Завоевание фейри [Сара К. Л. Уилсон] (fb2) читать онлайн

Завоевание фейри

Перевод: Kuromiya Ren

КНИГА ПЕРВАЯ

За дверями, за долами

Мертвая Дикая Охота.

Кто теперь с ними будет?

Кто понесет бремя?

Кто умрет?

Кто толпу встретит?

— Истории Фейвальда

Глава первая

Я глубоко вдохнула, волшебный меч дрожал в моей руке, мама стонала у моих ног.

Жди, Элли. Думай.

Я была раздавлена, потому что мысли метались в стороны. В этот раз нужно было сосредоточиться. Но как подумать, когда все происходило так быстро?

Маме нужно было в Фейвальд, пока она не лишилась всей крови. Может, там я смогу вытащить стрелу и использовать силу Равновесия, чтобы исцелить ее.

Но если я уйду и оставлю отца и сестру в пещере, кто угодно сможет зайти и забрать их. Когда в последний раз это случилось, все стало сложнее.

И моя армия бегала в лесу — без направления, ждала меня. Я посмотрела на молодые листочки на деревьях. Они были где-то в весеннем лесу, продирались в нем без цели.

Я сглотнула.

И Скуврель пропал — украден Убийцей родни. Ранен, судя по его крикам, и нуждался в моей помощи.

Я была одна.

Я не могла справиться со всем сразу, так что нужно было выбрать приоритеты.

Ладно. Забрать отца. Забрать сестру — без нее я вернусь к началу этого ужасного приключения. А потом вернуться сюда, как можно скорее, чтобы помочь маме и надеяться, что она выживет.

— Я вернусь. Держись, — сказала я, убирая волшебный меч в ножны. Я выбрала путь.

— Хантер, — стонала она сквозь зубы. Ее вопль терзал меня.

— Я приведу его к тебе, — я покачала головой, глубоко вдохнула и побежала к пещере.

Запах похлебки мамы все еще был в воздухе, наполнял весенний вечер, и мой желудок сжимался, пока я бежала. Дыхание вылетало с шумом из легких, я пыталась сосредоточиться на том, что делала, и не поддаваться волне паники внутри.

Скуврель был ранен и ждал меня, а я выбрала другой приоритет.

Мама умирала от стрелы.

Скуврель мог выжить, если я успею к нему вовремя.

Мама точно умрет, если я не помогу ей первой.

Мысли гнались друг за другом, сводя меня с ума.

Я бросилась в брешь между камней, резко повернула там налево, следуя туннелю. Я перебралась через камни на земле, ободрала ладонь об каменную стену.

Как только я вошла в пещеру, я тут же ощутила себя как дома. Кто-то — мама — расстелил ковер на полу. Она повесила букетики засохших трав и надбитые чашки на нити над полкой из камня, где лежали разделочная доска и нож рядом со свежей буханкой хлеба. Похлебка, запах которой я ощущала, бурлила на открытом огне. Огонь поднимался из дыры в камнях, продуманный, и рядом с огнем в потрепанном кресле-качалке был мой отец. Он поднял голову от того, что вырезал из дерева, его глаза были яркими и пустыми.

— Отец, — выдохнула я.

— Точнее оболочка нашего отца, — сказала едко сестра из клетки, стоящей рядом с его креслом-качалкой на моей сумке. Моя ладонь дрогнула от вида нее снова так близко к нему.

В клетке сидела сестра, держала скорлупу ореха, полную воды. Рядом с ней за полоски ткани с ее платья была привязана к прутьям королева Анабета с гримасой и прищуренными глазами на лице.

Я едва подавила вскрик.

Они обе были потрепаны, но это не скрывало их ярость и ненависть. На щеке моей сестры был ожог, а глаз Анабеты был перевязан окровавленным бинтом. Они явно бились. Выглядело так, словно моя сестра победила. Моя мать знала?

— Сестра, — с опаской сказала я.

— Где наша мать? — спросила она. — Или твоя глупость ее погубила?

Я вздрогнула от ее слов, но они вернули меня в реальность. Мне нужно было сосредоточиться. Я подняла повязку, игнорируя мир духов, пока я пыталась сосредоточиться на физическом.

Я схватила клетку и забрала свою сумку из-под нее. Я открыла сумку, проверила, все ли на месте. Ключ искрился в свете огня, я вытащила его и убрала в карман куртки. Сестра следила за каждым моим движением с голодным желанием. Она понимала, что ключ мог открыть ее клетку?

Я закрыла сумку, повесила ее на плечо. Плащи родителей висели на неровных выступах камней у камина. Я схватила их. Они нам понадобятся.

— Хантер, — мягко сказала я отцу. — Мне нужна твоя помощь. Генда в беде.

— Генда? — с тревогой спросил он, глядя в мои глаза, словно пытался вспомнить меня. Он был слишком юным для этого, только исполнилось сорок.

Я сглотнула ком эмоций.

— Да. Вот, надень плащ, — я помогла ему с плащом, озираясь в комнате. Нам нужно было что-то еще?

Я поспешила к койке у стены пещеры, схватила два одеяла. Одно для носилок для мамы, одно для бинтов.

Вода.

Рядом с флягой была бочка, наполовину наполненная водой. Я быстро наполнила флягу, сунула ее в руки отца с одеялами.

— Пожалуйста, понеси это.

Он кивнул, и я едва подавила рычание от раздражения, каким его сделала судьба. Раньше он вел бы экспедицию по спасению моей матери.

Я привязала клетку к поясу. Что-то ущипнуло меня за кожу, и я зарычала.

— Веди себя прилично, или я тебя сожгу.

— Нет, — сказала сестра. Было странно слышать ее голос, пока я ее не видела. — Я тебе нужна. Ты это теперь знаешь.

Я игнорировала ее, схватила руку отца и вывела его из пещеры. Оружия не было. Я не могла вооружить его. Он хоть помнил, как держать лук?

Я потащила его за собой, поспешила к матери, едва дышащей на камнях.

— Генда! — он бросил одеяла, увидев ее, подобрался к ней.

— Нам нужно две ветки для носилок, — сказала я, пошла к деревьям и вытащила быстро нож из-за пояса, отрезала подходящие ветки. Сойдет.

Я вернулась туда, где мой отец сидел, рыдая, рядом с моей матерью, схватила одеяло и привязала его к палкам, чтобы сделать носилки. Мы понесем ее в этом.

— Ты тратишь время, — сказала сестра. — Ты не можешь уже ее спасти.

— Не здесь, — согласилась я.

— Нигде. Она умирает.

Моя повязка сползла, и я закончила с одеялом, посмотрела духовным зрением в глаз Анабеты. Она перевела взгляд с Хуланны на меня.

— Она на тебя не похожа, Леди Кубков.

— Не важно, как она выглядит, — заявила Хуланна. — Важно, чтобы она умерла в нужном вместе в нужное время. Она должна умереть у Двери Жути. И скоро.

— Ты должна знать, сестра Леди Кубков, — голос королевы Анабеты был грозным. — Я выйду из этой клетки, и тогда я сорву с тебя кожу и заставлю танцевать для меня без кожи.

Я поежилась. Я должна была привыкнуть тому, что мне желали смерти, но не удавалось.

— Если думаешь, что моя сестра яростная, — парировала я, — ты не видела, что я могу делать с фейри. Угрожай, еще увидишь, как это обернется для тебя.

Я подняла повязку и оторвала кусок ткани от второго одеяла, обмотала им стрелу в груди матери, пытаясь привязать ее так, чтобы она не двигалась, пока мы будем ее нести. Я накрыла маму ее плазом. Она потеряла сознание, но еще дышала.

— Ты — целитель? — спросил у меня отец.

— Нет. Я просто пытаюсь помочь, — нежно сказала я.

Он кивнул, губы скривились, пока он боролся со слезами.

— Стрела плохо попала. Сложно выжить после такого, — сказал он.

— Да, — согласилась я. — Помоги поднять ее на носилки.

Он прошел, чтобы помочь мне.

Я покачала головой.

Я не должна была обходиться с отцом как с ребенком, стараясь не пугать его. Он должен был защищать меня. Но жизнь не всегда так работала, да? Я видела, как старики в деревне сходили с ума, и о них заботились их выросшие дети — кормили кашей у камина, мыли тела, с помощью которых появились в этом мире. Но это ощущалось далеким, чужой проблемой. Я не ожидала, что мне придется говорить нежно с тем, кто когда-то был самым сильным и мудрым человеком из всех, кого я знала.

Глаза матери открылись, она застонала, когда мы передвинули ее на носилки.

— Куда? — спросил отец.

— В другой мир, — я вытащила меч из ножен и рассекла им воздух, думая о маме, и что ей нужна была помощь. Как только в воздухе появилась брешь, я указала отцу брать его конец носилок, пока я подняла свою. Мы медленно подняли маму в воздух. Она резко дышала ртом, шипя с каждым вдохом.

Дрожа, я прошла в брешь в воздухе в Фейвальд.

Лучше бы это сработало. Это должно сработать.

Глава вторая

В Фейвальде был день.

И славно. Я не могла сейчас разбираться с Кровавыми лунами или Дикой Охотой.

Мы прошли в белый свет Фейвальда, и я пошатнулась от ужаса, ударившего по груди. Я не могла дышать.

Я забыла опустить повязку. И Фейвальд как-то казался хуже обычного.

Он запутывался, будто двигался, как жук под тканью. Земля извивалась, сплеталась под моими ногами, и все перед глазами дрожало, от этого меня тошнило. Я подавила желчь, шагнула вперед. Я не могла опустить носилки, пока отец не вышел в брешь. Я пыталась задеть щекой плечо, чтобы опустить повязку, но удалось только усилить головокружение.

Мы вышли к Двери Жути — так я думала. Отсюда двери казались сплетенными из извивающихся змей. Ослепительный свет вырывался из трещин и вокруг краев.

Мое сердце сжалось. Я ненавидела дверь всем в себе. Если бы не Дверь Жути, половина тех, кого я знала, не пытались бы убить меня.

Отец прошел в брешь с криком ужаса, и я выдавила:

— Помоги опустить ее.

Мы опустили носилки на гладкий камень, и я подавила воспоминание о Скувреле, сидящем на коленях тут дни назад, глядя на меня широкими глазами, полными тоски. Если бы я встала тут и вонзила нож себе в горло, они стали бы счастливы, да? От этой мысли меня мутило.

Я покачала головой, мама лежала на камне, стонала, а я смогла сорвать повязку с глаз.

Я глубоко вдохнула с облегчением, а отец опустился у камня, обвил руками голову и рыдал.

— Это место! Это ужасное место! Зачем ты привела нас сюда?

— Это ее единственная надежда, — пробормотала я.

— Генда, моя Генда, — его шепот было сложно слышать из-за всхлипов. — Я не хотел брать тебя сюда. Прости. Прошу, не умирай. Я люблю тебя.

Он был разбитым, сжимал умирающую жену костлявыми руками, его разум не справлялся.

Теперь и я плакала. Это было тратой времени. Я вытерла слезы с глаз.

— Вы дураки, — заявила сестра. — Позор нашей семьи. И ты думаешь, почему я ушла? Почему хотела больше? Поэтому. Вы все — жалкие существа.

Я сбила ее клетку, зло фыркнув. Пусть горят об те прутья! Анабета завизжала, но моя сестра решительно молчала. Я сорвала клетку с пояса и бросила в сторону. Я разберусь с ними позже.

Я подползла к матери по окровавленному камню перед дверями. Он был поразительно гладким — не пострадавшим от резьбы на двери.

Моя мама задыхалась, ее ладони дрожали. Ее лицо стало ужасно бледным, на лбу выступил пот.

— Эластра, — выдохнула она при виде меня.

— Я делаю, что могу, — напряженно сказала я, ладони замерли над ней.

Где была моя магия? Где была сила Равновесия? Я должна была ощущать ее. Так я исцелю ее и сбалансирую чем-то еще. Может, сила захочет, чтобы я убила кого-то за жизнь матери. Плевать, если цена была такой. У меня были две возможные жертвы в клетке.

Отец рядом со мной раскачивался, вскрикивая от ужаса при этом. Это место было для него смертью.

— Не давай убийству пятнать тебя, — выдавила мама. Ее ладонь дотянулась до моей талии, словно она пыталась обнять меня, но ее ладонь скользнула по мне и упала.

— Мама, держись, — сказала напряженно я. — Я ищу способ тебя исцелить.

— Генда, моя милая любовь, — простонал отец, его руки еще сжимали его голову. — Я не могу выбраться. Корни запутают меня.

Я сглотнула ком в горле.

— Приведи отца к Ручью слез, — выдавила мама сквозь зубы. — Пообещай.

— Конечно, — сказала я, глядя на стрелу в ее груди. Равновесие. Если я заберу стрелу и исцелю ее, может, магия сработает, если я соглашусь вонзить стрелу в другую грудь.

— Нет, Элли, — она сжала мою рубашку с удивительной силой. Я смотрела в ее глаза, удивляясь вспышкой жизни в них. — Ты должна пообещать, что отведешь отца к Ручью Слез.

— Обещаю, — потрясенно сказала я. — Отдыхай. Я найду способ исцелить тебя.

Она проигнорировала это.

— Если не отведешь его туда, все было зря. Остались мы двое. Я любила его так сильно.

Его безумие тоже беспокоило ее. Может, сильнее. Конечно, это было ее последнее желание. Я хотела помочь ей жить, чтобы у нее сбылись сотни желаний. Я вытерла ее потный лоб ладонью.

— Конечно, мама. И я люблю тебя. И я люблю его.

Она кивнула, на ее лице была боль, но ее выражение лица было удовлетворённым.

— Хорошо. Хорошо. Ты однажды будешь родителем. Ты поймешь.

Я уже понимала ответственность. Мне не нужно было для этого становиться родителем.

— Я люблю тебя и твою сестру очень сильно, — слабым голосом сказала моя мама. — Прости, что не сказала тебе раньше. Я забыла это. Подавила это. И когда воспоминания вернулись, было слишком поздно. Слишком поздно помогать тебе.

Я рискнула взглянуть на сестру. Ее лицо было холодным и нечитаемым.

— И я тебя люблю, — я шмыгнула, пытаясь сдерживать слезы. Слеза покатилась по моей щеке, упала на платье матери, оставив темный след. — Плевать, если ты забыла.

— Помни это. Просто помни, что я люблю тебя, — ее глаза стали рассеянными. Она потянулась к моему отцу. — Хантер?

— Генда, моя Генда, — сказал отец, все еще раскачиваясь, ужас сделал его лицо маской.

Мама коснулась его рукой.

— Люблю тебя навеки, мой Хантер. Мой смелый и милый мужчина, — она прощалась.

— Прошу, не умирай, — шепнула я, смущенная своей слабостью в этой ситуации. Я хотела, чтобы она была в порядке. Я просто хотела войти в наш дом и увидеть ее, улыбающуюся и с большой кастрюлей горячего супа, а в доме было чисто.

— Некоторое должно быть.

Я думала, что она закроет глаза и ускользнет. Я прикусила губу, готовясь к худшему.

Она удивила меня.

Ее ладонь сжала мою руку в последний раз, а потом с боевым кличем она оттолкнула меня, повернулась на четвереньки. Кровь полилась из ее раны. Она заставила себя встать на ноги так быстро, что я еще пыталась подняться, а она уже сделала шаг вперед. Она поцеловала моего отца в лоб на пути, а потом, истекая кровью, она шагнула к Двери Жути.

Что-то сияло в ее ладони.

Ключ.

Она забрала его из моего кармана, когда я думала, что она пыталась меня обнять.

Я открыла рот, шагнула вперед, но ключ был уже в спутанном замке, и со скрипом мертвеца, поднявшегося из могилы, она открыла дверь, посмотрела тепло на меня поверх плеча и распахнула дверь шире.

Яркий свет опалил мои глаза щупальцами. Он обжигал мои глаза болью. Он ощущался почти живым, словно многорукое существо лежало за той дверью, сделанное из света. И свет был голоден, хотел схватить нас. Я упала на колени, моргая от лилового отсвета за веками.

Когда лиловое сияние пропало, дверь была закрыта, свет угас, и моя мать пропала.

Позже в Фейвальде…

Пой о смелой и храброй Охотнице!

Пой о ее чудесной матери!

Пой, пой, она заслужила!

Пой о великой жертве матери и верности дочери!

Пой о Фейвальде, который был и будет!

— Истории Фейвальда

Глава третья

Я прошла к двери, сжала золотой ключ.

— Не стоит, — сказал голос из клетки.

Я посмотрела на ухмыляющуюся королеву Анабету в клетке.

Она была одна.

— Где моя сестра? — спросила я, голова вдруг закружилась.

— Если пройдешь в двери, не вернешься, — заявила Анабета. — За дверями смерть. Ты веришь в загробную жизнь?

— Конечно, — сказала я, но не обращала внимания. Я искала сестру. Как она могла освободиться? Голова кружилась.

Я слышала только всхлипы отца за собой.

— Это за дверью, — сказала Анабета. — Загробная жизнь. Суд.

Я потрясенно смотрела на нее.

— Ты веришь в суд?

— Всех судят, — она прищурилась, словно осуждала меня в этот миг. — Это общая правда.

— Тогда почему ты не живешь лучше? — осведомилась я. Я вытащила ключ из двери дрожащей рукой, сунула его в карман.

— Почему ты нет?

Почему я не жила лучше? Потому что я не знала, как жить лучше. Вот так. Даже когда я хотела жить лучше, я возвращалась к этому. Потому что этот ужас был для меня лучше всего.

Я прислонилась лбом к Двери Жути.

— Почему ты ушла? О чем думала? — спросила я. Но ответов мамы не было.

Раздался шорох ног по камню за мной — тихий за всхлипами отца.

— Думаю, из всех ты это понимаешь… Равновесие.

Я повернулась к говорящей.

Истина, казалось, дрожала на ветру, ее белые волосы развевались за ней, ее рога сияли в белом свете Фейвальда. Я поняла, что ее глаза были как у кота.

— Истина, — выдохнула я.

— Твоя пленница права. Ты не должна ходить в те двери, если не хочешь, чтобы все это кончилось.

— Моя мама, — я указала на дверь.

— Я видела. Интересный поворот, — Истина улыбнулась, и мне не нравилась ее улыбка.

— Я думала, ты должна нести просвещение и ясность, — холодно сказала я. — Но ты появляешься, как ворон, когда кто-то мертв.

Туча пронеслась сверху, и вдруг — словно он появился из ниоткуда — ее олень был за ней, фыркал и рыл землю ледяным копытом, паутина запуталась в рогах, трепетала от ветра, который я не ощущала. В Фейвальде вдруг стало холоднее.

— Так работают фейри-крестные, — сказала она.

Я фыркнула.

— Ты же не веришь тем сказкам? Я еще не встречала фейри, которая хотела бы сделать добро людям.

— Разве? — Истина приподняла бровь, словно не верила мне.

— Да, — заявила я.

— Я — фейри-крестная, — она самодовольно улыбнулась. — Та, из истории. Когда я рядом со смертными, я вижу их будущее и рассказываю, что могу.

— Как мило, — я изобразила презрение Скувреля. — Ты видела мою сестру, когда прибыла? Я потеряла ее. Или твоя магия убрала ее, когда ты взмахнула палочкой?

— Твоя мать освободила ее, когда сама прошла в двери. Ты не поняла этого? Ты не найдешь тут Леди Кубков. Она уже в мире смертных. Ты не слышала историю о Замене? Любовь матери — сильная вещь, — сказала Истина, словно это было очевидно. — Но я хотела поговорить с тобой о будущих.

— Что? — потрясенно спросила я. — Она свободна из-за моей матери?

Истина пожала плечами, ее опущенные плечи выглядели изящно. Она всегда была такой хрупкой?

— Ты — Равновесие. Ты должна была ощутить замену. Один уходит свободно, когда другой умирает.

Мой рот раскрылся.

Она снова пожала плечами.

— Но пока ты молчишь, я скажу о будущем. У тебя оно есть. Возможное будущее начинается сейчас. Есть три варианта.

— Что, никаких загадок? — ехидно спросила я.

— Ты предпочитаешь загадки? — ее тон был таким твердым, что мог бить стекло.

— Нет.

Она смотрела на меня, и я не давала себе отвести взгляд, пока она не продолжила раздраженным тоном.

— В одном варианте ты возвращаешься в мир смертных, и дальше ты зовешь себя Улаг и едешь рядом с сестрой. Ты правишь смертной частью мира, а она — Фейвальдом, и Валот — Валет. В другом будущем ты идешь в дом Убийцы родни, а потом ты на этом камне, пронзаешь кинжалом свое сердце. Тебе это нравится, — я поежилась, а она говорила. — И в третьем ты идешь к Ручью Слез, предлагаешь свои слезы, а потом ты завоевываешь Фейвальд вместе с Валетом.

— А потом?

Она покачала головой.

— Потом не знаю. Но ты должна выбрать лучший вариант из трех.

— Какой ты бы выбрала? — спросила я.

— Тот, где ты идешь к Ручью Слез.

Я приподняла бровь с сомнением.

— Хоть так я завоюю твой мир?

— В том будущем мир продолжается, так что оно лучшее, — ее тон был почти таким же едким, как мой.

Она развернулась и пошла прочь, я не успела даже закрыть рот.

— Истина? — позвала я. — Истина!

Но она растаяла в тумане, который я не замечала.

Раздраженно фыркнув, я схватила клетку королевы Анабеты и привязала к поясу. Вот вам и фея-крестная. Они были хуже всего. Я понимала, почему от них у девушек в сказках было столько проблем.

— Ты могла бы отпустить меня, — казала королева Анабета.

— И что? Ты обещаешь не вредить мне? — спросила я.

— Нет.

— Обещаешь не убивать меня? — спросила я, все еще глядя в туман, пытаясь уловить Истину. В пророчестве должно быть что-то еще, да?

— Нет.

— Обещаешь, что не нападешь на меня немедленно?

— Нет, — сказала она.

— Тогда не знаю, с чего ты взяла, что я тебе что-то дам, — я перестала выглядывать Истину и прошла к отцу. Я нежно коснулась его плеча.

— Генда? — он поднял голову.

— Мне нужно, чтобы ты следовал за мной, Хантер. Нам нужно идти туда, куда попросила идти Генда.

— Куда? — просто спросил он, глядя на меня, как ребенок. От этого мне было плохо.

— Ручей Слез, — сказала я. — И я знаю, кто покажет нам путь.

Глава четвертая

— Я не фонарь! — королева Анабета возмутилась со своего места в клетке, но это не помешало мне поднять ее высоко, словно она освещала наш путь. Я разрезала ее путы и дала ей немного ткани, чтобы она защитилась от железных прутьев, но мне все еще нужно было, чтобы она вела меня по Фейвальду.

— Заключи со мной сделку, королева Анабета, — сказала я, пытаясь использовать хитрое очарование Скувреля.

— Я не заключаю сделки со смертными, — она стояла величаво, словно все еще считала себя королевой. Может, она и считала бы себя такой, если бы я ее вернула. Может, она гордо прошла бы в лагерь смертных, и они слетелись бы к ней с благодарностью. Но сделали бы они это, зная, кем она была?

— Ты у меня в плену, — сказала я четко, пока вела отца по широкой дороге — единственной, которая вела от Дверей Жути. Я не знала, куда она вела, но мне нужно было куда-то идти.

Может, мне нужно было мечом вернуться в мир смертных, а потом подумать о Ручье Слез и вернуться в Фейвальд. Но у меня не было способа избежать прыжка во времени, и я могла потерять десятки лет, делая это. Мою армию могли уже одолеть в мире смертных. Скуврель мог быть уже мертв тут. Фейвальд все делал опасным и непредсказуемым.

— Ты не можешь покинуть клетку, пока я тебя не выпущу, — сказала я Анабете. — И когда ты выйдешь, куда ты пойдешь? Вернешься в мир смертных? Снова попытаешься там быть королевой? Что скажут сэр Экельмейер и другие рыцари, когда я скажу им, что ты — фейри?

— Они тебе не поверят, — заявила она. — Ты просто вещь — жена сэра Экельмейера.

— Я не просто вещь, — сказала я, поднеся клетку к лицу. Я остановилась на дороге. — Но, если ты мне не нужна, нет смысла тебя таскать. Ты — мертвый груз. Я пойду к двери, открою ее и брошу туда клетку.

Ее морок мерцал, и на миг она показалась испуганным ребенком, сжималась, боясь железных прутьев, с огромными глазами и лисьим лицом. Ее обрывки брони липли к ней, как последние листья к дереву зимой.

— Твоя сестра сказала, что ты была хорошей.

— И моя сестра не врет, потому что она — фейри, — мрачно сказала я. — Ты не знаешь, что хорошее, Анабета. Хорошее — это я, очищающая землю от таких, как ты.

— Что ты знаешь обо мне? Что дает тебе право судить меня? — она подняла голову, ведя себя как королева.

— Будучи Равновесием, я имею право судить, — сказала я, приподняв бровь. Я ощутила вес на себе, словно это принятие вынесения приговора опустила роль на мои плечи, как еще не было раньше. — Я думала раньше, что мне не нужно было принимать роль Равновесия. Я ошибалась. Мне нужно научиться, как использовать ее для своих целей. И я быстро учусь.

Она сглотнула со страхом на лице, а потом ее плечи обмякли, она кивнула.

— Чего ты хочешь?

— Я хочу, чтобы ты отвела меня к Ручью Слез самым быстрым способом, и чтобы мы остались живыми и невредимыми. Там я хочу, чтобы ты помогла мне вернуть разум моему отцу.

Мы посмотрели туда, где он стоял, его ногти впивались в его щеки, оставляя длинные красные порезы на коже. Он медленно пытался сорвать лицо. Я мрачно протянула руку и нежно сжала его ладонь.

— Взамен, — сказала Анабета, — ты отправишься к Ручью Слез немедленно, не отвлекаясь на другие цели. Ты не будешь медлить или пытаться изменить эту сделку. Ты отпустишь меня немедленно, вернув разум своему отцу, и ты не будешь раскрывать мою личность вне Фейвальда.

— Мы с тобой договорились, — мрачно сказала я.

— Договорились, — сказала Анабета, ее крохотное личико тоже было мрачным. — Тогда ты идешь не в ту сторону.

— Это единственная дорога, — отметила я, словно объясняла, но она лишь пожала плечами.

— Ты согласилась не медлить.

Я кивнула.

— Ладно. Покажи путь лучше.

— Сверни тут, — сказала она, указывая на густую траву у дороги. — Следуй по траве к холму.

Я потащила отца за собой, сжимая его ладонь. Он смотрел на все, кроме меня, его губы дрожали от того, что он видел, пот стекал по виску. Конечно, это место свело его с ума. Я не должна была брать его сюда, хоть у меня и не было выбора.

Плечи его рубахи были мокрыми. Я подвинула ткань и охнула. Его раны открылись.

— Она прибила меня к дереву, — сказал он, глядя в мои глаза огромными глазами. — Украла мою боль, чтобы питаться ею.

— Это уже кончилось, Хантер, — нежно сказала я. Но его раны меня беспокоили.

И меня беспокоил его разум. Это место ломало его ещё хуже. Когда мы добрались до вершины холма, он постоянно бормотал под нос:

— Генда, Генда, Генда.

Каждый раз, когда он говорил имя моей матери, это пронзало мое сердце. Почему она сделала это? Я могла ее спасти. Мы могли спасти отца вместе. Нас мог ожидать счастливый конец. Если бы она просто…

— Видишь тот стручок? — вдруг спросила Анабета.

Длинная лоза росла на вершине холма, и там были зеленые бобы размером с взрослого человека. Один из них цвел лиловым цветком, но с ним было что-то не так — на месте пестика и тычинок была темная дыра.

Тьма ощущалась неправильно — масляная, чернильная, иначе не опишешь.

— Иди в цветок, — сказала Анабета, ее глаза были яркими.

— Вряд ли это хорошая идея, — с неохотой сказала я. — Скуврель не водил меня через цветы.

— Ты просила самый быстрый способ, — холодно сказала Анабета. — Я знаю только такой быстрый способ. Ты не можешь разрывать сделку, Равновесие.

Я ощутила жар в груди. Она была права. Я не могла отказаться, даже если хотела. Я шагнула вперед, со вздохом сжала ладонь отца и шагнула в дыру в цветке.

— Нет, прошу! — простонала девушка, похожая на Анабету, милая, нежная, ее большие глаза молили о пощаде.

Я пыталась отвернуться. Но я не управляла своим телом. Кто-то смеялся, заставляя рыдающую девушку пить из флакона.

— Я буду королевой лучше тебя.

Я прошла сквозь тьму, миновала дрожащие бумажные лепестки большого голубого цветка. Я не могла перестать дрожать.

Я убила ту девочку.

Нет, не я. Королева Анабета. Малентрик. Фейри в моей клетке.

