КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706312 томов
Объем библиотеки - 1349 Гб.
Всего авторов - 272774
Пользователей - 124657

Последние комментарии

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

DXBCKT про Москаленко: Малой. Книга 2 (Космическая фантастика)

Часть вторая (как и первая) так же была прослушана в формате аудио-версии буквально «влет»... Продолжение сюжета на сей раз открывает нам новую «локацию» (поселок). Здесь наш ГГ после «недолгих раздумий» и останется «куковать» в качестве младшего помошника подносчика запчастей))

Нет конечно, и здесь есть место «поиску хабара» на свалке и заумным диалогам (ворчливых стариков), и битвой с «контролерской мышью» (и всей крысиной шоблой

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин 2 (Альтернативная история)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
iv4f3dorov про Соловьёв: Барин (Попаданцы)

Какая то бредятина. Писал "искусственный интеллект" - жертва перестройки, болонского процесса, ЕГЭ.

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
a3flex про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Да, тварь редкостная.

Рейтинг: 0 ( 1 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Крылья Руси (Героическая фантастика)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах, однако в отношении части четвертой (и пятой) это похоже единственно правильное решение))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

В остальном же — единственная возможная претензия (субъективная

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).

Властию Его, мне данною… [Елена Владеева] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Елена Владеева Властию Его, мне данною…

"И аз, недостойный иерей, властию Его мне данною,

прощаю и разрешаю тя от всех грехов твоих, во

имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь."

(из молитвы священника перед исповедью)

Глава 1

Это лишь в первый момент взгляд показался укоризненно-требовательным. Нет, он прожигает ее насквозь неумолимым осуждением, не допуская даже мысли о прощении, как ни скули, ни жалься… "Зачем ты пришла, грешница? И еще смеешь просить о помощи?" Пронизывающий взгляд черных глаз, невыносимый для Нелиных светло-серых, лишенных доспехов из туши и контурного карандаша, сегодня вечером заранее готовых к слезам. Без ропота сдающихся на милость… Тщетная попытка уловить, при чуть колеблющихся огоньках свечей, в этом непроницаемом взоре позволение на слабую надежду. В руках Спасителя книга и непонятная надпись. Если б умела прочитать, возможно, прояснилась бы разверзшаяся вдруг пропасть неприятия, а сейчас…

Она повержена перед Ним, распластана во прахе, а испепеление души только начинается… Неужели есть люди, на которых глаза Спасителя смотрят благосклонно? Много ли найдется тех, кто подходит к этой иконе без страха, с одной доверчивой и преданной любовью? Сама она, как ни стыдно и горько признаться, не из их числа. Но как жить дальше, чувствуя себя никому не нужной на земле и неизбывно грешной? Где найти силы для самоуважения, расползавшегося по швам… И для чего ее уничижение всемогущему Богу, какой прок?

И тут же опомнилась – с ума я что ль сошла? Возомнила себе… Кто тебя вообще замечал, если б не притащилась сюда со своими причитаниями и слезами-соплями. А помощь сейчас, ой, как нужна! Последней каплей стал тот парень при входе в метро, который весело крикнул ей, взбегая по лестнице: "У вас все будет хорошо!" Это какое же у нее было тогда лицо, если совершенно чужой человек?.. Дожила! Нелепый, жалкий Пьеро в юбке. Хотя все ее извечные бабские страдания – курам на смех… Неужели о них можно говорить в церкви, в окружении икон? И с посторонним мужчиной, пусть даже одетым в рясу? Да что он поймет? В лучшем случае, наверно, прочтет мораль о воздержании. В худшем – поставит на горох и велит бить земные поклоны. Шутка. От нее здесь требуется горькое раскаяние, а не просьба.

Так зачем пришла? Лучше уйти, пока не поздно. Но ведь рискнуть еще раз она не отважится. Да к тому же придется рассказать о своем позорном бегство Анне Кузьминичне, которая с искренней заботой подвела ее к решительному шагу, терпеливо все объясняя. "Ни разу в жизни не исповедовалась и не причащалась? Да разве можно! Сразу легче на душе станет, как с батюшкой поговоришь, посоветуешься. А причастие силы дает, это уж точно. Сходишь со мной в церковь на службу, отведу тебя к отцу Николаю. Ты не представляешь, какой он мудрый! Все его очень уважают! В пятницу будет предпразднество Введения, а нас всегда пораньше с работы отпускают, мы почти успеем." Так и закрутилось…

* * *
К Анне Кузьминичне в их бухгалтерии всерьез не относятся. Простая женщина, явно в первом поколении из деревни, и как села в давней молодости на "материалку": учет бумаги, ручек, клея, лампочек и прочей ерунды – так и досидела до пенсии, но с работы пока уходить не собирается. Живет одиноко, вроде бы муж давно умер, а детей не было. Анну Кузьминичну не видно и не слышно за последним столом у стены, настолько незаметна ее вечно мышиная одежда и полуседая голова с тощей дулькой волос, для которой шпильки велики и торчат концами наружу. Кто-то из старожилов рассказывал, с какими причитаниями она осваивала счетную машинку, до последнего лихо щелкая костяшками доисторических канцелярских счетов, благо суммы у нее небольшие, а главбухша тоже была старорежимная и не настаивала. Только когда инфляция из рублево-копеечных превратила их в сотенно-тысячные, Кузьминична, испуганно охая, сдалась на волю техники, потешая всех своими мытарствами.

За два с лишним года на этой работе у Нели ни разу не было случая с ней поговорить, что не удивительно в огромной зале их бухгалтерии. Именно – зале или парадной столовой, без всяких перегородок, с высоченными потолками и не нынешней величины окнами, с тремя рядами свободно расставленных столов, поскольку организация располагается в старинном двухэтажном особняке. Но недавно Неля случайно встретилась с Анной Кузьминичной в вагоне метро, вынужденно поговорила, и оказалось, что они живут на соседних станциях. А потом заболела подружка, вместе с которой они всегда уходят с работы и едут до пересадки, и тут снова возникла Кузьминична со своими разговорами. Понятно, что дома ей одной скучно, не с кем словом перекинуться и она рада любой живой душе. Неля краем уха слушала про какую-то возмутительную телепередачу, вежливо кивала, а мысленно проклинала себя, что так опрометчиво задержалась, собирая сумку.

Когда поезд вынырнул из туннеля на открытый участок, Анна Кузьминична, притормозив свою болтовню, неожиданно перекрестилась на белую церквушку, мимо которой они проезжали. Ничуть не смутившись Нели и не обращая ни малейшего внимания на окружающих, будто привычно поздоровалась со старым, добрым знакомым. И говорить дальше не стала, а с улыбкой глядя на дурацкую неловкость попутчицы, спросила: "А ты в церковь, видно, не ходишь? Крещеная хоть? Ну, слава Богу!" Это после Нелиного утвердительного кивка.

* * *
Крестилась Неля уже взрослой, в девятнадцать лет. В год отмечалось 1000-летие крещения Руси, на эту тему много говорили и писали в газетах. Первой про ее крещение заговорила мама, в смысле жизненной поддержки и все такое, а Неля еще долго сомневалась и раздумывала. Вообще у нее было смутное подозрение, что кто-то мог тайно окрестить ее в раннем детстве и сильно тогда напугать, хоть она ничего об этом не помнит. То ли своенравная, с вечными подвохами бабушка с отцовой стороны, то ли кратковременная старуха-нянька, которой Нелю подкинули после ясельной пневмонии. Иначе трудно объяснить неизменный трепетный страх перед церковью, который она до сих пор не сумела преодолеть.

И вообще, современный человек, не приученный к церкви с малолетства, чувствует себя там дурак дураком. Не знает, где встать, как передать и куда поставить свечку. Сначала перекреститься, а затем приложиться к иконе или наоборот? Да и чмокать стекло вслед за многими людьми – сплошная антисанитария, несмотря на святость места. Короче, решила пока не торопиться.

Наконец, год спустя решилась, но и там не обошлось без казуса. Крестилась в Елоховском соборе – полным погружением с головой в большую купель, углубленную в центре крестильни. Их было семь или восемь человек, стоящих полукругом – от сорокалетнего на вид мужчины до совсем крошечной девочки, "рабы Божьей Марии", хнычущей на руках у крестной.

Когда обряд уже начался, и добродушный пожилой священник читал молитву, за спиной у Нели что-то тихонько звякнуло о каменный пол. Не оборачиваясь, она почему-то сразу поняла, что это упал с крючка на стене ее крестик, накинутый поверх крестильной – собственноручно сшитой! – рубашки. Осторожно покосилась влево – и точно, именно ее крестик лежал на полу. К чему бы это? Потом внезапно погасла свечка, которую каждый держал в руке – до того неудачно Неля на нее выдохнула. Случайные мелкие совпадения и глупое суеверие? Или знак, что церковь неохотно ее принимает? Но если она действительна была крещена в детстве, тогда все понятно. Знать бы еще, сильно ли она нагрешила "вторым" крещением? Может, на исповеди получится спросить.

