Кладбище под кроватью [Николай Ободников] (fb2) читать онлайн

Николай Ободников Кладбище под кроватью

Кладбище под кроватью

Ким захлопнул дверь машины, и старенькая «Победа», напоминавшая бирюзового лупатого жука, как будто вздохнула. Детектив погладил хромированную решетку радиатора, словно извиняясь за то, что пришлось ехать черт-те куда. Хотя пятьдесят километров к западу от Медвежьегорска сложно было назвать расстоянием века, окрестности располагали к зловещим размышлениям.

Насколько хватало глаз, тянулась болотистая местность. Просторы курились туманом. Редкие деревца шевелили черными листьями. Сентябрь будто не имел власти над этим унылым краем, которому только недоставало воя.

От вида чернильной листвы шел мороз по коже, хотя жировой запас Кима, нагнанный долгими слежками, гарантировал крепкий сон даже в сугробе. Он дернул саквояжем, пытаясь взбодриться, но жест вышел вялой судорогой. Да и сама гостиница «Синие холмы» навевала смертную тоску.

Фасад трехэтажной домины формировали синеватые кирпичи, явно отсылая к названию. У самой крыши из черепицы болезненно отмирало солнце. Стоянка перед гостиницей пустовала, но всё же около дюжины окон светилось. Вход сторожила одинокая двухметровая собака, вырезанная из темно-зеленого кустарника. Собака напоминала сутулого демона, поджавшего живот.

«Либо хочет срыгнуть, либо просто втянула брюшко», – заключил Ким.

Он поднялся по ступеням и решительно потянул тяжелую створку парадных дверей. В вестибюле было подозрительно пусто. За стойкой администратора застыла женщина. Она сразу не понравилась Киму. Черные волосы туго стянуты в пучок на затылке. Очки как у стрекозы-модницы. Типичная грымза, жравшая мел в начальных классах.

– Добрый вечер. Нужен номер на сутки. У меня здесь на завтра назначена встреча. – Ким поставил саквояж на стойку и приготовил документы для заселения.

– Как вы спите? – Очки грымзы блеснули, когда она поднесла паспорт к свету настольной лампы.

Вопрос был неожиданным и отчасти невежливым.

– А у вас буйные постояльцы?

– О, наши постояльцы предпочитают лишний раз не напоминать о себе. Но, как правило, у нас не задерживаются личности, страдающие бессонницей. У многих разыгрывается фантазия, знаете ли.

Лоб Кима покрылся испариной. Он прищурился, изучая бейджик женщины.

– У меня нет проблем со сном, госпожа Фюрстенберг.

– В таком случае с вас пять рублей, господин Отцевич. Ужин ровно в семь, не опаздывайте. – Фюрстенберг положила ключ с деревянным брелоком на стойку. – Второй этаж, западное крыло, номер двадцать семь.

Ким расплатился, подхватил саквояж и зашагал наверх. Зеленый ковролин ступеней поглощал звуки шагов, и мужчина подумал, что «Синие Холмы» – прекрасное место, чтобы бегать босиком и тихо сходить с ума. В западном коридоре второго этажа царила жуткая тишь, и Ким зябко передернулся.

Сам номер представлял собой душную мешанину из тусклой позолоты, покрывавшей буквально всё: балдахин и столбики огромной кровати, тяжелые пыльные шторы, трюмо, единственный стул. Ким с усмешкой определил оттенок как желтый цвет старения. Номер прекрасно подошел бы какой-нибудь напудренной царевне, тоскующей по мыльной пене и былому, но никак не детективу.

Саквояж отправился на прикроватную банкетку, а дорожный плащ – на вешалку у двери. Ким заглянул в ванную, умыл лицо и проверил мешки под глазами. Именно в них скапливались прожитые годы, все чертовы шестьдесят три года. Поправив пиджак, Ким направился вниз, рассчитывая перекинуться с кем-нибудь парой словечек за ужином.

К удивлению детектива, в обеденном зале, куда его проводила Фюрстенберг, было накрыто на одного. Остальные девятнадцать столиков оставались добычей синеватого сумрака. Ким с недоумением сел и какое-то время глупо таращился на керосиновую лампу.

– А что, в гостинице какие-то проблемы со светом?

Фюрстенберг, раскладывавшая столовые приборы, пожала плечами. Подкатила тележку с закрытым блюдом.

– С электричеством всё в полном порядке, господин Отцевич. Вина?

– Да, пожалуй. А где остальные постояльцы?

– Они уже поужинали.

– Но еще только без пяти семь. Вы же сами говорили о времени.

– Ужин в семь только для вас, господин Отцевич. Приятного аппетита.

Ким опустил глаза и обнаружил на тарелке здоровенный кусок стейка, сверкавший кристалликами соли, и овощной салат, заправленный бальзамическим уксусом. Тяжеловато для ужина, но кто он такой, чтобы спорить с обжорством? Ким приступил к еде, краем глаза следя за Фюрстенберг. Женщина оставила ему бутылку вина и удалилась.

Где-то на половине стейка и трети опустошенного «мерло» Ким стал свидетелем странного разговора. В вестибюле зазвонил телефон, и Фюрстенберг сняла трубку. Детектив не видел администратора, но прекрасно слышал ее сыпучий голос, разносившийся далеко по гостинице.

– Да. Да, двадцать седьмой. Зависит от сна. Да, возможно, двадцать седьмой будет переполнен. Дальше по коридору есть свободные участки. Да, остатки можно будет упокоить в двадцать восьмом. Да, просто продолжайте копать.

Трубка опустилась на рычажки, и Фюрстенберг замолчала. Ким некоторое время размышлял об услышанном. В груди закололо, когда он сообразил, что заселен именно в двадцать седьмой номер. Детектив расправился с остатками стейка и после непродолжительных раздумий захватил с собой недопитое вино.

Фюрстенберг находилась на своем месте. Ее зеленоватые глазки бегали по страницам журнала постояльцев, вытащенного под свет лампы. Ким подошел к стойке и потряс бутылкой.

– Сколько с меня за вино?

– Не беспокойтесь: она включена в стоимость суточного обслуживания, как питание, уборка и ритуал смены полотенец.

– Ритуал?

– Именно.

Ким хмыкнул, чуть перегнулся через стойку, чтобы отвесить благодарность за ужин, и его самодовольная улыбка померкла. Фюрстенберг грубо захлопнула журнал, обдав лицо детектива библиотечной затхлостью. Но он уже осмысливал перевернутые цифры, которые успел заметить. Предыдущий постоялец заселился в «Синие холмы» в 1870 году. Почти сто лет назад!

– Вы что-то хотели, господин Отцевич? Может быть, еще одну бутылку вина?

