Столько лет спустя [Эдвин Луникович Поляновский] (fb2) читать постранично

Столько лет спустя

От автора

Всенародная память — это память каждого из нас.

Каждого.

Помните ли вы, что такое — после войны? Помните ли, что война оставила после себя? «Даже мое поколение, что не помнило войны из-за своего малолетства, появилось на свет с войной в крови: в общем-то, мы грустное и тревожное поколение. Еще бы! Ведь первые наши впечатления были, что в этом мире больно, холодно и всегда страшно: не будет еды… кто-то может ворваться в дверь… И этот страх остается где-то глубоко в душе — не знаю, навсегда ли…» Так вспоминает то время писатель Анатолий Ким.

Мы, вероятно, ровесники.

У послевоенного времени много красок. Торжество победы — да, было. Новые невероятные испытания, новый подъем всех сил и духа — тоже было. Горечь и боль утрат — конечно. И еще — сознание долга перед будущим.

Сколько людей — столько воспоминаний. У каждого была своя судьба, у каждого — свои потери и обретения, радости и невзгоды.

Взрослые помнят по-своему, дети — иначе.

Взрослые помнят еще и разумом, дети — только сердцем.

…Одиночество, бездомность, смерть. Эти чувства переплелись тогда странным образом.

Мать — Валентина Михайловна, в девичестве Богомолова, потом Поляновская, а потом, много позже, когда уже не стало отца в середине войны, когда уже во всем мире был мир,— Савченкова. Отчим увез нас с Кольского полуострова на материк.

Впрочем, почему отчим — тоже отец.

Из Заполярья, из родного северного поселка куда-то мы едем, через Кандалакшу, неизвестно куда, в товарных и пассажирских поездах, на холодных узлах, с чужим мне человеком, словно в неволю. Через несколько суток, наконец, вышли на станции. Промерзлая земля, сугробы снега вперемешку со шлаком, звуки маленьких маневровых паровозов. И вокруг — справа, слева, впереди, позади — ни одного дома: только развалины, груды битого кирпича, щебня, стекла. «Город» просматривался насквозь.

Оказалось, здесь живут. В подвалах, землянках, сараях.

Я до сих пор помню убогих, они бродили во множестве — сумасшедшие, нищие, калеки. Я помню их по кличкам и прозвищам, мало кто из них имел имя.

Уже доковыляв с войны до дому, перешагнув порог, люди продолжали умирать в те годы.

И гибли — в особенности дети: окрестности были полны снарядов, бомб, мин, гранат.

После войны — это тоже война.

Да — после войны…

Я давно уже не вижу нищих, которые заполняли прежде вагоны всех поездов, выстраивались по обе стороны входа в магазины,— они как-то незаметно исчезли. Нет по улицам убогих — они, вероятно, поумирали в большинстве, кого можно было спасти — спасли, приютили. От голода никто, ни один не умер.

Обогрели детей, оставшихся без родителей, без крова. Кого-то взяли в семью, кого-то в детский дом. Обездоленные войной дети получили не только образование, но и достойное воспитание. В страшное время, когда на земле рушилось все, когда фашизм обесценил самое главное — человеческую жизнь,— и в ту пору, и потом, после войны, у нас не было беспризорных детей. Не было.

Тогда казалось — мертвая земля уже не сможет плодоносить. Засевали, заново обживали ее, нашу землю. И если мы забудем, как это было, каково было тогда, после войны, мы обесценим нашу послевоенную победу — над разрухой. Она тем дороже нам, что одержана была в ту пору, когда, казалось, уже все силы, здоровье и сама жизнь были отданы без остатка войне.

Да, все минуло.

Но… Исчезла, канула в прошлое и растворилась лишь малая частица того времени, которое мы называем «после войны». Ведь и сегодня солдатам снятся солдатские сны, и они бредят боем. И сегодня в некоторых домах ждут без вести пропавших, жены ждут мужей, дети — отцов, матери — детей. Не просто ждут — разыскивают друг друга.

В суматохе фашистских налетов, пожаров, эвакуации маленькие дети теряли матерей и отцов. В детских приемниках, куда их приводили, они часто не могли назвать даже своей фамилии, им давали новые. Эти сироты уже давно стали взрослыми, сами матери и отцы, они все еще ищут своих родителей. Но без настоящей фамилии — как?

По воспоминаниям детства:

«Мы с братом поменьше, кажется, его звали Сережа, катались на калитке сада, она была скрипучая, и мы считали, что наша калитка с музыкой. Василий Семенов».

«…Была очень непослушная. Один раз падала в колодец. Между бровями у меня шрам — клюнул петух. Очень любила спать с кошкой. В. Смирнова».

«Отец работал каменщиком. Когда он меня целовал, то колол усами. У нас в доме жила морская свинка. Однажды ночью отец ловил ее сачком. В. С. Загайдачный».

Еще и сегодня гибнут от мин, снарядов и бомб, которые оставила война. Вот маленькая газетная заметка, она опубликована в январе 1983 года.

«На колхозном поле возле деревни Боброво установлен мемориальный знак в честь учащегося Оршанского педагогического училища комсомольца Михаила Мороза, награжденного