Но тогда, несмотря на странные знаки, Неля чувствовала себя паряще-легкой, просветленной и почти счастливой. Был жаркий июньский день, они с мамой сидели на скамье около флигеля крестильни, и Неля сушила на солнце "химические" кудри до плеч, наверно похожая на библейскую деву с картин эпохи Ренессанса. В пасмурные дни ее русые волосы ничем не примечательны, но стоит прикоснуться к ним солнечному лучу, как они радостно откликаются шелковистым золотом и медом. Теперь ее имя в крещении – Анна.

* * *
А неугомонная Анна Кузьминична взялась за нее всерьез. На другой же день после работы затащила Нелю к себе в гости, накормила сосисками с вермишелью, напоила чаем с вареньем и уболтала почти до головной боли. Квартирка у нее бедная, неустроенная, старая ванна местами до чугуна протерта, выключатель на липочке держится. Неужели здесь когда-то существовал муж? Если только очень давно или был никчемным, беспробудным алкашом. Но полы везде чисто вымыты, льняная скатерть накрахмалена, на окне фиалки и цветок "невеста".

У Нели даже в глазах защипало, так это напомнило ей бабушкину комнату. Старый двустворчатый шкаф с зеркалом, в котором без труда помещалось все житейское хозяйство – от половинки батона до перелицованного пальто, скрипучее подобие венских стульев… И диво-дивное, в углу стояла этажерка с вязаной ажурной салфеточкой – как только сохранилась до наших времен! Не было только железной кровати с высокими трубчатыми спинками и горкой подушек, накрытых тюлем. Вместо нее приютилась низкая тахта, застеленная потертым цветастым покрывалом, на котором лежала плюшевая собака с розовым бантом и облезлой макушкой.

Вот тогда, размякнув и рассиропившись душой от горячего чая после промозглой вечерней улицы, от грустных воспоминаний и неизбывной вины перед бабушкой, от жалости к Кузьминичне, судьбу которой невольно примерила и отшатнулась, как от зеркала – Неля неожиданно для себя и выложила ей свои беды. Не все, но в общих чертах, не называя имени… И почему-то была уверена, что та не проговорится на работе. Не может ведь человек, живущий среди родных "бабушкиных" вещей, по легкомыслию или подлости ее предать. И Анна Кузьминична все нормально поняла, губ осуждающе не поджимала, а сразу захлопотала, принялась уговаривать Нелю сходить на исповедь и обязательно причаститься! А уж потом смиренно просить, чтобы Господь все "управил".

* * *
Вскоре, первый раз в жизни Неля отстояла от начала до конца всю вечерню. Даже плечо замозжило, а ноги так замерзли и онемели, хоть она и переминалась, что пальцы неприятно покалывало. Неужели другим это долгое стояние не в тягость? В церкви были почти одни женщины и полусогнутые старушки с палочками, а из мужчин – двое пожилых и странный парень в черном, косящий под монаха, он поминутно неистово крестился и лез на глаза священнику.

Службу вел тот самый отец Николай, которому Неля должна сегодня исповедаться. Лет пятидесяти с небольшим, высокий, осанистый. Строгие темные глаза, черные волнистые волосы, аккуратно подстриженная борода с проседью. Очень внушительного вида, запросто к такому не подойдешь. Но верилось, что именно он, назидательно глядящий с высоты их тайного знания, скажет те заветные слова, по которым истомилась душа, и разомкнет заржавевшие тиски, в которых стиснута ее воля, вернет покой и уверенность.

В самом конце службы – потому что перед праздником, совершалось елеепомазание. Склонившись над столиком с иконой, Неля неловко ткнулась в нее носом, не достав губами. И очень трогательно было ощущать крестообразное прикосновение ко лбу тонкой кисточки с душистым маслом. Так и шла из церкви, неся на лбу елейную благодать, только у входа в метро с сожалением промокнула сложенным носовым платком. А еще непривычно, что пришлось при этом поцеловать руку священника. Сразу вспомнился разговор с Никитой и его возмущенное: "Да что б я стал руку мужику целовать?!" Но уж если назвалась груздем… Вдруг окажется права хлопотунья Кузьминична? Что-то ведь поддерживает ее в жизни, может быть, именно церковь? Вроде не совсем одна на свете, приглядывают за ней с Небес…

Глава 2.

Собственно, из-за Никиты она в церкви и оказалась. Хотя ему, конечно, ни словом не обмолвилась. У него-то все хорошо, он совершенно доволен жизнью, а главное – собой, расчудесным. Программисты везде нарасхват, и приглашенные в разные конторы, свысока поглядывают на убогих канцелярских теток, не способных понять эту немыслимую компьютерную грамоту, что похлеще китайской. Вот такими заезжими принцами, осчастливившими их бухгалтерию установкой новой программы, и был Никита с напарником Денисом, который сходу начал бурно изображать руководителя. Он тут же оккупировал кабинет главбуха и лишь временами совершал набеги в общую залу, внося нервозность и раздражение дам. Можно было с закрытыми глазами определить, что он здесь, по недовольному пчелиному гудению то в одной, то в другой стороне – кому же приятно чувствовать себя непонятливой дурой? Когда за Денисом закрывалась дверь, пролетал тихий вздох облегчения.

Зато Никите все бухгалтерские дамы очень симпатизировали. Не эффектный красавец, но и не простецкой внешности сероглазый блондин, не говорун, а наоборот – интригующе молчаливый, он сразу понравился тактичностью и уважительным терпением к не всегда сообразительным подопечным. В конце концов, даже при развале страны и дефиците хорошее воспитание никто не отменял. А рядом с их троицей из расчетной части Никита просидел гораздо дольше, чем с остальными. Хоть зарплата – не теория относительности, но все же дело заковыристое, со многими нюансами каждой конкретной конторы.

И слово за слово, на другой день он уже шутил, недвусмысленно перехватывая Нелин смущенный взгляд… И конечно, их пальцы случайно встретились на клавиатуре, и между ними пробежала та самая, многократно описанная судьбоносная искра – а как же иначе? На третий день Никита попросил у нее номер телефона, и в ближайшее воскресенье они встретились, погуляли, поговорили о том, о сем…

Нашлось даже что-то общее. Его отец преподавал в Тимирязевке, мама тоже связана с биологией, но в душе – поклонница искусства. С детства брала его с собой на экскурсии по музеям-усадьбам, водила по художественным выставкам, и в этом их мамы оказались похожи. Но уже тогда, в первую встречу, сквозь все очевидные достоинства в нем промелькнуло заметное тщеславие и ребяческая самонадеянность, будто мир крутится для него, избранного. А еще царапнула ласковая снисходительность баловня судьбы к не вполне удачливой Неле.

* * *
Конечно, она тоже могла бы обзавестись высшим образованием, в школе всегда училась на "четыре" и "пять". Но посоветовавшись сама с собой, а мама предоставила ей полную свободу выбора, решила, что филология или искусствоведение – слишком туманная лирика. Нельзя пять лет института жить на мамину зарплату и копеечную стипендию, папашины скуповатые алименты скоро закончатся, значит нужно без сантиментов деньги зарабатывать. Учиться на вечернем отделении слишком тяжело, здоровье не железное. А экономический техникум для нее, неожиданного патологического гуманитария в роду технарей, будет не худшим вариантом. Бухгалтерия – она и Африке бухгалтерия.

Мама сказала: "Что ж, мало ли, кто о чем мечтал… Я, например, думала быть метеорологом. Хотелось романтики – метеостанции за Полярным кругом или где-нибудь на Памире, но получилось по-другому." Жизнь вынудила ее поступить в Институт стали и сплавов, причем на мужскую специальность "ковка-штамповка", где всего три девушки в группе, потому что там стипендия была больше. Они с бабушкой очень бедствовали после гибели отца на фронте. Вообще только чудом смогли вернуться в Подмосковье из Казахстана, куда отца перевели служить перед самой войной. Родители приехали на новое место с трехмесячной мамой, аккурат первого июня 1941 года. А в конце 1942 года пришла похоронка на отца. Трудно выживали, голодно…

И потом было не до фантазий. После института маму распределили на агрегатный завод – из тех, что без названия, только с номером "почтового ящика", где она работает до сих пор. Жизнь, как жизнь. И стало совсем замечательно, когда избавилась от мужа. Собралась интересная, частично переженившаяся между собой, компания. По выходным затевали поездки, куда Нелю иногда брали – то по Золотому кольцу или музеям-усадьбам, то лазали в какие-то пещеры, однажды рванули в Домбай на горнолыжную базу. И мама еще умудрялась отложить денег для их поездки на море. Хотя случалось, что во время Нелиной учебы пришлось относить в комиссионку кое-что из вещей. Всякое бывало, но жили нескучно.

* * *
А с образованием Неля все правильно рассудила. Вскоре жизнь пошла вразнос, стали закрываться многие предприятия, целые заводы пустовали или превращались в склады и магазины. Но когда подтвердились слухи о ликвидации НИИ, где она работала после техникума, Неля была уже на плаву и рванула оттуда по собственному. По личным причинам… Хотя реальность таким взбрыкам не способствовала, только самые смелые и оборотистые отваживались на свободный полет. А многих, как бескрылых не оперившихся птенцов, жестокие обстоятельства просто выпихивали из привычного гнезда, а дальше, как получится – взлететь или грянуться об асфальт.

