Кукольный дом [Эдвард Ли] (fb2) читать онлайн

Наши переводы выполнены в ознакомительных целях. Переводы считаются "общественным достоянием" и не являются ничьей собственностью. Любой, кто захочет, может свободно распространять их и размещать на своем сайте. Также можете корректировать, если переведено неправильно.

Просьба, сохраняйте имя переводчика, уважайте чужой труд...

Бесплатные переводы в нашей библиотеке:

BAR "EXTREME HORROR" 18+

https://vk.com/club149945915

или на сайте:

"Экстремальное Чтиво"

http://extremereading.ru

ПРЕДИСЛОВИЕ

Моим любимым писателем ужасов всех времён является М.Р. Джеймс. За исключением, может быть, Лавкрафта, Рэмси Кэмпбелла или Эдварда Лукаса Уайта, я не знаю ни одного писца сверхъестественного, чьё чистое прозаическое искусство раскрывает самые далёкие пределы английского языка. По этой и многим другим причинам я читал Джеймса больше, чем любого другого писателя. Я прочитал всё, что он написал, десятки и десятки раз. За последние десять или около того лет я не проводил ни одной ночи, в которой я не мог бы уснуть, не прочитав пару страниц Джеймса. Я - Джеймс-наркоман! Однажды я читал «Ясень» двенадцать ночей подряд, взял перерыв на одну ночь, чтобы перечитать «Крысы в ​​стенах» Г.Ф.Л., а на следующую ночь снова прочитал «Ясень». Это довольно странно, не правда ли?

Назвать мою любимую историю Джеймса совершенно невозможно. Все они мои любимые, даже его очень немногие неудачники. Тем не менее, первое место в списке должен был бы занять «Кукольный дом с привидениями». Звучит не очень интересно, правда? Кукольный дом? Подумаешь, большое дело! Что ж, я гарантирую вам, это большое дело, и когда вы проснётесь в предрассветные часы от вещей совершенно неприятного характера, вы вспомните мои слова.

У меня сложилось впечатление, что стиль Джеймса - один из самых трудных для подражания, но после ряда пародий на Лавкрафта я теперь считаю необходимым попробовать и Джеймса. Я попытался смоделировать его технику и «карикатурировать» его голос и персонажей, интенсивно используя реконструкцию его гениальных фраз. Конечно, в моей истории есть элементы, которых нет в работах Джеймса, а именно откровенный секс и насилие. Я могу только надеяться, что великий дух этого человека простит меня.

Добро пожаловать в мой кукольный дом, и да здравствует М.Р. Джеймс!

Эдвард Ли,

14 июля 2015 года,

Ларго, Флорида.

Посвящается Тому Пиккирилли. Покойся с миром.

ЭДВАРД ЛИ "КУКОЛЬНЫЙ ДОМ"

Если вы вернётесь на некоторое время назад, вы вспомните, как я рассказывал о любопытном повороте событий, о котором мне поведал знакомый, человек, которого я назвал мистером Д., и о его приобретении у продавца, репутация которого довольно сомнительная... Что ж, скажу только, что это было выдающееся «приобретение». Я упомянул об этом только в качестве относительного намёка (в надежде разжечь аппетит читателя к рассказу?), но сейчас приостановлю повествование того, что напрямую связано с этим приобретением. Я хочу сказать, что про этот случай я узнал от друга моего друга в том, что небрежно называют «курительной комнатой» в отеле «Globe Inn» недалеко от Бернстоу. В этом приключении, если его можно так назвать, участвовал богатый наследник по имени Реджинальд Лимптон (имя не выдумка). Что касается характера мистера Лимптона, я подозреваю, что читатель будет достаточно проницателен, чтобы составить очень быстрое суждение о нём, и, тем не менее, может быть оправдано добавить небольшое замечание и (чтобы не казаться намеренно невнятным - авторов легко обвинить в этом), сделаю метафору, сказав, что всевозможные банальные человеческие переживания в самых редких случаях могут стать вместилищем некоторых тёмных и очень необычных трещин, и именно на одну такую ​​трещину мистер Лимптон случайно наткнулся...

«« - »»

Насколько я могу судить, происхождение этого вопроса датируется летом 19-го года - поистине жемчужине лета, отличающейся слишком яркими цветами, лазурным небом и продуваемыми ветрами полями, траву которых можно описать только как безумно зелёную. Это был один из тех дней, о котором жена Лимптона, Мэри, часто говорила за завтраком:

- Хороший день для жизни, не правда ли, дорогой? Кто может сомневаться в существовании Бога в такой день?

Что ж, Реджинальду Лимптону нечего было сказать о подобных наблюдениях, потому что он очень сомневался в существовании верховного божества, в частности Бога, и духовности над всем. И он явно не был из тех людей, которые могли оценить естественную красоту в любом виде. Он отдавал должное материальному богатству, мирским удовольствиям и Всемогущему Фунту. Эти и только эти компоненты жизни имели для Лимптона смысл; и так же, как он мало нуждался в нематериальном почитании, он мало нуждался в жене, а именно в Мэри. Для женщины, над головой которой пролетело пятьдесят лет, Мэри сохранила изрядное количество физических чар, которые благословляли её в юности (на самом деле, очень немногие друзья Лимптона в клубе всегда намекали, что Лимптон должен быть счастливчиком). «Такая птица у тебя на насесте», или «просыпаться с парой молочных бидонов, что вроде тех, что она повесила на груди» и так далее. Мэри была из Уорикшира: массивная грудь и изгибы фигуры, склонной к лишнему весу, который пришёл в бóльшей части в среднем возрасте (сам Лимптон, однако, с его более чем ста двадцатью килограммами и признанной любовью к гастрономии, выглядел более чем пышно). Она была тихой, вся в себе со своими медитациями и религией и почти невидима для Лимптона. Это ему и нравилось. И, надо отдать ей должное, она содержала дом в порядке: присматривала за безупречным жилищем, вела постоянное домашнее хозяйство и готовила самые блестящие «Сосиски в тесте» и пирог со стейком и почками, которые он когда-либо пробовал.

Лимптон, кстати, имеющий фамилию богатых предков (когда-то титулованное имя, происходящее из Старого Суррея), прихрамывал. Другим, в том числе и Мэри, он приписывал это «фрагментам снарядов в Вердене, этим кровавым гуннам», но он уверял, что «отправил на тот свет десятки этих дьяволов»; однако по правде говоря, Лимптон не участвовал в Великой войне и никогда не был назначен в качестве военного. Его хромота была результатом падения с домика на дереве в детстве, когда самая верхняя ступенька лестницы прогнулась под его избыточным весом. Поэтому Лимптон хромал в обеденный уголок, где он и его жена находились в несущественной компании во время завтрака.

- А что ты делал в это прекрасное летнее утро, дорогой? - спросила Мэри со своего обычного места за чайной чашкой.

Лимптон взял со стола доставку почты.

- О, обычные дела, моя дорогая, обычные дела, - последовал его косвенный ответ.

Он пролистал почту и выделил один плотный конверт, который обещал заинтересовать его.

- Я осмотрел территорию и обнаружил, что она находится в разумном порядке, поболтал с Левенторпом по соседству, затем немного прогулялся, вспомнив, что доктор советовал по поводу упражнений.

Однако этот ответ на вопрос Мэри, как и многие другие, был откровенной ложью. Он не тренировался, не осматривал территорию и не разговаривал с их угрюмым соседом; вместо этого Лимптон мастурбировал в своём кабинете, думая о юной и симпатичной дочери Левенторпа. Потом он выпил вина и ещё немного поспал.

- А теперь, - добавил он, - я хочу стереть пыль со своей коллекции.

Однако это замечание не было ложью, потому что он намеревался сделать это после чая.

Далее читатель логически задаётся вопросом, какие именно вещи составляли «коллекцию» Лимптона - или, нет, я оказываю вам медвежью услугу. Название этой истории уже вам всё сказало.

Мэри налила чай, скрывая ухмылку, вызванную тем фактом, что её муж совершенно не обратил внимания на её состояние без бюстгальтера; и это состояние, вместе с её нарядным летним платьем лавандового цвета с глубоким вырезом, раскрыло образ груди, который многие мужчины могли бы носить в памяти очень долго. Действительно, этими мясистыми шарами можно было выкормить множество млекопитающих, но каждый шар оставался высоким и красивым, даже по прошествии полувека.

Лимптон, по своему обыкновению, не обращал внимания; Мэри подозревала, что она вполне могла быть полностью обнажённой, а её муж не моргнул бы глазом, как в поговорке.

Он осторожно открыл конверт.

- Это от того человека, Бритнелла, не так ли? - заметила Мэри. Ради шутки она добавила: - Я надеюсь, что он нашёл для тебя новое интересное дополнение, дорогой.

Лимптон не слышал её, а если и слышал, то игнорировал. Из конверта он достал довольно длинный ежеквартальный журнал, который очень ждал: текущий каталог компании «Бритнелл и сыновья», возможно, главного перекупщика во всей стране всевозможных предметов искусства. Лимптон сделал одни из лучших покупок своей знаменитой коллекции у этого Дж. Бритнелла, включая совсем недавние - и за значительные суммы - знаменитый кукольный дом Мерриуэзер (около 1784 года); и дом Эппинга (около 1850 года); и поместье Сьюита (неизвестного года). Вверху каталога компании было не что иное, как личное послание, напечатанное самим хозяином:

Мой уважаемый друг!

С удовольствием сообщаю Bам о четвёртой записи с конца соответствующего каталога. Для Bашего удобства я обвёл её красным кружком и буду рад предоставить любую дополнительную информацию, которая может Bам понадобиться, например, историю продавца, условия доставки и так далее.

Искренне Ваш,

Дж. Бритнелл.

Это могло быть дополнительным удовольствием в этот день. Поскольку Лимптон был скорее особым, чем постоянным клиентом, он получал эти послания время от времени, заплатив ежегодный гонорар продавцу за подобное, чтобы он, Лимптон, мог иметь возможность исследовать соответствующие объявления первым, до того, как их увидят рядовые покупатели. Бритнелл не делал таких рекомендаций легкомысленно; следовательно, его авторитет в таких вопросах был безупречным. Поискав несколько секунд, Лимптон нетерпеливо обнаружил указанное объявление, обведённое красным.

СРЕДСТВА ОТ ПРОДАЖИ ПОЙДУТ НА МЕДИЦИНСКИЕ РАСХОДЫ! 

Образцовый кукольный дом, в очень хорошем состоянии, 1690 год.

С фигурками и аксессуарами, цена 500 фунтов.

Создан и расписан Ланкастером Паттеном...

Этот последний пункт информации почти шокировал и без того перенапряжённое сердце Лимптона.

Этого не может быть! - подумал он.

Он действительно счёл необходимым опустить руку на чайный столик, чтобы успокоиться.

- Документально подтверждено, что Паттен построил четыре кукольных дома...

- Прости, что, дорогой? - сказала Мэри на его слова.

Она сгорбилась, то ли от холода, то ли в тщетной надежде, что муж наконец заметит её захватывающее декольте.

- Ланкастер Паттен. Возможно, он - Юлий Цезарь "миниатюрных" мастеров и строителей кукольных домов. Фактически известны только три его работы: Легерски в Кракове, Тидуэлл в Стокгольме и Пирс в Америке, - Лимптон в изумлении недоверчиво пересказал историю. - Но когда он продал свои первые три работы, все первоначальные покупатели сделали всеобщее наблюдение: что он создаёт четвёртую, можно сказать, свой Magnum Opus^[1]. Величайшую работу своей жизни. Его единственный дневник сохранился в музее Шепли. Я был там и читал его. В последней записи от 30 апреля 1690 года Паттен написал эту строчку: «Наконец-то я закончил! Дом готов!»

Во время его речи Мэри переместилась со своего обычного места на место, ближайшее к мужу, и нежно провела рукой по задней части его бедра, где она остановилась на массивной ягодице.

Она изобразила энтузиазм:

- Как замечательно! А твой человек в Лондоне, Бритнелл, выставил на продажу четвёртый дом?

Лимптон смотрел вдаль.

- К сожалению, не знаю... но в одном из его объявлений утверждается, что... - его глаза вернулись к странице:

НУЖНО УВИДЕТЬ, ЧТОБЫ ПОВЕРИТЬ!

Все желающие приветствуются.

Нет необходимости в предварительной записи.

Спросить мистера Брауна, 6 Олд Пост Роуд, Западный Сассекс.

За долю секунды до того, как рука Мэри скользнула к промежности Лимптона, он быстро переместился к книжной полке, осмотрел корешки и с некоторой тревогой вытащил свой экземпляр «Путеводителя по Сассексу» Мюррея. И после нескольких перелистываний страниц:

- Какая удача! В Западном Сассексе это прямо на границе! Девять миль или меньше. Я должен поехать туда немедленно!

Кремовые плечи Мэри поникли.

- Ты должен? Сейчас? Прямо в эту минуту?

- Боюсь, что да, - заверил Лимптон, сгибаясь и ища свою трость. - Каждая секунда, которая проходит, - это секунда, в которой я могу быть лишён чего-то очень близкого к находке века в мире коллекций кукольных домов.

Мэри была уверена, что это слишком резкая оценка, хотя и не озвучила её. Вместо этого она сказала с уколом надежды:

- О, но, дорогой, у водителя выходной.

- К чёрту водителя, - ответил Лимптон, даже не взглянув в её сторону. - Я поведу сам - ты же знаешь, я неплохо разбираюсь в автомобилях.

Глаза Мэри смотрели на мужа со слишком знакомым чувством разочарования; мысли в её голове не сложно было понять. С минимумом отвращения к себе она спустила бретельки своего платья и приподняла свою пышную грудь с большими сосками.

- Ради всего святого, Реджинальд! Мы поженились на глазах у Бога уже очень давно! У тебя нет никаких желаний к своей жене?

У этих новых автомобилей больше не было ручных рычагов, а вместо них был аккумулятор или что-то подобное и ключ, с помощью которого можно было подавать достаточный электрический заряд и запускать двигатель. Лимптон поспешно нашёл указанный ключ, затем посмотрел на жену.

- Желание? Ах-ах-ах! Не волнуйся, любимая, в этих южных регионах нарастёт такое желание, что тебе и не снилось, мы ещё всё успеем, - последовал его нелепый ответ. - Но пока нет времени. Я должен уйти!

Мэри приняла довольно непристойную позу: её бёдра были раздвинуты, подол платья задран, а вышеупомянутые обнажённые груди соблазнительно покачивались в её руках. Между её ногами свидетельство её «тайного сада» не могло быть более очевидным. Лимптон, готовый к путешествию, надел фуражку. Он наклонился и поцеловал жену в щёку.

- Держи огонь в чреслах своих горячим, моя дорогая, потому что скоро я вернусь, и мы с моим маленьким Лимптоном дадим больше страсти, чем ты сможешь выдержать, - и с этими словами он захромал прочь.

Мэри продолжала смотреть сквозь смущённое разочарование. Она убрала руки с груди и пробормотала:

- Его маленький Лимптон, чёрт бы его побрал. Этот жирный кусок дерьма, который у меня в качестве мужа, предпочёл бы трахнуть кукольный дом, чем собственную жену...

