Подземный парадокс [Елена Платцева] (fb2) читать онлайн

Елена Платцева Подземный парадокс

Уважаемые пассажиры, занимайте обе стороны эскалатора.

Маша робко потянула маму за руку. Хотела уточнить: почему при спуске в метро строго велели: "стойте справа, проходите слева", а здесь, на "Волоколамской" – вдруг такая вольность. Мама не заметила слабого жеста.

На платформе толпились взрослые. Лица – безучастные, зрячие глаза – слепые. Сестра Катя тоже частенько проваливалась в небытие с телефоном в руках. Жаль, в метро Кати не было.

Маша энергично почесала сквозь толстую шапку взопревшую голову. Гладкая плитка похлеще застывших на улице луж манила разогнаться посильнее и скользить, но тёмный провал туннеля казался слишком опасным. Лучше вцепиться что есть мочи в маму.

– Маш, ты чего? – мама простыла и осипла, поэтому шептала.

Девочка зажмурилась от нарастающего рёва электрички. Мощные воздушные потоки яростно дёрнули полы её курточки.

Внутри вагона моргал уютный тёплый свет. Грохоча колесами, гигантская электричка-червь потащила Машу вместе с мамой в свою нору. Замелькали за окном чёрные тросы коммуникаций, сливаясь на скорости в трассы гоночных болидов.

На стекле за спинами слепых взрослых красовалась новенькая наклейка, обозначающая пожилых людей, беременных женщин и инвалидов – тех, кому принадлежали места на удобных кожаных скамеечках. Так однажды сказала мама. Странно, но меньше всего сидящие дяди напоминали пожилых или инвалидов. "А вот Кате бы точно место уступили, с её-то болезнью", – подумала Маша. И вздохнула.

Протяжный гудок заставил девочку встрепенуться. Почему долгие перегоны между станциями не освещаются? В таинственных потьмах вне вагона может прятаться кто угодно. Это машинист послал сигнал или перекликаются в недрах земли древние динозавры? Не могли же исполинские ящеры в самом деле все до единого исчезнуть. Наверняка зарылись поглубже, подальше от любопытных граждан.

На "Мякинино" некоторые вышли. Пассажиры больше не загораживали от Маши другой интересный знак  – перечёркнутую фигуру.

– Мама, что означает человечек?

– Ну какой такой человечек? – устало переспросила мама.

Маша молча тыкнула пальчиком.

– К дверям прислоняться нельзя.

Взрослые в метро были непослушные. Пишут им: нельзя. Нет – прислоняются. И ведь не падают, когда двери на станциях разъезжаются. Чудеса.

Маша и мама ехали уже долго – целых три станции. Интересные случайные попутчики кончились. Рассматривать остальных становилось скучно.

– Смотри! Мамочка! Смотри! – вдруг крикнула девочка.

Во мраке туннеля Летучим Голландцем проплывала слабо мерцающая станция-призрак. Платформа белела как саван мёртвой невесты меж редких колонн. Народу – никого. Маша упёрлась носом в холодное стекло. Матовое облако тут же заволокло часть окошка.

– Смотри, смотри, – не глядя хлопала она маму по пальто. Отвлечёшься на миг – и морок развеется.

Напрасно Маша продолжала бороться с желанием моргнуть. Наваждение исчезло.

– Это техническая станция, – тихо пояснила мама. – Пассажиров туда не пускают.

– Почему?

Мама молча возвела глаза к потолку.

Катя непременно бы ответила. Она почти взрослая, многое знает.

Поражённая мелькнувшим видением, Маша не могла даже думать о чём-то другом, а подъезжая к "Площади революции" всё позабыла. Они вышли из вагона на тёмную платформу. Страшновато здесь было, как у приоткрытого шкафа в сумерки. Полноводные людские потоки растекались по станции. То затихали, то били ключом, пересекались, но не смешивались.

– Мама… – восторженно выдохнула Маша.

