Эдельвейс/Сегодня - исключение (СИ) [darkArmin] (fb2) читать онлайн

====== Глава 1. Горшок ======

Каждое утро — ожоги от кошмаров. Сегодня — не исключение. Снова холодный пот. Снова резко открываешь глаза. Снова смотришь на часы: почти полдень.

Минуты три, чтобы осознать, что ты все ещё существуешь. Минут пять, чтобы заставить себя встать с несвежей постели. Нет, ещё не время вставать. Есть силы только сидеть. Смотреть пустым взглядом в одну точку чуть выше обшарпанного письменного стола. Вяло откинуть со лба светлые волосы и снова посмотреть на часы.

Как? Прошло полчаса? Странно. А кажется, десять минут…

Ты всегда отлично прикидывал время.

Что с тобой не так, Армин?

Этот вопрос звучит в твоей голове в тысячный раз.

На столе письмо от Микасы. Рядом наполовину готовый ответ. Идеальные строчки прерываются ровно на середине пожелтевшего листа. Слово «Эрен» так и застыло в пустоте, не достигнув бумаги. На месте буквы «Э» жирная клякса.

Чтобы писать дальше, нужно думать о нём. Это невыносимо. Последние силы утекли с горькими слезами. Они там: под деревом, куда вы с Микасой ходили, не сговариваясь. До некоторых пор.

Одно вымученное движение — и ты у зеркала. Спустя пять лет после смерти Эрена ты всё тот же юноша, правда, слегка покусанный возрастом: уже появилась небольшая щетина, а у висков — седые пряди.

Да, ты всё больше походишь на Командора Эрвина на закате дней. И пропади они пропадом, хоть сразу обе руки! Но пусть всё станет как раньше…

Задумавшись у зеркала, ты не замечаешь, как кто-то подходит к двери.

Раздаётся стук. Решительный и короткий.

Ты бросаешь быстрый взгляд: сперва на дверь, потом на осколки у стены, которые ещё вчера были стаканом.

Чёрт. Дурак.

Коришь себя за всплеск эмоций, которые никто не должен видеть. Ты — больше не тот Армин. Прошлый Армин как будто захвачен в заложники кем-то другим. Словно Эрен, перестав существовать, передал Новому Армину часть своей искаженной сущности.

На мгновение ты задерживаешь взгляд на прозрачной лужице, в которой поблескивают осколки. Хмуришься, не понимая, как так, чёрт возьми, вышло. В горле сухо. Воды.

Стук повторяется.

Ты медлишь ещё пару секунд. Вода. Тебе нужна вода. За дверью слышны тихие шаги. Они удаляются.

Ты прокашливаешься и кричишь:

— Эй! Кто… Кто там? Что вам нужно?

Не услышав ответа, на ходу натягиваешь штаны и рубашку, прыгая к двери в одном ботинке.

Привычка услуживать никуда не делась. Это едва ли не всё, что осталось от прошлого хорошего мальчика. Поморщившись от этой мысли, ты резко открываешь дверь и шагаешь в коридор.

Не веришь своим глазам. Она. В метрах двух от тебя, застыла вполоборота. Да ещё смотрит на тебя так, будто это ты пришёл к ней, а вовсе не наоборот.

— Энни?.. — твои руки застывают на второй пуговице снизу рубашки. Волна жара захлестывает щёки. О нет. Только не этот ненавистный румянец.

Энни, кажется, краснеет сама. Как же неловко.

Только не смотри ей в лицо, переведи взгляд, попробуй догадаться, зачем она здесь. Вы же не виделись несколько месяцев.

Что это у неё в руках? Постойте-ка, это что, цветочный горшок? Она решила подарить мне растение? Что происходит?

Отличный повод начать разговор.

— Энни, что ты тут делаешь? Я думал, ты решила остаться по ту сторону. Ты что-то принесла? Я не понимаю… — ты переводишь взгляд на лицо Энни и внезапно больше не в силах его отвести.

Её белокурые волосы немного отрасли, и она больше не убирает их в пучок: вместо него коса на одну сторону, чуть ниже плеча. Энни одета во всё чёрное: куртка и облегающие брюки, походные ботинки. Как и раньше, она в отличной форме.

И эти глаза. Серые, широко-раскрытые. Они оглядывают тебя сверху вниз, на мгновение задержавшись на твоём обнаженном теле, проглядывающем из не до конца застегнутой рубашки.

Тебя накрывает волна смущения. Да ещё и эта неловкая тишина, вызывающая звон в ушах. Да уж, Армин. Сейчас ты бы убил за возможность быть в чистой застегнутой рубашке. И желательно гладко выбритым.

На лбу выступает пот. Ты закусываешь губу и, почти не дыша, ждёшь её ответа.

Энни делает несколько быстрых шагов навстречу. В твой живот резко упирается массивный горшок с растением:

— Это тебе.

Ты аккуратно размещаешь свои руки под её ладонями, и некоторое время вы оба держите горшок. Неловкая тишина возвращается. К лицу приливает жар. До чего знакомое ощущение. Внезапно Энни отпускает горшок и отступает назад. Твои руки напрягаются под тяжестью ноши.

Энни резко бросает:

— Пока.

… и разворачивается к выходу.

— Энни, постой…

Она будто не слышит. Просто идёт дальше к своей цели. Оставляя тебя в недоумении, позади. Словно чёртова женская особь, тогда, во время 57-й экспедиции.

Адреналин молниеносно ударяет в голову, и тебя начинает нести:

— Ты… Ты притащила мне цветок и уходишь?! Энни, посмотри на меня! Ты уверена, что он проживет хотя бы пару недель? Я сам вот-вот умру от жажды, а ты приносишь мне конкурента?!

Энни разворачивается. Что-то больно бьёт тебя по колену, ты смотришь вниз и видишь флягу, упавшую к твоим ногам.

После этого тебя уже не остановить:

— Мы так долго не виделись… и я не заслужил даже разговора? После того, что между нами было? Почему ты уходишь? Я уехал, потому что должен был! Ты всегда знала, где меня искать, и если бы я правда был тебе нужен, пришла бы хоть раз за эти годы! Или твой папочка против, чтобы ты общалась с бывшим демоном?!

Энни морщится. Твои слова её задевают: она борется с желанием тебе врезать. Или заплакать. Вы оба пережили слишком много, чтобы вести себя как ни в чём ни бывало.

Однако Леонхарт берёт себя в руки:

— Хистория. Я получила письмо от неё. Завтра день памяти. Вы должны высадить растения в мемориальном саду. В честь каждого погибшего участника разведкорпуса. Вечная память, герои человечества, и всё такое. Я знаю, что ты там будешь — тихо произносит Энни, всё ещё не глядя на тебя.

Не дав открыть тебе рот, она добавляет:

— Там в горшке записка. Я хотела, чтобы ты посадил… и от меня.

Вы оба смотрите на сложенную бумажку, лежащую в горшке на бурой земле. Тебя раздирает желание сразу же прочитать её, но есть дело поважнее:

— А почему ты сама не посадишь его? Завтра ты могла бы прийти…

— Нет, — резко бросает Энни, — Я убила многих из них.

— Но ты пролила и свою кровь, сражаясь за человечество. Ты сохраняла мне жизнь не один раз, и если бы не это, я был бы мёртв.

— Армин-Армин… Если бы тогда, под капюшоном… я увидела твоё нынешнее лицо, я бы тебя не узнала. И, боюсь, цветок пришлось бы сажать на твоей могиле.

— Энни… — в ужасе полушепчешь ты, словно получив удар под дых, — Что ты такое говоришь?

— Это правда. После смерти Эрена ты мало похож на того Армина, в которого я… — Энни смотрит тебе в глаза и внезапно замолкает.

— В которого ты… что?.. — шепчешь ты, чувствуя, как начинает кружиться голова.

— Неважно, — красная, как рак Энни делает шаг к выходу, всё ещё смотря на тебя, — Важно то, что я теперь тоже другая. Иногда я пишу Хитч. Она рассказывает, как у тебя дела. Сказала, что ты уехал на побережье и давно не появлялся в городе. Сказала, что твой отпуск уже закончился, но ты игнорируешь любые попытки тебя вернуть. На что ты живешь? Чем ты питаешься? Почему ты в грязной одежде? Почему ты так и не захотел меня увидеть?!.. — Энни вдруг ужасается последнему вопросу, явно сказав слишком много.

— Энни, я… — ты делаешь шаг навстречу, но девушка разворачивается и начинает бежать в сторону деревянной арки, ведущей на лестницу к первому этажу.

Пытаешься следовать за ней, но мешает дурацкий горшок. Судорожно ищешь, куда бы его поставить, и капельку слишком бережно (О, как это в твоём стиле, идиот) помещаешь растение на подоконник.

После этого, молясь, чтобы не запутались не до конца завязанные шнурки, спотыкаясь, гонишься за Энни.

Промчавшись по лестнице, ты выбегаешь на первый этаж, оставляешь позади длинный коридор, мчишься к выходу, и…

…Солнце ослепляет тебя. Над головой — ярчайшая весенняя синева, без единого облачка. Впереди — всеобъемлющее море. Вокруг — лишь заброшенные бывшие бараки рабочих, которые восстанавливали порт. В одном из них обитаешь и ты. И больше ни души.

Ты, полусогнувшись, опираешься на колени и пытаешься успокоить бешено-бьющееся сердце и восстановить дыхание.

— Энни! — кричишь ты.

Потом ещё раз, и ещё. Ответа нет. Энни исчезла в неизвестном направлении. Её не выследить. Особенно, в том состоянии, в котором ты сейчас, учитывая её отличную форму.

Внезапно ударяешь себя по лбу: «Записка!».

С досадой поднимаешься обратно в комнату, по пути прихватив растение и флягу. Не снимая ботинок, садишься за письменный стол и смахиваешь письмо Микасе вместе с чернильницей на край стола.

Твои обычно ловкие пальцы не слушаются, они так же неумелы, как в первые дни в разведкорпусе.

Наконец, разворачиваешь записку и видишь четыре слова:

«Посади во имя Марко».

…

Кап.

Последняя чёртова капля в чашу твоего самообладания.

Кап-кап.

Да нет же, это просто слёзы. Удивительно, но они всё ещё есть, и текут легко, как никогда раньше.

Ты кладёшь записку на стол, и ложишься на кровать. Утыкаешься в подушку, и, обняв её, пытаешься приглушить свои рыдания. Как жаль, что рядом нет дедушки, который успокаивал тебя в моменты слабости. Или Эрена, который мог бы дать пинка и выбить всю эту дурь.

Тебе и без этого невыносимо тоскливо. Суровая реальность не оставила рядом никого, кроме Микасы. Но отчего-то после смерти Эрена вы только отдалились друг от друга, словно время, проведённое рядом, кажется неестественным и неправильным без него.

Микаса пишет тебе раз в неделю. Но всё, о чём бы вы не беседовали, сводится к Йегеру. Не найдя сил ответить на последнее письмо Микасы, ты отложил свою боль в дальний ящик. Однако сейчас имя «Марко» распахнуло его, и боль нахлынула с новой силой.

Ты знаешь, как погиб Марко. Ты видел это глазами Бертольда. И, если бы Энни не подчинилась Райнеру, то, возможно он был бы сейчас жив…

О, ты прокручивал в голове аргументы всех участников военных конфликтов миллионы раз. Ты становился на сторону то одних, то других, оправдывая самые чудовищные вещи и пытаясь понять… И да, в итоге ты практически полностью избавился от деления на чёрное и белое.

Но одно дело — просто рассуждать об этом, — однако, совсем другое — видеть, как хладнокровно убивают самого человечного, самого понимающего из всех кадетов. Не просто видеть, а казаться себе соучастником, просто из-за неспособности отделить свои воспоминания от воспоминаний Бертольда.

Ты простил их всех. И Райнера, и Бертольда, и, конечно же, Энни. Но, кажется, она не простила себя. И даже не в силах встретиться со своим грехом лицом к лицу.

Она не в силах попросить прощения у братской могилы. Где, конечно, нет останков никого из её жертв, но до конца времён будут увековечены их имена.

И ты решаешь сделать это за неё. Что ещё ожидать от услуживого Армина, тем более если это может быть поводом увидеть Энни снова.

Ты садишься на кровати, вытираешь слёзы засаленным рукавом, встаёшь, чтобы дотянуться до фляги Леонхарт, и начинаешь жадно пить.

«Странно, горлышко такое приятное на вкус», думаешь ты, и отчего-то в голову приходит дурацкая мысль, что этот сладкий вкус — ни что иное, как вкус губ Энни. Вот так, на расстоянии, и случился ваш первый поцелуй. Эта мысль тебя веселит и сердит одновременно. Ведь только что ты вновь оплакивал потерянных дорогих людей, а маешься такой дурью, идиот. Что с тобой не так, Армин?! Вода приводит тебя в чувство. Ты, наконец, находишь мужество признать, что недели отшельничества завели тебя почти на самое дно. От тебя воняет. Пора бы окунуться в море. Хотя чистой одежды почти не осталось. Как и пресной воды. Значит, нужно в город, да и лошадь застоялась, надо бы её погонять. В голове созревает план.

Хитч! Нужно найти Хитч! Выяснить, где остановилась Энни, чтобы я смог увидеть её после церемонии.

Но сперва море. Потом бритва. Следом новая рубашка. И, главное, визит к старому другу.

====== Глава 2. У дерева ======

Когда ты в последний раз был в городе? Хороший вопрос.

Навскидку — дней десять назад, не меньше. Тайком приволок оттуда повозку с провизией, не захватив разве что кипу писем, которая накопилась в твоём почтовом ящике за время отсутствия.

Ты точно знаешь их содержимое: наверняка там несколько приглашений от Хистории в приятно-пахнущих конвертах, гневные недоумения Жана с требованиями вернуться, куча официальных бумаг, которые ты уже успел всей душой возненавидеть.

Ты взял с собой только письмо от Микасы. Правда, оно так и осталось неотвеченным на твоём столе в заброшенном бараке на побережье.

От этого тебе неловко. Нехорошо-то как — проигнорировать последнего близкого друга. Мог бы ответить давным-давно, но откладывал-откладывал, и вот уже мчишься во всю прыть обратно в город, забыв обо всём остальном.

Ну хоть горшок ты взял. Закрепил его на седле перед собой, и ехать не то чтобы удобно, но в принципе можно.

«Поговорю с Микасой после церемонии», — обещаешь себе, чтобы как-то усмирить совесть.

Позади уже несколько часов пути: сперва на лошади, потом в грузовом вагоне паровоза, а затем снова на своей верной лошадке.

И именно сегодня, по пути в город, ты решаешь первым делом сделать то, что дольше всего откладывал: навестить место, где покоится часть Эрена. Нужно найти в себе силы поговорить с ним: отчего-то тебе кажется, что он услышит.

Наконец, ты на месте. Привязав лошадь, ты подходишь к тому самому дереву. Сердце сжимается от осознания, что сегодня тебе не хочется видеть Микасу. Ты хочешь быть один.

Погладив ствол дерева (он странно-прохладный несмотря на палящее солнце), встаёшь перед ним на колени, и, склонив голову, едва слышно начинаешь свою исповедь:

— Привет… Эрен. Прости, что давно не навещал тебя, но я просто трус, который не справился со своей болью.

Вокруг полный штиль. Не колышется ни травинки, и ты отчётливо слышишь, как лошадь отмахивается от мошек хвостом. Кажется, всё вокруг внемлет твоим словам, словно это затишье только для того, чтобы ты смог излить душу. Это побуждает тебя говорить громче:

— Ага, знаю, что самое лёгкое — выговориться здесь, ведь ты не можешь дать мне пинка. Поэтому я расскажу всё как на духу. А потом будь что будет…

Стоять на коленях очень уж неудобно, они сразу же начинают болеть — ты плюхаешься на землю и прислоняешься спиной к стволу дерева. Глубоко вздохнув, ты говоришь:

— Эрен, я мельчайших подробностях помню нашу первую битву. Нас, зелёных мальчишек и девчонок, бросили грудью на амбразуру. Как бы я хотел… чего бы это не стоило, стереть тот день из памяти. Но я всё помню. И помню, как ты сказал мне:

«Ты застрял в прошлом, Армин. Смотри в будущее. Больше мы не будем жертвами!»

Но я не могу, Эрен.

Не могу вылезти из прошлого. Не знаю, как начать.

С каждым годом я сплю всё хуже и хуже. Мои сны сводят меня с ума. Нет, мне снишься не ты. Отчего-то моё подсознание зациклилось на том адском дне, когда я стал колоссальным титаном. И каждый раз, видя во сне тот день, я то жарюсь дотла, то превращаюсь в чудовище. А ещё меня обволакивает горячая липкая чёрная смола и уносит куда-то вглубь, словно зыбучие пески. Из ночи в ночь меня преследует этот кошмар, и каждый раз я просыпаюсь в холодном поту.

Теперь я понимаю, отчего ты просыпался в слезах. Но ты, в отличие от меня видел будущее, а я — хоть убейся — вижу только прошлое! И это меня злит.

В порыве досады, ты вырываешь пучок травы из земли и сжимаешь его в кулаке до тех пор, пока он не превращается в тёплый зелёный комок. Ты отбрасываешь его прочь со словами:

— Я так злюсь, Эрен, что я готов вмазать себе по лицу, но это ничего не изменит. Хотел бы я, чтобы ты вправил мне мозги, как раньше. Но, видимо, пришло время быть большим мальчиком и разобраться с этим самому.

Тут твоё внимание привлекает тёмное пятнышко. Прямо перед твоими глазами по ниточке паутины спускается паук. Ты замолкаешь и следишь за его перемещением. Он бурый, не больше горошины, и совершенно точно не опасный для человека.

Паучок спускается на твой засаленный рукав (да, рубашки почище так и не нашлось), и ты аккуратно подставляешь руку к кончику травинки, чтобы паук смог переползти. Всё ещё не сводя с него глаз, ты продолжаешь:

— Думаю, Микаса уже рассказала тебе кучу всего. Очевидно, пятнадцатый главнокомандующий разведкорпуса в лице меня, не мог не оказаться в центре внимания после апокалипсиса.

Да, титаны исчезли. Но миллионы погибших людей, увы, не воскресли. Мир до сих пор приходится собирать по кускам.

Труднее всего — строить мосты между бывшими злейшими врагами. Это бремя я возложил на себя. И на наших друзей, но в гораздо меньшей степени. У них же семьи, я всё понимаю, поэтому ни на кого не давил.

Энни была одной из тех, кто вместо публичности предпочёл сосредоточиться на восстановлении дома, уничтоженного войной. Она покинула нас, остановивших гул. Райнер последовал её примеру.

Да, в глубине души я очень надеялся, что Энни останется с нами. И всё же, в моей голове уже давно маячила мысль о том, что будь возможность, она бы выпуталась из всего этого дерьма ещё раньше. И больше никогда не соприкасалась со службой Марлии, и тем более, Элдии.

Мне было больно её отпускать, ведь я сох по ней всё это время. Мы даже делали с ней всякое… ну… в моей голове…

Ты краснеешь и закусываешь губу. А говорить с деревом легче, чем с настоящим собеседником.

Понимая, что тебя немного заносит, ты переходишь к главному вопросу:

— Я правда очень хотел признаться Энни в своих чувствах, но…

… мои ли это чувства?

Эрен, дружище, ты тогда посеял зерно сомнений в моей голове. Ага, в тот самый день, когда мы подрались…

Бертольд во мне или я? Кто из нас влюблён в Энни? Быть может, мы оба? А что, если мне предназначена другая, и я сам напридумывал себе эту любовь?

Ты снова вздыхаешь и чешешь затылок. Затем, глядя в синее небо, продолжаешь:

— Мне, конечно, всегда нравились сильные девушки. Могу ли я считать, что Энни просто попала в мой типаж, и это всколыхнуло во мне физическое влечение?

Да нет, вряд ли. Я слишком хорошо себя в этом знаю.

