КулЛиб - Классная библиотека! Скачать книги бесплатно
Всего книг - 706108 томов
Объем библиотеки - 1347 Гб.
Всего авторов - 272715
Пользователей - 124642

Новое на форуме

Новое в блогах

Впечатления

medicus про Федотов: Ну, привет, медведь! (Попаданцы)

По аннотации сложилось впечатление, что это очередная писанина про аристократа, написанная рукой дегенерата.

cit anno: "...офигевшая в край родня [...] не будь я барон Буровин!".

Барон. "Офигевшая" родня. Не охамевшая, не обнаглевшая, не осмелевшая, не распустившаяся... Они же там, поди, имения, фабрики и миллионы делят, а не полторашку "Жигулёвского" на кухне "хрущёвки". Но хочется, хочется глянуть внутрь, вдруг всё не так плохо.

Итак: главный

  подробнее ...

Рейтинг: 0 ( 0 за, 0 против).
Dima1988 про Турчинов: Казка про Добромола (Юмористическая проза)

А продовження буде ?

Рейтинг: -1 ( 0 за, 1 против).
Colourban про Невзоров: Искусство оскорблять (Публицистика)

Автор просто восхитительная гнида. Даже слушая перлы Валерии Ильиничны Новодворской я такой мерзости и представить не мог. И дело, естественно, не в том, как автор определяет Путина, это личное мнение автора, на которое он, безусловно, имеет право. Дело в том, какие миазмы автор выдаёт о своей родине, то есть стране, где он родился, вырос, получил образование и благополучно прожил всё своё сытое, но, как вдруг выясняется, абсолютно

  подробнее ...

Рейтинг: +2 ( 3 за, 1 против).
DXBCKT про Гончарова: Тень за троном (Альтернативная история)

Обычно я стараюсь никогда не «копировать» одних впечатлений сразу о нескольких томах (ибо мелкие отличия все же не могут «не иметь место»), однако в отношении части четвертой (и пятой) я намерен поступить именно так))

По сути — что четвертая, что пятая часть, это некий «финал пьесы», в котором слелись как многочисленные дворцовые интриги (тайны, заговоры, перевороты и пр), так и вся «геополитика» в целом...

Сразу скажу — я

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).
DXBCKT про Гончарова: Азъ есмь Софья. Государыня (Героическая фантастика)

Данная книга была «крайней» (из данного цикла), которую я купил на бумаге... И хотя (как и в прошлые разы) несмотря на наличие «цифрового варианта» я специально заказывал их (и ждал доставки не один день), все же некое «послевкусие» (по итогу чтения) оставило некоторый... осадок))

С одной стороны — о покупке данной части я все же не пожалел (ибо фактически) - это как раз была последняя часть, где «помимо всей пьесы А.И» раскрыта тема именно

  подробнее ...

Рейтинг: +1 ( 1 за, 0 против).

Ди-джей 2 (СИ) [Иван Сергеевич Васильев] (fb2) читать онлайн


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]
  [Оглавление]

Иван Сергеевич Васильев Ди-джей

12

В небольшом скверике на лавочке три подруги мирно щебетали о своих «чисто женских» делах…

— Девочки, вы не поверите… — рассказчица почувствовала, как очередная слеза набегает на глаз. Достала платок и вытерла её аккуратно, чтоб не размазать тушь на ресницах.

— Он был так похож на Штирлица из кинофильма «Семнадцать мгновений весны», — она глубоко и очень печально вздохнула, вспоминая любимые очертания киногероя.

— На Штирлица? — недоверчиво переспросили слушательницы.

— Да. На Штирлица. Вернее, на актера Тихонова: Рост-ну, ну, ну, вот под дверь, даже чуть выше. Зубы, нос, морщинки, родинка — всё его — всё родное — советское — наше. Я, как только увидела его умные, проникновенные, чувственные глаза — сразу заявила: — «Мужчина — я, согласна!».

— …А он: — «Простите, не понимаю? Согласна, на что?».

— Вот, паразит, шифруется под иностранца, — поддерживая горе подруги, презрительно фыркнули справа.

— Да ещё как! — романтично закатив глаза, восхитились слева. — Разведчики, они, все, такие… (В голове возник совершенно иной типаж настоящего разведчика: Высокий, стройный, мышцы так и играют, кудрявые каштановые волосы до плеч, капли воды поблескивают на бронзовом, загорелом теле, когда он выходит из воды со своим большим чёрным пистолетом… Ой девчата — родные — дорогие — держите меня впятером — даже думать про такого страшно — не то, что мечтать!).


Страдалица тем временем чувственно заломила руки и продолжила «плакаться в жилетку»…

— «Ах, гражданин, не разбивайте несчастное сердце, — говорю ему. — «Вы всё отлично поняли: — Я, согласна на всё, что пожелаете! На всё, что захотите. Говорите — куда идти?!».

— …А он: — «Женщина, будете приставать — позову милицию».

— Света, Валя — вы не представляете: Я готова была любить его до гроба, и даже больше! Выйти за него замуж и родить ему сто детей, и они все стали бы маленькими, пухленькими, розовощекими Штирлицами — разведчиками!

— …А он: — «Позову милицию».


……

Из-за деревьев, крадучись словно тень, к месту обсуждения вопросов «мирового масштаба» подошла худенькая, хрупкая, с тонкой девичьей талией, с пепельными, коротко стрижеными волосами молодая особа и попросила одну из «стрекоз» отойти в сторонку.

— Катюша, говори, только быстро, а то у нас с Ниной и Светой заканчивается обеденный перерыв, — нетерпеливо затараторила сплетница. — Нам, ещё идти в аптеку за успокоительным. Ты просто не представляешь — тут, такое! Такое… — я тебе позже расскажу всё подробно по секрету, с глазу на глаз.


— Валя, что будешь делать завтра во второй половине дня? — по-заговорщицки, тихо оглядываясь по сторонам, начала говорить пришедшая.

— Ничего такого, как всегда, на работе. А что?

— Валюш, помнишь, мы с тобой в прошлую субботу ходили на танцы в ДК? Ну, я ещё была в такой белой гипюровой кофточке с голубыми пуговицами, юбка на мне была такая — темная? Туфельки синие на высоком каблуке?

— ???

— Вспоминай: К нам, ещё двое неизвестных ребят подвалили? Один ничего такой — другой так себе. Потом, тот которой поинтересней, пригласил меня на медленный танец. А тот лопоухий, пошел танцевать с какой-то длинной белобрысой метёлкой?

— ???

— Валя! Ну, его Никита звали? А друга то ли Алексей, то ли Егор, а может быть Потап? Они ещё хотели прокатить нас на такси после танцев, но потом у них не оказалось денег?

— Вроде, было, что-то такое, и что?

— Во-о-т, там ещё девчонки выступали из танцевальной студии? Название у них — «Березки» — помнишь?

— Катя, что ты заладила: Помнишь — не помнишь, — слушательница нахмурилась, сделала строгое лицо. — Я тебе, что Анна Каренина, что бы всё помнить и знать? Делать мне больше нечего как с тобой в «Угадайку» играть? Я думала, ты скажешь что-то серьезное, важное, а ты пришла потрепать языком?

— …Некогда мне! У Нинуси такое горе, а ты тут со своими дурацкими вопросами.

— Подожди, не торопись, послушай… — Одна моя знакомая девочка, которая знакомая другой моей знакомой девочки, той, что знает одну из девочек, танцующих в этом коллективе, сказала, что у них завтра будет выступление на каком-то отчётном концерте в ДК! Он начнётся в четыре часа. И она утверждает, что будут выступать «Березки» и будут танцевать под те же самые мелодии, что звучали на предыдущей дискотеке!


От полученной суперсекретной информации губы «любительницы современной музыки» секунды на три онемели и не смогли произнести ничего членораздельного кроме нескольких звуков.

— Чч… чё… чав… да? — она что-то про-че-ча-пела, закивала головой, а затем затрясла руками, как делают глухонемые, помогая передать суть вопроса визуально.


— Так это же классно! — титаническими усилиями общение с миром было восстановлено. — Мне так понравилась их программа. И этот… Как его? Высокий такой, кудрявый ди-джей… Который Валерка, Титов — он тоже будет?

— Да, только тихо, — попытались успокоить «больную» вернувшуюся к нормальной жизни. — И не кричи…

— А почему?

— Потому, что говорят, зал где будут выступать — небольшой — мест мало — а желающих сходить — много.

— …Короче, сможешь отпроситься завтра с работы после обеда? Пойдешь со мной на концерт?

— Конечно, смогу! Ой, а пригласительные, есть? Или как всегда — на авось — прицепом — знакомых будем искать?

— Валя, вход свободный — никто ничего не знает — зал пустой!

— Че, правда?

— Правда, правда. Да не визжи ты так.


— Слушай, Катюш, а давай ещё Нину Рыжикову позовём. У неё, душевная травма — только, что бросил очередной ухажер. Пусть она хоть немного развеется. А то если узнает, что я не позвала её на концерт, а сама сходила — не простит мне этого во веке веков. А мы ведь с ней с детского сада дружим. Даже с ясельной группы.

— Тебе же говорят — мест мало.

— Катя! Слушай, ну можно я её позову, ну пожалуйста? Она будет себя вести хорошо и лишней не будет. Она худенькая — спокойная — её даже воробьи не боятся — она много места не займёт! Если, что посадим её где-нибудь в проходе на стульчик? Ну, Ка-а-тя… Ну, пожалуйста… Ну, что тебе стоит? А я тебе за это дам поносить свою новую кофточку. Которая розовая, с рюшечками… Ты же просила её — помнишь?

— Ладно, — сердобольная и отзывчивая «Мать Тереза» проявила снисхождение. — Позови, но только, потихоньку, чтобы другие не знали. Хорошо?

— Конечно, конечно, конечно!

— Да не дрыгайся ты так! Внимание привлекаешь. Вон, уже прохожие оборачиваются: Видишь, лысого деда с собакой — уже минут пять на нас пялится — наверно думает, что ты сбежала с психбольницы.


— Ой, а можно я ещё Светочку Лязикову приглашу. Мы с ней дружим тоже. Она для меня всегда очередь в столовой занимает, и билеты в кино берёт, и ожерелье мне подарила красивое на день рождение. А то будет не хорошо — мы значит с Олей на концерте — а она дома — в пустой квартире — сидит одна вместе с котом, бабушкой и каким-то дядькой, который снимает у них комнату. Всеми позабыта — позаброшена. Грустит одна в могильной тишине — слушает, как вода в центральном отоплении булькает да временами поет унитаз.

— Договорились, бери свою Светку. Но больше никого-никого… — поняла?

— Поняла, поняла, поняла.

— Да не прыгай, как полоумная! А то кто-нибудь позовёт милиционера.

13

Вениамин Эдуардович Григорушкин в общении был человеком деловым, вдумчивым, рассудительным. Дела свои он всегда держал в строгости и баловства не допускал. При разговоре с серьёзными людьми любил употреблять словосочетания солидные, весомые, располагающие к продолжению важного разговора такие как: Конкретно аргументируй, разумно подтверждай или даже творчески инициализируй и прочие не менее звучные фразы.

Вот и книги в читальном зале библиотеки он читал всегда толстые, повествующие о великих событиях в истории народов, о революциях, войнах, дворцовых переворотах.

Дни и ночи напролет (С утра и до позднего вечера) в свободное от работы время готов он был постигать труды Достоевского, Чехова, Толстого… У таких книг, как давно заметил Григорушкин, даже запах был какой-то особенный: понюхаешь — и сразу хочется читать.


К тонким изданиям Вениамин Эдуардович относился пренебрежительно — считал их несерьезными — с не проработанной до конца сюжетной линией, с нераскрытыми характерами главных героев. (А скорее всего, просто потому, что они были тонкие и быстро заканчивались!).

Зато положительно относился к худенькой библиотекарше Анастасии, в дежурство которой он старался приходить с самого начала работы читального зала. Сидеть за книгой, думать и смотреть… смотреть… смотреть… (Особенно в её большие, красиво вырезанные, практически без зрачков, цвета сиреневого тумана, глаза).

Юная работница читального зала всегда подробно рассказывала Вениамину Эдуардовичу о том или ином авторе. Давала советы, рекомендации, поддерживала разговор о прочитанном.

И вот, для того чтобы наконец-то определиться с ответными чувствами и расставить все точки над «i», Вениамин Эдуардович одел модный серый пиджак «В крапинку», отполировал до зеркального блеска ботинки, отутюжил стрелочками брюки, причесал львиную шевелюру и к двум часам дня (Время начала смены кудесницы) отправился в библиотеку.


…Двенадцать шагов до встречи с ненаглядной, миловидной, стройной как мотылёк книговолшебницей, — Григорушкин досадливо обрывал свои мечты, когда над головой его любимой начинал светиться нимб.

…Пять… — Она должна понять меня, мои чувства, переживания, стремления и сказать — «да».

…Три шага из тех десяти, а может быть ста тысяч километров, которые разделяли их до первой встречи. Всего лишь три шага — всего три…

— Где же она?


В зале стояла мертвая тишина.


— Нет, и не будет Анастасии! — сухая, костлявая, похожая на сморщенный лист женщина окатила презрительным взглядом постоянного читателя. (Как бы показывая — у нас солидное заведение, а не дом свиданий!).

— Как не будет? — Григорушкина словно ошпарило кипятком: Его сердце забилось часто и неритмично. Он чуть побледнел. В голове, подобно ядовитым змеям, поползли скользкие, неприятные мысли. — «Заболела? Уволилась? А может… вышла замуж?».

Чтобы унять в коленях дрожь, он уселся в одно из кожаных кресел, стоявшее возле стола с газетами и журналами.


— На танцы ускакала наша стрекозель, — вид у «архивной мыши» был недовольный. Глаза блестели, губы подрагивали, руки самопроизвольно брали различные книги, вертели в произвольном порядке и тут же ставили на место.

— В середине дня? — змеи продолжали шипеть и кусать друг друга. «Неужели опоздал? Меня кто-то опередил? Не может быть? Она не такая!».

— Репетиция у неё — в творческой самодеятельности, чего-то там… скачет — поёт — пляшет, — сменщица Анастасии резко захлопнула очередную книгу и пренебрежительно отодвинула её в сторону, точно совсем никчемную вещь.

— Пляшет? — обескураженный «молодожен» недовольно завозился на своём месте. На лице Григорушкин мелькнула гримаса разочарования, отчего он стал похож на обиженного мальчишку. (Подумать только — его Настенька — скачет, поёт, пляшет! Оказывается он так плохо знал свою будущую невесту).

— Да. Неделю репетирует, без передыха, все дни напролет — вместо того чтобы работать — ходит неизвестно где — занимается непонятно чем — прохлаждается непонятно с кем. А я вкалываю — как трактор. А могла бы спокойно, не торопясь окучивать картошку, разгребать землю на приусадебном участке или помогать мужу пилить дрова.

— …Кстати, сегодня, у неё, после обеда, отчетный концерт — так, что приходите завтра с утра — должна выйти на работу.

— А где выступает — не подскажите?

— В районном ДК на улице«…ского». Там ищите, если интересно.

14

Уже более часа шёл творческий концерт в переполненном зале Дома Культуры.

Исполнительницы очередного номера весело под баян водили хороводом кадриль.


Настроение у Григорушкина было ужасное: Проходил номер за номером, а его избранницы всё не было и не было.

Судя по времени выступления, концерт уже завершался. Скорее всего, это был последний номер в творческой программе, а его будущая невеста-библиотекарша-фиалкоглазая красавица решительно отказывалась показываться на сцене.

«Архивная» карга!» — в мыслях несостоявшегося жениха зрел чудовищный план мести библиотекарю — сменщице Анастасии. — «Чтоб тебя разорвало на части! Скорее всего дала адрес не того ДК! Закончится концерт — приду и сожгу библиотеку вместе с твоими дурацкими толстыми книгами — к чёртовой бабушке!».


На сцене появилась ведущая.

— Дорогие друзья! Мы рады, что вы посетили нашу программу… — она начала благодарить присутствующих в зале.

«Так и есть — всё — конец выступлениям — свадьбы не будет — обманула проклятая ведьма!», — Вениамин Эдуардович поморщился. Старая перечница специально перепутала место выступления Анастасии или сказала неправду, чтобы не расстраивать его плохими известиями.

Григорушкин начал подниматься с места. К его удивлению зал был не просто заполнен, а забит до отказа. Людей набилось столько, что даже в проходах и зонах где отсутствовали места для зрителей, «яблоку негде было упасть».

Присутствующие, в отличие от него, не собирались покидать мероприятие. Все чего-то ждали. Многие вставили на носочки, пытаясь рассмотреть происходящее поверх голов. Опоздавшие, желающие попасть на концерт, толпились у входа.


— …Подготовили для вас подарок, — конферансье продолжила говорить. — Выступление творческой группы «Березки»! Друзья, поприветствуем исполнителей!

— У-о-у, — раздался довольный шум зрителей, — теперь «молодожен» понял, кого ждала переполненная чаша ДК.


В зале погас свет. Это было непривычно.

Возникший мрак увеличил интерес зрителей к мероприятию.

Со всех сторон, из темноты, всё громче и громче накатывался гул далёких и многочисленных аплодисментов.

— …да! дА! ДА! Д А! — он приближался, подобно несущемуся навстречу безумному поезду, многократно усиливался и эхом разносился по всему помещению.


— Данс! — одиночная вспышка света на сцене, подобно всплеску молнии, на короткое время осветила один из барабанов.

Появился звук включившегося зажигания двигателей ракеты.

Зазвучали обрывки фраз переговоров специалистов из ЦУПа (Центра управления полётом).

— …Девять, восемь, семь, шесть… — на фоне шипения вырывающихся из сопл языков пламени отчётливо были слышны слова обратного отчета стартующего космического корабля.

— Дан! Да-дан! Дан! Дан! Тунс! — зазвучали отрывистые звуки. Короткие вспышки огней, замигали в кромешной тьме, выхватывая контуры барабанов по которым наносила удары барабанщица.

— У-у-у-ох! — нарастал шум одобрения из зала, подкрепленный многочисленными хлопками.

— Хх-рр-фф-шш! — тишину зала в клочья разорвал громкий рёв взлетающей ракеты и крики ликования специалистов ЦУПа.


Издалека, донесся звук трубы…

— Огромная буква «С» запульсировала белым светом на заднике сцены.

Пронзительно зарычала электрогитара.

Новый, более громкий и продолжительный звук трубы…

В темноте на огромном экране проснулись и стали перемигиваться ещё две буквы, высвечивая «С С С».

— Да-дан-тунс. Дан-тун-данс. Да-дан-тунс… — одновременно каждый удар палочкой по натянутой поверхности заставлял мигать огонёк возле того или иного барабана. С бешенной скоростью высвечивал их очертания для зрителей.

— Дунс-данс-дан-данс-дунс-дан-дан… барабанщица в перемигивании огней стала походить на многорукого Шиву. Она играла все быстрее и быстрее.

Музыкальная установка превратилась в пылающий всполохами костер.

По сцене заметались зеленые, красные, желтые, сиреневые зайчики.

Мигающее слово из четырех букв «С С С Р» полностью заполонило собой весь задник сцены.


Под потолком проснулись прожекторы. Мощные лучи по очереди стали хищно выхватывать из темноты и оставлялась на сцене девушек с гитарами.

С каждым ударом барабана возникающая из глубин мрака очередная исполнительница как будто просыпалась ото сна и начинала с небольшой задержкой повторять движения предыдущей участницы.

— Дан-дан-дан-тунс-дан-тунс! — палочки ускорились, и гитаристки подобно облакам света расплылись по сцене, оставив в середине исполнителя композиции.


Певец, в пышном парике, в крупных очках закрывающих половину лица, весь утянутый в черную кожу, откуда-то из темноты выхватил микрофонную стойку, поставил её на пол и, наклонившись чуть вперед, начал исполнять песню…

   Мы в космос прорвемся. Прощальный парад.

   Надеюсь, вернемся на землю назад.

   Наш выбор смотреть свысока.

   Пора в полёт….

— Да! Да! Да! — Григорушкин, проникшись атмосферой царящей в зале, вместе со всеми, в едином порыве, начал подбадривать выступающих. Более того, он наконец-то разглядел в первых рядах исполнителей свою суженную-ряженную. И безудержная радость ещё больше заполнила его. Вениамин Эдуардович в порыве чувств захлопал в ладоши, а спустя некоторое время затопал ногами.


Колонки в зале надрывались и дрожали, точно хотели оторваться от сцены и улететь.

Голос певца звучал так сильно, что казалось, ему невыносимо тесно в четырех стенах, что он рвется наружу — куда-то — туда — далеко за Москву-реку, за город, в поля, в степи — на просторы…


— О-о-о… Финальный отсчет… — подпевал Григорушкин вместе со всем залом уже к концу второго куплета.

— Финальный отсчет… — один из присутствующих, сидевших рядом (Долговязый парень с длинными засаленными волосами) вскочил со своего места, снял джинсовую куртку и начал активно вертеть ею в воздухе, подобно вентилятору, поддерживая выступающих.

— Финальный отсчё-ё-ё-т… — зал дышал, жил, двигался, переживал единым организмом. Многие зрители поднимали руки над головой и громко хлопали.

………

— О-о-о, наш финальный отсчёт… — слова песни вместе с музыкой постепенно начали затихать, как бы удаляясь вдаль. Барабаны звучали всё тише и тише.

— Ещё… Ещё… Ещё-ё! — мощный прилив эмоций и энергии переполнял зал. Температура поднялась минимум на пять градусов. Давление безудержно росло.

Зрители понимали, что концерт завершается и скорее всего, звучит последняя песня. Люди начали подниматься со своих мест, недовольно гудеть, возмущаться, требуя при этом продолжения праздника.

— Ещё… Ещё… — Григорушкин повторял вместе со всеми и громко хлопал. — «Чего так мало? Всего одна нормальная песня? А я даже не успел толком рассмотреть свою плясунью?».


В углу сцены появилась ведущая, плавным движением рук стала успокаивать зрителей.


… К всеобщей радости присутствующих сумрак вновь окутал зал.

— Дан-данс-данс-дан, — словно забивая сваи, громко загрохотали барабаны во мгле.

— У-у-у-о-а! — довольно зашумели зрители. — Да-а!!! Давай!


Новая, неизвестная композиция начала медленно усиливаться в колонках.

Зарождающуюся мелодию поддержал громкий хлопок. На сцене дружно вспыхнули два ярких огонька. Заметались в пространстве.

— Дан-тунс! Да-дан-тунс! Данс-дан! — на фоне проигрыша барабанов огни раздвоились. Потом их стало восемь. Затем двенадцать.

Огоньки под музыку начали двигаться, кружиться, танцевать, выплясывать различные кульбиты, змейки, зигзаги… (Примерно так https://www.youtube.com/watch?v=yCfQBGu9IC4).


Наконец-то прозвучал долгожданный звук далекой трубы, свидетельствующий о начале любимой мелодии.

Всё пространство медленно заполнилось красным светом, перекрасилось в синий, а затем покрылось густо фиолетовым налётом, создавая впечатление иноземности.


На сцене, под зарождающуюся композицию, лихо крутя микрофонную стойку над головой, появился вокалист.

— Хей Хей Хей, — он держал её двумя руками на уровни груди, чуть подпрыгивал и задорно подбадривал зрителей. (Поведение на сцене певца кардинально изменилось — словно это был совсем другой человек).

За его спиной, из-за кулис появились гитаристки. Выстроились неведомой фигурой.

Поведение исполнительниц также поменялось: Они стали более активно смещаться под музыку. Скользить по полу. Плавно двигать бёдрами. Качаться из стороны в сторону.

— У-о-е… — на распев, под бой барабанов, произнёс солист весь утянутый в кожу. Он резко оторвал микрофонную стойку «от земли». Вертанул над головой. Начал кружить её под музыку, выпрашивая ещё более громкие аплодисменты.


В ответ на необычные действия певца фонари юпитеров соединённые со стробоскопами сверкнули, а затем сошли с ума: Они замигали в бешенном темпе, задрожали, запульсировали от нетерпения и ярости так, как будто это была их последняя композиция — старички явно прощались с прожитой жизнью.

В глазах присутствующих замельтешило. Движения артистов размылись: Неведомые силы замедлили их во времени, затем поделили на части, а напоследок ещё и сдвинули в пространстве.

— Ого-о!!! — ответил зал в едином порыве на невиданные чудеса игры света и тьмы.

Певец усилил всеобщее безумие зрителей — резко схватил стойку «за горло» и волоком поволок её в сторону, а затем, откинув длинные волосы со лба, запел… «русскую песню» по-английски. Причем так хорошо, что создалось впечатление, что он пел её всю сознательную жизнь…


Уиэ ливин тэ гезэ,

Бат стил итс феэ уэл

Энд мейби уил кам бэк,

Ту ёс, ху кэн тел?..

Глава 9

1

Горячий, порывистый ветер весело хулиганил в кабинете директора Дома Культуры: Швырял в открытые окна хлопья тополиного пуха. Хлопал шторой, как флагом. Задирал портьерную ткань до потолка, обнажая голые коленки батарей. При этом дебошир постоянно о чём-то напевал, насвистывал, пришептывал, куда-то подглядывал.

По стенам скользили, прыгали тени и серо-фиолетовые пятна от качающихся ветвей деревьев. Шум большого города вместе с пушинками, проникал внутрь, растекался в разные стороны, завораживал, успокаивал одни чувства, пробуждал другие.

Хозяин кабинета задумчиво смотрел в окно, ожидая работников приглашенных на совещание…

   «Да-а, дела…

   Тополиный пух. Июль. Жара.

   И ночи такие душные».

— Ребята, Юлия Борисовна, заходите, не стесняйтесь, устраивайтесь поудобнее, — три человека вошли и уселись за вытянутый буквой «Т» стол.

— Наташенька, — Щебетов обратился к секретарю через открытую дверь в приемную. Он едва не лёг объемным животом на зеркальную поверхность столешницы. — Будь любезна! Принеси, нам, пожалуйста, прохладной миниралочки.


— Уважаемые активисты и руководитель коллектива «Березки»! — «Незаменимый директор» хитро взглянул из-под косматых бровей на вошедших гостей и спросил радушно… — Хотелось поговорить с вами о жизни, о работе. Узнать, может быть, у кого-нибудь есть производственные проблемы, просьбы, пожелания? Высказывайтесь, не стесняйтесь.

— Кто первый? — он улыбнулся «лучшим друзьям» своей самой располагающей к общению улыбкой. — Смелее, готов выслушать всех по очереди.


— Егор Кузьмич, нам нужны новые костюмы, — первой на доброту Щебетова откликнулась руководительница танцевального коллектива «Березки».

— …Почему меня не слышат? Почему не обращают внимания на запросы? Я подавала заявку со сметой уже два раза! Девочки танцуют второй год в одном и том же. Выступают хорошо — нас хвалят. А денег на костюмы — нет! И новый танец — невозможно поставить без ярких, оригинальных костюмов?

— Хорошо Юлия Борисовна, — руководство что-то черкнуло в своем ежедневнике. — Я переговорю с бухгалтерией — деньги на пошив костюмов выделим. Надо — так надо!


— Идём дальше, кто следующий? — директор внимательно посмотрел на художника — оформителя. — Валера, у тебя, что?

Смирнов скромно сидел в дальнем углу стола, скрестив руки на груди, он смешно шевелил большими пальцами.

— У меня? Как всегда — краска, ватман, кисти, грунтовка. Смета также лежит в бухгалтерии.

— Ясно, — снова согласился заботливый начальник. — По этому вопросу, думаю, порешаем на неделе. Найдем для тебя всё, о чём ты там написал.

— У вас, молодой человек? — Щебетов обратился к Максиму. — Есть запросы? Не стесняйтесь — просите.

— Запросы? — Максим непонимающе посмотрел на директора. — Никаких. Я человек новый. Пока ничего не надо.


— Хорошо. Тогда уважаемые коллеги у меня к вам будет вопрос. Даже не вопрос, а скорее предложение. Даже не предложение, а просьба…

На заводе, который шефствует над нами, через две недели ожидаются торжества по случаю запуска новой конвейерной линии. Мероприятие большое, можно сказать значимое — на весь город. По случаю данного события нас попросили организовать творческий концерт. А у нас по календарю лето — сезон отпусков, ремонтов, загородных разъездов. Поэтому мы подумали и решили обратиться к вам с просьбой подготовить пять-шесть номеров. А уж остаток программы доберём творческой самодеятельностью.

— Что скажите? — он посмотрел на Валерку. — Комсомольцы, сможете помочь родному ДК?

— Конечно, сможем! — Смирнов задорно тряхнул кудрявой головой, энергично замахал руками.

— ??? пять-шесть номеров? — Юлия Борисовна подняла голову. Досадливо скривила губы. «Тут с одним-то кое-как справились — до сих пор «руки дрожат».


— Я думаю, нет — не сможем! — путешественник во времени отрицательно отреагировал на предложения директора ДК. — Для создания творческих номеров — отсутствуют стихи, нет музыки, нет костюмов. Даже темы, на которую необходимо писать песни и той — нет.


— Почему, Макс? — Валерка недовольно уставился на Максима. — Одну песню мы уже спели. Потом, поставили танец с огоньками. Затем, эту же песню перепели по-английски. Итого у нас готово три номера! Давай ещё чего-нибудь забацаем — посидим — подумаем — придумаем. Что нам стоит? Две недели — довольно большой срок — успеем написать несколько песен.

— Да поймите вы! — начал отнекиваться путешественник во времени. Он твёрдо посмотрел на директора.

— …Муза — времени не подвластна! Она либо есть — либо нет! Нельзя так просто, взять и по заказу создать несколько хороших, популярных песен. А потом, быстро по ним поставить танцевальные номера! Даже если произойдет чудо и придёт вдохновение — песни нужно выстрадать — исполнить — несколько раз поправить, отрепетировать, а уже потом по ним ставить танцы.

— Нет, — он покачал головой. — Необходим месяц! Или два. А лучше три!


— Товарищи, послушайте, у меня только, что родилась просто классная идея! — Смирнов привстал с места от возбуждения. Глаза «идейного вдохновителя» загорелись, щеки покрылись румянцем. — А давайте возьмём старые популярные советские песни, например Любови Орловой и перепоём их на новый лад. А что будет прикольно — добавим туда всякие гитарные примочки, барабаны, обработку, проигрыши? Думаю народу обязательно понравиться — моей маме, например, Любовь Орлова очень нравиться. И тете Дуси из соседней квартиры. И бабе Лене. Да всем нравиться!

— …Максим, что скажешь? Как идея?

— Валера, идея не очень, — ди-джей недовольно процедил сквозь зубы. — Что бы создавать музыкальные эффекты, а потом записывать их на магнитную ленту, нужна специальная аппаратура…

— Аппаратура? — переспросил Щебетов. Он спокойно встретил испытующий взгляд путника во времени.

— Да. Как минимум! Требуется хорошая студийная аппаратура и кое, что ещё, — Макс подвёл итог рассуждениям. Он «выбросил на стол» свой самый сильный козырь. (Перепевать и записывать фонограммы — это вам не семечки лузгать по подъездам! Это серьезная, титаническая работа на пределе сил и возможностей! А то понимаешь, гоняют — как раба на галерах — сегодня одно — завтра другое — послезавтра третье! И всё у них в течение недели — двух! Нет, с этим, надо что-то делать! Глядишь, они через месяц — два попросят построить коммунизм! И придётся строить, а что идея ведь, по их мнению, суперская, классная — и даже ништяковская).


