Наш эксперимент [Владимир Фёдорович Власов] (fb2) читать онлайн

Два рассказа учеников средней школы Мой рассказ 1. Мечтатель и практик

Раз уж я решил рассказать нашу историю, то мне придётся изложить всё без утайки, как оно было. Это не простая задача, потому что многие могут не поверить ни мне, ни моему другу, рассказ которого я тоже привожу после своего изложения этих событий. Но это уж их дело. То, что мы вместе с другом сделали, выходит за рамки человеческого понимания, если, конечно, человек не подготовлен к восприятию чуда. А чудо заключается в том, что мы, простые школьники, во время нашего эксперимента сумели преобразоваться в свет.

Скажете, что я вру? Уверяю вас, что этого вполне возможно достичь при определённой тренировке и знании четырёх мудростей. А чтобы постигнуть четыре мудрости, нужно достичь определённой просветлённости. А ребёнку это проще сделать. Когда-то ещё Иисус Христос говорил, что ребёнку легче войти в Царство Божье, чем взрослому. И чем младше ребёнок, том больше он похож на ангела.

Но я хочу сказать не об этом. Любой человек может превратиться в святого, не важно, какого он возраста. Древние люди говорили: «Простой смертный имеет восемь знаний, и только человек, достигший определённой просветлённости, постигает четыре мудрости. Первая – это мудрость великого круглого зеркала, отображающая в его душе всю Вселенную, и наделяющего его телом закона, то есть, знанием всего того, что там происходит. Затем человек постигает универсальную мудрость и его тело знаний наполняется блаженством от понимания всего, что происходило, происходит и произойдёт во Вселенной. Третья мудрость сокровенного открывает перед ним высшие этажи Истины, и человек познаёт все тайны мироздания, и, наконец, наступает время совершенной мудрости, когда тело человеческое трансформируется в свет».

Так вот, история пойдёт о том, как мы с другом достигли этого состояния, и что из этого получилось. Нам пришлось пройти через восемь испытаний, которые сделали нас сильными и помогли нам приобрести восемь необходимых человеку знаний. Мы были испытаны добротой, страхом, враждебностью, усердием, мудростью, светом, дружбой и отказом от себя. Правда, до сих пор мне и моему другу по ночам видятся сны о воскресших мёртвых, об ангелах и летающих по воздуху святых, о чертях и прочей нечисти, а также, о тонких сущностях и других небесных таинствах. С этими кошмарами вряд ли мы столкнулись бы, если б не наш эксперимент. Однако он помог нам испытать на себе истину народной мудрости: «Не буди лихо, пока оно тихо». И ещё, мне хотелось бы поделиться нашим опытом с теми нашими сверстниками, кто захотел бы его повторить. Пусть они вначале подумают, чем всё это может кончиться.

Мне придётся скрыть все имена и фамилии, а также название места, где всё это происходило, а то, не дай Бог, Сер…, то есть, тот, о ком пойдёт речь, узнает, что я открыл эту тайну и очень обидится на меня. Назову-ка я его в моей истории Егором, своим тёзкой, хотя меня все в школе зовут Гошей. И в паспорте, что я недавно получил, я значусь Георгий, так же, как и Георгий-Победоносец, который наколол на копье Змея-Горыныча. Все, наверное, видели эту картинку. Она есть даже на гербе нашего государства. Правда, никаких змеев-Горынычей я на копьё никогда не накалывал, а вот бабочек, по своей глупости, мне приходилось накалывать на иголки, когда мы всем классом собирали гербарий местной флоры и насекомых нашей фауны в общешкольную коллекцию. Тогда я ходил в кружок юных натуралистов, потому что не имел ещё своего основного увлечения.

М-да. О себе я не буду ничего рассказывать в целях конспирации, скажу только самое необходимое, без чего невозможно обойтись в моём рассказе. Так вот, я – самый настоящий компьютерщик. Это и есть моё истинное увлечение и призвание в жизни. Компьютер у меня появился, когда в нашем классе их ещё ни у кого не было. Я, можно сказать, первооткрыватель и пионер в этом деле. Я очень внимательно слежу за прогрессом и развитием высоких технологий и покупаю самые последние новинки, которые появляются на компьютерном рынке. Мои старики для этого денег не жалеют, потому что понимают, что вкладывают их в прибыльный бизнес. А я, как они считают, и есть их бизнес. Но сейчас речь не об этом. За то время, пока я учусь в школе, у меня сменилось уже три модели компьютера, не буду называть какие, а то мои одноклассники меня быстро вычислят. Скажу только с гордостью, что у меня есть к нему всё необходимое, как у нас в школе называют, прибамбасы, которые может себе позволить настоящий компьютерщик, разные там крутые и навороченные штучки, при помощи которых можно реализовать любую свою мечту и фантазию.

Последнее время все только и говорят о виртуальной жизни, то есть, о той реальности в виртуальном измерении, которая последнее время нас, школьников, целиком поглотила. Вообще-то, я не очень разбираюсь в этих вещах. Это скорей всего по части Егоровой бабки, которая долгое время работала в республиканском отделении академии наук, переводила там всякие буддийские трактаты с тибетского языка. Она часто говорит нам, что сейчас все мы, современные дети, ни что иное, как искусственный продукт, выращенные в пробирках в этих специальных лабораториях наших дурацких школ, потому что все мы отделены от окружающей среды и истинной духовности. И что наши компьютеры – самые настоящие ловушки, которые делают из нас неврастеников. Насчёт наших дурацких школ – я с ней полностью согласен. Но вот, что касается компьютеров, то тут она не права. Но я с ней никогда не спорю. А иногда мне даже кажется, что она ненормальная, и, вообще, я не знаю, как ей смогли доверить воспитание Егора. У неё, наверное, от этого тибетского языка и разных там буддийских сутр уже давно крыша поехала. Но Егора она любит, и даже, несмотря на свои предубеждения, купила ему компьютер. А как же иначе в нашей жизни обходиться без него? Сейчас каждый ученик имеет компьютер. Без него в школе и шагу ступить нельзя.

Так вот, она говорит, что эта виртуальная реальность стала заменять нам жизнь. Не знаю, может быть, она и права. Я не задумывался над этим, у меня своих забот хватает. А она в этом деле собаку съела, как говорят многие продвинутые взрослые. Кстати, тоже очень интересное выраженьице – собаку съесть. Взрослым, наверное, виднее по части съедения собак. Я же собак не ем. Слышал, что корейцы их едят. А я собак люблю. У меня был даже пёс по кличке Альдебаран, похожий на пуделя. Но он был не чистокровным пуделем, а помесью пуделя с дворнягой. Поэтому как-то раз он вышел на прогулку и больше не вернулся. Наверное, спутался с какой-нибудь бродячей сукой-дворнягой и предпочёл уличную жизнь, нашей квартире. Одно время я тоже хотел сбежать из дому и предаться бродяжничеству. Тогда я очень завидовал беспризорникам. Вот у кого настоящая жизнь, ни каких школ, занятий, родителей с их нотациями. Одни развлечения и полная свобода. Но меня не отпустили на свободу компьютерные дела. Я тогда уже настолько привык к нему, что и дня не мог прожить без того, чтобы не залезть в Интернет и не перекачать оттуда себе какую-нибудь программу. Интернет стал для меня моим миром. А во время бродяжничества – где его взять. Вот и приходится жить с родителями и терпеть их занудство.

А что касается бабушки Егора, то она очень продвинутая старуха. И с ней бывает иногда даже интересно поговорить. Жаль, что она против компьютеров. А я думаю, что с помощью компьютера можно сейчас решить любую проблему, что я и делаю в продолжение последних нескольких лет.

Что-то, рассказ у меня получается очень сбивчивым. Перескакиваю с одного на другое, и никак не могу добраться до главного. Это происходит оттого, что я не привык писать рассказы. В школе за сочинения у меня всегда выходила тройка с натяжкой. Не любил я писать эти сочинения. Так что считайте, что это – мой первый и последний опыт. И делаю я это лишь для того, чтобы рассказать о моей главной проблеме, возникшей из-за компьютера и этой пресловутой виртуальной реальности, которую чёрт бы побрал. От вас я хочу одного – получить умный совет, что мне делать дальше.

Так вот, вначале я стал рассказывать, как накалывал бабочек в кружке юннатов. А сейчас подхожу к главному. Я хочу рассказать, как я наколол Серё…, то есть Егора, и сейчас не знаю, что дальше мне с этим делать. И чёрт меня угораздил это сделать! А наколол я его из самых лучших побуждений, потому что очень хотел ему помочь. Он младше меня на несколько лет, но друга ближе, чем он, у меня нет, потому что мы с ним соседи. Живём в одном доме и ходим в одну школу. Только он учится несколькими классами младше меня. И вот я решил помочь ему в очень важном деле. Так что в моё оправдание скажу, что у меня была серьёзная причина. Ну, ладно, начну рассказывать всё по порядку.

Прежде всего, мне нужно сказать несколько слов о том, где всё это произошло, иначе никто ничего из моего рассказа не поймёт. Поэтому я, не упоминая географических названий, назову только координаты того места, где всё это случилось. В Интернете в системе Google есть карта всего земного шара, которая называется Image Digital Globe. На ней можно рассмотреть любое место на земле, с какой хочешь высоты. Видны даже машины на улицах. Так вот, наш городок расположен на пересечении координат 51°52’04.71” северной широты и 107° 43’28.47” восточной долготы на высоте 574 метра над уровнем моря. Можете посмотреть сами. Всё равно там географические имена не указаны. А всё, что указано, то только по-английски, потому что снято из космоса с американских шпионских спутников. Городок находится чуть восточнее столицы одной восточной республики, что омывается восточным берегом одного известного озера. Назовём эту республику X. За восточной окраиной её столицы с названием Y, разместился наш небольшой городок, называемый Z. Все взрослые жители нашего городка работают на авиационном заводе, который производит военные вертолёты, а дети и юноши, как и везде в нашей стране, ходят в школу.

Раньше наш город, выпускающий военную продукцию, считался закрытым. Вот дурачки. Они думали, что его не видно из космоса. Через мой компьютер я могу рассмотреть каждую улицу в отдельности. Американцы отсняли в нашем городке каждый камешек на мостовой. А вообще-то, наш городок стоит того, чтобы его отснять, потому что он лежит у подножья живописного горного хребта, покрытого сосновыми и кедровыми лесами. Вдоль берега быстрой речки протянулась взлётно-посадочная полоса, с которой в разное время в небо поднимались построенные на заводе истребители, гражданские самолёты и вертолёты. Но уже давно жители нашего городка не слышат над крышами их домов рёва реактивных двигателей самолётов. Сейчас в небе над нашими головами иногда зависают лишь бесшумные стальные стрекозы.

В центре этого городка недалеко от кинотеатра «Родина» в пятиэтажном доме живём мы с Егором. Окна наших квартир выходят на юг, где находится небольшой сквер, в центре которого стоит памятник самого известного в мире революционера Владимира Ильича Ленина. Рожа у него мне никогда не нравилась, потому что получилась у скульптора какой-то зловещей. Вы его сами можете хорошо рассмотреть из космоса, если найдёте на видовом цифровом глобусе в системе «Гугл». Я живу в этом доме на третьем этаже, а мой друг – на пятом. С его балкона вид на наш городок открывается лучше, чем с моего. Егор живёт вдвоём с бабушкой.

Он очень хотел стать военным лётчиком, но его бабка и слушать об этом не хотела. Дело в том, что родители Егора погибли, прыгая с парашютом на юбилейном празднике авиазавода. Трагедия произошла летом, когда собралось на стадионе много народа, и нужно было с большой высоты прыгнуть с парашютом так, чтобы приземлиться в самом центре поля. В тот день было жарко, но дул сильный ветер, и прыжки уже хотели отменить. Но какой праздник без прыжков с парашютом?! И для этого номера было решено отобрать самых лучших парашютистов завода. Ими и стали отец и мать Егора. Мама Егора, как чемпионка по прыжкам с парашютом, часто участвовала на разных соревнованиях и показательных выступлениях. Так что для неё это было обычным делом. Отец его тоже прыгал с парашютом, но он был лётчиком-испытателем, и имел значительно меньше прыжков. В тот день отец сказал, что ни за что не позволит маме прыгать одной. Поэтому и было решено комиссией, что они вдвоем дуэтом доставят праздничный вымпел на стадион.

Первой прыгнула с самолёта мама, к ногам у неё был прикреплён вымпел с грузом.

Однако в тот несчастный день всё пошло не так, как все хотели. Когда мама должна была открыть свой парашют, стропы перехлестнулись со шнуром вымпела, и купол сложился. Мама на большой скорости неслась к земле с запутавшимся парашютом. Папа прыгнул вслед за ней, и так как он был тяжелее, то быстро догнал её в полёте и прижал к себе. Им удалось открыть парашют уже перед самой землёй, но ветер отбросил их на провода высокого напряжения. Электролиния проходит прямо за стадионом, где устроили праздник. Обоих родителей убило током высокого напряжения. Так в один день Егор стал сиротой.

С того времени его воспитывала бабушка, которая не хотела слушать ни о какой карьере лётчика. Но Егор очень любил небо и с завистью смотрел на стрижей, рассекающих воздух. Они жили в большой четырёхкомнатной квартире, и я часто приходил к нему играть. Потом бабка купила ему компьютер, и я быстро обучил Егора всяким играм. Я заметил, что все его компьютерные игры были связаны с воздушными боями. Бабушка Егора не запрещала ему играть в них, но всегда делала при этом недовольное лицо. Особенно Егору нравилась одна игра. Там шли воздушные бои американского или английского лётчика с японскими «Zero» над авианосцем в районе Марианских островов. Егор в тайне от своей бабки считал себя очень хорошим лётчиком – истребителем. Он с упоением вёл свой самолёт в атаку, правда, практически я ни разу не видел, чтобы он сбил хотя бы один японский самолёт.

Бабка Егора вообще всегда была странной старухой. Она и на Егора-то не очень походит, в её чертах проступает что-то от местных аборигенов. Когда же погибли родители Егора, то она взяла его воспитание в свои руки. Вообще-то, женщина она добрая, но с некоторыми причудами. Так я считаю. Когда родители Егора погибли, то она объяснила ему, что они вознеслись на небо. «Как же они это сделали?» – удивился Егор.

– Они превратились в драконов, – не моргнув глазом, ответила она.

– Что же, получается? – спросил её Егор. – Значит, я – сын драконов?

– Получается так, – сказала она.

– Тогда я тоже могу подняться в небо и встретиться с моими родителями? – обрадовался Егор.

– Придёт время, и ты сможешь это сделать, – сказала она.

– А когда придёт это время? – спросил Егор.

– Когда ты станешь большим, – подумав, молвила она, – и многое узнаешь о жизни.

Этот разговор проходил при мне. Я лично был свидетелем его. Очень удивился словам его бабки, но ничего не сказал.

Позднее я стал задумываться над её словами, стараясь понять, как это Егор сможет стать драконом, да и подняться в небо без всяких там приспособлений.

Мы никогда не говорили с Егором о его родителях. Но однажды весной, когда мы запускали в небо змея, похожего на дракона, Егор вдруг спросил меня?

– Скажи, ты веришь, что можно стать драконом, и вот также подняться в небо.

День был ветреный. Долина, где расположен наш городок между двумя горными хребтами, часто продувается ветрами. Поэтому в такие дни очень хорошо запускать в небо змеев. Они могут подняться очень высоко на всю размотку катушки. И когда держишь в руках бечевку, на которой высоко в небе трепещет змей, и его колебания передаются как по струне тебе на руку, кажется, что змей оживает в небе, и от этого возникает ни с чем не сравнимое чувство.

Когда мне Егор задал этот вопрос, я был под впечатлением общения с небом, ведь один конец как бы моего существа высоко записал над городом. Поэтому я и сказал ему глупость:

– Конечно, верю. Стать драконом также просто, как запустить в небо этот змей.

Сказал я это, не подумав о последствиях. Егор ко мне сразу же прицепился:

– Значит, ты знаешь, как стать драконом?

О, если бы я только знал! Однако, чтобы не показывать свою неосведомлённость, я ответил ему уклончиво:

– Ты хочешь стать драконом? А зачем тебе это надо?

– Я хочу повидаться с родителями.

– Тебе же твоя бабка сказала, что придёт время, ты станешь драконом, поднимешься в небо и встретишься там со своими родителями.

– Но почему все считают меня маленьким? – обиделся Егор. – Вот и ты говоришь мне то же самое, что и моя бабка. Все считают, что я не могу ничему научиться, как будто я не способен понять того, что знают другие. Все меня принимают за маленького дурочка.

Я увидел в его глазах слёзы. И понял, что он вот-вот расплачется. Мне стало жаль его, и я спросил:

– Но зачем тебе нужно знать это именно сейчас?

– Да потому, – ответил он сердито, – что у всех есть родители, а у меня нет их.

И я сказал ему:

– Ладно, я помогу тебе стать драконом.

Так я пообещал ему это, совсем не подумав.

Услышав мои слова, Егор обрадовался.

– Хорошо, хоть ты не считаешь меня маленьким, – сказал он, – я ведь многое уже понимаю. Я слышал, что мои родители упали на электрические провода и превратились в электричество. Теоретически, все мы состоим из энергии. Ведь можно же за счёт этой энергии преображать наши тела и уноситься туда, куда мы пожелаем. Так и мои родители поступили. Когда они превратились в сгустки энергии, то они вознеслись на небо, и уже оттуда не смогли вернуться обратно на землю. Я это знаю. Им трудно сейчас преобразить свою энергию в их тела. Ведь там, на небесах они сейчас носятся без парашютов. А для того чтобы коснуться земли, им нужно иметь уже человеческие тела. Поэтому прямо в небе они не могут превратиться в людей, так как упадут на землю и разобьются. Я так думаю.

Он замолчал и задумчиво посмотрел на небо, а затем продолжил:

– Но я часто вижу их по ночам во сне. И иногда чувствую на себе их взгляд с неба, особенно, когда выхожу перед сном на балкон. Они как бы машут мне рукой, и я им машу в ответ, хотя ясно не вижу, где они находятся. Но я их очень хорошо чувствую.

Я не знал, что ему ответить на эти слова. Вернувшись домой, я сел к своему компьютеру, нашёл в системе Интернета «Гугл» цифровое изображение нашего городка, опустившись над ним на высоту полтора километра, долго рассматривал его из космоса. Так, вероятно, смотрели на наш городок и родители Егора. Я видел то место, где мы с Егором только что запускали змея. Когда змей высоко поднимался в небо, то, вероятно, с этой высоты мог тоже посмотреть на наш город. Я нарисовал в центе экрана наш змей и тонкой линией соединил его с тем местом на пригорке недалеко от парка, где мы ещё совсем недавно стояли с Егором. Затем я маленькими точками обозначил нас с Егором. Однако с этой высоты людей не видно, заметны лишь их небольшие тени на земле.

Я стёр нас с Егором и бечёвку, тянущуюся из наших рук к змею. Затем я на змее нарисовал, как умел, дракона. Получилось неплохо. Я убрал рамки змея, и дракон получился парящим над землёй. Я заставил его двигаться. Дракон стал перемещаться хаотично по экрану. Я сместил изображение нашего городка в наклонную плоскость, и на экране сразу же обозначились склоны холмов и вертикали зданий. Появился зигзагообразный горизонт и чёрное пространство над ним, по которому носился созданный мной дракон. И тогда я создал над моим городком небо, и поставил таймер, совместив его со временами суток. Это была сложная работа. Я трудился как сам Господь Бог, и даже больше. Ведь Бог создавал мир по своему усмотрению, а мне приходилось высчитывать и совмещать все его аппликации на моём экране компьютера.

Однако я остался доволен. Мне ни только удалось подвесить над городком звёздное небо со всеми созвездиями, которые породил Создатель, но и рассчитать их движение в течение всех суток с учётом положения Земли на орбите вокруг Солнца. Затем мне нужно было рассчитать и зафиксировать орбиты Луны и Солнца, и, наконец, совместить появление на небе облаков с электронными метеорологическими съемками спутников. Я просидел за компьютером до глубокой ночи, а когда лёг спать, то долго не мог уснуть от возбуждения. Но я был очень доволен своим результатом, мне удалось своими электронными сетями выловить весь наш мир и живьем запихать его в мой компьютер. Я стал господином над этим миром. За один вечер я сам превратился в живого бога.

Утром на занятиях в школе я сидел, клюя носом, как птица, но был счастлив оттого, что мне удалось сделать прорыв в компьютерной графике и обрести свой, самый настоящий мир. На перемене я нашёл Егора и спросил его:

– Что бы ты сделал, если бы смог общаться со своими родителями?

– Как? – удивился он.

– Через электричество, – сказал я ему.

– А разве это можно? – удивился он.

– Всё можно в нашем мире, – ответил я ему.

И он сказал мне, что был бы счастлив, если бы это удалось. Я попросил у него дать мне фотографии его родителей.

– Зачем? – удивился он.

– Я попытаюсь вызвать их дух из космоса, – сказал я ему уклончиво. – Но ты меня только не спрашивай, как я это сделаю.

После обеда он занёс мне фотографии домой. Мы немного поболтали, и когда я стался один, то отсканировал эти фотографии и ввёл в компьютер. Затем я нарисовал два красивых дракона и присоединил лица родителей Егора к головам дракона. Я долго смотрел на них, и мне показалась эта операция немного кощунственной. Из своего арсенала форм я постарался выбрать самые совершенные формы и до позднего вечера работал над тем, чтобы придать их образам самые красивые облики. Уже глубокой полночью у меня получились две довольно совершенные сущности, они были как бы полупрозрачными и чем-то походили на ветер, когда двигались, и на ангелов оставаясь в положении покоя. У них были крылья, и при движении они могли походить на драконов, но только очень смазанных, как это бывает на фотографиях, снятых при очень быстром движении. В состоянии покоя они походили на людей-ангелов. Я придал их лицам радостные выражения и смягчил их очертания. Они получились у меня полупрозрачными сущностями, но в них угадывались как бы черты живых людей, тех, которых я ещё не придумал. Я остался доволен своей работой и с чувством выполненного долга лёг в постель, хотя не выучил ни одного урока, не сделал ни одного домашнего задания.

На следующий день в школе я вернул фотографии Егору.

– Ну, что? – спросил он меня. – Тебе удалось вызвать дух моих родителей из космоса?

– Нет, – соврал я ему. – Предстоит ещё решить много задач, прежде чем найти их там.

– А как ты собираешься это сделать? – спросил он.

– При помощи математики, – сказал я.

Не знаю, почему я так сказал ему. Может быть потому, что собирался на урок математики, к которому был абсолютно не готов.

– Как это ты собираешь с ними связаться с помощью математики? – удивился Егор.

– Очень просто, – ответил я, – дело в том, что всё, что в мире происходит, можно выразить с помощью цифр. Вернее, цифры, находящиеся в разных сочетаниях и создают наш мир. Все вещи и явления в нашем мире появляются в определённом цифровом наборе.

Это была моя собственная теория, которую я только что вывел.

– Как интересно! – воскликнул Егор и передёрнул плечами, как будто кто-то засунул ему за воротник кусочек льда.

– Вот именно, – подтвердил я.

– Интересно, – сказал он, – значит, если разгадать этот набор цифр, то можно понять какую-нибудь вещь или установить связь с каким-то явлением?

– Вот именно! – воскликнул я, обрадовавшись, что нет необходимости что-то объяснять и додумывать.

В это время прозвенел звонок, и мы отправились на уроки, каждый – в свой класс.

Тогда я не придал особого значения этому разговору, и только позднее осознал, что именно эти мои слова послужили для Егора толчком к поискам тех запредельных сфер инобытия, при помощи которого он в последствии сам добился выдающихся успехов.

Вернувшись домой после уроков, я долгое время сидел перед компьютером в глубокой задумчивости. Я не знал, что делать дальше. Вроде бы я создал в виртуальной реальности родителей Егора, они носились по небу над нашим городом и были похожи на полупрозрачных духов-драконов. Но они пока не могли говорить. К тому же я не знал, что они могли сказать своему сыну. Спросить его об учёбе? Сказать, что они его крепко любят и скучают по нему. Всё это казалось мне неинтересным. А если он начнёт разговаривать с ними, как я буду ему отвечать, я ведь не знаю всех их отношений, которые были при жизни. К тому же я не смог бы изобразить их голос в компьютерном варианте. Одним словом, я уже начал раскаиваться в том, что затеял это дело. И уже хотел отказаться от него, найти предлог, сказав, что не могу установить с ними космической связи. Но тут пришёл ко мне сам Егор и сказал:

– Я знаю, как с ними установить связь.

От его заявления мои глаза полезли на лоб.

– Как? – спросил я его.

– Через физику, – ответил он.

– Как это ты собираешься установить связь с умершими родителями через физику? – изумился я.

– Очень просто, – ответил он, – при помощи торсионных полей.

– Что это такое? – удивился я.

Егор ниже меня на целую голову. У него есть привычка, когда он думает, чесать голову. И в этот раз мне было забавно смотреть, как он поднял руку и поскрёб ногтями затылок.

– Видишь ли, – сказал он с важным видом, – вот мы с тобой каждый день сталкиваемся с электромагнитными и гравитационными полями. Из-за гравитационного поля мы не можем подняться над городом подобно птице, не можем зависать над городом как наш змей. Гравитация нас удерживает на земле, хотим мы этого или нет. Кроме того, мы каждый день живём среди электромагнитных волн. Электрические приборы, которыми мы пользуемся, так или иначе, работают через электромагнитные волны. Есть ещё два вида взаимодействиям через ядерные силы, но я не буду забивать ими тебе голову.

– Откуда ты всё это знаешь, – с удивлением воскликнул я.

– Как откуда? – удивился Егор, – из наших учебников.

– Что-то я такого там не читал, – заметил я.

– Мы учимся по новой программе, – ответил он. – У нас и учебники другие.

– Вот как? – разочарованно заметил я, – значит, нас в своё время держали в школе за недоумков.

– Ну, – развёл руками Егор, – прогресс же движется, и наука не стоит на одном месте. Вот сейчас мы изучаем торсионные поля.

И что же это такое?

Егор опять почесал затылок.

– Видишь ли, – сказал Егор, как бы оправдываясь, – наш класс с физическим уклоном, а ваш, как ты мне говорил, с математическим уклоном. Но математики и физики всегда идут нога в ногу, то, что предлагают математики, физики осуществляют в жизни.

– С чего ты взял? – спросил я обиженно.

– Так всегда было, – решительно заявил мне Егор. – К примеру, один французский математик Кардан ещё в 1913 году в своей статье высказал теорию, перевернувшую всё наше научное мировоззрение. Он сказал, что в природе есть поля, остающиеся от вращения. Сейчас все физики знают, что такие поля есть. Это – спин, вращение частиц или микроскопических объектов. Спин, как параметр квантовый и самостоятельно физический, не связан ни с массой, ни с зарядом. А значит, этому спину (вращению) должно соответствовать самостоятельное физическое поле, благодаря которому вращающиеся объекты должны взаимодействовать между собой. Это поле называется торсионным, иными словами, поле, поле кручения.

Он замолчал и, посмотрев на меня пристально, спросил:

– Понятно?

– Пока понятно, – ответил я ему. – Но объясни мне попроще, чего ты хочешь?

И он продолжил:

– Сейчас ты поймёшь. И ещё есть независимая универсальная среда в природе, которая пронизывает всё пространство, это физический вакуум. Если в этой среде появляется объект, который обладает вращением, то он поляризует её своим воздействием. И тогда вакуум наполняется торсионными полями. То есть одна и та же среда в разных состояниях в одном случае проявляет себя как гравитационное поле, в другом случае как электромагнитное, а в третьем случае, как торсионное поле.

– А в четвёртом случае? – перебил я его, явно иронизируя.

– Не знаю, – ответил он серьёзно, – может быть, есть и четвёртый случай, и пятый, но эти случаи давай пока оставим на «потом».

– Извини, – сказал я, устыдившись своей реплики.

Уж очень мне хотелось, его прервать, потому что в душе я ему начал завидовать. Он говорил лучше и яснее, чем любой учитель физики. И где только он успел всё это выудить, из каких книг, заучить, и научиться так увлеченно о них говорить. Мне, почему-то, захотелось пойти учиться в его класс, чтобы уметь так же блестяще говорить о сложных материях.

– Тебе это интересно? – спросил он, внимательно посмотрев на меня.

– Очень, – ответил я, – продолжай.

– Так вот, – молвил он, опять почесав затылок, – торсионные поля, как показала практика, обладают крайне необычными свойствами. Всё, что вращается, от квантового вращения элементарных частиц до вращения Вселенной, всё порождает эти поля. Торсионные поля порождаются колесом автомобиля или велосипеда. Это тоже источники торсионных полей. Вращающаяся земля – это тоже источник торсионного поля. Звёзды тоже являются источником торсионных полей. Вращение галактик.

– Ну и что из этого? – спросил я его, теряя терпение.

– А то, – ответил он, – как оказывается, в отличие от электромагнетизма с торсионными полями ситуация сложнее. Если там есть источник воздействия, есть поле, нет этого источника, нет поля, то тут существует ещё несколько ситуаций, когда торсионное поле может возникать без всякого воздействия.

– Но как ты можешь при помощи этого поля установить связь со своими родителями? – спросил я его.

– Смогу, не только установить с ними связь, – заметил Егор, – но и вернуть их на землю, активизировав их торсионное поле.

– Но каким образом?

– А таким, – ответил он, – Оказывается, в физическом вакууме, пронизывающем всё космическое пространство, торсионное поле может само регенерироваться. Оно возникает самопроизвольно, порождается просто какой-то формой. Я думаю, что ты знаешь, какие явления происходят в пирамидах. Пирамиды не вращаются, а эффект там есть.

– Ну и что? – спросил я его. – Для этого ты хочешь построить египетскую пирамиду?

– Совсем нет, – ответил терпеливо он, – я тебе не рассказал ещё об одной ситуации. Гравитационное поле существует и проявляется в чистом виде. Торсионное поле тоже проявляется в чистом виде. Но, при электромагнитном поле всегда существует в качестве побочного эффекта компоненты торсионного поля.

– И что? – опять спросил я его. – Ты хочешь притянуть электромагнитные волны к торсионному полю за уши? И этим вызвать из небытия твоих родителей?

– Послушай! – рассмеялся он. – В нашем мире может всё случиться, если разгадать его тайны. Оказывается, что вакуум по отношению к торсионным волнам ведёт себя как некая голограмма. Все мы привыкли к тому, что по школьному курсу для гравитационных и электромагнитных полей действует закон обратных квадратов. Например, закон Кулона, сила пропорциональна произведению заряда поделённая на квадрат расстояния. Или закон Ньютона, произведение силы равны произведению массы опять же на квадрат расстояния. И все привыкли к этому настолько, что считают, что в природе никак иначе быть не может.

– А что разве это не так? – спросил я его, хотя абсолютно забыл все эти физические законы.

В восьмом классе физика меня не очень интересовала. Выучив какой-то закон и ответив его у доски, я тут же его забывал. По-видимому, у Егора всё обстояло не так. Он продолжал говорить:

– Ни только теоретически, но и экспериментально выяснилось, что нет зависимости от интенсивности и расстояния вообще. И для передачи сигнала или воздействия на расстояния в три метра или в три миллиона километров нет никакой разницы. Интенсивность при этом меняться не будет. Не менее невероятные свойства, все привыкли к тому, что не может быть в природе скоростей больше скорости света. Все считают это доказанным фактом, настолько к этому привыкли.

– А разве это не так? – спросил я его.

– Нет. Есть основание считать, что групповая скорость торсионных волн является просто бесконечно большой. И их сигнал распространяется мгновенно. Их скорость в миллиард раз больше скорости света. Поэтому что от торсионных полей сигнал доходит до нас мгновенно.

– Вот как? – удивился я. – Значит, торсионные поля и есть поток времени?

– Не знаю, – ответил мне Егор, – но мне кажется, что торсионное поле и есть само время. Если его освоить, то можно остановить время, направить его вспять, или послать его в будущее и определить исход всех событий в космосе, который для нас сейчас неизвестен, потому что относится к нашему будущему.

– Поразительно! – воскликнул я. – Но что всё это даёт?

– Как что?! – воскликнул Егор. – Посредством торсионного поля я могу определить любой источник энергии. Я могу найти моих родителей в космосе, могу их выловить, как ты когда-то сачком вылавливал бабочек, летающих в воздухе.

– Ну, хорошо, – сдался я. – Выловишь ты энергию своих родителей из космоса, а потом, что будешь с ней делать.

– Само торсионное поле придаст им ту форму, в которой они покинули наш физический мир.

– Но как? – вскричал я.

– При помощи своей торсионной памяти, – спокойно ответил он мне.

– Значит, ты хочешь получить энергию из физического вакуума? – спросил я его, не веря своим ушам.

– Да, – ответил он, – и не просто энергию, а энергию моих родителей. Для объяснения своей теории гравитации, Ньютон называл физический вакуум эфиром. Я понимаю, что ты в праве усомниться в моём физическом уровне, когда я говорю о том, что я могу их энергию извлечь из эфира. Но ведь я общаюсь с ними. А это значит, что они живут рядом со мной, только я их пока не вижу.

– А что, если нам с тобой изобрести некое устройство, которое могло бы извлекать такую энергию из эфира? – вдруг неожиданно для себя я сделал ему предложение.

– Было бы неплохо, – согласился Егор, – но это не так просто сделать.

– Почему? – удивился я.

– Потому что физический вакуум – это очень сложная система. С одной стороны, оттуда как бы ничего взять нельзя, а с другой стороны там всего так много, что до конца исчерпать невозможно. Физический вакуум – это система с минимальной энергией. Но не надо забывать, что эта система является динамической, что она испытывает интенсивные флюктуации, иными словами, колебания. А вот если подсчитать энергию этих флюктуаций, то оказывается, что эта энергия равна бесконечности.

– Но как же получить энергию твоих родителей?

– А что такое смерть, или тот процесс, когда энергия души разделяется с энергией тела? Это разрыв связи между атомами в молекуле. Высвободилась какая-то энергия. Это та душа, которая воспарила в эфир. Таким образом, косвенным показателем эффективности разделения энергии, ориентированного на такой принцип, является летучесть высвободившегося вещества.

– Ты утверждаешь, что душа вещественна? – удивился я.

– Она такая же вещественная, как и наши тела в этом физическом мире.

– Вот оно что?! – воскликнул я. – И всё же мне не понятно, как душа отделяется от тела.

– Это происходит на более тонком уровне, чем горение вещества в атмосфере, – сказал Егор, – где разрушаются связи ни атомов в молекуле, а частиц в ядре атома.

– Ну и что всё это значит? – спросил я его.

– А то, что можно искусственно создать среду, через которую можно будет выловить из эфира души моих родителей.

– Ты считаешь, что это возможно?

– Да, я уверен в этом, только пока не знаю, что получится.

– Но как ты хочешь создать искусственную среду?

– Я хочу сделать такое устройство в виде двух пластин, вращающихся в противоположные стороны. С выводом из середины устройства антенны.

– Зачем тебе нужна антенна? – удивился я. – Ты хочешь с её помощью выловить из космоса тонкие сущности?

– Нет, – ответил он, – антенна мне нужна для того, чтобы создать вокруг нас торсионные поля, чтобы к ним были привлечены эти тонкие сущности. Антенна будет иметь двойное значение: ни как приёмник, а как радиопередатчик, но который работает ни на волнах, а на распространении торсионных полей.

– И где ты хочешь его установить?

– На крыше нашего дома.

– Ну, хорошо, – сказал я, – эта антенна будет вырабатывать вокруг себя торсионные поля, на которые будут клевать всякие блуждающие в эфире энергии и сущности. Что это нам даст?

– Мы сможем совершать скачки во времени. Мы встретимся с моими родителями, побываем в разных мирах, и может быть, даже попадём в будущее.

– А ты уверен, что эта антенна не привлечёт к нам разных чудовищ из других миров?

– Всё может быть, – согласился Егор, – но пока мы будем управлять этим устройством, мы сможем контролировать ситуацию. В любой момент мы сможем его отключить.

После школы я вернулся домой несколько ошарашенный всем тем, что услышал от Егора. Я не ожидал обнаружить, что он такой продвинутый в физике. Включив компьютер, я долгое время смотрел на экран, где в небе над городом летали изображения драконов с лицами родителей Егора. Вся моя затея с вызовом духов показалась мне бледной по сравнению с тем, что он мне рассказал в школе. Выключив компьютер, я отправился к нему. Он делал уроки, и мне некоторое время пришлось посидеть с его бабкой на кухне. Она угощала меня чаем.

– Что вы задумали с внуком? – спросила она, пододвигая вазочку с конфетами.

– Что мы задумали? Ничего мы не задумали, – сказал я, глядя в её проникновенные глаза.

– Но я же вижу, что вы оба возбуждены. Внук ходит уже несколько дней сам не свой.

Я подумал, что у бабки развита очень хорошо интуиция. К тому же я вспомнил, что на родине все её считали шаманкой. Я испугался, подумав, что она, наверное, способна читать человеческие мысли. Напустив на себя безразличный вид, я, стараясь оставаться спокойным, ответил ей:

– Ничего мы не задумали. Просто мы с ним поспорили, что важнее математика или физика. Он считает, что важнее всего физика, а я думаю, что математика. И каждый из нас решил друг другу это доказать.

– И как вы решили это доказывать? – спросила любознательная бабка.

– Как, как? При помощи научных обоснований.

– Ну-ну, – задумчиво сказала она и стала смотреть в окно.

Мы некоторое время сидели молча.

– Скажите, – вдруг неожиданно для себя сказал я, – а вы верите в то, что на небесах могут жить ангелы и херувимы.

Она улыбнулась и сказала:

– В этом не сомневаются сейчас даже атеисты.

– А что? Души умерших людей превращаются в ангелов? – спросил я опять.

– Да, – ответила она задумчиво, – такое тоже может быть.

– А как это происходит? – спросил я её.

– Это сложный вопрос, – сказала она, – я думаю, что до конца этот процесс никому из людей не известен.

– А кому он известен?

– Вероятно, только Богу.

В это время в кухню вошёл Егор, закончивший свои приготовления к урокам.

– О чём говорите? – спросил он нас.

– Об ангелах, – ответил я.

– Как интересно, я тоже хочу послушать.

Он ел за стол, и бабка налила ему чашку чая. Затем она села рядом с нами у окна и стала рассказывать.

– Весь мир заселён тонкими небесными сущностями, – сказала она, – но в разных местах они разные, так как они впитывают в себя традиции, культуру и привычки тех народов, среди которых им приходится находиться. В Палестине они принимают образы бесплотных существ, назначение которых служить единому Богу, воюя с его врагами, воздавая ему честь, неся его волю стихиям и людям. Они или исполняют назначение божье, или изменяют ему, и сами превращаются в его врагов и становятся бесами. Ведь за всем неживым живёт живое, каждый процесс руководим чьим-то умом. Космос в каждой своей части заселён и трепещет от невидимых воль, сознаний, душ и богов.

Она повернула своё лицо к окну. И мы с Егором тоже стали смотреть в синее бездонное небо над нашим городком.

– Во всём мире, – продолжала говорить бабушка, – ангелов считают бесплотными умами. Они бестелесны и полностью нематериальны.

– Как физический вакуум? – спросил я её.

– Не знаю, – ответила она, – но думаю, что они обладают телом особого рода, так называемым «духовным телом».

– Духовное тело, которое может появиться только между торсионными полями, – вставил Егор.

– Не говори глупостей, – строго оборвала его бабушка. – Природа ангела обычно описывается через уподобление наиболее тонкого, лёгкого и подвижного в материальном мире. Оно подобно ветру, огню или свету.

Я повернулся к окну и стал смотреть на улицу. Там ходили прохожие. Проехало две или три машины. Женщина по краю проезжей части толкала впереди себя коляску с ребёнком. На этом участке дороги по обеим сторонам тротуара был спуск из двух каменных лестниц, поэтому женщине было трудно спускать коляску по лестницам, и она предпочла проезжую часть дороги. «Это может быть не безопасно для неё и ребёнка», – подумал я.

– Они спускаются на землю, – продолжала бабушка, чтобы быть посредниками между Богом и людьми.

– Так что же? Они инопланетяне? – спросил я её.

Бабушка кивнула головой и сказала:

– Можно сказать и так. Ещё древние люди говорили об их огненной природе, объясняя их субстанцию как всепроникающий и животворящий духовный огонь. Это – своего рода огненная пневма. До христианства их считали астральными божествами и даже приписывали их к небесным светилам, звёздам и планетам. Даже в христианстве, иудаизме и исламе их называли воинством небесным. Каждый ангел был соединён с одной из планет. Гавриил обитал на Луне. Рафаил на Меркурии.

– Я же говорю, что они – инопланетяне, – возликовал я.

– Всё не так просто, – заметила бабушка. – Многие теологи сравнивали ангелов с ветром и называли их духами. В одном из псалмов Ветхого Завета Бог Яхве говорит, что он шествует на крыльях ветров, в окружении своих служителей духов, подобно огню пылающему. Тела ангелов пропитаны светом. Они подобно звёздам излучают этот свет из себя. При дневном свете мы их не увидим, но мы можем не увидеть их и ночью. Ангелы являются только тем людям, которые готовы их увидеть.

Напрягая зрение, я стал всматриваться в прозрачный эфир улицы, и вдруг я увидел в воздухе блики. Их было много. Они стояли на мостовой и висели прямо в воздухе. «Что за чертовщина! – подумал я. – Неужели это и есть те тонкие сущности, которых желает привлечь к себе Егор?» На глазах у меня навернулись слёзы. Я заморгал и блики исчезли. Я не знал, что обо всём этом подумать. Только что я явственно видел перед собой духов. Я даже запомнил расположение некоторых их них.

– Баба, скажи, а у ангелов есть родственники на земле? – спросил Егор в это время свою бабушку.

– Это трудный вопрос, – ответила она, – вообще-то, ангелы находятся в родственных отношениях с самыми разными природными силами и социальными группами. Они управляют ими или защищают их. Есть хранители родников, растений,животных, небесных сфер, посылающих дожди, а также городов, народов, церквей и даже отдельных личностей.

– Я слышал, что у каждого из нас есть ангел-хранитель, – заметил я.

– Всё может быть, – согласилась бабушка. – Многие ангелы сопровождают нас на всём пути нашей жизни.

– А как они выглядят? – спросил я её.

– В четвёртом веке копский монах Пахомий, – сказала бабушка, – впервые введший для послушников монастырей рясу, скопировал её с одеяний, явившихся ему ангелов. Ангелы явились к нему в таких сияющих светлых одеждах, что в глазах у него потемнело, и они показались ему чёрными.

Я тоже видел очень сияющие блики, от которых у меня потемнело в глазах. Вероятно, это и были ангельские одежды, – подумал я. Я вспомнил, что один из ангелов даже нагнулся над коляской женщины, в которой она везла ребёнка.

– Но у нас в городке даже нет церкви, – заметил Егор, – откуда же здесь взяться ангелам.

– Да, откуда? – поддакнул я.

Его вопрос был очень кстати.

– Ангелам не обязательно иметь церкви, – ответила бабушка, – их дом – небеса.

– И всё же? Как они выглядят? – спросил Егор, которого тоже заинтересовал мой вопрос.

– По-разному, – ответила бабушка, – судя по разным теологическим источникам, они предстают перед нами в человеческом облике, иногда имеют крылья, иногда нет. Для них крылья не обязательны, потому что они перемещаются в пространстве не как птицы, а как ангелы. Они соблюдают определённую моду, которую, вероятно, заимствуют у людей. При римлянах они носили туники, позднее в византийский период обряжались в роскошные одежды. Сейчас, возможно, их можно будет увидеть где-нибудь в современных костюмах и галстуках. В зависимости от того, как ведут себя люди, они предстают перед ними кроткими и мягкими или грозными с огненными мечами. Михаил обычно предстаёт в воинских доспехах. Правда, я не понимаю, зачем они ему нужны, потому что любого из нас он может раздавить как таракана. И мы ничего ему не сделаем. А средневековые доспехи на нём просто смешны.

– Он, наверное, надевает их для того, чтобы нас напугать, – сделал предположение Егор, – а может быть, просто, чтобы знали, кто к нам явился.

– Всё может быть, – кивнула головой бабушка и продолжила, – но мне кажется, что в основном Михаил сражается с драконом-сатаной. В схватке с драконом, вероятно нужны доспехи, меч и копьё. Архангел Гавриил чаще всего предстаёт перед верующими с цветком лилии, как символ непорочности. Рафаил представлен как защитник путешественником и паломников, поэтому часто появляется вместе со своим путником Товием. Херувимы же бывают двух видов. Одни преимущественно носят человеческую, львиную, бычью или орлиную голову, в зависимости от обстоятельств, в которых он находятся. Другие же перемещаются с помощью четырёх или шести крыльев, что их роднит с серафимами.

Егору надоело слушать бабкины сказки, он зевнул и, бесцеремонно встал из-за стола, объявив, что нам нужно заниматься.

– Идите, идите, – поспешила ответить бабка, – не теряйте времени на всякую ерунду. Я представляю, сколько вам нужно зубрить, чтобы осилить всю вашу школьную программу.

Я поблагодарил бабушку за угощение, и отправился вслед за Егором в его комнату.

Как только он закрыл за нами дверь, то тут же спросил меня:

– Ну, как? Ты мне поможешь построить ловушку торсионных полей?

– Помогу, – сказал ему, – но вот только ты мне скажи, когда мы её установим на крыше, кого притянут эти торсионные поля? Кто к нам придёт?

– Ко мне придут мои родители, – сказал Егор.

– А ко мне?

Егор пожал плечами и спросил сам:

– А кого ты хочешь?

– Я знаю, кого я не хочу, – ответил я. – Вдруг ко мне явятся те бабочки, которых я в кружке юннатов напяливал на иголки в наш общий гербарий. Что эти бабочки мне скажут. Спасибо тебе за то, что ты протыкал наши туловища? Так что ли?

Егор рассмеялся и сказал:

– Не хотелось бы.

– А как мы будем их сортировать? Это нам подходит, а это – нет? – спросил я его.

– Но об этом нам ещё рано говорить, – успокоил меня Егор, – давай вначале подумаем, как нам создать эту ловушку. Прежде всего, нам нужно остановить связь с энергетическими колебаниями (флюктуацией) физического вакуума.

Сказав эти слова, он вмиг сделался серьёзным и почесал свою макушку. Я заметил, что он при этом сделал вращательные круговые движения кончиками пальцев вокруг самого центра своего черепа. Это движение походило как бы на создание торсионного поля над его головой. Возможно, что когда-то святые подвижники таким методом добывались образования нимба свечения над их головами. В таком виде многие из них запечатлены на иконах. Егор в этот момент как бы превратился в другого человека, во взрослого, почти профессора с мудрой начитанной речью. Он опять оседлал своего конька и стал говорить мне следующее:

– Величина эквивалентной плотности энергии флюктуации, при этом, против термоядерной энергии обладает ещё большей эффективностью в 10 восемьдесят первой степени раз. Число, у которого в математике нет названия.

– И что это значит? – спросил я его обалдело.

– А это значит, что там, за этой флюктуацией таится другой мир, более могущественный, чем наш.

– Не может такого быть! – воскликнул я, не веря своим ушам.

– Именно так, – ответил Егор, – тот мир, куда, преображаясь, уходят все тонкие сущности, более огромен и совершенен, чем наш. Механика Ньютона ограничена для малых скоростей. Есть такие законы, которые можно положить в основу летающих тарелок. Я считаю, что можно создать летающую тарелку земного происхождения.

– Так тебе, тогда, нужно подать руководству завода рационализаторское предложение. И они начнут выпускать летающие тарелки, а не вертолёты, – пошутил я.

– Вот ты смеёшься, – сказал он, – а летающую тарелку сконструировать также легко, как наш вертолёт с двумя параллельными лопастями, вращающимися в разные стороны. Только вместо лопастей, нужно применить диски, а кабину с лётчиком необходимо поместить внутрь, между этими дисками. Вот и вся конструкция летающей тарелки.

– И как это до тебя никто не додумался до этого?! – воскликнул я.

– Почему же, – нисколько не смущаясь, парировал он. – Немцы об этом знали, но их разгромили в последней войне. Они и не стали выдавать никому своих секретов. Их механика была более продвинута, чем у Ньютона.

– Но ведь летающих тарелок нет, – заявил я, – всё это фантастические гипотезы.

– Это ты так считаешь, – сказал Егор.

– Так считают многие, – ответил я.

– Слава Богу, что не все, – сказал Егор, – многие не только видели их, но и побывали в них.

– Не верю! – закричал я. – Это – ложь. Я тоже могу сказать, что был на летающей тарелке и пил чай с инопланетянином. Где доказательства?

– Вот если ты захочешь пригласить какую-нибудь бродячую собачку в гости, угостишь её, а потом выгонишь на улицу. Какие у неё будут доказательства того, что она была у тебя в гостях?

Я начинал сердиться, и чтобы не разругаться с Егором, перевёл разговор на другую тему. Я спросил его:

– Это – правда, что твоя бабушка обладает даром ясновидения? Так говорят другие.

– Да, – просто ответил Егор, – когда мать с отцом собирались прыгать с парашютом, она в этот день очень отговаривала их. Она предупредила их, что произойдёт несчастье.

– Откуда она это знала?

– Я думаю, что всё из тех же торсионных полей, через которые можно видеть будущее.

– Как же она эта делает? – спросил я.

– Она переходит в состояние некого изменённого сознания, перестаёт видеть окружающий мир и попадает в будущее, где уже всё свершилось. Она это знает, но, к сожалению, такие люди никак не могут повлиять на исход событий. Их просто никто не слушает.

– Так, значит, она может, благодаря своему сознанию, попасть в другой мир и контактировать с теми, кто вырос в другой цивилизации? – спросил я.

– Думаю, что она может делать это, – ответил Егор.

– Но как можно проверить, что она там побывала? – спросил я его.

– Только одним способом, – ответил Егор, – нам нужно побывать там самим.

– Значит, ты решил открыть новый мир? – уточнил я.

– Да, – ответил он, – и хочу пригласить в него тебя.

– А ты не боишься? – спросил я его.

– Чего? – удивился он.

– Столкнуться там с чем-нибудь страшным.

– Что такое страшное? – спросил меня Егор. – Если ты хорошенько подумаешь, прежде чем мне ответить, то обязательно придёшь к выводу, что страшное это то, чего мы не знаем, а поэтому и боимся. В природе нет ничего страшного. Есть опасное для нашей жизни. С этим я согласен. Но не страшное. Страшиться можно только за свою жизнь. А неизведанное нужно изучать. Так ты согласен шагнуть вместе со мной в новый мир?

Подумав немного, я дал своё согласие.

– В таком случае, – сказал Егор, – давай двинемся вперёд, история никогда не отрицает старого, она его дополняет и развивает дальше. Только так развивается нормальная наука. Ты – математик, я – физик. Давай же объединим наши усилия на пути открытия этого нового мира. Это будет нашим новым шагом познания и представления о нашем мире.

– Что я должен сделать как математик? – спросил я его.

– Любая форма, любая неоднородность пространства приводит к возникновению торсионного поля, – сказал Егор, – а это означает, что вместо того, чтобы взять какую-нибудь сложно конструированную матрицу, мы просто выставим в небо нашу антенну, и будем наблюдать, какие торсионные поля вокруг неё соберутся, и что она выловит из космоса. Мы будем менять скорость вращения дисков, и записывать в нашей книге экспериментальные данные. Так мы настроимся на какую-нибудь волну, которая и откроет перед нами новый мир. Когда мы составим шкалу нашей ловушке и проверим на всех диапазонах, то мы изучим все структурные характеристики торсионных полей.

– И что будет дальше? – спросил я его.

– То, что я сейчас скажу, это, конечно, пока что моё предположение, – молвил Егор, переведя дух от волнения. – Но я думаю, что когда-нибудь на этой основе, мы с тобой сможем понять на определённом уровне, каким образом происходит так, что моя бабка без всяких приборов может входить в контакт с теми мирами и получать оттуда очень ценную информацию. Она знает больше, чем говорит мне. Считает меня ещё маленьким сосунком, который не способен понять, того, что является её прописной азбукой. Вот я и хочу этим экспериментом утереть ей нос, и сказать, что и мы с тобой не лыком шиты. Я знаю, что она получает знания прямо из космоса, но я не понимаю, как она это делает. Она сказала, что когда будет умирать, то передаст мне свои знания. Но я не хочу ждать её смерти. Я хочу сам получить всё сразу и сейчас. Для этого у нас с тобой есть все физические основания. Мы создадим свою ловушку и установим на крыши нашего дома, и вот тогда посмотрим, кто кого научит.

– Что ты имеешь в виду?

– Сейчас в мире есть много явлений, которые не укладываются в общую картину мира, – сказал он, – они получили название психофизических. Я бы хотел понять, что происходит во время этих явлений. Многое происходящее не укладывается в объяснения обычной традиционной науки. Моя бабка долгое время работала в филиале Академии наук и пыталась объяснить ученым те факты, которые выходят за границы их понимания. Но они не поверили ей и исключили из своего филиала.

– А что она пыталась им объяснить? – спросил я.

– Она хотела заставить их понять то, что вне компетенции их классической науки: физики, химии, биологии. Это – особенности тренировки необычных возможностей человека. Человек может делать гораздо больше, чем мы представляем себе. Например, человек может видеть вот в таком-то частотном диапазоне. Но сова видит в полной темноте в инфракрасном излучении, а кто-то может видеть в более широком спектре.

– А знаешь, – вскричал я и подскочил на стуле, – всего несколько минут назад, сидя на вашей кухне и глядя в окно, я вдруг увидел улицу, наполненную тонкими сущностями. Я видел их тени и движения. Один ангел даже наклонился над детской коляской, и забавлял малыша, играя пальцами на своих губах.

– Полно врать, – оборвал меня Егор, – я же говорю с тобой серьёзно. Какие ещё у ангела могут быть пальцы и губы.

– И я говорю с тобой серьёзно, – обидевшись, воскликнул я, – только почему-то ты думаешь, что я должен поверить в твои летающие тарелки, когда ты не веришь, что только что я видел на улице летающих ангелов.

Егор замолчал и засопел носом. Я опять почувствовал, что мы с ним вот-вот поссоримся.

– Хорошо, – сказал он, – давай на время забудем о летающих тарелках и ангелах, а поговорим о серьёзных вещах. Некоторые люди слышат голоса в очень высокочастотном спектре, никто им не верит, хотя в это время они, может быть, как раз разговаривают с ангелами, и могут общаться с тонкими сущностями. Я задаюсь вопросом, есть ли для нас непреодолимые границы, или мы способны их раздвигать? Я думаю, что посредством тренировки наших чувствительных органов, мы можем раздвигать мир, и постигать его сокровенные тайны. Для этого мы должны тренироваться. Если мы тренируемся, то начинаем слышать такие частоты, которые обычный человек не слышит, видеть такие спектры, которые не видны не натренированному глазу. И тогда невидимое становится видимым, а неслышимое – слышимым.

– Но зачем это нам? – спросил я его.

– Так мы можем видеть здесь картину, которая произошла три дня назад на этой самой улице.

– Хотелось бы в это верить, – буркнул я, – уж тогда бы ты не стал огульно утверждать, что я вру. Что я не видел того ангела, который забавлял младенца игрой на губах.

– Так ты хочешь научиться видеть прошлое? – перебив меня, спросил Егор.

– Но как это делать?

– Попытайся увидеть то, что произошло десять минут назад, – сказал он.

– Десять минут назад мы сидели с тобой на кухне, пили чай и слушали рассказ твоей бабушки об ангелах.

– Ты можешь это представить? – спросил он меня.

Я закрыл глаза и представил всё, что произошло на кухне. Открыв глаза, я сказал, что могу.

– А какого цвета был у бабы чайник в руках? – вдруг спросил он.

– Не знаю, – ответил я. – Я не обратил на это внимания.

– Так попытайся вспомнить его.

Я опять закрыл глаза, но никак не мог вспомнить, какого цвета был этот злосчастный чайник.

– Ну, хорошо, – сказал Егор, устав от моей бесталанности. – Прекратим с этим. Давай, посмотрим, что ты можешь сделать в другой области. Вот, посмотри на меня, и скажи, какой группы у меня кровь.

– Ещё чего захотел! – воскликнул я с возмущением. – Я своей группы крови не знаю. Так мы ни до чего не договоримся.

– Тогда, может быть, через листок бумаги ты сможешь прочитать какой-нибудь текст?

Он открыл у себя на столе книгу и закрыл страницу листом плотной бумаги.

– Читай, – сказал он мне.

Я посмотрел на бумагу и опять возмутился.

– Как же я могу прочитать, – закричал я, – ведь бумага совсем не прозрачная.

– Через прозрачную бумагу и дурак сумеет прочитать, – заявил он.

– Что же ты от меня хочешь? – спросил я его. – Ты хочешь, чтобы я стал суперменом? Умел читать сквозь бумагу? Видел человека насквозь? Погружался в прошлое и предсказывал будущее? Но зачем? Ведь для этого нужно сделать эту тренировку своим образом жизни. Разве это интересно? Допустим, я приобрету какие-то пара нормальные физические качества. И что из этого? Я стану умнее? Удачливее в жизни? Избегу своей судьбы? Но зачем? Я не хочу превращаться в бога. Я хочу оставаться человеком.

– А почему бы и не стать им? – возразил мне Егор. – Ведь кроме физического совершенства, которым постоянно занимается человек, он мог бы также развиваться, совершенствуя необычные восприятия сигналов своим мозгом. Человек постоянно должен достигать совершенства в своей работе мозга. Вот мы говорим: ум, тело, разум. Тело мы тренируем, а ум, хотим, чтобы он получал всё как дар божий. Так вот. Такого не бывает. Человек ничего не получает даром. За всем должен стоять напряжённый труд. Необычайные возможности человека становятся реальными. Пять чувств рождают шестое чувство. После шестого чувства можно приобрести седьмое, и так до бесконечности. Мысль человека материальна, её тоже можно слышать. Можно, не дотрагиваясь до человека, сдвигать его с места или парализовать его волю. На расстоянии можно передавать вкусы. Так можно попробовать лимон, и все будут чувствовать вкус лимона. Производя у себя какое-то чувство можно легко транслировать его другим людям, и те будут чувствовать такие же ощущения. Тот шестой канал чувств был традиционно присущ человеку, этот канал информационный.

– Зачем ты всё это говоришь? – спросил его я.

– Затем, – ответил он, – что всё это умеет моя бабка. А почему бы и нам не научиться этому?

– Твоя бабушка всё это умеет? – удивился я.

– Да, – ответил он.

– Значит, она – супер-бабка? Вот дела! – воскликнул я восхищённо, – Скажи, а она, случайно, не колдунья. А то я очень боюсь колдунов. Если она колдунья, то я перестану ходить к вам.

Егор рассмеялся и заметил:

– Любой может научиться делать то, что делает она. Если ты натренируешь своё ухо так же как она, то сможешь слышать чужие мысли.

– Значит, при ней лучше ничего не думать, – решил я.

– При ней или без неё. Всё равно она узнает, что у тебя в голове.

– Как? – удивился я.

– Всё при помощи той же тренировки.

– А у меня, вообще, со слухом – медведь на ухо наступил. Кто-то слушает классическую музыку, понимает её. Я же – не бум-бум. Да и разве можно понять язык музыки. Ведь каждый воспринимает её по-своему. Я понимаю, что музыка – произведение искусства, но я воспринимаю её как вариацию разных звуков и шумов.

– Вот видишь, – сказал Егор, – у каждых из нас есть ограниченные способности, и если их не развивать, то ничего нельзя добиться. Чувство прекрасного свойственно многим людям, но не всем. Развиваясь и совершенствуясь, мы постигаем не только секреты и премудрости, но и обогащаем себя чувством прекрасного. Тебе, как математику, не простительно не знать музыку, не чувствовать гармонию. Ты должен быть и музыкантом и художником, потому что числа, ритм, линия и расстояние должны быть для тебя, прежде всего, математическими символами и величинами.

– Живопись?! – воскликнул я. – Я тебе не эстет, чтобы таскаться по картинным галереям, закатывать к потолку глаза, и восклицать: «Ах! Как прекрасно! С ума сойти можно!»

– А зря, – улыбнувшись, сказал Егор. – Любая картина, нарисованная художником, это тоже совокупность каких-то линий. Поэтому любая картина, помимо чисто психологического эффекта восприятия, как зрительный образ, она ещё воздействует на человека своим торсионным полем, совокупной структурой тех линий, которые образуют эту картину. Тот художник, который рисовал эту картину десять лет или больше, пока он её рисовал, он воздействовал на неё своим торсионным полем. Все краски поляризованы под спином и повторяют структуру поля того художника, который её рисовал. Когда мы подходим к картине великих художников, которая ещё не закончена, то мы, оказывается, испытываем действие трёх факторов: чисто эмоциональное, как восприятие зрительного образа, это восприятие торсионного поля, связанного с формой, и восприятие торсионного поля того художника, который эту картину рисовал. Он передает через эту картину торсионное поле самого себя. Меня всегда интересовали художники, которые рисовали абстрактную живопись из области тонкого мира. Эта новая русская живопись, никогда не встречавшаяся ранее.

– Я не собираюсь становиться художником, – заявил я.

– Ну и зря, – ответил мне Егор, – в каждом из нас живёт художник, музыкант, артист, философ, скульптор. Всё это имеется в зачаточном состоянии. Каждый человек может родить в себе другого человека.

– А я слышал такую пословицу: «Art longa brevis vita est. – Искусство вечно, жизнь коротка». Это нам припадали на уроке латыни. Если всю жизнь чему-то учиться, то, когда же жить?

– Можно жить наполнено, – возразил мне Егор, – и жить можно вечно.

– Я что-то не верю в вечную жизнь, – сказал я.

– И зря, – ответил Егор.

– Но возьмём, к примеру, твою бабушку. Если она такая крутая, то ты думаешь, что она будет жить вечно? И никогда не умрёт?

– Да, я так думаю, – ответил он. – Когда придёт её время, она просто изменит свою форму и вознесётся на небо. Тело нам дано, как змее – кожа. Мы оставляем свои бренные останки в этом мире и возносимся в иной, более совершенный мир. Куда, кстати, могут попасть не все. На земле идёт естественный отбор.

– Об этом я уже слышал, – ответил я. – Церковники говорят, что туда попадут только избранные. Но всё равно, все они пройдут через земную смерть. Что и требовалось доказать. Человек смертен, и никто мне не докажет, что на земле можно жить вечно.

– Почему же, – опять возразил мне Егор, – можно поменять свою оболочку и опять вернуться на землю.

– Как это? – удивился я. – Ты хочешь сказать, что можно стать другим человеком? Переродиться? Об этом я тоже слышал. В это верят буддисты. Они думают, что постоянно перерождается, и даже озабочены тем, как выйти из круга перерождений и попасть в нирвану. Мне в это верится с трудом.

– И зря, – опять заявил Егор, – наше торсионное поле неуничтожимо. Мы можем распасться на молекулярном уровне, но та энергия, которой мы наполнены, и которая составляет нашу истинную сущность, только высвободится из оболочки, но никуда не исчезнет. Она будет жить независимо от тела. И если ей нужно будет найти какую-нибудь другую оболочку, она её обязательно отыщет, не важно, преобразится ли она в человека, в бабочку или в попугайчика. Эта вечная энергия нашего торсионного поля летуча и невидима, но перетекает из одной формы в другую. Когда-то она возникла и уже никуда не денется из этого мира, никогда не исчезнет, потому что она обрела наличие в реальной вечности. Мы можем её назвать душой, распылением тонкой плазмы, придумаем ей тысячу названий, но от этого ей не станет ни холодно, ни жарко. Как она существовала, так и будет существовать вечно. Всё, что проявилось в этом мире, уже никуда не исчезает, оно просто видоизменяется.

– Ты так говоришь, – прервал я его, – что можно подумать, что наша энергия подобно электричеству, и распространяется по миру, куда ей захочется, подобно молнии.

– Так оно и есть, – сказал Егор. – Торсионные поля создали тысячи миров, в которых они живут, творят и благоденствуют.

– Так значит, – воскликнул я, – они могут создать свой мир в Интернете.

– Они уже его создают, – ответил Егор.

– Нет, – перебил я его, – я имею в виду ни то, что ты думаешь. Скажи, эти торсионные поля, они могут жить в Интернете независимо от нас, обрести свой искусственный разум, создавать что-то независимо от нас, и действовать помимо нашей воли? Например, я своим торсионным полем создал какое-то произведение, может ли оно стать независимым от меня?

– Так оно и случается в жизни, – сказал Егор. – Автор создаёт своё произведение, которое потом живёт своей жизнью. Он как бы рождает своего ребёнка, который потом всё уже делает самостоятельно.

– Вот оно что?! – воскликнул я, вспомнив о своих драконах и ангелах, которых я разместил на своём сайте в небе над нашим городком.

– Скажи, – опять воскликнул я возбуждённо, – а могут ли они влиять потом на нашу жизнь?

– Все торсионные поля в той или иной мере влияют на нашу жизнь. Земля крутится вокруг своей оси, сменяются дни и ночи, луна вращается вокруг земли, происходят приливы и отливы. Зима сменяется летом, сон бодрствованием. Всё это влияние торсионных полей. Ты видишь на соседней парте девочку, которая тебе нравится, дома ты не можешь уснуть, думаешь о ней. Её торсионное поле действует на тебя и не отпускает ни на минуту. Любовь, любая эмоция – это и есть влияние торсионного поля.

– Любовь меня не интересует, – заявил я, подозрительно посмотрев на него. – Меня интересует, сможет ли созданный мной образ реализоваться в действительности и вмешиваться в наши дела.

– Смотря, какой образ ты создашь, – ответил Егор. – История знает случаи, когда такое дитя уничтожало своего отца.

– Но ведь можно своё творение держать всегда под контролем, – сказал я.

– Если не выпускать джина из бутылки, – ответил он. – Как только ты отпускаешь его на волю, но уже тебе не принадлежит. Оно живёт своей самостоятельной жизнью.

Я почесал затылок, и тут же поймал себя на том, что повторил жест Егора, который постоянно создаёт торсионное поле вокруг своей головы.

– Не нужно забывать, что мы ещё не взрослые, – наконец привёл я свой последний аргумент, – поэтому мы не можем знать всего.

– Ошибаешься, – опять возразил мне Егор, – как раз в нашем возрасте мы и должны узнать всё, потому что наше видение мира ещё не затуманено ошибками тех, кто идёт уже всю свою жизнь по неправильному пути. Наш взгляд ещё не затёрт заблуждениями, а наши уши не засорены всяким словесным мусором, мешающим слышать истину. Только мы можем видеть ещё истинное положение вещей. Если ты не веришь мне, то почитай Библию. Там сказано, что истину зрит ребёнок. Я боюсь, что мы уже староваты для этого, слишком многому нас учили те, кому самому стоило бы поучиться.

– Тебе хорошо говорить, – сказал я, – потому что у тебя есть бабушка, которая может тебя всему этому научить.

– Бабушка как раз не собирается меня этому учит, – возразил он.

– Это почему? – удивился я.

– Она считает, что при жизни человек не может познать истину. Как только он её познаёт, Бог его сразу же прибирает к себе. Поэтому она меня старается как можно дальше держать от истины. Она меня любит, и хочет, чтобы я пожил подольше.

– А сама-то она её знает.

– Я думаю, что она к ней приближается. Как только она получит её, так тут же и предстанет перед Господом.

«Как он быстро поумнел, – подумал я, – ещё совсем недавно был совсем желторотым юнцом, двух слов не мог связать, я сейчас так и сыплет своими теориями как академик. С чего бы это? Наверное, влияние его бабки. А может быть, он уже раскрыл какой-нибудь секрет, который в одночасье сделал его таким умным? Вот бы и мне разузнать этот секрет. Тогда не нужно было бы сидеть над домашними заданиями. Я и так знал бы всё без зубрёжки. Но, тем не менее, Егор делает какие-то домашние задания. Когда я пришёл к нему, он готовился».

Мы ещё некоторое время поговорили, и я ушёл. Вернувшись домой, я первым делом уселся за компьютером. Открыв сайт, некоторое время смотрел на драконов и ангелов, летающих в небе над моим карманным городком. На этот раз они мне показались лубочными и совсем не живыми. Я вышел на балкон, и долгое время вглядывался в небо, пытаясь обнаружить там хоть какие-то тонкие сущности, но их нигде не было видно. Некоторое время я лупил свои моргалки на прохожих, прогуливающихся по улице, вспоминая, как, глядя из Егорова окна на кухне, видел ангела, играющего с младенцем в коляске. Я попытался опять напрячь зрение, но на этот раз у меня ничего не получилось. От этого только на глазах опять выступили слёзы. «Нет, – подумал я, – там, на кухне у Егора, что-то произошло необыкновенное. Может быть, рядом с нами была его бабка и как-то повлияла на меня своими колдовскими чарами. А может быть, я возбудился, слушая речи Егора, и мне представилось, что я вижу на улице ангелов».

Вернувшись в свою комнату, я упал на кровать и долго смотрел на потолок. В моём воображении ничего не возникало, а мне так хотелось, чтобы что-то произошло. Но, наверное, я был к этому ещё не готов. Ведь, как говорил Егор, нужно тренировать свои чувства, и тогда можно будет читать чужие мысли и погружаться в далёкие миры. Когда мне надоело лежать, я встал и опять сел за свой компьютер.

Драконы и ангелы летали по небу, как будто их ничего не касалось. Их можно было сравнить с золотыми рыбками в аквариуме, не проявляющих никаких эмоций, никак не влияющих на окружающую среду. Они не проявляли своего интереса ни ко мне, ни к тому, где они находились. Они даже ничем не питались. Мне это не нравилось.

Пользуясь возможностями моего компьютера, я сделал всех их полупрозрачными. Получилось чуть лучше, но всё равно, всё это было не то, чего я хотел. Я сделал их почти видимыми, пытаясь добиться такой же степени неясности, как тогда, когда я видел летающих ангелов на улице из окна кухни Егора. Но даже это состояние не оживляло их. Тогда я их превратил в лёгкие туманности, стало непонятно, облака проплывают по небу или ангелы. Я добился того, что они превратились у меня в солнечные блики, но и тогда свет не прибывал им жизни.

Несколько часов я экспериментировал на экране, и всё равно они превращались в подобие некой дешёвой игры, которыми сейчас забиты все программы. Мне было этого совсем не нужно, потому что я решил оживить этих призраков, да так, чтобы они шагнули прямо в мою реальность. Совсем отчаявшись, я заштриховал их тела, превратив в своеобразные торсионные поля. Так они перемещались по экрану, подобно торнадо и небольшим завихрениям. Я опять лёг на кровать и стал смотреть в потолок. «Интересно, – подумал я, – а как они будут разговаривать? Ведь, чтобы с ними общаться, нужно слышать их речь». Можно было, конечно, их озвучить, как это делается в играх. Но, всё равно, всё это выглядело примитивно. Здесь нужна была другая технология.

Некоторое время я лежал с открытыми глазами, вслушиваясь в тишину. Я не слышал никаких голосов. Правда, голоса доносились с улицы из открытого окна. Но это были не те голоса. Это были голоса обыкновенных прохожих. Женские голоса звучали звонко, а мужские – глухо. Было не понятно, о чём они говорят. Я не мог различить даже их речь, уже не говоря о том, чтобы научиться читать чужие мысли. Я ничего не мог…

Не знаю, сколько я так пролежал, но меня сморил сон. И снилось мне, что я проснулся и вышел на балкон. Перед моими глазами открылся прекрасный мир, и даже не один, а множество миров. Небо не было синим, как днём, ни розовым, как утром или вечером, и даже не чёрным со звёздами, как ночью. Оно было разных цветов, и всё заполнено мирами. И земля со сквером и домом, и балкон, на котором я стоял, походили на огромный космический корабль, который летел мимо этих миров. И каждую минуту открывался передо мной новый прекрасный мир. Я стоял как мореплаватель на капитанском мостике и вглядывался в глубину Вселенной, наполненной жизнью.