— Ты убила ее, — выдохнула я. — Ты убила ее и заняла ее место.

Фейри в клетке тошнило. Она сглотнула, боролась с рвотой.

— Теперь ты знаешь, почему твой драгоценный Скуврель не водил тебя через Ночнотени. Они показывают воспоминания. Тайны. Тайны тех, с кем ты путешествуешь.

— А если идешь один? — спросила я, тянула время. Я смотрела, как на меня смотрел мой отец. Он моргнул, как сова, а потом покачал головой, словно не верил чему-то.

— Тогда ты увидишь свои тайны, которые могут быть даже хуже. То, что мы прячем от себя, скрыто не просто так, — сказала она, смеясь.

Глава пятая

Все это было не смешно.

Я медленно развернулась, пытаясь оценить, где мы были. Я не видела ручей, хотя вдали был другой холм — холм со стручками, и там фейри ели за столом. Яркие цвета травы и цветов вокруг них делали все это похожим на историю, а не настоящую сцену.

— Ты не отвела меня к Ручью, Анабета.

— Для тебя — королева Анабета. И ты же не думала, что мы попадем туда в один шаг? — едко спросила она. — Туда хотя бы три или четыре раза прыгать Ночнотенью. Забирайся на тот холм, попробуем это снова. Похоже, это Долина препятствий, отсюда недалеко до Ручья Слез. Если повезет, следующая Ночнотень донесет нас туда в один прыжок.

— Если повезет? — процедила я. Стоило быть осторожнее со сделкой. Рыча, я повела отца от одного холма к другому. Пирующие фейри меня тревожили. Обычно они не выходили днем. Обычно они спали. — Думаешь, моя сестра ушла в дверь с моей матерью? — спросила я у Анабеты. Это все еще беспокоило меня. Я не знала, что с ней случилось. Я могла верить Истине, сказавшей, что она как-то вернулась в мир смертных?

Королева Анабета рассмеялась.

— Конечно, нет. Но самоубийство твоей матери освободило ее из твоей власти. Разве это не интересно? Кто бы подумал, что она так захочет умереть, чтобы освободить свою дочь от тебя? Я начинаю понимать, почему ты убила ради роли. Ты отлично подходишь.

Я игнорировала ее едкие слова. Я не выбирала это — это свалилось на меня. И я не верила, что мама хотела убить себя… да?

Мы взбирались по холму и приближались, и я поняла, что за столом фейри не были живыми. Они были из камня, застыли на месте, подняв чашки к губам, держа блюдца в руках, словно радовались пиру, пока не застыли во времени.

Лозы обвивали стол, фейри и еду — которая все еще выглядела красивой и съедобной. Клубничный пирог с взбитыми сливками заставил меня сглотнуть, хотя я видела ладонь, сжимающую вилку с кусочком пирога, пирог был свежим, а рука была в белой плесени, которая как мох поднималась до плеча и к шляпе. Мелкие голубые цветочки проросли на шляпе и тянулись к бледному солнцу Фейвальда.

Мой отец повернулся к булочке, от которой сильно пахло маслом и корицей, но я убрала его руку, не дав положить еду в открытый рот.

— Не ешь это, — сказала я ему. — Эти фейри не просто так стали камнем.

— Равновесие, — сказала королева в клетке. От ее слов я ощутила это в воздухе. За жизнь, украденную из вкусной еды, украли их жизни. Но почему? Должно быть что-то еще.

Я покачала головой. Это мог сделать прошлый Равновесие. Я ощущала это в воздухе — ощущение правильности от угасающего равновесия. Мне не нравилось, что я могла ощущать это. Еще меньше мне нравилось, что это удовлетворяло меня. То, что сделали эти фейри, и их наказание радовали Равновесие во мне.

Я поежилась.

— Нужно идти, — сказала я, повернулась к Ночнотени впереди, но не успела сделать шаг, помедлила. Что я увижу, отправившись туда? Мне хватит смелости?

Я прошла в цветок, сжимая ладонь отца, надеясь на лучшее.

Когда я увидела лицо матери, мое сердце сжалось. Она смотрела на меня с тревогой.

— Хантер? Ты меня слышишь? Ты знаешь, что только что сказал? — она боязливо огляделась. — Не говори снова. Матушка Чантер хорошая женщина, но если она услышит… если узнает, что я затеваю… Сохрани это между нами, нашу маленькую тайну, ладно? Хотела бы я вспомнить раньше. Я могла бы предотвратить все это, — она будто плакала, еще раз огляделась и прислонилась лбом к моему. — Я все еще люблю свою дочь. Что бы ни говорили, кровь — это кровь. Я сделаю все, чтобы защитить ее. И ты, милый. И ты.

Я выскользнула из цветка с громким вдохом. Моя мама. Ее лицо было как нож во мне. Она не должна была умереть. Не должна была.

Я боролась с дрожью губ.

Меня так поглотили чувства, что я едва заметила, что солнце опускалось вдали и поднималась луна, все еще Кровавая, но теперь наполненная красным полностью.

Кто-то заговорил:

— Этой ночью. Верно.

Мне нужно было не попадаться на глаза. Любой фейри, который меня увидит, попытается убить меня и забрать мою роль. Я не слышала, кто еще говорил, но первый заговорил снова:

— Спектакль! Весь Фейвальд там будет, — пауза. — Да, — еще пауза. — Да. Валет. Это я тебе говорю! Убийца родни покажет его, — смех. — Он не может его убить, но есть вещи хуже смерти. Нужно спешить. Я хочу попасть туда быстрее через Ночнотени. Это будет лучший Спектакль!

Моя ладонь закрыла рот.

Скуврель.

Он был еще жив.

Сердце болело от этой мысли.

Жив и в беде.

Мне нужно было к нему. Мне нужно было найти его до «Спектакля».

Анабета прошептала из клетки:

— Надеюсь, ты не хочешь посмотреть Спектакль, Равновесие. Ты заключила со мной сделку. И луна поднимается. Дикая Охота вот-вот начнется.

И что с того, что у меня была сделка с ней? Я не чтила это как фейри. Скуврель был моим мужем… и другом. Сердце болело от мысли, что я брошу его Убийце родни. Он нуждался во мне.

Я шагнула к Ночнотени.

— Мы близко к Ручью, — прошептала Анабета. — Еще один переход.

Мы всегда могли вернуться к Ручью позже. Я отпрянула на шаг, и что-то сдавило мое сердце. Я едва могла дышать. Я задыхалась, огоньки плясали перед глазами. Я попыталась сделать еще шаг назад, нога застыла.

— Ты не можешь нарушить данное мне обещание, — прошипела Анабета. — Видишь? Оно тебя держит. Связывает тебя.

Я шагнула вперед, и дыхание вернулось. Я с дрожью вдохнула.

— Больно, мисс? — робко спросил мой отец. — Держите меня за руку, я уберегу вас в этом адском месте.

— Я в порядке, — сказала я, взяв его за руку.

А потом зазвучали рожки охоты, и я побежала, не зная, куда бежать, что делать. Я знала лишь, что Элли Хантер не хотела стать камнем в поле, потому что боялась бежать. Не Элли. Скувреля сейчас не спасти. Мне нужно было слушаться сделки, нужно было бежать.

Я потащила отца за собой.

Неподалеку была еще Ночнотень. Я бросилась туда, не думая о последствиях.

Я была под землей, смотрела на грязных разбитых людей. На них были накидки. Рыцари.

— Долго вы будете их тут держать? — спросил голос неподалеку.

Я ответила голос королевы Анабеты:

— Сколько захочу. Они пытались бунтовать против меня. Мои рыцари! И другие будут идти против меня. И они будут слышать об этом день за днем, пока будут медленно гнить в моих погребах, пока я живу на этаж выше них, наслаждаясь жизнью, какой у них уже не будет.

Я вышла из цветка, дрожа всем телом. Сочувствие к Анабете давно пропало.

Я глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, и огляделась, пока отец переводил дыхание. Он зажмурился от боли из-за того, что видел. Была еще ночь, вдали звучали рожки, но впереди журчал ручей, его блестящая вода сверкала в красном свете Кровавой луны. В центре ручья дерево с красными ручьями возвышалось гордо. Ветер трепал его, листья падали на ручей, усыпая его алым. Это напоминало кровь матери, текущую из ее раны. Я поежилась.

Но мы это сделали. Это был Ручей Слез.

Глава шестая

Рожки Дикой Охоты звучали вдали. Я повернулась по кругу, искала хижину. Любую. Дикая Охота скоро будет тут.

— Ты слепая? — спросила Анабета, ругаясь. Я повернулась по кругу во второй раз. — Ручей там! Мы добрались!

— Охота! — выдавила я.

— Они не пойдут за тобой к дереву. Никто в здравом уме туда не ходит, даже Охота. У дерева нужно будет решить загадку.

— Загадку?

Она закатила глаза.

— Кому-то нужно тебя убить. Быстрее. Ты слишком глупая, чтобы быть одной из четырех.

Я зарычала под нос и посмотрела на отца.

— Ты умеешь плавать, Хантер?

— Да, — просто сказал он, но смотрел вдаль.

Я кивнула и повела его к воде, но когда посмотрела туда, охнула. На меня смотрела мама. Я прикусила губу до крови. Отец упал на колени.

— Генда. Моя Генда.

Королева фейри смотрела вверх, словно не осмеливалась смотреть на поверхность воды.

Это было не настоящим. Это была еще одна пытка Фейвальда. Моя мама улыбнулась мне, словно соглашалась. Но эта иллюзия была слишком точной. Дрожащая улыбка матери ощущалась настоящей, как моя хмурая гримаса. Я не дышала, видя это.

На глазах выступили слезы. Нет, не сейчас. Я вытерла глаза рукавом. Будет время на горе, когда угрозы будут в прошлом, когда все закончится. Позже.

— Идем, — сказала я отцу, потянув его за руку, но он покачал головой. — Тебе нужно идти со мной, Хантер.

Он смотрел на поверхность воды.

— Хантер?

Он не смотрел на меня. Он просто качал головой.

— Тебе нужно идти со мной.

Вдали я слышала вой охоты. Страх пронзил меня, все внутри будто стало из воды.

У них был Скуврель. Они шли за мной. Времени не хватало.

Я шагнула в воду, и это будто разрушило чары. Отец завизжал, прыгнул ко мне, вытянув руки. Мы упали в воду вместе, и я с трудом развернулась и убрала его руки от своей шеи.

Я всплыла, попыталась вдохнуть воздух, но не успела — ладонь сжала мои волосы, потянула меня под поверхность.

Пузырьки вырвались из моего рта к поверхности.

Нет! Не так! Не так я умру!

Мой отец сошел с ума. Он не хотел этого. Это было ошибкой.

Мое сердце колотилось, я билась с ним, но он был больше и сильнее меня.

Я упустила клетку.

Сумка тянула ко дну.

Что еще у меня было?

Я вытащила нож из-за пояса и вонзила в его руку. Его хватка ослабла, и я смогла уклониться, отыскала под собой ноги и встала. Моя левая нога покачнулась, вонзаясь в ил на дне. Я старалась удержать равновесие.

Вот! Моя голова вырвалась на поверхность, и я глубоко вдохнула.

— Отец! — крикнула я, едва смогла увернуться от неловкой атаки, он нападал на меня. — Стой!

В этот раз его рука пролетела так близко, что я лишилась равновесия. Я попала под воду.

Я не могла так победить. Он был крупнее меня. Он не слушался. Мне нужно было дать отпор, или я умру от его руки, и ему придется жить обезумевшим вечно на земле, которая ужасала его.

Я скрипнула зубами с решимостью, убрала нож за пояс и вытащила рукоять топора из-за пояса. Я взмахнула ею, и мне повезло.

Рукоять попала по голове отца, удар отразился в мои руки и плечи. Он схватился за голову со стоном.

Его боль обожгла меня, но я подавила эмоции и схватила его за воротник, потянула его к дереву. Он следовал за мной, оглушенный. Я уже сделала шаг, а потом вспомнила.

Клетка!

Я искала ее в воде обеими руками. Вот!

Я подняла клетку в воздух, смотрела, как вода лилась из прутьев, мокрая Анабета рухнула на пол.

Будь живой! У меня не было времени проверять, была ли она жива.

Я схватила отца за воротник и потащила его по пояс в воде Ручья Слез. Я пошла туда, где ветки с красными листьями склонялись к воде.

Мы пробрались мимо них в воду в тени. Темная вода на другой стороне казалась другой — холодной, печальной, живой так, как не была вода за вуалью красных листьев.

У основания дерева было достаточно клочков травы, чтобы найти сухую землю. Я подняла отца и Анабету на траву, оставила их и переводила дыхание. Отец лежал на траве, держась за голову, слабо дыша.

Я убила его? Он умирал?

Я подняла рукоять топора, взмахнула ею, и духовный свет озарил странное темное место. Дерево было очень старым, ствол был шириной с небольшой дом. Кора была гладкой, белой, странные ветви извивались, свисая со всех сторон, как шторы. Зловещий красный свет Кровавой луны едва проникал под ветви, и я была рада свету своего духовного факела.

Отец занимал почти весь участок травы, и я поняла, что это были спутанные корни дерева. Рядом с ним хватило места для клетки. В клетке мокрая Анабета поднималась на ноги, кашляя и отплевываясь. Ее громко стошнило, и она вытерла рот рукой.

— Ты за это заплатишь, смертная. Ты чуть не убила меня, — прохрипела она, но я была занята, смотрела на ствол дерева и не переживала за нее.

Там было что-то написано, вырезано в коре так глубоко, что даже время не стерло слова. Я прищурилась, глядя туда, и слова, как по магии, стали понятными для меня:

Слезы любви, слезы отчаяния кормят древо, питают ручей.

Они связывают и исцеляют, меняют то, что время несет.

Но если заплатишь и примешь в грудь боль.

Ничего не даётся из ничего, ни исцеление, ни покой.

Произнеси имя в сердце, его раскрой,

Рискни любовью жизни и будущим.

Или сиди пять лет в тишине под этим древом.

Или мы примем боль за то, чем ты хочешь быть.

Но есть лишь один шанс, чтобы решить.

Сделай выбор и путем насладись.

— Это не загадка, — сухо сказала я. — Тут четко говорится, что тут можно получить, а что нужно отдать.

— Там просят отдать корону? — королева Анабета выжимала мокрое платье. Оно свисало вокруг нее, как старая штора.

— У меня нет короны, — едко сказала я. У меня не было и пяти лет. У меня едва были пять минут.

— Там предлагают свободу? — спросила она, ее голос был почти слабым.

— Едва ли, — я взглянула на отца.

Мама сказала, что его разум был ключом. Обе цены были высокими. Я не могла отдать пять лет жизни. Скуврель был в беде, моя армия слепо шла по миру смертных, и сестра была где-то там, скорее всего, искала свою армию. С другой стороны, если я произнесу имя Скувреля вслух, я рисковала им, его волей и жизнью. Потому что королева Анабета услышит это. И кто-то еще мог услышать.

— Тогда, — сказала Анабета, — это очевидно. У дерева разное послание для каждого, и загадка пытается найти лазейку.

— Там нет лазейки, — я снова прочла слова. Только одно имя было в моем сердце.

Я сглотнула. Я могла лишь надеяться, что освобожу королеву Анабету раньше, чем она услышит имя. Но она могла напасть на меня раньше, чем я исцелю разум отца.

Я потянулась к клетке, она сказала:

— Ты не можешь ничего делать, пока не ответишь на загадку. Иначе упустишь шанс. Нужно действовать прямо.

— Что? — сказала я.

Она звучала отчаянно:

— Если хочешь утопить меня, не надо. Если куда-то уйдешь или что-то сделаешь, потеряешь шанс. А он лишь один. Ты же прочла ту часть? У нас не будет другого шанса, если ты что-нибудь сделаешь.

— Я собиралась тебя освободить, — сказала я.

Она закрыла глаза, словно принимала решение. Это был и ее шанс.

Я сглотнула и посмотрела на дерево. Мне нужно было вернуть разум отца. Я обещала матери. И я любила его. Мне не нравилось, что он был таким. Но осмелюсь ли я произнести имя Скувреля вслух? При враге?

— Скуврель, — сказала я, надеясь, что этого хватит.

Анабета рассмеялась в клетке.

Холодный пот выступил на мне. Отец застонал, поднялся на четвереньки.

— Генда, — взмолился он. — Прошу, не уходи.

Глаза жгло, я перевела взгляд с фейри в клетке на дерево, потом на отца.

Нужно было рискнуть, — прошептала я.

— Финмарк Торн, — прошептала я.

Анабета засмеялась, а потом сказала быстро, будто ударила хлыстом:

— Хуланна Хантер.

Свет засверкал лиловой вспышкой.

Я моргнула, потерла глаза, сердце сжалось.

Я не должна была делать этого. Не должна была.

Когда я смогла видеть, Анабета пропала.

Нет! Нет! Нет!

Время было на исходе. Если Анабетапропала, она отправилась к своей армии. И если Хуланна не была мертва, то она шла к своей армии. Это означало, что мне нужно было в мир смертных, чтобы остановить их, пока не поздно.

И если она найдет Скувреля по пути, то она сможет управлять им, заставить его делать все, что она хочет.

Холодный пот выступил на лбу, желудок сжимался до боли. Я не должна была произносить его имя вслух. Это была не моя тайна.

Я взяла пустую клетку дрожащими руками, привязала к поясу и подняла голову. Отец посмотрел мне в глаза с ужасом.

— Элли? — спросил он. — Это правда ты?

Глава седьмая

— Отец! — сдавленно вскрикнула я, потянулась к нему. Его объятия были теплыми и крепкими — объятия отца, защитника. — Это ты.

Он отодвинулся, провел нервно ладонью по моим волосам.

— Я вернулся в это место. Мне это не нравится, Элли.

Его ладонь потянулась к плечу, где была рана от того, как Хуланна прибила его к дереву. Она уже не кровоточила, но он поежился от прикосновения.

— Ты знаешь, кто я, — поразилась я.

— Конечно, — он был обижен этим. Он нахмурился, глядя на меня. — Ты — моя Элли. Моя дочь. Хотя у тебя теперь глаза двух цветов — зеленый и карий, и на карей стороне веснушки стали белыми на загорелой коже.

Да? Я все сильнее становилась Равновесием с каждым днем.

— Но что еще ты знаешь? — тихо спросила я. Слезы грозили пролиться. Если я должна рассказать ему о Хуланне… о маме…

Морщины появились на его лбу. А потом осознание. Я знала, что он вспомнил маму, его лицо исказилось.

В этот раз я обняла его, глупо утешала, неловко хлопала его по спине.

— Ее на самом деле нет? — его голос звучал пусто.

— Да.

— Это ощущается ненастоящим. Словно я не был там.

— Ты там и не был. Они украли твой разум.

— Если бы я мог просто… — он покачал головой. Он не мог закончить предложение.

Мы стояли там долгие минуты — слишком долго. Время было слишком ценным, даже для этого.

— Нужно идти, — мягко сказала я. — Моя армия ждет боя с фейри… и людьми.

Он нахмурился от этого. Мне нужно было объяснить многое.

— И мне нужно кое-кого спасти, — я кашлянула.

— Нам нужно уйти отсюда, Элли, — сказал отец. — Я не могу защитить тебя тут.

Я замешкалась. Но он был теперь в своем разуме, и было неправильно оставлять его беззащитным. Я осторожно сняла колчан и лук. Я потеряла стрелы, когда он толкнул меня в воду. Осталось около шести.

— Стрелы, выпущенные из этого лука, пронзают только злые сердца, — я отдала лук ему.

Он покачал головой.

— Это твое, дочь.

— У меня есть меч, — я кивнула на него. Это было глупо, ведь мы оба знали, что я не умела использовать меч, но моя сила была не в способности сражаться. Моя сила была в моей роли и армии, которую я собрала. Она была в моем уме в сделках и моих союзниках.

Я протянула ему колчан, и он забрал и повесил его на плечо.

— Что теперь, Элли? Признаюсь, я помню лишь отрывки. Я пытаюсь, но части возвращаются медленно. Я помню, как потерял твою маму — звезды, почему она так оставила меня? Думаю, я должен знать, почему, но это не вернулось, — он неловко сглотнул.

— Мне нужно спасти моего мужа, — твердо сказала я. — Этой ночью.

— Муж? Ты еще юна для этого, — прорычал отец. — Я порву того, кто женился на тебе без моего разрешения!

— Тем не менее, — я неловко отвела взгляд. — Ты поможешь мне?

— А у меня есть выбор?

— Нет, если ты хочешь остаться со мной, — твердо сказала я. Я не буду спорить об этом. Мое сердце будто пронзала раскаленная кочерга, когда я думала о Скувреле в беспощадных руках Убийцы родни. — А потом мы вернемся в мир людей и спасем Скандтон и смертных там и… все.

Он тепло улыбнулся.

— Это план.

— Надеюсь, ты вернешь всю память, и тогда ты будешь знать, как нам это сделать. Мама думала, что ответ был в твоих воспоминаниях.

Он кивнул теперь с серьезным видом. Те воспоминания не давались ему, как мне — план. Я не знала, как найти этот Спектакль. А он произойдет ночью.

Мне нужно было рискнуть с мечом. Я не могла найти путь, шагая по Фейвальду. Я не знала, куда идти. Я не знала, как попасть туда через Ночнотени, у меня не было крыльев или коня. Я надеялась на удачу. Я пройду в мир смертных, а потом сюда, надеясь, что это будет достаточно быстро, и я не потеряю слишком много времени.

— Может, тебе стоит сначала отправиться к армии, а потом к мужу? — сказал отец, и я поняла, что уже вытащила меч и долго смотрела на него.

Наверное, стоило. Если я уйду сейчас к армии, я смогу остановить Анабету и Хуланну раньше, чем они усугубят войну. Это была моя ответственность.

Но…

Я не могла бросить Скувреля его судьбе. Когда я нуждалась в нем, он делал все, чтобы быть рядом.

Я сглотнула и взмахнула мечом.

— Сначала муж, потом армия.

Позже в Фейвальде…

— Завоеватель летела по Фейвальду, как луч солнца по земле. Она заставила Малентрик преклониться, поймала ее и украла ее волю. Она пугала цветы. Она остановила Дикую Охоту. Она побывала у Ручья Слез, билась с тысячей врагов и своим отцом. Она встала и спасла всех нас.

Она была Охотницей, и как сокол, падающий с неба, она охотилась ради правильного.

Валет ждал, не желая разрушать чары, пока она не прибудет, ведь он хотел исполнить свой роскошный план и не хотел медлить. Его ждало худшее испытание… испытание на терпение. Но он был самым терпеливым из них, самым красивым во всем Фейвальде.

— Истории Фейвальда

Глава восьмая

Меч рассек воздух. Я оглянулась на отца, пытаясь передать решимость и надежду, которые мне нужно было ощущать. Его мрачной улыбки хватило. Я кивнула, подняла повязку — хотела видеть людей и фейри, ведь не знала, где мы выйдем. Я подавила головокружение, прошла в брешь в воздухе… и попала в хаос.

Я вышла на грязь, которую месило столько ног, что я не могла понять, был тут раньше ручей, трава или даже лес. Стрелы валялись на земле, часть торчала, часть утонула в грязи. Деревца были сломаны и разбиты. И между стрелами и обломками торчали другие вещи — я не осмеливалась приглядываться. Воняло смертью и фекалиями. Я закашлялась, но пришлось шагнуть вперед, чтобы освободить место для отца.

Раздался рев, и я повернулась в сумерках. С одной стороны от меня ряд мужчин сжимали факелы. Их лица были грязными и в крови. Некоторые держали оружие, другие — обломки оружия. За ними кто-то пел — ужасно, горестно и мимо нот. Они стояли плотной группой, тяжело дышали, на их лицах была почти паника — страх, смешанный с решимостью и удивлением от моего появления. Их оружие в дрожащих руках уже было в темных пятнах.

Я моргнула и поняла, почему они были в ужасе при виде меня. Я выглядела как фейри — вышла из бреши в воздухе в яркой одежде фейри в крови своей матери, сжимая над головой рукоять топора, а в другой руке — меч.

Кто-то закричал, но я не могла замирать. Даже ради этого. Я снова рассекла воздух. Повернулась, проверяя, шел ли отец за мной.

Я повернулась, увидела другую сторону бреши — ряд фейри, трепещущих, как поток, стремясь к нам. Их волосы развевались за ними, они беззвучно неслись от того, что было раньше моей деревней. Они ехали на броненосцах, лошадях, единорогах и оленях, бежали на своих ногах, высоко подняв оружие, лисьи лица были жестокими и голодными, они сбросили морок в пылу боя. Молчание пугало. Не было боевых криков, воплей страха. Их лица были камнем. Неподвижным. Не поддающимся.

Глаза моего отца расширились от ужаса.

— Идем, пап! — закричала я. Я потянула за край бреши, и он прыгнул.

На это не было времени.

Я надеялась сердцем, что не опоздаю, что Скуврель еще не был мертв. Что он был на другой стороне бреши в воздухе.

Я открыла глаза, миновав проход, и первая стрела вонзилась в грязь рядом со мной с тихим плеском.

Я падала, падала, падала, ноги пытались бежать, но лишь бесполезно трепыхались в воздухе, а потом я рухнула на мох со стуком. Ноги болели. Попа болела. Но мох смягчил удар.

Рядом со мной раздался стон, он тоже рухнул.

— Мне не нравится этот путь, дочь, — простонал он.

— Шш!

Но не стоило шипеть на него в реве толпы вокруг нас. Это, видимо, был Спектакль.

Наверное.

Я не хотела смотреть, но не дала себе мешкать. Я вскочила на ноги, сунула меч за пояс, взмахнула рукоятью топора в воздухе. Сейчас я нуждалась в невидимости. Я схватила руку отца свободной рукой, тревожно шепча:

— Будь как можно тише. Пока я держу тебя, тебя не видно. Мы тут за моим мужем, потом мы убежим, понятно? Ничего другого. Не важно, что мы увидим.

Он кивнул, выглядя настороженно. Лук был в его другой руке, он уже держал стрелу, но еще не натянул тетиву.

— Признаюсь, Элли, — прошептал он. — Я тут не как дома. Я могу справиться с ужасом — почти — но это место… я не могу быть тут долго. Или я снова сойду с ума.

Я сглотнула, кивая, опустила повязку. Я понимала его. Когда я смотрела на спутанную реальность Фейвальда, меня мутило.

Но было нечто хуже страха и тошноты.

Только бы он не был сильно ранен!

Я искала вокруг зацепки. Была ночь. Это было хорошо, мы могли попасть сюда в первую ночь Спектакля — единственную, как я надеялась. Я не знала, как все это работало.

Мы были на краю толпы фейри, прижимающихся друг к другу, подпрыгивая, пытаясь все разглядеть. Тут были брауни и грундели, гоблины и банши, фавны и пикси, а над ними парили все, у кого были крылья. Блуждающие огоньки парили группами по дюжинам одного цвета, запертые в клетки-пузыри, и они озаряли сцену внизу. Кентавры раздраженно топали за толпой.

Я шагала сквозь толпу фейри. Я ничего не видела отсюда. А мне нужно было видеть.

От смеха вокруг я нервничала. Звучали вопли так, что кожу покалывало, и лица вокруг меня беспокоили больше всего. На них было самодовольство и восторг фейри, которые не вязались с жестокостью, окружившей нас. Я чуяла в воздухе нечто, похожее на запах бобра или скунса — это говорило о метках территории и защите.

Я сглотнула, ощутила, как отец крепче сжал мою ладонь, пока мы шли через толпу фейри. Я оглянулась на его гримасу и вспомнила, что он не видел вычурные наряды, драгоценные камни и чудеса магии вокруг нас. Он видел, каким спутанным было это место — зло и ужасный ад Фейвальда под его мороком. Мне нужно было скорее увести его отсюда.

Фейри вокруг нас ругались и толкались, но они не переживали из-за нашей невидимости. Может, рукоять топора делала нас невидимыми не только для их глаз, но и для их разумов.

Когда мы вырвались из толпы туда, где было видно платформу, я с трудом удержалась, чтобы не впиться в отца в ужасе. Я сжала его ладонь крепче, и он сжимал мою, мы боялись потерять друг друга.

Ужас сотрясал меня от того, что я видела.

Убийца родни — казалось — сделал жуткий спектакль для Фейвальда. Он стоял на раскрашенной коробке на вершине деревянной платформы. Черный камзол с острыми краями и узкие штаны были единственным, что украшало его, кроме нитей с косточками, обвивающих его шею, как многослойные бусы. На нем их было не меньше двадцати. Он сжимал длинный хлыст в руке, нахальная улыбка на голубом от пудры лице говорила, что он наслаждался этим.

За платформой построили раму, похожую на позолоченную раму дорогого портрета. Но люди, вырезанные в раме, были ужасно искажены, их лица застыли в агонии. От взгляда краем глаза хотелось дрожать. За рамой все было в красной и синей ткани — идеальный фон для их Спектакля. Казалось, Путники взяли одну из своих драматичных пьес, представили, как она выглядела бы в аду — и вуаля. Это.

