Gundabad (СИ) [Атенаис Мерсье] (fb2) читать онлайн

========== Gundabad ==========

Two Steps From Hell – Love & Loss

Орки Гундабада воинственно кричали и скалились, выстроившись в неровные шеренги у ворот своей крепости. Одетые в грязные шкуры и набедренные повязки, размахивающие над головами кистенями и боевыми топорами, они казались диким зверьем, резко контрастировавшим со спускавшейся с холма к подножию горы армией синдар и лесных эльфов, закованной в сверкающие на солнце серебристые доспехи. Варги рычали, встряхивались, готовые броситься на врагов в любой миг, царапали когтями темную каменистую землю, нетерпеливо переступая по ней широкими лапами и пытаясь напугать лошадей. Но эльфийские кони лишь изредка всхрапывали и продолжали идти вперед, не смея остановиться без позволения всадников.

Эльфы остановились по взмаху руки в латной перчатке, когда до орочьей орды оставалось всего несколько сотен ярдов. Защитники Гундабада не двинулись с места и завыли, зарычали и захрипели с новой силой, бряцая заржавевшим без должного ухода оружием и скрывая за громкими криками свой страх. Будь они поумнее, закрылись бы за стенами крепости, но жажда эльфийской крови была сильнее и без того негромкого голоса их разумов, сильнее боязни умереть, и орки высыпали из ворот, едва завидев вдалеке сверкающую сталь доспехов и развевающиеся на ветру знамена короля Эрин Галена.

Сам король смотрел на врагов с презрением, на мгновение проскользнувшим в светло-серых глазах. Красивое же бледное лицо осталось непроницаемым и обманчиво равнодушным к происходящему. Королева остановила белую, как молоко, лошадь рядом с мужем, почти касаясь бедром его ноги. Посеребренная чешуя ее доспехов сверкала так, что резала оркам глаза, а густые белокурые волосы были заплетены в косу, перекинутую через плечо и доходившую почти до колена. Эльмирэ была прекрасна как в шелковом платье, богато расшитом серебром и лунными камнями, так и в выкованной лучшими синдарскими кузнецами стальной броне, не скрывавшей плавных линий ее гибкого тела. Мимолетом подаренный королю взгляд серебристых, как две звезды, глаз был нежен и решителен одновременно. И вызвал в нем ответный порыв, согревающий грудь изнутри таким неуместным на поле боя теплом.

Орки разразились издевательским смехом и бранью, заметив различия между стройными фигурами всадников. Женщины синдар часто сражались наравне с мужчинами, не желая оставлять мужей и отцов одних на поле боя, и ничуть не уступали им в мастерстве владения клинком. Поэтому орочьи выкрики вызвали у прекрасных воительниц лишь усмешки, скрытые за опущенными забралами шлемов. Пусть смеются, пока могут. Никаким их словам не сравниться по остроте с эльфийскими клинками, срубившими немало вражеских голов.

По нестройным рядам защитников Гундабада побежала дрожь, волной пойдя от задних рядов к передним, передавая им приказ из крепости. Варги подобрались, оскалив острые желтоватые клыки. И сорвались с места сворой бешеных псов, с воем понесшись огромными скачками навстречу вражеской армии. Трандуил опустил забрало шлема.

Эльфийские кони с ржанием бросились навстречу, рой оперенных белыми перьями стрел взвился в воздух, проделав первые бреши в орочьих рядах. Скимитары обнажились синхронным, отточенным годами тренировок движением и обрушились на головы врагов, срубая их изогнутыми, остро заточенными лезвиями. Передние ряды обеих армий завязли, столкнувшись, эльфийская сталь схлестнулась с орочьей, высекая искры и скалывая края лезвий при стремительных ударах. Варги бросались на лошадей, вгрызаясь в пластины доспехов, защищавших их шеи, валили на землю и разрывали клыками беззащитную плоть. Кривые ятаганы свирепо рубили блестящую сталь, раскрученные над головами кистени рассекали воздух и обрушивались на эльфийские шлемы, безжалостно вбивали в каменистую землю поверженных, истекающих кровью врагов.

Королевскому жеребцу раскроили череп ударом булавы, и конь повалился вперед, подергивая ногами в предсмертной агонии. Трандуил спрыгнул с седла, перекатившись по земле и вскочив на ноги быстрее, чем орк успел занести оружие во второй раз. Длинная светлая коса хлестнула противника по лицу во время разворота, тяжелое стальное кольцо на ее конце ударило по белесым, лишенным зрачков глазам, и орк с воем отшатнулся, слепо взмахнув булавой. Испачканное черной кровью лезвие королевского клинка разрезало воздух и плоть, заканчивая движение и отсекая голову растерявшегося врага. Тело простояло еще несколько мгновений и рухнуло с бряцаньем металла, почти неслышным среди какофонии криков и звона мечей. А из-за его спины уже бросился, взмахнув кистенем, новый противник. Трандуил уклонился, скользнув в сторону стремительной вспышкой серебра и стали, и рубанул наотмашь, раскроив орка от плеча до пояса. Черная кровь выплеснулась на каменистую землю, растекаясь неровной лужей вокруг рухнувшего тела.

Лошадь королевы убили зазубренной стрелой, вонзившейся ей в глаз. Эльмирэ не глядя прыгнула из седла куда-то в сторону, оказавшись на ногах раньше, чем животное рухнуло на землю, и приняла удар орочьего ятагана на одно из узких обоюдоострых лезвий своей двухклинковой глефы. Отскочила назад, раскручивая оружие в руках, и вонзила второе лезвие противнику в грудь, с чавкающим звуком распоров толстую сероватую кожу.

Варги с воем и рычанием метались среди сражающихся, набрасываясь на эльфов, встречавших их ударами скимитаров и свистом боевых бумерангов. Орки пятились, шаг за шагом отступали к воротам крепости, теснимые неумолимой волной из стали и серебра. Сверху летели черные стрелы с зазубренными, пропитанными ядом наконечниками, лучники Гундабада стреляли по всем без разбору, но чаще поражали своих лишенных доспехов сородичей, чем закованных в броню с ног до головы эльфов. Те отвечали им роем собственных стрел, бивших без промаха и долетавших до самых высоких бойниц. Трандуил потерял жену в толпе сражающихся, не видя сквозь узкую прорезь забрала ничего, кроме орочьих оскалов и брызжущей черной крови.

Одна из стрел ударила королеву в плечо, пробив стальную чешую доспеха. Эльмирэ успела отразить удар кривого орочьего ятагана, измазанного красной эльфийской кровью, и пошатнулась, почувствовав холодный, растекающийся по венам яд. Словно руку пронзило назгульским клинком. Перед глазами поплыло, всего на мгновение, но этого было достаточно, чтобы она едва не пропустила удар тяжелой булавы, в последнюю секунду отскочив в сторону. Разве оркам под силу такое колдовство, способное затуманить разум даже эльфам? Кто стоит за вырвавшимися из Гундабада ордами, копившими силы тайно и напавшими внезапно, без предупреждения и во дни, казалось бы, мира? Кто… смотрит мертвым взглядом из-под низко надвинутого капюшона, восседая на разрушенном троне Ангмарского Королевства, раскинувшегося в горах севернее Гундабада?

Ее первым порывом было броситься к мужу, отыскать его среди сражающихся и защитить от чужого колдовства. Даже если ему и не нужна ее защита. Хотя бы просто оказаться рядом с ним. Увидеть светло-серые, как расплавленное серебро, глаза и призрачную тень ожогов от драконьего пламени на бледном лице. Но огромный, черный как уголь орк вырос прямо перед ней, взмахнув топором, и удар пришелся не на одно из лезвий, с трудом, но сумевшее бы выдержать его, а на деревянное древко между клинками и тонкими пальцами в стальных перчатках. Оружие переломилось пополам, Эльмирэ отшатнулась, перехватывая обломки рукояти, но не успела, и второй удар разрубил сверкающую чешую на ее груди. Кровь хлынула из-под панциря, брызнула изо рта при выдохе, королева оступилась и упала, выпустив из пальцев разрубленную на две половины глефу. Орк с яростным рыком занес топор вновь, чтобы добить, и длинная эльфийская стрела вонзилась ему между глаз.