– Нет, спасибо. Я невольно подслушал ваш разговор. Гостиница, кажется, пустует, а вы говорили достаточно громко, так что…

Фюрстенберг чуть вскинула левую бровь, и ее лицо превратилось в брезгливую маску. Ким замялся, подыскивая верный вопрос. Наконец решил, что лучше спросить как есть.

– О чём шла речь, госпожа Фюрстенберг? Разговор, извините за прямоту, не тянул на привычную болтовню администратора.

– Я разговаривала с садовником. Это касалось высадки роз. За гостиницей есть небольшой садик. Непременно прогуляйтесь туда, как будет время.

Ким готов был поклясться, что подслушанная беседа шла не о розах, хотя бы потому, что в ней упоминался коридор.

– Какой-то морозостойкий сорт? Обычно розы в северных регионах высаживают весной, а сейчас осень.

Фюрстенберг подалась вперед, и ее сморщенный указательный палец изобразил крючок, поймавший мужчину.

– Вам, похоже, нравятся загадки, господин Отцевич. Кем вы работаете?

– Детективом, госпожа Фюрстенберг.

Администраторша издала неопределенный, но абсолютно бестактный звук. Затем принялась выводить какие-то цифры в синем формуляре. Карандаш в ее пальцах отвратительно скрипел, и Ким ощутил, что так же могут скрипеть его собственные зубы. Но выпитое вино не дало осадить грымзу, и он потащился наверх.

И опять ковролин поглотил звуки шагов. Ким не мог отделаться от ощущения, что вся гостиница набита чертовым ковролином – от пола и до мрачных потолков. Обычные шумы словно сторонились «Синих холмов». Никто не кашлял после никотиновой затяжки, не ругались парочки. Даже прислуга будто плутала где-то в беззвучной дали. Видимо, не только постояльцы старались лишний раз не напоминать о себе.

– Чёрта с два я вам подыграю. – Ким оглушительно рыгнул.

Коридор второго этажа превратил отрыжку в эхо и понес дальше по гостинице. Ким хохотнул и ввалился в номер. Раздевшись до трусов и майки, раскинулся на кровати с бутылкой вина. Пожалел, что не захватил с собой в командировку какое-нибудь чтиво.

Вскоре «мерло» закончилось, и Ким лег спать. Подумал, что в жизни не лежал на таком удобном матрасе, напоминавшем впадину большой заботливой ладони. Однако выспаться так и не удалось.

Ночь принесла жуткие сюрпризы.

Около трех часов пополуночи с Кима согнало сон. Из-под кровати доносились завораживающие звуки. Казалось, там, во тьме, готовой укусить спущенные ноги, постукивали маленькие инструменты. Слышались крошечные заунывные голоса, монотонно повторявшие что-то на незнакомом языке. А еще по номеру разливался душок свежей земли, будто где-то поблизости вырыли яму.

Ким вытаращился в темноту, боясь пошевелиться. Левое плечо запротестовало, требуя движений, и детектив осторожно переменил позу. Деревянный каркас кровати скрипнул, и таинственные звуки исчезли. И от этого стало только хуже, будто некто провел черту, за которой человек делал выбор, сумасшедший он или нет.

Отыскав в темноте телефон, Ким на ощупь набрал на диске номер администратора. В трубке щелкнуло, и раздался голос Фюрстенберг.

– Проблемы со сном, господин Отцевич?

– Как… как вы узнали, что это я?

– Посреди ночи меня вызывают только свежие постояльцы. Что у вас случилось?

Какая-то часть фразы Фюрстенберг осела дурным комом в животе Кима, но он был слишком напуган, чтобы анализировать услышанное.

– У меня в номере крыса! Как это понимать?!

– Крыса? Это исключено. Гостиница «Синие холмы» всегда славилась своей чистотой.

– Да кто о вас, чёрт побери, знает!

– Что, простите?

– Ничего. Я подам жалобу.

Раздались короткие гудки, и Ким с изумлением понял, что Фюрстенберг повесила трубку. Он всё еще сидел во мраке, страшась опустить ноги, чтобы пойти и включить свет, когда дверь в номер распахнулась. На пороге стояла Фюрстенберг.

Администраторша поводила рукой по стене, и в номере вспыхнул свет. Женщина со злобой оглядела помещение, и Ким с оторопью сообразил, что злость предназначалась ему.

– Где она, господин Отцевич? Где ваша крыса?

– Она ваша, – прошипел в ответ Ким. – И она под кроватью!

Фюрстенберг встала на карачки, напомнив паучиху, содержавшую институт благородных девиц. Приникла головой к полу, водя по сторонам зеленоватыми глазками за очками.

– Здесь никого нет, господин Отцевич.

– Конечно. Она же сбежала!

Ким наконец спрыгнул с кровати, ощущая стыд за то, что решился на это лишь с приходом Фюрстенберг. Тоже опустился на карачки и заглянул под кровать. Взгляды детектива и администраторши встретились над пушистыми полями пыли.

– Здесь никого нет, господин Отцевич, – повторила Фюрстенберг.

Оба встали, держа кипящий зрительный контакт.

– Я требую другой номер, – произнес Ким. Он подхватил брюки и сунул в них ногу.

– Это исключено: гостиница переполнена.

– Вы издеваетесь?! Здесь же пусто, как в свежем гробу!

Фюрстенберг распрямилась, показывая немецкую осанку, и «Синие холмы» наполнились самыми обыкновенными шумами. В двадцать шестом номере кто-то приглушенно посмеивался, а в двадцать восьмом изголовье кровати недвусмысленно постукивало в стену. И всё это – так интимно, что сразу и не поймешь, звучало ли оно раньше.

– Вы слишком много выпили. Или слишком мало. – Взгляд Фюрстенберг скользнул по жирку, опоясывавшему детектива, и она направилась к выходу. – Завтрак в восемь. Доброй ночи, господин Отцевич.

– Доброй, – машинально отозвался Ким.

Оставшись один, он еще раз заглянул под кровать. Ничего не обнаружив, кроме той же пыли, детектив стянул брюки и залез под одеяло. Вскоре он погрузился в тревожный сон. И всю ночь ему снились перестук крошечных инструментов, запах земли и тонюсенькие, заунывные голоса.

А на следующую ночь детектива навестила «крыса» побольше.

Завтракать Киму пришлось в полнейшем одиночестве. Гостиница казалась вымершей. И лишь два единственных ее обитателя продолжали странный танец – детектив и администратор в очках стрекозы-модницы. Вертя головой по сторонам, Ким сел на прежнее место, и Фюрстенберг подала ему яичницу из трех яиц, два тоста, кусочек сливочного масла и ломтик козьего сыра. Компанию еде составили чашка крепкого кофе и стакан консервированного сливового сока.

