Чрквоугодие (ЛП) [Кевин Суини] (fb2) читать онлайн

Annotation

Лили понятия не имела, как должен выглядеть профессиональный едок. Она была потрясающая: светловолосая, голубоглазая и с большой грудью. Люди часто говорили ей, что она похожа на легендарную кинозвезду Мэрилин Монро, пока она не открывала рот и не подтверждала, что на самом деле она дитя суровых городских кварталов Великобритании.

Кроме того, она была чертовски неприхотлива в еде.

На протяжении всего ее детства родители отмечали, что она съедает за один прием пищи в четыре-пять раз больше, чем ее отец, а ее отец был немаленьким человеком. Она могла съесть целый пакет запеченной картошки, коробку рыбных палочек и две банки печеных бобов и все равно жаловалась, что голодна.

ЧРЕВОУГОДИЕ

ЧРЕВОУГОДИЕ

Кевин Суини

Мама и папа называли ее "обжора".

Только ее отец делал это с чем-то похожим на любовь.

Еще до того как Лили покинула дом, ей запретили посещать все рестораны города где проводились акции "все, что сможете съесть".

А если в каком-нибудь заведении проводилось соревнование по скоростному поеданию пищи, то ее имя непременно можно было увидеть в списке тех немногих участников, которые выиграли соревнование. Самым известным было заведение, оформленное в стиле американской закусочной 1950-х годов, в меню которого был бургер под названием "Зверь". Никто не мог доесть "Зверя", который стоил целое состояние и требовал двадцать четыре часа на приготовление. Для начала, вместо булочки он подавался между двумя четырнадцатидюймовыми пиццами "Мясной пир".

Лили не оставила от него ни крошки.

Про нее написали статью в местной газете под заголовком "Красавица побеждает чудовище!"

И ее желудок, способный растягиваться из-за чрезвычайно слабо развитых мышц брюшного пресса, и гиперактивный метаболизм были генетической аномалией, которую она рассматривала как возможность избежать постоянной работы на той же гребаной фабрике, на которой ее мама потратила впустую свою жизнь. Вопрос был в том, как?

Ответ, как и все ответы, находился в Интернете.

Лили не раз предлагали деньги мужчины. Они не требовали секса – большинство из них хотели подрочить, наблюдая за тем, как она поглощает тысячи калорий пищи.

Они оплачивали гостиничные номера, ходили в ресторан и покупали еду на вынос. Карри, пиццу и ведра жареной курицы, чтобы принести и вывалить на кровать, где Лили, раздевшись, наедалась до отвала. Они мастурбировали, глядя, как она набивает себе рот, а ее упругий живот вздувается и вздувается, пока не кончат. Она согласилась на несколько таких предложений, но потом отказалась от этой идеи, когда один конкретный парень повел себя немного странно, выразив свое огромное желание, чтобы она съела его заживо, начав с его гениталий и прогрызая путь вверх в его грудную клетку, чтобы перекусить его все еще бьющееся сердце пополам.

Она должна была догадаться, в чем дело, когда он смазал свой пенис соусом HP Sauce, размазывая его по всей длине, как будто это была свиная колбаска.

Именно благодаря Интернету она могла предвидеть такие просьбы, избегая психов. Точнее этой штукой был сайт "Круги" – социальная сеть и сервис для загрузки видео – печально известный тем, что никогда не подвергал контент цензуре. Лили нашла среди множества различных групп на сайте несколько посвященных фетишистам, и одной из них была группа, посвященная людям, поедающим еду на камеру.

Лили создала свой аккаунт, разместила несколько коротких роликов о том, как она поглощает безумное количество еды и уже через неделю стала одной из самых популярных членов круга "Потребление". Поклонники покупали ей все, что она пожелает, и у нее было достаточно подписчиков платинового уровня, чтобы полноценно жить на ее заработки.

Время от времени она даже выполняла особые просьбы, в том числе трахала себя сосисками, сардельками и французскими багетами, перед тем как их съесть. Но она игнорировала тех парней, которые просили ее снять видео "после", умоляя заснять дерьмо, которое она должна была высрать, после того как проглотила двадцать тысяч калорий пищи за один присест.

У нее еще было какое-то гребаное достоинство.

Ну, было, пока она не начала терять подписчиков... тогда она начала думать о том, чтобы снимать трансляции со старого унитаза.

Это было легко – делать то, что у нее хорошо получалось... пока Ученик не решил вовлечь ее в свой Круг.

***************

Помощники Ученика усадили ее за стол вместе с тремя людьми, привязав ее ноги к стулу, но оставив свободными руки, после чего удалились из комнаты.

Это была комната с неокрашенными стенами из бруса и флуоресцентными потолочными лампами. Там был прямоугольный стол из нержавеющей стали, установленный низко, на уровне их коленей. Лили сидела во главе стола, а с каждой из трех других сторон сидело еще по одному человеку, которые, похоже, не хотели там находиться. Все были в нижнем белье.

Она узнала двоих из них. Парень прямо напротив нее был Бьорн Янсон, норвежец с синдромом Прадера-Вилли; нервы его желудка не сообщались с мозгом, и это означало, что он никогда не чувствовал сытости. Он ел, ел, ел и ел до изнеможения. Страдающие болезнью Прадера-Вилли не развиваются умственно, оставаясь детьми. Мать Бьорна поняла, что состояние ее сына можно использовать в коммерческих целях. И сделала это, выложив видео в круге "Потребление", куда люди приходили поиздеваться над ребенком, который ел все, что ставила перед ним мать, пока его желудок не выдерживал и его не рвало... рвотой, которую он тут же начинал поглощать снова.

Целая сырая рыба, банки с краской, кожаные туфли, поджаренные во фритюре... все это было поставлено перед Бьорном Янсоном его собственной матерью, чтобы он съел это. Просто еще один аттракцион в фрик-шоу онлайн, которое было нижним кругом "Кругов Потребления".

Фрик-шоу, аттракционом которого, разумеется, была и сама Лили.

Бьорн рыдал от страха, его резиновые валики молочно-белого жира дрожали, а по опухшим щекам в аккуратно подстриженную светлую бороду, которая росла над его тройным подбородком, текли слезы, и время от времени он стонал что-то по-норвежски, чего Лили, к счастью, не могла понять.

Слева от нее сидел еще один знакомый парень, но он пока был исключением: и Лили, и Бьорн были известны тем, что поглощали огромное количество пищи, тогда как худой парень с короткими серебристыми волосами, палладиевым кольцом в соске и крошечными дорогими очками был известен благодаря другому виду излишеств.

Лиланд Феррис был знаменитым шеф-поваром, который создавал блюда из самых редких и дорогих ингредиентов, доставленных из самых отдаленных уголков планеты, включая мясо животных, находящихся на грани вымирания.

Он также был известен тем, что был перфекционистом. Если еда не соответствовала его невероятно высоким стандартам, он выбрасывал ее, даже если она стоила больше, чем большинство людей зарабатывали за год. Его личный круг был лишь витриной для его творений, которые он снимал на камеру, перед тем как обслужить наркобаронов и военачальников третьего мира, которые нанимали его для проведения частных мероприятий в своих укрепленных комплексах. Услуги Ферриса стали символом статуса среди правящей элиты преступного мира планеты. И они были более чем счастливы от того, что их излишества транслировались через главный сайт темной паутины для социальных сетей и потокового видео.

Видеосерия называлась "Нормы, которые вы никогда не узнаете".