Я могла забраться за занавес? Кто-нибудь следил за тканью?

Я старалась не смотреть на центр сцены, пока не оценила все остальное. Мне нужно было сосредоточиться. Мне нужно было слушаться головы, а не сердца.

Я глубоко вдохнула для смелости и посмотрела. И ошиблась.

Колесо крутилось в центре сцены. Оно было разрисовано полосами, будто пирог, разделенный на куски — красные и белые полоски чередовались на колесе. Золотой обруч обрамлял края, на нем были вырезаны символы. К колесу железными гвоздями — как одна из бабочек в доме Убийцы родни — был прибит мой прекрасный муж-фейри.

Вокруг него и в нем были метательные ножи. Одни торчали из дерева. Другие — из его рук. Один был в его бедре, еще один — в его животе. Один лежал у его шеи, словно почти задел горло. Под ножами длинные алые следы на его груди тянулись к спине от хлыста Убийцы родни, порвавшего его, когда Скуврель боролся за меня. Плоть свисала неровными краями с порезов, грязная.

Скуврель медленно крутился, его голова оказалась сверху, потом его ноги, потом снова голова, и он улыбался почти красиво — как страдающий ангел.

Было похоже на моего мужа-фейри — воспринимать даже это спокойно. Может, ему нравилось, что его страдания были на виду. Он был не из тех, кто любил страдать в тишине. Он хотел бы, чтобы кто-то знал и оценил его агонию.

Я сглотнула.

Мне нужно было освободить его. Но вытащить те гвозди будет сложно. Мои ладони покрыл пот от мысли, во рту пересохло. Как освободить его, когда все смотрели? Он выживет, если снять его с колеса?

Я ощутила дрожь в ладонях, переживала, что эмоции захватят меня. Они уже начинали мучить меня. Я стиснула зубы и пыталась подавить их.

Я смотрела, а женщина в платье из красных и золотых лент — только в этом, что у фейри было с неспособностью носить приличную одежду? — завязала глаза и отвернулась от Скувреля. Убийца родни ударил хлыстом. Она повернулась и бросила кинжал.

Я затаила дыхание. Скуврель даже не дрогнул.

Нож отскочил от круга и упал безвредно на сцену.

— Какой из них твой муж? — шепнул отец мне на ухо. Я видела, что ему было сложно спросить. Это вызывало много воспоминаний.

— Тот, что на колесе, — отозвалась я.

Не надолго. Мы его освободим. А потом я устрою суд фейри за то, что они сделали.

— Фейри? — ужас был в его тоне. — Ты умеешь находить беды, дочь моя.

— Просто сосредоточься на его освобождении.

Мы шли через толпу, не могли общаться при этом. Я дважды врезалась в спину веселящимся фейри. Я не смотрела под ноги. Я не могла оторвать взгляда от Скувреля. Он шипел, хлыст ударил, рассекая кожу его торса, один из шипов, оставшихся татуировкой на нем в мою честь.

— Игра случая была веселой, Валет, — сказал Убийца родни, его оранжевые глаза горели. — Но будет больше игр, пока ты еще жив. Мы не должны тратить всю твою жизнь в этой, да?

— Спрашиваешь моего мнения, Убийца родни? — голос Скувреля удивил меня. Он звучал скучающе, словно не слышал вопрос. Я сглотнула, отец шагнул мимо меня. Он потянул меня за собой, пока я пыталась увидеть лицо Скувреля. Я потеряла его из виду, нас унесло толпой в сторону, ближе к тени за сценой.

Сердце, казалось, вырывалось из груди, я оторвала взгляд от него. Я считала Скувреля почти непобедимым — умнее, быстрее и очаровательнее других. Он не был чьей-то игрушкой.

— Если хочешь его озвучить, — щедро сказал Убийца родни. — Позволить ему выразить мнение, друзья?

Радостные вопли. Если фейри что и любили, то это жестокие развлечения. Кто-то стал танцевать, толпа толкала нас, присоединилась к танцу, где один фейри, казалось, прыгал через голову другого, формируя волну.

— Толпа соглашается!

— Тогда, — голос Скувреля звенел как колокольчик. — Я решил, что я считаю, что ты скучный для проведения Спектакля, Убийца родни. Спектакль должен быть искусством боли. Долгий пир на страдающем духе жертвы. Должна быть радость удивления, шипение симметрии, вопль восторга, когда части общего плана соединятся и раскроются. Это должно испортить все надежды, убрать все остатки человечности, весь шепот приличия. Вкратце, нужно подойти творчески. А ты пытаешь меня скучно. Мы все уже видели колесо. Видели фейри, пробитых железом. Жаль, Децинда умерла. Обидно, что ты ее убил. Она была изобретательнее в роли Убийцы родни, чем ты. Привносила новое. Пробивала путь. Может, тебе стоит представить, что ты — она, а не тратить все время на детскую игру.

Миг стояла тишина, и в тот миг тишины отец утащил меня под ткань сзади сцены. Тут балки пересекались за сценой.

— Ты вышла за фейри, Элли? — отец звучал мрачно.

— Я не выбирала это… сначала, — шепотом возразила я. Я искала лом — любое орудие, чтобы освободить Скувреля — но ничего не было. Эту сцену, наверное, строили големы — железные гвозди были вбиты их каменными кулаками.

— А теперь?

— А теперь я умру, пытаясь освободить его, если нужно, — прошипела я. И поняла костями, что так и было. Как этот коварный фейри забрался так глубоко под мою кожу, что мысль о жизни без него была неприятной? — Я знаю, тебе нужно объяснить все, но ты можешь потерпеть? Сейчас нужно многое сделать!

Я поцеловала быстро отца в щеку. Отпустив его руку, я забралась на сцену. Он был скрыт цветной тканью. Он был в безопасности, пока я не вернусь.

Убийца родни засмеялся. Медленно, а потом все громче и громче, его низкий баритон разносился над толпой, и фейри присоединились к нему. Толпа просто смеялась, это не был эмоциональный ответ. Это звучало натужно даже для моих смертных ушей. Скуврель попал метко.

Я кралась по сцене, подняв высоко рукоять топора, двигалась к колесу между мной и толпой.

— Я люблю, когда жертва умоляет, — прогудел Убийца родни, шипы на его коже, казалось, пульсировали, он сделал голос громче. — Еще больше я люблю, когда их мольбы скрыты ложной бравадой. Никто не верит, что ты такой легкомысленный со своей судьбой, Валет. Да?

Толпа смеялась и вопила, ее поддерживала уверенность лидера. Они все были мусором. Фейри-мусором. Всем, что презирали мои предки.

Я могла сотворить добро, стерев их вид с карты.

Я обошла колесо, встала рядом со Скуврелем, Убийца родни снова заговорил. Я его не слушала. Он заводил толпу, чтобы они предложили следующую пытку.

Было хуже находиться близко к Скуврелю, когда я могла коснуться горячей крови, текущей из его ран, видела красные волдыри вокруг железных гвоздей, ощущала его тяжелое дыхание кожей.

— Муж мой, — шепнула я ему на ухо.

— Мой Кошмарик, — он почти обмяк от облегчения, уголок его рта приподнялся в злой ухмылке, но он не смотрел мне в глаза, ведь я была невидима для него. Он смотрел вдаль. — Ты слышишь ее?

— Кого? — шепнула я, схватила один из гвоздей и попыталась вырвать его.

— Смерть, мой Кошмарик. Она поет песнь сирены, зовет меня к себе.

— Скажи ей петь другому, — сказала я. — Ты — мой муж, а не ее.

— Есть разница? — вздохнул он. — Ее объятия, как твои — холодные и твердые.

— Вижу, они не повредили твой льстивый язык, — съязвила я, но я переживала. У меня не было прогресса, и я услышала, как Убийца родни за мной ударил хлыстом.

— Начнем игру! — закричал Убийца родни.

— Иди, Кошмарик, — прошептал Скуврель. — Я умру с твоим именем на губах. И я буду думать о тебе.

— Конечно, — сказала я. — Но это будет не скоро.

Я повернулась и убрала рукоять топора за пояс.

Толпа охнула, моя невидимость пропала. Пора было рискнуть.

— Я пришла восстановить Равновесие, — заявила я.

Глава девятая

Раздался вопль — но радостный. Фейри обожали драму. И я им это давала. Даже Убийца рода радостно вдохнул, а потом нахмурился, и его глаза расширились.

— Ты, — выдохнул он. — Дочь.

— Я — многое, — бодро сказала я. — И дочь в том числе.

Я не ощущала себя бодро. Я была в ярости. Их радовала боль моего мужа, они планировали его смерть. Теперь я заставлю их платить за это. Это должно быть просто. Они уже нарушили порядок, и, как Равновесие, я могла его вернуть, да? Так работала моя магия.

— Ты ворвалась в мой дом и отпустила моих бабочек, — сказал Убийца родни.

— В следующий раз прибивай кого-то своего размера.

— Я так и сделал, — он показал все зубы, указывая на Скувреля. — Найти тебе еще одно колесо? Я не бросаю игры. Даже ради дочери смертной, которую я заманил сюда на целый день. Даже ради девушки, которая может быть моей кровью.

— Я — дочь Хантера, не твоя, — спокойно сказала я. Если мама так говорила, это было правдой. Я тянулась к Равновесию, но магии не было. Ничего. Я сглотнула, вдруг ощутив пустоту. Что со мной случилось? Деревянная платформа двигалась, я опустила взгляд, лозы росли вокруг моих ног из досок.

Они не помогали. Мне нужна была магия, не украшения.

— Это она тебе сказала? Так соврала? — сказал он низким голосом. В толпе был гул восторга, они следили за нами.

— Это правда, — мрачно сказала я. — А теперь я требую налог.

Так было правильно. Последний Равновесие брал с них налоги.

Убийца родни застыл, склонил голову.

— Какой?

— Болью. За каждые четыре раны моего мужа ты получишь одну.

— Мужа? — рассмеялся Убийца родни. — Твой брак завершен?

Я посмотрела на Скувреля, один из гвоздей выпал из его ладони. Я заговорила быстро и громко, чтобы скрыть стук гвоздя по сцене.

— Мы женаты.

Смех Убийцы родни был зловещим.

— Тогда ты не можешь собирать за него налог, Равновесие. Разве не чувствуешь, что силы нет? Он уязвим, несмотря на твои обвинения. Ты можешь убить нас за всех фейри, которым мы насолили, кроме него. Потому что если делаешь это ради любимого, это не справедливость. Это месть.

Я услышала за собой стук. Мне нужно было отвлекать их внимание на себя.

— Если это месть, то это я и сделаю, — я вытащила ржавый меч. Мне нужно было выглядеть драматично. Мне нужны были их взгляды. За мной раздался стон, я подняла меч выше и заявила. — Кто будет биться со мной за его жизнь?

— Ржавым мечом? — фыркнул Убийца родни. — Я надеялся на лучшее от своей дочери. Но если у тебя только это, я буду рад тебя убить.

Его хлыст ударил над моей головой, и я услышала, как Скуврель упал на землю за мной.

Лицо Убийцы родни побелело, кинжал полетел по воздуху к нему из-за меня. Я не ждала, чтобы увидеть, кто его бросил. Я рассекла воздух мечом, открывая проход в мир людей.

Я оглянулась, увидела шатающегося бледного Скувреля, кровь лилась из ран, он держался за живот. Он не мог так стоять. Не мог бежать.

Отец вышел из-за колеса и поднял Скувреля одним рывком, его лицо было мрачным и опасным.

Я потянула за край бреши, Убийца родни ударил хлыстом снова, поймал мой меч краем хлыста. Я потянула, не хотела терять магический меч, но враг был слишком силен.

Меч вырвался из моих рук, улетел в толпу, отец пронесся мимо меня в брешь со Скуврелем в руках. Я посмотрела на море злобных лиц и сглотнула. Я не могла вернуть меч. Я потеряла его. А с ним и большое преимущество.

Подавляя ругательство, я прыгнула за ними в брешь в мире.

Мы хотя бы вернули Скувреля, если он выживет.

Глава десятая

Мы попали в мир смертных, во тьму и ливень. Я подняла повязку, чтобы видеть, но тут же опустила половину. Мне нужно было видеть Скувреля, и было слишком темно. Отец опустил его на землю, и он сжался вокруг живота, фыркал и стонал. Он был смертельно ранен. Я была в этом уверена.

— Мы поговорим. Сейчас. Ты замужем за этим фейри? — отец недовольно вдохнул. Ночь была такой темной, что я не видела его лицо. — Тебе всего шестнадцать!

— Уже семнадцать, и дело не в этом, — рассеянно сказала я. — Мы с тобой потеряли десять лет в Фейвальде, и неизвестно, сколько времени после этого. Тебе теперь за сорок, хотя ты выглядишь за тридцать.

Хоть я говорила с ним, я не смотрела на него. Я разглядывала Скувреля, искала раны, которые могла пропустить.

— А Генда? Твоя сестра? Мои воспоминания — правда?

— Зависит от того, что ты помнишь, — сказала я, водя ладонями над Скуврелем. Он вздрогнул от ран на плечах, когда я осторожно отодвинула камзол. Раны свободно истекали кровью, в них белели кости. Я подавила волну тошноты, стараясь посмотреть на рану в его животе. Он покачал головой, сильнее прижал там ладонь.

— Верни меня в Фейвальд, Кошмарик. Мне нужно исцелиться, а твой мир ужасен для этого. Ужасен.

— Я потеряла меч, муж мой, — сдавленно сказала я. — И без него я застряла тут, как все смертные.

Все во мне было натянуто, как тетива. Голова гудела от мыслей. Я не хотела, чтобы он умирал. Нет. Я знала, что такое могло произойти, но то, как будет без него — это было как плохая история. То, что не могло быть правдой.

Умереть. Я могла едва думать о слове, потому что каждый раз при этом видела, как моя мать бежит в те двери.

Голова болела. Во рту пересохло. Я вот-вот потеряю сознание.

Хватит, Элли. Дело не в тебе. Дело в Скувреле. Нужно исцелить его.

— Я помню безумие. Помню, что твоя сестра делала со мной — ужасные вещи, — голос отца был испуганным. — Я помню слова твоей матери. И она оставила нас у той двери, — он кашлянул, словно скрывал эмоции. — Мы можем отнести твоего мужа к кругу камней.

Он пытался утешить меня.

— Не в такой дождь, — я смаргивала воду с глаз. — Я не знаю, где мы, и в темноте мы навредим ему, споткнувшись об корни. Или мы заблудимся и выйдем к врагам.

— О чем ты думала, взмахивая мечом, Кошмарик? — напряженно спросил Скуврель.

— Я думала только о побеге, — сказала я.

Так он умрет. У него не было сил бороться с ранами без помощи, а все, что у меня было, промокло, и тут не было укрытия. Я не могла развести огонь под ливнем.

— Точнее, — выдавил он.

— Я… — я пыталась думать. — Я вспомнила оленя, которого мы спугнули, выйдя из дома Рыбака. Как его хвост развевался как белый флаг. Я хотела пропасть за миг, как олень.

— Дом, — выдавил Скуврель.

— О чем он? — спросил отец.

— Меч обычно переносил меня близко к тому, куда я хотела попасть. Он надеется, что мы возле дома.

Но я не надеялась. Мои мысли были рассеяны и бесполезны. А в этой темноте мы могли быть в паре шагов от него и не знать.

— Постой, — выдавила я. — Я забыла.

У меня была рукоять топора в руке. В шоке от возвращения я забыла о ней. Я взмахнула ею. Я видела неподалеку от нас берег реки, и рядом был летний домик Рыбака. Он был маленьким, и крыша была изо мха, но это должно было защитить от дождя.

— Ты можешь поднять его снова? — спросила я у отца.

— Да, но я не могу так идти. Я ничего не вижу. Даже его.

— Я тебя поведу, — сказала я. — Я вижу духовным зрением, и факел освещает путь.

— Я думал, это делало тебя невидимым, — сказал отец, я направила его руки, и он снова поднял Скувреля. Мой муж застонал, и я старалась не вздрагивать, хотя он все равно не увидел бы. Он закрыл глаза от боли.

— Это делает и то, и другое. Вот. Я поведу тебя.

Я шла рядом с ним, сжимая его руку, чтобы он не запнулся об ямы и ветки, пока мы двигались к дому Рыбака.

Мы замерли у крыльца.

— Тут ступеньки, — сказала я. — Три. А потом порога.

— Мне льстит, что меня несут через порог, — слабо сказал Скуврель, — но я не хочу жениться на двух членах одной семьи.

Мой отец недовольно зарычал.

— Игнорируй его, — сказала я, открывая для них дверь. — Это его натура.

— Ты вышла за мужчину, который шутит о браке со мной? — возмутился отец. — У тебя должен быть вкус лучше, Элли. Я растил тебя лучше.

Скуврель слабо рассмеялся, а потом застонал.

— Я испортил все ее воспитание.

Я поспешила в дом, нашла лампу и кремень, быстро подожгла ее. Настоящий свет заполнил комнату, и я опустила повязку, убрала рукоять топора за пояс.

Я быстро закрыла дверь.

— Опусти его на кровать.

Отец послушался, качая головой, поспешил развести огонь в круге разбитых камней в центре домика. У Рыбака был старый камин — круг разбитых камней и дымоход над ним, а не в стене, как делали теперь многие.

— А ты, муж мой, не умрешь сегодня, — приказала я, склонилась над кроватью, пытаясь снять его мокрый камзол. Он был бесполезным — в дырах и крови. Я осторожно разрезала ткань. — Слышишь?

— Твоя мама, Кошмарик, — сказал он, приоткрыв глаза, чтобы я видела их блеск на его осунувшемся лице. — Она прошла в Дверь Жути?

— Да, — сказала я. — Она использовала мой ключ.

— И без боли? Без крови? Просто прошла в двери?

— Она уже была ранена, — раздавлено сказала я. — Подстрелена стрелой.

Он охнул и закрыл глаза, недовольный. Что ж, он хотя бы не радовался смерти моей матери. Я не ожидала от него сочувствие, так что я должна была принимать то, что было.

Я сняла сумку и порылась в ней. Вещей было мало. Но одеяло было еще сухим. Я стала резать его на полоски. Скуврелю нужны были бинты.

Его голова покачнулась, он потерял сознание.

— Фейри, Элли. Проклятый фейри! — плюнул отец у огня, который разводил.

— Ты заметил, — сухо сказала я.

— Убери этот тон. Я знаю твой сарказм, и ты не заденешь меня им.

— Я не пытаюсь тебя задеть, — я вздохнула. — Я рада видеть тебя, прошло много времени.

— Для меня прошли будто недели, за недели до этого у меня была счастливая семья из четверых в нашем домике.

— Теперь этого нет. Деревня сожгла дом, и теперь там пастбище.

Он резко вдохнул, и я разложила аккуратно бинты возле Скувреля и стала искать в домике миску. Тут была оловянная надбитая чаша, в которой рыбак явно мыл руки. Я наполнила ее водой из ведра у двери и вернулась к кровати.

— Твоя мать… — отец подавился словами.

— Очень тебя любила, — нежно сказала я и вздохнула. — Как и я. Честно скажу, меня резко толкнули в мир, где нужно заботиться о других, и я справлялась, как могла.

— Твоя мать не хотела бы, чтобы ты была в браке с… одним из них. Светлым народцем. Она ненавидела их.

— И не без причины, — я не скрыла едкость в тоне. — Почему она не сказала, что была там? Что знала их?

— Люди совершают ошибки.

Я подняла голову.

— Ты не звучишь удивленно.

Он приподнял бровь.

— Ты знал, — поразилась я. — Стало легче или сложнее, когда Хуланна пропала?

— Сложнее, — мрачно сказал он.

— Но ты попытался ее спасти, — мягко сказала я. Я намочила тряпку и стала промывать раны в плечах Скувреля. Они были красными по краям от железа, волдыри застыли на коже, будто пузыри кипения заморозили. Я старалась быть нежной, но Скуврель стонал во сне. Я вздрогнула от звука. Мне не нравилось причинять ему боль. Казалось, и я ее ощущала.

— Я пытался спасти ее от себя. Как попытаюсь спасти и тебя. Слушай, Элли.

Я взглянула на его искреннее лицо и вернулась к работе, перевязала плечо чистым бинтом. Порезы нужно было зашивать. Но сначала их нужно было промыть.

— Этот брак — не смертный брак. Ты можешь уйти и жить нормальной жизнью. То, куда тебя заманили, твои клятвы. Это теперь не важно. Ты можешь бросить его, перевязав его раны. Он будет в безопасности, это не будет на твоей совести. И мы с тобой уйдем отсюда. Я был на севере один раз — давно. Я был чуть старше тебя. Я забрался к горному переходу и попал в королевство Кувресаль. Там хорошо. Холодно. Бедно. Но хорошо. Я не остался, но мы с тобой могли бы. Мы можем все оставить и начать новую жизнь. И я буду защищать тебя. Буду заботиться о тебе. Я помогу тебе найти хорошего мужчину для брака, если хочешь. Хорошего мужчину. Верного. Какого ты заслуживаешь. Хм?

Я видела себя в том мире. Я видела себя, снова охотящуюся с отцом, он широко улыбался при виде добычи, а потом еще шире — когда мы одолевали ее. Я могла представить дом, как этот, где-то в горном королевстве, которое он помнил. Я не была против бедности. И я видела туманное лицо в мыслях — мужское лицо, а потом и маленькие лица детей.

Я могла быть счастливой там. Я могла так жить.

Но разве я не буду все время думать, что вот-вот увижу крыло или рог единорога, или девушку, пляшущую у круга? Разве не буду думать о сестре за горизонтом, ведущей армию, чтобы завоевать мою новую землю, смеющейся, пока мы умирали рядом с любимыми? Разве я не буду переживать, когда дети будут убегать из виду, что его или ее заберут фейри и утащат в свой кошмарный Фейвальд?

Я не найду покоя снова.

Такого варианта не было.

И вряд ли я смогу жить с кем-то, как жила бы со Скуврелем.

Я не знала, хотела ли. Было бы неправильно испытывать сильные чувства к кому-то еще.

Я сглотнула, пока промывала и перевязывала другое его плечо. Его глаза были закрыты, длинные черные ресницы лежали на щеках так невинно, что это казалось нечестным у кого-то коварного. На его челюсти выросла щетина, портя идеальные линии его челюсти и скул. Он был без сознания. Может, спал. Если видел кошмары, то со мной.

На его руках и груди были мои метки — мои шипы от моей колючей натуры — и их пересекали и окружали шрамы, которые он получил за меня — включая новые жуткие раны. Я еще не проверяла рану в животе — я почти боялась смотреть. Боялась представлять, какой плохой она была.

Я вытащила нить из сумки, приготовила ее, чтобы зашивать раны от хлыста Убийцы родни.

Он мог умереть этой ночью в этом домике. Если да, с ним умрет единственный фейри, который мечтал спасти их. Единственный, от кого мое сердце пело, от кого я смеялась. От этой мысли я ощущала такую пустоту, что закрывалась от этого.

Я не осмеливалась признаваться в этом — даже отцу — но я не хотела жить в мире без него. Я не хотела жить счастливо в горах без его замечаний, без ласки его обманчивого очарования, без восторга от попыток договориться с ним об основных вещах.

Я не должна была это делать.

Не должна была влюбляться.

Я сглотнула, приготовила еще ткань, осторожно убрала его ладонь с живота, чтобы увидеть рану.

— Элли? — спросил отец.

Я моргнула. Я плакала? Глупости.

Я покачала головой, шмыгнула, убирая слезы. Хватит этого, мне нужно просто попытаться спасти его жизнь, и если я не смогу, я буду горевать по нему и матери… позже.

— Нет, — сказала я, пытаясь убрать кровь и рассмотреть рану Скувреля. Кровь текла так сильно, что рана все время наполнялась. Это было плохо. Я не знала, как это исправить. — Я не брошу его, не разорву брак. Я выбрала это, папа. И если не нравится, жаль.

— Элли, — он был в ужасе.

— Послушай, пап, — я постаралась скрыть эмоции на лице. — Я люблю тебя, и я рада, что ты вернул себе разум. И мне жаль насчет мамы, и я не знаю, что сказать об этом. Но я сделала выбор, и я не брошу Скувреля. Если тебе не нравится… тебе не нужно тут оставаться. Иди в Кувресаль. Иди, куда хочешь.

Глаза жгло, но я не плакала. Я не знала, что делала, но хотя бы знала, что это было плохой идеей.

— Почему? — спросил он. — Почему ты липнешь к нему? Ты ничего ему не должна.

— Потому что люблю его, — резко сказала я. — Разве не понятно?

Я посмотрела на лицо Скувреля. Он же меня не слышал? Лицо было расслабленным, к счастью.

Отец выдохнул.

— Что за глупое имя Скуврель? Настоящие мужчины с таким именем не ходят.

Но он уже не спорил. Он наполнил чайник у огня. Чуть позже он заговорил, пока я прижимала кусок одеяла к ране на животе Скувреля. Ее нужно было зашить. Но я переживала, что этим зашью там что-то, что не должна, и он потеряет слишком много крови.

— Я могу сделать обычную мазь, но не жди многого.

— Спасибо, — я ощутила, как мои глаза опухли от его доброты. Я могла вот-вот заплакать. Это было глупо.

— И завтра мы отнесем его к кругу камней. Если он доживет. Он думал, что лучше выживет в своем мире.

Я вдела нить в иглу из сумки. К счастью, она была из меди, а не стали. Лучше остановить кровотечение. Даже если придется закрыть рану, которая могла не зажить внутри. А потом я разберусь со следами хлыста.

— Ты должна думать, выживешь ли ты, — мягко сказал отец. — Порой можно любить то, что неправильно. Если ты мудрая, ты найдешь способ уйти от них. Иначе они убьют тебя.

Он был прав, конечно. Но я не знала, было ли мне до этого дело.

Глава одиннадцатая

Ночь была тяжелой.

Я не спала, была рядом со Скуврелем, зашив раны, как могла, вздрагивая от каждого его стона. Я не могла ничем помочь. Я нанесла горячую мазь, которую сделал отец. Я давила на его рану, пока кровь не стала течь слабее — но у него была лихорадка, он потел, и я знала, что это было плохо.

Я не видела еще его таким — уязвимым и слабым. Похожим на смертного. Он мог умереть так? Может, не в Фейвальде, но вряд ли правила работали в мире смертных, и это меня беспокоило.

Дождь стучал по крыше, казалось, неделями, а не часами, и, пока я вытирала лоб Скувреля и шептала ему, моя тревога только росла. Как я могла вернуть его так в Фейвальд? И разве мы не будем там уязвимы? Мы не могли пойти туда, куда хотели. Мы появимся у Дымопада, и там не было укрытия.

И мне нужно было совладать со своей армией. Я видела, как фейри и люди готовились биться во время нашего прыжка в Фейвальд. Может, это было часы или недели назад — и это было плохо, в любом случае. Тот бой был уродливым — напряженным — и разрушительным. И где была моя армия? Я не видела их там.

На другой стороне комнаты на другой кровати спал отец. Он спал крепко, но метался в одеялах, часто громко храпел. Каждый раз он выдыхал имя матери, и я подавляла слезы. Я сидела на стуле у кровати Скувреля, с другой стороны от отца, ощущала себя на месте. Я была меж двух сторон — моя жизнь как смертной Охотницы и Равновесия и жены Скувреля. Что это означало для меня? Кому я была верна?

Я вытащила книгу, которую мне оставил Скуврель, полистала страницы. Оттуда выпала записка. Там читалось:

Мой Кошмарик, Охотница моих Снов, Мучительница темнейших часов,

Я мечтаю о жизни с тобой в другое время, когда ты смогла бы день за днем мучить меня, как пожелаешь. Я уверен, ты проявила бы изобретательность.

Если записка попала к тебе, я или мертв, или скоро буду. Молю, не горюй по мне, и я не прошу мстить за меня. Если ты вернешься в мой дом в Глазе Валета, где я оставил картину для тебя, ты найдешь две вещи, которые могут согреть твое сердце.

Первое, мое пропавшее ухо, высушенное и сохраненное для тебя. Я вернул его у тех, кто купил его у меня — и цена была меньше, так что они не подходили для сделки.

Второе — большое кольцо из оникса, и я надеюсь, что оно напомнит тебе о моих черных глазах, как мне напоминало о твоем черном сердце.

Цени это, знай, что моя любовь к тебе сильнее даже коварства, глубоко пустившего корни в моем сердце.

Твой муж,

Валет.

Это было в стиле Скувреля — смешать сладкие слова с оскорблениями и намеками на зло. Я взглянула на него, увидела, что его глаза были приоткрыты. Он зашипел, но смог хитро улыбнуться.

