Луч судьбы. Я дождусь [Таша Таирова] (fb2) читать онлайн

Луч судьбы. Я дождусь

Часть 1

Наши дни. Александр

— Ну чего ты взъелся на него, Морозов? Кто виноват, что там эта яма оказалась и он ногу сломал?

— Чего? Ты спрашиваешь — чего? А если завтра-послезавтра в рейс? Я где штурмана возьму? Ты его в той яме откопаешь?

— Да может там и не перелом вовсе, а так, растяжение, повязку наложим и в рейс.

— Ты в своём уме, Тарасов? А если прыгать придётся?

— С ума сошёл, сплюнь. Не дай бог.

В коридоре диагностического отделения у окна, подальше от регистратуры и любопытных ушей, склонив головы и глядя друг другу в глаза, разговаривали два молодых человека. Практически одного роста и телосложения, одетые в лёгкие осенние куртки, они походили на братьев, если бы не цвет волос и глаз. Тот, которого называли Морозов, черноволосый с серыми глазами молодой мужчина, в интонациях, жестах которого ощущалась привычка повелевать, приказывать. Его товарищ, называемый Тарасовым, был тёмно-русым парнем с глубокими карими глазами, в данный момент с удивлением смотревшим на своего товарища.

— И давно у тебя, Сань, мысль о прыжке появилась?

— Отстань, Юр, без тебя тошно, только сны мне снятся нехорошие. Будто машина горит, а мы прыгнуть не можем. Бред какой-то!

Морозов устало потёр руками лицо, будто умываясь, выпрямился во весь рост и почти равнодушно бросил своему собеседнику:

— Так где штурмана брать будем, а, Тарасов?

Юрий, отвернувшись к окну, рассматривал больничный двор и тихо материл и яму, и их штурмана Костика Водопьянова, который в эту яму свалился накануне, и морозовские сны, которые имели тенденцию сбываться, и себя, и всех, и вся, и…

— Молодые люди! Если вы сейчас же не перестанете выяснять отношения на повышенных тонах, я попрошу вас покинуть отделение!

Морозов с Тарасовым медленно развернулись, ещё не веря, что едкое замечание относится к ним, и уставились на хрупкую барышню в белом халате, которая едва доставала им обоим до плеча, но вид при этом имела грозный и решительный. Невысокая, худенькая, с длинными рыжеватыми волосами, закрученными в аккуратный узел на затылке, девушка строго смотрела на них и изучающе переводила взгляд с одного на другого. Парни, на секунду забыв, о чём они только что толковали, во все глаза рассматривали стоящее перед ними чудо. Первым в себя пришел Тарасов и почти ласково произнёс:

— Мы больше не будем, — и расплылся в улыбке.

Морозов вдруг прикрыл глаза, сглотнул, угрюмо взглянул на своего товарища и, отвернувшись к окну, промолчал.

— Послушайте, милая девушка, — пропел улыбающийся Тарасов, — а вы не знаете, когда будут известны результаты исследования нашего товарища майора Водопьянова? Мы уже битый час здесь стоим, скучновато тут у вас, строгие все такие, аж оторопь берёт.

— Во-первых, не битый час, а всего пятнадцать минут. Во-вторых, вы не в развлекательном центре находитесь, а в медучреждении, а в-третьих, я вам не «милая девушка», а старший лейтенант медицинской службы! Я понятно изъясняюсь?

— Куда уж яснее, — пробурчал Морозов, поворачиваясь лицом к девушке, и продолжил: — Тогда не будете ли вы так любезны, не милая девушка, а старший лейтенант медицинской службы, сообщить нам, когда же в конце концов будут известны интересующие нас данные?

Последние слова он произнёс громко, почти прокричал, вызывающе глядя девушке в глаза. Она спокойно выдержала его взгляд, осмотрела его с ног до головы немного равнодушно, даже с презрением. Морозов, который был выше этой пигалицы больше чем на голову, почувствовал себя неуютно, как будто на него посмотрели свысока. И кто? Эта козявка? Подумаешь, старлей! Ему, потомственному лётчику, подподковнику, командиру экипажа, который сбрасывал грузы в такие места, что эта крошка, наверное, на карте не найдёт, ему будут указывать, как себя вести?! Да если бы его отец, генерал-майор Кирилл Сергеевич Морозов услышал эту девицу, то он бы… Чёрт возьми, его отец точно бы заметил эти зелёные глазищи, тонкую талию, длинные стройные ножки, а шея…

Тарасов, поймавший взгляд командира, напрягся и переключил внимание девушки на себя, сделав шаг ей навстречу.

— Инна Игоревна, вас там Тийю Генриховна спрашивает, говорит — перелом какой-то сложный.

Та, которую звали, оказывается, Инна Игоревна, а попросту пигалица, стремительно повернувшись ушла, а молодые люди уставились друг на друга.

— Значит, повязочку наложим и в рейс, а?

— Морозов, ты сегодня не по феншую встал? Ты чего на девчонку-то наорал? Она не виновата, что Водопьянов, ёлки-моталки, в ту яму сгрузился со всем боекомплектом!

— А кто виноват? Кому было мало? Давайте ещё по одной! Мало того, что сам не уцелел, но и весь наш боекомплект в той яме, мерзавец, оставил! А я смотрю, тебя уже должность штурмана не очень беспокоит, ты девочкой заинтересовался?

— А что? Она красавица, согласись. Или ты её не рассмотрел? Брось, Саня, девчонка действительно хорошенькая. Интересно, они тут до которого часа работают, а? Встретить, проводить, может, в какой кафеюшник завеяться, а там, глядишь, и выйдет что-нибудь когда-нибудь…

— Красавица, согласен, только не в моём вкусе, слишком уж дерзкая, таких у меня и до неё, и после неё не сосчитаешь!

— Сашка, когда ты перестанешь относиться к женщинам как к бабочкам-однодневкам?

— Ты прекрасно знаешь, что ни одна из них не достойна лучшего к себе отношения! Посмотри на них, у них же в головах только тряпки, камешки, тусовки, а в глазах кассовые аппараты. Поэтому ни одна из них не заслуживает другого отношения, только и годятся, что на одну ночь, да и то не на всю! И будет об этом!

Тарасов собрался возразить, но тут из кабинета вышел, опираясь на костыли, Водопьянов с опущенной головой и виновато посмотрел на Морозова:

— Прости, командир, но тутошняя докторица мне два месяца гипса наобещала, и то не факт, что срастётся, о какой-то операции ворковала. Зато сама, сама-то такая хорошенькая, парни, но холодная, как Снегурка, только рыжая! Я бы у такой поболел бы и побольше, особенно если рядышком её положить!

Водопьянов картинно закатил глаза и не заметил, как изменился в лице Морозов, как судорожно сжались пальцы в кулаки, и стиснув зубы, тот прорычал:

— Рядышком? Я тебя сейчас так загипсую, что ты забудешь с какой стороны вообще к бабам подходят!

После чего все трое молча покинули столь негостеприимное отделение…

Сергей Божнев послушно сидел в машине и скучал. Причём скучал со злостью, костеря про себя и Водопьянова, сломавшего ногу, и командира, приказавшего сидеть в машине и не высовываться. А между прочим, здесь прямо заповедник какой-то. Женский. И что эти красотки в медицине позабыли? Им бы на подиум, в модели податься, вот одна идёт, ё-моё, не идёт, а пишет. Божнев так низко опустил голову, чтобы рассмотреть ножки очередной красотки, что прикусил язык, ударившись об руль, и уже матерясь чуть громче, попытался увидеть свой язык, который никак не хотел видеться божневскими скошенными вниз глазами. За этим занятием его и застала вся троица, недавно покинувшая отделение рыжеволосой пигалицы. Тут же в машине провели заседание штаба по вопросу «и чё дальше?» Мнения собравшихся разделились не по существу вопроса, т. е. где взять штурмана, а по вопросу поправки здоровья, чувствительно подорванного вчерашним загулом в честь «тридцатника с трёшкой» того же Водопьянова. Общим голосованием было решено взять всё-таки ещё «два по поллитра», очнувшийся Божнев данное предложение углубил и напомнил, что водопьяновскую ногу тоже обмыть надо, а то вдруг как не заживёт? Морозов пить категорически отказался, за что торжественно был понижен в должности и назначен вечерним извозчиком. Предложение было принято, и машина унеслась в сторону проспекта, резко сорвавшись с места.

Через некоторое время Водопьянова доставили в травматологическое отделение, где ему был наложен гипс. И тут возникла небольшая проблема — контрольный снимок пострадавшей штурманской конечности. Морозов опять категорически отказался, на этот раз встречаться с пигалицей, и сладко улыбающийся Тарасов вкупе с Божневым препроводили тёпленького Водопьянова в диагностику. Но тут настроившегося на встречу со своей зазнобой Тарасова ждало разочарование — «не милая девушка» старлей Инна Игоревна отсутствовала на своём рабочем месте. Зато лицо Божнева блаженно расплылось, когда на фото водопьяновской ноги вышла посмотреть та самая Тийю Генриховна. Худенькая, выше среднего роста, с пушистыми каштановыми волосами, собранными в высокий хвост, огромными, почти чёрными глазами она внимательно посмотрела сначала на Водопьянова, покачала головой и перевела взгляд на снимок. Склонив голову набок, она внимательно изучала то, что Божнев про себя назвал «хрен пойми что», потом чудно улыбнулась, сказав, что «травма» как всегда молодцы, после чего в голове Божнева щёлкнул рубильник и предохранитель от женщин сгорел раз и навсегда. Он глупо улыбался, щурил глаза и напоследок присел на стул, так как ноги его уже не держали. Правда, на стуле сидел штурман Водопьянов, но это нисколько не помешало Божневу. Тийю Генриховна слегка хмыкнула и, развернувшись, ушла в свой кабинет. Водопьянов прорычал в ухо присевшего товарища, что травмированных сейчас будет гораздо больше, после чего тот резво вскочил и не отрывая глаз от двери, за которой скрылась эта дивная богиня, помог другу встать и удалиться вон.

Сидеть в машине Морозов долго не смог, катастрофически захотелось курить, и он выпрыгнул наружу. Прикурив сигарету, он прищурившись смотрел на небо и гадал, откуда у него взялись эти гадкие сны о прыжке. Когда-то отец с улыбкой поведал, что мама рассказывала ему легенду, что у них в роду была не то ведьма, не то колдунья, не то ясновидящая, и у всех потомков периодически возникали пророческие видения или сны. Морозова это совершенно не радовало, но жизнь его сложилась так, что несколько раз его интуиция спасала ему если не жизнь, то репутацию точно. Всю жизнь он хотел летать, своего отчима, что заменил ему отца, героического лётчика Кирилла Морозова он обожал и слушался беспрекословно, легко поступил в лётное училище и чуть не сошёл с ума от счастья, когда первый раз поднял тяжёлую машину в воздух. Сказать, что это была радость — не сказать ничего. Морозов ощутил свободу! Его перестали смущать земные проблемы, он видел небо и солнце, внизу была тёмная земля, ленточка какой-то речушки, где-то там внизу жили люди со своими приземлёнными мыслями и желаниями, а он летел! Летел! Машина, послушная его рукам, поворачивалась, как любимая женщина, то одним боком, то другим, поднимала нос, качала крыльями, а ему было этого мало, он хотел кричать от счастья и мчаться по небу всё дальше и выше! И даже сейчас, будучи уже успешным профессионалом, командиром экипажа транспортного самолета, поднимаясь в воздух, он каждый раз испытывал чувство необъяснимой радости и променять это на что-то другое не захотел бы никогда. Экипаж у него был отменный, спетый и спитый, как говаривал его отец, они начинали вместе ещё с лейтенантских времён, летали много, в разных широтах, их грузы получали и в тайге, и в тундре, и в пустыне, а какая-то девчонка будет указывать ему, Александру Морозову, как себя вести?

«Морозов, а ну-ка, скажи на милость, с чего это ты вдруг её вспомнил? Тебе Светланы мало было? Ещё хочешь? Истерик, сцен ревности, хлопанья дверьми, чужих окурков в пепельнице? Чудовищных подробностей? Ты этого хочешь? Тебя чуть с полётов не сняли, когда ты напился, узнав о её измене. Если бы не имя отца и та месячная командировка на знойный юг, хрен бы ты сейчас думал, где ты возьмёшь штурмана! Так что завязывай с соплями, подумаешь, мало ли таких как она? Ну конечно, если быть честным — мало, глаза у неё добрые и печальные. Что её так расстроило? А кожа прохладная, ладошки мягкие и волосы пахнут карамелькой, губы мягкие, сладкие на вкус, а… Але, стоп! Соберись, Морозов, подумаешь, красотка — ну и что? Не первая и не последняя!»

И тут Морозов пропал, потому как предмет его мыслей оказался в зоне слышимости и нежным голоском проворковал в трубку мобильного телефона:

— Конечно, как скажешь. Ты же знаешь, что тебе я отказать в этом деле не смогу никогда.

Потом она мило рассмеялась, закинув голову чуть назад, и Морозов почувствовал, как внутри закипает вулкан из необъяснимой злости, немотивированной ревности и обиженного самолюбия. Он резко развернулся к говорящей девушке и услышал её последнюю фразу:

— Конечно, папа, мы договорились. Сегодня я проверю уроки, накормлю брата ужином и буду сидеть дома, смотреть телевизор, пока ты будешь с мамой в больнице. Разрешите исполнять, господин Шанин?

И она процокала каблучками в сторону своего отделения. Ветерок играл юбкой под белым халатиком, волосы светились на солнце, и казалось, что она вся соткана из света и лёгкости.

Морозов поймал себя на мысли, что стоит во дворе лечебного корпуса, глупо улыбается, кулаки разжались, а вулкан страстей сдулся как лёгкий воздушный шарик.

И всё-таки немного обидно. Она его так и не узнала…

Часть 2

Наши дни. Инна

Сегодня Инна осталась за старшего. Работы было много, но это отвлекало от мыслей о родителях. Несколько дней назад мама попала под дождь и вскоре была госпитализирована в стационар с тяжёлой пневмонией. И хотя младшему брату Богдану уже исполнилось тринадцать, Инна всё равно беспокоилась о нём, — ведь папа часто оставался на работе допоздна, а кто проконтролирует? Кто накормит? Да и кто с ним побесится? Несмотря на разницу в возрасте их с братом связывали самые нежные чувства. Богдан был развит не по годам, даже учителя в школе не всегда могли найти выход из тупика, куда загонял их вопросами младший Шанин. Для себя он уже всё решил — его будущее только медицина. И только хирургия. Того же мнения придерживался и его лучший друг Матвей Воскобойников.

А Инну хирургия не привлекала. Никогда, чем она огорчала родителей, которые не представляли своей жизни вне операционной. Инна помнила тот день, когда первый раз оказалась в диагностическом отделении. И помнила врача, что строго осмотрела курсантов и тихо спросила стоящих рядом хирургов:

— И куда я девочек этих должна деть? Им же ещё рожать и рожать, а вы их ко мне притащили.

А потом началось волшебство! После которого Инна Шанина, слушатель третьего курса медицинской академии, решила для себя всё. Она будет радиологом. Она стояла позади озабоченных, тихо перешёптывающихся хирургов и всматривалась в монитор, где, повинуясь руке рентгенолога, появлялись кости, какие-то яркие полоски, при этом Инна внимательно слушала спокойный голос врача.

— Саш, не торопись, ещё кубика три введи. Стоп! Ребята, смотрите. Вот тонкий свищевой ход уходит вверх. Дим, поверни пациента. Всё уходит кзади, ищите некроз поджелудочной. Пока контраст в полости есть — спускайте его на УЗИ, я позвоню девчонкам, они вас без очереди глянут. Внизу всё чисто, в кишку не попадает. Всё, снимайте больного со стола, снимки я напечатаю, историю болезни забирайте, я своё заключение напишу отдельно и передам в реанимацию.

Они расстёгивали тяжёлые свинцовые фартуки тёмно-синего цвета, привычным движением вешая их на металлические перекладины, а Инна во все глаза смотрела на пациента, который с надеждой спрашивал у улыбающейся женщины:

— Доктор, я буду жить?

— А куда вы денетесь? — она, поглаживая того по руке, отвечала ему немного устало, но уверенно. — Сейчас вас ещё наши узисты посмотрят, а потом хирурги свою работу мигом сделают. Они у нас молодцы, руки у всех золотые. Так что вы плохие мысли гоните, всё будет хорошо!

С того дня Инна решила, что её будущее в медицине будет связано только с рентгенологией. И она воплотила свою мечту в реальность. Курсант Шанина с отличием закончила медицинскую академию, прошла интернатуру и вместе с лейтенантами медслужбы Берг и Лисицей была направлена проходить службу в госпиталь, что располагался в родном городе. Они много работали, дежурили, не выходя из отделений иногда сутками. О них заговорили, к их мнению, несмотря на возраст и небольшой опыт, прислушивались. Они училась у своих коллег, те учились у них. Для Инны вся её жизнь, жизнь старшего лейтенанта медицинской службы Инны Игоревны Шаниной заключалась в службе и работе, чтобы не оставалось времени на воспоминания.

***

Семь лет назад. Инна

— Приветик, познакомимся?

— Ты кто?

— Возможно тот, кого ты ждала всю жизнь.

— Не так я себе Деда Мороза представляла…

Инна не могла предположить, что этот недолгий полушутливый разговор перевернёт её жизнь с ног, на которых она твёрдо, как ей казалось, стояла, на голову. Как потом она узнала, этого «деда мороза» звали Павел Снегов. Студент выпускного курса политеха, который в день их знакомства встретил её после пар у входа в центральный корпус медицинского института.

— Шанина, а что это за мажорики тебя встречают? — Её сокурсница Валя Касаткина с интересом рассматривала стоящего возле навороченной иномарки молодого человека.

— Что он из себя представляет, понятия не имею, потому что только сегодня утром узнала о его существовании. Меня он не интересует, так что можешь брать.

— А что тебя вообще когда-нибудь интересовало, кроме учёбы? С такими-то родственниками. — Касаткина хмыкнула и стала медленно спускаться с мраморной лестницы, с улыбкой глядя на симпатичного парня.

— Кто таков? — Рядом появилась Лиза Лисица, одна из немногих, с кем Инна чувствовала себя спокойно. С первого дня учёбы в медуниверситете она доказывала всем и каждому, что ни отец, ни мама, известные в городе хирурги, как и дедушка с бабушкой, профессора того же медина, не имеют никакого отношения к её поступлению в вуз. Сначала она ловила заинтересованные взгляды, затем ехидные улыбочки и эти противные слова «ну разумеется, ты всё сама». К началу второго курса, когда Инна всё чаще и чаще задумывалась о переводе в другой институт, среди студентов поползли слухи о дополнительном наборе в Военно-медицинскую академию. Инна втайне от родителей послала туда копии документов и рапорт, а потом узнала, что и её подруги Лиза Лисица и Тийю Берг тоже решились на такой поступок. Оставалось дождаться ответа, и если он будет положительным, сообщить новость родителям и дедуле с бабулей. Тийю была сиротой, жила с бабушкой и всё решала сама, Лизе в этом отношении было сложнее — она была единственной дочерью известного бизнесмена Петра Лаврентьевича Лисицы, который контролировал почти каждый шаг девушки.

— Кто таков? — Инна пожала плечами — Не знаю, Лиз. Сегодня малышей в школу отводила, родители наши всю ночь в Центре были, пострадавших много поступило. А он мимо проходил. Судя по всему, мальчик не привык, что его смазливая мордаха может не вызывать интереса.

— Красивый мужчина — достояние общественности, — отрезала Лиза, копаясь в рюкзаке. — Нам, Инна Игоревна, нужны умники, а не красавцы. Конечно, не квазимоды какие-то, но и не аленделоны. Пошли в деканат зайдём, узнаем о судьбе наших документов. Правда мне девчонки шепнули, что раньше нового года вряд ли что может решиться. Но а вдруг?

Они спустились вниз, и Инна попыталась спокойно объяснить приехавшему молодому человеку, что ей сейчас не до встреч и свиданий, что на первом месте для неё учёба. На это Снегов с улыбкой заявил, что чашечка кофе учёбе не помеха. Инна глубоко вздохнула и молча кивнула. Они зашли в студенческое кафе, но уже через полчаса девушка попрощалась и ушла. А вечером позвонила Лиза и радостно проорала в трубку, что через недел. их ждут в академии.

— Предлагаю отпраздновать данное событие в клубе! — Лиза радовалась отъезду из дома по двум причинам: она вырывалась из-под тотального контроля родителя и прерывала череду знакомств с его друзьями, коих прочили ей в мужья. — Давай перед отъездом оторвёмся как следует, а то потом всё — строгая дисциплина и контроль уже другого уровня.

Инна согласилась, готовя речь для убеждения родителей. Однако неожиданно на её сторону стали отец и бабушка с дедушкой.

— Правильное решение! — Игорь склонил голову и тихо спросил жену: — Анечка, ну что ты? Ведь ты тоже рано из родительского дома упорхнула.

— Игорь! Я к тебе под крыло упорхнула, седая твоя голова! А Инночка едет в неизвестность.

— Анюта, «неизвестность» — это не относится к Инне. Нам всё известно и даже больше — ты сможешь всегда поехать и повидаться с дочерью, — возразила бабушка.

— Па! А ты-то чего молчишь? — Анна повернулась к отцу, который обнимал внучку, слегка поглаживая её по рыжим волосам.

— Игорь прав, Анюта. Девочке там будет лучше. В академии она будет просто Инной Игоревной Шаниной, а не дочерью хирургов Шаниных и внучкой профессоров Золотарёва и Голубовской.

— Дед, ты действительно золото. — Инна обняла Виктора Степановича и поцеловала сухую морщинистую щёку. — Мамуль, но у тебя же Богдан ещё есть.

— Богдан серьёзный мужчина, — отрезала Анна, но улыбнулась, посмотрев в сторону сидящего в кресле первоклассника.

— Нет проблем, — вдруг заговорил «серьёзный мужчина». — Ин, можешь ехать, я позабочусь о том, чтобы маме не было слишком скучно без тебя.

После этого заявления все рассмеялись и согласились с тем, что Инночка уже взрослая и может сама решать, как ей поступать дальше.

Через неделю Инна с Лизой и Тийю Берг вошли в модный молодёжный клуб. Они выбрали столик подальше от шумного танцпола, заказали по коктейлю, и Лиза произнесла первый тост:

— Ну что, девчонки? За нас! Чтобы нам повезло, и мы нашли своё место под солнцем!

Девушки с улыбками подняли бокалы, и тут рядом с Инной оказалась уже не совсем трезвая Валя Касаткина.

— Что я вижу? Наша скромница и отличница, профессорская внучка, решила изменить свою жизнь?

Лиза подняла голову и сквозь зубы прошипела:

— А не пойти ли тебе прогуляться, Валентина?

— А ты меня не гони! — вдруг рявкнула в ответ Касаткина. — Одного понять не могу, что в ней мужики находят? Разве что лохмы эти рыжие. Или думаешь, что мажорик твой очень страдает, что ты его отшила? Ха-ха-ха, — рассмеялась она, хватаясь за спинку стула, на котором сидела Инна. Валя медленно наклонилась и зашептала ей на ухо: — Да он со мной ту ночь провёл, поняла? И ты его заинтересовала только тем, что у него ещё таких рыжих не бывало!

— Зато таких блондинок, как ты, было просто завались, да? — Тийю исподлобья смотрела на пьяную уже бывшую сокурсницу и сжимала в кулаке бокал со спиртным.

— А ты-то чего выступаешь? Неужели думаешь, что ты интересна этим двум? Да они с тобой только из жалости! Одна из профессорской семьи, другая богатенького папашу имеет, а ты кто? Нищенка и оборванка.

— Хватит! — громко сказала Инна и резко встала, отчего Касаткина пошатнулась и сделала шаг назад, размахивая руками. Шанина схватила её за плечо, помогая удержаться на ногах, и затем спокойно добавила: — Тебе уже домой пора, Валя. А о моей личной жизни не беспокойся, сама разберусь. Тийю, помоги.

Они отвели как-то сразу притихшую Касаткину к выходу, усадили в такси и вернулись в клуб.

— Пошли руки помоем, что ли? Всё настроение пропало, если честно. Ты на её слова, Ти, внимания не обращай. Зависть это говорила. Мозгам твоим и красоте. А скоро мы окажемся в одинаковом положении — форма одна, условия одни, погоны равнозначные. Может, только трусы разные будут.

Они свернули в маленький коридор у туалетов, как Инну вдруг кто-то сильно толкнул. Она ударилась плечом о стену, повернулась и увидела перед собой Снегова.

— А врать, между прочим, нехорошо. — Он приблизился к девушке, положив обе руки на стену, не позволяя Инне сделать ни шагу. — Что же ты мне про учёбу пела, а сама по клубам шляешься? Или цену себе набивала? Так это мы сейчас исправим. Слышь, парни… — Он слегка обернулся, и Инна из-за его плеча с ужасом увидела, как Тийю удерживают двое молодых людей, а третий с ухмылкой поднимает подол её платья вверх.

Инна глубоко вдохнула, резко согнула ногу и со всей силы влепила острым коленом ухмыляющемуся Снегову между ног, а потом вдруг завизжала так, что у неё самой на мгновение заложило уши. В ту же секунду какая-то сила отшвырнула от неё согнувшегося от удара парня, и она оказалась прижатой к горячему и сильному телу. Шанину на миг оглушили голоса, громкий крик Лизы и топот мужских ботинок.

— Не бойся ничего, слышишь? Их сейчас охрана вышвырнет отсюда. Мужики, вы свою орунью успокойте, а то она сейчас весь город на уши поставит, — сквозь смех проговорил неизвестный спаситель. — Посмотри на меня, рыжуля!

Инна подняла голову и в полутьме коридора увидела перед собой высокого мужчину, что с улыбкой смотрел ей в лицо. Она резко повернулась и облегчённо выдохнула — улыбающиеся парни из охраны клуба теперь с трудом удерживали Лизу и Тийю, которые пытались пнуть лежащих на полу Снегова и его дружков.

— Спасибо вам, — прошептала Инна и посмотрела в серые глаза своего спасителя.

Он усмехнулся и со словами «эх, чудо ты моё» поцеловал испуганную девушку. Инна замерла, но мужчина уже оторвался от неё и просто крепко обнял, прижимая её голову к своему плечу.

— Елизавета Петровна, машины у входа.

Инна выдохнула, узнав голос одного из охранников Петра Лавреньевича, отца Лизы. Она отстранилась от мужчины, что обнимал её, и услышала насмешливый голос:

— А нехорошо обниматься с незнакомым мужиком.

— Да, вы правы. Но вы хотя бы один, а тех было четверо. Даже боюсь подумать, что с нами было бы, если бы не вы.

— Брось! Нормальный мужчина никогда не будет так поступать с женщиной. А телефон свой продиктуешь?

— А вы запомните?

— Постараюсь!

Инна тихо прошептала десять цифр и пошла вслед за Лизой, которая обнимала Тийю за плечи и что-то шептала той на ухо. Они вышли на улицу и увидели, как крепкие парни из охраны выводили дружков Снегова.

— Вслед уходящим аплодировали двери, — удовлетворённо прошипела Лиза. — Чувствую, что вовремя я уношу ноги, после такого папа меня точно запер бы всерьёз и надолго. Всё, девчонки, по домам. Встречаемся завтра на вокзале.

И ранним утром они покинули родной город. Инна часто вспоминала своего нечаянного спасителя, так и не дождавшись от него звонка, потому что Виктор Кириллович Платов посоветовал им с девчонками сменить номера. И вот сегодня она увидела его в своём отделении. Но их встреча оказалась совсем нерадостной. Он даже повысил на неё голос. Да и она не осталась в долгу.

И всё-таки немного обидно. Он её так и не узнал…

Часть 3

Наши дни. Александр

Морозов развёз всех по домам, сам остался в машине и закурил. Командир сказал, что штурмана им уже подобрали. Дениса Грозного Александр знал давно, но вместе не летал. «Сработаетесь, штурман неплохой, район ваших операций знает, налёту не меньше, чем у твоего Водопьянова». Вот и всё! Незаменимых у нас, как известно, нет. Скоро в рейс, посмотрим что-как, а там решим — летать или не летать.

Вечер был уже достаточно поздний, но ехать домой совсем не хотелось, а родительский дом пустовал. Отца нет, уехал к друзьям, смотреть телевизор нет охоты, пить тоже не тянет. Разве что книгу почитать, но тоже не очень хочется. Телевизор… «Сегодня я буду сидеть дома и смотреть телевизор». Так она сказала? И вдруг захотелось оказаться рядом с ней, смотреть этот чёртов телевизор, да всё, что угодно, только рядом. Касаться её руки, гладить рыжие волосы, мягко обнимать за плечи и нежно целовать в висок… Да так и с ума сойти можно! Ты видел её всего несколько минут, что сегодня, что семь лет назад, причём оба раза воспоминания у неё остались не самые приятные, а ты её уже в висок целуешь!

А что ты о ней знаешь? Имя, звание, место работы? Не так уж мало, но и не так уж много. Даже фамилию на бейджике не прочёл, болван! И что теперь прикажете делать? Махнуть завтра в госпиталь? Здрасте, вы меня помните, я вчерась на вас наорал? Или дождаться в машине перед отделением, когда она домой пойдёт? И что? Позвольте вас проводить до дома? Глупо! Что же делать? Юрка вон уже хвост распушил, того и гляди в атаку бросится. Нельзя его к ней близко подпускать, перебьётся, это моя женщина! Моя? И давно? Да, уже несколько часов! И несколько лет… Она об этом, может, и не знает, но я её никому не отдам! А если она не одна, вдруг у неё муж и дети? Сопливые и крикливые? А она вечерами им кашу варит, с ложечки кормит и грязные мордашки вытирает? Моро-о-о-зов, такое впечатление, что ты о своих детях думаешь! Это твоих детей она кормит, твоим детям сказки читает, укладывая спать, а потом… Что потом? Ну, давай, ты же взрослый мужик! Что потом? А потом, Морозов… она не твоя, и мечтать о ней ты не имеешь права!

Кое-как добравшись до постели, Александр уснул, уткнувшись носом в подушку, и снилось ему что-то лёгкое и воздушное, как волосы у его Инны. Его… Его Инны. Которую он наконец-то нашёл.