В каждом из этих миров я видел уголки очаровательной природы, экзотические растения и животных, водопады, ущелья и горы, огромные моря и безводные пустыни. Это походило на мечту, манящую меня из новых областей. Я видел прекрасные цветы и огромных красочных бабочек, порхавших над этими цветами. Высокие травы, подобные лесам. Глядя на это великолепие жизни, я понимал, что это запретные миры для людей, куда вряд ли мы попадём при жизни. Но мы двигались в эти миры вместе с нашим кораблём, именуемым землёй.

Я видел лица прекрасных существ, похожих на людей, но это были не люди, более совершенные существа, похожие на нас. Это были боги. Их образы сияли своей божественной красотой. Они были властителями тех далёких миров. Их лика излучали свет, благородство и такую добрую энергию, что мне захотелось быть рядом с ними. Среди них, вероятно, было очень много женщин, потому что только женское начало может обладать такой красотой.

И вдруг мне показалось, что эти миры находятся не в глубине Вселенной, а рядом со мной, здесь на нашей Голубой Планете, и этой рай совсем не похож на далёкие миры, а напоминает близкие уголки земли, которые я мимолётно видел на экране телевизора, и совсем забыл их. И лица мне показались знакомыми, как будто я их видел раньше, нет, не при жизни, а ещё до моего рождения.

И вдруг я услышал за своей спиной голос Егора. Он говорил:

«Мы сейчас подошли с тобой к кардинально близким канонам. Если ты сейчас произнесёшь звук «А», это – что такое? Это уплотнение воздуха, которое как волна передаётся в пространство. Но это уплотнение имеет вполне определённую форму в пространстве и, следовательно, порождает торсионное поле».

хотел обернуться, но не смог. Как будто неведомая сила сковывала все мои движения. Егор же тем временем, продолжал говорить:

«Когда я говорю, то звуковая волна уносит от меня с собой торсионное поле вдоль траектории движения. Поэтому тогда, когда мы читаем в Библии, что вначале было слово, то мы можем чётко понимать, что за этим стоит вполне определённая структура торсионного поля».

Я не выдержал и воскликнул:

– Что же это такое? Что за миры?

И его ответил мне:

«Это я решил показать тебе красоту и этого мира».

– Но разве это возможно? – воскликнул я.

«Как видишь, мне это удалось» – ответил он.

– Так это ты пытаешься внушить мне эти ведения своей волей? – догадался я.

И он мне ответил:

«Да. Объективно существуют люди, которые действительно эти поля видят. И видят их не глазами. Их спиновые структуры мозга воспринимают торсионное поле. Эта картинка формируется здесь в голове. И не важно глаза открыты или закрыты. И не важно, темно или светло. Это сейчас приобрело некий технологический смысл. Возьмём, к примеру, слепых. Кстати, более девяносто девяти процентов зрячих тоже являются слепыми, потому что они не видят этот мир. И даже когда они на него смотрят, то не воспринимают его таким, какой он есть на самом деле. Поэтому можно сказать, что наш мозг связан с миром через торсионные поля. Это и называется внутренним видением. Можно считывать торсионные эти поля с чужого мозга. При этом тот человек даже не будет открывать рта. Можно, вообще, с закрытыми глазами прочитывать книги, лежащие на столе нераскрытыми. Так вот ещё один очень важный фактор, который из этого вытекает, заключается в следующем, что некоторая структура поля находится внутри нас. И если эта структура не содержит никаких дефектов, то внутри нас никакими внешними воздействиями её изменить нельзя. Любые действия могут быть скорректированы этой полевой структурой. Но если только произошли какие-то изменения в этой части полевой матрицы, то в результате этого неотвратимо даже без всяких внешних воздействий, неотвратимо начнутся изменения вначале на молекулярном уровне, потом на клеточном уровне и, наконец, это дойдёт до нормально диагностируемого заболевания. Если мы научимся контролировать это базовое структурное поле, торсионное поле человека, то мы могли бы выявлять отклонения в его структуре, осуществлять диагностику, это диагностика пред болезненная, и скорректировав структуру этого поля, мы могли бы не допустить, чтобы что-то у человека могло возникать. Поэтому человек может не только не стареть, но и не умирать, иными словами обрести бессмертие, имея то или иное тело, сохранив его на века. Кроме этого, в зависимости от слов и букв мы получаем торсионные поля. Это распространяется и на мысли. Всё, что мы думаем, порождает торсионные поля, которые излучаются вовне. Торсионные излучения людей, которые занимаются медитацией, похожи на лучи солнца. Может возникнуть и коллективное торсионное поле целого народа, обладающее огромной силой. Но такое торсионное поле может создать один человек, если научится использовать свой мозг на все сто процентов, а не на пять, как это он делает сейчас. Возможности человека неограниченны. Человек способен летать и светиться как ангел, потому что в его голове есть всё то устройство, чтобы из него получился ангел».

Усилием воли я заставил себя повернуться и увидел, что в моей комнате стоит бабка Егора и говорит со мной его голосом. В ужасе я вскрикнул и проснулся.

В комнате никого не было. Я лежал на спине лицом к потолку. Окно был открыто. С улицы по-прежнему доносились шаги и голоса прохожих. Двое мужчин разговаривали внизу под нашим балконом. Но их слов я разобрать не мог. На моём столе горел экран компьютера, на котором перемещались тени драконов и ангелов. Я встал с кровати и сел за стол. Мне показалось, что движущиеся по экрану тени позеленели, может быть, оттого, что падающий свет из окна чуть изменился. На наш городок набежала тучка. Я посмотрел на часы, прошло всего двадцать минут, как я уснул.

«Что это было? – наконец подумал я. – Почему мне привиделся такой странный сон?» Может быть, я попал под влияние Егора, а ещё хуже, если это были колдовские чары его бабки. Но, может быть, бабка контролирует самого Егора. Отчего он так быстро сделался умным? А если бабка контролирует уже меня, и внушает такие сны.

В глубине моего сознания я почувствовал страх. Страх неизвестности. Неизвестность всегда пугает. Я сел к открытому окну, и стал смотреть на улицу. Прохожие шли через сквер в разных направлениях как муравьи. Был конец рабочего дня. Многие возвращались с работы. Вскоре должны прийти мои родители. Когда они были дома, я всегда делал вид, что очень занят, или уходил из дома. Они мне не мешали. Я делал то же самое. Учился я не лучше, но и не хуже других. Вел себя в школе и на улице пристойно. Так что с их стороны нареканий в мою сторону не было. Я жил своей жизнью, они – своей.

Вдруг среди прохожих я увидел Катю. Она училась в нашем классе, и сидела на две парты впереди меня справа. Окна в нашем классе располагались слева, и свет всегда падал на её затылок, светлые длинные волосы и левую щеку. Я иногда украдкой наблюдал за ней. Она была выше меня ростом, и, казалось, не замечала меня. Конечно же, у неё была стройная сформировавшаяся фигура молодой девушки, а на меня она смотрела как на подростка, на мальчика-грушу. У меня не было бицепсов, и на физкультуре я не мог даже подтянуться на кольцах. Где уж было ей меня заметить! Она была красавицей. И многие мальчишки в школе вздыхали по ней. И я любил её, только никому не признавался.

Куда же она идёт? На ней спортивный костюм. Идёт, наверное, в спортзал. Она играет в баскетбол. У неё хороший рост и, наверное, как считает Егор, хорошее торсионное поле. Что-то он там заикнулся о любви, и я ему сразу ответил, что любовью я не занимаюсь. Но если быть откровенным, я ему солгал. Нравится она мне. Но я ни разу не пытался обратить на себя её внимание. Я даже не пробовал с ней заговорить о чем-нибудь интересном. Разговоры наши касались лишь бытовых тем. Ну, скажем: одолжи там мне учебник, или покажи, как решается та задачка.

Да. Она относилась ко мне как к пустому месту, или как к назойливой мухе. Поэтому я боялся её. Любил и боялся. Я бы дорого отдал, чтобы завоевать её дружбы. Ушла. Скрылась из виду. Пошла кидать мяч в корзину. Вот бы мне изучить торсионные поля и научиться попадать мячом в корзину с центра поля. Тогда бы она обязательно обратила на меня внимание.

В прихожей раздался шорох. Пришла мама с работы. Она вошла ко мне в комнату и спросила, голоден ли я. Я ей сказал, что уже поел. Хотя я ничего не ел с обеда. После того, как я видел Катю, у меня всегда пропадал аппетит. Наверное, от волнения.

Я выключил компьютер, раскрыл учебники и некоторое время читал.

Затем пришёл отец, и мы втроём сели за стол. Мама всегда готовила быстро, потому что покупала в магазине полуфабрикаты. Я, как всегда, сидел за столом задумчивый, они разговаривали о чём-то своём. Их разговоры меня не интересовали. Когда отец спросил меня, что нового в школе, я сказал ему, что в школе ничего нового не бывает, всё всегда остаётся по-старому. Сказал ему, что получил четвёрку по тригонометрии.

– Почему не пятёрку? – спросил меня отец.

– Ты бы и тройки не получил за эту работу, – ответил я ему.

Отец рассмеялся и добродушно сказал:

– Это верно. Давненько я не брал в руки учебник по тригонометрии.

После ужина я ушёл в свою комнату и сделал вид, что делаю уроки. Однако меня всё время тянуло к окну. Мне хотелось узнать, закончились тренировки в спортзале или нет. Наконец, я не вытерпел, вышел к родителям и сказал, что немного пройдусь. Они смотрели телевизор в зале. По вечерам они всегда смотрят телевизор. Они ничего не делают, только смотрят все программы подряд. Я не знаю, сколько для этого нужно терпения.

Я вышел на улицу и направился к спортзалу. Школа и спортзал находились недалеко от нашего дома. Я прошёлся под окнами спортзала. Слышались удары мяча и девчачьи крики. Там ещё играли. Катя входила в нашу школьную сборную команду. Они тренировались по четыре раза в неделю, часто выезжали на соревнование, и иногда даже побеждали. Я не стал заглядывать в окна, они располагались высоко от земли. Пошёл в сквер и уселся на скамейку. Я знал, что по этой дорожке должна пройти Катя. Это был её постоянный маршрут. Некоторое время я так сидел, ждал, и вдруг услышал за спиной голос Егора:

– Привет. Ты что здесь делаешь?

– Сижу, – ответил я.

– Я вижу, что ты сидишь. Кого-нибудь ждёшь.

– Совсем нет, – встрепенулся я, – с чего ты взял?

– Ни с чего, – спокойно ответил он, присаживаясь рядом со мной, – прости, спросил.

Некоторое время мы сидели молча.

– Как хорошо так посидеть на скамейке, – нарушил тишину Егор, – когда город успокаивается. На всё сходит такое умиротворение.

– Да, – сказал я ему.

– Не охота ни о чём говорить, не думать, – сказал он.

И я подумал, что он иногда бывает неплохим парнем, когда не умничает, не начинает говорить как профессор, освобождается от влияния своей бабки. Он становится таким же, каким был прошлым летом, простым и обаятельным.

Я посмотрел на него с симпатией и спросил:

– Послушай. Час назад ты не пытался мне что-нибудь внушить?

– Нет, – ответил он удивлённо, – а что произошло?

– Ничего, – ответил я. – А чем ты занимался?

– Делал чертеж нашего будущего с тобой инструмента по созданию торсионных полей. То, о чём мы говорили с тобой сегодня.

– А бабушка что делала? – спросил я.

– Вязала мне свитер, – сказал он. – Она всегда вяжет мне всякие вещи: носки, варежки, свитера. Но я никогда их не ношу даже зимой, в них очень жарко. А она всё равно вяжет их как паук, говорит, что так нервы себе успокаивает. Но нервы у неё и так как стальные тросы. Ничто не может её вывести из себя. Я думаю, что это просто один из её методов медитации. А почему ты интересуешься этим?

– Да нет, так, – сказал я. – Просто спросил.

– Что-нибудь произошло? – опять задал он мне вопрос.

– Ничего не произошло, – ответил я ему.

– А я уже кое-что придумал, – сказал он с вдохновением. – Машина получится замечательной.

– Какая машина? – спросил я его рассеянно, потому что увидел, что в конце аллеи появилась Катя со спортивной сумкой.

Она всегда ходила одна.

– Как, какая машина! Ты, что же, разве забыл. Наша машина времени, которая будет создавать вокруг себя торсионные поля. Но, как ни крути, она всё равно своим видом похожа на летающую тарелку. Ты знаешь, я нашёл чертёж одного немецкого инженера из «Анэнербэ», того самого, что сконструировал для германского Вермахта секретный летающий аппарат с двумя вращающимися дисками. Его звали Виктор Шаубергер. Принцип работы двигателя Шаубергера очень прост. Его работа, как раз, построена на использовании торсионных полей…

Катя приближалась к нам. И я очень хорошо чувствовал обаяние её торсионного поля. При её приближении моё сердце замирало, и готово было остановиться. Я уже не слушал Егора, асмотрел только на неё. Она гордо держала свою красивую голову, и выступала вперёд уверенной походкой царицы. Она прошла мимо нас, даже не посмотрев в мою сторону. Я по-прежнему оставался для неё пустым местом.

– Так ты мне поможешь? – донеслись до меня слова Егора.

– В чём? – спросил я его.

– Ты что? Меня не слушаешь? – обиделся он.

– Слушаю, – сказал я, – извини, немного отвлёкся.

Егор посмотрел вслед Кати и сказал:

– Симпатичная девочка.

– Что ты в этом понимаешь?! – напустился я на него.

– Я? – сказал он. – Ничего. Просто сказал, что она – симпатичная девочка. Если красавица, то любой парень скажет: красавица. Что здесь понимать?

– Ну ладно, – примирительно сказал я, – о чём ты говорил?

– Поможешь мне соорудить это устройство?

– Помогу, – сказал я, думая совсем о другом.

– Для этого нужно-то достать два двигателя. Можно даже электрических. Попросить какого-нибудь алкоголика, чтобы он вынес с завода. Там, я слышал, для ширпотреба делают стиралки. Так вот. Двигатели от стиралки подойдут. Дадим ему пару бутылок водки, и он вынесет их нам. Основанием можно сделать железную крышку от колодца. Сопрём где-нибудь ночью, и поднимем на крышу. К ней и приварим электродвигатели. И к ним припаяем тазы.

– Какие тазы? – не понял я.

– Обыкновенные тазы, в которых стирают бельё. Их можно поискать на свалке. Но лучше всего достать новые. Можно стянуть дома, или накопить денег и купить их в магазине. Это очень важные детали для машины, потому что они как раз и будут создавать торсионные поля. Останется дело за малым. Приварить всё, и везде проложить изоляционные прокладки, чтобы не было замыканий. Выведем наружу антенну. Ты умеешь варить?

– Только яйца всмятку, – ответил я рассеянно.

– Да нет же, – вскричал Егор, – знаком ты с электросваркой?

– Откуда? – развёл я руками.

– Тогда нужно будет нанимать сварщика, и платить ему. Можно сэкономить на наших обедах. Или заработать денег разносом телеграмм.

– Слушай, – сказал я ему, – а можно с помощью торсионных полей научиться попадать мячом в корзину с центральной площадки?

– Всё можно, – сказал он, что-то подсчитывая в уме.

– Хорошо, – сказал я ему, – тогда я достану тебе денег.

– Где ты их достанешь? – удивился Егор.

– Скажу родителям, что полетел на компьютере жесткий диск. Они дадут мне денег на ремонт. В этом они мне не откажут. Эти деньги мы и используем на твою машину. Только обещай мне, что я научусь забрасывать мяч с середины поля.

– Обещаю, – обрадовано сказал он мне.

Мы поднялись с нашей скамейки и отправились по домам. Солнце клонилось к закату. Дома мои родители по-прежнему смотрели телевизор.

На следующий день я объявил родителям, что полетел жёсткий диск, и мне нужны деньги для ремонта. Сделал я это потому, что во время последнего урока мне пришлось испытать муки унижения ни от кого-нибудь, а от самой Кати. Учительница объясняла урок, во время которого Катя решила передать по цепочке записку одной своей подруге, которая сидела на задней парте. Я взял записку из рук сидящей на соседней парте другой девочки, и протянул руку, чтобы передать её дальше, как услышал окрик учительницы. Она довольно резко сказала мне:

– Георгий, тебе бы лучше слушать мои объяснения, чем передавать любовные записки.

Я смутился и спрятал записку в карман, при этом я невольно посмотрел на Катю, которая смерила меня своим презрительным взглядом. До конца урока я так и не посмел вытащить эту записку из кармана. Когда прозвенел звонок, и все стали собираться домой, Катя подошла ко мне и, не говоря ни слова, протянула ко мне руку ладонью кверху. Я положил в неё эту злосчастную записку. Она демонстративно порвала её и отошла к той подруге, которой эта записка предназначалась. Если бы она обозвала меня идиотом, или ещё каким-либо обидным словом, это было бы мне не так тяжело, как испытать на себе её презрительное молчание. Этим жестом она красноречиво показала своё отношение ко мне. Домой я шёл, как в воду опущенный, вечером объявил родителям о поломке компьютера. Чтобы выглядело всё реально, я отвинтил его крышку и вынул один блок. Мои родители всё равно не разбирались в компьютерной технике. Отец выдал мне требуемые деньги и сказал, чтобы я взял у мастера квитанцию за ремонт. На другой день я опять включил компьютер, а квитанцию изобразил прямо на нём. В этом деле я был большим мастером.

Деньги я отнёс Егору, который очень обрадовался. Он сказал мне, что побывал на свалке за городом и нашёл треножник.

– Слушай, – предложил он мне, – а почему бы нам вместе не отправиться на свалку?

– А что я там забыл? – сказал я.

– Там столько валяется интересных приборов и всякого металлолома, что можно собрать целый самолёт. Ты даже представить себе не можешь, какие интересные вещички я там откопал. Целыми машинами вывозится всякий мусор с завода. После школы я иду туда, и возвращаюсь с полным рюкзаком разных деталей. Их применения я, конечно, не знаю, но зато включаю свою фантазию и сообразительность, чтобы смастерить нашу машину времени, и нахожу всему этому удачное применение. Ты не поверишь, но завод специально выбрасывает все детали на свалку для того, чтобы я смог смастерить нашу летающую тарелку. Я уже отказался от тазов и люков колодцев, потому что уже нашёл, чем их заменить. Материал намного легче и прочнее. Я работаю по схемам и чертежам того немца Шаубергера. Помнишь, я тебе о нём рассказывал. Так вот, кое-что я в его расчётах усовершенствовал. Я решил поставить внутри этого устройства легкий аккумулятор, как в машине. Представляешь? Диски будут вращаться и постоянно заряжать его. Получится как бы вечный двигатель – перпетуум-мобиле. Он будет работать вечно, пока конструкция не износится и сама собой не распадётся. Но дай мне слово, что ты никому не разболтаешь о нашем изобретении.

– Зачем мне разбалтывать о нём? – сказал я сумрачно.

– Пусть это будет нашим секретным оружием, – сказал Егор, – я даже решил поместить его на крыше, замаскировав под параболическую антенну. Пусть все думают, что у нас на доме стоит спутниковая антенна. Я хочу её разместить над нашим балконом, чтобы протянуть к ней электропроводку прямо из квартиры.

– А что тебе говорит твоя бабушка?

– Ничего она не говорит. Она не знает о нашей работе. И ты ей не проболтайся. Все детали я храню на чердаке. Кстати, у меня есть к тебе просьба. Твой отец работает на заводе, у него, наверняка, есть в библиотеке учебники или пособия по электротехнике и прочим работам. Ты не попросишь его принести их мне? Мне нужно освоить некоторые специальности по сварке, сборке, электромонтажу.

Я сказал ему, что пороюсь в библиотеке отца. На этом мы расстались. Я вернулся к своему ожившему компьютеру и стал колдовать над своей карманной моделью нашего городка. Мне пришла в голову мысль: «Если у Егора получится летающая тарелка, а что если попробовать научиться управлять ею с компьютера?» Некоторое время мы работали каждый в своей области. Егор совершенствовал своё устройство, я создавал на компьютере свою сказочную модель мира.

Прошло несколько дней, когда мы, увлечённые каждый своим трудом, даже не виделись и не разговаривали. После долгих трудов мои ангелы и драконы стали постепенно оживать. Они уже не выглядели как дешёвые лубочные картинки. Драконы научились смеяться и гримасничать. Ангелы принимали разные позы, мимика их лиц тоже оживала, как в рисованных мультфильмах. Я стал к ним привязываться и даже полюбил свои создания.

Моё мастерство художника улучшалось с каждым днём. Я сам удивлялся открывающимся во мне талантам. И в какое-то время стал подозревать, что именно математика помогала мне становиться художником. Она развивала мою фантазию. Математик, если он овладевает математикой Лобачевского, способен творить такие фантастические формы, от которых захватывает дух. С помощью математики можно просчитать весь мир, проникнуть в любые секреты. Я стал догадываться, что именно математики являются пионерами всех открытий. Именно они угадывают те скрытые от человеческого глаза вещи, которые существуют в мире. Они творят образы новых вещей, будь то машины, скрытые физические явления или будущее представление о мире. Они просчитывают время. Весь мир наполнен их цифрами и символами. Именно они угадывают то, что должно быть. И можно сказать, что математики проектируют нашу жизнь. Они – истинные художники нашей жизни.

Что же представляют собой физики?

Я задумался над этим вопросом, и тут же в моём воображении всплыло лицо Егора, моего названного мной тёски.

Так что же представляют собой физики?

Егор хочет при помощи своих торсионных полей осуществить некие идеи и образы. Если эти образы уже существует, он может при помощи энергии торсионных полей наполнить их жизнью, иными словами, оживить. Он может придать воображаемым вещам объём и их наличие в реальности, то, чем, занимаются скульпторы. Если я оживляю свои образы в неком виртуальном гиперпространстве, то он может оживить этот образ уже в физическом мире, а значит, создать некую живую плоть. Но если будет создана такая плоть, то обретёт ли она душу? Ведь, что бы мы с ним не сделали, каких бы успехов мы не добились, мы не властны вдохнуть в свою произведение души. Такую душу, которую имеет человек. Вероятно, это под силу только самому господу Богу.

Но даже если это и так, то мы можем создать живую субстанцию, а душа просто может в неё войти по своим естественным законам. Ведь когда рождается ребёнок, никто не знает, имеет он с самого начала свою душу, или душа вселятся в него уже потом, когда он появляется на свет. Боже, как много неразгаданных тайн в природе!

Я посмотрел на часы. Начиналось Катино время. Она должна была пройти мимо моего дома на тренировку в спортзал. Я захватил свою цифровую камеру и выскочил на улицу. Я решил, как математик изучить её образ. Но, прежде всего, мне нужно было запечатлеть его на камеру. Когда она появилась на дорожке сквера, я, собрав всю свою воли в кулак и укрепив дух, встал со скамейки и пошёл ей на встречу, полный решимости. Не доходя нескольких шагов, я вытащил камеру из-за пазухи и стал её быстро фотографировать. Обычно она проходила мимо, не замечая меня, но тут она посмотрела на меня гневно и сказала.

– Но ты, придурок, что ты вообразил из себя?

Мне было больно слышать эти слова, но я продолжал снимать её со злым ожесточением.

– Ты что, не слышишь, что я тебе говорю? – произнесли её сладкие уста. – И зачем ты это делаешь?

– Я хочу немного улучшить твой образ, – смело заявил я, – чтобы ты была не такой злой, жестокой и высокомерной.

Это заявление вызвало у неё удивление, которое я тут же зафиксировал. Она посмотрела на меня своими широко раскрытыми глазами и спросила:

– И как же ты собираешься это сделать?

– Я создам для себя совсем другой образ и оживлю его. Это будет вторая Катя, но она будет доброй, приветливой и не заносчивой.

– Но разве я заносчивая? – удивилась она.

– А ты выдела себя со стороны? – спросил я её.

– Нет, – ответила она. – И как же ты собираешься оживить второй мой образ?

В её тоне я почувствовал чисто женский интерес.

– Это уж моё дело, – ответил я.

– Но ты же не Бог, – сказала она, и в первый раз я увидел её улыбку, обращённую ко мне.

Я опять щёлкнул аппаратом и заснял её улыбку. Камера мне придавала уверенность в себе и смелость. Я чувствовал себя немного нахальным фоторепортером. То, что я только что ей сказал, я не осмелился бы никогда сделать в своей жизни, и даже после этого я не осмелился бы это повторить.

– Да, не Бог, – ответил я, – но вот мне удалось сделать уже невозможное. Ты впервые улыбнулась мне.

– И где ты так научился клеиться к девушкам? – вдруг сказала она, рассмеявшись.

И я увидел, что это была уже другая Катя, начало того прообраза, который я собирался оживить.

– Ну ладно, – сказала она, – мне некогда с тобой болтать, а то я опоздаю на тренировку.

Лицо у неё было уже совсем не злое и не высокомерное. Она пошла дальше, а я остался на том же месте, где стоял. Я почувствовал, что что-то произошло. Что-то важное и грандиозное в моей жизни. Я поборол свою робость и впервые смело и с достоинством поговорил с девушкой, которая мне нравилась ещё с первого класса. Это было даже не достижение моё, а самое настоящее геройство.

Я поспешил домой, унося с собой дорогой моему сердцу запечатлённый на камере образ, и тут же ввёл все фотографии в мой компьютер. Я увидел три образа девушки моей мечты. Один был строгий, сердитый и надменный, похожий на Незнакомку с картины Серова. Второй казался удивлённым, но уже более человечным и близким. И третий предстал передо мной как самый привлекательный и желанный.

Это была моя Катя, которую я тайно любил с первого класса. И тут пришла мне в голову мысль, если бы я сообразил проводить её до спортзала, то она бы не отказала мне, и наши отношения получили бы развития. Я бы продолжал говорить ей что-нибудь умное, она бы слушала меня и, возможно, после нашего разговора стала бы уважать меня. Во всяком случае, она бы больше не смотрела на меня как на пустое место. Но я упустил эту возможность, я не сообразил, что нужно было делать. Как говорят: куй железо, пока горячо. Но, а может быть, я бы всё только испортил, если бы пошёл её провожать. Она же не предложила мне: А не проводишь ли ты меня до спортзала? Но с другой стороны, разве девушки сами предлагают парню ухаживать за ней. Парни сами должны догадываться, что делать. Какой же я дурак!

В этот вечер я, любуясь фотографиями Кати, одновременно и радовался и злился на себя, ругал себя за то, что не сообразил проводить её. Вечером, ложась спать, я долго не мог заснуть, думая о том, как я завтра встречусь с ней в школе, и что скажу ей. Несколько раз ночью я вставал с постели, включал компьютер и, глядя на фотографию Кати, говорил ей нежные слова. И её глаза смотрели на меня испытывающим взглядом. Она жила уже в моём доме, её торсионное поле витало возле моей кровати у изголовья, там, где стоял компьютер.

На следующее утро я со страхом шёл в школу. Я боялся увидеть её вновь. Вчерашняя выходка казалось мне сном. Как это у меня хватило храбрости подойти к ней, сфотографировать, да ещё что-то ей говорить. И она мне отвечала. Я говорил ей всякую глупость, в которую верил сам, а она приняла мои слова за шутку, и даже оценила мой юмор, которого в моих словах совсем не было. Я говорил ей то, что думал. А она приняла это за моё остроумие. Как всё удачно получилось! Но сегодня совсем другое дело, если вчера я говорил с ней как во сне, и со мной всё происходило как в сказке, то сегодня я проснулся в реальности, и между нами не было ничего кроме голого пространства. Да, вчера я спрятался за камеру и расстреливал свой страх, как из ружья, и мне, благодаря этому, удалось побороть свою робость. Но сегодня я опять робел перед ней, потому что тайно и уже явно любил её. Наверное, по моему виду можно было увидеть это. Подойдя к школе, я бегом поднялся к своему классу и почти столкнулся с ней в дверях.

– Ну, как? – спросила она, как ни в чём не бывало. – Сделал фотографии?

От её слов сердце ушло у меня в пятки. Я что-то промямлил. Я совсем не был готов к встрече с ней. Я не ожидал увидеть её в этот момент. Я не смог сказать ей ничего умного. Я опять превратился в придурка рядом с ней. В того, кем она считала меня раньше. И её реакция была соответствующей. Вначале она посмотрела на меня удивлённо, а затем её взгляд принял тот же надменный вид, с которым она смотрела на меня раньше, как на пустое место. Всё опять вошло в свои границы. Я стал придурком, а она – опять недоступной красавицей. Я опустился на своё место, как в воду опущенный. На переменах она уже не обращала на меня никакого внимания.

Придя домой, я открыл в компьютере Катины фотографии и долго ими любовался. Мне не хотелось делать из неё ни ангела, ни царицу, я хотел её сохранить такой, какой она была. Катя для меня всегда оставалась неприкосновенной, и внешне я никак не хотел её менять, надеялся только на её внутренне изменение, и то только по отношению ко мне. Я подумал: «Вот если бы при помощи торсионных полей можно было бы сделать как бы вторую Катю, её копию, точно такую же, но немного подобрее, и чтобы она могла любить меня. Но разве можно из одного человека сделать двоих. Если даже рождаются близнецы очень похожие друг на друга, то, всё равно, они имеют разные души, всё равно, по сути своей это разные люди. Как же сделать так, чтобы мой образ, который я желаю получить, реализовался в этом мире, чтобы в нём были все те качества, которые дороги моему сердцу. Я долго всматривался в милые черты её лица и вспомнил даже строки стихов поэта из нашей школьной программы: «Свет ночной, ночные тени, тени без конца. Ряд волшебных изменений милого лица».

В школе на примере русской литературы нас готовили к великой любви для вступления в большую жизнь. Но учителя совсем не думали о том, что великая любовь уже может прийти на школьной скамье, и никто нам не объяснял, что нам делать, когда это случается. Я не знал тоже, что мне делать. Под влиянием Егора в моей душе возникло сокровенное желание реализовать свою мечту в действительности. Он каким-то образом хотел вернуть с того света своих родителей, а я тоже хотел получить желанного человека – Катю. Я не знаю, как он собирался это сделать. Но если бы у него это получилось, то и я смог бы, не сумев завоевать любви настоящей Кати, раздвоить её и приобрести лучшую её часть, пусть в другом, срисованном с неё образе, но чтобы это было существо из крови и плоти таким же, как сама Катя. Я, наверное, совсем рехнулся от любви. Но и Егор тоже был помешан на любви к родителям. Так что нас обоих двигала к этому опасному эксперименту наша любовь.

2. Рисовальщик и аниматор

Мучаясь и не находя ответов на свои вопросы, я направился к Егору. Бабушка и Егор опять пригласили меня к столу на чашку чая. Мы говорили о всякой ерунде, наконец, я, собравшись с духом, коснулся темы, которая занимала меня весь этот день. Я спросил бабушку, можно ли оживить человека, которого придумал сам.

Бабушка посмотрела на меня своим проницательным взглядом и спросила строго:

– Кого ты собираешься оживить?

– Ну, – замялся я, – просто абстрактную идею, созданный в моём воображении образ.

– Такие случаи были в истории, – сказала она, – древнегреческий скульптор Пигмалион так создал из слоновой кости Галатею, и влюбился в неё. Он обратился с мольбой к Афродите, и та вдохнула жизнь в статую.

– Но может ли это произойти на самом деле? – спросил я, чувствуя, что у меня в горле перехватывает дыхание.

– В этом мире всё может произойти, – спокойно ответила старуха, верящая в разные чудеса.

– Если использовать торсионное поле, то можно что хочешь превратить во что угодно, – опять попытался оседлать своего конька Егор.

Но я ему не дал развить свою мысль вопросом, обращённым к его бабушке:

– А были другие случаи, когда оживляли человека или создавали искусственных людей? Я не имею в виду фантастику о Франкенштейне.

– Сколько угодно, – ответила старуха. – Известны случаи создания искусственных рабов у евреев. С помощью своего изотерического учения каббала они оживляли мифическими средствами глиняных истуканов. Но в этой практике таится определённая опасность. Бог сотворил Адама тоже из глины, вдохнув в него жизнь. Но это был сам Господь, а разве человек может сравниться с самим господом Богом. Человеческие искусственные произведения всегда получаются неполноценными. Только то, что он рождает естественным путём, совершенно, потому что не противоречит воле Господа. Скоро люди научаться производить совершенных роботов, но им всё равно будет очень далеко до человека, потому что жизнь человека всегда одухотворена, а машины работают бездушно.

– Но при помощи торсионных полей в эти произведения всё же можно будет вдохнуть душу, – возразил ей внук.

– Не знаю, – сказала она, – я не сильна в физике. Но думаю, что все эти эксперименты не безопасны для нашего мира. Я думаю, что мы не всегда должны вмешиваться в то, что уже создано в этом мире и принадлежит не нам. На всё есть божий промысел.

– Скажите, – спросил я её, – а как конкретно древние люди вдыхали жизнь в неодушевлённые вещи и субстанции?

– При помощи слова, – ответила бабушка.

– Я же говорил, – сказал Егор, – что слово обладает большой торсионной силой. Говоря слово, мы создаём колебание звука и соответствующее торсионное поле. Если мы вкладываем в это торсионное поле определённый смысл, то оно становится уже не просто звуком, а очень сложным спином, который напоминает семя, матрицу того образа, несущего в себе живую жизненную энергию.

– Разве это так? – воскликнул я, глядя с недоверием на бабушку.

– Не знаю, – сказала она, – возможно, что так оно и есть. Человек при помощи своего слова управляет миром. Ведь и Господь при помощи слова создал мир. Об этом говорится в Библии. Там сказано: «Вначале было слово».

– Я же сказал! – воскликнул Егор. – Почему ты мне не веришь? Не считаешь меня авторитетом?!

– Но как же так? – развёл я руками. – Это получается какая-то фантастика. Сказал слово, и получилась вещь. В это очень трудно поверить.

– И тем не менее это так, – сказала бабушка, – по преданию древнегреческий бог Птах именно так создавал вещи на земле. Он задумывал их в своём воображении, и они возникали в реальности.

– А люди?! – вскричал Егор. – Разве они не задумывают вначале самолёты, танки, дороги, мосты, города? Ведь как они задумывают, так всё и происходит.

– Но это другое дело, – сказал я ему, – после этого они строят всё своими руками. Но как из неживой природы создать живую?

– Люди со своей наукой, тащащиеся черепашьим шагом, скоро додумаются и до этого, – горячо заявил Егор, – нам же некогда их ждать. Мы можем их не дождаться до конца своей жизни. Нам надо спешить.

– Куда спешить? – спросила бабушка, подозрительно посмотрев на нас.

– Спешить думать, – тут же поправился Егор, – чтобы не тащиться в ногу со временем, а уйти вперёд.

Бабушку, как видно, удовлетворил этот ответ. Она не стала уточнять, куда мы с Егором собирались спешить. Она сказала только:

– Оживить можно всё. Потому что всё в природе живое. Всё обладает своей скрытой энергией. Потому что все мы состоим из одного и того же материала. Даже камень и тот одушевлён. Он имеет положительную или отрицательную энергии. Но он находится в спячке, в полном покое. Но если ему нужно будет куда-то переместиться, то ему не обязательно иметь ноги, он просто способен сорваться с места и лететь туда, куда ему понадобиться.

– Например, в голову врага, – уточнил Егор и рассмеялся.

– Может и так, – согласилась бабушка. – Ведь, что такое эмоции?

– Это тоже торсионные поля, – перебив её, заявил Егор.

– Эмоции охватывают не только человека, но и всё его окружение. Человек хватает камень, который тоже проникается его эмоцией. И насколько сильны будут эти эмоции и желание человека поразить цель, настолько точно этот камень попадёт врагу в голову.

Это было для меня весьма ценное замечание. Я сразу же подумал о своём броске мяча в кольцо.

– Всё оживает под воздействием этих эмоций, – продолжала говорить бабушка, – человек может во время засухи вызвать дождь, если он очень этого захочет.

– И даже влюбить в себя другого человека, если даже тот совсем его не любит? – спросил я, не в силах сдержаться.

– И такое ему под силу, – согласилась бабушка.

– И оживить своих родителей? – спросил её Егор.

– Не знаю, но лучше будет оставить мёртвых в покое, – сказала бабушка и задумалась.

Все замолчали. И я почувствовал некую неловкость между нами, повисшую в воздухе. Чтобы не зацикливаться на ней, я спросил бабушку о том, как евреи оживляли своих рабов-гигантов. Однако мой вопрос не услышали ни бабушка, ни Егор. Они молчали.

– Почему? – спросил её Егор. – Почему я должен оставить мать и отца в покое.

– Потому что они очень далеко отсюда. Они попали в другой мир, и сами не могут вернуться к нам. Они будут нас ждать. И если мы будем их просить вернуться к нам, то им от этого будет только плохо. Они любят тебя, переживают о тебе. Нам нужно, наоборот, молиться за упокой их душ, говорить им, что у нас всё благополучно, чтобы они не переживали за нас и спокойно ждали с нами встречи.

Егор насупился и сказал:

– Это ты говоришь так от своего бессилия. Ты их не можешь вернуть. Зато я смогу сделать это.

Не говоря больше ни слова, он встал из-за стола и ушёл в свою комнату. Я хотел за ним проследовать, но бабушка удержала меня, сказав:

– Оставь его одного. Пусть немного поплачет, ему станет легче.

Она налила мне ещё одну чашку чая. Я думал, что она забыла мой вопрос, но она сказала мне следующее:

– Древние египтяне знали секрет оживления человека, ведь не даром они строили свои пирамиды. Они обладали очень высокой наукой и секретами превращения неживого в живое. Они оживляли мёртвых, могли заменить одни их органы на другие. К этому мы сейчас только подходим. А в те времена наука была более развита, чем у нас. Евреи, находившиеся у них в плену, проникли в эти секреты и, уйдя в свою землю обетованную, пользовались ими. Иисус Христос мог оживлять людей, об этом говориться в посланиях апостолов.

– Я слышал, что и у вас есть такая сила! – воскликнул я возбуждённо. – Почему же вы не смогли оживить родителей Егора?

Старуха посмотрела на меня печальными глазами, немного помолчала и сказала:

– Я пыталась это сделать. Но мне не хватило сил. Я стала слишком стара.

– Но ведь шаманы оживляют людей, – сказал я.

– Всё зависит от силы духа. Если у человека сильный дух, то можно совершать такие чудеса, которые и не снились людям. Жаль, что мой внук полагается только на технику. При помощи одной техники ничего нельзя сделать. Я знаю, что он хочет вернуть родителей при помощи техники, но это абсурдная идея. Можно оживить любой комок грязи, но какая душа в него войдёт, нам не ведомо. Лучше всего не трогать тот мир.

– Почему? – удивился я. – Ведь вы говорили, что евреи создавали искусственно людей.

– Я не сказала людей. Они создавали рабов – големов, исполинских гигантов, которые могли на них работать по субботам, когда сами они по закону не должны были прикасаться ни к какой работе.

– Как же они их делали? – удивился я.

– Очень просто, – отвечала она, – лепили из красной глины человеческую фигуру, имитируя действия Бога, и оживляли её либо именем Всевышнего, либо словом «жизнь», написанным на её лбу. Фигура эта должна была иметь рост десятилетнего ребёнка. Но это создание не было человеком, потому что не имело души и не говорило. Оно быстро росло и достигало исполинского роста и неимоверной силы. Оно послушно выполняло любую работу. Но со временем человек терял контроль над этим существом, и оно его уничтожало.

– Неужели это происходило на самом деле? – не поверил я.

– Об этом говорят многие исторические источники, – сказала старуха. – Кроме того, написано много художественной литературы о големах такими писателями как Гофман, Мейринк, Чапек.

Я посидел ещё некоторое время со старухой на кухне, а затем отправился в комнату Егора.

Егор совсем не плакал, он сидел за толстой тетрадью и что-то в неё записывал.

– Хочешь, – сказал он мне, – я тебе покажу наше изобретение?

Я кинул головой.

– Тогда полезли на чердак.

Мы вышли на лестничную площадку и по железной лестнице поднялись на чердак. Там было уже темно, потому что на город спускались вечерние сумерки. Егор осветил фонариком закуток, и я увидел в нём готовую летающую тарелку. Она была небольшая, но самая настоящая. В ней невозможно было поместиться, но при желании туда втиснулись бы кот или собака.

– Ты , что же, хочешь на ней полететь? – спросил я его.

– Это не для этого, – ответил он мне, – с её помощь мы создадим над городом торсионные поля и сделаем червячные коридоры для перехода в другие измерения.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил я его.

– А то, что мы начнём делать чудеса, – ответил он, – правда, я ещё не знаю, какие. Но там нас ждёт очень много интересного.

– Где там? – уточнил я.

– По ту сторону нашей реальности.

– Ты хочешь сказать, что мы попадём в другую реальность?

– Можешь это называть, как хочешь.

– Но как мы вернёмся обратно?

– Если нам там понравится, то зачем возвращаться обратно.

– Это меня не устраивает, – твёрдо завил я. – Я не хочу никуда исчезать, ни от моих родителей, ни из школы, ни от компьютера, ни…

Я здесь осёкся и чуть не назвал имени Кати.

– Да, ладно, – рассмеялся Егор, – я пошутил. Я сам не собираюсь там нигде оставаться. Мы обязательно вернёмся. Впрочем, мы с тобой никуда и не денемся. Я так думаю. Мы останемся тут же, просто другой мир сам придёт нам на встречу.

– Как это? – не понял я.

– Всё, что мы с тобой задумаем, мы можем реализовать в своей жизни, здесь, прямо в наше время. И никуда не нужно будет путешествовать. Мир сказочный соединится с нашим реальным миром.

– Как же это ты сделаешь? – удивился я.

– Это мы с тобой сделаем, – поправил он, – мы познаем суть времени глубже, отправившись в путешествие во времени.

– Но разве это можно?

– Ещё как можно. Мы же с тобой вечны, как вечно всё в этом мире.

Мне захотелось его спросить: «Будет ли там Катя?» Но я не посмел. Между тем, Егор продолжал:

– Мы с тобой, благодаря этому аппарату, спрессуем время, мы сожмём его спиральную пружину торсионными полями. Нынешний очередной виток времени совместится у нас с прошлым и будущем. Время в нашем городке станет единым и неделимым. Я увижу своих родителей, а ты сможешь сделать так, что твоя девушка тебя полюбит. Больше никто не умрёт в нашем городке. Наоборот, многие люди встанут из могил и вернутся к нам с кладбища. Они оживут и больше никогда не будут мертвецами. И их никогда не нужно будет бояться. Мы сумели с тобой проникнуть в сущность времени, так сейчас это время нам нужно употребить в свою пользу.

– Ты понял, что такое время? – спросил я его с сомнением.

– Никто не знает, что такое время, – ответил он, – и мы с тобой никогда этого не узнаем. Потому что нам только кажется, что мы знаем время, но как только мы начинаем задумываться над ним, то тут же понимаем, что абсолютно ничего о нём ни знаем. Но это не важно.

– А что важно? – спросил я его.

– Важно то, что мы сможем использовать его суть для себя и с его помощью влиять на сущности окружающего нас мира.

– Но как начнёт действовать этот прибор?

– Как только мы его запустим, то он тут же начнёт создавать и накапливать вокруг себя мощное торсионное поле. Он будет собирать из вакуума и накапливать другие торсионные поля. Время вокруг него начнёт сжиматься и прессоваться. Появится невидимое уплотнение времени, где всё начнёт происходить по-своему. Но не бойся, мы будем всё держать под контролем, если нам что-то не понравится в окружающем нас мире, мы тут же его отключим. И всё вернётся на свои места. Уплотнение рассосётся, всё войдёт в своё русло, время потечёт своим обычным чередом.

– И куда же денется это уплотнение? – спросил я его.

– Оно растворится в вакууме. Вся энергия утечёт от этого аппарата. Мы окажемся в том времени, с чего всё начали.

– Значит, ты утверждаешь, что всё это безопасно, а вот твоя бабушка придерживается другого мнения.

– Что понимает бабушка?! – воскликнул Егор. – Её взгляды уже устарели. Мы с тобой живём в новом тысячелетии, а её вся жизнь прошла в старом. Перед нами открываются совсем другие возможности, ни то, что были у неё. Мы можем создавать любые условия на нашей планете. Нужно только экспериментировать. Вселенная приблизилась к нам вплотную, только протяни руку и ухватишь любую тайну. Давай, поднимемся на крышу.

Я не возражал. Через слуховое окно мы выбрались на крышу. Была уже ночь и на небе светили яркие звёзды. Шифер за день нагрелся и был ещё тёплым. Мы улеглись на козырьке слухового окна, всматриваясь в глубину Вселенной.

– Вот он, весь мир перед нами, – сказал Егор, – физика – точная наука, и она всё знает, что творится во Вселенной, конечно, с помощью математики. Но у нас с тобой почему-то получается всё наоборот. Это ты, как математик, должен подавать мне идеи и рисовать фантастические проекты, я же должен их только исследовать и проверять их возможность применения. Мне кажется, что у меня подвижнее воображение, чем у тебя.

– Наверное, так оно и есть! – признался я. – Я – плохой математик.

– Не говори ерунды! – заявил Егор. – Ты же хороший компьютерщик, и научил меня многому. Если бы не ты, то вряд бы мне удалось развить так моё воображение и научную интуицию.

– Так и бывает, – ответил я, – когда ученик обгоняет в знаниях и мастерстве своего учителя. Но я этому только рад. Значит, мои старания не пропали даром.

– Это уж точно! – воскликнул Егор. – Ты посеял семена в благодатную почву. Я тебе очень признателен. Ведь вся наука строится на предположениях. В моём компьютере была одна визуальна заставка в системе музыкального произведения. Называлась она «Частица: вращающаяся частица». Очень интересная штучка. Где создаётся квадрат, некая прозрачная плоскость из перемещающихся частиц. Эта плоскость создаётся, разрушается, перемещается, видоизменяется. Всё это находится в постоянном движении, пока играет музыка. Я подолгу смотрел на эту подвижную материю, состоящую из множества частичек света, и понял основную суть нашего мира. Во-первых, что пока течёт время ничто не стоит на месте, во-вторых, все эти частички подвижны и никуда не исчезают. Они находятся в одном и том же месте, только они создают разные формы и конфигурации. Из этих частичек света и состоим мы с тобой, и бабушка, и мои родители. И всё зависит от того, какая играет музыка. Музыка и есть наше время. И мы можем стать с тобой искусными музыкантами, если научимся управлять этим временем.

Над нами сверкали далёкие звёзды. И Егор, показывая на них, сказал мне:

– И эти далёкие светила тоже посылают нам свои сигналы. Главное состоит в том, чтобы мы научились их слушать и понимать. Это как звучание голоса в общем хоре. Очень важно его услышать, потому что он несёт нам тайну, которую никто никогда не знал на земле. И вот, если ты её услышишь, то сможешь сделать для нашего человечества что-то полезное. Эти звёзды, как те частицы на экране компьютера, то распадаются, то вновь собираются в какие-нибудь плоскости, называемые галактиками, и звук от них доносится до нас мгновенно. Это не тот звук, который распространяется в нашей атмосфере, и который можно обогнать на сверхзвуковом истребителе. Звёздный звук – это торсионный звук, который сразу же реализуется в нашем восприятии. Мы можем уже не видеть, где находится, скажем, эта звезда, потому что свет от неё идет долгие световые года, а услышать её своим внутренним восприятием, мы можем мгновенно. Потому что между этой звездой и нами нет ни времени, ни пространства. Любой скрежет Вселенной, любая царапина тут же делает отметину в нашем мозгу, потому что наш мозг напрямую связан с Вселенной. Когда мы стоим или идём, наш мозг физически больше всего приближен к космосу, чем остальное наше тело.

– А когда мы лежим? – спросил я улыбнувшись.

– А когда мы лежим, или, ещё лучше, спим, он вообще погружён в космос.

– Когда мы испытаем твою установку? – спросил я его.

– Можно завтра вечером, – сказал он.

И я вспомнил, что завра днём у нас будет урок физкультуры в зале, и мне придётся опять мучительно демонстрировать перед всеми моими одноклассниками своё несовершенство и физическую слабость.

– Вечером мы с тобой установим его на этом самом месте, прикрутим болтами к козырьку слухового окна, я опущу электропровод в свою комнату, подключу к розетке и мы начнём вхождение в новый мир.

Мы ещё некоторое время поговорили о всякой всячине, и отправились по домам спать.

Урок физкультуры у нас проходил в спортзале, как обычно. Все мы сделали несколько физических упражнений. Затем учитель предложил нам разбиться на две команды и сыграть баскетбольный матч. Я уже хотел сесть на скамейку, как я это делал всегда во время таких игр, но учитель приказал мне занять место в поле. Ребята взяли меня с большим неудовольствием. Катя играла за соперничающую команду. Она, как самый сильный игрок, всегда была в нападении. Раздался свисток судьи, и мяч был брошен в игру. Катя его тут же ловко поймала, обвила всех и забросила в нашу корзину. Счёт был открыт. Как и в школе, она смотрела на меня как на пустое место. Дважды она проскакивала между меня, и я ничего не смог сделать, чтобы её остановить. На третий раз, проходя мимо меня, она ловко задела меня корпусом, и я растянулся на полу под взрыв общего смеха. Это меня обидело. Я встал, и некоторое время стоял как истукан. Игроки нашей команды проигрывали, и у всех от этого портилось настроение. Катина команда оказалась очень сильной.

– Ну что ты стоишь, – крикнул мне кто-то со стороны из нашей команды, – двигайся живей, закрывай проход.

Я попробовал бежать, но все мои движения были столь неуклюжими, что я уже собрался плюнуть на всю, уйти в раздевалку и больше никому не показываться на глаза. Но вдруг, каким-то чудом, мяч оказался у меня в руках. Я стоял посреди поля, рядом со мной почти никого не было.

– Ну что ты держишь этот мяч, – заорали все наши, – передай его кому-нибудь.

– Что стоишь, как остолоп?! – крикнул мне капитан команды.

Эта реплика меня разозлила. Услышав её, я не захотел никому отдавать этот мяч. Я бросил его в сторону Катиной корзины. И, о, чудо! Мяч оказался в корзине. Как это получилось, я не мог этого объяснить. Но я забил свой первый гол. Я сам поверить в это не мог. Все, видя такое, только ахнули. Я опять увидел удивлённые Катины глаза. Никто мне ничего не сказал, ни поздравил, ни похвалил. Все приняли это как случайное попадание. И тут я вспомнил слова бабушки, когда она рассуждала об одухотворённости камня, когда тот летит в голову врага, с комментариями Егора про торсионное поле вращающегося предмета. И я вдруг понял, что если очень захотеть, то можно легко попасть в цель. Главное в этом деле – очень захотеть, чтобы это желание передалось мячу. А я очень хотел обратить на себя Катино внимание.

Второй мяч я забросил также издалека почти в бессознательном состоянии. Я даже не мог объяснить причину этих попаданий. Я бросаю мяч, он сам летит и укладывается в корзину. Некоторые из моих товарищей посмотрели на меня с уважением. На этот раз я даже услышал реплику: «Молодец»! В Катином взгляде уже не было удивления, а только интерес ко мне. Третий мяч был кинут мной аж со штрафной площадки нашей половины поля. Сделав невероятную траекторию, он опять угодил в корзину. На этот раз все захлопали в ладоши. Такого ещё никто не делал в истории нашей школы. Все приняли меня как полноценного игрока, я проигрывал в движении, но выигрывал в точности броска с дальнего расстояния, и ещё не известно, чьё мастерство было ценнее для игроков. На этот раз меня стало уже опекать несколько игроков из Катиной команды. Я часто ловил на себе её настороженный взгляд. Я почувствовал, что стал её достойным соперником.

Так как я начал отвлекать на себя определённые силы команды, то наши игроки всё чаще стали проходить к кольцу на других участках и забрасывать голы. Но как только меня оставляли без внимания, и в мои руки попадал мяч, он тут же оказывался в корзине. Так я сделал и четвёртый, и пятый и шестой бросок. Счёт не только выровнялся, но мы даже повели в игре. Наши соперники тоже напрягали свои силы. Игра стала очень интересной, я слышал уже Катины недовольнее возгласы, обращённые к своим игрокам, допускавшим ошибки. Катя уже смотрела на меня как на равного ей в игре. Это придавало мне силы и ещё больше виртуозности в забрасывании мячей. Матч закончился в нашу пользу. Мы выиграли. Я стал настоящим победителем. Я это чувствовал и был на седьмом месте от счастья.

Когда мы выходили из раздевалки, Катя, проходя мимо меня, заметила:

– А ты неплохо играешь. Что-то раньше за тобой я этого таланта не замечала.

– Ты многих моих талантов не замечаешь, – сказал я спокойно.

– Где ты научился так закидывать мяч?

– Тренируюсь, – ответил я.

– Если хочешь, – заметила она, – то я могу поговорить с капитаном нашей школьной сборной команды, он возьмёт тебя игроком.

– Посмотрим, – сказал я с достоинством победителя, – сейчас у меня мало времени для игр.

Раньше от одного такого предложения бы я радовался до одури, но сейчас я опять боялся потерять перед ней своё лицо. Я знал, насколько хрупко то положение, которое занимаешь возле неё. Поэтому я был предельно осторожен. И, кажется, поступил правильно. Мой ответ ещё больше привлёк ко мне её внимание.

– Чем же ты занят? – спросила она с интересом.

– Это тайна, – ответил я.

– Не хочешь говорить, не надо, – сказала она холодно и, гордо посмотрев на меня, удалилась.

Многие одноклассники хлопали меня по плечу и поздравляли со спортивным успехом. Они говорили, что я классно играю в баскетбол, и так долго скрывал от всех свой талант. С этого дня за мной закрепилась прочная слава в школе как за самым метким игроком, забрасывающим мячи в корзину. За один день я добился того, что Катя ни только обратила на меня внимание, и я для неё перестал быть пустым местом, но и завоевал её уважение. Правда, это уважение было ещё далёким от каких-то симпатий с её стороны, но я мог почувствовать себя рядом с ней уже не человеком второго сорта, как это было раньше.

Домой из школы я летел на крыльях славы. Настроение у меня было приподнятое. Я поверил в свои силы. Дома я включил компьютер и стал просматривать фотографии Кати. Мне показалось, что все те выражения её лица я видел сегодня во время игры. Я видел её смеющейся, после удачного броска в корзину. Видел удивлённое лицо, когда мне удалось забросить мяч. Видел доброжелательное лицо, когда она предложила стать членом сборной команды. Видел надменную гримасу, когда заявил ей, что у меня есть тайна. Насчёт тайны я сказал ей, не подумав, и вероятно зря это сделал. Потому что женщину ничто так не оскорбляет, как недоверие, но, с другой стороны, у нас с ней не было дружеских отношений, чтобы делиться с ней тайнами. Может быть, такое заявление ещё больше пробудет её интерес ко мне.

Так я думал, глядя на её фотографии в компьютере. Затем я переключился на картинку моего карманного города, в небе которого по-прежнему плавали два дракона и полдюжины ангелов. На этот раз я потерял к ним всякий интерес, потому что реальные фотографии Кати и отношения с ней занимали меня намного больше разных там фантазий, которые приходили ко мне в голову до этого. Я уже собирался всё спустить в корзину, но почему-то этого не сделал, о чём в будущем очень сожалел и раскаивался.

Ближе к вечеру, сделав уроки, я отправился к Егору. До этого времени, я всегда прохладно относился к приготовлениям уроков, но в тот день, когда я стал чемпионом бросков мячей в корзину, мнезахотелось также стать отличником учёбы, как Катя, чтобы полностью сравняться с ней.

– Привет, – встретил меня возгласом Егор в прихожей, – ну что, есть у тебя время? Ставим сегодня наше оборудование на крыше?

Я радостно сказал ему:

– Ставим. Сегодняшний день для меня особенный. Ты слышал, что я сегодня стал чемпионом по броскам мячей в корзину.

– Нет, – ответил он, – после четвёртого урока нас отпустили домой. Заболела учительница географии. И, придя домой, впервые испытал нашу машину от переносного электрошнура, чтобы узнать с каким шумом она работает. Оказывается, она работает почти неслышно, так, слышен, правда, небольшой шум, как от настольного вентилятора. Но это не страшно. Никто не заподозрит, что у нас на крыше работает эта машина.

– А в какое время ты её включал? – подозрительно спросил я его.

Он назвал мне время, и оно удивительным образом совпало с нашим баскетбольным матчем в спортзале. Настроение у меня тут же понизилось. Я– то думал, что забрасывал эти мячи свои умением, а, оказывается, в то время действовало торсионное поле Егоровой машины, которое и помогло мне стать победителем. Я об этом предпочёл не говорить Егору.

Мы с ним поднялись на чердак и осторожно подняли летающую тарелку. Вся она весила килограммов пятьдесят. Было тяжеловато, конечно, но нести её пришлось недалеко. Подняв на уровень слухового окна, один край мы положили на крышу, другой край держал я, а Егор, добежав до соседнего слухового окна, выбрался на крышу и шумно протопал к месту нашей выгрузки. Мы ели-ели пропихнули нашу тарелку через слуховое окно. Я тоже вылез на крышу и помог Егору установить ей на горизонтальном козырьке слухового окна, туда, где мы ещё вчера вечером лежали, глядя на звёзды. Предусмотрительный Егор уже заранее днём приготовил все крепёжные устройства, просверлил на козырьке отверстии. Нам оставалось только установить правильно летающую тарелку и закрепить её болтами на стеллаже. Затем Егор приладил к ней странную антенну, похожую на воронку с расходящимися снизу и сверху железными горловинными кольцами. Затем он подсоединил к аппарату электрическую переноску и опустил один её конец себе на балкон. Всё это сооружение походила на своеобразную параболическую антенну, и отличалось от других антенн на крыше только своей формой. Мы отошли на несколько метров от антенны и любовались своей работой.

– Знаешь, – вдруг сказал он мне, – нам нужно установить круглосуточное наблюдение за этим объектом.

И он кивнул головой в сторону нашей летающей тарелки.

– Нам нужно постоянно знать, что происходит вокруг неё. Я из нашей общей суммы денег купил две миниатюрные видеокамеры и моток шнура. Хочу их приладить к корпусу нашего аппарата и направить в разные стороны света и присоединить к нашим компьютерам. Можно было, конечно, купить одну вращающуюся камеру, но она очень дорогая, к тому же поле обзора у неё меньше. Когда она будет смотреть в одну сторону, то что-то произойдёт в другой стороне, и она это не зафиксирует. А так мы будем видеть всё вокруг неё на триста шестьдесят градусов постоянно, днём и ночью. На экранах у нас будут две картинки. Северная и южная стороны. За северной стороной буду наблюдать я, потому что там находится кладбище, где лежат мои родители, а за южной стороной посмотришь ты. Туда попадает наш авиационный завод. Ты – не против такого предложения?

Я пожал плечами и сказал, что я согласен. Егор тут же сбегал к себе домой принёс коробку с двумя маленькими видеокамерами и большой моток шнура. Он установил камеры на корпусе тарелки и присоединил к ним два шнура. Одни из них короткий, который спустил к себе на балкон вместе с переносным электропроводом, а другой протянул по крыше к месту моего подъезда. Отмерив нужную длину, он обрезал шнур и сбросил один конец с крыши, а середину шнура закрепил на крыше.

– Вот – сказал он, – сейчас конец шнура болтается напротив твоего окна. Иди домой, поймай его, и подсоедини к своему компьютеру. Все будут думать, что это простая антенна. Никому ничего не бросится в глаза.

Я спустился к себе в комнату и сделал всё, что он велел. Затем поднялся опять на крышу.

– Всё, – сказал Егор, – наш агрегат к пуску готов. Поехали?!

– Поехали, – ответил я ему, как когда-то давно восклицал космонавт Гагарин, отправляясь в своё путешествие в космос.

Егор включил рубильник, и наш аппарат заработал. Его, и в самом деле, почти не было слышно.

– Ну, как? – похвастался Егор. – Никакого шума. Если бы ты знал, сколько мне стоило трудов сделать так, чтобы диски вращались бесшумно.

– Ценю твоё усердия, – похвалил его, пожав ему руку.

Мы присели на корточки и стали прислушиваться к голосам с улицы и шуму нашего вентилятора. Пока мы возились с установкой нашей машины, наступил вечер. На западе солнце опускалось за горизонт. Мы ещё некоторое время посидели у работающей летающей тарелки, но ничего не происходило.

– Будем надеяться, что всё у нас получится, – сказал он, стараясь казаться оптимистично настроенным.

Но я заметил, что Егор был обеспокоен, вероятно, оттого что ничего вокруг нас не происходило.

– Пойдём по дома, – предложил он, – посмотрим на наших камерах, что происходит. Может быть, что-то появится.

Мы крепко пожали друг другу руки, поздравили с началом эксперимента и отправились по домам.

Родители были недовольны тем, что я опоздал к ужину. Наскоро попив чаю, я ушёл в свою комнату и припал к компьютеру. Первым делом, я проверил камеру, установленную на нашем аппарате. Она работала, показывая две картинки, состоящие из разных частей неба. Южная его часть была освещена заревом электрических огней прожекторов завода и фонарями нашего городка, северная часть была тёмной, и на ней можно было видеть точечные огоньки звёзд на небе. Пользуясь компьютерной подстройкой, можно было фокусировать тот или иной объект на картинке, увеличивать или уменьшать его. Некоторое время я сидел, занимаясь тем, что перенастраивал фокус с одного ночного объекта наблюдения на другой. Но всё было спокойно, ничего нигде не происходило.

Я переключился на фотографии Кати, затем перешёл на снимки моего карманного городка с летающими небесными сущностями, снятого из космоса приборами НАСА. Сейчас, в ночное время, наш городок выглядел совсем по-другому, чем днём. Уличные фонари и подсветка на домах делали его более загадочным и похожим на сказочную крепость, притаившуюся в темноте. Правильные линии бегущих огней, вычерчивали в темноте странные светящиеся контуры квадратов, окружностей, ромбов и параллелепипедов. Наехав из космоса объективом на наш дом, я рассмотрел на козырьке слухового окна наш аппарат. С высоты он казался совсем маленьким, сверкая своей круглой белой поверхностью. Я подключил камеру и вывел на экран вторую картинку с небом, откуда я разглядывал наш дом. Одновременно на экране космос смотрел на землю, а земля – на небо. Получалось, как в косоглазии, одни глаз смотрел на другой, и их траектории из разных мест сходились где-то в одной точке. Но со спутника можно было рассмотреть нашу летающую тарелку, а вот с тарелки спутник не был виден. Это походило на то, как если бы Бог нас видел, а мы его – нет. По ночному небу летали чуть видимые драконы и ангелы.

Поседев ещё немного за компьютером, я улёгся в постель и забылся глубоким сном. Мне снилось, что я опять фотографирую Катю. Она смеётся надо мной, но потом почему-то пугается и бежит от меня прочь. Я пытаюсь догнать её, но чем быстрее я бегу за ней, тем дальше она убегает. Я никак не могу её догнать. Вдруг у меня в руках оказывается баскетбольный мяч. Я бросаю его по кольцу, но мяч промазывает и попадает в голову Кати, сбивая её с ног. Я подбегаю к ней и вижу в её глазах страх. Я нагибаюсь, хочу ей помочь подняться, но она отталкивает мою руку, и куда-то проваливается. Меня же несёт в небо. Я поднимаюсь выше облаков и парю в воздухе подобно птице. Подо мной лежит наш городок в руинах как после бомбёжки. Я вижу на востоке два звена летящих «zero», управляемых камикадзе. Японские лётчики летят к нашему городку. На бортах их самолётов нарисованы красные круги, похожие на восходящие солнца.

Я вижу за силуэтами самолётов красный диск встающего из-за горизонта солнца. Его кровавый свет окрашивает в красный цвет мой городок. Я, подобно журавлю, кричу жителям, пытаясь их предупредить об опасности. Там где-то должна быть Катя. И ей грозит опасность. Я кричу, что есть силы, но звуки, вырывающиеся из моего горла похожи на журавлиный клёкот. Меня никто не слышит. Некоторые люди смотрят на меня снизу, улыбаются и машут мне руками. И вдруг я вижу, как с аэродрома авиазавода поднимается английский истребитель и устремляется на перехват японских самолётов. Истребитель пролетает мимо меня, в кабине промелькнуло лицо Егора. «Но он совсем не умеет драться в воздушном бою! – восклицаю я. – Его же собьют в первые минуты». Я хочу ему что-то крикнуть, но он пролетает мимо, не обращая на меня никакого внимания. Японские самолеты уже подлетают к нашему городку, и вдруг я вижу, как они меняют курс и устремляются на север в район кладбища. Я лечу вслед за ними и с ужасом замечаю, что между кладбищем и садоводством возникло широкое озеро, похожее на море. И на его плещущихся волнах качается американский авианосец. Японские самолёты, как в компьютерной игре, атакуют авианосец. И истребитель Егора врезается в их строй. Рядом с его самолётом мелькают трассирующие пули. Его вот-вот собьют. Но что я вижу? Откуда-то появляются два дракона с лицами его родителей. Это те самые драконы, которых я создал в своём компьютере. Они стремительно проносятся перед японскими самолётами и сбивают их с курса, не дают точно прицелиться. Один из драконов с лицом мамы открывает кабину самолёты и выхватывает оттуда своего сына. Дракон-папа вытворяет перед японцами такие фигуры высшего пилотажа, что они оставляют горящий внизу авианосец и устремляются за ним. Папа улетает зигзагами на восток, уводя за собой оба звена Zero. Мама с сыном летят прямо к центральному скверу городка и отпускает на балкон своего дома уснувшего сына. Как видно, во время ночного боя Егор так умаялся, что уснул на лету в объятиях своей матери. Я зависаю над нашим домом и вдруг вижу, что у меня нет никаких крыльев, чтобы держаться в воздухе. От ужаса я прихожу в себя и чувствую, что падаю вниз, да так что замирает сердце. Я лечу со скоростью многотонной бомбы, пробиваю два верхних этажа нашего дома и оказываюсь в постели своей комнаты. Из-за оконных штор пробивается утренний свет.

Я проснулся, было уже утро. Мне показалось, что я совсем не спал эту ночь. Нужно было вставать и собираться в школу. Родители обычно будят меня перед уходом на работу. На этот раз я, не дождавшись их прихода в мою комнату, сам вышел на кухню. Они завтракали.

– Как спал? – спросила меня мама.

– Неважно, – ответил я, – снилась всякая ерунда.

– А мне снилось, что нас атаковали японские камикадзе, – сказал отец, прожёвывая бутерброд с ветчиной.

– Странно, – заметила мама, – и мне снилось то же самое.

– Не может быть! – воскликнул отец. – С этой потогонной системой на заводе у нас всех скоро начнётся массовый психоз.

Мама никак не прокомментировала его реплику.

– А что ты видел? – спросил он меня.

– Видел сон, что подрался в школе с товарищами, – соврал я.

Я быстро разжевал бутерброд с сыром, запил его стаканом какао и поспешил в свою комнату, чтобы собрать портфель к урокам, вечером я этого сделать не успел из-за установки на крыше нашей летающей тарелки. Ещё я хотел побыть немного один наедине со своими мыслями. Родители ушли быстро на работу, им нужно было добираться до завода более километра. Они могли ездить автобусом, но предпочитали ходить пешком вместо зарядки. У меня оставалось с полчаса свободного времени. До школы я доходил быстрым шагом за три минуты.

«Что же произошло? – думал я. – Почему мы все видели один и тот же сон»?

Я включил компьютер. На экране высветились две картинки с видами на север и на юг нашего городка. Наш агрегат продолжал работать, но ничего вокруг него не происходило. Вернее, что-то произошло. В нашей квартире все видели один и тот же сон о налёте японской авиации на посёлок.

«Может быть, – подумал я, – этот агрегат начал уже своими электромагнитными полями влиять на нашу психику. Но влиял он как-то избирательно. Я видел во сне Катю, Егора, своих компьютерных драконов, баскетбольный мяч, которым сбил Катю. Что же видели мои родители? Отец сразу понял, что самолёты японские времён второй мировой войны. Там на заводе все помешаны на авиации, все специалисты в этом деле. Но как могли самолёты из Егорова компьютера попасть в сон моего отца? Наверняка, они попали туда через распространитель торсионных полей, эту нашу чёртову тарелку. Нужно будет обо всём рассказать Егору. Интересно, а что видел Егор во сне, если он вообще видел какой-то сон».

Захватив портфель, я отправился в школу. Егора я не встретил, но зато у входа в класс меня поджидала Катя.

– Можно с тобой поговорить? – спросила она меня довольно прохладным тоном.

– Разумеется, – сказал я с радостью.

Мы отошли к окну коридора, и Катя мне сказала:

– Давай стразу же кое-что проясним. Ты мне не нравишься. Я знаю, что ты по мне сохнешь, но у нас никогда ничего с тобой не получится. Ты никогда не будешь мне интересен, если ты даже станешь лучшим баскетболистом мира или получишь Нобелевскую премию по математике.

– Нобелевскую премию не дают математикам, – заметил я.

– Почему? – удивилась она.

– Потому что один из математиков соблазнил жену Нобеля, – ответил я.

– Ты, как всегда, шутишь, – рассердилась она, – а мне не до шуток. Знаешь, что мне приснилось сегодня?

Я этого не знал, но очень хотел узнать.

– Мне снился ты, – объявила она.

– Вот как! – радостно воскликнул я.

– Не обольщайся, – сказала она, – во сне ты гнался за мной и сбил меня баскетбольным мячом.

– Прости, – сказал я, улыбнулся.

– Мне не до шуток, – разозлилась она. – До сих пор у меня голова болит. Ты никогда мне не снился раньше. Но то, что произошло сегодня ночью, выходит за границы моего понимания. Во сне я упала и сбила себе коленку. Утром, когда я встала, то увидела на коленке синяк, как будто это произошло на самом деле. Я не знаю, как у тебя это получается, к какому колдовству ты прибегаешь, стараясь влиять на моё сознание. Но я заявляю тебе, что между нами никогда ничего быть не может.

Сказав это, она повернулась и гордо удалилась в класс.

Я успел заметить, кинув взгляд на её ноги, что она была в колготках, и никакого синяка я не разглядел под ними.

Несколько раз я украдкой смотрел на неё во время уроков. Мне показалось, что она была бледной. Я с удивлением подумал о том, что произошло между нами это ночью. Под влиянием распространения торсионный полей мой сон передался ей. И мы видели и ощущали во сне одно и тоже. Мне хотелось спросить её, что она видела дальше, когда провалилась под землю, но я не посмел приблизиться к ней. Во время первой же перемены я отыскал в школе Егора и спросил его:

– Что ты видел во сне?

– Наверное, то же, что и ты, – спокойно ответил он мне.

Он тут же, как исследователь, только что сделавший открытие, пришёл в возбуждение, и стал увлечённо говорить мне:

– Ты представить себе не можешь, что мы с тобой открыли. Оказывается, при помощи этих полей мы можем влиять на сознание людей. Этой ночью очень много моих одноклассников видели один и тот же сон. Они видели, как японские самолёты летали над нашим городом.

– Я думаю, что не только они видели этот сон, – сказал я, – мои родители тоже видели их. И я их видел. А это значит, что всему городу снился один и тот же сон. Но как так могло получиться.

– Дело в том, – признался Егор, – что перед сном я немного поиграл в игру «воздушный бой».

– Вот оно что, – констатировал я. – Значит, эта игра каким-то образом передалась на весь наш посёлок. Многие спали, и в их сознание вошла эта игра.

– Но странное дело, – продолжал Егор, – мне приснилось, что я, как обычно в игре, спешу на помощь к американскому авианосцу и вступаю в бой с эскадрильей японских самолётов, и вдруг ко мне подлетает дракон с лицом моей мамы, вытаскивает из кабины и, доставив меня к моему дому, опускает на балкон. Представляешь? Это надо же такому присниться! Как ты думаешь, к чему бы это?

– Может быть, – начал я и тут же прикусил язык, вспомнив о своих компьютерных рисунках.