Но выбора у Нели не было, пришлось, не раздумывая, бежать подальше – с кровью обрубив все жилы, веревки и цепи, приковавшие к Стасу. " И в горе, и в радости… " Не вспоминать, не вспоминать! Ведь запретила себе… В общем, потянулась она к центру, к разноликой городской суете, за ширмой которой хотя бы днем можно немного забыться, глазами и мыслями отвлечься от пыток долгих бессонных ночей – за что?..

Короче, она поступила тогда мудро. Бухгалтерии везде и при всех властях будут существовать – хоть в бане, хоть в цирке. Но сейчас ее изредка кололо… Не сказать, чтобы явное высокомерие Никиты, но какое-то необъяснимое словами и должно быть, трудно скрываемое от его глаз, обидное ощущение. Наверно, люди подсознанием чувствуют невезучесть других, как собаки всем нутром чуют страх прохожих. Этот нюх у нас в крови, в генах – и с извечным законом природы не поспоришь. А с Никитой подавно. Он по гороскопу своенравный Водолей, того и гляди, утечет сквозь пальцы…

Но как же притягательны, при всех грызущих сомнениях, его непритворная нежность, обаятельный пофигизм и парадоксальное, но ничуть не заумное, а шутливое остроумие. С ним никогда не скучно, а разговаривать можно о чем угодно, он знает много интересного, выуженного из книг. И по компьютерной части может ей что-то подсказать – удобный ликбез на дому. А еще весной посоветовал по возможности прикупить немного долларов, на всякий пожарный случай. Они с мамой благодаря этому почти безболезненно пережили недавний августовский дефолт. Неля даже успела выскочить в обед с работы и купить вполне приличный фен, ухватив по дороге пакет пшенки и пару рыбных консервов. К вечеру в магазинах было шаром покати…

Даже Никитино покровительственное отношение к ней, как к младшей, хотя они ровесники, временами нравится Неле, выросшей фактически без отца. А когда дело дошло до постели, она и вовсе не может не то, что оторваться, а просто на время отклониться, мыслить себя отдельно от Никиты. Прямо, как несчастная песенная рябина, мечтающая навеки прижаться к дубу… Уже все про него понимает: что в жизни и в отношениях с женщинами стремится не "продешевить себя", а радостей отведать побольше. Кстати, он и в буквальном смысле щедростью не отличается. А еще запросто может соврать, если так в данный момент удобней. Или по-английски исчезнуть на неделю, и попробуй ему звонить – накажет таким убийственным молчанием, что сердце оборвется.

И вдруг неожиданно примчится с пакетом чего-нибудь вкусного, растормошит, зацелует – веселый, соскучившийся, нетерпеливый! И снова она спрячет потаенную обиду, на два-три часа выпадая из реальности в сладостный омут… А вначале казалось, что добиться блаженного отклика от ее испуганного тела – все равно, что на разбитом пианино в сельском клубе сыграть концерт Рахманинова. Но оказалось, бывают виртуозы! С Никитой она позволяет себе забыться в ощущениях, не боясь последствий. И вовсе не от глупой беспечности – после предательства Стаса не скоро решилась на новую близость, хоть она ничуть не монахиня, а молодая женщина двадцати восьми лет.

Но от непреодолимого ужаса – что все может повториться, что доверие к мужчине вызовет в нем желание распоряжаться ее судьбой, и от дикого страха снова залететь – Неля превращалась в окаменевшую улитку или черепаху. Пока она не согрелась в его заботливой нежности и не увидела, что Никита очень ответственен и не меньше ее боится возможной беременности.

С одной стороны, это совершенно успокоило, перестало быть исключительно ее тревожной заботой. Но с другой – настолько беспощадно расставило все по местам, с такой наглядностью обозначило контрольную полосу между тем, о чем мечтает она и на что милостиво согласен Никита, что оставалось только украдкой бессильно лить слезы. Уже второй год… Сам почти исцелил ее от незаживающей раны, и сам же своим отчуждением напоминает о корявом уродливом шраме, который никогда не разгладится – теперь уже совершенно ясно. В такой безысходности не только руку священнику будешь целовать – и под гипноз пойдешь, чтобы избавиться от рабского наваждения.

* * *
Или она уже совсем чокнулась, как недавно перечитанная Анна Каренина? Вернее вымученная, и разумеется, с пропуском нудных глав о земских выборах и крестьянском вопросе. Ох, и затейник был Лев Николаевич! Как аппетитно и хитроумно упаковал свою злободневную публицистику в фантик любовного романа, а иначе кто бы стал читать эту тягомотину? И вдоволь поиздевался над непутевой Анной, явно в назидание неверным женам – вот, голубушки, до какого унизительного состояния вы можете докатиться! С дорогой сердцу героиней авторы так не поступают. И действительно, что похвального о ней скажешь?

Красивая, вначале жизнерадостная, но через год уже безмозглая неврастеничка, за душой у которой нет ничего, кроме маниакальной жажды чувствовать безраздельную любовь Вронского. И хотя под конец она его откровенно ненавидит – но обожание ей вынь да положь! Что же делать, говорить она в финале, если я не хочу ничего иного, как только быть его любовницей! И это высокодуховная героиня, мечта многих актрис?

В общем, велик соблазн хлестко ее припечатать, если б сама Неля не оказалась в подобном капкане и не обзывала себя еще худшими, презрительными словами. Но ведь рядом с ней нет святого человека, благороднейшего Каренина, готового: простить прелюбодейку-жену, предоставить ей развод, отдать сына и при судебном разбирательстве – ради ее репутации! – взять вину на себя. Просто фантастическое великодушие! Да, напрасно он женился на сиротке из провинции, без денег и положения в свете. Ввел Анну в высшее общество, а потом, ради сохранения приличий, согласился терпеть любовника, не допуская даже мысли посягать на ее тело, оскверненное изменой. А эта дура, только что едва не умершая в родах, с восклицанием "ах, ничего мне не надо!" оставила сына опозоренному мужу и укатила с любовником в Италию предаваться дальнейшей страсти.

А чем же виноват Каренин? В упрек ему ставятся оттопыренные уши и скверная привычка хрустеть суставами пальцев. Ну так у Вронского волосатая грудь и дважды упомянутая красная шея – подчеркнуто животное начало. А его недостойный финт с Кити Щербацкой? Аристократ называется… Но Анна теряет всякое соображение, и читательницы второй век рыдают над ее судьбой. Впрочем, с чего она вдруг наехала на Анну, как тот паровоз? Со своими мученьями разобраться бы…

Когда-то Неля услышала по радио или прочла, как наверняка понять – всерьез ты любишь этого человека или просто накатила влюбленность, со временем проходящая блажь? Надо ответить себе на три вопроса. Первый – хочешь, чтобы твой ребенок был похож на него? Второй – если в компании над твоим мужчиной станут посмеиваться или осуждать, будешь ли открыто его поддерживать и защищать? К сожалению, третий вопрос забыла. Вроде что-то про жизнь вместе на необитаемом острове, но не уверена. Да, ей очень хотелось бы иметь ребенка, похожего на Никиту. О том, чтобы его защищать от нападок, даже подумать смешно. Трудно представить ситуацию, в которой он повел бы себя глупо или недостойно. У него все под контролем – слова и выражение лица всегда к месту и ко времени. Но перспектива пожить с ним на необитаемом острове – невообразимый кошмар! Лучше сразу повеситься. Вот и понимай результат, как хочешь…

Глава 3.

Почему же так долго не выходит отец Николай? Или ей так кажется от беспокойства… Неля выглянула из-за широкой приземистой колонны, переходящей в арку, здесь не так страшно ожидать своей участи. Все равно она подойдет самой последней, чтобы никто не смотрел в спину и не видел ее неловкости. Да еще наверняка не выдержит и расплачется, настолько себя накрутила… Женщины на скамейке тоже явно истомились, как в очереди к врачу. Двое тихонько перешептываются, а одна вроде бы дремлет, прислонившись затылком к стене. Благоговейный полумрак церкви вполне располагает… Верхний свет после службы выключен, горят лишь два приглушенных светильника около аналоя, где лежат крест и евангелие, и слабо мерцают огоньки свечей перед иконами.