Его лицо было болезненно-белым, на нем блестели капельки пота. Он выглядел так, словно хотел заговорить с ней, но его язык застыл во рту.

Другой парень, сидящий справа от нее, был азиатом, возможно, лет сорока. У него была одна из этих странных монашеских стрижек с выбритой макушкой и черная родинка в углу рта.

Его глаза были закрыты. Он улыбался.

Она не видела его ни в "Кругах", ни где-либо еще.

Стальная      дверь,      которая      была      единственной      особенностью комнаты, открылась, и вошел Ученик Искариота.

- Все грешники в сборе! - Объявил он торжественным и глубоким голосом. - Пришло время преломить хлеб...

- ВЫПУСТИ МЕНЯ ОТСЮДА, ДРЯНЬ! – Закричала Лили прежде, чем подумала, что собирается сказать.

Глаза      Лиланда      расширились,      Бьорн      на      мгновение      перестал всхлипывать... а азиат ничего не сделал.

Ученик сложил руки.

- Лили Симпсон. - Сказал он. - Вы хотите, чтобы вас отпустили?

Она посмотрела на него как на тупого.

- Да! - сказала она. - Да! Отпусти меня, сумасшедшая пизда! Выпусти меня отсюда, пока я не заставила тебя пожалеть!

Это, казалось, подстегнуло язык Лиланда к действию.

- И меня! - сказал он. - Я тоже хочу уйти! Вы хоть знаете, кто я такой?

Ученик переводил взгляд с одного на другого, и на какое-то безумное мгновение Лили действительно поверила, что ее требование рассматривается.

Затем он заговорил.

- Из вас четверых один должен уйти искупленный, - сказал он, и его торжественный голос, как у судьи, выносящего приговор, раскатился по комнате. - Из вас четверых трое никогда не уйдут... и будут прокляты за это.

- Что за херню ты несешь? - сказала Лили. Но, даже спрашивая, она знала ответ.

Она видела видео.

Его видели множество людей, даже если утверждали, что не видели, даже если у них не было аккаунта в "Кругах" или они вообще никогда не заходили в темную паутину. Это видео также появлялось на основных сайтах обмена информацией, слишком часто и слишком много, чтобы алгоритмы ИИ могли определить и удалить его.

Человеческое любопытство больше всего возбуждал намек на то, что предстоит увидеть нечто ужасное.

Ученик выбирал других людей, которые, по его мнению, воплощали худшие проявления "смертных грехов" и вместе с Четырьмя последователями... что-то делал с ними.

Ну... заставлял их что-то делать.

И снимал результаты на камеру.

Снимал результаты и выкладывал их в своем "Круге". Бьорн прохрипел что-то по-норвежски и продолжил рыдать.

- Деньги! - сказал Лиланд. - У меня есть деньги, я могу заплатить почти любой выкуп! Отпустите меня, и вы сможете назвать свою цену!

По его бешеному тону, так непохожему на холодную и снобистскую личность, которую он изображал в своих видео, посвященных его смехотворно дорогим блюдам, можно было догадаться, что он тоже видел видео Ученика.

По какой-то причине этот отчаянный крик действовал Лили на нервы.

- Ну-ка, блядь, отрасти пару яиц! - огрызнулась она на шеф-повара. Затем она посмотрела на Ученика. - А ты, чмошник, почему бы тебе не подойти поближе и не позволить мне выколоть твои гребаные глаза, а?

Ее руки все еще были связаны шнуром на запястьях, но она махала руками в воздухе, а Ученик...

Он наклонился вперед и прошептал четырем жертвам:

- Йес! Это отличный материал, продолжайте в том же духе! Вы не смогли бы написать сценарий такого качества, действительно не смогли бы!

Когда он прошептал эти слова, он не был похож на мрачного пророка и вестника гибели, знакомого пользователям "Кругов".

Он восклицал возбужденно, радостно, как будто прекрасно проводил время, занимаясь любимым делом.

Он выпрямился, и его голос снова стал громким и траурным.

- Ни угрозы в адрес этой скромной плоти, ни предложения грязной корысти не спасут вас от искупления, дети мои! Есть хлеб, который нужно преломить, и душа, которую нужно спасти!

Он хлопнул в ладоши.

Дверь открылась, и вошли его ученики, все четверо, каждый из которых нес накрытое блюдо.

Перед каждым из четверых, привязанных к стульям вокруг низкого стола, было поставлено блюдо.

Ученик начал интонировать своим глубоким и торжественным голосом:

- И, взяв хлеб, преломил его надвое и сказал: «Сие есть тело Мое, ядите от него».

Каждый из его последователей схватился за крышку и поднял ее, открывая то, что было под ней.

Лили подумала... нет, она не знала, что и думать о том, что лежало перед ней на блюде.

Это была буханка хлеба.

Перед каждым из сидящих за столом лежала буханка хлеба. Нет, не совсем так.

За год до этого американская закусочная в стиле 50-х годов предложила Лили принять участие в их последнем соревновании по поеданию пищи, заявив, что они заслуживают реванш против ее грозного желудка. Это соревнование было вдохновлено любимой едой единственного и неповторимого короля рок-н-ролла Элвиса Пресли. По легенде, эту еду ему привозили из его любимого ресторана на личном самолете, когда он желал отведать любимое блюдо.

Сэндвич с арахисовым маслом, желе и беконом.

Только в отличие от большинства сэндвичей, в которых использовалось несколько ломтиков хлеба, здесь использовалась целая буханка, нарезанная слоями от корки до корки, горизонтально, и на каждый слой намазывалась поочередно начинка из хрустящего арахисового масла, виноградного желе и толстого бекона.

Что-то больше похожее на лазанью, чем на сэндвич. Потом все это жарилось во фритюре.

Задача состояла в том, чтобы Лили съела две штуки.

И она это сделала, добавив к ним картофель фри.

Еда на столе была похожа на легендарное любимое блюдо короля, только в нем было много шоколадного спреда и больше ничего.

- Соревнование по поеданию? - сказала она в недоумении. - Так вот что это?

Ученик покачал головой.

- Чревоугодие! - произнес он торжественным, осуждающим голосом, который Лили слышала в его видео, которые старалась не вспоминать. - Один из семи смертных грехов, семь грехов, которые мучают человека с момента его изгнания из Сада, уводя его все дальше и дальше от благодати! Вы, четверо, были избраны, чтобы стать уроком этого греха, уроком для других, который они должны усвоить, и для одного из вас, который должен быть искуплен! Вас будут испытывать, искушать, мучить! И когда все закончится, один из вас будет очищен и выйдет отсюда как доказательство того, что человек может быть спасен от своих аппетитов!

- Хорошо, я повторюсь... - сказала Лили. Она была в замешательстве, и это ее злило, а гнев сдерживал страх. Лиланд и Бьорн удивленно уставились на нее, а Ученик вопросительно поднял голову.

- Какого хрена вы делаете? Вы наказываете нас за обжорство? Ладно, справедливо, я согласна! - Она сделала это, держа свои связанные руки перед

собой, как будто ее арестовывали. - Я зарабатываю на жизнь тем, что съедаю большое количество пищи и выкладываю свои видео в сеть, чтобы парни дрочили на них. Это ведь не совсем убийство, правда?

Лиланд Феррис внезапно воспрянул духом.

- Вы профессиональная обжора, да? - спросил он. - Да, мне показалось, что я вас узнал... и этот другой парень, вот этот здоровяк, он, конечно, тоже похож на одного из них... - Он бросил короткий взгляд на азиата, затем на Ученика. - Логично, что тебя наказывают за обжорство...