Едва Ким отправил в рот первый ломтик тоста, обмакнутый в желток, как Фюрстенберг принялась обнюхивать его взглядом. Острые глазки за необычными очками словно хотели наделать как можно больше дыр в твидовом пиджаке и голубом галстуке детектива.

– Как вам спалось, господин Отцевич?

Ким с легким раздражением оторвал глаза от порезанной яичницы:

– Взял одну крысу в постель, и мы с ней славно покувыркались, госпожа Фюрстенберг.

– Похоже, она была не слишком ласковой. Кушайте спокойно, я лично проследила, чтобы в вашу пищу не попал крысиный помёт. Приятного аппетита, господин Отцевич.

Вилка громко стукнула, и Ким сообразил, что опустил руку на стол чересчур быстро. В любых других случаях он бы убрался сразу, как только обнаружил под кроватью возню, но обстоятельства требовали, чтобы он оставался здесь до полудня.

Месяц назад в сыскное агентство «Пирус», где последние пятнадцать лет работал Ким, обратилась одна ленинградская страховая компания. Дело было достаточно серьезным. Предполагалось, что один из клиентов страховой, судостроительный завод «Невская верфь», задействовал мошенническую схему ради выплат. Сгорел механомонтажный цех. Случай, в общем-то, типичный.

А потом где-то всплыла накладная, подтверждающая перемещение из механомонтажного цеха оборудования, заявленного заводом как уничтоженное. Всё вывезли за сутки до пожара. Серийные номера, виды маркировки, подписи – всё находилось в одном документе. И теперь толстосумы из «Невской верфи» и белые воротнички из страховой охотились за бумажкой, оказавшейся в лапах какого-то идиота, решившего шантажировать первых и подразнить вторых.

Ким ждал почтового курьера. Конверт с оригиналом накладной должны были доставить до полудня. Видимо, идиота крепко прижали, раз он решил распрощаться с документом. Или таким образом «Невская верфь» устраняла соперников? Скажем, отправляя детективов, нанятых страховой, в подобные дыры?

Ким фыркнул и переместил раздражение на козий сыр. Сыр не оказал сопротивления и покорно расползся под зубцами вилки. Когда от завтрака остался только недопитый сок, детектив вышел в вестибюль. Фюрстенберг, торчавшая за стойкой администратора, даже не подняла глаза, хотя услышала его.

– Дайте угадаю: остальные постояльцы позавтракали в другое время?

Зеленоватые глазки Фюрстенберг заняли центральное место в линзах очков.

– А вы действительно детектив, господин Отцевич.

Ким кашлянул, безошибочно распознав хладнокровный сарказм.

– Я собираюсь подышать свежим воздухом. Будьте любезны, отправьте за мной кого-нибудь из персонала, если прибудет курьер с письмом на мое имя.

– Именно так я и поступлю, господин Отцевич. И не забудьте накинуть плащ: снаружи промозгло.

Ким кивком поблагодарил ее и поднялся на второй этаж. И опять звуки словно растворились в удушающей, ватной атмосфере гостиницы. Детектив подошел к двадцать шестому номеру и прислушался к сосущей тишине внутри. Ничего. Он отступил, и под его весом скрипнула половица.

Из-за двери раздалось приглушенное женское хихиканье.

Ощутив легкий стыд, Ким поспешил к себе. Забрал плащ, после чего заглянул в саквояж. Среди личных вещей лежал револьвер, заблокированный в наплечной кобуре. Оружию было спокойно среди сменного белья, и Ким тоже успокоился.

Детектив пересек вестибюль и выбрел наружу. Фюрстенберг никак не отреагировала на это. Снаружи действительно гулял холодный ветер, таща в себе сырость. Бежевый плащ детектива затрепетал, будто флаг, которым обернули тучного манекена. Болотистые равнины по-прежнему курились блеклой дымкой.

Старательно игнорируя собаку-демона с тощим брюхом, сторожившую парадный вход, Ким сошел со ступеней. Пригляделся к подъездной дорожке. Гравий плохо подходил для ловли следов машин, но это не помешало детективу прийти к очевидному выводу: за последние сутки его «Победа» была единственным транспортом, навестившим это скорбное место.

Он вздохнул и, скрипя гравием, двинулся за угол. Позади здания обнаружился розарий, как и говорила Фюрстенберг. Только розы в нём росли отвратительно черные, невозможного цвета сгоревшей бумаги. Под тусклыми лучами солнца они напоминали чудовищную бумагопластику. А еще пахло свежей землей.

Сделав несколько шагов, Ким ощутил, как ноги наливаются покалывающим свинцом.

В центре розария зияла вырытая могила.

Никакого иного определения при виде ямы длиной в человеческий рост и глубиной в два метра у Кима не возникло. Могила. Самая настоящая. Он подошел чуть ближе и вздрогнул, обнаружив нечто анекдотичное.

На холмике свежей земли лежали десять миниатюрных лопат.

Не более пары сантиметров каждая. Черные кривые рукоятки, сверкающие полотна.

– Какого чёрта? – пробормотал Ким.

Промелькнула мысль, что именно этими крошками и была вырыта могила. Он подобрал одну из них и попытался вскопать ладонь другой руки. И сейчас же пожалел об этом. Блестящее полотно без труда вошло под мозоль и приподняло ее. Выступила кровь. Маленький инструмент был острее бритвы.

– Дрянь небесная! – воскликнул детектив.

Лопатка полетела в могилу. Ворча от боли и досады, Ким пинком скинул в земляной зев остальные инструменты. Приник губами к порезу, ощутил, как язык поддел не до конца срезанный лоскут кожи. Детектива едва не вырвало, и он оставил руку в покое. Похоже, прогулок на сегодня достаточно.

Едва он, мрачнее тучи, ступил в вестибюль гостиницы, как раздался голос Фюрстенберг.

– Вас никто не искал, господин Отцевич…

Киму показалось, что фраза была намеренно оборвана, потому что полностью звучала примерно так: «Вас никто не искал, господин Отцевич, и вряд ли будут». Он выжидательно замер перед стойкой. В нём кипело негодование, но он не знал, как его выплеснуть. В конце концов, он сам подошел к яме и сам поранился. А еще он сглупил, когда сорвал злость на тех странных лопатках.

Зеленоватые глаза Фюрстенберг опять утвердились в центрах линз.

– Вы поранились, господин Отцевич.

– Откуда вы знаете? – с шумом выдохнул Ким.

– У вас рот в крови.

Выудив смятый носовой платок из кармана плаща, Ким отер губы, особо не заботясь, стали они чище или нет. На смену платку пришел бумажник. На стойку легли оранжевые купюры.

– Я задержусь еще на сутки. Что-то мне подсказывает, что курьер опоздает.

Купюры незамедлительно сграбастала морщинистая рука.