– Что может быть? – спросил меня Егор.

– Нет, ничего, это я так…, – ответил я, подумав, что, наверное, не стоит ему говорить о моих компьютерных драконах с лицами его родителей. Он может их не понять, не оценить, а ещё хуже – истолковать всё по-своему и обидеться на меня за кощунство.

– А знаешь, – вдруг осенило Егора, – мне пришла в голову одна мысль. Я думаю, что мы стоим с тобой на пороге великого открытия.

– Какого ещё открытия? – спросил я подозрительно.

– Пока мне трудно всё это объяснить, но у меня есть некоторые предположения и догадки.

– А не лучше ли нам, вообще, отключить этот аппарат, пока ещё не поздно, и он не наделал больших бед.

– Да что ты такое говоришь?! – возмутился Егор. – Мы вот-вот сделаем открытие огромного научного значения, которое может быть перевернёт всю нашу жизнь, а ты малодушничаешь.

– Я не малодушничаю, – обиделся я, – а переживаю за судьбу других людей.

– А что произойдёт с ними? – удивился Егор.

– Уже произошло! – воскликнул я. – Они все видят одни и те же сны, а это – не нормально.

– Но мы будем с тобой осторожней, – предложил он, – я перестану играть в воздушные бои. И вообще удалю их из своего компьютера. И ты почисти свой компьютер тоже. Мы просто станем наблюдателями и исследователями. Мы уже получили с тобой очень ценный научный материал.

– Какой ещё материал? – удивился я.

– Во-первых, – начал он загибать на руке пальцы, – мы поняли, что торсионные поля, подобно массовому гипнозу, влияют на сон многих людей. Во-вторых, во время действия торсионных полей проявляться тот же Кишинёвский эффект, который наблюдается во время действия электромагнитных полей.

– Что это ещё за эффект? – поинтересовался я.

– Молдавские учёные, пытаясь найти средство в борьбе с насекомыми, установили во фруктовых садах электромагнитные ловушки, которые могли бы привлекать к себе бабочек, жуков и мух, поедающих листья и цветы. При слабом электротоке в ловушку, и в самом деле, устремились эти вредители. Но стоило учёным немного увеличить мощность тока, как в эти сады потянулись грызуны, ежи, стаи сов, и даже змеи. Этот эффект учёные назвали кишинёвским. Другой случай. Из секретных источников НАСА я вычитал, что много лет спустя тот же эффект проявился в Японии, но совсем по-другому. Там американские учёные из НАСА при изучении старинных деревьев, почитаемых японцами за местных синтоистских богов, секретно, без согласования с местными властями установили вблизи них электронные ловушки. Кстати, эти ловушки были расставлены по всей Японии, после чего повсеместно начали происходить такие чудеса, что у многих японцев чуть крыша не поехала.

– И что там произошло?

– В эти электронные ловушки стали попадать такие существа, которых никто раньше и не видел. Если бы не двое монахов, отключивших эти ловушки, мог бы раньше времени настать конец света. И третий случай уже в нашей стране. Один учитель физики и химии (кстати, это произошло в соседней области) в своей школьной лаборатории создал шары.

– Прано-шары? – спросил я его.

– Не знаю, какие шары он создал, он им не дал названия. Так вот эти шары были созданы из какого-то там сверх проводимого вещества, которое он сам же и изобрёл. Так вот, эти шары притянули к себе какую-то энергию из параллельного мира и сами ожили. Представляешь, они оказались такими умными…

– Шары? – перебил я его.

– Те существа, который вселились в эти шары, что они закрыли город, и никто не мог из него ни выйти, ни войти. Город попал в какую-то аномальную сферу, и подобно Шамбале там происходили удивительные события. Потом они все улетели из города, прихватив с собой того учителя. Всё же, как ни как, он был их создателем, почти отцом.

– Ты рассказываешь мне какие-то басни, – не поверил я. – Что-то раньше я ничего подобного не слышал. Откуда ты всё это выкопал?

– Не слышал ты это потому, что всё правительства пытаются сразу же засекретить такие явления, чтобы не пугать своих граждан. А узнал я это, вскрыв хакерством некоторые секретные файлы НАСА и нашего правительства.

– Ты это сделал? – удивился я.

– А как же иначе узнаешь секреты? А исследователю необходимо знать всё, – ответил он спокойно мне. – Так вот, в нашем случае происходит нечто подобно.

– И что же происходит? – спросил я, чувствуя, куда он клонит, и, испытывая угрызения совести.

– Эти драконы появились в небе нашего города не случайно, – сделал он своё заявление. – Я и раньше ожидал, что может возникнуть что-нибудь подобное. Конечно, пока это только всего лишь моя гипотеза. Но при помощи её, мы сможем разгадать тайну некоторых уничтоженных самим Эйнштейном своих теоретических работ. А именно, не только перехода в другие пространства, но и поведения созданной нами действующей модели машины времени.

– Что ты имеешь в виду? – попросил я пояснить его мысль.

– А то, – сказал он, – что мы стоим на пороге прорыва в другое измерение. Ты слышал о необычных результатах экспериментов итальянского исследователя Лучиано Бокконе?

Я покачал головой.

– Он с помощью специальных приборов сфотографировал в небе загадочные невидимые глазом существа и назвал их «критеррами», что в переводе означает «твари». Это эфирные формы жизни, попавшие к нам из параллельного пространства.

– И как же они к нам попали? – спросил я, думая о своих компьютерных рисунках.

– Очень просто, – ответил он.

– Наша страна, Америка и Англия во время гонки вооружения произвели около тысячи ядерных испытаний. Вероятно, после каждого из таких испытаний образовывалась брешь в иной мир, через которую эти эфирные твари и проникали к нам. А вот сейчас мы при помощи нашего устройства активизировали торсионные поля, которые их и привлекают к себе.

Я улыбнулся и ничего ему не сказал, подумав, что вот из-за такого недостатка информации наши учёные частенько впадают в ошибки. Я не стал ему ничего говорить, разуверять в его убеждениях, потому что боялся, что между нами может возникнуть недоверие. С этого момента я стал тайно как бы вести свою игру. Мы ещё некоторое время поговорили. Прозвенел звонок, и мы отправились на урок, каждый – в свой класс.

После школы, придя домой, я решил проверить правильность своей собственной теории. Найдя в «Эзотерической энциклопедии» описание разных существ, я сканировал и запустил в компьютер восемь таких образин, как рыбок в аквариум. У меня получилось на экране самое настоящее сказочное царство. Здесь были и ведьма, и чёрт, и рогатый пан, и кентавр с луками и стрелами, и прочие импозантные твари, одним словом, весь исторический арсенал человеческой фантазии, хранившейся в памяти народов уже несколько тысячелетий.

Некоторое время я забавлялся тем, что рассматривал их плавающими в небе над нашим городком. Затем я отправился в спортзал, чтобы проверить свои способности забрасывания мечей в корзину. В спортзале я так увлёкся игрой, что пробыл там до самого вечера. Уставший и счастливый я возвращался домой. Кати в этот день в спортзале не было, и я очень сожалел, что она не могла меня видеть в игре. Из-за неё я и проторчал там до вечера в надежде, что она придёт и увидит мои успехи. Как и раньше, равным мне по закидыванию мячей с дальнего расстояния не было. Когда я возвращался домой, то заметил в сквере некоторое оживление. Там стояла приличная толпа народа и что-то оживлённо обсуждала. Я приблизился к ним, и услышал их разговор. Пожилая женщина говорила возбуждённым голосом:

– И никакой это не вандализм. Я видела всё это собственными глазами.

– А что произошло? – спросил, только-что, подошедший мужчина у молодой женщины.

– Да, кто-то средь бела дня отсёк голову Владимиру Ильичу. Вон она валяется у пьедестала.

Я посмотрел на статую вождя и увидел Владимира Ильича Ленина обезглавленного.

– Кто же это мог быть? – возмутился мужчина. – Хулиганьё! Уже ничего святого не осталось. Таких негодяев нужно хватать и сечь прямо на месте принародно.

– Я же вам говорю, что видела всё собственными глазами, – опять раздался голос пожилой женщины. – Это были ни дети, ни подростки и ни хулиганы. Вот никто мне не верит. Я вышла на балкон вывесить бельё, и тут услышала шум. Я вон там живу.

И женщина показала в сторону, противоположную от нашего дома.

– Так вот, я вышла на балкон, и тут грохот. И тут же что-то упало тяжёлое на землю. Грохот такой получился. В это время возле памятника никого не было. Могу вам поклясться и покреститься на крест.

– Так что же произошло? – недоверчиво спросил у неё мужчина. – Голова сама, что ли, отвалилась?

– Я уже говорила всем, а мне никто не верит, – обиженно говорила женщина. – Я видела летающую тарелку. Это она подлетела и срезала голову Ленину.

– И где же эта тарелка сейчас? – спросил мужчина.

– Улетела, – заявила женщина, – она, что же, будет вас дожидаться?

– Почему же её никто другой не видел? – спросил пожилой мужчина с седой бородкой.

– А я почём знаю? – ответила женщина. – Может быть, кто-то и видел её, но боится признаться, ведь все утверждают, что летающие тарелки не существуют. Свидетели бояться признаться, наверное, думают, что их осмеют. А мне наплевать. Я женщина простая. Говорю то, что видела собственными глазами. Видела, как тарелка улетела за кинотеатр «Родина».

– А откуда она прилетела? – спросил молодой мужчина в очках.

– Этого я не знаю, – сказала женщина, – я обратила на неё внимание только после грохота. Милиционер записывал у меня показания, но когда я ему сказала, что летающая тарелка срезала голову Ильичу, он закрыл свой блокнот и посмотрел на меня как на сумасшедшую. Но я нормальная. Это все знают. Спросите моих соседей. Почему мне никто не верит?

Я украдкой посмотрел на крышу нашего дома, и не увидел там нашего торсионного аппарата.

Вот дела! – подумал я. – Неужели наша тарелка, в самом деле, улетела? Не может этого быть. Я вышел из толпы тут же пошёл к Егору.

– Ты уже всё знаешь? – спросил он, открыв мне дверь.

Он выглядел несколько озабоченным. Мы прошли в его комнату и заперли дверь, хотя бабки дома не было.

– Что произошло? – спросил я его.

– Тарелка улетела, – сказал он.

– Я это уже понял.

– А где ты был? – спросил он меня.

– В спортзале, – ответил я, – видишь, не успел ещё переодеться. А когда это случилось?

– Часа два назад, – ответил он.

– И что ты думаешь по этому поводу? – спросил я его.

– Мы чего-то не учли, – сказал он. – Я полагал, что наш аппарат будет постепенно накапливать вокруг себя общее торсионное поле, и мы сможем его контролировать с помощью наших компьютеров. Но получилось всё не так, как мы задумали. Я лазил на крышу, осматривал место, где он был установлен, и увидел, что крепления все сорваны, а провода оборваны. Представляешь, какая-то сила унесла его с крыши. Я думал, что он где-то тут же и упадет, но он улетел, не ведомо куда. Связь с ним потеряна. Да и какая может быть связь с этой летающей сейчас тарелкой, когда камера была присоединена к нашему компьютеру простым шнуром. Это моя вина, не предусмотрел такого поворота дел.

– Ты видел, как она сбила голову статуи? – спросил я его.

– Нет, – ответил он, – но слышал от одной тётки. Я был в сквере сразу же после того, как всё это произошло. Хорошо хоть что ей никто не поверил. А то бы у нас были крупные неприятности. Кстати, хочу предупредить тебя, что если всё это раскроется, нам с тобой не поздоровится. Поэтому в наших интересах – держать язык за зубами. Ещё не известно, что натворит эта тарелка, вырвавшаяся на волю, или как говорят в армии, вышедшая на оперативный простор.

О чём ты говоришь? Я никому – ни гу-гу. Могила! Но что мы будем делать дальше?

– А что делать, – задумчиво произнёс он, – будем считать этот эксперимент наполовину удавшимся, и начнём строить новую тарелку уже более предусмотрительно и основательно.

– Ну, уж ты меня от этого уволь, – запротестовал я. – у нас и так большие неприятности. Ещё не известно, чем вся эта история закончится.

– Ты прав, – сказал он, – неприятности могут быть большими. Но не останавливаться же нам на полпути. Если мы сказали: «А», то нужно говорить: «Бэ», иначе вся наша работа не будет иметь смысла.

– Она уже не имеет, – сказал я, – слишком дорого нам эти эксперименты обходятся.

– М-да, – сказал Егор, – жалко тарелку. Улетела, и не сказала нам, куда. Но странно всё это, как будто ею кто-то управляет. Не может же она ожить сама?

– Не знаю, – сказал я, – в этом эксперименте много странностей.

– Этим он и привлекателен.

Я встал и направился к двери. Взявшись за ручку, я ему сказал, не поворачивая головы:

– На меня больше не рассчитывай в этом деле.

Сказал и тут же вышел от него.

Вернувшись домой, я принял душ и сел с родителями ужинать.

Отец спросил меня:

– Ты не знаешь, кто оторвал голову вождю мирового пролетариата?

Я пожал плечами. Мать молчала.

– Ну, что за сволочи! – возмущался отец. – Если не нравится кому-то его учение, это ещё не значит, что ему нужно обязательно отрывать голову. Сами-то ничего лучшего пока ещё не придумали.

Отец у меня был старой закалки. Чтобы не спорить и не попадать впросак, я быстро покончил с ужином и удалился в свою комнату.

Включив компьютер, я некоторое время рассматривал Катины фотографии, затем переключился на картинку съёмок нашего городка сверху. Было полнолуние, и небесная подсветка хорошо освещала крыши домов и окрестности нашего города. Улицы его по-прежнему заливал электрический свет. Я навел объектив на наш дом и увеличил масштаб, место над слуховым окном возле квартиры Егора сиротливо пустовало. После ввода мной в ночное небо новых ужасных криттеров движение тонких сущностей стало более интенсивным и беспорядочным.

Некоторое время я бездумно наблюдал за хаотичным движением созданных мной тварей. И вдруг меня словно кто-то стукнул по голове. Я вдруг понял, почему они так суетятся и носятся по небу над нашим городком. Их движения не были хаотичными, а напоминали слаженную игру двух противоборствующих команд. Движение происходило как бы на площадке между нашим посёлком и авиазаводом. Я обратил внимание на две высоченные трубы. Одна располагалась сразу же за нашим домом у бани на пригорке, а другая стояла на территории авиационного завода. Возле обеих труб чернели крыши котельных. Все эти небесные твари, созданные мной, суетились между этими двумя трубами. Можно было подумать, что они играют в баскетбол. Я внимательно присмотрелся к направлениям перемещения их движения и вдруг разглядел маленькую белую точку. Она, вероятно, отражала лунный свет, поэтому и была видна. В темноте я бы не разглядел её. Я стал увеличивать масштаб, стараясь не упускать её за рамки объектива, и убедился, что это была наша летающая тарелка. Небесные сущности играли ею как баскетбольным мячом, стараясь закинуть её в одну из двух высоченных труб. Это походило на самый обыкновенный баскетбольный матч.

Так вот, значит, кто сорвал наш торсионный агрегат с крыши, подумал я. Значит, это они приспособили его вместо баскетбольного мяча и начали свою игру, нечаянно отбив голову статуи на сквере. Что не случается в игре! Кому-то мяч прилетает в голову, кому-то – в шею и отсекает голову. Но тут же мне пришла в голову и другая мысль: «А, может быть, это сама наша летающая тарелочка, загрузившись электроэнергией, и создав большое торсионное поле, взмыла в небо и оживила моих спроектированных в небесной тверди сущностей. Может быть, это она их растормошила и гоняет между двумя трубами. Как бы там не было, но я с радостью констатировал, что наш аппарат никуда не делся, более того, он вытворяет в небе такие чудеса, которые никому и не снились.

«Но как вернуть его на место?» – пронеслась у меня в голове мысль. Я мышкой навел стрелку на летающую тарелку и попытался её удержать, но она ловко ускользала от меня, делала прыжки в сторону, зигзаги, резкие повороты и круги. Как видно, моё вмешательство в игру внесло замешательство в обе команды. Одни не могли понять, что происходит, другие, пытаясь овладеть мячом, терпели неудачу. Однако дважды команде драконов и ангелов всё же удалось забросить мяч в трубу авиазавода. Не знаю, как так получилось, может быть, мне удалось поймать мышкой эту тарелку, может быть, игра уже закончилась, а может быть, самой тарелке надоело носиться по небу, но, в конце концов, я подцепил тарелку на свою стрелку и сопроводил ей до слухового окна нашего дома. Посадив её на крышу, я тут же, захватив с собой фонарик, полез на крышу по нашему чердачному входу.

Из подъезда Егора вела другая лестница на чердак, однако чердак был общим, и туда можно было проникнуть двумя путями. Дойдя до слухового окна возле квартиры Егора, я вылез на крышу и с радостью обнаружил нашу летающую тарелку на своём старом месте. Моему торжеству не было предела. Мне удалось вернуть её на своё место. Правда, я тут же подумал, а может быть, тарелка сама вернулась, потому что её батареи разрядились в небе, и ей необходимо было получить новый заряд. Я подсоединил к ней питание, и она опять заработала. Осмотрев её со всех сторон, я заметил на корпусе у неё вмятину, возможно, этим углом она и задела статую в сквере.

Спускаясь с крыши, я злорадно торжествовал. И всё же я был на голову выше Егора, хоть он и считался умником, и теоретически мог меня положить на обе лопатки, но зато я превзошёл его практически. Я знал больше его о сути вещей, и почему-то не хотел с ним делиться своим секретом. Хоть в этом я мог его в чем-то превзойти. Я не стал ничего говорить Егору о возвращении тарелки. Не стал ему звонить по телефону, да и было уже довольно поздно. Он мог уже лечь спать. Подумал, что скажу завтра.

Придя домой, я посидел ещё некоторое время за компьютером, порадовался своей победе, глядя на вернувшуюся тарелку на крыше нашего дома с американского спутника из космоса. Небесные сущности лениво двигались по экрану компьютера, казалось, что они устали после напряжённой игры и засыпали на ходу. К тому же они держались уже кучно, одна команда двигалась в районе авиазавода, а драконы с ангелами кружили над нашим засыпающим посёлком. Я посидел ещё некоторое время на балконе, любуясь полной луной, а потом пошёл спать.

Только уснул, раздался телефонный звонок и разбудил меня. Отец засобирался на работу. Я выглянул из своей комнаты и спросил:

– Что случилось?

– Спи, – сказал он сердито, – ничего не случилось.

– Какая-нибудь авария на заводе? – спросил я.

Мать тоже стояла рядом с отцом и задала ему свой вопрос:

– Может быть, это просто шутка и тебя кто-то решил разыграть?

– За такие шутки я любому рога обломаю, – зло ответил отец, – среди ночи так не шутят.

– Да что произошло? – всполошился я.

Мать посмотрела на меня сонными глазами и сказала:

– Какая-то глупость, или недоразумение. Позвонили их начальству из соседней ракетной части, прикрывающей завод, и сказали, что засекли на своих радарах странные вещи, которые происходят рядом с заводом. Чудеса, да и только! Говорят, что на реке рядом с аэродромом появился американский авианосец, и его атакуют всё те же японские самолёты, которых многие видели во сне. Начальство объявило тревогу. Вот отца и вызывают на его рабочее место. С ума все посходили.

Я юркнул в свою комнату и залез под одеяло, сделав вид, что сплю. Как только отец ушёл, и всё улеглось в доме, я, крадучись, пробрался в прихожую, взял с полки телефон и отнёс его в свою комнату, насколько позволял шнур. Залез с телефоном под одеяло и стал звонить Егору.

– Что случилось? – спросил он меня довольно бодрым голосом.

– Ты ещё не спишь? – спросил я его.

– Нет, – ответил он, – играю в воздушный бой.

– Сейчас же прекращай, – сказал я ему шепотом.

– А что произошло? – спросил он встревожено.

– Твою игру засекли военные радары. Моего отца вызвали по тревоге на работу. Думают, что возле завода происходит воздушный бой. Кончай играть.

– А ты не шутишь? – спросил он меня.

– Откуда бы я знал, что ты играешь в такой поздний час?

Я положил трубку и на цыпочках отнёс телефон в прихожую. Некоторое время я не мог уснуть, думая о происшедшем. Затем сон сморил меня, и я провалился в бездну без всяких снов. Под утро отец пришёл с завода не выспавшийся и раздражённый. Он сразу же лёг спать, объявив матери, что до обеда их отпустили с работы.

увствуя за собой вину, я долго провозился в ванной со своим умыванием, боясь, что могу выдать себя чем-нибудь в разговоре с родителями. Затем, наскоро перехватив бутерброд, убежал в школу. Мать уже ушла на работу, а отец спал. В школе только и был разговор о ночной тревоге. Многих родителей вызвали этой ночью на работу прямо из постелей. Егор сам нашёл меня на перемене и сказал:

– Знаешь, что наша тарелка вернулась.

– Нет, – соврал я. – Когда это произошло?

– Не знаю, – ответил он. – После твоего звонка я полез на крышу, чтобы понять, как мой компьютер могли засечь военные радары, и увидел там нашу тарелку. Представляешь? Она стояла на том же месте, где мы её установили. И к ней были подсоединены все провода. Уму не постижимо. Не могла же она сама подсоединить себя к системе питания и связи с нашими компьютерами. Как говориться, возвращение блудного сына. Во всём этом деле столько неясностей и загадок, что голова идёт кругом. Кстати, раз уж наша тарелка самопроизвольно взлетает, я решил присоединить к её видеокамерам миниатюрные передатчики. Сейчас они будут нам передавать всю информацию не по проводам, а напрямую, как по мобильной связи. И ещё, я убавил ей обороты вращения дисков, чтобы она больше не срывалась с места.

– Ты слышал о переполохе на заводе? – спросил я его.

– Ещё бы, все об этом только и говорят, – вздохнув, сказал он.

– А тебе не кажется, что вся вина за эти события лежит на нас?

– Так оно и есть, – сказал он, – но я же не знал, что тарелка вернулась. С сегодняшнего дня я поклялся себе больше никогда не прикасаться к этим играм.

Вечером Егор сообщил мне, что установил на видеокамерах тарелки миниатюрные теле-радио-передатчики, и мы можем наблюдать за тарелкой во время её движения в радиусе пятидесяти километров.

– Раз уж она летает самопроизвольно, – добавил он, – то я также усовершенствовал ей более лёгкое подключение к источнику электроэнергии, вмонтировав его в конус, на который она может упускаться. Всё Тип-Топ, лучше, чем на какой-то там базе на мысе Канаверал во Флориде. Иногда меня охватывает гордость за то, что мы с тобой, обыкновенные пацаны, создали нечто такое, что никому не приходило в голову. Тысячи ученых и инженеров ломают голову, как им решить ту или иную проблему, а мы с тобой, можно сказать, из ничего, из отходов с мусорной свалки собрали летающую тарелку, и она у нас летает над городом, как хочет. А ты хочешь, чтобы мы прекратили наши эксперименты. Да мы скоро с тобой, если всё так пойдёт у нас, узнаем всю подноготную Вселенной с её помощью.

– Ну-ну, – сказал я, выразив всем своим видом сомнение. – Ещё не известно, что из всего этого выйдет.

Егор сообщил, что его бабка уехала на несколько дней в деревню к родственникам, и что он полностью предоставлен самому себе.

– Тогда пошли в спортзал, – предложил я ему, – поиграем в баскетбол.

– В баскетбол я не играю, – сообщил он, – но попробовать можно. Это не очень сложная игра.

Мы оба отправились в спортзал. Там тренировалась женская команда, но нас приняли в игру. Катя была капитаном команды. Увидев нас с Егором, он пошутила:

– А вот пришли новички. Давайте их возьмём в нашу девичью команду.

Я смутился, а Егор, как ни в чём, шутливо возразил ей:

– А что? Неплохая идея. Хоть я не имею играть, а мой друг только начинает тренироваться, но могу поспорить, что если мы будем играть даже в самой слабой команде, всё равно у вас выиграем.

– Вот и хорошо, – сказала Катя, – сейчас мы проучим хвастунов.

Она разделила девочек на две команды. Мы попали в самую слабую команду, и игра началась. Внутренне я радовался, что опять играю с Катей и очень неплохо. С самого начала счёт повели мы. Я забросил три меча с середины поля. Егор пару раз промазал, но затем стал класть мячи в корзину так же метко, как и я. Нашим девочкам не приходилось много бегать. Как только мяч попадал им в руки, они тут же перебрасывали его нам, и мы снайперски отсылали его в корзину с любой точки поля. Чем больше счёт увеличивался, тем больше злилась Катя, она кричала на своих лучших подруг за каждый их промах, а те делали ещё больше ошибок.

Мы чувствовали, как атмосфера в зале накаляется. В воздухе трещали электрические разряды, но нас это только раззадоривало. Мы носились по залу как угорелые. Можно было удивляться, откуда только у нас бралась скорость и сноровка. Ни я, ни Егор абсолютно не были спортсменами. Мы так увлеклись, что вздрогнули от неожиданности, когда в зале заходили пол и стены ходуном, а стекла зазвенели. Где-то в коридоре или раздевалке разбилось окно. От грома содрогнулось всё здание, молния прорезало небо такой вспышкой, что внутри зала всё засияло. Девочки от ужаса завизжали и в страхе забились в угол. Игра сразу же прекратилась. У нас с Егором мороз прошёл по коже. На улице хлынул такой ливень, что из-за стены воды ничего не было видно в двух шагах. Такого у нас ещё никогда не случалось.

– Что же делать? – кто-то вскричал из девочек. – Как мы пойдём домой?

Мы стояли у окон и смотрели, как небесные хляби разверзлись, обрушив на наш город водяные потоки. Ни у кого из нас не было ни плащей, ни зонтов. Когда мы шли на тренировку, на небе не было ни облачка. Мы сразу же с Егором подумали одно и то же. Наши эмоции в спортзале преобразовали атмосферную энергию в осадки. Никто из девочек этого не подозревал, но мы были физиками и математиками, мы это знали точно, потому что тайно производили очень опасный эксперимент в городе. Девочки ушли в раздевалку и стали собираться домой. Мы с Егором тоже переоделись и стояли у выхода, дожидаясь, когда кончится дождь. Катя стояла рядом с нами и как-то очень грустно смотрела на льющуюся потоками воду.

– Мы можем тебя проводить немного, – сказал я ей.

У меня хватило на это смелости, потому что рядом со мной был Егор.

– Спасибо, – сказала она.

В её тоне я не почувствовал отказа.

Дождь прекратился внезапно, так же, как и начался. И девочки с криками бросились гурьбой врассыпную в разные стороны по домам, разбиваясь попарно или в тройки, перепрыгивая через лужи, смеясь, и возбуждённо о чём-то болтая. Мы с Катей и Егором втроём чинно прошли школьный двор, вышли на улицу и направились кскверу. Как только мы дошли до сквера, опять начался сильный дождь.

Давайте забежим ко мне и переждём ливень, – предложил Егор, – у меня всё равно нет никого дома. Бабка уехала в деревню. Я сейчас живу один. Напою вас чаем.

К моему большому удивлению Катя не отказалось от его предложения. Ещё несколько дней назад она проходила мимо нас, сидящих на скамейке, и не удостоила нас взглядом, а сейчас она не только шла рядом с нами, но и согласилась выпить с нами по чашке чаю. В душе я блаженствовал от такой перемены. Мы поднялись к Егору на пятый этаж и в прихожей сняли насквозь промокшую обувь. Катя прошла в гостиную и устроилась на диване. Егор включил музыку. Я пошёл с ним на кухню, чтобы помочь ему накрыть на стол. Когда мы остались вдвоём, я ему тут же выложил:

– Чур! Это – моя девушка. Чтобы между нами не было никаких неясностей и недоразумений.

– Да ты что?! – удивился он. – Не думаешь ли ты, что я буду за ней ухаживать. Она для меня старовата. Для тебя стараюсь.

Я его поблагодарил, мы нагрузили на поднос чашки с чаем, сахар, печенье, и отнесли всё в гостиную. Затем вернулись на кухню за самоваром.

– А у меня есть малиновое варенье, – сказал Егор. – Может быть, быть я наложу его в вазочку? Это профилактика против простуды.

– Давай, – сказал я ему.

– Есть и покрепче, – заметил он.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я его.

– Бутылка рома, – ответил он и добавил, – открытая.

– Откуда у тебя бутылка рома? – удивился я.

– Бабка на нём делает какие-то лекарственные настойки, – пояснил он, – а давай добавим немного рома в варенье. Это будет самое то, ведь мы все промокли.

– Валяй, – сказал я ему.

Он достал из серванта бутылку рома и налил его в варенье. Захватив самовар и вазочку с вареньем, разбавленным ромом, мы вышли к Кате в гостиную, и начался наш пир.

Катя, попробовав варенье, сказала, что у него странный вкус.

– Его лучше пить с чаем, – сказал Егор и бухнул ей варенья полвазочки в чай.

– Куда мне столько? – возмутилась Катя.

– Пей, – простодушно сказал Его, – варенья полно на кухне. Оно очень хорошо помогает от простуды.

Катя попробовала напиток. Я думал, что она отодвинет чашку и не станет пить. Но она этого не сделала.

Так мы выпили под музыку несколько чашек горячего чая с Егоровым вареньем. Раза два он исчезал на кухне с пустой вазочкой, и через некоторое время появлялся с новой. Мне показалось, что он на кухне несколько раз прикладывался к бутылке с ромом, потому что с каждым разом становился всё веселее. Через некоторое время нам с Катей тоже стало весело. Егор предложил нам станцевать и первым пригласил Катю на танец. Она встала из-за стола и положила руку ему на плечо. Он был на голову ниже её, и мне было забавно наблюдать, как они танцуют. Затем настала моя очередь. Я одну руку положил ей на талию, другой взял за кончики пальцев, но вальс я танцевать не умел, и мы быстро перешли на танго. Егор поставил медленную музыку и притушил свет так, что гостиная погрузилась в уютный полумрак. Мне было приятно слышать её дыхание, слегка обнимать её и медленно двигаться в такт музыки. У меня кружилась голова, может быть, оттого, что я впервые в жизни танцевал не просто с девушкой, а девушкой своей мечты, в которую был влюблён, а может быть, оттого, что мы попали в сильное торсионное поле нашего агрегата, который вращался как раз над нашими головами.

В какой-то момент мы все потеряли чувство времени и реальности. Нам все было хорошо и не хотелось, чтобы когда-нибудь кончился этот вечер. Время от времени меня сменял Егор, но большую часть времени с Катей танцевал я. Затем Егор куда-то исчез и долго не появлялся. Да он и не был уже нам нужен. Катя принимала мои ухаживания как кавалера, и как старшего среди кавалеров этого вечера. Было время, когда я чуть не потерял голову, мои губы коснулись её щеки. Её тело сразу же напряглось, и она выставила руки для защиты. Я понял, что всё чуть не испортил, и извинился, сказав, что это произошло нечаянно. Она мне сказала.

– Больше этого не делай. А то испортишь этот вечер.

Я ей сказал, что не буду этого делать. Но я почувствовал, что в её голосе уже не было прежней категоричности. Мы танцевали ещё некоторое время, забыв обо всём мире. Вдруг я увидел, как появился Егор. Вид у него казался растерянным.

Он сделал мне знак и вышел в коридор. Я дотанцевал с Катей этот танец и, проводив до дивана, вышел в коридор. Коридор был освещён тусклым рассеянным светом через полуоткрытую дверь в ванную. Лицо Егора мне показалось бледным.

– Что произошло? – спросил я его шепотом.

– Уведи Катю, – также шепотом сказал он. – Дождь кончился.

– Но почему? – удивился я.

– Потом объясню, – ответил он.

– Но что произошло?

Егор в нерешительности посмотрел на меня и объявил:

– Пришли мои родители.

– Ты с ума сошёл, – вырвалось у меня из груди от ужаса, который я вдруг испытал.

– Сойдёшь тут с ума, – сказал он и покосился на закрытую дверь спальни, через щели которой пробивался свет.

– Они там? – спросил я его.

Он кивнул головой. Мне, почему-то, захотелось, как можно быстрее, унести из его квартиры ноги.

– Ты только об этом никому не говори, – предупредил он меня, – всё так необычно, что я сам в себя не могу прийти. Я конечно рад, что они воскресли, но не ожидал, что случится это так быстро.

Не говоря ни слова, я вернулся в гостиную и, наклонившись к Кате, тихо сказал ей.

– Время позднее. Я могу проводить тебя.

Она поблагодарила и встала с дивана. Мы вышли в прихожую надели свою мокрую обувь и, захватив сумки со спортивной формой, спустились с пятого этажа на улицу. Дождь, и в самом деле, перестал. Небо было ясное, но звезд было мало, потому что над нашими головами светила полная луна. Я взял Катю под руку, и мы вышли к скверу. Я плохо соображал, поэтому всю дорогу молчал. Дойдя до пересечения улиц, мы поднялись по лестнице к кинотеатру «Родина», обогнули его слева, свернули во двор Катиного дома и остановились у её подъезда. Катя жила близко от нашего дома.

– Спасибо за вечер, – просто сказала она мне, – я вижу, ты – неплохой парень. Завтра увидимся в школе.

Сказав эти слова, она исчезла в проёме отрытого подъезда. Я так ей и ничего не сказал на прощанье. Некоторое время я стоял на одном месте, как будто врос в землю и тупо смотрел на горящую электрическую лампочку, весящую над подъездом. На меня нахлынула такая гамма чувств, что я не мог понять, что же я чувствую больше: радость от моих первых проводов любимой девушки, или страх от сообщения моего друга. Наверное, я чувствовал то и другое вместе.

Я повернулся и пошёл домой. Подойдя к нашему дому, я с ужасом посмотрел на окна квартиры Егора. В спальне горел свет, вероятно, там находились его родители. Его сообщению я сразу же поверил, потому что заранее был уже подготовлен к нему. Я верил, что рано или поздно родители Егора воскреснут и вернуться. Он так этого хотел, так добивался, что они не могли не воскреснуть. Я хотел подняться к нему, но все мои члены сковал страх. Я боялся мертвецов. Я не знал, что думать обо всём этом происшествии. Я решил позвонить ему из дома. Когда я поднялся к себе, меня холодно встретил отец в прихожей.

– Я, конечно, понимаю, что ты уже почти взрослый, – начал он сердито, – но пока ты живёшь с нами, будь добр приходить домой во время. Где это ты шляешься по ночам? Ты знаешь, который час? Мы с мамой уже не знали, что и подумать. Полночь, я его всё ещё нет дома. Рано начинаешь гулять.

Я посмотрел на часы в прихожей. Они показывали без четверти двенадцать.

– Родители Егора вернулись, – сказал я.

– Что ты такое мелешь, – разозлился отец, – да я вижу, что ты пьян. А ну, дыхни.

Отец приблизился ко мне и с шумов вдохнул воздух.

– Так и есть! – воскликнул я. – Пил.

И отвесил мне тяжёлый подзатыльник.

– А ну, живо, иди, раздевайся и ложись спать, – приказал он мне.

Я повиновался. Уйдя в свою комнату, я сбросил одежду и бухнулся на кровать. Голова у меня слегка кружилась, меня клонило ко сну. Но я всеми силами пытался не заснуть. Когда в доме всё стихло и улеглось, я пробрался в ванную и умыл лицо холодной водой. Затем перенёс туда телефон и позвонил Егору. Он взял трубку.

– Как ты там? – спросил я его.

– Нормально, – ответил он спокойным голосом.

– Это – правда, что ты мне сказал? Или решил разыграть?

– Правда, – сказал он. – Сейчас я не могу говорить, поговорим завтра.

– Тебе нужна моя помощь? – спроси я.

– Нет, – ответил он и положил трубку.

Я вернулся в свою комнату, упал на кровать и заснул мёртвым сном.

На следующий день я чуть не проспал в школу. Родители уже ушли на работу, когда я вскочил с кровати и посмотрел на часы. До урока оставалось всего двадцать минут. Быстро умывшись и одевшись, я схватил портфель и без завтрака убежал в школу. В это утро я, как никогда, оценил близость своего дома к школе. Когда я поднимался по лестнице в свой класс, прозвенел звонок. Катя уже сидела на своём месте. Проходя мимо неё, я поздоровался, но она не ответила мне. Её голова была опущена. Сев за парту, я ещё раз бросил на неё взгляд. Она так и сидела, не изменив позы, и смотрела в одну точку перед собой.

Начался урок. Я немного отвлёкся от своих переживаний. А когда наступила перемена, Катя быстро встала и вышла из класса. Я тоже вышел в коридор, но нигде её не увидел. Перед следующим уроком она опять появилась в классе, села не своё место, не глядя на меня. Меня встревожило её поведение. Наши с ней отношения, как будто, вернулись в прежнее состояние, когда она меня не замечала. Но на этот раз она не выглядела высокомерной и холодной. Напротив, я заметил в её движениях напряжённость. Лицо у неё было бледное. Весь урок я провёл в муках, думая о ней. Я почти не слышал объяснения учителя. На вопросы отвечал невпопад, одним словом, вёл себя очень рассеянно. К концу этого урока, я собрался с мыслями и решил объясниться с Катей. Как только прозвенел звонок, и Катя встала из-за парты, я тут же вскочил со своего места и проследовал за ней в коридор.

– Катя, – сказал я чуть дрогнувшим голосом, – я хочу с тобой поговорить.

– Не сейчас, – сказала она, – я хочу побыть одна.

– Но я должен с тобой поговорить, – повторил я настойчиво.

Она остановилась и посмотрела на меня рассеянным взглядом, как на пустое место. «Опять, – подумал я, – опять этот взгляд. Да что такое происходит?!»

– Я тебя обидел? – спросил я.

– Нет, – ответила она, – дело не в тебе.

– А в чём?

– Случилось, что-то странное, – сказала она, – но ты всё равно не поймёшь.

– Почему же? – удивлённо спросил я.

– Я сама этого не понимаю.

– Да что произошло? – спросил я, теряя терпение.

– Вчера поздно вечером одна женщина принесла нам домой моего маленького брата?

– Ну и что? – спросил я её.

– Дело в том, что мой братец умер три года назад. Тогда ему было три года. И женщина нам принесла такого, какого мы тогда его похоронили.

– А я не знал, что у вас было такое горе! – воскликнул я, поражённый этим известием.

– Я никому об этом не говорила, – сказала она. – Когда я пришла вчера поздно вечером, родители даже не заметили этого. Они были заняты малышом, и верили и не верили в то, что он вернулся к нам с того света. Но ещё более странно то, что его принесла одна женщина, которая нас раньше знала. Она тоже умерла вскоре после смерти моего брата. Ты можешь в это поверить?

– Могу, – сказал я, содрогнувшись от холода, пробежавшего по всему моему телу. – Егор мне сказал, что его родители тоже вернулись с кладбища живыми и здоровыми. Ты же знаешь, что они тогда погибли во время прыжков с парашютом.

– Что же происходит в мире? – спросила она, глядя задумчиво сквозь меня. – Неужели это конец света, как написано в Библии.

Я пожал плечами. Разве мог я сказать ей что-то о торсионных полях. Катя удалилась. Я не решился её удерживать. Мне захотелось немедленно разыскать Егора и расспросить его обо всём, но прозвенел звонок, и начался третий урок.

а большой перемене я встретил Егора.

– Ну, как? – спросил я его. – Ты знаешь, что покойники ожили?

– Ещё бы не знать, – сказал он, – когда вы с Катей танцевали, они пришли с кладбища.

– Но это же так неестественно! – воскликнул я.

– Ещё бы, – согласился он, – такого ещё никогда не было. Но я предполагал, что такое может произойти. Поэтому и начал эксперимент.

– Но как это произошло? – спросил я его.

– Вероятно, – подумав, ответил он, – торсионные поля стали порождать вокруг себя иную сферу, то есть, привлекать к себе другие торсионные поля. Пространство и время несколько уплотнились. А среда, окружающая наш посёлок, стала неким средоточием проявления скрытых инерционных сил, которые до этого находились в заторможенном кинетическом состоянии, которое можно ещё назвать сонным. Прошлое совместилось с настоящим временем, а общее торсионное поле стало активизировать те поля, которые как бы некоторое время назад исчезли. Как я думаю, под влиянием нашего аппарата вчера произошло необычное явление. И гроза, и ливень совсем не походили на те дожди и грозы, к которым мы привыкли.

– Ты же знаешь, что грозы осенью у нас явление редкое, почти невозможное, – согласился я с ним.

– Так вот, – продолжал он, – уплотнение торсионными полями атмосферы вызвали то, что можно назвать одним словом, пробуждение. Мёртвые пробудились.

– Как?! – воскликнул я с удивлением, – они встали из могил и отправились по домам.

– Нет, – ответил он, – здесь процесс был намного сложнее. Вода, падающая с неба, под действием торсионных полей стала скручиваться в определённые сложнейшие структурные строения, которые несли с собой слабые торсионные поля умерших людей. Эта тонкая энергия, назовём её, слабая пульсация эфира душ умерших, преобразовалась в материю под воздействием этих полей. То есть из воздуха и воды было произведено то, что когда-то было в единении, как цельный организм в сочетании души и тела.

Ты хочешь сказать, что все мёртвые, не вышли из земли, а родились из атмосферы, как грибы?

– Вот именно, – сказал он, – торсионное поле копировало то, что когда-то уже существовало. Ведь что мы собой представляем? Во всяком случае, мы представляем собой не тело, а нашу душу. Наше тело как кожа, которую сбрасывает змея, перерождаясь. Это я понял вчера после разговора с моими родителями. Они помнят хорошо всё, что с ними случилось в тот день, когда они погибли. Потом у них провал в памяти. И вдруг они оказываются сидящими на своих могилах в сильный ливень. Вокруг них полно народу. Вначале, они не могут ничего понять. Но потом до них доходит весь смысл происходящих событий. Они не знают, радоваться или огорчаться тому, что они получили жизнь. Я вчера их трогал, они из плоти и крови, всё у них функционирует нормально, они дышат, у них бьются сердца. Они самые настоящие живые люди.

– Что же тогда лежит в могилах? – спросил я его.

– Вероятно то, что осталось от их прежней жизни. Ведь мы смотрим на свои отрезанные волосы, ногти и отпавшую кожу, не как на себя, а как на то, что у нас отмирает, уступая место новому.

– Всё, что ты говоришь, убедительно, – сказал я, – но всё же у меня закрались сомнения. Те ли это люди, которые были раньше.

– Можешь не сомневаться, – сказал он, – Они, абсолютно, те же самые люди. Ведь после сна мы просыпаемся теми же людьми, какими были до засыпания. Ничего не изменилось. Просто человек застыл, а потом ожил, получив новое тело.

– Вот это-то меня и смущает, – сказал я. – По теории…

– Да что теория! – воскликнул он. – Разве не помнишь из литературы: «Суха, мой друг, теория везде, а древо жизни пышно зеленеет!»

– Что же будет дальше? – спросил я его. – Как они впишутся в общество? Ведь общество их давно вычеркнуло из своей жизни.

– Хорошо впишутся, – сказал он. – Дело в том, что в нашем посёлке почти в каждой семье кто-то из родных раньше умер. Сейчас они все ожили, и для многих – это большая радость. Ведь те, кто умерли, имели много близких людей. Никто и шума поднимать не будет. Вначале их будут прятать ото всех, как это уже делают, а потом постепенно вернут в наше общество.

– А документы? – спросил я. – Свидетельства о смерти?

– Сожгут, – ответил он, – устроят пожар и сожгут всё, что нужно сжечь. Ведь ни только мои родители ожили. Вернулась любимая жена директора завода. Он долгое время был вдовцом, оплакивая её. Неужели ты думаешь, что он не обрадовался ей. Да он сделает всё возможное, чтобы никто и пикнуть не смел, что она когда-то умирала. У главного инженер – отец и мать. У главного технолога – брат. Сейчас этим секретов весь наш посёлок повязан. Никто шуметь не станет. Мои родители вернутся на завод, и будут работать там по-прежнему. Они вчера уже об этом говорили. Ещё вчера они все на кладбище договорились помогать друг другу.

Что же будет с их могилами?

– Закрасят все плиты какой-нибудь несмываемой краской. Уничтожать кладбище, я думаю, не надо, чтобы не наводить подозрение на это дело. А так, скажут, что прошёл кислотный дождь и все имена и фамилии выел начисто.

– Вот как? – похвалил я. – Хорошо придумано.

– А что скажет бабушка, когда вернётся из деревни? – спросил я его.

– Бабушка только порадуется за них, – ответил он и добавил, – так же как я. С вчерашнего дня я уже не сирота.

Прозвонил звонок, и мы с Егором отправились на урок.

Вечером, когда домой вернулись родители, и мы втроём сели ужинать, отец меня спросил:

– Это правда, что родители Егора вернулись домой?

Я молча кивнул головой.

– Я тебе вчера не поверил, – сказал он, – думал, что ты напился. Но сегодня я услышал в компрессорные такие разговоры, что волосы на голове вставали дыбом несколько раз.

– И я тоже услышала много интересного, – призналась мать.

Я им ничего не сказал.

– Если всё это правда, – продолжил отец, – то конец света не за горами.

– Ты думаешь? – усомнилась мать.

– Если мёртвые приходят с кладбища, то это – неспроста.

Я постарался быстро закончить ужин и ушёл в свою комнату. Включив компьютер, я долго смотрел на моих небесных тварей и решил: «Раз родители Егора вернулись домой, то их нужно убрать с небесной тверди». Мне не хотелось уничтожать моих юрких подвижных дракончиков, поэтому я решил поменять им лица. Порывшись в своих альбомах, я отыскал фотографию, на которой мы, улыбающиеся, снялись с Егором в обнимку на пикнике в лесу. Я отсканировал эту фотографию, разделил лица и прилепил их к моим драконам. Получилось, что один дракон – это я, а другой – Егор. Позабавившись этой метаморфозе, я остался доволен. Итак, в виртуальном мире мы с Егором оказались окружёнными ангелами и всякими там тонкими сущностями.

Камеры, установленные на нашей летающей тарелке, по-прежнему ничего интересного не показывали. Сама тарелкам вела себя спокойно. Она больше не летала по небу, а тихо и мирно вырабатывала своё общее торсионное поле. В этот вечер случилось ещё одно событие. В дверь нашей квартиры вечером кто-то стал скрестись. Когда отец открыл дверь, в коридор вбежал наш радостный пёс Альдебаран, который исчез несколько лет назад. Он стал проявлять признаки радости своим лаем, вилять хвостом и лизать нам руки. Увидев его, мы все очень удивились. Мы его уже забыли, а он нас всё ещё помнил. За это время он совсем не изменился. Оставался таким же, как и раньше, только немного похудел, и больше стал походить на пуделя, чем на дворнягу. Я обласкал его, хотел покормить, но он не взял ничего в рот. Вероятно, был сытым, решил я, но позже заметил, что он, вообще, ничего не ел.

Я решил прогуляться с ним. Когда же я вышел с ним на улицу, то подумал, что пудель вернулся к нам неспроста. Значит, в то время он никуда не сбежал с дворнягой, как мы предполагали, а где-то погиб. И сейчас торсионное поле вернуло его нам. Выйдя в сквер, мы некоторое время погуляли с ним возле памятника вождю революции, которому уже приделали голову. С того самого места я посмотрел на крышу нашего дома. Летающая тарелка по-прежнему мирно покоилась на козырьке слухового окна и издалека походила на параболическую антенну. Я представил, что стали бы делать жители нашего посёлка, если бы узнали, что все чудеса происходят от неё. Возможно, что её сбросили бы с крыши. А может быть, все добровольно подключились бы к нашему с Егором эксперименту. И тут я вспомнил рассказ Егора о молдавском эксперименте, когда вначале в ловушку стали попадать насекомые, а затем и грызуны, мелкие животные и даже змеи. Наш торсионный агрегат вернул к жизни людей, уже возвращает животных. Кто же следующий на очереди? Не воскресит ли он динозавров и мамонтом, или каких-нибудь ещё доисторических животных? Я с опаской покосился на крышу нашего дома.

И тут я увидел в сквере Катю, которая гуляла с малышом. Белокурый малыш бегал, прыгал, скакал, взбирался с ногами на скамейки, опять прыгал, одним словом, давал выход своей детской энергии. Я подошёл к Кате и поздоровался.

– Вот, – сказала она, – это мой маленький братец. Вышли погулять. Пока он не устанет, не заснёт.

– А я гуляю с собачкой, – сказал я.

– Симпатичный пёсик, – сказала Катя.

– А у тебя брат миленький, – заметил я, и только потом сообразил, что не к месту сделал такой комплимент. Получилось так, что я как бы сравнил его со своей собакой.

Но Катя не обратила на это внимание. Она смотрела за своим братом и поминутно что-нибудь ему говорила:

– Ну, куда ты лезешь? Не видишь, что там грязно. Не вздумай забраться на дерево. Упадёшь, что-нибудь себе сломаешь.

В сквере вокруг нас росли тополя. Альдебаран подбежал к малышу, обнюхал его и лизнул в щёку.

– На место, – крикнул я ему, хотя я и не знал, где его место.

Малыш погладил собаку и обнял её за шею.

– Я её видел, – сказал малыш.

– Где же ты её видел? – удивилась Катя.

Мне было тоже интересно это узнать.

– Видел и всё, – упрямо заявил малыш.

Я подумал, что собака исчезла приблизительно в то же время, когда умер этот малыш. Может быть, они встречались где-то там, в другом мире.

Малыш стал играть с собакой. Он бросал тополиную ветку, и Альдебаран приносил её к нему. Я удивился тому, что малыш бросал ветку довольно далеко, что вряд ли смог бы сделать это маленький мальчик его возраста.

Катя смотрела на него с грустью и любовью. И я в этот момент испытал сложное чувство. С одной стороны, мне было приятно, что я вернул Кате любимого братца. То, что она его любит, я не сомневался. Но, с другой стороны, всё так выглядело неестественно. Братец, которого похоронили и оплакали, вдруг опять появился рядом с ней. Как видно, и Кате эти мысли не давали покоя. Потому что она спросила меня об этом.

– Ты такой умный, – сказала Катя, глядя на меня грустными глазами, – скажи мне, что ты обо всём этом думаешь?

– Я умный? – удивился я. – Что-то раньше я за собой этого не замечал.

– Не скромничай, – сказала Катя, – все в нашем классе считают тебя умным.

– И ты тоже? – спросил я её.

– И я тоже, – ответила она.

Это мне было приятно слышать. Но я не мог ей рассказать всего, что знал. Я должен был хранить тайну.

– Не знаю, – ответил я, – у меня у самого от всего этого голова идёт кругом.

Сказав это, я невольно посмотрел на крышу нашего дома. Там стоял агрегат, который всё больше и больше закручивал наши головы в своём торсионном поле.

– Но от такого можно сойти с ума, – сказала она.

– Я думаю, что мы уже давно все сошли с ума, – ответил я ей.

Мы немного помолчали. Затем Катя сказала:

– Мои родители хотят отдать его в детский сад, но не в тот, в который он ходил раньше, а в другой.

– Почему? – спросил я её.

– Потому что те дети, с которыми он начинал ходить в младшую группу, уже ходят в старшую. А на следующий год все они пойдут в школу. Он же за это время нисколько не вырос. Если они его увидят и вспомнят, то возникнут разные вопросы. Нам тоже будет сложно объяснить ему, почему они вдруг все выросли, а он нет.

– М-да, – сказал я, – странные дела происходят в нашем посёлке.

– И не говори, – ответила Катя, – та женщина, которая принесла с кладбища брата, вернулась в свою семью, а её муж за это время уже женился на другой женщине. А у этой женщины от мужа остались дети, которые живут с мачехой. Представляешь, что получилось?

– Да, – сказал я, – и как же они разобрались меж собой.

– Пока никак, – ответила Катя, – обе женщины сейчас спят под одной крышей.

– Вот оно что, – сказал я. – Забавно.

– Ничего не вижу в этом забавного, – разозлилась Катя. – Всё так перепуталось в нашей жизни.

– Это уж точно, – сказал я ей.

Катя позвала брата, и они отправились домой. Я со своим Альдебараном тоже вернулся к себе. Стемнело. Я позвонил Егору и сказал, что хочу с ним встретиться. Мы условились увидеться на крыше.

Когда я вылез на крышу, Егор был уже там:

– Ну? – спросил я его, рассказав о возвращении моей собаки. – Как тебе всё это нравится? Не лучше ли нам прямо сейчас отключить наш агрегат?

– Ни в коем случае! – рьяно запротестовал он. – Эксперимент только начался. Мы все уже пожинаем кое-какие плоды. Многие вернули своих близких людей. Разве это не хорошо?

– Не знаю, – ответил я. – Возникли разные сложности.

И я ему рассказал о женщине, вернувшейся домой, и нашедшей на своём месте другую женщину.

– Но её дети перестали быть сиротами, – сказал Егор, – разве это не положительный факт?

– Так-то оно так, – согласился я с ним, – но не потеряют ли они её опять?

– Вот поэтому мы и не должны отключать этот агрегат, – сказал он, кивнув на нашу летающую тарелку.

– А что будет дальше? – спросил я его.

– Будущее покажет, – ответил он. – Пока мы регулируем ситуацию. Но я бы ни за что не хотел потерять своих родителей вновь.

– Кстати, – спросил я его, – как они себя чувствуют?

– Пока ничего, – ответил он. – Но иногда, я заметил, грустят.

– Почему? – удивился я.

– Не знаю, – ответил он. – Но мне кажется, что они уже где-то побывали, где им было хорошо. Может быть, скучают по тому месту, откуда они пришли.

– Неужели им здесь хуже, чем там? – удивился я.

– Не думаю, – сказал он, – но они мне ничего не рассказывают о том, где побывали. Может быть, не помнят, а может, не хотят говорить.

Ночь была тихая и тёплая. Мы с Егором лежали на крыше и смотрели на звёзды. Рядом с нами чуть слышно работало наше торсионное устройство, накапливая своё единое поле, которое по замыслу Егора должно было изменить мир. Вдруг я заметил высоко в небе крутящиеся светлячки.

– Что это такое? – спросил я Егора.

– Где? – повернул он голову по направлению моего указательного пальца.

– Ты это видишь? – спросил я его, чтобы удостовериться, что это мне не мерещится.

– Вижу, – ответил он.

Я сосчитал их. Светлячков было восемь. И я тут же вспомнил об игре небесных сущностей на экране моего компьютера с нашей летающей тарелкой, о том, как мне удалось вернуть наш агрегат на место.

– Ты закрепил наш аппарат? – спросил я его.

– Зачем? – сказал он. – Если он решит улететь куда-то, то ни одна сила ему не помешает это сделать. Ты ещё не представляешь, с чем мы имеем дело. Если даже мы прикрепим его накрепко к нашему дому, то он поднимется в небо вместе с нашим домом. На него действуют совсем иные физические силы, не те, к которым мы привыкли здесь на земле.

– Может быть, нам всё это прекратить, – сделал я робкое предложение.

– Не трусь, – ответил он, – ведь мы стоим на пороге великих открытий, которые изменят всю нашу жизнь.

– Но мы не знаем с тобой, хотят ли люди этих перемен, – заметил я.

– Они не знаю ещё, какие возможности перед ними открываются. Если этот эксперимент закончится удачно, то они смогут очень просто ступить в космос и стать высшими существами. Я считаю это великой целью.

Я не стал с ним спорить. Вскоре мы спустились с крыши и отправились по домам.

Перед сном я посмотрел в компьютере на свои кружащиеся в небе сущности и заметил, что некоторые из них поменяли свою наружность. Я не придал этому особого значения, так как устал и перестал всему удивляться.

На следующий день по всему нашему городку были расклеены афиши, которые большими красными буквами сообщали.

«Сегодня устраивается цирковое представление на центральном сквере возле памятника Ленину. Вход свободный. Будут выступать иллюзионисты, акробаты, силачи и читатели мыслей. Приглашаем всех».

Мы с Егором не придали большого значения этим афишам и вспомнили о них только вечером, когда весь сквер перед нашим домом был заполнен народом. Яблоку негде было упасть. Народ толпился даже на газонах и вытоптал их. Мы забрались с Егором на крышу и стали наблюдать за происходящими в сквере событиями. В объявленное время центральная площадка перед памятником Ленину вдруг начала очищаться от народа. Это происходило как бы самопроизвольно. Какая-то сила выдавливала народ с того места, образовывая правильный квадрат, который тут же на глазах у ошеломлённых зрителей стал покрываться красивыми цветами разных сортов.

Толпа заволновалась, но давки не было. Всё прошло без больших происшествий. Когда в центре сквера образовалось ковёр из цветов, только что распустившихся, и весь сквер охватил дурманящий цветочный запах, на него вдруг с неба упало восемь человек без парашютов. Все, увидев такое, только ахнули. Семь мужчин и одна женщина были нарядно одеты и казались один краше другого. Семь красавцев и одна красавица начали своё представление. Они свободно перемещались по воздуху над толпой, одновременно показывая сложные акробатические номера. Толпа с замирание сердца следила за их фокусами и выкрутасами в воздухе, разинув рты.

Артисты одними своими жестами прямо налету создавали сложные объемные пейзажи вокруг площади, которые походили на высокие горы, бурные реки, водопады и джунгли, заросшие экзотической растительностью. Зрители, стоящие в сквере, вдруг оказывались в знойной пустыне Сахары среди песков, изнывая от жары и истекая потом, то вдруг их охватывал такой озноб, что у многих зуб на зуб попадал, а вокруг них плыли льдины. И сами все они находились на огромной льдине, дрейфующей на просторах Арктики под пронизывающим ветром. То вдруг их сквер обступала такая дикая сельва с огромными деревьями и непроходимой чащею, что было страшно к ней подступиться, потому что в её глубине слышался грозный рёв диких зверей, а с ветвей деревьев свисали огромные питоны. То вдруг прямо из-под ног у них начинала расти такая высокая трава, что люди в толпе переставали видеть друг друга. И над всем этим летали артисты, принимая образы то кондоров, то грифов, то огромных летучих мышей, то, просто, превращаясь в лёгкие облачка, в зависимости от того, какой пейзаж возникал вокруг сквера. Люди слышали музыку и голоса далёких стран, ощущали запахи диковинных растений, наслаждались видами мест, где они никогда не были и, вероятно, никогда не будут.

Налетел ветер и унёс с собой всю высокую траву с площади, и снова перед зрителями открылся цветочный ковёр. Люди присмотрелись к цветам, и вдруг увидели вместо головок и бутонов свои маленькие живые головы. Каждый из них мог разглядеть среди цветов себя и своих соседей. Все цветы казались маленькими человечками на тонких стеблях. Они смеялись, подмигивали, строили гримасы, плакали, сморкались, открывали рты и показывали языки. Они все были живыми и очень милыми. Вдруг цветы открыли рты и разом заговорили. Над площадью был слышен общий гул, но каждый стоящий здесь человек слышал говор своего цветка и то, что говорили его соседи и знакомые. Каждый из них высказывал свои мысли: хорошие и плохие. И всем стало понятно, что думает о нём его лучший друг, сосед, начальник или подчинённый. Это и был объявленный в афиши номер по чтению мыслей. Толпа видела такие чудеса впервые в своей жизни. Такого цирка в городе ещё не было никогда.

Сидя рядом с Егором, я пытался разглядеть лица артистов, летающих в воздухе. Иногда они пролетали прямо над нами. Мне показалось, что раньше я их где-то видел. И вдруг одна мысль пронизала мой мозг. Я вскочил на ноги и сказал Егору:

– Подожди меня, я сейчас вернусь.

Стремглав я спустился с чердака в свой подъезд и влетел в свою комнату. Дома никого не было. Вероятно, мои родители тоже находились на площади вместе со всеми, тараща глаза на всякие чудеса. Я включил компьютер и открыл панораму городка сверху. Со спутника было видно, что народ всего городка собрался в сквере. Люди стояли плотной массой, сбившись в кучу. На крыше рядом с нашей летающей тарелкой я увидел маленькую чёрточку, которой должен был бить Егор, наблюдающий за представлением в сквере. Я наехал на него увеличением и к своему удивлению обнаружил, что вместо Егора там лежит один из моих драконов, очень уменьшенный в размерах, вероятно, оттого что он спустился вниз, и его было трудно разглядеть.

Второй дракон тоже был на крыше, но с крыши была видна только его часть хвоста, которая находилась прямо рядом с нашей квартирой. Народ стоял вокруг прямоугольника, над которым я разглядел перемещающиеся точки. Их было восемь. Я всё понял. Этими артистами были материализовавшиеся небесные сущности, спроецированные мной на экран с рисунков из «Изотерической энциклопедии». Под действием торсионных полей они ожили, набрали силу и уже дают свои представления на площади. Я выглянул в окно и увидел, как народ разразился громом аплодисментов и криками: «Браво! Браво!» В мрачном состоянии духа я вернулся к Егору на крышу.

– Что произошло? – спросил он меня встревожено.

– Ничего особенного, – сказал я, усаживаясь рядом с ним.

Мы продолжали смотреть на представление, однако мои мысли были далеко от площади. Перед моими глазами стоял экран моего компьютера, где мельтешили эти самые небесные сущности, превратившиеся в артистов. Я вспомнил, что нигде среди них не видел ангелов. Вероятно, они смешались с толпой зевак и тоже смотрели представление. Но как вместо Егора я смог увидеть на крыше дракона? – это было непостижимо моему разуму. Хвост другого дракона торчал из окна нашей квартиры. А это значит, что мы с Егором уже превратились в драконов. Чёрт меня дёрнул приделать драконам наши с Егором фотографии. Я посмотрел на Егора, он не походил на дракона. Я ощупал себя, у меня тоже не было никакого драконьего хвоста. Как это понимать? И где же мои ангелы?

Представление артистов подходило к концу. Сколько времени прошло с его начала, никто не мог сказать, так все были увлечены необычным зрелищем. Только вдруг все заметили, что уже стемнело. И тут раздалась канонада пушечных выстрелов, и в небо взметнулись тысячи огней. Люди видели, как огни взлетали прямо с того квадрата, где до этого росли цветы. Присмотревшись, они поняли, что в воздух взлетают огненные цветы, которые ещё недавно корчили всем рожи и показывали языки. Они зависали в небе, проделывали замысловатые фигуры, превращаясь в планеты и звёзды разной величины. Затем гасли, исчезая в ночи как мираж. Затем артисты спустились с неба на свой волшебный прямоугольник и поклонились публике. Толпа их приветствовала громкими рукоплесканиями и криками восторга. И тут произошло ещё одно чудо, друг за другом они стали взлетать в небо, как реактивные снаряды, оставляя после себя снопы искр, туда, куда Владимир Ильич, которому опять приделали голову, со своего каменного постамента показывал рукой, как бы говоря: «Вот, дорогие товарищи, туда вам и дорога».

Так необычные артисты цирка скрылись в ночной тьме. Мы, спустившись с крыши нашего дома, вышли в сквер. Народ уже стал расходиться. Вокруг нас мы слышали возбуждённые разговоры обитателей нашего посёлка.

– Надо же, – говорили одни, – такое представление и бесплатно!

– Но где его ещё можно посмотреть? В обычном цирке такого представления не увидишь. Иллюзионисты мирового класса! – отвечали другие.

– А кто артисты? – спросил кто-то. – В афишах не было их имён.

– А чёрт его знает, – сказал его товарищ, – выступали анонимно. Видать, чтобы их не засекли и не зарегистрировали там, где надо. Государство у нас всех таких гипнотизёров держит на учёте.

Мы с Егором прошли чуть дальше. Толпа заполнила прямоугольник, где росли живые цветы, читающие мысли, и с интересом обследовала это место. Место было уже основательно вытоптано толпой.

– Надо же, – раздался женский голос за нашей спиной, – в одном из этих цветков я увидела себя. Ей Богу, не вру. И он говорил именно то, что я и думаю. Таких чудес я не видела от рождения.

Другая женщина говорила своему мужу:

– Вот уж не думала, что Васильевы о нас такого мнения. Какие лицемеры. В глаза-то нам говорят совсем другие речи.

– А Петька, Петька-то – каков подлец! – возмущался кто-то из рабочих завода. – Оказывается, всё жизнь он мне завидовал на работе. Сейчас-то я знаю, кто устроил мне ту подлянку. Как увижу его, морду набью.

Мы ещё некоторое время побродили среди расходившейся и возбуждённой толпы, слушая разные разговоры, затем удалились во дворик нашего дома, чтобы поговорить.

– Тебе не кажется, что этих циркачей притянуло к себе наше торсионное поле? – спросил меня Егор.

– Кажется, – сказал я, отведя от него глаза.

– Но кто они? – спросил он.

– Не знаю, – откровенно ответил я.

– Я думаю, что они обладают сверхъестественными возможностями, – выразил опасение Егор, – и мы можем с ними не справиться. Как бы ситуация не вышла из-под нашего контроля.

– Может быть, отключим тарелку? – тут же предложил я.

– Пока не время, – решительно заявил он. – Поживём, увидим. К тому же эта тарелка вернула нам наших умерших родственников. А это великое благо. Если мы её сейчас отключим, то я боюсь, как бы не пошёл обратный процесс, и мои родители не покинули меня.

Я подумал, что у нас с Егором разное отношение к этому явлению, ведь мои родители были живы. Мы расстались с ним, решив наблюдать за всеми происходившими событиями, фиксировать их и каждый день делиться друг с другом мнениями о состоянии дел.

Я отправился домой и первым делом сел к экрану своего компьютера, открыв страничку с видом нашего городка сверху. Небесные сущности по-прежнему носились над городом. Если лики и образы моих ангелов были, как и раньше, лишь слегка проявлены и как бы полу размыты, то тонкие сущности, которых я скопировал из «Экзотерической энциклопедии», приняли определённые ярко выраженные черты. Вся они показались мне разными по виду и по своей сути. Вся восьмёрка преобразилась в странных духов. Среди них была одна женщина, в которую, вероятно, перевоплотилась та ведьма в ступе с метлой, взятая мной из той же энциклопедии. Сейчас она выглядела очень симпатичной молодой и стройной девушкой. Всё тело у неё светилось, как будто она была покрыта рыбьей чешуёй. На волосах у неё я заметил лепестки цветов, а в одной руке она держала цветок белого лотоса на длинном стебле, изогнутом подобно жезлу, а в другой руке – корзину с цветами. Другая небесная особь мужского пола имела в руках пучок засушенных цветов и коренья растений, а также железную клюку. Левая нога у него выглядела намного короче правой. Третий дух казался по своему образу и подобию нечто средним между мужчиной в чёрном плаще и огромной летучей мышью. В руках его были кастаньеты, а на шее яркая золотая пластинка с какой-то надписью. Движения этой сущности были грациозными и изысканными. Он чем-то походил на артиста или фокусника на сцене. С первого раза, когда он участвовал в представлении, я обратил на него внимание. Он вполне мог обладать определённым сценическим образом, перевоплощаясь в любого героя, но сохраняя при том своё собственное амплуа. И я дал ему ещё тогда мысленно кличку Актёр. Один из духов летал на бумажном ослике, сидя на его спине задом наперёд. Возможно, что этот дух преобразовался из моего кентавра. Ещё у одного мужчины в руках была большая корзина с цветами и садовые ножницы. Вероятно, именно этот Садовник и вырастил на волшебном квадрате в сквере те говорящие цветы. Другой дух парил в воздухе в одном сапоге и в рваном синем халате с поясом из шести чёрных блях, за которым у него была засунута самодельная свирель. Всем своим видом он походил на юродивого. Ещё один дух имел очень необычный, и даже можно сказать, безобразный вид: длинная журавлиная шея, обезьянья спина, туловище тигра, лик дракона, глаза феникса, густые брови и под левой бровью чёрная родинка. Когда он носился над площадью во время представления, то его можно было принять за Квазимодо, но красивые одежды скрашивали его физические недостатка, а, возможно, и достоинства. Ведь я не знал, что на небе считалось красивым, а что – безобразным. Может быть, он и был прообразом их Всевышнего существа. За богатым кушаком, опоясывавшим его дорогие одежды, торчал меч. Так что этот дух был вооружён и опасен, как решил я. И последний из артистов имел вид заросшего волосами высокого старика. Однако его развивающаяся по ветру длинная седая борода, густые длинные косы от виска и спутанные волосы на макушке делали его похожим на плывущее по небу облако. Всем своим видом он напоминал благообразного старца, однако всё его тело покрывала татуировка, а босые ноги краснели как у гуся.

Разглядывая этих странных гостей, я подумал: а не избавиться ли мне от них. «Ну, их к чёрту. А то, не дай Бог, натворят они в нашем посёлке таких чудес, что никому мало не покажется». Решив так, я поймал их мышкой и включил опцию «удалить». Но они не удалялись. Они продолжали летать по небу, как ни в чём не бывало. «Вот так номер! – подумал я. – Мои рисунки вышли из-под контроля. Теперь я уже не могу уничтожить их. Торсионное поле аннулировало мою опцию удаления». Я попытался ещё несколько раз их вырезать из кадра, но всё было напрасно, небесные сущности продолжали жить свое жизнью, уже независимо от меня. Я хотел снять с драконов наши с Егором лица, но передумал. Неизвестно кому они начнут служить, если я их обезличу. В расстройстве чувств я вырубил компьютер и пошёл спать.

На следующее утро все ученики в школе только и говорили об этом цирковом представление в сквере. Многие девочки и мальчики восхищались этими удивительными актёрами, хотели иметь их фото и ещё хотя бы разок попасть на их представление. Но никто не знал о них ничего. Однако эти таинственные артисты не выпали из поля зрения обитателей нашего городка. То там, то здесь, они неожиданно то появлялись, то исчезали. По нашему городку поползли разные слухи. Кто-то из мальчиков видел ту актрису прогуливающуюся абсолютно голой по аллеям нашего центрального парка культуры и отдыха. Там же на стадионе, несколько девочек, пришедших на тренировку, заметили одного из актёров, скачущего на бумажном ослике по беговой дорожке. Им показалось странным, что дяденька, выйдя на поле во время начала их беговой тренировки, вынул из кармана бумажного ослика, прыснул на него слюной, и ослик ожил. Он сел на него задом наперёд и пустился за ними вскачь. Вскоре он их обогнал, а за финишной прямой сложил ослика и, засунув его свой карман, исчез.

Вероятно, это был мой кентавр. Когда школьники из седьмых классов работали на пришкольном участке во время урока труда, к ним подошёл странный человек,похожий на одного из тех циркачей. Ребята в то время перекапывали землю. Он достал из-за спины таз, наполнил его землёй, сел рядом и стал смотреть. Ребята заметили, как на их глазах прямо из его таза стали вырастать большие красивые цветы. К тому же, на каждом из их лепестков было написано имя и фамилия мальчика или девочки из того или другого класса. Притом оказывалось, так что имена мальчика и девочки, которые испытывали друг к другу тайные симпатии, стояли рядом.

В семьях школьников взрослые рассказывали об этих артистах разные истории. У одного ученика отец был заядлым автомобилистом. И вдруг он обнаружил, что довольно часто у него в машине на заднем сидении стал появляться странный субъект, похожий на одного из этих артистов. Когда ещё вначале водитель сделал ему замечание, что не вежливо подсаживаться в машину без спроса хозяина, на что тот ему нахально заявил, чтобы водитель не обращал не него внимания, так как он является «чистой пустотой». Он так и заявил, что он есть сама Чистая Пустота. На что отец ученика заметил: «Какой бы вы не были пустотой, я-то вас всё равно вижу и замечаю. И мне не приятно, когда незнакомые люди без спроса самовольно влезают в мою машину». А тот ему спокойно ответил, что у него есть документ, по которому с него нельзя брать за провоз никакую плату, и показал золотую пластинку, висящую на его шее. На пластинке были выгравированы какие-то непонятные каракули. Отец рассердился, хотел его прогнать в шею, но пассажир внезапно исчез и появился вновь, когда машина уже находилась в движении, и объявил, что ему очень нравится езда на автомобиле. От неожиданности водитель чуть не врезался в столб. Так он появлялся у него в машине несколько раз, рассказывал анекдоты, шутил и всячески забавлял. В конце концов, отец ученика с ним подружился и считал его своим постоянным попутчиком. Но что странно, этот артист мог появляться сразу же во многих машинах одновременно. Когда же он появлялся в машине, где за рулём была женщина, ей было совсем не до шуток.