***

Семь лет назад. Александр

Громкий крик Александр услыхал, едва выйдя из машины. Исходя из того, что сегодняшним вечером они с мужиками решили отдохнуть в молодёжном клубе и там стали невольными свидетелями «милых шалостей» его младшего сводного братца, которые вылились сначала в, так сказать, «физическое замечание», а затем и в групповую посадку братца с его дружками в «обезьянник» местного отдела полиции, то можно было предположить, что Ада орёт не просто так, а со всевозможными пожеланиями на голову пасынка, а также требованиями в адрес отца. Точнее, в адрес отчима. Своего отца Александр не помнил — тот погиб, едва маленькому Саше исполнился два года. Уже потом, когда он вырос, отчим, которого Александр считал и называл своим отцом, рассказал, как во время выступления на авиашоу в Польше отец и его напарник увели в сторону теряющий высоту самолёт, тем самым спасая зрителей, но погибли сами. Кирилл Морозов, тогда ещё майор, увёз молоденькую вдову Наташу Барсукову в дальний гарнизон и через несколько месяцев женился на ней, дав обещание вырастить сына погибшего друга как своего родного. Однако во многом жизнь распорядилась по-своему. Через три года Наташа умерла, буквально сгорев от рака, и подполковник Морозов остался один на один с мальчонкой пяти лет, который ходил за ним по пятам, задавая тысячи вопросов и глядя на него огромными серыми глазами. Кирилл старался быть с Сашкой каждую свободную минуту, пытаясь заменить ему погибшего отца и так рано ушедшую из жизни маму, нанимал нянек и репетиторов, ругал, жалел, краснел на родительских собраниях, но всегда защищал и не давал в обиду. И пытался не тревожить незаживающую ноющую рану в душе, которую оставила там предавшая его когда-то девушка. Красавица Лидочка Берестенко, что внезапно уехала из родного маленького городка. Он долго пытался отыскать её, но тут случилась катастрофа, в которой погиб друг, и Кирилл забыл о своих бедах, стараясь помочь его вдове.

— Это ты виноват во всём! Ты никогда не любил Пашеньку, ты всегда носился со своим Сашей, будто он тебе родной! Я бы ещё поняла, если бы его родила твоя эта Ли-и-идочка, а не случайная подружка…

— Замолчи! — прогремел голос отца и наступила тишина.

Александр усмехнулся — зря Ада так отозвалась о матери, а тем более о первой любви отца. Морозов никогда не ревновал отца к неизвестной ему женщине, но знал, что чувства к ней навсегда остались с отцом. Поэтому и Ада появилась в их жизни — отец как-то обмолвился, что она чем-то напоминала ему о Лидочке, что внезапно исчезла, когда отец после окончания училища уехал к месту службы.

— В том, что Павел вырос избалованным мажором, есть и доля твоей вины! Сколько раз тебе говорили, чтобы ты не потакала всем его желаниям и требованиям! Но кто же слушал! Что ты говорила мне? Он мой единственный свет в окошке! Вот теперь, когда этот свет засветился по полной программе, что ты скажешь? И ты зря думаешь, что я и в этот раз побегу вытаскивать его из этого дерьма.

— Кирилл, как можно так говорить о Паше?

— А что не так? — иронично спросил отец, и Александр понял, что на этот раз Пашка встрял по-взрослому. Все знали, что генерал Морозов редко позволяет себе насмешливый тон. А уж если при серьёзном разговоре в его словах проскальзывали ирония и насмешка, то это означало только одно — остановись и промолчи. Но Ада сегодня ничего не слышала.

— Как что? Ты понимаешь, что теперь Пашенька может серьёзно пострадать, потому что попал в полицию из-за этих вертихвосток, что шляются по ночным клубам!

— А что он сам там делал? Не шлялся?

— Он просто отдыхал там с друзьями! Ребёнок учится на последнем курсе, он устаёт, и сейчас, когда до окончания его учёбы осталось совсем немного, его могут отчислить! Более того, его могут забрать в армию!

— И правильно сделают, — вдруг спокойно ответил Морозов-старший. — Может тогда он задумается над своим поведением. Разговор закончен, Ада. Я не буду никуда звонить, пусть на этот раз выкарабкивается сам.

— Сам? Из-за каких-то проституток мой сын должен сидеть в грязном обезъяннике? Ещё скажи мне, что твой Александр там появился случайно. Он всегда ненавидел моего сына, потому что Пашенька умнее и красивее твоего неотёсанного офицерика. Он всегда делал всё возможное, чтобы оттолкнуть тебя от Пашеньки! Чурбан в погонах! — Александр кивнул и приготовился к взрыву: ой, зря она так сказала, ой, зря… — Сам ничего не добился в этой жизни, только завидовал и обливал Пашу грязью!

— Ада, когда вы появились в моём доме, Александр учился в военном училище. Когда он мог завидовать твоему избалованному отпрыску? — Отец усмехнулся и продолжил: — Да и чему завидовать?

Александр вошёл в ярко освещённую гостиную. Ада резко повернулась и со злостью посмотрела на пасынка:

— Явился! — ядовитой змеёй прошипела она и сделал несколько шагов к Александру. — Я прокляну тебя, если с моим сыном что-то произойдёт по твоей вине! Чтобы ты взлетел, мерзавец, и не смог…

— Заткнись! — вдруг закричал Кирилл Сергеевич и одним широким шагом преодолел разделявшее их с женой расстояние. — Заткнись, я сказал, и никогда больше не смей говорить такое!

— Хочу и буду говорить! Ты меня не напугаешь своим криком! Это он виноват! Он! — Ада сжала кулаки и рванулась в сторону, но её крепко удерживал муж. — Как вы оба мне надоели! Со своими разговорами, командировками, грубыми манерами, дурацкими шуточками! Ненавижу! Ненавижу! Сколько лет я терпела тебя с твоим оборванцем! И притворной памятью о твоей якобы любви к какой-то девке! — Ада пыталась освободиться от крепкого мужского захвата, но разъярённый Морозов-старший только сильнее сжимал её плечо. Но внезапно он оттолкнул женщину и тихо проговорил:

— Пошла вон из моего дома!

Ада вдруг замерла и уставилась во все глаза на внешне спокойного мужа:

— Что значит вон? Я никуда не пойду! Я… А, вот что ты задумал! Тогда знай — я не дам тебе развод! Пока не получу всё мне причитающееся, я не оставлю тебя в покое! Я всё у тебя отсужу! Всё! Оставлю нищим! Тебя из армии вышвырнут!

Кирилл Сергеевич усмехнулся и медленно опустился в кресло:

— Попробуй. Только запомни, теперь другие времена и угрожать мне не надо. А что до моего увольнения из армии, то тут ты права, пора мне — я сам ухожу, Ада. Теперь ты не будешь генеральшей, ты будешь просто женой военного пенсионера.

Александр усмехнулся — срок службы отцу и так продлили почти на пять лет, но недавно в разговоре за рюмкой коньяка он сказал, что подал рапорт об увольнении, хотя на преподавательской работе остаётся.

— Мне уже скоро шестьдесят, сын, пора и честь знать. Да и надо признаться — возраст берёт своё. Знаешь, — вдруг усмехнулся он и втянул в себя воздух, наслаждаясь ароматом любимого напитка, — мне в госпитале одна девочка сказала, что моему здоровью могут позавидовать и молодые. И слава богу, что я в свои года не стал тяжким грузом для своих родных и близких. Хотя думаю, если бы такое случилось, Ада быстро бы сдала меня в какой-нибудь интернат.

— У тебя, отец, кроме Ады есть ещё и сын. А я никогда и никому не позволю сделать что-то подобное. Тебе ещё внуков надо дождаться.

— От тебя дождёшься, как же, — пробурчал отец, но улыбнулся, глядя на сына. Александр с возрастом всё больше и больше напоминал своего родного отца — высокий, сильный, с блестящей реакцией. Лётчик. Будто поцелованный Богом. И награждённый к тому же невиданной интуицией. Александр в свои неполные тридцать уже был командиром экипажа, летал практически без ошибок и крупных аварийных ситуаций. Небо и свой самолёт он любил, как любят женщину. Как божество. И часто повторял: «Лётчик живёт, чтобы летать, и летает, чтобы жить». И он жил небом, полётами, командировками, позволяя себе иногда оторваться с друзьями или провести тихий вечер за разговорами с отцом…

Тот памятный вечер закончился жутким скандалом, битьём посуды и хлопаньем дверей, после чего Ада, проклиная отца и сына, покинула их дом. Морозов-старший сдержал обещание и подал на развод. Помня об обещании, как он надеялся, уже бывшей жены, Кирилл Сергеевич решил попросить помощи у адвоката Виктора Платова — сына своего друга и тёзки Кирилла Платова. С Кирюхой и Колькой Божневым они выросли вместе, учились в одном городе, хулиганили и получали тычки от начальства, бегали на свидания да и влюбились практически одновременно. Но если Платов и Божнев сразу же, не откладывая в долгий ящик, создали семьи со своими избранницами Татьяной и Ксенией, то Морозов решил для начала обосноваться на новом месте службы. Но тут случилось то, что ожидает любого молодого офицера, — служба, командировки, общежитие, полёты. Его любимая Лидочка сначала писала часто-часто, потом вдруг замолчала, не отвечая на его письма, а когда через год Кирилл Морозов вернулся в родной городок, то узнал, что Лида Берестенко внезапно уехала. Куда? На этот вопрос ему так никто и не смог ответить. Он метался по городу, обзванивал общих знакомых и её подруг, но ему так никто и не смог помочь. Его жизнь текла своим чередом, без любви, привязанностей, он любил только небо, пока вдруг в этом размеренном ритме не появилась молоденькая Наташа Барсукова и неугомонный мальчишка с серыми глазами. У него появилась семья, жена и сын, но забыть свою Лидочку он так и не смог.

Часть 4

Семь лет назад. Генерал Морозов

Звонок мобильного застал Виктора Платова на ступеньках роддома. Дашу увезли в отделение, а он стоял возле светлого здания, с тоской глядя на сверкающие сентябрьским солнцем окна.

— Я слушаю. — Виктор бросил взгляд на залитый солнечным светом двор и тихо кашлянул.

— Виктор, добрый день, извини за беспокойство, это Кирилл Сергеевич Морозов. Помнишь ещё такого?

Платов невольно расплылся в улыбке — друг отца всегда был желанным гостем в их доме. Правда, уже несколько лет они не встречались. После кончины отца генерал Морозов помог маме с оформлением пенсии и связанных со смертью отца льгот, с грустной улыбкой отмахнувшись от попыток отблагодарить его.

— Запомни, Татьяна. Кирюха нам с Колькой Божневым как брат был, тебе этого не надо рассказывать, не так ли? Считай, что мы долги свои раздаём, чтобы потом когда-нибудь нам хоть что-то зачлось. А потом Виктор ваш скоро институт закончит, а там глядишь — друзьям отца его помощь понадобится. Он меня и Божнева долго мариновать в приёмных не будет, сразу руку протянет. — Виктор тогда молча пожал сухую крепкую ладонь и тихо прошептал «Так точно, товарищ генерал».

— Что-то случилось, Кирилл Сергеевич?

Морозов помолчал и глубоко вздохнул:

— Да, Виктор. Пришло время, о котором я когда-то говорил. Мне может помощь твоя понадобиться. Я, сынок, развод затеял. Поможешь в случае чего?

— Всегда и везде, — коротко бросил в ответ Платов. — Когда бы мы могли встретиться? Только, Кирилл Сергеевич, тут такое дело… У меня жена рожает, я…

— Ай, молодец! — Морозов громко засмеялся и присвистнул. — Это же не первый твой карапуз?

— Нет, второй. Первая девочка Лидочка. Сейчас сына ждём.

Морозов помолчал, а затем тихо спросил:

— Сына как назвать решили?

— Кириллом. Дочь в честь Дашиной мамы, сына в честь моего отца.

Мужчины помолчали несколько секунд, а затем Платов сосредоточенно спросил:

— Я так понимаю, что могут возникнуть сложности при оформлении бумаг? Вы, пожалуйста, соберите все документы, я постараюсь заехать вечером.

Морозов усмехнулся и качнул головой:

— Не спеши, побудь с женой и детьми. Когда вся ситуация у тебя устаканится, тогда поговорим. А с женой своей не хочешь меня познакомить? Ведь страшно подумать, ты уже сколько лет женат, а мы так и не встретились с твоей Дашуткой — то вы в отъезде, то я у чёрта на рогах, только маму вашу Татьяну застать можно дома.

— Непременно познакомлю, пусть только Кирюха маленький окрепнет.

Они ещё немного поговорили и попрощались до скорой встречи.

***

Платов добавил коньяк в бокал Кирилла Сергеевича и пожал плечами:

— Не знаю, что и сказать вам. Я ведь до тридцати пяти дожил, а душа так никого и не приняла. А тут Дашу свою увидел мельком в углу за книгой и всё! Потерял покой, да и сам потерялся. Но очень боялся нашей разницы в возрасте. Понимаете, я же столько видел, воевал, в грязи человеческой ковырялся постоянно, профессия обязывает. А тут девочка совсем. Нежная, молоденькая. Мы с ней как в той песне про дуб и рябинку. Я всё думал, тянул, а когда понял, что могу потерять… Мне будто кто-то пинка дал. И мысли, и силы появились, и помощь пришла, откуда не ждал. А потом… — Платов хмыкнул и сдержанно улыбнулся. — Потом, Кирилл Сергеевич, эта девочка мне показала, что значит жить. Именно жить, а не существовать. И силу свою показала.

— Силу? — Генерал сделал глоток и с улыбкой посмотрел на Платова.

— Именно силу, Кирилл Сергеевич. Знаете, нам с парнями повезло, нам такие женщины судьбой дарованы были, что наши проблемы, какие-то нерешаемые на тот момент задачи такой фигнёй показались. Честное слово! А ведь девчонки боролись за себя, за свою жизнь, за право просто быть, жить, как они хотят. И ведь ни одна не согнулась, не сдалась. И пусть Даша моя просто сбежала от тирана-отца, от любовницы его, что убийцей оказалась. Пряталась, жила на гроши какие-то, но пошла против воли старших, потому что так сама захотела. И смогла выстоять, вырваться из рук ублюдка, что хотел её…

— Ну, ну, успокойся. — Морозов украдкой глянул на дверь, за которой послышался тихий счастливый женский смех. — Не беспокой её, твоё состояние и она, и дети могут почувствовать.

— Да, вы правы. Даша часто первой ощущает перемены какие-то,изменения, на которые я и внимания бы не обратил. Дома всегда так тихо и уютно, даже когда дети орут — всё равно уютно! А ведь она при этом ещё и институт закончила, работает. Я ни черта не понимаю в этой её физике, а она сидит, что-то пишет, какие-то формулы выводит, спорит с коллегами. Понимаете, она у меня ведь совсем молоденькая, а всё успевает, всё! Я, конечно, помогаю, но львиная доля всех домашних дел на ней в любом случае. И я… я счастлив! Ведь если задуматься, то муж или жена — единственные родные нам люди, которых мы выбираем сами. Выбираем именно для того, чтобы всё в жизни — проблемы, дети, воспоминания, счета — стало общим. Чтобы не тащить в одиночку плохое, чтобы можно было разделить радость от хорошего. Чтобы всегда было кому «дать пять» или ткнуться лбом в плечо. Не надо сливаться в одно существо — пусть будут и личные друзья, и собственные планы, и хобби, и профессия. Так даже интереснее. Но чувствовать, что кто-то точно за вас и с вами — крайне важно. Без этого остается только одиночество, даже если ты женат. Да только жизни в таком браке не больше, чем в пакетике с сухими кальмарами.

Морозов поднял глаза на Платова и тихо ответил:

— Если бы ты знал, как ты прав. И мудр. В отличие от меня. — Морозов откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. — Я всю жизнь гонялся за призраком, не понимая, наверное, что потерянному или вовсе неприобретённому мы придаём больше значимости, чем тому, что имеем… Сначала искал, затем постоянно думал, затем просто любил, в один момент возненавидел. А потом… Просто жил с этим и искал свой идеал в других женщинах, да только не бывает повторной встречи, увы. А Даша у тебя редкая красавица. Особенно глаза. Совершенно необычные. Будто из моих снов.

Платов улыбнулся и кивнул:

— Это мамины глаза. Так и Даша, и Катя считают. Я их маму только на фото и видео видел. Красивая женщина была. Какая-то прелесть в ней была, ведь взгляды притягивала, даже когда бабушкой стала. Погибла рано, не успела порадоваться за нас с Дашей.

— А Катя кто? Сестра Дашина?

— Да, старшая сестра. Там некрасивая история получилась. Катя и Даша родные по матери. Отцы у них разные. Ну с Дашиным отцом всё ясно. Он просто нехороший человек. — Платов невольно поморщился, вспоминая последнюю встречу с тестем. Как тот внимательно рассматривал маленького Кирилла, задавал вопросы о здоровье малыша, а потом хвастливо говорил по телефону с кем-то, рассказывая о здоровом внуке. Здоровом… Будто больше его ничего не интересовало. Булавин даже не спросил у дочери, как она себя чувствует. — Что до отца старшей сестры… Эту тайну Лидия Степановна унесла с собой.

Морозов чуть поднял голову и прищурившись посмотрел на Виктора. Лидия. Лидия Степановна… И глаза. Будто зелёное стекло с коричневыми крапинками… Он помотал головой, отгоняя непрошеные мысли, и бодро заговорил:

— Ладно, вернёмся к нашим баранам. Что будет со мной, с моим добром нажитым — меня, Витя, волнует меньше всего. Мне главное Сашу защитить. Он летает. Ему лишние проблемы и дёргания ни к чему.

— Не волнуйтесь, Кирилл Сергеевич, судя по документам, Ада ваша вообще не при делах. Тем более что… Ну я, наверное, не открою для вас Америки, если скажу, что она была неверна вам. Кстати, она тоже в курсе этого факта.

— Что была мне неверной женой, что ли? — с ухмылкой переспросил Морозов.

— Нет, в том, что мы копаем под неё. Так что не думаю, что она будет сильно на чём-то своём настаивать. А вот её патологическая любовь к сыну может немного попортить нам нервы. Она может условия выдвинуть — ваше спокойствие в обмен на решение проблем её сына. Вы же в курсе, что в институте у него не всё так радужно оказалось? А тут ещё один факт всплыл. Оказалось, что в этом деле и у меня есть свой интерес.

— Тебе-то что он сделал, этот сосунок?

Платов встал и обошёл кресло, затем опёрся в него локтями и спокойно закончил:

— Девочки, которые тогда в баре оказались, из-за которых Павла задержали, это дочь моих друзей и её подруги. Сейчас их в городе уже нет, учатся в другом вузе. Но я встречался с их сокурсницей. Девушка согласилась дать показания. И они не в пользу вашего пасынка, Кирилл Сергеевич. Хотя доказательств, кроме слов самой девушки, у нас нет. Зовут её Валентина Касаткина. Она после всей этой истории согласилась встретиться с Павлом, уже когда их освободили, а оказалось, что во встрече, так сказать, участвовал не только Снегов, но и его дружки. Сами понимаете, чем эта встреча для девушки закончилась. Однако повторюсь, факт этого деяния нам известен только со слов самой девушки, её отец не простой человек… короче, историю болезни уничтожили.

— Жаль девочку, если честно, хотя помочь уже нельзя. Но и привлекать её к этому делу не надо, Виктор. Она и так пострадала, опять ворошить это в её душе для того, чтобы мои дела решать, непорядочно. Ты узнай, может, ей медицинская помощь какая нужна, я всегда помогу.

Платов кивнул и чуть растянул губы в улыбке. Он был рад такому решению Морозова. Как бы ни сложилась Валина судьба в дальнейшем, копаться в прошлом не надо. Дашутка до сих пор вздрагивает и передёргивает плечами, вспоминая день возвращения в отцовский дом после побега и их встречу с мерзавцем Косоротовым.

— Ну тогда работаем дальше. Будут какие-то вопросы или изменения — на связи.

Морозов поднялся, молча пожал Виктору руку и вышел из комнаты. Платов посмотрел ему вслед и вздохнул. Как они похожи с отцом! Даже сейчас, когда Кириллу Сергеевичу исполнилось шестьдесят, он шёл пружинистой походкой с прямой спиной. Ни капли лишнего веса, широкие плечи, седые короткие волосы и морщинки в углах глаз. Виктор проводил гостя до двери, в этот момент в коридор выскочила Даша.

— А вы уже уходите, а я ужин приготовила.

Морозов склонился перед молодой женщиной, поцеловал её руку с короткими ноготками и тихо ответил:

— Как-нибудь в другой раз, Дашенька. Вам сейчас не до стариков, вам детишками заниматься надо. Эх, Даша, повезло Виктору! Такая умница и красавица ему досталась!

Даша смутилась и с улыбкой проговорила:

— Да что я? Вы ещё мою сестру не видели. Вот где красавица!

Морозов рассмеялся и, застёгивая куртку, ответил:

— Вы оба меня заинтриговали! Обязательно познакомлюсь с неизвестной мне красавицей. Катя, кажется? Ну ладно, ребятки, до свидания. Вить, я на связи.

Морозов вышел, Платов закрыл замок и обернулся к жене.

— Что ты там про ужин говорила? — Даша медленно подошла к мужу, обернувшись на миг в сторону детской комнаты. — Не знаю, как пройдёт ужин, но от десерта я бы не отказался.

Они целовались в коридоре, всё чаще и чаще дыша, чувствуя нарастающее возбуждение, как вдруг раздалось тихое покашливание. Даша с трудом оторвалась от мужа и замерла.

— Ну-ну, — услышала она голос Лидочки. — Я тут уроки делаю, работаю, Кирюха спит, а родители целуются! Я так понимаю, что в этой семье трудится только один человек, и этот человек я, да? Ох уж эти взрослые! Мам, что-то я есть хочу.

Платов резко шагнул вперёд и поднял дочь над головой. Лидочка взвизгнула и обняла отца за шею.

— Пап, а ты очень маму любишь?

— Очень! — Виктор посмотрел на жену и прижал дочь к себе. — И не только маму, но и тебя, и Кирюшку, и бабушку. А сейчас, — перебил он открывшую рот Лиду, — мы все вместе идём ужинать, а потом уроки проверять.

Лидочка закатила глаза и покачала головой, сползая вниз и направляясь на кухню. Что за мысли приходят этим взрослым! Фр, уроки проверять. Да она уже и портфель на завтра собрала! Уро-о-оки…

А Платов опять обнял жену и тихо прошептал:

— А маму я и правда люблю. Очень…

Часть 5

Семь лет назад. Генерал Морозов

Кирилл слушал Татьяну Платову и широко улыбался.

— И запомни, Кирилл, я не признаю никаких отказов! Всё-таки шестой десяток только раз в жизни приходит!

— Малявка, — со смехом отозвался Морозов.

— Да ладно! — Татьяна громко рассмеялась. Затем прошептала: — Боже, Кирюх, как быстро пролетело время! Ведь совсем недавно мы были двадцатилетними сопляками, а нынче у меня внуки подрастают! Ты обязательно приходи, Кирилл, с семьёй моей Дашеньки познакомишься. Они прекрасные ребята, Катюша врач, Серёжа дизайнер. Их сын Матвей нашей Лидочке ровесник, такой мальчишка смешной, серьёзный до умопомрачения, маленький мужичок.

Кирилл Сергеевич нахмурился, вспоминая свой разговор с Виктором Платовым. Катя, красавица-сестра, о которой говорили и Виктор, и Даша. В любом случае он поедет поздравить жену друга с юбилеем. Назвать Таню вдовой язык не поворачивался. Нет, не вдова, жена. И пусть со дня смерти друга прошло уже немало лет, он останется в сердце живым. Смеющимся и хитро подмигивающим. Вечно молодым…

Смех Лидочки был слышен даже на улице. Сегодня опять выпал снег, спрятав голые ветви деревьев, серый асфальт, тёмные крыши, превратив город в сказочное февральское королевство. А вот и маленькая фея. Кирилл Сергеевич развёл руки в стороны, ловя выскочившую во двор визжащую девочку.

— Дед Кирилл, а бабушке чашки подарили! Такие красивые! Мы с тобой сейчас чай из них пить будем. Мама такой торт вкусный испекла! А папа маленького Кирюху спать уложил, мама сказала, что он налопался и теперь спать будет до утра!

Морозов прижал к себе маленькую болтушку, защищая её от сквозняков. Татьяна выглянула в коридор, махнула рукой, приветствуя старинного друга, и скрылась на кухне. Из комнаты доносились негромкие голоса, тихий смех и бурчание телевизора.

— Нам теперь громко говорить нельзя, — вдруг серьёзно заговорила Лидочка. — А то Кирюха громче меня орёт, когда просыпается! Знаешь, деда, а он уже сидит, скоро бегать будет и играть.

Морозов слушал малышку Платову, а сам жадно рассматривал незнакомую молодую женщину, сидящую на диване рядом с Дашей и что-то шепчущую той на ухо. Она на мгновение отстранилась, и обе женщины закрыли себе рот ладошками, смеясь над чем-то.

Виктор Платов с улыбкой шагнул к Кириллу Сергеевичу и крепко пожал протянутую руку, затем мягко щёлкнул дочь по носу:

— Сползай, доча, дай деду отдохнуть. Кирилл Сергеевич, познакомьтесь с сестрой моей Даши Катей и её мужем. Сергей, Катюш, это Кирилл Сергеевич Морозов, друг моего отца. Они с детства были не разлей вода, а сейчас он для наших детей за деда!

Катя бросила короткий взгляд на сестру и с улыбкой кивнула Морозову, Сергей тоже чуть склонил голову и пожал протянутую мозолистую руку.

— Кирилл Сергеевич, располагайтесь, я пока маме помогу, — Даша сорвалась с дивана и, мимолётно поцеловав пришедшего гостя в щёку, вышла из комнаты.

Морозов опустился в кресло и неожиданно для себя самого смущённо заявил:

— Мне Виктор с Дашей много о вас рассказывали, Катя… Простите, не знаю вашего отчества.

— Что вы! — Катя махнула ладошкой. — Давайте просто Катя. Мне так привычнее. Это на работе я Екатерина Александровна… хотя какая Александровна. Ай, — она опять взмахнула рукой, — Катя я и всё. А Даша нам тоже много о вас поведала! И о вашем сыне.

Морозов откинулся на спинку, чувствуя непонятное самому себе доверие и симпатию к этой женщине. Красивой, с такими необычными светло-зелёными глазами с крапинками, будто мелкие камешки рассыпались по дну прибрежной океанской бухты.

— Так, гости дорогие, прошу к столу, — Татьяна Дмитриевна появилась в комнате в сопровождении Даши, неся к столу большое блюдо с запечённым гусём. — Витя, наливай! Катюша, Серёженька, а где Матвей?

— Они с Лидой в детской, мам, сейчас позову, — тут же откликнулась Даша и скрылась за боковой дверью.

Гости рассаживались за столом, наполняли тарелки разнообразными закусками, тихо переговариваясь и посмеиваясь над обычными фразами Татьяны Дмитриевны на тему «что тут есть? так, перекусить слегка». Вскоре дети умчались к себе, не забыв прихватить по куску торта и чашки с горячим чаем. Взрослые неспешно беседовали. Сергей Воскобойников обратился к Морозову:

— Кирилл Сергеевич, я ошибаюсь или вы были вместе с отцом Виктора у нас в госпитале? Я тогда мало что соображал, да и память как-то избирательно вспыхивает, какими-то урывками — контузия была тяжёлая, но вот ваш голос мне кажется очень знакомым. И лицо.

— Да, ты прав, Сергей. Были мы там с Кириллом, как раз перед самой высадкой платовского полка. Он там и ранение получил. Да, было такое… извини, Танюш.

— Да ничего, Кирилл, он всегда останется с нами.

— А у тебя память хорошая! — заметил с улыбкой Морозов.

— Это профессиональное, я могу забыть дату и время, но лица и фон помню очень хорошо.

— Да, бывает такое. Иногда довольно запомнить одну деталь, и потом ты по ней человека через несколько лет узнаешь. — Генерал опустил голову и вздохнул. — Вот и у меня сейчас такое дежавю. Смотрю на ваших жён, парни, а передо мной другая женщина. Уж больно глаза у вас, девочки, необычные. Будто в океан смотришься.

Катя улыбнулась и посмотрела на сестру.

— Эти глаза нам от мамы достались, — тихо выдохнула Даша. Виктор протянул руку и сжал её кулачок своими пальцами. — Мама погибла десять лет назад, Кирилл Сергеевич, попала под машину. Остались мы с Катей одни.

— А отец? — Морозов виновато посмотрел на грустных женщин, что сидели рядом, слегка соприкасаясь плечами.

— Именно из-за его неразборчивости в связях и погибла мама, — вдруг жёстко произнесла Катя. — Виктор тогда очень помог нам с Дашей. И в деле гибели мамы, и в деле спасения своей будущей жены.

Сергей быстро налил в стакан минеральной воды и тихо прошептал:

— Котёнок, тебе нельзя нервничать, не надо об этом.

— Я в порядке, Серёжа, спасибо. Мама наша была редкой красавицей, да только жизнь её не баловала. Уже после её смерти мы узнали, что с Дашей мы сёстры именно по матери. Своего отца я, оказывается, никогда не знала, а мама никогда о нём не говорила. А человек, которого я считала отцом, опосредованно стал причиной её гибели.

— Простите, я не хотел испортить праздник.

— Что ты, Кирюша, — Татьяна Дмитриевна махнула рукой. — Я очень рада, что девочки помнят маму и часто ездят к ней, а с ними и я к Кириллу наведываюсь. Они умницы — и порядок наведут, и цветы всегда приносят. А главное, что помнят родного человека. Свою маму Лидочку, вот и малышку нашу мы назвали в её честь, а внука в честь деда.

Морозов посмотрел на сестёр и тихо спросил:

— Вашу маму звали Лидия?

— Да, Лидия Степановна. Булавина Лидия Степановна.

— Булавина… Александр Михайлович Булавин ваш отец? — удивлённо спросил он. Потом помотал головой, будто отгоняя какие-то мысли и серьёзно уставился на Дашу после её фразы — «он мой отец, Кирилл Сергеевич, не Катин». — Но я его никогда не видел с женой… А, да, десять лет… я как раз тогда только вернулся домой… он никогда не говорил мне о гибели жены. Да и о дочерях ни разу не вспоминал. Никогда, даже когда речь заходила об детях, он… не говорил…

— А вы знакомы? — Даша с улыбкой смотрела на мужчину, мельком переглядываясь с сидящими за столом.

Морозов кивнул и вдруг резко встал. Он сжал кулаки и тихо прошептал:

— Катя, какая у мамы была девичья фамилия? Берестенко?

Катя медленно подняла на него глаза и внезапно затрясла головой, кривя губы. Потом поднесла руку к шее и прошептала:

— Да, Берестенко. Лида Берестенко.

После её слов Морозов резко отодвинул стул и широкими шагами вышел из комнаты. Сидящие за столом переглянулись, а Татьяна Дмитриевна закрыла лицо ладонями и тихо прошептала:

— Господи, он же её столько искал! А она тут, рядом была, какой кошмар. У меня даже мысли не возникло, что ваша мама это и есть его Лидочка. Господи, что делать-то?

Она вскочила и быстро вышла из комнаты вслед за Морозовым. Катя прикрыла глаза и шумно выдохнула. Сергей притянул жену к себе и крепко обнял, стараясь забрать у любимой хоть немного боли. Даша посмотрела на мужа и тихо спросила:

— Что делать будем?

Но Виктор не успел ответить, это сделала Катя, прикрыв глаза и прижавшись к мужу:

– Его необходимо вернуть, в таком состоянии его нельзя оставлять одного. В наших пока ещё гипотетических родственных связях разберёмся после.

Даша ахнула и прижала пальцы к губам:

— Ты думаешь… Катя, неужели это твой папа?

— Не знаю, сейчас надо его остановить, ему никуда нельзя сейчас ехать. — Катя благодарно улыбнулась мужу и встала. Она молча прошла вслед за ушедшими Морозовым и Платовой.

Кирилл и Татьяна стояли в холодном коридоре у окна и молчали.