— У нас есть шикарная аппаратура для звукозаписи, — руководство ДК неожиданно достало из рукава краплёные карты. И начало лихо «покрывать» козыри ди-джея. — Новая, в упаковке, стоит на складе уже половину года — не можем найти специалиста для работы. Бери — не хочу — работай.

— А по теме написания песен, также могу подсказать, — Щебетов посмотрел в окно, где высоко в голубой мгле огненным шаром морщилось солнце и ветер крутил позёмку белого пуха.

— …Вон, хотя бы слова неизвестного, но очень талантливого поэта:

   Тополиный пух. Жара. Июль.

   Ночи такие тёмные…

На лицо директора набежала хитроватая улыбка. Наверное, подумал, что это прозвучало красиво и в рифму.

2

Максим медленно, обходя острые углы, перемещался по комнате, заставленной «До потолка» радиотехникой. И оценивал то, что директор Дома Культуры гордо назвал «Шикарной аппаратурой для звукозаписи». Ни одного нужного устройства для работы по записи композиций он не встретил.

— Так, ё-пэ-рэ-сэ-тэ, — замучено выдохнула творческая личность, временно потерявшая память. — Пройдемся ещё раз по списку — может быть чего пропустил или сослепу не заметил…

— Электрофон сетевой транзисторный «Каравелла-201/А» с встроенным приёмником для приёма трёхпрограммного проводного радиовещания — одна штэ. Вон, он пылиться в углу — глаза бы мои на него не смотрели!

— Телерадиола «Лира» (Комбинированное устройство, состоящее из унифицированного телевизора II класса, радиоприёмника III класса и универсального проигрывателя — три в одном) — два штэ. Что мне с ними делать? — Тоже неизвестно!

— Гитара обычная шестиструнная — одна штэ,

Макс взял инструмент в руки. Потрынькал. — Не настроена.


— Вот ты где! — в комнату заглянул Валерка Смирнов. — Бегаю по всему ДК, ищу его. А он — здесь!

— Максим, я понимаю — тебя сейчас нельзя беспокоить — идет серьезная работа — поиск вдохновения и всё такое. Просто у меня появилась классная, забойная супер-пуперская идея, где нам достать ещё песен.

— И где? — «серьёзная» творческая личность никак не могла оторваться от созерцания бесполезного «радиотехнического хлама».

— Я тут подумал, а может быть есть ещё песни с нашей программы, которые распространяют по городу. Решил — пробегусь по местам звукозаписи — поищу — посмотрю — поспрашиваю — а вдруг, что накопаю…

— Так, так, так, — наконец-то заинтересовались информацией «Вещего» Валерия. — И что? Неужели нашел? Давай, сыщик ты наш, рассказывай. Что на это раз за композиция?

— Ничего не нашел. Только потратил время зря.

— Эх, — с иронией съязвил лучший друг комсомола. — Видно не судьба нам с тобой, Валерий Иванович, прославить себя и группу «Березки», а счастье было так близко!


— Максим, я нашёл нечто другое — лучше! Гораздо лучше!

— …Вовчик, дуй сюда, — позвал он кого-то за дверью.

В комнату протиснулся полный, розовощёкий, похожий на румяную булку, мальчишка лет двенадцати.

— Вот! — гордо произнёс Смирнов (Как будто это был лауреат многочисленных Советских и зарубежных конкурсов). — Это, Владимир Кирилов!

— И-и-и, что? — Макс вообще отказывался, что-либо понимать.

— Как, что? Вовка — он же мега талант! Уникум! У него офигительные способности. Всё, что слышит — всё запоминает, а потом поёт! Как магнитофон. Вжик — вжик и готово.

— Что не веришь? — Валерка посмотрел на ухмыляющегося Максима. Мотнул кудлатой головой, как бы бодая кого-то. — Вован, дружище, ну-ка сбацай-ка нам что-нибудь из «Аббы».

— «Мани, мани, мани», — мальчуган громко продекларировал название песни, не забыв надуть щеки от важности.

— Ай уёрк ол найт, ай уёрк ол дей, ту пей зэ билз ай хэв ту пеё… — он громко запел английские слова под только ему понятную мелодию. (Хотя нет, позже Максим всё же смог разобрал нечто похожее между «Спят усталые игрушки» и «В лесу скончалась ёлочка» — что не удивительно от такого пения).


— Ты, понял! — Валерка светился от счастья. — Понял, да! Шикардос! Крутяк! Макс, ну скажи — клАсс!

— И что я должен понять? — путник недоуменно посмотрел на сбрендившего художника широко распахнутыми, ничего не понимающими глазами. — Валера, в чём клАсс то?

— Подожди немного — сейчас поймешь. Володя, лабай второй куплет.

— Э мэн лайк зэт из хард ту файнд бат ай кэнт гет хим оф май майнд… — выразительно заверещал упитанный соловушка под абсолютно другое музыкальное «сопровождение». (Больше похожее на умирающее «Боже царя храни» или пробуждающееся «Ромашки спрятались, поникли лютики», а возможно и завуалированное «По дону гуляет казак молодой».


— Валера? Плакать надо, а ты смеёшься! Ребенок абсолютно не имеет слуха — ни рукой, ни ногой не попадает, ни в одну ноту — а ты веселишься — радуешься и кричишь на весь ДК — класс?

— Максим, класс в том, что у парня уникальный талант. У любой песни, которую он слышал ранее, может с ходу запомнить слова и тут же их пропеть.

— Вот, смотри, к примеру: Владимир, слышал какую-нибудь песню из репертуара группы «Бони М»?

— Слышал.

— Напой-ка, этому Фоме Неверующему.

— Сани, йестэдей май лайф уоз филд уиз рейн… — талантливый ребенок начал исполнять известнейшую композицию «Sunny» группы «Boney-M», под перемешанные мелодии из раннего творчества Муслима Магомаева, молодых Софии Ротару, Льва Лещенко и ещё парочки непризнанных африканских исполнителей (Скончавшихся от голода и холода под дикими пальмами).


— Признаю, у парня хорошая память на услышанные стихи, — Максим решил не спорить с чокнутыми и буйно-помешанными комсомольскими активистами. — Но! Как это поможет нам в написании песен?

— Чудак человек — да очень просто: Вовчик был на нашей программе. Хорошо слышал абсолютно все песни. И поэтому может пропеть их — все! До одной.

— И-и-и, что? — голова потерявшего память отказывалась понимать хитрые намеки.

— И то. Половина дела — слова песен — у нас уже есть. Тебе остается только вспомнить или подобрать музыку к ним. И всё: Раз — два — запевай — подпевай — с пылу с жару — шлягер снимай.

— Как тебе идея? Суперская — же? Ништяк!

— Дурацкая идея Валера. Как всегда — дурацкая! Так издеваться над бедным ребёнком…

— Блин, Макс. Да я бы сам вспомнил — просто сильно волновался во время программы — всё-таки первый раз, такое событие. Я вообще ничего не помню — всё как в тумане. Может быть ты, вспомнишь? Хотя бы пару мелодий? Давай, напрягись — это же так просто.

— Не знаю, хотя, постой… — путешественник во времени, думая о чём-то своём, завис на несколько секунд. — Попробовать можно, а вдруг он и правда, талант?


Потерявший память взял со стола шестиструнную гитару — одна штэ. Подошёл к непризнанному гению эстрады. Начал перебором играть композицию «You re My Soul» из творчества «Modern Talking», при этом растягивая слова, напевать первый куплет из песни «Atlantis» группы «Imperio».

— Как? Вовчик? Узнаёшь? Похоже? — он оттянул самую толстую струну, и она, брякнув о деку, завершила музыкальный коллаж.

— Дядя Максим, а вы научите меня так красиво играть на гитаре? — вместо ответа, почесав нос, произнёс новоявленный гений.

— Постараюсь, если вспомним хотя бы несколько композиций.

— Эту песню, вы спели почти правильно — слово в слово, — воодушевился мальчишка. — Да, и ещё в конце музыку надо играть немного погромче и делать так: Тан-тан-дан. И будет полностью, как тогда — на дискотеке.

3

…Оу бейби, ду ю уона, иф ю уона, тэйк уот ю нид, — старательно выводил полный мальчишка слова песни под мелодию совсем не похожую на «Жили у бабуси два веселых гуся».

— Подожди Вова, не части, — беглец из будущего, театрально закидывая ручку вверх, подражая знаменитым композиторам, что-то быстро строчил на листе. — Давай ещё раз пропой последнюю строчку со слов: «дую в оба».

Не дую в оба… — поправил «Золотой голос ДК» своего «внимательного» учителя. — А… ду-ю у-о-на.

— Ну, да. Я так и сказал — «дую в Нона». Пой дальше, не отвлекайся. Обед скоро.

— …Кстати, румяный калач обсыпанный маком с вишневым киселём, будешь?

— Ага, — аппетитно облизнулся «Мальчиш-Плохиш». По его круглому лицу, как по сковородке масленый блин, расплылась широкая улыбка. — Буду.

— Тогда сейчас добьём до конца последнюю композицию и сходим в буфет — перекусим чего-нибудь вкусненького. Хочешь чего-нибудь вкусненького?

— Хочу.

— Тогда ускоряйся. Пой быстрее. А то скоро перерыв у девчонок из группы «Хозяюшка». А они знаешь, какие голодные после занятий? После них — как после Мамая — одни горки, горки да кости остаются!

А с какой ду ю уона продолжать петь: с первой или со второй.


Ди-джей оторвался от записей. Поднял голову. Недовольно закатил глаза в сторону потолка.

— Их, там, что… ещё и две было?

— Ну, да. В каждом куплете поют.

«Блин!» — писатель мега-шлягеров мысленно чертыхнулся. Полной грудью набрал воздуха. Стал что-то решительно отмечать на бумаге. Рисовать вопросы и зачёркивать их жирными линиями. Кривить губы. «Время — первый час. Сейчас соберётся очередь в буфете. Весь кисель разберут… — А он тут… «бую в волны» считает».


— Вова? А ты ничего не попутал? Мы поём всё ту же песню или уже перешли к другой?

— Может быть, эту… — исполнителю мягко намекнули на завершение репетиции. — Ну её нафик… — уже закончили?

— Не-а, она просто длинная, с частыми повторами. И дяденька пел, там — так тоскливо. Даже девочки плакали.

— Точно?

— Ага.

— Ладно. Пыхти дальше. Со второй… «дую вона».

— …Ду ю уона, иф ю уона, тэйк уот ю ни-и-и-д, — мальчишка ускорил своё надрывное завывание под мелодию отдалённо похожую на припев песни «Пусть всегда будет солнце».


Не смотря на строгую запрещающую табличку «Не отвлекать — идёт творческий поиск!» в комнату звукозаписи протиснулся красный и фыркающий, как самовар, Валерий Смирнов.

— Максим, чепуха на постном масле получается! — Валерка с ходу начал недовольно высказывать своё мнение о проходящей работе.

— Что произошло? — произнесли, спокойно заканчивая дописывать расшифрованные слова песни. На клетчатую бумагу легла ровная, каллиграфическая строчка: Oh baby, do you wanna, if you wanna, take what you need.


— Я попробовал самостоятельно перевести с английского на русский восстановленную песню аборигенов с планеты «Чанга-Чунга».

— И что? — путешественник во времени с интересом посмотрел на комсомольского друга.

— Получается полная абракадабра! Я не поверил результату и пошёл проверить себя в библиотеку, обложился словарями — получилось ещё хуже. В конце концов, я подошёл к Анне Аркадьевне, она у нас в Доме культуры ведет курсы разговорного английского. Она семь лет жила за границей! А потом ещё пять лет работала с иностранцами в посольстве. Стали переводить вместе с ней — получилось вообще ужасно.

— Послушай, к примеру, четвертый куплет…

   Слышишь?! Малышка!

   Снимай крышу со своего дома,

   Немедленно ложись в постель, раздевайся до нога и ЖДИ!!!

   Сейчас с неба начнут падать настоящие мужики!

   Алелуя!

   Будет дождь из брутальных самцов — мужиков!

   Хэй-Хэй…

— Как можно такое исполнять? Да ещё по-русски? К тому же эта белиберда совершенно не рифмуется?

— Вовчик, — Валерка посмотрел на съёжившегося мальчишку, тщетно силясь сердито свести брови. — Ты спел правильно? Всё верно? Ничего не упустил?


— Не наезжай на ребёнка! — ди-джей решил заступаться за непризнанного гения. — Может быть, в песне были использованы многозначные слова. Скорее всего, надо понимать смысл слов в контексте всего предложения, а то и всего четверостишья. А может это вообще не песня или песня — но ни о чём. Кто этих проклятых капиталистов разберёт, про что они поют, когда напьются, в своих диких забугорных пабах и клубах.

— …И вообще, нам надо придумать, что то свое — Советское, родное, а не тупо переводить слова с одного языка на другой.

— А, что придумать? — сразу заинтересовался Смирнов.

— Не знаю. Ты же у нас гений по придумыванию и изобретательности — тебе и решать. Вот иди, шевели мозгами и не мешай нам работать.

— Так, — Максим строго постучал по столу ручкой. — Владимир не отвлекаемся. Поём следующую строчку, а то обед скоро закончиться.

   Ай хиэ ё

   Хат-бит,

   Хат-бит,

   Хат-бит…

   Бегинг-фо-мо…

Паренёк мотороллером затарахтел под мелодию, больше походящую на ранний рэп в исполнении Винни Пуха из знаменитого советского мультика.


В творческую студию «звукозаписи» заглянула новая гостья — секретарь директора Дома Культуры.

— Ребята, Егор Кузьмич попросил передать вам красивые стихи. Он только, что выписал их из какого-то журнала. Сказал, может быть это поможет в написании новой песни.

— Точно! — Валерка хлопнул себя ладонью по голове, и его лицо засветилось от радости как лампочка. — Упасть и не встать!!!

— У нас есть стихи! — его глаза метали молнии, а руки выписывали какие-то необъяснимые движения. — А значит, мы можем создать к ним музыку. Парни!!! Всё гениальное — просто: Беремстихи — пишем к ним музыку — исполняем песню. И всё — работа сделана.

— Старик, на, возьми, — он с деловым видом сунул лист со стихами в руки малолетнего ребёнка. — Попробуй пропеть, что там написал директор. Только… это… проникнись чувствами и соберись! И… думай о чём-нибудь хорошем.

— Че петь, чё ли? — морща курносый, чуть вздернутый нос, певец вопросительно посмотрел на Максима.

— Попробуй. А вдруг получится?


— Гроза прошла. Дождя застыли капли под радужной дугой, — запел парнишка текст под бормотание больше похожее на… (К сожалению Максим, не смог определить, на что походила эта возвышенная импровизация).

Валерка заметался глазами по комнате, схватил со стола гитару и начал подбирать что-то величаво-эпохальное, а может быть эпохально-величавое, понятное только ему.


— В его глазах, как некое виденье, случайно появилась ты, — громко, с выражением тараторил розовощёкий крепыш.

Трынь-дрень… дрень-трынь… трунь-дрень-дрень, — с непоколебимым упрямством пытался играть художник-оформитель только одному ему понятную «атомную» серенаду.


— Так! Всё! — Макс, как старший по выделенному ему помещению, решил завершить несанкционированный концерт озабоченных мартовских котов.

— Прекращаем самодеятельность! Идём на обед. А потом будем думать, куда плыть дальше.

4

Из небольшой квадратной вахты довольный женский голос напевал песню «Помоги мне» из кинофильма «Бриллиантовая рука».

   Любить я раньше не умела так

   Огненно, пламенно —

   В моей душе неосторожно вы

   Разбудили вулкан…

— Марья Ивановна, вы сегодня выглядите прекрасно, — молоденькая уборщица Раиса Селивёрстова, как положено с утра, подошла к тумбе вахтера за инвентарём. — Такая, прям, вся веселая, радостная — поёте! Что-то произошло хорошее?

— Произошло! — женщина повела плечами. Лицо её, до этого вежливо-равнодушное, стало мягким и добрым, в глазах засветилось дружеское участие. — Раисанька, праздник у нас. Как подумаю о нём, просто кровь бурлит от радости. До чего же хорошо на душе!

— Надо же! Здорово! А какой праздник?

— Наконец-то эти охламоны, тунеядцы и воздыхатели противных «Березок», перестанут нам досаждать. Всех до одного повыдерем, словно репей с грядок. И вновь станет тихо и спокойно в нашем доме как в старые добрые времена.

— Неужели? — технический работник удивленно расширила остро блеснувшие глаза.

— Да, Раечка. Правду говорят — есть-таки бог на свете! Главное верить и надеяться. Вот я поверила к концу жизни — и он услышал меня!


— Ой, Марья Ивановна, прям, заинтриговали. Такая прямо загадочная тайна — перетайна. Всё-таки, что произошло?

— Догадайся? — женщина игриво приподняла правую бровь.

— «Березки» будут репетировать, когда вас не будет на дежурстве.

— …И скорее всего где-нибудь в сыром подвале без света, отопления и еды, — девушка попыталась пошутить.


— Нет, не угадала! Лучше.

— Они будут репетировать вообще в другом месте, как вы и хотели — где-нибудь далеко за городом — в каком-нибудь далёком — предалёком, заброшенном селе или даже просто в колхозном поле, засаженном картошкой.

— Хороший вариант ответа. Но опять — нет!

— Всех хипарей-волосатиков вместе с их дурацкими гитарами и магнитофонами забрали в психушку и отпустят через год — полтора, если вообще отпустят — потому, что вы обо всём договорились с ихним начальством!

— Хотелось бы конечно, чтобы это случилось, — «охранница инвентаря» усмехнулась улыбкой голодной акулы. — Но ты опять не угадала.

— Марья Ивановна, сдаюсь. Больше нет вариантов.

— Хорошо, отвечу: В кои то веки комитет комсомола вместе с руководством затеяли нужное дело. Теперь все эти непутёвые бездельники, лоботрясы и хулиганы либо разбегутся по домам, либо, во что я абсолютно не верю, начнут работать.

— Работать? — не поверила девушка.

— Что я тебе рассказываю? Выйди на крыльцо, прочитай объявление и всё поймешь.


Рая вышла на улицу, и внимательно осмотрела огромный плакат, прикрепленный к витражному стеклу. На нём были нарисованы танцующие девушки с гитарами и большими буквами написано…

Дорогие друзья!

Руководство Дома Культуры приглашает всех желающих вступить в клуб поклонников творческой группы «Березки».

Для зачисления необходимо:

Записаться и выполнить общественно-хозяйственные работы в ДК в размере 10 человеко-часов.

Граждане, прошедшие трудовой отбор, имеют право на:

1. Свободное посещение репетиций-генеральных прогонов перед концертами.

2. Участие в розыгрышах бесплатных билетов, абонементов, авторских магнитоальбомов, кассет, плакатов, сувениров с автографами участников.

3. Ежемесячные творческие встречи-посиделки с артистами.

4. Фото с участниками группы в концертных костюмах после завершения концертов.

Спешите!!! Количество мест ограничено!

— Раиса, прочитала? — ответственная вахтер, недожавшись результата, выглянула на улицу. — Что скажешь?

— Ничего себе! — девушка внезапно произнесла фразу, явно не ту, что ожидали от неё.

Лицо уборщицы стало радостно-растерянным. Глаза, отравленные музыкальным «Нарзаном», заволокла поволока тумана, а затем они вообще остекленели.

— А можно работникам ДК принять участие? — губы музыкальной активистки немного оттаяли. — Я, например, могу остаться после работы. Или прийти в выходные. А ещё могу договориться на вечер, в подмену…

5

Новая, только что оснащенная студия звукозаписи Дома Культуры напоминала склад радиотехники. Вдоль стен были расставлены открытые шкафы, на полках которых, как на витрине магазина были выставлены различные теле, радио и аудио приборы. В центре комнаты впритык друг к другу стояло два больших массивных дубовых стола. За одним из них, в паутине проводов, сходящихся к нанизанной пирамидой аппаратуре, расположился Максим. С другой стороны, за одиноким микрофоном чуть сгорбившись, сидел Валерий Смирнов.


— Валера, — с хитрецой посмотрели на подопытного кролика. Плутоватые глаза путешественника во времени близко прижались к переносице, как будто один глаз хотел заглянуть в другой. — Эту строчку надо спеть тоньше и протяжнее.

— Тоньше? — недовольно заурчали в ответ. — Куда же ещё тоньше? Я уже писклявю как могу. У меня горло дерёт и слюна закончилась, а ты предлагаешь ещё тоньше.

— А ты постарайся. Больше выдоха в конце строки: С грустью, с тоской — как бы выпрашивая свидание… — будет наша но-о-очь. Понял?

— Будет наша но-о-очь, — постарались пропеть, как было показано.

— Неплохо, — похвалили артиста, щелкая тумблерами и перематывая плёнку. — А теперь ещё раз. Добавь в голос бархата и пропой нежнее в конце слова ночь… — н-о-о-очь. Договорились?

— Настанет время, будет наша но-о-о-о-о-чь, — Смирнов протянул в микрофон, выкатив глаза, изо всех сил, как можно ниже и дольше, на всю глубину легких. Таким голосом, словно железные пальцы сдавили ему горло, оставив небольшую щелку для выхода звука. Перед глазами бешено забегали малиновые тараканы.


— Очень хорошо, почти замечательно. Но, всё-таки… — попробуй ещё раз и на полтона ниже, как бы смущаясь в своем поступке и произнося слова под музыку чуть-чуть помягче — на-ша-а но-о-о-очь. Расслабься, впусти в себя чувства. И песня проснётся — зазвучит — заиграет красками.

— Ещё ниже? Мягче? Расслабиться? Меня, итак дразнят в ДК — писклявой дыдлой. Смеются над моим голосом.

Смирнов начал пародировать реплики своих злых недоброжелателей…

— Слышали, у нашего художника Валеры прорезался чудный женский голосок.

— Ах, у мальчика такой необычный и звонкий меццо — сопрано!

— Теперь он сможет играть на арфе, носить розовые чулочки и петь в хоре с нашей Лялечкой. Ой, он такой душка!


— Послушай, Макс, а нельзя спеть песню по нормальному, по человечески? Бодрым, твердым голосом, без всякой сопливости и плаксивости на зубах.

— Нельзя. Ты мелодию слышишь?

— Слышу.

— Вот и пой под неё.

— Блин, так давай её поменяем — делов-то: Одну ноту выдерем — поставим другую. Потом ещё одну — глядишь, и песня станет человеческой. А мне не придется надрываться.

— Не станет Валера — не станет. Петь надо так — как надо. Давай, без разговоров, ещё раз, с начала строки. И-и-и, начали…

— Подожди, Макс. А почему вообще пою, я? Вроде договаривались, я играю на гитаре, или на крайний случай подпеваю бэк-вокалом. А в итоге — пою только я?

— Потому, что у тебя самый подходящий голос, — обрубили недовольство оппонента. — Ещё вопросы есть — нет. Пой. Время идёт — часы тикают.

— Слушай, старик! — очередная гениальная идея взбудоражила кучерявую голову. — А может, перенесём запись фонограммы на завтра? Сегодня у меня нет вдохновения. День какой-то тяжёлый, валиться из рук всё. А вот, завтра, с утрица, как рванём на пятой скорости! Я прямо чувствую — завтра наш день!


— Валера, понимаю, всем трудно, всем тяжело, — звукооператор, не желая уступать ни пяди своего творчества, продолжил колдовать над аппаратурой: Нажимал какие-то кнопки, двигал рычажки, переключал тумблеры, перематывая туда-сюда плёнку.

— …Посмотри на девчонок. У них мозоли на ногах с ладонь — от репетиций. Юлия Борисовна пьёт успокоительное — вёдрами. Директор (Хоть и в отпуске) заходит раз в полчаса, интересуется как дела, не сочинили ли мы музыку на его «гениальные» стихи. Вовчик жужжит как шмель, не даёт сосредоточиться. А ты просто не можешь пойти всем на встречу и спеть строчку с самого начала.

— С самого начала?! — строптивая звезда вскочила с места.

— Нет, Максим — довольно! Я не буду петь. Ты издеваешься? Я исполнял эту строчку, в последний раз, с самого начала — уже раз двадцать. И раз тридцать, с середины! А слово — ночь, пропел вообще без счёта! Сколько можно? Всё! Достало. Ухожу. Пусть другие пытаются петь писклявыми голосами — хоть пятьдесят — хоть сто раз.

— Валера, не кипятись, выпей водички, успокойся, — попытались достучаться до сознания вокалиста. — Осталось всего ничего — каких-то два куплета.


— Всего? Два? Осталось?! Нет, хватит, — неуступчивый работник подвёл итог своей творческой деятельности. Он снял наушники с головы.

— …Я пошёл. У меня дел по горло: Надо афишу дорисовать. Задник необходимо повесить на сцену. Зайти вечером за хлебом. Купить корм для собаки. И много чего другого… — А я сижу, скулю — дурью занимаюсь!


Непризнанный гений попытался выйти наружу. Схватился за ручку, недовольно рванул на себя дверь и увидел группу девчат гроздью облепивших выход из студии…

— Валера.

— ..Валера!

— …Валерочка!

Эхом раздались голоса в коридоре. Девчушки стали напирать в сторону появившегося артиста.

— Мы шли с занятий по шитью. Прислушались: А тут, ты — за дверью, поёшь.

— .. Музыка такая красивая. Всем нравится. Это ты сочинил? Какой молодец!

— …Спой ещё раз.

— …Пожалуйста!

— …Девочки, попросим, все вместе. Пусть споёт.


— Э-э-э, — Валерка захлопнул дверь перед самым носом почтенных воздыхателей его таланта. Задумался, гордо откинул голову. Обернулся в сторону мучителя.

— Хорошо, убедил: Всем тяжело. Все страдают. Попробую, в последний раз.

6

— Ребята, у меня для вас плохие новости, — в студию звукозаписи вошёл руководитель ДК Щебетов Егор Кузьмич. — Не знаю, как бы вам об этом сказать… Помягче… Чтобы не расстроить…

Директор подошёл к одному из телевизоров расположенных в нише шкафа и зачем-то начал вертеть на нём ручки. Крутил все подряд, словно настраивая изображение. Затем повернулся лицом к застывшим слушателям.

— Я только, что вернулся с заседания художественного Совета завода взявшего над нами шефство. В общем, они приняли решение провести концерт силами других творческих коллективов.

— Почему? Что случилось? — одновременно произнесли Валерка с Максимом.

— Убеждены, что не стоит приглашать малоизвестную группу на такое серьёзное и ответственное мероприятие. А творческие номера нашей самодеятельности им вообще не интересны.

— Как же так, Егор Кузьмич? — попытался оправдаться Смирнов. — Мы же второй день готовимся к выступлению. Записали новую песню. Завтра начнём репетировать танец. Прошлые номера у нас получились интересные… Людям понравилось. Всё было хорошо.

— Друзья мои, что я мог поделать? — Щебетов виновато улыбнулся. — Их много. Они руководство завода. Сами принимают решение — тут же отменяют. Их там черт не разберёт, что они хотят и желают. Вызвали меня, поставили перед фактом и всё — свободен.

— …А с другой стороны, может быть оно и к лучшему: Вы ещё сырые. Поработаете лето, отрепетируете номера, а уже потом будете спокойно выступать.

….

После ухода директора в непорочную душу комсомольца Смирнова подобно вирусу пробралась истерика. Спустя две минуты зараза выросла до гигантских размеров, махрово расцвела и дала огромные плоды…

— А-а-а! Я знал! Я знал, так всё и будет. Я предполагал, что этим всё и закончиться. А мама говорила мне, предупреждала: «Валера, сынок, будь умницей, иди в экономисты, бухгалтера или счетоводы». Тихая, не пыльная работа. Сидел бы сейчас спокойно где-нибудь в конторке, перекладывал бумажки, сводил бы дебет с кредитом. Грыз бы карандаш. Так нет! Не послушался. Пошёл в эти дурацкие моляры-художники! Романтики захотелось! Натурщиц красивых рисовать. Какой чёрт занёс меня вообще в этот серый, скучный, мрачный ДК?! Чего я тут не видел? Кого позабыл? Ещё петь зачем-то заставили?


— Валера успокойся, — Максим попытался образумить взбунтовавшегося друга.


— Успокоиться? — Смирнов вскочил с места и начал метаться по комнате. — Я, спокоен! Я полностью спокоен. Кстати, я знал, что у нас ничего не получиться. Был уверен на пятьсот процентов! Даже, нет — на тысячу! А ещё ты тут, со своей дурацкой песней. Говорил тебе — плохая песня — никчёмная — не стоит её петь. Так нет, не слушает меня. Конечно, мы же гордые! Сами по себе. А я всё горло изодрал, доказывая, что прав и не верблюд. Почему на меня не обращают внимания? Почему? Неужели трудно прислушаться к моему мнению? Один раз? Хотя бы один?

— Валера, это всего лишь отказ. Всего один. У нас этих концертов ещё будет целая куча. А может и больше.

— Куча? Ты, не понимаешь! Не нужна мне куча. Я всем уже похвалился. Пригласил на концерт: И маму, и тётю Люсю, и бабу Лену. Да всех! А теперь, выходит, что? Ничего не будет? Всё отменили? А я — врун и пустобрёх? И девчонки будут надо мной смеяться, тыкать пальцами, обзывать за глаза.


— Валера, отчего сразу такие выводы? Почему обязательно будут смеяться?


— Потому, что жизнь у меня такая — не везет мне: Ни разу, нигде, никогда, — человек «с разбитой в дребезги судьбой» презрительно махнул рукой и выскочил в коридор. Обогнув невысокого, полного, похожего на колобок человека, понесся сломя голову, куда глаза глядят.

7

В дверь творческой мастерской громко стукнули: раз, два, три.

— Войдите, открыто.

В комнату вошел, отдуваясь и протирая лысую голову носовым платком, полный человек. Неизвестный, задрал нос, осмотрел присутствующих, после чего величественно произнес…

— Господа, подскажите, кто из вас будет товарищ… Максим Иванов?


— Он, — Вовчик поднял голову, оторвался от радиоприемника, в котором что-то крутил, вертел, нажимал и ткнул рукой в Макса.

(Сорванец, за последние двое суток, с момента своего появления и по текущее время, превратился в почетного «внебрачного» сына студии звукозаписи. «Скромный певец-хулиган», что хотел то и творил на выделенной ему территории. И всё ему сходило с рук.).


— Да, это я, — Максим подтвердил слова пионера.


Колобок ринулся навстречу радисту, протягивая обе ладони для рукопожатия…

— Сударь, рад встречи! Я представлял вас, именно таким: По-гусарски бравым, творчески-раскованным, амбициозным и в то же время скромным молодым человеком.


— Он такой! — малолетний гений вновь влез в разговор. Раскрыв рот, он как шаман крутил отвёрткой над радиоусилителем: Спрятавшись за паутину, на него с испугом смотрели серебристые радиолампы, алюминиевые патроны конденсаторов, хвостатые провода сопротивлений и пухлые катушки трансформаторов.