Если честно, Эрен, я видел в Энни нечто особенное в отличие от остальных. Она, конечно, очень симпатичная, ловкая, смелая…

Я всегда ей восхищался, также как и вами с Микасой. И всегда знал, что она очень несчастна. «Убей или будешь убита». Вот девиз её жизни. В этом мы были похожи. Нам ли с тобой её винить? Каждый выживает по-своему, и Энни выбрала закрыться ото всех.

Наверное, нагло так считать, но я… мне кажется… я бы смог пробиться сквозь её броню. Отчего-то я знаю это. Но, как трус, вплоть до сегодняшнего дня боялся инициировать наше сближение.

Знаешь, Эрен, вчера она пришла сама! Преодолела пролив и тысячу миль, только чтобы отдать мне цветок. Когда она спросила, почему я ни разу к ней не пришёл, я почувствовал себя таким дураком… Я обязательно объясню ей всё, как только увижу.

На этих словах ты замолкаешь.

Посмотрев вниз, ты понимаешь, что упустил бурого паучка из виду. Наклонившись к траве, зачем-то начинаешь выискивать его голубыми глазами. Вот же он! Добрался до своей паутины. В которой, подрагивая, томится небесно-голубая бабочка. Запутавшаяся, обречённая на смерть. Паучок направляется к пленнице по своей липкой ловушке.

Бабочка начинает трепыхаться, надеясь порвать паутину и вырваться, но лишь сильнее увязает в крепких сетях. Ты хладнокровно смотришь на её попытки освободиться. Будь ты ребёнком, обязательно бросился бы освобождать прекрасную пленницу. Но сейчас ты слишком хорошо знаешь законы этой жизни.

Паук настигает жертву.

Не выдержав, отводишь взгляд. И продолжаешь:

— И всё же, Эрен, почему я не сблизился с Энни после твоей смерти? Мне пришлось отогнать свои чувства на задний план. Ведь на кону стоял хрупкий баланс на обрубке оставшегося нам мира. Я не мог отвлекаться от самого важного: Хистории нужна была помощь и доверенное лицо рядом. Она гарантировала нам безопасность взамен на службу.

Мы и сами не заметили, как разведкорпус превратился в пешек, хоть и под протекторатом нашей дорогой королевы. Всё, что от нас осталось — едва ли двадцать человек, включая Микасу, Жана, Конни и меня.

Мы перестали выполнять ту функцию, ради которой создавались. В этом больше не было необходимости. Новое правительство постепенно оттеснило королеву на задний план, бросив нас — разведчиков — в самое пекло нового мироустройства. Я как белка в колесе налаживал новые контакты между Парадизом и тем, что осталось от планеты. Днями и ночами предотвращал новые конфликты. И скажу тебе: это не просто.

Меня дважды пытались убить: в первый раз какой-то безумец из Марлии, чудом выживший после Гула, а второй — как ни странно — один из твоих Йегеристов.

Ты не серчай, но твой культ здорово прибавил мне седых волос, когда начал угрожать королеве. Во мне они до сих пор видят противника, как бы я не пытался их убедить. Но с этим я смирился. Как и с тем, что жизнь моя, вероятно, всё равно будет недолгой, ну или по крайней мере очень нервной. Хотя у меня и прибавилось немало верных товарищей.

Как ты уже понял, эти пять лет я провёл на пороховой бочке, и не было бы ни недели, чтобы я не думал об Энни. Она помогала восстанавливать то, что было уничтожено гигантами, где-то там — на другом берегу моря, и наверняка видела моё имя в каждой газете. И я, как дурак, в глубине души надеялся на то, что она свяжется со мной, если захочет сближения.

Эрен. Я понял. Страх отказа, страх того, что она нашла другого, не давал мне сделать то, о чём я так давно мечтаю. Я до сих пор боюсь. Но сегодня моё сердце забилось с новой силой… Потому что она пришла! Знаю, глупо и наивно думать, что она хотела увидеть меня, а не только лишь попросить об услуге…

А, с чем чёрт не шутит — я попробую быть сильным. Для неё.

Как видишь, я здесь. Значит, у меня получается.

Да, я трусливо залёг на дно. Её величество отправила меня на отдых, и я просрочил его на несколько недель. Свалил все дела на Жана, зная, что ему и так нелегко, с молодой женой и сынишкой. Хотя, честно говоря, думаю, он рад смене обстановки.

И, прежде чем он придушит меня по возвращении, ответь мне, Эрен: Как мне выбраться из прошлого? Где набраться сил, чтобы строить будущее? Ты обещал мне свободу, но я всё ещё в ловушке: политика вмешивает меня в грязь, а это единственное, чем я могу заниматься после того, как исчезли титаны.

Ты встаёшь, отряхиваешь брюки, и снова смотришь на паутину: паук уже ввёл свой яд, и бабочка едва-заметно трепыхается, постепенно угасая.

— Я всё думаю, а кем бы я стал, если б не ты? Учителем, врачом, геологом?..

Тот, кто я есть сейчас, был жизненно важен для сохранения человечества, но это время прошло. Люди больше не верят тем, кто сражается. Люди верят тем, кто громче кричит. У меня нет выхода. Я должен манипулировать, лгать, шантажировать, чтобы оставаться в седле. Да, я это умею, но мне от этого ни черта не легче.

Я не такой, Эрен. Я хочу помогать людям, но не так. Ещё пара лет такой жизни, и я…

Бабочка в паутине замирает.

Она мертва.

Грустно глядя на неё, ты вытираешь рукавом пот со лба. И внезапно вздрагиваешь.

— Армин? А ты не изменяешь старым привычкам. Всё также общаешься с собеседниками, которые не могут ответить.

— Микаса?! Ты слышала?..

— Не беспокойся, Армин. Я так рада, что ты здесь. Я соскучилась. Иди сюда.

Крепко обнимая Микасу, ты испытываешь облегчение, понимая, что даже если она слышала какую-то часть твоего монолога, это к лучшему, ведь тебе не придётся объяснять дважды.

====== Глава 3. Телохранительница ======

Когда ты подходишь к своему дому, на дворе уже ночь. С воспалёнными от слёз глазами да красным носом в придачу ты очень даже рад темноте.

Почти все прошедшие несколько часов у дерева ты говорил-говорил-говорил, а Микаса слушала-слушала-слушала. Затем вы оба плакали. А потом, успокоившись, сидели плечом к плечу, слушая первых сверчков и поедая сэндвич, который захватила Микаса. Она, конечно, не ожидала встретить тебя, поэтому взяла только один, но отдала половину, чему ты несказанно обрадовался.

Открывая калитку, ты стараешься не шуметь, так как бабуля Джун наверняка спит. Эта пожилая женщина предоставила тебе в аренду весь второй этаж своего крепкого, добротно-сложенного каменного дома. Ты оплатил весь год наперёд, да ещё и в два раза больше заявленной цены, так как бабуля Джун любезно взяла на себя услуги уборщицы, прачки и кухарки.

Бабуля Джун живёт совсем одна. Ты не лезешь в её прошлое, поэтому знаешь лишь то, что бабуля желает поведать сама. В гостиной на камине стоит портрет её покойного мужа, погибшего во время миссии по возврату стены Мария. Каждый раз, натыкаясь на него взглядом, ты вспоминаешь своего дедушку. Ведь он умер точно так же.

Дом, в котором бабуля живёт сейчас, когда-то был домом её сестры, вся семья которой также погибла, правда, при невыясненных обстоятельствах. Они пропали без вести, что неудивительно, учитывая скольких людей сожрали титаны. Так как детей у бабули Джун не было, она охотно предоставила тебе свой кров, радуясь твоей непритязательности и покладости, особенно в сравнении с прошлыми постояльцами.

Да и ты более чем доволен. Спальня, кабинет да небольшая ванная комната полностью в твоём распоряжении, — о большем ты и мечтать не мог. Жалование, предоставленное её величеством, с лихвой покрывает эту аренду. Кроме того, ты оплачиваешь продукты, а также помогаешь бабуле по хозяйству в редкие свободные часы.

Но есть один большой минус. Дом совершенно не охраняется и находится в слишком уж оживлённом квартале, наполненном всевозможными лавками, рынками и трактирами, — да, с одной стороны, это удобно, но с другой — убить тебя здесь легче простого, и день, когда твоё местонахождение станет известно твоим врагам, уже не за горами.

Скоро тебе придётся переехать. Уже восьмой раз за эти пять лет. Но что поделать, кажется, это теперь данность, такая же, как твои седые волосы.

Ты, с горшком Энни в руках, протискиваешься в калитку, минуя забитый почтовый ящик. «Завтра», — обещаешь себе, достаёшь из кармана ключ и пытаешься нащупать замочную скважину в темноте.

Щёлк, — дверь со скрипом открывается.

Мысленно негодуя из-за шума, ты аккуратно запираешь за собой дверь. Хорошо, что бабуля не закрылась на щеколду. Иначе точно пришлось бы её разбудить.

В доме очень тепло, главным образом, из-за каменной печи, дрова для которой ты усердно добывал в свободные часы недавнего прошлого. Бабуля всё ещё готовит по-старинке, отвергая новомодный «газ».

Пахнет чем-то вкусным, словно тебя ждут. Но, конечно, бабуля вряд ли знала, что ты вернёшься сегодня, просто готовить посвежее и повкуснее давно стало её привычкой. Искать еду сейчас опасно, есть вероятность потревожить сон хозяйки, а ты этого очень не хочешь.

Привыкнув к темноте, находишь глазами лестницу. Ступаешь на неё, стараясь двигаться бесшумно, словно кот, но по ощущениям выходит только по-медвежьи. Каждая ступень предательски скрипит.

Через несколько секунд ты наверху. Кажется, обошлось — бабуля крепко спит. Вот и славно.

Ты нащупываешь керосиновую лампу на столике у двери в твою спальню. В ящике стола есть спички. Аккуратно поставив горшок Энни на столик, наощупь достаёшь коробок из ящика, чиркаешь спичкой и зажигаешь лампу.

Миссия почти выполнена.

В предвкушении долгожданного отдыха перед завтрашним тяжёлым днём, ты открываешь дверь своей спальни, и, направив свет на кровать в изумлении обнаруживаешь, что там лежит…

…

Жаннет.

Нет, не так.

ЖАННЕТ?!

Да, это лучше передаёт твои эмоции.

— Командор Армин? — ни грамма не смущаясь, девушка с копной вьющихся чёрных волос начинает выбираться из твоей постели, — Не ожидала, что прибудете так «рано».

«Да ты издеваешься», — мрачно думаешь ты, вешая лампу на крюк в стене. Чуть более эмоционально, чем хотелось бы, ты обращаешься к девушке:

— Что ты здесь делаешь?! Я же отправил тебя к Жану и его семье! Мы больше не сотрудничаем, я же объяснил… Почему ты… у меня?.. — ты опять краснеешь, как тогда в бараке с Энни, но, кажется ещё сильнее. Потому что Жаннет, грациозно вылезшая из-под одеяла, стоит перед тобой практически голая.

Нельзя отрицать, что она хороша. Ты отмечаешь её чрезвычайно развитую мускулатуру (особенно в районе плеч и спины), она стройна и подтянута, а ещё примерно на дюйм выше тебя.

Ты не можешь отделаться от мысли, что сейчас Жаннет выглядит как паучиха, заманившая жертву в ловушку. Улыбаясь, она хищно приподнимает чёрную густую бровь и заявляет:

— Можете не отворачиваться, — и снимает ночную майку, которая и так почти ничего не скрывает.

Секунды твоего взгляда хватает, чтобы заметить её небольшую грудь, прежде чем ты стремительно разворачиваешься на сто восемьдесят градусов. Сердце стучит как бешеное. Хотел бы ты быть таким же хладнокровным, как эта нахалка перед тобой, но дыхание выдаёт тебя с потрохами. Запинаясь, ты говоришь:

— Ты не ответила на мой вопрос… Мы же договорились… Точнее я приказал… Её величество согласилась отправить тебя… Ты больше не моя телохранительница, — выпаливаешь ты и, слыша себя со стороны, понимаешь, как сумбурно звучишь.

Нет, другой офицер на твоём месте просто вышвырнул бы эту нарушительницу, да ещё запер бы за решёткой на пару недель за нарушение субординации. А ты мямлишь как мышонок, который сам пришёл к кошке на обед.

— Расслабьтесь, командор. У господина Кирштайна есть прекрасный новый охранник. И раз уж ваш отпуск закончился, я возвращаюсь на свой законный пост. Не соизволите повернуться ко мне лицом?

Зажмурившись и стиснув кулаки, ты делаешь ооочень глубокий вдох. И разворачиваешься к ней.

Жаннет, всё также улыбаясь, заматывает грудь каким-то полотном. Теперь до тебя доходит, почему в самый первый день знакомства ты принял её за юношу: маскулинный силуэт с визуальным отсутствием груди полностью способствует этому.

Не сводя глаз с твоего лица, Жаннет дотягивается до своей рубашки, небрежно брошенной на стул подле кровати, набрасывает её и как-то уж слишком не спеша начинает застёгиваться.

— Ты так и не ответила. Почему ты здесь? — повторяя вопрос, стараешься звучать более твёрдо и уверенно, негодуя, что для этого приходится прикладывать усилия.

— Командор Армин, ходит слушок… — Жаннет словно нарочно растягивает слова, чтобы довести тебя до белого каления, — Что вы хорошо отдохнули на лазурном берегу после тяжёлой службы.

— Хотя, — продолжает Жаннет, оглядывая тебя с головы до ног, — по вам и не скажешь.

Тебе снова становится неловко от своего внешнего вида. Ты так и не нашёл достойной бритвы, на щеках пара царапин, и старая одежда не добавляет тебе лоска.

— Так воот. Слушок-то в том, что пока вы отдыхаете, вам хотели сделать «подарок». Нынче в моде тикающие коробочки… прекрасно помещающиеся в разные предметы мебели, — она кивает головой в сторону гардероба, — а потом взрывающиеся —

— БАМ!

Жаннет делает характерный жест — взмахивает руками, изображая взрыв, а её глаза горят задорным огнём. Ты еле заметно вздрагиваешь.

— Я не могла допустить, чтобы пятнадцатого главнокомандующего Армина Арлерта взорвали сразу после отпуска, тем более накануне назначения советником правительства.

— Я же говорил, что этого не будет, — стиснув зубы, негромко процеживаешь ты. — До этой должности мне ещё служить и служить. Ты хоть раз видела советников младше тридцати лет? Я уже устал это обсуждать. Не могла бы ты побыстрее одеваться?

— Конечно, — Жаннет наконец-то разобралась с рубашкой и стала влезать в свои штаны.

Тебе надоедает стоять, и ты садишься на ещё тёплую кровать. Начинаешь разглядывать свои ладони, не желая продолжать разговор, в надежде, что Жаннет поскорее уйдёт.

— Чтобы проверить слушок, пришлось порыться в ваших вещах. Конечно, тайком от старухи (от этого слова тебя передёргивает), а то она и так чуть кипиш не подняла из-за моего присутствия. Я надеюсь, вы не против того, что я назвалась вашей любовницей.

— Моей… кем?!.. — восклицаешь ты, едва не поперхнувшись.

Нет, ты, конечно, знаешь, что Жаннет давно влюблена в тебя. Она делает всё, чтобы тебя заполучить, и порой её выходки приводят тебя в ужас. Начать с того, что она «якобы случайно» сломала руку твоему прошлому телохранителю и мгновенно использовала возможность занять его место. А теперь ещё выдумала такое…

А ведь ей всего девятнадцать лет. Разумеется, ты прочитал об этом в её досье. Ещё ты знаешь, что ей нет равных в искусстве ножевого боя. И да, она действительно спасла твою жизнь, когда обезумевший йегерист попытался пристрелить тебя из винтовки.

Жаннет очень похожа на кошку с молниеносными рефлексами. Будь она в вашем отряде во времена командора Эрвина, она была бы не хуже Микасы.

Вот только её настойчивость скорее отталкивает тебя. Ты не один раз ловил себя на мысли, что она хочет взять тебя силой. Да-да, именно так! Она не только изо всех сил старается выглядеть как мужчина, но и ведёт себя также: дерзко и нагло проверяя на прочность твои границы.

— Ага, любовницей. А что, правда, хорошо придумала? — смеётся Жаннет, натягивая сапог.

— Жаннет. То, что происходит сейчас… надеюсь, это не повторится. Я не потерплю ложь по отношению к моим близким людям.

— Комааандор Армин. Ну почему же сразу ложь? — внезапно Жаннет садится рядом. Ты выпрямляешься, чувствуя напряжение.

— Мы всегда можем сделать её правдой, — очень недвусмысленно произносит Жаннет и кладёт руку на твоё бедро. И крепко сжимает его.

Ты вскакиваешь, словно тебя ошпарило кипятком. Щёки невероятно красные, и ты сам не можешь объяснить, почему ты так занервничал. Хотя нет. Можешь. Ты знаешь, что если Жаннет почувствует, что ты хотя бы на один процент не против заняться с ней сексом, она этого добъётся.

Жаннет встаёт вслед за тобой. Ты отходишь к окну и, не глядя в её сторону, выпаливаешь:

— Солдат Жаннет Мерсье! Приказываю вам немедленно покинуть мою комнату и отправиться домой. За неисполнение приказа — десять суток заключения и снятие с должности. Исполнять!

В комнате повисает тишина.

— Так точно, сэр, — своей спиной ты чувствуешь, как она буквально сверлит тебя взглядом, — Забыла сказать, что в ваших вещах я ничего не нашла. Знайте, командор, я ни за что не допущу, чтобы с вами случилось что-то плохое. Адьос.

Слыша затихающие шаги Жаннет, ты буквально кожей чувствуешь, что «плохое» — это она сама.

====== Глава 4. Перед церемонией ======

День, которого ты так боялся, начался вовсе не типично для нового тебя:

6.00 — подъём.

6.10 — пробежка (жалкая попытка прийти в форму, но в такой день грех не вспомнить кадетские будни).

6.40 — утренняя ванна.

7.00 — завтрак горячими пирожками бабули Джун.

7.20 — проверка мундира, подготовка военной формы.

7.30 — проверка документов.

7.40 — подготовка сапог и одевание.

7.50 — поход к цирюльнику (благо он начинает принимать посетителей с 8.00, и уж для всем известного Армина Арлерта сделает исключение, приняв его вне очереди).

«Вот это утречко», — думаешь ты, смотря на часы цирюльни. На часах 8.45.

Цирюльник управился очень быстро, постриг и уложил твои волосы по последней моде. Также острой бритвой привёл нижнюю часть лица в порядок, умудрившись замаскировать царапины какой-то мазью.

В зеркале ты не узнаёшь себя. Зелёный мундир тебе очень к лицу. Он добавляет тебе в плечах и в то же время вытягивает рост. На шее — изумрудный знак отличия, который можно получить лишь за исключительные достижения во имя Парадиза. Он очень красиво выделяется на фоне белоснежной накрахмаленной рубашки.

Достойный вид, чтобы встретиться с её величеством и почтить память боевых товарищей.

Ты сдержанно благодаришь цирюльника, аккуратно берёшь небольшую тёмную сумку и горшок Энни, открываешь дверь цирюльни и направляешься к ближайшим экипажам, надеясь занять один из них.

В центре уже появились первые трамваи, но ты не хочешь ехать с другими людьми. Тем более то место, куда ты направляешься, не по пути общественному транспорту.

Спустя некоторое время ты едешь в штаб королевской полиции под номером 23 — это совсем новый корпус, построенный с соблюдением всех мер безопасности. Больше никаких прозрачных решётчатых заборов — только бетон, плюс несколько блокпостов по пути внутрь, а также тщательный досмотр в независимости от занимаемой должности (разумеется, за исключением её величества Хистории).

Прибыв на место, ты подходишь к главному входу на прилегающую территорию корпуса. Часовые тут же вытягиваются по струнке:

— Командор Арлерт, сэр! — восклицают они, поднося кулак правой руки к тому месту, где по общепринятому мнению находится сердце.