— Прости меня, Кирюша, но я действительно не знала об этом. Ведь тогда она так внезапно исчезла, даже никому ни слова не сказала. Я и думать не могла, что она сюда уехала. А когда мы с Кириллом тут обосновались, ты же знаешь, у него служба, у меня работа и Витя, я никогда не думала… да и не встречались мы с руководством города. Не до того было. С вояками своими только пересекались, а после смерти Кирилла, слава богу, у меня Виктор остался, потом вот Дашенька и внуки.

Морозов обнял оправдывающуюся женщину и тихо проговорил:

— Ну что ты себя винишь, Тань? Ты-то вообще ни в чём не виновата, только вот… Я только сейчас понимаю, почему он мне правды не говорил. А мы ведь виделись, уже после моего приезда сюда в Академию виделись. Он тогда с какой-то блондинкой был на приёме… и ни словом, ни звуком… Мерзавец! Теперь, конечно, поздно, только меня до сегодняшнего дня волнует один вопрос — почему? Почему она уехала? Почему не сообщила?

За их спинами раздались тихие шаги, затем голос Кати:

— Татьяна Дмитриевна, Кирилл Сергеевич, извините, но сейчас ответов на некоторые наши вопросы мы не получим. Надо просто принять эти факты как должное, завтра всё будет казаться более ясным. А сегодня я бы посоветовала вам, Кирилл Сергеевич, остаться с нами. Поверьте мне, лучше провести эту ночь в кругу дорогих тебе людей, чем в одиночестве. Или на больничной койке. Это я вам как врач говорю. А теперь давайте вернёмся в комнату, там теплее, и там мы сможем спокойно поговорить обо всём.

Катя улыбнулась и приоткрыла дверь, приглашая всех в тепло гостиной.

— На больничной койке? — удивлённо прошептал Морозов.

— Да, Катюша тоже попала в автокатастрофу, а её маленький сынок погиб. Ох, Кирюш, сколько им пришлось пережить, этим девочкам, и не сломаться. Ещё и нас, старых, поддерживать.

— Я всё слышу, между прочим, — вдруг произнесла Катя и широко улыбнулась. — А за «старых» можно и схлопотать! Вы у нас ещё очень даже ничего. А уж как готовите, то можно не только гусиную, но и свою печень слопать!

Она переступила с ноги на ногу и вдруг подняла голову и взглянула на Морозова:

— Я не знаю, что случилось в прошлом, но я очень рада, что в моём настоящем эта встреча состоялась, Кирилл Сергеевич. И надеюсь, что будущее не разочарует. А теперь пойдёмте пить чай. А то Даше завтра рано вставать, маленький Кирюха тот ещё бандит.

Часть 6

Три года назад. Майор Александр Морозов

Юрка Тарасов с какой-то тоской посмотрел на серое небо.

— Ты сейчас куда, Сань?

— Домой, конечно. Светлана уже должна быть дома, если с подружками куда не завеялась.

— Не понимаю я ваших «высоких» отношений. — Тарасов пожал плечами и прямо посмотрел другу в глаза. — Ты всё время один, она с подружками. Что вас связывает?

— Честно, Юр, уже мало. Но всё-таки почти три года вместе. Живём как добрые соседи.

— Соседи? — хмыкнул Тарасов. — А если соседские отношения выльются в орущее последствие?

— Это Света оговорила сразу. Детей она не хотела и не хочет, поэтому с этой стороны у нас всё под контролем. Да и мне этого сейчас не нужно. А чего это ты вдруг вздумал обсудить мою семейную жизнь? Если мне память не изменяет, ты вообще не женат, не так ли? Вот женишься, Тарасов, тогда поймёшь и меня, и Светлану.

— Нет, Саша, не пойму. Нам с тобой уже по тридцать, а детей нет. А были бы пацаны, то и жили бы немного по-другому!

— Юр, ты чего? Не факт, что будут пацаны, а потом ты сейчас о чём?

— Не знаю, Сашка, у меня вдруг страх какой-то появился. Уже полжизни прожили, а что сделали? Ведь ничего! Но это не страх перед небом, перед полётами, а страх за будущее. Будто там и нет ничего. И никого.

— Прекрати! Кто грузы на север возил, когда все говорили, что нельзя? Кто заложников из Озёрного перевозил? А мальчишек, которых из окружения вывели, кто в столицу транспортировал? Я-то за штурвалом сидел, да Водопьянов мне в спину иногда координаты бросал, а потом опять назад убегал. А вы в это время с мужиками тех раненых пацанов в салоне укладывали! Сколько их было? Тридцать два? Считай, что у каждого по ребёнку уже родилось, а значит — у тебя уже тридцать два крестника! И брось, Юрка; ты ордена свои когда последний раз видел? Забыл? Так приди домой и посмотри на свою парадку! И отставить мне такие мысли! Понял? А то я отцу расскажу. Ты же Морозова-старшего знаешь, таких люлей может навешать — год помнить будешь.

С этими словами Морозов сильно сжал плечо друга и сел в машину, посидел и послушал мотор, хмыкнул вслед Тарасову и медленно вырулил со стоянки. Домой! Скоро уже три недели, как он не был дома. Светлана наверняка дома, разрядка не помешает.

***

Он открыл дверь, кинул сумку на комод, сел на маленький стульчик, стянул куртку и громко прокричал:

— Жена, ты дома?

В глубине квартиры послышался шорох, испуганный шёпот и какое-то движение. Морозов напрягся, медленно встал и шагнул вперёд. Рывком открыл дверь в спальню и остановился, замерев от увиденной картины. На его постели лежал голый мужик с завязанными глазами, привязанный за руки к стойкам кровати, а сверху на нём уютно устроилась его жена Светлана Морозова. Александр скрестил руки на груди, прислонился плечом к стене и лениво спросил:

— Свет, голова не болит? — Затем резко повернулся и вышел в тёмный коридор. Он слышал, как Светлана соскочила с постели, лихорадочно обувала свои домашние туфельки на высоком каблучке и шуршала шёлковым халатом. Когда она появилась в проёме двери, Морозов уже надевал куртку, морщась от омерзения.

— Александр, постой, ты всё…

— Неправильно понял, — закончил он её фразу, кивнул, поднял сумку и спокойно произнёс: — На развод подам сам, чтобы вас не отрывать от столь увлекательного дельца. Ты, Свет, возвращайся к своему… как его зовут, Светлана?

— Александр, прекрати истерику!

— Истерику? — переспросил Морозов, подбросив ключи в руке. — Светлана, я сейчас спокоен как никогда. А знаешь почему? Потому что наконец-то освободился от тебя. И это так здорово, что ты даже представить этого себе не можешь. И да, ищи себе другую жилплощадь.

С этими словами от открыл замок, помотал головой, улыбаясь во весь рот, и вышел в парадную. Света топнула ногой, запрокинула голову вверх и, обведя глазами прихожую, лихорадочно соображала, что ей сейчас делать. То, что Морозов не простит, она знала наверняка. Надо же было так опростоволоситься! Кто же знал, что он вернётся раньше положенного срока! Ну ладно, сейчас надо закончить с шефом, а с мужем она разберётся потом. Она натянула на лицо свою самую загадочную улыбку и шагнула в спальню со словами:

— Вот теперь-то нам точно никто не помешает, на чём мы остановились?

Через полчаса Александр тихо вошёл в отцовский дом. Лишь бы Ады дома не было, иначе скандала не избежать. Даже через четыре года после развода бывшая жена отца несколько раз в год приезжала, чтобы в очередной раз что-то потребовать себе или своему сыну, вспоминая необъяснимую драку в городском клубе, когда жестоко избили и унизили Павла Снегова и его дружков. И в очередной раз получить отказ и со скандалом хлопнуть дверью. До следующего приезда. Отец посмеивался и «закручивал гайки». И если раньше Ада без зазрения совести пользовалась его именем везде, куда бы ни попадала, то с каждым своим приходом и скандалом количество таких мест становилось всё меньше. Её уже не хотели видеть ни в офицерском клубе, ни в Академии, где преподавал Кирилл Сергеевич Морозов, ни в госпитале.

Саша присел и потянул шнурки. В прихожей появился отец и удивлённо уставился на спешно снимающего ботинки сына.

— Накрывай на стол, отец, будем праздновать!

— Что? — Морозов-старший стоял посреди коридора, одетый в одно полотенце, с интересом уставившись на Александра.

— Что, дорогой товарищ? Мой развод! — торжественно заявил Морозов-младший.

— Ага, — кивнул Кирилл Сергеевич так, будто развод сына они праздновали каждую неделю. — Ну, проходи. Я пойду оденусь, а ты пока чайник включи.

Вскоре на кухню вошёл отец, привычным движением вытащил из холодильника пакет с пельменями и налил в воду в кастрюлю.

— Ну, и что за форс-мажор у вас случился?

Александр открыл навесной шкаф и вытащил рюмки. Затем заглянул в стенную нишу и замер на секунду, чтобы чуть переместить руку и ухватить банку с огурцами.

— Не форс-мажор, отец, у нас случился, а мужик. Хм, надо же, руки она ему привязала! Бедный мужик… Хотя какой он мужик?

Отец улыбнулся и поднял бровь:

— А ты, Морозов-младший, ему случаем не завидуешь? Тебя-то барышни ни разу не привязывали, а? Хотя тебе барышни ни разу и не отказывали.

— Да, Морозов-старший, тут ты прав — не отказывали, но Светлане я не изменял!

— Ещё бы! Ты так упахивался на работе, что тебе и жены хватало. А иногда её так называемая «головная боль» спасала тебя от выполнения супружеского долга. Не так ли?

Александр медленно поднял голову и молча посмотрел на отца. Кирилл Сергеевич глубоко вздохнул и сел к столу.

— Ты, Сань, не удивляйся моим словам. Я же тоже так жил. — Он задумчиво посмотрел в окно и прищурился, рассматривая что-то только ему видимое. — Я тебе сейчас вопрос задам, только без обид, хорошо?

Александр всё также молча кивнул, протянул руку и налил в рюмки прозрачную как слеза водку.

— Саша, а кого ты всё время ищешь? Не смотри так на меня. Мне со стороны виднее. Все твои женщины уже сколько лет рыжеволосые.

— Отец, я…

— Послушай меня, сын. Не повторяй моих ошибок! Я всю жизнь гонялся на призраком любимой женщины. Что имею в итоге?

— Дочь, отец! Ты нашёл свою дочь, а это, согласись, не так уж мало. Плюс у тебя появился внук.

— Да, ты прав. Да только у Катюши своя семья. И несмотря на наши прекрасные отношения, её мать не вернуть. Но я уже не так молод, чтобы думать о себе. Но вот ты идёшь по моим стопам. Саш, не надо, не повторяй моих ошибок. Живи, люби, отпусти ту, которую ты постоянно ищешь! Вокруг столько молодых красивых женщин. Ну хочешь, поедем со мной к Катюше? Скоро дочь её друзей в отпуск приезжает, чудная девушка, как и её подруги.

— Нет, отец, негоже тебе роль свахи исполнять. Я сам.

Они проговорили весь вечер, вспоминая, делясь наблюдениями, обсуждая новые горячие точки на земном шаре, анализируя новости и слухи. А на следующее утро Александр улетел в длительную командировку, попросив отца обратиться за помощью к Виктору Платову, что занимался разводом самого Кирилла Сергеевича.

***

Александр вошёл в квартиру и устало опустился на стул. Эта месячная командировка далась нелегко всему экипажу, да и сам Морозов не любил летать в южных широтах. Уж лучше снег, чем несносная жара. Он медленно вошёл в спальню и с удивлением уставился на сидящую в кресле Светлану.

— Сашенька, ну наконец-то!

— Ты что здесь делаешь?

— Александр, тебе не кажется, что ты задаешь неприличные вопросы? Я твоя жена, почему я не могу находиться в нашей спальне? Кажется, встречать мужа является обязанностью жены, не так ли?

— Ты мне не жена, — прошипел Морозов и шагнул вперёд, — тебя кто просил меня встречать? Или тебе не ясно было, что я сказал ещё тогда?

И тут Светлана испугалась. Таким Александра она ещё не видела. Она продолжала сидеть в кресле, лихорадочно размышляя, что ей теперь делать и как себя вести. Светлана отложила журнал, встала и бросилась к мужу, обнимая его за шею и шепча:

— Сашенька, милый, прости меня! Я так соскучилась, я так жалею, что обстоятельства так сложились, что…

— Обстоятельства? — Морозов с силой оторвал Светлану от себя и бросил её обратно в кресло.

— Саша, это было в первый и в последний раз, обещаю!

— То есть ты думаешь, что всё дело в количестве?

Морозов помолчал, сцепив зубы и прикрыв глаза, а затем спокойным голосом заговорил:

— Значит так. Суд состоится завтра, как и было намечено. — Он передёрнул плечами от громкого всхлипывания из кресла, мельком повернулся, увидел текущую тушь по щекам Светланы, скривился и продолжил: — Свои спектакли можешь оставить для кого-то другого, меня ими не пробьёшь! Квартиру освободить, ищи себе жильё. Думаю, что та комната в коммуне ещё принадлежит тебе, не так ли? Деньги у тебя на карточке ещё есть…

— Но меня уволили, Александр! — Светлана вскочила и топнула ногой.

— Что будет дальше — меня не касается! Либо ищи нормальную работу, — Светлана непонимающе уставилась на Морозова, — либо ищи себе богатого любовника! И последнее. Забудь о моём существовании!

— Но… Александр, прости меня, давай начнём всё с начала, ведь твоё сердце свободно!

— Нет! — уверенно заявил Морозов. — Нет. Я… я люблю… давно люблю.

Он схватил женский пиджак, сумочку, открыл дверь, вытолкал Светлану на лестницу и потащил к машине, с силой усадил её внутрь и выехал со двора.

Часть 7

Три года назад. Полковник Божнев

Праздничный вечер по случаю Дня защитника Отечества решили провести за городом у Божневых. Николай Павлович потирал ладони, предвкушая встречу с молодёжью и старинным другом Кириллом Морозовым. Однако его радость была немного омрачена новостью, что его пригласили на официальные мероприятия в Дом офицеров. Полковник в отставке Божнев никогда не любил такого рода сходки, как он их называл, потому что хорошо помнил напыщенные речи и обещания своего начальства и всякого рода руководителей с гражданки в день похорон другого Кирилла. Полковника Платова, полк которого смог не только удержать в своё время боевые позиции, но и помог вновь прибывшим войскам выбить врага из полуразрушенного города. Именно тогда Кирилл получил тяжёлое ранение, но не позволил увести себя в госпиталь, пока не стало ясно, что город освобождён. Он долго и мучительно боролся за жизнь, перенёс несколько операций, но в конце концов его организм не выдержал. И после похорон Николай так и не смог переступить через себя и встретиться с вдовой друга Татьяной. Только тихо помогал, не афишируя свою заботу, и ругал Морозова, когда тот вспоминал его имя в разговорах с Таней Платовой.

Николай Павлович одёрнул китель и скептически окинул взглядом своё отражение в зеркале. Да, и награды, и погоны… Всё на месте, кроме лет и друзей.

— А ты ещё ничего, — тихо прошептала Ксения Фёдоровна, обнимая мужа за плечо, так как до шеи не доставала. Её невысокий рост всегда был поводом для шуток и насмешек со стороны мужа и сына, которым она макушкой доставала лишь до плеча. — Только сейчас начинаю понимать, что тогда я нашла в сопливом лейтенанте, что таскал мне цветы. С клумбы в соседнем дворе.

— Я готов и сейчас ползти к той клумбе, только боюсь, что моя спина со мной поспорит.

— Ты меня не любишь! — Ксения широко распахнула глаза и нахмурившись посмотрела на мужа, стараясь скрыть улыбку.

— Это вопрос или утверждение? — спокойно спросил Божнев и в сотый раз поправил галстук, с тоской глядя в зеркало.

— Это наезд!

Николай Павлович замер на секунду, а затем медленно повернул голову к жене, которая уже успела отступить назад. Но её это не спасло. Божнев стремительно шагнул вперёд и легко подхватил любимую женщину на руки. Раздался испуганный вопль, а затем и смех.

— Колючка, поставь меня на пол! Сам же говорил, что спина болит.

— Ксюнь, — шёпотом проговорил Божнев, аккуратно опуская жену с плеча, — пошли со мной, а? Ты же знаешь, что все эти тусовки не для меня. А ты у меня и поговорить, и за пояс заткнуть можешь. А? — с надеждой протянул он.

Ксения Фёдоровна, уже тридцать лет преподававшая в школе литературу, с силой провела ладонями по погонам, устраняя малейшие складки на парадном мундире мужа, и с улыбкой сказала:

— Я буду вас ждать дома, как и положено любящей жене и матери. Конечно, — она глубоко вздохнула, — хотелось бы вас встречать не одной, но от Сергея мы не дождёмся ни невестки, ни внуков! О чём он только думает… Но это так, лирическое отступление. Всё, Божнев, езжай, долго там не задерживайтесь, потом всю компанию везёшь к нам. Как будете подъезжать — позвони, чтобы я салатики на стол поставила. Ну, с Богом!

Морозов встал и постучал вилкой по хрустальной рюмке.

— Так, молодёжь, прошу тишины, старшие говорить будут! — Он с улыбкой осмотрел собравшихся за столом отцов и детей. Уже второе поколение офицеров. Преданных, грамотных, намного умнее, чем их отцы. Но и намного глупее, чем их отцы! Когда уже хоть один из них женится и внуков подарит родителям! Правда, его сын уже обжёгся, потому и дует на холодное. Эх, у Катюшиных друзей такая дочь выросла. Красавица, умница, да и рыженькая к тому же. Так упёрся же, не хочу-не буду, весь в отца! Он вздохнул и продолжил: — Мужики, поздравляю с Днем защитника Отечества! И в первую очередь желаю, чтобы вам никогда ничего не пришлось защищать, как нам когда-то, чтобы не пришлось терять друзей и близких, чтобы родители не переживали и не ждали плохих вестей. Пусть небо над головой всегда будет мирным, а место для подвигов найдётся и в обычной жизни. Покоряйте вершины в работе и устраивайте личный фронт так, чтобы тыл был надёжным и счастливым!

— Служим Отечеству! — прозвучало уверенно и гордо. Все с улыбками переглянулись, затем раздался многоголосый одобрительный говор и звон бокалов и рюмок. Морозов опустился на стул и ещё раз оглядел сидящих за столом. Кирилла Платова уже нет, Сашка Тарасов остался в Забайкалье, Пётр Водопьянов за Полярным кругом. Разбросала судьбина родителей, а их дети летают вместе, летают во всех широтах, помогая и спасая.

— Кирилл Сергеевич, пошли покурим, — голос Божнева вырвал Морозова из дум и воспоминаний.

Ксения улыбнулась и махнула ладошкой, мол, идите уже, тоже мне курцы нашлись. Мужчины накинули тёплые куртки и вышли на веранду. Небо было усеяно звёздами, молодой месяц висел высоко и будто оглядывался вокруг.

— Что это было, Кирюх? — Божнев держал кулаки глубоко в карманах и расслабленно опирался на косяк двери.

— Ты о чём? — Морозов глубоко вдохнул прохладный воздух и повернул голову к другу.

— Я насчёт того пижона в гражданском, с которым ты говорил в холле. И смачно так ему в морду дал. Это кто такой?

Морозов несколько раз сжал челюсти, а затем тихо выдохнул:

— Сука он последняя, вот кто он такой. Ты помнишь, когда мы училища заканчивали, Кирилл нас с Таней знакомил? — Он увидел утвердительный кивок друга и продолжил: — Как оказалось, Кирюха всё правильно рассудил и сделал. Схватил Татьяну в охапку, женился да и увёз её в неизвестность. Да и ты так сделал. Понятно, что трудно пришлось, когда ни квартиры, ни денег, вы вечно на полигонах да в командировках, а жёны одни дома. Но ведь смогли, вытянули. А я, дурак, думал, что надо бы сначала обжиться на новом месте, а потом тыл тянуть. А он на то и тыл, чтобы всегда рядом быть, за спиной у тебя. Вот и потерял я свой тыл. Сейчас можно обвинять кого угодно, да только и моя вина есть в том, что произошло сорок лет назад. Я тогда уехал сразу после выпуска, даже мысли не допускал, что Лидочка моя… что она не одна останется, а с ребёнком. А этот засранец всё напевал ей, что я уехал, бросил, что она с ребёнком никому не нужна. Что именно тогда случилось, почему Лида и её мама решили так быстро уехать, сейчас не узнаешь. Да только, как он сегодня заметил, именно ему моя девушка досталась. Хотя любил он её, наверное, раз следом за ней перевёлся в здешний университет. Да только счастливой так и не сделал. Хм, — Морозов хмыкнул и мотнул головой, — представляешь, он даже не понимает, почему Лида дочерей Катей и Дашей назвала!

Божнев удивлённо поднял брови и пожал плечами.

— Николай, они же Булавины! И если первая Катя, то вторая должна быть Дашей. Ну, вспоминай! У тебя же жена учительница! — Божнев несколько секунд напряжённо думал, а потом расплылся в улыбке. — Вот! Они же русскую литературу как отче наш знали, а Лидочка ещё и английскую изучала.

Мужчины помолчали, и Морозов тихо закончил:

— А когда он мою дочь гулящей назвал, что даже здорового ребёнка родить не смогла, тут уж меня и понесло! Если бы не вахтенные, точно бы банкет дракой закончился. Правда, одно меня успокаивает. Я свою дочь пусть через сорок лет, но нашёл! А он обеих потерял. И приёмную, и родную. Вот так, друг, как судьба-то сложилась.

— Мало ты ему дал, — мрачно ответил Божнев. — Он тупой, что ли? Не понимает, какое это горе — ребятёнка терять? Да мы с Ксюшей вот уже четверть века дочурку оплакиваем, что мёртвой родилась после того страшного гриппа, который и жену мою чуть не убил. Может, поэтому она и Серёгу достаёт, уж больно ей внуков понянчить хочется, а он, балбес, всё никак, только небо и полёты в голове.

Морозов усмехнулся и поднял голову к небу:

— Не бурчи, Колючка, всё образуется. И невестки у нас с тобой будут, и внуки. Ещё мой Матвей всем чертей покажет! Вот такенный пацан растёт! А теперь пошли, а то Ксюша твоя там одна с мужиками осталась.

Божнев тихо рассмеялся и ехидно закончил их разговор:

— Ты сейчас за кого больше переживаешь — за жену мою или за сопляков наших? Даю голову на отсечение — все эти майоры во главе с подполковником сейчас посуду в десять рук моют и стол к сладкому накрывают! У моей Ксюши не забалуешь! Так построит, что год по стойке смирно стоять будешь. Пошли, а чёрта этого выкинь из головы. Главное, что у тебя дочери есть, Даша-то к тебе ближе, чем к тому фанфарону. Да и внуков аж трое.

— А зависть это плохое чувство! — с улыбкой сказал Морозов, открывая дверь в тепло дома. И резко остановился — Ксения Фёдоровна стояла посреди комнаты и указывала куда и что ставить на стол, а вокруг неё суетливо носились молодые офицеры. Прав был Божнев, ох и прав! Такие женщины кого хочешь построят!

Часть 8

Три года назад. Тийю

— Лиза, где твоя книга, что лежала на подоконнике?

— Я её прочла ещё вчера, сдала в библиотеку. Что-то она на меня впечатления не произвела. Всё же меняются подходы к лечению больных. И иногда кардинально. Ин, ты была у начальника?

— Да, предложили госпиталь у нас дома!

— Надеюсь, ты согласилась. Опять же при мне будешь! — с улыбкой закончила фразу Лисица.

— Согласилась? — Инна удивлённо подняла брови и широко улыбнулась. — Я вцепилась обеими клешнями! Мало того, что дома, да ещё и в таком госпитале! Кстати, я и Тийю там видела, но она только быстро поздоровалась и угналась куда-то. Что у неё происходит с этим её муженьком, не понимаю. Она так изменилась за эти два года, тебе не кажется, что там не всё так мирно, как рисовалось поначалу? Ти, мне кажется, не просто учится, она себя будто запрягла в какой-то воз и упрямо несётся к цели, будто других радостей нет в этой жизни. И внешне так изменилась, она ведь не улыбается, Лиза! И похудела так, что только одни глаза остались. И молчит. Всё время молчит. Это он так на неё влияет, что ли? Думаю, что счастливые люди так себя не ведут…

— Я вообще не понимаю, что она в нём нашла! — Лиза передёрнула плечами и скривила свои изумительные губы. — Такая разница в возрасте, к тому же, как по мне, такого напыщенного индюка ещё поискать надо.

— Ну, знаешь, у моих родителей есть близкие друзья, у которых тоже большая разница в возрасте, но Виктор Кириллович со своей Даши пылинки сдувает. Да и она так на него смотрит, так слушает, что аж завидки берут, ей-богу! И дом полная чаша, и детишки славные, а между ними иногда прямо искрит, хоть прикуривай.

— Да ладно, а твои? Я как вспомню, как я к ним на кухню ворвалась!

Девушки переглянулись и громко рассмеялись. В прошлый их отпуск Инна и Лиза ночевали в доме Шаниных, заболтались и забыли взять воды на ночь. Учитывая, что август был жаркий и влажный, Лиза решила ночью сходить на кухню за графином с водой. И наткнулась на старших Шаниных в тот момент, когда Игорь Александрович в порыве безудержной страсти посадил маму Инны на стол и так крепко целовал, прижимая её к себе, что Лиза только громко ойкнула и бегом бросилась назад, будто за ней сотня чертят гнались. Потом она, пряча глаза и краснея до ушей, извинялась, а Шанин хохотал как ненормальный и бросал мимолётные взгляды на свою смущённую красавицу-жену.

— Да, тут ты права, мои родители иногда ведут себя как молодожёны. Хотя их духовная связь меня всегда поражала. Когда папа на дежурстве, мама тонко чувствует, что именно сейчас нужно позвонить, выслушать, посоветовать или просто тихо пошептаться. Но и у мамы Кати, и у мамы Иры тоже такая чуйка есть, честное слово. — Инна привыкла с детства, что мамины подруги были не просто близкими людьми, но и в какой-то мере стали для неё ещё и вторыми мамами, которые возились с ней, баловали и учили уму-разуму. — Я часто видела, как мама Ира вдруг вскакивала и неслась на кухню. А через несколько минут дядя Алёша домой приходил. И мама Катя своих мужиков за версту чует. А помнишь, как она нас к себе позвала? Она готова всем детям свою любовь подарить.

Лиза вздохнула и молча уставилась в окно. Своей матери она не помнила — мама умерла сразу после её рождения. Папа так и не женился, хотя женщин в их доме бывало достаточно. До некоторых пор. Но на день своего шестнадцатилетия Лиза недовольно высказала отцу, что пора бы ему решиться на что-то. Либо в доме появится одна женщина, либо их не будет вовсе. Лисица догадывалась, что в душе, и в теле пятидесятилетнего мужчины страсть играет не последнюю роль, но отец больше никогда не встречался с женщинами на глазах у дочери. Зато вдруг озаботился её личной жизнью, знакомя дочь со своими партнёрами и их сыновьями. Поэтому Лиза старалась сбегать из дома, если там намечался очередной званый обед или ужин. В один из таких дней они и попали в гости к Воскобойниковым.

Первое, что смутило девушку, это пристальный взгляд Сергея Викторовича. Оценивающий и немного задумчивый. Это потом ей рассказали, что Воскобойников довольно известный художник-модельер, а потому любую новую женщину, встретившуюся ему на жизненном пути, мысленно старается нарядить в одежду, что будет подчёркивать все достоинства и скрывать недостатки фигуры. Но поначалу он заставил Лизу испытать несколько неприятных мгновений. Хотя потом они с девчонками оторвались по полной, когда попали в его мастерскую, а затем и в магазин! А тогда вечером… Лизаусмехнулась и будто наяву увидела голову Тийю, лежащую на коленях Екатерины Александровны, и мягкую ладошку, что гладила непослушные тёмные локоны. И себя саму, что прижалась к улыбающейся женщине, прикрыв глаза и слушая музыку.

— Да, мама Катя — это что-то возвышенное, — с грустной улыбкой прошептала Лиза. — Мне кажется, что моя мама могла быть именно такой. Да и мама Тийю, наверное, тоже была…

В этот момент в дверь тихо постучали, ручка поползла вниз и в комнату как-то неуверенно вошла сама Тийю Берг с большой сумкой на плече.

— Добрый вечер, девочки. Я… я могу переночевать у вас?

Лиза и Инна непонимающе переглянулись и вдруг сорвались с места. Инна крепко обняла подругу, Лиза сорвала с её плеча сумку и усадила Тийю на кровать.

— Ти, что случилось? Почему ты здесь? Ну не молчи же! Скажи хоть слово!

Тийю криво усмехнулась и тихо прошептала:

— Девочки, я больше не смогла так жить. Я ушла от него, подала на развод.

Лиза вскочила на ноги, упёрла руки в тонкую талию и прошипела:

— Он тебя обидел, Ти? Честно говори, только правду. Мы найдём на него управу, не посмотрим, что он преподаватель!

Тийю качнула головой и слабо улыбнулась:

— Лиса, ты невозможна. Но прежде чем наказывать моего бывшего мужа, выслушайте меня, пожалуйста. Я закурю, ладно? — Она подошла к окну, открыла форточку, нервно несколько раз нажала на колесо газовой зажигалки, затянулась терпкой сигареллой и прикрыла глаза. — Девочки, вы простите меня, но я вам всё это время лгала.

Инна нахмурилась, бросив короткий взгляд на ошарашенную Лизу, что медленно опустилась на стул. Ложь и Ти? Да эти вещи вообще никоим образом не могли пересечься!

— Инна, Лиза… — Тийю опять затянулась и вдруг резким движением затушила сигареллу и смяла пачку в кулаке. — Я не сирота. У меня есть и мать, и отец. С дедушками как-то не сложилось, но бабушек полный комплект. На бумаге они есть, а в жизни всегда была только одна бабушка Вера, мамина мама. Вы верили мне на слово, а вот мой муженёк всё проверил. Досконально, даже в столицу поехал на концерт.

— Какой концерт? — прошептала Инна.

— Концерт моей матери, девочки, она у меня известная оперная дива Мария Валентиновна Козлова.

— Никогда не слышала такого имени, — пожала плечами Лиза и вопросительно посмотрела на Инну, что тоже отрицательно качнула головой.

Тийю в очередной раз усмехнулась, молча посмотрела на подруг и спросила:

— А имя Берг Мия Вильгельмовна вам говорит о чём-то?

Лиза медленно поднялась и прижала руки к груди:

— Мия Берг твоя мама? Но почему ты… А отец?

— Отец… Мой отец Генрих Карлович Берг, известный кинорежиссёр. И художник. — Тийю тяжело села на кровать и склонилась к коленям, будто пряча лицо. — Он сын известной киноактрисы Ингрид Берг. Когда мама забеременела и вышла замуж за отца, Ингрид Оскаровна потребовала, чтобы она сменила своё обычное русское имя на псевдоним, потому что русское имя не сочеталось с их фамилией. Так Маша Козлова пропала с поверхности нашей планеты, а появилась Мия Берг. Это мне бабушка Вера рассказала, когда мне десять исполнилось. Хм, меня тогда в школе дразнили, что я подкидыш. Вот бабушке и пришлось признаться, что я… и есть подкидыш, но законно рождённый. А муженёк мой просчитался… Он думал, что дочь таких родителей, что по всему миру с концертами и выставками мотаются, поможет ему карьеру подправить, а оказалось, что эти самые родители даже не знают, как их дочь выглядит в данный момент.