В городке также говорили, что на базаре появился один странный лекарь, также из циркачей, который продавал свои снадобья и лечил людей. В народе его прозвали «Железная клюка», потому что он был хромоногим. Его описывали таким, каким он и был представлен в моём компьютере, высоким человеком с тёмным лицом, большими глазами, курчавой бородой и курчавыми волосами, схваченными железным обручем. Ходил он с железным посохом. Вероятно, он переродился из Минотавра с моей картинки из энциклопедии, потому что в его лице было что-то бычье. Кроме продажи лекарств он практиковал привороты, многие женщины стали тайком встречаться с ним, прося у него зелье, чтобы привораживать женихов и насылать порчу на соперниц. Этот лекарь у женского пола пользовался большим спросом.

Ещё один из артистов шлялся по посёлку, удивляя всех тем, что показывал фокусы с металлами. Медь он превращал в золото. Но почему-то жители дали ему прозвище Облачный Дом. В мгновение ока он мог рассеяться в воздухе, превратившись в пар и построить в пространстве из своего тела с помощью пара какое-нибудь архитектурное сооружение. Затем этот пар рассеивался и вновь превращался в этого артиста. Он носил такие же длинные густые и седые волосы, имел татуировки и ходил всегда босым, как мой экспонат из компьютера. Под мышкой он зажимал нефритовую шкатулку. И когда его спрашивали, что в ней, он отвечал, что в ней лежат наставления, как получить вечную жизнь. Когда же у него просили показать эти наставления, он говорил, что никого ещё из жителей посёлка хорошо не знает, чтобы удостоить такой чести. Ведь вечную жизнь должен получить человек очень достойный. По-видимому, пока что он достойных в нашем городке не находил.

Многие люди также видели очень безобразного мужчину, который носил за поясом самый настоящий меч, не имея разрешения из милиции на ношение холодного оружия. Под левой бровью у него была чёрная родинка. Как только к нему приближался милиционер, он тут же делался невидимым. И его никто не мог поймать. Он ходил по посёлку и просил его накормить. Многие, боясь его угрожающего мяча, не могли ему отказать. Из всех блюд он больше всего любил кашу. Иногда не отказывался от вина, но предпочитал угощаться своим собственным, которое тут же и изготовлял. Для этого он просил у хозяев кастрюльку с чистой водой, прикрывал ей своей одеждой, и получалось превосходное вино. Этим вино он угощал также и хозяев. Так что недостатка в желающих его принять у себя дома – не было. За чужое угощение он всегда рассказывал хозяевам великолепные стихи, которые тут же сам и сочинял. Но в основном, он сторонился людей, и выходил к ним только при крайней необходимости и приступе сильного голода. За что его в народе прозвали Пещерным человеком.

И ещё, бродил один нищий, просивший подаяние. Раньше до циркачей в нашем посёлке не было нищих. А тут он ходил по всему посёлку и клянчил у всех мелкие монеты. Крупных денег он не брал, да никто и не давал их ему. Когда было жарко, он старался напихать за рубаху брошенные газеты, чтобы ему было ещё жарче, а когда становилось прохладно, то он снимал верхнюю одежду, чтобы тело ощущало ещё большую прохладу. Ходил он в одном сапоге и носил рваное синее рубище, подпоясанное лоскутком ткани с шестью чёрными деревянными пряжками. На рынке он пел и плясал, за что народ кидал ему в шапку разную мелочь вплоть до луковиц и морковок.

Об артистах говорили разное. Но всех их объединяло одно: они могли быстро перемещаться по воздуху, исчезать в нужное им время и появляться там, где их совсем не ждали.

3. Сущности земные и сущности небесные

Однажды вечером отец, вернувшись домой с работы, рассказал за ужином следующую историю:

– Представляешь, дорогая, – сказал он матери, прожевав котлету, – сегодня все эти чудики появились у директора нашего завода.

Я спросил его, что это за чудики, и он сказал мне, что это те циркачи, которые выступали перед нашим домом.

– Так, вот, – продолжал он, – они ввалились в кабинет директора без всякого приглашения, минуя приёмную секретаря.

– Как это? – удивилась мать.

– Секретарша их просто не видела.

– Но ещё более интересно то, что они каким-то образом прошли через проходную без пропусков, и их не задержала охрана. Это у нас-то на закрытом предприятии, представляешь?

Моя мать тоже выразила на лице удивление: Как это так?

– Они вошли и протянули директору какую-то бумагу, свёрнутую в рулон. «Что это?» – спросил он у них. «Грамота», – сказали они. «От кого?» – спросил он. «От нашего учителя», – ответили они и назвали какое-то сложное имя. «Зачем мне эта грамота», – удивился директор завода. «Вам оказана большая честь», – сказали они. – «Сам учитель преподнёс её вам с тем, чтобы вы могли понять истину». Директор завода развернул рулон и увидел на бумаге одни непонятные каракули. «Вы, что же, издеваетесь надо мной»? – вскричал он, разозлившись, – «отнимаете у меня время, суёте мне какую-то абракадабру, и ещё утверждаете, что это истина. Да как вы смеете? Сейчас же позову охрану, и вас выставят отсюда в два счёта». Он схватился за трубку, но телефон не работал. Крикнул секретаршу, но её не оказалось на месте. Такого ещё у него никогда не было на работе. По-видимому, он струхнул. Да и гости начали извиняться, увидев, что директор завода вышел из себя. Только вот, они понять не могли, почему. «А что вам надо? – уже более миролюбивым тоном спросил их директор. «Мы пришли, чтобы выразит вам своё почтение», – ответили те. «Ну, так выражайте, – сказал директор и затрясся от страха всем телом. Он ещё не знал, как они могут выразить ему своё почтение, и приготовился к самому худшему. Ведь не случайно, отключилась связь и исчезла секретарша. Он, грешным делом, подумал, что они пришли захватить завод. А те ему говорят: «Можно, мы вас чем-нибудь угостим?» Тот кинул головой. А куда ему деваться? Мысленно он, наверное, уже простился со своей жизнью. И в то же самое мгновения кругом его появились блюда с яствами. Изысканные кушанья стояли на столе, на шкафах, на подоконнике и даже на полу. Всего было столько, что можно было накормить ползавода. Прямо перед ним стоял графинчик с водочкой. Директор налил себе стакан водки и решил: «А, помирать, так с музыкой!» И выпил его до дна. Закусил ножкой индейки или фазана. Водочка хорошо разошлась у него по жилам, он приободрился и немного осмелел. «А не позвать ли нам на пир главного инженера, технолога и начальника производства?» – спросил он их. – «За таким столом – преступление сидеть одному». Гости не возражали, а только вежливо улыбались и кивали головами. Директор завода схватил трубку, и удивительно, телефон заработал. Он позвонил всем, кого нашёл, приглашая к себе на совещание. Он же не мог ничего им сказать при них. Те тут же явились, но, увидев весь кабинет директора, заставленный яствами, обрадовались, подумав, что началась очередная пьянка. Все расселись, кто куда мог, и началась такая попойка, какую завод знал разве что во время победы над фашистской Германией, когда истребители нашего завода внесли существенный вклад в разгром врага. Когда все перепились, гости решили ещё и позабавить их. Тут каждый из гостей явил своё чудесное искусство: хромой гость поплыл по воздуху на своём железном посохе, босой гость с татуировками на теле взлетел под потолок на своём веере, благообразный седой старец сделал у всех на глазах их простой канцелярской бумаги ослика, плюнул на него. И ослик ожил. Тогда он вскочил на него и тоже поднялся в воздух. Один из гостей сел на цветочный горшок, стоявший у директора на окне, и тоже поднялся в воздух. Женщина, пришедшая с ними, оседлала швабру. Ещё один гость поднялся в воздух на деревянном стаканчике, в котором директор хранил отточенные карандаши, а другой снял с шеи золотую пластинку, уместился на неё и тоже поднялся к потолку. И тогда последний гость, недолго думая, вынул из-под мышки нефритовую шкатулку, уселся на неё и поднялся в воздушное пространство над столом директора завода. Представляете?! Все восемь посетителей летали над головой директора и прочего начальства. Что говорить, и директор, и все его замы, и инженеры были ошеломлены. Все они делали разные сложные летательные аппараты, но никто из них не видел, и даже предположить не мог, что можно летать также просто на обыкновенных вещах, которых полно в нашем обиходе.

Отец с удовольствием потянулся, глядя под потолок, и вероятно, воображая, как происходила вся эта сцена. Затем рассмеялся и продолжил:

– А кончилось тем, что один из гостей упал из-под потолка прямо на стол директора завода и расколол его нефритовый письменный прибор. Кстати, этот посетитель сам сидел на нефритовой шкатулке. Так вот, его нефритовая шкатулка осталась целой и невредимой. Представляете?! Ей хоть бы что! А письменный прибор директора разбился вдребезги. И упал то тот посетитель случайно. У нашего директора кабинет небольшой, в него и так набилось много народу, а тут ещё устроили показательные полёты прямо над его столом. Но разве можно при такой тесноте соблюдать правила воздушного движения. Вот они и налетели друг на друга. Когда директор увидел, что его любимый письменный прибор разбит, (а это был подарок самого министра авиации), он пришёл в неописуемый гнев. К тому же, рядом с ним было полно народа, нечего было бояться, да и сам он был крепко выпивший. А знаете, как у нас по пословице, пьяному – и море по колено. Так он и расхрабрился. Схватил этого мага за грудки и как заорёт на весь кабинет: «Ты кто? Как сюда попал? Кто тебя сюда пропустил? Где охрана?!» Всё начальство увидело, что он не в духе, прекратило веселье. Некоторые присутствующие на пьянке тоже начали кричать: «Где охрана?! Где охрана?!» Все боялись директора завода. Он у нас очень суровый человек, чуть, что не по его воли, тут же увольнение. Вбежала секретарша. Он на неё напустился: «Ты где была? Уволю! Срочно вызови охрану! Не видишь, что к нам уже проникают без пропусков?! Начальника охраны тоже уволю!» Та, вся бледная, в слезах, тут же убежала вызывать охрану.

Гости, летающие под потолком, опустились на пол. А маг, разбивший письменный прибор, стал извиняться и говорить, что склеит его, и что прибор будет выглядеть, как и прежде новеньким. Но директора это не успокоило. Он у нас такой, если разойдётся, то уже ничто его не утихомирит. Он стал кричать на всех и ругаться нехорошими словами. Когда появились охранники в кабинете директора, тот приказал им задержать нарушителей пропускного режима. Но как только те сделали к ним шаг, эти нарушители мгновенно исчезли, словно испарились в воздухе. Все присутствующие только ахнули. Никого из них не было ни в приёмной у секретарши ни в коридоре. Однако их видели рабочие по всему заводу, они спокойно разгуливали по цехам, знакомились с производством, и даже заходили в режимные цеха, куда и простым рабочим невозможно попасть, требуются специальные пропуска. По всему заводу были объявлены аврал и тревога. Но задержать никого из этих волшебников было невозможно. Они исчезали, как только их собирались схватить. Я своими собственными глазами видел, как они перемещались по воздуху.

т бессилия директор завода рассвирепел ещё больше. Вы же знаете, что он для нас бог, так как авиационный завод является градообразующим предприятием. Ему практически подчиняются все службы нашего города вместе с мэром. Он тут же собрал расширенное заседание и приказал всем службам, в том числе и милиции, выловить нарушителей, и если их невозможно задержать и привлечь к уголовной ответственности, то выдворить из нашего посёлка. Одним словом, эти артисты цирка с сегодняшнего дня объявлены вне закона.

Этими словами отец закончил свой рассказ.

На следующий день отношение жителей нашего посёлка к циркачам резко изменилось. Если раньше их терпели, и даже кое-кто водил с ними дружбу, то с этого дня все стали говорить о них только плохое. Говорили, что среди этих чужаков есть фальшивомонетчики, явно намекая на старика по кличке Облачный Дом, который превращал медь в золото. Припомнили и то, что один из них занимался бутлегерством и спаивал население своим вином, другой изготавливал зелье для приворотов и порчи, третий ездил зайцем на общественном транспорте, женщина занималась проституцией и совращала мужчин, и так далее. Одним словом, за каждым из них нашёлся грешок, и их усиленно стала ловить милиция, но бесполезно. Все они ускользали от стражей порядка, как мыло из рук.

А тут ещё по городку прошёл слух, что кто-то стал насиловать женщин. Рассказывали, что их, этих несчастных, ночью подкарауливали в парках и скверах и скопом насиловали прямо на газонах. Милиция не подтверждала и не опровергала эти слухи. Женщины же, якобы изнасилованные, не признавались и не делали никаких публичных заявлений. Оно и понятно. Кому их них хотелось быть опозоренной на весь наш небольшой городок, где почти каждый житель знал друг друга в лицо. Одним словом, подобные слухи переполнили чашу терпения жителей города. Все заявили, что пора выдворить незваных пришельцев.

Я и сам стал сомневаться в том, было ли это правда, что женщин насиловали, или милиция специально распространяла эти слухи, чтобы настроить население против циркачей. Но когда я подумал о Кате, то и мне захотелось от них избавиться. К тому же, я не мог по компьютеру проследить перемещение всех небесных сущностей, потому что со спутника почти не видно людей на земле, тем более, если этих женщин насиловали, в основном, ночью в кустах, когда с неба вообще ничего невозможно разглядеть.

В разгар всех этих разговоров в городе появилась бабушка Егора. Она встретила меня у школы после занятий и попросила разыскать Егора и проводить его к ней.

– Ты, наверное, знаешь, что творится в нашем городке? – спросила она, – мне совсем не хочется заходить на квартиру. Вот повидаю его, и тут же уеду опять в деревню.

– Родители Егора вернулись, – объявил я ей.

– Знаю, – мрачно сказала она, – вернее, догадалась. Как только я прибыла сюда сегодня утром, то встретила свою давнишнюю знакомую, которая умерла ещё десять лет назад. Она-то и порассказала мне всего столько необычного, что голова у меня идёт кругом. Мне уже тогда было здесь плохо. Я почувствовала в атмосфере такую тяжесть, что каждый день у меня болела голова. Поэтому то я и уехала в деревню. Хотела прихватить с собой внука, но Егор заупрямился. Говорил мне: «Как же я буду без школы?» Я подумала и согласилась с ним, потому что срывать его во время учебного года и везти на новое место – не очень хорошо. Вот и поехала одна.

– Об этом он мне не говорил, – заметил я.

– А он писал мне в деревню каждую неделю, – продолжала она, – что всё у него хорошо, и в городе всё нормально. Какое уж здесь нормально, когда мертвецы ходят по улицам.

– Так они же ожили, – заметил я.

– Если мертвецы ожили, то почему же они не идут на Страшный Суд? Или Конец Света ещё не наступил? Здесь такое творится, что волосы дыбом встают. И никто ничего не знает. Все молчат. Круговая порука. Я и раньше думала, что такие закрытые городки, как наш, варятся сами по себе в своём соку, ничем не интересуются в мире. Да и о себе не очень-то распространяют новости, ссылаясь на то, что все работают на режимном предприятии. И чужаков не любят, на всех смотрят с подозрением, как бы шпионы не появились. Одним словом, маленькое государство в государстве. Мне это всегда не нравилось. Отъедешь от такого городка на километр, и уже никто ничего не знает, что здесь происходит. Егор, наверное, не хотел расстраивать меня, ничего не сообщал.

– Да, уж, – сказал я, отведя от неё взгляд.

– Вот прямо сейчас заберу его и увезу с собой, – решительно заявила бабушка.

– Он с вами не поедет, – сказал я уверенно.

– Это почему же? – удивилась бабушка.

– К нему вернулись родители.

– А ты уверен, что это его родители?

– Если не родители, то кто же они?

– Это ещё не известно, – задумчиво сказала старуха. – Мы в нашей-то жизни меняемся и через некоторое время становимся другими. А существа, пришедшие из другого мира, могут быть совсем другими, чем мы думаем.

– Если вас послушать, – возразил я ей, – то люди, побывавшие за границей, уже не те, чем были раньше? Так, по-вашему, выходит?

– Выходит так, – согласилась она, – тем более, если эти люди приняли другое гражданство. Я уже не говорю о том, что люди, откочевавшие в другой мир, уже не люди, и иные существа. Как бы это сказать проще?

– Они не от мира сего?

– Вот именно, – согласилась бабушка. – И я думаю, что им всем не стоило возвращаться.

– Почему? – удивился я.

– Потому что в том другом мире им предстоит пройти другую дорогу и прожить иную жизнь. А так получается, что их как бы сняли с дистанции и опять вернули на старт. А ещё можно сказать, что их вынули из своей стихии, как рыб из воды, и оставили на воздухе, где им совсем не место. Они задыхаются здесь, потому что там, у них совсем другая среда, другой быт и другие задачи. Конечно, можно предположить, что они временно приехали сюда в отпуск, но там их ждёт своя робота и своя жизнь. Ещё хуже будет, если они обретут здесь своё бессмертие, и уже никогда не смогут выбраться из нашего мира. Им будет отсечен путь движения и развития. Там, где они находились, более возвышенный и совершенный мир, которые многие называют Царством Небесным. Побывав там, здесь они рано или поздно начнут ощущать себя как в тюрьме. И от этого начнут страдать. Всем нам предстоит пройти по этим мирам, поэтому не нужно нарушать по своей воле Божественное предначертание.

Я задумался над её словами, кое-что из сказанного бабушкой меня смущало, и поэтом я чувствовал во всех событиях последних дней свою вину от соучастия в этом нашем с Егором эксперименте.

– Ну ладно, – сказала бабушка, – иди, приведи мне Егора.

Я вернулся в школу и подошёл к классу, где учился Егор. После уроков их учительница, классный руководитель, задержала всех, чтобы обсудить успеваемость и напомнить отстающим учащимся, чтобы они подтянули "хвосты". Как только я подошёл к ним, двери открылись, и ученики стали выходить. Я заглянул к ним в класс и махнул Егору рукой. Он тут же вышел ко мне с портфелем и сказал:

– Подожди минутку, я сейчас сбегаю в нашу библиотеку и сдам книгу, а то и так её просрочил.

В руках он держал томик Дюма «Три мушкетёра».

– Идём, некогда, потом сдашь, – сказал я ему. – Твоя бабушка приехала.

Это известие его обрадовало.

– Хорошо, что она приехала, а то я по ней соскучился. Сейчас приду домой.

– Она не хочет идти домой, – сказал я ему, – не желает видеть твоих родителей и ждёт тебя возле школы.

– Это почему же? – удивился он.

– Она утверждает, что они не настоящие.

– Какой вздор! – возбуждённо воскликнул Егор. – Вот темнота! И впрямь, говорят, что старые люди частенько выживают из ума. Но я сейчас с ней поговорю и всё улажу.

– Очень сомневаюсь, – сказал я, – она хочет увезти тебя в деревню.

– Это во время самого разгара эксперимента? И речи об этом не может быть.

Мы с Егором спустились к выходу. В ограде школы под тополем нас ждала бабушка.

– Привет, бабуля, – воскликнул Егор, – скучал по тебе. Почему ты так долго не приезжала?

– Голова у меня здесь болит, – сказала бабушка, – здесь атмосфера стала какой-то плохой и напряжённой. Очень нехорошая аура. А в нашей деревне и воздух чистый и жизнь здоровая. Там мне лучше. Да и тебе будет лучше. Поехали со мной.

– Да брось ты свои предрассудки, – сказал Егор, – пойдём домой, я тебя отведу к маме с папой. Ты же ещё их не видела. Я так рад, что они вернулись к нам.

– Знаю, – сказала она, – поэтому и не хочу идти к вам.

– Это почему же? – удивился Егор.

– Уж больно я стала стара, привыкла к законам нашего мира, и всё новое и неестественное меня пугает.

– Да не бойся ты, – схватил Егор её за руку, – радоваться надо, что соединилась вся наша семья.

– Когда-нибудь, может быть, и соединится на небе, но не сейчас, – заупрямилась бабка. – Ты уж извини меня, старуху, выжившую из ума. Но я женщина старых взглядов. Поэтому хотела бы поговорить с тобой где-нибудь здесь в сторонке. Да и друг твой нам не помешает.

Ограда нашей школы примыкала к треугольному участку, засаженному тополями с двумя пересекающими аллеями и скамейками возле фонтана в самом центре. Это место носило название «Сквер космонавтов», потому что рядом с фонтаном был установлен бюст первому космонавту в мире Юрию Гагарину. Все скамейки были свободными, в сквере никого не было. Нашему разговору никто помешать не мог. Мы сели напротив фонтана и бюста космонавта. Бабушка – посередине, мы с Егором – по краям. Егор положил на скамейку свой портфель, а на него томик «Три мушкетёра». Юрий Алексеевич Гагарин смотрел на нас своими каменными глазами с большим интересом.

– Ну, – сказала бабушка, удобно устроившись, – рассказывайте, что у вас здесь происходит.

– Да, ничего особенного, – сказал Егор и посмотрел на меня.

– Знаю, – кивнула головой бабушка, – мертвецы уже ожили. Нигде не ожили, а у вас ожили. Похоже, что в этом городке творится что-то неладное. Как будто у вас наступает конец света. Вы говорите мне всё, как есть. Откровенно. Если не поедешь со мной, я сегодня же уеду одна. Но пока я здесь, могу дать вам ценные советы. Всё же я на своём веку многое повидала, и знаю достаточно. Может быть, вам мои советы пригодятся. Рассказывайте всё, как на духу.

Мы опять переглянулись с Егором. По его глазам я понял, что он не намерен открывать наши секреты.

– Я понимаю и чувствую, – продолжала бабушка, – что над городом нависла какая-то угроза. Я думаю, что на заводе происходят испытания какого-то секретного оружия, о которых не знает народ. Эти технари всегда всё держат в тайне до последней минуты, пока сам джин не вырвется из бутылки. Но я чувствую, что над всем нависло какое-то тяжёлое поле, которое и влияет на нашу жизнь.

При этих словах мы опять переглянулись с Егором.

– Поэтому и воскресли мёртвые, – продолжала говорить старуха, – и ещё произойдёт много всяких бед. Я думаю, что это поле начнёт притягивать из других миров разные сущности, которые постараются вначале овладеть сознанием всех жителей посёлка, а потом их волей и жизнями.

– Уже это происходит, – сказал Егор, – в нашем посёлке появились циркачи с пара нормальными способностями.

Это известие заинтересовало бабушку, и она попросила внука подробнее рассказать о них. Пока Егор рассказывал, что произошло в нашем городке во время её отсутствия, я рассеяно слушал его слова и смотрел на фонтан и каменного Гагарина, и немного отвлёкся. Мне пришла в голову забавная мысль: что думал архитектор, устанавливая эту огромную чашу с водой у него под носом. Если Гагарин не может её выпить, то вполне способен в неё плевать. Я бы так и делал. Интересно, что бы сказали жители, если бы этот архитектор додумался пустить изо рта Гагарина струйку воды в фонтан, как это делают итальянские архитекторы, сооружая у фонтанов скульптурные головы львом и разных греческих богов. Что бы подумали наши умные жители, видя такое? Кому-нибудь, наверное, пришло бы в голову, что у космонавта изо рта льются словеса, или, что он промывает себе горло. А лучше – то, что он слетал в космос, набрал в себя жидкого космического эфира. И сейчас он заполняет этим эфиром пустую чашу. Народ может подходить к бассейну, набирать его в бутыли и приобщатся к космическому разуму и прочим благам далеких цивилизаций. А может быть, это чистейшая амброзия, источник вечной жизни, и жители нашего городка, попробовав этот напиток, обретут бессмертие. Жаль, подумал я, что архитектор не додумался до такой мысли.

В это время Егор закончил свой рассказ, и бабушка задумалась.

– То, что ты мне только что рассказал, – молвила она, – уже настораживает. Судя по твоим описаниям этих циркачей, можно предположить, что невидимое поле, начало притягивать к себе сильные сущности. Я долгое время занималась в Академии наук восточной культурой. И сразу же нахожу сходство этой восьмёрки с восьмью китайскими прославленными даосами. Все они в своё время обрели бессмертие, и жили до этих событий вдали от людей в горных районах Китая. Что их сюда притянуло? – не понятно. Они прибыли в наше местечко, преодолев тысячи километров, несколько границ Китая, Монголии и России. Но я думаю, что это всего лишь арьергард того потустороннего мира. Так называемые разведчики. Если им удастся здесь закрепиться и отвоевать власть над людьми, то тогда вслед за ними сюда ринутся другие сущности, это будет нашествие таких чудес, к которым люди совсем не подготовлены. И большинство населения нашего посёлка сойдёт с ума. Это необходимо предотвратить.

– А как это сделать? – спросил Егор.

– Вам нужно их в чём-то победить. Когда они хоть в чём-то потеряют над вами превосходство, они сами удалятся из вашего мира. Две могучие силы в одном месте никогда не уживаются. Но и это не всё, вам предстоит длинный путь борьбы с ними.

– С кем? – удивлённо спросил Егор.

– С той силой, которая вторгается в вашу жизнь, – ответила бабушка и продолжила. – Вместо них придут ещё более сильные сущности, но уже в меньшем количестве. Таково правило закона уменьшения перемещающейся энергии. Об этом знают все, кто занимается изучением тонкой материи. Вы побеждаете восьмерых, на их место приходят семеро других. Вы побеждаете семерых, приходят шестеро. И так далее до полного нисхождения силы в количественном отношении. Но в качественном отношении эта сила будет только увеличиваться. Самая трудная битва вам предстоит в конце, когда вы выйдете один на один с этой силой.

Мы переглянулись с Егором. Я заметил, что он встревожен.

– А можно этих циркачей победить с помощью игры в баскетбол? – просил я.

– Любое своё поражение они не переживут, – заявила она.

– И кто эти нынешние циркачи? – спросил бабушку Егор. – Нам нужно их хорошо изучить, чтобы, зная их слабости, победить.

– Судя по твоему рассказу, – подумав, начала говорить бабушка, – эта соперничающая с вами сила послала в город довольно привлекательных сущностей. У китайцев многие даосы почитаемы. И здесь они хотели завоевать ваш посёлок мирным путём, втереться в ваше доверие, вызывать к себе симпатии. Но не тут-то было. Как говорят в народе, нашла коса на камень. Благодаря директору вашего завода все жители поняли, какой троянский конь вошёл в город. Я думаю, что со временем благодарные жители ещё поставят памятник своему директору.

Мы все трое, почему-то, посмотрели на бюст Гагарина.

– Так вот, – продолжала бабушка, – в восьмёрку этих бессмертных входит женщина. Она самая опасная для вас. Прежде всего, вы на неё должны обратить внимание. Победив её, вы победите всю команду.

– А кто она? – спросили мы с Егором в один голос.

– По старинному приданию, эта девица носит имя Хэ. В Китае её так и зовут «бессмертная дева Хэ».

– Однако, судя по тому, что она спит с доброй половиной мужчин нашего городка, её не назовёшь девой, – заметил Егор.

– Вот я и говорю, что суть этой тёмной силы всё равно так или иначе проявляется! – воскликнула бабушка и продолжила. – Так вот, откуда она появилась, никто не знает. В своей книге «Записки у Восточной террасы» сунский писатель Вэй Тай рассказывает о девице Хэ из Юнчжоу, которой в детстве дали отведать то ли персика, то ли финика, после чего она никогда не чувствовала голода. Она умела предсказывать судьбу. Местные жители почитали её как святую и называли Хэ Сянь-гу. Однако позже другой юаньский писатель Чжао Дао-и оспаривает это мнение в своем трактате во «Втором сборнике зерцала постижения Дао светлыми бессмертными всех эпох» и утверждает, что Хэ была дочерью некого Хэ Тая из уезда Цзэнчэн близ Гуанчжоу и жила у Слюдяного ручья. Когда ей исполнилось четырнадцать лет, то один даос научил её питаться слюдой, чтобы сделаться лёгкой и не умереть. Именно поэтому у неё стал такой светлый лик. Она поклялась не выходить замуж. Потом она средь бела дня вознеслась на небеса, но время от времени всё же появлялась на земле. Считается, что даосом наставившим её на путь бессмертия, был Люй Дун-бинь.

– Бабушка, – прервал её Егор, – нам совсем не интересны эти исторические подробности. Научи нас практике для борьбы с ними.

– А напрасно ты не хочешь меня выслушать, – терпеливо заметила бабушка, – иногда эти знания могут очень даже пригодиться. Потому что Люй Дун-бинь это тот самый уродец с мечом, которого ты описал мне, и он будет её очень защищать как свою ученицу.

– Этот Квазимодо? – удивился Егор.

– Так оно и случается, когда уродство защищает красоту, – сказала бабушка. – Вспомни-ка Эсмеральду и Квазимодо у Виктора Гюго. Так вот, в народе почитали Хэ ещё как богиню Небесных врат Пэнлай, где росло персиковое дерево, плодоносящее один раз в триста лет. И вот однажды во время цветения ветер засыпал лепестками проход через Небесные врата, и никто не мог пройти. Вот она и трудилась, сметая лепестки, чтобы освободить проход для всех, желающих попасть в Небесные чертоги. По просьбе этого Квазимодо небесный государь включил Хэ в группу бессмертных, с тех пор она и находится с ними в одной команде. А Люй спустился на землю, чтобы наставить на путь истины другого человека, который мог бы заменить её у Небесных врат. Эта история показывает, каким образом Хэ связана нежной дружбой с Люем. К тому же в детстве Хэ воспитывалась у злой мачехи, заставлявшей девочку трудиться с утра до вечера на кухне. Хэ проявляла исключительное терпение, чем и тронула Люя. И он помог ей вознестись на небеса. Кстати, с ней должен находиться бамбуковая черпак, который она в спешке с собой прихватила на небо, из-за него китайцы почитают её как покровительницу домашнего очага.

– А мы не видели у неё никакого черпака, – сказал я.

– Будьте внимательны к деталям, – заметила бабушка, – в борьбе с этими сущностями такие детали вам могу очень помочь. Вдруг получилось так, что Хэ потеряла где-то свой черпак, и если вы ей его найдёте, то завоюете её благосклонность. И сможете с ней о чём-нибудь договориться.

– А что представляет собой Люй, этот Квазимодо? – спросил её Егор.

– О, это очень достойный даос! – воскликнула бабушка, – Ещё в конце одиннадцатого века писатель Чжэн Цзин-би в своих «Заметках из кабинета неразумного» сообщал о нём много интересных вещей, а в провинции Хунань в его честь был построен даже храм. В момент зачатия с неба к постели матери спустился на миг белый журавль, поэтому у него такая длинная шея. У него была очень хорошая память, потому что в день он мог запоминать по десяти тысяч иероглифов. Когда он вырос, то оправился путешествовать и в горах Лушань провинции Цзянси встретил учителя Чжунли Цюаня, который научил его магии, фехтованию и искусству делаться невидимым.

– А кто такой Чжунли? – спросил её Егор.

– Это тот, которого у вас в народе окрестили Облачным Домом с нефритовой шкатулкой под мышкой, в которой он хранит наставление о том, как стать бессмертным. У него есть веер, при помощи который он умеет оживлять мёртвых.

– Может быть, он и оживил мёртвых в нашем посёлке? – спросил её Егор.

– Сомневаюсь, – сказала бабушка, – такую массу народа одним веером не оживишь.

При этих словах мы с Егором сохранили гробовое молчание. А бабушка продолжила свой рассказ:

– Так вот, это он разбил письменный прибор директору вашего завода. Чжунли являлся когда-то блестящим каллиграфом эпохи Тан. Он -отличный алхимик, умеет превращать медь и олово в золото и серебро. Ходит всегда босым. Когда-то ханьским императором он был послан во главе войска против тибетских племён, но когда его воины должны были вот-вот победить, над ними пролетал другой даос Ли Те-гуай и подсказал неприятелю, как разбить войско Чжунли, что и было ими сделано. А сделал он это с той целью, чтобы Чжунли не гонялся за славой и почестью, а посвятил себя высшим истинам и стал бессмертным.

– А кто такой Ли Те-гуай? – опять задал вопрос Егор.

– Это тот ваш хромоногий с железным обручем на голове, – сказала бабушка, – он ходит с железной клюкой и приготавливает разные зелья. Его обратил в даосы тот же Квазимодо Люй Дун-бинь, однако, тело у него другое.

– Как это другое? – удивился я.

– Дело в том, что в своем прежнем виде Ли был простым чиновником, который умер в страхе перед высоким сановником. Квазимодо Люй возродил его в образе мясника Ли, а затем сделал бессмертным. Ли эта метаморфоза понравилась – из одного тела кочевать в другое, а в последствии это ему даже очень пригодилось. Так, даос Ли, познав тайны Дао, оставил своё тело на попечение ученика, а сам отправился в горы, предупредив, что вернётся только через семь дней. Если же он не вернётся, то ученик должен был сжечь тело. На шестой день ученик узнаёт, что умерла его мать, он сжигает тело учителя и спешит домой. Когда же Ли возвращается домой, то не находит своего тела и вселяется в тело умершего хромого нищего. Затем отправляется на похороны матери ученика и воскрешает её. Через двести лет он берёт своего ученика на небо. За его знания изготовлять чудодейственные снадобья, способные поднимать мёртвых из могил, народ почитает его как великого Лекаря.

– А кто тот, кто ездит зайцем в общественном транспорте? – спросил бабушку Егор.

– Это тоже один из учеников Квазимодо Люя, – сказала бабушка. – Он был сыном первого министра Цао Бяо при сунском императоре Женьцзуне и младшим братом императрицы Цао. Его имя – Цао Го-цзю. Все его звали при дворе «Дядюшка государства». Но он презирал богатство и знатность и мечтал лишь о «чистой пустоте» даосского учения. Отпросившись у императора, он отправился странствовать по свету. Прощаясь, государь подарил ему золотую пластинку, где было написано: «Го-цзю может повсюду проезжать как сам государь». Когда он переправлялся на пароме через реку Хуанхэ, перевозчик потребовал с него плату, и то решил ему отдать пластику, но как только лодочник прочитал надпись, то тут же бухнулся перед ним на колени, и все, кто находился на пароме, стали кричать ему здравницу. Однако один человек не кричал. Это был даос Квазимодо Люй, сидевший в своём рубище в стороне. Он подошел к Цао и стал его укорять. «Если ты пошёл в монахи, то чего же пугаешь людей, показывая своё могущество?» – сказал он ему. Цао устыдился этих слов, выбросил пластину в реку и упал на колени перед даосом, прося прощение и говоря такие слова: «Разве я могу, ваш покорный раб, являть перед вами своё могущество?» Квазимодо это понравилось, и он увёл того с собой в горы и сделал даосом. Потом каким-то чудом эта золотая пластинка опять вернулась к Цао Го-дзю. Вероятно, понравившиеся даосам вещи никогда не могут быть потеряны. А эта пластинка, видать была памятью для даоса о прежней жизни. Ведь само по себе золото цены не имеет. Потом этот даос научился играть на кастаньетах и сделался покровителем актёров.

– Он и сам неплохой актёр, – заметил Егор, вероятно, вспомним выступление циркачей на площади.

– А кто тот, кто ездит на бумажном ослике? – спросил я.

– Это Чжан Го-лао, по прозвищу Почтенный.

– А мы его зовём Кентавр, – сказал я.

– Вообще-то, это – оборотень белой летучей мыши, – заметила бабушка. – Когда об этом узнал первый император Китая легендарный государь Яо от придворного мага Шэ Фа-шана, то он тут же испустил дух. Он способен предсказывать будущее и рассказывать о событиях далёкого прошлого, свидетелем которых он был. Не мудрено, что он умеет оживлять бумажного ослика. Если прожить столько времени, то можно научиться ещё и ни этому.

– А юродивый? – спросил Егор. – Кто он такой?

– Это – Лань Цай-хэ. О нём ещё в позапрошлом тысячелетии упоминает в своём «Продолжении житий бессмертных» автор Шэнь Фэнь, как о самом добром святом, раздающим бедным деньги, собранные подаянием, и развлекающих всех своей игрой на свирели. Бедняки его очень любили. Он приглашал их в винные лаки и угощал вином, потому что сам был пьяницей. Однажды, когда он вошёл в загул с бедняками возле озера Хаолян, в облаках появился журавль и послышались звуки тростниковой свирели и флейты. В тот же миг Лянь вознёсся на небеса, стоя на облаке, сбросил с себя сапог, одежды и кастаньеты и исчез, став после этого покровителем музыкантов.

В это время вдруг неожиданно с неба повалил густой снег.

– Что это? – воскликнул Егор. – Снег ранней осенью? Такого у нас ещё не было.

– Понятно, – молвила бабушка, – здесь без чудес этой великолепной восьмёрки не обошлось.

– А что такое? – спросил Егор.

– Я вам не рассказала о последнем, восьмом даосе, которого зовут Хань Сяном.

– Это тот, который выращивает живые говорящие цветы? – уточнил Егор. – Мы его прозвали Садовником.

– Абсолютно верно, – подтвердила бабушка, – многие исторические источники подтверждают, что Хань Сян жил в танскую эпоху во времена своего дяди знаменитого конфуцианца и литератора Хань Юя. Дядя и племянник постоянно спорили, доказывая друг другу, чья религия лучше: даосизм или конфуцианство. Чтобы показать своё превосходство над конфуцианством племянник поставил дядю перед императором в неудобное положение. Тот просил дядю во время засухи вызвать дождь. У дяди ничего не получалось. Тогда племянник, приняв облик даосского монаха, вызвал дождь и снег, оставив усадьбу дяди без осадков. В другой раз Хань Сян в усадьбе дяди показал чудеса, вырастив цветы в тазике прямо на глазах гостей. Притом, на их лепестках иероглифами было написано: «Облака на хребте Циньлин преградили путь, где же дом и семья? Снег замёл проход Ланьгун, конь не идёт вперёд». Смысл этих стихов до дяди дошёл значительно позже, когда он за гонения на буддистов был отправлен императором в ссылку на юг, и, переправляясь через перевал хребта Циньлин, был застигнут снежной бурей. Явившийся к нему племянник в образе даоса, спросил его: «Ну, и чья же религия лучше?» Затем, подарив дяде фляжку с пилюлями от малярии, которая свирепствовала в то время на юге, исчез навсегда. Садовники считают его своим покровителем.

– Так вот, значит, кто устроил нам снег, – сказал Егор, поёживаясь от холода.

Мы подняли наши портфели над головами, чтобы защитить себя и бабушку от густого снегопада. Сугробы росли у нас прямо на глазах.

– Нужно выбираться отсюда, – сказала бабушка, – а то нас с головой засыплет снегом.

И обратившись к Егору, она попросила:

– Поехали со мной в деревню. Там такого безобразия у нас не происходит.

Вдруг снег прекратился и тут же на наших глазах стал таять.

– Что это?! – испуганно воскликнула бабушка, кивнув головой в сторону бюста Гагарина.

Мы посмотрели через фонтан и обомлели. Каменная голова космонавта качнулась и стряхнула с себя снег. Мы глазам своим не могли поверить. Черты каменного лица под струящимся ручейком талого снега ожили, и на нас смотрел живой Гагарин, которого раньше мы видели только в документальных кинофильмах. Он ещё раз кивнул головой и выплюнул изо рта сгусток грязи, который шмякнулся прямо на водяную гладь фонтана. По воде пошли круги. «И всё же он плюнул в фонтан», – подумал я. Отряхнув с себя снег, он улыбнулся в нашу сторону своей неотразимой улыбкой и сказал:

– Товарищи, вы мне не поможете? Что-то ноги и руки заклинило.

От страха мы не могли пошевельнуть ни рукой, не ногой. Видя, что мы никак не реагируем на его слова, он поднатужился и развалил каменные плиты, стиснувшие его, и, освободившись, подошёл к фонтану. Окунув руку в воду, он опять улыбнулся и сказал:

– А водичка-то тёплая. Почему же здесь снег лежит.

Мы опять никак не отреагировали, потому что у нас онемели языки. Он удивлённо осмотрелся по сторонам и опять спросил:

– А где это я?

Видя, что от нас ничего не добьешься, он улыбнулся, мазнул рукой и пошел в сторону улицы космонавта Комарова.

– Что это? – только и мог произнести я, обретя дар речи.

– Нужно уносить отсюда ноги, – сказал Егор, хватаясь за портфель.

Но в это самое время рядом с нами произошло движение на снегу. Мы посмотрели в ту сторону, и опять ахнули. Снег стал собираться в три кучи, образовывая самопроизвольно три снежные бабы.

– Что же это такое?! – вскричал уже Егор.

Снежные бабы оттаивали. Но как-то странно, они таяли только с боков, обретая постепенно черты человеческих фигур. При этом, белый вид снега наполнялся разными цветами и оттенками. Не прошло и нескольких минут, как пред нами предстали трое кавалеров со шпагами в средневековых мушкетёрских костюмах. Они поклонились бабушке и заговорили с нами по-французски. Мы с Егором не знали французского языка. В нашем городке изучали только немецкий и английский языки. Егор знал немецкий язык, а я – английский, но от волнения и неожиданности мы забыли не только иностранные, но и все русские слова. Но кое-что мы всё же поняли из их речи. У одного из них прозвучало слово «пардон – спасибо», у другого «силь-ву-пле – пожалуйста», а у третьего «мерси – спасибо». Затем они все вместе сказали нам: «парблё – чёрт возьми», сверкнули нанас своими сердитыми глазами, повернулись и гордо прошествовали по аллее в противоположную сторону от того направления, куда удалился Гагарин.

Только после этого к бабушке вернулась речь.

– Вот оно что происходит у вас, – сказала она, с испугом озираясь по сторонам, обращаясь к внуку. – И ты хочешь ещё здесь остаться.

– Бабушка, – сказал он, – мы же уже всё решили. Мне не нужно отсюда уезжать. У меня здесь дела.

– Какие ещё дела? – рассердилась бабушка. – Ты что же не видишь, что вокруг происходит?

Егор нагнулся и поднял с земли вываленную в снегу книгу. Стряхнул с неё капли воды и вдруг стукнул себя ею по лбу.

– Всё понял! – воскликнул он. – Торсионные поля во время снега проявляют символы, и даже надписи на книгах. Это же здорово, если так пойдёт дальше, то они начнут оживлять идеи и даже просто наши слова. Это как было у древнеегипетского бога Птаха, который при создании нашего мира, задумывал предметы в своей голове, произносил их словами, и эти предметы, а также птицы, животные и люди материализовывались сами собой. Вот здорово!

– Ты я вижу, совсем очумел, – напустилась на него бабка, – рассудок потерял, мелешь всякую чушь. Какие торсионные поля?! Здесь такое происходит, что бежать нужно отсюда, не оборачиваясь.

– Бабушка, извини, но я никуда не поеду, – твёрдо заявил Егор. – А ты можешь ехать. Тебе и в самом деле лучше всего этого не видеть. Как только всё закончится, я к тебе приеду.

– Что закончится? – спросила бабка, в глазах у которой стояли слёзы. – Что закончится? Я тебя спрашиваю. Настанет конец света?

– Да нет, – успокоил он её, – конец света ни будет. Это я тебе обещаю.

Бабка тяжело поднялась со скамейки.

– Вот что я сделаю, – сказала она, тяжело выдохнув, – я сейчас же поеду по деревням и соберу самых известных колдунов, шаманов, священников и лам. Мы все приедем сюда и начнём лечить город, а иначе он погибнет. И вместе с ним погибните и все вы.

Она обняла Егора и заторопилась уходить.

– Надо спешить, – сказала она. – А то будут поздно. Все вы здесь погибните. Сегодня же доберусь до деревни, и всех подниму на ноги. Приедем к вам спасать вас. Вы уж держитесь, дождитесь нас.

Она повернулась и торопливо пошла по аллее в сторону улицы Столичной.

Нам с Егором было очень жаль старуху. Она так расстроилась.

– Ну, что будем делать? – спросил меня Егор.

– Как что? Собирать баскетбольную команду для матча.

– А даосы-то примут наш вызов? – усомнился Егор.

– Примут, ещё как примут, – уверенно сказал я. – Ты лучше мне объясни, до какой степени у нас будут происходить все эти безобразия?

– Что ты имеешь в виду? – просил он меня.

– Эти появления Гагариных и мушкетёров.

Я почувствовал, что мы можем с ним поругаться, но это не входило в наши планы. Сейчас нам, как некогда, нужно было держаться вместе. Я думаю, что он это тоже понимал. Хотя Егор и насупился от моих слов, но как видно, поборов в себе первоначальную реакцию, ответил мне вполне миролюбиво и дружелюбно.

– Знаешь, – сказал он, – всё это не так просто. Что-то мы с тобой не учли. Конечно, и циркачи виноваты, не вовремя вызвали этот снег. Наверно, во время снегопадов и дождей нам нужно отключать наш агрегат. В следующий раз будем осторожнее, потому что уже знаем, чем всё это может закончиться.

В это время мы заметили, как по аллеи к нам на встречу шёл спортивной походкой человек в штатском костюме. Издалека он был похож на космонавта Комарова. Когда он к нам приблизился, мы с Егором ещё больше поразились этому сходству.

– Извините, – сказал Егор, обратившись к нему, – вы случайно, не космонавт Комаров.

– Да, он самый, – сказал нам человек и улыбнулся. – Кстати, ребята, вы не подскажите мне, где здесь остановка?

– На улице Советской? – сказали мы с Егором в один голос и указали направление.

Он поблагодарил нас и сказал:

– Занесла же меня сюда нелёгкая. Сам не пойму, как здесь оказался.

Он пошёл в сторону остановки. Мы же качали головами и не знали, что думать.

– Хорошо, что у нас в городке не так много улиц с именами людей, – заметил Егор. – Вот улица, Комарова, потом Гастелло, и ещё Моцарта. Другие не имеют таких названий, которые можно было бы реализовать. Ведь на улице Столичной не разместишь Москву. Потом, есть ещё другие Севастопольская, Одесская, Заиграевская, Родины, Сталинградская.

– Ещё есть улица Чайковская, – заметил я.

– Ну вот, – засмеялся Егор, – будут у нас сейчас свои герои, космонавты и музыканты, музыканты. Хорошо хоть нет политиков. А то это самые бесполезные люди.

– Есть ещё мушкетеры, – напомнил я ему, – ты ещё про памятник Ленину забыл. Наверняка этот памятник тоже ожил.

– Ну, одного политика можно иметь, – улыбнулся Егор. – Будет нам в клубе лекции читать о пролетарской революции. Но вот что интересно, почему же у нас нет ни улицы Карла Маркса, ни Фридриха Энгельса, ни улиц других наших руководителей коммунистической партии и советского правительства?

– И в правду! – удивился я. – А ты что думаешь.

– Я думаю, что когда началось строительство нашего авиазавода в 1939 году, то здесь была, в основном, техническая, а не партийная интеллигенция, которая давала названия улицам. Технари, они думали о чём? Чтобы прямо и крепко держалось крыло у самолёта, чтобы во время выпускались шасси, и мотор работал бы бесперебойно, а на остальное им было наплевать. Да и не любили они этих партийных бонз и всяких политических лодырей, которые ничего не делали, а только мололи языками и жрали усиленные пайки. Поэтому и улицы у нас были без всяких политических заморочек.

Я с ним согласился. Мы ещё некоторое время поговорили, и решили, что срочно нужно собирать сильную баскетбольную команду для игры с циркачами. Но, прежде всего, нам нужно было сделать вызов даосской команде. Мы решили, что я пойду на стык улиц Столичной и Гастелло, где рядом с отделением милиции, расположенным в директорском многоэтажном доме, видели просящего подаяние юродивого Ланя Цай-хэ. При этом когда его гоняла милиция, нищий мгновенно переносился с одной улицы на другую, и его никак не могли поймать. Егор же решил поискать хромоногого даоса, который обитал в районе рынка, сразу за улицей Комарова. Мы вышли из сквера на улицу Комарова и от неожиданности и удивления разинули рты. Милиционеры вели по улице сразу же нескольких Комаровых в свой участок. Оказывается, все эти космонавты возникли из снега под табличками, висящих на углах зданий вместе с номерами домов. На одной только этой улице оказалось семнадцать таких табличек, и, соответственно, семнадцать космонавтов с той же фамилией. Местная милиция тут же оцепила наш городок. По распоряжению самого директора, никто не мог ни въехать, ни выехать из него.

К вечеру было отловлено по всему городку кроме восемнадцати космонавтов, (среди них Гагарин), двенадцать героев Гастелло, и двадцать восемь композиторов. Из них пятнадцать Петров Ильичей Чайковских и тринадцать иностранцев Амадеев Моцартов. Кроме того, было задержано трое вооружённых шпагами французов, назвавших себя Артос, Партос и Арамис. Д’Артаньяна среди них не было. Он не проявился потому, что книга называлась «Три мушкетёра».

Мы с Егором ошиблись, думая, что в нашем посёлке проявился всего лишь один политик. Это оказалось не так. После разоблачения культа личности Сталина на XX-м съезде коммунистической партии Советского Союза статую вождя, стоявшую возле клуба «Рассвет», тайно ночью демонтировали и отвезли на завод, где кинули в небольшой дворик, наглухо отделённый от всех цехов. Эта статуя пролежала на боку почти полвека, а во время снега ожила и превратилась в настоящего Иосифа Виссарионовича Сталина, который стал стучаться в железную стену, пока стук не привлёк внимание охранника. Этот охранник был старой закалки, считал себя верным сталинцем. Он-то и вызволил своего вождя из плена и проводил в Дирекцию, где приняли того довольно любезно.

По иронии судьбы на крыше одного из цехов оказался также бюст Никиты Сергеевича Хрущёва, которого после снятия с поста генерального секретаря партии просто выкинули на крышу, как ненужную вещь. Никита Сергеевич, когда ожил, то сам спустился с крыши по пожарной лестнице, и пришёл на проходную. Там его и задержали. Всех трёх вождей разместили в разных комнатах, потому что не знали, насколько их может разделять антагонизм в их политических взглядах. Через какое-то время директор завода распорядился строго на строго не показывать вождей народу, чтобы не произошло каких-нибудь нежелательных волнений. Но я думаю, что эта мера была напрасной, потому что все работники заводы были всегда очень дисциплинированы, так как сама система производства была режимной, и каждый рабочий в глубине души считал себя немного солдатом и патриотом. По распоряжению начальства ни французов, ни немцев не выпустили из нашего городка. Всех их распределили по школам преподавать музыку, фехтование, а также немецкий и французский языки. Впервые в нашем посёлке услышали настоящую французскую речь. Всех космонавтов определили на работу в инженерный корпус, а летчиков-героев взяли на завод на ставки военпредов. Так что, в этом деле всё уладилось к всеобщему удовольствию. Все получили работу и жильё. Правда, политики проявили некоторое недовольство, но им быстро объяснили, что их время прошло, и те смирились.

Но были также и радостные моменты во время того чудесного снегопада. Когда мы с Егором расстались, и я отправился на стык улиц Гастелло и Столичной, чтобы найти там нищего, а Егор – в район рынка, чтобы встретить хромого, то у первого же попавшегося мне магазина меня ожидало новое потрясение. Я пережил шок. Это случилось возле магазина «Ткани». Ещё издали я увидел суету множества женщин. Некоторые из них тащили сразу по несколько рулонов ткани на себе. Когда я подошёл ближе, то сразу же понял причину этого оживления. Таявший на глазах всех прохожих снег тут же на асфальте перед входом в магазин выкристаллизовывался в тюки и отрезы тканей самых различных рисунков и расцветок. Женщины от такого вида потеряли головы, они бросались на тюки с тканью, отматывали себе столько, сколько могли унести, и довольные, нагруженные драгоценной ношей спешили домой, чтобы, оставив там всё, снова бежать за бесплатной тканью.

Я прошёл дальше и увидел у магазина с вывеской «Мясо» мостовую, всю заваленную свиными и говяжьими окороками, тушками овец и баранов. Здесь был тот же ажиотаж, что и возле магазина «Ткани». Все, в том числе и продавцы магазина, забыв обо всём на свете, тащили по дома мясные тушки, филей, вырезки грудинки и такие деликатесы, которые уже давно не ели. Всё пространство возле магазина «Мебель» было заставлено мягкими диванами, стульями, столами, этажерками, тумбочками и кроватями. Каждый прохожий выбирал себе из мебели то, что ему было необходимо иметь дома. Но главное потрясение меня ждало на улице Столичной. Вся эта улица была запружена бутылками с водкой «Столичная». По ней невозможно было пройти, чтобы не наступить на бутылку.

Должен сказать, что связь на нашем заводе работает отменно. Как только рабочие услышали, что твориться в городе, то никакая дисциплина не могла их удержать на рабочем месте. Все ринулись гурьбой к проходной, сметая турникеты и опрокидывая охранников, и устремились к своим молочным рекам с кисельными берегами. За один день наш городок затоварился так основательно, что в каждой квартире всё было забито доверху коробками с сигаретами, ящиками с водкой, тюками с тканями. Холодильники ломились от еды. Каждая квартира и каждый житель благоденствовали, считая, что наконец-то наступил тот долгожданный коммунизм, который все ждали на заводе более полувека.

Тем не менее, в тот день мне всё же удалось добраться до схождения улиц Столичной и Гастелло. Юродивый сидел на крыльце парикмахерской напротив милицейского участка и с удивлением смотрел на людей, бегающим по обеим улицам с тюками, кошёлками и сумками. Он качал головой и что-то бормотал про себя. Напротив него, в директорском доме на первом этаже находился магазин «Книги», перед которым мостовая тоже была завалена книгам. Но здесь совсем не было ажиотажа. Среди книг копалось всего два или три человека, по виду похожих на истинных интеллигентов, да ещё девочка из младших классов искала детские журналы с картинками. Милиция никак не реагировала на юродивого, потому что у неё и так было дел выше головы.

Я подошёл к Юродивому и бросил ему несколько монеток. Он спросил, не спеть ли мне песенку. Я кивнул головой. И юродивый запел:

Ищут истину везде,

А вокруг – один обман.

Когда пусто в голове,

Живот полн, как барабан.

Я похвалил песенку и сказал ему, что наша школа приглашает их команду на состязание по баскетболу, но с условием, если они проиграют нашей команде, то навсегда покинут наш город.

– А если мы выиграем? – спросил он меня.

– Тогда мы все приобщимся к вашему учению, – ответил я.

На что он мне спел ещё одну песенку:

Если умный человек,

Знания – награда.

Если ж только сила есть,

То ума не надо.

Я очень удивился словам этой песни, но не стал пускаться с ним в дискуссию, а всего лишь сказал.

– Как я понял, вы принимаете наш вызов. В таком случае, мы ждём вас в спортивном зале нашей школы через неделю.

Юродивый кивнул головой. Я повернулся и пошёл прочь от него. Вызов был принят, и нам нельзя было терять ни минуты. Мне с Егором предстояло срочно собрать команду для матча и ещё немного потренироваться, потому что игра предвиделась тяжёлой. Нам необходимо было обязательно победить, потому что решалась не только наша судьба, но и судьба всего нашего городка. Мы предполагали с Егором, что первая победа нам дастся не легко, ибо победа над бессмертными должна быть по всем правилам в несколько раз тяжелее, чем над обыкновенными людьми.

Возле школы я встретил Егора, и он мне сказал, что разыскал на рынке хромого по кличке Железная Клюка и через него передал даосам наш вызов на баскетбольный матч. Хромой сказал, что вечером все восемь даосов встретятся с нами на крыше, чтобы обсудить правила игры возле нашей вертушки. К удивлению Егора, он так и сказал: «у вашей вертушки», и мы поняли, что даосы знают о нашем секрете. В тот день мы всё равно не могли никого собрать из команды, так как по причине всеобщего ажиотажа никому до нас не было дела. Все были заняты своими меркантильными интересами, иными словами, самообогащением.

Вечером мы с Егором с нетерпением ожидали на крыше даосов. С заходом солнца они все вместе спустились к нам, как стая лебедей, и сели вокруг нас полукругом. Всех их я мог разглядеть вблизи в мельчайших деталях. Это было совсем не то, что на экране моего компьютера. Живьём они выглядели намного внушительнее.

– Неплохо придумано, – сказал Хромой, постучав своей железной клюкой по металлическому кожуху нашей летающей тарелки, – удивительно, что вы нашли оригинальный способ проявления Дао, пропуская поток через само Дао.

– Что вы имеете в виду? – спросил я, не понимая его.

– А то, – сказал он, – что через это устройство вы соединяете бесконечно малую величину, так называемое «семя мира» – (цзин), с бесконечно большой величиной – «Небесной сокровищницей».

Я опять не понял его. Но, как видно, Егор его не понял тоже, потому что он спросил:

– Что это значит?

Однако по его тону я понял, что он всё же весь преисполнен гордости за наше изобретение.

– Это значит, – сказал хромой даос по прозвищу Железная Клюка, – что Дао обычно собирает вещь, не создавая отношений части и целого, но, проходя через ваше приспособление, оно, каким-то образом, способно связывать парадоксальной связью многие вещи и проявлять их в физическом мире. Оно странным образом что-то высветливает, а что-то скрывает. Из отсутствия оно делает наличие, а из неподвижного – текучее.

– Вы намекаете, на сегодняшний снег, – спросил я его, – которые одарил жителей посёлка разными дарами?

– Да, – ответил он, – но снег вызвали мы.

– А мы превратили его в товары, продукты питания и книги, – с гордостью молвил Егор.

– Если бы мы не захотели сделать эти превращения, то жители ничего бы не получили, – сказал Квазимодо и добавил. – Если бы мы захотели, то они получили бы отвратительных червей, гадюк и прочую нечисть.

– Как это? – удивился Егор.

По его виду, я понял, что он не очень верит даосам, но вместе с тем, я почувствовал, что он также не уверен в себе, потому что во всём этом деле как-то одно с другим не сходилось. Я сам всеми силами старался мысленно вникнуть в суть произошедшего превращения, понять, что же произошло, но это мне оказалось не под силу.

– А так, – ответил Квазимодо, – ваш народ хотел хлеба и зрелищ. Вот он их и получил от нас. Жаль, что директор вашего завода настроен против нас, иначе бы вы все получили от нас высшие блага.

– И в чём же заключаются ваши блага? – спросил я его.

– Мы могли бы сделать вас свободными.

– Мы и так свободны, – ответил я ему.

– Вы не знаете, что такое истинная свобода, – ответил даос, – когда человек чувствует себя по-настоящему свободно, как ветер, и может перенестись в одно мгновение за тысячи миль.

– Мы с другом постоянно это делаем в своих мыслях, – заметил я. – Так что мы ценим эту свободу.

– Вы, может быть, и цените, – сказал даос, – но многие жители вашего городка не знают, что это такое. Сегодня мы убедились в том, что они слишком привязаны к силе вещения.

– Что такое сила вещения? – спросил я.

– Сила вещения, как понимаем мы, даосы и небожители, это динамическое взаимопроникновение противоположностей. Но земные существа их понимают несколько иначе, создавая свои производства и заводы, подобные вашему предприятию.

– Понятно, – сказал Егор, – а за подарки народу вам спасибо, но как так получилось, что у нас возникло много одинаковых музыкантов, космонавтов и героев? К тому же, возникновение мушкетёров и политиков несколько озадачило наш народ.

– Произошла ошибка, – пояснил Хромой, – мы сориентировали подарки жителям вашего города по вывескам на магазинах, и совсем не учли таблички с названием улиц.

– А памятники? – Памятники – это не наша вина, – заявил он.

– А чья? – спросили мы с Егором в один голос.

– Ваша, – ответил даос. – Вернее, вашего вертящегося устройства.

он кивнул головой на наш торсионный агрегат.

– Это устройство порождает иную действительность, пропуская через себя Великий Поток. Я вижу, вы даже не представляете себе, что такое Дао.

– И что такое Дао? – спросил я его.

– Быть в Потоке Дао – это означает, всё равно, что быть «по ту сторону» логически само тождественного Единого.

– А! Понимаю! – воскликнул Егор, – другим словами, это всё равно, что попасть в четвёртое измерение.

Даос опустил длинные ресницы и, сложив руки на груди, молвил:

– Текучести всегда сопутствует неизменное, но это не постоянство изменений, а недоступная рассудочному пониманию истина: чем более изменчива странствующая в Дао вещь, том более она постоянна.

– Понимаю, – сказал Егор, – эти вещи всегда были в магазинах, только их не видели люди, вы же их проявили, и все вещи, которые ранее проходили через эти магазины, опять материализовались и вырвались наружу. Так это нужно понимать?

Даос улыбнулся и кивнул головой.

– Тогда не понятно, – взволновано воскликнул Егор, – как появилось множество музыкантов и космонавтов с одинаковыми именами?

– Всё спрятано в Пустоте, – молвил даос, – но иногда из этой пустоты выскакивает очень много чудес. Сегодня мы сами в этом убедились.

– И всё же, – настаивал Егор, – объясните нам, почему это всё так странно получилось.

На этот раз заговорила девушка. Мы с Егором впервые услышали её голос чистый как звук струящегося горного родника.

– Поднебесная заключена в Поднебесной. Человек заключён в человеке. Поток Дао заключён в потоке Дао. Небесная сокровищница, имеющая в себе всё сущее, – это состояние полной открытости, когда ничего и некуда не исчезает. Однако эта открытость, скрывающая себя, имеет границу – это всегдашний знак тьмы.

И она показала пальцем на тёмное небо нал нами.

– И? – сделал вопросительную гримасу Егор.

Даосы рассмеялись.

– Неужели непонятно? – спросила девушка.

– Мы оба очень тупые, – нахально заявил Егор, – и просим объяснения. Откуда появились ожившие мёртвые? И почему из одного Моцарта возникло двенадцать Моцартов?

– Вещь – это время, – сказала умная красавица, – человек – это тоже время. Дающее бытие имеет свой неодолимый предел. В беспредельном пределе сходятся две грани: присутствие присутствия – дающее и данное. Наш учитель учит, что то, что вещит вещи, не ограничено от вещей. Но вещи имею свои границы. Граница безграничного – это безграничность ограниченного.

Слушая эти вещи, я чувствовал себя полным идиотом. И подумал, что Егор, вероятно, испытывал то же самое. В мою душу вдруг закрался страх. Я вдруг осознал одну вещь: как же мы собрались их одолеть, если даже не понимаем, о чём они с нами говорят? Однако Егор не подавал вида, что их не понимает. К моему удивлению, он на некоторое время застыл на месте, как будто его всего парализовало. Я даже на некоторое мгновение испугался за него, решив, что даосы его загипнотизировали. Но затем он, придя в себя, сделал кивок, давая понять, что понял то, что ему хотела сказать девица.

Затем мы перешли к обсуждению правил, которых мы должны придерживаться во время игры. В основном, говорил Егор. Как и во всём другом, я предпочёл отдать ему пальму первенства, потому что догадывался, что он умнее и практичнее меня. Даосы приняли все его правила. Мы договорились сыграть наш матч в спортзале нашей школы вечером через неделю. Даосы откланялись и улетели. Глядя в тёмное небо, я спросил Егора:

– Ты понял всё, о чём они тебе говорили?

– Да, – просто ответил он мне.

Я посмотрел на него пристально, стараясь понять, не дурит ли он меня.

– Ты понял, откуда взялись мертвые? Как они ожили? И как размножились герои, космонавты и композиторы.

– Да, – опять ответил он мне.

– Тогда объясни мне.

– Чтобы понять даоса, нужно проникнуть в его сущность, – сказал Егор. – Здесь нужно переходить на совсем другие координаты мышления. Как говорил философ Чжуанцзы, мудрость – в пробуждении, ради забытья в интимно-неведомой данности.

– Откуда ты знаешь этого философа? – удивился я.

– От бабушки, – ответил он и продолжил, – пробуждение даоса от забвения истока бытия не преодолевает забвения, а скорее вводит в него, приучает мыслить немыслимое как имманентную основу самой мысли.

– Это мне не понятно, – заявил я, – ты говоришь слишком сложно для меня.

– Если ты и ребята не поднимутся до этого уровня, – предостерёг он меня, – то мы проиграем им матч.

– Но зачем нам подниматься до этого уровня? – возразил я ему. – Ведь мы с ними будем играть не в бирюльки с разными интеллектуальными выкрутасами, а в мяч.

– Ошибаешься, – сказал он мне, – чтобы знать природу даоса, нужно представлять, откуда он берёт силу.

– Ну, и откуда? – поинтересовался я.

– В интеллектуальном постижении реальности даос обретает необоримую духовную силу и становится подлинным хозяином самого себя. Забытье для даоса – это состояние, когда мысль спонтанно внемлет немыслимому. Даос не мешает раскрыться истине. Он не видит её в обычном смысле. В тот момент истина не является объектом его созерцания, потому что она ближе к нему, чем его собственное я. Истина находится в нём самом, в его груди. В его сердце. Чжуанцзы говорил: «Научись видеть, где всё темно, и слышать, где всё тихо. Во тьме увидишь свет, в тишине услышишь гармонию». Мудрость для даоса в том и состоит, чтобы не открывать что-то, никому не известное, а научиться видеть, что нечто даётся человеку прежде всякого познания, научиться внимать непреходящей правде вещей. В тот момент, когда говорила та девушка, я мысленно перенёсся в тот мрак и тьму, которую она назвала Небесной Сокровищницей, и я явственно увидел, как могут ожить мёртвые, как может размножиться один и тот же человек, если он даже давно умер. Мне трудно объяснить тебе это, потому что ты на многие вещи смотришь, и не видишь, слушаешь слова истины, и не слышишь их сути.

От этих слов я обиделся и засопел.

– Не обижайся, – сказал он мне, ласково тронув меня за локоть, – за очень короткое время мы все должны увидеть в тёмном светлое, а в светлом – темное. Если мы не научимся на тренировках впадать в забытье, погружаться в сиятельный мрак, откуда идёт поток и движение, то мы не увидим того Единого и Единственного, что есть Истина. И никогда не сможем перехватить мяч, который будет лететь на нас, но пролетит сквозь нас. Мы не распознаем движение, которое через мгновение произведёт наш противник, чтобы обойти нас и забросить мяч в наше кольцо. Мы будем слепы и беззащитны, как котята. Потому что против нас будут играть бессмертные.

При этих словах моя обида мгновенно улетучилась, и я понял, что он говорит дело. Мы договорились на следующий день собрать команду и сразу же после занятий в школе пойти на тренировку. Распрощавшись, мы отправились по домам, чтобы хорошо выспаться и набраться сил.

На следующий день я подошёл к Кате и сказал ей, что мы с Егором собираем сильную команду, чтобы сразиться с циркачами. Когда я пригласил её принять участие в матче, она удивилась:

– Восемь человек в поле? И я одна девушка среди парней?

– Их команда будет играть тоже в таком составе, – сказал я.

– Но мы им продуем, – заявила она, – ты же видел, что они вытворяли в небе на своём представлении.

– Видел, – сказал я. – Но и мы сможем так в нашем зале.

– Как?! – воскликнула она с большим скепсисом.

– Приходи к нам на тренировку, и увидишь.

После занятий мы встретились с Егором. К нам подошла Катя. И мы вместе отправились в спортзал. Там уже шла тренировка нашей самой лучшей команды баскетболистов. Нам нужно было отобрать среди них пятерых самых лучших игроком. В своём отборе мы учитывали те особенности игроков, которые могли пригодиться нам в игре с даосами.

Катя должна было противостоять бессмертной деве Хэ, я брал на себя Квазимодо Люя, Егор – Чжуан Ли по прозвищу Облачный Дом. Из нашего класса мы выбрали только Тима. Он чем-то походил на даоса по имени Чистая Пустота, который имел золотую пластинку и во всём был артистичен, обладая весёлым нравом, не лез в карман за словом. Из соседнего класса мы приглядели Чуба, которого могли противопоставить магу Кентавру с бумажным осликом, и Гилёва, нашего школьного поэта, сочиняющего забавные стишки, которые были не хуже песенок Юродивого. Даоса по прозвищу Железная Клюка мог удержать только Сологуб из девятого класса толстяк, но вместе с тем силач и очень проворный парень. С Садовником, вызывающим снег и выращивающим цветы, мог справиться только наш школьный пройдоха Колин из восьмого класса «А» с его фокусами и постоянными розыгрышами друзей.

Когда мы объявили, что им оказана высокая честь, принять участие в дружественном матче с циркачами, они нам вначале не поверили. Тим заявил, что мы всех разыгрываем. Тогда Егор предложил ему пари, если этот матч не состоится, то он проглотит бритву, как делали это китайские сановники перед императором. Проигравший пари должен сделать то же самое. Тим тут же отказался от пари, и все поверили Егору.

– В таком случае, – сказал он, – нам нужно тренироваться, чтобы любым случаем добыть нам победу.

– Но выиграть у этих циркачей, – выразил сомнение Сологуб, – всё равно, что слетать на Луну.

– Значит, мы должны слетать на Луну, – объявил Егор. – Те, которые боятся, что их побьют, уже побиты.

Егор вышел на середину поля и попросил отобранных им ребят расположиться на полу полукругом. Мы с Катей тоже сели рядом с ними.

– Мы разговаривали с ними, – сказал он нам, стоя посреди поля, – и поняли, что они даосы. Только даосы могут перемещаться в пространстве, видеть в темноте и слышать в тишине. Чтобы победить даосов, нужно нам самим стать даосами.

Такое заявление заинтересовало ребят. Не все из них знали, кто такие даосы, но недавнее представление в сквере всех впечатлило.

– Вы хотите стать такими же лёгкими и всепроникающими, как даосы? – спросил ребят Егор.

– Хотим! – в один голос воскликнули они.

– Тогда, вам нужно представить, что они сейчас наблюдают за вами.

Ребята стали озираться по сторонам.

– Вы меня не так поняли, – сказал Егор, заметив их реакцию, – можно оставаться очень далеко от этого места, но знать, что здесь происходит.

– Как? – удивился Сологуб, сидящий в позе лотоса на своих толстых ногах. – У них, что же, есть телекамеры.

– Их телекамеры здесь? – сказал Егор, стукнув себя пальцем по лбу. – Потому что они знают поток времени и поток движения. Они знают, что здесь происходит. Для того чтобы соответствовать им, вам нужно знать, что происходит у них.

– Но как это сделать? – удивился Сологуб.

– Вы должны на некоторое время забыться и представить то, что невозможно представить на первый взгляд. А именно, помыслить то, что невозможно помыслить тут и сейчас. И ещё точнее: узнать непознаваемое, увидеть невидимое, услышать неслышимое. Но главное: понять не только ту реальность, которая уже осуществилась в далёком невидимом и неслышимом от вас месте, но и узнать, что с ней произойдет.

– Но как это сделать? – удивились все сидящие на полу ребята.

– С физической точки зрения я не буду это объяснять, – сказал Егор. – Это очень сложно и связано с торсионными полями, это только собьёт вас с толку. Давайте говорить только о практике. Когда вы закроете глаза и погрузитесь во мрак, представьте, что та темнота, которую вы видите с закрытыми глазами, есть сиятельный мрак, в котором при вашем сильном желании, обязательно забрезжит сияние правды. То есть то, что уже происходит, и то, как произойдёт это в будущем. Сияние правды – это не образ Сологуба, которого мы все сейчас видим, а Сологуб, скрытый в Сологубе.

От этих слов у Сологуба от удивления открылся рот.

– Мы должны почувствовать, что он сейчас собой представляет.

Все рассмеялись, а Сологуб хитро улыбнулся и спросил:

– Так что я думаю?

– Вот, – сказал Егор, – он уже поставил защиту. Молодец! И мы уже не можем проникнуть в его мысли. Он знает, что мы пытаемся проникнуть в его голову, и у него срабатывает защита, он противодействует всем нам, как бы отгораживая свои мысли экраном от нашего проникновения.

Ребята с интересом посмотрели на Сологуба.

– Так и со всеми нами, – продолжал Егор, – мы должны научиться защищать свои мысли и проникать в чужие.

