой наперсточницей? – не поняла теща.

– Ну, Вы же хотите этих самых хрюшек на деньги разводить.

– Ты не понял, дорогой, – терпеливо сказала Фаня. – Она хочет купить здесь на рынке свинку, ты отвезешь ее в деревне, а через время у свинки появятся маленькие поросята. Понял? Она их продаст и будут деньги.

– Хома даже подпрыгнул с дивана.

– За кого вы меня принимаете? – вскричал он. – Чтобы я – со свиньей? Да как вы могли подумать такое? Фанюшка! И ты с этим согласилась? И вообще, от скрещивания человека с животным потомства не бывает.

Женщины удивленно переглянулись, а потом разразились громогласным хохотом. Хомячков впервые в жизни наблюдал как смеются бегемоты.

– Ты что подумал, золотце? – отсмеявшись, сказала Фаня.

– Тоже мне, возомнил из себя хряка–производителя. Да из тебя боров, как из табуретки балалайка. Тебе только помочь привезти ее нужно, а там уже папа все сделает.

– Ну, если у него есть опыт в этих делах, то желаю ему удачи. Что ж, хорошо.

– А вот согласия твоего и не спрашивают, – сказала, как отрезала теща.

Хомячков снова сел на диван и уже собирался досмотреть свой любимый сериал «Ну, погоди», но вместо зайчика на него смотрело милое лицо Глафиры Поликарповны.

– А почему это мой дорогой зятек ты почем зря мебель портишь?

– какую? – удивился Хома.

– Вот этот диван, к примеру.

– Так я же его не порчу.

– Ты на нем сидишь?

– Сижу.

– Своим полумягким место на него давишь?

– Не знаю. Наверное.

– Ага. А раз давишь, значит, он продавливается. А раз продавливается – портиться.

Хомячков посмотрел на продавленность у себя, затем на то как подогнулись ножки дивана на стороне тещи, хотел было что–то сказать, но передумал.

– Нет, чтобы помочь своей жене. Она, бедная, умаялась уж совсем. Убирает, стирает, готовит, бегает по магазинам.

«Болтает часами по телефону, смотрит сериалы, сплетничает у подъезда с соседками» – мысленно продолжил Хомячков.

–… А ты вечерами валяешься на своем четвероногом друге, да в ящик пялишься. Совсем замучил мою девочку.

Хома взглянул на жену. Она совсем не походила на замученного узника концлагеря.

– Ты когда последний раз пол мыл? – не унималась теща.

– В че…

– В четверг? А этот четверг был в прошлом году! Я так и знала. Доченька! Ты живешь с лодырем и лежебокой! И поэтому, я хотела бы, чтобы ты немедленно взял тряпку и протер везде пыль.

– И с Вас тоже? – спросил Хома.

– Я сказала, везде! – отрезала теща и встала. Хомячков услышал, как диван облегченно вздохнул.

– Может быть еще чаю? – вежливо предложил Хома.

– Ты слышишь, доченька? Твой муж хочет, чтобы я в троллейбусе обмочилась, – всплеснула руками Глафира Поликарповна.

– В таком случае, могу предложить котлетку, – не сдавался Хомячков.

– Не, это не зять, это чистое наказание, – запричитала теща. – И он еще смеет мне предлагать всего одну котлету. Да я на меньше десяти не согласна.

– Хорошо, мамочка, пойдем, я сама тебе что–нибудь придумаю.

Они удалились на кухню, но оттуда еще долго доносилось ворчание мамы. Хомячкова вдруг осенила одна идея. Он незаметно прокрался в коридор, бесшумно выскользнул на лестничную клетку и позвонил соседу напротив.

– Кто там?

– Это вас сосед беспокоить, – волнуясь, ответил Хома. – У меня к вам дело.

– Не хочу дело. Хочу водки.

– Вот об этом я и пришел поговорить.

– А чего о ней говорить, ее родимую пить надо, – и дверь распахнулась.

За ней стоял небритый, с опухшим лицом сосед Биня.

– Прошу прощения за интимный вопрос, – начал Хомячков. У Вас тараканы живут?

– В приписанных жильцах не числятся, – ответил сосед.

– А нелегально?

– Наверное. Они же непьющие, потому меня избегают. А я на них и не обижаюсь.

– Я бы хотел купить у Вас семейную пару.

– Серьезно? Это конечно не мое дело, но, по–моему, куриная ножка лучше.

– Мне не для этого. Ну, так что, продадите?

– За бутылек хоть всех.

– Всех не нужно, а вот два–три в самый раз. По рукам.

Через пять минут Хомячков держал в руке коробок с тремя тараканами.

– Слышь, сосед? А на кой тебе они? – не удержался Биня.

– Понимаете, у меня в квартире поселился злой дух, а тараканы их превосходно выводят.

– Действительно? Может бизнесом заняться? Тараканами торговать, – почесал в затылке сосед. – Пойду, напишу объявление.

А Хомячков так же незаметно прокрался в квартиру, вошел на кухню и незаметно выпустил свою покупку. Реакция была мгновенной. Теща, увидев тараканов, издала вопль, при котором пожарная сирена стыдливо замолкла бы. Схватила сумочку и оставшуюся котлету, рванула квыходу, сметая все на своем пути. Входная дверь ни на секунде ее не задержала, а с лифтом она бросилась на перегонки. Глафира Поликарповна это соревнование выиграла, причем лифт от нее отстал на три пролета.

До самых сумерек Фаня бранила мужа, но для него это была сладкая музыка.

Хомячки для Хомячкова

Когда, наконец, все свиньи оправились от ОРЗ в мире наступил экономический запор. Почти весь командный состав НИИ, держащий нос по ветру, удалился в поисках лекарства, и сотрудники стали думать кем бы их заменить, на пятом этаже, всеобщим голосованием, состоящим из трех человек, задержавшихся на работе до конца дня, на должность начальника отдела был единогласно избран Хома Хряпович Хомячков. Назначение произошло поздно вечером, поэтому новоиспеченный начальник об этом даже не догадывался.

На следующее утро Хома, как обычно, теряя в общественном транспорте пуговицы, волосы, и здоровье добрался до своего учреждения. Первый сигнал о том, что за ночь что–то изменилось прозвучал от вахтера, который вместо привычного «Пропуск» сказал: «Здравствуйте Хома Хряпович», и показал ему, начинающую лысеть, макушку. Хомячков, заученным движением, приставил к ней небольшой, белый прямоугольник с фотографией, и пошел дальше. В отделе, где под ним сменился добрый десяток стульев, царило какое–то лихорадочное возбуждение. Сотрудники, завидев входящего Хомячкова, тут же попрятали термосы с кофе, новые колготки, карманные шахматы, и сделали вид, что с ужасом ждут воскресенья т. к. в этот день нельзя прийти на работу.

– Здравствуйте. – На половину проснувшись буркнул Хомячков.

– Доброго здоровья Хома Хряпович! – отрепетированным хором поздоровались сотрудники. – Примите наши поздравления.

– Спасибо. Сегодня действительно праздник. Мне в автобусе ни разу не наступили на ногу.

Он, наконец, добрался до своего стола, и здесь окончательно проснулся.

– А где все, что должно было лежать? – рассеянно шаря по пустым ящикам спросил Хома у компьютерного монитора.

– У Вас на столе. – почему–то женским голосом ответил он.

– Где? – заглянул под клавиатуру Хомячков.

– В вашим кабинете.

Хома поднял глаза, и удивленно осмотрел обступившие его радостные лица: – Я попал не в свой отдел?

– В свой. – уже откровенно хохоча заверили его. – Но только теперь Вы не рядовой сотрудник, а начальник отдела.

Хомячков медленно перевел взгляд на настенный календарь. До первого апреля оставалось еще месяцев пять. Не привыкший по утрам думать, Хома, с улыбкой счастливого идиота, рассматривал своих коллег в ожидании что они ему все объяснят, но тут открылась дверь, и в отдел заглянула секретарь

– Я так и думала, что Вы сразу сюда придете, – тоном воспитателя детского сада сказала она. – Хома Хряпович прошу на рабочее место. Через час совещание, а мне еще надо Вас в курс дела ввести.

Все еще не веря ни одному из своих пяти чувств Хома встал, и на слегка трясущихся в коленках ногах вышел из отдела. Пройдя не легкий путь от рядового до начальника Хомячков, наконец, оказался в теперь уже его кабинете. Оставшись один он трижды обошел его по кругу заглядывая во все шкафчики и тумбочки надеясь обнаружить там притаившегося начальника, но кроме своего отражения в зеркале никого не нашел. «Может это сон»? – с надеждой подумал Хома, и чтобы проснуться ударил себя по пальцу увесистым пресс–папье.

– Ай–ай–ай!!! – разлетелось по кабинету.

– Что случилось? – вбежала секретарша.

– Кофе хочу. – дуя на рану ответил первое, что пришло на ум Хомячков.

– Так зачем же орать? Для этого существует селектор. – женщина подошла к столу, и в двух словах и трех жестах объяснила, как пользоваться настольным домофоном.

Когда до Хомы дошло, что это не сон, и его оклад действительно стал в два раза выше, то настроение поднялось на такую же высоту, и он, забросив ноги на стол, стал внимательно изучать носки своих туфель.

– Смею Вам напомнить, Хома Хряпович, что Вы не в Чикаго. – укоризненно покачала головой секретарь.

– Теперь это мой кабинет. Куда хочу туда ноги и отбрасываю. – с вызовом ответил Хомячков.

– На здоровье, но хочу заметить, что стали собираться руководители отделений и думаю им будет не очень приятно лицезреть Вашу обувь. Кстати, Вы прочли те бумаги что я принесла? Там нужно расписаться в приказе о Вашем назначении.

Только сейчас Хома заметил на краю стола внушительную стопку. Поспешно возвратив ноги на их привычное место Хомячков придвинул к себе бумаги.

– Где народ? – спросил он, прочтя титульный лист.

– Ждут разрешения войти.

Хомячков укоризненно покачал головой: – Ай–ай–ай Елена Ивановна. У нас в стране сейчас что?

– Кризис.

– Нет. В стране сейчас клятый демос. Нет не так. Демоклятия. Нет, нет – демократия. Вот, и поэтому ко мне любой может войти без стука как к своему старшему товарищу.

Секретарь пожала плечами, и удалилась. После неё в кабинет стали входить люди, и рассаживаться. Когда свободных мест не стало Хомячков понял, что нужно что–то говорить.

– Здравствуйте. – слегка робея начал он. – Как меня зовут думаю все прочли на табличке.

– Её там нет, сказал кто–то из дальнего угла, но тут–же добавил. – Но Вас и без неё все знают.

Польщенный такой популярностью Хома покраснел.

– Начальник, что делать будем? НИИ вот, вот рухнет. – Хомячков испуганно осмотрел стены в поисках трещин, – Заказов поступает крайне мало, работы нет, скоро все сотрудники разбегутся.

Хома Хряпович стоял у стола, и лихорадочно пытался понять, о чем говорит этот человек, и чего он от него хочет, и тут в его голову влетела, два раза больно ударившись о черепную коробку мысль. Хомячков расправил плечи, и посмотрел на своих подчиненных с верху вниз.

– Товарищи, торжественно начал он. – С этого дня мы будем заниматься не чем ни будь, а кое чем, и это выведет нас из создавшегося тупика.

Старшие отделений почтили минутой молчания эту пламенную речь.

– Можно уточнить? Заниматься кое чем – это как? – робко спросил один из собравшихся.

– Об этом я расскажу завтра в это же в это же время. А сейчас всех прошу на свои рабочие места.

Когда кабинет опустел Хома облегченно вздохнул, и упал в кресло.

– Елена Ивановна узнайте, когда меня сможет принять директор НИИ. – отдал он распоряжение секретарю, а сам, подражая Цезарю, стал делать сразу три дела: что–то искать в компьютере, просматривать бумаги, и писать докладную записку. К своему удивлению перед самым обедом все было закончено.

В столовой на него смотрели так как жители острова Чики – Пуки на куклу Барби. Несколько раз подавившись под этими пристальными взглядами Хомячков понял, что теперь порадовать себя рисовой кашкой с тефтелькой он уже не сможет. Поблагодарив в душе всех за предоставленную ему язву желудка, он вернулся в кабинет. Через полчаса к нему заглянула секретарша: – «Если Вы готовы, то директор ждет».

Собрав бумаги и всю свою храбрость Хомячков двинулся к тому, кого никогда не видел. Всю дорогу с пятого до двенадцатого этажа он пытался убедить себя в том, что начальство не зверь, но сердце отказывалось ему верить, и делало попытки убежать. Людоедская улыбка молоденькой секретарши храбрости не прибавила.

– Здравствуйте Хома Хряпович, – обрадовался директор. – Очень приятно, что Вы в свой первый рабочий день попросились ко мне на прием.

– Сегодня среда. – поправил его Хомячков.

– И что? – не понял директор.

– Среда – третий рабочий день.

Директор внимательно посмотрел на Хому. – И так, что Вы мне намерены предложить?

– Поменять работу.

Вставные зубы директора громко лязгнули, а глаза стали размером с солнцезащитные очки китайского производства.

– Я не ослышался? Вы хотите, чтобы я ушел из НИИ? – просипел он.

– Если надумали, то я возражать не стану, – заверил директора Хомячков. – Но я не об этом. Мне кажется, чтобы наш институт мог и дальше работать нужно чтобы пара – тройка отделов приносила деньги.

На этот раз лязг был по тише, а глаза достигли лишь размеров пенсне.

– И как Вы себе это представляете? – заинтересованно, но несколько скептически, спросил директор.

– Можно чинить компьютеры, печь пирожки, ремонтировать квартиры, – стал загибать пальцы Хома.

– Разводить кого–нибудь. – подхватил его мысль директор.

– Этим пусть ЗАГС занимается, – не согласился Хомячков, но потом подумал и предложил. – А что если кого–нибудь выращивать для продажи?

– Свиней?

– Не обязательно. Можно кроликов на шапки.

– Или хомячков на варежки. – съязвил директор. – Идите к себе. Я подумаю.

«Интересно откуда этот начальник животноводческого отдела свалился на мою голову»? – бросил он мысль в след уходящему Хоме.

Впервые в жизни Хомячков возвращался домой обуреваемый многими думами.

– Дорогая подашь ужин приблизительно через час. Мне еще нужно кое над чем поработать. – бросил он с порога, и поспешил в комнату.

Фраза «Где ты так долго шлялся. Опять автобус перепутал?» – упала прямо у ног Фани едва оторвавшись от её языка. Проводив взглядом озабоченную фигуру мужа, она скрылась в глубине кухни. Через пятнадцать минут, заживо съеденная любопытством, Фаня заглянула в комнату. Хомячков сидел за столом, и что–то писал.

– Милый с тобой все в порядке? – испуганно спросила она.

– Да. Сегодня меня назначили начальником отдела, и я составляю план спасения НИИ от развала. Ужин готов?

За едой он рассказал Фане в чем заключается его план, а она слушала мужа как крестьяне слушали, в свое время, Ленина, или как дети слушают сказку на ночь (что, впрочем, одно и тоже). Спать чета Хомячковых легла глубоко за полночь. Фаня с восхищением поскребла ноготком впалую грудь своего милого, а Хоме, в этот момент, показалось, что теперь весь мир принадлежит ему.

На следующее утро Хома проснулся на много раньше дворника. Одевшись при свете уличного фонаря он, чтобы не разбудить жену, выскользнул из квартиры даже не сняв тапочки. «Это мой звездный ринг»! – Гордо вскинув подбородок вверх подумал он, и показав рожицу сидящей на скамейке паре воркующих котов, трусцой побрел к остановке. От увиденного хвостатый Ромео сфальшивил, наступил на лапу своей избраннице, и с позором был изгнан со двора конкурентом. Но как бы рано не вышел из дому Хомячков на работу он все же опоздал на пол часа. В кабинет Хома ввалился толкая перед собой огромную сумку. Озадаченная Елена Ивановна встретила его в позе почетного караула.

– Меня директор не спрашивал? – утирая со лба росу осведомился он.

– Нее–е–т. а что у Вас в сумке? – женское любопытство всегда было сильнее профессионализма.

– Здесь будущее процветание нашего НИИ. – гордо произнес Хомячков, и отдышавшись стал толкать сумку дальше. – Если директор спросит – я у себя.

Выждав минут сорок, секретарь решила напомнить своему боссу, что вот, вот начнется совещание. Собрав бумаги, требовавшие Хоминого автографа она, поправив на ходу сбившийся парик, вошла в кабинет.

Сирену такой мощности сотрудники НИИ слышали лишь один раз, когда слегка трезвый электрик случайно обнаружил кнопку воздушной тревоги. Лучшее время по эвакуации показал девятый этаж. Через три минуты все служащие уже мчались по домам вместе с казенной оргтехникой. Дольше всех задержался первый. Им так и не удалось вытащить через окно бильярдный стол. Когда страх рассеялся не успевшие удрать, и спавшие в эти утренние часы сотрудники, во главе с директором, двинулись к источнику паники. За дверью кабинета Х. Х. Хомячкова им представилась живописная картина. На столе совещаний, изображая спящую царевну, лежала Елена Ивановна. Хома суетился тут же, пытаясь оживить её чередуя дергание за руку с орошением из термоса, а весь кабинет был наводнен грызунами разных форм и размеров.

– Это что такое? – строго спросил директор, изловив за хвост не очень расторопную белую мышку.

Услышав голос начальника, секретарь открыла глаза, увидела над собой довольную мордочку мышки, тихо пискнула, и снова погрузилась в свое состояние.

– Я спрашиваю, что все это значит?!! – выходя из себя заорал директор. Хома, все еще улыбаясь, отобрал завтрак у двух хомячков, и протянул его своему непосредственному начальнику.

– Вот мой план по спасению НИИ согласно Вашим рекомендациям.

Директор положил мышь на грудь Елены Ивановны, чем вызвал у неё неописуемый восторг, и взял огрызок доклада. Пробежав по нему глазами он с удивлением уставился на Хомячкова.

– Вы идиот? – только и смог спросить он.

– Я здесь уже давно работаю. А что, что–то не так? – Хомины глаза излучали победный марш.

– Вы здесь написали, что я дал указание организовать в вашем отделе цех по пошиву варежек из хомячков. Так?

– Совершенно верно, но я внес некоторые коррективы. Мне стало жаль бедных грызунов, и я подумал, а почему бы не заняться их дрессировкой. Разучить какую–нибудь песенку, или танец, организовать выступления, гастроли. Я где–то читал, что эстрадные певцы очень хорошо зарабатывают, а чем наши хомячки хуже? Вот и будет дополнительный доход для института. Как Вам идейка?

Директор с минуту глядел на Хомячкова, и сопел как дореволюционный паровоз, затем круто развернулся, и прокладывая себе дорогу сквозь служащих и грызунов, ринулся из кабинета.

Ближе к обеду, когда порядок в НИИ был в большей степени восстановлен, а новоиспеченные звезды шоу бизнеса водворены на место т. е. в сумку, Хомячков с папкой бумаг под мышкой, и строгим выговором в деле вернулся в свой родной отдел.

– Ну как кресло начальника? – скрывая не совсем сочувственные улыбки поинтересовались сослуживцы.

– Ничего, довольно удобно. – честно признался Хома усаживаясь на свой скрипучий стул.

– А что же тогда Вам в нем не сиделось?

– Директор оказался ретроградом. Ничего не понимает в пении хомячков. – тяжело вздохнул Хома и щёлкнув мышкой погрузился в не совсем понятный ему мир цифр.

Хомячков в лесу

– Все! Хватит! – воскликнула Фаня, ударяя мужа ложкой по затылку. – Надоело каждое лето проводить в душном пыльном городе. Хочу на курорт! В крайнем случае за город, на природу.

– Потерпи, дорогая, вот пойду в отпуск, тогда и поедем, – ответил Хомячков, потирая ушибленное место левой рукой, а с правой незаметно стирая варенье о скатерть.

– Ха! Тебе же отпуск дают, когда медведи уже десятый сон видят!

– Ну, тога мы купим тебе путевку и ты поедешь отдыхать одна.

– Милый! Твоих денег хватит только на рекламный буклет. Поэтому пальмы и море я могу увидеть только в двух случаях: во сне и по телевизору.

– Ну почему же? У нас еще есть отличные открытки с их изображением, ответил Хома.

Но по выражению ее лица понял, что предложение посмотреть эти фотографии ей не понравится.

– Решено! – сказала супруга, удерживая за воротник пытавшегося улизнуть из–за стола мужа. – В субботу мы едем за город.

– Хорошо, – согласился супруг. – Посидим в кафе, съедим по мороженому. Одену тот светлый костюм, что ты мне купила пятнадцать лет назад. Я, ведь, его так ни разу и не одел никуда.

– Да ты дальше булочной нигде и не был!

– Да? А на работу?! Мне ведь целых пять остановок ехать!

– Ага. Туда ты едешь еще спишь, а назад кроме затылка впередистоящего ничего не видишь. Все, я сказала, в субботу за город!

И вот настала суббота. Всю неделю он основательно готовился к ней: прочел все книг о диких животных в основном о львах, тиграх лонах и носорогах, в ванной учился преодолевать бурные потоки горных рек. А когда в одной передаче он увидел, как аборигены добывают огонь путем трения деревяшки, он выломал ножку у табурета и вертел ее до тех пор, пока она, с помощью жены, не огрела его по спине.

С вечера он упаковал рюкзак, в который положил: зонт на случай дождя, шубу, если вдруг станет холодно, упаковку спичек и сломанную табуретку, чтобы развести костер, огнетушитель, а вдруг пожар, ночной горшок и рулон туалетной бумаги, ледоруб вдруг придется рубить лед, спиннинг, жена сказала, что хочет поймать бабочку, светильник, если останутся ночевать и русско–английский словарь на случай, если заблудятся. В общем, выходной он встретил основательно подготовленным.

Утром будильник поднял их в шесть ноль–ноль. Фаня вскочила, натянула на мужа спортивный костюм и галстук, втолкнула в его зевающий рот бутерброд и, не дожидаясь, пока он откроет глаза, потащила на вокзал.

– О, какой длинный трамвай! – пробормотал просыпающийся Хома, втискиваясь в электричку.

– Садись, троллейбус, ты мой, – ласково сказала жена, хлопая рукой рядом с собой.

В это время электрика тронулась, а вместе с ней и Хомячков, который, зацепившись за свой рюкзак, оказался на полу в проходе, довольно далеко от нее.

– Ты чего там разлегся? – спросила она.

– Следы изучаю, – буркнул Хома, потирая ушибленную коленку.

– Иди сюда, следопыт, – позвала Фаня.

В этот день ничто не могло омрачить ее хорошего настроения. Через два часа Хомячковы уже стояли на опушке леса.

– Воздух то какой! – воскликнула Фаня, вдыхая всей грудью аромат леса.

– Да. Кто–то не поскупился на освежитель, – поддакнул супруга.

– Какой освежитель? – не поняла жена.

– Освежитель воздуха «Хвоя» – уточнил Хома.

– Пошли, жертва асфальта! – вздохнула жена и, взяв его за руку, углубилась в лес.

– Смотри, елок сколько! – изумился Хомячков. – Даже больше, чем на новогоднем елочном базаре. Но все какие–то высокие и нестандартные, наверное, уцененные будут, – сделал он вывод, разглядывая деревья.

– О, а эту уже кто–то купил, – сказал он, споткнувшись о пень.

Фаня тащила мужа все дальше и дальше в лес, словно трактор телегу, которая все норовила зацепиться то за корч, то за пень, то за поваленное дерево. Наконец они выбрались на поляну.

– Ты посмотри, красота то какая! – выдохнула Хомячкова, разглядывая сотканный природой ковер из зеленой травы и цветов. – Вот здесь мы и остановимся на пикник.

– Да, неплохо поработал мастер по ландшафтному дизайну, – заметил Хома. – Правда, я бы еще в центре альпийскую горку поставил.

– Иди за хворостом, бугорок белорусский! – подтолкнула его жена.

«Если бы еще знать, что это такое» – подумал Хомячков, но спросить не решился.

Отойдя немного от поляны, он увидел что–то такое, от чего опрометью бросился обратно.

– Дорогая, – зашептал он, – пойдем, я тебе чудо покажу. Там красная ворона головой о дерево бьется, наверное, выхлопных газов надышалась. Слышишь?

По лесу эхо разносило удары клюва о дерево.

– Это же дятел, горе ты мое! – усмехнулся Фаня. – Ты мне дров для костра принес или эта птица тебя с деревом спутала и всю макушку тебе отбила?

– Нет, – вздохнул он и жалобно взглянул на нее. – Солнышко, пошли вместе, а то мне одному там как–то неуютно.

– Ладно, пошли, а то и впрямь какой–нибудь муравей тебя заикой сделает.

После десяти минут блуждания по лесу Хомячков стал похож на навьюченного хворостом ослика, которого тянула под уздцы, то есть за галстук, жена.

– Все, возвращаемся, – скомандовала Фаня и на миг отпустила мужа, чтобы поправить волосы.

Этого мига хватило, чтобы Хомячков зацепился за торчащий корень и упал мягким местом на неуспевшего увернуться ежа.

– Ой, дорогая, подо мной либо кактус, либо подушечка для булавок! – в панике зашептал он, не смея повысить голос при даме.

– Если здесь и был кактус, то ты уже из него гербарий сделал, – вздохнула она, приподнимая его с земли вместе с хворостом. – Вон, дорогой, от тебя даже подушечки для булавок убегают! – показала она на улепетывающего от них со всех ног ежика. – Иди за мной, укротитель кактусов!

Когда на поляне весело затрещал костер, у Хомячкова вдруг проснулся первобытный инстинкт. Он схватил палка и, хищно вращая глазами, произнес:

– В этом лесу должны водиться дикие звери! Я сейчас пойду и добуду нам на обед… мамонта!!!

– Ну, во–первых, звери ничего тебе не должны, во–вторых, не охотится долго, а то я твои бутерброды сама съем.

– Не волнуйся, я скоро! – прокричал Хомячков и скрылся в чаще.

Чем дальше он уходил от поляны, тем меньше в нем оставалось от охотничьего азарта. Вскоре он присел на пень и задумался: «Итак, что мы знаем о мамонтах? О них мы знаем, что они большие, с двумя хвостами, живут семьями в муравейниках. Питаются нектаром цветов и, перелетая с одного на другой, собирают мед. На зиму ложатся в берлогу спать, а весной делают запруды на реках из деревьев, перегрызая их у корня. Один хвост у них рыжий и пушистый, чтобы заметать следы, а второй – тонкий с кисточкой на кончике, чтобы отбиваться от мух. Они очень пугливы и у них длинные уши».

– Я все вспомнил! Теперь главное, его найти, – сказал Хомячков.

И тут он заметил, что кто–то по нему ползет.

– А это еще что за зверь? – удивился Хома, взяв муравья двумя пальцами и положив его на ладонь, чтобы получше рассмотреть.

– Ой–ой–ой! – завизжал он, когда десятки собратьев этого «зверя» впились ему в ноги, забрались на спину и под рубаху.

– Ай–ай–ай! – еще раз прокричал Хомячков и рванул, куда глаза глядя, точнее не глядят, так как они у него были закрыты.

Открыл он их только тогда, когда впереди раздались странные звуки.

– Му–у–у, – сказало странное животное, стоящее на опушке леса.

– Кто это? – прошептал Хомячков и спрятался в кусты.

– Му–у–у, – повторило это чудо–юдо и принялось жевать траву.

«Вот так насекомое!» – удивился Хома. – «Это, видно, и есть тот самый мамонт, которого я ищу. Надо торопиться, а то он сейчас соберет весь мед и улетит к себе в муравейник».

И Хомячков стал подкрадываться к нему, держа палку наготове.

– Ты что тут, за бабочками охотишься? – раздался над ним грубый голос.

– Тс–с–с, не спугни мамонта… – прошептал Хома.

– Где? – удивился мужчик.

– Да вон, нектар с цветком собирает, – показал Хомячков на рогатое чудище.

– Совсем городские одичали, корову с пчелой путают! – А ну, марш отсюда, ботаник, а тоя из тебя самого земноводное сделаю! Ноги вырву и ласты вставлю! Будешь у себя в ванной квакать!

Хома хотел было ему ответить, но тут из лесу вышла супруга.

– Я так и знала, что мой дорогой по говядине соскучился, – проговорила она, взяв мужа за поводок, то есть за галстук. – Пошли охотник за бифштексами. – На электричку опоздаем. В следующий раз внимательнее разглядывай молочные пакеты, чтобы не перепутать корову с крокодилом.

Уже сидя в электричке, Хома вспомнил про свой подарок.

– Дорогая, я тут в лесу, на пеньке, чудный ремешок для тебя нашел. Держи.

И он вынул из кармана змею. Все пассажиры в вагоне дружно решили выйти, не дожидаясь станции, а глаза у Фани стали такими, словно она узнала, что ее мужу дали Нобелевскую премию. Окно было открыто и ужик, с помощью Хомячковой опроверг поговорку, что рожденный ползать, летать не умеет.

