Кот, который сигналил [Лилиан Джексон Браун] (fb2) читать онлайн

Лилиан Джексон Браун Кот, который сигналил

ОДИН

Машинист дал сигнал. Гудок дважды пронзительно прогудел, и старый паровоз – прославленная «девятка», – пыхтя и дымя, отошёл от платформы, волоча за собой пассажирские вагоны. Он напоминал чёрного гиганта с шестью огромными колёсами, движимыми непрерывными толчками шатунов. Машинист, высунувшись из кабины и держа левую руку на дросселе, не спускал глаз с рельсов; кочегар подкидывал угля в топку; из паровозной трубы вырывался чёрный дым, – сценка из прошлого, да и только!

Однако дело происходило в самой что ни на есть современности. В один из воскресных дней тридцать шесть уважаемых граждан Мускаунти собрались на железнодорожном вокзале Содаст-сити, чтобы, выплатив по пятьсот долларов, прокатиться на старой «девятке». Это был первый пробег исторического паровоза с тех пор, как его, отыскав на свалке металлолома, привели в порядок; цена билета включала в себя обед с шампанским в отреставрированном вагоне-ресторане, а вся выручка от продажи шла в стипендионный фонд нового колледжа округа. Участники этой благотворительной акции освобождались от уплаты некоторых налогов.

Когда звякнул медный колокольчик, кондуктор со строгим лицом прошёлся по платформе и пробасил: «Объявляется посадка на поезд, следующий по маршруту: Кеннебек, Пикакс, Литл-Хоуп. Блэк-Крик, Джанкшен, Локмастер и далее на юг со всеми остановками!» Спустили жёлтую лесенку, и разодетые пассажиры поднялись в вагон-ресторан, где на столах, накрытых белоснежными скатертями, поблескивал хрусталь. Одетые в белое официанты наполняли стаканы ледяной водой из серебряных кувшинов.

Среди пассажиров находились мэры близлежащих городков и прочие чиновники, посчитавшие возможным оторвать от сердца – или от политики – пятьсот долларов, чтобы оплатить трапезу и поездку. В поезде находились ещё и издатель местной газеты, журналист, ведущий колонку в этом издании, владелец пикаксского универмага, таинственная наследница, недавно прибывшая из Чикаго, и директор публичной библиотеки Пикакса.

Стрелочник просигналил, что путь открыт, и «девятка» тронулась с места, мягко увлекая за собой вагоны. Когда колеса ритмично застучали по рельсам, кто-то крикнул: «А ведь едем!» Пассажиры разразились аплодисментами, и мэр Содаст-сити поднялся, чтобы произнести тост в честь старушки «девятки». Взметнулись вверх стаканы с ледяной водой. (Шампанское должны были доставить позже.)

Паровоз, пыхтя, двигался вперёд; его чёрный неуклюжий корпус и латунная арматура сверкали на солнце. Сталь громыхала о сталь, а угрюмый гудок звучал перед каждым переездом.

Так начался первый пробег Ламбертаунского прогулочного поезда… Никто и не подозревал, что он станет последним.

Мускаунти, находящийся в четырёхстах милях к северу откуда бы то ни было, имел богатую историю, а благодаря железным дорогам считался перед Первой мировой войной самым процветающим округом штата. На добыче угля, продаже леса и перевозках многие семьи здесь сколотили крупные состояния, которые либо перешли в руки потомков, либо были успешно растрачены самими основателями династий. И лишь миллионы Клингеншоенов, превратившись в триллионы, по непонятной иронии судьбы достались постороннему – мужчине чуть старше пятидесяти лет, с роскошными седоватыми усами, питавшему необычное отвращение к деньгам.

Этим наследником стал Джим Квиллер, добросовестный, неоднократно получавший премии журналист из Центра. Однако, вместо того чтобы радоваться своей удаче, Квиллер посчитал обладание столь огромным состоянием досадным и обременительным. И тут же учредил Фонд Клингеншоенов, призванный распоряжаться клингеншоеновскими деньгами в филантропических целях. Сам же спокойно поселился в перестроенном яблочном амбаре и дважды в неделю писал материал в местную газету, где вёл колонку «Из-под пера Квилла». Друзья с нежностью называли его «Квилл», остальные, с уважением, – «мистер К».

Если бы был произведён опрос общественного мнения, то женщины сказали бы:

– Я люблю его колонку. Он пишет так, будто говорит со мной.

– Жаль, мой дружок не так высок, красив и богат, как мистер К.

– У него такие романтические усы! Но в глазах столько грусти, словно он скрывает ужасную тайну.

– Ему, вероятно, за пятьдесят, но он, знаете ли, в потрясающей форме. Он всюду ходит пешком или ездит на велосипеде.

– Вообразите! При таких деньгах – и холостяк!

– Для его возраста у него прекрасные волосы. Правда, на висках седина, но, по мне, так только красивее!

– Как-то за ланчем в Красном Кресте мы сидели рядом, и он внимательно слушал меня, от этого я почувствовала себя значительной персоной. Муж говорит, журналистам за то и платят, чтобы они слушали. Ну и что? Мистер К. – обаятельнейший мужчина!

– Знаете, он, должно быть, славный человек, судя по тому, что пишет в своей колонке о котах.

А если бы опросили мужчин Мускаунти, они ответили бы следующее:

– А я вот что вам про мистера К. скажу: он ладит с самыми разными людьми. В жизни не догадаешься, что у него такая куча денег.

– Да он забавнейший парень! Входит в парикмахерскую с таким видом, будто потерял лучшего друга, а вскоре все прямо в судорогах от его шуток.

– От него все женщины без ума. Моя жена только и делает, что без конца цитирует его колонку, словно это конституция Соединенных Штатов.

– Не женат? Ничего удивительного: он всё время с этой женщиной из библиотеки.

– Странно, что живёт в яблочном амбаре? Какого чёрта! Всё лучше, чем свинарник!

Квиллер действительно жил в перестроенном яблочном амбаре и действительно проводил много времени с Полли Дункан, директором библиотеки. Что до котов, то эти два изнеженных сиамца необычайно умны и большие любители вкусно поесть.

Амбар, лет ста от роду, имевший форму восьмиугольника, стоял на каменном фундаменте в два фута толщиной и высотой с самого Квиллера. Когда-то фургон, груженный яблоками, въезжал прямо в амбар, и бушели яблок складывались чуть ли не до верхних балок. Теперь интерьер представлял собой удивительную композицию из балконов, пандусов и деревянных перекрытий, объединенных центральной фигурой композиции – большим белым кубом. На основном этаже вокруг куба расположились три комнаты с камином в каждой. А широкий коридор, связывающий жилые помещения и подсобные, напоминал крытую беговую дорожку, по которой сиамцы могли бы пробежать стометровку в два раза быстрее, чем настоящий спринтер.

Однажды вечером в начале лета, когда Квиллер и его двое четвероногих друзей, только что вернувшись после короткого отпуска на острове Завтрак, занимались чтением – точнее, Квиллер читал котам вслух, – зазвонил телефон. Квиллер извинился и пошёл к письменному столу, на котором стоял аппарат.

– Квилл! Я получил! – кричал в трубку возбужденный голос. – Я получил работу!

– Поздравляю, Двайт! Я хочу узнать подробности. Ты где?

– В театре. У нас только что закончилось заседание правления.

– Заезжай ко мне. Ворота открыты.

Театр размещался в бывшей усадьбе Клингеншоенов на Пикаксской площади. За театром находилась огороженная стоянка, ворота которой вели в небольшой ельник, который Квиллер называл Чёрным Лесом и благодаря которому шум машин, проезжавших по Пикаксской площади, не достигал яблочного амбара. Через несколько минут автомобиль Двайта был уже перед домом Квиллера.

– Рад за тебя, – приветствовал Квиллер приятеля. – Может, отметим это?

– Только ничего горячительного, – ответил молодой человек. – Я так возбужден хорошими новостями, что спиртное просто отправит меня в космос Как я тебе в новом виде? – Он провёл рукой по гладкому подбородку. – Моё новое начальство не любит бороды. А я без неё точно голый. Вот как бы ты себя чувствовал без усов?

– Обездоленным, – признался Квиллер. Усы были для него больше чем украшение, даже больше чем эмблема, которую он обычно ставил над своей колонкой «Из-под пера Квилла».

Когда Квиллер внёс в гостиную поднос с напитками и закусками, Двайт, указывая на каминную подставку, сказал:

– У тебя утки выстроились как на параде.

– С армии не слыхал этого выражения. Ну и как тебе утки? Это манки из Орегона, ручная работа. Полли привезла их из отпуска.

– Как ей Орегон? Говорят, это очень красивый штат.

– Кажется, ей было не до местных красот, – сказал Квиллер. – Её подруга, к которой она ездила и с которой они вместе жили, когда учились в колледже, теперь проектирует жилые дома. Похоже, дамы весь отпуск только тем и занимались, что проектировали дом для Полли. Она ведь собирается поселиться недалеко от меня, за фруктовым садом.

– А я думал, она хочет остаться в своей квартире на Гудвинтер-бульваре.

– Так она и рассчитывала, когда бульвар отдавали под территорию колледжа. Она считала, что ей будет приятно жить среди студентов. Но когда стали асфальтировать сады, чтобы сделать стоянки, передумала.

– Им следовало бы построить одну большую стоянку перед бульваром.

– Очевидно. Двайт, Богу не угодно, чтобы человек шёл пешком целый квартал от своей машины. Деревенские жители живут на колесах. Только горожане, вроде нас с тобой, знают, что можно пользоваться и ногами… Но расскажи мне о своей новой работе.

Двайт Сомерс, рекламный агент из Центра, приехал в Мускаунти, заключив контракт с местным процветающим предпринимателем. К несчастью, работа вскоре накрылась, но община, которой приносили прибыль изобретательность и энергия Двайта, боялась его потерять.

– Ладно, – начал он. – Я тебе уже говорил, что на днях беседовал с представителем фирмы ПР в Локмастере? Так вот, они хотят, чтобы я открыл их филиал в Пикаксе, и у нас уже есть многообещающие клиенты. Ты знаешь Флойда Тривильена из Содаст-сити? Речь шла о промышленном городке, считавшемся захолустным и отсталым по пикаксским меркам, несмотря на большое количество жителей и процветающую экономику.

– Я ни с кем из Содаст-сити не знаком, – ответил Квиллер, – но знаю, что телефонный справочник забит Тривильенами. Сто лет назад этот вот сад составлял лишь небольшую часть фруктового сада Тривильенов.

– В общем, этот парень – президент Ламбертаунского ссудного банка, – неплохое названьице, не правда ли? – и это учреждение действительно что надо. Живёт с семьёй в большом доме с участком в Вест-Мидл-Хаммоке. Кроме того, он знаток железнодорожного дела; у него есть коллекция моделей поездов стоимостью в пол-лимона) И это ещё не все! Сейчас он занят реконструкцией паровоза и нескольких старых вагонов, которые намеревается использовать для чартерных экскурсий.

– А по каким путям он их пустит?

– Старые пути ССЛ ^[1] всё ещё годятся для перевозок малой скоростью. С этим всё нормально. Флойд думает предоставлять свой поезд для обедов, коктейлей, деловых встреч, свадеб, туристских прогулок – в общем, для всего на свете. Мы называем его Ламбертаунским Прогулочным Поездом. Чиновники из Содаст-сити обожают туризм, как, впрочем, и все остальные в этом округе. Они дали Флойду некоторые поблажки – помогли получить разрешение на продажу спиртного, например.

– Он что, собирается на этом заработать? – спросил Квиллер, вспоминая рухнувшие надежды бывшего работодателя Двайта.

– Ну, в данном случае для Флойда это – хобби, а может, и намеренные траты в налоговых целях. Он уже спустил кучу денег на оборудование, но, похоже, вынужден был это сделать. В таком случае почему бы и не подзаработать? Началось же всё с того, что среди хлама он отыскал эту старушку «девятку» ССЛ. Классная находка! Он потратил сотни тысяч на её ремонт, затем купил вагон-ресторан, потом – вагон в стиле арт-деко и, наконец, пикаксский персональный вагон какого-то текстильного магната. На ремонт и отделку этих трёх вагонов ушло целое состояние. Реставрацией занималось ателье по дизайну Аманды. Выгодный контрактик, а? Может, теперь Аманда уйдёт на пенсию, а её место займёт Фран Броуди.

– Он что, спускает фамильные деньги? – спросил Квиллер. – Я знаю, некоторые из Тривильенов хорошо обеспечены, а другие существуют на пособие.

– Нет, нет! Флойд из рабочей ветви тривильеновского клана, но он унаследовал удивительную живость ума от своих предшественников-пионеров. Начал как плотник, а затем очень своевременно сделался пайщиком одной крупнейшей строительной фирмы, местной, когда в неё вливали федеральные средства.

– Ты хочешь сказать, что у какого-то строителя из Содаст-сити бизнес шёл лучше, чем у предприятий XYZ? – в изумлении спросил Квиллер.

– Хочешь верь, хочешь нет, но XYZ даже не существовало, пока Эксбридж, Юнг и Ян не создали синдикат и не выкупили фирму Тривильена. Флойд получил миллионы и открыл Ламбертаунский ссудный банк. Он так устал от своего пролетарского имиджа, что решил сменить его на имидж высокопоставленного чиновника. В своём родном городе он вроде национального героя. Для офиса банка он выстроил здание, которое напоминает старомодный железнодорожный вокзал. Внутри всё отделано вагонкой, густо покрытой лаком; он даже умудрился раздобыть пару старых, неудобных скамеек, вроде тех, что раньше стояли в залах ожидания. И в довершение картины в вестибюле установлена игрушечная железная дорога. Вкладчики её обожают! Учреждение они называют Ту-ту банк, а президента с нежностью величают Ф. Т. Как тебе игрушечная железная дорога, Квилл?

– Рискую прослыть ненастоящим американцем, но признаюсь: никогда ею не бредил. Однажды в детстве, на Рождество, я получил в подарок железную дорогу – четыре вагончика бегали по кругу. Но я-то мечтал о бейсбольной перчатке! Когда вагончики проделали шесть или восемь кругов, мне это ужасно надоело. Хорошо бы, если за всю мою жизнь у меня было бы только это разочарование!.. Но знаешь, я с удовольствием посвящу колонку игрушечным поездам, если твой клиент захочет сотрудничать.

– Мы называем их моделями, – сообщил Двайт. – Среди взрослых гораздо больше любителей моделей поездов, чем среди детей, если верить моим статистическим данным.

– Поправка принята, – сказал Квиллер, который по-журналистски уважал точное слово.

– Ты понимаешь, Квилл, настоящие коллекционеры просто дерутся из-за старых моделей! Флойд заплатил свыше тысячи долларов за паровозик длиной двадцать пять сантиметров в необычной упаковке.

– Так он даст мне интервью?

– Ну, к поклонникам средств массовой информации его не причислишь. Но я его подготовлю. Через пару дней позвони ему в ламбертаунскую контору. Кстати, знаешь, его особняк в Вест-Мидл-Хаммоке называют Круглым домом; он находится в двух милях от развилки, там где Холмистая дорога ответвляется от шоссе Скатертью дорога. Дом невозможно не заметить: рядом с ним – почтовый ящик в виде локомотива. Только без приглашения к Флойду домой не ходи – он ужасно боится ограбления. У него отличная охранная система!

– И когда же Прогулочный поезд отправится в путь?

– Недели через две, самое большее – три. Думаю устроить торжественный пуск: обед с шампанским и жарким, свежие цветы, живая музыка… Пригласить на праздник лучших людей округа. Пусть о Прогулочном поезде узнает весь штат! Билеты на мероприятие будут стоить пятьсот долларов, но доходы от продажи пойдут на благотворительность. Что ты…

– Если вы переведёте деньги в стипендионный фонд нового колледжа, – прервал его Квиллер, – я куплю два билета. Кроме того, стану выкручивать руки Арчи до тех пор, пока он тоже не купит парочку… Налить тебе ещё, Двайт?

– Нет, спасибо. Обойдусь тем, что есть… Слушай, это очень вкусно! Что за закуска? На вид точь-в-точь сухой собачий корм.

– Знакомая из Центра прислала – её собственное изобретение. Она называет их кабиблами.

– Ей нужно придумать упаковку и продавать их.

Пока он говорил, два бежево-коричневых существа бесшумно подкрались к журнальному столику, на котором стояла миска с кабиблами. Существа были совершенно поглощены своей целью, а глаза их, небесно-голубые днем, сейчас, при искусственном освещении, блестели как чёрный янтарь.

– БРЫСЬ! – прикрикнул Квиллер, и существа, распрямившись точно пружина, исчезли, с тем чтобы обдумать следующий маневр. Это были сиамцы Коко и Юм-Юм. Кот, которого по-настоящему звали Као Ко Кун, обладал сильным мускулистым телом и решительным характером. Юм-Юм отличалась от прочих кошек удивительным изяществом, но, как все кошачьи, умела добиваться своего.

– Как сиамцам понравился остров Завтрак? – спросил Двайт.

– Им всё равно, где находиться, – ответил Квиллер, – если им хватает места, чтобы побеситься днём и сладко поспать ночью.

– А что собираются делать с этим бардаком на острове?

– Пока ещё официально не объявили, но компания XYZ теряет своё право на владение курортом, а Фонд К. приступает к наведению порядка на острове. Следует восстановить лесной массив и очистить от мусора отмели. Остальное довершит матушка-природа.

– Большое дело, на мой взгляд, – проговорил Двайт.

– И стоящее.

– А как насчёт гостиницы «Домино» и прочих «Поешь-поспи»?

– Планируется переоборудовать их в турбазы для молодежи, гостиницы для людей постарше и летний лагерь для учеников колледжа. Островитяне же так и будут жить в своей уединенной деревушке, а на элитные поместья поднимут налоги… А теперь, Двайт, расскажи мне о Театральном клубе. О чём шла речь на правлении?

– Мы решили рискнуть и впервые поставить спектакль летом. Меня выбрали сегодня вести протокол, и всё наше обсуждение я записывал на магнитофон. Хочешь послушать?

Двайт вынул из кармана плеер, положил его на журнальный столик. И немного прокрутил пленку вперёд – послышались знакомые голоса. Несмотря на искажения, они всё же были узнаваемы: Ларри Ланспик – владелец универмага, Фран Броуди – дизайнер по интерьеру, Скотт Гиппел – торговец машинами и казначей клуба, сам Двайт и Джуниор Гудвинтер – молодой главный редактор газеты.

ЛАРРИ. Теперь вот что. Учитывая наплыв туристов, может, поставим пьесу летом?

ДЖУНИОР ГУДВИНТЕР. Автотуристам, рыболовам и гребцам некуда вечером пойти, кроме баров. Нет даже кинотеатра.

ГИППЕЛ. Я за то, чтобы рискнуть. Почему бы не загрести часть туристских денежек? Поставим какую-нибудь комедию из репертуара Бродвея, чтобы все за животики хватались.

ДЖУНИОР ГУДВИНТЕР. Или хороший детектив.

ДВАЙТ. Или дачную мелодраму вроде «Крошки Билли», чтобы публика освистала главного злодея.

Л АРРИ. Или мюзикл с малым количеством актёров, типа «Фантазеров».

ФРАН. А мне бы хотелось поставить «Сон в летнюю ночь».

ГИППЕЛ. Психи! Это же Шекспир!

ЛАРРИ. Да, но это комедия, и потом, в ней есть романтическая любовь, очаровательные короткие сценки, да и волшебство. Чего вам ещё надо?

ДЖУНИОР ГУДВИНТЕР. Да, со «Сном» можно здорово позабавиться. В колледже я играл Пэка.

ЛАРРИ. Все костюмы для «Генриха Восьмого» – в подвале. Можно их использовать для придворных сцен.

ДВАЙТ. Расчётливость, Гораций!

ФРАН. Как вы насчёт того, чтобы пригласить школьников в массовку? Мы так делали в «Генрихе Восьмом».

ГИППЕЛ. Наконец-то вы заговорили о главном! Ведь все их друзья и родственники купят билеты. Моё слово: давайте! Сколько детишек мы можем задействовать?

ФРАН. Для тех, кто умеет ходить, ограничений нет. Старшеклассники могут играть лордов и леди, а кто повыше из младших – фей и эльфов.

ГИППЕЛ. Фей и эльфов? Ты что, шутишь? Лучше пусть они будут маленькими зелёными пришельцами. Детишки не верят в фей. У меня трое, и я-то знаю.

ДВАЙТ. Трое маленьких «зелёненьких»? Или трое детей? (Смех.)

ФРАН. Мне нравится эта идея с маленькими «зелёненькими». Давайте так и сделаем. Я бы хотела заняться постановкой.

Двайт выключил плеер.

– И как тебе, Квилл?

– По мне, так всё нормально, но Полли хватит удар, если вы переделаете волшебную сказку Шекспира в фантастику с инопланетянами.

– Это ещё окончательно не решено, но день прослушивания уже назначен. В записи этого нет, однако по предварительному распределению ролей Джуниор Гудвинтер будет играть Пэка, а Ланспики – герцога и его невесту. Также они идут вторым составом на роли Оберона и Титании. Они уже играли этих персонажей раньше, и мы решили использовать несколько фрагментов, так как желательно, чтобы спектакль был сыгран до Дня труда.

Часы пробили одиннадцать, и сиамцы, снова прокравшиеся в комнату, многозначительно уставились на гостя.

– Ладно, мне пора, – внезапно сказал он. – Спасибо за всё.

– Я рад, что твоя карьера приняла благоприятный оборот, Двайт.

– И это не единственная хорошая новость. Вчера вечером мы встречались с Хикси, и всё прошло просто чудесно.

– Счастливчик! Она прелесть. – Партия была подходящая. Хикси Райс, ещё одна переселенка из Центра, отвечала в газете за связь с общественностью и рекламу. Надев жёлтую бейсбольную кепку, которая висела около двери в кухню, Квиллер вышел проводить гостя до машины. – У нас в лесу есть сова, – пояснил он. – Если она увидит непокрытую шевелюру, легко может принять её за кролика. Я цитирую Полли, знатока орнитологии.

– Тогда я вне опасности, – сказал Двайт, проводя рукой по заметно поредевшим волосам. Потом поднял голову и прислушался. – Это она ухает. Похоже на азбуку Морзе – длинные и короткие звуки.

Двайт уехал. Какое-то время Квиллер следил за светом фар его машины, раздумывая о том, что приключилось с предыдущим вздыхателем Хикси – бородатым владельцем катера. Затем, прежде чем войти в дом, несколько раз обошёл вокруг амбара. Было темно, дул легкий ветерок, ухала сова: «Ух-ух, ух-ух, ух-ух…»

Квиллер решил назвать её Маркони и посвятить этим птицам одну из своих заметок. Свежие темы были в летнее время дефицитом. Иногда газете приходилось перепечатывать наиболее популярные старые материалы, вроде как о бейсболе или о котах.

В доме стояла полная тишина, что настораживало. Сиамцы не выпендривались, не требовали с душераздирающими воплями еды, а усердно намывали лапы, усы и уши – миска же на журнальном столике была пуста. Объевшись кабиблами, Коко и Юм-Юм, шатаясь, вскарабкались по галерее в свой уголок на балконе. А Квиллер сел писать благодарственную записку женщине, которую звали Селия Робинсон.

ДВА

Квиллер писал благодарственную записку, устроившись за письменным столом в библиотеке, – так называлось пространство, отгороженное стеллажами и одной из сторон каминного куба. Для серьёзной работы у него имелся ещё и кабинет на балконе, вне досягаемости сиамцев, но книжная, дружеская атмосфера библиотеки больше подходила для переписки и телефонных разговоров. Для короткого письмеца Селии Робинсон Квиллер избрал шутливо-высокопарный стиль, вызывавший у неё приступы хохота. Дамочка любила посмеяться; требовалось очень немногое, чтобы её рассмешить.

Дорогая Селия,

нет слов, чтобы описать ту безмерную признательность, которую я испытал, получив сегодня восхитительные яства, прибывшие, дабы раздразнить мой аппетит и укрепить мой дух. Ваши кабиблы вызвали восторженный рёв знатоков в этом северном бастионе гастрономии. Почему бы Вам не запатентовать это чудо кулинарного искусства? Вы могли бы стать Бетти Крекер двадцать первого столетия! Возможно, на правах дружбы Вы предоставите мне преимущественное право распространения кабиблов в Мускаунти и Локмастере? В таком случае не забудьте дать мне Ваш новый адрес, чтобы я мог заказывать сей продукт в десятифунтовых пакетах или в двадцатигаллоновых бочках.

С благодарностью, К.

Ни одна живая душа в Пикаксе не знала о странном знакомстве Квиллера с Селией Робинсон, даже Полли Дункан, – особенно Полли, склонная обижаться на малейшую попытку вторгнуться в пределы её территории. Началось это заочное знакомство, когда во Флориде внезапно умерла бабушка Джуниора Гудвинтера. Беседуя по междугородному телефону с её ближайшей соседкой, Квиллер вёл расследование обстоятельств смерти, – так они с Селией стали закадычными друзьями. Он называл её своим секретным агентом, а она его – шефом. Он посылал ей коробки вишен в шоколаде II шпионские романы в мягкой обложке, которыми она зачитывалась; она ему – печенье домашнего изготовления. Но друг друга они никогда не видели.

Расследование давно закончилось, однако Квиллер знакомства не прерывал, в глубине души надеясь, что Селия, обожавшая готовить, когда-нибудь поселится в Пикаксе и возьмётся кормить его и его котов. Надежды, надо сказать, были не беспочвенные: Селия хотела покинуть деревню для пенсионеров во Флориде. «Слишком много стариков», – жаловалась она. А ей всего-то исполнилось шестьдесят восемь.

На следующее утро, спустившись по грунтовой дорожке к шоссе, носившему название Тривильен-роуд, Квиллер бросил письмо в сельский почтовый ящик. Грунтовая дорога – две колеи от фургона, перевозившего фрукты, – тянулась примерно один квартал: мимо яблоневого сада, мимо лесочка, давно облюбованного белками и птицами, мимо развалин старой сгоревшей фермы Тривильена и тех двух акров земли, на которых Полли собиралась строить свой новый дом. Квиллер задержался на несколько минут, чтобы обозреть строительную площадку. Каменный фундамент старого дома отчетливо виднелся среди зарослей сорняков. А кусты сирени прекрасно обходились и без вмешательства человека: вытянувшись на высоту двухэтажного дома, они весной по-прежнему благоухали, и запах цветущей сирени долетал порой даже до яблочного амбара.

Полли намеревалась сохранить старый каменный фундамент, а для чего – ещё не решила. Она всё спрашивала: «Где мне построить дом – напротив прежнего, позади или всё-таки на некотором расстоянии от этих каменных руин? Не могу же я строить прямо на них!»

Квиллер пытался что-то предлагать, но её вопросы были скорей риторическими» – как человек независимый, Полли любила решать всё сама. Она имела блестящую репутацию очень квалифицированного работника, умеющего находить свежие решения. Возглавив библиотеку, она занималась пополнением фондов, контролировала бюджет, думала о ремонте здания, организовывала различные мероприятии, очаровывала членов попечительского совета… Она умно и с большим тактом разбиралась в личных неурядицах младших сотрудников, однако, оставаясь наедине со своими собственными, приходила в замешательство.

Возвращаясь от почтового ящика, Квиллер увидел в одном из верхних окон амбара сиамцев, которые следили за ним. Он помахал им рукой и продолжил свой путь – через Чёрный Лес на Пикаксскую площадь с её крупными строениями и оживлённым движением. Близость центра и окраины являлась самой привлекательной стороной жизни маленького городка с населением в три тысячи человек. На площади находились две церкви, здание суда. Театр К. и здание, напоминавшее греческий храм, – публичная библиотека.

Квиллер взбежал по каменным ступеням библиотеки – за столетие под тяжестью ног ступени стерлись и сделались слегка вогнутыми. Сегодняшний день к подошвам читателей прибавил подошвы видеолюбителей, и Квиллер сильно сомневался в том, что ступени просуществуют ещё хотя бы полвека. Через главный зал он направился к деревянной лестнице, ведущей в галерею, любезно кивая молодым сотрудникам, которые приветствовали его как мистера К. Сотрудники игриво переглядывались: вид далеко не молодого друга их уже немолодой начальницы и его визит к ней средь бела дня забавляли их. Отношения между директором библиотеки и самым богатым человеком северо-восточной части Соединённых Штатов были в Пикаксе предметом постоянных пересудов.

Квиллер, поднимаясь по лестнице, наблюдал знакомую картину: Гомер Тиббит сидит в читальне, заваленный книгами и проспектами. Хотя ему сильно перевалило за девяносто, историк округа проводил каждое утро в библиотеке, занимаясь некими эзотерическими исследованиями. Или, как подозревали вечно хихикающие служащие, он прятался здесь от своей чересчур внимательной жены. Несмотря на то что ей пошёл уже девятый десяток. Рода Тиббит всё ещё водила машину и постоянно подвозила мужа на работу и с работы.

Полли была на месте – в своём застеклённом кабинете, за столом, заваленным бумагами. При звуке её спокойного, бархатного голоса Квиллер поежился от удовольствия – и так происходило всегда, независимо от того, часто ли они встречались и много ли времени провели вместе накануне.

– Доброе утро, – сказал он. Квиллер никогда не употреблял слова типа «дорогая», но в краткое приветствие умел вложить теплоту и нежность. Он опустился в массивное резное дубовое кресло, выполненное в библиотечном стиле десятых годов начала века.

– Почему у тебя такой необычайно взволнованный вид, милый? – спросила Полли.

– Я сегодня самый настоящий фонтан новостей, – объявил Квиллер, принимаясь за рассказ или, вернее, отчёт о новой работе Двайта, о Прогулочном поезде и о решении Театрального клуба ставить «Сон в летнюю ночь», опустив подробности о возможной модернизации фей и эльфов. Он поведал даже о свидании Двайта с Хикси Райс, представив его как некое романтическое событие светской жизни. Чужаки назвали бы это сплетней, но в Пикаксе подобное считалось вполне узаконенным обменом информацией. Хорошие новости, слухи, плохие новости, скандалы и другие события непонятным образом в первую очередь доходили до библиотеки, и помощница Полли, Виржиния Алсток, всегда была готова распространить их по всему Мускаунти.

Сегодня Полли не так бурно реагировала на сообщения, как обычно. Она казалась озабоченной и часто поглядывала на стопку книг по строительству домов, которая занимала угол её письменного стола. Стопку венчало пособие под названием «Как при меньших затратах построить лучший дом».

– Ну что ты решила насчёт дома? – спросил Квиллер.

– Ничего, – ответила она, вздохнув как человек, уставший от жизни. – Всё так запутано. В Орегоне Сюзанна сделала чертежи одноэтажного дома, который составляет одно целое с участком. Без подвала. Отопительное оборудование – в кладовке рядом с прачечной… А в этих книжках сказано, что двухэтажный дом дешевле и строить, и отапливать, и, кроме того, у Бутси будет возможность бегать вверх и вниз по лестнице, для гимнастики.

– Построй одноэтажный дом с подвалом, и ему будет где бегать вверх и вниз, – предложил Квиллер, руководствуясь Простейшей логикой. Бутси, рослый сиамец, был ещё одним представителем мужского пола в жизни Полли. Квиллер считал, что он ужасно избалован.

– Я не очень люблю подвалы, – возразила Полли. – Их так часто заливает. Мне больше нравятся хорошо изолированные террасы. Как по-твоему. Квилл?

– Ты не к тому обращаешься. Я всего лишь журналист и оставляю постройку дома строителям. Почему бы не обратиться к профессионалам, например в компанию XYZ?

– Нет, это слишком крупная фирма. К тому же я потеряла к ним доверие после их неудачи на острове Завтрак. Я уверена, что небольшая строительная фирма внимательнее отнесётся к запросам и пожеланиям заказчика. Родня мужа миссис Алсток из Блэк-Крика наняла для постройки дома одного молодого человека. Он все работы закончил в срок и практически уложился в предусмотренную смету. Мы должны поощрять молодых предпринимателей, правда? Он из Содаст-сити.

– Гммм, – задумчиво протянул Квиллер, слыхавший, что все уроженцы Содаст-сити – хулиганы, по субботам швыряющие бутылки в окна питейных заведений. – Как его зовут?

– Он из Тривильенов – ещё один из этих «волосатых валлийцев», как их называют. Но я ничего не имею против длинных волос и лохматой бороды, если человек хорошо делает своё дело.

– Хочешь, я о нём разузнаю? У газеты есть свои агенты в Содаст-сити.

– Спасибо, Квилл, но… миссис Алсток приглашает меня завтра вечером поехать посмотреть дом её родни. Мистер Тривильен тоже будет там. Я возьму с собой чертежи, и если он произведёт на меня благоприятное впечатление…

– Выясни, сможет ли он строить по этим чертежам, – посоветовал Квиллер, вспомнив свою стычку с одним таким подпольным строителем в Мусвилле.

– Ну что ты! В Пикаксе, чтобы получить разрешение на строительство, чертежи и расчёты должны быть сделаны архитектором.

– Я отрываю тебя от работы, – сказал Квиллер, резко меняя тему разговора. – Как насчёт ужина в «Старой мельнице»?

– Я бы с удовольствием, дорогой, но сегодня у нас заседание библиотечного совета. После ужина в «Нью-Пикакс Отеле» мы вернёмся сюда, чтобы обсудить строительство автостоянки.

– Надеюсь, твои литературные дамы придут в восторг от неизбежного пирога с курицей и лимонного шербета, который в меню будет называться «шерриберт», – ехидно заметил Квиллер.

Полли улыбнулась на его добродушные колкости в адрес гостиничной кухни и весьма скромных средств, отпускаемых библиотекой на обеды и ужины для членов правления.

– Ты можешь к нам присоединиться, – застенчиво предложила она.

– Нет уж, спасибо. Послушай, почему бы тебе не вытрясти из бюджета несколько долларов на подушки для этих стульев?

– Ступай, ступай, – нежно сказала она, подталкивая его к выходу. Тут Квиллер заметил на руке Полли перстень, который подарил ей на Рождество, – блестящий чёрный опал в оправе из крошечных бриллиантов. Квиллер знал, что она надела его, дабы произвести впечатление на «литературных дам».

Покинув кабинет, Квиллер остановился поздороваться с Гомером Тиббитом. Старик, оторвавшись от книги, долго моргал глазами, силясь вспомнить, кто перед ним стоит.

– Объясните мне, Гомер, как вы можете сидеть столько часов подряд на таких жёстких стульях? – поинтересовался Квиллер.

– Я беру с собой надувную подушку, – ответил историк, – а также термос с кофе без кофеина.

Только не выдавайте меня Полли. Правило гласит: «В библиотеку запрещается проносить еду и питье». Да. А я каждый час хожу со своей коричневой сумкой в мужскую комнату и отхлебываю там глоточек кофе.

Квиллер с пониманием кивнул, прекрасно зная, что в кофе без кофеина Гомер всегда добавлял немножко бренди.

– Как вы себя чувствуете в последнее время? – спросил он, так как у старика была сильная одышка.

– Я страдаю от обычных болячек старости и приступов бронхиальной астмы, вызванных этими пыльными, заплесневелыми рукописями. – Старик похлопал себя по груди. – У меня тут всё свистит, слышите? Меня слышно по всей библиотеке. Я пытаюсь написать статью (свист) о добыче угля в Мускаунти в период с тысяча восемьсот пятидесятого года по тысяча девятьсот пятнадцатый.

– Что вам известно о семье Тривильенов?

– В наших краях живёт шестое поколение Тривильенов, но все они потомки двух братьев, которые приехали сюда из Уэльса (свист) руководить угледобычей. Второе поколение построило лесопильный завод и основало Содаст-сити. – Приступ кашля прервал мистера Тиббита, и Квиллер рванулся к раковине, чтобы набрать стакан воды. – Простите, – извинился старик. – Итак, на чём я остановился?

– Содаст-сити, – напомнил Квиллер. – Тривильены.

– Да, хотите верьте, хотите нет, но этот безобразный городишко являлся изначально административным центром Мускаунти, в то время как Пикакс был ещё только ухабом на дороге. А когда государственные службы перевели к нам только из-за того, что Пикакс находится в центре округа, уроженцы Содаст-сити подняли бунт и попытались отделиться от Мускаунти. Всё, чего они добились, – это независимой школьной системы.

– Вы знаете Флойда Тривильена, Гомер? Он президент Ламбертаунского ссудного банка.

– Точно сказать не могу. Мы, жители Пикакса, ярые снобы. Вы в курсе того, что живёте во фруктовом саду старого Тривильена? Так вот. На протяжении нескольких поколений никто не притронулся к его собственности, пока не появились вы – чужак из Центра, хе-хе-хе…

– Не притронулись из-за снобизма? – спросил Квиллер.

– Нет. Из-за проклятия Тривильена, – ответил историк. – Яблони засохли, в дом ударила молния, а сам фермер повесился.

– И кто наложил проклятие?

– Никто не знает.

– Кстати, Гомер, Полли строит дом на месте фермы.

– Ну, не говорите ей то (свист), что я вам сказал.

– Ничего страшного. Она не суеверна.

– Всё равно не говорите, – предостерёг старик.

Выйдя из библиотеки, Квиллер направился в центр города, с целью поделиться новостями со знакомыми и нанося по дороге незапланированные визиты:

в магазин мужской одежды «Скотта», чтобы взглянуть на летние рубашки. Ни одна не привлекла его внимания, но он поболтал с хозяином и рассказал ему о Прогулочном поезде;

в «Букинист» Эдда, куда товар поступал из частных библиотек. Эддингтон Смит выслушал рассказ о Прогулочном поезде с интересом, поскольку располагал любопытными изданиями, посвящёнными железным дорогам. Квиллер же купил книгу об истории Панамского канала;

в офис газеты, по непонятным причинам носившей название «Всякая всячина». Его давний друг из Центра Арчи Райкер, издатель и главный редактор, прослушал информацию о Прогулочном поезде не без удовольствия;

в супермаркет Тудла, чтобы купить полтора килограмма нарезанной говядины для жарки и два пакета лапши с сыром. У кассы он занял очередь за матерью Уолли Тоддуисла, шившей костюмы для Театрального клуба. Она спросила, слышал ли он о готовящейся постановке «Сна в летнюю ночь», а он спросил, слышала ли она о Прогулочном поезде.

Вернувшись к себе в амбар, он обрадовался назойливым воплям сиамцев, – стало быть, дома всё в порядке. Быстро нарезав для них кубиками ростбиф, он разогрел себе оба пакета лапши с сыром. Всё, что он умел по части кухни, – это резать, разогревать и нажимать кнопку автоматической кофеварки.

После обеда все трое устремились в библиотеку, чтобы заняться чтением. Растущая коллекция старых книг Квиллера была распределена по следующим категориям: биографии, классическая художественная литература, драматургия и так далее. Свою новую покупку он определил на полку с книгами по истории. Юм-Юм терпеливо дожидалась хозяина, чтобы устроиться у него на коленях; Коко нетерпеливо бил хвостом.

– Книга! Книга! – крикнул Квиллер. Это было одно из нескольких слов, которые понимал Као Ко Кун, другими были: вкусненькое, щётка, шлейка и БРЫСЬ! Кот произвёл осмотр новой книжной покупки, а затем вспрыгнул и покачался на краю полки с собранием классической литературы. Он презрительно обнюхал корешки, а потом вдохновенно зацепил когтем «Швейцарского Робинзона».

«Любопытный выбор», – подумал Квиллер. Он понимал, что это всего лишь совпадение, но уж больно соблазнительное: у Коко ведь исключительное ассоциативное чутье. Всё же связь между швейцарским романом 1913 года и изобретательницей кабиблов даже свято верящему в таланты своего кота Квиллеру казалась абсурдом.

Он развалился в своём любимом кресле и положил ноги на оттоманку. Юм-Юм легко вспрыгнула к нему на колени, покрутилась несколько раз против часовой стрелки и наконец улеглась. Коко занял свою обычную позицию на подлокотнике.

Квиллер открыл книгу, купленную в основном из-за иллюстраций, и произнёс:

– Эта книга предназначена по большей части для молодежи, но может подойти и для котов любого возраста. В ней есть главы о… посмотрим… китах, черепахах, страусах и медведях. Вам она понравится. Глава первая: «Один после кораблекрушения».

Первой засопела и закрыла глаза Юм-Юм, затем стал позевывать Коко; наконец и Квиллер, убаюканный звуком собственного голоса, сообразил, что пора спать.

Однажды днём, перед встречей с президентом Ламбертаунского ссудного банка, Квиллер из чистого любопытства решил заехать в Содаст-сити. Город, расположившийся в устье реки Иттибиттивасси, сам по себе мог бы послужить материалом для колонки «Из-под пера Квилла». Это был промышленный центр округа, откуда в Центр регулярно отправлялись товарные составы и настоящие автопоезда. Грузовики на своих шинах тащили в город грязь с проселочных дорог, вследствие чего Содаст-сити прозвали Помойкой. Тем не менее рабочих мест здесь было полно, а среди жителей пять тысяч человек имели рабочие профессии. И ещё. Этот город, в котором загрязненность стала насущной проблемой, располагал лучшей футбольной командой округа.

Уже на подъезде к городу Квиллер заметил открытый стадион с тремя футбольными полями, беговой дорожкой и ромбовидной площадкой для игры в софтбол. Неподалеку находился единый школьный комплекс со своим собственным футбольным стадионом.

По Главной улице мчался бешеный поток транспорта, в центре города, как обычно, расположились кафе, заправочные станции, церкви, библиотека с магазином внизу, магазины по продаже оружия, ломбарды, магазины одежды с товарами, выставленными напоказ прямо на тротуаре, питейные заведения и магазин видеокассет. Ламбертаунский ссудный банк занимал здание, напоминающее старый железнодорожный вокзал, а настоящий – на окраине города, окруженный путями, товарными вагонами, грузовиками и пакгаузами, – казался забытой реликвией. Жилые массивы по соседству отличались аккуратными газонами, толпами школьников, отпущенных на летние каникулы, баскетбольными корзинами, гриль-барами и тарелками спутниковых антенн. Это был процветающий во всех отношениях город, но Квиллер знал, что Содаст-сити резко отличался от Вест-Мидл-Хаммока, где жил президент Ссудного банка и где находились крупнейшие поместья Ланспиков, Вилмотов, а в лучшие времена и Фитчей. Квиллер покинул город и оказался на шоссе Скатертью дорога, которое пролегало среди каменистых пастбищ и дремучих лесов, среди заброшенных шахт, походивших на призраки. Миновав шахту Бакшот (возле неё он когда-то препротивным образом упал с велосипеда), Квиллер очутился на развилке: впереди маячила Индейская деревня со своими кондоминиумами и шикарными квартирами; влево убегала дорога на Хаммок. А на перекрестке дорог была организована стоянка для машин коллективного пользования. Квиллер свернул налево. Дальше, за стоянкой, шоссе проходило мимо пары унылых деревушек, после чего пейзаж неожиданно менялся – становился холмистым, появлялись просеки, фермы, построенные по индивидуальным архитектурным проектам. И никаких следов коммуникаций – все они были скрыты под землей. Дорога петляла, обходя старые деревья, не подлежавшие вырубке.

Вскоре Квиллер увидел сельский почтовый ящик в виде локомотива, а между шпал – указатель, гласивший: «Круглый дом». Ничего круглого в доме, стоявшем на холме, он, правда, не обнаружил: длинное одноэтажное современное здание с широкими навесами и большими трубами – почти отвратительное в своей наготе. Кедровые доски наружной обшивки здания были выкрашены в мрачный коричневато-зелёный цвет.

Квиллер оставил машину у начала аллеи, серпантином поднимавшейся к дому, взбежал по широким ступеням, сделанным изжелезнодорожных шпал, и, дернув дверной звонок, стал ждать, испытывая обычное состояние неопределенности: выйдет ли из интервью что-нибудь стоящее или всё это обернётся пустой тратой времени?

Дверь открыл мужчина, одетый в мятые шорты и футболку защитного цвета, – бесспорно, один из тех «волосатых валлийцев», которыми славился Содаст-сити. Несмотря на то что со лба мужчина начинал уже серьезно лысеть, виски его были покрыты густыми чёрными волосами; чёрными волосами были покрыты его руки и ноги и даже спина. Квиллер заметил это, когда следовал за ним в прихожую.

Хозяин отрывисто поздоровался:

– Из газеты?

– Джим Квиллер. Двайт Сомерс говорил мне, что у вас дома – целая железнодорожная империя.

– Внизу. Виски или пиво?

– Не сейчас, спасибо. Давайте сначала взглянем на коллекцию. Я ничего не смыслю в моделях железных дорог, поэтому этот визит будет скорее образовательным.

Следуя за коллекционером к широкой лестнице, ведущей вниз, Квиллер быстро и оценивающе осмотрел первый этаж: архитектурно задуманное на широкую ногу, помещение было довольно плохо обставлено. Пока они спускались вниз, Квиллер для разминки наспех задал несколько вопросов: «Как долго вы занимаетесь коллекционированием?», «С чего начинали?», «Сохранился ли ваш первый экспонат?».

Ответы были такими же вялыми, как и вопросы: «Долго… Н-знаю… Ага».

Лестница привела их в большую светлую комнату с окнами во всю стену; за окнами виднелся мощёный дворик, а за ним – зелёные холмы. У противоположной стены помещалась диорама, представлявшая сельский и городской пейзажи. Пересекая дороги, реки, холмы, минуя фермы и поселки, причудливо вились железнодорожные пути. Там пассажирский состав отдыхал в депо, тут товарняк переходил на запасной путь; из туннеля выглядывал нос паровоза.

– Сколько у вас поездов? – спросил Квиллер, доставая диктофон.

– Шесть. А железнодорожных путей – свыше трёхсот метров.

Любитель поиграл различными кнопками клавиатуры на переднем краю стола, и сцена мгновенно осветилась: загорелся головной прожектор локомотива, выглядывавшего из туннеля, зажглись огни в салонах пассажирских вагонов и все дорожные фонари и семафоры. Поезда задвигались, сначала медленно, а потом всё быстрее и быстрее. Вот один поезд остановился, чтобы пропустить другой; вот локомотив, подпрыгивая на стрелках, пропыхтел мимо, выпуская из трубы белый дым. Приблизившись к шлагбауму, он дал гудок и наконец с шипением остановился у платформы.

Квиллер был потрясён увиденным, но сказал довольно сухо:

– Вполне реалистично.

Железная дорога жила своей жизнью: там паровоз тянул вагоны вверх на мост, а другой в то же время проходил под мостом; тут, чтобы сцепить вагоны, поезда давали задний ход; чуть дальше товарный состав – цистерны и платформы – останавливался, давая проехать дизелю с пассажирскими вагонами и одним экскурсионным…

– Вы только поглядите, как они справляются с этими поворотами, – гордо произнёс Тривильен, ловко оперируя пультом дистанционного управления. Повинуясь его приказам, вагонетки с откидным дном освобождались от угля, а платформы – от брёвен. На сортировочной станции с семью параллельными путями стрелочный механизм переводил товарные вагоны с одного пути на другой. – Надо быстро шевелить извилинами, чтобы сообразить, с какой скоростью и по какому пути их пустить, какую стрелку перевести… Хотите попробовать?

– Чтобы все вагоны сошли с рельсов? Нет уж, спасибо, – сказал Квиллер. – А в детстве вы играли в железную дорогу?

– Я? Не-а, мои предки были слишком бедны. Но на заднем дворе у меня имелось кое-что почище. Наш дом стоял совсем близко от железнодорожных путей, и я знал все паровозные бригады и расписание всех поездов. Машинисты всегда давали гудок II махали мне, Э, приятель! Я ощущал такой подъём, как после большого глотка спиртного! По субботам я ходил на сортировочную и смотрел, как переводят стрелки. Мне хотелось спрятаться в товарном вагоне и уехать, но, сделай я это, мой папаша мозги бы из меня вышиб.

– Вы, наверно, мечтали стать машинистом? – предположил Квиллер.

– Смешно, но я хотел быть стрелочником, хотел сидеть наверху в маленькой будке, глядеть вниз на рельсы и орудовать шлагбаумом.

Помимо скрежета, производимого движущимися моделями, Квиллер вдруг услышал, как в дальнем углу комнаты открылась дверь лифта. Обернувшись, он увидел хрупкую, болезненного вида женщину, едущую к ним в инвалидном кресле на колесах. Несмотря на то что женщина была в поле зрения Тривильена, он сделал вид, что не замечает её.

– Нас было четверо детей, – продолжал рассказывать он. – Папаня работал на заводе по производству пластмассы, пока не отравился химией. В школе я получил профессию. Английский и разная там фигня – на кой ляд они нужны! Я умел строить всё на свете и чинить любые моторы, так зачем мне английский? Летом я подрабатывал на стройке. И в результате сам стал подрядчиком, получил лицензию и всё такое прочее.

Женщина в кресле на колесах не отрываясь смотрела на Квиллера. Он пробормотал вежливое «добрый день».

Дрожащим голосом она проговорила:

– Вы – мистер К. Я постоянно смотрю на вашу фотографию в газете.

Замечание оказалось несколько двусмысленным, но Квиллер учтиво поклонился.

Тривильен продолжал свой рассказ:

– Коллекция моделей паровозов у меня уже о'кей, и теперь я придумал кое-что получше. Двайт говорил вам, что мы собираемся…

Женщина резко прервала его:

– Мой отец был машинистом!

Тривильен нахмурился и нетерпеливым жестом приказал ей убираться. Она покорно покатила обратно к лифту, оставив Квиллера недоумевать, кто она такая. Её возраст было трудно определить, так как болезнь исказила её лицо и фигуру.