— Вольно, — командуешь им, делая такой же жест в ответ.

— Командор Арлерт, мы вынуждены записать цель вашего визита. Затем вам нужно пройти досмотр и дождаться разрешения на вход.

— Цель моего визита — принять участие в торжественной церемонии открытия мемориала памяти в честь павших защитников человечества, — чётко произносишь ты, готовый к такому вопросу.

Часовой быстро записывает это в журнал, затем протягивает его тебе:

— Подпишите, сэр.

Ты ставишь свою аккуратную подпись и следуешь в будку для досмотра. Всё проходит быстро, ведь солдатам нет никакой необходимости подозревать тебя в чём-то незаконном, да и ты послушно выполняешь все их требования, показываешь каждый карман и даже разрешаешь проверить землю в горшке, мысленно молясь, чтобы они не повредили растение.

Затем, в сопровождении третьего солдата, ты проходишь к очередному контрольному пункту. Перед тем как войти внутрь здания, твои документы тщательно проверяют.

Всё в порядке, и ты следуешь в весьма просторный зал ожидания. Каждый твой шаг по паркетному полу отзывается гулким эхом.

Ты почти самый первый. Ещё бы, приехал за два часа до начала. Но такова твоя натура, ты ненавидишь опоздания, и сразу тушуешься под давлением чувства вины.

К тому же, есть кое-кто, с кем тебе нужно поговорить.

А вот и она, отдаёт распоряжения солдатам в дальнем конце зала. Хитч. Именно она ответственна за организацию сегодняшнего мероприятия.

Да, она здорово поднялась за эти годы. Пожалуй, её должность считается одной из главных в королевской полиции — она является самым приближённым лицом её величества Хистории, или, выражаясь новомодным словом — королевским пресс-секретарём.

Хитч, завидя тебя, прерывает свои указания, активно машет рукой, и на весь зал восклицает:

— Командор Армин! Вот так сюрприз! Минутку, и я подойду.

Ты ставишь горшок на коричневую кожаную скамью, туда же помещаешь сумку, и садишься рядом.

Оглядывая Хитч, ты отмечаешь, что она очень хорошо выглядит: её зелёный мундир, в отличие от твоего, включает в себя юбку вместо брюк. На ногах не сапоги, а лакированные туфли.

Волосы Хитч также уложены по последней моде — с одной стороны лицо обрамляет красивая прядь в виде волны, придерживаемая заколкой. В целом волосы прямые, кроме самых концов, завитых крупными локонами, сантиметров на пять выше плеч.

Да, ты не знаток женских причёсок, но уверен, что Хитч очень подходит этот образ. И как только она находит время переписываться с Энни, будучи на таком ответственном посту?

Спустя некоторое время Хитч подходит к тебе.

— Можно тебя на пару слов? — ты киваешь головой в сторону своей скамьи, предлагая Хитч присесть.

Она садится подле тебя и показательно-громко вздыхает:

— Ты о ней хочешь поговорить, да?

— Хитч, я не задержу тебя дольше, чем на пару минут. Просто скажи, пожалуйста, Энни в городе? Где она остановилась? — с мольбой в голосе полушёпотом спрашиваешь ты.

Зелёные глаза Хитч прищуриваются.

— Ты ведь всё равно не отстанешь, да? Будешьотвлекать меня, пока не выяснишь?

Ты энергично киваешь головой, давая понять, что именно так и будет.

Хитч демонстративно смотрит на свой маникюр, раздумывая, сказать ли сразу, или помучать тебя ещё.

— Скажи, а ты случайно не читал мои письма в твоём почтовом ящике? — спрашивает она.

Чёрт. Только не этот вопрос.

— Ну… нет, — мрачно отвечаешь ты, понимая, что лгать бессмысленно.

— И ты правда считаешь, что я должна помогать тебе после того, как ты бросил нас хрен знает на сколько? Ты и понятия не имеешь, какие легенды для прессы мне пришлось сочинять, чтобы прикрыть твою задницу, — яростно шепчет Хитч.

— Сегодняшний день так важен для Хистории и всех нас, ты — ключевая персона, ты должен произносить речь, сегодня же последний день существования разведкорпуса, ты прекрасно об этом знаешь! Жан весь извёлся, уж думал, что ему придётся выступать вместо тебя! Что бы подумал народ? Да нам легче соврать, что ты умер, нежели оправдывать струсившего главнокомандующего!

Тебе стыдно. Невыносимо-стыдно слышать это, и у тебя нет ни единой отговорки для оправдания. Ты опускаешь голову и смотришь в пол.

— Приедут все, даже Леви Аккерман, хоть он давным-давно подал в отставку. И ты правда считаешь, что после такого наплевательского отношения к нашему общему делу я буду тебе помогать?! — Хитч не на шутку рассердилась.

В зал прибывают новые лица, и тебе очень не хочется делать их свидетелями.

— Мне очень жаль, Хитч. Скажи, как я могу загладить свою вину?

— Просто будь хорошим мальчиком и не опозорься сегодня. На церемонии, помимо Хистории и нас, будут члены правительства, а также люди со всех уголков света, желающие почтить память защитников человечества. Конечно, будет и пресса. Твоя речь прогремит на весь мир!

Тебе становится дурно. Вот оно. Вот почему ты уехал. Выступать в роли последнего главнокомандующего и так жутко-волнительно, но тебе ещё и придётся объявить о закрытии разведкорпуса. Вас переформируют в новое подразделение, не имеющее ничего общего с деятельностью разведкорпуса в прошлом.

Тебя преследует ощущение, что ты подвёл всех, ведь именно на тебе закрывается глава в истории защитников человечества. И именно ты должен перевернуть последнюю страницу и закрыть книгу.

— Да, я готов… я сде… — отвечаешь ты, но тебя резко поднимают на ноги, взяв за грудки мундира.

Прямо перед собой ты видишь лицо Жана Кирштайна, выражающее злость вперемешку с облегчением. Хитч торжествующе скрещивает руки на груди, мысленно передавая эстафету гнева Жану.

— Какого чёрта, Командор?! — Жан трясёт тебя, и, если бы не официальная обстановка, ты уверен, что он бы тебя ударил, — Я спрашиваю, какого чёрта?!

— Да брось, Жан, — раздаётся знакомый голос.

Чья-то рука падает тебе на шею и высвобождает из хватки Жана. Рука Конни Спрингера. Он, чуть сильнее чем по-дружески, бьёт тебя в плечо кулаком:

— Я же говорил, придёт.

Жан замечает любопытные взгляды окружающих, одёргивает свой мундир, и более сдержанно говорит:

— Рад тебя видеть.

«Засранец», — читаешь ты по его губам.

Что ж, справедливо.

Ты, смущённо озираясь, стараешься сгладить накал страстей:

— Ребята, я … тоже рад вас видеть.

— Как отдохнули, командор? — нарочито-громко спрашивает Конни, подмигивая вам с Жаном.

— Я… — заметив, что послушать твой рассказ подошли несколько сослуживцев, собрав волю в кулак, начинаешь врать. Ты рассказываешь такие небылицы, и так правдиво описываешь подробности, что Жан с Конни начинают сомневаться в том, что этого не было на самом деле.

Ты благодарен им за то, что прикрыли твою задницу. Так что врёшь ты с таким красноречием, что даже Хитч, сменив гнев на милость, периодически вставляет свои комментарии: «Да-да, я же говорила», «Ах, а этот момент вышел очень забавным», «А почему Вы умолчали об этом в письме?».

Ты замечаешь, как подходит Микаса. Она и виду не подаёт, что ты несёшь чушь. Просто встаёт рядом с Жаном и слушает твои легенды.

Прошёл уже час с твоего прибытия. Осталось только дождаться королеву и отправиться на церемонию в специально-подготовленном кортеже.

Зал заполнен знакомыми лицами. Все рады видеть тебя, но времени говорить с каждым нет, поэтому всё общение сводится к приветствиям и вопросу «Как поживаете?».

За несколько минут до прибытия королевы Конни снова подходит к тебе и заговорщицки шепчет на ухо:

— Армин, сегодня вечером после церемении ждём тебя в Остром мече. Ты нам крупно задолжал, и проставиться выпивкой — это самое малое из того, что ты можешь сделать. Почтим память погибших товарищей! Отказ не принимается, — он хлопает тебя по плечу и протискивается обратно к Жану.

Ты давно не брал в рот спиртного, и не против выпить, но приглашение Конни больше смахивает на экзекуцию. Уж там-то Жан выскажет всё, что о тебе думает. А, и чёрт с ним, обратного пути уже всё равно нет.

Сообщают, что прибыл кортеж Королевы. Она запоздала, и времени заходить к вам уже нет, ведь нужно добраться до мемориального сада, и дорога довольно неблизкая.

Вас приглашают в ваши кареты, и, садясь в свою, ты видишь ожидающую внутри Жаннет.

— Как спалось, Командор? — подмигивает тебе она.

Ты стискиваешь зубы. Разумеется. Ты не можешь быть на таком публичном мероприятии без охраны. И вот оно твоё сопровождение.

Дверь кареты внезапно открывается снова, избавляя тебя от необходимости отвечать. В карету заглядывает Хитч и сообщает:

— Командор Арлерт. Ответ на ваш вопрос находится в моём письме, которое я отправила вам несколько недель назад, — с этими словами она захлопывает дверь.

Жаннет с удивлением обдумывает эту информацию.

А ты сидишь и думаешь, какой же ты идиот.

====== Глава 5. Последнее слово ======

Всю дорогу до мемориального сада ты смотришь в окно, демонстративно не глядя в сторону Жаннет, сидящую с широко расставленными на мужской манер ногами.

«Вот ведь по-идиотски вышло. Всё это время в моём ящике лежало письмо, в котором написано, где сейчас Энни! Надеюсь, после церемонии ещё не слишком поздно его прочитать… вот ведь кретин…», — думаешь ты.

Помимо этой досады, тебя охватывает паника из-за предстоящего выступления. От страха очень сильно хочется спать, а ещё одолевают позывы по малой нужде. Таким образом твой организм реагирует на стрессовые ситуации.

И Жаннет, как назло, не может сидеть молча:

— А я ведь ваши письма тоже вскрывала, командор. Туда, знаете ли, иногда подкладывают яд.

Сердце тяжёлым камнем падает куда-то вниз. Сил срываться на неё просто нет, поэтому, тяжело вздохнув, ты говоришь:

— Я тебя об этом не просил. Надеюсь, все они на положенном месте? Ты же понимаешь, что там конфиденциальная информация?

— Как пить дать. Делать мне что ли нечего, нежели читать всякую политическую ерунду, — стараясь звучать безразлично, бросает она, и ровно в этот момент ты понимаешь, что она прочитала всё.

Молясь о том, чтобы письмо было на месте, и чтобы Жаннет молчала весь оставшийся путь, ты разворачиваешь газету, которую кто-то оставил на бархатном сиденье вашей элитной кареты.

Скрывшись за широкими страницами, делаешь вид, что увлечённо читаешь, а сам бесцельно блуждаешь глазами по газетным колонкам, не в силах сосредоточиться ни на одной новости, погруженный в свои мысли.

Так проходят полчаса пути.

Наконец, дверь открывают, и Жаннет первая покидает карету. Да, умеет она изображать идеального солдата на глазах у других, поэтому вытягивается в струнку, сложив руки за спиной и наблюдая, как ты спрыгиваешь с подножки на асфальт.

Место, куда вас привезли, вплотную примыкает к мемориальному саду. Но сейчас его огородили и возвели временные укрытия, как будто знали, что сегодня будет непогода.

На улице и правда прохладно, а солнышко скрылось за тучами. «Дурной знак», — думаешь ты.

Поежившись от пронизывающего ветра, вы с Жаннет направляетесь к карете Хистории.

Её величество, только что покинувшая карету, замечает тебя, улыбается и делает шаг навстречу, протягивая руку в белоснежной перчатке. Ты, поклонившись, сжимаешь маленькую королевскую ладонь и видишь, как вслед за ней выходит её муж вместе с их дочуркой.

Её величество снова в положении, поэтому мундир перешит таким образом, чтобы выступающий животик не был стеснён военной тканью. В целом она выглядит скромно и достойно: в отличие от Хитч, волосы королевы уложены в низкий пучок, но на лбу похожая волнистая прядь, правда, без заколки.

— Командор Армин, я так рада, что вы добрались вовремя, — с искренней радостью произносит Хистория. В её глазах ты видишь понимание и сочувствие в связи с тем, что тебе сегодня предстоит сделать.

— Ваше Величество, проследуйте за мной, — Хисторию вместе с семейством тут же уводят, сопровождая на положенное место, не дав тебе и рта раскрыть.

Глядя вслед уходящей королеве, обнаруживаешь, как тебе прямо в нос суют какой-то листок с печатным текстом. По маникюру узнаёшь руку Хитч, и тут же слышишь её довольно громкий шёпот:

— Армин, почитай, это твоя речь. До начала ещё минут пятнадцать, отрепетируй, постарайся звучать естественно. Мы, конечно, положим её на трибуну перед тобой, но старайся не читать, а рассказывать. И — ради бога — не принимай близко к сердцу то, что там написано — пойми, что всё это во имя перемирия! Я побежала, тебя позовут, когда настанет время, — тараторит Хитч и убегает, оставив тебя с листком в руках.

Ты смотришь на Жаннет, и та мгновенно делает вид, что ей ни капли не интересно, что в листке, ожидая, что ты сам об этом заговоришь.

Уже готовый читать свою речь, ты чувствуешь, как на плечо тебе как-то уж слишком тяжело ложится чья-то рука.

Оборачиваешься, ожидая увидеть кого угодно, но только не Капитана Леви. Точнее, теперь уже просто Леви Аккермана, бывшего капитана элитного подразделения разведкорпуса.

Самое удивительное, что он больше не в инвалидном кресле — он стоит, опираясь на костыль! И хоть его лицо обезображено шрамами, в единственном видящем глазу всё тот же блеск.

Вот так сюрприз…

— Капитан?! — ты крайне удивлён.

— Больше не капитан, — безэмоционально бросает Леви, и скрестив руки на груди, всё также опираясь на костыль, спрашивает, глядя прямо тебе в глаза: — Волнуешься?

Тебе не очень хочется говорить об этом перед Жаннет, но Леви действительно может дать ценный совет, если ты поделишься с ним своими переживаниями. И ты решаешь рискнуть:

— Меня одолевает чувство вины. Я безумно благодарен вам за спасение моей жизни, но Командор Эрвин смог бы куда лучше…

— Не смог бы, — Леви прерывает тебя на полуслове. — Оставь прошлое в прошлом. Двигайся дальше. Сегодня сделай то, что должен, а потом строй своё будущее. Честно говоря, Арлерт, я бы не удивился, если бы ты не приехал. Но то, что ты здесь, уже о чём-то говорит, да? Только что из это выйдет? Хорошенько подумай, прежде чем натворить глупостей, — с этими словами он хлопает тебя по плечу и отходит пообщаться с другими элитными гостями.

Тебе и правда становится легче — хоть кто-то сегодня тебя не упрекает. Жаннет с восхищением провожает капитана взглядом, ведь он вроде как легенда, и она переняла у него многие приёмы.

Сразу после этого к тебе подходит Микаса.

— Всё будет хорошо, — говорит она, слегка улыбаясь. Ты благодарен ей за поддержку.

Вслед за Микасой к вам приближаются все остальные зелёные мундиры, и вас всей группой ведут к трибунам.

Приближаясь к месту назначения, ты видишь деревянную временную сцену, которая будет демонтирована сразу после окончания церемонии, также как и деревянные трибуны, возведенные в форме амфитеатра для лучшего вида.

На них уже полно народу: самые разные люди машут или показывают пальцами в твою сторону. Продвигаясь к своему месту, ты замечаешь вдали семью Саши Браус, Николо и — не веришь своим глазам — Габи и Фалько.

«Зачем они здесь?» — нахмурившись, думаешь ты, пробираясь к своему месту в самом первом ряду, по ту сторону прохода от трибун Хистории и членов правительства.

Твой стратегический ум не находит лучшего объяснения, кроме как того, что это Хистория пригласила их лично. Да, если оглядеться вокруг, тут полно выходцев из Марлии. Находиться здесь им не то, чтобы опасно, но это точно не вызывает одобрения народа.

«Правительство что-то задумало», — мрачно думаешь ты, усевшись на своё место рядом с Микасой и Жаном. Жаннет садится позади.

— Не нравится мне это, — тихо говорит Жан, так же как и ты хмурясь при виде стольких иностранцев и многочисленных журналистов. — Как думаете, что там? — спрашивает он, указывая на что-то огромное, слева от сцены, покрытое серой тканью.

— Похоже на памятник, — рассуждаешь ты. — Думаю, его представят зрителям как вишенку на торте.

— Согласен, — кивает Жан. — А что это за горшок у тебя в ногах?

— Я принёс растение, буду сажать после церемонии вместе со всеми остальными, — спокойно объясняешь ты.

— Ну ты и чудак, они же вроде приготовили для нас растения — смеётся Жан, — Представляю, если бы мы все припёрлись с горшками.

— Если честно, это горшок Энни. Она попросила меня посадить этот цветок от её лица, — не успев поделиться, ты сразу жалеешь об этом, видя, как Жан переглядывается с Конни.

— Почему она сама не пришла? — спрашивает Микаса. — Габи и Фалько ничто не помешало.

— Не знаю, — пожимаешь плечами ты, не желая обсуждать интимную правду при всех.

— Держу пари, она где-то здесь, — заговорщицки шепчет Конни, перегнувшись через Жана и Микасу, — Ты уж поглядывай, когда будешь говорить.

Конни попал в самую точку. Ты и сам надеешься на это. Должна же она убедиться, что ты посадишь её растение.

Тут на сцену выходит оркестр, и вы замолкаете.

Начинает играть торжественная музыка, и ты окидываешь взглядом вид перед собой: на сцене установлены две стойки с микрофонами, одна из них для тебя.

На фоне сцены висит полотно с огромными крыльями свободы — символом Разведкорпуса. Слева — уже замеченный Жаном таинственный объект, накрытый брезентом, а позади него мемориал из тёмно-зелёного гранита. Отсюда трудно разглядеть, но, кажется, там имена.

Неподалёку от мемориала находится подготовленная земля с множеством саженцев, которые вам предстоит посадить — оттуда будет начинаться аллея славы.

Под многочисленные аплодисменты музыка замолкает, и на сцену поднимается распорядитель. Отчего-то ты разочарован, что это не Хитч. Хотя почему это она должна быть ведущей? У неё и помимо этого хватает хлопот.

Ведущий приветствует всех собравшихся и объявляет церемонию памяти открытой. Затем он приглашает на сцену всех действующих членов Разведкорпуса, и именно сейчас ты понимаешь, что так и не прочитал свою речь.

Поспешно захватив свою сумку, ты встаёшь и, стараясь не выдавать своего волнения, идёшь вместе со всеми на сцену. Вам помогают построиться так, чтобы вас было хорошо видно со всех трибун, особенно королевских.

«Ого, а отсюда ракурс посолидней», — думаешь ты, оглядывая со сцены собравшихся на трибунах. Сколько знакомых всех мастей и пород! И пожилые, и дети, и семьи твоих сослуживцев, даже бывшие враги, и все смотрят на вас, слушая ведущего.

Стоя на сцене, ты находишь взглядом капитана Леви. Всё также сидит на своём месте с самым бесстрастным выражением лица, и не думая подниматься к вам.

Переводишь взгляд на Жаннет — она, наоборот, чуть ли не светится от гордости, оттого, что ты, её обожаемый командир, сейчас в центре внимания.

Ты стоишь самым первым в строю, потея в ожидании своей очереди говорить. До твоих ушей отдалённо доносится торжественная чушь распорядителя, а ты только и слышишь, что звук своего сердца. Готовишься опозориться, ведь так и не отрепетировал свою речь.