После чудесно проведенного пикника Хома еще долго смотрел на мир удивленным правым глазом.

Хомячков в гостях у тещи

В пятницу, придя с работы, Хомячков уже у двери почувствовал наступление беды. В коридор выплыла его прелестная женушка и, блестя глазами, как патрульная машина ГИБДД, радостно воскликнула:

– Дорогой! Завтра мы едем в деревню к маме! Она нас пригласила в гости!

Только сейчас Хома понял, что чувствовали персонажи Гоголевского «Ревизора» в знаменитой немой сцене. Когда его глаза вернулись на место, а челюсть, укусив любопытный язык, захлопнулась, Хомячков с надеждой в голосе спросил:

– А явка обязательна?

– Ну конечно, мой милый, – уже пританцовывая у кухонного стола, отреза Фаня все пути к отходу. – Ведь ты еще там ни разу не был, это во–первых. Во–вторых, мама живет одна, а хозяйство большое и ему так не хватает мужских рук, хотя бы по выходным. И в–третьих! Ты даже не представляешь, как там хорошо! Утром тебя будет вместо будильника живой петух. Встаешь, на дворе утренняя роса омывает ноги. С луга пахнет скошенной травой, а от натопленной печи в доме тепло и уютно. Эх! О прелестной деревенской жизни можно говорить бесконечно. Ты уже поел? Тогда вымой посуду, вынеси мусор и прибери в квартире, а я пойду укладывать вещи. Завтра рано вставать.

Всю ночь Хомячкову снилась глухая тайга, где время от времени из берлоги выползала медведица с лицом любимой тещи, и хвасталась: «Хорошо иметь домик в деревне!»

Утро застало чету Хомячковых трясущимися в пригородном автобусе в направлении деревенского рая. После двух часов, в течение которых автобус пытался вытрясти их пассажиров завтрак, Хома наконец таки снова ступил на землю. Правда, вначале он вступил в коровью лепешку, а уже потом на землю.

– Хомячков! Моя родина приветствует тебя! – счастливо воскликнула Фаня, разведя руки.

– Мне казалось, что во время приветствия хлеб, соль преподносят, а не это, – кивнул он на лепешку и стал отирать туфли сорванным лопухом.

– Посмотри, красота–то какая! – не обращала внимание на ворчание мужа Фаня.

– Пыль, грязь, да эти… – он снова покосился на коровий помет. – Никакой цивилизации.

– Пошли уж, сын асфальтоукладчика и бетономешалки. – Увидишь, как живут те, на чьих плечах все города держаться. – И, взяв Хому за руку, повела по деревне.

Сельскую жизнь Хомячков видел по телевизору, в фильмах, читал о ней в книгах, но, бредя сейчас по деревне, он поражался тому, как резко она отличается от привычной и родной ему городской жизни.

Фаня же, с легкостью перемахивая через лужи и грязь, приветливо здоровалась со старушками, которые высовывали свои любопытные носы и носики из каждого дома, подворотни, калитки и других мыслимых и немыслимых мест. Хома над одним из домов заметил скворечник и стал с нетерпением ждать, появится ли оттуда морщинистое личико? К его огромному разочарованию оттуда вылетела только птичка. «Наверное, это местный фотоаппарат» – подумал он.

– Ну, что стоишь как пень? Заходи, давай, – прикрикнула на него Фаня и подтолкнула в распахнутую калитку.

Первой их встретила кошка, которая увидев гостей, испуганно скрылась в одном из строений в глубине двора.

– Убежала самогонку прятать, – усмехнулся Хомячков, вспомнив недавнюю статью в газете о рейде милиции по деревням. – Однако, как живут! Даже у котов свой дом имеется.

Теща их встретила в сенях. Она там на газовой плите жарила картошку.

– Наконец–таки добрались! – радостно замахала Глафира Поликарповна деревянной лопаточкой перед носом у Хомы.

– Здравствуй, доченька! – чмокнула в щеку Фаину. – Здравствуй, зятек! – чмокнула она Фаину в другую щеку. – Как доехали?

– На автобусе, – ответил Хома, и стал внимательно изучать содержимое полок, чтобы избежать рентгеновского взгляда тещи.

– Тогда мойте руки и за стол, будем завтракать.

– Рукомойник от крыльца направо за угол, – шепнула ему жена.

Завернув за угол, Хома в ужасе остановился. У рукомойника стояло странное животное, некий гибрид собаки водолаза с антилопой Гну. Оно смотрело на него своими выпученными карими глазами, махало куцым хвостиком и шевелило губами.

– Пе–е–е–нь! – произнесло оно.

– Ма–а–ма! – эхом подхватил Хомячков и бросился в дом.

– Что, что случилось? – встревожилась Фаня.

– Ма–ма, – с трудом выговорил Хома, тыча пальцем на дверь.

– Хоть я и не знакома с твоей матерью, но думаю, что это не она, – успокоила его жена. – Пойдем, посмотрим, кто тебя так напугал.

Выйдя во двор, она, увидев это чудище, рассмеялась.

– Так это же мамина коза Машкам! Ты что, козы испугался?

– Нет, с твоей мамой перепутал, – буркнул Хома и отвернулся.

Пролетая над порогом, он нечаянно задел пустое ведро и, поменяв от этого траекторию, смачно плюхнулся к ногам изумленной тещи.

– Зятек! Что с тобой?

– Это он мам, так спешил высказать тебе свою любовь, что споткнулся и теперь весь у твоих ног, – ответил за него Фаня.

– Спасибо, я польщена, – вскинула вверх голову Глафира Поликарповна и, вытерев о Хомин пиджак калоши, прошла в дом.

– Идемте кушать. Все уже на столе, – раздался через секунду ее милый голосок.

После завтрака Хомячков собрался было пойти досмотреть, чем же кончился сон про тайгу, как все его планы спутала дорогая мама.

– Зятек! У меня к тебе будет одно дело, – как–то подозрительно издалека начала она. – Я недавно приобрела двух свинок. Не мог бы ты пойти выгрести у них старую солому, а подстелить новую? – тоном, нетерпящим возражения, попросила Глафира Поликарповна и подробно объяснила где, что и как.

Вооружившись вилами Хомячков бодро вошел в сарай. Такой вони не издавал ни один общественный туалет в городе. От большего количества аммиака в воздухе у Хомы из глаз брызнули слезы и от этого он упустил момент, когда две грязно–розовых свиньи весело хрюкая бросились к нему обниматься. Уже лежа на полу Хомячков пытался объяснить, что он приехал в гости не к ним, а к их хозяйке, и что он здесь не по доброй воле, а по принуждению, но жители хлева так и не поняли обитателя квартиры и по прежнему лезли к нему с поцелуями.

– Ах так! – вскочил на ноги в конец выведенный из себя Хомячков. – Тогда вот вам!

И он выставил вперед свой железный четырехзубовый довод. Этот аргумент оказался более убедительным и свиньи отстали.

Закончив работу, Хома вышел из хлева. Во дворе его поджидали супруга с матерью.

– Как же ты, дорогой зятек, побежал к свиньям не переодевшись? – всплеснула руками теща.

– Он, наверное, решил, что без галстука туда не пускают, – предположила вслух Фаня и бросив к его ногам ворох старой одежды скомандовала. – Снимай свою городскую униформу и одевай вот это, горе мое. Ну и работы ты мне подкинул. Если до завтрашнего вечера не высохнет, будешь своим смешным местом сушить. Понял?

Хомячков быстро сбросил с себя испачканный поросячьим навозом костюм и одел то, что ему дала жена. Переодевшись, он так стал похож на пугало, что ворона, сидевшая на заборе, отрывисто каркнула и, упав в траву, забилась в истерике от хохота. Куры в страхе разбежались по двору, а одна на всякий случай упала в обморок.

– Ну вот, теперь ты типичный представитель деревни, – критически оглядев его наряд, заявила теща. – Там за сараем лежат дрова, их нужно поколоть и сложить в поленницу. Сделаешь? Вот и молодец.

Хоме ничего не оставалось делать, как идти за сарай.

– Чем же мне их колоть, это же не орехи, – почесал затылок Хомячков, оглядывая кучу поленьев. И тут он вспомнил, как в одном фильме мужик топором разрубал похожие чурочки надвое, и называл это колкой дров.

– Ага! – воспрял духом Хома. Увидев лежащий рядом топор. – Судя по фильму, это не так уж и сложно. Ну–с, попробуем!

Хмячков, подражая герою, поставил полено на специальную колодку и замахнулся. Топор взлетел вверх и остановился только когда на его пути встретился лоб.

– Завтра возможен дождь, – подумал Хома, наблюдая за бегущими по небу облаками, усыпанными разноцветными искрами.

– Где–то я ошибся. Попробуем еще раз.

Вторая попытка была более удачной. Описав дугу, топор с легкостью вошел в дерево, но не расколол его, а намертво там застрял. И так, и эдак пытался Хомячков освободить орудие труда из деревянного плена, но все безрезультатно.

Когда в деревне зажегся единственный фонарь, Фаня пошла звать мужа к ужину.

За сараем ее ждало странное зрелище. Ее суженный, упершись ногами в полено, тянул что есть силы ручку топора на себя. Причем лицо его от натуги приняло фиолетовый оттенок, а на лбу, как фонарь, красовалась большая оранжевая шишка.

– Пойдем отдыхать, милый, – нежно оторвала она его от этого увлекательного занятия. Когда топор освободился, Фаня взяла его и, перевернув легонько, ударила обушком о колодку. Полено хрустнув рассыпалось.

– Вот ведь, оказывается эта часть топора предназначена не только для лба, – удивленно подумал Хомячков, потирая шишку.

В эту ночь медведица домиком уже не хвасталась.

Утром, Хому разбудил крик петуха.

– Вот уж мне эти китайские будильники! – спросонья чертыхался Хома, что есть мочи нажимая пальцем на кнопку, пытаясь отключить этот противный звук.

– Идиот! Ты что своим пальцем мне в нос тычешь? Мне же больно! – не выдержал Фаня.

– Ой, прости. Я перепутал, – окончательно проснулся Хомячков. – А где будильник?

– На дворе.

Хома встал и побрел во двор. На крыльце его нога зацепилась за ведро, и он по щиколотку оказался в молоке.

– И утренняя роса омывает твои ноги, – улыбаясь, процитировал Хомячков жену.

– Спасибо тебе, зятек! Вот мы и попили молочка, – сквозь зубы процедила теща.

– И вам, доброе утро. Как спалось?

Глафира Поликарповна молча принялась вытирать крыльцо.

После завтрака для Хомячкова настал час расплаты.

– Милый зять! У вас еще есть пара–тройка часов до отъезда. Очень тебя прошу, выведи Машку на луг, что за огородом, и привяжи ее к столбику, – и теща улыбнулась победной улыбкой.

Хома встал из–за стола и решительно направился в сарай. Увидев вошедшего, коза удивленно замахала ушами и не мигая уставилась на него.

– Что ты на меня так смотришь? Я тебя не боюсь, – произнес Хомячков, держась на всякий случай поближе к двери. – Где у тебя поводок?

Немного осмелев, Хома двинулся к животному. Как только дорога к открытой двери освободилась, коза сразу же рванула туда. Когда она пробегала мимо Хомячкова, он заметил на животном ошейник и сразу вцепился в него. Немного притормозив от неожиданности. Коза с удвоенной силой понеслась прочь из душного хлева, не забывая при этом пытаться сбросить неожиданную ношу.

Вы видели, как ковбои объезжают диких мустангов или участвуют в родео на быках. Так вот, это детские игры по сравнению с тем, что довелось испытать Хомячкову. Дав несколько почетных кругов по двору и до смерти напугав кота, петуха и соседку, наша галопирующая пара вылетела на луг. Там коза ловко сбросив седока, понеслась к лесу, но не тут–то было. Очутившись на земле, Хомячков с грациозностью барса прыгнул на пролетающий возле него конец веревки и, чувствуя, что этот зов природы он вряд ли сможет остановить, набросил петлю на ближайший столбик. Машка затормозила так резко, что ее задние ноги обогнали передние, и она заметалась как рыбка, пойманная на крючок.

Через час Глафира Поликарповна вышла, чтобы понаблюдать, как движется процесс поимки Машки и видит такую картину. У столбика в густой сочной траве лежат, обнявшись, коза и зять, причем Машка прижимается к нему так, словно это был ее муж, а не дочери.

Домой Хома возвращался в сыром костюме и мокрых носках, а кроме шишки на лбу, красовался еще внушительный синяк под глазом. На работе он объяснял это неудачной колкой дров, а Фаня не разговаривала с ним целую неделю.

Хомячков в детском саду

Часы в кабинете проснулись как всегда ровно в 10⁰⁰ «время чего–нибудь сжевать» – подумал Хомячков, привычно вздрогнув от их звона. Заученным движением руки он извлек из пакета сверток с бутербродами и термос с чаем. В тот момент когда поглощение углеводов шло полным ходом в кабинет заглянул шеф.

– Приятного аппетита! – поздоровался он и услышал в ответ лишь дружное мычание набитых ртов.

– Надеюсь правильное пищеварение улучшит приток крови к серому веществу, что благотворно скажется на трудоспособности.

Хомячков кивком головы заверил его, что так и будет, затем сделал большой глоток чая и вонзил зубы в докторскую колбасу.

– Хочу сообщить вам неожиданную, но надеюсь приятную новость. – продолжил излучать жизнерадостность шеф – В связи с эпидемией беременности, детсад №17 лишился большей части воспитателей. Пока не найдут замену, они просят прислать хотя бы на один день людей. Мы откликнулись на их просьбу и завтра вы поступаете в распоряжение детей средней дошкольной группы. Струя чая смыла с его усов крошки печенья, а прокомпостированный Хомиными зубами кусок колбасы живописно расположился на щеке у шефа, расположив вокруг себя остатки хлеба.

– Я принимаю этот салют, как знак одобрения и согласия. – спокойно сказал шеф стирая с себя остатки чужого завтрака.

– Нет, тоесть да, тоесь нет – засуетился Хомячков. – Я только хотел сказать, а не проще ли было бы всем работникам образовательных заведений сделать прививки от этой заразы?

– А вы это обсудите со своей женой, надеюсь она вам популярно объяснит кому делается в таких случаях прививка. И вообще, Хомячков, вы любите детей?

– В каком смысле?

– Ну ужо не в гастрономическом. Вообще, вы любите детей? Хома задумался. Своих детей у него никогда не было, жена говорит – это потому, что он всякий раз засыпал в самый ответственный момент, а звать кого–то на помощь было неудобно. А те которых он видел по телевизору и встречал на улице были нечего. Некоторые даже чем–то походили на людей.

– Да! – ответил Хомячков.

– Что, да? – удивился шеф. За то время что Хома размышлял над своими чувствами к будущему поколению, начальник успел съесть предложенный сэндвич, выпить кофе и уже докуривал сигарету.

– Я люблю детей!

– Мы в вас всегда верили и потому назначаю вас, представителем нашего отдела в детсад №17 группа 9. Завтра к 7⁰⁰. Попрошу не опаздывать.

На следующий день Хомячков, под охраной заведующей, шёл по коридору детсада и выслушивал лекцию о правилах пользования детьми.

– Во первых, – наставляла его женщина – Хоть дети и цветы жизни, но поливать их не следует. Во вторых . Количество принимаемых утром и отдаваемых вечером малышей должно быть одним и тем же. В третьих. Дети – это маленькие люди, которые ничего не умеют, не знают, но очень хотят научиться и наша задача им в этом помочь.

Поэтому от их вопросов не отмахиваться и не отсылать к какой–нибудь бабушке. Они не у неё спрашивают, а у вас.

Следующее, следить за тем, чтобы они съели за завтраком и обедом всё, что будет дано. Я повторяю, не доесть за них, а проследить, чтобы они доели. Всё поняли? Тогда ни пуха, ни пера. – Сказала заведующая и толи подтолкнула, толи погладила по спине.

Войдя в группу Хомячков охнул. Такого количества визжащей, пищащей, орущей и бегающей малышни он не видел никогда, за всю свою жизнь. Не успел Хома сделать и трёх шагов, как его тут же окружили приветливые маленькие человечки. Не ожидав, такого тёплого приёма Хомячков попятился, споткнулся, о кем–то заботливо подставленный ночной горшок и грохнулся она пол. В тот же миг любознательная братия облепила его с ног до головы.

– Кара–у–ул! – тихонько, чтобы не напугать детей, закричал Хома.

– Что случилось? – выглянула нянечка ******* группы.

– Ах вы разбойники! Разве так встречают своих шефов? А ну! Как мы должны себя вести?

Малыши быстренько оставили гостя в покое, встали кругом и протянули к нему ладошки.

– Меня к вам воспитателем прислали. На замену.

– Дети, отбой! Это не шефы! – крикнула няня и обратилась к Хомячкову. – А вы с детьми обращаться умеете?

– Нет, но попробую. – сознался Хома.

– Тогда, для начала возьмите книжку и почитайте им сказку.

Хомячков собрал вокруг себя как можно больше ребят, открыл первую страницу и завывающим голосом начал читать.

– В некотором царстве, в некотором государстве, жил–был царь.

– А мне папа сказал, что цари только в колоде карт остались. – перебил его один карапуз.

– Ну, молодой человек, это вопрос спорный. Я могу привести вам десяток стран где существует монархия. Это Великоб…

– Ты давай, сказку читай.– выступила вперёд девочка, – Я эта, страны и без тебя знаю.

– Так вот. – смутился Хома– Жил он значиться в некотором царстве и было у него три сына.

– А царица? – спросил вдруг другой мальчик.

– Что царица?

– Ну где она была. Царь был, дети были, а царица? Они развелись?

– Я думаю, она умерла. Несколько помедлив ответил Хома.

– Тогда не разводились.

– Как наша бабушка! – воскликнула девочка и заплакала, через секунду ревела уже вся группа.

Хомячков растерялся, вскочил, бросился к одному малышу, к другому, побежал за нянечкой, но перепутал дверь и забежал в кладовую. Со всех полок на него посыпались вёдра, тряпки, щётки. С ведром в одной руке и с тряпкой в другой Хома вернулся в класс. Няня стояла среди успокоившихся малышей и что–то им рассказывала. Взглянув на него, она лишь покачала головой.

– Мне кажется, с ведром и тряпкой вы несколько погорячились. Они бы столько не наплакали.

– Да я так, на всякий случай – смутился Хомячков и стал незаметно заталкивать ногой ведро под стул.

– Ладно. Берите детей и садите их завтракать. Да не подмышку берите, а за руку.

– Ой! – воскликнул Хома, почувствовав что его палец стиснули чьи–то зубы. – Мне кажется завтрак уже начался. Запить дать? – обратился он к малышу, пытаясь вытащить из его рта свой палец.

Кое как усадив детей перед тарелками с манной кашей, Хомячков облегчённо вздохнул, но тут..

– Я писать хочу! – сказал один мальчик.

– И я! И я! И я! – раздалось со всех сторон.

Хома схватил малыша за руку и потащил туда, где по его мнению должен был быть туалет. Он там был, но один.

– Интересно, мужской или женский? – подумал Хомячков.

– Хоть бы табличку прибили.

Пока он пытался догадаться можно ему туда войти или нет, мальчик сделал под собой лужу.

– Ну вот, потерпеть не мог. Упрекнул его Хома

– А вам трудно было горшок отсюда взять – ответил мальчик и распахнул дверь в туалет. Там стройными рядами стояли ночные вазы.

– Мама дорогая! – выдохнул Хомячков тяжело опустился в лужу у ног.

Рассадив детей по горшкам , Хома решил, пока эта маленькая беда находилась в состоянии относительного покоя, сверить их численность со списком. Как он и предполагал, детей стало на два меньше. Хомячков в панике бросился их искать. Через полчаса одного он извлёк из живого уголка, где тот не безуспешно пытался скормить свою порцию каши – черепашке, второго нашел в дебрях фикуса, где он умудрился заблудиться. Пока Хома выуживал детей из среды их обитания завтрак плавно перешёл в часы занятий.

– Пусть они что–нибудь нарисуют. – посоветовала няня.

– Уважаемые мальчишки и девчонки –выступил с речью воспитатель – Хотите ли вы стать великими художниками , как этого хочу я? «Это мне даёт хотя бы пятнадцать минут покоя» – продолжил он мысленно фразу.

– Нет – хором ответили дети

– А кем же? – удивился Хома.

– Я хочу быть продавцом в конфетном отделе – встала одна девчонка.

– А мы хотим стать у неё покупателями – сказали все остальные.

– Тогда ты нарисуй конфетный магазин, а остальные – свои покупки – подала идею няня.

Относительное спокойствие длилось целый час. За это время Хома успел реанимировать черепашку, развязать питона, протереть столы и побывать в качестве мишени. Раскрашенный всеми цветами радуги он стал принимать работы.

– Очень красиво. Молодец. Замечательно. Я узнаю эту шоколадку – говорил всякий раз Хомячков, когда разглядывал цветные пятна на бумаге, и пытался напрячь всё своё воображение, чтобы отличить человека от коробки конфет.

– А покажи как ходит медведь – вдруг попросил мальчуган.

– По большому или по маленькому? – спросил растерянноХома.

– По лесу.

– Примерно вот так! – опустился он на четвереньки и вразвалку пошёл к двери.

– А как он рычит? – поинтересовалась девочка.

– Р–р–р–р! – со всей мощи своих легких заревел Хома.

От входной двери раздался испуганный визг заведующей, детей разметало по углам, а в группе ещё долго металось эхо.

– Кто здесь рычал? Вы? – набросилась на него заведующая, когда немного пришла в себя.

– Нет «питон». – попытался свалить вину на животное Хомячков.

– Он не может рычать.

– Ну да, так как с ним обращаются эти милые детишки, я ещё удивляюсь как он не научился ругаться матом.

– Мужчина! Ведите себя прилично. Вас прислали сюда их воспитывать, а не делать заиками.

– Зайками я их делать больше не буду, потому как врядли удастся, но ваши пожелания я учту. – заверил её Хома.

Оставшиеся два часа до обеда Хомячков прыгал перед детьми козликом, изображал жирафа, бегемота и крокодила Гену. Единственно кого зрители забраковали, это Чебурашку, потому что уши несмотря на все усилия несмотря на все усилия не приобрели даже приблизительного сходства с оригиналом. А колобка показывать он постеснялся. Ведь по правилам, это круглый сухарик был абсолютно голым, а предложенный Хомой вариант одетого колобка был больше похож на мэра города, чем на сказочного героя.

Наступил долгожданный обед. Хомячков устало плюхнулся на стул, и лениво наблюдал за весело махающими ложками детьми.

«Жить как говориться, хорошо» – вспомнил он фразу из известного кинофильма и с трудом увернулся от летящего в него куска хлеба. Но в общем обед прошёл в тёплой и дружественной обстановке.

После получасового перерыва Хома снова ринулся в бой. Первым делом он вылавливал детей, чтобы усадить их на горшок, потом охотился за ними, чтобы уложить спать. В конце концов терпение, сбитые коленки и покусанные руки дали свои плоды. Все дети заняли свои места в кроватях.

– Уф! – вытер пот со лба Хомячков.

– А где продают овец? – спросила вдруг одна девочка.

– Я думаю на рынке – растерянно ответил Хома.

– Сколько весит 29 собак?

– Кто больше –кит или слон?

– Сколько весит земля?

– А можно потрогать небо?

Вопросы сыпались как моль из Фаниной шубы. На некоторые он сумел ответить, но многие поставили его в тупик. На его счастье дети потихоньку успокаивались, вопросов возникало всё меньше и меньше, и наконец все уснули.

Хома устало закрыл глаза, но тут же подпрыгнул от боли. Перед ним стояла девочка и протягивала кактус.

– Понюхай, папа говорит, что он огурцом пахнет.

– У меня насморк, я сейчас запахов не слышу – оправдывался он пытаясь увернуться от небритого «огурца».

Вскоре дети встали и начали весёлые игры.

Хомячков перевоплощался то в бэтмена, то в кенгуру, взбирался по стене как человек–паук и умудрился собрать нектар с искусственного цветка, изображая пчелу. Скакал мустангом по прерии и перевозил людей по джунглям в виде слона.

– А теперь покажи как лягушка ловит комаров! – попросили дети.

Хомячков опустился на корточки и прокричав «Ква» прыгнул к двери. Вместо комара он схватил пуговицу на пальто мамы пришедшей за ребёнком.

– Простите. – сказал Хома и бросился одевать её сына, пока маму приводили в чувства нашатырём.

Рабочий день подходил к концу, детей становилось всё меньше, в группе становилось всё тише, и Хомячков уже не ползал по ковру ящерицей, а блаженно сидел на стуле и изображал Наконец он устало выгреб шваброй спрятавшегося под кроватью последнего ребёнка, пересчитал у зеркала синяки и ссадины и отправился к заведующей.

– Ну как отработали? – спросила она – Не тяжело было?

– Нет, что вы – солгал, Хомячков, ощущая боль во всем теле.

– Очень хорошо. Завтра возвращайтесь на свое рабочее место. Мы нашли воспитателя.

– Прекрасно! – обрадовался Хома, словно ему прочли приказ о повышении. Второго дня здесь он бы не пережил. – До свидания! Желаю здравствовать!

Выйдя из стен детсада Хомячков жадно вздохнул воздух свободы и…что–то больно ударило его между лопаток. Хома обернулся.

– До свидания, дядя Хома! – услышал он знакомый детский голосок. Это прощалась с ним группа №9.

Хомячков в зоопарке

– Дорогой, почему ты меня никуда не приглашаешь? – спросила как–то в выходной день Фаня.

– А куда? – ответил Хома, не отрываясь от телевизора, где шла передача «В мире животных».

– Ну, не знаю. Сходили бы куда–нибудь.

– Хорошо. Кончится передача, пойдем вместе в булочную.

– Дурак! Я хочу… хочу… вот! Я хочу посмотреть на них, – и Фаня ткнула пальцем экран, где в это время позевал лев. Царь зверей, видимо услышал ее, потому что пождал хвост и быстро скрылся в чаще.

– Что ж, садись, посмотри, но боюсь их больше не покажут, – подвигаясь на диване сказал Хома.

– Идиот! Я хочу посмотреть на них живых, настоящих.

– Боюсь, что у тебя ничего не получится, – возразил Хома. – Они живут далеко, а мне завтра на работу. Да и денег у нас столько нет.

– Хомячков! У тебя от этого ящика, уже совсем мозги вырубило. Я говорю про зоопарк.

– Что? У нас а парке разгуливают эти милые кошечки? В булочную идешь одна, туда через них проходить надо?

Фаня хотела что–то сказать, но промолчала и вышла из комнаты. Через полчаса она снова стояла перед Хомячковым, нарядно одетая и слегка накрашенная.

– Одевайся, горе мое, я хочу показать тебе, что на земле живут не только коты и собаки, но и много другого зверья.

«То, что зверья вокруг много, я и так знаю» – одеваясь, подумал Хома.

Через два часа они уже стояли у входа в зоопарк.

– Зачем было тащиться в такую даль, чтобы встретиться со зверьем, – недоумевал Хома. – Можно было бы просто этажом вышло. Сама не раз говорила, что там живут не люди, а прям звери какие–то.

– Иди молча, сейчас ты увидишь настоящих зверей, – бросила на ходу Фаня и они прошли во внутрь зоопарка.

– А почему здесь много клеток и мало деревьев? – спросил Хомячков, вглядываясь в длинную аллею из железных прутьев.

– В них живут диких звери, – пояснила жена.

– Но ведь нельзя никого держать за решеткой, без доказательства вины! – воскликнул Хома. – Это ущемление прав.

– Во–первых, эти прутья защищают зверей от таких посетителей, как ты, – ответила Фаня. – А во–вторых, если еще раз откроешь свой рот, я тебе так твои права ущемлю, что потом долго нормально ходить не сможешь.

Первой на их пути оказалась клетка с обезьянами.

– Вот, Хомячков, – сказал жена, наблюдая, как мартышки уплетают бананы. – Профессор Дарвин утверждал, что мы произошли от них.

– Только не я, – пробурчал Хома, стряхивая с себя кожуру. – Я не бросаюсь в посетителей шкурками и задница у меня другого цвета.

– Но в остальном Вы очень похожи, пошли дальше.

Девять клеток с волками, лисами и зайцами ему было не интересно, т.к. зайцы спали у себя в домике, а волки и лисы были очень похожи на тех зверей, которых каждое утро выгуливали соседи.

В следующей клетке находился бурый медведь. Он методично бродил из угла в угол, мотая при этом головой.

– Что он делает? – спросил Хомячков, внимательно следя за его движениями.

– Идет.

– А куда?

– На обед.

– А потом, что будет делать?

– Идти.

– Куда?

– С обеда.

«Бедненький, наверное, столовая у него в другом конце города» – подумал Хома и полез в карман.

– Ты, что хочет ему дать? – спросила Фаня.

– Свой проездной.

– Зачем?

