Голос Ветра (СИ) [Татьяна Чащина] (fb2) читать онлайн

Голос Ветра

Глава 1

Сивая самая красивая.

Он был выше меня на голову и такой… взрослый. У него даже щетина на лице появлялась… Иногда. О чём я? О глазах его сумрачных карих, что прятались в тени широких бровей, о том, что невероятно хорош собой. Самый красивый парень в этом гиблом городке. Плечи широкие, ещё рукава чёрной толстовки закатал, а там такие руки… Музыкальные пальцы.

Возможно, он не только пел, но и играл. Я б хотела, чтобы на гитаре.

Ради Ветра я забыла о своей гордости, обо всём на свете и пришла в эту пятиэтажку, торчала в вонючем подъезде, лишь бы столкнуться с ним.

Вот он, стоял напротив. Сердце замирало, я немела, холодела и задыхалась. И боялась...

Неправильно одета? Плащ светлый, сапоги резиновые. Они у меня прозрачные с розовой подошвой и розовыми шнурками. Здесь никто так не ходил… Даже в апреле, когда снег уже почти растаял и кругом грязь и лужи.

— Зачем волосы в серый покрасила?

Голос его глубокий, бархатный, с лёгким, еле ощутимым хрипом. Я уже всё узнала, это штробас. Ни одна девчонка не устоит перед таким. Окутывал, пленил и утаскивал в какую-то пучину эмоций.

Почти три месяца училась с ним в классе, и только сегодня меня осенило, что тот самопальный и тухлый клип на Ютубе, который я крутила уже год, записан Ветровым. И это его голос за кадром.

Он редко повышал голос, но сегодня в коридоре школы пронеслась над толпой его трель. Ну, и умерла я в тот момент, а воскресла здесь, на лестничной клетке пятиэтажки.

Неладное со мной случилось! Стала узнавать у девчонок, где Илью Ветрова можно встретить.

Смеялись надо мной, я только хмыкала в ответ. Но мне нужно было спросить и увидеть его глаза. Не в школе, где суета и десятки любопытных, а один на один. Я хотела остаться с ним вдвоём.

Но как узнать наверняка, что это его клип?

Вот так живёшь, фанатеешь от красивого голоса. Думаешь, эти люди, что так поют, недоступны, они небожители. Под клипом много вопросов и предложений, а он не отвечал.

— Это натуральный цвет, — наконец-то ответила я, чувствуя, что сильно краснею. — Называется пепельно-русый.

— Нет, Лялька, это седой.

— Родилась с таким, — посмотрела вниз в лестничный пролёт.

— Родилась, — усмехнулся он, — увидела где и поседела от страха.

Я улыбнулась несмело.

Он меня оскорблял?

Никто с ним не связывался из девчонок, он колючий и агрессивный.

Но...

Говори, Ветер, говори! Я, кажется, пьянею.

Голос твой тёплый, сладкий, обнимает и ласкает.

Столько в парне очарования, как устоять?

Эта слабость могла привести к последствиям. Я, допустим, влюблюсь. Или уже...

Вернула взгляд к его рукам.

Он спокойно продолжал лузгать семечки, при этом шелуху на пол лестничной клетки не бросал. Мог бы, кругом была грязь. Не стал. Это его как-то характеризовало? А этот пофигический взгляд, изучающий меня, что значил?

Кексу с таким голосом можно многое простить, а с такой внешностью неземной тем более.

— Ездили по реке с родителями Полинки Потёмкиной, видела место, где плакучие ивы у сосен растут. Как в клипе. Это ты клип на Ютуб залил.

Встретилась с его потемневшими глазами.

— С чего ты взяла? — хмыкнул уголком приятных губ.

Мне теперь в нём всё казалось приятным. Я пыталась вспомнить, как мы с ним познакомились, какое впечатление Ветров произвёл на меня.

Смазливый. А для меня это в первую очередь, как «Аchtung!» Столько девчонок на красивых парней велись и пропадали. Мы с родителями недавно переехали, место незнакомое, о Ветрове пока что никто ничего хорошего мне не сказал. Асоциальный, из бедной семьи, всё время в одной и той же одежде и лохматый, скорее всего, потому что на парикмахерскую денег не было. И на Ютюбе сто процентов не отвечал, потому что за интернет нечем платить.

Собственно, весь этот набор мне и запрещал даже смотреть в его сторону…

Но теперь я тщетно пыталась вспомнить весь «achtung», не получалось.

Бесполезно.

Я видела его здесь и сейчас, в режиме реального времени, и балдела. Можно сказать, что влюбилась, поэтому затуманился некогда трезвый разум… Но он ведь действительно красивый! Высокий, с таким голосом, что трепетало во мне всё, когда слышала.

— По голосу узнала, — тихо ответила и посторонилась, потому что с верхнего этажа спускались парни из нашего класса.

Как бушующий поток они зацепили с собой Илью Ветрова, «смыли» с лестничной площадки.

— Здоров, сивая, — гоготнул долговязый - Егор Буравкин. Тоже одноклассник.

— Дратуте, сивая, — сказал в нос худой и длинный Витя Рекрутов, который казался пай-мальчиком из приличной семьи, а ходил с такой гопотой.

— Пепельный, — негромко ответила я.

— Она Лялька! — крикнул один из парней.

— Точно, говорящая фамилия.

— Лучше б Соска! — Подмигнул мне Витя.

Они заржали.

— Только жаль седая. Лялька, перекрасься!

— Не надо, Ляль! Рыжие и сивые — самые красивые, — пропел Ветер, уходя с ребятами вниз.

Они опять дружно заржали как кони.

И я улыбнулась. Это было вознаграждением за все мои сегодняшние страдания, мне же пришлось переступить через себя и к парню подойти, а это лишние слухи.

*****

Мама просто звонила, а я так испугалась, будто она в этом подъезде стояла и смотрела, чем я тут занимаюсь. Рука дрожала, я торопливо спускалась по грязным ступенькам.

— Да, — быстро ответила.

— Дана, ты где ходишь? — строго спросила мама.

Она боялась за меня.

Мы жили в столице, и я посещала гимназию для девочек, поэтому она думала, что я инфантильная, совершенно беспомощная и слегонца тупая. Что творилось в закрытой гимназии для девочек, лучше мамочкам не знать. И я далеко не глупая.

Вот переехали в городок, напоминающий большую деревню, теперь тряслась родительница и контролировала каждый шаг.

— Я была на тренировке, до этого факультатив по немецкому…

— Знаю. Дана! Сейчас ты где? Я у школы стою!

— А! Мам, так я к знакомым зашла.

— Ты в своём уме?! Я запретила тебе, ты здесь никого не знаешь!

— Мам, не кричи, бегу! Я совсем рядом.

Отключила звонок и вывалилась из подъезда, в буквальном смысле, потому что дверь открыли снаружи. И налетела на Ветрова, который вернулся уже без парней.

Я толком не успела сообразить, что происходит. Рюкзак сполз с плеча, я его ловила, чтобы не упал в лужу у крыльца.

Ветров схватил меня за запястье и потянул в сторону от козырька и покорёженной урны.

Уже темнело, на улице загорались высокие фонари. Рабочий день ещё не закончился, у дома было безлюдно.

Рядом с крыльцом стена из белого кирпича, отделяющая от основного входа лестницу в подвал. Туда меня и тащил взрослый высокий парень…

Почему взрослый? Он мой ровесник!

Но в момент, когда его пальцы сжимали до боли моё запястье, казалось, он просто бугай из папиных дружков. Ассоциация была такая яркая, что накатила паника, я нагнулась и укусила парня за руку.

Укушенный Ветров дёрнулся, отпустил меня. Ошарашенно округлились его глаза, он рассмеялся.

— Закричу, — предупредила я.

— Дикая! — возмутился он, продолжая скалиться. — Ты откуда к нам, из джунглей?

— А ты откуда?! Разве можно так хватать?! Что надо?!

Мы замолчали, успокоились. Нужно было бежать, но я стояла, ведь пришла к нему. Следовало что-то сделать, чтобы вычеркнуть его из своих мыслей. Ну, поёт, что теперь, всё ему позволить?

А не пошёл бы!

Я гордо откинула волосы за плечи и натянула свою голубую шапку с ушками.

— В детском саду такие модницы гуляют, — щурил один глаз Ветер, рассматривая меня.

— Извини, леопардовых лосин нет, — быстро съязвила.

Видела, ходят модницы подзаборные в таких. Улыбка сползла с его лица.

Молчали. Не расходились. Нужно первой уйти, чтобы остался приятный осадок от конфликта. Но вросла сапогами в чёрный нерастаявший сугроб. Ноги охлаждались, нос замёрз… Под вечер холодно, подмораживало лужи, становилось скользко.

Илья накинул капюшон своей чёрной толстовки и руки спрятал в карманы.

— Ты зачем пришла? Твоя Тёма тебя сдала с потрохами, ты специально обо мне узнавала.

— Чтобы спросить про клип.

Буду знать, что тут все треплются по-чёрному.

— Три месяца столичной тинкой ходила, даже не взглянула, а тут сама прибежала. Только из-за клипа? Думаешь, я поверю?

— А тебя что… Задело, что я на тебя не смотрела? — ошарашенно выпалила я.

Он хмыкнул и глянул на меня как-то странно. Печально что ли. Но потом взял себя в руки и стал смеяться.

— Меня мама ждёт, — с сожалением сказала я.

— Погоди, — он опять меня схватил.

— Ветер, нельзя так!

— Лялька, все видели, что ты ко мне сама пришла, слухи поползут.

Я вырывалась, руки выкручивала, но он тянул. Тянул меня к себе!

Будоражащее чувство полёта в неизвестность. Оно было таким острым, что казалось, причиняло боль. И вроде я ничего против не имела… Но то, что вся школа полнилась слухами разного формата, не давало покоя и настораживало. Я пыталась оттолкнуть парня. Он намного сильнее, о таком я, кстати, узнала совсем недавно… Просто с парнями не общалась никогда в жизни. Они сильные. Ветер скрутил меня почти мгновенно.

— Дикая, — повторил он и наклонился, чтобы поцеловать.

Поцеловать!

Я так мечтала об этом!

Хоть раз в жизни-то можно!

А до школы, где мама, метров триста. Блин, вдруг увидит!

Повернула голову, и чужие губы коснулись моего виска. От прикосновения пробежала дрожь по всему телу. Я почувствовала его странный запах. Илья пах дымом и почему-то кремом для обуви.

— Отпустил, быстро, — приказала я, не повышая голоса.

— Иди.

Ветров резко убрал свои руки. Я от сопротивления не успела сориентироваться и упала в грязный сугроб.

Под ладонями хрустели колючие ледышки и царапали кожу, моментально промок плащ.

Обида сковала грудь и горло, я воздух стала ловить порциями.

Это был бы позор, ещё и разрыдаться!

— Смотри, Лялька, тебя отпускать нельзя, падаешь сразу, — смеялся Ветров, пытаясь мне помочь встать.

— Убирайся! — теперь крикнула в голос.

Зарыдала, не удержалась. Поднялась и, отряхивая руки, пошла к дорожке, пару раз чуть не поскользнулась.

— Лялька, давай провожу.

— Я ненавижу свою фамилию! — повернулась к нему. — Я ненавижу, когда меня так называют!

Он остановился. Без улыбки…

А я сквозь злость и обиду хотела его… Жадно хотела его сфотографировать, чтобы запомнить Ветрова таким: красивым, с пониманием и сочувствием на лице. Такое выражение редко украшало его.

— А как? — прошептал он.

— Никак! Никак не называй меня, забудь, — я заплакала.

В кармане вибрировал телефон. Дрожащими, красными и поцарапанными пальцами я достала его. По щекам полились слёзы, я стала всхлипывать.

— Да!

— Даночка… Ты что? Ты плачешь, доченька?!

— Мама, я упала! — ревела в трубку, бежала по дорожке к ограде школы. Оглянулась, а Илья шёл за мной.

— Даночка, не спеши, скользко очень. Я жду тебя. Не плачь, мышонок.

— Не плачь, мышонок, — эхом повторил парень за моей спиной.

Я отключила звонок и побежала.

— Мама же сказала, что скользко, куда так несёшься.

— Отвали!

— Отвалил.

Через десяток шагов я остановилась. Он ушёл. Неслышно…

Не оглянулась, поспешила к школе.

*****

Моя мама очень за собой ухаживала. Ей нужно было папу удерживать надутыми губами и белокурыми кудрями. Ещё у неё грудь силиконовая, и она носила на бёдрах накладки. Мама Инга не склонна к полноте, она сидела на специальной диете, стараясь поправиться.

В нашей семье всё не как у людей.

Обычно все в Москву, мы оттуда. Все худеют, мы жиреем. И моя гимназия подразумевала чистоту и строгое воспитание, а на самом деле обычный интернат с волчьими законами. Так что Ветер, наверно, прав, я дикая.

У мамы мерседес. Матовый, красный. У папы такой же только чёрный. Очень комфортная машина. Кресла кожаные светло-коричневые, коврики пушистые. По периметру всего салона, вокруг бардачка и между сиденьями люминесцентная синяя подсветка. Панель тоже сияла. Работал кондиционер, дуя мне в лицо тёплым потоком. Я вытирала влажными салфетками руки и прикусывала губы.

Почему так глупо получилось?

И зачем Ветров мне нужен?

Как выкинуть из головы, как вытащить из сердца?

И почему так быстро я сдалась. Один день – черта между покоем и тревогой бешеной. Вчера я и не думала, что существует Ветер, а теперь он дул во мне ураганом, и я не могла вздохнуть полной грудью…

Господи, какие глаза, какой голос!!! Пусть бы он мой был!

— Тихо, Даночка, ну что ты, мышонок, — мама вытащила из своей короткой куртки платок и вытерла мне слёзы.

Я не сопротивлялась, хотя мне была противна такая опека. Мама сдала меня в гимназию-интернат, когда мне исполнилось девять лет. От себя оторвала, а теперь пыталась наверстать упущенное, забывая, что мне в мае уже восемнадцать, и мама мне на фиг не нужна. Вообще не нужна!

— Надо прекращать ходить по тёмным улицам. Дана! Вдруг бы что-то случилось?! Здесь такие банды ходят. Двадцать лет прошло с тех пор, как я уехала отсюда, а ничего не изменилось.

Вытирая мне слёзы, царапнула своим звериным маникюром, я зашипела, мама расстроилась.

— Как я устала, Дана. Хочу вернуться в Москву. Не выдержу напряжения. Тарас сказал, что скоро всё решится.

Тарас — это мой папа. Ничего милого в его фамилии нет. Лялька – злой и страшный бандит. Неспроста меня в детстве отправили жить в интернат, чтобы не отсвечивала перед папиными «партнёрами». На каникулах к бабушкам или с мамой за границу. Я всегда мечтала вот так жить, как мы сейчас живём: все вместе, свой дом, тепло, уютно. Все дома, у меня школа, у родителей работа, а ужинаем вместе.

Но такое чувство, что эта глупая детская мечта осталась в прошлом, когда я плакала, кричала, умоляла маму, стоя на коленях, не возвращать меня в интернат, ведь она такая богатая, она бы могла меня подарить другой семье, могла бы бабушкам отдать. Но это же престижно, что дочь в частной школе учится, такие деньги платятся.

Сидела рядом с ней, а не чувствовала, что она родная. Что до отца, то его откровенно боялась. Он командовал, и страшно становилось, когда злился.

Городок маленький совсем. Частный сектор занимал большую часть. Хорошо, что кроме бараков и старых домов, был коттеджный посёлок. Мне, как всегда, не повезло, в этом месте строили школу и планировали открыть в следующем году. Лицей. Мимо кассы, я уже поступлю и свалю отсюда. Родители пока не знают, что я от них съезжаю. Поступлю, подам заявку на общежитие. Вплоть до смены фамилии и внешности. Не удержат.

— Даночка, ты меня слышишь?

— Да, мама, — тихо и покорно ответила я.

Пружина будет сжиматься до окончания школы.

— Ты мне так нужна. Дочь – это всегда поддержка для матери.

Где ты была мама всю мою жизнь?

Только когда у вас с папой всё полетело к чёрту, вы вспомнили, что при побеге за МКАД нужно дочь прихватить, платить-то нечем. А тут школа бесплатная, папа даже обалдел, два языка можно изучать, волейбол, музыка, изостудия и всё за счёт государства.

— Такая большая. Парни, наверно, вьются. Ты у меня красавица. Сашка Потёмкина пыталась такой цвет волос, как у тебя, получить, представляешь, зелёный ей выдало! — она развязно захохотала.

Это же так весело, когда у старой подруги ничего не получилось.

И тут я поняла, что могу не замыкаться на маме. День назад все её слова болезненно, с критикой воспринимала. Доходило до полного отвращения, а теперь…

— Не плачь, мышонок, — невероятный, чарующий голос за спиной. — Мама же сказала, что скользко, куда так несёшься.

— Отвали!

— Отвалил.

Я улыбнулась.

— Запомни, Дана, с волосами экспериментировать только в салоне опытного стилиста.

Я достала телефон. Мама, естественно, сунула нос, чтобы посмотреть, кому пишу. Показала ей фото Полины Потёмкиной, дочки той самой Александры.

— Посмотри! И дочь у неё корова. Я говорю, все беды женщин оттого, что они не умеют за собой следить.

Да, ладно! Полинка – класс! Мало того, что фигуристая в семнадцать лет, ещё и характер зажигалки. Я просто тащусь от неё. Жалко, конечно, что Ветру она всё растрепала. Но! Раз она всё так ему рассказывает, значит Ветер узнает, что я им интересовалась, и если ему тоже нужно, отреагирует.

— «Полина, а у Ильи Ветрова есть телефон….

Я стёрла это безобразие. Конечно, у него есть телефон. Написала:

— «Полина, дай мне номер телефона Ильи Ветрова, я с ним не договорила».

Отправила.

Посмотрела на маму. Улыбнулась. Я не слышала, что она опять несла, просто смешно раскрывался её кривоватый рот.

— «Дан, не связывайся. Реально можно с ним влететь», — пришёл ответ.

— «Это как?» — отправила быстро и опять на маму посмотрела.

— «Попытаешься с ним отношения выстроить, он тебя опозорит. Он отталкивает и делает это жестоко».

— «Примеры, пожалуйста. А вообще-то я просто номер попросила. Но раз так сложно, я Витьку напишу, этому, с бабочкой на рубахе».

— «Держи».

И выслала мне номер телефона Ильи.

Я была счастлива, правда, в первые мгновения. Номер есть, а что дальше, я не знала.

С чего начать? Полина напугала реально, вдруг Ветер со мной жестоко?

Дорогие читатели! Создан цикл «Лю бовь навсегда» пока что в ней две книги, но я буду продолжать писать именно в этой серии. Эта книга полностью появиться 11 мая, будет бесплатной.

*****

Папа у меня брутальный, поэтому дом себе такой же выбрал. На окраине коттеджного посёлка, у самого леса. Здоровый трёхэтажный домина из кирпича, некрасивый, без изысков, просто коробка. Сплошной металлический забор в три метра, и за время, что мы здесь жили с Нового года, у нас появились четыре собаки в опасных ошейниках. Я их боялась, только папа с ними и контактировал. Ротвейлеры, тренированные.

Участок очень большой, кроме папиной крепости, стоял летний домик, большой сарай, тоже из кирпича, там хранился катер, который оставили старые хозяева. Гараж на три машины и баня ближе к калитке, что вела к реке. Дом стоял не на самом берегу, но если пробежать по лесочку, то можно попасть на большую пристань. Видимо, старый хозяин был не очень общительным, прямо как мой папа, и от местных жителей лесок с тропинкой к пристани был огорожен посадками ёлок. Они росли так плотно, что между ними не пролезть, а если кто пролезал, то обнаруживал между стволами и ветками колючую проволоку.

Кроме нашей семьи, в доме жила Марина Николаевна, это бывшая учительница моей мамы. Я так поняла, мама не любила математику и бывшей учительнице предложила стать служанкой. Вообще-то Марина Николаевна числилась как моя гувернантка и репетитор, но я отличница, особенно в местной школе, поэтому сушёная тихая старушка убирала и готовила. Марина Николаевна оказалась в сложной жизненной ситуации под старость лет. У неё плохой сын, весь в долгах, и пришлось старушке продать квартиру, чтобы как-то помочь своему взрослому сыну. Теперь жила у нас. Но я думала, что её ненадолго хватит. И хотя ей идти некуда, мама вела себя как полная дура, силиконовая повелительница.

У меня вот две бабушки верующими были. И я теперь думала, что Бог точно есть. Жила бы я с мамой, получила бы её воспитание. Вот такой быть – фу!

Поднялись роллеты, включился свет в гараже, мама заехала внутрь. Тут же набрала номер папы.

— Тарас, любимый, убери своих собак, я ребёнка привезла.

Он не ответил.

Пока из машины выходили, раздался свист на всю округу. Это папа вышел собак в вольеры убрать.

Мы выглянули из гаража. У нас, как в лучших домах Европы, дорожки, альпийские горки из-под снега виднелись, горели красивые фонарики.

В папе роста метр девяносто два и сто тридцать килограммов веса, при этом почти не было живота, он качался. Волосатый торс, голова бритая и чёрная борода с седыми прядями. На голое тело накинул куртку. Мы уже вышли, а он ещё свистел, и собаки бежали за ним, виляя купированными хвостами, но так как хвостики совсем мелкие, виляли собаки попами.

Пока папа не обернулся, мы с мамой семенили к дому, чтобы не попасться под горячую руки или тяжёлую ногу. Зависит от того, что папа сегодня пил: кофе или коньяк.

Такой дом большой, а прихожая маленькая. Планировка отвратительная, бывшим хозяевам нужно было иметь двадцать пять комнат, а какого размера, неважно. Здесь кругом норки.

Большое зеркало, на кирпичной стене уродливые бронзовые светильники.

— Вкусно пахнет, — принюхалась мама. — Марина!

Наша гувернантка показалась в прихожей, вышла из кухни. Очки круглые поправила и улыбнулась.

— Да, Инга?

— Инга Олеговна, — выпендрилась мама, вешая куртку на плечики и убирая её в шкаф-купе. — Чем так вкусно пахнет?

— Тарас говорит, что гости приедут скоро. Я буду ночевать в домике.

— Даже так, — тяжело сглотнула мама, я в непонимании уставилась на неё. — А мы тогда где?

Она поправила кофту, что обтягивала её идеальную фигуру, сапоги сменила на туфли с высоким каблуком и осталась в прихожей встречать мужа.

— Добрый вечер, Марина Николаевна, — поздоровалась я, свернув свой плащ.

— Добрый, Даночка, — бабуля подошла ко мне с улыбкой и поцеловала в лоб. — Что с плащом?

— Упала, я сама могу стиральную машину запустить, я умею.

— Тарас!!!

Я вздрогнула. Мы с Мариной Николаевной ближе к кухне подвинулись.

— Рот закрыла! — рявкнул густым басом папа. — Богдану взяла и поехала к своей подружке.

— Но ты же.. Ты не разрешил к Саше на день рождения.

— С ночёвкой! Завтра позвонишь утром, если скажу, что нельзя возвращаться, поедете в гостиницу жить.

— Я поняла, — мама подбежала ко мне. — Даночка, красиво одевайся, мы едем к тёте Саше на день рождения, — она была счастлива и неожиданно от восторга поцеловала Марину Николаевну. — И на понедельник учебники возьми, если придётся задержаться в городе.

Всё понятно, папины «партнёры» приезжают.

Я поднялась по узкой лестнице.

Как в средневековом замке, дремучем и страшном. Мрак какой-то. Нет, такой дом я не хотела. Будем жить в светлом деревянном коттедже, и чтобы окон много, простор кругом. Мы с Ветром купим дом по соседству… Нет! Мы с Ветром рядом с моими родителями селиться не станем.

И чтобы потолки высокие, голос моего будущего мужа будет красиво звучать в зале.

Я вошла в свою небольшую комнату с окном на реку. Кровать узкая, шкаф большой и стол письменный. Йогой заниматься нужно идти в комнату по соседству, здесь ни встать, ни лечь. Я всё белым оформила, но места очень мало.

Сразу включила ноут и по закладке вышла на Ютуб, где красовался мой любимый клип. Включила колонки на полную громкость. Вот что хорошо в этом доме – звукоизоляция. Можно орать песни, включать музло, никто ничего не услышит.

На весь экран река, вокруг сосны. Камера была приделана к носу лодки. Мимо пролетел уже знакомый мне пейзаж, очень даже красивый. Лес стеной, а потом опушка, на ней ивы над водой склонились, а за ними высокие сосны с янтарными стволами. Просто сказка.

И всё это под магический голос с хрипотцой. Вначале что-то вроде шаманского пения. Потом шёпот. Половины слов я не могла различить, Ветер словно на иностранном пел. Поняла только часть:

«Под звездопадом в полной тьме

Я кротко прикоснусь к тебе.

Забьются молотом сердца….»

Ля-ля-ля, чего там, до конца.

И такой раскат чудесных завываний Ветра, что я просто ныла и балдела. А он ещё красавец писаный, и ему семнадцать, как мне.

— «Я опять посмотрела клип, это ты поёшь. Мне очень нравится, год слушаю», — написала и не отправила.

Полина Потёмкина насколько надёжна? А не дала ли мне она свой второй номер?

Я заяц стреляный, там, где я жила, такие подлянки делали! Представлялись парнями, писали всякую интимную фигню, а потом всю переписку выставляли напоказ и смеялись. Травить могли месяцами.

Мы учились с Ильёй в одном классе, мне спросить у него телефон не было проблемой. И мне плевать на местные загоны, типа смешно с парнем общаться, позорно искать его…

Позорно, капец!!! Вообще себя потеряла с этим Ветром. Ещё и кликуха такая: напишешь первой, потом лови его в поле.

Больно как-то, я отключила клип и врубила слёзоточительно-долгострадательные песенки брошенных девочек.

Попользуются и бросят.

Сколько таких историй!

Да и фиг с ним, осталось до окончания одиннадцатого совсем мало. Я и дома могу обучаться, если в школе что-то не так пойдёт.

Мне бы попробовать, мне бы испытать!

Я так хочу, хочу впервые поцеловаться!

Не так, как Илья меня дёргал, а сама обнять его.

Сняла короткую клетчатую юбку синего цвета, чёрную водолазку. Колготки противные стянула. Встала перед зеркалом в одном нижнем белье.

Эх, не в папу я. Грудь и бёдра имелись, но всё такое миниатюрное, а я ещё эти сапоги таскаю и шапку, как у модниц детского сада, пожалуй, ещё и младшей группы.

А мне уже можно с парнем гулять.

Я покрасовалась, попринимала всякие секси-позы, как супермодель перед фотоаппаратом. Сделала несколько селфи. Упала на кровать и расправила пепельные пряди по молочному пушистому пледу. Локтями грудь собрала, чтобы видна была в чашечках.

Посмотрела фото, выслала парочку своим бывшим подругам в закрытую гимназию. В ответ сразу прилетело такое же только без нижнего белья.

— Дуры, блин, — расстроилась я.

Правильно, кто в современном мире девчонок в семнадцать лет запирает?

Зато я теперь свободна, а они там сидят до сих пор, телефоны, как зеки, по матрасам прячут.

Волосы собрала в причёску, открыла шею, достала свою косметичку. Музыка задолбала своими страдашками, пришлось включить что повеселее. Пританцовывая, накрасила тушью ресницы. Краситься я начала совсем недавно. Прошлым летом с мамой ездила в Испанию, там меня она многому научила: и мейкап делать, и самостоятельно волосы убирать. Ухаживать за собой. Поэтому я гладкие ножки кремом ароматным покрыла. Обожала запах малины. Продолжая танцевать, брызнула духами на волосы и везде-везде.

Чулки, платье стильное, чёрное в белый горох, мама за него больше ста сорока тысяч отдала. Никто здесь не оценит, но мама цену всем скажет обязательно.

Я смотрела на номер Ветрова и думала, как бы написать и не наткнуться на подлость.

— «Забьются молотом сердца», — написала фразу из его песни. И отправила.

— «И?» — пришёл ответ.

Класс! Он отвечал. И так быстро!

— «Забьются молотом сердца …. Ля-ля-ля, чего там, до конца. Не уловила слова».

— «Со злобой вместе до конца».

— «На фига так?»

У меня что-то настроение упало, я выключила музыку и села на кровать.

Учебники на понедельник нужно собрать… Если в гостиницу, то джинсы взять и свитер.

— «А ты бы что вставила?»

— «Куда?»

— Блин, — я напряглась, пытаясь стереть сообщение.

Тормоз! Я тормоз! Как такое можно было написать?!

— «Туда!»

— «С любовью вместе до конца».

Он не ответил. Уже знал, с кем переписывался. Полина Потёмкина наверняка доложила. И это точно его номер.

Больше первой я писать ему не стану! Мне уже было стыдно.

Мама вошла в комнату уже вся при параде. Причёска, розовое в обтяжку платье до колен. Подошла ко мне.

— Отличное платье, не зря потратились! Даночка, какая же ты у меня красивая!

— Это потому что сивая, — улыбнулась я.

— Сивые кобылы, ты – мышонок, но самый милый на земле.

Поцеловала меня.

Наверно… Мне это понравилось, и я обняла маму.

Голос Ветра

Тёмыч – это кликуха брата и сестры Потёмкиных. Он Артём, на восемь лет старше Полинки, так что, уходя из школы, оставил ей погремуху.

Тёмыч, или Полина Потёмкина, была девушкой высокой, плотного телосложения, у неё имелась солидная грудь, попа, глазищи зелёно-карие, волосы тёмные ниже пояса. Бровки-реснички-губы по моде. Пробивной характер.

Она мне очень нравилась. Вот такой бы я хотела быть! И всё на свете знать. Она умная, умела общаться с людьми. Полина вроде даже шефство надо мной взяла, так что я могла с гордостью заявить, что одна подруга у меня точно имелась.

Дом Потёмкиных один из самых крутанских в коттеджном городке. От нас находился в двух километрах, тоже на берегу реки и за таким же высоким забором, только не таким страшным. У Потёмкиных кованая ограда и ёлки вокруг.

Мы въехали во двор, Тёмыч с подругами шмыгнули от центрального входа, оставив в воздухе сизое облако.

— Она ещё и курит, — недовольно прошептала моя мама, ставя машину рядом с хозяйским внедорожником. — Даночка, постарайся поменьше с этой Полиной общаться, она тебя плохому научит.

Тётя Саша Потёмкина такая же, как её дочь. Точнее, наоборот, Полинка в маму.

— Инга! Отпустил что ли? — смеялась тётя Саша, выскочив на крыльцо. Встречала нас с распростёртыми объятиями.

— Саня, я даже с ночёвкой, если пустишь.

— Конечно! Девочки, проходите.

Пальто с капюшоном, сапоги на каблуке. Все вещи оставила в машине, со мной только маленькая сумочка для телефона и помады.

Они ушли, а я стояла на крыльце и стучала каблуками, вроде как шла следом. Как только солидная резная дверь из дерева закрылась, пошла в сторону, где скрылась Тёмыч с подругами.

Они стояли под козырьком у фасада дома.

— Ну как? — улыбнулась Полина. — Что Ветер тебе сказал?

Две её подруги уставились на меня во все глаза в ожидании ответа.

Нужно было с мамой пойти.

Во-первых, с Ветром у меня голяк. Ничего пока не произошло, я не была счастлива и не убивалась от горя. Во-вторых, я точно не хотела распространяться о нём.

Отвлеклась, потому что во двор въехала ещё одна машина.

— Фу-у, это Витька Рекрутов, — скривилась худенькая блондиночка, тоже наша одноклассница.

Фаина Павлова. Назвали её так странно в честь какой-то песни, которую воскресный папа девчонки пел постоянно, когда приезжал к ней в гости. Подруга Фаи — Майя, они не разлей вода и под копирку современной моды. Поэтому над ними чутка издевались, называя Фая-Майя и считая, что это одно лицо и одна вот такая девушка.

«Фая-Майя идёт». «Фая-Майя нам сказала», кто из них кто, порой даже не интересовались.

— Странно, я его недавно видела у школы, — удивилась я.

Рекрутов, тощий жилистый пацан, приехал точно с таким же отцом: худым и вытянутым. Старик ругал нашего одноклассника, размахивая букетом роз как веником. Витя молчал, опустив глаза, держал большой подарок в золотистой упаковке.

— Чтобы я тебя с ними не видел! — донеслось до моих ушей.

Рекрутов старший отобрал подарок у сына и направился в дом.

Витя, сунув руки в карманы, медленно поплёлся следом. Заметив нас, остановился.

Под чёрной курткой белая рубаха, под воротником красная бабочка. Смотрел Рекрутов именно на меня. Глаза у него небольшие, серо-голубые. На лицо неприятный, ещё и прыщи.

— Дратуте, сивая, — сказал в нос.

Девчонки захихикали.

— Как жизнь? Тебя тоже сюда? — подал мне руку.

Смотрел внимательно

— Будто в тюрягу! У меня в гостях всегда весело, — возмутилась Полина.

Она зажевала полпачки жвачки и взяла его за руку, потянулась на крыльцо, минуя ступеньки. Рекрутов чуть не упал, вытаскивая нашу упитанную Тёмыча.

— Тёма, худей! — ревел он, тужась, тянул на себя девушку.

— Это тебе тела не хватает, — Потёмкина поправила грудь в платье и волосы откинула эффектно за плечи. — Но я рада, что ты приехал. Давай, родичи напьются, и мы свалим.

— Давай, — согласился Витя и подмигнул мне.

— Запал на тебя, — шептала мне на ухо Фая-Майя.

От этого даже возмутилась. Я контакт налаживала с Ветром, мне всякие лишние не нужны.

*****

Пили конкретно.

Отец Полины задержался в командировке, поэтому мама её оскорбилась, а так как моя мама Инга и Рекрутов старший по имени Петя тоже приехали без супругов, начался какой-то доморощенный беспредел, где троица вспоминала прошлое и веселилась до упада, забыв, что были ещё другие гости.

Мы сидели отдельной компанией и ждали нужной родительской кондиции.

У нас даже был отдельный столик с канапе и соком. Витя пил шампанское, хотя ему не было восемнадцати.

— Не хочешь, Лялька? — спросил он, предлагая мне тонкий высокий фужер с шипучим вином.

— Нет, — я проверила свой телефон. Девчонки из гимназии дурачились: прислали несколько смешных фотографий.

— Ветер таким не угостит, — усмехнулся Витя. — Он живёт в сарае и сам себя кормит.

— Началось, — недовольно протянула Полина.

— Скажи, что не так, — с вызовом посмотрел на неё Витя.

— На фига ты это говоришь?

— А что ты так взъелась? — вскинул бровь Витя, изящно и очень красиво отпил из фужера. Вообще он был не лишён манер и знал правила этикета. Смотрелся в местной сливочной элите как свой.

Хотя он и был свой.

— Давай проедем в «Луг».

— Какой лук? — поинтересовалась я.

— Клуб «Луги-Луг», самый клёвый, но там по паспорту с восемнадцати, — ответила Фая-Майя.

— А что такое название стрёмное, слышится «Лук», — поморщилась я.

— Хозяин — нарик, — хохотнул Витя. — Почему нет, Тёмыч. Отпрашивайся. Там сегодня Ветер воет. И его сдует, Лялька, если он узнает, что твоё платье стоит сто сорок тысяч.

— Сто тридцать восемь, — уточнила я и немного оторопела, когда они дружно на меня уставились во все глаза. — Это правда.

— Мы не сомневаемся, — хмыкнула Тёма и пошла отпрашиваться в гости у тёплой мамы, которая представляла тамаду …

— Платье моей бабушки стоит сто тридцать восемь тысяч, — смеялся Витя. — Лялька, а правда, что ты жила в институте благородных девиц?

— Гимназия-интернат для девочек, — я закусила вкусным пирожным и стала пританцовывать в нетерпении.

А вдруг меня тоже с собой возьмут!

Оторвалась от стола, но Витя поймал за руку.

— Потанцуй со мной.

— Нет, — рявкнула я и побежала вылавливать Полину.

Я хотела… Задыхалась, как хотела в ночной клуб. В первый раз! Это будет круто.

В зале стало шумно, взрослые выпили, для них начались конкурсы.

— Полина, нет! — шипела тётя Саша, выталкивая дочь из круга приглашённых.

— Мам, ну мы… — Тёма поймала меня взглядом. — Мы с Даной будем ночевать у Рязанцевой Вари. Что нам тут делать?

Тётя Саша тёмными стеклянными глазами поймала меня, и я расплылась в улыбке, закивала головой.

— Мам! Можно с Полиной?! — тут же крикнула.

Мама Инга вообще потеряла страх, в объятиях Рекрутова старшего махала мне рукой и что-то там смеялась.

— Ну смотри, Полина! — пригрозила дочери тётя Саша. — Только узнаю, что ты к этому мужику ездила…

— Мам, ты чё? Тебя обманули, я никогда!

— Иди, не порти мне настроение!

Тёмыч прихватила меня под руку и потащила на выход.

— Так, блаженная наша, слушаешься меня во всём, поняла?

— А что это ты меня так ласково? — обиделась я.

— Потому что ты круто отличаешься ото всех. С Витей постарайся наедине не оставаться, он не надёжный, — она больно хлопнула меня по плечу. — Я за тебя в ответе, Лялька!

— А Ветер?

— Ветер надёжный, но он тебе и не предложит с ним пойти.

— Почему это?!

Мы дошли до нашей компании. Полина, прихватив Рекрутова за ремень брюк и Фаю-Майю за локоть, повела их за собой, я семенила следом, закрыла дверь в зал. Улыбка не сходила с моего лица.

Мой первый ночной клуб!

Глава 2

*****

На моё семнадцатилетние папа купил розового вина и дал мне выпить стопку. Мне не понравилось. Кислое и противное. Ещё часа четыре во рту оставалось послевкусие, бархатное и немного вязкое. Но я ощутила лёгкий хмель.

Когда ехали в такси в центр города, без выпивки ощущала, что пьяна. Всё, что происходило со мной, казалось сном. Тепло, хорошо, весело. Мелькали тёмные улицы в огнях, смеялись одноклассники, и я чувствовала себя взрослой и раскрепощённой. Взгляд ясный, слух отличный, я чётко ощущала запахи, но при этом словно не со мной это происходило.

— Витя, ты же нас не бросишь? — спросила Фая-Майя.

Мы втроём сидели на заднем сиденье. Я ощутила весь кайф прикола, что Фая-Майя – один человек, когда водитель сказал нам, назад можно только втроём… После долгих уговоров, взял нас всех вместе. Полину посадили вперёд, потому что у неё самый большой зад, а Витёк в середине девочек, приобнял меня. Я не сопротивлялась, но когда его рука начала дёргать пуговки на моём пальто, откинула его запястье.