«« - »»

Автомобилем был "Lagonda" 1927 года выпуска, обсидианового цвета с хромированными колёсами из проволоки и тканевым верхом, который поднимался на случай плохой погоды. Будучи человеком не только праздным, но и состоятельным, Лимптон никогда не любил держать автомобиль более трёх лет из опасения, что соседи могут начать судачить об этом. Он считал совершенно необходимым держать их в курсе своего финансового положения по сравнению с их собственным, поскольку их статус был ниже. Надев фуражку и перчатки водителя, он завёл 2,5-литровый двигатель, уверенно выехал со своей территории и увидел в зеркале на ветровом стекле уменьшающееся поместье. Сладострастное «предложение» его жены - несмотря на физические характеристики, которые по праву можно было бы назвать провокационными - больше раздражало Лимптона, чем возбуждало. Проезжая мимо ворот Левенторпа, он увидел все экзотические специи Индии. Эту довольно вялую метафору он применил к молоденькой дочери Левенторпа, которая остановилась во время кормления птиц, чтобы - и это не что иное, чем правда - приподнять подол своей пасхально-белой юбки и взглянуть в глаза Лимптону...

Ну, неважно, зачем она это сделала. Лимптон ехал с довольной улыбкой и приятным покалыванием в чреслах.

Однажды, дорогая, мой «меч» будет по рукоять в твоих женских ножнах, и я заплачу за эту привилегию, сколько бы ты ни попросила.

Но если оставить в стороне такие размышления, он проехал мимо и вместо этого был охвачен столь же приятной мыслью о том, к чему он может направляться сейчас:

К четвёртому и последнему главному творению Ланкастера Паттена.

Неужели это правда? Может, вместо этого он будет хитроумно обманут другими? Подделка казалась маловероятной: Бритнелл был выдающимся продавцом, он знал своего покупателя и никогда не поставил бы под угрозу свою репутацию (которой он дорожил), отправив уведомление о таком поступлении без должной проверки. Но даже если бы такая уловка была на месте и фальшивый кукольный дом Паттена стоял, ожидая в конце этого путешествия, дотошный глаз Лимптона распознал бы это с первого взгляда, после чего он вернул бы мистеру Бритнеллу его каталог не совсем так приятно, как он его получил.

Его путь вёл его по извилистым улочкам округа, которые разделяли густые леса из сосны и дуба; это был пик сезона. Эта движущаяся панорама представляла собой естественную природную красоту, которую многие писатели с удовольствием описали бы... но мне жаль сообщить, что я не один из этих писателей; следовательно, все эти прекрасные пейзажи должны быть отданы воображению читателей. И из-за недостатка времени мы не будем следовать за нашим мистером Лимптоном на каждом метре его пути. Вместо этого должно быть достаточно сказать, что в течение трёх четвертей часа мурлыкающий автомобиль въехал на немощёный двор большого старого дома с мансардой - архитектурное бельмо на глазу, по мнению Лимптона, - который казался заражённым экстравагантностями готического стиля, пахнущий концом семнадцатого века, но также с более поздними нюансами викторианской и эдвардианской эпох. Он был причудливо разработан с точки зрения конструкции, отражая множество дополнений с течением времени; его нижний этаж был сделан из кованого полевого камня, а верхние - из дерева. Старый, да, как я уже сказал, ветхий: опоясывающий лишай отсутствует или в апоплексическом состоянии; какая-то жутко-коричневая набивка заменила многочисленные разбитые оконные стёкла; проржавевшие амбразуры; червивый фронтон над входной дверью; и нелепая башня на столь же нелепой восьмиугольной крыше. Возможно, в былые времена это было большое красивое поместье.

Однако это не архитектурная диссертация, и, поскольку фактическая топография дома не имеет большого отношения к истории, мы идём дальше.

Расстояние между автомобилем и крыльцом было небольшим; раздался тревожно сильный скрип, когда Лимптон, хромая, поднялся по невысоким ступеням и оказался на крыльце. Были ли это просто старые серые ступени или массивный вес Лимптона? Тем не менее, наш друг не пробил ступени, как он наполовину боялся, и он знал, что даже если он это сделает, он вылезет и продолжит своё бедственное положение за последним шедевром Ланкастера Паттена, если потребуется, на четвереньках. Самый странный дверной молоток смотрел на него из середины входной двери с шестью панелями: на центральной панели и был установлен овал из потускневшей бронзы, изображавший полусформировавшееся лицо. Только два глаза, без рта, без других черт. Это казалось мрачным, даже вызывало дурные предчувствия. Эту странность деталей можно заподозрить в творческой снисходительности рассказчика к предложению литературной «тактики» чего-то вроде «предзнаменования» или «символики», и любого читателя, надеющегося на это, я должен разочаровать, потому что здесь я не вижу ничего пугающего, дверной молоток - не что иное, как просто дверной молоток.

Как только Лимптон постучал в дверь медной перекладиной молотка, его рука застыла.

Он услышал голос, женский голос, раздавшийся откуда-то из особняка. И слова звучали как латинские, вроде:

- Pater Terrae, Pater Aeris.

Лимптон давно перевёл латынь в контейнер забывчивости.

Это привело его в замешательство:

Зачем настаивать на том, чтобы школьники учили язык, который уже пятьсот лет не приносит никакой реальной пользы?

Вопрос можно считать хорошим. Но...

Pater? - он проверял свою память. - «Отец»? Или «патриарх»? Но Terrae должно быть «землёй», верно? А Aeris?

Больше гибкости памяти, которая не требовалась десятилетиями. Потом...

Aeris, - вспомнил он. - «Воздух».

Это должно означать, если он услышал правильно, что-то вроде «Oтец земли, Oтец воздуха».

Какой абсолютный бред.

Его рука вернулась к перекладине молотка, но снова что-то перехватило его желание, на этот раз не звук, а вид.

Зрелище, открывшееся ему совершенно случайно в маленьком продолговатом стекле, представляло собой обнажённую женщину.

На самом деле не могло быть никаких сомнений в том, что это была женская фигура, потому что ни один мужчина не обладал такой грудью (по крайней мере, Лимптон на это надеялся, хотя слышал о таких необычных вещах на Востоке. Рабочие на верфях часто говорили о коричневых женщинах на экзотических островах с фигурами в виде песочных часов и грудями, столь же женственными, как и все, что они видели; тем не менее те же самые рабочие клялись, что пенисы свисали там, где должны быть влагалища, причём большие, какие редко можно было встретить. Было столько же разговоров на верфях и о крысе, которая могла говорить - но я должен попросить прощения у читателя, поскольку я отвлёкся от повествования.)

Да, грудь чуть больше грейпфрута и чуть меньше дыни. В центре каждой был торчащий и пухлый, как малиновая конфета, сосок.

Какое приятное зрелище, - сказал себе Лимптон, - представить себе такую ​​грудь на моём лице и такие пышные соски во рту... - и с этими мыслями знакомая пульсация овладела его чреслами.

Проницательный читатель наверняка заметит противоречие. Разве мистер Лимптон не просто проигнорировал аналогичный набор грудей Мэри? Грудь такая же твёрдая, пухлая и с большими сосками? Ответ на этот вопрос не так далеко. Грудь Мэри представляла собой зрелище, которое он видел на протяжении многих лет, в то время как та, которую он только что заметил в крошечном окошке, была очередной восхитительной специей.

Наконец, Лимптон нажал на медный молоток, который прозвучал серией неожиданно протяжных ударов, что, возможно, было признаком того, что днём ​​становится всё жарче и более влажно. Он ожидал, что дверь откроет симпатичная молодая женщина, которая в спешке натянула на себя халат; но представьте себе удивление нашего главного героя, когда дверь открыл невысокий худощавый мужчина с сутулыми плечами, одетый, скажем, в одежду полевого работника. И всё же ни один такой пожилой и хилый мужчина не мог работать ни в какой такой области. Большие запавшие глаза; худое лицо с впалыми щеками и лысина - вот черты, которые первыми открылись Лимптону. Несмотря на довольно исхудавший вид, мужчина нёс с собой бодрое сияние, и Лимптон сразу же обнаружил, что его хозяин является чрезвычайно интересным предметом для изучения.

Но где была девушка?

Лимптон представился и хотел изложить суть своего дела как можно лаконичнее, но ссутулившийся старик прервал его:

- Ах, любезный сэр, могу ли я прервать вас в надежде, что это моё объявление привело вас сюда?

Какой нетипичный акцент!

Лимптон предположил, что это отчасти язык Старого Данвича, что на востоке Англии, с примесью - не могло быть сомнений - колониального янки.

Как ужасно уникально!

Но Лимптон знал, что в таком случае он должен сохранять абсолютно стоическое поведение.

- Да, объявление о кукольном доме, который якобы является оригинальным Паттеном, из каталога торгового дома Бритнелла.

- Любезный сэр, меня зовут Септимус Браун, и я приглашаю вас войти для того, чтобы убедиться в достоверности информации каталога Дж. Бритнелла, - и затем ужасно худой мужчина отступил, уступая место Лимптону.

Внутри Лимптон вполне ожидал, что будет такое же смешение стилей, как и снаружи. Но это оказалось не так. Образ, который появился перед его взором, был входом в холл с деревянным полом. Задние окна с высокими створками открывались на лесное пространство, но в центре этого пространства простиралось то, что казалось или, скорее всего, было пешеходной тропинкой.

Лимптон предположил, что это место когда-то было заполнено антиквариатом, но весь он был продан на медицинские расходы, и предположил правильно, потому что в следующее мгновение его хозяин сказал:

- Печальное зрелище, я должен сказать, сэр. У нас было много сокровищ, и хотя этот дом был магазином с хорошей репутацией на протяжении двух столетий, я боюсь, что его больше нет. Несчастье вынудило нас продать мои реликвии и старинную мебель, чтобы оплачивать счета на медицинские расходы.

Первым побуждением Лимптона было дать сентиментальный ответ, вроде «мне очень жаль это слышать» или «пожалуйста, примите мои искренние сочувствия», но ничего из этого он не сказал.

В его голове, как жужжание комара, который никак не улетит, остался бесконечно малый образ обнажённой груди загадочной женщины.

- Нас? - спросил Лимптон.

- Сэр?

- Я подумал, вы сказали «мы»; несчастье вынудило «нас» продать вашу собственность.

- Да, сэр, это я и моя дорогая бедная дочь...

- Ах, мне показалось, что я слышал женский голос. Он говорил по-латыни, да?

- Да, сэр, вы очень проницательны! Скорее всего, она читала послеобеденные молитвы, потому что она очень набожная девушка. Она никогда не пропускает ни одну службу в церкви, нет, сэр. Я думаю, она просто ушла отсюда, чтобы поискать ежевику возле Холма Дэвиса.

На округлом лице Лимптона появилось удивление. Он сомневался, что сможет найти это объяснение её отсутствия правдоподобным.

Девушка была голой в этой самой комнате всего несколько минут назад, а теперь, несколько минут спустя, я должен поверить, что она собирает ягоды?

Но какой призыв дал ему право оспаривать хозяина дома?

Однако какая причина может быть найдена в том, что мистер Браун обманывает истину?

Образ этой превосходной груди Лимптон был вынужден развеять.

Это неважно сейчас. Я здесь, чтобы...

- Откровенно говоря, мистер Браун, я здесь по поводу кукольного дома, и у меня мало времени, чтобы задерживаться. Можно мне на него посмотреть?

- Конечно, можно, - затрещал старик и засмеялся. - Прямо по этому пути! - и с этим Браун, довольно парализованными шагами, провёл своего гостя через большую гостиную, где более высокие окна предоставляли владения восходящих лугов, граничащих с полосой леса.

Но эта комната, очевидно самая большая в доме, почти лишилась всяких стоящих вещей. Пустые квадраты на фоне тёмных обоев открывали места, где раньше висели картины. Полки и бра тоже стояли пустыми. Лимптон попытался представить это место в расцвете сил.

Слева располагалась кухня, оборудованная лучшими приборами, которые мог себе позволить девятнадцатый век, но вряд ли двадцатый: пузатая печь, тяжёлый мясницкий стол, каменный камин, увешанный крючками и так далее. Следующим был кабинет, полки которого грустно смотрели без книг.

Всё, - сообразил Лимптон, - всё продано, бедняга.

- Это особенная комната, куда я вас веду, сэр, - скрипнул голос Брауна.

Он звякнул связкой ключей. Это было в конце длинного тёмного коридора, где находилась дверь, и Браун с небольшим нажатием открыл её.

Лимптон, прихрамывая, вошёл за хозяином, затем мог только стоять, глядя наружу. Поскольку это была особая комната его хозяина, Лимптон вполне ожидал увидеть современную антикварную версию склепа короля Крёза или сокровищницы Зала святой Джолетт. Однако ничего подобного за дверью не ждало. Подобно тому, как он разглядывал другие комнаты, эта существовала с белыми стенами, полом без ковров, полками и ящиками, которые почти ничего не предлагали зрителю. Однако одна особенность комнаты (её зенит, если хотите, и призыв мистера Брауна, назвавшего её особенной) настигла Лимптона, как разбойника на освещённой просёлочной дороге. На самом деле, если бы простой образ мог кричать, он бы это сейчас сделал: он оглушил все чувства Лимптона.

На широком столе с отверстиями для колен, длиной около шести футов, стоял кукольный дом, детали и сложность которого превосходили любой экземпляр, который он имел или когда-либо видел. Действительно, модель отражала экстравагантность готического стиля, конца такого благоухающего семнадцатого века. Крохотные искусственные композиции составляли нижний этаж, созданные из точных копий кованых полевых камней, в то время, как расколотые рейки бревна поднимались, чтобы возвести верхние этажи. Вырезанная вручную жестяная черепица шириной не более полдюйма покрывала различные образования крыши, сотни и сотни таких черепиц. Каждое окно, каждая амбразура, каждый элемент кукольного дома существовали в идеальном совершенстве, даже одинокая башня восьмиугольной крыши...

Трепет Лимптона был настолько полным, что прошло несколько минут, прежде чем он осознал очевидное. Да, если читатель мне поверит, именно тогда и только тогда Лимптон понял, что эта «величественная усадьба» в виде кукольного дома была имитацией в миниатюре того дома, в котором он сейчас стоял, до того, как время и ряд других факторов привели его к нынешнему плачевному состоянию. Лимптон решил озвучить своё наблюдение:

- Господин Браун, я могу понять одну причину, и только одну, по которой Паттен создал копию этого самого дома, и эта причина...

- Да, любезный сэр, это дом самого Ланкастера Паттена, а также резиденция моих предков.

Глаза Лимптона расширились.

- Я не так хорошо образован, как вы, сэр, вы обладаете более быстрым умом, чем мой собственный. Да, есть немного крови Паттена, которая течёт в моих старых жилах, потому что он в пятом поколении мой дед. Это было, когда его единственная дочь, Юджиния Паттен, вышла замуж за мужчину из Старого Данвича, он был Мортимером Брауном, моим прямым предком, чьё изображение висит здесь, - а затем Браун протянул нервную руку к портрету маслом с оттенками возраста в богато украшенной рамке.

Изображение человека с хитрыми лисьими глазами, с бакенбардами «плакальщики Пикадилли»^[2] занимало кадр, но Лимптон не обращал на него внимания.

Не было известно ни одного изображения Ланкастера Паттена, но, возможно...

- Значит, у вас может быть, сэр, - начал Лимптон, - портрет самого Паттена?

- Нет, сэр, ничего не было сделано. Возможно, из-за своеобразного темперамента Паттена, или, возможно, в те старые мрачные времена «Охоты на ведьм»^[3], считалось дурным предзнаменованием соглашаться на такие визуализации, поскольку считалось, что так на них могут наложить проклятие.

Это не имело значения. Лимптон восстанавливал самообладание после этого сильного, но восторженного потрясения в его коллекционной жизни. Он знал, что должен урезать свой энтузиазм, чтобы не пострадал его бумажник.

- Итак, любезный сэр, вам нравится кукольный дом?

Успокойся, парень, - подумал Лимптон.

По правде говоря, ему было трудно не дрожать от восторга. Он сразу понял, что это произведение должно быть его собственным, но его бы разорвало на части, если бы он заплатил за кукольный дом полную стоимость старому бездельнику.