***

Трандуил нашел жену лишь на закате. Когда бой уже закончился, орочья крепость дымилась, а эльфы искали на усеянном мертвыми плоскогорье немногих живых. Короля шатало от бродившего в крови яда орочьих стрел, одна вонзилась ему под ключицей, а вторая пробила доспех на бедре, заставляя прихрамывать на левую ногу. Чужое колдовство отчаянно пыталось сломить, подчинить себе и убить, но оказалось недостаточно сильно, чтобы справиться с существом куда более старым, чем тот, кто эти чары наслал. Лишь застилало глаза расплывчатой дымкой. Но хриплый, отчаянный окрик – одно-единственное слово «Королева», ставшее вдруг таким страшным – заставил забыть о боли и головокружении и броситься к ней, сломя голову. Чтобы понять, бросив всего один отчаянный взгляд на залитую кровью чешую доспеха, что жена умирает.

- Эльмирэ, - только и смог прошептать Трандуил, бессильно опускаясь на колени. С нее сняли шлем, и несколько белокурых прядей неряшливо выбились из косы. Ужасная рана на груди слабо кровоточила, отдавая сухой каменистой земле последние алые капли, а по лицу растеклась мертвенная бледность. Светлые ресницы королевы дрогнули, приподнимаясь, и по окровавленным губам скользнула слабая тень улыбки.

- Трандуил, - Эльмирэ с нежностью протянула ослабевшую руку к его лицу, багровая капля крови скатилась из уголка ее рта по полупрозрачной коже. – Meleth…

Трандуил поймал хрупкую ладонь за мгновение до того, как она бессильно обмякла. И эта безвольность тонких пальцев, ощущаемая даже сквозь металл латной перчатки, обожгла его сильнее, чем пламя, рвущееся из глоток тангородримских драконов. И потекла горячими бессильными слезами по лицу, заставив спрятать его в растрепавшихся белокурых волосах, в отчаянии прижимая неподвижное, окровавленное тело к груди.

Синдар отступили, склонив головы в безмолвной скорби. Серебристые, как две звезды, глаза застыли, устремив свой последний взгляд на короля. Эльмирэ была мертва.

Комментарий к Gundabad

**Meleth** (синд.) - любимый.

========== Just before the Shadow falls ==========

Комментарий к Just before the Shadow falls

Meleth (синд.) – любимый.

Melethril (синд.) – возлюбленная.

Приквел к Гундабаду. И вероятнее всего, я потом поменяю общее название.

Автор лежит на больничном, ест таблетки и хочет чего-нибудь няшного. Поэтому когда автор пересмотрел третьего Хоббита, у него сама собой родилась идея вот этого. По-моему, они милые.

Gary Hughes & Lana Lane – At the End of Day.

Лезвия столкнулись со звоном, разнесшимся по поляне и затихшим среди высоких деревьев. Птицы встрепенулись в зеленой листве, потревоженные чужеродным звуком, и оборвали песню, внимательно следя бусинками глаз за рассекающей воздух сталью. Проглядывающие сквозь переплетения ветвей солнечные лучи бросали слепящие взгляд блики на скимитары, путались в длинных причудливо заплетенных косах: белокурой – королевы и светлой до белизны – короля.

Сталь схлестнулась вновь, блики разлетелись по сторонам, заплясали по листьям, отражаясь от изогнутых клинков. Скимитары звенели при столкновениях, стремительно поворачивались, ударяя или блокируя, вращались и танцевали, покорные малейшему движению рук. Покрытые тонким слоем серебра и заточенные так остро, что способны были перерезать волос, лезвия раз за разом вступали в опасную игру, целя в незащищенные ничем, кроме тонких невесомых тканей, тела. Король наступал, нанося точно выверенные удары, готовый в любое мгновение остановить смертоносный клинок, если жена допустит ошибку. Светлые, цвета расплавленного серебра, глаза сосредоточенно сощурились, следя за каждым движением королевы, за поворотами ее клинка и переливами голубого и зеленого на ее платье. Солнечные лучи скользили по его лицу, очерчивая бледную тень от ожогов на левой стороне.

Королева, напротив, была весела. Она знала, что муж сражается едва ли в полсилы и не причинит ей вреда, даже если она сама бросится на его меч, но находила в этом свою прелесть. Поединок с ним был танцем, а не сражением, больше шутливым развлечением, чем оттачиванием мастерства. И она наслаждалась им, наслаждалась солнцем, светящим сквозь яркую зеленую листву, ветром, напевающим песню в ветвях деревьев, звоном стали и близостью мужа, оставившего на несколько часов обязанности короля и свою ветвистую корону.

В минуты, подобные этим, она всегда возвращалась памятью в те дни, когда смела лишь наблюдать за чужими поединками, наблюдать украдкой и из-за ветвей дерева, боясь, как бы не заметил ее тот высокий беловолосый страж Дориата, что обращался с клинком искуснее других. Когда она хранила свою любовь к нему глубоко в сердце и опускала глаза всякий раз, когда он проходил мимо, не ведающий, как горячо она желала быть достойной его. Он не ведал бы этого и до сих пор, если бы не опалившее его драконье пламя. Неискренними были бы ее мысли о любви, если бы она смогла остаться в стороне, продолжая отказывать себе в желании уберечь его от страданий. А он дичился ее поначалу, как и всех, кто желал помочь, отказывался от чужого сострадания, скрывая ожоги под перчаткой и высоким воротом, пряча изуродованное лицо за вновь отрастающими волосами. Пока не понял однажды, что полюбил в ответ, сам того не желая и не стремясь к любви. И, с тех пор, бывало, шутил, что неправильно всё это, что это ведь он должен был завоевать ее сердце, а вовсе не наоборот.

- Ты думаешь не о том, - Трандуил выбил скимитар из рук жены и отступил назад, рефлекторным движением проворачивая рукоять клинка в руке.

- Прости, - Эльмирэ опустила ресницы в притворном смирении и подняла оружие из травы. – Я, верно, не лучший ученик.

- Вовсе нет, - ответил король, не ставивший себе цели подорвать ее уверенность в собственных силах. – Но ты целитель, а не воин. Тебе это ни к чему.

Королева с залихватским видом крутанула в руке скимитар и нанесла удар с разворота, заставив взметнуться юбку с разрезами. Трандуил отбил атаку и снова отступил назад.

- Мне известно твое мнение, meleth. Что война – это не женское дело. Но, быть может, ты помнишь, одна моя подруга как-то сказала, что порой война не оставляет нам выбора. Что в трудный час рядом может не оказаться ни отца, ни мужа. И что же, мне покорно умереть, потому что я целитель, а не воин?

Бледное лицо короля омрачила тень.

- Не стоит равняться на нее, Эльмирэ. Она не лучший пример для подражания.

- Ты становишься холоднее зимней стужи всякий раз, когда я вспоминаю ее, - печально отозвалась королева и устремила взгляд серебряных глаз куда-то в сторону. – Я даже имени ее произнести не могу, чтобы не услышать в ответ твоего упрека. А ведь когда-то она была другом и тебе.

- А потом сгинула вместе с сыном Феанора, - едко добавил Трандуил, куда меньше жены склонный сожалеть о тех, кого считал врагами. – Что вряд ли хоть кого-то опечалило.