— Ну, не знаю, — протянул он. — Вон Лялька не хочет.

— Что за фигня? — возмутилась Полина и повернулась к нам с переднего сиденья. — Данка, ты чего?

— Я хочу! — возмутилась и зло глянула на Витю, у него ухмылка на лице застыла.

— Эй, Рекрутов, я отвечаю за неё, — шикнула Тёма. — Если откажешься провести в клуб, я найду, кто это сделает.

— Ветров что ли? У него выступление, телефон отключен.

— На Ветре свет клином сошёлся? Не он, — повела бровью Полина и отвернулась от нас.

—Да-да, — подтвердила Фая-Майя и гордо выпрямилась.

— Я не отказывался!

Вот как Полинка его на место поставила, что даже руку от меня убрал.

Она самая классная девчонка!

И я не сомневалась, что если не Витя, то Тёмыч решит вопрос с прониканием в клуб без паспорта.

Внутри меня били фонтаны. Предчувствие чего-то необычного, немного запретного, потому что восемнадцати мне не было. А запретный плод очень сладок. Слюнки текли.

Нас высадили у клуба с потрясающей вывеской. Зелёный луг и жёлтое название клуба «Луги-Луг» то появлялось, то исчезало, а также танцевали вертикальные голограммы у входа. И Москвы не надо, так всё круто смотрелось. Мигающее табло обещало три танцпола, бар, ресторан и живую музыку.

Но в центральный вход мы не пошли, Витя повёл окольными путями, и, проходя мимо длинной очереди, я широко улыбнулась. А мы всё равно попадём, и паспорт не надо показывать.

Полина нервно дымила флэшкой, когда Витя нас оставил. Фая-Майя залезла в телефон и хихикала, что-то там высматривая. Я же сосредоточилась на обстановке, чтобы потом вспоминать этот случай. Сделала пару фотографий мокрого асфальта с лужами, кирпичный фасад здания, заклеенный множеством рекламных брошюр.

Долго ждать не пришлось, вскоре железная дверь под жёлтым фонарём открылась, и нас впустили внутрь.

Гремела музыка, мы прошли мимо кухни. В стороне остался беснующийся зал, мы пробирались к гардеробу.

Хорошо, что полутьма, я словно терялась в ней, становилась одной из светящихся фигур, частью этого безумного всплеска энергии. И я жадно желала быть в центре событий, уйти в зал. Мои спутники знали, куда идти и что делать. Я, получив светящийся номерок в гардеробе, не спешила никуда идти. У зеркала распустила волосы, став внешне немного старше.

Прошла дальше, изучая помещения. Впереди мелькала Полина. У неё платье оказалось необычное: в неоновом свете горели молнии на карманах и оторочка по подолу платья. Она как-то быстро наткнулась на взрослых парней, которые мимо её не пропустили.

Зал оказался дальше, а мы стояли у лестниц, что вели вниз и наверх.

— Детка, а тебе восемнадцать есть? — кричал высокий молодой мужчина в чёрной футболке и узких джинсах.

Рядом с ним замер его низкорослый друг, тоже не прыщавый мальчишка. Он уставился на меня и улыбнулся. Не красивый и не страшный, обычный, ещё и с меня ростом.

— Подруге твоей точно пятнадцать, — рассмеялся он.

— А вот и нет! — дерзко ответила я, очень громко, чтобы музыку перекричать. — Я просто мышонок, я должна быть такой.

— А я Котик, — он протянул мне руку.

Рассмеялась и подарила незнакомому типу рукопожатие. А ладонь его прохладная и твёрдая. Он меня поймал и потянул в сторону, мы освободили дорогу, пробивающимся на второй этаж большим банану, яблоку и груше.

Объемные костюмы актёров нас потеснили, и я оказалась рядом с незнакомцем. Смеялась, провожая взглядом ряженых. Потом посмотрела на мужчину рядом.

— У тебя наколка на шее! Какая интересная, — удивилась я и потрогала выпуклого дракона в китайском стиле. Рисунок шею выгибал и распускал маленькие крылья.

Глаза незнакомца блеснули, лицо, словно маска, замерло в лёгкой ухмылке… Или это улыбка? Он вроде оторопел оттого, что я его потрогала. Но у него такие рисунки на теле! Я, конечно, видела наколки. Но не так близко.

— Это был шрам, — пояснил он и добавил: — Мышонок.

— А здесь тоже шрам? — я трогала рисунок на запястье, там был выколот прыгающий тигр. Но под ним шрама не оказалось, это был 3D-эффект. — Вау, круто!

Полина потащила меня в сторону туалетов.

— Мальчики, мы только пришли! — кричала она взрослым парням, — Никуда не делись!

— Поля, ты что?! — испугалась я, когда она крепко сжала мой локоть.

Тащила чуть ли не насильно. Затягивала в сторону женских туалетов, где горели жёлтые, красные и синие фонарики и красиво перекрещивались их острые лучи. Пахло ароматизаторами, и шумела вытяжка.

— Данка, скажи мне, ты девственница? — приглушённо рычала Тёмка,

— Да, а что?

Она резко развернула меня к себе и уставилась мне в глаза своими злыми чёрными зенками.

— Тогда какого художника ты заигрываешь с мужиком старше тебя лет на восемь, у которого на роже написано, что он подонок?!

— Я?! — испугалась и огляделась по сторонам. — Я не заигрывала! Как написано? Как ты определила?!

— Ты его трогала, рассматривала, чуть не вешалась! Знаешь, что мужики, особенно взрослые, очень конкретный интерес к девушкам имеют? Ты вот так поиграешь, а потом этот Котик тебя сожрёт. Что я, блин, твоей маме скажу?! — орала она.

А ведь… ведь она была права.

Когда до меня дошло, о чём она говорила, так испугалась, что выпучила на Потёмкину глаза. Зря я из закрытого учебного заведения и в ночной клуб прямо… Я ж ничего не знаю об этой жизни!

Мне казалось, что пол уходил из-под ног, меня засасывало болото, и вот уже дышать сложно. Чуть ли не паника накатывала, как будто этот Котик меня съедал.

— Мне надо домой вернуться, — приняла твёрдое решение. — Ты права, я… Поля, я в интернате…. Я не выходила никуда, Ветер меня дикой назвал…. Я не знаю, как себя вести.

— Ты что?! Какое домой! А я?! — расстроилась Тёмка. — Стоп! Я сейчас тебя сдам в самые надёжные руки этого города! Всё в поряде, Лялька! Только одно условие, утром встречаемся и говорим, что ночевали у Варьки!

Я пожала плечами. На самом деле я хотела срочно уехать, можно не к папе, можно в дом Потёмкиных, но лишь бы не оставаться в этом опасном месте.

Но и Тёмкунельзя кинуть. Фаю-Майю уже не было видно, Рекрутов куда-то исчез, а она… За три месяца Полина стала мне настоящей подругой и проводником в этом сложном мире.

Веселье, кураж, азарт — все чувства, будоражащие меня на входе в этот клуб, как рукой сняло, когда поняла, что чуть не вляпалась. Но был шанс всё изменить, начать знакомство с ночной жизнью заново.

— Про какие руки ты говоришь? — спросила я, когда Полина печатала сообщение.

— Пока не знаю, найдём, — задумчиво ответила она. — Пошли, что покажу.

Мы вернулись с ней к лестницам, от них завернули в длинный коридор, по которому ходили люди. Музыка становилась всё тише и тише. Затем коридор влился в просторный холл.

— Здесь ресторан, просто постой, посмотри, — шептала Полина, запихивая меня к тяжёлым бархатным портьерам бордового цвета.

Время было к полуночи, публика в ресторане разогретая. Стояли столики, сновали официанты, сцена была с микрофоном… Люди у сцены танцевали под живой вокал. Кажется солист исполнял известный хит латинского певца с очень эффектным штробасом.

Я не дышала, улыбка росла на лице. Ветер был великолепен.

*****

Он отбеливал зубы, однозначно. Его блистательная улыбка вторила белоснежной футболке под чёрным пиджаком. Ветер вроде был на сцене, пел для публики, но на собравшихся не смотрел. Джинсы обычные, волосы небрежно растрёпаны.

У меня от улыбки щёки заболели, я так была счастлива просто смотреть на него.

А какой голос!

Это блаженство!

Публика была взрослая, но всё равно засматривалась на Илью. Женщины в возрасте только и стреляли глазами, спрашивали о нём официантов.

Потому что впечатлял. Вроде и стройный, но широкоплечий, симпатичный и голос. Голос Ветра мог сразить любую женщину, даже модницу младшей группы детского сада.

Тепло становилось мягким. Сердце трепетало, наливалась душа лаской и нежностью, и приятная истома делала меня слабой. Мне так хотелось к нему прикоснуться. Или пусть бы он меня трогал, я больше не буду сопротивляться.

Это самые надёжные руки в городе?

Улыбаясь, написала сообщение Тёме:

— «Ты же говорила, что Илья асоциальный, нищий, с ним лучше не связываться».

— «Врала безбожно! Всё нормально, Ветров тебя вытащит».

— Бах! — напугал меня Витя, налетев сзади. — Так и думал, что ты здесь.

Он прищурился и посмотрел на Ветрова.

— Фальшивит. Кто услышит, уволят.

— Ничего не фальшивит, — фыркнула я. Хотела написать ещё одно сообщение, но Рекрутов украл мой телефон и побежал из ресторана.

Теперь я понимала, почему в клубы малолеток не пускали, для нас есть огороженные места в торговых центрах, там ещё бассейны с мячиками.

Рекрутов побежал по какому-то запасному техническому коридору. Никого не было, светильники горели через один.

Этот долговязый меня бесил, он мне не нравился, и я его уже ненавидела. Отвлёк меня от концерта талантливого Ильюши! Я тут влюблялась медленно, тащилась, а он со своими дикими играми.

— Отдай телефон!

Когда я пыталась телефон отобрать, руки вверх поднимал.

Слишком высокий

Он прислонился спиной к стене и стал ковыряться в моём гаджете. Замер и сильно покраснел, глаза выпучил.

— Это мои подруги из гимназии, — подкусила я губы и залилась краской, чувствуя дикий жар на ушах и щеках. Можно было не смотреть, на что Рекрутов наткнулся. — Витя, отдай немедленно.

— Я думал, что-то вроде института благородных… очень благородных девиц, — загробным голосом выдохнул он, листая мою галерею. — Это ты… Красивое бельишко, в горошек, это что деньги приносит?

— Отдай! — закричала я, а гад поднял мой телефон, уставился на меня.

Молчал, я сложила руки на груди и встала к противоположной стене. Смотрела ему в глаза. Наконец-то экран телефона погас, и я облегчённо вздохнула. Витя попытался войти в галерею, но всё, поздно, закрылся телефон, а пароля он не знал. Кинул мне гаджет, я хотела спрятать в сумочку, но увидела сообщение от Ветра: «Ты где?»

— «Второй этаж, недалеко от ресторана, какой-то потайной коридор», — печатала подробно, чтобы не ошибся. Улыбалась.

— Дура. Я тебе серьёзно, он в сарае живёт, спит с кем попало без разбора, и ему девятнадцать.

По телу пробежала дрожь. Да, Ветров выглядел старше, даже парни, кто выше его, лицами, как мальчишки, а он уже со щетиной… Иногда.

И что это меняло?

Собственно, ничего. Второгодник, наверно, была причина.

— Мышонок, еле тебя нашёл.

Я в ступоре вытянулась по струнке.

Витя нахмурился и тоже выпрямился.

— Какие-то дела? — очень строго спросил Котик с наколкой дракона на шее, кинул злой взгляд на Витю.

Так папашины дружки делали, шею разминали. Кулаки сжимали-разжимали, прежде чем кого-то ударить.

— Нет, — ответил Рекрутов, он похоже тоже понял, что этот незнакомый мужик агрессивно к нему настроен.

— Витя! — ахнула я.

Он что собирался меня одну оставить с этим плохим человеком?!

Но мой одноклассник поник. Оценил мужчину и пошёл дальше по коридору. Я было за ним кинулась, но «на лицо подонок» мне путь перегородил и усмехнулся, пожирая меня взглядом.

Как Полина определила, что он негодяй? Средненькая внешность. Взгляд?! Да, у него был совершенно холодный, немного ненормальный взгляд.

— Витя, — я ещё раз глянула, куда ушёл парень. Он уже исчез из коридора. Пришлось взять себя в руки. — Предупреждаю, я малолетка.

— Уже понял, — усмехнулся молодой мужчина, потирая руки и оценивая мою фигуру. — Платье зачёт, у моей бабушки такое.

— Это брендовое! — возмутилась я.

— Вижу, горошек французский, — оскалился он. — Пошли, выпьем, мышонок.

— Я не пью.

— Не предлагал алкоголь, здесь есть хорошие коктейли для мышат в платьях в горошек.

А глаза лютые. Они всё выдали. То, что я несовершеннолетняя, ему вполне подходило.

Именно на такого однажды наткнулась моя знакомая из гимназии. Он её угостил, а проснулась она растерзанной. Девчонка к нему пришла, а он её выгнал и поиздевался.

— Просто я должна тебя предупредить, что меня трогать нельзя, — хрипло прошептала я и прокашлялась.

К кому я, если всё плохо? К папе! Даже если проблемы в гимназии, папа мог забрать на неделю, организовать поездку к бабушке... Но папы рядом не было, никто не защитит.

— Да я не трогал, предложил угостить тебя. Подруга твоя с моим знакомым укатила уже, — он приближался. Я чувствовала его силу и жуткое такое неотвратимое давление. — Что, выпить не можешь просто? Ничего же не произойдёт, народа внизу много, не захочешь танцевать, не будем. Кстати, можно в ресторан. Что едят мышата?

Он стал тяжело дышать, глаза блуждали по моей фигуре. Потом перекинулись на лицо и зависли на губах.

Да что бы я! Что бы я хоть раз! До мужчины дотронулась! В ночной клуб поехала!

Никогда!

— Эй, мышь, ты что? — рассмеялся мужик, — плакать рано...

— Дана!

— Илья! — жалобно простонала я, глядя на напирающего незнакомца.

*****

— Это твой друг? — поинтересовался мужчина, рассматривая Ветрова.

Тот ещё издалека брови свёл к переносице, и его глаза карие совсем спрятались в тени, только поблёскивали иногда, когда приглушённый свет светильников падал на них.

Он накинул серое пальто… Ветров в пальто! Ни разу в жизни не видела, всегда в спортивном костюме.

— Мы уезжаем, Дана.

У Ильи очень сильный голос, он так это сказал, что я прижала к груди сумочку и немного растерялась

Он же не стал бы меня ругать и отчитывать?! Тогда откуда это дурацкое чувство, что сейчас Ветров заговорит голосом моей мамы и начнёт прилюдно меня позорить за плохое поведение. И расслабиться не получалось. Мужик рядом ещё напрягся, так что я физически ощутила его недовольство.

Надо было прекращать загоняться. Илья просто меня спасает, а это странное чувство, что он старше… Потому что он старше! На целых два года. Ему девятнадцать! Офигеть! А говорят, теперь нет в школах второгодников, учителям за каждую двойку дают нагоняй…

Фух! Улыбнулась Ветрову, но он смотрел на незнакомого взрослого мужчину.

— Да! До свидания, — громко сказала негодяю, чтобы понял, я не передумаю.

Не знаю почему, но он отступил. Видимо, Илья имел очень грозный вид. Не такой, как трус Рекрутов. И я даже подумала, что Ветер за меня бы вступился, если б этому взрослому любителю мышат пришло на ум меня силой тащить.

Илья протянул мне руку, и я побежала к нему.

Взяла его горячую ладонь. По телу странное волнение пронеслось.

Я ещё переживала, что так неудачно с незнакомым мужчиной получилось. Всё по моей глупости, но бежала рядом с Ильёй и постепенно забывала обо всём на свете.

Он на меня ни разу не посмотрел, а вот я только и делала, что пялилась на парня. У него острые скулы, щёки провалились, играли мышцы под ними. Губы у него такие… Тёмные. А ещё у него ресницы длинные.

Мы шли сквозь бушующий зал в свете ледяных, разноцветных лучей. И я чутко ощущала, как он пальцами поглаживал мою ладонь. В этот момент пропадала реальность вокруг, мы шли просто сквозь стихию, разбушевавшуюся природу, но, так как вдвоём, спокойно всё преодолевали.

— Платье — класс, у моей бабушки такое было, — усмехнулся Илья, подталкивая меня вперёд.

Вот далось им всем моё платье!

В гардеробе вытащила номерок и забрала своё пальто. Капюшон сразу накинула.

— А шапка с ушами где? — усмехался Ветер.

Я бы с удовольствием, как дурочка, улыбнулась в ответ, но эта фигня с моей убогостью и неспособностью соображать и ориентироваться в современном мире, словно порок, на мне осел и серьёзно прессовал. Не дала Илье свою руку, перчатки натянула и первая вышла из клуба.

— Пошли до магазина сходим, — предложил Ветров, за талию меня направляя сквозь толпу. — У нас в районе нет круглосуточного.

— Я у тебя буду ночевать? Как вы с Тёмой договорились? Вы теперь мои родаки, решаете, куда и что, — выскочила на свободный тротуар ночного города.

Люди только у клуба, чем дальше, тем пустынней.

— Могу отпустить на все четыре стороны, — ехидно усмехнулся Ветров.

Как только сказал это, я отвернулась от него и пошагала в обратную сторону.

Нужно было взять такси, видела, стояли недалеко. И поехать… Подставить Тёму? Чёрт, но не ночевать же у Ветрова правда. Папочка нашёлся! Девятнадцать ему!

Он догнал меня и забежал вперёд.

— Мышонок, давай Тёму не будем подставлять, мать её убьёт.

Именно об этом я и думала.

Только это и останавливало.

Можно было в гостиницу… Мне дадут номер в семнадцать? Я ничего не знала.

Взгляд подняла на Ветрова и утонула в его глазах.

Они в ночи казались беспросветными, как небо над головой. Уличное освещение оставляло в сумрачной радужке настоящую россыпь звёзд, и, возможно, если смотреть Ветрову в глаза очень долго, то можно увидеть млечный путь.

Всё, на что мне хватило сил, это рот закрыть и не пялиться на него с текущей слюной.

Идиотка.

— Ладно, не буду язвить, раз так остро реагируешь, — он почесал затылок и опустил глаза.

— Спасибо, безмерно благодарна, — усмехнулась я.

Наверное, никогда я не смогу на него обижаться или показывать свой характер. А что у меня с характером? Я просто всё время себя виню в несостоятельности и неспособности существовать самостоятельно. Но это же однажды закончится, я всему научусь.

Мы молчали, стояли напротив друг друга. Некоторое время не смотрели в глаза, а потом он первый протянул руку. Мои пальцы в перчатке утонули в его ладони. Взгляды встретились. В жар кинуло. Ветер шептал:

— Как насчёт кильки в томатном соусе, буханки чёрного хлеба? Я получил немного деньжат, можно купить ещё курицу гриль.

— Я не голодна.

— Везёт же, — нахмурился Ветров, застегнул пальто.

— Я никогда кильку не пробовала, — призналась я, растерянно глядя по сторонам.

— Так это ко мне! — Ветер улыбнулся во весь рот.

А улыбка у него голливудская, на миллион долларов США.

Что он забыл в этой глуши? Да нет такой причины, которая бы помешала такому… обалденному парню с голосом, талантом и внешностью вырваться на эстраду, подиум. Да такому куда угодно можно податься, его везде примут. Даже в кино!

И стало мне неприятно от своих мыслей… Потому что тогда в его жизни не найдётся места для меня. И он не станет кормить меня килькой в томатном соусе.

Как страшно!

— Мышонок! Я тебя таким угощу, что в фешенебельных отелях не подают!

Он словно не понимал, чем обладал. Или не хотел видеть перспектив. Нужно было воспользоваться этим, пока большой-большой мир не поглотил Илью Ветрова. Пока я не лила слёзы у телика, глядя, как он выступает на сцене, и беснуются у его ног тысячи поклонниц.

Поджав губы, я подумала и кивнула.

— Я буду кильку в томатном соусе. И ещё я хочу попробовать лапшу быстрого приготовления, — прошептала, словно боялась, мама заверещит, что это запрещено, от этого разжижаются мозги и вытекают глаза.

— Давай договоримся, — завороженно смотрел на меня Илья Ветров. — Если тебе что-то захочется впервые попробовать, обращайся сразу ко мне.

— Хорошо, — кивнула я и смущённо рассмеялась. — Буду пробовать странную еду.

Мне хорошо!

Немножко недопонимала, а точнее серьёзно не догоняла. Почему такой парень одинок? Мне казалось, что на него девчонки вешались. Небогатый? Только из-за этого? Не может быть такого, что в этом городе все девчонки меркантильные. К тому же у него явно всё впереди.

Дурной характер, как многие говорили?

Но я этого не видела!

Много чего не видела, нужно это признать. И подлого негодяя, скорее всего, от нормального пацана не отличу.

В данной ситуации, когда я утопала в Илье и растворялась без остатка, ощутила свою слабость.

Я – мотылёк, который видит, что погибли другие красавицы, сгорев в огне, но хочет прикоснуться к нему, потому что танцующее пламя завораживает…

Ветер манил к себе, прельщал внешностью и голосом.

И оттолкнуть его я не смогу.

Ещё один тёмный взгляд, таящий в себе звёздное небо, улыбка мягкая, и нет меня…

Всё знала, обо всём предупреждена. И вот так бездарно отдавалась в полную власть взрослого парня.

Влюблённость она такая… Страшная сила! Против неё не попрёшь.

— Дана, что случилось? — насторожился Ветров и начал пуговицы на моём пальто застёгивать. Пальцами своими музыкальными. — Нельзя нараспашку ходить, — улыбался он. — Заболеешь.

— Ухаживай за мной.

Подняв подбородок вверх, позволила позаботиться. И наблюдала, как он чуть хмурился, как появлялись задорные ямочки у его губ, когда он проказливо усмехался.

— Спасибо, — прошептала я.

И хотя на моих сапогах были каблуки, я умудрилась встать на носочки и несмело поцеловать Илью Ветрова. Только чуть-чуть боязливо коснулась его губ, как укололась, отпрянула.

Его губы тёплые и мягкие.

Замерла в замешательстве.

Как так получилось, не поняла.

Илья оторопел, не теряя лёгкой улыбки. Я увидела в этот момент какую-то страшную печаль в его глазах, даже тревожно стало.

— Что? — испугалась, в смятении отошла на шаг, продолжая сплетаться с его взглядом.

— Тебе хорошо? — тихо спросил он.

— Очень, — застенчиво призналась.

— И мне, — парень протянул руку.

Сняла перчатку и положила свою руку в его ладонь. Как утонула, ощутила давящее горячее томление внутри себя. Его пальцы изящные и длинные стебли, а мои – тонкие веточки, они сплетались, скрещивались сливались в единое рукопожатие.

— Да, Мышонок! Ты точно не выпила?!

— Нет, ты что?! — очнулась я от наваждения. И тут же обиженно буркнула: — Глупый.

— Просто так странно себя ведёшь, словно я призрак.

Илья обнял меня за шею, сграбастал к себе.

Странный жест, вроде дружеский, но в то же время я оказалась им замята, затискана и спрятана.

И это произвело странное впечатление на меня! Испытала чувство восторга, но не такое, как в тот момент, когда вошла в ночной клуб, там было напряжённое любопытство, запретное, неведомое, а здесь иное!

Абсолютное спокойствие, расслабленное блаженство и лёгкая истома. Хотелось, чтобы он так и дальше меня обнимал, чтобы вот так вначале за шею, потом вроде Илья что-то передумал, руку мне на талию положил и пришпилил к себе уже таким образом.

А я, ошарашенная, открыв рот, покосилась на него и усмехнулась.

Поразительно наглое и довольное было лицо у Ветрова. Но на губах добрая и счастливая улыбка. Мы только что из клуба вышли, а румянец украшал его щеки. Переглядки нагоняли смешливое настроение, и окутало чувство полёта…

И мы полетели!

Вначале шли, толкались и чуть не падали. Смеялись как в кураже. Пьянящее ощущение от близости.

Пальто можно было не застёгивать, мне стало невероятно жарко. Во мне что-то цвело горячее, и я порхала над мокрым чёрным асфальтом, что отражал свет фонарей кривыми дорожками.

А парень, такой красивый и взрослый, бежал рядом, смеялся.

— Мне хорошо!!! — неожиданно закричал Илья, расправив руки в стороны.

— И мне хорошо!!! — стараясь перекричать его, выплеснула наружу томящееся внутри странное давление.

И тоже раскинула руки.

Осталось только обняться.

*****

Мы от магазина недалеко ушли, я на ходу внимательно изучала пачку с лапшой быстрого приготовления.

— Ну, теперь понятно, почему мама сказала, что я ослепну, если это съем, — усмехнулась я, читая состав этого чудо-блюда.

Вздрогнула, когда раздался громкий сигнал автомобильного гудка. Прямо у тротуара остановилась машина. Опустилось стекло со стороны водителя. Из салона валил дым, долбила музыка, и всё внутри мелькало огоньками.

— Ветер, здоров! Ты с кем? — неслось из разбитой старой тачки, на окна которой была безобразно наклеена чёрная плёнка.

— Это моя девушка, — сказал Илья, и я хихикнула.

— Подвезти домой? — водитель выглянул из машины почти по пояс, рассматривая меня с ног до головы. Из-под рыжей чёлки блеснули зеленоватые глаза. — Восьмиклассница, у-у-у!

— У вас места нет, — спокойно ответил Илья.

— На колени возьмёшь, — подмигнул рыжий и убрался в салон. — Двинулись! Ветра довезём.

— Пошли, Мышонок. Мои колени о тебе мечтают.

Открыли дверь на заднее сиденье, а там…

Один сидел только водитель. Рядом с ним впереди уместились три девчонки. На заднем сиденье две парочки. Парни на колени затягивали своих девушек, уступая место.

Илья сел первый, сунул пакет с продуктами в ноги и с довольной улыбкой похлопал по коленям, приглашая меня залезть к нему. Так делала бабушка своей кошке. Внезапное сравнение вызвало улыбку. Не отрываясь от изучения пачки с лапшой, укомплектовалась в салон. Ноги неудобно пришлось поджать, спиной в дверцу упереться. Макушка билась о потолок, и я, последовав примеру девушек, что сидели на коленях парней рядышком, просто легла на Илью. Уложила голову ему на плечо и носом уткнулась ему в шею.

Илья закрыл дверь на замок, чтобы мы не вывалились. Рукой под попу меня поддержал. Заботливо волосы с моего лица скинул.

— Девочки, познакомьтесь, это мой друг Ветер, он школьник.

Все дружно захохотали.

Я выглянула из-за Ветрова, рассмотрев рядом сидящих. И тут поняла, что они старше. На два года, но казалось, на всю жизнь. И лица такие взрослые. Девушки особенно, как потасканные.

— А девочка твоя — малолетка? — спросил водитель, рыжий парень. Рассматривал меня в зеркало заднего вида.

— Через месяц восемнадцать, — ответила я.

— Вау, детка, ты такая взрослая, — рассмеялся водитель. И весь салон поддержал его смехом.

— А в багажнике никто не сидит? — поинтересовалась я.

— Если тесно, можете пешком идти, — огрызнулась рядом лежащая девчонка и выпустила дым в сторону приоткрытого окна.

— Нам нормально, — сиял улыбкой Ветер, под попу подсадив меня и удобно устроив на себе.

— Ветер с девушкой, надо видеть, — кто-то буркнул с переднего сиденья.

— Ничего такой школьник, — оттуда же, с переднего сиденья, выглянула тощая девушка с желтыми волосами.

— Мой, — само собой получилось.

— Мы не претендуем, — опять дружно рассмеялись.

Я залилась краской, и хорошо, что Илья меня не видел, потому что я просто полыхала, глядя прямо в его щёку.

Лежала на парне.

Взяла и вытащила телефон, сделала селфи.

— Это доказательство моей принадлежности тебе? — не глядя на меня, тихо спросил Ветер.

— Да, не отвяжешься, — усмехнулась я. — Ты знал, что в этой лапше даже муки нет?

— Впервые слышу, — он покрепче меня прижал к себе.

— Мы не умрём?

— Нет, я пробовал, нормально.

— Ветер, ты, наверно, в школе лучше всех учишься, — спросили сбоку.

— Да, — сказал правду Илья.

А я подумала, почему он часто прогуливал, всё время где-то шлялся, а учился на отлично.

— О, Ильюха! — осенило водителя. — Спой нам! Раз бесплатно едешь, нам концерт, плиз.

— Я только с концерта, — поморщился Ветер.

— Давай, — тихо попросила я.

— То бишь, ты лабух? — поинтересовался парень, что сидел с другой стороны сиденья.

— Он самый, — хохотнул Илья.

И как запел!

Я чуть не оглохла, рот открыла, потому что грянул голос Ветра.

И пел не на русском, а на чистом итальянском языке про Ямайку…

Это парень, который жил в сарае…

Его ждала большая сцена, однозначно. И почему он до сих пор не участвовал ни в каких конкурсах, не светился со своей идеальной модельной внешностью на телевиденье?

Почему?

Я хотела знать ответ на этот вопрос.

Все уставились на Ветрова, а он, закрыв глаза, пел куда-то в потолок с улыбкой. Красиво, сильно, а потом так вытянул, что обалдели все. Тонко, протяжно и глубоко.

— Ты кастрат что ли? Как девка поёшь, — сказал какой-то незнакомый взрослый парень.

Я дёрнулась возмущённо, но Илья с силой прижал меня к себе.

И тут Ветров запел совершенно другим голосом. Я не дышала и не двигалась, смотрела на его волосы и чувствовала, как сотрясается его грудь. Глубокий голос. Не бас, мне надо выучить все названия.

Заехали в наш район. Я даже не знала, где жил Ветер.

В машине было тихо.

— Почему ты на эстраду не подашься? — отмер после впечатляющего запева один из парней.

Ветер ничего не ответил. За него сказал рыжий:

— Ильюха презирает шоу-бизнес, он у нас скромняга и святой человек.

— Не шурши, — рассмеялся Ветер. — Святой нашего барака.

— Он на клиросе поёт.

Они рассмеялись, не поверили.

— Святые с милфами не бурундучатся, — послышался девичий голос с переднего сиденья.

— Это Оленька в леопардовых лосинах? — хохотали девушки рядом.

— Она, — кто-то впереди очень много знал. — Да, Ветер? Раскладываешь многочлен по вечерам с тётей Олей?

Ветер ничего не ответил, нахмурился, смотрел куда-то вверх.

— Похоже, Ильюха, ты обречён на обиженных девок вокруг себя, — заржал рыжий.

— Я не обиженная! — девчонка на переднем сиденье попыталась водителя ударить, но тот заорал на неё.

— Ща вылетишь, стерва! Я за рулём!

*****

Машина остановилась у старого парка. Он высился на холме дальнего района нашего города. Горели уличные фонари, освещая чёрные деревья, казавшиеся вырезанным трафаретом, поставленным на фиолетовый фон высокого неба.

После машины жадно глотнула свежий холодный воздух. С удовольствием выбралась из салона и размяла затёкшие руки. Илье тоже пришлось размяться после времени, проведенного в неудобной позе.

Несколько дорог вели в сторону частного сектора. Там стояли красивые дома, и заканчивался этот район бараками. Скоро их снесут. Наверно, Ветру дадут квартиру. Бараки были границей перед новыми пятиэтажками.

До коттеджного посёлка от этого парка далековато. Мама меня на машине подвозила. Поэтому у меня опять новые впечатления: я была в незнакомом месте.

Наша школа за кованым забором ночью казалась чужой. Её было видно, когда мы проходили мимо парка. Окружена стадионами, площадками и собственным садиком с кустами и клумбами.

Илья забрал у меня пачку лапши, кинул в пакет. За руку взял. Это было приятно, но разговоры в машине настроение испортили конкретно, оно упало ниже плинтуса. И, видимо, не только у меня.

Молчали.

Направились к баракам.

Говорили, что Ветров в сарае жил, ничего подобного. Просто старое общежитие. И там у него тётя Оля…

Как я относилась ко всему? Да никак!

— Иногда хочется, чтобы все умерли и было тихо, — прошептала я.

— Нельзя так говорить. Пусть треплются, — умиротворённо и тихо отозвался Ветер.

— Ты поэтому обиделся, когда я тебе про леопардовые лосины сказала? — спросила тихо, послушно шагая за ним следом.

— Я не обижался. Ольга действительно носит такие. Это моя соседка, познакомлю тебя с ней. И, конечно, что болтают, неправда. У меня мать умерла, а потом отец, мне было шестнадцать лет. Меня взяли в детский дом, из которого я сбежал сюда. Пришёл именно к Ольге с просьбой взять меня под опеку. Она вместе с соседями сходила в органы, и меня оставили в покое. Ей сейчас тридцать один год.

— Почему ты всем это не расскажешь? — возмутилась я.

Как они смели так оклеветать его? Ничего подобного, о чём болтали эти противные девки, не было. И я точно уверена, что больше половины рассказов про Илью Ветрова — грязная ложь!

— А потому что, Мышонок, некоторым правда не нужна. Правда скучная, неинтересная, в ней нет изюминки. И когда на тебя злятся, правду затопчут в любом случае.

— Почему та девчонка на тебя злая?

— Я не могу дать то, чего у меня некоторые просят. И не хочу давать. А когда девочки настроят планов, обалдеют от своих иллюзий, разочаровываются серьёзно, вплоть до лютой ненависти.

Ничего себе! Как он нас… Откуда он это знает?! Я с ним только сегодня познакомилась в пятиэтажке и то уже придумала, что мы поженимся… Оказывается, я не одна такая. А не будь Ветров со мной таким добрым? Хо! Это как бы я на него обиделась! И наверно… Я бы гадости стала говорить? Вот так живёшь и не знаешь, как поведёшь себя в критической, страшной ситуации, когда твои мечты рушатся.

— Как ты красиво говоришь, — восхищённо прошептала я. — Ты случаем на диктора не собирался пойти?

— Я много куда собирался, — усмехнулся Илья.

— А мама твоя отчего умерла?

Илья глянул на меня, опять брови нахмурив.

Я не должна была так спрашивать. Не моё дело. Может, он маму любил. Это для меня смерть родителей — неосуществимая мечта, а бывают дети, любящие своих родных. Хотя нет, папа у меня хороший, я не хочу, чтобы он умер.

— Мы в частном доме жили, — нехотя ответил Илья, и в его лице появились жёсткие черты: напряглись желваки, над переносицей образовалась морщина. — Пожар, мама сгорела, отец остался инвалидом, я в лагере был, — быстро выпалил он и замолчал. И я подумала, он заплачет. Погладила его по руке.

Что там говорят в таких случаях?

— Не надо, не рассказывай.

— А это всё. Дали комнату в этом бараке, — он указал на жёлто-бежевое здание, что почти в землю ушло, и окна первого этажа находились очень низко. — Отец протянул недолго, меня в детский дом забрали.

— У меня бабушки были, — решила сбить его переживания своими признаниями. — Умерли, а с родителями я так и не нашла общего языка. Если только с папой... И очень хочу уехать, когда восемнадцать исполнится. Школу закончу и в Москву.

— Почему именно туда?

— Там жила. Там есть знакомые девчонки. А здесь никого.

— Это правда, что ты жила в закрытой гимназии для девочек?

Он наконец-то улыбнулся, и я поняла, что он неунывающий. Бывают такие люди, которые плохое вспомнят и часами не могут в себя прийти. Бывают такие, кто злится целыми сутками, моя мама может неделями пребывать в дурном настроении. А есть люди лёгкие. Тут главное не запутаться в определениях. Ведь лёгкое поведение и лёгкий на подъём — это разные свойства характера.

Илья оказался жизнелюбом? Но точно оптимист, потому что сильно не заострял внимание на неприятностях. А как он с этой девкой, которая гадости про него рассказывала? Да никак! Игнор полный! Это показатель некой внутренней силы. В машине мне хотелось высказаться, и я бы влезла в конфликт, стала бы защищать Илью. Хорошо, что та стерва с рыжим поцапалась.

— Дана? Ты чего задумалась? — прямо на ходу, Ветер наклонился, чтобы попытаться посмотреть мне в лицо.

— Да, я училась в закрытой гимназии для девочек.

— Институт благородных девиц?

— Скорее интернат. И ничего благородного там не было. Меня оттуда не выпускали… За это я ненавижу своих родаков. Тёма… Она меня убогой называет, потому что многое упущено.

— Допустим, что? — Илья открыл деревянную дверь в подъезд.

Сразу почувствовала специфический запах. Лужа стояла прямо в подъезде, пришлось пройти по досочкам.

— Допустим, я никогда не прикасалась к мужчинам, кроме папы. Взрослых видела, а парней издалека. Так что когда я к вам пришла, обалдела, что парни кругом.

Он звонко рассмеялся, потащил меня за руку на второй этаж по скрипучей лестнице, где ступеньки дугой вниз провалились, и была на них стёрта краска. Высокий второй этаж, потолки, видимо, не меньше трёх метров. Всё такое старое! Такое необычное! Рамы, двери, как из прошлого столетия. В фильмах такие видела. Фильмы в интернате смотрели каждый день, в основном, старые. Советские и голливудские. Никаких мультфильмов.

— И как тебе парни? — смеялся Ветер.

— Правду?

— Конечно!

— Вы плохо пахнете.

Мы очутились в длинном коридоре, по которому разносился смех Ильи. Кругом стояли старые шкафы на замках, детские велосипеды. У каждой двери коврики и обувь. Странно, что дверь в подъезд не закрывалась, а вещи так спокойно лежали. Никто не воровал. Прошли общую кухню с пятью газовыми плитами и умывальниками.

— Ты так на всё смотришь, словно с Луны свалилась.

— Ты хочешь меня обидеть?

— Нет, конечно.

— Нет или конечно?

— Ишь ты какая! Парней она не видела, но язычок острый.

Он подмигнул мне и повёл в дальний конец коридора.

— А здесь душевые есть? — заглядывала я с любопытством на кухню.

— Только туалет. А что ещё в парнях удивило?

Он привёл меня в конец коридора, но не туда, где туалет, по запаху можно понять, а туда, где располагалась его комната. Стал открывать дверь. Замер неожиданно, улыбка сползла с его лица. В комнате напротив что-то происходило. Какая-то возня, плакал ребёнок. Стоны.

Я уставилась на соседнюю дверь.

— Посиди, Мышонок, я сейчас, — сказал Илья таким жёстким голосом, что мурашки по телу пробежали.

Что-то происходило? Кого-то убивали?

Страшно так стало. Даже когда Ветер свет в своей комнате включил, я испуганно смотрела в коридор, не интересуясь окружающей обстановкой.