— Кошмарик, это еще сон, раз ты тут.

— Финмарк, — выдохнула я, мне нравилось, как он дрожал от своего имени. Я не могла сдержаться. Мне нравилось, как он от этого нервничал и радовался одновременно.

Он приподнялся на кровати, но я склонилась и попыталась уложить его.

— Не вставай. Ты себе навредишь.

Он посмотрел на моего отца, и я не знала, зачем, пока он не схватил меня за запястья и не притянул к себе с приятной силой.

— Я еще не мертв, жена, — прошептал он, его губы поймали мои, его зубы задели мою нижнюю губу, легонько прикусили, а потом он убрал ладони с моих рук к моему лицу, придерживая, пока он целовал меня. В поцелуе был пыл, словно он боролся с болью, целуя меня, прогонял смерть, чтобы обнять меня в последний раз. Я не боролась. Я целовала его в ответ с равной страстью. Если я скоро стану вдовой, я хотела хоть миг еще побыть женой.

Его вкус пьянил. Наполнял мои ощущения, и нежные ласки его губ покинули мои, я охнула, дрожа. Я запоминала ощущения. Его вкус вызывал желание попробовать больше.

Он выдохнул, отодвинувшись, и его дыхание — поразительно сладкое, хотя должно быть гадким после ночи с ранами — задело мою шею, это ощущалось интимно. Я оглянулась на спящего отца.

— Он мне не нравится, — прорычал Скуврель. — Думаю, он в долгу перед тобой.

— Он — мой отец, — сухо сказала я.

— Он — не твой хранитель, — он притянул меня, прижав ладони к щекам, чтобы поцеловать мое ухо — с той стороны, где у него не хватало уха. Что было с фейри и ушами?

— Как и ты.

— Хм, — его рычание звучало недовольно. — Ты сказала, твоя мама пожертвовала собой.

Его поцелуи спустились к моей шее.

— Так ты воспринимаешь это? — спросила я, пытаясь шептать, чтобы не разбудить отца, но и не давая шепоту стать полным желания. Было уже плохо, что мы были в домике с отцом! Я уже ощущала, как мои щеки пылали.

— Где твоя сестра?

— Не знаю. Она как-то освободилась, когда мама ушла в двери.

— Признаюсь… у меня была надежда. Она теперь погасла, — его пальцы приятно запутались в моих волосах, он подвинул мое лицо, чтобы видеть мои глаза. Глядя в его глаза, я всегда ощущала смешанные эмоции. В его газах была хитрость и обман, постоянные расчеты, а теперь и что-то, похожее на верность.

Мое сердце почему-то забилось быстрее.

— Что за надежда у тебя была? — слабым голосом спросила я.

— История о Замене заставила меня подумать, что такое можно было повторить, если мать достаточно любила ребенка… — он покачал головой, слова утихли.

Я покачала печально головой. Я не хотела этого. Мама не должна была умирать. Не для того, чтобы пощадить меня, и не для других причин.

— Мы в ответе за свои жизни, — сказала я. — Мы не можем позволить кому-то забрать это.

Его смех был насмешливым.

— Это говоришь ты, Маленькая охотница? Ты, которая думает, что она в ответе за всех смертных, и постоянно сражается за их судьбу? Ты, которая собрала для этого свою армию?

— Кто-то должен, — возразила я. — Я уже должна вести их, чтобы покончить с этим. Я не должна была бросать их.

— Но бросила, — прошептал он. — Потому что знала, — он поцеловал мой лоб, жест был удивительно нежным. — Потому что знала, что дело было в большем, чем ты. Чем я. Чем смертные жизни, которые лишь вспышка света, а потом бесконечная тьма.

— Ты не серьезно, — выдохнула я. — Не после такого поцелуя.

Он притянул мое лицо к своему, поцеловал меня снова, еще отчаяннее, его губы прижимались к моим. Я думала, что ощущала кровь, когда его зубы задели мою губу. Это ощущалось странно правильным — так переплестись, так близко, что я ощущала, как он вздрагивал и охал от боли в ранах. Но он не отодвинулся, это только разжигало его пыл.

— Твой вкус лучше облика, Кошмарик. Как хорошее вино в бутылке с изъяном.

— Вот так лесть, — но я невольно ощущала трепет в желудке от его слов. Я склонилась, чтобы поцеловать его снова, и трепет усилился.

— Ты говорила правду старому смертному? — спросил он.

— Моему отцу? — я едва подавила смех от его хмурого вида.

— Ты сказала ему, что любишь меня.

— Я… — начала я, но не успела заговорить, он снова голодно поцеловал меня. От этого голова была втумане, я не могла ухватиться за мысли. Я хватала ртом воздух, но почти не хотела дышать, если это означало, что так я получу больше поцелуев.

— Я еще тут, — голос отца прервал наши отчаянные поцелуи, и я в ужасе отпрянула.

Скуврель хитро хихикал.

— О, мы это знали, смертный.

Я думала, мое лицо взорвется. Я сжала губы, прикусила их внутри.

Скуврель рассмеялся сильнее, но смех тут же сменился стоном, и его ладони прижались к животу. Я охнула, поняв, что кровь пропитала его бинты, и красное было вокруг него на кровати.

— Правда или ложь, Скуврель, — сказала я дрожащим голосом. — Ты умираешь.

— Правда, Кошмарик, — он горько улыбнулся. Его веки трепетали, словно он боролся за сознание. — Жаль, что я не украл тот хлыст у Убийцы родни. Я бы с ним повеселился. Но я сохраню память о твоем прощании, пока моя жизнь ускользает. Этот миг был лучше всего. Ты будешь преследовать меня вечно.

Его веки закрылись, и губы приоткрылись. Он потерял сознание.

Глава двенадцатая

— Скуврель? Скуврель? — звала я, но знала, что тратила время. Кровать пропитывала кровь, вытекая из него. Я не понимала, что ему становилось хуже. Не понимала…

— Ты хочешь, чтобы этот… фейри… был спасен? — спросил мой отец. Он сидел на корточках возле углей, который был огнем, играл с камешком на краю. Другие камни, казалось, были приклеены цементом, столько пепла и грязи закрепили щели вокруг них, и они стали прочным кругом, кроме одного места, где камень по традиции убирали и ставили у порога. Отец держал камень от порога.

— Да, — твердо сказала я. — Даже если вы оба ненавидите друг друга, вы…

— Что? — отец напрягся, словно вот-вот мог порваться. Я разозлю его, когда закончу предложение. Я осмеливалась делать это, когда только вернула его? Но я должна была сказать это. Хотя бы для себя.

— Вы оба для меня семья.

Он стиснул зубы, мышца проступила на щеке, словно он скрипел зубами, но через миг он кивнул и опустил камень от порога в круг, завершая его.

Я охнула, вид огня пропал, и круг наполнился покачивающейся травой и частью колокольчика из скелетов фейри. Холодный ветер подул в домик, белый свет Фейвальда озарил его.

— Невозможно.

— Нет, — с горечью сказал отец. — Мы не просто так не делаем круги камней. В прошлом они так делали время от времени. Логично, что это происходит сейчас. Время круга.

— Время круга? — спросила я.

— Время, когда границы тонкие, и Фейвальд и наш мир очень близко. Я не хочу туда, Элли. Мое время там… как кошмар, который я не хочу вспоминать. Я взрослый. Я не должен бояться места, но я боюсь.

— Тогда ты не должен возвращаться, — я встала со стула, прошла к нему и обняла. Он нежно похлопал меня по спине, но почти сразу же отодвинулся.

— Тот фейри говорил об армии.

— Да, — сказала я. — Я привела сюда армию. Чтобы прогнать фейри в Фейвальд и убрать армии людей из Скандтона.

Он кивнул и вздохнул.

— Тогда тебе нужно идти за своей армией и сделать это, Элли. Наши предки строили эту землю не для того, чтобы увидеть ее из загробной жизни и горевать, что ее захватили враги.

— Я думала, ты хотел сбежать. В горы.

— Я думал, что мог спасти тебя, дочь, — он мрачно рассмеялся. — В тебе слишком много от твоей матери и меня. Ты переживаешь за проблемы мира, как за свои. И ты уже выросла так, что я не могу тебя остановить. Ищи свою армию и покончи с этим.

Я посмотрела на бледного Скувреля на койке, его кровь капала на пол. Я не могла его бросить. Он еще дышал. Может, потом уже не будет.

Глаза снова обжигало. Предатели.

Отец кашлянул.

— Я отнесу фейри через круг, и если он может там исцелиться, удачи ему.

— Да? — я не смогла скрыть шок. — Я думала, ты назвал то место кошмаром.

— Я потерплю еще кошмар ради тебя, Элли, — сказал отец, морщинки окружили его глаза, он улыбнулся мне. — Я вытерплю все кошмары, если это избавит тебя от боли. Я — твой отец. Помни, это ради тебя, а не ради… этого.

— Спасибо, — медленно сказала я, словно цеплялась за слово. Мне нужно было идти, но я не могла оторваться от них.

— Вот, — он протянул мне лук и колчан.

Я покачала головой.

— Они тебе нужны. У меня еще есть игла.

Он посмотрел с интересом на иглу на моем поясе, которую я убрала в ножны, но ничего не сказал об этом.

— Я не смогу его использовать, если забочусь о нем. Просто возьми лук.

— Тогда бери мою сумку. Там палатка, одеяло, вода, котелок, огниво и другое, — сказала я, вытащила из сумки книгу и зеркальце. Я убрала их в свои карманы и забрала из сумки книгу, которую мама помогла мне найти. — Оберегай себя этим, пока он исцеляется, — когда я закончила, он повесил сумку на спину и поднял Скувреля с кровати. Голова моего мужа покачивалась, и я сглотнула страх. — Я люблю тебя, — сказала я, но не знала, говорила это отцу или мужу.

— Береги себя, — ответил отец, быстро кивнув мне. Он прошел в круг и отправился в Фейвальд.

Мои ладони были холодными, покалывали, когда они ушли. Все во мне хотело пойти следом. Но я не могла. Меня ждала тут работа. Я осторожно наполнила флягу, попила, повесила ее на пояс. Я убрала в карманы книгу Скувреля, книгу магии и зеркальце. Груз становился все легче, но не было времени думать об этом.

Мне нужно было найти армию и воевать. Я могла больше не увидеть Скувреля или отца. Я могла не дожить до конца дня.

Но я еще никогда не была так уверена, что поступала правильно.

КНИГА ВТОРАЯ

Когда тьма чуть не охватила нас, она поднялась, героиня, которая должна была спасти всех нас. Ее красота потрясала нас, ее разум лишал нас дара речи, пока она шла по Фейвальду. Она была светом и силой, охотница в мире смертных и завоеватель в Фейвальде. И на ее пути Фейвальд менялся навеки. Она топтала его, и на каждом шагу появлялись цветы, ведь она была всем хорошим, правильным и чистым.

— Истории Фейвальда

Глава тринадцатая

Дождь еще лил, когда я покинула домик Рыбака. Я запнулась на ступеньках и вспомнила, что нужно поднять повязку.

Соберись, Элли.

Дождь пропитал мой окровавленный камзол, пока я шла в тусклом свете дождливого рассвета. Ручейки стекали по земле, пересекали тропу, размывая землю, пока я пыталась двигаться быстро. Сколько дней прошло со столкновения, которое мы видели? Еще остались живые люди?

Я завязала повязку крепче, боясь, что что-то пропущу. Я застыла. Постойте. Я видела фейри только духовным зрением, так что нужно было выбрать головокружительный вариант, когда один глаз за повязкой, а другой — нет. Вздохнув, я поправила ее, моргая от двойного зрения.

Интересно. Домик окружал след из цвета, но вел не внутрь, а просто вокруг. След цвета угля, его было сложно видеть, но, судя по его толщине, он был свежим. Я пошла за ним по тропе, там два угольных следа пересекались с этим, и три уводили с тропы.

Любопытнее и любопытнее.

Я сошла с тропы, отбиваясь от веток деревьев и мокрых листьев, которые били по лицу, пока я двигалась по густому пролеску. Все пахло дождем, мертвыми червями и хвоей — красивое и отвратительное смешивалось, почти напоминая фейри.

Я вышла в небольшое углубление в земле — складка в пейзаже, которую я не помнила. Мы обычно не охотились у домика Рыбака. Это было неуважительно.

Долина была странной. Она была в углублении, но тут были разбросаны большие камни, покрытые тонким слоем лишайника. Странно. Булыжники такого размера были у гор, но мы были довольно далеко от склонов, и река не пустила бы камни в эту яму, даже если она текла бы тут. Если бы так, камни следовали бы течению реки, а не оказались бы в одном месте.

Я кашлянула. Дождь вызывал озноб.

Один из камней пошевелился.

Я застыла.

— РАВНОВЕСИЕ.

Я охнула. Могло быть так просто? Я искала армию, и она была тут.

— Ау? — я ощущала себя глупо.

— ТЫ ВЕРНУЛАСЬ.

— Да, — я сглотнула. — Я вернулась. Эм. Вы знаете, где другие големы? Где Рокки?

Големы переглянулись, один из них засмеялся. Я напряглась. Это было плохо. Их мог кто-нибудь захватить? Кто-то предложил им сделку лучше?

Ноги вылетели из-под меня, я не успела охнуть. Я свисала с каменного кулака, мои пальцы покачивались в дюймах над землей, я не успела даже заметить, как голем двигался.

— Что вы делаете? — спросила я, но они молчали. Было слышно только грохот камней, пока они шли по лесу, топча деревья и другие камни по пути.

С каждым шагом мои мокрые волосы все сильнее приподнимались, холод проник в кости. Если я потеряла магию, что делать? Как биться? И как мне вырваться из каменной хватки?

Я держалась ладонями за вещи, пытаясь сохранить их в карманах, пригибаясь от низких веток, пока они несли меня по лесу.

Мысли кипели. Должен быть способ вернуть их. Тот, кто украл их верность, не мог предложить то, что предлагала я… да?

Мои зубы стучали, когда мы стали подниматься по горе к пещере, где я впервые поняла, что повязка давала мне видеть, где я начала играть с волшебными вещами, где я…

Меня бросили на землю без предупреждения. Я выругалась, встала на ноги и выжала воду из длинной промокшей косы.

Передо мной был Рокки, смотрел с бесстрастным лицом каменной статуи.

— Хорошо же ты отплатил мне за доброту, — хмуро сказала я.

— МЫ БЬЕМСЯ. БЬЕМСЯ. СЕЙЧАС, — сказал Рокки, я приподняла брови.

Такое получал за доверие. Я вытащила иглу из ножен и заняла боевую стойку. Все кончится, не начавшись. Я не могла защититься от живой горы.

— Готов? Этот бой будет стоить всего, — мои слова были смелыми, но сердце колотилось в груди.

— ЖДАЛИ ТЕБЯ. ГОТОВЫ.

Я кивнула и бросилась вперед.

Большая ладонь подхватила меня. Я приготовилась лететь по воздуху и врезаться в камни.

Но я опустилась на плечо Рокки. Он указал с вершины горы на склон, покрытый големами, повернутыми не ко мне, а к Скандтону, где пылал огонь, наполняя небо дымом.

— ИДТИ! — приказал он, и сотня каменных ног шагнули вперед со звуком начала землетрясения.

Глава четырнадцатая

Я закрыла рот со щелчком. Я думала, они стали против меня. Я думала, что потеряла их.

Но они собрались силой, которая могла двигаться одной волной от Рокки. Он махнул союзникам-големам, быстро подняв руку и показав два пальца, указав в сторону.

Они легко разделились на два ряда, словно неделями оттачивали это.

— Как ты их снова нашел? — поразилась я.

— НОВАЯ АРМИЯ.

Я думала, что, дав ему голос, все упрощу, но, может, ему было сложнее говорить, чем я думала. Только это казалось причиной его решения не говорить больше нескольких слов за раз.

— Мы не можем просто бежать туда. Они могут сражаться.

— ПРОШЛОЙ НОЧЬЮ. ВОЙНА.

— Ладно, если они бились прошлой ночью, они могут еще биться. Или кто-то победил. Но у нас есть цель. Нам нужно окружить их и остановить бой. Людей нужно отправить домой. Фейри — в Фейвальд. Мы тут не для убийств, только если не будет другого выхода. Мы несем покой.

— СМЕРТЬ — ПОКОЙ.

— Да, — согласилась я. — Но не тот покой. Мы хотим долгий покой.

— СМЕРТЬ ДЛИТСЯ.

— Я упоминала, что я хорошая? Что я не убиваю без причины?

— У НАС ЕСТЬ ПРИЧИНА.

— Мы можем хоть договориться, что бежать в два ряда на полной скорости — не лучшая стратегия? Не лучше ли окружить обе армии, даже если не впритык? Так никто не сбежит и не нападет на нас. И потом големы медленно пойдут вперед, и мы соберем их так в одном месте. А потом получим их внимание и преимущество, и я смогу уговорить их покончить с этим.

— ИЛИ УБИТЬ.

— Надеюсь, до этого не дойдет.

Он замер, но потом поднял ладонь, и армия резко остановилась. Я держалась за его лоб, чтобы не упасть с его плеча. Рокки поднял обе ладони, меня раскачивало, и я не хотела сорваться. Он растопырил пальцы.

Десять других големов тут же покинули ряды и выстроились перед ним. Он махнул ладонью, рисуя сужающийся круг.

— ОКРУЖИТЕ. ПОЙМАЙТЕ ИХ.

— ДА, — сказали десятеро в унисон, ведь это совсем не пугало.

— А ПОТОМ СМЫКАЙТЕ РЯДЫ. НИКТО НЕ СБЕЖИТ.

Они все кивнули.

— ДА.

Я поежилась. Это было жутко. Мне это не нравилось.

Рокки делал другие движения — уточнял, ведь группы стали двигаться, первые два лидера повели группы на север и юг, чтобы начать формировать круг. Еще две последовали за ними, их големы ушли, вытаптывая тропу в лесу.

— ТЕПЕРЬ ЖДАТЬ, — Рокки стоял, как могла только статуя.

Он был прав. Если наша армия окружит деревню, на это уйдет время. Я вытащила книгу. Она была маленькой и сияющей, озарила мое лицо синим, пока я ее читала. Голубой свет сиял, и я пыталась найти слова в книжке.

— Если половина Улага, отвечающая за воздух, станет жертвой, двери откроются, и фейри в мире смертных услышат зов и вернутся. Их магия умрет в мире смертных. Их силы ослабнут. Их притянет в Фейвальд, и хоть барьера между небом и землей уже не будет, они не смогут завоевать мир смертных, потому что это разрушает. Это время круга.

Воздух — это была моя сестра. Она крушила. Тут говорилось не о разрушении мира смертных. Тут говорилось об открытии дверей навеки. Может, потому круг камней в доме Рыбака открыл путь в Фейвальд без дополнительной магии. Может, весь мир теперь был как мой меч — нужно было сделать круг камней, и барьеры между мирами таяли.

Но моя сестра не была жертвой. Я не убила ее. Она просто пропала, а мама шагнула в дверь. Да?

Я ощутила холод осознания.

Если Скуврель был прав, моя мама умерла вместо нее — замена. Это было возможно?

Однажды это было возможным.

Но почему она выбрала мою сестру, а не меня?

Я посмотрела на книгу.

— Если половина Улага, связанная с землей, станет жертвой, двери откроются, но фейри ощутят желание идти в мир смертных. Их магия будет процветать там. Их силы будут расти. Их будет влечь в мир смертных, чтобы завоевать его, и барьера не будет между небом и землей, и они завоюют мир смертных, ведь это восстановление. Это время круга.

Мама знала это? Она сделала выбор, за кого жертвовать, за Хуланну или меня, из этого? Она выбрала Хуланну в отчаянной попытке спасти мир смертных, как она могла? Она лепетала о спасении своих девочек. Что еще любила их. Может, она выбрала сделать это ради Хуланны из любви. Может, она не бросила ее.

Это было на нее похоже.

Я сморгнула слезу, глядя на книгу, укусила щеку изнутри.

Я не должна была заключать со Скуврелем сделку о прощении его за смерть Хуланны. Теперь она не должна была умирать. Но я не была свободна. Ему нужно было, чтобы я умерла, если он хотел спасти свой драгоценный Фейвальд.

— Если обе половины Улага принести в жертвы год за годом, время круга закончится навеки. Конец обоих миров. Останется лишь один. И зло будет спать, пока не превратится в добро, пока оно не одолеет все зло.

Отлично. Мне нужно было выбрать смерть, пока все продолжат жить. Чудесно.

Я сглотнула и перевернула страницу, но дальше книга была пустой. Очень помогло. Волшебная книга, которая давала загадку и закрывалась, как голем. Я сунула ее в карман. Она стала такой маленькой, что на странице умещалось по предложению. Вскоре она и вовсе пропадет.

Ждать с големами было тяжело. Они не двигались, не расхаживали, не болтали. Они стояли неподвижно, пока одна группа за другой уходили. Остались только мы вдвоем.

Я вытащила другую книгу из кармана, пытаясь скоротать время. Это была книга Скувреля. В страницах скрывалось еще одно любовное письмо.

Мой Кошмарик,

Надеюсь, я уже нашел время, чтобы сказать, почему ты должна умереть на благо Фейвальда. Надеюсь, я объяснил, почему должна умереть и твоя сестра. Прошу, проживи достаточно долго, чтобы она умерла первой. Я бы не хотел, чтобы твоя ценная кровь была потрачена зря.

Если ты читаешь это, значит, я не доживу, чтобы увидеть, как сбывается мой великий план. Но, может, ты сможешь.

Я полюбил твое упорство, я восхищался твоей пылкой решимостью, твоими амбициями. Ты — Кошмарное создание! Ты и только ты не давала мне покоя днями и ночами. И я уверен, ты сможешь осуществить эту мечту без меня… если захочешь. Почему не спасти Фейвальд, пока спасаешь свой драгоценный мир смертных? Ты выбрала роль защитницы и спасительницы. Почему не быть и для нас такой? Мы не можем получить хоть объедки со стола, где ты кормишь хлебом смертных?

Я оставлю решение тебе — как всегда и было — и надеюсь, что твое отвратительно щедрое сердце и глупая прощающая душа поступят верно. Они были для меня радостью и мучением и продолжат быть.

Твой муж,

Валет.

П.С. Я упоминал, что твоя поразительно веснушчатая кожа во всех моих фантазиях? После твоего острого ума это самая приятная черта.

Мои щеки пылали от смущения. Я должна была вместо этого читать книгу. Глупую любовную историю, которая так понравилась Скуврелю.

Я стала читать ее, убрав письмо в страницы. Почему ему понравилось? Героиню нужно было спасти уже в первой главе, ее чуть не затоптала сбежавшая лощадь. Как такое вообще могло произойти? Она не могла забраться на дерево или отпрыгнуть? А потом она упала в обморок, и герою пришлось прижаться ухом к ее груди, чтобы узнать, была ли она еще жива. Я уже закатила глаза. Эта женщина была глупой. Если я чему и научилась в жизни, так это тому, что никто не спасет. Или разбирался сам, или умирал, вот и все.

Но укол в разуме напомнил, что это было не совсем так. Скуврель много раз спасал меня. Но и я спасала его. И я не падала при этом в обморок, не попадала под копыта скота.

Я покачала головой и сунула книгу в карман. Я должна была оставить ее тут. Она только добавляла веса. Но от мысли, что я брошу ее, на глазах выступили слезы. Где-то там Скуврель мог умирать. А он любил эту книгу. Я не могла предать его, бросив ее. Даже если это было глупо.

Я посмотрела на первую страницу. Там было название «Воздержание и прощение» — глупое название для глупой книги. И имя автора с широким росчерком пера. Маверик.

Маверик?

Неужели перед тем, как стать Убийцей родни, жуткое существо, которое мучило моего мужа, писало слюнявые любовные истории о смертных?

Это в другом свете выставляло его отношения с моей матерью. Он думал — как-то — что ухаживал за ней? Как в этой книге? И почему она не упоминала это?

Я покачала головой. Так много вопросов. Так мало шансов получить ответы.

Я убрала книгу в карман.

Рокки подвинулся, и я вытащила лук и одну из последних стрел из колчана. Вперед. Пора остановить войну армией камней.

Мою жизнь нельзя было назвать скучной.

Глава пятнадцатая

Мы медленно шли к своему месту в круге.

— Так тихо, — пробормотала я. Мы слышали звуки впереди, но не звуки боя — не звон мечей или крики. Дым все еще висел над деревней, но он казался старым. Если тут и бушевал огонь не для приготовления еды, это давно прошло.

Туман поднимался среди деревьев, медленно рассеивался в тепле позднего утра. Теперь мы приближались, и я нервничала.

— Я должна идти, — сказала я Рокки.

— ЕХАТЬ, — возразила он. — ИНАЧЕ МЕДЛЕННО.

Он был прав. Я держала лук наготове, возясь с повязкой. Тут было слишком много духовных следов, они спутывались и пересекались между собой.

Мы добрались до ручья, и Рокки одним шагом перемахнул его. Я прикусила губу, поняв, что это была кровь. Как в прошлый раз, когда я была близко к деревне. Я хоть смогу видеть деревню как раньше, когда это кончится?

Вскоре мы нашли первые тела, втоптанные в грязь. Я прикусила губу, стараясь не приглядываться. Никто не должен был так выглядеть. Ни с кем не должны были так обходиться. Их оставили в грязи, как мусор, они валялись друг на друге, словно умирали кучами. Я старалась сосредоточиться на том, что ранило не так сильно. Меч торчал в земле. Оборванный флаг трепал ветер. Сияющий браслет висел на ветке. Только бы не видеть трупы людей.

Мертвыми были люди, но я видела местами и фейри. Орки с зеленой кожей, торчащими нижними зубами и черными татуировками, рогатые фейри, валяющиеся рядом с их скакунами, их странная красота угасла. Они выглядели почти как звери в смерти. Хищные. Странные. Их скакуны были мертвы, пронзенные стрелами, разрезанные и лишившиеся крови. Они усеивали землю у деревни, словно мусор после праздничной ночи.

Я сглотнула. Я старалась смотреть на деревню вдали. Чем я могла помочь, если застывала от такого? Ничем.

Впереди раздался рев, а потом звон оружия и жуткий смех фейри. Это должно было пугать. Но я в этом ощущала надежду. Кто-то еще был жив.

Мы шли дальше, шаги Рокки не сбивались и не замедлялись. Если его потрясала смерть вокруг нас, он этого не показывало. Я была рада, что он настоял, что понесет меня, иначе я была бы по колено в мертвых. Я бы не выдержала. Даже ради конца войны.

Я скрывала эмоции на лице, стараясь не выдавать страх, дрожащий во мне. Бой прошел вчера, и сотни — может — тысячи — умерли. Кто-то живой еще бился впереди. Мне нужно быть готовой. Рыдающая девушка, которую тошнит, не получит их уважения. Мне нужно было сжечь такую Элли, чтобы эта Элли могла сражаться.

Ну же, Элли. Отдай это огню. Не дай страху управлять тобой.

Мы видели по бокам ближайших големов, но только это, ведь мы рассредоточились. Каждый шаг Рокки приближал нас все сильнее, и я все больше нервничала. Что я им скажу, когда найду фейри? Как мне покончить с этим? Должен быть способ.

Мы миновали деревья и попали на расчищенную землю вокруг Скандтона.

Вскрик вылетел из моего горла.

Поле боя было таким, как я видела, когда вырвалась в мир смертных прошлой ночью — прошли всего часы после боя. Грязь между лесом и деревней была вытоптана, усеяна телами. С одной стороны стояли фейри, смеясь и шутя. С другой — напряженные люди.

Они смотрели на что-то в центре поля. Я с ужасом поняла, что это было. Дуэль происходила на земле меж двух сторон. Дуэль между моей сестрой — где она научилась так сражаться мечом? Где она научилась танцевать в бою? Она смеялась радостно, уклоняясь и ударяя, ее длинные волосы развевались за ней как флаг.

Ее противник был потрепан. Усталость проступила на лице сэра Экельмейера. Он все еще хромал, я вспомнила, как Скуврель заклеймил его. Но он держался, его большой двуручный меч был в четыре раза больше клинка моей сестры. Несмотря на размер меча, Экельмейер был быстрым, как хлыст.

Армии с обеих сторон подняли знамена на вырезанных деревцах. Вершину каждого украшала голова. Я не смотрела туда долго. От одного вида мутило. Я взглянула и поняла, что у фейри на шесте была голова в шлеме — я узнала рыцаря с того раза, когда меня притащили к Анабете. У людей на шесте была голова Валот, ее лицо было мрачным в смерти, как и в жизни. Она мне нравилась. Несмотря ни на что. Я не была рада видеть ее такой.

Но где была королева Анабета? Она не вернулась в мир смертных?

Я поежилась. Те головы могли быть моей головой, моих родителей или друзей. Это нужно было закончить. Сейчас.