Гигантские статуи замерли на постаментах как живые. Не одна, не две – целая галерея. Мама спрятала улыбку:

– Пойдём.

Они торопились – заканчивалось время посещений в Катиной больнице, ворота закрывались – но уйти просто так не могли.

– Если потереть собачий нос, случится что-нибудь хорошее, – прошептала мама в самое девочкино ухо. Гул подземки почти заглушил её севший голос.

Бронзовую собаку Маша заметила издалека по блестящей натёртой морде.

Люди спешили по своим делам, не забывая исподволь коснуться статуи.

– Можно?

– Конечно.

Маме пришлось поднять Машу на руки, иначе девочка не дотягивалась. Красивая жилистая пёсья морда смотрела вдаль.

Вот кто обожает собак – так это Катя. У сестры всюду собаки: и на рюкзаке, и на облезлом брелоке от ключей.

"Собаченька, пусть она поправится и вернётся", – всем сердцем загадала Маша.

– Давай быстрее.

Маша как раз раздумывала, не усилить ли магию собаки, поцеловав ту в сияющий кончик носа. Решила не рисковать. Мама раздражённая, заругает.

Хотя не сама ли мама строго-настрого запрещала трогать разные вещи в метро? А сегодня – на-те, пожалуйста, Машу подсаживает. Ворчала ведь: "подхватишь заразу". А теперь тереть статую – к удаче. "Подхватить заразу" не похоже на выигрыш в лотерею.

Бронзовый петух глядел с укором. Не одобрял людское суеверие.

В переходе встретили Чудо-в-перьях. Так мама и бабушка называли печальную беременную девушку, дни напролёт стоявшую у стены, опустив глаза.

"Никак не разродится бедная, уж года два," – сочувственно качала головой Ба. Мама соглашалась, а Маша тщетно пыталась выяснить, почему ребёнок до сих пор не появился. Взрослые отнекивались, Катя хохотала. Поди, разбери.

Они перебирались целую вечность на красную ветку. Ножки у Маши устали, колготы под толстыми штанами сползли, собрались неудобными складками.

– Долго ещё?

– Нет.

– А сейчас?

– Почти приехали.

– А ещё долго?

– Три станции.

– Я писать хочу.

Лоб у мамы пошёл плаксивыми морщинами.

– Потерпишь чуть-чуть?

– Немножко потерплю.

Люди стояли бесформенной очередью в ожидании электрички. Когда поезд подъехал, началась куча-мала. Кто-то толкался, кто-то давил, кто-то бубнил. Маша крепко держала маму за руку, вжавшись в поручень у двери.

На "Лубянке" народу ещё прибавилось. Мама хмурилась. Тётя с большой сумкой грубо задела её, продираясь мимо. Когда на "Чистых прудах" дядя из середины вагона вспомнил, что пора выходить, он закричал, диким кабаном пробивая себе путь на свободу. Пассажиры как могли расступились. Маша бы тоже посторонилась, если бы не твёрдые поручни. Вихрем закрутил девочку неуклюжий толчок. Вместо линолеума электрички под ногами оказался серый кафель станции. Она с трудом удержала равновесие.

Осторожно, двери закрываются.

– Мама!

Поезд медленно тронулся с места. Маша осталась на платформе одна. Мама не успела выбежать следом. Будь с ними Катя – та бы крикнула громко, звонко, чтобы их пропустили. А мама…

"Отойдите дальше от края платформы," – приказал женский голос.

Маша растерянно поплелась прочь. Мама обязательно вернётся. Когда-нибудь.

Самым разумным было бы обратиться к кому-то из взрослых. Рассказать, что она потерялась, просить помощи.

В зале станции подпирали спинами стены дяди, тёти, компания Катиных ровесников… Маша заглядывала в равнодушные лица, робея.

Девушка с яркой серьгой в носу выглядела самой безобидной. Розовая куртка, розовые волосы – чем не фея.