Оказалась у вешалки, на которой висела только его спортивная чёрная куртка и старая кожаная безрукавка. Под ней стояла полка для обуви, вот там чего только не было, только страшное всё, затасканное и дырявое.

Илья поставил пакет на пол. Взял чёрный платок с полки, быстро намотал его на кулак и вышел, прикрыв дверь. Я так поняла, постарался меня отгородить от малоприятного зрелища.

Но я следом за ним. До мороза по коже одной не хотелось оставаться. Юркнула в сторону от его комнаты, как полагалось мышам, в уголок забилась.

А звуки у соседей становились всё страшнее и громче. Женщина надрывно кричала.

В коридоре появился вначале здоровый мужчина в полосатой майке, потом ещё один такой же вышел.

Ветров навалился на соседскую дверь плечом, она оказалась закрыта. Тогда он отошёл и прямо ногой по замку со всей силы заехал. Я вздрогнула.

Приглушённый свет открыл взгляду комнату с детской кроваткой. Стол, на котором пустые бутылки, разложенный диван с помятым постельным бельём. Костлявый лысый мужчина в одних трусах наносил удары по женщине, она пыталась спрятаться между диваном и окном. Ребёнок плакал, но не в кроватке, а выбежал из комнаты в коридор мимо Ветрова. В кофочке и подгузнике. Какая-то бабушка его на руки поймала и унесла в свою комнату.

Илья накинулся на мужика, оторвав с силой его от жертвы, и ударил кулаком прямо в лицо. Ветров был стройным и всё же парень, не взрослый мужчина. Но такой напор! Он бил по насильнику с каким-то зверским отчаянием, резко и сильно. Бил ногами и руками. На помощь пришли соседи.

Мужчины лысого скрутили.

— Может, не стоит его пускать?! — зло кричал Илья.

— Может, не стоит лезть в мою жизнь?! — отвечала заплетающимся языком молодая женщина, вылезая из-за дивана.

Ветер твёрдым шагом приблизился ко мне, укрыл и втолкнул в свою комнату. Дверь захлопнул. Что случилось с насильником, его жертвой, ребёнком и воинственными мужчинами в полосатых майках, я не увидела.

— Это и была Оля, её ребёнок Лёша и сожитель, которого предупреждали, чтобы он здесь больше не появлялся, — задыхаясь, пояснил Илья.

— А если бы эти мужчины не пришли тебе на помощь? — испуганно уставилась на него во все глаза.

— Я могу за себя постоять, розочки ещё никто не отменял.

— Там не было цветов.

— Раздевайся и забудь, — хмыкнул Илья, снимая своё пальто. Он поставил передо мной серые тапки очень большого размера. Сам, вступив в такие же, прошёл в комнату с пакетом. — Не шарахайся от обстановки. Когда дом сгорел, ничего не уцелело, всё, что есть в этой комнате, нам с отцом люди отдали.

Вешалка была прикреплена к задней стенке шкафа. Напротив этой маленькой прихожей стояла раковина «в юбке», над ней висело что-то вроде большой синей банки с носиком вниз. С двух сторон самодельные полки. На них чего только не было. И туалетная бумага страшного серого цвета, и моющие средства, и бутылки с какими-то порошками, и предметы, назначения которых я не знала.

— Илья, а это что за штука над раковиной? — я с любопытством всё рассматривала. Сапоги сняла и вступила в тапки.

— Это умывальник. Не видела никогда?

— Видела! В кино! Только не помню, как он работает! — обрадовалась я, что можно воочию такую вещь рассмотреть. Подошла ближе и, встав на цыпочки, приподняла крышку умывальника, заглянула, а там вода.

— На носик нажми… Так понятно, — он рассмеялся, отодвинул меня, когда я неправильно всё сделала. Показал, как добывают воду из умывальника.

— Илья, ты только никому не говори, что я дура, — попросила я, заливаясь краской.

— Ты не дура. Жалко, что тебе не нравится твоя фамилия, потому что ты реальная лялька.

— А что это за кисточка? — указала на предмет на полке, украдкой заглянула за ткань под раковиной. Вода стекала в ведро.

— Это помазок, чтобы из мыла пену делать для бритья.

— Пена для бритья в магазине продаётся, — помыла руки в умывальнике, с восторгом рассматривая забавный носик.

— Я в курсе, — строго сказал парень. — Не всегда деньги есть на пену.

— А что в этой зелёной бутылке?

— Там стиральный порошок, Ольга отсыпала. Если тебе так тщательно нужно вымыть руки, сходи на кухню.

Взял вполне современный чайник и вышел из комнаты. Я быстро вытерла руки кусочком вафельного полотенца, что на гвозде висело рядом, и побежала за ним.

В коридоре было тихо, этаж спал. Свет нигде не горел, только из открытой двери комнаты Ветрова. Но он знал, куда идти, свет включил уже на кухне. Набрал воды из-под крана.

— У нас только отопление центральное и вода холодная, ну ещё электричество. В принципе, жить можно. Но, похоже, нас скоро снесут. Обещают однокомнатную дать. Жалко, что не в этом районе, я уже привык.

На кухне появилась Оля.

Это была высокая молодая женщина в теле. Обычная футболка в пятнах, спортивные брюки. Волосы убраны в жидкий хвостик на макушке. На лице синяки от побоев. Одной рукой она держала маленького мальчика, который уже спал, уронив голову матери на плечо.

— Ветер, с днём рождения, — она протянула Илье коробочку в блестящей упаковке.

— Спасибо! — мрачно отозвался парень. — Будешь с нами чай пить?

— Нет, я уже сегодня выпила за твоё здоровье. Подруга? — посмотрела на меня Ольга и хмыкнула, словно с презрением.

— Одноклассница, — кивнул Ветров, выключил воду, сунул подарок под мышку.

— А я думала младше. Платье зачётное.

— Брендовое, — похвасталась я.

— Реально? — усмехнулась Оля. — И сколько такое стоит?

— Сто тридцать восемь тысяч.

— Юмористка, — посмеялась женщина и ушла к себе в комнату.

Я пошла следом за Ильёй.

— А у тебя сегодня день рождения?

— Да, девятнадцать.

— А я без подарка.

— Как сказать, — загадочно ответил он и втолкнул меня в свою комнату.

Глава 3

У нас взаимная любовь

Илья поставил чайник на полку для обуви и припёр меня к двери, которую закрыл на защёлку. Это было неожиданно, я растерялась. Внутри что-то ёкнуло. Внутренний голос сигналил об опасности, и я реально испугавшись, хотела дёрнуться.

Не поняла, что произошло, он смотрел на меня зло, брови хмурил, глаза, которые казались чёрными, щурил.

А ещё он очень сильный, он мог кулаком прямо в нос... У меня колени задрожали, я уставилась на него во все глаза.

— Я пойду, — рванула в сторону, но он рукой меня вернул обратно, ещё и ладонью на плечо надавил, чтобы не дёргалась. — Что не так? — прошептала я, втягивая голову в плечи. — Ветров, не пугай, что я сделала?

— Это платье у тебя откуда? — страшным голосом спросил он, вскинув бровь.

— Мама мне купила после скандала, что я не хочу, как тридцатилетняя одеваться.

— Оно реально столько стоит?

Он внимательно высматривал что-то в моём лице. Навис надо мной настоящей угрозой, и его штробас в этот момент вовсе не возбуждал, не привлекал и казался змеиным шипением перед убийственным броском.

— Да, — замогильным голосом ответила я, пытаясь отчаянно сообразить, где опять накосячила, и на что он так сильно разозлился.

— Гордишься? — сквозь зубы прошептал парень, продолжая давить на меня и физически, и морально.

— Я… Я…

Всё, у меня закончились силы. Осознавала, что надо сопротивляться, но тут бесполезно. Ветров понял, что сильно меня напугал, ослабил хватку. Лицо от ожесточённого приобрело оттенок глубокой задумчивости. Вроде перестал сердиться.

Мне, чтобы определить эмоции другого человека, нужно потратить кучу сил. Я не всегда могла понять, смысл жестов, мимики, интонации. Очень сложно юморить, иногда невозможно поддержать разговор. Но я училась! Такие хорошие люди меня окружали. Что Тёма, что вот этот… злой Ветер.

Тяжело вздохнув, он заговорил нормальным голосом:

— В нашем городе, пожалуй, даже высокие чины такую зарплату в месяц не имеют… Дана, люди могут голодать… Жить в нищете. Для них потратить такую сумму на платье может показаться дикостью. Хотела похвастаться перед матерью-одиночкой, которую сожитель избил, которая живёт в общежитии барака?

— Нет! — сопротивлялась я его натиску. — Оно, правда, столько стоит.

— Лялька, ты дура?! Тебе же семнадцать! Ну, должна же голова работать хоть немного. Нельзя такое простым людям рассказывать! Если ты хочешь понтануться, понтуйся перед своими.

— Какими своими? — не понимала я, опять слёзы потекли, хотела немедленно сбежать. Мучительно хмурилась, стараясь сообразить. Очень старалась!

— Перед Тёмой, Рекрутовым, Фаей-Майей. Это ваша компания, здесь не поймут такого. Я тебе, кажется, объяснил.

Всё. Дошло! До меня дошло, и я улыбнулась. Теперь Ветров меня не понимал.

Да, со мной сложно, но я же старалась!

Нельзя хвастаться и зазнаваться. Нельзя быть, как моя мама. «Нельзя такое простым людям рассказывать«. Откуда ж я знала! Поступила неосознанно!

— Я всё поняла! Отпусти, я домой пойду.

— Не пойдёшь ты никуда, глупая, — он ослабленно опустил руки и отошёл, дав мне свободно вздохнуть.

— Прости… Что Тёма говорит про меня, всё правда, — стоном сказала я. Больше не допущу такой ошибки. — Я убогая и ненормальная.

— Стоять! — рявкнул Ветер, когда я попыталась тапки снять. — Села за стол! Тёма велела присматривать, без меня никуда. Поняла?

— Поняла, что ты охренел, — заплакала я. Не хотелось на ночь глядя куда-то ехать, хотя Ветер мне уже не казался таким прекрасным. — Что орёшь? Я тебя боюсь.

— Бойся-бойся, — рассмеялся парень, сменив гнев на милость. — Давай, проходи.

Он взял меня за руку и отвёл от двери на пару шагов вперёд.

Взяла телефон и включила фронтальную камеру, чтобы потёкшую тушь с глаз убрать. Что-то он так меня прессанул, что я все силы потеряла.

Илья успокоился, и я вроде тоже.

Рассмотрела, что к чему. В комнате было два окна. Мебель действительно вся старая. Шкаф, к которому была прикреплена вешалка, стоял на ножках, у него имелось три створки. Перед ним лежал обветшалый коврик. Свободное пространство до стены. Кровать странно стояла, почти посередине комнаты. За ней у окна — письменный стол. Жуткие зелёные обои с вертикальными полосами, что ярко показывало кривизну стен. Висела гитара и две железные полки, заполненные учебниками, книгами и разными предметами.

По стене от умывальника располагалось что-то вроде кухни. Старый холодильник, обеденный стол, дальше столик с ящиком внизу, на нём стояли чайник и микроволновка. И ящик навесной, в него Илья закинул покупки.

— А ты из своего интерната выходила? На праздники, каникулы.

— Да, раз в год летом на месяц.

— То есть ты, — он замешкался, медленно повернул голову ко мне. — Всё время… Всю жизнь? Ты жила там всю жизнь?

— Нет. В интернате я жила с десяти лет. Ты не подумай, я много чего знаю, у нас была дыра.

— Что такое дыра? — нахмурился парень, достал на стол две чашки. Залил кипяток в лапшу быстрого приготовления и в чайник заварочный.

— Дыра — это такой проход через подвал в котельную за оградой интерната, — пояснила я. — Если есть деньги, можно часов в восемь вечера в город уйти, но к шести утра нужно было быть уже в кровати.

Посмотрела на кровать. Одну кровать. Высокая, двуспальная, застеленная коричневым пледом с белыми цветами. И почему же она так странно стояла?! Ни одним краем к стенам не прикасалась. Вокруг ходить спокойно можно. Не ляжешь у стеночки. Это неуютно.

— А кровать у тебя одна.

— Да, ты наблюдательна, — рассмеялся Ветер, — мы будем вместе спать.

В этот момент на меня не смотрел, улыбался и краснел. А ведь взрослый. Но такой смешной иногда бывал. Красивый… И не нужно было забывать, что сильный и, главное, — парень. А они могут взять, что захочется. Сколько таких случаев!

— Я не могу, — вцепилась в подол платья. — Я не готова, ну к этому...

Он ещё сильнее рассмеялся.

— Мышонок, непредлагал, о чём ты подумала.

— Совсем не предлагал?

— Ну… Блин, с тобой не соскучишься. Так ты выходила в дыру?

Он сбил мой страх, и я ему поверила.

— Конечно, можно же в психушку загреметь, если совсем не выходить.

— И что вы делали в городе?

— Я выходила только с десяти до часа ночи, чтобы в кафе с девчонками посидеть. Другие гуляли. С парнями и мужиками.

— А ты нет.

— А я нет.

— Удивительно. Как же так, Мышонок?

— Если поймают или что-то случится, то проблем не оберёшься.

— А что случится?

— Я знаю десяток способов, как сделать аборт в домашних условиях, знаю, где дёшево в Москве можно девственность восстановить, где от венерических болезней лечат тоже дёшево. Родители ведь убьют, а интернат отмажется в любом случае. Девочки и выкручивались.

— Дана, как так-то? Все гуляли, а ты нет, — хмыкнул он, искоса глянул на меня противным взглядом. Не верил.

— Ну, во-первых, гуляли не все, — серьёзно произнесла я. — Совсем мало, кто это себе позволял. Во-вторых, страшно же!

— А чего страшного?

— Как? Я тебе про аборты просто так рассказала? — строго посмотрела на него. — С парнями опасно, в вас можно влюбиться, или вы можете насильно взять. Смотри, какие вы сильные. Вот ты взял и припёр меня к стене. Заткни мне рот, соседи бы ничего не услышали.

— Аборт – смертный грех, — он увёл взгляд. — И то, что ты знаешь, как его делать, должно в тебе быть похоронено, не распространяйся, — Илья был очень взрослым в этот момент.

— Я знаю, у меня бабушки верующие были.

— А крест носишь?

— Нет. Я Дарья в крещении, — протянула ему руку, Илья её пожал.

— Круто, — опять странно на меня посмотрел, словно пытался что-то прочесть по моим глазам. — У меня родители были верующие, я не такой, как они. Но стараюсь не забывать традиции.

— Поэтому на клиросе поёшь?

— Ты знаешь, что такое клирос, — усмехнулся он, стул выдвинул и предложил жестом мне сесть.

— Ветер, а ты за кого меня принимаешь? — я гордо выпрямилась и прошлёпала в огромных тапках к столу.

— За модницу детского сада, — усмехнулся парень, поухаживал за мной, усаживая. — Скажи, откуда такая любовь к детским вещам?

Вот как они выстраивают цепочку разговора? Мы беспрерывно болтаем. Это всё от вопросов зависит? Я разговариваю с парнем. В первые моменты мне показалось, что с ними невозможно разговаривать. Оказалось, не со всеми. Ветер интересный.

— Меня мама как взрослую одевала до десяти, а потом в интернате форма и больше ничего, на праздники форменные белые платья. Три месяца я свободна! С папой поехала за покупками и набрала себе всё, что сама хотела, а не мама. Я навёрстываю, — с гордостью заявила, решив, что не хвасталась, а просто рассказывала события.

— Мышонок, ты классная! — торжественно объявил Илья. — За это тебе корыто лапши!

Точно, я всё правильно сделала. Довольная заглянула под крышечку, где заваривалась лапша быстрого приготовления. Пахло обалденно!

— Больше не злишься на меня? — поинтересовалась я.

Посмотрела в его глаза. Добрые. Врали все про Илью Ветрова, он очень добрый, а если злится, то по делу. Либо соседку избивают, либо я хвастаюсь. Но я неосознанно, надеюсь, однажды у меня хватит сил рассказать Илье, что я немного не в себе.

— Напугал?

— Да, — еле слышно ответила я.

— Извини.

*****

— Что ещё в парнях интересного, кроме того, что мы воняем?

Он не переставал смеяться. Съел свою лапшу и выложил печенье к чаю. Ел, как мой папа, очень много. Это мужчины, они совершенно не такие, как мы.

Я вытягивала вверх лапшу на пластиковой вилочке и внимательно её рассматривала, в завитках запутались яркие крупинки. Заявлено, что это овощи, но я сомневалась. Правда, аромат невероятный!

— Потом оказалось, что парни сильнее, даже младшие. В школе мальчишка на два года младше чуть не отобрал у меня сумку, и я с ним на равных тягалась. Удивительно, он с меня ростом. Вы грубые и язвите. Девушка, если так говорит, то она либо злая, либо её серьёзно обидели, и она на грани, а у вас в порядке вещей хохмы, издевательства и приколы. Ещё совершенно непонятно, что имеете в виду.

— Нравится лапша? — с удовольствием рассматривал меня Ветер.

— Очень вкусная, но добавок химических — весь рот горит, — я слопала свою лапшу и покачала головой в знак одобрения. — А почему ты не посмотрел, что Оля подарила?

— Там белая рубаха, я просил.

— А так можно было?

Он откусил печенье. Развалился на стуле, стал покачиваться на нём. Достаточно опасно, я даже посмотрела, как парень так делает. На двух ножках стула держался, коленом упёрся в столешницу.

— Вот ещё странная черта парней. А зачем ты так делаешь? Можешь рухнуть и вместе со столом, на котором горячий чайник. Видела парней, которые ползали на спор по отвесной стене. И постоянно натыкаюсь на всякие идиотские выходки: дразнить собак, писать на щит под напряжением…

— Кто?! Кто это делал?! — заливался смехом Ветер, наконец-то сев нормально.

— Ваш дружок Лёнька Цветков. Я не видела, Тёма его ругала.

— Дана, — Илья улыбнулся мне, разглядывая во все глаза, — А ты… ты…

— Ну?

— Забей.

— Вот я и говорю, парни совершенно непонятные, даже вопрос сформулировать не могут. Илья, а почему ты в школе учишься? Ты мог бы уйти на самостоятельное обучение и работать.

— Ну, во-первых, в школе кормят. Во-вторых, я работаю там.

Быстро посмотрела на него с вилочкой пластиковой у рта. Всосала макаронину и вскинула бровь.

— Кем?

— Ты даже не поинтересовалась? — немного разочарованно усмехнулся он. — Дана, признайся, ты на меня три месяца не смотрела.

— Ну да,— призналась я. — И что? Ты привык, что к тебе липнут, я, может, не такая.

— Да, нет, ты такая же. Тебе кто-то что-то сказал, — выдал парень. — В первый день глядела с любопытством, потом как отрезало.

— Это претензия? — выпрямилась я и посмотрела ему в глаза.

Щёки жгло краской. Опять мне было за что краснеть и чего стесняться.

Да, он полностью был прав. Витя Рекрутов сказал, что Ветер нищеброд, питается бич-пакетами, что одежды у него нормальной нет и не будет, и приличная девушка на такого не посмотрит. А мне очень хотелось быть приличной девушкой…

«Аchtung!» Ветер обзывался на девчонок, огрызался, надрал уши каком-то пацану из параллельного класса. В буквальном смысле за уши отодрал, вроде было за что, но меня это смутило. А ещё смазливый, и любая тема среди местных девчонок сводилась: «А как там Ветер?» Конечно же, я своё «фи» должна была показать. И делала это вполне успешно, пока не услышала его голос в полную силу.

— Я работаю в школе учителем музыки, но так как у меня нет педагогического образования, а только окончена музыкальная школа, я веду факультативы и кружки. Только в начальной школе… Потому что… Потому, — закончил Ветер и улыбнулся натянуто. — Вокал. Пианино, три ученика на гитаре. Ещё у меня хор мальчиков-зайчиков раз в неделю.

— Ух, ты! Поэтому ты допоздна в школе.

— Хоть что-то ты заметила, — немного обречённо буркнул Ветер.

— А сыграешь на гитаре, — я мотнула головой на стену.

— Посмотри внимательно на гитару, Мышонок, и скажи, почему я тебе сегодня не сыграю.

Я нахмурилась.

— Нет струн.

— Да, я не вожу к себе никого, преподаю в школе. Там есть гитары. Для этой я потом куплю.

— А я тебе сразу понравилась? — тихо поинтересовалась я, точно зная, что запишусь к нему на уроки игры на гитаре.

Забью, значит, на волейбол и немецкий и возьму ещё уроки фортепьяно у него. И плевать, что он только у начальной школы ведёт, меня возьмёт, куда денется. Я ведь ему понравилась.

— Конечно, сразу, — с искренним восхищением он поднял на меня глаза. — Ты пришла к нам в класс, как японская школьница, под копирку аниме-героиня. И сказала нам: «Охаё!»

— Ну да, я была безумно рада, что буду учиться в обычной школе. И половина парней в классе, как тут не обалдеть!

— Чёрные колготки с белыми кошками, розовые пончики на рюкзаке, — перечислял Илья под мой смех. — Спортивный костюм с единорогами, кроссовки с подсветкой, шапка с помпонами, перчатки с покемонами. Дана, это так привлекало взгляды, что тебя сложно было не заметить. Все девчонки видела, как одеваются?

— Как взрослые женщины — ответила я и поморщилась.

— Да, и такое чудо в одиннадцатом классе. Я же думал, что наши тебя перекроят мигом. Ну, месяц выдержишь, потом под всех переоденешься.

— Они пытались, — продолжала смеяться. — Тёма даже спросила, почему так?

— Но ты держишься.

— Я объяснила – это для меня праздник жизни! Обожаю такую одежду. Не знаю, когда это отпустит, но пока не хочу другого. Илья!

— Ну? — он не смотрел на меня, погрузился в воспоминания и получал от них удовольствие. — А эти розовые наушники зимой! А заколки с ушами!

— Ты влюбился в меня, — усмехнулась я. — Просто я не могу объяснить такое пристальное внимание.

— Конечно, как только пришла в наш класс, сразу влюбился, — он встретился со мной взглядом и замер как изваяние.— Ну, и ты в меня. Как сегодня смотрела? Думаешь, я не знаю, почему?

— Значит у нас взаимная любовь, — спокойно констатировала я, и попробовала бульон из-под лапши. — А вот это есть невозможно, острый.

Всё встало на свои места. Не нужно было мучиться, что-то выяснять. Это был мой парень, а я его девушка. Мы пока только начинали любить, но зато на душе мир и покой воцарились.

От сытости слипались глаза. Я так поздно никогда не ложилась.

— Спать хочешь? — очень тихо, с невероятной нежностью спросил Ветер.

— А в чём я буду спать? — посмотрела на него. — В трусах?

Илья ничего не ответил, поднялся с места и отошёл к старому шкафу. Скрипнули створки. Он достал белую футболку, бросил её на кровать.

— Вот, тут какие-то розовые сопли нарисованы, я такое не надену никогда.

— Какие ж это сопли? — возмутилась я, вышла к нему, глядя на неплохой рисунок заката и яхты, что плыла по солнечной розовой дорожке.

— Вот, ты всё понимаешь, значит, она твоя.

— А как же мы… И одеяло одно?

— Одно, Мышонок, но подушки две, — он продолжал беззвучно угорать.

— Почему ты смеёшься надо мной?! — крикнула я. — Если ты воспользуешься случаем и изнасилуешь меня, я…

— Дана, фигню не неси! — так же громко рявкнул Илья.

И хотя он повысил голос, мне почему-то полегчало.

*****

— «Машка тоже говорила, что у неё красивый парень, фото выслала, а потом оказалось, что это шведская фотомодель», — пришло сообщение от Кристины, которая прозябала в гимназии и считала дни, когда её выпустят.

— «Реально мой!» — отправила сообщение.

— Вышли ей фото, где мы вместе, — усмехнулся Ветер, подглядывая в мой телефон.

— Нельзя, они сойдут с ума от зависти. Это как с платьем. Пусть будет бабушкино, хотя стоит больше ста тысяч.

— «Так мы тебе и поверили. Ещё напиши, что не девочка уже!»

— Что ты там копаешься? — прошептала я, пряча от Ветрова сообщение и свои горящие щёки.

Он должен был расстегнуть молнию, которая находилась на спине.

— Такие деньги за платье отдали, а сама раздеться не можешь, — прошептал совсем тихо.

Он почему-то злился. Или не злился? Тогда что? Как же всё сложно, но очень интересно.

У Ильи дрожали руки.

— Могу.

Я вылезла из платья, стянув его через голову. Оно потащило за собой лифчик, и я, ойкнув, прикрылась.

— Обалдеть, Мышонок, у тебя и трусы в горошек.

— Это не горошек, это пузыри, — надулась я как пузырь.

Разве можно горох от пузырей не отличить?

— Ё-ё-ё, ещё и чулки, — плаксиво протянул Илья и натурально заныл.

— Точно, на резинках. Нравятся?

— Тащусь.

Я быстро нырнула в футболку. Она оказалась очень широкой и длинной, похожей на платье. Пахла магазином. Видимо, её никто не стирал.

— Ложись на краю, ближе к окну. Я сейчас приду, — еле слышно сказал парень и быстро убежал.

— Ладно.

Хотела проводить его взглядом, но в комнате Ильи уже не было: Ветра сдуло.

— «Я сегодня с ним спать буду», — отправила Кристине.

— «Покажи фото».

Легла в холодную кровать ближе к краю, сделала селфи и отправила.

— «Парень где? Врунишка!»

Я улыбнулась, отключила интернет. Пусть так и думают, что я врунишка, им так легче, чем слёзы лить от зависти. А мне клёво.

Шевелилась старая жёлтая занавеска. Она висела над радиатором, от которого шёл горячий поток воздуха, а от окна тянуло холодом, и создавалось контрастное дуновение. Я боком лежала на очень мягкой подушке и утопала в ней лицом, приходилось уплотнять её, рукой прихлопывать, чтобы посмотреть на занавеску.

Постель странно пахла. Да, я сказала правду, парни воняют. Даже те, кто использует парфюм… Они в первую очередь. Но сейчас мне нравился запах. Потому что так пах мой парень. И я, засыпая в постели с его запахом, засыпала в его объятиях… Ну, мне так казалось. Очень быстро согрелась и прикрыла глаза. Ждала, когда Илья вернётся, и потом уже можно будет уснуть.

Он пришёл. Даже свет не включил. Коричневое покрывало скрутил и положил между нами. Сам под одеяло забрался и обнял меня со спины, уткнувшись носом в мои волосы.

Вот это класс!

Вот это ощущения!

Под тяжестью его руки, что он держал на одеяле, и оттого, что прижимал меня к себе, становилось невероятно комфортно. А его дыхание сдувало одиночество и странные мысли. Даже если он чего-то попросит от меня, я, пожалуй, не стану отказывать, потому что жарко так, приятно, в теле истома... Папа меня убьёт...

— От тебя крышу рвёт, — чуть слышно прошептал Илья. Из моих волос выбрался и припал к шее губами. Не целовал, а туда, в мою кожу говорил. — Дана… Как твоё имя полностью звучит?

— Богдана, — ответила я. — Я должна была умереть при родах, меня Бог родителям дал.

— Как же хорошо, что ты выжила, — он сильнее ко мне прижался.

— Я сплю? Такое странное ощущение…

— И у меня, словно ты мне снишься. Я тебя выдумал и схожу с ума…

— Это дождь? — я прислушалась.

— Похоже на то.

От его дыхания по коже неслись тонкие будоражащие разряды, и я наслаждалась. Его прикосновениями, его теплом. Но нужно было встать.

Илья не хотел отпускать, всполошился.

— Дана, — позвал шёпотом.

Я встала голыми ногами на горячий и в то же время морозный пол. Это вот такая странная комната: работал обогреватель, согревал деревянный настил ледяных перекрытий. Что происходило здесь зимой, страшно представить. Неудивительно, что у Ветра такое большое и толстое одеяло. И так странно стоит кровать.

Я открыла занавески и быстро юркнула обратно под бок к Илье. Он тихо рассмеялся и по нос укрыл меня одеялом, прижав к себе.

— Лёжа только небо видно и ветки деревьев, — заворожённо смотрела на чёрное, затянутое тучами небо.

Тёмное, а ветки деревьев ещё темнее, чёрные, сажей на фоне небосвода нарисованные. И всю эту картину смывала вода, растекающаяся по большому окну.

Барабанил дождь по стёклам и железным отливам. Такая музыка успокаивала и убаюкивала.

— И кажется, что мы не в нашем районе, — шепнул мне Илья в макушку.

— Да. Это не дом, это одна комната-корабль, — засыпая, фантазировала я. — Мы плывём с тобой по озеру, и никого больше нет. Завтра проснёшься, дверь откроешь и в чайник воды наберёшь с порога.

— А электричество? — усмехнулся он.

— У нас на крыше ветряк и солнечные батареи.

— А есть мы что будем?

— В шкафу удочка, наловим рыбы.

Мне даже казалось, что я чувствую лёгкую качку. Глаза закрыла.

Увидела, как утром в молочном тумане, что стелется над гладью бирюзовой воды, мы с Ильёй удим прямо с порога комнаты. Никого не видно кругом. Тишина, плещется рыба…

Он улыбается мне красиво. По пояс голый. У него широкие плечи, красивые руки. Свои спортивные штаны Ветер закатал по колено и с удочкой стоит.

— А если хлеба захочется?

— Мы выловим морскую капусту, высушим и напечём морских лепёшек.

Я держусь рукой за полку с обувью, другой вылавливаю морскую капусту из тёплой воды. Она скользкая и плотная.

— Погоди, если это озеро, то откуда морская капуста?

Он смеялся надо мной. За это я на него обиделась.

Опять барабанил дождь, утягивая меня в царство Морфея.

— Мышонок, ты спишь?

Он поцеловал меня в макушку и больше не двигался.

Уснули.

*****

Я проснулась оттого, что жарко. И не сразу сообразила, где нахожусь. На меня сверху было навалено: одеяло, покрывало, с двух сторон подушки, и вообще Ветер меня спрятал. Его самого рядом не оказалось. Но мне и так было блаженно. Я потянулась, вдохнула его запах.

Так здорово спать в кровати любимого парня! И просыпаться счастливой.

Я вверх поползла, нос высунула наружу. А в комнате жуткий холод. От окна натурально дуло. За ним было темно. Тихо играла музыка. Свет горел только над письменным столом.

— Доброе утро, — высунулась я наружу из своего «гнезда», волосы растрёпанные с лица убрала.

Ветер сидел на стуле ко мне спиной, всё так же опасно накреняясь на двух ножках. На парне был спортивный костюм и капюшон накинут. Таким он мне не очень нравился. Чужой, как в школе ходил. В таком виде я с ним не общалась. Ветер в своём обычном обмундировании злой, колкий и опасный. Мне вот понравилось, когда он прилично одет и в пальто.

Илья кинул взгляд через плечо и улыбнулся. И этот капюшон его лицо делал зловещим, укрывая в мрачную тень глаза, оставлял тусклому свету только рот.

— Доброе утро, Мышонок. Что-то с отоплением, так что одевайся под одеялом. Чай будешь пить?

Вроде голос Ветра, а мне неловко.

— Не знаю, — прошептала я.

Села, кутаясь в одеяло, мои вещи лежали рядом. Я подтянула к себе чулки и нырнула с ними под одеяло.

Играл мой телефон. Его рукой нащупала. Тёма звонила.

Старалась, чтобы Илья меня не видел, залезала в платье и пыталась одновременно ответить на звонок.

— Данка, — кричала Полина Потёмкина. — Да заткнись, клоун! Дана, ты у Ветра? — на заднем плане дикий мужской смех. — Да заткнись, я тебе сказала!

— Да, у Ветрова, — громко ответила, заметив, как Илья скривился всем лицом, услышав, что я его по фамилии назвала.

— Выходи, я сейчас подойду. Да заткнись ты! — она кинула трубку.

— Не буду чай пить, — торопливо заправила постель, с особой тщательностью поправляя подушки и одеяло. Выделенную мне футболку на ночь, сложила и оставила на покрывале. — Тёма сейчас подойдёт.

— Дана.

— Да? — побежала к вешалке, чтобы сменить тапки на сапоги. Сумочку открыла, складную расчёску достала. — А у тебя нет зеркала?

— Нет.

— Как же ты живёшь без зеркала! — возмутилась.

— А так и живу! — рявкнул Илья, подошёл ближе.

Замерла. Быстро молнию застегнула на сапогах и выпрямилась, расчёсывая волосы.

Он стоял, держа руки в карманах своей толстовки, как днём ранее у подъезда. Тогда он меня насильно потащил в тихий уголок. И так же насильно хотел поцеловать.

Чужой. И страшный. Но сейчас он меня не тронет, за мной Тёма придёт. Но чтобы его не провоцировать, я поспешила.

Надо же, какой он бывает разный! Это ужасно, когда не знаешь, что от человека ожидать.

Вот такой у меня любимый парень.

Жалко… Я бы хотела, чтобы он был всегда одинаковый. Я к нему лучше по вечерам приходить буду или после концерта, потому что он тогда по-другому одет и добрый.

Быстро накинула своё пальто, в рот сунула клубничную конфету. Сумочку на плечо и поспешила из комнаты.

Илья резко руку обронил на дверь и не выпустил меня.

— Что, Мышонок, прошла любовь?

Он был страшно недоволен, голос опасно хрипел.

Сердце бешено стучало в груди, я испуганно смотрела на его руку, что перегородила мне дорогу. Нужно, как мышь, просто отсидеться, сейчас он уйдёт, отпустит, потому что меня Тёма ждёт…

Почему так сложно? Всё же было хорошо!

— Всё же было хорошо, — эхом повторил мои мысли Илья. — Корабль пошёл ко дну?

Он освободил мне путь. Я медленно открыла дверь, глядя на пол коридора, не то чтобы на самом деле ожидая, что там вода стоит… Но если честно, то мне бы хотелось, чтобы кругом было озеро, и мне не нужно было никуда уходить от Ильи.

— Как жаль, что мы не вместе, — задумчиво произнесла я и вышла в коридор.

Бьющееся от тревоги сердце упало в пятки, когда Ветер с треском свою дверь захлопнул, а потом в его комнате что-то упало.

Я поспешила убежать от его гнева, который не понимала.

Точнее всё поняла, нам не нужно было расставаться, но Тёма ведь ждала.

И почему он такой злой?!

Нельзя друг без друга

Ночью был заморозок, и лужа в подъезде замёрзла. Пришлось накинуть капюшон, выбегая на улицу, и быстро надеть перчатки.

Небо полосатое. Тёмная хмарь, потом полоса светлеющая и ниже ярко-розовая линия, окрашенная восходящим солнцем. Ещё чернее стал парк на горизонте. Изо рта валил пар, но чувствовалось в воздухе пробуждение и запах весны. А может, это внутри меня всё цвело.

Тёма вышагивала мне навстречу, виляя бёдрами. За ней вприпрыжку бежал долговязый Егор Буравкин. Буравкин светленький с большими серо-голубыми глазами. Многие считали его симпатичным. Но лично я любила кареглазых брюнетов и чтобы пели, и чтобы Ильюшей звали.

Полина в обтягивающей широкие бёдра юбке-карандаше, Егор тощий, на нём джинсы висят. Она приличная и статная, он вокруг неё — как макаронина из бич-пакета на вилочке. Если честно, он в неё влюбился и не знал, как завоевать внимание.

Полина выглядела не очень хорошо. Под глазами тёмные круги, она не спала всю ночь. Жевала жвачку, волосы скручены наспех в узел на затылке. Нос красный от холода… Я тоже мёрзла.

Буравкин бежал за Полиной следом и, как собачонка кусает за пятки исподтишка, что-то говорил девчонке такое же кусачее, мельтешил за её спиной,а она периодически пыталась его стукнуть.

Слева от подъезда, в котором жил Ветер, улетала в сторону школы дорожка, покрытая изморозью. На ней появилась ещё одна наша одноклассница с таким же видом, как и Полина Потёмкина, видимо, гуляла всю ночь. Куталась в красное пальто, натягивала шапку на окрашенные белые волосы. Варвара Рязанцева, у неё мы по плану ночевали сегодня.

— Привет, Лялька, — заметил меня Егор. — А Ветер где?

— Дома, — я кивнула в сторону подъезда.

— И не провожает? Не дала что ли?

— Заткнись! — хрипло выкрикнула Полина, видимо, давно уже кричала на него, так что голос осип. — Придурок.

— А ты капризная и бестолковая!

— Чего привязался?

— И это после всего, что я для тебя сделал? Потёмыч, я же тебя у ночных волков отбил, — шутовски удивился Буравкин, приложив ладони к серой толстовке в районе сердца. И вдруг запел: — По кругу, по кругу, по кругу во дворе…

Тёма выпучила на него круглые глаза, губы поджала.

Егор шельмовски щурил один глаз и улыбался во весь рот.

— Кто учился с тобой в одном классе, тот в цирке не смеётся, — прошипела недовольная Полина.

— Какая ты грозная. Давай сына Кузей назовём, будешь кузькина мать.

— Лялька, ну скажи, чтобы отвял от меня, — заныла Полина и неожиданно протянула ко мне руки.

Я тут же приняла её в свои объятия. Полина была выше меня и шире. Но она такая… мягкая! Тёплая! И самая лучшая подруга. Я пальцем погрозила Егору.

Варя Рязанцева достигла нас, и в этот момент из подъезда выбежал Илья.

Я так обрадовалась Ветру, что отпрянула от Полины и подалась ему навстречу, улыбаясь. Но улыбка сползла. Капюшон продолжал закрывать его лицо, открывая взгляду сжатые губы.

— Привет, Илья, — кокетливо поздоровалась Варя и, сложив руки на груди, приняла очень соблазнительную позу, присев на одно бедро. А так как на ней было приталенное короткое пальто, то выглядела она секси. Я даже растерялась.

— Здоров, Вешалка, — рявкнул Ветер. — Вешаться на меня пришла?

— Что?! Кому ты нужен, бомжара?! Что я с тобой целых два дня гуляла — позор всей моей жизни!

— Мне нужен, — честно призналась я. Посмотрела в темень капюшона: — Вы гуляли?

— Ты же слышала, это был позор всей моей жизни, — усмехнулся Илья.

— Ублюдок! — зашипела Варвара.

А Ветер подошёл ближе ко мне и вложил в мои руки оставленную на его вешалке складную расчёску.

— Мой Мышонок забыл кое-что, — он наконец-то откинул капюшон и заглянул мне в глаза. — Так спешила.