Я встала на плечах Рокки, чуть не упав, когда он вдруг взревел. Это было как грохот камней по склону скалы. Это должно было привлечь их внимание.

— Хватит! — закричала я.

Может, мы могли закончить это без крови. Может, мы еще могли победить. Надежда была во мне, яркая и острая.

Рев в ответ снес ее. Среди людей и фейри поднялся рев, мечи и копья взмыли в воздух, кровожадные вопли вырывались из глоток. Все повернулись, но не друг к другу, а к нашему кольцу големов.

Нет! Так не должно быть.

Даже моя сестра и Экельмейер остановили свой танец. Они взглянули друг на друга, а потом повернулись ко мне с похожими мрачными улыбками на лицах.

В одном я преуспела. Я остановила их бой между собой. Вот только теперь они объединились против меня.

Я сглотнула, земля дрожала под нами. Тысячи ног неслись в бой.

Боевые кличи звенели, пока они бежали, и големы отвечали им своими оглушительными криками. Клинки били по камню, первые воины добрались до моей армии.

Голем рядом с нами взмахнул рукой, как молотом, вбил человека в землю, как гвоздь. С другой стороны голем схватил фейри за ногу, взмахнул им, как косой, и сбил другого воина-фейри им.

Я старалась видеть, что происходило, но всего было слишком много сразу.

Я выпустила стрелу в сэра Экельмейера, пока он несся по грязи к нам. Другой человек пробежал перед ним, не заметив мою стрелу, пока она не вонзилась в его злое сердце. Я сглотнула и вытащила еще стрелу, но они нападали слишком быстро. Спокойствие охватило меня, пока я стреляла, пока колчан не опустел. Но чем были пять воинов по сравнению с морем бойцов на каждой стороне?

Моя сестра что-то кричала, но я не слышала из-за шума крови в ушах.

Я убрала лук в колчан и вытащила иглу из-за пояса дрожащими ладонями, Рокки ударил кулаком по нападающему единорогу, попал по черепу. Существо сделало еще три шага и рухнуло, всадники упали с него в грязь.

Мне нужно было следить, чтобы не упасть с широких плеч Рокки, пока он бился с телами вокруг нас. Я держалась за его неровный лоб одной рукой, била иглой в другой руке.

Мое дыхание вырывалось быстро, хрипело в легких, пока я кружилась и била, пытаясь попасть по тому, что подбиралось под широкими взмахами руки Рокки. Их было слишком много. Я потеряла из виду сестру, сэра Экельмейера, своих големов и всего, кроме сражения передо мной.

Рядом раздались вопли, и я подняла взгляд, увидела, что один из наших големов упал. Большой человек прыгнул на его грудь с металлическим молотом в руках. Он поднял его над головой, и боль ударила по моей челюсти.

Я потеряла голема из виду, коснулась своего лица. На ладони была кровь, все потемнело на миг. Я моргнула и поняла, что повязка съехала. Я видела только отголоски мира и ярких сияющих фейри с их блестящими духовными следами.

Это было полной катастрофой.

Я привела армию, думая, что мы легко убедим армии сдаться. Я ужасно ошиблась, и теперь я могла лишь ощущать горечь во рту и пытаться прожить хоть миг.

— Эластра! — голос сестры пронзил хаос вокруг меня.

Рокки поскользнулся, и я сжала его, пока он выпрямлялся. Мы скользили по грязи и примятым телам. Один взгляд на резню под его ногами, и я склонилась, из меня вылилась вода, которую я пила утром.

— Эластра! — я нашла ее на поле боя, поймала ее блестящий триумфальный взгляд. — Сдавайся, и твои големы выживут!

Но не я. Такого в ее сделке не было.

— Ты должна знать, что ты проиграла! — крикнула она.

Должна была. Но нет. Я не знала, когда я проигрывала.

Я сглотнула.

Это все? Это был конец? Это все, что я могла? Я потянулась к книге в кармане — книге с любовным письмом Скувреля — и ладонь задела клетку на моем поясе. Было просто забыть, когда я ее не использовала.

А если…

Я закрыла глаза, пытаясь игнорировать то, как Рокки спотыкался подо мной. Мое тело упало в грязь, кто-то потащил меня за косу.

Я думала обо всех фейри в мире смертных. Я думала, как они пытались захватить его. О своей сестре и ее заявлениях о величии. И я думала, как они ошибались. Потому что, даже если они убьют меня тут, они были лишь жалкими искаженными существами — как крысы, бьющиеся за мусорную кучу.

Не крысы. Муравьи. Крохотные муравьи.

Я ощутила, как клетка дрогнула в моей руке, но держалась за ту мысль, не открывала глаза. Не давала думать ни о чем, пока идея не стала прочной в моем разуме.

Раздался звук, как общий вдох, вокруг меня. Меня уже не тащили.

Я выждала удар сердца, надеясь…

Я выдохнула и открыла глаза.

Глава шестнадцатая

Без повязки я не видела, на чем лежала, и была благодарна за это, пока вставала на ноги, пытаясь игнорировать то, что грязь, от которой я отталкивалась, ощущалась не как грязь под руками. Я пошатнулась, глухой рев доносился из клетки на моем боку.

Клетка изменилась. Я потрясенно смотрела на нее.

Такое было возможно? На месте железных прутьев появилась железная сетка, такая хорошая, что я видела, что было внутри, но даже мурашка не вылезла бы оттуда. Внутри крохотные тела валялись кучей, кричали и трясли оружием, которое было не больше мошки.

Я сглотнула и подняла повязку, когда рев зазвучал неподалеку. Я все еще пыталась понять, что случилось, большая каменная ладонь подняла меня за ногу, и я едва успела сжать повязку и иглу, чтобы не потерять их.

Через миг меня грубо забросили на плечо Рокки, и я застонала от боли, закончила поправлять повязку.

Волна людей неслась к нам, подняв оружие, их глаза были огромными. Я зло выругалась. Стрелы кончились. Мы были окружены. Мое сердце колотилось, пока я пыталась придумать выход.

Рокки нарисовал круг ладонями. Големы за солдатами-людьми — те, что еще стояли — стали подниматься и окружать воинов. Они не успеют. Мы с Рокки как-то оказались по центру поляны. Мы добрались туда в бою, не поняв этого. И люди остались и окружили нас.

Они бросились вперед, глаза сияли.

Их осталось мало. Я не узнавала никого из Скандтона. Я не видела и Олэна.

Я сжимала Рокки, пока он бился, но каждый раз, когда он бросался на врага, ударяя каменными кулаками, меня встряхивало так, что приходилось сжимать его обеими руками. Я не могла биться, хотя хотелось.

Он повернулся и сбил сразу шестерых, используя руку, как каменную балку, сбивая их с ног. Один из них упал лицом в грязь, голова была повернута неправильно. Я ощутила укол вины, но мы уже кружились, Рокки ударил кулаком по одной голове, сбил воина и коня под ним.

Это было как что-то из легенд.

Но этого было мало.

Хоть он отбивался, враги были все ближе. Один скользнул за спину Рокки, и я склонилась и пронзила его иглой Скувреля.

Где были другие големы? Я подняла голову, пока противник падал. Големы формировали круг по периметру, слушаясь старых приказов, но им было важнее создать идеальный круг, чем успеть при этом спасти нас. Я раздраженно зарычала, но не могла тратить энергию на Рокки, чтобы он отдал новый приказ. У нас не было лишних мгновений. Место, где воин чуть не ударил Рокки по спине, тут же заняли еще два воина, и я пыталась отбиться, пока они атаковали.

Резкий смех зазвенел над их головами.

— Ты вернулась, жена. Как всегда, от тебя одни проблемы!

Сэр Экельмейер.

Я была уверена, что он сошел с ума. Его глаза блестели так, что он напоминал фейри. Почему его еще никто не убил? Он это заслужил.

Я умудрилась попасть по шее одного из тех, с кем сражалась. И охнула с облегчением. Я бы уже умерла, если бы Рокки не двигался так быстро в бою. Я была движущейся мишенью, уклонялась и двигалась неожиданно, чтобы по мне было сложно попасть.

Экельмейер занял место того, кого я заколола, быстро, словно планировал это. От его маниакальной улыбки мою кожу покалывало.

— Спускайся, жена. Мы еще не закончили медовый месяц.

Быть в браке с двумя опасными мужчинами было слишком. Я направила к нему иглу-меч. Он легко отбил удар своим двуручным мечом. Я подвинулась, чтобы вонзить иглу в его грудь. В этот раз тяжелый удар его меча выбил иглу из моей руки, и она улетела, крутясь. Почему так всегда было у меня с мечами? Я должна была биться луком!

Его ладонь поймала мою косу, сорвала меня со спины Рокки.

Я закричала, сжала его запястье обеими руками, искала в хаосе помощь, но, хоть големы были ближе, они не спешили нам помочь. Рокки рухнул среди взлетающих щитов. Ими били, как молотами, вгоняя его в грязь. Один не смог бы его тронуть, но десятки побеждали его.

Вот и все. Мы не смогли.

Я сглотнула, ощущая беспомощность.

Экельмейер обвил меня рукой в броне, прижимая к холодной грудной пластине. Щетина на его челюсти воняла потом, терлась об мою щеку. Он был слишком близко.

— За метку, которую на мне оставил твой фейри-любовник, я оставлю на тебе две. За потерю каждого своего друга я заберу жизни двоих твоих, даже если они высокого ранга. Мы начнем с Чантера. Думаю, ты ему нравишься, хоть он заявляет обратное.

— Я думала, он был твоим Рыцарем, — процедила я.

— Все, чего ты касалась, осквернено. Даже один из моих Рыцарей. Я сожгу все, что ты трогала — и всех. А потом я сожгу тебя. Мы обе знаем, чем закончится эта напасть с фейри. Это началось с тебя. Это закончится тобой.

Я охнула, его меч взлетел и задел мое ухо. Я закричала от боли, но тут раздался звук, который перекрыл все другие звуки, будучи при этом неслышным — как колокол, звонящий без звука так громко, что пронзал все. Это был тихий, но перекрывший все щелчок.

Мир вокруг нас тошнотворно пошатнулся.

И изменился.

Все стало запутанным и жутким — от Экельмейера, который вдруг стал старым духом, до людей, пытающихся вбить Рокки в грязь, которая сменилась мозаикой руин, покрытой извивающимися корнями. Я огляделась, а хватка Экельмейера чуть ослабла от шока.

Фейвальд.

Я опустила повязку, а потом схватилась за раненое ухо. Круг, в котором мы стояли, был Фейвальдом, но дальше был мир смертных. Вдали, за кольцом големов, я видела жуткие головы на верхушках знамен.

Я замерла и поняла, на что смотрела. Кольцо големов.

Они создали идеальный круг камней.

Глава семнадцатая

Мои глаза расширились от удивления, но это нельзя было сравнить с удивлением, когда клинок рассек горло Экельмейера в дюймах от моего горла.

Его глаза расширились, он впился в горло на жуткий миг. Крик застрял в моем горле, я застыла, не зная, что делать, должна ли я двигаться.

Экельмейер рухнул на землю, как мешок камней, и я выпустила крик.

— О, надеюсь, ты не хотела его оставить. От питомцев много проблем, и если их забыть покормить, они просто умирают.

Я повернулась, прижимая ладонь к уху, другой спеша поднять повязку. Скуврель наступил на тело сэра Экельмейера, словно он был стулом, с которого было лучше видно, а не пострадавшим от жестокости. Он чуть подпрыгнул, словно проверял, была ли прочной подставка под ним.

— Мой муж, — прошептала я.

Он был целым. Его рана на животе пропала, оставив лишь шрам. Он где-то нашел новую рубашку, но не застегнул ее. То, что осталось от штанов, было грязным или изорванным. Свежие розовые шрамы покрывали его тело там, где я зашила его раны прошлой ночью.

Его крылья развернулись вокруг него, темные и дымчатые, и его взгляд был полным темных обещаний и желаний.

— Моя Завоевательница. Рада меня видеть?

— Пять.

Его улыбка была коварной, была обращена к людям вокруг меня.

— Я надеялся, что убью то существо неспешно. Я планировал заставить его съесть его язык за ложь, что он — твой муж. Я хотел отрезать его ладони и сжечь за преступление, ведь он касался тебя. Я…

— Это уже не нужно, — я перебила его, запыхавшись. — Ты хорошо выглядишь, муж.

— Я в порядке, — он обжигал взглядом, шагнул ближе, и наши носы разделяли дюймы. Его дыхание вырывалось быстро, словно он только что бежал, но он просто смотрел мне в глаза. — Какой милый подарок ты мне принесла, Кошмарик. Не стоило так утруждаться.

— Подарок? — пискнула я. Я забыла о том, как на меня влияло его присутствие.

Люди вокруг Скувреля застыли, их поражал его клинок и спутанный пол Фейвальда. Некоторые смотрели на кольцо големов. Но они не могли выбраться из идеального круга камней, не убрав одного из големов. Они могли только стоять.

— Пара сотен людей? И все мне? Ты превзошла себя. Я слышал о поразительном приданом невест — библиотека книг, тысяча оленей с серебряными бубенцами, пара единорогов, но это… о, моя Завоевательница, ты превзошла их всех.

— Я получила твои письма, — сказала я, его глаза ярко вспыхнули.

— Но то было на случай моей смерти, Кошмарик. Ты так плохо в меня веришь? — он прижал палец под моим подбородком, и я думала, что он поцелует меня, но он приподнял мой подбородок, выждал и улыбнулся.

— Что случилось с моим отцом? — спросила я, все еще пытаясь осознать. Мои щеки пылали от взгляда Скувреля, и я не хотела признаваться, что была не против подарить ему пару сотен людей в честь свадьбы.

— Я тут.

Я повернулась и увидела за собой отца с уставшими глазами, его ладони подрагивали, словно он хотел что-то делать. Он прищурился, глядя на Скувреля. Я вздохнула с облегчением.

— Ты жив!

Я повернулась обнять его, и он раскрыл рот.

— Элли! Твое ухо!

— Это ничего, — сказала я, обнимая его.

— Половины нет!

Скуврель зарычал, и я отодвинулась от отца и повернулась к мужу, уперев руку в бедро.

— Это ничего.

— Кто забрал ухо? — он помрачнел, повернулся к застывшим людям. — Выстройтесь. Вы выглядите ужасно, столпившись, как потерянные дети. Уважайте себя.

Я удивилась тому, что они его слушались, и что они начинали бросать оружие.

— Ухо украл тот, кого ты уже убил, — резко сказала я. — Мой другой муж.

— Он? — Скуврель посмотрел на мертвеца под своими ногами. — И я упустил шанс обрезать его уши в плату за это преступление.

Я ответила сухо:

— У нас есть проблемы важнее, чем обсуждать убитых.

Скуврель ткнул сэра Экельмейера носком.

— Если бы я понимал, как глубока река его преступлений, я нашел бы способ лучше заставить его заплатить. Что скажешь, жалкий труп? Мне разрезать тебя и продать по куску тем, кто больше заплатит?

— Он мертв. Как по мне, ты отлично отомстил, — сказала я, глядя, как смертные выстроились, опустив оружие у ног. Они выстроились в четыре ряда примерно по пятьдесят, один перед другим. Для духовного зрения они были почти так же запутаны, как фейри. Все становилось хуже на нашей стороне. Их волнение сочеталось с моим. Что теперь будет?

— Это проблема, — кисло сказал Скуврель. — Он мертв, и я не могу заставить его заплатить за оскорбление, что он думал, что может жениться на моей невесте. Он должен был страдать половину вечности.

Я вздохнула и прошла мимо него. На это не было времени.

— Олэн Чантер где-то тут? — громко спросила я. Горячая кровь капала с моего уха. Она пропитывала плечо куртки. Может, не стоило так злиться на то, что Скуврель хотел наказать сэра Экельмейера.

Смертные молчали, Рокки подошел за мной, стряхивая грязь с крупных конечностей.

— ЧАНТЕР. СЕЙЧАС.

Один из мужчин рядом со мной заговорил, не сводя взгляда с Рокки.

— Сэр Экельмейер оставил его и группу других сторожить путь отступления из деревни. Сэр Экельмейер не доверял его методам.

— Методам? — спросила я.

— Огонь. Пение. Сэр Экельмейер говорит, это суеверный бред.

Я хмыкнула. Экельмейер называл так единственные методы, которые работали. Мне придется разобраться с Олэном, когда мы вернемся в мир смертных.

— Кто тут во главе? — спросила я.

Долгое молчание, и кто-то в группе указал на Скувреля.

— Он?

Скуврель приподнял голову. Он занял позу, опираясь на меч, торчащий из спины сэра Экельмейера, скрестив ноги, его светлая рубашка развевалась на ветру, и было видно мышцы его торса. Конечно.

Его ужасная наглость. Он становился невыносимым. Сильнее обычного.

Я покачала головой и вдохнула.

— Тогда, если не против, мой муж, — я напряженно улыбнулась. — Может, ты отдашь людям приказ идти в их гору и найти себе новую королеву, а сюда не возвращаться. Они должны освободить верных придворных и Рыцарей в подземелье замка. Если они еще живы.

— Я справлюсь лучше, — Скуврель очаровательно улыбнулся. Он развел руками, словно подготовил им большой подарок. — Я наложу на них табу, чтобы они делали только то, что сказано. Если они не послушаются этого приказа, они сгниют изнутри.

Он мог обманывать их. Но если да, я не видела, как.

Ужас в глазах смертных солдат убедил меня, что они верили ему.

Я глубоко вдохнула и повернулась к Скуврелю.

— Мне нужно вернуться к смертным и поговорить с Олэном. Ему нужно все наладить в Скандтоне и знать, то…

Я резко умолкла, клетка в моей ладони задрожала. Я выругалась. Я уже ощущала вес, давящий на меня. Я не заметила его, радуясь, что големы кольцом открыли Фейвальд, но ощущала это теперь. Цена, за которую я выпустила големов из Фейвальда, — по одному за возвращенного фейри — требовала платы. И нужно было сделать это сейчас.

— Выпусти их отсюда! — прошипела я. — Верни смертных в их двор. Я не могу удерживать клетку дольше!

— Кошмарик! — Скуврель потрясенно шагнул вперед.

Он потянулся ко мне, но времени на нежности не было. Я побежала к ближайшему голему, забралась по нему, как по камню, и запрыгнула в Фейвальд, они не успели мне ответить.

Времени не было!

Как только мои ноги ударились об землю на другой стороне, Фейвальд раскинулся вокруг меня, и клетка треснула, фейри полились из нее, как муравьи с холма.

Позже в Фейвальде…

Они бились со скверной сладкою кровью,

Жаркой от боя, от войны.

Они плясали в грязи,

Несли тяжесть вины.

Они резали и бились, обезумев.

Их терзала боль,

Они отгоняли врага,

Огонь и пепел их окружали,

И кто бы пришел, как не Валет сердец?

Роскошный, красивый, опасный и быстрый,

Он видел жесткость

И быстро наказывал тех, кто виновен,

Нес мир, вот так трюк!

— Истории Фейвальда

Глава восемнадцатая

Клетка была разбита пополам. Прутья были разорваны, дно клетки отвалилось, и в моей ладони осталась только рукоять. Я бросила и ее. Клетка была испорченной. Бесполезной. Я потеряла великое оружие против фейри!

Я сглотнула и подняла голову. Вокруг было много фейри, они потрясенно озирались, пока что не заметили меня. Но Фейвальд уже приветствовал меня, мелкие цветочки распускались у моих ног. Это меня выдаст.

Я вытащила из-за пояса рукоять топора дрожащей рукой. Глаза сестры поймали мои в толпе. Она прищурилась.

— Сестра, — выдохнула она с убийственным взглядом.

Я взмахнула рукоятью топора и подняла ее, надеясь, что невидимости от нее хватит. Ладони тянулись ко мне, я уклонилась от рогатого мускулистого фейри, но меня схватила изящная крылатая женщина с зелеными, как трава, глазами, и идеальными острыми ушами. Они хотели мне смерти. Не только ради моей роли. Я ощущала их эмоции — это было личное.

Они были теперь просто спутанными лицами и телами, я пригнулась и протиснулась через толпу, стараясь избегать их слепых бросков. Они видели, только если я случайно кого-то задевала, но в этом море из тысячи я не могла пройти так, чтобы никого не задеть.

Это было безнадежно. Все было в хаосе. Шансов не было.

Я все равно боролась. Элли Хантер все просто так не бросала.

Я быстро дышала, бросилась под животом единорога, врезалась в спину орка. Я бежала,протиснулась меж двух крылатых фейри, они завизжали как свиньи.

— Хватайте ее! Я не потеряю ее снова!

Моя сестра была за мной. Она преследовала меня в хаосе. Мне нужно было уйти. Сейчас.

Я повернулась в поисках.

Армия стала разбредаться. Они сами могли устроить хаос. Если я скользну за кого-то крупного, может, смогу оставаться достаточно долго вне досягаемости, чтобы я убежала среди толпы армии незаметно.

Я слышала громкие приказы, но фейри не слушались. Они разделялись на группы от разных дворов.

— Меня зовет дом, — буркнул один из них, проходя мимо. Так говорилось в книге. Их влекло в сердце Фейвальда.

Один из орков Сумеречного двора прошел близко ко мне, и я прыгнула за его спину. Он сжимал большой боевой топор — край был липким — прижав его к плечу, не давая никому подойти близко за ним. Я пригнулась, чтобы мою голову не задел топор. Было сложно не пугаться, когда самые большие воины присоединились к нему в толпе.

— Магия, которая прогнала нас из мира смертных, может рассеяться, и мы вернемся, — сказала крупная женщина, присоединяясь к нему. — Мы почти закончили с той мелкой армией смертных, и я хотела увидеть океан.

— Я хотел попробовать «колбасу», о которой слышал, — сказал тот, за кем я шла. — Нет смысла в завоевании без пира после этого. Но сначала нужно проверить наши крепости тут. Не стоит терять то, что есть, ради безделушек смертных.

Они согласно шептались. Они пытались оправдать притяжение. Их влекло в их мир.

Вот!

Широкая брешь появилась рядом с ними, и я поспешила из-за орка, побежала по траве поля, пока был шанс, высоко держа рукоять топора. Мне не нужен был свет от нее — белый свет дня был ярким, а небо безоблачным — но мне нужна была каждая секунда невидимости, пока я бежала на звук журчащего ручья. Мне нужны были камни. Если круги камней из мира смертных открывались в Фейвальд, то круги камней тут могли открыться в мир смертных.

Я поспешила к реке, уклонилась от лягушки размером с гончую, стала собирать камни для круга.

— ПОЧЕМУ ТЫ МЕНЯ БЕСПОКОИШЬ? — спросил первый. Я чуть не уронила его. А потом сглотнула и попыталась подавить крик. Я почти забыла, что дала голос камням Фейвальда!

— Можно тише? Я пытаюсь сделать круг камней!

— УЖЕ ВРЕМЯ КРУГА?

— Гах! — я вонзила его в землю, не слушая приглушенные протесты. Это не помогало! Скуврель был прав. Подарок камням Фейвальда насолил мне.

Я не смотрела в ручей. Не хотела видеть души утонувших, привязанные тела или другие ужасы фейри. Спешка и тревога вызвали пот на лбу, я пыталась построить круг камней. Ему нужно быть достаточным для шага внутрь, и все. Но берег ручья был из земли и травы, и найти достаточно камней было сложно.

— МНЕ НЕ НРАВИТСЯ ЭТО МЕСТО.

— ОНА СТАВИТ НАС СЛИШКОМ БЛИЗКО!

— КОЛЬЦА ДЛЯ ПАЛЬЦЕВ, НЕ ДЛЯ КАМНЕЙ!

Я опустила рукоять топора на миг, стала рыться обеими руками. Мне нужно было еще несколько камней. Они должны быть тут. Не помогало то, что кувшинки и бобы росли вокруг моих пальцев. Фейвальд слишком сильно меня любил.

Жестокий смех зазвенел над берегом и надо мной.

Я застыла с руками в грязи, глаза расширились.

— Смертные — такие низкие существа. Они роются в земле, когда могут править с горы черепов.

— Убийца родни, — я сглотнула при виде него надо мной, мой ржавый меч был в его руке. Другой он схватил рукоять топора. Я старалась не проявлять недовольство. Иначе он поймет, что это важная вещь.

— Ты оставила мне милую безделушку, дочь. Меч, который переносит к тому, кого ищешь.

— Зачем вообще меня искать? — спросила я, бросив грязный камень в кольцо. Еще два. Всего два. Я начала рыться в земле. Они должны быть где-то там.

— Почему я ищу единственную родню?

— Я думала, фейри не могли иметь детей, и потому вы воровали наших, — едко сказала я. — Я тебе не дочь.

— О, но смертные могут рожать от нас сыновей и дочерей. Наш хитрый Валет не говорил тебе? Ты можешь родить от него, пока ты смертная. Но, может, он не планирует для тебя такую длинную жизнь.

Я застыла, он радостно охнул.

— Он не планирует позволять тебе жить? Как чудесно. Я люблю такую драму. Но он не может убить тебя сам. Он один из четырех. Как ты. Как я.

Он потер подбородок, словно думал, а мои ногти задели что-то твердое. Я стала рыть сильнее.

— ОСТАВЬ МЕНЯ! — жаловался камень. — МНЕ ТАМ НРАВИТСЯ!

— Твоя мать знала, Равновесие. Когда я привел ее сюда, Истина заговорила с ней, и она знала. Что у нее будет двое детей. Близнецы. Что они будут надеждой или гибелью Фейвальда. Я думал оставить ее тут, растить ее детей, но какой-то дурак отпустил ее, а потом круги закрылись, и когда они открылись снова, ты была взрослой.

— Я не твой ребенок, — я опустила камень в круг. Еще один. Еще один, и я проскользну в тот круг.

— Разве? — спросил он. — Ты не ощущаешь родство с местом? Ты даже замужем за фейри. Это в твоей крови. Твоя жестокость, коварство, мелкие обманы — это часть тебя.

Я продолжила рыться, сломала ноготь об камень.

— АЙ!

Если он продолжит говорить, я закончу круг и убегу.

— И что теперь? — спросила я. — Ты отдашь меня моей сестре? Она же тоже твоя дочь?

— Конечно, — сказал Убийца родни. — И да, скорее всего, в конце я отдам тебя ей, но сначала придумаю хорошую сделку за тебя.

— Тогда все разговоры о родстве бессмысленны.

Он рассмеялся.

— Конечно, нет. Я тебя не потеряю. Я буду видеть тебя в Дикой Охоте каждую Кровавую Луну. Мы будем ехать вместе. Подходящий конец. Твоя мать бросила меня. Я убью нашего с ней отпрыска. Как Равновесие, думаю, ты это оцениваешь.

— Как Убийца родни, думаю, ты видишь, что я заслуживаю отомстить тебе за это, — ответила я. Мой камень почти высвободился. Вот! Я его вытащила.

— Твоя сестра может мстить, если считает, что справится, — он улыбнулся так широко, что он не мог подозревать, что я делала.

И его слова показали мне одно — он не перестанет быть проблемой для меня. Это для него было личным.

Он сломал рукоять топора об колено так быстро, что, пока мой рот открывался в ужасе, он уже сунул меч в ножны и вытащил хлыст из-за пояса с восторгом в кошачьих глазах.

Я схватила последний камень и осторожно опустила в круг.

— НЕ СТАВЬ МЕНЯ ТУДА!

Кольцо было завершено. Внутри были камни не больше меня, но мне это и было нужно.

Убийца родни нахмурился.

— Что…?

Он не успел закончить. Я схватила его за костяные ожерелья и потащила, бросившись в круг.

Глава девятнадцатая

Вопль ударил по моим ушам.

Я моргнула и огляделась. Мы были у ручья, который протекал возле Скандтона. Я узнала отчасти сломанную ограду, покрытую мхом, на другой стороне. Я охнула и отпустила Убийцу родни, меня что-то сбило с ног.

Убийца родни взревел, что-то, похожее на молот, ударило с хлюпаньем, и рев оборвался.

Я подняла повязку и оглянулась.

Отец стоял над Убийцей родни, его бока вздымались от дыхания. В руках моего отца был большой камень в крови. Он разбил череп Убийцы родни одним ударом.

Я повернулась, меня стошнило. Я вытерла рот ладонью и встала, дрожа.

— Порой за последние несколько недель у твоей матери были кошмары о нем, — сказал мой отец далеким голосом. — Она просыпалась в криках. Он украл ее, когда она была девочкой. Не старше тебя, Элли.

Я провела рукой по волосам. Я была горячей.

— Для «бессмертных» их удивительно легко убить, — сказала я, звуча ехидно, хоть была потрясена. — Ты… потрясен, отец?

Он поднял взгляд от жертвы, его глаза были тревожно пристальными.

— Нет, Элли. Ты должна знать лучше. Я учил тебя, что некоторых нужно убивать. Хищники. Опасность. То, что вредит невинным. Разве Убийца родни не был таким?