- О, спасибо, придурок!

- Но послушайте, я повар, я просто готовлю еду! Я не обжираюсь сверх меры, почему я здесь?

Лили кивнула.

- Справедливый вопрос. - Сказала она. - Но ты все равно придурок. Тогда давайте, мистер Ученик, объясните, что он только что сказал.

- Чревоугодие – это не только чрезмерное потребление, - сказал Ученик, - но и чрезмерное потворство. Вы, Лили Симпсон и Бьорн Янсон, виновны в первом, в грехе, занесенном в список Содома – в "прожорливости", а вы, повар, виновны во втором. Вы стремитесь удовлетворить мерзкое чувство вкуса. Разве израильтяне не заслужили гнев Господа, когда пожаловались на свою свободу от Египта. Кто даст нам есть? Мы помним рыбу, которую мы ели в Египте даром, огурцы и дыни, и лук-порей, и чеснок.

Лили посмотрела на Лиланда, а он посмотрел на нее.

- Что это значит? - спросила она. Он в ответ только пожал плечами.

Ученик наклонился вперед и прошептал в своей странной, взволнованной манере, не похожей на грозный тон, который он обычно использовал.

- Грех заключается в том, что вы живете, чтобы есть, а не едите, чтобы жить. Вы не слишком умны, дети мои, не так ли? - Он выпрямился.

- Трижды судимы будете! - прорычал он снова в полный голос. - И это испытание – первое! В избытке вы найдете грех, и в избытке вы найдете прощение!

Он наклонился вперед.

Лили наконец-то увидела камеры и микрофоны на потолке, наблюдающие за ними.

Вот почему он шепчет, поняла она. Он не хочет, чтобы микрофоны уловили чушь, которую он говорит, чушь, которая не является библейской чушью!

- Слушайте внимательно, дети мои! - сказал Ученик. - Будет три раунда, и тот, кто съест меньше всех в каждом раунде, будет убит. Правила просты: у вас есть одна минута, чтобы набить свои рты. Если двое или трое из вас съедят меньше всех, например, будут тупить и отказываться играть, вас всех убьют. Понятно? Хорошо!

Он выпрямился и достал из-под мантии песочные часы, которые перевернул.

- У вас есть время, пока не кончится песок, чтобы принять свою порцию хлеба.

Он щелкнул пальцами, как будто что-то забыл.

Ученик снова наклонился, на этот раз к стеклянным глазам Бьорна, держа песочные часы наперевес.

- Съешь больше всех, или я отрежу тебе голову! - сказал он.

И какими бы ни были эти слова, они дошли до огромного мужчины-ребенка.

Ученик снова встал во весь рост, и Бьорн схватил огромный сэндвич, лежащий перед ним, его связанные руки раскинулись, как у бабочки, когда он неловко поднес сэндвич к своему толстому лицу.

Все началось, все сразу, вот так.

Лили собиралась сказать Ученику, чтобы он совершил над собой маловероятный половой акт, но ее соревновательный инстинкт включился, когда она увидела, как тучный норвежец зарылся лицом в булку с начинкой. Она схватила свою булку, ее маленьким рукам было труднее ее поднять, и...

- О Боже!

Это выкрикнул Лиланд.

Он поднял свой бутерброд, но не стал сразу же откусывать от него.

Он решил сначала посмотреть, что это за начинка, и за две секунды разглядел ее.

Он бросил бутерброд обратно на тарелку и отдернул руки.

- Это дерьмо! - сказал он. - Это дерьмо, это чертово дерьмо!

Лили уже почти откусила кусочек, почти погрузила его в себя.

Она уже вцепилась зубами в слои мягкого белого хлеба, между которыми проглядывали влажные коричневые кусочки.

Теперь оно было так близко к ее лицу, и запах поразил ее.

Запах – это чувство наиболее тесно связанное с памятью. И один вдох вони от сэндвича вернул Лили в детство.

Ее отец разводил стаффордширских терьеров. Он держал их в загонах на заднем дворе, зацементировав его. У него была сделка с мясником в местном ASDA – он покупал по дешевке субпродукты и отруби для собак.

Лили зарабатывала карманные деньги, ежедневно убирая за ними дерьмо, поэтому она не сомневалась в том, что это была за субстанция, густо размазанная между слоями хлеба в дюймах от ее рта.

Она сочилась по ее пальцам, и даже ее консистенция была знакома ей, потому что ей приходилось собирать много дерьма с помощью тонких пластиковых пакетов, вывернутых наизнанку.

Ее желудок сжался, и кислая слюна залила рот.

Лиланда вырвало, и тонкая струйка пузырящейся желтой желчи забрызгала стальной стол.

Бьорн сидел с набитым ртом и широко раскрытыми глазами.

Глаза азиата справа от нее были по-прежнему закрыты, но он больше не улыбался... он медленно и методично жевал кусок, который откусил от своего бутерброда с дерьмом.

Затем он проглотил его. И откусил еще кусочек.

Как это бывает с переполненными бутербродами, большое количество начинки вытекло с другой стороны, стекая коричневыми запятыми и восклицательными знаками вниз по его подбородку.

- О, Господи Иисусе... - застонал Лиланд.

Лили посмотрела на Ученика.

- Ты чертовски безумен... - прошептала она. - Ни за что, ни за что, блядь, я не откушу от этого ни кусочка!

Она бросила его обратно на тарелку. Огромный сэндвич упал на бок, переполненный собачьим дерьмом, издав влажный звук поцелуев на керамической поверхности.

Ученик Искариота ничего не сказал, а песок в песочных часах продолжал сыпаться.

Бьорну удалось проглотить то, что он откусил, но теперь он скреб ногтями свой язык.

Азиат жевал уже второй кусок. Его глаза были по- прежнему закрыты... ему это нравилось?

- Она права, мы не будем этого делать! - сказал Лиланд. - Мы не опустимся...

И тот, кто съест меньше всех в каждом раунде, будет убит. Правила просты: у вас есть одна минута, чтобы сожрать как можно больше. Если двое или трое из вас съедят меньше всех, например, будут тупить и отказываться играть, вас всех убьют.

В голове у Лили всплыла очень четкая картинка – изображение предыдущих жертв Ученика, в другом видео на Кругах.

Он не лгал.

...съест меньше всех...

Сейчас это были она и носатый повар.

Верхушка песочных часов была почти пуста.

Бьорн что-то бормотал по-норвежски, явно недовольный, все еще скребя языком по зубам.

Азиат проглатывал второй кусок хлеба с дерьмом.

К черту.

Она схватила огромную буханку-сэндвич, слоеную лазанью с дерьмом, и отломила кусок корки.

Ей удалось оторвать кусок длиной и шириной с палец.

По нему было размазано лишь немного дерьма – жирные капли, по консистенции напоминающие арахисовое масло.

Прямо как любимое блюдо короля, в конце концов... Лили закрыла глаза.

Не давая себе времени подумать об этом или почувствовать вкус, она скатала его в шарик и сунула в рот, одновременно тяжело сглатывая, так что он едва успел коснуться ее языка.

Ее грозные внутренности чуть не предали ее. Мозг уже предупредил их о том, что она делает, и желудок, который оплачивал ее счета, увеличиваясь в размерах, чтобы вместить титанические порции еды, которые она в него запихивала, был на волосок от того, чтобы

сказать ей НЕТ и вывернуть себя наизнанку во взрыве желчи... но не сделал этого.

Лили готова была поклясться, что почувствовала, как крошечный шарик измазанной дерьмом хлебной корки упал в желудочную кислоту.