— … ПРИГЛАШАЕТСЯ ПЯТНАДЦАТЫЙ ГЛАВНОКОМАНДУЮЩИЙ РАЗВЕДКОРПУСА — АРМИН АРЛЕРТ, орёт в микрофон ведущий, приглашая тебя к стойке.

Ты делаешь оооочень глубокий вдох и под бурные аплодисменты строевым шагом подходишь к микрофону. На стойке лежит твой текст.

Быстро глянув на свою речь, ты начинаешь передавать её суть, пытаясь звучать как можно более уверенно:

— Приветствую вас, дамы и господа, — звук твоего собственного голоса успокаивает, и ты начинаешь расслабляться.

— Я, Армин Арлерт, пятнадцатый главнокомандующий разведкорпуса с гордостью представляю вашему взору подарок Её Величества Хистории Райс, — ты кланяешься в сторону королевы. — Подарок каждому члену Разведкорпуса, посвятившему своё сердце человечеству, а также всему элдийскому народу.

На этих словах, неожиданно для тебя, с памятника слева (точнее, теперь уже справа) срывают полотно. Зрители ахают в изумлении, — ты видишь медного Командора Эрвина на коне, вставшем на дыбы, в его руке — поднятый клинок, а на устах — безмолвный вопль, призывающий к атаке.

«Вот это да,» — думаешь ты, пытаясь поднять свою челюсть.

Ты снова смотришь в текст и, когда ещё более оглушительные аплодисменты затихают, продолжаешь:

— Перед вами памятник, посвящённый Тринадцатому Главнокомандующему Разведкорпуса, Эрвину Смиту, который стал символом любви к отечеству, символом стремления к свободе и борьбы за справедливость. Именно он собрал отряд, который впоследствии покончил с абсолютным злом в лице … Эрена Йегера.

Не веря своим глазам, быстро оглядываешься на Микасу. Она в оцепенении смотрит на тебя. По твоему лбу стекает струйка пота, пока ты судорожно пробегаешь глазами дальнейший текст:

«Эрен Йегер, с самого рождения движимый местью и стремлением уничтожить человечество, едва не стёр население планеты с лица земли. Только благодаря доблести членов Разведкорпуса вкупе с элитными войсками Марлии удалось остановить этот геноцид…»

Элитными войсками Марлии?! Или войсками, которые несколькими годами ранее были врагами и ублюдками?!

И причём здесь Эрен?! Он же наоборот, освободил мир от титанов, и это можно было сделать только такой ценой! Неужели они не поняли, вы же столько раз обсуждали…

И что за наглая ложь по поводу стремления Эрена уничтожить человечество с самого рождения?

Негодуешь не только ты — на трибунах тоже недовольно гудят. Королева Хистория грустно смотрит куда-то себе под ноги, трогая свой медальон. Она в курсе.

И тут тебе становится всё ясно.

Вот тактика, которую выбрало новое правительство — вместо того, чтобы извлечь ошибки прошлого и создавать общее будущее, они выбрали сотворить общего дьявола.

Это так ты хотел объединить нас, Эрен?

И ты правда думаешь, что я приму правила этой игры?

С этими мыслями ты, охваченный ещё непонятными даже самому себе эмоциями, снова оборачиваешься к Микасе и с силой подносишь кулак к своему сердцу, посвящая этот жест лично ей, а затем…

… рвёшь листок со своей речью на мелкие кусочки и бросаешь его на пол… вместе со своим мундиром.

Комментарий к Глава 5. Последнее слово Внесено небольшое изменение: в манге ребёнок Хистории больше похож на девочку, поэтому “сынишка” заменён на “дочурку”. На сюжет это не влияет.

====== Глава 6. Зелёный дым ======

Я не буду частью вашего фарса.

И не позволю сделать Эрена врагом Разведкорпуса.

Только не сегодня.

Кровь закипает в твоих жилах.

Ты чувствуешь власть.

Сейчас ты можешь всё.

Устроить мировую войну?

Запросто!

Я выверну ваши желудки наизнанку теми подробностями, которых, я уверен, вы так жаждете. Утоплю вас в крови погибших, смакуя каждую деталь, каждый чудовищный приказ ваших идиотских правительств.

Да вы на части друг друга порвёте, если Я захочу.

В тебе просыпается Армин из прошлого, умевший надавить на самое больное. Вспомнить только изощрённые описания пыток Энни, буквально размазавшие Бертольда, позволив выцарапать победу. Ни один мускул на твоём лице тогда не дрогнул.

Ты готов сделать это и сейчас, только в тысячекратном масштабе.

В толпе снова находишь капитана Леви. Он не сводит с тебя единственный глаз. Вся его поза выражает интерес к тому, что ты сделаешь дальше.

В памяти всплывают его слова: «Хорошенько подумай, прежде чем натворить глупостей».

Ну конечно, он знал всё это время. Знал, что случится нечто подобное.

Наслаждайтесь, капитан. Я устрою вам спектакль.

Под изумлённые взгляды трибун ты шагаешь в сторону своей сумки, брошенной недалеко от края сцены.

По пути тебя останавливает ладонь Микасы:

— Армин, пожалуйста… не надо — в её голосе звучат слёзы. Даже не зная, что ты собираешься сделать, Микаса понимает: это разрушит твою жизнь.

Ты смотришь ей в глаза.

Нет.

Тебя пронзает стрела осознания. Ты просто не можешь сделать то, что задумал. И дело даже не в том, что скорее всего пойдёшь под трибунал и будешь повешен.

Просто…

Ты не хочешь такой свободы. Свободы ранить Микасу.

Именно эти слова ты бросил Эрену в спину, лёжа в луже собственной крови вперемешку с соплями.

Ты не можешь разбить сердце Микасы второй раз. Она точно не переживёт «Эрена номер два».

К тому же, так ты точно не увидишь Энни.

Мысли в твоей голове проносятся со скоростью света в поисках другого пути.

Да! Он есть!

Если я разыграю все карты верно, то отвоюю себе хотя бы сегодняшний вечер.

Ободрившись этой мыслью, ты ласково, но твёрдо убираешь руку Микасы со своего плеча.

— Всё будет хорошо, — приходит твоя очередь говорить ей эти слова.

Затем, грустно улыбаясь, ты оглядываешь лица выстроившихся на сцене членов Разведкорпуса.

Точнее того, что от него осталось. Ведь за последние годы вы почти не набирали новобранцев, и вас едва ли двадцать человек.

Твои боевые товарищи, включая Жана и Конни, сбиты с толку и напуганы поведением своего командира.

Скользя взглядом по их лицам, ты негромко, но твёрдо говоришь, обращаясь ко всем сразу:

— Вы очень хорошо служили человечеству. За дальнейшую репутацию Разведкорпуса отвечаю я один.

И после этих слов подходишь и наклоняешься к своей сумке.

Мгновение — и в твою сторону направляются десятки винтовок.

Буквально своей спиной ты ощущаешь, как напрягается Жаннет.

Забавно, но в этой ситуации она может быть лишь зрителем. И это придаёт тебе сил — ведь это твой шанс показать, что Армин Арлерт назначен Главнокомандующим вовсе не за смазливую внешность.

Молниеносно просчитывая варианты развития событий, ты понимаешь, что должен быть очень аккуратен. Винтовки без колебаний выстрелят, если ты достанешь из сумки что-то опасное. Но будут выжидать до конца, ведь убивать тебя на церемонии памяти — это крайняя мера.

Ты поднимаешь одну руку вверх, а другой — ооочень медленно достаёшь из сумки…

Стрелки всё крепче сжимают винтовки, готовые среагировать, если ты вытащишь гранату, взрывчатку, зажигательную смесь, револьвер…

… но только не это.

Очень медленно ты достаёшь аккуратно сложенную зелёную ткань. Дула винтовок всё также смотрят в твою сторону: кто знает, что ты принёс? Пока что самое оптимальное — держать тебя на мушке.

Неторопливо разворачиваешь ткань — и все остальные видят выцветший символ Крыльев Свободы, заляпанный чем-то, очень похожим на засохшую кровь.

Это плащ Командора Эрвина Смита.

Оригинальный и снятый с него в день смерти, а затем благополучно украденный тобой на следующий день.

Ты и сам не до конца понимаешь, зачем его украл. Может, чтобы сделать его личной реликвией? Или чтобы его не выбросили в ближайшую канаву, не ведая, какую великую голову он покрывал?

Сейчас это уже не важно.

Ты притащил его с собой, чтобы после церемонии памяти тайно похоронить в месте, где увековечено имя (а теперь ещё и лицо) владельца. Никто не знает, чей это плащ.

Никто, кроме тебя…

…и капитана Леви.

Который, глядя, как ты накидываешь на свои плечи этот «привет из прошлого», приподнимает брови в таком удивлении, словно видит самого Эрвина Смита во плоти. На его лице можно буквально прочитать: «Ай да сукин сын».

Дула винтовок опускаются, в то время как ты с поднятыми пустыми руками и в грязном плаще поверх белоснежной рубашки возвращаешься к стойке с микрофоном.

Никто не понимает, что происходит. Организаторы церемонии в смятении переглядываются. Журналисты строчат в блокноты, как безумные. Вспышки фотоаппаратов слепят твои глаза.

А ты впиваешься взглядом в Леви Аккермана, набираешь в лёгкие побольше воздуха и начинаешь громко и уверенно говорить:

— Эрвин Смит. Ханджи Зое. Кис Шадис…

Публику охватывает недоумение. Зачем ты перечисляешь погибших членов Разведывательного Легиона? Ведь все эти имена есть на куске гранита прямо за памятником Эрвина Смита.

— …Саша Браус. Марло Фройденберг. Флок Форстер…

Ты произносишь имя за именем. Называешь практически каждого, кто погиб в Разведкорпусе с момента твоего появления. И дело даже не в том, что у тебя отличная память. Просто ты внимательно изучил каждое досье: из искреннего интереса, что побудило их всех вступить в разведотряд и посвятить свои сердца человечеству. И то, как они умерли… ты это тоже отлично знал.

— …Мик Закариас…

Лицевую мышцу Леви Аккермана сводит судорога.

Реакция капитана приносит тебе мрачное удовлетворение, и ты продолжаешь не спеша называть десятки и десятки знакомых вам имён. Произносишь каждое имя так чётко и с такой расстановкой, словно у всех собравшихся в запасе целая вечность.

Все присутствующие внемлют каждому твоему слову, но ты упорно смотришь на Леви Аккерамана и говоришь словно для него одного. Наконец, добираешься до финальных имён.

-… Оруо Бозард. Эрд Джин. Петра Рал.

Контрольный выстрел прямо в капитанское сердечко.

Переводя дух, делаешь внушительную, но не слишком долгую паузу. После неё продолжаешь:

— Все эти люди погибли, отдав свои жизни человечеству. И ни одного из них не убил Эрен Йегер.

Говоря последнюю фразу, ты переводишь свой взгляд с лица Леви на королеву Хисторию. Решаешь для себя, что именно она должна стать твоим главным союзником в этот вечер.

Надо же, микрофон до сих пор не отключили. Наверное, ещё не оправились от шока. Не ровен час, и они это сделают. Но пока есть шанс, ты продолжаешь:

— Все эти достойные люди пали, сражаясь не с Эреном Йегером, а с титанами. Об этом, кажется, стали забывать. Их целью была свобода. И все мы здесь, лишь потому что эта цель достигнута.

Твой плащ взмывается от порыва ветра, а чёлка, так старательно уложенная цирюльником, лезет в глаза.

Плевать. Сейчас ты будешь говорить. И ничто тебе не помешает.

Ты снова обращаешься к толпе:

— Оглядитесь вокруг: на этом самом месте когда-то была стена Роза. Сейчас здесь раскинут самый прекрасный сад, что я видел. И я благодарю Вас, Ваше Величество. Благодарю за такой ценный подарок. За возможность оставить имена героев в памяти навечно, — салютуя рукой к сердцу, ты кланяешься королеве.

Зрители, сами не зная, зачем, действительно озираются по сторонам, будто видят это место впервые в жизни. Ты, пользуясь моментом передышки, осознаёшь:

Сейчас или никогда.

— И я прошу прощения за мою наглость, но … — ты сильно сжимаешь рукой край плаща Эрвина, по виску стекает капля пота, а сердце вот-вот вырвется из груди. Адреналин тебя не щадит.

— … но человек, который находится справа от меня, убил куда больше членов Разведкорпуса, чем Эрен Йегер, — киваешь ты в сторону памятника Эрвину Смиту.

Эта наглость может многого тебе стоить, если ты не сможешь правильно закончить свою мысль. Ты чётко знаешь, что ходишь по лезвию ножа.

— И более того, я — тоже убийца.

На трибунах слышится шушуканье. Королева изумлённо смотрит на тебя, а сидящая неподалёку от неё Хитч скрыла лицо за ладонями, не веря своим ушам.

— Я, пятнадцатый главнокомандующий Разведкорпуса Армин Арлерт, такой же убийца, как и солдат Эрен Йегер, или — ты смотришь на памятник — Тринадцатый Главнокомандующий Эрвин Смит. Мы трое несём ответственность за гибель множества людей. Командор Эрвин отправил на смерть сотни, я уничтожил тысячи, а Эрен Йегер — миллионы. И всё же, нас троих объединяет ещё кое-что. Мы делали это…

— ТОЛЬКО

— РАДИ

— СВОБОДЫ.

Ты чеканишь последние слова, вложив в них всю силу своего голоса. Смотришь в небо, такое серое и низкое сегодня. Жаль, нет дождя, это очень подошло бы к твоему выступлению.

В страстном порыве, ты восклицаешь:

— Мы свободны от проклятья титанов! Цель, ради которой был создан Разведкорпус, достигнута. Если хотите говорить о Эрене, то сделайте это в другой раз. А сегодня… я прошу вас оставить его в покое, — на этих словах твой голос начинает срываться.

Ты оглядываешь трибуны, пытаясь оценить реакцию. Кто-то смотрит на тебя с жалостью, кто-то хмурится, но подавляющее большинство людей просто потеряли дар речи. Видеть Командора Арлерта, обычно спокойного и мягкого, в таком отчаянии — зрелище не из частых.

— Я… я прошу вас забыть об Эрене, потому что мы сильно задолжали кое-кому другому. Мы не должны красть такой важный день и тратить его на ненависть. Павшие герои, положившие сердца к нашим ногам, подарили нам драгоценную свободу. А мы… так и не научились ей пользоваться — под тяжестью этой мысли ты опускаешь взгляд вниз.

Но секунду спустя в твоих глазах загорается блеск того самого мальчишки Армина, который грезил о море и пустынях. Ты страстно обращаешься к публике, искренне негодуя:

— Нам, словно детям, подарили целый земной шар! Драгоценный, хрупкий, прекрасный! И какой ценой? Ценой собственной крови! А мы недостаточно умны, чтобы его беречь: вырываем друг у друга, режем на части и придумываем себе чудовищ, лишь бы было кого порвать…

Ты снова вылавливаешь взглядом Леви на трибунах. Сейчас ты скажешь то, что теперь уже очевидно вам двоим:

— Я знаю, что больше всего на свете Командор Эрвин хотел узнать секрет мира за стенами. И, держу пари, что будь он жив, он точно так же как мы, боролся бы за новое мироустройство. Возглавлял новые войска, строил планы уничтожений, играл в политические игры… был бы, как и все мы, в плену у собственного эго.

— Но сейчас… — ты смотришь на памятник, — … он абсолютно свободен.

Ты веришь в эти слова каждой клеточкой своего тела.

— И все, кто сложил свои жизни, служа человечеству, они тоже свободны. Им больше не нужно сражаться.

Твои щёки пылают огнём, а плащ развевается на ветру.

— Мои дорогие друзья, — обращаешься ты к своей команде, — Вы храбро и верно служили человечеству. Но сегодня именем её величества королевы Хистории Райсс, я объявляю о прекращении деятельности Разведывательного Легиона. С этого момента вы тоже свободны. Вам больше не нужно сражаться.

Ты снова подходишь к своей сумке. На этот раз винтовки молчат. Ты достаёшь заряженный сигнальный пистолет.

Глядя в глаза Микасе и всем остальным, ты выражаешь последнюю просьбу:

— Как ваш командир, я хочу сейчас только одного: чтобы в самый последний раз мы посвятили сердца… всем, кто подарил нам эту свободу. По моей команде!

С этими словами подбегаешь к памятнику, ловко забираешься на него, снимаешь свой плащ и надеваешь его прямо поверх медной головы Эрвина Смита. Обнимая одной рукой шею его медного коня, устремляешь вверх другую с сигнальным пистолетом.

— ВО СЛАВУ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА!!! — кричишь ты и выпускаешь пушистую стрелу зелёного дыма в серое небо.

Сотни взглядов устремляются вверх, и ты тотчас слышишь звук сотен кулаков…

…подносимых к сердцам.

И понимаешь…

… ты будешь жить.

====== Глава 7. Дом и сын ======

Всё, что было после твоего выступления, ты помнишь, как в тумане.

Спрыгнув с медного коня, ты кажется, ещё с минуту стоял, салютуя рукой к сердцу своим зрителям. Оркестр вовремя словил твои намерения и играл какую-то торжественную музыку. Затем ты, кажется, поклонился королеве и быстрым шагом двинулся «за кулисы», стараясь выглядеть настолько уверенно, насколько это возможно.

Как только ты скрылся с глаз зрителей, твой быстрый шаг сошёл на нет. Вспышка адреналина сменилась полным упадком сил, и в голове остался только один вопрос:

Куда идти? Домой? Но я же ещё не посадил растение…

Единственно-правильным выбором было подождать, пока церемония закончится и большинство гостей разойдутся. Тогда ты смог бы выполнить обещание Энни.

Надо было где-то переждать, и ты вошёл в первый попавшийся шатёр-подсобку, кажется, предназначенный для хранения сценического реквизита. Часовой у входа слегка удивился, но беспрепятственно пропустил тебя.

Затем ты помнишь приход дорогих сослуживцев: они примчались сразу, как их отпустили со сцены. Многие из них жали тебе руку, хлопали по плечу, обнимали, яростно что-то доказывали, кто-то пытался шутить — но что бы они не говорили, всё это было в твою поддержку.

Ты помнишь заплаканные глаза Микасы и Конни, горячую ладонь Жана на твоей шее.

Кажется, всё, что оставалось смертельно-бледному тебе — это вымученно улыбаться, сидя на ящике, с трудом вставая для очередных объятий или рукопожатий.

Когда твои товарищи разошлись, с тобой осталась только Микаса. Она молчала, понимая, что ты выложился на все триста процентов, и нужно восполнить силы. Придвинув соседний ящик, Микаса бесшумно опустилась на него, и вы сидели плечом к плечу. Прямо как тогда, под деревом Эрена.

Микаса отлучилась лишь раз: чтобы принести тебе горячую похлёбку и кусок хлеба. Ты так и не понял, что было внутри похлёбки, механически прикончив её за считанные секунды. Должно быть, Микаса стащила еду с полевой кухни рабочих, в чьи обязанности входило собирать и разбирать сцену и трибуны.

Когда спасительное тепло оказалось внутри тебя, ты мгновенно «вырубился», как есть — в сидячем положении. С Микасой рядом, ты всегда ощущал себя в безопасности.

Жаль, она отказалась быть твоей телохранительницей. В отличие от капитана Леви, Микаса не подала в отставку сразу после смерти Эрена. Она оставалась в вашем строю, но наотрез отказывалась тренироваться и сражалась только в крайних случаях. Кажется, с боевыми искусствами она завязала навсегда.

Именно Микаса дала тебе понять, что церемония закончилась, слегка подёргав за рукав и тихонько прошептав: «Кажется, всё, Армин. Пора.»

И вот, примерно полчаса спустя, ты стоишь в своей белоснежной рубашке с закатанными рукавами и прилежно приминаешь лопатой землю вокруг только что посаженного зелёного ростка.