Поезда всё двигались, демонстрируя свой механический танец, но Квиллер уже получил необходимые ему сведения и даже узнал некоторые железнодорожные термины:

круглый дом – здание круглой формы, в котором производился технический осмотр подвижного состава в эпоху паровых котлов:

боров – локомотив;

пятак – машинист;

дикий кот – локомотив, потерявший управление;

состав – поезд с вагонами (ударение на первом слоге);

апельсин – ремонтник путей в ярко-оранжевой униформе;

заточка – прохождение поворота на большой скорости и торможение;

правило Г – правило ССЛ, запрещающее пьянство.

– В этом депо мы можем не соблюдать правило Г, – сказал Тривильен. – Как насчёт промочить горло? – Тривильен распахнул дверцу битком набитого бара, – Здесь всё, что душе угодно.

– А что вы обычно пьёте? – спросил Квиллер.

– Виски с содовой.

– Мне то же самое, но без виски.

Хозяин бросил на него недоверчивый взгляд и, покачав головой, налил ему полный стакан содовой. Со стаканами в руке они вышли из дому и устроились во дворике. Любитель железных дорог продолжал толковать о Ламбертаунском прогулочном поезде и о билетах ценою в пятьсот долларов.

– Сколько народу можно рассадить в вагоне-ресторане? – спросил Квиллер.

– Зараз – тридцать шесть человек. Думаю, стоит сделать две ходки – в два и в шесть. Билеты раскупят, уверен.

– Сколько будет длиться прогулка?

– Часа три туда и обратно, с остановкой во Флэп-джеке.

– А как вы собирали ваш подвижной состав?

– Шлялся по железнодорожным музеям, читал ЧД, откликался на объявы…

– Что такое ЧД?

– «Частное депо» – всё о частных железных дорогах. Но своего борова я нашёл среди металлолома в депо Содаст-сихй. Он был жутко загажен! Слезы наворачивались на глаза. Акулы из ССЛ в момент раскусили, что я на крючке, и так взвинтили цену, что у меня чуть глаза на лоб не полезли. Но мне было уже плевать; я хотел захапать этого малыша! И я его получил, правда пришлось потратить кучу денег, но зато он мой! Дизели – их не так трудно найти, а вот паровик – это паровик, для меня по крайности.

– Что вас так привлекает в них?

Коллекционер пожал плечами:

– Боров – это всего лишь топка и паровой котел на колесах, зато как он смотрится, когда катит! Сила! Моя «девятка» – это четыре-шесть-два.

– Вам придётся объяснить, что это значит, – сказал Квиллер.

Не говоря ни слова, Тривильен пошёл в комнату, где стояли экспонаты, и вернулся с фотографией «девятки» в рамочке.

– Смотрите. Четыре небольших колеса спереди держат паровоз на рельсах. А шесть больших колес с поршневыми рычагами толкают его вперед – передают энергию. Два задних находятся под топкой и кабиной машиниста. Двайт говорил мне, что вы заказали билеты на первый пробег. Скажите ему, чтобы он провёл вас по моему ЧД, – это дворец на колесах!.. Вы давно знаете Двайта?

– С тех пор, как он приехал из Центра. Это настоящий профи и отличный парень.

– Да, славный пацан… Как это он до сих пор не женился?

– А вы спросите его самого об этом, – посоветовал Квиллер, стараясь под маской добродушия скрыть досаду, вызванную бестактным вопросом. – К югу от Пикакса есть городок, который называется Вайлдкэт ,^[2] – переменил он тему разговора. – Я часто задавал себе вопрос – почему. Это как-то связано с железными дорогами?

– А как же! В тысяча девятьсот восьмом в тех краях локомотив потерял управление и рухнул с моста, потащив за собой вагоны, – жуткое крушение! Старые железнодорожники об этом до сих пор судачат.

– Кто-нибудь записывал их воспоминания? – поинтересовался Квиллер. – В Содаст-сити есть железнодорожная библиотека? Остался кто в живых из старых машинистов? – Квиллера охватило хорошо знакомое волнение. Ещё бы! Небольшое исследование вопроса и несколько устных рассказов пенсионеров-железнодорожников плюс истории, оставшиеся в памяти их семей, – и книга готова! Она увлекательно расскажет об ужасных крушениях поездов, а также передаст ностальгию по Паровой эре, когда поезда казались волшебными экипажами без коней, а машинисты локомотивов – сказочными героями на колесницах, Гомер Тиббит, выросший на ферме, до сих пор вспоминает о паровозных гудках, тревожно звучавших в ночи. Он говорит, что от этих гудков становилось тоскливо и одиноко и в то же время они внушали смутные желания. Без сомнения, этот звук не сравним ни с сигналом сегодняшнего дизеля, ни с рёвом реактивных самолетов, ни с завыванием шин восемнадцатиколесного грузовика на трассе.

– Созрели насчёт поддать? – спросил хозяин. – Что до меня, я готов.

Квиллер отказался под предлогом срочной работы. А прощаясь, как бы между прочим спросил:

– Вам случалось встречаться с Тривильеном, который занимается строительством домов?

– Мой сын, – последовал ответ. – Он только-только начинает работать самостоятельно.

– Он знает своё дело? Одна моя знакомая думает его нанять.

– Хороший выбор. Он молодчина! Это я обучил его ремеслу, всем его премудростям. Обоим своим ребятишкам я сказал: «Штука в том, чтобы начать работать рано и работать много». Сам я так и сделал.

– У вас ещё один сын?

– Дочка. В школе она изучила бухгалтерский учет. Сейчас работает у меня в конторе.

Странная семейка, думал Квиллер, возвращаясь в Пикакс. Во-первых, неряшливый президент успешного семейного бизнеса. Во-вторых, ничем не примечательная обстановка в претенциозном доме. В-третьих, гнусное обращение с женщиной в отличном кресле на колёсах. Кто она такая? Для жены старовата, для матери – молода. Может, какая-нибудь бедная родственница или бывшая экономка, оставленная в доме из милости? В любом случае этот тип должен был её представить или хотя бы обратить на неё внимание. Денежный успех, перенёсший его из Содаст-сити в Вест-Мидл-Хаммок, увы, не сгладил грубость его манер.

Добравшись до Пикакса, Квиллер зашёл в супермаркет Тудла, чтобы купить замороженный обед и два килограмма нарезанных индюшачьих грудок. А очутившись дома, нисколько не удивился тому, что Юм-Юм встретила его на пороге кухни, кокетливо изгибаясь и изящно переступая передними лапками.

– Вот и она! «Мисс Кис Америка»! – воскликнул он. – А где же твой дружок? Где Коко?

Кот тут же примчался, и они с Юм-Юм, чтобы получить обед, запели дуэтом: баритональные вопли соединялись с колоратурными трелями, причём последние больше походили на визг. Квиллер нарезал кубиками любимое угощение сиамцев и красиво разложил его на их любимом блюде. Коко сразу набросился на еду, а Юм-Юм, мрачно взглянув на блюдо, отошла, понурив голову.

Квиллер встревожился. Не заболела ли она? Может, поймала и съела жука? Может, шерсти наглоталась? Или проглотила кусочек клейкой ленты? Он нежно взял кошечку на руки испросил:

– Что случилось с моей кисуленькой?

Она взглянула на него большими глазами, в которых читался упрёк.

Тем временем Коко расправился с двумя третями содержимого тарелки, оставив, по обыкновению, одну треть своей подружке. Квиллер, держа Юм-Юм на руках, поднял блюдо с пола и поставил его на кухонный стол. Юм-Юм тотчас вывернулась из объятий и с жадностью накинулась на индейку.

– Эти кошки, – проворчал Квиллер, – от них с ума сойти можно!

ТРИ

Квиллер набросал краткую заметку о Тривильеновых моделях и отправился в центр города, чтобы сдать её в редакцию «Всякой всячины». Джуниор Гудвинтер обладал чисто редакторской способностью читать со скоростью пятьдесят слов в секунду и просмотрел заметку раньше, чем Квиллер успел налить себе кофе.

– Похоже, ты отнёсся к поездам этого парня с большим энтузиазмом, – сказал Джуниор.

– Фокус в том, чтобы сделать вид, даже если это и не так, – нашёлся Квиллер. – Мне нравится, когда у читателя учащается пульс… По правде говоря, его железная дорога меня скорее потрясла, нежели умилила.

– Как насчёт того, чтобы проявить ложный восторг по поводу ещё одного задания?

– Какого, например?

– Ты, конечно, в курсе, – начал Джуниор, – что клуб собирается ставить «Сон в летнюю ночь». Мы хотим напечатать по маленькой заметочке обо всех ведущих исполнителях – около восьми дюймов каждая плюс заголовок. Это не должно быть рекламой спектакля или биографией актера, просто миниатюрное эссе о восприятии актёром своей роли и пьесы в целом.

– И всё это на восьми дюймах?

– Квилл, только ты можешь это сделать. У тебя сжатый и выразительный слог. Кроме того, читатели верят тебе, что бы ты ни писал. Твоя фамилия будет стоять под каждой заметкой, и считай, что бесплатным кофе ты обеспечен на всю жизнь.

Джуниор пытался подольститься к нему, и Квиллер на это клюнул.

– Сколько надо заметок?

– Девять или десять. Ты ведь живёшь рядом с театром, так что тебе будет нетрудно зайти на репетицию и взять интервью у актёров в перерыве. А мы предупредим их: пусть подумают, что сказать. Такие, как Дерек Катлбринк, больше думают о костюме, чем о сути роли.

– Кого же играет Дерек?

– Ника Боттома, ткача.

– Подходящая роль. Он с удовольствием покричит по-ослиному.

– О да! Как только он выйдет на сцену, все просто попадают.

Дерек, житель местечка Вайлдкэт, работал официантом в «Старой мельнице» и, благодаря подкупающей искренности и внушительному росту (шесть футов восемь дюймов, даже ближе к девяти), был любимцем завсегдатаев ресторана, театралов и впечатлительных молодых дам.

– Когда собираешься запустить серию? – поинтересовался Квиллер.

– Как только, так сразу! Мы репетируем пять вечеров в неделю… Слушай, ты поддерживаешь отношения с этой наследницей из Чикаго, которую привёз с острова Завтрак?

– Я её не привозил. Просто она оказалась в том же катере, – резко сказал Квиллер. – А почему ты спрашиваешь?

– Ну, она стала членом Театрального клуба и помогает нам с костюмами. У неё есть неплохие идеи.

«Подходяще, – подумал Квиллер. – Её собственный гардероб прямо как у Шехерезады».

– А в придачу, – с увлечением продолжал Джуниор, – они с Дереком прямо местные Ромео и Джульетта. Если правда, что у неё пятьсот тысяч годового дохода, то Дерек впервые в жизни на правильном пути.

Квиллер раздражённо хмыкнул в усы:

– Не спеши с выводами. На мой взгляд, это весьма ветреная молодая особа… Увидимся на репетиции.

– Погоди уходить! – крикнул ему вслед Джуниор. – Тебя хотел видеть наш уважаемый Главный.

Как и всякий журналист со стажем, который всю жизнь провёл за письменным столом и посетил слишком много официальных завтраков, Арчи Райкер имел цветущий вид и брюшко. Когда Квиллер появился на пороге, Арчи в задумчивости вращался на служебном кресле с высокой спинкой.

– Входи, входи, – заикаясь, сказал он. – Наливай себе кофе.

– Спасибо. Я уже выпил чашку. Что новенького. Арчи?

– Хорошие новости… Садись… После нашей редакционной заметки о Ламбертаунском прогулочном поезде все билеты на открытие проданы, на обе смены! Билет в пятьсот долларов – неплохо для округа! И конечно, гениально придумано – пустить доход на коллегиальные стипендии.

– Это идея Двайта Сомерса, а не владельца поезда. – заметил Квиллер. – Тривильен не показался мне филантропом.

– Кстати, Двайт звонил мне и предлагал напечатать о Тривильене биографический очерк, – сказал Райкер. – Что скажешь?

– Я только что принёс материал о Тривильеновой коллекции моделей поездов. Думаю, этого пока достаточно.

– Согласен. А церемонию открытия мы представим как светскую хронику… Так ты видел Флойда? И как он тебе?

– Он не похож на обычного президента банка. Неотёсанный тип, самоучка, начинал как плотник. Он спустил целое состояние на Прогулочный поезд, а его коллекция моделей просто невероятна! И что только заставляет человека приобретать редкости?! Я никогда не понимал этой страсти к коллекционированию. А тебя. Арчи, тебя когда-нибудь кусала эта муха?

– Один раз, – признался Райкер. – Если помнишь, Рози увлекалась антиквариатом, ну и я, как псих, собирал всякие древности. Удивительно, как быстро у меня пропал к этому интерес лишь только жена, дом и коты сошли на нет – бенц, и всё!..

Квиллер мрачно кивнул, вспоминая собственное горькое прошлое, когда он сам чуть не «бенц – и всё». Его приятель был сегодня не прочь поболтать.

– Милдред сначала тоже хотела, чтобы я начал собирать что-нибудь, говорила, так будет проще делать мне подарки на Рождество. Но я ей ответил, что в таком случае мне вообще не нужно никаких подарков. И теперь у меня каждый день – Рождество… Квилл, почему вы с Полли…

– Не-на-чи-най сначала, Арчибальд, – прервал его Квиллер.

– Ладно, ладно. По крайней мере, когда Полли построит дом, вы с ней будете рядом – только свистни. Кстати, как продвигается постройка?

– Она наняла сына Флойда Тривильена. Он учился в Помойке. Его отец говорит, что он знает своё дело.

– А ты ожидал другого от отца? – язвительно заметил Райкер. – Лично я дважды подумал бы, прежде чем нанял кого-либо из Содаст-сити даже для починки текущего крана!

– Ну… ты же знаешь Полли… Когда она что-нибудь решит!..

Примерно двумя неделями позже, в воскресенье днём, Квиллер и Полли отправились в Содаст-сити, где на железнодорожном вокзале встретились с Арчи и Милдред Райкер. Нарядные богачи съезжались со всех концов округа, и изумлённые горожане наблюдали, как молодые люди в красных спортивных костюмах отгоняли и парковали машины приезжих. Первый раз в истории Помойки машины парковала обслуга. Приезжие дамы сочли, что достаточно тепло, и надели легкие летние платья, а мужчины решили, что достаточно прохладно, и напялили легкие спортивные куртки. За исключением Вэннела Мак-Вэннела из Пикакса, который изнемогал от жары в плиссированной юбке из чистой шерсти и прочих шотландских регалиях.

Всем на удивление, наследница из Чикаго явилась с официантом «Старой мельницы», на что Райкер сказал:

– Дерек, очевидно, стал получать хорошие чаевые.

– На прошлой неделе я видел, как он покупал ей хот-дог у Луизы, – отозвался Квиллер. – Вероятно, теперь её очередь угощать.

Сегодня, как и всегда, Лиз оделась вполне театрально: единственная женщина в шляпе, в соломенной шляпе с высокой тульей, обвитой несколькими ярдами вуали и украшенной розой величиной с кочан, – явно эдуардовский стиль. К тому же, по стандартам Мускаунти, Лиз была неправдоподобно миниатюрной. Полли, носившей пятьдесят второй, показалось, что у этой Лиз – сорок четвёртый или даже сорок второй.

Другой особой, привлекшей внимание, была молодая женщина в брючном костюме. Обычай Мускаунти гласил: «По воскресеньям – юбка», но из-за этой красотки в хорошо сшитом брючном костюме все женщины в юбках выглядели старомодными. Дамочка пришла с Флойдом Тривильеном, который был тщательно выбрит и чисто одет. Кто она ему – жена? дочь? С толпой эта пара не смешивалась.

Газетные фоторепортеры и телевизионщики с видеокамерами добавляли ажиотажа в церемонию открытия, а духовой оркестр вовсю трубил мелодии вроде «Чаттануга чу-чу» и «Знойный вечер в старом городке». Райкер узнал парня, игравшего на тромбоне, – он работал в отделе транспорта «Всякой всячины».

– Надеюсь, они не поедут в одном вагоне с нами, – сказала Полли.

Пассажирам, ждавшим на платформе, раздавали памятные программки.

– Представляете, для этого исторического пробега разыскали пенсионеров-железнодорожников: машинисту – восемьдесят два, тормознику – семьдесят шесть, кочегару – шестьдесят девять! – сообщила Милдред. – Все они ветераны ССЛ.

– Интересно, смогу ли я грести уголь, когда мне будет шестьдесят девять? – задумчиво произнёс Райкер.

– Во всяком случае, прошлой зимой ты не смог сбросить даже снег с крыши, Дорогой, – нежно упрекнула его жена.

– Как вы полагаете, кто-нибудь побеспокоился проверить у машиниста зрение и кровяное давление? А кочегару давно делали ЭКГ? И будет ли в поезде врач?

– А боров где? – спросил Квиллер, щеголяя знанием железнодорожного сленга.

Действительно, никаких признаков паровоза не было видно, если не считать клубов дыма, поднимавшихся откуда-то из-за пакгауза. Но вот музыка внезапно оборвалась, а через мгновение оркестр грянул туш. Болтовня на платформе стихла, и из-за поворота, пыхтя и свистя, появилась «девятка». Раздались приветственные аплодисменты, и оркестр сыграл туш.

Подкатившая к платформе старая «девятка» представляла собой великолепный образчик машиностроения: гигантский головной прожектор, сверкающий на солнце чёрный корпус и латунная арматура, шатуны, задававшие такт огромным колёсам, – всё являло собой чудеса механической магии, даже скотосбрасыватель поражал. Пожилой машинист с седыми космами, выбивавшимися из-под хлопчатобумажной фуражки, высунулся из кабины и замахал ожидавшим на платформе пассажирам. Старик буквально светился от гордости.

Милдред, с её глазом художника, назвала паровоз «шедевром чувственной красоты и грубой силы».

– Недаром его называли Великим Стальным Конём!

Когда же из-за поворота показались свежевыкрашенные пассажирские вагоны, её муж заметил:

– А они всё того же старомодного грязно-зелёного цвета…

– Вполне приемлемый цвет, – ответила Милдред. – Его можно добиться, смешав окись хрома с кадмием красным темным и добавив для грязи умбры жжёной.

Двайт Сомерс, краем уха слышавший их разговор, напомнил им, что традиционный зелёный цвет пульмановского спального вагона был введен как раз для того, чтобы скрывать грязь и копоть.

– Что вы знаете о машинисте? – спросила Полли.

– На протяжении пятидесяти лет он был в ССЛ пятаком, – ответил Двайт. – Его опытность и смелость не раз спасали жизни, и только раз он выпрыгнул из кабины. Он приказал прыгать и своему кочегару, но Ози Пени бросил вызов судьбе, оставшись подобно капитану корабля.

– Обнадеживающие сведения, – сказал Райкер. – Ему, наверно, подарили золотые часы, когда он уходил на пенсию.

Тут проводник спустил лесенку первого вагона и крикнул:

– На поса-а-дку!

Квиллер заблаговременно заказал столик на четверых в центре вагона-ресторана. Деревянная обшивка ресторана блестела от лака; скатерти были ослепительно белы, а фужеры искрились, – по вагону пронёсся гул восхищения. Когда же пассажиры расселись, наступила долгая пауза. Участники пробега заволновались. Остряки стали делать дикие предположения:

– Уголь кончился… Кочегар потерял лопату… Повар забыл ножи… Послали за льдом…

Наконец звякнул колокольчик, прокричал гудок, и поезд тронулся. Целая армия официантов в белых костюмах забегала между столиками, разливая шампанское. Все захлопали.

Квиллер, сидевший против хода поезда, видел занявших крайний столик Флойда Тривильена и его очаровательную спутницу. Язык их телодвижений не соответствовал ни супружеским, ни родственным связям. Ещё в поле зрения Квиллера попадали Кэрол и Ларри Ланспики, сидевшие за одним столиком с цветущей молодой женщиной и бородатым врачом, до недавнего времени другом Хикси Райс. Все четверо казались слишком уж довольными, так что Квиллер даже буркнул что-то Полли. Она ответила, что молодая женщина – это доктор Диана, дочь Ланспиков, которая вернулась в Мускаунти, сбежав от всеобщего безумия, творящегося в Центре, и теперь работает с доктором Гербертом.

– Кстати, я собираюсь передать свою медицинскую карту доктору Диане, – сказала Полли. – Мне не нравится врач, который заместил доктора Мелинду.

На подходящей для обозревания окрестностей скорости поезд пересекал типичнейшую для Мускаунти местность: картофельные поля и пастбища, усеянные валунами и стадами овец.

Официанты всё подливали шампанское, и Квиллер вытащил пакет с закуской.

– Мне хочется, чтобы вы попробовали, – сказал он. – Это приготовила одна моя знакомая.

– Кто? – с излишней поспешностью спросила Полли.

– Приятельница из Флориды, – подсмеивался Квиллер, намеренно недоговаривая.

– Очень вкусно, – похвалил Райкер. – Я, пожалуй, съем ещё горстку.

– Несколько солоновато, – пробормотала Полли. А Милдред, ведущая в газете раздел кулинарии, изрекла, что это всего-навсего гренки, приправленные пармезаном, солью, чесноком, красным перцем и вустерширским соусом.

– Коко я Юм-Юм принимают их за кошачий деликатес, – сообщил Квиллер.

Эксперт по кулинарии кивнула:

– Они чуют анчоусы в вустерширском соусе.

В дальнем углу вагона, в стороне от суетящихся официантов, седовласый аккордеонист наигрывал мелодии с равнодушным видом человека, на тысячах банкетов исполнявшего один и тот же репертуар.

– До дрожи бесстрастный музыкант, – сказала Полли. – Недавно в Локмастере на концерте Моцарта струнный оркестр играл с таким воодушевлением, что музыканты чуть не падали со стульев.

– Да, я до того загляделся на их ужимки, что музыку почти не слушал, – отозвался Квиллер.

– В изобразительном искусстве то же самое, – заявила Милдред. – Личность художника подменяет собой его творчество. Я считаю, что в этом виноваты средства массовой информации.

– Нас обвиняют во всех смертных грехах, – сказал Райкер.

Затем они обсудили учебную программу Общественного колледжа Мускаунти: нет уроков музыки и рисования. Пропасть английского, бухгалтерского учета, обработки данных, делопроизводства и менеджмента. Вводные курсы по психологии, экономике, истории, социологии и т. д. Нет косметологии. Нет риэлтерских курсов. Нет тенниса.

– Они делают огромные успехи по реконструкции кампуса, – сказала Полли. – Администрация колледжа уже сформирована и работает. Я на днях познакомилась с ректором, профессором Прелигейтом, – очень интересный мужчина.

– В каком смысле? – резко спросил Квиллер.

– Он сочетает солидную академическую подготовку с удивительным простодушием. Он из Виргинии, и у него есть это льстивое южное обаяние.

– Обожаю южан! – по-детски воскликнула Милдред. – Он женат?

– Не думаю.

– Зато ты замужем, – напомнил жене Райкер. У Полли ещё было что порассказать.

– Служащие профессора Прелигейта подкармливали потерявшегося грязно-бело-рыжего кота, ужасно похожего на О'Джея. Я позвонила Вилмотам и узнала, что О'Джей исчез в прошлом ноябре, буквально сразу после того, как семья переехала с Гудвинтер-бульвара.

– Это и называется «потеряться», – заметил Райкер. – Он девять месяцев бродяжничал, попрошайничая и питаясь всем, чем можно. Вот вам и прогулочка в пятнадцать миль!

– Вилмоты не возражают против того, чтобы он остался при колледже, – в заключение сказала Полли. – Он будет его талисманом.

– А цвета школы, – сделал предположение Квиллер, – будут оранжевый и грязно-белый.

Своевременно был подан суп – бульон-желе. Слишком солёный, по мнению Полли. Зато «Шатобриан» – ростбиф – оказался великолепен, и все пришли к выводу, что ни мясо, ни шеф-повар не могли быть из Помойки.

Вагоны мягко покачивались, гудел гудок на перекрестках, и в вагоне-ресторане не смолкали разговоры. Со временем местность стала скалистой, и взорам пассажиров открылись замечательные виды, которые невозможно увидеть с шоссе. После городка Вайлдкэт дорога круто пошла под уклон по направлению к Блэк-Крик, на высокий мост. Вокруг простирались холмы и леса Локмастера – соседнего с Мускаунти округа. В тот момент, когда подали сдобу и кофе, поезд въехал во Флэпджек, когда-то поселок Лесорубов, а теперь парк отдыха.

Телебригада из Миннеаполиса уже поджидала их на перроне. Репортеры хотели снять владельца поезда с его красавицей спутницей на открытой площадке персонального вагона, но Тривильен воспротивился. Он предпочел надеть полосатую железнодорожную фуражку в высунуться из кабины машиниста. Слышались остроты чикагской наследницы в шляпе-суфле и Вэннела Мак-Вэннела в клетчатой юбке: оба описывали, как потрясающе путешествовать на старой «девятке».

Полли сказала дородному шотландцу, что у него удивительно величественный вид в его национальной одежде, и призналась, что ей давно хочется, чтобы Квиллер купил себе шотландскую юбку.

– У вашего друга – отличная фигура, – заверил её Большой Мак. – Кроме того, его мать была из Макинтошей, так что он – титулованный.

Райкер, с уверенностью старого друга, пояснил:

– Квиллер с тараканчиком насчёт самой идеи ношения юбки, убедить его невозможно.

Квиллера выручил Двайт Сомерс, подоспевший вовремя, чтобы положить конец показным восторгам шотландкой. Он предложил осмотреть персональный вагон.

– Настоящее детище своих дней! – сказал он.

Никто не ожидал увидеть такое великолепие: дорогая обивка кресел в гостиной, обеденный стол с инкрустацией из ценных пород дерева в столовой, а спальни с латунными кроватями и мраморными умывальниками. В общем, всё деревянное было из резного ореха, а фрамуги и ламповые стеклянные колпаки – от Тиффани!

– Для свадеб Ламбертаунский прогулочный поезд – самое то, что надо, – сказал Двайт. – Церемонию можно провести в клубном вагоне, а приём – в вагоне-ресторане по пути во Флэпджек. Затем отсоединить персональный вагон и оставить новобрачных на недельку на запасных путях. Пусть осваивают лужайки для гольфа, конюшни с верховыми лошадьми или просто гуляют по рельсам. В конце недели поезд с приглашёнными, которые продолжают кутить в клубном вагоне, возвращается, и все дружно пыхтят обратно в Мускаунти, где и живут долго и счастливо… Ты бы обдумал это, Квилл, – лукаво добавил он.

Не обращая внимания на намёк, Квиллер спросил с наигранным простодушием:

– Дама Тривильена – это его дочь, занимающаяся бухгалтерским учётом?

– Нет, это его секретутка, – ответил Двайт не без ехидства. – Он с ней познакомился в Техасе, куда забрел в поисках своего подвижного состава.

– Она что, работала затейником?

– Чем-то вроде, – последовал загадочный ответ.

Брякнул медный паровозный колокольчик, и повелительный окрик проводника призвал пассажиров обратно в вагоны. Лишь только поезд двинулся на север, официанты раздали каждому путешественнику по сувенирному свистку – длинной деревянной трубочке, свистевшей столь же пронзительно, как и паровоз. Несколько минут из вагона-ресторана доносились душераздирающие звуки, затем аккордеонист стал исполнять заявки. Милдред заказала «Крутись ещё». Квиллер – «Раз за разом» для Полли. Она, пожалуй, не знала текста, но в мелодии явственно чувствовалась нежность.

Когда поезд уже грохотал по предместьям Пикакса, возбуждение уменьшилось, и разговор перешёл к обычным темам:

– Вы пойдёте на состязания по гребле?

– Вы уже побывали в новом ресторане Мусвилла?

– Квилл, как поживают твои коты?

– Юм-Юм, всю жизнь евшая из одной тарелки с Коко, – ответил Квиллер, – вдруг потребовала подавать ей отдельно. Не понимаю, что творится в этой маленькой головке?

– В ней проснулось кошкосознание, – пошутила Милдред.

Квиллер застонал, Полли содрогнулась, а Арчи заявил:

– Бывают хорошие каламбуры и плохие каламбуры, но этот – худший из всех, которые я когда-либо слышал… Проводник! Сбросьте эту даму с поезда!

Потом он спросил Полли о доме.

– Собираются на этой неделе бетонировать, – сказала Полли. – Когда котлован уже вырыт, нельзя медлить, потому что дождь может вызвать оползень. Всё это так интересно! Я всегда снимала маленькие квартирки, а теперь у меня будет гостиная, спальня и гараж на две машины.

– А кто занимается постройкой?

– Контракт подписал Эдуард П. Тривильен. Это высокий волосатый парень, с окладистой бородой и копной чёрных волос. Грамматика его ужасающа! Между прочим, он сын владельца этого поезда.

Наконец «девятка» прогудела на переезде Содаст-сити, и под громкий свист пара исторический пробег завершился. Обслуга в красных костюмах бросилась к припаркованным машинам, и пассажиры начали разъезжаться по своим Пикаксам, Мусвиллам, Вест-Мидл-Хаммокам и Перпл-Пойнтам. Квиллер отвёз Полли на Гудвинтер-6ульвар, который был теперь весь загроможден машинами для асфальтирования, грудами брёвен и другими следами благоустройства территории колледжа.

– Дорогой, я провела изумительный день, – сказала Полли.

– Рад, что тебе понравилось. Ты сегодня особенно привлекательна.

– Спасибо. Я чувствую себя спокойнее с тех пор, как начались работы по дому. Правда, мне мешает то, что я не понимаю чертежей со всеми этими сокращениями и странной символикой. Может зайдёшь взглянуть на проект?

Квиллер ушёл от Полли в одиннадцать часов вечера – час вечерних новостей. Он включил радио в машине как раз вовремя, чтобы услышать, как местный диктор говорит: «…заплатили по пятьсот долларов за билет, чтобы проехаться на старой „девятке“, паровике ССЛ, который в результате принёс стипендионному фонду Общественного колледжа Мускаунти свыше шестнадцати тысяч долларов. Экскурсии на Прогулочном поезде по общедоступным ценам состоятся позже, как заявил представитель владельца поезда Двайт Сомерс… В местном бейсбольном матче Локмастер побил Пикакс со счётом девять – четыре… А теперь о погоде – и только что полученное сообщение из Содаст-сити: неожиданная акция предпринята банковской комиссией штата – она закрыла на амбарный замок Ламбертауиский ссудный банк вплоть до проведения ревизии со стороны администрации штата. Никаких подробностей дела к этому часу ещё не поступало».

ЧЕТЫРЕ

Пока не зазвонил телефон в девять утра, ничто не могло разбудить Квиллера, крепко спавшего после прогулки на поезде и приятно проведённого вечера у Полли. Он спал под требовательные кошачьи вопли, долетавшие с балкона, под грохот бетономешалки, доносившийся с улицы. Он считал, что ещё слишком рано, и нехотя взял трубку.

– В чём дело? Ты ещё не встал? – орал на другом конце провода Арчи Райкер. – Чёрт-те что происходит, а он спит! Ты что, не слышал новостей из Содаст-сити?

– Только вчера вечером по радио, – вяло и без любопытства ответил Квиллер. – Что-нибудь ещё стало известно?

– Только то, что до Флойда Тривильена не дозвониться за разъяснениями. Это похоже на банкротство! По крайней мере, причина должна быть достаточно веской, чтобы оправдать неразбериху, царившую в воскресенье!

Пребывая в дурном настроении оттого, что ему не дали выпить кофе, Квиллер раздражённо съязвил:

– Представляю себе картину: ударная команда аудиторов колотит в двери ламбертаунской конторы. Все в рабочих костюмах и трикотажных галстуках, все вооружены портативными компьютерами.

– Ты не принимаешь случившееся всерьёз, – упрекнул его главный редактор. – Учти час, когда это случилось! Шла экскурсия! Банда из администрации явно знала расписание Прогулочного поезда.

– Благодаря стараниям Двайта Сомерса, расписание было известно в трёх штатах.

– Как бы там ни было, мы скоро во всём разберёмся. Джуниор связывается с банковской комиссией штата, а Роджер – на пути в Содаст-сити, а по дороге заедет к Тривильену в Вест-Мидл-Хаммок. Статья о банке появится на первой полосе, а если мои предчувствия оправдаются, то Прогулочный поезд окажется на третьей странице… Поговорим позже.

Более или менее проснувшись, Квиллер нажал кнопку кофеварки и зашаркал по галерее, чтобы выпустить сиамцев из их уголка. Едва он открыл дверь балкона, как они вылетели оттуда, словно два кошкообразных пушечных ядра, и дунули вниз, в кухню. Квиллер покорно поплёлся за ними.

– Й-а-ау! – орал Коко, который, примчавшись на заправочную станцию, увидел, что тарелка пуста.

– Н-я-яу! – эхом вторила ему Юм-Юм. Открывая банку с лососем, раздавливая вилкой кости, снимая чёрную кожицу и раскладывая угощение по двум тарелкам, Квиллер подумал, что кошки вовсе не борются за свои права, они их принимают как должное. Они точно имеют право на то, чтобы их кормили, поили, ласкали, когда они просят, брали на колени и чистили их туалет… а если что не так, они тут же совершают акт гражданского неповиновения… Тираны!

Оба сиамца так увлеклись содержимым своих мисок, что даже громкий звонок кухонного телефона не смог им помешать.

На этот раз звонила Полли.

– Квилл, ты слышал о ревизии в Содаст-сити? И нашли же время!

– Всё это весьма подозрительно, – сказал он, заглатывая первую чашку кофе и пуская в ход свой обычный цинизм. – Любой гражданин может позвонить в аудиторское бюро штата и настучать на учреждение, этим штатом регулируемое. Помнишь, в одном из университетов велось расследование о злоупотреблении общественными фондами, и тревога оказалась ложной, – постарался анонимный стукач. В случае с Тривильеном может оказаться то же самое – капнул какой-нибудь клиент, который не получил ссуды.

– Это ужасно, – вздохнула Полли.

– Но согласись: лучше вызвать сомнения у вышестоящих органов, чем вломиться в контору с автоматом и изничтожить ни в чём не повинных вкладчиков, – сказал он.

– О, Квилл! Здесь таких вещей не случается.

– Времена меняются, – зловеще предостерег Квиллер.

Последовала пауза, затем она нежно сказала:

– Я так сладко спала этой ночью. Мне как раз требовался такой чудесный отдых днём и такой восхитительный вечер. Я слишком нервничаю из-за дома.

– И напрасно, Полли. Обещаю присматривать за работами и держать тебя в курсе.

– Спасибо, дорогой. До скорого!

– До скорого!

Квиллер налил себе ещё кружку чёрного зелья, которое он называл кофе, и уселся поудобнее, чтобы позвонить в Индейскую деревню.

– Двайт, это Квилл, – спокойно сказал он.

– О господи! О господи! – взвыл рекламный агент. – Что за чертовщина творится! Я ничего не знал до сегодняшнего утра, пока не услышал новость по радио. Тотчас позвонил Флойду домой, но не застал.

– Кто снял трубку?

– Жена. Она разговаривала так, будто ничего не произошло, я подумал, она не в курсе, и не стал её беспокоить.

– Я не видел его жены, когда был там.

– Она сидит обычно в своей комнате: она инвалид – передвигается только в кресле на колесиках. Точно не знаю, но, кажется, она страдает одной из этих новых болезней, у которых длиннющие названия и от которых нет лекарств. Как обидно! Такие деньги, а ей от них никакой пользы.

– Гм-м, – со смесью сочувствия и любопытства пробормотал Квиллер. – Так что же всё-таки произошло? Она сказала тебе, где муж и когда он вернётся?

– Понимаешь, она действительно очень больна и говорит слабым голосом, поэтому разобрать что-либо трудно, я только уловил, что вчера вечером он вернулся домой, а потом снова ушёл. Между нами, но для него, по-моему, в порядке вещей не ночевать дома. В общем, сиделка отобрала у миссис Т. телефон и попросила меня не беспокоить её пациентку. Тогда я спросил, можно ли поговорить с дочерью, но её тоже не оказалось дома. Как я понял, сиделка приходит каждое утро, приятельница – каждый день после обеда, а дочь сидит с матерью вечером и ночью.

– Печально, – сказал Квиллер. – А про события в Содаст-сити ты что знаешь?

– Что и ты, Квилл, я ведь носился задравши хвост, чтобы организовать это вчерашнее шоу на железной дороге…

– И поработал на славу. Всё было прекрасно продумано и согласовано.

– И тут – эта бомба! Поговаривают, что час подозрителен, что это не может быть чистым совпадением.

– А Флойд замешан в политику?

– Почему ты спрашиваешь?

– Нет ли у него врагов среди чиновников из администрации штата? Может, он на выборах поддержал не того, кого следовало?

– Я ничего такого не знаю. Возможно, взятки в разумных размерах он и давал, поскольку без труда получил для своего поезда разрешение на продажу спиртного. Но политика… Нет, политика ему скучна, ведь у неё нет стальных колес и она не бегает по стальным рельсам.

– В сложившейся ситуации мне жаль только тебя, Двайт, – сказал Квиллер. – Будем надеяться, что это ложная тревога.

– М-да… ну… для меня это, конечно, удар ниже пояса. Столько стараний по созданию положительного образа Флойда, и Ламбертауна, и Содаст-сити…

– Ещё один вопрос: Флойд был в поезде во время второй экскурсии, в шесть часов?

– Нет, ему нужно было домой к жене, – по крайней мере, он так сказал! Я же участвовал в обеих поездках и посему наслушался аккордеона на всю оставшуюся жизнь!

– У Арчи штат раскапывает факты, так что, если что-нибудь прояснится, прочтёшь в ближайшем же выпуске. А ты, если что услышишь, не колеблясь поделись этим с сочувственным ухом. И удачи тебе, Двайт, во что бы то ни стало!

– Спасибо за звонок, Квилл. Как насчёт позавтракать вместе на неделе, вот только залижу раны?

На первой странице «Всякой всячины» оказалось не то, что ожидал Квиллер. Заголовок статьи о Прогулочном поезде, напечатанный крупным шрифтом во всю полосу, гласил:

РАДОСТЬ В ПОМОЙКЕ: СТАРАЯ «ДЕВЯТКА» СНОВА НА ХОДУ!

Ламбертаунский кризис замолчали, поместив в нижнем углу страницы коротенькое объявление мелким шрифтом: «С. Б. в Содаст-сити закрыт на ревизию». Никаких тревожных сообщений, – по-видимому, главный редактор решил не давать вкладчикам повода для паники. Такова была газетная политика маленького городка. Райкер, опытный журналист,привыкший работать в ежедневных изданиях мегаполисов, предпочитал заголовки, бросающиеся в глаза, такие, от которых у читателя останавливалось бы сердце и волосы вставали бы дыбом; Джуниор Гудвинтер, родившийся и выросший в четырёхстах милях к северу откуда бы то ни было, имел другие понятия, коренившиеся в местных обычаях. Он всегда говорил: «Не стоит сгущать краски».

Квиллер размышлял об этих принципах в закусочной «У Луизы» за бутербродом с ветчиной. Вдруг в кафе вломился Роджер Мак-Гйлливрей и бросился к столику Квиллера.

– Ты, видимо, удивляешься, почему мы как следует не осветили это событие? – скороговоркой выпалил молодой репортер.

– Так и есть. Удивляюсь. Так почему же?

– Потому что освещать было нечего! Джуниору в комиссии устроили обструкцию, а со мной в Помойке никто даже не пожелал разговаривать! Две правительственные машины стояли позади здания ламбертаунской конторы, а на дверях висело объявление с какой-то официальной бредятиной. Сами двери были заперты изнутри и снаружи, и эти сволочи не обращали никакого внимания на мой стук. Они также отказались разговаривать по телефону, когда я позвонил в контору из будки. Перед уходом я снял фасад здания и нескольких старых чудаков, которые стояли на тротуаре и о чём-то растерянно беседовали. Ещё снял крупным планом объявление и номер правительственной машины… Ну, каково для блестящего фотожурналиста? – закончил он с горькой усмешкой.

– Фотографии не напечатаны, – сказал Квиллер, постукивая по столу газетой.

– Знаю, но следовало хоть что-нибудь представить в доказательство того, что я там был.

– А через окно ничего не было видно?

– Только бухгалтеров на рабочих местах, и всё. Но потом я потолковал с этими старыми чудаками и добыл немного уличной информации, которую и представил, но её тоже не напечатали.

– Может, позже, – ободрил его Квиллер. – Так что сказали старики?

– Прежде всего, им нравится Флойд. Он местный и был в средней школе капитаном футбольной команды. Начал работать плотником и сделал миллионы. Им нравятся проценты, которые он платит. Им нравятся электропоезда в вестибюле. Они считают подобные вылазки гадюк из администрации штата подлыми и, может даже, неконституционными. Они не доверяют правительственным службам.

– А ты пытался связаться с секретаршей Флойда?

– Да, но безуспешно. Когда я спросил про неё у стариканов, они захихикали, словно школьники. Но потом сказали, что она живет в Индейской деревне, куда я и позвонил. Никто не ответил. Я поехал к Флойду. Его дома не оказалось, и никто со мной говорить не стал, даже дверь приоткрыли не больше чем на дюйм. Это был абсолютно потерянный день, Квилл. В такие дни мне хочется вернуться обратно в школу и снова преподавать историю детям, которым на неё глубоко наплевать.

После разговора с Роджером Квиллер направился по своим делам в центр города. Как обычно, его то и дело останавливали незнакомые люди, читавшие «Перо Квилла» или узнававшие его по фотографии вверху колонки. Они всегда хвалили его стиль или его усы (необязательно именно в этом порядке). Поначалу он поощрял читательские отзывы, надеясь узнать, что хорошо, а что плохо в его работе, однако ожидания не оправдались, потому как отзывы были примерно следующего содержания:

– Мне так понравилась ваша вчерашняя колонка, мистер K.! Я забыла, о чём она, но очень, очень здорово.

– И как вы всё это придумываете?

– Моя кузина в Делавэре пишет для газеты. Хотите, я вам пришлю вырезки с её статьями?

– Почему вы именно так подписываетесь: «Мистер К.»?

Поэтому теперь, выслушав комплименты, Квиллер коротко благодарил, стараясь не смотреть в глаза собеседнику: ведь именно это подталкивало читателя к монологам о родственниках, живущих в других штатах. Да, он тихо произносил признательное «спасибо» и скромно отворачивался, будто бы смущенный комплиментом. Он стал мастером любезного отворачивания. И в пятидесяти случаях из ста это удавалось.

Но сегодня всё складывалось несколько иначе. Когда он встал в очередь в Пикаксский народный банк, чтобы обналичить чек, его окликнул охранник:

– Привет, мистер К.!

Стоявшая перед ним в очереди молодая женщина тут же обернулась.

– Вы мистер Квиллер! – сказала она. – Вашу колонку читаешь – словно музыку слушаешь! О чём бы вы ни писали, ваш стиль поднимает настроение. (Про усы не было ни слова.)

Удивлённый и польщённый, Квиллер взглянул на говорившую. Это была просто одетая молодая женщина (чуть больше двадцати) с серьёзным выражением лица.

– Спасибо, – не отворачиваясь, учтиво поблагодарил он. – Я пишу свою колонку как раз для таких читателей, как вы. Похоже, вы сведущи в нашем деле. Вы – учительница?

– Нет, просто постоянная читательница. Я прилепила одну из ваших заметок к своему зеркалу. Вы дали отличный совет тем, кто хочет писать: «Пишите, пишите и пишите». Я из их числа и твёрдо следую этому совету. (Ни слова о том, чтобы прислать ему на просмотр рукопись.)

– А вы не думали поступить в новый колледж? – спросил он. – Там есть какие-то литературные курсы… и можно получить стипендию, – добавил он, мельком взглянув на её простую и изрядно заношенную рубашку, ненакрашенное лицо и мятую холщовую сумку через плечо.

– Да, я бы хотела этим заняться, но сейчас я здорово связана обстоятельствами.

– Тогда желаю вам всего хорошего, мисс… Как вас зовут?

Она нерешительно пробормотала в ответ что-то вроде «Летиции Пен».

– П-е-н, как Пенсильвания? – уточнил он и добавил шутливо: – Пен – это псевдоним?

– Нет, к сожалению, моя настоящая фамилия, – ответила она, скривившись. – Я ненавижу имя Петиция.

– Прекрасно вас понимаю. Родители дали мне имя Мерлин, а моего лучшего друга зовут Арчибальд. Ох и натерпелись мы с ним от рогаток жестоких первоклашек!

– Всё-таки это не так ужасно, как Легация и Лионелла. Так зовут мою лучшую подругу.

– Зато вы с ней можете выступать в ночном клубе. Вы поёте, танцуете, рассказываете анекдоты?

Летиция хихикнула. Человек позади Квиллера громко прочистил горло. Кассир постучал по прилавку, чтобы привлечь внимание Летиции, и сказал:

– Следующий!

Мисс Пен быстро пошла к окошку и тихо извинилась.

Квиллер подвинулся вперёд на несколько шагов, очередь позади него сделала то же самое, – по понедельникам и пятницам банк всегда бывал переполнен. Постоянная его читательница, казалось, снимала существенную сумму. Кассир дважды пересчитал банкноты:

– Пятьдесят, сто, сто пятьдесят, двести, двести пятьдесят…

– Вложите деньги в конверт, пожалуйста, – попросила мисс Пен.

– С удовольствием, – ответил кассир. – Желаю вам хорошо провести день, мисс Тривильен.

«Постоянная читательница» сунула деньги в сумку, висевшую через плечо, и торопливо вышла из банка.

«Однако, – думал Квиллер, – это любопытна Почему она решила не называть своего настоящего имени?» Прежде чем покинуть банк, он просмотрел телефонный справочник и нашёл там семьдесят пять Тривильенов – и ни одной Летиции среди них А Пенов не было вообще; не то чтобы это имело какое-то значение, Квиллер просто удовлетворил своё праздное любопытство. Захлопнув справочник, он с лёгким сердцем отправился домой, воодушевленный сознанием, что его дважды в неделю появляющуюся колонку не только не забывают, но она, может, даже учит чему-то хорошему. Он пошёл окольной дорогой, чтобы забрать почту и посмотреть, как продвигается строительство дома Полли.

На площадке не оказалось ни грузовиков, ни рабочих, однако бетон был уже залит и обработан. В конце концов Полли решила не делать подвал и применить залитый фундамент, а не бетонный блок – всё это после долгого изучения книг по строительному делу. Во время последнего совместного ужина она объяснила:

– Залитый фундамент лучше держит стены, и можно не опасаться трещин или протечек. Только в нём обязательно должны быть пазы, чтобы закрепить стены из жидкого бетона.

Тогда после ужина они отправились на площадку проверить, сделаны ли эти пазы.

И вот стены отлили; Квиллер позвонил Полли в библиотеку, чтобы отчитаться.

– Спасибо, что дал знать, – сказала она. – Наконец-то проект приобретает формы.

– Да, ты уже можешь показать что-то весомое, – пошутил он.

– Интересно, сколько это должно сохнуть, прежде чем они начнут ставить сруб? Мистер Тривильен применяет для сруба плиточные конструкции. Я должна позвонить ему завтра утром, чтобы узнать, с какими промежутками он будет ставить стропила – двенадцать, шестнадцать или двадцать четыре дюйма.

– Я бы сделал двенадцать, учитывая, как топает Бутси, – предпринял Квиллер ещё одну попытку развеселить её.

– Как ты думаешь, я не пожалею о своём решении отказаться от камина? – с тревогой в голосе спросила она. – Ведь он создает уют и всё вокруг организует. Хотя, конечно, с камином выйдет дороже, к тому же, если топить дровами, это – лишняя забота, а газовые мне никогда не нравились.

– Не беспокойся, – сказал Квиллер, – у меня три камина, и ты можешь приходить и тешиться одним или всеми сразу в любое время дня или ночи. Я буду рубить дрова, поддерживать огонь и выгребать золу. Заказы принимаются не позже чем за час до прихода. – Квиллер, как мог, старался её развлечь, но безуспешно.

Несколько разочарованный разговором, он положил трубку и стал разбирать почту. В глаза ему бросился конверт с маркой Иллинойса.

Дорогой шеф,

я получила Ваше письмо о кабиблах и чуть не умерла со смеху. Рада, что Вам понравилось угощение. Я пошлю ещё. По конверту Вы, наверно, поняли, что я уехала из Флориды, Я вернулась на ферму своего сына, Очень не хочется говорить, но мои отношения с невесткой складываются не слишком удачно – она такая кислятина. Возможно, Вы решите, что я сошла с ума, но я подумываю, не переехать ли мне в Пикакс. Всё, что я о нём знаю, – весьма привлекательно. Обилие же снега меня не пугает – я люблю играть в снежки. По-видимому, придётся попросить кого-нибудь подыскать мне меблированную комнату, поскольку, уезжая из Флориды, я всё продала. Может, подвернётся какая-либо работёнка на неполный рабочий день – уборка квартиры или прислуживание за столом. В общем, хочу рискнуть и предпринять что-нибудь хотя бы на год.

Что Вы обо всем этом думаете?

Искренне Ваша

Селия Робинсон

Она написала свой номер телефона, и Квиллер немедленно набрал его, не дожидаясь льготного тарифа, как делал обычно. Долго не отвечали, но он не клал трубку. В голове у него крутились какие-то обрывки мыслей: Селия умеет готовить… Не требуется ли ему живущая при нём экономка?.. Нет, он привык к уединению… Хотя эта лапша с сыром… индейка для котов…

Он грезил о картофельном пюре, которое будет готовить Селия, когда встревоженный женский голос прокричал в трубку задыхающееся «Алло!».

– Я бы хотел поговорить с миссис Селией Робинсон, – сказал он сурово.

– Она вышла собирать яйца. Кто звонит?

– Скажите ей, что это шеф.

– Кто?

– Шеф Флоридского бюро расследований, – сказал Квиллер, обладавший даром импровизации.