— Откуда ты знал, что это был он, сейчас, а не когда мы спасали от него Скувреля?

— Твоя мать описывала его подробно. Я вернул воспоминание.

Я покачала головой без слов, посмотрела на мертвого Убийцу родни на земле. В мире смертных он выглядел меньше и не так грозно, как в Фейвальде.

— Как я могу его видеть? — я подвинула повязку, подняла обратно. — Я не должна видеть его с повязкой, но вижу.

— Время круга, — сказал отец. — Стена между мирами тонкая. Потому круги камней можно снова делать всюду. Моя воспоминания возвращаются, Элли. Мне нужно многое тебе рассказать.

— Почему ты не говорил ничего? Если ты знал… если вы оба знали? — я была в смятении. — Той ночью, когда Хуланна пропала, вы говорили, что никто не ходил в круг с вашего детства, но если мама попала туда девушкой, это была неправда.

— Мы поклялись друг другу делать вид, что этого не было, отложить это. Никогда не говорить об этом. Было лучше забыть.

— Это хорошо получилось, да?

Он покачал головой.

— Когда Хуланна прошла в круг, воспоминания угасли. Твоя мать убедила себя, что это не произошло. Мы оба это сделали.

Он бросил камень и вытащил мой меч из-за пояса Убийцы родни, протянул его мне. Наши ладони соприкоснулись, белый свет вспыхнул в нем, наполнил небо ярким символом, похожим на полумесяц. Я сглотнула и убрала меч в ножны.

— Ты теперь Убийца родни, — я указала на символ. — У тебя роль, хочешь ты или нет.

— Нет, малышка-охотница. Я не буду запутываться в их мире. Даже если белый свет хочет сиять над моей головой, — он поднял голову, криво улыбаясь, а потом тепло обнял меня. — Я переживал за тебя.

— Я больше переживала за тебя. Сколько меня не было?

— Пару дней, — ответил отец. Его лицо было мрачным. — И когда ты побежишь в следующий раз, предупреждай. Не я замужем за тем фейри-проходимцем, и я не должен нянчиться с ним каждый раз, когда тебе приспичило куда-то уйти.

— Его зовут Скуврель, — исправила я.

— Я сказал то, что имел в виду, — сухо сказал мой отец.

— Он тут? — я вдруг ощутила тепло.

— Нет, — по лицу отца было ясно, что он видел пыл в моих глазах.

— Но он был с тобой перед тем, как я прыгнула в круг с клеткой. Мы говорили. Он убил сэра Экельмейера, — теперь я ощущала себя так, будто память была с дырами.

— Да. Он быстро исцелился, когда мы прошли в круг. Я видел, как его кожа соединилась. Такое не забыть, — он покачал головой. — Нужно было только найти укрытие и охранять дверь от насекомых, пока он не закончил исцеляться. Фейри бессмертные, но, как я сейчас показал, их можно убить, если хватит смелости попробовать.

— Насекомые? — спросила я, и отец развел руки, показывая размер с мою руку.

— Большие.

— Куда он ушел? — спросила я, мне не нравилось, как робко я звучала. Какое ему дело, если я хотела увидеть своего мужа?

Отец кашлянул.

— Мне не нравится, что ты замужем, Элли. Еще меньше мне нравится, что ты замужем без моего согласия. Хуже, ты замужем за фейри, еще и за обманщиком, который высокого мнения о себе.

— Ты все это упоминал, — сказала я. — А потом спас его жизнь.

Он нежно посмотрел на меня.

— Я всегда буду заботиться о тебе, дочь, пока ты жива. Это делают отцы.

— А Хуланна? — боль пронзила от упоминания, но она все еще была нашей семьей.

— Ты не можешь делать выбор за других людей. Ты не можешь тащить их к добру. Ты можешь лишь пробовать. Я пытался, Элли. Пытался. И хоть мне нравится думать, что однажды твоя сестра опомнится… больно, когда я думаю о ней, и я делаю это редко, чтобы снова не сойти с ума.

Я кивнула, слезы покалывали глаза. Наша семья уменьшилась вдвое. Моя мать ушла, хотя было сложно верить в это. А моя сестра… выбрала бросить нас, а то и пытать.

Я неловко сцепила ладони.

— Мы можем поговорить по пути, — сказал отец после паузы, пока мы смотрели на мертвого Убийцу родни. — Нам нужно встретиться с мальчишкой Чантеров.

— Мы встретимся с Олэном? — спросила я.

Мой отец кивнул.

— Несмотря на изъяны твоего мужа, он смог вызвать страх в солдатах королевы. Они ушли, как только големы открыли круг, и они даже не забрали свои вещи. Люди Олэна убирали их палатки и несли припасы в деревню. Твой муж отправил твою армию сторожить круг камней на горе, а потом пошел в Фейвальд за тобой. Глупый мальчишка. Обманом заставил меня остаться тут. Теперь я иду к Олэну к месту, где раньше был его дом в центре деревни. Я уже опаздываю.

— Он умеет хитрить, — с горечью сказала я. — Но это было к лучшему. Я знаю, как ты ненавидишь Фейвальд.

— Он забрал у меня все, что я любил, и отдал только тебя.

Я не могла смотреть ему в глаза после таких слов. Я не была уверена, что он вернул меня. Я не знала, могла ли освободиться от него.

— Пап, — я опустила ладонь на его руку. — Все движется от одного безумного риска к другому, и пока волны не забрали тебя у меня снова, я хочу, чтобы ты знал, что я рада, что ты вернулся. Я скучала. И мне жаль насчет мамы.

Он обвил меня рукой, быстро обняв, его голос был хриплым.

— Знаю.

— И если мы почему-то снова расстанемся, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты научил меня всему, что мне нужно знать, чтобы выжить в этом безумии. Тебе больше ничего не нужно для меня делать, пап.

Я обвила рукой его плечи и сжала, как он сделал со мной. Он вздрогнул.

— Ты в порядке?

Он с горечью покачал головой, подвинул ткань на плече, чтобы я увидела рану от того, как сестра прибивала его к дереву.

— Не зажило?

— Никто из нас не покидает жизнь без ран, дочь. Вопрос не в том, будут ли раны. Вопрос в том, какие раны будут, и как хорошо ты их будешь терпеть.

Я сглотнула.

— Что ж, все хотя бы закончилось.

Он посмотрел на меня и кашлянул.

— Думаю, Элли, мне нужно кое-что сделать для тебя. Это еще не закончилось.

Глава двадцатая

— Идем со мной, там и поговорим, — сказал отец.

Я кивнула, пошла за ним по тропе к Скандтону. Тропа к дому была едва узнаваемой. То, что было вытоптанной тропой, стало широкой и грязной дорогой. Деревья по бокам сбили и оставили, странные цветы и грибы росли там — слишком большие и яркие для этой зоны. Их семена и споры, скорее всего, были принесены на ногах фейри. Мой отец был прав. Ничто не оставалось без ран. Даже путь к нашей деревне.

— Я знал твою маму всю свою жизнь, — сказал отец. — Она была красивой девушкой. Нежной и доброй. Любила мечтать, как твоя сестра. И амбициозная. Это редкая комбинация — нежность и амбиции. Она воротила нос ото всех парней.

— Пока не заметила тебя на фестивале Урожая, — согласилась я, слышала эту историю всю жизнь.

Отец неловко потер шею.

— Или нет? — удивилась я.

— Это мы говорили людям. Но не все им нужно знать. Были ошибки. И последствия.

— Какие ошибки? — спросила я пустым голосом.

— Твоя сестра не первой танцевала у тех камней. И она не будет последней. Уверена, она пошла в твою мать, а потом стала фейри.

Я сглотнула.

— Ты хочешь сказать, что мама танцевала у тех камней?

— Да. И пришел опасный фейри. Его звали Мавериком.

— Убийца родни, — выдохнула я.

— Я нашел ее в лесу следующим утром. Для нас в мире людей она отсутствовала недолго, ее не потеряли. Одна ночь в лесу. Для нее было дольше. Она была расстроена. Подавлена. Я нашел ее в слезах у долины в горах. Я охотился на гулей с отцом. Они были бедой в тот год.

Я кивнула. Я такое делала по его просьбе раньше. Я знала, как уставали после ночи охоты на гулей.

— Она была так расстроена, что рассказала все мне. Как она влюбилась. Как ее обманули. Как она сделкой забрала жизни своих детей.

— Что?

Он покачал головой.

— Она не понимала, как связывали те обещания. Мы оба думали, что она освободилась от этого, сбежав.

— Убийца родни говорил, что Истина напророчила, что мы умрем.

Отец пожал плечами.

— Твоя мать сказала, что это была сделка.

— С кем она заключала сделку на наши жизни? — спросила я сдавленно.

— С тем, кто освободил ее, — сказал отец с мрачным взглядом. — Она думала, что любила его — Убийцу родни — а он держал ее в плену. Что они делали! Они ходили на банкеты в нарядах, уходили в крови, заключали сделки, где ее запирали в клетку и пытали, пока другие смеялись. И другое. Такое не должны видеть.

— Он сказал, что это был всего день.

— Кто знает, что для них день.

Я кивнула. Я тоже их видела. Это звучало как обычный день в Фейвальде. Маверик — Убийца родни — наверное, и не понял, что она была в ужасе от этого. Он мог думать, что они отлично проводили время вместе.

— Она заключила сделку с единственным фейри, который послушал ее мольбы, и он отпустил ее, в обмен на обещание, что, если ее дети попытаются пойти в Фейвальд, она не будет их останавливать.

— Ах, — конечно. Она сдержала сделку, да? Она дала мне совет, но не останавливала.

— Она пыталась делать вид, что это была неправда, что это был сон, — его голос стал шепотом. — Она потеряла все из-за того обещания.

— Она старалась, — сказала я, но слова казались пустым утешением.

— Я нашел ее в лесу и держал в руках, пока она плакала, а потом я отвел ее домой, и она заставила меня поклясться, что я сберегу тайну. Но на следующий день я охотился на белок, снова нашел ее в лесу, рыдающую. Я отнес ее домой. На третий раз я не отнес ее домой. Я доставил ее в домик Рыбака в лесу, держал в руках, пока она рыдала всю ночь, а утром поклялся, что не брошу ее снова. Что буду обнимать ее все ночи и дни. Что ей не придется нести это одной. Я отвел ее к тележке Путников, которая остановилась у деревни, купил для нее лекарство — браслет, забирающий память. И себе тоже. Видимо, они работали, и мы вернулись с Путниками. На следующий день был фестиваль Урожая. Мы вскоре поженились. Я сдержал обещание, Элли. Она не терпела это одна.

— Я люблю тебя за это, — сказала я. Мы были достаточно близко к деревне, было видно стены, возведенные вокруг нее, фермы по краям сожгли до оснований. В земле были большие черные шрамы, недавно вырытые могилы. Многие деревья были с темными пятнами. И в странных местах были горки угля. Я не сразу вспомнила, как Олэна держали в клетке, и как я видела другие пытки в этом районе в лесу. Я поежилась, поняв, чем были эти горки — люди пытались забыть об ужасах, которые тут происходили.

— Мы забыли, для чего были браслеты, — я взглянула на его запястье, но там не было браслета. Он покачал головой и сказал. — Их теперь нет. Когда ты отправила нас к Путникам, они поняли, что это было. Они помогли нам снять их. И все воспоминания вернулись к твоей матери. Когда ты привела меня в Фейвальд, они вернулись и ко мне.

— Если бы вы не пытались избегать боли, — я поправила повязку. Она сползла, пока я говорила, и город стало видно не менее спутанным, чем Фейвальд. Я нахмурилась. — Может, так удалось бы все предотвратить.

— Не вини ее, Элли, — слабым голосом сказал отец. — Она сделала все, что могла.

— Я не виню ее, — я поняла, что не врала. — Мы все пытались заключить сделку как можно лучше.

Вдали люди двигались в моем духовном зрении. Но меня беспокоило, что они расплетались по краям так же сильно, как фейри. Я едва дышала, подняла повязку и поправила узел.

Смех моего отца был резким.

— Лучшее в жизни не получить сделкой. Это дают.

— И что, по-твоему, тебе еще нужно мне дать? — спросила я с уставшей улыбкой.

— Будущее, — просто сказал он, но решимость в его глазах тревожила меня. Какое будущее он запланировал для меня?

Глава двадцать первая

Оказалось, Олэн смог совладать с деревней. Это меня удивило, ведь я в последний раз он был на побегушках у Экельмейера.

Страж, который встретил нас у ворот, повел нас по деревне, и я смотрела на все, пока он говорил, объясняя, что местные, кто выжил, слушались Олэна, и когда произошла Великая битва — так они звали последнее столкновение фейри и людей — они были вдали от гущи событий, пели с яркими факелами в руках. На фейри это действовало не так сильно, но они все еще старались избегать таких воинов, так что люди Олэна почти не пострадали к концу боя. Когда сэр Экельмейер умер, и его люди убежали с гор, местные собрали припасы, брошенные фейри и солдатами и стали чистить деревню.

С волшебными существами было сложнее всего. Почти все здания в Скандтоне были полны блуждающих огоньков, совогрифонов, гнезд фениксов и даже жеребят единорогов. Люди их не видели, и поймать или убить их было сложнее. Страх склонился, словно делился тайной, рассказывая, что сэр Чантер подумывал вернуть роль Охотника, чтобы попытаться подавить существ фейри.

Я не была удивлена. Не меньше десятка зданий, которые мы прошли, были сожжены.

— Гнезда фениксов, — шепнул страж. И оставшиеся были почти неузнаваемыми. Фейри везде оставили свой след: вырезали скелеты людей в цепях, висящих вниз головой, на стене пекарни, будто жуткую фреску, повесили лампы из человеческих костей с блуждающими огоньками на каждом углу, полностью уничтожили кузню и установили трирему на ее месте, украшенную на мачте женщиной-орком, душащей каждым кулаком по оленю, с потрепанными парусами из шелка, трепещущего на ветру, длинным столом в сияющей вкусной еде от края до края.

Я сглотнула, увидев еду, и в желудке отца заурчало.

— Не ешьте это, — предупредил страж. — Выглядит хорошо, но после первых людей, совершивших ошибку, остальные сделали выводы.

— Что будет, если съесть? — спросила я. Я пожалела, когда он указал на трех человек у дальнего конца стола. Я их не заметила. Они спали, опустив головы на стол, с пятнами еды у ртов. На их лицах выросли недельные бороды.

— Она зачарована. Мы не знаем, проснутся ли они. Мы знаем только, что они пока еще не просыпались.

Он был прав. Еда уже не выглядела аппетитно.

Не только трирема и пекарня изменились. Колесо, разделенное на красные и белые полоски, стояло на платформе на площади. Я поежилась при виде этого. Двери на домах заменили дверями фейри из живых змей. Деревня лишилась воды, вместо нее было красное вино. Занавески мха росли на глазах, обрамляли окна гостиницы и лавки мясника.

— Вы привыкнете, — сказал нам страж. — И мы все вернем на места. Просто требуется время.

Я ценила его оптимизм, но не думала, что со временем это место снова станет для меня домом.

По пути я сдвинула повязку, чтобы замечать все и всех, и, чем больше я видела, тем сильнее сжималось сердце. Мир смертных становился запутанным, как Фейвальд, как и сами смертные. Я не спасла их от этого. Я спасла их от завоевания фейри, но не от влияния фейри и того, как они запутались.

Я сглотнула страх от мысли.

Это не закончилось. Нет. Я думала — надеялась — что, если «одолею» сестру, это спасет мир смертных. Но, хоть мама пожертвовала собой вместо моей сестры, она ничего не спасла. Мир смертных был не лучше Фейвальда, и это означало только одно — Скуврель был прав. Если кого и спасать, то всех. Значит, мне придется умереть.

Мысль была мрачной, и я расстроилась, пока мы шли по деревне. Мне казалось, что люди отводили взгляды, если случайно ловили мой взгляд.

Ладно. Было странно держать жизнь в ладони и понимать, что ее придется отдать.

Может, я хотела умереть ради этих людей, но это не означало, что мне это нравилось.

Когда мы нашли Олэна у восточных ворот, было даже приятно видеть знакомое лицо. Он хорошо отвлекал от печальных мыслей.

Он не выглядел радостно.

— Хантер, — кивнул он моему отцу. — Элли.

Он неловко сглотнул.

— Ты… эм… останешься тут, Элли.

— Нет, — коротко сказала я.

Я могла успокоить его, убедить, что никогда не буду тут жить, что мои связи с этим местом были разорваны так, что мне не осталось места в деревне, что я почти точно должна была умереть, чтобы спасти ее, и теперь вопросом было только когда и смогу ли я сделать это, не струсив.

Я могла сделать это.

Но меня злило, что он обходился со мной, как с помехой, после того, как я спасла его жизнь и жизни в деревне много раз. Я не хотела упрощать эту часть для него. Он должен был благодарить меня. Он должен был надеяться, что я останусь и уберегу их всех. Но он смотрел на меня как на монстра-фейри. Словно я в любой миг могла его отравить.

А я когда-то думала, что любила его! Он прожил на десять лет больше меня, но я переросла его и его маленький разум.

Я прищурилась, стараясь изобразить наглую уверенность Скувреля. Он не дал бы кому-то как Олэн Чантер думать, что он не был превосходным. Не дам и я. Больше нет.

— Я хотел узнать, останешься ли ты ненадолго, Хантер, — Олэн обратился к моему отцу. — Мы можем подыскать дом и еду. Я знаю, ты выражал желание покинуть это место, но нам пригодилась бы твоя помощь.

Я приподняла бровь. Может, он не просто так говорил о побеге за гору. Может, он хотел покинуть Скандтон. Он неловко потер шею.

— Даже не знаю.

— Нужно охотиться на существ фейри, а ни у кого нет опыта, — сказал Олэн. — Вы нужны нам. Хоть на пару дней. Чтобы помочь нам и показать, что делать.

— Не такое ты говорил последнему Охотнику, — едко сказала я. Не сдержалась.

Олэн неловко кашлянул, но не смотрел на меня. Он смотрел на моего отца. Да, тебе никогда не хватало смелости, Олэн. Это всегда была проблема.

— И мы думаем… или надеемся… что хоть некоторые женщины и дети смогли убежать. Но мы не знаем, где искать. Может, с твоими навыками…

— След старый, — перебил отец. — Поздно искать кого-то.

— И не нужно, — сказала я. Олэн все еще не смотрел на меня. Я закатила глаза. — Я знаю, куда ушли все дети и женщины — и твои родители тоже, Олэн. Они должны были добраться, потому что мои отец и мать смогли.

— Ты знаешь, где они? — охнул он и, наконец, посмотрел на меня. Мои щеки пылали.

— Не точное место, — призналась я, — но я знаю, что они спаслись, и знаю, как их найти.

Крик раздался на дороге, страж Олэна ответил, но Олэн пристально смотрел на меня.

— Где?

— Я отправила их через тайный портал в лагерь Путников.

Еще крик с дороги.

— Сэр Чантер!

И что-то, похожее на сдавленный всхлип, слабо донеслось следом.

Я отвернулась от его прищуренных глаз, и мои глаза расширились, а Олэн в это время охнул. Он побежал в броне по грязной тропе туда, где один из его мужчин придерживал милую женщину с темными длинными волосами и усталостью на лице.

— Хельдра! — услышала я Олэна. — Ты жива!

Хельдра бросила стража и утомленно побежала по тропе к мужу. Когда они встретились, он поднял ее и закружил, и даже со своего места у ворот я слышала счастливые звуки воссоединившейся любви. Даже трусливый Олэн получил будущее. Я прикусила язык от этой мысли до крови.

— Прости, Элли, — прошептал отец. — Я знаю, он тебе нравился.

— Это было давно. Сейчас он мне не нравится, — сказала я. И это была правда. Мне было все равно, кого любил Олэн. Я была рада за него и Хельдру. Более того, я хотела быть только в одних руках — руках Валета, который искал меня в Фейвальде.

Мне нужно было отыскать его.

Мы ждали, пока голубки целовались и шептались, а потом шли по тропе к деревне.

— Все? — спрашивал Олэн, когда его стало слышно. В его глазах были слезы. — Все выжили?

— Они в половине дня пути за мной. Почти все матери и дети Скандтона, старейшины, немощные и другие. Я не хотела оставлять детей, но не знала… безопасно ли тут.

— Безопасно, милая, — говорил ей Олэн. — Вы все теперь в безопасности. И я сохраню это.

Он не мог сдержать это обещание. Я поймала взгляд отца, увидела, что он соглашался. Еще не кончилось время круга. И если моя сестра понимала это — или кто-то еще из фейри — то они могли вернуться и принести беды. Более того, даже Хельдра по краям расплеталась и спутывалась отчаянным образом. Если не найти способ остановить это, их ждала жизнь хуже, чем фейри. Они увидели бы, что за ужасы могли творить спутанные смертные.

Это не закончилось. Нет.

Но если я поступлю умно, пойду и найду способ удержать фейри, то катастрофа для Скандтона будет в прошлом. Я огляделась, и, хоть место было чужим, как Фейвальд, теперь, было сложно не ощущать слабый укол ностальгии, когда я поняла, что не вернусь сюда. Что бы ни случилось дальше, это уже не был мой дом. И возвращение сюда только принесет беду людям, которых я когда-то звала друзьями.

Это было прощание.

— Элли! — сказала Хельдра, добравшись до ворот. Она обняла меня. — Мы все в безопасности. Благодаря тебе, мы справились.

— Хорошо, — я обняла ее в ответ. — И прощай, Хельдра. Мне нужно идти, но я знаю, что вы превратите это место в дом снова.

— Ты снова уходишь? — спросила она, и я невольно оскорбилась от облегчения в глазах Олэна, пока он смотрел поверх плеча жены.

— Я желаю вам обоим лучшего, — сказала я ей, целуя в щеку. Я вытащила из кармана зеркальце и протянула Олэну. — О, это твоей матери. Поблагодари ее за меня, возвращая это. Она была щедра к нам.

Отец был прав. Все мы получали раны. И одной из моих было то, что люди не заботились обо мне так, как я — о них.

Глава двадцать вторая

Я все еще думала об этом, быстро позавтракав булочкой и яблоком, которые дал один из стражей, и начав путь к кругу камней.

— Если бы ты смогла, эм, передвинуть свою армию в другое место, это помогло бы, — сказал Олэн.

Я чуть не закатила глаза. Но мне нужно было пойти к ним. Я обещала вернуть их в Фейвальд, когда это закончится. Пора было сдержать обещание.

— Прибереги это для меня, пожалуйста, — сказала я отцу перед тем, как уйти, и оставила ему волшебную книгу. Она была теперь с половину моей ладони — почти ненужная от такого размера. Может, она вырастет для него. Может, она уже рассказала мне все, что могла. Моя судьба была решена. Оставалось лишь принять ее.

Я оставила отца с Олэном и пошла к кругу камней. Я не оглядывалась, уходя. Скандтон уже не был для меня домом, и мне нужно было выполнить обещания.

Разбитые деревья и странные символы на камнях или выжженные в траве у тропы вызывали слабую дрожь на моей спине. Признаки войны и жизни фейри тут были всюду. И каждый раз я напрягалась при виде них.

Спокойно, Элли. Фейри ушли. Ты унесла их отсюда в клетке. Ты просто вздрагиваешь от теней. Там ничего нет.

Но ощущалось иначе. Ощущалось как затишье перед бурей. Хуже, лес был странно тихим. Почти слишком тихим.

Я замерла.

Почему я не заметила этого? Может, я не зря переживала.

Что-то трепыхнулось в животе, и я инстинктивно опустила повязку.

И вовремя.

Фигура в капюшоне прыгнула на тропу передо мной. Я потянулась за мечом, но она была быстрее.

Ай!

Боль вспыхнула во мне, удар попал под грудной клеткой, выбив из меня дыхание. Я согнулась от боли. Мне нужно было вытащить меч. Я потянулась к рукояти, но нога ударила по моим костяшкам, я развернулась от этого. Я все еще не смогла вдохнуть.

Смех зазвенел за мной, что-то ударило меня сзади, и я отлетела вперед. Боль вспыхнула в голове, и я падала, падала, падала в пустоту.

Я проснулась от запаха дыма и торфа. Я закашлялась, попыталась вдохнуть чистый воздух. Вокруг меня горели низкие костры, угли едва сияли. Кто-то бросил свежие листья в огонь, и густой белый дым поднимался и жалил мои глаза. Шалфей.

— Лучше успокойся, иначе ты задохнешься. Дым останавливает твою магию, а не убивает тебя, — сказала сестра. — Разве это не будет печально? Умереть случайно?

— Лучше перестань вести себя как злодей из книжки, иначе тебя все возненавидят, — мой голос был слабее, чем мне нравилось. — Сжигание шалфея останавливает магию?

Сестра пожала плечами.

— Кто знает? Ты и скажи. Ты ощущаешь доступ к магии? Можешь уравновесить это?

Я не могла. Даже кашляя, растерянная, я не ощущала притяжение равновесия. Я посмотрела на сестру слезящимися глазами.

Сестра мешала видеть все, ее идеальные черты были с одной стороны окрашены красным, а с другой — черным. Я пару раз моргнула, а потом разум смог осознать, что я видела. Солнце садилось. Сияние окрашивало только одну сторону ее лица. Судя по яркости, мы были в Фейвальде.

— Ты должна была убить меня, пока могла, — сказала сестра. — Ты должна была захватить Фейвальд с силой Равновесия — или ты должна была заключить со мной хорошую сделку и быть моей правой рукой. Теперь ты потеряла эти шансы. Ты потеряла все.

Она сказала «все» с придыханием, и от этого дрожь побежала по моей спине.

— Ты даже как-то открыла Фейвальд миру людей. Постоянно. Нужно лишь сделать круг камней, и мы можем сами выйти — так я поймала тебя. Ты понимаешь, что это значит? Я скажу. Это значит, что мне не нужно ждать, чтобы убить тебя на Кровокамне у Двери Жути. Я могу убить тебя где угодно и в любое время. Твоя жизнь больше ничего не значит. Я могу, наконец, достичь всего, чего хотела.

— Я думала, что, может, после всего ты еще сможешь раскаяться, — сдавленно сказала я. Голова гудела у места, где ударили. — Что ты была жертвой, и потому стала такой, и тебя, может, удастся спасти.

— Я — злодей, а не жертва. И я горжусь этим.

— Может, ты то и другое.

— Не шевелись, Элли, — сказала она с коварной улыбкой, потянула за цепь, соединенную с моим правым запястьем. Я пыталась биться левой рукой, но она была прикована к деревянному шесту рядом со мной. Мои ноги были на узкой деревянной перекладине над землей. — Цепь короткая, — раздался щелчок, она прицепила ее к крюку надо мной. — Она ведет к палке сверху. Подвинешь руку, и палка вылетит из земли.

Я попыталась пошевелить рукой, но ее железная хватка не допустила это.

— Даже не думай, — прошипела она. — Я не умру с тобой. Теперь слушай внимательно, если вытащишь ту палку, она выпустит тяжелый круглый камень, который выкатится изо рта русалки и раздавит тебя. Если упадешь с шеста, цепь вытащит палку. Если опустишь руку, цель вытащит палку. Если будешь сильно дышать, цепь вытащит палку. Так что старайся. И постарайся прожить как можно дольше. Игры не будет, если ты сразу умрешь. Мы хотим увидеть, как ты попотеешь. И я хочу увидеть твою ужасную смерть.

Она подмигнула, словно это было весело.

— Отойди от своей сестры, Хуланна Арникалла Хантер, — сказал властный голос. — И слушайся только моих приказов.

Ярость озарила лицо моей сестры, но она отошла. Я не сразу поняла, почему. Ее имя — которое не имело над ней власти, пока она была смертной — управляло ей, как фейри. Если бы я поняла это раньше, я спаслась бы от многих проблем. Я думала, что, как у меня, ее смертное имя не имело власти.

Моя ладонь дрожала, я старалась держать руку над головой и не шевелиться. Голова кружилась. Болела там, где меня ударили по затылку. Было жарко. Я долго так не протяну.

Хуланна отскочила.

Она посмотрела мне в глаза, но вместо понимания она источала гнев. Не удивление. Все, кто слышали то имя, имели власть над ней. Теперь я видела окрестности и поняла, что свидетели были.

Мы находились в черном каменном ущелье. На одном конце была большая статуя из черного камня — наполовину скованная им. Я узнала русалку, хотя было сложно разглядеть ее с моего места. Ее рот был широкой черной дырой, а я находилась в чаше, которую она держала в ладонях на уровне груди, как раз под вырезанным ртом. С моего угла казалось, что она смеялась, ее вырезанные волосы запутались в камнях утесов за ней, ниспадали туда, где река текла из ее пупка в каньон внизу. Плавник ее хвоста поднимался далеко внизу из реки, менял течение реки и вызывал белые пузырьки.