А Нелина решимость тает с каждой минутой ожидания. Похоже, срывается ее благая затея… Или это, как говорит Кузьминична, наш вечный "враг" пытается навредить, отводя от церкви нетвердую в вере душу? В смысле, враг рода человеческого. Казалось бы, откуда ему здесь взяться, в Божьем доме? И на это есть у церковных людей ответ: где больше святости – там "он" сильнее злится. До чего же удобно – многое, особенно то, что сами люди-человеки наворотили и что умом или душой трудно принять, свалить на козни "врага". И все-то верующие знают, все запросто, по-учительски могут объяснить. А у нее сплошь вопросы и сомнения…

Хоть самый простой – вот Кузьминична предупредила, что священник обязательно спросит, делала ли она аборты? Детоубийство – грех, с этим не поспоришь. Но случаются же безвыходные ситуации. Если бы Стас не достал ей хинный порошок – как бы выкручивалась? Тогда о ребенке нельзя было и думать. В той ситуации… Хотя она не стопроцентно была уверена, что залетела, но ждать не рискнула. Хотя при таком шоке и серьезный сбой мог случиться. Как во время войны у бабушки, когда она, двадцатилетней вдовой, оказалась в чужом городе одна с маленькой дочкой. Но если Неля тогда не ошиблась, сейчас их ребенку шел бы седьмой год, будущей осенью в школу…

А спрашивают ли мужчин на исповеди – они когда-нибудь вынуждали своих женщин идти на аборт? Что-то сомнительно… Как несправедливо устроено в мире, как мучительно женщины должны расплачиваться за похотливость мужчин, во всех смыслах – и телом, и душой. Да еще полностью социально зависеть от них. От того же графа Толстого его Софья Андреевна родила двенадцать или тринадцать детей, и кажется, пятерых похоронила. Какую психику надо иметь, чтобы пережить, когда на твоих руках умирает ребенок, а ты ничем не можешь ему помочь, в "скорую помощь" не позвонишь.

Когда-то в журнале прочитала о жизни воздушной красавицы Струйской, что на известном портрете Рокотова – так она родила от полубезумного мужа чуть ли не восемнадцать детей! А жена кого-то из восточных правителей, в память которой построен мавзолей Тадж-Махал, умерла, рожая четырнадцатого ребенка. И кто-то имел наглость назвать женщину "сосудом греха" и веками это повторять!

Помнится, что во время обряда крещения, где рядом за резной загородкой стояли некоторые мамы, священник читал очистительную молитву, положенную женщинам после родов, о необходимости которой в то время почти никто слышал. В смысле "человек зачат в грехе и рожден в мерзости". Матери, значит, осквернены, им сорок дней нельзя посещать храм, а отцы сплошь белые и пушистые? То есть рождение ребенка – благодать и дар Божий, а способ его появления на свет настолько постыден и греховен, что и перед Богом предстать невозможно?

Хотя, если признаться, Нелю коробит при упоминании о многодетных семьях священников. Конечно, она давно не маленькая, не ханжа, и все это дело житейское – "плодитесь и размножайтесь", но просто жены батюшек абортов не делают. А сами они не предохраняются. И как представишь сексуальную невоздержанность того, кто перед алтарем… Глупая мысль, но почему-то неприятно. И такой пастырь еще будет меня вразумлять? Нет, увольте. Хотя и лицемерие католического безбрачия ничуть не лучше.

* * *
Заодно вспомнилось, как мамина знакомая рассказывала о своей попытке исповедаться, тоже в первый раз в жизни. Пожилая смущенная женщина, запинаясь, начала что-то говорить, а молодой священник в джинсах, торчащих из-под рясы, эдакий "ускоренного выпуска", резко прервал ее: "Ограбила? Убила?" Она ошарашенно: "Да Вы что?!!" – "Тогда зачем пришла?" Понятное дело, что в церковь она больше ни ногой.

У самой мамы тоже была ситуация. Однажды в родительскую субботу, но уже после службы, она зашла помянуть бабушку и погибшего в войну отца. А в той церкви была небольшая икона Матроны Московской, нельзя сказать «чудотворная», но очень непростая икона, даже удивительная, она будто отзывалась на обращенную к ней молитву. То на долю секунды почудится, что незрячие глаза Матроны понимающе взглянули на тебя, то неуловимым движением руки она, словно благословляя, утешала.

И вдруг мама видит, что любимой иконы нет на своем месте. Она очень расстроилась, и поставив свечки за упокой родителей, обратилась к женщине в свечной лавке. Та немного замялась, а потом сказала, что икону убрал настоятель, вроде не по канону была написана – блаженные должны изображаться только в профиль. Хотя мама сама видела в монастыре Переславля-Залесского такую икону с фронтальным изображением, причем большую – к ней подходишь, как будто к человеку в натуральную величину. Вдруг сбоку вышел священник, мама к нему – куда, мол, делась икона Матроны? А то поговорить с кем… Он посмотрел насмешливо: "А вы что, с иконами разговариваете?" И мама вконец оторопела…

Но самое большое недоумение это невозможность помолиться Богу-Творцу. В православных церквях не существует таких икон, если не считать Троицы. Конечно, это красиво по композиции, но ведь чистая придумка людей – "единосущного" Бога разделить на трех ангелов. Неля даже расспросила Анну Кузьминичну, и та сказала, что в старину были иконы Бога-Отца с Младенцем Христом, но их запретили при патриархе Никоне, и если они где-то сохранились, то лишь у старообрядцев. А Христу, насколько можно понять, посвящены иконы двух видов – сидящего в полный рост с книгой, как здесь; и лик Спаса, изображенный как бы на куске полотняной ткани. И еще есть иконы, которые выносят в дни церковных праздников.

Зато повсюду множество икон Богородицы – молись на все случаи жизни! К ним люди в основном и обращаются. Все-таки Богородица была земной женщиной, и кажется, что она человечней и добрее, лучше поймет наши печали и не будет осуждать слишком строго. А сколько посвященных ей храмов построено за века! И даже в честь икон: Казанской, Иверской, Донской, Тихвинской. И еще в честь многих святых, мучеников, праведников – но все же реальных земных людей. А храма Богу-Творцу нигде не встретишь.

* * *
Отца Николая все нет и нет… Неужели что-то случилось, и ее старания дойти до исповеди были напрасны? Вдруг выйдет и скажет, что у него непредвиденные обстоятельства и всех принять не успеет. А она-то, как примерная отличница, купила молитвослов, три дня реально постилась, читала утренние, вечерние и несколько раз все положенные перед исповедью молитвы.

И непременный Псалом 50 – "Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот твоих изгладь беззакония мои. Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня. Ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною. Тебе, Тебе единому согрешил я, и лукавое пред очами твоими сделал, так что Ты праведен в приговоре твоем и чист в суде Твоем. Вот, я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать моя. Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и дух правый обнови внутри меня. Не отвергни меня от лица твоего, и Духа Твоего Святого не отними от меня." Хотя, по правде говоря, против этого самобичевание душа восставала. Наверно, у царя Давида были причины так расстилаться в словах, не согрешивший правитель – большая редкость, недаром он поминает свои беззакония… Только при чем здесь она, Неля? Но раз отец Николай велел, значит, надо приготовиться по всем правилам, кого обманывать?

После той первой службы Анна Кузьминична крепко взяла ее за локоть, подтолкнула к скамье у стены, и уходя, просительно сказала: "Только ты не убегай, обязательно дождись отца Николая! Сначала поговори с ним, он подскажет, что нужно сделать и когда прийти." Неля послушно досидела и с дрожью в коленках подошла ближе вместе с другими женщинами, когда священник появился из боковой дверцы возле алтаря. Строгим взглядом отец Николай обвел всех исповедников, и взглянув на Нелю, безошибочно подозвал ее властным жестом: "Первый раз на исповеди?" Она проблеяла "Да-а…"

* * *
Неожиданно отворилась та же боковая дверца, и появился отец Николай. Но не один – следом вышел второй священник, кажется, довольно молодой. Правда, он смотрел вниз, как будто смущенно, и в полутьме лицо трудно различить, но у Нели жгучим спазмом перехватило дыхание – не может быть! Черти-что уже мерещится… Отец Николай обернулся к молодому, тихо ему что-то сказал, поцеловал в щеку и широко перекрестил, благословляя. Тот склонил голову и почтительно приложился к его руке. А отец Николай, ни на кого не взглянув, сразу пошел к выходу – неотвратимо оставляя их всех, ждавших его… Неле почудилось общее, еле слышное "а-ах…", грустно повеяло разочарованием.

А священник, встав перед иконой, уже произносил молитву перед началом исповеди, тихий голос был едва слышен. Неужели и он, судя по очевидной неуверенности, делает это первый раз в жизни? Какое непоправимое, печальное совпадение… Вернее, горькая подмена, ведь она шла к отцу Николаю. Или это коварный, на все случаи употребимый "враг" очередной раз ей вредит? Одна из женщин встала, и сокрушенно качая головой, поплелась к двери. Значит, и она со своей проблемой приходила не к Богу, а просто к человеку. Хотя предполагается, что люди здесь должны не советов просить, а каяться перед Богом. Но тогда зачем требуется откровение со священником? Ведь каждый мог бы напрямую обратиться к Творцу, который всех видит, надо лишь не прятаться за своей гордыней. Разве не верно?