— Я! главный режиссёр народного театра-студии «Новое время» Крутиков Ростислав Альбертович, — произнесли возвышено с помпезностью Марка Туллия Цицерона. — Надеюсь, слышали. Обо мне много говорят!

— Э-э-э, — протянул Макс, не зная, что ответить. — Раз говорят, тогда, наверное, правда…

— Милостивый государь, — Крутиков сразу перебил хозяина музыкальной каморки. — Надеюсь, вы хорошо воспитаны и не поддерживаете мнение тех горлопанов и писак, что опубликовали гнусную ложь в последнем номере «Театральной жизни»? Замечу сразу, со всей ответственностью и прямотой — это всё чушь, зависть и наговор завистников.

— Статья? — ди-джей начал перечислять вопросы, по-прежнему ничего не понимая. — В последнем номере? В «Театральной жизни»?

— Не думайте спорить! Никому не нужна эта заказная Хлестаковщина! Максим, вы же творческий человек? Надеюсь, были на последнем спектакле? Видели и вместе с героями пережили моё творенье? Во всём разобрались?

— Ваше творенье?

— К нам, приходит мало зрителей. Зато они понимают, что суть жизни, это вечная тревога и вечный вопрос: Быть или не быть — упасть или подняться — смириться или бунтовать! И поэтому я не кому не позволю говорить, а уж тем более писать гадкое о моем творчестве! Оскорблять меня в Театре или не дай бог Театр во мне!

— Это, о чём… — очередная безуспешная попытка Макса вставить хотя бы несколько слов в возвышенный диалог «Отца народного искусства».


— Мой милый друг, сейчас, я всё объясню, — с жестикуляцией, какую можно увидеть только в старых немых фильмах наконец-то начали рассказ…

— Поначалу я хотел сделать главную героиню хорошей производственницей, ударницей коммунистического труда, но несчастной в личной жизни. Поверьте, в современном театре так принято — героини то и дело терпят семейные неприятности — им изменяют, они изменяют, от них уходят никчёмные мужья, бросают пылкие любовники, а покинутые женщины гордо идут своей дорогой. Такова суть — такова жизнь — такова сущность бытия! Правда, некоторые, наиболее слабые, гибнут или уходят из жизни самыми различными способами. А современная публика, понимая это, жаждет ярких, крепких переживания, эмоций, впечатлений… Понимаете, о чём я?


— Не совсем, — произнес Максим.

— Чёт я тоже не понял, нифига, — Вовчик в своей манере продублировал отказ соседа. Он попытался на зуб попробовать крепость выдвижной антенны.

— Послушайте, уважаемый… э-э-э, — ди-джей попробовал задать вопрос, пока вошедший деятель искусств в очередной раз протирал лысую голову.

— Ростислав Альбертович, — подсказал ему умник с «задней парты». Перекусить антенну не удалось. Зато удалось погнуть.

— Ростислав Альбертович, я недавно в ДК. Ещё не знаком со всеми. Работы много: Трудимся до позднего вечера. А потом концерты, выступления, сочиняем и записываем песни.


— Товарищ Иванов! Я имел удовольствие посетить ваше выступление, — процедура сушки головы театрального деятеля была успешна завершена. Он с новыми силами продолжил изливать душу.

— Друзья мои! Это было нечто — полный зал. Это было превосходно — ни одного свободного места. Я бы даже сказал, это было… бесподобно — люди стояли в проходах, жались в дверях, выглядывали из-за кулис! И тут, меня осенило! Я понял! Для успеха нашего выступления нужна яркая, финальная песня! Да, именно — яркая, неповторимая, запоминающаяся песня. И конечно новые зрители, которые придут на мой обновлённый спектакль.


— То есть, вы хотите, чтобы мы записали для вас финальную песню и пригласили наших зрителей на выступление?

— Конечно, дорогой мой и талантливый сочинитель! Ради этого я и пришёл. Хожу два дня мимо двери вашей студии и прислуживаюсь к музыке. Прослушав несколько раз, понял, вот она — та самая песня, которая нужна мне для успеха. Вы понимаете меня?

— Да, вроде, начинаю понимать, — неуверенно-задумчиво произнесли, почесывая затылок.

— Гражданин Иванов, соглашайтесь! Ваша песня нужна театру — спектаклю — выступлению актёров! Я — серьёзный режиссёр — обо мне пишут в газетах — меня «любят» и ненавидят критики! Только вы — только я — только наш спектакль и ваша музыка! Как итог — грандиозный успех — яркие афиши — любовь и обожание зрителей!

— Ну-у, не знаю?! — путешественник во времени продолжал «тянуть кота за хвост», обдумывая сложившуюся ситуацию.

— Милостивый сударь, вы, что не хотите стать известным, популярным, узнаваемым? — торопливо перечисляли, разбрызгивая мясистыми губами слюну. — Неужели вас не привлекают цветы, овации, любовь поклонников, гастроли по стране, а возможно и за границу?!


— Хотя-я, пожалуй, соглашусь, — Макс наконец-то выдавил из себя согласие, после долгого раздумья. — Только у меня предложение — на этих… ваших, ярких афишах должно стоять имя Смирнова Валерия.

— Кто это?

— Солист.

— Какой солист? — произнесли тоном, исключающим возражения. Губы актера скривились в саркастической усмешке. — Зачем нам солист? Речь шла только о вас! Только вы, мой театр и успех у многочисленной публики!

— Солист, который споёт замечательную песню для многочисленных зрителей.

— Ах, этот солист? Хорошо, пускай будет Смирнов. Тогда у меня встречное условие — песню, которую вы репетировали необходимо перевести на английский.

— Почему на английский? — недовольство забурлило в голосе Макса. — А не на немецкий, французский или китайский?

— Потому, что действие пьесы происходит в средневековой Англии. Все актёры поют на языке предков Уильяма Шекспира, а значит, ваш солист должен петь по-английски.

— ??? — Макс чертыхнулся про себя. «Столько сил истратили на перевод!».


— Поверьте, поймите, коллега, это жизненно необходимо! — продолжал упорствовать режиссёр.

— Хорошо, я поговорю с Валерой. Постараемся к вечеру перепеть песню на английском языке.

— Вот и ладненько, вот и чудненько: Давайте. Работайте по-быстрому. Готовьте свой шедевр. Завтра после обеда жду вас на репетицию. А через четыре дня в семь вечера, спектакль.

— Как, спектакль?

— Вот, так!

8

Три дня спустя главный режиссёр народного театра Крутиков шёл по коридору ДК на репетицию в отличном настроении и весело бурчал, что-то из собственного «гениального» сочинения…

   А билетов на концерт…

   Нет. Нет. Нет!

   И не будет. И не будет. И не буде-е-т.

   Никогда-а. Ла-ла Ла-ла Ла-ла Ла…

— Ростислав Альбертович, — встревоженный ассистент, выкатив глаза, встретил его на входе в репетиционный зал. — Небывалый случай: Только, что звонили из редакции «Театральной жизни». Они обеспокоены. Не могут достать билеты на наш спектакль. Просят содействия.

— Глупцы и прихлебатели… — Крутиков остановился. Вскинул голову и возвышенно произнёс бессмертную фразу Уильяма Шекспира. — Если у вас есть слезы, приготовьтесь пролить их! Хотите посещать мои спектакли — желаете наслаждаться моим творчеством — позаботьтесь о билетах заранее — если вам конечно повезёт!

— …И вообще! Голубчик, зарубите себе на носу. Я!!! До последней капли крови сжигаю себя, служа Мельпомене, а не работаю распространителем билетов. Поймите же, наконец: Талант, рождённый в облаках — не может ползать по земле! Ясно?!

…..

В то же время в «Творческой мастерской» Максим завершал крепление компьютерного монитора в деревянную коробку из-под телевизора, вместо кинескопа вынутого оттуда ранее.

Рядом с ним пухлый розовощёкий мальчишка грыз большое яблоко и сквозь чавканье убедительно перечислял…

— А ещё, на букву «П», я люблю больше всего на Свете: Персики, помидоры, пирожные, пряники, печенье, пироги, пахлаву, пастилу, мороженое «Пломбир».

— Вовчик, постой, не части, — задняя крышка телевизора была прикручена последними винтиками. — Ты уже упоминал мороженое, когда перечислял еду на букву «М». Так, что второй раз не считается.

— Почему, не считается — всё считается. «Пломбир» — моё любимое мороженое. Знаешь, сколько я его могу съесть зараз, если бабушка не остановит? Знаешь? Порций, сто! А может и больше.

— Мороженое уже было, — «самоделкин» поставил коробку на стол, развернул её к себе задней стороной и начал втыкать в разъемы провода. — Давай перечисляй всё по-честному — один раз.

— Ладно, тогда, я люблю ещё: Пампушки, пельмени, пудинг, паштет, повидло, пышки, плюшки, плов, печисто, пиццу, пюре, пасху, простоквашу, потапцы…

— А это ещё, что такое? — переспросили, протягивая руку вниз и нажимая что-то под столом. Экран «телевизора» быстро моргнул, засветился синим цветом. Побежали строчки. Заморгали картинки. Пошла загрузка операционной системы.

— Максим? — мальчишка увидел свечение экрана и возникшее изображение. — А ты научишь меня так классно разбирать телевизоры?

— Разбирать, «классно», научу.

— А собирать?

— А собирать — научат в институте, лет через десять — если захочешь. Так, что такое потапцы?

— Это, те же гренки. Только называются по-другому.

— Владимир, ты опять мухлюешь. Гренки уже были на букву «Г».

— Я не говорил гренки.

— Говорил.

— Нет, не говорил.

— Говорил-говорил. Ты что думаешь, у тебя одного память хорошая? Я всё слышу и помню!


В очередной раз, не смотря на табличку «Не отвлекать — идёт творческий поиск!» в комнату без стука зашёл Валерий Смирнов. Обиженно прошаркав ногами, он смачно плюхнулся на стул.

— Валера, что случилось? — Макс не ожидал увидеть расстроенного друга. — Что за печаль — тоска в глазах? Почему грустный?

— А отчего веселиться?

— Хотя бы оттого, что ещё вчера твоё имя впервые появилась на театральных афишах, а уже завтра твой волшебный голос дебютирует в театральной постановке. Мы вот с Владимиром, считаем, что песню в твоём исполнении ждёт небывалый успех. Собираемся даже пойти на спектакль. Посидеть, поаплодировать твоему негранёному таланту.

— Какой голос? Какой успех? О чём вы говорите? Я только, что с комсомольского собрания. Всё плохо — вообще всё — хуже некуда: Первый секретарь в отпуске. Вместо него собрание вела Соломахина. Настроила всех против меня. Не может простить, что не пригласил на дискотеку. Заладила: У тебя нет комсомольской сознательности — ты думаешь только о себе — тебе наплевать на товарищей. Смирнов — ты эгоист и себялюб! Короче, в качестве перевоспитания, выдали нам поручение — принять участие в городском конкурсе посвященной годовщине борьбы наших летчиков с диктатором Франко. Через неделю надо подготовить и исполнить на испанском языке две песни. На испанском!!!

— Не понял? — Макс заворчал недовольно. — А почему не на французском, немецком или китайском?

— Потому, что гражданская война, в тот год, слава богу, была в Испании. Понимаешь, в Испании, а не в Китае. Хоть в этом повезло!


Путешественник во времени поморщился. В голове сложились строки…

   «Да, не было печали — вступили в комсомол…

   Петь надо на испанском — хорошенький прикол.».

— Слушай, Вовчик? — в кудрявой голове Смирнова сквозь трясину безумных идей пробилась внезапная догадка. — А ты случайно не слышал испанских песен? Ну, там, какую-нибудь «Качучу» или «Пасодобль», али ещё чего…

— Не-а, — произнес мальчуган. — Из таких непонятных названий, я слышал только «Марсельезу». Но она на французском.

— И звучала примерно так, — парнишка тут же затарахтел гимн Франции под музыкальное сопровождение смутно похожее на вторую производную от песни «Во саду ли в огороде».

   Алон зан фан дё ля патрийё

   Лё жур дё глуар-этариве-е

   Контр ну дё ля тиранийё

   Летандар сан глян тэлёве-е…

— Слушайте, мужики! — Валерка попытался сформировать оригинальное предложение. — А может быть… мы эту Марсельезу переведём и споём на испанском?

— Как это? — Вовчик престал жевать яблоко, широко открыв рот от удивления.

— Точняк — идея-то шикарная: У бабы Лены дочка пять лет учила испанский язык в институте. Она про неё постоянно хвастает: Вот, Аришка, умница — разумница, отличница, красавица — раскрасавица не то, что ты! Она может поехать в Испанию, и жить там сколько хочешь, без переводчика!

— …А? Парни? Как предложение? Попросим — переведёт. А мы — споём. Думаю, за неделю управимся.

— Хотя нет, — Валерка возразил сам себе. — По условиям конкурса тематика песен должна быть «О любви». А «Марсельеза» на любовь не тянет… никак.

9

Невысокий полный человек захлопал в ладоши. Решительно подошёл к самому барьеру сцены. На «художнике» театральных подмостков был костюм тёмно-шоколадного цвета. Левая рука в брючном кармане перебирала звякающие монетки. Один конец пестрого шарфа переброшен на спину, другой кистями на грудь.

— Товарищи, соберёмся. Прогоним финальную часть ещё раз.

— …Напомню: Влюбленная девушка бросается в объятия зачарованного принца. Он нежно берёт её на руки и в ритме танца, под музыку, кружит по сцене. Спасенная в знак благодарности страстно обнимает и целует возлюбленного. Все рады. Все выселятся, танцуют и поют. Всё просто, понятно. И-и-и, начали…

У длинного, похожего на черенок лопаты, принца лицо было красное, потное. Это была уже двенадцатая попытка. Героиня попалась ему дородная, крутоплечая, с живым весом около восьмидесяти килограмм. Руки счастливого «влюблённого» дрожали от возбуждения. Липкий пот предательски струился по спине.


— Так! Стоп, — «Станиславский» решительно остановил мизансцену. — Жаворонки мои! Что это за иллюзорная миниатюра? Где эмоции? Чувства? Где особая атмосфера ожидания и тревог? Где игра? НЕ ВЕРЮ!


— Э-э-э, как вас там, Кроликов? — театрал сильно, как по доске, застучал пальцем по лбу. Он вовремя вспомнил фамилию главного актёра и подозрительно пригляделся к нему. — Голубчик, что же вы фальшивите? Что же вы хватаете её за талию, простите, как корову?

— ??? — «худышка-принцесса» недовольно полыхнула глазами и запрокинула голову.

— Она же по сценарию нежная, пятнадцатилетняя девственница, которая порхает подобно мотыльку, перелетая от любви с одного цветка на другой. И вот, вы, в конце действия, подхватываете её на руки. Нежно! С волнением прижимаетесь к юному, непорочному тельцу. Горячо целуете, томимый желанием скорой ночи и безумно-страстной любви! Все вокруг радуются. Танцуют. Поют. Понятно?

— Я постараюсь.

— Да уж постарайтесь! — почти рыдая, взмолился режиссёр. — Так, друзья мои, с того же места, ещё раз…


— Стоп!!! — новый хлопок в ладоши.

— Тимофеева? — театрал застонал, будто ему переламывали дробилкой кости. — Где вас учили так вульгарно целоваться? Кто этот пошлый и бездарный интриган из подворотни? Поверьте мне на слово, ни у кого: Ни у Станиславского, ни у Мейерхольда, ни даже у Немировича-Данченко главная героиня никогда не позволяла себе такого кощунства и бездарности в отношении своих чувств.


«Влюблённый юноша» едва не уронил неподъёмную ношу на пол. Он тяжело засопел. Наклонился вперед. Подогнул ноги в коленях. Вцепился руками в «ненаглядную», начал приводить в порядок дыхание.


— Поймите, Тимофеева! Вы, целуете наследного принца. Принца!!! Человека королевских кровей! Будущего руководителя государства — а не пьяного сантехника дядю Колю с шестого участка, который случайно зашел к вам за водкой. Где ваша потаённая страсть, я вас спрашиваю? Где безвозмездный порыв души? В конце концов, где хотя бы простая благодарность бедному юноше за спасение?

— …Голубушка, соберитесь, — главный режиссёр артистически положил руку на сердце. — Вживитесь в роль. Растворитесь в ней. Поймите! Придёт зритель, и ему нужно показать чувства, игру, страдания, переживания… СПЭК-ТАК-ЛЬ, а не затрапезную халтуру из дешевого варьете. Вам, ясно?!

— Хорошо, я попробую, — недовольно процедили сквозь зубы.

— И-и-и, начали…


— Снова, стоп! Что за люди бродят по залу во время репетиции? Что у нас здесь за дикое пастбище бешеных гиппопотамов? Почему нам мешают работать?

— Ростислав Альбертович, — встревоженный администратор вышел на свет рампы и подошел к «мэтру» народного театра. — В продолжении вопроса по поводу лишних билетов?!

— Милостивый государь, я вам в последний раз сообщаю: Я! не занимаюсь билетами. Неужели не понятно, с первого раза?

— Здесь, несколько, другое, — продолжал настаивать работник. — Ростислав Альбертович, администрация ДК интересуется, не будите ли вы возражать против того, что после репетиции в зале установят ещё два ряда дополнительных мест?

— Нет, не буду!

10

В «Творческой мастерской» полным ходом продолжалась настройка и юстировка «доставшейся по наследству» звукозаписывающей аппаратуры.

Работали с голосом, звуками.


— «Комсомольская правда!», — крепкий розовощёкий мальчишка начал громко, с выражением читать в микрофон заголовок печатного издания.


Спустя несколько секунд произношение «талантливого чтица-самородка», пройдя сквозь программную обработку завибрировало в колонках, замедлилось, будто его растянули во времени, стало хрипеть и дрожать…

— О-о-о-снована-на-на-на… в мае-е-е-е одна тысяча девятьсот двадцать пя-пя-пя-у-у-у-э-у-о-то-о-о-го гррро-о-у-о ддда-дда-да-да-да-да.

— Газета выпущена четвертого июня семьдесят седьмова-я, — неизвестно откуда вместо озорника-мальчишки появилась, и звонко завопила нудная противная девчонка.

(Больше всего её голос походил на недовольные причитания Машки Булкиной из пятого «А». Не любил её Вовчик — вот не сколечко — не любил. У него с ней был личный — «вооруженный до зубов» не затухающий конфликт).

-

Нифигасе-а? — он представил конопатую, в очках ябеду-корябиду, возникшую рядом, и отвлёкся от чтения.

— Фигасе-а? Гасе-а? Се-а? Се-а? — многочисленное эхо подхватило праведное возмущение и потащило его куда-то далеко — далеко, примерно в сторону Чертаново.

— Это я говорю? Я-йя-йя-йя-я-я-я? Мой голос? Да? — речь чтица вновь изменилась — стала более взрослой и теперь уже больше напоминала строгий голос Нины Степановны — преподавателя математики.


— Вовчик! — рассуждения мальца, вместо голоса Максима, перебило хрипловатое высказывание Щебетова Егора Кузьмича. — Не спим. Читаем далее.

— Это че и его можно парадировать? — требовательно спросила математичка.

— Можно, если не болтать, а продолжить читать газету, — хором напомнили мальцу сразу несколько директоров на фоне непрекращающихся звуков стрельбы, взрывов и завывания полицейских сирен.

— Круть у-уть у-уть у-уть!!! — зарыдала всхлипывая училка.

«Женщина» застыла на несколько секунд, прислушиваясь к внутренним ощущениям. — «Мало ли что? Я ли это? Почему это со мной?».


— ВЛАДИМИР, ЧИТАЙ ДАЛЬШЕ, — торжественно, словно на параде, напомнил диктор Левитан. — НЕ ОСТАНАВЛИВАЙСЯ!


— Печатное издание выходит ежедневно, кроме понедельника, — продолжил Вовчик сладким произношением «Тёти Вали» (Валентины Леонтьевой) знаменитой ведущей из детской передачи «Спокойной ночи, малыши».

— Стоимость газеты две копейки?! — неизвестно у кого спросил волк из мультфильма «Ну погоди».

— Две две две… копейки копейки копейки, — весело затараторил в ответ заяц из того же мультика.


Как всегда, по уже устоявшейся традиции, без всякого стука и каких либо знаков внимания. Абсолютно наплевав на табличку «Не отвлекать — идёт творческий поиск!». (Для кого её повесили — было абсолютно не понятно?)

Подобно ветру ворвался в комнату Валерий Смирнов. Не обращая внимания на происходящие потусторонние звуки и разговоры доносящиеся из динамиков, он подошёл к столу и высоко поднял несколько конвертов с пластинками.

— У меня супер идея! — его кудрявая голова «шевелилась» от удовольствия. Казалось, что с секунды на секунду над ней появится нимб.

— …Я как только придумал — с тех пор даже стоять не могу на месте. Она — просто чудо. Просто пальчики оближите! Конфеты «Ням-ням» и «Кис-кис» в одном пакете! Короче, пацаны. Я знаю, где взять клёвые испанские песни.


— И где? — к Вовчику вернулся собственный голос.

— Здесь! — торжественно затрясли конвертами. — Вот, пластинки с песнями на испанском языке. Прикиньте, там есть всякие рондо, кантаты, оратории.

— …Одним словом — классика. Дело верняк: Берём их. Ставим на проигрыватель. Включаем. Владимир их перепевает. Максим наигрывает на гитаре новую музыку. Потом её записывает. И всё — шик, блеск, модерн, а у нас две новые классные песни!


— Валера, нет! — Максим попытался остановить комсомольского «чудо-гения-изобретателя».

— …Пойми, это классическое исполнение, а не эстрадное. Там могут растягивать одну ноту «до получаса». Или исполнять партию поочередно, в несколько голосов. А иногда вообще поют прозой, прерывая или соединяя вместе слова. Так, что ничего не получится. Мы просто потом ничего не сможем расшифровать.


— Ерунда всё! — произнесли тоном, исключающим возражения. — Была песня классическая — переделаем на танцевальную. Была медленная, тягучая — мы её разгоним до быстрой — делов то! Короче, парни, всё расшифруем… Всё переведём… Всё будет в ажуре!

— А я, не хочу слушать всякую белиберду, — малолетний талант провёл кулаком под носом и решительно отказывался участвовать в исполнении «чудодейственного» плана.

— Блин, мужики, что вы за люди такие? Ведь даже не попробовали? А вдруг??? Это единственное и верное решение, которое заработает и даст нам стопроцентный результат? Потом будете благодарить меня. Говорить, Валера, какой ты умница и молодец, что придумал такую замечательную идею! Короче, Вовчик, не вредничай. Бери пластинку. Ставь. Будешь петь — как Карузо!..

11

Утреннее солнце сверкало на небе ярко, подобно хрупкому бриллианту. Поднявшееся раньше всех оно уже умылась, причесалось, и вовсю играла цветными переливами от полукруглых холмиков чердачных окон, блестело на крышах желто-серебристыми оттенками, медью отсвечивало от многочисленных телевизионных антенн.

Каждая из «ежей-колючек» затаившихся на крыше была особенной и неповторимой. Некоторые напоминали причудливые предметы: изогнутую тюремную решетку, ощипанную ёлку или даже руль от деревянного самоката. А были и такие, которые походили на рыбные кости или зазубренные иноземные копья шаманов. И каждая из них принимала сигнал, идущий от общей АНТЕННЫ.


«Серьезный» двенадцатилетний мальчуган воодушевлённо пересказывал своим двоим закадычным друзьям, лет семи, вчерашнее «умопомрачительное» зрелище, показанное по телевизору.

— …И главное, он весь заросший, с длинными волосами, без предупреждения, ни с того ни с сего, достаёт из футляра от гитары… огромную-преогромную бандуру. А затем добавляет ещё большой двуствольный пистолет. А потом ка-а-а-к давай палить с обеих рук по головорезам: Трах-бах-бах-тарарах. Кругом дым, гарь, кровь, взрывы… куски разбитого стекла.

Там бар какой-то был или винный магазин. Короче, тыдыщь-дзынь-бзянь — всё бутылки в дребезги, напрочь. Убитые так: хрясь-трясь-бац — падают, а-а-а-а, отлетают от столиков, валятся кучами прямо в грязь. Дергаются, как ненормальные, задыхаются. На-на-на, новые падают. Кровища кругом. А он, гордо вскидывает волосы и снова стреляет.


— Подожди, Вовчик, — один из друзей недоверчиво остановил искромётный рассказ очевидца невиданных событий. С опаской оглянулся по сторонам, будто кто-то мог внезапно появиться и подслушать их секретный разговор. — Неужели такое показывали по телевизору, да ещё вчера, вечером? Заливаешь, небось?


— Да точно говорю, — рассказчик поднял указательный палец, как бы заставляя всех прислушаться к его великой истории. — Вооще угарный фильмец. Главное, в футляре, как потом оказалась, был автомат или даже пулемёт. Он его направляет в сторону бандитов. И ка-а-к давай по ним фигачить… Дан-дан-дан-дан. Аж осколки во все стороны щепками полетели.


— А по какой программе показывали? — пуская слюни от пропущенного зрелища, снова остановили рассказчика.

— По «Первой», в девять тридцать, сразу после программы «Время».

— Не. Вовчик. Ты ошибся, по «Первой» в программе, был указан репортаж с конкурса Чайковского. Моя бабушка села смотреть. А меня спать положили. Может быть, всё-таки по «Второй»? Или по «Третьей»? Хотя, по расписанию, вообще ничего такого не было.

— Пацаны, да чтоб мне не сойти с этого места! Честное пионерское! По «Первой» было! Вчера, после программы «Время» телеведущая извинилась за причиненное неудобство, а потом говорит…

…По техническим причинам вместо конкурса Чайковского будет показана премьера испанского остросюжетного фильма «Отчаянный». Дорогие товарищи телезрители, желаем приятного просмотра!

— ….После этого всё и началось: Коламбия Пикчерз представляет… Производство компании Лосхулиганс… фильм Роберта Родригеса… В главной роли Антонии Бандерас… А потом этот волосатик зашёл внутрь и ка-а-к давай всех подряд мочить и колошматить — налево, направо, сверху, снизу — только успевай мёртвяковскладывать.


К троице ребят незаметно подкралась рыжая девочка, с веснушками на щеках, с уже облупившимся, удивлённо вздёрнутым носиком. Длинноногая и нескладная с виду она казалась куклой выросшей из своего платья.

— О, Ромка, Васятка, приветики, — «шпионка» первым делом поздоровалась с малышами.

— Привет Беляшкин, — голос задиры тут же изменился. Из радушно-простодушного превратился в ехидно-задиристый.

— О чём треплешься с народом? Заливаешь, поди, как всегда. С тебя станется… Ты же Беляшкин!

— Я, не Беляшкин, — возразил пухлый рассказчик. — Моя фамилия, Кирилов.

— Кирилов, Беляшкин, Какашкин — какая разница. Один фиг, обманываешь. Знаем мы тебя, выдумщика — врунишку. Позавчера ты женским голосом разговаривал по микрофону. Вчера смотрел испанское кино. Сегодня придумаешь чего?

— Сама ты вруша, — Вовчик сердито взглянул на длинноногую занозу. Сжал губы. — Я говорю правду, про испанский фильм, который шёл вчера по «Первой», после «Время».

— Не было вчера никакого фильма после «Времени».

— Как это не было? — малиновая краска залила лицо мальчишки.


— Так, не было. Мы с мамой смотрели конкурс Чайковского в это время. И ещё у нас была в гостях тётя Валя, вместе с дочкой Ирочкой — все видели — никаких испанских фильмов не показывали.

— …Так, что ты — врун… врун, врун, врун. Не могли же, это кино, показывать только у тебя? Или для тебя? Все знают — так не бывает!


— Ах, так! Значит, не бывает? Выходит — я, врун?

— Да, врун — хвастун — болтун — трепач, — девочка запрыгала на одной ноге. — Бе-бе-бе-бе. Бляшкин — Какашкин — врун!!!

— Тогда! — Вовчик ехидно посмотрел на девочку и ничего не понимающих малышей. — Если вы не верите мне, пойду и расскажу кому-нибудь другому про суперски — офигенный фильм с кровавыми убийствами и кучей мертвецов.


— Тьфу, — возмутитель спокойствия сплюнул, гордо встал и пошёл в неизвестном направлении. — А вы сидите, тут, и разговариваете с девчонками, про всяких слюнявых Чайковских!

12

— Бра-во! Бис! — тяжелая бархатная занавеса в очередной раз с легким шумом опустилась, скрывая от глаз публики магическое пространство сцены, где отгорели высокие страсти театрального действия. И потом открылась, выпуская актеров на очередной поклон.

— Мо-ло-дцы! — хлопали в ладоши зрители, критики, приглашенные гости (Включая маму Валеры, тётю Дусю из соседней квартиры и даже бабу Лену вместе с её дочерью Ариной).


Зал был переполнен до отказа, забит до предела. Многочисленные любители театра расположились на приставных местах, на ступеньках, в проходах. Те, у кого были билеты, сидели. Те, у кого билетов не было, мостились кто как мог.

От пережитых чувств захватывало дух: Сцена была рядом и далеко. Сцена была прямо перед глазами и на расстоянии. Но где бы не находились зрители — она казалась всем огромным, живым, невиданным клочком потустороннего мира, в цветных лучах софитов, в реальности волшебных декораций и сказочных героев, в окружении которых, будто над костром, подрагивал воздух.


А поверх костра звучала, разносилась, завораживала прекрасная композиция… (Она была «немного» похожа на знаменитый трек «Only You» группы «Savage». Но только немного, совсем чуть-чуть).

   Оун-ли ю

   Уэн ай рили гет насин ту ду…

   Кэнт би тру

   Оунли ю…

— Браво! Мо-ло-дцы! Бис! — звуки аплодисментов и громкие слова песни в исполнении почти всего зала сталкивались где-то посередине зала и накладывались на шумовую ленту, как две огромные звуковые дороги на гигантском магнитофоне.

— Оун-ли ю-ю-ю, — доселе неизвестный исполнитель В. Титов подобно искрящему пороху всё громче и громче продолжал разжигать овации. Снова и снова приглашая актёров, показаться публике.


— Да-а, — красные пятна расползались по щекам сидящего в зале Валеры. По щеке катилась скупая слеза.

— Ес! Ес! Ес! — вопил Вовчик, отбивая ладони. — Вот, где я буду работать, когда вырасту! Вот, кем я стану, когда выучусь в школе. Я буду самым главным начальником актёров!

— Бе-рёз-ки! Бе-рёз-ки! — Максим подхватил зародившийся вопль волосатых парней сидевших на последних рядах.


— Классная получилась песня! — сияющий Валерка обратился к путешественнику во времени. — Просто бомба! Вооще полный улёт! Ай да, мы! Ай да, я! Молодец! Так спел — очуметь! Чёрт возьми — оказывается я талант! Да-а! Оун-ли ю!

— Слушай, Макс! — художник глубоко вздохнул. Заломил пальцы на руках. — А давай… переведём, её… на испанский! А потом ка-а-к… забацаем на конкурсе? Поставим красивый танец «Берёзок» — и вот мы победители! Ни у кого нет такого.

Ништяк же: Первое выступление на городском конкурсе — и сразу все призы наши. Соломахина узнает — гарантировано попадёт в больницу от заворота вредности. Что скажешь? Максим? Давай, решай уже что-нибудь!