– На троллейбусе он быстрее на обед доберется и у него будет время посидеть, отдохнуть.

Фаня молча взяла его за руку и потащила к следующей клетке. Там был тоже медведь, но только белый.

– Ну вот и здесь разделение на классы! – воскликнул Хомячков.

– На какие классы? – не поняла Фаня.

– На богатых и бедных. Вот смотри: у того медведя одна соломенная подстилка в углу лежит, а у этого и коттедж, вон в задней части стоит, и бассейн с водой. Тому на обед пешком идти надо, а у этого тарелка с рыбой прям перед носом стоит, значит, еду сюда приносят. У того естественный, бурый, цвет волос, а этот белый, значит крашенный. Пора кончать с расслоением общества. Долой богатых! Да здравствует социализм!

– Что я слышу? – изумился Фаня. – Не уж то у себя в квартире большевика пригрела? Значит, приходим домой и ты сразу отправляешься на каторжные работы, на кухню, а ночью в ссылку на диван. Понял? Я из тебя Ленина живо изгоню.

Хомячков понуро побрел вдоль клеток, как вдруг увидел павлина, который, заметив его, распустил свой хвост.

– Ой, смотри, курица с веером! – воскликнул Хома.

– Это не курица, а павлин, – поправила его жена.

– Тогда павлин с опахалом, – согласился супруг и стал звать его, – Цыпа, цыпа, цыпа, чтобы рассмотреть поближе.

– Перестань дразнить птичку, – сказал Фаня. – Она иностранка и тебя не понимает.

– А если я по–узбекски ее позову, она подойдет?

– Подлетит? А откуда узбекский знаешь? Ты и по–русски то не очень!

– Я то не знаю, но помнишь, в прошлом году, на день рождения, она мне русско–узбекский словарь подарила. Сказал, что он мне пригодится, когда буду с их осликами общаться. Говорит, родня мне, как–никак.

– Оставь в покое маму! – возмутилась Фаня. – Хотя, раз сказала, значит так и есть. Пошли дальше.

У клетки с зеброй Хомячков долго молчал, затем повернулся к жене и произнес:

– Дурят нас здесь. Разрисовали обыкновенную лошадь, как тельняшку и выдают за дикого зверя.

– Глупый, ты. Это же зебра. Она с рождения полосатая.

– – Хорошо, не красили, – поспешил согласиться Хома. – Тогда, значит, она загорала, прислонившись к этим прутьям. В младенчестве, – добавил он, увидев взгляд жены.

Наконец они добрались до клетки со львами. По вольеру, гордо прохаживался сам глава семейства, а в глубине лежала львица.

– Интересно, чем нужно кормить кота, чтобы из него выросло такое чудо? – зачарованно прошептал Хомячков.

– Это же лев, царь зверей, – ответила Фаня. – Ты его сегодня по телевизору видел.

– Вот это да! Он еще и в фильмах снимался? А хорошо ли платят? – обратился он с вопросом ко льву.

В ответ раздался грозный рев.

– Тайна, значит тайна. Не стоит так нервничать, – отпрыгнул Хома от клетки.

– Оставь его в покое, – прикрикнула на Хомячкова жена.

– Что ты все оставь, да оставь. То маму твою, то этого кота–переростка, то птичку с веером. Да и вообще, пошли подойдем вон к тому животному, что за этими, как ты их называешь, царями, стоит. Уж очень он какой–то не обычный. Гримасничает так смешно.

– Это, милый мой, зеркало на стене висит. Тупик здесь.

Такого от зверей Хомячков не ожидал. Всю обратную дорогу домой он бурчал:

– А еще дикие называются. Понавешивают зеркал разных, разберись, где утконос, а где человек. А потом еще и смеются, – вспомнил он, как заржала зебра. – Больше я туда ни ногой».

Потом подумал и добавил:

– Хотя нужно будет подойти к той птичке со словарем.

Хомячков в Москве

Уплетая за ужином свое любимое блюдо «вермишель на скорую руку», Хомячков исподволь наблюдал за женой. Она была похоже на разведчика, который, узнав о том, что у одного из президентов большой восьмерки на саммите носки разного цвета, с нетерпением ждет, когда эту новость можно будет передать в Центр.

«Интересно, что бы это значило? Последний раз в таком состоянии она была, когда получила телеграмму о том, что к нам приезжает ее мама. Если это опять она – мне лучше сразу послать ответную, что нас нет дома».

– Ты когда–нибудь Москву видел? – спутала его планы Фаня.

– Каждый день по телевизору, – уронил от неожиданности вилку Хома.

Вермишель фонтанчиком взвилась вверх и разбежалась по столу.

– Это не то! – махнула она рукой. – А чтобы вот так. Погулять по городу, сходить на Красную площадь, пройдись по Арбату, посетить Ваганьковское кладбище?

– Чтобы вот так, то нет, – честно признался Хома.

– Тогда пляши! Мне дали путевку на двоих на экскурсию в Москву! – воскликнула Фаня и замахала перед его носом какой–то бумажкой.

От удивления и неожиданности глаза у Хомячкова стали размеров с диетическое яйцо, а проглоченная вермишель, плохо расслышав последнюю фразу, поднялась ближе к ушам.

– Это как это? – просипел Хома, загоняя ужин на место.

– А так, что завтра мы с тобой посетим бывшую столицу СССР! Ты рад?

Хомячков на миг задумался. Ехать за много сотен километров, чтобы походить по точно такому же асфальту, поглазеть на точно такие же дома, и зайти в точно такие же магазины, ему показалось, по меньшей мере, глупо, но, чтобы не рассердить жену, он улыбнулся и воскликнул:

– Ура! Всегда мечта пройтись по Арбату на Красной площади. Тем более, что там находится Вахтанговское кладбище!

Фаня громко рассмеялась.

– Пошли собираться, мавзолей ты мой Щукинский.

После непродолжительных сборов Хома уселся перед телевизором, чтобы почерпнуть как можно больше информации о этом городе.

– Уважаемые граждане! Мы въезжаем в бывшую столицу Советского Союза, а ныне столицу Российской Федерации – город–герой Москву.

Хома вздрогнул и открыл глаза.

– У тебя в роду сурков не было? – поинтересовалась Фаня.

– Не знаю. А что? – не понял со сна Хомячков.

– Спишь, как сурок, двадцать семь часов в сутки.

Хома хотел было возразить, что столько часов в сутках не бывает, но тут снова раздался голос экскурсовода:

– Итак, уважаемые граждане, план нашей экскурсии такой. Сейчас мы проезжаем по улицам Москвы до Красной площади, а затем у вас будет пять часов свободного времени, чтобы самостоятельно посетить те места, которые бы вам хотелось. Сбор у Гумма в девятнадцать ноль–ноль. Всем все ясно? Тогда начнем экскурсию. Посмотрите направо. Мы проезжаем новое здание администрации района.

«Здесь столкнулись две иномарки, погибло пять человек,» – отметил про себя Хомячков.

– Посмотрите налево. Перед вами здание в стиле ампир, принадлежавшее купцу Парамонову.

«У этого дома был убит депутат Госдумы».

– А сейчас мы въезжаем на знаменитую Красную площадь.

«Здесь две группировки делили сферу влияния. Была перестрелка. Имеются убитые и раненные».

– Слева вы видите Останкинскую башню.

«Несколько лет назад пожар на ней унес жизни нескольких человек».

– Сейчас мы проезжаем Петровско–Разумовский рынок.

«Где произошел погром ларьков лиц кавказской национальности. Имеются жертвы».

– Чуть правее о нас находится Черкизовский рынок.

«Ночной пожар в китайском секторе уничтожил почти весь товар. Нанесен огромный ущерб».

– Проезжаем Каширское шоссе.

«Взорвано два дома».

– Посмотрите направо, перед вами дом правительства или в простонародье «Белый дом».

«ГКЧП, путч, стрельба из танков, попытка переворота».

– И, наконец, уважаемые граждане, мы прибыли на знаменитую Красную площадь.

На этот раз память Хомячкова выдала лишь первомайскую демонстрацию.

– А почему она Красная? – спросил Хомячков, когда экскурсанты, одуревшие от долгой поездки, высыпали из автобуса.

– Красивая потому что, – ответила Фаня и с хрустом потянулась. – Эх! Увидеть Париж и умереть!

– Приехать в Москву и простудиться, – пробурчал Хомячков, чувствуя, как стал накрапывать дождик.

– Не бурчи. Подумаешь дождик. Пошли сразу в мавзолей сходим.

– Правильно. Я буду чашечку кофе и сэндвич.

– Идиот, это не кафе. Там Ленин лежит.

– Это тот, который Россию из страны мяса и хлеба сделал страной советов? Так он же умер давно. Не, не люблю я покойников.

– Так тебе же не жениться на нем. Пошли, – и Фаня, взяв мужа за руку, пошла к мавзолею.

На Хомино счастье, тот оказался закрыт.

– Надо же, у покойников тоже выходные бывают, – удивился Хомячков.

– Ладно. Раз Владимир Ильич не принимает, пойдем, погуляем по площади, – предложила Фаня и они побрели вдоль кремлевской стены, читая надгробные надписи. Так они дошли до памятника Минину и Пожарскому.

– Дорогая, а это кто? – спросил Хома.

– А. Это два знаменитых полководца. Один Наполеона в лес заманил, да так, что тот чуть дорогу домой нашел, а второй Берлин взял.

– Ну надо же. А этот красивый храм они построили?

– Нет. Это построил Василий Блаженный.

– А почему Блаженный?

– Не знаю. Фамилия такая. Слушай. Мы на этой площади целый час потеряли. Пошли быстренько другие достопримечательности смотреть.

– Какие?

– Например, ГУМ.

Войдя в здание государственного универсама Хома тихонько ахнул. Это был не магазин, это был музей. Посреди зала был фонтан, кругом росли экзотические растения, на стенах висели огромные картины, а эскалатор уносил посетителей высоко вверх, где на нескольких ярусах разместился всевозможный товар. Играла легкая музыка, то и дело прерываемая рекламой. Фаня, почувствовав себя в родной стихии, словно бык на Тореадора рванула в женский отдел. Хома чуть поспевал следом.

Через три часа они сидели в кафе на первом этаже. Фаня была довольна. На плече у нее висела новенькая сумочка, а в ней колготки, губная помада и зеркальце. Хомячков тоже обделен не был. Ему достались носки. Когда последний кусочек пирожного скрылся за Фаниной щекой, она сладко потянулась и взглянула на часы.

– У нас в запасе еще больше часа. На Арбат успеем.

Через двадцать минут чета Хомячковых выходила из метро на станции Смоленская. Дождь усиливался.

– Скажите, а где здесь Арбат? – обратилась она к встречной женщине.

– А вам какой? Старый или новый?

Супруги растерянно переглянулись.

– Новый вот он, – женщина указала рукой на широкий проспект позади себя. – А старый немного вперед и налево.

– Спасибо. Ну, что? Какой смотреть будем? – обратилась Фаня к мужу, когда женщина ушла.

– На котором меньше дождя, – предложил Хомячков, пряча голову в куртку до самых глаз.

– Тогда по этому. Здесь навесы есть.

И они медленно побрели по улице очень напоминающей Хоме их родной проспект.

Вымокшие и разочарованные Хомячковы четь не опоздали на автобус.

– А на Ваганьковское кладбище мы так и не попали, – расстроено вздохнула Фаня, когда они немного отогрелись в теплом салоне.

– Мне и на Красной площади кладбища хватило. Не понимаю, чего сюда все рвутся? Город как город, не красивее нашего! – пожал плечами Хома и через пять минут был снова похож на сурка.

Хомячков в музее

Троллейбус привычно выплюнул из себя народ на остановку. «Вот и чудненько» – подумал Хомячков. Пересчитав оставшиеся пуговицы, он уже собрался было двинуться домой, как почувствовал, что кто–то пытается достучаться до его сердца через позвоночник. Хома не успел ответить «Кто там?», как фонарный столб одетый в объявления, как девица в мини–юбку, прыгнул к нему в объятия. Смачно поцеловав его в бетонные губы, Хомячков оглянулся. Перед ним стоял пожилой, интеллигентного вида мужчина и замахивался тростью.

– Вы всегда стучитесь перед тем, как спросить? – полюбопытствовал Хома, чувствуя как по спине расползается огромный синяк.

– Ой, извините – обознался, – изумленно сказал «дятел», – я думал это мой бывший зять, который украл у моей дочери сердце, невинность и все сбережения, и скрылся в неизвестном направлении.

– А сына у вас нет? – спросил Хомячков.

– Нет, а что? – насторожился незнакомец?

– Да так. У меня жена есть. Так я подумал, а может вы и ей массаж сделаете?

– Еще раз простите, – рассыпался в извинениях охотник за зятьями. – Я даже не знаю, чем загладить свою вину.

– Только не утюгом! – воскликнул Хома.

– Нет, что Вы, – улыбнулся мужчина. – Но могу предложить билет в музей.

– А что мне с ним делать? – спросил Хома, который из всех билетов знал только проездной на троллейбус.

– Как что? В музей сходите. Уверяю вас, в нашем музее есть на что посмотреть.

– А можно жену с собой взять? – поинтересовался Хома. – Она большой любитель на что–нибудь посмотреть. В магазине от прилавков не оттянешь, а про рынок я уж и не говорю.

– Великолепно! С женой , так с женой, – сказал мужчина и полез в карман. Когда билеты были вручены, владелец трости и дочери вдруг заспешил.

– Всего доброго, до свидания, приходите в музей, буду очень рад вас снова встретить.

– А уж я–то как буду рад! – ответил Хомячков, косясь на трость. – Встретите зятя – от меня привет передавайте.

Через минуту подоспевший автобус проглотил в себя старичка, а Хома с интересом рассматривал два голубоватых бумажных прямоугольника.

– Откуда у тебя билеты в музей? – спросила Фаня, когда Хомячков пришел домой. – Неужели твой профсоюз зашевелился?

– Нет, – опустил глаза Хома, – это мне один старик подарил. Он видно работник этого музея.

– это за что же он тебя так отблагодарил?

– За то, что я на его зятя похож, – поморщился Хомячков, почесывая спину.

– Эх, жаль, что ты не похож на зятя Буша, – вздохнула жена. – Может быть тебе билеты на Майами подарили бы.

– Да, жаль, – поддакнул Хома и еще больше сморщился, представив, что бы было, будь он похож на бывшего зятя американского президента, который поступил со своей женой так же, как этот зять поступил с дочерью музейного работника.

– Но и на том спасибо, – продолжила Фаня. – Хоть какое–то развлечение. Как раз завтра суббота.

На следующий день чета Хомячковых отправилась в культ–поход. По пути жена объясняла мужу, как следует вести себя в столь высокодуховном заведении.

– Запомни, милый, что там нельзя петь, плеваться, размахивать руками, орать, свистеть, ругаться, трогать и кусать разные предметы, кричать через весь зал «Эй, иди сюда!» и т.д. Ты меня понял?

Хотя Хома ничего этого и не собирался делать, но из вежливости согласно кивал головой. Потом все же не выдержал и спросил : «А музей – это что?».

– Музей – это дом, где хранят старые вещи, – со знанием дела ответила Фаня.

– Так лучше бы в ломбард сходили, это гораздо ближе, – несмело предложил Хомячков. – Или вот – поехали к твоей маме. Там тоже очень много старых и ненужных вещей, включая и ее саму!

За это он получил подзатыльник и наставляющий ответ:

– Во–первых, билеты тебе дали в музей, а не в ломбард, а во–вторых, еще раз затронешь мою маму – самого в ломбард сдам. Понял?

Закрыв глаза, в ожидании наказания, Хомячков так закивал головой, что чуть не сшиб колонну, стоящую перед входом в здание. Влюбленная пара пришла к своей цели.

После проверки билетов их провели в огромную залу. В ней везде, где только можно, стояли статуи и скульптуры, а стен не было видно из–за висящих на них картин.

– Вам предоставить экскурсовода, или вы желаете смотреть экспонаты сами? – поинтересовалась контролер.

– Мы, пожалуй, сами, – ответила Фаня, остерегаясь, как бы не пришлось тогда оплатить экскурсию отдельно.

Когда они остались одни, хомячков быстро пробежал глазами по всем картинам и статуям и разочарованно протянул:

– Судя по всему, нас надули. Из всего, что я здесь вижу, самая старая вещь – это паркет.

– Слушай, ты, представитель однокомнатной квартиры! – зашипела на него жена. – Не разбираешься в красоте, так лучше молчи.

– Ты уж больно разбираешься, – шепотом огрызнулся Хомячков, но Фаня услышала.

– Я, в отличие от тебя, не бурчу и не пожимаю плечами, а захватила в холле книжечку, где описано все, что здесь стоит и висит.

– А что лежит, тоже описано? – спросил Хома, осторожно обходя какой–то предмет, лежащий на полу.

– Наверное, сейчас посмотрим, – отозвалась жена и начала перелистывать носом книжечку. – Ага, нашла – это скульптурка «Утерянный сандаль Сергея Гаротного».

Хомячков присел на корточки и стал внимательно рассматривать сандаль, с сожалением думая о бедняге, который теперь босиком в поисках утерянной обуви.

– А вот эту скульптуру я и без книжечки знаю! – воскликнула Фаня, и, ухватив мужа за воротник, потащила куда–то в угол.

– Это – Венера Милявская!

– Видно она была торговка дефицитом, – ответил Хома, стряхивая с себя музейную пыль и косясь на бледную женщину без рук.

– С чего же это видно? – спросила удивленно Фаня.

– Раз товар с руками оторвали, значит это был дефицит.

– Много ты понимаешь! Может, она была колхозница и попала под молотилку. Пошли дальше.

Они долго бродили возле железных дровосеков, возле которых Хомячков еле сдерживался чтобы не постучать. С любопытством рассматривали «Геркулесов» и «Аполлонов», целые роты которых стояли вдоль стен , и со скоростью электрички проносились мимо хороводов обнаженных женщин. Покончив со статуями, супруги принялись за картины.

– Петров–Водкин «Купание красного коня» – прочитала Фаня о первой картине.

– Мдаа, я думаю, что этому Петрову водки пить больше нельзя. Это же надо, так над животным издеваться, – сокрушенно покачал головой Хомячков и пошел дальше.

– Вот, это уже другое дело, – сказал он, подходя к другой картине. – Эта как называется?

– Сейчас, сейчас, – зашуршала страницами Фаня, – Ага, вот – «Утро в сосновом бору» художник Шишкин.

– Враки! – воскликнул Хомячков, негодуя, что его так обманывают. – Я помню эту картину! Мне мама в детстве конфеты покупала, так на обертке эти мишки были нарисованы. И назывались они «Мишки в лесу», а художник «Коммунарка».

– Успокойся, успокойся, дорогой, – погладила его по голове Фаня. – Может у этой «Коммунарки» теперь псевдоним такой – Шишкин.

Немного придя в себя, Хома подошел поближе к картине:

– Кажется мне, что там медведи поменьше были.

– Что же ты хочешь, ведь столько лет прошло, выросли.

– Мдаа, медведи выросли, а деревья остались прежними, – подумал Хома, отходя от картины. – Даже поваленную сосну за столько лет не убрали, и куда только лесник смотрит.

Дальше на стене висели овощи, фрукты, рыба и т.д., в общем столько продуктов, что их хватило бы на самый большой банкет. За закуской следовали портреты мужчин и женщин, в шляпах и без, в одежде и без оной. Возле интересных, на Хомин взгляд, работ жена протаскивала его с быстротой «скорой помощи». Так, не сбавляя скорости, они влетели в другой зал, где экспонировалось оружие всех веков.

– Здесь мне не интересно, – сказала Фаня, стоя у двери и рассматривая пушечки, сабельки и тому подобный металлолом.

– А мне нравится, – ответил Хома. Подходя к первому экспонату. – Смотри, вот чем раньше люди делали отбивные.

– Это каменный топор, прочла Фаня в книжке. – С ним охотились на мамонта.

– На кого охотились? – не понял Хомячков.

– На мамонта. Это зверь такой.

– Как теперешняя свинья? – попытался представить себе мамонта Хома.

– Ну, таким топором свинью не убьешь, – усомнилась Фаня. – Скорей всего он был похож на теперешнего кролика.

Остальное оружие они уже где–то когда–то видели, то на картинках в журналах, то в фильмах по телевизору и потому особого интереса оно у них не вызывало. Единственный раз у супругов возник спор при осмотре турецкой сабли. Фаня утверждала, что таким большим и кривым ножом очень не удобно хлеб, на что Хома ответил, что эта железяка служит для срезания веток с деревьев и обрезания кустов.

Третий зал восхитил женщину так, что она забыв про мужа, всплеснула руками и бросилась в центр. Это был зал мебели и украшений XVIII и XIX веков.

– Красота–то какая! – воскликнула Фаня, разглядывая лежащие под стеклом подвески. – Эх, мне бы такие!

– Дорогая, – осмелился напомнить о себе Хома, – а тебе не кажется, что эти стекляшки тебе подойдут так же, как к моему спортивному костюму галстук.

– Не лезь своим рылом в мои мечты, – огрызнулась она, но от украшений отошла и стала рассматривать кресла и диваны с царских покоев.

– «Стул Петра I, на котором он сидел, будучи в нашем городе» – прочла Фаня описание красивого кресла.

– Вот видишь, – обернулась она к мужу, – на каких стульях какой–то командировочный Петька сидел, а ты, коренной житель, кроме жалкой табуретки ничего лучшего купить не можешь.

Хома хотел было ей возразить, что этот Петр может быть был из президентской комиссии, но Фаня уже читала книжечку над диванчиком с гнутыми ножками «Диван, подаренный Екатериной I I главе города».

– Вот видишь, что дарят приличные люди, а твои родственники кроме коробки конфет ничего дороже не привозили. А это что за красивое и цветное на стене висит? Зеркало – не зеркало, и в книжечке его нет. Эй, кто–нибудь! Можно вас на минутку, – закричала вдруг Фаня, позабыв о наставлениях, данных мужу перед музеем.

– Вы что–то хотели? – спросила ее мигом подбежавшая служащая.

– Как называется этот экспонат?

– Это не экспонат, это – окно.

– Окно? Странно…– произнесла Фаня, от неловкости ковыряя ногтиком раму. Потом повернулась к мужу и назидательно произнесла: «Вот видишь, у людей даже окна как музейная ценность. С меня хватит, пошли домой.

Всю обратную дорогу и оставшуюся часть вечера супруги обсуждали свой поход в музей. В конце концов они пришли к выводу, что дом, где много старья, им все же понравился. А ночью Фаня видела себя одетую в колье и подвески, возлежащую на диване Екатерины I I, в окружении живых Аполлонов. Фигура у нее была как у Афродиты, только почему–то без рук.

Хомячкову же снилось, как он гонялся за мамонтом, очень похожим на зайца с турецкой саблей в руках.

Хомячков в отпуске

Привычно боднув дубовую дверь Хомячков влетел в холл родного НИИ, и ни на кого не глядя зашагал к лестнице.

– Хома Хряпович! – вдруг окликнул его откуда–то справа женский голос. Хомячков споткнулся о ступеньку и замер. Так его звали лишь в двух случаях либо на ковер к начальству, либо жена в момент сильного гнева. Но что здесь делает Фаня? От страха он даже зажмурил глаза надеясь, что это ему просто послышалось. Слуховая галлюцинация, так сказать.

– Хома Хряпович. Наконец–то я Вас нашла. – где–то совсем рядом воскликнула слуховая галлюцинация. – Все НИИ обегала. Вас срочно вызывают в профком.

Хомячков открыл левый глаз. Перед ним стояла черненькая легкая кофточка в большие красные маки. По тому как несколько цветочков выдавались вперед сантиметров на сорок он без труда определил, что галлюцинация все же женского пола, а так как в один глаз она не вмещалась пришлось открыть второй.

– Вы слышали меня, Хомячков? – легкая рука женщины ковшом экскаватора легла на его плечо, и немного потрясла.

– Да, да я Вас прекрасно слышу! – вскрикнул Хома чувствуя, как позвонки весело застучали друг о друга. – Я должен немедленно явиться в этот, как его?

– Профком. – подсказала женщина, и виляя всеми частями тела включая макушку, двинулась вверх по лестнице.

Профком. За тридцать лет работы в институте Хомячков ни раз слышал об этом таинственном отделе. Говорили, что там люди занимаются чем–то очень, очень важным. Настолько важным, что никто толком не мог сказать чем. Из этого Хомячков сделал вывод, что профком – это секретный отдел их исследовательского института. Может его приглашают туда работать? Побродив по коридорам около часа Хома наконец наткнулся на большую, обитую черным дерматином, дверь с латуньевой табличкой «Профком». Затаив дыхание Хомячков потянул за ручку.

– Здравствуйте. – подхватило эхо Хомино приветствие, и долго носило его по помещению размером чуть меньше футбольного поля. – Ух ты! – восхищенно выдохнул Хомячков. – Здесь поместилось бы десятка два наших отделов.

– Вы к кому? – прервал его мечтания строгий, женский голос.

– Не знаю. – Хома повернулся на звук, и увидел худенькую девушку с лицом сержанта ППС.

– Вас вызывали? По какому вопросу? Путевок в Крым нет. – грозно произнесла она повысив лицо в звании до лейтенанта.

– Я, собственно, Хомячков.

– А, Хома Хряпович. – лейтенант тут же получил капитана и стал ко всему безразличен.

– Да. Мне сообщили, что здесь хотят меня видеть.

Девушка порылась в ящике стола, достала оттуда конверт и ведомость: – Профсоюзный комитет нашего института выделил Вам, уважаемый Хома Хряпович, путевку в туристическую поездку в столицу одной из братских республик. Мы Вас поздравляем. Пройдите сюда, и распишитесь. – Генеральский блеск в глазах хрупкого, юного создания зомбировал Хомячкова. Ничего не понимая он подошел к столу, взял в руки конверт, и машинально его распечатал.

– Эй! Эй! Гражданин. – голос девушки снова понизился до капитанского. – Расписывайтесь давайте.

Но Хомячков впервые в жизни получивший что–то кроме выговора уже трясущимися руками извлекал из конверта небольшой листок бумаги.

– Хома Хряпович распишитесь пожалуйста, и идите работать. – попытался приказать ему мледший лейтенант, но никого и ничего не слышащий Хомячков уже жадно вчитывался в печатный текст, выбитый на бумаге голубоватого оттенка.

– Товарищ! Я Вам говорю. Расписывайтесь и уходите. Не мешайте работать. – сделал еще одну попытку сержант.

Дочитав до точки Хомячков поднял голову, и вопросительно посмотрел на девушку. Хрупкое создание покраснело, и чуть заикаясь, тоном депутата Госдумы сказала: – Видите ли Хома Хряпович. Наше НИИ не обладает большими финансами, поэтому мы смогли оплатить Вам лишь двухдневное проживание в общежитии «Комбината надувных шариков», а уж проезд и питание – это, извините, за Ваш счет. Возьмите, пожалуйста, путевку, а то нас очень ругают, когда работники отказываются. – девушка умоляюще посмотрела на Хому, и стала похожа на министра финансов. Хомячков расписался, вздохнул, сунул путевку в карман, и пошел к выходу. Едва он взялся за ручку как дверь с треском распахнулась, и в комнату влетела, отбросив Хому к стене, молодая женщина в минимуме одежды, но максимуме каблуков.

– Вы что мне подсунули?! – гневно кричала она, обращаясь ко всем стульям сразу. – Я, жена директора кафетерия должна, по–вашему, отдыхать в каком–то Египте? Мне плевать, что все расходы за ваш счет, это само собой разумеется, но как вы смели всучить моему идиоту Египет?! Канары или Майами, в крайнем случае согласна на Сан – Тропе.

– Хорошо, хорошо. – залепетала, спрятавшаяся от надвигающейся грозы, девушка. – Сейчас все уладим.

Хомячков не стал дожидаться разрешения конфликта, и отлипнув от стенки поспешил покинуть профком.

Дома радостную весть восприняли по–разному. Теща саркастически ухмыльнулась, Фаня от души порадовалась за супруга. «Наконец–то о тебе вспомнили». Рыбки заняли нейтральную позицию.