Вконец опустошенная Неля стала прикидывать, как бы поприличней ускользнуть, пройдя мимо всех. Но тут, дочитав молитву, священник повернулся к исповедникам, и свет упал ему на лицо… Стас!!! Ударной волной боли Нелю отшвырнуло в незабытую осень, в ту семилетней давности пытку, искалечившую ее навсегда. В черный омут, что до сих пор затягивал в свою бездонность радости сегодняшнего дня и все никак не мог насытиться. Оледеневшие ноги приросли к полу. Такое с ней однажды было… Когда, не решаясь сказать прямо, Стас раздраженно петлял, словно отводя от заветной норы и ускользая от Нелиных молящих глаз. А сам безжалостно подталкивал ее к пропасти, и окончательно добив, избавившись от обузы, неловко потупился, не желая видеть – что там внизу от нее осталось…

Неля отшатнулась за спасительную колонну и в полуобмороке, тряпичной куклой рухнула на колени, бессильно ткнувшись лбом о каменный пол. "Господи, спаси и помилуй! Не дай сойти с ума…" Вонзившись иглой в сердце, прошила резкая боль. Неля охнула и, закусив губы, с трудом поднялась на ноги. Сердце удушающе колотится в горле, и голова кружится, но опереться не на что. А сзади тихое шарканье… Невесть откуда взявшаяся церковная старушка ходит между подсвечниками и тушит свечки, собирая их в картонную коробку. Подойдя к ней, дрожащим голосом спросила: "Простите, как зовут этого священника?" – "Отец Алексей." Ох-х… Слава Богу, это не Стас. Бывает же такое убийственно сходство! Почти сознание потеряла…

Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы унять колотящее сердце, она с опаской выглянула из-за колонны, на всякий случай прищурив веки, чтобы снизить четкость зрения. Отец Алексей стоял боком к ней, и чуть склонив голову, слушал женщину, утиравшую глаза скомканным платком. Нет, это явно другой человек, он и выглядит на несколько лет старше, ближе к сорока. Хотя даже короткая борода всегда прибавляет возраст. Но ведь имя совсем не его – Алексей. И слава Богу…

Осторожно ступая, едва дыша и глядя лишь под ноги, она почти прошла мимо священника, как вдруг он сдержанно кашлянул. Неля невольно вскинула голову. Этот звук, этот жест и руку, прикрывшую рот, с сильно отогнутым большим пальцем, невозможно спутать ни чьей на свете – Стас! Превратившийся в отца Алексея… Почему она не теряет сознание? Удар хлыстом… Но ни обморока, ни ватных ног – только видит его мгновенно оцепеневшее лицо. Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу, и Неля все еще была жива. Стас как-то судорожно дернул щекой и опустил взгляд.

* * *
Как в туманной, вязкой одури вышла из церкви в промозглую темень переулка. Ни пятнышка цвета, только чернота и серость растекшейся тушью… Слезная морось с неба, снежный кисель под ногами. Пропали сапоги, жалко… Хоть не новые, еще в Лужниках на ваучерные деньги купленные, но "родные" немецкие. Еще и под дождь угораздило попасть. Декабрь, называется. Все одно к одному, такой день… И погода плачет. Господи, о чем я? Курица с отрубленной головой еще вполне резва… Будь она мужчиной, просто сказала бы себе: теперь я совершенно свободен. Но она женщина и значит – абсолютно одинока.

Брела, опустошенная до тоннельной гулкости… До наркозной оледенелости. Спасительно пригвожденная к обрывку мысли "значит, вот так… вот так…" Еще не способная осознать, додумать до конечного, решающего предела. Спасительная кромка дамбы, сохраняющая рассудок. И какая везде тоска… Три чахлых фонаря на весь переулок, тусклые стекла убогих магазинчиков, каких-то забегаловок. И глупая, жалкая претензия "новых русских" – давать английские названия своим балаганчикам. Примитивный обман, потуги выпрыгнуть из самопальных штанов. И всем хочется бесплатного сыра, и все верят в чудеса – от МММ до Кашпировского. Суетливая мышиная жизнь кипит вовсю, хотя и пристрелить могут легко.

Жизнь… Зачем? Еще раз головой о стену? У нее что, на лбу крупно написано "здесь приголубят любого подонка"? В церкви была последняя надежда утопающей… Но неужели Богу угоден такой служитель? Даже имя сменил, будто следы заметал. Седая женщина там перед ним плачет, ее он тоже презирает или снизошел к возрасту? Домой! Скорей домой! К маме, на их маленькую теплую кухню. И горячего чаю, и мурлычущую Мусю на колени… Я выживу, еще раз выживу.

А если вконец обнаглеть, как Стас, и возомнить, что Бог специально подвел ее к сегодняшней встрече? Без всякой исповеди решил выпустить на волю из клетки? Сквозь мрак отчаяния в мозгу запульсировал эмбрион невероятной, дикой мысли – теперь я свободна от ВСЕГО. В невыносимой муке двойного предательства рождаюсь заново… Я обретаю власть над своей жизнью. И свободу – беспредельную!

Если бы еще голова была пуста от мыслей! Но разве это возможно? Как она, дура, всю себя тогда изгрызла, сокрушаясь, что недостаточно хороша для него стала. Не настолько порядочна и горда, чтобы Стас мог назвать ее женой. Всем ведь хочется похвастать перед друзьями своим удачным выбором. Эта неведомая дочь священника добродетельна и чиста, а я развратная, допустила секс до свадьбы. Поэтому не будет тебе никакой свадьбы. Или он только из-за беременности от нее отказался? Кому из мужчин нужны эти постоянно вопящие и писающие кульки? Когда маленькая Неля вертелась около отца, он раздраженно говорил маме: "Забери своего ребенка!" Вот так… Он хотел сына, и маме – по форме живота и сердцебиению – до последнего дня и даже в роддоме все предсказывали мальчика. А родилась девочка.

* * *
Не сказать, чтобы отец относился к ней с ненавистью, но с явным пренебрежением. А свое недовольство претворял в демонстративно пацанское воспитание. Научил Нелю плавать в семь лет, за руку-за ногу зашвырнув в море с волнореза и посмеивался, глядя на ее барахтанье: "Больше пены!" Зато на следующий год она уже свободно плавала до буйков и подолгу лежала там на спине, глядя в небо или на прибрежные горы, изредка помахивая маме, привставшей с песка на пляже. Глубины совсем не боялась, пугала только уходящая вниз, поросшая скользкими водорослями цепь буйка.

А еще раньше отец ставил ее на маленьких лыжах между своих лыж, и они мчались вниз по крутой горе с небольшим трамплином, резко – вжжик! – сворачивая на укатанном снегу перед незамерзающим ручьем. Неля однажды видела неудачливого лыжника, окунувшегося там в ледяную воду. И просто на лыжах в лесопарке она ходила наравне со взрослыми. И одна съезжала с горы в овраг, называемый "люлькой", взлетая по инерции на противоположную сторону до половины высоты. Осталась фотография, где она лихо рассекает по склону – все как положено: ноги пружинисто полусогнуты, палки опущены сзади. А лет в восемь-десять вполне прилично играла в шахматы – тоже отцова выучка.

Конечно, Неле очень не хватало любящего отца, но мечтать о теплых чувствах этого, реально существующего себялюбца, и голову не приходило. Она вообще предпочла бы никогда не быть с ним знакомой. А в последние годы испытывала настоящую, неутолимую злость, четко осознав, что будь у нее другой отец – жизнь могла повернуться совсем иначе. И долго, уже совсем взрослая, все не могла поверить, что мужчины способны любить своих детей. Лишь когда услышала рассказы некоторых подруг о своих заботливых отцах, а потом мужьях, с удивлением поняла, что отчасти ошибалась.

Вообще, Неля в детстве не была удушаема ничьей безрассудной любовью – ни маминой, ни бабушкиной, им других житейских забот хватало, а бабушку слишком рано стало мучить сердце. Зато не было раздражающей опеки, мама вполне полагалась на Нелино благоразумие. Оно и не подводило, до той зимы… А в общем, наивная была девочка, поскольку дома никогда ни о ком не сплетничали, не было наглядных запоминающихся уроков. И мудрых, путеводных разговоров тоже. Если Неля что-то и знала о жизни, то меньше всего от близких, а в основном от сверстников или из книг. Одно время ей очень хотелось быть мальчиком, прям завидки брали, до чего им проще во многих смыслах.

А у мамы после развода еще дважды намечалось замужество, но один кавалер – прямым текстом, а другой – смущенно замявшись и потея, сказали, что с чужим ребенком не возьмут. Потом мама стороной слышала, что у первого десятилетний сын погиб, играя с ребятами на стройке, а у второго дети вообще не родились, как жена ни старалась, сколько ни ходила по врачам. Интересно, у Стаса с его поповной есть дети? Может, семеро по лавкам уже верещат…

Глава 4.

А тогда Неле недавно исполнилось девятнадцать, она новенькая в бухгалтерии. Стасу двадцать пять, он уже три года работал вконструкторском бюро и вовсю крутился в профкоме по части добывания для их НИИ хороших книг, страшно в то время дефицитных, был у него какой-то подход к книжной базе. По всем отделам составляли списки и потом раздавали книги в помещении профкома. Вот там, среди многоголосой неразберихи, шуршания крафтовой бумаги, путаницы пересчетов и упаковочных бечевок, они со Стасом и познакомились. Их встреча произошла в конце того лета, когда Неля крестилась. В умиленном восприятии всего вокруг, она решила, что это ей подарено вполне заслуженное счастье.