- Полагаю, это интересная штука, но мне жаль, что ваша запрашиваемая цена ужасно завышена. Могу я заглянуть внутрь? И разве в вашем объявлении не упоминалась подпись собственноручно Паттена?

- Так оно и было, сэр, и, пожалуйста...

Браун отошёл в сторону к стене, которая была невыразительной, за исключением старых часов с длинным корпусом семи футов высотой (предшественников знаменитых Дедушкиных часов, созданных этим выдающимся человеком Уильямом Клементом). Рядом с ними был шпиль, вокруг которого была привязана сизалья верёвка.

Лимптон раньше этого не замечал.

Верёвка проходила от шпиля к ряду шкивов в потолке, очевидная функция которых заключалась в следующем...

Но именно в этот момент часы пробили час, по крайней мере, так могло показаться. Был только полдень, но часы пробили три раза, а затем, по прошествии нескольких секунд, из древнего чудовища послышалась сопутствующая мелодия, и...

Что за чёрт! - сказал себе Лимптон с более чем лёгким отвращением.

Эта мелодия (на самом деле, если она вообще заслуживала такого обозначения) звучала в серии синхронизированных колоколов, как музыкальная шкатулка типа «булавочный цилиндр», но никогда в жизни Лимптона он не слышал такой дьявольской мелодии. Может ли простая музыка курантов отражать тьму в голове слушателя? Могут ли записи такого непродуманного характера вызывать страх и отвращение и проявлять в сознании слушателя кошмарные видения катастрофического разрушения, стены огня, за которыми дёргались вопящие лица, и кавалькады измождённых и ухмыляющихся демонов, занятых деятельностью, слишком пагубной для описания? Тем не менее, всё это и многое другое (и даже хуже) атаковало чувствительность Лимптона так, что он заметно съёжился. Даже восхитительный образ женской груди, ранее виденный в боковом окне, стёрся и погрузился в дымящуюся пузырящуюся лужицу человеческих отходов.

- Ради всего святого! - начал Лимптон, потом прижал ладони к ушам. - Это тошнотворно! Прекратите, или я уйду сейчас же!

Старик тревожно посмотрел на прибор и либо успел его выключить, либо он остановился сам по себе.

- Приношу извинения, сэр, потому что - это правда, мелодия часов не из приятных. Боюсь, что часы не точные. Каждый час, независимо от истинного времени, они бьют три раза.

Лимптон всё ещё не оправился от своего расстройства. Ему пришлось ждать, пока коллизия харонианских образов не растает у него в голове, и он мог бы поклясться, что также страдал от обонятельной галлюцинации: зловоние столь же отвратительное, столь же пагубное, как и образы, которые действительно «изнасиловали» его сознание. На мгновение ему показалось, что запах зловония проник внутрь его ноздрей, и он имел характер, который невозможно описать.

- Какая польза от часов, которые показывают неправильное время! - Лимптон повысил голос. Он всё ещё был совершенно сбит с толку переживанием «мелодии». - И какой смысл в том, что торговец продаёт вещь, которая производит такую... такую ​​ужасную музыку? Дровяной склад, там им место!

Голос старика тихо скрипнул, когда он объяснил:

- Я ни с одним словом не согласен с вами, сэр, ни с одним словом, - он произнёс «словом» как сло-о-овом. - Часы остались в моём инвентаре по нескольким причинам. Во-первых, это редкое произведение искусства, настоящие музыкальные часы «Fromanteel»^[4] из Голландии, сэр.

Лимптон сразу узнал известное имя, но повёл себя так, как будто он этого не знал.

- Во вторых, - нетерпеливо сказал он, - вторая причина, по которой у вас здесь есть эта ужасная вещь?

- Она принадлежала самому Ланкастеру Паттену, - здесь Браун прикрыл рот и один раз сильно закашлялся, а затем продолжил: - И также говорят, что он написал мелодию, которую мы только что услышали. Это ужасная мелодия, да, как вы правильно заметили, и хотя я не могу говорить о подлинности того, что Паттен лично сочинил мелодию, я должен задаться вопросом: знали ли вы, что Паттен слывёт одним из un passionné de l’occulte? Как бы сказать... поклонником оккультизма?

Лимптон нахмурился. Действительно, было много информации из вторых рук, утверждающей, что Паттен был восторженным поклонником дьявольства, но Лимптон лично не находил источников, в которых подобные предположения подтверждались практически.

- Да, мистер Браун, я читал об этом заявлении и многом другом, и я понимаю, что это просто бред, когда вижу подобное. Я не верю и никогда не верил ни в Бога, ни в Сатану, ни в дьяволов и ангелов, ни в некромантов, ни в колдунов. Всё, во что я верю, это то, что видят мои глаза, и видят прямо сейчас. А сейчас они видят этот кукольный дом. Пожалуйста, откройте переднюю часть.

- Да, сэр. С удовольствием, - и старик возобновил работу по наматыванию натянутой верёвки.

Ещё до того, как съёмный фасад был полностью поднят, Лимптон знал, что эту миниатюрную копию придётся поспешно переместить в его собственную коллекцию, даже если ему придётся избавиться от Брауна голыми руками. Браун привязал верёвку к крючку, оставив Лимптона смотреть на шедевр, как будто в бесконечную глубину. Перед ним стояло около двадцати комнат, каждая из которых была детализирована с точностью и качеством, подобного которому он никогда раньше не видел. У Лимптона почти кружилась голова от зрелища и его убранства.

Гостиная, столовая, различные залы, кабинеты, вестибюли и так далее. Всё это было видно на всех трёх этажах сложной конструкции, и всё это было точно отражено в принадлежностях, декоре и стиле правления Вильгельма и Марии. Выше, конечно же, были спальни с каминами, напольными покрытиями и продуманными до мельчайших деталей картинами. Лестничные клетки вели туда и сюда, некоторые изгибались, чтобы их поглотили внутренности дома. Коридоры тоже - те, что шли спереди назад - казалось, исчезли, чтобы перейти в комнаты, недоступные для глаза. Когда Лимптон поспешно обошёл дом, он увидел (как он и надеялся) окна, из которых были видны недоступные комнаты. Фактически, каждое окно являло собой какое-то новое наслаждение.

Абсолютное и неподдельное наслаждение искажало большое розовое лицо Лимптона; нельзя отрицать то, что он был почти в слезах.

- Мне приятно, сэр, видеть, как кукольный дом подходит вам, ведь вы человек, влюблённый в былые времена и старины, - скрипнул старый голос Брауна. - И поскольку мой предок Паттен точно отобразил своё ремесло в его конструкции, он был бы страшно рад увидеть, что его работа может принести такую ​​радость человеку, удалённому на два столетия вперёд.

Лимптон потёр глаза и пропустил эту словесную чушь. Он нетерпеливо посмотрел на хозяина.

- Да, да, но где...

- Да! - воскликнул Браун, подняв искривлённый палец. - Здесь, сэр, вы найдёте фигурки.

А затем Браун подошёл к ближайшему высокому комоду на ножках (он сам, как понял Лимптон, был ценным шедевром), выдвинул крохотный ящик и вытащил небольшой железный ключ, который затем он использовал, чтобы получить доступ к самому большому нижнему ящику комода. Затем он достал оттуда шкатулку на матовой латунной подставке и извлёк из неё ещё один ключ меньшего размера. Он сунул его в верхний карман и осторожно вернулся к комоду.

- Ради бога! - пожаловался Лимптон. - Похоже, что у меня есть время до Дня святого Михаила? Продолжайте, пожалуйста!

- Да, сэр, но видите ли, мои болезни замедляют походку, - затем старик остановился и снова закашлялся.

Лимптон нахмурился, увидев очевидную уловку. Он был уверен, что старый бедолага не ТАК болен.

То, что Браун вытащил из ящика высокого комода на ножках, было не больше и не меньше, чем богато украшенный деревянный ящик для фигурок, который легко было отличить от более типичного вида тем, что он был не квадратным, а круглым. Он был около двух футов в диаметре, и старик осторожно поставил его на стол, на котором стоял кукольный дом. К краю коробки было прикреплено то, что Лимптон узнал как настоящий висячий замок Корбина, выкованный из необработанной стали примерно в 1650 году. Тогда, и только тогда Браун извлёк меньший ключ и жестами, явно предназначенными для их театральности, открыл и снял вековой замок.

- Воистину, сэр, мы привилегированная партия, - предположил старик. - Очень немногие люди смотрели на содержимое этого контейнера.

- Ну, - отрезал Лимптон, - откройте его, давайте!

Браун поднял измученные руки.

- Я не совсем помню, как открывать крышку. Попытайтесь вы. Я только помню, что сегменты нужно нажимать в определённой последовательности.

Какая некомпетентность!

Лимптон пододвинул коробку к себе и произвёл полное визуальное обследование. Дерево было кленовым, тёмным и идеально лакированным; вставки, правда, были гораздо более светлые, деревянные колышки, скорее всего, сосны. Таких колышков было девять, все они были на одном уровне с поверхностью коробки. Три в верхней части, три в середине, три в нижней части. Лимптон не терпел игр и не разбирался в шифровках. Он нажал на три случайных колышка...

- Проклятие! - крикнул он.

- Что за проблема, сэр?

- Кажется, ваш вампирский ящик заминирован! - он показал кончик пальца, на котором выступила крошечная капля крови.

- Но, сэр, посмотрите! Вам удалось с первого раза.

Так и есть, - сообразил Лимптон.

Он смахнул каплю крови носовым платком и с облегчением увидел, что крышка коробки открыта.

Лимптон, стуча челюстью, заглянул внутрь.

Все жильцы кукольного дома аккуратно разложились внутри. Три пласта были уложены друг на друга, и все они были сделаны из тонких пропаренных деревянных реек, имеющих круглую форму, чтобы точно поместиться внутри поддона.

При этом наблюдении Браун сказал самое странное:

- Три таких круглых поддона, сэр, на которых отдыхают заключённые. Паттен был очень очарован этим числом: три. Он говорил, что магические круги с древних времён состояли из трёх кругов, - но Браун произнёс слово «кругов» как кру-у-угов.

Как бы то ни было, Лимптон почти не слышал владельца, так как он был поглощён содержимым коробки. Он осторожно снял каждый поддон и поставил их перед собой.

Здесь, как и прежде, была ситуация с прозаическим искусством, творческой композицией и элементом описания, о котором многие писатели были бы рады рассказать. Я, с другой стороны, не буду в восторге, потому что описание содержимого коробки - изображения каждой фигуры, их одежды, пола и предполагаемого занятия - не входит ни в мои навыки, ни в моё терпение.

Я только расскажу (поскольку я несу некоторую ответственность за то, что представляет себе читатель), что на каждом поддоне лежало шесть фигур, каждая статуэтка была окружена собственным большим чехлом из ваты, и с обеих сторон было немало места для безопасной транспортировки коробки. Здесь представлялась перспектива наиболее удовлетворительного коллекционного исследования. Тем не менее, такое обследование будет охватывать часы, и Лимптон осознавал, что чем дольше он будет уделять внимание дому, фигуркам и всему остальному, тем серьёзно настроенный Браун будет просить более высокую цену. Итак, с большим трудом Лимптон взял только одну фигурку для беглого осмотра.

Боже мой! Какие детали и такой неповторимый стиль!

Выбранная фигура представляла собой женщину(ростом не более трёх дюймов^[5]), весьма вероятно, служанку, одетую в одежду времён приятных деревенских помещиков, щедрых земельных баронов и улыбающихся батраков. Простое великолепие жизни в людях простых времён. Все наряды были тщательно расписаны вручную, вплоть до пурпурного банта на белом чепчике; красной розетке на белом фартуке; вышивке лифа. Одни только эти хитрости (не говоря уже о самом доме) были несомненным доказательством усилий не просто квалифицированного резного лезвия, а чистого технического гения ремесла. Тем не менее...

Хм-м-м, - подумал Лимптон.

Было что-то... ну, казалось, что было во внешнем виде фигурки что-то нечеловеческое. Для меня просто слишком сложно дать читателю доступ к тому, что мне было описано. Лучшее, что я могу сказать, это фигурка, которая для большинства, вероятно, оставит неприятный, нет, дурной вкус. Дьявольский - единственное слово, которое автор может вызвать в соответствии с этим впечатлением. Или, лучше, адский.

Однако Лимптона этот вкус ещё не поразил, и гротескный стиль статуэтки он нашёл исключительно уникальным. Можно было бы предположить, что самыми странными были черты лица служанки: в то время как все остальные аспекты фигуры были выполнены с предельной детализацией, лицо представляло собой всего лишь три крошечных дырочки, две для глаз, одна для рта.

Он притворился без особого энтузиазма, готовясь вернуть фигурку в поддон, но...

Что это?

Теперь он увидел, что на нижнем поддоне было только пять фигур; одно отделение с ватой было пусто.

- Одна из фигур отсутствует, - укоризненно сказал он.

- Да, это возможно, сэр, - сказал Браун после кашля, - и хотя я не верю в это, я не могу доказать обратное. Видите ли, долгие годы в нашей семье ходили разговоры: восемнадцатая фигурка была изготовлена ​​Мастером как его подобие.

Эта перспектива привела Лимптона в невероятное волнение.

- Итак, где она? - потребовал он.

- Я могу сказать только так, как слышал: она в доме.

- В доме? Что вы имеете в виду? Я не вижу фигурки в кукольном доме и не вижу в этих деревянных поддонах.

Браун кивнул.

- Фигурка Паттена, как говорят, затеряна где-то в пределах дома, в одной из его многочисленных комнат, либо в самих оконных рамах, либо в одной из комнат вообще без окон, потому что их несколько, сэр. Говорят также, что у того, кто пытается разобрать дом, чтобы найти её, появляется сифилис...

Лимптон нахмурился ещё больше.

- И также сказано, что фигурка Паттена выйдет из своего уединения и откроется, но только нужному человеку, - и Браун произнёс «человеку» как челове-е-еку.

Лимптон понял, что это ещё одна оккультная ерунда.

- Это всего лишь деревянная кукла! Вы говорите так, как будто однажды он выйдет из кукольного дома на своих двух крошечных деревянных ножках!

Густые брови Брауна приподнялись.

- Я могу сказать только так, как я слышал, сэр.

Он произнёс «слышал» как слы-ы-ышал, и Лимптон начал уже опасаться «янки» в акценте продавца.

Хватит этой чепухи.

Дело было в руках, и Лимптон решил, что сделка будет в его пользу.

- Если вы не можете предоставить миниатюру Паттена, я вынужден - как и любой компетентный коллекционер - сделать вывод, что она утеряна или скрывается, и мне придётся серьёзно принять это во внимание при расчёте цены...

Впервые на болезненном лице Брауна появилось что-то вроде тревоги.

- Но, сэр, как было сказано в моём объявлении, цена будет пятьсот фунтов, твёрдо.

Твёрдо? Ты кретин!

Терпение Лимптона ускользнуло от него.

- Все вопросы продажи обсуждаются, мистер Браун. Вы - продавец с определённым опытом - или были в молодости, - так что вы это знаете, - продолжил он в своей грубой манере. - Теперь вы не замечаете того, что я занятой человек, и я пробыл здесь довольно долго, и я уверен, что вы не поймёте это неправильно, потому что я не сказал ни слова против вас, ни единого слова - быть в вашей компании - это приятное времяпровождение, но у меня есть более важные проблемы - гораздо важнее, - чем тратить время на шутки. Вы заявили, что кукольный дом подписан рукой Паттена. Я внимательно прочитал его единственный уцелевший дневник и хорошо знаком с тонкостями его подписи и хирографии. Я обязан немедленно увидеть эту подпись, без дальнейших отвлекающих маневров, иначе я должен пожелать вам доброго дня.