— Подожди, но ведь ты же замуж за него выходила не просто так?

— Я, Лиза, наверное, всю жизнь тянулась к мужчинам постарше, потому что отца не знала. Да и не помню я его. Мне казалось, что вот он, мой идеал! Да, старше, но мой! Вокруг столько красивых женщин, а он меня выбрал! И я простая студентка, а он преподаватель, кандидат наук! А цветы мне дарит… Один раз и подарил… — Тийю выпрямилась и бездумно уставилась куда-то в угол. — И брюки со стрелками, и баночки в ряд, и окна блестят. И я. Волосок к волоску, ни одной складочки. Лишнего слова не сказать, не дай бог к занятиям не подготовиться, чтобы его не опозорить.

— Да при чём тут какие-то окна, Ти? — Лиза схватила подругу за руки и сильно тряхнула.

— При том, девочки, что я устала так жить и стремиться к идеалу! Знаете, можно сказать, что я развелась с мужем из-за того, как он переходил дорогу, — вдруг спокойно сказала Тийю.

— То есть? — Инна подошла ближе и села рядом с улыбающейся Тийю. — В неположенном месте он её, что ли, переходил?

— Да нет, в том-то и дело, что в положенном. Смотрел внимательно на светофор, потом по сторонам — и шёл вперёд по зебре широким шагом. Идеальный пешеход. Идеальный во всём. А я старалась успеть за ним, семенила сзади, стараясь тоже быть идеальной. И всё надеялась, что он хотя бы обернётся, вспомнит обо мне, возьмёт за руку. Но этого так и не случилось. И я устала смотреть на его спину. Оказалось, что моя любовь, или что там было, ему и даром… — Тийю махнула рукой, её лицо скривилось, глаза наполнились слезами, и она с трудом выдавила: — Господи, за что мне всё это? Лучше бы я не рождалась, всё равно никому не нужна. Вся жизнь моя — сплошное несчастье!

Лиза порывисто обняла подругу, прижала её голову к своему плечу и глазами показала на бутылку с водой. Инна кивнула и быстро наполнила стакан.

— Ты сейчас такую дурость сказала. — Лиза аккуратно поила подругу водой, лихорадочно соображая, как можно выйти из тупикового положения, когда всегда неунывающая Тийю Берг вдруг серьёзно заговорила о своей никчемности. — Мы пока, слава богу, не знаем, что такое несчастье, девчонки, а всё нами пережитое это просто невезение, вот! Так что не надо путать невезение и несчастье. Даже наоборот: самое ужасное невезение происходит перед самым большим счастьем. Недаром люди наступят в коровью лепёшку или птица им накакает на голову, а они и радуются — это к счастью! — Инна невольно заулыбалась, а Тийю подняла заплаканные глаза и с недоумением посмотрела на подруг. — Так что не отчаивайтесь, если не везёт. Это не страшно. Грязь отмоется, неприятность забудется, а счастье не за горами. Может, совсем рядом стоит и курит. Хотя нет, курить вредно. Просто стоит за углом и ждёт своего часа; когда надо будет подбежать и вытащить вас из грязи. Понятно? Мне вон тоже отец очередного женишка подыскал, но я ж молчу!

Инна фыркнула, Тийю мельком глянула на старающуюся скрыть свою улыбку подругу и вдруг рассмеялась.

— Это ты-то молчишь? Да ты так орёшь, что тебя в обеих столицах слышно!

— А чего он мне их подсовывает? Я взрослый человек, сама могу разобраться!

— Ты уже разобралась. — Инна посмотрела на Лизу. — Вот скажи мне, какого ты с тем мудаком связалась в прошлом году?

— Хотелось узнать, что такого люди в постели находят. — Лиза резко отвернулась и вздёрнула подбородок. Потом посмотрела на молчащих подруг и развела руки в стороны: — Фигня всё, честно скажу. Правда не так уж это и противно, но большого прям счастья я не испытала. А ты? Так и будешь в девках сидеть?

Инна искоса глянула на Лизу и спокойно спросила:

— А что ты мне предлагаешь? К первому встречному-поперечному в койку прыгнуть? Ох, как меня раздражают все эти советы — не упусти, смотри какая у него машина; подумай, какая у него квартира! А я что, — вдруг закричала Инна, — с машиной в постель ложиться буду? Или от квартиры детей рожать? Блевать по углам от мерзости в душе, но зато при мужике!

Лиза примирительно подняла ладони вверх и прошептала:

— Ну всё, всё, тихо, успокойся. Никто тебя никуда насильно тянуть не будет. Прости, погорячилась немного.

Инна на миг закрыла глаза и устало проговорила:

— Как-то слишком просто всё стало. До отвращения просто. Захотели — переспали, забыли, пропали, поженились, развелись… Бездумно и безответственно всё как-то… Быстро и просто. И никто ни в ком не нуждается, и никто никому не должен. Делаем глупости, а потом давимся слезами. Пытаемся успокоить себя нелепой фразой: «Значит, так и надо». И ненавидим своё одиночество средь толп людей. Время внешней красоты и внутренней пустоты. — Она глубоко вздохнула и задумчиво закончила: — А потом вдруг вспомнишь что-то и понимаешь, что посторонний, совершенно незнакомый человек одним вздохом, одним словом может сделать тебя счастливой. Стоит только услышать «рыжуля» и всё… Ладно, девчонки, вечер признаний и воспоминаний объявляю закрытым. Кстати, Лиз, ты вот говоришь, что папа тебе всё женихов подыскивает, но ведь он никогда тебя ничего решать-то не заставлял, ведь так?

Лиза посмотрела на Инну, перевела взгляд на Тийю и неуверенно кивнула. Тийю улыбнулась и тихо сказала:

— Просто он тебя очень любит, Лиса, поэтому и волнуется, и звонит чуть ли не каждый день. Ты у него одна-единственная живая душа осталась. Девочка его родненькая, любимая, за которую он горло перегрызёт. — Она говорила всё тише и тише, прислонившись головой к подушке, и вскоре уже крепко спала.

Инна и Лиза неслышно двигались по комнате, собирая книги, выключая яркий свет, стараясь не потревожить сон исстрадавшейся души. Тяжёлый вечер канул в небытие, завтра всё будет видеться по-другому. Тогда и подумаем обо всём…

Часть 9

Два года назад. Дочери и матери

Игорь Шанин вышел из операционной, стянул шапочку с седых волос и услышал тихое:

— Игорь Александрович, как она?

Шанин качнул головой и шагнул к испуганной Тийю. Девушка смотрела ему в глаза, нервно комкая белоснежный платок.

— Ти, девочка, ну зачем ты осталась в больнице? Тебе же завтра на службу, а ты тут полночи просидела.

— Игорь Александрович, всё плохо, да? — Губы Тийю искривились, а глаза за секунду наполнились слезами.

— Господи, ну о чём ты, глупенькая? Ничего катастрофического пока не случилось, отросток удалили, выпота немного, задренировали и ушли. Ты же врач, Ти, и хороший врач, как я посмотрю, если уговорила свою упрямую бабулю в больницу поехать. Умница, и диагноз правильно поставила, и привезла пациентку куда надо. Вера Григорьевна ночь проведёт в реанимации, а утром, я думаю, переведём её в палату. А теперь пошли — я такси вызову, к нам поедешь, нечего тебе одной в огромном доме делать.

Тийю благодарно кивнула, устало улыбнувшись, и уже через час крепко спала в доме Шаниных. Анна обзвонила подруг и объявила общий сбор. Недолгий брак, развод, неприятность с бабушкой и новости о родителях Тийю нуждались в осмыслении и срочном обсуждении. И Ира, и Катя согласились встретиться сразу, тем более что увидеться и поболтать от души с девочками после их приезда из академии так и не удалось.

Но жизнь внесла свои коррективы в планы старшего поколения. Утром Игорь позвонил жене и тихо произнёс:

— Анюта, постарайтесь задержать Тийю дома, Вера Григорьевна умерла сегодня утром. Обширный инфаркт. Я уже известил её дочь Марию Валентиновну, но на звонок ответила какая-то странная женщина. Думаю, что я, наверное, позвоню заранее в ритуальное агентство, как считаешь?

— Господи, Игорь, ты только не вини себя, хорошо? Поверь, мне очень жаль, но она ровесница моим родителям, а это уже восемьдесят три года.

— Восемьдесят пять, Аня. Вере Григорьевне недавно исполнилось восемьдесят пять. Но это никак не снимает с нас ответственности. Позаботьтесь о девочке. А я позвоню, когда всё станет ясно.

Последующие дни Тийю жила будто в каком-то коконе, выполняя всё, что говорили окружившие её заботой и любовью родители подруг и их друзья. Она подписывала какие-то документы, разговаривала с какими-то людьми, но ни на минуту не оставалась в одиночестве. И только когда увидела несколько десятков незнакомых ей людей, что пришли проводить в последний путь одного из лучших педиатров города, услышала добрые слова в адрес своей бабушки, признания в том, что именно её бабушка спасла столько маленьких деток, Тийю заплакала. Тихо, прикрыв ладошкой губы и стараясь сдержать слёзы. Её обнимали, говорили что-то, а она бездумно смотрела на холм земли, не понимая, как ей жить дальше. Она вдруг осознала, что осталась совсем одна. Но в этот момент она почувствовала, как её обняли крепкие и добрые руки.

— Тийю, девочка, пойдём, тебе надо отдохнуть и прийти в себя. — Тийю подняла глаза и увидела Екатерину Александровну Воскобойникову, маму Катю, что обнимала её и мягко гладила по плечу. — Идём, моя хорошая. Уже холодно, бабушке бы не понравилось, что ты так легко одета. Пошли, пошли.

И она увела растерянную Тийю Берг, чтобы спустя некоторое время уложить её спать. Впервые за последние три дня.

***

— Если ты не можешь сейчас об этом говорить, не надо. — Екатерина Александровна аккуратно вложила в протянутые ладони чашку с чаем и села рядом. Ирина Николаевна Воскобойникова сидела на соседнем диване, обнимая Лизу, Анна Викторовна в обнимку с дочерью устроились в глубоком кресле. — Пей, он сладкий, тебе глюкоза сейчас нужна как никогда.

Тийю улыбнулась, сделала маленький глоток и зажмурилась от удовольствия — всё как она любит: горячий, в меру сладкий с нотками лимонной кислинки.

— Нет, я в порядке, мама Катя. Я не знаю, была ли какая-то любовь, да и вообще какие-то чувства с его стороны. С первых дней нашего брака он контролировал всё в моей жизни. Он постоянно указывал мне, как я должна быть одета и причёсана, как себя вести, как разговаривать, как себя держать, как я должна выглядеть — от макияжа и до высоких каблуков, что говорить и когда. Иногда мне позволялось говорить, только когда он разрешал, чтобы я своей глупостью не разрушила его имидж. Сначала я относилась к этому спокойно. Всё-таки он старше, опытнее, да и потом я выросла в простых условиях, бабушка никогда особо не заморачивалась, сколько и каких вилок лежит на столе. Но потом он стал придираться к тому, что и как я готовлю, как содержу дом, как блестят оконные стёкла, как стоят баночки в кухонных шкафчиках! — воскликнула Тийю и прикрыла глаза ладонями. — При этом именно я после учёбы и нарядов должна была ходить по магазинам, готовить, убирать, стирать, помогать ему в подготовке семинаров и лекций, но мне тоже нужна была помощь! Мне не надо было разжёвывать материал, мне необходимо было время! Время, которого катастрофически не хватало. При этом он часто повторял, что для человека с почти законченным академическим образованием я довольно тупая. Я стала в себе сомневаться, терять уверенность, я изо всех сил стремилась к идеалу, но не к моему, как оказалось, а к тому идеалу, что нарисовал и придумал себе он! К тому же, — Тийю опустила голову и чуть покраснела, — стыдно об этом говорить, но… Как-то вечером он просматривал какую-то статью и зачитал мне некоторое отрывки, в которых говорилось об отношении мужчин к женщинам. Хм, оказывается великий Аристотель высказал мнение, что у женщины нет ума: совершенно бессознательное существо, которое не ведает, что творит. Другой автор настоятельно рекомендовал наказывать женщин за проступки и бить. Тогда-то он мне и сказал, что главное достоинство женщины — это наглухо закрытый рот и повиновение своему господину. А однажды я случайно подслушала разговор… Оказывается, женщина существо по своей природе грязное и ненасытное, а потому женщине не пристало… — Тийю закрыла лицо руками и прошептала: — не пристало испытывать удовольствие от секса. Я терпела, всё терпела, успокаивая себя мыслью, что он такой умный и красивый выбрал меня, хотя вокруг столько прекрасных женщин, что он преподаватель, кандидат наук, а я простой слушатель, студентка. Но когда мне запретили звонить бабушке и общаться с Инной и Лизой, я решила, что мне надо срочно бежать. Потому что я поняла, что насилие — это не всегда кулаком в лицо, это ещё когда тебя игнорируют, контролируют, пренебрегают твоими желаниями. Я ушла, а теперь я боюсь.

— Боишься? Кого? Что он тебе сказал? — Анна крепко обняла дочь и удивлённо посмотрела на Тийю.

— Нет, я боюсь другого. Я боюсь, что уже никогда и ни за что не смогу поверить другому мужчине.

Катя внимательно осмотрела собравшихся в комнате и чуть слышно произнесла:

— Ты не должна так думать, Тийю. Это всё прошло, осталось в прошлом. Поверь, все мы ошибаемся. Мы тоже долго терпели, едва выносили неподобающее отношение к себе, надеясь на перемены. И прошли через боль, потери и унижение. А теперь, девочки, послушайте меня и поверьте моим словам. Я знаю, о чём говорю. — Катя встала и подошла к окну. Сад у дома Шаниных уже пожелтел, некоторые деревья почти полностью сбросили листву. Скоро начнутся дожди, а с ними всё чаще будут возвращаться боли в сросшихся костях и страшные воспоминания о гибели сына. Но всегда рядом с ней будут её мужчины — Серёжа и Матвей. Она улыбнулась своим мыслям и продолжила, глядя на появляющиеся на пока ещё сером небе звёзды. — Я не помню, у кого я прочла это, но готова подписаться под каждым словом. Придёт время и в твоей жизни появится настоящий мужчина. Тебе не придётся следить за ним и не спать ночами, чтобы узнать, где он и с кем. Тебе не придётся сдерживать себя в том, что ты хочешь сказать, сдерживать любовь, которую ты чувствуешь к нему в страхе отпугнуть его, сделать что-нибудь не так. Ты не будешь лезть из кожи вон, чтобы соответствовать ему. Вместо этого его намерения будут предельно ясны. Он будет использовать каждый шанс, чтобы показать, как много ты для него значишь — в каждом продуманном или случайном поступке. Он будет хотеть проводить время с тобой, находить время для тебя. Он будет готов быть с тобой, словно он искал тебя всю свою жизнь. Он будет прощать твои промахи и нелепости, он не будет указывать тебе на ошибки, он просто будет рядом. Поверьте, девочки, вы ещё встретите тех, кто заставит вас поверить в любовь. Тийю, милая, так и будет. Так случилось со мной. Ты влюбишься в кого-то, когда уже перестанешь верить и не будешь искать любви. Когда твоё сердце опустеет после тех, кто причинил тебе боль. Твоя душа будет изношена от всего того, что ты пережила. Тебе будет казаться, что вокруг пустота… И всё же, несмотря на это, он вмешается и сделает любовь лёгкой и естественной. Он заставит тебя захотеть. Захотеть, понимаешь? Захотеть открыть сердце и довериться. Он заставит тебя захотеть поверить и полюбить его так, словно никогда не было в твоей жизни предательства и низости. Он не обманет тебя, потому что будет любить тебя, будет искренен, будет чувствовать так же, как ты. Он не будет пренебрегать тем, что у вас есть, он будет гордиться вашими отношениями. Он будет показывать и доказывать, как много ты для него значишь. Он ничего не будет обещать тебе, он просто будет делать, поступать, слушать, защищать тебя, он сделает тебя частью своей жизни. Этот мужчина не будет идеальным, и, возможно, ваши отношения в начале тоже будут непростыми, но они будут. И ты поймёшь, что боль, грязь ушли, что остался с тобой только свет…

— И тогда ты поверишь и будешь счастлива. И через год, и через десять. Всю оставшуюся жизнь, — закончила Катину мысль Ирина. — И больше никогда не будешь бояться. Не то сделать, не то сказать, ты не будешь бояться возвращаться домой, потому что будешь знать, что там тебя ждёт твой мужчина. Данный тебе судьбой.

Лиза открыв рот смотрела на улыбающихся своим мыслям женщин, Инна подняла голову и крепко обняла маму. Тийю внимательно оглядела всех собравшихся и неожиданно широко улыбнулась.

— И не надо стремиться к какому-то идеалу. У каждой семьи, в каждом доме свои идеалы. — Ирина мягко тронула растрёпанные волосы Лизы. — Недавно одна из наших медсестёр поведала, как её мама, рассказывая о своей молодости, говорила о борщах, стирках, кипячении. Говорила о том, как она убивалась, чтобы дом выглядел идеально — царство ненавистных борщей и до блеска вымытых полов. Нет, я не говорю, что надо забить и зарасти грязью, питаясь чипсами. Я про страсть эту к идеальному вышколенному дому, вышколенному материнству. Тому самому, что копит в нашей жизни только комплексы и страхи. А иногда надо просто отдохнуть, посидеть в тишине, подумать, да просто выпить вина! И накопить силы, чтобы любить. И быть любимой. А баночки в кухонном шкафу пусть стоят криво! Это не парад в столице в конце концов!

Анна усмехнулась и искоса посмотрела на Лизу:

— Ну да, тем более что потом их всё равно надо по новой расставлять, когда тебя возле этого шкафа отлюбят как следует!

— Ну мама Аня! — Лиза опустила глаза и покраснела. — Я же не знала, что вы с Игорем Александровичем решили похулиганить. А он ещё и смеялся на весь дом, — с досадой закончила она.

— Ладно, девочки. — Анна встала и поцеловала дочь. — Пошли ужинать, а то наши мужики, наверное, уже дурное думают. Как ушли два часа назад, заперлись и неизвестно чем занимаемся.

Она взяла чашку со столика и серьёзно посмотрела на Тийю:

— Ти, поживи у нас пока. Дом большой, мама с папой вечно заняты, мы с Игорем на работе, Богдан с друзьями. Не хочешь у нас, можно у Инночки в городской квартире пожить.

— Спасибо, мама Аня, но я должна научиться жить самостоятельно. Ведь у меня ещё и работа, и служба. А их никто не отменял. И ещё. Спасибо вам за всё, что вы для меня сделали. Будто и в самом деле у меня семья появилась.

Катя обняла девушку и медленно повела её к двери. Ира чуть задержалась и тихо спросила Анну:

— Анют, а её мать так и не объявилась? — Шанина качнула головой и пожала плечами. — Странно всё это, очень странно. Как можно бросить ребёнка и даже не интересоваться, как он живёт, что с ним происходит?

— Что я могу сказать, Ириска? Чужая душа потёмки…

Часть 10

Наши дни. Друзья и подруги

Начмед строго посмотрел на Инну. Молоденькая совсем, справится ли? Хотя вторая такая же. Да и категории пока у них нет, чтобы интернами заниматься. А что делать? Хорошо, что девчонки появились, он смог отпустить начальника рентгенологии в отпуск, а то мужик уже почти три года без нормального отдыха пашет.

— Инна Игоревна, к вам в отделение прикомандировывается врач-интерн Тарасова Наталья Александровна. В отсутствие вашего начальника возьмите её под своё крыло.

— Есть. Разрешите идти?

— Да, свободны. Инна Игоревна… Извините… Инна, ты отцу с мамой скажи, пусть заедут как-нибудь, мы уже несколько недель их не видели. Я понимаю, что Анна болела, но сейчас-то уже даже на работу вышла. Передашь?

— Да, Юрий Петрович, я скажу, но вы же знаете, что у них за работа! Так я пошла?

Инна вышла из здания штаба и подняла голову. Скоро дождь пойдёт, наверное, небо тучами затянуло, холодно. Вот и осень. Грустно… но надо идти работать.

Наталья Тарасова оказалась весёлой, покладистой девушкой, которая в первые же минуты своего пребывания в отделении рассказала о вербовке начмедом господином Суховым с целью разузнать детали о том, что происходит в отделении у дочери его друзей. Инна и Тийю посмеялись и клятвенно заверили, что будут снабжать Наталью данными по мере их поступления. Наташа сунула свой нос во все кабинеты и лаборатории, за что получила полотенцем пониже талии от старшей лаборантки Людмилы Андреевны, угостила всё отделение своими коржиками, поговорила с каким-то не в меру активным пенсионером и к концу рабочего дня была торжественно награждена медалью «За бесплатный труд», которую, высунув языки, вырезали из бумаги дежурные лаборанты. День закончился всеобщим смехом и весельем, после чего все дружно покинули здание.

Идти домой Инне не хотелось. Маму уже выписали, они с отцом как всегда задерживались допоздна на работе, у Богдана сегодня собирались друзья, а после скоропостижной смерти дедушки, а затем через несколько недель и бабушки, домой не тянуло совсем. Вечер был немного прохладный, и она решила пойти на набережную погулять, посмотреть на воду, подышать свежим воздухом. Вода всегда привлекала Инну своей силой, мощью, непредсказуемостью. Казалось, даже закованная в гранит и камень эта сила только спит и ждёт, чтобы вырваться на волю, взлететь к небесам, пугая и разрушая всё на своем пути. Постояв у каменного ограждения, Инна почувствовала, что замерзла, пора домой. Повернувшись, она наклонила голову, чтобы посмотреть на свои туфельки, и с размаху налетела на какого-то мужчину. Смущённо извинившись, она попыталась его обойти, но он сделал шаг в сторону вместе с ней, и Инна опять наткнулась на него. Шанина подняла голову и увидела своего когда-то спасителя и недавнего обидчика, который смотрел ей в лицо и улыбался.

— Здравствуйте, Инна… Игоревна, если не ошибаюсь, так?

— Не ошибаетесь. А что вы здесь делаете?

— Если скажу, что дышу свежим воздухом, то это будет полуправдой.

Инна улыбнулась:

— А какова вся правда?

— Вся правда в том, что я иду за вами от вашего отделения и всё не решаюсь подойти ближе. Боюсь, что после нашей последней встречи меня могут вежливо выслушать и мило попрощаться, а я этого не хочу.

Инна опустила голову и опять подумала, что он её так, кажется, и не вспомнил, а так хотелось услышать тихое «эх, чудо ты моё». Она вздохнула и уже с улыбкой спросила:

— А чего вы хотите?

— Не знаю, честное слово! Может, проводить вас домой, а может — пригласить на чашечку чая или кофе, а может, в кино? А может, всё вместе и одновременно?

По мере перечисления всех своих желаний лицо незнакомца расплывалось в улыбке, отчего на щеках появились ямочки, и этот новый облик так не вязался с его недавним поведением, что Инна не удержалась и громко рассмеялась. Весь сегодняшний день прошёл под знаком какой-то радости, а вечером случилось ещё и это чудо.

— А как вас хотя бы зовут?

— Александр. Александр Морозов.

— А знаете, Александр Морозов, пригласите меня на чашечку чая или кофе. В кино мы не пойдём, но я немного замёрзла, так что не откажусь выпить что-то горячее.

А потом Морозов и не понял, что же произошло. Они сидели в маленькой кофейне, пили горячий чай из больших пузатых кружек, Александр что-то рассказывал, размахивая руками, а Инна смеялась и смотрела ему в глаза, он нежно сжимал её ладошки, согревая замёрзшие пальцы, она складывала салфетки в розы и диковинных лебедей. И не было на этой планете счастливей мужчины, чем Александр Морозов! Когда вечер полностью вступил в свои права, Александр отвёз Инну домой и, прощаясь у парадной, поцеловал ей руку. Она улыбнулась, но руки не отняла и, пожелав ему спокойной ночи, растворилась в темноте.

Сергей Божнев сидел в машине и смотрел на девушку, что спокойно стояла на остановке в ожидании автобуса. Конечно, можно было подойти, познакомиться и предложить отвезти её, куда она скажет. Но что-то в её облике останавливало. Он хорошо помнил её кривоватую ухмылку в день их первой встречи, когда он помог Водопьянову дохромать до рентгенотделения. Сергей часто вспоминал её равнодушный взгляд, будто она наперёд знала все мужские уловки. И всё-таки она красивая. Очень. И имя у неё необычное. Тийю. Тийю Генриховна Берг. Божнев усмехнулся, вспоминая, как тем же вечером зарылся в мировую сеть, чтобы узнать, что же означает её необычное имя. Женственная, тихая, красивая, нежная. Женщина-мечта.

В этот момент рядом с одиноко стоящей женщиной остановилась иномарка, Тийю напряглась и отступила назад. Божнев вытащил ключи и вышел из машины. Он не слышал, о чём был разговор, но услышал последние слова — «подумай хорошенько, тебе ещё тут служить и работать». Сергей быстро обошёл стоящий автомобиль и рывком открыл дверь со стороны водителя. За рулём сидел моложавый мужик и жадно смотрел на молчащую женщину.

— Проблемы, парень? — Мужик как-то резко дёрнулся и попытался закрыть дверь, но Божнев уже крепко ухватился за руль и прижал распахнутую дверь спиной. — А теперь запомни: ещё раз увижу рядом с моей женщиной — руки переломаю, понял? И не дай бог она мне хоть слово скажет о тебе или пожалуется — молись всем святым! Тийю, солнце, извини, что задержался.

Он с силой захлопнул дверь автомобиля и отвесил пинок по переднему колесу, посмотрел вслед умчавшемуся автомобилю, а затем подошёл к испуганной женщине и тихо прошептал:

— Не бойтесь ничего, Тийю Генриховна, я не причиню вам вреда. Скажите, он вам угрожает? Кто это такой? Вы скажите его имя, и он больше никогда вас не потревожит, даю слово офицера.

— А я вас помню, — тихо ответила Тийю и слабо улыбнулась, — вы приводили своего друга на снимок, да? Спасибо вам, но надеюсь, что он больше не посмеет обратиться ко мне со своими гнусными предложениями.

Сергей вопросительно поднял брови и чуть склонил голову набок. Стоящая рядом с ним Тийю была ниже его почти на полголовы, облачка пара срывались с её нежных губ, она внимательно смотрела ему в глаза и вдруг совершенно спокойно ответила:

— Он ничего не сделает, но с его намёками и угрозами придётся побороться. Харассмент существует везде, армия не исключение.

Божнев кивнул, но понял, что нифига не представляет себе той проблемы, о которой ему говорила эта красавица. Нет, он понимал, о чём идёт речь, но что делать в таком случае — не знал.

— Тийю Генриховна, позвольте мне проводить вас.

— Спасибо, но мне далеко ехать, я живу за городом, в Посаде.

— В Посаде? Тийю, так это судьба! Я тоже живу там! А вы на какой улице живёте?

— На Тихомировской.

— А я на Дежнева! Мы же с вами практически соседи. А вы, наверное, недавно приехали?

Тийю уже открыто улыбалась и перестала оглядываться по сторонам:

— Нет, я живу там с детства.

Сергей задумался и вдруг понял — разница у них лет восемь. Даже если они учились в одной школе, какой старшеклассник будет заглядываться на девочек младшей школы.

— Тийю, я стою тут болтаю, а не представился. Моё имя Сергей Божнев.

Она вдруг резко выдохнула и прошептала:

— Боже мой, Ксения Фёдоровна ваша мама? Это же моя любимая учительница.

Божнев с облегчением выдохнул и протянул руку:

— Поехали, Тийю? Какая разница — автобус или машина? Всё равно домой попадёте. — Он вытащил телефон, набрал номер, с улыбкой глядя на всё ещё сомневающуюся женщину, а затем включил динамик. И Тийю услышала голос Ксении Фёдоровны. Она поздоровалась с сыном, сказала, что ждёт его к ужину и отключилась. После чего Сергей потянул уже не сопротивляющуюся красавицу к своей машине. Вот тебе и судьба-судьбина! Жить по соседству, ходить в одну школу, служить рядом, не зная и не догадываясь о существовании друг друга, а потом встретиться совершенно случайно и понять, что всю жизнь ждал этой встречи. Ну, во всяком случае так думал Сергей Божнев. А как оно будет дальше? Поживём — поправим.

***

Приближался Новый год, и офицерам предстояло решить непростой вопрос — как и где отмечать праздник. Сергей Божнев усмехнулся и пожал плечами с фразой «тоже мне мировая проблема», затем набрал номер мамы и грустно сообщил, что им, оказывается, негде отметить новогодний праздник. Он кротко слушал ответную речь, прикрыв глаза и вытянув губы в трубочку, периодически кивая, угукая и делая заметки в рабочем блокноте. Затем глубоко вздохнул и тихо ответил: «конечно, как скажешь, мама», выключил телефон, после чего помахал исписанной страницей в воздухе:

— Значит так, господа оциферы, как говорит внук отцовского друга. Список покупок у меня, родители ждут нас у себя за городом. И поверьте, там не грязь по колено, а снег и сугробы!

— Божнев, да ты кладезь идей! — Тарасов показал большой палец и широко улыбнулся.

— В нашем деле главное — внимательно слушать маму и не перебивать! А когда она услыхала, что возможно мы будем с девушками — то мне кажется, что она, ещё говоря по телефону, начала посуду и скатерти с салфетками вытаскивать! Осталось уговорить девчонок. А вы, мужики? — Божнев повернулся к штурманам Косте Водопьянову и Денису Грозному, что сидели рядом и до недавнего времени изучали карту района будущих полётов.

— Да как-то неудобно, лишние мы там будем.

— Ничего не лишние. — Морозов спокойно осмотрел экипаж и закончил дебаты: — Если других мыслей нет, то встречаем Новый год все вместе. Потому что летать нам вместе, командировки намечаются уже после Рождества, так что либо вместе, либо никак. Вопросы?

— Командир прав, мужики. Да и моим будет веселее, с твоими родителями пообщаются, — Божнев обратился к Водопьянову. — Да и Юркины родители им тоже не чужие, всё-таки столько лет знакомы. Итак, решено. Осталось с девчонками переговорить. Юра, сестрицу свою Наталью тоже бери, если её в наряд не поставят, как малолетку — дедовщину в армии никто не отменял, — под общий смех закончил Сергей.

Александр ехал по зимней заснеженной дороге и думал об Инне. Вот уже четыре месяца, если позволяла служба, они встречались по вечерам, ходили в маленькое кафе на набережной, где в день их встречи они пили чай, кормили чаек хлебными крошками, он провожал Инну до дома и прощался до следующего раза. Он целовал ей руку на прощание, иногда прикасался губами к её щеке. Когда встретиться не получалось, они могли запросто болтать по телефону и переписываться в сети.