– Но как этому научиться? – спросил Чуб. – Как увидеть это сияние правды?

– Любое светлое несёт в себе тёмное, – сказал Егор, – а в тёмном есть всегда светлое. Наша с вами задача – разглядеть то и другое, одно в другом. Движение, которое охватывает весь наш мир, содержит в себе множество вещей, сущностей и явлений, уже проявленных и несущих свои имена. Но в этом же движении таятся ещё не проявленные и безымянные образы, которые можно видеть, погрузив себя в забытье. Стремитесь почувствовать это не проявленное, но уже заложенное в той данности, с которой вы сталкиваетесь.

Сидящий с закрытыми глазами Колин спросил:

– Но как же во мраке можно увидеть свет?

– Тресни себя по лбу и увидишь свет, – сказал сидящий рядом с ним Тимоша.

Все засмеялись.

– Это должен быть не просто свет, – сказал Егор, – а свет, как небесное сияние, передающее идею абсолютной открытости присутствия всего, что скрыто от наших глаз. Этот свет должен осветить всё, другими словами, он должен высветить даже дорефлективное и совершенно свободное присутствие, дающие бытие. То есть, то обычное место вещей, которое не равнозначно тому, которое указано нашим обыденным сознанием.

Некоторые ребята переглянулись, и Егор понял, что до некоторых его мысли не дошли. И он увлечённо воскликнул:

– Как же мне проще объяснить вам?! Возьмём, к примеру, свет. Свет – это исключительное свойство открытого пространства. Но присутствие, дающее бытие, недоступно объективной силе мышления, и поэтому скрывает себя. Открытость присутствия бытия нам как бы немыслима, потому что мы не можем знать наверняка, существует ли эта вещь, или этот феномен в реальности. Поэтому даосы достигают его своим раскрепощённым погружением в него забытьем. В нашем сердце как бы возникает потайной свет, в котором и проявляется эта вещь, или это событие. Если вы достигните в себе способности погружать себя в это состояние, то вы не только сможете противостоять даосам, угадывая каждое их движение, но и обретёте способность понимать реальное развитие всех событий в мире.

Егор закончил свою речь. Ребята сидели на полу погружённые в свои мысли. Никто не задавал вопросов.

– А сейчас, – сказал Егор, – давайте закрепим эти знания на практике в игре.

После этого мы начали нашу тренировку, и ребята, слушавшие объяснения Егора, играли намного сильнее, чем до этого. Можно было сказать, что вся команда была в ударе.

После тренировки мы втроем: Катя, Егор и я, отправились домой. По дороге Катя спросила Егора:

– Откуда ты всё это знаешь?

– Что? – спросил он рассеянно.

– Все эти мудрости, – пояснила она.

– Так, – неопределённо ответил он, – бабушка мне рассказывала.

Услышав этот разговор, я почувствовал, как внутри меня что-то шевельнулось похожее на ревность. Я испугался, что потеряю Катю, которая может полюбить Егора. Женщины всегда тянутся к самым умным и сильным. Хоть он был и младше меня, но я чувствовал, что знаний у него больше, чем у меня. От всего этого у меня начало портиться настроение. Когда Катя, простившись с нами, ушла, я спросил Егора в расстроенных чувствах:

– Ты бьёшь клинья к Кате?

– С чего ты взял? – удивился он.

– Катя уже начинает интересоваться тобой.

– Но разве я виноват в этом?! – воскликнул он. – Мне совсем это не нужно, потому что я влюблён.

– В кого? – задохнулся я от такого признания. – В Катю?

Егор рассмеялся.

– Я вижу, последнее время ты совсем поглупел, – улыбаясь, заметил он. – Как я могу влюбиться в Катю, когда я люблю другую девушку.

– Кого? – спросил я.

– Вечную деву Хэ.

– Когда ты успел её полюбить? – спросил его.

– Мы с ней встречаемся по ночам.

– Когда спят твои родители?

– Да, – ответил он, – она ко мне прилетает, и мы ведём с ней долгие беседы.

– Так вот, значит, откуда у тебя эти знания, – осенила меня.

– Да, – ответил он, – конечно, бабушка мне тоже рассказывала о даосах, но большую часть знаний я почерпнул от неё.

– И о чём же вы с ней ведёте беседы?

– Она наставляет меня на путь мудрого.

– И как это она делает?– с интересом спросил я.

– В первую же нашу встречу она рассказала мне, как она это делает. Она наставила уже многих. Кто-то стал учёным с мировым именем, кто-то искусным каллиграфом, художником или писателем. Но лишь немногие до конца прошли по этому пути, превратившись в даосов. Она считает, что я тоже имею соответствующие способности, но ещё не постиг этого пути. Я спросил её, если бы кто-то изъявил желание пойти путём мудрого, что бы она делала? И она мне ответила: «Вначале я бы лишь его удерживала и ему говорила, а через три дня он сумел бы познать отчуждённость от Поднебесной. После того как он познал бы отчуждённость от Поднебесной, я бы снова его удерживала, и через семь дней он сумел бы познать отчуждённость от вещей. После того как он познал бы отчуждённость от вещей, я бы снова его удерживала, и через девять дней он сумел бы познать отчуждённость от жизни, был бы способным стать ясным, как утро. Став ясным, как утро, сумел бы увидеть Единое. Увидев Единое, забыл бы о прошлом и настоящем. Забыв о прошлом и настоящем, сумел бы ступить туда, где нет ни жизни, ни смерти».

– Вот оно что? – удивился я.

– Значит, ты хочешь стать даосом?

– Не знаю, – ответил он, – но нам нужны знания, чтобы их победить. Поэтому я и стал встречаться с ней. Она мне сказала, что сможет наставить меня на путь Дао.

– И ты согласился на этот опасный эксперимент?! А вдруг ты покинешь нас, или просто умрёшь?! – воскликнул я с негодованием. – И оставишь нас одних расхлёбывать эту кашу, которую ты заварил.

– Я на это согласился только ради того, чтобы узнать их секреты, – оправдывался Егор, – чтобы понять, как их победить.

– И что же ты узнал? – спросил я.

– Я понял, что такое забыть себя, отказаться от человеческого искусственного. Это и есть проникнуть в природу. Человек, уподобляющийся и следующий Единому, достигает Пути Дао. Его свойства совершенного подобны свойствам самого Дао. Отказавшись от субъективного, мудрец приобретает особую целиком соответствующую природе натуру. Основой его формы становится чистая энергия. Чистота энергии мудреца обусловливает его особую природу, так называемый характер.

– И сколько дней ты уже с ней встречаешься? – спросил я Егора.

– Уже больше недели, – ответил он.

– И за это время ты успел в неё влюбиться?

– Да, – ответил он. – Мудрец видит все связи между собой и другими в единстве, сам не ведая, почему таков его характер.

– Значит, ты можешь последовать за ней, если её любишь, – сделал я предположение. – Признайся, тебе нравится их жизнь?

– Не знаю, – ответил он уклончиво, – даосы странствуют в едином эфире неба и земли. Дао не может им повредить, человеческое не наносит урона, бедствие не затронет башню их разума. Они не строят планов – и им не нужны знания. Они не торгуют – и им не нужен товар. Вместо всего этого мудреца природа кормит естественной пищей. Поскольку пищу он получает от природы, зачем ему людское?

– И чем же питаются даосы? – спросил я его.

– Они вдыхают ветер и пьют росу, а зерном не питаются.

– Скажи, – спросил я, взяв его за рукав курточки, – а чем питаешься ты?

– Последнее время я стараюсь ничего не есть, – ответил он.

– А твои родители чем-то питаются? – спросил я его, холодея внутри.

– Нет, – ответил он, – с тех пор, как они появились, у них не было во рту маковой росинки.

– Как же они живут?! – воскликнул я. – Что поддерживает их жизнь?

– Их жизнь поддерживает внутренняя энергия.

Я вспомнил, что и моя собака ничего не ест, а остаётся всегда одинаково спокойной и весёлой.

В этот вечер я расстался с ним с тяжёлым сердцем, серьёзно опасаясь за его судьбу. На следующий день в школе во время перемены я отозвал Катю в сторону и сказал:

– Ты знаешь, с Егором творится что-то неладное. Я очень опасаюсь за его здоровье.

– А что такое? – спросила она, встревожено.

– Он общается с бессмертной девой Хэ и, кажется, влюблён в неё ни на шутку.

Я внимательно следил за Катиной реакцией. Но она не проявила никаких эмоций, лишь спокойно спросила:

– И что из этого?

Потом, немного подумав, добавила:

– Так вот откуда он всё это знает. А я-то думала…

– Что ты думала? – спросил я её.

– Ничего, так, – ответила она, махнув рукой.

– Он очень изменился, – сказал я озабоченно, – ничего не ест, так же, как и его родители.

– Мой маленький брат тоже ничего не есть, – заметила Катя, – вначале мы очень беспокоились, но сейчас к этому привыкли. Весь день он играет, не сидит на месте. Но ночью спит, ни разу не проснётся. Ложится с заходом солнца, а встаёт с первыми утренними лучами солнца. Но я слышала, что так делают сейчас многие, особенно те, кто вернулся с кладбища.

– Меня очень тревожит то, что Егор живёт со своими родителями, вернувшимися с того света, – опять сказал я.

– А что ты переживаешь, – сказала Катя, – половина нашего города сейчас живёт с родственниками, которые вернулись с кладбища. Все уже к этому привыкли. Никто ничему не удивляется. И никто об этом не беспокоится.

– Но если Егор совсем перестанет питаться, то он может умереть.

Катя улыбнулась и сказала:

– Что-то я не слышала, чтобы в нашем городе кто-то умер за последнее время. Мне, почему-то, кажется, что уже никто не умрёт.

– Ты думаешь, что все обрели бессмертие? – спросил я.

– Похоже на это, – ответила она.

Так мы с ней и не договорились ни до чего, а после уроков вместе пошли на тренировку.

Я внимательно присмотрелся к Егору, стараясь уловить в его чертах признаки утомления или истощения, но ни того, ни другого не было видно. Он, как всегда, казался свежим и бодрым. Возможно, подумал я, что он живёт за счёт энергии торсионных полей нашего агрегата, установленного на крыше над его квартирой.

Перед тренировкой Егор опять прочитал нам небольшую лекцию о даосизме. Он учил нас науки жизни «по сиянию правды», которое заключалось в том, чтобы презирать блеск лукавых речей, не держаться за самодельную истину, но оставлять всё на своём месте. Многое из того, что он нам объяснял, мы не понимали. Но он и не стремился нам это объяснить, говоря, что до всего мы дойдём своим сердцем. Знания даосов он сравнивал с Небесной сокровищницей, спрашивая нас:

– Кто знает бессловесное рассуждение, несказанный путь?

И мы молчали и смотрели на него, как бараны на новые ворота. А он тем временем продолжал:

– Это, если кто-нибудь способен его знать, называется Небесной Сокровищницей. Добавляй в неё – и она не наполнится, черпай из неё – и она не оскудеет, и неведомо, откуда она возникает. Назовём сие потайным светом.

Он сказал нам, что цитирует некоторые изречения Чжуанцзы, но нам было всё равно, кого он цитирует, лишь бы это способствовало нашему успеху. Во время небольшого перерыва я сделан несколько снимков команды своей цифровой камерой.

В этот день то ли от усталости, то ли от его речей, которые стали нам уже порядком надоедать, нам не очень давались передачи мяча. И он прервал тренировку и снова усадил нас всех на пол. Он спросил нас, хотим ли мы выиграть предстоящий матч. Мы сказали, что хотим. Тогда он посадил нас в круг и сказал, чтобы мы очень быстро передавали мяч друг другу. Когда началось ускорение передачи, мы опять потеряли мяч.

– Что вы делаете? – спросил он нас с раздражением.

Мы молчали.

– В игре происходит то же самое, что и в жизни, – заявил он. – Вы получаете мяч, вы его отдаёте. Всё очень просто: приход и уход. Это и есть идея слитности, общая идея превращения вещей.

Мы слушали его слова.

– Вы не можете передавать мяч друг другу даже в спокойной обстановке. Как же вы хотите передавать его во время игры с высшими сущностями, когда вы будете постоянно перемещаться? Вы его тут же потеряете, и от этого будут зависеть победа или проигрыш.

Мы стали к нему прислушиваться, потому что нам хотелось одержать победу над даосами.

– Приход и уход мяча нельзя вычленить из реальности, – сказал нам Егор, – из целостного потока, и то и другое всегда дано в становлении. Каждое мгновение представляет собой неразрывное единство «прибытия» и «ухода», так как оба понятия оказываются несостоятельными. Вы должны привыкнуть к неожиданным мечам, летящим на вас со скоростью пушечного ядра. Даосы будут пользоваться этим приёмом. Я это знаю.

– Как же мы будем ловитьтакие мячи? – удивился Сологуб. – Ведь его можно даже не разглядеть в воздухе.

– Совершенно верно, – сказал Егор, – лодка, скрытая от взора, движется незаметно. Миновать путника, идущего навстречу, значит никогда не встретиться. Ничего нельзя остановить на миг, в мгновение ока всё появляется и исчезает.

Каким бы он не был странным, и как бы туманно нам не объяснял, но его объяснения помогали нам играть лучше и двигаться быстрее. Домой мы все возвращались уставшие и измотанные тренировкой до изнеможения, но зато все были довольные, потому что наше мастерство возрастало с каждым днём.

Вечером, придя домой, я включил компьютер и перевёл снимки со своей цифровой камеры на экран. Затем я растащил лица членов нашей команды с фотографий, присоединив их к моим безликим ангелам. Ангелы стали похожими на учеников нашей школы. Среди них оказалась и Катя, только мы с Егорами по-прежнему оставались драконами. Как только ангелы получили своё завершение, они тут же начали игру с даосами. На сей раз вместо нашей летающей тарелки, они играли с баскетбольным мячом, который я изобразил на экране. Ангелы каждый раз проигрывали даосам. Я просмотрел несколько игр и от усталости заснул прямо за экраном компьютера.

В тот вечер за ужином с родителями я впервые попробовал взглянуть на некоторые вещи по-другому, как учил нас Егор, в «сиянии правды». Отец рассказал, что все взрослые люди, вернувшиеся с кладбища, устроены на работу. Директор завода перевёл свою секретаршу в инженерный корпус, а на её место устроил свою жену. Он ездил вместе с ней на работу, ходил сияющим по цехам и постоянно пребывал на седьмом небе от счастья. Дела на заводе сразу же наладились то ли оттого, что директор постоянно пребывал в благодушном настроении, то ли оттого, что в рабочий коллектив влилась новая свежая сила, побывавшая на стажировке неведомо где, и вернувшаяся на завод с таким творчески креативным потенциалом, что бюро патентов за короткий срок было завалено рацпредложениями. Это сказалось на выпуске основной продукции завода – военных вертолётов. Производство их увеличилось сразу же в несколько раз, а их модель была доведена до такого совершенства, что превзошла все аналоги в мире. Машина стала не только очень послушной в управлении и виртуозной в работе в небе, но и превратилось в самое грозное оружие в мире, превзойдя в несколько раз «чёрную акулу», что стало объектом пристального внимания американских шпионских спутников. Для сохранения государственной тайны директор добился разрешения военного министерства закрыть город от всех посторонних лиц. Жители городка тоже обязаны были получать специальное разрешение на выезд по очень уважительным причинам. Но всё это было сделано, как думается, лишь с одной целью – не допустить утечки информации о чудесах, творящихся в городке. Впрочем, охотников распускать языки и так не было. Все жители городка держали язык за зубами, потому что от этих чудес им перепадало много того, чего они не хотели бы лишаться.

Мать, в свою очередь, рассказала подробности от своей подруги-продавщицы о странном явлении, произошедшем во время превращения снега в манну небесную. Возле магазина с вывеской «Консервы» вся улица была завалена всевозможными консервами, которые когда либо продавались в этом магазине. Там были такие деликатесы из говяжьих языков и куриных крылышек, которые она пробовала ещё в детстве. Неплохие консервы оказались и довоенного производства, и что удивительно, все они прекрасно сохранились. Откуда они взялись, этого никто не знал, да и не хотел особо напрягать свою голову. Все лопали деликатесы до отвала. А многие благодарили случай, что им хоть раз в жизни удалось попробовать то, чем питались их умершие родители. Однако ожившие родители хотя и не брали ничего в рот, но радовались вместе с детьми тому, что те расширили своё представление об их прожитой юности.

Используя Егоров метод «сияния правды», я пытался вникнуть в суть произошедших событий и найти хоть какое-то объяснение всем этим чудесам. Я видел, что многие люди радовались переменам, потому что их жизнь стала праздником. Но, не смотря на полное изобилие всего в нашем городке, никто не придавался ни лени, ни праздности. Просто, у всех было приподнятое настроение. Многие из них обрели то, что давно безвозвратно потеряли. Прошлое вернулось в их жизнь и вернуло им все их утраты. Я старался понять при помощи нового метода мышления, как могло это произойти. Нет, конечно же, я помнил о нашем торсионном поле, которое изменяло реальную действительность, но мне хотелось понять, почему всё происходит так, а не иначе. Напрягая свой разум, я постепенно стал понимать, что всё в нашем мире не так просто, как видится на первый взгляд. Как говорил Егор, цитируя Юэ Гуана, «указатели не пребывают», то есть не характеризуют означаемое, и тем самым не определяют истинно-сущее. Мы видим то, чего совсем не видим. И внешние признаки, совсем не раскрывают внутреннего содержания. Как говорил Егор, цитируя другого китайского философа Чжуанцзы: смотреть на вещи в «сиянии правды» означает прозревать равенство всех вещей в их изначальной природе и понимать одинаковую истинность и ложность всякого суждения о них.

И я вдруг понял, что хотел сказать Егор, когда я спросил его на крыше, что он думает о том, почему у нас в посёлке получилось сразу же много Моцартов, Чайковских и Гастелло. Мне тогда показалось, что он уклонился от ответа потому, что сам этого не понял. Но меня вдруг осенило, что помимо того, что мы получаем знание от родителей, от школьных учителей и друзей, всё же основные знание мы приобретаем из реальной жизни, где многое необъяснимо. Но вместе с тем, всё-таки можно понять интуитивно, что происходит, потому что нет таких слов, чтобы всё можно было разложить по полочкам с помощью звуков речи и письменных символов. Это происходит, как говорил Егор, ссылаясь на мнения великих даосов, потому что многое из постоянно трансформирующегося бытия остаётся за пределами сказанного. Это как сила безмолвия, творящее слово и оставляющее позади себя безжизненную цепочку слов. Главное в прозрении – это услышать анонимный глас небесной флейты, сокровенный вселенский ветер, который возбуждает всё многоголосье мира. Этот глас не существует вне его самого, но и не сводим к отдельным голосам.

И вдруг я понял, как многогранен мир, а в нас есть некий скрытый инструмент, ключик, который находится в нашей голове, способный раскрыть его и узнать все его секреты. Хотя, как сказала Егору его вечная дева Хэ, «ни словом, ни молчанием не выразить предела вещей».

И я вдруг почувствовал, что меня совершенно покинула леность ума, и что я вдруг загорелся неутолимой жаждой познать всё в этом мире. Я уже не осуждал Егора за то, что он хотел последовать за своей возлюбленной в неизведанные дали, потому что там таилось что-то новое для нас, непознанное нами. И наша жизнь является движением от незнания к великому познанию, что бы нас не ожидало впереди.

На следующий день, слушая на уроке объяснение учителя, я вдруг поймал себя на мысли о том, что не слышу слов учителя. В его словах было движение, и я, как отстраненный от потока его слов, вдруг увидел это движение своим внутренним взором, и то, что он нам говорил, показалось мне смешным, потому что за этим потоком, открывался другой поток истины, который противоречил тому, что он говорил. И я понял, о чём говорил мне Егор, ссылаясь на то, что нас в школе учат не истине, а лишь подобию истины.

Я огляделся по сторонам. Мои товарищи сидели за партами и, открыв рты, ловили каждое слово учителя. Но мне хотелось им крикнуть: «Вы, остолопы, неужели у вас не хватает своих собственных мозгов, чтобы понять всю ложность объяснения учителя». Я видел, как учитель расставляет ловушку для ловли зайцев, и они попадают в эту ловушку. А учитель, поймав зайцев, уже забывает об этой ловушке, потому что эти ученики уже теряют свободу своего собственного мышления и находятся под влиянием той идеи, той ловушки, куда они угодили. И в этот самый момент я вдруг понял всю ценность нашего с Егором эксперимента, при помощи которого мы научились смотреть на мир новыми глазами, видеть то, что не видят другие, слышать то, что стоит за потоком обычных слов, то есть, то, что не слышно обыкновенному уху. И на нас стал проливаться иной свет, который исходил из самой глубины тайн Вселенной.

На перемене я опять подошёл к Кате и спросил её:

– Ты со всем согласна, что нам только что объяснил учитель?

Она посмотрела на меня испытывающим взглядом своих прекрасных глаз и сказала:

– Странно, но, кое с чем я внутренне не согласилась с ним.

– Вот! – радостно воскликнул я, – и ты уже начинаешь мыслить неординарно.

На это моё заявления Катя обиделась и отошла в сторону. Вероятно, мне не следовало такое говорить девушке, тем более любимой. Ведь девушки тоже считают, что их мысли не похожи на мысли других людей. И они имеют право считать, что они всегда мыслят неординарно.

После этого я подошёл к Тиму и спросил его о том же самом.

– А что? – удивился он. – Учитель что-то сказал не то, что нужно?

– А ты как думаешь?

– Я его не слушал, – признался он, – а думал о своём.

– И о чём же ты думал? – спросил я его.

– О том, что слова велики и бесполезны.

Я обомлел, услышав такое, о том же самом думал и я во время урока. Вероятно, все мы находились под действием одного общего торсионного поля.

– И к чему же ты пришёл? – спросил я.

– К тому же, что и Гёте, где он говорит, что теория – это одно, а жизнь – совсем другое.

– Вот оно как? – удивился я. – И что ты думаешь по этому поводу?

– А то, что действительность, проявившая себя, уже не действительность, также и слова, становясь логически выведенными суждениями, уже не соответствуют правде, которая из них тут же улетучивается. Я бы очень хотел встретить человека, который забывает про слова, чтобы с ним поговорить. И потом всякое знание держится чем-то крайне неопределённым.

И вдруг меня осенило. Не знаю, под чьим полем мы находимся, но я почувствовал, что над нами всеми довлеют мысли и представления даосов, особенно над нами, которые решили с ними сразиться. Возможно, что они нас контролируют каким-то образом, а может быть, они решили поделиться своими знаниями, чтобы подтянуть наш интеллектуальный уровень до своего достоинства и встретиться с нами на матче как с равными противниками. Если это так, то эти сущности очень благородные люди. Кто же мы, – подумал я, экспериментаторы или подопытные кролики? А может быть, мы просто просыпающиеся ото сна такие же небесные сущности, как и они, только опущенные на землю? И кто управляет всем этим миром? Уж конечно не Егор с его торсионным агрегатом.

Эти вопросы так мучили меня, что мне не захотелось идти на урок, и я поднялся в школьную библиотеку и сел за стол, положив перед собой чистую тетрадь. Наша библиотекарша спросила меня, почему я не на уроке, И я ей ответил, что мне срочно нужно подготовить реферат. Она, оставив меня в покое, углубилась в книгу, которую до этого читала. Я окинул взглядом полки и шкафы с книгами и вдруг услышал разные голоса. Мне показалось, что книги говорят друг с другом ни как мёртвые предметы, а как одушевлённые существа. В них покоилось столько знаний, которые, пожалуй, было бы трудно вместить в голову одному человеку. Но зачем такую массу знаний, к тому же, ошибочных, вмещать в голову? Я слышал, как авторы этих книг спорили друг с другом, я слышал их голоса, потому что в этих записях жили души авторов, запечатлённые торсионными полями их мыслей. Они все говорили об истине, но сами не знали её. Потому что знания безграничны, они рассеяны по Вселенной от края до края, как «вся тьма вещей, словно распластанная сеть, и нигде не найти её начала». И только сам человек в себе может найти свои знания, когда он собой созерцает самого себя, своими глазами видит свои глаза, и своими ушами слушает свои уши, а сердцем внимает своему сердцу. Только из глубины себя он может вынуть свою истину.

В школе было очень тихо. Время от времени тишину в читательском зале нарушало только шуршание библиотекарши, когда она перелистывала прочитанную страничку книги. Но я в этой тишине слышал разные голоса. «Десять тысяч разных голосов! Кто же это? Кто заставляет их звучать такими, какими они есть, и говорить по своей воле? Веселье и гнев, печаль и радость, надежды и сожаления, перемены и неизменность, благородные замысли и постыдные поступки – как музыка, исторгаемая из пустоты, как грибы, вырастающие из испарений, как день и ночь, сменяющие друг друга, и неведомо, откуда они? Но довольно! Не там ли его исток, откуда этот рассвет и закат?» Что это? Со мной говорит сам Чжуанцзы, учитель даосов и философов, чья книга находится в третьем ряду шкафов на второй полки сверху. Я никогда не брал её в руки, но я слышу голос этого учителя и знаю, что эта книга там есть. Если я буду так сидеть в этой библиотеке, то я смогу прочитать все книги, не открывая их, потому что торсионное поле доносит до меня голоса авторов, музыку, исходящую из их душ. И может быть, если я здесь усну, то увижу тот самый сон, который когда-то снился Чжуанцзы, как он летает маленькой бабочкой. И я тоже буду летать по библиотеке и думать, что же я? Философ Чжуанцзы, превратившийся в бабочку, или бабочка, превратившаяся в меня после перерождения Чжуанцзы.

Вдруг прозвенел звонок, и голоса исчезли. Я прогулял урок, вернее, просидел в библиотеке, предаваясь своим мыслям. Нехотя, я встал из-за стола кивнул головой на прощание библиотекарше, и пошёл вниз. Уроки закончились, и нужно было идти в спортзал на тренировку, чтобы победить даосов.

Катя была со мной холодна. Вероятно, она ещё дулась на меня за мой глупый вопрос. Егор как всегда начал нашу тренировку с лекции. На этот раз он говорил о военной тактике. Но он говорил довольно странные вещи.

– Бесплодность воинственности противостоит плодовитости правильного действия, – говорил он, – не старайтесь победить противнику, а старайтесь помочь ему, и тогда он станет вашим союзником.

Услышав такую тактику, мы открыли рты от удивления.

– Нужно уметь действовать без воинственности, – продолжал он, – чтобы сражение было без гнева, а победа без отдачи себя в жертву результатам. Оборона – нападение, победа без прославления.

– Но так мы не выиграем битву, – заявил Сологуб, – если не будем стремиться к победе, и будем проявлять слабость к противнику.

– Вы знаете, почему нас сейчас обучают даосы? – вдруг спросил нас Егор.

Мы все переглянулись.

– Разве нам помогают даосы? – удивился Чуб.

– Ещё как помогают, – ответил Егор, – разве вы не ощущаете на себе, приливы бодрости и силы ума? Разве вам не приходят в голову поразительные мысли, которые вам раньше никогда не приходили. Разве вы не стали смотреть на мир новыми глазами последние время? И всё это происходит потому, что всё в вас изменилось. А отчего это происходит? Вы не задумывались?

Мы все удивлённо переглянулись. И в самом деле, с нами последнее время что-то происходило. Все это чувствовали, но никому, кроме меня, не могло прийти в голову, что это благотворное влияние оказывают на нас даосы.

– Так вот, – продолжил Егор, – даосы нам помогают для того, чтобы не иметь дело со слабым противником, потому что «беды нет более, чем слабый враг». Так написано в их книге «Дао-дэ цзин».

Для нас это было полной неожиданностью.

– А почему? – спросил его Гилёв.

– Потому, что слабый враг вредит их сокровищу, как считают они, – сказал Егор, – поэтому, обороняясь оружием, одновременно скорбя, они побеждают. Нужно знать их тактику, чтобы их победить, и иметь выдержку, чтобы их одолеть и переломить психологически.

– И что же у них за тактика? – спросил Колин.

– В их книге говорится: «О пользовании оружия смею сказать: я не смею действовать хозяином, но действую гостем. Не смею продвигаться на вершок, но отступаю на аршин.

– И как же это нужно понимать? – спросил Сологуб.

– Об этом говорит та же книга: «продвигаюсь без продвижения; отбиваюсь без локтя; бросаюсь без противника, схватываю без оружия».

– Совсем не понимаю, – заявил Сологуб. – Это что же? При любых обстоятельствах он должен оставаться безучастным?

– Совсем, нет, – решительно заявил Егор, – принцип поведения даоса требует от него действия. Но он, подобно гость, подчиняется сложившейся ситуации, в развитии которой он умеет почувствовать промысел божий и отступить перед ним. Поэтому полной адекватностью своих действий с развивающимися событиями даос достигает успеха. Продвижение без продвижения означает, что даос полностью погружается в поток событий и движется вместе с ним. В процессе этого движения он подвергается нападению противоборствующий сил, и их действие он «отражает без локтей», иными словами, не прикрываясь от них, позволяет пройти сквозь него и угаснуть в пустоте. Что касается слов «бросаться без противника», даос не целится, а интуитивно чувствует цель, и поэтому достигает её безошибочно. Потому что всякая цель, которая определена и сознательно спланирована, оказывается недостижимой, так как на деле она оборачивается не тем, к чему человек стремится.

Егор взял мяч и стал на середину поля.

– Смотрите, – сказал он, – сейчас я вам покажу, как можно поразить цель, не видя её.

Он стал спиной к кольцу, которое собрался поразить, и через плечо бросил мяч за спину. Мяч попал в корзину, даже не коснувшись щита. Мы все ахнули.

– Вот, – сказал он, – вот так нужно поражать невидимую цель.

– Но как это ты сделал? – спросил его Сологуб.

– Очень просто, – ответил он, – я слился с этой целью. Мяч мне просто оказался более не нужен. Я мог бы поразить это кольцо и без мяча. Когда вы начнёте играть с даосами, сливайтесь с противниками в потоке движения, и каждый из вас достигнет цели лишь в единении с потоком.

Все слушали его слова, затаив дыхание.

– И ещё, – сказал он, – последнее, что хочу сказать вам, слабость всегда парализует сильного и вредит самому ценному для даоса, его связям с Потоком Дао. Поэтому необходимо активно сопротивляться слабости. Лишь оборона, совмещённая со страданием к разимому противнику, даст возможность победить его и себя.

После этой речи мы начали играть. На этот раз наша игра была очень продуманной и результативной. После игры в раздевалке почти все ребята заявили, что всю ночь видят сны, как они играют в баскетбол с даосами. Услышав их речи, я подумал: «А нет ли влияния на них моего компьютера, после того, как я приделал их лица к ангелам, воюющим с даосами?» Вот только я не знал, торсионное поле провоцировало эти сны, или сами даосы в ночных схватках готовили для себя достойного противника. Когда ребята уходили домой, Егор объявил, что завтра нам предстоит сразиться с нашим противником. И добавил, что в нашей победе он уверен. Ребята ушли домой несколько смущёнными, по их виду можно было понять, что они не очень-то верят в свою победу.

Когда мы втроём шли домой, Егор сказал:

– Жаль, что у нас не хватило времени до окончательного совершенствования. Но время не ждёт, к тому же путь к совершенствованию бесконечен. И всё же это не главное.

– А что главное? – спросила его Катя.

– Главное – это дух и вера в себя, – ответил он, – но ещё одного я не успел им сказать, это – то, что единение с Дао приводит человека к гармоничному сочетанию с миром, живущим единым движением. Собственно говоря, все мы, постигшие Путь, продолжаем действовать в мире ради целостности космоса. Но наши действия должны быть иными, чем у обычных людей. Человек, постигший Путь, умеет видеть в вещах их исходящую от пути сущность, и в своих действиях он абсолютно адекватен этой сущности, так что нельзя сказать, действует ли сам человек, или всё само естественно проистекает из этого Пути. Такое положение называется невмешательством в естественный процесс. Китайцы называют его недеянием.

Некоторое время мы шли молча. Затем Егор, как бы отвечая на свои мысли, произнёс вслух:

– А может быть, и правильно, что я им это не сказал. Не всё же им разжёвывать. Так они перестанут быть самостоятельными, и будут ждать руководства со стороны. Я думаю, они сами это поймут в ходе игры.

Проводив Катю до дома, мы с Егором вернулись. По дороге я его спросил:

– Как ты думаешь, выиграем мы завтрашний матч или нет?

– Не знаю, – ответил он, – но это и не важно. Ты заметил, что за эту неделю все ребята стали как бы на голову выше, все они поумнели и окрепли. Они уже не те желторотые птенцы, которых мы собрали с тобой в зале в первый день тренировки. А это – главное.

– Но от этого матча зависит наша судьба.

– Ничего от этого не зависит, – сказал он, – вдруг завтра на наш город упадёт огромный метеорит, и от всех нас не останется даже мокрого места. Чему быть, того не миновать. Так что не переживай о будущем дне. Мы сделали всё от нас зависящее, даже больше чем могли. Мы сумели подготовить такую сильную команду.

После этих слов мы с ним расстались около его подъезда. Я поднялся домой. От усталости я не чувствовал своих ног, приняв ванну и немного перекусив, ушёл в свою комнату. На экране компьютера мои ангелы и даосы продолжали своё сражение. Я тупо смотрел за их поединком и подумал, что в Недеянии острота притупляется, и человек может, обладая острым оружием, оставаться в безопасности для себя и окружающих. Что бы там не случилось завтра, я чувствовал свою полную защищённость, потому что я уже начинал сливаться с Потоком, и ощущал этот поток в себе. А раз так, то ничто не могло меня поразить, ни метеорит, свалившийся на наш город, ни клык носорога, ни зубы тигра, потому что мой внутренний мир был един с пустотой Дао. Откуда бы не пришла опасность, она пройдёт мимо меня, встретив на своём пути и моём месте лишь пустоту. Пребывая в Потоке, можно уклониться даже от пули. Не требуется никакой защиты, что может сделать пустоте пуля. Она может только угаснуть в пустоте, потеряв свою силу. С этими мыслями я и лёг спать.

Утром я встал бодрым и выспавшимся. Предстоял день Великой битвы. Я чувствовал себя бессмертным. Моё тело было неуязвимо ни для меча, ни для рога носорога, ни для когтей и зубов тигра. Я мог отправиться на сражение, не надевая доспехов, потому что носорогу некуда было попасть своим рогом, а тигру некуда впиться своими когтями, а мечу некуда вонзить свое остриё, потому что я не представлял собой мишени. Я весь находился в пустоте, я как ветер мог носиться по небу, перемещаясь туда, куда мне было нужно. Я был способен уклониться от любой опасности и оказаться в таком месте, откуда лучше всего можно было нанести удар. Я это чувствовал всем своим телом. И это ощущение у меня появилось утром, когда я открыл глаза и увидел утренний свет зари. Родители ещё спали, я вышел на балкон и подставил щёку свежему утреннему ветерку. Никогда ещё в жизни я не чувствовал в себе столько силы и уверенности в себе.

Я мог слиться с любым потоком, даже с этим утренним ветерком, который шевелил листвой на тополях под моим балконом. Я был бессмертным, вход в жизнь, и вход в смерть, казались мне одним выходом и входом. За этой дверью не было ничего, что бы меня удивило. Потому что я чувствовал вечное движение в этой двери, одни сущности из неё вылетали, другие влетали, но все они находились в общем едином потоке огромного Пути, ведущего на Небо. Я понял, что в это утро в лучах восходящего солнца передо мной блеснула Истина.

Это произошло как знак свыше с блеском утренних лучей. И я ясно увидел цель. И этой целью было раскрытие в себе света Истины. Я почувствовал, что всё в мире изменилось, и даже время. Оно текло совсем по-другому. И я почувствовал, что могу им овладеть, растянуть его до бесконечности, или сжать и ускорить до одного мгновения, если это будет мне нужно. Я почувствовал, что даже сам изменился, моё тело уже не напоминало грушу. От ежедневных тренировок я уплотнился и стал лёгким и подвижным как птица. Но главное, чего не было в моём сердце, это страха. Мне показалось, что я мог странствовать во всех трёх мирах: в мире небожителей и всех небесных светил; в мире смерти, загробных разрушающихся сил; и, уж конечно, в нашем прекрасном мире земного существования. Я вдруг понял все процессы, которые произошли в нашем городке в последнее время. Мне стали понятны моменты рождения и смерти, выходы и входы в эти миры. До меня вдруг дошло, что переход из одного мира в другой обязателен для людей, проживающих свою жизнь в обжорстве, пьянстве и низких помыслах. Их тела были уязвимы и для носорога и для тигра и для острия меча. Все они были слишком тяжелы, чтобы подняться над этими мирами.

Я понял, почему люди, вернувшиеся с кладбища, ничем не питались. Они жили своей внутренней энергией, энергией их души, которая им давала всё, что они хотели иметь. Но если стать легче и подвижнее пушинки, то можно свободно входить в один мир и переносится в другой. Но если стать ещё легче, то можно попасть в сонм небожителей, и попасть в разряд избранных, где один из десяти свободен от необходимости вхождения в какой-либо из трех упомянутых мной миров. Тогда можно слиться с пустотой, как Лао-Цзы, не умереть, а исчезнуть в Дао.

Итак, в это утро передо мной открылось два пути: стать даосом небожителем или остаться человеком. И я вдруг понял, почему Егор захотел последовать за вечной девой Хэ. Он стоял на пути совершенствования выше меня на одну или, может быть даже, несколько ступенек. Он уже был на пути к восхождению в бессмертие намного ближе меня, поэтому так боролся с мучительным выбором, остаться на земле или отправиться в путешествие на небеса. Но я всё же надеялся, что можно, оставаясь на земле, отдаться пути совершенствованию. Для этого человеку, стремящемуся вдохнуть, вобрать в себя истину, стоит только твёрдо стоять на пути духовного роста. И если проявить твёрдость в своём духовном развитии, то истина сама войдёт в нас и станет нашим дыханием и нашей жизнью.

Я видел, как дворники появились на улицах, примыкающих к скверу, и начали уборку мусора. Я слышал среди птичьих голосов, этих наших посредников между небом и землёй, монотонный шелест мётел дворников, очищающих мостовую от уже начинающих опадать с деревьев листьев.

И я подумал, что и душу свою человек должен постоянно держать в чистоте. Он не должен лениться, превращая своё тело в грушу. Правы даосы, утверждающие, что «прежде стремления к расслаблению, необходимо утвердиться в напряжении». Без этого не раскроются небеса, и невозможно будет увидать Истину. Совершенно верно они утверждают, что «расслаблению, открытости, непротивлению Высшему Началу должно предшествовать укрепление и напряжение всей воли человека. В противном случае состояние ослабления обернётся для него просто слабостью перед лицом тёмных сил. И вместо совершенной личности получится крайне уязвимый и, в конечном итоге, душевнобольной человек».

Я ещё раз полной грудью вдохнул в себя чистый утренний воздух и посмотрел в огромное бездонное синее небо, на котором не было ни одного облачка. И я почувствовал в своей груди вдруг такую свободу, что ощутил способность взмыть в это небо и раствориться в нём.

Да! – вдруг озарило меня. Человек должен быть полностью свободен. Ничто не должно мешать его свободе поиска. Если у него не будет такой свободы, то он рискует увлечься какой-нибудь системой догматов, подобно той, чему нас обучают в школе, стать узколобым в своих воззрениях, и на интеллектуальном уровне видеть только то, чем его будут питать из нашей общей книжной кормушки. Или ещё хуже – предаться ложному аскетизму, изнурять себя физически и психически, превратившись в раба какой-нибудь узколобой системы. Нет! Только свободный поиск даёт человеку возможность выработать для себя правильную позицию для отрицания всего ложного и обретения истинного. Но это устремление невозможно без твёрдой решимости отдаться ему целиком. Если я стану на этот путь, то получу больше, чем моя отдельная личность. Как там учили даосы Егора? Если я овладею Потоком и Путём в этом Потоке, то тончайший свет коснётся меня и проникнет в моё существо на этой высочайшей ступени моего духовного роста. И я чувствую, что этот свет уже вошёл в меня со светом зари. Он остался во мне, и я ощущаю, как он растекается по всему моему телу, проникая во все уголки моей потаённой души.

И меня вдруг охватила радость от сознания того, что с достижением состояния этого света, все начальные качества, необходимые для достижения более высоких состояний уже преодолены. Я мог превратиться в птицу, в цветок, в ветер. Я мог стать просто светом. Я мог улететь на край земли или устремиться в какой-нибудь уголок во Вселенной. Всё мне становилось доступным. Я больше не хотел выходить из этого состояния. Мне казалось, что я попал в Море и стал рыбой. И если рыбе покинуть её стихию, то она задохнётся, и я понял, что никогда больше не выйду из этого состояния, потому что оно может оказаться для меня губительным. Я уже не мог жить по-старому, я стал новым человеком, человеком с одухотворённой душой, тем, кто поднимается над всеми, кто становится источником света. И ничто уже не может загасить сияние этого огня. Но вместе с этим, я ощутил в себе ещё одну потребность: быть скромным, и не выявлять на людях свои особые способности, так как это могло противоречить моему гармоничному слиянию с Потоком. Так в это утро я стал даосом.

За моей спиной в спальне моих родителей прозвенел будильник. Родители вставали, готовясь отправиться на работу. Они даже не подозревали, что перед их пробуждением на балконе произошло чудо, и их сын переродился, превратившись в небожителя. Мать очень удивилась, увидев меня бодрствующим.

– Почему так рано? – спросила она меня.

– Я выспался, – сказал я.

В это утро мы все втроём сели завтракать. Я сидел за столом и с интересом разглядывал своих родителей. Я их очень любил, но в моё сердце почему-то проникала жалость к ним. Каждое утро они вставали и спешили на работу. Несомненно, они делали очень полезное для общества дело. Но, к сожалению, они не знали, что такое Поток, и какой Путь можно в нём обрести. Если б даже я попытался им это объяснить, то, я знал, что они отнесутся к моим разговорам как к детской забаве. У них была совсем другая жизнь, полная забот и своих интересов. Вряд ли когда-нибудь они смогут обрести высшие знания и познают истину, даже если всеми силами я постараюсь её им внушить. Я это понимал, и от этого мне становилось очень грустно. Они жили в ложной системе и не понимали, что происходит вокруг них. Вместо того чтобы плавать в потоке небесного океана истины, они топтались по узким тропинкам лжи, брели по руслам высохших рек. И не только они, а все жители нашего городка, работающие на заводе, вели одинаковую жизнь. Их обманывало правительство, обманывал директор завода, постоянно из их сознания вымывались традиции, вера, руководящая идея истины. Но они этого не замечали, привыкнув выполнять свой повседневный долг. Постепенно их сознание заполнялось ложными идеями и принципами. Духовная жизнь этих людей постепенно опустошалось.

В нашем городке даже не было ни одной церкви. Стараясь чем-то заполнить свою духовную пустоту, люди прикрывали её украшательством, шили себе нарядные одежды, делали роскошные ремонты квартир, покупали дорогие автомобили, радио и телеаппаратуру. Развивали и проповедовали ложные теории о благоденствии общества. Какое могло быть благоденствие в бездуховном обществе? С каждым годом на заводе они коллективно всё более совершенствовали своё устрашающее оружие, а в свободное время, чтобы не чувствовать своего морального и интеллектуального кризиса, прибегали к крайним мерам для поднятия духа, устраивая попойки и предаваясь пресыщению в еде и питье. У всех них с каждым годом росла алчность, и они все деньги тратили на преумножение своего имущества, которое у них имелось и так в избытке. Все они накапливали у себя много лишнего и ненужного. Их жизнь только отдаляла их от Истины. И когда случались в городке непонятные события и происходили чудеса, они только хлопали глазами, озирались по сторонам и качали головами, ничего не понимая.

Устыдившись своих мыслей, я вдруг подумал, имею ли я право судить своих родителей. У них – своя жизнь, а меня – своя. Впервые в своей жизни я, встав из-за стола, вместо благодарности поцеловал мою мать и моего отца в щеки. Родители переглянулись. Я понял, что им не понятно, что происходит со мной.

– Ты не болен? – спросила меня мать с беспокойством.

– Нет, – ответил я ей, улыбнувшись, – я никогда не чувствовал себя так хорошо, как сейчас. Просто, у меня очень хорошее настроение.

В школе на уроке обществоведения учитель говорил нам прописные истины из учебника, но я, слушая его краем уха, думал совсем о другом. Он говорил о конституции, которую, как я думал, кто-то написал для народа, и которую народ совсем не знал и не интересовался ею. Он говорил о законах, которые никто не исполнял. Он говорил о росте преступности в стране, о без духовности, пьянстве и распространении наркотиков, и о том, какие меры предпринимаются правительством. А я думал о том, что крайности ведут к состоянию смуты, спокойствие же – это совершенство человека и совершенство народа. И вдруг меня охватила гордость за мой народ, который несмотря ни на какие трудности, оставался спокойным. Оставаясь спокойным, он сам мог выпрямиться. Я понял, что в моей стране правительство живёт своей жизнью, а народ – своей. Отсутствие всякой реакции на правительство спасало народ от бед.

повернул голову к Кате и увидел, что она спокойно слушает объяснение учителя и думает тоже о чём-то своём. Я перевёл взгляд на других моих товарищей, учеников, сидящих за партами, и увидел в их глазах то же самое выражение. И я вдруг понял, что мы, ученики школы, понимаем в политике больше, чем взрослые. Потому что у взрослых с возрастом костенеют взгляды на жизнь, может быть, из-за их сложившегося уклада жизни. Мы же смотрим на будущее иными глазами и можем построить общество намного человечнее и справедливее.

И я подумал, что человек может воспринимать и почувствовать всё происходящее вокруг него и внутри него, когда его сознание ещё не отвлечено привязанностью к делам. Если остановить погоню за делами и их плодами, то личность будет естественным образом обогащать свой мир за счёт роста способностей восприятия.

Так и происходит с народом. Если правительство не будет навязывать ему своих дел, то народ сам обогатится. Если множатся законы и приказы, то от этого обогащаются только воры и разбойники. Законы и приказы сановников – это острое орудие в руках правительства. Как говорят даосы: «Прямотой управляется страна. Странностью используется войско. Отсутствием дел правителей удерживается мир. В мире много запретов – народ беден. У народа много становится орудий – в стране растёт мрак. Поэтому совершенный человек говорит: «Я в Недеянии, и народ сам изменяется. Я люблю покой, и народ сам выпрямляется. Я вне дел, и народ сам обогащается. Я вне желаний, и народ сам опрощается». Вот почему даосы не вмешиваются в наши людские дела, потому что крайние средства всегда крадут человека из Потока, уводят его от Пути к Истине.

Прозвенел звонок. Урок обществоведения закончился. Учитель, объяснив нам задание, вышел из класса. Но в голове у меня остался один вопрос, на который мне мог ответить только Егор. Я его разыскал на перемене и спросил:

– Скажи мне, почему принято считать у даосов, что применение крайних средств в поисках истины лишь затемняет её.

На что он мне ответил:

– Крайние проявления способностей нарушают гармонию и ввергают человека в смутное состояние. Нам только кажется, что гипертрофированные физические качества, обостренный интеллект или особые возможности психики нам помогают. Это не так, если мы пребываем в покое и лёгкости, то все наши возможности уравновешиваются, и мы в состоянии сделать больше, чем при использовании только одной какой-то даже очень развитой способности. Необходимо дать возможность всем заложенным в человеке потенциям духовного роста свободно развиваться по своим собственным законам, согласно с Дао. Совершенный человек говорит: «Я в Недеянии, и народ сам изменяется».

– Под словом народ он подразумевает своё тело? – удивлённо спросил я.

– Да, – ответил Егор. – Сентенции даосов многозначны. Под каждым их словом можно подразумевать как частное, так и общее. – Нельзя насиловать личность системами запретов, осуществляемых самим человеком или кем-то другим. Но вместе с тем не нужно забывать, что только при отсутствии противоречий в желаниях, прямоте воли человека в состоянии справиться с собой. Потому что подавление нежелательных стремлений – залог достижения прямоты. Однако внешние и внутренние ограничения личности приводят к истощению сил и обеднению внутреннего мира, борющегося с самим собой человека. Не случайно даосы говорят: «В мире много запретов – народ беден».

Слушая его, я как бы связывал внешний макромир с моим внутренним микромиром, и, проводя соответствующие параллели, начинал лучше понимать Поток Вхождения в Небесный океан Истины.

Прозвенел звонок. И нам обоим нужно было идти в свои классы на следующий урок.

– А знаешь, – вдруг сказал я ему, – мне кажется, что своим интеллектом мы уже превзошли наших учителей. Мы уже ничего не можем получать. Мы их переросли.

– Ошибаешься, – возразил мне Егор, – никогда не думай, что ты умнее других. Это опасное самоуспокоение. В жизни, для постижения Истины, всегда и у всех нужно учиться, потому что каждая пылинка имеет свои знания, и только соединив все их вместе, можно достичь Великой Истины. Не нужно свысока смотреть на своих учителей. Сейчас – их время, и они на высоте. Когда же придёт наше время, их учеников, то нам тоже нужно оказаться на высоте. Если они решают сейчас одни задачи, то нам предстоит решать совсем другие, более сложные задачи. И к этому нам нужно готовиться.

На его слова я не мог ничем возразить.

– Не забудь, что сегодня поздно вечером у нас решающий матч с даосами, сказал он, направляясь к своему классу.

– Как же это можно забыть?! – удивился я.

Вечером, около десяти часов, когда все спортсмены покинули зал, мы проникли в него подобно ночным теням. Огни в спортзале были потушены, только свет фонарей проникал с улицы через большие окна. Мы решили не включать свет, чтобы не привлекать к себе внимание посторонних глаз. Нас было восемь человек, вся команда в сборе. Здание спортзала в форме буквы «Г» вместе с мастерскими стояло особняком от четырехэтажного строения школы во дворе, который никогда не запирался и являлся как бы проходным двором между улицами Российской и Родины. К северной части здания примыкала горка, на которой стояла котельная с баней и высокой трубой, с западной части двор школы переходил в треугольный сквер космонавтов с фонтаном и остатками небольшого постамента, где раньше стоял каменный бюст Юрия Гагарина. Поздно вечером и ночью в этой части нашего городка практически не было прохожих. Сторож находился, в основном, в здании школы и очень редко совершал обход спортзала и мастерских.

Мы уселись в темноте на пол в ожидании даосов. Через несколько минут наши глаза привыкли к темноте, и мы стали различать наши фигуры и границы пространства. Ещё через какое-то время мы видели всё ясно как при ярком электрическом свете. Мы с Егором сидели рядов, перед нами сидело в позе лотоса пятеро парней, и чуть в отдалении – Катя. Мне показалось, что все напряжены.

– Через несколько минут нам предстоит очень трудный матч, – давал нам последние напутствия Егор, – поэтому мы должны собраться с духом и силами и сконцентрироваться на победе. Мы будем биться с ними их же оружием.

– Как? – удивился Сологуб. – А я думал, что мы будем с ними играть в мяч.

– Совершенно верно, мы будем играть в мяч, но наше оружие здесь, – сказал Егор и показал жестом на свою голову, – у каждого из нас своё секретное оружие. Как говорят даосы: «Знающий не говорит, а говорящий не знает».

– И как же нам пользоваться этим оружием? – спросил его Сологуб.

– У даосов есть общее правило, как активизировать это оружие, – сказал Егор. – Для начала нужно «преградить свой обмен». То есть, нам необходимо отсечь все свои связи с этим миром. Другими словами, мы должны ввести нас во вневременной порядок.

– Как это? – опять спросил Сологуб.

– По их правилам, – очень тихо сказал Егор, – нужно «Затворить свои врата. Притупить свою остроту. Освободиться от своей разделённости. Сгармонировать свой блеск и воссоединить свои пылинки».

В зале на некоторое время воцарилась тишина. Я не слышал даже дыхания моих товарищей.

Я старался последовать его совету и через некоторое время впал в забытье. Я не знал, где нахожусь, и что со мной происходит. Вокруг меня была темнота и спокойствие. И лишь откуда-то издалека до меня доносился тихий голос Егора:

– «Таково действие изначального единения. Тогда ты недосягаем для родственного, недосягаем для чужого, недосягаем для пользы, недосягаем для вреда, недосягаем для почёта, недосягаем для позора. Поэтому действие в мире ценно». Ровно в полночь всё кончится.

Внезапно включился свет и в сиянии электрических лампочек перед нами предстали даосы. Мы вскочили с мест и молниеносно заняли свои места на нашей половине поля, потому что посреди центральной площадки поля прямо над кругом на полу в воздухе висел и крутился баскетбольный мяч. Даос по прозвищу Облачный Дом прыгнул к мячу, схватил его и метким броском послал его в наше кольцо. Счёт был открыт. Егор выбросил мяч с нашей зоны, целясь в кольцо, но он был перехвачен в полёте длинными руками даоса Квазимодо Люя и опять отослан в нашу корзину. Я не смог в прыжке его перехватить. Мяч прошёл мимо моих рук. Он пролетел сквозь мои пальцы. Мы проиграли ещё одно очко.

Выбрасывал мяч я. Сконцентрировав все свои усилия, я послал мяч кручёным броском в корзину даосов. Даос Кентавр взлетел на своём бумажном ослике в воздух, чтобы перехватить этот мяч, но Чуб выдернул из-под даоса полоску бумаги, и тот грохнулся всем своим телом на пол. Мяч оказался в корзине противника. Наши возгласы радости потрясли стены спортзала. Егор посмотрел на нас осуждающе. И до моего слуха донёсся его голос: «Помните, что даосы странствуют за пределами человеческого. То, что они любят, это – Одно; то, чего они не любят, это тоже Одно. В своём одном, они всегда Одни; в отсутствии одного, они тоже всегда Одни».

Я слышал слова Егора, но не видел, чтобы он открывал рта. Его губы даже не шевелились. И почему он говорит мне: «Помните»? Разве мы с ним перешли на «вы»? И тут до меня дошло, что он беззвучно посылает нам свои мысли. И мы слышим его. Я посмотрел на Катю и ребят. Мне показалось, что они тоже поняли, что он хотел сказать.

За свой бурно проявленный восторг от заброшенного мяча мы были тут же жестоко наказаны. Даос Юродивый выбрасывал мяч. Гилёв прыгнул вверх, насколько мог, ноне дотянулся до мяча. Мяч оказался в нашей корзине. Следующий мяч закинул даос Лекарь по прозвищу Железная Клюка. Хотя он и хромал, Сологуб никак не мог ему помешать. Ещё один мяч забросил нам Садовник, вызвавший снег в нашем городке. Вечная дева Хэ, бросив мяч из-под своего кольца, попала им прямо в нашу корзину. Тоже попыталась сделать Катя, но мяч, описав в воздухе окружность, упал опять в наше кольцо. Счёт стремительно увеличивался. Даос с именем Чистая Пустота так артистично обыграл Тима и провёл мяч к нашему кольцу, что мы все открыли рты от удивления. Одним пальцем он забросил мяч в нашу корзину, показав всем своё тотальное превосходство над нами. Мы проигрывали матч. Счёт становился ужасным. Егор попросил тайм-аут. Игра остановилась. Мы собрались в кучу, чтобы посоветоваться и выработать хоть какую-то тактику.

– Чтобы стать совершенно мудрым, – сказал он нам очень тихо, – нужно вернуться к природе, к Дао, в Единое, в бесформенное, отбросить всё ложное, забыть всё единственное, отдельное, вплоть до своего себя. Представьте, что этот мяч наша общая жизнь, и если один из нас потеряет его, то мы все погибнем. Погибнем не только мы, но погибнут и все жители нашего городка. Поэтому не выпускайте его из рук, пока он не окажется в корзине противника. Точная передача, точное попадание. Мы же с вами не случайно тренировались получать и отдавать мяч. Мы образовали круг и взяли друг друга за руки. На счёт три мы отпустили руки и разбежались по своим местам на нашей половине поля. На своих ладонях я чувствовал тепло рук Кати и Егора.

Игра возобновилась. На этот раз мы все играли очень слаженно. Передавая друг другу мяч, мы проходили к штрафной площадке противника и забрасывали его в корзину. Но даосы тут же отыгрывали этот бросок своим метким попаданием мяча по нашей корзине. Так мы играли довольно долго, но счёт не увеличивался и не уменьшался. Время быстро летело. В полночь должна была закончиться игра с тем счётом, который никак не хотел меняться. Мы проигрывали восемь мячей.

Во время игры я вспомнил матч небесных сущностей на дисплее моего компьютера, когда те в небе играли над городком летающей тарелкой – нашим торсионным агрегатом. Тогда мне удалось мышкой поставить летающую тарелку на крышу. Мог ли я, сконцентрировав всю свою волю, забросить мяч, брошенный даосами, в их собственную корзину? Мяч выкидывал Квазимодо Люй. Послав мяч сильным броском в нашу корзину, Люй устремил вперёд свою лебединую шею. Но мне удалось неимоверной силой воли остановить мяч в полёте и направить его корзину соперников. Мы отыграли один мяч, и разрыв сократился до семи, но время неумолимо сокращалось, и до полночи оставалось всего не более четверти часа. «Мы проиграем, – подумал я, – если не прибегнем к хитрости». Я вспомнил, как бабушка Егора на скамейке в скверике космонавтов сообщила нам некоторые детали из жизни этих даосов. И меня осенила одна мысль.

одойдя незаметно к Кате, я сказал ей тихо:

– Когда придёт очередь вечной девы Хэ бросать мяч по нашему кольцу, скажи ей тихо, что черпак, который она обронила, лежит в раздевалке.

– Зачем? – спросила она меня.

– Не спрашивай, и делай то, что я сказал.

Как только дева Хэ изготовилась кидать мяч, Катя шепнула ей что-то, и мяч, ударившись о щиток, не попал в корзину и оказался в наших руках. Мы дружно провели его передачами через всё поле и забросили в кольцо даосов. Счёт сократился до шести. Вечная дева Хэ, исчезла на некоторое мгновение и, к моему удивлению, радостная появилась вновь с черпаком в руке. Где она его взяла, я мог только строить предположения.

Продолжая эту тактику, я шепнул даосу Люю, что в него влюблена его ученица вечная дева Хэ. От этой неожиданной новости Люй обалдел и выронил мяч, который оказался в моих руках, а затем в корзине противника. Люй на меня нисколько не обиделся и лишь шепнул, что он нашёл черпак девы Хэ и оставил его в раздевалке с тем, чтобы после матча вручить ей. Но при этом загадал, что если вечная девица Хэ сама обнаружит черпак, то полюбит его, что и произошло. Люй также спросил меня, откуда мне стало известно о черпаке. Я показал на свою голову и сказал, что у меня прекрасные учителя. Мы оба остались довольные друг другом, а счёт сократился до пяти.

В этом матче мне необыкновенно везло. У даоса Чжунли по прозвищу Облачный Дом во время игры из-за пояса выпал веер, которым он оживлял мёртвых. И я его незаметно подобрал. Как только он собрался кидать мяч по нашему кольцу, я вынул веер и протянул его ему с вежливыми словами: «Соблаговолите принять. Это ваша оброненная вещь». Даос принял её от меня и рассыпался благодарностями, а в это время я овладел мячом и передал его своим товарищам, которые провели его на площадку и забросили в корзину даосов. Счёт сократился до четырёх. До конца игры осталось всего семь минут.

Когда хромоногий даос Ли Те-гуай по прозвищу Железная Клюка овладел мячом и провел его на нашу площадку для броска по кольцу, я шепнул ему, что в раздевалке его ждет его первоначальное тело, которое он потерял, отправившись в далекое путешествие. Даос от волнения потерял мяч, которым мы тут же овладели и сократили счёт до трёх мячей. Ли Те-гуай бросился в раздевалку и обнаружил там своё когда-то давно сожженное тело целехоньким и невредимым. Оказывается, Небесный Нефритовый Император и Самодержец, которому поклонялись все даосы, решил сделать хромоногому подарок за его чудодейственное исцеление многих больных и послал ему тело, которое он должен был получить сразу же после матча. В этот вечер мне необыкновенно везло. Как будто я угадывал всё то, что должно было свершиться в недалёком будущем.

В зал Хромоногий вошёл красавчиком с довольным и сияющим лицом в своем новом утерянном ранее и обретённом вновь теле. Ему уже не нужна была железная клюка. До окончания игры оставалось всего пять минут и три заброшенных нам мяча. Цао Го-дзю в игре допустил ошибку из-за своей золотой пластинки, которой нечаянно поранил Тима. С расстройства он запустил эту пластинке в воздух, и она рассыпалась в мелкую золотую пыльцу, которая осела на пол. Мы получили право на штрафной бросок и успешно его реализовали. Счёт сократился до двух. При этом даос при всех высказал своё сожаление о том, что вовремя не расстался с этим проклятым золотом.

До конца матча оставалось три минуты. Когда Катя бросала мяч со штрафной площадки, я приблизился к даосу Чжану Го-лао и тихо ему сказал, что легендарный китайский император Яо умер ни оттого, что придворный маг Шэ Фа-Шан сообщил ему, что великий даос Чжан Го-лао является оборотнем летучей мыши. По последним научным данным археологи, раскопавшие могилу императора Яо, обнаружили, что тот просто умер от цирроза печени, потому что любил часто прикладываться к кувшину с вином, а не от страха. Чжан Го-лао сердечно меня благодарил, сказав, что с облегчением узнал эту новость, и что с его души свалился камень, который он носил в течение десяти тысяч лет. То ли в знак признательности, то ли по рассеянности, вызванной таким приятным сообщением даос, летающий на ослике, опять свалился на пол и пропустил мяч в свою корзину. До конца игры оставалась всего одна минута и один не отыгранный нами мяч. Эта последняя минута решала всю судьбу нашего матча. И опять везение. Во время атаки даоса Лань Цай-хэ, прозванным Юродивым, вдруг откуда-то на пол посыпались мелкие монеты. Даос по привычке бросился их подбирать и упустил мяч, благодаря чему мы сравняли счёт. Затем даос Хань Сян, покровитель садовников, поскользнулся на золотой пыльце, рассыпанной на полу Цао Го-дзю, и мы забросили победный мяч в корзину даосов. Часы над дверью стали отбивать полночь. Даосы растаяли в воздухе, свет погас, а мы все оказались на полу сидящими в позе лотоса.

Очнувшийся Сологуб подал свой голос:

– Так была игра или нет? И кого мы победили? Где они?

В спортзале никого кроме нас не было. Мы сидели в темноте и с удивлением смотрели друг на друга. В наши сердца тоже стало вкрадываться сомнение, состоялся ли матч с даосами, или нам всё это только привиделось. Когда мы включили свет, то заметили царапину на лице Тима. Она ещё немного кровоточила.

– От чего это? – спросила Катя.

– От той золотой пластинки, что висела на шее даоса, – сказал он.

– А где сама пластинка?

– Ты разве не помнишь, она рассыпалась в воздухе.

– Тогда на полу должна остаться золотая пыльца, – сказала Катя.

Мы подошли к тому месту, где поскользнулся даос-садовник, вызвавший в нашем городке снег, и заметили на полу сияющую пыльцу.

– Даосы нам оставили подарок, – сказала Катя, – что будем с ним делать?

– Давайте соберём этот порошок и отдадим директору на ремонт школы, – предложил Тим.

Это предложение было принято нашей командой единогласно. Мы принесли из раздевалки листы бумаги, замели на них всю золотую пыль. Затем, упаковав её в газету, отдали Тиму, который на следующий день должен был передать её директору нашей школы. Так как было уже поздно, мы возбуждённые, радуясь нашей победе, и гордые собой отправились по домам.

Когда мы с Егором провожали Катю, он сказал нам с некоторой грустью в голосе:

– Если бы даосы хотели выиграть у нас, то они это сделали бы с лёгкостью.

– Ты так думаешь? – спросил я его.

– Да, – ответил он, – но в их планы это не входило.

– Почему? – спросила его Катя.

– Потому что это было испытание нас добротой. Они хотели взять нас добротой, но у них этого не получилось. Мы их не поняли и не приняли, и тогда они ушли. Не знаю, что придёт им на смену.

– А кто-то должен прийти? – спросила Катя.

– Так сказала моя бабушка: после восьмерых ждите семерых. Нам предстоят новые испытания.

Проводив Катю, мы с Егором уставшие, но счастливые разошлись по своим квартирам.

К моему удивлению отец меня совсем не бранил за моё позднее возвращение домой. Мне показалось, что он чем-то встревожен, и даже не заметил моего прихода. Я прошёл в свою комнату и включил компьютер. Там летали ангелы с лицами членов нашей команды. Но вместо даосов появилось семь новых сущностей в рогатых тиарах. Женщины среди них не было. Все они выглядели как злые демоны. «Значит, Егор прав, – подумал я, – когда говорил, что та неведомая сила, которая хотела нас взять добром, решила использовать против нас зло и страх. И вот его предсказание сбылось. Нас решили взять страхом».

Усталый, но в очень хорошем настроении я разделся, лёг в постель и моментально заснул. Всё ночь мне снились черти. Когда утром я сел завтракать с родителями, отец меня спросил:

– Как спалось?

– Ничего, – ответил я, прожёвывая бутерброд. – А почему ты меня спрашиваешь?

– Вчера мне показалось, что перед твоим приходом, кто-то вышел из твоей комнаты, прошёл по коридору и, хлопнув дверью, покинул нашу квартиру. Я лежал с газетой на диване, а мать была в ванной. Я встал, открыл дверь и выглянул из квартиры, по лестнице спускался какой-то тип с рогами. Я хотел его окрикнуть, но у меня словно язык прирос к гортани, не мог произнести ни одного слова. Как будто чёрта увидел. Вообще-то я человек не робкого десятка, но здесь сплоховал. Иногда и на старуху бывает проруха. Вот сейчас думаю, не приснилось ли мне всё это.

– Наверное, приснилось, – рассмеявшись, сказала мать, подливая в его кружку чая из заварника. – Откуда взяться чертям, да ещё в нашей квартире?

– Я тоже так думаю, – согласился с ней отец.

В школе в это утро всё было без перемен. Но на следующий день среди учеников опять поползли невероятные слухи. Все говорили, что циркачей сменили черти. Их видели везде и дети и взрослые, особенно в вечернее и ночное время.

Рассказывали такие истории, когда черти пугали людей, после чего у тех резко ухудшалась память. Одна девочка из нашего класса рассказала, что чёрт появился у них на балконе, когда они ужинали за столом в гостиной. Он приложил своё свиное рыло к окну и так его расплющил о стекло, что их бабушке и матери стало плохо. Девочка сидела спиной к окну и ничего не видела, когда же она повернула голову, то там уже никого не было. Чёрт исчез. Её отец вышел на балкон, но там никого не было. Однако все взрослые видели его рожу.

Другой мальчик из параллельного класса рассказал на перемене, что его отец возвращался с работы поздно ночью, когда все в городке уже спали. Он пересекал сквер Родины и увидел, как семеро чертей водили хоровод вокруг памятника Ленину. От страха его ноги приросли к земле, он не мог сдвинуться с места, и всё его тело онемело. Когда же он немного пришёл в себя, то увидел, что на площади никого нет. Но он долгое время не мог понять, как он здесь очутился, откуда и куда идёт. «Будто провал в памяти», – сказал он.

Некоторые дети тоже видели чертей и напугались до смерти. Один мальчик, живущий с родителями в своём доме, ночью решил выйти во двор. Возле их туалета он увидел самого настоящего чёрта с рогами и копытами, который из грядки выдёргивал репу. Мальчик так испугался, что еле добрался до своей постели, укрылся с головой одеялом и всю ночь дрожал как осиновый лист. После этого у него ухудшилась память, и он не мог запомнить ни одного стихотворения, которые учительница задавала выучить наизусть.

Как только эти случаи стали известны нам с Егором, мы тут же встретились с ним, чтобы их обсудить.

– Кто бы это мог быть? – спросил я его.

– Похоже, что это очень древние существа, – сделал предположение Егор, – раз их семеро, и все они – демоны, то это – ничто иное, как порождение древнего бога Ана, согласно шумеро-акадийской мифологии олицетворявшего собой небо. По-шумерски это значит «имина-би», то есть, «их семь». Моя бабушка предсказывала их появление. Она так и сказала, «после восьми появятся семеро». Помнишь?

Я кивнул головой и спросил:

– Кто они такие?

– Судя по всему, эти демоны пришли, чтобы отобрать нашу память.

– С чего ты это взял? – удивился я.

– По шумерской легенде эти семеро появились, чтобы устроить затмение Луны. Но я думаю, что это простое иносказание. В природе всё предусмотрено, если какая-то небесная сила даёт нам свет знаний, но видит, что мы его используем не по назначению, то она пытается нас лишить этого знания. Этой силой и создано забывание. Даже мы с тобой многие мудрые вещи получили от даосов в забвении. А забывание и забвение – почти родственные понятия, и где-то на каком-то уровне они пересекаются. Через забвение нам даются знания, а через забывание они отнимаются. Всё очень просто. Но вместе с этим и всё сложно.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я его.

– Видишь ли, – подумав, сказал он, – тот свет знаний, который мы получаем из космоса, не всегда нас напитывает целиком. Мы служим как бы его отражением. Знаешь, чтобы лучше это понять, можно сравнить луну и солнце. Солнце напитано светом, оно само излучает свет, но вот луна светит отражённым светом, тем, что она получает от солнца. Так вот, все мы, люди, являемся такими лунами. Мы получаем необходимый свет для разума. Одни – больше, другие – меньше. Но случается и такое, когда мы получаем из глубин Вселенной слишком много света, который становится для нас опасным, так как мы к нему ещё не подготовлены. Тогда включается другая система, стирающая лишние знания через забывание, или посредством вот этих самых демонов.

– Но как нам бороться с этими демонами, чтобы их изгнать? – спросил я его.

Егор подумал и сказал:

– Есть несколько путей их изгнания. Можно применить традиционный метод, который применяли ещё до Великого Потопа наши шумеро-акадийские предки. Они вместе с богом огня пытались проникнуть в тайну семёрки, чтобы найти против неё заклинание. Есть серия заклинаний, которая начиналась словами «злые демоны утукку…», но, к сожалению, эти заклинания утеряны. Есть ещё тексты под названием «семью и семью», которые вызывали на помощь добрых демонов Энмешарры. Но где мы достанем этих добрых демонов. Можно, конечно, поискать семь мудрецов-абгалей. Но на нашем авиазаводе вряд ли мы их отыщем. А Воитель против злых духов вместе с его сестрой Наруду уже покинули наш мир так давно, что вернуть их на землю вряд ли получится.

– Так что же нам делать?! – в отчаянии воскликнул я.

– Есть ещё семёрка – Плеяды. Но она очень далеко от нас. И потребуется много времени, чтобы использовать энергию этих звёзд.

Слушая его речи, я совсем упал духом. Некоторое время Егор находился в размышлении.

– Но есть ещё один путь, – сказал он, – не замечать их. Когда что-то не замечаешь, оно исчезает из твоей жизни.

– Но как же можно не замечать чертей? – удивился я.

– Очень просто. Если мы перестанем их замечать, они лопнут от злости. Ведь, давай, рассмотрим, что такое страх.

– Страх – это когда человек боится, – сказал я.

– Но чего он боится? А он боится темноты, неожиданности, чего-то необычного. Человек боится неприятностей и зла. Но самое главное, чего он боится, это смерти. Мы же с тобой знаем, что смерть – это врата в другой мир. Поэтому стоит ли бояться её? Если мы очень привязаны к этому миру, то мы, естественно, не хотим его покидать. Но, кто знает, может быть, тот другой мир намного лучше и красивей нашего. Так что боязнь смерти можно победить. Можно победить и боязнь темноты. Стоит лишь закрыть глаза, как мы оказываемся в темноте. Темнота – это наше привычное состояние. Правда иногда в темноте наше воображение играет с нами злую шутку. Но всегда нужно отличать игру воображения от реальности, на то мы, люди, и являемся исследователями. Неожиданности тоже могут нам преподнести неприятный сюрприз, но если у нас подвижный и легкий ум, то и с этой стороны мы можем быть готовы ко всему. Сложнее избегать неприятностей и зла. Иногда от них просто невозможно уклониться. Но как говорит русская пословица: «Чему быть, того не миновать».