Ветер усиливается, и можно бы накинуть мундир, но ты твёрдо решаешь больше никогда его не надевать. К тому же, физическая работа не даёт тебе замёрзнуть.

Наконец, остановившись перевести дух, ты вытираешь пот со лба и, опираясь на черенок лопаты, оцениваешь плод своего труда. Кажется, всё в порядке: юное растение надёжно закреплено в бурой земле, и ему не страшны порывы ветра.

— Остался только дом и сын, Арлерт?

Оборачиваешься и видишь обладателя насмешливого голоса.

— Капитан Леви?.. — ты смахиваешь с глаз мешающие волосы и выжидательно смотришь на капитана, игнорируя его шутку.

— Неплохо сыграно на сцене, — одобряет Леви Аккерман и словно из праздного интереса спрашивает: — Что собираешься делать дальше?

— Завтра покажет. Думаю, расхлёбывать последствия. Утром я должен быть на ковре у её величества: меня уведомили, что будет решаться моя судьба.

— Это я и так знаю. Я не про завтра. Что ты будешь делать потом? — Леви слишком опытен, чтобы не догадываться, что максимальное твоё наказание — отстранение от службы на несколько лет. Хистория ни за что не допустит твоего тюремного заключения.

Честно говоря, ты не планировал так наперёд, и единственный план, который у тебя есть, это прочитать письмо Хитч и узнать, где находится Энни. Поэтому с лёгкой улыбкой ты говоришь:

— Полагаю, выбор у меня невелик. Либо дом, либо сын.

Леви Аккерман усмехается и протягивает тебе руку:

— Не знаю, увидимся ли мы ещё раз, но думаю, ты должен знать. Я ушёл в отставку, не потому что ты стал Главнокомандующим. Вовсе не из-за того, что я не видел в тебе своего лидера. Просто в моём досье мне было больше нечего написать про наличие рабочих конечностей.

На лице капитана возникает такая ухмылка, которую — ты готов поклясться! — он посвящал только командору Эрвину.

Крепко жмёшь ладонь Леви и чувствуешь, как ещё один камень свалился с твоих плеч. Сам того не ведая, капитан задал вектор твоему будущему, и этого внезапно становится достаточно, чтобы понять, для чего нужно жить.

— Дом… и сын, — шепчешь себе, глядя, как капитан, хромая, удаляется к выходу из сада.

Лицу становится тепло, так как солнце, наконец, пробивается сквозь тучи. Ты снова смотришь на росток, вспоминаешь просьбу Энни, и произносишь:

— Мне очень жаль, что так вышло, Марко. Но мы будем жить за тебя.

Воткнув лопату в землю, оглядываешь пустые трибуны, на которых ещё час назад было множество людей. Должно быть, сейчас они разносят вести о сегодняшнем дне по всему городу.

Смотришь на памятник Эрвину — на нём все также развевается плащ, а под лучами солнца он выглядит ещё внушительней.

Ты гасишь порыв снять и закопать его: отчего-то тебе кажется, что дотронувшись ещё раз хоть до чего-то, связанного с Разведкорпусом, ты тут же вернёшь назад весь груз и чувство вины.

Теперь это не моя история.

Оставив лопату в земле и полив растение, ты подходишь к Микасе, всё это время ожидающей тебя на пустой скамье нижней трибуны.

— Микаса, а ты… что будешь делать дальше?

Ты знаешь, что Микасе ответить на этот вопрос в два раза сложнее, чем тебе.

Нет.

В миллион раз сложнее.

Помимо работы, она в последнее время увлеклась рукоделием, возродив увлечение детства. Говорят, это здорово успокаивает нервы. Но этим сложно заработать на хлеб. Ты уверен, что Хистория предложит ей другую должность после расформирования Разведкорпуса. Но хочет ли этого Микаса?

Микаса молчит. Отследив траекторию её взгляда, видишь, что она смотрит на памятник Эрвину. Тревожась за неё, начинаешь горячо говорить:

— Ты должна попробовать встретить кого-то… построить семью… Я знаю, это сложно, но…

— Как хорошо ты сказал про Командора Эрвина, — перебивает Микаса. — Как думаешь, после смерти … он правда сейчас свободен?

— Только не говори, что тоже хочешь умереть, — твоя тревога нарастает.

— О нет, Армин, я просто думаю… Ведь Эрен тоже свободен сейчас? Скажи, ему хорошо?

— Думаю, да, — ты садишься рядом с Микасой, и теперь вы вместе смотрите на памятник тринадцатому главнокомандующему.

Солнце так ласково греет, что не хочется никуда уходить. Рабочие уже начинают разбирать сцену, убирать садовые инструменты и сматывать полотно с крыльями свободы. Уже завтра здесь останется только памятник, мемориал и прекрасный сад.

— Спасибо, Армин. И не переживай за меня. Я никогда не покончу с собой. Я уже говорила это и скажу ещё раз — если я умру, то со мной умрут и воспоминания о Эрене. Я этого не допущу. Я обязательно буду тебе писать. А к зиме жди подарок. Пока что выходит, конечно, коряво, но я очень постараюсь связать тебе шарф.

«Дожить бы до зимы…» — думаешь ты, а сам смеёшься:

— А потом мне тоже придётся подарить его какой-то девушке, чтобы она таскалась за мной до конца жизни?

Микаса улыбается в ответ:

— Она и без шарфа таскается за тобой. Иначе с чего бы ей проплывать тысячу миль, только чтобы вручить тебе растение?

Ты, вспоминая, что Микаса слышала твою речь у дерева, краснеешь и внезапно осознаёшь, что тебе очень нужно спешить.

Читая эту мысль на твоём лице, Микаса легонько толкает тебя в сторону:

— Иди уже.

Ты крепко-крепко — до слёз в глазах — обнимаешь свою лучшую подругу, и уже спустя пару минут мчишься домой — опустошать свой почтовый ящик.

Оказавшись у дома, трясущимисяруками выгребаешь всю стопку писем из почтового ящика и мчишься на верхний этаж, даже не поприветствовав бабулю Джун.

Рассыпав письма на кровати, начинаешь судорожно искать конверты от Хитч: их всего три, и в каком-то из них информация, где сейчас Энни.

Хитч давно не пишет от руки: она ловко обращается с печатной машинкой, поэтому ты очень быстро пропускаешь миллионы её упрёков по поводу твоего исчезновения и с ужасом понимаешь…

…что часть одного письма оторвана.

Жаннет.

Сука.

Ты просто в отчаянии.

Неужели снова придётся разыскивать Хитч и умолять её рассказать? Да и как ты это сделаешь, ведь ты больше не военное лицо, и организовать личный приём можно только после приглашения с той стороны. Ты, конечно, найдёшь способ… но не будет ли слишком поздно?

Читаешь письма снова и снова — вдруг ты ошибся и что-то пропустил. Но нет, одно письмо действительно оборвано, и с этим ничего не поделать.

Находясь в прострации, ты начинаешь перебирать остальные письма, раскладывая их по стопочкам.

Два письма от Хистории.

Четыре — от Жана.

Одно письмо от Конни (надо же).

Пять писем из штаба Королевской полиции.

Ещё три формальных письма, связанных с бюрократией.

И только три письма от Хитч.

Это всё.

Решаешь вернуться к почтовому ящику, вдруг ты что-то упустил. Подходя к нему, замечаешь лежащую рядом на траве записку.

Должно быть она выпала, когда ты вытаскивал кипу писем.

Молниеносно схватив записку, быстро разворачиваешь её и, не веря своим глазам, читаешь:

Жду вечером после церемонии в Остром мече. Э.

Ты сотню раз читаешь эти слова по дороге обратно в спальню.

Неужели, Армин Арлерт?!

Неужели удача наконец-то повернулась к тебе лицом!

Понимая, что идти в таверну сейчас рановато, ты подходишь к зеркалу, пытаясь сообразить, стоит ли приводить себя в порядок.

Как дурак улыбаешься своему отражению и блестящим глазам, пока не замечаешь…

…ещё одни глаза прямо позади тебя.

Ты замираешь, холодея до кончиков ногтей.

— Командор. Собираетесь на свидание?

Ну конечно… Жаннет.

Она действительно исчезла после твоего выступления, да и честно говоря, тебе было плевать, куда она подевалась. Сейчас её зелёные глаза горят дьявольским огнём.

Со словами:

— Не, Командор. Сегодня не выйдет. Как-нибудь в другой раз.

…она бьёт тебя прикладом винтовки по голове.

В твоих глазах темнеет, и ты на время пропадаешь из этого мира.

Комментарий к Глава 7. Дом и сын Надоумилось поменять название главы. Колебания были между “записка” или “дом и сын”.

В итоге выбран второй вариант, так легче ориентироваться в списке глав.

====== Глава 8. Пленник ======

Ты открываешь глаза в своей кровати.

Лёжа на правом боку, пытаешься сфокусировать взгляд на будильнике, стоящем на тумбочке прямо перед тобой: цифры словно отплясывают наркоманский вальс, двоятся и дрожат.

«Четыре… четырнадцать… нет, пять… пятнадцать… шесть…» — еле-слышно шепчут твои губы. Ты изо всех сил пытаешься зацепиться за время, поймать его, но оно раз за разом ускользает. В конце концов ты сдаёшься и закрываешь воспалённые глаза.

Висок над твоим правым ухом горит огнём, а щека под ним противно-липкая. Ценой титанических усилий тебе удаётся отлепить голову от подушки, но головокружение тут же нокаутом впечатывает тебя обратно.

Это сон?..

Я умираю?..

На тело давит такая смертельная усталость, что тебе сейчас и правда легче умереть, чем вернуться в реальность.

— Наконец-то. Спящая красавица открыла глазки, — отрезвляет тебя знакомый голос.

Пытаешься сфокусировать взгляд на источнике звука. Размытое пятно в кресле у окна вырисовывается в человеческий силуэт. Глаза дико болят, и главным образом по голосу ты понимаешь, что это Жаннет.

— Надумал бросить меня, командор? Ну и сука же ты.

Затем ты слышишь звук, от которого тебя передёргивает.

Его ты узнаешь из тысячи.

Точит нож.

Сглатываешь ком в горле. Он не уходит.

— Я не дура, командор. Только вот никак не пойму, почему ты такой тупой? Сукин ты сын.

Жаннет не торопится, прямо-таки мстя за выступление на церемонии памяти. Растягивает слова также, как и ты, будто у вас есть целая вечность.

Снова слышен скрежет стали. Невыносимый звук.

— Я бы перегрызла горло любому, кто встал на твоём пути. Просрать возможность войти в совет… уму непостижимо, — вздыхает Жаннет.

На этот раз сталь проходит по точильному бруску особенно медленно. Этот звук буквально просверливает твой мозг.

— Хватит, — хрипло просишь ты.

— Думаешь, я не поняла по твоим письмам, что ты собираешься к марлийской шлюхе? Я патриот, Армин Арлерт. И знаешь что? Больше, чем тебя, я люблю лишь одно, — ты буквально слышишь её улыбку. — Резать глотки марлийским мразям.

Наконец, до тебя начинает доходить, что происходит. Пытаешься пошевелиться, но понимаешь, что руки крепко связаны у тебя за спиной. Сейчас ты чувствуешь себя той самой синей бабочкой в сетях у паука.

— Если будешь хорошим мальчиком, я, может быть, передумаю, и — хрен с ним — закрою глаза на эту потаскушку.

Делаешь ещё одну попытку сфокусировать взгляд, чтобы поговорить с Жаннет.

— Где… бабуля Джун?

— Ты про эту? — равнодушно бросает Жаннет. — Лови.

И в этот же момент на твою постель летит что-то тяжёлое, утыкаясь прямо в твой пах. По растрёпанным (нет…) седым волосам (пожалуйста, нет…) ты узнаешь (о боже…) голову бабули Джун.

Она падает, повернувшись к тебе кровоточащим обрубком шеи, и слава богу, ты не видишь лицо. Этого и так достаточно, чтобы…

Не сумев сдержать позыв рвоты, начинаешь давиться ей, и тебя выворачивает прямо на подушку. Но так как в твоём желудке почти ничего нет, рвота переходит в кашель.

— Ах ты старая шлюха! Решила отсосать моему дорогому командору?! А катись-ка ты отсюда, — схватив голову за волосы, Жаннет, как ни в чём ни бывало, выбрасывает её в открытое окно.

Не в силах унять кашель, чувствуешь, как Жаннет берёт тебя за плечи и рывком приводит в сидячее положение. Затем одной рукой она оттягивает тебя за волосы назад, обнажая горло, а другой прижимает к нему армейский нож.

— А ну успокойся, — командует она, — Сейчас же прекрати кашлять, меня это бесит.

— Зачем… ты…. это сделала… — сквозь кашель хрипишь ты, чувствуя, как слишком сильно прижатое лезвие ранит тебя с каждой судорогой твоего тела.

Жаннет рывком подтаскивает тебя к зеркалу.

В нём отражаетесь вы оба. Твоя мучительница всё также оттягивает твою голову назад, но отводит нож от уже кровоточащей шеи и подносит его к твоей левой щеке.

— А сам как думаешь? — говорит она, начиная целовать тебя через плечо в правую щёку. Ту самую, которая — как ты видишь в зеркале — покрыта запёкшейся кровью.

С ней бесполезно разговаривать.

Она сошла с ума.

И осознание этого даже страшнее, чем отрезанная голова.

— Старуха не хотела меня пускать. Но теперь мы можем жить в этом доме только вдвоём, — Жаннет начинает целовать твою шею, пачкая губы в крови. Это так омерзительно, что заставляет внутренности сжаться в комок.

— Хватит… — хрипло умоляешь ты, но она чуть сильнее вжимает лезвие в твою щёку, заставив поморщиться от боли.

Внезапно, словно наигравшись, Жаннет швыряет тебя в кресло. Ты врезаешься животом в сиденье и сползаешь на пол, тяжело дыша и глядя на неё исподлобья.

— Значит так, план такой, — Жаннет грациозно вертит в руке окровавленный нож, красуясь перед тобой и явно испытывая наслаждение от демонстрации своей силы.

— Сперва мы тебя умоем. Всё это, конечно, весело, но надо привести твоё личико в порядок. Потом переоденемся и пойдём ужинать. Старуха приготовила еды — как знала, что будут поминки, — хохочет она.

После этих слов Жаннет берёт тебя за воротник и выводит в коридор. Ногой распахивает дверь в ванную, втаскивает тебя внутрь и наклоняет к умывальнику, навалившись сзади.

Ты чувствуешь, как рука Жаннет умывает твоё лицо, и противнее всего даже не то, что она не щадит твои раны, а то, что касается твоего рта так сильно, словно хочет залезть туда пальцами.

Понимая, что этими самыми руками она отрезала голову бабуле Джун, тебе снова становится дурно, и ты борешься с рвотным позывом.

— Я тебе что сказала, — Жаннет сильно запрокидывает твою голову назад и угрожающе шепчет прямо в ухо: — Ещё раз блеванёшь, будешь ужинать с блевотой на лице.

Грубо вытерев твоё лицо полотенцем, швыряет его в раковину и выталкивает тебя обратно в твою спальню.

— Сядь, — на этот раз Жаннет с силой сажает тебя в кресло. — Я переоденусь.

С этими словами бесцеремонно открывает шкаф и начинает рыться в твоей одежде.

Пользуясь передышкой, ты в шоке обдумываешь происходящее.

Как я это упустил?

Как не разглядел её безумие?

Как я подпустил к себе этого монстра?!

Ты невольно вспоминаешь её досье.

Жаннет — член подразделения военной полиции и не принадлежит Разведкорпусу. Она подчиняется разве что непосредственно своему начальнику. А так как ты отказался от её услуг, теперь она не подчиняется никому.

О её прошлом мало что известно, кроме того, что родители пропали без вести. Ещё был старший брат, который очень рано угодил в тюрьму и быстро отдал там концы. Но Жаннет всё равно выцарапала себе дорогу в силовые структуры, глазом не моргнув, отреклась от своего брата и стала лучшей по всем параметрам.

И сейчас, глядя, как Жаннет снимает с себя абсолютно всё, ты начинаешь лихорадочно думать, как спастись.

В данный момент — ты уверен — она хочет, чтобы ты на неё смотрел.

Поэтому ты смотришь.

И это даёт драгоценное время инстинкту самосохранения придумать план спасения.

Варианты?

Силой её не одолеть: даже с развязанными руками ты слабее, да и сотрясение мозга не добавляет тебе шансов.

Впервые в жизни ты жалеешь, что больше не титан.

Надо скорее спуститься вниз, там можно что-нибудь придумать.

Как раз на этой мысли Жаннет заканчивает со своим нарядом, и ты видишь на ней точно такую же рубашку, как на тебе. Только твоя — в крови, грязи и рвоте. Жаннет решила остаться в своих армейских сапогах, но нацепила твои брюки.

И теперь, нахмурившись, она прикидывает, как бы ей переодеть тебя. Ноги наверняка не проблема, и Жаннет колеблется только насчёт твоего торса.

— Если развяжешь мне руки, я могу сам … — не успев договорить, ты тут же получаешь сильную пощёчину.

Ну зачем же так очевидно, Армин. Идиот.

— Ты за кого меня принимаешь? — лицо Жаннет искажает гримаса. — Может, дать ещё и нож в придачу?

Ты молчишь. Ждёшь, что она будет делать дальше.

Взгляд Жаннет останавливается у тебя под воротником. Наклонившись, она срезает твой изумрудный знак отличия, кладя его себе в карман.

Потом она упирает кончик ножа тебе в шею, и следя за твоей реакцией, начинает медленно вести им вниз, разрезая рубашку по линии пуговиц… и кое-где немного кожу.

Ты зажмуриваешься и стискиваешь зубы, издавая стон боли. Спустившись примерно на треть, Жаннет убирает нож и просто разрывает остатки рубашки, распахивая её в стороны и обнажая твою грудь и живот.

— Ладно, пока и так сойдёт. Так даже сексуальнее, дорогой мой командор Арлерт — ты смотришь в потолок, стараясь думать только о плане побега.

Жаннет начинает осыпать поцелуями твою шею.

Кажется, руки связаны бечёвкой.

Жаннет целует твои соски, обхватывая тебя руками под рубашкой.

Можно попробовать достать её нож, но скорее всего она меня прикончит при попытке это сделать.

Жаннет поднимается к твоим губам и целует их, прикусывая почти до крови.

Ты не сопротивляешься, сейчас это бесполезно.

А если я…?

В твоих глазах загорается блеск надежды.

Да, точно!

Только надо как-то…

Понимая, что задуманное действительно может сработать, ты начинаешь отвечать на поцелуй Жаннет, расслабляя губы и пропуская её язык внутрь себя.

Нужно втереться ей в доверие.

…

Заодно научусь целоваться.

ДА ЧТО С ТОБОЙ НЕ ТАК, ТУПОРЫЛЫЙ ТЫ КРЕТИН?! — в тысяча-бог-знает-какой раз спрашиваешь себя, и на секунду тебе кажется, что с такими мыслями ты заслуживаешь все эти мучения.

Потом Жаннет отлепляется от твоих губ и тянет тебя на лестницу:

— Пора ужинать.

====== Глава 9. Правда или вызов ======

В гостиной, что является по совместительству кухней, темно и ощутимо холодно. Жаннет предварительно закрыла каждую штору на первом этаже. Ожидая тебя, она явно не теряла времени.

Но одного эта сволочь не просчитала. Нужно поддерживать огонь в камине или печи, чтобы хотя бы частично отопить и осветить дом.

Первый промах. Это хорошо.

С удовлетворением понимаешь, что Жаннет придётся решать проблему темноты. Одной керосинки явно недостаточно. Хотя её света вполне хватает, чтобы ты заметил обезглавленное тело хозяйки дома, лежащее прямо по центру.

Сердце снова сжимается в тисках.

Неужели она её… прямо тут?