А на прошлой неделе они всей дружной компанией ходили на каток. И он обнимал свою Инну, когда они танцевали на льду, смотрел ей в глаза, сжимал в руке её тонкие пальцы, а в конце поцеловал. Как мальчишка, ей-богу! Человек, который, по словам неугомонного Божнева, был чемпионом по съёму девиц, шалел от невинных прикосновений к предмету своего обожания и сам удивлялся тому, что где-то глубоко в душе оставался океан нерастраченной нежности и преданности, которым он окружил свою Инночку.

Предложение встретить Новый год вместе Инна приняла с фразой «надо подумать» и счастливой улыбкой на лице. Морозов-старший укатил к дочери с напутствием сыну признаться, наконец, в своих чувствах и намерениях. При этом постараться не вспоминать обидное прошлое и начать всё с чистого листа. Отец и сын обнялись, похлопав друг друга по плечам, и разъехались. А как встретишь Новый год, так и проведешь… Посмотрим, что год грядущий им готовит, а Морозов постарается поправить!

Юрий Тарасов, тихо ругаясь, мерил шагами холл и поглядывал на свои часы. Уже полчаса, как Лиза позвонила и сказала, что уже выходит, но привезли какого-то больного, и она попросила его немного подождать. И вот он ходит под дверью, наматывая километры шагов, пока его ненаглядная Лисица спасает очередного беднягу. Лиза-Лиса… Какие же они разные, хотя и подруги! Его очарование Инной, тихой и, как ему казалось, спокойной как речная вода прошло через несколько дней, когда, разработав план по знакомству с понравившейся девушкой, он явился к ним в отделение якобы за сестрой Натальей и вдруг в этом строгом, даже чопорном отделении перед носом грозной Инны Игоревны услышал смех…

Лиза… Сначала он услышал её смех, потом увидел её саму в порванном белом халате, в компании с которым она выиграла неравный бой у дверной ручки, потом пил чай из откуда-то взявшейся чашки, а после дружного чаепития проводил эту неугомонную девушку домой — и пропал. Лиза была огнём, жизнерадостным и жизнеутверждающим, она всех вокруг согревала своей душевной теплотой, её улыбке невозможно было противостоять, её глаза сверкали, а голос окутывал всех нежными чарующими нотками. Она приходила в его сны и заливисто смеялась, она виделась ему в каждой светловолосой девушке на улицах города. И вот сейчас он уже полчаса ждёт, когда же наконец освободится эта юла, чтобы вместе поехать к Божневым встречать Новый год.

Ну и сколько, скажите на милость, ему ещё ждать?! Надо что-то поправить в этой жизни, кажется.

Часть 11

Тийю.

Тийю сняла свинцовый халат и сжала металлическую перекладину, на которых висели защитные фартуки. С этим надо что-то делать, потому что каждая встреча с этим хирургом заканчивается откровенным хамством, а сегодня он впервые протянул руки. И вроде бы и придраться не к чему, она сама сказала, чтобы он встал за защитную ширму, но он выбрал место за её спиной. Так становились многие врачи, с этого места лучше виден монитор, но никто и никогда не дотрагивался до неё. Этот же козёл сначала приобнял её, понимая, что она не может отвлечься и ответить — пациент важнее. Но когда его рука проскользнула вперёд и коснулась груди, Тийю со всей силы лягнула его по ноге.

— Тийю Генриховна, снимки у вас на столе.

Фраза, брошенная лаборантом, вырвала её из невесёлых мыслей. Что делать? Пожаловаться? У неё нет никаких доказательств. Рассказать Сергею? Но Тийю хорошо помнила, чем заканчивались подобные разговоры с бывшим мужем. И хотя встречи с Серёжей и его друзьями постепенно доказывали ей, что не все мужчины стремятся к полному доминированию, но только горький опыт говорил о другом.

— Тийю Генриховна, у вас всё хорошо? — Дежурная лаборантка внимательно посмотрела на врача и тихо добавила: — Там в ординаторской Елизавета Петровна ждёт, а с ней новый врач-лаборант. Инна Игоревна попросила вас зайти, как только освободитесь.

Берг одёрнула белоснежный халат и быстро пошла по длинному коридору, мельком заглядывая в открытые двери процедурных. «Не дышать! Не двигаться!» Повседневные рабочие фразы делали своё дело — Тийю постепенно успокаивалась, поэтому она казалась совершенно спокойной, когда вошла в ординаторскую и увидела у окна… Валю Касаткину.

— Привет, Ти, — Лиза улыбалась, но смотрела на всех настороженно.

— Девочки, дайте мне десять минут, мне надо историю выдать в торакалку. Здравствуй, Валя.

Она села к столу и быстро начала набирать текст протокола исследования. Инна вышла в коридор и громко сказала:

— Народ, аппаратуру выключили и по домам! Не забываем, что завтра на работу. Всё, всем пока-а-а!

Через несколько мгновений отделение замерло, только был слышен тихий шелест остывающих аппаратов и гул кондиционеров. Инна вышла из ординаторской и проверила все процедурные, затем закрыла дверь на ключ и вернулась со словами:

— Тийю, я дверь заперла, позвони начальнику торакального по мобильному, пусть приходят за историей.

— Нет, я сама отнесу, тут идти-то пять минут.

Всё это время Валя стояла у окна, рассматривая территорию и лечебные корпуса, не произнеся ни звука. Тийю вышла, Валя проследила за ней через окно, и вскоре все собрались в ординаторской. Касаткина повернулась и тихо произнесла:

— Девочки, я хочу сказать вам, что очень рада вас видеть. И прошу извинить меня.

Инна глянула на Лизу, та пожала плечами, Тийю усмехнулась и молча села в кресло. Они помнили, как Виктор Кириллович Платов посоветовал им сменить номера телефонов, а потом рассказал, что всю компанию парней избили в том же клубе, где перед отъездом девушек в академию произошла та неприятная для них встреча. А виновных так и не наши. Или не так искали…

— А Валя работать у нас будет, она наш новый врач-иммунолог, — свою фразу Лиза закончила совсем тихо, глядя на Инну и Тийю.

Касаткина села на краешек стула и как-то затравленно посмотрела на Тийю:

— Перед тобой я виновата больше всего. Прости. Хотя я за всё ответила. И за слова, и за поступки. И ещё, девочки. Если вдруг что-то понадобится вам или вашим родным и близким, я всегда помогу. И как врач, и как человек.

— Подожди, — Инна непонимающе смотрела на Валю, что-то подсчитывая в уме. — Почему только сейчас, Валя?

Лиза и Тийю переглянулись, не понимая, о чём говорит Инна.

— Я брала академ, Инна. По болезни. Поэтому и выпустилась позже вас. Но сейчас уже всё хорошо. Ладно, я рада была вас увидеть. Обращайтесь, если что.

— Стой! — Инна резко встала и шагнула к Вале. — Твой академ… он как-то связан со всей той грязной историей? — Валя криво усмехнулась и молча кивнула. — Но когда мы уезжали, всё было нормально.

Касаткина с силой сцепила пальцы и опустила голову:

— Это произошло уже после вашего отъезда. Ваш адвокат… Он разговаривал со мной в больнице, я думала, что он вам сказал.

— Что он должен был нам сказать, Валя? — Лиза подошла к сидящей Касаткиной и мягко сжала её плечо.

— После вашего отъезда, — через несколько секунд начала свой рассказ Валя, — Снегов пригласил меня на дачу к своему другу. Сказал, что там собирается неплохая компания. Только он не уточнил, что компания состоит из его друзей. — Валя рвано вдохнула и откашлялась. — Они сказали, что если я буду молчать, то в таком случае я буду жить. Мне в чём-то повезло, их отвлёк шум в соседнем дворе, я успела выскочить в окно, только убегала я босиком и практически раздетая. Меня подобрали дальнобойщики и отвезли в больницу. Потом была пневмония, проблемы с сердцем, но вы же знаете, что даже смерть не является веской причиной для непосещения лекций в нашем институте. Вот и пришлось после двух месяцев в больнице оформлять академ. Твоя мама, Инна, мне очень помогла.

— Мама? Но, Валя, моя мама гинеколог… Боже мой, неужели они…

Валя молча кивнула и с натянутой улыбкой вздохнула:

— Вы только не жалейте меня, ладно? Не надо. Я пойду, наверное.

— Подожди, Валь, — Тийю перегнулась через поручень кресла и включила чайник. — Но почему ты не подала на них в суд?

— Папа сказал, что сам всё решит, — коротко ответила Касаткина. Она посмотрела на бывших сокурсниц и добавила: — И решил.

— Твой папа? А он у тебя кто? — выдохнула Лиза.

— Он военный, девочки, служит в спецназе. Вот он и решил всё по-своему. Историю болезни мою изъяли, а через две недели этих ушлёпков избили в туалете того самого клуба. Травмы средней степени тяжести — челюсти, руки поломаны, одному рёбра сломали. У другого ножевое ранение, он, дурак, решил своим ножом помахать, вот ему и махнули. А Снегова головой в унитазе оставили. Связанным.

Девушки переглянулись и удовлетворённо поджали губы. Заслужили! Лиза быстро вытащила чашки из шкафа, банку с кофе и сахар. Инна помогала ей, а Тийю вдруг откинулась на спинку кресла и тихо вдохнула.

— У тебя что-то случилось, — утвердительно заявила Лиза. — Колись, раз уж есть что сказать — вместе решать будем.

— Девочки, тут один хирург мне проходу не даёт. Сначала просто хамил, даже хотел меня типа подвезти домой, но ему Серёжа помешал. Угрожает, что не даст мне спокойно служить, будто бы командир у него в друзьях. А сегодня лапать полез! Что делать-то? А если и правда начнёт козни строить, а?

— Кто? — прошептала Лиза. — Ты мне скажи, я ему в челюсть дам!

— Лиза, — нервно рассмеялась Тийю. — Ты же девочка!

— Не боись, я пальчик оттопырю! — тут же отрезала Лисица. — Потому что эту гадость надо пресекать в зародыше, Ти. Если оно начало, то не остановится, вот увидишь. Сколько это продолжается?

— Почти три месяца, — устало ответила Тийю.

— И ты до сих пор молчала? — воскликнули Инна и Лиза практически одновременно.

— А что я могу сказать? Что он мне гадости говорит? Что я члена нормального не видела, что мы ужестолько времени работаем вместе, а он меня ещё ни разу не трахнул — вот что он мне говорит!

— Он будет гордиться длиной своего члена, пока туда не начнут вводить мочевой катетер! — прищурив глаз ответила Лисица. — Иногда прям чувствую, с каким бы удовольствием я заинтубировала бы некоторых!

Валя Касаткина сделала глоток ароматного кофе и спокойно сказала, глядя Тийю в глаза:

— Послушай меня, Ти. С завтрашнего дня все телефонные разговоры и не только с ним — записываешь на диктофон. Одна никуда не ходишь. У тебя есть кому тебя провожать до дома? — Берг молча кивнула — Серёжа встречал её каждый день. — Если ещё раз что-то скажет или руки протянет — пригрози рапортом в службу правопорядка. Если не поможет — действительно пиши рапорт на имя командира. И ещё. Его надо остановить прилюдно, хотя бы в присутствии трёх-четырёх человек. Желательно его коллег, понимаешь? Больше никто не пытался доказывать своё «я» таким образом? — Девушки разом качнули головами и опять уставились на Касаткину. — Тогда только так. Если что — мы все рядом.

Они допили кофе, перекидываясь тихими фразами, и разошлись по рабочим местам.

Однако все действия и угрозы Тийю никак не подействовали, наоборот, ей было сказано, что если она и дальше будет упорствовать, то следующего звания ей придётся ждать очень долго, а служить спокойно ей не дадут, добавив «я всё могу, и мне за это ничего не будет». И она решила действовать.

Каждую пятницу с утра офицеры собирались на рабочее совещание. Обидчик Тийю, проходя мимо в сопровождении коллег, провёл указательным пальцем по её спине и оттянул застёжку бюстгальтера, чем вызвал удивление проходивших мимо хирургов, но Тийю заметила и несколько ухмыляющихся лиц. Она дождалась окончания совещания, а затем решительно направилась к группе офицеров, что стояли рядом с начальником госпиталя.

— Товарищ полковник, разрешите обратиться к товарищу майору? — Она краем глаза заметила ухмылки на лицах стоящих рядом офицеров и вздёрнула подбородок выше. Увидев короткий кивок ничего непонимающего командира, Тийю резко повернулась и вдруг неожиданно для всех крепко ухватила криво улыбающегося обидчика за ширинку, сильно сжав пальцы. Лисица, что неотступно следовала за Тийю, тихо прошептала:

— Ай, молодца!

— Рот закрой, стерва! — вдруг закричал стоящий навытяжку мужчина.

— Не кричи на Лизу, — спокойно ответил начмед, совершенно не предпринимая никаких действий, чтобы остановить разъярённых девушек, зная, что Инна и её подруги никогда не стали бы так вести себя из-за пустяка. Значит, есть причина и она довольно серьёзна.

— Почему это я не могу на неё кричать, если эти малолетки уже переходят все границы? — с этими словами майор ухватил Тийю за руку и дёрнул, но она лишь сильнее сжала кулак.

— Потому что Лиза работает в реанимации!

— И что?

— Лиза может рёбра сломать, товарищ майор. Тийю Генриховна, что происходит?

— Товарищ майор так часто хвастает своим мужским началом, что я решила проверить сама. Если ему можно меня лапать, говорить гадости, требовать интимных услуг за продвижение по службе или за очередное звание, то я подумала, что и мне это не возбраняется, — и она разжала пальцы, тряся ладонью, будто испачкалась в грязи.

Все замерли и только молча переглядывались, ожидая реакции командира. За спиной Тийю остановилась Инна Шанина и Валя Касаткина.

— Это ложь, товарищ полковник! Кого вы слушаете? Этих малолеток, что тут без году неделя служат?

Но командир вдруг спокойно проговорил:

— Я слушаю вас, Берг.

Тийю, что до этого момента вела себя смело и независимо, как-то стушевалась, плечи её опустились, но тут Инна ткнула её пальцем и тихо прошептала:

— Включи диктофон, Ти.

— Ещё одна, — презрительно скривил губы виновник неприятного инцидента.

— Не стоит разговаривать со мной так, будто у вас скидки в травматологии, — так же презрительно ответила Инна.

Офицеры, что окружили девушек, уже с трудом скрывали свои улыбки — сегодня молодые врачи открылись им с другой стороны. Тийю вытащила телефон и включила запись, где майор с нескрываемым апломбом говорил о своей дружбе с начальником госпиталя и о том, что тот сделает всё, что ему скажут, после чего ошарашенные старшие офицеры дружно уставились на командира. Он тронул кончик носа пальцами, поднял брови и кратко закончил разговор:

— Все свободны. Тийю Генриховна, жду ваш рапорт. — Он развернулся и направился к выходу, пробормотав себе под нос: — Я так и знал, что это когда-нибудь так закончится.

— Ну и чего ты добилась, курица? — с насмешкой обратился к Тийю её преследователь.

Она не успела сказать ни слова, как командир резко остановился и бросил через плечо:

— Ваш рапорт, майор, я жду тоже. И постарайтесь найти надлежащее объяснение тому, что я услышал. Думаю, что наша совместная служба на этом окончена.

Офицеры молча покинули зал, девушки выдохнули и тут раздался ехидный голос:

— Ты, тварь, об этом ещё пожалеешь.

— Пожалела бы, если бы промолчала. А вам советую мне не угрожать, с недавних пор я записываю все разговоры. И при случае я передам все записи в соответствующие службы, — гордо ответила Тийю, после чего девушки дружно покинули помещение.

Часть 12

Новый год

Ёлка стояла в гостиной, сверкая лампочками, разноцветными шарами и яркими конфетами. Внизу были аккуратно сложены подарки. В доме пахло хвоей и апельсинами.

Праздник… Сергей улыбнулся — мама очень любила Новый год, заранее покупала всем подарки, заворачивала их в красивую шуршащую обёрточную бумагу и складывала под огромной ёлкой, которую папа каждый год ставил в ведро с песком, заявляя, что эта ёлка уж точно последняя, сын уже вырос и стал офицером, мама смеялась и целовала его в гладко выбритую щёку. Уже прошло пятнадцать лет с тех пор, как Сергей окончил школу и уехал из дома. Сначала военное училище, затем служба, полёты, командировки, дальние гарнизоны. Горы, пески, леса, острова в бескрайних океанах. И самолёт, который Сергей знал до последней кнопки, до последнего болта, как и положено бортинженеру. Он не видел родителей и не бывал в отчем доме месяцами, но всегда старался вернуться домой к Новому году, если позволяла служба. И мама, и папа ждали сына и его друзей, зная, что те не всегда могут наведать своих родителей, ведь судьба разбросала их по всей огромной стране.

И вот сегодня они опять весело готовятся к празднику, помогая Ксении Фёдоровне, режут, варят, моют, но с одной лишь разницей — сегодня они будут отмечать праздник с теми, кто вдруг стал дороже и милее всех на свете. Сашка Морозов позвонил и сказал, что он будет к десяти, так что у Инны, как и у других девчонок, есть время и для себя. Сергей улыбнулся в очередной раз — он заглянул в свою комнату, которую женская половина сегодня превратила в гардеробную, в ответ услышал визг и хохот, после чего был вытолкан мамой в коридор. Но он всё же успел заметить — платья были аккуратно развешаны, туфельки ждали своего часа, когда же их, наконец, обуют, чтобы плавно кружиться в танце или стоять и целоваться под всполохами новогоднего фейерверка.

Когда Морозов зашёл в дом, первым, кого он увидел, был Божнев с тарелками в руках, на голове которого сидел съехавший на бок праздничный колпак. Он преданно смотрел на Тийю Берг, которая пыталась расставить тарелки на праздничном столе, но хитрый Божнев соглашался отдавать каждую только взамен на поцелуй.

— Тийю, зря ты взяла его в помощники, такими темпами мы ужинать будем в кухне у холодильника, — смеясь, сказал Александр и замер с ботинком в руке. Инна, его Инночка выбежала ему навстречу и порывисто обняла на плечи. Немного ошалевший Морозов замер, но увидев закатившиеся вверх глаза Божнева, подхватил её на руки и закружил по комнате. Инна смеялась, обнимая его за шею, смотрела в глаза, а потом поцеловала. Повернувшись спиной к зрителям, Морозов сильнее прижал свою девочку к себе, поцелуй закружил голову, заставил забыть всё, что было до этого, и оторвавшись от желанных губ, Александр прошептал в маленькое ушко:

— С наступающим праздником… любимая!

Широко распахнутые глаза глянули ему в душу, и Морозов, не веря себе самому, услышал в ответ:

— С наступающим, любимый!

— Свершилось, па-бам! — пропел Божнев и еле увернулся от шутливого подзатыльника Тийю.

Через минут двадцать приехали Тарасов с Лизой, и новогодний праздник начался. Все смешалось в доме у Божневых: нарисованные лихие Юркины усы, обиженное лицо Божнева над тарелкой, полной конфетти, смеющаяся над мужиками Лиза с новогодними масками, праздничный колпак, перекочевавший на голову Морозова, тихая улыбка Тийю, Наташкины байки из жизни студентов и абсолютно счастливые Ксения Фёдоровна и Николай Павлович. Потом был и фейерверк, и снежки, и катание с ледяной горки, и снова тосты за новый год и новое счастье. И заснувшая на руках Морозова Инна, шепчущиеся Юра с Лизой у кухонного окна, целующиеся Тийю с Божневым в кресле под лестницей, сонная Наташа и мужики у компьютера. Ведь как встретишь Новый год, так и проведёшь…

Александр поднялся на второй этаж, осторожно открыл дверь в гостевую комнату и положил уснувшую Инну на постель. Расплел её замысловатую косу, прикрыл любимую одеялом, изо всех сил стараясь не прикасаться к её телу. Туфельки мягко стукнули о ковёр, Морозов развернулся к двери, сделал шаг и замер, услышав тихий шёпот:

— Саша, не уходи, останься.

Медленно, очень медленно повернулся, подошёл к кровати и присел на краешек. Долго смотрел на спящую девушку, потом скинул свитер и лёг рядом с ней. Осторожно, чтобы не разбудить, поднял её голову и положил себе на плечо. Инна поёрзала, устраиваясь поудобней, глубоко вздохнула и уснула глубоким сном. Александр закрыл глаза и понял, как он устал за этот бесконечный день и эту праздничную ночь. Сильным тоже нужен отдых, и он уснул, улыбаясь и обнимая любимую женщину.

…Он целовал её нежно и страстно, сжимал женское тело до боли в руках и трепетно проводил по его контурам, он терял голову от её стонов, стараясь приглушить их своими поцелуями. Её тело, гибкое и упругое, извивалось под ним, дрожало, распаляя и без того неудержимое желание, и он не выдержал; мир взорвался тысячами свечей, желанное тело замерло на миг и качнулось ему навстречу, и всё старое закончилось, чтобы жизнь началась заново, ярко, влажно, пряно и громко…

— Доброе утро, любимая!

— Доброе, — голос Инны был тихим и хриплым, она посмотрела Александру в глаза и на грани слуха произнесла: — Спасибо тебе… за всё.

— За всё? За что, девочка моя?

— За твоё терпение, за твою нежность и за то, что мне никогда не было так хорошо.

— И так будет всегда. Учти, я не намерен отпускать тебя ближайшие лет сорок-пятьдесят. Знаю, что я не подарок, но если ты согласишься принять меня таким, каков я есть, я обещаю сделать тебя счастливой. Красивой. Любимой и желанной. С парой маленьких детишек с измазанными мордашками.

— Морозов, ты мне предложение делаешь? — Инна приподнялась на локте, прикрывая грудь одеялом, и широко распахнутыми глазами посмотрела на Александра.

— Нет, просто так вслух размышляю, — спокойно ответил Морозов, а потом схватил Инну за плечи и перекинул через себя, придавив её к постели. — Конечно, предложение! Инночка, я ждал этого момента семь лет.

— Ты вспомнил, да? — тихо прошептала Инна.

— Я никогда не забывал тот вечер, чудо ты моё рыжее. И счастлив, что сейчас могу сказать главные слова — будь моей женой. Или ты думаешь, я буду ждать пока всякие Тарасовы это сделают?

— Дурачок, какие Тарасовы? Мне никого не надо, только бы ты был рядом… Саша…

— М-м-м?

— Поцелуй меня…

***

Сергей вытянул руку и посмотрел на часы. Уже восемь, надо вставать, хотя гости разошлись около двух ночи, наверное, ещё спят. Он медленно опустил руку, обнимая сопящую под боком Тийю, и потёрся носом о мягкие тёмные волосы. Страшно представить, что было бы, если бы их недавняя встреча закончилась ссорой! А всё его характер! И железобетонная уверенность, что все вопросы должен решать он на том основании, что он сильнее, что он мужчина.

Она тогда закрыла глаза и шёпотом произнесла:

— Уходи, я не желаю тебя видеть. И больше никогда не попадайся мне на глаза.

Он ушёл. Ушёл, чтобы принести из машины свою дежурную сумку, бросить её в угол и спокойно заявить:

— Я в душ, Тишка. Ты не могла бы что-нибудь на ужин сварганить, а то я целый день не ел нормально.

— Язву заработаешь, тогда будешь знать, — пробурчала в ответ девушка, отворачиваясь и пряча счастливое лицо.

Он закрыл дверь в ванную, опёрся руками на раковину и уставился в зеркало. Ну? И чего разорался? Или она тебе что-то новое сказала? Нет, Ти уже говорила о приставаниях того мудака, которого он видел в первую после их знакомства встречу. Но он не думал, что тот начал руки распускать. Когда Тийю рассказала ему о своей маленькой победе и написанном рапорте, Божнев рассвирепел и разорался как потерпевший! Начал рассказывать ей, как она должна была поступить, что должна была сказать, кому и когда, а когда упомянул о том, что он мужчина, вдруг замер, потому что лицо любимой стало напоминать маску — бледную и безжизненную. А потом его попытались выгнать. Только сам Сергей не собирался сдаваться, чувствуя, что его косяк был колоссальный, но такой реакции на свои слова он не ждал. И он понял, как мало знает о прошлом своей избранницы. Да что там мало — ни черта он не знает! Значит, надо принять душ, а потом поговорить по душам. Божнев усмехнулся — каламбурчик однако с этими ду́шами-душа́ми. А потом он сидел, уткнувшись взглядом в чашку и слушая беспристрастный голос своей Тишки, а она говорила и говорила, стоя у окна и невидящими глазами смотрела в темноту за окном.

Сергей медленно поднялся и тихо подошёл ближе, обнял чуть дрожащую женщину и прошептал ей на ухо:

— Забудь обо всём, что было до нас, Тийю, и прости меня. Да, я понимаю, что, возможно, очень тороплюсь, но я хочу, чтобы ты знала — я не понимаю, что со мной происходит, но мне больно, когда ты рассказываешь о себе. Мне не понять, наверное, я вырос совсем в других условиях — меня любили, баловали, но и ругали, конечно.

— Меня тоже любили, Серёжа, только я всегда ощущала себя чужой. Будто из другого мира.

— Чужая… Ну какая же ты чужая! Ты моя, самая-самая близкая, родная… любимая.

Тийю резко развернулась в его руках и почти с испугом посмотрела ему в лицо:

— Ты… ты что такое говоришь? Серёжа, я…

И Сергей притянул её голову к груди и начал медленно раскачиваться под мелодию недавно прочитанных строк:

А потом была их ночь… и скованная как струна женщина, которую он смог вырвать из оков её прошлого, заставив стонать, кричать, извиваться, царапаться и… плакать от счастья.

Божнев прикрыл глаза, покрепче притянул любимую себе и незаметно для себя самого провалился в глубокий спокойный сон.

Часть 13

Экипаж.

Александр вошёл в кабинет и чётко произнёс:

— Разрешите, товарищ генерал?

— Проходите, полковник.

Морозов улыбнулся и тихо заметил:

— Спасибо за повышение, товарищ генерал, но я пока в подполковниках хожу.

— Ходил, Саша, приказ об очередных званиях подписан, только погоны вам вручить не успеваем. Собирай экипаж, Морозов, счёт идёт на часы. Садись. — Александр вдруг почувствовал, как по затылку к спине проскользнуло холодное дуновение, от которого резко закололо между лопаток. Генерал повернул к нему карту и продолжил: — Значит так, тут выбросили группу. Во время высадки был сильный ветер, в горах потеряли почти весь груз, аппаратуру, в группе есть раненые, но операцию решено продолжить. Ваша задача — сбросить необходимый груз, вас будут ждать. Границу пересечёте здесь, авиация и ПВО предупреждены. Есть одно «но».

— Слушаю.

— С погодой там полная хреновина, видимость нулевая, грозы.

Александр усмехнулся и кивнул:

— Не в первый раз, товарищ генерал. Разрешите идти?

— Иди, отцу позвони. Пусть свяжется со мной.

Александр вошёл в лётный домик, на ходу снимая куртку.

— Ну что, парни, готовы?

Божнев, Грозный и Тарасов сидели вокруг стола, внимательно рассматривая карты и фотоснимки. Денис оторвался от изучения карты полётов и положил на стол перед Морозовым несколько спутниковых фотографий:

— Ты это видел? Снимки посмотри.

— Грозы? — Александр посмотрел на экипаж, который сегодня был серьёзен как никогда.

— Не просто грозы, один фронт за другим, — ответил Божнев. — Придётся вслепую идти.

Тарасов хмыкнул и тихо заметил:

— Но и мы не в сельской авиации работаем. Приказ есть приказ.

Морозов молча кивнул и обернулся к шкафу, вытащил большую коробку и положил на стол. Затем резким движением сорвал с комбинезона эмблему транспортной авиации, шеврон с фамилией и погоны. Лётчики переглянулись и молча начали срывать знаки различия, именные нашивки, сняли цепочки с личными жетонами, сверху положили документы. Александр закрыл коробку и всё также молча закрыл её в сейфе.

— А теперь, мужики, проверить самолёт и в путь.

Парни вышли, натягивая тёплые лётные куртки, а Морозов вытащил телефон, несколько мгновений смотрел на трубку, а затем набрал номер, чтобы через секунду услышать любимый голос:

— Да, Сашенька. Тебя сегодня во сколько ждать?

— Инусь, мы срочно вылетаем, нас несколько дней не будет, ты только не волнуйся. И, пожалуйста, не ходи много пешком, гололёд такой, не дай бог упадёшь, рыжуля.

— Это очень опасный полёт? — Голос Инны звучал глухо, будто она говорила, приложив ладонь ко рту.

— Ну что ты! Обычная командировка.

Александр умолк, прислушиваясь к частому дыханию, и вдруг Инна быстро зашептала, будто боялась что-то не сказать, что-то пропустить:

— Саша! Сашенька, я сегодня плохо спала, я волновалась, мысли дурацкие в голову лезли.

— Ещё бы ты без меня спала хорошо! — хохотнул Морозов. — Твоё дело ждать и тосковать по любимому.

— А твоё дело?

— Быстро отлетаться и вернуться к тебе, потому что без тебя, рыжуля, мне не жить.

Наступила тишина, Александр уже решил попрощаться, как услышал тихое признание:

— Я тебя люблю, Саш.

— Не слышу, Инна, тут связь плохая. — Александр прикрыл глаза и широко улыбнулся. — Повтори.

— Я тебя люблю, — опять прошептала Инна.

— Не слышу!

— Да всё ты слышишь! — Инна рассмеялась и повторила: — Я люблю тебя, Саша, очень. Ты только будь осторожен. И возвращайся быстрее. Я буду ждать. Всегда буду ждать.

***

Они летели уже третий час, переговариваясь по рации и вспоминая новогодние праздники, по-доброму подначивая Дениса Грозного.

— Слышь, Денис Юрьевич, а давай мы тебя на Наташке Тарасовой женим? Ты ж уже у нас не мальчик, поди. Знаешь же три основных правила лётчика: не оставлять водку на завтра, женщин на старость, а торможение на конец полосы.

Тут же в разговор включился второй пилот Юрий Тарасов:

— Хрен вам всем! Я бы ещё согласился на какой-то вариант, если бы не знал вас всех столько лет! Слышь, Грозный, Наталья моя тебе только с моим пугалом достанется!

— А ничего так тушка из Юрки получится, — рассмеялся Божнев.

— Штурман, сколько до границы? — голос Морозова вернул всех в реальность.

— Сто тридцать, командир.

— Экипаж, приступаем к снижению на 3900.

Александр и Юрий одновременно потянули штурвалы от себя, заставляя мощный самолёт опустить нос, и через несколько минут огромную машину окутала темнота с частыми яркими всполохами молний.

— Саш, ты когда-нибудь такую грозу видел? Как в фильмах ужасов, ей-богу, — Юрий удерживал рвущийся из рук штурвал, следя за показаниями приборов.

— Да, всё против нас, один только ветер навстречу. Юр, проверь груз, Серый, помоги. Сбрасывать по моей команде. Штурман?

— До места сброса пять километров, площадка готова, командир.

Тарасов и Божнев отстегнули ремни безопасности и быстро прошли вглубь самолёта в грузовой отсек. Вокруг слышался непрерывный грохот и жуткое завывание ветра. Лётчики пристегнули карабины и медленно подтолкнули огромный ящик с грузом вперёд.