Монолог гостя, казалось, превратил Брауна в человека, сломленного не только телом, но и духом; следовательно, он смирился, пока шёл молчаливо к передней части чуда. Из выдвижного ящика на постаменте кукольного дома он достал скромную прямоугольную лупу с медной ручкой и передал её в потную руку Лимптона.

- И что это значит, мистер Браун?

- Осторожно поднимите левый угол напольного покрытия в передней гостиной, сэр, - ответил Браун.

Ухмыляясь, Лимптон обнаружил гостиную - великолепно открывшуюся, как и все комнаты в доме, - и увидел, подняв стекло к глазу, ковёр, на который было направлено его внимание.

- Превосходно! - воскликнул он. - Абсолютно превосходно!

Но эти возгласы отражали его реакцию только на напольное покрытие, и точно так же, как Лимптон знал свои кукольные дома, он знал свои вина и знал только самую эмпирическую кухню, он также хорошо знал свои ковры и эту крошечную копию на модели. В передней гостиной, размером три на три дюйма, была идеально сшитая вручную копия Киддерминстерского гобеленового ковра середины 1600-х годов. Киддерминстер стал стилистическим ответом на неоклассицизм французских напольных покрытий Обюссон и, конечно же, восточных покрытий. Цветочные орнаменты и изображения королевской семьи были отмечены в английской традиции: в целом, это было воплощение элегантности во всех вопросах, касающихся ковровых покрытий.

- Я почти потерял дар речи, - сказал он, забыв о необходимости действовать без энтузиазма. - Несомненно, Паттен сам создал ковёр с такой вышивкой, а стекло лупы раскрывает его потрясающие детали!

На это Браун коротко кивнул и указал искривлённым пальцем.

- И если многоуважаемый сэр поднимет левый угол напольного покрытия...

О, да! - Лимптон усмехнулся. - Первоначальная цель выскользнула из моей головы!

Тогда очень осторожно его большой и указательный пальцы подняли ковёр-копию, под которой, казалось, были мельчайшие чёрные отметины на голом деревянном полу. Лимптон почувствовал чуть ли не сексуальное возбуждение, когда поправил стекло, чтобы точнее сфокусироваться на указанном месте. Там крошечными прописными буквами была написана такая строчка:

Добро пожаловать в мою обитель. Я приглашаю вас войти. С уважением, Л. Паттен, Армигер, 1690 год.

- Боже мой, - прошептал себе Лимптон. - Это рука Паттена.

- Да, сэр, хоть надпись и крошечная, - прокомментировал Браун, - мой предок написал это сам незадолго до своей смерти. Никто не знает, как он руководил своей рукой, создавая подпись в такой лилипутской манере. Но это только подтверждает доказательство художественного мастерства этого человека.

Лимптон, проявив редкое легкомыслие, повернулся с очевидным шутливым замечанием:

- Это почти заставляет задуматься, а не сам ли Паттен, вернее, крошечная пропавшая копия его вышла из укрытия, чтобы выполнить эту работу сама! - а затем весело поднял глаза на худощавого продавца.

Браун не ответил улыбкой на комментарий.

Лимптон поднялся, чтобы вновь обрести вид упрямого коллекционера и солгать без зазрения совести:

- Этот кукольный дом - интересная работа, мистер Браун, но день, когда такие вещи обладали высшей ценностью, давно миновал, как вам хорошо известно. Я заплачу сто пятьдесят фунтов, и ни на один шиллинг больше.

В момент этого мрачного откровения старик, казалось, ещё больше постарел, сразу став примером жизненного отчаяния.

- Но, сэр, аптекари, которых требует моя болезнь, несут расходы в пятьсот фунтов.

- Я очень сожалею о ваших недугах, сэр, но ваши фармацевтические потребности существуют в некотором отдалении от рассматриваемого вопроса. Я утверждаю, как и любой осведомлённый знаток, что жизнеспособность кукольных домов на современном рынке давно утрачена. Я не верю, что кто-то, кроме меня, ещё откликнулся на ваше объявление.

Браун выглядел удручённым.

- Я не могу лгать, сэр. Никто, кроме вас.

- Вот! - сделал короткое замечание Лимптон.

На его лице не было ни тени вины, стыда или позора, хотя это была его самая главная ложь: старик не знал о том, что его объявление ещё не было в обращении, и Лимптон пока был единственным, кто его видел. В ближайшие несколько дней в дверь Брауна, вероятно, будут стучаться много коллекционеров.

Но к тому времени этот бесценный шедевр будет моим.

Лимптон видел в этом брешь в профессиональной броне Брауна. Это было главное правило бизнеса, согласно которому профессиональное незнание продавцом стоимости собственности не подлежит дальнейшим искам. Позор продавцу, а не покупателю.

- Однако сегодня я чувствую себя довольно щедрым, мистер Браун, - Лимптон уже вытащил деньги из кармана и держал их в руке. - Я заплачу вам эти сто пятьдесят и возьму на себя полную стоимость вывоза и транспортировки модели, которые, как вы знаете, обычно являются частью ответственности продавца. Вот, - Лимптон протянул деньги...

Появилось ли ещё больше морщин на и без того измождённом лице продавца? Нет, конечно, нет - с моей стороны, к сожалению, это была всего лишь абстракция.

- Это довольно щедрая сумма денег, - добавил Лимптон, - и я уверен, что она сослужит вам хорошую службу во время вашего следующего похода в аптеку.

- Да, сэр, - прохрипел Браун. Его скрюченная рука завладела платой. - Прошу прощения, подождите, пока я готовлю квитанцию.

Лимптон кивнул, но его мысли бушевали:

Готовлю, а не гото-о-овлю!

- Не торопитесь, сэр, осмотрите мои немногие оставшиеся фамильные реликвии, - сказал Браун, шаркая к двери. - Может быть, вы найдёте что-нибудь такое, что порадует ваше воображение.

- Да, возможно. Я немного осмотрюсь.

Старик, покачиваясь, вышел из комнаты, волоча за собой знамя разочарования. После щелчка двери, уравновешенная манера поведения Лимптона сменилась поведением возбуждённого ребёнка - заметьте, возбуждённого ребёнка с избыточным весом, но тем не менее. Его дородное тело металось взад и вперёд перед шедевром, которым он только что завладел. Его глаза смотрели на множество открытых комнат и все их принадлежности (которые читатель может себе представить или же не представлять), и он быстро потёр руки.

Всё моё, - подумал он, - и почти даром: четвёртая и последняя работа Ланкастера Паттена!

Его шаг привёл его к стене с полками, которую он не заметил ранее, и он бросил беглый взгляд на горстку вещей, оставшихся для продажи. На одном лоте он задержал своё внимание. Это был своего рода большой сборник старинных рукописей, лежавший на грубо сшитой белой ткани, довольно неудачно вышитой бледно-красным крестом. На состаренной коже обложки был выдавлен герб сусальным золотом, и, если Лимптон правильно помнил свой французский, более мелкие отпечатки идентифицировали владельца как некоего каноника Альберика де Моулеона.^[6]

Никогда не слышал об этом парне, - подумал Лимптон.

Внутренности фолианта содержали листы рукописных страниц, видимо, что-то из Библии, на иврите, греческом и латинском языках.

Что может быть скучнее?

Затем он поднял любительский бинокль и нахмурился.

Почему он такой чудовищно ТЯЖЁЛЫЙ? - подумал он.

Треснувшие линзы, похоже, были отремонтированы с помощью какого-то клея, а цена была: пятьдесят фунтов!

Браун, должно быть, сошёл с ума, назначив такую ​​цену за бинокль со СЛОМАННЫМИ линзами!

Он положил его обратно, даже не взглянув с ним в окно. Следующей была «Книга общих молитв» с датой печати 1653 года - не особо примечательная; а рядом с ней то, что выглядело как грубо кованый шлем из серебра, возможно, восточноанглийского, и у Лимптона не было причин думать, что он изготовлен раньше, чем в 1600-х годах.

Не годится даже для цветочного горшка, - предположил он с почти отвращением.

Затем он взял - и так же быстро отложил - «Книгу лабиринтов», написанную кем-то по имени леди Уордроп^[7]; а затем жестяную коробку из-под молочных продуктов с рукописной корреспонденцией, на крышке которой была приклеена этикетка с надписью «Записки достопочтенного архидиакона Хейнса»^[8]; далее обычный камень призматической формы, скорее всего, кварц, и совсем неинтересный; затем мезонин в чёрной рамке невзрачного английского дома; а затем старая бухгалтерская книга, идентифицированная как книга некоего Магнуса Де ла Гарди^[9], очевидно, шведского барона или кого-то подобного. Браун, очевидно, не был продавцом товаров специфического характера.

Какая же это чёртова чушь!

Казалось неприемлемым, чтобы такие мелочи окружали самый редчайший кукольный дом в стране.

Если Браун рассчитывает покрыть свои счета за лекарства продажей ЭТОГО барахла, он может нанимать могильщиков уже сейчас...

Когда хозяин ковылял обратно, Лимптон смотрел поверх старой печатной машинки.

- А-а-а, - сказал Браун с оттенком надежды в своём резком голосе, - у сэра острый глаз на настоящие сокровища.

- Что, простая печатная машинка?

- Да, но всё не так просто. Видите ли, сэр, если вы мне поверите, то это та самая печатная машинка, которую создал когда-то Кристофер Лэтeм Шоулз^[10] и использовал мистер Эдвард Фредерик Бенсон^[11] при редактировании своей великой трилогии «Додо»^[12], сэр. И, как вы понимаете, это очень редкая вещь.

- Я не интересуюсь ни литературой, ни инструментами её производства, - сказал Лимптон, не слишком резко.

- Случайно, сэр не проявит интерес к этой уникальной вещи? - и Браун поднял большую книгу в тканевом переплёте. - Очень знаменитая «Естественная история Стаффордшира» всемирно известного доктора Плота.

- Случайно, нет, мистер Браун.

Кто такой доктор Плот?!

- Пожалуйста, сэр, давайте поговорим об этой квитанции, - грубо сказал Лимптон. - У меня нет ни секунды, чтобы задерживаться.

Браун, казалось, застыл на месте.

- Конечно, сэр.

Квитанции были подписаны и датированы, а копия Лимптона оперативно попала в карман. Он взял круглую коробку с фигурками и сказал:

- Это я заберу с собой. Я попрошу Бритнелла, чтобы его люди перевезли кукольный дом ко мне домой. А теперь, мистер Браун, спасибо и хорошего дня, - и направился к двери.

Браун поклонился и вышел вслед за Лимптоном.

Задача сдержать своё ликование до отъезда оказалась действительно тяжёлой. Ни разу за двадцать лет своего коллекционирования - нет, ни разу в жизни - он не чувствовал себя таким необузданным от радости. Но блуждающий взгляд в сторону, когда он пересекал кухню, остановил его на безвольном пути. Задняя дверь как раз открывалась, довольно медленно, и Лимптон - по какой-то мрачной и циничной причине - увидел, что все мечты о его приобретении разбиваются о возможность того, что всё это дело было всего лишь уловкой, и что его уход из этого дома теперь может сопровождаться «подставой»: медленно открывающаяся задняя дверь покажет банду хулиганов, заранее нанятых для ограбления и уничтожения всяких хороших граждан, которые пришли в ответ на объявление. В его груди образовался ком, и казалось, будто мир перестал вращаться в момент непрошеного подозрения Лимптона и весьма неожиданного и необычного страха. Такие размышления были искренними, вопреки составляющим его личности. Однако даже в эти просвещённые времена подобные криминальные встречи, о которых сообщалось в газетах, были более чем частыми и содержали самые неприятные детали, о которых современный человек не мог бы помыслить.

Однако Лимптон всё же упорствовал в их рассмотрении, несмотря на всю эту нехарактерную и злую ситуацию.

Он напрягся в позвоночнике, затем вздохнул с облегчением, когда открылась дверь: о чудо, никаких хулиганов, а вместо этого соблазнительно пышный силуэт, который спас душу Лимптона от мрачности и вернул её в прежнее состояние - восторженная жадность, неконтролируемая грубость, эгоизм и, более того, похоть.

Восклицание Брауна, испорченное его произношением, возвестило то, что Лимптон понял в ту же секунду:

- Да, и вот она, наконец, моё благословение, любезный сэр! Моя дочь, моя принцесса, моя милая Эмили... Ангел, это мистер Лимптон, который только что купил кукольный дом.

Лимптон стоял как вкопанный, его глаза не могли закрыться от человеческого изображения перед ним.

- О, неужели! - ответил силуэт с приглушённым ликованием.

Вошла женщина за тридцать, одетая в деревенскую одежду того времени (которую я не буду описывать).

- Очень приятно, сэр, - сказала она и поставила плетёную корзину с ежевикой, крыжовником и смородиной.

Неожиданно Лимптон был заинтригован. Очевидно, это была та самая женщина, чью великолепную грудь он заметил ранее. В тумане он нежно пожал её протянутую руку и обнаружил, что она не нежная, как лепесток цветка, а немного огрубевшая от тяжёлой работы. Она действительно была пышной, даже полной, и такие ласковые обращения Брауна, как «Ангел», «милая» и «принцесса», не совсем соответствовали внешнему виду этой несколько потрёпанной, «фермерской» женщины перед ним. Густые длинные каштановые волосы доходили до её плеч, и, согласно пресловутому клише, в этих же волосах можно было увидеть несколько соломин. Из-за её заискивающей улыбки виднелись далеко не идеальные зубы, а щёки, покрытые очаровательными веснушками, были загорелыми и огрубевшими после долгой работы на солнце.

- Она для меня - мир, сэр, - сказал Браун с отеческим почтением, - такая прекрасная, такая милая, такая изящная, как бабочка.

Лимптон мог бы возразить, но воздержался от подобных высказываний.

- О, сэр, я не знаю, как отблагодарить вас за покупку кукольного дома отца! - воскликнула она, ставя корзину.

Не благодарите меня, юная леди, - подумал Лимптон. - Я обманул вашего отца хуже, чем голландцы обманули индейцев при покупке Манхэттена.

И когда Эмили сделала это замечание, сам Браун, казалось, увял.

- Дай мистеру Лимптону немного освежиться, милая, я должен пойти и уложить старые кости, чтобы вздремнуть.

- Отдыхай, отец, - сказала женщина, - а когда ты встанешь, я сделаю тебе варенье из моих ягод.

Браун заковылял прочь и исчез в тёмном коридоре. Тем временем Лимптон продолжал восхищаться видом этой женщины, Эмили. Простое хлопковое платье, которое она носила, местами было потрёпано, облегало её верхнюю часть тела, как корсет, и открывало вид на залитую солнцем долину между её грудями.

А ведь молочные бидоны у этого куска пирога такие же классные, как и у моей жены в том же возрасте...

- Чай, сэр? - спросила она, и у неё почти закружилась голова от сложности выбора, что бы ему предложить. - Или выпьете что-нибудь покрепче? Ежевичное вино? Чашка сидра?

Лимптон хотел поспешить к Бритнеллу и организовать доставку своего шедевра, однако он ответил почти вопреки своей конкретной воле:

- Чашка сидра была бы прекрасна. Я очень благодарен.

Она побежала на кухню; глаза Лимптона следили за ней сзади, восхищаясь крепким телосложением Эмили, и мысли, которые промелькнули в его голове, были такого рода, что ни один настоящий джентльмен не стал бы их озвучивать.

Да, она очень похожа на то, что назвали бы «сосудом для соуса», а её грудь - настоящие «яблоки, запечённые в тесте».