— Тёма…

Это всё,что я могла сказать в своё оправдание, утопая в его глазах. Светлело быстро, и глаза его больше не казались сумрачными, они напоминали мне вкусный кофе с корицей, что нужно пить по утрам. Тёплые, согревающие. Такие нужные! И вот за один день ставшие для меня родными. И столько в них скрыто непонятного. Но я не боялась упасть в этот омут. Потому что Илья… Хоть и огрызался, был очень надёжным. У него просто срабатывала защитная реакция, когда всякие Вари приставали.

— Вы что… Вы вместе?! — Варвара смотрела на нас зло, при этом серые глаза словно наполнялись слезами.

— Рязанцева, прекрати орать, — хрипнула Полина. — Ты же ненавидишь Ветрова.

— Да обожает она его, — Егор пожал руку Илье. — Ревнует. Вон глаза красные, под цвет пальто. Или ты бухала, Варюш?

— Вот чего тебе не хватало! — накинулась на Илью Варя. — На убогих потянуло? Недоразвитую олигофренку захотел!

— Отвали, бешеная! — Ветер попытался поймать руки Рязанцевой, которые она распустила. Я кинулась его защищать, и Варька отвесила мне пощёчину.

Не особо больно. Кожу защипало… Самое неприятное, что обидно. Драться нужно… А не хотелось особо. У меня любовь, зачем беспокоиться.

Егор влез, сдерживая Илью. Полина Рязанцеву откинула от нас.

— Иди валерьянки выпей, неадекватка!

— Безграмотная! — крикнула я, прикрывая ладонями ударенную щёку. Илья меня к себе с силой прижал, я почувствовала его тёплые губы на своём виске. — Ты хоть знаешь, кто такие олигофрены?! Не разбираешься в диагнозах и несёшь ерунду!

— Рязанцева! Ты что?! Ревновать парня, которого в грязь втаптывала, и подругу предавать?! Это по-крысиному!

— Ты оскорбляла Илью?!

Не сразу я приняла это решение. Папа говорил, что мне ни в коем случае нельзя драться. Не положено. Но! Столько возмущения во мне появилось. Вулканы били, хотелось наказать дрянь.

Правда, все мои геройские порывы были Ветром погашены, он меня в стальное кольцо своих рук захватил и никуда не отпустил.

— Я тебя толстая не буду отмазывать, — разъярённая Рязанцева тыкнула пальцем в Полинку. — Пусть твоя мать знает, что ты гуляла всю ночь!

— Она не толстая, — вступился за Полю Егор, у него на лице застыла ухмылка. — Она свободная женщина, жрёт сколько хочет, а целлюлит придумали трусы.

Сказал и вынужден был с хохотом отпрыгнуть в сторону, потому что Полина мигом согрелась, стала от жара красная и попыталась Буравкина догнать, но узкая юбка не давала.

— В общем, Рязанцева, ты меня подставила, не жди ничего хорошего! — угрожала Тёма. Она сильно расстроилась.

Повисла пауза в нашей компании. Никто никуда не уходил. Мы с Ильёй слились в единое целое. Согрелись, у него руки даже без перчаток были тёплыми. И пах он восхитительно, самым любимым парнем. И я не хотела от него уходить, не желала расставаться. Носом уткнулась в его шею, заметив, что у него уши покраснели, натянула ему на голову капюшон.

Не злой он! Это я ненормальная. Но не олигофренка точно.

Рязанцева наблюдала за нами с сильной ревностью, губы сжимала и становилась совершенно некрасивой от злобных складок на лице.

Полина в негодовании всплеснула руками и, подкусив нижнюю губу, уставилась себе под ноги. Её больше не отпустят гулять вплоть до выпускного, а до него ого-го. Запрут дома, не дадут карманных денег… Какой ужас! Прямо как в моём интернате.

Егор, заметив, что его пассия опечалилась и больше не огрызается, стал невероятно серьёзным. Брови светлые свёл.

— Полин, да забей ты на эту дуру, — не рискнул обнять её, как меня Илья. — Скажешь, что Рязанцева вас кинула. Вы к ней пришли, а она потащилась с бомжами бухать.

— Что?! — заорала Рязанцева.

— Нельзя было на улице ночевать, — не обращая внимания на Варю, Егор продолжил придумывать легенду этой ночи. — Пошли ночевать к Ветрову. Мамка твоя его знает, это надёжно.

— Да, — согласился Илья, — вы спали вместе у меня в комнате, я у соседа. И нет проблем.

— Мама едет, — увидела вдалеке красный мерседес своей мамы и неохотно стала выбираться из объятий парня. Прежде чем показывать маме, что я обнимаюсь с мальчиком, надо с папой посоветоваться. Может, нельзя.

— Всё, девчонки! Нам пора сваливать, — торопился Егор, направляясь к нам с Ильёй, по дороге проехал ладонью по попе Полины, но та не отреагировала.

— Я позвоню, — шепнул мне Илья, его тащил в подъезд друг, хотя сам Буравкин жил не здесь.

Ветров оглянулся и помахал рукой. И я помахала в ответ.

Здо́рово всё.

Тёма приосанилась, волосы поправила.

За рулём сидела тётя Саша, моя мама рядом, на сиденье пассажира. Выглядели мамы, как Полина и Варвара, такие помятые, что смотреть смешно. Инга, которая никогда на глаза чужим людям без косметики не показывалась, спешно пыталась привести себя в порядок, разложив косметичку перед лобовым стеклом.

Тётя Саша остановила машину, моя мама опустила стекло, водя кисточкой по скулам.

— Здравствуйте, тётя Саша, — улыбнулась Варвара и подошла ближе к Тёме.

— Здравствуй, Варечка, — таким же хриплым голосом, как у дочери, ответила тётя Саша. — Как отдохнули?

— Отлично! Вчера по телику показывали шикарный фильмец, ещё гадали.

— Что нагадали? — искренне заинтересовалась моя мама, с большим любопытством посмотрев на моих одноклассниц.

— Тёплую весну, — улыбнулась Полина, — и отличную сдачу экзаменов.

— Это неинтересно, — прошептала моя мама. — Мышонок, прыгай.

Я с Варварой не попрощалась. А вот Потёмкина даже чмокнула её.

Мне ещё долго привыкать к таким отношениям. Но потом Тёма объяснила, что Варвара Рязанцева хоть и стерва, но не крыса точно. Только вот Ветрова она до сих пор любила. Но не могла позволить с ним отношения, потому что Илья отказался зарабатывать на своём голосе много денег ради её удовольствия.

*****

Я махала рукой Тёме. Они с тётей Сашей ушли за высокий кованый забор к своему дому. А мы поехали дальше, ближе к лесу.

Вот недаром любовь животворящей называют. Я про маму забыла совсем. Меня больше не раздражали её высокомерие, брезгливость и глупые разговоры. Она стала просто мамой. Ну да, не такая как у многих, но зато красивая. И папе нравилась.

Бывало, папа выпьет немного, посмотрит на маму стеклянным взглядом и скажет: «А станцуй-ка мне у шеста, детка». Мама засмеётся, и они уйдут танцевать. Это называется «Пилоне». Хотя мне однажды рассказали, что это завуалированный стриптиз. Но я точно знала, что мама не танцевала в стриптизе, папа её забрал замуж сразу после школы. Бабушка была очень строгой, поэтому папе пришлось ещё побегать и выкупить себе невесту. Многие считали, что это романтично, а для меня похоже на продажу. Папа реально тёще и тестю денег дал, чтобы не лезли. Смеялся потом, что калым оплачен, нужно отрабатывать.

В этой истории мне нравилось только одно: свадьба сразу после школы. Я бы вышла за Илью замуж. Просто я такой человек, очень не люблю, когда что-то меняется. Мне и вещи легче держать на своих местах, и к людям я привыкаю. Раз у меня есть любимый парень, он останется таким на всю жизнь.

И это не первая любовь. Я уже влюблялась во взрослого мужчину, которого видела издалека.

А что? Вполне даже сильное чувство, только детское, с Ветром всё серьёзно.

Только вот я в курсе, что наивная. В себе уверена полностью, а вот Илья может оказаться любвеобильным и обидеть меня. Так что поступление, поиск работы, устройство самостоятельной жизни — моя реальная перспектива. Только без Ветра мне будет плохо.

— Мышонок! Ты не выспалась что ли? — вытащила меня из реальности родительница.

— Нет, я хорошо спала, — очнулась я.

— Я тебя спросила, как выгляжу?

Она распустила волосы, накрасилась неярко, под девушку.

— Потрясающе, — честно ответила я.

Действительно, лет на десять моложе. Мечтательная улыбка на подкачанных губках, на личике ни помарочки. Домой ехала, к любимому мужу. Наверное, стоит поучиться у неё угождать своему мужчине.

Наш сплошной забор пугал в это утро. Около него стояли чёрные внедорожники.

— Мама, — по телу пробежала дрожь, — папа не хотел, чтобы нас видели.

— Папа позвонил, попросил приехать через час.

— А час прошёл?

— Не знаю, — разозлилась она на меня. Нажала кнопку на брелоке, и роллеты гаража медленно поползли вверх.

— Я не пойду.

— Пойдёшь, — рявкнула мама.

Мы въехали в темень гаража, автоматически включился яркий свет, осветив стеллажи, что остались нам от старых хозяев, запасные колёса в углу. Папины машины стояли рядом. Одна представительского класса, вторая внедорожник, у которого был оторван бампер, папа ездил на охоту со своим старым знакомым, там и покорёжили машину.

— Выходи, — сказала мама, расстёгивая пуговки на своей кофте.

— Мама, папа запретил.

С моими тараканами без авторитета нельзя. Папу я слушалась. Маму не всегда.

Она разозлилась. Так сильно, что перекосило её лицо. Обошла машину, открыла с моей стороны дверцу. Сама отстегнула ремень безопасности и за руку вытащила меня.

— Знаешь, Дана. Если не будешь меня слушаться, то отправишься в интернат.

— Не отправлюсь, у папы больше денег нет. И он сказал, что продаст твою машину.

— Заткнись! — шикнула мама и вышла из гаража.

Как только утренний свет вперемешку с фонарями нашего двора осветил её фигуру, мама Инга придала лицу невинность и романтичность, губы выпучила и медленно пошла к дому.

Я за ней.

Папа прощался со своими знакомыми. У калитки стояли. Я только мимолётом глянула и напряглась. Мне стало противно и стыдно за маму. Это она так решила выпендриться перед опасными мужчинами. Не хотелось думать, что у неё хватит совести папу бросить, если у него совсем деньги закончатся. Просто я не понимала, если она верная жена и любит мужа, зачем так красоваться перед чужими.

Её грудь в холодное утро хорошо была видна. Волосы откинула назад, за плечи. Шла как модель по подиуму, крутя бёдрами с накладками. Эти накладки на ягодицы очень эффектно двигались при ходьбе, создавая иллюзию накачанного упругого зада. Не я одна смотрела на эту попу.

— Инга! Привет!

Раздался мужской голос, последовал свист.

— Богдана как выросла!

— Да, красавица!

— Лялька, богатый ты мужик.

— Дана! Богдана!

Мама расстроилась, что всё внимание перешло ко мне. Поспешила вперёд, к дому.

До неё не дошло, что она натворила?

Даже до меня дошло!

Потому что здесь был очень… очень страшный человек.

— Дана, — настойчиво звал он. — Мышонок! Поздоровайся со мной.

Я приосанилась и, следуя за мамой, кинула на него взгляд.

Высокий и здоровый. Не изменился ни капли за три года. Копна густых светло-русых волос с медовым оттенком. Большие раскосые глаза зелёного цвета. Чёрные джинсы, кожаная куртка… Даже одежда такая же. Олег Измайлов.

Я его в свои пятнадцать лет увидела и влюбилась сразу. На десять лет меня старше. Тогда он был у папы в охранниках. И мои признания в любви сдал папочке в полном объёме. Посмеялся надо мной и сказал, что когда мне исполнится восемнадцать, он подумает… Видимо, подумал.

Из охранников папы он вышел в его партнёры очень быстро.

Да, я убогая и недоделанная. Меня можно называть как угодно, но я не дура. У меня есть уши, глаза, и я соображала, складывала данные.

Это страшный человек.

Теперь он не казался мне красивым, скорее, настолько опасным, что я не рискнула даже повода дать думать, что мои детские глупости имеют силу.

— Здравствуйте, — ответила я, больше не глядя на мужчин.

Олег начал расспрашивать про меня. Зачем мне такой слух? Зачем я это услышала?!

— Сколько ей?

— Семнадцать, — нехотя ответил папа.

— Всё такая же?

— Да, ей нужен присмотр.

— Я позвоню, поговорим об этом.

Гордо стуча каблуками по дорожке, прошла в дом.

Мама швырнула сумку в открытую створку шкафа-купе и повернулась ко мне.

— Ты хоть знаешь, кто это?! — заорала она на меня, видимо, от страха. Она не ожидала увидеть такую компанию, думала, другие люди приехали.

— Знаю, — спокойно ответила я, снимая пальто.

— Чем от тебя воняет?! — наморщила нос мама. — Боже! Ты жрала лапшу быстрого приготовления?! Где ты спала?! Что это за вонь?! Гуталин?!

В такой ситуации лучше замолчать. Мне самой стало нехорошо.

— Твой любимый Измайлов отцу угрожает! — рычала она, наступая на меня. — Я предложу тебя продать ему! Это будет самый лучший вариант, ты ему очень нравишься.

Я испуганно уставилась на неё.

— Не-ет! — закричала я на всю прихожую, чувствуя, как пол уходит из-под ног.

На лице чужой мне женщины появилась ехидная ухмылка:

— Да. Раз хвостом крутишь перед взрослыми мужчинами.

— Ты, — задыхалась я, отступая от неё. — Ты! Ты ничего не решаешь, я папе всё расскажу.

Мне казалось в этот момент, что Ветер улетает… Что у меня даже шанса не будет на настоящую любовь, потому что другого я не полюблю никогда.

Горло сковало отчаяние. Горе такое навалилось… Я даже не целовалась с Ильёй, а меня так…

Мне казалось, я сейчас умру от ужаса, что меня ждёт мрачное будущее. А она ещё говорила, шипела, ввергая меня в пучину безысходности и абсолютного горя.

Лучше в интернат обратно, там хотя бы была Дыра, там была надежда, а здесь нет, как в аду.

Почувствовала, что цепенеют конечности. Меня доводили до истерики или приступа.

Но всё закончилось.

Тяжёлая дверь с грохотом раскрылась. Я даже отшатнулась в сторону. Не поняла, что произошло. В прихожую ворвался разъярённый папа. Ничего не сказал. Огромный, казался неуправляемой стихией. Быстрым шагом прошёл к маме, за волосы её схватил и потащил через гостиную за собой в сторону своего кабинета. Она не удержалась на каблуках, упала, вцепилась в его руки, но молчала.

Никто звука не произнёс. Хлопнули где-то двери.

Воцарилась тишина, и я успокоилась. Папа ей сейчас всё объяснит, и она поймёт, что была неправа.

*****

В душе я драла кожу щёткой, пока она не стала красной. Это мама сказала, что я воняю. А затем, проанализировав ситуацию, поняла свою ошибку. Пахло-то любимым парнем, его комнатой, нашим «кораблём».

Что ж я постоянно так ошибаюсь?

Раз папа меня воспитывал, нужно только его слушаться. И если что-то происходило во мне мятежное и неприятное, к нему идти.

Только с любовью к нищему мальчику из моего класса к папе лучше не ходить…

Но я должна буду сказать, что ни к какому Олегу я не перееду, замуж за него не выйду.

Папа поймёт и защитит. Потому что папа любит очень сильно. Мама тоже меня любит, но немного странно, мне непонятно.

После душа я долго остывала, кремом покрыла кожу и валялась на кровати, слушая музыку и читая сообщения от Потёмкиной.

— «Ты сегодня делаешь алгебру, обществознание и литературу. Я беру на себя физику, химию, биологию».

— «Хорошо!» — отправила я Полине ответ.

Так было легко уроки делать. Мы отличницы, поэтому без подводных камней такая система выполнения уроков, но я всё равно проверяла её работу, когда она мне её высылала. Удобно, половина нагрузки, и есть свободное время.

Ветер не писал и не звонил. Хотя обещал.

Вопрос современности: «Нужно ли девушке писать первой?»

А вдруг я не нужна. Обидно будет, унизительно. А если он так же думает? И будем сидетьи ждать первых шагов друг к другу, пока не поседеем.

— «Я делаю уроки», — отправила Илье сообщение, хотя ещё не оделась после душа.

— «Дашь списать?»

— «Да».

— «Приятно, когда девушка даёт без вопросов».

— «Это оскорбление!»

— «Красивую девушку приятно оскорбить».

Я откинула телефон в сторону.

Дурак какой!

Илья позвонил через минуту, я трубку не взяла. Выслал несколько сообщений. Я просто отключила телефон.

Дурак!!!

Бельё надела розовое с салатовыми цветами. Стояла у зеркала и смотрела на себя внимательно.

Я понравилась Ветрову? Назвал меня красивой девушкой, значит, понравилась. И признался, что крышу рвет…

Улыбнулась.

Надела широкие джинсы с голубыми птицами, курточку хлопковую в обтяжку под цвет птиц. Очень любила, когда одежда сочеталась и красиво смотрелась. Чёрные спортивные тапочки нашла. Волосы скрутила в две баранки, украсила мелкими голубыми бабочками и похожие серьги надела. Это, если я сегодня Илью увижу, чтобы понравиться сильно.

— Дурак, — дулась я и синей тушью красила ресницы, — такое написать! Смешной.

Решила на Ветрова не обижаться, а при встрече сказать, что так мне не нравится общаться. Пусть другие парни, что хотят, то и говорят в мой адрес, а у нас должно быть всё по-другому. Как именно, я пока не знала, но мне понравилось, когда он не агрессивный, не шутит грубо. Одним словом, шторм мне не подходит, пусть бы Ветер был лёгким бризом.

В такой красоте да при макияже, я почувствовала в себе силы и энергию, уроки были сделаны быстро и качественно. Испытав к полудню голод, решила спуститься вниз и покушать. Вообще, в планах было погулять. Если не с Ильёй, то с Полиной.

В доме стояла гробовая тишина. В окна с южной стороны лился яркий солнечный свет. День был по-весеннему прекрасным и тёплым.

Обязательно погулять!

Марина Николаевна у нас не появилась, поэтому на кухне я сама делала себе бутерброды. Готовить я не умела. Да и «делала» бутерброды громко сказано, я их просто разогрела в микроволновке. А вот чай уже умела заваривать и точно знала, сколько чайных ложек сахара нужно класть.

Да, пребывание в интернате имело побочные эффекты. Я слишком многого не знала.

Окно на кухне приоткрыла, кушала бутерброд, запивала чаем и смотрела на красивый двор.

Неожиданно под окном пробежали все наши собаки. Да так целеустремлённо неслись, что я подумала, папа приехал. А мне как раз с ним поговорить нужно было.

Я оставила свой завтрак и побежала на улицу. На ходу накинула своё пальто с капюшоном, выскочила во двор и обалдела.

Тепло, как летом! Солнце яркое, птички пели, летали насекомые и за пару часов от снега ничего не осталось. В некоторых местах даже успела травка проклюнуться.

Собаки вовсе не к папе бежали. Они порвали штаны вора, который к нам залез. Когда я вышла, то увидела, как парень через забор перепрыгнул, утекая отрычащих ротвейлеров.

Покусали?

Я поспешила посмотреть. Меня собаки не тронули, понюхали, толкаясь и словно радуясь, хвостиками маленькими покрутили. Я их слюнявые морды руками в стороны отвела, прошла к калитке и, чтобы не выпускать свору, протиснулась в узкую щель. На калитке стоял кодовый замок, поэтому я спокойно уходила со двора без ключей.

Парень убегал прямо по дороге. И я его узнала по жёлтым полоскам на толстовке. Это тот самый ненормальный Лёнька Цветков, который пи́сал на щит под напряжением, а Тёма его била по голове пакетом со сменной обувью.

Что забыл в нашем дворе?

Побежала следом.

Пальто распахнуто, а мне очень тепло. Солнце пригревало макушку. Лес просыпался, вся природа ликовала и пела, и я вместе с ней.

Хотела парня окликнуть, а он скрылся за незаконченным строительством из газобетона. Это жилой дом хотели построить, двор не был огорожен, видимо, давно заброшенное место.

Я выскочила за Лёней и остолбенела.

Пять парней уставились на меня.

Лёнька матерился, рассматривая свои порванные джинсы. Ветров щёлкал семечки, чуть заметно улыбнулся мне. Нельзя нам друг без друга, дичаем.

Справа от него стоял Витя Рекрутов, у него, наоборот, улыбка сползла с лица, когда я, подогретая солнцем, румяная и ошарашенная наткнулась на них.

Слева от Ильи стоял Егор Буравкин и хохотал над Лёнькой. Глаза у него голубые, как весеннее светлое небо.

Был ещё один из параллельного класса, Ершов Максим. Этот парень с плохой репутацией бродяги и ловеласа. Много девочек сгубил. И хотя внешне он моему любимому Ветру уступал, было в нём что-то завораживающее. Один взгляд на меня исподлобья заставил вздрогнуть. Тоже кареглазый, как Илья, тоже с растрёпанными темными волосами. Он копался в своём телефоне, на время задержал на мне взгляд и вернулся к переписке.

— Привет, — смело поздоровалась я.

Лёня обернулся.

Когда первый раз его увидела, он показался мне смешным. Мелкие черты лица с постоянно красными губами, что искривляла клоунская ухмылка, как у Егора Буравкина. Хотя у Егора она как прилеплена навсегда, а Лёнька мог смотреть строго, что было ещё смешнее. Светлые глаза и кудрявые волосы. Невысокий, но чувствовалась в его фигуре сила. Только ловкий парень мог перелезть через наш забор, и, насколько я знала, Лёнька Цветков занимался спортом.

— Лялька, будешь мне новые джинсы покупать! — закричал он на меня.

Ветров замер с семечком у губ, напрягся. Но защищать меня не пришлось, я вступила в словесную перепалку с Цветковым.

— Не буду! Ты проник на частную территорию. У папы кругом камеры, тебя обвинят в воровстве!

Почему я в этот момент чувствовала себя счастливой? Потому что в обществе парней. Одна! Обалдеть! И они неопасные, можно сказать, знакомые и близкие.

— Это ты воровка, верни наши деньги! — наступал на меня Цветков, не понимая, почему я улыбаюсь и стою такая смелая, никуда не дёргаясь.

— Какие деньги? — поинтересовалась я.

— В этом доме жил Маркуха, дружок наш, — Лёнька указал пальцем на стену из газобетона в направление моего дома. — Вы в его доме живёте. Осенью мы закопали деньги в вашем дворе, пора выкапывать. Снег сошёл.

— Хорошо. А где закопали?

— Она у вас всё украдёт, — рассмеялся Витя Рекрутов.

— Вот ещё! Глупости не говори, трухло! — возмутилась я, опять не дав Ветрову меня защитить.

— А что это я трухло? — при парнях ему не хотелось падать лицом в грязь, я это поняла и решила сильно на эту тему не распространяться. Хотя Витя у меня теперь ассоциировался с полной ненадёжностью.

— Пусть принесёт, я помню сумму, — прошептал Ершов Максим. Он и говорил так, что девочки ахали. Стоял с Ветровым рядом, хотя я бы не ставила их в один ряд. Похожи очень, а ведь невероятно разные.

— Лады, — воодушевился Лёнька.

Панибратски закинул мне руку на шею. Так делал Ветер, но как-то бережно и нежно. Здесь же почувствовала тяжесть мужской руки, было больно и неприятно.

— Значит так, Лялька, — повёл насильно к дороге, я оглянулась, Илья следом шёл, прищурившись. Мониторил. — От калитки идёшь к гаражу, делаешь шаг вправо. Под бетонной отмосткой лежит пакет в нём банка. Своруешь наши деньги, я тебя Чехуахуа.

Я уставилась в забавную моську Лёньки Цветкова.

— Да-да, — кивая, подтвердил Лёнька свои угрозы, — но если захочешь, можно Хуачухуа, разберёмся в общем.

Я поймала насмешливый взгляд Ильи. Скинула руку Цветкова и спросила у Ветра:

— А позвонить, сказать, нельзя было?

— Телефон отключен, — своим божественным голосом ответил он.

Точно, я вспомнила, что отключила телефон.

— Потому что ты дурость написал!

— Это я написал, — признался Егор Буравкин, что на него было вполне похоже, а вот на Ветрова нисколько, хотя как Илья с Варей Рязанцевой грубо…

Не понимала парней.

— Егор увидел, что от тебя пришло сообщение и ответил, гоблин.

— Не оставляй свой телефон, — шикнул Буравкин Ветрову. — Я был не прав, прости меня, сивая Лялька, дуй за нашими деньгами.

— Ладно, принесу ваш общак.

— Какие словечки, сивая! — фыркнул недовольный мной Витя Рекрутов.

Я отвернулась и поспешила вернуться во двор.

Первый поцелуй

— Плохие собаки, мальчику штаны порвали, — ругала я собак, которые принимали активное участие в выкапывании банки: делали подкоп лапами, игриво выгибаясь, с любопытством смотрели, как я садовой лопатой ковыряю прогретую солнцем землю. Откидывала в сторону кусочки травы, и собаки бегали ловить их.

Я почему-то с собаками не дружила, а наверное, зря. Они такие позитивные, с ними играть приятно.

Лопата наткнулась на что-то твёрдое, я её в сторону отложила и присела у ямки. Так обрадовалась, словно клад нашла. Собаки сели вокруг меня, ожидая, что я им вкусненького дам, потому что банка была спрятана в пакете. Пакет я бросила, его псы сразу же разорвали.

Банка оказалась полуторалитровой. Посмотрела на неё в свете солнца. Действительно, деньги лежали: мелкие и крупные купюры, много монет. Натужно открыла закручивающуюся крышку, покрытую ржавчиной и заглянула внутрь. Пальцами перебирала сухие, нетронутые влагой купюры.

От силы тысяч десять.

И что? Ради вот этого нужно было рисковать, залезать на чужой участок, жертвовать своими штанами? Парней пятеро, по две тысячи на каждого.

Даже жалко их стало, бедолаг.

Пошарив в пальто, извлекла свои карманные деньги и пять тысяч добавила в общак, закрыла банку и побежала радовать ребят.

Собаки проводили меня до калитки, я их оставила во дворе и побежала со всех ног к недостроенному дому из газобетона.

Солнце жгло щёки, и становилось жарко в пальто. Настроение было потрясающим!

Парни ждали меня, их пристальные взгляды заставили гореть уши… Нужно обязательно узнать, почему так происходит. Уши горят от стеснения или потому что тебя вспоминает кто-то в этот момент? Очень любопытно.

С трудом вернулась из своих раздумий, когда банку из рук выхватили.

— Вах-вах, откуда бы тут пятнадцати тысячам быть? — ехидно засмеялся Лёнька Цветков, посмотрел на меня недовольно. — Похоже, наша золотая московская чикса решила голодных местных бомжей подкормить.

— Не поняла, — тут же призналась я.

Лёнька сунул мне под нос мою пятитысячную купюру.

— У Маркухи не было таких денег, это ты пихнула.

— Так, может, она нам заплатила? — Ершов Максим встал рядом с Лёнькой. И вдвоём они нависли надо мной настоящей угрозой так, что у меня даже коленки задрожали.

Они угрожали? Угрожали! Я не ошиблась?

Как же сложно.

— За что заплатила? — не понимала я.

— За то, чтобы мы тебя удовлетворили, — Максим внимательно рассматривал моё лицо и облизывался как пёс.

— Точно, — согласился Цветков, наступая на меня. — Ладно, уломала, расстёгивай свои джинсы.

И протянул руку к поясу моих брюк.

— Отвалили! — рявкнул Ветер, откинув за плечо Лёньку и толкнув Ершова.

Заслонил меня своей спиной, и я облегчённо вздохнула. Ничего себе безопасные мальчики! Парней надо избегать всеми путями!

— Не понял?! — возмутился Лёнька.

Да, он был смешной, маленький, но наездной и не из робкого десятка, в отличие от Вити Рекрутова, который в сторонке стоял.

— Моя девчонка. Мы с Даной пара.

— А она в курсе? — усмехнулся Макс Ершов.

— Конечно, — буркнула я.

Воцарилась тишина. Я, глядя в широкую спину Ильи, чуть коснулась его куртки, нажала пальцами, чтобы почувствовать его тело. Парень вытянулся по струнке от моих прикосновений.

— Мог бы и предупредить, — недовольно фыркнул Максим. — Зачем, Лялька, деньги подкинула?

— Если скидываются, я тоже могу, — ответила я.

Они рассмеялись, Ветер повернулся с улыбкой на губах.

— Что ты делаешь сегодня? — спросил он.

— Ничего, — ответила немного смущённо.

— Пошли со мной, лентяйка, я угощу тебя мороженым за твой счёт, — подмигнул мне Ветер и взял за руку.

*****

Никогда не задавалась вопросом: когда я завтракаю, учусь или крашусь, что делают в это время парни?

Они куда-то ходили своими потаёнными тропами, по своим скрытым местам. Они необычные, у них кругом были друзья, знакомые, они определяли в компании лидера, старшего. Их поведение возмутительное, иногда криминальное. Деньги, которые они спрятали осенью, были не их, а мальчика, что жил в доме до меня. И этот мальчик парням был должен. По очень странным причинам задолжал. Может, они вымогали деньги, может, подставили мальчика.

Это опасные существа – парни, которые ходят стаей.

Они пожимали руки появляющимся на пути знакомым как взрослые мужчины. Задавали им странные вопросы, касающиеся посторонних людей и совершенно неженских дел. Они в курсе, что происходило вокруг. Они — двигатель, рабочий механизм… Парни, совершенно чуждые и такие притягательные. И главное, влекли физически. В их руках крепость, в голосах грубость. То, чего совсем нет в девочках. И под крылом Ильи, когда его рука у меня на плече, но при этом я совсем не чувствовала её вес, безопасно. Из-под её сени я смотрела на рисковых парней во все глаза и порой не понимала, что они делали. Но с Ветром не боялась ничего.

Мне понравилось молодёжное кафе, в которое привели меня парни. Столики ярко-оранжевого цвета, стены чёрные с ярко-салатовыми цветами, разноцветные кубики-светильники на потолке.

В кафе мы заняли столик с двумя диванами. Компания у нас шумная. Они обычно себя так не вели. Вот если б не было меня, сидели бы в своих телефонах и не общались так активно.

И хотя я была задвинута Ильёй в уголок, и рука его попечительски растянулась по спинке дивана вдоль моих плеч, и пальцы его касались «барашков» на моей голове, парни почему-то считали, что я свободная. Заигрывали и соревновались в остроумии. Не сильно навязывались, всё же Илья старший из них, но чувствовалось нечто приятное, чего я не знала долгое время. Гендерные отношения.

Лично ко мне не обращались, Илья тоже не сильно напрягал расспросами. За три часа наших прогулок по городу всего два вопроса: «Какое тебе мороженое?» и «Здесь бесплатный туалет. Хочешь?»

Мне хватило, чтобы почувствовать себя его девушкой. Наверное, мы наедине пообщаемся. И я очень рада, что он такой. Мне вот Ветер сильно подходил, мы какие-то одинаковые.

А ещё парни много ели. Пицца, которую они заказали, заняла половину стола, и вызвала вопль восторга, когда принесли.

— Сивая, а ты будешь поступать? — поинтересовался Витя Рекрутов, он сидел напротив, ел кусок пиццы и запивал лимонадом.

— Прекрати её так называть, — прошипел Ветер.

— Родаки, наверно, оплатят МГУ, — не замечая слов Ильи, продолжил Витя.

— С таким домом, конечно. Походу у них два Мерина, — жевал Лёнька.

Я почувствовала, что Илья напрягся, убрал со спинки дивана руку и взял кусок пиццы, вначале мне закинул на одноразовую тарелочку, потом себе в три раза больше кусок взял. Был он недоволен и хмур.

Сосредоточилась, стараясь понять, в чём дело… Не понимала! И что сказать, не знала!

Нужно быть скромнее.

Я облегчённо вздохнула и ответила Вите, натянув улыбку:

— Не знаю пока.

И сработало! Отстали.

— Ветер, ты с папой своей девушки знаком? — поинтересовался Макс Ершов.

Мы как-то сели оппозицией. Илья, его закадычный дружок Егор, я, а напротив — Витя, Макс и Лёня.

— Решусь жениться, познакомлюсь, — невозмутимо ответил Илья, выставив перед моей тарелкой пластиковые ножик и вилочку. — Ты ела пиццу?

Парни замерли, немного опешив от такого вопроса.

— Да, два раза! — похвасталась я. Ведь Илье хвастаться можно.

— А колу пила? — хмыкнул Рекрутов.

— Конечно, я что рыжая?

— Сивая, — Макс отложил пиццу и с большим интересом уставился на меня. — Ты что, реально в гимназии закрытой училась и никогда не выходила?

— Естественно выходила, — ответила я.

— Лялька, ты, — Ершов не мог от меня оторваться, — ты…

Он наткнулся на взгляд Ильи, у них там что-то пробежало, и мужские искры из глаз. Вызов, невидимые разборки.

— Лялька, ты с диагнозом?! — закончил Лёнька Цветков. — Ну серьёзно, ты, мало того, что одеваешься как моя младшая сестра, ещё и умом такая же, – он покрутил у виска пальцем.

— У неё высокий уровень интеллекта, — огрызнулся Илья. — Привыкли к хитрозадым прошмандовкам, вот и кажется добрая девчонка ненормальной.

— Не добрая, а доверчивая, — хмыкнул Рекрутов. — Ты вообще в курсе, сколько её платье в горошек стоило? А трусы с пузырями? Ветер, нам и не снилось такое. Куда тебя несёт?

Сказал Витя и шельмовски улыбнулся.

— А ты прямо трусы её видел, — так же усмехнулся Илья, но я заметила, как он вилочку сжал сильно, она могла треснуть.

— Я же говорю, доверчивая.

— Да ладно, Витёк, — вступился за меня Егор Буравкин. — Если тебе девчонка сказала, какие у неё трусики, это не значит, что ты имеешь право об этом трепаться.

— Я не говорила ему, — выкрикнула я. — Ты, Витя, думаешь, что я за себя постоять не могу?! Рекрутов украл мой телефон и смотрел мои фотки. Я хотя бы в трусах была, мои подруги совсем без них. И пялился, хотя ему никто не разрешал!

— Витёк, дай пять, брат, — хохотнул Макс, и Лёнька тоже обменялся с ним странными ритуальными рукопожатиями с кулаками, пальцами и ладонями. — Скачал?

— По памяти кукуруза чесал, — гоготал Егор.

— Что у нас ещё может Витя кулакова, — раздражённо фыркнул Илья, — только вялого потискать на трусики в горошек чужой девушки.

— Не горошек, — возмутилась я, — а пузыри!

Они ржали всей компанией. Я думала, подерутся или рассорятся. Ничего подобного! У девчонок такое напряжение обязательно вылилось бы в драку или разошлись бы с обидами.

Всё-таки они странные, эти парни. И я от них устала быстро.

— Хочу уйти, — шепнула Илье на ухо.

Он такой… как мой папа, сразу отреагировал. Взял с собой два куска пиццы на тарелочке, наш лимонад в больших бумажных стаканах.

— Всё, мы уходим, — он поднялся, я следом.

Ему тоже такие посиделки не особо нравились. Если бы не еда, то сидел бы в своём телефоне.

Мы вышли с ним из кафе. Вечерело. Как только лучи солнца исчезали, наваливался холод. За тёплый день асфальт высох, создалась такая атмосфера… Словно лето, только без листвы на деревьях. И в этой томной атмосфере дул коварный арктический ветерок.

— Застегнись, не май месяц, — сказал Илья.

Я застегнула пальто и взяла у него два стакана, руки подставила для пиццы.

— Ты тоже застёгивайся и капюшон надень.

Он улыбнулся, послушался. И мне на голову накинул капюшон. Пальцы с него не убрал… Наклонился ко мне за поцелуем.

— Целовалась? — прошептал он мне прямо в лицо.

— Нет.

И Ветер тут же прикоснулся к моим губам.

В этот момент мир словно померк вокруг. Осталось только лёгкое горячее прикосновение, поразившее моё несчастное влюбившееся сердечко.

Это так много значило!

Он меня поцеловал, словно присвоил, показал парням, которые пялились на нас через окно кафе, что я именно его девушка. Правильно, это знак, что мы вместе.

Ничего же не произошло!

Поцелуй-то детский!

А сколько гордости во мне!

Нет! Так не честно! Мало! Губы в губы… можно сказать, я с бабушкой так целовалась.

Но эффект, словно между нами случилось что-то невероятное, интимное и потаённое. Тело на секунду напряглось, задрожала нижняя губа, я уставилась на парня во все глаза.

Из моих рук выпал стакан с колой. Илья рассмеялся, простосердечно так, открыто. Без издёвки или презрения.

— Не ожидала! — усмехнулась я, глядя себе под ноги.

Наша с Ильёй обувь была облита лимонадом.

Ветров поднял с асфальта стаканчик и выкинул в урну.

— Ничего, нам одного хватит, — он показал свой стакан и поманил за собой. — Пошли в парк, Мышонок, на скамейке перекусим.

— Да, — согласилась я.

Пару шагов сделала, расставив руки в стороны, продолжала изучать свои штаны, которые тоже были облиты. Потом догнала длинноногого парня.

Серо-красная плитка дорожек этого парка была частично залита водой. Снег растаял так быстро, что у стволов ещё голых деревьев образовалось «озерцо». Создавалось впечатление, что парк с прудом. Вода была совершенно прозрачной, закрыла землю с прошлогодней пожухлой травой и листьями.

Я с любопытством заглядывала на дно. Закусывая пиццей, скользнула взглядом на другой берег затопленного парка.

Илья заметил, что я не следую за ним, вернулся. Встал рядом со мной, интересуясь, что стало предметом моего пристального внимания.

— Что тебе нравится в этом месте? — бурчал он, жуя свой кусок пиццы.

— Деревья из воды торчат, — ответила я. — Вот бы глубина была, и тепло. Я бы пошла купаться, потому что здесь красиво.

Он предложил стакан с лимонадом, я не отказалась. Парень вытянул шею, заглядывая в лужу.

— А листья какие, — удивился он. — Не все сгнили.

— Карамельная листва, — согласилась я. — Посмотри, будто шоколадный батончик с нугой покрошили.

Илья покосился на меня глазами, темнеющими в вечерних сумерках.

— Мышонок, какая ты всё-таки…

— Какая?

— Фантазёрка, — он допил лимонад и двинулся дальше, ближе к скамейкам. — Дана, ты умеешь вальс танцевать?

— Нет. А ты?

— Умею.

— Научи! — окрылённо выдохнула я.