— Бис! Браво! Бе-рёз-ки! Мо-ло-дцы! — гулом выходило из зала и волнами неслось по коридорам.


— Алло, алло, Иннокентий Григорьевич? — корреспондент вечерней газеты что-то быстро наговаривал в трубку телефона-автомата. — Я не понимаю, что происходит. Это какое-то сумасшествие. Безумие! Фарс! Вроде всё как всегда, у этого псевдо режиссера Крутикова. Он по-прежнему полная посредственность и бездарность. Ничего особенного — тусклый спектакль в духе старинной сентиментальной драмы, дурацкое название — «Любовь во всём виновата». Но зал сошёл с ума! Это нечто — они рвут и мечут! Им нравится! Они буквально носят его на руках! Занавес давали уже более десяти раз. А ещё это песня «Только ты»… Я не знаю, как и что писать…

— …Алло, алло, вы слышите меня?

13

В небольшой творческой каморке «Папы Карло» было тесно. Четыре девушки в наушниках, отобранные из группы «Берёзки», сидели в ряд за длинным столом и хором пытались пропеть в микрофоны разученную «Испанскую» песню.

За спинами вокалисток, прислушиваясь к каждому слову, с серьезным видом, расхаживал полный розовощекий двенадцатилетний «мучачос — контролер». Покашливал. Кривил губы. О чём-то возмущенно шипел.


— Девчата, очень хорошо, — ди-джей похвалил исполнительниц, когда те закончили петь. — Молодцы! Последний раз получилось — просто замечательно! Я думаю, этого, будет достаточно. Если, что вырежу кусочками из предыдущих вариантов и вставлю в финальный.

— Всё! Всем спасибо, все свободны, — он снял с головы наушники и оторвал взгляд от экрана телевизора (компьютера). — Передайте Юлии Борисовне, что я ещё немного подшаманю, кое-что доделаю, сведу — разведу, закреплю и к вечеру принесу на репетицию готовую фонограмму.


— Ну-с, уважаемый амигос Володими-рос? — Максим потянулся. С чувством выполненного долга привстал из-за стола, поднял и развёл руки над головой…

   Не желаете ли сделать перерывчик небольшой

   Между фонограммой первой и второй?

   Сходить до буфета?

   Перекусить, так сказать, до обеда?

— ??? — непонимание со стороны малолетнего работника.

— Кто хочет вишнёвого киселя с «Ромовой бабой»? — повторили более энергично, для особо непонятливых, уже в прозе. — Или ещё чего-нибудь вкусненького? Не стесняемся — говорим — так и быть — угощаю! За нами не заржавеет!

— …Вырастите — выучитесь — женитесь — отдадите — если финансы позволят!


— Зря мы доверили им исполнять наши песни, — мальчуган расстроенно процедил сквозь зубы.

— Почему? — за микшерским пультом возникли растерянность и непонимание.

— Потому, что настоящая певица должна походить на Людмилу Зыкину. Обязательно быть взрослой, сурьёзной — петь громко. А ещё иметь на плечах махровый платок или шаль шерстяную. Мне бабушка говорила. И по телевизору таких показывают много. А наши, все какие-то синие, тощие, худые — как швабры. Идут по дороге — кости клацают.

— Особенно, эта — фя-фя-фя-фя, — он спародировал девушку, сидевшую ближе всех к окну. — Поёт тихо, мямлит, будто месяц не кормили.

— Её соседка, всё время отвлекается, вертит головой. Два слова забыла. Три пропустила. Пять не допела. Несерьёзная! Как её выпустили из школы?


— Третья, поёт не понятно на каком языке…

Вместо: И дондэ мас но кабэ ун альма алли сэ мэтэ а дарсэ кака посэйдо пор эль ритмо

Спела: И дон дэмасно кабэун альма аллисэ мэтэ адарс э… э… ка ка посуэй допорэль рит мо


— А последняя! — парнишка недовольно скривился. — Она походит на нашу англичанку: Лоб у неё такой же и губы большие. Голосит в нос, будто его дверью зажали.

— Ландон из зе-е кепитал оф грейт Британ… — громко засопел «Музыкальный критик».


— Кхм, хм… Макс закашлялся, явно не ожидая такого ответа. Затем почесал ухо, свел брови, после чего наигранно произнёс. — И что вы предлагаете, дорогой коллега? Может быть, у вас есть какой-нибудь дельный совет или поучительная рекомендация?

— Максим, давай найдём другого исполнителя.

— Другого? — левая бровь путника во времени взлетела к виску, изломилась, в темных глазах затеплилась усмешка.

— Ну, да! Вместо этих доходяг позовём нормальную женщину, ту, которая пела вчера в театре. У неё голосище — как у паровоза. Да и на Зыкину она похожа.

— Думаешь? С паровозами будет лучше?

— Конечно. Она ка-а-к… Запоёт… Громко. По-испански! У-хх! Правда-правда!

14

— Господа, разрешите засвидетельствовать своё почтение, — в студию звукозаписи, словно чувствуя тему разговора, величаво взошёл главный режиссёр народного театра-студии «Новое время».

Клетчатый тёмно-зелёный пиджак, короткие оранжевые брюки, открывающие остроносые ботинки, и небрежно повязанный на шее длинный мохеровый шарф, были всего лишь дополнением к его философскому выражению лица.


— Ростислав Альбертович, заходите, — в комнате прекратили спор.


— Друзья! Такой успех, у моего! Хм, хм… У нашего с вами… спектакля! Столько рукоплесканий, оваций, эмоций! Это было чудесно! Волшебно! Великолепно! Актеры цвели и летали, публика бесновалась, критики давились и разбрасывали улыбки.

— Товарищи, дорогие мои соратники! — театральный художник многозначительно откинул концы шарфа за спину. Его голос зазвучал объёмно, насытился тонами, словно радуга разноцветьем…

— Я не спал всю ночь, думал, работал, творил, созидал. И вот, утром, сразу, после восхода солнца, решил постановить новый, мега популярный водевиль о любви простого итальянского рыбака к глухонемой девушке монашке. Действие спектакля происходит в средневековой Италии. И называться он будет в честь итальянского города любви — Неаполя… — «Неаполитанская великомученица».

— …Это будет трагическая картина страданий, переживаний, размышлений и полного протеста героя — любовника о несправедливости жизни, веры и искренней жалости к больной, лишенной возможности говорить и слышать девушке.


— Круто-о… — лицо Вовчика расплылось в довольной улыбке. Сказанное гостем он понял по-своему. — Италия! Бандиты! Мафиози! Перестрелки. Класс!


— Мой милый и любезный друг, — Крутиков обратился к Максиму. — Уже сегодня я начну репетиции творения, о котором думал всю жизнь. Действия, о котором мечтал и грезил во снах и наяву. Постановку, ради которой прожил все эти тяжёлые годы, служа Театру…

— Одним словом… — режиссер махнул шарфом как флагом. — Судари мои, через два-три дня мне будет нужна новая финальная песня. Да такая, чтобы народ плакал и рукоплескал. Страдал от переживаний и носил актёров на руках. Господа, это должен быть популярнейший шлягер!


— Увы, Ростислав Альбертович, — произнесли расстроено из-за стола с аппаратурой. — Мы не сможем записать песню к концу недели, да ещё на итальянском языке.

— Сударь, голубчик, как же так? Как не сможете? — главреж побледнел, потом багрово покраснел: Мир рухнул в глазах «выдающегося творца всех времён и народов».


— Мы заняты. У нас городской конкурс испанской песни в честь годовщины борьбы советских летчиков с диктатором Франко.

— Постойте? — деятель искусств посмотрел на присутствующих с такой растерянностью, будто у него только, что бесцеремонно украли систему Станиславского! — Какой конкурс? Какие летчики? Какой ещё Франко? Когда сможете написать песню?

— Может быть через месяц. Может через два. Через три — четыре, скорее всего, точно.

— Значит, не поможете? — в огород пришельца из будущего был брошен последний камень. — Даже за любовь публики и размещение имён на афишах?

— Нет, — камень отскочил от забора и выпрыгнул обратно.

— Как же так? Это же черте что! — зарычал недовольный режиссер театра. Глаза его налились кровью, дыхание стало прерывистым и забурлило подобно пару из кофеварки «Экспресс». Он выскочил из комнаты, громко хлопнув дверью на прощание.


Через три минуты сорок две секунды Крутиков вернулся в лоно творческой мастерской.

— Голуби мои! Белокрылые! К чему нам ссориться? К чёрту этот дешёвый балаган про какого-то там… итальянского рыболова и затрапезную монашку. Глупости всё и чушь беспросветная. Нет размаха — масштабности нет. Зритель не оценит — критик заклюёт. Я подумал и решил — создам другую более величественную картину. Она будет рассказывать о любови обычного солдата к красавице танцовщице Кармен. А назову своё творение именем испанского города любви.

— Барселона, Аликанте, Бургос, Ла-Корунья, — творец с ходу стал перечислять названия городов Испании. — Гранада, Валенсия, Севилья, Херон.

— …Вот. То, что нужно. Точно! Она будет называться — «Херонская искусительница»!


— Музыкальный мой, — вернувшийся гость криво улыбнулся одной стороной рта. — Уже сегодня я начну репетиции творения, о котором думал всю жизнь. Действия, о котором мечтал и грезил во снах и наяву. Постановку, ради которой прожил все эти тяжёлые годы, служа Театру… Короче, когда я могу прийти за своей записью?

— Она готова. Но, у меня есть условие.

— Какие могут быть условия? — поперхнулся театрал. — Разве так поступают друзья, прошедшие вместе огонь, воду и медные трубы? Отдайте так, без разговоров.

— Через пять дней у нас выступление на городском конкурсе, — Макс повертел в руках бобину. — Под эту композицию я прошу поставить танец и показать его зрителям.


— Боже мой! — невысокий полный человек заметался по комнате. Замахал руками. Начал цитировать свои и чужие фразы. — Задействовать лучшие силы театра?! Когда идут ответственные репетиции. И где? В пустом, безликом, никому не нужном конкурсе?


О времена, о нравы!

Порой мне кажется, что ад — пустыня, которая ждёт лишь одного меня!


Хлопнув дверью, оскорблённый «поэт» покинул ненавистное заведение.

Через две минуты двадцать семь секунд его «Светлость» вернулась. Успокоилась. Привела себя в чувство.

На пороге студии звукозаписи предстал вновь улыбающийся деятель театральных подмостков. Гордо вскинув голову, он торжественно произнес…

— Дорогой мой Максим! Знаете-с…

   Музе по душе чудаки, живущие по своим непонятным законам.

   Она сама распределяет роли,

   И небеса следят за её игрой!

— Так, вот… Договорились. Через пять дней мы выступаем с танцем из моего нового водевиля… «Херонская искусительница»!

— И ещё, — Крутиков хитро прищурился. Лицо деятеля стало непроницаемо, как гипсовая повязка. — Все песни на испанском языке, после конкурса, я включу в спектакль. По рукам?


— А вдруг они не подойдут по сценарию? — возразили старому, «проверенному в боях» товарищу.

— А это, уже мое дело — подойдут или нет. Беру всё — и без разговоров.

15

Всё в «Театре оперетты» сияло после ремонта: зал, фойе, лестницы, мебель, люстры. Свежевыкрашенные стены — нежно-бирюзового цвета, огромные окна — прозрачные от пола до потолка. Гардины, шторы — из голубого бархата. Вдоль коридора — пальмы с волосатыми стволами и огромными раскидными листьями.

Театр ждал, театр готовился, театр репетировал…

Вот уже первые зрители, пришедшие задолго до начала концерта, торжественно ходят по фойе парами. Женщины шарят взглядом по движущейся встречным в людской ленте и отмечают про себя, кто во что одет. Мужчины с серьезным видом разглядывают фотографии артистов труппы. Отмечают знакомых.

До блеска натертый паркет слегка пружинит и скрипит.

Все жаждут внимать искусству. А ведь помимо самого торжества театрального зрелища — ещё будут антракт, фойе, буфет, билетёры в проходе с программками в руках, аплодисменты и выходы артистов…

В дверь гримёрки с табличкой «Хитрая К.А.» постучали.

— Да-да, — глухо, как из бочки донеслось из комнаты запертой «На семь запоров, замков и заслонов».

— Катерина, открой, это я, — попросила невысокая миниатюрная девушка.

— Ты одна? — таинственным детективным голосом вопросили из-за двери.

— Одна…

— Точно?

— Да, точно…


Женщина приоткрыла дверь, прищурилась, требовательно осмотрела гостью, кинула взгляд поверх головы вдаль и велела:

— Давай! Живо! Заходи! — и снова тщательно, на три оборота закрутила замок.

— Дзень — дзяк, — контрольно щёлкнула цепочка.


Красноватый свет горевшей в пол накала лампочки скупо освещал небольшую комнату с опущенными шторами.

На небольшом деревянном столе в трех литровой банке, от всунутого в неё кипятильника, бурлила какая-то жутко серая жидкость. От неё, подобно ядовитому туману, вырывались пары, едким ароматом окутывая и впиваясь в окружающее пространство.


— Ух, Ленуся, — тоном заговорщика сообщила хозяйка, — Я тут не удержалась и решила заварить супчик… Иностранный! Такой!!! Мм-м! Пальчики оближешь! Ты не вкушала такого, ни-ко-гда! Настоящий, заграничный, из бульонного кубика, из самой Франции. Поклонник принёс, в подарок, из испанского посольства. Чувствуешь, какой запах? Какой аромат? Вдохни — выдохни, слюнки текут?

— Чувствую, крепко пахнет, — зажмурилась вошедшая, зажимая нос. — Давай откроем окно?

— Ты что?! — на гостью посмотрели как на умалишённую в последней стадии. — Хочешь, чтобы сбежался весь театр?! Они же, как цыгане — им только свистни — табором набегут, вместе с конями! А может ещё и медведей приведут.


Вошедшая, отмахиваясь от резкого запаха, начала что-то объяснять лучшей подруге…

— Катя, я… тут, тебе, хотела, сказать.

— Так-так-так, — хозяйка гримёрки подбоченилась, приняла команду «На старт» и была вся во внимании.

— По-моему, ты этого ещё не знаешь… — девушка чувственно заломила руки, театрально закатила глаза. — Слушай!


— Ленуся, ты, конечно, прости меня за откровенность, — душевные терзания страдалицы перебили на самой интересном и захватывающем месте. Ложкой помешали бурду в банке. — По-моему, я не знаю ни того, ни этого…

— А про последнего! — лицо хозяйки перекосилась от воспоминаний. — Вообще вспоминать не хочу. Он был похож на драного кота — пел жалобные романсы, играл на гитаре — постоянно занимал деньги на обед, всегда не имел папирос. В общем, жалкий прохвост! Правильно сделала, что бросила.


— Катя!!! Да не о том речь!

— А о чём?

— Ты только не расстраивайся и не падай в обморок… Хорошо?!

— Постараюсь. Хотя ноги дрожат! И глаз дёргается. Что ты опять натворила?

— Нет, ты пообещай! — густые пушистые ресницы вошедшей заморгали, словно в глаза попали песчинки.

— Хорошо, обещаю. Только, если, что — за скорой, сама побежишь.

— В общем… Мне, дали путёвку и я, еду… за-а-а границу! И не просто за границу, а в самую, настоящую — Гэ… Дэ… эР!


— Ва-у-о… — рот хозяйки гримерки показал большое отверстие в виде буквы «О». Глаза приблизились к купюре «Пятьдесят». Реснички как у коровки-буренки загнулись ещё больше до бровей.

— Буль… буль… буль, — поддерживая удивление хозяйки, из банки полезли огромные серо-буро-малиновые иностранного производителя пузыри.

На них естественно никто не обратил внимания.


— Слушай, Ленок? — повариха с завистью прикусила губу. — Говорят, в горкоме, как узнают, что собралась за границу, так сразу просто звереют, пытают, терзают. Задают дурацкие вопросы. Да такие суровые, что многие не выдерживает — падают в обморок или сразу добровольно отказываются от поездки.

— Ой, Катя! Да какие вопросы?! Спросили кто сейчас председатель Коммунистической партии Германии. На этот вопрос даже дети ответят.

— Этт… точно. Даже я знаю.

— А потом поинтересовались, что сказал председатель Социалистической партии Эрих Хонеккер на последнем съезде?

— И что сказал?

— А ты сама не догадываешься?

— Нет.

— Катенька, подумай? Ну, что мог сказать? Хонеккер? Нового? На партсъезде? Своей партии?

— Наверное, что-нибудь про мир во всём мире. Дружбу народов. Про руководящую роль КПСС. И прочее про Ленина, Энгельса и труды Марксизма — Ленинизма…

— Видишь! Ты тоже всё знаешь. В общем, я так и ответила.

— Что и всё? Больше ничего такого?

— Ну, предупредили, чтобы не теряла бдительности, была морально устойчивой, передвигалась только вместе с группой, не пила, не курила, лишнего не болтала и не покидала гостиничного номера после восьми… Вроде, всё!

— Счастливая ты Ленка! Я тут суп варю какой-то дурацкий, а она едет за границу! Поди найдешь ещё жениха себе там. Говорят, эти иностранцы, настоящих женщин видят только во сне, да в кино. Как попадётся на встречу русская девушка — сразу бросаются в ноги — замуж зовут…


— Слушай, Катя, — сладкие мечты хозяйки каморки оборвали на половине пути. — Я чего зашла — хотела спросить — а у тебя нет каких-нибудь сувениров?

— Да вроде, нет. А тебе зачем?

— Понимаешь, из вещей, за границу, можно взять несколько сувениров, десять метров ткани или три шерстяных изделия, а потом, их можно обменять на валюту. Шерстяные изделия — я нашла. Возьму у бабки в деревне. А сувениров — нет.

— Да-а, подруга — загадала ты мне загадку… Сувениры? У меня? Слушай… Ты сходи в комиссионный — там этого добра — кучами сдают. Накупи, какие побольше — назови их сувенирами — да меняй на здоровье.

— Точно, а ведь это идея! Где у нас ближайшая комиссионка?

— Так, недалече, за углом.


На долгие десять секунд над головами подруг зависла умиротворенная тишина. Каждый думал о своём. (Кто об иностранном женихе, кто-то о комиссионке).

Бурлящая жидкость в банке успокоилась, поменяла цвет и начала медленно оседать хлопьями на дно.


— Ленусик, знаешь?! — хозяйка каморки задумчиво провела помадой по губам, сострила забавную гримасу, затем растерла краску пальцами. Наконец облизав их, гордо произнесла. — А я, то же скоро поеду за границу.

— Ты? — придирчиво оглядели боевую подругу.

— Да, я. К нам в театр на репетицию приходил помощник испанского посла. Так вот, ему понравилось мое пение в арии из Сарсуэлы. Представляешь, он! лично подошёл, подарил огромный букет, поцеловал ручку и пригласил поучаствовать в конкурсе испанской песни. Обещал победителя конкурса, то есть меня, пригласить выступить в посольстве. А потом, организовать поездку в Испанию.

— Здорово. А конкурс серьезный?

— Так себе. Городской. Любительский. Запись для всех желающих. Про визит в посольство никто не знает. Из известных исполнителей, скорее всего, никого не будет. А если и будут, то он всё равно обещал, что я буду первой.

— Так, это он, подарил тебе пакетик с бульоном?

— Ага!

16

Высокий, породистый, красивый пожилой мужчина с прямой, подобно стиральной доске, спиной и прекрасной лысиной, которую он ранее для сцены частично укрывал наклейками или париками наконец-то добрался до телефона.

Глубоко вздохнул. Внутренне собрался, досчитал до десяти и… потянул руку к телефонной трубке.

— Алло, Ростислав Альбертович? — обратились к главному режиссеру, слегка нараспев, как читают стихи при поступлении в театральный ВУЗ.

— Меня хорошо слышно?

— Это Вениамин Вассерман, которого вы послали с личным заданием в оргкомитет городского конкурса испанской песни.

— Ростислав Альбертович, вы обещали вернуть меня в театр и дать одну из главных ролей в спектакле, если я выполню ваше поручение? Помните?

— Так вот, я всё сделал.

— Конечно. Всё, как и договаривались…

— …Председатель конкурса очень милая и приятная женщина. Зовут Любовь Константиновна. Познакомился с ней. Подружился. Обаял. Подарил бутылку шампанского, конфеты и два билета на ваш очередной спектакль. Более того, завтра с ней договорились прогуляться по набережной. Потом идём в кино. Думаю сводить её на какую-нибудь зарубежную трогательную мелодраматическую ленту. Такую, чтобы была пропитана, чувствами, переживаниями, постоянной борьбой сил добра и зла, происходящих внутри героев…


— Всё понял, товарищ Крутиков, не отвлекаться, говорить четко, по делу.

— …Как просили — всё узнал: кто будет участвовать, какие номера, очередность выступлений. Затем мы с Любовью Константиновной посидели, попили чаю. Договорились о том, что выступать последними, закрывать концерт, будете вы с «Березками».

— Да, конечно, прямо перед подведением итогов.

— Кстати, Ростислав Альбертович, вообразите себе такую трагикомедию — муж у Любы, гадкий — бездушный — никчёмный человечишка. Бросил её — одну — несчастную — в Москве — в пустой трехкомнатной квартире. УЖАС! Сам сбежал куда-то за Урал, на какую-то гидроэлектростанцию, подключать какие-то насосы. Дома нет — уже полгода и вернётся только в конце следующего месяца. А Любаша — она ведь женщина хрупкая, милая, воздушная — переполненная трагическим ужасом и одиночеством. А тут, я! — красавец — актёр — сердцеед — герой легкой лирико-иронической драмы… А у Любы такие огромные, дымящиеся синей дымкой глаза… — Улавливаете мою мысль?


— Кх-кх-мм… — закашляли в трубку, получив резкий ответ. — Ростислав Альбертович, простите, немного увлёкся, так сказать слишком вжился в роль… вошёл в образ.

— Да что вы, ни в коем случае, ничего лишнего, — говоривший стиснул зубы. Ощущение было такое, будто кто-то взял его за шиворот и возит физиономией по наждачной бумаге.

— И личного.

— Вы правы.

— Впредь, постараюсь учесть.

— Конечно, желаю. Сильно.

— Обязательно.


Ладони у актера стали влажными, начала мелко дрожать и дергаться левая нога. Чем крепче Вассерман прижимал её к стене телефонной будки, тем сильнее нога пульсировала и стучала коленкой по стеклу.

— Вы мне — как отец родной. Я для вас всё сделаю, всё выполню. Очень хочется вернуться в театр! Снова служить музе, выступать, радовать публику.

— Пить? — бросил.

— Гулять по бабам? — тоже.

— По вечерам?

— Дома — один. Читаю бессмертные творения Шекспира — учу роли. Соседи характеризуют — только с положительной стороны.

— Договорились, — шумно перевели дыхание. — Зайду, в понедельник.


— Один момент, Ростислав Альбертович, хотел уточнить… Как?! Почему?! Зачем?! Вы!!! Гений театральных постановок — согласились выступать в зрительном зале кинотеатра? Там же ни кулис, ни декораций, даже сцены, как таковой — НЕТ? Один голый, белый экран на огроменный полуторатысячный зал?

— А вы, не знали, что конкурс пройдет в кинотеатре? — воскликнули, прищурив глаз и переломив одну бровь.

— Так, вроде, во всех документах, подробно, написано.

— Ростислав Альбертович, почему молчите? Какое ужасное несчастье! Может быть, поговорить с Любочкой?

— Алло? Где вы, алло?

— Пи-пи-пи-пи…

17

«Какая скука, этот конкурс!» — почетная гостья мероприятия Грэсия Круз, племянница испанского посла, скучала в первом ряду с «кислой миной» на лице.

«Половину слов, которые поют исполнители якобы по-испански — я не понимаю. Репертуар выбран такой, что можно заснуть. Костюмы на исполнителях — просто «ужас — ужас». Непонятное оформление зала. Из декораций: Огромный белый экран, здоровенный чёрный рояль в углу, массивная трибуна из красного бархата и два небольших транспаранта растянутые под потолком. Начало концерта похоже то ли на митинг — то ли на агитационное собрание с хоровым пением антифашистских песен и выносом знамён. И только вторая часть ещё боле — менее. Но всё равно, какая же здесь скукота. Зачем я согласилась пойти сюда — надо было сказать, что болит голова или чувствую себя не совсем хорошо. И всё — можно было остаться дома.


На сцене бойкая девчушка исполняла народную испанскую песню «Clavelitos». Неизвестно зачем она переставила слова из середины в начало куплета и пропела его как припев два раза…

   Гвоздики, гвоздики

   Гвоздики от моего сердца

   Сегодня я принесу тебе гвоздики.

   Цветные же, как ясеня…

(Для уважаемых читателей представлен перевод фрагмента исполненного подряд два раза).


«Господи! Чтобы, я! Ещё раз! послушала своего родного дядю и пошла на подобное мероприятие, — девушка продолжала себя само бичевать. — Нет, нет и ещё раз… нет!

— Мне хватает такого творчества и дома, — она недовольно пожала плечами. — В следующий раз пусть сам идёт, сам сидит и смотрит эту скукотищу. А то, видите ли занят на работе в посольстве. А я отдуваюсь за него. Оно мне надо?


— Сеньора Круз, как вам мероприятие? — к девушке наклонился, улыбнувшись во все тридцать два зуба, советник посла.

— Честно, думала, будет повеселее, — с улыбкой на устах, высказала свое «фи» родственница высокопоставленного чиновника.

— Зал можно было оформить красочнее, — она кивнула в сторону транспарантов. — Пригласить нормальных артистов. Максимально уменьшить торжественную часть и разнообразить творческую программу. А так, складывается впечатление, что это не конкурс песни, а политический митинг. И ещё… не понятно, зачем нагнали столько зрителей?

— Вы удивитесь, дорогая сеньора Грэсия, но люди пришли сами. Более того — в последний день не возможно было достать билеты — такой неожиданный ажиотаж.

— Неужели «ЭТО» может кому-то нравиться? — Лицо у молодой испанки сделалось кислым, потом недовольным и наконец даже чуть — чуть брезгливым. — Если бы не просьба дяди, никогда не пошла на такое скучное мероприятие.

….

— Концертную программу вечера завершает совместное выступление театра-студии «Новое время» и творческой группы «Берёзки», — голос ведущей объявил последних участников.

«Ура, скоро конец, этому безумию!» — Грэсия Круз выдохнула полной грудью.


Софиты начали блекнуть, потухли, погрузили зрительный зал в кромешную тьму.

Оживший луч кинопроектора проснулся, застрекотал и создал на экране рощу берёз. С краю березового подлеска ветер заколыхал золотистые колосья хлеба. Утреннее солнце разбудило бездонно синее небо и розово-малиновые облака, плывущие вдоль горизонта.

Проснулись и запели птицы на деревьях. Отчетлива стала слышна кукушка.

По сцене, на фоне лесной поляны изображенной на экране, прошли две девчушки в сарафанах. За ними пробежала ещё одна.

Камера начала подниматься над рощей всё выше и выше — пока земля не превратилась в огромный лиловый шар. Она полетела в сторону юго-запада Европы. Снизилась над Пиренейским полуостровом. Нырнула в улочки старинного испанского городка. Очутилась на городской площади рядом с журчащим фонтаном.

Где-то вдали проснулась музыка.

В зале зазвучали робкие хлопки зрителей.

С краю сцены послышались удары палочек о барабаны.

Музыка стала громче. Максимально насытила колонки звуком.

Хлопки усилились и слились воедино с ударной установкой.


На сцену в ярких театральных костюмах парами появились танцоры.

Перебирая струны, из круга завертевшегося хоровода, выделился исполнитель, с длинными, закрывающими лицо смоляными волосами. Парень склонил голову, чутко повёл гитарой, а затем в зал полились мелодичные аккорды. (Очень похожие на те, что будут исполнены в будущем Антонио Бандерасом в фильме «Отчаянный»)…

   Сой ун омбре муй онрадо

   Ке ме густа ло мехор

   А мухерес но ме фальтан

   Ни эль динеро ни эль амор…

Жгучий «кабальеро» всё больше и больше ускорял темп: Он ритмично задвигался, стал страстно размахивать грифом инструмента, заметался по сцене как пойманный зверь.

Аплодисменты становилась многочисленнее.

Декорации казалось ожили, налились живительной силой и красками.

Люди на задних рядах начали подниматься с кресел, чтобы лучше видеть происходящее.

К гитаре присоединились лёгкие, ритмичные удары каблучков девушек, твёрдая поступь партнёров.

Исполнитель азартно закрутил, завертел гитару, мягко забарабанил по ней. Казалось, гитара сама по себе вздрагивает аккордами, которые спешат, разгоняются, несутся вслед за безумием танца.


Мелодия песни была лёгкой, как тополиный пух, весело кружащей над старинной площадью, и порывистой, как пламя огня под ветром. Она заполнила пространство — чувственная, пронзительная, полная страсти…

   Ай ай ай ай

   Ай ай ми амор

   Ай ми морена

   Де ми корасон…

Пары расходилась, пенясь волнами крутящихся юбок — и сходились, задорно стуча каблуками.

Девушки гнулась в талии — и резко выпрямлялась, прижимаясь к танцорам — и замирали вдруг, дрожа плечами и опустив длинные ресницы… А затем снова взлетали и опускались руки. Звонко и ласково стучали каблучки.

Вздрагивали, переговариваясь, спевались гитарные струны. Завораживающе звучал голос исполнителя.

Стучали, стучали, стучали каблучки.


И вот… огонь танца начал угасать.

Песня «дышала» всё тише и жалобнее. Картинка начала бледнеть. Танцоры исчезать. Сумрак постепенно скрыл сцену и гитариста. Вновь наступила темнота.

— О-фт, о-фт, о-фт, — зрительный зал захлёбывался аплодисментами.

— И что это сейчас было? — сеньорита Круз непонимающе посмотрела на советника посла после того как в зале успокоились люди. Сердце молодой испанки, воодушевлённое песней, отчаянно притопывало в груди. Лицо девушки разрумянилось, глаза из серых стали жгуче карими, налились силой, повеселели.


Откуда-то из далёка, в колонках, подобно несущемуся на всех порах поезду, стал нарастать гул приближающейся музыки. Звук оформился, поджался, стал отчетливым, упругим и невыносимо громким.

Ожил задремавший луч кинопроектора.

На экране закружились кубики калейдоскопа. Заплясали желтые солнца, закружились голубые звезды, разноцветные пятна, треугольники, квадраты поплыли со всех сторон, сталкиваясь в неведомые фигуры и снова разделяясь. Сочетания форм и красок с каждым разом становились все более насыщенным и удивительным.

Мгновение и цветные узоры сложились в пазлы газетных статей с большими заголовками. Вырезки стали увеличиваться, выскакивать из вращающегося круга, заполнять собой экран.


Фрагменты крутящихся новостей останавливались на несколько мгновений, чтобы зрителям было удобно прочесть заголовки:

«БЕРЕЗКИ» — НОВОЕ ИМЯ НА СОВЕТСКОЙ ЭСТРАДЕ!

…..

«БЕЗ СЛУХОВ — ТОЛЬКО, ПРАВДА!»

…..

«НА СЦЕНЕ ЗАЖИГАЮТСЯ МОЛОДЫЕ ЗВЁЗДЫ!»

…..

«БЕРЕЗКИ» — МЫ РОДОМ ИЗ СССР!