...как дерьмо, упавшее в воду в унитазе. Блоп!

Холодные брызги прямо в твой анус!

От этой мысли она чуть не взорвалась.

Ее живот забурлил, а рот наполнился кислой слюной.

Она сглотнула, сжала кулаки и приказала себе не извергаться.

- Твое время вышло!

Голос Ученика был холоден, как пустая гробница.

- Что? Нет, нет, нет, вы не можете, пожалуйста, я...

Лили открыла глаза вовремя, чтобы увидеть, как Лиланду перерезают горло опасной бритвой, его последняя мольба превращается во вздох и бульканье, когда кровь покидает горло и стекает по шее.

Норвежец пронзительно закричал, огромный мужчина завизжал, как девятилетняя девочка, открыв рот в идеально круглую О.

Его губы были покрыты изжеванными кусочками хлеба и дерьма.

- Нет! - закричала Лили.

Пальцы Ученика вцепились глубоко в серебристые волосы шеф-повара, держа его в крепкой хватке, оттягивая голову назад, пока резал горло, чтобы расширить рану.

Глаза Лиланда дико заплясали, он смотрел во все стороны и в никуда, а его связанные руки поднялись к шее и неуклюже схватились за бритву.

Ученик развернул бритву и провел лезвием по тыльной стороне рук Лиланда, пронзая их до самых сухожилий, превращая пальцы в бесполезных марионеток с перерезанными ниточками.

Лиланд повалился вперед, когда удерживающая рука отпустила его волосы, и его руки бесполезно захлопали по шее. Неработающие пальцы размазывали кровь повсюду, словно ребенок с поврежденным мозгом, рисующий пальцами.

Бьорн все еще кричал, когда шеф-повар наконец затих, но он не мог кричать вечно, и, в конце концов, его страдания перешли в приступ кашля с красным лицом.

- Лиланд Феррис отправился на вечный суд! - сказал Ученик Искариота, глядя в камеру. - Сейчас он идет готовить место для меня... Настало время для второго блюда.

Его помощники вернулись в комнату, словно безмолвно вызванные.

Хотя было очевидно, что они просто наблюдают через камеры и работают в соответствии со сценарием. Двое из них унесли недоеденные ужасные блюда, в то время как другая пара принесла гораздо большее накрытое блюдо и поставила его в центре стола.

Лили увидела, как ее лицо отражается в металлическом колпаке, скрывающем следующее блюдо. Глядя на искаженное на куполообразной поверхности отражение, она едва узнала себя. Ее волосы были растрепаны, белокурые локоны превратились в безумное гнездо, из-под которого выглядывала изможденная, красноглазая карга.

- Еще раз. - Сказал Ученик. - Ваш грех станет вашим спасением. Времени нет, испытание закончится, когда чаша опустеет, и тот, кто съест меньше всех, умрет. Пусть дьявол заберет самого слабого.

И для норвежца он повторил свои слова на норвежском языке.

Бьорн перестал хныкать, чтобы что-то пробормотать.

Лили не знала этого языка, но каким-то образом уловила смысл сказанного.

Он хотел свою мамочку.

Ученик проигнорировал эту просьбу, он взялся за ручку на верхней части крышки и поднял ее, чтобы открыть второе блюдо.

Глубокая керамическая чаша с крутыми боками, полная.

Крутые бока и гладкая поверхность должны были предотвратить вытекание содержимого.

Лили никогда не задумывалась на тему духовности. Как и большинство людей, она смутно представляла, что в жизни должно быть "нечто большее", чем просто земное существование, и на похоронах бабушки утешалась мыслью, что бабушка Джонс "смотрит на нее с небес". Но ее теология не шла дальше... пока она не увидела, что ей придется съесть, чтобы выжить.

Когда она увидела массу живых существ, корчащихся друг над другом, отчаянно пытающихся выбраться из заточения, она почувствовала, как часть ее души увяла.

В поле зрения появилась рука.

Парень-азиат протянул руку через стол.

Его пальцы метнулись вниз, погрузились в извивающуюся массу хомяков и схватили одного из них.

Лили смотрела, не в силах отвести взгляд.

Бьорн выглядел растерянным.

Азиат с монашеской стрижкой и родинкой возле носа широко открыл рот, обнажив полный рот крошащихся, покрытых табачными пятнами зубов и засунул туда целого грызуна.

Хомяк был белым, с полоской более темного коричневого меха на шее, словно маленький воротничок. Он с трудом пытался встать на лапки, неловко приземлившись на язык азиата и моляры, расположенные с правой стороны его рта, и наполовину повернулся к Лили. Один маленький черный глаз смотрел прямо на нее, когда раздался хруст.

Кто-то вскрикнул. Это была она.

Ее вопль ужаса не заглушил ни хруст сломанного позвоночника хомяка, ни влажный шум, который издавали его легкие, когда лопались как пузырьки пузырчатой пленки.

На губы азиата брызнула кровь.

Он скорчил гримасу, перекатывая животное во рту, чтобы лучше расположить его для следующего укуса. Это было лицо человека, который откусил слишком большой кусок чего-то, что нужно долго жевать, прежде чем проглотить.

Даже приглушенные его губами, смазанными кровью, щелкающие и хлюпающие звуки ломающихся костей и лопающейся пушистой кожи были слишком громкими.

Внутренности Лили замерли.

А вот у Бьорна – нет. Его вырвало, и желчь, пережеванный хлеб и дерьмо забрызгали его девчачьи сиськи и огромный белый живот.

Азиат уже жевал быстрее, разбив грызуна на более удобоваримые маленькие кусочки.

Он немного сглотнул.

И, даже не доев первую порцию, он потянулся за второй.

Кто съест меньше всех... Если двое или трое из вас съедят меньше всех...

Лили вспомнился момент из раннего детства: мама пытается уговорить ее попробовать брюссельскую капусту, воскресный жареный ужин, зеленый шарик на зубцах вилки, который упрямо болтался перед ее закрытым ртом.

А что говорила мама?

Только один, просто съешь один кусочек, это все, о чем я прошу. Ну же, Лили, не будь такой дрянью, это тебя не убьет! Только один, а потом можешь съесть десерт!

Только один. Как и в случае с бутербродом с дерьмом, ей достаточно было откусить лишь символический кусочек, и она съела больше, чем тот, кто не съел ни одного...

Парень-азиат схватил второго хомячка, маленького серебристого, заключив его в клетку из пальцев.

Лили наблюдала, как ее собственная рука протянулась и нависла над остальными существами, которые ползали друг по другу, кувыркаясь и пытаясь вскарабкаться по скользким стенкам миски.

...А что касается кочанчиков, которые ты ненавидела в детстве, то сейчас ты не можешь насытиться ими, не так ли? Ты можешь жрать этих ублюдков до тех пор, пока рак на горе не свистнет!

Она ничего не могла с собой поделать. Мысль возникла из ниоткуда, яркий и веселый голос с таким абсурдным сообщением, что она не смогла остановить смех, вырвавшийся из нее, смех, в котором сквозила истерика.

Ее пальцы сомкнулись, словно клетка, вокруг крошечного хомячка с золотистым мехом.

Он укусил ее за нижнюю часть большого пальца.

Она едва почувствовала это.

Только один, а потом можешь съесть свой десерт!

Словно закрывая рот рукой, чтобы заткнуть вырывавшийся из него гогот, она засунула крошечного зверька между губами и не стала сразу его есть.