— Не вопрос, — кивнул Ветер, — но при условии, что ты со мной танцуешь на дне рождения школы.

— Это в четверг? А я успею научиться?! — волновалась я от предвкушения чего-то нового.

— Да, мы будем каждый день тренироваться.

С трудом оторвалась от живописной затопленной части парка, поспешила за своим парнем. Улыбнулась ему.

Ветров смял стаканчик и метким броском попал в урну рядом со скамейкой. На ней сидел хмурый дедушка, который кинул на нас строгий взгляд над очками. Потом продолжил читать свою книгу, хотя уже быстро темнело, и загорались фонари.

Я вытащила платок из кармана, вытерла свой рот, потом, подойдя к Илье, стала ухаживать за ним. Близко придвинулась к парню, почувствовала какой он тёплый.

— Испачкался? — тихо спросил он, подставляя своё лицо для моих ухаживаний.

— Не сильно…

У Ильи верхняя губа с чётким контуром, фигуристая, нижняя чуть пухлая. И когда Илья улыбался, губы растягивались, появлялись в уголках ямочки и одна на правой щеке. Навсегда запомню такую красоту и этот чудесный день. А может, с Ветром каждый день будет таким.

Руки Ильи сомкнулись в кольцо.

Я почти не дышала. Сейчас… Сейчас. Мне нужно проявить инициативу!

Встала на носочки, чмокнула Ветра. Показалось мало, повторила. И всё...

— Несмелый Мышонок, — шептал он. — Так бойко начала.

— Я просто любуюсь, — оправдывалась я. — Говори, как делать. Ты ведь целовался?

Посмотрела в его совершенно потемневшие глаза. Они опять казались чернильными, таинственными.

— Никаких зубов, раскрываешь губки и отдаёшься мне, — при этих словах он меня чуть покачивал в своих объятиях.

— Всё, я готова, давай целоваться, — опять его чмокнула.

Илья немного отпрянул от меня, при этом продолжая держать в объятиях, медленно склонил голову набок. Указательным пальцем ласково, чуть касаясь, приподнял мой подбородок, направляя к себе.

Я приоткрыла губы и прикрыла глаза.

Чмоканья, они не такие яркие, ведь самое интересное в поцелуе, что он влажный. И это невероятно будоражило.

У меня что-то внутри напряглось, и я не понимала, в какой части тела. Его губы на моих, язык прошёлся по нижней губе и несмело влился в мой рот.

Вкусный и сладкий.

Мне казалось, волосы дыбом встали, по телу сотни мурашек, опять дрожь, слабость в ногах такая, что я вынуждена была ухватить Илью за руку. И он откликнулся. Сильно прижал меня, проникая всё глубже… Я навстречу подалась. Спрятанная им, податливо отвечала на ласку. Иначе не назовёшь, он нежил меня и голубил. Его шёлковый язык, нежнейшие губы, невероятные ощущения, тёплые чувства.

Любовь.

Эмоции выплёскивались за пределы моего сознания, тело невероятно реагировало неконтролируемым трепетом, что рос внутри, и я из-за перенапряжения вынуждена была отпрянуть. По щекам потекли слёзы. Это было так упоённо, что я испугалась.

Он ничего не спрашивал. Не улыбался. Руку сунул в карман моего пальто, нашёл платочек. Заботливо вытер с моих глаз слёзы и, наверное, потёкшую тушь.

— Вальс? — тихо спросил Илья с доброй улыбкой.

Вечером его глаза совсем пропали в тени широких бровей, волосы стали дегтярными, и все черты лица словно нарисованные на маленькой картинке комикса.

— Ты герой, — вдруг выдала я.

Немного несдержанно получилось.

— Герой — это тот, кто совершил геройский поступок, — ударил пальцем по кончику моего носа.

— В смысле, ты сейчас, в сумерках, похож на рисованного героя.

— О! — он посмотрел куда-то наверх. — Забываю, что у тебя странное мышление. Ты не всегда употребляешь слова в их прямом значении. К этому ещё привыкнуть надо. Скажи, Мышонок, а почему у нас сегодня с утра так странно получилось? Вроде вместе спали, а ты даже не подошла ко мне, испугалась чего-то.

— Я испугалась тебя в капюшоне куртки, — с готовностью ответила я и улыбнулась ему, когда он нахмурился. Протараторила: — В капюшоне ты злой парень из моего класса, который больно схватил меня за руку и утащил в уголок у подъезда пятиэтажки. Чужой и незнакомый. А спала я с Ильёй. Проснулась, а в комнате пацан в капюшоне. Я знаю, что странная, но у меня неприязнь к изменениям. Не то чтобы вот я расстраивалась, но всё должно лежать на своих местах, и людей это касается тоже…

— Все должны лежать на своих местах? — рассмеялся Ветер.

Я на мгновение зависла от его прекрасной улыбки.

— Нет, — ответила я, — просто близкие люди не должны меня обижать, иначе я начинаю их делить на плохую сторону и хорошую, и обязательно прибавляю ассоциации.

Он нахмурился, пытаясь меня понять.

— Если ты пугал меня в капюшоне, держа руки в карманах, то именно в таком виде я больше никогда тебя не подпущу к себе, — объяснила я и, поджав губы, отвернулась.

— Но я же сейчас в том же костюме.

— Но руки ты не держишь в карманах, и нет капюшона на голове!

— То есть всё так сложно?!

— Нет, это легко.

— Для тебя.

— Меня никто не понимает, — всплеснула руками.

— Я понимаю, — строго и даже немного грозно сказал Илья. — А родители тебя обижали хоть раз?

— Мама мне неблизкая, — я вздохнула, посмотрела по сторонам. — Она может делать всё, что захочет. А папа никогда даже голоса на меня не повышал. Вот папа родной.

— Прости меня за тот случай. Я вообще буду теперь в пальто ходить, чтобы тебя не пугать. В пальто можно, Мышонок?

— Можно, — улыбнулась я. — Где мой обещанный вальс?

Я потом всю неделю думала, что мне больше понравилось: целоваться или танцевать. Целоваться — это здорово, конечно, но слишком колкие эмоции, бешеное пламя внутри разгоралось. А танцевать с парнем не так взрывоопасно. Близость есть, прикосновения имеются, на двоих одна цель и можно долго вальсировать.

В вальсе движения одинаковые, только шаги запомнить. Посмотреть потом видео и повторить. Ничего сложного.

Правда, я немного оттоптала партнёру ноги, но для первого раза, Илья сказал, очень хорошо.

Папа позвонил, спросил, где меня носит. Приехал, когда было уже десять часов вечера.

Мы расстались с Ветром в середине парка, у «озера», в котором тонули деревья, и скользили по глади воды красивые дорожки от высоких фонарей.

Целовались. Теперь смелее.

— Пиши, Мышонок, а лучше звони.

Я усмехнулась, почему-то горько. Потому что было больно. Это чувство любви оказалось слишком сильным и тяжёлым. И мне хотелось ещё целоваться.

— А как же я сегодня? Я не буду спать с тобой? Это же ужасно! — я так расстроилась, что подумала, к папе не пойду.

— Мы поженимся и будем вместе жить, — вдруг очень серьёзно заявил Ветер. — И с папой твоим я познакомлюсь.

— Папа у меня хороший… Иногда бывает…

Я отвернулась от Ильи и побежала из парка.

Мне было невероятно хорошо и грустно. Я не могла подобрать слово к своему состоянию, нашла его в интернете. Это называется сентиментальностью. Растроганность, умиление и томление.

Меньше всего хотелось, чтобы папа узнал, с кем я была в парке. Но он всё равно узнал. Потому что я бы не смогла ему соврать.

Ночью в салоне папиного внедорожника, как в космическом корабле из фантастического фильма. Панель сверкает, сиденья, дверцы — всё в огоньках. Навигатор разговаривал, играла музыка: папин любимый джаз.

Я села на сиденье пассажира, ноги осветил неоновый свет. На брюках и обуви были чётко видны пятна от пролитого лимонада.

— С кем была? — жевал жвачку папа, спокойно выруливая на проезжую часть.

И как я не отвечу или совру? Одно дело с Тёмой врать, а скорее молчать с утра пришлось, в лицо ведь меня никто не спрашивал, где мы были и что делали. А тут папа. Папа!

— Это важно?

— Конечно. Мы же договорились, я должен всё знать.

Я посмотрела на него. Нос уточкой… «уточка» плавала на густых усах, что вливались в чёрную бороду. Губ совсем не было видно. Он бы мог красиво стричься, но специально раздражал нашу маму своим неопрятным видом. Ему это доставляло удовольствие. На руле в такт музыке постукивали пальцы с наколками, напоминающие расписные сардельки, на одной из которых нанизан золотой болт.

Это мой папочка, я ему улыбнулась. Сразу оттаял, строгости не наводил. Погладил своей лапищей по голове.

— Я влюбилась, папа. И была в парке со своим парнем, он учил меня танцевать вальс. В четверг день рождения школы, и мы будем с ним выступать. Поэтому мне нужно белое платье. Длинное и красивое.

— Сбацаем, — кивнул папа. — Как пацана зовут?

— Илья Ветров.

Он прищурил глаза и покивал головой.

— Ты помнишь, что я говорил тебе насчёт парней?

— Конечно. До свадьбы ничего. Но целоваться-то можно? — я уставилась на него самыми невинными глазами, какие только могла состряпать.

— Целоваться можно, — великодушно разрешил папа. — Что ты там у гаража копала?

— Это у парней был зарыт общак в банке. До нас в этом доме мальчик жил, он его хранил.

Папа рассмеялся. Басил как из бочки, и я знала, он получал удовольствие от общения со мной. Как Илья. Таких людей очень мало в мире. В моём мире только двое. Мне надо их ценить.

— Как ты экзамен сдала? — в папе иногда просыпался родитель.

— Отлично.

— На пятёрку?

— Папа! — возмутилась я. — Нам не ставят оценки, промежуточный экзамен – это тест, только баллы. И я набрала нужное количество.

— У-у-у, — неоднозначно отреагировал он.

— Папа, а сегодня Марина Николаевна не пришла, — взволновано вспомнила, что хотела у него узнать.

— Она у нас больше не работает. Ей квартиру вернули, и пенсия у неё хорошая.

— Как вернули? За долги же взяли?

— Так не её долги, — глянул на меня папа серо-голубыми глазами, которые от космической подсветки казались синими. — Сына она, конечно, больше не увидит, но жить есть где.

— Это ты поговорил с этими людьми?

— Мама попросила, я твоей маме отказать не мог.

— Мама? — удивилась я. — А казалось, они друг друга не любят.

— Слишком ты строга к своей маме. Она добрая, немного испорчена мной и деньгами, но в целом нормальная баба.

— Ты бил её? — очень тихо спросила, не желая плохого ответа.

— Нет. Продал её машину в наказание, плачет целый день.

— Папа! Ну, зачем ты так?!

Он смеялся на фоне моих негодований.

— Ты же знаешь, как для неё важны понты! Она и меня научила, а это было неправильно. Нельзя хвастаться дороговизной вещей перед простыми людьми.

— Эх, Данка! — хохотал папа, ухватив меня лапищей за шею. Я зажмурилась, а он меня в макушку поцеловал, переваливаясь через ящики между сиденьями. — Бог дал такого мышонка!

— Ты только меня Олегу Измайлову не отдавай, — попросила я.

Он резко замолчал. Мне стало страшно.

Глава 4

Мотыльки у огня

Первая часть главы содержит описание православного храма и религиозных атрибутов. Я точно знаю, что некоторые из моих читателей не любят такое, поэтому предупреждаю.

В спальне родителей было темно и душно. Папа храпел, мама в берушах с чёрной повязкой на глазах спала безмятежным сном.

— Пап, — позвала я.

— У?

— Я в церковь пойду на службу.

— Угу.

Я закрыла к ним дверь и радостная побежала вниз, размахивая голубым шёлковым платочком. На мне любимое платье в горошек, в прихожей я обула чёрные кроссовки, накинула своё пальто и красиво повязала платочек, выпустив по сторонам две косы. Приблизительно так нужно ходить в церковь.

Вспомнила, что хотела собак побаловать. На кухню прошла в обуви, пока никто не видел. Кроссовки чистые, но мама бы меня отругала. На кухне грязно, родители никогда ничего не делали по хозяйству сами, а новой горничной у нас пока не было. Я забралась в ящик на стене и взяла в вазе четыре большие шоколадные конфеты.

На улице невероятно тепло, и я подумала, что через пару часов пальто не понадобится.

Собаки радостно кинулись ко мне со всех сторон. Я вначале одну конфету развернула и подала ротвейлеру. Он как жвакнул меня за пальцы, чуть вместе с конфетой не откусил. Испугано достала вторую конфету, другой рукой подала собаке. Больно!

Наверное, потому я собак не очень любила, что они агрессивные. Четвертая конфета была кинута в обёртке в сторону, лишь бы эти животные больше не подходили ко мне. Даже всплакнула, глядя на свои покусанные пальцы.

Вышла на улицу и поспешила в сторону больших домов. Храм, в котором пел Илья, находился за пятиэтажками, на дороге, что вела в сторону посёлка.

Телефон в кармане играл. Звонила Кристина. И все тридцать минут, что я спешила в сторону храма, болтала с подругой. Я всё ей рассказала! Ведь мне пришлось удалить все сохры, потому что парень чужой смотрел. Кристина сильно не расстроилась, она была довольна, что кто-то из парней видел её в чём мать родила. Потом я рассказала о своей маме, у которой случилась вечером депрессия, и она, услышав, что я угощалась пиццей, заказала себе, а потом курила на кухне в форточку и жаловалась по телефону подругам, какая бездушная скотина мой папа. Ещё я умела танцевать вальс и научусь играть на гитаре. И это не полный список моей полноценной жизни. Кристина выпросила фото моего парня. Я отправила ей наше с Ильёй селфи в машине.

Она заблокировала меня...

А нечего хвастаться! Расслабилась.

Больше у меня подруги Кристины не было. Поэтому к храму я подошла очень печальной.

Старый храм, большой и красивый, был окружён парком, через который проходила дорожка. На деревьях в этом месте уже появились листочки, и чувствовалось, что здесь гораздо теплее, чем в нашем районе, потому что этот храм был построен на холме, ближе к солнцу. За забором располагалось старое кладбище и две бревенчатые постройки.

Высокий храм с белоснежными мощными стенами. Запрокинув голову, можно было увидеть, что купола, покрашеные в синий цвет, сливались с утренним чистым небом, и кресты сами по себе висели в воздухе. Раскрыты врата, и народ втекал в них, как в город. И я вошла с потоком, с интересом всё рассматривая. Давно не была в таких местах. Как и положено, в древнем городе имелось место для торговли, оно было отделено от основного зала, там всё в золоте и благоухало, на скамейках сидели бабушки и говорили. Ничего не было слышно, только их старческие губы двигались.

Я прошла дальше. Одни люди, что стояли ближе к алтарю, молились, а другие, сильно не заинтересованные, просто прикасались ко всему этому своим присутствием.

Пели на клиросе мужчины. Да, полностью мужской хор и одна бабушка, которая им руководила. Балкон с певчими располагался высоко, и мне пришлось протиснуться вглубь зала, чтобы рассмотреть его. Ничего не увидела, кроме бабули в платочке, она махала рукой, руководя пением.

Я успокоилась, потому что голос Ветра был различим, главный запевала иногда сливался с другими голосами, иногда появлялся и звучал под сводами один. Главный певец этого «города».

О чём пели, я не понимала. Обошла колоссальные расписные колонны, встала у окошка и просто ждала Илью.

А окно с витражом. Лучи яркого утреннего солнца проникали через цветные стеклышки и разбрасывали причудливые лучи. В них я видела пыль, и она казалась золотой. Мимо пробежали маленькие детишки, и крохотные золотые крупинки остались на их волосах.

Красиво так… В золочёной арке, украшенной цветами, за стеклом стоял складень, за ним и лика не было видно. Перед складнем на верёвке висело очень много дорогих украшений.

Взгляд скользнул над толпой и красивым убранством солеи. Храм был таким большим, что над иконостасом жил голубь. Он вспорхнул к куполу, и я обошла колонну, поспешив посмотреть на него. А он улетел куда-то, хотя окошко в куполе было закрыто.

Всё такое интересное, только шумно очень. И непонятно ничего. Особенно собака на иконе с человеческим телом. У изображённого оборотня был меч на плече и крест в руках, латы железные и юбка. Я приложила к иконе покусанные собаками пальцы, и они сразу перестали болеть.

Стояла у этого странного образа всю оставшуюся службу. С трудом поняла, что же написано красными буквами. Это был Христофор. И был он очень добрым пёсиком…

Непонятно ничего.

Я посмотрела на свои пальцы. Даже синяков от укусов не осталось.

Илья пел, и мне стало хорошо, я улыбалась. Пел главным голосом, а за ним два баса дребезжали. Без своего штробаса выводил соловьиную трель. Проникал в меня, у меня сердце трепетало и душа подпевала.

Так легко, что хотелось вместе с детьми, которые вереницей шли к солее, присоединиться, но Христофор не отпускал… На какой-то миг хотелось ему (да-да, Христофору) положить голову на плечо, потому что мордочка была изображена такой доброй!

Служба заканчивалась, пение прекратилось. Люди ходили суетливо. Илья спустился в зал в обществе молодых мужчин. Один из них, низкорослый и светленький, сразу меня приметил.

А мой парень в чёрной приталенной рубахе и чёрных джинсах, как ворон какой-то, ему белая рубаха больше шла, чем этот мрачный цвет.

— Дана, — удивился Илья, тоже уткнувшись в меня взглядом. — Вот это сюрприз!

— Кого-то поклонницы даже в церкви не оставляют, — с иронией сказал курносый мужчина, он бы сошёл за мальчишку со своим ростом, но явно был старше нас.

— Это моя девушка, — Илья улыбнулся и поцеловал меня в щёку. И я тут же прижалась к нему, зажмурившись от удовольствия.

— Тебя из крайности в крайность, — усмехнулся мужчина. — То в монастырь уходишь, то теперь девушка.

— Так получилось, — не особо хотел что-то объяснять Илья, любуясь мной.

— Илюша, почему у Христофора голова собачья?

Мужчина вышел к иконе и покосился на меня серыми глазами. Не дал моему парню ответить, сам пояснил:

— По одной из легенд он был невероятно красив, и девочки Христофора преследовали даже в церкви, не давая молиться, поэтому он попросил у Бога обезобразить его.

У меня чуть волосы дыбом не встали от ужаса.

— Ветер! Не смей просить у Бога собачью голову, — с ужасом прошептала я. — Собаки кусаются, когда их кормишь конфетами.

После некоторой паузы, когда Илья внимательно смотрел на меня с улыбкой, мужчина произнёс совсем тихо:

— Если не кормить собак с пальцев, а положить конфету на ладонь, то они не будут кусать, а наоборот, вылижут.

— Да?! — удивлённо уставилась на незнакомца. — Не знала.

Но он прав, прежде чем играть с собаками и заниматься с ними, нужно либо консультироваться, либо читать нужную литературу.

Что-то на весь зал огласил громко батюшка, с балкона напевно ответила ему женщина. Все стали креститься.

— Дана, а почему ты не крестишься? — с большим интересом поинтересовался мужчина, изучая моё лицо и пытаясь заглянуть в глаза.

— Я не умею, — призналась я и от волнения сжала руку Ильи.

— А крест ты носишь?

— Нет.

— Я подарю тебе…

— Мышонок, никогда не принимай подарки от чужих мужчин, — строго сказал Илья.

— Да, я помню, папа предупреждал, — кивнула я и, как хотела прильнуть к Христофору, прильнула к своему парню.

— Вот и отлично. Хорошего дня, — попрощался он с мужчиной.

— Хорошего дня, — эхом повторила я.

— А в трапезную? — удивился незнакомец. — Ветров, завтрак ещё.

— Не сегодня, — кинул Илья, уводя меня из зала. — Крестик я тебе всё же куплю, — сказал уже мне и завернул в иконную лавку. — Тебе попроще или побогаче?

— Мне такой, какой нужно.

— Тогда для лялек и на верёвочке, — тихо рассмеялся он, и я, немного обидевшись, легонько толкнула его в бок. И он меня поцеловал в висок. Отчего стало жарко и невероятно хорошо.

— Серебряный крестик. Мышонок, какой тебе цвет верёвочки?

— Розовый… нет, давай оранжевый.

— Дана, крест лучше не снимать, может цепочку?

— Я хочу деревянный и верёвочка телесного цвета. Может мама не заметит, что я его ношу, — приникла я к витрине, рассматривая чудесный крестик, что мне так понравился.

— Твоя подруга, Илья? — спросила лавочница.

— Девушка, — как-то недовольно ответил Ветер.

Он не очень любил общаться. Наверное, его все достали. Я понимала, вот Илья мне сказал, что нельзя мечтать о том, чтобы людей не было, а мне иногда очень тяжело. И если не людей удалять из мира, то меня куда-нибудь на время прятать, чтобы я так не уставала.

Крестик надели сразу, вышли на крыльцо храма. Илья какой-то ритуал творил, я грелась в лучах яркого солнца.

— Когда захочешь, я научу тебя креститься и всё расскажу, — он взял меня за руку и повёл в сторону парка.

Но меня интересовало совершенно другое. Я начала говорить.

— Со своим человеком раскрываешься. Моё чувство – настоящая эйфория. В интернете нет статей, которые хорошо объясняли бы, что происходит с нами, когда мы влюбляемся. Радость — вот что во мне, и это не объяснить одними гормонами. Я счастлива просто потому, что ты есть, без причин. Очень хочу, чтобы ты то же самое почувствовал.

— Я чувствую, — прошептал Илья, погладил меня по плечу. — Наверное, даже ярче, чем ты. Потому что тебе не с чем сравнивать, а я по-другому смотрю на происходящее. Тот, кто горел в современном мире, хочет… мотылька обезопасить.

— Вот! Я когда тебя в пятиэтажке выловила, я также подумала, что я мотылёк и всё, никуда не деться. Или я потом об этом подумала? — нахмурилась.

Всё во мне пело и плясало, и я не спокойно шла рядом с ним, а пританцовывала и подпрыгивала.

— Я не огонь, я не спалю тебя, — прошептал Илья. — Я Ветер! Сиди в своей люльке, лялька, я покачаю.

И, обняв меня, покачал. Смотрел на меня влюблённо-влюблённо!

— И ты права, со своим человеком раскрываешься. У меня такое ощущение, что я горы могу свернуть. Сознание перевернулось, и я пересмотрю все свои планы на будущее.

— Не пересматривай, — испугалась я. — Пожалуйста, если ты станешь звездой эстрады, идолом всех девочек, то мне не найдётся места на твоём корабле, я начну страдать.

— Нет, — оборвал мои рассуждения Ветер. — Мы что-нибудь другое придумаем, чтобы твои родители согласились отдать тебя мне.

— Илюша, я не вещь, меня нельзя отдать.

— Неправильно высказался. Но замуж отдают, — с улыбкой исправился он, нехотя выпуская меня из рук.

— Я в восемнадцать стану самостоятельной. Не вздумай в монастырь уходить! С кем я жить буду?

— Со мной, Даночка, со мной, Мышонок!

— Давай сегодня сделаем невероятную красоту! — предложила я, вспомнив одно своё желание.

— Давай, — охотно согласился парень. — Что в твоём понимании значит «сделать красоту?»

*****

Лодку мы взяли у папы Полины Потёмкиной. Дядя Миша очень добрый, разрешил нам с Ильёй прокатиться по реке. Уже был поздний вечер, и очень темно, когда Илья подал мне руку и помог забраться в лодку. Мы оттолкнулись от пристани. Покачивались на воде. Холодно было, но я не мёрзла, замирала в ожидании.

На звёздном небе — россыпь звёзд. На глади чёрной воды их отражение. Чем дальше мы отплывали от берега, тем меньше власти становилось у фонарей, и мы словно покрывались темнотой, проникая в неё. Дома становились маленькими, открылась взгляду перспектива всего берега, где последней была наша с родителями пристань. От огней по воде бежал, дрожащие дорожки, но до нашей лодки не дотягивались, мы очутились во мраке.

Илья направил лодку не к середине, а вдоль берега, чтобы не удаляться от него. С всплеском опускались вёсла в воду, и если бы не было так холодно, то я бы подумала, что мы в сказочном сне. Глядя по сторонам, я запела:

— Под звездопадом в полной тьме

Я кротко прикоснусь к тебе.

Забьются молотом сердца.

Теперь мы, Ветер, вместе до конца.

Рассыпался над нами млечный путь.

Ты про любовь и дружбу не забудь…

Илья рассмеялся, потому что в песню я вставила его прозвище. Он вытащил вёсла из воды и оставил их сушиться.

— Я для тебя новую песню напишу, — пообещал он, шурша пакетом с нашими покупками. В темноте почти ничего не было видно, и он подсветил фонариком своего дешевого телефона, на котором экран был с трещиной.

— А это для кого была написана?

— Конкретно ни для кого, просто девушку хотел.

— Получил? — улыбнулась я.

— Неожиданно, даже больше, о чём мог мечтать.

Заиграл мой телефон, замерцал экран во мраке. Я сразу ответила.

— Мышонок, ты где? — озабоченно спросил папа.

— Я на реке, папа! Выходи, сейчас будет красиво!

— На пристань?

— Да!

Отключила звонок и улыбнулась своему парню.

— Ты любишь отца, — это не было вопросом, поэтому я решила, что можно не отвечать.

Илья дал мне в руки первый небесный фонарик. Мы встали аккуратно. Лодка покачивалась, но мы с Ильёй были осторожны. Он щёлкнул зажигалкой и поджёг фитиль. Тонкая оболочка фонарика стала раздуваться, наполняться горячим воздухом, и у меня даже руки немного согрелись. Наши с Ветром лица осветило, и мы рассмеялись.

— Отпускай! — приказал он.

Я отпустила. Большой небесный фонарик полетел вверх, горя в ночи чудесным красноватым заревом. И он, как и звезды, отражался в чёрной глади реки.

— А этот жёлтый, ещё синий есть,— Илья опять воспользовался зажигалкой. — Ты знаешь, Дана, их иногда называют фонариками желаний.

— Давай загадаем желание! Только одно на двоих, чтобы наверняка исполнилось, — воодушевилась я, заворожённо глядя, как Илья отпускал второй фонарик вверх над водой.

— Хорошо, говори, что бы ты хотела!

У него улыбка на губах застыла. Он стоял, задрав голову вверх, провожая огни заворожённым взглядом. Я была рада, что ему понравилось. Мне самой было в удовольствие запускать фонарики.

— Я бы хотела, чтобы мы были вместе навсегда.

— Да, — он вернулся к очередному фонарю. Это был последний. — Мы желаем быть вместе навсегда, прожить жизнь в любви и согласии и вот в таких чудесных затеях.

Он смеялся, и я тоже.

В небо улетел большой синий фонарик.

Илья взял мои закоченевшие руки в свои ладони, согревая, даже дунул на них.

— Ой, — разомлела я от тепла, — хорошо как.

— И мне хорошо.

Парень обнял меня, прикрыв полами своего пальто.

Свистели. По воде хорошо звук проходил.

— Это мой папа. Подвезёшь до нашей пристани? — смотрела заворожённо на него, в потёмках еле различая.

— Садись, — он прикоснулся к моим губам своими, и щекой обтёрся о нос. — Замёрзла совсем.

Опять плеск воды, я, задрав голову, смотрела, как летят наши фонарики вверх и в сторону.

— Сегодня мне будут сниться чудесные сны, — прошептала я.

— Это обеспечено, — он аккуратно подплыл к нашей пристани и громко поздоровался с моим папой.

Папа не ответил ему. Руки ко мне протянул.

— Мышонок, вся ледяная, — обеспокоенно пробасил он.

У него очень сильные руки. Папа меня подхватил, приподнял над лодкой и пристанью. В те несколько секунд, что я парила в воздухе, папа грубо, пинком, оттолкнул лодку от пристани. Так что хлюпнула вода вокруг неё. Меня же папа усадил на себя, и я вынужденно обхватила его руками и ногами. За шею крепко, через широкое плечо смотрела, как уплывает лодочка по реке от нашей пристани, тая во мгле, а над ней высоко летят светящиеся небесные фонари, уносящие наше с Ильёй одно желание на двоих: быть вместе. И он махал мне рукой на прощанье, и я отвечала своему любимому парню тем же.

— Это мой будущий муж, папа, — прошептала я, согреваясь в его объятиях.

— Угу, — басовито отозвался он, поглаживая меня по спине.

— Он самый лучший на земле.

— К матери какие-то подруги пришли, там пацан из твоего класса.

— Рекрутов? — без интереса спросила я.

— Вроде.

— И что?

— Инга замуж тебя отдать хочет.

— За Витю Рекрутова? — рассмеялась я и отодвинулась назад, чтобы посмотреть в его хмурое лицо. — За это трухло прыщавое? Нет, папа, я только за Илюшу замуж выйду.

— Маме только не говори, расстроится, — он поставил меня на ноги уже на дорожке.

*****

Мои пальцы на фоне огня в камине казались тонкими и длинными, без укусов и синяков. Что меня собаки с утра покусали, осталось в памяти, но не на теле.

В зале был создан полумрак, горели свечи. На старом пианино играл Витя Рекрутов, оказалось, он ходил с Ильёй в одну музыкальную школу. Потом играть уже было не нужно. Мама Инга, мама Вити по имени Лариса и тётя Саша, выпивая вино, втроём запели какую-то дикую фигню столетней давности.

— Слушай, а ту девчонку с большими буферами на фотке, как зовут? — Витя встал рядом со мной, а я, продолжая греть руки, старалась его не замечать. — Сивая, ты слышишь?

— Илья запретил меня так называть.

— Мне твой Илья не указ.

— Вот именно мой, — я развернулась и пошла к себе в комнату.

Витя прикрепился следом.

— В курсе, зачем сюда пришли? Мать твоя говорит, что ты сто процентов через две недели замуж выйдешь. Только восемнадцать исполнится, и от тебя нужно избавляться.

Эту тему с моим замужеством я узнала случайно вчера вечером, когда мама в депрессии выясняла отношения с папой, заявив, что он нас всех подставил. И папа сказал, что меня срочно нужно спихнуть. Папа очень хотел, чтобы я к нему имела посредственное отношение. Сменила имя и фамилию. И стану я не Богдана, а Даниэла, как мечтала в детстве. А всё потому, что папе угрожали. Таким образом, он хотел меня обезопасить. Насколько это было правдой, я не знала. Они могли так шутить, могли вписать такую информацию в скандал как средство защиты. Я плохо понимала эмоции даже родителей.

Но я рада!

Поднималась к себе в комнату, словно уже завтра под венец. Счастливая и довольная, потому что моим мужем будет Илья Ветров.

— А вообще, у вас классный дом, ничего не слышно по комнатам.

Его голос в пустом коридоре казался зловещим. Я, не уходя далеко от лестницы, прислонилась к кирпичной стене спиной и, сложив руки на груди, уставилась на Витю.

— Выходи за меня замуж, Данка. Ветрову ничего не светит с такой семьёй как у тебя.

— Замуж насильно меня никто выдавать не будет,— заявила я. — То, что я через две недели выхожу замуж, это байка, — хотя я не была уверена, что это так. — Даже близко ко мне не подходи. Понятно?

Он воровато оглянулся по сторонам и навалился резко на меня, закрыв рот ладонью.

Это было так неожиданно, что я перестала дышать и выпучила на него глаза. Хотела дёрнуться, не смогла. А потому что они все сильные.

— Раз, и моя, — противно усмехнулся Витя. — Данка, не нужна ты ему. Денег Ветру захотелось, вот и заморочил тебе голову дурочке. Он в клубы ездит ночные, с женщинами зажигает, а ты ведёшься. С девчонками не гуляет, потому что от вас одни истерики. Но ты же особенная, папа богатый, дом, перспективы.

Он опустил ладонь и вцепился своими противным ртом в мои губы.

Скрипнула дверь, и Витька отпрянул от меня, встал с другой стороны от перил лестницы.

Папа вышел из комнаты, недовольный. Ему больше его друзья нравились, а не мамины подруги. Звукоизоляция хорошая, но мамки орали так, что на втором этаже было слышно.

— Тарас Михайлович, — обратился Витя к моему папе, который сильно хмурился, прислушиваясь к тому, что происходило внизу. — Я хотел сказать вам, что Дана связалась с аморальным пацаном из нашего класса.

— Это не так, — расстроилась я, что моего Илью решили оболгать.

— Так, ты просто не знаешь. Он в сарае живёт, перебивается от зарплаты до зарплаты, или какая женщина постарше соблазнится на него. Я Дану предупреждал, она не слушает.

Мой папа уже с интересом покосился на Витю.

— Пап, не верь, — тихо заныла я.

— Его все знают, Дана. Ты хотя бы спросила, что он из себя представляет. И у него два привода в полицию…

— А ты случаем не стукачок? — злобно глянул на него папа.

Витя заметно побледнел.

— Это к слову, откуда я знаю, что такое общак, Рекрутов,— усмехнулась я.

—Нет, — Витя тяжело сглотнул, побоялся моему отцу в глаза посмотреть. — За Дану беспокоюсь.

— За мамашу свою побеспокойся. Уводи отсюда, я их драный кошачий концерт сейчас гнать буду.

Витя быстро пошёл вниз по лестнице, а я — в свою комнату.

Такой день испортил! Гад этот Рекрутов. Зато, когда я закрылась в комнате и стала переодеваться, Илья пожелал спокойной ночи, и Кристинка написала, что познакомилась только что со взрослым парнем. Значит, ушла в Дыру и шлялась по Москве.

Я им, моим любимым, отвечала. Переписывалась с ними. Потому что они самые лучшие для меня.

*****

На этой неделе я решила ходить с «ушками» на хвостиках, короткой юбочке, пиджаке, под которым безрукавка и блузка. Все оттенки кофе с молоком. Обожала эстетику стиля Преппи. Ещё у меня чулки-ботфорты и туфли на каблуках с узкими носками. В этой школе никто не мог оценить шарм тончайших деталей моего костюма. А я хочу быть дизайнером одежды или художницей, поэтому зацикливалась на тонкостях.

К шуму нужно привыкнуть. В гимназии для девочек, где я когда-то училась, такого не было. Потому что без мальчишек. Грубые низкие голоса, много матов. Или шёпот, а в ответ дикий девичий визг. Допустим, непонятно, что Егор Буравкин Полине Потёмкиной такого нашёптывал, что она бесилась и кричала на всю школу.

Он сам не устал от таких отношений?

Я с удовольствием смотрела на их разборки. Даже куртку не сдала в гардероб. Некогда, интересно же, чем закончится.

Гардероб в школе большой, со множеством окон. Начальная школа от средней и старшей отделена стеночкой, но даже оттуда дети следили за сценой Полина-Егор, где Буравкин неожиданно встал перед девушкой на колени и хриплым голосом что-то запел. Был опять обозван клоуном и кинут.

— Нравится? — усмехнулась Фаина, заметив, что я слежу за признаниями в любви.

— Очень, — кивнула я, закинув школьную сумку на одно плечо. — Но если это «кино» не закончится поцелуем, то я расстроюсь.

Она рассмеялась, но быстро поджала губы от досады. Бедняжка Фая была в расстройстве чувств, я, конечно, не сразу поняла, в чём дело, потому что многое не догоняла своим умом, Фаина сама мне всё рассказала. С Майей они больше чем подруги, настоящие сёстры. И вот сестрёнка неожиданно связалась с Максимом Ершовым, с тем самым, у которого плохая репутация. И бросила нас всех.

Чем закончится такая любовь с парнем, что девочек меняет каждую неделю, знали все и даже Майя, но летела к огню, чтобы сгореть.

— Зачем, — переживала Фая, глядя, как парочка вошла в школу, обнимаясь.

Они казались очень счастливыми. Смеялись, шутили. Не замечали никого, и Фаина зря к ним направилась. Парень с девчонкой даже оделись в школу одинаково: голубые джинсы, чёрные куртки на серые свитера. И волосы у них одинаково зачёсаны. И слушали они плеер с одних наушников.

— Я же предупреждала её, — шептала Фаина себе под нос.

Она от своих переживаний не очень хорошо выглядела, как моя мама в депрессии. Волосы без укладки, собраны наспех в пучок на макушке, косметики почти нет на лице. Она шла, рассекая толпу, белокурая, с длинной шеей... И я вдруг увидела её совершенно другой, самой настоящей прекрасной девчонкой!

Она не завидовала, просто боялась за сестрёнку.

Живописная Фаина.

Многие говорили мне, что я бесчувственная, не понимаю эмоции других людей. Это не так. Я почти здоровая, просто не совсем обычная, но я умела переживать, любить и быть благодарной. Мне казалось, вполне должно хватить на целую жизнь.

И я сочувствовала Фае, она хотела ведь спасти подругу от неминуемой гибели, а Майя ей гадостей наговорила, толкнула.

— Fire!!! — заорал на неё Максим Ершов и в этот момент пожал руку Вите Рекрутову.

Потом за Витей в школу вошёл мой любимый Ветер.

Да! Вся школа замерла. Взрослый парень, красивый и талантливый, в пальто нараспашку, под ним чёрная рубаха и джинсы. Мрачно, но очень впечатляюще.

— Я сказал, не смей! — грозно рявкнул Илья, и я вздрогнула.

Мне?!

Рекрутов мимо меня прошёл и рукой проехался по моей короткой юбке. Взял, подло подкинул вверх. Рядом загоготали парни из десятого и девятого классов.

— Придурок! — разозлилась я, но Рекрутов убежал вперёд, полетел легко по лестнице на второй этаж.

Краснея, я поправила юбку. Даже то, что Илья меня в объятия сгрёб, не утешило.

— Надо поговорить, — прошептал мне в ухо.

Запах моего «корабля». Тепло его тела. Высокий, широкоплечий… Томил меня. Я провела рукой по сумрачной одежде.

— Сейчас звонок будет, — ответила я.

— Мы прогуляем, — он был недоволен, смотрел на лестницу, куда убежал мой обидчик… Его соперник.

— Папа запрещает прогуливать, только по болезни.

— Кто дороже: я или папа? — сердито вспылил Илья.

— Плохой вопрос, — в негодовании уставилась на него во все глаза. — Вас у меня только трое.

Илья нахмурился в задумчивости и, вскинув тёмную бровь как крыло, спросил:

— Третий кто?

— Кристина, — без утайки ответила я.

— Хорошо. Тогда не прогуливай, я тебя похищаю, — он забрал у меня куртку и начал одевать, как ребёнка. Я возмущённо сама влезла в рукава.

Натурально похищал: за руку схватил и выбежал из школы, волоча меня чуть ли не насильно с крыльца на дорожку. Ребята бежали, опаздывая на уроки, нам навстречу, только мы с Ветром спешили покинуть территорию школы.