Было слышно, как женщина швырнула трубку и прокричала:

– Клей, быстро иди позови бабушку. Да скажи ей, чтобы поторопилась.

Долго никто не отвечал, а затем зазвенел смех Селин, и она наконец подошла к телефону.

– Привет, шеф! – радостно сказала она. – Вы, должно быть, получили моё письмо.

– Так и есть. Вас посетила великолепная мысль. Ваш внук сможет проводить Рождество с вами, вы будете играть с ним в снежки. Как он, кстати?

– Отлично. Только что вернулся с практики. Он получил стипендию.

– Прекрасно! Теперь что касается ваших вопросов. Да, вы легко найдёте работу на полдня. Да, вы можете снять меблированную квартиру. У меня на примете есть одна, недалеко от центра города, если вы, конечно не против того, чтобы подниматься один лестничный пролёт пешком.

– Меня всё устраивает, лишь бы недорого.

– Не волнуйтесь. Хозяин только обрадуется, если квартира не будет пустовать.

– А кота своего я могу взять? Вы помните Ригли, привезённого из Чикаго?

– Ещё бы! Я уже предвкушаю нашу с ним встречу, – Он подождал, пока она кончит смеяться, и спросил: – У вас есть машина?

– О, шеф! Видели бы вы мой хорошенький подержанный автомобиль, который я купила! Он ярко-красного цвета. Я купила его на тот чек, который вы прислали. Не думала, что вы пошлете так много. Помогать вам было здорово.

– Вы оказали мне важную услугу, Селия. А теперь… Не стоит упускать ни дня – летом у нас превосходно! Подготовьтесь и приезжайте как можно скорее. Я пошлю все указания по почте.

– Ой, как всё это волнующе! – с ликованием в голосе вскричала она, и Квиллер слышал её счастливый смех, пока она не повесила трубку.

Квартира, о которой он говорил, представляла собой анфиладу из четырёх комнат и находилась в каретном сарае позади бывшего особняка Клингеншоенов, в котором теперь помещался Театр К. Здание сарая, построенное из местного гранита и украшенное каретными фонарями по всем четырем углам, выглядело очень импозантно. Квиллер жил здесь, пока шла реставрация яблочного амбара, и в комнатах даже осталось кое-что из его мебели сдержанных цветов, в холостяцком стиле.

После разговора с Селией он принялся за дело, перво-наперво позвонив Фран Броуди, дизайнеру по интерьерам. Именно она обустраивала его старую квартиру.

– Фран, бросай всё – ладно? – и быстро сделай пластическую операцию моей бывшей квартире… Нет, я не переезжаю обратно. Одной даме, подруге Евфонии Гейдж по Флориде, врач посоветовал переехать сюда ради здорового климата.

– Да? Ни о чём таком раньше не слыхала! – воскликнула Фран. – Может, нам стоит открыть курорт с лечебными минеральными водами? А что она за человек?

– Смешливая бабушка, у которой есть кот и красный автомобиль… Да, согласен, квартиру нужно немного приукрасить – немного женской ерундистики, прости за политическую некорректность. Кошачий притон нужно переделать в комнату, где будет гостить её внук-подросток, а мою походную кухню заменить полностью оборудованной кухней с такой духовкой, чтобы в ней можно было жарить индейку. За какой срок ты уложишься? Она будет здесь через десять дней.

– Десять дней! – взвизгнула Фран. – Ты не заболел?! Бытовая техника – не проблема… а шкафы мы привезём из Локмастера, но вот на установку карнизов, освещения, настил полов… на всё это требуется время.

– Предложи рабочим премию, – нетерпеливо сказал Квиллер. – Пусть работают сверхурочно. Счёт пришлешь мне. – Он знал, что Фран любит, когда ей бросают вызов: она гордилась тем, что делает невозможное.

Для того чтобы сообщить новость Полли, требовалось, однако, больше такта. Вечером Квиллер позвонил ей домой.

– Как прошёл день? – ласково спросил он. – Я видел, на стоянке возле библиотеки уже начертили жёлтые линии.

– Да, но это не самое главное событие дня, – ответила она. – В подушке мистера Тиббита образовалась маленькая дырочка, которая с каждым его движением издавала свист. Слышно было аж на первом этаже, и все служащие просто бились в истерике. Это действительно было очень смешно и неприлично. – Полли сдержанно засмеялась.

Видя, что она в хорошем настроении, Квиллер приступил к главному:

– Я знаю, твоя помощница любит в свободные дни подработать. Как бы она отнеслась к тому, чтобы немного ввести в курс дела нового жителя Пикакса?

– То есть?

– Немного повозить по городу, показать магазины, церкви, рестораны, административные здания, медицинские центры и так далее. Желательно проинформировать насчёт местных обычаев, а также правил поведения, типа: «В общественных местах не свистеть». Кроме того, она может поделиться какими-нибудь свежими сплетнями, – лукаво добавил он, зная, что Виржиния Алсток – самое главное звено в цепи пикаксских сплетен.

– И кто же этот новичок? – живо поинтересовалась Полли.

Желая разжечь её любопытство, Квиллер жульнически давал неполные ответы:

– Особа из знакомых бабушки Джуниора во Флориде.

– С чего бы это кто-то, если он только в здравом уме, переедет жить из субтропиков в Снежный Пояс? Это особа мужского или женского пола?

– Женского.

Последовала короткая пауза.

– А где она собирается жить?

– В моей старой квартире.

– Правда? Я и не знала, что ты её сдаешь. А как она разузнала об этой квартире?

– Вопрос жилья возник во время телефонного разговора, и я предложил ей этот вариант.

Последовала ещё одна пауза.

– Ты, вероятно, довольно хорошо с ней знаком.

– На самом деле, – сказал он, считая, что игра затянулась, – она способствовала раскрытию тайны, окутывавшей смерть Эвфонии.

– А, понятно… Сколько ей лет?

– Полли, ты прекрасно знаешь: я никогда не спрашиваю у женщин, сколько им лет.

Последовал весьма громкий вздох.

– Примерно.

– Ну… она в возрасте достаточном, чтобы иметь внука-подростка, и достаточно молодая, чтобы любить игру в снежки.

– Как её зовут?

– Селия Робинсон, и я буду очень тебе благодарен, Полли, если ты поговоришь с миссис Алсток. Миссис Робинсон прибудет сюда через десять дней.

Следующие несколько дней, куда бы ни направлялся Квиллер, он повсюду осторожно наводил справки о возможности работы для приезжей на неполный рабочий день. Однажды на почте он встретил Лайзу Комптон. Она работала в обществе помощи престарелым, а её муж был инспектором школ; и тот и другой могли посодействовать в этом деле.

Когда Квиллер поделился с Лайзой своей проблемой, она спросила:

– У этой дамы мягкая, открытая натура?

– В высшей степени, – сказал он.

– Ты слышал о нашей новой программе под названием «Приятель пациента»? Нет?! Суть её такова: мы находим «приятелей» одиноким «пациентам»; «пациенты» платят нам, а мы платим «приятелям» за вычетом небольшого процента на бухгалтерские услуги. «Пациентов», которые не могут платить, субсидирует Фонд К.

– Эта программа – твоя затея? – поинтересовался Квиллер.

– Нет, это последняя великая идея Ирмы Хасселрич. Я только привела её в исполнение, – ответила Лайза. – Как зовут твою знакомую?

Квиллер немного поколебался, зная, что новость будет передана по пикаксскому испорченному телефону в следующем виде; «У мистера К. новая приятельница». Поэтому несколько сумбурно и весьма многословно пояснил:

– Её фамилия – Робинсон. Зовут её Сади или Селия – что-то вроде этого. Мы никогда не встречались. Она была лучшей подругой Эвфонии Гейдж во Флориде. Миссис Гейдж говорила, что Селия – или Сади – очень веселый, добрый и открытый человек.

– Ладно. Пусть она со мной свяжется сразу после приезда. Мы внесем её имя в список.

– Она будет очень рада, я уверен. Как поживает твой старый ворчун муж, Лайза?

– Хочешь верь, хочешь нет, он счастлив, как жаворонок. Ты ведь знаешь его несносный характер. Сейчас он до смерти обрадован тем, что Флойд Тривильен попал в беду. Они враждуют с тех пор, как Флойд подал на Отдел народного образования в суд по поводу исключения его сына из школы.

Неприятности Флойда оказались куда более серьёзными, чем Можно было предположить. «Всякая всячина» посвятила финансовому скандалу всю свою первую страницу.

Ламбертаунский ссудный банк закрыли на неопределенное время, а его имущество – арестовали в ожидании слушания в банковской комиссии штата дела по обвинению в мошенничестве.

Имелись подозрения, что миллионы долларов, принадлежащие вкладчикам, исчезли.

Исчезли также президент этого учреждения и его секретарь.

ПЯТЬ

Вести о скандале в Помойке пришли рано утром, давая тем самым «Всякой всячине» возможность переделать первую страницу. Арчи Райкер позвонил Квиллеру, чтобы тот помог с переписыванием статей и телефонными звонками.

– И послушай, Квилл: остановись у Тудла и захвати несколько бутылок шампанского.

В журналистском нетерпении выведать правду обо всей этой истории, Квиллер поспешил из дому, не забыв, однако, помахать сиамцам на прощание рукой и сообщить, куда идёт и когда вернётся, словно им было до этого дело. После завтрака их обычно мало что интересовало. Вот и сегодня Юм-Юм, подвернув калачиком лапки, одарила Квиллера стеклянным взглядом, а Коко вообще ушёл, и было слышно, как он скребётся в своей ванночке.

В редакции газеты царило ликование. Сенсационные новости редко поспевали вовремя. Обычно публика узнавала их из электронных средств массовой информации, которые рассказывали о них кратко, но всё-таки первыми. А газета вступала вторым голосом не раньше чем на следующий день. Правда, газета могла напечатать фотографии, дополнительную информацию, проливающую свет на событие, основные факты, мнения опрошенных свидетелей и случайных наблюдателей. Не зря же «Всякая всячина» претендовала на звание летописи севера страны. Лозунгом было: «Прочтите об этом все!» – так в старые времена кричали уличные продавцы газет.

Заработали типографские станки – и в потолок ударили пробки от шампанского. Если Квиллер и вспоминал бурные дни в Центре, когда шампанское текло рекой, то без тоски или ностальгии. Ему было хорошо там, где он был, тогда, когда был, и тем, кем был.

Наконец раздался громкий голос Райкера:

– Хватит веселиться! Придите в чувство!

Служащие утихли и принялись за работу, а Квиллер отправился по своим делам. Он оставил машину на стоянке и пошёл в город пешком, чтобы заняться собственным расследованием.

Первым делом он зашёл в полицейский участок повидать своего друга Эндрю Броуди, но того не оказалось на месте, – возможно, он присутствовал на встрече с законниками округа и штата и решал вопрос, где и как найти беглецов.

Затем Квиллер заглянул к Аманде в ателье по дизайну на Мейн-стрит. Аманды не было, зато Фран Броуди удерживала крепость силой своего очарования – она сидела за французским письменным столом, скрестив длинные стройные ноги и покачивая двойными колечками серег. Она была одной из тех обольстительных молодых женщин, которые заигрывали с Квиллером, когда он приехал в Пикакс в качестве наследника Клингеншоенов. Но только Полли Дункан не сошла с дистанции. К тому же не Полли, а он бегал за ней. Однако Фран осталась другом и Доверенным лицом. Квиллер восхищался её талантом дизайнера, её преданностью Театральному клубу и её светлой гривой клубнично-розового оттенка. Кроме того, она была дочерью шефа полиции, а значит, источником информации из первых рук.

Когда он вошёл в ателье, она, заметив его, отвернулась и громко заохала – кусочек пантомимы из Театрального клуба.

– Всё так плохо? – спросил Квиллер. Он был в курсе того, что ателье занималось реставрацией и отделкой Прогулочного поезда.

– Этот паразит должен нам десятки тысяч! – взвыла она. – Аманда сейчас у адвоката. Флойд подписал с нами рабочий контракт, а нам и не снилось, что он на этом и смоется.

– Железнодорожные вагоны – единственное, что вы для него делали?

– Нет. Сначала мы оформили Ламбертаунский ссудный банк, и ему понравилось. Ты, может, видел, как мы воссоздали атмосферу старого железнодорожного депо. Флойд тогда как раз продал свою строительную фирму компании XYZ, и у него была куча денег. Он оплатил счёт за тридцать дней.

– А как насчёт его дома в Вест-Мидл-Хаммоке? Я его видел мельком, когда брал интервью о коллекции поездов. Интерьер на ваш не похож, он скорее напоминает магазин уценённых товаров в Помойке.

– Ну, он говорил, что его жена не хочет никакой профессиональной помощи в оформлении дома. Это означает одно из двух: или он уже потратил деньги на модели поездов, или миссис Т. слишком больна, чтобы этим заниматься. Мы решили, что дело в последнем. А самому Флойду, по-видимому, наплевать, как выглядит дом, лишь бы в баре хватало напитков. Я не понимаю, кто всё это пьёт. Мне кажется, гостей у них не бывает. Впрочем, может, у Флойда есть какие-нибудь дружки-выпивохи из Содаст-сити… А потом он заказал нам оформление ПВ и вагона-ресторана и клуба, и, уж ты мне поверь, это потребовало большого труда.

– Ты замечательно потрудилась, Фран.

– А почему бы и нет? Он собирался потратить на это состояние…

– А ты думала загрести денежки, – сочувственно сказал Квиллер.

– Боюсь, Аманду хватит удар. Ты ведь знаешь, какая она нервная, – снова завыла Фран.

– Ты работала напрямую с Флойдом, когда оформляла вагоны? – спросил Квиллер.

– Нет. С его секретаршей или помощницей – кем бы она ни была. Славная. С ней хорошо иметь дело. У Неллы Хупер – тонкий вкус. Когда Флойд хотел какой-нибудь пошлятины, она умела его разубедить.

– Я видел её в Прогулочном поезде. Очень привлекательна. Тебе что-нибудь о ней известно?

– Знаю только, что она из Техаса. Она не хотела рассказывать о себе, а я знаю, когда не следует задавать вопросы. Флойд нанял меня, чтобы я оформила её квартиру в Индейской деревне, и сказал, чтобы я тратила сколько считаю нужным. Она выбрала стиль юго-запада.

– А что твой отец, Фран? Говорил он что-нибудь о растрате?

– Прошло ещё слишком мало времени.

– Или об исчезновении верхушки администрации?

– Прошло слишком мало времени.

Утечка информации происходила следующим образом: шеф полиции приходил домой со смены и на кухне, за ужином, делился новостями с женой; затем, когда Фран звонила матери, а она это делала каждый день, миссис Броуди строго конфиденциально сообщала дочери некоторые пикантные новости; через какое-то время, если Квиллер вдруг оказывался в ателье, имея при этом искренне озабоченный вид человека, которому можно полностью доверять, Фран без зазрения совести сообщала ему услышанное. Она знала, что он несколько раз помог полиции.

– Прошло ещё слишком мало времени, чтобы появились хоть какие-нибудь сплетни, – сказала Фран, – хотя я ещё не звонила домой. Почему бы тебе не прийти сегодня вечером на репетицию? К этому времени я, возможно, что-нибудь выясню.

– А Дерек Катлбринк там будет? – спросил Квиллер. – Он на очереди для интервью.

– Будет. И его последняя подружка тоже.

– То есть Элизабет Эплхардт?

– Ей теперь больше нравится, когда её называют Элизабет Харт.

– Должен сказать, довольно странная парочка.

– Но они подходят друг другу, – отозвалась Фран. – Она уговаривает его поступить в колледж, а он мало-помалу вводит её в курс городских дел. До того как ты привез её с острова, она жила в своём собственном мире.

– Ради бога! Я не привозил её сюда, – резко сказал Квиллер. – Просто она случайно оказалась на том же катере.

– Как бы там ни было, – подняла брови Фран, – она стала более естественно краситься и постоянно пользуется услугами моего парикмахера. Теперь она не так похожа на персонаж из фильма ужасов.

– Я слышал, она стала членом Театрального клуба. Ей это должно пойти на пользу.

– Нам тоже. У неё есть свежие идейки насчёт костюмов и постановки, хотя думаю, наши старые члены клуба будут против.

– Ещё какие новости?

– Сейчас я оформляю квартиру в Индейской деревне для доктора Дианы – в стиле французской провинции: много синего. Кажется, в жизни доктора Герберта Диана заняла место Хикси, однако вот что интересно: когда Хикси сломала ногу, она жила у матери Герберта, пока снова не смогла ходить, а теперь доктор Диана живет у его матери в ожидании, пока будет готова её квартира.

– Уверен, – сказал Квиллер, – в этом совпадении таится некий глубинный смысл, но он от меня, увы, ускользает… Мне нравится это пресс-папье. Что оно означает? – Он указал на стоявший на столе Фран считок потускневшей меди причудливой формы.

– Это Цербер, – ответила Фран. – Собака о трёх головах, в древней мифологии она охраняла вход в Аид. Аманда нашла пресс-папье среди распродававшихся вещей в одном из поместий Чикаго, – кажется, поместье принадлежало одному состоятельному типу, который занимался мясоконсервным делом.

Вещица была сделана с большой дотошностью, вплоть до змеек, заменявших псу гриву и хвост. Квиллер часто покупал в ателье какие-нибудь безделицы – это доставляло удовольствие Фран, а ведь ублажать дочь шефа полиции весьма выгодно.

– Если тебе нравится, – сказала Фран, – я назначу цену и почищу его для тебя.

– Хорошо, – ответил Квиллер, – только я должен зайти ещё в несколько мест. Ты не против почистить его и захватить с собой на репетицию сегодня вечером?

Выйдя из ателье, Квиллер усмехнулся, предвкушая реакцию, которую вызовет у котов гротескная безделушка. Они замечали любую новую вещь, появлявшуюся на их территории.

Следующую остановку Квиллер сделал в конторе «Мак-Вэннел и Шоу». Был один вопрос, который ему не терпелось задать шотландцу.

Большой Мак, как его называли в округе, приветливо пожал руку Квиллеру:

– Я только о тебе вспоминал, Квилл. Мы собираемся устроить «шотландскую ночь» в ложе и хотели бы снова видеть тебя нашим гостем.

– Спасибо. В прошлом году мне всё очень понравилось, даже телячьи рубцы с потрохами.

– Я доложил комитету, что твоя мать – из Макинтошей, и Горда Шоу сочла, что тебе непременно надо стать официальным членом клана, отдать, так сказать, дань памяти матери. Ты ведь знаешь, Шоу связаны с кланом Макинтошей.

Это предложение задело Квиллера за живое. Он рос без отца, и теперь, уже в зрелом возрасте, понял, как много мать для него сделала. Разве мог он забыть об уроках фортепьяно, о вытирании посуды и об играх в домино вдвоём! Он многим был ей обязан.

– Как всё это будет выглядеть?

– Судя по тому, что сказала Горди, ты заполняешь анкету, платишь членские взносы и периодически получаешь бюллетень новостей. Затем ты, возможно, начнёшь посещать «шотландские сборища» и «игры шотландских горцев».

– Всё это звучит весьма заманчиво, сказал автор колонки «Из-под пера Квилла», почуяв возможность написать интересную заметку. – Попроси Горди прислать мне анкету.

– Что это я всё болтаю и болтаю, – спохватился бухгалтер. – У тебя, может, ко мне дело?

– Ответь мне на один вопрос Мак. Что ты думаешь о ламбертаунском мошенничестве – или о приписываемом им мошенничестве?

– К счастью, из моих клиентов никто не пострадал, но вкладчикам Содаст-сити я сочувствую. Когда в обществе, состоящем практически целиком из рабочих, совершает преступление чиновник, это особенно достойно порицания, – по крайней мере, я так думаю. Не спрашивай почему.

– Ещё спрошу, рискуя прослыть наивным в финансовых вопросах. Каким образом такой тип, как Тривильен, смог скрыться с миллионами своих вкладчиков? Уверен, в чемодане он их не выносил.

– В принципе он должен быть мошенником, – сказал Мак-Вэннел, – но если ты имеешь в виду пути и средства, то м-м-м… есть способы вроде подделки бухгалтерских книг, документов, фальсификации финансовых отчётов и так далее.

– Флойд по профессии – плотник, – заметил Квиллер. – Думаешь, в его коробке с инструментами нашлись бы такие мудреные штуки?

– Да, но у него был сообщник, не так ли? Дело обещает быть интересным. При сегодняшних информационных возможностях его очень быстро обнаружат.

Выйдя из бухгалтерской конторы, Квиллер направился к универмагу Ланспиков и у входа увидел Кэрол, которая, размахивая руками и что-то крича, руководила оформлением выставки одежды в главной витрине.

Заметив отражение Квиллера в плоском стекле, Кэрол обернулась и проговорила:

– Тот, кто между стекол, слышит того, кто на улице, но не наоборот. – Она махнула помощнице, стоявшей между рамами, и предложила ей передохнуть. – Это наша последняя витрина перед началом нового учебного года, Квилл. Как летит время! А ты, наверно, потрясён новостями из Содаст-сити? Некоторые наши работницы оттуда и являются вкладчиками Ламбер-тауна. Что с ними будет? Когда такое происходило в других штатах, это было настоящим бедствием.

– Если этот тип действительно мошенник, – сказал Квиллер, – разве нельзя конфисковать его имущество для покрытия долгов и растраченных денежных средств? У него есть большой дом в Хаммоке, недалеко от тебя, и коллекция моделей поездов, весьма ценная, и Прогулочный поезд стоимостью в миллионы.

– Но правоохранительные органы работают так медленно, Квилл! А жертвы – это семьи с детьми или фабричные рабочие, которых могут уволить по сокращению штатов, или пенсионеры, которые откладывали на чёрный день. Что они будут делать, если им вдруг срочно понадобятся деньги?

– Слушай, разреши тебе поведать кое-что, что тебя удивит, – сказал Квиллер. – Сегодня утром я помогал делать кое-какие звонки в редакции, а наши репортеры в это время брали интервью у людей на улице, и жертвы, как ты их называешь, вовсе не клеймили Тривильена – они обвиняли правительство в жульничестве и несправедливости! Они называли то, что случилось, интригой, тайным сговором, грязным обманом! Они отказывались верить, что Флойд удрал с их денежками. Они говорили, что в школе он был отличным футболистом, а потом стал хорошим плотником; его фотография висит в вестибюле Ссудного банка; он выплачивает ежедневные дивиденды; он помешан на поездах.

Кэрол покачала головой:

– Должно быть, в Содаст-сити все рехнулись от повышенной загрязненности…

Перед тем как пойти вечером на репетицию, Квиллер вслух прочёл первые сцены «Сна в летнюю ночь». Коты с удовольствием слушали его: они наслаждались звуком его голоса независимо от того, читал ли он великие литературные произведения или сводки бейсбольных матчей. Сегодня Коко слушал особенно внимательно и иногда даже подавал реплики.

В первой сцене негодующий отец тащит свою непослушную дочь к герцогу, чтобы тот вразумил её: Я в огорченье, с жалобой к тебе на Гермию – да, на родную дочь!^[3]

– Йау! – сказал Коко.

– В тексте этого нет, – запротестовал Квиллер. Герцог с мягкой рассудительностью возражает на напыщенную, но бессвязную речь отца: Ну, Гермия, прекрасная девица, что скажешь ты? Обдумай хорошенько.

– Йау! – опять встрял Коко.

Молодую женщину хотят принудить выйти замуж за того, кого избрал ей отец, или уйти в монастырь, или умереть: Ты ж, Гермия, старайся подчинить свои мечты желанию отца.

– Йау!

Квиллер закрыл книгу со словами:

– Вы несколько однообразны, сэр, позвольте вам заметить.

Позже, направляясь через Чёрный Лес к театру, Квиллер истолковал ответы Коко как слепое увлечение определённым звуком. Возможно, слово Гермия было наполнено для него неким тайным смыслом. Опять же возможно, Коко просто разыгрывал: этот кот обладал чувством юмора.

Театр К. – бывшее жилище Клингеншоенов – представлял собой огромный трехэтажный каменный особняк, переделанный в театр на двести мест. Из просторного вестибюля две изогнутые лестницы вели в верхнее фойе и зрительный зал, устроенный амфитеатром. Когда Квиллер вошёл в зал, труппа прогоняла текст уже без книги, а режиссер, сидя в третьем ряду, смотрела и наскоро отмечала что-то в блокноте. Другие члены труппы разбрелись по залу, ожидая своего выхода. Квиллер бесшумно уселся позади Фран Броуди.

На сцене стояли «невежественные ремесленники»: медник, аортной, столяр, починщик раздувальных мехов, плотник и огромного роста ткач, подававший заключительную реплику сцены: Хоть удавитесь, а будьте на месте.

– Перерыв! Пять минут! – выкрикнула Фран. Квиллер тронул её за плечо:

– Я так до конца и не понял эту строчку насчёт будьте на месте.

– Думаю, она означает «объединимся» или что-то в этом духе, хотя, может, я ошибаюсь. Спроси Полли. Она наверняка знает.

Актёры пробирались между рядами к выходу, чтобы выпить в фойе воды, некоторые останавливались что-то спросить у Фран. Но как только они с Квиллером остались одни, Фран, понизив голос, сказала:

– Нашли машину Флойда. Она была на площадке для машин коллективного пользования. Она стояла там всю неделю, и шериф об этом знал, но машина Флойда не значилась в списке пропавших.

– Думаешь, кто-нибудь предупредил его о готовящейся ревизии? Кто бы это мог быть?

– Похоже, что некий сообщник – или сообщница – подобрал его по дороге из Индейской деревни, например Нелла. Они ведь оба исчезли.

– Но как она могла узнать о ревизии?

– Вопрос, конечно, интересный…

– Если они отправились в Мехико, то у них есть фора в три дня, – сказал Квиллер. – Так как она из Техаса, она должна хорошо знать Мехико.

– Куда бы они ни отправились, их скоро найдут. – Фран взглянула на часы: – Пора приступать к следующей сцене. Не уходи. У меня ещё кое-что есть… А кстати, я захватила твоё пресс-папье, оно в машине.

– Почему бы тебе не заехать ко мне после репетиции? Чего-нибудь выпьем.

– Я буду с Элизабет Харт. Ты не возражаешь? Сегодня моя очередь подвозить её.

– Отлично. Она ещё не видела мой амбар… Сейчас удобно взять у Дерека интервью?

– Конечно. Он не понадобится ещё минут пятнадцать.

Прежде чем встретиться с молодым актером, Квиллер просмотрел его биографию в последнем театральном бюллетене:

ДЕРЕК КАТЛБРИНК. Участник пяти постановок. Наиболее запоминающиеся роли: привратник в «Макбете» и злодей в «Пьянице». Всю жизнь живёт в Вайлдкэте. Выпускник пикаксской школы, где он играл в баскетбол. С недавних пор работает официантом в ресторане «Старая мельница». Увлечения: театр, туризм, народные песни, девушки.

Последнее из вышеперечисленного несомненно было правдой. На представлениях в Театре К. всегда присутствовала толпа настоящих, бывших и будущих подружек Дерека, аплодирующих ему, едва он только появлялся на сцене. В чём бы ни заключался секрет его притягательности, его успехи у женщин вызывали больший интерес в Пикаксе, чем, например, индекс Доу-Джонса .^[4] Этим вечером Дерек сидел со своей новой пассией, Элизабет Харт, в последнем ряду, где они могли шептаться сколько угодно, не боясь помешать происходившим на сцене событиям.

Квиллер попросил Элизабет одолжить ему Дерека на несколько минут для короткого интервью в фойе.

– А мне можно послушать? – спросила она.

– Конечно.

Эксцентричная молодая особа с острова Завтрак с некоторых пор стала больше за собой следить, хоть и осталась верна своей экзотической манере одеваться. В то время как все остальные члены клуба оделись для репетиции вполне буднично, Элизабет пришла в вышитом жилете, белой шёлковой блузе с пышными рукавами, в шальварах, вроде тех, что носили невольницы Востока, и тюбетейке, возможно из Эквадора. Квиллер включил магнитофон.

КВИЛЛЕР. Вы играете роль Основы, ткача. Как вы воспринимаете вашего героя?

ДЕРЕК. То есть что он за человек? Он – весельчак. Постоянно перевирает слова и совершает глупости, но его ничто не берёт. Люди его любят.

ЭЛИЗАБЕТ (прерывая). Его ляпсусы совершенно очаровательны.

ДЕРЕК. Точно. Прямо изо рта выхватила.

КВИЛЛЕР. А какую роль играет Основа в интриге?

ДЕРЕК. Ну, в общем, там во дворце свадьба, И для увеселения компашке простых парней приказано поставить пьесу. А Основа хочет и режиссером быть, и все роли сам играть.

ЭЛИЗАБЕТ. Его тщеславие было бы невыносимо, если бы так к себе не располагало.

ДЕРЕК. Ну а я что говорю! Ты можешь меня цитировать. Актеры репетируют в лесу, и один маленький зелёненький превращает меня по шею в осла. Что самое смешное – это то, что в меня влюбляется королева зелёненьких.

ЭЛИЗАБЕТ. Заколдованная колдунья.

ДЕРЕК. Неплохо сказано. Включите это.

КВИЛЛЕР. А что вы думаете о маленьких зелёненьких человечках в пьесе Шекспира?

ДЕРЕК. Нормально. Он называет их эльфами, а мы – «зелененькими». Ведь и те и другие – иностранцы, правда?

КВИЛЛЕР. Ваша любимая реплика?

ДЕРЕК. Мне нравится рычать, как лев… P-p-p! … А в конце – сцена смерти, очень забавная. Несчастный, умирай! Ай-ай-ай-ай-ай-ай! В этом месте всегда смеются.

Завершив более или менее удачно свою миссию, Квиллер возвращался домой через Чёрный Лес. Он прислушивался, не закричит ли Маркони, но для него было ещё слишком светло: Маркони – лесная сова.

Юм-Юм поджидала Квиллера у входа в кухню. Он взял кошечку на руки и стал шептать какие-то нежности, а она ему – щекотать хвостом руку. Коко рядом не было. Коко стоял в прихожей и смотрел в окно.

Снаружи вход в амбар представлял собой двойную дверь, по обеим сторонам которой располагались два узких высоких окна. В доме подоконники этих боковых окон находились на высоте двадцати дюймов от пола – подходящая высота для кота, который любил, встав на задние лапы, пялиться в окно. На этот раз Коко заинтересовало что-то в саду. Вытянув шею и поставив торчком уши, Коко вглядывался в тропинку, бегущую через фруктовый сад. В конце её сновали землемеры, грузовики с бревнами, пикапы плотников и бетономешалки, но после половины пятого всякое движение прекращалось, так как работы производились только в дневное время. Несмотря на это, Коко всё всматривался, словно ожидая – что-то должно случиться. Его дар предвидения иногда действовал Квиллеру на нервы. Кот предчувствовал приближение грозы или телефонный звонок, который вот-вот раздастся. Частенько он раньше Квиллера знал, что тот собирается делать.

Кроме того, Коко понимал, что правильно, а что – нет. Например, манки на камине обычно были обращены на восток. Но однажды после уборки, произведенной миссис Фулгров, все они оказались повернутыми на запад. Коко закатил форменную истерику!

А в этот летний вечер он всё что-то высматривал и чего-то ждал; Квиллер же слушал запись интервью с Дереком. Чтобы сделать из этого интервью статью на восемь дюймов, потребуется весь его беллетристический талант. Коко отвлёкся от окна только один раз – когда Дерек зарычал, как лев.

Прогон пьесы без книги всегда длился долго, и уже стемнело, когда наконец приехали гости. Едва свет от передних фар замелькал между деревьев, Квиллер включил прожектор, чтобы осветить амбар снаружи и тем самым выставить напоказ это удивительное сооружение: его каменный фундамент в десять футов высотой, три этажа, обшитые выцветшим деревом, и ряд окон странной формы, прорубленных в стенах восьмиугольного здания. Обычно все это приводило посетителей в благоговейный трепет.

Надев жёлтую кепку, Квиллер пошёл дамам навстречу. Только он открыл дверь, как Элизабет вышла из машины и огляделась.

– У вас тут есть сова, – сказала она. – Судя по голосу, это большая рогатая сова. У нас в лесах на острове была такая, и мы всегда считали, сколько раз она прокричит. Это зависит от времени года и от личного совиного расписания.

– Может, зайдём в дом? – нетерпеливо сказала Фран. – Меня мучит жажда.

Внутри всё было залито светом. Балконы и балки над головой выделялись в отражённом сиянии многочисленных светильников; нижние лампы бросали таинственные отблески на пол главного этажа; прожектор был направлен на огромный гобелен, свисавший с балконных перил. Всё вместе напоминало контуры яблони.

Пока Фран в восхищении озиралась, Элизабет пошла поискать котов.

– Ябывала здесь сотни раз, – сказала Фран, – и всё равно не перестаю удивляться гению Дэниса. Эта его… Какая бессмысленная растрата таланта! Интересно, будь он жив, остался бы на севере?

– Сомневаюсь, – сказал Квиллер. – Семья у него жила в Сент-Луисе.

– Я не могу найти Коко и Юм-Юм, – пожаловалась Элизабет.

– Они где-то здесь, но в этом доме излишек «где-то здесь». Может, пройдём в гостиную и пропустим по стаканчику? Вино или фруктовый сок?

Коко, услыхав своё имя, внезапно появился из «где-то здесь». А за ним – Юм-Юм, зевая и вытягивая изящные задние лапки.

– Они помнят меня с острова! – восторженно воскликнула Элизабет, опускаясь на колени и давая им обнюхать палец.

Фран пошла с Квиллером на кухню посмотреть, как он готовит напитки.

– Что ты хотела мне рассказать? – тихо спросил он.

Понизив голос, она проговорила:

– Полиция допрашивала партнеров Флойда, и они рассказали нечто, что мне кажется весьма странным. Слышал ли ты о Локмастерской страховой корпорации? Её организаторы выступали страховщиками фонда вкладчиков Ламбертаунского ссудного банка, но они обанкротились! Они не могут покрыть потери!

– Как это может быть? Скорее это выглядит так, будто все они были в сговоре.

– Не знаю, но страховщики перевели всё своё имущество на жён. Это называется имущественным планированием. А мой отец называет это грязной игрой.

– По-моему, твой отец совершенно прав, – заметил Квиллер. – Если они выйдут сухими из воды, то с этим округом что-то по-настоящему не в порядке.

Когда он вошёл в гостиную с подносом, на котором стояли два бокала с вином и один с содовой, Элизабет грациозно поднялась с пола.

– У нас произошёл важный разговор, – заявила она. – Они рады меня видеть.

Все пятеро уселись за большой квадратный журнальный стол, на котором Квиллер разместил три вазочки с кабиблами. Ещё на столе лежал последний номер «Всякой всячины». Фран высказалась по поводу глубины освещения скандальных событий, Квиллер позлорадствовал насчёт журналистской сноровки; Элизабет вежливо слушала. У этой девушки, как известно, был высокий коэффициент умственного развития, к тому же она интересовалась эзотерическими предметами и обладала солидным кредитом, но она не имела ни малейшего представления о том, что происходит в мире. Газет она старалась не читать, считая это занятие слишком тягостным.

Несколько минут спустя хозяин перевёл разговор на то, что могло интересовать Элизабет.

– До меня дошли слухи, – начал он, – что вы делаете костюмы к пьесе. Как вы собираетесь одеть эльфов?

– Мы их называем «зелёненькими», – ответила она. – Предположительно они явились из космоса. Мы, конечно, в курсе, что инопланетяне посещали нашу планету на протяжении тысячелетий.

– Понятно, – сказал он.

– В нашей постановке они будут в зелёных трико, в зелёных париках и с зелёным гримом. Что касается молодежи, нам понадобится разрешение родителей на использование зелёного грима. Эффект будет абсолютно сюрреалистический. Фран учит наших инопланетян двигаться так, чтобы они выглядели дружелюбными и слегка комичными.

– А как насчёт короля и королевы… «зелёненьких»? Оберон и Титания обычно выходят в чём-то вроде королевского наряда.

– Они предстанут во всём блеске: мы оденем их в костюмы из зеленой фольги, в развевающиеся накидки из газа и придумаем фантастические головные уборы. Я просто обожаю эту пьесу! – заключила она с блеском в глазах.

Квиллер вспомнил, какая скука была в её глазах, когда они впервые встретились на острове. Мускаунти или Дерек явно оказал на Лиз благотворное влияние.

– А у вас есть в этой пьесе любимый персонаж? – спросил он её. – Если бы вам предлагали играть, то кого бы вы выбрали? – Квиллер не сомневался в том, что она выбрала бы Титанию в зелёной фольге.

– Гермию, – последовал краткий ответ.

– Йау! – изрёк Коко, чьи уши прислушивались к беседе, а нос принюхивался к кабиблам.

– Мне близки и понятны её проблемы с отцом, – объяснила Элизабет, – хотя в моём случае мать пыталась упорядочить мою жизнь.

– Нам бы очень хотелось, – вступила в разговор Фран, – чтобы зелёненькие прибывали на космическом корабле, но, к сожалению, наша сцена технически плохо оснащена. Ларри предложил, чтобы они появились из клубов дыма. Пикаксская публика любит сценический дым. Но всё-таки хочется чего-то более сложного технологически. У Элизабет есть одна идея, но я не очень понимаю, как её можно осуществить. Расскажи Квиллу о своих пирамидах, Лиз.

– Вы знаете об энергии, исходящей от пирамид? – обратилась к Квиллеру Элизабет.

– Что-то читал. Правда, довольно давно.

– Здесь нет ничего нового. Это известно уже тысячи лет, и мой отец по-настоящему в это верил. Он распорядился выстроить для меня и моих братьев пирамидки, и мы должны были на них сидеть, чтобы потом происходили всякие чудеса. Мне это казалось волшебным, а матери – вредным. После смерти отца она приказала сломать пирамидки. – В голосе девушки послышалась тоска и сожаление.

– Уолли Тоддуисл. – сказала Фран, – мог бы соорудить нам прозрачную переносную пирамиду. Для смены декораций мы на мгновение погасим свет, а когда вновь зажжем, то в лесу на сцене уже будет стоять пирамида, сделанная из неоновых трубок. Ну как?

Квиллер поинтересовался, поймёт ли публика, на что намекает пирамида, в чём, собственно, её магия? И получил ответ: всё будет объяснено в программке.

– Да, но многие ли зрители читают программки? – не унимался Квиллер. – Если судить по болтовне перед началом спектакля, большинство интересуется объявлениями о вкусной еде у Отто или гаражами Гиппела. Такое у меня впечатление от болтовни перед началом спектакля. А что говорит Ларри?

– Он считает, что пирамида только загромоздит сцену, не привнеся ничего значительного в развитие сюжета. Но мы не сдаёмся. Правда, Элизабет?

Квиллер предложил ещё выпить, но Фран объявила, что им пора ехать. Выходя, она протянула ему чёрный фломастер.

– Где ты это нашла? – спросил он.

– На полу под журнальным столиком.

– Опять Юм-Юм! Эта кошка – неисправимая ворюга. – Он сунул фломастер на место, в оловянную кружку на телефонном столике, и проводил дам до машины, не забыв сначала надеть свою жёлтую кепку. Когда они уехали, он несколько раз обошёл вокруг амбара, не торопясь зайти в дом в такую чудную летнюю ночь. Оставив на время скептицизм, можно было с легкостью представить Пэка и других зелёненьких, материализующихся из клубов дыма среди леса… Однако пронзительный вой, доносившийся из кухонного окна, напомнил ему о том, что он не выполнил свой долг.

– Пожалуйте к столу! – провозгласил он, открывая дверь на кухню.

Юм-Юм отозвалась сразу, а Коко… но где же Коко? Если он не откликнулся на приглашение к столу, значит, что-то не так. Квиллер отправился на поиски и обнаружил кота на большом квадратном журнальном столе – не пожирающим кабиблы, не играющим с деревянным паровозным свистком и не обнюхивающим книгу о Панамском канале. Кот восседал на «Всякой всячине», прямо на первой странице, – на статье о скандале в Помойке и на большой фотографии президента банка. Такая же точно фотография висела в вестибюле Ламбертаунского ссудного банка.

Поведение Коко указывало на то, что всё гораздо сложнее и дело не только в растрате. Квиллер почувствовал лёгкое покалывание над верхней губой и с силой пригладил усы. Коко явно пытался сообщить нечто важное. Возможно, закрытие банка было розыгрышем. Возможно, ревизоры пытались скрыть собственную ошибку. Возможно, Тривильена, так сказать, подставили.

Словно прочитав мысли человека, кот медленно поднялся, выгнул спину и распушил хвост. Встопорщив усы, скосив глаза и встав на коготки, он завертелся по газете в диком танце. Квиллер содрогнулся всем телом: Коко исполнял танец смерти.

ШЕСТЬ

Глядя, как Коко исполняет на журнальном столике свой мрачный танец, Квиллер, поразмыслив, решил, что произошло самоубийство. Заносчивый, эгоцентричный самоучка скорей покончил бы с собой, чем унизился до ареста, суда и заключения под стражу. Он был слишком богат, слишком дерзок, слишком тщеславен и деспотичен, чтобы вернуться в родной город в наручниках.

Но во время совместного субботнего ужина Квиллер ни словом не обмолвился Полли о своей версии. Директор библиотеки, подобно «Мировому альманаху», доверяла только фактам и всегда вежливо опровергала фантастические предположения Квиллера. Поэтому он никогда ей не рассказывал ни о сверхъестественной интуиции Коко, ни о его уникальных способностях передавать свои мысли. В сравнении с Коко её обожаемый Бутси был просто неандертальцем.

За ужином в ресторане «Типси» в Северном Кеннебеке Квиллер и Полли вообще не упоминали о скандале, всколыхнувшем весь Мускаунти. Полли волновало другое: будет ли готов дом ко Дню благодарения? Не повредят ли пяти чувствам Бутси испарения краски, винила и лака – то есть всё, чем пахнет в только что отстроенном доме? Попытки Квиллера сменить тему лишь ненадолго отвлекали её от главного – изоляции и кровельных работ.

– Ты познакомился с Эдди Тривильеном? – спросила она.

– Официально нет, – ответил Квиллер. – Когда я шёл к почтовому ящику, он увидел меня и помахал рукой, а я сказал: «Неплохо смотрится» – или что-то такое, не менее оригинальное. У него есть помощник по имени Дурли – коренастый парень небольшого роста, с хвостиком на затылке – и замечательный чау-чау, который каждый день сопровождает его на работу и там лежит или в кузове Эддиного пикапа, или в тени под деревом. Я сказал ему, что он отличный пёс, и он от радости часто-часто задышал, высунув язык. Как я выяснил, пса зовут Зак.

Были ещё и другие подробности, но их, по мнению Квиллера, следовало опустить, чтобы не волновать Полли. По всей территории валялись окурки, а от Эдди почти всегда пахло перегаром.

– Сначала ребята – они оба молоды – явно получали от работы удовольствие и без конца перекидывались шутками, – продолжал свой отчёт Квиллер. – Теперь между ними чувствуется некоторая натянутость, что вполне понятно: тяжело принять, что твой отец, не последнее лицо в городе, заклеймён как вор. Эдди всё время ворчит на Дурли и поторапливает его. Мне пришло на ум, что он хочет побыстрее закончить работу и получить гонорар. Когда ты должна ему заплатить?

– Когда дом будет подведён под крышу. О, дорогой, надеюсь, это не значит, что он начнёт халтурить?

– Если его текущий счёт в Ссудном банке заморожен, то, возможно, он резко нуждается в наличных, чтобы погасить платежные ведомости и оплатить счета. Он намекал на что-нибудь подобное?

– Нет. Я каждое утро говорю с ним по телефону – довольно рано, до его ухода на работу.

На следующий день, после позднего завтрака у Полли, они отправились на строительную площадку. Полли ужаснулась количеству сигаретных окурков и твердо решила сказать мистеру Тривильену, чтобы он взял банку из-под кофе и все их собрал. Будущие комнаты, представлявшие собой лабиринт отсеков размером два на четыре, показались Полли слишком маленькими – она расстроилась. Синоптики предсказывали дождь, и Полли беспокоилась, что крышу не возведут вовремя.

Из-за постоянного беспокойства Полли за дом Квиллер начал испытывать беспокойство за неё.

– Почему бы нам не устроить себе приятный перерыв, – предложил он, – и не поехать во Флэц взглянуть на водоплавающих? Они, должно быть, вьют гнёзда, или что там они ещё делают в июле? – С его стороны это было благородной уступкой: Полли обожала наблюдать за птицами, а он – нет. – Может, мы увидим буревестника, – шутливо добавил он.

– В Мускаунти – невероятно, – смущенно улыбнулась она. – Но мне действительно надо домой, чтобы изучить чертежи и подумать, как расставить мебель.

Высадив Полли у её дома, Квиллер отправился к себе в амбар, испытывая признательность к сиамцам за то, что они никогда ни о чём не беспокоились. Действительно, оба предавались своим любимым занятиям: Юм-Юм гоняла по полу пробку, то теряя её, то находя, то опять теряя, пока наконец не повалилась в изнеможении на бок; Коко стоял на задних лапах в прихожей, вглядываясь в тропинку фруктового сада. Знал ли он, что каждый день на стройку вместе с плотником приходил чау? Может, Зак осмелился подняться по тропинке к сараю? Как бы там ни было, для четырёхлапого существа ненормально проводить так много времени стоя на двух лапах.

– Давай, старина! Пойдём разведаем, – предложил Квиллер. – Где наша шлейка? Где шлейка?

Юм-Юм, распознав слово, стремглав бросилась на балкон и там спряталась. Коко же потрусил в кладовку для веников, где хранилась упряжь, и мурлыкал до тех пор, пока Квиллер не застегнул кожаные ремни. Затем, волоча за собой поводок, он целенаправленно пошёл к входной двери. Однако, когда Квиллер её открыл, кот замер на пороге, оцепенев от нерешительности. Он оценивал погоду – семьдесят восемь градусов по Фаренгейту и легкий ветерок силой три мили в час; он озирался по сторонам; он смотрел на птичку в небе и на белку в ветвях дерева.

– Ладно, пошли. Я не собираюсь тратить два дня на эту прогулку, – сказал Квиллер, поднимая поводок и встряхивая им, словно вожжами. – Вперёд марш!

Коко, домашний кот по воспитанию и образу жизни, осторожно ступил на деревянное крыльцо, обнюхивая доски, положенные по диагонали. Он обнюхал щели между досками и обнаружил интересный сучок и ряд шляпок от гвоздей. В раздражении Квиллер сгрёб кота в охапку и усадил себе на плечо. Коко оказался вполне сговорчивым – он любил ездить на плече. Он любил высоту.

Квиллеру все советовали «что-нибудь сделать» с фруктовым садом, который представлял собой смешение сорняков и виноградных лоз, обвивавших заброшенные яблони. Яблоневые ветви были либо срублены на дрова, либо сломаны грозами.

– Почему бы тебе не почистить эту дрянь? – говорил Райкер.

– Посади здесь овощи, – предлагала Полли.

– Выстрой здесь бассейн, – настаивала Фран Броуди.

На строительной площадке Квиллер дал взволнованному коту спрыгнуть на землю, но продолжал крепко держать поводок. Коко не интересовал ни остов дома, ни следы шин в тех местах, где строители оставляли свои пикапы, ни даже место под деревом, в тени которого любил дремать Зак. Коко желал только одного – покататься по полу будущего гаража. Катался он исступленно. Необъяснимое влечение к этому захватывающему действу проснулось в сиамцах, когда они отдыхали в Мусвилле, в охотничьем домике, застеклённая веранда которого была выложена цементными плитами. Они катались по полу на спине, сладострастно извиваясь. Теперь Коко придумывал всё новые и новые извивы, получая от этого огромное наслаждение.

– Давай не будем перебарщивать, – сказал Квиллер, дёрнув за поводок. – Если это всё, чего ты хотел, пойдём домой.

На обратном пути ему пришла в голову мысль: а не построить ли в саду застекленную беседку с полом из цементных плит, где сиамцы чувствовали бы себя как на улице и смогли бы кататься по полу сколько душе угодно? Беседкой смог бы заняться Эдди, после того как закончит дом Полли. Это будет отдельный летний домик, похожий на тот, что Квиллер видел на острове Завтрак, или на тот, что выстроил в Картофельных горах мистер Бичем.

Юм-Юм встретила их на пороге и неодобрительно фыркнула на Коко: он-то ходил на прогулку и развлекался, а её оставили дома.

– Вот что происходит, – вразумил её Квиллер, – когда отделяются от коллектива. – Во всяком случае, он надеялся, что увеселительная прогулка удовлетворила любопытство Коко и нелепое глазение на тропинку прекратится. Но надежды оказались напрасными. Вскоре кот опять стоял на задних лапах у окна прихожей, таращась вдаль и чего-то ожидая.

Будь всё тихо и спокойно, Квиллер не обратил бы внимания на временное помрачение рассудка своего питомца, но после событий в Содаст-сити подобное поведение кота раздражало. Квиллера мучил зуд подозрений, которые он был не в состоянии рассеять. Внутреннее беспокойство подсказывало ему, что Ко-ко знает больше него. И томило чувство разочарования, возникшее оттого, что он был сыт по горло разговорами о доме Полли, тогда как самой Полли – недоставало.

Он чувствовал себя всё так же паршиво и на следующий день, когда направлялся в центр города сдать в редакцию заметку о северном полярном сиянии. Туристов привлекали красочные огни на ночном небе, хотя местные жители считали это явление вполне естественным, а некоторые даже думали, что «Северные огни» – просто название отеля в Мусвилле.

С виду мрачнее обычного, Квиллер прошёл через финансовый отдел редакции, где служащие сидели за компьютерами, близоруко уставясь на экран. В кабинете Главного сидел Джуниор. Не отличавшийся атлетическим телосложением, он казался совсем мальчишкой на фоне окружавшего его электронного оборудования.