– Ваш обед готов, господин Отцевич. Подадим, как только вы проголодаетесь.

– Вы же не знали, останусь я или нет.

– Мы готовим на всех.

– Ну да, верно. Простите.

Оставив непробиваемую Фюрстенберг в покое, Ким поднялся на второй этаж. На сей раз решил не подслушивать. В ванной промыл рану, после чего заклеил ее пластырем. Несмотря на прогулки и нескончаемые подъемы по лестнице, аппетит у Кима так и не разыгрался. Желая компенсировать ночной недосып, он завалился спать и проспал до самого вечера, пока не пришла пора идти на ужин.

Внизу его уже поджидала администраторша. Чуть сгорбившись, она замерла перед стойкой, выйдя на непривычное место. Ее очки тоскливо поблескивали.

– Вы пропустили обед, господин Отцевич, – заявила Фюрстенберг, едва он сошел с лестницы, соединявшей вестибюль и второй этаж.

– Каюсь. Решил вздремнуть.

– Вы не должны пропускать приемы пищи. От этого зависит ваш сон.

– От этого и от крыс, верно, госпожа Фюрстенберг?

Фраза прозвучала чуть громче, чем следовало, и она вполне могла достигнуть ушей других постояльцев или персонала гостиницы. Ким приготовился услышать чьё-нибудь праведное возмущение или негодующий шепот, но тишина в «Синих холмах» будто обрела бархатную густоту.

Либо всем было плевать на крыс, либо это славное про́клятое место пустовало.

Губы Фюрстенберг растянулись в сухой улыбке, но глаза, взятые в плен очков стрекозы-модницы, злорадно торжествовали.

Пожав плечами, Ким проследовал в сумрачный обеденный зал. Столик на одного уже поджидал его. За окнами сыпал мелкий черный дождик. И опять никакого электричества, только керосиновая лампа. Романтичный ужин в одиночестве – что может быть лучше? Тоска и отчаяние охватили Кима, будто он был последним человеком на планете, доживавшим деньки в паршивом месте.

Накрытый стол поприветствовал его блюдом под блестящим колпаком и открытой бутылкой «мерло». Вино просто ждало, когда его выпьют. Ким разместился на стуле и постелил на коленях салфетку. Взглянул на Фюрстенберг, проводившую его до столика.

– Госпожа Фюрстенберг, у меня к вам нижайшая просьба.

Крышка покинула блюдо, и взору открылась тарелка отличного узбекского плова на баранине. Жирный и маслянистый, он так и просил, чтобы в него погрузили пальцы и отправили в рот. Рядом стояла мисочка с салатом из шпината, за которой покоились половинки лепешки.

– Я вас слушаю, господин Отцевич.

– Я бы хотел принимать пищу вместе с остальными постояльцами.

– Мне казалось, ваше пребывание здесь – тайна.

– Я бы тогда не афишировал о том, кто я. – Ким с несвойственной ему робостью проследил за тем, как Фюрстенберг наливает вино в бокал. Лилось прекрасно, разжигая аппетит. – Чем они вообще заняты, госпожа Фюрстенберг? Они хоть живые?

– Не мертвее вас, господин Отцевич. Обычно все спускаются на обед, который вы так неблагоразумно пропустили. Завтрак мало кого волнует, потому что к нему надо рано вставать.

– Ну а ужин?

– Этим вечером ужинаете только вы. Приятного аппетита, господин Отцевич.

Глядя в спину удалявшейся администраторше, превратившейся в одну из теней зала, Ким попытался сообразить, в чём его дурят. А в том, что его дурили, он не сомневался. Однако детектив знал верный способ успокоения. Отбросив тревоги, он принялся за еду. Плов оказался выше всяческих похвал, а вот вино явно ложилось на него с неохотой.

Когда на тарелке осталось меньше половины, Ким ощутил непреодолимое желание заглянуть под стол. Прямо-таки иррациональную потребность убедиться, что там нет… Нет чего? Или кого? На ум пришел жуткий образ, что прямо сейчас, у его ног, крутятся владельцы тех маленьких лопат – закапывают его ступни, засыпая мягкую землю в ботинки.

У Кима перехватило дыхание от живости фантазии, и он стремительно заглянул под стол. Пусто. Сердце прекратило бешено колотиться, и он без энтузиазма закончил ужин. Как и вчера, подхватил недопитое вино и направился к себе.

– В гостинице отличная кухня, госпожа Фюрстенберг, – бросил Ким, проходя к лестнице.

Грымза ничего не ответила, даже не удостоила взгляда, словно он сообщил нечто очевидное: например, что до луны не дойти пешком.

– Пошла к чёрту, старая дура, – прошептал Ким.

Он продрался сквозь тишину коридора и вошел к себе. Разделся. Опять пожалел, что не захватил что-нибудь почитать. Развалился на кровати, посасывая вино из бутылки. Когда уже готов был уступить скуке и пойти к стойке администратора, чтобы выпросить хотя бы газету, сон принялся склеивать его веки. Выключив свет, Ким уснул. Но перед этим ради веселья подул в пустую бутылку.

Пробудила его боль. Что-то трогало средний палец правой руки, неосторожно свешенной с кровати. Первые мгновения лежавший на животе Ким ничего не соображал. В номере разило землей, поднятой из глубин. Из-под кровати доносились скорбное песнопение, исполняемое тоненькими голосками, и перестукивание маленьких инструментов.

Лопатки!

Так постукивают маленькие лопатки, роющие могилу большому человеку!

Ким заорал от ужаса и одернул руку. Поднес ее к лицу. Болотистые местности, хоть и дышали туманом, не противились лунному свету, и детектив смог рассмотреть во мраке конечность. Подушечка на среднем пальце была срезана. Начисто. Точно так же он чуть не лишился мозоли днем. При помощи маленькой чертовой лопатки.

Первым делом Ким хотел рвануть к саквояжу, чтобы вытащить револьвер и расстрелять ублюдков, засевших под кроватью. А потом понял, что не может этого сделать, не поставив ноги на пол.

Как таран, ударила чудовищная мысль: у него под кроватью находится кладбище! Самое настоящее маленькое кладбище, на котором каждую ночь хоронят неизвестно кого! И если он поставит босую ногу на ковер номера, то ее отрежут маленькими острыми инструментами. Чтобы затем похоронить под эти заунывные песенки.

– Эй! Эй! Кто-нибудь! – заорал Ким и принялся долбить кулаком в стену, смежную с номером двадцать шесть. – Я в двадцать седьмом! У меня под кроватью что-то есть! Эй!

На пятом ударе ему ответили, нагнав еще больше жути.