— Илья, — позвала я, еле поспевая за парнем, — что случилось?

— Целовалась вчера с Рекрутовым? — не оборачиваясь, спросил он.

— Да, — ответила я. — Но я зубы стиснула, он не смог, как ты сделать. А потом папа вышел, и он испугался, потому что трухло. В клубе, где ты пел, он же меня кинул с этим страшным мужчиной. Помнишь, ты вышел, негодяй со мной знакомился?

— Похоже, Витёк подсел на тебя.

— Да, я знаю.

Я оглядела сад нашей школы, когда мы пробегали мимо него. Красивейшее место, за ним ухаживали всеми классами. И после зимы собирались делать уборку. Утро было хмурым, как лицо моего парня, фонари гасли, но света хватало.

Мы встали прямо у ворот школы. Совсем недалеко была та самая пятиэтажка, в которой я выловила Ветра, чтобы спросить его про клип.

— Признавался тебе в любви? — с едкой ухмылкой поинтересовался Илья.

— Ты злишься? — удивилась я. — Зачем? Он признавался мне в любви месяц назад, предлагал гулять, подарок подарил, я не приняла, сказала, что он мне не нравится. Я сказала правду, он обиделся, стал меня унижать, обзывать. Я не злюсь на него. Но нельзя гулять с парнем только потому, что он парень. Совсем мне не интересен, и о чём с таким говорить? Поэтому я за Кристину переживаю, лишь бы она не прилипла к первому попавшемуся. Видишь, какие первые попавшиеся могут быть! Очень мне Рекрутов не нравится. И чем дольше общаюсь с ним, тем меньше хочу общаться.

— Мышонок, — жалобно простонал Ветер. — Ты понимаешь, что твоими странностями можно воспользоваться? У Рекрутова просто смелости не хватило. Вот будь на моём месте другой…

— Невозможно противостоять тебе, — от чистого сердца призналась, не промолчала. Смотрела прямо в его кофейные горячие глаза и наслаждалась их красотой. — Я попыталась не подойти к тебе, не получилось. Даже если бы ты оказался негодяем, я б просто пропала. И наверное, не жалела бы об этом никогда. Потому что чувство слишком сильное.

Он резко обнял меня и прижал к себе. У него яростно стучало сердце, и дышал он урывками.

— Дана, я люблю тебя! Оставайся такой навсегда, а я всё для тебя сделаю. Всё, что в моих силах.

— Хорошо, договорились, — пробурчала я в его плечо. — А если я прогуляла, меня выгонят из школы?

— Нет, — Илья отпустил меня и поцеловал в губы.

И вроде я приготовилась, что сейчас будет, как в парке днём раньше, но Илья оторвался от меня и глянул пристально на дорожку. По ней, взявшись за руки, бежали Майя и Максим Ершов.

— Она пропадёт, — прошептала я. — Фая уверена в этом.

— Мотыльков у огня слишком много, Мышонок, всех спасти не получится, позаботься хотя бы о себе.

Жестокий мир

Утро хотя и оказалось хмурым, чувствовалось, что день будет очень тёплым.

Опять река, только не со стороны нашего коттеджного посёлка, а откуда-то со стороны леса, где теснились за многоэтажками частные домишки. Весь берег облеплен постройками: гаражами для лодок, баньками и сараями. И это само по себе являлось городком со своими дорогами. Я никогда не была в Бразильских фавелах, только в кино видела, но очень похоже. Строения были высокие, и баньки тоже в несколько этажей, между постройками балконы, множество закрытых дверей. Рано утром наткнулись на рыбаков, распивающих водку у одного из сараев.

Колорит такой, что мне казалось, я в другом измерении.

А запах!

Вода, рыба, водоросли, древесина, курево, перегар…

Взгляд цеплялся за детали, я сама цеплялась за Ветра, который вёл меня за Максом Ершовым.

Максим вместе с Майей прогуливали уроки. Куда шли, мне никто не сказал. Стоило спросить, но я была настолько поражена пребыванием в этом странном месте, что забыла.

Максим вывел нас ближе к воде, дал Илье ключ.

— Вы не поедете? — без интереса спросил Ветер у парочки, открыл навесной замок.

— Нет, — дружно ответили влюбленные и отошли от нас.

Они целовались и шли, одновременно спотыкаясь и натыкаясь на стены “возведений».

— Мышонок, — позвал Илья.

— Зачем она с ним идёт? — провожала Майю взглядом. Она казалась счастливой, но потом же будут слёзы и рёв. От такого даже умереть можно. Я знала это, у нас в гимназии умирали. — Она не может противостоять?

— Не может, — тихо ответил Илья и втолкнул меня в гараж.

На брёвна был вытащен катер. Илья закрыл гараж изнутри и помог сесть мне на мягкое кресло небольшой железной лодки.

Открылись ворота с видом на речную гладь.

— Ты не боишься на катере? Не укачивает?

— Стоило об этом спросить, прежде чем меня сюда приводить, — оторопело посмотрела по сторонам и вцепилась в ручку сиденья.

— Ты молчала всю дорогу, подумал, что доверяешь, и сюрприз хотел сделать.

— Получилось, — я вцепилась в поручни ещё сильнее, когда Илья скатил катер на воду, сам запрыгнул, и лодка качнулась. — Дядя Миша Потёмкин катал нас с Полей. Холодно было.

— Здесь не замёрзнем, это хороший транспорт, — он закрыл нас тентом с прозрачными окошками. Так казалось не страшно.

— Куда ты меня увозишь? — я оглядывалась по сторонам. Из темноты гаража мы выплыли в лучи солнца, что пробивались сквозь тучи.

— К плакучим ивам, которые тебе понравились в клипе.

— Дядя Миша туда возил, я их видела.

— А между ними заплывали? — хитро прищурился Илья.

— Нет, — заинтересовалась я и вздрогнула, когда мотор завёлся.

Мы поплыли по реке в сторону тайги. Да, это место было мне знакомо, только вот были мы тут пару недель назад, когда на берегах ещё лежал снег.

Весна беспощадно наступала на мир, изменяя его под себя, окутывала зеленью, делала небо синим, воздух наполняла любовью. И когда мы доплыли до того самого места, где снимался самопальный клип, Илья откинул тент. Воздух, наполненный ароматами пробуждающейся природы прогревался.

Ивы касались воды своими длинными чёрными ветками, и на них, словно пух, ярко-салатовая зелень.

Движение катера было несильным, я действительно не замёрзла, но на всякий случай накинула капюшон.

Илья направился между деревьев в небольшую заводь. Её не было видно, когда я была здесь. Всё было покрыто льдом и надёжно спрятано от людских глаз снегом. А летом это тайное место скроют трава, кусты и зелень на самих ивах. То естьтолько в определённый момент можно найти этот таинственный проток.

— А клещи? — смотрела вокруг. — Илья, накинь капюшон!

Он тут же сделал, как я попросила.

Лагуна или заводь, я точно не знала, как называется это уютное местечко, окружённое лесом.

Не на всех деревьях были листья, те, что утопали в воде, как в парке, где мы гуляли с Ильёй, они вовсе не проснулись ещё. И не весь лёд растаял. А в лесу и вовсе снег лежал, но на проталинах проклюнулась зелёная травка.

Я достала телефон и сфотографировала чудесную природу вокруг.

— Конечно, в брендовых туфельках мы по лесу гулять не будем, — усмехнулся Илья, заглушив мотор. И катер перестал плыть, по инерции двинулся вглубь заводи, почти остановился. — Но у меня есть кое-что для тебя.

— Илюша, а здесь можно летом купаться?

— Нужно! Обязательно побываем здесь летом.

Он откинул столик, между сиденьями, как в купе поезда, только в два раза меньше. Из своей школьной сумки достал маленький стальной термос, одну пластиковую чашку розового цвета с глазами.

— Это тебе, — пододвинул её ко мне.

— Я поняла, — рассмеялась, приняв подарок.

На столике появилась упаковка с мини-пирожными.

— Чаепитие на природе! — торжественно объявил Ветер.

— Здорово! А в школе обществознание!

Илья ничего на это замечание не ответил. На его губах хранилась улыбка, он разлил горячий чай. Мне в чашку, себе в кружку термоса.

Сел напротив.

— За знакомство пока ещё не пили, — он чокнулся с моей чашкой, и я открыла упаковку с лакомствами. — Мышонок, расскажи мне о своём папе.

— Зачем? — я взяла маленький рожок с кремом и удивлённо уставилась на него.

— Буду просить твоей руки и сердца, должен быть готов.

— Папа не общается с людьми, которые ему не нужны, — грустно сказала я. — Мне кажется, я просто должна от него сбежать. Ну, поставить перед фактом.

— Возможно, но чтобы избежать конфликта, придётся познакомиться.

Ветер не понял, что лучше с моим папой не сталкиваться, если он сам этого не захочет? Нет, папа у меня хороший, но что ожидать от него, я так и не понимала.

— И ещё, — он слопал сразу пару пирожных и посмотрел мне в глаза.

Карие глаза имели странное свойство, меняли оттенки прямо в режиме реального времени. Вот они у него были кофейными, пара секунд — и в солнечных лучах стали чайными, и даже чай в моей чашке казался темнее.

Завораживал меня этот парень. Неужели мне показалось, или в глазах появились оранжевые отсветы? И на лучиках этого огня играли розовые искры. Лучше никому не рассказывать, что я вижу мир по-другому, и так я считалась двинутой на всю голову.

— Что? Илья, зачем ты стесняешься задавать вопросы, я врать не стану.

— Я уже понял. У тебя какой диагноз?

— Какой интересует? У меня их букет. Я вижу в твоих глазах оранжевый и розовый цвет, если ты прикрываешь их, то розовый становится фиолетовым. Я – тетрахромат. У меня редкая генетическая аномалия сетчатки глаз, улавливаю больше цветов и оттенков, особенно при солнечном свете. Но мама не хотела, чтобы я рисовала, ей не нравились мои рисунки. Сказала, что мир не такой, и нечего строить из себя психопатку. Она тоже не разбирается в диагнозах.

— А ты разбираешься?

— Стараюсь, — я съела наконец-то рожок с кремом.

— Тебе нужна опека? — решился парень.

— Нет, я не считаюсь инвалидом. Я даже без присмотра буду спокойно жить. Вот моя Кристина не сможет. Её сразу испортят, — я погрустнела.

Кристинка требовала к себе пристального внимания, ей без опекунов не выжить. Она даже ухаживать за собой полноценно не могла. И я думала забрать её к себе, когда исполнится восемнадцать, потому что у Кристины очень плохой родственник. Он точно её будет обижать.

— Если с твоим папой не получится поговорить, будем скрывать наши отношения. А потом сбежим, — сказа Илья. — Согласна?

— Да.

— Тогда слушаешься папу и меня. Меня больше, чем его. Согласна?

— А ты меня не бросишь, не обманешь?

— Никогда! — заверил он, глядя мне в глаза.

Такой… Я оставила чашку и перекинулась через столик, чтобы поцеловать его. Сама голову набок склонила и чуть прикоснулась языком к его губам.

И так здорово! Так волнительно и трепетно. Разлилось по телу приятной истомой нежное тепло. И казалось, я слышу, кроме пения птиц в лесу, игру фортепьяно. Это душа моя ликовала.

Его пальцы коснулись моего лица, и я свои положила сверху. Хотелось своего восемнадцатилетия, и скорее бы к Ветру переехать жить. В наш «корабль». Мне не нужна современная мебель, дорогое постельное бельё.

Что все эти блага мира, если Ильи не будет рядом?

Брендовые платья к сердцу не приложишь. Ни одна помада так не окутает губы, как губы любящего парня, и не наполнит краской, как от поцелуя. И нет таких румян, что украсят мои щёки ярче и краше, чем румянец смущения.

Я так сильно влюбилась, и так меня это стесняет одновременно, что задыхалась.

— Мышонок, — прошептал Илья, потянул меня к себе на колени.

И я податливо прильнула к нему, уселась, как тогда в машине, прилегла, уложила голову на его плечо.

— Слушай, Дана. Композитор я не очень хороший, но что сумел.

Он отдышался и вдруг запел:

— В сапфировых льдах, карамельной листве,

В палящих лучах, изумрудной траве

Весь год напролёт моё сердце поёт

О тебе, о тебе, о тебе…

Илья прижался ко мне, глаза прикрыл и продолжил:

— Ты плещешься в сердце, являешься в снах,

Втекаешь в меня на мягких волнах.

Ты – солнце, в твоих я купаюсь лучах.

В мечтах, в мечтах, в мечтах…

У меня потекли слёзы счастья. Здорово же, что у меня такой романтичный и потрясающий парень.

— Я тебе говорила, что ты самый классный?

— Скажи, — прошептал мне в губы. — Скажи, что всегда будешь любить.

— Я с тобой, только не бросай. Мир такой страшный! Как он не испортил тебя?

— Испортил, Мышонок, — хмыкнул Илья, погладил меня по плечу. — Сильно испортил, я жестокий, такой же, как этот мир.

*****

Не знала, что должно произойти, чтобы я перестала Ветра считать идеальным. Мы вернулись, бежали в школу, взявшись за руки. Можно было ещё успеть на часть уроков. И у Ильи вечером был кружок игры на гитаре. К тому же, нужно было репетировать вальс... У нас много дел.

Мне нравилось с ним разговаривать. Только с Кристиной я могла так спокойно беседовать обо всём. Даже с папой чувствовалось напряжение, а Илья стёр границы, и я оказалась болтушкой рядом с ним.

День, как и предполагалось, был тёплым, если не сказать жарким.

В школьной ограде со стороны частного сектора не оказалось калитки. Я впервые была у этой части забора. Кроме того, что глухая дорожка, ещё деревья хвойные придавали мрачности этому месту.

Когда мы подходили к школе, из сада выходили младшие классы. Девочки и мальчики с садовым инвентарём. Несколько мальчиков дрались на граблях, и учительница ругала их.

Раздался за нашими спинами свист.

— Ветер!

Илья хмуро глянул на того, кто его окликнул.

Трое здоровых парней не решались пройти на территорию школы. Стояли и ждали в тени больших ёлок.

«Где ёлки, там и волки», — появилось в моей голове.

— Нет, — выдохнула я, испугавшись.

Хорошо, что я не совсем болела. Может, эмоции считывать получалось с трудом, но когда грозила опасность, чувствовала всем сердцем. Дрожь пробежала по телу, стало тяжело дышать.

И не зря!

— Малолетку бросай и пошли, поговорить надо, — сказал самый низкий из парней и сплюнул на школьную дорожку.

— Всё равно придётся, — хохотнул самый высокий, он стоял с капюшоном на голове, и его лица почти не было видно, только тяжёлый подбородок и узкие губы.

Я хотела возразить. Но Илья на время спрятал меня от этого мира в своих объятиях. Почти мгновенная смена настроения: пропало беспокойство. Он поцеловал меня в лоб и улыбнулся.

— Беги на уроки, я скоро, — подмигнул мне.

Отошёл. Я видела, как исчезла улыбка с его лица, он шёл в сторону мужчин.

Не знала, что делать. Слушаться ведь надо. Повернулась к школе и наткнулась на парочку. Майя и Максим. Вид у них был странный. Взъерошенный. Максим Ершов рванул как спринтер в сторону другой калитки. Майя, глядя, как уходит Ветер, припустила в сторону школы.

Я сильно растерялась. Илья уходил с парнями на страшную дорожку, одноклассники разбежались.

Шла в школу, оглядывалась, но ничего подозрительного больше не было. Напряжение не спадало внутри меня. На крыльцо школы выбежала Варя Рязанцева. Верхнюю одежду она либо не носила, либо в раздевалке забыла. В голубых свитере и джинсах, как могла на своих каблуках, рванула в сторону. Следом за Рязанцевой выскочила толпа девчонок. Среди них была Полина Потёмкина. У нас был урок физкультуры, и Полина не успела переодеться.

— Не дайте ей домой сколоть. Гоните к гаражам! — закричала она.

Девчонки разделились на три группы.

Я знала, что это. Буллинг называется. Травля.

— Ушёл Ветер с Пахомкиным? — заметила меня Полина.

— Ушёл с тремя парнями, — подтвердила я.

— Они его убьют.

«Убьют….Убьют»… — кровью ударило в голову. Я рванула обратно к мрачной дорожке.

Сосредоточенно пыталась поймать навык, полученный опыт. Меня не обмануло предчувствие, значит, нужно ему доверять. Я не понимала, что задумали люди, но внутри есть что-то, оно поможет мне прожить в этом мире.

Меня выловили почти у самого выхода со школьной территории в кольцо крепких рук и над землёй подняли, так что мне оставалось только брыкаться.

— Лялька, ты никуда не идёшь, — это был Егор Буравкин.

Мимо нас промчались Максим Ершов, Лёнька Цветков, рыжий парень, который нас подвозил с Ильёй на своей старой машине и ещё несколько взрослых ребят.

— Дана, иди в школу, чтобы я тебя здесь не видел! — Егор отпустил меня и подтолкнул обратно к школе.

Я уставилась в его белое лицо с небесно-голубыми глазами. Он подмигнул мне и указал пальцем, чтобы я уходила.

— Они убьют его? — из глаз потекли слёзы.

— Нет, — твёрдо ответил Егор и побежал за мальчишками, быстро исчез за ёлками.

Уже прозвенел звонок. Никого на улице не осталось. Только один мальчишка из девятых классов бегал на площадке за школой.

Я не хотела учиться. Пошла за школу, потом к судьбоносным пятиэтажкам. Где-то в них жила Варя Рязанцева. Но никого из одноклассников не встретила.

От пятиэтажек пришлось пробежать в сторону леса, где не было асфальтовой дороги. Сердце сильно билось в груди. Место, где много гаражей, настораживало и пугало.

Некоторые нежилые помещения использовали, но были гаражи, к которым заросли дорожки. Ворота железные разными красками покрашены. На одних сохранились номера, на других нет. Одни замки навесные, другие врезные. Над постройками из белого кирпича торчали трубы, то есть гаражи некоторые отапливались. Ещё между ними росли деревья. Вот в такое место попадёшь ночью, и конец. Встав посреди пустынного гаражного городка подняла глаза, кроме неба и высоковольтки, ничего не было видно. Зато услышала голоса.

Я не стала явно подходить к толпе. Дело в том, что защищая жертву буллинга, можно тоже стать жертвой. Лучше вызвать полицию, позвать взрослых или помочь человеку, когда толпа остынет. Мне ли не знать. Если не убивают, не паникую.

Поэтому я протиснулась между гаражами, с трудом пролезла между стеной и деревом, выглянула из-за угла.

Семь девчонок избивали Варю Рязанцеву. Та только пищала, грязная, оттого что валялась на дороге. Её за светлые растрёпанные волосы закинули в маленький забытый гараж. Девчонки закрыли ворота и подпёрли их старой доской.

Потёмкина заматерилась, отрясая руки, и пошла между гаражами. Смеялась её «свита», следовали по пятам за Полиной. И даже Майя, и даже Фая! Вот они, хорошие девочки, приличные, модницы и красавицы.

Не буду с ними больше общаться!

Они ушли, стихли голоса, и я вышла из укрытия. Быстро откинув доску, открыла ворота.

Варя сидела на грязном чёрном полу, согнувшись, и рыдала в голос.

— Выходи, пока они не вернулись, — сказала я, с опаской оглядываясь.

Варя с трудом поднялась на ноги. Волосы в ужасном состоянии, одежда вся грязная, свитер порвался и был виден лифчик. Её исцарапали и на белой коже появились синяки. Порванные капроновые носки, а туфель не было.

Я осмотрелась. На соседнем гараже увидела свисающий с крыши учебник. Закинули её сумку и туфли повыше. И не снимали на видео. Правильно, никому не нужны свидетельства. И никто не будет смаковать эту ситуацию. Из чего я сделала вывод: Варя просто всех задолбала, и над ней устроили самосуд без каких-либо извращённых наслаждений, какими у нас в интернате многие страдали.

Я поставила свою сумку на землю и по замку на соседнем гараже, по выступающим кирпичам полезла на крышу.

Варя внизу смеялась с нотками истерики, когда я проваливалась каблуками в разогретую на солнце битумную крышу. Нашла её туфли и учебники с сумкой.

— Лялька! Ты что ли?! Ты дура! Ты дура!!!

— Не дура, — отозвалась я.

— Это ведь я Паше Похомкину пожаловалась, что Ветер ко мне пристаёт. Я с Пашенькой гуляла, он для меня что угодно сделает!

— Илья не приставал к тебе! — разозлилась я.

— Нет, — она щурила на солнце один подбитый глаз. — Ублюдок! Никогда не приставал!

Я скинула её туфли и продолжила собирать ручки и тетрадки, которые выпали из её сумки.

— Ты не нужна ему. Ветер просто жалостливый, тебя, больную. пожалел. А ты любить не умеешь! Такая чморина, как ты, нормальному парню не нужна. Ну что ты из себя представляешь?! Посмотри, ты же дебилка! Илья сильный, смелый, добрый, талантливый! Ему поддержка нужна, а не растение в горшке.

— А ты не подумала о том, что любовь бывает невзаимной, а ты одержимая.

Я скинула её сумку и стала аккуратно спускаться.

Варька ко мне близко не подходила. Надела свои туфли, сумку закинула на плечо. Всхлипывала и иногда смеялась.

— Вы не знаете, что такое любить. Но может, и хорошо, что вы вместе. Нашли друг друга. С удовольствием посмотрю, как вы будете страдать! Даже если Пахомкин не угробит сейчас Ветрова, Витя Рекрутов позвонит в полицию. Так вам, собакам, и надо, — окрысилась она, когда я подняла свою сумку, не спуская с неё глаз. — Илью выкинут из школы, он больше не будет вести кружки. А тебя родаки увезут, так что вы всё равно вместе не будете.

— Ты не знаешь моего папу, — тихо ответила я. — Никуда он меня не повезёт. А с Ильёй вы подло. Неужели у этого Похомкина нет мозгов? Неужели не догадался, что ты им крутишь?

— Ублюдочная, ты хоть в курсе, кто такой Паша Пахомкин?! — она опять развязно рассмеялась и нервно всхлипнула. — Оленьки, что живёт напротив Ветра, муженёк бывший. Он Олю бил, ребёнка своего бил,

— Как ты можешь гулять с парнем, который бил жену и ребёнка?! — ужаснулась я.

— А я ему не жена, и детей у нас нет! Ветер и стуканул в полицию на Пахомкина. Папочка у тебя бандит? Не будешь ты со стукачом, ведь, кто сидел, презирает таких правдорубов, как Ветров. Так что Ветер и Паша на ножах с тех самых пор, как Илья со своим обугленным папашей в общаге поселился.

— Какая ты злая! Человек после ожогов не оправился, а ты его так!

— Зато ты добрая! Желаю тебе так же обгореть, чтобы твоему Илюше ещё больнее было! — орала она, нагибаясь от своей ненависти вперёд. — Зачем меня освободила?

— Потому что меня в двенадцать лет старшие девчонки закрыли в котельной, и я там просидела десять часов в темноте и холоде, пока работники не нашли! Я знаю, как это страшно.

Варя отходила от меня, не зная, что сказать.

— Ты больная, — наконец-то выдала она. — Ты больная! И тебя сожрёт этот мир!!! Поскорее бы!

Она отвернулась и пошла, покачиваясь, между гаражей.

Я провожала её взглядом, пока она совсем не исчезла.

Мне никуда не хотелось идти. Я потерялась.

В сумке звонил телефон. Не сразу поняла это. Очнулась вроде и взяла аппарат. Номер незнакомый, но я ответила.

— Лялька! Это Егор Буравкин. Ты где, Мышонка?!

— У гаражей. Что с Ильёй?

— Ильюху повязали мутанты, менты в смысле. Он мне велел за тобой присмотреть.

— А с ним всё в порядке?

— Естественно. Ты Ветрова не знаешь? У него же папа был спортсменом, его голыми руками не возьмёшь. Что ты в гаражах забыла?

— С Варей Рязанцевой беседовала. Это Витя Рекрутов полицию вызвал, Илью из школы выгонят, и он больше не будет преподавать музыку.

Егор помолчал в трубку. Где-то на заднем плане слышались мужские голоса. Ругались.

— В школу иди! — рявкнул Буравкин.

— А ты мне не приказывай! Ты мне никто! — резко ответила я и отключила звонок.

Папу набрала. На экран упали слёзы. Почему мир такой сложный?!

— Да, Мышонок, — жевал папа, ответил таким голосом, что его благодушие передалось мне, и я улыбнулась.

Не будет мой папа с Ветром по понятиям общаться.

— Папа…

— Богдана! Никаких истерик, ты обещала! Что ты обещала?!

— Никаких истерик!

— В руки себя взяла, у тебя может случиться припадок! Вспомнила бабушку и перестала паниковать!

Бабушка, папина мама, была психологом. Мне, конечно, нужен был психиатр, но бабушка меня научила, как бороться с приступами неконтролируемой паники, которые присущи, таким как я. И когда в двенадцать лет меня закрыли в кочегарке, я не паниковала.

Но теперь не истерика у меня была, а обжигающее переживание.

— Папа, я без приступа, — шмыгнула я носом и полезла в свой пиджак искать платочек. — Папа моего мальчика Илью забрали в участок за драку. Но он не виноват, его девочка влюблённая подставила, можно сказать, натравила своего взрослого парня, за это мои одноклассницы её избили.

— Мышонок, а ты зачем в школу ходишь?

— Получать опыт межличностных отношений.

— Получила? — хохотнул папа.

— Да, полноценный, — вздохнула я. — Папа, помоги, пожалуйста.

— Посмотрим. Иди к школе, сейчас мать за тобой отправлю, — он усмехнулся и тихо добавил перед тем, как отключить звонок: — Эх, школа!

Я медленно шла в школу. Солнце палило беспощадно. Странная у меня учёба выходила в общеобразовательной школе. Если они все так учатся, то не удивительно, что процент поступающих в институты очень низкий. А когда учиться, если такая жизнь тяжёлая?

Мама приехала на папином чёрном мерседесе. Вышла из машины. На ней под цвет машины обтягивающее тёплое платье, макияж и причёска. Всё же хорошо, что мама красивая, приятно посмотреть. И не только мне.

— Как тебе, Мышонок, такой цвет? — провела она пальчиком по капоту.

— Чёрный стройнит, — усмехнулась, глядя на эффектную женщину. И решила, что с сегодняшнего дня начинаю рисовать. И мама будет первой, кого я нарисую.

Села в папину машину, и мы спокойно поехали домой.

— «Я люблю тебя», — отправила Ветру. Вряд ли у него за решёткой был телефон, но его выпустят обязательно.

Теперь всё было понятно, откуда у Ильи приводы в полицию. Дрался. Ну и пусть, зато справедливо дрался. В нашем мире не принято оправдывать преступления, но бывали моменты, когда можно это сделать. Лучше, чтобы этот Пахомкин убил Олю и своего ребёнка? А теперь даже не подходил близко… Зато Оля себе насильника всё равно нашла.

Мама неожиданно рассмеялась, напугав меня.

— Дошло! До меня дошло, что ты так пошутила остроумно. А говорили, что ты шутить никогда не станешь. Прогресс, Мышонок!

— Да? И как же? — улыбнулась я, не желая ей настроение портить своим унылым лицом.

— Чёрное стройнит! Хозяйка чёрного мерседеса всегда будет выглядеть стройной!

Так, это юмор с подковыркой. Надо подумать.

****

Половина класса не пришла на занятия. Потёмкина и её компания влетела, потому что Рязанцеву мама отвезла в травмпункт. Но после больницы Варя собрала свою компанию, и фиксировать побои пришлось Полине. Буравкин пришёл, но Цветкова и его друзей не было. Под это дело пять человек решили вообще не ходить, хотя даже не знали, что произошло.

Илья не появился. Написал мне поздно вечером, что с ним всё в порядке, и я собиралась к нему после уроков. Ни о каких факультетах, учёбе и поступлении я думать не могла.

Ветрова уволили, отправили на самостоятельное обучение. Его ждали только на дне рождения школы, где он будет петь, играть на пианино и танцевать со мной вальс.

В таком случае я что здесь забыла?

На уроке химии было необычно тихо. Учительница попросила не отдаляться от неё и все десять человек посадила ближе к себе. Выглядела счастливой. И хотя Буравкин Егор, который сел со мной за одну за парту, являлся отстающим, еле тянущим, остальные хорошисты и отличники были в уроке заинтересованы. Это не тридцать два беснующихся старшеклассника, которые скрылись за ящиками с реактивами и сидят в своих планшетах.

Егор белокурый, у него ресницы длинные, словно снегом припорошены. И глаза большие голубые. Сверлил меня взглядом, уронив голову на руку. Зачем он со мной сел, я не знала.

— Егор, можно посмотреть на доску, а не на Ляльку, — сказала учительница химии. Ботаны захихикали, я покраснела.

— Не могу глаз оторвать, такая девушка, — отозвался Егор.

Преподаватель не стала вступать в конфликт. Сегодня у неё праздник и спокойный урок, а Буравкин острый на язык, мог вступить в долговременную перепалку.

Он меня пнул по ноге под партой.

— Ты дура или прикидываешься? — прошептал он.

Я не ответила, записывала материал в тетрадь.

— Если твой батя моему другу Илюхе что-то сделает, ты эту школу не окончишь. Поняла?

Помолчал немного, развалился на стуле вальяжно, записал что-то и опять вернулся ко мне.

Попытался заглянуть в ворот блузки, подсел ближе.

— В общем так, о том, что вчера произошло, ни слова не говори. Поняла?

— Буравкин! Выйди из класса!

— Не могу, прилип к стулу!

Химичка вроде что-то собиралась сказать, но дверь в класс открылась. Появилась завуч.

— Лялька, Буравкин, к директору!

— С вещами? — отозвался Егор.

Мы медленно стали собирать учебники в сумки. Не спеша пошли из класса. В дверном проёме Егор отвесил мне шутовской реверанс и пропустил вперёд.

Хлопнула дверь класса за моей спиной, мы оказались в пустом коридоре. Завуч ушла вперёд и вскоре скрылась из вида.

— Данка, у тебя фигурка ничего такая, — шептал парень где-то над ухом. — Может, замутим сегодня, раз Тёмы с Ветром нет.

И ухватил за попу под короткой юбкой. Я так испугалась, так сильно переживала этот жест, что за пару секунд, казалось, волосы дыбом встали, ощутила страх, потом умерла от ужаса, воскресла, чтобы дать отпор.

И этот спектр эмоций вылился в приступ. Они у меня бывали разные. Истерику я умела сдерживать, а вот порывы агрессии пока не научилась. Точнее, в голове всплывали папины слова, чтобы я драк избегала. Я бы не пошла толпой одну девчонку бить, могла простить Варе Рязанцевой пощёчину, потому что… Варя просто не в курсе, какая я… больная!

Я сумкой ударила Буравкина по лицу. Ещё раз и ещё. Сумка брендовая, из толстой кожи, жёсткая. Между прочим, выбирала специально такую, чтобы, если заехать обидчику, мало не показалось. Маме не понравилась, зато практичная. Двигалась я очень быстро, поэтому парень с матерщиной попятился назад. Руки длинные выставил, но я в них не далась, вытащила мигом из кармана сумки шокер, который папа подарил мне вчера вечером после драки в школе, и хотела Буравкина уложить прямо в пустом коридоре. Но он перехватил мою руку.

— Успокойся! — испуганно посмотрел на меня.

Сжав зубы, я подалась к нему в объятия, присев. А потом резко выпрямилась, макушкой ссилой ударила его по нижней челюсти. Егор завыл от боли, откинул меня в сторону и шарахнулся метров на пять.

— Он твой друг?! А я его девушка! Как так можно?!

Тут главное, чтобы приступ агрессии не перешёл в истерику. Я стала дышать, вначале быстро, делая глубокие вдохи, потом успокоилась, положила руку на живот, делала вдохи медленные через нос, выдыхала через рот.

Хорошо стало. Я в порядке.

Подняла шокер, сумочку и поспешила сбежать от перепуганного пацана.

— Данка! Дана, извини!

— Не подходи никогда ко мне, — спокойно ответила я, продолжая дышать по бабушкиной методике.

Мы пришли к кабинету директора. У двери стояли старшеклассники.

— Что, убогая, Потёмку грохнули, теперь твоя очередь? — прошептала какая-то десятиклассница.

Я остановилась, вопросительно глянула на неё.

Ниже меня ростом, в спортивном костюме. Смотрела совершенно диким зверем.

— За Полину вы ещё получите, — пообещал Буравкин. — И ты, Чмоша, и подруги твои. Зря вы за Рязанцевой пошли.

У Лермонтова Печорин высказался: «Зло порождает зло».

Актуальненько. Жестокость одной девчонки запустила реакцию злости на остальных.

Илья Ветров однажды спас Полину Потёмкину, вытащив из реки, когда лёд под девочкой проломился. Им было по восемь лет. Поля никогда не забывала этого, она бы не прошла мимо того, что Ветра били ни за что. Ей захотелось наказать виновницу, с которой отношения портились с каждым днём. Варя, которая болела одержимой влюблённостью к Илье, готова была убить его за то, что он не оказывал ей знаки внимания. Получив от одноклассниц, Рязанцева собрала свою компанию и наказала Тёму. Буравкин за свою девушку будет мстить. Это не обсуждалось. Он затих, словно хищник, перед тем, как собирался сделать прыжок.

А у этой Чмоши найдутся свои знакомые, которые побьют Егора.

И так по ленте Мёбиуса, пока её не разорвёт следственный комитет.

Я знаю эту систему изнутри. Через некоторое время всё забудется, но те, у кого хорошая память, навсегда запомнят, где свои, а где чужие.

С Буравкиным вошли в кабинет директора и встали перед столом. В кабинете было ещё пять взрослых людей. Сидели на стульях вдоль стены.

Одна женщина — точно мама Вари Рязанцевой, очень похожа! Она сжала накрашенные губы.

Вити Рекрутова не было в классе. Егор с друзьями избил его за то, что вызвал полицию. И отец Вити, дядя Петя, сидел в компании родителей. В красивом дорогом костюме серого цвета и белой рубахе. Единственный мужчина в этом кабинете.

— В этот раз ты не отвяжешься! Я засажу тебя и твоего мразь-папашу! — злобно прошептал Пётр Рекрутов.

— Без угроз, пожалуйста, — попросила директриса. И натянув широкую улыбку, подошла ко мне. — Даночка — девочка очень хорошая, она не станет нас обманывать. Расскажи, Дана, с чего началась массовая драка?

Я посмотрела на присутствующих взрослых и приметила ещё одну женщину. Хотя она была не в форме, выделялась строгими чертами лица, пристальным острым взглядом. Это следователь. И моё предчувствие заявило, что нужно выкручиваться, хотя людям с моим диагнозом такие вещи не свойственны, но папа же старался.

— Нет, я не стану обманывать, — подтвердила я, физически почувствовав, как напрягся Буравкин рядом. Опасался, что я скажу, как Потёмкина первая начала массовую драку… Именно это и хотели услышать все присутствующие взрослые. Потому что разборки совершеннолетних пацанов за пределами школы директора мало интересовали.

— Даночка не умеет врать. Она нам поможет, — кивнула взрослым директриса.

Подло вот так пользоваться больными людьми. Опять за Кристину стало обидно. Даже если бы у неё был папа, который сто раз сказал что такое хорошо и что такое плохо, моя несчастная дебилка-Кристинка всем бы улыбнулась и выдала правду, а потом бы её всей школой пинали за стукачество, и она, конечно же, всем всё простила бы на следующий день.

Я посмотрела на женщину с блокнотом, она точно была представителем исполнительной власти и громко объявила, то что папа «прописал»:

— Вряд ли я вам помогу. По уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации, Статья 191, проведение допроса и взятие показаний с участием несовершеннолетнего возможно только в присутствии родителей или законных представителей. И задерживать вы меня не имеет права.

Выпалив это, развернулась и ушла из кабинета… Из этой школы. Может, даже навсегда.

Мне было так плохо, так одиноко, что я точно решила, буду ходить для родителей в школу, а проводить всё время с Ильёй

— «Ты дома?» — отправила ему, спускаясь по лестнице к гардеробу.

— «Да, только проснулся».

— «Я приду к тебе. Буравкин тебе не друг, Илюша. Он приставал ко мне, но я его огрела сумкой».

— «Беги быстрее, я навстречу сейчас выйду».

Взяла свою куртку и побежала скорее навстречу любимому парню.

— Данка! — неслось следом.

Я не собиралась с Буравкиным выяснять отношения, пусть это Илья делает, моё дело предупредить своего парня, что этот шут ему не друг.

День был пасмурным, но тёплым. Все деревья окутала зелень, распустилась мать-и-мачеха, и вкусно пахло настоящей весной. Хотелось любви!

Илья спешил к забору. Шёл в одной футболке и спортивных штанах. На лице один небольшой синяк и, собственно, всё, зато руки по локоть в ужасных синяках. Я к нему подбежала и с ужасом посмотрела на последствия драки. Кожа цвета баклажана по всем предплечьям с серо-синими разводами. На кулаках костяшки сбиты.

— Главное рожа, — тихо посмеялся он. — Она на концерте пригодится.

— Лицо, — тихо заметила я. — У тебя лицо, Илюша!

Он обнял меня, и я чмокнула его в губы. Мне больше ничего не надо, лишь бы он был рядом.

— Я просил этого не делать? — зло спросил Илья у Буравкина, который догнал меня.

— Сорян, Ильюха! Надо же было слова червяка проверить.

— На то и червяк, чтобы правду не говорить. Бывай!

Илья, приобняв меня, повёл в сторону барака.

— Это что получается? Он меня на верность тебе проверял? — ошарашенно выдохнула я.

— Идиот, что взять. Не обижайся.

Глава 5

Ничто не важно

Чувство полёта было кратковременным, но ввергающим в щенячий восторг. Ноги касались пружинного матраса кровати, я проваливалась, затем меня с силой подкидывало вверх.

Высокий пожелтевший потолок с грязными разводами. Потому что крышу заливало. До него я ни разу не долетела, хотя тянула руки изо всех сил.

Стремительно вверх, потом падение. Волосы закрывали лицо, белая блузка и юбочка на потеху парню задирались, и я вновь падала на матрас.

Илью с подушками в момент моего соприкосновения с кроватью подкидывало и качало, и он смеялся вместе со мной. В глазах огоньки: любовался полётами.

Если кто-то скажет, что это не счастье, то тогда что?

Девочки любят картинки, где целуются. На любовных романах обложки, где обнимаются. Фотографии, арты, коллажи. Всего лишь один миг запечатлён совершенного, абсолютного благоденствия. А потом он проходит, его сменяют мрачные или скучные моменты. И это обязательно, иначе следующая вспышка счастья будет казаться не такой яркой.