Под искрометную мелодию на сцене появилась барабанщица. В её руках завращались подобно пропеллерам палочки. Для неё установили барабан, второй, третий.

Барабаны ожили, задрожали, запели на разные голоса.


Работники сцены, как в цирке, с небольшим интервалом, один за другим, продолжали выносить и устанавливать рядом с музыкантшей новые инструменты. Палочки без всяких усилий со стороны виртуозки, сами собой, плавно отрывались от рук, парили в воздухе, словно связанные друг с другом невидимой ниткой, и так же плавно приземлялись в ладони.

С появлением каждого барабана девушка добавляла их звучание в общую последовательность, постоянно увеличивая ритм и скорость ударов.


Из-за кулис стали появляться гитаристки. Каждая из них, в облегающем чёрном платье, слегка западающим между длинными ногами, в ярком макияже, ручьём извивающихся серёжках и на высоких каблуках, красиво, под музыку, переступала по сцене, занимала свое место, включалась в исполнение музыкальной композиции.

— Вот, девушек стало две, три, четыре, — зрители начали отчет.

— …Ужас, не может быть… уже шесть!

— …Нет, их уже семь, восемь!

— …Это какое-то безумство… — десять!

— …Да сколько же их? И все поют, играют на гитарах?!


На экране, за спиной артистов, в качестве подсветки, проснулся, камнями взметнулся в небо и стал извергать лаву огромный огнедышащий вулкан. «Прямо в зал» потекла лава.

Барабанщица, продолжая свои цирковые развлечения жонглера, «уже давно сошла с ума».

А полностью девчачья группа, красиво покачивая бёдрами и выводя грифами инструментов замысловатые кренделя, начала исполнение жгучей песни «Bandido».

* * *

— Уважаемые зрители! — ведущая завладела вниманием зала. — Пока подводятся итоги мероприятия, группа «Березки» исполнит ещё одну песню на испанском языке…

……

Ответственное жюри конкурса продолжало активное обсуждение результатов в отдельном кабинете.

— Друзья мои, — воодушевленно воскликнул один из членов комиссии. Он весело тряхнул головой. — Я думаю, мы единогласно определим победителя… — Группа «Березки»! Их выступление просто какой-то мираж, сон, наваждение! Я абсолютно уверен, участие девушек-гитаристок в нашем конкурсе — это рождение новых имён, новых талантов, новых звёздочек.

— Полностью согласен! — поддержал его крупный мосластый мужчина, туловище которого было настолько широким и плоским, что казалось, было составлено из широких упаковочных коробок. — Какие у них яркие исполнительницы! Оригинальные костюмы! А как они чувственно двигаются по сцене! Как хорошо поют и играют на гитарах! Особенно мне понравилась, та темненькая с миндалевидными глазами. Хотя, я не понимаю вообще ни слова по-испански, но их музыка и исполнение номера — это что-то с чем-то! Товарищи, дорогие мои! Они просто какие-то инопланетянки. Голосуем только за них.


— Коллеги, прошу вас, успокойтесь! — возразила худосочная женщина средних лет с модной прической, в строгом темно синем костюме английского покроя и блузке с высоким воротником. К своей работе в составе комиссии она относилась настолько серьезно и слушала высказывания членов жюри с такой ответственностью и вниманием, что время от времени снимала очки или сдвигала их на кончик маленького, похожего на пуговицу носа.

— Я бы не стала торопиться присваивать первое место коллективу «Березки»! — «канцелярская заноза» строго оглядела присутствующих.

— Как историк и языковед, хочу напомнить всем, что сегодня мы оцениваем итоги патриотического мероприятия посвященного годовщине борьбы наших летчиков с диктатором Франко, а не конкурс красоты «Москва-77». Ещё раз напомню, что целями мероприятия является выявление одарённых молодых певцов исполняющих песни гражданско-патриотической направленности.

— Все помнят, про это?

— Конечно, конечно, — окружающие хором поддержали аналитика.

— И всё же, давайте для тех, кто не понимает по-испански, я переведу несколько строк на русский, о чём поют наши красатули…


Твои бандитские глаза высосали кровь и жизнь из моего сердца.

Твое отсутствие ночью провоцирует на плач, вздохи и крики, и возбуждает томную страсть.


— Высосали кровь? Возбуждает томную страсть? — широко открыв глаза, переспросила полная женщина, сидящая напротив историка.

— Именно, так! — улыбнулись в ответ холодной, вежливой улыбкой. — Бандитские глаза, плач, вздохи и томная страсть. И где, скажите, в этих словах, дорогие мои товарищи: Патриотизм, гражданская ответственность, чувство любви к Родине? Примеры подражания для подрастающего поколения? Где, всё это?

— Да уж, действительно, — послышались смущенные голоса.

— …Что-то не прослеживается.

— …Нет, не видно.

— …Да-а, ситуация получилось неприятная.

— А вы, хотели отдать, этим девицам, первое место? — историчка забила последний гвоздь в крышку победного выступления «Березок».


Тем временем в зале, под многочисленные аплодисменты зрителей и переливы красок на киноэкране, появился высокий, худощавый вокалист в пышном парике, огромных очках, кожаных штанах «до костей» обтягивающих тонкие ноги и в жилетке одетой на голое тело.

Кудрявый певец, облизываемый суетливыми бликами огня, начал медленно покачиваясь, трогательно выводить по-испански, что-то сильно похожее на песню «Amigo Vulnerable».

А когда зазвучал припев, полуторатысячный зал затих на несколько секунд, а потом загудел (Нет, скорее задрожал, зашумел, затопал и закачался в едином порыве) громкоголосым водопадом от музыки и света.


— Коллеги, я конечно человек беспартийный, и могу загнуть не ту линию! — расправа над никому не известными выскочками из «Сельского» ДК достигла своего апогея. — Однако, я, вообще не понимаю, почему на любительский конкурс приглашают профессиональные коллективы, которые к тому же ещё и поют не по тематике мероприятия! Это же кошмар! Для них есть свои — профессиональные программы, концерты, фестивали. Пусть, там, на них, и выступают. А здесь, у нас, ответственное событие городского масштаба! Тем более, в качестве приглашенных, имеются иностранные гости!

— …Действительно, безобразие! (Люди стали прислушиваться кгулу идущему из зала).

— …Так, не пойдёт!

— …Верно, куда сморят соответствующие органы!


— Товарищи! — председатель жюри постучал ложечкой по графину, призывая всех к спокойствию. — Подведем итоги прения по творческой группе «Березки»:

Первое. Не будем сильно строги к выступлению девушек. Все-таки это первое их появление на подобных мероприятиях. Предлагаю признать выступление заслуживающим внимания. Отметить яркие костюмы и интересное световое решение с применением кинопроектора.

Второе. Руководителю группы указать на недостатки: Стихи песни не имеют патриотической направленности. В исполнении произведения, трудно понять содержание при переводе на русский язык. Сложно уловить итоговый посыл к слушателям. Как следствие композиция сырая, до конца не проработана. Несмотря на то, что при исполнении музыкального произведения прослеживается положительный заряд, динамика действия, нет итоговой завершенности.

Исходя из сказанного, предлагаю: Вручить девушкам стандартный диплом «Участника городского конкурса «3 степени», поблагодарить за выступление и перейти к обсуждению следующих номинантов.

— …Кто, за? — Прошу голосовать.

Глава 10

1

Вечер мурлыкал, как старый кот и хитро жмурился от просыпающихся огней в окнах многоэтажек. Москва медленно затихала, успокаивалась, одевалась в вечерние наряды.

Опустели, притихли учебные кабинеты и классы Дома Культуры. Замерли весящие на дверях вывески:

«Танцевальная студия Лебединое Озеро»,

«Изостудия Красное Солнышко»,

«Литературный клуб Юнармеец»…

Погрузились в тишину и покой детские рисунки приколотые булавками к стенам коридора.

И лишь за одной дверью по-прежнему кипела работа. Яркая табличка на коричневом фоне предупреждала

«Внимание! Не отвлекать! Идёт творческий поиск».

Внутри помещения, в метре от запертой на ключ двери, находилась ещё одна, открытая в другое место, время, а может быть и даже в другую реальность…


Две заброшенных удочки, вечерняя рыбалка на тихом пруду, хороший клёв, оказались приятным отдыхом от очередного дня работы и сопутствующей ему суматохи.

Максим сидел на пороге дверного проёма, наблюдал, как на солнечном песчаном мелководье резвятся стайками мальки. Вода от расходившихся по небольшому прудику ленивых волн, переливалась то золотисто-синим, то зеленоватым, то пурпурным цветом. Вечерняя прохлада дурманила запахом свежескошенной травы, прогретой земли, теплого лета. Где-то вдали едва слышно звенели комары. Всё дышало спокойствием и миром, ласковой и грустной тишиной.


Один из поплавков чуть закачался, согнал с верхушки задремавшую стрекозу.

В дверь студии едва слышно поскребли.

— Тише-тише, не шумите, у меня поклёвывает… — Максим зашептал неизвестно кому за дверью. Он насторожился, потянул руку к удилищу, принялся пристально следить за таинственным колыханием поплавка.

В дверь забарабанили сильнее.

— Да щас-с, подождите, — новое обещание одними губами. Поплавок дернулся сильнее, два раза юркнул под воду, а потом, вприсядку, не спеша направился к кустам…

— Э-хх, — рыболов резко, с оттягом, выдернул леску из пруда. Увидя пустой крючок, сокрушенно покачал головой, насадил «свежего» червячка, смачно поплевал на него, со свистом забросил снасть в воду, продолжая краем глаза следить за подёргиванием второго поплавка.

— Это, я — Валера, — удары в дверь стали резкими, настойчивыми. — Открой, пожалуйста. Очень важное дело!

— Минуту, иду, — Макс с сожалением поднялся с порога. Плотно закрыл за собой одну дверь. Подошёл и открыл другую.


— Нам надо срочно что-то делать? — Валерий Смирнов решительно вошёл внутрь творческой студии, наклонив кудрявую голову и чуть вытянув шею, точно собирался кого-то забодать своими развесистыми кудрями.

— Что делать и с чем? — ди-джей умиротворенно, как священник на паперти, проводил его задумчивым взглядом.

— С нашей творческой деятельностью, — художник — вокалист недоумевая осмотрел «святошу», его зрачки сузились, а лицо приобрело решительное выражение.

— А что не так с нашей творческой деятельностью? — Макс хлопнул себя по шее. Убил комара. — Вроде всё нормально: Ты где-то постоянно бегаешь, девчонки отдыхают, Юлия Борисовна в отпуске, Вовчик с бабушкой на даче, в холле на втором этаже по-прежнему идёт ремонт…

— И это ты называешь нормально? Как бы ни так! Максим, я был в городском комитете комсомола, в отделе культуры. Показывал наш диплом, рассказывал о наших выступлениях, о песнях на испанском языке. Показывал переводы, распечатку. У меня есть даже несколько фотографий! А они?!

— Что они? — рыбак подавил зевок, вовремя спрятав его в поднесённую к лицу руку.

— То!.. Они не дают дорогу нашему молодому коллективу. Не берут и не включают его в список мероприятий. Максим, ты представляешь? Отнекиваются. Отказывают. Говорят: Рано — не доросли — тематика не та — слабое исполнение — нет патриотической составляющей. А один гад в очках, вообще заявил, что наши песни банальны, просты и не вызывают посыла в душе молодежи. Представляешь?! Как же так, Макс?! «Берёзки»!!! Скучны? И неинтересны молодежи? Да за кого они нас принимают?


— Понятно, всё ясно… — задумчиво произнёс путник, потерявший память во времени. Хотя ему вообще ничего не было ясно. И уж тем более совсем не понятно. — А от меня-то ты чего хочешь?

— Мы срочно! должны стать известными, — Валерка, словно саблей, лихо рубанул воздух.

— Из-вест-ны-ми, — он повторил по слогам свою идею. — И тогда про нас все узнают, и будут без разговоров приглашать на концерты, встречи, фестивали, а возможно даже и писать в газетах. Мы станем популярными и будем много выступать.

— И-и-и, что надо делать? — ди-джей по-прежнему не был настроен на разговор. Где-то далеко от этого места огромная, зубастая рыбина неистово вместе с леской догрызала крючок.

— У меня есть просто офигенная идея! — Смирнов поднял взволнованные глаза на приятеля.

— Какая?

— У тебя есть качественные фонограммы наших песен, так?

— Допустим.

— Предлагаю перезаписать их на плёнку и разнести по студиям звукозаписи. Люди купят наши песни — начнут слушать — мы станем популярными — про нас все узнают и начнут приглашать на выступления.

— Валера, это же уйма работы! — Макс попытался остепенить безумного «изобретателя вечного двигателя».

— Ты представляешь, сколько времени уйдёт на то чтобы: Размножить записи на катушки, разнести их по студиям, договориться о продажах? И кстати, у нас мало песен. Их не хватит даже на один альбом.


— А мы разбавим другими исполнителями! — идейного генератора было не остановить. Шестерёнки в его мозгу работали полным ходом, сминая прессом возражения Максима.

— Какими ещё… другими исполнителями? Где мы их возьмём? Откуда?

— А хотя бы всеми любимой Любовью Орловой. Или на худой конец Муслимом Магомаевым. А можем сделать общую сборку из популярных певцов Советской эстрады! И тогда, представляешь, у нас будет вооще! самая суперская, самая крутейшая запись всех времён и народов!

— ??? Времён и народов? — задумчиво переспросил Макс. Вечер переставал быть томным и заиграл новыми красками. Где-то рядом, от налетевшего сквозняка, натружено вздохнула дверь.

— Да! — в глазах комсомольского активиста сверкали искры от проносившихся в них затей. — И назовём нашу сборку «Зажигательные ритмы Москвы». Или, лучше, так — «Жаркое лето страны Советов». Хотя, нет, стоп. Вот!!! Самое очумелое название для нашего альбома — «Горячая Супер-дискотека»!..

Какое то время спустя. Точка продажи звукозаписей:

— Вах, уважаемый, слюшай сюда! Придёшь ещё раз со своими дурацкими запсями — Бёрёзками-Шмерёзками, Орловой-Шмарловой! Короче, мамой клянусь, я тебе их, в зад затолкаю! Вали отсюда, и не прихади больше, па-а-нимаешь?


Покрасневший от высокоинтеллектуальной беседы Валерка вышел от продавца звукозаписей. Глубоко вздохнул.

— Блин, пипец. Он даже не стал слушать наши песни. Что же делать? Что?


— Хай, фрэнд, — к несчастному, пританцовывая и смачно жуя жвачку, подошла девушка в джинсовой куртке. — Я, Кэт. Чаго толкаешь?

— В смысле, толкаю?

— Ну, продаешь, чего? Какой музон? Что лабают?

— Вот, хотел отдать на распространение сборку песен группы «Березки» и Любови Орловой.

— Ништяк, клёво! — девушка надула огромный пузырь и смачно его лопнула. — А это кто? Что за пипл?

— Ну-у, — глаза музыкального распространителя широко раскрылись от удивления. Не знать такого. — Любовь Орлова — это наше старая, всеми любимая и известная певица. А «Березки» — новая группа. Поют и танцуют в местном ДК.

— Ясно, — нафуфыренная модам недовольно сморщила курносый нос. — А больше, нет? Ничего? Типа, чего-нибудь из крэзи или иностранного?

— Нет, честное комсомольское, только это.

— Ладно чувак, хиляй дальше.

Спустя ещё какое-то время. Седьмая, а может восьмая попытка:

— Хай, фрэнд.

— И тебе не хворать.

— Не желаешь заценить клёвый музон. Группа из Бирмингема — «Берёзи»! Лабают — просто улёт — лапти улетают. Пилят на бритише, на эспаньёле. Только, что закинули в Союз. Всего несколько песен. Ещё нет ни у кого!

— Чего-то я не слышал про такую группу.

— Так, она, из новых. Первый альбом.

— Ну, если из новых, доставай, глянем.

— Вот, осталось несколько катушек! Уже раздал две таких сумки! Улетают в лёт — записывать не успеваю!

— Неплохо, неплохо, — из динамиков полилась неизвестная музыка. — Действительно, поют хорошо. Запись качественная, проигрыш хороший, ритм драйвовый.

«Есс! Есс! Есс!», — мысли радостно затопали в кудрявой голове. — «А я говорил, что наше творчество оценят — просто специалисты не попадались!».

— Постой паря, не спеши! Что за чертовщина? Зачем Орлову впихнули? Че за нафик?

— Э-э-э… Специально, чтобы пропустили… на таможне. Мало ли чего?

— А, понятно. Ловко придумали! Хорошо, возьму на пробу несколько бобин. Сколько хочешь?

2

Уважаемые радиослушатели, станция «Маяк» продолжает музыкальную радиопередачу «По вашим письмам».

Ведущие программы присоединяются к поздравлениям лётчиков — космонавтов «Звездного городка», которые поздравляют первую женщину-космонавта Валентину Терешкову с недавно прошедшим днём рождения.

Валентина Владимировна, специально для вас будет исполнена самая космическая композиция группы «Березки» «Последний отсчет».

…..

Дорогие ведущие радиопередачи «По вашим письмам», пишет вам школьник 5 «Б» класса Вася Круглов из города Междуреченска. Передайте, пожалуйста, музыкальный привет моему папе — капитану дальнего плаванья. Поставьте добрую, хорошую песню, которая бы поддержала его, напомнила обо мне, маме, друзьях, знакомых.

Василий, для твоего папы и всех советских моряков, находящихся далеко от дома звучит прекрасная песня «Ода страсти» из спектакля «Херонская искусительница».

…..

Любимая радиостанция, творческий коллектив народного театра-студии «Новое время» просит поздравить с 55-летним юбилеем самого возрастного актера театра, артиста Огурцова Ивана Ильича. Поставьте, пожалуйста, песню «Онли ю» из спектакля «Любовь во всём виновата».

…..

В завершении программы, по многочисленным просьбам наших радиослушателей, прозвучит ещё одна пеня в исполнении группы «Березки». Она называется «Уязвимый друг» и исполняется на испанском языке….

Безумно безумное утро следующего дня.

В кабинете выпускающего музыкальные программы редактора радиостанции «Маяк» собрался полный состав проштрафившейся смены — радиоведущая, звукорежиссер, техник.

Начальник, как и подобает ему, был зол, огромен, широкоплеч. Казалось, в это утро, он был составлен из шипов, игл и раскаленных стальных полос, скрепленных цементом нетерпимости.

— Кто мне скажет… — он резко повысил голос, разбрызгивая мясистыми губами слюну. — Как, такое!!! могло произойти? Каким образом, вместо одной — утвержденной, согласованной и записанной передачи, в эфир выходит другая? И главное — зачем, для чего это было нужно?


…??? — долгое, дружное молчание в ответ.


— Хорошо, начну спрашивать каждого, по отдельности, — руководство ещё больше насупилось. Широкие черные брови грозно поползли к переносице, пальцы непроизвольно начали постукивать по столу. — Василина, это сделала, ты?


Ведущая программы выглядела обычно очень кокетливой и весёлой — проходя мимо знакомых, всегда покачивала бедрами, стреляла глазами из-под ресниц и улыбалась так, словно пыталась привлечь к себе всю мужскую часть коллектива. Однако, сегодня почему-то вид у неё был смущенный, даже виноватый. Она сжимала губы, чтоб не расплакаться.

— Нет, не я… — пропищала она еле слышно. — Я, после того как записали передачу, вообще не заходила в студию.

— Допустим. Хотя, голос на записи был сильно похож на твой.

— Александр? — редактор с угрюмой насмешкой покосился на звукорежиссёра. — Что за самоуправство? Зачем поменял запись?

— Я ничего не трогал, — съёжился рыжеватый молодой человек с крупным напуганным лицом и пристальными, серьезными глазами.

— Тогда остаётся, Кропивницкий Георгий Борисович! — все посмотрели на седого, неряшливого, заросшего щетиной мужчину, с землистым от постоянной работы в помещении цветом кожи.


— Работаете вы, товарищ техник, последнее время, мягко выражаясь — безответственно. И дисциплина тоже — так себе. К примеру, сегодня опять опоздали на двенадцать минут, и это уже третий раз за месяц. Вчера вечером звонила ваша жена — устроили скандал. А на прошлой неделе чуть было не сорвали выход передачи в эфир. Так, что скажите, пожалуйста, зачем поменяли программу?

— Это не я? Как я мог? Откуда у меня записи каких-то «Берёзок»? Я вообще слышу про них первый раз.


— Вот и я хотел бы знать — откуда вы взяли, эту хреномудрию? — редактор достал из ящика стола бобину, на конверте которой было написано крупными буквами «БЕРЁЗКИ». Презрительно бросил её на столешницу.

— С чего вы взяли, «уважаемый коллега», что это!? может понравиться слушателям? Да ещё пускать в эфир с пометкой «По многочисленным просьбам»?

— Это не мое! — Кропивницкий до боли стиснул зубы. Ощущение было такое, будто его взяли за шиворот и возят физиономией по наждачной бумаге.

— Как же не ваша? Когда нашли на вашем столе. И так, главное, аккуратно прикрыл газеткой «Труд», чтобы не нашли!

— Но, это не мое! Я не знаю, откуда она. Мне её подбросили.

— Короче, Кропивницкий, забирайте запись и уходите.

— Куда уходить? — техник зажмурился от обиды и несправедливости. Перед глазами вспыхнули и поплыли разноцветные круги, сквозь которые черными стрелами летели ядовитые слова редактора.

— Работать, грузчиком, на склад.

— Почему грузчиком, почему на склад? — невинно оскорбленный подпрыгнул словно на пружинах. Малиновые пятна побежали по лицу.

— Потому, что с сегодняшнего дня вы отстраняетесь от работы над программами. И чтоб глаза мои вас больше не видели.

— Но это не справедливо: У меня высшее техническое образование, стаж работы на радио более десяти лет, две почетные грамоты «Ударника коммунистического труда» — я не хочу грузчиком на склад.

— Всё! Разговор закончен! Пошёл вон, из кабинета!

— А вы дорогие мои! — редактор строго посмотрел на оставшихся за столом людей. Его подглазные мешки отвисли вниз с такой силой, что казалось, что они сейчас сползут с лица и упадут на стол. — Если ещё раз повторится, такое! — пойдёте в дворники или технички!

Спустя двое суток…

Высокие стеллажи склада были доверху завалены коробками, ящиками, огромными вязанками исписанной бумаги. Их было так много, что в хаотическом нагромождении они давно образовались улицы, переулки, тупики. Многие из складированных до потолка «артефактов» почернели, потрескались, развалились. В воздухе держался терпкий запах пыли, вперемежку с ароматами старой бумаги, подгнивших досок, давнишней табачной гари.

У одного из закутков «складского лабиринта», на пятачке, закрытом от посторонних глаз, расположились три работника склада. Они были удивительно похожи: в старых застиранных халатах с короткими рукавами на вырост.

Самый шустрый из них умело расстелил на ящике «Вечернюю Москву», начал расставлять питьё: Первой появилась поллитровка «беленькой» в таре из дымчато-зеленого стекла, затем две бутылки «Жигулёвского» пива, и напоследок из-за пазухи вынырнул портвейн с экзотической надписью «АГДАМ».

Его коллега ловкими пальцами разложил закусь: Порезанную ливерную колбаску, плавленые сырки, редисочку, нарезанную ломтиками варёную картошку и небольшой пучок молодого лука.

Третий из присутствующих аппетитно сглотнул, затем вытащил из кармана воблу, постучал по ящику и победно посмотрел на коллег по застолью.


— Начнём с лёгкого, закончим потяжелее, — произнес первый и крепкими пальцами сорвал фольгу с водочной головки. Потом зубами быстро открыл пивные бутылки и выдернул пробку из портвейна.

— Ну-с, господа хорошие, опоздавших, загулявших и беременных не ждём, поехали, — произнёс он, наклонив бутылку с экзотическим названием над стаканами. Жидкость забулькала, крупные пузыри воздуха ринулись от горлышка к донцу.

— Эх, люблю я это дело! — активно поддержали тост друга. — Когда, знаете, в центре бутылочки, по бокам закусочки, а по краям тарелочки и вокруг вообще выпивон.

— Дай-то бог, — просто пробурчал Георгий Кропивницкий. Говорить длинные речи он не был мастак.


Дружно выпили, начали закусывать: Хрустели редиской, ели зелёный лучок, заедали варёной картошечкой.

— Гошан, доставай свои фирменные, — отдуваясь первый, сказал новичку. — Подымим как белые люди!

Кропивницкий вздохнул и, стыдясь своей слабохарактерности, достал пачку «Родопи».

Потянулись за сигаретами. Второй стрельнул глазами и взял две.

Закурили.

В воздухе повис сладковатый дымок.

Помолчали.


— Что, Гошан? — первый продолжил терзать новенького. Он выпустил синюю струю дыма через нос. Пристально прищурил глаза, хитровато посмотрел на собеседника. — Привыкаешь к спокойной складской жизни? Не то, что раньше? Чувствуешь себя человеком?! А не бабуином, дрожащим перед начальством?

— Да уж, чувствую… — лицо Кропивницкого стало печальным. Ему так захотелось обратно — туда, наверх, к себе, в студию.

— То-та-жа! — в разговор вступил второй собеседник. Он говорил не торопясь, свысока, сквозь зубы, словно делал одолжение. — Верно, трёт Вован: У нас тут как на курорте: Приходишь, когда хочешь. Уходишь, когда надо. Начальство только по праздникам — не жизнь, а ягода малина! Даже в отпуск идти не охота!

— Малина — не малина… — Вован разлил по новой. Криво улыбнулся одной стороной рта. — Разговор наш философский, на сухую продолжать нельзя. Поехали по следующей, а то первая потонет в кишках, не дождавшись подмоги.


— Будем! — воскликнул первый и они «поехали» вновь.

— Будем и не пропадём! — его друг хитрым эллипсом крутанул стакан в воздухе и почти одним глотком выпил малиновый суррогат. А выпив, взял не спеша ломтик редиса и подмигнул новичку добродушно и мудро, как человек, знающий соль бытия.

— За нас, — Кропивницкий, мысленно матерясь, тянул сладковато-противный портвейн. Он уже и не помнил, когда ему приходилось пить такую гадость. Вован понял его по-своему…

— Тяжело с непривычки? Закусывай лучком, редисочкой. Когда пьешь — глотай глубже — выдыхай резче.

Новоиспечённый кладовщик, жуя колбасу, кивнул.

— Ничего, потерпи человече — дня три — четыре и будет норма. Вольёшься в коллектив — станешь своим — будешь пить как воду!


Зарождающийся человек новой формации не успел ответить, как из-за стеллажа появился его коллега по смене Александр.

— Георгий Борисович, товарищи дорогие, возьмите меня к себе, — робко оглядываясь по сторонам, промямлил бывший звукорежиссер.

— Что случилось? Почему ты здесь? — Кропивницкий широко открыл осоловевшие от удивления глаза.

— Вчера вечером вышел в эфир повтор скандальной передачи, а сегодня утром у меня на столе нашли бобину с записями «Берёзок».

Спустя ещё двое суток…

Во дворе склада по большому деревянному ящику щелкали костяшки домино. Причем так громко, что вздрагивали стекла в ближайших окнах.

Мужики сражались не на жизнь, а на смерть. Рядом с играющими на соседнем ящике расположился серьёзный приз победителю турнира — налитый до краёв стакан сухого грузинского вина «Цинандали». Две открытые бутылки стояли рядом вместе с призом, ещё одна валялась за ящиком.


— А? Что? Выкусили, граждане — сограждане? Получите-ка два дубеля — «Три Три» и «Пять Пять»! — самый молодой и лопоухий из игроков смачно ударил два раза костяшками по «игровому столу», обрубая концы изгибающихся дорожек, а затем довольно начал мурлыкать под нос…

   О-о-о. Венера на сотах космических трасс.

   Неведанный кто-то приветствует нас… трам-пам-пам.

— Вован, ты видел это безобразие? — недовольно начал трындеть похожий на стиральную доску костистый мужичок. — Сегодня, что в клубе самоубийц день открытых дверей?! Или в цирке забыли покормить тигров? Короче, предлагаю исключить шпингалета из игры. Ой, чую — подставит он нас — выпьет «гадёныш» все призы в одиночку, а нам потом слюни глотать. Вован, да скажи ты своё слово! И вообще — «пионерам», алкоголь вреден!!!

— Хилый, перестань трепаться и не суй нос в мои костяшки, а то, как дам промеж глаз, так уши и отклеятся, — предупредил тот, кого назвали Ваваном.

— Усё идёт как надо. По плану. Скоро тоже начну дублить крупными. А пока мы его оглушим «Пусто Пусто». Пусщай малец посидит теперь — репу почешет — тут ему не в крестики нолики по доске мелом водить!

— Правильно, покажем интеллигентам, где раки зимуют! — обиженный поддержал друга. Лихо размахнулся рукой, как будто собирался закинуть костяшку далеко (За пределы Москвы) и с треском ударил ею в середину ящика. — На-а… «Шесть Один»!


— Пропускаю, — раздосадовано постучал по дереву Кропивницкий.

— «Четыре Четыре» — добрый молодец не сбавлял оборотов. Обрубив очередной «хвост» он весело продолжил напевать слова полюбившейся песни.

— Вован, проснись! — Хилый затрясся от негодования. — Сейчас будет «Рыба» и опять целый кон сидеть сухими. А этот прохвост выпьет, закусит и продолжит петь.

— Не отвлекай. Мне надо подумать. Хорошо подумать и всё просчитать. Пожалуй… Пожалуй… Наверное… вот, так!

Костяшка «Один Два» громко, так что «задрожала земля», плюхнулось на столешницу ящика.


— Георгий Борисович, Александр — вот вы где! — к битве «Титанов» подошла ведущая программ. — Еле нашла вас.

— Что, опять? — вместо приветствия произнес Кропивницкий. — Тебя выгнали? Снова «Березки»? Опять записи на столе?

— Нет, то есть да. Меня не выгнали. После выхода повтора передачи все как будто сошли с ума. Каждый день приходят письма, раздаются звонки, спрашивают про исполнителей, про их песни, просят поставить в эфир, задают вопросы, приглашают на встречи. Одним словом — кошмар! А мы ничего про них не знаем. У нас даже записей нет. Главный редактор радиостанции просит срочно подняться к нему для обсуждения новой программы. Он лично желает прослушать все композиции.

— Какая программа, какая прослушка? — возмутился обиженный звукорежиссер. — Нас же выгнали? Мы же теперь кладовщики.

— Уже вернули обратно. С извинениями. Пойдемте, быстро наверх. Все ждут только вас.

3

В приёмной директора Дома культуры зазвонил телефон.

— Слушаю, — секретарь вытянула губы «уточкой» и приятно протянула букву «у» посередине слова. Она уже второй день «безвылазно» отвечала на не прекращающиеся телефонные звонки.

— Да, Дэ Ка. А вы кто?

— Председатель профкома ткацкой фабрики, по поводу выступления группы «Березки»? — девушка громко повторила услышанное и вопросительно посмотрела на директора через открытую дверь. Тот продолжил с деловым видом читать газету.

— Знаете, сейчас в здании никого нет. Все коллективы разъехались. Отпуск. Отдыхают. Перезвоните осенью. Может быть что-нибудь станет известно.