Через несколько дней, когда они в бухгалтерии пили чай, Стас зашел, вроде спросить что-то задним числом про свои отпускные. Но Неля безошибочно поняла – он пришел к ней! Сидела спиной и реально чувствовала, как взглядом он целует ее затылок и шею, аж мурашки под блузкой пробежали… А вопрос у него был ерундовый, и он даже не знал, кто рассчитывает их КБ – значит, не из склочных завсегдатаев бухгалтерии, даже скорей всего, раньше здесь не был. И ликовала душой, впервые в жизни чувствуя свою женскую власть. И сама изумлялась этой непривычной, пьянящей самоуверенности.

Да, в то время она была хороша. Не до восхищения, конечно, но встречалась с собой в зеркале с удовольствием. Недаром, заглянувший недавно в их комнату богемного вида человек с мефистофельской бородкой, удивленно протянул:" И откуда же, позвольте спросить, такая лань в этом курятнике?" Неля уже замечала, что нравится мужчинам именно художнического типа, а саму ее больше привлекали технари, но с юмором. Как Стас.

Он уверенный, надежный и при этом обаятельный, магнитом притягивающий к себе людей. С ним хотелось всегда быть рядом – просто смотреть, лаская взглядом, его лицо и разговаривать о любых пустяках, держа за руку. Теплую и крепкую мужскую руку. И удивительно чуткую, ласковую. Таким рукам можно довериться, не раздумывая. А когда представлялось большее – совсем взрослые отношения, от смущения невольно пылали щеки. На трезвую голову даже трудно вообразить эту немыслимую близость двоих, еще недавно чужих друг другу людей. Но как запретишь себе мечтать о любви, о семье?

Так же в свое время и мама накололась с Нелиным отцом. Умилила их большая семья, которой сама она была лишена – в наличие оба родителя, и еще младшие брат и сестра. Хотя при коротком приближении все оказалось почти с точностью до наоборот. Особенно свекровь с любимым старшим сынком оказались себе на уме. Всякое было, вплоть до денежного обмана и присвоения вещей. Вот и Стас, такой надежный на первый взгляд, больше всего ценил свое удобство и покой. Поэтому и в медицинский, как родители, не пошел. Сказал, что насмотрелся в детстве, каким усталым отец возвращался с ночных дежурств, особенно после экстренных операций. По той же причине никогда не стал бы военным – "я свободу люблю." Оказывается, даже суета с книгами была для него в тягость, зато его узнал весь институт, и общее внимание Стасу очень льстило. Но тогда все в нем вызывало ее восхищение.

Много позже Неля услышала в передаче по психологии, что мы влюбляемся не в других людей, а в улучшенный образ самих себя – рядом с ними. Какими всегда хотели стать, но почему-то не решились, детские комплексы или обстоятельства не позволили. А теперь надеемся, что избранник поможет воплотиться нашей скрытой сути, неосуществленной мечте, примерно так… Но тогда получается, что чем закомплексованней человек, чем острее он чувствует себя недолюбленным ребенком – тем больше у него потребность влюбляться? А избалованные всем семейством чада настолько самодостаточны и упоены собой, что ни в ком не нуждаются и лишь по-королевски принимают любовь к себе, как должное. Конечно, люди тянутся к тем, кто полон жизненной силой, чтобы напитаться от них бодрящими соками. А если человек благороден, отзывчив, талантлив, но энергетически слаб, видимо, ему не найти отклика в других, он будет обделен любовью и дружбой.

В душе она не слишком уверена в себе, и детские страхи по-прежнему при ней. Пугается всего, выходящего за грань реальности: темноты, покойников, сумасшедших, цыганок, слепых, пьяных. Никогда не смотрит ужастики и кровавые триллеры. В последние годы поневоле пришлось нарастить кожу потолще, но все равно многое очень больно видеть. Жестокие сцены из телевизора долго всплывают потом перед глазами. И конечно она уверена, что существует порча, сглаз и недобрый взгляд в спину с печальными последствиями. Чутко ощущает, если кто-то подумает о ней плохо.

А в вечную жизнь и воскресение во плоти нисколько не верит. Да и зачем? Наверняка воскреснешь со своими старыми заморочками. Нет, не выйдет из нее истинной христианки. Ну и ладно. В конце концов, она могла родиться буддисткой или мусульманкой. Или остаться некрещеной – что изменилось бы в ее душе? Неужели стала хуже, недостойней? Во всех религиях свой ад и рай, куда-нибудь в любом случае приткнут…

А Стаса религия нисколько не интересовала. Когда Неля рассказывала о своем крещении, он иронично улыбался и только спросил: "И что, совсем голышом окунали?" Женщина простыней отгораживала. Но сам факт таинства его нисколько не впечатлил. Возможно ли, что он вдруг серьезно уверовал? Или просто размечтался, как прихожане будут ему руки целовать, и раскрыв рот, слушать его наставления? К тому ж не надо мучиться, ища новую работу, когда в стране полный развал. Сам же говорил, что таких инженеров и инженеришек в Москве – как собак…

А может, внезапно накатила умопомрачительная любовь? Хотя безудержных страстей она за Стасом не замечала, и о юности он ничего такого бурного не рассказывал. Правда однажды упомянул, что от невинности его избавила тридцатилетняя женщина, но и только. И в их романе настоящего безумства не было. Той восхитительной сумасшедшинки, когда способен учудить вираж, о котором потом вспоминаешь с изумлением – неужели это я? Неле только сейчас эта мысль пришла в голову. Что даже в ее самозабвенной любви было слишком много почтительности.

Стас никогда не пытался поцеловать ее в подъезде, когда провожал вечером. Казалось, что целоваться в подъезде было бы пошло и оскорбительно для него самого. Он так не говорил, но Неля поняла это однажды по его взгляду, скользнувшему вдоль обшарпанных стен. И домой к ним заходить сначала отказывался, вроде как смущенно, уже потом она поняла, из-за чего… Чтобы преждевременно себя не связывать. Даже когда познакомился наконец с мамой, не старался уединиться с Нелей, а предпочитал вместе попить чайку на кухне. И Неле было неловко прикрыть дверь в свою комнату, словно намекая ему на что-то интимное.

Они встречались уже полгода, хотя и нечасто, к огорчению Нели. И знакомить ее со своими родителями не торопился. В основном по выходным, они гуляли в парке Царицыно или в Коломенском, по дороге чем-то перекусывали, где придется. Или ходили в кино, когда наступила зима и гулять стало холодно. И уже близился Новый год… С извечными ожиданиями призрачных чудес, волшебным образом появившихся подарков и "нового счастья"…

Неожиданно Стас пригласил ее встречать праздник в их прежнюю студенческую компанию, и Неля носилась, как на крыльях, от радости и надежд! Надо купить новое платье и туфли – на Измайловский рвануть или еще куда-то? Подумать, что лучше сделать с волосами – просто завить или, может, слегка укоротить? Пудра и тени у нее хорошие, французские, подруга где-то достала. Вот тушь оставляет желать лучшего, но ничего не поделаешь… Что еще? Маникюр, как всегда – сама, никому нельзя доверить. И любимое мельхиоровое колечко с перламутром к этому платью чудесно подойдет. Вроде все готово.

* * *
И настал тот день. Мама уехала встречать к своим друзьям, а она со Стасом, гордясь приглашением и лихорадочно волнуясь, отправилась к совершенно незнакомым людям. Собралось там десять человек, все парами, имен она почти не запомнила. После шумных приветствий, взаимных разглядываний, подтруниваний, расспросов и беготни на кухню, уселись провожать старый год. Потом, слегка разомлев, потанцевали…

Первый раз руки Стаса обнимали ее через тонкое платье, и тепло его ладоней сладкими волнами переливалось по телу, непривычному к мужским ласкам. Никогда еще он не прижимал ее к себе с таким откровенным желанием, забыв обычную сдержанность. Заходя изредка к ним домой, он лишь приобнимал Нелю за плечи и едва касался стеснительных губ. А сейчас его руки – взрослого, уверенного мужчины – говорили ей больше любых взглядов и слов. И вообще они оказались идеальными партнерами в танце – чем, как говорят, проверяется физическая совместимость.

Вдруг все засуетились, загалдели, танцы закончились. Торопливо уселись за стол с шутками-прибаутками… И шампанское в потолок! Взвизги, хохот и чоканье под бой курантов. С Новым годом! Народ был в общем интересный, особенно один занятно рассказывал, хотя двое парней слегка перебрали, и один стал под шумок клеиться к Неле, а она подвыпивших на дух не выносила. Его девушка, обидевшись, вскоре уехала, еще одна парочка закрылась в маленькой комнате, а Стас, пошептав на ухо, увел Нелю на полутемную кухню. Там, в бледном свете уличного фонаря, среди скинутой в раковину посуды и пустых бутылок, он принял ее в свою жизнь с первым безоглядным поцелуем.