Но так хочется её запечатлеть!

Илья достал свой старый телефон и, прикусив нижнюю губу, сосредоточенно ловил кадры моего ликования.

Сделав фото, развалился на кровати, вымотанный качкой. Я упала рядом с ним, взмокшая и довольная. Подобралась ближе к парню и положила голову ему на плечо.

Пыли выбили!

Окно было открыто, а на улице теплее, чем в комнате. В этом бараке что-то случилось с батареями, и люди остались без отопления, а по ночам ещё было холодно.

Со свежим воздухом залетали звуки с дороги, пение птиц и запах листвы. Лёжа на кровати, я опять видела только небо и ветки дерева, оно росло так близко к зданию, что можно было выпрыгнуть из окна и по нему спуститься на землю.

— Плывет наш «корабль» с Мышонком в неведомую страну, — прошептал Ветер, подвинул меня на своём плече, чтобы было удобно рукой шевелить. Открыл галерею на телефоне. Рассматривал мои фото.

— Бесстыжие удали, пожалуйста, — хихикнула я.

— Здесь всё моё, и удивительно, что все фотки удачные.

— Фу-у, я лохматая.

— Это клёво, Мышонок, ты не понимаешь…

В дверь постучали, и я вздрогнула от страха. Резко выкрутилась из рук Ильи и села, подогнув под себя ноги. Меня сильно тревожили неожиданные звуки и вторжение в личное пространство.

— Кто?! — крикнул Ветер, внимательно изучая мою реакцию.

— Оля! — донеслось из-за двери.

Илья недовольно скатился с кровати и лениво встал на ноги. Поплёлся открывать.

Только защёлку на двери отодвинул, как Оля в комнату ввалилась.

— Кровать скрипела на весь коридор, — пояснила она своё вторжение, сделала пару шагов и встала как вкопанная, глядя на меня.

Сегодня на ней был спортивный костюм синего цвета, что подчёркивал расплывшуюся фигуру. Волосы она вымыла, и они торчали в разные стороны. Выглядела Оля старше моей мамы, а моей маме скоро сорок лет.

— Здравствуйте, — я откинула вспотевшие лохматые волосы назад и застегнула блузку на две пуговки у ворота.

Илья спиной прислонился к шкафу, на котором висела вешалка и, прикрыв свои тёмные красивые глаза, тихо ржал.

— Что? — улыбнулась ему, не видя комичности в произошедшем.

— Тебе смешно?! — закричала на него Ольга. — Пошли, поговорим.

Она хотела его схватить за руку, но увидела, что руки у него синие. Да и Ветер дёрнулся в сторону, не дав к себе прикоснуться, резко перестал смеяться и уставился на тётку зло.

Оля моментом подняла руки, словно сдавалась.

— Не трогаю! — рявкнула она. — С кем опять подрался?

Илья не ответил.

— С твоим бывшим мужем, — сказала я, встала на ледяной пол и пробежала к Илье. Закрыла его своей спиной.

Я не поняла, почему он так отреагировал на то, что она хотела его потрогать. Казалось, не из-за синяков.

— Отвали, — зло глянула на меня Оля. — Мне уже сказали, кто ты такая.

— Я нормальная!

— Папа у тебя ненормальный.

— Не гони, — высказался Илья. — Всё в поряде!

— Девочка с тобой поиграет, а папочка грохнет. Деньги оставь на похороны, потому что этим только мне заниматься.

— Это не так! — чуть не заплакала я. — Ты не знаешь, мой папа хороший.

Оля пришла в ступор, оторопело уставилась на меня. Да, меня иногда вот так разглядывали.

— Оля, давай… — Илья вымученно наморщился, показал Ольге знак, чтобы выметалась.

— Нет, — она сложила руки на полной груди, — пусть она уходит.

— С чего бы вдруг?! Она ко мне пришла! — возмутился Илья и теперь сам спрятал меня за спиной.

— Нам не нужна такая девушка.

— Кому это вам?!

У него голос изменился, стал строгий, немного шипящий. Илья начинал злиться.

— Нам с тобой, — заявила женщина. — Мы — семья, а это — лишняя! Дурочка подведёт тебя под монастырь.

— Скорее, ты подвела со своими советами и со своими насильниками!

— Я?!

Действительно, как семья, у них начался настоящий скандал.

— Тебя никто на Пашу наезжать не просил!

— И тебя не волновало, что он бил твоего ребёнка? — возмутилась я.

— Закрой пасть, — озверела Оля и кинулась на меня, но Илья прикрыл.

Я сжалась, прищурилась, потому что тётка пыталась меня ударить.

— Повадились мою девчонку бить, — рычал Илья, с силой откинув от себя женщину. — Живи, как хочешь! Я ни разу больше не заступлюсь.

— Мотыльков слишком много, Илья, всех спасти не получится, позаботься хотя бы о себе, — повторила я его слова.

— Правильно, Мышонок!

— Да вы тут спелись! — Оля гордо выпрямилась, смерила нас взглядом.

— А ты приревновала, — прошептала я.

Женщина тут же осунулась, а Илья голову опустил.

Больше никто ничего не сказал. Оля ушла, хлопнув дверью, мы остались стоять на дующем в окно весеннем ветерке.

— Илья, — позвала я, выходя из-за его спины, смотрела на дверь, за которой скрылась женщина. — Так это правда, что у тебя не было любви с ней?

— Правда, не было ничего, — уныло ответил Илья. — Но она считала, что вот-вот и будет. — Пошли, Дана, вальс репетировать.

— Да, пошли... Уроки я всё равно прогуляла. Кто из нас более проблемный я или Ветер, нужно ещё посмотреть. Ему крупно не везло по жизни, а я половины того, что происходило вокруг, не понимала. Но нам так хорошо вместе, что мы словно склеились боками и шли в ногу в сторону школы, где собирались танцевать на спортивной площадке.

Мама звонила и начала со скандала, но я очень хитро поступила, хотя с хитростью у меня проблемы. Но можно спокойно выработать алгоритм разговора с каждым человеком и вести беседу по определённой схеме. И только с Ильёй и папой можно было говорить просто, как я хотела. Ну, ещё с Кристиной, которая в кого-то там влюбилась и теперь не отвечала на сообщения. Она днём спала, а по ночам гуляла за пределами интерната. Ей нельзя, она дебилка, добрая, доверчивая и совершенно наивная. И, наверное, ею воспользуются… Обидно.

— Дана, учительница звонила, ты прогуливать начала! — голос мамы был строгий.

— Мама, я буду танцевать вальс на дне рождения школы, репетирую. Мне нужно платье.

— Папа говорил, я как раз поехала в краевой центр. Может, закажем тебе реснички и ноготки? Мышонок, ты давно не была у мастера, можно бровки красиво сделать.

Вот такой простой алгоритм, чтобы маму увести от темы.

— Не хочу, мама, хочу быть натуральной.

— Мышонок, это немного, будет выглядеть натурально.

— Вечером скажу.

— Хорошо, я платье сама тебе выберу.

— Только бальное, мама.

Отключила телефон и улыбнулась.

— Какая я хитрая стала, — подняла глаза на своего спокойного парня. У него длинные чёрные ресницы. — Мама меня не ругает за прогул уроков. Я её вчера начала рисовать. Хорошо получилось, пока с фото, она позировать не любит.

— Ты будешь на дизайнера поступать?

— Да, я выделила четыре часа вечером для изучения графических редакторов, и папа мне на день рождения подарит комп хороший и графический планшет.

— С папой надо познакомиться, — невозмутимо сказал Илья и опустил на меня свои горячие чудные глаза. — В пятницу куплю тебе подарок и в субботу приду к вам в гости.

— Правда?! — восхитилась я и, оторвавшись от него, встала впереди, перегородив парню дорогу. — Вот увидишь! Папа не такой, как его тут все описывают.

— Я верю тебе, — он прикоснулся ладонью к моему лицу, провёл ею к волосам, большим пальцем погладил висок. — Дана, почему ты такая… Небесная? Невероятная…

Восхищённо смотрела в его прекрасное лицо. Влюблённая, податливая. И мне не страшно, потому что он тоже любил меня. Илья чуть наклонил голову и потянулся к моим губам. Целовались даже не на территории школы, и то какие-то мелкие шкеты успели посвистеть нам.

А его губы мягкие, тёплые и вкусно пахли моим парнем. И, закрывая глаза, я медленно касалась его шёлкового языка. Бежала по телу дрожь. Запах весны туманил голову и путал мысли.

Кинув куртку и сумку на скамейку, я танцевала с Ветровым вальс на спортивной площадке. Собрались зрители: любовались нами родители, что пришли за детьми в школу, задерживали взгляды учителя, старшеклассники столпились, обсуждали нашу пару.

Их не было на самом деле. Были только я и мой любимый. У нас свой мир с Ильёй, и ничего более правильного, я в жизни не встречала.

*****

День рождения нашей школы решили праздновать в большом актовом зале до обеда, чтобы в обед важных гостей пригласить в столовую, откуда вкусно пахло пирогами.

На то он и большой актовый зал, места было предостаточно. Сиденья для гостей школы были все заполнены, поставлены стулья, и всё-таки зрители стояли ещё в проходах и у стен. Открыли двери, из коридора заглядывали ученики. Душно не было, высокие окна приоткрыли, и на сквозняке шевелились бумажные гирлянды, воздушные шарики и старый, но чистый тюль.

Вначале официальная часть с поздравлениями. Выступали чиновники и успешные выпускники школы. Утомительная, неинтересная часть. Подарки дарили, директриса вся в цветах, словно она эту школу строила или поднимала. Но у людей… в обществе так принято, хотя я не понимала, почему.

Затем началась основная часть праздника.

Хореографы, организаторы и учителя толпились за небольшой сценой. Чтобы маленьких детей не мучить, дали выступить начальной школе, а потом их выгнали с этажа и, вообще, отпустили с уроков.

Это у меня был только один выход, и то я волновалась очень сильно. У Ильи целая программа на этом празднике. И хор мальчиков-зайчиков, и игра на гитаре, потом он ещё на пианино должен был сыграть и станцевать со мной.

Стояла почти у выхода и стеснялась своего платья. Мама выбрала! Белое, без рукавов, грудь торчала вверх, и держалась вся эта конструкция только на корсете, который дышать не давал полной грудью. И я страдала.

Были перчатки по локоть, за один палец цеплялись.

Красиво, конечно. Но очень открыто.

Стеснялась своего наряда. В зал пришла в куртке, но краснеть не прекращала. Жарко. Вроде и стояла прямо на сквозняке, а пристальные взгляды мальчишек-старшеклассников, перешёптывающихся девчонок мне покоя не давали. И даже взрослые мужчины присматривались. Да, мама меня красиво накрасила, и причёска великолепная… Как невеста.

Моя мама сидела с мамой Вити Рекрутова, они теперь не дружили с мамой Полины Потёмкиной.

Детский сад.

— Неужели ещё и послушная? — спросила Лариса Рекрутова, подняв на меня желто-карие в ореховом ободке глаза. Неприятная женщина с острым длинным носом, как в книжках иллюстрации рисуют для очень пронырливых героинь, вот такая, на лису похожа. Всё интересовалась мной, как будущей невесткой.

Ещё меня дурочкой назвали.

— Тараса слушается, — кивнула мама и кинула на меня умилённый взгляд. — Показывай, какой мальчик тебе нравится.

Приказала показать. Такая… повелительница Даны Мышонка расселась.

— Он сейчас будет играть на пианино, — нехотя ответила я.

В этот момент вышел Илья. На нём новая белоснежная рубаха, безрукавка и перчатки с отрезанными пальцами. Это он разбитые после драки костяшки прикрыл. Чтобы перчатки не казались такими дикими, прибившимися к одомашненному классическому наряду, Илюша расстегнул ворот рубахи, поднял его вверх и волосы тоже поднял, волной закинув их на одну сторону. Такое чувство создавалось, что он вроде с концерта полез чинить розетку, и его шарахнуло током, а у перчаток пальцы оторвало. Одним словом, полный улёт и восторг. Девочки нашей школы замерли, и я вместе с ними.

— Ветров что ли? — скривилась моськой Лариса Рекрутова. — Ой, Инга. Я сейчас тебе про него расскажу.

Расскажу… Мне почему-то заранее стало больно.

— Красивый какой, — восхищённо шептала мама, и глазки поблёскивали неприятно.

Мама обалдела. Но хвастаться перед ней я не собиралась, потому что мама у меня… Она увлекающаяся красивыми мужчинами… Ну, я же взрослая, понимала, что у нас верный папа, а мама боится его расстроить. Но когда папы не было, она слишком много себе позволяла. И, судя по её лицу, ей вообще неважно, что парень на двадцать лет её младше.

Противно.

— Он ещё и поёт? — мама Инга похотливо хмыкнула.

— Да-да, — рассмеялась тихо Лариса и стала нашёптывать: — Сестра моя Света, помнишь её? Услышала, как он поёт и играет, пригласила выступить у неё на вечеринке, где она с подругами…

Мне стало плохо.

Я пошатнулась, попятилась от них. Чуть-чуть задом к двери, из неё в коридор мимо толпы зевак.

Он так красиво играл на пианино!

Красота — его извечный спутник.

Не только красивые девочки попадают в группу риска, но и мальчики.

Зачем мне такой слух?

Зачем я услышала это?!

Сколько ему было лет? Семнадцать было? Предложили деньги, затащили в клуб, а выпустили утром… Неудивительно, что он не давал даже Оле к себе прикасаться. Я бы после такого… Я бы не выжила или точно в монастырь ушла. Все такие наивные, думали, что только девочкам скверно, когда их трогают насильно. А то, что мальчики почти такие же, забывают…

— Лялька, ты чего? — спросил у меня Егор Буравкин, заглядывая в глаза. Вывел меня из накатывающей истерики. — Давай сегодня до Тёмы съездим в больничку? Одному стремак полнейший, она даже не выйдет, а к вам с Ветром сто процентов выбежит. Ляль? — он нахмурился.

Забавный. Интересно, они все знают, что сделали с Ильёй?

Нет! Неинтересно!

Только не мне!

Ничто не важно!

— Мышонок, — Ветер протиснулся сквозь толпу, протянул мне руку. — Пошли, девочка! Мы будем танцевать.

Я сделала три вдоха полной грудью. Посмотрела ему в лицо. Глаза его ясные, хотя и тёмные, но такие… Люди вокруг не видели, что в них огонь и солнце, в них жизнь, любовь и доброта. Они только оболочку красивую лицезрели, а будь у него собачья голова, даже бы в глаза не глянули.

— Я… Я…

— Даночка, ты чего? — расстроился Илья. — Если боишься, плевать! Мелочи справятся!

— Нет! Я люблю тебя!

— Я тоже, — улыбнулся Ветер, и румянец появился на его щеках.

Сняла куртку, и на присвистывающего Буравкина её повесила.

— Ветер, не натыкайся во время танца, — тихо хохотал он, — в юбках прячь.

— Сдрысни, — шикнул в его сторону Илья и с восторгом рассмотрел меня.

Пальцы его трепетно прикоснулись к моим белым плечам, я вытянулась по струнке. По телу дрожь, я вся напряглась. Если танцевать, то на него смотреть нельзя. Я опустила глаза и подала ему руку.

Просто на автомате. Отключиться от всего. Мы с ним вместе, остальное – злой мир.

— Держите меня, это надо печатлить, — смеялся Егор.

— Запечатлеть, — поправили его из толпы.

— Не выпендривайся, умник! Ветер Ляльку будет танцевать!

Мелочи терпеливо ждали нас. Две пары малышей из первого класса, которые уже профессионально занимались танцами.

Но я упёртая, я этот вальс и с Ильёй, и без Ильи танцевала, зубрила, смотрела видео. Так что детям точно не должна была уступить. Только жалко, у них такие яркие костюмчики! Одни розово-зелёные, похожие на цветок, где девочка – бутон, а мальчишка – стебелёк. А другие как солнышко с облачком, жёлто-голубые. А мы с Ильёй монохромные.

Танцевать собирались не на сцене, она маленькая, для танца было освобождено место у кресел. Двигаться собирались по кругу, чтобы не столкнуться.

Илья вывел меня за руку, я махнула юбками, постаралась сделать всё изящно и плавно.

В зале все замерли. Нас фотографировали, мама даже вперёд выскочила. Глаза сумасшедшие. Губы облизала, бровь вскинула. Илья понравился. Да так сильно! Похоже, будут неприятности.

Конечно, девятнадцать лет парню, он её выше, в плечах широк, красив как бог, талантлив…

В нём не было изъянов совсем!

Поэтому наш мир его так беспощадно топтал и пытался придушить. Такими вот тётечками, проблемными девочками, ревнивыми соседями, недовольными завистниками. Они все как с цепи сорвались, кидались на него со всех сторон. И как он отбивался, страшно представить. Куда бы ни пошёл Ветер, его везде встречали неадекватные люди. Или им казалось, что они нормальные, но съезжала крыша, когда понимали, какой это человек, не от мира сего, и ему не нужны дешёвые ценности. И жажда затоптать не подобного себе присуща многим. Люди не любят непохожих на них. Ненавидят, когда выбиваются из стада.

Мы уже танцевали, я делала всё правильно. Чувствовала его руку. Корсет на спине располагался низко. Хорошо, что его ладонь в перчатке, мне хватало пальцев на своей коже, чтобы так воспламениться, что казалось, уши горели. И это непроизвольно!

Движения лёгкие, скользящие. Ветер держал меня, вёл, руководил. Мне нужно было только довериться и не оступиться. Хорошо, что юбка, хотя и длинная, но не в пол, не мешала двигаться.

Не заметила, как закончилась мелодия, и зал взорвался аплодисментами.

Я посмотрела на Илью, он у всех на глазах…

Поцеловал меня в губы!

Улыбнулся. Я в ответ.

— Поехали к Тёме? — спросила я у него сквозь шум зала.

— Поехали, у меня в этой школе всё, — шепнул он мне в «раскалённое» ухо, как будто специально коснулся губами. — Только экзамены будут.

Замуж за него хотела!

Очень сильно!

Прямо сейчас!

Терпеть не могла!

Надо у папы спросить, что делать.

Как в тумане он повёл меня на выход.

Только из зала вышли, как наткнулись на мою озабоченную мамашу.

— Здравствуй, Илья, меня зовут Инга, — она сунула моему парню свою руку.

Ветров, естественно, знающий, что это моя мама, по нашему с ним общему желанию, вроде будущая тёща, решил пересилить своё отвращение ко взрослым женщинам и уже дёрнулся жать руку старой мымре. Она больше мне не мама! Я резко встряла между ними.

Инга побелела, глаза стали ледяными. Проявились морщины. Как в тот раз в гараже, когда ей надо было покрасоваться перед папиными друзьями, а я не давала. Тогда она взорвалась, устроила скандал. Но теперь я стояла каменной стеной, защищая нас с Ильёй, и мне не страшно. Надо будет подраться, я подерусь. Папа не разрешал, но что делать? Я поняла одну важную мысль: нельзя быть хорошим человеком в этом мире, потому что он насильно начнёт тебя портить и проламывать твою защиту, выгибать под себя. И пока мир не сделал меня плохой насильно, я сама определила, где мне быть хорошей, а где я обязана огрызаться.

— До свидания, — кинула ей в лицо, сорвала с плеча Егора Буравкина свою куртку.

Инга опешила на мгновение. А потом опять поняла, что я ей не дочь, а соперница. Да! Именно так она меня воспринимала, как только я стала девушкой. И ревновала к папе, и к его знакомым, и к своим знакомым. Да, и била меня иногда. За саму себя, за свои выдуманные бредни. Сама придумала, сама приревновала, сама меня побила.

— Дрянь, ты что себе позволяешь?! — сквозь сжатые зубы зашипела Инга, хотела ударить меня или дёрнуть.

Никогда с мамой не дралась, и она могла оказаться сильнее, а на мне каблуки и платье.

— А вот этого не надо, — вступился за меня Ветер и вдвоём с Буравкиным встал между нами.

— Отошли! — взвизгнула она. — Данка! Мы уходим! Сюда, ко мне иди!

— Нет! Я тебе не принадлежу! — кричала я ей, на ходу накидывая куртку. В кармане телефон и банковская карточка, что ещё девчонке нужно?

Задрав подол платья, побежала к лестнице.

— Данка! — неслось мне вслед. — Отцу расскажу.

— Не страшно! — честно призналась я.

Егор с Ильёй оказались рядом.

— На каблуках бегать неудобно, — пожаловалась я мальчикам.

Парни над моей головой переглянулись и с двух сторон подхватили меня за руки и за талию. Они подняли меня над лестницей и быстро понесли вниз.

Мама что-то кричала вслед, даже швырнула в нас свою сумочку. Тяжело женщине, которая не может смириться, что есть ситуации, не подвластные ей.

А я, открыв рот, с восторгом смотрела, как лечу над лестницей, не падаю, потому что руки мужские, надёжные, сильные, держали крепко. И лестница закончилась, а меня не отпускали. С ветерком мимо вахтёрши и охранника, мимо дверей и с крыльца школы. Развевались белые юбки, весенний тёплый ветер подхватил завитки в моей прическе. И я рассмеялась от восхищения, которое захватило меня.

— Полетела, Лялька! — орал Буравкин.

— На крыльях Ветра! — закричал Илья, забирая меня у Егора, и закружил, ухватив за талию. — Лёгонькая моя девочка!

Держал на вытянутых руках, а я цеплялась за его плечи и ловила ртом воздух от восторга.

Папа

Илья

Два дня буду в ресторане работать. Каримыч заплатит, плюс чаевые. Да, у меня, как у официантов, есть чаевые. Только им беднягам не везло, потому что чаще всего карточками расплачивались, а ко мне подходили исключительно с наличными.

Каримыч — давний друг моего отца, они вместе учились в университете и на соревнования ездили. Так что надёжно, и никто не тряс. К тому же я, как музыкальная коробка, почти весь репертуар постоянных клиентов ресторана наизусть знал, если чего-то не было, мог даже сделать развлечение для зала, спеть вместе с ними караоке.

Я мог работать массовиком-затейником. Но мне это не нравилось. Раньше однозначно я был настроен свалить от отца и звездануть на первом же конкурсе талантов.

Но пожар всё расставил на свои места. Потерял мать, и, теряя отца, я слышал его наставления как слово святого. Реально было именно такое ощущение, что все его слова — закон для меня. Я хотел угодить, хотел, чтобы даже на небесах отец мной гордился и знал: его сын не стал, как он высказался, прыгающим по сцене болванчиком. Это в детстве я воспринимал его слова как деспотизм, а теперь, чем старше, тем яснее видел, отец пытался защитить меня. И у него получилось. Могло быть хуже.

Пойду в ресторан, отработаю долг. Но в долг ещё нужно взять, чтобы порадовать её сегодня.

На ней чулки. Я вот уверен в этом.

У неё белая грудь приятно оформлена корсетом, нежные белые плечи прятались под курточкой.

Не думать! Отвлекаться!

Крест деревянный на бежевом шнурке, что казался тёмным по сравнению с её фарфоровой кожей...

Не думать!

— Ты без подарка? — я открыл глаза и глянул на Егора, который беспрерывно болтал с моей девочкой.

Никак иначе я не хотел Дану называть. Девчонка, девка, девушка. Нет, она – лялька, малышка, мышонок, девочка. Сидела в автобусе, утопая в своих юбках. Ну кто же на бальный танец выбирает такое платье?

У меня сил не хватило помочь ей снять кринолин и подъюбник, а Егор не постеснялся. Ему всё равно, не его же девочка, а я всё всерьёз, мне к ней прикасаться вообще нельзя: моментально загорался, и казалось, на куски разрывало.

Я так пылал, я так по ней с ума сходил, что мне вот лучше от ревности изнемогать, чем от жажды плоти.

Весь автобус над нами угорал. Егор сидел напротив и тянул пластиковый каркас и юбки на себя. Он касался её ног…

Вот уверен, что в чулках мой Мышонок.

И я исподтишка грозил пацану кулаком и делал рожу страшной.

Дана, вся красная от стеснения, тихо хныкала и ругала Буравкина за несостоятельность, угрожала, что он не сможет снять платье с жены в первую брачную ночь и останется без потомства. И потом они будут говорить, что Дана не умеет шутить. Она просто сама не в курсе, такое отжигала иногда с серьёзным видом, что за её спиной держались от смеха за животы.

И сейчас снимали на видео, как она коленом била по белой макушке Егора, а тот, запутавшись в ткани, дико ржал.

— Надо заехать цветов купить, — ответил он, пытаясь скрутить пластиковые обручи, но они отпружинивали ему в физиономию, и он боролся с ними героически почти всю оставшуюся дорогу.

Я поправил белое платье, пригладил юбочку, что очень хорошо закрывала стройные длинные ножки. У неё очень красивые ноги, просто потрясающая фигура…

Не думать?

Кто расскажет как?

Мне работу надо искать, мне проснуться надо, а я почти неделю с тех пор, как чуть семечками не подавился, увидев её на лестничной площадке, в себя прийти не могу.

О чём я думал? Неделю назад я уже знал, что Дана Лялька имеет диагноз. Какой, пока никто не рассказал, я не спешил узнавать, всё по порядку, для начала выяснил, что она… мышонок обалденный. Не в курсе, что за болезнь, но она сделала Дану подобной ангелу. Я не преувеличивал. Это моя девочка выпустила из гаражей Рязанцеву, которая её унизила и по лицу ударила.

Есть ещё такие, кто без корысти готов такое простить? А она чиста сердцем, не держала зла, прощала откровенно. Всё за чистую монету. Нет, видно, что с ней поработали. Точнее это он работал.

Папа.

С ним ещё придётся встретиться.

Она посмотрела в окно, распахнула невинные глазки на художника, что резал в местном парке из дерева скульптуру, и, хотя нам ехать ещё три остановки, кинулась на выход.

Будь она действительно больная, глупая и бесчувственная, я бы Богдану Ляльку пережил спокойно. А она схватила нас с Егором за руки и потащила за собой.

— Мы идём окультуриваться! — просветила она…

Дана внимательная, она умеет любить и заботиться. И я не пережил её. Я погибал, умирал, она влилась в меня, я влился в неё. И без этой девочки с невероятными идеями в голове я, пожалуй, не смогу в этом мире.

Меня, собственно, здесь держало желание окончить школу. Прошлое лето я провёл в монастыре, и священник, на исповеди которого я кричал: «Зачем мне такие испытания!», сказал, что я вначале сдаю экзамены, потом приезжаю к ним устраиваться трудником, и, возможно, через много лет я стану монахом.

Какое счастье, что меня выперли за ворота первого сентября!

Теперь я, стоя у двери автобуса, отмахивался от сетки и колец подъюбников, что держал Буравкин, и дул Мышонку в макушку, растрёпывая светло-пепельные кудри в её красивой причёске. У неё бабочки, бусинки прятались в волосах.

Даночка почувствовала мои приставания.

— Ветер дует, — улыбнулась она, откинулась мне на грудь. Я обнял её и поцеловал в висок.

Сегодня она пахла клубникой, была невероятно красивой и мягкой.

Ей скоро восемнадцать. Я женюсь на ней. Какое бы условие её папа ни поставил, я его выполню. Захочет мне мировой славы, да я разобьюсь в лепёшку, найду ходы под землёй и того продюсера, который меня раскрутит. И без надувалова. Захотят денег, всё в ту же сторону…

Я просто не в курсе, что мог папа ещё попросить. Люди богатые, их только бабло интересует. Увидит, что Дана влюбилась, пойдёт навстречу… Я переступлю через себя. Ради неё обязательно.

Но для начала хотел подарить ей украшение. Пусть папе похвастается. Неделю гуляем, а я даже не отблагодарил за это.

В другой бы ситуации и думать не стал. Не уверен, что девушка будет твоей женой, с какой целью вообще с ней мутить и деньги на неё тратить? С моими принципами в современном мире лучше молчать. Кому скажи, что мне от девчонки нужны в первую очередь брак и семья. Даже Егор, самый надёжный друг, никогда не станет разделять такие ценности. Ему от Тёмыча нужно конкретное нехитрое дело. Так что я тоже странный, и мне очень нужна маленькая странная девочка Даночка.

На дух не переносил воинственных девок, деятельных серых мышей с чертями в омутах. Меня дико раздражали модницы, женщины старше откровенно пугали и вызывали отвращение. Я честно пытался гулять с девчонками, не получалось. Становился злым, хотелось убежать. И мысль, что этот мир точно не для меня, всё чаще посещала мою голову. И тут совершенно ни на кого не похожая девочка.

Я смогу о ней позаботиться! Все таланты, силы, сообразительность, предприимчивость… У меня же полный комплект черт характера, чтобы стать успешным. А я все свои силы кину, чтобы наш «корабль» плыл по морю в тишине, и никто бы не заходил на его борт.

Дверь автобуса открылась, и мы вывалилась на остановку.

Они смеялись.

Буравкин тоже проникся к Даночке. Ведь легко быть мелким пацаном, когда рядом такая красивая девчонка. Не нужно выделываться, строить из себя кого-то. Казаться старше и умнее.

Егор не смог справиться с кринолином и просто напялил его на себя. Я смеялся, глядя на этого клоуна. Моя рука скользила по спине Мышонка… Куртка расстёгнута, она прижималась ко мне, чтобы залиться смехом мне в жилетку.

Её папа увидит во мне перспективу. Сейчас у меня ничего нет…

Но у кого-то ведь всё есть! Богатых женишков достаточно. Единственная причина, по которой мне могут не отдать её в жёны…

Дану могли не поставить в курс дела. И вопрос не в том, что она красивая, юная и невинная. Её чистота, искренность без фальши, отсутствие игры и кокетства очень сильно привлекали взрослых мужчин. Я наблюдателен, понял это почти сразу. Парни моего возраста и помладше не испытывали такого интереса, а вот те, точнее мы, кто столкнулись с трудностями жизни, вполне могли оценить всю прелесть, таящуюся в этой девушке.

Кто-то мог её присмотреть, кто-то мог уже с папой договориться.

Даже не спросят Дану.

И тогда я украду. Раз она не инвалид, раз ей не нужен опекун, я просто узнаю, что за болезнь у неё и увезу. Сменим имена и фамилии. Устроимся, проживём.

Пошли дружными косяками на хутор во главе с папой.

Оля паниковала, Егор ляпнул. Потёмкина пугала. Как сговорились! Папа – криминальная личность. Но сразу убивать меня не будут, мне же намекнут, чтобы я ушёл, даже могут денег предложить…

Матов не хватало.

— Что случилось? Тебе не нравится? — она целовала меня в щёку, хмурилась, пытаясь понять, что со мной происходило.

Любое её движение в мою сторону вызывало прилив счастья, радости и домашнего покоя, который был потерян вместе с мамой, домом и моей девственностью.

— Хочешь юбкой поделюсь? — гоготал Егор, пытаясь накинуть на меня кринолин, я ударил его. В шутку, но Дана опять не поняла.

Пока ещё не видела, как мы можем драться. Девочки таких игр опасались. А Дана ещё плохо разбиралась в эмоциях.

— Нравится, — кивнул я, и чуть улыбнулся.

Мы стояли напротив скульптуры из дерева. Это был медведь, похожий на старика с палочкой, на покатом плече сидела деревянная сова, как живая.

*****

Старое здание городской больницы за невысоким забором, проход свободный. Между тремя корпусами парк с высокими деревьями. Ветер весенний и тёплый шумел в кронах. Лавочки все заняты. Полина к нам вышла со своей дымящей гадостью. Пока шла вроде ничего, чем ближе подходила, тем «грустнее» становились её плечи и печальнее синее лицо. Не ожидала увидеть Егора.

Тёма сама не знала, зачем её здесь держали. Ничего не сломано. Тётя просто работала в этом месте, можно сказать, спрятали до выяснения отношений.

Буравкин стал серьёзным: рожа кирпичом. Не понимал, зачем вот так себя корёжить, чтобы девчонке понравиться. Не сработало ведь.

А я мог не получить в долг, потому что с ним пришёл. У Тёмы на лице вырисовывался полный шок. Она без косметики, с фингалом под глазом. Футболка помята, легинсы короткие. Нормально выглядела. Для меня. Себе такой вид Полина не могла простить. Тоже только расслабилась, я Егора притащил.

В этом мире все в напряжении, строят из себя невесть что. А могли бы расслабиться. Как хорошо, что я Даночку встретил!

— Поль, — у Буравкина лицо съехало, брови растеклись по сторонам, голубые глаза сиротливо уставились на девушку его мечты, — малышка моя.

И полез обнимать.

Страдал он по ней, тенью ходил. Возможно, всё гораздо серьёзнее, чем я думал. Ведь возраст уже не подростковый. Могло быть такое, что Полина Потёмкина для Егора Буравкина стала единственной целью в жизни?

Почему нет.

Тёма прожигала меня взглядом ненависти, метала молнии и пыталась сразить наповал.

— Он плакал без тебя, пришлось привезти, — пожал плечами и быстро отправил ей сообщение.

Попросил денег в долг на два дня. Мог бы у Каримыча стрельнуть, но Тёма как-то привычнее.

Потёмкина отпихнула от себя Буравкина и глянула в телефон.

— Нет, — громко объявила Полина. — У отца неприятности. От меня это в тайне держат. Мать на измене, брат приезжал.

Я ничего не стал говорить. Нет, так нет. Но раз я промолчал, или у меня взгляд такой тяжёлый, Потёмкина начала нервничать.

— А вдруг мне больше не накопить денег?!

— Полин, найду работу, поступим, устроимся, — ожил Буравкин.

Вообще-то он от неё не этого хотел. Но, видимо, мои слова его тронули. Полинка — девушка сочная, за ней такие косяки пацанов ходили, что Егор явно не выдерживал конкуренции.

— Кто тебе пишет? — он хотел выловить её телефон. Не дала.

— Ты уже не вернёшься? — тихо спросила Мышонок.

— Даже на выпускной, — пожала плечами Полина, и в глазах карих застыли слёзы. — Вот так защищать друзей.

— Я не просил, — холодно и даже агрессивно бросил я.

Реально не просил, чего полезла? Просто у неё гормоны из ушей лезли, вот и несло драться. А скажи ей правду, ещё и получил бы.

— Ты всё время что-то просишь! — рявкнула на меня Полина, и я понял, что сейчас останусь крайним.

— Это не так, — всё что я мог сказать в своё оправдание.

— Ты не можешь нормальных девушек спасать?! — кричала Потёмкина. — Да пусть бы сдохла от побоев твоя Оля. У неё на всю тыкву написано, что она жертва. А Рязанцеву на кой вытащил у нариков? Получил, придурок?! Ты, Ветров, всегда будешь влетать! Скоро все спасённые тобой соберутся и отпинают тебя! Нечего таким чмошником ходить.

— Злая! Ты злая, Полина! — влезла защищать меня Даночка, вызвав у меня улыбку.

Я быстро спрятал её в своих объятиях, не дав рта открыть, только два её сердитых глаза торчали над моим локтем.

— Глупая ты, Полька, — усмехнулся я и подмигнул Буравкину. — Бывайте.

Я повёл Мышонка из парка к выходу с территории больницы. На ходу набрал сообщение: «Каримыч, отработаю, срочно нужны деньги».

— «Сколько?»

Другое дело. Всё правильно, нужно брать в долг только у тех, кто зарабатывает, а не у школьниц.

Многому отец научил, но ещё большему придётся самому научиться.

— Приглашаю нас в кафе, будем кушать и не стесняться, — подала голос голодная девочка рядом.

— Я угощаю.

Тут появилась ещё одна истина: завёл девчонку — зарабатывай.

Теперь мне с пустыми карманами ходить было нельзя. Угощать продуктами из соцпомощи тоже. Её кормить надо, одевать и баловать.

Обнимая, наклонился к ней, обтёрся лицом об её лоб и висок. Не поняла, что меня тут разрывает от нежности, пришлось пальцем за острый подбородок подцепить и приподнять голову. Дана улыбнулась, и я её в губы поцеловал. Не накрашены, сами по себе такие алые.

Смелая стала, язычком меня облизала. Сладкая моя! Я прищурился от удовольствия.

Больница удачно располагалась в центре города, поэтому через некоторое время мы достигли главного проспекта, и там уже я утащил девочку в ближайший ювелирный магазин.

Богато. Я привык со своим ремеслом, что всё сверкает, и публика деньгами сыплет, а Дана родилась в такой среде. Так что вошли смело.

— Выбираем тебе подарок, — шепнул ей. — Можно браслет, можно подвеску. Хочешь серьги?

Она смотрела на меня пристально, пытаясь понять, что я имею в виду.

— Я не шучу.

— Это дорого?

— Ну, — я посмотрел на яркие витрины. — Я хочу просто небольшой…

Надо было самому выбрать, а то вдруг захочет дорогую побрякушку, я же отказать не смогу.

На телефон пришло сообщение, Каримыч деньги перевёл. А я полный дурак. Стормозил… Меньше всего хотелось попасть в неловкую ситуацию.

Белое платье Даны привлекало внимание. Она прошла к товару, как пролетела. Курточку сняла и встала над одной из стоек. Спинка прямая, вся такая статная, похожа на лебедя. Красивая, милая. Сразу себе что-то присмотрела, и я, чтобы не опоздать, поспешил к ней присоединиться.

Все моипереживания остались со мной. Даночка стояла у лотков с серебром.

— Смотри!

Смотрел. На мышонка, который обнимал белый камень. Невольно рассмеялся.

— И цепочку к нему.

Как же сложно быть пацаном при девушке!

Дана открыла ротик, ресницы распахнула, когда ей на ладонь положили подвеску.

— Мышонок!

— Мышонок, — усмехнулся и…

Не выдержал, нужно было её одетой держать. Наклонился и поцеловал её плечико. Дана залилась краской.

— Цепочку к этой подвеске, пожалуйста.

Спешил, чтобы не передумала. Такую побрякушку я точно потяну и без денег Каримыча. Позор, конечно. Ничего, Даночка! Я так через год развернусь, ты любую вещь в этом магазине сможешь купить.

— Нет, браслетик! — выкрикнула она. И посмотрела на меня светлыми чудесными глазками. — Если он на шее висеть будет, я на него не смогу смотреть. А так, на руке видно всегда.

Ещё дешевле!

Облегчённо вздохнул, и стало как-то тоскливо. Ладно, угощу хотя бы в кафе.

Копейки, а радости полный подол белого платья. Она так смотрела на своего мышонка, что я тоже присмотрелся, поправил подвеску на белой ручке. Поцеловал её и отправился оплачивать. Прилив счастья прогнал тоску. Нужно было с этой девушкой перестроиться на новую волну. Она выбрала не по цене, не по престижу, а то, что ей сразу понравилось. И неважно, что стоило дёшево, это же Мышонок. И я рад!