Из двадцать шестого раздался такой же грубый и нетерпеливый стук. Потом стук поднялся выше и перешел в топот ног, загромыхавший на третьем этаже. Незримый топотун отбежал к стене номера двадцать восемь, спустился по ней и вновь обернулся злым стуком в перегородку.

Нечто зловещее без усилий преодолело пару-тройку препятствий.

Перепуганный Ким всё-таки рискнул спрыгнуть с кровати. Включив свет, сунулся в саквояж и приготовил револьвер.

Зазвонил телефон.

Грохот из двадцать восьмого, перестукивание крошечных инструментов и песнопение – всё стихло, стоило аппарату издать первое пронзительное «ТР-РЕНЬ». Осталась только земляная вонь. Телефон трезвонил не переставая. Взбудораженный и бледный Ким ощущал себя человеком, проглотившим огромную жабу. В животе всё немело и дрожало. Вдобавок эта жаба то и дело раздувала горловой мешок, не давая нормально дышать.

Ким, тяжело отдуваясь, будто после пробежки, снял трубку.

– На вас поступила жалоба, господин Отцевич. Всё-таки у вас проблемы со сном. Полагаю, наша гостиница вам не подходит.

– Что? Что?! Да вы все здесь сумасшедшие!

Треснув трубкой по аппарату, Ким торопливо оделся, похватал свои вещи и выбежал из номера. Он еще не выходил посреди ночи в гостиницу, и что-то внутри детектива тоненько заверещало. Шагать в тишине, под светом неярких настенных ламп, было довольно жутко. Грандиозное беззвучие следовало за ним по пятам, воруя звуки шагов. Словно само здание стало беспокойным, но тихим кладбищем.

Ким выскочил в вестибюль и очутился в прицеле зеленоватых глазок администраторши.

– Да, ваша чертова гостиница мне не подходит! – взревел он, направляясь к дверям.

– Доброго пути, господин Отцевич.

Не успел вопль детектива стихнуть, как реальность нанесла еще один удар.

Машины на подъездной дорожке не оказалось.

Глотая с выпученными глазами воздух, Ким сбежал по ступеням и застыл на месте, где не так давно стояла его «Победа». Некоторое время глупо таращился на собственную тень, отброшенную светильниками парадного хода. Огляделся. Дороги, терявшиеся в тумане, были пусты. В разрывах облаков щерилась луна, являя мертвые, мглистые равнины.

Револьвер в руке Кима показался жалкой соломинкой, при помощи которой утопающий мог выплыть только одним способом. Действенным и грязным.

Детектив обернулся и вскрикнул, обнаружив изменения в мерзкой собаке. Тощий живот бестии теперь был раздут, словно там находился приплод жирных чудовищ. В голове Кима промелькнула безумная догадка. Собака сожрала его машину! Или положила в выводковый кармашек, как какое-нибудь сумасшедшее кенгуру!

Он ворвался в вестибюль, подлетел к стойке администратора и наставил револьвер на Фюрстенберг. Лицо за очками стрекозы-модницы превратилось в бесстрастную маску.

– Желаете опять заселиться, господин Отцевич?

– Где моя машина?!

– Произошел небольшой инцидент, господин Отцевич. Наш садовник, отъезжая от гостиницы, случайно задел ваш транспорт. Не желая доставлять вам неудобства, он забрал машину, чтобы к утру вернуть ее в прежнем состоянии.

– Какая марка?

– Что, простите?

– Какая марка машины у вашего так называемого садовника?! – прошипел Ким.

– Я разбираюсь только в постояльцах, господин Отцевич.

– И он уехал сразу на двух?

– Это маловероятно. Возможно, ему кто-то помог.

Устав держать руку с револьвером вытянутой, детектив опустил оружие.

– Знаете, что я думаю, госпожа Фюрстенберг?

– Конечно, господин Отцевич: что вам не помешает хорошенько выспаться.

– Я думаю, вы здесь – единственный человек! Никакого садовника и в помине не существует! Как и ваших чертовых постояльцев! Как и персонала!

Ким мог поклясться, что на лице Фюрстенберг выкинула коленце и спряталась дьявольская улыбка.

– Вы глубоко заблуждаетесь, господин Отцевич. Как минимум есть еще вы.

Вот так. Как минимум есть еще он. Ким отшатнулся от стойки. В голове возник неприятный звон, мешавший сосредоточиться. Над ним попросту издевались.

– Позвоните, – тихо попросил он. – Позвоните вашему чертову садовнику, и пусть он тащит мою машину обратно.

– У него нет телефона, господин Отцевич. Если желаете совершить ночную прогулку, я напишу его адрес в Муезерском. Это к северу отсюда. К утру будете на месте.

Ярость ушла, оставив после себя лишь дрожание ног, и Ким приуныл, не зная, как лучше поступить. Идея отправиться куда-то за машиной, чтобы прибыть на место к утру, казалась невероятно глупой. Хотя бы по той причине, что к этому же времени машину должны были вернуть к гостинице. Но мог ли он и дальше оставаться среди загадок «Синих холмов»?

– Вам следовало разбудить меня, госпожа Фюрстенберг.

– У вас и так проблемы со сном, господин Отцевич.

– И почему ваш садовник отправился домой посреди ночи? Разве у персонала нет своих комнат?

– Он предпочитает ночевать дома. Как и все мы. – Фюрстенберг на миг пропала из виду, а потом поставила на стойку бутылку с нечитаемой этикеткой. – Это за счет гостиницы, господин Отцевич.

– Я могу переночевать в какой-нибудь другой комнате?

– Вы можете расположиться на любом свободном стуле. Ваш организм позволит это?

Ким тихо рассмеялся и помахал револьвером.

– Значит, я со своей кровати переполошу всю гостиницу, госпожа Фюрстенберг.

– Просто следите за положением тела во время сна, господин Отцевич, и вас ничто не потревожит.

Детектив уставился в непроницаемое лицо Фюрстенберг. Крысы ли, могильщики с маленькими лопатками – грымза понимала, о чём речь. Знала, что происходит под его кроватью по ночам. Знала, что его палец попробовала на вкус какая-то тварь. Знала и молчала. Ким ощутил острое желание наорать на нее, но вместо этого забрал бутылку и поплелся к себе.

К тому моменту, когда он вернулся в номер, запах земли выветрился. Ким не поленился обследовать пространство под кроватью. Ничего. Только залежи пыли чуть всколыхнулись от его дыхания. Детективу пришло в голову самое разумное объяснение: он попросту сходит с ума. Шизофреник с оружием к вашим услугам, добрые соседи!

Ким захихикал и осмотрел полученную бутылку. Водка. Что ж, неплохой способ унять шалившие нервишки. А еще это верный способ подкормить собственные галлюцинации. Кушайте, мои дорогие. Закинув бутылку в саквояж, детектив, не раздеваясь, залез на кровать. Револьвер бесшумно лег рядом. Если что, пара выстрелов успокоят кого угодно. И пусть его выселяют!