Вскоре мысли Лимптона начали передавать более ощутимую реакцию ниже пояса. Ему в голову пришла нелепая мысль:

- Я впечатлён тем, насколько точно ваш отец знает своего предка Ланкастера Паттена. Но я совершенно забыл задать ему вопрос, на который так и не нашёл ответа, несмотря на тщательные исследования.

- Что это может быть за вопрос, сэр? - сказала она за кухонной столешницей. - Могу ли я узнать?

- Смерть Паттена. Всё, что, кажется, известно наверняка, - это только дата...

- Да, сэр. Это был канун мая 1690 года, когда Паттен перестал существовать. А причиной его смерти всегда считалось самоубийство.

Этот комментарий был достаточно неожиданным, чтобы отвлечь внимание Лимптона от тела женщины... ну, или достаточно удивительным.

Помилуйте! Сиськи этой женщины убивают меня!

- Да что вы говорите?!

- Да, сэр. Он был убит собственноручно, и, по другим сообщениям, он повесился на одном из дубов на Холме старого мертвеца. Полагаю, это правда. Все эти крепкие дубы использовались Верховным шерифом в качестве виселицы в те мрачные дни, в дни «Охоты на ведьм». И это факт, что однажды он вырубил один из тех дубов, на котором вешали ведьм и колдунов, чтобы взять древесину для своих кукольных домов.

Теперь взгляд Лимптона был прикован к её декольте, когда она слегка наклонилась, чтобы помешать напиток; следовательно, ему потребовалось несколько мгновений, чтобы понять её.

- Это же... Так абсолютно жутко. Другими словами, кукольный дом, который я только что купил у вашего отца, был построен из дерева, которое было орудием смерти для осуждённых дьяволопоклонников, убийц и...

- Ведьмы, колдуны, дьяволопоклонники, сэр. Многие, возможно, десятки или сотни. Он был странный человек, мой предок, и глубоко увлечён дьявольскими тёмными искусствами. Вот почему он покончил с собой 30 апреля. Люди в этой стране также называют это кануном Белтана и Вальпургиевой ночи, самым нечестивым из праздников, и также сказано, что, когда слуга зла убивает себя в эту ночь, Люцифер смотрит на это с чрезмерной благосклонностью.

Внимание Лимптона сразу же переключилось на физические характеристики женщины, как только началось скучное повествование. Любые разговоры о суевериях, оккультизме, колдовстве и тому подобном были немедленно проигнорированы Лимптоном.

Чепуха, - подумал он. - Пища для дураков.

А потом он представил себе, как выглядят соски этой мисс Эмили в голом виде.

- А что, поблизости находится Холм старого мертвеца?

- О, да, сэр, прямо на заднем дворе, если идти вдоль высокой травы. Там есть тропинка.

- Ну, по словам вашего отца, это была собственность Паттена, поэтому я могу предположить, что он был похоронен на этой территории?

Эмили только что подняла сервировочный поднос, чтобы выйти вперёд, но неуверенность заставила её поставить его на место и прищуриться, как тогда, когда пытаешься что-то вспомнить.

- Я бы обманула вас, сэр, если бы сообщила какую-либо точную информацию по вашему вопросу. Всё, что я могу сказать, и это кратко изложено, сэр, это то, что я совершенно уверена, что место захоронения его останков находится не на этой территории, сэр.

- Возможно, на ближайшем кладбище, - предположил Лимптон, его глаза не могли оторваться от её груди. - Не то чтобы я подозреваю, что такой человек посещал церковные службы. Но я полагаю, скорее всего, закопают такого, как Паттен, на северной, неосвящённой стороне кладбища. Разве не так?

- Да, сэр, вы очень осведомлены, сэр, потому что те, кто не были достопочтенными христианами, действительно были похоронены на севере, - но здесь Эмили остановилась более решительно, чем раньше, и приняла позу, которая могла заставить предположить, что она собирается сообщить ещё что-то по этому вопросу. - Но теперь я припоминаю, как кто-то однажды сказал мне - возможно, это была моя бедная старая бабушка, благослови Господь её душу, - что в те дни любой, кто встретил свою смерть с помощью висящей петли, будь то властью Суда или собственноручно, эти бедняги никогда не были похоронены, потому что это худшая участь для кого-либо, кроме палача, наступить на Холм виселицы. Вместо этого такие несчастные люди были просто быстро разорваны на куски, конечно, с помощью ворон. И маловероятно, что даже самые преданные слуги Паттена осмелились подняться на Холм старого мертвеца в такое время, как Вальпургиева ночь, - наконец она подошла с сидром к Лимптону. - Пожалуйста, сэр. Садитесь.

Лимптон повернулся, чтобы сделать именно это, заметив мягкий диванчик, но тут же поморщился:

- Проклятие! - довольно громко закричал он.

- Сэр! В чём дело?

Лимптон заскрежетал зубами, задыхаясь от ужасной боли. «Дело» было вот в чём: готовясь сесть, он дотронулся рукой до привлекательного растения в горшке, известного как «Цветущая айва». У него был большой ярко-белый цветок на довольно колючем стебле. (В старину их также называли «Луной ведьмы»; однако это было примечание автора.)

- В чём дело? - проворчал Лимптон. - Да ведь ваш гнусный цветок уколол меня! - и он сел и зажал ладонью мельчайшие раны.

Казалось, что сидр никогда не попадёт в Лимптона. Вместо этого Эмили поставила его, открыла ящик стола и зашуршала там, затем последовала туда, где теперь сидел её гость в явном неудовольствии.

- Тысяча извинений, сэр! Вы потёрлись об айву. Отец сказал мне вынести её на улицу, когда она станет достаточно большой, но я этого не сделала. Это моя вина, сэр, и мне очень жаль! - она сразу же опустилась на колени перед диваном и схватила раненую руку, а затем... - В шипах есть слабый яд, сэр, который вызывает обесцвечивание кожи вокруг раны и затяжное... - не закончив, она поднесла к губам рану и пососала.

Сказать, что Лимптон опешил, было не чем иным, как чистой правдой; и это было не чем иным, как колоссальным изумлением, когда Лимптон осознал, что её акт первой помощи вызвал спонтанную эрекцию. Это его сбило с толку. Чем может возбудить женщина с холмов, сосущая ему руку? Он не мог этого понять; тем не менее, это было так. Возможно, какой-то элемент фантазии, который он не осознавал:

Как было бы замечательно, если бы она сосала что-нибудь ДРУГОЕ, кроме моей руки...

Когда она изменила позу, он получил «вид с высоты птичьего полёта» на её декольте, лучший на данный момент, и отпечатки сосков на хлопковой ткани её топа. Это видение забило ещё несколько фунтов крови в его и без того напряжённую эрекцию. Он видел, как она бьётся о его штаны («раскрывая палатку», как сказали бы некоторые из круга его знакомств), и подумал, что вряд ли она сможет этого не заметить.

Когда оральное извлечение яда было закончено, она похлопала его по руке полотенцем, которое принесла из ящика, а затем аккуратно сплюнула тёмно-красную слюну в то же полотенце. Потом...

- Проклятие! - крикнул Лимптон.

Она нанесла на крошечные ранки антисептическую настойку и наложила на них повязку.

- Не рискуйте заразиться, сэр, и я уверена, что такой большой сильный мужчина, как вы, может перенести пару моментов боли, да?

Её глаза на мгновение переключились на «палатку».

- И я не могу сказать вам, сэр, насколько это волнительно, когда в дом приходит такой посетитель, как вы.

- Такой посетитель, как я? - спросил Лимптон, потирая перевязанную руку.

Она осталась стоять на коленях, улыбаясь ему.

- Ну, я имею в виду, сэр, что здесь почти не бывают такие выдающиеся люди, как вы. Единственные мужчины вокруг - это все отставшие, горцы и тому подобное. Вы, сэр, очевидно, хорошо учились...

- Да, конечно, - с воодушевлением сказал Лимптон. - Фактически, я из Кембриджа.

Хотя он и умолчал об оставшейся части «факта»: он учился в Кембридже всего лишь один семестр. Его оценки были совсем не высокими, и он ушёл, получив наследство.

- И, если я правильно понимаю, у вас вид титулованного человека.

Лимптон усмехнулся.

- Что ж, моя дорогая, если бы времена феодализма ещё были близки, я бы фактически был Восемнадцатым бароном Лимптоном.

- Боже мой! - прошептала она.

Женщина осталась стоять на коленях между его ног, а затем, что казалось совершенно естественным движением, положила руку ему на колено.

- И всё же, сэр, ваш визит - особое удовольствие. Крупных, сильных, красивых мужчин редко можно увидеть у нашей двери, если вообще когда-либо они здесь бывали.

Эта волна лести оказалась окончательным козырем сложившейся маловероятной ситуации: её губы теперь были на его предплечье, её рука теперь была на его колене, его бесспорная эрекция и её грубый, пропитанный похотью образ - всё это было прямо перед ним. Она продолжала говорить о несущественных странностях, но не было сомнений, что её рука старательно продвигалась к паху. Из горячего рта он услышал что-то вроде:

- Я могу только попросить вас простить меня, сэр - я обычно не такая... не такая. Просто... просто что-то есть в вас! Я просто не могу себя контролировать.

И так далее. Именно тогда её сапфировый взгляд проник в его собственный взгляд странно беспомощным и одновременно доминирующим. Её рука сомкнулась на «палатке».

Лимптон больше не мог этого выносить. Он преобразовал ситуацию в гонорар, который она могла стоить: достав банкноту в пятьдесят фунтов, он расстегнул ремень и брюки и полностью обнажил своё мужество перед её взором.

Вот это да! - подумал он про себя. - Никогда не видел, чтобы он выглядел таким большим!

Эмили затаила дыхание, глядя на пульсирующую органическую архитектуру.

- Было бы просто потрясающе, - предположил Лимптон и сунул купюру ей за пазуху, - если бы вы нашли свой способ справиться с этим.

Больше она не произнесла никаких слов, что было разумным, учитывая её нынешнюю неспособность говорить. По правде говоря, Эмили хорошо справилась с этим, и проницательные читатели не нуждаются в объяснениях. Что касается неискушённых читателей, у меня нет ни терпения, ни желания им объяснять.

«« - »»

Подробности обстоятельств, которые привели к перемещению кукольного дома Паттена из столетней лачуги мистера Брауна в гостиную на втором этаже Лимптона, в описании не нуждаются, и я не собираюсь обременять читателя ненужными деталями его путешествия домой. Таким образом, будет достаточно сказать, что Лимптон действительно прибыл обратно без последствий (и с приятным покалыванием в чреслах), и теперь кукольный дом прочно вошёл в круг его владений.

И вот он стоял около семи часов вечера в своей гостиной и благоговейно смотрел на вышеупомянутый кукольный дом. Это было чувство всеобъемлющего удовлетворения, которое теперь прочно покоилось в душе нашего главного героя (если мы можем удостоить Лимптона этим титулом), и зрелище, которое открывалось его взору со шведского стола примерно 1815 года, было, вероятно, самым увлекательным из всех в его жизни.

- Теперь это моё, всё моё - четвёртый и последний шедевр Ланкастера Паттена. Хотелось бы знать, чего он действительно стоит? Конечно, во Франции и Америке есть коллекционеры, которые готовы заплатить за это десятки тысяч, если не больше. Но теперь это всё моё, за бесценок, от того больного болвана Брауна!

Я прошу прощения за то, что до сих пор ждал, чтобы сообщить вам, что Лимптон имел застарелую привычку разговаривать сам с собой вслух.

- В следующем месяце я напишу неплохую статью для «Critical Collector», и мне также нужно нанять фотографа. Мне позавидует мир коллекционеров кукольных домов!

Он хромал к барной стойке из латуни и хрусталя и рассматривал свой пустой стакан из-под бренди.

- Ещё полстакана? Думаю, возможно, ты и прав! - он налил, принюхался, улыбнулся и отпил яркую, насыщенную жидкость.

Затем он неосознанно сжал свою промежность.

- А что насчёт этой женщины, Эмили? Совсем как персик, да и сиськи, от которых монсеньор может потерять дар речи. Я ненавижу так много платить за сладкое, но это казалось справедливым, учитывая финансовое изнасилование, которое я устроил её бедному старому отцу. И за её умелость тоже.

Сначала она угостила Лимптона весьма восхитительным «ораторским искусством», если вы понимаете, что я имею в виду, после чего она выплевала содержимое мужества Лимптона в тряпку и выбросила её в корзину для мусора, чтобы восхищённо воскликнуть:

- О, сэр, вы особенный мужчина!

Это относилось к очевидному факту, что его эрекция ни на йоту не ослабла после того, как он «сбросил груз», как сказали бы некоторые, или «пролил сливки». Во всяком случае, его маленький Лимптон застыл ещё больше, и это было всего лишь на мгновение, прежде чем платье Эмили было приподнято, а её «котелок» полностью поглотил мужское достоинство Лимптона.

- Я сильно уделал её, если можно так выразиться, да? Сегодня был отличный праздник спермы! - он усмехнулся. - Сначала утренняя дрочка, потом ещё две порции для мисс Эмили: одна в рот, а другая - в её «котелок». Неплохо для пятидесяти с лишним лет!

Лимптон оставил дверь гостиной приоткрытой и поэтому слышал, как его жена поднимается по ступенькам. Ещё до того, как она успела войти, мозг Лимптона бессознательно задействовал другие области его анатомии. По какой-то загадочной причине он представил свою жену обнажённой и - довольно ужасно подумать - без головы. Что могло вызвать такое мрачное видение? Что бы это ни было, Лимптону было всё равно, и он снова почувствовал «палатку».

- Мне очень жаль беспокоить тебя, дорогой, - сказала она, - но...

Громоздкое наступление Лимптона помешало ей закончить предложение. Он обнял её и прошептал:

- Любовь моя, ты такая же красивая, как и в день нашей встречи, - он прижал её пышную фигуру к себе и повалил на пол с каким-то глухим стуком.

- Дорогой, что с тобой случилось? - сказала она без особого осуждения.

Брюки Лимптона сразу спустились, и, поскольку он был слишком полный, чтобы действовать «по-миссионерски», он перевернул её на свой шаровидный живот, затем поднялась её юбка и снялось нижнее бельё, а об остальном можно было только догадываться. Можно было сказать, что использовалась конфигурация «птичка сверху», и притом довольно бурно. Толчки Лимптона в её чресла были совсем не изящными; вместо этого их можно было бы лучше всего описать как импульсы жадного насилия, но не было никаких признаков недовольства со стороны Мэри. Во всяком случае, она расширила бёдра ещё более. С её стороны была жадность, с которой она провозгласила себя получателем первобытной похоти своего мужа. Звуки удовольствия, вырывающиеся из её горла, и её мимические жесты было бы слишком трудно воспроизвести здесь.

Толчки Лимптона вверх принимали характер возрастающих механических движений, и он продолжал это с выдержкой, которая вряд ли казалась возможной для джентльменов его возраста и веса. Таким образом, в четвёртый раз за день его оргазм произошёл - одновременно с его женой. Её почти безумные крики удовольствия - так же - невозможно воспроизвести в печатном виде.

Ах, какой чудесный «кончун», - подумал он, но потом посчитал, что этот термин является частью разговорной речи и не присущ человеку его статуса.

Он лежал, ухмыляясь и вздымаясь, очень похож на выброшенного на берег морского зверя. Тем временем Мэри перебралась к нему; очевидно, тон её собственных кульминаций на мгновение оставил её без сознания.

- Дорогая? - позвал он, подталкивая её. - Клянусь, - решил пошутить он, - я определённо был бы предметом разговора в клубе: «Это Реджи Лимптон. Говорят, этот парень до смерти затрахал свою бедную жену!»