Твоя шея, щека и верхняя часть груди дико щиплют. Руки ужасно устали быть связанными, и кожа под бечёвкой горит. Хотя бы зрение восстановилось, но стоять на ногах по-прежнему сложно, так что ты даже рад тому, что Жаннет швыряет тебя на диван гостиной.

— Чем старуха освещает комнату? — в ожидании ответа, Жаннет суёт тебе керосиновую лампу прямо в лицо, и ты, поморщившись, отворачиваешься от жара и света.

— Камин и свечи.

Ты говоришь правду. Это ещё один недостаток этого дома. Но сейчас всё идёт в тому, что ты превратишь его в преимущество.

Поставив лампу на стол, Жаннет хмурится:

— Спички?

Как же ты не хочешь облегчать ей жизнь. С удовольствием бы посмотрел, как она ищет спички по всему дому.

Но тебе нужно именно это. Чтобы она зажгла свечи.

— На подоконнике слева от камина.

Жаннет отодвигает штору, пропуская внутрь немного света. Значит, ещё не слишком стемнело, и ты был без сознания максимум несколько часов.

— Розжиг? — Жаннет требовательно сверкает глазами в твою сторону.

— Я… я не знаю.

Это правда, ты действительно не помнишь, чтобы тебе хоть раз пришлось разжигать камин самому. Мозг начинает лихорадочно соображать, как можно это сделать.

— Насрать, — Жаннет достаёт первую попавшуюся книгу с книжной полки. Вырвав несколько страниц, она берёт пару заготовленных поленьев неподалёку, бросает их в камин, а следом отправляет туда объятые пламенем страницы.

— Ну и дом ты отрыл, командор. Без газа, халупа какая-то. С твоим-то жалованием можно было снять квартиру с электричеством, — Жаннет обходит комнату, зажигая свечи вокруг.

Становится достаточно светло, чтобы разглядеть абсолютный порядок в гостиной. Его нарушает только обезглавленное тело бабули Джун, лежащее в луже крови на самом видном месте.

Проследив твой взгляд, Жаннет заявляет:

— Не пристало хозяевам валяться на полу, когда гости в доме. Сейчас мы это поправим.

Подхватив тело бабули под обе руки, Жаннет сажает его на стул по центру стола и сильно прижимает к столу, предотвращая падение.

На твоём теле появляются мурашки. И они явно не от холода.

Сейчас вы будете ужинать.

Ты, Жаннет и труп.

И действительно — твоя мучительница поднимает тебя с дивана за воротник рубашки.

— Командор Арлерт, вам достаётся лучшее место, рядом с хозяйкой дома, — ухмыляется она, и сажает тебя на стул около обезглавленного тела.

Но ты уже готов к этому. В ту самую секунду, как Жаннет начинает подтаскивать труп к столу, ты знаешь, куда всё идёт.

Будь на твоём месте двенадцатилетний Армин, он бы давно уже грохнулся в обморок, перед этим несколько раз обмочившись.

Но ты видел слишком много трупов. Ты сам был практически трупом. И знаешь, что если абстрагироваться от прошлой личности хозяина тела, можно довольно долго не терять рассудок. Даже находясь на расстоянии вытянутой руки от него.

И вот, стиснув зубы, ты сидишь за обеденным столом, стараясь не смотреть направо.

— Так, что у нас на ужин? Мясо, ммм… — Жаннет начинает лазить по кастрюлям, — Что желаете, командор? Вы у нас главный гость, и я с радостью вас обслужу.

Понимаешь, что уже несколько часов не пил.

— Воды, — просишь ты.

И спустя несколько секунд твою голову снова запрокидывают за волосы назад, поднося к твоим губам стакан с холодной водой. Ты жадно глотаешь воду, но Жаннет не церемонится, и добрая часть стакана выливается тебе на грудь и штаны.

— Ну что же так неаккуратно, командор? Вас что, не научили пить в вашем блядском цирке разведчиков?

Тебе больше не холодно.

Ты начинаешь гореть внутри.

И вода на твоём теле не может погасить тот жар, который охватывает тебя от медленно-разгорающейся ярости.

Вот тварь. Бьёт по больному. Но я должен быть сосредоточен. Нельзя поддаваться эмоциям. Если настроюсь на её волну, мне крышка.

— Есть что будете? — за столом Жаннет обращается к тебе «на вы», как будто бы снова играя в твою телохранительницу.

— Ничего, — стиснув зубы говоришь ты.

Жаннет Мерсье пожимает плечами и начинает накладывать себе на тарелку буквально всё, что есть в кастрюлях и сковородах. Затем, садится во главе стола, так что ты оказываешься между ней и трупом.

— Приятного аппетита, — желает Жаннет сама себе и начинает есть. Она пережёвывает каждый кусочек, словно это самое вкусное блюдо в её жизни, не торопясь и растягивая удовольствие.

Мельком взглянув на её тарелку, видишь, что там тушёные овощи, хлеб и мясо. Которое она режет своим же ножом (мерзость). И всё это время Жаннет не сводит своих хищных глаз с тебя.

Ты выпрямляешься. Смотреть на Жаннет невыносимо, так что приходится пялиться на свечу прямо перед собой. Разглядывая каждую капельку воска, прикидываешь, будешь ли ты жив, когда эта свеча догорит.

Вспоминаешь, как вас, кадетов, инструктировали на занятиях по боевой подготовке. В голове, как наяву, звучит голос безумного Киса Шадиса, щедро делящегося с вами самыми драгоценными истинами выживания:

— Изучать, а потом нападать! Повторяю: не лезьте на рожон, увидев противника. Ищите слабое место. У титанов это глаза, ноги и шея. Сейчас я насквозь вижу слабые места в каждом из вас: Спрингер и Браус — отсутствие мозга! Йегер — опрометчивость! Аккерман — Йегер! Арлерт — неплохо бы наконец научиться драться!!!

Ты помнишь, как покраснел тогда. Микаса и ты были самыми пунцовыми в аудитории. Как же ты ненавидел Шадиса в тот момент. Но себя — гораздо больше.

Это было много лет назад, и новый Армин научился обращать свою слабость в силу. Зная, что Жаннет непобедима в физическом столкновении (с какой лёгкостью она сажала труп на стул!), ты уверен: в приступе безумия она сделает всё, что угодно.

Её слабое место тебе очевидно.

Больше всего на свете она хочет тебя.

Зашла так далеко, что уже нечего терять, и она овладеет тобой — живым или мёртвым.

И всё же, Жаннет отчаянно хочет твоей взаимности.

Ты осознал это ещё на втором этаже, чувствуя, как напряглось её тело, когда ты стал отвечать на её поцелуй. Она буквально задрожала и — если бы не голод — овладела бы тобой ещё там.

Да, твой страх её возбуждает, но ты уверен, что на самом деле она хочет другого: огня с твоей стороны.

И ты дашь ей его.

В прямом смысле.

— Я вызываю тебя, Жаннет Мерсье, — внезапно ты поворачиваешь голову и смотришь прямо в её дьявольские глаза.

— Вы… что? — прищуривается Жаннет, откладывая вилку и начиная вытирать полотенцем нож.

— После еды принято развлекаться. Хочу сыграть с тобой в игру. Правда или вызов. Уверен, ты сотню раз играла в неё в казармах и военном училище.

Жаннет вытирает свой рот и явно обдумывает твои слова.

Чтобы звучать убедительней, ты добавляешь:

— Я скажу или сделаю что угодно. Но этого же хочу от тебя.

— Ага, ну конечно. «Жаннет, развяжи мне ручки! Жаннет, отпусти меня к моей марлийской шлюхе!”- передразнивает она писклявым голосом. — Такие вызовы ты хочешь мне бросить?!

— Можем, начать с правды, — пожимаешь плечами ты, — если ты боишься…

— Вызов! — кричит Жаннет, не желая пасовать.

Попалась.

— Я вызываю тебя, Жаннет Мерсье, — ты смотришь ей прямо в глаза — … отсосать мне.

Сам не веришь своим ушам, что сказал это.

Сердце Жаннет начинает колотиться как бешеное, судя по часто вздымающейся груди. Её зрачки расширяются, а к лицу приливает жар.

Облизав губы, она встаёт со своего стула и, нависая над столом, повторяет:

— Что… что вы сказали, командор? Чтобы я… отсосала?!

— Ты не ослышалась. Я хочу, чтобы ты показала мне всё, на что способна. И я не хочу на полу или диване. Я хочу прямо здесь, на обеденном столе. Распали меня, Жаннет! Я хочу почувствовать, как ты меня любишь… А потом настанет твоя очередь вызывать меня. И я сделаю, что угодно.

Её глаза блуждают по тебе, ища подвох.

Сейчас.

Упираясь ногами в пол, ты с усилием отодвигаешь стул назад. Затем неуклюже встаёшь и начинаешь приближаться к Жаннет.

— Сделаю, что угодно… — обещаешь ты, глядя прямо в её зелёные глаза, обрамлённые смоляными ресницами, — …только докажи мне свою любовь.

Оказавшись между столом и Жаннет, ты приподнимаешься на цыпочки и начинаешь целовать её, ни черта не зная, как это делается.

Жаннет охватывает исступление, она хватает твоё лицо ладонями и впивается губами и языком с такой силой, что твой рот начинает гореть.

Она рывком стягивает твою рубашку вниз, обнажая плечи, и начинает покрывать поцелуями все твои царапины и синяки.

Ты немного подаёшься назад в сторону стола, и Жаннет, принимая твои правила, подсаживает тебя туда так, что ты сидишь на нём с раздвинутыми ногами, а она, стоя прямиком между них, продолжает целовать тебя с такой страстью, словно поедая своё главное блюдо на сегодняшнем ужине.

Чувствуя на себе её горячее дыхание, влажные губы, и периодически острые зубы, ты даже немного возбуждаешься. Но не от этого, а скорее от того, что ты собираешься сделать.

Тебе придётся потерпеть.

На этот раз будет не так больно и вовсе не смертельно, но потерпеть придётся.

И ты, периодически отвечая на поцелуи Жаннет, пытаешься нащупать кое-что за своей спиной. И наконец, чувствуешь тепло, которое так искал.

— ДАВАЙ!!! — в исступлении кричишь ты, сам не зная, кому: Жаннет или свече, которая должна прожечь твою верёвку.

Отвечая на твой призыв, Жаннет спускается вниз и дрожащими пальцами расстёгивает твою ширинку, добираясь до того, о чём так мечтала. До члена Армина Арлерта.

Свеча начинает жечь.

Жаннет начинает сосать.

Тебе никогда не делали минет, и, кроме мастурбации, в твоей жизни не было секса. И даже не желая Жаннет, как женщину, ты не можешь сопротивляться фрикциям её рук и страстным губам.

Ты начинаешь стонать. Свеча больно жжёт твои руки, и ты уверен, что за твоей спиной дым. Но Жаннет увлечена совсем другим, а твои стоны только ещё сильнее распаляют её.

В ту секунду когда Жаннет вдруг решает оторваться от твоего члена и поцеловать твой живот — ты умоляешь её:

— Нет! Не останавливайся… продолжай!

Верёвка горит медленней, чем тебе хочется, но ты чувствуешь, что ещё немного и сможешь порвать её усилием обгоревших запястий.

Но пока что ты корчишься от боли, и спустя некоторое время, когда твои стоны становятся особенно сильными, Жаннет, вновь прервавшись, шепчет:

— Сейчас я заставлю тебя кончить, любимый командор…

На что, ты, часто и сильно дыша, отвечаешь ей:

— Нет… это я тебя кончу.

С этими словами ты втыкаешь ей в шею её собственный нож.

И, отталкивая её ногами, спрыгиваешь со стола.

Судорожно натягивая штаны и застёгивая ширинку, ты смотришь, как Жаннет корчится на полу, хрипя в твою сторону:

— Ах ты… ублюдок… я убью тебя, Армин Арлерт.

Проверяя свою работу, ты молниеносно оглядываешь Жаннет.

И твоё сердце уходит в пятки.

Она ранена не смертельно.

И уже достаёт револьвер.

Беги, Армин, беги!!!

====== Глава 10. Меч возмездия ======

Твой внутренний голос приказывает бежать, и в ту же секунду ты бросаешься к двери.

Трясущимися руками открываешь щеколду, пригнувшись, чтобы избежать выстрела. Наконец, одолеваешь её и вываливаешься наружу. Почему-то Жаннет не стреляет. Наверное, дело в её серьёзной ране, но нет времени думать об этом, надо двигаться вперёд.

Спотыкаясь и задыхаясь, ты изо всех сил несёшься в сторону Острого меча, где тебя — боже упаси, чтоб это было так! — ждут Жан и Конни. Тебе нужна их помощь.

Не проходит и пары минут, как понимаешь, что не можешь бежать — кружится голова — и сворачиваешь в переулок (там можно держаться за стены и снизить темп, к тому же не так ярко светят фонари).

Ковыляя в сторону бара, осматриваешь свои запястья: воспалённая от верёвок кожа покрылась тёмными пятнами в месте горения бечёвки, огнём задеты не только запястья, но и ещё и ладони. Эти алые раны до сих пор изнуряют тебя огненной болью.

Но ты бывалый терпила, и к тому же очень легко отделался — всего лишь ожогом второй-третьей степени. После жара колосса — это ничто.

Эта мысль подбадривает тебя, и ты ценой титанических усилий увеличиваешь темп.

Жаннет придёт. Она обязательно придёт за тобой. Но теперь в опасности не только ты — она может добраться и до Энни.

Тебя прошибает пот, и ты останавливаешься.

Надо предупредить Энни, чтобы она убиралась из города. И как бы сделать так, чтоб она не приходила сегодня в таверну…

Но слишком поздно, ты знаешь:

Энни наверняка уже там.

От безысходности бьёшь кулаком по кирпичной стене. И вновь начинаешь прикидывать варианты.

А если я вернусь и пристрелю Жаннет из винтовки?

Нет, без шансов. Твоё оружие осталось в спальне на втором этаже, и туда проход закрыт. К тому же, Жаннет могла уже выйти из дома. Она знает, что ты пойдёшь в таверну. Наверняка прочитала записку Энни, после того, как тебя вырубила.

«Есть только один путь», — думаешь ты, и, стиснув зубы, начинаешь двигаться дальше.

Спустя целую вечность твоего вымученного ковыляния наконец слышишь звуки людей, веселящихся в Остром мече. Вечерами там никогда не бывает тихо, но сегодня — как будто особенно оживлённо.

Стоя напротив дубовой двери с огромной медной ручкой в виде кольца, с замиранием сердца тянешь его на себя и делаешь шаг навстречу теплу, шуму и запахам алкоголя.

— Нашш дорррогой комаааан…. — пьяный в усмерть Конни Спрингер поднимается с кружкой пива тебе навстречу, — …дор. Вглядевшись в тебя, он сразу осекается.

Ну и видок у тебя, Армин. Словно узник, вырвавшийся из темницы: смертельно бледный, волосы спутаны, на лице рана в районе виска и довольно глубокая подсохшая царапина на щеке. Твоя собственная кровь, размазанная губами Жаннет по шее, груди и плечам, тоже подсохла, но всё равно выглядит жутко, виднеясь из незастёгнутой рубашки.

И вишенка на торте — обгоревшие запястья, которые ты тут же суёшь в карманы, отвечая Конни:

— Ребята… вы тут начали без меня?..

Ты просто не знаешь, как им всё рассказать.

За длинным столом слева сидит целая дюжина парней, которых ты хотел бы видеть в последнюю очередь. Судя по мундирам, небрежно наброшенным на спинки стульев, понимаешь: королевская полиция. Самое хреновое в этой ситуации то, что Жаннет когда-то служила с этими ребятами. Значит, преимущество не на вашей стороне, и оставаться здесь нельзя.

За столом Жана и Конни ещё человек пять: все они твои сослуживцы из разведкорпуса.

Есть ещё какие-то люди: вероятно, гражданские, которые могут стать крайне нежелательными свидетелями.

Если сюда придёт Жаннет, то это будет катастрофа.

Жан, на фоне Конни трезвый как стёклышко, прерывает поток твоих мыслей:

— Армин, а ну быстро сюда, — громко шепчет он и, вставая из-за стола, протягивает тебе руку.

Жан, как и ты, отлично понимает, что если ты с порога начнёшь рассказывать, что случилось, всё внимание будет приковано к тебе.

А внимания королевской полиции лучше не привлекать. Кое-кто из них тебя, конечно, заметил, но в этом месте бывали пьяницы с видком и похуже, поэтому никто не придал особого значения твоему появлению.

Собираясь — сам не зная как — объяснить всю эту дичь Жану и остальным, направляешься в их сторону.

Внезапно — на самом деле вовсе не внезапно, а вполне ожидаемо — НО ПОЧЕМУ ТАК БЫСТРО?! — слышишь ненавистный голос позади себя:

— АРМИН АРЛЕРТ. Я вызываю тебя … умереть!

Ты тут же чувствуешь невыносимую боль в задней части икроножной мышцы. Боль от ножа. Мгновенно скручиваешься от боли, падая на пол.

— ТВОЮ МАТЬ! — доносится со всех сторон, и ты слышишь, как встревоженные гости таверны встают с мест.

У хозяина таверны точно есть винтовка, Жан мгновенно бросается туда, но его останавливает вопль:

— Стоять!

Направленный револьвер Жаннет заставляет его сесть на место.

Корчась на полу, ты больше не контролируешь ситуацию. Всё, что ты видишь, это дуло револьвера, которое теперь смотрит прямо тебе в лицо.

— Жаннет, что — мать твою — происходит?! — в изумлении спрашивает кто-то из её сослуживцев, медленно приближаясь к вам.

Её лицо искажает гримаса: она сделает всё, чтобы тебе отомстить.

И для начала навсегда обольёт грязью твою репутацию.

— Этот… этот ублюдок отрезал голову хозяйке своего дома. Бедная бабуля Джун… Когда я пришла туда, было слишком поздно, он уже прятал тело…

Эта информация вводит всех в ступор.

Чтобы Армин Арлерт отрезал кому-то голову? Да бред какой-то…

— А потом, когда я пыталась его арестовать, он воткнул мне нож — вот сюда, — Жаннет убирает волосы и показывает забинтованную шею с маленьким красным пятнышком, просачивающимся сквозь бинт.

Теперь её бред уже не звучит таким неправдоподобным.

— Не верьте ей… — сквозь зубы цедишь ты.

— А теперь он пришёл сюда, чтобы его вшивые дружки прикрыли его жопу и спрятали от правосудия… Но знаешь, что бывает, когда сопротивляешься правосудию?!

Жаннет с силой бьёт тебя ногой в живот.

Потом замахивается ещё раз со словами:

— Расстрел! Или виселица! Вшивый ты…

Всё дальнейшее происходит настолько молниеносно, что ты не уверен, что это вообще возможно.

На Жаннет словно налетает ураган.

Идеально-рассчитанный удар ногой выбивает револьвер у неё из рук.

Бросок — и Жаннет лежит на полу рядом с тобой с заломанными руками.

Прижимая голову Жаннет коленом к земле, твоя спасительница смотрит на тебя большими серыми глазами.

Энни.

— Держись, Армин.

От этих слов тебе делается горячо.

Потом происходит сразу несколько вещей:

Жан оттаскивает тебя подальше к своему столу, пытаясь оценить рану на твоей ноге: нож вошёл туда сантимеров на пять, не меньше, и он до сих пор там. Вынимать его до врача было бы безумием.

В тот же момент пара ребят из королевской полиции оттаскивают Энни, давая Жаннет встать на ноги. Энни пытается отбрыкиваться, но ей ни за что не справиться с парой мужчин, что вместе взятые тяжелее её на добрую сотню килограмм.

Они не могут допустить того, чтобы с Жаннет случилось что-то плохое. Тем более, не разобравшись в ситуации.

Жаннет, словно пьяная поднимается на ноги. Выпрямляясь, смотрит прямо на Энни, которую держут её дружки.