- Это опечалило меня, - спокойно ответила королева, взглянув на него искоса. Она редко позволяла себе разозлиться, слишком мягкой и умиротворенной была ее натура. – И я думаю, что-то не так с нашим народом, если он называет любовь предательством. Вы ставите ей в вину лишь то, что она не отвернулась от мужа после того, как он и его братья прошлись по нашей земле огнем и мечом. Не она привела их в Дориат, и нет сомнений, что она пыталась их отговорить, но вам этого было мало, вы упорно требовали от нее оставить мужа и детей ради королевства, которое было уже не спасти. Она любила Дориат не меньше, чем мы, meleth, но тебе проще было проклясть, чем попытаться понять.

Быть может, в ее словах и была доля правды, но Трандуил слишком хорошо помнил, как растекалась алая эльфийская кровь на полах в чертогах Менегрота. Как синдар погибали от мечей собственных братьев, охваченные ужасом и неверием. Как один из сыновей Феанора нанес ему удар, разрубивший доспех на правом плече, и лежать бы этому братоубийце мертвым на мраморном полу, если бы битва не разделила их прежде, чем Трандуил успел перехватить клинок в левую руку и снести его рыжую голову с плеч. И женщину, которая поставила верность мужчине выше верности своему народу, он не мог ни понять, ни назвать иначе, чем предательницей.

- А я ведь тоже говорила тогда, что последую за сыном Орофера, куда бы он не отправился, - добавила королева. – И говорю сейчас. Так что же, и я, по-твоему, предаю наш народ, любя одного из нас сильнее, чем всех остальных?

- Твоя доброта однажды тебя погубит, melethril, - ответил король. – Дай тебе волю, ты бы и Морготу простила его черные дела, не то, что сыновьям Феанора.

- Не возьмусь судить о Морготе, но наши братья из нолдор, ни гномий народ не вызывают у меня ненависти, - Эльмирэ перехватила меч и попыталась обезоружить мужа. Трандуил со скучающим видом удар отбил. – Я не держу на них зла, meleth. Чего не скажешь о тебе.

- К чему вообще весь этот разговор?

- К тому, что жена, которая не желает разделить с мужем не только радости, но и трудности, – это плохая жена.

- Пожалуй, - согласился король. – И все же даже плохая жена лучше, чем жена мертвая.

Королева рассмеялась, звонко и мелодично. Словно зазвенел посреди лесной поляны серебряный колокольчик.

- Ты не веришь в меня? – спросила Эльмирэ с обидой в голосе, но лукавый отблеск в серебристых глазах выдал ее истинные чувства. Злиться она толком и не умела.

- Напротив, я верю, что твое призвание не в этом. Меня тебе уж точно не победить.

- Пусть так, - не стала спорить королева. – Но неужто ты и в самом деле думаешь, meleth, что найдется хоть один орк, или человек, или гном, способный сравниться с тобой в мастерстве владения клинком? Я не из тех, кто любит войну, это верно, но когда рядом ты, битва меня не страшит.

- Тебя послушать, так я ее люблю, - ответил Трандуил, пресекая еще одну попытку лишить его оружия. Эльмирэ рассмеялась вновь.

- А не тебя ли привел ко мне отец, когда тебе минуло лишь семь весен, с пальцами, стертыми тетивой в кровь? Он в ужасе был от того, как жадно желает его сын овладеть воинским искусством, и вовсе не судьбы стража он хотел для тебя.

Король только плечами пожал в ответ. Что поделать, если лук и стрелы тогда увлекали его больше книг?

- И ведь, - королева опустила клинок и шагнула вперед, протягивая хрупкую руку к его лицу, чтобы поправить выбившуюся из косы белую прядь, - не столько уродство пугало тебя тогда – до шрамов тебе дела нет, – а мысль о том, что ты больше не сможешь владеть рукой. Ты и сейчас меняешься в лице каждый раз, когда она подводит тебя, хотя знаешь, что это лишь минутный приступ.

- Вовсе нет.

Эльмирэ опустила руку и склонила голову на бок. Безмолвное олицетворение упрека.

- Я вижу куда больше, чем ты полагаешь, meleth. Можешь скрывать это от своих советников, сколько хочешь, но от меня тебе ничего скрыть не удастся. Я знаю о твоих слабостях куда больше, чем тебе кажется. И по правде сказать, захоти я победить тебя в бою, это не составило бы труда.

- Неужели? – хмыкнул Трандуил. Королева приняла надменный вид – не веришь, мол? Так я докажу, – и снова вскинула клинок, поймав им солнечный луч. Бросила слепящий блик мужу в глаза, заставив отшатнуться и заморгать, и взмахнула мечом, обезоружив растерявшегося короля. А потом изящным движением сбила его с ног, опрокинув на спину, и уселась сверху, щекоча лезвием скимитара незащищенное горло. Сине-зеленая, морского оттенка, юбка разметалась по траве.

- Это бесчестный прием, - заявил Трандуил, слегка раздосадованный тем, что его так легко провели.

- Нечего пенять, коли сам научил, - ответила Эльмирэ и убрала клинок, беспечным жестом отбросив его в траву к уже лежащему там мужниному. Отношение, свойственное всем целителям с их нелюбовью к холодной острой стали. Воин никогда бы своего оружия так не бросил.

- Я? – удивился король. – Это когда же?

Королева задумалась и подперла подбородок рукой, уперев локоть ему в грудь. Притихшие от звона стали птицы стряхнули оцепенение и затянули свою песню вновь.

- Теперь уже и не вспомню, наверное, с кем ты сражался. С орками, кажется. Когда мы покинули Дориат? Или же раньше? Помню лишь, что я уже звала тебя мужем. И повторяла это слово столь часто, что незамужние девы, думаю, успели меня возненавидеть.

- Пусть так. И всё же прием бесчестный.

Его ответ вновь вызвал похожий на перезвон колокольчика смех.

- Если так, то и тот, кто его придумал, тоже бесчестен.

- Не возьмусь утверждать, что это был я, - отвел обвинение Трандуил. – Я тоже мог у кого-то подсмотреть. Ну а впрочем, - добавил он, беря изящную руку жены в ладонь, - мне и не до такого бесчестья в бою опускаться приходилось. Хотя в подобных случаях я предпочитаю называть это хитростью.

Эльмирэ сжала его пальцы в ответ и, склонив голову, коснулась их губами. Левая рука короля всегда была чуть теплее правой, и на свету его ожоги становились видны отчетливее всего. Некрасивые бледные линии изломанными узорами тянулись от кончиков пальцев к запястью и скрывались под кожаной наручью, оплетали руку и грудь, уродовали красивое лицо. Мало кто знал, что взгляд короля порой кажется столь странным лишь потому, что один его глаз до сих пор полуслеп и видит лишь расплывчатые пятна. Следы от драконьего пламени никогда не исчезали до конца, никогда не переставали жечь отмеченных его яростью.

- Что тревожит тебя теперь, melethril? – спросил Трандуил, видя затаенную печаль в глубине серебряных, словно две звезды, глаз. Королеву его шрамы беспокоили куда больше, чем его самого.

- Ничего, мой король, - ответила Эльмирэ и склонила голову вновь, касаясь губами его лба. Потом рта, так нежно и осторожно, словно никогда не целовала его прежде. Трандуил потянулся к ней в ответ, опираясь на обожженную руку и прижимая жену к себе неискалеченной. Ее ладони сомкнулись на его спине в крепком объятии, а губы осмелели, вызвав невольный вздох. Солнечные блики побежали по густым белокурыми волосами, когда расплелась, покорная чужим пальцам, длинная коса.

- Побудь со мной еще немного, - попросила королева, прильнув к королю всем телом. – Я хочу подарить тебе сына.