– Следить за положением тела, да, старая грымза?

Переместившись в центр кровати, Ким вытянул руки и ноги, будто поваленный толстый солдатик. Хоть и горел свет, нахлынула волна липкого страха. Казалось, опусти ногу или свесь руку – и в нее вцепятся крошечные черные лапы. А потом в ход пойдут лопатки, и отхваченную конечность похоронят. Предадут земле под кроватью, сопровождая погребение заунывным тоненьким пением.

С этими мыслями Ким погрузился в тревожный сон.

Наручные часы сообщили, что до полудня оставалось каких-то полчаса. В высокое окно номера неторопливо втекал солнечный свет. Ким фыркнул. Завтрак – невелика потеря, а вот обед, когда можно наконец-то увидеть постояльцев…

Детектив перекатился к краю и свесился вниз, заглядывая под кровать. Кровь сейчас же надавила на глаза. Но это не помешало увидеть пустое и пыльное пространство, годившееся лишь для того, чтобы туда улетали тапки, случайно задетые ногой. Мысли о крошках-могильщиках и маленьком кладбище казались чистейшим бредом.

Ким прекратил мучить себя и кое-как сполз с кровати. Отправился в ванную, чтобы почистить зубы. За стенкой кто-то усиленно полоскал горло. Обычное утро обычной гостиницы. Аккуратно повязав галстук, детектив надел кобуру с револьвером. На пиджак накинул плащ. Ничего, как-нибудь потерпят мужика в верхней одежде.

Он вышел в коридор и с удивлением отметил, что насвистывает. Бытовые шумы, раздававшиеся со всех сторон, действовали лучше доброго ломтя жареной курицы. И всё же коридор был пуст, а все двери без исключения плотно закрыты. На миг Киму показалось, что он участвует в какой-то бездушной постановке.

– У меня для вас послание, господин Отцевич, – сухим тоном заявила Фюрстенберг, когда он вышел в вестибюль. – Прошу, подойдите.

У Кима всё внутри оборвалось. Он уже догадывался, что сообщит старая грымза.

Ваша машина задерживается, господин Отцевич.

Не желаете ли набить брюхо, господин Отцевич?

Говорят, затопленный жиром разум не чувствует боли, господин Отцевич.

Вы же не хотите, чтобы вам было больно, господин Отцевич?

Или хоти-и-ите?

Госпо-о-один Отце-е-евич!

Последние мысли порядком напугали детектива. Что-то подсказывало, что эта ночь в «Синих холмах» будет для него последней.

– Час назад звонили из вашего сыскного агентства.

Сморщенная лапка администратора толкнула в сторону Кима листик бумаги. Детектив опустил глаза и прочитал: «Курьер задерживается. Прибудет завтра в одиннадцать утра. Придется потерпеть. Смолов». Лицо Фюрстенберг оставалось бесстрастным, как у немецкой гувернантки, но Ким не мог отделаться от ощущения, что в зеленоватых глазках блестело злорадство. Ему вдруг захотелось сорвать очки стрекозы-модницы и посмотреть, что за ними. Наверняка, он бы увидел пару гноящихся мешочков.

– Я могу воспользоваться вашим телефоном, госпожа Фюрстенберг?

– Телефонные расходы включены в стоимость проживания, господин Отцевич.

– Прекрасно.

Не дожидаясь разрешения, Ким выдернул телефон из уголка администратора и грубо поставил на стойку. Аппарат жалобно звякнул. Пусть какой-нибудь другой идиот протирает здесь штаны! Почтовый курьер, в конце концов, может притащить свою задницу в место получше! Но гнев поутих, когда из снятой трубки потекла звонкая, тягучая тишина.

– Телефон неисправен, госпожа Фюрстенберг.

– Видимо, обрыв на линии. Обычно на следующий день телефонная компания всё приводит в порядок.

– Что ж, я не удивлен. Машина моя, полагаю, находится в той же зоне неисправности, что и телефон?

На стойку легла вторая бумажка. Ким мельком взглянул на нее: «Муезерский, Черкасова, 7».

– Адрес садовника, – прохладным тоном сообщила Фюрстенберг. – За ним уже послали, но вы, господин Отцевич, вправе стребовать с этого проходимца лично.

– Чудесно. – Ким расплылся в полубезумной улыбке. – Кто-нибудь из постояльцев или персонала гостиницы может меня туда подкинуть?

– Вы можете переговорить об этом с гостями «Синих холмов» лично. Обед – подходящее время для неспешных бесед.

Улыбка детектива стала шире. И безумнее. Он был уверен, что гости, постояльцы или призраки, населявшие гостиницу, не присоединятся к нему за едой.

– Я так понимаю, вы задержитесь у нас еще на одну ночь, господин Отцевич? – поинтересовалась Фюрстенберг.

Ким не сдержался и буквально выплюнул ответ:

– Да!

– В таком случае с вас пять рублей, господин Отцевич.

– Когда обед?

– Как я и…

– Когда собираются чертовы люди?! – прорычал Ким, выкладывая купюры на стойку.

– Сейчас самое время. Прошу в обеденный зал, господин Отцевич.

Ким вполголоса разразился проклятиями и зашагал к обеденному залу. Оттуда доносились разговоры и перестук столовых приборов, а еще вкусно пахло чем-то кисло-пряным.

Однако дьявольская иллюзия развеялась, стоило Киму нырнуть под синюю занавеску, отделявшую зал от вестибюля. Помещение пустовало. Накрыт был лишь один столик. Сами шумы необъяснимым образом сместились в вестибюль. Народ расходился: скрипели парадные двери, кто-то поднимался по лестнице, обсуждая неудачный морковный салат.

Кима объял первобытный ужас. Холодный пот в одно мгновение покрыл всё тело. Детектив словно очутился в ожившем ночном кошмаре. Он знал, что если выглянет в вестибюль, то никого не увидит. Более того, так он окончательно уверится в том, что попал в гостиницу, битком забитую циничными привидениями.

Поэтому Ким нетвердыми шагами направился к своему месту. Сел. Рядом неестественно быстро возникла Фюрстенберг. Она подкатила тележку с обедом и первым делом поставила перед детективом графинчик водки. Затем сняла крышку с супника, и глубокую тарелку заполнили царские щи.

– Я так понимаю, вы отказались с кем-либо беседовать, господин Отцевич?

– Милые люди, но очень занятые, – просипел Ким. С оторопью осознал, что всеми силами готов поддерживать обман, лишь бы не сойти с ума. – Посоветовали дойти пешком до машины.

– Мудрый совет.