– Так как же нам бороться с демонами? – спросил я его.

– С демонами можно бороться в одиночку, но лучше это делать всем миром. Жаль, что в нашем городке нет ни одной церкви. Тогда стоит прибегнуть к народным методам. В самые мрачные времена средневековья, когда демоны донимали и изводили людей, а людской страх перед ними не имел границ, умные люди придумали бороться с чертями юмором. Именно тогда были так популярны карнавалы и маскарады. Люди надевали на лица маски, шутили и балагурили. В те дни все становились похожими на чертей, и черти оставляли их в покое.

– Так, что же, нам, всему городу, нужно надеть на лица маски, чтобы отпугнуть демонов? – спросил я.

– Не плохая идея, – похвалил он.

– Значит, мы должны превратить наш город в балаган, чтобы изгнать чертей? – спросил я его.

– Выходит так, – ответил он.

Я покачал головой и сказал:

– Не знаю, согласятся ли люди носить эти маски. Представь, если директор завода будет ходить на работу в маске козла, а его жена наденет на себя маску свиньи. Не упадёт ли от этого общественная мораль?

– Общественная мораль может упасть оттого, если черти и демоны овладеют городом. До тех пор, пока мы будем им сопротивляться, ни о каком падении морали не может быть речи.

– И какую маску ты желаешь надеть на урок завтра? – спросил я его. – Утёнка? Или козлёнка, напившегося из козлиного копытца?

– Никакую маску я не надену, – ответил он, – мне не нужна она. Я не боюсь чертей.

– Вот как?! – воскликнул я. – Значит, все будут ходить в маске, а ты – без маски? А где же корпоративная солидарность?

– Пойми ты, – загорячился Егор, – те, кто не боится чертей, им не нужны маски. Иначе они будут чувствовать себя глупыми дураками. Маски будут носить только те, кто боится. Тогда и у трусов появится стимул избавиться от масок и стать храбрыми.

– Ты говоришь чушь, – сказал я.

Он засопел от обиды.

– Да, – повторил я, – ты говоришь чушь. Глупость! Не ожидал я от тебя услышать таких глупых предложений.

Я видел, как Егор рассердился на меня. Лицо его побледнело. Вероятно, я ущемил его болезненное самолюбие.

– Глупость, глупость, – повторил я ещё несколько раз.

Но вдруг я увидел, что он успокоился и взял себя в руки.

– А ты знаешь, – сказал он спокойно, – возможно, ты и прав.

Я удивился, услышав эти слова.

– Я думаю, – спокойно продолжал он, – что демоны не только решили лишить нас памяти, но они хотят ещё всех нас перессорить. Раньше мы никогда с тобой не сорились, а сегодня у нас могла произойти ссора на потеху дьяволу.

Я пожал плечами. Вероятно, он был прав.

– Ты знаешь, что нужно делать? – вдруг воскликнул он возбужденно, – нам нужно делать то, что им не нравится. Нам нужно сопротивляться им всеми силами. Только тогда мы их победим. Если они хотят лишить нас памяти, нам нужно заниматься зубрешкой. Если они будут стремиться нас поссорить, нам нужно ещё пуще дружить. Если они начнут везде гадить, то нам нужно с утроенной силой следить за чистотой в городе. Только тогда мы их одолеем. Ну и со страхом нужно бороться. Если нам страшно, начнём смеяться и сочинять о чертях разные анекдоты, рассказывать о них только весёлые случаи. Это их начнёт бесить. Потому что они бесы. Чем больше они будут злиться, тем спокойнее и веселее мы должны себя вести, показывая им своё тотальное превосходство. Они хотят, чтобы мы стали бешеными, и начали бросаться друг на друга как собаки. А вместо этого мы начнём помогать другу, быть внимательными и предупредительными. Уверяю, тебя, они лопнут от злости. Так мы от них избавимся сами и избавим город. Это самое трудное для нас испытание. Они хотят взять нас страхом и злостью, а мы противопоставим им свою доброту и радость жизни. Или они сломают нас, или мы – их. Так, давай, дадим им бой.

Я молча слушал его и восхищался его умом. Из любой ситуации он находил выход. Я протянул ему свою руку, и мы скрепили наш договор борьбы с демонами крепким дружественным рукопожатием.

Дела в нашем городке, и в самом деле, начали резко ухудшаться. Многие жители стали страдать провалами памяти и просто забывать всё, что они знали раньше. Знания жителей нашего городка испарялись как утренняя роса в жаркий день. Успеваемость среди учеников в школе резко упала. То, что знали ещё вчера, уже никто не помнил. На заводе производительность в цехах тоже снизилось. Многие рабочие на глазах теряли свою квалификацию и сноровку. Инженеры забывали в своих чертежах о самых простых деталях, и изделия выходили с дефектами, и тут же ломались на испытательных стендах. В городке царила всеобщая рассеянность. Люди забывали в общественных местах зонты, сумки, кошельки, шляпы, перчатки, и доходило до того, что даже своих маленьких детей. Многие уже не помнили, что их родственники вернулись с кладбища, большинство народа быстро забыло и про необычное представление циркачей на площади в сквере, и про чудесный снег, который принёс им столько даров. Почти никто уже не помнил о даосах. Людская память стиралась на глазах. От всего этого многие пребывали в дурном настроении, ссорились, дрались, мяли друг другу бока, выясняли отношения, опять пускали в ход кулаки.

Одним словом, в обществе царил разлад, и над всем городком нависла гнетущая атмосфера. Это было самое тяжёлое время для всех. Старожилы говорили, что даже во время войны в посёлке было легче. Росла всеобщая озлобленность. Многие мужчины и женщины стали пить водку и спиваться, пропивая последние остатки разума и памяти. Сознание народа резко деградировало. Дошло до того, что прежние друзья уже забыли, что раньше были неразлучными друзьями. Были и такие, которые собирались что-то сделать, но пока собирались, уже забыли, что они хотели сделать. Даже нас с Егором не минула эта участь. Мы совсем забыли про наш торсионный агрегат, установленный на крыше, и удивлялись и разводили руками, гадая, откуда же на всех нас свалилось столько бед. Общий склероз парализовал авиазавод и наш городок. Но всё же мы с Егором помнили, что дали клятву бороться с демонами.

А демоны в это время расшалились не на шутку. По ночам они опрокидывали урны и заваливали улицы мусором, перерезали шнуры телефонов-автоматов и переворачивали будки, крали кабель, ломали скамейки и ограждения, спиливали деревья в общественных местах и насиловали женщин. Милиция ничего не могла с ними поделать. В тире были украдены несколько мелкокалиберных винтовок и пистолетов, и ночную тишину прорезали выстрелы. Пули от этих винтовок даже залетали в квартиры. По ночам жители боялись выйти из дому. Дошло до того, что демоны стащили общий кабель, и город погрузился в кромешную темноту. Фонари не горели, тьма – хоть глаз выколи. А демоны придумывали каждый день всё новые и новые пакости. По ночам, превращаясь в огромных летучих мышей, они залетали на балконы, крали одежду, которая сушилась на верёвках, и даже проникали в квартиры. Гадили прямо в темных подъездах. Нигде от них не было покоя. Одним словом, терроризировали город по полной программе. У людей от всего этого опускались руки. На многих находило отчаяние и полная апатия. Проявился ещё один симптом общественной болезни – общая леность. Ученики ленились из-за того, что считали, зачем учить, если всё равно забудешь. Рабочие, у которых всё валилось из рук, думали, зачем работать, если всё равно ничего не получается. Так помимо всеобщего склероза наш городок сковала лень. Многие рабочие перестали ходить на работу, а школьники под любым предлогом отлынивали от занятий. Мы с Егором пребывали в отчаянии.

– Как же так? – возмущался Егор, – ещё недавно мы были с тобой такими умными и сильными, что победили даосов в баскетбольном матче. Мы знали такие тонкие, можно сказать, субтильные науки, при помощи которых могли творить чудеса, а сейчас не знаем даже того, что должны знать по школьной программе. Как же так?

– Да, – сказал я ему. – Тогда мы выиграли матч. С большим трудом, но выиграли. Кстати, какой был счет?

Егор не мог мне ответить, и я тоже этого не помнил.

В школе мы встретились со всеми членами нашей команды. И там никто не мог вспомнить счёт нашей победы. Все знали, что мы выиграли только один мяч. Никто их ребят больше не играл в баскетбол. Даже Катя больше не ходила в спортзал.

Все обленились.

– Так больше нельзя, – сказал Егор, – с сегодняшнего дня возобновляем тренировки и прекращаем пропускать занятия в школе. Каждый день начнём выполнять долг дня. Будем тренировать память, делать зарядку и ставить ум под интеллектуальную нагрузку. Без этого нам нельзя.

Все согласились, но с большой неохотой. Никому не хотелось расставаться со спокойной и приятной жизнью, когда можно было ничего не делать. Не напрягаться, а предаваться лени и праздности. Вечером в спортзал на тренировку никто из ребят не пришёл. Даже Кати не было, а раньше она не пропускала ни одной тренировки. Егор с возмущением швырнул мяч в стену и сказал мне:

– Нам нужно хотя бы одного демона заманить в ловушку.

– Но как это сделать? – спросил я его.

– Давай, на крыше нашего дома раскинем электрическую сеть. Если он туда попадёт, то зажарится, и их будет уже не семеро. А это значит, что они нас оставят.

– Но им на смену могут прийти шестеро ещё страшнее, – сделал я предположение.

– Страшнее, чем сейчас уже не будет, – заявил Егор. – Ну, как? Ты мне поможешь, устроить такую ловушку?

Я кивнул головой. И мы взялись за дело. Провода мы нашли быстро, так как после развала всего городского хозяйства началась разруха. С помощью ребят мы с Егором соорудили электрическую сеть и установили её на крыше. Егор подключил эту сеть к проводу высокого напряжения. Мы совсем забыли о том, что рядом с этой сетью находился наш торсионный генератор, который мог использовать эту сеть как антенну и привлечь к себе ещё более опасные сущности, в чём в скором времени и убедились.

Однако один из демонов, летающий над городом в образе большой летучей мыши, всё же угодил в эту сеть и изжарился на огне высокого напряжения. И остальные демоны сразу же исчезли. Это произошло сразу после установки электрической сети на крыше нашего дома, когда мы поздним вечером вышли в сквер, чтобы посмотреть, не очень ли она бросается в глаза. Демон врезался на большой скорости в сеть и вспыхнул как факел. Он бегал и суетился, стуча своими копытами по шиферу, пытаясь выпутаться и разбрасывая во все стороны снопы ярких искр. А потом просто исчез и огонь прекратился.

Я, радостный, побежал домой, чтобы посмотреть на дисплее своего компьютера, исчезли ли все демоны. Демонов там не было, но вместо них я увидел шесть японских «Zero» с подвешенными под их брюхами бомбами. Они летели на нас с востока. Для жителей нашего городка их появление было таким же неожиданным, как для американцев налёт на Пирл-Харбор. Я выбежал на балкон и услышал в воздухе шум их двигателей. Внизу в сквере находился Егор, он сидел на скамейке и с удивлением смотрел на ночное небо.

– Японцы! – крикнул я ему. – Боевая тревога! По машинам!

Егор меня понял и бросился к своему подъезду. В городе началась паника, многие люди, особенно те, кто частично потерял память, в том числе и старожилы, решили, что Япония нарушила мирный договор, заключённый между Молотовым и Коноэ, и вступила в войну с нашей страной на стороне фашистской Германии. Наш завод был построен ещё до второй мировой войны, когда Манчжурия была захвачена японскими войсками. Так что с китайской границы до нашего городка японские самолёты вполне могли долетать. В небе шестёрка самолётов разделилась. Три самолёта сбросили свои бомбы на наш городок, а три других атаковали завод. В городке одна из бомб угодила в клуб «Рассвет», другая в магазин, который стоял рядом с клубом, а третья бомба подожгла деревянное здание школы № 36, которая находилась на горе возле бани. В нашем городке начался пожар. Со стороны авиазавода тоже раздались взрывы. Японцы бомбили ангар с вертолётами и взлётно-посадочную полосу аэродрома. Я бросился к компьютеру и быстро перенастроил игру «Воздушный бой», совместив его с панорамой нашего городка. И вот, я уже находился в кабине английского «спитфайера» и летел на перехват ночных налётчиков. Из кабины своего самолёта я видел, как над нашим домом пролетел другой английский истребитель, с нарисованным на борту драконом. За штурвалом самолёта сидел Егор. Он летел в сторону завода, чтобы перехватить другую тройку «Zero». В небе над нашим городком и заводом начался настоящий воздушный бой. Внизу в городке я видел три очага пожара, на заводе возле взлётно-посадочной полосы горел ангар. Я набрал высоту и спикировал на тройку японских самолётов, дав по ним очередь из пулемёта, они разлетелись в разные стороны. И мои трассирующие пули пролетели мимо них. Моя очередь прошлась по крышам домов, сбивая с них черепицу и шифер. «Боже Милостивый, – подумал я, – так я могу убить кого-нибудь из горожан. Их нужно срочно увести за город». Вражеские самолёты устремились за мной. Я направил свою машину к заводу. Там Егор тоже сражался с тремя японцами. Все трое «Zero» гонялись за ним над взлётно-посадочной полосой, на обочине которой горели три заводских вертолёта. Егор уходил от вражеских истребителей, делал крутые виражи и «бочки» в небе над аэродромом, отстреливался. Я чувствовал, что ему приходилось не сладко. Да и за мной на хвосте висело трое японцев, от которых я всё время уклонялся, посылая свою машину то вправо, то влево. Мимо меня пролетали трассирующие огоньки пуль. Я направил свой самолёт за преследователями Егора и дал длинную очередь из пулемёта. Пули пролетели мимо японских самолётов. Те разлетелись врассыпную, и Егор на какое-то время освободился от преследователей. Сейчас мы уже вдвоём вели бой с превосходящим нас противником.

На высоте в полтора километра, мы сплелись в самый настоящий клубок. Всё перемешалось. Небо и земля постоянно менялись местами. Трассирующие пули пролетали мимо меня и спереди, и сбоку, и сверху, и сзади. Моя голова от всей этой кутерьмы начинала кружиться, а перед глазами мельтешили проносящиеся фюзеляжи, крылья и хвосты самолётов. Трескучие очереди заглушали вой моторов. Я уже не понимал, кто в меня стреляет, и сам поливал из своего пулемёта, на кого Бог пошлёт. Единственное чего я боялся, это попасть в самолёт Егора. Но вот я увидел, как один самолёт запылал ярким пламенем. К моему счастью, это не был «спитфайер». Горел японский «Zero». «Это первая победа Егора, – подумал я, – а раньше ему в игре ещё не разу не удавалось подбить японский самолёт. Молодец!» Я точно знал, что в этом бою я никого не подбил. «Но может быть, – подумал я, – сами японцы нечаянно подбили свой «Zero». Я вывел свой самолёт из этой круговерти и с облегчением вздохнул. Как бы там ни было, но это была наша победа, одержанная в тяжёлом бою. Вражеские истребители исчезли. Вероятно, они улетели на восток.

И тут я вспомнил о нашей электрической сетке, натянутой на крыше, которая могла в качестве антенны привлечь из другого измерения ещё какую-нибудь пакостную сущность. Я бросился на крышу. Там я встретил Егора, который уже отключил эту проволочную сеть. Мы сели возле нашей летающей тарелки, и я его поздравил с его первым сбитым самолётом. Над ночным городом светилось зарево пожара. За нашим домом, возле бани горело двухэтажное деревянное здание тридцать шестой школы. Слева от нас на востоке зарево было ещё ярче. Там горел клуб «Рассвет» и деревянный одноэтажный магазин. Перед нами в районе авиазавода пылал ангар с новенькими вертолётами. Этот налёт причинил огромный ущерб нашему городку.

– Нужно отключать нашу машину, – сказал я и кивнул головой на торсионный агрегат.

– Но эксперимент ещё не закончен, – возразил мне Егор.

– Какой, к чёрту, эксперимент! Видишь, что творится от нашего эксперимента, – воскликнул я, показав рукой на занимающееся над городом зарево от пожаров. – Мы ещё не знаем, обошлось ли это без человеческих жертв. Какое право мы имеем проводить такие эксперименты над обществом?

– Но другие же их проводят, – оправдывался Егор.

– Кто другие? – спросил я его.

– Политики и учёные, – ответил он. – Если взрослые проводят свои эксперименты, почему бы не попробовать детям? К тому же, мы не отягощены их стереотипами, наш взгляд на вещи свежее, и мы можем добиться в наших экспериментах больших результатов, чем они. Ведь мы и знаем-то больше их, потому что постоянно учимся. Спроси своих родителей, помнят ли они о биноме Ньютона или о законе Ома? А у нас, даже каждый троечник их знает. Не говоря уже про успевающего школьника. Если уж кому экспериментировать, то это нам, а не им. Мы будем жить в том мире, который возникнет после наших экспериментов. Так уж лучше давай создавать наш мир сами, а не принимать его по наследству у взрослых, скроенный по их меркам, и не перестраивать его потом для наших нужд.

– Но от наших экспериментов страдают взрослые, – заметил я.

– А от их экспериментов страдаем мы, дети. Когда они начинают войну, они же не думают о нас.

На это я не смог ему возразить ни одним аргументом.

– И что будет дальше? – спросил я его.

– Не знаю, – ответил он, пожав плечами. – По теории моей бабки после шестерых должны последовать пятеро. Что это будут за силы, я не знаю. Но мне пришла в голову идея. Нам не нужно ждать милостей от природы, взять их – наша задача. Кажется, кто-то уже такое говорил. Сейчас мы должны перейти в наступление. Видишь, какая кругом разруха, нам нужно взять ситуацию в свои руки, и начать всё приводить в порядок. Я предлагаю следующей пятёркой объявить наши пять рабочих дней: Понедельник, вторник, среду, четверг и пятницу. Пусть эти дни станут днями нашего общего созидания, где мы не будем терять ни минуты. Мы восстановим то, что было разрушено, и создадим новый плацдарм нашей будущей жизни. Мы не только вернём себе память и те знания, которые были нами временно утеряны, но и сделаем новый прорыв в высшие духовные сферы. Небесная сила проверяла нас на доброту, на страх и враждебность. Пусть она сейчас нас проверит на усердие. Мы покажем, чего мы стоим и в труде, и в учёбе, и в творчестве. Откроем же новую эру, где наш интеллект, наше творчество и труд превратят нас в новых людей.

Его эффектное выступление подействовало на меня успокаивающе, но всё же тайная мысль – пробраться ночью тайком на крышу и сбросить агрегат на землю – не оставляла меня. Единственное, что меня сдерживало от желания уничтожить летающую тарелку – это опасение, что после своей чёртовой торсионной машины Егор придумает ещё какое-нибудь изобретение, ещё более чудовищное и зловещее. Всегда трудно предположить какой гений вселяется в человека: добрый или злой. Но так как Егор решил встать на путь созидания, я не стал ему возражать и решил подождать, что будет дальше.

Когда я вернулся домой, отца не было. Его опять вызвали на работу. Я включил компьютер и увидел своих товарищей ангелов летающий по небу. Ни демонов, ни японских самолётов не было. Вместо них летали пять каких-то непонятных сущностей похожих на лёгкие воздушные облачка.

Утром отец пришёл с работы усталый и в дурном настроении. За столом во время завтрака он сказал:

– Похоже, что скоро наш город откроют и снимут карантин.

– Вот как? – удивилась мать.

– Ночью сгорело несколько новых вертолётов новейшей конструкции, и вместе с ними ангар. Охранники утверждали, что завод подвергся бомбовой атаке японских камикадзе. Этой ночью очень многие слышали рёв поршневых самолётов над городом. Кое-кто утверждает, что над заводом произошёл самый настоящий ночной бой, где был подбит японский самолёт одним английским. Уму не постижимо. Все эти самолёты были времён второй мировой войны. К тому же, в городе одновременно было разрушено три здание: школа, клуб и магазин. Удивительно, что никто не пострадал.

Услышав эти слова, я вздохнул с облегчением.

– Вот такие дела, – сказал отец, – никто не может понять, что за чудеса происходят последнее время на заводе и в посёлке, как будто все подвергаются массовой галлюцинации или гипнозу, или имеют дело с таким мощным полтергейстом, который втянул в свои шалости уже весь наш город. Директор завода только разводит руками, и говорит, что ситуация выходит из-под контроля. Заводу и городу причинён материальный урон. Этого уже не скроешь. Из министерства должна приехать комиссия, чтобы разобраться во всём этом.

От такого заявления у меня душа ушла в пятки. «А что если эта комиссия докопается до нашего торсионного агрегата, который мутит воду в городке? – подумал я. – Тогда нам с Егором несдобровать. За всё придётся ответить по всей строгости закона».

В школу я пошёл с тяжёлым сердцем. На перемене Егор собрал нашу команду в актовом зале. Он спросил Тима:

– Ты отдал директору школы золото даосов?

Тот ударил себя по лбу и воскликнул:

– Вот, чёрт! Совсем забыл об этом золоте.

– Решил зажилить, – сказал Сологуб.

– А может быть, он решил вставить себе золотые коронки, – пошутил Колин.

Тим покраснел и гневно заявил:

– Как вы можете обо мне такое подумать?! Ребята, вы так не шутите. Вот хоть чем могу поклясться, что забыл про золото. Оно совсем вылетело у меня из памяти. Я даже не помню, где я спрятал его в доме. Что-то последнее время у меня с памятью совсем плохо стало.

– Оно и понятно, – сказал Гилёв, – когда речь заходит о золоте.

– Ей, Богу, отдам я это проклятое золото директору, – сказал Тим, – как только найду.

Царапина на щеке у Тимура почти зажила, но когда он покраснел, она проступила явственно. Все стали отпускать по этому поводу шутки.

– Ребята, – прервал их остроты Егор, – разве вы сами последнее время можете похвастаться хорошей памятью.

Ребята с удивлением признали, что у них с памятью не всё в порядке.

– Поэтому, – сказал Егор, – давайте подумаем, как нам восстановить память и свою былую духовность, а заодно помочь городу в восстановлении порядка и культуры.

Ребята задумались. Многие из них понимали, что в нашем городке, что-то происходит, но никто толком не мог разобраться, что именно. За короткое время тут многое изменилось.

– И как же мы восстановим порядок и культуру? – спросил Чубов.

– А память? – спросил Гилёв. – Я даже свои стихи не могу запомнить.

– А духовность? – поддержала их Катя.

– Всего можно добиться трудом, – заявил Егор. – Для укрепления памяти нужна тренировка и ежедневная интеллектуальная нагрузка. Для духовности необходима постоянная работа мысли, а для порядка и поднятия культуры нужен непрестанный труд. Само слово культура, подразумевает культивирование, иными словами, труд, приводящий постоянно что-то в порядок. Например, если вы стрижёте газон, или убираете где-то определённое местечко, то там не будет не запустения, ни дегенерации. Все интеллигентные люди постоянно заняты обработкой своего сада, который находится здесь.

И Егор показал на свою голову.

– Мы с вами победили даосов, мы в очень короткий срок достигли их духовной культуры, а затем, за тот же короткий срок потеряли всё, что имели. Поэтому на духовном поприще не главное что-то приобрести, а главное – это сохранить и надолго. Поэтому люди, встающие на путь духовного роста, делают его образом своей жизни.

Он ещё долго говорил о том, как победить в себе лень, как весь день работать с полной самоотдачей, а в конце речи заявил, что мы, как избранные и посвящённые в тайны даосов, должны принять свою собственную программу совершенствования.

– Что же это за программа? – спросил его Сологуб.

– Мы уже знакомы с программой даосов. – сказал Егор. – Помните? Она состоит из шести пунктов: прекрати свой обмен, затвори свои врата…

– Притупи свою остроту; освободись от своей раздельности, – дополнил Гилёв.

– Сгармонируй свой блеск; воссоедини свои пылинки, – докончил Колин.

– Вот именно, – сказал Егор, – мы приняли эту систему, как и многие миллионы китайцев. Но суть прогресса состоит в том, чтобы каждый человек мог не только приять какую-то систему на вооружение, но и создавать свою собственную. И это делается ни только для того, чтобы его творческий дух не застаивался, а чтобы он максимально мог приспособить свою душу к той системе, которая наиболее отвечает его потребностям и полнее раскрывает его личные качества. Каждый человек должен смотреть на мир своими глазами, видя те краски, которые воспринимает его зрачок. Вдыхать воздух своей грудью, ощущать запахи своим носом. Слышать своими ушами в том диапазоне звуков, который доступен его слуху. Чувствовать вкус рецепторами своего языка и ощущать мир в прикосновении своей собственной кожей. Кроме того, он должен думать своим умом, и стараться понять мир, пропуская через призму своей собственной философии. Но для этого он должен выработать свою собственную систему восприятия мира.

– И как же это сделать? – спросила его Катя.

– У каждого из нас должен быть свой секрет. Только он один может понять, что ему больше всего подходит при создании своего собственного инструментария.

– И тебя уже есть такой? – спросил его с иронией Сологуб.

– Может быть, – ответил Егор, – только что я создал для себя одну из таких систем для моего духовного роста. Я ещё не знаю, подойдёт она мне или нет. Я не апробировал её на себе. Но я вот хочу открыть еёвам для того, чтобы вы на её примере создали для себя нечто похожее, но своё, то, что вам больше по душе. Я назвал её «Пять дней». Можете понимать её, как хотите, как руководство к действию, как систему аутотренинга, или как порядок осуществления какой-то задуманной работы. Эти пять дней могут у вас растянуться на целый год, на один месяц, одну недели, или несколько часов, а может быть, и минут, всё будет зависеть от быстроты вашей мысли.

– И что же это за пять дней? – спросил Тим.

– Мы берем вся неделю – семь дней, но два дня отбрасываем. Это субботу и воскресенье. Потому что субботой является земля, а воскресеньем солнце. Солнце – это для нас эталон, тот свет, который приходит к нам извне, а земля – это мы, или то дело, за которое мы берёмся. Итак, у нас имеется цель – эталон, и результат нашей работы. Свет солнца должен осветить землю. Понятно?

Только один Тим кивнул головой. Ребята и Катя напряжённо ждали, что скажет Егор.

– Итак, – продолжил он, – свет солнца светит нам в затылок, мы его не видим, потому что смотрим на землю, которая у нас впереди за пятью планетами. Это – Луна (понедельник). Это – Марс (вторник) с Меркурием (средой). И ещё – Юпитер (четверг) с Венерой (пятницей).

– Луна не планета, а спутник, – поправила его Катя.

– Не важно, – ответил он.

– Это расположение планет неправильно, – заметил Колин.

– Вы меня слушаете? Или будете перебивать? – теряя терпения, спросил их Егор.

Все замолчали.

– В таком порядке идёт восточный календарь недели, – пояснил Егор. – Так вот, луна, отражающая солнце, где-то яркая, где-то освещённая только на половину, а где-то вообще в затемнении. Это есть понятие той истины, свет от которой струится от солнца. Вам нужно понять эту истину, и проникнуться светом солнца.

– За свет истины взято солнце? – спросил Сологуб. – Сейчас понимаю.

– Да, – ответил Егор, – как только понятие достигнет полнолуния, наступает другой день, день Марса – Вторник. Во вторник мы решительно берёмся за дело и строим экспозицию сражения, а затем устремляемся вперёд с полной верой в победу. После этого наступает день Меркурия, среда, день полной трансцендентности и проникновения в высшие сферы интуиции и трансформации. Мы должны так понять идею, как её не видит никто, и посмотреть на дело Божьим взглядом не из нашей сферы, а со стороны Высшего Разума. Это и приведёт нас к трансформации. Трансцендентность всегда приводит к трансформации. После чего следует день Юпитера, четверг, когда мы этот трансформированный объект пропускаем через некий эфир, наполненный душой и разумом мира Юпитера, всё порождающего и всё принимающего в себя, создавая наполненный и законченный образ, форму или синопсис. Это и есть рождение основной идеи. И потом настаёт день Венеры, пятница, день милости Божьей, день творчества и творения. Вы создаёте шедевр, оплодотворяя свою идею в каком-то произведении, деле или мысли. Это – день появления на свет вашего собственного дитя: сочинения, вещи, стиха, картины, песни. Не важно чего, того, что создано вашей душой, руками, разумом, представлением. Это и есть пятый день творчества. На шестой день вы дарите свой подарок земле и радуетесь вместе с землёй, и отдыхаете, наслаждаясь своим творением.

– А на седьмой день, день солнца, мы сравниваем его с солнцем? – спросил я его, улыбаясь.

– Верно! – воскликнул он, – и если ваш земной подарок не соответствует небесному оригиналу, иными словами, тому свету истину, что струится из божественного сияния, вы его уничтожаете и принимаетесь лепить новый шедевр, более совершенный и приближенный к Истине.

– Интересная система, – сказала Катя, – нужно попробовать.

– Вот видите, – сказал Егор, – из всего можно создать для себя систему, главное в этом знать, чего вы хотите добиться. Постарайтесь сами сделать для себя что-нибудь более совершенное, чем мой скромный шаблон. Встретимся через неделю, и вы мне расскажите о своей собственной системе и определите в жизни своё призвание. Итак, с сегодняшнего дня мы с вами встаем на путь усердия и стремления к совершенству. Здесь наши пути расходятся. Каждый из вас пойдёт своим собственным путём. Желаю вам успехов во всех ваших начинаниях. Речь Егора воодушевила нашу команду. Все ребята разошлись по классам одухотворённые с желанием испытать себя в каком-нибудь творчестве.

Я отозвал Егора в сторону и озабоченно спросил его:

– Ты знаешь, что на завод приезжает из министерства комиссия по расследованию происшествий с ночным налётом.

– Ну и что? – спросил он.

– А если они узнают про наш торсионный агрегат?

– Как они узнают?

– Ну, не знаю. На то она и комиссия.

– Дураки они все, – заявил он и, улыбнувшись, хлопнул меня по плечу, – ничего они не поймут. Ты разве не видишь, что мы на голову их выше. Они даже не поймут, что это такое. И не поверят. По их стереотипам, такого явления не может быть в природе. А раз они не смогут это объяснить с научной точки зрения, то припишут всё временному помешательству или массовому психозу.

– А если бы кто-то погиб во время налёта?

– Ты ещё не понял, что все мы здесь в посёлке обрели бессмертие? С кладбища вернулись даже те, кто давным-давно умер. Разве может при этом положении кто-то умереть. Наше общее торсионное поле никому этого сделать не позволит.

Он почесал затылок и задумчиво молвил:

– Сейчас меня заботит другое.

– Что, именно? – спросил я его.

– Сможем ли мы при нашем усердии вернуть былую духовность. В это испытание мы все входим добровольно.

На этом мы расстались. М-да, Егор нам всем задал нелёгкую задачу: самоопределиться и начать свою собственную внутреннюю работу. Хорошо находиться в команде, когда за тебя всё решают другие, когда говорят, что следует делать, а чего делать не следует, и когда свобода выбора сужается. Чувствуешь себя автоматом, винтиком в большой машине, и потому нет нужды шевелить мозгами, и нет большой ответственности за неудачи и неправильные решения. Ведь не ты принимал эти решения, не ты строил эти планы, не тебе отвечать.

Система духовного совершенствования, предложенная Егором, показалась мне интересной, и я решил её испробовать на себе. Но, прежде всего, мне нужно было разобраться, что происходит вокруг меня и найти своё место в этих событиях. Итак, для начала, я должен был воспользоваться Луной, Понедельником. Осветить свой разум полным пониманием того, что происходит. Но для понятия Истины, мне нужно было установить, откуда я получаю этот свет, который наполнит меня этим пониманием. Из глубин Вселенной? Или от той небесной силы, которая контролирует нас и всё, что происходит в этом мире. Я подумал и пришёл к мысли, что такой силой может быть только одна сила Господа. Но всегда ли она властна над нами? И что такое промысел Божий? Мои родители были атеистами. Но я думаю, что они были просто обыкновенными людьми и не задумывались о разных сложных вещах, таких как религия или философия. Они жили своей жизнью и воспринимали окружающий мир так, как его понимали. Но меня это уже не устраивало, тем более после всех последних событий, которые мне пришлось пережить. Поэтому я и решил осветить свой ум истинным светом, таким же, каким луну освещает солнечный свет.

Несомненно, наши с Егором эксперименты помогли мне подняться над нашей обыденной действительностью, отвлечься от скучного серого существования нашего замкнутого в себе рабочего городка и понять, что существует огромный непознанный мир, о котором мы имеем смутное представление. Наши опыты с Егором сделали меня более сильным и породили неодолимое желание стать причастным к постоянной внутренней духовной работе. Мне захотелось узнать, что же происходит в мире на самом деле, не то, что написано в наших учебниках, которые нам не дают глубоких знаний, а выйти за порог миропонимания наших учёных, проникнуть в истинные тайны мироздания. Благодаря этим опытам, нам стало понятно, что какая-то неведомая сила вторглась в наш мир и ведёт с нами свою игру. Кто же, всё-таки, вершит все эти чудеса в нашем городке? Сила Бога или сила дьявола? А может быть, это наша собственная сила, которая по каким-то неизвестным нам законам проявилась в неком гипертрофированном виде, и над которой мы потеряли всякий контроль. И эта неуправляемая сила, подобно джину, вырвавшемуся из бутылки, стала творить то, что нам и не снилось раньше. И я решил разобраться во всём этом.

В нашем городке жизнь входила в прежнее русло. Горожане и рабочие ликвидировали последствие пожара в посёлке и на авиазаводе. Мы с Егором тоже приняли деятельное участие в разборке пожарищ тридцать шестой школы, магазина и кинотеатра «Рассвет», потому что они сгорели по нашей вине. Правда, этого никто не знал, но мы чувствовали себя виноватыми. На месте школы было решено построить бассейн, тем более что он стоял рядом с баней. На месте деревянного магазина планировалось возвести небольшой магазинчик и автостоянку. А к развалинам кинотеатра никто не проявлял интереса, так как последнее время жители отвыкли ходить в кино, потому что в каждой квартире имелся телевизор. Развалины кинотеатра так и остались стоять, сиротливо выставив напоказ свои дорические колонны танцевального зала. Мы с Егором очень переживали пожар в школе, хотя в районе парка строилось для этой школы новое современное здание. До времени окончания строительства учеников этой школы распределили по другим школам. И в нашей школе занятия стали проводить в две смены. Что касается ущерба авиазавода, то все сгоревшие вертолёты оказались бракованными. Поэтому директор не сокрушался по этому поводу. Как бы там ни было, но пожар и восстановление посёлка и завода, как случается во время несчастий, сплотили людей, заставили их встряхнуться и забыть о своей лени и безответственности. Ко многим стала возвращаться память.

Для нас с Егором это происшествие тоже стало встряской. Мы серьёзно стали задумываться над целесообразностью продолжения нашего эксперимента. Встав на путь духовного роста, мы всё больше осознавали, что не имеем права продолжать этот эксперимент, так как он затрагивает интересы и жизни многих людей. И мы сознательно решили отключить наш торсионный аппарат. К этому решению, кстати, пришёл сам Егор. Как-то вечером он вызвал меня в сквер и озабоченно сказал:

– Знаешь, мне кажется, что нам стоит прервать наши опыты, потому что не известно, к чему они могут нас привести.

– Вот именно, – воскликнул я, обрадовавшись. – По моим математическим подсчётам может получиться, что наш посёлок и авиазавод могут вообще исчезнуть с лица земли. Не то, чтобы они совсем исчезли, но они могли просто замкнуться в некую непроницаемую сферу, куда никто не сможет попасть, и откуда никто не сможет выйти. При высоком торсионном поле с ускорением может вообще произойти чёрная дыра, и нас всех затянет в какое-нибудь другое измерение.

Я врал всё это ему, потому что никаких математических расчётов не делал. Но страх за будущее гнездился в моём сердце. Интуитивно я чувствовал, что мы сами не только движемся в неизвестное, но и тянем за собой других, поэтому мне это не очень нравилось.

– Представляешь, – сказал я, – если наш город и завод зависнут в каком-то неопределённом пространстве, откуда не будет ни выходы, ни входа? Откуда завод будет брать комплектующие детали? А продукты и прочие товары повседневного спроса? Я думаю, что мы не сможем прожить без нашей страны.

– Ну, эту проблему можно решить, – возразил мне Егор, – ты забыл о снеге, который превращает влагу в консервы и прочие деликатесы.

– Но с нами нет даосов, – уже я возразил ему.

– А мы, разве, не даосы? – заявил он мне. – Разве мы не проникли в тайны даосов и не победили их в честном поединке. Нашему разуму сейчас под силу решать любые проблемы. Но дело сейчас не в этом.

– А в чём? – спросил я его.

– В одном ты прав, – сказал он, – что наша реальность может схлопнуться, и нас унесёт куда-нибудь космическим ветром к чертям на кулички. Это вполне возможно по всем физическим законам электромагнитных полей. Не хотелось бы терять связи с землей.

– Я об этом и говорю! – обрадовано вскричал я. – Зачем нам где-то болтаться в космосе или жить среди незнакомых нам сущностей, когда у нас свой рай на земле?!

Он задумчиво потёр переносицу и сказал:

– М-да, я с тобой согласен. Нам не нужно отрываться от земли и от всего нашего мира. Всё равно весь земной шар мы туда не перетянем, слишком много энергии понадобиться для этого. Но у меня есть одна просьба к тебе.

– Какая? – спросил я его.

– Пока у нас есть возможность там побывать, я хочу туда отправиться.

– Куда, туда? – не понял я его.

– Ну, в то измерение, к даосам. Не забывай, что туда улетела моя возлюбленная.

– О чём ты говоришь?! И как ты туда намереваешься отправиться?

– Ты же не забыл, что мы открыли в себе пара нормальные способности, – сказал он, – мы обрели возможность переноситься туда, куда хотим попасть. Помнишь даоса Железную Клюку, того, что любил путешествовать по мирам? Так вот, я хочу сделать то же самое. Я хочу посмотреть, что есть за той гранью, которая нам с тобой пока ещё не доступна. Родители мне ничего не могут рассказать. Может быть, они не имеют на это права, а может быть, вернувшись в наш мир, они оставили в том мире свои знания и память. Я хочу знать, что там есть.

– А если ты попадёшь ни в тот мир?

– Тогда попаду в другой. Это тоже интересно. Как бы там не было, пока у нас есть такая возможность, я должен её использовать. Ведь мы же с тобой исследователи.

– А если ты не сможешь вернуться оттуда? – спросил я его.

– Тогда ты один отключишь торсионный агрегат, а моё тело сожжёшь, я не хочу, чтобы в него вселилась какая-нибудь другая тварь или сущность.

– О чём ты говоришь?! – в ужасе воскликнул я. – Как я смогу сжечь твоё тело.

– Очень просто, – ответил он, – попроси наших друзей из команды, они помогут тебе отнести моё тело ночью за город. И там вы его сожжёте.

– Не говори ерунды! – вскричал я, – этого никто делать не будет.

– Тогда тебе придётся достать серной или азотной кислоты и облить моё тело. Оно сгорит под их воздействием.

– Ничего я с тобой делать не буду, – заявил я.

– Я отбуду на шесть дней, – твёрдо сказал Егор. – Если через шесть дней не вернусь, то сделаешь всё, как я сказал.

– Почему шесть? – удивился я.

– Больше этого мне нельзя будет пребывать в том эфире, иначе я просто уже не вернусь, и с отключением агрегата тянуть тоже не стоит, я чувствую, что через шесть дней начнут происходить необратимые процессы, и тогда может произойти катастрофа.

– Но как ты это понял?

– При помощи этого, – сказал он, показав на свою голову, и ещё мне помогла моя система пяти дней, о которой я уже вам говорил.

– Расскажи, – попросил я его, – а то я не могу пройти даже стадию луны и осилить Понедельник. Мой мозг никак не наполняется светом.

– Хорошо, – сказал он, улыбнувшись. – Так вот, слушай. Используя мою систему рабочих дней, я постарался понять, каким светом озарился мой разум.

– Вот, именно! – воскликнул я. – Это очень важная вещь – понять, под какое небесное влияние попадаешь.

– Да, – спокойно согласился со мной Егор, – важно отличить истинный свет от ложного света. Так вот, погрузившись в небесное сияние, я узрел Истину. А Истина заключалась в том, что после «пятерых», которые мы определили как дни недели, должны прийти «четверо». Это будут четыре мудрости. Или иными словами, «мудрости святости».

– И что это за мудрости? – поинтересовался я.

– Как говорили древние мудрецы: «Простой смертный имеет восемь знаний, – сказал Егор, – и только человек, достигший определённой святости, постигает четыре мудрости. Первая – это мудрость великого круглого зеркала, отображающая в его душе всю Вселенную, и наделяющего его телом закона, то есть знанием всего, что там происходит. Затем человек постигает универсальную мудрость и его тело знаний наполняется блаженством от понимания всего, что происходило, происходит и произойдёт во Вселенной. Третья мудрость сокровенного открывает перед ним высшие этажи Истины, и человек познаёт все тайны мироздания, и, наконец, наступает время совершенной мудрости, когда тело человеческое трансформируется в свет».

– Как это? Тело трансформируется в свет? – спросил я его с удивлением.

– Очень просто, – ответил он, – это когда на смену «четырём» приходят «три», и свет души разделяется на три ипостаси: свет в глазах, свет в носу и свет в ушах. Это то состояние путешествия, когда душа покидает человеческое тело и странствует в небесных пространствах. Это то путешествие, в которое я хочу отправиться, чтобы повидать весь мир.

– Хорошо, – сказал я, – а когда «три» превратится в «два», тогда что случится?

– Не знаю, – сказал он, – но думаю, что это будет испытание дружбой.

– А когда «два» превратятся в «одно»?

– Произойдёт отказ от самого себя.

– Что это значит?

– Это означает, что мы откажемся от себя, ради служения Высшему благу.

– Теперь всё понятно, – сказал я, – через эту силу мы должны пройти все восемь стадий испытания: добротой, страхом, враждебностью, усердием, мудростью, светом, дружбой и отказом от себя.

– Вероятно, так оно и есть, – согласился Егор.

– Если ты всё это знаешь, так зачем тебе куда-то отправляться? – спросил я с надеждой, что смогу его переубедить.

– Когда эта истина вошла мне в голову и осветила мой разум, – сказал он, – то я перешёл ко второй фазе вторника, сиянию Марса, когда во мне созрел план – побывать за границами нашего мира. Я пришёл к этому убеждению твёрдо и сознательно, и никто меня не сможет переубедить. Поэтому и попросил у тебя помощи.

При этих словах я глубоко вздохнул, и из моей груди вырвался непроизвольный звук сожаления.

– Да пойми, ты, это мне необходимо, – сказал он убеждённо.

– Ты будешь путешествовать шест дней? – спросил я его.

– Да, – ответил он, – я всё просчитал.

– Но почему шесть дней?

– По той же моей системе, – ответил он. – В первый день Луны я вознесусь на небеса и постараюсь осмотреться и всё понять, что там и к чему. Как говорится, наполню свой ум светом. Во второй день Марса я соображу, что мне там делать, и накидаю план. В третий день Меркурия попытаюсь трансформироваться в ту небесную сущность, форму которой посчитаю для себя наиболее приемлемой. В четвёртый день Юпитера облечу всю Вселенную и напитаюсь опытом и знаниями Всемирной Души и Разума, может быть, встречусь с Богом. В пятницу в день Венеры постараюсь свои знания перевести в доступную для понимания землян форму. А в шестой день вернусь на землю с новым багажом знаний.

– И всего-то?! – с иронией спросил я его.

– Да, – ответил он просто. – Для успеха эксперимента я устроил свою лежанку прямо на чердаке под нашим агрегатом на крыше, чтобы общее торсионное поле воздействовало на меня с наибольшей эффективностью. Буду лежать на простом матрасе. Так что, время от времени приходи меня проведать. Но предупреждаю тебя, что бы со мной не происходило за эти шесть дней, ни во что не вмешивайся. Ты мне обещаешь?

Я нехотя пробурчал:

– Обещаю.

– Вот и прекрасно, – обрадовался он. – Если я не вернусь, то эту торсионную тарелку уничтожь, а чертежи, которые лежат в моём письменном столе сожги. Они не должны попасть ни в руки учёных, ни, тем более, в руки военных. Обещаешь?

– Обещаю, – угрюмо ответил я.

– Вот и прекрасно, – сказал он. – И ещё попрошу тебя сказать моей учительнице в классе, что я приболел, и меня неделю не будет в школе.

– Это я сделаю, – сказал я и спросил, – а что скажут твои родители?

– Я им скажу, что поехал на недельку к бабушке, чтобы проведать её.

– А они поверят?

– Да, – сказал он и добавил, – ребятам до конца этого эксперимента ничего не говори. А если я не вернусь, попроси их помочь тебе сжечь моё тело. И не переживай! Если я захочу вернуться с того света, я это сделаю обязательно, вселившись в тело какого-нибудь умершего человека, как это делал уже даос Железная Клюка.

После этого мы расстались, обнявшись по-дружески. Я не смог его переубедить отказаться от этого рискованного эксперимента. Уж очень он был упрямым. Всегда стоял на своём. И чего хотел, того всегда добивался.

На следующий день я сказал его учительнице, что Егор приболел и появится в школе через неделю. Учительница спросила меня, что с ним, я ответил, что у него лёгкая простуда. Не мог же я сказать ей, что у него очередное помешательство. Учительница поверила. Я согласился на этот эксперимент ещё потому, что не очень верил в то, как это он сможет отправиться в путешествие на тот свет. Я думал, что у него ничего не получится. Кажется, в «Божественной комедии» Данте писал о подобном путешествии. И ещё кто-то из древних греков высказывался на эту тему. Но я полагаю, что это были их фантазии. Никому ещё не удавалось путешествовать по иным мирам и возвращаться обратно, как ни в чём не бывало. Ну, – думал я, – поспит этак часов четырнадцать на своём матрасе и проснётся.

В первый же день после школы я поднялся на чердак и нашёл его лежащим на матрасе. Лицо у него было бледное, а тело холодное. Я пощупал его пульс и испугался. Он бился так медленно, что вначале я подумал, что он умер. Я посчитал число ударов в минуту, они не превышали десяти. Я немного успокоился. Если сердце его билось, значит, он был жив.

Я сел рядом с моим другом и попытался медитировать. Погрузившись в отрешённое состояние, я представил луну, как она наполняется светом. Это был именно тот первый лунный день, о котором говорил мне Егор, когда он хотел вознестись на небеса. «Что же он там видит сейчас? – подумал я. – Наверняка, уже общается с ангелами и прочими тонкими сущностями. А может быть, он встретил там наших знакомых даосов, и они знакомят его с небесными правилами?» Но, к сожалению, я не мог проникнуть в тот мир, в котором в тот момент находился Егор. Я вспомнил, как он однажды говорил, что посредством подобного состояния он желает смешать своё природное и человеческое начало, чтобы стать полностью совершенно мудрым. Тогда он даже процитировал мне высказывание из одной даосской книги о том, что несоответствие человека законам природы приводит к порождению зла и вреда. А соответствие человека законам природы достигается тогда, когда он способен «не добавлять к Дао посредством своего сердца, не помогать природе посредством человеческого». Тогда я не совсем понял конец его фразы, но сейчас, когда его сердце почти не билось, мне стало ясно, о чём он говорил. Он сознательно сокращал удары своего сердца, чтобы познать высшие природные тайны и войти в мир иной уже не личностью с человеческим телом, которое находится в живом состоянии посредством биения сердца, а только своей душой, превращённой в свет. И тут я вдруг понял, как могли люди с кладбища прийти в наш посёлок. Все они использовали обратную связь, преобразив свет своей души в материальную субстанцию. Им удалось создать свои прежние тела, которые не были материей, а всего лишь сгустком света, уплотнённым и доведённым до температуры наших тел. Им даже удалось имитировать биения сердец, какое у них было раньше при жизни. Чудеса, да и только!

Я с уважением посмотрел на своего друга, лежащего на матрасе в полумраке чердака. Он был настоящим исследователем и учёным, и шел в своих познаниях до конца. Он решил пойти на встречу тем людям, которые пришли в наш посёлок из мира иного, и проникнуть тем же путём в их мир. Кто ещё из учёных способен на это?! Он добился того, что так овладел своим телом в достижении спокойствия и уравновешенности своей энергии, что открыл дорогу к Высшим познаниям. И я рядом с ним тоже напитывался этой мудростью от него, как луна солнечным светом. Но он брал свой свет напрямую из глубин Вселенной. Его высшее познание в тот момент, полагал я, было напрямую связано с Дао, с Единым Потоком Вселенной, благодаря состоянию «поста сердца», когда слушают ушами, и познают не сердцем, а непосредственно той энергией и тем светом, из которой состоит наша душа, и которую он в тот момент очистил до пустоты. Именно эта пустота – ни что иное, как его готовность к полноценному восприятию, где его энергия становится пустотой, для того чтобы, откликнуться небесным вещам, чтобы путь стекался в эту пустоту. А его ум при этом превращается в своеобразные сети, способные вылавливать из этого Небесного Потока Высшую Истину. Мне такой специфический медитативный приём концентрации на объекте познания, к сожалению, вряд ли удастся.

Я с нежным чувством наклонился над телом моего друга и накрыл его тёплым одеялом, принесённым из моей комнаты. Затем я вернулся к себе и включил компьютер. Кроме ангелов и одного дракона на дисплее никого не было. Все другие тонкие сущности исчезли сами собой. К сожалению, я не мог проникнуть в мир, по ту сторону моего сознания, не мог увидеть и услышать то, что видел и слышал Егор. Мне было ещё не доступно то, о чём говорил даосский учитель Лаоцзы: «Не выходя со двора, можно познать мир. Не выглядывая из окна, можно видеть собственное Дао».

На следующий день, день Марса, я после занятий опять сидел рядом с телом Егора. На этот раз частота его пульса упала до восьми ударов в минуту. Вероятно, он попал уже на небеса и строил планы своего пребывания в этом запредельном эфире. Я вдруг вспомнил, что он тоже дал задания всем нам, решить, кем мы должны стать после школы. Это не значило выбора профессии, потому что можно заниматься одним, а быть совсем другим. Одно другому совсем не мешает в жизни. Наоборот, хобби часто помогает работе. Но речь шла не о хобби, а о том, чему стоит посвятить свою жизнь. Егор открыл передо мной другой мир, мир тонких сущностей и неземных субстанций. Мир, наполненный тайнами и ведущий к постижению Высшей Истины. И я вдруг подумал, а не стать ли мне священником или монахом. Нет, монахом я стать не мог, потому что любил Катю, и ни при каких обстоятельствах отказываться от неё не хотел. Но православные священники имеют жён и свои семьи. Это мне уже подходило. Любовь земную я мог сочетать с любовью к Богу. В день Марса, как говорил Егор, нужно наметить свой план и начать его реализовывать. Но для этого нужно отбросить все сомнения. Я же пока ещё сомневался, вступать мне на этот путь или нет. Но я подумал, что мог бы отдать свои силы строительству церкви в нашем городке, и попробовать через православно-христианскую доктрину постичь Высшую Истину. Так ничего и не решив, я покинул чердак и занялся своими делами.

На третий день в школе меня вдруг спросила Катя:

– А где Егор? Почему я его не вижу в школе?

– У тебя к нему какое-то дело? – спросил я её.

– Нет, – сказала она.

И я увидел, что она немного покраснела. «Что такое? – подумал я встревожено. – Неужели она в него влюбилась?»

Катя ничего не сказала мне больше и отошла в сторону. А в моей душе сразу же поднялся смерч противоречивых чувств. Почему она спросила о Егоре? И почему она при этом покраснела? Значит, она к нему неравнодушна. Она полюбила его за его ум и лидерство в нашей команде. Женщины всегда любят умных и сильных личностей. Может быть, я сильнее Егора, но не умнее. Катя не могла перебороть до конца своё предвзятое ко мне отношение даже после того, как я завоевал в её глазах уважение. Старое вернулось к ней. Такую девушку нужно постоянно завоёвывать, удивлять её. Вот Егор, вероятно, её постоянно удивлял, и кончилось тем, что она его полюбила. Чувства девушек такие непостоянные. Что же мне делать? Я вспомнил, что на чердаке лежит беспомощное тело Егора. Не сжигать же мне его раньше времени, как это сделал ученик даоса, прозванного Железная Клюка. Нет, я этого никогда не сделаю, потому что люблю Егора как самого близкого друга. Лучше уж мне отказаться от Кати. К тому же, разве можно человека лишать его тела. Даже если Егор не вернётся, я не смогу сжечь его. Это очень жестоко. Я не китаец, а православный христианин. Правда, я ещё не решил стать священником, но всё равно в душе я всё равно останусь православным христианином, потому что это моя культура и религия моего народа. А по этой религии нельзя сжигать тело. После шести дней я отвезу его в больницу. Пусть там его оживляют. Если я откажусь от Кати, то ничто мне не помешает стать монахом. Без Кати мне не нужен будет этот мир.

На уроке, сидя за партой в самом дурном настроении, я посмотрел на Катю. Неужели она его полюбила, подумал я. Он же младше её. Но, как говорят, сердцу не прикажешь. После уроков я поднялся на чердак к Егору. Он по-прежнему лежал в той же позе, как и в первый день своего вхождения в нирвану. Пульс его сократился до шести ударов в минуту. День Меркурия. Глядя на него, я подумал: «Может быть, он совершает это восхождение из-за любви к вечной деве Хэ, желая встретиться там с ней».

Как странно, в этой жизни мы, мужчины, всё делаем ради женщины. Но вот только векторы любви всегда разные. Я люблю Катю, Катя любит Егора, а Егор любит вечную деву Хэ, иными словами мифическое создание. Как всё странно! В этот день, вероятно, Егор пытается трансформироваться в какую-нибудь небесную сущность. А может быть, он стал уже ангелом? Интересно у ангелов есть разделения на полы? И если там есть ангелы, будь то мужчины или женщины, то возможна ли между ними плотская любовь? Ведь ангелы, насколько я понимаю, лишены плоти, поэтому и выведены из нашего физического мира. Они представляют собой чистую небесную энергию и состоят из света. Как он там говорил? Свет души в глазах, в носу и в ушах. Три источника света: глаза, нос и уши.

Я прислонил своё ухо к его груди. Егор совсем не дышал. Грудь его не поднималась и не опускалась. Если бы не медленное биение сердца, то я принял бы его за мёртвого. Но если в его груди нет воздуха, тогда, может быть, его грудь наполнена эфиром. Ведь через нос в него входит свет Вселенной, как через глаза – свет вселенских тайн, а через уши – небесные звуки мировой гармонии. Он говорил, что эфир от гнева рассеивается и не возвращается, поэтому его не хватает. Я, как дурак, из-за каких-то подозрений приревновал к нему Катю. Я расстроился и, возможно, в душе испытал гнев. И от этой дурацкой ревности, вместо того, чтобы трансформироваться в какое-то новое высшее существо, опустился ещё на одну ступеньку ниже. Правы, даосы, когда говорят, что если, поднявшись, эфир не опускается, человек становится вспыльчивым. Если же он, опустившись, не поднимается, то человек становится забывчивым. Как мы зависимы это этого эфира и нашей психической энергии. Кто-то из даосов сказал, что «Дао – хозяин дэ, жизнь – это свет от дэ, а характер – сущность жизни». В этом случае Дао – это закон, а дэ – гармония. Интересно, есть ли у меня характер? И какой он? Если я склонен к вспыльчивости, ревности и гневу, то могу ли я достичь той святости, когда перед человеком открывается четыре мудрости. Вероятно, именно сейчас Егор на небе постигает все эти мудрости: небесную великую мудрость, подобную круглому огромному зеркалу, универсальную мудрость блаженства, мудрость созерцания сокровенного и совершенную мудрость, которые все вместе создают новое трансформированное тело. Если Егор вернётся оттуда, то он станет святым, блаженным, полубогом. Я наклонился к нему и благоговейно поцеловал в лоб.

На четвёртый день Катя подошла ко мне и решительно спросила:

– Что с Егором? Почему он не ходит в школу?

– А почему это так тебя волнует? – спросил я её, еле сдерживая дрожь в голосе.

– Уж не влюблена ли ты в него?

– Дурак, – ответила она сердито, – тебе нужно лечиться.

– От чего? – спросил я её, ожидая, что она мне ответит «от глупости».

Но вместо этого она тихо молвила:

– От ревности.

И всё вернулась на свои места. И вновь она стала для меня «моей Катей», и я понял, что у неё к Егору чисто дружеское товарищеское отношение. И что она переживает за человека, с которым, может быть, случилось несчастье. Ведь у женщин интуиция тоньше, чем у нас, представителей мужского пола. И я устыдился своей ревности.

– Извини, – сказал я, – но он просил ничего и никому о нем не говорить. Он должен появиться сам послезавтра.

– Очередной эксперимент? – спросила Катя.

Я кивнул головой.

– И что же это за эксперимент? – настаивала она.

– Не могу сказать, – ответил я, – потому что дал ему слово молчать.

– А этот эксперимент не опасный? – спросила она с тревогой.

– Думаю, что нет.

После занятий я опять поднялся к Егору и смерил его пульс. Сердце билось не чаще четырёх ударов в минуту. Он был ещё жив. «А что, если у него остановится сердце? – в отчаянии подумал я. – Что я буду делать тогда?» Лицо у Егора немного осунулось, и нос заострился. В этот день Юпитера, подумал я, он облетает Вселенную и напитывается опытом и знаниями Мировой Души и Мирового Разума. Может быть, в эту самую минуту его принимает у себя сам Господь Бог и даёт наставления.

Я поправил на нем одеяло и постарался представить, как его движение может происходить на небесах. Я мысленно вообразил Единый поток как нескончаемый ветер во вселенной, в котором перемешана светлая энергия с тёмной. И эта энергия постоянно преобразуется в разные формы, создавая наш физический мир и творя построения в других измерениях. И я вдруг понял, что, то мгновение, в котором проявилась форма, и есть наша жизнь. И что мы должны её беречь и сохранять любыми способами. И от этого видения я содрогнулся и испугался за жизнь Егора. «Что же я делаю? – подумал я, – он-то, дурак, совсем не соображает, что делает. А я-то, вроде бы нормальный, иду у него на поводу, подчиняясь всем его капризам. Так он лишит себя жизни, а я окажусь соучастником этого преступления против природы.

Я вскочил на ноги и возбуждённо заходил по чердаку. Что делать? Мне хотелось кинуться к нему и растормошить, пробудить его ото сна. Но я боялся сделать ещё хуже, усугубить это зловещее положение. Может быть, отключить торсионное поле? Но он сказал, что я могу это сделать только через шесть дней. Иначе он может не вернуться. А может быть, он ошибается? Как же поступить?

Я сел на балку и сжал руками свою голову. Я не знал, что делать. Я пребывал в отчаянии и по-настоящему испугался за жизнь друга. Я ещё раз пощупал его пульс. Он был хоть и медленный, но ровный. Собрать друзей? Посоветоваться, что делать? А что они могут сказать или сделать? Ничего. Кроме волнений, ничего не будет. И я решил подождать ещё одни день.

Пятый день прошёл для меня в кошмаре. Утром Катя опять спросила меня:

– Егор жив?

– Почему ты спрашиваешь? – спросил я её.

– Я видела плохой сон, – призналась она, – мне представилось, что он превратился в метеорит, и летит к земле, но не попадает на неё, а проносится мимо.

Я в отчаянии застонал.

– Да, что происходит? – в испуге спросила она.

– Не спрашивай, – сказал я ей. – Завтра вечером я тебе всё расскажу, и мы решим, что делать.

– А не будет поздно? – спросила она.

Я покачал головой и быстро ушёл.

Как только занятия в школе закончились, я тут же отправился на чердак и первым делом схватил руку Егора. Пульс у него сократился до двух ударов в минуту. Я бессильно опустился рядом с его телом и предался отчаянию. Я вспомнил слова даосов, когда они говорили, что «рождение человека – это скопление эфира. Соберётся эфир, образуется жизнь, рассеется – образуется смерть». Два вздоха в минуту – это очень мало, а вдруг, завтра он вообще перестанет дышать, и его жизненный эфир совсем рассеется. Тогда он умрёт, и это произойдёт в самом расцвете его сил, он унесёт с собой в могилу свой совершенный разум. Но это несправедливо! Вся моя сущность восставала против этого. Но тут я обратил внимание на ровный шум над моей головой работающей на крыше торсионной тарелки. И я вспомнил, как он сказал, что пока держится торсионное поле, в городке никто не умрёт. Эти слова меня немного успокоили. Где же он? И что он там делает. Кажется, он говорил, что на пятый день, день Венеры, он должен был обобщать полученные на небесах знания и переводить их в доступную для понимания человека форму. Этим он и занять сейчас. Быстрее бы он кончал свою работу и возвращался. А вдруг, он не сможет вернуться на землю, и пролетит мимо, унеся свои знания в космос.

Я встал перед ним на колени и тихим голосам сказал:

– Ну, ты, несносный чертёнок, не нужны нам твои знания. Возвращайся сам живым и невредимым. И не вздумай больше нигде задерживаться.

Не в силах больше находиться рядом с ним, я спустился с чердака. В своей комнате я включил компьютер, на экране второго дракона не было. Я одиноко носился по небу среди ангелов, моих друзей, и страдал, ожидая прилёта своего друга из космоса. Я вышел на балкон и посмотрел на небо. Солнце спускалось за горизонт. Мне показалось, что горы на горизонте стали выше, а впадина нашей долины как бы углубилась. Я вспомнил, что Егор предупреждал, что завтра нужно обязательно отключить наш агрегат, а то торсионное поле может захлопнуть наш мир.

На следующий день я не пошёл в школу. Это была рабочая суббота, мои родители ушли на завод. В школе тоже шли занятия. Я был этому рад. В этот день должен был вернуться Егор из дальнего путешествия. Я поднялся на чердак, надеясь, что он уже проснулся, как это всегда случалось по утрам раньше. Но он оставался в той же позе на спине, как и всю прошедшую неделю. На носу у него сидела стрекоза. Я отогнал её, и пощупал его пульс. Биение сердца не прощупывалось. Он умер. Я сидел в оцепенении держа его руку в своей, ничего не соображая, и ни на что не реагируя. Он обещал, что на шестой день вернётся с новым багажом знаний, но вместо этого передо мной лежало его безжизненное тело. Он ни только не принёс нам тайного света знаний из глубин Вселенной, но и оставил весь свет своей души там, далеко от нашей земли. Великая скорбь охватила мою душу. Я потерял лучшего своего друга. А он, ведь, обещал обязательно вернуться к нам, и если не в своём теле, то в теле какого-нибудь умершего создания. Я вспомнил о стрекозе, сидящей на его носу. Может быть, он переродился в стрекозу? Я посмотрел вокруг, но не увидел стрекозы. Она давно улетела, вылетев в проём слухового окна, откуда струился утренний свет. Я выбрался через него на крышу.

Из моих глаз струились слёзы, а сердце сжимала в тиски тоска по утерянному другу и чувство вины и раскаяний за то, что я довёл ситуацию до такого печального конца, и бессилия от того, что я никак не могу исправить это горе и вернуть друга к жизни. Я оглянулся по сторонам и ужаснулся. Толи от слёз, стоявший в моих глазах, толи от необычного преломления свет, мне показалось, что горы и сам горизонт поднялись настолько высоко, а наш городок с заводом опустился в такую глубокую котловину, что небо надо мной выглядело шаром и замкнутым прозрачным куполом, похожим на хрустальный шар. И я тут же вспомнил слова Егора, что этот день торсионное поле должно схлопнуть наш городок с заводом и отделить его от окружающего мира непроницаемой перегородкой, превратив в отдельную непроницаемую сферу в неком новом измерении. Я испугался, что, потеряв дорогого друга, я потеряю также и весь наш мир, которому я привязался и без которого не мыслю своего существования. Я подошёл к торсионному агрегату и отключил его. Летающая тарелка сразу же затихла, словно умерла. Вокруг стояла тишина. Я смахнул слёзы с глаз, и мир сразу же вошёл в свои прежние границы. Мирно светило утреннее солнцу, по скверу гуляли редкие прохожие. Молодая мама катила коляску с младенцем. По улице проехала легковая машина белого цвета. Мир был спасён.

Я спустился на чердак к моему другу, который лежал бездыханным на матрасе, укрытый одеялом. Лицо его было бледное. Я ещё раз пощупал его пульс, который не бился, и спустился с чердака. Дома я переоделся, нацепив тёмный галстук, который никогда не носил раньше, и отправился в школу, чтобы сообщить друзьям печальную новость о смерти нашего друга и учителя. Дождавшись перемены, я собрал всю нашу команду в пустом актовом зале. Узнав новость, Катя и ребята испытали шок. Некоторое время они сидели молча, не произнося ни слова. Затем Катя тихо молвила:

– Ты же сказал, что с ним ничего серьёзного.

– У него остановилось сердце, – в отчаянии произнёс я.

Затем я рассказал им об эксперименте, который он задумал.

– А его никак нельзя оживить? – спросила Катя.

– Не знаю, – ответил я, – насчёт этого он не давал никаких указаний. Он только сказал, что если не вернётся на шестой день, то чтобы я обратился к вам с просьбой помочь мне сжечь его тело.

– Это ещё зачем?! – в ужасе спросила Катя.

– Чтобы в его тело не вселилась чужая душа.

– Ещё чего придумал! – с негодованием воскликнула она.

– Последнее время у него совсем крыша поехала, – заметил Сологуб, – я хотел это сказать, но боялся, что вы неправильно поймёте.

Однако никто ему не ответил.

– Нам надо сбежать всем с урока, пока не прозвенел звонок – сказал Колин, – и пока ничего никому не говорить. Давайте встретимся все во дворе школы. Пойдём к нему и посмотрим, что можно сделать. Всё же мы последнее время кое-чему научились. Не нужно терять ни минуты.

Ребята дружно встали и отправились по классам. Я вышел во двор и стал их ждать. Через некоторое время мы все собрались вместе возле спортзала.

– Веди нас к нему, – сказал Тим.

Мы прошли через пустырь возле котельной и, миновав один жилой дом, подошли к нашему дому.

– На чердаке, – сказал я им.

– По одному, – произнёс Гилёв.

И мы поодиночке, не привлекая к себе внимания, стали через подъезды проникать на чердак. Егор по-прежнему лежал на матрасе, вытянувшись во весь рост, без признаков жизни.

Мы по очереди щупали его пульс, прикладывались ухом к его груди, а Катя поднесла своё зеркальце к его носу. По всем признаком выходило, что жизнь ушла из него.

– А как выводят йогов из такого состояния? – спросил нас Колин.

– Я где-то читал, что их тела согревают, а на голову прикладывают тёплое тесто, сказал Тим. – Затем делают искусственное дыхание.

– У тебя дома есть грелка? – спросила Катя.

– Найду, – сказал я.

– Тогда пошли к тебе, – сказала она, – я приготовлю тесто и согрею воды для грелки.

– И не забудьте захватить с собой побольше тёплых одеял, – крикнул нам вслед Гилёв.

Мы вдвоём отправились ко мне на квартиру. Катя впервые попала ко мне домой. Она нашла в шкафу муку и быстро замесила тесто, затем залила горячую воду в грелку. Я вытащил из антресолей тёплый спальный мешок отца, взял у матери несколько полотенец и сгреб у себя в комнате все тёплые вещи и постельные принадлежности. Со всем этим скарбом мы поднялись на чердак.

– Трупного окоченения нет, – сказал нам Тим, – похоже, что тело ещё живое. А это хороший признак.

Мы обложили всё тело Егора тёплыми вещами и запихнули его в спальный мешок. Затем Катя разложила на полотенце тёплое тесто и замотала им его голову. Как только мы это закончили, то тут же решили делать ему по очереди искусственное дыхание до тех пор, пока он не оживёт. Первым приступил Тим, у него оказалось в этом деле больше всего опыта. Мы, попеременно сменяя друг друга, делали Егор искусственное дыхание,но он не возвращался к жизни. В отчаянии мы сели вокруг него, и я предложил всем соединить свои усилия на ментальном уровне и своей мыслью активизировать в нем жизненны процессы. Это было последнее средство, и все мы это понимали. Мы уселись вокруг его тела, расслабились, закрыли глаза и сконцентрировали все свои мысли и желания на его оживление. Сколько мы так просидели, трудно сказать. Мне друг показалось, что я поднялся высоко в эфир и схватил его за руку.

– Слушай, – вдруг я услышал голос Егора, – нельзя ли полегче?

Я открыл глаза и увидел, что с силой сживаю в своей руке запястье Егора.

– А что это вы все здесь собрались? – спросил он нас удивлённо.

От радости мы все потеряли дар речи. Затем все мы бросились его обнимать и целовать. Он отбивался от нас как от сумасшедших.

– Мы вернули тебя к жизни! – кричали мы и плакали.

– Нам это удалось сделать!

Егор выбрался из моего спального мешка и спросил:

– Кто это меня так тепло укутал? – спросил он. – Я аж весь взмок.

– Мы же тебя вернули с того света! – воскликнул Сологуб. – Ты что же, этого ещё не понял?

– Да что вы себе возомнили? Я же сказал, что на шестой день вернусь к вам сам, – возмутился Егор и обратился ко мне. – Какой сегодня день?

– Шестой, – ответил я, радуясь.

– Так вот, я и прибыл.

– Чёрта два бы ты прибыл без нашей помощи! – смеясь, кричал Чубов, – ты здесь лежал перед нами как самый обыкновенный мертвец.

– И всё равно я бы не умер, – не сдавался Егор.

– Кто его знает, – покачав головой, сказал я, немного успокоившись.

– А что мы здесь сидим? – спросил Егор. – Пойдёмте ко мне, отпразднуем моё возвращение.

– А твои родители? – спросил я его.

– Они на работе.

Ребята приняли его предложение с энтузиазмом. Всей гурьбой стали спускаться с чердака. Я, захватив свои вещи, сказал, занесу их домой и приду на торжество по случаю воскрешения моего друга.

Когда я спускался в свою квартиру, нагруженный тряпками и грелками, то радовался так, как ни радовался, ни разу в своей жизни. Я вернул к жизни моего друга. Разве это не было чудом, перед которым меркли все другие чудеса и радости жизни. Распихав вещи по местам, я бросился в квартиру Егора. Там уже во всю гремела музыка. Ребята танцевали и веселились, наперебой приглашая Катю. Радость была всеобщая.

– Ну что ты там видел? – спросил я, подойдя к Егору.

– А-а, ничего особенного, – ответил он, – но я многое понял.

– Что понял? – спросил я.

– Расскажу потом, но только тебе одному, – ответил он.

– Но ты хоть на шаг приблизился к Истине? – спросил я его, сгорая от любопытства.

– Да, думаю, что на шаг приблизился, – сказал он и тут же быстро спросил меня, бросив взгляд на ребят, – ты отключил тарелку?

– Да, – ответил я.

– Думаю, что ты поторопился, – заметил он, – мне кажется, что из-за этого я и не мог вернуться на землю. Мне что-то мешало это сделать.

– Но вернулся же, – сказал я, улыбаясь, – насчёт точного времени отключения ты мне ничего не говорил. А вот земля наша чуть не свернулась в трубочку, это я видел своими собственными глазами. Поэтому и отключил торсионное поле. Надеюсь, ты больше не включишь этот агрегат.

– Нет, – ответил он, – завтра же его разберу и пущу на какие-нибудь полезные приборы.

Он обнял меня за плечо и признался:

– Если бы ты знал, как я по вас соскучился. За это время я прожил целую жизнь и думал, что уже не ступит моя нога на эту землю. Больше я отсюда никуда не уеду. Раньше я мечтал, как только окончу школу, так сразу же подамся в большой свет, выучусь где-нибудь, найду работу, и буду разъезжать по всему свету. А сейчас я полностью изменился. Кем бы я ни стал, я буду здесь жить до скончания моих дней. Тем более, сейчас я чувствую глубокую вину перед жителями нашего городка за этот эксперимент. И эту вину мне придётся искупать перед ними до самой моей смерти. Здесь я думаю найти и своё счастье.