========== Shadows of doom ==========

Комментарий к Shadows of doom

Автор таки довел последнюю часть до ума. И в третьей части автор таки не выдержал, и текст заполонили его извечные и вездесущие неканоны. Писать про одного персонажа и заодно мимоходом рассказать еще про десятерых – в этом вся я.

Поскольку Толкин старательно задвигал женских персонажей, то стопроцентно на наличие у мужского персонажа жены могло указывать только наличие у него же сыновей. Карантир с Маглором тому пример. Поэтому Гил-Галад вполне мог быть женат. Просто не иметь наследников. Могли ли быть дети у Маэдроса – это уже другой вопрос.

Лимнэн – от “lim” – “прозрачный” и “nen” – “вода”.

Эленьятил – от “elenya” – “звездный” и “til” – “свет”.

Этельхим – от “ethel” – “родник” и “him” – “прохладный”.

Келебрис – от “celeb” – “серебро” и “ris(t)” – “резать/рубить”.

Каранриэль – от “caran” – “красный” и “riel” – суффикс женского имени со значением “царственная дева”.

Матариэль - от “mahtar” – “воин” и “iel” – “дева/дочь”.

“ion” – суффикс, означающий “сын”.

Эннорат – синдарское название Средиземья.

Enya - Exile

Лес умирал. Некогда зеленая, соперничавшая своим цветом с ярчайшими изумрудами листва пожухла и осыпалась с ветвей от малейшего дуновения ветра. Могучие тысячелетние деревья скорбно скрипели, лишенные своих привычных одеяний, теперь покрывавших землю желто-бурым ковром. Завяли, первыми уступив нагрянувшей в самый разгар лета осени, цветы. И птицы молчали, нахохлившись на голых ветвях, а их разноцветные, такие неуместные теперь перья до боли резали взгляд, навевая невольные воспоминания о прежней красоте Эрин Галена. Благодать королевы покинула эти места, и теперь лес умирал под беспристрастными лучами холодного солнца, медленно, но неотвратимо превращаясь в иссушенную чащу, в которой уже не могло прорасти ничто живое.

Раздавленные горем синдар по началу не замечали этого увядания. Потом решили, что лес скорбит вместе с ними. И лишь позже, сумев немного оправиться от гибели королевы, с ужасом осознали, что не могила в густоте лесной чаще была тому причиной. Король почти не покидал своих покоев, но его скорбь пропитывала весь дворец, весь Эрин Гален, поражая каждую веточку и травинку. Прекрасный, еще совсем недавно бывший полным жизни чертог королей превратился в отравленную, заживо гниющую сердцевину, от которой яд боли и невыносимого отчаяния распространялся по всему лесу, терзая лишенную защиты природу.

Королева Лимнэн, первая из королев Эрин Галена, с тоской смотрела, как теряет последние листья и белые лепестки ее любимая вишня. Легкие дуновения ветра касались белоснежных волос королевы, сколотых на затылке и оставленных струиться по спине красивыми локонами, и играли с длинными шелковыми рукавами, скрывавшими руки до кончиков тонких пальцев. После гибели мужа у Черных Врат Мордора Лимнэн отказалась от ярких цветов и смелых покроев одежды, сменив свои прежние платья на неброские одеяния, закрывавшие тело от подбородка до пят. Ей ни к чему теперь было излишнее внимание подданных. И пусть её по-прежнему называли королевой, она без промедления и без сожаления уступила место другой, предпочтя смотреть, как сияет, одаряя своим светом не только короля, но и каждого из своих подданных, Эльмирэ. А теперь свет померк.

Королева устало вздохнула и обхватила руками плечи, сжимая в пальцах темно-синий бархат платья. Врачевать раненые души ей было не по силам. Даже если эта душа принадлежала ее собственному сыну. Эльмирэ справилась бы с этим намного лучше, нашла бы слова, способные утешить его, как нашла их после гибели Орофера, но Эльмирэ мертва и покоится в глубине увядающего леса, а Лимнэн не находит слов даже для того, чтобы заставить утихнуть собственную боль. Где уж ей врачевать чужую?

- Ваша милость, - робко, не смея ступить на балкон и оставаясь в тени занавесей, позвала тоненькая девушка – совсем еще девочка, ей едва ли сотня лет минула – в платье прислужницы. Королева повернула голову и улыбнулась ей.

- Подойди, дитя, - мягко велела королева, протягивая руку. – В чем дело?

- Меня послали передать, что принц нолдор пересек границу леса. Но я не знаю, можно ли беспокоить Его Величество, ведь он велел…

Никого не пускать, закончила про себя королева.

- Принц не предупреждал о своем приезде, - задумчиво протянула Лимнэн, чувствуя себя в сотни раз увереннее, чем всего пару минут назад. Увы, но королева из нее всегда получалась лучше, чем мать. – Я встречу его, а потом поговорю с сыном.

Королева едва успела спуститься к распахнутым вратам чертога, когда на едва заметной среди деревьев дороге появился всадник на гнедом коне. Стремительно промчался к каменному мосту, подняв в воздух вихрь опавших листьев, но остановился в самом его начале и легко спрыгнул с седла. Лимнэн с трудом подавила невольную дрожь в сцепленных пальцах, вызванную видом падавших на широкие плечи густых медно-рыжих волос. Сходство было так велико, что королева вновь, едва ли не в тысячный раз, невольно запнулась, едва не назвав его чужим именем.

- Приветствую Вас в Эрин Галене, принц Маэд… Маэдион.

- Ваше Величество, - если тот и заметил оговорку, то ничем не дал этого понять. – Прошу простить, что прибыл без предупреждения.

Маэдион был одет неброско, в темно-зеленое длиннополое одеяние с разрезами, чтобы не стесняло в седле или в бою, длинные волосы были распущены и переброшены на грудь, а из-за плеча выглядывала украшенная рубином крестовина меча. И не скажешь по виду, что принц. Путешествует тайно? Нет, вряд ли. Столь редкая для эльдар предательская рыжина волос сразу выдавала в нем потомка Феанора.

- Я всегда рада видеть Вас, - ответила королева. Почти не солгала. И добавила с легким удивлением. – Вы один?

Принц подарил ей лукавую улыбку, больше подошедшую бы нашкодившему ребенку, чем сыну бесконечных сражений. Войну Маэдион узнал даже раньше, чем появился на свет. Он родился в первое лето после кровопролитных схваток, оставшихся в летописях под названием Дагор Браголлах, Битвы Внезапного Пламени, и некоторые брали на себя смелость утверждать, что только потому цитадель Химринга и устояла в тех боях. Маэдрос знал, что если уступит, то его сыну не позволят появиться на свет. Может, так оно и было. А может, и нет. Никто, кроме самого Маэдроса, ответить на этот вопрос не мог, а эльдар Эннората не смогли бы его спросить. В лучшем для него случае старший сын Феанора сейчас находился в Валиноре, а в худшем – был по-прежнему заперт в чертогах Мандоса. Так или иначе, в том бою ему и без сына было за кого сражаться.

- Моя свита немного… отстала, - признался Маэдион, явно посмеиваясь над нерасторопными спутниками. – Боюсь, я, как и мой дядя, слишком люблю быструю езду. Правда, - добавил он с сомнением, - однажды это сыграло с ним дурную шутку. Но впрочем, неважно, - принц качнул головой и закончил с прежней улыбкой. – К чему ворошить прошлое?

Королева на мгновение опустила ресницы, не зная, как реагировать на его слова. Знал ли Маэдион, что когда Карантир Темный вырвался вперед, оставив соратников далеко позади, и первым встретился с защитниками Дориата, смертельный удар ему нанесла некая леди Лимнэн, любимая сестра Белега Куталиона, обращавшаяся с клинком ничуть не хуже своего прославленного брата? Вряд ли, иначе говорил бы об этом совсем иным тоном.