Встретив глазами второе блюдо, пшенную кашу с индейкой, Ким выпил. Еда и выпивка точно были настоящими. Достав револьвер, детектив свесил руку с ним между ног, готовый пальнуть при необходимости – хоть в крыс, хоть в Фюрстенберг, хоть себе в толстую ляжку.

Небо затянула хмарь, и зал затопил дымчатый свет, и без того добавляя тоски сверх меры. Фюрстенберг удалилась, и Ким в полнейшей тишине пообедал. Когда ложка или вилка чересчур громко ударяли по тарелке, он вздрагивал. Водка прочистила его мысли, и теперь он точно знал, что должен сделать.

Оставив после себя пустые тарелки с испачканными салфетками и наполовину пустой графин, Ким вышел в вестибюль, держа руку с револьвером в кармане плаща. Администраторша с сатанинским безразличием заполняла очередные формуляры скрипучим карандашом.

– Я, пожалуй, прогуляюсь, госпожа Фюрстенберг.

– Не промочите ноги, господин Отцевич.

Ким скривился, будто у него разболелся зуб, и отправился наружу. В лицо ударил серенький сентябрь, наполненный черными листьями и дымкой над болотистой местностью. Живот уродливой декоративной собаки по-прежнему пучило чем-то огромным.

В какой-то момент детектив засомневался в выборе направления. Наконец двинулся на север, рассчитывая добраться до Муезерского. Его мало заботила судьба машины. Приличное расстояние от «Синих холмов» – вот в чём он нуждался. Там созвонится со Смоловым и попросит, чтобы его сменили. На худой конец наймет кого-нибудь, чтобы его вывезли из этой туманной глухомани.

Но жизнь его чаяний была короче мышиного хвостика.

Примерно через час, когда прокля́тую домину с собакой у входа пожрал туман, дорога закончилась. Впереди, в молочной дымке, простирались рытвины, наполненные водой. Сентябрьское солнце, нависшее над жутковатым пейзажем, светило не ярче фонарика.

Ким рассмеялся, отметив, что смех хорошенько поперчили истерикой. Всплеснул руками и зашагал обратно. Ноги уже болели от ходьбы, а рот то и дело разевался.

Вскоре показалась гостиница с мерзкой собакой. Детектив чуть ли не бегом, насколько позволяла собственная туша, проскочил «Синие холмы» и ступил на восточную дорогу, по которой пару дней назад прикатил на «Победе».

Пятьдесят километров до Медвежьегорска? Ерунда. Как-нибудь дойдет.

Ким волосками на загривке ощущал, как псина из черных листьев таращится ему в спину. Тварь отпускала его, потому что знала, что он вернется.

Так и случилось.

На сей раз дорога оборвалась болотистой хлябью в двухстах метрах от гостиницы. Туман, пахший сырой землей, клубился у самого носа.

Ким какое-то время просто моргал, пытаясь сообразить, болото ли пожрало дорогу или самой дороги никогда не существовало. Его повело вперед, и он сделал шаг. Холодная влага тут же проникла под брючину и полезла вверх, явно намереваясь застудить детективу промежность.

Он с воплем выдернул ногу. Ботинок, к счастью, никуда не делся. Похоже, это чертово место не покинуть. Пришло странное облегчение. Приговор объявлен, а значит, можно выкурить последнюю сигаретку. Эй, псина у входа, ты не куришь?

Вернувшись к зловещему синеватому зданию, детектив ощутил болезненное желание проведать могилу в розарии. Там обнаружил, что дно ямы зачем-то выстлали розами, словно кому-то подготовили черную, тошнотворную постель из колючек и горелых лепестков.

Ким рванул к парадному входу, едва сумев подавить желание пальнуть собаке-демону в живот из револьвера. Как знать, вдруг оттуда вывалилось бы колесо машины, а?

Вестибюль встретил детектива гробовой тишиной. Гостиница больше не изображала видимость жизни. Вероятно, даже чудовища устают. Ким двинулся к стойке администратора. Хлюпающий ботинок действовал на нервы.

– Всё-таки вы промочили ноги, господин Отцевич, – заметила Фюрстенберг, взглянув на него поверх очков.

– Что это за место? – выдохнул Ким. – Куда делась дорога? Кто вы, чёрт возьми?! – проорал он.

Фюрстенберг никак не отреагировала на вопль и так же хладнокровно восприняла револьвер, взявший в прицел переносицу ее модных очков.

– Что с вами станет, если вы сделаете выстрел, но ничего не случится, господин Отцевич?

Ким внезапно осознал, что меньше всего хочет подтверждения, что перед ним находится не женщина, а какое-то существо, заведующее гостиницей с чересчур тихими постояльцами. Настолько тихими, что даже слышно, как по ночам под кроватью стучат маленькие лопатки и поют тоненькие голоса. Револьвер затрясся, отражая полубезумное состояние владельца, и опустился.

Администраторша выдала уголками губ ледяную улыбку.

– Это гостиница «Синие холмы», а я ее администратор. Дорога в порядке. Полагаю, вы просто заплутали в тумане. Так бывает, когда человек плохо спит. Вы ведь плохо спите, господин Отцевич?

Ким вытаращился на Фюрстенберг и увидел в линзах ее очков собственное отражение. На него смотрел затравленный, тяжело дышавший толстяк, чесавший револьвером складки на подбородке.

– Я хочу убраться отсюда к чертовой матери, госпожа Фюрстенберг.

– Только не с такими мешками под глазами. Вы и сами это понимаете, господин Отцевич. В обеденном зале вас дожидается ужин. Покушайте, придите в себя и выспитесь.

Оставляя мокрые следы на паркете вестибюля, Ким с удивительным покорством направился в обеденный зал. Взыграло любопытство: что за ужин, когда снаружи даже не начало темнеть? Его столик и правда был накрыт. Более того, детектива уже дожидалось угощение. На огромном блюде лежали разделенные на секции сыры, а также охлажденные мясо и рыба. На тележке близ столика застыли разнообразные бутылки.

– Предлагаете мне напиться? – Ким хохотнул.

– Это поможет вам смириться с бессонницей,господин Отцевич, – отозвалась Фюрстенберг со своего места за стойкой.

Ким не стал спорить – слишком устал. Он тяжело плюхнулся на стул и подцепил вилкой наугад кусочек рыбы. Семга. С наслаждением прожевал. Взял с тележки первую попавшуюся бутылку. Опять водка. Удачно, что и говорить. Выпил из горлышка. Снова отправил вилку за добычей.

Накачиваясь выпивкой, Ким посмеивался, а иногда и похохатывал. Хоть гостиница и оказалась паршивым местечком, еда здесь была отменной. Через пятьдесят минут детектив с улыбкой идиота принял страшную истину. Гостиницу живым ему уже не покинуть. Можно, конечно, попытаться пристрелить эту грымзу. А еще можно… пристрелить себя!