— Я очень люблю вареники с картошкой и грибами и пельмешки домашние, — весело рассказывала она, держа меня за руку.

Мы шли с ней по городу как молодая, только что поженившаяся пара. Мы красивые, молодые, на нас заглядывались. Она танцевала вокруг, порхала, как белый мотылёк, показывала мне мышонка на запястье. Встала на носочки и поцеловала мою щёку.

Опять я одурманен, пленён и глубоко очарован. Протрезветь бы. Ну ничего, папа отрезвит. Появится или меня дождётся, поговорим, всё выясним.

— Мама твоя злая была, — сказал я своей девочке, заводя её в местную пельменную.

Все её эмоции нужно фиксировать. Она была беспредельно удивлена, что пельменная оказалась так близко, как только она о пельменях заикнулась, а ещё её сразил дизайн помещения.

— Зачем красные стулья. Это намёк на мясо? — прошептала она.

— Думаю, красный способствует аппетиту.

Не стала заострять внимание.

— С аппетитом у меня всё в порядке. Смотри, домашние пельмешки.

— То что доктор прописал. Со сметаной?

— Естественно!

С подносом мы встали в очередь. Рядом с такой красивой девочкой мне было невероятно комфортно. Я ещё, как последний собственник, приобнял Дану и целовал время от времени, показывая присутствующим, что моя красавица.

Не дал ей ничего нести, сложил всё на поднос и шёл за её белым платьем, когда она выбирала нам место. Выбрала уголок у окна. Оно выходило не на проспект, а на кусты у тротуара. Очень удачно, я бы тоже туда сел.

Я быстро прочитал мысленно молитву, чтобы Дана не заметила, перекрестил еду.

— Бабушка тоже так делала, — улыбнулась она мне, уловив мои действия. — Можешь не стесняться.

— Отец приучил, — всё же я стеснялся.

Никто из моих одноклассников и друзей в церковь не ходил. Да из школы от силы пять человек и то начальные классы, взрослые наотрез отказывались службы посещать.

Дана вела плечиками, сидела беспокойно. Так хотела кушать, что запустив пельмешку в рот, глаза закрыла от удовольствия и на время замерла.

— Ты любила бабушку? — приступил к обеду.

Глаз от неё не отрывал. И решил, что ладно… полюбуюсь на чудную девичью грудь... Уговорила. Сколько я на неё не буду смотреть? Так же красиво всё оформлено, как сладкое в корзиночке.

— Мамину маму больше, чем папину маму. Хотя они обе верующие были. Мамина мама меня пожалела, а папина нет. Она всё рассказала мне почти перед самой своей смертью. Два года назад. Мне пятнадцать было, папа из тюрьмы вышел.

— Что рассказала? — жевал я, стараясь не спугнуть её желание поболтать о личном.

Если честно, Дана с трудом душу открывала, были вещи, которых она сторонилась и, если что-то говорила, то морщилась, как от боли. Так она делала, вспоминая Кристину. Дана за подругу сильно переживала. Та осталась в интернате и была сверх доверчивой, доверчивее даже самой Даны. Сложно представить, что там за чудо.

— Ты только не говори никому, это между нами, — она нахмурилась и посмотрела в окно.

— Между нами, — кивнул я, сосредоточившись.

— Папа был плохим мужем, мама была плохой женой. Они сильно поссорились. Но папа с ней не развёлся, а она хотела уйти и сделала аборт в домашних условиях, — сказала это Дана очень просто. Хотя аборт был сделан над ней.

— Да. Я натуральная жертва аборта, — она посмотрела на меня.

В глаза смотрела, словно выискивала во мне что-то, пристально так, проникновенно, сканировала. От этого взгляда ещё при первом нашем знакомстве дрожь по телу. И не у меня одного. Она на всех так смотрела. Лицо её детское, но при этом глаза невероятные, словно женщине принадлежали взрослой, а то и старице древней. Вот за это её и недолюбливали, за какую-то неестественность и мистическую необычность.

— Выкидыша не было, — продолжила она, хлебнула вишнёвый компот, что выбрала. — Но меня она искалечила. Папина мама, считала, что это он виноват. И она права. Иначе как объяснить, что он с мамой остался. Инга родила, кормила меня грудью. Потом поняла, что я слишком больная. Папе заявила, что у неё нет специального образования, и она не может сидеть с таким ребёнком. А ведь, — Дана опустила ресницы и мне пришлось её ручку выловить, чтобы хоть как-то поддержать.

— Не надо, Мышонок, не рассказывай, — у меня сердце кровью облилось. Я не знал, что делать, как ей помочь!

— …мама была нужна, — в глазах ясных появились слёзы. — Она мне была жизненно необходима. И я не понимала, что я натворила. Стеснялась своих болезней, пыталась ей угодить, на коленях просила не отдавать меня в интернат. Но если ты человеку не нужен, то насильно любить себя не заставишь. Совсем недавно она стала проявлять ко мне интерес, больше дружеский. По магазинам, за покупками, по салонам, — она тяжело вздохнула и оставив ручку с мышонком в моих пальцах, продолжила кушать. — Но слишком поздно. У меня нет мамы. Папа есть, а эта женщина, которой ты очень понравился... Она чужая!

Богдана опустила голову и поджала губы, продолжила жевать.

Мне следовало понять сразу, что я очень понравился этой Инге. Поэтому она так на Дану при людях взъелась. Обидела Мышонка! Как защищаться в этом мире, если он полон вот таких вот... мамаш.

— Если она тебе никто, то и нечего на неё внимание обращать, — получилось слишком строго.

Вздымалась её грудь печально. Я ослаб, аппетит пропал. Нужно было менять тему. Я достаточно узнал о своей девочке, мне позарез хватило.

— Если бы у тебя был шанс стать кем-то другим в новой жизни, ты бы кем стала? — натянул улыбку на всё лицо.

Мгновенная смена настроения, она уже восхищённо уставилась на меня и тоже улыбнулась. С ней будет легко! Никаких обид на недели, полное примирение после любого неудачного разговора.

— Я, — она нахмурилась, подумала. — Я бы хотела быть эритроцитом.

Она ещё не договорила, а я уже искренне рассмеялся, закрыл глаза ладонью. Эта девочка меня умиляла, я не мог успокоиться, потому что приток счастья был беспрерывным.

— Ну и пусть я бы жила сто двадцать дней, зато как!

— Как?! — ржал я.

— В борьбе постоянной, нас была бы куча народа, мы бы вылавливали вражеских лазутчиков, гонялись бы за вирусами.

— То есть ты у меня скрытая воительница?

— Возможно, — румяный Мышонок лопала пельмешки, — А кем бы ты стал?

— А я стал бы ветром, — развалился на стуле и смотрел на неё, любуясь, — и жил бы я, пока жива планета, нигде бы не останавливался и всё видел…

Замолчал, потому что она уставилась на меня испуганно.

— Что? — насторожился я, пытаясь понять, что опять случилось с моей девочкой.

— Мы бы тогда… Мы бы не были вместе!

— О, блин, — выдохнул я, — как хорошо, что мы люди.

Я ухватил её за руку и потащил к себе.

Плевать на все правила этикета. Она будет сидеть у меня на коленях, и я буду кормить её с вилочки.

Через четыре часа Дану забрала мать. Перемать. Мы гуляли в центральном парке и прощались у фонтана. Женщина вышла из машины, но голоса на Дану не повысила. Я предупредил, если что-то будет угрожать, Мышонок срочно сообщит мне. Согласилась, но мать не боялась, потому что та действительно не имела никакой власти над ней. Моя прекрасная принцесса в белом развевающемся платье спряталась на заднем сиденье чёрного мерседеса.

И мир потерял краски, стало дико одиноко и немного страшно.

Чувство страха я пытался сбить молитвой. Пока шёл до ресторана Каримыча. Уже к вечеру добрался. В девять начиналась у меня работа, я вначале должен был играть на рояле в ресторане, затем уже на сцене выступать. Взял я у Каримыча крупную сумму в долг, поэтому придется, возможно, ещё и в выходные подкалымливать.

Про национальность Каримыча ничего сказать не мог, потому что он Адам Каримович Сидоров, вот такая смесь. Ни к одной диаспоре не принадлежал, но при этом умудрялся со всеми держать связь. Это его родной город, с моим отцом они вместе окончили школу, вместе поступили в краевом центре в университет, не разлей вода много лет, пока не женились. Каримыч угнал в Москву, отец обосновался здесь.

Приехал Каримыч совершенно недавно, у него в Москве свой бизнес, здесь он решил устроить ресторан и клуб своему старшему сыну от первой жены. У Каримыча три жены, восемь детей, при этом по паспорту он вовсе не женат, но всех троих таскает с собой, так что Сидоров он для отмазки. Ещё возле него тусовались родственники всех мастей, создавая свою какую-то непонятную общину или целый клан.

По приезде в наш город Адам Каримович первым делом решил навестить отца. Попал как раз в тот момент, когда Оля с соседями меня забрала из детского дома. В память о дружбе с моим отцом предложил на выходных подрабатывать. И я согласился. Никогда в этом заведении меня не оскорбляли, не обманывали. Наоборот, в ресторане можно еды на неделю взять с собой. В последнее время я не пользовался такой услугой, хватало на жизнь.

Так что неудивительно, что Каримыч переполошился. Прибежал в гримёрку сам лично. Низкорослый, смуглый уставился на меня большими голубыми глазами, сжал губы в рыжей с сединой бороде.

— Что? — нахмурился я.

— Сынок, а какое отношение ты имеешь к Тарасу Ляльке?! — возбужденно выкрикнул Каримыч, он вообще мужик эмоциональный.

Меня как ледяной водой облили. Я понял, что не могу сделать вдох полной грудью. Я не трус… Но стрёмно стало до дрожи в коленях. Все кричали мне про этого Тараса, но когда начал кричать сам Каримыч, я откровенно перетрухнул.

— А что? — шелестом спросил у дядьки.

— Столик снял. Сидит, ждёт тебя на разговор.

Я слишком много думал. Это ещё в детстве говорили. С другой стороны пытливый ум пока никому не навредил. Главное-то что?! Уметь рассуждать.

Сейчас такая волна пошла, твердящая о равенстве полов, о том, что парни, по сути, не должны соответствовать стереотипам, заложенным тысячелетиями. Мол, не все мужчины могут быть мужественными, и это на них сильно давит в моральном плане, они психически нездоровыми становятся. То же самое предлагают девушкам. Кто сказал, что девочка должна быть скромной и женственной? От этого все женские беды. И они правы! Вот правы и всё. Сколько таких примеров, когда ломали кротких парней, пытаясь сделать из них мужчин-спецназовцев. Сколько скромниц, вышедших из-под маминого крыла, погибло мгновенно в этой жизни.

Мне вообще какое дело? У меня семья была идеальной. Мама с папой страдали только от одного: не могли родить больше детей. И насколько я помню, меня отправили в лагерь, чтобы самим пройти школу приёмных родителей и подготовиться к ребёнку из детского дома. Чем это закончилось… Неважно.

Важно то, что я с детсва, благодаря родителям, твёрдо стоял на земле. Но насмотрелся, как люди рождались в странных семьях, где их откровенно калечили. И самое интересное, что чаще всего в семьях благополучных. Тянули детей по личному курсу, не глядя на то, что мальчишки и девчонки совершенно не оправдывали их надежд и сопротивлялись.

В итоге я пришёл к выводу: что всё идёт от воспитания и семьи.

Мне не хотелось быть сильным, не хотелось всего этого. Мои мечты о лёгкой спокойной жизни с гастролями и эстрадой так меня ласкали, что, когда я столкнулся с трудностями, оказался не готовым к ним. Меня, естественно, скосило горе, и я почти пропал в детском доме, где драться приходилось круглые сутки и доказывать, что ты парень, а не девчонка. Плевать на стереотипы и современное навязывание непонятных ценностей. Появилось желание быть парнем со всеми признаками, характером и поступками! А теперь, когда встретил Дану, мечтал стать настоящим мужчиной.

В этом и есть смысл всего существования, что у каждого своя роль. Такая, как Дана, должна быть под защитой настоящего мужика. И если я не буду соответствовать, то мне не место рядом с ней. Она уже под защитой взрослого, и я претендовал на эту роль, а сам пока из себя ничего не представлял. Моё самолюбие, гордость, самомнение таяли с каждым шагом, как я приближался к ВИП-зоне ресторана. Там, в стеклянной кабинке, стол с одним посетителем. Он ждал меня, чтобы поговорить.

Что папа скажет?

Я уже не уверен, что способен украсть у него Дану и устроить нашу жизнь. Уже ни в чем не был уверен, потому что очень сильно испугался.

Вспоминал отца, Каримыча в конце концов, духовного отца. Но ничто не придавало сил. Я струхнул так сильно, что хотелось убежать. Вот вам и хваленое: «Мальчик должен быть сильным, смелым, мужественным». Должен! Кому?!

Конечно, ему там за стёклами зеркальными хорошо. По слухам, ему сорок восемь лет. А мне всего девятнадцать… Там за спиной опыт, у меня за спиной крах и пепел.

Мне больно, мне страшно, я терялся. Собраться не мог. Да, со стороны никто ничего не видел, только внутри я навсегда сирота.

Быть сильным, смелым, мужественным… Кому должен?

Самому себе!

Мышонку я должен!

Смело вошёл в ВИП-кабинку.

Как держаться, когда этот здоровый амбал похож на медведя с помесью гориллы? Чёрная бородень, выбритые виски. Почти двухметровый. Он сидел, а всё равно видно, что огромный. Накачанные руки с наколками, футболка чёрная, под ней крест вырисовывался. Вряд ли стоило ждать от бандита хоть какой-то христианской совести. Хотя Дана ведь любимая дочь… В том-то и дело, в том-то и проблема моя.

Ну… Может, я тоже таким же стану через тридцать лет?

Эта мысль неожиданно меня спасла. Немного странное спасение, но стоило мне поставить себя на его место, как полегчало.

К моей девочке, к моему Мышонку клеится какой-то смазливый пацан. Надо обязательно с ним поговорить.

Нет, я бы себе Даночку не отдал. Вообще за спиной ничего, в бараке жил.

Дышать стало легко.

— Здравствуйте, — поздоровался я, вспоминая, как он меня в прошлый раз после этого с лодкой отправил в свободное плаванье, ничего больше не добавил.

Закрыл за собой дверь.

В кабине был круглый стол, вокруг него круглый диван. Воздух очень свежий: вытяжка работала отлично. Прохладно, кондиционер так настроен. Чувствовался запах жареного мяса. Стол был уставлен блюдами, и пил Лялька водку из двухлитровой бутылки.

— Здорово, — пробасил Тарас Лялька. — Садись.

****

Я прошёл к столу, сел на край дивана, Тарас оказался напротив меня.

— Выпьешь? — налил в пустую стопку водку.

— Нет, — твёрдо ответил я.

— Не уважаешь?

— Не пью. Совсем.

— А что так? – усмехнулся здоровый мужик и вылил из стопки водку себе в стакан. — Не научили у Светы на дне рождения? Всему научили, а пить нет?

— Нет, — спокойно ответил я.

— Обидел женщину, не приехал больше. Говорят, там серьёзные планы на тебя были.

Почему я надеялся, что мы поговорим о Дане и всё? Наивный. Естественно, как только я засветился с его дочерью, он проверил всё. И слухи в том числе. Хотя день рождения взрослой дамы, на котором я пел, как придурок, мечтающий понравиться… Понравился. Это чистая правда. Да, пригласили, да заплатили. Не только за то, чтобы спел и на пианино сыграл. Во всей этой истории самое неприятное то, что, когда Витя Рекрутов подрос, узнал об этом. И растрепал.

Да, там у тёти Светы были серьёзные планы. Хотела протолкнуть меня в шоу-бизнес. Но если только местного разлива, потому что слабовата она звёзды зажигать.

— Где мои семнадцать лет, — усмехнулся Тарас. — Мне б такое счастье в твои годы, я бы хлебалом не щёлкал. Прошёлся бы по безмозглым курам, оттолкнулся бы от них.

— И куда? — разозлился я. — Куда с таким разгоном? В курятник?

Тарас поднял на меня стеклянные голубые глаза. У Даны не такие, у неё серо-голубые, мягкие что ли, а здесь острые, режущие, бездушные. И то, что мужик выпил, делало его взгляд жестоким.

Он потянулся к телефону и нахмурил широкие брови.

— Папочка, посмотри, какого мышонка подарил мне Илюша, — прочитал он вслух. — Смотрю на мышонка и думаю, откуда ты взялся Илюша? Тебе от моей девочки что нужно?

Скулило что-то ниже живота, такие, как Тарас, сказали бы: «Очко сыграло, бзданул». В груди что-то оборвалось. Моя задача: внешне не показать, что я реально струхнул.

Волосы рукой назад откинул и смело посмотрел монстру в глаза.

— Я хочу жениться на Богдане.

— А ты кто такой?

Я заметил, что он в свою густую бороду улыбнулся.

— Илья Анатольевич Ветров, — недрогнувшим голосом представился я. — Пока в школе учусь.

— Но ты её старше, — продолжил ужинать папа Даны.

— Да, на год. У меня будет квартира, этим летом дадут. Поступать будем с ней. Она на дизайнера, я в консерваторию.

— Почему на дизайнера? — нахмурился мужик. — Она хотела стать экономистом.

— Это вы хотели. Она хочет рисовать.

Тарас оторвался от ужина и развалился на диване, растянув мощную ручищу по спинке. Это сколько ж мне жрать надо и качаться, чтобы вот такие руки были? Но в росте я ему не уступлю через пару лет. Я до сих пор рос.

Зачем я мечтал стать таким?

Чтобы Дана не чувствовала разницы?

— А жить на что?

— Я зарабатываю.

Надеялся, что не спросит, сколько. Потому что для его девочки это ничтожно мало. А ещё если рассказать, что меня подкармливают в этом ресторане и в церкви… Ведь он мог уже это узнать. Я неделю летал влюблённым ветром, а он меня изучал. Но больше всего поразило то, что Тарас не заострил внимание на той жуткой ночи, где я реально попал. Для мужиков это весело, залететь к женщинам на растерзание. Только не для меня, который был после этого на грани женоненавистничества. И это самый страшный косяк в моей жизни, если Тарас считает, что это ерунда, тогда не за что цепляться.

— Девочка растёт и запросы тоже, — после раздумий сказал Тарас.

— Когда девочка вырастет, я уже буду зарабатывать. Могу постараться очень хорошо заработать.

— Постарайся, — он пальцем почесал бритый висок. — И кем собрался работать?

— Пока не думал, — обманул я. Если честно, перебрал кучу вариантов. Всё вело в шоу-бизнес.

Жизнь такая штука, что если ты не хочешь жить один, придётся поступиться принципами. Вся наша жизнь — сплошная жертва. Не захочу ради неё шевелиться, буду жить без неё.

Это чётко читалось на жутковатой роже Тараса Ляльки.

— Нет. Я… я не буду выступать на эстраде. Меня шоу-бизнес не интересует.

— Так я тебе не предлагал это, — неожиданно ответил папа, свернув весь разговор в другое русло и разрядив одной фразой всю атмосферу. — Мне тоже не нравится, что мой будущий зять петухом по сцене скакать будет.

Я не выдержал, усмехнулся.

— Богдане сказал, чтобы только меня слушалась. И так было, пока несколько дней назад моя крошка-Мышонок не заявила, что отныне она слушается меня только одним ухом, другим какого-то Илюшу, — он басовито рассмеялся. И смех его казался ободряющим. — Знаешь, что она болеет?

— Да, она мне всё рассказала… Ну, как всё. Я готов взять ответственность. Мне только узнать диагноз.

— Узнаешь, — поник головой мужик. — Не генетическое заболевание. Инга отравилась во время беременности, это привело к патологии развития. Дана до четырёх лет не разговаривала. Всё что ты видишь, Илья Анатольевич Ветров, это работа профессиональных врачей. Она не должна так говорить, она не должна так двигаться. С её синдромом люди неуклюжие, движения неловкие. А я видел, как вы сегодня танцевали. И я уже не уверен, что ей правильно поставили диагноз. Не мог я её оставить на Ингу, поэтому, как только начались неприятности, отдал в интернат. Это непростое заведение, там все девочки больные. И все из богатых семей. Под присмотром врачей и учителей. Она оттуда вышла почти здоровой. Ты справишься. Знать бы только, что без корысти ты к ней подъехал.

— Она подъехала, — улыбнулся я. — Я просто подошёл три месяца назад, Дана на меня не взглянула, а неделю назад сама пришла. Просто она слушала музыку, которую я залил полгода назад в Интернет.

— Отец и мать у тебя людьми были. В монастырь твой ездил.

У меня челюсть отвисла. Ничего так папа подготовился. Думаю, мою медицинскую карту тоже посмотрел.

— Хорошо о тебе отзываются люди, а нелюдей я слушать бы и не стал.

Лялька достал из кармана куртки связку ключей и три пластиковые карты. Одна была банковская, две визитки. Послал мне по столу. Я прихлопнул этот набор рукой.

— Время тебе даю до утра. Пока пляшешь и поёшь, думаешь. Если передумаешь, Каримычу оставишь ключи и карточки.

— Не передумаю, — твёрдо заявил я.

— Завтра поедешь в Москву, телефон на карточке есть. Человечек мне по гроб жизни должен, так что поможет тебе. Позвонишь Дане, скажешь, что папа послал, и ты поехал, чтобы училась и не прогуливала, а то уже собралась в школу не ходить. На следующей неделе, в субботу, у неё день рождения. Отпразднуем, жить к нам переедешь временно, Ингу не бойся, близко не подойдёт.

Знал? Знал, с кем жил, и не разводился. Это либо любовь, либо выгода непонятная.

— В понедельник в ЗАГС пойдёте, — продолжил Тарас. — Распишитесь. Она возьмёт твоё отчество и твою фамилию. После этого уезжаете в Москву, там переведётесь в ближайшую школу и её окончите. Поступайте, куда захотите.

Он поник, на лице появились десятки морщин, и с этим старческим выражением лица очень ярко стала выделяться седина в его чёрных волосах.

Я тяжело сглотнул, во все глаза смотрел на него. И когда с ним взглядом встретился, понял… Понял, что времени в обрез. Понятливый, можно не пояснять.

Он ещё говорил, объяснял, рассказывал. И я согласился.

Выступал в эту ночь без особого огонька, предупредил Каримыча, что больше не приду и вернул ему деньги. О том, что женюсь, ничего не сказал, попросил, чтобы никто не узнал, что я с Лялькой разговаривал.

Именно так сбылась моя заветная мечта. Так изменилась моя жизнь, и я стал мужчиной, на которого была возложена миссия ухода за девушкой, будущей супругой. И улыбка не сходила с губ. Я осознавал всю ответственность и сложность этого, но мне казалось, что в любви и во взаимности я всё перетерплю. Уж если один столько вынес, то с Мышонком тем более перенесу.

Домой возвращался в четыре часа утра. Вначале шёл медленно. А потом рванул со всех ног в сторону своего барака. Он горел.

От автора: Дорогие читатели, вынуждена повториться. Данное произведение задумывалось как трагедия без ХЭ. Но в процессе я влюбилась в своих мотыльков так сильно, что захотела им взаимной любви навсегда. Трагедия остаётся в этой книге, вторая «Год Ветра» будет повествовать о невероятно нежных отношениях, будет она 18+ и появится сразу, как только будет закончена эта. Следующая глава – трагедия. Если вы не уверены, что сможете спокойно перенести все испытания вместе с героями, а они будут жестокими, пропустите, пожалуйста, следующую главу и подождите выхода продолжения в новой книге.

Горел корабль и мосты.

Дана

Инга сказала, что я ей больше не дочь, со мной она общаться станет. И можно было подумать, из-за Ильи и что я её не послушала в школе. Нет! Потому что я рисовала её в чёрном платье, а на нём было около двадцати оттенков разных цветов, и она не поверила, что я так вижу. Такую безвкусицу она бы не надела, лоскутные платья нынче не в моде. Обиделась.

Все думали, у меня диагноз такой, даже дурой называли, а на самом деле я не дура вовсе, отходчивая и зла не держала. Это в родительницу. Она вообще меняла гнев на милость очень быстро, только Инга не любила никого и ничего, кроме денег, но это уже папа виноват. Нельзя было насильно девушку в ЗАГС тащить.

Это не моя жизнь. Мне больше повезло, у нас с Ильёй взаимная любовь.

У меня нет мамы. Но я бы хотела её иметь. Вот рисовала себе акрилом на холсте. Несложно вовсе. Я мамочке глаза умные придумала и улыбку робкую. Стояла она, невероятная красавица, с распущенными светлыми волосами, в платье чёрном по колено, что обтягивало идеальную фигуру. Морда мерседеса торчала. Пока это было всё. Немного тень у туфелек на каблуках накидала, вроде как земля под ногами.

В моей комнате играла любимая музыка. Илья прислал сообщение: «Мышонок, ложись спать, я работаю, утром напишу».

Давно прислал. Уже за полночь, а мне не спится. Проблема моя была в том, что я увлекающаяся. Вот пришло в голову нарисовать картину, и, похоже, меня утром будут от неё отрывать, или я отрублюсь у ножек мольберта. Не могла перестать рисовать.

Затянуло!

Мне невероятно нравилось.

Сидела я в мягком спортивном костюме с кошками. Капюшон с ушами накинула на голову. Ноги босые. На тарелочке бутерброды, в чашке чай остыл. За окном чернела беспроглядная ночь. Вот в такую безлунную темень красиво небесные фонарики запускать.

От постоянного сидения заболела попа, и я поднялась, чтобы размяться. Места в комнате вообще не было, так что я нечаянно испачкала покрывало, начала его оттирать.

Хозяйку в дом мы не наняли. Папа заказал жену на час. Пришло целых четыре жены. Всё убрали, чистоту навели, бельё постирали, высушили, погладили, приготовили еду.

Так что покрывало, скорее всего, мне стирать.

Я только рада!

Обожала домашние хлопоты. Потому что ничего делать не умела, всему училась, а это всегда интересно.

В мою комнату вошли без стука.

Вроде родители спали. Я с пледом в руках повернулась к входной двери и замерла, послушная большой руке в чёрной перчатке прислонилась к стене у шкафа. Руки вверх подняла, выронив покрывало на пол, и смотрела во все глаза на пистолет с глушителем.

Мужчина был одет во всё чёрное. И я бы очень радовалась, если б это был спецназ или другие представители власти. Но… увы. Черная балаклава прятала лицо. Он приложил палец к тому месту, где должны быть губы. Я глянула на него и тут же спокойно отвернулась.

Раскосые зелёные глаза, как у кота, выдали его с ног до головы. Олег Измайлов ногой повернул к себе мольберт. Посмотрел на портрет мамы.

— Ты ей польстила, — прошептал он. — Не бойся, Мышонок. Сейчас посидишь в комнате, я через полчаса приду и заберу тебя.

Он не хватал меня, не пинал. Чуть тронул плечо, и я послушно пошла туда, куда он велел.

Недалеко пришлось идти. Он отвёл меня в комнату напротив. Когда вышли в коридор, снизу доносился истошный вопль Инги. От этого выступили слёзы на глазах.

Комната напротив оказалась пустой. Стояла кровать незаправленная, в шкафу ничего не было.

— Богдана, всё будет хорошо, — сказал на прощанье Олег Измайлов и ушёл, закрыв меня на замок.

Я прошла к окну и открыла его. Посмотрела вниз.

Наверное, то, что обо мне думали, как о дебилке, меня защищало и спасало. Никто не ожидал от меня решительных действий. Я аккуратно вылезла в окно и зацепилась за водосточную трубу. Этот дом — крепость. Его строил какой-то фанатик средневековых замков, так что и водосточные трубы этого дома должны были выдержать пару ударов катапульты.

Спускалась по трубе вниз.

Не предполагалось, что я на такое способна. Олег придумал себе девочку-дурочку, влюблённую в него. Я, по его мнению, несостоятельная. Не понимала, что происходит? Послушно должна его ждать? Не буду сопротивляться?

Я должна была в полицию побежать…

Только вот проблема, папа не велел связываться с полицией. Своим заявлением я могла навредить папе, хотя, если предположить дальнейшее развитие событий, хуже уже не будет.

В главные ворота я не пошла, там дежурили мужчины. Собак убили.

Я прошла к открытой калитке, что вела на пристань. На самой пристани курили двое охранников. Я мышкой прошмыгнула в сторону и попыталась пролезть между ёлками, кустами и колючей проволокой.

Получилось, только поцарапалась, порвала штаны.

Раз папа мне не мог сказать, что делать, значит, дорога моя к Илье.

Я быстро бежала. Бег способствует возникновению новых нейронных связей в голове… О чём это я? Ненавижу свою фамилию! Я ненавижу, когда меня так называют, фамилией этого бандита, который сел на пять лет. Только пять лет сидел за убийство, пока следствие шло. Не смогли доказать. Мне так больно! Мне так страшно. Я говорила папе об этом. Говорила, что не хочу, чтобы у меня была такая плохая семья. А он: «У некоторых и этого нет». У Ильи такого не было. Что, разве плохо?!

Меня не пугало, что я останусь одна. Теперь я не одна, это точно. Меньше всего я хотела попасть к Олегу Измайлову в рабство. Это страшный человек! Что придёт в его голову, я даже фантазировать не хотела. Беззащитным мышатам лучше не попадать в жестокие руки.

Сердце раненой птицей билось в груди. Кровь вскипала от бега. Я не чувствовала, как жгло холодом ступни голых ног.

Бежала не по центральным улицам, выбирала подворотни и парки. Оглядывалась, боясь увидеть страшную чёрную машину.

Страшно было так сильно, что казалось больно. Я нахмурилась, зажмурилась, распахнула глаза. Но ужас не исчезал, продолжал впиваться в кожу мелкими острыми иглами, подгоняя меня.

Выбежала из парка и рванула в сторону нашего с Ильёй дома, на бегу соображая, почему так шумно в очень раннее утро. Точнее, ночь ещё не закончилась, часа четыре было.

Машины с сиренами пролетели мимо меня. Вначале скорая помощь, потом две пожарные машины.

У меня сердце сжалось. Такое я не перенесла бы. Что я буду делать? Если папы и Ильи не будет, куда пойду? В интернат меня не возьмут, и Олег будет искать.

Я добежала до барака, там вываливали жители на улицу, спасали своё добро. Крыша была объята пламенем, горела дальняя часть общежития. Ярко на фоне чёрного неба.

— Отопление отключили, — услышала я чей-то голос.

— Специально, чтобы обогреватели включали и погорели.

— Конечно, теперь в два раза меньше квартир выдавать.

Я в панике оглядывалась по сторонам. Искала знакомых. Увидела. Не очень рада этому оказалась.

Нетрезвая Оля с нетрезвым бывшим мужем не понимали, где очутились. Опять сошлась с Пахомкиным. Олин Паша руку на плечо её кинул и кашлял: наглотался дыма.

Я нетерпеливо оглянулась по сторонам, подпрыгнула на месте и рванула в подъезд.

Дураки какие! Выбежали, а ребёнка оставили! А если Ветер в комнате?

— Куда?! — орал мне какой-то мужчина.

Я пробежала мимо него вверх по смешным прогнувшимся ступенькам, которые мне «улыбались». Люди вниз, я наверх.

Там уже дым кругом. Вода на кухне шла. Я сняла свою кофту от костюма, осталась в белой майке. Под кран с холодной водой сунула ткань. Замотала кофту на лице. А дым глаза щипал.

— Илья! Ты здесь?!

Необязательно, что Илья был дома. Скорее всего и не было его в комнате. Но я проверила на всякий случай. Подбежала к его двери, под ковриком лежал ключ. Вот так у него всё просто. Брать там нечего было. Гитара без струн, запас в три пачки лапши быстрого приготовления. Не боялся, что кто-то войдёт.

Как я и думала, Ильи в комнате не оказалось, отчего я стала радостной. Сорвала с его кровати покрывало и побежала в комнату напротив.

Ребёнок плакал.

Дураки! Какие же они… Зачем так пить?!

Из глаз слёзы градом. Лёшенька вылез из кроватки. Комната была задымлена сильнее, чем коридор. И спасло малыша то, что он на пол лёг. А дым вверху клубился, страшными космами ползал по высокому потолку. Искрился и трещал электрический счётчик в углу.

А потом упало что-то тяжёлое с чердака в коридор.

Балки стали падать?

Я впопыхах ребёночка на руки взяла, свою кофту ему на лицо приложила, сама дыхание задержала. Выскочила в коридор, а там меня пламенем обдало. Жарко стало. Ильюшина комната горела.

Корабль наш с любимым…

Огонь охватывал с невероятной скоростью занавески, стулья, кровать. Горели подушки. Красный петух пожирал всё на своём пути, искорками разлетелись перья. Чёрный дым плясал и пульсировал, подбадривая пламя уничтожать всё…

Страх сковал.

Если бы ребёнок мертвой хваткой не вцепился в меня, я бы, наверное, пропала. А так пальчики мне в шею впились, сделав больно.

Я Алёшеньку в одеяло замотала и рванула назад, потому что это был единственный выход. Схватила стул и с рёвом швырнула в окно.

Ворвался в комнату свежий поток воздуха, на нём веселее стало гореть всё вокруг.

Зажмурившись, я побежала к окну . Голова странно стала работать. На выживание. Нужно было хорошо прыгнуть, потому что я могла достигнуть дерева, что росло почти впритык к общежитию. Как у окон в комнате Ильи. Не навредить ребёнку, не выронить его и самой не упасть.

Я много тренировалась, меньше всего мне хотелось, чтобы люди вокруг узнали, что я Аспи*, их ведь видно, если приглядеться. Я не хотела. Моя мечта, чтобы мне все диагнозы сняли. Мало ли что отставала в развитии в далёком детстве. Я нормальная!

Но кого это уже интересовало. Горело покрывало. Я испугалась. Ухватилась за скользкую ветку, с трудом удержалась. Чуть не упала.

Хорошо, что ноги голые, как-то более устойчиво получилось удержаться. Покрывало скинула с ребёнка и вниз с дерева поползла.

Горел барак, на его фоне мои пальцы казались тёмными и тонкими. Капали с запястья серебряные капли. Расплавились браслет и мышонок.

Я стала видеть урывками.

В ушах шелест и треск огня. Перепуганное лицо Ольги, которая обнимала Лёшеньку. Потом женщины, мужчины… Пропадал слух...

Я видела Илью.

Улыбнулась ему, он так сильно кричал, а я не слышала. Лицо его красивое, ужасно искаженное горем… В глазах беснующийся огонь, как лава, вытекал со слезами. Он стал рвать на голове волосы и упал передо мной на колени.

Так переживал…

Зачем?

Ему дадут квартиру...

Я смотрела, как бабушка выливала на меня поток воды из ведра. И только после того, как вода прикоснулась к моему горящему телу, я ощутила адскую боль.

_______________

Аспи* - люди с синдромом Аспергера.

*****

Я почти ничего не понимала. Вспышками воспоминания. Боль, лица, ожоговое отделение. Туман. Анализы сдавала, отключалась периодически.

Меня уложили на ожоговую кровать. Она создавала ощущение невесомости, внутри неё циркулировал песок, поддерживая температуру моего тела. Я словно парила в облаке, ещё и сильнодействующие обезболивающие вкололи. И казалось мне, что я в ином измерении.

Врачи ждали, выдержит ли организм капельницы.

Голос Ветра.

Удалялся.

Скрипел штробас:

— Есть хоть какой-то шанс?

— Пятьдесят на пятьдесят.

Они тогда не сказали, что выжить — это полбеды, беда в реабилитации…

Зачем жить? За что бороться, если он шепнул мне на ухо:

— Я должен ехать в Москву.

Он должен. Кому? Так, ради удовольствия. Никто не будет сидеть с обгорелой девушкой. Если бы за мной было хоть что-то: имущество, банковские счета, машина…

Иногда нужно уметь признавать, что тебя обманули.

Если бы мама не бросила меня на чужих людей, я бы не получила такую задержку в развитии. Она не любила меня, я была ей не нужна. Если б Ветер остался рядом со мной, может, не пришлось бы лежать в реанимации четыре месяца.

Красивый… Потрясающе талантлив. И мама моя была красивая и очень обаятельная. Они созданы сами для себя. Мне не стоило претендовать на их любовь.

Мне нельзя было даже смотреть в его сторону…

Кровать и эти капельницы привели к галлюцинациям. Но никого из персонала это не удивило. Нормально для ожогового центра.

Я видела, как плыл по морю горящий корабль, как падали с плеском в воду солнечные батареи с его крыши, как уходила под морскую гладь охваченная огнём кровать.

Горели мосты где-то вдалеке. Мосты, что вели к его сердцу. Теперь вели в Москву, где сердце Ветра съедят десятки тысяч поклонниц, а я останусь обугленной на этой странной кровати из песка и воздуха…

Допрос проводил мужчина в присутствии моей сиделки. Сиделку звали тётя Ира. Мне неприятно, что пришлось называть её тётей. Но отчество она не сказала. Да и говорить я вскоре перестала.

Родителей моих убили. Перед смертью отец переписал всё имущество и банковские счета на постороннее лицо. И лицо это появилось у меня через день после следователя.

Олег Измайлов.

Пришёл похвалить меня за то, что не сказала полицейским, кого в доме отца видела. Он привёз мои вещи: документы, немного одежды. Ничего нужного. Телефон не взял, компьютер тоже.

— Дура, — ныл Олег у изголовья, — куда же ты побежала! Я же для тебя готов был измениться. Что теперь… Врач сказал, умираешь. Жалко дурочку маленькую.

А я подумала, что лучше так, чем у него в рабстве.

Олег приходил потом ещё, я отворачивалась и начинала стонать от страха. Он уходил. Подарки присылал. Я ни один не открыла.

Тётя Ира. Она одна осталась. Кормила меня, хотя правая рука не была забинтована. Всё время испытывала холод, особенно после перевязок. Мёрзла я страшно. Ира мне носки связала и свитер. Чай горячий давала с малиной.

Восемь операций по пересадке кожи. Из реанимации в больницу, но не в этом регионе, поэтому переезд я перенесла очень тяжело. Видеть никого не хотела, тётя Ира меня покинула. Операции… Боль… Страшно.

Реабилитация страшнее самого ожога. Как оказалась в психиатрической лечебнице не поняла. Очнулась однажды, а на меня огромными грустными глазёнками смотрит Кристина.

Я подумала, что опять галлюцинации.

— Я тебе под паспорт положила пять тысяч рублей, — шептала она. — Приезжай ко мне.

И ушла. Это был Новый год. И я почему-то подумала, что можно попробовать выжить. И начать всё заново. Вот Кристина нашлась, и пять тысяч есть…

Нужно жить.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5