- Я прибыл поговорить с королем, но, - принц огляделся по сторонам, с сочувствием глядя на увядающий лес. По рыжим волосам заплясали солнечные блики, - я пойму, если он не захочет меня принять. Примите мои соболезнования.

Его слова звучали искренне. Эльмирэ всегда была добра к принцу, видя в нем в первую очередь сына давней подруги, и лишь потом одного из потомков Феанора. Чего нельзя было сказать о Трандуиле, который порой смотрел на Маэдиона так, словно с трудом сдерживался от удара мечом.

- Благодарю Вас. Я сообщу сыну о Вашем прибытии, - ответила Лимнэн, приглашая его внутрь. Негоже держать гостя на пороге. – Могу я попросить Вас оставить оружие страже?

Маэдион пожал плечами и без колебаний отдал меч и длинный кинжал с левого бедра. Потом расстегнул пару застежек на груди и вытащил еще один хитро спрятанный стилет. Королева улыбнулась, польщенная оказанным им доверием, и повела принца за собой вверх по витиеватой лестнице.

- Могу я спросить? – начала Лимнэн, пытаясь завязать разговор и припомнив пару дошедших до Эрин Галена слухов. – Я слышала, Вы намерены жениться.

Принц весело улыбнулся и подтвердил.

- Намерен. Полагаю, мое решение вызвало бурю сплетен. Последнее время, где бы я не появлялся, меня только об этом и спрашивают в первую очередь.

Королева мысленно укорила себя за неуемное любопытство.

- Если мои слова как-то…

- Вовсе нет, - покачал головой Маэдион, продолжая улыбаться. – Я понимаю, что когда принц женится не на прекрасной принцессе, а на одной из своих полководцев – это непременно вызывает у других как минимум интерес. Хотя я и не первый, кто так делает.

Лимнэн вновь показалось, что ее испытывают. Синдар не любили вспоминать о том, что мать Маэдиона когда-то была стражем. Келебрис из Дориата осталась в их памяти молчаливой, бездействующей свидетельницей гибели королевства, которое сама же когда-то помогала строить. Женщиной, разделившей ложе с проклятым сыном Феанора. Некоторые в своей ненависти опускались так низко, что говорили, будто потому она и стала женой принцу, что привлекла его не кротостью нрава или высоким происхождением, коими и не обладала никогда, а запретной, порочной страстью. Чего, мол, еще ждать от девы, которой меч привычнее арфы?

А ведь когда-то Келебрис была верной соратницей Белега, столетиями стоявшей на страже границ Дориата. Ее любили, ее уважали, ее храбрость и ярость, рожденные в орочьей темнице и закаленные в сотнях пограничных сражений, восхищали подданных короля Тингола, а ее преданность никогда не подвергалась сомнению. Многие грезили о ее любви, но в те годы никто и помыслить не мог, что эта любовь обернется против Дориата. Одного только взгляда зеленых, как весенняя листва, глаз оказалось достаточно, чтобы Келебрис бросила свою верность, свою ярость и саму свою жизнь к ногам одержимого Клятвой братоубийцы. Это от нее Маэдион унаследовал раскосые глаза цвета синей стали – едва ли не единственную черту, рознящую его с отцом.

- Я рада, что Вы нашли свое счастье, - сказала королева и получила в ответ еще одну ослепительную улыбку.

- Я тоже, - весело признался принц и посерьезнел. – Ни для кого не секрет, что я последний из принцев нолдор, оставшихся в этих землях. Моему народу нужна надежда. Гибель моей сестры и ее мужа стала для нас страшным ударом.

- Я сожалею, что так случилось. Мы все скорбим о короле Эрейнионе и королеве Каранриэль.

- Она была слишком похожа на мать, - глухо ответил Маэдион. – И так же забыла об осторожности, увидев грозящую мужу опасность.

Принц помолчал.

- Теперь остался только я, и моя свадьба наконец положит конец трауру моего народа. Мы достаточно страдали в прошлом, и пришла пора оставить его за спиной.

- Но ведь Вы любите ее? – спросила Лимнэн, подумав, что им движет лишь чувство долга.

- Разумеется, - принц снова улыбнулся, на этот раз мягко и мечтательно. – Матариэль – моя судьба. Мне давно следовало признаться ей в своих чувствах, но все как-то… повода не находилось. Да и… чего уж скрывать, я боялся, что она не отнесется к моим словам серьезно. Я буду рад видеть Вас и короля Трандуила гостями на своей свадьбе. Если, конечно, он захочет прибыть.

- Мой сын почтет за честь… - начала было королева и осеклась, сама почувствовав, насколько фальшиво звучат ее слова.

- Госпожа, - мягко улыбнулся Маэдион. – Я благодарен Вам за эту ложь, но я не слеп и не глуп. Я знаю, как на меня смотрят те, кто видел Войну за Сильмариллы. И знаю, почему. Как знаю и то, что изменить это я, увы, бессилен. Но ослабление одного из нас может повлечь за собой беды для всех остальных. Особенно сейчас, когда мы еще толком не оправились от войны с Сауроном. Я не допущу этого.

- Вы потому прибыли в Эрин Гален лично? – спросила Лимнэн. Маэдион был нечастым гостем в этих чертогах, прекрасно сознавая, что ему здесь не рады, и предпочитая обмениваться с королями Зеленолесья письменными посланиями. Королева всё поняла.

Принц склонил рыжеволосую голову, отдавая честь ее проницательности.

- Нам с Его Величеством предстоит обсудить некоторые вопросы. Надеюсь, Вы простите мне, если я не скажу, какие именно?

- Разумеется, - кивнула королева. И позволила себе дотронуться до его плеча. – Спасибо, Маэдион.

Принц улыбнулся.

- Во мне тоже течет кровь синдар, Ваша милость. Пусть Ваш народ и предпочел забыть об этом.

***

В покоях короля Эрин Галена было темно. Плотно задернутые шторы не пропускали солнечные лучи, и хотя эльдар, пробудившиеся когда-то давно при свете звезд, превосходно видели в темноте, царящий в покоях Трандуила сумрак пугал их. Войдя, Лимнэн первым делом впустила следом за собой свет.

- Сын!

Тот медленно поднял голову от книги, которую держал в руке. Открытой на той же странице, что и три дня назад.

- Ты чего-то хотела? – безразлично спросил король.

Лимнэн с ужасом поняла, что не может взглянуть на сына без содрогания. Горе иссушило его, шрамы от ожогов отчетливо проступали на мертвенно-бледном лице, а светло-серые глаза смотрели страшным пустым взглядом. Эльмирэ покинула его, и некогда пылающий дух стремительно угасал, лишенный любви и поддержки королевы. Тысячелетиями она была рядом, а теперь ушла, и он чувствовал себя разбитым и потерянным.

Умерла. Он слышал это слово в вое ветра и шелесте увядающей листвы, в птичьих криках и раскатах далекого грома, сотрясавших небо по ночам. Умерла. Потому что он не уберег. Как он мог позволить ей сражаться? Пусть она бывала уже не в одном сражении, как мог он допустить это, зная, сколько доблестных и искусных воинов пало от случайной стрелы или удара в спину? Какие силы затуманили его разум, что он уступил ее просьбе? Не те ли, что теперь тенями клубились в углах покоев, нашептывая по ночам страшное?

Она звала тебя, умирая. И не смей говорить, что нет. Она думала о тебе, молилась, чтобы ты пришел и спас ее, а ты позволил ей умереть. Она звала тебя.

Я проклинаю тот день, когда ты переступил порог нашего дома, сын Орофера.