Однако другого толчка хватило, чтобы Мэри окончательно пришла в себя и искоса посмотрела на него.

- Реджинальд! Я не знаю, что с тобой, но должна сказать... Мне это нравится! Я чувствую себя желанной женщиной!

Ты чертовски хорошо поработал! - подумал он.

Он продолжал лежать в приятном ступоре. Мэри, с другой стороны, действительно приходилось двигаться на четвереньках, чтобы добраться до двухместного дивана, чтобы она могла встать. Когда она это сделала, Лимптон заметил, как следствие его оргазма стекает с внутренней стороны её бёдер на...

Только не на ковёр! - кричали его мысли. - Эта вещь восемнадцатого века!

Мэри стояла с головокружением и медленно поправляла свой растрёпанный наряд. С отвисшей челюстью она посмотрела вниз и ахнула.

- Мой замечательный, дорогой Реджинальд, твой... член... он... он...

Лимптон оставался на полу со спущенными штанами, а упомянутый член по-прежнему был довольно прямым и большим, не как всегда.

- Огромный, я знаю, дорогая. Он, кажется, больше, чем когда-либо, и, честно говоря, в мгновение ока становится всё твёрже. Я подозреваю, что это устройство организма Лимптона! - и он громко рассмеялся.

Действительно, член торчал ровно, как дворовый столб. Он согнул его в её сторону, подмигнул и сказал:

- Хочешь ещё раз, моя дорогая? Капитан сегодня довольно похотливый!

Крик радости сорвался с её губ.

- Во имя великих мучеников короля Карла и лорда Фолкленда! Я должна вернуться на кухню и смотреть за ужином, и я должна сказать, что после этого мне нужно отдохнуть! Но имей в виду, Реджинальд, пожалуйста, держи своего похотливого «капитана» наготове, хорошо?

- Конечно, дорогая.

- Боже мой! После всех этих чудесных занятий любовью, боюсь, я совсем забыла, что пришла тебе сказать. Ну ладно, потом! - а затем она ускользнула.

Лимптон издал удовлетворяющее:

- Ага...

И подумал:

Это как раз то, что ей нужно было, да? Как будто мне снова двадцать! И я осмелюсь сказать, что если бы эта женщина Эмили вошла сюда в этот момент, она оказалась бы следующей в очереди на похвалу. Возможно, я оказал бы ей услугу и засадил ей в задницу на этот раз. То, что было ранее сегодня - могло бы показаться детскими играми в кубики; и, о боже, что мне делать с девчонкой Левенторпа! Как тебе этот не по годам развитый кусок пирога, светящий мне своим «хомячком» в трусиках этим утром? Задумала дразнить толстого старика по соседству, да? - Лимптон улыбнулся потоку мыслей, который составлял идеальную квинтэссенцию похоти. - Да ведь мы с маленьким Лимптоном так её отделаем, что она ходить не сможет. Думаю, Левенторпу даже придётся неделю возить непослушную суку в инвалидной коляске!

В конце концов (движениями, которые большинство сочло бы комичными) Лимптону всё же удалось снова натянуть брюки и подняться на ноги. Когда он вернулся к своим делам, образ, который предстал перед ним, казался счастливой наградой, даже после тетрады роскошных кульминаций и удовлетворения от осознания того, что даже в его возрасте и в его нынешнем физическом состоянии он всё ещё может «набивать волосатую купель»; ибо теперь, конечно, перед ним стоял кукольный дом Паттена с поднятым фасадом и все эти чудеса мастерства семнадцатого века. А следующие несколько часов он занялся оснащением интерьера: многие предметы пришлось убрать для транспортировки; крохотная мебель, посуда, принадлежности и всякая всячина; размещение тщательно прорисованных жителей, обслуживающего персонала, горничных и так далее - в целом сложная задача, но и задача самого восхитительного вида. И я не думаю, что в тот вечер произошло что-либо ещё, имеющее какое-либо отношение к этой истории.

Если не считать тех коварных видений, охвативших его во время сна. Я уже упоминал, что Лимптон и его жена не спали в одной постели? Каждому из них была предоставлена ​​отдельная спальня, а Лимптон установил в своей комнате викторианскую кушетку с наполовину открытым балдахином (она сама по себе являлась ценным сокровищем) для таких случаев, когда он чувствовал склонность спать среди своих самых ценных вещей. Это была одна из таких ночей.

Несколько окон с высокими створками позволяли проникать под наклонные планки лунному свету; это была великолепная лунная ночь. Глаза Лимптона медленно открылись, когда часы пробили три, но его мозгу потребовалось несколько секунд, чтобы вычислить три основных элемента несоответствия с этим слуховым наблюдением.

Во-первых, в доме вообще не было часов с курантами.

Во-вторых, осмотр его наручных часов показал, что было только четверть первого.

В-третьих, он слышал эти часы раньше...

- Это же...

Он приписал этому явлению самое прозаическое объяснение: отголоски неприятного сна. Он закрыл глаза, чтобы снова заснуть, однако...

С неожиданным треском в его уши как будто просочилась невыразимая, зловещая последовательность перезвонов, которые он слышал ранее у Брауна - точно так же, когда он услышал, как часы пробили три часа, хотя на самом деле было не три.

Эта оклеветанная дисгармоничная последовательность искажённых, похожих на колокольчик нот, эта кощунственная, неприятная для слуха композиция чёрной магии. В таком случае, для Лимптона было вполне разумно воскликнуть:

- Но это полное безумие!

Ибо никакое другое слово не могло быть правильно присвоено этой ситуации. Ужасная демоническая мелодия, казалось, следовала за ним, когда он выбегал из комнаты. Дважды за день он больше не мог выдержать такое, так противна, так отвратительна, так совершенно и невыразимо тошнотворна была эта чудовищная последовательность нот. Но как такое могло быть? Ему приснился этот звук? В его душе бушевали мысли и образы самой отвратительной природы: мысли о сатанинской похоти и образы пыток, которые могли свести к минимуму желудки Нерона, маркиза де Сада и Жиля де Рэ^[13]. Лимптону пришло в голову, что, если он не сможет стереть эти образы из своей памяти, он никогда больше не уснёт.

Но тут жуткая какофония сразу прекратилась. Лимптон прислонился к обшитой панелями стене в коридоре, приложив руку к сердцу. Он успокоился и попытался прикинуть, как этот непристойный, скручивающий желудок гармонический шум, который он услышал в тот день (от семифутовых напольных часов трёхсотлетней давности), мог быть здесь так точно продублирован?

- Ради всего святого! - произнёс Лимптон громко. - Так, так, паниковать не стоит - конечно, это был всего лишь сон...

Тем не менее, хотя пост-эффекты от этого «сна» пошли на убыль, он чувствовал себя нервным из-за всех наблюдений, которые меньше всего нравились ему одному в ночном коридоре: он чувствовал, что за ним шпионят глаза семейных портретов, украшающих стены. Фигуры в сгустившейся темноте наверняка смотрели на него, и не с каким-то приятным намерением; он подумал, что кто-то может стоять позади него, но когда он повернулся - естественно, никого не было.

Потребность справить нужду и короткая прогулка по холлу оказались бесполезными, чтобы рассеять его беспокойство.

- Давай избавимся от почечного сока, а? - сказал он, вспомнив детские идиомы.

Пока он был вовлечён в этот процесс, его взгляд повернулся влево.

Он смотрел в скромное окно, из которого открывался вид на дом Левенторпа - величественный особняк, построенный в традициях времён королевы Анны, хотя и вполовину не такой величественный, как жилище Лимптонов. Только одно освещённое окно притянуло его взгляд, а также...

Движение?

Он прищурился, поскольку выделение его «почечного сока» исчерпало себя, и - да! - движение действительно было в окне снаружи.

- Сам Левенторп, без сомнения, так же отливает всё, что выпил. Старый сварливый тролль! Что ж, готов поспорить на что угодно,что мой член вдвое больше его!

Однако следующий взгляд показал совершенно другую картину. Это был не Левенторп в окне напротив, это была дочь Левенторпа, которую, кстати, звали Джейн. Это захватывающее откровение пришло как раз перед тем, как Лимптон смог убрать свой причиндал обратно в нишу своего нижнего белья. И в одно мгновение - будете ли вы удивлены, услышав это? - он стал твёрдым, как рукоять гикориевого топора. Во всяком случае, он казался даже больше, чем раньше, когда он использовал его, чтобы пронзить и резать чресла Мэри, к её явному удовольствию.

Напротив чопорная, правильная и всегда величавая мисс Левенторп (конечно, читатель поймёт сарказм автора здесь) выставила свои обнажённые груди взору своего пристально смотрящего соседа, разминала их и щипала соски с некоторой неторопливостью.

Действительно прекрасное видение!

Хотя очевидно противоречивый компонент ещё не пришёл во внимание Лимптона: Джейн Левенторп демонстрировала верхнюю часть своего тела в маленьком окне примерно в пятидесяти метрах от него, но Лимптон видел её так, как если бы она находилась всего в пяти метрах, и он видел её с таким чётким уровнем детализации, как будто наблюдал за ней в телескоп с линзами довольно высокого качества.

Как я уже сказал, из-за физического отвлечения этот факт не получил должного внимания. Этот образ настолько возбудил нашего главного героя, что он сразу подумал о том, чтобы сбежать в комнату своей жены и побаловать её своим мужским достоинством - ах, но какие силы действительно здесь работали? Прежде чем он успел даже повернуться, чтобы уйти, мисс Левенторп приподнялась на каком-то предполагаемом предмете - или табурете, или ещё на чём-то, - и теперь нагло показывала свой «интимный участок» Лимптону, который, как она, очевидно, знала, наблюдает за ней. Использование печатных слов для передачи деталей этого сюжета вряд ли будет интересно для уважаемого читателя, поэтому я скажу только, что то, что увидел Лимптон, было достаточно сильнодействующим, чтобы не допустить, чтобы он убежал в комнату Мэри и позаботился о надлежащем освобождении своих желаний. Вместо этого он был оставлен во власти «здесь» и «сейчас», чтобы (милостивые зрители, я уверен, вы уже догадались) последовать примеру Онана из «Книги Бытия» и взять дело в свои руки.

Лимптон нелепо охал и стонал, поднимаясь на носки, и быстро качал рукой, осуществляя столь желанную трату своих чресл. Одна струя за другой вылетала из щели его члена, пачкая заштрихованные обои. Но удовлетворительная улыбка Лимптона превратилась в отталкивающую гримасу мгновением позже, когда до его ноздрей дошёл... запах настолько ядовитый, настолько резкий, словно летящий кирпич столкнулся с его лицом.

Во имя Неба и Земли, что это такое? - подумал он, задыхаясь.

Сказать, что это необъяснимое зловоние было в сто раз хуже, чем запах слизи на дне мусорного бака или мясной консервной банки, оставленной на солнце, совершенно не соответствует подходящей аналогии. Просто я скажу, помимо этой безуспешной попытки, что зловоние не подлежит дальнейшему описанию.

Ошеломлённый, Лимптон включил ночник, чтобы определить источник запаха, заподозрив что-то в унитазе; однако быстрая проверка показала, что он ошибался. Затем его взгляд был направлен на обильные струйки спермы, которые он выпустил на стену, и...

Теперь это выглядит как ром!

Эти струйки не были из спермы; они были черноватого, коричневатого, болезненного цвета, и Лимптону не нужно было сильно наклоняться, чтобы определить источник зловония.

После этого его сильно вырвало в унитаз, после чего он почувствовал себя немного лучше в физическом смысле, но намного хуже в смысле не физическом. В самом деле, когда струи черноватых, коричневатых, тошнотворных, ужасно пахнущих помоев вылетают из пениса в момент оргазма, можно было бы разумно заподозрить зарождающуюся неисправность репродуктивного тракта.

Бьюсь об заклад, эта шлюха, дочь Брауна, заразила меня сифилисом! - бушевал он.

Потом ненавистный взгляд снова на дом Левенторпа, но окно, в котором девушка показывала себя, было тёмным.

А потом?

Лимптон выдохнул с облегчением. При повторном рассмотрении ужасающих струек он обнаружил, что они не были отвратительного цвета или дымились от этого мерзкого зловония, а были не более чем обычными брызгами семени.

Отсюда опять же самое прозаическое объяснение: всего лишь отголоски сна! Да, испорченная эякуляция, эти адские куранты и, возможно, даже окно Джейн Левенторп - всё это плод воображения!

Лимптон неуклюже спустился вниз, чтобы в предрассветные часы встретиться с холодильником.

Всего лишь глоток чего-нибудь, - скомандовал он про себя.

Но команда испарилась, когда он заметил ожидающую его жестяную сковороду диаметром тридцать сантиметров с запеканкой из мяса и картофеля. Он недолго раздумывал над этим. (И вы извините эту дерзкую эрудицию, но нож для пирога, которым он разрезал запеканку, был одним из драгоценных столовых приборов, изготовленных в 1768 году прославленными серебряными мастерами «Hewitt & Swan». Лимптон не жалел денег ни на то, что он ест, ни на инструменты, с помощью которых он ел.)

Наверху появилась фигура Коллинза, который принадлежал к типичному классу пожилых молчаливых мужчин с щетиной, которых называют ночными портье. В его обязанности входило присматривать за домом в ночное время и докладывать всё хозяину или хозяйке, когда его вызывают.

- Прошу прощения, мистер Лимптон, но я боюсь, что должен сообщить вам об одном грязном деле.

- О чём ты, Коллинз? Мне кажется, что всё в порядке.

- Ну, сэр, как обычно, я делал обход дома, когда увидел, что какая-то фигура выходит из туалета, сэр, поэтому я пошёл посмотреть и, ну, сэр, у меня нет смекалки, чтобы выразить это правильно. Но видите ли, сэр, то, что я обнаружил, было, ну...

- Давай, мужик!

Коллинз опустил глаза и взглянул на пол - излишнее замечание, потому что, если он взглянул вниз, куда ещё он мог посмотреть, кроме как на пол?

- Я нашёл огромные струи спермы, сэр, разбрызганные по стене...

Пухлое лицо Лимптона стало нахмуренным.

- Коллинз, ты действительно думал, что какой-то чужак ворвался в дом, чтобы мастурбировать в туалете? Разве сам хозяин не может «взять себя в руки», когда ему будет удобно и где он захочет? В его собственном жилище?

Ответ поразил слугу.

- О, я понимаю, сэр, это были вы, сэр! Я бы не подумал, сэр, что... э-э-э... много извинений, сэр, но я чувствовал себя обязанным сообщить это из-за позднего времени и прочего.

- Отлично, Коллинз, отлично. И я думаю, что могу взять с тебя слово джентльмена, чтобы быть уверенным, что ничто, касаемое этого вопроса, никогда не слетит с твоих уст, - Лимптон, усмехнувшись, сунул пятидесяти фунтовую купюру в твидовый пиджак слуги. - Мы не можем допустить, чтобы хозяйка узнала об этом, не так ли?

- О, нет, сэр, точно не можем. Вы можете положиться на меня, сэр.

- Хорошо, хорошо, Коллинз. А теперь будь хорошим человеком и постарайся навести порядок в этом грязном деле, ладно?

- Я немедленно приступлю к этому, сэр, но... - пожилой мужчина нерешительно остановился, почёсывая затылок.

- Что такое, Коллинз?

- Это всё странно, сэр. Я имею в виду, ну, фигуру, которую я видел выходящей из туалета...

- Да, да, Коллинз. Это был я. Мы это уже установили.

- Совершенно верно, сэр, но я хочу сказать, что фигура - форма - я видел, что она совсем не похожа на вас, сэр. Она была очень худой, сэр, ужасно худой, кажется.