— Мужики, открываю рамку, приготовить груз, — раздался искажённый голос командира. Божнев толкнул ящик, и груз плавно соскользнул с полозьев, проваливаясь в бездну.

— Груз вышел, командир, чисто всё.

Тарасов держался за перекрытие и качал головой, всматриваясь в ревущую темноту. Затем резко повернулся и, придерживаясь за стенки, зашагал к кабине. Божнев проследил, как закрылась рамка после сброса груза, и тут что-то громко взорвалось, самолёт сильно качнуло, Сергея отшвырнуло к стенке и он сильно ударился головой о переборку. Его взгляд упал на иллюминатор, и он увидел огонь.

— Командир, второй двигатель горит!

Морозов вцепился руками в дрожащий штурвал и крикнул Грозному:

— Штурман, сколько до границы?

— Пять минут, командир!

— Проводка горит, я сам не потушу, командир, — раздался голос Божнева в наушниках, он старался сбить пламя курткой, переключая тумблеры, но огонь бежал по проводам с бешеной скоростью.

— Денис, помоги, проверьте люки! — Морозов повернулся к Тарасову и прокричал, стараясь рассмотреть хоть что-то в наступившей темноте: — Юрка, помоги! Удерживай самолёт, до границы дотянуть надо!

— Командир! — Голос Божнева был едва различим из-за шипения огнетушителя. — Аварийный люк заклинило!

И в этот момент рядом вспыхнуло невыносимое сияние, самолёт тряхнуло и он резко пошёл вниз.

— Командир, молния попала в третий двигатель! Грозный ранен, хрипит только, у него лицо обожжено, не видит ничего!

— Серый, что в салоне?

— Всё в дыму, ни черта не видно!

— Тащи Грозного к люку, надевайте парашюты, через несколько километров скалы, за ними лес — прыгайте! Уходите на северо-запад, там точно наши! Юрка, помоги, я не удержу машину сам!

— Держу, командир! — Голос Тарасова был совершенно спокойным, хотя лицо его было покрыто испариной. — Саш, мы без Дениса грозу не обойдём! Уходить надо, под нами свои!

— Тарасов, тут на каждом метре и свои, и чужие, уводим машину за скалы! Божнев, прыгайте! Это приказ, твою…

Конец фразы проглотил громкий хлопок, и кабина наполнилась сизым дымом.

— Юрка, бросай! К люку, прыгай!

— А ты, Саш?

— Выполнять!

Тарасов отстегнул фиксирующие ремни и быстро пошёл к открытому люку, надел парашют, оглянулся и увидел напряжённую спину Сашки. Прыжок. Темнота и ревущий воздух в ушах, рывок и тишина. Тарасов висел над тёмной землёй и смотрел, как его друг уводил самолёт в горы. Через несколько секунд раздался взрыв, небо окрасилось в кровавый цвет. Стало тяжело дышать, и Юра закричал, закричал дико и хрипло. Он потерял лучшего друга. Небо, которое он любил больше самого себя, это проклятое небо забрало у него человека, который спас ему жизнь.

Часть 14

Подруги

Инна посмотрела на Лизу и тихо поинтересовалась:

— Что с тобой, Лиса?

— Не знаю, Инна, устала. Сильно. Жизненной энергии хватает только на то, чтобы к ночи «мяу» сказать… да и то негромко… Юрка улетел и будто все мои силы с собой забрал. Я ведь с ним ни одной ночи толком не спала, откуда только силы у него брались, — Лиза прикрыла глаза и откинулась назад на спинку кресла, — но пахала я при этом как лошадь колхозная — и в отделении, и в операционных. А теперь… Знаете, девчонки, кажется, наступила такая стадия измотанности, когда ты начинаешь тихо плакать не потому, что случилось что-то плохое, а потому что ты устала уже до такой степени, что твоя нервная система просто не выдерживает. Так и я. — Лиза вздохнула и отвернулась, пряча вдруг повлажневшие глаза.

Тийю молча поставила перед Лизой чашку с чаем и крепко обняла подругу:

— Тебе бы отдохнуть, Лиса, с твоими дежурствами сутки через сутки никто не выдержит. А ты не мужик, ты молодая женщина, опять же со своей физиологией.

— Да всё бы было ничего, только в последнее время когда я заступаю на дежурство, у меня такое чувство, что меня лишают гражданства, лишают всех прав и наделяют только обязанностями. И смотрят косо, будто мы были виноваты в том, что с тобой случилось, Ти, понимаешь? Будто не этот мудак к тебе приставал, а мы всё это начали. Аж тошнит!

Инна отвернулась к окну и тихо проговорила:

— А вам не звонили? — Лиза и Тийю переглянулись и коротко пожали плечами. — Уже три дня прошло, а от них ни слуху ни духу.

Тийю сделала небольшой глоток из чашки и выдохнула:

— Не надо, Ин. Не зови беду, мало ли что, там и со связью проблемы были, и погода не очень. И ты, Лиз, подумай, может и хорошо, что тебе Юры не достаёт. Иногда не столько важно наличие мужчины рядом, сколько отсутствие идиота, который тянет из тебя все жизненные силы. Поэтому когда я вспоминаю свой брак, то хочется внимательно посмотреть на свои ладони.

— Зачем? — Лисица быстрым движением вытерла мокрые щёки и непонимающе уставилась на бледную Тийю.

— Чтобы понять, когда же и где у меня оборвалась линия ума. Так, ладно, на сегодня хватит. Инна, забирай Лису и отчаливайте за вещами, не забывайте, что я вас жду у себя сегодня вечером.

Шанина и Лисица оделись, замотали лица шарфами и попрощались. Тийю через окно проследила, как они направились к выходу, и вернулась к столу — надо было немного изменить протоколы исследований, а потом домой — девчонки приедут, не так грустно и одиноко будет на выходных.

Она не заметила, как за окном стемнело. Тийю откинулась на спинку офисного кресла и закрыла глаза, плавно покачиваясь из стороны в сторону. Лиза сегодня вспомнила те неприятные моменты, что случились в прошлом году. И хотя девушек никто открыто не обвинял, но появилась какая-то натянутость в отношениях с коллегами. А может, Серёжа был прав, когда говорил ей о том, что он должен решать все проблемы? Но как рассказать ему всё, а ещё и повторить некоторые словечки и фразы, которых она наслушалась по самое горло?

Тийю повернула лицо к тёмному проёму окна и вздрогнула — в стекле отражалась мужская фигура. Она вскочила, развернула кресло и облегчённо выдохнула.

— Николай Павлович, как вы меня напугали! — Божнев-старший виновато улыбнулся и тяжело опустился на стул. Тийю нервно сглотнула и тихо прошептала: — Что-то случилось?

Божнев сжал кулаки и тихо ответил:

— Ти, самолёт… — Он закашлялся и прижал ладонь к груди, медленно массируя область сердца. — Девочка, самолёт разбился. О судьбе экипажа ничего неизвестно.

— Нет. Не-е-ет, — Тийю криво улыбалась и медленно отходила назад, вытянув руки перед собой, будто хотела защититься от плохих известий. — Этого не может быть, я же не успела ему сказать…

Она остановилась и часто задышала, затем ничего непонимающим взглядом посмотрела на отца любимого мужчины и упала будто сломанная кукла. Божнев вскочил, подбежал к потерявшей сознание женщине и приподнял голову.

— Тийю, открой глаза, слышишь? Ти, не смей, открой глаза, дыши, я сказал. Господи, что же делать-то? — Он тихонько тряс её за плечи, стараясь привести в чувство.

— Николай Павлович, уступите место профессионалам!

Божнев нахмурился, через плечо глянул на внезапно появившуюся Лизу, но поднявшись с колен, перехватил Тийю под плечи.

— Вы не обижайтесь, пожалуйста, лучше помогите мне и перенесите Тийю на диван, пол холодный, она и так нехорошо себя чувствует в последнее время, не дай бог простуда, ещё осложнений не хватало.

Елизавета Лисица в тёплом пушистом свитере, чем-то напоминающая в этот момент озорную белочку, положив под ноги потерявшей сознание Тийю подушку, быстро распахнула халат, приложила пальцы к её шее, другой рукой приподняла веко и, заглянув в зрачок, тихо спросила:

— Что произошло?

— Лиза, думаю, что вы скоро всё узнаете — самолёт не вернулся.

Лисица мелко задрожала, сжала кулаки и мгновение постояла с закрытыми глазами, а затем похлопала ладошками подругу по щекам:

— Тийю, очнись. Николай Павлович, позвоните по стационарному телефону ко мне в отделение, пусть прибежит дежурная сестра.

— Лиза, — раздался тихий уставший голос, — прекрати командовать, ты не у себя в реанимации.

— Фу, очнулась! Вставать тебе ещё рановато, полежи, можешь на подушку подтянуться, вот, чаю горячего сейчас тебе сделаю. — И помогая подняться подруге, тихо прошептала ей на ухо: — Это что за обмороки, или я чего-то не знаю? Ты сегодня ела? Или хотя бы чай пила после нашего ухода? Ты собираешься себя угробить работой назло всем? Опять решила, что всё должно быть идеальным? Мы уже это проходили, когда в академии учились. Тебя ни на минуту оставить без присмотра нельзя!

— Лиза, не сердись, просто больных было много, тяжёлые все как один. Ещё духота эта, батареи греют как ненормальные, да и…

Божнев стоял рядом и внимательно прислушивался к разговору подруг.

— Ага, ты этот пламенный монолог долго готовила или сочинила, пока в обмороке валялась? Ну как? Полегчало? О, румянец появился, улыбайся, сейчас домой поедем, вот Николай Павлович отвезёт, Ксения Фёдоровна нас чем-нибудь вкусненьким побалует, потом поболтаем…

— Лиз, самолёт…

Тийю посмотрела на Лизу, которая тут же ссутулилась и села рядом. Божнев подошёл ближе, опустился на корточки и крепко обнял обеих девушек, которые уткнулись носами ему в плечи и расплакались.

В этот момент, широко распахнув дверь, в отделение не спеша вошёл Кирилл Сергеевич Морозов и, посмотрев на Божнева, обнимающего плачущих девушек, спокойно сказал:

— Собирайтесь, девочки. Лиза, Тийю, поехали, вам сейчас нельзя в одиночку оставаться. Да и нам легче, когда вы у нас на глазах. Шаниным и Воскобойниковым я позвонил, Инна сегодня с нами побудет.

Через несколько минут все сели в машину Морозова и через полчаса остановились недалеко от дома Тийю:

— Кирилл Сергеевич, остановите машину. — Она напряжённо всматривалась вдаль, где у её дома стояли два автомобиля. — Хм, одну из этих машин я знаю очень хорошо, а вот вторая мне незнакома.

— Это кто, Тийю? — Божнев чуть повернул голову и вопросительно глянул за сидящих позади девушек.

— Одна из машин принадлежит моему бывшему мужу, кто приехал на другой — я не знаю. Николай Павлович, езжайте домой, вам рядом с Ксенией Фёдоровной надо быть, а мы с Лизой ко мне пойдём, там дома нас уже должна ждать Инна.

Морозов сжал пальцами руль и тихо сказал другу:

— Иди, Николай. Я с девочками останусь. Мало ли что в голову взбредёт всяким бывшим. Если что — звони. Для Ксюши помощь может потребоваться, а девчонки у нас врачи всё-таки.

— Подождите, Николай Павлович, я с вами. — Лиза уверенно вышла из машины вслед за Божневым и взяла мужчину под руку.

Николай Павлович ещё раз взглянул на стоящие автомобили, слегка пожал девичью ладошку на своей руке и поспешил домой к жене. Ксения ещё ничего не знала, как ей сообщить о том, что сын и его друзья не вернулись — Божнев даже не представлял. Их с Кириллом сегодня вызвали в штаб и коротко обрисовали ситуацию, сказав, что спасательная операция идёт полным ходом. Но и руководитель полётов, и Морозов с Божневым понимали, что авария произошла недалеко от границы, куда во время грозы могло отнести парашюты — одному Богу известно. Оставалось только ждать. И надеяться.

Часть 15

Тийю и её гости

Кирилл Сергеевич медленно обошёл припаркованные у резного забора автомобили. Да, не бедствуем, однако. Он поднял голову и увидел, как Тийю замерла на пороге, но потом открыла дверь и с гордо поднятой головой вошла в дом. Пора и ему, мало ли о чём эти бывшие разговаривать приехали, да ещё и в компании. Он поднялся по ступенькам крыльца и заглянул в покрытое инеем окно. Надо заканчивать этот спектакль!

Генерал отворил дверь, не торопясь снял дублёнку, смёл снег с обуви стоящим рядом с дверью маленьким веничком и шагнул в комнату.

— О господи! — Какой-то невысокий мужчина в коротких джинсах и намотанном вокруг шеи цветастом шарфе заломил руки и закатил глаза. — Тийю, Мия Вильгельмовна не выносит большое скопление людей! Это может плохо сказаться на её психике, и как результат пострадает голос! Скажите своим гостям, чтобы они покинули этот дом.

Морозов с удивлением осмотрел этого престарелого мальчика и перевёл взгляд на хозяйку дома.

— Вы совершенно верно заметили, — сухо ответила Тийю, мимолётно улыбнувшись молчащему генералу. — Это мои гости, которые находятся в моём доме и по моему приглашению. Поэтому я буду решать, кто здесь останется, а кто может идти вон. Выход там.

Обмотанный что-то ахнул и засеменил куда-то в боковую дверь. Кирилл Сергеевич уловил движение и резко повернулся. Со стоящего у окна дивана поднялся высокий холёный мужчина и не торопясь направился к Морозову.

— С кем имею честь? — Голос у нежданного гостя был низкий, мощный, будто человек либо поёт, либо хорошо владеет искусством речи, словно не раз репетировал свои фразы. — Разрешите представится — Бестужев Владимир Андреевич, муж Тийю Генриховны.

Тийю качнула головой и едва слышно хмыкнула:

— Бывший муж, Кирилл Сергеевич. Ты зачем приехал? Что тебе надо на этот раз?

Бестужев чуть повернул голову в сторону женщины и опять заговорил с Морозовым:

— Не обращайте внимания на неё, общение Тийю с её так называемыми подругами накладывает отпечаток на её поведение.

— Одно из самых распространённых заблуждений на этой планете состоит в том, что все думают, что если человек взрослый, то он умный, — раздалось в наступившей тишине. Рядом с Морозовым стояла Инна Шанина и с вызовом смотрела на Бестужева.

— Инночка, не нервничай, Бестужев всё никак не может смириться, что он уже в прошлом, и дверь туда я давно закрыла, — устало ответила Тийю.

— В некоторых случаях дверь в прошлое надо не закрывать, а брать кирпичи, цемент, мастерок и замуровывать нафиг!

Бестужев покраснел и сделал шаг в сторону Шаниной, но его остановил Морозов, протянув руку и этим жестом прикрывая стоящую рядом Инну:

— Генерал-майор Морозов. Кирилл Сергеевич. Я так понимаю, что вы приехали не в одиночестве. Чья ещё машина стоит у дома?

Бестужев улыбнулся и гордо произнёс:

— Сегодня сюда приехала Берг Мия Вильгельмовна. Надеюсь, вы слышали это имя?

Морозов кивнул и спокойно ответил:

— Разумеется, слышал. Это, я так понимаю, мать Тийю, которая бросила её в детстве?

Из глубины комнаты раздался громкий возглас и высокий женский голос ответил:

— Это ложь! Её никто не бросал. Моя дочь была всем обеспечена, у неё был дом, бабушка, она училась не только в обычной школе, но закончила и музыкальную школу! Можно подумать, она имела бы всё, что её окружает, на зарплату врача-педиатра. И в благодарность она отринула искусство и выбрала профессию, от которой кровь стынет в жилах!

Морозов и Шанина молча и с интересом рассматривали приезжую оперную диву, а чуть в стороне стояла Тийю, немного опустив голову и сжимая кулаки. Кирилл Сергеевич обнял Инну за плечи и подтолкнул её к подруге:

— Девочки, что-то замёрз я, чаю бы и перекусить что-то, — и слегка похлопал девушку по плечу.

— Какой чай? — Мия Вильгельмовна обернулась и с почти ужасом посмотрела на своего помощника, который нервно поправлял шарф. — Мне некогда здесь чаи распивать, Тийю, я приехала сюда, нарушив свой график, изменив расписание. Я приехала только с одной целью — ты немедленно едешь с нами!

Инна и Тийю резко остановились и одновременно обернулись, затем Тийю внимательно посмотрела на мать и спокойно сказала:

— Я никуда не поеду. Во-первых, я работаю. Во-вторых, я офицер и уехать без разрешения неизвестно куда не имею права. В-третьих, меня не интересуют ваши планы. У меня своя жизнь.

— Тийю, выслушай мать до конца, — перебил её Бестужев, — ты даже не представляешь, от чего сейчас отказываешься!

Берг вдохнула, чтобы ответить, но тут Морозов поднял руку и тихо попросил:

— Тийю, девочка, выслушай маму, а мы с Инной пока попробуем приготовить ужин. Инночка, пойдём, пусть Тийю поговорить со своими гостями.

Инна резко обернулась к Морозову, который аккуратно прикрыл дверь на кухню, и поднесла руки к груди в молитвенном жесте:

— Кирилл Сергеевич, её нельзя оставлять с ним! Он и так выпил из неё крови на полжизни вперёд!

— Т-с-с, тихо, девочка. — Он чуть потянул дверь на себя и прижал возмущённую девушку к себе. — Никто не оставит ни её, ни вас с Лизой. Мы всегда рядом.

А в это время Бестужев усадил мать Тийю в кресло, сам отошёл чуть назад и внимательно осмотрел бывшую жену. А она изменилась, дерзит, посмела даже перебить его. Ну ничего, они с её матерью выбьют из неё это непослушание.

— Тийю, — Мия Вильгельмовна выпрямила спину и вроде бы небрежным, но точным выверенным жестом поправила лёгкий шёлковый палантин на плечах. — Мне необходимо, чтобы ты быстро собралась, нельзя терять ни минуты. Компания ВВС снимает фильм обо мне и Генрихе. И им нужен сюжет о нашей семье. Все должны знать, что ты счастлива в браке. Господин Бестужев подходит нам по своему происхождению и позиции на социальной лестнице. Ваш развод не помешает, наоборот, покажет, что мы тоже люди и можем ошибаться. Но в ближайшие дни вы снова должны оформить ваш брак. Поэтому ты уезжаешь отсюда. Дом пока можно оставить как память, но я уже дала задание своим агентам, чтобы они готовили его к продаже.

— Ты не имеешь на это никакого права! — спокойно парировала Тийю. — Дом после смерти бабушки принадлежит мне. А вы с отцом никакого отношения к нему не имеете.

— Не груби матери, — прошипел Бестужев. — Не понимаю, почему ты отказываешься, перед тобой открываются такие перспективы, а…

— Владимир, я могу принять, что мама ничего не понимает в сложившейся ситуации и пытается как всегда вывернуть всё себе на пользу, но ты! Ты офицер, и ты знаешь, что я не могу! Не могу куда-то ехать. Впрочем, я не хочу ни ехать куда-либо, ни тем более иметь какие-то дела с тобой!

— Но нам же было хорошо вместе, — воскликнул удивлённый её отказом мужчина.

— Нет, мне не было хорошо.

— Это неважно, — отмахнулся Бестужев. — Сейчас речь идёт о твоей матери, а она в отличие от тебя звезда мирового масштаба.

— В отличие от тебя тоже, — спокойно ответила Тийю. — Я повторяю, я никуда не поеду. А кстати, где отец?

Мия Вильгельмовна пожала плечами:

— Ему некогда заниматься такими мелочами. У него выставка в Берлине. Его работы выставляются вместе с шедеврами Трейси Эмин.

— А меня вы отнесли к категории «мелочи». Как это мило. — Тийю качнула головой и устало опустилась в кресло. — Я повторяю — я никуда не еду, у меня своя жизнь, вы можете остаться сегодня здесь, уже совсем стемнело, но с завтрашнего дня я не желаю видеть в моём доме моего бывшего мужа. А теперь извините — у меня гости.

— Неблагодарная дрянь, — прошептала её мать. — Я рожала тебя в муках, я оставила сцену на целый год ради тебя, мне пришлось отказаться от работы в Королевской опере в Стокгольме, я заботилась, чтобы ты ни в чём не нуждалась, я твоя мать, я…

— Я… я… я… Ты слышишь себя? Кругом «я», а ты можешь хотя раз забыть о себе и подумать о других? — Тийю поднялась с кресла и горько прошептала: — Мать — это такое высокое звание, до которого никогда не долететь кукушке.

— Не смей грубить мне! — Мия Вильгельмовна прижала ладонь к груди и часто задышала. — Мы с отцом единственные родные тебе люди на этой планете!

— Родственник и родной — это два разных слова и понятия. Как должность и звание. И довольно об этом.

За окном послышались приглушённые голоса, дверь в дом отворилась, в прихожей послышались шаги и вскоре в гостиную вошли Божневы. Ксения Фёдоровна быстро подошла к Тийю и крепко прижала её к себе.

— Это не дом, а проходной двор какой-то! Кто эти люди? Что они тут делают? Господи, как я устала от этой деревни, — закончила Мия Берг и с презрением посмотрела на пришедших. — Чего только не приходится терпеть, чтобы вытащить свою дочь из этой серости.

— Нет такого дерьма, из которого не смогли бы образоваться сливки общества, — раздался тихий голос Лизы, что стояла в дверях, вцепившись в руку Николая Павловича Божнева.

— Не смейте разговаривать с нами подобным образом! — Бестужев шагнул в бывшей жене и сильно сжал пальцами её плечо, отталкивая от неё Ксению Фёдоровну. — Быстро собралась и поехала с нами!

— Замолчи! — закричала в ответ Тийю, вырывая руку из мужских пальцев. — Я никуда не поеду! Я остаюсь здесь, среди родных мне людей. И ещё. Я беременна! Понятно?

Сидящая на кресле оперная звезда тихо ахнула и прошептала:

— Но этот ребёнок никак не вписывается в картину нашей семьи. Его не должно быть. Тийю, тебе просто необходимо сделать аборт! Факт внебрачной беременности дочери ударит по моей репутации. Ты завтра же избавишься от этого ребёнка!

— Рот закрой! — неожиданно для всех крикнула всегда сдержанная Ксения Фёдоровна. — Закрой свой поганый рот, Маша. Иначе я за себя не отвечаю.

Берг медленно поднялась с кресла и тихо прошипела:

— Моё имя Мия. Мия Берг, понятно?

— Твоё имя Маша Козлова. Ты постаралась забыть своё имя, ты наплевала на свою родную мать, даже не приехала проводить её в последний путь, а теперь разыгрываешь перед нами обиженную и непонятую? Ты здесь никто и ты больше никогда нескажешь ничего о моём будущем внуке, поняла? — Божнева неуловимым движением спрятала Тийю за своей спиной. — Ты никогда не поймёшь, что значит потерять ребёнка, потому что никогда и матерью-то не была. А ты, мерзавец, — Божнева ткнула пальцем в сторону Бестужева, — ещё раз коснёшься моей невестки, а она мне как дочь, я тебя покалечу, понял?

Инна и Морозов вышли из кухни и молча смотрели на разыгравшуюся сцену. В наступившей тишине послышался шум мотора, хлопнула калитка, и в дом вбежала Екатерина Александровна Воскобойникова.

— Папа, мне позвонила Аня, это правда? — Инна повернула голову к Морозову и вопросительно подняла брови. Генерал прикрыл глаза и кивнул. Катя лихорадочно осмотрела всех находящихся в доме, бросилась к отцу и крепко обняла его. — Не верь! Не верь, пап! Всё будет хорошо, Сашка обязательно вернётся, пап! Ты же знаешь, какой он у нас противный, — уже сквозь слёзы шептала она, гладя отца по спине, — он всегда всё делал по-своему и всегда побеждал.

Инна, ничего не понимая, обвела взглядом комнату и тихо спросила у заплаканной Лизы:

— Лиса, а что происходит? — после чего сделала шаг назад и покачала головой, ужасаясь своей догадке: — Нет, это не могло случиться, нет, только не это. Не-е-ет! — Крик Инны будто заставил всех отмереть и вспомнить, кто они и зачем собрались в этом месте. Катя бросилась к оседающей на пол девушке и чётко произнесла: — Лиза, быстро аптечку! Папа, вода рядом с тобой в графине. Вы, — Катя строго посмотрела на Бестужева, — уведите отсюда посторонних. Николай Павлович, звоните Шаниным, пусть никуда не едут, мы привезём Инночку сами. Ксения Фёдоровна, уведите Тийю к себе, в её положении лишние переживания ни к чему. Что делать в понедельник — решим позже.

Она обняла Инну и прошептала ей на ухо:

— Не думай о дурном, всё образуется. Ты только верь и жди. Держись, моя хорошая.

Мать Тийю сделал несколько шагов к двери и равнодушно произнесла:

— Это была наша последняя встреча. Моя дочь не существует больше для меня, — и она пошла к двери.

— Хорошо, что мы всё-таки поговорили по душам, ты высказалась, у меня прям камень с души упал. — Ксения Фёдоровна усадила Тийю в кресло и прикрыла лежащим рядом тёплым пуховым платком. Затем медленно закатала рукава и уверенно пошла к Мии Вильгельмовне: — Им-то я тебе сейчас башку и проломлю!

Берг с криком выскочила на улицу, за ней выбежал её помощник, а следом вышел Бестужев, которого подтолкнул к выходу Божнев. Ксения Фёдоровна сняла с вешалки шубку и вернулась к Тийю.

— Одевайся, дочура, пошли домой. Будем Серёжу вместе ждать. Ты теперь с нами. Бог услышал мои молитвы — и у нас будут малыши.

Вскоре все покинули опустевший и притихший дом. Пугающая неизвестность сплотила ставших ближе неродных людей и навсегда вычеркнула из жизни родственников по крови.

Глава 16

Игорь Шанин. Инна Шанина

Шанин откинулся на спинку кресла. Протокол операции закончен, все журналы и документация заполнены. Вот уж прав был неизвестный автор, который охарактеризовал больницу как место, где надоедливые пациенты мешают врачам работать с документацией. После вчерашнего сумасшедшего дня, совершенно ужасного вечера, заполненного слезами, страшными мыслями и предположениями, растерянным взглядом любимой дочери и невозможностью что-то решить, суточное дежурство тоже не порадовало. Праздники закончились неделю назад, а медики до сих пор разгребали их последствия. Вот и утренняя операция не принесла никакого удовлетворения, потому что такой некроз поджелудочной вытащить будет очень сложно.

— Игорь Александрович, к вам посетители, — голос дежурной медсестры вернул его в реальность. Он открыл глаза и вопросительно посмотрел на девушку. Та пожала плечами и тихо прошептала: — Они не представились, но ведут себя так, будто одолжение сделали, появившись в нашем Центре.

— Пусть пройдут, я поговорю с ними. Спасибо. — Он поднялся и спокойно уставился на высокого мужчину, придерживающего дверь женщине в серой норковой шубе. Она скривила губы и поднесла к носу кружевной платок. Шанин молча сел в кресло и выжидающе посмотрел на нежданных посетителей.

— Разрешите представиться, — заговорил вошедший мужчина.

— Добрый день, — неожиданно для самого себя перебил его Игорь. С первого взгляда эта пара вызвала у него самые неприятные чувства. И почему-то ему показалось, что он не ошибётся, если скажет, что они могут испортить ему жизнь. Мужчина удивлённо замолчал, но потом снисходительно улыбнулся и небрежно кивнул. Шанин дождался, когда тот откроет рот, и спокойно обратился к женщине: — Я слушаю вас.

Она нервно дёрнула плечом и высокомерно произнесла:

— Моё имя Мия Берг. — Женщина замолчала, будто наслаждалась произведенным эффектом, пока Игорь не пожал плечами и тихо заметил:

— И что? Моё имя Игорь Шанин. Простите, но меня ждут в отделении реанимации, если у вас есть важный разговор, то давайте ближе к делу.

Вошедшие переглянулись, женщина поджала губы, мужчина качнул головой:

— Я понимаю, что вы живёте далеко от столицы, но имя Мии Берг известно по всему миру.

Шанин перевёл взгляд на него и тихо заметил:

— Вы, уважаемый, в больнице, тут свой мир, своя цивилизация. Тут, знаете ли, люди умирают, потому нам расшаркиваться некогда. Пожалуйста, переходите к сути дела, что вас привело ко мне.

— Хорошо. — Мужчина сел на стул, закинув ногу на ногу, и уверенно произнёс: — Мы тут по делу о смерти пациентки Козловой Веры Григорьевны. Нам необходимо узнать, кто виноват в её смерти и что сделало ваше руководство, чтобы наказать виновных.

— А почему вы обратились ко мне? На данные вопросы вам может ответить кто-то из руководителей больницы, я же просто заведующий отделением.

— Моя мать умерла в вашем отделении, — вдруг сказала молчавшая до этого женщина.

Шанин с интересом посмотрел на неё и неожиданно вспомнил их разговор по телефону. Он вспомнил этот голос — именно эта женщина отвечала ему. Выходит, она узнала из первых рук, что её мама умерла, но приехать проститься с ней не смогла. Или не пожелала?

— Ваша мать умерла в отделении реанимации. К сожалению, лечить столь обширные повреждения сердечной мышцы мы ещё не умеем.

— Это вы её оперировали! — Берг вскочила на ноги, прижимая одну руку к шее, палец другой направив на сидящего хирурга. — Вы зарезали её, а теперь пытаетесь оправдать свою косорукость придуманным инфарктом. Я подам на вас в суд! Я добьюсь, чтобы вы больше ни дня не работали в медицине. Вы неправильно поставили диагноз и убили мою мать!

— Диагноз Вере Григорьевне поставила её внучка, ваша дочь. Прекрасный врач и замечательный диагност. И заметьте, диагноз был абсолютно правильный. — Спокойствие Шанина остановило разыгранную истерику. Берг внезапно опустилась на стул и громко фыркнула. — А если вы ещё раз посмеете повысить на меня голос, вас вышвырнут отсюда вон. Это вам не театр и не сцена, это жизнь. И к огромному сожалению, люди смертны. Если вы хотите и дальше что-то предпринимать и обвинять меня и моих коллег — это ваше право. Но я лично больше не собираюсь выслушивать ваши обвинения и оскорбления. Кстати, вы могли бы приехать и раньше.

— У меня не было выбора, — совершенно спокойно заявила Берг.

Шанин тяжело посмотрел на приезжую оперную диву и тихо ответил:

— Выбор есть всегда. Это не только то, что мы выбираем, но и то, от чего мы отказываемся. А вы отказались от многого.

— Это вы не оставляете нам выбора, — пришедший вместе с певицей мужчина встал и, медленно натягивая перчатки, добавил: — Моя фамилия Бестужев, я добьюсь, чтобы вы были…

— А, так вот какой ты, северный олень! — Шанин откинулся на спинку кресла и с усмешкой смотрел на замерших в недоумении посетителей. — Мия Берг, надеюсь, вы не думаете, что этот человек предан вам? Он предан не вам, он предан тому, что ему нужно от вас. Так было тогда, когда он женился на вашей дочери, так есть и сейчас, когда он крутится вокруг вас. Не обольщайтесь, как только изменятся его потребности или господин Бестужев поймёт, что вы больше не можете быть ему полезной, тотчас испарится и его преданность.