Конечно, зло думал в ответ Трандуил. Ты не такого мужа для дочери хотел. Или думаешь, я не помню, как ты смотрел на меня в тот день? Да приведи она орка, ты и то был бы больше рад.

Он и сам тогда не верил, что эта прекрасная, как звезда, женщина могла его любить. Могла улыбаться, видя его изуродованное лицо, и протягивать руку, убирая прикрывающие ожоги белые волосы. Те уже отросли почти до прежней длины, когда он решился просить ее руки.

- Я…

- Просишь руки моей дочери, - продолжал за него Эленьятил, и в глазах его отчетливо читалось отвращение, когда он смотрел на лицо жениха. Вернее, на одну только половину лица, потому что вторая была сожжена и обезображена настолько, что без содрогания и не взглянешь, а ослепший глаз затянут бельмом. Эленьятил и содрогался при виде такого откровенного, нескрываемого уродства и не мог поверить, что из всех мужчин Дориата руки его дочери просил именно этот. Трандуил молча ждал его ответа, но по лицу уже видел, каким этот ответ будет.

- А что ты можешь предложить ей, кроме своих шрамов? – бросил оскорбленный отец. Вот уж кто действительно без изъяна. Прекрасен, как звездный свет, под стать своему имени. Трандуил уже и сам был готов отказаться от его дочери. Не потому, что не любил, а потому, что Эленьятил был прав. Но впервые увидел, как лицо обычно безмятежной Эльмирэ исказила плохо сдерживаемая ярость.

- Я сделала свой выбор, отец, - ярость звенела и в ее голосе, а тонкие пальцы с неожиданной силой сжали руку жениха. – И тебе придется его принять.

Желание уйти и забыть обо всем исчезло в тот же миг. Она готова была бороться, а он что же? Сбежит теперь, как последний трус? В бою стражи Дориата стоят до конца, до последнего вздоха, и в любви им не следует поступать иначе.

- Выбор? – повторил Эленьятил. – Это твой выбор? Да ты достойна быть женой короля, а не какого-то стража!

Вот только Диор уже выбрал прекрасную Нимлот, не без злорадства думал в тот миг уже почти отвергнутый жених. Прекрасно понимая, что именно так злило отца Эльмирэ. И еще половину отцов в Дориате. Король один, а желающих видеть свою дочь королевой – много. Тем более, что и случай такой впервые за все существование Дориата выпал. Раньше матери надеялись сыновей на Лютиэнь женить, теперь отцы нацелились было на Диора. Но не судьба, тот, как оказалось, был уже женат.

- Трандуил!

Мать все еще была здесь, стояла, сложив руки на груди, и чего-то ждала. Воспоминания неожиданно развеселили короля, и он ответил почти без раздражения.

- Что, прости?

- Я сказала, что прибыл принц Маэдион. Он ожидает тебя в тронном зале.

Маэдион. Короля вновь охватила ярость при звуке этого имени, так похожего на другое, проклятое сотни раз за совершенные им преступления. Сколько прошло тысячелетий, а он помнит тот день так отчетливо, словно это было только вчера. Помнит алую кровь на плитах Менегрота и сталь чужого клинка, разрубающую его доспех. Помнит рвущую его изнутри ненависть и жгучее желание покончить с этим убийцей раз и навсегда. В той схватке они сошлись так близко, что он видел зеленые глаза, горящие в прорези нолдорского шлема. Глаза цвета столь же редкого для эльдар, как и медно-рыжие волосы.

- Мне нет дела до отродья Маэдроса! – прошипел Трандуил. – Пусть убирается!

- Не смей, - с не меньшей яростью ответила мать, - винить его в грехах его отца!

Король отвернулся. Он не хотел спускаться в тронный зал и видеть лицо, способное напомнить ему только о крови и смерти. И еще меньше он хотел видеть на этом лице глаза цвета синей стали. Глаза одной их тех теней, что рождались из темноты по ночам, принося с собой жгущие его воспоминания.

- Береги ее, сын Орофера, - шептали в тех воспоминаниях бескровные губы, и черные, чернее самой беззвездной ночи, волосы то вились по ветру, то вновь рассыпались по плечам. – Я не смогу защищать ее, как прежде. Я не вернусь.

И змеей оплетала тонкие пальцы прядь чужих волос. Рыжая, как рассвет. Такой простой, бесхитростный дар любви, который женщина ни на мгновение не выпускала из рук.

Я просила тебя беречь ее. Так ты выполнил мою просьбу? Она была добра ко мне, она молилась за меня, даже когда проклинали все остальные, а ты позволил ей умереть.

Замолчи! Не тебе судить. Не смеет та, которой рыжий Маэдрос был дороже собственного народа, обвинять его в смерти Эльмирэ.

Но что толку спорить с тенью?

- Сын, - снова попыталась мать, подходя и кладя руку ему на плечо. – Я знаю, что… - она осеклась и помолчала. – Я знаю, как ты относишься к принцу и как относился к его сестре, но теперь, когда Эрейнион Гил-Галад и Каранриэль из Химринга мертвы, мы не можем просто взять и отмахнуться от последнего принца нолдор.

Мертвы. Нет, эта нолдорская ведьма была далеко не так мертва, как ему хотелось. Еще одна рождающаяся в ночи тень с раскосыми глазами, лишь с той разницей, что у нее они были не синими, асветло-зелеными, отливающими синдарским серебром.

Ты помнишь мои слова, сын Орофера? – шипела ему на ухо прекрасная медноволосая женщина, впиваясь в плечо длинными ногтями. – Помнишь, что предрекал твой отец? Мою мать погубит любовь, так он говорил? Смерть ей принесет то, что будет предназначено моему отцу, так он говорил? Знал бы ты, как я проклинала его, когда его слова оказались правдой. А помнишь ли ты, что я ответила ему? Я ведь тоже не солгала. Я ведь предупреждала его: не берись вести в бой, если сам не способен подчиниться врагу. Потеряешь корону. Я предупреждала его, что тот, кто поднимет ее после него, будет ненавидеть свою власть. Помнишь эти слова? Помнишь, что придет день, когда ты проклянешь свою корону, сын Орофера?

Ее проклятие сбылось, когда о нем давно уже позабыли. Сумей отец подчиниться приказам ее мужа, и не погиб бы понапрасну у Черных Врат Мордора. Но Эрейнион Гил-Галад был королем нолдор, и одно это уже заставляло синдар видеть в нем врага. А его королева сеяла раздор в войсках одним цветом своих медно-рыжих волос. Она будто насмехалась над ними, предпочитая сражаться не прямым нолдорским мечом, а изогнутым синдарским клинком. Трандуил предпочитал не встречаться с ней лишний раз. И все же стал невольным свидетелем ее конца. Когда среди сотен криков раздался еще один, полный отчаяния и леденящего ужаса, лишь на мгновение опередивший тяжелый удар булавы, разбившей сверкающий панцирь.

- Эрейнион!

Каранриэль опоздала. Кровь хлынула на покрытый пеплом склон Роковой Горы, и последний король нолдор пал и был сброшен к подножию Ородруина. Его королева уже не кричала, когда бросилась к нему, не видя ничего от застилающих глаза слез. Знала, что слишком поздно. И нанесла удар врагу в последний раз, когда ей, упавшей на колени перед погибшим мужем, вонзили в спину ятаган. Королева обернулась, и изо рта у нее хлынула кровь, а светло-зеленые глаза сверкнули безумной яростью. Вся ее сила, вся магия и вся любовь, пылавшая в мятежной душе долгие тысячелетия ее жизни, вырвались огнем и светом, сметя сотни окружавших ее врагов и не тронув ни одного из союзников. Воздух наполнился визгом опаленных ее яростью орков, слепо пытавшихся защититься от безжалостно, с новой силой обрушившихся на них клинков. А королева замерла на покрытой пеплом земле, уронив голову на окровавленный панцирь короля и устремив взгляд в пустоту.