Она дала себе время подумать, прежде чем раздавить его зубами, и сказать себе, что это всего лишь большая улитка, что она на соревновании во французском ресторане. Хруст – это раковина, а не кости, а горячая жидкость и странная мякоть, которая вытекала из нее, была просто чесночным маслом и резиновой мякотью эскарго, а не горячей кровью и внутренними органами.

Ни костей, ни крови, ни крошечных глаз, выскочивших из расколотого черепа, ни крошечной печени, ни извивающихся кишок, вывалившихся из ануса, ни текстуры мокрого меха, трущегося о ее язык, ни привкуса меди...

Она сглотнула.

Она недостаточно прожевала.

Ее горло привыкло к тому, что пища проникает в него так, что рвотный рефлекс почти исчез, но ничто не могло подготовить его к пучку маленьких грустных сломанных конечностей и лопнувших мышц, которые еще не совсем умерли и слабо касались ее пищевода, сползая в горячую темноту.

В течение нескольких секунд, которым, казалось, не будет конца, сознание Лили балансировало на грани.

На каждом дюйме пути вниз она чувствовала это.

Дергается.

В ее животе.

Блоп!

В желудочную кислоту рядом с растворяющимся шариком хлеба и дерьма.

***********

Лили вернулась к реальности, словно услышав эхо после взрыва или почувствовав, как возвращается чувствительность в конечность, которая слишком долго была сведена судорогой. Странное покалывание булавок и иголок, когда кровь приливает обратно. Наступило онемение, а затем мир вполз обратно.

Она только что съела живого хомяка.

И, судя по всему, она была не единственной.

Бьорн по умственному развитию был как ребенок, но он не был лишен инстинкта выживания.

Он впихнул двоих себе в рот и всхлипывал, даже когда жевал их с набитым ртом, превращая в визжащую мульчу.

Азиат изменил тактику – он держал по одному хомяку в каждой руке и милосердно откусывал им головы, а затем вгрызался в их мягкие животы.

Только один...

Одного было уже недостаточно.

А миска была почти наполовину пуста. Теперь в ней ползало около дюжины серых, коричневых и рыжих маленьких пушистых существ, которых покупают в качестве первого питомца. Чтобы кормить семечками и смотреть, как они бегают в колесе...

У Лили был хомяк, пока одна из папиных собак не сбила клетку с комода и не съела ее.

Она забыла об этом. Ее хомячка звали Ириска. У собаки не было имени, так как отец использовал их для боев, а не как домашних животных.

Ученик наблюдал за ней, его глаза за маской сверкали, а бритва, зажатая в одном кулаке, торчала из изгиба его сложенных рук.

Мозг Лили сообщил ей несколько простых фактов на доступном языке, а затем задал вопрос....

Правила были таковы: кто съест меньше всех, тот проиграл.

Когда миска опустеет, это конец. Если ты не съешь больше, тебе перережут горло.

Так что.

Сделай это.

Ты. Хочешь. УМЕРЕТЬ?

Ее ответом было взять по хомяку в каждую руку и затолкать каждого головой вперед между скрежещущими зубами.

Они больше не были невинными существами, умирающими от боли и ужаса, только еда, только очередное испытание.

Из их мордочек вырывались мозги, попадая на ее язык.

Она откинула голову назад, сглотнула и сказала себе, что ест сырые яйца – осколки черепа были скорлупой, мозги – желтками; она держала маленькие безголовые тела по одному над разинутым ртом и раздавливала их, выдавливая мясистые внутренности. Крошечные органы, сердца, легкие и почки, похожие на печеные бобы, проваливались в пищеварительную систему, прежде чем она запихивала пустые, хрустящие костями мешки с мышцами и мехом в рот, дважды пережевывала и глотала.

Умение быстро набивать и глотать было жизненно важной частью победы в тех соревнованиях на скоростное поедание пищи, которые имели ограничение по времени.

Она могла бы практически проглотить лошадь.

Она рыгнула, а затем потянулась за другой парой испуганных грызунов.

Азиат уже был на очереди. Бьорн боролся, запихивая их в рот задницей вперед, а передние концы бешено пытались выбраться, их крошечные коготки рвали его губы.

Он пытался просунуть их внутрь пальцами, но обезумевшие от боли зверьки продолжали кусать его.

Лили поймала еще одного хомяка. Когда в миске их стало меньше, схватить одного стало сложнее.

В порыве вдохновения она разбила его череп о край стола и почувствовала, как хрустнул позвоночник.

Его маленькая голова покачивалась вперед-назад на сломанной шее – он был мертв.

Она перекусила его пополам, ее зубы пронзили ребра – ощущение было одновременно мягким и хрустящим, как будто откусываешь от сэндвича с беконом, мясо которого готовилось слишком долго и стало хрустящим.

Ей в рот хлынули кишки... НЕТ! Консервированные спагетти!

Она позволила своему воображению увести ее, позволила своему разуму обмануть ее живот. Мягкие перепонки, наполненные мясной массой, были равиоли, а хрустящие кусочки, смешанные с ними, были лапшой быстрого приготовления, которая была недоварена, а эта мохнатая кожица была просто кожицей от персиков...

Лили отключилась и очнулась только тогда, когда ее рука схватила пустоту.

Чаша была пуста.

Ошеломленная, она не понимала, почему мужчина с большими губами трясет бородой... пока Ученик не провел бритвой по огромному горлу Бьорна и не сделал ему большое красное ожерелье.

Норвежец умирал медленно. Лезвие не смогло глубоко вонзиться в жир, на котором, казалось, покоилась его голова, как на подушке, и уж точно не настолько глубоко, чтобы перерезать артерию. Кровь стекала перьевыми веерами по его сиськам, стекала по обеим сторонам огромного живота. Он задыхался и булькал, а его руки похлопывали вокруг пореза, как будто могли остановить поток.

Хуже всего было то, что он смотрел на Лили умоляющими и одновременно полными ужасного понимания глазами.

Помогите мне. Пожалуйста.

Мне страшно.

Я вижу тьму.

- Бьорн Янсон отправляется на свой вечный суд. - Сказал Ученик Искариота, когда жизнь начала угасать в глазах мужчины-ребенка. - Теперь он идет готовить место для меня... Настало время последнего этапа!

На этот раз вошел только один из Четырех.

Это был тот, на маске которого было написано слово "СЛАВА". В руках у него был ящик с инструментами.

Это был дешевый черный пластмассовый ящик, в котором хранились те немногочисленные мелочи, которые были у любого домохозяина для выполнения мелких работ по дому. Обычно он хранился на верхушке холодильника или был засунут за сапоги-веллингтоны в шкафу под лестницей. Но даже несмотря на это, Ученик поднял пустую миску со стола и с каким-то благоговением поставил ящик на место.

Лили все еще была очарована Бьорном. Она смотрела в его глаза, когда он умирал.

Она видела, как тайна жизни угасает, как пламя, которое уже никогда не разгорится вновь.

После того, как СЛАВА поставил ящик с инструментами, он или она быстро подошел к Ученику и прошептал ему что-то на ухо.

- Правда? - Спросил он. - Опять? Ради всего...

Он повернулся к одной из камер и провел пальцем по горлу: режь!

Затем он снова повернулся к оставшейся в живых паре.

- Приношу свои извинения, небольшая техническая неполадка, которую я должен устранить, просто поболтайте между собой, и мы вернемся к действию через две секунды!

Сказав это, он повернулся и вышел из комнаты. СЛАВА последовал за ним.