Смех полез наружу толстой масляной пастой, будто Ким и сам превратился в какое-то местное чудовище. Едва не опрокинув столик, он поднялся. Его порядком развезло. Посмеиваясь, выбрел в вестибюль. Глаза слипались от выпитого.

Фюрстенберг, выглядывавшая из-за стойки администратора половинкой плотоядной стрекозы, что-то писала своим скрипучим карандашом. Сотворив на лице недовольный прищур, Ким поплыл в ее сторону. Замер, качнув пузом. А потом с грохотом шарахнул ладонью по стойке.

– Вы хоть понимаете, что под этот чертов скрип совершенно невозможно уснуть?! – проревел он грубым, мясистым голосом.

Администратор перевела на него широко раскрытые глаза. Стрекоза-модница выглядела смущенной. Карандаш быстро перешел в горизонтальное положение.

– Прошу прощения, господин Отцевич. Я не подумала, что это может побеспокоить вас.

– Вы должны заботиться о своих постояльцах, чёрт возьми! Об их покое! Сне! А я, чтоб вам пусто было, – ваш постоялец! – проорал он, капая слюной.

Фюрстенберг опустила голову, точно готическая школьница, позабывшая выучить урок.

– Это недоразумение больше не повторится, господин Отцевич.

– Постоялец! Я! – провозгласил Ким, не слушая извинения грымзы, и зашагал вверх по ступеням.

Второй этаж западного крыла преподнес детективу сюрприз. Двери всех номеров, кроме, разумеется, двадцать седьмого, были настежь распахнуты. Настоящий парад отворенных дверей, за которыми прятались они – ледяные обитатели «Синих холмов».

Ким сделал первые шаги в направлении своего номера.

– Я спать, так что катитесь все к чёрту, – прошептал он.

Детектив хохотнул и поставил ладони у лица – наподобие лошадиных шор. Ему совершенно не хотелось встречаться глазами с этими молчунами, предпочитавшими могильную тишину. По нему шарили чужие взгляды, опалявшие холодом. Ковролин всасывал звуки шагов.

Толкнув дверь своего номера, Ким ввалился внутрь и услышал, как одновременно захлопнулись двери по всему коридору. Огромный треск в чудовищной, ватной тиши. Хотелось орать от ужаса и безысходности. А еще хотелось спать.

Скинув плащ, Ким повалился на кровать, приняв перинный удар на живот. Где-то совсем рядом подпрыгнул отпружинивший револьвер. Перед тем как окончательно уплыть на лодочке, мотором которой служила выпивка, Ким подумал, что под кроватью вроде бы клубилось что-то серебристое. Его правая рука соскользнула вниз, и он уснул.

Ближе к полуночи, когда за окнами окончательно растеклась туманная ночь, Ким проснулся. Переполненный мочевой пузырь призывал его исполнить хозяйский долг. Детектив попытался встать и со страхом понял, что одна из рук ему не подчиняется.

– Пусти, ну ты чего? – забормотал он.

Стрела страха пронзила позвоночник Кима, отдавшись тупой болью в голове. Пока он дрых на животе, свесив руку, то, что существовало под кроватью, очнулось. И эта штука, судя по всему, решила поприветствовать его крепким рукопожатием. Смердело свежей землей. Голоски заунывно пели. Стучали лопатки.

– Пусти, господи! Пусти!

Ревя и катаясь по кровати, Ким принялся дергать руку. Он до смерти боялся увидеть, что с ней происходит. Но едва детектив нащупал револьвер, как пленница очутилась на свободе.

Перед глазами Кима возникла обрубленная конечность, которой недоставало кисти. Могильные лопатки постарались на славу.

Новый слой ужаса дала струйка крови, попавшая детективу на лицо. Теперь Ким голосил во всю мощь. Боль была нестерпимой. Алкоголь, напитавший тело, не справлялся с разъединенной плотью и перерубленной костью.

Следующей остановкой Кима перед смертью были пол номера и прозрение.

Детектив с завываниями грохнулся с кровати, и его взору открылось немыслимое.

Под кроватью находилось настоящее миниатюрное кладбище.

Под основанием, на котором лежал матрас, клубились серые облака, чуть залитые серебристым светом. Пыльный пол сменили десятки могильных курганов и склепов, между которыми торчали крохотные надгробия и кресты. Маленькие существа с собачьими головами, вооруженные теми самыми лопатками, как раз заканчивали хоронить мизинец добытой руки. Даже успели поставить крохотную плиту с соответствующей картинкой.

Ким, напрочь позабыв про кровоточащую культю, с ошарашенным видом уставился на грубую картинку своего пальца. Песьеголовый священник с непередаваемым страданием на морде отпевал зарытый кусочек мяса. Подобные картинки заполняли всё кладбище. Пальцы, ступни, пятки, кисти, детская голова – всё то, чего лишились постояльцы гостиницы, не умевшие контролировать себя во сне.

Кладбище походило на область черной фантазии – когда невозможное выдирает человеческий рассудок из привычной скорлупы и с чавканьем пожирает его.

Ким скосил глаза и заорал. Крошечные гробокопатели, облепив его потную шею, вовсю орудовали лопатками. Некоторые при этом пели. Кожа, волокна мяса – отделялось всё. Вопя от ужаса, будто избитое, обезумевшее животное, детектив вытянул уцелевшую руку, намереваясь разорвать песьеголового священника залпом из револьвера.

Сила, обитавшая под кроватью, стремительно втащила к себе оравшего Кима, и он исчез в пороховой вспышке единственного выстрела.

Спустя полчаса после того, как детектив нашел свое место между жизнью и смертью, в вестибюле зазвонил телефон. Фюрстенберг, пересчитывавшая выручку, сняла трубку.

– Двадцать седьмой переполнен? Я вас предупреждала, что он слишком крупный. Да, конечно, можете открыть новое кладбище в двадцать восьмом. Кладбище его имени? Что-то новенькое. Ну, раз он займет больше половины… Хорошо, как пожелаете.

Она повесила трубку и вернулась к прямым обязанностям администратора. Предстояло подсчитать доход «Синих холмов» за последние семьдесят лет. Карандаш опять пустился в скрипучий полёт над бумагой. Фюрстенберг кое о чём напомнила себе, и карандаш почти перестал поскрипывать.

В конце концов, всё ради постояльцев и их сна.

От автора

Рассказ «Кладбище под кроватью» – мой подарок читателям романа «Серая невеста Лиллехейма». Взамен я прошу немного эмоций, которые вы испытали при прочтении. Выплесните их в краткий отзыв, и мы вместе поглядим на узор, сотворённый цепью «писатель – читатель».

Оглавление

Кладбище под кроватью

От автора