Вернувшийся с победой новый король Эрин Галена и не вспомнил о том, что она предсказала не только смерть его отца. А даже если бы и вспомнил, то только посмеялся бы.

Придет день, когда ты проклянешь свою корону, сын Орофера.

Нет. Невозможно. Проходили дни, месяцы, годы, и мир поднимался из руин Войны Последнего Союза, Эрин Гален процветал, а его королева шла рука об руку с королем и подарила ему сына. С чего бы ему было проклинать так внезапно обрушившуюся на него власть? И только глядя на жемчужно-белый могильный камень, Трандуил понял, о чем его предупреждала последняя королева нолдор. После падения Нуменора из западных земель не было возврата. И не будь он королем, он взошел бы на первый идущий в Валинор корабль, зная, что Эльмирэ ждет его на том берегу. На берегу, которого ему не суждено достигнуть дорогами живых. Король Эрин Галена не имеет права оставить свой народ. Только если удар чужого клинка не оборвет его жизнь. Иных путей в земли Валар для него нет. Рыжая нолдорская ведьма предсказала ему годы, столетия, а может, и тысячелетия одиночества, которых сама сумела избежать. Пусть и ценой собственной жизни. Разве это справедливо?

Ты сам в этом виноват, сын Орофера. Ты не уберег свою королеву.

- Ты не слушаешь меня, - не выдержала Лимнэн.

- Не слушаю, - согласился Трандуил, и ему показалось, что мать сейчас не выдержит и ударит. Нрав у нее всегда был тяжелый, куда тяжелее, чем у отца. Но вместо этого она устало вздохнула.

- Я никогда не умела красиво говорить. Не как твой отец. Вот у него был такой талант. Да ты и сам это знаешь, это ведь его речи привели нас в Эрин Гален.

- К чему ты клонишь? – спросил король. С него достаточно было смерти жены, не стоит бередить еще и эту рану. Мать молчала почти минуту, по-прежнему сжимая его плечо, а потом призналась.

- Когда он погиб, я молила Илуватара лишь об одном. О смерти. Не смотри на меня так, сын, я любила его, сколько себя помнила, - королева на мгновение опустила ресницы, с улыбкой вспомнив наивные грезы маленькой девочки, увидевшей однажды статного темноволосого мужчину и твердо решившей, что когда она вырастет, то он станет ее мужем. Судьба оказалась благосклонна к ней. До поры, до времени. – Я любила его гораздо дольше, чем ты любил Эльмирэ. И когда мой король покинул меня, я не представляла, ради чего мне теперь жить. Кто мог нуждаться во мне сильнее, чем он? Тогда мне казалось, что никто. Что никто, кроме него, давно уже не нуждался во мне, а значит и жить мне было не за чем. Нет, не кори себя, что не заметил этого, я знаю, что в первые месяцы ты не находил времени даже для любимой жены. А я могла часами не вставать с постели, призывая к себе смерть. Но вместо нее пришла твоя жена, - Лимнэн снова помолчала. Признание собственной слабости всегда давалось ей тяжело. – Она всегда знала, как исцелить. Рану ли от клинка или разбитое сердце, значения не имело. Жаль, я так не умею. Поэтому я скажу тебе вот что. Подумай о сыне. Он уже потерял мать, не отбирай у него еще и отца.

Лицо короля исказилось от боли.

- Сегодня за завтраком Леголас спросил меня, почему ты больше не приходишь посмотреть на его тренировки, - продолжала Лимнэн, словно не замечая, что причиняет своими словами страдания. Или напротив, замечала. Безжалостно бить в самое сердце она умела всегда, неважно, клинком или словом. – Он боится, что ты тоже его оставишь. А он ведь ни в чем перед тобой не виноват. Ты и сам знаешь, сын, наш народ любит лишь однажды, и оттого столь сильной бывает наша любовь. И столь разрушительной. Если ты не справишься со своим горем, оно убьет тебя. Как чуть не убило меня мое. И что тогда будет с твоим сыном?

- Оставь меня, - не выдержал Трандуил.

- Неужели ты совсем его не любишь?

- Я сказал, уходи!

- Принц Маэдион ждет тебя, - невозмутимости Лимнэн позавидовали бы даже Валар. Тем более, что своего она добилась. – Ты примешь его?

- Не сегодня, - хрипло ответил король. – Пусть ждет, если так хочет поговорить.

А ночью в его сон впервые пришла жена.

***

Стрела вонзилась в мишень совсем близко к центру, всего лишь в полудюйме. Но всё же не в центре.

- Позор, Ваше Высочество, - вынес вердикт учитель Этельхим, покачав головой, отчего по стянутым в высокий хвост черным волосам побежали блики. Утро выдалось солнечное. – Позор.

Но серые глаза его смеялись.

- Попробуйте еще раз.

Принц, которому едва исполнилось десять лет, послушно натянул длинный, ненамного уступавший ему по размерам лук еще раз. С тем же успехом.

- Что-то Вы сегодня не в форме, - покачал головой наставник. И добавил, резко повернув голову на одним им услышанный звук шагов. – Ох ты! Это что за назгул к нам пожаловал?

- Этельхим, - ответил осунувшийся и как-то даже не по-королевски выглядевший – с заплетенными в косу волосами и в непривычно простой, неброской одежде – король. – Ты бы хоть изредка думал, что и кому ты говоришь.

- Ты сначала в зеркало посмотрись, а потом уже оскорбляйся, - ничуть не смутился наставник. И добавил напрочь лишенным почтения тоном. – Твое Величество.

- Доброе утро, отец, - поздоровался принц, и его светлые глаза радостно вспыхнули. – Мне продолжать?

Трандуил коротко кивнул, и следующая стрела вонзилась точно в центр.

- Хоть какая-то от тебя польза, - ехидно прокомментировал Этельхим.

- Придержи язык, - вполголоса ответил король.

- Вот еще! Эдак ты вообще ни от кого суровой правды слышать не будешь. Посмотри, что ты с лесом сделал, вредитель, - наставник метко пнул, заставив взметнуться и разлететься по поляне, кучку опавших листьев. – И ведь до весны теперь не поправишь. Поздно спохватились.

- У меня не было злого умысла, - по-прежнему вполголоса ответил Трандуил.

- А то я не знаю. С Дориатом тогда, помнится, то же самое было. Особенно, когда завеса спала.

Завеса королевы Мелиан столетиями хранила лесное королевство от врага, и с ее исчезновением темные силы растерзали Дориат за считанные годы. Хотя некоторые утверждали, что темным силам, по сути, до самого Дориата дела не было и что все беды от Сильмарилла. Возможно, Диору действительно следовало вернуть камень тем, кому он принадлежал по праву крови. Крови, пролитой ими в бою, презрительно добавляли синдар, но суть от этого не менялась.

- Я тебе вот что скажу, мой король, - продолжил Этельхим. – Не шутил бы ты так больше. Я-то тебя знаю, а вот остальные здорово перепугались.

Трандуил промолчал, глядя, как мишень поражает еще одна стрела. Сын явно делал успехи.

- А из него бы вышел неплохой страж, - заметил наставник.

- Вот еще! – фыркнул король. Не пристало принцу Эрин Галена охранять границы.

- Ты знаешь, о чем я, - махнул рукой Этельхим и посоветовал. – Похвали его. Он потому и старается, что ждет этого от тебя.

И вместо прощального поклона поднял правую руку к левой ключице. Жест приветствия, жест прощания, жест уважения, жест, давно забытый всеми, кроме семерых синдар, когда-то носивших темно-синие одежды с гербом Элу Тингола на груди. Жест, которым тысячелетия назад обменивались стражи Дориата.