Когда Квиллер бросил свою заметку на стол, молодой издатель взглянул на листки, напечатанные в три интервала, и спросил:

– Когда ты наконец заведёшь себе компьютер, Квилл?

– Меня вполне устраивает моя электрическая пишущая машинка, – последовал воинственный ответ, – и я её устраиваю! Ты что, полагаешь, на компьютере я стану лучше писать? Если так, насколько лучше мне, по-твоему, следует писать?

– Не трогай меня! – преувеличенно съёжился от страха молодой человек. – Забудь, что я сказал. Выпей кофе. Присядь. В ногах правды нет. Ты пойдёшь сегодня вечером на софтбол?

– Ещё не решил, – был краткий ответ. Обычно Полли сопровождала его на это ежегодное мероприятие, но сейчас Квиллер сомневался, захочет ли она оторваться от своих чертежей.

Джуниор Гудвинтер швырнул ему номер газеты, вышедший в понедельник.

– Прочти третий «кусок», – сказал он.

На первой странице появилось новшество – колонка с кратким обзором новостей, каждая в двадцать пять слов или поменьше и озаглавленная одним словом, напечатанным большими буквами: АРЕСТОВАН, ИЛИ ПОЧТЁН, или ПОКИДАЕТ, или ВЫДВИНУТ. Другие газеты давали таким колонкам названия типа «Сводка», «Коротко» и так далее. Хикси Райс, по инициативе которой газету назвали «Всячиной», хотела озаглавить новую колонку «Исподнее». Однако редакционный совет предпочёл остановиться на «Кусках».

Квиллер прочитал третий «кусок»:

ВЫСТРЕЛ: Полиция расследует убийство сторожевого пса, происшедшее в субботу ночью в Вест-Мидл-Хаммоке. Животное ходило на длинной цепи по территории Флойда Тривильена.

– Ну, что из этого следует? – спросил он Гудвинтера.

– А то, что жертвы мошенничества наконец-то перенесли свою враждебность с правительства на самого мошенника. Роджер тут поболтался по кафе в Помойке и говорит, что настроения варьируются от унылой жалости к себе до яростной жажды мести. Кто-то попытался отыграться, убив собаку Флойда.

– Тупица! – пробормотал Квиллер.

– А теперь прочти первое письмо в разделе «Письма в редакцию».

Редактору:

Я пишу от имени Фонда летних лагерей одной из школ Содаст-сити. Наш Фонд дает возможность учащимся старших классов проводить неделю в лесах, где они живут среди природы, изучают экологию и постигают основы взаимопомощи. В течение двадцати четырех лет это было традицией нашей школы.

В этом году сорок семь учащихся провели свой выпускной год продавая печенье, моя машины, заготавливая дрова и убирая гаражи, для того чтобы заработать денег на поездку в лагерь. Они регулярно клали заработанные ими деньги на счёт в Ламбертаунском ссудном банке, следя за начисляемыми процентами, – дельный урок экономии и обращения с финансами. На следующей неделе они должны были взвалить на плечи рюкзаки, отправиться в лес и поставить там палатки.

Как нам объяснить им, что в этом году поход для старшеклассников не состоится? Как мы объясним им, что 2 миллиона 234 тысяч и 43 доллара из их собственных накоплений заморожены по распоряжению правительства?

Эльда Майфус-Джонс,

попечитель факультета

Закончив читать, Квиллер раздражённо сказал:

– Почему бы миссис Майфус-Джонс не сказать им, что их дядя Флойд – мошенник и что он потратил их два миллиона двести тридцать четыре тысячи сорок три доллара на игрушечные поезда, которые бегают по вестибюлю его конторы?

– Ты сегодня не в духе, – проговорил Джуниор. – А я думал, Фонд К. сможет профинансировать этих ребятишек, пока не будут разморожены их вклады.

– Фонд может себе позволить отправить всех сорок семь сорванцов в кругосветный круиз! – огрызнулся Квиллер. – Всё, что они должны сделать, это обратиться в Фонд. В телефонном справочнике он на «К». Это между «И» и «Л». – Не допив кофе, он поднялся, чтобы уйти.

– Эй! – с усмешкой крикнул ему вдогонку Джуниор. – Если детки получат деньги, ты сможешь вместе с ними пойти в поход на недельку и собрать материал для своей колонки!

Квиллер затопал из комнаты. Когда он проходил мимо кабинета издателя, Райкер поманил его:

– Я только что разговаривал с Броуди. Как это может быть, что до сих пор не схватили этого парня? Мошенников из Флориды арестовали тут же, а ведь те были профессионалы! Флойд же просто мелкий нарушитель общественных правил. Почему его не нашли?

– Они его никогда не найдут.

– С чего ты это взял? Ты что, знаешь что-нибудь, чего не знаем мы?

Квиллер пожал плечами:

– Такое у меня предчувствие. – Если бы он упомянул информацию, поступившую от Коко, это вызвало бы лишь возражение. Райкер считал, что Квиллер слишком серьёзно относится к экстрасенсорным способностям Коко. – А ты, кажется, много места уделяешь скандалу, Арчи.

– Да, мы стараемся поддерживать возмущение общественности, с тем чтобы ускорить поимку беглеца и побудить банковскую комиссию к действию. Наши статьи перепечатаны крупнейшими газетами штата. Мы поручили Роджеру заниматься исключительно Помойкой, пока что-нибудь не прояснится… Вот!.. Куда направляешься?

– Домой.

– Как продвигается строительство дома у Полли?

– Медленно, и это то, что меня тревожит. Арчи. Она слишком беспокоится по этому поводу. И беспокоится напрасно. Боюсь, она на пути к нервному срыву.

Друг Квиллера с сочувствием кивнул.

– Полли ведёт сидячий образ жизни, не занимается спортом, даже свежим воздухом не дышит. Вчера, например, она-не захотела поехать посмотреть на птиц, – продолжал Квиллер.

– Ты возьмёшь её с собой на сегодняшнюю игру?

– Издеваешься? Ей только этого не хватало!

Поболтав со старым приятелем, Квиллер несколько приободрился, а после прогулки пешком от мрачности не осталось и следа. Его прогулочный маршрут проходил мимо фотоателье Джона Бушленда. Машина Буши была на стоянке; это означало, что фотограф или щёлкает кого-то в ателье, или проявляет плёнку в темной комнате.

Буши – практически лысый молодой человек – любил, когда его так называли; он недавно перебрался сюда из Локмастера и, казалось, хорошо устроился. Машина у него была новая. Приёмная, с точки зрения дизайнера, явно сделана профессионально. Стены украшали окантованные фотографии из шотландской серии Буши, получившие приз. В приёмной посетителей встречала секретарша, очень недурная собой. К тому же, по всей видимости, она также выписывала счета, вела деловую переписку и отвечала на телефонные звонки. В общем, приятное добавление к приёмной.

– Похоже, ты процветаешь, – сказал фотографу Квиллер.

– Ни одной свободной минуты: студийные портреты по средам и субботам только по записи; коммерческие заказы – в моём собственном темпе; случайные задания для газеты.

– Твоя фотография Тривильена на первой странице – не та самая, что висит в вестибюле в Ламбертауне? Ты его приукрасил, скажу я тебе!

– Да уж! Если её повесят на стенд «Их разыскивает полиция», то парня в жизни не поймают! Понимаешь, я снимал его коллекцию поездов для журнала увлечений, и редактор захотел поместить и портрет Флойда. Я попробовал скрытой камерой, но получился дикарь на карнавале. Тогда я попросил Флойда надеть рубашку и галстук и сделал официальный снимок в студии. С ним пришла его секретарша. Она, конечно, сногсшибательна, хотя чуть с ума меня не свела своими указаниями шефу: повернуть голову, поднять подбородок, не смотреть в камеру. В конце концов я попросил её подождать в вестибюле, пока снимаю. Получился не совсем её босс, но портрет хороший.

– Занятно, – сказал Квиллер. – Идёшь сегодня вечером на игру?

– А надо? – спросил пикаксский новосел.

– Это основное спортивное событие года! – заявил Квиллер без тени улыбки, словно так оно и было. – Захвати с собой секретаршу.

Один раз в год в Пикаксе проходил матч по софтболу между «Типиками» и «Тюбиками» – двумя захудалыми командами, состоящими из штатных работников газеты и персонала больницы. Сравнительно с обычными матчами между членами лиги их потуги казались смехотворными, а зрителями были члены их семей или коллеги по работе, однако все получали удовольствие. Именно потому, что на трибунах будут все свои, Квиллер не хотел идти на игру один, хотя знал, что Роджер Мак-Гилливрей наверняка станет осыпать «Тюбиков» оскорблениями и непристойными шутками. Роджер работал спецкором в Помойке.

Софтбольное поле представляло собой обыкновенный пустырь, лежавший к западу от Пикакса, пока Фонд К. не выстроил на нём две площадки для игры в бейсбол, футбольное поле, открытые трибуны и павильон. Теперь всё это называлось Поле Гудвинтера, в честь основателя города. В этом году Джуниор Гудвинтер, главный редактор газеты, играл за полузащитника. Других игроков набрали из финансового и спортивного отделов и фотолаборатории. Их ярко-красные футболки и бейсбольные кепки оживляли поле. Больничная команда, состоявшая в основном из врачей-специалистов, была одета в футболки зелёного цвета, вроде того, каким красят операционные. Эта команда традиционно каждый год выигрывала.

Большинство зрителей сидело на трибунах во втором и третьем рядах. Здесь была жена Джуниора с младенцем в коляске и с малышом, который всё время вертелся-крутился. Буши пришёл со своей секретаршей, выглядевшей гораздо привлекательнее, чем показалось Квиллеру поначалу. Арчи и Милдред Райкер тоже были тут, одетые в красные бейсбольные кепки с эмблемой «ВВ» («Всякая всячина»).

– А где Полли? – спросила Милдред.

Хикси Райс и Двайт Сомерс казались влюбленной парочкой и сидели отдельно от остальных, что было должным образом истолковано местными свахами. Хикси помахала Квиллеру и спросила:

– А где Полли?

Увидев, что Роджер приехал и направляется к павильону, Квиллер пошёл за ним.

– У тебя сегодня в газете Неплохая вещица, Роджер, – сказал он ему.

– Спасибо. Я наконец-то научился, как при отсутствии новостей сделать новость.

– Убийство пса – странный поворот событий.

– Точно! Местные не унимаются. Сегодня днем кто-то запустил кирпичом в окно ламбертаунской конторы, а когда они говорят о Ф. Т., инициалы значат кое-что совсем другое.

По крику «Игроков на поле!» оба заторопились со своими напитками на трибуну. По предложению Квиллера они забрались на последний ряд.

– Лучше видно, – пояснил он. А про себя подумал: «Никто не помешает».

Солнце всё ещё стояло высоко в небе, как это всегда бывает летними вечерами в северных странах. На поле игра шла своим чередом. Болельщики старались перещеголять друг друга грубостью.

В перерыве Квиллер спросил:

– А как ты узнал о собаке?

– Тривильены сообщили в полицию, и я отправился к ним домой. Они не собирались разговаривать с прессой, не хотели впускать. Но тут меня увидела дочка и дала «добро». Она училась в моём классе, когда я преподавал историю, – отличница. Всегда к заданному параграфу искала в библиотеке дополнительные сведения… Поддай ему, Дэйв! Сбей ему темп!.. К сожалению, в колледж она не пошла.

– Почему?

– Она была нужна дома, чтобы ухаживать за больной матерью. Думаю, она одинока и разочарована в жизни. По-моему, ей хотелось со мной поговорить как с юристом – или не как с юристом. Мы пошли во внутренний дворик и там повспоминали о школе, даже немного посмеялись.

– Как, по-твоему, она реагирует на весь этот шум и затруднительное положение, в которое попала её семья?

– Она абсолютно убита случившимся с собакой. Это был чау-чау. Его звали Зак, пишется 3-а-к. Бей второго! Кулаком, Джуни!.. В конце концов она по секрету призналась мне, что пёс на самом деле принадлежал её брату, но адвокат хотел, чтобы все считали, что он принадлежит Флойду.

– Чтобы все собачники жалели его клиента, – предположил Квиллер.

– Именно так. Её брат живёт в квартире, где нельзя держать животных, поэтому на ночь приводил пса к своим родителям. Убивал двух зайцев. У всех в округе есть сторожевые собаки… Бей три раза, Дэйв! Мо-лодгина!

Дэйв забил три раза, зелёные футболки рысцой выбежали на поле, а красные заняли место в обороне.

– А сын Флойда учился у тебя? – поинтересовался Квиллер.

– Всё, что я могу сказать, это то, что он занимал место. К тому же он и его дружок из Чипмунка всё время вляпывались в какие-нибудь истории.

– Какие истории?

– Драки… ношение ножей… пьянки несовершеннолетних…

– Наркотики?

– Тогда главной проблемой был алкоголь. Это же было несколько лет назад. Эдди и другого пацана исключили… Отлично, «типусы»! Бейте этих ночных горшков!

Из третьего ряда раздался рёв Райкера:

– Отправьте этих пиявок к ним же в морг!

Тем не менее в конце шестого периода счёт оставался 12:5 в пользу «Тюбиков». Квиллер наблюдал за игрой без энтузиазма: он предпочитал софтболу бейсбол. Ему нравились боковые броски и от плеча, долгое ведение мяча к нападающему и девять подач; нравились звуки настоящего бейсбола. В следующем перерыве он спросил Роджера:

– Дочь Флойда считает, что убийство собаки связано с обвинением против её отца?

– Она об этом не говорила, а я не спрашивал. Чувствительная натура.

– Когда произошло убийство?

– Около двух часов ночи. Мать не спала и услышала выстрел. Она позвала дочь.

– А кто-нибудь слышал, как пёс лаял на непрошеного гостя?

– Думаю, нет.

Игра закончилась со счётом 13:8, и Роджер поднялся, одобрительно выкрикивая:

– Хорошая попытка, ребятки! В будущем году мы этим гадам «тюбикам» сделаем анестезию!

Когда Квиллер вернулся к себе после игры, Юм-Юм спала в своём любимом глубоком кресле, свернувшись улиткой. Коко смотрел в окно прихожей.

– Если ты поджидаешь Зака, то брось это! – сказал ему Квиллер. – Он уже больше сюда не придёт!.. Давай лучше почитаем. Книга! Книга!

После ещё одного пристального взгляда в глубь сада Коко оторвался от окна и с учёным видом обнюхал книжные полки. Наконец он учуял «Панамский канал: курс инженерии».

– Спасибо, что напомнил, – сказал Квиллер, начисто забывший о существовании этой книги и не открывавший её с тех пор, как принёс домой.

В ней было много статистических данных и чёрно-белых фотографий времен Первой мировой войны, и, хотя Квиллеру книга показалась достаточно захватывающей, Коко, не скрывая, зевал.

– Продолжение следует, – объявил Квиллер, ставя книгу на полку «История».

СЕМЬ

После матча и сеанса чтения о Панамском канале Квиллер позвонил Полли домой.

– Ты сегодня читала первую страницу газеты? – спросил он. – Видела заметку о собаке Тривильена?

– Разве это не варварский, бессмысленный поступок? – живо отозвалась она. – На что они надеялись? Это не вернёт беглеца и не компенсирует их финансовых потерь!

– Пёс даже не принадлежал Флойду, – сообщил ей Квиллер. – Это пёс его сына, твоего строителя.

– Час от часу не легче!

– Он каждый день ходил с ним на работу – красивое, дружелюбное и хорошо воспитанное животное.

– Кого-нибудь подозревают?

– Пока нет. Полиция ведёт расследование.

– О, дорогой! – вздохнула Полли. – Зло порождает зло.

Квиллер оставил свой нейтральный тон и интимно, с участием спросил:

– А как дела у тебя и Бутси?

– Всё в порядке. А что ты сегодня делал?

– Сегодня вечером я смотрел, как «Тюбики» побивали «Типиков» в ежегодном, матче. Я знал, что ты была слишком занята, чтобы пойти, но все интересовались, где ты. – Это было преувеличением, так как только двое задали этот вопрос хотя остальные, вероятно, недоумевали, почему самый богатый холостяк северо-востока центральной части Соединенных Штатов пришёл на матч один. Надежда проснулась в груди у сотни одиноких женщин Мускаунти и у тех, что вот-вот станут одинокими.

– Прости, дорогой, – сказала Полли. – Я знаю, что последнее время была не очень-то компанейской. Голова у меня была слишком забита другим.

– Ничего, не беспокойся, – сказал он, а затем лукаво добавил: – Завтра приезжает Селия Робинсон, и я просто обязан провести с ней какое-то время. Она ведь здесь никого не знает.

Последовало красноречивое молчание, пока наконец Полли холодно не сказала:

– С твоей стороны это очень гостеприимно.

– Рано или поздно вы с ней познакомитесь, хотя не думаю, чтобы это был твой тип. Она отделяет частицу от неопределенной формы.

– Я с нетерпением жду нашей встречи, – ледяным тоном произнесла Полли.

– Ну ладно, не буду тебя отрывать от твоих чертежей.

– Спасибо за звонок… дорогой.

– Созвонимся. Не дай дому себя задавить, Полли.

Он повесил трубку и почувствовал угрызения совести. Упомянув о Селии, он намеренно уколол Полли, а теперь признавал, что это было не что иное, как проявление злобы и желание дать выход своему дурному настроению. Те же чувства, которые двигали стрелявшим в собаку Флойда.

«Завтра, – сказал он себе – я позвоню и извинюсь. А может, – засомневался он снова, – и не позвоню».

Следующий день выдался солнечным и жарким, дул легкий ветерок. Пронзительный хор поющих молотков в конце тропинки указывал на то, что плотники трудятся в поте лица. После утреннего кофе с булочкой Квиллер отправился на строительную площадку. Теперь там работали трое мужчин, все в кожаных повязках на головах и без рубашек. Их потные спины блестели на солнце.

– Как насчёт прохладительных напитков, ребята? – обратился к ним Квиллер. – Я живу в конце этой тропинки и с радостью принёс бы вам чего-нибудь холодненького.

– Пиво есть? – спросил помощник с хвостиком.

– Никакого пива! – отрезал Эдди. – Никакого питья в рабочее время, если вы работаете на меня… Дурли! – Уже один тон, которым он назвал имя, походил на выговор.

Квиллер пошёл обратно домой, загрузил в сумку-холодильник напитки и лимонад и на машине доставил всё это на площадку. Вся троица сняла с себя рабочие передники, повалилась на землю под деревом – деревом Зака – и с благодарностью откупорила банки.

Сделав пару глотков, Эдди поставил своё питье на землю и стал карманным ножиком затачивать карандаш.

– Смотрю, вы часто затачиваете карандаш, – сказал Квиллер.

– Надо, чтобы карандаш был острым, когда измеряешь доски, – отозвался плотник, – или всё выйдет сикось-накось.

– Разве? Вот не знал… А где ваш пёс? Для него сегодня слишком жарко?

Двое помощников вопросительно взглянули на своего босса, а Эдди нахмурился и мрачно сказал:

– Он уже больше не придёт со мной. Какая-то грязная сволочь застрелила его прошлой ночью.

– Да что вы! – с наигранным удивлением воскликнул Квиллер. – Какая жалость! Что, его по ошибке приняли за дикого зверя?

– Нет, это не ошибка, – яростно произнёс Эдди. – И я готов убить падлу, которая это сделала!

Квиллер совершенно искренне выразил ему соболезнования, а затем сказал, что оставит сумку здесь и заберёт её позже.

Эдди проводил его до машины.

– Вы живёте вон в том амбаре? – спросил он. – Его построил один из моих предков, уже давно. А это был его фруктовый сад. Я вижу, вы неплохо оборудовали ваш амбар. Однажды я его обошёл, когда дома не было никого, кроме кота, пялившегося на меня в окно. Сначала я подумал, что это ласка.

– Хотите осмотреть его изнутри? – От Квиллера редко можно было услышать такое приглашение. Обычно он не поощрял зевак.

– Хочу ли я! Ещё бы! – воскликнул молодой человек. – Мы заканчиваем в четыре тридцать. Я подъеду к вам и привезу обратно вашу сумку.

– Отлично! И мы что-нибудь выпьем. – Квиллер умел разыгрывать гостеприимного хозяина.

Перед тем как двинуться по тропинке к дому, Квиллер вынул из ящика почту, испытав дурное предчувствие при виде объёмистого пакета из счётной конторы. Это предвещало налоговые осложнения, объясняемые непонятным языком на нескольких прекрасно отпечатанных страницах. Однако, когда он вскрыл конверт, оттуда выпал большой образчик шотландки – пледа клана Макинтошей. Он сразу распознал качество ткани: она была из чистой шерсти ярко-красного цвета. В сопроводительной записке от Горди Шоу указывалось, что пошив национального костюма-юбки в складку – осуществляют в магазине мужской одежды «Скотти». Кроме того, в конверт была вложена членская анкета Клана Макинтошей Северной Америки. Анкета оказалась несложной, вступительные взносы – низкими; принадлежность его матери к этому клану давала ему право на членство. Это то, что он хотел серьёзно обдумать, – членство, а не фасон юбки. Он оставил конверт на телефонном столике, чтобы тот обязательно попался ему ещё раз на глаза и подтолкнул к решению.

Квиллер намеревался весь день пробыть дома, ожидая телефонного звонка от Селии, которая сейчас находилась в пути и должна была позвонить ему, как только доберётся до Локмастера.

Целый день со строительной площадки доносились неистовые звуки: шлёпанье мастерков, визг пилы, мерные удары молотка. Квиллер искренне восхищался плотничьим умением загнать гвоздь тремя мощными ударами. Его собственные попытки начинались серией неуверенных постукиваний, ударом по пальцу и погнутым гвоздем, который он упорно пытался выровнять, колотя вокруг да около по деревяшке.

Где-то около двух часов пополудни зазвонил телефон, и Коко своим сверхъестественным чутьём понял, что звонок важный: он помчался к аппарату и стал прыгать перёд ним взад-вперёд. Квиллер подошёл к телефону со словами:

– Возьму трубку я, если не возражаешь.

– Я в Локмастере, шеф, – прозвучал в трубке оживлённый голос – Отчитываюсь, как вы и велели. Требуется разрешение продолжить путь. – Вслед за этим небольшим заявлением последовал взрыв смеха.

– Отлично. Вы в тридцати милях от Пикакса, который находится от вас строго на севере, – живо отозвался Квиллер. – После того как вы пересечёте границу города, вам останется проехать три квартала до транспортной развилки со сквериком посредине. Ищите с правой стороны Театр К. Это большое каменное здание. Сверните в проезд. Я вас встречу. Красный автомобиль, вы сказали?

– Ещё какой красный, шеф! – рассмеялась она от души.

Квиллер немедленно отправился через лес к каретному сараю, чтобы проверить готовность квартиры. Окна сверкали чистотой, телефон подключили, а в комнатах радовали глаз напольные растения в горшках, цветастые подушки и репродукции цветов в рамках. Квиллер подложил на журнальный столик номер «Всякой всячины». Кухня оказалась чудесно обставлена, вплоть до кухонных полотенец в красно-белую клетку. В спальне – покрывало в цветочек; интерьер комнаты для гостей был выполнен в стиле навахо.

«Отличная работа, Фран», – подумал он.

Квиллер спустился вниз как раз вовремя, чтобы заметить красный автомобиль, въезжавший на стоянку перед театром. Сидевшая за рулем опустила стекло и одарила Квиллера широкой, обнажающей зубы улыбкой:

– А вот и мы!

– Добро пожаловать в Пикакс, – сказал он, пожимая руку моложавого вида даме с седыми волосами; единственными морщинами на её лице были «гусиные лапки» смешливости у глаз и улыбчивые ямочки на щеках.

– Вы выглядите совершенно как на фотографии в газете, шеф, – сказала Селия.

Квиллер что-то проворчал в знак признательности и спросил:

– Как вы доехали?

– Мы решили отнестись к этому проще и поэтому не стали надевать на Ригли шлейку. Большую часть пути он вёл себя неплохо. – На заднем сиденье, в клетке, молча взирал на происходящее чёрно-белый кот. – В одном из мотелей Висконсина с домашними животными останавливаться запрещено, но я им сказала, что Ригли – родственник кота из Белого дома, и они согласились нас впустить.

– Вы не теряетесь, Селия.

– Это то, чему я научилась у вас, шеф, – придумывать маленькие изящные истории… Куда мне поставить машину?

– У входа в каретный сарай – вон там. Я отнесу ваш багаж наверх, но сначала мы покажем квартиру Ригли, посмотрим, одобрит он её или нет.

Селия весело рассмеялась в ответ на эту маленькую колкость.

– Я захвачу его кювету и миску для воды.

Пока они поднимались по лестнице, Квиллер извинялся за узкие пролеты и частые ступеньки.

– Это строилось сто лет назад, когда у людей были узкие плечи и небольшие ступни. – Это замечание вызвало ещё один взрыв смеха, и Квиллер подумал: «Я должен следить за тем, что говорю этой женщине, иначе она со смеху помрёт».

Наверху Селия выразила восторг по поводу простора и уюта комнат, а Ригли методично обнюхал прежние владения сиамцев.

– А теперь, пока я хожу за багажом, – продолжал инструктировать Селию Квиллер, – вы сядете и составите мне список необходимых вам продуктов. Я съезжу в магазин, пока вы будете отдыхать.

– О, Шеф, я не хочу вас так обременять!

– Вы меня вовсе не обременяете. У меня есть на вас виды. Вы захватили с собой рецепт шоколадного печенья?

– Я привезла целую обувную коробку рецептов, – снова рассмеялась она.

У Квиллера была основательная причина, по которой он хотел отправиться за покупками один, без Селии. В противном случае по всему городку разнеслась бы весть о том, что мистер К. покупает продукты в сопровождении чудаковатой женщины, которая смеется при каждом его слове и совсем не похожа на миссис Дункан.

– Сегодня вечером, – деловым тоном заявил он, – я буду счастлив, если вы со мной поужинаете, а завтра приятная женщина по имени Виржиния Алсток покажет вам город и введёт вас в курс дела, что, где и как обстоит в Пикаксе.

– О, шеф! Я просто не знаю, что сказать. Вы так добры!

– Не говорите ничего. Приступайте к работе над списком. У меня в четыре тридцать встреча.

– Есть, сэр! – сказала она, отдавая честь и покатываясь со смеху.

Сам Квиллер любил шутить, а не смеяться, поэтому по пути к супермаркету Тудла он размышлял о том, долго ли сможет выносить смешливость Селии. Он проворно толкал тележку вдоль рядов, отыскивая пятнадцать пунктов по списку, составленному Селией. Кассирша удивлённо спросила:

– Собираетесь начать готовить, мистер К.?

Обычно он расплачивался за полкило индейки или креветок и замороженный обед. В этот вечер он покупал такие непривычные продукты, как мука, картофель, бананы и консервированный кошачийкорм.

– Просто покупаю продукты заболевшему приятелю, – объяснил он.

Квиллер доставил провизию в каретный сарай и вернулся домой как раз в тот момент, когда на тропинке, петляя, показался пикап Эдди Тривильена. Молодой человек в джинсах и футболке защитного цвета выпрыгнул из кабины и махнул рукой в сторону дряхлого фруктового сада:

– Надо бы чего-нибудь сделать с этими сорняками и гнилыми деревьями.

– У вас есть какие-нибудь предложения? – любезно спросил Квиллер.

– Я мог бы всё это вычистить с помощью бульдозера и самосвала, замостить дорогу и поставить в ряд несколько кондоминиумов. – Он взглянул на окно: – Опять здесь эта ласка. Вы уверены, что это кот?

– Иногда я и сам не знаю, кто он на самом деле, – последовал правдивый ответ.

– Ну и ну, вот это амбар, а?! – воскликнул Эдди, оценив оригинальность здания.

– Погодите, вы ещё внутри его не видели. Давайте зайдём и что-нибудь выпьем.

Едва они вошли внутрь, Коко выступил вперёд, ощерился и враждебно зашипел.

– Он кусается? – спросил гость, отступая назад.

– Нет, он так реагирует, потому что вы принимаете его за ласку. Садитесь поудобнее и будьте как дома. Садитесь куда хотите, – добавил он, заметив, что гость боится наступить на небеленый марокканский ковер или сесть на светлый, цвета шампиньонов, диван.

– Что будете пить?

– Чего-нибудь крепкого и пива, о'кей? – Он утонул в мягком просторном шезлонге, в благоговении озирая балконы, галереи, места кошачьих прогулок и огромный каминный куб.

– Как вам здесь нравится? – спросил из бара Квиллер.

– Произведение искусства, ей-богу!

– Я слышал о доме, который вы построили для семьи Алстоков в Блэк– Крике. Его очень хвалили.

– М-да… ну… – От комплимента Эдди стало неловко.

Обычно в яблочном сарае напитки подавались на подносе, но в этот раз Квиллер принёс банку с пивом и рюмку с алкоголем в руках.

– Как вы ладите с миссис Дункан? – спросил он.

– Нормально, только она слишком беспокоится. Всё время стоит у меня над душой. – Эдди опрокинул рюмку виски. – Слушайте, я ведь не знаю, как вас зовут.

– Квиллер. Джим Квиллер.

– Мне кажется, я слышал это имя.

– Может быть… У вас, как я заметил, появился ещё один помощник.

– Да, работа пойдёт теперь быстрее.

– А кто ваш постоянный подручный? Такое впечатление, что вы вдвоем работаете не хуже целой бригады.

– Дурли. Он из Чипмунка. Мы с ним знакомы ещё со школы. Вместе получали профессию. А вы чем занимаетесь?

– Я писатель. Пишу книги о… о бейсболе. – Это была самая невинная ложь из всех, которые Квиллер смог изобрести на ходу. С её помощью он вполне мог выйти из положения: Эдди явно не читал «Всякую всячину».

– Я люблю футбол, – сказал Эдди, и Квиллер мгновенно превратился в футбольного болельщика.

Попросив ещё рюмку виски, строитель расслабился.

– А чего вы думаете о моём псе?

– Такой красивый чау! Дружелюбный! Как его звали?

– Зак.

– Хорошая кличка. Кто её выдумал?

– Моя сестра.

– А она ладила с Заком или он был чисто мужским псом?

– Зак всех любил. Но я и он – мы были просто не разлей водой. Он тоже любил пошутить. Я брал его с собой на работу, и он целый день торчал рядом, пока я не начинал сворачиваться. Тогда он быстро смывался, и я должен был его ловить. Чем громче я его звал, тем быстрее он убегал, словно смеялся надо мной. Он любил побегать и не любил, когда его сажали на цепь. В доме моих родителей была проволока с блоком для цепи, чтобы он мог бегать. Там его и застрелили. Попали прямо между глаз. Должно быть, он вылез из конуры посмотреть, кто шастает.

– А он лаял? Он ведь должен был залаять?

– Никто не слышал никакого лая.

– И где нашли его?

– Прямо около ограды.

Квиллер пригладил усы.

– То есть в него целились с близкого расстояния, и он не лаял… Всё это выглядит так, словно он хорошо знал своего убийцу.

– Зак знал кучу народа. – Уклончивый ответ и тревога в глазах у Эдди вызывали подозрение, что парень знал больше, чем выкладывал.

Квиллер, как мог, выражал сочувствие: в его глазах читалось заботливое участие, он понимающе кивал головой и особенным образом наклонялся к собеседнику; голос его стал на редкость задушевным.

– А как себя чувствует последнее время ваша матушка?

По лицу Эдди промелькнуло выражение сильного удивления, сменившееся испугом.

– Вы её знаете?

– Мы один раз встречались, и я очень расстроен её болезнью. У неё хорошие врачи?

– А, врачи ничего не смыслят! Есть один, который знает, как её вылечить, но он в Швейцарии.

– Неужели? А вы не думали её туда отвезти?

– Да, мы с сестрой думали об этом, но… у нас не было денег. Поездка, знаете… лечение… проживание там долгое время… Невозможно! Я не…

– Как насчёт ещё выпить? – предложил Квиллер.

– Не-а, я должен сваливать.

– А кофе? Я могу разогреть в микроволновке гамбургер.

– Не-а. Я должен встретиться с одним парнем в Содаст-сити.

Когда подрядчик уехал, Коко прокрался в комнату с любопытствующим видом, словно спрашивая, ушёл ли посетитель.

– Это верх невежливости – шипеть на гостя, – укорил его Квиллер, при этом прекрасно понимая, что кот никогда раньше не видел столь волосатого человека. Сам же Квиллер был доволен тем, что ему удалось скрыть свою причастность к средствам массовой информации и установить при этом с семьей Тривильена контакт, который можно будет поддерживать, не вызывая подозрений. Он составил в уме план дальнейших действий:

а) продолжать привозить на стройку напитки;

б) потолковать о футболе с бригадой строителей во время перерыва; почитать футбольные новости в ежедневной газете;

в) сходить на футбольный матч;

г) выказывать интерес к строительству дома и задавать идиотские вопросы.

У Квиллера постепенно выкристаллизовывались и мысли по поводу убийства собаки. Преступник (а) имел зуб на Флойда и (б) знал, где и как собака жила, хотя (в) и не был в курсе, что убивает собаку, принадлежащую не Флойду. Квиллеру на ум пришла одна отвратительная мысль: преступление совершили с целью возбудить к Тривильену сочувствие людей. Учитывая место преступления – настоящий оплот собаковладельцев, – довод этот выглядел не совсем притянутым за уши.

В любом случае, если Зак не залаял, значит, он хорошо знал стрелявшего, а впрочем… необязательно. Зак был до безобразия добродушен.

А просматривая результаты расследования, Квиллер пришёл к выводу, что полицейским всё вышеизложенное было известно, но им предстояло решить более важную задачу: найти самого растратчика.

После же слов Эдди в голове у Квиллера стала вырисовываться новая картина преступления: возможно, Флойд перевёл украденные деньги в швейцарские банки; возможно, он сейчас в Швейцарии, а не в Мехико, как предполагалось; возможно, он старается устроить переезд жены туда на лечение. Квиллер понимал, что в этой теории есть свои недостатки, но если она окажется достоверной, почему тогда Коко исполнял свои танец смерти? Сбитый с толку, он решил на время отложить размышления на эту тему и поехать ужинать с Селией Робинсон.

Однако сначала следовало накормить котов. Он часто размышлял о том, что вот ему не нужно каждый день ходить на работу, не нужно заботиться о семье и он самый богатый человек на северо-востоке центральной части Соединенных Штатов… и всё же его жизнь довольно-таки рутинная: кормление, чесание и развлечение сиамцев, мытьё и чистка их туалета. Будь он помоложе, он ни за что не смог бы себя представить в такой роли!

Теперь вставал вопрос куда поехать ужинать со слишком бурно выражающей свои эмоции миссис Робинсон? Для деловых обедов и ужинов или для выполнения общественных обязательств обычно выбирали «Нью-Пикакс Отель»; чтобы повеселиться, туда не ходил никто. В этот вечер в отеле ужинали Полли и члены библиотечного совета – группа благовоспитанных пожилых леди, чьи голоса никогда не звучали громче шёпота. Другие столики небольшого обеденного зала наверняка окажутся заняты одинокими коммивояжерами, настойчиво пытающимися разрезать жёсткий бифштекс. Истерический хохот Селии будет подобен пению тропической птички в покойницкой.

Любимым рестораном самого Квиллера был ресторан «Старая мельница», но его там слишком хорошо знали, и официанты вели учёт всех его сотрапезников. Пожалуй, больше всего для этого ужина подойдёт ресторан в Северном Кеннебеке, «Типси», специализировавшийся на бифштексах. Ресторан помещался в большой бревенчатой избе; в нём всегда царила непринужденная атмосфера: хозяева любили пошуметь. А то, что ресторан назвали в честь хозяйского кота, наверняка понравится Селии.

Когда Квиллер зашёл за ней, она – в своём лучшем платье, в самых дорогих украшениях и с пластами косметики на лице – уже ждала его. Она эффектно выглядела, а для «Типси» даже слишком эффектно.

– Куда мы едем? – возбуждённо спросила она. – В газете я видела рекламу «Вкусной еды у Отто» и «Бяку-кулебяку». Такие смешные названия! А «Всякая всячина» чего стоит! Ну и названьице для газеты! Я ещё прочитала о городке под названием Брр, это что, опечатка?

– Брр – самое холодное место Мускаунти, – сообщил ей Квиллер.

– Неплохо! – от души рассмеялась Селия. – Я расскажу своему внуку! Я пишу Клейтону раз в неделю, иногда два раза.

– Пока вы здесь, можете рассчитывать на весьма насыщенные событиями дни, – сказал Квиллер. – Люди, живущие в четырёхстах милях к северу откуда бы то ни было, стремятся быть оригинальными. Это называется «пограничный индивидуализм».

По пути в Северный Кеннебек Селия продолжала корчиться от смеха при виде указателей на Чипмунк, Вест-Мидл-Хаммок и Содаст-сити.

– Это невероятно! – вскричала она при пересечении шоссе Скатертью дорога с рекой Иттибиттивасси. – Они что, всерьёз?

– Содаст-сити не только абсолютно реален, но даже более того – недавно там разразился крупнейший финансовый скандал.

– Обожаю скандалы! – радостно воскликнула миссис Робинсон.

– Завтра Виржиния Алсток введёт вас в курс дела более подробно, но если кратко, то суть вот в чём: президент одного финансового учреждения пропал вместе с секретаршей и миллионами долларов своих вкладчиков. Ещё миссис Алсток познакомит вас с Лайзой Комптон, которая работает в Обществе помощи престарелым. Может, вы согласитесь несколько часов в день поработать в качестве компаньонки лежачих больных весьма преклонного возраста?

– О да! Я легко нахожу общий язык со стариками и инвалидами. Я умею их подбадривать.

– Охотно верю! – искренне ответил Квиллер. Селия вдруг стала серьёзной.

– Вы считаете, я слишком много смеюсь, шеф?

– Слишком много – это сколько?

– Ну, моя невестка говорит, что я слишком много смеюсь. Муж, знаете ли, был полной моей противоположностью. Он всегда ожидал худшего. Я же – неисправимая оптимистка, и так много смеяться я стала для того, чтобы развеять его вечно дурное настроение. Но чем больше я смеялась, тем мрачнее становился он, а чем мрачнее становился он, тем больше я смеялась. Забавно, не правда ли? Я заметила, шеф, что вы никогда не смеётесь, хотя у вас потрясающее чувство юмора.

– Я люблю шутить, – сказал Квиллер. – Мой смех – внутренний. Однажды я написал колонку о разновидностях смеха. Люди прыскают в кулак, хихикают, гогочут, ржут, кудахчут или хохочут во всё горло. У моей подруги Полли Дункан, например, с которой вы обязательно познакомитесь, очень приятный, мелодичный смех. Смех – это выражение радости; в создании смеха участвуют мускулы лица, глотка, легкие, рот и глаза. Обычно смех получается непроизвольно, однако можно контролировать его громкость и тон так, чтобы они подходили к месту и времени. Это называется «настройкой»… Моя следующая лекция состоится завтра, в девять утра.

– Я об этом даже не задумывалась, – сказала Селия. – Попробую заняться «настройкой».

– Хозяйка ресторана, куда мы едем, всегда встречает завсегдатаев громким кудахчущим смехом. И мне каждый раз приходит в голову одна и та же мысль: «Вот и ещё одно яичко снеслось».

Селия постаралась подавить вопль наслаждения.

– А как называется ресторан?

– «Курятник».

Тут Селия, не удержавшись, расхохоталась, однако быстро справилась с собой.

– Нет, по правде он называется «Типси». – И Квиллер объяснил, что ресторан был открыт в тридцатых годах и назван в честь чёрно-белой кошки, чьи отметины делали её похожей на пьяницу, а из-за покалеченной лапы она ходила пошатываясь. – Её портрет в главном зале недавно стал предметом горячих дискуссий в округе, все успокоились только тогда, когда открылось, что портрет – искусная подделка.

Они приехали в ресторан и были встречены кудахчущим смехом хозяйки. Селия изо всех сил сохраняла серьёзное выражение лица, не преминув, однако, шепнуть Квиллеру:

– Ещё одно яичко!

Меню было весьма ограниченным. Квиллер, по обыкновению, заказал бифштекс. Селия поинтересовалась, костлявая ли рыба, – она собиралась немного захватить домой для Ригли. Во время еды она задавала множество вопросов.

– А кто ваша подруга с приятным смехом?

– Директор публичной библиотеки. Как раз её помощница повозит вас завтра по городу.

– Где вы живете?

– Вы, несомненно, заметили небольшой ельник за зданием театра. С другой стороны этого ельника – старый фруктовый сад, а в нём – столетний яблочный амбар. Там я и живу.

– Вы живёте в амбаре!

– Я его немножко переделал. Вы увидите его в ближайшие дни. После того как вы устроитесь, мы с вами обстоятельно побеседуем. Думаю… Возможно, Селия, у меня для вас будет ещё одно задание.

Отвезя гостью домой, Квиллер поспешил к себе, чтобы позвонить. Сразу за кухонной дверью он поднял с пола чёрный фломастер.

– Чёрт бы побрал эту кошку! – пробормотал он, бросая фломастер в оловянную кружку. Ручка, лежащая на столике, была законной игрушкой Коко, но он ни разу не стянул ни одной ручки из кружки. В отличие от Юм-Юм.

Он позвонил домой Комптонам, и Лайза сняла трубку:

– Хочешь поговорить с моим ворчливым мужем?

– Нет, хочу поговорить с его очаровательной женушкой. Это насчёт «Приятелей пациентов».

– Конечно. Чем могу служить?

– А семья Тривильенов из Вест-Мидл-Хаммока когда-нибудь обращалась в Общество за помощью?

– Обращаются всё время! «Приятели», которых мы туда посылаем, двое, долго там не задерживаются. Во-первых, нужно далеко ехать, а во-вторых… это несчастная семья! В данный момент к ним никто не ходит – даже после того, как закрыли Ссудный банк. В банке работала их дочь, сейчас она дома и сама ухаживает за матерью. Но почему ты спрашиваешь?

– Я познакомился с сыном Тривильена. Он строит дом для Полли. Пёс, которого застрелили, принадлежал ему. Ты читала об этом?

– Отвратительное дело! – сказала Лайза.

– Да. Я не сочувствую Флойду, но мне жаль его семью, и у меня есть одно предложение. У Селии Робинсон – помнишь, я говорил тебе о ней – замечательно весёлый характер. Уверен, он подействует на миссис Тривильен чудесным образом. Миссис Робинсон позвонит тебе завтра в офис. Лайза, подумай, что тут можно сделать.

– А она согласится так далеко ездить?

– Она только что провела три дня в дороге, с котом на заднем сиденье, и никаких жалоб не поступило ни от того, ни от другого. Говорю тебе, у неё не характер, а дар Божий, честное слово! Она рассмешила бы даже Лайла.

– Руки прочь от моего мужа! – кокетливо воскликнула Лайза. – Может, он и старый грубиян, но он мой!.. Ладно, посмотрим, что можно сделать.

Квиллер повесил трубку с чувством выполненного долга. Его логический ум уже подсказывал ему, как покороче объяснить Селии её задачу. Он сел за стол, чтобы набросать план, как вдруг вспомнил, что кошки не встретили его у входа. Он огляделся – сначала небрежно, а затем со всё возрастающей тревогой. И вдруг заметил на светлой обивке дивана кроваво-красное неровное пятно.

Логика уступила место панике! Квиллер вскочил, с грохотом отшвырнув стул, и бросился в гостиную.

– Коко! Юм-Юм! – закричал он. Никакого ответа.

ВОСЕМЬ

Невозможно выразить словами ни панику, охватившую Квиллера, когда взгляд его упал на кроваво-красное пятно, ни то облегчение, которое он почувствовал, когда увидел, что это всего лишь образчик ткани для национального костюма Макинтошей. Сиамцы стащили его! Конверт с членской анкетой для вступления в клан валялся на полу рядом с диваном. Но где же сами виновники? Они с изумлением наблюдали с высоты каминного куба за безумным кружением Квиллера по амбару, словно думали про себя: «Как безумен род людской!»

– У-у, черти! – погрозил им кулаком Квиллер. Хотя, впрочем, может, виноват лишь один из них. Интересно который? У того и у другого был раздражающе невинный вид. Подобные шалости – разодрать конверт по только ему понятной причине – больше походили на стиль Коко. Вероятно, он учуял в ткани красный краситель. Ведь в его короткой, но ослепительной карьере было время, когда он жевал красные галстуки.

Затем Квиллеру пришла на ум причудливая мысль.

– Если ты собираешься одеть меня в юбку, Коко, – деликатесов тебе больше не видать, так и знай.

Тем не менее он ещё раз перечитал анкету. По своей природе он был противником вступления в разные там клубы, общества или ассоциации (пресс-клуб – исключение). И всё же, как сказал Большой Мак, вступить в клан значило отдать дань уважения матери: она ведь так гордилась своим древним шотландским происхождением. Дожив до средних лет, Квиллер вдруг понял, что думает теперь о матери с восхищением и признательностью. Он помнил её советы: давать больше, чем получаешь… быть самим собой; не подражать окружающим… всегда подавать напитки на подносе.

Она умерла, когда он учился в колледже. Если бы она прожила подольше, то смогла бы вместе с ним гордиться его карьерой журналиста, оплакивать событие, чуть не разрушившее его жизнь, а на склоне лет наслаждаться обретённым благополучием: ведь не что иное, как её связи с родом Клингеншоенов дали столь замечательные всходы.

Квиллер заполнил анкету. Полли будет счастлива.

– Но никаких юбок, – пробормотал он.

– Йау! – последовал комментарий с верхушки каминного куба.

На следующий день после визита Эдди Тривильена Квиллер отправился к почтовому ящику, имея в багажнике новый запас прохладительных напитков. Пунктом номер один его плана было проникнуть в семью Тривильена с чёрного хода. Для выполнения пункта номер два ему понадобится помощь Селии и сотрудничество с Лайзой Комптон.

На строительной площадке стояло пять грузовиков, – по словам Эдди, электрики и водопроводчики «делали прикидку». Квиллер выгрузил сумку-холодильник и вернулся к себе в амбар просмотреть почту. Его внимание привлекло одно письмо в весьма необычном конверте. Вскрыв его, он обнаружил записку, написанную отчётливым почерком. Вот что он прочитал:

Дорогой мистер К.!

Спешу сообщить, что посылаю Вам сувенир из коллекции моего отца. Когда Вы будете на этом сидеть, Ваш творческий гений заблистает ещё ярче. Примите сей подарок в знак глубокой моей признательности за то, что Вы спасли мне жизнь на острове и вдохнули в меня силы изменить к лучшему мой образ жизни.

На лодке брат перевезет подарок с острова в Мусвилл, где встретится с Дереком, который доставит это Вам на своем грузовике.

С признательностью,

Лиз

Первое, что пришло Квиллеру в голову. «Нет! Только не пирамида! Зачем она мне? Куда я её поставлю? Каких она размеров? Могу ли я преподнести её в дар школе или музею так, чтобы не задеть чувств Элизабет?» Она хотела, чтобы он называл её Лиз – то есть тем уменьшительно-ласкательным именем, которым её звал только отец, – но у Квиллера не было желания заменять ей родителя.

Он просмотрел остальную почту, бросая большую часть писем в мусорную корзину или отмечая чернилами те, с которыми затем разберётся секретарская служба. На несколько писем придётся ответить самому – открыткой или телефонным звонком. На открытки требовалось меньше усилий, чем на письма, да и отправлять их дешевле. Несмотря на своё нынешнее благополучие, старая привычка к бережливости ещё сохранялась.

После разбора почты Квиллер отправился работать в кабинет на балконе, который был вне досягаемости сиамцев. Как он любил объяснять, политика закрытых дверей держала котов на почтительном расстоянии от его волос, а их шерсть – от пишущей машинки. Сейчас он пытался придумать нечто оригинальное о бейсболе для колонки «Из-под пера Квилла».

Он писал: «По сравнению с такой нервной, грубой игрой, как футбол, где счёт идёт на секунды, бейсбол – это скорее спорт для зрителей, спорт, располагающий к отдыху. Неторопливый шаг, прерываемый хорошо выверенными моментами бега, скольжения и борьбы, даёт весьма приятное ощущение, которое усиливается поглощением хот-догов или любимых напитков. Продолжительные паузы, во время которых игроки размахивают битой, наносят тяжёлые удары перчаткой, срывают кепки, подвязывают пояса и выбивают пыль, действуют на публику гипнотически».

Бешеный звонок в дверь и хлопанье кухонной двери разрушили сосредоточенность Квиллера. Он помчался вниз с балкона и увидел Дерека Катлбринка, столбом стоящего на пороге.

– Специальная доставка с острова Завтрак, – объявил тот. – Хотите, чтобы я внёс внутрь?

– А оно пройдет через дверь? – спросил Квиллер. «Пирамида, на которой можно сидеть, вероятно, обладает достаточно внушительными размерами», – рассуждал он.

– Никаких проблем, – крикнул Дерек, направляясь к своему пикапу и выгружая из него какую-то мебель. – Куда вам это поставить? – спросил он, протаскивая предмет через кухонную дверь.

– Ты меня спрашиваешь? – ворчливо отозвался Квиллер. – А что это такое?

– Кресло-качалка! Ручная работа! Антиквариат! Безразмерное! Оно принадлежало старику Элизабет. – Дерек опустил кресло на пол и тут же в него уселся. – Удобное! Попробуйте, вам понравится.

Глядя на плетёное кресло с полозьями и сиденьем из лакированной коры дерева, Квиллер подумал: «Это самое уродливое кресло из всех, какие я видел». Однако осторожно уселся в него и тут же откинулся назад, как в кресле зубоврачебного кабинета. И всё же сидеть было удивительно удобно.