Это было сложно, поразительно, но было напрасным трудом. Как раз в стиле фейри.

Камни вокруг русалки были вырезаны уровнями, как сидения. И там стояли все, кто собрался, и их были тысячи. Они радовались и злорадствовали. Я начинала понимать, что для фейри любой шанс посмотреть на боль или смерть был праздником.

Близко к русалке на замысловатом сидении на вершине утеса стояла Анабета. Она была снова в глупом платье и броне, как когда была человеческой королевой. Я не могла поверить, что ей сошло с рук то, что она сделала. Я думала, в Фейвальде ее порвут как предательницу.

Я ошибалась.

Хуланна покинула мою чашу и прошла в темную дверь, ведущую внутрь русалки.

— Говорили, — сказала Анабета толпе, ее голос звенел в идеальной акустике каньона, — что я уже не настоящая фейри. Говорят, Хуланна, Леди Кубков, не в моей власти. Говорят, Равновесие придет и поставит меня на место. Некоторые еще зовут меня Малентрик, хотя я отказалась от того имени. Некоторые отказываются преклоняться передо мной, как перед Высшей королевой Фейвальда, — она считала, что могла быть высшей королевой Фейвальда? Как сестра стерпит это? Она хотела эту роль. — Я могу убить вас одного за другим. Я могу заставить Хуланну — которая теперь моя — убить каждого из вас. Но, думаю, есть способы проще показать вам ваше место, и что я — ваша королева. Я начну с ролей. Наш Фейвальд слишком долго мучился из-за ролей, их вмешательства в наши силы и жизни. Пора покончить с этим. Выйди вперед, Скуврель, Валет Дворов.

Я охнула.

Он был тут.

Он шагнул вперед, как она и сказала, но его движения были скованными, словно он боролся с ними. Я чуть не бросилась вперед, увидев его лицо, но спохватилась, чтобы ничего не испортить движением. Его побили так сильно, что один глаз не открывался. Его волосы грубо состригли, словно срезали ножом.

— Я знаю истинное имя Валета, — сообщила королева Анабета под вскрики толпы. — Он должен меня слушаться. Бери кинжал, Валет.

Он взял у нее кинжал с золотой рукоятью, красивый.

— О, не надо так радоваться, — сказала королева Анабета толпе, подмигивая. — Он — моя игрушка, не ваша! Но я покажу свою власть. Сними камзол и рубашку, Валет. Я хочу, чтобы все видели четко, что будет дальше.

Скуврель застыл, Анабета склонилась и что-то шептала ему на ухо. Даже издалека я видела, как скованно он двигался, начав раздеваться. Хуланна вышла из дверцы и встала возле Анабеты. Даже со своего места я видела, что ее движения тоже были скованными.

— И, конечно, кое-что для тебя, Леди Кубков. Не думай, что я вредина.

Королева Анабета протянула Хуланне золотую вуаль. Я видела, как она осторожно взяла вуаль, но мне пришлось закрыть глаза через миг, чтобы сосредоточиться. Дым летел мне в лицо, и я не могла кашлять или чихать.

— Одна из ролей — Равновесие — это ваше развлечение этой ночью, — заявила королева Анабета. — Когда она умрет, больше Равновесия не будет, ведь она умрет от своей руки, а не от другой. Мы избавимся от этой роли навеки.

Толпа завопила, и я стиснула зубы от их голодных и диких взглядов. Они хотели, чтобы я погибла. И это не удивляло, ведь прошлый Равновесие требовал с них налоги. Никто не любил отдавать.

Я ощутила дрожь в ногах, было сложно стоять неподвижно на узкой перекладине.

— Для Равновесия игра равновесия! — заявила Анабета, хохоча.

Должен быть выход из этого. Союзник, который мог помочь. Магия, которую я могла призвать. Но, хоть я быстро соображала, я не могла ничего придумать, лишь следила за каждым движением, подавляла желание вздрогнуть или почесаться, потерять равновесие. Одно неверное движение, и меня раздавят.

— Еще одно, — сказала королева Анабета. — Убийцы родни тут нет, и никто в Фейвальде не знает, куда он делся, но он не сможет долго от меня скрываться. Я уже поймала его псов, — она указала на гончих Дикой Охоты, прикованных внизу к каменной стене. Одна зарычала, другая тут же щелкнула зубами. Раздался радостный вопль и визг фейри, собравшихся внизу. Им нравился Спектакль, который она им устроила. — Я выпущу его гончих охотиться на него в следующую Кровавую Луну. И он попадется в ловушку, расставленную мной, у себя дома, когда решит укрыться — и ему придется умереть от своих рук. Подходящий конец, да?

Она ошибалась в этом. Теперь Убийцей родни был мой отец, и он не пойдет в дом бывшего Убийцы родни. Скуврель расстроится. Если ловушка не сработает, он не сможет пробраться туда и украсть третью книгу трилогии. Как он будет жить, не зная, кто с кем оказался?

Я чуть не рассмеялась от мысли. Этот страх смешил меня.

Сосредоточься, Элли. Не дрогни!

Рука и ладонь будто горели. Пот выступил на моем лбу, стал медленно стекать по вискам, щекоча кожу, требуя вытереть его. Я не осмеливалась отвлекаться на это.

— Это двое, — сказала королева Анабета. — Бери третью, Хуланна Хантер.

Моя сестра пропала во тьме за Анабетой и вытащила Истину. Она была потрепанной, волосы были обрезаны под кожу, и ее лицо было избито, как у Скувреля. Королева Анабета была серьезна. Она собиралась истребить всех нас.

— Задуши ее шарфом, — сказала тихо Анабета. — Оборви голос пророка.

Моя сестра обвила золотой вуалью шею Истины, туго затянула его и выбила ноги из-под Истины. Та упала на колени, царапая шею. Моя сестра уперлась ногой между ее лопаток и толкала, пока тянула за шарф. Толпа молчала, они смотрели на жуткую сцену, а потом женщина, которая была Истиной, обмякла, и Хуланна сбросила ее с края сцены пинком. Бывшая Истина полетела ко дну каньона, крутясь, как лист на осеннем ветру. Когда она рухнула на землю, вопли толпы заглушили все звуки. Радостные крики заполнили воздух, словно убийство опьянило их восторгом.

Над моей сестрой в небе вспыхнул ослепительный белый свет с грохотом. Белые искры падали, стали рисунком головы оленя и улетели к толпе.

Она теперь была Истиной. Одной из четырех. Я не могла ее убить, даже если бы не была привязана. Это делало ее теперь фейри-крестной? Она будет ужасной в этой роли.

Но в глазах Хуланны не было торжества. Только ужас.

— Стой, Хуланна Арникалла Хантер. Стой на месте. Ты слушаешься только моих приказов. Через миг, — спокойно сказала королева Анабета, — мы избавимся от Истины и Валета. А потом вы поймете, что я — высшая королева Фейвальда, и никто не может встать на моем пути. Убийца родни не совершит суд. Равновесие не уравняет. Валет не испортит планы великих. Истина не заставит дрожать в страхе перед будущим. Будут только я и мое правление. Навеки. Мир без конца.

Я подавляла страх, радость толпы отражалась эхом от стен ущелья, звук дрожал и становился громче. Я понимала, почему Анабета созвала всех сюда. Это был ее миг победы, и она этим привяжет коварные сердца Фейвальда к себе.

— Я заставлю Двор Смертных приползти к нашим ногам, и я спутаю их нашей магией, и мы уже не будем полагаться на каменных слуг. Мы получим смертных слуг.

Я дрогнула, и цепь звякнула. Моя рука пылала. Я едва могла держать ее наверху. Я не ощущала пальцы. Держись, Элли. Не двигайся. Не вздрагивай.

Я сглотнула.

Я должна была мочь что-нибудь сделать, если бы только придумала…

— Хуланна Арникалла Хантер. Финмарк Торн. Готовьте кинжалы, — заявила королева Анабета, вручила моей сестре схожий кинжал с золотой рукоятью.

Укол ужаса пронзил меня. Я пыталась подавить его и не реагировать, чтобы не упасть сперекладины.

Весь Фейвальд знал теперь имя Скувреля. Он не сможет сбежать, даже если выживет тут. Любой мог управлять им. Это осознание и боль проступили на его каменном лице и отразились в моем сердце.

— Смотри, Фейвальд, как они слушаются меня! Знайте, что я — ваша королева!

Будто эпичная баллада пошла не в ту сторону, и злую фейри-королеву не убили, а она все забрала, оставив кровавый след.

Постойте.

Баллада.

Песня.

Почему я не подумала об этом раньше?

Голос Анабеты гремел над каньоном.

— Хуланна Арникалла Хантер. Финмарк Торн. Поднимите кинжалы! По моему приказу вы вонзите их в свое сердце. Подождите. Еще миг…

Я плохо пела. Но это не было важно. Особенно в каньоне, где тихий голос мог долететь до уха каждого.

Я запела, мой голос сам нашел колыбельную, которую мне раньше пела мама.

— Спи, кроха, хоть настали беды,

Отдыхай от забот, не спеши, не беги.

Они застыли. Анабета стояла, раскинув руки, словно управляла хором, мой муж и моя сестра по бокам от нее сжимали кинжалы над своими сердцами, толпа внизу — все замерли с остекленевшими глазами.

— Веки опускаются от усталости дней,

Видения счастья приходят скорей.

Я не осмеливалась переставать петь, но что дальше? Я не могла освободиться, и как только я перестану петь, они продолжат двигаться, и Скуврель… убьет себя. От одной мысли дрожь пробежала по спине.

Я не могла допустить такое. Я должна была петь и думать о способе решить это.

— Спи в бархатной тьме ночи,

Спи в ярком свете дня.

Если бы только фейри могли уснуть навеки. Но если я желала, почему не желать счастливого конца? В Фейвальде не было счастливых концов, он не ждал и меня.

— Спи утром в тепле одеяла.

Сладко спи, дитя.

Скуврель дрогнул.

О, нет! Моя песня не работала!

Но никто больше не двигался. Только он.

— Твои сны утешат тебя,

Так что спи, летнее дитя.

Его руки опустились, он потрясенно огляделся, а потом посмотрел в мои глаза.

— Я присмотрю, защищу тебя и согрею,

О, я защищу тебя и согрею.

Он склонился за королевой Анабетой и поднял что-то с земли. Меч? Он спрыгнул с камня, его крылья раскрылись, и солнце пропало из виду, последние лучи угасли.

— Спи, дитя, спи и расти,

Сердцем ночью отдохни.

Он опустился на мою платформу, отцепил мою ладонь от цепи, и мерцающий огонь костров вокруг меня озарил его пылающий глаза, глядящие в мои, пока я пела.

Он улыбнулся, и это была только наша улыбка.

— Я тебя обниму, ты в порядке со мной,

Моя пташка, моя пчелка.

Как только он отцепил мою ладонь от цепи, он разрезал золотым кинжалом путы на моем другом запястье. Я упала с перекладины в его руки, и он охнул.

— Спи, сладкий, отдыхай.

Он прижал меня к себе, другая рука взмахнула мечом.

Моим мечом, кстати.

— Голову мне на грудь опусти, о, опусти.

— О, это я сделаю, — он подмигнул и прошел в брешь в мире со мной на руках.

Глава двадцать третья

— Кошмарик, мой чарующий Кошмарик, ужас моих снов, — шептал Скуврель, жарко обнимая меня.

Я держала его робко, боясь задеть раны, но он прижал мою ладонь к своей липкой щеке, смотрел в мои глаза.

— Рада снова меня видеть?

— Пять, — прошептала я, но едва могла поверить в произошедшее.

Я отошла и огляделась. Мы стояли на Кровокамне у Дверей Жути. Мое сердце забилось быстрее, руки дрожали. Почему меч перенес нас сюда? И как Скуврель избежал действия моего пения?

— Правда или ложь? Ты теперь уязвим для всего Фейвальда. На тебя охотятся. И любой может управлять тобой.

— Правда, — сказал он, здоровый глаз недовольно пылал, справляясь с передачей эмоций и за тот, что не открывался.

Я поддалась импульсу и подняла повязку.

Я охнула.

Скуврель, мой Валет, мой муж, был не таким запутанным, как раньше, сияние в нем выглядело не так злобно.

— Что с тобой случилось? — спросила я.

— Правда или ложь? Ты сказала завоевать тебя верностью и добрыми поступками.

— Правда, — выдохнула я. — На тебя не подействовало мое пение, потому что ты творил добро. Это начало исцелять твои запутанные края.

— Ложь, — хрипло прошептал он. — Всех моих добрых поступков не хватит, чтобы спасти мою обреченную душу.

— Но их хватило, чтобы спасти тебя от моего морока, — я улыбнулась. Хоть раз я знала то, чего не знал он.

— Возможно, — его улыбка была юношеской и заразительной. Я дала себе на миг отвлечься на это.

Он выждал миг и посерьезнел.

— Правда или ложь? Это сказывается и на тебе. Твое сердце больше влечет ко мне, хотя меня ужасно испортили мои враги.

— Думаю, мне нравятся твои волосы такими.

— Коварная лгунья. Скажи правду.

Я сглотнула и посмотрела вместо этого на Дверь Жути. Он привел меня сюда, потому что пришло время забрать мою жизнь?

Он вздохнул и рассек мечом воздух.

— Идем, моя Завоевательница. Я не хотел вести нас в это место.

Он взял меня за руку, посмотрел на меня с огнем желания. Он притянул меня ближе и поцеловал в макушку, а потом повел в брешь в воздухе… и мы вернулись к Двери Жути.

Мое сердце сжалось, пока я озиралась.

— Что за…

Скуврель вздохнул и взмахнул снова, провел меня еще раз в брешь, и мы вернулись к Двери Жути.

Он горько рассмеялся.

— Все всегда идет к этому, да? Последний враг всегда смерть.

Я сглотнула.

— Не думаю, что мы сможем уйти.

Он кивнул, понурил голову. Я смотрела на него, побитого и сломленного, и видела мальчика, которого забрали у любящей семьи больше сотни лет назад. Он страдал от рук других и вырос запутанным от этой боли. Он даже сейчас надеялся, что я спасу его. Я неловко провела рукой по волосам, а потом прижала ладонь к его раненой щеке.

Он посмотрел мне в глаза, и впервые с нашей встречи я верила тому, что видела там. Уязвимость и тепло в его взгляде были сильнее жестокости и цинизма. Я подавила эмоции, поднимающиеся во мне.

Я хотела дать ему все. Я хотела вытереть все его слезы и сделать его завтра счастливыми.

— Я сделаю это, — выпалила я.

Это не удивляло. Если бы я хотела это избежать, я ушла бы с отцом, когда он предложил побег. Я не пошла с ним, потому что всегда знала, что до этого дойдет — что я не откажу ему и приду сюда умирать.

— Я убью себя на Кровокамне или пройду в дверь, как сделала мама, — отчаянно выпалила я. — Я позволю ужасу забрать меня, если это может тебя спасти. Я бы сказала, что делаю это ради всех — ради Фейвальда и смертных за кругом камней — но это ложь. Это не правда, — ком подступил к горлу, и я подавила его. — Я делаю это только ради тебя, потому что хочу, чтобы у тебя было то, о чем ты меня просил. Чтобы ты был целым. Я хочу, чтобы все твои завтра были полными надежды, а действия — полными радости, потому что я… люблю тебя, Финмарк Торн, — я теперь плакала. Я пыталась сморгнуть предательские слезы. — И я отдам последнее дыхание, последние удары сердца для тебя. Они все равно твои.

Обжигающая надежда проступила на его лице, началась со света в глазах. Надежда и боль смешались в ядовитый настой — агония и радость, желание и отчаяние, бессилие и пыл. И я ощущала это с ним. И за него.

— Я думал, что могу просить тебя об этом, милый Кошмарик, — он вытер мою слезу большим пальцем.

— Тебе не нужно просить. Это уже твое, — моя голова кружилась от эмоций, от отчаяния хотелось радоваться каждому оставшемуся мигу. Я не хотела влюбляться. Это все усложняло.

— Я думал, смогу забрать у тебя твою смертную жизнь.

— Я отдаю ее сама.

— Я думал, что вынесу агонию твоей смерти ради остальных невинных детей мира.

— Ты можешь.

Он прикусил губу, а потом сжал мой подбородок двумя пальцами и поцеловал, словно воровал поцелуи у моего неподатливого рта.

— Ты — ужасный Кошмар, ты преследовала меня и свела с ума. Я не могу отпустить тебя.

Он поцеловал меня снова, языки и пальцы сплелись, надежды спутались. Я тяжело дышала, когда мы прервались.

— Я думал, что попросить у тебя отдать короткую смертную жизнь за весь Фейвальд — это мелочь. Что такое жертва из шестидесяти лет? Семидесяти, если повезет? Ты — лишь искра в темной ночи, жучок на стене, капля росы на рассвете. Ты тут миг, а потом навеки исчезнешь. Почему не отдать крохотную вещь ради многих? — я кивала, но он мрачно покачал головой. — Я ошибался, мой Кошмарик. Твоя короткая жизнь ценнее тысячи лет моей. Твоя мать прошла вместо твоей сестры — как Жертва. Я надеялся, что она сделает так для тебя. Но, может, это еще можно сделать. Я заберу это бремя, Кошмарик. Я понесу его ради тебя.

Он держал передо мной мой ключ. Он украл его у меня.

— Нет, — я сглотнула.

Он вытащил маленький кинжал из сапога — не длиннее его самого длинного пальца. Он порезал им большой палец.

— Нужна кровь, — он подмигнул. — Как во многом.

Он махнул пальцем, кровь брызнула на камень. Нож застучал, упав на Кровокамень.

Я словно проваливалась в землю. Словно она поглощала меня. Я не могла говорить. Дыхание застряло в груди, язык был слишком толстым во рту.

Он шагнул к Двери Жути, и я видела это в разуме. Я видела, как он шагает туда и не возвращается, и я ухожу в мир смертных, свободный от зла фейри, но пустая без него. Я все это видела.

Я заставила язык двигаться, когда он сунул ключ в замок.

— Финмарк Торн! Ты отойдешь назад!

Он сделал шаг назад.

— Что за предательство, Кошмарик? — его глаза яростно блестели.

— Ты будешь ждать там, Финмарк Торн, — мой голос дрожал. — Пока жертва не будет совершена.

Я склонилась и решительно подняла нож, встала и порезала свой большой палец, глядя в глаза Скувреля.

— Не делай этого, — прошипел он. — Позволь мне. Если чья жизнь и должна оборваться, то это моя.

Моя кровь упала на землю, попала по кровокамню, и там зацвели голубые цветочки.

— Ты — не Улаг, Финмарк, — сказала я. — Только я могу сделать это.

— Тогда подожди! Пару месяцев. Проведи их со мной. Я покажу тебе чудеса, от которых у тебя завернутся волосы.

Я слабо улыбнулась ему.

— Нужно сделать это сейчас. Весь Фейвальд знает твое имя. Если я не пройду в дверь сейчас, мы можем сюда больше не попасть.

Я сглотнула и посмотрела на нож. Брызг моей крови хватит, или мне нужно вонзить ножик в грудь?

Я упала на колени, подавляя страх из-за грядущего. Если фейри боялись того, что скрывалось за той дверью — а они терпели всякие ужасы — разве я не должна была бояться? Я могла справиться со смертью? А если там я буду постоянно тонуть, и смерть будет давить на меня, пока я не перестану дышать или думать?

Я дрожала всем телом, ладони тряслись, кровь капала на камень. Я услышала слабый всхлип и подняла голову, но была только я. Я паниковала из-за смерти.

— Отпусти меня, Кошмарик, — сказал Скуврель с темной яростью в глазах. — Не делай это.

— Это ты привел меня сюда, — я давилась словами. — Ты нашел меня в мире смертных, пока работал на мою сестру. Ты охотился на меня, и когда я думала, что поймала тебя, ты поймал меня и принес в Фейвальд, да?

— Да, — прошипел он.

— Но даже до этого ты спас мою мать от Маверика, да? Ты знал, что она родит ребенка, который освободит Фейвальд?

— Да.

— Ты заставил ее пообещать, что она не помешает нам прийти сюда.

— Да.

— Ты прочел пророчества и понял, что нужны близнецы, и моя сестра — лишь часть загадки?

— Да.

— Ты женился на мне, чтобы держать близко, чтобы убедить меня умереть за тебя.

— Я и не притворялся, что было иначе.

Я сглотнула.

— Ты заставил меня плясать под твою дудку, хитростью заставил подтвердить наш брак, простить тебя за жертву моей сестрой, согласиться на жертву собой. Верно?

— Да, — его глаза обжигали мои. И в этот раз это было признание.

— Ты заставил меня влюбиться в тебя.

— Это, мой Кошмарик, ты сделала сама.

— Ты притворялся, что любил меня.

— Я не притворялся, что чувствовал к тебе то, чего не было. Ты пробралась в мои кости, била меня виной, мучила стыдом, издевалась близостью твоей смерти. Но что я мог? Я думал, только так можно спасти всех нас. Пара девочек, отданных по их воле, чтобы спасти Фейвальд от спутанности. Когда-то мы были смертными. Ты видела, наверное, своими глазами, как твоя драгоценная смертная деревня стала запутываться от ненависти и лжи. Они становятся как мы. Так начинали фейри.

— Как?

— Началось с мысли, что ты лучше других. Потом это растет, спутывается с ненавистью и ложью, эгоизмом и безразличием. И вскоре ты становишься просто запутанной массой. И что может спасти от этого?

Я встала и прошла к нему, забрала из его руки золотой ключ.

— Ты сказал, что я могу. И я это сделаю, — я взглянула на Дверь Жути. Желудок сжимался. Осмелюсь ли я шагнуть? Как плохо там будет, если Дикая Охота утаскивала туда? Что за пытки меня ждали? Смогу ли я их вынести? А потом… что будет потом?

Мне нужно быть храброй. Нужно и это отдать огню внутри.

— Освободи меня, Кошмарик. Позволь помочь, — умолял Скуврель. — Ты не видишь, что я заслужил эту смерть?

Бесполезно. Это была моя дорога. Я могла пройти ее только одна.

— Я люблю тебя, Финмарк Торн, — я едва смаргивала слезы, склонилась и поцеловала его потрескавшиеся губы на прощание. Я не собиралась выбирать свое счастье выше его счастья.

Вдохнув для смелости, я шагнула к двери и вставила ключ в замок.

Глава двадцать четвертая

— Стой!

Я застыла, зажмурившись. Зачем он усложнял это? Было уже сложно!

— Стой, дочь! — приказал голос отца.

Я повернулась и увидела его в круге камней. В его руках были мои книги. В его глазах тревога воевала с печалью.

— Я прочел твои книги, — тихо сказал он. — И все мои воспоминания вернулись. Все. И твоя мама была права. Ты должна была отвести меня к Ручью Слез, или все было бы зря.

— Что? — я вдруг растерялась.

Он шагнул ко мне. Он улыбался.

— Знаешь, зачем существует Убийца родни? Чтобы рассеивать справедливость, — он покачал мне сияющую книжку, которую я оставила ему. — Это сказала мне книга. И почему не начать тут? Я прочел книгу, которую тебе оставила твоя мать, Элли. И я прочел эту книгу пророчеств или мудрости. И ты знаешь, что я понял? Я понял, что твоя мать отдала себя вместо твоей сестры.

— И толку? — мрачно сказала я. — Моя сестра никогда не оценит эту жертву.

Его улыбка была кривой.

— У нее впереди долгая жизнь, Элли. И «никогда» — большое слово. Может, со временем она будет смотреть на вещи иначе.

Я фыркнула, но его улыбка не дрогнула. Его лицо озарял зловещий свет Дверей Жути, но я не была уверена, видела ли что-нибудь красивее, чем надежда на его лице.

— Возможно, — согласилась я, чтобы обрадовать его. Я сомневалась в этом. Хуланна не собиралась меняться.

— Я понимаю, как она решила спасти вас. Вы родились особенными. Вместе вы были одним магическим существом в двух половинках. Это странно. В это сложно верить. Но твоя мать верила. Она думала, что это могло исправить ошибки и исцелить раны. Но она не хотела вам смерти. Но вас двое, а мама одна. Ей пришлось выбирать, вместо кого умирать.

— И она выбрала Хуланну, — кивнула я.

— Потому что знала, когда я восстановлю разум, Элли, я выберу тебя.

— Что? — он же не имел это в виду?

— Она была Заменой твоей сестре. Но не любой может быть Заменой. Только кто-то по крови, — он порезал ладонь своим клинком и пролил кровь на камень внизу. — И правильная кровь. Моя кровь за твою, дочь. Моя смерть за твою.

Скуврель охнул, но не мог сдвинуться с места.

— Не за тебя, склизкий фейри, — сказал отец, уже не улыбался, а хмурился. — Я хотел бы, чтобы ты не была в браке с одним из них, Элли. Еще и с одним из худших.

Скуврель коварно засмеялся.

— Вот так лесть, Хантер. Но я не могу отрицать, что твои навыки речи стали лучше, — мой отец покачал головой, и Скуврель посерьезнел. — Если ты делаешь это за нее, смертный, можешь звать меня, как хочешь.

— Может, ты еще можешь выйти замуж за кого-то еще? — с надеждой спросил отец.

Я покачала головой.

— Я не отступлю.

— Просто пообещай одно, Элли, — отец игнорировал Скувреля. — Обещай, что будешь заботиться о себе после этого. Хватит пытаться спасти мир.

— Я не могу пустить тебя за меня, — нежно сказала я, отец обвил меня руками в последних объятиях. — Не делай этого, пап.

— Для этого отцы, Элли. Мы защищаем детей. Мы обеспечиваем их. И если тебе нужна Замена, это ты и получишь. Потому я вернул разум, наверное, — он неловко прижал ладонь к моей щеке. Он обычно не проявлял нежности. — Думай обо мне прохладным утром, когда олени сражаются в лесу. Думай обо мне, когда твоя стрела летит уверенно и метко.

Я ощутила, как слезы выступили на глазах.

— Это должно быть сейчас? — спросила я.

— А мы можем ждать? — спросил он, а потом опустил ладонь на мою, которая сжимала ключ в двери. — Если я буду ждать, ты найдешь себе еще бремя, и я не могу это вынести. Отойди, Элли, моя милая девочка.

Он вложил книги в мои руки, повернул ключ в замке. Я выронила книги, и мне было плевать, что они упали на окровавленный камень. Я пыталась сжать его ладонь, но он стряхнул меня.

— Пап, нет! — выдавила я, всхлипнув.

Он толкнул меня, и я отлетела, задела коленом кровокамень. Когда я выпрямилась, свет лился из Двери Жути, такой яркий и слепящий, что я не видела.

— Прошу! — взмолилась я.

Отец оглянулся.

— Люблю тебя, Элли.

Он шагнул и пропал в свете.

Дверь распахнулась шире, опаляя мои глаза. Ветер поднял меня, оттолкнул. Я врезалась во что-то твердое.

Мое сердце сжалось в груди, свет тек по мне. Мои глаза горели, но даже когда я закрыла их, это не изменило то, что я видела. Лиловое сияние, похожее на оленя Истины, появилось из яркого света, рыло землю, а музыка — будто хор пел изо всех сил — ударило по моему разуму. Я не могла разобрать слова, но песня охватила меня эмоциями. Надежда, восторг, предвкушение.

Слова наполнили мой разум.

ВЫПРЯМИТЬ ЗАПУТАННОЕ.

СДЕЛАТЬ КРИВЫЕ ПУТИ ПРЯМЫМИ.

ОМЫТЬ ВСЕХ НАС.

Это было видение? Это же не было настоящим?

Свет лился из двери, двигался, как живой.

Я затаила дыхание, сердце колотилось, я неслась с живым светом. Мы скользнули мимо Двери Жути, и на месте спутанных скелетов, вырезанных там, были целые люди, живые и красивые, вырезанные на двери.

Но мне было плевать на них. Я видела — это было выжжено в моем разуме навеки — последний взгляд отца. Его лицо, полное любви. Взгляд жертвы.

Мы пронеслись по долинам, и застывшие каменные статуи оживали, пока мы пробегали мимо. Их радостные вопли преследовали нас.

Я хотела, чтобы кто-нибудь вернул так отца к жизни.

Мы неслись среди растений, которые пожирали людей, и ядовитых болот, злых единорогов и зубастых существ. Когда мы уходили, они уже не были монстрами.

Мы неслись по Фейвальду, озаряли землю, и она таяла, объединялась с миром смертных. Я видела Дымопад, моя армия големов была у круга камней. На моих глазах големы стали живой плотью, радостно завопили, и это пронзило мое сердце сладостью.

Но даже эта сладость не могла пронзить боль и печаль, дрожащие в моем сердце.

Мы неслись по тропе, которая была обрамлена колокольчиками из костей, но теперь там были камыши, они позвякивали, когда свет проносился. Дальше к Скандтону, удивленные смертные поднимали на нас взгляды. Свет касался их, и их распутанные края становились снова целыми.