Опьяненные не столько вином, сколько чувственной музыкой, целовались самозабвенно и не могли оторваться друг от друга. Да и зачем? Теперь они навсегда вместе. "Может, сбежим к тебе? Мама ведь только утром вернется." Значит, Стас серьезно решился! А она уже давно готова умчаться за ним, куда угодно… И внезапно сорвались, едва успев до закрытия метро. Ой, Нелька!.. Конечно, мама сразу обнаружит в коридоре мужские ботинки сорок четвертого размера и все поймет без сбивчивых объяснений. Ладно, будь что будет… Новый год все спишет, как природная стихия. И нет в мире такого укора, чтобы смог добросить камень осуждения до ее любви!

Они со Стасом одни в квартире – наконец-то совсем одни, ночью… Мерцают цветные огоньки, поблескивают елочные игрушки и серебристая мишура. Его руки, в которых она не ошиблась, ее трепещущее сердце… Разметавшиеся волосы на подушке, и она ли это… с ним… Понимающим про нее больше, чем представлялось в самых сокровенных и запретных фантазиях. Нежный горячий шепот: "Нелечка, милая… Девочка моя хорошая." По-детски простые слова, дурманящие сильнее поцелуев. Словно он знал и заветное слово, открывавшее тайну, неведомую ей самой – что она сотворена для счастья и блаженства. А с ней творилось непостижимое…

Она в его руках… нет, не таяла воском, а превращалась в странное существо – то ли мифическую деву-птицу, то ли кентавршу… Головой – еще "человек разумный", только исполненный бесконечной ангельской нежности. Начиная с припухлых губ – страстно влюбленная женщина, забывшая обо всем на свете. А ниже – безрассудная самка животного во власти природного инстинкта, сметающего разум. "Родная моя…" И вновь она – лишь бесплотная чистая душа, парящая в заоблачной нежности… Даже сейчас, стоит закрыть глаза, верится, что он любил ее тогда, хотя… "С семейной жизнью только придется подождать. Пока с работой все не определится. Может, мне придется временно повиснуть на шее у родителей." Больше никогда Неля не ставила елку в своей комнате, и вообще встречать Новый год не любила. Просто пережидала эти два дня нелепого порхания надежд, до второго января, когда жизнь возвращалась в пресную будничность.

***
Неля не могла подлавливать Стаса в буфете или вызвать из отдела у всех на глазах, свой роман они не афишировали. Приходилось вечером звонить ему домой. Дважды трубку брала мама, дама строгая, неразговорчивая и коротко говорила, что Стаса нет. На третий день, каменея от страха и стыда, Неля решилась ехать к нему сама, нельзя больше терять время и тянуть со сроком. Дверь открыла опять же его мама, Виктория Кирилловна – неулыбчивое лицо, стянутые узлом темные волосы и удивленно-встревоженные глаза. За весь прошедший год, для Нели ставший целой эпохой, они встретились всего пару раз, да и то по недоразумению, типа "возвращаются родители с дачи…" Очень скомкано, с взаимным чувством неловкости и обидной торопливостью Стаса. Обычно он приезжал к Неле, оставаясь допоздна, и ее мама относилась с пониманием, хотя без восторга.

Сейчас, неожиданно увидев в дверях трясущуюся, с онемевшим языком Нелю, Виктория Кирилловна несколько секунд была в замешательстве… Но внезапно что-то дрогнуло между ними, они потянулись друг другу взглядами, словно – бредовая мысль! – она, Неля, стала необходима матери Стаса. Будто надвинулось непоправимое, уничтожившее все преграды.

"Его действительно нет дома. Но зайди, мне нужно кое-что сказать… Ты, видимо, не знаешь. Стас собрался жениться." Расстроенное лицо Виктории Кирилловны поплыло куда-то в сторону, и следом вся комната… Неля судорожно вздохнула, но ком заткнул горло, глаза заволокло мутью… Вот она, проявленная наконец реальность. Последние полтора месяца ее жизнь была, как в негативе, где все вывернуто наизнанку и невозможно узнать знакомое лицо. Но миг – и казавшее просто недомолвками обернулось подлым обманом. Его раздражительность из-за надвигающихся проблем с работой – новой любовью, да к тому же "любовью с интересом". А она-то переживала за Стаса – куда он сможет устроиться после ликвидации их НИИ? Дура, не о том горевала.

"Значит, ты не знаешь. Ведь я ему говорила! И жениться это еще полбеды, главное – на ком. Она – дочь священника. Где они, когда?.. В общем, Стас теперь серьезно ударился в религию. А был даже некрещеный. Мы с мужем к религии равнодушны. врачи полагаются на знания, а не молитвы. Но одно дело креститься и ходить в церковь, а другое – войти в семью священника со всеми их устоями. Это ему не игрушки! В случае чего, даже развестись нельзя. Но Стас уперся, нас с отцом не слышит – хоть о стену расшибись! И что-то здесь вообще странно… Я почему тебе рассказываю – чтобы потом не рубить хвост по частям, когда он сам надумает объясниться. Ты уж прими, как есть. Больше нервов сбережешь, хотя все понимаю…"

У Нели не было сил взглянуть ей в лицо, она видела только нервно сцепленные в замок руки с коротко подстриженными ногтями – руки больничного врача, не знавшие показного маникюра. И голос – глухой, отрывистый, не допускающий колебаний и сентиментов. Должно быть, так сообщают пациенту о смертельной болезни… Нервы сберечь? Да она в таком состоянии, что вот-вот рухнет в ноги Виктории Кирилловне – я беременна!

* * *
После объяснения со Стасом первая осознанная мысль была о самоубийстве. А что осталось, если с размаху расплющили о бетонную стену. Всю ее, с несказанной любовью и нежностью, с восхищенными глазами и доверчивым телом… Не нужна ему. В старину говорили «постылая». И зачем-то еще жива… Говорят, Бог не дает человеку страдания сверх его сил. Дает, и еще как! Иначе не случалось бы от горя разрыва сердца и умопомешательства. Люди не лишали бы себя жизни от непереносимой муки и боли. Но когда ясно представила, что продевает голову в петлю, оказалась трусовата. И как мама совсем одна останется? Бабушка уже год назад умерла после третьего инфаркта.

Потом всерьез хотела уйти в монастырь… Но кому она там нужна, разве кто-то утешит ее в горе? Просто от жизни запереться? Долгие годы вскакивать до рассвета, чтобы натужно молиться и бить поклоны, если душа не верит ни в какую справедливость на земле? И тем более в утешение иллюзорной вечной жизни. Она кругом грешна, ей не может быть прощения ни в церкви, ни в Небесах. И среди кого она окажется – таких же безнадежных неудачниц? Или среди надменных ханжей, для которых ниже их достоинства жить в обществе других людей? Между прочим, таких же божьих созданий, как они. Ведь ничто не мешает им просто ходить в церковь, соблюдать посты и молиться без отрыва от домашних дел и ежедневных забот о своих близких. Или их демонстративная праведность оскорбляется видом мирских искушений и грехов? И какая мать-настоятельница всеми там руководит, и скорей всего, гоняет монашек как сидоровых коз. Нет уж, начальства Неле и на работе хватает. Но из конторы по крайней мере домой уйдешь, а из кельи обратного пути нет.

Всю жизнь одни и те же стены, те же лица под черными платками, и неизменно повторяющиеся, на века определенные слова… Из личных вещей, наверно, разрешены только молитвенник и тапочки. К старости либо отупеешь до полного безразличия ко всему, либо превратишься в неврастеничку и человеконенавистницу.

Интересно, много ли там наушничают, часто ли бывают скрытые конфликты при показной набожности? Скорее всего, каждая пришла со своими проблемами. Ведь в монастырь обычно уходили, даже если по собственной воле, в случае полного жизненного краха или уже стариками, как в богадельню. "На тебе, Боже, что нам не гоже." И причем здесь любовь к Богу в специально отведенном месте? Творец создал этот мир любовно, с фантазией, вложив в него красоту и бесконечное разнообразие. А монашествующие демонстративно отгородились от его творения и не желают ничего видеть, кроме глухих стен. Это же черная неблагодарность и гордыня, которой они же в наставлениях попрекают мирян. Все молитвы только о спасении СВОЕЙ души. Тщеславные попытки приблизиться к Богу и выхлопотать СЕБЕ местечко в раю. И осуждение всех, кто думает и живет иначе.

Хотя люди лишь по воле случая, точнее – по месту рождения становятся причастны той или иной религии. И одни ничуть не лучше других, но сколько крови «за веру» было пролито в истории, сколько совершено зверств! При этом в каждой религии есть многое, достойное уважения. Особенно изначально, при ее зарождении, но потом различия в верованиях неизменно переходят во вражду. Какая дикость, если вдуматься, что одни люди присваивают себе право решать – как именно все остальные должны почитать Высшие силы. Из-за разногласий в их наименовании и придуманных ритуалах может начаться резня даже в своей стране, не говоря о соседях. Не случайно в поисках истинной веры и просветления кто-то отправляется в Тибет…

Недавно Неля купила церковный календарь на будущий год и сразу полюбопытствовала, о чем пишут. Много нравоучительного занудства, что тематически не удивительно, но одно высказывание Иоанна Лествичника буквально сразило наповал: "Безгневие – это ненасыщаемая жажда поругания." Каково? Просто конец света! Интересно, что за человек он был, неужели смиренный отшельник в уединенном скиту? Ой, вряд ли… А еще странно, что монахинь называют Христовыми невестами, прям по Фрейду, прости Господи.