Оформив отпуск, и получив причитающуюся ему, по этому случаю, денежку, Хомячков приехал на вокзал, и к удивлению Фани, сел именно на тот самый поезд которому надлежало отвести его худенькое тельце в столицу братской республики. Присев у окна Хома мимикой попытался показать стоящей на перроне жене как он её любит, и жалеет, что оставляет одну, но этим только распугал всех привокзальных голубей и котов. Поезд тронулся, Фаня толи с грустью, толи с облегчением махнула рукой, и тут же помчалась к телевизору досматривать очередной сериал, а Хома стал с интересом рассматривать проносившиеся мимо давно забытые пейзажи. Лес, поле, деревня. Лес, поле, деревня. Иногда к железной дороге подбегал небольшой городок, и тут же, словно испугавшись своей наглости, прятался за непроницаемую стену соснового бора. Когда от однообразной картины огромной Родины у Хомячкова зарябило в глазах, он отмахнулся от проводницы с её постельным бельем, чаем и пивом, съел приготовленный, специально для этой цели, бутерброд, и не обращая внимания на соседей, полез на полку вздремнуть. Подложив под голову жесткий чемоданчик, смягчив его пиджаком, он свернулся калачиком, и под монотонный стук колес, перебранку людей, и хлопанье дверью туалета, мгновенно уснул. Ему снилось, что он капитан пиратского судна, и его корабль, на всех парусах, мчится на встречу испанскому галеону под завязку набитому золотом инков. Волны раскачивали фрегат, вооруженная до зубов команда столпилась за его спиной, громко переругиваясь от возбуждения, ветер пронзительно свистел в ушах, изредка раздавались пушечные выстрелы. И вот, когда галеон был уже так близко, а он набрал в грудь воздух чтобы отдать приказ «На абордаж!» как боцман хватает его за плечо, и дыша в лицо перегаром, орет: «Гражданин вставайте, приехали»!

Хомячков вздрогнул, и непонимающе уставился на мужчину, который нещадно теребил его руку. «Проездной.» – спросонья пробормотал Хома, уже собрался повернуться на другой бок, чтобы стать обладателем несметных сокровищ, но женский голос, где–то не далеко от пяток повторил: «Слезайте, гражданин, конечная. Просьба освободить вагон».

Поняв, что захватить испанский галеон ему не дадут Хомячков тяжело вздохнул и скатился с полки.

Мраморно–стеклянный вокзал братской столицы встретил его обычным муравейником. Пробившись с пирона в здание Хомячков, пренебрегая гордостью местной администрации – эскалатором, вышел на привокзальную площадь. Июль душил людей жарой и ценами. На крышах двух домов, украшенных лепной геральдикой уже не существующего государства, стояли бежевые статуи, и с тоской глядели на суетящихся внизу людей.

«Как тебя угораздило здесь оказаться?»– спросила Хому скульптура солдата сжимающая, на всякий случай, обшарпанную винтовку. «Ехал бы ты, мил человек, дальше. В Варшаву или в Вильнюс. Поверь там гораздо лучше.» – вторила ему статуя колхозницы держащая сноп.

– Я здесь по путевке. Отдыхать у вас буду. – отмахнулся Хомячков.

«Наши соболезнования.» – хором пожелали ему приятного отдыха, скульптуры.

Обменяв свои скромные отпускные на увесистую пачку местных денег Хома перво–на–перво отправился в забронированную НИИ гостиницу. Пренебрегая такси и метро (последнее для него было что–то непонятное и страшное), он по привычке сел в автобус. При виде него с сидения вскочил молодой человек только что качавший головой в такт льющейся из наушников музыке.

– Садитесь, – коротко бросил он.

– Спасибо, – изумился Хома, и подталкиваемый пассажирами плюхнулся на освободившееся место. – Или как там по–вашему.

– Так же. – махнул рукой парень и стал пробиваться к выходу.

«Надо же. Впервые в жизни мне уступили место. Старею». – грустно подумал Хомячков, и отвернулся к окну. Там, за стеклами автобуса, находились чистенькие улицы, вроде как отремонтированные дома, зеленые скверики и парки, но почему–то жители совсем не радовались этому. С напряженными, а порой и злыми лицами они торопились по своим делам бросая косые взгляды и иронические ухмылки в сторону рекламных щитов с надписью: «Я люблю …»

– Бабушка, чего вы все такие хмурые? – не выдержав спросил Хомячков у сидящей рядом пожилой женщины.

– А ты откель, сынок?

– Из ….

– А–а–а. – лицо старушки расцвело от гостеприимной улыбки. – Милости просим в наш город. Надеюсь он вам понравится. У нас очень красиво, тихо, спокойно.

– А какие здесь достопримечательности? – поинтересовался Хома.

– Ну, э–э–э. Мячик для гольфа. Тьфу ты! Библиотека, разумеется. Еще этот, как его? Костел, который возле дома правительства. Тюрьма там же, не далече. Еще, еще… – бабушка запнулась, вспоминая чтобы такого предложить иностранцу.

– Предместье, – стали ей подсказывать сидящие рядом пассажиры.

– Да ну его! – отмахнулась старушка. – Там высоток понатыкали так, что уже и смотреть не на что стало.

К разговору подключился весь салон. Каждый пытался предложить свой экскурсионный маршрут.

– Площадь.

– А что там? Дворец Республики в виде мавзолея переростка? – отмела женщина.

– Подземный торговый центр, рынок.

– Это все для наших колхозников диковинка, а у этого господина дома центры и рынки покрасивее имеются. – забраковала старушка.

– ЦУМ, ГУМ.

– Этого добра в каждой столице навалом.

Шум нарастал. Хома все больше и больше терялся, но тут его выручил сам автобус объявив нужную ему остановку. Стряхивая с себя пот и ворох информации Хомячков оказался у той самой гостиницы которая именовалась не иначе как «общежитие № 3».

– Мест нет. – не отрываясь от книги сказала администратор, когда за спиной Хомы, с лязгом, захлопнулась железная дверь.

– Мне забронировано. – С надеждой на чудо произнес Хомячков, и чудо произошло. Администратор оторвалась от детектива, взглянула на протянутую ей бумажку, и её лицо засияло всеми цветами радуги.

– О! Прошу прощения господин э–э–э Хома Хряпович. Ну конечно же мы сейчас для Вас все организуем, – она заглянула в журнал, и её улыбка стала еще шире. – Вот пожалуйста. Ваш номер 215. Это второй этаж. Семеновна! – крикнула женщина куда–то в глубь коридора. – Семеновна! Оглохла что ли? Поди сюда.

Где–то скрипнула дверь, и к столу администратора, утиной походкой, подплыла полная, пожилая женщина в грязном халате уборщицы.

– Чаво? – вытирая о бедра мокрые руки спросила она.

– Проводи господина в 215 номер.

– Чаво?

– До номера проводи. – повысила голос администратор.

Семеновна удивленно повела плечами, и поковыляла к лестнице.

К удовольствию Хомячкова маленькая комнатка, вмещающая в себя одну кровать, стол и тумбочку была светлой и чистенькой. Сложив на полку свои не хитрые пожитки Хома, не теряя времени даром, отправился на обзорную экскурсию. Пощелкав языком, от восхищения, перед бриллиантоподобным уродцем он со скоростью автобуса двинулся по главной улице столицы, которая сама по себе так же является некой достопримечательностью. Не уставая восхищаться красотой города Хома вышел на площади посреди которой возвышалась стела с муляжом ордена победы. «Слава героям!» – Воскликнул Хомячков, и от переполнявших его эмоций захлопал в ладоши. Через секунду на площадь, визжа тормозами, примчалось пять милицейских машин с включенными мигалками. Не успел Хома понять в чем дело как его окружило плотное кольцо из людей в форме.

– Пройдемте, гражданин. – Мягко, но властно сказал старший из них, судя по погонам – сержант.

– Простите, но что я нарушил? – удивился Хомячков.

– Общественный порядок.

– Как?

– Пройдемте. – С нажимом повторил сержант, и кивком головы подал команду подчиненным. Милиционеры, рангом по мельче, тут же обступили Хомячкова, взяли под руки, и оторвав от земли понесли к машине, делая при этом вид что просто прогуливаются.

– Помилуйте! Я же ничего не… – легкий удар в спину заставил Хому проглотить окончание фразы. В машине его обыскали, изъяв паспорт, портмоне, и фото любимой Фани.

– Послушайте. Отпустите меня пожалуйста. Я же ведь ничего не сделал. Просто стоял у огня. – предпринял он очередную, робкую попытку доказать свою невиновность.

– Отпустим, отпустим, – кивнул головой сидящий рядом милиционер. – Суток через десять. – И заржал довольный своей шуткой. Не имея опыта общения с правоохранительными органами Хомячков испуганно вжался в сидение, и больше не проронил ни слова.

В отделении, куда его доставили, толстый и розовый, как гламурный наф–наф, капитан презрительно оглядел тщедушного Хому, и небрежно раскрыл его паспорт. Увидев гражданином какого государства, он является капитан проворно вскочил из–за стола, и на сколько позволял живот стал в стойку «смирно».

– Прошу прощения, господин Хомячков. – хриплым голосом выдавил он из себя. – Произошла ошибка. Виновные понесут наказание. Вы свободны.

Ничего непонимая Хома собрал свои вещи и поспешил к выходу. Уже проходя мимо окон отделения он услышал, как капитан орал на подчиненных. «Идиоты! Кого вы взяли знаете?! Это же гражданин …. Республики! А если он в свой МИД пожалуется? Все, хана. Они перестанут давать нашей стране деньги и тогда нам урежут зарплату. Вы этого хотите? Еще один такой промах, уволю из органов и отправлю служить офицерами в армию!

Окончания разноса служащих ППС Хомячков не дождался т. к. поспешил убраться по дальше от этого скопления представителей правопорядка. Вернувшись на площадь (благо она находилась рядом) Хома закончил осмотр стелы, и двинулся дальше. Следующий объект, привлекший его внимание, было здание государственного цырка. Отриставрированное, с новыми пристройками и смешными фигурками у входа оно так и манило к себе, но толи дворник толи директор этого увеселительного заведения встретив Хому в фойе сообщил, что летом цирк не работает по причине выезда труппы на гастроли за рубеж.

– Валюту для страны зарабатываем. – С гордостью сказал он.

– А что другие не могут? – поинтересовался Хомячков.

– На гастроли ездить?

– Нет. Валюту зарабатывать.

– Увы. В нашей стране это могут сделать только клоуны. – развел руками толи директор толи дворник.

Следующую остановку Хомячков сделал у ГУМа. «А не купить ли какой–нибудь сувенирчик для Фани»? – подумал Хома разглядывая выставленные в витрине манекены с балалайками, и ноги сами понесли его в настежь распахнутые, по причине жары, двери. Побродив на первом этаже среди холодильников и кухонных плит Хомячков поднялся выше. Как он и предполагал на втором товар оказался чуть по мельче. Ковры, сорочки, костюмы, золотые изделия, казалось, были свалены в одну большую кучу, и разделялись лишь унылыми продавцами. Все это ни по цене, похожей на номер международного телефона, ни по виду никак не походило на подарок. Наконец Хома набрел на отдел игрушек. Первое что бросилось в глаза среднего размера плюшевый мишка с хитрой мордочкой. «Вот. Это то, что мне нужно.» – Радостно потер ладони Хомячков, и схватив игрушку поспешил к кассе. Продавец испуганно глянула на сумасшедшего покупателя.

– Что–то не так? – Поинтересовался Хома видя, как шарахнулась девушка от плюшевого медвежонка. – Не бойтесь он не настоящий.

– Вы уверены, что хотите его купить? – уточнила продавец, стараясь держаться подальше от игрушки.

– Конечно. Посмотрите, какой забавный.

– Ага. Этот забавный одним движением лапы министров с поста сбрасывает, а простых людей в тюрьмы загоняет. – прошептала девушка, выбивая чек.

Отдав за игрушку половину имеющихся у него денег Хома двинулся к выходу. На улице его уже поджидали, одетые в черные костюмы, люди.

– Гражданин попрошу пройти с нами. – не меняя выражения на каменном лице тихо произнес один из них, глядя куда–то в сторону.

– Это вы мне? – не понял Хомячков.

– Вам, Вам. – прошептал кто–то на ухо. – Идем медленно и без глупостей.

Поняв, что опять он сделал что–то запрещенное в этой стране, Хома, уже безропотно двинулся вслед за представителем очередных органов сжимая подмышкой покупку. Идти и вправду пришлось не долго. Уже через 30 метров его ввели в холл большого, желтого дома. Из кабинета вышел пожилой, усталого вида, мужчина.

– Что у Вас? – вяло поинтересовался он.

– Плюшевый медведь.

– Опять? Когда же это кончится?! Вы из какой деревни приехали, гражданин?

– Я из … .

На лице мужчины отразилось некое подобие облегчения. – А–а–а. турист значит, иностранец. За сувениром зашли. Так и купили бы себе какую–нибудь поделку или соломенную панамку. Зачем Вам этот медведь?

– Понравился, вот и купил. А что– здесь это запрещено?

Мужчина тяжело вздохнул:

– Да в общем нет, но не рекомендуется, – Затем махнул рукой и скрылся в кабинете. Хомячков в очередной раз был отпущен на свободу. Взбодренный таким поворотом дела, но совершенно сбитый с толку действиями всех правоохранительных органов этой страны, Хома почувствовал голод. Зайдя в ближайшее кафе, он присел за столик, и заказал чего–нибудь национального и стакан сока. Не успел официант умчаться за едой как к нему подошли двое молодых людей.

– Слышь дядя. Пересядь куда–нибудь.

– Зачем? – Удивился Хомячков.

– Мы здесь хотим сидеть.

– А чем вас не устраивают другие столики?

– Да ты как с нами разговариваешь?! – Вскричал молчавший до этого второй парень. – Ты что не знаешь кто мы такие?!

– Простите незнаю.

– Да мы тебя сейчас в «опорку», на пятнадцать суток. Там тебе быстро разъяснят кто перед тобой стоит!

– Полицейские что ли? – удивился своей догадке Хома.

– Это где–то там полицейские, а мы – милиционеры. – Гордо поправили они его. – Так что вскочил, по–быстрому, и метнулся от сюда пока не посадили.

– Я подданный другого государства. – попытался остудить их пыл Хомячков.

– А нам без разницы. Здесь мы хозяева, и мы решаем кто законопослушный гражданин, а кто преступник, и плевать на твоё гражданство. Ну. Считаю до одного. Раз.

Хоме ничего не оставалось делать как взять медведя за лапу, и уйти из кафе. В третий раз за день оказаться в отделении ему совершенно не улыбалось. Побродив еще немного по городу, и кое как подкрепившись мороженым и двумя пирожками Хомячков вернулся в гостиницу. Там его поджидал еще один сюрприз.

– Ваш номер занят. – холодно встретила его все та же администратор.

– Знаю. Он занят мной. – Кивнул Хома.

– Мы поселили туда другого постояльца. – невозмутимо продолжила женщина.

– То есть как другого? – Возмутился Хомячков. – Этот номер забронирован мной на два дня.

– Совершенно верно. Только поселиться Вы должны были вчера.

– Как вчера?

– А вот так. Вы на число смотрели?

Хомячков взглянул на протянутый листок.

– 19 июля. – прочитал он.

– Правильно. А сегодня двадцатое. Так что собирайте вещи, и до свидания.

Через десять минут Хома уже спускался по лестнице. «Всего доброго». – Попрощался он. В ответ администратор, не оборачиваясь, помахала ему рукой. В ближайшем сквере Хомячков присел на скамейку, немного подумал, глядя на хитрую медвежью мордочку, затем встряхнулся, и поспешил к автобусу, идущему на вокзал.

– Ты уже вернулся – удивленно воскликнула Фаня, отрываясь от сериала. – Что–то случилось?

– Нет. Все в порядке. Это тебе. – Он протянул жене плюшевую игрушку.

– Ой какая прелесть! – воскликнула Фаня, и от полноты чувств прижала обоих к своей груди.

Едва дождавшись мужа из душа, она тут же засыпала его вопросами: – Рассказывай, как съездил, почему так быстро вернулся?

– Город красивый, люди хорошие, но …. – Он многозначительно покачал головой, затем подумал, и добавил. – Живут там конечно лучше чем в Эфиопии, и пирожки у них вкусные.

Хомячков в поликлинике

Выйдя из подъезда, Хомячков нырнул в лужу по самые щиколотки.

– А теперь водные процедуры, – пробурчал он и поплыл к берегу.

Вылив воду из туфель и выкрутив, не снимая носки, Хома все же отправился на работу. К концу дня это нечаянное закаливание дало о себе знать. Его организм в спешном порядке избавляется от лишней жидкости через почти все имеющиеся отверстия, глаза и нос стали приятного кумачового цвета и при этом Хома издавал громкие, резкие звуки, причем не только ртом.

– Где ты успел подцепить эту простуду? – вздохнула Фаня и принялась пеленать мужа ватным одеялом.

– На остановке познакомились, – испуганно пропищал Хомячков и покраснел еще больше. «Как она узнала про Настю?» – удивленно подумал он, давясь таблетками.

– Ну, конечно же, не в кабинете тебя из графина поливали, – ответила жена, пытаясь вытащить градусник оттуда, где температуру меряют младенцам и животным. Посмотрела на шкалу и вынесла приговор. – Завтра с утра в поликлинику!

Добравшись до медучреждения, Хомячков огляделся. Здесь он не был с ранней юности, но за это время ничего не изменилось. Та же облупившаяся краска, те же полурассыпавшиеся ступеньки, те же белые занавески. «Может, и врачи остались прежние? – подумал он. – Вот будет интересно, если меня примет все та же Аврора Степановна. Ей уже тогда было лет 60».

Хома вошел в поликлинику и, разбрасывая микробы, как сеятель зерно, направился к окошку регистратуры.

– Мне бы к врачу зарегистрироваться, – сказал он.

– Вам к какому?

– Желательно к женщине.

– Я спрашиваю, вам к хирургу, окулисту, дантисту или ухо, горло, носу?

– Наверное, к последнему. У меня из горла и носа так льет, что даже уши закладывает. Ап–чхи!

– Мужчина! Не чихайте на медработника! Вам к терапевту. Фамилия, имя, адрес?

– Откуда я знаю фамилию вашего терапевта и где он живет. Вы хотите, чтобы я угадал?

– Я спрашиваю, как ваша фамилия и где вы живете!

– Извините, это поликлиника для глухонемых? – невозмутимо спросил Хомячков.

– Нет!!!

– А чего же вы так орете?

– Где ваша фамилия и как вы живете? – выдохнула позеленевшая медсестра и схватилась за сердце.

– Не волнуйтесь вы так, гражданочка, – посочувствовал ей Хома. – Главное – это здоровье, а остальное как–нибудь утрясется.

– Больной! Или вы называете свой адрес, чтобы я нашла вашу карточку и выдала талончик к терапевту, или отправляю вас к патологоанатому, он принимает без карточек.

– А ваш пато–лог–ана–том, ох и мучается, наверное, хороший человек, с такой фамилией, простуду лечит?

– Нет, он ее вырезает!

– Тогда лучше к терапевту.

Кое–как разобравшись с карточкой и получив заветный талончик, Хомячков двинулся к кабинету.

– Кто последний за здоровьем? – спросил Хома у пятерых кашляющих и сморкающихся посетителей.

– Я, – пискнула женщина и тут же спрятала лицо в платок.

Определившись, кто, куда, за кем и обсудив способы лечения кашля при геморрое, он погрузился в чтение газеты.

– Простите, здесь принимают анализы? – тронула его за плечо старушка.

– Спектральный анализ износа корпуса, а также дробление этого тела на атомы производится в лаборатории этажом выше, – машинально ответил Хомячков, не отрываясь от газеты.

– Что ты, родненький, мне бы мочу сдать, – шарахнулась она от него.

– Я не совсем расслышал, что сдать? – переспросил ее Хома.

– Мочу.

– А почем берут? Литрами нужно нести или лучше сразу цистерну?

– Да я – вот, – она смущенно показала баночку из–под майонеза.

– Смею вас заверить, бабушка, что за такое количество много не заплатят, – глубокомысленно заявил Хомячков. – Ступайте домой, возьмите пару трехлитровых банок, хорошенько поднатужьтесь и… я надеюсь, что тогда вы получите заметную прибавку к пенсии.

Старушка пристыжено удалилась, а он снова увлекся статьей.

– Молодой человек, вас вызывают, – толкнул его в бок сосед.

– А? Что? Где?

– Когда! Идите уже, не задерживайте очередь.

Хомячков вскочил, распахнул дверь, оглянулся на больных и громко сказал:

– В случае чего, считайте меня коммунистом.

И шагнул за порог.

– Присаживайтесь, – пригласила врач, отрываясь от бумаг. – На что жалуетесь?

– На соседей. Шумят и днем и ночью.

– Ясно, а здоровье как?

– У них? Думаю, что отлично, раз орут до полуночи.

– Так. Надеюсь с соседями мы разобрались, – устало сказала врач. – Теперь что беспокоит вас?

– Меня беспокоит повышение цен на энергоносители.

– Послушайте! Вы зачем сюда пришли? – не выдержала врач.

– Жена послала.

– А вы уверены, что на вас именно сюда послала?

– Ну да! Она сказала, иди в поликлинику к врачу.

– Так может вам к психиатру?

– А он насморк лечит?

– Нет. Это лечу я.

– Тогда мне к вам.

– Слушаю.

– Что?

– Радио! – взорвалась врач. – Что у вас болит? Температуру мерили? Сколько? Горло болит? Голова? Давайте все подробно.

– Значит, так, – приосанился Хомячков. – У меня болит нос от того, что я его все время тру. Температуру жена мерила один раз, горло болит, когда я съем сухарик, а голова… Что голова? Волосы немного поредели, а так ничего, носить еще можно.

– Во–о–о–ло–сы!!! – закричала врач.

Хому звуковой волной отбросило к двери. Уже выйдя в коридор, Хомячков просунул голову в кабинет и спросил:

– Доктор, я жить буду?

– Не–е–е–т!!! – разнеслось по поликлинике и Хома чуть успел увернуться от стула.

Домой Хомячков вернулся без больничного.

Хомячков гуляет по городу

Хома оторвался от бумаг и сладко незаметно для всех потянулся. Специально установленные для него стрелки на электронном циферблате показывали, что пора собираться домой. Хомячков одел куртку, застенчиво прошептал «До свидания» пустой комнате и с тоскливым чувством покинул свое рабочее место. Домой он не спешил. Фаня бросила его на произвол судьбы на целых два дня, а возвращаться в пустую, холодную квартиру Хоме не хотелось. Ехать же к любимой теще, где сейчас находилась его большая половинка, ему не хотелось вдвойне. И вот, после того, как швейцар вытащил его в фойе из–за колоны и после упорного сопротивления выставил за дверь, Хомячков оказался на слегка припорошенной людьми улице. «Эх, вот жизнь пошла» – вздохнул Хома, провожая взглядом дородную тетку с двумя огромными сумками. – «Жены уезжают, работа заканчивается, швейцары толкаются и куда бедному инженеру податься?».

Хома еще раз вздохнул и обречено побрел к остановке. В ожидании своего троллейбуса, он стал читать все, что было приклеено на афишной тумбе. Среди всяких зазывалок вроде: «Величайший музыкант всех времен и народов ложечник Пупкин. Только одно представление. Спешите. Количество ложек ограничено», находилось одно, чуть заметное из–под заезжих гастролеров: «Предлагаем увлекательные экскурсии по городу».

«А что здесь осматривать?» – удивленно спросил он тумбу. – «Пару магазинов НИИ, да мой дом. Вот практически и все. Ах, да, тремя остановками дальше есть парк. Вот его можно посетить. Там такие хорошие карусели. Может мне еще разок туда съездить?»

Эта мысль, как фонтанчик из лопнувшей трубы водопровода, забилась в его голове. «А что» – стал он уговаривать сам себя. – «Дома кроме дивана меня никто не ждет. Денежки» – Хома пошарил у себя в кармане – «немножко есть. День вроде бы неплохой. Почему бы не прокатиться на зеленой лошадке».

И Хомячков с решительностью Колумба отправился покорять парк культуры и отдыха. С проворством объевшегося дикобраза он пытался покорить внутренности двух автобусов и одного симпатичного троллейбуса, но их горячие моторы были непреклонны. Отвергнутый в очередной раз, Хома подождал, пока рассеются клубы дыма, почесал нос и махнул рукой.

«Когда люди торопятся домой, то лучше им не мешать. А я ведь никуда не тороплюсь. Могу и пешочком пройтись» – решил он и смело зашагал в противоположную от своего дома сторону. – «Лошадка ведь от меня никуда не убежит, она привязанная».

Петляя по тротуару между лужами Хомячков с любопытством гостя из глубинки читал вывески, растяжки, рекламы, которыми был укутан проспект, как младенец пеленками: «Только в автосалоне «Без денег не входи» Вы можете приобрести джип «Чероки» и получить в подарок кепочку. Акция продлиться до пятнадцатого ноября».

– Спасибо, – от обилия этих разноцветных распашонок, Хомячков стал разговаривать сам с собой. – Мне не нужен ваш широкий джип, даже в кепочке. Я уж как–нибудь в узком автобусе без всяких головных уборов.

Оторвавшись от джипа, взгляд его ударился о другую вывеску: «Загляните к нам! Новое поступление обуви зима–лето. Надев наши сапоги зимой, Вы не сможете их снять даже летом!».

– Да? А ноги как мыть? – поинтересовался Хома у белозубой блондинки, которая держала в руках почему–то босоножки. – И спать в них, наверное, не удобно.

Растяжка над проезжей частью уверяла всех, что кто не приобрел компьютер у них тот, по меньшей мере, не умный человек. Ведь только техника марки «Не глуши не заведешь» работает без перебоев долгие годы, при условии, что вы будете вызывать мастера не реже один раз в месяц.

– Благодарю, – отмахнулся он от нависающего огромного ноутбука, – у меня калькулятор есть.

За оргтехникой, на фасаде, красного от смущения здания, под вывеской «Кафе «У Пацука» висела симпатичная зазывалочка: «Только у нас Вы можете заказать обед под залог квартиры».

– Это не ко мне, – увернулся Хомячков от стоящего у входа вышибалы, пытавшегося поймать клиента. – За мою квартиру здесь даже чаю не напьешься.

За кафе блестели веселые огоньки рекламы казино «Назад в пещеры» – «Только здесь Вы можете проиграть от собственных носков до соседнего государства».

– Не–а, – вздохнул Хома. – Предложение заманчивое, но носков жалко, Фаня сама вязала.

Оторвавшись от рекламы казино, взгляд Хомячков ударился о большой щит, стоящий у тротуара: «Посетив нас, Вы не разочаруетесь. Только нам удалось собрать наибольшее количество канцерогенов и холестерина в одной булочке. Приятного аппетита в сети ресторанов МакДю».

Чувствуя, как его желудок бурно среагировал на столь заманчивое предложение, Хома ускорил шаг и отвел глаза. Но оторвавшись от пузатой булочки, они зацепились за очередную растяжку над проезжей частью: «Взяв у нас кредит на очень выгодных условиях, Вы будете должны нам всю жизнь. КГБ–банк!»

– Я и так всю жизнь кому–то должен, – опустив взгляд на асфальт, пробормотал Хомячков.

Он так и шел, не решаясь поднять глаза, но в лужах то и дело отражалась очередная реклама типа: «Купив у нас швейную машину, Вы не только научитесь шить, но и вязать, а так же пополнить свой словарный запас новыми словами» или «Приобретя у нас покрышки вам останется всего лишь купить автомобиль».

Вспотевший и уставший от обилия предложений, как богатая невеста от женихов, Хомячков, наконец–то добрался до ворот парка. Но здесь его ждала совершенно другая реклама, так не похожая на те, что сами лезут тебе в глаза. «Парк аттракционов закрыт до первого июня» – прочел Хома на белом клочке бумаги.

«Вот ведь как интересно устроена жизнь» – философски размышлял Хомячков, шагая обратно. – «Тебе всегда предлагают то, что не нужно, а когда ты находишь нужное, то оно либо продано, либо не работает».

К дому он подходил когда уже во всю светились неоновые вывески продовольственных и других сопутствующих канализации магазинов.

Вставив ключ в замочную скважину, Хомячков попытался открыть дверь, но ключ не проворачивался. Ни вторая, ни третья попытка не увенчалась успехом. Тогда он, на всякий случай, сверил адрес с тем, что был записан в записной книжке. Квартира была его, но ключ об этом не знал и никак не хотел поворачиваться. Трясущимися руками Хома нажал на ручку и … дверь распахнулась.

В прихожей стояла Фаня.

– Здравствуй, дорогой, – с улыбкой людоеда сказала она. – Тебя забыли разбудить на работе?

– Н–н–нет, – запинаясь, ответил Хома, косясь на ручку сковородки, выглядывающей из–за ее спины.

– А где же ты тогда пропадал так долго?

– Понимаешь, – опустил он глаза. – Я думал ты у мамы. А здесь без тебя так тоскливо, вот я и решил сделать экскурсию по городу.

Фаня внимательно посмотрела на него, затем подошла и нежно чмокнула выглядывающую из плеч макушку.

– Раздевайся, мой руки и за стол, – услышал он ее голосок через минуту.

– Ну и как экскурсия? – спросила Фаня, подавая ужин.

– Никак. Из–за рекламы города не видно.

– Что правда, то правда, – согласно кивнула она головой. – Из–за нее ни телевизор, ни город толком не посмотреть.

Хомячков с аппетитом набросился на жареную картошку и не обратил внимания, как из радиоприемника полились ласкающие слух звуки рекламы.