— Ах ты сука, — шипит она и очень сильно берёт Энни за горло.

— Жаннет, полегче, — говорит один из её сослуживцев.

Энни начинает задыхаться.

— Пусти, я должен помочь… — оттолкнув Жана, ты поднимаешься в их сторону. Несмотря на невыносимую боль, на ноге можно кое-как стоять.

Жаннет оборачивается к тебе. Она зло улыбается. Потом, ослабив хватку, тычет пальцем Энни в лицо, обращаясь к остальным:

— Знаете, кто эта сучка? Это шлюха из Марлии! Да, она помогла победить ублюдка Йегера, но при этом это не помешало ей обмануть нашего поехавшего командора, соблазнить его и толкнуть на все эти преступления. В дом старухи он хотел привести именно её!

— Неправда, — волоча ногу, ты делаешь шаг в их сторону.

— ЭЙ, МОЖЕТ ХВАТИТ УЖЕ?! — кричит Жан, — Может нужно разойтись и обсудить это всё в положенном месте?!

— Заткнись, — Жаннет отходит от Энни и поднимает свой отброшенный револьвер.

— Нет … Это ты… заткни свой грязный рот! — ярость застилает тебе глаза.

Жаннет начинает хохотать:

— Бааа, а ещё полчаса назад ты просил меня сосать этим ртом. Это твой член что ли его испачкал?!

Покраснев, ты со страхом смотришь на Энни. Услышав слова Жаннет, она опускает глаза вниз.

— Вот! — Дрожа от гнева и отчаяния, тут же показываешь пальцем на Жаннет, — КАК? Как ты могла делать мне… — запинаешься на секунду — минет (Энни, мне правда, очень жаль), если пыталась арестовать меня после убийства?! В твоей истории слишком много несостыковок, не считаешь?!

Жаннет чешет револьвером свою голову. Понимая, что и правда завела сама себя в тупик, направляет револьвер Энни между глаз и бросает равнодушное:

— Похуй.

… и ставит палец на курок.

Стиснув кулаки от своего бессилия, ты умоляешь:

— Подожди!..

Жаннет поднимает бровь:

— По-моему, ты уже всё мне сказал, командор. Назови хоть одну причину не пристреливать её.

К этому времени абсолютно всем находящимся в таверне становится ясно, что у Жаннет едет крыша. Давать ей свободу — было ошибкой, и кто-то из твоих разведчиков пытается медленно приблизиться к Жаннет по правой стене, чтобы попробовать разоружить её.

Но она замечает это. Поворачивается в сторону подходящего и равнодушно стреляет.

Все в ужасе замирают. Военные полицейские отпускают Энни из хватки, и её тут же перехватывает Жаннет, приставив револьвер к её виску и крича:

— А ну?! Кто ещё на меня?! Бернар?! Нападай! Я пристрелю тебя точно так же, как этого ублюдка. Господин Жан, может вы попробуете подобраться ко мне?! Ну-ка, кто у нас тут самый смелый!

Понимая, что вокруг стало слишком много противников, Жаннет начинает отступать к двери, обхватив Энни за шею и буквально вжимая дуло револьвера ей в висок.

В отчаянии пытаясь придумать, как спасти Энни, понимаешь, что твоё единственное оружие — это нож в твоей ноге. И ты не умеешь его метать. И скорее всего истечёшь кровью.

Со слезами в глазах смотришь на Энни, мысленно прося у неё прощения за этот ад, в который она влипла только из-за тебя.

Невозможно игнорировать тот факт, что Энни держится молодцом, и даже в таком аду ты на секунду восхищаешься её невозмутимостью. Её не сломать.

Внезапно Энни недвусмысленно показывает глазами в сторону от себя, абсолютно точно посвящая этот взгляд тебе.

Ты смотришь туда и видишь декоративные меч и щит, висящие на стене. Вспоминаешь название таверны.

«Острый меч».

И сразу понимаешь, что ты должен сделать.

К тому же ты замечаешь, что пятно крови на бинте Жаннет интенсивно расширяется.

Нужно тянуть время. Она вот-вот потеряет сознание. Нужно делать хоть что-нибудь. Что угодно.

И внезапно ты становишься на колени и начинаешь рыдать.

— Жаннет! … Я сделаю что угодно, я … я буду твоим рабом! — давясь слезами, умоляешь ты, — Прострели мне вторую ногу, надень на меня ошейник, делай со мной что хочешь! Только отпусти Энни. Мы уедем и будем жить вместе, или я могу попроситься в Совет, о — я очень быстро добъюсь этого, ты будешь моей телохранительницей, я женюсь на тебе… Умоляю…

Ты знаешь, она не выстрелит, пока ты будешь говорить о вашем будущем.

Захочет хотя бы послушать, как могло бы быть.

Предложение очень заманчиво, но Жаннет обожглась один раз и больше не верит в твои сказки.

— Иди к чёрту.

Чёрт, чёрт чёрт, чёрт… Думай, думай! Нужен хоть какой-нибудь отвлекающий маневр, чтобы нанести удар. Хоть что-нибудь!

И в этот самый момент…

… время будто замедляется и…

…в сторону Жаннет летит пивная кружка.

И звонко бьёт её прямо в висок.

Абсолютно в то же место, куда она ударила прикладом тебя.

Жаннет, пошатнувшись, теряет равновесие. Энни тут же пользуется моментом и выворачивается из её хватки.

А ты, собрав остатки сил, бросаешься к декоративному щиту и, сорвав с арматуры меч, несёшься на Жаннет.

С воплем: «СДОХНИ!» — протыкаешь им свою мучительницу, пригвоздив её прямо к стене.

— Сдохни, сдохни, сдохни!!! — с каждым криком ты вонзаешь его глубже и глубже.

Ненависть к этому миру овладела тобой.

Протыкая Жаннет, ты словно протыкаешь всю королевскую полицию, правительство, Йерегистов, титанов, врагов из детства и ещё многих-многих мучителей вместе взятых. Все они заставляли тебя, пользовались тобой, пренебрегали тобой, издевались над слабыми.

Глаза Жаннет расширяются, она хватает меч прямо за лезвие, пытаясь вытащить его из себя, но только режет себе руки и неистово вопит.

Наконец, она замирает.

— Сдохни, — в последний раз шепчешь ты, повиснув на рукоятке меча.

Потом тебя оттаскивают от мёртвой Жаннет, — по рукам узнаёшь Жана — и вцепившись в его рукав, ты умоляешь:

— Пожалуйста, дай нам уйти.

Абсолютно всем в таверне, включая тебя, ясно, что тебя нужно арестовать и отправить под стражу. Но ты этого просто не переживёшь.

Сейчас… когда ты так близко к ней.

Жан озадаченно смотрит на членов королевской полиции.

Они, как и остальные, находятся в шоке. Им нужно решить, что с тобой делать.

Твоя судьба висит на волоске, и в этой оглушающей тишине любой вердикт — уже облегчение.

Внезапно раздаётся голос вусмерть пьяного Конни Спрингера, всё также сидящего за столом:

— Вот это ловко я её… кружкой по черепушке…*Ик*.

С этими словами он бьёт кулаком по столу, падает на свои руки и начинает громко храпеть.

Если у меня когда-нибудь будет сын, я обязательно назову его Конни.

Теряя сознание в руках Жана, ты в последний раз смотришь на Энни, и — готов поклясться — она подумала то же самое.

Комментарий к Глава 10. Меч возмездия Сразу отвечу на вопрос: как Жаннет так быстро добралась до таверны?

Очевидно, что она была в гораздо лучшем физическом состоянии, чем Армин: до полученной раны она поужинала, и по долгу службы является лучшей в деле выживания. Так что она успевает перевязать рану и наверстать упущенное время. А Армин, наоборот, полубежит-полуидёт, постоянно спотыкаясь. Как-то так их время и сравнялось.

А теперь у меня встречный вопрос к вам:

Отдаём Армина полиции или заставим Жана вытащить его из этой ситуации?

Почему-то я одинаково вижу оба финала. Но вдруг, кому-то хочется хотя бы немного повлиять на его судьбу :)

====== Глава 11. Эдельвейс ======

Пробуждаясь от объятий тьмы, ты слышишь шум волн.

Должно быть, море штормит.

Море?

В недоумении открываешь глаза. Над ними — до боли знакомый потолок. Справа на обшарпанной стене — часы. Они замерли ровно на том месте, в котором ты видел их в последний раз ровно два дня назад.

На часах — полдень.

Я умер?

Говорят, стрелки часов останавливаются, когда человек умирает. Тыуверен, что слышал этот факт о наручных часах. Но чтобы настенные…

Если я мёртв, тогда это мой личный ад.

Или…?

Слегка повернув голову, замечаешь Энни.

… или рай?

Энни, по-прежнему одетая во всё чёрное, сидит на полу, прислонившись к краю твоей кровати спиной. Она обнимает руками свои колени, и, положив на них лоб, то ли спит, то ли ждёт.

Отсюда ты можешь дотянуться до неё. Поднимаешь трясущуюся руку и — о ужас — внутренне сжимаешься от того, во что она превратилась. Несмотря на очень аккуратно наложенный бинт, раны всё равно проглядывают по краям. Они всё ещё тёмные, мерзкие, олицетворяющие всю грязь, через которую тебе пришлось пройти.

Вторая рука не лучше. Тебе настолько противно и стыдно, что, так и не решившись дотронуться (должно быть, я ей омерзителен), опускаешь свои руки обратно на постель.

Тебя раздирает миллион вопросов. Ты хочешь узнать, как вы здесь оказались, что случилось после твоей отключки, как дела у Жана, Конни и остальных, почему вы именно в этом бараке, что вам делать дальше. Но, разумеется, из миллиона вопросов задаёшь самый глупый:

— Энни… я умер?

Упорно смотришь в потолок, не решаясь взглянуть ей в лицо.

— Да… — тихо говорит Энни.

Режешь… меня наживую.

По твоим щекам начинают течь слёзы. Ты зажмуриваешься.

— Энни… я не понимаю, — твой голос дрожит, — Я в аду… или в раю?

— Нигде. Тебя больше нет, Армин.

-… а кто… тогда Ты?

— А я… я причина всех твоих страданий.

Слёзы, горячие и солёные, льются по твоим щекам, попадая даже в уши. Нос тоже начинает течь, и тебе стыдно за свои всхлипывания. Последние два дня, должно быть, стали слишком тяжёлым испытанием для твоего организма. Ты травмирован физически. Ты травмирован морально. И слёзы — это абсолютно правильная реакция.

Но разве мертвецы рыдают..?

Внезапно слышишь её голос:

— Ты погиб в результате теракта. Так что я говорю правду. Для всего остального мира тебя действительно больше нет.

Что? Не может быть…

— Но я не помню никакого теракта… — искренне недоумеваешь ты, вытирая рукавом слёзы.

Энни вздыхает словно врач перед тяжёлой операцией. И начинает свой рассказ.

— Когда ты отключился, Жан уговорил остальных запереть нас с тобой в одной из комнат таверны. Чтобы мы не могли сбежать, назначил охрану. Нужно было разобраться в ситуации. Вы слишком значимые лица, чтобы выносить этот случай на публику. Зная королевских, я была уверена, что они на это не пойдут, но Жан их уломал. Давил на то, что вашу королевскую полицию в последнее время и так недолюбливают. Психически-неуравновешенные убийцы — это явно не те, кто должны защищать высокопоставленных офицеров. То, что сделала… твоя «телохранительница», бросает тень на всю структуру в целом. И они порешили на том, что пойдут в твой дом и соберут как можно больше улик, и только потом примут решение.

Услышав слово «дом», ты снова чувствуешь ком в горле. Хоть твои слёзы понемногу подсыхают, теперь начинает щемить сердце.

О бедная бабуля Джун. Не такого конца она хотела.

Опрометчиво пытаешься сжать кулаки — и сразу чувствуешь боль от ожогов. Кожа начала затягиваться и требует полного покоя для процесса заживления. Поморщившись, ждёшь, что Энни скажет дальше.

— Я обработала и перевязала твои раны, Армин. И осталась ждать в таверне вместе с тобой, пока остальные вернутся. Они вернулись глубокой ночью. Жан дал мне сумку с твоей одеждой и сказал собираться. Он сказал мне увезти тебя туда, где нас никто не найдёт. Дал лошадь и повозку. Дело в том, что в доме они нашли одежду твоей… «телохранительницы». Нашли обгоревшие верёвки. Нашли голову старушки в саду и её обезглавленное тело. Мне очень жаль, Армин.

Энни выпрямляется и поворачивается к тебе. Поймав её взгляд, замечаешь: глаза девушки красные от недосыпа (…или слёз?), под глазами — тёмные мешки, а в зрачках — неподдельный ужас.

— Мне очень жаль… что ты через это прошёл, — говорит Энни. — В общем, этих улик было достаточно, чтобы сложить что к чему. Ещё при обыске тела в кармане Жаннет нашли твой медальон. Он тоже пригодился. Пфф, наверное, я говорю сумбурно. В моей голове это звучало чётче…

— Всё хорошо, продолжай, — просишь ты. Твой мозг удивительно легко воспринимает её информацию, несмотря на полную потерю душевного равновесия, — …пожалуйста.

— В общем, они решили не устраивать национальный скандал, с учётом всех революционных настроений. И, может, ты помнишь, как попросил Жана… дать «нам» уйти. Он понял тебя буквально. Поэтому он предложил устроить фальшивый теракт. Тела Жаннет, старушки и твоего погибшего товарища взорвали динамитом прямо в центре гостиной твоего бывшего дома. Врагов у вас и вправду полно. Не знаю, насколько это надёжно — я бы предложила пожар — но Жан заверил, что в кровавом месиве больше невозможно разобрать, кем были погибшие. Для убедительности даже кинул туда твой медальон за заслуги и одежду Жаннет.

В то, что ты только что услышал, очень сложно поверить.

— Постой, то есть… я больше не могу туда вернуться?

— Нет. Армина Арлерта больше нет. Твоё имя останется только на мемориале погибших разведчиков.

— Вот как… — снова глядя в потолок, ты обдумываешь полученную информацию. Тебе становится очень горько от мысли, что больше не сможешь увидеть Микасу, Жана, Конни, Хисторию… даже Хитч. Все они успели стать частью твоего мира. Но с другой стороны…

— Как интересно… Я столько раз подводил Жана, чуть не бросил его вариться заживо в бюрократическом котле… а он… — на твоём лице появляется улыбка — … подарил мне истинную Свободу.

Чувство благодарности наполняет тебя и разливается по телу.

Боже, храни Жана…

— И мне… тоже, — внезапно добавляет Энни.

— …хотя именно я убила Марко. Его лучшего друга.

После этих слов она внезапно начинает плакать. Такая невозмутимая и сильная этой ночью, сейчас она трясётся и задыхается от слёз.

— И теперь…. я чуть не убила тебя!!! Зачем… — хватая ртом воздух, пронзительно восклицает Энни, — Зачем только я попросила тебя поехать в этот дурацкий сад!

Энни снова утыкается лицом в свои колени.

Тебя бросает в жар. Словно забыв о своём бессилии, ты буквально выбрасываешь себя из постели, сползая на пол к той, ради которой готов убить. Ты готов сделать что угодно — лишь бы она не плакала.

Сидя на полу рядом с дрожащей от слёз Энни, подносишь к ней трясущуюся руку. Медлишь буквально секунду — и всё же кладёшь свою израненную ладонь ей на плечо, пытаясь подобрать в голове хоть какие-то слова утешения. Это непросто, ведь Энни закрывается от тебя, сжавшись в тёмный комок и беззвучно сотрясаясь в рыданиях.

Да, она совсем не такая, как ты. Она не может плакать открыто, слёзы — это не-до-пус-ти-мо. Плач для воина — под запретом. Вплоть до физического наказания. Но сейчас она ничего не может с собой поделать. Ты уверен: больше всего на свете она хотела бы покрыть себя непроницаемым кристаллом, лишь бы ты не видел её слёз.

— Энни, пожалуйста… — горячо шепчешь ты. Начинаешь гладить её по светлым волосам: — Энни, просто выслушай меня…

Она не отбрасывает меня… неужели… я ей не противен после того, что сказала Жаннет?

Немного осмелев от этой мысли, всё ещё гладя её по голове, ты пытаешься найти её ладонь.

Находишь.

Сердце замирает от того, что Энни позволяет сжать её. После всего, что ты сделал.

Ты мягко, но твёрдо тянешь её наверх:

— Энни, пожалуйста, встань.

Она послушно поддаётся. Хромая, подводишь её к грязному зеркалу. Сквозь боль от ожога ты крепко сжимаешь её руку, встаёшь к ней плечом к плечу и спрашиваешь:

— Что ты видишь в этом зеркале, Энни?..

Всхлипывая, она смотрит в отражение своими пушистыми ресницами. Её губы и подбородок дрожат, нос покраснел, а щёки блестят от слёз. Тем не менее она очень красива. И ещё ты с небольшим удивлением отмечаешь, насколько она ниже тебя. Привыкший смотреть на людей снизу вверх, ты так давно не видел Энни, что совершенно забыл об этом факте. Уголки твоих бледных губ приподнимаются вверх.

— Двух рыдающих идиотов, — улыбнувшись сквозь слёзы, отвечает Энни, и тут же пытается увернуться от зеркала: ей явно некомфортно.

— Постой, — мягко удерживаешь ты её, — Я спрошу по-другому. Ты видишь прошлое… или будущее?

— Я… я не знаю, — Энни опускает глаза вниз.

Тебе очень хочется, чтобы Энни поняла твой вопрос правильно. От этого зависит твоя судьба.

В упор глядя на Энни сквозь отражение, ты вдруг понимаешь, что должен сказать.

— Ещё два дня назад я стоял у этого зеркала и видел человека, который всех подвёл. Я видел труса и убийцу, отчасти предателя… Я видел того, кто позволил своему лучшему другу пожертвовать собой. Того, кто вынужден участвовать в манипуляциях, убивать и обманывать людей. Но я смотрел только в прошлое.

Ваши с Энни глаза встречаются в отражении.

— А сейчас… я стою тут и вижу человека, у которого больше не осталось даже имени. Знаешь, это, должно быть, звучит глупо, но … Моё прошлое словно умерло этой ночью. Оно разорвано в клочья тем динамитом. И знаешь, Энни, мне стало так легко, когда ты это рассказала… — ты вдыхаешь полной грудью, — Я — наконец-то — вижу будущее! И не понимаю лишь одного…

Сжимаешь руку Энни так крепко, как только можешь, невзирая на боль:

— … что мешало мне сделать это два дня назад? Месяц назад… или год назад? Почему, просыпаясь, я каждый раз пересчитывал свои грехи и заживо хоронил себя под их тяжестью, вместо того, чтобы смотреть вперёд и наконец-то начать жить?!..

Энни внимательно слушает, и ты окончательно смелеешь:

— Что мешало мне стоять вот так, держа за руку самую невероятную девушку в моей жизни?.. — Энни вспыхивает румянцем — Самую сильную, смелую, ту, которая преодолела тысячу миль, чтобы отдать мне цветок… — твой голос дрожит и сердце колотится так, что готово выскочить из груди.

— Эдельвейс, — едва слышно произносит она.

— Что? — переспрашиваешь ты.

— Эдельвейс. Так называется цветок. Он растёт повсюду в том месте, где я жила после гула. Мы с отцом решили уехать туда, потому что там горы, реки… и покой. Тебе бы понравилось.

И тут ты вспоминаешь, с какой злостью бросил Энни в лицо слова о её отце в тот день, когда она отдала тебе горшок. Сейчас тебе ужасно стыдно.

— Энни, — сжимаешь её руку ещё раз, — Прошу, прости меня за слова о твоём отце.

— Ничего, — сухо говорит Энни. — Он умер ещё полгода назад. Думаю, он не в обиде.

Это удар тебе под дых, Арлерт.