Это замечание только напомнило Лимптону о его ожирении и оставило в нём неприятный осадок.

- Коллинз, уже поздно, в коридоре темно, и в этот час разум может найти способ причинить вред нашим чувствам.

Но затем...

Ужас наполнил ночь.

Крик такой силы, что пронзает одно ухо и выходит из другого - женский крик, я не могу не добавить - взволнованно пролетел через прежде тихий дом.

- Мэри! - воскликнул Лимптон.

Теперь он знал, как безвкусные романисты могут придумывать такие определения, как «леденящий кровь», «опаляющий душу» и тому подобное. Редкие волосы на голове Лимптона действительно встали дыбом. К источнику крика побежали оба мужчины, Коллинз побежал, а Лимптон как бы поплёлся вперёд, прихрамывая. В комнате для коллекций он наконец догнал портье. Коллинз опустился на колени, склоняясь к упавшей в обморок хозяйке, одетой только в сорочку, прозрачная ткань которой не скрывала размера и деталей её груди - простите мне ещё одно замечание.

- Ваша жена попала в неприятную ситуацию, мистер Лимптон, - сказал старик, поднимая её на кушетку, в то время как Лимптон фыркал и пыхтел в дверном проёме. - Мне вызвать врача?

- Кажется, она приходит в себя, Коллинз. Подожди минутку.

Прогноз Лимптона оказался верным. И в следующее мгновение веки Мэри задрожали, и её лицо снова приобрело розовый цвет.

- Господь Всемогущий... - произнесла она.

Лимптон шагнул вперёд, тактически запахивая свой халат, потому что - нужно ли объяснять читателю? - вид пышного тела его жены под ночной сорочкой действительно спровоцировал ещё одну неистовую эрекцию.

- Мэри, дорогая, что тебя так напугало?

- О, дорогой, - её дыхание было прерывистым; она поднесла трясущуюся руку к своей груди. - Это было ужасно, Реджинальд, но, конечно, теперь я понимаю, что всё это, должно быть, был сон. Ты хочешь его услышать?

- Конечно, дорогая. Я дам тебе знать, когда с меня хватит, - потому что Лимптон в прошлом слушал рассказы о её снах, которые часто, мягко говоря, его раздражали.

Она начала:

- Я проснулась очень взволнованная - что необычно для меня - от самой ужасной мелодии. Это было похоже на далёкий перезвон, Реджинальд, но перезвон звучал так... враждебно, что его могло издавать лишь чистое Зло.

Лицо Лимптона немного вытянулось.

- И зная, что у нас в поместье вообще нет часов с курантами, я поднялась наверх, чтобы зайти к тебе, но при этом было ясно, что эти ужасные куранты доносились из этой комнаты.

Лимптон сглотнул.

Коллинз дал ей выпуск журнала «Country Life», которым она обмахивала вспотевшее лицо.

- Но прежде чем я смогла войти, звон прекратился, но потом в мгновение ока ко мне обратился самый страшный... ну, запах, который тогда наполнил коридор прямо за дверью. Честно говоря, Реджинальд, он был такой ядовитый, такой отвратительный, абсолютно...

- Я... я... - перебил Лимптон, - понимаю, что ты имеешь в виду, дорогая. Да, неприятный запах.

- Как ничего из того, что я когда-либо испытывала. Если бы запах мог иметь цвет, то этот был бы чёрным. Сгнившим. Но как только закончился звон курантов, он исчез - за одно мгновение, говорю тебе.

Эти откровения не понравились Лимптону. Он снова прервал её.

- Я думаю, что теперь с ней всё в порядке, Коллинз. В докторе Лоуренсе не будет необходимости. Ты можешь идти сейчас; спасибо за твоё присутствие.

- Да, сэр, всегда к вашим услугам, сэр, я очень надеюсь, что с хозяйкой всё будет в порядке, сэр...

- Да, да, мы очень ценим твои добрые пожелания, а теперь... - Лимптон отвёл портье в сторону и прошептал, - не забудь о том, другом деле в туалете. И молчи про это.

- Абсолютно, сэр, вы можете рассчитывать на меня, сэр, - заверил Коллинз и зашумел прочь с очевидной поспешностью.

Лимптон снова обратил внимание на свою обезумевшую жену.

- Дорогая, ты немного встревожена, это всё...

- Нет, нет, Реджинальд, - настаивала она. - И это ещё не самое страшное. Когда я пришла сюда искать тебя, я уверена, что слышала... голоса.

- Голоса?

- Да, дорогой, тончайшие голоса, и некоторые из них - честное слово - были на латинском языке.

Лимптон вздохнул.

- Милая, мы с тобой оба знаем, что это явный абсурд, слышать, как кто-то говорит на латыни в нашем доме...

Она дрожала рядом с ним, её глаза широко раскрылись и не мигая смотрели на мужа.

- Не совсем в нашем доме, Реджинальд, - и затем она указала - конечно же - на кукольный дом. - В этом доме.

Но с её откровениями пришло другое. Мэри, как известно, выпивала время от времени, а иногда и чрезмерно, изделия из винного погреба Лимптона, свидетельство чего он только что заметил по следам испарений при её дыхании.

Уж точно не кларет, - сразу отметил он. - Портвейн, конечно же, портвейн, и я надеюсь, что она не открыла одну из моих бесценных бутылок 1702 года времён барона Метуэна...

- Pater terrae, - ужасно прошептала она, - и Pater tenebrarum. Я отчётливо слышала. Честно говорю, Реджинальд! Я давно изучала латынь в школе. Что это обозначает? Одного звука этих слов было достаточно, чтобы я была вне себя.

Лимптон проигнорировал самое резкое наблюдение (он слышал подобные слова раньше, не так ли?), а вместо этого выдвинул более логичную теорию.

- Мэри, любовь моя. Может быть, в этом виновата одна-две капли вина? Я не могу представить, как какие-либо слова могли слышаться из простого...

- О, не только слова, - добавила она, - но и эти ужасные перезвоны. И если ты заглянешь в вестибюль этой... этой штуки, то увидишь одни из тех очень старомодных Дедушкиных часов...

Ах, какая досада!

Лимптон с некоторым усилием наклонился, чтобы заглянуть в кукольный дом, фасад которого всё ещё был поднят. Действительно, слева в вестибюле, среди миниатюрных копий декора XVII века, стояли часы с длинным корпусом.

Раньше он этого не замечал.

Это та самая проклятая вещь!

Но само собой разумеется, что это была миниатюрная версия настоящих часов. И...

- Мэри, дорогая, это всего лишь крошечная копия старинных часов. Они совсем не работают, и они не могут отсчитывать время или издавать звуки, - он попытался уменьшить её волнение, посмеиваясь. - Твоё воображение действительно разыгралось, потому что ты так громко кричала из-за этой галлюцинации.

- О, нет, Реджинальд. Не бой курантов и даже не шаги заставили меня кричать во всю громкость лёгких...

- Шаги?

- О, Господи, да, внутри этой штуки слышались мельчайшие шаги, действительно, как будто бегает что-то крохотное. Нет, это был человек, точно.

Челюсти Лимптона сжались.

- Какой... человек?

- Шаги в кукольном доме, казалось, раздавались из глубины, поэтому я обошла его сзади... Реджинальд, задняя часть этой штуки поднимается, как передняя?

- К сожалению, нет, но...

- Вот, клянусь могилой моей бедной старой матери, когда я посмотрела в заднее окно, клянусь, я увидела человечка - маленького крохотного человечка! И казалось, что он смотрит прямо на меня с отвратительной усмешкой!

«« - »»

В самом деле, Лимптон вскоре понял, что гораздо больше, чем одна-две капли портвейна вызвали у Мэри эти галлюцинации. Он помог ей спуститься вниз, убедив её, что слишком много выпивки и слишком много размышлений спровоцировали весь этот эпизод, и, приготовив ей чашку тёплого молока с успокаивающим средством, вскоре уложил её в постель.

- Вот-вот, дорогая. Утром ты будешь как огурчик, - заверил он.

Хотя он и недоумевал, как вообще появилось такое сравнение. Какая здесь может быть уместность огурчика, ради всего святого? Во всяком случае, он хотел побыстрее оставить её, как я полагаю, чтобы вернуться наверх и заняться своими исследованиями, вызвавшими это сильнейшее беспокойство. Она уснула через мгновение; ещё через мгновение он окинул её взглядом, зрительно оценивая твёрдые контуры её тела под простынями.

Какой неудачный момент!

Член Лимптона был в ужасающе возбуждённом состоянии, и...

Я абсолютно жажду ещё одного раза! У меня есть собственное тёплое молоко, которое я хочу ей дать!

Тем не менее...

Это вряд ли соответствовало бы поведению человека его общества и казалось немного хамским, учитывая её расстройство и текущее бессознательное состояние.

Вниз, мальчик! - подумал он, посмеиваясь, и когда он грубо похлопал себя по промежности (кто вообще мог это видеть?), содержимое, как всегда, казалось огромным и энергичным; это оказалось довольно приятным чувством для человека возраста Лимптона.

При ближайшем рассмотрении снаружи кукольного дома не было обнаружено ничего плохого или неуместного - хотя, честно говоря, чего он ожидал?

Ведь маленький человечек бегает в глубине дома! - Лимптон рассмеялся.

Нет, это были глупости его пьяницы-жены, и не более того.

Она всегда была легкомысленной. То, что природа дала ей в сиськах, уж точно отняла в мозгах!

Но Мэри была не единственной, кто испытал частичку экстраординарного, не так ли? Адские перезвоны, чёрная эякуляция и вонь как от груды трупов.

Он заглянул в открытый фасад кукольного дома; и, конечно же, в вестибюле была копия старинных часов.

Даже мастер миниатюр Паттен не смог бы создать что-то настолько крошечное и при этом функциональное.

Он поднял фигурку; это было просто пустое крашеное дерево.

И когда он хромал по коридору, вонь больше не появлялась; в туалете не было замечено ничего странного: в окне Левенторпа не горел свет, а на обоях не осталось буйных струй спермы. Коллинз выполнил свою работу, и теперь из его укромного уголка в конце коридора доносился храп.

Всё в полном порядке, - Лимптон остался доволен.

В комнате для коллекций он приглушил свет, потом улёгся в постель, с удовлетворением взглянул на просторный кукольный дом, возвышающийся перед ним, и, улыбаясь, погрузился в сон, даже не представляя себе, что его жизнь, которую он знал, будет безвозвратно потеряна к тому времени, когда взойдёт солнце.

«« - »»

Лимптон сначала не видел изображений во сне, лишь звуки, голоса...

Женский голос:

- Чтобы можно было прислуживать слугой Князю Воздуха...

Мужской голос:

- Сначала возьми волосы...

...потом кровь и сперму...

...человека, живущего жадностью...

...в тигле смешай эти ингредиенты, чтобы посадить семя...

...а потом сожги это, как Агнец горит...

...и вдохнёшь в лёгкие ты эти пары...

Затем последовали зрелища: несколько волосков с лобка, сами того не зная, упали в ступку, поставленную над пламенем. Следующими упали: полотенце, вытащенное из мусорной корзины в пятнах крови и тряпка со следами спермы. Завитки дыма поднялись вверх, затем эти пары хрипло втянулись в ноздри мужчины и женщины, чьи лица потускнели, а затем застыли в дьявольских ухмылках.

- Pater terrae...

...Отец Земли!

- Rex Terore...

...Властитель ужасов!

- Princeps Tenerbrarum...

...Принц тьмы!

- Vivimus ut viventes serviamus...

...Мы живём, чтобы служить тебе!

Через твоего верного слугу, Ланкастера Паттена!

Теперь перед сновидящим разумом Лимптона открылась только тьма. Следующие звуки, которые он услышал, были явно ведомые похотью проявления и сексуальное общение, и это был нехороший знак (несмотря на уже негативные последствия сна), потому что участниками, как читатель уже догадался, мог быть никто иной, как Септимус Браун и его дочь Эмили. Но правила морали редко соблюдаются во сне, верно? А Лимптона вряд ли можно было назвать человеком высоких моральных качеств.

- Вот так, вот так, это я, девочка!

- О, отец! Ты достаточно хорошо помнишь обряд?

- Да... конечно, да.

- Хе-хе, для всех нас будет прекрасное время, когда толстяк будет в нашей собственности.

Это привело к остановке сновидения. Лимптон вздрогнул, ему не нужно было называть личность «толстяка»...

Мужчина - Браун - шепчет:

- Это сработает, Ангел.

Но, естественно, он произносил это слово как «сра-а-аботает».

Затем раздался звук, похожий на раскол земли надвое. Глаза Лимптона распахнулись от ужаса, и он проснулся.

Затуманенное зрение не давало ему сосредоточиться, но не было похоже, что он проснулся там, где должен был: на кушетке в своей комнате для коллекций.

Он закусил губу, чтобы по-настоящему проснуться.

Ау! Помилуйте!

Больше голосов, но незнакомых: двое мужчин.

- В этот изысканный век? Как такое может быть, сержант?

- Не ищи утешения в этом веке, мальчик. Я считаю, что пришло время дьявола. В своё время я видел много ужасных вещей, но ничего такого адского, как это.

- Да, и я слышал имя Левенторпа раньше. Богатый джентльмен, не так ли?

- Изготовитель вооружения, он сделал своё состояние на Великой войне. Сразу после Договора, дочь Левенторпа и родилась. Голова бедной птички, без сомнения, была срезана с её шеи, и это было в спальне, но тело перетащили в холл, и очевидно, что виновник трахнул её после того, как она была обезглавлена. Бедняжка просто лежала без головы, с распростёртыми ляжками и огромной струёй спермы, вытекающей из мехового бисквита. Потом мы нашли самого Левенторпа, мёртвого в своей постели, внутренности вытащили и бросили на ковёр, а его причиндал отрезали и засунули ему в задницу.

- И как таких людей земля носит...

- Оставь сантименты, мальчик. Лучший способ расследовать эту грязную работу - с холодным взглядом. Одному Богу известно, где сейчас Лимптон. Странно, однако, что он не взял свой автомобиль. Он же толстый, ещё и с тростью.

- Но, сержант, как мы можем точно знать, что это Лимптон, а не приезжий хулиган или проходящий мимо бродяга?

- О, это верно точно так же, как то, что на могилу Кромвеля писали миллион раз. Портье видел, как он выходил из дома около трёх часов утра, держа в одной руке кусок запеканки и в другой что-то блестящее.

- Нож?

- Нож, мальчик, разделочный нож из того же набора на кухне, эдинбургское серебро, не меньше. Не говоря уже о том, что жена сказала, что в последнее время он вёл себя странно, хотя я слышал, что этот парень всегда был особенным. Душный жирный чудак.

- Говоря о жене, где она?

- Внизу с инспектором из Скотленд-Ярда, но когда я вошёл, она вся рыдала и рассказывала леди-констеблю, что Лимптон с ней сделал.

Короткая пауза.

- Что... что он с ней сделал, сержант?

- Ну, между мной и тобой, жирный ублюдок добавил ей в молоко сонные капли, а потом, ну, как это говорится? Был на вечеринке «у задней двери».

- Я бы многое отдал, чтобы быть тем, кто его поймает!

Услышав всё это, Лимптон, естественно, был парализован. Два полицейских констебля явно подводили итоги «дела», подозреваемым в котором был сам Лимптон. Теперь он действительно мог видеть их, стоя в своей комнате для коллекций; он мог видеть их через открытое окно...

Но как такое могло быть?

Какое открытое окно?