Лили наблюдала за происходящим в каком-то оцепенелом замешательстве. В ее мозгу словно перегорело несколько важных предохранителей, и она понятия не имела, что должна чувствовать или

думать, кроме накатывающего чувства тошноты, вызванного теплым, сырым мясом в животе и вкусом крови во рту.

Она повернула голову и посмотрела на парня-азиата.

- Привет. - Сказала она.

Его глаза были закрыты, а на губах все еще играла полуулыбка.

- Меня зовут Лили. - Сказала она. – Во время всего этого волнения, я думаю, нас не представили друг другу.

Какая-то часть ее психики была отстранена от того, что она говорила и делала, как когда ты пьян, а какое-то крошечное трезвое ядро смотрит и удивляется, почему ты выставляешь себя таким уродом, совершенно бессильное вмешаться. Эта отстраненная часть ее психики задавалась вопросом, почему она говорит так чопорно и корректно, как будто пьет чай с королевой.

Во время всего этого волнения, я думаю, нас не представили...? Я серьезно это сказала?

Азиат открыл глаза и посмотрел на нее, его улыбка была оправлена кровью, которая сочилась по его подбородку.

- Я Ким Бу Чжун. - Сказал он мягким, приятным голосом с американским акцентом.

- Что-то я не припоминаю вас в каком-либо профессиональном амплуа. - Сказала Лили. Почему я все еще говорю, как шикарная дрянь? Это реакция на посттравматический стресс или что-то в этом роде?

- Может быть, вы профессиональный обжора, как я и Бьорн, или шеф-повар, как Лиланд?

Ким Бу Чжун пожал плечами.

- Я писатель. - Сказал он ей. - Я подозреваю, что меня привезли сюда из-за книги, которая сделала меня знаменитым.

Лили кивнула, как будто это имело смысл.

Он продолжил.

- Книга была мемуарами о моем дезертирстве из Северной Кореи. - Сказал он. - Каждая ужасная деталь вошла в книгу. Я вырос в голоде. Когда не было урожая, мы съели всех животных. Когда не осталось ни буйволов, ни свиней, мы ели своих домашних кошек, крыс и тараканов, чтобы выжить, и набивали свои животы травой и землей, когда голод доводил нас до этого. Я говорил себе: «Я переживу это».

В юности я заключил договор со своим двоюродным братом, что покину родину любой ценой. Ценой стала его жизнь. Прежде чем китайские власти нашли меня на своей стороне границы, я съел большую часть его тела.

Я говорил себе: «Я переживу это».

- О... - сказала Лили. Она обдумала эту информацию. - Ну, я полагаю, что твое присутствие здесь имеет смысл.

Дверь распахнулась, и вернулся Ученик Искариота.

- Итак, мы снова готовы к работе! - Объявил он громко. Он сделал паузу. - Вот черт, мы оставили инструменты на столе! - Сказалон. - Блять, какой же я идиот! Ты могла бы использовать их, чтобы разрезать свои путы и сбежать!

Лили посмотрела на него.

Затем посмотрела на ящик с инструментами.

Он был оставлен прямо там, в пределах досягаемости... но ни ей, ни Ким Бу Чжуну не пришло в голову проверить его...

И вот теперь безумец с бритвой вернулся, а третье и последнее блюдо вот-вот будет подано.

Она могла бы закричать, если бы вместо этого не начала смеяться.

Лили смеялась, смеялась и смеялась.

В какой-то момент во время ее истерики Ученик произнес последние инструкции, сообщая зрителям, которые вскоре будут наблюдать за происходящим, о том, что должны сделать эти двое.

И хотя она слышала слова совершенно отчетливо сквозь шум собственного пустого смеха, сначала она не могла придать им никакого значения: что-то о преломлении хлеба, вина, плоти и крови... и тот, кто придет последним, будет первым...

Это было просто. Слишком. Смешно.

То, что он сказал, и то, что он имел в виду, сошлось только тогда, когда ее смех стих, а Ким Бу Чжун достал из ящика с инструментами секатор.

Он смотрел прямо на Лили.

- Я переживу это. - Сказал он ей.

Секатор был похож на ножницы и предназначался для подрезки растений, для обрезки мелких веток на деревьях и кустах. Открытые челюсти толстых изогнутых лезвий обхватили

мизинец левой руки Кима, чуть выше костяшки. Затем он сжал рукоятки и с влажным хрустом отрезал его.

Палец упал на стол и слегка изогнулся, когда лег на бок, словно маня Лили подойти ближе.

Ким выругался на своем языке и уронил секатор, высоко подняв изуродованную руку и размахивая ею взад-вперед, словно ее ужалила оса. Вокруг разлетались капли крови, а обрубок кровоточил.

Часть капель попала на голую грудь Лили. Тепло и липкость напомнили ей о единственном парне, которому она позволила кончить на свои сиськи.

Это было воспоминание, которое она до сих пор подавляла. Как и воспоминание о ее хомяке.

На самом деле, отец купил ей этого хомячка в качестве небольшого подарка, верно?

В качестве благодарности и молчания.

Она вернулась к своей нынешней ситуации, когда Ким с грохотом положил секатор на стол.

Кровоточащая      левая      рука      была      поднята      высоко      в      воздух,      а дрожащей правой он поднял мизинец.

Затем, после небольшой паузы, он сунул его в рот.

Слова, которые Ученик произносил, пока она смеялась, внезапно обрели смысл, отсроченная реакция, как раскат грома после вспышки молнии.

Третье блюдо – их собственные тела!

"...и тот, кто съест меньше всех, проиграет".

Даже учитывая весь ужас прошлых испытаний, когда их заставляли есть дерьмо и живых животных, и даже видя, как Ким жует хрящеватое мясо собственного пальца, Лили не могла в это поверить.

- Вы хотите, чтобы мы сами себя съели? - Спросила она.

Ученик наклонился вперед и заговорил негромко, чтобы не услышали микрофоны.

- О, хорошо. Похоже, что ты меня не слышала, так как смеялась, пока я объяснял! Ага! Не стесняйтесь использовать все, что есть в коробке, чтобы помочь себе, но как только кто-то из вас перестанет есть свои собственные кусочки, я перережу вам горло! - Он хихикнул.

- Кто меньше всех съест, тот проиграл! Так что, как там говорится? Съешь свое сердце!

Лили собиралась сказать ему, чтобы он отвалил. Она собиралась сказать ему, что не сделает этого никогда, никогда.

Но за столом было еще двое с мертвыми, как стекло, глазами, которые проиграли первыми.

Лиланд и Бьорн смотрели в вечность и говорили красноречиво, не проронив ни слова.

Ким перебирал кость между зубами, счищая сырое мясо и отпечатки собственных пальцев, по мере того как она выходила из его рта, и ел ее так, словно это было ребрышко барбекю.

- В наш век вам могут сделать удивительные протезы для ваших конечностей. Не так ли?

Лили потянулась к ящику с инструментами и пододвинула его, высыпав содержимое на стол.

Выбор был невелик, и все инструменты были подержанными.

Когтистый молоток с зажатым между зубьями сухим куском кожи – кожи со светлыми волосками.

Ножовка с красно-коричневыми кусками, прилипшими между зубьями.

Нож для разрезания ковров, покрытый кровавыми отпечатками пальцев.

Похоже, Ким взял самый эффективный инструмент. Лили схватила нож.

Она держала его перед собой.

Острие все еще было острым. Ее охватила нерешительность.

Что отрезать?

Что отрезать?

Что отрезать и съесть?

Пальцы!