Новая трель телефонного звонка не дала трубки успокоиться.

— Дом культуры, приемная.

— Районный Совет книголюбов, — секретарь вновь поревела взгляд, мигая густо накрашенными ресницами. Щебетов с деловым видом закинул ногу за ногу, покачал ею и перевернул лист «Вечёрки».

— Простите, пожалуйста, я не могу вам что-либо обещать по поводу встречи с артистами. Тем более с «Березками» У нас ремонт. Всё в краске, пыли и извёстке. Позвоните в сентябре. Там будет видно.


В дверь требовательно постучали.

— Разрешите? — в приёмную заглянул председатель парткома завода, которому принадлежал районный ДК.

— Конечно, конечно… — Щебетов вмиг убрал газету, приподнялся и жестом пригласил гостя войти. — Иван Андреевич, присаживайся. Сто лет — сто зим! Какими судьбами в нашем скромном, всеми забытом заведении?

— Ладно, не прибедняйся, — гость расположился в удобном, обитом искусственной кожей кресле. — Ты вовсе не скромный и уж тем более не забытый: Только вчера по твоему списку привезли два фургона аппаратуры. Весь вечер разгружали. Директор лично попросил ускорить доставку.

— Спасибо родному заводу. Честно скажу — не ожидал такой оперативности.

— Для подшефного ДК ничего не жалко. Так сказать — работайте товарищи — репетируйте — выступайте — дарите радость людям.


— И ещё, — гость почесал загорелую лысину. — Хотели от тебя получить ответное доброе дело.

— Ответное? Доброе? Какое?

— Ходят слухи, есть у вас в ДК коллектив бойких девчонок? Говорят, дюже хорошо танцуют, поют, играют на гитарах!

— Девчонки? — хозяин кабинета развёл руками. — Какие девчонки? У меня их больше двух сотен!

— Те, что по радио выступают.

— А, «Березки», — лицо Щебетова поневоле расплылось в хитроватой улыбке. — Эти, есть. Только…

— Наташа, зайди, пожалуйста, — он громко, сквозь открытую дверь обратился к секретарю. — Подскажи, где у нас сейчас «Березки»?

— Иван Андреевич, — секретарша на распев начала произносить заученную наизусть фразу. — Лето на календаре, ремонты, артисты разъехались — в отпусках, на гастролях. Нет никого, до осени. И будут не раньше сентября.


— Че, вообще нет никого? — ответ просто обескуражил посетителя. — Никого-никого?

— Как, нет, — директор добродушно отмахнулся от ехидного вопроса. — Осталось… двое ребят: Художник Валера да Максим, который занимается звукозаписью. Но зато! — эти двое стоят десятерых.

— Очень жаль, что все разъехались — рабочие так просили пригласить девушек на выступление. Им очень понравились песни переданные по радио.

— А мне-то как жаль, дорогой мой Иван Андреевич, — Щебетов втиснулся в кресло. Стал говорить тихо и даже как-то грустно. — Если бы я знал! Да, для родного завода! Я бы с радостью и с превеликим удовольствием оставил бы всех. Знаешь, какой у меня коллектив ложкарей — дудочников? Как они играют? — Земля дрожит! А фольклорная группа «Неваляшки»? А вокальная студия «Соловушки»? Душа поёт — слушая их песни. Эх, ты бы предупредил меня, хотя бы неделю назад — я бы тебе такой концерт организовал!

— Слушай, Егор Кузьмич? — гость задумчиво прикусил нижнюю губу. — А эти, двое, которые остались, смогут провести танцевальную программу?

— Программу?! — губы Щебетова тронула простодушная ухмылка.

— Ну, да! — секретарь парткома не понял сарказма директора и продолжил уговоры. — Такое дело: В субботу ожидается закрытие заводской спартакиады — а танцы провести некому. Понимаешь? Слушай, Егор Кузьмич, войди в положение, поговори с ребятами — очень надо.

Спустя полтора часа…

Оркестр играл тихо и убаюкивающе, как будто вздыхая.

— А-а-а-мо-о-о-рр-э па-а-е-о-о-у, — доносилась со сцены «Ла Скала» — самого известного оперного театра Италии. Голос был мягкий, низкий и гулкий.

Исполнительница пела безумно соблазнительно в своем образе страстной разлучницы. Свет прожекторов рампы мерцал, отражаясь от её длинных золотистых волос. На бледном лице сияли широко открытые с густыми ресницами карие глаза. Её овальное лицо с высокими скулами и полными выразительных чувств губами казалось маской какого-то необузданного сладострастия.

— О, Мадонна, бене, бениссимо… (О, Мадонна, хорошо, великолепно, Итал.) — напыщенный краснолицый мужчина проглотил ком в горле, рассматривая артистку в мощный бинокль. Он устроился поудобнее, оперся локтями в край балкона и, прищурившись, начал крутить окуляры.

— Тук-тук-тук-бряк, — вкрадчивый стук едва слышно раздался со стороны завешанной портьеры, где в одиночестве сидел молодой человек.

— Тсс, — обернулась к нему дама средних лет, увешанная с ног до головы блестящими камнями. Она приложила палец к губам, зашептала. — Синьор? Коза э куэсто? (Синьер? Что это такое? Итал.)

— Скузи, (Простите, Итал.) — смущенно извинился безбилетный «заяц», готовый провалиться сквозь землю от стыда. Он кисло улыбнулся, а затем задумчиво и настойчиво уставится в потолок.


— Ми-и-и серве а-а-а-бито-о-о да у-уомо-о-о-о-о… (Мне-е нужен мужско-о-о-о-ой… Итал.) — артистка, не слыша перепалки, продолжила завывать о чём то своём, наболевшем, интересующем только её.

И тут она перестала петь и чувственно взмахнула руками, выражая безмерную печаль скорби и страстного отчаяния.

…Публика завороженно затихла. На сцене свершалось таинство: Разноцветные, плавно переливающиеся пятна света, разбежались по потолку и стенам, заискрились на хрустале люстр, наполнили пространство необыкновенной торжественностью. Перед зрителями возник дремучий, таинственный лес. Корявые деревья среди поляны ожили, зашевелилось. Живыми сделались нарисованные морщины главного злодея, у второстепенных героев приросли наклеенные усы и эспаньолки, а разноцветные драпри, покрашенные красками ядовитого цвета, — став сосредоточением порока, обличали и намекали на грядущее возмездие.


— Бряк-бряк, тук-тук-тук, — гораздо сильнее прозвучало в замершей тишине. (Не смотря на висящую где-то очень далеко предупреждающую вывеску: «Не стучать — идёт юстировка сложной аппаратуры»).

— Бабам-бам, — взрывом пронеслось на весь театр. Кому-то решительно не нравилось происходящее, и он со всей силы приложился ногой.


— Это неслыханно! — слушатели стали недовольно переглядываться, шептаться. — Отвлекать почётных гостей и шуметь в вип-ложе? Как такое возможно!? Куда смотрит администрация? За что мы платим деньги?! Это — небывалый скандал!!!

Ближайший сосед, в старинном генеральском мундире с голубой лентой через плечо, пушистыми усами и седой испанской бородкой, зловеще придвинул свои очки к глазам и посмотрел на нарушителя спокойствия. Его глаза сквозь стёкла очков казались огромными и холодными, как у мёртвого спрута.


— Пер фаворэ, синьоры, ми скузи, (Пожалуйста, синьоры, извините меня. Итал.)

Парень быстро вскочил с места и покинул ложу. Тщательно закрыл за собой дверь. Прошёл через комнату и вышел наружу.


В коридоре ДК его обступили девушки из группы «Берёзки». Возбужденные, недовольные, красные от быстрой ходьбы, защебетали все разом:

— …Максим, это что-о?! правда?

— …В субботу — вечер танцев?

— …Как же так? Нас не зовут? Это не справедливо! Так, нельзя! Ты же обещал?!

— …И Валера ничего не сказал! А ещё комсомолец!

— …Хорошо, хоть Наташа позвонила из приемной! Предупредила!

— …Нужно срочно всех собирать! И что-то решать!

— …Как их собрать? — Они в разъездах: Нинуся — на даче, у неё нет телефона. Танечка — вожатой в пионерлагере — туда только на автобусе. Зина со своим Гиви на Кавказ учесарила. А Юлия Борисовна вообще в Крыму по путёвке.


— Так!!! — Максим попытался успокоить жужжащее племя. — Что? Здесь? Происходит? Мне никто ничего не говорил!

Он строго посмотрел на девушек.

— Я, между прочим, занят — работаю, разбираю серьезную классическую музыку. А вы мне мешаете.


Замолчав на несколько секунд, рой стрекоз широко открыл от удивления глаза, (Это же надо?! — тут, «на носу» ответственное выступление — вечер, танцы, дискотека — все готовятся — уже не достать билетов — а он занимается какой-то ерундой!).

— …Музыку, он слушает?

— …Серьезную?

— …А чего вырядился, как на балет?

— …И почему во фраке?

— …Ты бы ещё лыжи одел!

— …Или водолазный костюм!

Спустя ещё три часа…

Завершив плановый обход объектов, председатель парткома наконец-то расслабленно погрузился в рабочее кресло.

Едва успел сесть за полированный стол, как тут же раздалась трель селектора связи.

— Иван Андреевич, — произнес приятный женский голос секретаря. — К вам начальник третьего цеха. Говорит срочный и важный вопрос.

— Раз важный и срочный, пусть заходит.


Женщину, вошедшую в кабинет, председатель знал хорошо: да и как не знать, её портрет висит на Доске почета напротив управления предприятия, выгляни в окно — и увидишь.

— Товарищ Синицын! — гостья села на краешек кресла, деловитая, неприветливая, даже подчеркнутая вежливость председателя не изменила выражения её лица.

— У меня в цеху одни молодые, незамужние женщины! — взволновано произнесла она, кусая губы. — Большая часть девушек, не участвует в спартакиаде. По разным причинам: Кто-то учится по вечерам, у кого-то маленькие дети, кто-то просто не может заниматься спортом в силу какой-либо болезни. Но! Все трудятся добросовестно. Многие выполняют и даже перевыполняют поставленные дирекцией планы. Мой цех по итогам квартала занимает первые места…

— Марья Григорьевна, — руководство улыбнулось по-дружески. — Я не понимаю? От меня-то, что хотите? Говорите, конкретно.

— Нам нужны билеты на танцевальный вечер посвященный закрытию спартакиады, — посетительница заломила руки. — Я догадываюсь, это трудно — мы не спортсмены… Нам не положено… Но! — Хотя бы несколько пригласительных для передовиков производства. Люди просят — хотят танцевать.

— Билеты? На закрытие? — Синицын облегченно выдохнул. В его голове потекли сладкие мысли. — «Да, пожалуйста. Сколько угодно. Я-то думал, придётся, как всегда, бегать по заводу, зазывать, уговаривать. А тут сами пришли и выпрашивают! Да берите — не жалко».

Довольный начальник потёр руки и с барской щедростью нажал на кнопку селектора. — Ольга Петровна, выдай, Марье Григорьевне две… нет — три сотни пригласительных на субботнее мероприятие.


Очередной посетитель — заместитель начальника транспортного цеха, стал доказывать, что его ребят несправедливо обошли по игровым видам спорта. Если бы не ночные смены, отсутствие в команде какого-то Каламакина и дурацкий график, составленный под соперников — то он обязательно бы вошёл в призовую общекомандную тройку.

— Ольга Петровна, подойдёт Степанов из транспортного, отдай ему двести пятьдесят билетов.

— Хорошо, Иван Андреевич.


….. Люди всё шли и шли. Телефон пищал короткими гудками. Руководство парткома сегодня был сама щедрость и доброта:

— Ольга Петровна, отсчитай, пожалуйста, Комаровой и Ладыгиной по сто билетов. И двадцать билетов отдай Егорову, пусть раздаст на проходной.


….. Желающие не заканчивались:

— Ольга Петровна, сейчас к вам зайдёт Людмила Геннадьевна. Выдай для бухгалтерии столько — сколько необходимо.

— А сколько необходимо?

— Это она тебе сама скажет.


Председатель парткома скучающе взглянул на дверь. Рабочее время уже давно закончилось. А посетителей не убавлялось.

— Кто следующий? — устало произнёс он в динамик.

В кабинет, легко ступая по блестящему паркету модными лакированными туфлями, вошла нимфа с большими, широко поставленными глазами, веки чуть подкрашены чем-то голубым, а губы приветливо сверкают перламутром.

Лицо Синицына поневоле расплылось в улыбке. Ивану Андреевичу захотелось встать, девушек с такой идеальной фигурой редко увидишь на заводе, (Не приживались они) однако он ничем не выдал своих настоящих чувств, пригласил гостью сесть сдержанно и даже холодновато.

— Я работаю на заводе недавно, вторую неделю, ещё не участвовала в спартакиаде, — незнакомка плавно положила сумочку на стол, чуть задержав руку, чтобы председатель увидел, какие у неё красивые длинные пальцы и изящная кисть. — Хотела попросить у вас один пригласительный на вечер танцев. А то наши идут, а мне не досталось.


Синицын обошёл стол и сел напротив красавицы. Она всё больше привлекала его: держалась как-то вызывающе, не сидела в кресле, а будто демонстрировала себя — дышала прерывисто, и тугая грудь подымалась под прозрачной кофточкой. Видно, хорошо знала, чем завлечь: мягко улыбнулась, и глаза у неё затуманились.

— Ну что ж, — сказал он, взяв небольшую паузу, вроде раздумывая, хотя всё уже решил. — А позовёте с собой? Если… достану билеты? Я как раз не женат!

— Конечно, — не задумываясь, произнесла незнакомка. Она посмотрела на «волшебника» округленными глазами, сразу ставшими большими.


Председатель парткома решительно обогнул стол, нажал на кнопку селектора.

— Ольга Петровна, — сказал твердо. Небезосновательно решив, что железо следует ковать, пока оно горячо. — Нельзя ли для меня, в порядке исключения, отложить два пригласительных?

Девушка смотрела на него восхищенно. В благодарность чуть приподнялась, наклонилась через стол, и Синицыну показалось, будто даже потянулась к нему, демонстрируя прекрасные формы.

— Иван Андреевич, — предательски прохрипел динамик. — А билетов нет.

— Как нет? Почему нет? Куда они делись?

— Закончились. Бухгалтерия забрала все остатки.

4

Субботние сумерки медленно надвигались на улицы столицы. Откуда-то из подворотен появился прохладный ветерок, который днём не решался высунуть носа.

Москва постепенно успокаивалась, затихала.

Шумная, разодетая в пух и прах толпа нарядилась, разукрасилась, торопилась на танцы.

Однако! Начало танцевального вечера откладывалась.

По закону детективного жанра, (Или по чьей-то задумке) предполагалось, что лишняя публика, не дождавшись окончания торжественной части, немного повозмущается, а затем потихоньку начнёт расходиться по домам.

!!! Народ, «не догадываясь» о хитростях организаторов, продолжал прибывать чуть позже назначенного времени, уплотняться, заполнять оставшиеся пустоты. Его становилось всё больше и больше. Дорога в сторону танцевальной площадки наполнялась и превращалась в улицу с односторонним движением.


— Уже прошло тридцать минут! а они даже не включили музыку? — бурлили недовольные гости. (Те, что пришли заранее — за два-три часа до начала).

— …Чего тянут?

— …Написано же — в семь. А уже без двадцати восемь?! Даже без пятнадцати?

— …Где танцы?

— …Почему не начинают?

— …Что за дела?


Под зажигательную игру гармониста на сцену поднимались победители и призёры спортивных мероприятий. Спортсменов торжественно поздравляли, вручали грамоты, призы и памятные подарки. Многим давали произнести ответное слово. Крепко жали руку. Некоторых (Молодых и симпатичных) даже целовали.


У входа возникло столпотворение:

— Ваши билеты? — строгая женщина перегородила дорогу и протянула руку навстречу молодой паре.

— Павлуша? — девушка картинно округлила глаза. Посмотрела на своего спутника. — У нас есть билеты?

— Обижаешь, котенок, — парень с деловым видом достал из пиджака два разукрашенных листочка. — Вот, они!

— Что вы подаёте? — сверлящий взгляд охранницы начал гневно буравить нарушителей правопорядка. — Я спрашиваю: Где ваши пригласительные?

— Как понять, где? А это, по-вашему, что?

— Всё что угодно, только не пригласительные?

— Почему, не пригласительные? — девушка пренебрежительно выпятила нижнюю губу, будто само обсуждение этого вопроса унижало её достоинство. — Мы их только что перекупили? Кстати, Павлик отдал за них… десять!!! рублей.

— Не знаю, сколько вы отдали, только, это — ерунда, а не пригласительные.

— Женщина, откройте глаза! Вот, смотрите, видите — число, название, ряд, место! Есть даже подпись — дирекция парка. Посмотрите!

— Молодые люди, какой ряд, какое место, какая дирекция? — контролёр посуровела лицом, сведенные брови образовали над глазами сплошную черную стрелу. — Вы в своём уме? Так! Перестаньте хулиганить и отойдите в сторону. Иначе я позову милицию.

— Это безобразие! Мы сами вызовем милицию.


Куранты на Красной площади пробили восемь. Пошёл девятый час.

В парке начало смеркаться.

Желающие попасть на танцевальную программу продолжали прибывать. Безбилетники подобно голодным зомби окружали площадку, жадно прижимались к решетке, «стеклянными» глазами смотрели в сторону сцены. Скрипели зубами. Чего-то ждали. К чему-то готовились.

Организаторы спокойно, под бой барабанов, спустили олимпийский флаг. Пожали друг другу руки. Убрали со сцены стол. Направились к выходу.


Над площадкой повисла тишина.

Люди не понимая происходящего, начали недовольно оглядываться. Волнение и беспокойствовозрастали с каждой минутой. После паузы, которая тянулась, как может тянуться только Вечность, послышалось…

— …Че, всё что ли?

— …Приплыли — суши весла — кина не будет?!

— …А танцы?

— …Ерунда, какая-то?

— …Алё, танцы, когда?


Где-то очень далеко, наверно там, куда убежало вечернее солнце, возникли звуки. Спустя несколько секунд они стали густыми и тягучими, насытились, превратились в музыку.

На пульте ди-джея проснулись индикаторы. Прыгающие в столбиках кубики раскрасились красными, зелеными и голубыми цветами.

Мелодия из песни «Say you'll never» медленно нарастала, вибрировала, заполняла окружающее пространство. Она становилась громче, прорывалась сквозь вечерний сумрак, множеством огней загоралась в софитах, гроздями, развешанными по столбам, вокруг танцевальной площадки.

Вместе с калейдоскопом света нарастал звук аплодисментов, крики удовольствия и радости.


На сцене, по одной стали появляться девушки с гитарами, в платьях аппетитно обтягивающих стройные фигуры:

— …Привет, Москва-а! — проснулись микрофоны.

— …О-у!

— …Мы любим вас!


— У-у-у-рра-а-а! — эхом понеслось в ответ приветствию девушек. (Черти зелено-полосатые — как же долго мы вас ждали!!!. А ещё говорили, что их не будет!).


— … Друзья, вечер добрый! — исполнительницы красиво переступая, покачивали грифами гитар. Постепенно их движения начали объединяться, синхронизироваться, входить в резонанс.

— …С вами… снова… «Березки»!

— …Мы не видим ваших рук?!

— …Мы не слышим ваших голосов?!

— …Отзовитесь, чемпионы?


— Да! Да! Да-а! — сотни рук взметнулись вверх.


Спорт. Сегодня… (Зазвучали слова переделанной композиции).

Каждый, каждый, каждый, каждый день… (В мигающем свете прожекторов ярко переливались серебристые вставки на гитарах).


Люди первое время смотрели на участниц, раскрыв рты, потрясенные и завороженные происходящим. А затем…

Спорт. (Подпевала вся площадка припев мгновенно полюбившейся песни).

Сегодня…

Каждый, каждый, каждый, каждый день…


А через несколько минут переполненная чаша молодежи вовсю двигалась, бурлила, кипела под последний куплет в исполнении на английском языке.

Вырабатывая энергию сравнимую с мощностью колхозной гидроэлектростанции.


— Валя, сейчас же успокойся и не реви! — девушка, стараясь перекричать колонки, успокаивала худую, похожую на вытянутую сосиску подругу. — Глянь, какой замечательный вечер! Все радуются, веселятся, танцуют, а ты ревёшь. Сейчас же перестань — слышишь?!

— Ага, перестань! — плакса надула губы и швыркнула мокрым носом. — Хорошо говорить, ничего не зная. А мне, каково? Знаешь, как обидно?

— Валюша, объясни толком — что происходит?

— Представь себе! Я могла бы выступать сейчас вместе с «Берёзками». Быть на сцене!

— На сцене? Ты?

— Да! Меня звали к ним в коллектив. Так нет — дура, пошла в вокальную студию «Соловушка». Вот, чего я там, забыла у этих соловьёв? Там даже парней нормальных — нет!

— И что?

— И то! Они… теперь, вон, какие хорошие! Поют, танцуют, играют на гитарах!

— Ты тоже хорошо поёшь.

— Ага… частушки да припевки, — несчастная сквасила губы и прошепелявила…

   Не смотрите на меня,

   Что я худоватая.

   Мамка салом не кормила,

   Я не виноватая.

Невысокий парень дёрганой под музыку походкой «подкатил» к девчушкам.

— Девчата, не желаете познакомиться? — промямлил он, с идиотской улыбкой на лице. Затем тяжело вздохнул, как человек, выполнивший неприятную обязанность.

— Не-е-т, — плакса смерила нахала холодным и презрительным взглядом, повернулась к нему спиной, отчужденная и непримиримая.


— Друзья! — магнетический голос ди-джея вибрировал на фоне фонограммы.

— Не забываем, что программу посвященную закрытию спартакиады проводят ди-джеи «Аполлон Макс» и «Валеримпик»!

— Данс-данс-данс-данс, — отбойным молотком гудело над танцевальной площадкой.

— И-и-и, наша очередная композиция получила название «Self Control». Она звучит впервые. Песня написана для театра «Новое время». Для спектакля «Самоконтроль».

— …Уважаемые гости! Слушаем, танцуем, подпеваем…


— О-у-о, — девушки с гитарами подняли руки вверх и захлопали в такт музыки.

— О-у-о… — начали вторить мощные динамики, планомерно повышая темп и разгоняя музыкальную композицию… (Примерно так: https://www.youtube.com/watch?v=bkP1nmEXhSs).

— О-у-о… О-у-о… О-у-о… О-у-о… — воздух над площадкой задрожал, и человеческое море в едином порыве задвигалось, завибрировало и начало подпевать.


— Блин, Оля! Посмотри, как они двигаются, как играют, поют! — рёва-корёва вновь запустила пузыри. — Это не «Березки», а какие-то инопланетянки!!!


…..

Всё в округе гудело и дрожало, как во время землетрясения. Море голов, от края до края заполнившее танцевальную площадку, плескалось и озарялось со всех сторон яркими вспышками прожекторов. Потоки света заливали самые дальние уголки пространства, раскидывали во все стороны разноцветные тени и расцвечивали плотную массу танцующих.

— «Бе-рез-ки!» «Бе-рез-ки!» — вихрем неслось со всех сторон. Создавалось впечатление, что толпа исполняет какую-то дикую, первобытную песню.


— Лосин, что за бардак? — резко прозвучало над ухом капитана милиции. Рядом с ним стоял, выпятив грудь, широкоплечий человек ниже среднего роста. Его маленькие глаза буравили хмуро и подозрительно.

— Ттт-танцы, ттт-товарищ Круглов, — заикаясь от внезапного вопроса, ответили большому начальству. — Закрытие заводской спартакиады. Развлекательная программа под песни группы «Березки». Спортсмены отдыхают — подводят итоги турнира.

— Капитан?! Ты видел, сколько собралось людей?

— Так, точно. Чуть больше обычного. Но я прокачал ситуацию — привлек дополнительно десять человек в комсомольский патруль, плюс подключил ещё человек пять активистов. У нас всё под контролем. Думаю, справимся.

— Ты, что Лосин издеваешься что ли? — руководство тыкнуло рукой в бурлящее, разодетое в пух и прах месиво тел. — Какие пять активистов и комсомольский патруль? Ты, что хочешь кучкой бойцов удержать порядок среди двух тысяч человек?

— Но, товарищ Круглов, по моим подсчетам, здесь нет двух тысяч.

— Правильно Лосин — внутри площадки нет, а снаружи есть и гораздо больше. Причем народ подходит и подходит. И конца этому безобразию не видно.

— Виноват.

— Что виноват? Головой, когда начнёшь думать? Или тебе пагоны жмут, капитан?

— ???

— Значит, так! До какого времени у тебя запланировано мероприятие?

— До девяти часов, товарищ Круглов.

— Ты что?! Белены объелся? До каких, девяти? Значит, так: Быстро, ноги в руки и бегом, завершай эту катавасию. Чтобы через десять минут! Слышишь? Через десять! Была тишина, покой и не одного живого человека в радиусе километра. Ты понял меня, капитан Лосин? Ни-од-но-го.

— Так, точно.

— Не расслышал?

— Так, точно, товарищ Круглов!

— Всё!. Исполняй.


— Дорогие друзья, — ведущие стали завершать программу. — Группа «Березки» прощается с вами.

— У-у-у-у… — недовольно зашумела толпа.

— …Мы рады, что вы нашли время и пришли поздравить спортсменов! Отметить их спортивные достижения. Что собрались, послушать наши песни и потанцевать.

— …В завершении программы, мы подготовили для вас ещё одну композицию «Звёзды нас ждут».

   …Ночь. Закрыла прошлого листы.

   Одни мы в мире — я и ты,

   В руке твоей моя рука…

Установленные прямо на земле динамики изрыгали тонны децибелов, а световые приборы бесновались так, словно им было дано задание собрать на праздник жителей соседних галактик.


Песня понравилась.

Песня очень понравилась!

В конце композиции внезапно сломался один из усилителей. Спустя несколько секунд замолчал ряд колонок, потухло несколько прожекторов — люди продолжили неистово двигаться и подпевать слова полюбившейся песни. Они хлопали, кричали, подбадривали друг друга…

От танцующих исходила такая невероятная энергетика, что им уже не нужны были никакие дополнительные приборы…

Они готовы были танцевать в темноте!

Они не хотели прощаться!

Они не хотели расходится!

Их руки продолжали сгибаться, ноги переступать, выделывая кренделя, а губы сами собой повторяли…

   Звёзды нас ждут сегодня

   Видишь их яркий свет

   Люди проснутся завтра

   А нас уже не-е-е-т…

5

Утро воскресенья началось стандартно…

Длинная стрелка на зеленоватом циферблате часов мерно дергалась, перескакивая с деления на деление, и с каждой секундой произносила едва слышное «цок».

На стенах спальни застыли цветные фотографии киноактеров.

В приоткрытую дверь из кухни доносились слова популярной детской песенки…

   На медведя я, друзья,

   Выйду без испуга,

   Если с другом буду я,

   А медведь — без друга…

— Люля, Люля-я, проснись… — пятилетний карапуз весь в слезах залез на кровать к старшей сестре и потянул с неё одеяло.

Спящая с трудом разлепила глаза, широко зевнула и с удивлением посмотрела на малолетнего зарёванного будильника… «Блин, такая рань, воскресенье, спать — да спать… Так, нет же — разбудят ни свет ни заря!».


— А если я буду с друзьями? — Васятка огляделся по сторонам, смешно сморщил маленький курносый носик и полушепотом, доверительно спросил. — А у мишки, друзей, не будет? Тогда, они… его… что, убьют? Совсем? И он, умрёт? Навсегда? Люля, а почему у медвежонка нет друзей? Почему? С ним никто не хочет играть? Они его не любят?

— Вася, эта-а… иди, там, спроси у мамы, — проснувшаяся красавица отмахнулась рукой, поворачиваясь на другой бок. — А лучше у-у-у… бабушки. Она взрослая, умная, газеты читает и точно знает, почему у мишки нет друзей. И что с ним делать. А я пока… э-э-э… буду… спать.


— Юляша, просыпайся, — в комнату заглянула бабушка. — Ты просила разбудить тебя.

— Ну, ба-а-а-б? Зачем? Меня? Будить? — девушка заложила руки за голову, потянулась, выгнулась, как кошка — только вперед, закинув голову и плечи. — Надо будет, проснусь сама.

— Ты собиралась записать на новый магнитофон какую-то передачу.

— Какую передачу — чего записать — какой магнитофон? — лениво продолжала брюзжать соня-засоня, натягивая на себя простынь.

«ТОЧНО!!!» — запоздалая мысль зигзагом прочертила линию в мозгу девушки. — «Новый магнитофон — музыкальная передача — «Утренняя почта».

В голове подобно ленте телетайпа отпечатался отрывок воскресной телепрограммы…

9-30 «Утренняя почта».

10–00 «Служу Советскому Союзу».

11–00 «В мире животных».

— Который час? — проснувшаяся резво стартанула в сторону зала, где на столе стояли телевизор и заранее приготовленный магнитофон с микрофоном.

— Дык, двадцать пять минут десятого. А ты чего подскочила как ошпаренная? Хотела же полежать?

— Баба, это же «Утренняя почта»!

— И что? Даже умываться, причесываться не будешь?

Грязнуля бормоча что-то про себя, принялся колдовать над выпирающими кнопками и клавишами магнитофона.


— И что в этой «Поште» такого? — подобно старому мотороллеру затарахтел дед. — Сроду, там ничего не было! Так, одни только хиппи волосатые да ихнее дурацкое «бум-бум-бум».

— Ба-ба, — малолетний карапуз, не понимая половины слов, водил глазами из стороны в сторону. — А кто такте «Полосатые пиппи»?

— Зря ты так, Коля, — бабушка как всегда была на стороне внучки. — Нравиться Юле современные песни — пусть слушает. А хиппи, Вася — это, как бы… молодые, современные музыканты.

— Ага, — парировал ухмыляющийся собеседник. — Музыканты ху-у-лиганы!

— Короче, внимание! — девушка вмиг стала строгой. Посмотрела на открытый от удивления рот малолетнего брата. — Всем! Притихнуть! Молчать и вообще не издавать каких-либо звуков! ЯСНО!?

— Ох-тя, — бабушка тяжело вздохнула, будто приходя в себя. Она поправила седые волосы похожие на облачко сахарной ваты. — А что так — нешто будет выступать Карел Готт?

— Может быть, а может быть и получше! Вдруг вся передача будет крутяшная. Запишу и буду слушать напролёт днями и ночами.


«У-ух», — в глазах меломанки засверкали хитринки. — «Все подруги обзавидуются! — Особенно Танька Осокина! И Валька Печёнкина! И конечно же Машка Коровкина! Эта — сотрёт все губы от злобы! Ещё бы: Новый маг. — новые записи — да ещё и… классные песни!».


Телевизионная передача была заводной и неповторимой. По сценарию программы за ведущим постоянно гонялись неизвестные похитители песен: На лошадях, на верблюдах, а один раз даже на диких быках. Он убегал, прятался, переодевался. (Не забывая при этом объявлять очередные музыкальные номера).

— Какой же Юрий Николаев молодец?! — бабушка восхитилась ведущим программы. — Это же надо — вот, всё при нём: И красавец и талантливый и актер хороший.