– Есть ещё кое-что, что я должен вам передать. – Дерек снова рванулся наружу – к пикапу и вернулся обратно с фотографией. – Это её старик позирует в своём кресле. Она думала, вам будет интересно посмотреть, как он выглядел. А теперь мне надо отправляться на работу. Я сегодня обслуживаю ужины – с пяти до восьми.

– А как же репетиция? – крикнул ему вслед Квиллер.

– «Невежественные ремесленники» сегодня не задействованы.

Когда Дерек уехал, подняв пыли больше, чем это обычно делали другие посетители, Квиллер схватил телефон и позвонил в студию Аманды, надеясь застать там Фран Броуди. Его надежды оправдались – Фран взяла трубку.

– Оставайся на месте! Я сейчас буду! – заорал он и повесил трубку, пока Фран ещё лепетала: «Что?.. Что?..»

Изменив своей привычке, он отправился в центр на машине. Бросив её на стоянке, вломился в дверь ателье и швырнул фотоснимок на стол Фран.

– Ты что-нибудь знаешь об этом? О кресле, не о человеке?

Дизайнерша широко открыла глаза:

– Где ты взял эту фотографию? Кто этот человек? Он что, продает кресло?

– Этого человека нет в живых. Кресло – в моём амбаре. Я получил его якобы в благодарность от Элизабет за то, что спас ей жизнь на острове. Знай я тогда, что получу его, я бы оставил её в болоте!

– Очень смешно, – сказала Фран, – ты даже не представляешь, чем ты теперь владеешь. Это плетёное кресло-качалка, которому по крайней мере сто лет. Несчастный старик сплёл его из ивовых прутьев.

– Ну так пусть оно и остаётся у несчастного старика! Даже «Матери» Уистлера оно бы показалось уродством! Коко обнюхал его и скривился, Юм-Юм просто к нему не подойдёт, – это тебе ни о чём не говорит?

– Я не считаю Юм-Юм арбитром в вопросах вкуса! – Однажды эти две особы женского пола имели стычку, из которой Юм-Юм вышла победительницей. – Это прекрасное произведение народного искусства, и один торговец с Восточного побережья недавно предлагал такое же за две тысячи долларов.

– Ты меня дурачишь!

– Вовсе нет! Это коллекционная вещь! Ты хочешь его продать? Аманда, не моргнув, даст тебе тысячу баксов. Оно удобное?

– Очень. Но всё-таки я считаю, что это не мебель, а какой-то кошмарный маскарад.

– Иди домой! И поразмысли на досуге! – нетерпеливо сказала Фран. – Это кресло подобно скульптуре! Оно оживит твою светлую современную мебель. Поживи с ним немного, и тебе непременно захочется написать для «Пера Квилла» трактат о неповторимом обаянии плетёных вещей. Я тебе помогу собрать кое-какой материал.

Фран произнесла волшебное слово – когда речь заходила о материале для колонки, Квиллер мгновенно зажигался, – но, чтобы сохранить престиж журналиста, он подавил волнение и указал на деревянный ящичек, стоявший у Фран на столе:

– Что это такое? Ещё один дорогостоящий экспонат? – Размеры и форма походившего на двухфунтовую буханку хлеба экспоната были слегка грубоваты.

– Это английская карандашная коробка, – сказала Фран. – Довольно старинная вещь в сельском стиле. Думаю, она из ореха. К нам она попала из поместья Витерспунов в Локмастере.

Тёмно-коричневое дерево потускнело от времени. На крышке красовался медный ободок, а в замке торчал маленький медный ключ. Квиллер поднял крышку и увидел просторное отделение.

– Сюда можно складывать запонки, – предложила Фран.

– Я не пользуюсь запонками. В Пикаксе никто ими не пользуется! Мне нужно куда-то складывать ручки. Один из домашних грабителей всё время их таскает. Подозреваю, что это Коко.

– Что же, коробка прекрасно подойдёт для ручек, а в ящичек внизу можешь класть скрепки.

– Юм-Юм открывает все ящички и коллекционирует скрепки. – Квиллер подёргал ящик. – Его заело.

– Нет, не заело. Просто он с секретом.

– Беру, – сказал он. – И фотографию тоже.

С карандашной коробкой под мышкой Квиллер прошёл два квартала до того места, где оставил машину. Парковка являлась главной проблемой в центре Пикакса. Квиллеру ни разу не удавалось высунуть сюда нос без того, чтобы не встретить с дюжину знакомых. Вот и сегодня он поздоровался со своим парикмахером, с полицейским, у которого был свободный день, с кассиром из супермаркета Тудла и с хозяином магазина мужской одежды «Скотти».

– А, помещик собственной персоной! – приветствовал его хозяин магазина. – Когда пожалуете на примерку юбки?

– Не раньше, чем владелец похоронного бюро сообщит вам печальную весть, – нашёлся Квиллер.

Затем, по пути в банк, его остановил вопросом Ларри Ланспик:

– Что это ты несёшь? Бадью с завтраком?

– Нет, ящик с пистолетами. Я направляюсь на дуэль… Как продвигается пьеса, Ларри?

– Были некоторые трудности. Фран и эта девица из Чикаго хотели ввести в сцены в лесу пирамиду. Можешь себе представить, как это бессмысленное сооружение загромоздило бы сцену, усложнило бы смену декораций и повергло бы в недоумение публику?! Кэрол, Джуниор и я даже прибегли к угрозам, что вообще бросим это дело, и Фран наконец послушалась разумных доводов. Эта девица – её постоянная клиентка, к тому же она внесла весьма ощутимый вклад в бюджет клуба. Политика, друг мой! Политика!

Вернувшись домой с английской карандашной коробкой под мышкой, Квиллер заполнил верхнее отделение фломастерами (чёрного опять не хватало, Квиллер нашел его в прихожей), а ящичек – большими скрепками. Сиамцы наблюдали за его действиями с назойливым любопытством, изогнув хвосты наподобие ятаганов.

– Ну что, злодеи, получили? – съязвил он, защёлкнув крышку и оставив ключ в замке, ибо ещё ни один кот не научился поворачивать ключи. – Хотя это дело времени, – высказал он предположение.

Сегодня они с Полли рано поужинали в «Старой мельнице», поскольку Полли ждали на десерт и кофе – заключительный аккорд свадебного приёма с преподнесением подарков.

– Может, и ты присоединишься к нам? – ехидно спросила Полли. – Знаешь, мужчины теперь часто посещают подобные приёмы.

– Только не я, – сказал он, резко оборвав эту тему. – Сегодня утром над твоим домом трудились электрик и водопроводчик. Строение наконец перестаёт выглядеть как лесопилка и начинает больше походить на жилище.

– А что мне делать с этой грудой земли, которая осталась после того, как вырыли котлован под фундамент? – спросила она, в тревоге сдвинув брови.

– Думаю, часть они используют, чтобы засыпать дыры и выровнять участок, А остальное отвезут куда скажешь: бульдозер справится с этим в два счёта.

– Мне хочется как-то отделить дом от шоссе. Что, если посадить деревья и кустарники? Это даст ощущение уединенности. Только я не хочу, чтобы было видно, будто это посажено специально, Я хочу, чтобы это выглядело абсолютно естественно. Как это сделать?

– В таких случаях обычно звонят Кевину Дуну, – резковато ответил Квиллер. – Он специально в течение четырёх лет посещал сельскохозяйственный колледж, чтобы научиться всем этим премудростям.

– Я тебе надоела своими заботами о доме, дорогой? – искренне спросила Полли.

– Ты никогда мне не надоедаешь. И тебе это известно. Но – для твоего же собственного блага – поручи все профессионалам и не решай все проблемы сама.

– Это первый и последний дом в моей жизни, который я строю, и мне хочется, чтобы в нём была видна я, – кротко ответила Полли. – До этого, где бы я ни жила, мне всегда приходилось идти на компромисс и довольствоваться тем, что есть.

– Да, я понимаю и прошу у тебя прощения за резкость. Что ещё тебя мучит?

– Ну… интерьер. Мне бы хотелось, чтобы стены были оштукатурены и побелены, а резьба по дереву выполнена в немецком стиле. Я приглядела это в одном журнале, но к такой стильной основе нужна хорошая мебель. Моя же не представляет никакой ценности, но это фамильные вещи, и я не смогу с ними расстаться. К ним же больше подойдут бумажные обои, но… я… совершенно захвачена идеей белых стен и тонированной резьбы по дереву. Прошлой ночью просто спать не могла – всё думала об этом.

«А ведь выход до смешного прост, – подумал Квиллер. – Позволь мне Полли, завалил бы дом ценной деревенской стариной. Для начала отдал бы ей плетёное кресло-качалку. Но Полли вряд ли придётся по душе такая щедрость».

– Представь, что одна из твоих служащих, у которой такая же проблема, обратилась к тебе за советом. Что бы ты ей посоветовала? – сказал Квиллер.

Последовала пауза, а затем Полли со смущенной улыбкой ответила:

– Сохранить вещи, которые она любит, и использовать обои.

– Правильно!

Полли тяжело вздохнула:

– Я всё болтаю и болтаю. Какая же я глупая! Чем ты занимался это время?

– Ну, я беседовал с твоим строителем. Он оказался неплохим парнем, несмотря на то что похож на лешего и употребляет двойные отрицания. Я пришёл к выводу, что жители Мускаунти двуязычны. Половина говорит по-английски, а половина – по-мускаунтски.

– А о чём вы разговаривали?

– О футболе и о том, что один из его предков построил яблочный амбар. Само собой разумеется, о его отце мы не говорили, а вот о здоровье матери я спросил. Вроде бы Эдди считает, что какой-то швейцарский доктор может вылечить её редкую болезнь. Но кто знает, правда ли это и насколько эффективно и безопасно.

– Не стоит, однако, сразу отказываться от этой мысли, – настаивала Полли. – Альтернативная медицина всегда практиковалась в других странах, а сейчас народные целители появились и у нас.

Полли пора было отправляться на свадебный приём. Квиллер довез её до библиотеки, там на стоянке она пересела в свою машину, он же поехал домой звонить Селии.

Она с нетерпением ждала его звонка.

– Один – ноль в мою пользу! – прокричала она в трубку. – Виржиния – просто прелесть! Она солирует партии контральто в Маленькой каменной церкви. Она сказала, что я могу петь в хоре. Хотите, я вас рассмешу? Там есть одна кошка, которая каждое воскресенье посещает мессу. Входную дверь оставляют приоткрытой, она входит, устраивается на чьих-нибудь коленях и спит всю проповедь… Кроме работы в библиотеке у Виржинии есть трое детей подросткового возраста, собака, две кошки, кролики, которые живут в клетке, и несколько кур.

– А где вы обедали?

– В закусочной «У Луизы». Луиза приказала подать нам два бесплатных десерта – хлебный пудинг. Правда, мой вкуснее. Я добавляю в него яичные белки, чтобы тесто было воздушным, плюс орехи, изюм и ванильный соус.

– Могу ли я оставить заказ? – спросил Квиллер. – Вы принимаете кредитные карточки? – В трубке послышался смех, и Квиллер немного выждал, перед тем как задать следующий вопрос. – Вы встретились с Лайзой Комптон?

– Да, она очень симпатичная. Она рассказала мне о печальных обстоятельствах в Вест-Мидл-Хаммоке, куда она может меня заслать, чтобы я…

– Селия, – прервал её Квиллер, – почему бы вам не прыгнуть в вашу красную машинку и не приехать ко мне? Вы увидите яблочный амбар, познакомитесь с кошками и расскажете мне всю эту печальную историю.

Спустя несколько мгновений она уже вылезала во дворе из машины, потеряв дар речи от представшей её взору картины.

– Я выросла на ферме, но никогда в жизни не видела ничего подобного!

Интерьер произвел на неё такое же впечатление, а состояние фруктового сада удручило.

– Легенда гласит, – объяснил Квиллер, – что сто лет назад на сад наложили проклятие. Я полагал, что за сроком давности проклятие потеряло свою силу, но, оказывается, в последнее время эта собственность находится в поле зрения КГБ.

– Правда?

– Да, у нас есть собственное Кошачье гносеологическое бюро.

Селия было рассмеялась его остроте, но тут же постаралась сдержать смех. Она всерьёз занялась «настройкой».

Сиамцы в тревоге прислушивались к беседе, сидя на безопасном расстоянии и готовясь улизнуть в любой момент, как только в смехе гостьи прозвучит хоть одна фальшивая нота. Между тем они прекрасно поняли, что гостья прибыла с птицеводческой фермы, что у неё есть чёрно-белый кот по кличке Ригли и что кабиблы изготовлялись в её кухне.

– Серьёзно, – сказал Квиллер, – я очень рад, что вы записались в программу «Приятель пациента». Что вы знаете о вашем первом задании?

– Только то, что пациентка – жена того человека, который улизнул с кучей денег, ему не принадлежавших. Должно быть, ужасно для несчастной женщины-и столько времени болеть, и пережить такое событие. Настоящая сиделка приходит к ней по утрам, пять раз в неделю, а я приступаю к работе после обеда. Остальное время при ней её дочь.

– Я слышал, – сказал Квиллер, – что и мать и дочь – одинокие несчастные женщины. С вашей жизнерадостной натурой вы можете многое для них сделать. Вы можете сделать даже больше! Скандал окутан какой-то тайной, Селия. Думаю, здесь кроется что-то, чего люди не знают. – Затем он веско прибавил: – Возможно, полицейское расследование на ложном пути.

– Вы сами расследуете это преступление, шеф? – взволнованно спросила она.

– У меня нет на это полномочий, к тому же адвокат Тривильенов советовал им не давать средствам массовой информации никаких сведений.

– Но вы ведь не совсем средства массовой информации. – запротестовала она, – вы просто ведёте рубрику в газете.

Квиллер на мгновение замолчал, чтобы подавить внутренний смешок.

– Если всё это так, мне не стоило бы мешаться в эту историю.

Селия сползла на самый краешек стула.

– Могу я вам помочь, шеф?

– Уверен, что да. Когда вы приступаете к работе?

– Завтра после обеда.

– Для начала сделайте, так сказать, общий снимок местности, а завтра вечером мы вернемся к нашему разговору. А я покуда разработаю стратегию.

– Завтра я должна сделать что-нибудь конкретное?

– Просто будьте приветливой и участливой. Возможно, они обрадуются случаю поболтать с новым человеком. Не задавайте слишком много вопросов, просто поддерживайте беседу. И ни в коем случае… слышите, ни в коем случае не проговоритесь, что связаны со мной!

– Я запишу, – сказала Селия. – Я всегда всё записываю.

На полу рядом с её креслом лежала большая сумка, и она стала в ней рыться, чтобы достать блокнот; сиамцы меж тем крадучись медленно приблизились с намерением исследовать содержимое сумки.

– БРЫСЬ! – твёрдо произнёс Квиллер, и они отступили назад тем же медленным шагом. – Не стоит оставлять сумку открытой, если они где-то поблизости, – пояснил он. – Коко – любитель «разъяснять» предметы, а Юм-Юм просто страдает клептоманией.

ДЕВЯТЬ

С необычайным нетерпением ожидал Квиллер отчёта Селии Робинсон о её первом дне в Вест-Мидл-Хаммоке. И, убеждая себя, что он наконец на правильном пути, то и дело приглаживал усы.

Материал для колонки требовался к пятнице, но его глубокое научное исследование о бейсболе ещё было не совсем завершено, поэтому он быстро набросал тысячу слов о «сладкой августовской кукурузе» – сельскохозяйственной культуре, которой любил похвастаться Мускаунти. Подобно виноторговцам, продающим нетранспортабельное молодое вино, фермеры Мускаунти выращивали сладкую кукурузу в количестве, достаточном лишь для местного потребления, – редкий деликатес, который, однако, никогда никуда не экспортировался.

Он отвёз материал в редакцию на велосипеде, а затем решил проехаться, надеясь, что монотонное кручение педалей прояснит теснившиеся в голове мысли по поводу истории с Тривильеном. Сделать Селию секретным агентом, верилось ему, просто указание свыше. Уже во Флориде она доказала, что на неё можно полностью положиться: она следовала здравому смыслу, выполняла инструкции, читала шпионские романы, – там их расследование назвали бы операцией «Свисток».

Подъезжая к Пикаксской площади, Квиллер раздумывал, как ему лучше поступить: сделать запрещённый левый поворот в театральный проезд, или срезать через сквер, где езда на велосипеде запрещена, или объехать сквер кругом и развернуться, описав букву «U», что опять же являлось нелегальным. Он ещё не успел ни на что решиться, когда полицейская машина подтолкнула его к обочине, и из машины вышел Эндрю Броуди.

– Ваши права? – пролаял шеф полиции. – Попытка ускользнуть от офицера полиции. Езда на велосипеде без шлема. Превышение скорости. Отсутствие рефлектора на заднем крыле.

– Выпишите мне за нарушение штраф, – отстреливался Квиллер, – и увидимся в суде, когда у вас будет выходной.

Броуди был внушительной фигурой пикаксского ландшафта – громкоголосый, ворчливый, вечно нахмуренный. Исключение составляли свадьбы и похороны, где он играл на волынке Квиллер считал его одним из своих лучших друзей, и они редко упускали возможность обменяться остротами. После обычного подтрунивания шеф оставил свой резкий официальный тон и сказал весьма многозначительно:

– Я заметил некоторое оживление за театром.

«Фараон» явно узрел своим орлиным оком красную машину, однако Квиллер пренебрёг намёком и пустился в пространные объяснения, не имевшие никакого отношения к сказанному. Одним из его многочисленных навыков было умение разыграть невинное непонимание, если ему не хотелось давать прямого ответа.

– Да, стоянка в эти дни забита, – начал он. – У членов клуба муки творчества – они ставят новую пьесу. Ты же понимаешь, что это значит, – актёры репетируют каждый вечер, декораторы и костюмеры каждый день приезжают на работу. Проект достаточно смелый: «Сон в летнюю ночь», где будут заняты сотни. Постановкой руководит твоя дочь. Пьесу написал Шекспир. Джуниор Гудвинтер играет Пэка. Кэрол и Ларри дублируют.

– Заткнись! – прервал его Броуди. – Ты сдал кому-то свой каретный амбар – престарелая дама – ездит на красной машине – флоридские номера.

Благодаря бесцельной болтовне о пьесе Квиллер выиграл время, чтобы подготовиться к защите.

– Аренда помещений находится в ведении отдела по недвижимости Фонда К. Я к этому не причастен.

– Но ты знаешь, кто эта дама, – тоном обвинителя произнёс шеф полиции.

– Конечно! Все знают, кто она: подруга Эвфонии Гейдж по Флориде.

– А здесь она что делает?

– Точно не знаю, но думаю, это как-то связано с предписанием врача. Она была в глубокой депрессии после смерти любимого внука – или что-то вроде, – и Эвфония расписала ей Мускаунти как подходящее место для того, чтобы начать новую жизнь.

Броуди не убедили разъяснения Квиллера.

– Что ещё за «новую жизнь» она надеется начать в её-то возрасте?

– Опять; не надо меня цитировать! Я слышал, она хорошо готовит, и ходят слухи, будто она намеревается открыть кафе или закусочную… Ты, я думаю, согласен, что нашему городку не помешали бы некоторые улучшения в этой сфере. Кухня отеля просто отвратительна. Не удивлюсь, если окажется, что отдел экономического развития Фонда К. сыграл ведущую роль в деле приглашения этой дамы из Центра.

– Тогда что она делала сегодня в Вест-Мидл-Хаммоке? Видели, как она въезжала в имение Тривильена…

– В котором часу её видели?

– Около полудня.

Квиллер должен был соображать быстро.

– Может, она доставляла затворнице горячий обед. Говорят, миссис Тривильен.

– Почему же она не выходила оттуда до пяти часов?

– Энди, сколько агентов полиция штата спрятала у Флойда за деревьями? И почему они до сих пор его не нашли? Может, не там ищут?

– Проваливай! Ты только время у меня отнимаешь! – Броуди ткнул большим пальцем через плечо и направился к служебной машине.

– Это тебе припёрло остановиться и поболтать! – крикнул ему вслед Квиллер.

– Проваливай, проваливай и убери к чертям с дороги это новое двухколесное приспособление для самоубийства!

– Ладно, только скажи мне, как выбраться из этой пробки, не нарушая закона.

– Езжай за мной! – Полицейская машина проложила путь, включив мигалку, а затем остановила движение в обоих направлениях, пока богатейший человек северо-востока центральной части Соединенных Штатов совершал свой незаконный разворот в виде буквы «U».

Вернувшись в амбар, Квиллер сказал Юм-Юм:

– Всего минуту назад у меня состоялась душераздирающая беседа с твоим дружком. – Юм-Юм была влюблена в полицейский значок Броуди.

Сегодня вечером Полли ужинала с Хасселричами – обязательство, которое её всегда страшило. Квиллер подогрел себе замороженный обед и открыл банку крабов для сиамцев. Затем, когда наступил подходящий момент, позвонил Селии и пригласил её к себе «выпить чего-нибудь холодненького в этот тёплый вечер».

Она вошла с широкой, радостной улыбкой и, пока Квиллер разводил лимонный концентрат, обошла весь амбар в поисках сиамцев. Оба гнездились в углублении прогнувшегося сиденья плетёного кресла-качалки.

– У нас на ферме тоже была такая качалка, – сказала Селия, после того какони устроились со своим прохладительным в гостиной. – Она передавалась в семье мужа из поколения в поколение. Когда у нас появился телевизор, он её сжег.

– А какая связь между телевизором и качалкой? – с искренним любопытством спросил Квиллер.

– Ну, чтобы смотреть телевизор, он хотел завести кресло, на котором можно было бы полулежать, а для того и другого места не хватало. У вас-то здесь места хоть отбавляй. А где стоят ваши телевизоры?

– У нас только один. Он в комнате у котов. Они обожают смотреть передачи о природе или телемагазин без звука.

Селия восторженно рассмеялась:

– Жаль, нет в живых моего мужа, уж я бы ему это пересказала! Наши коты жили в сарае, в дом их не пускали. А на сеновале, разумеется, у них ящика не было!

После нескольких минут вежливой болтовни Квиллер перешёл к главному:

– Как всё прошло сегодня у Тривильенов?

– Хорошо! Было очень интересно! Дорога приятная, так что я вовсе не против туда ездить. У них ужасно симпатичный почтовый ящик в виде старого паровоза, а дом почему-то назван на указателе «круглым», хотя в нем нет ничего круглого!

Квиллер объяснил, что раньше, в Паровую эру, депо по обслуживанию паровозов были круглыми: в центре депо находился поворотный круг, по которому паровозы переводили на разные пути.

– Век живи, век учись! – сказала Сепия, весело всплеснув руками.

– Как вас приняли?

– Первой, кого я встретила, была сиделка, которая спешила сдать дежурство. Она поразила меня тем, что походила на замерзший огурец. Бьюсь об заклад, она живёт в Брр. – Селил остановилась, чтобы посмеяться собственной шутке. – Она показала мне лекарства и велела не нарушать режим, иначе всё это может кончиться больницей. Потом она ушла, и я встретилась с дочерью пациентки. Она могла бы быть очень хорошенькой, если бы была счастлива, но опасаюсь, что в свои двадцать с небольшим она успела очень ожесточиться.

– Как её зовут?

– Странно, но на этот вопрос она ответила не сразу, а потом сказала, что её зовут Тиш. Чуть позже, правда, я услышала, что мать называет её Летти. Девушка ненавидит, когда её так называют. Понимаю, что она чувствует, потому что всегда ненавидела имя Селия.

Его осведомительница замялась, и, воспользовавшись паузой, Квиллер произвёл в уме быстрые подсчёты: Летти плюс Тиш получается та молодая женщина, которую он встретил в банке; она заявила, что её фамилия Пен, хотя кассир назвал её Тривильен.

– Возможно, – сказал Квиллер, – её зовут Петиция. Не повезло бедняжке, как ни верти. «Летиция Тривильен» звучит как «спасибо» на иностранном языке.

Селия хихикнула:

– Не забыть бы сказать это внуку. – Порывшись в своей сумище, она нашла блокнот, записала в него остроту и продолжила: – Тиш была со мной вежлива, но не скажу, что очень приветлива. Ну ничего, ведь я не на вечеринку шла. Она сказала, что уходит и вернётся к пяти – время, когда кончается моё дежурство. Но прежде чем уйти, провела меня в комнату матери. О Боже! Бедняжка! Ей не больше пятидесяти, но она такая хилая и бледная! Она так смотрит, будто ищет чего-то. Думаю, ей не хватает внимания, несмотря на то что она никогда не бывает одна.

– Возможно, так и есть, – согласился Квиллер. – Посещение – это не всегда внимание.

– Она сказала, чтобы я называла её Флорри. Я приготовила ей очень симпатичный обедик, но мне пришлось упрашивать её поесть. Ей хотелось поговорить. Голосок у неё тонкий и жалобный.

– О чем она говорила?

– Ну, она перескакивала с предмета на предмет. Она не любит овощи. Кто-то убил их пса. Сиделка к ней придирается. Никто её не навещает. Ей ужасно не нравится то, что показывают по телевизору. Летти уходит и никогда не говорит куда. – Селия остановилась перевести дыхание. – Я слушала её и сочувствовала, пока она не устала и не захотела прилечь. Я спросила, может, ей спеть что-нибудь?

– Только не говорите, что вы пели, миссис Робинсон, – насмешливо произнёс Квиллер.

– А, вы вспомнили! – Селия расхохоталась. – Нет, я попела ей псалмы, и она уснула спокойным сном. Это дало мне возможность побродить по дому. Дом у них большой, с лифтом, но такое впечатление, что его никто не любит. Понимаете, что я имею в виду? А эти электропоезда в подвале! Никогда ничего подобного не видела! Как вы думаете, они разрешают школьникам на рождественских каникулах приходить и разглядывать эти поезда?

– Наверно, нет.

– В гостиной у Флорри лежал семейный альбом с фотографиями, и, когда она проснулась, я попросила его мне показать, Я помогла ей спуститься вниз на лифте, вывезла её в каменный дворик, и мы замечательно провели там время, разглядывая снимки.

– Вы узнали что-нибудь интересное?

– О, я много чего узнала! Флорри выросла в семье железнодорожников. Её отец – знаменитый машинист. Они жили в Содаст-сити, прямо рядом с путями. Флорри сказала, что железнодорожники любят жить рядом с путями. Думаю, их главным развлечением было смотреть на проходящие поезда. Они всех знали. Все им махали.

– У вас отличный слух на подробности и, очевидно, великолепная память, – заметил Квиллер.

Селия помахала у него перед носом своим блокнотиком.

– Я всё записала. Её дед, дядья и братья – все работали на железной дороге. Они были кочегарами, тормозниками, машинистами, сигнальщиками, регулировщиками, слесарями по ремонту – в общем, всем на свете.

– А Флорри не поинтересовалась, почему вы всё записываете? – спросил Квиллер с тревогой в голосе.

– Знаю, что вы думаете, шеф, но я тут же нашлась и объяснила это тем, что дважды в неделю пишу своему внуку длинные письма, поэтому и записываю всё. что его может заинтересовать.

– Неплохо придумано! Может, нам стоит внести Клейтона в платёжку?

Она, конечно, рассмеялась, а потом продолжала:

– Дайте же мне рассказать вам о свадебных фотографиях Флорри. Она вышла замуж за плотника, который безумно увлекался поездами, а он женился на ней потому, что её отец был машинистом. Так она, по крайней мере, сказала! А вот дальше уже интересно: свадебная церемония состоялась в кабине паровоза, все были одеты в рабочие комбинезоны и железнодорожные фуражки – даже невеста и священник! Цветы невесты стояли в сверкающей медной ручной масленке, а когда молодых людей объявили мужем и женой, священник дернул рукоятку свистка. Это означало, что шафер должен разжечь котёл; в кабине стало жарко, а цветы покрылись сажей. – Излагая события, Селия весело качалась взад и вперед.

– Флорри сочла это смешным?

– Нет, она не смеялась, не улыбалась. Она просто рассказывала, думая, что Клейтону это будет интересно. Свадебный приём устроили в депо. Её свекровь испекла свадебный пирог в форме состава из нескольких вагонов, проходящего поворот. Торт был бисквитный, облитый шоколадной глазурью. В качестве музыканта они пригласили гитариста, который целый вечер пел песни о крушениях поездов.

– Неудивительно, что её муж так плохо кончил, – заметил Квиллер. – Он уже и тогда был придурком.

– А теперь – грустная история. После нескольких снимков молодой пары и двух их маленьких детей в альбоме пошли чистые страницы. Я спросила, почему больше нет фотографий, и Флорри ответила: «Мой муж слишком разбогател. А я никогда не хотела быть женой богача. Я так любила то время, когда он приходил домой усталый и грязный, после того как целый день рыл подвал или крыл крышу, и мы садились за кухонный стол и пили пиво, перед тем как начать ужинать…» Разве это не грустно, шеф?

– Это действительно грустно. Она ещё говорила что-нибудь о муже?

– Ни слова, и я подумала, что задавать вопросы не стоит.

– Вы правы. Вопросы пойдут позже.

– Ну вот. Затем Тиш вернулась домой, и я стала прощаться с Флорри – она протянула руки, чтобы обнять меня. – Говоря это, Селия вдруг заморгала. – Прежде чем уйти, я обменялась несколькими словами с Тиш. Она притащила домой целую охапку библиотечных книг, и мы немного потолковали о её любимых авторах. Она сказала, что сама хочет писать. Я спросила, училась ли она в колледже, и вот что она ответила: «Мой отец считал, что в колледж идти необязательно, поскольку сразу после школы у меня была возможность заняться семейным бизнесом».

– Как она это сказала? С сожалением? Будто извиняясь? Как о свершившемся факте? С горечью?

– Думаю, скорее подавленно. Поэтому я с самым простодушным видом спросила: «А что у вашей семьи за бизнес?» Она удивилась, но я объяснила, что переехала в город пару дней назад и ничего ни о чём и ни о ком не знаю. Тогда она сказала, что их семья занимается финансами, но что она сама сейчас в отпуске.

– Я горжусь вами, Селия, – сказал Квиллер. – Для начала вы прекрасно со всем справились.

– Спасибо. Я на самом деле получала удовольствие от каждой минуты, проведённой там. Перед уходом я сказала Тиш, что сожалею об их собаке. Тиш просто не может поверить в её смерть. Это был замечательный чау-чау, И тут мне пришла в голову одна идея! Считается, что домашние животные оказывают благотворное влияние на пожилых пациентов, на их настроение, например. Поэтому я предложила принести Флорри Ригли. Он очень ласковый кот, очень чистый и тихий. Тиш согласилась, что это чудесная идея, и я собираюсь её осуществить. У вас есть по этому поводу какие-нибудь предложения, шеф?

– Да. Продолжайте работать «Приятелем пациента». Без сомнений берите с собой Ригли. Обе эти одинокие женщины нуждаются в вашем жизнерадостном присутствии, а Тиш может оказаться лучшим источником информации. Продолжайте играть роль несведущей приезжей. В то же время ознакомьтесь со всеми напечатанными на сегодняшний день фактами, касающимися скандала. У меня есть для вас пачка газетных вырезок, которую вы возьмете домой и прочитаете. Удачи! Завтра вечером я вам позвоню.

– О, как всё это захватывает! – воскликнула Селия. Она дотянулась до длинного деревянного предмета, лежавшего на журнальном столике. – Интересно, это то, что я думаю?

Она дунула в отверстие с одного конца, и раздался высокий звук паровозного свистка. Юм-Юм умчалась, Коко остался на месте, только бешено задвигал ушами.

Квиллеру лучше всего думалось, когда он сидел задрав ноги, с привычным блокнотом в левой руке и чёрным фломастером – в правой. После отъезда Селии он устроился в библиотеке именно таким образом. Юм-Юм тут же потрусила с балкона вниз. Всякий раз, лишь он усаживался, её радары указывали ей его местонахождение и давали зелёный сигнал. Она была тут как тут, готовая свернуться в клубок у него на коленях, – ну как отказать такому прелестному существу?! Впервые Квиллер увидел Юм-Юм, когда она была ещё дрожащим котёнком, с которым плохо обращались. Сейчас она превратилась в самоуверенную молодую кошечку и требовала себе за ужином отдельной тарелки, а однажды попыталась даже стащить с груди Эндрю Броуди его полицейский жетон. Квиллер прислонил блокнот к мохнатому тельцу, приютившемуся у него на коленях, и начал набрасывать список внезапно приходивших ему на ум вопросов, которые необходимо было прояснить. От вдохов и выдохов Юм-Юм блокнот то поднимался, то опускался.

Итак!

Есть ли у Тиш какая-нибудь своя, личная жизнь, помимо работы и семейных обязанностей? Обижена ли она вмешательством отца в свою профессиональную карьеру?

Пока Тривильен шлялся по стране ради собственного удовольствия, как чувствовала себя Тиш в качестве Золушки? Как она относилась к тому, что он не ночевал дома, что путешествовал с секретаршей, в то время как Флорри угасала в Круглом доме?

Что Тиш знает о растрате? Участвовала ли в подделке бухгалтерских книг? По какой причине Флойд хотел, чтобы она работала у него, вместо того чтобы пойти в колледж? По своей ли воле сотрудничала она с ним, или Флойд был тираном, отдающим приказы и настаивающим на повиновении?

Знает ли она, где он? Есть ли у неё какие догадки о том, где он может скрываться?

Было уже около одиннадцати, когда по Чёрному Лесу вдруг заметался свет от передних фар. Об этом возвестил Коко, первым их увидевший. Квиллер зажёг наружные фонари и вышел, чтобы разузнать, в чём дело. Фар было две пары. Квиллер стоял подбоченясь и прислушивался к уханью совы, пока наконец машины не подошли настолько близко, что стало возможным их рассмотреть.

Первым подъехал грузовик с прицепом, и на водительском месте Квиллер разглядел долговязую фигуру Дерека Катлбринка.

– Притаранил вам машину дров, – весело объявил он.

Две женщины, прибывшие на второй машине, выступили вперед.

– Привет, Квилл, – сказала Фран Броуди. – Мы привезли тебе сюрприз!

С ней была Элизабет.

– На этом можно сидеть, мистер К., и тогда произойдут чудеса! Я знаю об этом из авторитетных источников.

– Только не ещё одна качалка! – заявил Квиллер, стараясь не показаться неблагодарным, но и оставляя за собой право отказаться от подарка.

То, что Дерек выгружал из прицепа, представляло собой охапку полутораметровых жердей.

– Куда бы мне их пристроить? – спросил он, в нерешительности останавливаясь на пороге.

Фран, которая уже прошла в амбар, указала в сторону гостиной:

– Сюда, Дерек. Здесь полно места между камином и диваном. – У Фран, оформлявшей интерьер амбара, сохранился к нему хозяйский интерес. Каждый раз, заходя к Квиллеру, она принималась выравнивать картины, двигать мебель и давать советы, в которых никто не нуждался. Её искренняя, от доброты душевной, навязчивость обычно забавляла Квиллера, но полутораметровые жерди переполнили чашу его терпения.

– Что это за штуковины? – с раздражением спросил он.

– Переносная пирамида, – с видом щедрого благодетеля объявила Элизабет. – Её спроектировал Уолли Тоддуисл, Дерек её соберёт.

– Это займёт одно мгновение, – успокоил Дерек. – Всё, что требуется, – отвёртка. У вас есть отвертка?

– Коробка с инструментами – в кладовка – Квиллер упал на диван и весьма сурово стал наблюдать, как из полутораметровых жердей составились трёхметровые, из которых, в свою очередь, получился трёхметровый куб, а к его углам оказались присоединены четыре другие трёхметровые жерди, которые соединялись в конус.

– Ну, вот и пирамида! – крикнула Элизабет. Дерек заполз в клеткообразное строение и уселся там, скрестив ноги.

– Ух ты! Я получаю разряды! У меня появляются идеи! Как насчёт того, чтобы продать Элизабет амбар, мистер К., – тогда я открою здесь ресторан?

– Как насчёт того, чтобы наконец поведать мне, что должна означать вся эта идиотская затея? – парировал Квиллер.

– Ларри и Джуниор, – вступила в разговор Фран, – напали на нас и не разрешили нам использовать пирамиду в постановке. Тогда я подумала, что тебе будет интересно провести над ней некоторые опыты. Ты бы смог потом написать колонку об энергии, исходящей от пирамид. Это имеет какое-то отношение к электромагнитным полям.

– Гм-м, – пробормотал Квиллер, немного смягчившись.

– Принесите кто-нибудь мою гитару! – сказал Дерек, всё ещё сидя внутри пирамиды.

Элизабет сбегала к грузовику и вернулась с инструментом, и Дерек спел балладу под названием «Снежная буря 1912-го». Все в один голос объявили, что он никогда ещё так хорошо её не пел. Дерек ответил, что чувствовал прилив вдохновения. Квиллер предложил прохладительные напитки.

С напитками и мисками кабиблов они уселись вокруг журнального столика, лицом к пирамиде. Фран и Дерек были в обычной для репетиции одежде, которую только что, казалось, вытащили из мешка с тряпьём. Элизабет в просторном красном спортивном костюме, перехваченном в талии разноцветным кушаком, выглядела очень эффектно. Сиамцы расположились на безопасном расстоянии и от гостей, и от пирамиды.

– Как продвигаются репетиции? – спросил Квиллер.

– Всё как всегда, – ответила режиссер. – У Ларри оказалась аллергия на зелёный грим… Суфлёрша исчезла, и мы не можем найти ей замену… Режиссер-постановщик сломал большой палец. А голова осла ещё не приехала из Центра.

– Иа-иа! – для пущего драматического эффекта встрял Дерек.

Юм-Юм улизнула на балкон и продолжала наблюдать за происходящим со второго этажа, Коко же только едва повёл ушами.

– Когда первая репетиция в костюмах?

– В понедельник. Билеты расходятся очень хорошо. Представления, может, и не будет, зато публика будет точно.

– А сколько запланировано антрактов?

– Один. Мы обрываем действие после того, как будут заколдованы Основа и Титания. Публика покидает зал улыбаясь и возвращается, ожидая ещё большего.

– Эй! А что это там за утки? – спросил Дерек, указывая на верхушку каминного куба.

– Слева направо: Ква, Фью и Кря. Это манки ручной работы, которые Полли привезла из Орегона. Вообще-то, слева направо это крохаль, шилохвость и чернеть морская.

Дерек попробовал поквакать, посвистеть и покрякать, после чего разговор вернулся к театру – к проблемам «затруднениям любительского Театрального клуба.

– Помню, мы ставили романтическую пьесу в костюмах, – вспоминала Фран. – Юбки с фижмами, напудренные парики и атласные лосины… И вдруг актриса, исполнительница главной роли, в день премьеры попадает в автокатастрофу. Что делать? Ларри заменяет её – читает по книге, в рваных джинсах и, кроме того, в бороде… Вот вам и затруднение! Но публика решила, что это – высокая комедия. Ей понравилось!

– Во время моего первого сценического опыта, – припомнил Квиллер, – я играл дворецкого и умудрился уронить серебряный поднос со всем чайным прибором – бемц! Я чувствовал себя так, словно мне режут глотку ножом для масла.

– Самое худшее, – сказал Дерек, – это когда забудешь слова: застынешь и молчишь дурак дураком! А публика по понятной причине пялится как раз на тебя. И стоишь, словно в тебя тухлым яйцом залепили.

В это время Квиллер, который наблюдал за Коко и сыром, увидел, что кот подошёл к пирамиде и осторожно вступил в так называемое электромагнитное поле. Когда он дошёл точно до середины, шерсть у него на спине встала дыбом! Хвост раздулся, как у дикобраза! А затем погас свет.

– Не двигайтесь, – предостерёг Квиллер своих гостей. – Оставайтесь на своих местах, пока я не найду фонарик. – Пока он ощупью добирался до кухни, гости недоумевали:

– Что случилось?.. Грозы вроде нет… Может, где-то в округе перегорел трансформатор?..

Вернувшись, Квиллер объявил, что отключилось всё: холодильник, электрические часы – всё. Он распределил фонарики и попросил Дерека подняться на верхний балкон и посмотреть, горят ли огни на Мейн-стрит.

– Если света нет только у нас, я вызову аварийную.

– Весь округ без электричества! – не заставив себя долго ждать, прокричал вниз Дерек. – Во всех направлениях – черным-черно.

– Лучше мы поедем домой, – сказала Фран.

Квиллер проводил гостей до машин и собрал фонарики уже после того, как они включили фары. Пока они шли к стоянке, Фран, взяв Квиллера за руку, тихо проговорила:

– Нашли девицу.

– Какую девицу?

– Секретаршу Тривильена. Его самого не нашли.

– Откуда ты знаешь?

– Маме сказал отец, когда вернулся с дежурства. Девица оказалась в Техасе, но вовсе даже не пряталась – так запросто появлялась в общественных местах и у парикмахера, будто ничего не случилось.

– Её арестовали?

– Пока нет. Проверяют её показания, что её якобы уволили за две недели до этой неожиданной ревизии, о которой, по её словам, она ничего не знает.

– Звучит как хорошо отрепетированное выступление. Она со своим боссом каталась на Прогулочном поезде в самый день ревизии.

– Ну, если верить её словам, её предупредили об увольнении за две недели. Прогулка на поезде была чем-то вроде прощальной вечеринки, после которой она отправилась одна в родной штат. Она пожелала сообщить только одно: её босс часто толковал об Аляске и, возможно, отправился именно туда.

„Или в Швейцарию, – подумал Квиллер. – Должно быть, Флойд понимал, что ревизия неизбежна, но откуда он знал, когда она будет?“ А затем ему в голову пришла следующая мысль: „Человек, который предупредил Флойда о том, что ему лучше уехать, возможно, тот, кто дал свисток“. Это невероятно, но не невозможно.

Вернувшись в амбар, Квиллер поискал сиамцев, направляя свой фонарик на батарейках то влево, то вправо. Каково же было его удивление, когда он увидел, что Коко, раздувшийся до размеров енота, всё ещё восседает в самом центре пирамиды!

– Коко! Убирайся из этой халабуды! – Ответа не последовало.

„Ему нравится, – решил Квиллер, – он проходит курс лечения“.

Затем он произнёс слово, которое всегда давало результаты:

– Вкусненькое!

Слышно было, как Юм-Юм топочет вниз с балкона. Что касается Коко, то он степенно вышел из пирамиды и отряхивался до тех пор, пока не вернул себе прежних размеров. Квиллеру не давало покоя только одно: в тот самый момент, когда Коко покинул центр пирамиды, зажёгся свет и загудел холодильник. На деревьях по направлению к западу появились отблески – огни Мейн-стрит.

Не размышляя больше над тем, оправданны ли его подозрения, Квиллер немедленно заработал отвёрткой, разбирая пирамиду. Он осторожно вынес жерди из сарая и забросил их подальше в джунгли, которые представляли собой останки фруктового сада.

– Ух-ух-ух… ух-ух, – передавал сообщение Маркони.

– Тебе того же! – заорал Квиллер.

ДЕСЯТЬ

На следующий день после того, как отключили свет, Квиллер пожалел, что, не подумав, выбросил жерди от пирамиды. Временное повреждение электросети – было оно совпадением или нет? Проведя несколько экспериментов, он, возможно, написал бы об этом колонку, если, конечно, Коко захотел бы сотрудничать. Кот не любил делать что бы то ни было по чужому замыслу и любой попытке запихнуть его в искусную клеткообразную ловушку противодействовал бы шквалом рыков, шипения, вырываний и извиваний. Тут ход мыслей Квиллера прервала утренняя сводка новостей по местному радио:

„Полиция выясняет обстоятельства убийства, происшедшего вчера вечером в Содаст-сити в таверне „У путей“. Джеймс Генри Дакер, двадцати четырёх лет, был убит во время поножовщины, возникшей, когда погас свет. Вечером в таверне футбольные болельщики отмечали окончание игры. Электрокооператив Мускаунти не может найти причину временного прекращения подачи электроэнергии, в результате которого весь округ погрузился во мрак с половины двенадцатого до без четверти двенадцать. По словам представителя кооператива, никаких повреждений оборудования не наблюдалось. Метеорологическая служба „Радио Пикакса“ также не предсказывала грозы или штормовых ветров. Расследование происшествия продолжается“.

Убийство полностью изменило ход мыслей Квиллера. Если он только намекнёт о своей догадке в печати, все американские средства массовой информации – жадные до странных новостей – налетят на него как коршуны. Из Центра в Мускаунти понаедут телевизионные съемочные группы и команды обозревателей новостей; семья Джеймса Генри Дакера возбудит против Коко дело на три биллиона. „Забудь об этой идее“, – сказал он себе.

Что же касается жертвы, то жители Чипмунка часто подвергались насилию, а выпивки после футбольных матчей всегда пользовались дурной славой, особенно в Помойке, известной бесчинствами в барах. Квиллер вполне мог представить себе вопли, грохот переворачиваемых столов, скандальные выкрики и звуки разбиваемых бутылок – весь этот бедлам, спровоцированный кромешной тьмой. В этом бедламе можно было бы разрядить автомат – никто бы не заметил.

Нечто подобное происходило сейчас и в амбаре.

– Кормление зверей в зоопарке! – возвестил он, стараясь перекрыть какофонию визга и пронзительного мява. – Ребятки, давайте сделаем исключение ради копчёного лосося с Аляски! – заклинал Квиллер голосом, пригодным для Карнеги-холла. – Этого лосося коптили над костром из настоящей ольхи! Процесс вековой давности! – Теперь он уже читал то, что было написано на консервной банке, и чем громче он взывал, тем громче вопили коты. Все трое просто обожали тренировать легкие. В такие дни, когда воздух был чист, а окна открыты, их упражнения для голоса слышали аж у театральной стоянки.

Чтобы позавтракать тоже, Квиллер отправился пешком в центр города в закусочную Луизы. На обратном пути он зашёл в библиотеку, чтобы проведать Полли.

– Где были вы с Бутси, когда погас свет? – поинтересовался он.

– Мы оба рано угомонились и поэтому абсолютно ничего не заметили, не ответила Полли с необычным для столь раннего часа утомленным видом. – Мне стало как-то не по себе после ужина с Хасселричами. Еда была тяжёлой, а в последнее время у меня ухудшилось пищеварение.

– Может, я повторяюсь, Полли, но ты слишком беспокоишься о доме.

– Вполне возможно, но ведь это ужасно ответственное дела Сейчас я разрабатываю цветовую отделку. Надо держать в уме местоположение каждой комнаты, выбирать между яркими или блёклыми цветами и оттенками, чтобы они подходили к той или иной обстановке, и так далее.

– Фран Броуди в два счета сделала бы это для тебя.

– Но я хочу это сделать сама, Квилл. Я тебе уже говорила! – резко сказала она. – Если я ошибусь, то сама уже буду готова к этим ошибкам. – Затем, вопросительно подняв брови, спросила: – А как миссис Робинсон понравился ужин у Типси?

„Ага! Женщины это уже обсудили, – подумал Квиллер. – Робинсон с Алсток, а Алсток с Дункан“.

– По-моему, – ответил он, – на неё всё произвело благоприятное впечатление. Хотя, если бы ты была с нами, было бы ещё чудесней. А чем библиотечных дам кормили на ужин? Опять пирогом с варёной курицей?

– Неким подобием еды из индейки, – холодно ответила Полли.

Обычно Квиллер заводил речь о еде, чтобы пригласить Полли на ужин. Сегодня он вместо этого спросил, где стоят книги о собаках. Сказал, что задумал написать колонку о чау-чау. Ужины с Полли всё больше смахивали на обязательство, а не на удовольствие.

По пути к выходу Квиллер остановился посмотреть, чем сейчас занимается Гомер Тиббит.

– Железными дорогами! – заявил старик. – С главной артерией округа во времена угледобычи и лесозаготовок, все поезда тогда работали на пару. Я вырос на ферме недалеко от Литл-Хоуп и знал язык свистков раньше, чем выучил алфавит. Пятилетним мальчишкой братья брали меня по субботам в город, и мы смотрели на проходящие поезда. Помню станционную платформу: деревянные доски сколочены гвоздями, шляпки которых были величиной с десятицентовик. В Литл-Хоуп поезда останавливались лишь по требованию, большинство же проходило мимо. Я слышал, как они приближались, стук становился всё громче и громче, пока наконец огромные чёрные колеса, грохоча, не прокатывались мимо. Всё это выглядело устрашающе, уверяю вас! Семьдесят пять тонн стали, изрыгающей пламя!

– А крушений было много?

– Да, крови пролилось немало, и в основном ради того, чтобы прибыть вовремя. Точность прибытия приносила прибыль ССЛ и премию машинисту, поэтому он и гнал, стараясь в срок доставить груз на готовое к отплытию грузовое судно… Когда-нибудь я напишу об этом книгу.

Забирать почту и ежедневную газету Квиллер обычно ходил пешком, но сегодня отправился вниз по тропинке на машине, чтобы завезти на площадку напитки. Наутро после того, как выключили свет, единственным помощником Эдди оказался один из коренных жителей Мускаунти – молодой блондин исполинского сложения.

– А где Дурли? – спросил Квиллер.

Эдди подошёл к нему и стал затачивать карандаш.

– А хрен его знает. Мож, где-то завис.

– Слушайте, а где вы были вчера вечером, когда погас свет? – поинтересовался Квиллер.

– У приятеля. Это длилось недолго.

У Эдди были красные глаза и явный упадок сил, да и у Квиллера не было настроения задерживаться. Он хотел скорее прийти домой и почитать, что „Всякая всячина“ пишет об убийстве.