Почувствовав пристальное внимание, девушка сдвинула массивный наушник, подняла взгляд от телефона…

Тут Маша и обмерла. Вместо обычного человеческого взгляда на девочку смотрели бледно-голубые глаза с вертикальными кошачьими зрачками.

– Мелкая, тебе чего?

– Н-ничего.

"Не описаться бы", – испугалась Маша.

За плечом у феи виднелась смутно знакомая картинка. Когда розовая девушка ушла в сторону эскалатора за руку с парнем в чёрном балахоне, зверёк показался полностью. "Чебурашка", – вспомнилось Маше.

Мультяшка озорно подмигивал прохожим со столба.

– Девочка? Ты что здесь одна делаешь? Потерялась?

Очень худая тётя, похожая на тоненькую стрекозу, подошла сзади. По красной пилотке Маша узнала работницу метро.

– Потерялась…

– Пойдём. Разыщем твоих родителей. Меня зовут тётя Женя.

Рука у тёти оказалась прохладной, а идти – не далеко. Тёть Женя отворила неприметную дверку в конце платформы ключом – специально для Маши. Девочка даже немножко возгордилась.

Внутри сидела за камерами слежения другая тётя: полноватая и румяная. Тёть Марина.

– Ну проходи, проходи. Чаю с баранками хочешь?

– Тётеньки, я писать хочу.

Справив важную нужду, Маша повеселела. К чаю в волшебной каморке нашлись не только баранки, но и конфеты. Рассказ о своей жизни девочка завела долгий. И про маму, которую на работе задерживают, и про папу, который в другом городе поселился, и про сестрёнку Катю, конечно. Ей 15, уже большая. Болеет только сильно, вот Маша с мамой и спешила.

– А чем болеет-то? – сочувственно качая головой спросила тёть Марина.

– Чего-то там… -иния, – Маша точно не помнила диагноз.

– Шизофрения, – упавшим голосом подсказала тёть Женя.

– Ага, – легко согласилась Маша.

Работницы метрополитена озабоченно переглянулись.

"Бум-бум", – раздался глухой стук в дверь. На пороге стояла мама. Без шапки и в слезах.

– Маша! Машенька!

Девочка радостно взвизгнула, повисла у мамы на шее.

– Извините! Спасибо вам! – мама совсем осипла, еле шептала.

– Внимательнее, мамочка, надо быть, – пожурила её тёть Женя для проформы.

– Испугалась, родная?

Маша, конечно, испугалась, и сильно, но очень уж ей жалко стало маму с красными глазами и распухшим носом.

– Да так… – промямлила девочка и вымученно улыбнулась.

Мама снова громко всхлипнула. Круглолицая тёть Марина протянула той смятое бумажное полотенце вместо носового платка.

– Машуля нам тут порассказала… Вам наверное бежать надо? В психиатрии строгие правила посещения больных?

– В какой психиатрии?

– В которой Ваша старшая лежит, Катя. С шизофренией.

Мама нервно хихикнула, переводя взгляд с тёть Марины на Машу и обратно.

– Астения у Кати. Астения. Ничего серьезного. Скоро выписывают.

– Ну слава Богу! – засмеялась тёть Женя. – Маша! Вот ты болтушка!

Мама тоже смеялась. И снова плакала, и смеялась.

А Маша молча жмурилась от распирающего ее изнутри счастья. Мама нашлась! Катя скоро вернётся домой! Сработал нос собачий, удачливый!

Они сели на следующую электричку, чтобы в обнимку проехать последнюю остановку. Маша больше ничему не удивлялась. Наверное, под землёй действует особое волшебство. Поэтому люди прислоняются к дверям, но не падают, потайные ходы скрывают целые комнаты, бронзовые статуи исполняют желания, а серьезные болезни оказываются ерундовыми. Для таких странностей даже придумано специальное слово. Парадокс.