– Разве ты не встретил там вечную деву Хэ? – удивлённо спросил я его.

– Нет, дева Хэ – это мираж, – ответил он и, понизив голос, признался. – В нашем классе есть одна девочка, которую я очень давно люблю. Там на небесах я понял, что если я с ней расстанусь, то всю свою жизнь буду искать похожую на неё, но, возможно, так и не найду.

– Ты не говорил мне, что у тебя есть тайная любовь, – сказал я ему с упрёком.

– Это не знает никто, – сказал он мне, – даже она. Ты об этом узнал первым.

Я его поблагодарил, подумав, что сейчас в моих отношениях с Катей у меня больше нет соперников.

– И ещё, – сказал он мне, – нам нужно перестать искать какие-то неземные цели. Всё, что нам нужно – у нас здесь, под боком. Я не стремлюсь больше быть ни драконом, ни даосом, ни совершенно мудрым. Мудрости достаточно иметь человеку столько, столько её необходимо в нашей жизни. Не больше и не меньше. Это я понял там, на небесах. И я собираюсь стать обыкновенным человеком и жить вместе с моим народом и среди моего народа. И не нужно никуда стремиться. Здесь, где мы живём, это место и есть сущий рай. Другого такого рая нигде не сыщешь, если даже объедешь весь мир и всю Вселенную. Если бы ты знал, как я хотел опять вернуться на землю, и именно в наш городок. Только там я понял, что он для меня значит.

И он показал пальцем на потолок своей квартиры.

Подошла моя очередь приглашать на танец Катю. Я с удовольствием обнял её за талию и не отпускал её до самого конца вечера. Она меня ни о чём не спрашивала, и ни за что не упрекала. В этот вечер я пошёл провожать её до дому один. На лестничной площадке её подъезда мы впервые по-настоящему поцеловались.

Как только я отключил наш торсионный агрегат, в нашем городке начали происходить изменения. Сразу же заметно похолодало. Во время высокого торсионного поля наш посёлок и завод как будто был накрыт подобно шапке прозрачной согревающей сферой. И если у нас на улице стояли ещё все деревья с густой зелёной листвой, как летом, то в десятке километрах от нас была уже глубокая осень, кое-где переходящая с зиму. Там постоянно дул холодный ветер, и пробрасывало снежком. Торсионное поле согревало наш городок, и за всё время снег наблюдался только один раз, когда его вызвал даос по прозвищу Садовник. Но этот снег был необычным, так как, тая, превращался в разные продукты и товары широкого потребления.

И ещё этот снег вызвал к жизни нескольких знаменитостей, которые гармонично вписались в наше общество. Я об этом уже говорил. Композиторы преподавали детям в школах музыку, и по воскресеньям и субботам давали концерты для жителей нашего городка. Герои служили на заводе военными представителями и заочно заключали договоры с разными армейскими подразделениями на поставку продукции завода. Три мушкетёра давали в школах уроки французского языка и фехтования. Юрий Гагарин проводил для широких масс лекции по космонавтике, и числился на заводе консультантам по боевым машинам. Иосифа Виссарионович Сталин стал директором заводского музея боевой славы. А Никите Сергеевичу Хрущёву поручили бюро по внедрению в производство новых изобретений. Для Владимира Ильича Ленина освободилось место председателя профкома завода. Так что все знаменитости были хорошо устроены и довольны. Оказалось, что среди знаменитостей очень много приятных людей. Я уж не говорю о Гагарине, который всегда пользовался всеобщей любовью народа. Владимир Ильич оказался очень интересным собеседником, и часто давал директору заводы дельные советы. Никита Сергеевич Хрущёв всегда был душой любого заводского застолья и так отплясывал украинский гопак, что никто даже из молодых парней не мог с ним сравниться. Иосиф Виссарионович слыл хорошим стилистом и даже писал стихи в заводскую газету, которые у рабочих пользовались большим спросом. Одним словом, среди всех установились самые тёплые отношения. Мушкетёры пользовались успехом у заводских дам, а музыкантов и героев женщины просто носили на руках. Можно сказать, что в нашем городке между людьми и вновь прибывшими царила самая настоящая идиллия. Единственное, что смущало директора, это – то, что в центральном сквере отсутствовал памятник Ленину. Не устанавливать же ожившего вождя опять на пьедестал. На заводской летучке коллективом было принято решение срочно изготовить новый памятник и установить, как положено. Из министерства ожидался приезд комиссии. А вдруг спросят, почему убрали памятник, не будешь же им объяснять, что памятник ожил и стал самым настоящим работником завода. Памятник изготовили, установили на площади сквера, и закрыли его брезентом. С прибытием министерской комиссии решили торжественно открыть его как после реставрации при большом стечении народа. И в это самое время угораздило меня снять торсионную защиту города. Защитный экран стал быстро остывать, и началась в городе золотая осень. С деревьев полетели листья, а временами даже прорывался прохладный ветер.

Но это были не все изменения в городе. Вдруг начали исчезать люди. В первый же вечер, как только я отключил агрегат, из нашей квартиры пропал мой верный пёс Альдебаран, тот самый которого я считал помесью пуделя с дворнягой. Я опять было подумал, что он сбежал из дома с очередной дворнягой, но потом убедился, что это не так. Он пропал насовсем, растаял как утренняя роса. Видать, слабеющее торсионное поле уже не удерживало его в нашем мире. На следующий день Катя пришла в школу в слезах и сказала мне, что у них исчез их маленький мальчик. Положили его ночью спать, а утром нашли кроватку пустой. И где его ни искали, так и не нашли. Пропал ребёнок. Бог дал, Бог взял.

Но потом стали в городе и на заводе происходить очень странные вещи. Люди, ни с того ни с сего, исчезали прямо на глазах. Так, стоит за токарным станком рабочий, деталь вертится у него вместе со шпинделем, резец снимает стружку, и вдруг: бац! Человек на глазах лопается как пузырь и исчезает. Естественно, резец наскакивает на шпиндель, деталь выскакивает из зажимающих губок и, бац, летит по всему цеху. Так недалеко и до травматизма.

Или другой случай. Женщина покупает в магазине молоко, отдаёт талончик продавщице, та накалывает его на иглу и подаёт бутылку молока. И вдруг: бац! Продавщица исчезает, как будто её корова языком слизнула, бутылка зависает в воздухе, падает и разбивается о бетонный пол. У покупательницы новые туфли все залиты молоком. Непорядок!

Как заметили позже, в основном исчезали те люди, которые когда-то пришли с кладбища. И ещё обратили на одну особенность. Быстрее всех исчезали люди маленького роста и худые. Толстым и людям среднего телосложения ничего не делалось. По-видимому, их торсионное поле было довольно стабильным и хорошо удерживало их на земле.

Егор разобрал торсионный аппарат сразу же на следующий день после своего воскресенья. О случаях исчезновения пришельцев с кладбища было уже известно. И я спросил Егора:

– А что, если твои родители тоже исчезнут, как другие?

На что он мне сказал довольно спокойно:

– Чему быть, того не миновать. После того, как я побывал там, я многое понял. Не стоит пускать время вспять. Пусть всё течёт своим чередом. Сейчас я знаю, что никто не умирает, а лишь видоизменяется и переходит из одной энергии в другую. Знаешь закон сохранения энергии? Если они исчезнут, то я знаю, где они. Рано или поздно я с ними встречусь. Представь, что они уехали за границу, где сейчас живут на постоянном месте жительства там. А ко мне они приехали в отпуск, и скоро уедут опять. Потом уже я к ним приеду, или они опять вернутся, что, в общем-то, одно и тоже. И тогда мы будем снова вместе и останемся вместе насовсем.

В городке происходили и другие курьезные случаи. Так некоторые люди вдруг застывали на месте, и с ними ничего невозможно было поделать. Шел человек по улице, и вдруг, бац! И застыл посреди мостовой. Ни туда и не сюда. Стоит, как вкопанный, и не двигается. Машины объезжают его, гудят сигналами, а он не сходит с места, словно одеревенел. Не слышит и не видит ничего. Вызывают скорую помощь, грузят его в таком положении, в каком он застыл, и кладут в больницу. Полежит он там дня два три на койке и, не приходя в себя, исчезает, словно испаряется. Оказывается, что он тоже в своё время пришёл с кладбища. Люди, которые теряли своих близких, опять шли на кладбище, находили могилы своих покойников и очищали таблички от слоя краски, которой в свое время замазывали имена, так как покойники тогда оживали. Сейчас же они отскабливали краску с табличек. Это делали они для того, чтобы от родных осталась хоть какая-то память.

Наконец на завод приехала министерская комиссия, осмотрела производство, места, где случились взрывы, и где было уже всё починено и приведено в надлежащий вид. Чиновники из министерства остались довольны. Их уговорили остаться на открытие реставрированного памятника Ленину. Хоть все они были иных политических взглядов, но решили уважить рабочих и согласились остаться и принять участие в заводских торжествах. Тем более, что на носу был день празднования пролетарской революции, который в Москве числился уже как рабочий день. Рабочие завода же придерживались своих трудовых традиций и всегда отмечали исконно свой праздник «7-е Ноября». К тому же после торжественных мероприятий намечалась грандиозная пьянка. Ну, как тут не остаться?

В день открытия памятника площадь в центре сквера опять была заполнена огромной толпой, также, как и во время представления циркачей. Прямо перед памятником стоял почётный караул из героев Гастелло. Все они были на одно лицо и одеты одинаково в военную форму лётчиков второй мировой войны. С одной стороны памятника расположился оркестр из музыкантов во фраках с бабочками. Все они тоже были на одно лицо и походили на композитора Чайковского. С другой стороны находился другой оркестр в красочных нарядах восемнадцатого века. Эти музыканты носили парики и походили, как две капли воды, на Моцарта. Их стройные ноги обтягивали короткие штанишки, застёгнутые под коленями, переходящие в белые чулки и туфли с золотыми пряжками. На всех красовались бархатные курточки с отороченными кружевами, и из отворотов выглядывали роскошные манишки с бриллиантовыми булавками. От такого чарующего зрелища невозможно было оторвать глаз, особенно дамам городка. Перед самым пьедесталом была сколочена трибуна, за которой находились настоящие правители: Сталин с Лениным и Хрущёв, а также гости: семнадцать космонавтов Комаровых и один Юрий Гагарин, и даже иностранцы в лице трёх мушкетёров.

Представители министерства, увидав такие роскошные приготовления, пришли в неописуемый восторг и постоянно повторяли одни и те же слова восхищения:

– Оригинально! Великолепно! Потрясающе!

Погода портилась, и начальство завода решило ускорить открытие памятника. Взойдя на трибуну, директор поблагодарил высоких гостей за честь, оказанную заводу, присутствовать на торжествах по случаю открытия вновь отреставрированного памятника вождю мирового пролетариата, а также кратко сообщил о трудовых достижениях завода и о неустанной заботе министерства по поднятию благосостояния рабочих. Толпа разразилась громкими аплодисментами и криками «ура!». Директор дал знак, и брезент слетел с головы памятника. Рожа у великого революционера была такой же отвратительной, как и раньше. Скульптор добился с прежним оригиналом поразительного сходства. Грянул оркестр представителей австрийской империи. Исполнялся, почему-то, турецкий марш Моцарта.

Когда иностранцы закончили своё исполнение, зазвучала божественная музыка Петра Ильича Чайковского «Танец цветов» из балета «Щелкунчик». И в то же самое время на площадь прорвался порыв снежной бури. Снежинки закрутились в воздухе, подхватывая с трибун космонавтов и видных руководителей страны. При этом великие вожди успели схватиться друг за друга. Сталин держался за Ленина, а Хрущёв уцепился за штанину Сталина, при этом Сталин пытался стряхнуть с себя Хрущёва. Мушкетёры кружились в воздухе на своих развевающихся плащах как красочные гирлянды. Затем дружной эскадрильей взлетели в воздух герои второй мировой войны. Сильный ветер стал вырывать из рядов оркестра музыкантов, которые взлетали вместе со своими пюпитрами и инструментами, продолжая исполнять «Танец цветов». Все носились по воздуху над головами обалдевшей толпы под звуки чарующего вальса подобно разноцветным лепесткам цветов. И над всеми ими стоял обновленный памятник, простирая свою каменную руку к небу, и как бы вторично повторяя извечную фразу: «Туда вам дорога, дорогие товарищи!»

Члены министерской комиссии открыли рты от удивления. Такого представления они не видели от рождения. Новые порывы ветра вырывали из толпы тех, у кого ослабевали торсионные поля, и присоединяли их к общему хороводу кружащихся в воздухе снежинок и летающих и парящим фигур уносимых ветром.

И я, стоя на балконе, своей квартиры, вдруг увидел родителей Егора, которые парили в воздухе, обнявшись, и махали руками, посылая своему сыну прощальные поцелуи. И он стоял на балконе и тоже махал им рукой. И мне показалась, что родители крикнули ему слова: «До свидания»!

И я вдруг понял, всматриваясь в кружащиеся тени людей в вихре снега, что на земле нет ни величия, ни умаления, потому что смерть всё уравнивает, всё превращает в прах и всех примиряет. Великие и малые люди становятся одним и тем же, а, попадая на небо, заново начинают свой путь уже в другой обители.

Я посмотрел вниз и увидел, как толпа ринулась с площади, чуть не сбивая и не валя друг друга. Все они бежали к магазинам, в надежде обнаружить возле них горы товаров и продуктов. Но небесной манны уже не было. Везде лежал простой снег. И люди, привыкшие к чудесам, были разочарованы. Дирекция завода поспешила проводить членов министерской комиссии в их гостиницу, чтобы они не видели того, чего им не следует видеть, и не слышали того, что не должно было коснуться их слуха. Вечером ожидался большой банкет в столовой завода.

В тот день произошло ещё одно событие. Директор прямо после торжественного открытия вновь реконструированного памятника отправился на завод в свой рабочий кабинет и приказал своим службам срочно составить список людей, исчезнувших за этот день на заводе и в городке. Необходимо было подстраховаться, пока высшее начальство находилось ещё на заводе, чтобы, не дай Бог, не произошло каких-нибудь чрезвычайных происшествий по вине исчезнувших людей. Этот обновлённый список должны были подать ему немедленно. Служба на заводе работала хорошо, так как везде поддерживалась военная дисциплина. Через час список был составлен, уточнён и передан его секретарю, иными словами, жене, в которой он души не чаял. Его жена была очень красивой и дородной женщиной. По своим объемным телесам она нисколько не уступала своему мужу, а в весе, несомненно, даже превосходила его. Поэтому ей было не страшно какое-то там торсионное поле. Она держалась крепко на своих ногах даже после возвращения с кладбища. Список передали ей сотрудники службы за полчаса до начала банкета. Она с грустью пробежала его своим взглядом, найдя там имена нескольких своих подруг, и с тяжёлым сердцем понесла его мужу. Она вошла в кабинет, подошла к столу мужа и протянула этот злополучный список. И вдруг, бац. И она растворилась в воздухе как лопнувший мыльный пузырь. Список плавно опустился на стол директора, уже не такой точный, как был составлен ещё несколько секунд назад. От этой картины на директора напал столбняк. Он как сидел на своём кресле, так и остался сидеть, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой. В таком положении его и нашли друзья из правления завода. Срочно погрузив в скорую помощь, они оправили его в больницу, а сами пошли на банкет, устраиваемый в честь чиновников из министерства. Из-за корпоративных интересов никто из них не обмолвился с членами министерской комиссии о постигшем их горе. Все они очень переживали, что их директор исчезнет так же, как десятки и сотни других пациентов, поступающих в стационары больниц: бах! И его нету. Членам комиссии они сообщили, что директор ненадолго задержится в связи со срочной работой, которую необходимо доделать, чтобы повысить показатели завода. Те поверили. Чиновников из министерства в этот вечер члены правления завода напоили так, что поздно ночью бедных москвичей пришлось загружать в самолёт на носилках. Как только все чиновники были уложены на борту самолёта в удобных позах, самолёт взлетел с заводского аэродрома и взял курс на Москву. Бедный директор пребывал в таком состоянии ещё три дня, чем приводил в отчаяние всё правление завода, но потом он очнулся и попросил свой любимый куриный бульон с сухариками. Правление завода вздохнуло с облегчением. Жена директора завода была одной из последних оживших на кладбище людей. После её исчезновения жизнь на заводе и в городке вошла в своё прежнее русло. Больше никаких чудес не происходило. И страсти вокруг чудес тоже стали утихать.

Сразу же после открытия памятника Ленину, в городке появилась бабушка Егора. Она тут же попросила Егора позвать меня к ним. Как только я пришёл, она сразу же накинулась на нас с упрёками.

– Как же так? – говорила она в расстроенных чувствах. – Долгое время я не могла попасть сюда, потому что городок был на карантине, и все въезды и выезды строго охранялись. Никто не мог сюда проникнуть. Как будто бы здесь была чума. Но чумы здесь никакой не было. Я так переживала за вас, что чуть с ума не сошла. Ходила к буддийским ламам. И знаете, что они мне сказали?

Мы молчали и виновато смотрели на неё.

– Они сказали, что два школьника драконят весь город и завод, но об этом никто из жителей даже не догадывается. И один из этих школьников является, представьте, моим внуком. Каково мне было это слышать? А?

Мы продолжали молчать, понурив головы.

– Как же я раньше не сообразила, что все эти проказы – дело ваших рук. Вот, дура. Но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Жила здесь рядышком с вами и в ус не дула. Думала, что вы маленькие сопливые детишки, а оказалось, что с вами никто и совладать не смог. Весь город взяли в свои руки, паршивцы. Отодрать бы вас широким ремнём по мягкому месту, как следует. Но, я вижу, в таком возрасте уже поздно пороть вас. Раньше нужно было думать об этом. Ну, рассказывайте, что вы натворили здесь.

Мы продолжали молчать.

– Хорошо, – сказала она, – не хотите говорить, не надо. Я буду вам говорить. Вы думаете, что вы такие умные, и всех перехитрили, всех обставили, и всех сделали дураками? Ошибаетесь. То, чего вы коснулись, уже давно известно человечеству. Вот только умные люди хранят всегда это в тайне, чтобы эти знания не попадали к таким, как вы. Это всё равно, что разрешить детям играть со спичками, после чего жди беды – пожара. Вы решили сразиться с даосами. Да они вас, сопливых, просто пощадили. Знаете, что написано в их главной книге: «Кто не соблюдает Дао, тот погибнет раньше времени». А вы чуть не погубили весь город. Я думаю, что даосы прилетели сюда, чтобы помочь вам, но, увидев ваше упрямство, оставили вас в покое, и улетели.

– Мы хотели понять, с какой силой мы имеем дело, – оправдываясь, сказал Егор.

– Ну, и что? Поняли? – спросила нас бабушка.

– Не совсем, – ответил Егор.

– Значит, вы экспериментировали с этой силой? – строго спросила бабка внука.

Он кивнул головой.

– Поэтому ты чуть не умер.

– Откуда ты это знаешь? – удивился Егор.

– Мы с ламами молились за тебя и всеми силами пытались вернуть тебя к жизни.

Мы с Егором переглянулись, и я от неожиданности обронил:

– А нам казалось, что это наша заслуга.

– Вы ещё слишком слабы для этого, – сказала бабка, – вы не представляете, с чем вы сталкиваетесь, проникая в тот мир.

– И с чем же? – в один голос с Егором спросили мы.

– Эту силу разные народы и религии называют по-разному, – ответила бабушка. – Кто-то называет её Богом, а кто-то – Дао. Даосы, с которыми вы общались, должны были вам сказать, что «небо не может быть выше, земля не может быть шире, солнце и луна не могут не двигаться – они получают это от Дао». И нарушать порядок вещей в природе я вам не советую, за это природа очень больно всех наказывает. Я говорю не только о вас, но и всём человечестве. Садитесь и выпейте по чашке чая. Я привезла вам тортик.

Мы с Егором повиновались и присели к столу на кухне. Я сел опять около окна. Когда-то из этого окна, напрягая зрение, я впервые увидел на улице тонкие сущности. Но как это показалось мне давно, и сколько событий было пережито за это время, что мне показался этот период целой жизнью. А прошло всего-то не более двух с половиной месяцев. Бабушка налила нам в чашки душистого чая. Порезала на кусочки торт. Мы стали втроём пить чай.

– Нельзя вмешиваться в направление тонкого мира, – сказала бабушка уже совсем другим тоном.

Сейчас она разговаривала с нами уже как со своими друзьями и коллегами.

– Бабуля, – сказал Егор, – но ведь есть вещи, которые идут к нам из новых областей. Зачем же их игнорировать? Если мы не будем исследовать тонкий мир, то всегда будем оставаться боязливыми детьми по отношению к нему.

– Исследовать его нужно, но не вмешиваться же в естественный ход событие того и этого мира, – ответила бабушка, – ведь как говорят на востоке: «Дао всегда предшествовало тьме вещей, Дао как вещь, в хаосе возникшая сила, прежде неба и земли родившаяся». Нельзя вмешиваться в эту силу, иначе она просто уничтожит не только вас самих, но и всю нашу землю. Для нас в этой огромной Вселенной Богом создан рай. Он создан для нашего счастья и наслаждения. Не нужно его разрушать. И люди на Востоке говорят то же самое: «Все те, кто не способен наслаждаться своими мыслями и желаниями, поддерживать жизнь многие годы, не понимают пути Дао». Ведь наша жизнь создана для радости. Древние люди это понимали, и они радовались и в беде и при удаче. Их радость не зависела ни от беды, ни от удачи. И ещё они говорили, что «человек следует законам земли. Земля следует законам неба. Небо следует законам Дао, а Дао следует самому себе».

– Так Дао, наверное, и есть Бог? – спросил её Егор.

– Солнце все народы тоже называют по-разному, – ответила бабушка, – у каждого народа свои понимания дневного светила. Даже учёные сейчас спорят и не могут выработать единого представления о нем. Каждый выдвигает свою теорию. Что уж говорить о таких сложных понятиях как Бог.

– Кое-что о Дао мы уже знаем, – сказал Егор, – в книге «Дао-дэ цзин» написано: Когда Дао находится в мире, все сущее вливается в него, подобно потоку, как горные ручьи текут к рекам и морям. Великое Дао растекается повсюду. Оно может находиться и вправо, и влево». Как говорил Чжуанцзы, Дао объединяет в единстве и балку и столб, и уродину, и красавицу Си Ши, и великодушие и коварство, и странное и чудовищное. Дао в огромном не исчерпывается, в мельчайшем не отсутствует. Поэтому-то оно представлено полностью во всей тьме вещей. Обширно-обширное оно всё в себе объемлет».

– Так значит Дао и есть наша жизнь.

– Вот и хорошо, что вы это поняли, – сказала бабушка, – а сейчас идите и учите уроки.

Мы встали из-за стола поблагодарили её за чай и торт и прошли в комнату Егора.

– А ты знаешь, – сказал он мне, – я написал стихи, связанные с Дао и человеком.

– Вот как? – удивился я. – Раньше я не слышал, чтобы ты писал стихов.

– Я многому научился, побывав там, – и он посмотрел на потолок. – Хочешь, я тебе прочту их.

Я согласился, потому что мне было интересно узнать, каким он стал поэтом. Передо мной раскрывались все новые грани его таланта. Но перед тем как начать читать стихи, он заметил:

– Я их написал под влиянием французского поэта Шарля Кро. Его слова я взял эпиграфом к моим стихам. И он прочитал мне две строки с чисто-французским произношением:

J’ai trois fenetres a; ma chambre :

L’amour, la mer, la mort…

Три окна в моей комнате:

Любовь, море, смерть…

– Откуда ты знаешь французский язык? – удивился я.

– Оттуда, – и он опять показал на небо.

– Так, где же ты был? – не переставал я удивляться.

– Ты хочешь услышать мои стихи? – нетерпеливо спросил он.

– Да, разумеется, – ответил я.

И он начал читать:

В моей Вселенной три окна –

Любовь, мечта и море.

И плыть песчинкой со дна

Мне предстоит в просторе.

Куда б не понесла волна

В открытом океане

Передо мною три окна

Маячат как в тумане.

Окно Любви – в нём нежность рук,

Страсть неги, сладость муки,

Сиянье глаз, слиянье губ

И горечь слёз разлуки.

Окно мечты – надежды сон,

Святой миг вдохновенья.

В нём только погребальный звон

Выводит из забвенья.

Но все стремления в одно

Сольются на просторе,

И канут в Вечности Окно.

И эта вечность – Море.

Я обалдел, услышав эти стихи. Как мог простой школьник, младше меня несколькими годами написать такое стихотворение, полное глубокого философского смысла и житейского опыта. Если бы я не знал Егора, то не поверил бы ему.

– Ты расскажешь мне, где ты был? – спросил я его.

– Я же тебе обещал, что расскажу, – ответил он. – Я решил даже записать кое-что о моём пережитом состоянии во время этого путешествия. Оно очень необычно. Сейчас я пытаюсь вспомнить в подробностях, что я там переживал, что чувствовал, и какие мысли приходили мне в голову. Но главное из всех моих желаний там было скорейшее возвращение к вам. Только после этого путешествия я понял, что такое жизнь, и как я люблю землю, на которой я вырос. Я рад, что в моей жизни встретил тебя, нашёл своих друзей в школе и полюбил свою одноклассницу. Я не променяю это счастье ни на какое золото мира.

– Кстати, ты знаешь, что золото даосов исчезло? И Тим не находит себе места из-за него, очень переживает.

– Это золото должно было исчезнуть, – сказал Егор, – потому что в жизни нам ничто не даётся даром. Всё нужно заслужить.

– Скажи мне, там, где ты побывал, ты получил новые знания и видел новые реалии? – спросил я его.

– Не знаю, – ответил он, – там было всё так для меня необычно, что я не знаю, в каком мире я был, и что видел. Может быть, я допускаю, что попал совсем не в ту сферу, куда стремился. Но одно знаю, что те, кто там со мной взаимодействовал, тоже приложили свои усилия, чтобы я вернулся в этот мир. Может быть, просто я ещё не созрел для высшего мира, куда я, несомненно, попаду, когда придёт моё время.

– Что же это за поле, в которое ты попал, – спросил я, – если ты там находился с кем-то в контакте?

– Не знаю, – ответил он, – обычно мы идём к какой-то правде, используя метод познания от частного к общему. Но в том поле содержатся все знания. Оно как бы распространяет их от общего к частному. Если понять это поле, то можно овладеть истиной. Это я понял. Можно получать знания непосредственно оттуда.

– Но как соприкоснуться с этим полем? – спросил я.

– Я думаю, что нам с тобой нужно изменить своё отношение к религиям. Люди в этих областях сделали уже много того, что приближает к истине. За многие века они накопили определённый опыт. Нам просто нужно им воспользоваться. Изучить то, что уже открыто до нас. Ведь в наше сознание всё было привнесено высшим сознанием извне. И человек с самого начала был управляем на земле высшим разумом.

– И как высший разум управляет нами?

– Я думаю, что не случайно Эйнштейном была открыта в науке Теория Единого Поля. Ничего нового он не создал. Он просто повторил то, что давно всем известно. Даосы называют это как Дао, а буддисты – как Великая пустота. Или иными словами, теория физического вакуума. На востоке об этом знали уже много тысяч лет назад, а наши ученые приблизились к пониманию её только сейчас, и приходят к убеждению, что всё в мире родилось из вакуума, из этой самой Великой Пустоты. Из семи состояний материи мы знаем только три, а вакуум содержит потенциально все виды этой материи. Эта Великая пустота есть некий план, в котором строится материя, рожденная из вакуума. А информация всегда связна с понятием энергии. Но сами по себе они существуют врозь. Эти поля обладают высокой проникающей способностью, и не задерживаются материальными средствами. Что такое Абсолютное Ничто? Это Ничто рождает все уровни, лежащие ниже его. Ничто является источником всего, что нас окружает. Абсолютное Ничто обладает безграничными творческими возможностями. Это и есть наш Творец.

– Ты хочешь сказать, что наш Бог – Ничто? – удивился я.

– Ведь каждый человек кроме своего физического тела имеет ещё и тонкие тела. Самые высокие тонкие тела человека – это его душа и дух. Через них он и связан с Богом. Через эти свои тела человек развивает свою физическую, психическую и интеллектуальную энергию. Ведь человек вечен, и всё, что накапливается в нем за жизнь, переходит в его казуальное тело. Это то, что регулирует рост человека свыше. В своём новом перерождении человек продолжает свой путь совершенствования. Если он не отвечает предназначению своему, то терпит наказание. Если же ему удаётся достичь в новой жизни успехов, то он переходит на ступеньку выше. Поэтому высшие его тела, этажи, где расположены душа и дух, напрямую связаны с Богом. А вот эфирная энергия человека часто проявляется в нашем физическом мире как телекинез. И явление даосов нам, и появление воскресших в нашем городке, это есть ни что иное, как проявление эфирной энергии этих людей, усиленное нашим общим торсионным полем. Так что, всё, что мы видели с тобой в нашем посёлке, не обман, не иллюзия и не галлюцинация, а просто наша встреча с иной энергией, проявленной под воздействием нашего прибора, напрямую связанного с вакуумом. Потому что вращающиеся в разные стороны диски и создают между собой узкую полоску Великой пустоты, которая так сильно и влияет на нас. Человек обладает большим потенциалом психической энергии, при помощи которой он способен из пустоты реализовать в нашем реальном мире любые вещи, будь то книги, стихи, драгоценности, или чудовища, и даже самого человека. Но в нашем техногенном мире опасно сейчас раскрывать все эти тайны, потому что человечество к ним не подготовлено. Всё самое передовое и новое оно в первую очередь использует в своей военной промышленности, от чего становится ещё опаснее и разрушительнее для самого себя. В начале я хотел передать своё изобретение заводу, чтобы в нашей промышленности произошёл технологический прорыв, но потом раздумал, решив, что человечеству такие машинки пока не нужны. Вначале оно должно поумнеть. Поэтому, вероятно, Эйнштейн и сжёг все свои рукописи перед смертью, чтобы никто не воспользовался его тайнами. Поэтому и я разобрал вчера наш торсионный агрегат. А сегодня при тебе решил сжечь все записи и его чертежи.

С этими словами он вынул из книжного шкафа несколько рулонов бумаги, положил их на медную дощечку, лежащую среди инструментов на столе, и поджёг.

Пламя быстро охватило бумагу, и величайшее изобретение века за несколько минут превратилось в золу.

– И что дальше? – спросил я его.

– Дальше мы станем с тобой обыкновенными людьми. Будем ходить в школу, потом поступим в технологический институт. Другого института, к сожалению, в нашем городке нет. Закончим его, станем инженерами, и будем работать на заводе, производя ту продукцию, которую нам будет заказывать министерство. Не больше и не меньше. Мы будем жить с тобой своей жизнью. Женимся, заведём детей и будем счастливы. И некуда отсюда не уедем, потому что это – наша земля.

– Я бы хотел ещё построить в нашем городке церковь, – нерешительно произнёс я.

– Это хорошее дело, – согласился Егор. – Церковь нам свою уже давно пора иметь.

– А если я стану священников в этой церкви? – спросил я его.

– Тогда по воскресеньям я буду ходить к тебе на службу со всем своим семейством, – улыбаясь, сказал Егор. – И может быть, мы всем миром продолжим традиции наших предков и возродим в нашей стране Святую Русь.

От этих слов мне стало радостно на душе. Я засобирался домой. Перед уходом Егор мне протянул толстую ученическую тетрадь.

– Что это? – поинтересовался я его.

– Ты же просил меня рассказать тебе о моих переживаниях там, где я был. Как только я взмыл в небо, то, вероятно, от перенапряжения или от неготовности к большим перегрузкам лишился чувств. Я не знал, где я нахожусь, куда несусь, и во что ввязываюсь. Да и время там бежит не так, как у нас, а несётся стремительно, так что я состарился за несколько часов. Должен заметить, что время земное не соответствует времени небесному. И я думаю, что лучше всего с земными мерками туда не соваться. До этого я полагал, что стал даосом и обрёл бессмертие, но на деле получилось совсем другое. Я не встретил там ни даосов, с кем хотел соединиться, ни мою возлюбленную деву Хэ, с которой так бестолково я расстался на земле. Единственное, что я там понял, это то, что мы живём в таком мире, где не знаем ни своего настоящего имени, ни предназначения, ни того, откуда мы появился в нём. Мы ничего ни знаем. Да и мир тот чужой для нас. Я это понял сразу и хотел тут же вернуться на землю, но было уже поздно. Я не знал пути возвращения.

Так иногда, по незнанию, мы начинаем что-то делать, а потом рады бы отказаться, но назад уже хода нет. И я раскаялся с той первой минуты, как там очутился. Я тогда подумал: «О, с каким удовольствием я бы вернулся в прошлое, но моя память начисто перечеркнула его, превратив меня самого в «ничто». Но главное, мне было трудно судить обо всем том, что не в силах был постичь мой разум. И порой у меня рождалось ощущение, что моя жизнь подобна сну, и я не могу проснуться. В эти минуты мне приходило в голову мысль: «А существую ли я, вообще?» Может быть, и мира того не было, где я когда-то жил и был счастлив. А тот новый мир, что окружал меня на небесах, всего был лишь иллюзией.

Я трепетно взял из его рук тетрадь, в которой содержалась его тайна, добытая чуть ли не ценой его жизни.

– После прочтения её, ты можешь её уничтожить, – сказал он мне, – там нет ничего ценного. Просто ты поймёшь, почему я решил переменить всю свою жизнь.

Я горячо поблагодарил его и полетел домой, чтобы углубиться в чтение его тетради. Но прежде чем погрузиться в неё, я включил компьютер и уничтожил обоих драконов. Теперь мы с Егором перестали быть драконами, а стали обыкновенными людьми. На небе остались летать только ангелы с лицами моих школьных друзей. И я вдруг понял смысл герба нашего государства, где Святой Георгий прокалывает копьем дракона. Я понял, что чтобы нам построить у себя Святую Русь, необходимо, чтобы каждый человек в нашей стране убил живущего в нём дракона. Чтобы он не был ни рабом, ни господином, а всего лишь занял то подобающее ему место, которое определено ему свыше. Место, отвечающее его предназначению на земле.

Что же касается тетради Егора, то я решил её сохранить и опубликовать в назидание другим. Ведь всё равно никто не знает истинного имени Егора. К тому же мой друг подарил мне эту тетрадь, и я могу с ней делать всё, что захочу.

Рассказ Егора

В тот город я попал утром. Из окна гостиницы, очень дорогой, я увидел странное архитектурное творение, похожее частью на строительные леса, частью на несущую конструкцию возводимого здания. Присмотревшись к нему в лучах восходящего солнца, я увидел, что оно сделано из искусственного материала, имитирующего гранит коричневых и фиолетовых оттенков. Круглые балки с шарообразными стыками напоминали строение, похожее на центр Помпиду в Париже, но выглядели намного круче и презентабельнее, потому что были заполнены некой абстрактной пустотой, создаваемой сложными внутренними конструкциями. Вся эта композиция, лишённая какого-либо утилитарного значения, являлась своего рода образцом шедевра какого-то нового архитектурного искусства, который, вероятно, практиковался, разве что, на небесах. Только очень богатый город мог позволить себе разместить на своей, по-видимому, дорогой территории этот памятник, олицетворяющий некою математическую абстракцию. Я оглядел панораму города, насколько позволяли возможности окна моего номера, и заметил массу красивейших зданий разных стилей и архитектурных эпох, гармонично сочетаемых друг с другом. Моё окно выходило на север, и розовые лучи поднимающегося солнца еще больше преображали красоту города, наряжая его в смешение чудных контрастов из красок и оттенков.

Такого красивого города я не видел ни разу в своей жизни, поэтому мне захотелось тут же осмотреть его. Я вышел из комнаты и устремился по коридорам, усланным ковровыми дорожками бежевого цвета в мягком сочетании с цветом стен и потолков. Я двигался бесшумно, так как ноги утопали в ковровом ворсе. Невозможно было догадаться, откуда струится свет, настолько искусно было продумано освещение. Выйдя на террасу, я спустился по системе переходов на мостовую и оказался на улице. Странное дело, когда я выходил из гостиницы, мне не попался ни один служащий. У меня открылось странное ощущение некой опытности, как будто до этого я часто останавливался за границей в дорогих отелях и со временем научился быстро ориентироваться в разных сложных внутренних расположениях гостиничных комплексов. Эта гостиница напоминала отель «Отани» в Токио, где, мне казалось, я побывал раньше. Но в этой гостинице была одна особенность: здесь всё, как будто, делалась само собой, происходило автоматически, и у остановившегося в ней человека возникало ощущение полной свободы, словно, он находился у себя дома.

Вероятно, было ещё очень рано. На улицах не было ни машин, ни людей. Я исследовал город квартал за кварталом, поражаясь его великолепию. Город располагался на холмистой местности, многие улицы спускались к широкой полноводной реке, похожей на огромный залив. С одного холма открывался вид на набережную, окаймлённую живописным бульваром. Улицы города не походили на европейскую застройку, так как в них отсутствовала общепринятая там шахматно-клеточная система. Город больше походил на лабиринт, где что-то пересекалось, что-то упиралось в тупик, но всё было гармонично соединено в продуманный организм мегаполиса. Через некоторое время я уже не знал, в какой части города я нахожусь.

Вскоре город наполнился людьми. Наполнение произошло как-то неожиданно, как будто все жители в одно мгновение проснулись и заполнили собой улицы. Такой резкий и неожиданный контраст меня поразил, я даже подумал, что у меня произошёл провал в памяти. Все люди были нарядно одеты и говорили по-русски. Я с удивлением стал думать, где же у нас в России есть такой город, и почему я ни разу в нём не был. Я пытался вспомнить, как я сюда попал, и не смог.

Возможно, и в самом деле, у меня произошёл провал в памяти, как после запоя, когда память отказывается подсказать, что с тобой произошло, и как ты очутился в незнакомом месте. И тут же я припомнил один рассказ о лётчиках внутренних авиалиний, находившихся пролётом в одном городе. Это было очень давно, когда о терроризме ещё не слышали. Лётчики решили подшутить над одним пьяным, мирно спавшим в сквере на лавке. Они увезли его на такси в аэропорт и посадили на свой самолёт, затем, приземлившись в другом городе, они также на таксиотвезли его в парк и уложили на скамейку. Какое же было удивление отрезвевшего человека, когда он, проснувшись, обнаружил, что находится за тысячи километров от родного дома. Нечто подобное случилось и со мной, я никак не мог вспомнить, как я оказался в том дорогом отеле, где проснулся этим утром. То, что во рту у меня не было и капли алкоголя накануне, в этом я был уверен. Голова у меня была светлая, как стёклышко, более того, я испытывал некий душевный подъем, возможно, от комфорта, который я ощущал повсюду, и ещё от приподнятого радостного настроения.

Я решил спросить кого-нибудь из прохожих, где я нахожусь. Я стал искать глазами в толпе подходящую кандидатуру. И мой взгляд упал на молодую красивую женщину. Я уже двинулся к ней, чтобы спросить, но тут меня пронизала мысль, ведь могут подумать, что я бью клинья к ней, пытаясь познакомиться и соблазнить её. В чужом городе это может быть не безопасно. Резко поменяв направление, и я неожиданно обратился к первому попавшемуся молодому симпатичному парню, довольно развязной наружности.

– Вы не скажите, что это за город?

Он посмотрел на меня нахальным взглядом и расхохотался:

– Ты что же, мужик, не помнишь, как сюда попал? Ты, наверное, очень много перебрал вчера.

Я смутился, не зная, что ответить, и отошёл в сторону.

И в самом деле, я не знал, как сюда попал.

Пройдя несколько шагов, я остановился и более решительно спросил у двух девиц, собравшихся перейти улицу

– Где я нахожусь? И как называется этот город?

Посмотрев на меня, они переглянулись, захихикали и быстро побежали через улицу мимо проносящихся машин.

Я тут же повернулся и задал этот же вопрос стоящему рядом, на мостовой, человеку средних лет. Но вместо ответа он меня спросил сам:

– А где вы остановились?

– В гостинице, – ответил я.

– В какой гостинице? – спросил он.

Я порылся в карманах брюк, пытаясь найти гостиничную карточку, чтобы сказать название отеля, но не обнаружил её. Я старался припомнить, была ли у меня такая карточка, но мне не удалось даже припомнить, вселялся ли я в гостиницу сам, или меня туда кто-то поселил. В карманах я не обнаружил ни денег, ни своих документов. Всё, вероятно, осталось в той гостинице, названия которой я не помнил.

Не дождавшись ответа, человек ушёл.

«Да что же это такое?!» – воскликнул я, – «что за напасть приключилась со мной?!» Я ни помнил, ни как попал в этот город, ни того, как вселился в ту гостиницу, и прохожие толком не могут мне объяснить, где я нахожусь. Меня охватило отчаяние. Я попытался взять себя в руки, сосредоточиться, чтобы отыскать обратную дорогу в гостиницу. Но к своему ужасу я понял, что заблудился, я даже не могу вспомнить номер комнаты, где остановился.

«Ну, хоть что-то вспоминай!» – взмолился я, обращаясь сам к себе.

Но мне ничего не удавалось. Как будто сам Всесильный стёр всё из моей памяти. Я не знал ни своего имени, ни откуда я, ничем занимаюсь. Я ничего не помнил из того, что произошло со мной вчера. Поэтому я не знал, стоит ли мне в этом чужом городе привлекать к себе внимание полиции.

Высокий уровень жизни в этом городе чувствовался повсюду. Проходя от одной улицы к другой по мостам и переходам, я наблюдал за жителями этого странного города. Все они были симпатичными, приветливыми и хорошо одетыми. Войдя в один из крытых проходов, я вдруг очутился в здании с широкими окнами, вернее, в зале с накрытыми столами. Отмечалось какое-то праздничное событие. Седовласый пожилой мужчина дружелюбно кивнул мне и предложил занять место рядом с ним. Я повиновался его жесту и очутился в компании интеллектуалов. Все они говорили о вещах, малопонятных мне, и я никак не мог сосредоточиться, чтобы принять участие в общем разговоре. Тема выходила за пределы моей эрудиции. Я даже не мог ухватить смысла, о чём они говорят, как будто речь шла на чужом языке. Пытаясь хоть как-то выйти из этого неловкого положения, я обратился к седовласому мужчине, сидящему рядом со мной, и спросил:

– С вами не бывает такое, что вы вдруг как бы теряете память, ни то, что вы как бы всё забываете, а вдруг вам кажется всё новым, будто вы попадаете в другой мир? И всё, что с вами было ранее, остаётся за бортом вашего сознания. Вы ощущаете новую реальность, и вы никак не можете вернуться в ту, бывшую реальность, к которой вы привыкли, потому что не можете вновь её обрести. Более того, вы не в состоянии в новой реальности найти своего места. Всё для вас здесь новое и чужое, нет ни одного знакомого лица, и никто вас не понимает. Вы не можете привыкнуть ко всем этим новым изменениям, и не способны найти пути возвращения к тому, что вас раньше окружало, как будто всё забыто. Вам, наверное, необычно слышать мою речь? Не знаю, происходит ли такое с другими людьми? Но со мной сегодня утром именно это и случилось. Я очутился в этом городе, не зная, как, и не нахожу себе места. Знакомо ли вам это?

Пожилой человек внимательно выслушал меня и, посмотрев на меня своими красивыми карими глазами, спокойно ответил:

– Такое чувство мне очень знакомо. Я сам каждый вечер ложусь спать в одном мире, а просыпаюсь в другом.

– Это совсем не то! – воскликнул я. – Со мной, в самой деле, произошло что-то невероятное. Я потерялся в этом мире, вернее, в этом городе, и не знаю, как выбраться из него. Я даже забыл, в какой гостинице я остановился.

– А разве вам здесь плохо? – улыбнувшись, спросил меня пожилой человек.

– Не плохо, – ответил я с отчаянием, – но это не то. Я не знаю, где я нахожусь, и никто не может здесь мне что-либо объяснить. Я понимаю, что всё это выглядит смешно. И я, наверное, кажусь смешным. Многие здесь принимают меня за идиота, который забыл, откуда он пришёл, и что ему здесь нужно.

– Как вы правы, – вздохнув, молвил седой мужчина, – я вас очень понимаю, потому что сам испытываю то же самое.

– Да нет, это совсем не то, что вы думаете, – с отчаянием воскликнул я и поднял свой взгляд вверх, чтобы сосредоточиться.

Но тут я вдруг увидел в окне то самое архитектурное сооружение, на которое утром взирал из окна своей гостиницы. Остов пустой мраморной коробки стоял немного под другим углом и был освещён другим светом. Но я тут же признал этот архитектурный шедевр и воскликнул, обращаясь к моему соседу:

– Что это?

Он обернулся по направлению моего жеста и иронически усмехнулся:

– А, это? Это – ещё один из образчиков интеллектуальной человеческой глупости.

– Но я где-то поблизости от него живу, это – хороший ориентир.

Мужчина рассмеялся и спросил:

– Вы так считаете?

– Мне нужно туда попасть, чтобы найти дорогу к моему пристанищу, – заторопился я, не обратив внимания на его ироническое замечание, – мне было чрезвычайно приятно поболтать с вами, но извините, мне нужно идти…

Не дождавшись его ответа, я вскочил со стула и бросился к выходу. Вырвавшись наружу, я огляделся. Все здания были высокими, и за их стенами ничего не было видно. Я прошел несколько кварталов, озираясь по сторонам, в надежде увидеть мой ориентир, но так и не увидел остова того памятника. Может быть, я шёл ни в ту строну. Солнце поднялось уже довольно высоко, город менял свои краски. Отчаявшись вновь увидеть архитектурное сооружение, я углубился в одну улочку и вышел на набережную. Эта улочка заканчивалась под большим мостом. Хаотичность застройки города как бы прерывала архитектурный комплекс набережной посредине, упираясь в сооружение, которому я никак не мог найти объяснения.

«Что это? – подумал я, – неужели очистные сооружения расположены прямо в городе на набережной?»

Но уходящая под берег реки лестница больше походила на вход в метро. Увлечённый любопытством, я стал спускаться по лестнице, но внизу в просторном зале не увидел ни одного человека.

«Возможно, – подумал я, – только дураку может прийти в голову спуститься сюда». И ещё я подумал, что, может быть, вход посторонним сюда воспрещён. Испугавшись этой мысли, я быстро поднялся по лестнице и увидел анфиладу небольших закусочных и ресторанов, расположенных на набережной.

Как я оказался в одном из этих ресторанов – до сих пор моему уму не постижимо, ведь я был без рубля в кармане. Я сидел за столом с симпатичной женщиной, которая подкладывала в мою тарелку лакомые кусочки севрюги. Улыбнувшись, она спросила меня:

– Почему вы ничего не едите?

– Я сыт, – сухо ответил я и подумал, чем же я буду платить за это угощение.

– Вы отказываетесь от севрюги? – удивилась она и рассмеялась. – Первый раз в жизни вижу мужчину, который не ест севрюги. Обычно мужчины очень любят севрюгу, она придаёт им потенцию.

Произнеся эти слова, женщина прищурила глаза и хитро мне подмигнула. Красивое лицо женщины показалось мне знакомым.

– Не стесняйтесь, – продолжила она, положив свою ладонь мне на рукав, – кушайте вволю. Платить здесь не нужно. В нашем городе никто ни за что не платит.

– Как это? – удивился я. – Неужели всё бесплатно?

– Представьте себе, – опять рассмеялась она, – мы уже давно не знаем, что такое деньги.

– Как же так?! – опять воскликнул я и вдруг вспомнил, где я видел эту женщину.

Как будто какой-то отрывок памяти воскрес из небытия и вернулся ко мне.

Я только, что вспомнил, что из-за этой женщины я утром подрался с двумя парнями и одному из них вспорол живот горлышком разбитой бутылки. Эта была именно та женщина, у которой я с самого начала хотел спросить, где я нахожусь.

Кушать мне совсем не хотелось, но я, превозмогая себя, проглотил кусочек севрюги и совсем не ощутил её вкуса. Нет, конечно, вкус был тот же, что у севрюги, но как от пресыщения, а может быть, от волнения я не испытал особого удовольствия, как будто ел эту рыбу, уже насытившись. Впрочем, особенно я не волновался, так только испытывал некоторое душевное беспокойство.

Я стал припоминать подробности утреннего происшествия.

Да, я хотел спросить у этой женщины, как называется этот город, но в последнюю минуту передумал, потому что побоялся, что другие могут подумать, что я к ней пристаю. А попадать в разные неприятные истории в чужом городе мне не хотелось. Не хотелось, и всё же я попал в эту историю. Я не стал у неё спрашивать, а обратился к симпатичному парню, который меня высмеял. Что же он мне сказал?

Кажется, он назвал меня алкоголиком, пропившим свою память. Я ему ничего не ответил, а отошёл в сторону. А может быть, и ответил. Завязалась драка, и я распорол ему живот горлышком бутылки. Но откуда в этом чистом городе у меня в руках оказалось горлышко бутылки? Здесь окурка на мостовой не увидишь. И парня было два, а не один. Хорошо помню, с ним был ещё одни парень белобрысый с очень короткой стрижкой, несколько полноватый, и не совсем симпатичный. Я вспомнил, что сделал харакири ни красавчику, а тому второму парню. И не сразу, а немного позже, когда они вдвоём встретили меня на улице и напали на меня. Я защищался, поэтому и прибег к этому импровизированному оружию. Я воткнул ему это стекло в живот. Но это так не похоже на меня. Я не люблю насилие. Но что же вынудило меня прибегнуть к такой жестокости? Вероятно, только опасение за свою жизнь. Неужели они хотели убить меня? Но за что? Я ведь ничего такого обидного не сказал тому красавчику. Просто отошёл в сторону. А может быть, всё же сказал? Сейчас-то я понимаю, почему утром я не захотел обращаться в полицию, чтобы идентифицировать свою личность и найти свою гостиницу.

– Почему вы не едите? – спросила меня женщина.

«Как будто весь смысл жизни заключён в еде», – усмехнувшись, подумал я.

– И всё же вы меня разыгрываете, – сказал я ей, – не может такого быть, чтобы жители этого города ни за что не платили.

– Почему вы не верите мне? – всё так же улыбаясь, спросила она.

– Я понимаю, – ответил я, – дело в том, что я вышел из гостиницы, забыв к комнате свой кошелёк. И сейчас временно оказался без денег. Я вам весьма признателен за то, что вы, как чуткая женщина, увидев, что я нахожусь в затруднительном положении, решили заплатить за мой обед. Я благодарен вам, и как только я разыщу свою гостиницу, то верну вам долг.

– Вот ещё! – воскликнула женщина, смеясь. – Какие пустяки! Я и за себя-то не собираюсь платить. Я же вам говорю, что здесь всё бесплатно.

Я покачал головой и замолчал.

– А в какой гостинице вы остановились? – спросила меня женщина, чтобы поддержать прерванный разговор.

– Не знаю, – ответил я, пожав плечами.

– Как? – удивилась женщина, – вы не знаете, в какой гостинице остановились? У вас же должна быть визитная карточка.

– Я её не взял с собой.

– Но у нас в городе сотни гостиниц, как же вы найдёте свою гостиницу?

Я пожал плечами.

– А хоть где она находится?

– Недалеко от такого архитектурного сооружения, похожего на недостроенный дом.

Я объяснил ей, как мог, особенности архитектурного памятника, но она удивлённо заявила мне:

– Но такого сооружения нет в нашем городе.

– Как это нет? – удивился я. – Я сам видел его сегодня два раза. Одни раз их окна своей гостиницы, а второй раз с моста, вернее, из окна какого-то ресторана.

– Так с моста или из ресторана? – улыбнувшись, уточнила она.

– Не знаю, – смешавшись, поправился я, – может быть, из ресторана, который стоит на мосту.

– Но в нашем городе нет ресторанов, стоящих на мосту.

– Извините, – произнёс я, – вероятно, у меня провалы в памяти. К тому же я плохо ориентируюсь в чужих местах.

Она опять ласково положила ладонь на рукав моего пиджака.

– Не расстраивайтесь, – нежно произнесли её уста, – такое случается со многими. К тому же, восприятие женщины никогда не совпадает с мужским восприятием. Вы, мужчины, видите одно, а мы, женщины, – совсем другое. Такова природная закономерность. У меня был муж, который постоянно считал, что рисует портреты. Я же кроме мазни на его холстах ничего не видела.

– А где сейчас ваш муж, – спросил я.

– Мы с ним расстались, и он уехал из города.

– Извините за вопрос, – сказал я.

– Ну, что вы, – ответила она, – я рассталась с ним без сожаления. Надутый индюк, всю свою жизнь он считал себя гением, носился с собой как с писаной торбой. Очень хорошо, что вы так отбрили его сегодня.

– Я? – непроизвольно вырвалось из моей груди.

Да, – ответила она спокойно, – этим утром.

– Но как я его отбрил? – удивился я.

– А вы что уже не помните? – улыбнувшись, спросила она. – Ведь вы из-за меня сегодня утром зарезали человека.

– Быть этого не может! – воскликнул я.

– Да, – ответила она спокойно, – тот бедолага скончался в больнице от внутреннего кровоизлияния в брюшной полости. Об этом уже передали в последних новостях.

– Так значит, меня разыскивает полиция? – спросил я, холодея от ужаса.

– Возможно, – ответила женщина, – поэтому лучше всего вам не светиться в гостинице, там, где вы остановились. Поживёте у меня, пока всё уляжется. Но лучше было бы, если бы вы зарезали моего мужа.

– Почему, – спросил я, упавшим голосом.

– Вы убили его друга, а он мне этого не простит.

– Но вы же сказали, что ваш муж уехал из города.

– Так оно и есть, – сказала женщина, – но сегодня он приехал, чтобы прояснить со мной кое-какие его дела.

– Это тот красавчик, у которого я спросил, в каком городе я нахожусь? – спросил я.

– Совершенно, верно, – ответила она, – мой муж – красавчик и щёголь. Когда он уходил от меня, то оставил некоторые свои картины, которые сейчас поднялись в цене. Но когда он ушёл, то я их все разрезала в лоскутки и сожгла. А сейчас он требует их у меня, как будто я способна воскресить и вернуть ему всю его мазню.

– Ничего не понимаю, – ответил я, – вы же только что сказали, что в этом городе люди забыли о существовании денег. И вот вы говорите о цене картин.

– В этом нет ничего удивительного, – ответила она. – Деньги исчезли, а критерий цены остался. Ведь даже в вашей душе ценность одной мысли может превосходить ценность другой. Здесь нет противоречия.

– А какова тогда ценность человеческой жизни?

– Жизнь бесценна, – ответила она, не моргнув глазом.

– Но этим утром я лишил кого-то жизни.

– Но ведь это произошло из-за меня, – улыбнувшись, сказала женщина, – и я ценю ваш поступок.

– Но как это произошло?

– А вы что же ничего не помните?

– Нет, – признался я, сокрушённо вздохнув.

Женщина сочувственно коснулась ладонью моей руки, и я ощутил холодок её кожи.

– Я понимаю, – сказала она, – вы, наверное, впервые в своей жизни убили человека. А это не так просто пережить. Вы испытали шок, и, наверное, временно лишились памяти. Всё это не так просто. Тем более что в жизни трудно начинать что-то без предварительной подготовки. А здесь такое дело. К тому же есть свидетели. Но успокойтесь, все они дают противоречивые показания в полиции. Никто из них не может точно описать вас. Но они могут опознать вас, столкнувшись с вами нос к носу. Поэтому вам нужно быть осторожным.

– И что это за свидетели?

– Две девушки, которые выдели, как вы всадили горлышко бутылки в живот другу моего мужа. Они стояли на противоположной стороне улицы. Есть мужчина средних лет, с которым вы говорили после, и ещё: я и мой муж. Ну, на меня вы можете положиться. А вот мой муж обязательно постарается вас разыскать, чтобы в отместку за своего друга посадить вас за решётку.

– Но как это всё произошло?

– Трудно сказать, я на некоторое время отвлеклась, поэтому всего не видела. Муж меня преследовал с самого утра, как только я вышла из дома. Он шёл за мной по пятам, и его дружок – с ним. Там, на перекрёстке, где мы все встретились, мне показалось, что вы хотели что-то сказать мне, но передумали и обратились к моему мужу. Вначале я подумала, что вы один из его шайки. Я не слышала, о чём вы говорили, только поняла, что он чем-то вас обидел, и вы отскочили в сторону, но тут к вам сзади подскочил его друг и ударил вас бутылкой по голове. Они оба, наверное, приняли вас за моего ухажера, особенно, его друг, который стоял у витрины магазина. Затем вы поднялись с мостовой. Вокруг вас лежали осколки разбитой бутылки. Вы подобрали горлышко и вонзили его в живот его другу. Тот, скорчившись, осел на мостовую, а мой благоверный муженек дал дёру со страху, опасаясь за свою жизнь. Вы же никуда не побежали, а спокойно спросили что-то у остолбеневших девушек, которые с криками бросились через улицу и чуть не попали под колёса идущих машин. Затем вы поговорили с мужчиной, который остановился недалеко от места этого происшествия. Потом вы спокойно ушли, и я потеряла вас из вида.

– А как же мы встретились здесь опять? – спросил я, пытаясь проглотить комок в пересохшем горле.

– Вы, как ни в чём не бывало, подсели ко мне в этом ресторане. И я сразу же прониклась к вам доверием и благодарностью, как к своему ангелу хранителю.

– Значит, я убил человека? – произнёс я, не веря во всё случившееся.

– Выходит так, – ответила она. – Мой муж пригрозил мне по телефону разделаться со мной, если я не верну ему его картины. А вы заступились за меня. И сейчас он напуган и вряд ли решится второй раз угрожать мне. Я вам очень признательна. Поэтому и предлагаю пожить у меня, пока всё не уляжется. А сейчас нам здесь долго оставаться вместе опасно, а то, не дай Бог, наткнётся на нас мой муж и обвинит меня в соучастии убийства. Моя машина, голубая, стоит на стоянке рядом с рестораном. А сейчас выйдите из ресторана и подождёте меня снаружи. Я выйду за вами следом через пару минут, мы сядем в машину, и я отвезу вас к себе домой. Договорились? А сейчас идите.

Я встал, и как автомат отправился к двери. Здесь моё сознание на какое-то время отключилось. Очнулся я в постели рядом с этой женщиной. Она ласкала мою грудь и говорила:

– Никогда не думала, что мне так понравится лысый и усатый мужчина. Мужчина, который ради меня лишил жизни другого человека.

«Что она говорит? – подумал я. – Какой ещё лысый и волосатый мужчина? Я же только-только заканчиваю восьмой класс средней школы».

Я провёл по лицу и ужаснулся, над верхней губой у меня росли густые усы. Я провёл по голове и под ладонью почувствовал абсолютно гладкий череп. «Это же не моё тело! – внутреннее воскликнул я с ужасом. – Как я попал в него?» Мне очень захотелось взглянуть на себя в зеркало, но я не посмел вскочить с кровати, потому что всё моё тело парализовал страх. «Я сплю, – подумал я, – и вижу сон».

Мне очень захотелось пить.

А женщина тем временем очень долго и много говорила, а я испытывал жажду. Я хотел встать и попить воды, но не решался сделать этого. Наконец, она уснула. Я тихонько выбрался из-под простыни и пробрался в ванную. Там горел свет, я взглянул на себя в зеркало и обмер, на меня смотрел совсем незнакомый пожилой мужчина. Его лысая голова блестела в электрическом свете лампочки. Усы и волосы на висках были седыми. «Что это значит? – подумал я. – Как я стал взрослым. Да ещё и стариком. Неужели вся моя жизнь пролетела незаметно. Только что я был молодым, и вдруг превратится в старика. Меня мучила жажда. Я хотел попить воду прямо из-под крана, но передумал. Тихонько выйдя из ванный, я претворил за собой дверь. Некоторое время в темноте я ничего не видел. Не включая света, ощупью пробрался на кухню. С улицы пробивался свет фонарей. Налив из крана в стакан воды, я залпом выпил его. Но это не утолило мою жажду. Вода была недостаточно холодной, к тому же, от волнения мне захотелось выпить чего-либо покрепче. Я вернулся в комнату, где на кровати спала чужая мне женщина. Она утверждала, что я из-за неё убил другого мужчину. Может быть, так оно и было. Ни знаю. Я ничего не знаю. Я спал с этой женщиной. Не помню, как мы пришли к ней. По-видимому, мы сразу же завалились постель и занимались любовью. Но этого я абсолютно не помнил. И как я мог с ней заниматься любовью, если у меня не разу в жизни не было близости с женщиной, не говоря уже о каком-то сексуальном опыте. Но как видно, я перестал быть мальчиком. И если я стал стариком, то, по-видимому, такой опыт у меня был в другой моей жизни. Повсюду были раскиданы предметы женского туалета. Несомненно, я с ней спал. Но я ничего не помню. А ведь я не был пьяным. Всё в этом мире происходит как во сне. Как во сне я убил человека, как во сне занимался с ней любовью. Как это я прямо из юношества вступил в жестокий мир взрослых?

Тихо натянув брюки и надев рубашку, я выскользнул из её квартиры. Мне нужно было выпить. Денег у меня не было, но как она утверждала, в этом городе не принято расплачиваться деньгами. Но раз не деньгами, то тогда чем же нужно платить, не жизнью же других людей?

Я вышел на улицу. Повсюду горела неоновая реклама, заливая этот чужой город ярким волшебным светом. Перейдя улице, я спустился в подвал ночного бара. Бармен подозрительно посмотрел на меня и, не говоря ни слова, налил мне стакан виски, бросив в него кусочек льда. Я не просил его давать мне виски. Но дарёному коню в зубы не смотрят. Усевшись на крутящийся стульчик, я принялся потягивать виски, хотя мне хотелось выпить стакан охлажденной русской водки. В баре сидело несколько человек, когда я ещё только вошёл, они все разом замолчали и тоже как бармен подозрительно уставились на меня. Но затем они возобновили свой разговор. По обрывкам их фраз, долетавших до моих ушей, я понял, что все они говорят об утреннем инциденте, когда какой-то незнакомец, прямо на улице принародно горлышком от бутылки зарезал одного добропорядочного гражданина этого города. Они говорили, что убийств в городе не было уже несколько десятилетий. Я понял всю чудовищность своего поступка, но никак не мог поверить, что это убийство совершено мной. И тут вдруг, как из тумана, передо мной всплыл голубые глаза того несчастного белобрысого парня. В их зрачках отразились ужас и боль человека, падающего в гибельную бездну. Между лопаток у меня по спине пробежал холодок. Значит, всё же я убил его, подумал я. Выпив остаток виски залпом, я стукнулся зубами то ли о край стакана, то ли о кусочек льда. Мне показалось, что сидящие в баре люди странно посмотрели в мою сторону. Вероятно, этот стук привлёк их внимание. Кусочек льда оказался у меня во рту. От холода заломило зубы, холод растекался по всему телу. Я опустил пустой стакан на стойку и потупил взгляд.

– Ещё налить? – спросил меня бармен.

Я кивнул головой. Чудесный мир, в который я попал этим утром, кончился для меня трагично. Бармен поставил передо мной второй стакан виски с кусочком люда.

– Ну, как? Вспомнили своё прошлое? – раздался у меня над ухом знакомый голос.

Я повернулся и увидел того седовласого пожилого человека, с которым я сидел днём за одним столом. Он поклонился мне и присел рядом на краешек крутящегося стульчика.

– Я вижу, что вы, так же, как и я, по вечерам пропускаете по маленькой, – заметил он дружелюбно, – и у меня это вошло в привычку.

Он попросил у бармена джин с тоником. Мне показалось, что бармен, увидев рядом со мной этого интеллигентного человека, потерял ко мне всякий интерес, мгновенно пропала его подозрительность. И другие посетители бара перестали бросать в мою сторону настороженные взгляды.

– Прошлый раз мне показалось, что вы накануне очень перебрали, – сказал пожилой человек, чокнувшись со мной стаканом, – со мной такое тоже частенько бывает. Всё это – от одиночества. Когда мы одни, то одиноки. Когда с женщиной, то тоже – одиноки, и даже с друзьями одиночество не проходит. А знаете, почему так происходит?

Я кивнул головой. Но, не смотря на мой жест, мужчина продолжал:

– Потому что у каждого из нас есть своя одинокая душа, созданная Всевышним в своём единственном исполнении. Ни один человек не может походить на другого человека. Все мы очень разные, поэтому, как бы мы не пытались сблизиться, между нами никогда не возникнет духовного родства. Вот вы прошлый раз говорили о чуждом мире, в который вы попали. Я весь день думал о ваших словах, и нашёл в них глубокий смысл. Я понял, что вы имели в виду. Как ни странно, но и я ведь до вас думал так же. Но вы всё выразили довольно просто и ясно. А мне это не удалось, несмотря на все мои диссертации и учёные звания. Весь день я думал о вас и желал с вами встречи. И вот видите, эта встреча состоялась.

– Но вы ничего обо мне не знаете, – сказал я не очень дружелюбным тоном и добавил, – как, впрочем, и я сам ничего не знаю о себе.

– Это не важно, – воскликнул пожилой человек, дотронувшись до моего плеча. – Никто не знает себя, но это и не важно.

– А что важно? – спросил я.

– Важно то, что вы сказали прошлый раз. Важно заглянуть в прошлое и найти там себя, чтобы обрести счастье. Вы знаете, а ведь вся жизнь и есть человеческая память. Ею мы живём. И чтобы вернуться к себе и обрести себя, необходимо смотреть в прошлое, потому что будущее нам всё равно неведомо. Сегодня я весь день вспоминал свою жизнь, и как будто прожил её заново. Вы тысячу раз правы. Прошлое – это мы. И у нас нет ни настоящего, ни будущего, а есть одно лишь прошлое.

– Но когда человек теряет память, и действительность отрывками исчезает в её провалах, тогда что? – зло спросил я его.

– Это – большое несчастье, – задумчиво молвил пожилой мужчина, – это как смерть. Я вас понимаю. Я сам боюсь настоящего и не верю в будущее. Будущее нам ничего не сулит хорошего, всё самое лучшее уже в прошлом.

Он глотком осушил свой бокал и поставил на стойку.

– Это – моя норма, – сказал он, – больше одного стакана я не могу себе позволить. Зачем сокращать себе и так утекающее время, приближая свой конец. Ведь в моём возрасте нужно быть экономным, чтобы иметь возможность, насладиться прошлым, пока ещё есть время.

Он поклонился мне и встал:

– Не смею вас больше беспокоить. Да и сам я отправлюсь на боковую. Это – единственное наслаждение, оставшееся у меня в жизни, предаваться моим воспоминаниям. Моё прошлое. В него я и погружусь. Извините, хотелось бы побыть с вами подольше, но не могу поддаться этому соблазну, а то напьюсь к утру до чертиков, и, может быть, уже не увижу лучей встающего солнца. Прощайте, и дай вам Господь вернуться в ваше прошлое.

Он ещё раз поклонился мне и вышел из бара. Некоторое время я сидел молча, обдумывая слова этого человека. Затем я встал и хотел направиться к выходу, как меня остановил бармен:

– А вы ничего не забыли? – спросил он с долей сарказма.

– Что именно? – уточнил я, остановившись.

– Кто за вас заплатит? Я вас не знаю, поэтому не могу открыть вам кредит.

– А чем я должен вам заплатить? – удивился я.

– Как чем?! – иронически воскликнул бармен. – Ну, разумеется деньгами.

– А разве они в ходу в этом городе? – удивился я.

Бармен рассмеялся и сказал:

– А кто вам сказал, что их упразднили?

– Одна женщина, – ответил я.

Наш разговор привлек внимание других посетителей, смешки которых я услышал за спиной.

– Я не знаю, чем вы расплачивались с этой женщиной, – ответил бармен, – но я хотел бы получить от вас плату деньгами, а не натурой.

Его вызывающие слова вызвали всеобщий смех. Вдруг я услышал сзади резкий голос:

– Я заплачу.

Обернувшись, я увидел того красавчика, у которого спрашивал этим утром название города. Его лицо было бледным.

– Я думаю, что вы не откажитесь выпить со мной, – сказал он, заступив мне дорогу.

– Извольте, – ответил я.

И он указал мне взглядом на дальний столик в углу бара. Я уселся за него. Он сел напротив меня.

– Вы убили моего друга, – сказал он после того, как бармен принёс нам по кружки пива, за которые красавчик тут же расплатился. – Поэтому я должен убить вас.

Я молчал.

– И я это сделаю, – сказал он после паузы, – надеюсь, что вы – мужчина, и не будете впутывать в наши дела полицию, прячась под её крыло. За свои поступки нужно платить.

Пена медленно оседала по стенкам кружки.

– Ну и как вы хотите это сделать? – спросил я его.

– Мы с вами пройдём на берег реки, там есть одно место, нечто вроде затопленного туннеля. Его собирались прорыть под рекой, но грунт оказался слабым, и река прорвала это сооружение. Там безлюдное место. Никто не помешает там нашим разборкам.

– Знаю, – ответил я и сам удивился своему спокойствию. – Я там был уже сегодня и осмотрел то место. И в самом деле, место безлюдное. Прекрасное место для дуэли.

– Но дуэли не будет, – сказал он со злостью в голосе, – я просто вас там убью. У меня пистолет, и попробуйте сейчас только скрыться от меня, я вас тут же прикончу. Пейте своё пиво и пошли.

Я поднял свою кружку. Пена уже осела. Сделал несколько глотков.

– А почему вы не пьёте? – спросил я его.

– В другой раз, – резко ответил он мне.

Я сделал ещё пару глотков.

– Это она вас наняла? – вдруг спросил он.

– Для чего? – выразил я своё удивление.

– Для своей защиты, – ответил он.

– Вы ошибаетесь, – ответил я с достоинством, – сегодня я впервые увидел её утром.

– И это вам не помешало уже сегодня вечером лежать с ней в одной постели?

– Так получилось, – ответил я и опять удивился своему хладнокровию.

В другой обстановке я мог бы восхищаться собой, но здесь, почему-то, всё казалось мне таким нереальным, как будто я был погружен в долгий летаргический сон, и всё, что происходящее вокруг, не имело ко мне никакого отношения.

– Да, – помолчав, молвил красавчик, – она хитра и коварна. Что бы вы мне не говорили, но я не чему ни поверю. Ведь она наняла вас, чтобы убить меня. Вы хоть это не отрицайте перед смертью.

– Ошибаетесь, – ответил я. – Она не нанимала меня ни для чего.

– Полно вам. Так уж я вам и поверил. На вас уже лежит, наверное, ни одно убийство. Я же вижу, что вы профессионал в этом деле.

– Почему? – удивился я.

– Я вас пообещал убить, а вот вы говорите со мной, и у вас не дрогнет ни один мускул. Сразу видно, что вы привыкли к этому ремеслу. Она не станет связываться с непрофессионалом.

Я улыбнулся.

– А вам не кажется, что вы ошибаетесь, считая её чудовищем? – спросил я, отпив немного из кружки. – Из-за чего ей убивать вас?

– Из-за денег. Мы ещё не разделили с ней наше состояние, – ответил красавчик. – Как и все подлости в этом мире случаются из-за денег.

– А вот она считает, что деньги в этом мире уже упразднили.

– Это похоже на неё. Но довольно, нам нужно покончить с этим делом. Вставайте и идете впереди меня. Помните, что пистолет у меня в кармане. Одно неверное движение, и я вас пристрелю на месте.

Я допил остаток пива, встал и нетвёрдой походкой отправился к выходу. Я слышал сзади себя его шаги. На какое-то время действительность опять ушла у меня из-под ног. Пришёл я в себя лишь тогда, когда мы спускались по лестнице под проёмом моста во вход, похожий на недостроенное метро. В зале было тихо и мрачно, горели лишь аварийные огни. Мы спустились ниже, подойдя к самой воде. Вода в полумраки казалась чёрной как смола. Эхо от капели мерно разносилось по галереи, отсчитывая последние минуты жизни.