— Не смейте говорить обо мне такого! — Бестужев шагнул к столу, но резко остановился, когда Шанин поднялся ему навстречу — немного найдётся желающих иметь дело с оперирующим хирургом.

— Всего доброго, госпожа Берг. И не забудьте прихватить вашего спутника. — Шанин дождался, когда за ними закроется дверь, и опустился в кресло. Надо позвонить Анюте, никто не знает, что взбредёт в голову этой творческой личности.

Анна что-то тихо прошептала в ответ на рассказ мужа, и Игорь догадался, что это были не совсем приличные слова, хотя в последнее время его любимая жена так мастерски сочетала в своей речи медицинские термины и ругательства, что Шанин иногда просто хохотал в ответ.

— Игорь, я тебе уже говорила: пожалуйста, не принимай всё близко к сердцу. Помни, ты у нас один, мы тебя очень любим. Да, мы с девчонками сейчас у нас, на кухне колдуем, что тебе приготовить на завтра?

Шанин выдохнул и тихо закончил разговор:

— Что угодно, лишь бы была рядом, Анют. Я люблю тебя, — и выключил телефон.

Анна качнула головой и, прошептав «а как я тебя люблю», повернулась к подругам, что быстро нарезали овощи.

— И что Тийю сказала?

— Ничего особенного. Ксения Фёдоровна сразу же в порога заявила, чтобы она устраивалась в комнате Серёжи. Николай Павлович одеяло притащил тёплое. Знаете, мне кажется, что после разговора и требования сделать аборт Тийю будто в какой-то прострации была, а потом вдруг поняла — ведь Серёжины родители тоже переживают, но они так о ней заботились, будто у неё одной несчастье. А ведь они по сути чужие ей люди. Вот и получается, что для своих родителей она «мелочи», а для них она «дочка». Я сначала хотела позвонить, но потом передумала — пусть останутся вместе. Серёжкиным родителям тоже надо побыть одним, просто помолчать. Кстати, мать Тийю я вчера видела, а где её отец?

— Он не смог приехать, у него выставка. — Инна сидела в кресле, укутавшись в шаль и бездумно глядя на горящий огонь в камине.

— Выставка? Какая выставка?

Инна равнодушно пожала плечами. Потом подняла голову и тихо добавила:

— Что-то там в Берлине, она ещё какую-то знаменитость называла. — Она задумалась, а потом с досадой добавила: — Не помню ничего, будто отрезало.

Анна села рядом с дочерью, обняла свою малышку и тихо попросила:

— Инночка, не думай об этом, отдохни.

Инна тяжело вздохнула и закрыла глаза, положив голову матери на плечо:

— Мам, ну как я могу не думать об этом. Мам, а если Саша не вернётся, что я делать без него буду? Как я жить буду без него?

— Девочка моя, я же не о Саше говорю. Он теперь всегда в твоих мыслях будет. Как папа у меня, как Воскобойниковы у Кати и Ириски. Каждая его командировка будет для тебя сложной в этом смысле.

Инна всхлипнула и посмотрела Анне в глаза:

— Ты думаешь, что он вернётся?

— Это без вариантов, — вклинилась в их разговор Катя. Она повернулась к сидящим в обнимку матери с дочерью: — Всё, что касается моего братца, логическому объяснению не подлежит. Папа как-то сказал, что в роду Сашкиной мамы были интересные личности. Они и ему свои ведьмины гены передали.

Ира Воскобойникова с сомнением посмотрела на Катю и покачала головой:

— Катюш, ты меня пугаешь! С каких пор ты стала верить во сверхъестественное?

Катя усмехнулась и развела руками:

— С тех самых, как сама жива осталась, а после знакомства с Морозовыми уверилась в этом ещё больше. Кстати, как-то странно об этом говорить. Я, девчонки, вчера впервые Кирилла Сергеевича… впервые папой назвала. Даже сама не заметила, как вырвалось. Но когда его увидела… вроде бы такой сильный, прямой как стальной стержень, а в глазах столько боли… А ты, Инночка, не думай о плохом. Гони прочь такие мысли. Сашка наш упрямый, всегда своего добивался, вот и сейчас выдюжит, и мальчишки вернутся. Не могут не вернуться! Я верю. У них есть цель — вернуться. А дай человеку цель, ради которой стоит жить, и он сможет выжить в любой ситуации. С сегодняшнего дня в том районе активные поиски начались, место падения самолёта уже нашли, осталось экипаж найти — и все наши герои дома будут. Тогда и посмотрим, на какие такие выставки нашу Тишку променяли. Хотя вчера эти люди немного меня удивили. А в нашем-то возрасте и при нашей профессии сделать это трудно.

— Основной плюс нашего возраста, дамы, в том, что нас уже сложно чем-то удивить. Все виды мудачества лично я могу угадать с двух нот. А папаша Тийю тот ещё мудак, — уверенно ответила Ирина.

— Трейси Эмин, — неожиданно прошептала Инна. — Я вспомнила, мама, её имя Трейси Эмин.

— Чьё, Инусь?

— Знаменитости той, о которой вчера мать Тийю говорила.

— А ну-ка, Ириска, — Анна обернулась к Ирине Воскобойниковой, что сидела за столом с ноутбуком, — погугли нам эту Трейси, посмотрим, что за творения сейчас выставляются, а то мы после Серёжкиной выставки на Катюшин день рождения кучу лет назад шедевров-то и не видали.

Ирина усмехнулась и торжественно повернула к замершим женщинам монитор, читая текст на экране:

— Трейси Эмин номинирована на Премию Тернера. На фото часть её экспозиции «My Bed», её неубранная кровать, окружённая такими предметами как использованные презервативы, испачканные трусы, бутылки и домашние тапочки.

Наступила тишина. Инна выпрямила спину и удивлённо захлопала ресницами, потом посмотрела на маму и её подруг и тихо спросила:

— Это и есть те самые шедевры, на которые променяли Тийю родители, обозвав её «мелочами»? — Она ухмыльнулась и тихо рассмеялась. Ира коротко посмотрела на Катю, та быстро налила воды в стакан, Анна прижала дочь к себе и крепко обняла. Инна смеялась всё громче и громче, иногда всхлипывая и пытаясь вырваться из рук матери. Анна резко повернула её голову и сжала челюсти дочери пальцами, пытаясь открыть рот. Катя нажала на подбородок и поднесла стакан с водой. Пока Инна судорожно глотала прохладную жидкость, Ирина одним движением переломила носик ампулы и набрала успокоительное в шприц, затем сдвинула шаль с плеча рыдающей девушки и ввела лекарство.

Анна что-то шептала засыпающей дочери, поглаживая по непослушным рыжим локонам. Бедная её маленькая девочка. За что ей такие испытания? Катя встала и посмотрела на подруг:

— Я не знаю, что будет, если они не вернутся. У Тийю хоть частичка от Серёжи осталась. А девочкам как быть?

— Надо верить, — откликнулась Ира. — Вспомните, что нам Лившиц всегда говорил — надежда покидает человека последней. Поэтому надо верить. Верить и ждать.

Часть 17

Экипаж. Путь домой

— А как она готовит! — Божнев остановился, глубоко вдохнул и поправил лямки парашюта на плече. — Как на духу — из её рук я готов есть даже жареную хлорку. Но она же ещё и умница, и красавица, а как на рояле играет. И к тому же у неё есть одно потрясающее качество — она отходчива. Замечательно отходчива! По-моему, это одно из основных условий долгой совместной жизни: женщина не должна таить обиду на близкого человека. И она совсем непритязательная. Заботливая. Участливая. Добрая. Ласковая. Вот сейчас отдохнём и опять в путь-дорогу. Как у тебя дела?

Денис Грозный беспомощно покрутил головой, сжав зубы и стараясь ничего не задеть обожжённой рукой:

— Всё хуешо. Серёга, сколько сейчас?

Божнев устало прислонился к стволу огромного дерева, прикрыл глаза, но ответил бодрым голосом:

— Если верить моему наручному будильнику, то через десять минут будет шесть вечера. Солнце уже садится, Деня, прямо у нас перед рожами.

Грозный поднял здоровую руку и чуть сдвинул повязку на глазах.

— Серый, если ты прошёл сорок километров, то скоро мы должны выйти к ущелью. Бля, но почему глаза, твою мать! Я ж без них не жилец!

— Закрыли тему.

Божнев внимательно посмотрел на друга. Лицо стало чуть светлее после нескольких попыток умывания в горных ручьях. Глаза Грозному они перебинтовали стираными бинтами. Да, сейчас бы хоть чистых бинтов, что ли. И воды чистой и тёплой. Сергей каждый вечер будто невзначай прикасался ладонью ко лбу штурмана — лихорадки не было, а это была надежда, что когда они попадут к своим, то глаза Денису можно будет спасти.

— Готов? Давай хватай меня за плечи. Оба, молоток! — Он затянул остатки шёлка на поясе и медленно пошёл вперёд.

Так они шли уже третий день. Сначала Сергей просто волоком тащил раненого Дениса на парашюте, затем они набрели на горный ручей и там Божнев первый раз отодрал прилипшую к обожжённому лицу друга рубашку, которой он прикрыл окровавленную кожу Грозного во время их прыжка. Денис матерился и орал, но всё-таки они смогли перебинтовать голову штурмана бинтами из индивидуальных пакетов. Но пакетов было всего два, а бинты надо было менять хотя бы дважды в день. Пока Денис отдыхал после таких перевязок, Сергей стирал бинты и накручивал их вокруг своего тела, чтобы быстрее высыхали. Ночевали они укрывшись всё тем же парашютным шёлком, делая себе лежбище в корнях деревьев. Если Грозный хорошо помнил карту, то за лесом, в который они попали, должна быть застава. Сергей шёл строго на запад, но старался избегать густых кустов и быть поближе к воде. Им повезло, когда они наткнулись на этот весёлый горный поток, что журчал рядом с ними, не позволяя измученным мужчинам погибнуть от жажды, о еде речи не было вообще.

— Слышь, Серый, а ты точно видел, что Юрка с Саней прыгнули?

Божнев кивнул и шагнул вперёд — он не сказал правды Денису. Он видел парашют, что относило ветром в сторону границы, он видел зарево в горах и взрыв, когда самолёт на огромной скорости ушёл в пике. Сергей догадывался, что Юрка Тарасов успел выпрыгнуть, что было с командиром — не знал никто. Но Денису он ничего не сказал, с такой травмой у них и так проблем хватало.

— Предлагаю привал, Деня. Готов? — Он дождался тихого «давай» и медленно ослабил стропы. Грозный сполз вниз и замер, Божнев обнял друга за плечи и тихо скомандовал: — До ручья около десяти шагов, держись и пошли.

Денис вытянул руку перед собой, защищаясь от веток, и послушно сделал первый шаг. Они медленно дошли до ручья, Грозный опустился на колени и окунул руки в холодную воду, затем медленно опустил в ручей голову, стараясь, чтобы хорошо намокли бинты. Сергей быстро распахнул куртку и снял рубашку. Прохладно, однако, не дай бог ночью пойдёт снег, тогда их следы станут заметными. Он снял с себя тёплые бинты, поднял голову Дениса:

— Терпи, штурман, — и потянул первый слой ткани. Грозный застонал, вцепившись здоровой рукой в корень дерева. Сергей срывал пропитавшиеся сукровицей бинты, брызгая в лицо друга чистой водой из ручья. — Сейчас закончим, я тут пещерку заметил, там и заночуем.

— Не думаю, что вам это удастся, — вдруг раздался рядом ироничный возглас. Божнев аккуратно завязал узел на повязке и медленно поднялся, стараясь держать руки перед собой. Перед ними стояли трое парней в камуфляже, у одного на шее Сергей заметил цепочку. Крест? Свои? — Кто такие?

— Майор Божнев. Личный номер… Код…

Один из парней кивнул в сторону сидящего Грозного, Сергей сжал плечо друга.

— Майор Грозный. Личный номер… Код…

Парни переглянулись и поправили оружие.

— Так, мужики, нам тут через лес около двух километров идти. Сможете?

Сергей кивнул и помог Денису подняться, затем застегнул рубаху и быстро надел куртку. Два километра не сорок, донесёт. Он тронул друга за плечо и закинул его здоровую руку себе на грудь.

— Ты его на себе потащишь?

— Он идти не сможет — не видит ничего, а вторая рука у него обожжена. Показывайте дорогу, — Сергей взвалил Дениса на себя и упрямо пошёл вдоль ручья.

— Стой! Мы видели под деревом парашют, давай гамак сделаем, всё легче, чем так.

Сергей согласно кивнул и вскоре четверо мужчин внесли раненного штурмана в небольшой домик. Сергей прислонился к стене, медленно сполз на пол и прикрыл лицо ладонями. Первое, что он увидел, войдя в дом, была грамота на стене. Значит, свои. Они дошли. Осталось сообщить наверх об аварии и возможной гибели командира…

***

Тарасов воткнул стропорез в твёрдую землю и подтянулся вверх, осталось совсем чуть-чуть и он выберется из этой ямы, куда попал после падения. Сильно болели рёбра — сломал, наверное, главное дышать можно. Во время прыжка его отнесло ветром далеко от места выброса Серёги и Дениса, осталось выбраться из этой ямы и продолжать путь к своим. Он сделал последний рывок и перекатился на спину, тяжело дыша и стараясь не кашлять, прижимая ладони к ушибленным рёбрам. Он шёл уже несколько дней, иногда находил какие-то ягоды, а вчера ему повезло — он набрёл на дикую яблоню. И пусть плоды её практически сгнили, но он смог сгрызть несколько мороженых фруктов. А потом эта яма! Юрий открыл глаза и уставился в серое небо. Сашка… Не успел… Увёл самолёт, спас друзей, спас экипаж, а сам… Тарасов прикрыл глаза и медленно перекатился на бок — надо встать и идти дальше.

Он не уловил тот момент, когда вышел из леса. Перед ним неожиданно появилась большая поляна, три деревянных домика и пустая собачья конура. Он с удивлением смотрел, как открылась дверь и ему навстречу выскочили два молодых парня. Тарасов усмехнулся и упал на колени.

— Майор Тарасов. Личный номер… Код…

— Какой ты, к чёрту, майор, зверь лесной! Лежи, герой, пусть тебя медик осмотрит.

— Доложите, скорее доложите. Там Сашка остался один, он машину уводил в горы. Доложите скорее!

— Слышь, дежурный, а ну давай быстро позвони наверх, пусть решают, что с ним делать, а то помрёт к чёртовой матери, отвечай потом.

Юрий слышал, как вздохнул дежурный, потом раздался треск рации, непонятные позывные, долгий разговор с одним, с другим, и сквозь усталость далёкий голос: — Жив, чертяка!

***

Александр открыл глаза и глухо застонал — это был всего лишь сон… Новогодняя ночь, сделавшая его счастливейшим из смертных, любимая в его объятьях, аромат её волос и тела… Это всего лишь сон.

Он помнил, как вывалился из брюха изувеченного самолета, как его отбросило взрывной волной на скалы. Он успел дёрнуть кольцо, но полностью парашют не раскрылся, его било о деревья и скалы, левая рука перестала слушаться, он упал в какую-то яму, заполненную прелыми листьями и грязной водой. Медленно поднялся, срезал ножом лямки ненужного шёлка и пошёл. Александр упрямо шёл от солнца, не понимая, где он находится и сколько ему ещё идти, ползти, спать урывками на деревьях, замирать от малейшего шума или скрипа. Лес жил своей жизнью, ничуть не беспокоясь о странном человеке, который постоянно повторял, что надо встать и идти. Туда, в неизвестность, где его ждут отец, друзья, товарищи. И где ждёт его Инна…

Вода, ему надо пить, чтобы были силы. Вода.

Как холодно. Болит ушибленное плечо.

Вода. Надо идти, солнце клонится сзади.

Не спать. Деревья, кругом деревья.

Вода, вода, вода… Пить, надо пить…

Мир вокруг закружился, стал темнеть, ноги подломились, Морозов открыл на секунду воспалённые глаза и увидел Инну, которая улыбалась ему и манила за собой. Темнота, как хорошо, как тихо и спокойно…

— Вставай, ванька, — Морозов сжался от сильного удара в живот. Он открыл глаза и посмотрел на мужчину, что стоял рядом. Его держали в этой яме уже давно, сначала Александр пытался считать дни, но потом сбился со счёта. Эти люди подобрали его в лесу, когда он потерял сознание. Он смутно помнил, как его волоком тащили через лес, затем подняли на ноги перед каким-то человеком с густой бородой. Тот что-то кричал, но Морозов не понимал ни слова. Бородатый что-то рявкнул, а затем посыпались удары. Били его долго и со знанием дела, казалось, что болит каждая мышца, каждая косточка. Но Александр терпел и молился только об одном, чтобы они не попытались снять с него высокие лётные ботинки, в которых был спрятан стропорез.

Его повернули на спину, он ощутил, как мужская рука поползла к ботинкам, Александр замер, а затем резко выбросил ногу вперёд. Послышался отборный мат, посыпались удары ногами, после чего его вытащили из ямы. Яркий дневной свет на минуту ослепил его, в следующий момент его крепко обхватили сзади за плечи, а у шеи появилось острое лезвие кинжала.

— Не здесь, — раздался спокойный голос. — Ненавижу кровь. Отведи в лес и делай с ним, что хочешь.

Александра грубо толкнули, он сделал несколько шагов и упал на колени.

— Вставай, сука! — Его опять били, толкали в спину, всё дальше уводя от лагеря боевиков, и вскоре привели в узкое ущелье, что с одной стороны заканчивалось тупиком из светлого камня, с другой же темнела пропасть. Александр обернулся и увидел усмехающихся мужиков. Он поднял голову и посмотрел в синее небо. Где-то послышался грохот падающих камней, мужчины обеспокоенно начали оглядываться, один из них, что чаще других издевался над ним, подошёл ближе и вытащил нож. Морозов медленно опустился на колени и наклонил голову, завёл руку назад и резко выдернул из ботинка стропорез, затем схватил стоящего и ухмыляющегося мужика за куртку и одним коротким движением вонзил острый металл тому в горло. Все на мгновение замерли, и в этот момент Александр прыгнул вниз. Он слышал крики и ругательства, отдельные выстрелы и всё более усиливающийся грохот в горах, стараясь ухватиться за растущие на крутом склоне деревья и кусты. Александр смог уцепиться за выступающий корень дерева, но тут земля загудела, дерево под его руками накренилось и Морозов полетел в пропасть…

Он очнулся от того, что кто-то обтирал его лицо тёплой водой. Александр открыл глаза и увидел перед собой темноволосую девушку.

— Молчи и слушай, — тихо заговорила она. — Тебя ищут, к нам уже несколько раз приходили. Они ищут лётчика из упавшего самолёта. Пока моему отцу удавалось всё скрывать, но мы не можем долго держать тебя в нашем доме. Тебе надо уходить.

Морозов медленно сел, помотал головой, стараясь унять головокружение и невыносимую боль в висках:

— Сколько я нахожусь у вас?

— Две недели. Отец у меня знахарь, он немного подлечил твои раны и снял лихорадку.

Морозов прикрыл глаза:

— У вас есть оружие?

Девушка качнула головой и протянула ему изогнутый нож с резной рукояткой:

— Это всё, что осталось у нас после войны. Я выведу тебя ночью, если минуешь перевал и будешь дальше идти вдоль реки, то попадёшь на пограничную заставу. Готов?

Морозов кивнул и откинулся на стену подвала. Ночью девушка вывела его из дома и молча попрощалась у одинокого дерева. И Александр ушёл, напоследок продиктовав своей спасительнице номер телефона Юрки Тарасова, чтобы она смогла послать друзьям весточку о спасённом лётчике.

Через несколько дней он вышел к заставе и потерял сознание, не успев назвать своё имя.

***

Божнев с раненным Грозным вернулись спустя две недели. Их привезли на авиационную базу измученных, голодных, но живых, и сразу увезли в госпиталь, где их и увидела Лиза. Она стояла и молча слушала их рассказ о полёте, о грозе, о приказе, о том, как они смогли добраться к своим. Что было с самолетом, видел Божнев, но сказать что-то о Тарасове и Морозове он не мог. Лиза выслушала их, резко повернувшись вышла из палаты и почти бегом направилась в рентгенотделение.

Тийю выслушала Лизу, поднялась с кресла и вышла из кабинета, не говоря ни слова. Инна посмотрела ей вслед и тихо сказала:

— Бедная Тийю, как ей было тяжело в её положении. Но она всё выдержит. И Грозный, и Божнев поправятся, всё будет хорошо. И Юра твой скоро вернётся, вот увидишь. И я дождусь. Обязательно дождусь.

***

Из вертолёта Тарасов вышел сам, увидел санитарную машину и пошёл к ней медленно, с трудом переставляя ноги. Из открытой двери появилась светлая женская головка, Тарасов зажмурился и услышал родной голос:

— Я тебя, Тарасов, прибью, если ты ещё раз позволишь себе шляться неизвестно где и с кем, понял?

Юрий открыл глаза и увидел заплаканную Лизу, шагнул к ней, прижал к себе и наклонил голову:

— А если ты ещё раз заставишь меня ждать тебя после работы, я сделаю так, что ты забудешь о своей работе года на три, понятно?

— Понятно. Сделай, только не улетай больше так надолго.

Тарасов вздохнул полной грудью и посмотрел в небо. Не улетай… Надолго… Хорошо бы, любимая…

Часть 18

Инна. Полковник Касаткин

Анна резко села и замерла.

— Ты чего? — Игорь сел рядом с женой и прислушался. — Что-то приснилось, Анют?

— Нет, Игорь, ты спи, я Инночку проведаю, что-то мне не по себе.

— Давай я с тобой пойду, ладно?

Шанина с нежностью посмотрела на мужа и провела ладонью по мужской щеке:

— Отдохни, у тебя завтра с утра операция тяжёлая, а у меня день свободный. Спи. — Она встала, накинула халат и вышла из спальни, аккуратно прикрыв дверь.

Анна подошла к комнате дочери и прислушалась. Тихо, наверное, почудилось. Она уже собралась вернуться к мужу, как услышала приглушённый стон, Анна рывком открыла дверь и вошла в тёмную спальню.

— Инна, Инночка, открой глаза, слышишь меня! Инна, проснись! — Анна тормошила дочь, пытаясь её разбудить, но Инна мотала головой и стонала. Вдруг резко открыла глаза и села.

— Мама, он в лесу, ему надо пить, чтобы были силы.

— Кто, Инночка? О чём ты говоришь?

— Саша, мама, он в лесу и хочет пить, понимаешь! Он живой, мама.

— Если твой Морозов вернётся, я его прибью собственноручно!

Инна светло улыбнулась и поправила Анну:

— Мамочка, не «если», а «когда», я всё равно дождусь. — Она откинулась назад и зажмурилась. Анна села рядом с дочерью и улыбнулась. Как же выросла её маленькая девочка, сколько же ещё испытаний выпадет на её долю. Почему? — Мам, а как ты поняла, что папа тот самый, единственный?

Шанина усмехнулась и обняла дочь, Инна скрутилась калачиком и положила голову матери на колени. Анна медленно гладила непослушные рыжие волосы и вспоминала. А действительно, когда? Когда носилась по двору за бабочками, а он с улыбкой следил за ней? Или когда уехал, а родители каждый вечер по нескольку раз бегали к почтовому ящику у резной калитки и проверяли почту на ноутбуке? Или когда он появился через восемь лет такой красивый, возмужавший, строгий и немногословный? А она старалась всё время попадаться ему на глаза, да не одна, а в окружении хирургов-мужчин. И едва сдерживала себя, когда видела, как он хмурится. А потом Катюша сказала ей, что Шанин интересовался её делами… а потом та страшная авария, когда она растерялась и только оглядывалась вокруг, не понимая, что делать в первую очередь! Тоже мне врач! Это потом Игорь сказал, что она всё сделала правильно — кровотечение остановила, мальчонку пыталась вытащить из покорёженной машины, помощь оказывала, но сама Анна прекрасно понимала, что если бы не Игорь, она бы никогда не спасла того ребёнка. А потом был ужин, правда, до этого состоялся неприятный разговор с Муравиным, но Игорь тогда здорово его отбрил! И их первая ночь… И Инночка…

— Не знаю, Инуль, мне иногда кажется, что папа всегда был в моей жизни. С самого детства, я ж как кошка в него была влюблена! Только что в рот ему не смотрела, глаза растопырив во все стороны!

— Мам! Ну как глаза-то растопырить можно.

— Я всё могу! — Женская ладонь спустилась вниз и прикрыла оголённое плечо дочери одеялом. — И глаза растопырить, и мысли читать, и дверь открывать двадцатью способами.

— Дверь?

— За время работы в операционной, маленькая, я научилась открывать двери… жопой, носом, локтями, ногами и всеми остальными частями тела. Ибо стерильными руками ничего лапать нельзя! Это ты у нас в свинцовом подвале сидишь, а мы ребята, что всегда на виду!

Инна хмыкнула и потёрлась носом о мамины колени:

— И ни в каком подвале мы не сидим. Вот!

— Ну да, рентгенолог всем говорит: не бойся, это абсолютно безопасно! А сам убегает в полностью изолированный бункер, чтобы кнопочку нажать! Но у всех работа, хоть и разная, и у нас, и у вас. Ты глазки закрывай, постарайся заснуть, завтра на службу. — Анна гладила дочь по голове и тихо шептала: — Всё будет хорошо, маленькая. И Сашка твой вернётся, попробует только не вернуться; и любить тебя будет, и малыши у вас появятся, а мы с папой дедушкой и бабушкой станем, а потом ругаться начнём с тобой…

— Почему? — еле слышно прошептала засыпающая Инна.

— Потому что я баловать твоих детей буду, а ты у меня выросла строгая. Но всё равно я тебя слушать не буду, потому что кто же деток будет баловать — только бабушки и дедушки. Спи, маленькая, спи. Всё будет хорошо.

Инна стояла к Тарасову спиной и ничего невидящим взглядом смотрела в окно на госпитальный двор.

— Что он сказал?

— Он приказал прыгать, Инна, сначала Серёге с раненым Денисом, а потом мне.

— А вы? Все выпрыгнули?

— Инна, это был приказ, понимаешь? Приказ, мы не могли его ослушаться.

— Понимаю. Это всё, что ты хотел мне сказать, Тарасов?

— Завтра в штаб Кирилла Сергеевича пригласили, ты тоже можешь пойти.

— Чтобы услышать, что вы все верите в его гибель? Нет, Юра, я не пойду, а вас всех прошу с подобными предложениями больше ко мне не подходить.

Инна всё также неподвижно стояла у окна, она ни разу не взглянула на Тарасова, слушала его и качала головой, соглашаясь с его рассказом, и только в конце немного повернулась, посмотрела уставшими глазами и тихо сказала:

— Прости меня, Юра. Я всё равно дождусь. Пока я сама не буду знать точно, что Саша не вернётся, это значит, что он не погиб, это называется пропал без вести. А он вернётся. Я уверена. Я знаю!

***

Мужчины переглянулись, и Тарасов тихо сказал:

— Отказалась Инна идти в штаб завтра. Неприятный разговор получился, будто мы все уже смирились с потерей.

— Знаете, — тихо сказал Грозный, осматривая друзей, — со стороны так и кажется. Мы все такие живые, а командира нет! Ребята, что делать будем?

— Грозный, не геройствуй, ляг. Если тебе глаза пришили на место и обожжённую кожу подлатали, это не значит, что ты можешь скакать, как сайгак! — Божнев исподлобья глянул на друга и сжал кулаки.

— Не глаза, а одно веко, Божнев, язык прикуси!

— Так, замолкли все. — Тарасов на правах второго пилота, а значит в отсутствии Сашки на правах командира, остановил назревающую ссору и подсел к столу. — Что мы имеем? Деня, карту давай, квадрат какой?

Грозный склонился над картой, чуть повернув её к сидящему рядом Водопьянову:

— Самолёт обнаружили здесь, лес вокруг выгорел полностью, горючего там было до хрена. Парашюта Тарасов не видел, так?

Тарасов хмуро кивнул и молча уставился на друзей.

— Юрка вывалился здесь, к нашим попал здесь, я правильно говорю?

Тарасов опять кивнул.

— Значит, только тут. — Водопьянов ткнул пальцем в карту, на которой разливался зелёный ковер сплошного горного леса.

— Божнев, голову убери, на кой ты в карту смотришь? Ты что, штурман? Иди электроникой займись, всё равно ни фига в картах не разбираешься! — Грозный легко ткнул друга кулаком в плечо

— Не, слыхали? Я его на себе, блин, тащил, и вот она — человеческая благодарность!

— Закончил? Ты пока меня тащил, а потом мы с тобой вертушку ждали, я свой лексикон полностью обновил, слушал тебя две недели, потому сейчас помолчи, умоляю!

— Мужики, нас туда всё равно не пустят, там бородатых полно. — Юрий Тарасов смотрел на карту и вспоминал густой лес и молчаливые горы. — Поиски они прекратили, даже Кириллу Сергеевичу сказали, что всё кончено. Что делать будем?

— Надо связываться с теми ребятами, что тебя нашли, Тарасов.

— Думаешь, пойдут? Там кругом сплошные леса и дикие ущелья, а если их проверят?

— Кто? Они в такой ж… глубинке сидят, что до них вертушки редко долетают!

— Божнев, что за шум за дверью?

— Шухер, ребята, Лиза идёт! Карту, карту убери, карандаши под подушку, сели и улыбаемся!

Дверь широко отворилась, и в палату вошла серьёзная Лиза Лисица в белоснежном халате.

— Так, мальчики, по какому поводу сходка?

— Лиза, мы же своего товарища навещаем, не даем ему скучать, и Водопьянову на процедуры, операцию ему сделали давно, а массаж не помешает, вот и решили посидеть, поговорить.

— Божнев, ангидрит твою перекись марганца! Ты врать не умел и никогда не научишься! Колитесь, что за собрание?

— Лиз, Сашку надо искать — тихо и уверенно сказал Тарасов.

Все замолчали и уставились на Лизу, она резко повернула голову и в упор глянула на любимого.

— Юр, уже прошло почти два месяца, там кругом дикие места, ни воды, ни еды, нормального человеческого жилья на многие километры нет и никогда не будет.

— Лиса, я знаю, сам оттуда вернулся. Но мы же вышли к своим, значит, и он может!

Лиза помолчала, потом кивнула и быстро вышла из палаты. Скрываться уже толку не было, на столе опять расстелили карту, вытащили карандаши. Склонив головы к карте, молодые люди тихо обсуждали планы поиска.

— Слышь, Юрка, а куда Лиза ушла? — Божнев на миг оторвался от карты.

— Не знаю, Серый, но меня лично это напрягает.

Вертя карандаши в пальцах, они с тоской смотрели на карту, понимая бесперспективность своей затеи. По коридору процокали женские каблучки, за дверью послышался густой баритон, женский шёпот, и в палату вошёл седой мужчина в больничной пижаме. Оглядевшись вокруг, он кивнул всем сидящим и, придвинув стул к кровати Грозного, смачно чихнул и открыл рот, но сказать ни слова не успел, потому что дверь в палату распахнулась и в её проёме показалась молодая светловолосая женщина:

— Папа, ты когда начнёшь врачей слушаться?