Она положила левую руку на стол, раздвинув пальцы, словно собираясь сыграть в "филе из пяти пальцев"... только она не будет пытаться промахнуться, не так ли?

Сделай это быстро.

Она воткнула острие ножа в пространство между мизинцем и безымянным пальцем.

В этом был смысл. Мизинец был бесполезен. Возможно, именно поэтому Ким выбрал его первым.

Она не оставила себе времени на раздумья, просто резко и быстро отвела нож назад.

Нож вонзился в кожу, плоть и застрял в кости.

Боль была ужасной.

Она попыталась протянуть лезвие, но оно не было предназначено для резки чего-то более твердого, чем ковер.

Она выдернула лезвие со скрежетом и скрипом, в порезе виднелась зазубренная кость, а затем рану заполнила кровь и скрыла ее.

Она инстинктивно зажала рот рукой.

В руке пульсировала боль, как болезненное сердцебиение, как будто перекачиваемая кровь была кислотой.

Она заскулила, издав звериный звук, и почувствовала, что на глаза навернулись слезы.

Глаза Лили округлились и остановились на парне-азиате, которого звали... Его имя вылетело у нее из головы, боль мешала думать. И все же, хотя он, должно быть, чувствовал себя наравне с ней с его изуродованной рукой, поднятой перед ним. Все его предплечье было обвито лентами текущей крови, которая стекала с его локтя на стол... он готовился отрезать еще один палец.

Рука, державшая секатор, дрожала так сильно, что ему было трудно выровнять открытые лезвия.

Его глаза были выпучены, а со лба стекал пот.

Он облизывал окровавленные губы.

Лили почувствовала, как что-то тонкое и холодное коснулось ее горла.

- Твоя кровь не в счет. - Произнес Ученик - Сколько бы ты ни выпила. Ешь свое тело или умри.

Лили почувствовала, как кожа по обе стороны от острия бритвы поднялась, а потом разошлась, когда он надавил еще на унцию.

Ее рука уже была во рту. Зубы были практически в порезе. Она сдвинула их вниз, пока ее резцы не оказались в ране. Она сжала зубы так сильно, как только могла.

Жареный цыпленок в конце вечера… Когда ты, пошатываясь, идешь из паба, и, чтобы перекусить, заходишь в куриную лавку и заказываешь коробку с крылышками, которые несколько часов пролежали под тепловой лампой и высохли. Ты пьяна и голодна, ты вгрызаешься внихзубами,рассекаясочнуюплоть,хрящи и кости. Это был образ, в который ее мозг пытался облечь весь этот ужас. Хруст и треск, когда она отгрызала собственный палец от руки. Когда ее рот наполнился, а агония стала слишком сильной чтобы сдерживать ее, она истошно закричала и рванула голову набок, как собака, разрывая мышцы, кожу и связки, и костяшка ее мизинца выскочила из боковой части руки.

Она даже не заметила, как Ученик убрал край бритвы от ее горла.

"Я выживу!"

Сидящий рядом Ким щелкал лезвием секатора, но его рука была настолько неустойчива, что ему удалось лишь перерезать безымянный палец пополам, чуть выше второго сустава. Он вскрикнул от боли и выронил инструмент.

Лили откинула голову назад.

Это был высший прием в поедании пищи – создать абсолютно прямой путь от рта до кишок, представить, что ты утка, которая ест, откинув голову назад и позволяя пище скользить вниз...

Лили не думала об этом. Она не представляла, как ее собственный палец скользит по горлу, потому что это было бы слишком похоже на мысль о том, что она засовывает палец в глотку, чтобы вызвать рвоту. Ее рвотный рефлекс дрогнул, когда она почувствовала, как ноготь царапает стенки пищевода по пути вниз, но она боролась с ним и победила, сказав себе, что это просто большая креветка темпура, а царапающее ощущение – это хвост, который она не оторвала.

Она задыхалась, по ее подбородку стекала кровь из обоих уголков рта, Лили подняла голову и закричала:

- Черт, черт, черт!

Ее рука горела, как будто она окунула ее в масло и подожгла. Она держала ее перед собой и видела, как спазматически дергаются оставшиеся пальцы, ошеломленные тем, что их сестра отсутствует, а рядом с ними осталась лишь сырая дыра, сочащаяся густой кровью.

Ким, сидящий напротив нее, держал руку точно так же, как и она, словно для сравнения.

И Лили сравнила.

Он отрубил полтора, подумала она сквозь дымку боли, когда Ким дрожащими пальцами правой руки достал ампутированную часть безымянного пальца. Он лишь немного опережает меня, но уже потерял чертову уйму крови.

Под его все еще покрытым кровью локтем образовалась большая лужа.

Азиат засунул фрагмент себя в рот и попытался его разжевать.

Мне не нужно больше отрезать. Больше никаких пальцев. Что-то другое, что-то бесполезное...

- Ты не ешь... - пробормотал голос у нее над ухом. Лили взмахнула ножом.

Она промахнулась мимо лица Ученика в маске, но услышала, как лезвие рассекло воздух прямо в том месте, где она нанесла удар.

Он не выглядел взволнованным, когда оказался в поле ее зрения, его маска была наклонена на одну сторону в любопытстве.

Ухо как у того парня-гота, который нарисовал дерьмовую картину с подсолнухами.

Этот голос был у нее в голове. Бритва перережет ей горло, или...

Она поднесла нож для резки ковров к лицу, уперлась лезвием в небольшой изгиб между мочкой уха и линией челюсти и резанула вверх так сильно и быстро, как только могла, не давая себе времени подумать.

Сначала она подумала, что оно похоже на зародыш – ее ухо, когда оно упало на стол. Оно было маленьким, розовым, окровавленным и выглядело свернувшимся.

Ей пришлось опустить нож, чтобы поднять его, так как ее раненая рука отказывалась сотрудничать, как будто знала, что ее предали.

Самым странным было то, что она увидела в нем свою сережку.

Много лет назад ее бабушка выиграла четыре номера в лото и взяла свою единственную внучку в парижский Диснейленд.

Серьги, которые Лили носила каждый день, были напоминанием об этой поездке, единственном случае, когда она действительно была

счастлива, один раз за все свое детство.

В голове плода была пробита золотая сережка в форме Микки Мауса.

Она не могла снять ее, ей нужны были обе руки, чтобы снять зажим с застежки.

Ким наблюдал за происходящим и сменил тактику.

- Я выживу. - Сказал он ей.

Используя секатор, он отрезал себе левое ухо, ругаясь по-корейски каждый раз, когда острые лезвия прорезали его со странным влажным хрустящим звуком, подобным тому, который раздается в голове, когда кусаешь сельдерей. Он не носил ни сережек, ни драгоценных украшений, хранящих память о любимом дедушке или бабушке, и засунул отрезанное ухо в рот, словно это был кусок сырого бекона.

Ученик наблюдал за ней, лениво открывая и закрывая перерезанное горло ее соседа.

Лили зажала серьгу между большим и указательным пальцами, используя их как крошечную ручку, и вгрызлась в кожу и хрящ, которые когда-то росли из боковой части ее головы. Она дергала его, как собака, крепко держась за шпильку с Микки-Маусом, двигая ее вперед-назад, желая, чтобы мочка уха разошлась.

Какая-то ее часть задавалась вопросом, почему она так отчаянно пытается сохранить серьгу, когда на кону стоит ее жизнь.

Лили не обращала на это внимание, и сережка вырвалась.

Она положила ее на стол рядом с ножом и сосредоточилась на жесткой, хрустящей плоти между зубами.