— Да-а уж! — дед с особым шиком пустил струю табачного дыма почти до самого потолка и, сбивая пепел, несколько раз ударил по папиросе указательным пальцем.

— Во дворе мужики невесть, что про него рассказывают: Одни говорят, известный спортсмен, другие, что недавно женился на… Алле Пугачевой, а третьи вообще, что будущий зять самого Брежнева.

— Ба-ба? — в разговор вступил Васятка, глядя на неё снизу вверх, словно воробушек на колокольню. — А почему у певцов лица русские, а поют не по-нашему? Они что — в школу не ходили?

— Как бы тебе объяснить, маленький, вот, например, — бабушка начала вспоминать какую-то стародавнюю историю.


Спустя двадцать пять минут после начала записи радушное настроение у девушки стало скверным. Хорошей музыки (по её мнению) не было, от слова совсем. Её руки непроизвольно тянулись выключить магнитофон, выдернуть шнур и уйти нафик из комнаты…

— Тише, всем! — начинающая писательница шлягеров грозно свела брови. — Может быть, концовка передачи будет нормальной. Сейчас начнут петь.


«Ну, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — в мыслях взмолилась она, с надеждой всматриваясь в черно-белый экран. — «Пусть последняя песня будет классной: Всё таки новый магнитофон — целую неделю ждала передачу — встала ни свет ни заря — а по телеку одна мура и полный отстой!


Увы, выступление последнего исполнителя было таким же «неинтересным», пресным и тоскливым, как и предыдущие.

Юлия расстроенно щелкнула тумблером. Свернула провода и, не дожидаясь окончания передачи, вышла из комнаты.

— Дорогие друзья, — Юрий Николаев стал прощаться со зрителями. Всем хорошего настроения и до скор…

По экрану телевизора прошла небольшая рябь, сменившаяся картинкой огромной площади, на которой словно море колыхалось танцующая молодежь…

— Юля, тут ещё не всё, — бабушка громко позвала внучку.

— Юлька, иди скорее, тебе эта муть точно понравится! — поддержал её дед. Он крякнул, забыв, что во рту дымится папироска, вытащил вторую, поднес к губам и тут же сунул обратно в портсигар.

Васятка всё так же сидел молча с полуоткрытым ртом и хлопал ресницами.

— Чего опять? — девчушка недовольно выглянула из своей комнаты.

— Люля, пиппи волосатые, — малыш тыкал пальцами в сторону телеприёмника.


— В конце передачи группа «Берёзки», — Николаев торжественно произнёс «за кадрами» идущего клипа. — Для всех любителей современной танцевальной музыки, в качестве подарка, исполнит сатирическую песню-пародию на песни западной эстрады под названием «Братец Луи».

По экрану один за одним менялись отрывки с выступлений популярных групп, а из динамиков телевизора звучало очень похожее на https://www.youtube.com/watch?v=Lp2qcCrdBLA в исполнении каких-то Валерия Первого и Максима Второй Голос.

«Психичка», ругаясь и обдирая пальцы, бросилась спешно подключать микрофон к магнитофону.

Глава 11

1

Утро понедельника в общежитии началось стандартно…

— Тук-бряк-тук-тук, — настойчиво стучали в дверь Максима.

— Нукоготамаопятьпринесло, — недовольно, сквозь зубы промямлил спящий постоялец женского «монастыря».

— Бряки-бряк-туки-тук, — ответили ему.

«Дайте же, наконец, человеку поспать, спокойно!», — Макс приподнялся с кровати. С трудом отдирая ноги от пола, подошёл к двери. С нудным скрипом её отворил.


У входа стояла Лариса Корычева.


«Дурной знак», — подумал ди-джей. — «Скандальная малолетка долбится с утра в дверь — чего-то хочет — удачи не ведать».

— Слушаю? — хозяин сушилки зевнул в кулак. «Вот принесло не свет ни заря? Может, кукла поломалась? Или задачку решить не может? А я-то здесь причём?».

— Максим! — несостоявшаяся невеста со всей ответственностью заломила руки. По-взрослому блеснула очками.

— Я серьезно размышляла всю ночь. Не спала. Читала письма! Думала о главном!

Очевидно, полагая, что она изрекла очень важную житейскую мудрость, Лариса с достоинством поджала тонкие губы и широко открыла глаза.

— Какие письма? — сонный Дон Жуан всё ещё не мог освободиться от оков Морфея. Он с трудом соображал, что от него хотят. Мозги никак не хотели включаться в работу.

— Письма, которые ты писал мне целых два года из армии.

— Я, что-то, кому-то, писал? — снова шумно зевнули, ничего не соображая.

— Вот! Я поняла! Это были не твои письма и нам надо об этом срочно поговорить.

— Послушай, э-э-э, Лариса! Ты, это… Иди куда шла. Там: в школу, в садик, на занятия, в продлёнку. И не приставай по пустякам.


Макс решительно закрыл дверь перед её носом.

— Как ты смеешь? — вспылила девчушка. Она смерила закрывшуюся дверь презрительным испепеляющим взглядом и недовольно захлопала сильно накрашенными ресницами.

— А ну открой, немедленно!

Она начала долбить небольшими кулачками в дверь, приговаривая…

— Я, тут, все выходные, думала только о нём! О нас! Ночей не спала! А он… А он! Даже поговорить не хочет!

— Ну, погоди! Дождешься! Всё-таки придётся обо всём написать брату!

Обиженная презрительно развернулась и побежала по коридору, гневно размахивая руками.


— Давай, давай заноза! Иди, иди! Пиши, пиши, — произнесли, ухнувшись на узкую железную кровать с тонким ватным матрацем.


— Бряк-тук-тук-там, — новый стук через несколько минут.

«Вот привязалась егоза настырная!», — Макс решил не подниматься с кровати. — «Обойдётся!».

— Тум-тук-тум, — повторилась настойчивее.

— Что опять? — крикнули в сторону двери. — Я нянечкой не работаю!

— Тук-тум-тук, — не желали оставлять постояльца в покое.

— И воспитателем тоже!

— Максим, это я! — за дверью раздался напевный голос Кристины.

— Открой, пожалуйста.

«У них, сегодня, что? У моей двери валерьянку пролили?», — Макс недовольно вздохнул. Поднялся с кровати и подошел к дверному проёму. Открыл дверь. Она издала тонкий тоскливый писк.


— Мне мама прислала посылку с вишневым вареньем, — приглушенно-вежливым голоском проворковала сероглазая красавица. Она удивленно подняла на него высокие, словно нарисованные брови. Отбросила с груди за спину длинную прядь волос.

— И у Татьяны сегодня выходной. Приходи к нам вечером, чаю попьём. Часам к семи?

— Наверно, может быть, приду… — через небольшую паузу протянул Макс, вспоминая поведение сероглазой динамо-машины в предыдущие дни.

— По крайней мере, постараюсь, — добавил он в полголоса.

— Всё, договорились! — Кристина не дослушала полного ответа. — Я полетела на работу. Вечером мы с Таней тебя ждём.


Входная охранница затаилась, затихла на четверть часа. Максим не веря своему счастью, задремал.

— Бум-бам-бум… — снова кто-то настойчиво барабанил в дверь.

Несчастный жилец закрыл голову подушкой, отрёкся от всего безумного женского мира и сквозь наволочку и пух твердо произнес…

— Если вы к гражданину Иванову, его нет дома. Он гуляет. Ищите во дворе.

— Бам-бам-бум, — Максим, будь добр, открой. Это Семёнов Григорий. Водитель автобуса, из районного комитета комсомола.

— Слушаю, — уже полностью проснувшийся жилец отворил дверь. Раздался легкий хрип петель, переходящий в низкие, басовые звуки.

Возле двери стоял долговязый мужчина с выцветшими добрыми глазами в бело-синей клетчатой рубашке.

— Товарищ Хлеборобов попросил тебя помочь с организацией творческого выступления агитбригады в поселке Н-ское. Прислал за тобой.

— Но! Я же только проснулся и даже не ел, — рассеяно пробубнил Максим.

— Ничего! По пути, заедем, позавтракаем. Давай, собирайся. Жду тебя в автобусе. ПАЗ с синей полосой. Стоит у подъезда.

2

Максим с «кислой миной» ходил — бродил по автобусу, осматривал содержимое сваленное «горой» внутри салона.

— Акустическая система «50АС-5», — вороша тюки, он начал перечислял имеющуюся технику.

— Катушечный магнитофон «Маяк-202», радиола «Эстония-007-стерео». Сумка со шнурами. А там два микрофона «МД-78А».

— Ого, коробка!

— Вау! — изумился ди-джей. — Цветомузыкальная установка! (Одна из первых, разработанная и выпущенная ещё в далёком 1962 году!)

— Какой-то мешок? — он подошел к большому пузатому мешку, завязанному веревкой. Развязал его.

— Что в нём? Посмотрим.

— Народные костюмы: Сарафаны, рубахи, штаны. Лапти!

— Ух, ты, балалайка!

— Правда, почему-то, с одой струной!

— Ещё коробка.

— Что там?

— Старые катушки с какими-то записями. Надписи на конвертах неразборчивые.

— И пластинки: Моцарт, Бетховен, русские народные композиции.

— Да-а. Прямо настоящее богатство.

— Вот, только зачем нам всё это? — он вопросительно посмотрел на водителя.


— А я знаю? — Григорий недоуменно пожал плечами.

— Я вообще не в курсе! Велено было взять автобус с аппаратурой. Забрать тебя и ехать в посёлок на проведение программы.


— Здравствуйте, ребята, — в салон поднялся седовласый мужчина в мешковатом костюме и «модном» широком галстуке в крапинку.

— Я, Котов Евгений Павлович, — представился он. — Руководитель профсоюза Н-ской ткацкой фабрики.

— Это вас прислали для организации творческого концерта?

— Нас, — согласился Григорий.

— Семенов Гриша, — поздоровался водитель.

— Иванов Максим, — он указал рукой на Макса. — Звукооператор.


Дедок утвердительно махнул головой и сразу начал давать указания…

— Так, голуби сизокрылые! Сейчас, заезжаете на футбольное поле. Подъезжаете к месту выступления. Вон, туда, в центр, к площадке, где натянут шатёр. Видите?

— Видим, — Григорий внимательно следил за указаниями старца.

— Автобус поставьте с правой стороны сцены, чтобы было удобно носить аппаратуру. Разгружаетесь. Подключаетесь. Ждёте…

— Чего ждать? — водитель повернул голову и посмотрел в глаза общественника.

— Ждёте, когда приедет поэт Святослав Лукашкин. У него авторский тур по посёлкам района. Как только появится, включаете микрофон. Он выступит перед работниками. Прочитает свои стихи. Ответит на вопросы. После чего сядет в машину и поедет в следующее место.

— А мы?

— А вы собираете аппаратуру, кушаете в заводской столовой и отправляетесь домой. Понятно?

— Да.

— Тогда я побёг. Надо уже народ собирать. Ровно через час, как только привезут поэта — сразу начинаем.

3

Спустя час на центральной трибуне стадиона, напротив сколоченной из досок сцены стали собираться любители поэзии.

Максим, в ожидании творческой программы, закинул руки за спину, вытянулся в плетёном кресле.

Григорий, дабы не терять понапрасну время, пошёл прогуляться по посёлку.


— Ребятушки, хлопчики дорогие, выручайте! — Котов поднялся на площадку. Организатор мероприятия был не в духе: нижняя губа оттопырилась, придавая ему не то обиженный, не то надменный вид. Он хмурился и тяжело посапывал.

— Святослав Лукашкин задерживается. Только, что звонили от соседей. Сказали, будет через час. А у меня народ волнуется. Ещё немного, ещё минут десять и всё — начнёт расходиться. А этого никак допустить нельзя!

— Максимушка! — профсоюзный деятель слёзно посмотрел на ди-джея.

— Сынок! Родной! Сделай что-нибудь. Прошу. Пожалуйста. Мы ждали этого поэта два месяца.

— Что сделать? — Макс не понял просьбу. Он замер на несколько мгновений, словно переваривая полученную информацию.

— Не знаю — поставь музыку. Душевную. Пущай народ слушает. Отдыхает. Настраивается на творческую встречу. А там глядишь, и Лукашкин подъедет.

— Душевную? — Максим нагнулся и потянул первую попавшуюся пластинку из коробки.

— Вот! Чайковский, «Времена года». Подойдет?

— А ещё, могу предложить…, - Максим стал вытаскивать вторую пластинку.

— Хорошо-хорошо, — Котов не стал слушать до конца список имеющихся записей.

— Ставь «Времена года», — произнес он, на ходу спускаясь с площадки.


Путешественник во времени аккуратно уложил пластинку на круг магнитолы. Дотронуться до рычажка проигрывателя и вот уже надпись на голубовато-зеленом поле: «Апрелевский завод грампластинок» начала медленно вращается вокруг оси. Затем пластинка закружилась быстрее так, что надпись совсем растворилась, утонула в небесной голубизне, как в колодце.


Спустя несколько минут Котов вновь стоял перед ди-джеем. Он прерывисто дышал от бега. Переминался с ноги на ногу.

— Максим, эта-а, — организатор мероприятия замялся, ища подходящую фразу.

— А есть что-нибудь другое? Со словами? А то, что-то людям не нравится. Многие собираются уходить.


— Другое? Со словами? — Макс задумчиво закусил губу. Покопался в коробке и вынул пластинку с русскими народными песнями.

— Есть русские народные песни… Они вроде поживее и со словами.

— Например, — он свёл брови и прочитал… — «Не одна во поле дороженька».

— ..Или вот, «Ой, ты Ваня».

— …Ещё есть, «Не бела заря».


— Ставь первую, а потом последующие…, - бешенный профсоюзный лидер опять не дослушал. В ожидании скорого приезда поэта, он вновь убежал со сцены.

— Первую, так первую, — произнес послушный звукооператор, и спустя мгновение магнитола заурчала утробно и умиротворённо, словно кошка, когда её почесывают за ухом…

   Не одна-то ли, да одна, ай, во поле дорожка,

   Во поле дороженька, эх, во поле дороженька.

   Не одна-то ли дороженька, ай, дорожка пролегала,

   Она пролегала, эх, она пролегала…

Не успела доиграть до конца «зажигательная» русская народная композиция, заказанная по многочисленным просьбам трудящихся обувной фабрики, как Максима снова тянули за рукав.

— Это…! Слушай! А может, найдёшь что-нибудь ещё, а? Повеселее? Побыстрее? Позадорнее?

Котов нерешительно потер нос. Говорил он нехотя, с трудом выдавливая из себя слова, как полузасохшую зубную пасту из тюбика.

— Ну, там, тили-тили… Трали-вали… Хоп-хей ла-ла-лей…

— А то от прошлой песни тоскливо на душе и плакать хочется!

— Сынок! Покопайся в коробке. Пожалуйста! Люди хотят послушать что-нибудь популярное. Весёлое! Чтобы можно было попеть. А ещё лучше, попеть и потанцевать!

— Давай, дружок! Придумай что-нибудь! Помоги! На тебя вся надежда!

— Попеть и потанцевать? — Макс на несколько минут задумался и посмотрел в сторону автобуса, окна которого были завешаны шторами. — «А почему бы нет?».

— Есть, у меня записи застольных песен. Под них можно и петь и плясать. И даже конкурсы проводить!

— Максим! — Котов посмотрел на ди-джея, широко открыв глаза.

— Ты! — его седая голова затряслась от возбуждения. Он схватил руку Макса и начал её трясти. — Ты, просто гений! Слушай, давай включай свои записи! А я пойду, посмотрю подарки для конкурсов!

4

Магазин, который решил посетить Семенов Григорий в своей пешей экскурсии по «Н-ску», носил гордое и редкое название «Универмаг». Занимал он новое, одноэтажное и весьма пристойное помещение. Торговали там, судя по названию, всем — начиная от консервов «Завтрак туриста» с пыльными мятыми этикетками и «Березовым соком» в трехлитровых банках и оканчивая одеколоном «Шипр» и готовой одеждой.

На высоком крыльце «Универмага», дремал подвыпивший человек. На умиротворенном лице ушедшего в подпространство «гида-краеведа» лежала печать глубокой задумчивости.

Спящий под дверью услышал звуки шагов незнакомого человека. Очнулся.

— Эй, палля, будь длугом! — прозвучало так, как будто бубнили со дна бочки. Говорили медленно, не спеша оглаживая и ровняя слова языком, лениво проталкивает их между губами.

— Чего? — водитель автобуса не разобрал местного произношения. (Что взять с него — москвич в третьем поколении).

«Экскурсовод» набрал воздуха в рот и снова сильно шепелявя, произнес…

— Пойдем, на улицу Епсковского пивасапопьём, — из сказанного текста Григорий понял первые два слова и то, что его куда-то зовут.

— Куда? — переспросил шофёр.

— Идём до улицы Кондлата Епсковского, к дому тлидцать тли, — медленно повторил абориген, с трудом выговаривая названия исторических мест Н-ска.

— Тут, недалече, — он шмыгнул лиловым носом. — Челез два пелеулка будет кафешка. Нам с тобой, туда.

— Давай, блатец! — несчастный проводник потянул руки в сторону водителя автобуса. — Помоги мне. Видишь, я больной на голову с утла и ноги отказали.


Григорий рассеяно осмотрелся по сторонам.

— У вас, что других помощников нет? И вообще! Тебе надо. Ты и иди.

— Я? — н-ский Иван Сусанин помотал головой из стороны в сторону, сбрасывая наваждение.

— Я не могу, — он явно не ожидал, что гость откажется от его предложения. Это было неслыханно!

— Это ещё почему?

— Во-пелвых! — Я пьяный в дюпу, а во-втолых, у меня нет денег.

— При чем же здесь я? — удивился Семёнов.

— Плитом, — Семенова схватили за рукав. — Пойми! Туда, должны пливезти лазливное пиво.

— Только — тссс, — подпольщик-шифратор поднёс палец ко рту. — Это большой секлет!

— Вот, ты! — он тыкнул пальцем куда-то в середину шофёра.

— Угостишь меня палой клужечек. А чё? Всё по сплаведливости! Я тебе лассказал про пиво — ты меня отблагодалил. Всё по-честному. Без обмана. Ну, идём?

— Здорово придумано! — Григорий резко одёрнул руку и недовольно обошёл препятствие. — Только, без меня. Лады?

— Как знаешь, — страждущий заговорщик махнул рукой. — Не хочешь — не надо. Буду ждать нолмального покупателя. А то ходят тут всякие!

5

Внутри магазина было чисто, уютно и немноголюдно. Деревянный пол недавно полили водой, и он глухо пах старой, подгнившей сосной и почему-то свежими яблоками.

За прилавком продавщица взвешивала покупательнице конфеты и лениво переговаривалась с ней. Солидная дама в углу готовой одежды придирчиво выбирала галстук для мужа. Редкие солнечные зайчики бегали по пыльным стенам заставленные товаром.

— Ой, Наташка!.. — заговорщицки вполголоса шептала покупательница продавцу. — Говорят, поэт Лукашкин настоящий герой — любовник. И пишет с тайным, чувственным смыслом. Представляешь!

— Люба! Да врут, как всегда! Окажется — маленький, лысенький, задрипаный! И стихи, небось — так себе!

— Вот, к примеру, что он написал? — со стороны прилавка задумчиво щелкнули счёты.

— Как что? — искренне изумилась Любка. — Стихи!


— Наталья! — недовольно произнесла полная женщина с рябоватым лицом и очень толстыми ярко накрашенными губами из «отдела» одежды. — Галстуки, сегодня, почём?

— По деньгам, как и неделю назад, — продавщица высыпала в ладонь Любки мелочь, лишь потом удивленно взглянула на придирчивую мадам копающуюся в углу магазина: галстуки в поселке, особенно летом, почти никто не покупал.

— Ангелина, а зачем твоему Прохору галстук? Ты же взяла три на прошлой неделе? Не приглянулись что ли?

— Или вы их собрались солить? — весело съязвила покупательница конфет. (Она же завсегдательница магазина Любка Косыгина. Кстати, по-справедливым отзывом местных жителей абсолютно ветреная особа, не умеющая хранить секретов. К тому же Любка обладала женской слабостью — проходя мимо магазина, обязательно заглянет туда — просто так поглазеть или купить нибудь-чего. И там, уже на месте, обсудить с лучшей подругой Наташкой все «горяченькие» новости и события Н-ска).


Ангелина повернулась к трещоткам-приятельницам, смерила их унижительным взглядом. Процедила колко, сквозь зубы…

— Сколько надо — столько возьму! У тебя есть ещё галстуки?

— Конечно, — кивнули из-за прилавка.

— Давай. Показывай.

Продавец на несколько мгновений исчезла за дверью с марлевой, от мух, занавеской, а Любка осталась с кульком конфет. Она недовольно посмотрела на Ангелину. Затем прищурив глаза, стала наблюдать за высоким парнем, бесцельно бродившим по магазину.

— Вот, выбирай, — Наталья вынесла и подала женщине связку галстуков.

— Молодой человек, выбрали что-нибудь? — продавец обратилась к Григорию. — Если, что заинтересует? Спросите. Покажу или вынесу со склада.

— Это верно, — добавила Любка, пытаясь привлечь внимание незнакомца к своей «скромной» персоне. Она с большим интересом рассмотрела посетителя с ног до головы и с каким-то непонятным удовлетворением констатировала… — У неё, там, на складе, чего только нет!


— Он подождёт с выбором, — встряла в разговор сварливая Ангелина. — Моя очередь! Со мной ещё не закончили!

— Этот, в какую цену, — она высоко подняла над головой образец насыщенно серого цвета с большими белыми горошинами.

— Восемь двадцать.

— А розовый, с синими квадратами?

— Пять семьдесят пять.

— А тот? — она указала на ядовито-коричневый в мутных разводах.

— Четыре сорок две.

— Мммм, понятно, — покупательница кисло поморщилась, словно глотнула уксусу. Заново начала сравнивать галстуки, наматывать их на руку, что-то бормотать себе под нос…

— У серого с горохом — ткань другая, более плотная, — Наталья продолжила консультировать «вредную» клиентку.

— Розовый — сшит по-другому, — она аккуратно потянула за изделие. — Галстук на резиночке, его не нужно завязывать. На коричневый — уценка. Год уже не берут. Не нравится цвет.

— А этот, узкий, с жидкими зелеными полосками, — женщина выбрала по её мнению «самый неходовой» и спросила ради интереса. — Сколько стоит?

— Десять двадцать.

— Сколько-сколько? — покупательница произнесла, недоумевая от услышанной цены.

(И вот! Странно? Произнеся такую цифру — бесстыжая продавщица не только не окочурилась сразу на месте, но даже не проглотила свой поганый язык, не захлебнулась ядовитой слюной, а повторила спокойно, не отводя глаз.)

— Я же говорю, десять двадцать, — спокойно повторила Наталья.

— Почему такая цена? — Ангелина продолжала кипеть как перегретое масло на сковородке.

— Новая модель. Свежее поступление. Говорят импортная дорогостоящая ткань. Хорошо стирается. Привезли два. Вот, остался один.


— Хорошо стирается? — язвительно сморщилась «Недоверчивая Федора». Она переплела пальцы, сжала так, что суставы побелели, и вдруг сказала твердо и непреклонно…

— Вот это? С жидкими полозками? Импортное? Ты в своём уме?

— Да за такие деньги! — её лицо покраснело. Глаза налились кровью. — Он! Должен не просто хорошо стираться! А ещё сам гладиться и завязываться узлом!!!


Опытный продавец, предчувствуя бурю негодований, решила воспользоваться преимуществом всех продавцов перед покупателями: В ход пошла яркая, насыщенная, а главное «правдивая» реклама.

— Да! — она воодушевленно продолжила описывать свойства товара. — И он, кстати, очень похож на тот, в котором Ален Делон играет во французском фильме безжалостного любовника полицейского!

— Уууу, — Любка захлопала руками, поддерживая подругу.

— Неужели, как у Алена Делона? — её глаза загорелись огнём.

— Я так люблю этого киноактера! — щебетала Любка. — Наташка, ты не представляешь! Я пересмотрела с ним все фильмы. Его фото вырезала из журнала. Повесила над столом. Он такой красавчик! Такой молодчага! Такой… Такой…

— Ален Делон? — с удивлением повторила Ангелина. (Огромный «Титаник» на предельной скорости шёл прямо на айсберг.)

— Ну, да, — утвердительно кивнули с обратной стороны прилавка. — Ален Делон. Так все говорят.


«Как у Алена Делона!», — растроганная посетительница магазина ещё раз, но теперь уже с восхищением, повторила имя актера, и сразу запнулась. (Ледяная вода потоком хлестала в пробоину трансатлантического лайнера. Скрипя и визжа, он нехотя заваливался на нос.)

….. «Пожалуй, Наталья права», — любящая жена уже по-другому смотрела на узкую полоску ткани.

Галстук внезапно переродился, похорошел и привлёк взор. Он заиграл переливами. Ткань стала мягкой и приятной на ощупь. И цвет у него стал такой… необычный. Интересный! Какой-то… мужской!

…… «Но, десять рублей? За простой, обычный галстук? Десять!!!», — последняя одинокая мысля, всё ещё пыталась толкаться и оказывать сопротивление зарождающейся бури эмоций. (Кто-то из последних сил желал спасти, образумить капитана Эдварда Смита. В шлюпки сажали в первую очередь женщин и детей.)

….. «Всего лишь десять рублей!», — воздыхательница импортных мелодрам томно прикусила нижнюю губу, глаза заволокло слабой поволокой.

«И привезли два! Остался один! ОДИН!!!». (Холодная пучина Атлантики вновь погубила полторы тысячи человек. Обломки «Титаника» покоятся на глубине 3750 м.)


Воспоминание о красавце французе примерило строгую покупательницу с потерей «бешенных» денег. Женщина достала из сумочки четыре зелёные трёшки, пересчитала, хотя сразу видела, что достала только четыре, и подала Наталье.

Получив сдачу, счастливая покупательница не пересчитывая небрежно сунула её в карман. И гордо, не оглядываясь, вышла из магазина. Знала, уже сегодня известие о её покупке разнесется по округе, и это приятно щекотало ей душу.

Продавщица глазами проводила Ангелину, задумчиво улыбаясь ей вслед.

— Вы выбрали что-нибудь? — она обратилась к Григорию.

— Нет. Знаете, пожалуй, я пойду.

6

В большом цехе Н-ской фабрики, не останавливаясь, ухало, громыхало и стрекотало четыре сотни ткацких станков, приводимых в движение ремнями от трансмиссионных валов, беспрерывно вертевшихся у самого потолка.

Ткачихи в косынках, напудренные шлихтовальной пылью, отчего они были похожи на мельников, не останавливаясь, подобно обслуживаемым машинам, быстро переходили от станка к станку, двигались по строго намеченному маршруту. Работницы меняли челноки, на ходу запускали станки или, навалившись грудью на батан, проворными, рассчитанными на доли секунды движениями послушных пальцев заводили оборвавшиеся на основе нитки.

Раздалась сирена, извещавшая о завершении рабочей смены. Электрики остановили групповые моторы, натянутые ремни замедлили ход, медленно заурчали, захлопали и безжизненно повисли над станками. Шум прекратился и воцарилась непривычная тишина.


Группа девушек подбежала к бригадиру. И громко заверещала…

— Татьяна! Таня! Танечка! Танюша!

— Что случилось? — произнесла полная, с одутловатым лицом женщина лет тридцати. По старой привычке ткачих она туго повязывала голову платком. Окончив работу, ответственная машинально дописывала карандашом какие-то цифры в блокнот.

— Брось ты, этот чертов отчет! Тут, такое! Такое! А она отчеты пишет!

— Девчата, что случилось? Рабочий день закончился! Смену провели нормально! Норму выполнили. Что-то не так?

— Таня, срочно нужна твоя помощь.

— Что произошло? — старшая быстро оглядела затихший цех. Посмотрела на растрепанных девчат. — Вроде всё нормально?


— Нормально? — девчушки заголосили в разнобой…

.. — Там, на стадионе, наших девчат, забижают!

… - А ты, как парторг, молчишь?

…. — И ничего не делаешь?!..

….. — И это, по-твоему, нормально?


— Так, все успокоились! Кто вас обижает?!

— Кто — кто? — вперед всех выдвинулась Катерина Пашкова. Ударница коммунистического труда была, пожалуй, самой напористой в ткацком цехе. Язык у неё, как конвейер, не знал покоя. — Все обижают! Второй цех и третий и ещё… наладчики, мастера с кладовщиками. И заготовщики. И даже сторожиха баба Вера — и та за них!

— Катя, подожди, не спеши! Ничего не ясно! Как обижают? Кто обижает?

— Танечка, они… нам, нашей бригаде подарки не дают выиграть!

— Кто не даёт? Как не дают? Да объясни же ты толком. Ничего не понятно.

— Вот так, не дают и всё: Поэт Святослав Лукашкин задерживается. Носит его где-то нелегкая. Все его ждут-ждут, а его всё нет и нет!

— Про поэта поняла, ещё не приехал — все ждут и что?

— И, то… Пока отсутствует Лукашкин, профком объявил конкурс на лучшее исполнение популярных песен под фонограмму. Все присутствующие разбились на две группы. Мы с девчатами объединились. Сразу решили — наша группа — только наш цех. Чужих мы к себе — не берём! Ты же знаешь — мы всегда друг за дружку горой! Нам чужих, не надо! Тем более — меньше народу — больше достанется подарков.

— Так, про подарки тоже всё ясно, — бригадир внимательнослушала, продолжала разбираться. — Все подарки должны быть в нашей передовой бригаде. Так было — так есть — и так будет! Рассказывай дальше.

— И вот! Нас мало — мы поём куплет очередной песни, слова вспоминаем! А они, мухлюют. Собрали всех, кто есть на стадионе и все поют против нас. Против нашего цеха! Таня, ты представляешь — всей толпой — против нас! Их там человек двести! А сейчас к ним присоединилось и мед. училище. И ещё подошли какие-то спортсмены! Люди с поселка стали подтягиваться. Мы поём — они перепивают! Мы поем — изо всех сил, слова вспоминаем — они перепивают. Все им подсказывают, подпевают — вон, их сколько! А Лукашкина, всё нет — а Котов, всё видит, старый хрыч и молчит! Не даёт нам возможности выиграть. И это не справедливо!

— Подожди, Катя! Вот теперь, я ничего не понимаю! Какое медучилище? Какие спортсмены? Почему все поют против нас? Против нашего цеха?

— А чего тут понимать! Мы бригада или нет? Мы должны победить или нет? Собирай всех девчат! Идём на стадион. По дороге все объясню.

7

Главная трибуна футбольного стадиона трансформировалась в гигантские подмостки театра. Зрители на огромной сцене стали исполнителями! Все пели. Всем было интересно. Все желали получать призы! (Правда, что это за призы — никто не знал. Руководитель профсоюза Н-ской ткацкой фабрики в лице Котова Евгения Павловича всю информацию о призах держал в строжайшем секрете!).

А тем временем всё громче и громче разносилось над футбольным полем…

   …Жила, к труду привычная,

   Девчоночка фабричная,

   Росла, как придорожная трава.

   На злобу не ответная,

   На доброту приветная,

   Перед людьми и совестью права

Зрителей — исполнителей популярных песен на стадионе становилось всё больше. Музыка становилась всё громче.