Я уверен, что читатель сделал вывод - за меньшее время, чем сам Лимптон сделал тот же вывод, - что это окно было одним из окон в кукольном доме, и что, учитывая предыдущую экспозицию, это была некая хитрая уловка чёрной магии, оккультной науки, злого искусства, колдовства или как угодно называйте это. Этот обряд доказал полное объяснение его затруднительного положения, а «колдунами» были Браун и его распутная дочь Эмили. Шлюха явно украла его кровь, сперму и лобковые волосы, чтобы состряпать...

Ну, он пока не понимал всего до конца. Однако для того, чтобы разложить всё по полочкам, ему не требовалось никаких научных знаний: дом, в котором он сидел, действительно был точной копией старого особняка Брауна, за вычетом веков; он сидел в кресле, но не мог пошевелиться, два констебля, которых он видел через окно гостиной, были огромными, и это могло означать только то, что сам Лимптон уменьшился до кукольных размеров. И если его уменьшили до кукольного размера, то теперь он должен быть...

Он посмотрел на свою руку, лежащую на подлокотнике кресла. Рука была сделана из тщательно вырезанного дерева.

Дух великого Адриана! Я - кукла!

- С этим мерзавцем всё ещё на свободе, - предположил сержант, - я подозреваю, что они отправят одного из нас сюда на ночь.

- О, отправьте меня на это задание! - сказал другой. - Вы видели какие дыни у жены толстяка?

- Заканчивай такие разговоры, мальчик, или я заставлю тебя патрулировать улицы до тех пор, пока ты и думать забудешь о своём «петушке», - далее пауза. - Но здесь ты не ошибся. Я бы и сам не отказался, если бы она опустила свои бидоны с молоком мне на лицо!

Лимптон поморщился.

- Нам лучше спуститься вниз, - сказал эхом голос сержанта. - Инспектор из Скотленд-Ярда может нуждаться в нас, и... ну, я хочу выпить чаю.

- Согласен, сержант.

Двое полицейских исчезли из поля зрения оконной рамы и с грохотом удалились из комнаты, совсем как величественные колоссы.

Я не знаю, какова вероятная реакция человека, оказавшегося в подобном затруднительном положении; я могу описать вам только реакцию Лимптона. Он кричал, плакал, умолял Бога, которого игнорировал всю свою жизнь, просил прощения за свои проступки и даже умолял Люцифера.

Люцифер, как и в случае с Богом, не слушал, но несчастный субъект этой истории действительно думал, что он слышал мрачнейшее хихиканье, исходящее из какого-то невидимого места в укромных уголках кукольного дома.

Теперь внутри кукольного дома послышались мельчайшие шаги. Он изо всех сил пытался подняться из кресла, но паралич остался... Нет! Внезапно пальцы его деревянной правой руки задёргались.

Но... что насчёт шагов?

Одна из деревянных служанок - на самом деле грудастая горничная - подошла неуклюже, остановилась перед ним и посмотрела на него двумя крошечными отверстиями для глаз, которые у неё были. На чёрном чепчике был маленький белый бант.

- Вам нечего бояться, сэр, - произнесла она своим судорожно подёргивающимся ртом. - Скоро вы сможете ходить, как и все мы. Когда в комнате хозяев никого нет, мы все можем передвигаться по дому, как захотим.

По крайней мере, это была часть хороших новостей, если действительно можно было найти какое-то утешение после того, как кто-то был превращён в куклу-лилипута каким-то заклинанием Харона.

Деревянная рука горничной похлопала Лимптона по плечу в жесте сочувствия.

- Терпение, сэр. В своё время вы обретёте смысл. Видите ли, мы должны жить здесь вечно, и «наш долг служить Мастеру».

Лимптон прохрипел свои первые слова как... ну, как кукла.

- Я английский джентльмен из титулованного рода! Я никому не служу!

Другой крошечный голос послышался откуда-то вместе с другими шагами.

- Ах, ах! Итак, перед нами «английский джентльмен из титулованного рода», да? Ну, я уже не так молод, как раньше, но давайте посмотрим, что думает об этом «джентльмен»! - и с этими словами ещё один деревянный фантом вышел из кабинета и подошёл: очевидно, это был дворецкий, одетый в брюки со стрелками и пиджак с длинным хвостом.

Он доковылял прямо до Лимптона, извлёк деревянный эрегированный пенис и сразу же вставил его прямо в просверленную пасть «джентельмена». То, что вошло в рот Лимптона, далеко не было похоже на миниатюрный деревянный колышек...

Эта гнусная деревянная фигура более чем энергично совокуплялась с просверленным ртом Лимптона, пока...

Ну, уважаемому читателю не нужно полностью описывать результат. Всё, что я расскажу, это тот момент кульминации, который вызвал в искусственную ротовую полость Лимптона приток не обычной спермы, а что-то напоминающее адскую коричнево-чёрную слизь, которую Лимптон галлюцинировал в туалете прошлой ночью, а вместе с ней и... вздымающийся запах, который можно сравнить только с недрами ада.

Лимптон закрыл рот; бóльшая часть вещества протолкнулась в его глотку, в то время как остатки вытекли из его рта.

Свистящий, визжащий смех дворецкого и горничной ворвался в кукольную голову Лимптона.

- О, но джентльмен должен простить меня, - насмехалась горничная, - за то, что я не встретила вас должным образом в особняке Паттена! - и с этим - читатель уже догадался? - она ​​задрала свою объёмную юбку, открыла крохотное отверстие, обрамлённое волосами, между её гладкими дубовыми бёдрами и...

- Во имя всего святого! - крикнул Лимптон, когда поток отвратительной коричневой мочи залил его лицо и колени.

- Ну, любезный сэр, - прогремел другой голос, но на этот раз из-за пределов кукольного дома, - я вижу, вы уже познакомились с мистером Парксом и мисс Читтингем. Прекрасные, прекрасные слуги!

Мокрый, потрясённый и в полном ужасе, Лимптон выглянул в маленькое окошко кукольного дома и увидел большое, как бог, лицо Септимуса Брауна, восторженно ухмыляющееся, а в соседнем окне ухмылялось другое: Эмили.

- Браун! - произнёс Лимптон со всей силой, на которую он был способен, - вот я и услышь меня хорошо. Какой бы фокус-покус вы со своей дочерью-ведьмой не использовали, чтобы заточить меня сюда, я заплачу больше, чем вы можете себе представить, чтобы обратить всё вспять. Вы будете безмерно богатыми - просто вытащите меня отсюда!

Браун усмехнулся.

- Сэр, вы не смогли рассчитать одно: вы уже заплатили больше, чем можете себе представить!

- И мы искренне благодарим вас, сэр! - добавила Эмили взволнованно.

И только когда когнитивные способности Лимптона вновь заработали, он заметил, что Браун и его ужасная дочь были на десять - нет, на двадцать лет моложе, чем они были вчера.

- И я хочу, чтобы вы знали, сэр, - продолжил Браун сверху, - мы ждём, чтобы люди Бритнелла перевезли кукольный дом обратно в моё поместье в Сассексе. Это ваша прекрасная жена, сэр, она вернула его нам, потому что, кажется, ей дом очень не нравится. Бедная женщина. Так что мы были только счастливы снять с её рук эту ношу.

- Ты хитрый ублюдок, Браун! - Лимптон кричал изо всех сил, всё ещё пытаясь вырваться из крохотного кресла. - Ты и твоя дочь - вы всего лишь игрушки в когтях дьявола!

- Да, сэр, и вы тоже скоро станете ею.

(По своему обыкновению, Браун произнёс «станете» как ста-а-анете.)

- Желаю вам доброго дня, сэр, - закончил Браун, - и я жду с нетерпением новой встречи с вами!

Громадные шаги удалялись, и затем помолодевшая Эмили взглянула на него, чтобы сказать на прощание:

- Ещё раз, сэр, я благодарю вас, мой отец благодарит вас, и прежде всего Ланкастер Паттен благодарит вас. Вы скоро с ним встретитесь...

Перевод: Alice-In-Wonderland

Бесплатные переводы в нашей библиотеке:

BAR "EXTREME HORROR" 18+

https://vk.com/club149945915

или на сайте:

"Экстремальное Чтиво"

http://extremereading.ru

Примечания

1

Шедевр, magnum opus (лат., великая работа) в современном употреблении - это творение, которое получило много критических похвал, особенно то, которое считается величайшим произведением в карьере человека или произведением выдающегося творчества, мастерства, глубины или мастерства. Исторически "шедевром" считалось произведение очень высокого качества, произведенное для получения членства в гильдии или академии в различных областях изобразительного искусства и ремесел.

(обратно)

2

особый стиль волос на лице, принимавший форму чрезмерно густых бакенбардов. Они были популярны между 1840 и 1870 годами и в Англии.

(обратно)

3

Охота на ведьм - уничтожение людей, подозреваемых в колдовстве. Уголовное преследование ведьм и колдунов известно с древности, но особого размаха достигло в Западной Европе конца XV - середины XVII веков. В католических странах дела о колдовстве иногда рассматривались церковным судом - инквизицией (однако французское дело о ядах разбирал особый светский суд, «Огненная палата»). В протестантских странах подобные приговоры выносил исключительно светский суд (как, например, в знаменитом Салемском деле). Распространены были также случаи самосуда над подозреваемыми в ведовстве. При следствии по делам о колдовстве нередко применялись пытки (впрочем, как и при других уголовных делах того времени), а осуждённых зачастую приговаривали к смерти.

(обратно)

4

Агасфер Фроманталь был учеником кузнеца в течение семи лет, прежде чем поселиться в Лондоне в 1629 году. Он начинал как мастер часов на шпиле в Ист-Смитфилде, недалеко от Лондонского Тауэра, став членом Почтенной компании кузнецов в 1631 году. Он сделал фонарные часы с балансиром и пружинными настольными часами, а в 1632 году вступил в Гильдию часовщиков. В 1658 году Фромантил предстал перед гильдией за то, что нанял больше подмастерьев, чем предусматривалось правилами, что говорит о том, что фирма процветала. Он разработал микроскопы и линзы, опираясь на работы Корнелиса Дреббеля и Бенджамина Уорсли в Амстердаме. Фромантель женился на Марии де Брюйне в 1631 году, и у них родилось восемь детей, четверо из которых сами стали часовщиками.

(обратно)

5

около 7.62 см.

(обратно)

6

"Книга ужасов каноника Альберика" - это рассказ ужасов британского писателя М. Р. Джеймса, написанная в 1894 году и опубликованная в следующем году в "Нэшнл ревью". Она вошла в его первый сборник "Истории о привидениях антиквара" 1904 года.

(обратно)

7

Леди Уордроп - героиня произведения "Гадание по рунам" М.Р. Джеймса, эксперт по лабиринтам живой изгороди, которая приходит посмотреть лабиринт. Она посещает поместье мистера Хамфриса, но обнаруживает, что лабиринт нервирует ее.

(обратно)

8

"Алтарь Барчестерского собора" - это история о привидениях британского писателя М. Р. Джеймса, впервые опубликованная в 1910 году. Он включил ee в свою коллекцию "Еще несколько историй о привидениях Aнтиквара". Архидиакон Пултни из Барчестерского собора таинственно умирает, и его место занимает новый архидиакон Хейнс. Хейнс очень талантлив и исполняет свои служебные обязанности с большим рвением, однако его преследуют резные фигуры в партере Барчестерского собора.

(обратно)

9

Граф Магнус Габриэль Де ла Гарди (1622 - 1686) - шведский государственный и военный деятель. Он стал членом Шведского Тайного совета в 1647 году и стал обладателем трех из пяти должностей, считавшихся высшими должностными лицами королевства, а именно лордом верховным казначеем, лордом верховным канцлером и лордом Верховным управляющим. Он также служил генерал-губернатором в шведском владении Ливония. "Кодекс Аргентея", также известный как "Серебряная библия", представляет собой рукопись 6-го века, которая была привезена в Швецию в конце Тридцатилетней войны в 1648 году, после битвы при Праге, где она была взята в качестве военной добычи. Исаак Воссиус, голландский библиотекарь королевы Кристины, привез ее в свой родной город. В 1662 году Де ла Гарди купил кодекс и в 1669 году подарил его университету, предварительно переплев в чеканный серебряный переплет. "Серебряный трон", подаренный Де ла Гарди, занимает центральное место в Рикссалене в Стокгольмском дворце. Трон был подарен Де ла Гарди королеве Кристине на ее коронацию в 1650 году. Де ла Гарди нанял Абрахама Дрентветта из Аугсбурга для его производства.

(обратно)

10

(1819 - 1890) - изобретатель первой серийно выпускаемой, коммерчески успешной печатной машинки. Кристофер с коллегами получил первый патент на печатную машинку в 1868 году. На протяжении ряда лет работал над усовершенствованием конструкции пишущей машинки, в рамках этой работы летом 1871 года появилась предшественница раскладки QWERTY, полностью она сформировалась только к 1878 году.

(обратно)

11

(1867 - 1940) - английский писатель. В 1892-1895 годах работал в афинской школе археологии и в Египте - на Общество развития эллинистических исследований. Позднее жил на Капри - известном месте притяжения гомосексуалов начала XX века; биографы отмечают нетрадиционность его сексуальной ориентации. С 1893 по 1940 гг. опубликовал не менее сотни книг. Среди них «страшные рассказы», получившие высокую оценку М. Р. Джеймса и Г. Ф. Лавкрафта; детские книги в традициях Л. Кэрролла; юмористические повести о мисс Мэпп и Лючии, а также многочисленные биографии известных людей (в т.ч. Шарлотты Бронте, премьер-министра Гладстона, королевы Виктории, кайзера Вильгельма II). В 1930-е гг. выпустил три книги воспоминаний.

(обратно)

12

Первая книга Эдвардф Фредерикф Бенсона, роман о нравах общества «Додо», имела шумный успех, в немалой степени благодаря тому, что в персонажах легко обнаруживалось сходство с некоторыми реальными лицами

(обратно)

13

Жиль де Монморанси́-Лава́ль, баро́н де Ре, граф де Брие́н, сеньо́р д’Ингра́н и де Шанту́ (1405? - 21440), известен как Жиль де Рэ - французский барон из рода Монморанси-Лавалей, маршал Франции и алхимик, участник Столетней войны, сподвижник Жанны д’Арк. Был арестован и казнён по обвинению в серийных убийствах, хотя достоверность этих обвинений в настоящее время оспаривается. Послужил прототипом для фольклорного персонажа Синяя Борода. Жиль вышел в отставку и с 1433 года стал постоянно жить в поместном замке Тиффож, в Вандее. Здесь он жил как король, с охраной в две сотни рыцарей, личной церковью с тридцатью канониками, обширной библиотекой редких рукописей. Тут он мог свободно предаваться своим увлечениям. С этой поры в свите маршала начали появляться разного рода толкователи снов, маги, чародеи и алхимики. Последние, используя щедрое финансирование своего хозяина, вели поиски философского камня, эликсира молодости, технологии превращения недрагоценных металлов в золото и пр. Под алхимическую лабораторию были переоборудованы большие помещения по первому этажу в Тиффоже. Жиль де Рэ не скупился на расходы. Его торговые агенты скупали в огромных количествах необходимые для опытов ингредиенты; некоторые из таковых ингредиентов - акульи зубы, ртуть, мышьяк - были по тем временам очень дороги. В 1439 году некий некромант Франческо Прелати, монах-минорит из епархии Ареццо, умевший внушать людям уверенность в своих неограниченных магических возможностях, вошёл в доверие к барону, организовал в Тиффоже поразительные сеансы, на которых вызывал демона по имени Баррон, и стал главным алхимиком при маршале.

(обратно)

Оглавление

  ПРЕДИСЛОВИЕ

ЭДВАРД ЛИ "КУКОЛЬНЫЙ ДОМ"

Примечания

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13