Бекон, очень дерьмовый бекон, из тех паршивых жирных обрезков, которыми отец кормил своих собак. С толстой кожурой, кожурой, которую ты жуешь, жуешь и жуешь, пока она не станет достаточно мягкой, чтобы ее можно было проглотить, и даже тогда она застревает в горле.

Отец кормил меня тем же дерьмом, что и собак, а приличные кусочки оставлял себе: «Достаточно хорошо для них – достаточно хорошо и для тебя, и тебе, в сущности, наплевать на то, что ты лопаешь, лишь бы этого было много...»

Кожура, толстая резиновая свиная кожа, которая все еще была прикреплена к почти неузнаваемым обрезкам, которые мама жарила

в маргарине, пока они не становились хрустящими снаружи, но все еще жесткими, как резина, внутри.

Только это было сырым.

Только теперь она ела часть собственного лица.

Кровь, стекающая по бокам головы, была похожа на слезы, а потом по щекам Лили потекли настоящие слезы.

Она жевала и жевала.

Ким уже отрезал себе второе ухо, его ругательства становились все громче, а кровь стекала вниз вдоль линии челюсти, создавая багровые бакенбарды.

Она сглотнула.

И чуть не подавилась.

Разжеванное ухо застряло у нее в горле. Она не успела его разжевать, и комок кожи и хрящей застрял чуть ниже в пищеводе.

Кашляя, она глотала и глотала, но не хватало смазки. На соревнованиях всегда под рукой был стакан воды, чтобы помочь пище пройти, но Ученик не предоставил ничего подобного.

На столе скопилась лужица крови.

Зажав как могла раненую руку, она держала ее чуть ниже края стола, а другой рукой смахнула на ладонь как можно больше липкой красной жидкости, затем зачерпнула ее в рот и проглотила.

Меньше, чем рюмка, но этого было достаточно.

Смазанный ее собственной кровью, разжеванный хрящ, который был ее ухом, проделал свой путь вниз.

Лили с силой вдохнула воздух.

Ее глаза были затуманены слезами, а из ноздрей свободно текли сопли. Она вытерла глаза и рот, морщась от боли. Когда ее левая рука дернулась и когда она наконец смогла снова видеть, то увидела, как Ким проглотил свое второе ухо.

Он грустно улыбнулся ей.

- Я выживу. - Сказал он ей хриплым голосом. Она не могла этого сделать.

Она не могла победить его.

- Ты, конечно, еще не наелась, ты, чья жадность до сих пор не знала границ? - спросил Ученик своим замогильным голосом. А затем

гораздо тише, наклонившись, сказал:

- Давай, продолжай есть, это все золото!

- Я не могу! - Всхлипнула Лили. - Это больно!

- Правда? Ну что ж, жаль, наверно. - Сказал он. Он развернул бритву, вытирая кровь рукавом своей рясы, и наклонил лезвие вперед и назад, поймав им свет. - Ты знаешь, что такое колумбийский галстук? Это когда кому-то перерезают горло, а потом проникают в рану и тянут через нее язык вниз. Ты сможешь облизать свои собственные сиськи!

Он посмотрел вниз на ее обнаженное тело.

- Вообще-то у тебя довольно большие сиськи, наверно, ты можешь сосать свои соски, а?

В ее голове промелькнуло воспоминание.

Это был тот день, когда ее отец кончил ей на грудь. Ей было сколько? Двенадцать, тринадцать?

После того, как он вылил, казалось, целую пинту липкой, дурно пахнущей белой жижи на уже ставшие большими бутоны ее груди, он рассмеялся.

Давай! Ты никогда не отказываешься от вкуснятины, не так ли? Почему бы тебе не поесть моей человеческой каши? Ты просто съешь своих братьев и сестер!

И в стыде, в смятении и в обиде она так и сделала, прижимаясь к каждой груди и наклоняя голову, чтобы слизать соленую мокроту, которая вытекла из огромного фиолетового члена ее папы...

Невозможно просто выразить то, что нахлынуло на Лили в те мгновения, когда на нее навалился ужас, прошлая и настоящая боль смешались, как бензин и парафин, свертываясь, воспламеняясь, поглощая. В ней пылали ненависть, ярость и страдания и в то же время рождалось нечто столь же холодное, как если бы ее сердце было печью, а мозг – арктической пустошью.

Она не собиралась умирать. Не сейчас. Не сейчас.

Не раньше, чем...

Она имела легкий доступ к такому количеству плоти, что ее соперник не мог и надеяться перебить ее.

Обе руки, одна из которых визжала от боли, схватили ее правую грудь и подняли тяжелый груз вверх, в то время как ее рот опустился

на нее и она закричала. Пока внезапно этот крик не оборвался, когда она вгрызлась в свое тело и ее рот наполнился кожей, жиром, молочной тканью и кровью.

Она оторвала от себя полный рот плоти, и в ее груди взорвалась бомба агонии, как будто в нее выстрелили в упор.

Скрежеща челюстями, едва успевая сжимать то, что пыталась пережевать, она смотрела на Ким Бу Чжуна глазами, полными безумия.

А он не собирался сдаваться.

Секатор отсекал нос от его лица с жутким хрустом, в то время как оставшиеся пальцы другой руки вцепились в его левый глаз и начали вырывать глазное яблоко из глазницы, крича и вопя.

- Я выживу! Я выживу! Я ВЫЖИВУ! Я ВЫЖИВУ!

Лили закричала ему в ответ беззвучным воем, все здравомыслие улетучилось.

А потом они оба были слишком заняты едой, глотки были заняты своим главным предназначением – глотать топливо, и единственными звуками в комнате были влажные звуки и случайные стоны агонии.

************

ЛИЛИ ВЫИГРАЛА.

Она носила бюстгальтеры с чашечкой G, и она просто больше ела.

Но надо отдать должное азиатскому джентльмену, он продолжал пытаться, даже когда уже не мог видеть, что режет, и был настолько слаб от потери крови, что его попытки отрезать собственные яички увенчались лишь тем, что одно из них выскочило в потоке крови и спермы.

После этого он потерял сознание, хотя это уже ничего не значило, поскольку он уже умирал. Ученик перерезал ему горло.

То, что произошло дальше, было беспорядочным нагромождением образов и звуков, которые Лили не могла собрать в единое целое.

- В избытке ты был проклят, в избытке ты был спасен.

Боль. Кровь.

- ...мнения по этому поводу будут...

Последователи Ученика возились с чем-то.

- Очистился от греха.

Бинты. Рвота.

- ...правда? Ну, положите на лед, они, возможно, смогут их спасти...

Боль. Шприц.

- Иди с миром.

Небытие.

А потом она оказалась в больнице.

Потом были вопросы, вопросы от медсестер и врачей, а потом еще вопросы от полиции, от детективов.

Ее родители.

Папа.

И хотя все они задавали ей много-много вопросов, у нее было мало ответов, потому что ей было очень трудно сосредоточиться на том, о чем они ее спрашивали, потому что она была голодна. Она была так голодна... но даже если она не могла ответить на все эти вопросы, она знала одну вещь. Она знала, что может удовлетворить жажду в ее внутренностях.

Того, чего она жаждала, не было ни в одном обычном меню, ни в одной известной поваренной книге.

Единственным блюдом, которое могло удовлетворить ее, было то, которое, как известно, лучше всего подавать холодным...

...ну, может быть, с щедрым количеством соуса HP Sauce...

Скоро третий грех – ЛЕНЬ.

Перевод: Дмитрий Волков