Хомячков и «подкидыш»

Как–то раз Хомячков, возвращаясь с работы, вынул из почтового ящика газету и стал с увлечением читать о том, как колхозник–передовик вспахивает за день площадь, равную территории Франции. Не отрывая глаз от статьи, он заученным движением вставил ключ в замочную скважину, открыл дверь и хотел было сделать шаг вперед, но нога его за что–то зацепилась. Влетев в прихожую на «бреющем» полете, Хома с чувством поцеловал тапочки дорогой жены.

– Значит, вечером будет дождь, – заметила Фаня и вздохнула. – А я постирушку затеять собиралась.

– С чего ты взяла? – спросил Хомячков, глядя на нее снизу вверх, начиная краснеть от увиденного.

– Вошел слишком низко. Ты в ванную поползешь или все–таки встанешь?

Вдруг у порога раздался детский плач.

– Это не я! – вскочил на ноги Хома.

– Саамы слышу. У тебя противнее выходит, – оттолкнула Фаня мужа к стене.

У порога стояла большая картонная коробка. Из нее и доносились эти звуки. Фаня стала к ней приближаться.

– Осторожно! Там может быть бомба! – воскликнул Хомячков и бросился прикрывать собою любимую жену, но на полдороги его перехватила ее милая ручка и точным броском направила в ванную.

Когда Хома, смыв с себя лишние бактерии, вошел в комнату, то его изумлению не было предела. На диване сидела Фаня, а на ее коленях лежал маленьких орущий сверток.

– Что это? – испуганно спросил Хомячков.

– Человечек, – ласково улыбаясь промурлыкала жена, не отрывая глаз от свертка.

– А чего он так орет? Кошмар приснился?

– Ты его напугал. Не часто над ним дядьки с газетами пролетают, – Фаня взглянула на его глупое выражение лица, рассмеялась и добавила. – Шучу я так. Кушать он, наверное, хочет, да и мокрый весь, памперс менять надою

– Так я сейчас свои макароны ему погрею. Можно еще яичницу сделать. Как думаешь, он больше любит омлет или глазунью?

– Запеканку с тертым хреном. Ты ему еще семечки предложи. Это же младенец! Его грудью кормят.

Хомячков рассеянно провел рукой по своей впалой грудной клетке.

– Придурок! Не твоей. Женщины, то есть матери кормят младенцев грудь.

Хома облегченно вздохнул. У Фани есть чем накормить ребенка. Не обращая на вздох мужа внимание, она принялась рассуждать дальше.

– Но так, как грудью мы его покормить не можем, – Фаня уловила удивленный взгляд, – Не можем! То придется идти в магазин, покупать молочные смеси, а за одно и памперсы. Ты останешься с ребенком или пойдешь за покупками? – обратилась она к мужу.

Остаться наедине с этим маленьким Басковым Хомячкову никак не улыбалось, и потому он твердо решил идти в магазин.

Получив подробные инструкции и споткнувшись на выходе о коробку. Хома выскочил из подъезда. Придя в гастроном, Хомячков стал бродить среди полок с десятками видов детского питания на любой вкус и возраст.

– Вам подсказать что–нибудь? – спросила его продавец, видя, как Хома задумчиво остановился у одной из полок.

– Да. Сколько будет пять миллионов восемьсот семьдесят восемь тысяч разделить на тридцать?

– Для чего это Вам?

– Для месячного отчета, – и заметив, что девушка, фыркнув, отвернулась, вспомнил, зачем он сюда пришел.

– Извините. Мне нужно детское питание.

– Для какого возраста? – продавец снова стала само очарование.

– Не знаю, – пожал плечами Хома.

– Ребенок ходит? Пытается говорить? Зубки появились?

– Ходить он при все своем желании не может, – уверенно ответил Хомячков, – Ему ноги одеялом по самую шею завернули. На счет разговоров не знаю, пока он только плачет. Да и с зубами не все ясно. Я ему в рот заглянуть не догадался.

– А сколько времени он у Вас находится?

– Часа полтора.

– Тогда возьмите вот эту молочную смесь до тех лет.

Хома скептически повертел в руках коробку.

– Вы думаете, этого ему хватит на три года?

– Не хватит – придете еще, – пряча улыбку ответила продавец.

Расплатившись, он отправился в другой отдел покупать памперсы. Здесь его поджидала такая же проблема.

– Сколько ребенку? – спросила женщина за прилавком.

– Да откуда я знаю! – лопнуло терпение у Хомячкова. – Он мне паспорт не показывал!

– Тогда сколько весит. Хотя бы приблизительно.

– Вот пристали! – даже вспотел Хомячков от таких вопросов. – Не знаю. Его жена на руках держала, а не на весах.

– Ну хоть какого он размера?

– Примерно вот такой, – развел он руками сантиметров на пятьдесят.

– Ясно. Вот возьмите, – и она протянула ему упаковку.

– А они точно подойдут? – спросил Хомячков, скептически рассматривая нарисованного малыша с пустышкой во рту.

– Если нет, принесете ребенка сюда, тогда и подберем по размеру.

В отдел с бутылочками и сосками Хома пойти уже побоялся. А вдруг спросят размер рта.

Открывая дверь, Хомячков вобрал голову в плечи, ожидая услышать все тот же душераздирающий плач, но квартира встретила его неожиданной тишиной, нарушаемой лишь ласковым бормотанием Фани.

– Тихо, ты, слон! – зашипела она на мужа, когда тот просунул голову в комнату. – Купил?

Хома с видом победителя показал ей коробку и упаковку.

– А я ее перепеленала, и она кажется уснула, – прошептала Фаня, нежно глядя на малыша.

– Она? Я с чего ты взяла, что это девочкам? – удивленно спросил Хомячков.

– По глазам, – ответила она и осторожно положила малютку на диван. – Пошли на кухню, нужно для нашей крошки обед приготовить.

– Правильно. А то я что–то проголодался.

– Твои макароны, «крошка», на плите, чай на столе, сам прожуешь или помочь?

– Так ведь все уже холодное, – закапризничал Хома.

– Зато не обожжешься.

– А выбор блюд у меня есть? – решил попривередничать муж.

– Да. Хочешь ешь, хочешь нет, – отрезала Фаня и стала читать на коробке способ приготовления.

– Ты молоко купил? – обратилась она к мужу, когда тот пытался затолкать в себя холодный ужин.

– Жа–был, – пробормотал он набитым ртом.

– А бутылочку с соской?

Хома показал жене попеременно правое и левое ухо.

– Я так и знала, что тебе можно только покупку спички доверить. На что–то другое ты не годишься.

– Я еще и хлеб покупаю, – напомнил он ей.

– Если без сдачи. Короче так. Доклевывай свой ужин и иди в комнату, а я, пока малышка спит, сбегаю в магазин.

Когда Фаня ушла, Хомячков молью пробрался в комнату и, затаив дыхание, присел на кресло рядом с диваном. Чтобы не разбудить ребенка он боялся не то чтобы шевельнуться, но даже думать. Через две минуты изображения «памятника» у Хомы зачесалось под левой лопаткой, потом нога, следом зачесался нос, глаз, ухо, вскоре на теле не осталось ни одного места, которые бы не требовало внимания.

– Вот, зараза! – вырвалось у Хомячкова.

– У–а–а–а! – раздалось в ответ с дивана.

Хома от неожиданности подпрыгнул, чесотка мигом исчезла и он в растерянности заметался по комнате.

– Ну, не плачь, не плачь, – умоляюще причитал он, боясь взять младенца на руки. – Хочешь я тебе песенку спою?

Встав напротив дивана, Хомячков поднял голову и как собака на луну затянул:

– Что–о–о бы ты–ы–ы не промокла–а–а я–я–я бу–у–у–ду–у–у тво–о–о–им дожде–е–ем!

От этого воя ребенок заревел еще сильнее.

– Не нравиться? Тогда может станцевать?

Хома приосанился и в стиле «козел на лугу» запрыгал по комнате. Это зрелище настолько ошеломило младенца, что он даже перестал плакать и испуганно глядел на скачущего рядом дядьку, но через минуту ее рев с новой силой резал Хому по ушам.

– Ну, что мне с тобой делать? – чуть не плача проговорил Хомячков, стоя над орущим свертком. – Может, ты мультик хочешь посмотреть?

Он включил телевизор и стал лихорадочно переключать каналы в надежде найти подходящий мультфильм. Из двадцати каналов десять показывали кровавые триллеры, три смаковали катастрофы с множеством жертв, по двум шли эротические фильмы, еще четыре канала показывали новости о разборках бандитских группировок и падения доллара и только по одному каналу шел мультфильм о инопланетном монстре, который пытался завоевать нашу планету. Хома брезгливо выключил «ящик».

– Нет. Чтобы смотреть эти передачи нужно сперва получить паспорт.

Малышка заревела еще громче.

– Да откуда в этом крохотном тельце такое горло? – в бессилие воскликнул Хомячков и схватился за голову.

Когда Фаня вернулась из магазина, то в квартире стоял громкий плач дуэта. Войдя в комнату, она увидела живописную картину, малышка истошно орала, катаясь по дивану, а Хомячков забившись под кресло и глядя на мир своим тылом, жалобно ей в тон подвывал.

– Да что ж ты за наказание такое! – бросила Фаня к младенцу. – Тебе даже на десять минут спящего ребенка доверить нельзя! Что ж ты ее на руки не взял?

– Ага! А если бы уронил? – не решаясь покидать своего укрытия, оправдывался оттуда Хома.

– Ты ложку часто роняешь? А она не намного тяжелее.

– Так ведь ложка не орет так громко!

– Понятно. Сиди с ней здесь, а я пойду быстренько приготовлю кушать.

– Мне?

– Еще одно слово и кушать тебе уже будет нечем. Нет! Малышку я тебе тоже не оставлю. Короче. Сиди здесь.

– Может помочь чем? – высовывая голову из–под кресла, спросил Хома.

– Лучшая твоя помощь, это не мешать! – отрезала Фаня и с ребенком удалилась на кухню. Через минуту плач прекратился.

– Надо же! Оказывается у нее еще и звук выключить можно. Почему мне Фаня эту кнопку не показала? – подумал Хомячков, но из–под кресла вылезти не решился.

– Что? Так и будешь смотреть на меня своим третьим «глазом»? – спросила Фаня, войдя в комнату.

Хома проснулся и поспешно выбрался из своего убежища. Жена сидела на диване и кормила малютку из бутылочки.

– Смотри, как жадно чмокает, – умиленно проговорил Хомячков, присаживаясь рядом.

– Так ведь проголодался ребеночек. Не смотри на ее бутылочку такими голодными глазами, а то она подавиться.

Хома обиженно отвернулся.

– Ладно, пойди на кухню и приготовь нам бутербродов с чаем. Я тоже что–то проголодалась.

Когда у Хомячкова было все готово, вошла Фаня.

– Уснула, – шепотом сказала она и присела к столу.

– Как мы ее назовем? – спросила вдруг Фаня, когда Хомины челюсти сомкнулись за очередным бутербродом.

– А может, лучше в милицию сдадим? – несмело предложил он, с трудом протолкнув застрявший в горле хлеб.

– Я тебя самого туда сдам. Ишь, какой щедрый, чужими детьми разбрасываться! Тебя послушать так кажется, что нам каждый день малышей подбрасывают. А может это твой? – прищурилась Фаня.

Бутерброд все–таки выпрыгнул наружу.

– Фанечка! Как ты могла подумать? Да я же… Да где же…? Когда же…?

– Ладно, ладно, успокойся, а то сейчас лопнешь от возмущения. Это я так, на всякий случай.

Вдруг раздался звонок в дверь.

– Тихо, Вы ребенка разбудите! – сердито сказала Фаня, выходя в прихожую.

На пороге стояла молодая пара. Девушка была бледная, а по щекам текли слезы.

– Простите, Вы не видели маленькую девочку? Ей всего три месяца, вот здесь она лежала, – молодая мама указала на картонную коробку.

– Мы квартиру купили, – пояснил отец. – Вот сегодня переехали. Буквально на минутку оставили Танечку здесь, а вернулись – ее нет.

– Уже всех обегали, везде обзвонили, – подхватила снова девушка. – А ее нигде нет.

– Эх, молодежь, молодежь. Здесь ваша малютка. Сразу нужно было сюда заглянуть, – грустно проговорила Фаня.

– Ой! А как она к Вам попала? – всплеснула руками девушка.

– Аист принес, – искоса взглянула Фаня на выглядывающего из кухни мужа. – Идите за мной. Она в комнате. Только тихо. Спит малютка.

Вечером, уже ложась спать, Фаня тяжело вздохнула и произнесла:

– Ну что ж ты за птица у меня такая? Даже ребенка принести не можешь.

– Орел, наверное, – мечтательно сказал Хома.

– Спокойной ночи, воробей щипанный.

Хомячков и 1 апреля

Первый апрельский вторник встретил Хомячкова пасмурной погодой и улыбающейся Фаней.

– Доброе утро, милый!– подозрительно ласково проворковала она, – Умывайся, завтрак уже готов.

Хома вытаращил на жену глаза и попытался ущипнуть подушку. До сих пор, по утрам на кухне, кроме знакомого таракана и его самого, никого не было, а тут – завтрак. Хомячков осторожно, чтобы не спугнуть услышанное, надел тапочки, и медленно встал, но следующая фраза Фани отбросила его снова на постель.

– Молодую телятину я, как ты любишь, запекла с сыром и грибами, омары уже на столе, а вот бургундское греется. Думаю, когда вернешься из ванной, оно будет готово.

Хома в образе подавившегося суслика удалился в кабинет утреннего моциона.

Немного освежившись и придя в себя, Хомячков заглянул на кухню. На столе стояла тарелка макарон и стакан молока.

– Первое апреля! Первое апреля!– испуганно заметались Хомины барабанные перепонки. Фаня празднично чмокнула мужа в темечко и подтолкнула к вилке.

– Давай, ешь своих «омаров» и беги на работу. А то опоздаешь.

На остановку Хома пришел совершенно выбитый из колеи. Вдруг к нему подскочил мальчуган, рассмеялся, крикнул: «А у Вас спина сзади!» и убежал, радостно макая голубей в апрельские лужи.

Хомячков решил, что у него что–то не в порядке с тыловой частью и попытался заглянуть себе через плечо в надежде увидеть своё прошлое, но кроме пятна на воротнике ничего не увидел. Поездка в автобусе тоже была какой–то необычной. Окна в этом средстве передвижения били как «Сникерс» – покрыты толстым, толстым слоем… грязи, а водитель, вместо объявления остановок, играл с пассажирами в «Что? Где? Когда?»: «Кто за минуту угадает следующую остановку, получит бесплатный проезд до конечной!» Хомячков не угадал, и потому ему пришлось две остановки возвращаться назад.

У входа в НИИ швейцар из вежливости взялся рукой за козырек. Хомячков в ответ дернул себя за чуб и вошел в здание. В отделе его уже с нетерпением ждали сотрудники. Им очень хотелось посмотреть на реакцию Хомы, когда он увидит, что под папкой с документами притаился большой, мохнатый паук. Хотя и резиновый.

Хомячков, совершенно потерявшийся в этой жизни, открыл дверь, кивнул своему отражению и молча прошел на место. Все затаили дыхание. Хома неспешна уселся, меланхолично переложил бумаги из папки, обратно, и взглянул на календарь.

– Сегодня же первое апреля!!!– воскликнул он, вскакивая с нагретого места.

– Ну, наконец–то. Поздравляем!– пробасил коллега, сидящий рядом с ним.

– С чем? Я вчера должен был сдать месячный отчёт!

Хомячков схватил папку, затолкал туда несколько выпавших листков и выскочил за дверь.

Секретарша вертела в руке яблоко, надеясь визуально определить– с мясом оно или без, как в приёмную ворвался Хома.

– Вот!– выдохнул он – Я всё сделал.

– Что сделал?– округлила она глаза.

– Всё!

И, как по мановению волшебной палочки, яблоко из её рук превратилось в папку с отчётом.

– Это что?– ничего не понимая, спросила секретарша.

– Подписать надо,– ответил Хома и, вспомнив, что уходя забыл закрыть дверь в отдел, вышел в коридор. Возвращаясь, он заметил на доске объявлений небольшую бумажку. Подойдя полюбопытствовать, Хомячков прочёл: « Уважаемые господа служащие! За добросовестный труд, огромный вклад в науку и технику и в связи с миллионолетием празднования 1 апреля, всем получить премию в размере …….». На удивление, сумма была достойна такой круглой даты. Хома трижды перечитал объявление , понюхал и даже лизнул листок, чтобы убедиться, что это не обман зрения, и радостно вошёл в отдел.

– А почему вы не идёте получать премию?– удивлённо спросил он притаившихся коллег.

– Какую?

– Денежную!

– В честь чего это?– заволновались соседи по работе, постепенно начиная забывать, что только что намазали Хомин стул клеем.

– В честь вклада там, труда всякого, короче, начальник объяснит.

Сослуживцы недоверчиво покосилось на Хомячкова, но зная, что у него с юмором так же как у черепашки с пением, нервно зашевелились.

– Вы как хотите, а я сейчас немного приберу на столе и пойду,– заверил их Хома и плюхнулся на стул.

Последние слова послужили выстрелом из стартового пистолета. Все дружно вскочили и, сбившись в журавлиный клин, взяли курс на приёмную начальника.

Переминаясь перед кабинетом с ноги на ногу в предвкушении халявы, они вдруг услышали за дверью истеричный женский визг. Ворвавшись внутрь, работники остолбенели. Посреди кабинета лежал опрокинутый дубовый стол, по комнате, изображая снежинки, весело кружились листочки и всякие документы, а секретарша, используя начальника в качестве стремянки, карабкалась на верхнюю полку стенного шкафа.

–Вы что сюда ввалились?– выплёвывая каблучок женской туфельки, просипел начальник.

– За премией.

До полки секретарша так и не дотянулась.

Когда взмокшие от «поздравлений» и « благодарностей» сослуживцы вернулись в отдел, Хомячков только–только успел освободиться от крепких объятий стула и теперь осматривал то место, куда присосалось его любвеобильное сидение.

– Иди. Тебя начальник лично хочет поздравить с праздником,– злорадно сказали они и разбрелись по своим местам.

– Можно? – спросил Хомячков, просовывая голову в дверь.

– Нужно!– плотоядно улыбаясь, ответил начальник.– Проходи, и попытайся объяснить мне–что это?

– Ой! Какой мохнатенький!– всплеснул руками Хома. – А Вы разве не знаете? Даже в школе их изучают. Это паук.

– Я вижу, что не кальмар! Как он сюда попал?

– Наверное, через щель. Знаете? Когда холодно, они…

– Он выпал из твоего отчёта!!!

– Действительно? Надеюсь, он не пострадал?

– Кто? Паук?

– Отчёт. Мне кажется, когда нет мух, они едят даже бумагу.

– Идиот! Он же резиновый!

– Отчёт?

– Паук! Короче, иди отсюда, пока я из тебя сороконожку не сделал. И забери эту мерзость.

Выйдя в приёмную, Хомячков столкнулся с секретаршей.

– Смотрите, какой лохматенький,– поднес он к её носу паука.– Это мне начальник подарил.

Скрип закрывающейся двери заглушил звук падающего тела.

Начальник накапывал в стакан валерьянку, когда в его кабинет снова просунулась голова Хомячкова.

– Простите, всего один вопрос: А где получить премию к первому апреля?

– Во–о–о–он!!!– разнесся по институту львиный рык.

Хомячков и 1 Мая

Хома смотрел в недавно вымытое окно и мечтательно улыбался.

– Что тебя так перекосило – своё отражение в зеркале вспомнил? – подозрительно прищурилась Фаня.

Хомячков сконфузился и спрятал с очередной порцией каши улыбку обратно в рот.

– Да так. Сегодня ведь 1 Мая. Вспомнил, какой это был красивый праздник.

– Ага. Флаги– красные, транспаранты– красные, цветы– красные, песни–«красные», на столах– белая.

– Нет, – улыбка опять взобралась на Хомины щёки.– В небе птички вурнякуют, со столбов репродукторы музыкой улицы поливают, у заводов и фабрик народ толпится, к демонстрации готовится. У школ учителя за учениками, как наседки за цыплятами гоняются. И тут как рявкнет кто–то на весь город: «Да здравствует 1 Мая!» «Ура–А–А!»– подхватывают люди и дружным стадом идут к центральной площади. Красота! Фаня! – вдруг обернулся он к жене. – А сейчас демонстрации бывают?

Про остальные не знаю, а вот тебе на этот самый праздничный демарш сходить придётся. Только не на центральную площадь, а до ближайшего контейнера. И в руках у тебя будет не красный флажок, а вот это синенькое ведёрко. Маршрут демонстрации ясен? Вопросы есть?

Хома взглянул на жену разочарованным взглядом.

– По глазам вижу что нет. Тогда вперёд, и можно без песен.

Хомячков оделся и вышел на улицу. В небе кроме стайки самолётов никто не «вурнякал», лишь на крыше соседнего дома старая ворона, собрав около себя несколько молодых голубей, рассказывала о том, как она славно пировала в юности на первомайских маёвках. На детской площадке трое безработных алкоголиков потягивали вино прямо из горлышка бутылки и приговаривали: «Ну, за наш праздник – день трудящихся!». Ветер шелестел рекламами окон, дверей и ритуальных услуг. В общем, был обычный выходной день.

Когда он возвращался обратно, из соседнего подъезда вышел пожилой мужчина в чистеньким, местами выглаженном костюме, с красным бантом на рукаве.

– Здравствуйте, Семён Спиридонович, – поздоровался вежливый Хомячков.

– Здорово,Хряпыч, здорово.

– Куда это Вы так принарядились? Неужели на свадьбу?

– Не угадал, на демонстрацию иду.

– Значит всё–таки она вертится, тьфу, будет– эта демонстрация!? А зачем Вы бант на рукав нацепили?

– А куда же его присобачить? Чтоб он позеленел.

– На грудь, т. е. на пиджак обычно цепляли.

– Серьёзно? Вот спасибо! А то мы со старухой всё утро думали, куда эту тряпочку приколоть. А потом я вспомнил, что когда был дружинником, мы на рукав что–то красное цепляли, ну и приколол. Всё, побегу,– сказал Спиридоныч, когда бант заалел на лацкане пиджака– Догоняй, если хочешь. Мы у парикмахерской собираемся,– и шаркающей походкой пошёл дальше.

Хома влетел в квартиру, бросил посреди кухни ведро и торопливо стал одеваться.

– Это ещё что за новости? Ты куда?– от неожиданности Фаня перешла на шепот.

– Молодость вспомнить.

– В песочницу, что ли?

– На демонстрацию. Хочешь , пошли со мной.

– Ну уж нет. Мне и раньше это «Ура» было не ура , а теперь и подавно. Этот цирк без меня. Что вы, интересно, сейчас орать будете? «Даёшь развитой капитализм в три года!» или « Вся власть президенту!»?

– Что надо, то и прокричим,– неожиданно твёрдо ответил Хомячков. – Не хочешь– пойду один. Вернусь– расскажу.

И он выскочил за дверь, а Фаня ещё долго не могла оправиться от такого поведения своего мужа .

Завернув за угол, Хома столкнулся с женщиной, у которой в одной руке был красивый воздушный шарик, а во второй – флажок. Она стояла у киоска и что–то внимательно разглядывала в витрине. Хомячков предположил, что это и есть место сбора демонстрантов, а потому стал рядом с женщиной и решил скоротать время за беседой.

– Погода сегодня как раз к празднику. Солнечно, тепло. Настроение от этого ещё лучше становится.

Женщина на него настороженно взглянула, но промолчала.

– А ветерок какой весенний, хороший. Представляю, как красиво полетят шарики в это голубое небо!

Женщина на всякий случай прижала шарик к груди.

– А как затрепещут флаги!

Она спрятала флажок за пазуху.

– … И все закричат « Ура – А – А!», начнут махать транспарантами, петь песни славить правительство и веселиться.

Женщина испуганно отошла от Хомячкова и стала с другой стороны киоска. Хома, чтобы не терять её из виду, подошёл с другой стороны.

– Простите, а красный бант здесь выдадут или нужно было из дому приносить?

Женщина ойкнула и быстро– быстро застучала каблучками по асфальту, стараясь укрыться от этого странного мужчины в ближайшем магазине, но Хомячков оказался проворнее.

– Вы куда так заторопились?– спросил он, забежав ей наперёд. – Ведь ещё не все собрались.

– Караул! Помогите! – глядя на него большими глазами, почему–то прошептала она.

– Что с Вами? Не волнуйтесь. Демонстрация обязательно скоро начнётся.

– К–к– ка–кая демонстрация? – заикаясь, спросила женщина.

– Первомайская. Вы же на неё идёте?

– Я иду к внуку на день рождения. Вот, подарки присматривала.

Хомячков от смущения изменил окраску с бледно– розовой на кумачовую и стал старательно выковыривать носком ботинка камешки из асфальта. Когда женщина ушла, а кожа приняла свой естественный цвет, Хома отправился в сторону парикмахерской.

Дойдя до заведения, где можнорасстаться со своими волосами, а если таковых нет – приобрести чужие, Хомячков разочарованно остановился. Вместо радостной, размахивающей праздничными атрибутами, он увидел лишь одиноко стоящего милиционера, который с интересом рассматривал фотографии модных причёсок и пытался каждой модели приписать то или иное преступление. Хома набрался храбрости и решительно подошел к нему.

– Прошу прощения за беспокойство, но Вы не знаете, где собираются демонстранты?

– Демонстранты? Не знаю, – не отрываясь от своего увлекательного занятия, пробормотал он, но вдруг глаза его стали размером с наручники, и страж порядка повернулся к Хомячкову.

– Демонстрация!? Несанкционированные митинги и марши!? Беспорядки!? Революция!?

И милиционер, согнувшись под тяжестью пустой кобуры, быстро заковылял в сторону спасительного отделения.

«И этот не знает», – сделал вывод Хома и грустно вздохнул. День стал казаться не таким уж и солнечным. Побродив по городу ещё часа два, он так и не нашёл людей, радостной колонной идущих по улице, поющих песни, показывающих птичкам портреты Ленина, Брежнева, Горбачёва, и ещё двух каких–то бородатых дядек, размахивающих красными флагами и при этом довольных и счастливых.

Возвращаясь домой, Хомячков в скверике заметил того самого соседа. Он сидел в компании своих сверстников и утолял жажду совсем не газированным напитком.

– Семён Спиридонович, а демонстрация уже закончилась? Где же она проходила? Я пол города обошёл, но никого не встретил.

Сосед крякнул в кулак и извиняющимся тоном ответил:

– Ты уж прости, мил человек, но меня моя старуха из дому не выпускала, вот и пришлось ей сочинить сказку про 1 Мая, демонстрацию, ну и т. д., а заодно и тебе. Она же, стринги ей в ноздри, из окна в тот момент выглянула и всё слышала.

– Так значит…?

– Не был я , Хряпович, нигде – не был. Извиняй. Хочешь? – и он протянул Хоме пластмассовый стаканчик.

Хомячков, не замечая поданной ему посуды, побрёл домой.

– Ну, как прошёл праздник? Как демонстрация? – приветливо встретила его у порога Фаня.

– Опоздал я на неё,– горько вздохнул Хома.

– На сколько?

– Лет на двадцать.

Фаня нежно обняла его за плечи и ласково погладила по голове.

– Не расстраивайся. Демонстрация ушла, но она не сказала «прощай» – значит, вернётся.

Хомячков и 8 марта

Отступили февральские морозы и Хома стал все реже и реже падать на обледенелых дорожках. Нос его уже не достигал цвета коммунизма, а становился лишь нежно–розовым. Асфальт, как носки Хомячкова, купался в грязной талой воде. И по этим признакам он каждый год безошибочно угадывал приближение Восьмого марта.

– Что же на этот раз подарить моей Фанечке – задал Хома сама себе вопрос, глядя на грязный палец красноармейца, который тот тыкал с плаката Хомячкову в грудь, спрашивая: «А ты что подарил любимой?».

Хома показал ему язык и отвернулся:

– Она сказала, что если я подарю ей еще раз духи «Красная Москва», то она из них мне клизму сделает.

Нужно придумать что–то другое. Не дарить же ей «Шипр», в конце концов. Он встрепенулся, как проснувшаяся ворона, и впервые за много лет пошел не домой, а вдаль по улице, читая вывески магазинов: «Продукты» – не то, «Кулинария» – опять не то, «Универмаг» – не знаю что это, но что–то мне подсказывает, что не то, «Стройматериалы» – неплохо бы ей материала на платье подарить, но приставка «Строй» меня смущает. Зайду, если ничего другого не будет. «Салон красоты Фея» – вот то, что нужно!».

Хомячков решительно толкнул стеклянную дверь. Навстречу ему выпорхнули две очаровательные девушки.

– Добро пожаловать! Мы рады видеть Вас в нашем салоне.

«Откуда они меня знают?» – изумился Хома. – «Может, живем по соседству?», а вслух сказал:

– Прошу прощения, мне бы хотелось что–нибудь…

– Знаем, знаем! – перебили его девчата. – Желание клиента для нас закон. Вы хотите посетить наш солярий!