* * *
Но долгим саркастичным рассуждениям Неля предавалась уже потом. А в первые дни отчаяния едва удержалась, чтобы не кинуться, как в трясину тяжкого запоя, в рыдающие откровения с подругами. Но взявшись за телефонную трубку, все же опомнилась. Кому плакаться, зачем? Навалилось такое непереносимое горе, которое ни с кем не разделишь. И позор… Брошенную жену каждый способен пожалеть. А ей скажут – ты просто любовница и сама виновата, не надо было мужику до свадьбы давать. Нет у нее проштампованного документа на страдание. И не найти человека, кто сердечно захочет поддержать, не то, что "душу положит за други своя". Умри она сегодня, кто спохватится – почему надолго пропала?

Бесшабашная Ольга, в упоении от самой себя, азартно вертелась между двумя поклонниками, повышая ставки без малейших усилий. Но с ее счастьем надо родиться, такое не приобретается усилием воли. Натуся, все чаще грустная, надеялась заполучить своего Илью и после каждой встречи минут по сорок рассказывала, чем пыталась его развлечь, да как обольщала "свекровь" мелкими подарками. И горевала, что ей никак не удается забеременеть. А Галка, наоборот, уже вовсю погрязла в пеленках и тыловых схватках с реальной свекровью. Вот оно, наглядное воплощение умопомрачительной школьной любви, не позавидуешь.

Казалось бы, самое первое, интуитивное – прижаться и выплакаться на мамином плече. Но… К прижиманиям и вообще нежностям у них не было привычки, как раньше и у мамы с бабушкой. Хотя Неля о многих своих печалях рассказывала, сердечного сопереживания от мамы чувствовала редко. А ей так не хватало пусть неуместной и бестолковой, как у наседки, но искренней опеки, тревоги за судьбу единственной все-таки дочери. Как простая баба жалела бы свое больное дитё. И сейчас Неля с болью понимала, что втайне мама выдохнула с облегчением, узнав о полном разрыве со Стасом.

Глава 5.

Когда вышла из безлюдного переулка на площадь у метро, стали встречаться нахохленные, торопливые прохожие. Помнится, Анна Каренина по дороге на вокзал с презрительным отвращением и чуть ли не с ненавистью глядела из окна кареты на людей, проходящих мимо, видя в них только взаимное лицемерие и обман. А Неле наоборот кажется, что все вокруг друзья-приятели и любящие пары, только она – одинокий зритель пьесы, где судьба каждого персонажа отзывается в душе сверлящей завистливой болью.

Вон парень топчется у выхода из метро, поглядывая на часы, и видимо, давно стоит – так терпеливо можно ждать только любимою девушку. Вот муж с женой, правда эти уже без романтики, оба с хозяйственными сумками, спешат домой к детям. Хохоча, две девчонки вылетели из телефонной будки и мчатся по лужам к метро. Парни шутливо толкаются и гомонят, дожидаясь на остановке троллейбуса. Чуть подальше еще одна пара надеется поймать машину… Сегодня ведь пятница, и народ уже начал расслабляться. У всех общие интересы, заботы, развлечения. Все зачем-то нужны друг другу, иначе не выбрались бы из дома в такую мерзкую погоду.

* * *
Когда раздался телефонный звонок, сразу почувствовала – Никита. Мама деликатно вышла из кухни. А Неля даже не приготовилась, что скажет ему после очередного недельного исчезновения, не до того было… "Привет! Чем занимаешься?" Видно, тоже решил расслабиться в уикэнд. Как ни в чем ни бывало! Вдруг, без единой мысли и секундной заминки, Неля услышала свой, показавшийся незнакомым голос. Смакуя слова – как только что облизала ложку с клубничным вареньем – неспешно произнесла: "Какая же ты все-таки сволочь!"

Шмякнула трубку и только глотнула из чашки, как телефон зазвонил снова. Неужели все так просто? Злорадно выдернула телефон из розетки. Допила чай – сегодня уж не с ложечкой виски от никитиных щедрот, а с чистым спиртом, еще из маминого заводского запаса. С великим облегчением сняла с шеи крестик, тот самый, что многозначительно упал во время крещения, и убрала в шкатулку с бижутерией. Подумала и спрятала подальше, в бабушкину пудреницу, сохраненную на память в ящике книжного шкафа.

Все – теперь свободна… От вечного страха, что из-за случайной ошибки или опрометчивого поступка в жизни будет еще хуже. От неспособности постоять за себя перед чужой наглостью. От внушаемого церковью чувства вины, даже непонятно, от кого воспринятого. От принятого на себя некоего нравственного долга, за неисполнение которого спросится сурово. От надуманных требований и условностей, от деликатности себе во вред. От унизительной привязанности к тем, кому не нужна ее любовь. И от надежды, этой каторжной тачки, которую толкает и толкает перед собой всю жизнь, как приговоренная…

Странно, что она даже не плакала после сегодняшней немыслимой встречи. Которой не должно было случиться, потому что не могло быть никогда. Ведь за всю жизнь Неля лишь три-четыре раза заходила в церковь. Значит, все верно. Только еще окончательно понять… Но потом, потом… когда совсем очнется. Из маминой комнаты слышалось воркование телевизора. Неля накинула шаль, взяла пакет с вязанием и вдруг, судорожно задохнувшись, подкошенная рухнула на кровать.

Рыдала так, как вопила наверно, когда ее вытащили из теплого маминого уюта холодными щипцами. Захлебывалась криком от непоправимого ужаса, случившегося с ней. От которого и сейчас нет избавления. Встревоженная мама, присев на край постели, гладила ее по спине и что-то шептала, но разве этим поможешь? Даже Муся не легла по обыкновению в ногах, а вжавшись в кресло, таращила оттуда испуганные глаза. Беда зависла в комнате слепящей шаровой молнией…

Нежданный звонок в дверь ничуть не удивил. В этом сюжете должно быть завершение, вроде ливня после громовых раскатов. Что ж… Неля даже не покосилась на зеркало в прихожей, хотя знала, что от надрывных слез лицо меняется страшно, почти до неузнаваемости и невозможности говорить из-за трясущихся губ. А Никита еще ни разу не видел ее плачущей. Глухо рявкнула ему в непонимающие глаза: "Что еще нужно?! Могут быть у меня свои дела?" – резко отвернулась и ушла в ванную, открыла воду. Мама молча щелкнула замком. Конец пьесы.

Из зеркала над раковиной на Нелю дико смотрела зареванная чужая женщина. Не странно изменившаяся она – просто совсем другая. И от нее невозможно было оторвать взгляд.

* * *
Никогда потом, за двадцать лет их семейной жизни, Никита не вспоминал про тот вечер, когда перед ним захлопнулась дверь. Не заговаривал о том, что с Нелей произошло. И хотя первое время она ловила в его глазах то ли вопрос, то ли удивление, ответом ему была полнейшая безмятежность. Кажется у О`Генри в "Королях и капусте" была фраза "больше, чем счастлива – она была довольна." Неля в самом деле спокойна и в ладу с собой, а отчасти и с миром, не пристегнутая ни к чьему руководящему мнению. Без сомнений, ревности и выяснения отношений. Сделав для себя открытие, что мужчина не бывает одинаковым с разными женщинами.

А главный урок – никакой трогательной откровенности. Сказки про задушевную близость пусть наивным дурочкам рассказывает. Ее чувства мужа не касаются, для этого есть книги и страница в Фейсбуке. Хватит с него приветливой улыбки, по-прежнему желанного секса и вкусной еды – за это она может ручаться. Мыслями тоже с удовольствием с ним поделится, этого добра – хоть отбавляй!

И от Никиты ведь много не требуется, только деньги и забота о детях. А он их действительно любит, порой до смешного. Сын, как Неля и хотела, пошел в отца, а дочка, тоже удачно – в нее. Аришу он уже с пеленок избаловал, но девушке это на пользу, в любых обстоятельствах будет себя ценить. И оба толковые ребята, не оболтусы, что очень радует. Конечно, о детях она волнуется, но без этого никак не прожить.

А ее третье и обожаемое дитя – их дом с небольшим садом. Вот где смогли развернуться придушенная в юности фантазия и поневоле развитые способности к рукоделию. Конечно жаль, что в нищие перестроечные годы она и не догадывалась о своем скрытом таланте дизайнера интерьеров, зато теперь отводит душу в свое удовольствие! И это творческое занятие никогда ей не наскучит.


Оглавление

  • Глава 1
  • Глава 2.
  • Глава 3.
  • Глава 4.
  • Глава 5.