- За короля Элу.

Трандуил усмехнулся и повторил движение, так же кладя руку на ключицу.

- За Дориат.

Их призыв изменялся лишь однажды, в том последнем сражении за лесное королевство. Никто не смог бы сказать, с чьих уст он сорвался в первый раз, но именно с ним встретили захватчиков стражи Дориата. С обнаженными клинками и отчаянным криком.

- За Диора!

- За Дориат!

И полегли почти все. Кто в лесах на границе, а кто, вынужденный отступать, в стенах Менегрота. Потому что в том бою сражаться пришлось не с орками и не с гномами, а с собственными братьями, так же искусно обращавшимися с оружием, как и сами синдар. Лишь двенадцать из них пережили устроенную нолдор резню. Еще пятеро погибли в последующие столетия. Двое из этих пятерых – на склонах Роковой Горы.

- Отец?

Наставник ушел, стрелы закончились, и теперь юный принц томился ожиданием.

- Ты хорошо стреляешь, - не разочаровал его Трандуил. Сын засиял от похвалы, немедленно напомнив ему, как сияла его мать, когда ее благодарили за доброту и исцеление. Она помогала не ради благодарности, но вся светилась, когда получала ее. Леголас во многом куда больше походил на нее, чем на отца.

- Я старался, - ответил сын. И, помедлив, признался. – Я думал, ты больше не придешь.

- Почему же? - спросил король, подходя и опускаясь на одно колено. – Кто тебе это сказал?

- Никто. Но я слышу, о чем они говорят между собой. Что ты тоже… можешь умереть. Как мама. И что я тогда буду королем.

Трандуил опустил глаза, чтобы сын не увидел всех отразившихся в них эмоций. Знать бы еще, кому хватило распускать при Леголасе языки. Головы бы поотрывал.

- Отец… Я не хочу быть королем.

- И не будешь, - ответил Трандуил, сумев взять себя в руки и отложить планы по укорачиванию не в меру болтливых языков – фигурально, конечно, хотя, возможно, не помешало бы и буквально – на потом. – Еще очень-очень долго. Потому что это моя корона, сын, и я не собираюсь никому ее отдавать, - добавил он со смешком. – Даже тебе.

Леголас прыснул и повис у отца на шее, заодно огрев его по спине так и не выпущенным из рук луком. Король мужественно смолчал. Решил, что это ему за дело. Эльмирэ была права, когда явилась ему вне себя от ярости.

- Не смей, Трандуил! – почти кричала королева с полными слез серебристыми глазами. Она никогда не повышала голоса при жизни и не разу не приходила к нему после смерти, и поначалу король даже растерялся. – Думаешь, я буду счастлива, если ради меня ты оставишь всех, кто так нуждается в тебе? Я не стою таких жертв. И не перечь мне. Ты и сам знаешь, что это так. Ты не можешь так поступить. Не оставляй нашего сына. Прошу, не губи себя.

А через мгновение уже рыдала в его объятиях, и его пальцы путались в белокурых волосах, а губы были солеными от ее слез.

- Я останусь, если ты так хочешь, - шептала жена, вцепившись в него с таким отчаянием, словно боялась, что иначе он исчезнет в следующее же мгновение. – К чему мне сады Валинора без тебя? Я останусь. С тобой, с нашим сыном. Хочешь? Только скажи.

Ему ничего не хотелось более, чем согласиться. Ответить «да» и знать, что она рядом, пусть лишь едва видимой тенью, лишь дуновением ветра, но всегда с ним.

- Нет.

Он понял, что это был лишь сон, только когда открыл глаза и увидел ползущий по стене луч света. Солнце вставало над лесом, а где-то снаружи с глухим звуком вонзались в тренировочную мишень стрелы. Слишком далеко даже для острого эльдарского слуха, Трандуил скорее почувствовал, чем действительно услышал их.

- Ты отведешь меня к маме? – попросил сын. – Меня не пускают одного. Правда, я хотел принести ей цветов, но… - Леголас растерянно огляделся и развел руками, словно говоря «но цветов теперь совсем нет».

- Пойдем, - согласился король, поднимаясь с колен. Сын немедленно ухватился за его руку. Как будто боялся, что он может передумать. Или что появится какой-нибудь слуга или даже советник и уведет его исполнять королевские обязанности.

- А я видел принца нолдор, - признался Леголас по дороге. Давно хотел, понял Трандуил, но опасался. Догадывается, что гостя в Эрин Галене не жалуют. – Он показал мне, как правильно бросать бумеранг.

Вот только этого не хватало! Новость о том, что рыжий нолдорский мерзавец – нет, мерзавцем он, может, и не был, но Трандуил упорно считал иначе – не только попался сыну на глаза, но еще и успел его чему-то научить, короля не обрадовала. Тем более, что боевые бумеранги всегда были синдарским оружием. И, может быть, еще фалатримским. Но никак не нолдорским. Хотя у этого… принца мать была из синдар, наверняка, она его и научила.

- А у его невесты короткие волосы, - продолжал делиться впечатлениями Леголас. – Вот такие! – показал принц, подняв руки почти к самому подбородку. – Ей с такими удобней сражаться. И они светлые, совсем как у вас с бабушкой. Она сказала, это потому что ее мама была из тэлери. А сама она из нолдор. А тэлери – это ведь тоже синдар, верно?

- Почти, - поправил Трандуил, оставив мнение о принце нолдор и его невесте при себе. Как и о том, что они непозволительно наглым образом успели влезть в его семью, хотя появились в Эрин Галене только вчера. – Тэлери называют тех наших родичей, что на заре времен ушли на Запад вместе с народами нолдор и ваниар. Никто из них с тех пор не возвращался в Эннорат.

- А почему же тогда леди Матариэль вернулась? – спросил сын. Тонкостей браков между эльдар из разных народов он не понимал. – Если ее мама из тэлери. И почему же тогда она сама из нолдор?

- Это значит, что из нолдор был ее отец. Возможно, она последовала за ним. Или за кем-то из своих принцев.

За женихом вряд ли, о его возможном рождении тогда никто даже и не догадывался. Как и о том, что старший сын Феанора всем девам своего народа предпочтет женщину из синдар. Впрочем, возможно, прекрасные девы нолдор просто не захотели себе в мужья однорукого калеку. Но почему тогда дева из синдар захотела? Келебрис не поражала в самое сердце всякого увидевшего ее, как принцесса Лютиэнь, но и в ее красоте не усомнились бы даже лишенные всякого понятия о прекрасном орки Ангбанда. И кого она, спрашивается, себе выбрала?

Трандуилу следовало бы устыдиться таких мыслей, Эльмирэ, помнится, тоже выходила замуж не за прекрасного принца – ни о какой короне тогда еще и речи не шло, а уж о красоте после драконьего-то пламени и подавно, – но это означало бы признать, что они с Маэдросом в чем-то похожи. На что король не согласился бы даже под страхом смерти. Отзывчивость и всепрощение были чертами характера его королевы, но никак не его собственными. Возможно, потому их союз и был столь гармоничным. Эльмирэ смягчала его резкость, а он оберегал ее добродушную наивность, принимая те решения и совершая те поступки, которые были необходимы, но которых она сама принять и совершить никогда бы не смогла. Дай ей волю, она бы всех простила. И за оружие бралась, лишь когда враги не оставляли ей иного выбора.

- Отец, - Леголас резко остановился, заставив его отвлечься от раздумий. – Смотри.

Трандуил поднял голову и тоже замер, пораженный увиденным. На мгновение даже закрыл глаза, чтобы не хлынули неожиданно навернувшиеся слезы, и улыбнулся. По-настоящему, искренне. Как не улыбался ни разу после смерти жены.

На могиле королевы распустились белые цветы.