Я повернулся к своему палачу и спросил:

– Ну, что? Подходящее место для казни?

– Я не палач? – зло ответил он.

– А кто ты? – спокойно спросил я его.

– Я мщу за друга, – ответил он возбужденным голосом.

Я увидел в его дрожащей руке пистолет и усмехнулся.

– Почему ты смеёшься? – хмуро спросил он меня.

– Я вижу, ты очень боишься своей жены, – спокойно ответил я ему, – ты не доверяешь ей. Я даже не могу представить, что вы жили вместе когда-то, любили друг друга. Мне непонятно, как любящие друг друга люди могут превратиться в смертельных врагов. Ты думаешь, что я нанят ею? Но если ты убьёшь меня, тогда она наймёт другого. И всё равно пуля настигнет тебя. Ведь так?

Я видел, как он дрожит всем своим телом.

– Сегодня по недоразумению погиб твой друг, – продолжал я. – Но я не понимаю, зачем он кинулся на меня с бутылкой. Ведь это он ударил меня по голове, а ни я его. Он разбил бутылку о мою голову.

– А ты распорол ему живот.

– Я защищался. Но мне не понятно, почему, всё-таки, он напал на меня?

– Он очень любил меня, – понурив голову, ответил красавчик, – и он был для меня как брат. Я ему рассказал, что жена может нанять убийцу, чтобы не доводить дело до суда по разделу имущества. И он сказал, что это серьёзно. Если женщина вцепится в какое-нибудь добро, то от неё ждать добра не приходится.

– Вот видишь, – сказал я ему, – ты сам спровоцировал это несчастье. Я попал в этот город случайно. Я даже не знаю, как я здесь очутился, на чём сюда приехал. Проснулся я в гостинице и никак не мог вспомнить, когда в неё вселился. Я увидел в окно дивный город и залюбовался им, решил пройтись. Вышел на улицу и спросил тебя, что это за город. Ты мне что-то ответил, уже не помню. И тут вдруг вылетел твой ошалелый друг и хватил меня бутылкой по голове. Как я должен был это всё воспринимать? Я упал и на какое-то мгновение потерял сознание и память. До сих пор я не могу восстановить свою память.

– Ты лжёшь, – ответил мне красавчик, – я же видел, что ты обменялся взглядом с моей женой. Вы перемигнулись, и ты тут же пошёл ко мне. Я испугался и отскочил от тебя. И тут мой друг нанёс тебе удар, чтобы нейтрализовать тебя. Но разве можно такого бугая свалить с ног пивной бутылкой. Вот он и поплатился за помощь мне своей жизнью. Да, что об этом говорить, давай кончать это дело. Я всё равно убью тебя. Убью за него.

– Вот оно что?! – воскликнул я. – Ты убьёшь меня всего лишь за то, что я случайно оказался не в том месте и не в то время. Ты убьешь меня, случайного прохожего, за то, что я спросил тебя всего лишь о названии этого города? И как же после этого ты будешь жить?

– Но ведь ты убил моего друга.

– Убил, защищаясь, не умышлено, а ты хочешь расправиться со мной как палач.

Я видел, как от моих слов у него дрогнули плечи, и он опустил дуло пистолета. Я приблизился к нему и резко перехватил его руку, он сопротивлялся, не отдавая пистолет. Грянул выстрел. Эхо разнесло его по всей галерее оглушительным грохотом. Красавчик стал заваливаться на бок, выпустив пистолет, который гулко ударился о бетонный пол. Я перехватил пистолет с пола, отпустив при этом красавчика. Я услышал громкий всплеск воды, как будто полреки выплеснулось из берегов. Я обернулся и увидел, как красавчик погружается в воду.

– Что произошло? – воскликнул я. – Ты ранен?

Но он уже ушел под воду. Я почувствовал, что сам теряю сознание.

Очнулся я возле квартиры той симпатичной женщины. Я нажал на кнопку звонка и долго ждал. Наконец, дверь открылась. На пороге стояла она в ночной рубашке с распущенными волосами.

– Ты выходил на улицу? – спросила она сонным голосом. – Ты забыл, что тебя разыскивает полиция? Заходи быстрей.

Я вошёл в прихожую и тут же сказал:

– Я убил твоего мужа.

– Как это получилась? – удивилась она. – Ты же спал со мной.

– Я вышел на улицу и зашёл в бар, чтобы промочить горло. А там встретился с твоим мужем, который решил убить меня в отместку за своего друга. Но так получилось, что погиб он. Я хотел отобрать у него пистолет. Но оружие выстрелило и убило его.

– А где это произошло? – с интересом спросила женщина, поправляя прядь волос.

– На набережной, в том месте, где собрались строить тоннель под рекой.

– И труп остался там.

– Нет, он упал в реку и утонул.

– Тебя кто-нибудь видел?

– Никто.

Она села на кровать, положила ногу на ногу и, покачав ею, задумчиво произнесла:

– Вот как всё получилось.

– Как? – спросил я.

– Гладко, – ответила она.

– О чём ты говоришь?! – воскликнул я, опустившись в кресло рядом с кроватью.

– Я же хотела попросить тебя убить моего мужа, – призналась она, – ведь всё равно ты убил уже человека. А сейчас тебе срочно нужно покинуть этот город, чтобы никто тебя не нашёл. История забудется, всё уляжется.

Я молча сидел, не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой.

Она поспешно вскочила и сказала:

– Да, тебе нужно срочно уехать, ещё до рассвета выбраться из города. Иначе полиция найдет тебя и свяжет это убийство со мной.

Она засуетилась и ушла в другую комнату. Через несколько минут она вернулась и положила передо мной на кровать толстую пачку денег.

– Что это? – спросил я её.

– Деньги, разве ты не видишь?

– Но ты сказала, что в этом городе деньги упразднили.

– Считай, что их вновь ввели в обращение, – иронично ответила она и подвинула ко мне пачку.

– Но я не возьму их, – молвил я, отстраняясь.

– Давай не будем терять время, – деловито сказала она, – считай эти деньги платой за свою работу. Ты избавил меня от очень серьёзной проблемы. Мне бы всё равно пришлось нанимать не тебя, так другого. Я думаю, что это хорошая плата.

Вдруг я ощутил в кармане холодную сталь пистолета.

– Ты меня использовала… как своё орудие, – сказал я, с трудом подбирая слова.

– Не будь идиотом, – ответила она, – ты мне подвернулся под руку, всё сложилось удачно. Ты получаешь гонорар, и мы расстаёмся. Бери деньги и уходи. Время не ждёт.

– Но я не убийца.

– Можешь считать себя хоть кем, но двоих ты уже сегодня замочил. Поэтому срочно «делай ноги» из города.

– И всё же ты используешь меня как оружие, – подумав, сказал я. – Но я не хочу, чтобы меня использовали как оружие…

– Не философствуй, тебе нужно уходить, пока никто из соседей не увидел тебя здесь.

– Но оружие стреляет иногда в того, кто его направляет, – сказал я и вытащил их кармана пистолет.

– Что ты этим хочешь сказать?! – воскликнула она.

Пуля вылетела из ствола и попала ей в грудь. Мне показалось, что я даже видел полёт этой пули, которая вращалась в воздухе. Женщина упала на кровать и не издала ни единого звука. Я сам не понял, почему это сделал. Её волосы разметались по подушке, рядом с ней лежала пачка денег. Маленькое пятнышко промокло чуть выше её левой груди. Я попал ей прямо в сердце. Некоторое время я с ужасом смотрел на неё, боясь выдохнуть. Затем мне захотелось как можно скорее покинуть этот город.

Я взял только ключи от её голубой машины из её сумочки. Спустившись во двор, я нашёл машину, стоящую прямо на тротуаре под окнами её квартиры. Сев в неё, я сорвался с места и понесся по улицам ночного города, названия которого я так и не узнал. Я уносился прочь в ночную мглу, туда, где кончался тот прекрасный город, в котором происходили такие страшные вещи. Только на короткий миг я задержался у того странного архитектурного памятника, математически изображавшего мироздание мира. В одном из этих внутренних искривлений, вероятно, был сокрыт и мой таинственный знак жизни, который перечёркивал всё моё настоящее и не оставлял мне никакого будущего. Я уносился на большой скорости из этого города, чтобы вернуться в своё прошлое. «Но найду ли я его? – этот вопрос постоянно мучил меня. Мне оставалось жить без имени, скрываться где-нибудь в заброшенном месте, и временами задаваться вопросом: «А, живу ли я»?

Я мчался ночью на чужой машине, не чувствуя под собой дороги. Временами реальность путалась со сном, и тогда я не знал, сплю я, или бодрствую. Кругом царила кромешная тьма, свет фар машины совсем не пробивал густую вязкую тьму.

Только звёздное небо подсказывало мне, что я нахожусь ещё в этом мире. То, что я пережил днём – походило на сон. Но, может быть, это и была реальность. Откуда мы знаем, когда мы спим, а когда бодрствуем? Где реальность? А где иллюзия? Но вот я держу руль чужой машины, и я веду её в ночи, – это реальность. Если я наскочу на столб или на дерево в этой темноте, то реальность кончится и начнётся иллюзия. Ведь смерть – это иллюзия нашей жизни, потому что мы не знаем, конец это, или начало. Впрочем, жизнь также является иллюзией смерти. Нам бы ещё узнать, откуда мы появляемся в этом мире, и куда уходим. Дорога ровная, как стрела. И я несусь в пространстве на бешеной скорости, не замечая движения. Монотонное гудение мотора усыпляет. Ещё немного, и я начну клевать носом. Но нужно быстрее убраться из этого города, потому что там произошли ужасные вещи. Я убил троих человек. Как так произошло, я до сих пор не могу понять. Я никого не хотел убивать. Однако одного человека убил, защищаясь.

Другого – по ошибке, а женщину – нечаянно. Нет. Какое-то мгновение я хотел убить женщину. Потому что понял, что всё эти несчастья произошли по её вине. Можно сказать, что женщина убила двоих мужчин. Вернее, она хотела убить одного – только своего мужа. Для этого она и собиралась нанять меня. И это у неё получилось. В конце концов, её муж был застрелен. Нечаянно. Я даже не понял, как это произошло. Вроде бы мы боролись, а потом раздался выстрел. И он ушёл под воду. Вот так история! И во всём виновата эта женщина. А я выступил в роли ангела смерти. Я отомстил ей за её мужа, застрелив её. Я даже видел, как пуля вылетела из ствола и крутилась в воздухе вокруг своей оси. Может ли такое быть? Способен ли глаз человека разглядеть пулю в полёте? Но ведь я же видел.

Однако не это главное. Главное то, что я убил её. Не хотел убивать, но убил. И сейчас сожалею. Ведь, возможно, она защищала свою жизнь? Не известно ещё, как обошёлся бы с ней её муженёк? Может быть, он совсем не пощадил бы её. Прикончил бы как котёнка. Ведь где-то он достал пистолет. Для чего? Всё так туманно и запутано. Но всех троих мне очень жаль. Как так получилось, что после меня остались одни развалины и трупы? Почему я стал убийцей? Убийцами не рождаются, ими становятся. И я стал убийцей. Три жизни за один день! Не многовато ли? Куда же я еду? Я совсем незнаю дороги. И я совсем не чувствую движения. Как будто я стою на одном месте, а мир проносится мимо меня. Что же сегодня происходит? Всё так похоже на сон. Да. На очень тяжёлый кошмарный сон. Странно. Но машину перестало трясти. Как будто, я стою на месте. И даже звёзды не движутся. Небосвод остановился. Впрочем, если звезды и движутся, то вряд ли человек замечает их движение, ведь всю свою жизнь он будет видеть звёзды в одном и том же положении, в котором привык их видеть. А ведь звёзды тоже движутся своим курсом. Но человеческая жизнь в звёздном масштабе – всего лишь миг, мгновение.

Звёзды – вечные спутники человека, особенно ночью, когда человек куда-то движется. Они перемещаются по небосклону, и человек по ним определяет ночное время. Впрочем, они никуда не перемещаются, на самом деле. Это земля вращается. Как в этом мире всё относительно! Может быть, звезды разлетаются в космосе по своим траекториям, как искры фейерверка от гигантского взрыва, но человеку не дано проследить их полёт. Для него они вечно стоят на одном месте. А он составляет по ним разные геометрические карты и даёт названия созвездиям. Примитивно? Да! Человек со своей жизнью в космосе даже не похож на муху-однодневку. Вот что значит разность масштабов. Человеческую жизнь можно считать секундой, своего рода, единицей космического измерения. Человек топчется на одном месте, и вокруг него ничего не происходит. Для него внешний мир статичен. Это его внутренний мир текуч и стремителен. Он бурлит и течёт как низвергающийся водопад. Но сам человек даже не замечает остановок в этом движении. Лёг, встал, лёг, встал – Новый год. Лёг, встал, лёг, встал – конец жизни. К тому же, при всей краткости своей жизни, он ещё умудряется проспать половину её. Вероятно, сны и есть – вознаграждение за то время, что он теряет во сне. Ведь когда он спит, то живёт другой жизнью. И я вот живу какой-то странной жизнью. Я совсем разучился отличать бодрствование от сна, а явь – от иллюзии.

Но что это? Я вижу звёзды уже подо мной. Как так случилось, что звёзды оказались внизу меня? Ведь я же веду машину. Впрочем, надо мной они есть тоже. Невероятно! Выходит, что я попал между звёзд? Неужели моя машина оказалась в воздухе? Ах, совсем забыл, это же не моя машина, а авто той женщины, которую я убил. Странное дело, но звёзды ни вверху, ни внизу не движутся. Я попал в мёртвое пространство. Я завис между звёздами, и не могу двигаться ни туда, ни сюда. Как же так получилось, ведь я ехал по дороге? Удивительно! И вот что удивительно. Внизу звёзды расположены более скученно и составляют более правильные геометрические фигуры. Как это похоже на огни ночного города. А может быть, я и в самом деле оказался над ночным городом, и сижу я ни в машине, а в самолёте. Но откуда взялся самолёт? Всё это похоже на сон. А когда-то мечтал стать лётчиком. Ведь я вырос в маленьком городке, где строили военные самолёты, и испытывали их прямо над нашими головами. В нашем городке все мальчишки мечтали стать лётчиками, а кончали тем, что становились рабочими на том же заводе. Только мне одному удалось вырваться, уехать из города и поступить учиться в институт. Но я всю жизнь мечтал вернуться в мой маленький городок, где я был по-настоящему счастлив. О, кажется, память начинает возвращаться ко мне. И за это время я прожил целую жизнь. А ведь когда-то я был школьником, увлекался всякими изобретениями, хотел сконструировать летающую тарелку и даже создал торсионный агрегат, который в нашем маленьком городке навёл такой переполох, что всё стало с ног на голову. Помню, как я испугался и оставил физику в стороне. Занялся журналистикой, изучал иностранные языки. Много ездил по белому свету. Боже, как давно всё это было.

Так что же со мной происходит? Почему я выехал из города на чужой машине, а оказался в ночном небе в кресле пилота? Всю свою жизнь я мечтал сесть за штурвал самолёта, но моя мечта так и не сбылась. Я не стал ни военным, ни гражданским лётчиком.

Я смотрю вниз и вижу улицы ночного города. Так значит, я не сбежал из города, я просто поднялся над ним. Что же произошло? Может быть, меня убили? И у меня возникла всего лишь иллюзия, что я прикончил троих человек? Вот так дела! Всё могло произойти наоборот. Кому-то из них удалось убить меня, и моя душа воспарила над этим ночным городом. Но кто? Кто отнял у меня жизнь? Может быть, та женщина, которую я пристрелил? Но я же видел, как пуля пробила её грудь, и она упала на кровать. Но так ли это было всё на самом деле? Попробую разобраться и вспомнить всё.

Когда я к ней пришёл и рассказал, что убил её мужа, она, как будто обрадовалась и принесла деньги, чтобы со мной расплатиться. Да, она собиралась заплатить мне за убийство, которого я не совершал, и которое произошло случайно, по неосторожности обращения с оружием. Она решила вознаградить меня. Может быть, она сделала только вид, что собирается вознаградить меня, положив передо мной пачку денег, и этим усыпив мою бдительность, подсыпала мне в бокал яда. Наверное, так оно и было. На ночном столике рядом с её кроватью стояла открытая бутылка шампанского. Это ещё первый раз, когда я к ней попал, она угостила меня шампанским, от которого у меня всё поплыло перед глазами, и я даже не помню, была ли у меня с ней близость или нет. Да, она меня напоила шампанским и уговорила убить её мужа, поэтому я встал среди ночи и отправился исполнить её желание. В то время я как будто находился под её чарами. Я очень плохо соображал. Поэтому у меня и случались провалы в памяти. А когда я сделал это грязное дело, то она подсыпала в мой бокал яд и отравила меня окончательно, чтобы избавиться. Возможно, что, почувствовав головокружение и боль в желудке, я понял, что отравлен, поэтому вытащил пистолет и застрелил её. Я же видел крутящуюся пулю. Но, возможно, этого и не было. Не было никакой пули и никакого убийства. Просто она меня отравила и всё. А всю остальную картину моё болезненное воображение дорисовало, когда я корчился в предсмертных муках. Я умер, а она осталась в живых. Поэтому я и вознёсся в небо. На её машине? Нет. И машины не было. Просто это мне привиделось. И сейчас мне кажется, что я нахожусь над городом в её машине, или в самолёте. Ведь простой автомобиль не может взлететь вверх и парить в воздухе над ночным городом. Такого не может быть по законам физики. Да и полёт мой не парящий и не движущийся, просто я где-то завис в одной точке и вишу так над огнями ночного города. А почему я нахожусь в машине или в самолёте? Всё понятно Я же боюсь высоты. Это я знаю с детства. Мальчишка, мечтающий стать лётчиком, боится высоты! Не смешно ли?!

Так, значит, меня отравила женщина. Но, может быть, это произошло раньше, тогда в тоннеле возле реки. Тот красавчик выстрели в меня, и сделал мне дырку в груди. А может быть, он попал мне в сердце так, что я не почувствовал даже боли. Скорее всего, так оно и случилось. Я упал, и моя душа мгновенно покинула тело. Но так как я боюсь высоты, она предпочла сочинить некую историю, заканчивающуюся для меня «happy end» – хэппи эндом, и я очутился в машине, чтобы мне было не так боязно подниматься вверх, так сказать, воспарять в небо.

Ведь в машине или в самолёте не так страшно оказаться на высоте. Во всяком случае, не страшнее, чем быть без всего в открытом пространстве. Все эти уловки с убийством женщины и овладением её машиной, придуманы специально, чтобы победить боязнь высоты при воспарении на небеса. Своего рода, игра моего воображения. Вероятно, эту историю сочинил мой остывающий мозг в те краткие мгновения, когда моё остывающее тело покидала душа

Но, может быть, всё же дело не дошло до пистолета? И меня прибил тот самый толстяк бутылкой утром, когда я пытался заговорить с женщиной и спросить у неё, в каком городе я нахожусь. Он, вероятно, стукнул меня по голове так, что я, лёжа в крови среди разбитого стекла додумывал, фантазировал о том, как мог окончиться этот день, если бы этого не случилось. В таком разе с меня снимаются все грехи за три убийства, потому что ни я убил кого-то, а меня убил кто-то. Это – самая лучшая история, которая могла случиться со мной в этот день. Только в таком случае моя душа может вознестись на небеса, а не провалиться в тёмную пучину ада, отягощённая тяжестью грехов. Но вот в чём вопрос: существуют ли небеса? И есть ли ад в реальности? Может быть, это всего лишь плод человеческого воображения? Игра фантазии?

Однако пока я вишу в темноте, и мне не понятно, среди каких звёзд я нахожусь. То, что моя душа покинула тело, в этом я уже не сомневаюсь. Поэтому, став невесомым, я совсем не нуждаюсь ни в летающем аппарате, ни в успокоении, что могу разбиться. Я стал легче пушинки. Я могу смело смотреть вниз, не боясь высоты. Прекрасно! Значит, так мне удалось побороть страх. Великолепно! Я ничего не боюсь. Сейчас я могу мерить пространство и время, паря как орёл в высоте. Но почему же всё-таки я стою на месте, не двигаясь ни взад, ни вперёд? Почему я завис над городом, как ночное светило? Я гляжу вниз и никак не могу понять расположение улиц. А ведь ещё днём я гулял по ним. И где же то удивительное архитектурное сооружение в виде абстрактной коробки, которое так поразило меня? С высоты птичьего полёта не очень понятна структура города, хотя так она выглядит намного проще. Когда гуляешь по улицам пешком, то город кажется сплошным лабиринтом. Жаль. Не сообразил. Днём мне нужно было купить карту этого города и заучить расположение улиц. Сейчас бы это мне пригодилось. Я хотя бы лучше разобрался, над каким городом я нахожусь. Сколько же мне ещё так висеть и ждать? А чего ждать? Быстрее бы наступало утро.

После того, как я понял, что никого не убивал, мне стала легче дышать. Впрочем, я не был уверен, способен ли дышать бесплотный дух. Ибо сам дух состоит из дыхания, из дуновения, а может быть, из одной энергии. Я не силён в теологии, поэтому не весьма разбираюсь в природе тонких сущностей. Кто же я? Ангел или тонкая сущность, зависшая в одной из небесных сфер? Интересно, когда засыпает человек, и его душа покидает тело, кем он становится? Ангелом или тонкой сущностью? Ведь во сне мы зрим реальность бестелесно.

Внизу горели огни города, надо мной светились звёзды. Я висел в невесомости как ночная птица. Я уже ничего не боялся. Что же это за город? И всё же, мне казалось, что когда-то очень давно я был в этом городе. Я попытался понять расположение его улиц, но всё равно не мог в темноте определить, над каким местом в городе я завис. Что–то было знакомое в его облике. Интересно знать, как долго я ехал в машине, и в какую сторону направлялся? Мне, почему-то казалось, что я мчался на восток. А куда ещё можно мчаться от темноты ночи, если ни к восходу солнца? И всё же, если я ехал на восток, то это должен быть уже совсем другой город. Впрочем, это может быть один и тот же город, только его восточная часть. Как в том городе, где я родился. Основной город располагался на западе, а моё предместье на востоке, и чтобы попасть в мой родной посёлок, нужно было проехать какое-то время по пустырю. Нет. Я же всё-таки ехал на восток. В этом я уверен.

Но почему я не могу сдвинуться с места? Что меня держит в этом пространстве. Меня, как будто, приклеили к чему-то невидимому. Это напоминает мне один давний сон. Впрочем, я думаю, что это был самый первый сон в моей жизни, когда я пребывал ещё в младенчестве. Очень странный сон, который определил всю мою дальнейшую жизнь. В этом сне я смотрел на себя как бы со стороны. Видел того маленького мальчика, почти младенца, который сидел на высоких воротах, став центром внимания народа. Кругом этих врат собралась огромная толпа, все смотрели на меня, показывали пальцами, о чём-то тихо говорили, смеялись, но я ничего не понимал и не мог спрыгнуть с этих ворот. Я сидел на вратах как маленький ангел, или как странная птичка, залетевшая в этот мир. И ничего не мог с собой поделать. Мне не хватало только лиры. В таком виде я мог походить на лепного ангела на портале театра, подыгрывающего танцующим музам. Позднее, я много ломал голову над тем, что бы мог означать этот сон. Ведь есть же вещие сны. Может быть, мне была уготована какая-то очень высокая миссия в жизни, большая роль, которую мне не довелось сыграть. Надо же было такому присниться! И потом, всю жизнь я вспоминал об этом сне. И он наполнял меня какой-то ответственностью. Временами я твердил себе: «Ты – избранный, раз видел такой сон. Соберись, сосредоточься. Соответствуй своему предназначению на земле». Сон, растянувшийся длиной на всю жизнь. Жизнь как сон, а сон как жизнь. Но где в этом мире границы сна и жизни?

Кажется, алеет восток. Наступает новый день, а я никак не могу проснуться, потому что, каким-то образом, расстался с телом и завис над этим городом. Странно на небе встречать восход солнца. День будет ясным – на небе ни облачка, как будто эфир кто-то вымыл и протёр сухой тряпочкой. Видимость прекрасная. На земле продолжают гореть огни. Обычно это время суток я просыпаю. Сплю сном младенца. Да и всё спят утром сладко, никому не хочется отходить от сна. Во снах есть определённая прелесть, и порой пробуждение бывает не очень приятным. Легкий туман на горизонте. Он возникает всегда от смены температур, но потом рассеивается. Это как утренний предрассветный сон. Звёзды на небосклоне бледнеют, они всегда днём прячутся за синюю занавеску. Почему солнце скрывает от нас звезды? В открытом космосе, говорят, этого не происходит. Там звёзды и солнце находятся в единстве, в гармонии, в констелляциях. А на земле днём солнце властвует над всем, и даже когда небо затянуто тучами, всё равно мы чувствуем его присутствие. Солнечные лучи, рассеиваясь в воздухе, заполняют его всеми цветами радуги. Но наш глаз способен видеть только соединённый вместе пучок белого свет, и ещё цвета предметов, по-разному поглощающих солнечный цвет. Поэтому что-то выглядит зелёным, что-то – красным, а ещё что-то – синим. Как сложен и многообразен физический мир! Мир, где все мы имеем свои тела. Все, кроме меня. Не нужно мне забывать, что я стал бесплотным духом. Внизу всё ярче белеют крыши домов. Некоторые огни гаснут. Город просыпается и начинает жить своей жизнью. Моё зависание в пространстве кажется мне нереальным. Но ничего не поделаешь. Такова данная сущность этого явления. Или как правильно сказать? Феномена! Это по Хайдеггеру. А-а! К чёрту забивать голову всякими философскими глупостями. Сейчас мне уже не нужна философия. Зачем бестелесной сущности нужна философия? Земная философия мне уже не пригодится. Я попал в другую реальность. Но я ещё не покинул этот мир. Внизу всё чётче вырисовываются очертания города. Он как бы возникает из мглы и выглядит сосем по-новому, не так как ночью, когда были видны одни пунктиры огоньков. Это – время, когда все ещё спят, а на улицу выходят дворники, чтобы поднять немного пыли. Люди наивно полагают, что очищают планету, на самом деле ничего не происходит. Если планета решит от чего-то очиститься, то она сама это сделает. Она может очиститься даже от людей. Таковы силы природы. Но я думаю, усилия дворников не напрасны, они хоть как-то подметут мусор. Кстати, мусора с такой высоты даже не видно. Вот весь город уже виден в предрассветных сумерках. Не очень-то он уж и большой. С высоты он кажется похожим на объёмную географическую карту.

Но что это? Этот город знаком мне до боли в сердце. Ах, забыл. У меня уже больше нет сердца. У меня уже ничего нет кроме зрения и мыслей. Этот город я хорошо знаю, ведь в этом городе я родился и вырос. А потом я его покинул и всю жизнь мучился ностальгией по нему. Меня охватывает чувство радости и душевного подъёма. Что касается радости, то я весь трепещу, как нагреваемый солнцем воздух, а душевный подъём – я и так парю в воздухе как бесплотный дух. Все детство и юность я мечтал подняться в небо на воздушном шаре и посмотреть на свой родной город с высоты птичьего полёта. И вот моя мечта осуществилась. Может быть, немного поздно. Но всё равно я оказался в воздухе над своим собственным городом.

Боже! Сколько воспоминаний нахлынуло на меня сразу! Этот город – карта моей жизни, где я впервые открыл глаза и научился что-то понимать. Первые лучи солнца упали на просыпающийся город. И я увидел два дома: один двухэтажный деревянный, где я родился, и где прошло моё детство, другой – пятиэтажный кирпичный с тремя подъездами, где проходила моя юность и взросление. Деревянный дом с двумя подъездами стоял на пригорке, и зимой я частенько катался на санках прямо от крыльца по снежному накатанному склону, который заканчивался у ворот яслей, куда впервые трёхмесячным младенцем я тогда попал. Отец с матерью тогда работали на заводе и по вечерам учились в вечернем институте и техникуме. Времени у них было мало, поэтому они и отдали меня очень рано в ясли. И так как я был крупный младенец, то воспитательница посадила меня на стульчик. Нянечка, знавшая мою мать, закричала: «Что ты делаешь?! Ему же всего три месяца. Ты ему сломаешь спинку. Он должен лежать в кроватке». Так я оказался в своём первом общественном учреждении. Возможно, что, в той кроватке мне и приснился тот первый сон, когда я очутился на высоких вратах.

С двухкилометровой высоты ясли кажутся небольшим белым прямоугольным пятнышком. Все крыши моего городка крыты шифером, поэтому сверху они кажутся белыми с полосками посредине. Ясли почти такие же по размеру, как и мой деревянный дом. В доме восемь квартир и два подъезда. В каждой квартире по три комнаты. И в каждой комнате по одной семье. Трижды восемь – двадцать четыре. Двадцать четыре семьи влезло в этот маленький домик. Не сказка ли?! В каждой семье от двух до четырёх человек, поэтому всех обитателей боле полусотни. Туалет общественный, на улице. До сих пор он стоит на том же месте. И воду носят вёдрами из колонки. Только раньше колонка размещалась в маленьком деревянном домике, где жила большая семья, откуда из окон постоянно пахло жареной картошкой. Потом этот дом сгорел. На улицу выходил кран, и из него-то все жители окрестных деревянных домов набирали воду. Когда же этот дом сгорел, все удивились, ведь он сам был источником воды. Кое-кто поговаривал, что пожар случился по Божьей милости, как наказанье за то, что бабка в этой семье была колдуньей. Ведь на свете есть какая-то справедливость, иначе бы не было заслуженного возмездия. Я уже не помню, пострадал кто-то во время этого пожара или нет. Не знаю, куда делась та бабка. Вероятно, умерла, как все мы умираем, когда приходит наше время. Вот и моё время, по-видимому, пришло.

Этот домик стоял на обочине дороги. Сейчас на его месте растёт только кучка тополей. О! Прекрасные воспоминания детства! Возможно, для кого-то это было плохое время, но для меня оно было замечательным. До сих пор я испытываю радость, что появился на свет именно в этом месте. Здесь ещё витают души моих родителей, во всём чувствуется их присутствие. Вероятно, скоро я с ними соединюсь на небесах, но сейчас мне так не хочется покидать землю. Моя любовь удерживает меня в родных краях, я вновь хочу пережить всё прошлое, чтобы понять, что же происходило со мной в жизни…

Я вижу свой многоквартирный кирпичный дом, куда мы переселились втроём, когда мои родители выучились и заняли на заводе соответствующее их образованию положение: мои родители и я, когда нам дали в нём большую благоустроенную квартиру. Когда мои родители погибли, в квартиру вселилась бабушка, и занялась моим воспитанием. Вот он этот дом. Дом, где я был по-настоящему счастлив. Он находится не очень далеко от деревянного дома. Если пойти по улице от колонки на юг и пройти мимо торцов двух таких же домов близнецов, как наш, и ещё мимо небольшого садика, примыкающего к яслям, то попадаешь на широкую улицу. Затем нужно повернуть направо и выйти на другую большую улицу. Вся прелесть этих улиц заключена в том, что они не имеют сквозных перекрёстков. Эти улицы соединены буквой Т, иными словами, одна улица, носящая название Гастелло, упирается в середину другой улицы с названием Советская. Этот «Тэ»-образный перекрёсток создаёт определённое ощущение уюта от искривлённого зигзагообразного пространства, застроенного добротными пятиэтажными домами времён сталинской ампирной эпохи с её помпезностью. На стыке этих улиц когда-то давно и возник старый центр маленького городка. Если идти дальше на юг мимо фасадов двух больших зданий – слева и трёх таких же зданий – справа, то непременно попадаешь на открывающееся справа пространство начинающегося сквера, на котором установлен небольшой памятник Ленину. На сквер выходят фасадами по три дома с двух сторон. В одном из них жил я, а другом – моя любовь, Наташа. Окна и балконы наших квартир выходили на улицу, и зависали почти на одном уровне, только немного наискосок друг от друга. На противоположной стороне сквера через дорогу, проходящую по касательной, на небольшом пригорке стоит кинотеатр, где мы впервые встретились с Наташей. Я влюбился в неё после девятого класса. До этого мне нравилась одна девочка из нашего класса Галя, но у меня так и не хватило храбрости признаться её в любви. Я даже боялся приблизиться к ней, полагая, что она будет всегда недоступной для меня. А Наташа первая позвонила мне и назначила встречу в этом кинотеатре. Это произошло, когда я приехал домой к бабушке на каникулы из другого города, где я учился в институте иностранных языков. Помню, как с бьющимся сердцем я шёл через сквер, чтобы встретится с ней в кинозале. Она позвонила мне днём и сказала, что купила себе билет в кинотеатр на такое-то место и попросила прийти к началу сеанса.

В городке у нас было два кинотеатра. Один из них, называемый ранее клубом «Рассвет», располагался в каменном очень красивом здании и имел танцевальный зал, украшенный лепным потолком в стиле рококо с дорийскими колонами и двумя парадными входами. По рассказам моих родителей, по бокам первого парадного входа в торце здания когда-то стояли две статуи вождей пролетарской революции. Затем, когда Сталин впал в немилость у народа, и его статую убрали, и Ленин долгое время сиротливо маячил подобно сторожу, ожидая своей участи, затем и его не стало. Напротив второго парадного входа был разбит небольшой сад со скамейками и фонтаном посредине. В центре фонтана размещалась довольно странная скульптурная композиция – ангелочек сидел на лебеде и подставлял ладонь под струйку воды, текущую из клюва птицы. Сейчас от этого фонтана и от самого клуба остались только живописные развалины, открытые солнечному свету со своими испанскими портиками, дорийскими колонами с ещё оставшейся местами лепной штукатуркой на стенах в стиле рококо. Разрушение этого клуба, как и стоящего рядом с ними деревянного магазина произошло странным образом. Сейчас я уже не могу объяснить его причины. Но в ту ночь они были разрушены после налёта на город японской авиацией. Во всё это сейчас трудно поверить, потому что сам этот клуб и стоящая рядом поликлиника, был выстроены руками японских военнопленных. Как так получилось, что после войны шесть японских истребителей «Зеро» напали на наш городок, этого в посёлке никто так и не смог объяснить. В ту ночь сгорела ещё одно деревянное здание тридцать шестой школы, в которой я учился до пятого класса, и которую строили те же японские военнопленные. Тогда, вообще, в нашем городке происходили разные странные необъяснимые события, возникающие, возможно, по вине моих физических экспериментов. Но об этом я не хочу говорить. Так, что сейчас я видел под собой развалины кинотеатра «Рассвет». А когда-то под его крышей, которой сейчас уже не было, кроме показа кинофильмов устраивали постановки пьес, играл местный духовой оркестр. В детстве на сцене этого театра состоялся мой театральный дебют. Другой кинотеатр, где мы впервые встретились с Наташей, был построен позже. Он уже не имел никаких архитектурных излишеств и соответствовал строгому современному стилю. Его фасад, выходящий на сквер, смотрел на наши с Наташей дома, стоящие на сквере друг напротив друга. Во времена единственного кинотеатра, было трудно купить билеты. Всегда находилось много желающих попасть на дневные и вечерние сеансы. С открытием же нового кинотеатра и появлением телевидения люди утратили интерес к этому виду развлечения и перестали ходить в кино. Я без особых хлопот купил билет на соседнее с Наташей место…

Наташа была на год старше меня, и выглядела настоящей красавицей. В тот день осуществилось одно из моих самых страстных желаний – я с ней познакомился. До этого она окончила школу на год раньше меня и уехала учиться по направлению от завода, кажется, в Харьковский авиационный институт. Целый год я не видел её, затем ушёл в армию, а, вернувшись, повторил последний класс в средней школе. И, наконец, сам поступил в институт, где изучал французский и японский языки. Я приехал на каникулы к родителям с определённой целью – за два летних месяца я должен был на спор самостоятельно выучить английский язык. Обложившись учебниками я с утра до вечера зубрил английские тексты, слушал магнитофонные записи с их речью, ничего не замечая округ. Мне удавалось за день выучивать активно до шестидесяти слов. Так проходило время в кропотливом труде, лето кончалось. И вдруг раздался телефонный звонок, и я услышал незнакомый голос. До этого я ни разу с ней не разговаривал. Как потом она призналась мне, её приятно поразил тембр моего голоса, когда мы говорили по телефону. Мне же вначале не очень понравился её голос. Он был несколько глуховатым, к тому же, она не очень хорошо выговаривала какой-то согласный звук. Но когда я понял, кто со мной говорит, небо спустилось на землю, и её голос показался мне слаще ангельского…

Воспоминания! Прекрасные воспоминания юности! Место, где я был безгранично счастлив…

Всё здесь напоминает мне об тех временах.

Когда я жил на чужбине или подолгу пребывал за границей, то постоянно устремлял свои мысли сюда. Впервые я научился совершать мысленные путешествия по улочкам родного города, будучи ещё на службе в армии. Это произошло тогда, когда мы, солдаты, привыкшие к своей униформе и служебной рутине, вдруг выбирались в ближайший город. Дико озирались по сторонам, мы пялили глаза на разряженных мужчин и женщин, припоминая, что есть ещё другой образ жизни, от которого мы давно отвыкли. Вернувшись из увольнительной вечером и лёжа на солдатской койке, я пытался представить, куда бы я пошёл, если бы оказался дома. И перед моими глазами возникали милые моему сердцу улицы, дома и скверы, где я прогуливался, как будто попадал в иную реальность. Такие путешествия мне настолько понравились, что позднее не только в армии, но и в другом городе, где я обосновался, придаваться таким мысленным путешествиям вошло в мою привычку. Напрягая память, я припоминал малейшие детали родных мест, которые были мне дороги, и настолько в этом преуспел, что создал в своём воображении некую виртуальную географию своего города, которая, являясь одним из новых опытов моей духовной практики, стала некой моей новой реальностью.

Сколько раз я мысленно прогуливался по этим улочкам, вдыхая давно забытые запахи родины. Но, странное дело, во время этих прогулок я никогда не видел на улицах людей. Улицы были всегда пустынны, как ночью, когда все спали. Ни образы давно знакомых людей, ни их лица не представали перед моим мысленным взором. Но лицо Наташи часто возникало в моей памяти. Я хорошо помню, как произошла наша первая встреча. Я вошёл в полупустой зал за несколько минут до сеанса. Моё сердце колотилось так, что я физически слышал его биение. Мы поздоровались, и я сел рядом с ней. Некоторое время я не мог обрести дара речи. Я робел. Я удивлялся всему, что со мной происходило. Я чувствовал себя юношей, тем самым маленьким пареньком, который влюблёнными глазами провожает понравившуюся ему девочку, и готов бежать со всех ног прочь при её приближении. И это был я, который в то время уже настолько преуспел в ухаживании за девушками, что своими советами и примером взывал восхищение у своих товарищей. Наташа была одета очень просто. На ней была юбочка кремового цвета и в тон её блузка. На ногах чёрные туфли на невысоком каблуке. Но вначале я ничего этого не видел, а разглядел её одежду лишь позже, когда мы встречались, и она постоянно носила одну и ту же одежду. Единственное, что у неё потом прибавилась – это мягкая желто-коричневая кофточка. Наташа была шатенкой. Мы смотрели с ней фильм, который я уже не помню. Всё это время я тихо радовался своему счастью, ощущая, что она сидит рядом со мной. После окончания сеанса мы пошли с Наташей в парк. Уже смеркалось. От волнения я плохо соображал, и поэтому не очень хорошо помню, о чём мы говорили. Но основную канву нашего разговора я хорошо запомнил. Я признался, что люблю её с четырнадцати лет. Но, как выяснилось, в том возрасте я никогда не привлекал её внимания. Она просто не замечала меня. Вернее сказать, я ни разу не попался ей на глаза, что, возможно, и соответствовало истине, так как я боялся её как огня. Обратила она внимание на меня лишь тогда, когда мы стали соседями, и наши окна смотрели друг на друга. Она мне призналась, что я тоже нравился ей, и она ждала от меня первых шагов, но так и не дождалась, уехав на Украину. Затем она спросила меня: «Смог бы ли я на ней жениться»? Я сказал, что это было мечтой всей моей жизни. Мы поднялись по лестнице летнего парка и сели в тени зарослей акации на скамейке. Я взял её руку и поцеловал. Она улыбнулась и сказала, что поступила очень легкомысленно, задав мне этот вопрос. Но, как ни странно, призналась она, она тоже любит меня.

– Когда я увидела через окно, – сказала она мне, – как всё время ты сидишь за книгами, и никуда не выходишь, меня это очень заинтересовало, и я решила тебе позвонить. Наверное, ты осуждаешь меня за этот поступок.

Я стал говорить ей о том, могу ли я осуждать свою богиню, на которую молился всё это время. И то, что она сделала, было как сошествие небес на землю. В то время я не был ещё косноязычен и мог наполнять свои речи таким чувственным изяществом, что сам поражался своему таланту.

Она улыбнулась и спросила меня, что я так усердно изучал. Я признался ей, что по спору обязался выучить за лето английский язык.

– Зачем? – удивилась она.

– Хочу стать дипломатом.

Моё заявление её поразило.

В это время я уже оставил мысль стать лётчиком, и страстно мечтал о карьере дипломата.

– Ты учишься в МИМО? – спросила она.

– Нет, – ответил я, – в простом институте иностранных языков.

– Но как же тогда ты станешь дипломатом? – удивилась она.

– Думаю, что всё зависит от желания, – рассудил я. – Если очень захотеть, то можно стать кем угодно. Важно в своём стремлении иметь цель, желание и сосредоточенность.

Она похвалила мою целеустремлённость. И я рассказал ей, что французский язык выучил тоже самостоятельно.

И это была сущая правда. В школе я изучал немецкий, и знал его довольно неплохо. Моей первой учительницей немецкого языка была совсем молоденькая симпатичная женщина, с вьющимися длинными волосами и очень тонкой талией, которую все ученики звали Валерия Ивановна. Все, кроме меня. Только я называл её для себя просто Валерией, обращаясь к ней всегда meine gnodige Frau (моя милостивая государыня). Она жила со своим мужем-юристом в одной коммунальной квартире с нашей семьёй. Впервые в своей жизни я услышал из её комнаты неаполитанские песни в исполнении Робертино Лоретти, и другие божественные голоса итальянцев, записанные на пластинках с ариями из опер, которые я полюбил всей душой. Божественный музыкальный язык Италии и нежная немецкая речь из её уст создали в моей детской душе представление о высокой красоте, которая, как мне казалось, спускается с небес и растворяется в нас. С самого первого дня, как только она появилась в школе, я полюбил её, да так, что увлёкся немецким языком, пытаясь временами даже говорить с ней по-немецки. Конечно же, моё отношение к ней походило на любовь к старшей доброй сестре, которая не только согревала теплотой своего сердца такого дикаря как я в том возрасте, но и могла чему-то научить. Вначале я говорил коряво на чужом языке, и она всё время поправляла меня. Но затем её замечаний становилось всё меньше, а моего нахальства в желании употребить этот язык – всё больше. Я смело заучивал немецкие песенки и распевал их под её носом, вызывая у неё улыбку. Мне нравилось потешать её, и как бы в шутку я стал за ней ухаживать, а она с чувством юмора принимала эти ухаживания. Заучивая целые фразы и даже речи, я специально искал повода и стечений обстоятельств, чтобы употребить их в разговоре с ней. Когда у неё родилась дочь, я предложил свои услуги, и она доверяла мне ребёнка, выходя ненадолго из дому за покупками. Её поручения наполняли меня особой гордостью. Мне казалось, что я, как рыцарь, бескорыстно служу своей избранной благородной даме сердца. Вскоре они переехали в город. Её муж получил там квартиру. И я с большим сожалением простился с ней. Но с того времени в моих дневниках по немецкому языку были одни пятёрки. Возможно, в то время и возникло у меня серьёзное желание заняться изучением иностранных языков.

Одно время я хотел даже самостоятельно изучать английский язык. Но произошло чудо, и я встретился с тремя мушкетёрами. От них я впервые услышал французскую речь и загорелся жгучим желанием изучить этот язык, однако вскоре эти мушкетёры исчезли из нашего посёлка, и так никто из жителей посёлка и не успел хорошо овладеть этим прекрасным языкам. А я влюбился во французский язык по уши. Я нигде не мог достать самоучитель, но всё же завёл тетрадку по французскому языку, куда выписывал все встречающиеся в литературе выражения и их переводы, тем более что русская литература изобиловала подобными отрывками. Французский язык я учил в тайне от всех, поэтому заучивал слова так, как они писались, и только позднее, купив самоучитель, обнаружил, что все французские слова транскрибированы, и сам язык не такой простой, как казался мне на первый взгляд. Но возникшая трудность ещё больше придала мне увлечённости и усердия. При поступлении в институт иностранных языков я сдавал французский, чем вызвал удивление принимающей экзамен преподавательницы, когда она узнала, что в школе я изучал немецкий. В институте в то время только что начали преподавать японский язык, и я, не раздумывая, записался на курсы и целый год усердно его штудировал, тем более что на занятиях по французскому языку у меня имелся некоторый запас знаний. Так что, встретившись с Наташей в тот вечер, я мог более-менее говорить уже на четырёх иностранных языках, и в какой-то степени считать себя полиглотом. Несомненно, это льстило моему самолюбию, и я считал, что я, будучи студентом, уже кое-чего достиг. В тот вечер я впервые поцеловал Наташу в губы. Мне казалось, что всё в моей жизни ясно, как божий день. Я вырвался из этого городка, обрел некий социальный статус, что меня отличало от простого рабочего парня, и, наконец, я обрел своё счастье, к которому стремился всю свою жизнь. Но радоваться было рано. На третий день нашего знакомства Наташа призналась, что она вышла замуж за парня со своего курса в институте там, на Украине.

Это признание произошло здесь, во дворе новой школы, недалеко от наших домов. Стоял тёплый августовский вечер. Смеркалось. У меня из носа пошла кровь. Наташа вытащила из сумочки кружевной платочек и приложила к моему носу. Этот платочек так и остался у меня. Долгие годы я хранил его как самую дорогую реликвию. Её признание, что она замужем, нисколько не охладило моего любовного пыла. Я продолжал её любить по-прежнему. Мы вместе ездили в город, пили пиво в каком-то баре, и Наташа пыталась заплатить за угощение, ссылаясь на то, что я студент и у меня не может быть денег. Но я гневно отверг её попытку. Помню, как она хотела нанести визит одной подруге и представить меня в качестве своего мужа, но потом раздумала. У нас не было с ней близких отношений. Я пытался сблизиться, но она остановила меня, сказав, что лучше пока оставить всё, как есть, чтобы не испортить наших отношений своей поспешностью, и спросила меня, буду ли я ждать её. Я поклялся ей ждать всю свою жизнь. Она грустно вздохнула, сказав, что, к сожалению, знает, как всё случится.

– Пройдёт некоторое время, и ты женишься на какой-нибудь обыкновенной девушке, которая окажется девственницей.

Так оно потом и случилось. Но в те минуты, я гневно отверг её предсказание, заявив, что буду ждать её развода, и она сделает меня самым счастливым человеком на земле.

Подходило время нашего расставания. Ей нужно было уезжать. На кануне мы, печальные, пробродили весь день по нашему городку. Она сказала мне, что не боится никаких сплетен в городе и только опасается одного, чтобы не увидел нас вместе её отец, который был очень строгим человеком. Мать у Наташи умерла, и они жили вчетвером: отец, она, её старшая сестра и младший брат. На следующий день, когда она уезжала, то упросила своих родных не провожать её. Вероятно, ей стоило больших хлопот это сделать. Она хотела, чтобы только я один был рядом с ней при расставании.

Мы обнялись и поцеловались на перроне. Поезд уносил её на запад, а в моей голове звучали печальный голос Азнавура и грустная мелодия французской песни «Жёлтые листья». И больше я ни разу не видел её в моей жизни. Послав ей письмо в Харьков на главпочтамт «до востребования», я не получил ответа. Зимой того же года умер её отец, и она приезжала на похороны, но до меня весть дошла слишком поздно. Когда я приехал в наш городок, Наташа уже отбыла на Украину. Один из моих друзей, живущий в моём дому, сказал мне, что она, несмотря на мороз, часто выходила на балкон покурить и подолгу смотрела на наши окна. Я хорошо помнил, что во время наших встреч она не курила. На следующий год летние каникулы я провёл в том городе, где учился. У меня была переводческая практика в очень престижном информационном агентстве, куда попасть было очень трудно даже после МИМО. Я начинал, будучи ещё студентом, осуществлять свою мечту, делая карьеру журналиста-международника, что считалось тогда круче карьеры дипломата. В то время я жил в комнате общежития с одним другом. И каково было моё удивление, когда мой друг как-то сказал мне, что ко мне заходила очень симпатичная девушка, и что мы разминулись с ней буквально полчаса назад. Девушка не оставила ни записки, ни адреса, сказав лишь свою фамилию и имя, и добавила, что уезжает сегодня же. Это была она. Непостижимо, как она могла меня разыскать? Я бросился в аэропорт и попросил объявить по радио, что жду её у справочного бюро, но никто не подошёл. То же самое я проделал на вокзале, но всё было напрасно. Ещё одна возможность увидеть её и изменить свою судьбу – провалилась. После этого я частенько приезжал к родителям, но Наташа больше никогда не появлялась в нашем городке. Намного позже я узнал, что она обосновалась с мужем в Киеве, и у неё родилась дочь. Так мечта моей юности и не осуществилась.

Как-то вечером я стоял на балконе моих родителей. Город отдыхал после жаркого дня, и на всём лежала такая изнеженная умиротворённость. Казалось, что весь мир преобразился, любуясь закатом дня. Из динамика, висящего на столбе со стороны рынка, неслась серенада. До моего слуха долетали такие сладостные слова, от которых замирала душа и всё моё существо охватывала радость, переполняя чувством ожидания близкого счастья. Тенор пел божественным голосом:

Ночь светла,

Но тени густеют,

В объятьях немея,

Спит наш городок…

Когда позвучали слова: «Выйди на балкон», и ещё «стан твой гибкий обниму, любя», я обратил свой взор на её окна, и мои глаза увлажнились. Никогда в жизни я не забуду этого возвышенного момента. Это мгновение моей жизни навечно запечатлелось в моей памяти.

Весь день я просмотрел сверху вниз на мой милый городок, но не замечал никакого движения. Может быть, я завис очень высоко, откуда не видно ни одного человека? Но, это не так. Я не мог себе сказать, что не встретил там внизу никого. Город был заселён образами из моего прошлого. Только что я опять пережил встречу с Наташей и провожал её на вокзале, зная уже о нашем вечном расставании. Я попал в своё прошлое и находился в нём столько, сколько хотел. Ведь наше прошлое состоит из страниц пережитого и картинок наших воспоминаний. В этом я преуспел. Пытаясь вспомнить детство, я постоянно ловлю себя на одной мысли, что в то время я как будто специально запоминал картинки из моей жизни. Картинки, которые нравились тому краснощёкому малышу, который только что научился говорить.

Однажды, сидя у побелённой печки на полу в этот самом деревянном дому, что примостился на пригорке, я смотрел на окно и видел кусочек голубого неба. В комнате никого не было. Мать готовила на кухне обед. Отец сидел в заводской библиотеке, готовясь к экзаменам. Было воскресенье, и мне захотелось стать ангелом, и вылететь в окно, в ту лучезарную небесную даль, по которой проплывали лёгкие белые облачка. И вот сейчас я оказался на небе, и уже отсюда пытаюсь заглянуть в окно той комнаты и увидеть того розовощёкого малыша. Но там никого нет, тот малыш уехал из этого дома, вырос, а может быть, уже превратился в ангела или ещё какую-нибудь небесную сущность.

Окно и та картинка из моего детства тоже запомнились мне на всю жизнь. Мне было радостно оттого, что я видел свет в окне и ту лучезарность неба, манящую к себе. Я был счастлив, мал и невинен.

Другая картинка, запечатлевшаяся в моей памяти, тоже была из детства. Моя мать покупала мне пряники в магазине, к которому спускалась наша улица. Я опять сидел на корточках возле стены и смотрел на вытянутый во всю длину торговый зал с единственным окном в конце коридора, из которого лучи солнца падали на бетонный пол и, отражаясь, освещали потолок. Люди ходили между лучами подобно теням, и блики бегали по стенам. Я не видел людей, не обращал на них внимания. Мой взгляд был устремлён в окно и на тени, скользящие по стене. Моё внимание приковывал солнечный свет и растекающаяся по всему залу его лучезарность. Мне опять стало радостно, и я почувствовал себя счастливым.

Меня всегда привлекал к себе этот мягкий рассеянный свет, струящийся с неба. В то время я ещё не научился его материализовывать. Позднее, я открыл одну особенность этого божественного света. Оказывается, что его можно преобразовывать в мысли и даже в образы.

После этого я стал замечать, что стоило мне стать на какое-то мгновение счастливым, как я тут же заносил в свою память ту картинку из своей жизни. Иногда мне казалось, что я непроизвольно накапливаю в своей памяти самые яркие впечатления, похожие на фотоснимки. И они хранились в моей голове как в архиве до определённого времени, ожидая своего срока. А потом они вдруг всплывают в памяти, проникая в моё воображение или появляясь в преломлении какой-нибудь фантазии. Порой я просматривал их часами, как в калейдоскопе, производя в своей душе ревизию этих своих сокровенных запасов. Несомненно, я был странным мальчиком, и, несмотря на свой малый возраст, часто делал то, чего не делали даже взрослыелюди. Но вот одну свою детскую особенность я до сих пор не могу понять.

Не знаю, почему, но меня всегда тянуло к себе окно. Я любил спать всегда лицом к окну. И по утрам, просыпаясь, подолгу лежал, вбирая в себя солнечный свет. Мне также нравилось слышать пение петухов, которые в то время повсеместно обитали в нашем городке. Как жаль, что сейчас не услышишь их голоса!

И ещё в детстве я любил писать стихи. Мне казалось, что и в школу я пошёл с охотой для того, чтобы научиться писать и узнавать время. Я всегда восхищался, когда моя мать говорила мне, посмотрев на наши ходики с кукушкой, который идёт час. Сколько я ни смотрел на циферблат со стрелками, никак не мог понять, каким образом взрослые угадывают, сколько прошло времени. Время для меня вообще было сложным понятием. Когда взрослые говорили «сейчас» и ничего не делали, это всегда вызывало во мне беспокойство. Ещё ребёнком я сочинил стихи о времени.

Мама вечно обещает

Что-нибудь, но только завтра.

И когда ж оно настанет?

Я любил рисовать и рисовал неплохо. У меня было всегда прирождённое чувство пропорции. Я хорошо улавливал ритм, поэтому с детства мечтал научиться игре на фортепьяно. В общем-то, я был довольно мечтательным и симпатичным ребёнком. Мать любила меня и часто гордилась мной, я это чувствовал. Одним словом, у меня было довольно счастливое детство.

Мне приятно вспоминать моё детство, потому что я был любимым ребёнком. Моя мать и отец любили меня до самого момента той трагедии, когда они с парашютами запутались на высоковольтных столбах. Свою любовь ко мне они унесли в могилу. И я очень хотел вернуть их с того света, потому что сам их любил. Из-за этого я натворил очень много глупостей. Из-за этого я оставил свои занятия физикой, и позднее сбежал из города.

Но до конца своей жизни, даже когда я уже стал взрослым, я не забывал своих родителей и продолжал их любить. Обычно дети, которых любят родители, становятся выдающимися людьми. Могу без ложной скромности привести себя в пример. Я всегда обладал живым воображением, и весь мир казался мне выпуклым, осязаемым, с яркими красками и приятными ощущениями. И когда позднее я попал в мир звуков, символов, абстрактных форм и философии, то они нисколько не изменили моего детского представления о мире и вещах. Я остался таким же романтиком, ценящим во всём красоту мироздания. Моя мать была набожной женщиной, и меня приучала к любви и уважению Бога. И признаюсь, всю жизнь в душе я был глубоко верующим человеком, несмотря на некоторую вольность своих суждений.

Тогда я ещё ни о чём не думал, и вообще, во времена детства и юности не любил рассуждать. Возможно, потому, что был счастлив. Да, мне совсем не нужно было ни о чём думать. Я рос, как зелёная травинка под солнцем, напитываясь солнечным светом, родительским теплом и лаской. Все мои мысли тогда были по-детски наивными, а желания – простыми и неприхотливыми, как у подснежников ранней весной, когда они хотят проснуться от долгой спячки под снегом и напитаться солнечным светом. Думаю, что все дети переживают этот чудесный период одинаково, ведь голубое детство само по себе уже счастье.

Раньше я смотрел с восхищением на небо, а сейчас смотрю с восхищением на землю, где ступала моя нога. Если бы на земле проявились все мои следы, то весь городок бы был истоптан ими вдоль и поперёк. Мои детские следы были бы проложены растоптанной дорожкой от моего деревянного дома до детского сада, находящегося буквально в ста шагах от нашего жилья. Я очень любил свой детский сад.

Крыша его блестит на солнце. На северной стороне, где небольшая полоска тени, имеются два входа, а с торцов две открытых широких веранды. К моему дому детский сад повёрнут немного боком и спиной. На правой веранде проходило всё моё детство в играх, а летом нас даже кормили на открытом воздухе, накрывая столы в окаймлении густых кустов акации.

Прошло ещё некоторое время, и я пошёл в школу. С этого времени моя дорожка вытаптывалась совсем в другом направлении. У меня появились новые друзья и одна девочка, которую я очень любил. Но она так никогда и не узнала о моих чувствах. Галя была смуглой черноглазой девочкой с чёрными волосами, заплетёнными в косички. Она выглядела всегда опрятной, спокойной и прилежной. В классе её всем ставили в пример. Вероятно, она была украинкой. Самая первая любовь всегда оказывает на мужчину самое большое впечатление, она формирует его вкус и отношение к женской красоте. Подсознательно, взрослея, мужчина уже ищет женщину, похожую на ту, которая первой завоевала его сердце. К этому типу женщин он всю свою жизнь тянется, и, встретив кого-либо похожего на неё, всегда остаётся неравнодушным. Так было и со мной. Не знаю, почему я не остался с Галиной, а переключился на Наташу, чем-то похожую на Галину, и позднее я женился на девушке, напоминавшую мне ту же Галю.

Некоторое время я сидел с ней за одной партой, млея от удовольствия и сознания, что сижу рядом с такой яркой и красивой девочкой. Затем нас рассадили по разным местам, но я нисколько не огорчился, потому что так, мне казалось, было лучше украдкой наблюдать за ней. Я не разу не провожал её до дому, наши дороги были в противоположных направлениях. Я так и не осмелился предложить ей свои услуги, так как позднее я просто с лёгким сердцем сделал это по отношению к Валерии Ивановне. Там было всё совсем по-другому. Здесь же, я боялся этой девочки, потому что считал её такой же, каким был сам. И чувства у меня было совсем другими. Я как бы желал её сделать своей, не игрушкой, конечно же, а так, чтобы она была всегда со мной рядом, и я мог бы чувствовать её, как свою вторую половину, как нечто такое, что может слиться со мной и стать моим вторым я. Вероятно, у детей появляются такие же притягательные силы любви, как и у взрослых, только потом они об этом забывают. Галя Г. была моей полной противоположностью, желанной и влекущей противоположностью, которая не только влекла к себе, но и мешала приблизиться. Мы часто встречались с ней глазами, и я первым отводил свой взгляд. Я не мог вынести взгляда её чёрных очей, и эта чарующая контрастность белков и тёмных зрачков, подобных глубине бездонного колодца, так проникали мне в душу, что я чувствовал перед ней себя слабым и беззащитным. Кому-то из друзей я признался, что люблю Галю. Вероятно, эта новость со временем дошла до неё, но наши отношения так и не получили развития. Я её избегал, она меня чуждалась. Так я тихо любил её в продолжение всей нашей учёбы в школе до восьмого класса. Потом я пошёл работать на завод и её видел всё реже и реже. Когда я поступил в институт, то один раз видел её в городе, где учился. Мы как-то неожиданно подошли друг к другу и разговорились. Она мне сказала, что приехала в город случайно, и что у неё болит сердце. И только позже, когда она умерла, кстати, от сердечного приступа, я узнал, что она любила меня всю свою жизнь, и умерла от горя, когда узнала, что я женился. Иногда мне хочется так всё повернуть назад, и прожить всю жизнь заново более правильно и по-другому. Я до сих пор переживаю её смерть, и думаю, что с ней я бы был самым счастливым человеком. После этого я почувствовал в душе большую ответственность к тем, кого любишь, и кто отвечает нам взаимностью. Но прошлого не воротишь ни за какие коврижки.

Я до сих пор не знаю, что составляет основу любви мужчины и женщины. До сих пор эта формула мной так и не выведена, где закономерности и особенности иногда вступают в такое противоречие, что ни один человек не может точно определить, чем же является любовь.

Когда из динамика звучала серенада в тот тихий летний вечер, то музыка доносилась со стороны Галиного дома, и от этого сердце наполнялось такой щемящей тоской по несбывшимся надеждам и сладостному чувству, которое влекло меня не только к этим двум девушкам, но и ко многим другим, в которых я здесь влюблялся. Человек так уж устроен, что он влюбляется постоянно на протяжении все своей жизни, но испытывает самые сладостные и желанные чувства к непокорённым объектам своей любви. Так и было со мной. Практически в этом маленьком городке я ни на ком не женился, хотя покорил нимало девушек. У меня были все шансы обрести здесь своё счастье. В какой-то момент я стал тяготиться этим местом. Оно показалось мне слишком маленьким по отношению ко всему огромному миру, куда я стремился и ещё не успел занести свои стопы. Мне хотелось бежать туда, чтобы начать свою новую жизнь. Я тогда думал, что должен завоевать этот мир. Поэтому бежал от любой любви, которая связывала меня и нарушала мои планы. И только сейчас я понял, что со своим счастьем я расстался здесь навечно, и что более уютного и желанного места для своего счастья не обрёл во всём мире. И само моё желание искать счастье в чужих краях было напрасным, потому что все эти поиски были иллюзорными и напрасными. Я много раз женился, разводился, опять влюблялся и расставался с любимыми женщинами, но так и не был счастлив. У меня никогда не было по-настоящему хорошей семьи. Не было и детей. Я понял сейчас, что всё, что хочешь обрести, есть у тебя под боком. Но единственное, чего нет, – это времени. Потому что былого не воротишь. Если бы это самое мгновение я мог бы вернуться в своё прошлое, то я бы обязательно женился на Гале. Я бы набрался храбрости и объяснился ей в своей любви. И поставил бы перед своими глазами плотный заслон к красоте других женщин, чтобы больше не влюбляться ни в кого, и всё свою любовь отдать только ей. И она не умерла бы от горя из-за неразделённой любви. И у нас были бы дети. Большое семейство. И стал бы у себя на родине счастливым отцом, и счастливым человеком. Не стоило мне бежать оттуда, где меня все любили. Я предал их всех.

И вдруг меня поразила странная мысль. Я вспомнил, что пожилой человек, которого я встретил в своём сне в баре и чокнулся с ним бокалом, пожелал мне счастливого пути и возвращения в прошлое. Возможно, что он был самим Господом Богом, оказав мне помощь в осуществлении моей мечты. Я слышал, что после смерти в течение сорока дней душа человека путешествует по всему миру, чтобы проститься с прекрасной землёй. При жизни я много путешествовал и практически объездил весь земной шар. Поэтому меня совсем не тянуло опять заняться бродяжничеством, используя отпущенное мне драгоценное время для прощания с этим миром. Вероятно, он и поместил меня сюда, чтобы я вновь пережил самые приятные минуты своей жизни, любуясь своей родиной с высоты птичьего полёта. Тогда мне всё становилось ясно. Как только я начинал вспоминать какие-то моменты из моей жизни, происходившие вечером или ночью, то мой городок тут же покрывала мгла. На город спускался вечер. И я видел всё в ночном свете: улицы, по которым я бродил с Наташей, ночные тени кустов акаций, колеблющиеся в лунном сиянии в унисон с моим дыханием влюблённого.

Вот я опять вижу восходы солнца, когда иду в школу, испытывая радостное настроение от предвкушения, что Валерия Ивановна вызовет меня на уроке к доске, и я получу очередную пятёрку по немецкому языку. Интересно знать, сколько дней уже прошло, как я завис над моим городком, и сколько у меня ещё осталось времени наслаждаться своим счастливым прошлым?!

В вечерней школе у меня появился друг, с которым я мог делиться своими печалями и радостями. Мы открыли друг другу свои души, и наши души на удивление оказались очень похожими. В то время я был мечтательным юношей. Не только восторгался произведением Гёте «Страданием юного Вертера», но и многие мысли из него конспектировал в особую тетрадь, и потом, прочитывая мысли великого поэта, пытался осмыслить начало своей жизни. Чтобы прочувствовать всё, чем жил молодой герой повести, я изыскивал для себя какой-нибудь предмет тайной любви. Впрочем, мне не нужно было ничего изыскивать, это предмет моих тайных воздыханий жил напротив моего окна, и я почти каждый день видел Наташу К. Нет, я не забыл Галину. Просто мы с ней больше не учились, и я практически её не видел. А эта девушка была постоянно перед моими глазами. Но мне ни разу не пришла в голову мысль свести из-за неё счёты с жизнью, как в своём произведении сделал молодой Вертер. И мне хотелось найти объект более симпатичный и недоступный, чтобы я мог проверить свои чувства. Но краше Наташи я никого не мог встретить в нашем маленьком городке, хотя часто перед моим внутренним взором возникали глаза Гали, которая смотрела на меня вопросительно.

Мои отношения с друзьями были всегда безоблачными. Однако многое в наших отношениях зависело ни от меня, а от самих друзей. К сожалению, с такой высоты не видно людей. Вернее, все они похожи на бестелесные тени. Это происходит, вероятно, потому что люди, стоя, занимают очень мало места на земле, если бы они ползали по земле как черви или же катались подобно машинам, то тогда, вероятно, с высоты птичьего полёта они бы выглядели намного внушительнее. А так, я даже не могу разглядеть, остались мои друзья в городе или их уже нет в живых. С этой высоты мой городок кажется мне вымершим. Однако во все времена он был густо населён. Там всегда жили живые люди с их характерами, темпераментами, радостями и печалями. Все они имели те или иные достоинства и недостатки. И мне казалось нестоящим волшебством, когда во всей этой массе два человека отыскивали друг друга и становились близкими друзьями или любящей парой. В течение своей жизни кто-то становился преуспевающим, кто-то поднимался над всеми, и его считали великим, а кто-то оставался в безызвестности, сохраняя, тем не менее, свои скрытые достоинства и таланты при себе. Я уверен, что каждый человек кроме физического роста и развития имеет ещё возможности интеллектуального и духовного роста. Эти возможности заложены в нас самим Господом Богом. И для того, чтобы человек стал великим, я считаю, нужны три составляющие. Первая составляющая – это дар Господа, которым мы все без исключения наделены, только не всегда знаем, какие дары и таланты скрыты в нас. Иногда человек умирает, так и не открыв в себе ничего. Но это не значит, что в нём ничего не было, просто, он не нашёл в себе того, для чего был рождён в этом мире. Вторая составляющая человеческого величия – он сам и его отношение к тому, как он развивает в себе тот или иной скрытый в нём дар. Эту составляющую ещё называют профессионализмом. И третья составляющая – это оценка человека окружающими людьми, которая не зависит от самого человека. Иногда признают достоинства и таланты человека, а иногда до конца жизни их так и не замечают. Такое положение может привести человека к разочарованию и отказу от выбранного им пути. Однако цельная личность никогда не откажется от того, чем она является. Но молодым и неопытным всегда трудно начинать свой путь, ведущий к вершинам их величия.

Я считаю, что самое ужасное, что может случиться с человеком, это когда он перестаёт верить в свои силы, и отказывается от того пути, который предначертан ему в жизни. Такой человек становится неудачником по своей собственной воле. Потому что известность и признание рано или поздно приходит к тому человеку, который их заслуживает. Иногда это происходит даже после его смерти. Ведь всё общество, все эти люди, тени которых двигаются внизу подо мной, похожи на руду, среди которой рассыпаны слитки золота и алмазы. Рано или поздно люди их обнаружат, и эти крупицы величия, найденные в их земле, засияют во всём их блеске и станут гордостью людей. И когда-нибудь они будут говорить: «Он жил среди нас. Он ходил по этим улицам. Он дышал вместе с нами нашим воздухом». К сожалению, эти люди обо мне этого не скажут, потому что я предал их. Уехал в Дальние Края, кому-то был полезен, но для своей родины, где я родился и вырос, я не сделал ничего, чтобы они меня запомнили. Я остался чужим для них.

Я же мечтал добиться от жизни многого. Вначале я мечтал стать художником, потом музыкантом, затем лётчиком, и даже поступал в лётное училище. Одно время хотел быть физиком, и даже что-то изобрёл в этой области, но потом карьера дипломатом мне понравилась больше. Однако я стал журналистом-международником и писателем. Я вспомнил всю свою жизнь. Только вот конец своей жизни помнил смутно. Вроде бы в конце жизни я заболел и попал в больницу. А может быть, работал где-то на нелегальной работе и меня пристрелили, или отравили. Не важно. В конце концов, я оказался на небе. И вот перед тем, как покинуть этот мир, я опять вернулся к родным местам, чтобы в отпущенные сорок дней моя душа вспомнила детство, юношество и молодость, когда я был таким счастливым и беспечным. О, если бы я мог вернуться в то время, то я всё свою жизнь прожил по-другому. Я бы женился на Галине и стал работать на заводе, я бы не дал никому умереть из моих друзей по их глупости, я бы постарался прожить жизнь так, чтобы не отрываться от родных корней. Потому что всё, что у меня было после моего отъезда с родины, казалось мне нереальным, и только здесь в этом городке всё было по-настоящему.

И вдруг я понял смысл всего, что произошло в том незнакомом городе, куда я попал в беспамятстве. Убийство того парня горлышком бутылки – это ни что иное, как моё предательство родины и дезертирство, за что я был жестоко наказан самой жизнью. Смерь красавчика – это потеря друзей и всего того прекрасного, что я здесь отверг. И, наконец, убийство женщины – это разрушение моей мечты найти на родине любящую и преданную супругу, которая могла бы мне подарить настоящее счастье и родить троих моих детей: двух сыновей и одну девочку, о которых я так всегда мечтал всю жизнь. И это прощание с моим родным городком, было ничто иное, как крах всех моих жизненных надежд.

От этих мыслей мне сделалось так печально, что если бы у меня были слёзы, то я бы расплакался. Но разве может плакать бесплотный дух?

И вдруг я услышал рядом с собой голос седовласого старика:

– Ну что, вспомнили своё прошлое?

Я не видел его, но чувствовал, что он находится за моей спиной. И я сказал ему с горечью.

– Как бы я хотел вернуться на землю, и начать всю мою жизнь заново.

– Ну, что же, – ответил он, – вы можете это сделать. Возвращайтесь в своё прошлое, и постарайтесь всё исправить и не делать больше ошибок.

– Вы смеётесь надо мной! – воскликнул я с огорчением.

– Нисколько, – сказал он, – вон и прибыли ваши ангелы. Они сейчас доставят вас на землю.

И я подумал, что, возможно, со мной только что разговаривал сам Бог, и увидел, как ко мне подлетели ангелы с лицами ребят нашей команды. Среди них был Гилёв, Чубов, Тимур, Колин, Сологуб и даже Катя, подруга Гоши. Сам Гоша, почему-то предстал в образе дракона. Они потащили меня всей гурьбой вниз к моему дому. А Гоша крепко ухватил меня за руку и шептал:

– Возвращайся, друг. Мы все заждались тебя.

И я вдруг очнулся на чердаке своего дома среди друзей, чем привёл их в неописуемый восторг.

Конец

Октябрь – декабрь 2006 г.

Оглавление

Два рассказа учеников средней школы Мой рассказ 1. Мечтатель и практик

2. Рисовальщик и аниматор

3. Сущности земные и сущности небесные

Рассказ Егора