Заголовок гласил:

ЗАТЕМНЕНИЕ ВЫЗВАЛО УБИЙСТВО В БАРЕ

Когда в таверне „У путей“, что в Содаст-сити, вновь зажёгся свет после кратковременного прекращения подачи энергии, одного из посетителей обнаружили мёртвым. Тело Джеймса Генри Дакера, двадцати четырёх лет, из поселка Чипмунк, плавало в крови в одной из кабинок бара; кровь обильно сочилась из ран, нанесённых охотничьим ножом или подобным оружием. Смерть наступила прямо на месте происшествия.

По словам владельца бара Стэна Вестерна, в драке, которая предшествовала нападению, со стола кабины смели все пивные бутылки и рюмки.

„У нас всегда бывает очень шумно, когда вдруг гаснет свет, – заявил он, – но вчера было просто светопреставление! Никогда ещё не видел такого хулиганства! В основном футбольные болельщики“.

Взрыв хулиганства последовал после матча за выход в зональную лигу между командами Содаст-сити и Локмастера – гости выиграли со счетом 5:3.

Полиция допрашивала завсегдатаев бара, но из-за тусклого освещения никто из них не заметил в угловой кабинке ни покойного, ни его собутыльника.

Вестерн сказал. Дакер не входил в число завсегдатаев бара. Официантка Шерли Даблей, запомнив, что у Дакера волосы были завязаны в хвостик, описать второго человека в кабинке не смогла. „Я была слишком занята, – сказала она. – Моя напарница заболела, и весь зал обслуживала я одна“.

Арестов не произвели. Полиция Содаст-сити и полицейские штата ведут расследование:

По мнению представителя электрокооператива Мускаунти, причина пятнадцатиминутного прекращения подачи электроэнергии остаётся загадкой.

Кроме того, на первой странице помещалась заметка Роджера Мак-Гилливрея:

В обычные вечера таверна „У путей“, расположенная в восточной части Главной улицы в Содаст-сити, – тихое местечко, куда заходят пропустить рюмочку, поболтать по-приятельски или сыграть партию в бильярд старики, живущие по соседству. Когда по телевизору не транслируют спортивные соревнования, в баре ловят по радио музыку в стиле кантри вестерн или новой рок-волны; видеоигр в баре нет.

Фабричные рабочие, бизнесмены из центра города, шоферы-дальнобойщики, железнодорожники и пенсионеры вперемешку сидят у длинной стойки или расходятся по нескольким кабинкам. После случая, произошедшего здесь десять лет назад, бар не пользуется популярностью у женщин – это чисто мужское место сборищ.

С другой стороны, вековая история этого заведения богата событиями: тут случались кровопролитные драки ещё в то время, когда таверна называлась „Салун Салли“, – до сухого закона. Был период, когда здесь незаконно торговали спиртными напитками; позже, став таверной „У путей“, она сменила нескольких владельцев.

Однако типичная атмосфера старого североамериканского салуна не изменилась: стены из сучковатой сосны увешаны конскими черепами; пол из широких сосновых досок исцарапан рабочими башмаками и стульями, шаркающими по нему вот уже целый век. Зимой всё та же дровяная плита согревает сараеобразный интерьер. Летом – в редких случаях, когда необходима вентиляция, – открывают парадную и чёрную двери, чтобы ветерок с озера продувал помещение таверны.

Атмосфера в баре добродушно-весёлая, расслабляющая, если не считать четвергов, когда местная футбольная команда проводит в родном городе матч. „Приходят незнакомцы и начинают буянить, – говорит владелец таверны Стэн Вестерн. – Их всегда хорошо принимают. В основном это отличная публика. Никогда раньше не случалось ничего подобного. Думаю, что разборки, начавшиеся между болельщиками ещё на стадионе, продолжились в баре“.

По мнению Квиллера, Роджер всё больше оттачивал своё умение живописать новости, но ему следовало бы подробнее рассказать о том эпизоде, из-за которого женщины старались держаться подальше от таверны „У путей“.

Что же до того, что поводом для убийства послужила ссора на почве болельщицких привязанностей, то у Квиллера на этот счёт возникла другая версия, и он хотел обсудить её со своим другом из полиции. Но сначала он позвонил, чтобы убедиться, что Броуди на месте, а убедившись, торопливо направился в центр.

– Для кофе уже слишком поздно, если ты собирался выпить его на халяву, – встретил Квиллера шеф полиции.

– Ничего страшного, – беспечно отозвался Квиллер. – После вашего полицейского варева всегда чего-нибудь хочется. Ничего личного, конечно.

Броуди чисто по-полицейски его осадил.

– Энди, а что ты думаешь по поводу таинственного затемнения? – спросил Квиллер.

– Трудно понять. Сегодня утром к нам позвонила женщина и хотела, чтобы мы занялись расследованием. Она считает, будто это из-за НЛО. Мы ей ответили, что причина тут – в рыбе, которая проплывала сквозь плотину гидроэлектростанции.

– И дамочка на это купилась?

– Не знаю. Сержант повесил трубку.

– В чём бы ни заключалась причина затемнения, оно послужило удобным прикрытием для убийства, – сказал Квиллер. – Как тебе понравилась заметка в газете?

– Неплохо. Многое – достаточно точно. Хоть охотничий нож тут и ни при чём. Это уже догадки репортера. Орудие убийства – другое. И этот факт может повлиять на дальнейшее расследование.

– Ты занимаешься этим делом, Энди?

– Мы сотрудничаем с полицией Содаст-сити и полицейскими штата.

– Тебе не кажется странным, что ни один из посетителей не заметил человека, с которым пришел Дакер?

Броуди бросил на Квиллера проницательный взгляд.

– Не верь всему, что пишут в газете, – сказал он.

– Так у тебя что, имеется описание подозреваемого?

– Ты зачем сюда явился – вопросы задавать? – прорычал шеф.

– Нет, по другой причине. У меня есть версия, отличная от официальной. Как тебе известно, Полли строит дом в том месте, где тропинка фруктового сада пересекается с Тривильен-роуд.

– И как у неё успехи?

– Это долгая история, но суть моей версии в том, что один из плотников – молодой парень из Чипмунка. С хвостиком.».

– Многие завязывают хвостик, если занимаются бегом или потеют на уличной работёнке, – прервал его Броуди.

– Выслушай меня, Энди. Сегодня этот парень не явился на работу. Приятели называют его Дурли. Так вот, мне кажется… – Квиллер пригладил усы, – мне кажется, что Дурли – это Джеймс Генри Дакер и что убийство имело отношение не к футболу, а к наркотикам. Я знаю, что здесь пока не очень большие проблемы с наркотиками».

– Как раз в Чипмунке они уже подросли.

– Если всё так, как я думаю, то Дурли имел дело с дурью.

– На кого он работает?

– Подрядчик Полли – Эдди Тривильен, сын Флойда.

– Ну конечно, я его знаю ещё со школы. В то время я служил в управлении шерифа. Однажды Эдди влип в историю и получил бы взыскание как несовершеннолетний, если бы его отец не повлиял на ход дела. Представляешь, он умудрился уничтожить весь компромат на сына. Флойд мастак это делать! И тем не менее Эдди всё равно исключили из пикаксской школы, тогда Флойд – ты разве не знал? – возбудил дело против школьного совета.

– Сейчас у Эдди вроде всё нормально, – сказал Квиллер. – Он много работает, и у него хорошо получается, насколько я смог заметить. Подозреваю, что он много пьёт, но не в рабочее время. Курит тоже много, но только то, что разрешено. У него всегда при себе острый карандаш, так что он не может быть совсем уж негодяем.

– Да, всё, что ему нужно, так это побриться и постричься.

– Эдди говорил, что этот Дурли – его дружок со школьных времен.

– Тогда твои подозрения верны. Дурли – это Джеймс Генри Дакер, а Эдди лишился и плотника, и отца, который мог влиять на ход дела.

– Есть что-нибудь новенькое о розыске, Энди?

– Для печати – ничего.

– Интересно, а что с Ламбертаунским прогулочным поездом?

– Стоит на запасных путях в Помойке.

– Ещё один вопрос, и я ухожу, – сказал Квиллер. – Что такое жуткое, отпугнувшее женщин, произошло десять лет назад в таверне «У путей»?

– Кто знает? Это не в моей компетенции. Посмотри в архиве своей газеты.

– Десять лет назад «Всякая всячина» ещё не выходила, а «Пикаксский пустячок» годился только для того, чтобы читать его за куриным бульончиком. Но есть какая-то скрытая причина, по которой женщины не заходят в этот бар.

Броуди это его предположение не поддержал, сказав нетерпеливо:

– Может, им не нравятся сигары и некоторые словечки? Может, бармен не делает сладких коктейлей? Почему бы тебе не спросить об этом у своего умного кота? Лейтенант Хеймс тут о нём спрашивал. Он был здесь несколько дней.

– И что он здесь делал? – поинтересовался Квиллер. Он знал этого сыщика ещё в Центре, когда работал для «Дневного прибоя», и ему стало любопытно, какое отношение имеет страж закона из большого города к расследованию, которое ведётся в четырёхстах милях к северу откуда бы то ни было, если, конечно, не…

– Он был здесь с семьей: жили в палатке, ловили рыбу. Поймали несколько крупных. Я познакомился с лейтенантом довольно давно, в Центре, на семинаре но наркотикам, и разрекламировал ему Мускаунти так, что его дети просто сходили по нашему округу с ума.

Покинув здание полиции, Квиллер заметил Двайта Сомерса, выходившего из ратуши.

– Двайт, старая ты пила! Где ты пропадал?

– Пропилил всю округу в поисках клиентов, – ответил рекламный агент. – Как насчёт поужинать в «Мельнице»?

– Подходяще. Встретимся там после того, как я съезжу домой и покормлю котов.

Ужин в «Старой мельнице» оказался коротким. У Двайта была ещё одна встреча, а Квиллер с нетерпением ждал следующего отчета Селии.

Молодой человек находился в приподнятом настроении. Он вступил в ряды Общественного колледжа Мускаунти в качестве клиента и работал при Фонде К. над каким-то большим проектом.

– Это хорошая новость, – сказал он. – С другой стороны, меня совершенно затравили кредиторы Флойда. Только потому, что я рекламировал его Прогулочный поезд, они считают, что я должен заплатить по его счетам. Странно, однако, что его всё ещё не нашли.

– Ты общаешься с его семьей? – спросил Квиллер.

– Только с их адвокатом. Он не разрешает им ни с кем разговаривать, в том числе и со мной.

– По-моему, ты мне говорил, что у секретарши Флойда квартира в Индейской деревне, в том же доме, что и у тебя.

– Да, но меня ни разу не приглашали заглянуть по-соседски. Вероятно, я слишком большой чистюля. А к ней приходят какие-то жутко неряшливые типы. Впрочем, и сам Флойд по части одежды смахивал на дикаря.

Это был ужин почти без выпивки, мяса и десерта. Рекламный агент извинился, что ему нужно срочно убегать. Когда они шли к стоянке, Квиллер спросил:

– А ты не помнишь имени машиниста, который вёл паровоз во время нашего исторического пробега?

– Исторического в нескольких смыслах, – язвительно заметил Двайт. – Другого уже не будет. Правительство не преминёт наложить лапу на подвижной состав Флойда… Но вернёмся к твоему вопросу. Конечно, помню. Его имя – Ози Пен. Он – тесть Флойда.

– Я бы взял у него интервью, если он в состоянии рассказать мне какие-нибудь интересные железнодорожные истории. Не для «Пера Квилла». Я хочу написать книгу о Паровой эре железных дорог.

– Ну, ему за восемьдесят, но он в здравом уме и твёрдой памяти. Мы получили разрешение врача, перед тем как позволить ему вести «девятку». Он живёт в Помойке, в Доме престарелых для железнодорожников, – сообщил Двайт, садясь в машину. На сиденье лежал пакет, который Двайт протянул Квиллеру. – Здесь видеокассета с нашим прогоном. Посмотри её и подумай, сможем ли мы продать несколько копий. Прибыль от продажи пойдёт на нужды колледжа.

– Спасибо. Обязательно этим займусь, – ответил Квиллер. – И, гм, что касается книги о железных дорогах, держи язык за зубами, договорились? Я воспользуюсь псевдонимом, и я никому, кроме тебя, о книге не говорил.

На этом мужчины расстались.

Дома Квиллер нашёл номер телефона Дома престарелых для железнодорожников, затем выяснил телефон таверны «У путей». В первую очередь он из любопытства позвонил в бар.

– ЗАКРЫТО! – прокричал в трубку разъярённый мужской голос, прежде чем швырнуть трубку.

В Доме престарелых телефонист на коммутаторе вызвал Ози Пена и препроводил старика в телевизионную.

– Алло! Кто говорит? – раздался резкий голос, выражавший удивление и недоверчивость человека, которому никогда не звонят.

– Добрый вечер, мистер Пен, – медленно и отчётливо произнёс Квиллер. – Я был в числе пассажиров Прогулочного поезда, когда вы вели старую «девятку». Превосходная прогулка. А «девятка» – замечательный образчик машиностроения.

– Да уж, она красотка!

– Меня зовут Джеймс Макинтош, и я сейчас пишу книгу о железных дорогах старых времен. Не согласитесь ли вы со мной поговорить? Вы прошли длинный и достойный путь и, уверен, знаете массу историй.

– Точно так, – сказал старик. – Массу.

– Можно навестить вас? Найдётся ли в Доме тихое местечко, где мы с вами потолковали бы? Вам, конечно, заплатят за время, которое вы потратите, Я бы хотел подъехать завтра.

– Завтра?

– В субботу.

– Как там бишь вас зовут?

– Макинтош. Джеймс Макинтош. Как насчёт часа дня?

– Я никуда не собирался.

Положив трубку, Квиллер подумал «Этот старик говорит на любопытном диалекте, который не соответствует языковой норме английского и в следующем поколении окончательно исчезнет». Речь Эдди Тривильена была просто безграмотна, как это часто случалось в Мускаунти. Ози Пен, напротив, говорил на старомускаунтском.

– Можно воспользоваться вашим телевизором? – спросил Квиллер у сиамцев, наблюдавших, как он говорит с неодушевленным предметом. Телефон был чем-то, чего Коко никак не мог уразуметь. Все трое отправились на верхний балкон, обставленный в соответствии с кошачьим вкусом: мягкий ковер, корзины с постеленными подушками, пустые коробки, разнообразные приспособления для царапания и маленький телевизор с видеоплеером. Коты моментально оккупировали единственный стул, а Квиллер уселся на пол, чтобы посмотреть видеофильм.

Это был праздничный коллаж из важных персон, прибывающих в депо или толпящихся на платформе, причём камера задерживалась на некоторых объектах, как-то: женщина в широкополой шляпе, мужчина с чересчур пышными усами, женщина в дорогом на вид брючном костюме, мужчина в шотландской юбке. (Коко без всяких видимых причин издавал пронзительные вопли при виде некоторых кадров.) Парковщики автомобилей скакали вокруг важных персон подобно красным бесенятам. Наигрывал духовой оркестр. Затем прославленная «девятка», попыхивая и пронзительно свистя, показалась из-за поворота. Пожилой машинист высунулся из кабины; двое кочегаров позировали, стоя в тамбуре с лопатами. Затем кондуктор громко объявил пункты следования, и показались ноги, поднимающиеся по ступенькам жёлтой лесенки. Когда за ужином подняли во время тоста бокалы с водой и льдом, Квиллер подумал: «Как это символично!»

Хотя камера иногда и останавливалась на живописных панорамах сельского пейзажа, всё же в основном её внимание было направлено на пассажиров, которые, возможно, захотят купить кассету, чтобы поддержать колледж. Квиллерперемотал пленку, поблагодарил сиамцев за предоставленное ему право пользования их аппаратурой и отправился вниз встречать Селию Робинсон.

Её лицо расцвело в улыбке, а из большой сумки вдруг возникла коробка с шоколадным печеньем.

– Можем устроить вечеринку, – сказала Селия. – Это печенье очень вкусно есть с молоком. У вас есть молоко, шеф?

– Нет, только заменитель молока под названием «чёрный кофе», – извинился он, – но зато я большой мастер по его приготовлению. – Он торжественно нажал кнопку автоматической кофеварки, которая тут же начала молоть, булькать и капать. По мнению Селии, варево получилось вкусное, но ужасно крепкое.

Когда они устроились с кофе и печеньем, Квиллер зловещим голосом проговорил:

– Селия, за вами был полицейский хвост.

– Что?! – вскричала она. – Что я сделала?

– Я пошутил, не тревожьтесь. Шеф полиции видел вашу красную машину на стоянке и знает, что вы живёте в каретном сарае, а детективы, которые следят за имением Тривильена, знают, что вы приезжали в Круглый дом. Вскоре они увидят, как вы ездите через Чёрный Лес на эти вот встречи.

– Так мне следует перекрасить машину?

– Думаю, это не понадобится, но слежка только подчёркивает необходимость держать операцию «Свисток» в секрете. И вот что я вам предлагаю в качестве прикрытия: вы намерены создать службу специального обслуживания – горячие блюда для лежачих больных… прохладительные напитки для детских дней рождений… изысканные деликатесы для собак и кошек. Для начала неплохо бы дать объявление в газету.

– Вы это всерьёз?

– Только чтобы надуть копов. Вам нужно будет захватить какое-нибудь горячее блюдо для Флорри, просто на случай, если вас остановят… Ну а теперь – весь внимание. Вы взяли с собой Ригли?

– О, он был гвоздем программы! Он уселся к Флорри на колени, и она гладила его и выглядела такой счастливой! Тиш не захотела пропустить эту сцену, поэтому она приготовила ланч и дала Ригли немного тунца. Спустя какое-то время я спросила у неё, как называется их банк и можно ли мне открыть там счёт. Тиш сказала, что это Ссудный банк, в основном для железнодорожников, и вдруг занервничала. Довольно скоро она объявила, что должна идти за продуктами. Потом мне в голову пришёл подленький вопросик, который я намеревалась задать Флорри… Было бы замечательно, если бы я могла записывать эти разговоры, шеф.

– Это вызовет подозрения, – сказал Квиллер.

– То есть я имею в виду скрытый диктофон. У моего внука есть такой, он им пользовался во Флориде. Я ему позвоню, и он вышлет мне его ночной почтой.

– Сепия, это противозаконно – без спроса записывать на магнитофон чьи-либо разговоры. Да, тысячи людей этим занимаются, и им всё сходит с рук, но если в нашем случае это всплывет, то у вас будут неприятности и операция «Свисток» окажется скомпрометированной. Блестящая идея, но, пожалуйста, забудьте её. У вас всё отлично получается и с вашим блокнотиком. Вы сделали домашнее задание?

– Да, я прочитала все вырезки о скандале и продумала несколько способов, как вызвать женщин на разговор. После ухода Тиш я спросила Флорри, в какое время обычно ужинает дома её муж. Она поглядела на меня весьма странно – глаза её сверкали, и сама она была в сильном волнении – и сказала: «Если он придёт домой, его посадят в тюрьму и отберут все его поезда. Он украл много денег». Эта реплика закончилась диким смехом, который напугал Ригли. Я старалась успокоить бедняжку, но она захотела спуститься на лифте вниз и показать мне поезда. Вы их когда-нибудь видели, шеф?

– Видел – потрясающее зрелище! Пару месяцев тому назад, до того как Флойд скрылся с чужими деньгами, я написал колонку о его модели железной дороги.

– Понятно. Погодите, я вам ещё кое-что расскажу. Флорри велела мне нажать кнопку и запустить поезда, но я боялась нажать какую-нибудь не ту и сломать всю эту систему. Тогда Флорри сама подкатила к пульту и стала нажимать на все кнопки подряд и крутить все ручки. Поезда задвигались, они двигались всё быстрее и быстрее, пока наконец не начали врезаться друг в друга, в мосты и здания. Я умоляла Флорри выключить систему, но она наслаждалась этим зрелищем, хохоча как безумная. Потом, как я понимаю, произошло короткое замыкание, потому что погас свет. Но было уже слишком поздно. Вся эта штуковина сломалась! Я и сама чувствовала себя абсолютно разбитой, честное слово! Когда Тиш вернулась из магазина, я всё ещё была выжата как тряпка и не могла найти Ригли.

– А как Тиш отреагировала на катастрофу?

– Совершенно спокойно. Она разъединила какие-то провода и сказала, что всё в порядке – опасность миновала. Но как только мы уложили Флорри поспать после обеда, Тиш закрыла лицо руками и зарыдала. Она буквально выла и стонала. Я сказала: «Ужасно жалею о том, что случилось с поездами, но я абсолютно ничего не могла поделать». Она помотала головой из стороны в сторону и ответила, что плачет вовсе не из-за поездов – её беспокоит другое. Я обняла её со словами: «Поплачь хорошенько, дорогая. Тебе станет легче. И не бойся рассказать мне о своих бедах. Я твой друг». Это вызвало новый поток слез.

– Вы очень хорошо рассказываете эту историю, Селия.

– Вы находите? Когда Клейтон был маленьким, я ему часто рассказывала истории… Итак, спустя некоторое время Тиш утерла слезы, высморкалась и вдруг горько воскликнула: Я презираю моего… я презираю мужа моей матери! Я хотела, чтобы она выговорилась и тем самым облегчила свои страдания.

Квиллер кивнул, но мысли его приняли несколько иной оборот. Если Тиш презирала своего отца – по любой причине, – не она ли «дала свисток»? Или, может, за показной враждебностью она хотела скрыть свою собственную причастность к мошенничеству?

– Йау! – последовало предостережение Коко, пялившегося в кухонное окно.

– Кто-то идёт! – Квиллер вскочил. – Коко услышал машину, она едет через лес!

– Полиция? Куда мне деваться? – в тревоге спрашивала Селия, схватив в охапку сумку.

– Оставайтесь на месте.

Это оказался всего лишь мистер О'Делл, следивший за порядком в доме: он хотел получить чек за оказанные услуги.

– Итак… продолжайте, Селия. Тиш открылась вам?

– Да, она рассказала мне о Ф. Т. Так она называет своего отца. Он терроризировал её и её брата Эдди, пока они росли. Теперь она негодует на него за то, что он заставил её пройти курс делопроизводства в школе и пойти работать в его банк, вместо того чтобы отдать в колледж. Но больше всего она ненавидит его за то, что он разрушил жизнь Флорри – своим пренебрежительным отношением к ней, своей скупостью и бесконечными подружками.

Квиллер просмотрел свои записи:

– Знаете, это неправда, что Ламбертаунский ссудный банк только для железнодорожников. Тиш пыталась отвлечь вас от этой темы.

– Охотно верю. На какие-то вопросы она часто даёт весьма уклончивые ответы. Уже перед самым уходом я спросила у неё: «Флорри говорила мне, будто бы её муж украл какие-то деньги и его, возможно, посадят в тюрьму. Она что, была не в себе?» Тиш ужасно разволновалась, услышав это, и сказала, что у отца в конторе какие-то затруднения и никто не знает наверняка, в чём, собственно, дело. Затем она приняла неприступный вид, и я уже больше никаких вопросов не задавала. Мы стали искать Ригли и нашли его съежившимся в ванночке с песком, словно это было единственно безопасное место в доме. Они хотели, чтобы я снова привезла его с собой в понедельник, но… О, взгляните на этот парад! – взвизгнула она, указывая на верхушку каминного куба.

– Слева направо, – спокойно проговорил Квиллер, – их имена – Ква, Фью, Кря, Юм-Юм и Коко.

Оба кота прекрасно сочетались с манками: они свернулись в комочек, что придавало им вид сидящих уток.

– Вот и говорите после этого, что у котов нет чувства юмора, – сказал Квиллер.

Взрыв смеха Селии нарушил представление, и две живые «утки» спрыгнули на пол.

– Прошу прощения, котятки, – извинилась Селия. – Я часто слышала, что коты не любят, когда над ними смеются… Ну ладно, пожалуй, это всё, что я имела доложить. Пойду-ка я домой и посмотрю, очухался ли Ригли от постигшего его ужаса.

Провожая её к машине, Квиллер сказал:

– Возможно, в эти выходные я разработаю новую стратегию. Давайте устроим брифинг в воскресенье вечером.

– Идёт, шеф, – весело отозвалась на предложение Селия.

В амбаре тем временем разыгрывалась ещё одна пантомима. На телефонном столике восседал Коко, носом подталкивающий английскую карандашную коробку к краю стола.

– БРЫСЬ! – прогремел Квиллер. Рванувшись к месту событий, он на лету подхватил антикварное сокровище, которое ещё не успело удариться о выложенный керамической плиткой пол. – Плохой кот!

Коко, вздыбив шерсть, взлетел на балкон.

ОДИННАДЦАТЬ

Для интервью с Ози Пеном Квиллер вооружился своим обычным диктофоном, несколькими снимками «девятки» при её возвращении в воскресенье Ревизии, как назвала тот памятный день газета. Перед уходом он кое-как подстриг усы в надежде больше походить на Джеймса Макинтоша, писателя, нежели на Джима Квиллера, автора газетной колонки.

Дом престарелых для железнодорожников находился на Главной улице, прямо против таверны «У путей» (всё ещё закрытой), перед которой стояли две полицейские машины, одна явно из судебной экспертизы. Дом престарелых, в прошлом – железнодорожный отель, представлял собой трехэтажное кирпичное здание без всяких там ненужных деталей типа крылец, ставень или декоративных карнизов.

Квиллер вошёл в вестибюль. Он был безлюден, если не считать молодого дежурного за коммутатором. За спиной дежурного возвышался стеллаж с отделениями для писем и записок – на каждой ячейке стоял номер комнаты; все они пустовали. Единственным достоинством вестибюля была чистота. Коричневые стены, коричневые полы и коричневая деревянная мебель так и сверкали глянцевым лаком; это напомнило Квиллеру пресс-клуб в Центре, который занимал помещение бывшей тюрьмы. Через двойные стеклянные двери сверкал экран телевизора с яркими красками рекламируемых товаров. Перед телевизором сидели несколько стариков, уставясь в экран или подремывая, тут же несколько пенсионеров играли в карты.

– Вы – мистер Макинтош? – спросил телефонист. – Ози ждёт вас. Комната двести три. Лифт в конце зала. Лестница – за ним.

Квиллер доверял своим ногам больше, чем мрачного вида лифту с раздвижными металлическими дверьми. Он решил подняться по коричневой лакированной лестнице в коричневый же коридор; там он постучал в коричневую дверь под номером 203. Дверь открылась мгновенно, и на пороге Квиллер увидел старого машиниста, которого он запомнил с воскресенья Ревизии, – мужчину рослого, крепкого, хоть и немного сутулого. Однако он изменился с того дня. Румяное лицо, которое сияло гордостью в окошке кабины машиниста, выглядело теперь серым и утомленным.

– Добрый день, мистер Пен. Я тот, кто пишет книгу о Паровой эре в истории железных дорог. Моя фамилия Макинтош.

– Входите. Я вас ждал. Вы откуда?

– Из Чикаго.

– Присаживайтесь. Зовите меня Ози. – Его приветливость была сердечной, хотя он и казался слишком усталым, чтобы улыбаться. Он похлопал себя по хлопчатобумажной груди и сказал: – Вот, нацепил форму для фото.

– Простите, Ози, я не захватил фотоаппарат, но у меня есть несколько хороших фотографий, где вы – в кабине «девятки». Можете их оставить себе.

Старик взял снимки с благодарностью.

– Боже ж ты мой! Ну и красавец боров, кроме шуток!

Они уселись за маленький ночной столик друг против друга, и Квиллер достал диктофон.

– Не возражаете, если я буду записывать? Вы водили «девятку» в старые времена?

– Да. Я был тогда молоденьким. Эти дизели, они нормальные, но с паром их не сравнить! – Старик говорил на чистом старомускаунтском.

Квиллер окинул убогую обстановку комнаты опытным глазом – но не пялясь и не осуждая.

– Какая красивая маслёнка, – сказал он, кивком головы указывая на сверкающий медный сосуд с тонким удлиненным носиком. – Для чего она?

– Для смазки шатунов и шкивов. Она охраняла колеса на рельсах почти пятьдесят лет. Мне её отдали, когда я вышел на пенсию. Это лучше, чем золотые часы.

– Представляю! Мне говорили, что вы – мастер своего дела. Что требуется, чтобы стать хорошим машинистом?

Ози задумался, перед тем как ответить.

– Надо учиться медленно трогаться и плавно останавливаться… Учиться не терять голову, когда на рельсах – ад кромешный… Молить Бога послать тебе хорошего кочегара… И не нарушать правило Г, – заключил он со слабым смешком.

– В чём заключается работа кочегара?

– Он забрасывает в топку уголь и следит за тем, чтобы котёл всё время кипел. Нужна хорошая бригада, чтобы ходко ехать и соблюдать график. Я всю жизнь прибывал вовремя. Одиннадцатая заповедь это называлось. Теперь я здесь, и график уже ничего не значит.

– А почему прибывать вовремя было так важно?

– Компания делала на этом деньги. Крушения поездов она, правда, тоже на этом делала… рисковали, избирали кратчайший путь.

– Вы часто попадали в аварии?

– Да, и только однажды спрыгнул. Я был совсем юнец, катил бесплатно, чтобы встретиться с бригадой во Флэпджеке. Мы проходили на большой скорости поворот и пошли под откос. Машинист закричал: «Прыгай!» – и я прыгнул. Кочегар тоже прыгнул. Машинист разбился.

– Ози, вам что-нибудь известно о знаменитом крушении поезда в Вайлдкэте?

– Это случилось до меня, но на сортировочной ССЛ я слыхал уйму баек. В те времена на сортировочной было восемнадцать путей и депо на двадцать боровов. – Его голос стал тише, а глаза подернулись пеленой – он мысленно перенёсся в то далёкое прошлое.

Квиллер ещё раз повторил вопрос.

– В те дни это место не называлось Вайлдкэтом. Саутфорком звалось, – начал рассказ Ози, – Поезда, идущие с севера, в Южной Рогатке снижали скорость до двадцати перед крутым склоном, за которым находились ужасно плохой поворот и деревянный мост. Пути шли в ста футах над водой. И в один прекрасный день какой-то поезд с рёвом промчался через Южную Рогатку на всех парах, хрипло свистя. Это был дикий кот – паровоз, потерявший управление; он летел к ущелью. На дно – и треск! взрыв! Потом – свист пара. Потом – мёртвая тишина. Потом поднялись стенания и вой. Боже, сколько было погибших, хуже не бывало!

Собеседники на мгновение умолкли. Квиллер слышал, как тикают золотые часы. Наконец он спросил:

– А выяснили, что явилось причиной крушения?

– Должно быть, отказали тормоза, но железнодорожное начальство свалило вину на машиниста – сказали, что он был пьян. Если обвинить машиниста, это спасает деньги компании. Бедняга! Паровой котёл взорвался, и он сварился заживо.

– Ужас! – пробормотал Квиллер.

– Да уж. Погано, и к тому же он был непьющий.

– Так вот почему городок переименовали в Вайлдкэт! Вы просто счастливчик, Ози, что избежали стольких опасностей! Если бы вы начали жизнь сначала, вы бы опять стали пятаком?

– Да. – После волнения, в которое поверг его рассказ, старик заметно выдохся.

– Плохо, что таверна «У путей» закрыта. Мы могли бы что-нибудь выпить и перекусить.

– Здесь чуть подальше есть одно местечко, – оживился Ози. – Лучше, чем «У путей».

Пока они медленно спускались по Главной улице, Квиллер спросил, есть ли в Доме престарелых женщины.

– Не-а.

– Я слыхал, что женщины никогда не заходят в таверну «У путей». Вы не знаете почему?

– Не-а.

– Железные дороги теперь берут на работу женщин-машинистов, – сказал Квиллер.

– Только не здесь! Не на ССЛ!

Старик тяжело дышал, когда они дошли до гриль-бара под названием «Соскок». Их сердечно приветствовала женщина средних лет, крупного телосложения, с весёлым нравом. Четыре молодые женщины в бейсбольных майках громко обсуждали свою недавнюю победу. Несколько пожилых мужчин разбрелись по залу. Приветливая барменша записала их заказ: неразбавленное ржаное виски для Ози и имбирный эль для Квиллера.

Когда Ози опрокинул рюмочку, Квиллер спросил:

– А как вам понравилось вести «девятку» и тянуть за собой Прогулочный поезд?

– Неплохо, – был ответ.

– С тех пор он так больше и не совершал пробегов? – продолжал задавать вопросы Квиллер.

– Не-а.

– Плохо, что Ссудный банк закрыли. Жители Содаст-сити, вероятно, испытывают материальные затруднения. Вы тоже пострадали?

– Не-а. У меня нет денег в банке.

«Гм, – призадумался Квиллер, – почему он не участвует в акционерном банке своего зятя?»

– Осилите ещё рюмочку ржаного, Ози? И гамбургер?

– Док говорит: одна – ерунда, так я считаю, что и две – на пользу голове.

Квиллер жестом попросил повторить заказ.

– Мне правду сказали, что Флойд Тривильен – ваш зять?

– Да.

– Как вам нравятся модели поездов у него дома?

– Никогда их не видал, – сказал Ози, уставившись в пространство.

Последовало неловкое молчание, которое Квиллер заполнил вопросами о качестве гамбургеров, степени их прожаренности, об имеющихся в наличии приправах и о типах жарких. В баре подавалось мясо по-железнодорожному: толстые ломти с поджаренной корочкой. Наконец он сказал:

– Однажды я видел вашу дочь. У вас ещё есть дети?

Ответ Ози был безыскусной констатацией фактов:

– Один сын погиб на рельсах. Другой убит во Вьетнаме. Ещё один – где-то на Западе.

– Печально слышать. Вы часто видитесь с дочерью?

– Не-а. Я никуда особо не выбираюсь.

Квиллер кашлянул и предпринял дерзкий шаг.

– Вы знаете, что она серьёзно больна? Вам следовало бы сделать над собой усилие и навестить её. Возможно, ей недолго осталось.

Ози поморгал глазами. Было ли это проявлением чувств или старческой туповатостью? И вдруг сердито проговорил:

– He видал её с тех пор, как она вышла замуж за этого парня! Я сразу сказал, что в нем нёт ничего хорошего. Они даже в церкви не венчались! Думаю, она получила хороший урок.

– Она очень гордится вами, Ози, гордится, что её отец – знаменитый машинист. Что бы там ни случилось, вы всегда были её героем, – с сочувствием в голосе сказал Квиллер.

– Тогда почему она меня не послушала? Она была хорошей девочкой, пока не встретила этого мошенника. Я знал, что он плохо кончит.

– И всё же вы согласились вести для него «девятку», – подколол старика Квиллер.

– Уж больно парень из рекламы хотел, чтобы я это сделал. Заплатил хорошие деньги. Да и почётно к тому ж. Публика радовалась, играл оркестр! Никто не знал, что хозяин «девятки» – мошенник!

– Вы когда-нибудь видели ваших внуков?

– Не-а.

– Парень строит дома, а девочка, думаю, бухгалтер. Ваша жена жива?

– Не-а. Девять лет, как умерла. – А как она относилась к тому, что вы не общаетесь с дочерью?

– Никогда об этом не говорила. Я не разрешал ей произносить в доме имя Флорри… Говорите, парень строит дома? Куда отец, туда и сын. Верно, тоже станет мошенником.

Квиллер подумал о физическом сходстве отца и сына: Эдди был таким же волосатым, как все Тривильены.

– Ози, – сказал Квиллер, – возобновление отношений может продлить жизнь вашей дочери. Вы для неё много значите. Верю, что вам трудно сделать первый шаг к примирению, но преодолейте себя, и ваш поступок станет лучшим; что вы сделали в жизни. Долго вы с ней не виделись?

– Двадцать пять лет. Ей было всего лишь девятнадцать, когда они устроили эту позорную свадьбу в кабине паровоза. В рабочей одежде! Без белого платья! Я не пошёл. И своей жене не позволил.

Ози повесил голову и не сказал больше ни слова, а Квиллер подумал: «Он будет поражён, увидев её!»

Затем они некоторое время молча жевали свои гамбургеры, после чего Квиллер сказал:

– Женщина, которая ходит за Флорри, могла бы как-нибудь днем заехать за вами, а потом привезти обратно. Её зовут миссис Робинсон.

Ответа от Ози не последовало.

– У миссис Робинсон есть видеозапись, как вы ведёте «девятку» и тащите за собой Прогулочный поезд. Она с удовольствием вам её покажет.

– Хотелось бы посмотреть! Фред и Билли тоже захотят.

– Кто это?

– Фред Утерханс, кочегар, и Билли Пуль, тормозник. Мы всегда работали вместе. Мы были лучшей бригадой на ССЛ. А сейчас мы опять вместе – в Доме престарелых, играем в карты, треплемся.

Квиллер оплатил счёт и сказал:

– Мне было очень приятно с вами познакомиться, Ози. Спасибо за интервью.

– Вы его напечатаете в книге?

– Таково моё намерение. И не удивляйтесь, если вам позвонит миссис Робинсон.

Проводить уикенды вместе было всегда важно для Квиллера и Полли – с тех самых пор, когда он в метель потерял дорогу и, спотыкаясь, забрел в её сельский домик, удивительно походя на снежного человека при усах. И всё же уикенды теряли свою былую привлекательность, и Квиллер грешил на Поллин дом. Тем не менее, в попытке вернуть им хотя бы часть волшебной силы, Квиллер предложил ей в субботу вечером поужинать в локмастерском ресторане «Конь-огонь» – пятизвёздочном заведении в пять тысяч калорий.

Полли была приятно удивлена.

– А по какому случаю ужин? – спросила она.

– Ты не в курсе, но сегодня вечером мы обмениваемся клятвами, – сказал Квиллер. – Ты клянешься прекратить беспокоиться о своём доме, а я клянусь положить конец холодной войне с Бутси.

– Тогда я надену свои опалы, – объявила Полли, проникаясь торжественностью события.

«Конь-огонь» представлял собой смесь утончённости и деревенской простоты; зал украшали соломенные снопы и фотографии чистокровных лошадей. За столом прислуживали юные наездники и наездницы, розовощёкие после целого дня, проведённого в седле: выездка, троеборье, конкур, охота. Владелец ресторана жил на коневодческой ферме площадью в двести акров (восемьдесят гектаров).

Усевшись в одном из стойл, Полли и Квиллер выпили за только что принятые решения: она – бокал шерри, он – стакан минеральной воды.

– Не забудь, – сказал Квиллер, – премьера пьесы – в четверг вечером, у меня есть четыре билета. Мы можем поужинать с Райкерами.

– А кто играет мою тёзку? – Отец Полли, специалист по Шекспиру, назвал её Ипполитой.

– Кэрол Ланспик. Кому, как не ей, её играть? – Она не очень похожа на амазонку.

– Она не очень похожа и на царицу фей и эльфов, однако играет вторым составом Титанию. – Он срифмовал Титанию с Британией.

– Если верить моему отцу, Квилл, Шекспир взял Титанию у Овидия и, вне всякого сомнения, пользовался латинским произношением, принятым в елизаветинское время, то есть это звучало как Тьи-тэй-ния.

– Попробуй это примерить на Мускаунти, – сострил Квиллер. – А твой отец когда-нибудь толковал строчку: Держитесь иль ослабьте тетиву?

– Он говорил, что этимологи уже на протяжении двух столетий спорят о её источнике. Если хочешь, я посмотрю, что об этом пишут.

– Нет, спасибо. Иногда лучше не знать… Кстати, я обнаружил ещё одну историю Гермии: отец, запретивший дочери выходить за её избранника, отрекшийся от неё за непослушание и запрещающий своей жене даже упоминать имя дочери.

– У Шекспира, по крайней мере, счастливый конец. А в твоей истории?

– Возможно. Между прочим, когда я читал пьесу вслух, Коко приходил в экстаз, лишь только я произносил имя Гермии, Ещё он стащил с полки «Андрокла и Льва» – не лучшее произведение Шоу, но перечитал я его с удовольствием. Я играл льва, когда учился в колледже. Прекрасная роль – ни строчки не надо учить.

– Что ты ещё прочёл за последнее время?

– Устрашающую книженцию о строительстве Панамского канала. Ты представляешь, большую канаву рыли десять лет! Она длиной в сорок миль, а земли выкопали двадцать четыре миллиона кубических ярдов!

Полли изумлённо слушала, и Квиллер знал, что в этот момент она прикидывает, сколько кубических ярдов земли понадобится на то, чтобы сделать насыпь на принадлежащей ей территории.

Он продолжал болтать, сомневаясь, действительно ли она его слушает.

– Книгу написал полковник Гоуталс ,^[5] главный инженер. Напечатали её в тысяча девятьсот шестнадцатом. На форзаце моего экземпляра есть надпись Эвфонии Гейдж своему свекру. Она подарила ему эту книгу к Рождеству. Очевидно, это дедушка Джуниора Гудвинтера. Когда прочитаю, отдам её Джуниору.

– Это будет очень мило с твоей стороны, – пробормотала Полли.

Когда подошел официант, Квиллер без труда озвучил заказ: крабовый суп, закуска из грибов, фаршированных шпинатом и козьим сыром, салат «Цезарь» и морские гребешки с тушёными томатами, базиликом и шафрановым соусом к макаронам «волосы ангела». Полли заказала морского окуня без супа, без закуски и без салата.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – с тревогой в голосе спросил Квиллер. Полли старалась скрывать свои недомогания.

– Ну, меня недавно мучило несварение желудка, – призналась она так, словно это было недостатком. – Я записалась на приём к доктору Диане.

«Она наживёт себе язву с этим проклятым домом», – подумал он.

Полли, казалось, понравился её спартанский ужин, и она вроде бы хорошо провела время. И всё же Квиллер чувствовал между нею и собой какую-то преграду. Она действительно думала о своём доме, а он, по правде говоря, думал о тайном совещании со своим секретным агентом.

В воскресенье вечером Селия прибыла в амбар, излучая улыбки и юношеский задор.

– Я провела чудесный уикенд! – прокричала она. – Я ходила на службу в Маленькую каменную церковь. И во время обеденного перерыва познакомилась с пастором. А регент сказала, что вполне может добавить в хор ещё один голос, и все были так приветливы. Потом мы с Виржинией отправились в Блэк-Крик, где я познакомилась с её стариками, и мы замечательно посидели за завтраком, плавно перешедшим в обед. Уверена, я здесь приживусь, шеф!

– Хорошо! – сказал Квиллер. – Устраивайтесь поудобнее, а я пока состряпаю экзотический напиток.

Пока он открывал банки с ананасовым и грейпфрутовым соком, Селия нашла на журнальном столике деревянный свисток и несколько раз в него свистнула.

– Это переносит меня в прошлое! – сказала она. – Когда я была маленькой и жила на ферме, то всё время слышала паровозные гудки. Они предупреждали о приближении поезда: все, у кого не было машины или грузовика, обычно ходили в соседний городок пешком по шпалам. – Она сделала глоток. – Боже! Как вкусно! Что вы туда намешали?

– Я никогда не открываю своих кулинарных секретов, – важно ответил Квиллер.

– Журналистам полиция заявляет, что расследование банковского скандала продолжается. До чего-нибудь уже докопались?

– Они идут своим путем, Селия, а мы – своим. Мы ищем ответы на вопросы, а не на неопровержимые факты, которыми располагает полиция. Именно поэтому любые клочки информации, которые вы получаете в Круглом доме, помогут решить эту головоломку.

– Шеф, меня тревожит одна вещь. Я чувствую себя виноватой, потому что в некотором роде… шпионю за Тиш и Флорри.

– Не стоит так думать. Вы даете им то, в чём они бесконечно нуждаются: дружбу, тепло и сочувствие, и в то же время помогаете предать преступника в руки правосудия. Просто помните, что вы не должны походить на следователя, пусть беседы напоминают обычную болтовню. Расскажите о вашем внуке и спросите Тиш о её бабушках и дедушках. Расскажите о своих братьях и поинтересуйтесь её братьями.

Тут Селия рассмеялась:

– Я никогда не попаду на небеса, шеф, наговорив вам столько лжи. У меня только сестры.

– Святой Петр согласится с тем, что цель оправдывает средства. Вы не должны забывать, Селия, и о том, что Тиш тоже может вас обманывать: может, она соучастница преступления.

– О господи! В это трудно поверить!

– Тем не менее будьте начеку. Было бы небезынтересно узнать, откуда у них деньги. Тиш не работает, все вклады Ссудного банка заморожены; её отец исчез. Содержать этот дом, вероятно, дорого, не говоря уже о стоимости лечения и услуг сиделки. Оставил ли Флойд деньги семье, перед тем как скрыться? Держал ли он сейф в доме? Если да, то там ли он хранил свои нажитые нечестным путём богатства? Или он прятал свои миллионы в чемодане под кроватью?

Селия громко рассмеялась:

– Теперь вы точно шутите, шеф. Как мне удастся такое узнать?

– Это просто вопросы, которые вы должны иметь в виду. Что Тиш думает о секретарше, которая скрылась вместе с Флойдом? Адвокат дал им совет не говорить об этом деле, но, если вам удастся вызвать её на разговор, узнайте, чем она занималась в ламбертаунской конторе. Подозревала ли она, что документы подделываются? Если да, то что удержало её от того, чтобы сообщить в полицию, – страх перед отцом? Может быть… Тиш сама и дала сигнал?.. Конечно, всё это требует длительного расследования.

– Ах, как это увлекательно! – с ликованием в голосе сказала Селия.

– Тогда давайте условимся о встрече завтра вечером.

– Не возражаете, если мы встретимся чуть позже обычного? Хор репетирует по понедельникам в семь вечера.

– Вовсе нет. Позвоните мне, когда вам будет удобно, – сказал Квиллер, провожая её до машины. – Как ведёт себя ваш мустанг?

– Великолепно! Он уже много наездил, и мне ужасно нравится цвет!

После отъезда красной машины Квиллер прошёлся по дому, чтобы собраться с мыслями, – он обошёл часто посещаемую библиотеку, редко используемую столовую, удобную гостиную и вернулся в библиотеку. Однажды, маясь бездельем, Дерек Катлбринк подсчитал, что двадцать восемь кругов равняются одной миле. Всякий раз, когда Квиллер начинал мерить шагами эту внутреннюю беговую дорожку, коты обязательно пристраивались за ним и маршировали задрав хвосты наподобие часовой стрелки, показывающей двенадцать.

Все трое кружили и кружили вокруг каминного куба, причём человек чувствовал себя Крысоловом без дудочки. На шестом круге ему на глаза попалась плетеная качалка против камина. По словам Элизабет Харт, если сесть в этот гротескный предмет мебели, то должны якобы родиться глубокие мысли. Именно глубины Квиллеру сейчас и не хватало. Он решил проверить теорию Элизабет.

Он осторожно скользнул в приветливые объятия кресла-качалки, не будучи абсолютно уверенным в том, что оно выдержит его вес. Так как ничто не предвещало нападения, он расслабился и стал расскачиваться, вначале медленно, а затем всё более энергично. Движение привлекло внимание Коко, который трижды обошёл кресло, а затем легко вспрыгнул Квиллеру на колени. Это было удивительно: Коко не любил сидеть на коленях.

– Ну-с, молодой человек, и что это должно означать? – спросил Квиллер.

– Йау! – ответил Коко и начал устраиваться возле локтя Квиллера. Юм-Юм, перед тем как улечься, иногда легонько толкалась, а вот Коко обустраивался с остервенением. Он не выпускал когтей – просто топтался по хозяину мощными лапами. Может, действовала мистика, которую таила в себе плетёная качалка?

– За кого ты себя принимаешь? – спросил Квиллер. – За землекопа О'Делла? За полковника Гоуталса? Это ведь не Панамский канал!

Коко на мгновение приостановился, а затем с удвоенной энергией возобновил работу. Игра уже не казалась Квиллеру забавной – ему становилось больно.

– Уф! Хватит! – запротестовал Квиллер. – Хоть удавитесь, но будьте на месте!

ДВЕНАДЦАТЬ

Квиллер начал неделю с того, что вымучил тысячу псевдосерьёзных слов об истории пляжных костюмов. Его вдохновил один холст, висевший в квартире Полли. На нём была изображена пляжная сцена рубежа веков – женщины в купальных костюмах с рукавами и в юбках до колен, шляпки и длинные чулки подобраны по цвету. Теперь же пляжи – длиной в девяносто миль, – окаймляющие Мускаунти, посещались летом отпускниками без чулок, шляп, рукавов и юбок, а иногда даже без всяких прикрытий. Квиллер озаглавил свою колонку так: «От зонтиков и перчаток… к последним моделям солнцезащитных тентов». Ему пришлось прилежно потрудиться, чтобы растянуть заметку на тысячу слов, и он не был особенно горд вышедшим изпод его пера. Заметку он отнёс Джуниору.

– Считай это заполнением пустого летнего пространства, – сказал Квиллер, бросив листы на стол редактора.

Быстро пробежав заметку глазами, Джуниор сказал:

– Это вполне актуально, но в «Пере Квилла» я видел и получше. Хочешь, мы напечатаем это без указания твоей фамилии и скажем, что ты в отпуске?

– Это не настолько плохо, – запротестовал Квиллер. – Есть какие-нибудь новости из Помойки?

– Ходят слухи, что в Техасе обнаружили секретаршу Флойда, но никто не желает это подтвердить.

– А что насчёт убийства в баре?

– Полиция отвечает весьма уклончиво, – стало быть или (а) они на пути к чему-то очень важному, или (б) не знают ничего и не хотят это признать. Что действительно странно, так это то, что компания энергоснабжения не может объяснить причину временного прекращения подачи электроэнергии. В масштабе округа это не могло быть частью плана одного убийства – или могло? Я начинаю соглашаться с любителями болтовни об НЛО. А у тебя есть какая-нибудь версия, Квилл? Обычно ты предлагаешь нечто невообразимое.

Квиллер пригладил усы.

– Если я поделюсь с тобой своей версией, ты упечешь меня в психушку, – сказал он.