Вошедший мужчина повернул голову и совершенно спокойным голосом сказал:

— Валюш, девочка, что-то я проголодался, ты нам бутербродов накрути, а? Может, у нас какие мысли появятся.

Божнев наблюдал за этой сценой немного приоткрыв рот, затем перевёл взгляд на замерших друзей. Грозный замер и во все прооперированные глаза уставился на молоденькую незнакомку в белом халате.

— Он был прав, глаза ему не пришили, — прошептал Божнев, тут же получил ногой в колено, зашипел и замолчал.

Внезапно появившаяся красавица смутилась, что-то тихо буркнула и выскочила из палаты. Мужчина, сидевший на стуле, глубоко вздохнул и повернулся в лётчикам:

— По словам глубокоуважаемой Елизаветы Петровны Лисицы здесь проходит несанкционированный митинг. Можете продолжать. Честь имею представиться, полковник Касаткин. Вениамин Виленович.

— Ни фига себе! Дядя Веня? — Божнев опять получил ногой в колено, но сей раз это действие на него никакого впечатления не произвело. Перед ними сидел человек, про команду которого среди военных ходили легенды, ведь на их счету был даже спуск группы альпинистов с двуглавого монстра.

Касаткин криво ухмыльнулся и бодро произнёс:

— Прения открыты, господа офицеры, я весь сплошное внимание.

Потом был недолгий рассказ о полёте, аварии и предполагаемой гибели их командира. Касаткин молча и внимательно выслушал их, вытащил телефон и взмахнул рукой, попросив тишины. Друзья в полном молчании слушали телефонные звонки, обрывочные фразы, смысл которых никто из лётчиков не понимал. Касаткин приказал не вмешиваться и не мешать, периодически громогласно чихал и сморкался в необъятный платок, матерился в телефонную трубку столь искусно, что парни сидели с открытыми ртами и смотрели с благоговением, качая головой и глупо по-мальчишечьи улыбаясь.

Вскоре в палате появилась уже знакомая красавица, что принесла необъятный поднос с бутербродами и термос с чаем, и Касаткин с гордостью произнёс:

— Моя дочь Валентина. Предупреждаю, убью всякого, кто только подумает её обидеть.

Мужчины заулыбались, а Валя покраснела и бросила мимолётный взгляд на совершенно обалдевшего Грозного. Они ещё долго говорили, спорили, но вскоре дочь увела Касаткина на процедуры, а пилоты разъехались по домам.

К концу недели какие-то подозрительные стриженые люди с татуировками диких лисиц на плечах доложили, что подходящих под описание трупов в районе поиска, заданного штурманами экипажа Морозова, никто не находил. Ещё через неделю стало известно, что недалеко от места падения самолета обнаружили следы человека, который шёл через лес и спал на деревьях, нашли следы ножа и спички. Соседние поселки оказались пустыми, оставались только базы боевиков.

Вот тут-то и произошло самое невероятное. По спутниковой связи ночью Тарасову пришло сообщение с цифрами, которые очень напоминали координаты. Стараясь не разбудить Лизу, Юрий вышел на кухню и набрал номер Касаткина. Через секунду раздался бодрый голос, Тарасова внимательно выслушали и в ответ на вопрос:

— Что же сейчас с этим всем делать? — лихо свистнули и посоветовали:

— Спать.

Часть 19

Отцы. Валя Касаткина

Грозный переступил с ноги на ногу. Неужели упустил? Ну нет, не могла она пройти мимо него. Да и свет горит в окне. Денис откашлялся и несколько раз нервно сжал кулаки. Чёрт, он так не волновался уже лет десять. Конечно, не волновался, а чего дёргаться-то было, если причин для волнения не было! За всех женщин, что попадались ему в жизни, волноваться никаких нервов не хватит. А Валя особенная. И почему такая красавица до сих пор одна? Неужели никто не смог рассмотреть такую необычную внешность, никому не хотелось зарыться носом в белокурые волосы и вдохнуть их аромат? И провести ладонями вдоль этого безупречного тела, чувствуя дрожь и слушая стоны… Блин, вот это его понесло! А ведь ещё придётся с её отцом дело иметь. «Убью любого, кто обидит»… Обидеть… Тут боишься взглядом встретиться, потому что язык к зубам прилипает, и вместо нормальных слов только мычание и беканье вырывается.

Денис снова поднял голову и увидел, что свет в кабинете врача-иммунолога погас. Он шагнул ближе к высокому крыльцу и уставился на двери, ведущие в ярко освещённый холл. Вот она, его Валя. В нежно-серой шубке и белой шапочке. Так похожа на Снегурочку, будто и правда появилась из сказок!

— Валентина Вениаминовна, здравствуйте! — Грозный шагнул навстречу девушке и замер. Валя резко повернулась и испуганно посмотрела на офицера. — Вы не помните меня, наверное, вас представил нашему экипажу ваш отец. Помните?

Валя сдержанно кивнула и вопросительно глянула на Грозного. Она вспомнила его — именно он смотрел на неё так, что ей стало неуютно под этим пронизывающим взглядом. Но ей не стоит его бояться, если папа знаком с ним и его друзьями.

— Добрый вечер. Вы простите меня, я не ожидала, что меня кто-то ждёт. Вы что-то хотели?

Хотел? Да, хотел. Нет, не хотел,хочет. И давно, с той первой минуты, когда она ворвалась в его палату. Но что-то останавливало его в этом желании. То ли её отстранённость, то ли какой-то необъяснимый надлом в её голосе.

— Если вы не будете против, разрешите проводить вас, Валя.

Касаткина грустно усмехнулась и прямо посмотрела Денису в лицо. Она должна отказаться, она не смеет переносить свою боль и страшные воспоминания на него. Валя знала, что боль меняет людей. Она заставляет их меньше доверять, больше размышлять и не подпускать к себе. Ей пришлось испытать всё на своей шкуре, будто она расплачивалась за своё высокомерие и гордыню. Она выросла в обеспеченной семье, все её желания и капризы исполнялись сразу же. Правда, отца она видела редко, но зато мама всегда была рядом. Да, всегда, даже когда она очнулась после долгого медикаментозного сна тогда в реанимации. Мама всегда была рядом. А потом и папа. Папа… который сгорбившись сидел на маленьком стульчике около больничной кровати и мягко сжимал её холодные пальцы в своей ладони. И их тихий разговор с мамой, когда он пообещал разобраться во всём самостоятельно. Мама тогда отговаривала его, но папа только бросил «я за дочь их убью»…

— Смотри-ка, одна их наших недотрог себе героя отхватила, — недалеко стояли две девицы и с интересом разглядывали Грозного и шрамы на его лице.

Денис заметил, как Валя побледнела и чуть прикрыла глаза. Он шагнул ближе к девушке и обнял её за плечи:

— Пойдёмте, Валя. Вам не пристало выслушивать подобное от легкодоступного окружения, — и он увёл её. Они неспешно шли по заснеженной тропинке и молчали. Оказалось, что Касаткины живут совсем недалеко. Денис и Валя так же молча зашли в подъезд, поднялись на третий этаж, Валя открыла дверь и…

— Валюша, доченька, как хорошо, что вы так вовремя пришли. У меня и ужин готов. А папа скоро будет?

Валя как-то беспомощно посмотрела на Грозного, пожала плечами и улыбнулась. Денис помог ей снять шубку, повесил её и свою куртку в шкаф, прислушиваясь к женскому разговору.

— Папа поехал на какую-то важную встречу. Он говорил, что надо решить возникшие финансовые вопросы.

— Извините… — Денис посмотрел на Валину маму. Та искренне улыбнулась и коротко представилась «Галина Викторовна». — Галина Викторовна, Вениамин Виленович поехал к Петру Лаврентьевичу Лисице. Простите, что мы своими проблемами отняли у вас мужа на этот вечер.

Галина Викторовна неожиданно громко рассмеялась и коротко махнула рукой:

— Я уже привыкла, что он дома бывает реже, чем в командировках. А вы Денис Грозный, да? Муж рассказывал о ваших ожогах, простите, они пока довольны заметны для профессионального глаза.

Валя качнула головой и тихо пояснила:

— Мама врач ожогового центра, Денис. Но что же вы стоите? Проходите, будем ужинать.

Грозный глубоко и облегчённо выдохнул и уверенно заявил:

— Тогда на правах мужчины я режу хлеб. — Валя и Галина Викторовна переглянулись и с улыбками кивнули.

***

Звонок мелодично известил о приходе гостей. Через несколько секунд густой баритон просто спросил:

— Кто?

Морозов и Касаткин переглянулись, и Кирилл Сергеевич ответил:

— Пётр Лаврентьевич, я звонил вам сегодня. Моё имя Морозов Кирилл Сергеевич.

Замок щёлкнул и калитка открылась, офицеры вошли и огляделись. Широкий двор, подстриженные деревья и кусты, кое-где ещё лежит снег. Качели… Простую деревянную конструкцию на длинных верёвках медленно раскачивал мартовский ветерок. Фигурки гномов и собак по всему двору. Будто время замерло и сейчас из дома выскочит маленькая девочка с косичками. А между тем та маленькая девочка сегодня дежурит в отделении реанимации, спасает людей… Как же быстро выросли дети. И если раньше родителей беспокоили поцарапанные коленки и синяки, то сейчас вопрос стоит о жизни и смерти.

— Проходите, мужики. Что смотрим? Да, всё осталось, как в нашем детстве было. Одна надежда, что внуки у меня скоро появятся. Красивые и умные, гасать тут будут, а то после переезда моей малышки Лисы к Юрию я как в вакууме живу. Тихо, только ветер и дует.

Морозов и Касаткин подошли ближе и с интересом уставились на одного из самых скрытных бизнесменов города. Короткий ёжик седых волос, широкие плечи, обтянутые серым свитером, джинсы и тапочки на босу ногу. И крепкое рукопожатие шершавых ладоней.

— Ну здравствуй, Лис, — Касаткин пожал протянутую руку и усмехнулся.

— Привет, Веня, рад видеть тебя живым и здоровым.

Морозов повернул голову и вопросительно посмотрел на своего спутника.

— Не думал, Веня, что ты ко мне с Морозовым придёшь. Или всё осталось в прошлом?

— А он-то тут при чём? Не он виноват в той ситуации, и не его сын. А потому ни генерал, ни Александр ни мне, ни ей ничего не должны.

Кирилл Сергеевич поднял брови и тихо заметил:

— Я пока что здесь, если что. Может, кто-то из вас объяснит мне, о чём речь?

Лисица хмыкнул и молча пригласил мужчин в дом. Он быстро миновал широкую прихожую, гости последовали за ним. Вскоре мужчины расположились в креслах с бокалами виски.

— Итак? — спокойно поинтересовался Морозов.

Лисица и Касаткин переглянулись, Вениамин Виленович сделал глоток благородного напитка и, глядя в бокал, ответил:

— Кирилл Сергеевич, Валя Касаткина, которую ваш пасынок со своими друзьями… дочь она моя, Сергеевич. И это люди Лиса их потом в клубе оприходовали. За девчонок и за Валю. Тогда-то мы и познакомились. И вишь ты, опять судьба нас лбами сталкивает. Только теперь о вашем сыне речь идёт.

Морозов поднял глаза на Касаткина, перевёл взгляд на Лисицу и тихо сказал:

— Простите меня, мужики. И я пойму, если вы откажете мне.

— Глупостей не говори. — Касаткин откинулся на спинку кресла и продолжил: — Вы, летуны, всё в облаках витаете, а иногда того не знаете, что рядом с вами люди живут, которые вам по гроб жизни должны. Это я твоём сыне, о Сашке, Сергеевич. Извини, что на «ты». — Морозов небрежно махнул рукой, какие уж тут дворцовые расшаркивания. Лисица долил виски в стаканы и с усмешкой посмотрел на своих гостей. — Я когда к ним в госпитале пришёл, сразу понял, что они меня не признали, имя только повторяли. Да и как узнать, если прошло почти семь лет, они тогда ещё совсем зелёные были, салаги, но меня и парней моих вывезли.

— Ты о чём сейчас? — Морозов аккуратно поставил стакан на низкий столик и вопросительно посмотрел на Касаткина.

— Вот именно, ты тоже не знаешь, хотя в высших кругах вращаешься. Ты операцию по освобождению заложников в Озёрном помнишь? Моя команда там работала. Заложников всех вывели, а мои почти все по полной получили — кого ранило, кого контузило, когда эти суки бараки взорвали. И меня зацепило. А Саня твой с Юркой под обстрелом самолёт подняли, а потом Сашка сам его вёл, потому что Тарасов в салоне руководил — кого и как положить. Вот и Лис ему всё прощает, потому и Лизу ему отдал.

Лисица неожиданно рассмеялся и качнул головой:

— Ну да, отдал! Сама нашла. Правда, чего греха таить — слежу я за своей девочкой. Когда узнал, что в клубе тогда произошло, думал, три шкуры спущу со своих парней, но и тут твой Саня оказался замешанным. Это он помог моей охране повязать своего сводного братца с дружками. — Лисица смотрел на мужчин и вспоминал, как орал на охранников, что сразу не доложили ему о случившемся. Не хотели они его беспокоить, как же! Точно Лиса-мелкая упросила, иначе бы он её не отпустил в академию. Потому что единственный родной человечек на этой земле — это его маленькая Лиза. Как быстро время пролетело, как же не хватает Лики, что до сих пор живёт в его сердце…

— Подожди, но почему Виктор Платов мне ничего не сказал? Нет, он говорил о пострадавшей девушке, но…

— Это я его попросил, Сергеевич. А когда ты отказался использовать её в своём разводе, зауважал.

— А ты откуда Платова знаешь?

— А ты вспомни, где он со своими друзьями служил? Улавливаешь? Я тогда ещё только-только службу начинал, лейтенантом зелёным был, парни в моём взводе служили. Вот так как-то. Но всё это дела прошлые. А сейчас я обязан твоего Сашу найти. Честью и жизнью обязан. Кирилл, это моей группе они груз везли. Понимаешь? Для меня это, возможно, была последняя операция, ранение и задетые лёгкие не позволят мне дальше служить. Но найти того, кому мы жизнью обязаны, — наш долг.

Морозов закрыл глаза и задумался. Прав Касаткин, для них всегда небо было важнее всего, а оказалось, что и на земле их следов осталось немерено.

— Ладно, вернёмся к нашим планам. Мы к тебе, Лис, по делу.

— Знаю. Лиза говорила. Сколько у меня времени осталось? — Касаткин поднял брови и едва заметно качнул головой. Лисица поднял руки: — Меня не интересуют ваши действия по тому району, меня интересует только время. И что именно вам надо. Может, придётся поднапрячь коллег.

— Если… Нет, когда Сашку найдём, его вывозить отдельно от моих парней надо. Следовательно, с тебя самолёт, Лис. Взамен на внуков. Может, и у нас с Галинкой такое чудо случится. Оттает моя Валя, уж больно борзым их Грозный оказался. Уже домой ко мне как к себе шастает. Валя даже смеяться начала.

Лисица взял со стола телефонную трубку и коротко бросил:

— Привет, брат, дело есть… Не боись, если выгорит, нам всем на том свете зачтётся… — Он выслушал собеседника и обратился к гостям: — Ну, мужики, на связи. Думаю, мы будем готовы в течение двух-трёх дней. Если что — три зелёных свистка в сторону леса.

Пётр Лаврентьевич стоял у окна и смотрел на засыпающий сад. Да, самолёт — не игрушка. Но он готов на этот шаг, потому что помнил, как Лиза плакала в тот день, когда её домой привезла красивая женщина с необычными глазами. Они вошли в дом, и Лисица опешил, когда Лиза, его своенравная, независимая, иногда просто невыносимая дочь бросилась к нему с криком «Папа, папочка!», а потом разрыдалась, вцепившись в отцовские плечи. Женщина, с которой Лиза вернулась домой, коротко представилась Екатериной Александровной и тихо прошептала:

— Пётр Лаврентьевич, самолёт моего брата не вернулся на базу. Позаботьтесь о Лизе, ей нельзя сейчас оставаться одной. Простите, но мне пора, меня ждёт отец.

Отец… Он не чувствовал себя отцом уже, наверное, лет десять, с тех самых пор как дочь окончила школу и вопреки его желанию поступила в мединститут, а затем перевелась в академию. А в тот вечер Лиза рыдала, прижавшись к нему, и сквозь слёзы всё говорила и говорила. Как она любит Юру, как она была счастлива с ним, как она его ненавидит, как голову оторвёт, когда он вернётся… А потом опять плакала, спрашивая папу, как же ей дальше без него жить. Она уснула у него в объятиях, вздрагивая и всхлипывая во сне, а грозный Лис поклялся, что отдаст всё, только бы его девочка была рада и счастлива.

Часть 20

Богдан оторвался от книги и внимательно посмотрел на экран телевизора. У них в семье этот странный висящий на стене японский агрегат выполнял не менее странные функции — создавал шум. Никто и практически никогда не вслушивался в слова или задерживался взглядом на экране — для этого существовала мобильная связь и ноуты. Но все, входя в дом, автоматом включали плазму и воспринимали мерцающую поверхность как члена семьи. Но сейчас слова диктора оторвали юношу от увлекательного мира научной фантастики. На фоне гор и вечнозелёного леса одетый в камуфляж корреспондент рассказывал о ликвидации банды боевиков. Дальше говорилось о захвате большой партии оружия и наркотиков и блокировке путей их передачи через границу. И всё бы ничего, только когда ты живёшь с постоянными мыслями о пропавшем женихе старшей сестры, любое известие из района его исчезновения воспринимается как знак.

— Слышь, пап, ты это видел? — Богдан выглянул в гостиную и посмотрел на отца, что внимательно слушал репортаж журналиста. — Как думаешь, это как-то может быть связано с прошедшими событиями?

Шанин-старший пожал плечами, несколько секунд думал, а потом тихо сказал сыну:

— Маме и Инне ни слова, договорились? Пока точно не будет известно, что мы с тобой только что слышали, дарить пустые надежды нельзя.

— Ясен пень, — тут же отозвался Шанин-младший. — Но если операция удачно закончилась, значит, дядя Веня уже тоже в курсах, не так ли?

— Думаю, что да. Но наверняка существует какая-то доза секретности и скрытности. Так что будем ждать. Пошли, сын, ужин сегодня на нас с тобой. Дежурство по камбузу никто не отменял.

Анна сегодня дежурила сутки, Инночка задерживалась на какой-то сложной процедуре. Отец пытался объяснить Богдану, что это за зверь такой — ретроградная холангиография, но Богдан со смехом ответил, что таких матюков он и от отца-то никогда не слыхал, а если такое загнёт его воспитанная сестрёнка, это будет полная жо… После чего, не успев сформулировать свою крамольную мысль, Шанин-младший получил подзатыльник.

Инна же не спеша собиралась домой, проверяя аппаратуру и закрывая кабинеты. Прошло уже почти три месяца с того дня, когда Александр сказал: «Любимая, я скоро вернусь!»

И она ждала его возвращения. Каждый день, каждую минуту ждала и верила, что всё равно дождётся.

Уже растаял снег, звенела капель, где-то шли дожди, солнце сияло всё ярче и ярче, во дворах орали коты, а она ждала и верила, что всё равно дождётся.

Маленький частный самолёт сел на аэродроме вдали от рейсовых полос, дверь открылась и на лестницу шагнул худой бледный молодой человек, сильно зажмурился от яркого солнца, неосознанно помассировал плечо и спустился со ступенек. От стоящих неподалеку бочек отвалился седоватый мужчина и тихо произнёс:

— С возвращением, сынок!

Молодой человек моргнул и кивнул в знак того, что понял его.

— Куда ты хочешь попасть до того, как поедешь в штаб?

Молодой человек покрутил головой, внимательно осмотрел стоящего перед ним и указал на его запястье.

— Время? Полдень.

В ответ прибывший кивнул и чуть слышно прохрипел:

— Можно отвести меня в госпиталь?

Встречающий тепло улыбнулся, они сели в неприметную машину, стоящую за бочками. Молчаливый водитель глянул на встречавшего, завёл мотор и помчался по направлению к городу.

Сегодня Дениса готовили к выписке, неделю назад состоялась последняя операция, швы удалили и сняли повязки. Друзья собрались у него в палате, вещи были собраны, осталось дождаться документы — и домой. В палате было шумно и весело, когда отворилась дверь и вошёл Касаткин. Все затихли, а он просто сказал:

— Вы, ребятки, повремените пока к Инне заходить, пусть они немного вдвоём побудут.

Что было потом, вспомнить и чётко рассказать не мог никто из них. Тарасов резко вскочил и уронил стул, на котором сидел, Грозный вцепился в металлический поручень больничной кровати так, что побелели пальцы, Божнев и Водопьянов сидели с открытыми ртами, переглядываясь между собой, и не могли произнести ни единого слова, и только Лиза с улыбкой прошептала:

— Я его убью. Ей-богу, убью!

А в ординаторской рентгенотделения у окна стояли крепко обнявшись Инна и Саша. Она что-то говорила, стараясь заглянуть в глаза любимому, а он прятал измученное лицо в её рыжих волосах, вдыхая их аромат и только сейчас понимая, что всё закончилось и он дома.

Потом были долгая реабилитация, массаж, уколы, процедуры. Морозов молча терпел, ни с кем особо не делился, только иногда что-то шептал Инне на ухо, прижимая любимую к себе и закрывая своё лицо её волосами. Экипаж ходил злой, парни пожимали плечами и гадали, когда же командир заговорит. Хоть бы обматерил последними словами, но только бы заговорил. Инструкторы хватались за головы от того, что они вытворяли на тренажёрах, орали, что никакой человек и никакая машина не выдержит таких перегрузок, на что экипаж молча и с ухмылками смотрел на показания приборов. И когда, наконец, Морозов смог без остановок переплыть бассейн реабилитационного центра, он тихо, но отчётливо сказал Инне:

— Я буду всегда к тебе возвращаться, ты только жди, любимая.

— Даже если ты задержишься, я всё равно дождусь! Три месяца — это такая мелочь, Сашенька!

— Зови ребят, надо экипаж собирать, заканчивать разброд и шатания без дела.

***

— Наконец-то в этом доме собралась стоящая компания, — Лиза упала в плетёное кресло и прищурившись глянула в сторону реки. Там отец с гостями разбили большой шатёр и вовсю наслаждались мужицкими, как сказала Анна Викторовна, мама Аня, разговорами. — Ти, ты не замёрзла? Солнце, конечно, жарит совсем не по-апрельски, но земля ещё холодная. — Тийю Божнева улыбнулась и покачала головой, не глядя продолжая вязать что-то ярко-жёлтое. — Знаешь, я уже и не помню, когда у нас гостило столько людей. Папа молодец, конечно, организовать такой праздник надо уметь.

— Ну насколько я поняла, — подошедшая Инна Шанина поставила на стол большое блюдо с овощами, — тут не только Пётр Лаврентьевич всё организовывал. Что за женщина у вас на кухне мне встретилась? Это не приходящая помощница, я думаю. Она там с нашими мамами так быстро общий язык нашла, сейчас такого наготовят, что потом неделю доедать будем.

— Да я, кажется, скоро заимею мачеху. Это экономист с отцовской фирмы, Юлия Владимировна. Она такая классная, честно говоря, я очень рада за отца. Знаю точно, что мама останется навсегда с ним, но ему всего-то пятьдесят четыре. Это только голова седая, а так он у меня ещё о-го-го! Он в спортзале такие вещи вытворяет, что я только от этого зрелища устаю! Так что пусть. Пусть кто-то будет. Надолго ли — одному богу известно, но папа заслужил. А то заскучал, наверное. — Лиза быстро чистила перцы и аккуратно складывала их в тарелке. — Тихо в доме, никто ему скандалов не учиняет, не орёт, не ревёт. Скукотища!

Инна и Тийю переглянулись и громко рассмеялись, вспоминая скандалы, что закатывала отцу Лиза в ответ на его робкие попытки познакомить её с кем-то из своего окружения.

— А где Валя с Денисом? — Наташа Тарасова подошла к столу с очередным блюдом, наполненным фруктами. — Там Галина Викторовна беспокоится, Вале переохлаждаться нельзя.

— С Грозным не замёрзнет, он с неё пылинки сдувает.

Инна вытерла руки и осмотрелась. Недалеко среди деревьев мелькнула яркая куртка Вали Касаткиной, они с Денисом гуляли в лесу и собирали первоцветы для украшения стола. Несколько дней назад Грозный и Морозов о чём-то тихо переговорили и пожали друг другу руки. Потом Саша признался, что Денис узнал страшную правду о случившемся семь лет назад и согласился с Валей, что ни Александр Морозов, ни его отец Кирилл Сергеевич не виноваты в том, что произошло. Да и Вениамин Виленович поддержал свою дочь. В тот же вечер Грозный сделал официальное предложение, но пока согласия не получил, хотя врач-иммунолог Касаткина летала по лаборатории с мечтательной улыбкой, не обращая внимания на шёпот за своей спиной.

А пошептаться было о чём! После нашумевшей истории с увольнением одного из хирургов на молодых врачей смотрели кто с уважением, кто с усмешкой, а кто-то и с неприязнью. Один из таких пытался помешать Тийю увидеться с Сергеем, когда их с Денисом привезли в госпиталь. Он стоял посреди коридора и ухмылялся, заявив, что не позволит посторонним беспокоить пациента. Правда, радовался он своей, так сказать, «победе» недолго, потому что в этот момент в отделении появился начальник госпиталя в сопровождении генерала Морозова, полковников Божнева и Касаткина. Последний молча оттеснил говорившего к стене, а командир тихо сказал:

— Идите, Тийю Генриховна, вас больше никто и никогда не задержит. Только постарайтесь недолго, нам бы тоже хотелось увидеться с вашим героем.

Божнев-старший улыбнулся и кивнул, Тийю сорвалась с места и скрылась в палате. Потом были встречи с родителями, следователями прокуратуры, инженерами авиазавода, но Тийю всегда была рядом, пока Божнев в один прекрасный дождливый день не украл её с работы и увёз в неизвестном направлении, чтобы через несколько часов вернуться обратно уже с женой и будущей мамой Божневой Тийю Генриховной.

Лизе тоже пытались доказать, что частые посещения чудом выжившего лётчика Тарасова не принесут пользы, после чего в ответ услыхали, что Елизавету Лисицу в гневе отличает от ротвейлера только помада. А когда на сторону девушек стали сами пациенты и командование, больше никто и никогда не пытался чинить препятствия и строить против них какие бы то ни было козни.

— Наташ, а что Костя Водопьянов? Предложение уже поступило? А то я вижу, как он за тобой увивается, с работы забирает, мой Тарасов так исподлобья на него смотрит. — Лиза с улыбкой посмотрела на девушку и подмигнула.

— А я и Костя не его проблема уже. — Наташа Тарасова завела руки за голову и широко улыбнулась. — Надо было раньше суетиться, а теперь-то чего? Только мы решили, что пока я интернатуру не закончу с детьми подождём. А там — как бог даст.

Девушки переглянулись и одновременно посмотрели на мужчин, что расслабленно устроились на шезлонгах и стульях вокруг огромного мангала. Морозов чуть слышно рассказывал о своём возвращении, о том как выпрыгнул из самолёта, как шёл домой, как его подобрали торговцы оружием и наркотиками, как держали в глубокой сырой яме, откуда не было видно ни его любимого неба, ни яркого солнца, как били, как пытались казнить и как убил он сам, как молчал и только один раз заговорил, когда его пожалела незнакомая молодая девочка, которая согласилась помочь и передала координаты базы на телефон Тарасова. Женская половина их компании в это время накрывали большой стол в саду, и Морозов, закончив свой рассказ, взял со всех присутствующих клятву, что никто из женщин никогда ничего не узнает, незачем им волноваться, тем более сейчас. Главное, что они все прошли врачебно-лётную комиссию и им всем разрешено летать!

И они по-прежнему летали вместе, перевозя грузы в различные страны. Иногда не бывали дома неделями, но знали, что их дома ждут и верят в их возвращение.

Тарасов выполнил своё обещание, и Лизе пришлось временно оставить работу, подарив мужу чудесную девочку Настеньку. Через несколько месяцев Инна родила сына Ванечку на радость ошалевшему отцу и довольным бабушке и дедушкам. Божнев постарался так, что его любимая Тишка, ненадолго выйдя из одного отпуска по уходу за ребёнком, плавно ушла в следующий. Валя просто переехала к Денису, который в очередной раз предложил ей своё сердце и руку и совершенно обалдел, когда получил согласие. И только Водопьянов терпеливо ждал, когда его Наташенька закончит учёбу. Но и он всё равно дождётся! 

Эпилог

— А хорошо, что Колобка сразу не съели бабка с дедкой, — уверенно заявила кудрявая девочка с карими глазами.

— Не «дедкой», а «дедом», — автоматически поправила её молодая женщина с выступающим животи

ком. — И почему же это хорошо, объясни нам, пожалуйста.

— Погулять успел, мир посмотреть.

Сидевший напротив маленький мальчик серьёзно посмотрел на девочку и уверенно заявил:

— Ты её, тетя Наташа, не слушай. Наша Настя может кого угодно плохому научить!

— А что я плохого сделала?

— Да? А кто сегодня маме с папой рассказал, что мы яблоки в саду ели? А кто папе сказал, что я на речку ходил?

— А зачем ты туда один пошёл? Я тебя просила меня взять, а ты не взял, вот я всё и рассказала!

— Ябеда, ничего тебе говорить не буду!

— А я тогда всем расскажу, что ты с крыши хотел прыгнуть!

— А вот и не хотел, только думал!

Наташа Водопьянова захлопнула книгу и строго сказала:

— Ябедничать, Настя, нехорошо, но и ты, Ваня, не прав. Если обещал, надо было взять Настю с собой.

— Я должен был её ждать, что ли? Вот мама в сад и на речку одна ходит, когда папы дома нет, а я ждать должен!

Они ещё немного поспорили, помирились, пообещали сходить на речку вместе, а в садовом домике ещё раз всё проверить, легли в свои кроватки и уснули мирным детским сном. Наташа тихо закрыла дверь, вышла в коридор и, положив ладошку на живот, взглянула в окно. Ваня сказал, что мама сама ходит в сад, и на речку тоже. Так и есть, Инна всегда, проводив Сашу в рейс, старается ненадолго остаться одна, чтобы помолиться за любимого. Прошло уже столько времени с того злосчастного полёта, а она до сих пор так и не привыкла к словам: «Я буду скоро, любимая!»

Наташа вздохнула и прикрыла глаза. Костя тоже говорит ей эти слова. И ей приходится только ждать. Но она дождётся. Обязательно дождётся…

Примечания

1

Абашидзе Григол «Тийю». Перевод Беллы Ахмадулиной

(обратно)

Оглавление

Луч судьбы. Я дождусь

  Часть 1

  Часть 2

  Часть 3

  Часть 4

  Часть 5

  Часть 6

  Часть 7

  Часть 8

  Часть 9

  Часть 10

  Часть 11

  Часть 12

  Часть 13

  Часть 14

  Часть 15

  Глава 16

  Часть 17

  Часть 18

  Часть 19

  Часть 20

  Эпилог

*** Примечания ***