– Ну, если там есть то, что мне нужно… – с сомнением произнес Хомячков.

– И не сомневайтесь! – заверили его продавцы. – У нас Вы найдете все, о чем можете только мечтать.

«Неужели даже сухие носки?» – подумал Хома, но вслух сказать постеснялся.

Пока он думал о носках, девчата уже стащили с него плащ шляпу и повели в маленькую, темную комнату посреди которой стоял стеклянный ящик.

– Раздевайтесь до нижнего белья и ложитесь вот на это место, – сказала одна из девушек, поднимая стеклянную крышку.

– И что я буду делать в этом гробу? – недоверчиво спросил Хома.

– Вы уснете под тихую музыку и Вам присниться сон о теплом Канарском солнышке.

– А потом придет принц, меня поцелует и я проснусь? – вспомнил Хомячков сказку.

– Нет! – засмеялись девчата. – Мы вас разбудим. Вот, возьмите очки.

– Зачем они мне?

– Чтобы солнце глаза не слепило!

Когда продавцы вышли, Хома, кряхтя, разделся, забрался в ящик, натянул очки и пробормотал:

– Посмотрим, какой они подарок для моей Фани приготовят.

Повернулся на бок и уснул. Снилось ему не жаркое солнце Канар, а будто он висит привязанный к вертелу над костром и крутят этот вертел его начальник и секретарша. От такого кошмара Хомячков вскрикнул и проснулся. «Н–да, теперь я знаю, как чувствует себя кура–гриль в духовке», – подумал он и вытянув руки, побрел по темной комнате искать дверь. Она нашлась на удивление быстро. Стоило только обнаружить, что на глазах у него черные очки.

В соседней комнате Хомячкова встретили все те же девушки, но с вытянутыми от удивления лицами. Перед ними стоял наш Хома в майке, трусах по колено и носках, с лицом и коленками цвета кофе с молоком.

– Прошу прощения, уважаемые девушки, но мне бы хотелось знать, готов ли подарок для моей жены? И, надеюсь, это не духи «Красная Москва»?

Лица у девушек вытянулись еще больше. Не получив ответа, Хомячков пожал плечами и добавил:

– Ничего, ничего, у вас еще есть время. Я за ним могу зайти завтра с утра. Хорошо? А за комнату отдыха особое спасибо.

Одевшись, он направился было к выходу, но путь ему преградили одна из продавщиц и какой–то мужчина в униформе.

– Извините, но Вы не оплатили солярий, – сказал девушка.

– У меня ничего нет, – ответил он, выворачивая карманы.

– Она имеет ввиду, что ты не заплатил за то, что здесь спал и сушил свои носки, – уточнил охранник.

– А, да, я действительно отдохнул и высох, большое спасибо.

– Спасибо, дядька, на себя не наденешь, ты кошелек доставай, – сказал охранник.

– Сколько с меня? – спросил Хома и полез за портмоне в карман.

Такую цифру он в первый раз увидел на лотерейном билете, которые распространяли у них в отделе.

– Извините, но мне кажется Вы забыли поставить запятую, – сказал Хомячков, разглядывая чек.

– Какую запятую? – не понял продавец.

– Вот такую, – и он описал в воздухе пальцем полукруг.

– Я сейчас из тебя сам запятую сделаю, – взревел охранник.

В этот момент Хома увидел, что у него развязался шнурок и согнулся, чтобы завязать его. Он даже не заметил, как охранник, перелетел через него, словно ласточка и врезался головой в стену.

– Что это у вас, девушки, мужчины на полу валяются? Вы уж поаккуратнее с цифрами то и о запятых не забывайте, а то вон до чего человека довели, – сказал он, выходя на улицу.

Решив, что без подарка домой не вернется, Хомячков пошел дальше. Пройдя немного вперед, он обнаружил магазин женского белья, возле которого толпилась небольшая очередь. «Здесь уж наверняка что–нибудь будет для Фани» – решил Хома и стал в очередь. Женщины смущенно носились на него, но ни о чем не спрашивали. Через полчаса он уже стоял у прилавка.

– Что Вам? – бесстрастно спросила продавец.

– Мне бы Вашего товара, – ответил Хома, разглядывая на полке непонятные вещи.

– Именно для Вас у нас имеются: трусы–стринги, бюстгалтеры, капроновые чулки, колготки, также есть большой выбор ночных сорочек. Что показать?

От этих названий Хомячков стыдливо покраснел, словно нечаянно увидел любовную сцену и застенчиво сказал:

– Да… я …, ну… это… не себе… я… Для жены может чего?..

– Ах, вон оно что! – облегченно вдохнула продавец, а очередь перестала плевать ему в спину и довольно заулыбалась.

– Могу посоветовать стринги. Только сегодня завезли. У нас большая редкость.

И она достала что–то такое маленькое, что Хомячков сразу и не рассмотрел.

– У нее какой размер?

– Приблизительно такой, – и он показал руками на большую часть прилавка.

– Да–а–а это Вам не подойдет, – определила продавец.

– Это почему же? – возмутился Хомячков. – Смотря куда это одеть? Разрешите взглянуть?

Повертев в руках два шнурочка с тряпочкой и мысленно приложив их к разным Фаниным местам, он все же признался, что действительно не подойдет.

– А что еще есть?

– Для Вашей жены могу предложить только вот этот лифчик, – сказал продавец, доставая бюстгалтер последнего размера.

– Хорошо, беру! – поспешно сказал Хома, доставая деньги.

Чтобы освободить руки при расчете, он одел покупку на голову. Уходя из магазина Хомячков не мог понять, почему очередь смеется. На улице уже стемнело и он брел домой, думая, что скажет жене.

– Милок, возьми цветочки! – раздался сбоку старческий голос.

– У меня, бабушка деньги кончились, – вздохнул Хома.

– Да я тебе, болезному, за так отдам. У Вас, чай, в Африке такие не водятся.

Хомячков попытался вспомнить, водятся ли в Африке мимозы, но кроме слонов никого не вспомнил.

– Не знаю, – честно признался он, но бабульки уже не было, а в руке у него был букетик цветов.

Фаня вышла из комнаты на звук открываемой двери.

– Ты где пропадал, горе мое? Водители общественного транспорта устроили забастовку или твой НИИ объявили закрытой зоной? Что с тобой? – всплеснула она руками, когда он зажег свет. – Ты сделал обрезание и уезжаешь в Израиль? А за спиной у тебя что, вызов на историческую родину?

– С Восьмым марта, тебя, Фанюшка! – смущаясь, сказал Хомячков, протягивая ей букетик мимозы.

– И вот, подарок тебе купил, – добавил он, шаря по карманам в поисках подарка.

– А на макушке у тебя случайно не он? – подозрительно спросила жена.

– Он, спасибо, это тебе! – покраснел Хома и стянул с головы бюстгалтер.

Фаня нежно прижала к себе мужа и прошептала:

– Спасибо, милый, – а потом добавила уже громче. – А где это ты загореть так успел? Что, за мимозами в Африку летал?

«Сдалась вам всем эта Африка!» – подумал Хомячков, уходя на кухню. – «Хотя бы знать, где она находится!»

Хомячков и кризис

Хомячков с грустной миной на лице измерял шагами длину асфальта от остановки до дома , когда услышал голос соседа

– Хряпыч! Ты чего это нос по земле волочишь?

Хома обернулся, но никакого нюхательного аппарата за ним не было. Тогда он осторожно дотронулся до лица. Нос находился на прежнем месте, и валяться в пыли явно не собирался. Сосед, видя что шутка не прижилась, надел сочувствующее выражение на свою физиономию и подошел к Хомячкову.

– Я говорю, что грустный такой? Начальник тебя спящем на рабочем месте застукал?

– Нет. К этому он уже привык. Хуже. – вздохнул Хома и хотел уже идти дальше, но любопытный сосед схватил его за руку.

– А что тогда? С Фаней поругался, а теперь домой идти не хочешь?

– Да нет же. Дома у меня все в порядке. Просто…

– Ну давай не томи, – у соседа от любопытства даже на кончиках волос появились уши. Такой феномен наблюдается только у истинных ценителей сплетен и скандалов.

– У нас в НИИ уменьшили оклады и увеличили количество выходных дней. – решился поведать своё горе дворовому разносчику сплетен, Хомячков.

– С чего бы это? – разочарованно спросил сосед. Его надежды на ласкающую слух и проливающую бальзам на сердце семейную драму не оправдались.

– Говорят в связи с кризисом.

– И до вас последняя шутка Буша докатилась, – сосед дружески похлопал Хомячкова по плечу.

– Не переживай. У нас тоже работы по убавилось. Продукция перестала пользоваться спросом. Но ничего. Мы не отчаеваемся.

– А что вы выпускаете?

– Туалетную бумагу, – тут сосед наклонился к Хоме и зашептал смесью чеснока с пивом ему на ухо. – Это все происки империализма. Но мы здаваться не собираемся. Покажем заокеанскому буржую наш красный, рабочий…

– Язык? – сделал предположение Хома.

– Ну что ты, –даже обиделся сосед. – Кое что по страшнее.

– Вот сам и показывай , если он у тебя красный и страшный, а мне домой пора. – Хомячков махнул рукой, и сбив с лица соседа маску престарелого ленинца, побрёл домой.

– Что–то у тебя сегодня такой вид, словно твой компьютер тебя в дурака обыграл. –ставя перед ним тарелку с карликовыми спагетти, сказала Фаня.

– Нет. Просто с работой проблема. – печально ответил Хома, гоняясь с вилкой за слишком резвой макарониной. – Поговаривают, что нас вообще закрыть хотят.

– Ах вот оно что. И с вами кризис поздоровался, – она села рядом, и погладила его позвоночник.

– Не переживай. Вас скоро закроют?

– Незнаю. Пока только трёхдневку сделали.– Хома с победоносной улыбкой повернулся к жене, и показал сидящую на зубцах вилки макаронину.

– Я это предвидела, и поэтому кое–что придумала, – она поднялась, забрала у него тарелку и орудие пыток, и направилась к мойке. – Вчера разговаривала со своей тёткой, она на рынке работает, помнишь? Так вот, ей нужен помощник.

Если бы Хомячков ел, то обязательно подавился, а так Хома только уставился на жену, глупо махая ресницами.

– Правильно. Им будешь ты.– даже6 не оборачиваясь закончила Фаня.

Весь оставшийся вечер был посвящён обучению искусству продавца, тренировкам, и чтению лекции о правах и обязанностях торговца и покупателя. Ночью Хоме снился кошмар в виде огромного супермаркета.

Утром автобус благополучно довез Хомячкова до центрального рынка. Надежды на то, что он будет захвачен террористами, не оправдались. У входа его встретила дородная тётка со смутно знакомым лицом.

– Привет. Ты Хома? А я тётя Галя, если помнишь. – Пробасила она.

Хомячков изобразил на лице воспоминание, но женщина этого даже не заметила. Она сгребла его подмышку и потащила вглубь просыпающегося рынка.

– Значит так, – наставляла она чуть поспевающего за ней Хомячкова.– Наши места 5и6 в третьем ряду. Товар я уже подвезла. Вот тебе фартук, – тётка всунула ему в руку кусок синей тряпки. – Одевай, и раскладывайся, а я пойду, уплачу сбор.

Затолкав Хому в щель между мешками с капустой, морковкой и яблоками , она умчалась в сторону здания администрации. Хомячков с тоской оглядел горы овощей и фруктов, ткнул пальцем в чашечку весов, и тяжело вздохнул.

– Новенький? – спросила его женщина справа, торгующая мандаринами и чесноком.

– На заводах сокращения, вот они и лезут сюда, будто им здесь валерьянкой намазано,– недовольно пробурчала торговка сзади.

– Вас как зовут?– сверкая латунными зубами, поинтересовалась продавец с лева.

– А тебе какое дело? – раздался спасительный бас тёти Гали.– Это муж моей племянницы.

При её появлении, все продавцы сделали вид, что у них идёт оживлённая торговля, хотя покупателей на рынке почти не было.

– Ты ещё не разложился? – спросила тётка ,изумив Хомячкова своим проворством с каким она просочилась сквозь груды мешков, коробок и ящиков.

– А как?– он растерянно развел руками.

– Сейчас научу.

Через полчаса, при помощи нравоучительного мата наставницы, на прилавке возвышались аккуратные горки из приведённой в товарный вид, капусты и яблок, сверкающих своими парафиновыми боками. Рядом пристроилась чумазая морковка, глядя на своих будущих хозяев протёртыми до красноты местами.

– Всё.– удовлетворённо выдохнула тетка. – Теперь стой и зазывай покупателей.

– А я не умею.

– Смотри и учись, салага, – покровительственно бросила она своему ученику и обратилась к проходящему мимо мужчине.

– Купите яблочки. Свежие, румяные, сладкие, только вчера с дерева.

– Какое дерево, февраль на дворе? – опешил мужик.

– Ну и что, какие в этом году морозы? Вам дать попробовать? Вот со вкусом груши,– тётка вытащила из кармана грушу, отрезала кусочек, и почти насильно затолкала в рот жертве.

– Сколько вам? Кило?

– Ну… – замялся растерявшийся покупатель.

– Здесь два килограмма , ничего? Вот я ещё два яблочка до трёх доложу, и так с вас десять пятьсот.

– Я вообще– то за рыбой шел, – проговорил мужчина, протягивая тёте Гале деньги.

– Рыба что? Один фосфор да кости, а здесь сплошные витамины. – она сунула ему в руки пакет с фруктами и притаилась в ожидании новой жертвы.

– У меня так не получится. – вздохнул Хома.

Тут на его счастье к нему подошла женщина.

– Вам показать? – не смело спросил Хомячков, и от волнения стал снимать фартук.

– Вообщё–то мне нужна капуста, а не вы, – остановила стриптиз покупательница. – Почём она?

– Тысяча, но можно и дешевле, – быстро поправился Хома.

– Хорошо. По 800 я, пожалуй, возьму два кочанчика.

– Вам какие?– преобразился Хомячков. – По больше, по меньше?

– Вот эти,– она указала на парочку среднего вида кочанов.

С помощью тётки и соседки слева, капуста, наконец, была взвешена, сдача отщитана, пот утёрт.

– С почином, – поздравила его тётя Галя.

– С почином, – поздравила его тётя Галя.

– С–с–спас–сибо,– заикаясь от пережитого стресса поблагодарил Хома.

– Незачто. Девушка, что вам подсказать? – набросилась тётка на очередную жертву.

– А я ещё ничего не сказала, – остановилась молодая женщина.

– Я по глазам вижу, что вам нужна морковка.

– Нет, я предпочитаю яблоки.

– У меня есть то , что вам нужно, – засуетилась тётя Галя. – Вот сочное, сладкое, только что с…

– Пальмы, – поддержал тётку Хомячков.

– С яблони, – раздавив его взглядом, закончила фразу торговка.

– Мне бы с кислинкой.

Яблоко из правой руки переместилось в левую.

– С кислинкой? Вот, пожалуйста. Вам сколько, кило, два?

– Киллограмчик.

– Хорошо. Ой! Здесь пять, но я уже выкладывать не буду. С вас двадцать три двести.

– Что так дорого?

– Так вы посмотрите, какие яблочки. В них столько витаминов, что черви даже близко подойти боятся.

Когда девушка облитая ушатом лести и уговоров ушла, тётка облегчённо вздохнула.

– Уф–ф. ещё пара таких продаж, и меня начнут бить. А что делать? По–другому не купят.

– Мужчина, мужчина. Морковку не желаете? – подражая своему учителю, не смело крикнул Хома, но его писк потонул в базарном шуме, покупатель прошел мимо.

– Тебе нужно голос вырабатывать, да наглости набираться. Лучше всего получается, когда махнешь, грамм 150 водочки, как я.– посоветовала ему тётя Галя.

– Я не пью.

– Это то и плохо. Ладно , вон пара идёт, почкой чую на морковку клюнут. Учись как нужно. – встрепенулась она, и только открыла рот чтобы привлечь их внимание, как в Хомячкове проснулся какой то давно забытый предок–купец.

– Молодые люди, обратился он к чете пенсионеров, подходим, не стесняемся, предлагаю вашему столу очень полезный овощь–морковку. Улучшает зрение, укрепляет кости, придаёт любому блюду стойкий, насыщенный цвет.

Пара остановилась. У ближайших прилавков наступила тишина. Все с изумлением смотрели на Хомячкова.

– Вы только посмотрите на неё, – воодушевлённо продолжал он.– Какая она сочная, упругая, с не отъеденными кротами хвостиками. Если мы призовём таблицу Менделеева…

– Нет, нет, – испуганно замахала руками женщина. – Не будем звать никакого Менделеева. Скажите только, её подкармливали органическим удобрением?

– Да, конечно. Сам лично каждую с ложечки. А чем, простите, вы сказали?

– Ну, её настоящим, коровьем помётом, поливали, или химикалиями?

– Обижаете. Сам лично корову на грядки водил,– выпятил то, что у других должно быть грудью, Хома.

–Да бери, чего уж там, подтолкнул женщину к прилавку супруг. – Какая разница, где покупать.

Следующим покупателем был мужчина, который молча, ткнул пальцем в капусту.

– Вам один? – спросила тётя Галя, лёгким движением бедра отбросив тупо глядящего на покупателя Хомячкова, от прилавка.

– Одъын, – кивнул он головой.

– Ещё что нибудь желаете?– спросила она, протягивая ему сдачу.

– Это, как её? Моркофф ,– ткнул пальцем в морковку покупатель.

– Одну, две, киллограм?

– Килё.

– Очень хорошая морковка. Вы, я вижу, не местный?

– Нэт, я пэрс.

– Персики не здесь, они в другом ряду. А вы откуда?

– Я пэрс, из Ирана. И–ра–нэц, – скромно улыбнулся мужчина. – Спасыбо.

– Смотри–ка ты. Не русский, а так хорошо по–нашему шпарит. Привет Бэн Ладону!– крикнула она в след покупателю, и повернулась к Хоме.

– Сколько мне тебя учить, что в нашем деле не ушами, а языком хлопать нужно. Давай на место.

Незаметно кончился день. Покупатели ушли поедать всё что купили, а продавцы стали упаковывать обратно всё что осталось. Хомячков, кряхтя от натуги и не привычной работы, уложил мешки на тележку, и под командованием тёти Гали, сдал всё на склад. В семь часов вечера тётка вручила ему половину от выручки и пакет с морковкой и капустой.

– Яблок не даю, – сказала она, и увидев вопрос на его лице, пояснила. – В этой заразе химии больше чем в лаборатории ядохимикатов. К одному моему яблоку, по осени, червяк подкрался, так его три дня тошнило пока не окочурился. Так что ешь лучше морковку. А Фане передай, что ты мне не подходишь. Пока.– и её капустоподобное тело скрылось за дверью маршрутки.

– Пока, – запоздало прошептал Хома, и побрёл к остановке.

Он уже подходил к подъезду, когда из темноты вынырнул изрядно выпивший борец с империализмом.

– Ну что, жертва кризиса? Откуда путь держишь?

– С рынка.

– Люди ещё что–то покупают?

– Да. Поэтому, я думаю, твоя продукция тоже не залежится.

– Ну, ну,– пробормотал сосед, и отправился на зов винно–водочной рекламы. « Оказывается кризис это у них, а для нас это привычные будни ». – Решил он для себя, и показал заокеанскому империализму большой и грозный кукиш.

– Как первый день на новой работе? – поинтересовалась Фаня, когда Хомячков устало плюхнулся на диван.

– И последний. Тётя Галя сказала, что я не подхожу. Там талант нужен, а у меня его нет.

– Он везде нужен.

– Я не умею заманивать покупателей, у меня голос слабый, и вообще – я стесняюсь, – оправдывался Хома.

– Ну что ж, я это чувствовала, и поэтому подыскала тебе новую работу. Пойдёшь на выходные подрабатывать подсобником на стройку.

Хомячкову показалось, что стены в квартире зашатались, а фарфоровый слонёнок, на полке, сочувственно покачал головой.

« Надеюсь кризис не грипп – долго не продержится», – подумал Хома, и поплёлся ужинать, тоскуя о своём любимом кресле в НИИ.

Хомячков и осень

ХоКак–то так получилось, что Хома даже не заметил, как на календаре месяце поменял первую букву алфавита на среднюю. Хомячков, как всегда, вышел рано утром на работу и тут же наступил на осень. Осень недовольно хлюпнула, обдала Хомины ноги холодной грязной водой и, как печать, поставила на его ботинок желтый листок.

«Коль у вас промокли ноги, не ходите по дороге» – как–то само собой сложилось у него в голове двустишье.

– Ого! – даже опешил Хомячков. – Я что, стихи сочинять умею? Может, во мне зарыт талант великого поэта? А ну–ка.

– Если дождик сверху льет, значит скоро гололед, – завыл он, приближаясь к остановке автобуса.

– Ну, как? – обратился Хомячков к окружающим, но, увидев перекошенное лицо дворовой вороны, он понял, что лучше это делать про себя, а так как про себя ему в голову ничего не приходило, то он решил отложить поэзию до более подходящего времени.

На остановке толпа радостно подхватила Хому и вбросила в первый же подъехавший автобус. Всмотревшись в незнакомые спины, затылки, шляпы, Хомячков вдруг с ужасом понял, что его везут в другую сторону.

– Это же не мой номер! – взвизгнул он и попытался прободать спину рядом стоящего мужчины.

– Что, сильно жмет? – донесся откуда–то сочувственный женский голос.

– Он, наверное, не свой телефон взял, – высказала предположение молодой голос из другого конца салона.

– Я не туда сел! – бился в истерике о каменные спины пассажиров Хома.

– Ишь, какой привередливый, – забубнил старушечий тенорок. – Другой бы на его месте радовался, что вообще сел, а он еще и не доволен.

– Да, дайте же мне… – пытался просочиться Хомячков между двумя «Церберами» стойко охранявшими выход из автобуса.

– Совсем люди стыд потеряли, уже в транспорте побираются, – последнее, что услышал Хома, вылетая из открывшихся дверей.

Первое, что увидел Хомячков на незнакомой остановке, был рекламный щит с симпатичной девушкой, которая улыбалась и упрашивала всех людей летать только самолетами ее авиакомпании. Уверяя, что это гораздо удобнее, чем не летать вообще.

«Летайте самолетами, плывите теплоходами, а коль сменить местами их, то будет вам каюк» – пронеслась телетайпной лентой у него в голове мысль, выдав Хомячкову новый «перл». Хома с тоской посмотрел на серое небо, вышел из лужи на берег и тяжело вздохнул: «Нет. Космос пока мне не доступен». Он осторожно перешел дорогу по желто–белым полоскам и подошел к остановке, где его уже ждала маленькая чистенькая девочка, которая всем сообщала, что у ее мамы есть стиральный порошок. При это она с тоской смотрела на мальчика из рекламы напротив, который приготовился позавтракать съедобной на вид булочкой.

– А у его мамы есть деньги, – еще больше огорчил девочку Хомячков.

Может, малышка и возразила бы что–то вроде: «Мы едим, потом стираем, постиравши вновь едим». Но в этот момент к остановке подкатил более приземленный, чем самолет вид транспорта – автобус, и спор двигателя торговли с покупателем пришлось заменить на содружество двигателя внутреннего сгорания с пассажирами.

«Как приятно булку сгрызть и при этом чистым быть» – решил помирить двух конкурентов Хомячков, но они уже его не слышали, так как в салоне раздался голос железного дровосека:

– Граждане пассажиры. Автобусный парк номер три предлагает вам приобрести билеты до Лондона, если захотите – обратно. Маршрут будет проходит через все страны Европы, включая Люксембург и Монако. Спешите. Количество билетов ограничено.

Хомячков внимательно выслушал объявление и тут же дал на него ответ в своей сегодняшней манере: «Я в Лондон не хочу с Трансавто, в нем очень холодно и гадко. Меня вези ты на работу, а Англию оставь Турлету». «Хоть плохонько, но для начинающего поэта сойдет» – похвалил он сам себя и стал пробираться к выходу.

Когда он практически вбегал в здание своего НИИ, то все же не удержался и приостановился около швейцара.

– Ну, здравствуй, дед! Кого–то ждешь? Смотри же, скоро будет дождь, – выпалил Хома и помчался дальше, оставив швейцара с широко открытыми глазами и ртом.

На работу Хомячков, конечно же, опоздал. Раздеваясь на ходу, он торопливо вошел в отдел, и устало шлепнулся на свой стул.

– О! Хома Хряповчи! – сделав изумленные глаза, всплеснула руками сотрудница. – Какими судьбами?

– Судьба, Михайловна одна, вставляйте окна ПВХа.

Женщина рассеяно оглядела комнату, потом посмотрела на Хомячкова и тихо переспросила:

– Куда вставлять?

– Вставляйте в дом, вставляйте в сад, вставляйте в дачи или в з… – на последнем слове Хома закашлял и покраснел.

– Ну, ты Хряпович и сказанул, – рассмеялся сотрудник слева. – Кофе будешь?

Хомячков, не поднимая головы от разложенных на столе бумаг, медленно произнес:

– Я буду кофе, буду чай, но чуть попозже, не мешай.

Он так и не заметил, как сотрудники переглянулись недоуменными взглядами.

Следующий час прошел в относительной тишине. Было лишь слышно шуршание примеряемых юбок, да изредка раздавался короткий вскрик проигравшего в покер. Почувствовав, как затекла спина, Хомячков с хрустом потянулся, обвел взглядом комнату и произнес:

– Тишина мне режет уши, может, мы съедим по суши?

Громкий хохот потряс стены НИИ.

– Хряпович, если ты проголодался, спустись в буфет и возьми бутерброд с колбасой или сэндвич. Зачем тебе землю грызть? – вытирая выступившие от смеха слезы, предложил сотрудник справа.

Хомячков удивленно уставился на него, пытаясь понять, почему так везде рекламируемые суши вызвали такой смех, но тут в разговор вмешалась все та же Михайловна.

– Хомячков. Вы давно рифмоплетством балуетесь?

Хоме этот вопрос показался на столько интимно непристойным, что он снова покраснел и перешел на прозу.

– Нет, я только сегодня… – выдавил он из себя.

– Вот и хорошо, что недавно. Есть еще надежда вас вылечить.

– Принимайте Грипокапс и здоровье будет класс! – вырвалось вдруг у него.

– Опять началось, – вздохнула сотрудница и уткнулась в монитор компьютера.

Сообразив, что его муза может завести своего клиента скорее в психушку, чем на пьедестал славы, Хомячков решил воздержаться от каких–либо разговоров.

Рабочий день благополучно подходил к концу, когда верь отворилась и в отдел вошел начальник.

– Хома Хряпович, – сразу подошел он к столу Хомячкова. – Вы опоздали на полчаса. Потрудитесь объяснить Вашу не пунктуальность.

Хома открыл рот, чтобы извиниться, но в этот момент муза оседлала его язык:

– Сел, как всегда в автобус я, и едем мы вперед. Вдруг замечаю с ужасом, со мной не тот народ. Верчусь, как на иголках и чувствую беда. Везут ведь не в НИИ меня, а не поймешь куда. Сошел на первой станции, бегу, что было сил. Примчал на остановку я, а там висит «Персил». Возникла вдруг дискуссия, что лучше грызть или мыть, но вот подходит транспорт мой и нужно снова в путь. В автобусе извелся весь, но все же опоздал. Прошу у Вас прощения.

– Ни где ты не упал? – до того опешил начальник отдела, что даже не заметил, как перешел на Хомину рифму.

– Как будто бы нигде, – удивленно проговорил Хомячков.

– А как с температурой друг?

– Нормальненько, а что?

– Быть может отпуск ты возьмешь?

– Так рано ведь еще.

– Смотри, чтоб ты не опоздал, а то не ровен час, забудешь туфли ты одеть и нет тебя средь нас.

– Чем заслужил, скажи мой друг, такой подход к себе? – растерялся Хомячков.

– Не хочу, чтобы сюда приехали добрые дяди и привезли тебе подарок, – перешел на прозу жизни начальник.

– Какой подарок? – опешил Хомячков.

Муза видно тоже заинтересовалась этим предложением, потому что вдруг соскочила с языка и притаилась.

– Белый смокинг с длинными рукавами и круиз в желтый дом. Все. Хватит мне тут двустрочным ямбом разливаться, а то еще пару таких сюрпризов и этот подарок достанется мне. Иди домой, и пока не станешь изъясняться как работник НИИ, здесь не показывайся. Понял?

Хомячков опустил голову и грустно вздохнул:

– Я понял, как тут не понять. Все сказано ясно. Вот только жалко покидать родимое гнездо.

– Где мой любимый белый фрак и два пажа?! – воскликнул начальник и, схватившись за голову, выбежал в коридор.

До выхода из института Хомячков провожали всем отделом. Кто бережно поддерживал его под локоть, кто заботливо смахивал со лба пот, а Михайловна на ходу записывала название лекарств от переутомления. Хомячков безропотно шел, влекомый сотрудниками и никак не мог понять, от чего все так разнервничались.