Мы неслись по Фейвальду, касаясь фейри, и когда свет их задевал, их спутанная агония пропадала, делая их снова целыми и правильными.

Кроме некоторых.

Потому что, когда свет коснулся моей сестры, я увидела, как рычание вырвалось из ее горла, она боролась с прикосновением. И, когда свет окатил ее, она упала на землю, уснув, твердая, как камень.

Не она одна отказалась от яркости света. Не она одна погрузилась в зачарованный сон. Были другие — фейри и смертные.

Но, когда свет прошел, он задел все места в Фейвальде или мире смертных. Высокая статуя скелета, чей глаз был библиотекой Скувреля, стал статуей живого фейри с улыбающимися глазами и переливающимися крыльями. Жуткие вырезанные картины и украшения из костей стали красотой.

Я смотрела, и это уже меня утомило так, что я раскачивалась от усталости.

Я потеряла отца и мать.

Ради этого.

— Смыто, — охнул Скуврель. Я как-то оказалась в его руках. — Как я и думал. Больше фейри не украдут детей, Кошмарик. Больше не будет смертных, которых пытками свели с ума. Больше не будет оживших ужасов.

Яркий свет угасал, но я все еще не видела, свет опалил мои глаза слишком сильно.

— Я верил, что ты могла это сделать, маленькая Охотница, но не осмеливался мечтать о том, что еще это может означать.

— Что еще это означает? — спросила я, стараясь не паниковать, что все еще не видела.

— Это означает, что правление ужаса фейри закончилось. Это означает мир для тех, кто этого хочет.

— Я хочу этого, — вздохнула я. — Но это не так просто. Люди со временем снова начнут запутываться.

— Я не сомневаюсь, что, когда тот день наступит, ты запугаешь их и заставит подчиняться, Кошмарик. Никто не будет в безопасности, пока ты охотишься в этих мирах.

— А ты? — спросила я. — Ты можешь выдержать то, что бросил свое коварство? Ты ощущаешь, что потерял его, будто конечность?

Он рассмеялся низко, и его смех все еще звучал коварно.

— Думаю, я все еще буду тебя немного мучить и заставлять играть в мелкие игры.

Я сглотнула, ощутила его дыхание у своего уха. Он прошептал:

— Способность хранить тайну?

— Пять, — сказала я.

— Я хотел долгое время быть хорошим. Я хотел надежду на спасение. Кто бы думал, что мне подарит ее смертный, который ненавидел меня?

— Он любил меня, — сдавленно сказала я.

— Да. Как и я. Я буду ценить этот шанс попробовать добро, мой Кошмарик. И я буду лучшим в этом, я преуспеваю во всем. Просто смотри за мной, а я сделаю весь мир чистым и правильным. Задержи дыхание в восторге, пока будешь смотреть, как я плету правильность как знамя, поднимаю правду, как кубок.

Я начала невольно смеяться.

Только Скуврель мог сделать из превращения тьмы в свет состязание и заявить, что был уверен, что победит.

— Уровень наглости? — пошутила я.

— Все еще пять, боюсь.

— Шанс, что я смогу исцелить тебя от этого?

— Один, — он выдохнул, притянул меня к своей груди и прижался лбом к моему лбу. — Но зачем тебе это хотеть? Моя наглость восхищает тебя. Мое превосходство вызывает у тебя ощущение безопасности. Мое…

Я прервала его поцелуем. Он мог хвалиться и позже. А пока что я хотела сжимать того, кого любила, и дать любви заполнить пустоты в моем сердце.

Глава двадцать пятая

Если бы это была сказка, мы вышли бы в ночь, чтобы поприветствовать новые чудеса вкруг нас. Толпы людей радовались бы, что были сняты чары, искажающие фейри тысячи лет. Маленькие дети принесли бы нам цветы. Я стала бы красавицей в сияющей короне, волосы ниспадали бы золотой рекой по спине. Скуврель превратился бы в ангела из света с белыми крыльями из перьев и ярким нимбом.

Но это была не сказка, так что этого не произошло.

Вместо этого мы заползли, уставшие, в ближайший цветок, устроились в мягкости его лепестков и сжались в жарких и грязных объятиях друг друга.

— Спи в моих руках, Кошмарик, очаровывай близостью, — прошептал Скуврель, но захрапел раньше, чем я могла ответить.

Я погрузилась в его тепло, радуясь тому, как его тело идеально подходило моему, мы свернулись вместе во сне. Я не могла уснуть много часов. Я думала о последнем разговоре с мамой, а потом с отцом, снова с мамой, довела себя до слез и страдала долгие часы.

Я потеряла их обоих так быстро. Я невольно задумывалась, нашли ли они друг друга в свете за дверями. Был ли там мир, где их жертвы и любовь были вознаграждены глубокой любовью и верностью.

Я не могла присоединиться к ним через Дверь. Не сейчас. Свет стал угасать через несколько минут после того, как озарил все, а потом Дверь Жути закрылась с грохотом. И когда я подошла и провела ладонями по вырезанным фигурам на двери, я поняла, что и ключ пропал.

— Ты потеряла все волшебные вещи, Кошмарик, — сказал Скуврель, когда понял, что пропало все, кроме меча. Я рассекла им воздух, но он уже не делал ничего. — Но ты манишь меня сильнее, чем раньше. Объясни это, Завоевательница королевств.

Магия была у меня так мало времени, что я не должна была ощущать себя пустой без нее. Но, может, я не потеряла магию полностью. Все-таки его руки обвивали меня. И в этом была магия. Я помнила все, что было до этого, и я была уверена, что отец любил меня.

Может, лучшей магией была магия обычных вещей.

Я погрузилась в сон и проснулась, когда свет наполнил цветок розовым сиянием. Скуврель хихикал рядом со мной, читал книгу, которую я сберегла для него. Его лицо и грудь исцелились, словно его и не били, и я снова видела оба его глаза.

— Это было в моем кармане, — сонно сказала я.

— Да, и забрать это у тебя было самым веселым событием в моей жизни.

Я замешкалась. Хорошее всегда заканчивалось, да? Так было у меня, по крайней мере.

— Финмарк? — спросила я. — Ты теперь меня оставишь? Ты украл меня для своей цели. Ты склонил меня к себе, как кузнец изгибает железо. Но я тебе уже не нужна.

— Разве? — он приподнял бровь. — Если думаешь, что мои планы на тебя тут заканчиваются, Кошмарик, то у тебя очень ограниченное воображение. Я еще не дал тебе правильный медовый месяц. Наше путешествие к дому Убийцы родни было веселым, но слишком коротким для медового месяца.

Я робко улыбнулась ему.

— Ты мне не веришь, — прошипел он, бросил книгу и придвинулся ближе, чтобы прижать теплые ладони к моим бедрам. — Тогда позволь доказать тебе. Заключи со мной сделку в последний раз.

Трепет пробежал по мне.

— Какую сделку? — спросила я. — Я могу вернуть тебе имя.

Он рассмеялся.

— Ты дашь мне то, что у меня уже есть? Ты можешь лучше, Кошмарик. Мое имя уже вернулось ко мне. Или ты думала, я сидел бы тут, зная, что весь Фейвальд может командовать мною, как големом?

— Это уже не работает на тебе? — мой рот удивленно открылся.

— Подарок на прощание от твоего отца. Похоже, я ему нравился больше, чем он признавал, — Скуврель провел рукой по растрепанным волосам так, что ему явно нравились ощущения.

— Что сделала его жертва? — выдохнула я. — Думаю, если бы он знал, он помедлил бы.

— А если бы он знал, что забрал наши роли? Мы уже не Валет и Равновесие. Ты не чувствуешь? Постоянное желание испортить кому-то день пропало у меня. И я скучаю по этому очень сильно.

я фыркнула.

— Думаю, ты все еще можешь портить дни, если это тебя радует, ужасный фейри.

Он коварно улыбнулся.

— Последний Валет войдет в историю как лучший из всех.

— В какую историю? — сухо спросила я.

— «Истории Фейвальда». Я решил написать их сам. Никто другой не опишет это место справедливо.

— Конечно, — я скрывала эмоции на лице. — Я догадываюсь, почему ты хочешь это сделать?

— Так что ты предложишь мне, мой ужасный Кошмарик? Моя фурия без крыльев? Трепет на моей спине?

Я села, скрестив ноги.

— Я предложу тебе то, что ты не можешь получить сам, — его улыбка стала хитрой, и я кашлянула и заговорила самым серьезным тоном. — Крышу над твоей головой и еду. Фейри не любят работу, так что ты будешь рад жене с навыками выживания.

Он помахал ладонью.

— Я продам копии своей книги «Истории Фейвальда», чтобы оплатить свои аппетиты.

— Она еще не записана, — я закатила глаза.

— Я продам лишь несколько, конечно. Не хочу, чтобы книжка была всюду. Фу.

Я не сдержалась. В этот раз я рассмеялась.

— Идем, выдающийся историк, — сказала я. — Мне нужно проверить людей.

— Люди о себе позаботятся, Кошмарик. Книга сама себя не напишет.

— Почему тебе не начать продумывать книгу, пока ты несешь меня к армии големов, которую я оставила у круга камней?

— Только если потом ты согласишься отправиться со мной в медовый месяц.

Я рассмеялась и выбралась из-под цветка в пронзительный день. Солнце было ярко-золотым — отличалось от белого света Фейвальда — но цветы вокруг нас были размером с людей, а бабочки — размером с овец.

Что-то поймало меня сзади, и я охнула, приготовилась биться. Но это Скуврель развернул меня, чтобы поцеловать, а потом хитро рассмеялся и сказал:

— Я придумал идеальную сделку. Я отнесу тебя к твоим друзьям-големам и поклянусь быть твоим навеки — счастливо и по своей воле — если пообещаешь, что, проверив людей, ты будешь со мной в медовом месяце, который я спланировал для нас.

— Если тебе нужна сделка для медового месяца, — сухо сказала я, — страшно подумать, что там будет.

Его улыбка была коварнее всего, что я видела.

— Бойся, Кошмарик. Ты будешь дрожать от восторга. Я погружусь во все твои тайны, вытащу твою радость. Я буду в твоих снах, как ты не покидала мои, и оставлю след на твоей душе, как ты выжгла следы своих губ на моей.

Мой голос дрогнул сильнее, чем мне хотелось, когда я ответила:

— Договорились.

Глава двадцать шестая

Первыми мы нашли мою сестру и Анабету.

Они были не там, где мы их оставили. Вместо этого между Дверью Жути и Дымопадом мы нашли густой кедровый лес, среди деревьев были сотни каменных саркофагов аккуратными рядами. На крышке каждого саркофага лежал фейри, вырезанный из камня — крылатые, рогатые, хвостатые или почти похожие на смертных, но все с острыми ушами. И все застыли, словно во мне.

— Как думаешь, кто это? — потрясенно спросила я, мы шли по кедровому лесу.

— Церанус, — Скуврель указал на один из саркофагов неподалеку. — Эласару, Детрини, Мейвен, Терезара, Улгрок, Тривенерус.

— Ты их всех знаешь? — тихо спросила я.

— Если бы мне нужно было понять, что тут произошло, — сказал Скуврель после долгой паузы, — я решил бы, что тут все фейри, которые оказались против омовения светом. Потому они стали камнем. Надолго ли? Не могу сказать.

Тогда я нашла Анабету.

— Она даже в короне.

— Она думала, что могла забрать мою волю, а теперь скована камнем навеки. Признаюсь, это ей подходит. Может, удастся уговорить ребенка нарисовать на ее саркофаге что-нибудь подходящее памяти о ней.

— Правда или ложь? — спросила я. — Ты будешь играть Валета, хоть эта роль уже не сковывает тебя.

— Правда, — он широко улыбнулся.

И я не ощущала желания возразить или уравнять. Без этого было странно. Словно я была лодкой на реке, течение уносило меня. Я шла вдоль длинных рядов саркофагов, гадая, почему нас пощадили, а их — нет. Мы со Скуврелем совершили достаточно плохого, чтобы по заслугам лежать тут вечно.

Но мой отец не думал об этом, когда прошел в Дверь ради нас. Он отдал свою жизнь.

Я нашла Хуланну в конце. Я не сдержалась и прижала ладонь к ее щеке.

— Она была ужасом, Кошмарик. Почти такая же ужасная, как ты, — сказал Скуврель, но слеза все равно покатилась по моему лицу.

Может, отец был прав. Никогда было большим словом. Вечность — долгим временем. Может, сестра в камне отыщет путь к доброте и покою. Может, ее история еще не закончится.

— В своей истории я опишу тебя как красавицу, а ее — как жалкую тень, — сказал щедро Скуврель.

— Не смей! — я подняла палец перед его лицом. — Мне плевать, что за бред ты напишешь, муж, но если будешь писать обо мне, делай это правдиво, иначе пожалеешь.

Его глаза радостно загорелись. Я закатила свои глаза.

— Правда или ложь? — спросила я. — Ты хочешь узнать, как далеко сможешь зайти в этом.

— Правда, — он широко улыбался. — Желание играть со мной?

Я помедлила, а потом покачала головой, ощущая тепло к нему.

— Пять.

Позже в Фейвальде…

«Величайшим из тех, кто носил титул Валета, был Финмарк Торн, известный в Фейвальде как Скуврель. Его шалости ловили даже самых умных фейри, ведь его разум был быстрее, а пальцы — и того быстрее. Леди разных статусов пытались соблазнить его красотой и умом, но он был одинокой тенью, вороном, королем среди фейри, роскошнее и красивее всех, кто был до или после».

— Истории Фейвальда

Глава двадцать седьмая

Я ожидала увидеть свою армию големов рядами у круга камней. Я должна была понять, что Фейвальд все еще был не таким, как я ожидала, даже хоть он соединился с миром смертных.

Мы покинули Кедровый лес саркофагов, пошли к Дымопаду. Я не понимала, что задерживала дыхание, пока не выпустила его медленно, когда его стало видно. Вместо воды с одного уровня камней на другой сонной змеей ниспадал дым. Я боялась, что мы потеряли всю магию Фейвальда, но это было доказательство, что не всю.

— Сюда, — сказал Скуврель, когда мы проходили камень. Он юркнул за булыжник.

— Нет времени на игры с поцелуями, — возмутилась я.

— На это время есть всегда, но я не поэтому привел тебя сюда, — заявил он. Трещина в камне вела в маленькую пещеру с лесным прудом. — Помнишь, я выиграл это место в споре с твоей сестрой?

— Не помню, — сказала я с придыханием. Кто-то — наверное, Скуврель — установил кровать из перьев совы и большой черный шкаф в пещере.

— Ты отвратительно липкая от крови и грязи, Кошмарик. И когда ты плачешь, это похоже на грязь весной в долинах.

Я хотела отругать его за оскорбления, но я на самом деле ужасно выглядела.

— Где ты берешь женскую одежду, которую мне даешь, Скуврель? — спросила я, пытаясь отвлечься от того, что буду мыться с ним в крохотном горном пруду.

— Магия, — Скуврель подмигнул, разделся так быстро, что я сглотнула и отвела взгляд. Но я успела заметить его кожу. Его синяки и порезы пропали. Они всегда так исцелялись, или это были остатки магии Фейвальда?

— Тогда мне не повезло, ведь магия угасла, — я услышала плеск и хитрый смех из пруда.

— Ты не можешь помыться на берегу, Кошмарик. Хватит стесняться, отмывай свою веснушчатую кожу.

Мое лицо пылало, пока я раздевалась, чтобы присоединиться к нему в пруду. Я не осмеливалась смотреть в глаза, проходя в холодную воду. Но я должна была признать, что было приятно смыть кровь и грязь. Я распустила косу и нырнула под воду. Когда я всплыла, он был там, по плечи в воде, как я. Он протянул ко мне руки, и я застыла, но он просто сжал повязку, висящую на моей шее. Он осторожно развязал узел и бросил ее на берег.

— Мне это нужно, — я старалась звучать яростно, но ощущала себя глупо.

— Правда или ложь, Кошмарик, — прошептал он. — Ты меня сейчас видишь.

— Правда, — прошептала я, не зная, куда он клонил.

Он шагнул вперед, и я ощутила его пальцы ног на моих, наши ступни погрузились в песчаное дно пруда. Я судорожно вдохнула, хотела отпрянуть, но меня удерживал на месте его пристальный взгляд. Это было слишком близко. Слишком интимно.

— Желание принять, что ты снова можешь видеть?

Я так отвлеклась его близостью, что даже не заметила. Я охнула. Он был прав.

Не только Фейвальд изменился. Мир смертных тоже. И я не должна была видеть. Но видела.

— Два, — упрямо сказала я.

— Тогда, может, мне нужно показать тебе то, что стоит увидеть, — он коварно ухмыльнулся. Я едва успела охнуть, он притянул меня к себе, прикусил свою губу, разглядывая меня как головоломку, которую пытался решить. Он подмигнул, я не успела охнуть, и он стал исполнять тщательно свое обещание.

Когда мы были чистыми, мы нашли одежду в шкафу.

Я поняла, что буду скучать по одежде фейри, пока надевала мягкие леггинсы цвета ежевики, вышитые серебряными георгинами, пару сапог на высоких каблуках с серебряными пряжками и ремешками, которых было больше, чем нужно, пышную тонкую белую блузку с кружевами и бежевый камзол с высоким воротником и объемными плечами. Воротник и плечи были украшены белой шерстью с черными точками, камзол был оторочен горностаем. Даже смертные королевичи так не одевались.

Когда я оделась, Скуврель поднял голову, закончив стрижку волос золотыми крохотными ножницами. Как он умудрялся выглядеть хорошо, когда с одной стороны волосы были почти сбриты, а сверху оставались длинными и спутанными? Он выглядел как черный кот, сделавший стрижку. И выглядел так хорошо, что мои щеки пылали.

— Мне нравится, как ты выглядишь с одним ухом, — сказала я, удивившись, что произнесла это. — Это показывает всему миру, что ты один такой.

Он подмигнул.

— Это показывает, что я готов серьезно рисковать и всегда побеждаю.

— Почему оно не зажило?

— Потому что я отдал его по своей воле. И я сделал бы это снова, Кошмарик. Это стоило меньше того, что я получил за него.

Но он был доволен собой, когда мы покидали пещеру. Он все еще не совладал с пуговицами. Его белая рубашка была расстегнута, показывая мышцы живота, под черным камзолом, который он выбрал. Он с ухмылкой украсил моей повязкой свою шею.

— Мне она стала нравиться, — объяснил он, прошел мимо и ущипнул меня при этом за талию.

Я вскрикнула, но мне не нужны были объяснения. Хватало того, что мое зрение вернулось.

Мы добрались до круга камней, и я поняла, что вернувшееся зрение означало, что я потеряла дополнительные способности. Я помрачнела, пока мы шли туда, где раньше была единственная дверь между миром смертных и Фейвальдом.

— Я больше не могу летать, — мягко сказал Скуврель, словно понял, что я свыкалась с потерей. — У меня еще есть крылья, но нет магии для полетов.

— Я ощущаю сострадание, муж? — дразнила его я.

Его глаза расширились, а рот закрылся.

— Страх, что ты обнаружил это в себе? — спросила я через миг, не смогла скрыть свою ухмылку.

— Пять, — сказал он и притих, пока мы шли к кругу камней.

Изменения там потрясали, и даже я замолчала, пока мы смотрели на активность вокруг нас.

Фейри строили.

Они двигали камни, собирали из них большой фундамент, а сверху укладывали бревна как пол. Я еще не видела фейри за работой. Вид потряс меня, и я застыла. Хуже, я видела улыбки и добрые хлопки по плечам, когда фейри проходили мимо друг друга.

Что тут случилось?

Один из фейри отбежал от остальных к нам, и я охнула, поняв, что видела.

Это был Рокки.

Но он уже не был големом с каменным лицом. Зеленоватый, с выпирающими нижними клыками из-за губы, он был членом Сумеречного двора.

— Рокки? — поразилась я.

— Эластра Хантер, — прорычал он. — Твоя армия ждет. Мы будем биться, куда бы ты ни повела нас.

Я сглотнула, осторожно взвешивая слова.

— Вы строите тут город, Рокки?

— Пока ты не позовешь нас на Пир Воронов, Смертная охотница.

Я осторожно кивнула, но увидела эмоции в его глазах.

— Думаю, — медленно сказала я, — моя бывшая армия может хотеть покоя. Вы предпочли бы строить новые жизни, как город тут, возле Скандтона, где живут смертные.

— Мы договорились со смертными, — робко сказал Рокки, словно боялся, что я заставлю его отменить сделку.

Я с трудом сдержала смех. Я хотела бы видеть, как Рокки пришел в Скандтон и заключил сделку с Олэном. Я могла лишь представлять, какими широкими были глаза Олэна.

— Ты возвращаешься в свою деревню смертных? — Рокки прищурился с тревогой.

— Нет, — я старалась звучать уверенно. — Мое место не там. И я уже не держу вас. Я отпускаю вас наслаждаться свободой, Рокки. И я опаздываю на медовый месяц.

Что было лучше в конце истории о двух сестрах, которые без разрешения станцевали у круга камней и попали в махинации Фейвальда, чем смотреть, как круг разбирают и превращают в дом для бездомных, укрытие для тех, кто долго жил в страхе?

Скуврель был прав. Он осмелился очистить Фейвальд, хоть это многое забрало. И он был прав.

— Гордость от сбывшихся надежд? — бодро спросила я у него.

— Пять, — сказал он, и я едва могла смотреть на его улыбку, сияющую как солнце.

Глава двадцать восьмая

Я ожидала, что в медовый месяц, продуманный Скуврелем, я буду краснеть и лепетать. А его глаза будут коварно блестеть.

Это оказалось правдой, но я не думала, что мы окажемся под водой, убирая ловушку.

— Не понимаю, почему магия еще работает тут, — сказала я, глядя, как он возится с механизмом под водой в лесу.

— Я это объяснял раньше, глухой Кошмарик, — сказал Скуврель, стиснув зубы. — Магия Фейвальда осталась глубже в сердце, а этот лес почти в центре Фейвальда. Магия тут пробудет еще несколько дней, а потом растает. Это наш последний шанс!

Я закатила глаза, он снова попытался просунуть руку между костями вокруг двери дома бывшего Убийцы родни.

— И я не понимаю, зачем механическая ловушка, а не магическая.

— Не трать время на догадки, о чем думал тот гадкий Маверик. Уверена, эта мысль была слишком маленькой, чтобы беспокоить нас.

— Так ты говоришь о своем любимом авторе? — спросила я, но отвлеклась. На песке под опускной решеткой кто-то написал: «СКРОМНЫЙ ПРОЙДЕТ». Это казалось подсказкой.

— Я — свой любимый автор, — мрачно сказал Скуврель. — Точность твой друг, Кошмарик. Используй ее.

Я фыркнула, посмотрела на опускную решетку. Если я не ошибалась, на цепочке висел противовес. Это была работа смертного, а не фейри. Может, в этом был смысл. Может, эта ловушка была не от Маверика, Убийцы родни. Может, об этой ловушке говорила Анабета — ловушке для фейри. А если хотел поймать фейри, то ловушки с творениями смертных работали лучше магии, которую они могли рассеять или обхитрить. И я не могла придумать ловушки для фейри лучше этого. Это проверяло скромность, чем не обладали Маверик и Скуврель.

— Есть идея, — сказала я.

— Когда мы плясали во тьме прошлой ночью, и ты вонзила стрелу в сердце той вкусной лани, я слушался тебя, Кошмарик. Я был тенью твоего огня, дымом твоего огня, следовал за твоей стрелой.

— Я заметила, — сухо сказала я, разглядывая противовес. Было в нем что-то странное.

— Но тут, в последнем сосредоточении магии, тебе лучше идти за мной, танцевать под мою дудку, плыть за моим течением.

Можно было проверить теорию. Или мы проведем тут весь день.

Я легла на живот и проползла под дверью по песку. Я выждала, пока не заползла вся, а потом села с ухмылкой на лице.

— Муж мой, — проворковала я, — ты что-то говорил о том, кто ведет, а кто следует?

Он поднял голову от механизма, его глаза расширились.

— Кошмарик, не двигайся. Ловушка может вот-вот сработать.

— Не думаю, — рассмеялась я. — Она создана, чтобы заставитьпроползти на животе под дверью. За дверью ты в безопасности.

— Откуда ты знаешь? — он уставился на меня.

— Способность довеять моим мозгам в головоломках? — спросила я, вставая и стряхивая с себя воду. Это все еще было странно делать.

— Два, — сказал он.

— Желание получить третью книгу твоей трилогии? — спросила я.

— Пять! — сказал он так быстро, что я едва успела закончить вопрос.

— Тогда я увижу, как Великий Скуврель ползет на животе передо мной, — пошутила я.

Его взгляд показал, что шутку он не оценил, но он лег на песок и прополз ко мне.

— Кошмарик, — напряженно сказал он, вставая на другой стороне. — Мы не будем это обсуждать.

Я рассмеялась.

— Если хочешь моего молчания, Валет, заключи сделку.

Его хмурый вид был бесценным.

— Что ты хочешь от меня, жестокий Кошмарик?

— Право прочесть твои истории и отредактировать части обо мне.

Он надулся.

— Великим творцам не нужна критика.

— Тогда этот великий артист услышит, как я рассказываю историю о том, как он полз на животе ради последней книги в серии, которую он читал, — сухо сказала я.

— Ладно, — прошипел он.

Но я видела, что он не злился. Его глаза восторженно сияли, пока мы шли по дому бывшего Убийцы родни к шкафу с книгами.

— Где-то тут, — бодро сказал он и повернулся ко мне с улыбкой. — Хочешь напоследок ощутить магию, Кошмарик?

— Уверена, ты дал мне это, когда мы проснулись в руках друг друга этим утром, — отметила я, и хоть от моего комплимента его глаза сияли радостью, он все еще ждал. — Конечно, хочу.

Он щелкнул пальцами, и книжный шкаф, Скуврель и я тут же перенеслись в место, которое я знала — в глаз большой статуи, где Скуврель хранил книги и свое «искусство».

— Как ты… — спросила я, но он прижал палец к моим губам.

— Пусть это будет последнее ощущение Фейвальда, Кошмарик. Последнее напоминание о том, что мы потеряли, тем, что мы приобрели.

— Мы отсюда не выберемся, — возразила я. — Ты уже не можешь летать…

— В статуе есть лестница. За гобеленом. Я не говорил? — невинно спросил он.

Я открыла рот, чтобы возмутиться, но он перебил меня обжигающим поцелуем.

— Тут я буду писать «Истории Фейвальда», тут я сделал тебе ту достойную наград картину, — глаза Скувреля хитро блестели. — Желание помочь мне создать лучшее произведение искусства?

— Пять, — улыбнулась я.

— Хорошо. Я всегда считал детей маленьким чудом. Посмотрим, сможем ли мы превзойти тех, которых создали люди.

Мой рот раскрылся от шока, он использовал шанс прижаться к моим губам своими.

Но он был прав, его дети будут красивее, озорнее и умнее, чем я могла представить. Я не могла дождаться встречи с этими детьми.

Эпилог

Я подняла ногу на миг, глубоко вдохнула и начала танец, кружась и склоняясь, покачиваясь с теплым ветром среди разлетающихся семян одуванчиков.

Я давно построила тут круг камней. Так давно, что приходилось время от времени убирать траву, когда я приходила танцевать.

— Глупая затея, — говорил Скуврель, когда я шла из нашего дома сюда. Он говорил так каждый раз.

Но я все равно ходила к этому саркофагу каждую полную луну. И я убирала пыль и листья с идеального лица, вырезанного из камня, сравнивала морщины на моем лице с ее ровными чертами, гадая, были бы ее волосы все еще ярко-рыжими, когда в моих уже появилась седина. Я плела венок из цветов, опускала на свою голову, распускала косу и танцевала.

Потому что всегда была надежда.

Несмотря ни на что, я все еще не теряла надежду для своей сестры-близняшки.

Оглавление

Завоевание фейри

  КНИГА ПЕРВАЯ

    Глава первая

    Глава вторая

    Глава третья

    Глава четвертая

    Глава пятая

    Глава шестая

    Глава седьмая

    Глава восьмая

    Глава девятая

    Глава десятая

    Глава одиннадцатая

    Глава двенадцатая

  КНИГА ВТОРАЯ

    Глава тринадцатая

    Глава четырнадцатая

    Глава пятнадцатая

    Глава шестнадцатая

    Глава семнадцатая

    Глава восемнадцатая

    Глава девятнадцатая

    Глава двадцатая

    Глава двадцать первая

    Глава двадцать вторая

    Глава двадцать третья

    Глава двадцать четвертая

    Глава двадцать пятая

    Глава двадцать шестая

    Глава двадцать седьмая

    Глава двадцать восьмая

  Эпилог