— Мне правда очень-очень жаль, — шёпотом произносишь ты, готовясь к тому, что Энни выдернет свою руку и отойдёт.

Но она этого не делает.

Ты должен добиться её ответа. Узнать, что она чувствует к тебе.

— Энни, я спрошу ещё раз. Можешь ли ты попробовать оставить прошлое позади и… — краска заливает уже твоё лицо — … попробовать… увидеть в своём будущем… меня… рядом с собой?

…

Какая неслыханная наглость это спрашивать.

После того, как ты ни разу не ей написал.

После того, как игнорировал письма.

После того, как накричал на неё два дня назад.

После того, что ты делал с Жаннет.

Разве ты вправе задавать такой вопрос?!

Энни же настолько лучше тебя, достойнее тебя, что ты просто не заслужива…

— Могу.

…

…

…

Ты не веришь своим ушам.

Ты готов броситься Энни в ноги и целовать её колени, но девушка кладёт руку на твоё сердце и, чувствуя твой бешеный пульс, шепчет:

— Ты всё тот же, Армин Арлерт. Только такой дурак, как ты, мог носиться с каким-то цветком, добровольно возвращая себя в тот ад, из которого убежал.

— Эдельвейс. Теперь я знаю название, — ты выучил это слово раз и навсегда.

— Неважно. Мне достаточно того, что ты его посадил, — шепчет Энни.

— Энни, ты такая неве… — Энни пресекает тебя на полуслове.

Встав на носочки, она начинает мягко целовать твои бледные губы, и ты чувствуешь тот же вкус, что на горлышке её фляги. Губы Энни совсем не такие, как губы Жаннет: они мягкие, нежные и очень осторожные. У тебя начинает кружиться голова, и ты случайно слишком сильно наступаешь на больную ногу.

Стоять становится слишком дискомфортно, и ты мягко уводишь Энни в сторону кровати, обхватив её лицо ладонями и не отрывая своих губ.

Пусть это продолжается вечно.

Но Энни замечает, как ты хромаешь, и отлепляется сама:

— Армин, тебе нужно лежать.

Она укладывает тебя на кровать и пытается накрыть одеялом, несмотря на твои сопротивления.

— Не надо, — просишь ты.

— Но ты дрожишь, — в голосе Энни тревога.

— Я дрожу не от этого… я просто… — осекаешься, отчего-то не решаясь сказать «тебя хочу». Тебе страшно оттого, что ты практически обессилен, и возможно, опозоришься. Ты очень-очень сильно боишься испортить момент.

— Понятно. — Садясь на край твоей постели, Энни внезапно мрачнеет: — А что это… «Жаннет»… говорила насчёт минета?

Чёёёрт.

Теперь глаза опускаешь ты.

— Мы играли с ней в правду или вызов. Мне очень жаль: я сделал это только для того, чтобы сбежать, это был единственный план, что пришёл мне в голову. Пока она делала «это», я сжигал верёвку на своих руках пламенем свечи, — говоришь это на одном дыхании, выпаливая постыдные слова как можно быстрее.

Энни с жалостью смотрит на твои руки. Перехватив её взгляд, тут же переворачиваешь их запястьями вниз.

— Прости, — от стыда ты отворачиваешься в сторону.

Наступает самая противная тишина из всех имеющихся. Если бы ты мог, ты бы уничтожил всевозможные виды тишины, ведь каждый раз одна из них тебя убивает. Неловкая тишина, виноватая тишина, грустная тишина — да катитесь вы все к чёрту. И даже шум волн не спасает.

— Армин… давай тоже сыграем? В правду или вызов.

Ты мгновенно садишься на кровати, в который раз не веря своим ушам:

— Что?.. Но ты же ненавидела эту игру в казармах.

— Ага. Мне просто было противно смотреть, как вы творили какую-то дичь. И ладно вы, а Райнера с Бертольдом я совершенно не понимала. У нас была миссия, а они маялись дурью. Особенно противно было слушать, как они врали о своём прошлом, изобретая идиотские истории, кто во сколько лет лишился девственности или в первый раз выкурил сигару.

— Но иногда было и забавно. Вспомнить, как мы всей толпой ловили Микасу, которую вызвали поцеловать Конни. Или когда Кристу… то есть Хисторию… вызвали поменяться одеждой с Райнером, — эти воспоминания вызывают улыбку на твоём лице, — И всё же, почему ты хочешь сыграть сейчас? Ты же терпеть не можешь игры вроде этой.

— Значит, сегодня — исключение, — пожимает плечами Энни, — Может быть, ты хочешь чего-то попросить, но стесняешься. Этой игрой даю тебе шанс, Армин. Правда или вызов?

— Правда, — решаешь зайти с чёрного хода.

— Почему, когда я попросила Хитч передать тебе мой адрес, ты так ни разу и не пришёл? — судя по всему, этот вопрос был заготовлен давно.

На это у тебя готов ответ.

— Потому что я не читал её писем. Я отвечал только на письма Микасы, — показываешь взглядом в сторону письма, до сих пор лежащего на краю стола.

И тут тебе в голову приходит интересный вопрос, о котором ты как-то не задумывался.

— Энни… а как ты… то есть — правда или вызов?

— Правда, — твёрдо говорит Энни.

— А как ты нашла меня на побережье? Хитч не могла знать, где я, иначе давно вытащила бы меня отсюда. Знала только Микаса. Но она поклялась хранить тайну, так как же ты…?

— Ты прав, мне сказала Микаса. После того, как я заявила ей, что … — Энни опускает пушистые ресницы -… что она должна меня понять, ведь она тоже была готова на всё ради Эрена. И к тому же, прождав тебя только дней, я так рассердилась… думала, что ты просто игнорируешь меня. Так что всё, что я смогла сделать — это отдать тебе эдельвейс и уйти.

Сравнение с Эреном тебе невероятно льстит, и теперь тебе становится понятно, почему она убежала.

— Правда или вызов, Армин Арлерт? — вопрос Энни возвращает тебя в настоящее.

— Вызов, — внутри у тебя бегут мурашки.

— Я вызываю тебя… поехать со мной в Марлию… и остаться там навсегда.

…

О господи.

Это самое прекрасное, что ты слышал в своей жизни. Слова Энни потрясают тебя до глубины души, заставляют каждую клеточку тела дрожать, петь и кричать от радости. Твои глаза начинают сиять.

— Я согласен, — шепчешь ты, красный, как рак.

— А ты? «Правда или вызов?» Спроси меня…

— Правда или вызов, Энни Леонхарт?

— Вызов!

Раз уж ты столько наглел сегодня, то почему бы не рискнуть. В крайнем случае, если Энни откажется, ей всего лишь придётся снять какую-то часть своей одежды.

Так что, набрав в лёгкие как можно больше воздуха, ты говоришь самую безумную вещь в своей жизни.

— Энни Леонхарт… я вызываю тебя…

… родить мне сына.

…

Глаза Энни Леонхарт распахиваются, она осмысливает этот вызов, и недолго думая, заявляет:

— Приступим.

…и снимает свою футболку.

А затем вы разрываете ненавистную тишину в клочья звуками жарких объятий и нежных поцелуев. То, что ещё пару минут назад казалось очень сложным, получается так легко и приятно.

Должно быть, это и есть настоящая любовь.

Спустя самые прекрасные полчаса в твоей жизни, ты крепко обнимаешь спящую Энни Леонхарт и твёрдо заявляешь себе:

Остался только дом, Армин Арлерт.

Только дом.

И целая жизни впереди.

====== Послесловие + Рецензия от Dederror ======

Дорогие читатели!

Вот и закончилась моя первая работа, в которой всё от начала и до конца вело меня к главной цели — показать развитие персонажа. Развитие через катарсис.

Катарсис — это кратковременное состояние облегчения и радости, наступающее после того, как проходит сильное негативное переживание или отступает тяжелая болезнь. С древнегреческого языка слово κάθαρσις переводится как «очищение» или «исцеление». Иными словам, это точка, в которой сильное неприятное чувство или переживание сменяется приятным. Аристотель называл это состояние «душевной разрядкой».

Катарсис — это чувство невероятной внутренней свободы, возникающее за счет сильного негативного переживания, резко перешедшего в позитивное. Это эмоциональное потрясение, заставляющее человека полностью переосмыслить жизнь и переоценить приоритеты. В подобном состоянии он испытывает прилив сил и уверенности в себе, его переполняет желание самосовершенствоваться в личном и профессиональном плане.

источник: https://dnevnik-znaniy.ru/znaj-i-umej/chto-takoe-katarsis.html

Для того, чтобы создать сильное негативное переживание, мной введён персонаж Жаннет — она страдает синдромом Адели в очень запущенной степени.

Синдром Адель Гюго, или синдром Адели (фр. syndrome d’Adèle) — длительная любовная одержимость, психическое расстройство, которое заключается в безответной любовной зависимости, схожей по тяжести с наркотической. Синдромом Адели называют всепоглощающую и длительную любовную одержимость, болезненную страсть, которая остаётся без ответа.

Источник: wikipedia

У Жаннет проблемы с самоидентификацией: она так и не может понять, мужчина она или женщина. Армин Арлерт привлекает её поверхностно, в первую очередь своей смазливой внешностью. Жаннет чувствует сексуальное влечение во многом из-за того, что Армин абсолютно к ней холоден. Она воспринимает Армина, как добычу, и поэтому, когда поймала его в сети, готовится его разделывать.

Ещё одна роль Жаннет — показать, что Армину нравится не любая сильная девушка, а только одна-единственная. И, как видите, он больше не поднимает вопрос о том, откуда взялись его чувства.

Самое главное: Жаннет является неким олицетворением прошлого Армина. Это становится ясно в главе «Меч возмездия», в сцене, где Армин её убивает. А если вспомнить сцену у зеркала (с ножом Жаннет у щеки), можно провести параллель Жаннет с самой жизнью Армина, и что она с ним делает (ранит и мучает, удерживает насильно, хотя Армин хочет свободы). В последний раз мы видим Армина у зеркала вместе Энни. Он хочет видеть будущее. Наверное, это главная перемена в персонаже.

Что касается Энни, я действительно считаю, что у неё есть все данные для того, чтобы скатиться в депрессию. И более того, она уже в депрессии, когда приезжает в город Армина. Об этом символизирует её чёрная одежда, всплески эмоций и даже хотя бы то, что она сидит на полу, дожидаясь пробуждения Армина. А ведь она везла его в барак всю ночь, и должна быть измучена. Другая бы легла на кровать рядом (там хватает места), но Энни просто забила на себя после смерти отца.

Эдельвейс выбран мной, потому что это первый горный цветок, попавшийся мне в поисковике :) Но потом, прочитав легенду, стало понятно, что это стопроцентное попадание.

Эдельвейс только кажется белым, пушистым и беззащитным. Этот горный цветок называют символом стойкости и бесстрашия. Если юноша принес его любимой в подарок, значит не побоялся забраться высоко в горы. А если тяжелый сапог или копыто лошади примяли растение к земле, то оно тут же распрямится и продолжит смотреть в небо.

Источник: travoedov.ru/rasteniya/edelvejs

Думаю, здесь всё говорит само за себя.

Что касается героев, которых мы встречаем до плена Жаннет: в моём видении Армин обязан попрощаться с каждым из них, перед тем как уедет на другой континент.

И, если вспоминать слова Армина из первой главы, все их разговоры с Микасой сводились к Эрену. И, Армин не мог признаться даже себе: его напрягал не Эрен, а то, что Микаса совершенно не разговаривает о нём самом. Каким-то образом, она это чувствует и приходит к дереву. Тогда и случается их долгий разговор, столь нужный Армину. Они сближаются обратно.

Момент, когда Микаса спрашивает о том, верит ли Армин в свободу после смерти для Эрвина и Эрена, намекает на финал. Армину действительно пришлось «умереть» в теракте, чтобы стать свободным.

Капитан Леви подходит к Армину несколько раз. Леви сам до сих пор терзается от мысли, верно ли он выбрал между Эрвином и Армином. Перед выступлением он боится, что Армин станет марионеткой в руках нового правительства, но не говорит это напрямую. Поэтому сам не поднимается на сцену, как будто знает, что случится. Речь Армина приносит ему облегчение, поэтому при следующей встрече Леви даже шутит. Сам Леви, кажется, научился жить в мире без сражений и мягко намекает на это Армину. Именно слова Леви про «дом и сын» задают Армину новый смысл жизни.

Что касается Хистории, на острове действительно назревает революция и новое правительство играет более важную роль, отодвигая на второй план королеву.Боюсь, в моём видении у Хистории печальный конец и, в лучшем случае, она присоединится к Армину в бегах, а худшем — будет расстреляна, как некогда царская семья в России.

Что касается главного героя, то мне кажется, что Армин Арлерт проживёт долгую и в основном счастливую жизнь. Знаете, мной решено оставить открытый финал. Всё-таки моя цель — показать изменения персонажа, а не ограничить его будущее.

У меня был эпилог, но мной принято решение перенести его в сиквел в качестве пролога.

Если кому-то интересно, сиквел который берёт корни именно из этой истории. И там можно наблюдать моё видение будущего. Но не Армина и Энни, а уже их детей.

Ссылка: https://ficbook.net/readfic/11524156

Но — опять же — эта история — совершенно отдельная, законченная в том виде, как есть. Так что в рамках этого рассказала погружение в сиквел совершенно необязательно :)

Спасибо огромное за каждый отзыв, надеюсь, для всех нас это был незабываемый опыт.

Если есть вопросы насчёт сюжета или вы нашли несостыковки: пишите сюда, с радостью отвечу.

Всех обнимаю!

Прикладываю рецензию от Dederror, которая расставила по полочкам всё — и даже больше. Надеюсь, она вызовет у вас такие же мощные эмоции, как у меня.

Сегодня — исключение. А, впрочем, может быть и нет. Ведь всё внутри напоминает поле боя, где всё ещё стоит дым и пока не утраченное тепло исходит от павших воинов, но звуки сражения уже стихли и настало невыносимое, тягучее затишье. Ты застрял в этом сценарии и каждый день проживаешь эту апатичную агонию, уже не представляя другого сценария.

Сегодня — не исключение. Всё будет так, как и последние пять лет. Ты себя в этом глубоко убеждаешь, выжигаешь на сердце…но у жизни другие планы. Если в начале кажется, что сегодняшний день пройдёт так же — незаметно, монотонно и до скрежета в груди, то она постучится тебе в дверь и уверенно заявит: «Нет, Арлерт, сегодня — всё же исключение».

Так и начинается вся история, где всего-то два дня — а кажется, будто вся вечность. И каждая глава будет лишь доказывать: сегодня — очередное исключение.

В первой главе — это сама Энни, как и та жизнь, что решила вмешаться в эти тягучие омуты депрессии и, хоть полностью по самый подбородок испачкалась в своей собственном вязком моральном оцепенении, она стала — и всегда была, — тем исключением, ради которого стоит поднять голову и оглядеть всё вокруг.

Во второй главе исключением становится то, что он сам долго откладывал — навестить могилу Эрена и начать говорить о себе.

В третьей — Жаннет, которая пока просто исключение из (привычной) жизни Армина.

Четвёртая — сам насыщенный, людный день, который больше для такого самоличного затворника смахивает на пытку, нежели на естественную среду обитания.

Пятая и шестая — это главы-исключения сами по себе, ведь всё, что делает Армин в них — это разворот на все 180 и уверенные быстрые шаги далеко от прописанного сценария, весь апогей не смирения, первые осознанные вздохи, не будучи «частью этого фарса».

Седьмая, восьмая, девятая — настоящая квинтэссенция нездоровых отношений, где исключение — это здравый рассудок, ведь всё же, будем откровенны, что Жаннет, что Армин — оба по-своему больны.

Десятая — как и подобает настоящему «троянскому коню» и совершенно героически, чуть ли не до карикатурности, однако это без исключения Конни. И наконец, одиннадцатая, где исключение — это прошлое.

Достоинств у этой работы множество. Невероятно метких и точных слов, аккуратно выстроенных в совершенно ритмических и мелодичных предложениях — все они начинаются ровно в такт, чтобы также ровно окончится в самом «правильном» месте; где-то выдержана нужная пауза (глава «Эдельвейс», самый конец), где-то — протяжный обволакивающий звук ужаса (вся глава «Правда или вызов»), в других местах — непредсказуемые соло разных инструментов («Меч возмездия»), где-то — словно нарастающий тревожный звук скрипок («Перед церемонией»), а где-то и совершенно невыносимая тишина (в главе «Горшок») и удивительная какофония звуков — в «Письмо Арло».

Но текстовой симфонии мало, ведь сами буквы образуют самый настоящий кадр — всё происходящее не просто живёт и дышит, оно фиксируется с субъективной точки зрения смотрящего — Армина и, всё же, немного нас самих. Сама манера повествования с отличным переданным потоком сознания лишь усиливают экзистенциальный опыт, и в таких главах, как «Зелёный дым» или «Правда или вызов», оно доходит до вершины, заставляя прожить всё это каждой клеткой своего тела.

Не менее важны и постоянные контрасты, которые не только выстроены на пределе абсурда, но и призваны отогнать персонажей по разные стороны баррикад, вынужденных сосуществовать вместе. Всё, как и в жизни.

Не менее выдающая черта — пропись персонажей: как они предстают, как себя ведут, как мыслят, как мечтают, как двигаются вперёд, и как закрываются в себе. Лишь по мелким деталям, как одежда, нужная пауза, резкие фразы, косой взгляд, лёгкая ухмылка и так далее, все действующие лица открываются с другой, более глубокой стороны, как на давно известной картине рестораторы внезапно находит нижний базовый слой. Все они не просто статисты, взятые с оригинальной истории, это отличное попадание в их подноготную, достойное продолжение их самих из канона.

Вся история с зеркалами — направленная точно в цель потрясающая метафора преобразования, собственного «я». В самом начале Армин видит в отражении «себя» — того прошлого Армина, совсем потерянного и даже, может, и не совсем «настоящего Армина», ведь если поразмыслить — а был ли он настоящий? Были ли его поступки — его? Выбор армии, назначением командором? А вдруг то, что он видит сейчас — это и есть он, тот самый?

Впрочем, ответа мы тут не узнаём, и следующая остановка у зеркала уже у цирюльника, и Армин не узнаёт себя (ли?). Его новый вид, статная одежда, вся импозантность мероприятия словно и трубит: «Вот видишь, это всё же ты». Но во всей неуверенности действий, зажатости движений, мёртвой хватки в злосчастный горшок, будто это единственное, что как-то ещё связывает с «прошлой» версией себя, выдается его внутренний дискомфорт. Словно он всё ещё в поиске, а в голове на подкорке набатом отдаёт: «Нет, это всё ещё не я».

В главе «Письмо» его отражение впервые улыбается ему. И кажется, что будто вот, оно налаживается, вдруг и правда его «я» где-то тут совсем рядом, но нет. Все надежды искусно обмануты, карты разыграны, в игре — Жаннет.

В «Пленнике» — они оба перед зеркалом. В фильме Жана Кокто «Орфей» 1950-го года к главному герою через зеркало является сама Смерть. Жаннет- его возмездие, чуть ли не вся та грязь, эклектика неразрешимых чувств внутри у Армина. Жаннет и есть его Смерть.

И вот в последней главе «Эдельвейс» он и Энни уже вместе в отражении. С новыми надеждами, поступками, осторожностью и болью. Но они крепко держатся за руки, неловко и с осторожным оптимизмом смотря в будущее, и верят, что впереди у них — «целая жизнь». Может, это и есть они настоящие, но если ли смысл искать это эфемерное «я»? Думаю, ни Армин, ни Энни не смогли с уверенностью ответить на этот вопрос, но они продолжают идти вперёд.

Закольцованность событий — один из моих любимых тропов. Тут он воплощен прекрасно: те же декорации, те же герои — но внутренне они уже другие. Лучше, хуже? Это не имеет значения. Они будут жить. Как? Это совсем не наше дело.