Оказавшись один на ступеньках здания, он прощально оглянулся на дверь, и снова заметил около нее швейцара.

– Ты что здесь делаешь? – отрешенно спросил Хома.

– Служу.

– А я вот в отпуск ухожу, – продолжила за своего клиента муза и они отправились домой.

При выходе из автобуса Хомячков снова наступил на осень, а она, уже несколько рассердившись, поставила печать ему прямо на лоб.

– Вот ко лбу пристал листок, а за ним завьет снежок, – меланхолично прокомментировал этот факт Хома и вошел в подъезд.

– Ты чего так рано? – удивленно спросила Фаня, не охотно отрываясь от любимого сериала.

– Меня в отпуск отпустили хоть… – Хомячков судорожно стал искать рифму и мысленно звать на помощь музу, но ее нигде не было.

– Что, хоть? – насторожилась Фаня.

– Хоть моя очередь еще не подошла.

– Она, по–моему, года четыре как не подходила. Просто начальник, наверное, о тебя в коридоре споткнулся.

– Нет. В отделе.

– Без разницы. Перекуси что–нибудь из холодильника, а я досмотрю очередную серию «Бедным тоже икается» и буду делать ужин.

Хомячков изо всех вил напряг свой мозг, чтобы ответить какой–нибудь рифмой, но в голове было пусто. «Наверное, две музы вместе жить не могут» – подумал он, вздохнул и пошел в ванную.

Хомячков и попугай

На свадьбу Хомячковым подарили попугая. Десять лет он молча наблюдал за жизнью семьи из своей клетки, и вот однажды, ранним утром, раздался его скрипучий голос:

– Вставай, придурок, на работу опоздаешь!

Хома вскочил и уставился на жену, пытаясь понять, что у неё с голосом, а та, в свою очередь, вертела головой, из–за того, кто украл её любимую фразу.

– Дорогая, что с твоим чудным голоском? – спросил Хомячков, пытаясь заглянуть ей в рот.

– Это не я сказала, – тихо промолвила она, и немного подумав добавила: – Во всяком случае, не ртом.

– Нет, не похоже, – заверил её муж, усиленно понюхав воздух. – Может, из

тараканов кто–нибудь?

– Дожили, тебя уже тараканы на работу будят.

– Вы будете вставать или нет? – раздался всё тот же голос.

Супруги уставились на попугая, а он на них. Первой опомнилась Фаня:

– Ты слышал, что тебе говорят? Одевайся давай.

Хома вздохнул и стал собираться на работу, искоса поглядывая на попугая. Его манера разговаривать Хомячкову не понравилась. «Лучше бы это были тараканы.» – подумал он, выходя из дому.

Придя с работы, он застал умилительную картину. Жена с попугаем сидели на диване, рассматривали журнал мод и о чём–то спорили.

– О, дорогой вернулся, – подозрительно ласково сказала Фаня. – Иди, мой

руки, будем ужинать.

– Странно, – подумал Хома и, как всегда, споткнулся о стиральную

машину, смахнул при падении рукой все крема и мази и ударился лбом в уже ставший родным для него место на стене.

Придя на кухню, он увидел, что в его тарелке хозяйничает новый член семьи.

– Что делает на нашем столе этот набор перьев? – возмутился Хомячков, пытаясь спасти остаток ужина.

– Как ты смеешь оскорблять нашего дорогого Кешеньку? – набросилась на него жена.

Дальше пошло перечисление достоинств попугая и недостатков Хомы, причём последних оказалось больше. Кеша же в это время сидел у неё на плече и пытался лапкой показать ему кукиш. Выяснив, кто есть кто в этом доме, Хомячковы снова уселись за стол.

Как только Хома взмахнул вилкой, попугай стрелой пролетел над его тарелкой, и макароны покрылись продуктами его жизнедеятельности.

– Дорогая, это же есть совершенно невозможно! – сказал супруг, брезгливо отодвигая тарелку.

– Значит не голоден, – сделала вывод жена. – Больше ничего нет.

Спать Хома лёг голодный и сердитый.

Посреди ночи его разбудило голодное урчание в животе.

– Нет, так дело не пойдёт, – подумал он и пополз, подражая гусенице, к холодильнику. За заветной дверцей он услышал невнятное чавканье.

«Мыши совсем страх потеряли. Уже кусок сыра до норки лень дотащить. Или они здесь банкет устроили?» – подумал Хома, открывая холодильник.

На нижней полке сидел попугай и с аппетитом жевал бутерброд.

– Ты что здесь делаешь, пингвин крашеный? – Изумился Хомячков.

– И тебе приятного аппетита, – ответил Кеша. – Хочешь сыру?

– Я всегда хочу, – прошипел Хома, отламывая кусок колбасы одной рукой, а второй, беря сыр. – Ты мне сегодня ужин испортил.

– Извини, не сдержался, сказал попугай, глядя на него невинными глазками.

– Ладно, я пошёл спать, – сказал через некоторое время Хомячков, но уже самому себе. Попугая рядом не было. Совершив такой же манёвр, Хома подполз к кровати. И только он просунул руку под одеяло, как его кто–то больно клюнул.

– Ой!.. – прошептал Хомячков и просунул под одеяло ногу. В неё тоже клюнули.

– Не понял. Это что, дорогая жена ножницами вооружилась и заняла круговую оборону?

Он просунул под одеяло голову и получил такой удар по темечку, что из глаз посыпались искры. При их свете он увидел попугая, который лежал на его месте и не давал ему взобраться на кровать.

– Ну, если попугай стал спать с моей женой, то мне остаётся только обрасти перьями!

Утром Фаня нашла мужа, дремавшего на их плетёной корзине.

– Ты что здесь делаешь? – удивилась она.

– Хомячковых высиживаю, – сказал супруг, показывая на десяток яиц, лежащих под ним.

– Из этого теперь даже яичницу не приготовить, – фыркнула жена и, уходя на кухню, покрутила пальцем у виска.

– Да, жалко птенчиков. Погибли от моей…кхм…, от меня, даже не родившись, – вздохнул Хома и пошёл менять испачканные штаны.

Вернувшись с работы, первого, кого он встретил, был попугай. Он сидел в прихожей, явно поджидая Хомячкова.

– Слышишь, – заговорщицким шёпотом начал Кеша, садясь на плечо, – я знаю, где есть подходящее для тебя яйцо.

– Где? – машинально спросил Хома.

– В музее, там недавно окаменелое яйцо динозавра выставили. Думаю, тебя должно выдержать.

– Пошёл вон, выкидыш орла, – Рассердился Хомячков и смахнул попугая с плеча.

– Но, но! Руками ты будешь жену трогать, а не меня! – прокричал Кеша и улетел на кухню.

Пока Хома раздевался, он вспоминал самыми тёплыми словами всю родню попугая.

– Ты что же это с самого порога птичку обижаешь? – ласково встретила его жена. – Смотри, вот позвоню в Гринпис, они уже сумеют привить тебе любовь не только к попугайчикам, но даже перед котами будешь шляпу снимать.

«У меня и шляпы–то нет» – подумал Хомячков, но возражать не стал.

За ужином он левой рукой держал тарелку и настороженно следил за птицей, готовый в любую секунду отразить нападение с воздуха, но попугай сидел на плече у хозяйки и всем своим видом давал понять, что Хомячкова для него не существует.

После того как Хома убрал со стола и вымыл посуду, Он вошёл в комнату, и его нижняя челюсть глухо ударилась о пол. На его любимом диване лежал нелюбимый Кеша с сигаретой в клюве, а рядом лежала початая бутылка дорогого вина и фужер. Его дорогая жена примостилась рядом.

– Если бы я так сделал, то у подъезда уже давно бы реанимация стояла, – сказал Хомячков.

– Скорее катафалк, – ответила жена, а попугай показал ему средний палец на лапке.

– Ладно, я устал и иду спать, – не стал пререкаться супруг, думая о том, что сегодня он в постели окажется первым, и не обращая внимания на хитрый взгляд попугая. А зря.

Только Хома лёг в кровать, как

– Ай..яй.яй! – раздался его крик, и он выскочил на середину комнаты с капканом на том месте, чем люди обычно садятся.

– О, а вот и капкан! – удивилась Фаня. – А я думала, что выбросила его.

– Как видишь, я его нашёл, – сквозь зубы процедил Хома. – Помоги же отцепить находку, а то сидеть неудобно.

Когда капкан благополучно отделили от Хомячкова, последний пулей пролетел в ванную, и оттуда два часа доносились стоны и вздохи.

Когда Хома наконец вышел, на его месте мирно спал пернатый друг семьи.

На следующий день супругу срочно вызвали на собрание ЖЭСа. Когда вечером дверь за ней закрылась, Хомячков, словно кот, бросился на блаженно развалившегося на диване попугая и, не обращая внимания на его угрозы, сунул птицу в мешок.

– Ты как с иностранцем обращаешься? – раздались вопли из мешка. – Я подданный из Бразилии и требую представителя своего посольства!

– Был подданный, стал проданный, – ответил Хома. – А будешь орать, депортирую тебя в Сибирь. В посылке, малой скоростью. Как раз в виде чучела туда прибудешь.

После этих слов попугай умолк, а Хомячков рысью метнулся на птичий рынок, продал Кешу каким–то любителям экзотики, и успел до прихода жены вернуться домой.

Когда Фаня пришла с собрания, то увидела, что супруг стоит у открытой форточки и одной рукой машет платочком, а другой вытирает слёзы.

– А где мой Кеша? – подозрительно спросила супруга.

– Улетел искать себе ту, которая снесёт ему яичко, – ответил Хомячков.

Это был самый счастливый вечер за всю его жизнь.

Хомячков на картошке

Как–то осенью Хома, придя с работы, прямо с порога хватил жену новостью по голове.

– Дорогая! НИИ дали шефство над одним колхозом и наш отдел направляют завтра охотиться за картошкой. Убивать ее будем. Так и сказали, взять с собой туда орудия. У нас есть что–нибудь, чем картошку глушат?

– Опаньки! – всплеснула руками жена и села мимо стула. – Видно от твоей работы у тебя остатки мозгов закипели. Пошли в ванную остужать будем.

Между третьим и четвертым маканием Хомячков объявил о своей полной и безоговорочной капитуляции.

– Ну, а теперь с начала и поподробнее, – посоветовала Фаня, садясь напротив выбивающего зубами чечетку мужа.

– Н…н..у..у я и го…в…в…орю. П…п..пришел начальник отдела и сказа, что завтра мы едем убивать картошку. При себе туда орудия.

– Вот теперь, немного ясно. ВЫ едите убирать картошку и должны взять орудия труда. Так?

– Наверное. А где я возьму это орудие? Да и стрелять я не умею и крови боюсь.

– Горе ты мое. Ни какой крови не будет, а орудием твоим станет ведро и лопата.

– Понял, – обрадовался Хомячков. – Мы будем догонять картошку, одевать ей ведро на голову, а с верху бить лопатой, потом мы ее куда–нибудь уберем. Да?

Фаня устало махнула рукой и молча пошла собирать мужа в деревню.

Утром он стоял у проходной с ведром, лопатой, рюкзаком, в резиновых сапогах, спортивном костюме и галстуком, единственной вещью отбитой у жены в кровопролитных боях.

Когда все собрались, отдел погрузился в автобус и они двинулись на поле битвы за урожай.

Ехать было весело. Кто–то взял гитару и они всю дорогу пели, вначале частушки, от которых у Хомячкова краснели даже пальцы ног, потом жалостливые, он даже всплакнул чуток и, наконец, грянули его любимую «Голубой вагон бежит, качается». Когда они приехали на место, Хома уже был настроен на боевой подвиг и готов немедленно ринуться в атаку. Но всех привели к главнокомандующему, которого начальник назвал агрономом Петькой. Он разбил отдел на отряды и поручил каждому свой участок поля боя. Отряд Хомячкова состоял из четырех человек, трех мужчин и одной женщины. «Санитарка с нами, это хорошо» – подумал он и взяв лопату на перевес, хотел уже броситься на впереди идущий танк, но ему объяснили, что это картофелеуборочный комбайн и стучать по нему лопатой не нужно. А нужно просто идти сзади него и выкапывать ту картошку, которая от него спряталась в землю. Когда отряд двинулся в поле, Хомячков все же не удержался и ткнул лопатой в колесо этой бронетехнике, за что услышал от водителя о себе столько нового, что даже удивился, откуда этот человек так подробно знает его биографию.

И вот битва началась. Хомячков вместе со всеми ковырял своим орудием землю, в надежде обнаружить врага. Но он не попадался. Зато Хоме попадались камни, очень похожие на картошку.

«Это она маскируется, чтобы я ее не нашел» – решил он и старательно начал собирать замаскировавшегося врага.

– Ой! – вдруг воскликнулХомячков. – Я обнаружил змею! Не приближайтесь, она может нас всех покусать!

– Змея, змея, где змея? – раздалось по полю и коллеги, не смотря на протесты Хомы, собрались вокруг него.

– Ну, показывай свою находку, – сказал, протискиваясь вперед, главнокомандующий агроном Петя. – Сколько лет здесь работаю, ни разу не видел живой змеи.

Он посмотрел на то место, куда указывал дрожащий палец Хомячкова, потом на него самого и улыбнулся.

– Вам нужно почаще приезжать к нам, дорогой товарищ, – сказал он Хоме. – И лучше всего с книгой «Флора и фауна родного края», чтобы хотя бы по ней Вы могли отличить червя от змеи, а камень от картошки. Берите свое ведро, ступайте на начало поле и выпустите на волю ни в чем не повинные булыжники. Да, и запомните, что картошка прячется на глубине двадцать–двадцать пять сантиметров, поэтому не стоит каждый раз зарываться по пояс в землю. А то, не ровен час, на крота наступите. Все ясно? Тогда по местам.

Когда колонна снова двинулась на поиски врага, Хомячков спросил у напарника:

– Скажите, пожалуйста, Вы не знаете кто такой крот? И как он выглядит?

– Крот – это машина, которая добывает уголь в шахтах, – со знанием дела объяснил он.

– Нет, Вы не правы, коллега, – вступил в разговор второй напарник. – Крот, это стальной трос, им чистят унитазы.

– Да что Вы ерунду говорите, – вмешалась так называемая медсестра. – Крот – это жидкость, которая чистит трубы на кухне и в ванной.

– Спасибо, – поблагодарил их Хомячков, но сам так и не понял, как он здесь может наступить на машину, которая чистит унитазы и трубы.

К обеду, наковырявшись вдоволь, весь отдел расположился на отдых в тенистой роще.

– Какие красивые деревья! – сказал Хомячков, гладя ствол березы.

– Да. И полезные, – отозвался кто–то из коллег. – Они дают нам березовый сок.

– Правда? – сказал Хома и стал еще внимательнее ее рассматривать.

– Что вы там ищите? – спросил наблюдавший за ним агроном.

– Щель для монетки или жетона и краник. Стаканчик сока очень хочется.

– Вот вам ведро, – сказал Петя. – Ступайте на ферму, это вон то длинное здание, спросите доярку Любу. Скажите ей, чтобы налила Вам сюда молока. А у березок сегодня санитарный день. Сок закончился, ждут привоза.

Хомячков без особого труда нашел Любу и, протягивая ей ведро, сказал:

– Агроном Петя просил Вас налить сюда молока, а то у березок сегодня выходной, привоза ждут.

– Чего ждут? – не поняла доярка.

– Ну, сок у них закончился, вот они и ждут привоза.

– А, ну да, конечно, – сказала она, почему–то улыбаясь. – Идемте со мной.

И она повела его через всю ферму в подсобку.

– О, а я знаю, кто это! – воскликнул Хомячков, глядя на стоящих в загонах животных. – Это коровы! А что они здесь делают?

– Живут они здесь, – ответила доярка.

– Это их общежитие? – уточнил Хома.

– Вроде того. Мы из них здесь молоко добываем, – пояснила Люба.

– Как это? – удивился Хомячков.

– А вон видите у них под брюхом такое большое висит? Это вымя. Мы за него тянем, а оттуда молоко льется. Понятно?

– В общих чертах да. А это…

– Все, хватит вопросов, – оборвала его на полуслове доярка. – Вот твоих полведра, скажешь Петьке, что больше нет. А начнет ругаться, отправишь его вон к тому быку, что на лугу пасется. Скажешь, что остальное молоко у него.

– Все понял, спасибо, – ответил Хомячков и, подхватив ведро, пошел обратно.

– А почему бы мне самому не сходить сейчас к тому быку и не наполнить ведро до краев. А то пока туда, да обратно, только время зря потеряем.

Так подумал Хома и решительно двинулся в сторону животного.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался Хомячков.

– Му–у–у, – ответил бык.

– Мне бы молока, ведро дополнить, – попросил Хома.

– Му–у–у? – не понял его бык.

– Я говорю, меня доярка к Вам отправила. Где у Вас вымя.

– Му–у–у, – обиделся бык и застучал передней ногой по земле.

Хомячков поглядел туда, куда показывала доярка и обнаружил, что все на месте. Правда сосок почему–то был один, но это его не смутило.

– Я мигом, Вы только не волнуйтесь, – сказал Хома, усаживаясь на корточки и подставляя ведро под быка.

Тот ошалело глядел на человека, не зная, что делать, то ли смеяться, то ли бодаться. Но когда Хомячков протянул руку и взял его за «вымя», он взревел дурным голосом и лягнул Хому прямо в грудь.

– Вот это контузия, – подумал Хомячков, приходя в себя недалеко от животного. – Так из грудной клетки и скворечник не долго сотворить. По–моему он это и собирается сделать, – решил Хома, глядя, как несется на него разъяренный бык.

«Прям, как танк прет» – пронеслось у него в голове, когда он рванул с места с очень низкого старта – «Жаль гранат нет. Надо отступать к своим».

До своих он не дотянул всего десяток метров, когда бык, поддев его рогами, изменил его положение относительно земли.

«А ведь я лечу» – подумал Хомячков, увидав перед собой перекошенное от испуга лицо ласточки. – «Надо же, кому сказать, не поверят».

Это была его последняя мысль на сегодняшний день, потому что следующая мысль, типа «Где я?» пришла к нему уже в автобусе, на заднем сиденье, глубоким вечером. Внося его в квартиру, сотрудники посоветовали Хомячкову спать на животе, не в коем случае ближайшую неделю не садиться и изучить по книгам и картинкам, чем отличается бык от коровы.

Хомячков на Масленице

Хомячкову приснился сон, будто он нечаянно наступил коту на хвост и тот стал истошно визжать и бить его лопатой по лицу, требуя свободы и гуманного обращения к хвостатым соседям. Хома в испуге открыл глаза. По щеке его гладила колышущаяся занавеска, а кошачьи вопли доносились из открытой форточки.

– Вставай, дорогой, завтрак готов! – заглянула в комнату супруга.

– Кто это так животное мучает? – поморщился Хома от душераздирающих воплей.

– Это, милый, на площади ансамбль народной песни выступает. Сегодня ведь праздник, как никак.

– Какой? – удивленно спросил Хомячков и принялся всматриваться в календарь.

– Масленица.

– Что–то такого праздника не припомню.

– Вот те раз! Каждый год празднуется!

– А что на нем происходит? Масло раздают?

– Нет. Вначале всякие песни поют, с горки катаются.

– На масле?

– На санках. Потом на столб лазают.

– За маслом?

– За петухом. Блину едят. С маслом! Зиму сжигают.

– Чтобы масло было?

– Чтобы весна пришла.

– А почему тогда праздник «Масленицей» назвали? Сказали бы просто: «Казнь зимы. В программа массовое поедание блинов, общественная попойка с последующим пением, скатыванием с горки и освобождением петуха сидящего на колу». Так правдоподобнее и понятнее будет.

– Ты когда–нибудь был на этой «попойке».

– Нет, даже не слышал о таком гулянье.

– Тогда одевайся. Посмотришь на того петушка на палочке.

Через час Хомяков с Фаней уже толкались среди огромной толпы людей, у которых на лицах был написан один и тот же вопрос: «А что я, собственно, здесь делаю?» Посреди площади стоял высокий столб, на верхушке которого рядом с носовым платком, сапогами и почти новыми портянками висела клетка с домашней птичкой. Петух, видно впервые в жизни, взлетел на такую высоту, а потому вцепился всеми конечностями, включая и хвост, в решетку, и со страху орал что–то по–китайски. Рядом с шестом три дородные тетки соревновались кто громче споет частушку, время от времени смачивая горло из пластмассовых стаканчиков. Потому, как они после каждого глотка морщились и быстренько заедали огурцом, Хома пришел к выводу, что вода была с хлоркой. По периметру площади стояли палатки, перед которыми людей было больше, чем муравьев перед муравейником. В общем, веселье было в полном разгаре.

Когда они с женой пробивались посмотреть на катающихся с горки, в руку Хомячкова вцепилась какая–то женщина.

– Милый! Позолоти ручку, всю правду скажу. Что было, что будет.

– Что было? – не понял Хома. Он на миг оторвался от жены и людское море утащило Фаню в неизвестном направлении.

– А было у тебя вот что, – шепотом заговорила гадалка, держа одной рукой его, а второй шаря по Хоминым карманам в поисках кошелька.

– Ты родился. Так?

– Да.

– Потом пошел в детский сад. Так?

– Так.

– Потом в школу.

– Прошу прощения, – вынырнула обратно к мужу Фаня. – Я хоть и не очень ясновидящая, но ближайшее твое будущее предсказать могу. Хочешь? – обратилась она к гадалке.

– Попробуй.

– Лежать тебе без передних зубов на этом асфальте, если ты сейчас же не отпустишь руку моего мужа.

Женщина растворилась в толпе мгновение ока.

«А у меня Фаня, оказывается, тоже умеет судьбу предсказывать» – с гордостью поглядел на жену Хома. – Надо будет дома о моем будущем расспросить».

– Дорогой, давай по блинчику скушаем? А? – предложила Фаня и, не дожидаясь ответа, взяла его на буксир.

Рассекая толпу, как ледокол лед, она взяла курс на палатку от которой пахло блинами и водкой.

– Что Вам? – спросила продавец, когда они оказались у прилавка.

– Нам два блина.

– С чем будете? Вот возьмите с сыром. Собственного производства!

– А козьего нет? – поинтересовался Хомячков.

– Есть, но он не продается!

– Тогда с маслом. Ведь сегодня Масленица, все должно быть с маслом –весело сказала Фаня.

– Даже соленые огурцы? – попытался уточнить Хома, но Фаня молча всучила ему в руки горячий блин, в середине которого красовался кусочек масла.

Вдыхая с наслаждением аромат теплого теста, Хомячков скрутил попавшего под каток колобка в трубочку и вонзился в один конец зубами. Масло, увернувшись от его стальных челюстей, пулей выскочило с другого конца и угодило в глаз здоровенному детине, который, причмокивая от удовольствия, подносил к губам стакан водки. От неожиданности он охнул и «зеленый змий» оказался за воротником у его спутницы. Взревев, как зубр, которому заяц наступил на вымя, детина бросился на Хомячкова. Поняв, что с голыми руками против танка не попрешь, Хома бросился бежать. Оказавшись у столба Хомячков на мгновение остановился, но, услышав за спиной сопение голодного медведя, бросился вперед.

– После многочасового покорения, столб все–таки сдался этому сильному и ловкому мужчине! – объявила в микрофон, под радостные вопли толпы, ведущая этого масло–шоу. – Победитель может выбрать себе только один приз! Снимайте, молодой человек!

Хома сидел на макушке столба и испуганно переглядывался с петухом.

– Здесь как? Не очень дует? – спросил Хомячков у невольного соседа.

Петух по вороньему каркнул, закатил глаза и потерял сознание.

– Эх, жалко птичку, – горестно вздохнул «победитель» и стал осторожно снимать клетку, но вдруг веревка соскользнула с его руки и клетка с пернатым другом полетела вниз.

– Ай, – только и успел сказать Хома, когда увидел, что его приз приземлился на темечко воинствующему «орангутангу». Детина рухнул на землю, а петух со всех ног бросился домой, рассказывать женам, как красив город с высоты птичьего полета.

МЧС сняла Хомячкова поздно вечером, под свет пылающей зимы, а Фаня дома отпаивала его чаем и рассказывала о том, какой это замечательный праздник – Масленица.

Хомячков на работе

– Доброе утро, Хома Хряпович, – сказал охранник, распахивая двери его родного НИИ.

– Проездной, – ответил Хомячков и пошел дальше.

В лифте он пытался рассадить женщин с детьми и инвалидов, но, к сожалению, таковых не оказалось. На пятом этаже поинтересовался у впереди стоявшего:

– Вы на следующей выходите?

– Очень хорошо, – добавил Хома, не получив ответа, так как он был один.

Войдя в кабинет, он плюхнулся в свое кресло и только сейчас открыл глаза.

– Здравствуйте, Хома Хряпович, – раздался женский голос.

За соседним столом сидела молодая женщина.

– Мы знаком? – удивился Хомячков. – Не напомните, где мы встречались?

– Вчера, в этом кабине, – улыбаясь, ответила она. Этот вопрос задавался каждое утро.

– Вам сделать чаю?

В этот момент на его столе зазвенел телефон. Хома машинально снял трубку:

– Алло! Хомячков? Через пять минут Вас хочет видеть начальник отдела!

– Мне без сахара, пожалуйста, – сказал он сотруднице, но даже в трубке были видны удивленные глаза секретарши.

Через два часа, когда Хомячков окончательно проснулся, пощелкал мышкой компьютера, пытаясь вспомнить, зачем он сюда пришел и что здесь делает, но вспомнил, что его ждет какой–то начальник, какого–то отдела. Сорвался с места и побежал по коридору, ища глазами нужную табличку. Обнаружил дверь без таблички, но с изображением человечка, постучался и вошел. Среди унитазов начальника не оказалось. Через полчаса Хомячков нечаянно обнаружил приемную в другом конце коридора.

– Здравствуйте, кем–то уважаемый, наверное, товарищ Хомячков! – обрадовался встрече начальник отдела, – Не чаял уже Вас увидеть. Какими судьбами занесло ко мне?

– Да так, шел мимо, дай, думаю зайду, – ответил Хома, усаживаясь в освободившееся от начальника кресло. – Вы ведь хотели меня видеть?

– Хотел, – ошарашено ответил начальник. – Я… Я по поводу Вашего квартального отчета. Вот взгляните, что Вы написали, – он с трудом вырвал из рук Хомячкова папку с отчетом.

– Вот, пожалуйста… «Я боюсь лягушек, потому что он зеленые, прыгают и квакают…»

– Но ведь я их действительно боюсь, – пожал плечами Хома, строя рожицы аквариумным рыбкам.

– Да. Но я ведь просил отчет о молекулярной основе глиноземного цезия, а не о Вашей реакции на жаб.

Хомячков отвернулся от потерявших сознания рыбок и уставился на начальника:

– Во–первых, не жаб, а лягушек, во–вторых, они скачут по глине, по земле, в–третьих, я их действительно боюсь.

– Ну а при чем тут глиноземный цезий?

– Но ведь они же скачут.

– По чему?

– По глине. Правда, им, наверное, сколько, но ведь все равно скачут.

– И что?

– Но ведь там и глина, и земля, и цезий, наверное, попадается.

– Наверное.

– Ну, вот. Они по всему этому скачут, а я их боюсь.

– Так, Хомячков, я с Вами совсем запутался. Поэтому мне плевать, по чем Вы там скачете и почему Вас боятся жабы, но чтобы завтра к концу дня у меня на столе лежал отчет о молекулярном строении лягушки… тьфу, глиноземного цезия. Все. Идите.

Уже открывая дверь, Хома повернулся к начальнику и прошептал:

– Вы тут потише. У Вас, кажется, рыбки уснули.

За дверью он столкнулся с секретаршей, которая несла в кабинет валерьянку. В коридоре Хомячков усиленно соображал, в каком кабинете он работает. Вспомнив, что он находится напротив лифта, Хома подошел к двери и потянул за ручку. Дверь не поддалась. Он подергал сильнее – результат тот же.

– Странно. Неужели рабочий день кончился? Что же делать, ведь там мой плащ и шляпа? – в ужасе подумал Хомячков и со вздохом ударился спиной об дверь. Глаза он открыл, когда на лоб положили холодный компресс.

– Говорил я вам, нужно для него на двери табличку повесить «открывается во внутрь», а вы – догадается, догадается, – услышал Хома слова коллеги, обращенные к другим сотрудникам.

Поблагодарив за помощь, он, потирая на затылке здоровую шишку, пошел к своему столу.

– Зачем начальника Вас вызывал, Хома Хряпович? – поинтересовалась молодая сотрудница.

– Да так, о лягушках поболтали, – рассеянно произнес он.

– Н–да, и у двери коврик надо положить помягче, – задумчиво сказала сотрудница.

– Господа, товарищи! Кто–нибудь знает, где можно достать глинно–земного цезаря, – вдруг спросил Хомячков, обведя всех просветленным взором.