Выйдя из кабинета главного редактора, Квиллер зашёл в финансовый отдел и оставил в почтовом ящике Роджера Мак-Гилливрея записку следующего содержания: «Пока собираешь всякие истории в Помойке, выясни, что произошло десять лет назад в таверне „У путей“. Твоё упоминание об этом разожгло интерес. Возможно, ты уже знаешь, что тогда случилось. Возможно, это настолько ужасно, что ты не решился вдаваться в подробности в газете, предназначенной для семейного чтения. Нашепчи это на ухо своему дяде Квиллу».

Направляясь к выходу, Квиллер проходил мимо офиса Хикси Райс. Вице-президентша по рекламе и пропаганде окликнула его:

– Квилл, мне ужасно понравилась твоя колонка о сладкой кукурузе в августе – и это о самом якобы кукурузном округе штата! Я отправила Вилфреду несколько дюжин початков. Мы рассылаем их в качестве поощрения лицам, дающим в газету объявления.

Квиллер вяло проворчал благодарности за комплимент.

– Не ради того, чтобы сменить тему, – сказал он, – но не был ли Флойд Тривильен твоим клиентом?

– И да и нет. Он был прижимист по части объявлений.

– Его сын живет в Индейской деревне. Ты его знаешь?

– Встречаюсь с ним на стоянке. Я думала, что на медведя похож только Гарри Пратт, но сын Флойда – вне конкуренции, похож до неприличия.

– Он живет в том же доме, что и ты?

– Нет. Думаю, там, где Двайт. Почему ты спрашиваешь? Это важно?

– Нет, просто я всегда пишу рождественские открытки заранее, – сказал Квиллер, с безразличным видом пожимая плечами.

Хикси подозрительно взглянула на него:

– У тебя что-то на уме, Квилл. Что же?

– Ты всё ещё приятельствуешь с управительницей домов Индейской деревни?

– Не то чтобы приятельствую, но она стоит одной из первых в моём рождественском списке; кроме того, она очень общительна. Что я могу для тебя сделать?

– Секретарша Флойда Тривильена снимала в здании «Г» квартиру. Скажи управляющей, что у тебя есть друг, которого переводят из Центра в Пикакс, и что ему нужно жильё по высшему уровню. Спроси, свободна ли квартира Неллы Хупер, а если нет, то не освободится ли она в ближайшее время.

– Будь так любезен, скажи мне, что всё это значит?

– Это не больше чем журналистское любопытство, – ответил Квиллер. – Если квартира не сдаётся, значит, кто-то должен за неё платить, и было бы небезынтересно узнать, кто именно за неё платит – или зачем.

– Я чую интригу, – сказала Хикси. – Что-нибудь ещё?

– Выясни, когда туда переехал Эдди Тривильен. Вот и всё. Принимайся за свою работу! Продавай места для объяв! Делай газете деньги!

– А как Полли? Что-то я её давно не видела.

– Хорошо, но излишне волнуется за свой новый дом. Кстати, она должна пройти медицинский осмотр и хочет сменить врача. Ей не нравится тот, который теперь практикует вместо Мелинды. Ты слышала какие-нибудь отзывы о дочери Ланспиков?

Хикси погрозила ему пальцем:

– Квилл, старый ты пройдоха! Это что, хитрый ход, чтобы выяснить, что случилось с моим последним увлечением? Ну так слушай! Он был замечательным, искренним, вдумчивым, внимательным занудой. Но я по-прежнему раз в неделю встречаюсь с его матерью, которая даёт мне уроки французского.

– Пардон, – с неловким поклоном сказал Квиллер. Следующую остановку Квиллер сделал в ателье по дизайну Аманды, чтобы повидаться с Фран Броуди. Она бывала в студии три раза в неделю и занималась проектированием полов, подбором цветов и приёмом клиентов.

– Кофе? Прохладительного? – спросила она. Квиллер выбрал кофе.

– Репетиции в костюмах уже начались? – полюбопытствовал он.

– Сегодня вечером – первая. Испытываем систему управления статистами. На первый акт из школы прибудет целый автобус лордов и леди, одетых в пышные платья. И в не менее пышные парики. Вся эта компания понадобится только в первой сцене и в последней. А что с ней делать в промежутке? За кулисами даже комнаты нет. Отослать ждать в автобусе? Или обратно в школу, на час? Ты ведь знаешь, что могут устроить детки, которым нечем заняться.

Квиллер на мгновение задумался.

– А не попросить ли пастора Старой каменной церкви воспользоваться одним из его помещений? Отвезете детей через сквер, дадите им ужастики, а через час заберёте.

– Гениально! И как это мы сами не догадались?! Ланспики – опора церкви. Они смогут договориться… Ещё кофе?

Пока она наливала, он спросил:

– Есть ли свежие новости из твоего конфиденциального источника? Проверила ли полиция показания секретарши?

– Похоже, она сказала правду, Квилл. Её действительно уволили за две недели до воскресенья Ревизии. Она получила выходное пособие и подала на пособие по безработице.

– А когда ты оформляла её квартиру в Индейской деревне?

– Больше года назад.

– Флойд платил за обстановку?

– Нет, счёт оплатил Ссудный банк: они выдали это как деловые расходы. Я не говорила тебе, что в квартире побывало с обыском ФБР? Нелла не оставила ничего, кроме мебели и тюбика зубной пасты.

– Какой марки?

Фран ухмыльнулась его шутке.

– Как тебе мои цветы? – На столе у неё стоял великолепный букет белых роз.

– Ты, вероятно, завела себе поклонника со средствами? – ухмыльнулся Квиллер. – Но как получается, что я не слышу цветочного запаха? Почему не чихаю?

– Розы шёлковые! Но правда они потрясающи? Аманда откопала в Чикаго новый источник дохода. Моя бабушка во время Кризиса делала цветы из гофрированной бумаги и продавала их по доллару дюжина. Эти же стоят двадцать пять долларов каждый! Почему бы тебе не купить Полли большой букет?

– Ей скорее понравятся свежие маргаритки, – сказал он чистую правду.

– Квилл, почему Полли не позволяет мне помочь ей с домом? – серьёзно спросила Фран. – Я вовсе не хочу порочить твою подругу, но ведь она смешивает все цвета! Я показала ей кое-какие ткани, и она абсолютно растерялась,«стараясь подобрать наиболее подходящие по цвету! Я могла бы её чему-нибудь научить, если бы она слушалась.

– Вряд ли я отвечу на твой вопрос, Фран. Меня это заботит ещё больше, чем тебя. – Он собрался уходить.

– Подожди минутку! Хочу дать тебе кое-что почитать. – Она протянула ему рабочий сценарий пьесы. – Подумай, стоит ли нам это брать для нашей зимней постановки. Действие происходит в Рождество. Мне бы хотелось сыграть Элеонору или Аквитанию… А ты бы мог отрастить бороду и сыграть Генри, – лукаво прибавила она.

– Нет, спасибо, но я почитаю.

По пути домой Квиллер сделал крюк, чтобы зайти в библиотеку – повидать Полли. Служащие сообщили ему, что она вышла. Они считали вполне естественным каждый раз докладывать другу их начальницы, куда и зачем она отправилась: на приём ли к доктору Золлеру для удаления зубного камня или в автомастерскую Гиппела проверить тормоза своей машины. Сегодня у неё была назначена встреча с ветврачом: Бутси рвало, а в моче появилась кровь.

– Если она вернётся, попросите её позвонить мне, – сказал он деловым тоном, а про себя подумал: „Ей только больного кота не хватало, чтобы совсем потерять голову!“

Вернувшись в амбар, он загрузил сумку-холодильник напитками и отправился на машине вниз по дорожке за почтой. На строительной площадке Эдди, наклонясь над визжащей настольной пилой, отпиливал доски так, будто резал хлеб, в то время как двое помощников лазили по каркасу здания, загоняя гвозди в бревна слаженными ударами.

– Бог в помощь! – ободряюще крикнул Квиллер.

– Да-а. – протянул Эдди, направляясь в его сторону и затачивая карандаш. – Если сегодня вечером не будет дождя, я сделаю небольшую насыпь. Сделаю насыпь и начну, как она хочет, с этой горы, что рядом с дорогой.

– У вас получится длинный день, – сказал Квиллер.

– Да… ну… парень из Кеннебека на ночь уступает мне бульдозер подешевле.

– Как вы перевозите всё это в такую даль?

– На платформе-прицепе.

– Вы живёте в Кеннебеке? – спросил Квиллер. – Там есть ресторан, где подают превосходные бифштексы.

– Не-а, я живу в… ну… за городом.

– А где Дурли? Всё ещё в запое?

– Вы чего, не слыхали? Он допрыгался!

– Вы имеете в виду, что он погиб? Авария?

– Не-а. Драка в баре.

– Ужасно, – выдохнул Квиллер. – Вы ведь с ним, кажется, давние знакомые?

– Да… ну… мне надо работать.

Возвращаясь к себе, Квиллер размышлял о том, почему Эдди счёл нужным скрыть свой адрес в Индейской деревне. Новый квартал на реке Иттибиттивасси считался, по меркам Мускаунти, шикарным: в нём поселились молодые профессионалы, те, что ходили с кейсами и носили модные прически; Фран Броуди, Двайт Сомерс, Хикси Райс и Элизабет Харт жили там. Эдди, с его грубой наружностью и ржавым пикапом, едва ли вписывался в их среду.

Квиллер вошёл в амбар как раз вовремя, чтобы услышать телефонный звонок и увидеть, как Коко скачет вверх-вниз, словно на батуте. Звонила Полли, очень обеспокоенная. Бутси попал в больницу. У него обнаружили симптомы кошачьей моченепроводимости. Возможно, потребуется операция.

– Я тебе говорил! – отреагировал Квиллер на её невеселый отчёт. Множество раз он предупреждал Полли, что она закармливает Бутси; кот объедался, чтобы компенсировать своё одиночество; всё, что ему было нужно, – это товарищ. Потом стал утешать её, бормоча ободряющие слова: – Ты вовремя заметила неладное; Бутси в хороших руках; этот ветврач очень опытный; Бутси ещё молод и обязательно поправится; не поговорить ли об этом за ужином в „Старой мельнице“?

– Нет, – сказала Полли. – К сожалению, я дежурю и библиотека сегодня открыта до девяти.

Когда Селия приехала на „тайное совещание“, шел мелкий дождь – даже и не дождь, а так, морось. „Хорошо для цвета лица“, – говорили в таких случаях в Мускаунти. На Селии был полиэтиленовый шлем, завязанный под подбородком.

– Кто же ожидал дождя? – удивлённо проговорила Селия.

– В Мускаунти мы всегда ожидаемнеожиданностей. Входите и поведайте мне о волнующих событиях, которые произошли за день в Круглом доме. Был ли Ригли гвоздём программы? А может, Тиш раскололась и обо всём рассказала? Не подложила ли Флорри бомбу в лифт? Всё это будет получше мыльной оперы.

– Я решила не брать с собой Ригли, – сказала Селия. – Он очень сильно испугался во время поломки макета. Я извинилась и объяснила, что кот, мол, проглотил резинку и у него расстроился желудок. У меня уже неплохо получаются всякие выдумки, шеф.

– Я горжусь вами, Селия.

– Ладно, погодите, это ещё не всё. Когда я приехала, обе – Тиш и Флорри – стиснули меня в объятиях и заявили, что весь уикенд скучали без меня, после чего предложили мне поселиться у них. Вместе с Ригли! Я чуть не упала! Нужно было соображать быстро, и я, поблагодарив, ответила, что ко мне из Иллинойса приезжает внук, который в сентябре пойдёт в школу в Пикаксе. Но они сказали, что и Клейтон может жить у них! Тронутая их великодушием, я обещала подумать об этом предложении. Вот так так!

– Неплохой поворот событий, – прокомментировал Квиллер.

– Итак, мы обедали и болтали о том о сём. Тиш, между прочим, читает вашу колонку, шеф, и с восторгом отозвалась о той, которая посвящена сладкой кукурузе. Я просто умирала от желания сказать ей, что знакома с вами, но не сказала. Они расспрашивали меня о Клейтоне, а я поинтересовалась, много ли у них родственников. У Тиш есть брат – сестер нет; бабушка умерла, тети и дяди разъехались, дед, в прошлом машинист, сейчас на пенсии и живёт в Содаст-сити. А теперь – грустная часть. Он живет в двадцати милях от них и никогда их не навещает! А бабушка даже ни разу не прислала открытку ко дню рождения! Тиш никогда не видела обоих. Это очень странная семья, шеф!

– А о собаке что-нибудь говорили?

– Я спросила, не собираются ли они завести другого сторожевого пса. Сказала, что у моего внука есть немецкая овчарка, тут глаза Тиш наполнились слезами, и она заговорила о Заке, о том, какой он был славный и ласковый. Она сказала, что, возможно, его убил лучший друг её брата: у них произошла какая-то бурная ссора. Разве это не ужасно?

Квиллер согласился с ней, но удивлён не был. Части головоломки начинали складываться.

– А вам удалось вызвать её на разговор о Ссудном банке?

– Пока нет, но я на полпути. Когда мы с Тиш остались вдвоём, я сказала ей, что она – замечательный человек, так как отказалась от учебы в колледже и осталась дома, чтобы ухаживать за матерью. Ещё сказала, что работа в офисе, вероятно, ужасно скучна для такой талантливой девушки. Тогда она показала мне вырезку с рецензией на книгу, рецензию она написала для вашей газеты, и ей за это даже заплатили! Тиш была так взволнована тем, что напечатали её имя! Рецензию она подписала „Легация Пен“. Девичьей фамилией Флорри… Я спросила её, какую работу она выполняла в конторе, и она ответила, что занималась всем понемногу. Такое впечатление, что она боится об этом говорить.

– Вы всё делаете правильно, Селия. Думаю, скоро эта странная семья воссоединится. Их дед достиг того возраста, когда очень многие оглядываются на прожитую жизнь, испытывая угрызения совести и желая как-то загладить прошлые ошибки. Я говорил об этом мистеру Пену во время нашей с ним беседы. Поэтому, Селия, постарайтесь завтра выяснить, что думают по этому поводу обе женщины.

– Я знаю, что им ужасно этого хочется!

– Тогда вы ничего не имеете против того, чтобы заехать за старым джентльменом в Содаст-сити?

– Конечно нет!

– Прекрасно. А потом вы можете показать всей семье видеозапись Прогулочного поезда и мистера Пена в кабине машиниста, – сказал Квиллер, а про себя подумал: „К несчастью, там есть также и кадры с Ф. Т. в кабине машиниста и Ф. Т. с его секретаршей“.

– О, мы устроим настоящий праздник! – взвизгнула Селия. – Я испеку печенье. – Она встала. – Ну, мне пора ехать. Когда небо сплошь затянуто тучами, рано темнеет, а ночью в лесу довольно-таки страшно.

Квиллер проводил её до автомобиля и спросил, заметила ли она большое скопление машин на стоянке у театра.

– Сегодня костюмированная репетиция „Сна в летнюю ночь“, и у меня есть для вас два билета на премьеру, если вы хотите посмотреть спектакль.

– Очень хочу! Спасибо огромное! Я приглашу Виржинию: она была ко мне так добра… Что это за грохот?

– Просто по ту сторону фруктового сада в неурочное время работает бульдозер. – Квиллер распахнул дверцу автомобиля. – Пристегнитесь. Следите за ограничением скорости. И не берите тех, кто будет голосовать.

Неугомонная Селия Робинсон весело рассмеялась и со скоростью десять миль в час двинулась через ухабистый участок леса длиной в квартал.

Громыхание бульдозера ласкало Квиллеру слух: Полли могла вычеркнуть один пункт из списка своих забот. Искусственно возведённый холм между домом и шоссе создаст ощущение уединённости, хотя на Тривильенроуд движение было небольшое. Асфальтирование её являлось скорее политическим шагом: Этой дорогой не пользовался никто, кроме местных жителей с разбросанных по соседству ферм.

Итак, Квиллер прислушивался к убаюкивающему ворчанию и вздохам бульдозера Эдди. Строившись в глубоком кресле, он спрашивал себя: „Что мы узнали на сегодняшний день? Возможно, это Дурли убил Зака. Однако, если он оказался жертвой мошенничества и жаждал мести, он наверняка знал, что пёс принадлежал не Флойду. Тиш сказала, что молодые люди яростно спорили. О чём? Футбольное пари? Женщина? Наркотики? Возможно, Эдди убил своего друга в припадке пьяной ярости. Натянутость в отношениях начальника и подчинённого чувствовалась и на работе – с воскресенья Ревизии. Когда Эдди зашёл в амбар, Коко зашипел на него“.

– Йау! – сказал Коко, сидевший на телефонном столике в опасной близости от английской карандашной коробки. Его комментарий придал мыслям Квиллера другое направление: полиция была весьма уклончива в том, что касалось орудия убийства в таверне „У путей“. „Это не охотничий нож“ – вот всё, что сказал Энди Броуди. Не мог ли это быть хорошо заточенный карандаш?

С рычанием, внезапно меняя настроение, Коко спрыгнул со столика и бешено заметался по основному этажу – через журнальный столик, вокруг каминного куба, прыгая на всё, что встречалось по пути. Незакрепленные предметы летели в разные стороны: книги, журналы, деревянный свисток, один из резных манков, медное пресс-папье. Квиллер сгрёб деревянную карандашную коробку с пути взбесившегося животного.

– Коко! – взвыл он. – Хватит! Хватит!

Полетел ещё один манок. На кухне послышался звук разбитого стекла. Затем кот бросился на входную дверь, отлетел от неё, вскочил, дважды коротко лизнул левый бок и вновь, подобно тарану, принялся штурмовать дверь.

– Хватит! Убьёшься! – Квиллер никогда не пытался остановить кошачью истерику: обычно она прекращалась так же внезапно, как начиналась. Но он искренне боялся, что с котом что-нибудь случится. Он рванулся в прихожую и набросил валявшийся там коврик на корчившееся в судорогах тельце, прижав его к полу. Через несколько секунд комок под ковриком на удивление притих. Квиллер осторожно приподнял один угол, потом другой. Коко лежал абсолютно обессиленный, вытянувшись во всю длину.

Именно в эту минуту в промозглом ночном воздухе разнеслось рычание бульдозера. Так вот оно что! Коко сводил с ума постоянный шум движения туда-обратно. Но было ли это единственной причиной представления? Квиллер почувствовал острое покалывание над верхней губой. Он пригладил усы, надел свою жёлтую кепку и вышел, вооружившись ручным электрическим фонариком.

ТРИНАДЦАТЬ

Следуя многозначительной кошачьей истерике, Квиллер побежал к строительной площадке, откуда доносился раздражающий шум бульдозера, машина трогалась с места и останавливалась, давала передний и задний ход, взбиралась на холм и ныряла вниз, Квиллер видел случайные вспышки передних фар, поворачивающихся то так, то эдак. Когда он был ещё в ста ярдах от места, где работал бульдозер, шум прекратился и фары погасли.

„Перекур, – подумал Квиллер. – Ему не следует оставлять за собой окурки“.

В это мгновение раздался душераздирающий крик – человеческий крик, – а затем землю сотряс удар; потом все стихло.

– Эй! Эй! Сюда! – крикнул Квиллер, рванувшись вперёд и увертываясь от чего-то большого и чёрного, пролетевшего над его головой.

В свете фонарика он увидел перевернутый бульдозер, наполовину в яме. Водителя не было видно.

„Его отсюда вымело“, – подумал Квиллер, освещая место происшествия, тут из ямы донесся мучительный стон. Бульдозерист был погребён под своей машиной.

Тщетно пытался Квиллер приподнять её плечом. В отчаянии он глянул на пустынное шоссе – с севера приближалась пара фар, Квиллер бешено замахал фонариком.

– Есть онлайн? Есть телефон? – накинулся он на сидевшего за рулем. – Наберите девятьсот одиннадцать! Перевернулся бульдозер! Под ним человек, ему не выбраться! Тривильен-роуд, в четверти мили к северу от основной трассы! – Едва он успел договорить, как Скотт Гиппел (именно он сидел за рулем) принялся передавать сообщение по телефону, находившемуся у него в салоне.

Почти тут же тишину ночи прорезали полицейские сирены. Ещё через несколько секунд с севера и с юга стали приближаться красные и белые мигалки, сопровождаемые завываниями и бесконечными гудками карет „скорой помощи“.

Пока Гиппел разворачивался так, чтобы фары его машины освещали место происшествия, Квиллер спустился в траншею осмотреть её с помощью своего фонарика. Первое, что он увидел, – вывернутая рука… затем клок чёрных волос… и, наконец, бородатое лицо, исполосованное кровавыми царапинами.

Первой прибыла полицейская машина, за которой следовали машина „скорой помощи“ из больницы и добровольческая команда спасателей из пожарной части. На призыв о помощи отозвалось семеро мужчин и одна женщина. У всех было спасательное снаряжение, и все они знали своё дело. Они подняли домкратом бульдозер и извлекли из грязи бесчувственное тело.

Квиллер опознал его для полиции: Эдуард Тривильен из Индейской деревни; ближайшая родственница – Летиция Тривильен из Вест-Мидл-Хаммока. Дверь за носилками захлопнулась, и „скорая помощь“ поспешила прочь.

Остальные стояли вокруг ошеломлённые, хотя только что были так спокойны на спасательных работах.

– Я услышал шум бульдозера, – сказал Квиллер, – и направился сюда, чтобы взглянуть, что творится, как вдруг услышал крик, грохот опрокидывающейся машины и шум крыльев большой птицы, улетавшей прочь. Думаю, это была большая рогатая сова. У нас здесь живёт одна такая.

– Ночью, во время охоты, они что угодно могут принять за добычу, – сказал офицер полиции. – Вы правильно делаете, что носите эту жёлтую кепку.

– Парень вряд ли оправится. У него переломаны кости. Представляете, сколько весит этот трактор?

– Земля, впрочем, влажная, – заметил Квиллер. – Грязь отчасти послужила буфером.

– На это и не рассчитывайте! – Гиппел отличался пессимизмом: он был единственным бизнесменом города, не пожелавшим вступить в Патриотический клуб Пикакса.

Возвращаясь в амбар, Квиллер содрогался при одной мысли, что ему надо известить о случившемся Полли. Мысль о серьёзной аварии на её территории отравит её отношение к дому и добавит ей беспокойства.

Войдя в дом, он услышал телефонный звонок. Это была Селия.

– Печальные вести! – задыхаясь, проговорила она. – Только что звонила Тиш. Её брат попал в ужасную аварию. Он в пикаксской больнице, и она попросила меня поехать туда, так как не может оставить Флорри одну.

– Позвоните мне, если я понадоблюсь. В любое время, – сказал Квиллер. – Позвоните мне и сообщите о его состоянии.

Он включил в амбаре весь свет, силясь разогнать мрачное настроение. Сиамцы чувствовали себя столь же неуютно. Они забыли потребовать угощения, которое обычно получали перед сном, а идти спать также не собирались. Коты ходили за ним по пятам, пока он кружил по основному этажу. Описав несколько кругов, Квиллер заметил плетёное кресло-качалку и задумался, включено ли в его эффективность и терапевтическое действие. Как только он уселся в кресло, оба кота взгромоздились к нему на колени, причём Коко тут же усердно заскребся у него под локтем. Квиллеру пришлось смириться с этим, так как он помнил, что именно кошачья истерика навела его на мысль пойти на стройку – до того, как произошла авария!

Наконец Селия отзвонила:

– Он без сознания, и к нему пускают только родственников. Я сказала, что я его бабушка. Он больше похож на мёртвого, чем на живого. Сиделка не сообщила мне ничего, кроме того, что он находится в критическом состоянии… Что это? – вскричала она, услышав какой-то грохот.

– Коко что-то уронил, – спокойно ответил Квиллер.

– Если будет ухудшение, мне позвонят из больницы. Завтра утром, после прихода сиделки Флорри, Тиш отправится в город, и мы вместе сходим в больницу.

– Это хорошо. Ей понадобится моральная поддержка. Держите меня в курсе, а сейчас вам следует немного отдохнуть. Завтра у вас может оказаться беспокойный день. – Квиллер говорил мягко и деликатно, затем осторожно повесил трубку и повернулся…

– Мерзкие кошки! Посмотрите, что вы натворили! – взвыл он.

Коко одарил его дерзким взглядом, а Юм-Юм виновато скрылась в кухне. Брань относилась к обоим животным, но ведь это Коко уже несколько дней подталкивал носом карандашную коробку. Теперь она лежала на плиточном полу, расколовшись надвое. Старое дерево не удержало крошечных петель, и от коробки отлетела крышка. Ящичек с секретным запором оказался прочным, и скрепки не пострадали, но ручки, карандаши, нож для разрезания писем и прочие безделушки разлетелись по всему полу в разные стороны. Собрав их, Квиллер заметил, как Коко удаляется прочь, с нахальным видом унося в пасти толстый чёрный фломастер.

– Плохой кот! – вновь заревел Квиллер. – Плохой кот! – Возможно, это дало выход его гневу, но никоим образом не нарушило невозмутимости кота.

Квиллер поставил будильник на без четверти семь – беспрецедентный случай для такого любителя поспать, как он. Он хотел осторожно сообщить Полли печальную новость раньше, чем она услышит об этом по радио.

В семь часов утра местный диктор объявил: „Вчера поздно вечером в предместьях Пикакса перевернулся бульдозер, что повлекло за собой серьёзное ранение Эдуарда П. Тривильена, двадцати четырёх лет, из Индейской деревни. Когда он делал насыпь на строительной площадке, расположенной в укромном месте, на него напала большая птица, по предварительным сведениям сова. Он потерял контроль над трактором, который сорвался в траншею, подмяв под себя молодого человека. После того как бригада спасателей-добровольцев извлекла его из траншеи, он был доставлен „скорой помощью“ в пикаксскую больницу. Сейчас он находится в критическом состоянии“.

Квиллер позвонил Полли вскоре после обычного часа её пробуждения, в половине восьмого. Она ответила сонным голосом:

– Так рано, Квилл! Что-нибудь случилось?

– У меня ранняя встреча, поэтому я хотел перед уходом узнать, как Бутси.

– Вчера вечером я звонила в больницу, – сказала Полли. – Бутси спокойно отдыхал после первого дня лечения. Как мило, что ты звонишь.

– Ещё кое-что, – Мне очень жаль это сообщать, но Эдди Тривильен – в больнице.

– Откуда ты знаешь? – в тревоге спросила она.

– Передавали по радио сегодня утром. Прошлой ночью он попал в аварию.

– Надо же! Надеюсь, он не сел за руль в пьяном виде.

– Говорят, что перевернулся бульдозер. Похоже, он какое-то время не сможет руководить бригадой.

Последовала пауза, и Квиллер догадался, какие вопросы теснились у Полли в голове: „Насколько опасно его состояние? Долго ли он будет нетрудоспособен? Могут ли его помощники продолжать строительство без него? Не будет ли строительство отложено?“

– Только не это! – вскричала она. – Он что, работал на моей территории?

– Боюсь, что да. Он работал ночью на бульдозере, взятом напрокат.

– Стало быть, я виновата в том, что случилось, Квилл. Я постоянно изводила его с этой насыпью, – тоскливо сказала Полли. – Стоит ли продолжать строительство? Всё свалилось одновременно. Сначала Бутси, а теперь ещё это!

– Полли, я могу заверить тебя только в одном. Нет никаких причин для беспокойства за дом. Если возникнет какая-нибудь проблема, мы её решим. Просто предоставь всё мне.

Квиллер повесил трубку, понимая, что потерпел поражение, – его советом пренебрегут: Полли будет беспокоиться ещё больше, чем всегда. Было около восьми, и он решительным шагом направился вниз по тропинке в надежде застать рабочих на месте. Площадка пустовала. Бульдозер лежал на боку в траншее: прицеп-платформа, на котором его доставили, стоял на обочине шоссе; грузовики, покрытые грязью, были в беспорядке разбросаны по мостовой. Вскоре на территорию въехал пикап, и из него выпрыгнул один из рабочих Эдди.

Квиллер пошёл ему навстречу:

– Вы знаете, что ваш начальник в больнице?

– Да, он тяжело ранен.

– Вы сможете продолжать строительство?

Человек пожал плечами:

– Нет, босс. Ведь нам не платят. Я приехал забрать инструменты.

– Вы знаете, где Эдди взял напрокат эту технику?

– „Трак-и-Трэк“ в Кеннебеке.

В эту минуту какая-то машина последней модели остановилась на обочине. Это был Скотт Гиппел, ехавший на работу.

– Вы слышали выпуск новостей. Скотт? – спросил Квиллер.

– Конечно! Этот парень получит своё, точно вам говорю. Это проклятие Тривильена, круг замкнулся. То же место. Та же семья. Смотрите! Вот фундамент их сгоревшего дома.

– Ладно, не беспокойтесь так за Эдди. Он молод, силён…

– И пьёт, как губка, – ответил торговец машинами. – Вероятно, в его жилах течет алкоголь, а не кровь.

Квиллер пропустил это замечание мимо ушей. Было время, когда он сам более или менее подходил под подобное описание.

– Может какой-нибудь ваш грузовик взять на буксир эту штуковину, вытащить её из траншеи и доставить в Кеннебек?

– Кто платит?

– Я, но я хочу, чтобы это было сделано быстро… немедленно… сейчас же!

Ничего не ответив, Гиппел набрал номер по телефону в машине и отдал приказ.

Квиллер подождал, пока плотник заберёт инструменты – только свои и никаких из принадлежащих Эдди. Подождал, пока увезут бульдозер. Только тогда он отправился домой и накормил котов. Они вели себя непривычно тихо: знали, что он занят серьёзными делами.

Квиллер же позавтракал пончиком двухдневной давности и кофе, размышляя о странном поведении Коко в последние недели: бесконечные бдения у окна… сидение на камине вместе с манками… шумная и абсолютно абсурдная реакция на имя Гермия… беспрерывное копание у Квиллера под локтем.

Пока человек предавался раздумьям, кот исследовал книжную полку, отведённую под художественную литературу девятнадцатого века.

– Вам бы надо угомониться, молодой человек, – проворчал Квиллер, – а не то я отправлю вас жить к Аманде Гудвинтер.

– Ик-ик-ик! – раздражённо отозвался Коко, сбрасывая с полки книгу. Это была красивая книжка в кожаном переплёте, с золотым тиснением, индийской рисовой бумагой и позолочёнными краями. Покорно, смирившись с мыслью, что сиамца переспорить невозможно. Квиллер поднял книгу и прочёл название: „Идиот“ Достоевского.

– Благодарю покорно, – сварливо сказал он.

В это утро телефон Квиллера был постоянно занят. Он позвонил в Кеннебек и распорядился, чтобы „Трак-и-Трэк“ послал ему счёт Эдди за аренду бульдозера, не забыв при этом учесть ранее оставленный аванс Он дал указания мистеру О'Деллу, чтобы тот забрал настольную пилу Эдди и другие инструменты и сложил их в одном из отсеков каретного сарая.

В какой-то момент он позвонил Ланспикам, которые связались со своей дочерью, работающей в поликлинике, она, в свою очередь, поговорила с главным врачом больницы, признавшимся, что пациент то приходит в сознание, то снова его теряет, так как получил тяжёлые внутренние повреждения и многочисленные переломы. Следующие двадцать четыре часа станут решающими.

Вскоре после этого вновь позвонила Селия. Они с Тиш ходили в больницу. Эдди был в сознании, но сестру не узнал.

– Думаю, ему надавали всевозможных наркотиков, – сказала она. – Мы размышляли о том, как сообщить печальные вести Флорри и как она их воспримет, и решили, что встреча с дедушкой Пеном смягчит удар. А вы, шеф, как думаете?

„Это либо смягчит удар, либо добьёт её совсем“, – подумал Квиллер, однако вслух сказал:

– Прекрасная мысль!

– Так я позвоню ему и спрошу, могу ли заехать за ним сегодня днем. Надеюсь, это не застанет его врасплох.

– Нет. Похоже, режим в Доме престарелых достаточно гибкий.

– Кроме того, шеф, у меня есть кое-что, чтобы сообщить вам прямо сейчас если вы найдёте для меня пару минут перед моим отъездом в Круглый дом.

Селия приехала в амбар вся охваченная тревогой.

– Кофе? – спросил Квиллер.

– У меня нет времени. – Утонув в диванных подушках, Селия порылась в сумке, чтобы достать блокнот, затем бросила свою безразмерную сумку на пол, где её широко зияющие внутренности немедленно привлекли внимание сиамцев. Сумка обычно использовалась для переноса печенья, романов в мягкой обложке, домашних тапочек, аптечных средств и многого другого. – Как вы думаете, что они там ищут? – спросила Селия, пока два коричнево-чёрных носа обнюхивали таинственное содержимое сумки.

– Ригли, – ответил Квиллер. – Они думают, что вы принесли Ригли с собой, и хотят помочь коту выбраться из сумки.

Селия разразилась хохотом несколько более громким, чем того, по мнению Квиллера, заслуживала острота, но он догадался, что она перевозбуждена из-за событий дня. Он терпеливо подождал, пока Селия успокоится, а затем спросил:

– А где сейчас Тиш?

– Всё ещё в больнице. В отделении реанимации есть уютный зал ожидания для родственников, и именно там у нас с Тиш произошла сегодня задушевная беседа. Я спросила, есть ли у Эдди друзья, которых следовало бы оповестить, но она никого не знает из его друзей… Я говорила вам, шеф, это странная семья… Потом она сказала, что Нелле Хупер очень нравился Эдди и она будет огорчена, узнав о случившемся. Правда, она не оставила адреса, по которому её можно разыскать. Нелла, как я выяснила, работала секретаршей в Ссудном банке, её уволили за пару недель до закрытия банка. Они с Эдди снимали квартиры в одном доме Тиш сказала, что Нелла была скорее не секретаршей, а помощницей президента. У неё был диплом по бухгалтерскому учету, она хорошо разбиралась в компьютерах и вообще произвела на Тиш большое впечатление. Обычно они вместе ходили обедать.

– Первый вопрос, – сказал Квиллер. – Что забыла эта высококвалифицированная особа в таком вонючем местечке, как Содаст-сити? Ведь помимо всего, о чем вы упомянули, она ошеломительно хороша собой! Я её видел.

– Ей нравились поезда! Вот и всё. Это была работа, о которой она мечтала, – разъезжать по всей стране с президентом банка, смотреть на поезда и…

Телефонный звонок прервал её. Звонила Хикси; она сообщила, что квартира Неллы Хупер не освободится до первого октября и, возможно, не освободится и тогда, если она решит вернуться обратно. За квартиру платил и платит Ссудный банк – каждый квартал – вперёд. Эдди Тривильен переехал в Индейскую деревню за четыре месяца до воскресенья Ревизии.

– Это тот, который попал вчера ночью в ужасную аварию? – спросила Хикси.

– Он самый. Сын Флойда. Спасибо, Хикси. Потолкуем позже.

На обратном пути в гостиную Квиллер размышлял: „Если Неллу собирались уволить в июле, зачем оплачивать ей квартиру до октября?“ Селии он сказал:

– А Тиш не говорила, почему Неллу уволили?

– На самом деле её не увольняли. У отца Неллы (он живёт в Техасе) обнаружили болезнь Альцгеймера, и матери необходимо было присутствие дочери дома. Вот почему Нелла оставила работу. Но в конторе изобразили всё так, словно её уволили, чтобы она смогла получить пособие по безработице. Она уехала не попрощавшись, что больно задело Тиш, хотя она и понимала, что у Неллы на уме семейные несчастья.

– Гм, это немного странно, – заметил Квиллер. – Насколько я помню, Тиш сказала, что ненавидит отца за то, что он обманывал Флорри. А как же она реагирует на его отношения с Неллой?

– По её словам, их отношения носили чисто деловой характер. Настоящая подружка отца владеет баром в Содаст-сити. Тиш говорила Нелле, что она думает про отца и про его отказ дать денег на отправку Флорри в Швейцарию. Нелла отнеслась ко всему очень сочувственно и сказала, что это просто – перевести сто тысяч долларов для Флорри на тот счёт, где лежат деньги, предназначенные для взяток, и Ф. Т. останется в дураках. Кроме того, это всё было бы законно, поскольку не выходило бы за пределы одной семьи… Вы в этом что-нибудь понимаете, шеф?

– Я даже не понимаю, почему семью девять всегда шестьдесят три.

– Я тоже! И рада, что я не единственная тупица… Ну ладно, следующее – это то, что Тиш представила Нелле Эдди, тому нужны были деньги на строительство кондоминиумов. Если бы он купил землю, он смог бы занять под неё деньги и начать строительство, но Ф. Т. не желал его субсидировать. Нелла сказала, чтобы Эдди не беспокоился, – она сможет провернуть такой же перевод денег с одного счёта на другой, потому что всё в семье. Но, ещё не начав действовать, Нелла уехала, а Ссудный банк обанкротился. Тиш повезло, что её сбережения находились в Пикаксском банке: она не доверяла Ф. Т. – Селия говорила скороговоркой и посматривала на часы. – А сейчас я должна бежать. Если я опоздаю, сиделка будет со мной груба.

Пока они шли с Квиллером к стоянке, Селия сказала:

– Сегодня кто-то подогнал к каретному сараю грузовик и начал выгружать из него всякую всячину. Я спустилась вниз узнать, что всё это значит, и познакомилась с приятнейшим мужчиной! Он сказал, что работает на вас.

– Это мистер О'Делл. Вы часто будете с ним встречаться. Он тот, кто вымыл в квартире окна перед вашим приездом.

– Возможно, вскоре их придётся помыть опять, – многозначительно ответила она и со смехом удалилась.

Вернувшись в дом, Квиллер обнаружил на полу нечто, что ранее лежало на телефонном столике: сценарий в мягкой обложке, который дала ему почитать Фран. Коко с самодовольным видом лежал на пузичке под столиком, Квиллер пригладил усы. Он начинал понемногу понимать: в последнее время в проделках Коко явно прослеживалась львиная тема, начиная со льва во „Сне в летнюю ночь“… затем „Андрокл и Лев“… и вот теперь „Лев зимой“. Может, он отождествлял себя с царём зверей? Для домашнего кота весом в десять фунтов самомнение у него было почище львиного.

„Или, – подумал Квиллер, – он пытается мне что-то сообщить, а я никак не могу вникнуть?..“

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

Во вторник вечером секретный агент Квиллера явилась в штаб операции „Свисток“ с донесением – она была в полном изнеможении.

– Я абсолютно измучена! – заявила Селия. – Сначала, сегодня утром, эта больница… затем семейный сбор… и, кроме того, поразительные новости!

– Сядьте, пока не упали, – сказал Квиллер. – Расслабьтесь. Выпейте глоточек фруктового пунша. Поздоровайтесь с Коко и Юм-Юм.

Сиамцы приблизились, не сводя глаз с её сумки. Валявшаяся на полу сумка напоминала сундук с сокровищами.

– А вы хорошими котятками были? – спросила она сиамцев.

– Нет, – ответил Квиллер. – Коко всё ещё в немилости за злостное повреждение собственности… Продолжите же ваш рассказ. В последнем эпизоде „Злоключений Тривильенов“ говорилось о задушевной беседе с Тиш, и вы остановились на том, что Нелла уехала не попрощавшись.

– Да, это случилось в то воскресенье, когда состоялся этот пробег по пятьсот долларов за билет. После прогулки на поезде Флойд пришёл домой, где ему тут же был какой-то таинственный телефонный звонок, после чего он сказал, что должен выйти, чтобы встретиться с неким человеком по поводу поезда. Он ушёл, и больше они его так и не видели.

– Когда Тиш рассказала вам об этом?

– Сегодня утром в больнице. Я не успела вам сообщить, потому что мне нужно было бежать в Круглый дом… Я позвонила дедушке Пену и сказала, что заеду за ним в два часа. У него был такой тон, будто больше всего его интересовало видео. О том, что случилось с Эдди, я не упоминала.

– А Флорри знала, что он должен приехать?

– О да! Она вся трепетала при мысли, что вновь после стольких лет увидит „папашу“. Ей хотелось приодеться. В два часа, как я обещала, я отправилась в Содаст-сити. Этот Дом престарелых просто наводит тоску. Вы видели это здание?

– Да, и думаю, что его обитатели проводят большую часть дня в барах „У путей“ и „Соскок“. И кто их за это осудит?

Селия рассказала, как она вошла в вестибюль и увидела там трёх стариков, сидевших рядком, – все были чисто выбриты, причёсаны и очень достойно выглядели в своих белых летних рубашках.

– Они все поднялись мне навстречу, и я поинтересовалась, кто из них – знаменитый машинист. Самый высокий ответил: „Пятак-то? Это я“. Я сказала, что машина ждёт у обочины, и он ответил: „Полный вперёд!“ Но когда я направилась к машине, все трое последовали за мной! До того как я успела что-либо сообразить, трое рослых мужиков втиснулись в мою машинку. Я волновалась, что рессоры не выдержат, но что было делать? Я заметила: „Не знала, что вы захватите своих телохранителей, мистер Пен“. Они все рассмеялись.

– Хорошо сказано, – похвалил Квиллер.

– Оказалось, что это его кочегар и тормозник, они всю жизнь работали в одной бригаде и до сих пор держатся вместе. Их зовут Фред и Билли, и они были ужасно возбуждены от мысли, что увидят видео. Всю дорогу до Круглого дома они так и тараторили.

– БРЫСЬ! – крикнул Квиллер, и Юм-Юм, застигнутая в момент, когда пыталась стянуть из сумки упаковку бумажных носовых платков, выронила свою добычу и удрала.

– Прощу прощения, – сказал Квиллер. – Продолжайте, пожалуйста.

– Итак, только мы прибыли, Тиш сбежала с крыльца и бросилась дедушке на шею. Флорри сидела на крыльце в своем инвалидном кресле, на ней было красивое платье. Её старый отец, спотыкаясь, поднялся по ступенькам с криком „Малышка Флорри!“. Он упал перед ней на колени, сжал её в объятиях, и они оба заплакали. А когда она спросила: „А где мама?“ – я тоже заплакала.

– Трогательная сцена, – сказал Квиллер.

– Я отвела Фреда и Билли во дворик, чтобы дать членам семьи возможность поговорить наедине. Мужчины помнили Флорри юной хорошенькой девушкой, которая махала им, когда поезд проходил мимо. Они тоже знали о её свадьбе, и всё это им ни капельки не нравилось. Затем они стали осыпать Ф. Т. проклятиями за то, что он украл у них все их сбережения. Они надеются, что его поймают и посадят в тюрьму на всю оставшуюся жизнь. Когда я показала им сломанные Флорри поезда, они смеялись и радовались.

– А видео вы показывали?

– Дважды! Тиш отказалась смотреть, а Флорри требовался отдых, потому что от волнения она совсем лишилась сил, но трое друзей сочли, что это прекрасная запись. После чего я отвезла их обратно в Содаст-сити.

– Должен сказать, Селия, что вы превосходно справились с задачей.

– Спасибо, шеф, но это ещё не конец. Вернувшись в Круглый дом, я была потрясена одним известием так, как никогда в жизни! Вы готовы выслушать?

– Валяйте!

– Адвокат буквально перед моим приходом сообщил Тиш одну вещь. Он сказал, что Флойд записал Прогулочный поезд на имя Флорри, чтобы оградить себя от кредиторов и судебных тяжб!

– Отлично! Это придаёт делу другой оборот, разве нет? – воскликнул Квиллер. – Поезд можно продать, а на вырученные деньги отправить Флорри в Швейцарию.

– Вы не дослушали, шеф. Поезд покупает дедушка Пен!

– Погодите-ка! У него что, есть такие деньги?

– Я спросила то же самое, – ответила Селия, – и Тиш сказала, что пятьдесят лет у дедушки была хорошо оплачиваемая работа и он всегда считал целесообразным откладывать на чёрный день. Более того, его деньги находятся в разных банках, а часть вложена в государственные облигации, поэтому его средства не заморожены. Он всё переводит на имя Флорри. Они уже вызвали адвоката.

– Останется ли у старика на что жить дальше? – поинтересовался Квиллер.

– Тиш говорит, что у него сохраняется его пенсия железнодорожника плюс социальное обеспечение плюс хорошая медицинская страховка. Ему вряд ли нужно больше… Что вы обо всём этом думаете, шеф?

– Всё это смахивает на концовку киномелодрамы тридцатых годов, но я счастлив за них за всех. Вы не сказали, сколько он переводит на имя Флорри, но за этот поезд он может получить больше миллиона. Скорее, даже два миллиона. Я слышал, что Флойд только за паровоз заплатил шестьсот тысяч долларов. Только представьте! Мечта старого машиниста! Владеть прославленной „девяткой“!

Селия выглядела озадаченной.

– Но если он захочет продать поезд, то кто его купит? Потратить на это такую кучу денег!

– Коллекционирование поездов – очень распространённое увлечение. Этим занимается больше людей, чем вы думаете. – Квиллеру пришла в голову мысль, что экономический отдел Фонда К., в настоящее время пропагандирующий туризм, мог бы взять над Прогулочным поездом шефство и использовать его в тех же целях, что и Флойд.

– Ладно, мне пора отправляться домой и выяснить, чем занимается Ригли, – сказала Селия.

Квиллер протянул ей конверт:

– Здесь билеты на премьеру в четверг вечером и кое-что ещё в благодарность за вашу работу.

– О, спасибо! – сказала она. – Мне и так очень нравится это задание, я не ждала вознаграждения.

– Вы его заслужили. В следующий раз, когда будете разговаривать с Тиш, попытайтесь выяснить, не догадывается ли она о том, кто мог известить аудиторов о ламбертаунском мошенничестве… и почему Флойда никак не найти… и от кого поступил этот таинственный телефонный звонок в тот вечер, когда он исчез. Она ведь умница. Может, она в состоянии будет сделать кое-какие предположения.

– Да, но я не знаю, долго ли она и Флорри пробудут здесь. Тиш уже позвонила в авиакомпанию. Вероятно, они улетят в эти выходные.

После отъезда Селии Квиллер несколько раз обошёл вокруг сарая, размышляя о вновь возникших вопросах: нет ли других причин, кроме приведённых, по которым Тиш спешит покинуть страну? Действительно ли в Швейцарии есть доктор, способный принести Флорри чудесное исцеление? Так ли больна Флорри, как старается показать?

После потрясений, успехов и удивительных событий последних двадцати четырех часов следующие сорок восемь последовательно разочаровывали. Операция „Свисток“ неожиданно зашла в тупик.

Полли разрушила планы на вечер театральной премьеры; догадки Квиллера по поводу зловещей тайны таверны „У путей“ не оправдались.

Среда, утро. В закусочной Луизы Квиллер наткнулся на Роджера Мак-Гилливрея, и репортёр сказал:

– Эй, я выяснил, что произошло в баре „У путей“ десять лет назад. Женщины объявили этому заведению бойкот, потому что им не разрешалось приближаться к бильярдным столам.

– И это всё?

– Всё. Пару недель они пикетировали таверну, а затем им в голову пришла идея получше. Они открыли бар „Соскок“ и стали конкурировать с таверной „У путей“. И кормят у них лучше, и хозяйку, цветущую веселую молодую женщину, все любят. Флойд ссудил ей денег для начала и помог достать разрешение на продажу спиртного.

– Я был в заведении „Соскок“, – сказал Квиллер, – что-то не помню, чтобы там были бильярдные столы.

– Их там и нет! Я спросил об этом хозяйку, и она сказала, что женщины не хотят играть в бильярд, когда им никто этого не запрещает. Она считает, что это ужасно смешно.

Квиллер раздражённо фыркнул в усы:

– Ладно. Увидимся завтра вечером на спектакле?

– Боюсь, что нет. Иначе нам надо нанимать няню, а это дороже билетов. Кроме того. Шекспира обожает Шарон, а не я.

Среда, день. Позвонила Селия. – Сегодня вечером мне нечего докладывать, шеф. В Круглом доме я не понадобилась. Там Тиш с матерью. Они готовятся к поездке. Я ходила в больницу. Эдди весь замотай, как мумия, „подвешен ко всяким трубкам и бутылкам. Он мало похож на человека.

Среда, вечер. Квиллер позвонил Полли спросить о здоровье Бутси.

– Завтра я забираю его домой, – сказала она. – Если ты не против, я бы вместо театра осталась дома. А ты иди, тебе же надо написать рецензию. А я с интересом прочту, что ты думаешь о постановке.

С ноткой раздражения в голосе он ответил:

– Что я об этом думаю и что говорю в печати – вовсе не обязательно одно и то же. Полагаю, тебе не нужно напоминать, что это маленький городок.

Четверг, утро. Снова позвонила Селия и мрачно проговорила:

– Эдди вряд ли доживет до полудня. Врачи известили Тиш и попросили срочно приехать в больницу. Я её там встречу и потом дам вам знать о том, что произойдёт.

Четверг, день.

– Шеф, у меня печальные новости. Эдди скончался в десять тридцать семь. Тиш в Пикаксе, а я ухаживаю за Флорри. На спектакль я успею.

Праздничная толпа ожидала первого представления „Сна в летнюю ночь“. В шуме голосов перед входом в театр, в вестибюле и в верхнем фойе слышалось возбуждение. Половина зрителей состояла из друзей, родственников или однокурсников молодых статистов. Вторая половина – из людей, которых Квиллер знал. Среди них были Комптоны.

– Где Полли? – спросили они его.

Хикси Райс и Двайт Сомерс. Эти тоже хотели знать, почему нет Полли.

Доктор Диана Ланспик с доктором Гербертом, бывшей привязанностью Хикси. Так удачно сложилось, что у обеих пар места оказались в одном ряду.

Селия Робинсон со своей новой подругой, Виржинией Алсток. Селия и Квиллер незаметно обменялись поклонами.

Профессор Прелигейт из Общественного колледжа Мускаунти с несколькими членами профессорско-преподавательского состава.

Скотт Гиппел, вечно озабоченный казначей клуба: „Похоже, всё кончится тьмой кромешной, но заранее никогда не узнаешь“.