Полуторатысячная чаща стадиона медленно заполнялась.

Поэта Святослава Лукошкина всё не было.

Вечер в поселке обещался быть насыщенным на события.


Директор стадиона «Труд» Аристарх Геннадьевич Латышев появился в здании радиоузла во второй половине дня. Человек он был определенный, прямой, иногда даже резковатый, особенно в своих действиях по отношению к подчиненным.

Первым делом Аристарх Геннадьевич зашел в радиорубку к радисту Ивану Синцову. Молча сел на скрипящий стул, закурил, задумчиво пустив кольцо дыма в потолок, после чего глухо произнес…

— Товарищ Синцов, пожалуйста, объясните мне, что, у вас, тут, происходит?

— Так, это… — его не поняли. Очкастый, бледный и до отказа напичканный «всяческими радиодеталями» парень недоумённо пожал плечами. — Как и запланировано, выступает поэт Святослав Лукашкин. Читает свои лучшие и любимые стихи. А народ… эта, слушает его. И наверно рукоплещет…

— Иван! — директор начал закипать. Он махнул рукой в сторону спортивной поляны, где раздавалось всё громче и громче в едином порыве…

   …Стою на полустаночке

   В цветастом полушалочке,

   А мимо пролетают поезда.

   А рельсы-то, как водится,

   У горизонта сходятся,

   Где ж вы, мои весенние года…

Разбег недовольства у директора начался с низких тонов…

— Кто из них Лукашкин? И почему ты называешь хоровой вой на трибунах — чтением любимых стихов?

— Эта… почитатели поэта, поют песни под фонограмму. Развлекают себя перед выступлением! А что — здорово придумали! Да и поют, хорошо!

— Я не про песни! — лицо Латышева недовольно перекосилось. Покрылась красными пятнами. — Я про другое! Кто дал разрешение использовать на мероприятии нашу новую, недавно приобретенную аппаратуру? Ты знаешь, сколько сил и энергии я потратил, чтобы выпросить её в управлении? Ты представляешь, что мне это стоило?! Договориться? Выпросить? Достать новую технику?!..

— Аристарх Геннадьевич, я здесь не причём! — радист внезапно покраснел, начал оправдываться.

— Значит так! Закрой рот и послушай меня! Знаешь ли ты, балбес, что с тобой сделаю, если они сожгут аппарат? А они его обязательно сожгут! Просто непременно! Причём, думаю… минут через пять!

— Аристарх Геннадьевич! — Синцов задохнулся от чудовищного, беспочвенного обвинения. — Да я. Я… Я!

— Что, я! Что, я! Он ещё смеет, отпираться! Поглядите, на него? Я даже отсюда слышу, что динамики работают на пределе возможного. А эти хулиганы всё добавляют и добавляют мощности звука. Им-то, что. Они покричат, поорут, разойдутся. А кашу расхлёбывать кому? Нам с тобой?

— Так, я и хотел вам об этом сказать… — очки подчиненного заиграли неожиданными бликами. — Аристарх Геннадьевич…


Со стороны начальства уже неслись пена и скрипучие волны с мелкой галькой. Слушать оправдания естественно не желали…

— Молчи! Не перебивай! Не надо говорить мне ни-че-го! Нам с тобой, что сказали при продаже? Хотите, чтоб аппаратура работала долго? Желаете, чтобы она оставалась подольше как новая? — Старайтесь не использовать установку долго на максимуме! Берегите её! (Лучше вообще не включайте и не трогайте!).

— Иван, — Латышев торопливо затянулся два раза подряд, выдохнул остатки дыма и ввинтил окурок в какой-то открытый коробок из-под радиодеталей. — Мы с тобой говорили об этом серьезно! Говорили?

— Да, говорили…

— Так, какого же лешего! Они врубили её на полную катушку? Я даже отсюда слышу, что она бедная надрывается, хрипит, сопит и работает на последнем издыхании! — в комнате радиста, словно желая поддержать слова директора, звучало всё сильнее и сильнее.

Женские голоса пели всё громче. Народ подходил и подхватывал слова любимой песни…

   …На дальней станции сойду,

   Запахнет медом,

   Живой воды попью у журавля.

   Тут все мое, и мы, и мы отсюда родом

   И васильки, и я, и тополя…

Тем временем от нарастающей мощности звука (Проходящего в колонках по рельсам поезда) начали дребезжать окна. Закачалась лампочка на тонком шнуре.

— Мало тебе того, что ты сжег предыдущую! — руководитель продолжал нагнетать обстановку. Кулаки его то сжимались, то разжимались, словно дышали. — Тебе, было этого мало?

— Аристарх Геннадьевич, я же уже извинялся перед вами. И сказал, что всё произошло случайно! Я не хотел! С новой аппаратурой я работаю правильно и аккуратно!

— Во-о-т! А почему ты им сейчас не рассказал, как пользоваться техникой правильно? Почему?..

— Аристарх Геннадьевич! Эта… послушайте же меня! Я здесь не причём! Они всё сами! Сами взяли, сами поставили, сами подключили…


Латышев от таких новостей порывисто встал и как «подраненный лось» начал ходить по кабинету всё задевая рогами. При этом старался произвести как можно больше различных шумовых эффектов: Ударил спинкой стула о стену, скинул на пол, как будто невзначай всё, что было на столе. Звуки доставляли ему удовольствие и распаляли его.

— Ты хотел сказать, что нашу… новую… дорогую… аппаратуру взяли без спроса? — директор, продолжил громыхать. Он с возмущением пнул ногой корзину для бумаг, повалил ещё один стул. Книжный шкаф жалобно задрожал толстыми голубоватыми стеклами. — Да ты понимаешь, вредитель, что я сделаю с тобой?!

— Аристарх Геннадьевич! Да, я же? Да, они же! — что то пытались противопоставить в ответ на беспочвенные обвинения.

— Всё, хватит! — руководство сразу же, как говорят, решило «поставить все точки над i». — Ты надоел мне! Давай, собирай манатки и вали отсюда. Завтра можешь не выходить на работу. Всё!!! Уволен! И моли бога, чтобы они не сожгли колонки — иначе я привлеку тебя за вредительство и порчу государственного имущества! По статье пойдёшь, понял!

— Хорошо, Аристарх Геннадьевич! — радист нескладно поднялся со стула, выпрямился, стал длинным и тонким, как обрывок проволоки. — Я всё понял! Я пойду. Но! Только знайте — эта, не наша аппаратура!

??? — Как не наша?

— Так! Не наша! Они её с собой, из Москвы привезли!

— Так каково же лешего! Ты мне вертишь мозги половину часа?!..

??? — развели руками в ответ.

— Тогда другое дело! — руководитель добродушно похлопал подчиненного по плечу. (Естественно ему тут же простили и отменили все «расстрельные» статьи.).

— Что же ты гусь лапчатый, сразу-то не сказал? Если не наша, тогда пойдём на улицу, подышим свежим воздухом, покурим, посмотрим, как эти «чудики» опростоволосятся. Готов поставить червонец, что при такой громкости, звук пропадёт с минуты на минуту. И придётся всем петь — в полной, как говорят поэты «бездыханной» тишине!

8

Кусков Василий Иванович, ответственный вахтер с проходной Н-ской ткацкой фабрики, наконец-то смог устроить себе небольшой перекус.

Бедлам и «повышенная опасность», связанные со «скачками» пробегающих через вертушку ткачих, в конце рабочего дня, завершились. Все девицы, в едином порыве удалились в сторону стадиона, петь, плясать и выигрывать призы. Установилась спокойная послерабочая вяло-текущая тишина, нарушаемая музыкой долетающей со стороны стадиона.

Охранник извлёк из бумажного свертка небольшой пупырчатый огурец, крупную помидорину, головку лука и две вареные моркови. Работник не торопясь разрезал огурец на две половинки. Шаркая пальцами, посолил одну из половин, потёр об неё другую. На тарелку, сквозь пальцы, побежал солёный огуречный сок. Так же не спеша, он разрезал помидор, поперчил. Разложил всё перед собой. Молча посидел, не сводя глаз с благоухающего натюрморта, пошамкал губами, жадно сглотнул набежавшую слюну, а затем набросился на еду, откусывая солидные куски черного хлеба. Всё исчезло в его утробе за несколько секунд. Бережно, стараясь не пролить ни одной капельки, Кусков выпил с тарелки овощной сок, подобрал крупные крошки и принялся за морковку.


— Морковь, Прохор Сергеевич, универсальный корнеплод! — Василий Иванович начал давать научные рекомендации своему напарнику — товарищу Соловьёву, сквозь набитый пищей рот.

— Там присутствует пять основных витаминов! — тщательно прожёвывая, произнёс он. — Поодиночке и в комплексе они замедляют старение кожи, способствуют укреплению волос и ногтей, придают телу здоровый вид. Находящиеся в овоще бэта-каротин и другие антиоксиданты, в процессе варки значительно увеличиваются и положительно влияют на здоровье!

— Если будешь употреблять морковку постоянно, — Кусков продолжал поучать своего глупого коллегу, ковыряясь ногтем в зубах. — Волосы и ногти будут здоровыми до ста лет! А может быть и до двухсот! Зависит от того — ешь ты свежую морковь или после термической обработки.


— Вечно, ты Василий, забиваешь голову всякой ерундой! — презрительно скривив губы, парировал Соловьёв Прохор Сергеевич — ещё один ответственной вахтер — мужчина предпенсионного возраста, тонкогубый, с хитрыми цыганскими глазами. Он сидел в углу проходной «Будки» на ветхой табуретке и шлифовал наждачной бумагой какую-то серебристую штуковину.

— Начитаешься на ночь всякой ерунды, а потом сыпешь весь день непонятными словами… Бэта-каротин, антиоксиданты, термическая обработка.


— А то! — гордо поднял голову Кусков. — Я, в отличие от вас — старичков-рыболовов-спортсменов, люблю покопаться в научной литературе, почитать первоисточники, посмотреть словари. А не шастаю по озёрам да болотам как дикий кочевник за всякими пескарями!

— Это я, что ли шастаю?

— Ну, не я же!

Ответственный контролёр «номер один» закончил прием пищи и стал протирать тарелку тряпочкой.

— Вот, скажи мне, дорогой Прохор Сергеевич, — произнес он, вспоминая последние прочитанные новости в журнале «Работница». — Как называется самая высокая гора в Японии?

— ???… И как она может называться? — собеседник переспросил тягучим, как сироп, голосом. — У этих узкоглазиков, и гор то поди… нету? Они же живут на островах. Какие у них могут быть вершины?

— Есть у них горы. И довольно высокие. А самая высокая называется Фудзияма.

— Или, например, ещё вопрос, — знаток свернул тряпочку. С мытьем посуды было закончено. — Сколько спутников у планеты Марс?

— ???… Дурацкий вопрос! Ну, допустим, три? Пять? Десять? — оппонент начал перебирать цифры в порядке возрастания.

— Два! Прохор Сергеевич. Всего два спутника! Фобос и Деймос!


— Товарищ Кусков! — «безграмотный» сосед рассердился на Кускова. — До чего же ты скучный и не интересный собеседник! Думаешь только о себе! С тобой вести разговоры — всё равно, что общаться с машиной! Или вон, со станком в цехе. Ты бы лучше для поддержания беседы почитал что-нибудь полезное про охоту, рыбалку! Пообщался бы с опытными, знающими людьми. Глядишь и был бы с тебя толк. Знал бы ответы на многие жизненные вопросы.

— На какие, например?

— На такие! Вот, скажи, какую рыбу надо ловить на блесну? А-а-а?

— ???… Дык… Тык…, - «профессор кислых щей» засмущался, смешно вытянул губы трубочкой, закатил глаза. Знаний в его голове в области рыбной ловли было ноль целых — ноль десятых.

— Думаю… Скорее всего… Кажется… Карасей… али чебаков.

— Черта с два! На блесну ловят хищную рыбу. И только хищную! Потому, что блесна напоминает обычную рыбку, которую хищница хочет сожрать. Ясно!

— Или, сколько надо взять комбикорма, чтобы прикормить с утрица наживку?


… - Дорогие друзья! Внимание — внимание!!! — в открытые окна, перебивая высокоинтеллектуальную беседу охраны, влетел голос ведущего, раздававшийся со стороны стадиона. Работники недоумённо посмотрели друг на друга.

— Если вы угадаете, из какого фильма звучат слова героев, то я включу музыку из этого фильма. Итак, внимание! Слушаем и отвечаем… — громко зазвучало на проходной.

— Стoматoлoгическая пoликлиника? Алле! Дoбавoчный 3-62, - раздалось в динамиках.

— Будьте дoбры, пoзoвите, пoжалуйста, Антoна Семенoвича Шпака.

— Антoн Семенoвич, Вас!

— Ктo спрашивает?

— Какая-тo женщина.

— Не закрывайте рoт! Я слушаю!

— Антoн Семенoвич? Здравствуйте. Вы дo кoтoрoгo часа сегoдня рабoтаете?

— Гoвoрит oдна артистка. Нет, не знакoмая, нo безумнo хoчу пoзнакoмиться.

— Так значит дo четырех будете? А я Вам еще пoзвoню. Я oчень настoйчивая.

— Жду…

— … А-е-на… бла-а… на-а… дра…, - раздавался неразборчивый гул зрителей.

— Ну, умник, знаешь, что за фильм? — неожиданно колко спросил Соловьёв своего начитанного собеседника.

— Нет. Не припомню, — лицо у Кускова стало непроницаемым, меж рыжеватых, кустистых бровей появилась продольная складка. — Может быть «Королева бензоколонки». Или «Большая перемена». Вроде, там чего-то такое было.

— Друзья, ещё одна попытка! — не успокаивался ведущий творческой программы. Было понятно, что публика на стадионе также не угадала название кинокартины.

— Итак! Внимание… Отгадываем реплику, а потом поём и танцуем под музыку из кино… (https://www.youtube.com/watch?v=_9B5-uptbPg)

— Все, всё, что нажито непосильным трудом, все же погибло! — звучали слова расстроенного человека.

— Три магнитофона, три кинокамеры заграничных, три портсигара отечественных, куртка замшевая… три… куртки.

— И они еще борются за звания дома высокой культуры и быта…

— Вот, теперь всё ясно, — Кусков развел руки. — Эта реплика из…

— Как его?… — он настойчиво пытался вспомнить и махал указательным пальцем. Слова из названия фильма крутились на языке. — Как же его… Блин, дай бог память… Эта… Этот…

— А-а-а… е-е-е… вич… е-есию… а-а-а, — волной неслось со стороны стадиона.

— «Иван Васильевич меняет профессию», — подсказал напарник.

— Точно, оттуда!

Подтверждая слова охранников, отчетливо стала слышна песня «Звенит январская вьюга» из знаменитого кинофильма…

   С любовью встретиться

   Проблема трудная

   Планета вертится

   Круглая круглая…

9

— Тринь-дринь-дринь-тринь…, - перебивая слова песни, требовательно затрещал телефон.

— Это, наверно, вас, товарищ всезнайка, — ехидно произнесли из угла, продолжая начищать блесну. Телефон стоял на тумбочке, в дальнем углу, на расстоянии равноудалённом от обоих дежурных.

— Берите трубку!

— А я думаю, что это вас, товарищ Соловьёв, — ответчик, уставший от насмешек, недовольно развернул газету «Труд» и уставился в раздел «Новости из-за рубежа».

— Мне в это время уже не звонят. Рабочий день окончен. Ключи сдали. А начальство, вон, на стадионе! Так, что я думаю, это вас!

— Ничего подобного! У меня в руководстве также люди адекватные! И кстати, сейчас, там же, на трибунах!

— Дринь-тринь-тринь-тринь-тринь-тринь…, - телефон звонил всё настойчивее. Противный пузатик даже начал немного подпрыгивать от нетерпения.

— Удивительный вы человек, товарищ Кусков! Говорите, что много читаете, всё знаете! А трубку брать не желаете? Как же так?

— Что ж тут удивительного? Звонят вам! На ночь глядя! Какие-то подозрительные личности, а я должен снять трубку. Нет, знаете ли, увольте, у меня ноги не казённые!

— Тринь-дринь-тринь-дринь…, - вреднючий аппарат не желал успокаиваться.

— А если это вас?

— А если вас?

— Меня?

— Ну, да!

— Дринь-тринь, — телефон звякнул последний раз и как-то подозрительно затих. (Явно затаил злобу).

— Это вам звонили! — продолжили отпираться из угла.

— Скорее всего, вам.

— Нет, вам!

— А я говорю — вам!

— Ничего, если вдруг мне, позвонят ещё раз.

— А вдруг не позвонят?

— Стало быть, не очень нужно было.


— Уважаемые гости, — на улице вновь громко звучал голос ведущего. — Для продолжения творческой программы необходимо отгадать из какого фильма звучит монолог.

— Внимание… Слушаем…


— Давай, так, — начал быстро говорить Соловьёв. — Если я назову быстрее название киноленты, то трубку телефона весь вечер снимаешь ты. А если наоборот, то отвечаю я. Договорились!

— Договорились, — Кусков поддержал напарника и хитро прищурил глаза.


… За окошком полный человек из супер-популярного фильма начал читать лекцию «О вреде курения»… https://www.youtube.com/watch?v=hwttHkV33AU

— Это же вам не лезгинка, а твист. Показываю все сначала.

— Носком правой ноги вы давите окурок, вот так.

— Второй окурок вы давите носком левой ноги.

— А теперь оба окурка вы давите вместе…

— «Кавказская пленница!», — одновременно вместе со всем стадионам произнесли вахтеры. После чего тут же из динамиков полилась любимая всеми «Песня про медведей»…

   Где-то на белом свете, там, где всегда мороз,

   Трутся спиной медведи о земную ось.

   Мимо плывут столетия, спят подо льдом моря,

   Трутся об ось медведи, вертится земля…

10

Устав от переживаний и волнений, пожилой человек поднялся на сцену. Вытер рукой пот со лба.

— Максим, ты как? Справляешься? — произнес он, шумно выдохнув воздух. От рычащей струи звука в ушах гудело, словно туда нагоняли воздух и он не выходил обратно, раздувая и без того разбухшую голову.

— Стараюсь, как могу! — весело пританцовывая под музыку, ответил молодой заводила, стоявший за столом с аппаратурой. Светло-голубые глаза мечтателя отражали яркое подмосковное небо.

На голове массовика-затейника неизвестно откуда появилась народная кепка-картуз с закрепленным на ней ярким красным цветком. Лицо парня светилось радостью и удовольствием. Было заметно, что всё, что происходит вокруг, доставляет ему истинное удовольствие.

— Максимушка! Ты эта… Потерпи, ещё маненько… — затыкая ужи произнесло профсоюзное руководство.

— Скоро мучения закончатся. Кашкин приехал. Собирается выступать. Так, что включай последнюю композицию, а я его приведу.

— Сделаем, Евгений Павлович! — громко прокричали в ответ. — Последнюю… Так последнюю.


— Дорогие друзья-товарищи, судари-сударыни! — звонко разнеслось над стадионом. — С вами снова я, Максим Красно Солнушкин.

— Надеюсь, вы не забыли, зачем мы собрались?

— Нет. Нет. Не забыли… — радостно шумела толпа.

— … Праздник у нас!

— … Песни!

— …Танцы!!

— … Гуляние!!!


— Верно! — согласился ведущий. — Сегодня, перед вами выступит поэт Вячеслав Кашкин.

— У-у-у-у, — довольно зашумела разгоряченная публика.

— Автор прочтёт свои лучшие, любимые стихи. Поприветствуем появление Вячеслава аплодисментами и всеми любимой песней… — «Эх, конфетки баранчики».

Молодец зажигательно посмотрел в сторону зрителей, сдвинул козырек картуза с цветком в сторону и плавно вывел популярную мелодию на мониторы…

— Дружно подпеваем! Весело танцуем! Вместе зажигаем!

— И-и-и, начали… для тех, кто плохо слышал (Где-нибудь на окраине посёлка), мощность динамиков была увеличена на двадцать пять процентов по отношению к предыдущим композициям.

   Москва златоглавая, звон колоколов,

   Цаpь-пушка деpжавная, аpомат пиpогов.

   Конфетки-баpаночки, словно лебеди саночки,

   Эй, вы, кони залетные, слышен кpик с облучка…

— Ух Ух Ух Ух, — топали зрители с одной стороны стадиона.

— Ла Ла Ла Ла, — гулко звучало с другой.

   Гимназистки румяные, от мороза чуть пьяные

   Грациозно сбивают рыхлый снег с каблучка…

«А! Была, не была! Гулять — так гулять!» — мигающие кубики звука во время припева вновь поменяли цвет и выросли ещё на пятнадцать процентов.

11

— Максим, Максим, — трясли ди-джея за рукав и кричали в самое ухо.

— Вот, — Котов показал на раскачивающегося возле него человека. На нём был светлый, почти белый, костюм, темно-зелёная рубашка, яркий оранжево-желтый галстук с крупным узлом и цвета запекшейся крови ботинки на толстой подошве. Гладко прилизанные черные волосы разделял безукоризненный пробор. От качающегося на сцене «моряка» пахло хорошим одеколоном и коньяком.

— Это, Вячеслав Кашкин. Он будет читать стихи.

— Стихи? — тонким, почти женским голосом, недовольно переспросил поэт, едва державшийся на ногах. (У него было третье выступление за день, с ожидавшимся третьим торжественным ужином).

— Я! Не хочу, стихи!

— В смысле? — челюсть Котова отвисла аккуратным балконом. Он удивленно посмотрел на «долгожданного» гостя и несколько раз нервно глотнул воздух.

— В коромысле! — ответил ему абсолютно «трезвый» поэт.

— Товаричи музыканты, — гость икнул и внимательно осмотрел многочисленную группу людей, находившихся на сцене. Помотал головой, скидывая оцепенение (Дожили — рядом ни одного знакомого с мало-мальски приличной рожей…)


Душа компании выбрал из присутствующих того кто находился поближе. Достал из кармана и протянул «музыканту» смятые пять рублей.

— Ребята, для нашего столика, сыграйте любимую песню! А?..

— Песню? — не понял ди-джей.

— Песню? — Котов эхом повторил вопрос. Чудом не выпустил из рук еле стоявшего на ногах стихотворца. Сердце организатора колотилось так, словно полдня бегал за трамваем.

— Да-а! — согласно махнули пьяной головой. — Разудалую! Такую, чтобы всех… их… пробрало!

— Что вам стоит? — залётный соловей-соловушка обтер пятернёй рот, достал из кармана очередную пятёрку и помахал ею как веером.

— Будьте же людьми! Поставьте, для души!


— Хорошо, что желаете петь? — смилостивился Максим под осуждающим взглядом Котова. Лицо профсоюзного деятеля сначала налилось краской как у вареного рака, а потом приобрело фиолетовый оттенок.

— Маэстро, сыграй «Ямайку»!

— «Я май ку»??? — ведущий программы пробуя слово на вкус, не поверил ушам.

— «Ямайку»? — за ним попугаем в очередной раз повторил Котов. От волнения у него запершило в горле. По спине потекла предательская струйка пота.

— Ну, да! — подвыпивший рифмоплёт презрительно скривил губы, дивясь вопиющему невежеству «работников сферы музыкальных услуг», и громко произнес… — Её родную, мать за ногу, поставь!

— На итальянском будите петь? — Макс начал что-то быстро искать на своем рабочем столе.

— На итальянском? — казалось профсоюзное руководство уже ничем нельзя было удивить в этой жизни. (Зря ему так казалось — Человеческая глупость — безгранична).

— Нет, блин, на русском! — недоуменно посмотрели на ди-джея.

— На русском? — создавалось впечатление, что Котов сейчас грохнется в обморок.

— Конечно, на итальянском! — певец панибратски похлопал седовласого организатора по плечу.

— А может на русском! А вообще, к чему вопросы? Ставь, давай и не жужжи. Я, между прочим, деньги заплатил!

— Прекрасный выбор, «Ямайку» — так «Ямайку», — согласился ди-джей.

— Одевайте наушники. В них будет лучше слышно музыку. Пойте в микрофон.

— Давай, свои наушники… — пьяный «певец» выхватил гарнитуру из рук Макса. Натянул на голову. Взял микрофон. Откинул путающийся под ногами шнур. Приготовился петь.


— Дорогие друзья! Вячеслав Лукашкин приготовил приятный сюрприз! Сегодня, вместо стихов, он исполнит популярную песню… «Джамайка» на русском и итальянском языках!..

— О-о-о-оу! — пропели трибуны и удивленно затихли. Над полем повисла дышащая жаром тишина.


В динамиках (Техника сама отказывалась верить в случившееся) откуда-то издалека, словно с того света, проснулись и зазвучали первые аккорды известной композиции.

— «Я-мя-я-а-уй-ка-а», — пискляво, словно где-то за забором хулиганы мучили кошку, начал запевать Лукашкин.


Максим увёл «в ноль» с микрофона «удивительно чистый дискант» поэта. А потом вообще, от греха подальше, (Лучше перестраховаться) вытащил штекер из гнезда и положил его рядом с усилителем.

А тем временем место Лобертино Лоретти Лукашкина в колонках аппаратуры занял Валерий Шотаевич Меладзе… https://www.youtube.com/watch?v=eh9nICXN0GY

   Ямайка, Ямайка,

   Небо голубое,

   Не насмотрится на море голубое

   Счастье и беда твоя —

   Тропическое солнце над тобою…

— Я-я-мя-у-ай-ка-а, — непонятно для кого выводил в микрофон, абсолютно некем не услышанный «Посол итальянской песни в СССР».

— Лу-каш-кин! Лу-каш-кин! — восторженно шумели и хлопали зрители, подбадривая выступление новоявленного певца. Лица светились, глаза горели восторгом. Успех был просто грандиозный. Многие начали подпевать.

— О-у-х, — тревожно выдыхал Котов, с трудом поддерживая стихо-певца, едва стоявшего на ногах.

— Ещё! Ещё! Ещё! — публика кипела подобно бульону в огромном котле.


— Еще?

— Как скажите! — Максим виртуозно, словно по клавишам пианино, водил руками, нажимал кнопки, крутил ручки, сдвигал тумблера.


— Джама-а-а-ай-ка-а-а-а-а-а-а-а-а-а-о-у,… - последовало продолжение по-итальянски.


На весь стадион завопил ещё никому не известный исполнитель «Витас».

Трибуны задрожали.

Всем стало понятно — певец Лукашкин разогрел голос и решил рвануть сразу с «первой» на «пятую» скорость в своём репертуаре.

И естественно, как и подобает вспыхнувшей звезде, начал петь песню заново, с самого начала…

   Джама-а-ай-ка Джама-а-ай-ка

   Квандо ми сембрва ди

   бручаре сотто ил тью бель соле ардентэ.

   Сай че ми потево диссетаре

   Преса ль аква ди уно фонте…

Пьяный исполнитель итальянских песен вырвался из рук Котова и бросился совершать какие-то немыслимые, не подающиеся логике — дикие движения: Вихлять, словно на шарнирах, всеми частями тела, завывать в микрофон.

Голос «Витаса» оторвался от бренного тела и зажил собственной жизнью. Кудесник в очередной раз попытался взять пять с половиной октав…

— Сента-а бруко-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-о-у-у-урр…

Поэт задрал голову, подобно Юлию Цезарю, и вытянул вверх руку с микрофоном.

Столбики индикаторов ошалело полезли в красную зону и начали безумно стучаться головой в потолок…

Футбольное поле задрожало под ногами присутствующих гостей.


— Ни-че-во-се-бе!!! — неистовство искрила переполненная чаша стадиона. (Исполнение популярного шлягера в момент принесло Лукашкину славу талантливого певца и стяжателя разбитых женских сердец).

— Ай да Лукашкин! — хором ревели трибуны.

— … Ай да сукин сын!

— ….. Вот, что значит — настоящий поэт!


— Господи, когда же это закончиться? — Котов «дорывал на себе» последние седые волосы.

12

Вечер, пожалев измученный жарой и событиями Н-ск, тихо выполз из-за синего леса, отогнал солнце к горизонту и принялся играть разноцветными красками заката.

Облака ползли медленно, надвигались друг на друга, переворачивались. Меняли окраску, форму. То становились тоньше, то наполнялись силой.

Сумерки приобрели лиловатый оттенок.

Посёлок в вечерних лучах казался гораздо большим, чем был на самом деле. Домики, побеленные голубоватой известью, светились, словно в каждый из них проникало солнце и зажигало их изнутри ровным бледным пламенем. Раскидистые берёзки накрывали своей тенью тротуары и мостовую.

Налетавший ветер, мурлыкал как старый кот, мягко разносил по округе мелодию ВИА «Самоцветы» с красивым, созвучным томному времени названием — «Добрые приметы»…

   …Ты видишь, пролетает

   Звёздочкой ракета,

   А это добрая примета

Народ постепенно расходился по домам, спортивная чаша пустела, успокаивалась, засыпала.

Максим скручивал ненужные шнуры, собирался, убирал аппаратуру.

Вспыхнувшее на музыкальном олимпе светило — Лукашкин, мирно посапывая, ехал в машине в сторону Москвы.

Котов, уединившись в своем кабинете, глотал валерьянку…

   Ты слышишь, пароходов

   Перекличка где-то,

   А это добрая примета,

   Запели птицы до рассвета,

   И это добрая примета

В городском парке, в двух кварталах от стадиона, между зелеными стенами кустарника погружались в тень беседки. Струйки воды, стекавшие вниз по раковинам фонтана, падали в замшелый бассейн.

Загустевший в поселке воздух, пах травами и ещё чем-то пронзительно сладким.

Где потемнее, на скамейках и каменном парапете, над обрывом у реки, у зеленых кустов, уютно устраивались влюбленные парочки. Легкие разноцветные платья мелькали среди кустов и вдоль аллей. Белые брюки носились перед ними по темнеющим улицам и переулкам, клялись в верности и готовились провожать до последней звезды, не боясь нагоняев.

В ответ чьи-то лица светились, глаза горели восторгом, раздавался мелодичный смех…

Вдали зарождалось что-то прекрасное, томительное, манящее…

   Туманом озеро одето,

   И это добрая примета,

   По всем приметам нас с тобой

   Нашла любовь

Последние солнечные зарницы постепенно таяли за горизонтом, и звёзд становилось всё больше и больше. Они проступали на небе, крупные и едва заметные, яркие и блёклые — сотни, тысячи, миллионы огоньков заполоняли мироздание…

И где-то очень далеко! В немыслимых далях и глубинах космоса. На каких-то неземных расстояниях — измеряемых парсеками и световыми годами! Ещё не открытое учёными гигантское облако галактик в созвездии «Волосы Вероники» продолжало убегать от нашей Вселенной со скоростью семь тысяч четыреста километров в секунду! Куда оно убегало? Зачем? Почему?..

   Струною зазвенело лето,

   И это добрая примета,

   Идёт навстречу нам с тобой любовь…

Примечания

1

Наша любовь — это самое главное в моей жизни.(пер. с итал.)

(обратно)

Оглавление

  •   12
  •   13
  •   14
  • Глава 9
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  •   13
  •   14
  •   15
  •   16
  •   17
  • Глава 10
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  • Глава 11
  •   1
  •   2
  •   3
  •   4
  •   5
  •   6
  •   7
  •   8
  •   9
  •   10
  •   11
  •   12
  • *** Примечания ***