– Может, Вы хотели сказать глиноземного цезия? – уточнил сотрудник.

– Да, да, именно его. Скажите, на рынке его продают или только в фирменных магазинах?

– А он Вам нужен как вещество или как отчет? – спросил все тот же коллега.

– Отчетом оно, конечно же, лучше, – согласился Хомячков.

– Тогда поищете в своем столе. Мы его Вам полгода назад отдали.

Действительно, в столе Хома обнаружил папку с отчетом о молекулярной основе этого самого цезия. Он схватил ее и уже собирался бежать к начальнику, но сотрудники его отговорили, убедив, что второго появления Хомячкова у себя в кабинете начальник просто не переживет.

Весь небольшой остаток дня он провел, глядя на монитор компьютера и размышляя о том,почему рыбки в аквариуме уснули вверх животами, ведь на боку, подогнув ноги – гораздо удобнее.

Хомячков на рыбалке

Как–то в самый разгар мая в фойе НИИ появилось объявление. Есть подозрение, что написано оно было председателем профкома, после посещения магазина «Океан»:

«Уважаемые служащие! Все, кто хочет съездить в субботу на рыбалку, просьба записаться у секретаря. Выезд в 7.00. Профком».

Это было что–то из ряда вон, потому, как этот комитет кроме стенгазеты к Восьмому марта и вывоз жены директора в Турцию, ничего больше не организовывал, а тут…

До самого обеда в отделе не затихали жаркие дебаты.

– По–моему, идейка неплохая, – сказал сотрудник, сидящий у окна.

– Лучше бы на футбол свозили, – не согласились у двери.

– А по мне, так лучше бы на пикник, – заметила сотрудница под портретом Чапаева на мотоцикле. – С песнями, плясками…

– Балалайками и медведем, – закончили ее мечтания сидящие у двери.

И только Хомячков не принимал участие в дискуссии, потому что имел очень смутное понятие о рыбалке и очень грустное о пикнике.

После обеда к ним заглянул начальник.

– Так, – произнес он, потирая руки, как прокурор перед оглашением приговора. – От нашего отдела нужно выбрать одного человека для субботнего мероприятия. Кто у нас рыбак?

В ответ раздалось дружное шуршание бумаг.

– Хорошо. Зайдем с другой стороны. Кого назначить представителем от нашего отдела на рыбалке?

Сосед Хомячкова вдруг обнаружил, что тот сидит уже несколько минут с закрытыми глазами и носом воспроизводит седьмую симфонию Шуберта. Он наклонился к Хоминому уху и прошептал: «Вас вызывают в бухгалтерию».

– Меня? – подпрыгнул от неожиданности Хома.

– Очень хорошо! – улыбнулся начальник. – Я почему–то не сомневался, что это будете именно Вы. В субботу к семи часам утра у входа в НИИ. При себе иметь все необходимое.

Он повернулся и насвистывая «Тореадора» вышел, а совершенно растерявшийся Хомячков до конца рабочего времени записывал советы «бывалых рыбаков».

Весь вечер пятницы они с Фаней готовились к рыбалке. Первым делом Хома за пятьдесят американских рублей выменял у соседского мальчика удочку из настоящего орешника. Затем уложили в рюкзак все, что было у Хомячкова в списке, составленном на работе: резиновые сапоги и валенки, шапку ушанку и бейсболку, мазь от комаров и мазь от обморожения, бур и плавки. По рецепту дяди Коли была сварена перловая каша и замешено тесто. Червей в магазинах не оказалось и Хома предположил, что их продают непосредственно на озере.

Когда все сложили и упаковали, было уже глубоко за полночь, и чета Хомячковых отправилась спать. Всю ночь Хоме снился начальник отдела в образе кальмара, который хватал его за ногу и настоятельно рекомендовал записаться в секцию подводной акробатики.

После таких сновидений, он чуть не опоздал к отъезду. Через час, после того, как автобус тронулся, Хомячков обнаружил, что кроме него в нем находилось еще человек пятнадцать. Причем четверо из присутствующих были пожилые тетки с корзиночками для сбора грибов. К девяти часам утра автобус остановился на берегу небольшого озера.

– Значит так, – начал объявлять распорядок рыбалки представитель профкома. – Ловим отсюда и до восемнадцати ноль–ноль. Потом едем домой. Вопросы.

– А обед когда? – поинтересовался пожилой мужчина со спиннингом.

– Как что–нибудь поймаешь, можешь сразу и приступать, – подсказали ему из толпы и он трусцой побежал к озеру. Видимо поехал не позавтракав.

– Больше вопросов нет? – осведомился представитель. – Тогда приступайте.

А сам забрался в автобус и завалился спать.

– Где здесь можно раздобыть червяка? – спросил Хома у двух, на его взгляд, настоящих рыбаков.

– Везде, – ответил один из них.

Хомячков округлил глаза.

– Они в земле живут. Их нужно выкопать, как картошку, – добавил рыбак.

– А точнее, где копать? – переспросил Хома, оглядывая большой луг перед озером.

– Да хоть здесь, – ответил второй и обвел вокруг себя рукой.

– А чем? – не отставал Хомячков.

– Можешь носом, а лучше лопатой. На, возьми, – сжалился над ним один из них, глядя на его озадаченное лицо, и протянул небольшую лопатку.

«Н–да. Все же квартира у этого червя не маленькая» – размышлял Хома, вертя в руках инструмент. – «Хотя бы знать, в какой он комнате сейчас находится».

Он вздохнул и вонзил в землю лопату.

– Нашел! Я его нашел! – огласился берег радостными криками Хомячкова и все увидели Хому, бегущего с грязным червем в вытянутой руке.

– Тихо, ты! Рыбу распугаешь! – зашипели на него рыбаки.

– У нее еще и уши есть? – удивился Хомячков.

– Побольше твоих, – буркнул один из сидящих за удочкой.

«Никогда не видел селедку похожую на зайца» – пожал плечами Хома и стал готовиться к рыбалке.

Первым делом он попытался натянуть резиновые сапоги поверх валенок, но повозившись минут пятнадцать, он понял, что одну какую–то обувь ему придется оставить в рюкзаке. Хомячков сунул руку в воду. «Холодная» – определил он – «Значит, останусь в валенках». Затем вернулся к вещам, лежащим у автобуса, одел бейсболку и натерся мазью от обморожения.

«Теперь, вперед! На поиски золотой рыбки!» – скомандовал Хома сам себе и размотал леску. Подсмотренным у соседей движением руки, Хомячков взялся за поплавок, повертел его зачем–то между пальцев, потом опустил взгляд ниже и увидел на конце лески маленький, блестящий крючок. «На него нанизывают перловую кашу» – догадался Хомячков и открыл поллитровую банку. Когда десяток перловок висели на крючке в виде бус, он наконец–то решился приступить к рыбалке. Размахнувшись удилищем Хома забросил леску далеко вперед и поплавок скрылся в траве нескошенного луга. Он снова и снова забрасывал леску, но результат был один и тот же. «Может,подойти поближе к воде?» – подумал Хомячков и пошел от автобуса к озеру. Там дело пошло гораздо лучше. Первым броском он сбил шляпу с головы незавтракавшего рыбака, вторым зацепил пролетавшую мимо ворону и только третий бросок привел к ожидаемому результату. Леска плюхнулась на воду, а поплавок высунулся, как дыхательная трубка дайвера.

«Почему он не тонет?» – задумался Хома и уж совсем было собрался опустить его на дно увесистым камнем, как вовремя заметил, что и у остальных поплавки смотрят вверх, как молодая поросль.

«Ну и что теперь?» – спросил он сам себя, прислушался – ответа не было. Тогда Хома уселся на бережку и стал ждать. Через полчаса Хомячков решил проверить, как у рыб с аппетитом. Он выдернул поплавок из воды и убедился, что бусы из перловки целы и невредимы. «Кашу они не любят» – сделал вывод Хома. – «Попробуем накормить их булочками». Он достал тесто, сделал вокруг крючка что–то наподобие беляша и забросил обратно. Через пять минут, к всеобщему удивлению, поплавок стал весело танцевать присядку. Хомячков в ужасе уставился на это чудо.

– Подсекай, подсекай… – зашипели рыбаки.

– Как? Как? – так же шепотом ответил он.

– Дергай вверх удочку.

Хома рванул на себя удилище и заметил, как над водой показался вначале «беляш», а потом рыбка, которая не захотела упускать свой обед. Но поняв, что она не плывет, а летит, и что впереди у нее не водоросли, а дерево. Рыбка замахала всеми своими плавниками и нырнула опять к себе, чтобы рассказать подружкам о том, что она видела и что теперь она не просто карась, а рыба–бабочка.

– Эх, – сорвалось у всех, кто наблюдал за этим полетом.

Хомячков поправил наживку и забросил снова. На этот раз толи желающих полетать больше не было, толи брезговали пожеванным тестом, но поплавок в течении двух часов оставался не подвижен.

«Ладно, попробуем на мясо» – решительно выдернул из воды крючок Хома и достал из кармана уснувшего червяка. Сделать больно Хомячков подземному змею не решился, поэтому просто завязал его на бантик. Полюбовавшись на творение своих рук, Хома сменил червяку среду обитания.

Когда он проснулся, был уже шестой час вечера. Выдернув из воды леску Хома обнаружил там пустой крючок. «Убежал все–таки» – решил он – «А я надеялся, что ему там понравится».

Вдруг над ухом раздалось грозное жужжание и в тот же момент его лба коснулись холодные лапки. «Бац!» – и на ладонь Хомячкова легла контуженная муха.

– Ах ты, скотина! Грядными ногами по моему недавно вымытому лбу бегать! Вот я тебя за это! – он беспощадно вонзил крючок мухе в брюшко, забросил в воду и стал ждать, когда она пустит пузыри.

Представитель профкома уже бегал вдоль берега, созывая людей к машине, как вдруг поплавок у Хомы резко пошел вниз. «По дну удрать хочешь?» – вцепился двумя руками за удилище Хомячков – «Врешь, не уйдешь!» – и, что есть силы, рванул удочку вверх. Подняв головы, все наблюдали, как высоко в небе парит красивый подлещик, играя чешуей на солнце. Замечу, что первым у автобуса оказался именно он.

Всю обратную дорогу Хомячков прижимался к груди, задохнувшуюся от его жарких объятий, рыбку.

В понедельник в фойе НИИ висела стенгазета, в которой руководство института поздравляло Хомячкова с первым местом по спортивной рыбалке и награждало его сноубордом.

Хомячковы на курорте

Однажды в июне случилось чудо. По какой–то причине, то ли в профкоме фамилию перепутали, то ли председатель сего ведомства решил пошутить, но факт остается фактом– Хомячкову выделили путевку в Сочи.

– От тебе раз, – проговорила Фаня, вертя в руках заветную бумажку. – Одно из трех, или у вас в профкоме этот год объявили годом юмора или до тебя наконец–то дошло, куда ты, вот уже пятнадцать лет, каждое утро ездишь или я ничего не понимаю.

– Это мне дали за мой добросовестный труд, – гордо заявил Хомячков.

– Ой, да ладно. За твой добрый и совестный труд положена путевка на южный берег Белого моря, а не на северный Черного. Может, она фальшивая? с надеждой в голосе спросила жена.

– Мне ее сам председатель вручил.

– Ладно, – махнула рукой Фаня, смирившись с неизбежностью, – Сочи так Сочи! Когда ехать? Через два дня? Значит, завтра ты оформляешь отпуск и получаешь отпускные. И пусть попробуют не выдать!

– Уже.

– Что уже?

– Уже оформил и получил, – сказал Хома и положил на стол туго набитый кошелек.

– Милый, с тобой все в порядке? Головкой не обо что не ударялся? Током не било?

– Нет, а что?

– Да хоть режь меня, не поверю, что это ты сам, без чьей либо помощи сделал? А впрочем, я теперь не удивлюсь, если увижу, как слон с бабочкой заигрывает. Давай–ка, вундеркинд ты мой, решим, что с собой брать будем.

– Ну, во–первых трусы, майку, носки, – сказал Хомячков,присаживаясь возле супруги.

Она промолчала.

– Лыжи можно взять, говорят, там на них по воде катаются, – продолжил Хома.

– Коньки возьми, в них нырять удобно, – посоветовала жена.

– Нет, коньки брать не буду, а вот маску возьму. Помнишь ту, новогоднюю, Бармалея?

– Ты что? Хочешь, чтобы в Черном море экологическая катастрофа разразилась, вся рыба от испуга передохла? Не позволю брать Бармалея – рыбку жалко, – несколько минут она рассматривала муху на потолке, затем мечтательно сказала, – Там есть красивые белые теплоходы, мы будем на них кататься и кормит с палубы чаек.

– Тогда нужно взять побольше сала хлебом и еще я сделаю салат из капусты, – составил Хомячков меня для птиц.

Фаня взглянула на супруга и с улыбкой людоеда добавила:

– А когда начнется шторм, я надеюсь, тебя смоет за борт первой же волной.

– На этот случай нужно обязательно взять с собой свисток. Говорят свист отпугивает акул.

– Нет, дорогой, свист им подсказывает, где находится обед. Но свисток захвати, он и мне облегчит поиски, если ты потеряешься.

Хомячков еще хотел было что–то предложить взять с собой, но жена легким движением руки, отправила его на диван и единолично стал готовиться к предстоящему путешествию.

Дни перед отпуском, как и сам перелет в Сочи, прошли более–менее спокойно, если не считать, что в самолете Хомячков наотрез отказался садиться, говоря, что сидячие места лишь для пожилых и инвалидов. Когда же, наконец, Фаня доходчиво попросила его сесть в кресло и пристегнула Хому ремнем, он обратил внимание стюардессы на то, что в салоне нет табличек типа «Выдерни шнур, выдави стекло» или «При аварии разбить стекло молотком». На что девушка ответила, что при аварии стекла, как и все остальное, разбиваются сами.

Когда самолет взлетел, Фаня не надолго отлучилась в туалет, а Хомячков тем временем позвал стюардессу и начал расспрашивать ее о том, что: «Не превышает ли скорость летчик? Есть ли вероятность остановки нашего самолета воздушным ГИБДД? И как может пилот находить дорогу, если за все это время не встретился ни один указатель направления?», но тут вернулась супруга, и Хома счел за благо немного подремать.

Проснулся он, когда самолет пошел на посадку. Через полчаса они уже стояли у здания аэровокзала в очереди к такси, а еще через час входили в здание дома отдыха.

– Вот это фикусы! – восхитился Хомячков, разглядывая стоящие в холе пальмы.

– Пошли, ботаник, – потащила его за руку Фаня, в выделенную для них комнату.

Побросав сумки, Хомячковы первым делом пошли на пляж.

– Дорогая, красота–то какая! – восхищенно проговорил Хома, любуясь пестротой купальников и плавок, от обилия которых нельзя было различить какого цвета песок.

– Ой, смотри, море! Пошли скорей! – воскликнул он, но, сделав пару шагов вперед, Хомячков поскользнулся на чьем–то животе и угодил головой в песок, а пинок сзади предал ему ту позу, в которую обычно становятся страусы, когда чего–то бояться.

– Ты чего выставил всем на показ свое второе я? – спросила Фаня, выдернув его из песка, словно морковку с грядки.

– Скользко очень! Понатираются всякими мазями, приличному человеку даже ступить некуда, – оправдывался Хома, вытряхивая песок из ушей.

Аккуратно, чтобы снова на кого–нибудь не наступить, они стали пробираться к морю. Благополучно миновав лежбище отдыхающих, Хомячковы вышли в полосу прибоя. Увидев надвигавшуюся на них волну, Хома издал воинственный крик «И–их!» и бросился ей на встречу, но видимо его вид так напугал ее, что волна, не закончив своего бега, шарахнулась обратно, а Хомячков снова вспахал носом песчаное дно. Он бросился во вторую волну, но результат был тот же.

– Что–то сегодня море не приветливое, – сделал Хома вывод, выплевывая ракушки.

– А оно незнакомых мужчин к себе не подпускает, – сказала Фаня и смело направилась к воде, но набежавшая волна подхватила ее и отбросила назад на Хомячкова.

– Незнакомых женщин оно, видно, тоже недолюбливает, – простонал Хома, пытаясь выбраться из–под жены.

– На сегодня морских ванн достаточно, – решила жена, – Пошли в дом отдыха ужинать и спать.

На следующий день они предприняли вторую попытку покорить водную стихию. Утром людей было не много и им посчастливилось даже занять один лежак.

– Значит так, – сказала Фаня, пристально глядя на мужа. – Место у нас одно, значит, кто–то будет загорать на нем, а кто–то под. Советую подумать, прежде чем выбрать.

– Я всегда в поездах любил нижние места, – со вздохом сказал Хомячков, и полез под лежак.

Через час Фаня позвала мужа окунуться. Опасаясь акул, она позволила ему войти в воду только до колена и пока он изображал морскую черепаху, жена стояла рядом и зорко смотрела, чтобы ни что живое не приближалось ближе чем летит от ее руки камень. За время купания были отпугнуты десятка два людей, шесть чаек и тридцать восемь рыб разного размера. На следующий день процедура повторилась, но Хомячков вдруг почувствовал себя ближайшим родственником Нептуна и его нестерпимо потянуло в морские глубины. Принимая солнечные ванны в тени жены, он с нетерпением ждал, когда раздастся свист из ее чудного носика. Это означает, что контроль над ним не надолго утрачен и он сможет нырнуть первый раз в жизни глубже чем глубина ванны.

Когда у него над ухом полились знакомые трели, Хомячков рванул к морю В горячке Хома забыл, что плавает он так же, как и поет. А не поет он по причине того, что медведь у него потоптался не только по уху. Но не добежав до воды, всего пару метров, его остановил милый сердцу голос:

– Стой! Ты куда это собрался! А ну таким же галопом обратно!

–Да я только окунусь и вернусь, – попытался отстоять свое право помыть ноги Хомячков.

– Ты что, захотел своему двоюродному брату осьминогу привет передать? Нет уж. Ты мне на суше нужен. Марш ко мне, я сказала. Хоме ничего не оставалось делать, как подчиниться.

– Сейчас мы едем в город на рынок, – одеваясь, делилась планами Фаня. – А вечером, может быть, еще раз сюда придем. Согласен?

– Да, но…

– Я у тебя не спрашиваю, пошли.

В автобусе Хомячков с грустью вспоминал, незаметно выжимая на пол мокрый от пота носовой платой, как хорошо в его родном городе, где потеешь только при быстрой еде горячего супа. Но вот, проезжая мимо какой–то деревни, он увидел старика, одетого в теплую папаху и овечий полушубок. Хомячков толкнул жену и показал на окно.

– Ты чего лягаешься? – обернулась к нему жена, но, поглядев куда он показывал, смягчилась. – Ну, и чего здесь удивительного, холодно человек.

– Наверное, у них тоже на лето отопление отключают, – решил Хомячков. – А посмотри, какие у них чудные яблоки растут и яблоки на них необычные.

– Это апельсины.

– Не может быть! А я думал, что они растут в ящиках.

Фаня махнула рукой и отвернулась. Первое впечатление от рынка было такое, словно люди со всего света решили встретиться в одном месте, а некоторые еще и свой товар привезли. Здесь было много всего: людей, собак, продуктов и т.д., и Хома, чтобы не потеряться, незаметно взял жену косу. Вдруг, проезжавшая мимо тележка так толкнула Хомячкова, что он отлетел от супруги метра на три, но свой спасительный поводок их рук не выпустил. Фанин крик был слышен даже в Турции, а Хомячкова от неминуемой гибели спасла толпа, в которую он поспешил скрыться. Но еще долго до него доносились ласковые слова жены. Поток людей подхватил заблудившуюся овечку и понес между гор из арбузов и дынь, холмов апельсин, помидор, мандарин. От изобилия фруктов и овощей у Хомячкова зарябило в глазах. Названия многих он даже не знал, а спросить стеснялся, а когда течение его вынесло к рыбным рядам, то глаза от изумления полезли на лоб, и через секунду он стал похож на того самого рака, который уставился на него с прилавка.

«А я думал, что в море водится только селедка и килька» – удивился Хомячков.

– Дорогой, купи рыбу, – обратился к нему один из продавцов.

– А она свежая? – вспомнив, как торгуется жена, спросил Хома.

– Свежая, живая!

– А как ее зовут?

– Стерлядь.

– Гражданин продавец, Вы поаккуратнее в выражениях, – упрекнул его Хомячков. – Здесь же все–таки женщины кругом, дети.

– А что эти дети стерлядь никогда не видели? – удивился продавец.

Хома молча отошел от хама. За рыбными рядами начались мясные. От обилия и разнообразия мяса у Хомячкова началось обильное слюновыделение, как у аборигена Новой Зеландии при виде Кука. Он полез в карман, но вспомнил, что со дня свадьбы у него даже рубль не оставался на ночь в кошельке.

Выйдя к рядам с напитками, Хомячков вдруг остро ощутил, что если не выпьет, завянет, как тот фикус дома, который забыли поливать.

– Эй, дорогой, иди сюда, попробуй молодого, виноградного, – позвал его продавец.

– Сока что ли?

– Пусть будет сок, если тебе так нравится, – согласился он, наливая Хоме небольшой стаканчик.

Хоть Фаня всегда говорила ему у незнакомых людей ничего не брать, но это было уже выше его сил. Хомячков залпом выпил напиток и мир в его глазах перевернулся.

– Что это? – прошептал он, выпучив глаза.

– Как что? Молодое вино, – удивился продавец.

– Но я же не пью спиртного! – заявил Хома, отдышавшись.

– Это потому, что тебе его никто не предлагал, – ответил продавец и налил еще один.

– Может быть, – пробормотал Хомячков, с сомнением глядя на стакан. Немного поколебавшись, он выпил и второй. На этот раз сок был как сок.

Отходя от прилавка, Хома чувствовал, что он сейчас может все. К примеру, запинать слона или завязать на бантик гадюку, и даже страх перед встречей с женой немного улетучился. «Фаня! Ау!» – мысленно позвал он супругу. В эту секунду ожила радиоточка и женский голос сказал:

– Гражданин Хомячков подойдите к зданию администрации рынка, Вас ожидают.

– Куда–куда? – не понял Хома.

– Повторяю! Гражданин Хомячков подойдите к желтому зданию, Вас ожидают.

– Чего к желтому?

– Повторяю! Хомячков, видишь желтый домик? Иди туда, там ты найдешь того, по кому так соскучился.

– Братуха! – воскликнул Хома и побежал, приговаривая, – Коля, Коля, Коля.

Он практически достиг уже цели, когда со всего размаха врезался всем Хомячковым в хрупкое тело жены.

– Вот уж никогда не думала, что ты так умеешь бегать, – сказала Фаня, поднимая с земли мужа. – Видно и впрямь соскучился. Это хорошо. На вот, держи сумки, я тут кое–чего купила перекусить и пошли к автобусу.

Хома взял баулы и сразу почувствовал себя осликом, а по мере продвижения к остановке, сходство все увеличивалось.

После утомительного путешествия обратно, Хомячков, войдя в комнату, рухнул мимо кровати на пол и отбыл в блаженное царство сна.

Утро Хома ощущал себя так, будто он всю ночь заводил с толкача бульдозер, но когда Фаня прополоскала его в ванной и протолкнула между зубов бутерброд, бульдозер уменьшился до размера Жигулей.

– Сегодня мы с тобой совершим прогулку на теплоходе, – объявила супруга, вертя у него перед носом двумя бумажками.

– Лучше бы на прохладоходе, – проговорил Хомячков, когда бутерброд провалился в желудок.

– Не бурчи, на что посажу, на том и поедешь, – отрезала жена и пошла выбирать одежду, а Хома снова принял позу покойника.

– Дорогой! – всплеснула супруга руками. – Ну, что ты лежишь, как позабытое бревно, начинай движения в стороне двери. Когда я допью чай, думаю, ты успеешь доползти и одеть сандалии!

Через два часа Фаня поднималась на борт теплохода, толкая впереди себя тело супруга. На нижней палубе было прохладно и Хомячков почувствовал, что снова возвращается к жизни. Он даже проявил интерес к чучелу крокодила, пощекотав его шваброй по животу, но увидев, что тот не реагирует, осмелился подойти поближе. Ткнув чучело пальцем, Хома почувствовал, что он холодный и твердый. Тогда Хомячков обнял рептилию и попытался засунуть голову ей в пасть, надеясь, что там еще прохладнее.

– Милый, оставь лягушку в покое! – воскликнула Фаня, оттаскивая его от чучела. – Не изображай из себя укротителя земноводных. Пошли в каюту, сейчас отплываем.

– Куда? – спросил раздосадованный Хомячков.

– В Африку! – ответила жена, но увидев, как закатываются глаз у супруга, добавила, – Шучу, вдоль побережья прогуляемся.

Хома уселся у иллюминатора и стал лениво наблюдать, как чайки выдергивают из воды рыбку. Вот взревели моторы и телоход медленно пошел вдоль берега.

– Дорогой, не хочешь со мной подняться наверх. Там морской воздух, бриз, прекрасные пейзажи.

Хомячков понял, что отказы не принимаются и поплелся за женой на верх. На палубе действительно было не очень жарко и Хома, усевшись на скамейку, стал созерцать песчаный берег, с одной стороны и водную гладь с другой. Чайки в начале изредка, а потом все чаще и чаще стали проноситься у него над головой, и каждая норовила оставить свой след, если не на макушке, то хотя бы где–нибудь на теле.

– Они что, тренируются в бомбометании, – подумал Хомячков, вытирая очередной привет. – Не хочу больше быть мишенью.

И он встал, чтобы спуститься вниз, как что–то привлекло его внимание. Это были два существа, которые следовали за теплоходом, изредка выпрыгивая из воды.

– Смотри, какие большие рыбки! – воскликнул Хома.

– Это дельфины, – ответила супруга.

– Я и говорю, рыбки.

– А чего они за нами плывут? – спросил он.

– Ты им понравился, – ответила Фаня.

– Не может быть! – пожал плечами Хомячков, но на всякий случай перешел на другую сторону.

– Ой! Смотри, русалка за катером по воде бежит! – воскликнул Хома.

– Это девушка катается на водных лыжах, – не оборачиваясь, сказала супруга.

«А где же тогда палки?» – подумал он, но спросить постеснялся.

К Хомячкову подошел солидный мужчина в белом кителе и стал рядом.

– Впервые на море? – немного помолчав, спросил он.

– На ком, извините? – не расслышал Хома.

– На отдыхе.

– Ну, почему же? Каждый год в отпуске отдыхаю, да по выходным иногда тоже бывает.

– О! Да Вы настоящий морской волк! – воскликнул кителеносец и хлопнул Хомячкова по спине.

– Меня жена как–то по–другому называет, – ответил Хома, чуть не свалившись за борт. – Смотрите, а вон моль летит!

– Чем хороша эта моль, тем, что она шубы не есть, – улыбаясь, сказал собеседник.

– Это потому, что здесь всегда тепло и нет шуб?

– Нет, потому что это дельтоплан, – ответил мужчина.

– А Вы кто? – решился все–таки спросить Хомячков, когда моль–дельтоплан полетела есть купальники.

– Я – капитан этого судна! – гордо заявил мужчина.

– А я знаю! – радостно воскликнул Хома. – Я когда в больнице лежал, мне медсестра тоже судно приносила. А Вы их разносите или выдаете?

– Я на них плаваю, – ответил капитан и ушел вниз.

– Так ведь это же не удобно, – представил Хомячков этого мужчину сидящим на больничном судне в море.

Вскоре погода испортилась и они с женой спустились в каюту. Поднялся ветер и теплоход начало слегка раскачивать. Этого слегка вполне хватило, чтобы судовой унитаз стал шарахаться от Хомячкова по всему туалету, а сам Хома стал похоже на зеленого осьминога, издающего львиные рыки.

Остаток отпуска он провел на кровати в доме отдыха, питаясь исключительно минералкой и кефиром, пытаясь доказать мухам, что это просто легкое недомогание и он вполне способен совершить кругосветное плавание.

Домой Хомячковым пришлось ехать на поезде, потому что даже прочитав надпись «Аэрофлот», у Хомы заурчало в животе, а на лице появился приятный зеленоватый оттенок. Хотя, какая связь между морем и воздухом, Фаня так и не поняла.

Оглавление

Знакомство

Свадьба Хомячкова

День рождения тещи

Один день из жизни Хомячкова

Один дома

Теща в гостях у Хомячкова

Хомячки для Хомячкова

Хомячков в лесу

Хомячков в гостях у тещи

Хомячков в детском саду

Хомячков в зоопарке

Хомячков в Москве

Хомячков в музее

Хомячков в отпуске

Хомячков в поликлинике

Хомячков гуляет по городу

Хомячков и «подкидыш»

Хомячков и 1 апреля

href=#t19>Хомячков и 1 Мая

Хомячков и 8 марта

Хомячков и кризис

Хомячков и осень

Хомячков и попугай

Хомячков на картошке

Хомячков на Масленице

Хомячков на рыбалке

Хомячковы на курорте