Три поколения семьи Олсон. Дженифер Олсон играла Гермию.

Аманда Гудвинтер, в одиночестве: „Я ненавижу эту пьесу, но ведь её ставила Фран, вот и дала мне билет“.

Квиллер встретил своих гостей в верхнем фойе: Арчи и Милдред Райкер и дочь Милдред, Шарон, приехавшую из Мусвилла, чтобы не пропадал билет Полли.

– Что случилось с Полли? – спросил Райкер. Квиллер описал ситуацию.

– Слушай, Квилл! Надо что-то делать с твоей избранницей. Она сама не своя последнее время. Я понимаю, что она беспокоится за Бутси, но этот дом сведёт её с ума. У моей сестры однажды случился нервный срыв после перестройки кухни. Чем мы можем помочь Полли?

– Хотел бы я знать! Что ещё хуже, сегодня утром скончался её подрядчик.

Огни в фойе начали меркнуть. Квиллер и его гocти прошли в зал и заняли свои места в пятом ряду.

Пьесу принимали на ура. Публика аплодировала студентам в костюмах лордов и леди, когда те выходили на сцену из центрального прохода. Дерек Катлбринк и артель грубых ремесленников, как и ожидалось, ввергли зал в неистовство. Однако гвоздём программы стали „зелёненькие“ с их причудливым гримом и движениями роботов. Между тем поклонники Шекспира ждали своих любимых строк: Как странно всё! Не знаю, что подумать… Мне кажется, что у любви правдивой чем меньше слов, тем больше будет чувства… Как безумен род людской…

Когда царь „зелёненьких“ подал реплику: Я невидимкой могу подслушать смертных разговор … – и исчез в клубах дыма, Квиллер услышал завывание сирены пожарной машины, пронёсшейся мимо театра. Этот звук всегда его тревожил. Через несколько секунд послышались сигналы машины, на которой обычно ездила бригада спасателей. Затем, прямо перед объявлением антракта, запикал пейджер Райкера, и издатель, сидевший у прохода, быстро вышел в вестибюль. Как только закончилось первое действие, Квиллер поспешил к выходу и нашёл Райкера в телефонной будке.

– Квилл, к югу от Вайлдкэта – ужасная железнодорожная авария. Редакция городской газеты уже кого-то туда послала, но думаю, мне следует поехать туда самому. Если хочешь, присоединяйся! Шарон отвезёт Милдред домой.

Уже на театральной стоянке Райкер сказал:

– Я увёл тебя со спектакля, а ведь ты должен написать рецензию в завтрашний номер.

– Не беспокойся, – ответил Квиллер. – Я уже знаю, что сказать о первом акте, и подгоню это и ко второму.

Выехав за пределы города, Райкер нажал на газ; беседа была немногословной.

– Роджер сидит с ребёнком. Он будет жалеть, что пропустил такое событие.

– Да… ну…

– Кто сегодня дежурит?

– Дональд. Новенький.

– Получит крещение на крушении поезда. Интересно, что это за поезд?

– Товарняк, вот всё, что можно было вытянуть из ССЛ.

– Северное или южное направление?

– Не сказали.

В городке под названием Вайддкэт царило необычное оживление. В этом местечке всего и было что торговый центр, бар, заправочная станция и антикварная лавка; параллельно центральной улице шли железнодорожные пути. Люди толпились у шлагбаума или стояли прямо на путях, пристально вглядываясь во что-то в южном направлении. Райкеру пришлось прибегнуть к автомобильному гудку, чтобы прорваться.

– Это, вероятно, в полумиле к югу от города.

– Если ты не забыл поездку на Прогулочном поезде, – сказал Квиллер, – то вспомнишь, что железная дорога к югу от Вайлдкэта уходит в сторону от шоссе. Из окон поезда нам открывались такие виды, каких мы никогда не видели раньше.

Было ещё светло, но пасмурно. Впереди какое-то странное зарево освещало сгущающийся мрак. За поворотом они обнаружили, что шоссе перекрыто полицейскими машинами, каретами „скорой помощи“ и пожарными грузовиками. На обочине стояло несколько частных машин, а их владельцы с глупым видом таращились на аварийное оборудование. Райкер припарковал машину, и они с Квиллером пешком направились к месту основных событий, наблюдая, как „скорая помощь“, наполнившись ранеными, тут же отправлялась в Локмастер или Блэк-Крик. Откликнулись все окрестные городки. Фельдшеры бежали к лесочку, примыкавшему к дороге, а санитары с носилками возвращаясь с места крушения, продирались сквозь кустарник, хотя бригада спасателей, вооруженная топорами и пилами, изо всех сил старалась расчистить им путь.

Райкер показал полицейскому штата своё удостоверение журналиста.

– Можем мы попасть к месту происшествия?

– Идите за этими парнями, но не путайтесь у них под ногами, – сказал офицер, – Возьмите фонарики. Скоро стемнеет.

Оба репортёра нырнули в лесок, причем Райкер ворчал, что он испортит свои новые туфли.

Слышны были отдающие приказы голоса, которые эхом отражались от стен ущелья. Визг пил и удары топоров усиливали ощущение беды. Выбравшись из кустов, Квиллер и Райкер оказались на запасном железнодорожном пути – одноколейке со старымителеграфными столбами. Команда санитаров с носилками, к которым ремнями был привязан пострадавший, бежала по пути, неловко прыгая по шпалам.

Когда журналисты, спотыкаясь, дошли до места крушения, то увидели вагон-платформу с огромным прожектором, освещавшим деревянный мост. На противоположной стороне ущелья виднелся ещё один вагон-платформа с подъёмным краном для аварийных железнодорожных работ. Потом они увидели сюрреалистическую сцену: ошеломлённые случившимся раненые сидели рядком на насыпи, а между ними сновали доктора в белых халатах. Никакого поезда не было видно.

– А вот и наш парень! – воскликнул Райкер. – Эй, Дональд! Добыл что-нибудь?

Они заспешили молодому репортёру навстречу.

– Немного, – ответил Дональд. – Только фотографии. Никто наверняка ничего не знает.

– Продолжай снимать, – распорядился его начальник. – А мы здесь покрутимся и попытаемся что-нибудь выяснить.

– Есть предположение, что состав угнали из Помойки с запасного пути.

– Боже мой! – вскрикнул Квиллер, подбежав к краю ущелья. – Это же „девятка“!

Три смятых вагона громоздились на паровозе, лежащем на боку в грязи, – гротескный монстр всё ещё изрыгал пар и дым.

ПЯТНАДЦАТЬ

Пятничный выпуск „Всякой всячины“ вышел из печати на два часа раньше обычного; в нём рассказывалось о случившемся в Вайлдкэте. Напечатанный крупным шрифтом заголовок первой полосы гласил:

В БЛЭК-КРИКЕ ПОТЕРПЕЛ КРУШЕНИЕ ПОЕЗД

„Девятка“ и Прогулочный поезд сошли с рельсов в результате отчаянного увеселительного пробега

В четверг вечером легендарный паровоз „девятка“ с рёвом пронёсся через посёлок Вайлдкэт и сорвался с крутой насыпи, не вписавшись в коварный поворот. Он сошёл с рельсов и рухнул в мутные воды Блэк– Крика. Один человек погиб. Сорок получили ранения разной тяжести.

По свидетельству очевидцев, состав, предпринявший этот злополучный пробег, незапланированный и явно незаконный, покинул сортировочную станцию Содаст-сити в 9.15. Постоянно сигналя, он промчался в южном направлении и миновал Кеннебек, Пикакс и Литл-Хоун, чудом избежав столкновения с товарным составом из двадцати вагонов, переходившим на запасной путь железнодорожного узла Блэк-Крик.

Жители Вайллкэта, услыхавшие непрекращающийся вой гудка, означающий, что паровоз потерял управление, бросились к железнодорожному переезду как раз в то время, когда последний вагон, громыхая, пронёсся вниз по насыпи. Дорожные знаки на подъезде к городу чётко указывают на ограничение скорости в этом месте. Ведётся расследование с целью установить, была ли авария результатом неисправности паровоза или ошибкой машиниста.

И в том и в другом случае ССЛ снимает с себя ответственность за происшедшее, поскольку, по словам представителя железнодорожной компании. Прогулочный поезд стоял на частном запасном пути.

К моменту сдачи номера в набор причина неожиданного пробега ещё не была установлена окончательно. Представитель полицейского департамента Локмастера назвал злополучный пробег „увеселительной прогулкой недоумков-железнодорожников, умеющих кидать уголь“.

Как известно, Прогулочный поезд является собственностью Флойда Тривильена, находящегося в розыске по обвинению в мошенничестве в связи с Ламбертаунским Ссудным банком. Бригада и пассажиры полностью состояли из обитателей Дома престарелых для железнодорожников, что в Содаст-сити. Единственным погибший оказался машинист, Освальд Пен, восьмидесяти четырёх лет, пенсионер, пятьдесят лет проработавший в ССЛ. Он имел выдающийся рекорд безопасности. Тривильену он приходился тестем.

Пассажиры и все остальные члены бригады спрыгнули, чтобы спастись, до того, как поезд потерпел крушение. Восемнадцать человек получили увечья и доставлены в больницу; двадцати двум оказали медицинскую помощь на месте. Они были подвергнуты допросу. Не исключается возможность тайного сговора.

Один из врачей, прибывших на место преступления, сказал: „Все эти старики уже давно перешагнули за пенсионный возраст. Похоже, они хотели напоследок тряхнуть стариной. Они не подозревали, что их кости к старости стали более хрупкими. В результате – очень много переломов“.

На призыв о помощи отозвались бригады скорой медицинской помощи и добровольческие спасательные и пожарные службы из Локмастера, с железнодорожного узла Блэк-Крик, из Флэпджека и Литл-Хоупа. Шерифам обоих округов пришла на помощь полиция штата. Аварийно-спасательное оборудование ССЛ прибыло из Флэпджека, чтобы расчистить пути и дать возможность пройти товарным составам, следующим с юга на север.

Сам деревянный мост в Блэк-Крике не пострадал, но рельсы и шпалы подлежат замене. Бригадир ремонтных рабочих, прибывших на место происшествия, заявил: „Поезд нёсся с такой скоростью, что с мясом вырвал рельсы и поставил их торчком, как телеграфные столбы. Господи, это чистое безумие?“

За сутки до того, как заголовок передовицы потряс город, Райкер и Квиллер с разными чувствами уезжали с места крушения. Один был оживлён, другой – подавлен.

Райкер строил предположения, что поезд украли обманутые Тривильеном вкладчики, влекомые бессмысленной жаждой мести.

– Разве это не ирония судьбы, – размышлял он, – что тесть растратчика погиб, запертый в кабине паровоза и чуть ли не сварившись живьём? Почему он не прыгнул, как другие? Предполагаемые воры знали, что делали, – в паровозе оказалось достаточно угля и воды для короткого пробега на бешеной скорости.

Квиллер, напротив, отдавал предпочтение той информации, которую не мог предать огласке, не раскрывая операции „Свисток“. Его профессиональное чувство долга требовало рассказать Райкеру всё, что он знает, но в конечном итоге это и так раскроется. А между тем ему пришлось бы объяснять и оправдывать свою роль и ту роль, которую сыграла в этом деле Селия. Он не сомневался в том, что Ози намеренно отправился „безумствовать“ и с самого начала не собирался прыгать. Квиллер размышлял о том, зачем старику понадобилось воспроизводить знаменитое крушение 1908-го в Вайлдкэте. Возможно, он надеялся таким образом войти в историю железных дорог?

Пока Райкер передавал по рации информацию своим штатным сотрудникам, Квиллер тихо беседовал с уцелевшими, расположившимися на насыпи. От разговора с прессой они уклонились бы, но Квиллер представился другом Ози. В Доме престарелых секретов не было. Они все слышали об „этом парне Макинтоше из Чикаго“, который брал у Ози интервью для своей будущей книги и купил ему два стаканчика виски и гамбургер в баре „Соскок“. Теперь все они рассказывали одно и то же: эта мысль пришла им в голову неожиданно, накануне, во время совещания в баре. Ози Пен заявил, что было бы чертовски здорово украсть поезд и пустить его под откос. Он будет за пятака, и ему понадобится команда из трёх человек, чтобы поддерживать постоянный пар, необходимый для быстрой езды. На прогулку мог отправиться любой, кто не слишком стар, чтобы прыгать. Прыгать нужно было перед тем, как боров станет заходить на поворот, что к северу от моста. Они все умели прыгать. И теперь, ожидая своей участи на насыпи, подкрепленные хорошей долей обезболивающего, они ни о чём не жалели. Никогда в жизни они не испытывали такого волнения!

Они инстинктивно чувствовали, что Ози не станет прыгать. Он держал руку на дросселе, невзирая ни на что, и плевать хотел на стоп-кран! Он был смельчаком. Он доказал это в бесчисленных аварийных ситуациях. Он всегда говорил, что не хочет умереть в постели, и на этот раз предался безумию.

У Квиллера тошнота подкатывала к горлу при мысли о том, чем обернулась его собственная инициатива по воссоединению семьи Пенов. Ози купил поезд. Флорри едет на лечение в Швейцарию. Поезд уничтожен, а Ози погиб. Геройство это или нет – получить смертельный ожог паром, но когда Квиллер представлял себе картину случившегося, у него кровь застывала в жилах. Могло ли это быть карой, постигшей старика за то, что он так жестоко обошёлся с дочерью?

К полудню следующего дня Квиллер написал рецензию на спектакль – как раз когда истекал последний срок сдачи; кроме того, он набросал слова народной песни под названием „Баллада о борове и пятаке“. Слова он захватил с собой в „Старую мельницу“, куда отправился обедать. Там он попросил, чтобы его посадили за столик, который обслуживал Дерек.

– Отличный спектакль был вчера вечером, – сказал он долговязому официанту. – Твоя лучшая роль.

– Да уж, я и вправду был на высоте, – признался актёр.

– Слышал сегодня утром по радио о крушении поезда?

– Не-а. Я спал, но сейчас на кухне это как раз обсуждают.

Квиллер протянул ему конверт:

– Это новая народная песня в придачу к твоему репертуару. Можешь её петь на мотив „Баллады о буране“.

– Ишь ты! Здорово! Спасибо. Кто её написал?

– Автор неизвестен, – сказал Квиллер. Он сделал то немногое, что мог, чтобы Ози попал в анналы местной народной культуры. Он знал, что Дерек будет распевать эту песню по всему округу.

Другая новость – новость, которая никогда не будет увековечена в песне, – появилась в этот день в газете:

Эдуард Пен Тривильен, 24 лет, сын Флойда и Флоренс Тривильен, скончался вчера от увечий, полученных в результате аварии с бульдозером. Он пролежал при смерти в Пикаксской больнице с понедельника.

Тривильен проживал в Индейской деревне и недавно открыл собственную строительную фирму. Он посещал Пикаксскую школу, где играл в составе футбольной команды. Его оплакивают родители и сестра Петиция. Сведений о похоронах пока не поступало.

Полли в этот день отдыхала, и Квиллер позвонил ей домой. Он предполагал, что она уже читала некролог и сводку о крушении поезда. Она действительно прочитала и то и другое, но ни тем ни другим потрясена, похоже, не была.

– А как Бутси? – спросил Квиллер.

– Рад снова вернуться домой.

– Ты пропустила вчера хороший спектакль.

– Может, я схожу в следующую субботу.

„С ней что-то неладно, – подумал Квиллер. – Она где-то витает“.

– Может, прокатимся в Мусвилл и поужинаем на террасе в „Северных огнях“? – спросил он.

– Спасибо, Квилл, но я, честно, не голодна.

– Но ведь надо же что-то есть, Полли!

– Я просто подогрею тарелку супа.

– Хочешь, я привезу тебе что-нибудь, что дают на вынос у Луизы? У них потрясающий куриный суп!

– Знаю, но у меня полно супа в морозилке.

– Полли, может, ты себя плохо чувствуешь? Голос у тебя упавший. Это опять несварение желудка? Ты говорила доктору Диане о своём состоянии?

– Да, и она прописала мне желудочное. Ещё она хочет, чтобы я прошла обследование, а я до смерти этого боюсь!

– По-моему, я должен заехать тебя подбодрить. Тебе просто необходимы букетик свежих маргариток и дружеское плечо.

– Нет, я просто хочу пораньше лечь спать. Завтра утром всё будет в порядке; у нас в библиотеке завтра трудный день. Спасибо за заботу, милый.

После этой печальной беседы Квиллер так и остался сидеть за столом, уставясь в пустоту и раздумывая о том, что делать, кому позвонить. Коко сидел на столе и точил зубы о Цербера, трёхглавого пса.

– Это пресс-папье, дружище, а не точилка для клыков, – тихо сказал ему Квиллер.

Коко продолжал яростно кусать Цербера. Невозможно было распознать, когда кот хотел что-то сообщить, а когда был просто котом. Например, как с фломастерами, которые он таскал в последнее время, – не красные, не желтые, только чёрные. Простое ли то совпадение, что Полли наняла черноволосого и чернобородого Эдуарда Пена Тривильена? Пен – девичья фамилия Флорри. Псевдоним Тиш – Легация Пен. Попытки Коко передать информацию – если, конечно, это было так – не доходили до Квиллера. Чтобы проветриться и прочистить мозги, он предпринял долгую велосипедную прогулку. Это было хорошее упражнение, которое наполнило его легкие свежим воздухом, но ни на один вопрос ответа не принесло.

Приехав в этот вечер к Квиллеру, Селия в изнеможении упала на диван, уронила свою бесформенную сумку на пол и сказала:

– Не могли бы вы сегодня чего-нибудь добавить в лимонад, шеф? Мне это просто необходимо!

– Я готовлю вполне сносный „Том Коллинз“, – ответил Квиллер. – Представляю, что за безумный был у вас день.

– Две смерти в семье в один день! И того и другого хоронят в субботу. Женщины улетают в Швейцарию в воскресенье. Тиш расстроена. Флорри – просто в истерике!

– Выпейте это и расслабьтесь на некоторое время, – посоветовал Квиллер, подавая ей поднос. – Скажите мне, что вы думаете о спектакле.

– Мне понравилось! Нам обеим понравилось. В школе мы проходили эту пьесу, но на сцене я её никогда не видела. „Зелёненькие“ были очень смешны – лучше, чем феи и эльфы. И мне ужасно понравился этот молодой человек – тот, что такой высокий. В программе сказано, его зовут Дерек Катлбринк.

Квиллер заверил её, что весь городишко полон Катлбринками.

– И они все оригиналы! – добавил он.

– Этот симпатичный мистер О'Делл был там со своей дочерью. Он подошёл к нам в фойе. Очаровательный ирландский акцент! – Она огляделась: – Из этого амбара мог бы получиться отличный театр – публика сидела бы на балконе, а сцена находилась бы на первом этаже.

– Все хотят переделать этот амбар в театр, или в ресторан, или, на худой конец, в приют Гуггенхайма ^[6] для бедных. Вы ещё не видели его сверху. Давайте пройдёмся. Захватите с собой своё питье.

Они поднялись на галерею, и он показал ей кабинет, комнату для гостей, просторное жилище котов и балки, на которых коты занимались гимнастикой.

Когда они вернулись вниз, Селия порылась в сумке, чтобы достать свой блокнот.

– Ну! Готовы ли вы, шеф, услышать то, что сейчас услышите? После смерти Эдди Тиш рассказала мне нечто ужасное. Как, по-вашему, перед последним вздохом умирающий приходит в себя?

– Иногда перед смертью наступает момент прозрения, – изрёк Квиллер. – Если верить биографиям, великие люди произносят последние слова, которые становятся достоянием истории, другие же открывают тайны, которые хранили всю жизнь.

– Это как раз то, что произошло вчера утром. На счастье, сиделка оказалась на месте, когда позвонили из больницы. Тиш в спешке поехала в город. Эдди спал, но она заговорила с ним. Он открыл глаза и попытался ей что-то сказать – какие-то бессвязные обрывки фраз.

– Вы были там? – спросил Квиллер.

– Я ждала за дверью. Тиш рассказала мне об этом потом. Мы заехали ко мне, выпили чаю, и вдруг она заплакала, Эдди оказался замешанным в гораздо более ужасные вещи, чем можно было предположить.

В этот момент зазвонил телефон.

– Простите, – извинился Квиллер и снял трубку в библиотеке.

Дрожащий голос произнёс:

– Квилл, отвези меня в больницу. Мне нехорошо.

– Сейчас буду! – твёрдо ответил он. – Вешай трубку! Вешай трубку! – Едва услышав гудок, он набрал 911. Затем рванулся к чёрному ходу, на бегу бросив Селии: – Это срочно! Выберетесь сами, хорошо?

Квиллер сломя голову помчался на Гудвинтер-бульвар и прибыл туда чуть раньше кареты „скорой помощи“. Он открыл дверь своим ключом, впустил в дом бригаду врачей и устремился вверх по лестнице.

Полли сидела на стуле с прямой спинкой, бледная и испуганная.

– Боли в груди, – слабым голосом произнесла она. – В руках – ощущение тяжести.

Пока медики клали ей под язык таблетку и вводили в нос трубку с кислородом, Квиллер сделал короткий телефонный звонок.

Когда Полли уже привязали к носилкам, она повернулась к Квиллеру, лицо у неё было жалобное.

– Бутси, – прошептала она.

– Не беспокойся. Я позвонил твоей невестке. Она о нём позаботится. Я поеду за „скорой помощью“. – Он сжал ей руку. – Всё будет хорошо… любимая.

Полли взглянула на него с благодарностью.

Пока Полли размещали в палате, Квиллер находился в больнице. Туда вскоре приехала и Линет Дункан. Они с Квиллером уселись в комнате ожидания и стали разговаривать о том, что беспокоило Полли в последнее время.

– Знаете, – призналась ему Линет, – до поездки Полли в Орегон к подруге, откуда она вернулась с маниакальной идеей построить собственный дом, я уговаривала её переехать ко мне в старую усадьбу Дунканов. Я тогда только что получила её в наследство от брата, который жил там с тех пор, как умерли наши родители. Полли была замужем за моим младшим братом. Он был добровольцем-пожарником и погиб при ликвидации пожара в амбаре. Трагедия! Они только-только поженились. Впрочем, полагаю, вы в курсе. Так вот, теперь я владею этим огромным столетним домом с большими комнатами и высокими потолками. Дом очень хорош! Но слишком велик для меня одной. Думаю, Полли понравилось бы там, да и Бутси смог бы бегать вверх-вниз по лестницам.

В комнатах, где родственники ждали приговора врача, слышалось нервное, бессвязное жужжание голосов.

Наконец появилась молодая женщина в белом халате. Квиллер затаил дыхание.

– Миссис Дункан чувствует себя хороша Хотите её увидеть? Я – Диана Ланспик. Случилось так, что я находилась в нескольких кварталах от больницы, когда её привезли.

– Я знаю ваших родителей. Мы все очень рады, что вы вернулись в Пикакс.

– Спасибо. Я много о вас слышала. У меня есть один вопрос. Скорее всего, кардиолог порекомендует катетеризацию. Хорошо бы сделать снимки и точно определить, в чём дело. Сердечный приступ – это первый звонок. Если миссис Дункан понадобится помощь в принятии решения, кто бы смог?..

– Я её ближайшая родственница, – сказала Линет, – а мистер Квиллер… – Она обернулась к нему. Добавлять уже ничего не пришлось.

В палате они увидели Полли, которая впервые за много недель выглядела спокойной, несмотря на больничную атмосферу и трубки. Они обменялись несколькими словами, причём Полли говорила только об умелых фельдшерах, добрых сестричках и замечательном докторе Диане.

Когда Квиллер вернулся в амбар, Селия уже ушла, оставив записку: „Надеюсь, всё в порядке. Позвоните, если нужна будет помощь“.

Сиамцы, странно спокойные, бродили по дому в замешательстве; они верно угадали, что Квиллер глубоко озабочен, только не понимали чем. Как только Квиллер уселся в качалку, чтобы унять тревогу, Юм-Юм вспрыгнула к нему на колени и принялась по-кошачьи утешать: то трогая лапкой его усы, то сочувственно мурлыча. Коко наблюдал за хозяином с дружеским участием, а когда Квиллер обращался к нему, жмурился от удовольствия.

Мягкое качание вызвало несколько конструктивных идей: Полли поправится, переедет в усадьбу Дунканов и забудет о постройке дома. Фонд К. вернёт Полли вложенные в строительство дома средства и достроит здание, в котором разместится Центр искусств. Перед приездом Селии Пикаксский совет по культуре и искусству развернул целую кампанию, настаивая, чтобы под Центр отвели каретный сарай.

Квиллер всё качался и качался, лениво оглядывая гостиную, как вдруг взгляд его упал на маленький чёрный предмет, хорошо заметный на светлом плиточном полу. Его первой мыслью было: дохлая мышь! Хотя для мыши предмет имел слишком геометрические формы, скорее походя на большую костяшку домино. Не испытывая желания выбираться из уютных объятий гнутых ивовых ветвей, он старался угадать, что это за посторонний предмет. В конце концов любопытство пересилило.

– Тебе придётся меня извинить, лапочка, – сказал он Юм-Юм, поднимаясь с продолжавшего раскачиваться кресла.

Неопознанный объект оказался самым маленьким из существующих магнитофонов, и Квиллера неожиданно осенило: внук Селии прислал-таки ей магнитофон из Иллинойса; сиамцы украли его у неё из сумки; Селия тайком записывала свои беседы с Тиш, несмотря на все предостережения. Этим объяснялась живость её отчетов и удивительная память на детали. Она переписывала диалоги с плёнки в блокнот, а потом, во время их тайных совещаний, заглядывала в него с таким невинным видом! Восхищаясь её инициативой, Квиллер всё же был недоволен её непослушанием.

Тем не менее он немедля прослушал плёнку.

ШЕСТНАДЦАТЬ

Перед прослушиванием секретной пленки Селии Квиллер спрашивал себя: „Стоит ли смущать Селию, возвращая ей пленку, или пусть она думает, что потеряла её?“ Он уселся за телефонный столик и приготовился записывать. Сначала шли всхлипывания и рыдания, перемежаемые сочувственным бормотанием и вопросами Селии. Затем он услышал, как надтреснутый голос произнёс:

– Я не могу в это поверить, Селия! Я думала, она моя подруга – моя лучшая подруга! А она использовала меня! Использовала всех нас!

– Что ты имеешь в виду, Тиш?

– Она собиралась перевести деньги для маминого лечения в Швейцарии! Ещё она собиралась перевести деньги для строительства кондоминиумов, которое задумал Эдди. Мы доверяли ей, потому что она казалась такой знающей и такой хорошей! (Взрыв рыданий.) Я даже прибегла к обману, чтобы её уход выглядел как увольнение. Это она предложила… О-о-о! Она была так умна! Почему я сразу не догадалась об её интригах?

– Каких интригах, Тиш? Что она такого сделала?

– То, что Эдди пытался сказать мне перед смертью. Она хотела, чтобы кто-нибудь выполнил её особое задание, и Эдди привёл к ней Дурли.

– Какое задание? Эдди что, не задавал вопросов?

– Полагаю, нет. Мой бедный брат умом не блистал. Он окончил всего десять классов. И пил слишком много. В результате стал соучастником ужасного преступления. (Бурные рыдания.)

– О боже! Какого преступления? (Долгая пауза.)

– Убийства! Когда исчез Ф. Т., говорили, что он скрылся с миллионами долларов, которые ему не принадлежали, но скрылась-то Нелла! Флойд мертв!

– Эдди смог тебе всё это рассказать?

– Урывками. Он задыхался. Мне пришлось наклониться к самым губам, чтобы услышать.

– Ты уверена, что это правда?

– Да, люди перед смертью не лгут.

– Может, ты и права, Тиш. Но каким образом Эдди оказался замешанным?

– Он помогал Дурли зарывать тело. Но Нелла уехала, и Дурли не получил своих кровавых денег. Он требовал, чтобы Эдди заплатил ему.

– Сколько? Ты знаешь?

– Нет, но, должно быть, немало. Деньги Дурли оказались заморожены. Они с братом повздорили. В отместку Дурли застрелил собаку Эдди. Потом однажды ночью в таверне погас свет. Дурли вытащил нож. Эдди пытался его отобрать. Он не собирался убивать Дурли…

– О, Тиш! Как мне тебя жалко. Я бы хотела тебе чем-нибудь помочь. Что я могу сделать?

– Ничего. Мне помогает уже то, что есть кому выговориться. Вы были так добры к нам, Селия.

– Что ты собираешься делать с признанием Эдди?

– Не знаю. Сейчас ещё не могу об этом думать.

– Но Нелла должна быть арестована, если она действительно задумала убийство и украла деньги. Где они зарыли тело?

– Эдди пытался сказать мне, но не смог выговорить. Глаза у него закатились, и он умер. (Судорожные всхлипывания.)

– Я обязана чем-нибудь помочь тебе, дорогая!

– Чем? Всё, что я хочу, – это сесть в самолёт и никогда сюда не возвращаться.

– Может, я займусь организацией похорон?

– Правда? Я была бы вам так признательна.

– Сегодня после обеда я нужна тебе?

– Нет. Я буду дома, буду собирать маму в дорогу. Она никогда не летала. Я тоже. Разве не будет иронией судьбы, если наш самолёт упадёт в Атлантический океан?

– О, Тиш! Не говори так!

– Проклятие Тривильена! (Истерический смех.)

Когда запись кончилась. Квиллер понял, что означало эксцентричное поведение Коко в последнее время. Первый намёк на то, что не всё в порядке, было странное бдение кота у окна в прихожей: он чувствовал приближение зла! Квиллер вспомнил, что на следующий день после воскресенья Ревизии Коко исполнял на журнальном столике свой зловещий танец смерти – особенно он кружил по скандальному заголовку на первой странице газеты. После этого в кота словно бес вселился. Пока Юм-Юм гоняла по полу комки мятой бумаги и воровала скрепки, Коко помешался на чёрных ручках, на манках для уток, деревянном свистке, медном пресс-папье и других, весьма значимых предметах. Трёхглавый пёс мог символизировать трёх преступников, замешанных в ламбертаунском мошенничестве и его кровавых последствиях. (С другой стороны, Квиллер допускал, что Коко мог счесть весьма для себя подходящими острые края пресс-папье.)

Тогда вставал вопрос: предсмертные обвинения Эдди не бред? Действительно ли Нелла тайно руководила заговором? Двайт Сомерс видел каких-то „грязных типов“, стучавшихся к ней в дверь, – и Эдди, и Дурли вполне подходили под это описание. Настаивала ли Нелла, по каким-то причинам, на переезде Эдди в Индейскую деревню, в один и тот же с ней дом? Все сходились во мнении, что она просто великолепна, и поэтому нечесаный, исключённый из школы парень мог очень просто попасть к ней в сети.

Взгляд Квиллера упал на деревянный свисток, который кто-то в сотый раз сбросил с журнального столика. Возможно, Нелла сама предупредила аудиторов; в этом случае четкость и спланированность интриги налицо. Она подделала книги, организовала убийство, она предупредила аудиторов и вошла с ними в контакт; она сделала телефонный звонок, выманивший Флойда на развилку дороги, где он оставил машину и где его встретили два плотника на грузовике с прицепом – один с молотком, а другой с лопатой. Его исчезновение должно было только подтвердить его вину, и на эту удочку попались все. Все, кроме Коко.

Квиллер взглянул на часы. Было поздно, но не настолько, чтобы нельзя было позвонить домой шефу полиции.

– Что ты делаешь завтра утром, Энди? – спросил Квиллер, сначала слегка поддразнив приятеля по поводу „фильмов для взрослых“, показываемых поздно ночью по телевизору.

– Иду с женой по магазинам, – последовал сердитый ответ.

– А как насчёт того, чтобы сначала заехать в яблочный амбар на полчасика?

– По делу или так?

– По делу, но кофе тебя будет ждать.

– Нет уж, спасибо. Я ещё не готов к тому, чтобы у меня выпали волосы. Я лучше захвачу что-нибудь неядовитое у Луизы.

– В котором часу?

– В девять.

В субботу утром Коко чувствовал – что-то затевается. Во время завтрака он всё время оглядывался и прислушивался. Когда приехал Броуди,Юм-Юм уставилась на него, недоумевая, почему тот не в форме.

– Что это с ней? – спросил Броуди.

– Она хочет знать, где твой полицейский значок.

Квиллер тем временем раздумывал о том, как сообщить шефу полиции информацию, не называя своих сотрудников – приятную седую бабушку и кота, обладающего интуицией. Он начал с того, что заручился сочувствием Энди.

– Полли в больнице, – мрачно сказал он. – Сердечный приступ.

– Тяжёлый?

– Я звонил сегодня утром, и мне сказали, что она вне опасности. Это был шок, мне следовало бы это предвидеть. Слишком много волнений, и недостаточно движения.

– Ты должен присматривать за этой дамой, Квилл. Она – жемчужина нашего общества. Почему бы вам с Полли не…

– Неважно, – оборвал его Квиллер. – Поиграешь на волынке на свадьбе у кого-нибудь другого.

Мужчины уселись за кухонный стол – с кофе и пончиками от Луизы.

– Как продвигается ламбертаунское расследование? – спросил Квиллер.

– По правде говоря, мне кажется, что они в поисках этого парня обегали уже всё, что можно.

– По-моему, он здесь, в Мускаунти, – под землёй.

– Ты хочешь сказать – прячется?

– Нет. Зарыт.

Броуди слишком поспешно глотнул кофе и закашлялся.

– Почему ты так думаешь? Беседовал со своим ненормальным котом?

– У меня есть осведомитель.

– Кто?

– Было бы безумием открыть тебе мой источник информации.

– Почему осведомитель пришёл к тебе? Почему не в полицию?

– Видишь ли, в чём дело, Энди. Многие здесь не любят средства массовой информации, но всё-таки они больше любят СМИ, чем полицию. Ты же знаешь, „жучки“ всё время нам что-то нашёптывают.

– Вы платите за информацию? – ворчливо спросил шеф.

– Зачем нам за неё платить? Мы её не просим, мы её не хотим, мы не можем ею воспользоваться.

– Так что ты выяснил?

– Флойд не фокусничал с финансами, но он нанял на работу кого-то, кто именно этим и занимался. Этот человек подделал бухгалтерские книги, чтобы обмануть вкладчиков, а Флойд оказался недостаточно смышлёным, чтобы догадаться, или был слишком занят своими поездами. Тогда настоящий мошенник бросил тень подозрения на Флойда, заставив его исчезнуть именно в тот момент, когда она уже спланировала его убийство.

– Она?! – спросил Броуди с несвойственным его профессии изумлением. – Ты имеешь в виду – его секретарша?

– Да. Она делала вид, что служила у него секретаршей, а на самом деле была вторым по значению членом команды: её наняли, дабы она внедряла новые методы учёта, – и она этим успешно занималась! Она не только скрылась с добычей, но даже не заплатила наёмному убийце. Следователи допрашивали её в Техасе, но дали ей ускользнуть.

– Она заявила, что её уволили за то, что она обвинила президента Ламбертауна в сексуальных домогательствах, – объяснил Броуди.

– Ладно, теперь я хочу показать тебе видео с Ламбертаунским прогулочным поездом, если, конечно, сиамцы позволят нам воспользоваться их телевизором. Подозреваемая появляется в нескольких кадрах.

– Почему бы тебе не обзавестись собственным телевизором? – ворчал шеф, взбираясь по лестнице на верхний балкон. Сиамцы следовали за ними, а затем вырвались вперед, чтобы занять единственный стул.

– Прошу прощения, в этой комнате нам придётся постоять, – извинился Квиллер. – Теперь внимательно ищи среди новых пассажиров сногсшибательную особу женского пола в брючном костюме, ещё она есть с Флойдом в вагоне-ресторане.

Кассета шла. Броуди смотрел. Коко в перерывах издавал свое „ЙАУ“.

– Так где тело? – спросил шеф полиции, пока Квиллер перекручивал кассету обратно.

– Никто не знает. Это уж пусть выясняют твои парни. Сам наёмник был убит в этой драке в таверне „У путей“, а его сообщник попал в аварию и умер. Если тебе удастся найти тело, думаю, судебная экспертиза покажет, что Флойда убили несколькими ударами плотницкого молотка по голове.

– И ты хочешь, чтобы я поверил твоим рассказам? Ладно… Спасибо за развлечение. Это было лучше, чем спектакль, который я смотрел в четверг вечером. – Они стали спускаться с галереи. Проходя мимо одного из больших окон, Броуди сказал:

– Ты должен расчистить эти джунгли и построить мотель.

– Именно в дальнем конце этих джунглей, – ответил ему Квиллер, – Эдди, сын Флойда, получил смертельные ранения, когда его бульдозер перевернулся.

– Должно быть, правду говорят о проклятии Тривильена.

Проводив своего гостя до стоянки, Квиллер, прежде чем войти в дом, несколько раз обошёл вокруг амбара. Когда он открыл входную дверь, что-то бросилось ему под ноги, чуть не повалив его на пол. Это был Коко, вылетевший из двери подобно пушечному ядру!

– Коко! Назад! – заорал Квиллер, но котуже мчался огромными прыжками по дорожке фруктового сада. Человек с криками поспешил за ним. Кот не останавливался. До Тривильен-роуд было сто ярдов, и зверёк покрывал их со скоростью газели. Квиллер боялся, что он выскочит на трассу, прямо под машину.

– Коко! Стой! – крикнул он, набрав в легкие как можно больше воздуха – насколько позволял бег.

Кот остановился, только оказавшись на строительной площадке. Не обращая внимания на остов дома, он прямиком направился к бетонной плите в гараже и начал раскопки. Зад его приподнялся, а грудь почти касалась плиты, когда он царапал жесткую поверхность. Затем он повалился на бок и принялся сладострастно кататься по бетону, извиваясь то так, то эдак в явном экстазе.

От этого представления кровь застыла у Квиллера в жилах. Он вспомнил, что Эдди заливал фундамент рано утром в понедельник после воскресенья Ревизии, хотя работы по цементированию планировались позже. И именно в тот понедельник Коко начал свои бдения у окна прихожей. Может, он оказался невольным свидетелем чего-то необычного, что произошло той ночью? Из его окна на верхнем балконе открывался вид на фруктовый сад. Своим кошачьим зрением он вполне мог разглядеть въезжающий на территорию грузовик с выключенными фарами. Возможно, он слышал звон лопаты о каменистую почву. Позже началось решительное копание у Квиллера под локтем, не говоря уже о его интересе к Панамскому каналу.

Квиллер сгрёб Коко в охапку и понес его обратно в амбар. „И что теперь?“ – спрашивал он себя. Если он поделится своими подозрениями с Броуди, то тут же явятся ребята с домкратами и начнут раскопки у Полли в гараже, а у неё случится ещё один сердечный приступ.

С букетиком свежих маргариток Квиллер отправился к Полли в больницу. Она сидела в кресле с удивительно безмятежным видом. Сказала, что чувствует себя прекрасно. Она была вся в ожидании катетеризации; это будет настоящее приключение. А в остальном… Больничная еда – лучше, чем она ожидала. Доктор Диана – очень милая молодая женщина. Кардиолог из Локмастера – само обаяние.

Глаза Полли светились оживлением, какого Квиллер не видел уже несколько недель. В конце концов она сказала:

– Я хотела бы обсудить с тобой один вопрос, дорогой. Надеюсь, ты не обидишься.

– Ты ведь знаешь, что на тебя я не обижаюсь.

– В общем, я уверена, что маленькая неудача, постигшая меня, есть предупреждение свыше и мне не следует строить дом. Нам с Бутси лучше переехать в усадьбу Дунканов, к Линет. Вот, собственно, и всё, если ты, конечно, считаешь, что мне удастся избавиться от своих двух акров и недостроенного дома.

– Нет проблем, – со вздохом облегчения сказал он.

СЕМНАДЦАТЬ

Была середина сентября, и летние неприятности в Мускаунти постепенно забывались. Уехало большинство отпускников; дети опять пошли в школу, новый колледж объявил, что количество записавшихся на первый семестр превзошло все ожидания.

Полли Дункан, успевшая слетать в Миннеаполис на операцию коронарных сосудов, поправлялась в усадьбе Дунканов. Она говорила, что чувствует себя лучше, чем когда-либо в жизни. Бутси наслаждался новой диетой, бегал вверх и вниз по лестницам и терял в весе. Пикаксский центр искусств рассчитывал переехать в новые мастерские ко Дню благодарения: благодаря щедрости Фонда Клингеншоенов, недостроенный дом на Тривильен-роуд достался Центру. О легендарном проклятии старались не упоминать.

Селия Робинсон получила из Швейцарии открытку: Флорри поправлялась, а Тиш познакомилась с интересным инструктором по лыжам.

По пикаксскому испорченному телефону пронёсся слух, что мистера К. якобы видели в магазине мужской одежды „Скотти“, где с него снимали мерку на юбку. Что до ламбертаунского скандала, то тело Флойда Тривильена, погребённое под бетонной плитой, извлекли, и теперь в списке разыскиваемых значилась Нелла Хупер. Квиллеру казалось странным, что силовые ведомства, при всей их технической оснащенности и знании дела, не в состоянии найти эту красивую и эффектную женщину. Ведь один раз они её обнаружили и после допроса отпустили. Теперь же у них была видеозапись Прогулочного поезда, в которой Нелла появляется несколько раз, и тем не менее… По теории Арчи Райкера, стражи закона не очень-то и старались её найти, и он посвятил этому вопросу редакционную врезку, в которой доказывал, что всё, что происходит в четырехстах милях к северу откуда бы то ни было, не представляет для правящей элиты Центра особой важности.

И вдруг, совершенно случайно, Квиллер обнаружил новый ключ к разгадке. После прощального утреннего показа „Сна в летнюю ночь“ членов Театрального клуба пригласили в яблочный амбар отметить конец удачного сезона. Среди присутствующих были Фран Броуди, Ланспики, Джуниор Гудвинтер, Дерек Катлбринк, Элизабет Эплхардт и Дженифер Олсон, ставшая главной инженю театра. Ланспики спрашивали о здоровье Полли. Дерек демонстрировал избыток присущей ему энергии, взбираясь по чердачной лестнице прямо на третий балкон. Фран напомнила Квиллеру, что он обещал прочесть её сценарий и высказать своё мнение. Квиллер извинялся, что забыл об этом.

Дерек, захвативший с собой гитару, вызвался спеть новую народную песню под названием „Баллада о борове и пятаке“:

Слушатели захлопали Дереку и захотели узнать, сам ли он написал слова. Дерек взглянул на Квиллера, тот кивнул.

– Да, – не церемонясь, ответил народный сказитель.

– Он такой талантливый! – с блеском в глазах проговорила Элизабет.

Между тем с балкона за празднеством наблюдала Юм-Юм, мучимая запахом пиццы, доносившимся с основного этажа. Коко, всегда более предприимчивый, терся среди гостей, получая комплименты и кусочки ветчины. Он был недалеко и слышал, как Квиллер хвалил Дженифер за исполнение роли Гермии.

– Йау! – сказал он.

– Видите? Коко соглашается со мной. Думаю, его любимый персонаж у Шекспира – Гермия.

– Йау! – повторил Коко с удвоенной выразительностью.

После ухода гостей Квиллер стал размышлять над этим эпизодом. Сиамцы под кухонным столом наслаждались интимным послепразднеством, смакуя ветчину и сыр и привередливо избегая кусочков грибов и зелёного перца. Квиллер, наблюдавший за ними, вдруг произнёс:

– Гермия!

Коко поднял голову от тарелки и издал свой обычный комментарий.

Квиллер подумал: „В слове „Гермия“ его привлекает не только звук!“ Летом кот предавался многочисленным причудам, которые теперь уже не повторялись. Как только была раскрыта тайна исчезновения Флойда, Коко перестал пялиться в окно прихожей в направлении бетонного гаража. Тогда же он бросил своё надоедливое копание у Квиллера под локтем и потерял интерес к Панамскому каналу. После того как были раскрыты преступления Эдуарда Пена Тривильена и Джеймса Генри Дакера, он больше не воровал чёрные ручки и не сидел на каминном кубе рядом с манками для уток.

Было ли совпадением, что он так усердно предавался этим действиям? Объяснялось ли обычным кошачьим непостоянством то, что он прекратил этим заниматься? Квиллер думал иначе, Коко обладал даром интуиции и предвидения, которого были лишены средние люди – или даже обычных способностей коты, – и он прибегал к нестандартным способам коммуникации. Квиллера забавляла возможность перефразировать Шекспира: У Коко в голове сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио.

Когда сиамцы покончили со своей трапезой и умылись, все трое неторопливо отправились в библиотеку почитать.

– Что бы нам взять? – спросил Квиллер. Он уже задавал этот вопрос несколько недель назад, и тогда выбор Коко пал на „Швейцарского Робинзона“. И что же случилось? Селил Робинсон переехала в Пикакс, а дамы семьи Тривильен улетели в Швейцарию. Совпадение? – Конечно, – посмеиваясь, сказал Квиллер.

На этот раз Коко обнюхал полку с драматургией и подцепил когтем „Андрокла и Льва“.

– Несколько недель назад мы уже брали эту книжку, – напомнил ему Квиллер. – Попробуй ещё раз.

Теперь Коко выбрал небольшую книжицу в бумажной обложке – сценарий Фран Броуди по „Льву зимой“.

В мгновение ока Квиллера осенило. Он вспомнил молодую женщину в Пикаксском народном банке: Летицию Пен, оказавшуюся Легацией Тривильен… у которой была подруга по имени Лионелла. Потом выяснилось, что уменьшительное от одного имени – Тиш, а от второго – Нелла.

Вот и ответ! Этот удивительный кот с самого начала знал, что ламбертаунекое мошенничество задумала и осуществила Нелла, полностью Лионелла! Так Квиллер разгадал загадку „Коко и львы“, но как же быть с Гермией? Что-то заключалось в этом слове на „Г“, что приводило в движение извилины Коко и должно было расшевелить извилины Квиллера?! Квиллер всё ещё был в тупике – пока не вспомнил о словаре.

Квиллер отправился на балкон, чтобы выяснить, что скажут по этому поводу учёные страницы; сиамцы, задрав хвосты трубой, последовали за ним. По такому случаю Квиллер допустил их в свою святая святых – кабинет. Один из них тут же обследовал пишущую машинку и оставил несколько шерстинок между клавишами; другая не теряла времени даром и сбросила со стола ручку с золотым пером.

Открыв словарь на статье о Гермии, Квиллер прочёл то, что и без того знал: Гермия – девушка, влюблённая в Лизандра из „Сна в летнюю ночь“. Однако на той же странице имелись и другие имена собственные, произношение которых могло показаться кошачьему уху сходным. Квиллер прочелих вслух: Гермо… Гермион… Гермес… Ничто не привлекло внимания Коко, пока Квиллер не добрался до „Гермафродита“.

Произнесение этого слова вызвало тревожный отклик, начавшийся с фальцета, от которого закладывало уши, и кончившийся угрожающим рыком.

Квиллер просмотрел статью о гермафродите. Это слово означало двухмачтовое судно с прямым парусным вооружением впереди и косой оснасткой, как у шхуны, в кормовой части. Было и ещё значение – „позвоночные или беспозвоночные, соединяющие признаки мужского и женского пола“.

Дальше он читать не стал. Он схватил телефон и набрал домашний номер шефа полиции.

– Энди! Мне пришла в голову великолепная идея!

– Давай выкладывай, но побыстрее. Моя любимая передача как раз началась.

– Это всего лишь догадка, но она может помочь твоим коллегам в розыске этой женщины. Во-первых, имя Нелла – уменьшительное от Лионелла. Во-вторых, я подозреваю, что настоящее имя этой особы – Лионель. Сыщики охотятся за подозреваемым другого пола! Превосходно придумано, будто участником преступления была женщина! Пока Нелла Хупер в списке разыскиваемых, Лионель Хупер, возможно, отрастил себе бороду… А теперь вешай трубку и смотри свой ящик.

Квиллер вернулся в гостиную и повалился на диван. Сиамцы устроились повыше, на журнальном столике, куда попадали через высокое окно последние сегодняшние лучи солнца, ласкавшие их спинки и делавшие каждый волосок их шерсти похожим на золотую канитель, а усы – на платину. Юм-Юм уютно, как все обычные кошки, легла на животик. Коко сидел прямо, подобно древнеегипетскому божеству.

– Тебе опять это удалось, молодой человек! – восхищённо сказал Квиллер. – Ты дал сигнал целой команде!

Коко взглянул на человека голубыми таинственными глазами, в которых читалось превосходство, словно думая: „Как безумен род людской!“

Примечания

1

Содаст-сити линия.

(обратно)

2

Дикий кот (англ.).

(обратно)

3

Здесь и далее фразы из комедии „Сон в летнюю ночь“ даются в переводе Т.Л. Щепкиной-Куперник.

(обратно)

4

Фондовый индекс, рассчитываемый по котировкам акций на Нью-Йоркской фондовой бирже.

(обратно)

5

Джордж Вашингтон Гоуталс – военный инженер-строитель, начальник строительства Панамского канала.

(обратно)

6

Гуггенхаймы – семья промышленников, известных своей благотворительностью.

(обратно)

7

Перевод Н. Слепаковой.

(обратно)

Оглавление

ОДИН

ДВА

ТРИ

ЧЕТЫРЕ

ПЯТЬ

ШЕСТЬ

СЕМЬ

ВОСЕМЬ

ДЕВЯТЬ

ДЕСЯТЬ

ОДИННАДЦАТЬ

ДВЕНАДЦАТЬ

ТРИНАДЦАТЬ

ЧЕТЫРНАДЦАТЬ

ПЯТНАДЦАТЬ

ШЕСТНАДЦАТЬ

СЕМНАДЦАТЬ

*** Примечания ***